автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: Декабристы в исторической памяти. 2000 - 2014 гг.

Полный текст автореферата диссертации по теме "Декабристы в исторической памяти. 2000 - 2014 гг."

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

Санкт-Петербургский институт истории

На правах рукописи

/7

/ /

/7

и

Эрлих Сергей Ефроимович Декабристы в исторической памяти. 2000-2014 гг. Специальность: 07. 00. 02 - Отечественная история

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

2 2 АПР 2015

Санкт-Петербург 2015

005567673

005567673

Работа выполнена в Отделе новой истории России ФГБУН Санкт-Петербургский институт истории Российской академии наук

Официальные оппоненты: Бокова Вера Михайловна, доктор исторических наук,

главный научный сотрудник отдела Истории России XIX -начала XX в. ФГБУК «Государственный исторический музей»;

Киянская Оксана Ивановна, доктор исторических наук, профессор кафедры литературной критики факультета журналистики ФГБОУ ВПО «Российский государственный гуманитарный университет»;

Леонтьева Ольга Борисовна, доктор исторических наук, доцент, профессор, кафедры Российской истории ФГБОУ ВПО «Самарский государственный университет».

Ведущая организация: ФГБУН Институт истории и археологии Уральского отде-

ления Российской академии наук.

Защита состоится 23 июня 2015 г. в 14.30 на заседании Диссертационного совета Д 002.200.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических наук на базе Санкт-Петербургского института истории РАН по адресу: 197110, Санкт-Петербург, Петрозаводская ул., д. 7.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке и на сайте http://www.sDbiiran.nw.ru Санкт-Петербургского института истории Российской академии наук.

Автореферат разослан оч 2015 года

Ученый секретарь Диссертационного совета

П.В. Крылов

I. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования

На протяжении уже почти двух веков декабристы являются объектом пристрастного внимания русского общества. Память о них выходит за пределы исторической науки. В четырех преемственных библиографических указателях «Движение декабристов» научные и научно-популярные публикации составляют не более четвертой части от впечатляющего перечня в 15095 библиографических единиц'. Декабристам посвящено множество художественных произведений. Они выступают в качестве одного из наиболее часто используемых «исторических» примеров публицистики. «События и люди 14 декабря»2 являются одним из важнейших разделов исторической памяти русского народа.

Образ декабристов — выходцев из высших слоев, пожертвовавших своим благосостоянием, свободой, жизнью ради блага задавленного нуждой и невежеством народа, — представляет секулярный аналог христианского самопожертвования во искупление грехов всего человечества3. Для успешного существования любое общество нуждается в подобных нравственных ориентирах. Жертвенное меньшинство формирует общий созидательный настрой, который не позволяет восторжествовать природному эгоизму. Пример героев-мучеников 14 декабря стал прообразом этики той части образованных русских людей, которая с середины XIX в. именуется интеллигенцией. В их числе были не только политические революционеры, но и множество врачей, учителей, представителей «свободных профессий», побуждаемых по-разному понимаемым «долгом перед народом». Этика русской интеллигенции была, пусть и в ослабленной форме, воспринята интеллигенцией советской. Не случайно декабристы оставались любимыми героями «прослойки» советского общества, занятой умственным трудом. Место, занимаемое декабристами в современной исторической памяти, является важным показателем как морального климата нашего общества, так и определяемого этим климатом направления общественного развития. Превратившись за два века в популярную отечественную мифологему и идеологему, образ декабристов в общественном сознании так или иначе влиял на общественные умонастроения и реальную идеологическую политику СССР и РФ.

Актуальность темы исследования обусловлена важностью определения места декабристов в исторической памяти России, необходимостью изучения процесса трансформации и способов трансляции общественных представлений о них в начале XXI века, в ходе

1 Эрлих С.Е. История мифа («Декабристская легенда» Герцена). СПб.: Алетейя, 2006. С. 13.

2 Название книги Я.А. Гордина (М.: Советская Россия, 1985. 288 е.).

3 Эрпих С.Е. История мифа («Декабристская легенда» Герцена). СПб.: Алетейя, 2006. С. 83-90.

которых происходит не только сохранение и осмысление прошлого, но и его деформация и утрата. В диссертации продемонстрирована роль СМИ, газетной публицистики, кинематографа, фольклора, живого разговорного языка и других средств оформления ценностного отношения к истории

Объект и предмет исследования

Объектом исследования являются образы декабристов в историческом сознании российского общества 2000-2014 годов. Предмет исследования — процесс обновления и деформации представлений о декабристах (предпосылки их движения, его история и значение), актуальные для общественного сознания этого периода.

Цель и задачи исследования

Основной целью является исследование изменений в общественных представлениях о декабристах, бытующих в основных идеологических сегментах общественного сознания: либеральном, коммунистическом («советском»), православно-монархическом. В соответствии с этой целью были поставлены следующие задачи:

— Проследить процесс и динамику формирования различных моделей исторической памяти в отношении декабризма.

— Охарактеризовать инструменты, посредством которых публицисты противоборствующих политических лагерей преобразуют реальность истории декабристов в образы исторической памяти.

— Выяснить, каким образом идеологии, влиятельные в современном российском обществе, воплощаются в публицистических образах декабристов.

— Проследить воздействие общих мировоззренческих установок на отбор и интерпретацию частных фактов истории декабристов.

— Проанализировать влияние идеологических различий на несходное описание одних и тех же событий истории тайных обществ.

— Определить, в какой мере в либеральном сегменте исторической памяти сохранилась преемственность с популярными у советской интеллигенции «оппозиционными» герценовскими образами «героев-мучеников 14 декабря».

— Проанализировать новые, по сравнению с советским периодом, тенденции представлений о декабристах в сознании либеральной интеллигенции, связанные с идейными переменами постсоветского периода.

— Выяснить, в какой мере советская официозная концепция декабристов «первого поколения», дворянских предшественников пролетарской революции, продолжается в коммунистическом сегменте исторической памяти.

— Изучить новации пропагандистов КПРФ, с помощью которых они приспосабливают ленинскую парадигму «трех поколений» к особенностям современного состояния исторической памяти.

— Описать стратегическое направление и тактические приемы атаки православных монархистов на либеральный и коммунистический сегменты декабристского раздела исторической памяти.

— Оценить перспективы усилий православных монархистов на вычеркивание декабристов из числа героев исторической памяти русского народа.

— Описать тематическую структуру декабристского фрагмента исторической памяти, включающую, кроме основного сюжета (деятельность тайных обществ, вооруженные выступления в Санкт-Петербурге и на Украине), сюжеты дополнительные: «друзья Пушкина», «героические жены», «просветители Сибири».

Хронологические рамки исследования

Хронологические рамки исследования — 2000-2014 гг. — обусловлены тем, что в этот период историческая память приобрела исключительное значение фундамента мировоззрения. В результате идейной «перестройки» 1985-1991 гт. произошел крах религиозной по сути веры в коммунизм. Попытки создать новую «национальную идею» Российской Федерации в 1990-е гг. не увенчались успехом. В этой ситуации историческая политика из вспомогательного идеологического инструмента превратилась в главную «духовную скрепу»: «Поскольку идеология будущего просматривалась неочевидно, то начинает работать самая распространенная в культуре модель "золотого века". Прошлое, история наделяется набором неких предельно позитивных характеристик и... переносится в будущее в качестве идеального проекта, по которому следует равнять настоящее. Так история становится идеологией. Понятно, что это довольно специфическая история — линейная, упрощенная до предела»4.

Знаком первостепенного мировоззренческого значения исторической памяти явились принятые 25 декабря 2000 г. конституционные законы о государственной символике. Символами Российской Федерации стали: герб времен Московского царства, флаг эпохи Российской империи, гимн периода СССР. Эта символическая «связь времен», подтвер-

4 Блях ер Л. История как идеология // Гефтер. 2014. 26 декабря. URL: http://gefier.ru/archive/13917.

дившая значимость исторической памяти для общественной мысли, была удостоверена и другими актами исторической политики. Одним из наиболее важных свидетельств выступает грандиозный размах, с которым в XXI в. отмечается день Победы 9 мая. К этому же ряду относится учреждение (в 2005 г.) нового «исторического» праздника — Дня народного единства 4 ноября5.

Хронологические рамки диссертационного исследования дают возможность проанализировать значительное число источников различных жанров: научные публикации, популярные исторические статьи, эссе по истории литературы, рецензии, публицистику, художественные произведения. Объемная источниковая база позволяет осуществить системный анализ и представить детальную реконструкцию эволюции исторической памяти о декабризме в начале третьего тысячелетия, превращенного в мифологему и идеологему российского общественного сознания в предшествующий период. В отдельных случаях, когда этого требовал характер исследуемых проблем, автор выходил за указанные хронологические рамки и привлекал источники более раннего времени.

Методологическая основа исследования

Предлагаемая работа задумана в русле подходов исторической памяти, представляющей историческую саморефлексию общества. Это направление исследований приобретает все большее значение6. В исторической науке под памятью понимается специфический фрагмент сознания — представления индивидов и групп о собственном прошлом, на основе которых формируется индивидуальная и коллективная идентичность7. Спецификой memory studies является отсутствие единственного «верного учения»8. Выбор теоретических подходов здесь в значительной мере обусловлен задачами исследования и характером привлеченных для анализа источников. Автор использует положения концепций памяти, сформулированные историками П. Нора и Я. Ассманом (историческая память как основа коллективной идентичности)9, Ф. Артогом (режим историчности, обусловивший приоритетное место исторической памяти в современных представлениях общественной

5 Миллер А. Юбилей 1812 года в контексте политики памяти современной России//Два века в памяти России. СПб.: Издательство Европейского университета Санкт-Петербурга. С. 7-24.

6 Ростовцев Е.А., Сосницкий Д.А. Направления исследований исторической памяти в России // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 2: История. 2014. № 2. С. 107.

7 Assman A. Cultural Memory and Western Civilization. Arts of Memory. N.-Y.: Cambridge University Press, 2013. P. 3; Assman J. Collective Memory and Cultural Identity // New German Critique. 1995. № 65. P. 130.

8 Assman A. Cultural Memory and Western Civilization. Arts of Memory. N.-Y.: Cambridge University Press, 2013. P. 7.

9 Нора П. Как писать историю Франции? // Франция — память. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1999. С. 66-94; Нора П. Эра коммемораций // Франция — память. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1999. С. 95-151; Assman J. Collective Memory and Cultural Identity // New German Critique. 1995. № 65. P. 125-133.

мысли о прошлом)10, А. Ассман (разделение исторической памяти на политическую память «верхов» и социальную память «низов» решающая роль литературы и искусства в формировании коллективной памяти12) и др.

По убеждению автора, изучение проблем исторической памяти немыслимо без учета ее мифологического измерения. Различные теории мифа широко применяются при изучении исторической памяти13. В диссертации используются теоретические подходы к проблеме мифа, разработанные М. Элиаде (миф как священный образец практической деятельности)14, Вяч. Вс. Ивановым, В.Н. Топоровым («основной» героический миф)15, Ю.М. Лотманом, Б.А. Успенским (двойственная — мифологическая и рациональная — природа сознания)16, В.Я. Проппом (устойчивая структура «волшебной сказки»)17, В. Буркертом (биологические предпосылки ходов «волшебной сказки»)18 и др.

Степень изученности темы

В советское время проблема памяти о декабристах рассматривалась преимущественно с точки зрения ленинской «теории отражения», переосмысленной применительно к художественной литературе и фольклору. Декабристские сюжеты произведений A.C. Пушкина, H.A. Некрасова, J1.H. Толстого и других, преимущественно дореволюционных писателей, многократно становились предметом исследования литературоведов. Меньше внимания, в силу скудости источников, уделялось декабристским мотивам в фольклоре19. Не

10 HartogF. Régimes d'historicité. Présentisme et expériences du temps. P.: Seuil, 2003. 262 p.

11 Ассман A. Длинная тень памяти: Мемориальная культура и историческая политика. М.: Новое литературное обозрение, 2014. 328 с.

12 Assman A. Cultural Memory and Western Civilization. Arts of Memory. N.-Y.: Cambridge University Press, 2013.P.X-XI.

13 Леонтьева ОБ. Многолнкость исторической памяти (рецензия на сборник научных статей «Историческая память и диалог культур») // Вестник Самарского муниципального института управления: теоретический и научно-методический журнал. Самара: Изд-во «САГМУ», 2013. №2 (25). С. 139-140.

14 Элиаде М. Трактат по истории религий. СПб.: Алетейя, 1999. Т. 1. 394 е.; Элиаде М. Трактат по истории религий. СПб.: Алетейя, 1999. Т. 2. 416 е.; EliadeM. Comentar» la Legenda Meçterului Manóle. Bucureçti: Humanitas, 2004. 138 p.

15 Иванов Вяч. Вс., Топоров В.Н. Исследования в области славянских древностей: (Лексические и фразеологические вопросы реконструкции текстов). М.: Наука, 1974. 342 с.

16 Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Миф — имя — культура // Труды по знаковым системам. VI. Ученые записки Тартусского государственного университета. Тарту, 1973. Вып. 308. С. 282-303.

17 Пропп В. Морфология сказки. Л.: Academia, 1928. 152 с.

|! Burkert IV. Creation of the Sacred: Tracks of Biology in Early Religions. Cambridge; Massachusetts, London: Harvard University Press, 1996. XIV + 255 p.

" См. разделы библиографических указателей: «Декабристы в отражении художественной литературы» (Движение декабристов. Библиография. 1928-1959. М.: Издательство всесоюзной книжной палаты, 1960. С. 345-366); «Декабристы в отражении фольклора и художественной литературы» (Движение декабристов. Указатель литературы. 1960-1976. М.: Наука, 1983. С. 211-230); «Декабристы в фольклоре и художественной литературе» (Движение декабристов. Указатель литературы. 1977-1992. М.: Государственная публичная историческая библиотека, 1994. С. 208-233).

раз рассматривались высказывания В.И. Ленина о декабристах20. Исследовались взгляды и других «прогрессивных» общественных и политических деятелей21. В большинстве этих работ преобладал подход во многом противоположный современным концепциям исторической памяти, которые сосредоточены на изучении коллективных «само собой разумеющихся» представлений о прошлом. Советские ученые придерживались «персональной» модели: «Великий человек N о декабристах». Внимание обращалось, прежде всего, на индивидуальные особенности авторских представлений. Соотнесение со взглядами предшественников, современников и потомков не являлось обязательной задачей исследований. Такой «изолирующий» подход ограничивает возможности по использованию достижений советской историографии при реконструкциях исторической памяти.

Одним из немногих исключений является книга С.Я. Гессена «Декабристы перед судом истории» (1926 г.), где всесторонне представлены взгляды на 14 декабря на протяжении столетия. Исследователь привлекает официальные документы, труды историков изучаемого периода, мемуары, публицистику, художественную литературу. Отмечаются приливы и отливы общественного интереса к декабристам. Обращается внимание на разницу оценок их деятельности в зависимости от идейных пристрастий авторов22.

Комплексный подход к отбору источников, осуществленный Гессеном, стал основополагающим при выборе источниковой базы диссертации.

В монографии Л.Г. Фризмана «Декабристы и русская литература» (1988 г.) отражение декабристской темы рассматривается примерно на том же временном отрезке, что и в книге Гессена. Фризман ограничивает рассмотрение произведениями художественной литературы. Он не только обобщает накопленный советской филологией опыт «индивидуализирующих» исследований декабристских сюжетов в творчестве классиков русской литературы. Широко привлекаются произведения писателей «второго ряда». При таком подходе «авторские особенности» взглядов на 14 декабря уступают место динамике коллективных представлений о декабристах в период 1825-1917 годов. Исследование, предпри-

20 См. разделы библиографических указателей: «В.И. Ленин о декабристах» (Движение декабристов. Библиография. 1928-1959. М.: Издательство всесоюзной книжной палаты, 1960. С. 11-13); «В.И. Ленин о декабристах» (Движение декабристов. Указатель литературы. 1960—1976. М.: Наука, 1983. С. 14—16); «Ленин В.И.» (Движение декабристов. Указатель литературы. 1977-1992. М.: Государственная публичная историческая библиотека, 1994. С. 203).

21 См. например: Окслшн Ю.Г. Белинский и политические традиции декабристов // Декабристы в Москве. М.: Моск. рабочий, 1963. С. 185-219; Порох И.В. Герцен о революционных традициях декабристов // Из истории общественного движения и общественной мысли в России. Саратов, 1968. Вып. 2. С. 22-88; Рудницкая Е.Л. Движение декабристов в исторической концепции Н. П. Огарева // История и историки: Историографический ежегодник. 1975. М.: Наука, 1978.С. 154-172; Ланда С.С. Г.В. Плеханов в работе над историей движения декабристов // Исторические записки. М.: Наука, 1975. Т. 96. С. 288—314.

13 Гессен С.Я. Декабристы перед судом истории (1825-1925). М.; Л.: Издательство Петроград, 1926.296 с.

нятое Фризманом, доказывает, что художественная литература является чутким «барометром» общественного сознания23.

Опыт известного литературоведа был учтен при разработке структуры данного диссертационного исследования. В нем неоднократно анализируются многочисленные произведения современных поэтов и прозаиков. Наиболее «показательные», с точки зрения современного состояния исторической памяти, художественные произведения и публицистические высказывания литераторов сгруппированы в главе восьмой диссертации «Отказ от жертвенного служения народу — "топос" декабристских сюжетов художественной литературы».

В современной историографии тема памяти о декабристах в общественном сознании XIX — начала XX в. рассматривается в главе «Интеллигенция в поисках героя» монографии О.Б. Леонтьевой24. Историческая память представляется в качестве поля, на котором противоборствуют различные версии героического мифа. Официальному православно-монархическому изображению декабристов в качестве смутьянов, сбитых с толку пагубным вольномыслием, противостояли герценовский миф о героях мучениках 14 декабря и «либеральная легенда» Н.И. Тургенева о последовательных реформаторах из тайных обществ. Необходимо отметить положение о формировании «воображаемого сообщества» интеллигенции на основе этического принципа жертвенного служения народу, примером которого служили декабристы. Эти идеи монографии Леонтьевой чрезвычайно близки методологическим подходам настоящего диссертационного исследования.

Философ М.Я. Рожанский посвятил большое эссе современному состоянию памяти о декабристах25. Чрезвычайно важны его положения о структуре декабристского мифа исторической памяти. Кроме основной героической мифологемы в коллективной памяти существуют тесно связанные с ней тематические «изводы»:

— Пушкинско-декабристский миф о неразрывной дружбе основоположника современной русской литературы с просвещенными основоположниками жертвенного противостояния косной власти.

— Миф жертвенных жен героев-мучеников 14 декабря.

— Сибирский миф декабристов — просветителей Сибири.

25 Фризман Л.Г. Декабристы и русская литература. М.: Художественная литература, 1988. 304 с.

24 Леонтьева ОБ. Историческая память и образы прошлого в российской культуре XIX - начала XX вв. Самара: ООО «Книга», 2011. С. 375^t22.

25 Рожанский М.Я. Без-мятежная память. Постсоветская судьба декабристского мифа. Часть первая. Наследники по прямой // Гефтер. 2013. 30 декабря. URL: http://gefler.ru/archive/10997; Рожанский М.Я. Безмятежная память. Постсоветская судьба декабристского мифа. Часть вторая. Назначены ответственными // Гефтер. 2014. 31 января. URL: http://gefter.ni/archive/l 1214; Рожанский М.Я. Без-мятежная память. Часть третья. За стенами комендантского зала // Гефтер. 2014. 10 февраля. URL: http://gefler.rU/archive/l 1305.

Память о декабристах в наши дни охарактеризована Рожанским как, прежде всего, наступление православных монархистов на традиционные «герценовские» представления интеллигенции. Антидекабристская православно-монархическая риторика охотно подхватывается пропагандистами власти. В среде либеральной интеллигенции отмечаются две тенденции. С одной стороны, декабристская «метафора мятежа» то и дело используется во время выступлений оппозиции. С другой, — происходит вычеркивание радикальных «дворянских революционеров» из наследия интеллигенции. Отмечается, что поиск «альтернативных» декабристам «духовных предков» среди таких исторических фигур как М.М. Сперанский и Н.М. Карамзин связан с духовной эволюцией интеллигенции.

Специфический раздел исторической памяти о декабристах конца 1980-х - начала 2000-х гг. рассмотрен в статье А.П. Ковалевой «Сослагательное наклонение в "деле декабристов". Обзор современных публикаций по альтернативной истории событий 1825— 1826 гг.»26. Автор показывает, что публикации рассматриваемого периода принципиально отличаются от «ретроальтернативы» Н.Я. Эйдельмана (глава «Фантастический 1826-й» в книге «Апостол Сергей»)27' В отличие от Эйдельмана, большинство современных авторов не считает, что победа декабристов привела бы к позитивным переменам в социальном развитии страны. Крестьяне, если бы и были освобождены, то без земли. Страну ждала бы гражданская война и последующее установление деспотизма. Неблагоприятная общественная обстановка не позволила бы развиться «золотому веку» русской культуры. Ковалева отмечает, что авторы произвольно обращаются с историческими реалиями. Их «реконструкции» альтернативной истории 1825 г. по «образу и подобию» 1917 г. свидетельствуют о разочаровании в возможности «исправить» русскую историю, избежать ужасов большевистской революции. Такой взгляд на альтернативное прошлое сближает авторов несовместимых в иных отношениях общественных взглядов - «либералов» и «державников». Наблюдения данной статьи можно считать одним из «индикаторов» радикальных изменений, которые претерпевает в наши дни декабристский фрагмент исторической памяти.

Еще одной работой, где затрагивается современное состояние памяти о декабристах, является монография американского слависта Людмилы Тригос «Декабристский миф в русской культуре» (2009 г.). В краткой главе «Десакрализация декабристов в эпоху гласности и в постсоветский период» отмечается, что и после крушения СССР продолжил

26 Ковалева А.П. Сослагательное наклонение в «деле декабристов». Обзор современных публикаций по альтернативной истории событий 1825-1826 гг. //14 декабря 1825 года. СПб.: Нестор-История, 2005. Вып. VII. С. 553-572.

27 Эйдельман Н.Я. Апостол Сергей: Повесть о Сергее Муравьеве-Апостоле. 2-е изд. М.: Политиздат, 1980. 365 с.

свое существование аллегорический подход к декабристам, присущий позднесоветской интеллигенции. С декабристами сравнивали руководителей ГКЧП (1991 г.) и защитников Белого дома (1993 г.) их сторонники. В «нулевые» годы лимоновские «национал-большевики» (2004 г.) и участники «Другой России» (2008 г.) также сравнивались с героями 14 декабря.

Отказ от коммунистической перспективы отразился и в разочаровании в «дворянских революционерах». Американский исследователь полагает, что преобладание в общественном сознании обыденного «десакрализованного» взгляда на декабристов грозит окончательно разрушить миф героев-мучеников 14 декабря.

Тенденцией первого десятилетия XXI века, по мнению Тригос, является дискредитация декабристов со стороны правительственной пропаганды. Это, возможно, приведет к переоценке значения мятежников 14 декабря в официальных, хранилищах исторической памяти и даже полному их вычеркиванию из школьных учебников. Такой подход может произвести обратный эффект возрождения декабристского мифа в общественном созна-

НИИ28.

В небольшом по объему исследовании одной из основополагающих тем русской культуры Тригос не смогла отразить все аспекты проблемы памяти о декабристах. Ограниченная источниковая база ее монографии не раз приводила к спрямляющим толкованиям29. В этом смысле краткая глава, посвященная постсоветскому периоду истории декабристского мифа, не является исключением. В частности нельзя согласиться с выводом, сделанным на основе анализа нескольких, далеко не самых показательных, произведений художественной литературы о том, что спад общественного интереса к героям-мученикам 14 декабря вызван в первую очередь крахом коммунистической идеологии. Расширение числа беллетристических источников приводит к иному взгляду на проблему, затронутую Тригос. Перемещение декабристов из центра общественного внимания на его периферию во многом обусловлено этическим кризисом, который в современных социальных условиях переживает образованная часть российского общества.

Уже отмечалось, что исследования исторической памяти во многих случаях сочетаются с мифологическим подходом. Научное понятие «миф» не тождественно обыденному пониманию этого слова как выдумки, не имеющей ничего общего с реальностью. Классик мирового религиоведения Мирча Элиаде разработал концепцию, которая применима не

28 TrigosL.A. The Decembrist Myth in Russian Culture. New York: Palgrave Macmillan, 2009. P. 181-186.

29 Эряих C.E. Очередное открытие американской славистки. Рец.: Trigos, Ludmilla A. The Decembrist Myth in Russian Culture. New York: Palgrave Macmillan, 2009. 239 pp. References. Index. ISBN 978-0-230-61916-6 // 14 декабря 1825 года. Источники, исследования, историография, библиография. Вып. VIII. СПб.: Нестор-История, 2010. С. 491-510.

только к мифам традиционных религий, но и к мифам еекулярного сознания Нового времени. По его мнению, миф — это священный образец, с которым соотносят свои действия верующие в миф люди30. Это определение принято в качестве рабочего в данном диссертационном исследовании.

Представление о декабристах как героическом примере, образце для подражания с давних пор свойственно русской культуре. Огромный вклад в создание этого мифа внес А.И. Герцен. Исследования мифологических представлений о героях-мучениках имеют давнюю традицию в декабристоведении, начатую еще М.Н. Покровским. После сталинского разгрома «школы Покровского» мифологический подход к герценовским «богатырям, кованным из чистой стали», ушел в тень31. Сегодня большинство исследователей декабристской темы считают, что герценовская концепция жертвенного «примера» декабристов создана по образцам героических мифов древности32. Она повлияла как на историческую память в целом, так и на историографию движения декабристов. Автор разделяет такой подход и использует его в своем исследовании.

Современные литературоведы также характеризуют память о декабристах в мифологическом ключе. Постсоветское состояние декабристского мифа характеризуется как угасание — не только в лояльном советскому официозу «идеологическом», но и во фрондирующем «идеалистическом» изводах: «Усвоенные из советской школы однозначные, идеологические и идеалистические, трактовки событий 1825 года значительно поколеблены»33.

Литературовед Абрам Рейтблат считает, что мифологический «идеальный тип» декабристского поведения, прокламированный Ю.М. Лотманом, утратил свою актуальность: «В современном обществе <...> нет таких влиятельных образцов, которые бы полностью или в значительной степени задавали программу социального поведения». Отказ от универсальных декабристских образцов в пользу частных «моделей для разных ситуаций,

30 Элиаде М. Трактат по истории религий. СПб.: Алстсйя, 1999. Т. 2. С. 324.

31 Эрлих С.Е. История мифа («Декабристская легенда» Герцена). СПб.: Алетейя, 2006. С. 28-35.

32 Бокова В.М. Апология декабризма // Континент. 1994. № 4(82). С. 160—178; Ильин П.В. Между заговором и престолом: Я. И. Ростовцев в событиях междуцарствия 1825 года. СПб.: Нестор-История, 2008. С. 9-29; Ки-япская О.И. Южный бунт: Восстание Черниговского пехотного полка (29 декабря 1825 г. — 3 января 1826 г.). М.: Российский государственный гуманитарный университет, 1997. С. 118; Леонтьев Я.В. Декабристская легенда// 170 лет спустя... Декабристские чтения 1995 года. Статьи и материалы. М., 1999. С. 172-176; Сафонов М.М. Константиновский рубль и «немецкая партия» // Средневековая и Новая Россия. СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 1996. С. 529.

33 Зиновьева Е. Рец.: Эрлих С.Е. Метафора мятежа: декабристы в риторике путинской России. СПб.: Нестор-История, 2009. 274 с. // Нева. 2009. № 3. URL: http://magazines.russ.ni/neva/2009/3/zi20.html.

12

разных контекстов» свидетельствует о неприемлемости декабристского мифа для наших образованных современников34.

Литературовед Евгений Ермолин объясняет причины, по которым произошло колебание мифологических основ: «Героическая мистерия декабристского бунта» — основной миф «в сознании русской интеллигенции с ее неприятием царизма и поиском исторических прецедентов революционным проектам преобразования России». Сегодня «революционное насилие <...> вышло из моды, стало фантомом маргинальной политики». Радикальный ментальный поворот поставил декабристский миф «под вопрос». Происходит «переоценка ценностей и полного, либо частичного развенчания былых героев». Умирающий миф поддерживается инерцией памяти старшего поколения. Людям, чья социализация пришлась на советское время, «трудно <...> расставаться с предметом детской любви». Им невозможно представить, что люди 14 декабря «все подряд озабочены слишком человеческим и никто не жертвует собой»35.

Невозможно согласиться с автором, что «насилие» может вызвать всеобщее отторжение в стране, где главными национальным героями считаются Иван Грозный, Петр Великий, Иосиф Сталин. С советскими людьми, воспитанными на мифе декабристского самопожертвования, согласиться как раз следует. Участие в заговоре и мятеже немыслимо для тех, кто не готов «жертвовать собой». Слова о «вольности святой» декабристы удостоверили собственной жертвой на виселице и в сибирской каторге.

Проблема конца истории декабристского мифа заключается не в свойствах его исторического объекта, а в постсоветской ментальной революции советских носителей мифологемы героев-мучеников. После 1991 г. интеллигенция слишком озаботилась «слишком человеческим». Этический кризис, переживаемый ею, порождает презрение к тем, кто готов жертвовать собой ради общих интересов.

Екатеринбургский филолог Андрей Расторгуев поднимает проблему воздействия исторической памяти на историографию мифа. Он считает, что в последние годы возникло очередное препятствие для «многомерного восприятия дворянских революционеров XIX века»: «Переосмысление деяний декабристов в значительной степени сливается с нынешней антилиберальной волной»36. Исследователь, который желает представить исторические события без мифологической «цензуры», оказывается в положении невольного со-

34 Культурные коды, социальные стратеги! и литературные сценарии («круглый стол» «Нового литературного обозрения», 4 апреля 2006 года) // Новое литературное обозрение. 2006. № 82. URL: http://magazines.russ.ru:8080/nlo/2006/82/ku5-pr.html.

35 Ермолин Е. Рец.: Брюханов В.А. Заговор графа Милорадовича. М.: ACT; Астрель; ЗАО НПП «Ермак», 2004.415 с. //Новый мир. 2004. № 10. URL: http://magazines.mss.rn/novyi_mi/2004/10/ee21-pr.html.

36 Расторгуев А. На берегах русского океана. Рец.: Кердан А. Земля российского владения: Романы о Русской Америке. Екатеринбург: Изд-во «АсПУр», 2013 //Урал. 2014. № 1. URL: http://magazines.mss.rU/ural/2014/l/15r.html.

участника пропагандистской кампании по «дегероизации» героев интеллигенции. В процессе деконструкции герценовского мифа требуются дополнительные усилия, чтобы отмежеваться от пропагандистов православной монархии.

Наблюдения филологов, согласно которым историческая память о декабристах претерпела в постсоветское время существенные изменения, заслуживает пристального внимания.

В рассмотренных работах предшественников и современных исследователей обнаруживается целый ряд продуктивных подходов к исторической памяти о декабристах:

— Комплексный состав источников исследования исторической памяти (С.Я. Гес-

сен);

— «Диагностирующий» состояние исторической памяти характер произведений художественной литературы (Л.Г. Фризман);

— Представление об исторической памяти как поле противоборства различных идеологически обусловленных версий героического мифа (О.Б. Леонтьева)

— Сложный состав декабристского раздела исторической памяти, в котором наряду с основным героическим мифом выделяются дополнительные «изводы»: пушкинско-декабристский миф, миф жен декабристов, миф декабристов — просветителей Сибири (М.Я. Рожанский).

Все эти подходы используются в рамках настоящего диссертационного исследования.

Обзор историографии свидетельствует, что память о декабристах в общественном сознании постсоветского периода пока еще не становилась предметом монографического исследования. Выводы А.П. Ковалевой, М.Я. Рожанского и Л. Тригос, посвященные современным аспектам памяти о декабристах, сделаны на достаточно узкой источниковой базе. Их интересные наблюдения не дают детального представления о работе исторической памяти на одном из ее важнейших участков. В частности не получен убедительный ответ на важнейший вопрос: почему столь популярный среди позднесоветской интеллигенции герценовский миф декабристов ушел из центра современной исторической памяти на ее периферию?

Источниковая база исследования

Обилие источников по рассматриваемой проблеме привело к необходимости ограничить их число наиболее репрезентативными, позволяющими составить верное пред-

ставление о строении декабристского раздела исторической памяти исследуемого периода.

Автор разделяет положение о том, что «именно факт медиатизации памяти и ее включения, таким образом, в межличностные коммуникации и позволяет говорить о памяти как о социокультурном явлении»37. В условиях формирующейся информационной цивилизации исчезают не только фольклорные («из уст в уста») каналы передачи исторической информации, характерные для аграрного общества. Печатная книга — один из символов индустриального общества также утрачивает значение главного носителя информации. Катастрофическое уменьшение книжного рынка обусловлено, прежде всего, развитием интернет-технологий. Электронная пресса, включая интернет-СМИ, в том числе и имеющие печатные версии, превращается в главный инструмент формирования общественного сознания. «Инфотеймент» берет верх даже над таким традиционным инструментом формирования исторической памяти как школьное образование. Для современного подростка авторитет учебника истории и учителя, по этому учебнику преподающего, в большинстве случаев несопоставимо ниже, чем для советского школьника. Поэтому повествования о прошлом, транслируемые через всевозможные СМИ, играют главную роль в формировании исторической памяти эпохи перехода к информационной цивилизации.

Кроме того, выбор источниковой базы диссертационного исследования осуществлен, исходя из особенностей исторической памяти, которая состоит из общепринятых «само собой разумеющихся» представлений. Специфика литературных жанров, индивидуальные авторские трактовки скрывают общий фонд образов исторической памяти. Их корректное описание требует привлечения не только значительного числа «разножанровых» (публицистика, проза, поэзия, научно-популярная литература, мемуары, письма, интервью, рецензии и т.д.) источников. Необходимо, наряду с публикациями, посвященными декабристской теме, обратиться к текстам, где о декабристах упоминается лишь «вскользь». Такие «мимолетные» обращения к памяти о 14 декабря являются ценнейшим источником для реконструкции декабристского фрагмента исторической памяти.

Нахождение подобных упоминаний декабристов в океане публикаций «бумажных» СМИ в количестве, достаточном для обоснованных суждений, требует гигантских затрат времени. Для одного человека такой труд является непосильным. Найти значительное число подобных источников возможно, лишь при обращении к цифровым версиям публикаций СМИ, которые размещены в сети Интернет. Поисковые сервисы позволяют обна-

37 Васильев А. Memory studies: единство парадигмы — многообразие объектов (Обзор англоязычных книг по истории памяти) // Новое литературное обозрение. 2012. № 117. URL: http://magazines.russ.rU/nlo/2012/l 17/v36.html.

ружить даже одиночные употребления слова «декабристы» в интернет-публикациях СМИ. В настоящее время почти все влиятельные печатные СМИ располагают интернет-версиями, что позволяет получить адекватную картину исторической памяти.

При выборе СМИ, интернет-версии публикаций которых могут использоваться в качестве источников исследования, автор исходил из того, что историческая память о декабристах подразделяется на три основных идеологических сегмента: либеральный, коммунистический, православно-монархический. Каждый из них опирается на «собственный» исторически сложившийся образ декабристов.

Первым по времени был православно-монархический контр-миф декабристов. Он формировался в газетных правительственных реляциях конца 1825 — начала 1826 гг.38, «Донесении Следственной комиссии» (1826 г.)39, книге М.А. Корфа «Восшествие на престол императора Николая I» (1848-1857 гг.)40. Декабристы изображались врагами богоданного царя, задумавшими посеять смуту в царелюбивом отечестве.

Ближе к середине XIX в. получила оформление герценовская мифологическая концепция декабристов — героев-мучеников. Она была взята на вооружение всем спектром интеллигентской оппозиции царскому режиму.

Произведенное М.Н. Покровским противопоставление «революционной легенды» А.И. Герцена и «либеральной легенды» Н.И. Тургенева представляется, используя выражение самого «историка-марксиста», политикой большевиков, обращенной в прошлое41. Эмигранту Тургеневу, приговоренному Верховным уголовным судом по делу декабристов к вечной каторге, необходимо было оправдаться перед властями. Он представлял тайные общества в виде невинных дискуссионных клубов. Человеколюбивая цель крестьянского освобождения отодвигала в тень антисамодержавные конституционные проекты42. В цензурных условиях царской России тургеневская версия была использована в «маскировочных» целях А.Н. Пыпиным43 и В.И. Семевским44. Герцен не мог согласиться с приниже-

38 Готовцева А.Г. Движение декабристов в официальной прессе 1825-1826 гг. II Вестник РГГУ. 2007. № 9. С. 154-199.

39 Донесение Следственной комиссии 30 мая 1826 его императорскому величеству высочайше учрежденной комиссии для изысканий о злоумышленных обществах всеподданнейший доклад // 14 декабря 1825 года и его истолкователи (Герцен и Огарев против барона Корфа). М.: Наука, 1994. С. 71—149.

40 Корф М.А. Восшествие на престол императора Николая 1 -го. Составлено по высочайшему повелению статс-секретарем бароном Корфом. Третье издание (первое для публики). Санкт-Петербург, 1857. // 14 декабря 1825 года и его истолкователи (Герцен и Огарев против барона Корфа). М.: Наука, 1994. С. 207-314.

41 Покровский М.Н. Декабристы (Легенда и действительность) // Покровский М.Н. Декабристы: Сборник статей. М.; Л.: Государственное издательство, 1927. С. 32-52.

42 Тургенев Н.И. Россия и русские. М.: ОГИ, 2001. 760 с.

43 Пыпин А. Н. Общественное движение в России при Александре I. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 2001. 560 с.

нием своих героев. Но ценил эмансипаторский пафос старшего réfugié и разделял его уверенность, что социальная революция может быть осуществлена путем мирных политических реформ45.

Герценовский («революционный») и тургеневский («либеральный») изводы мифа интеллигенции расходятся в вопросах тактики. Их объединяет противостояние неинтеллигентной власти. Различия подходов не дают оснований множить сущности оппозиционного декабристского мифа интеллигенции.

После победы большевиков оформилась третья мифологема декабристов — священных предков «власти трудящихся». Назовем ее коммунистическим мифом декабристов. Благодаря ленинской формуле «трех поколений» декабристы получили постоянную прописку в мифе Октябрьской революции.

Ни один из этих мифов не канул в Лету. За каждым из них в современной России стоят определенные общественные силы. Православно-монархический контр-миф декабристов пользуется поддержкой многих священников и светских активистов МП РПЦ. Декабристский миф интеллигенции продолжается усилиями, прежде всего, либерально ориентированной части образованного слоя. Коммунистический миф декабристов унаследован пропагандой КПРФ.

Трем основным идеологическим сегментам современной общественной мысли в декабристском разделе исторической памяти соответствуют три исторических образа декабристов. Носители либеральных взглядов разделяют декабристский миф интеллигенции. Сторонники коммунистической идеологии естественно тяготеют к коммунистическому мифу декабристов. Православные монархисты рассматривают события 14 декабря через оптику православно-монархического контр-мифа декабристов.

Коммунистическая и православно-монархическая разновидности исторической памяти о декабристах полностью совпадают с одноименными идеологиями. Интеллигентский миф декабристов исторически связан с более широким идейным спектром, чем идеология либерализма. Но при всем идейном многообразии интеллигенции ее ядро всегда составляли те, кто стремился ко всесторонней европеизации. Под этим объемным понятием подразумевалась не только технологическая модернизация в духе Петра I и большевиков, но и реализация на деле либерального нравственно-юридического комплекса «прав человека».

44 Семевский В.И. Политические и общественные идеи декабристов. СПб.: Типография Первой СПб. Трудовой артели, 1909. ХП+694 с.

45 Эрлих С.Е. Метафора мятежа: декабристы в политической риторике путинской России. СПб.: Нестор-История, 2009. С. 30, 179-184.

Для «насыщенного описания» современного состояния интеллигентского мифа декабристов важно выбрать представительную и вместе с тем обозримую источниковую базу. Таковой можно считать совокупность публикаций в либеральных (отстаивающих примат личности) «толстых журналах».

Задачу комплексного поиска упоминаний декабристов в «толстых журналах» либерального направления позволяет решить грандиозный интернет-проект «Журнальный зал» (далее — ЖЗ)46, насчитывающий порядка 50 ООО электронных публикаций из примерно 3000 книг 36 журналов. В их числе издания, известные еще с советских времен («Волга», «Дружба народов», «Звезда», «Знамя», «Иностранная литература», «Нева», «Новый мир», «Октябрь», «Урал», «Сибирские огни»), постсоветские проекты («Арион», «Вестник Европы», «День и ночь», «Дети Ра», «Критическая масса», «Новая русская книга», «Новая Юность», «Новый ЛИК», «Отечественные записки», «Уральская новь»), издания русской диаспоры («Зарубежные записки», «Зеркало», «Иерусалимский журнал», «Интерпоэзия», «Континент» (с 1993 г. и до закрытия в 2011 г. издавался в Москве), «Крещатик», «Новый берег», «Новый журнал», «CnoBo\Word», «Союз писателей», «Студия»), В ЖЗ также представлены периодические издания «нон-фикшн»: «Вопросы литературы», «Логос», «Неприкосновенный запас», «Новое литературное обозрение», «Старое литературное обозрение».

Перечисленные журналы, при всех идейных различиях, ориентируются на ценности либерализма, ядром которого выступает проблематика «прав человека». В этих изданиях интеллигенция пишет для интеллигенции. На их страницах запечатлена актуальная интерпретация вечных ценностей «мыслящего сословия». Характеристики, даваемые декабристам в традиционных разделах «толстого журнала»: проза, поэзия, публицистика, документальные публикации, научно-популярные статьи, рецензии — позволяют с различных сторон оценить современное состояние базового мифа русской интеллигенции.

В ЖЗ удалось обнаружить около 1000 публикаций, где хотя бы один раз упоминается слово «декабрист», производные от него лексические единицы, а также его мифологические синонимы — «Сенатская площадь» и «14 декабря». Слово «декабрист» и производные от него упоминаются в публикациях ЖЗ более 2000 раз. Много это или мало? Для сравнения, другое, значимое для русской культуры и современное мятежникам 14 декабря, имя — «Пушкин» — упоминается более 14 000 раз. Такое соотношение позволяет выдвинуть гипотезу: декабристская тема не находится в центре внимания большинства авторов ЖЗ. Можно предположить, что во многих случаях она выступает частным сюжетом более значимой для наших современников темы Пушкина. Резкое падение интереса к де-

46 URL: http://magazines.russ.ru.

кабристам особенно разительно смотрится на фоне неослабевающего внимания к «солнцу русской поэзии». В советское время Пушкин рассматривался в качестве «друга декабристов», т.е. находился в смысловом поле 14 декабря. Перемена мест слагаемых мифа интеллигенции позволяет допустить, что память о декабристах ушла на периферию сознания образованного слоя.

Эти предположения подтверждаются распределением декабристских пассажей в публикациях ЖЗ. Можно выделить 5 основных тем:

1) Во многих публикациях речь вдет о прошлом декабристского мифа, о том, как он функционировал в общественном сознании в царский и советский периоды русской истории. Наряду с наблюдениями современных исследователей в ЖЗ наличествует немало публикаций источников того времени (писем, дневников, мемуаров). Они свидетельствуют, каким образом память о декабристах влияла на рассуждения и даже поведение интеллигенции;

2) Герценовский миф представлен незначительным числом манифестаций. Часть из них созданы в советскую эпоху. Почти все авторы «вдохновленных Герценом» текстов постсоветского времени рождены еще в сталинском СССР;

3) В ЖЗ часто встречаются попытки отделить «первое поколение» от последующих революционеров, путем переключения декабристского мифа в умеренный «реформаторский» контекст концепции Н.И. Тургенева. Существуют и христианские интерпретации 14 декабря. Представлены «конспирологическая» и православно-монархическая разновидности контр-мифа декабристов;

4) Кроме «основного мифа» русской интеллигенции, в ее сознании представлены и его производные: «Пушкин — друг декабристов», «узники сибирских руд», «жены декабристов». В публикациях ЖЗ активно осмысливается пушкинско-декабристская тема и, в значительно меньшей мере, два упомянутых «побочных» извода;

5) Едва ли не половину декабристских пассажей в ЖЗ можно отнести к реликтовым проявлениям мифологической составляющей. Это не только многочисленные «оговорки» подсознания — воспроизведение пропагандистских клише советского времени. К «фрейдовской» симптоматике относится и рационально не обоснованное встраивание самых разных повествований в контекст ленинского и герценовского мифов декабристов.

Необходимо уточнить, что печатные версии не всех «толстых журналов», полностью отражены в цифровом виде. Ряд журнальных статей (менее 10% от общего числа) в ЖЗ отсутствуют. Это обстоятельство не уменьшает значения ЖЗ в качестве репрезентативного источника реконструкции либерального сегмента исторической памяти. Для воссоздания «общих» по своему характеру представлений исторической памяти отсутствие не-

19

большой, относительно всей совокупности «декабристских» источников ЖЗ, доли авторских текстов не имеет существенного значения. Более того, многие из 2000 упоминаний декабристов, обнаруженных в публикациях ЖЗ, при подготовке данного диссертационного исследования не цитировались в силу их повторяющегося «серийного» характера. В связи с этим можно считать, что доступная в сети Интернет база публикаций ЖЗ позволяет адекватно реконструировать либеральный раздел исторической памяти о декабристах исследуемого периода.

Либеральный миф интеллигенции не является единственной смысловой «оболочкой» декабристского фрагмента исторической памяти исследуемого периода. Вторым сохраняющим актуальность разделом выступает ленинский миф «трех поколений», который в начале XX в. отпочковался от мифа герценовского. В советское время мифологема революционных «поколений» стала основой официозной памяти о декабристах. В наши дни она продолжает свое существование в среде активистов и сторонников КПРФ. Источниками исследования памяти о декабристах в коммунистическом сегменте общественного сознания послужили публикации на официальном сайте КПРФ47. На нем представлены не только тексты, исходящие от руководства российских коммунистов. Здесь, по привычке к «демократическому централизму», собраны также публикации региональных изданий партии. Такая концентрация пропагандистской продукции коммунистов позволяет получить всеобъемлющее представление об отношении к памяти декабристов не только со стороны штатных пропагандистов и руководства КПРФ, но также партийных функционеров регионального уровня. Широко использованы материалы газеты «Правда» — «центрального органа» КПРФ48 и прокоммунистической «Советской России»49. В этих изданиях декабристская тема представлена не только статьями журналистов, но и многочисленными «письмами трудящихся». Кроме того сайт «Советской России» открыт для комментирования статей. «Письма» и комментарии свидетельствуют о том, как декабристы воспринимаются в среде сторонников российских коммунистов. Избранная источниковая база позволяет детально охарактеризовать коммунистический сегмент памяти о декабристах.

Либеральный и коммунистический сегменты не исчерпывают идейный спектр общественного сознания. В постсоветский период большое влияние приобрели идеи православных монархистов. Без описания их представлений картина исторической памяти о декабристах будет неполной. В качестве источников использовались публикации сайтов «Богослов»50, «Правая.ги»5\ «Православие»52, «Православная газета»53, «Радонеж»54,

47 URL: http://kprf.ru.

48 URL: http://gazeta-pravda.ru.

49 URL: http://www.sovross.ru.

50 URL: http://www.bogoslov.ru.

<сРусская линия»55, «Русский восток»56, «Русь-фронт»51, «Татьянин день»5* и др. Состав авторов СМИ православно-монархической направленности убедительно свидетельствует, что представление о маргиналах-«хоругвеносцах» давно не соответствует действительности. Декабристские сюжеты на перечисленных сайтах то и дело затрагиваются в исторической публицистике и литературоведческих эссе, созданных усилиями большого отряда научных работников с кандидатскими и докторскими степенями всевозможных наук. Совокупность этих публикаций позволяет получить детальную картину православно-монархического среза памяти о декабристах.

Ограничение источниковой базы тремя идеологическими разделами исторической памяти — либеральным, коммунистическим, православно-монархическим — вызвано отсутствием собственных декабристских «теорий» в других идейных сегментах общественной мысли. Анархисты, «национал-большевики», социал-демократы, националисты, «язычники», «евразийцы» и др. интерпретируют события 14 декабря либо в духе одной из трех указанных версий, либо эклектично сопрягая их различные фрагменты. Кроме того, перечисленные идейные течения в настоящий период занимают маргинальное положение в общественной мысли и не оказывают существенного влияния на содержание исторической памяти.

Научная новизна работы

Диссертация представляет первый опыт комплексного монографического описания исторической памяти о декабристах 2000-2014 гг.

Предложена оригинальная концепция исторической памяти, учитывающая особенности темы исследования. Доказывается, что историческая память структурируется вокруг героических мифов. Заложенный в них пафос готовности пожертвовать жизнью ради победы над внешними и внутренними врагами отечества отражает, прежде всего, интересы общественных «верхов» (власти и сил, борющихся за власть). Героические мифы вносятся в общественное сознание пропагандистами правительства и оппозиции. Историческая память социальных «низов» основана на этике индивидуального выживания. Она воплощена

51 иЯЬ: http://www.pravaya.nl.

521Ж1,: http://www.pravoslavie.ni.

531ЖЬ: http://orthodox.etel.ru.

54 ШШ http://www.radonezh.ru.

55 им.: http://rusk.ru.

56 им.: http://nis-vost.irk.rn.

571Ж1.: http://msfront.ru.

58 им.: http://www.taday.ru.

в народных «волшебных сказках», общая структура которых (добывание материальных благ и последующее возвращение с добычей домой) исследована В.Я. Проппом.

Впервые в историографии сделан вывод, что спад общественного интереса к декабристам не может объясняться только сменой господствующей идеологии, произошедшей в результате крушения СССР. Одной из главных причин перемещения памяти о 14 декабря на периферию общественного сознания является мировоззренческий кризис, переживаемый образованной частью российского общества. Катастрофические последствия свержения авторитарной власти в 1917 и в 1991 гг. ставят под сомнение необходимость следовать декабристской «метафоре мятежа».

На основе анализа обширного круга источников демонстрируется, что даже сознательный отказ от героического образца жертвенных декабристов не позволяет избавиться от двухвекового «тезауруса» фактов и ассоциаций, накопленных русской культурой. Память о декабристах то и дело воскрешается в употреблении советских идеологических клише, а также в настойчивом встраивании повествований и, даже, научных исследований в совершенно излишний для них декабристский контекст.

Основные положения, которые выносятся на защиту:

— Восходящие к А.И. Герцену представления о мятежных героях, жертвенных мучениках 14 декабря перестают определять историческую память о декабристах;

— В либеральной среде память о декабристах переводится в мирный «реформаторский» регистр, опирающийся на идеи, восходящие к Н.И. Тургеневу;

— Для активистов и сторонников КПРФ декабристы не составляют специального интереса. Память о них существует преимущественно в контексте ленинской концепции «трех поколений». Им отводится скромная роль во многом «классово-ограниченных» предтеч Великого октября, несопоставимых с такими титанами как Ленин и Сталин;

— Православные монархисты одной из важнейших задач считают вычеркивание декабристов из исторической памяти русского народа. Для этого они «перекодируют» либеральную концепцию «мучеников свободы» 14 декабря, отождествляя политических оппонентов абсолютной монархии с религиозными «врагами православия»;

— Сторонники как либеральных, так и православно-монархических идей не в состоянии избавиться от декабристского пласта русской культуры. Память о декабристах, загнанная в подсознание, продолжает влиять на их политическую риторику;

— Радикальные перемены памяти о декабристах порождают новые интерпретации их отношений с A.C. Пушкиным. С точки зрения либералов поэт — убежденный сторон-

ник мирных реформ, разошелся с революционными друзьями не в общих благородных целях, а в методах их достижения. При этом он навсегда остался их преданным другом. Православные-монархисты полагают, что заговорщикам 14 декабря не удалось вовлечь Пушкина в свои ряды. Он стал искренним поборником идей Православия, Самодержавия, Народности.

— Художественная литература и в наши дни является чутким индикатором общественных настроений. В декабристских сюжетах современной поэзии и прозы отчетливо выражаются присущие современному сознании идеи отказа от жертвенного служения обществу, необходимости жить исключительно собственными интересами.

Практическая значимость работы

Материалы и выводы диссертации могут быть использованы при создании обобщающих трудов по истории общественного сознания, истории интеллигенции, историографии декабристов, при разработке лекционных и специальных курсов в высших учебных заведениях, написании учебных пособий.

Апробация результатов исследования

Основные положения диссертации отражены в монографии и ряде других публикаций. Всего по теме диссертации опубликованы 45 работ общим объемом 85,45 п.л.

Наблюдения и выводы исследования были изложены в докладах на конференциях: «Декабристы. Новые материалы» (14—15 декабря 2000 г., Санкт-Петербург, Музей истории города), «Ту ли историю декабристов мы изучаем» (1 декабря 2005 г., Москва, РГГУ), «Научно-практическая конференция, посвященная 180-летию восстания декабристов» (30 ноября, 2005 г., Москва, ГИМ, ГАРФ), «Декабристы и их время» (14-16 декабря 2005 г., Санкт-Петербург, Музей истории города, СПб ИИ РАН), «Текстология и эдиционная практика» (20-23 июня, 2006 г., Москва, РГГУ), «Текстология и эдиционная практика» (23-25 июня, 2008 г., Москва, РГГУ) и других. Текст диссертации был обсужден и одобрен на совместном заседании Отдела Новой истории России и Отдела Современной истории России Санкт-Петербургского Института истории РАН.

II. СТРУКТУРА И ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

Диссертация состоит из введения, четырех частей (пятнадцати глав), заключения и библиографии.

Во Введении содержится обзор историографии и источников по теме диссертации, определяются цели и задачи исследования.

Первая часть исследования, «Историческая память и героический миф», состоит из двух глав.

В главе первой «Три образа прошлого: миф, история, память» исследуются обстоятельства, благодаря которым историческая память становится ядром мировоззрения. Трагедии, пережитые человечеством в XX в., привели к разочарованию в идее благотворного прогресса, которая была основой мироощущения эпохи модерна. Люди времени перехода от индустриального общества к информационной цивилизации живут с данностью угроз терроризма и атомной войны, глобальных экологических и демографических катастроф. Ужас будущего, утрата веры в прогресс (как в коммунистическом, так и в либеральном вариантах) не привели к возрождению всеобщей веры в Бога. Общее прошлое («историческое наследие»), осмысливаемое, как основа национальной (гражданской) идентичности, становится единственной «духовной скрепой», которая позволяет сплотить современное общество. В связи с этими обстоятельствами тема исторической памяти становится местом борьбы за выбор путей будущего развития. Она оказывается в центре внимания всех политических сил. В современных условиях главным каналом воздействия на исторические представления общества становятся СМИ.

В главе второй «Историческая память как героический миф» обосновывается положение социальной неоднородности исторической памяти. Память «низов» структурируется в соответствии с описаниями В.Я. Проппа. Его «Морфология волшебной сказки» может быть подразделена на стадию «добывания», включающую героическую борьбу с противником за добычу, и стадию «выживания» — возвращения с тяжелой добычей домой, преодоление смертельных опасностей, поджидающих на обратном пути. «Народная мудрость», заключенная в этих сказках, делает акцент на необходимости выжить, чтобы «жить-поживать, да добра наживать». Исследования «устной истории» свидетельствуют, что в откровенных воспоминаниях представителей «народа» мотив индивидуального выживания преобладает над героическим самопожертвованием во имя общественных целей.

Память «верхов», структурируется на основе героических мифов, которые, по суш, являются редакцией «волшебной сказки». В мифе мотив выживания отсекается. В центре внимания оказывается готовность погибнуть в поединке с противником за общие интересы. При помощи героического мифа «верхи» манипулируют сознанием «низов», призывая их жертвовать собой, отстаивая интересы социальной верхушки. Различные идеологии проецируются в историческую память в виде героических мифов, где события прошлого

сводятся к значениям переменных неизменной структуры — «X» святого рыцаря Георгия сражается с «У» инфернального дракона.

В России, как и в других христианских странах, роль святого рыцаря отводится в первую очередь верховному правителю. По этой причине оппозиция долгое время могла выступать лишь под прикрытием самозванных «царей» и их «воевод». Даже декабристы вывели солдат на Сенатскую площадь под лозунгом верности присяге «императору Константину». Попытка С.И. Муравьева-Апостола обойтись без царистской идеологии и обосновать цитатами из Библии право народа на восстание против неправедного царя привели к утрате управления солдатами Черниговского полка.

А.И. Герцен сумел приспособить героический миф к нуждам оппозиции верховной власти. В его интерпретации статус святого рыцаря приписывается декабристам, а их противник — самодержавие Николая Павловича — наделяется чертами чудовища. С середины XIX в. в историческую память «вплетен» конфликт двух «змееборческих» мифов — власти и оппозиции, которые выступают контр-мифами друг друга.

В своем декабристском мифе Герцен дополнил образ героев — «богатырей, кованных из чистой стали», образом христианских страстотерпцев-мучеников. Такое сочетание взаимоисключающих представлений придало мифу оппозиции не только смысловую глубину. Это позволило приспосабливать его к потребностям «текущего момента». В ситуациях «разгула реакции» на первый план выдвигалась мученическая составляющая. Во времена «революционного подъема» преобладал героический мотив «змееборчества».

Исторически так сложилось, что память о декабристах первоначально оформилась в виде православно-монархического контр-мифа власти, сформулированного Д.Н. Блудо-вым и М.А. Корфом. Вторым по времени возник декабристский миф интеллигенции, основанный на концепциях А.И. Герцена и Н.И. Тургенева. После победы большевиков получил оформление коммунистический миф декабристов, восходящий к ленинской идеоло-геме «трех поколений».

Вторая часть исследования «Декабристский миф интеллигенции» состоит из шести глав

В главе третьей «Манифестации мифа» рассматриваются современные воплощения герценовского мифа в публицистике и в художественных произведениях, опубликованных либеральными «толстыми журналами». Незначительное число публикаций, где миф представлен во всей полноте, позволяет сделать вывод об угасании герценовского пафоса в среде интеллигенции. Об этом же свидетельствует принадлежность авторов «герценов-ских» по духу интерпретаций истории тайных обществ декабристов к поколению «шестидесятников». Они по инерции продолжают воспроизводить представления времен своей

25

молодости. В ряде случаев герценовский миф начинает сочетаться с историческими реалиями. У «дракона» Николая Павловича и его «сатрапов» усматриваются человеческие качества. На «солнце» декабристов обнаруживаются незначительные «пятна». Во многих публикациях посреди совершенно не «герценовского» дискурса попадаются «обломки» мифа героев-мучеников 14 декабря. В значительной мере такая особенность присуща эмигрантам из СССР, «законсервировавших» представления советского времени.

В главе четвертой «Ремифологизация дворянских революционеров» анализируются новые по сравнению с советским периодом подходы к декабристам, получившие распространение в среде интеллигенции. Происходит возвращение к концепции Н.И. Тургенева, согласно которой тайные общества стремились осуществить умеренные реформы исключительно мирными средствами. Мятежи декабря 1825 года были вызваны стечением обстоятельств Междуцарствия. За такими интерпретациями стоит в немалой мере желание сохранить декабристов в пантеоне исторической памяти в условиях антиреволюционного тренда, сопровождающегося с начала 1990-х гг. дискредитацией народников-«террористов» и «германских шпионов» — большевиков. Существует и другая тенденция — вычеркнуть «первое поколение» из либерального наследия. В среде сторонников либерального православия делаются попытки осмыслить деятельность декабристов в предусмотренном Герценом ключе христианского самопожертвования. Этический кризис, переживаемый современной интеллигенцией, приводит к появлению в либеральных журналах немыслимых прежде интерпретаций в духе православно-монархического контр-мифа декабристов. Память о героях-мучениках переформатируется и на поле русской литературы. Существуют, в частности, попытки представить образ Пьера Безухова, посещающего заседания общества, похожего на исторический Союз Благоденствия, в качестве идеологического насилия автора над правдой патриархальной жизни «дворянского гнезда».

В главе пятой «Производные "основного мифа"» рассматриваются мифы, тесно связанные с декабристским.

Большое внимание в наше время уделяется мифологеме «Пушкин — друг декабристов». Она проявляется не только в публицистике, но и в трудах пушкинистов. Согласно преобладающей трактовке, Пушкин не расходился с декабристами в их благородных реформаторских целях. Певец «Вольности» и «Кинжала» пришел со временем к убеждению, что насильственные революционные средства декабристов неприемлемы. Разойдясь с декабристами идейно, Пушкин до конца дней оставался их преданным другом и заступником перед самодержавием. Убежденность в том, что национальный поэт непрерывно думал о друзьях, томящихся на сибирской каторге, приводит к настойчивому «вчитыванию» декабристского контекста в пушкинские произведения «последекабрьского» периода.

26

Воздействие православно-монархического контр-мифа декабристов сказывается и на представлениях либеральной интеллигенции. В подобных трактовках Пушкин-монархист осуждает разрушительные планы декабристов. При этом он как истинный христианин призывает милость к падшим грешникам. Предпринимаются попытки вывести творчество поэта из смыслового поля мифа. Они во многих случаях встречают отпор, в том числе и со стороны пушкинистов. Пушкинско-декабристский миф в современной либеральной интерпретации характеризуется переменой мест советских «слагаемых». Сегодня не Пушкин — друг декабристов, а декабристы — друзья Пушкина. Память о декабристах не просто затмевается «солнцем русской поэзии». Она во многом сохраняется в качестве атрибута мифа гениального основоположника современного русского языка и основанной на нем культуры.

«Сибирский миф» представляет декабристов не столько в облике революционеров, сколько просветителей далекого края, которые как Прометей принесли новые технологии и приобщили местных жителей к высокой культуре. Гости Сибири отмечают, что здесь продолжает ощущаться благоговейное отношение к декабристам. Сибирские авторы обращают внимание, что и за Уральским хребтом память о благородных дворянах подвергается атакам православных монархистов. Исследователи и публицисты, стремящиеся выйти из мифологического контекста, указывают на преувеличение культурного влияния декабристов на сибиряков. В действительности картина взаимодействия изгнанников с местным населением не во всем вписывалась в привычную мифологему. В частности отмечается, что многие сибирские писатели середины XIX в. были настроены патриархально. Они рассматривали правительство в качестве «единственного европейца» и настороженно относились к бунтовщикам против самодержавия.

Миф о женах декабристов в современных условиях описывается в категориях христианского самопожертвования, следования супружескому долгу. В этом сегменте продолжают господствовать представления, вынесенные из «Русских женщин» H.A. Некрасова и «Звезды пленительного счастья» В.Я. Мотыля. Показания источников о том, что прагматические мотивы следования за своими «половинами» были чужды не всем «декабристкам», по-прежнему не принимаются во внимание либеральным сегментом общественного мнения.

В главе шестой «Декабристские» формулы» рассматривается феномен подсознательной жизни декабристского мифа. Она проявляется, в частности, в повсеместном использовании устойчивых формул, восходящих к Ленину, Герцену, Некрасову: «первое поколение», «разбудили Герцена», «узок круг, <...> страшно далеки», «жены декабристов», «Пушкин и декабристы» и т.д. Этот феномен объясняется, прежде всего, тем, что идеоло-

27

гема «трех поколений» в советское время являлась метанарративом (универсальным рассказом, через привязку к которому приобретают смысл рассказы частные) имперского периода русской истории. История XIX — начала XX вв. осмысливалась исключительно с революционной точки зрения. Весь массив данных о «золотом» и «серебряном» веках русской культуры насильственно подвёрстывался к данному контексту. В период всеобщего крушения метанарративных «больших рассказов» отказ от оптики ленинских «трех поколений» не позволяет представителям интеллигенции опереться на иное универсальное объяснение. Поэтому ущербная по многим причинам советская интерпретация то и дело прорывается наружу. Ее влияние не исчезает даже в тех случаях, когда она воплощается в иронических ремарках.

Сосредоточенность именно на «первом поколении» объясняется тем, что уход в пушкинско-декабристскую эпоху был едва ли не единственной возможностью под прикрытием идеологемы «трех поколений» уйти от жесточайшей цензуры, сопутствующей исследованиям предреволюционного и советского времени. Огромный фонд фактов и интерпретаций, накопленный при изучении первой половины XIX в., «искривляет» пространство русской культуры линиями декабристского мифа. Отрешиться от его влияния чрезвычайно сложно.

Формула «поколений» то и дело используется в публицистике при представлении хода русской истории. Во многих случаях из подобных интерпретаций удаляются «плохие» народники и большевики. Место декабристов в истории прогрессивного развития российского общества чаще всего сохраняется. Попытки устранить из 14 декабря политический смысл и представить его событием культуры, вроде установки памятника пушкинскому зайцу, не находят понимания в общественном сознании.

Давняя традиция соотнесения своего поколения с поколением декабристов реализуется неоднократно. Старшие «шестидесятники» — ветераны Великой Отечественной войны ретроспективно усматривают декабристские ассоциации со своим поколением победителей. С их точки зрения, тиран Сталин учел уроки истории и организовал превентивные репрессии в ходе кампании против «низкопоклонства перед Западом». Эта точка зрения оспаривается на основании того, что большинству советских ветеранов были чужды освободительные устремления декабристов. Напротив, в их рядах преобладали сталинистские настроения и стремление расширить свои льготы в рамках «командно-административной системы». Младшее поколение шестидесятников также оценивает свой жизненный путь в сравнении с декабристами. При этом преобладает самокритика. Достойными памяти героев 14 декабря считаются преимущественно диссиденты. Поколение «семидесятников» определяет себя относительно «шестидесятников», иронизируя по поводу их одержимости

28

Пушкиным и декабристами, приводящей к неспособности воспринимать художественные течения, которые пришли на смену «золотому веку» русской культуры. «Шестидесятники» смотрят на постсоветскую молодежь, сокрушаясь тому, как страшно далеко она отстоит от высоконравственных декабристов. Авторы, вошедшие во взрослую жизнь после 1991 г., избегают «поколенческих» ассоциаций с герценовскими героями-мучениками.

Формула «Декабристы разбудили Герцена» постоянно употребляется в самых неожиданных контекстах. Во многих случаях мы имеем дело с шутками в духе Наума Кор-жавина.

Еще чаще употребляются клише «узок круг» и «страшно далеки они от народа». Примечательно, что к неинтеллигентной власти эти клише почти не применяются. Они используются преимущественно в качестве «самоопределения» собственной социальной группы — интеллигенции. Способность к смыслопорождению оказывается признаком «оппозиции» власти и одновременного отчуждения от покорного власти народа.

Ленинские формулы до сих пор моделируют самоощущение и поведение интеллигентной «прослойки» в отношениях с другими слоями российского общества. Настойчивое использование этих «реприз» свидетельствует о потребности интеллигенции в универсальном «Большом рассказе», способном связать расползающиеся смыслы культуры.

Отождествления с декабристами проявляются в наименованиях предприятий и творческих коллективов. Это не только пережиток советских времен. Гордое имя декабристов присваивается и вновь созданным частным компаниям. Такое именование доказывает актуальность мятежников 14 декабря для определенных сегментов исторической памяти. Имя декабристов используется не только как имя собственное, но и как имя нарицательное. Во многих случаях ассоциации устанавливаются не по глубинным основаниям жертвенного поведения и репрессий власти, а по последнему месяцу календаря. «Декабристы» — те, кто родились в декабре; спортсмены, показывающие свои лучшие результаты в начале зимы; парни, разрывающие отношения с девушками накануне Нового года и т.д. Широкий спектр таких наименований доказывает, что русская культура остается в сфере влияния декабристского мифа.

Формула «жены декабристов» используется в различных смыслах. С ее помощью обозначается самоотверженная верность долгу, берущая верх над эгоизмом личного благополучия. С декабристками сравнивают русских женщин советской эпохи, героически сопровождавших своих мужей, либо подвергнутых репрессиям, либо командированных выполнять воинский и гражданский долг в тяжелых природных условиях. Не все восхищаются подвигом «русских женщин». Часть авторов отмечает, что усилия представителей «первого поколения» и их героических жен увенчались трагедией «Архипелага ГУЛАГ».

29

Во многих случаях клише «жена декабриста» используется иронически в качестве свидетельства неспособности современных женщин преодолеть эгоизм ради верности семейным ценностям.

«Рифма» «Пушкин» к слову «декабрист» встречается не только во многих произведениях современной поэзии. Она возникает и в прозаическом жанре. Никак не обоснованное контекстом «вызывание» одного из ключевых понятий русской культуры посредством упоминания другого свидетельствует о глубине укоренения пушкинско-декабристского мифа в современной исторической памяти.

В главе седьмой «Включение в декабристский контекст» рассматривается порожденная советской идеологией инерция, согласно которой произведения классиков русской литературы до сих пор вносятся в смысловое поле декабристского мифа. Другим проявлением этой инерции выступает настойчивый поиск декабристских предков и родственников у героев исторических и художественных повествований.

В советское время такие приемы были тактически обоснованы. Связь с декабристами позволяла «легализовать» изучение творчества далеких от революционных идей авторов, исследовать деятельность «социально чуждых» героев русской истории. Применялись самые различные обоснования «прогрессивности». Писатели XVIII в. на декабристов «влияли». Современники «отражали» различные аспекты деятельности тайных обществ и их программ. Последователи «развивали» декабристское наследие. Родство с декабристами в раннее советское время использовалось как свидетельство благонадежности дворян, ставших на путь сотрудничества с советской властью.

В наши дни нет никакой необходимости прибегать к подобной уловке. Но инерция культуры раз за разом приводит к «вчитыванию» литературных произведений в декабристский контекст. Авторов не останавливает тот факт, что в советское время этот контекст в ряде случаев «обнаруживался» с грубым искажением источников или с опорой на явные апокрифы. Сегодня происходит не только использование «наработок» советской историографии. Находятся и новые «аргументы и факты», появление которых невозможно объяснить ничем иным кроме подспудного влияния декабристского мифа интеллигенции.

В главе восьмой «Отказ от жертвенного служения народу— "топос" декабристских сюжетов художественной литературы» анализируются поэтические и прозаические высказывания, где отвергается этический принцип интеллигенции. Писатели гораздо откровенней, чем ученые и публицисты, формулируют мысль о том, что катастрофы, последовавшие после 1917 и 1991 гг., обессмысливают самоотверженный труд поколений образованных людей во имя просвещения народа. В рассматриваемых текстах подчеркивается, что участники штурма Зимнего и обороны Белого дома руководствовались примером самоот-

30

верженных декабристов. Герценовский миф самоотверженных героев-мучеников дважды завел страну в тупик. В современной ситуации декабристы не могут больше служить образцом для подражания. На примере героев художественной литературы демонстрируются три стратегии поведения, адекватного нынешним социальным условиям. Первая из них — «теория малых дел». Необходимо в меру сил менять мир вокруг себя. Второй вариант социально ответственного поведения, предлагаемый писателями — разумно жертвовать только ради своей семьи. Не менее распространенным является предложение жить исключительно эгоистичными интересами. Инерция герценовского мифа приводит к тому, что даже отказ от жертвенного поведения обосновывается ссылками на декабристов. Отражение «зеркалом» художественной литературы подобных настроений свидетельствует, что интеллигенция переживает глубочайший этический кризис. Неслучайно в наши дни слово «интеллигенция» выходит из обращения.

Третья часть исследования «Коммунистический миф декабристов» состоит из трех глав.

В главе девятой «Зюгановские "три поколения"» рассматривается «развитие» идейного наследия Ленина, осуществленное авторами программы КПРФ (новая редакция принята в 2008 г.). В состав революционных предшественников Октября, наряду с «ленинскими» персонажами, включаются С.Т. Разин, Е.И. Пугачев, А.Н. Радищев. Включение Радищева соответствует духу ленинского высказывания о «трех поколениях». Сам Ленин не раз упоминал его имя в одном ряду с декабристами и последующими революционерами. Добавление вождей крестьянских войн Ленину противоречит. Вождь пролетариата считал задачей революционного авангарда внесение «сознательности» в стихию крестьянских по преимуществу «народных масс» царской России. Разин и Пугачев упоминаются Лениным, в том числе и в форме «пугачевщины», преимущественно как синонимы слепой народной стихии. Наряду с «расширением» числа представителей ленинских революционных поколений производится вычеркивание «Народной воли» и, вообще, народников.

Подобное редактирование, на первый взгляд, может объясняться сталинистским настроем многих российских коммунистов. Отвечая на вопросы немецкого писателя Э. Людвига, И.В. Сталин действительно упомянул, наряду с восстанием декабристов и революциями начала XX в., восстания Разина и Пугачева, а также умолчал о нелюбимых им народниках. При этом «ученик Ленина» Ленину не противоречил. Он уточнил, что стихийные народные возмущения проходили под «царистскими лозунгами». Поэтому нельзя отождествлять крестьянские войны с революционным движением. О народниках в контексте давней традиции «восстаний» также упоминать было необязательно.

Вряд ли составители программы КПРФ неверно интерпретировали Сталина. Скорее, редакция Ленина продиктована требованиями отекущего момента». Современная правительственная пропаганда убеждает, что революция была вызвана интригами разведок геополитических противников великой России. Монархически настроенному русскому народу революционные идеи чужды. Примеры Разина и Пугачева являются контраргументом российских коммунистов, свидетельством глубоких народных корней Октября. Террористические угрозы являются печальной реальностью нашего времени. В связи с этим включать в ряды «предшественников» террористов «Народной воли» коммунистам представляется нецелесообразным.

Несмотря на эти новации, декабристы остаются «сильным звеном» в ряду предшественников большевиков. Они интерпретируются как предтечи революции, возвестившей новую эру в истории человечества.

В главе десятой «Декабристы в истории» рассматриваются трактовки, вытекающие из современной версии концепции «трех поколений».

Коммунистам важно доказать, что революционеры всегда были патриотами отечества. «Дети 1812 года» являются важным аргументом в пользу этого тезиса. Представления современной пропаганды КПРФ сближаются с подходами времен «борьбы с космополитизмом», когда декабристы изображались не столько революционерами, сколько ветеранами Отечественной войны. После победы над Наполеоном герои-декабристы продолжили выполнять патриотический долг, выступив против трусов, вроде Аракчеева, которые прятались во время боевых испытаний за спинами храбрецов. Свободолюбивые идеи будущие декабристы приобрели вовсе не в Париже, а во время военных походов в результате тесного общения со своими крепостными, исполнявшими рекрутскую повинность. Любовь к родине, доказанная участием в патриотической войне, становится источником идей социальной свободы, равенства и братства бар-декабристов с их крещеной собственностью.

Другая, важная для пропаганды КПРФ, тема — крепкая дружба Пушкина с декабристами. Через декабристов коммунисты подключаются к мифу основоположника русской культуры. Коммунистический Пушкин не только друг, но и до последних дней — горячий единомышленник дворянских революционеров. Его творческая деятельность вдохновляется идеями социальной справедливости. В период пребывания декабристов на каторге Пушкин в одиночку продолжает их революционную борьбу. Он становится неформальным вождем российского революционного движения. Такие карикатурные интерпретации

во многом превосходят «вульгарный социологизм» раннего советского пушкиноведения, когда поэт изображался «рупором» идеологии средних помещиков.

В главе одиннадцатой «Декабристы и современность» анализируются акции коммунистов и их сторонников, апеллирующие к исторической памяти о декабристах. Пропаганда КПРФ зачастую именует «декабристами» участников митингов, «посмевших выйти на площадь» в первый месяц зимы. Такие ассоциации делаются с расчетом усилить энергию протеста. Память офицеров-декабристов постоянно оживляется в обращениях руководства КПРФ к военным. Акции прокоммунистического «Союза советских офицеров» также не раз проводились в декабристском «дизайне». Общим местом являются сравнения с декабристами участников ГКЧП августа 1991 г. и обороны Белого дома в октябре 1993 г. Они регулярно воспроизводятся и в прессе коммунистов, и в ходе памятных мероприятий. Не только руководство КПРФ рассматривает своих сторонников сквозь призму памяти о декабристах. Электорат коммунистов также использует декабристскую оптику для характеристики действий своих вождей. Ряд комментаторов сочувствует тщетным усилиям Зюганова по-декабристски «разбудить» народ, «страшно далекий» от идей социальной справедливости. Другие, наоборот, объясняют провал этих попыток тем, что партийное руководство «страшно далеко» от дворянских революционеров, принесших себя в жертву ради народа. Похвалы и критика посредством одной и той же «декабристской» риторики свидетельствует, что «первое поколение» занимает видное место в коммунистическом сегменте исторической памяти.

Четвертая часть исследования «Православно-монархический контр-миф декабристов» состоит из четырех глав.

В главе 12 «Основное направление контрмифического удара — языческая природа мифа интеллигенции» рассматривается дискредитация основных положений декабристской концепции Герцена. Отправной точкой православно-монархического контр-мифа является утверждение о мифической природе общепринятых представлений о декабристах. Пропагандистам православного «фундаментализма» ненавистен интеллигентский культ героев и мучеников 14 декабря. Они обвиняют представителей интеллигенции в том, что те поклоняются повешенным взамен Распятого. Стратегическое направление дискредитации идет по линии «христианство — язычество». Ядро интеллигентского мифа заключается в уподоблении самопожертвования декабристов и Христа. Православные публицисты целенаправленно вышибают этот краеугольный камень интеллигентского самосознания. Демонстрируя цареубийственные замыслы тайных обществ, монархисты развенчивают ненавистный им тезис интеллигентского мифа о «так называемом» благородстве дворянских революционеров. В отличие от мифа интеллигенции, декабристам приписывается не

33

первоподвиг самопожертвования, а первородный грех жертвоприношения царствующей династии. Положение о том, что декабристы принесли на русскую почву идею языческого жертвоприношения священного царя, противоречит фактам. В своих цареубийственных планах декабристы явились далеко не первооткрывателями. Они наследовали богатой отечественной традиции.

Доказательством того, что цареубийственные планы — это не пустые слова, монархистам служит убийство военного генерал-губернатора Санкт-Петербурга М.А. Милора-довича. Кровавый настрой членов тайных обществ также доказывается бессчетным числом жертв среди солдат, которых они обманом вывели 14 декабря на площадь, и среди зевак из простого народа, сбежавшихся поглазеть на зрелище русского бунта. При этом православные публицисты ссылаются на свидетельство С.Н. Корсакова, уже неоднократно опровергнутое исследователями.

Приписывая декабристам «языческие» планы и действия, пропагандисты православно-монархического контр-мифа доказывают тезис о тождестве политического бунта и религиозной ереси. По мнению некоторых из них масонские следы заговора 14 декабря тянутся с Британских островов. Кроме умозрительных заключений авторы этой версии не могут привести в ее подтверждение ни одного факта. Но упорно внедряют эту ложь в общественное сознание. В их трактовке конспирология сливается едва ли не с демонологией. Декабристы не просто впадают в цареубийственное язычество, но и выступают в качестве масонских слуг сатанинского Запада.

В главе тринадцатой «Дискредитация истории декабристов» анализируются исторические построения православно-монархической концепции декабристов. Православные авторы усматривают причины возникновения у «форменных сатанистов» зуда кровавых жертвоприношений в проникновении антихристианской западной заразы. Указываются два источника тлетворных влияний, импортированных с Запада, — мистика масонства и рациональный дух Просвещения. Эти «идейные яды» проникли в общественное сознание в два приема. Масонство, вместе с прочими данайскими дарами, прокралось через петровское «окно». Революционный дух Просвещения вселил разруху в головах, после того как войска императора Александра в погоне за узурпатором Наполеоном вошли в Европу. Идеи Просвещения и Великой французской революции воспринимаются православными монархистами не столько в качестве буржуазных, сколько как антихристианские, разрушительные для православного царства.

Неудавшийся переворот против «богоустановленной царской власти» определяется как «антихристово» действо. Восстание декабристов рассматривается как первый приступ, направленный на разрушение отечественного самодержавного организма, как событие,

34

определившее ход русской истории последующего столетия. Оно стал причиной последующих национальных бедствий: революций, свержения монархии, убийства царской семьи.

Православные монархисты стремятся лишить декабристов статуса героических защитников отечества. Поскольку защита родины — одно из ярких доказательств личной самоотверженности, рассуждения православных публицистов об Отечественной войне 1812 года в большинстве случаев обходятся без упоминания имен декабристов. Смысл амнезии очевиден. В сознании русского народа «ветеран» патриотической войны — фигура сакральная. Придать декабристам статус участников Отечественной войны 1812 года означает уравнять их в современном общественном сознании с ветеранами Великой Отечественной. Православные монархисты рассматривают подобное уравнение как святотатство.

Непоследовательная позиция декабристов по крестьянскому вопросу, их неготовность отпустить собственных крестьян в качестве «вольных хлебопашцев» представляется одним из главных пунктов обвинения дворянских бунтовщиков, развенчания мифа об их «альтруизме». Сторонникам декабристского мифа трудно здесь что-либо возразить. Но даже эту выигрышную для себя тему православные монархисты наполняют подтасовками и передергиваниями.

Православные монархисты критикуют не только планы декабристов по крестьянскому вопросу, но н другие положения конституционных проектов Н.М. Муравьева и П.И. Пестеля. «Конституция» Муравьева осуждается за «федерализм». С точки зрения «единой и неделимой» — это страшный грех всех разрушителей империи — как царской, так и советской. Центробежная бомба, заложенная Муравьевым, до сих пор не обезврежена в общественном сознании. Выдвигая эти обвинения, сторонники православно-монархического мифа забывают, что автор «Конституции» копировал федеративное устройство США. Оно доказывает свою эффективность на протяжении уже почти двух с половиной веков. Если «Конституция» Муравьева служит первоосновой порочной Российской федерации, то «Русская правда» была идейной базой антихристова советского режима. Концепцию Пестеля претворили в жизнь большевики. Критики применяют двойные стандарты к проектам Муравьева н Пестеля. «Конституция» грозила России центробежным федерализмом. «Русская правда» — крайней централизацией. Муравьев обвиняется в законодательном закреплении правового и имущественного неравенства. Пестель виновен в планах всеобщего уравнивания. Согласно православным монархистам, муравьевская олигархически-федералистская и пестелевская уравнительно-централистская концепции исторически сменяют друг друга. Декабристы виноваты в том, что их наследие было ис-

35

пользовано и Временным правительством, и ленинскими большевиками, и ельцинскими олигархами с единственной целью нанесения ущерба русскому народу.

Важным направлением дискредитации декабристского мифа является демонстрация «нестыковок» поведения заговорщиков в день мятежа и во время следствия с моральным кодексом православного монархиста. Они обвиняются в «обмане наивных и доверчивых солдат». Поведение большинства декабристов на следствии противоречит их собственным героическим воспоминаниям. Борцы с декабристским мифом безжалостно бьют в это больное место. Они доказывают, что перед угрозой смерти декабристы действуют так же недостойно, как и другие революционеры — их французские предшественники и отечественные последователи. Источники изобилуют фактами негеройского поведения многих заговорщиков и в день 14 декабря, и на следствии. Для доведения «компромата» до сведения общественности надо внимательно изучать документы. Пропагандистам православно-монархического мифа заниматься кропотливой работой недосуг. Они наполняют свои публикации откровенным враньем.

Ретропрогнозы — еще один повод дискредитировать декабристский миф. У православных монархистов нет расхождений по принципиальным вопросам сценария возможной победы декабристов. Гражданскую войну и все сопутствующие ей обстоятельства и следствия Россия увидела бы на век раньше. По мере индивидуальной фантазии в общую картину неизбежного Армагеддона добавляются те или иные штрихи. Главная опасность вероятной гражданской войны заключалась в расчленении и гибели империи. Проводя аналогии с гражданской войной начала XX века, православные публицисты не обращают внимания, что территориальная целостность государства была в значительной мере восстановлена уже при Ленине. При Сталине задача возвращения утраченных имперских территорий была выполнена практически полностью в 1939-1940 гг. А после 1945 г. она была еще и перевыполнена за счет включения в сферу советского влияния восточноевропейских и прочих сателлитов. Причина пессимистического взгляда в виртуальное прошлое заключается в том, что для православных монархистов падение самодержавия само по себе выступает символом катастрофы во всех сферах жизни. Без царя во главе страна существовать не может. Ценностная картина мира влияет не только на образы прошлого, настоящего и будущего, но и делает безальтернативной игровую и многовариантную по природе своей «альтернативную историю».

В главе четырнадцатой «Дискредитация мифологических производных "основного мифа" декабристов» рассматриваются интерпретации отношений Пушкина и его революционных друзей, темы их сибирской каторги и ссылки, сюжетов, связанных с женами декабристов.

Одно из стратегических направлений атаки православных монархистов — тесная связь мифов декабристов и Пушкина. В общественном сознании миф борьбы с властью и основной миф русской культуры образуют пару. «Пушкин и декабристы», «Декабристы — друзья Пушкина» — устойчивые синтагмы устной и письменной речи. Они постоянно встречаются в заголовках книг, статей, рефератов, докладов, студенческих и постуниверситетских квалификационных работ. В мифе русской культуры Пушкин выполняет функцию поэта-основоположника. Монархисты не могут исключить его из золотого фонда национальной памяти. Пушкинский миф встраивается в православно-монархический извод мифа власти. Прилагаются все усилия, чтобы оторвать национального поэта от мятежников, которые стремились втянуть его в свои масонские козни. Пушкин не поддался на их увещевания и остался верен Православию, Самодержавию, Народности. Строгий, но справедливый Николай Павлович оценил его верноподданное поведение, снял опалу, оказал честь высочайшей цензуры. Поэт всей душой был предан государю. Коварные масоны решили расстроить душевный союз русского царя и бога русской поэзии. Благодаря их интригам была подстроена дуэль, на которой Пушкин был предательски убит выстрелом агента сатанинского Запада.

Миф о женах мятежников 14 декабря мало атакуется идеологами православной монархии. Жертвенный подвиг декабристок вписывается в христианские ценности. Благоговейное отношение к «русским женщинам» идет от классиков русской литературы. Православные монархисты с сочувствием приводят высказывания Достоевского, Толстого и Некрасова по этому вопросу. Не все православные публицисты считают, что жена за декабриста не ответчик. Они демонстрируют двойные стандарты работы с национальной памятью. Если в замысле цареубийства — декабристы, согласно контр-мифу и вопреки историческим фактам, «были первыми», то декабристки, путешествуя из Петербурга в Сибирь, двигались по уже давно наезженной колее. Признавая за женами декабристов супружеские благодетели, православные монархисты отделяют их от мужей, вовлеченных в смертные грехи мятежа и цареубийства. Христианское поведение самоотверженных жен служит дополнительным аргументом для осуждения безответственных дворянских революционеров.

Сибирский миф декабристов представляет локальный вариант героического «основного мифа» интеллигенции. Декабристы — просветители забытого Богом края — предстают в качестве местночтимых святых. Этот миф не особенно значим для православных монархистов. Они мимоходом решают задачу десакрализации на этом участке мифологического фронта. В основном этим занимаются сибирские апологеты уваровской триады. Их усилия наталкиваются на традиционное для сибиряков сострадательное отношение к

37

«несчастным», подвергнутым уголовному преследованию. Для верующих во Христа естественно разделять обычай милости к падшим. Декабристы остаются святыней для многих православных активистов Сибири. Посещение могил и других мест памяти мучеников 14 декабря включается в сибирские программы православного туризма.

В главе пятнадцатой «Ревизия исторической памяти» рассматриваются попытки православных монархистов переписать историю и удалить из нее мятежных дворян. Православные публицисты справедливо указывают на фундаментальную роль декабристского мифа в формировании критического отношения к прошлому и к современности. Противодействие явлению «новых декабристов» требует если не исключения дворянских мятежников из школьной программы, то перевода их из класса «чистых героев» (З.Н. Гиппиус) в нечистую силу русской истории. Переписывание учебников истории — эффективнейшее средство для изменения пантеона исторической памяти. Мало отправить декабристов из ее храма в преисподнюю. Пантеон надо заселить героями, жившими не по лжи святынями православия, самодержавия, народности. Предлагаются кандидатуры И.В. Шервуда-Верного, а также архимандрита Фотия (П.Н. Спасского), A.A. Орловой-Чесменской, М.Л. Магницкого и других, по советским меркам, «мракобесов».

«Исправление имен» не обязательно приведет к тотальному вычеркиванию всех дворянских революционеров из числа положительных героев русской истории. Известны попытки приспособить отдельных декабристов, прежде всего К.Ф. Рылеева, к православно-монархическому мифу. Для этого их превращают в раскаявшихся грешников, искупивших вину перед царем безусловным вручением себя воле Божьей. Вероятность приспособления отдельных декабристов к педагогическим задачам православно-монархического мифа не отменяет стратегической задачи вычеркивания «сословия» дворянских революционеров из пантеона.

При решении этой задачи православные монархисты встречаются с серьезными проблемами. В герценовском мифе участники тайных обществ, по-человечески во многом несовместимые между собой, пресуществляются в одну мифологическую личность по имени «Декабристы». Противостоять ей в контр-мифе должен не «контрразведчик» Шервуд и не «деятельный архимандрит» Фотий. Единственная кандидатура, приемлемая логикой мифа, — это победитель в сражении на Сенатской площади, Николай Павлович. Отсутствие вариантов для выбора героя контр-мифа ставит перед его технологами трудно разрешимые конструктивные задачи. Главная функция любого мифа — предоставлять неведомые прежде образцы мирского поведения. Миф не может существовать без героя-родоначальника. Мифологические декабристы — родоначальники идейно обусловленного мятежа, нацеленного на достижение общего блага. Для интеллигентов они выступают

38

«первым поколением» героических предков. Герои Сенатской площади до сих пор являют образцы непокорности и готовности страдать за правое дело.

Контрмифологический оппонент декабристов также должен обладать жертвенными качествами творца нового строя общественной жизни. В этом смысле Николай — не самая удачная кандидатура в герои контр-мифа. По природе своей он не был «пращуру подобен» в самом главном. Петр, благодаря неизбывной страсти к модернизации, стал, в том числе для декабристов и для Герцена, мифологическим отцом-основателем европейской империи. Смерть от жестокой простуды, схваченной во время спасения жертв наводнения, осмысливается в петровском мифе как самопожертвование ради подданных. У императора, «подморозившего» Россию, преобразовательный порыв напрочь отсутствовал. Миф героической кончины к Николаю не применим. Важно, что в национальной памяти победитель декабристов связан с поражением в Крымской войне (1853-1856 гг.). Благодаря его государственной мудрости храбрый русский солдат с гладкоствольным ружьем не смог противостоять неприятелю, вооруженному нарезной винтовкой. Никакими мифотехноло-гиями этот факт изменить невозможно. Его не перекрыть предшествующими победами над средневековыми армиями персов и турок и над, в большинстве своем, плохо обученными войсками мятежных поляков и венгров. Запоминается последнее деяние героя мифа. Нарва не только может, она обязана быть в начале славных дел. Но увенчиваться они должны Ништадтским миром, а не Парижским трактатом. Георгий Победоносец мифа власти из Николая не получается. Николаевский самодержавный миф терпит сокрушительное поражение в символическом боевом столкновении с драконом либерального Запада.

Николаевскому мифу нечего противопоставить самопожертвованию декабристов. Мифологическую ситуацию не спасает допущение, что император пал вовсе не жертвой воспаления легких. Согласно слухам, он отравился, не выдержав позора «покоренья Крыма» западными державами. Раскаяние не есть искупление. Протянуть ассоциации от его смертного одра к Распятию невозможно.

Кроме проблем с героем, существует вопрос: а кто будет творить антидекабристскую мифологию? Неравенство литературных дарований творца декабристского мифа А.И. Герцена и современных ему авторов контр-мифа Д.Н. Блудова и М.А. Корфа — разительно. В рядах современных православно-монархических публицистов нет никого не только сопоставимого с Герценом, но даже способного конкурировать с одаренным пропагандистом герценовского мифа Н.Я. Эйдельманом. В данном случае — нет человека, есть проблема. Отсутствие достойной фигуры отца-основателя и гениального мифотворца снижает перспективы на овладение памятью и массами. Сами монархисты это признают.

39

В Заключении формулируются основные выводы диссертационной работы.

Память о декабристах живет в виде трех обособленных мифов: интеллигенции, сторонников коммунистического проекта, православных монархистов. Декабристский миф интеллигенции восходит в первую очередь к идеям А.И. Герцена и, отчасти, Н.И. Тургенева. Коммунистический миф опирается на ленинскую концепцию «трех поколений». Православные монархисты возрождают представления о декабристах, созданные Д.Н. Блудовым и М.А. Корфом.

Миф интеллигенции сегодня находится в упадке. Это особенно заметно при сравнении с эпохой 1960-х — 1980-х гг., когда усилиями Н.Я. Эйдельмана, Б.Ш. Окуджавы, Ю.М. Лотмана, A.A. Лебедева, В.Я. Мотыля и многих других выдающихся авторов героические декабристы находились в центре общественного внимания. В наши дни «боевой» герценовский вариант мифа представлен в незначительной мере. Тургеневская версия декабристов «мирных реформаторов» сегодня имеет больше сторонников в среде интеллигенции. Но и она не является ведущей в представлениях о 14 декабря.

В образованных слоях российского общества преобладает скепсис в отношении горстки благородных дворян, принесших себя в жертву ради спасения темного и задавленного большинства. «Индикатор» современной художественной литературы свидетельствует, что катастрофы ставшие следствием крушения царского (1917 г.) и советского (1991 г.) режимов, вселяют в сознание пессимистические мысли о невозможности преодолеть вековые традиции. Жертвенный пафос российской и советской интеллигенции становится предметом насмешек.

Декабристы продолжают оставаться в памяти интеллигенции во многом благодаря тому, что в советское время они составляли мифологическую пару с A.C. Пушкиным. Национальный поэт продолжает быть «вечным современником». Происходит мифологическая метаморфоза. В советское время Пушкин был «другом декабристов». Сегодня декабристы — «друзья Пушкина».

Осознанный отказ от жертвенной этики декабристского мифа не позволяет мгновенно избавиться от комплекса представлений, основанных на декабристском мифе интеллигенции. Миф, ушедший в подсознание, то и дело прорывается не только в виде нелепых идеологических клише. До сих пор является порядком вещей настойчивое «встраивание» героев русской истории и культуры, их литературных произведений в совершенно излишний декабристский контекст.

Коммунистический миф декабристов продолжает свое существование среди сторонников «арьергардной» КПРФ. Даже в позднесоветские десятилетия официальная идеоло-гема «трех поколений» воспринималась в общественном сознании лишь в качестве при-

40

крытия «подрывного» по отношению к коммунистическому режиму герценовского мифа. В наши дни она больше напоминает мумию давно испустившего дух смысла. В пропаганде современных российских коммунистов декабристы выполняют скромную роль «предтеч» Великого октября. Сами по себе они не вызывают интереса. В коммунистических СМИ специальные публикации на декабристскую тему чрезвычайно редки.

Угасающее состояние герценовского и ленинского изводов декабристского мифа контрастирует с состоянием православно-монархического контр-мифа декабристов. Современные сторонники Православия, Самодержавия, Народности преисполнены ненависти к «масонам» из тайных обществ. Их выпады в адрес героев 14 декабря бьют в самое сердце герценовского мифа. Они доказывают, что декабристы — не герои христианского по духу самопожертвования, а основоположники ритуала языческого жертвоприношения «старого царя». Их политическое действие приравнивается к религиозной ереси «сатанизма». По мнению православных монархистов, декабристы должны быть удалены из пантеона национальной памяти русского народа.

В противовес декабристам современными идеологами блудовской «триады» создается героический миф их победителя — Николая I. На этом пути мифотворцы сталкиваются с серьезными проблемами. Поражение в результате Крымской войны от главного врага, с точки зрения современных православных монархистов, — «еретического» Запада, делает Николая Павловича неудачным кандидатом на «олицетворение» героического мифа непобедимой империи.

Бесславный итог николаевского царствования доказывает правоту декабристов. Это обстоятельство позволяет надеяться, что исторический образец самопожертвования ради народа рано или поздно вернется в историческую память. Совсем необязательно, чтобы в новых условиях олицетворением героического самопожертвования выступали декабристы. Но без священного образца самоотверженного служения обществу общество существовать не может.

Основные положения диссертации изложены в следующих работах автора:

МОНОГРАФИЯ:

1. Эрлих С.Е. Декабристы в исторической памяти. Конец 1990-х — начало 2010-х. СПб.: Нестор-История, 2014. 318 с. (21,25 п.л.)

СТАТЬИ, опубликованные в ведущих рецензируемых журналах, рекомендованных

ВАК:

2. Эрлих С.Е. Рец.: Так каким же он был, декабрист Павел Пестель? Четыре взгляда на книгу О.И. Киянской "Пестель" (М. : Молодая гвардия, 2005. - 335 с.) // Отечественная история. 2006. № 6. С. 139-147. (0,5 п.л.)

3. Эрлих С.Е. Использование термина «декабрист» в pr-кампаниях политических партий // Вестник РГГУ. 2007. Сер. Журналистика. Литературная критика. № 9. С. 269285. (1,0 пл.)

4. Эрлих С.Е. Вот как надобно писать! Рец.: Киянская О.И. Пестель. М.: Молодая гвардия, 2005. 335 с. // Клио. 2007. № 4 (39). С. 135-140. (0,6 п.л.)

5. Эрлих С.Е. Улица Декабристов (роль СМИ в формировании исторической памяти в современной России) // Вестник РГГУ. Сер. Журналистика. Литературная критика. 2008. № 11. С. 245-261.(1,0 п.л.)

6.Эрлих С.Е. Казус Эдельман (о культуре дискуссии в современном декабристоведе-нии) // Клио. 2008. № 2 (41). С. 113-117. (0,6 п.л.)

7. Эрлих С.Е. Иркутский музей декабристов на страницах современных периодических изданий // Вестник РГГУ. Журналистика. Литературная критика. 2010. № 8. С. 175182. (0,5 п.л.)

8. Эрлих С.Е. Очередное открытие американской славистки // Вопросы истории. 2011. № 1. С. 159-166. (0,5 п.л.)

9. Эрлих С.Е. На какую площадь выходили декабристы? // Россия XXI. 2011. № 2. С. 84-109. (1,3 п.л.)

10. Эрлих С.Е. Топоним «Сенатская площадь» в современной публицистике // Вестник РГГУ. 2011. Журналистика. Литературная критика. № 6 (68) / 11. С. 222-229. (0,4 п.л.)

11. Эрлих С.Е. «Дерзающим противу их на бунт и измену, анафема». Мифологема «декабристы» в публицистике православных монархистов XXI века // Россия XXI. 2011. №6. С. 140-169. (1,0 п.л.)

12. Эрлих С.Е. «Пушкин никогда не был связан с декабристами»: современная монархическая публицистика о мифологической паре «Пушкин — декабристы» // Вестник РГГУ. Сер. Журналистика. Литературная критика. 2012. № 13 (93). С. 206-216. (0,6 п.л.)

13. Эрлих С.Е. Миф о Пушкине в современной российской публицистике // Вестник РГГУ. Сер. Журналистика. Литературная критика. 2013. № 12 (99) С. 173-178. (0,3 п.л.)

14. Эрлих С.Е. Шоколадный заяц. Пушкинско-декабристский миф интеллигенции на рубеже тысячелетий // Россия XXI. 2013. № 5. С. 28-57. (1,5 п.л.)

15. Эрлих С.Е. «Без декабристов не было бы и коммунистов»: ленинское «первое поколение» в мифодизайне КПРФ // Россия XXI. 2014. № 4. С. 50-77. (1,3 п.л.)

16. Эрлих С.Е. Память о декабристах в независимой Украине: школьные учебники и «места памяти» // Вестник Пермского университета. 2014. Вып. 2(25). С. 160-171. (1,0 п.л.)

17. Эрлих С.Е. Формула «жёны декабристов» в публикациях «толстых журналов» рубежа XX - XXI вв. // Клио. 2014. № 8 (92). С. 7-11. (0,5 п.л.)

18. Эрлих С.Е. Декабристский миф в прессе КПРФ // Вестник РГГУ. Сер. Журналистика. Литературная критика. 2014. № 12 (134) С. 190-193. (0,25 п.л.)

19. Эрлих С.Е. Инерция мифа. Риторика декабристского искупления дворянской вины перед народом в современных гуманитарных исследованиях // Ученые записки Петрозаводского государственного университета. Сер. «Общественные и гуманитарные науки». 2014. № 7 (144). С. 19-24. (0,5 п.л.)

20. Эрлих С.Е. Из позднесоветской истории декабристского мифа // Уральский исторический вестник. 2015. № 1 (46). С. 93-102. (1,0 п.л.)

21. Эрлих С.Е. «Брат лермонтовской бабушки» История одного из реликтов декабристского мифа//РоссияXXI. 2015. № 1. С. 52-67. (1.0. п.л.)

ДРУГИЕ ПУБЛИКАЦИИ

22. Эрлих С.Е. Мотивы революционной деятельности декабристов: (опыт количественного анализа) // Кишиневский университет. Кишинев, 1988. 37 с. Рукопись деп. в ИНИОН№ 33938. (1,6 п.л.)

23. Эрлих С.Е. Наследие декабристов как источник нелегитимности власти в России // Легитимность власти в России: История и современные проблемы. 22-25 июня 1994 г. Тезисы докладов международной научно-теоретической конференции. СПб, 1994. С. 92— 93. (0,1 п.л.)

24. Эрлих С.Е. Евангельский сюжет как инвариант «декабристской легенды» Герцена // Актуальные проблемы археографии, источниковедения и историографии. Материалы к Всероссийской научной конференции, посвященной 50-летию Победы в Великой Отечественной войне. Вологда: Русь, 1995. С. 103-104. (0,1 п.л.)

25. Эрлих С.Е. Публикация письменного наследия декабристов и лиц привлеченных к следствию по делу тайных обществ (1803-1992) // 14 декабря 1825 г. Источники, исследования, историография, библиография. Вып. 1. СПб.: Нестор, 1997. С. 95-109. (1,4 п.л.)

26. Эрлих С.Е. Декабристы: историография историографии // Третьи мартовские чтения памяти С.Б. Окуня в Михайловском замке. Материалы научной конференции. СПб: Контрфорс, 1997. С. 123-130. (0,35 п.л.)

27. Эрлих С.Е. Декабристы «по понятиям»: определения словарей (1863-1998) // 14 декабря 1825 года. Источники, исследования, историография, библиография. Вып. II. СПб; Кишинев: Нестор, 2000. С. 283-302. (1,0 п.л.)

28. Эрлих С.Е. Кого считать декабристом? Ответ советского декабристоведения (по материалам библиографических указателей 1929-1994) // 14 декабря 1825 года. Источники, исследования, историография, библиография. Вып. III. СПб; Кишинев: Нестор, 2000. С. 258-313.(2,75 п.л.)

29. Эрлих С.Е. Рец: 14 декабря 1825 года. Воспоминания очевидцев / Сост. П. В. Ильин, при участии А. А. Кононова. Вст. ст. П. В. Ильина. Комм. А. А. Кононова, И. В. Осиповой, П. В. Ильина, Н. И. Веденяпиной. — СПб : Академический проект, 1999. 752 с. Тир. 1500. // 14 декабря 1825 года. Источники, исследования, историография, библиография. Вып. III. СПб; Кишинев: Нестор, 2000. С. 314-318. (0,2 п.л.)

30. Эрлих С.Е. Мифологические предпосылки отечественного декабристоведения (постановка проблемы) // 14 декабря 1825 года. Источники, исследования, историография, библиография. Вып. IV. СПб; Кишинев: Нестор-История, 2001. С. 562-602. (2,0. п.л.)

31. Эрлих С.Е. Рец.: Невелев Г.А. Пушкин «об 14-м декабря»: Реконструкция декабристского документального текста. СПб.: «Технологос», 1998, 368 с. 3000 экз. // 14 декабря 1825 года. Источники, исследования, историография, библиография. Вып. VI. СПб: Нестор-История, 2004. С. 481-497. (0,8 п.л.)

32. Ильин П.В. у Эрлих С.Е. Рец.: Империя и либералы. (Материалы международной конференции): Сборник эссе / Сост. Я.А. Гордин, А.Д.Марголис. СПб: Журнал «Звезда», 2001. 328 с. 1000 экз. // 14 декабря 1825 года. Источники, исследования, историография, библиография. Вып. VI. СПб: Нестор-История, 2004. С. 514-536. (1,1 п.л.)

33. Эрлих С.Е. История мифа («Декабристская легенда» Герцена). СПб.: Алетейя, 2006. 268 с. (13,4 п.л.)

34. Эрлих С.Е. Dekabristy.ru. История в киберпространстве: памятные имена и места памяти // Декабристы. Актуальные проблемы и новые подходы. М.: РГГУ, 2008. С. 550619. (3,5 п.л.)

35. Эрлих С.Е. Лидеры «Маршей несогласных» о декабристах // Декабриста в Укра'пн: дослидження й матер1али. Т. 6. Киев: СПД Цимбаленко е., 2009. С. 107-124. (0,8 п.л.)

36. Эрлих С.Е. Метафора мятежа: декабристы в политической риторике путинской России. СПб.: Нестор-История, 2009. 274 с. (14, 2 п.л.)

37. Эрлих С.Е. Рец.: Trigos, Ludmilla A. The Decembrist Myth in Russian Culture. New York: Palgrave Macmillan, 2009. 239 pp. References. Index. ISBN 978-0-230-61916-6 // Ab Imperio. 2010. № 3. С. 367-380. (0,65 п.л.)

38. Эрлих С.Е. Декабрист Ходорковский: внедрение имиджа // Нестор. 2010. № 14 (Технология власти-2). С. 360-383. (1,8 п.л.)

39. Эрлих С.Е. Mythistory, или Как сделана историческая память // Искусство кино. 2011. № 10. С. 64-68. (0,4 п.л.)

40. Эрлих С.Е. Новые декабристы // Искусство кино. 2011. № 11. С.42-45. (0,4 п.л.)

41. Эрлих С.Е. День сурка // Искусство кино. 2012. № 1. С.48-53. (0,5 п.л.)

42. Эрлих С.Е. Серафим Саровский и классики русской литературы против декабристов. Эпизод из войны мифов современной России // Декабриста в УкраТш: дослидження й MaTepiaiHi. Т. 7. Киев: ПП«КП»УкрС1Ч, 2013. С. С.424-^35. (0,55 п.л.)

43. Эрлих С.Е. Уроки конспирологии // Искусство кино. 2013. № 5. С. 98-107. (0,75

п.л.)

44. Эрлих С.Е. Декабристы разбудили Герцена. Ленинский вариант декабристского мифа в подсознании либеральной интеллигенции // Вцщане служшня ¡сторичши науцк до 70-р1ччя профессора Григор1я Казьмирчука. К.: ПП. "КП УкрСГЧ", 2014. С. 436-446. (0,5 п.л.)

45. Эрлих С.Е. Русская память // Знамя. 2015. № 1. С. 181-195. (1 а.л.)

Бумага офсетная. Печать цифровая. Тираж 100 экз. Заказ №4292.

Отпечатано в типографии «Нестор-История» 197110, Санкт-Петербург, ул. Петрозаводская, д. 7 тел./факс: (812) 622-01-23 email: 6220123@mail.ru