автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.03
диссертация на тему: Дискурс Старого Юга в "романе домашнего очага": творческое наследие писательниц США первой половины XIX века

Полный текст автореферата диссертации по теме "Дискурс Старого Юга в "романе домашнего очага": творческое наследие писательниц США первой половины XIX века"

слпкт-

ПЕТЕРСУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕН) 1ЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

! !а правах рукописи

МОРОЗОВА Ирина Васильевна

ДИСКУРС СТАРОГО ЮГА В «РОМАНЕ ДОМАШНЕГО ОЧАГА»: ТВОРЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ ПИСАТЕЛЬНИЦ США ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА

Специальность 10.01.03 — Литература наролов стран зарубежьи (литера!} ра наролои Европы, Америки, Австралии)

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание умелой степени доктора филологических наук

Санкт-Петербург 2006

Работа выполнена на кафедре истории зарубежных литератур Санкт-Петербургского государственного университета.

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Татьяна Дмитриевна Бенедиктова доктор филологических наук, профессор Ольга Юрьевна Анцыферова доктор филологических наук, профессор Эльвира Филипповна Осипова

Ведущая организация:

Казанский государственный университет

Защита состоится « » ¿¿-^О^С-е-С-_2006 г. в час.

на заседании диссертационного совета Д 212.232.26 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора наук при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199034, г. Санкт-Петербург, Университетская набережная, д. 11.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке им. A.M. Горького (г. Санкт-Петербург, Университетская набережная, д. 7/9)

Автореферат разослан «. »

2006 г.

диссертационного совета

Ученый секретарь

к.ф.н., доцент Т.Ю. Боярская

В нерпой половине XIX к. н специфическом социально-историческом контексте и Соединенных Штагах Америки п обшей дискурсе Старого Юга сложился актуальный ног уже почти два пека культурный феномен «южною мифа». В основе этого мифа — образ Старою Юга как «прекрасно организованного патриархального общества, и котором каждый южаннн. черный или белый, мужчина или женщина, богатым или бедный, занимал полагающееся ему место и был там счастлив»1. Этот образ обладает чрезвычайной культурно-исторической устойчивостью, начиная с момента его появления в поле американской национальной культуры и литературы.

Неувядающее очарование образа Старого Юга и его особой духовности сохраняет свою силу не только в плане художественном. Традиции Старого Юга и по сей день проявляют себя в жизни южных штатов. Как отмечают сами южане, «посредством предостережений, устных историй и жизненных примеров, традиции Юга передаются из поколения в поколение»*. Подобная устойчивость этого национального культурного феномена заставляет вновь и вновь обращаться к различным способам его исследования и выявлению его социально-политических и культурно-исторических корней.

Практически до кошт второй трети XX в. в поле зрения исследователей н основном находились видные представители южной литературы, такие как У. Фолкнер, Т. Уильяме, Р. П. Уоррен, Г. Нулф, т. с. представители «южного ренессанса». О южной литературе XIX в. говорить было не принято, так как к литературным опусам южных авторов того времени относились с достаточной долей иронии, обвиняя их в замкнутости и провинциализме, да и вообще. Юг XIX в. считался крайне ограниченным и смысле интеллектуального развития. Однако уже сам термин «южный ренессанс», применяемый к литературе южных штатов первой трети XX в., подводил к мысли о том, что если было возрождение литературной традиции, то, следовательно, было и что возрождать.

В 60-70-е гг. XX столетия проявляется пристальный интерес исследователей к наиболее заметным фигурам южной литературы XIX в. — Джону Пендлтону Кеннеди, Уильяму Гнлмору Спммеу, Томасу Нельсону Пейджу. Именно и их произведениях подвергался анализу «мифический» Юг. Однако женские имена в ряду литераторов южной традиции до конца 70-х гг. можно было встретить лить в редких случаях, и чаще всего это были писательницы XX в. — Эллен Глазту, Юдора Уэлтн, Флэнпсрм О'Копнори, конечно, Маргарет Митчелл.

' Л. Г. \^'ч|пе|Л РтрсаКе он (Ис РмпагсИу ¡1) 11к: 1850ч И I ЫГККИ'га оП Имогу: КошЬсгп \\'1ЧП1Л1 .пк1 (Ье- Ликтк-ип 1';|\1 . [)ш1ыш: Пике 1ятст1у Рге$я, I'КМ Р. 77.

' ПгпЬшН N. кч.'1||/.'1|пт Таг ( 1);шцс; ТЬе СиНига! 1 к-пи^с о! | 1ю \Vlnle КишЬ^ги \Voimin // ггч

\W.mcn. Меи У<«к, [лми1оп. 1488. Р. ПО.

До сравнительно недавнего времени относительно литературной деятельности писательниц Старого Юга бытовало мнение, что их произведения не представляют, ни исторической, ни художественном ценности, мнение, довольно близкое определению М. Готорна, язвительно на1знавшего всех пишущих современниц «бумагомарателыпщами».

Создавалось впечатление, что женщины Юга в XIX в., особенно в допоенный период, действительно, согласно тому же «южному мифу», никак не проявляли себя вне отведенных им границ домашнего очага. Понижает закономерный вопрос: справедливо ли говорить о том, что «южный миф», и котором именно женщине отводится едва ли не главное место, является продуктом исключительно мужского сознания? Только ли романы Д. П. Кеннеди и У. Г. Симмса или труды южных идеологов Джорджа Фмцхмо, Томаса Дыо и Джосайи Horra играют главную роль в оформлении, закреплении и популяризации этого мифа? Какую реальную роль играли женщины и играли ли они ее вообще в общем дискурсе Старого Юга и процессе «мифотвореиии» Юга? Эти и многие другие вопросы, связанные с местом и ролью женщин Старого Юга не только п его собственной материально-духовной жизни, но и в развитии общенациональной американской культуры, с недавнего времени все чаще становятся предметом специального интереса большого круга исследователей культуры и литературы США.

Наиболее значительными в плане социально-исторического анализа положения женщин на Юге являются труды Э. Скотт, О. Фокс-Джиновизи и К. Клинтон, па которые ссылаются все авторы, обращающиеся к проблемам жизни женщины на Юге'. В их работах произведен тщательный и систематический анализ этой проблемы, широко представлен фактический материал.

15 изучение литературного творчества женщин Старою Юга большой вклад внесли исследования таких американских ученых, как X. Папашвили, II. БэПм, '). Г". Джонс, К. J). Сейдел, М. Гвин, Э. Мосс1. II них затронут довольно широкий спектр проблем, связанных с темой отражения образа

' Scoll A. I". The Southern Lady: l-'rnm Pedestal lo Politics, 1830-1930. Chicago. 1970; ['o.vGcnovese I;. Within the Plantation Household. Black and White Women in the Old South . Chapel Kill; London. 1988; Clinton C. The Other Civil War: American Women in tire XlXth country. New York, 1984; (.Minton C. The Plantation Mistress: Woman's World in the Old South. New York. 1982. ' Papashvily II. W. All the Happy Lndinys: A Study of the Domestic No^el in America, the Women Who Wrote It. the Women Who Read It. in the 19"' Century. New York. 1956; ISayni N. Woman's Fiction: A Guide to Novels by and About Women in America, 1820-1870, Ithaca: London, 1978: Jones A. (i . Tomorrow is Another Day; Scidcl K.L The Southern Uelle in the American Novel. Tampa, 1985; Gvwn. M. Black and White Women of the Old South: The Peculiar Sisterhood in American Literature. Knoxville, 1985; Moss li. Domestic Novelists in the Old South: Defenders of Southern Culture. Baton Kou(ie. 1992.

южной женщины и се жизненной сферы в литера ауре XIX -. XX вн., дан глубокий анализ ряда художественных произведении писательниц этого региона, представлен обширный культурологический материал, показана неразрывная связь процесса самоидентификации южанки с развитием «романа домашнего очага»5, жанра, весьма популярного среди женщин того времени как на Севере, так и на Юге.

Тем не менее, представляется, что эти работы не дают полного представления собственно о роли южных писательниц в процессе «мифотворчества» и о значении «романа домашнего очага» для становления дискурса Старого Юга. Основное свое внимание, как правило, американские исследователи концентрируют на идеологическом содержании произведений, особо не выделяя их структурные и содержательные уровни, что, на наш взгляд, совершенно необходимо для понимания возникновения и дальнейшего функционирования «южного мифа» в национальном сознании и литературе.

Что Касается отечественного литературоведения, то здесь, к сожалению, следует признать, что как литературное наследие американских писательниц первой половины XIX в. в целом, так и творчество писательниц Старого Юга, до сих пор не являлось предметом пристального внимания наших исследователей. Вообще, к литературе Юга XIX в. у отечественных литературоведов до недавнего времени существовало довольно прочное скептическое отношение, основанное на высказываниях В. Л. Паррингтона и X. Л. Менкена, что литературные опусы южных писателей не представляют никакой художественной ценности6.

Только недавно появились работы, в которых содержится серьезный п более взвешенный анализ литературного состояния и творчества отдельных писателей американского Юга XIX столетия. К числу таких исследований следует отнести прежде всего монографию Л. II. Кашмаковой «Писатели Старого Юга: Джон Пеидлтон Кеннеди, Уильям Гилмор Симмс», в которой литературные произведения наиболее известных южных писателей представлены как составная часть историко-литературного и культурного

* Здесь и далее термин «роман домашнего очага» используется для обозначения английского термина «Domestic Novel», который достаточно трудно точно перевести на русский язык без \трагы смыслового содержания термина. Само Слово «domestic» означает «ломаншнн», но в случае его употребления по отношению к роману оно является производным от слова «domesticity», которое лучше всего можно было бы перевести на русский как «домострой» или «домоводство». Однако н силу сложившейся у русскоязычного читателя негативной коннотации по отношению к первому термину и достаточно стойкому восприятию второго как школьной дисциплины, приходится прибегнуть к применению своего рода описательной терминологии. Полому термин «domesticity» в данном случае перелается как «идеал домашнего очага», соответственно роман, проповедующий этот идеал, как «роман домашнего очага». ' См.: Mencken 11. I.. Л Mencken Chrcstomathy. New York, 19-19;. Парриштон П. Л. Основные течения американской мысли: Н 3 т. М., 1962. Т. 2.

процесса, проанализированы специфически южные мотивы их творчества, поднимается вопрос о Старом Юге как о мифе7.

Интерес вызывает также глава о литературе Старого Юга М. В. Тлостаиовой во втором томе «Истории США», где творчество У. Г. Спммса и Л- Г1. Кеннеди представлено в широком литературном и культурном контексте, поставлен вопрос о «южных мифологемах» в литературном сознании писателей этого региона, а также, пожалуй, впервые в отечественном литературоведении намечена проблема роли писагелей-женщни в процессе развития региональной литературы 8.

Тем не менее очевидным остается тот факт, что и по настоящее время, несмотря на более пристальное внимание исследователей к проблеме специфики литературы Юга, к более подробному изучению истории и культуры этого региона, в большинстве случаев отечественное литературоведение обращается к именам уже ставших классиками — У. Г. Симмса и Д. П. Кеннеди, — оставляя за пределами своего внимания творчество их менее талантливых, но не менее преданных своему региону авторов-женщин.

Вероятной причиной такого «отставания» нашего литературоведения по сравнению с американским является, на наш взгляд, отсутствие достаточно развитой теории тендерных исследований в нашей стране, хотя и в этом плане можно заметить некоторые сдвиги. Так, интересной с этой точки зрения представляется монография Е. А. Шаховцевой «Творчество современных писательниц американского Юга в свете концепции "культурного феминизма"», которую можно считать единственной на сегодняшний день попыткой комплексного исследования творчества южных писательниц'.

Однако материалом исследования Е. А. Шаховцевой являются произведения писательниц XX в., а имена К. Гилман, К. Хенц, М. Б. Чеспат просто обозначены в одном предложении в ряду ранних писательниц этого региона, что, конечно, не дает достаточно полной картины становления южных идеологических и этических концепций и их структурного и семантического оформления в женском художественном творчестве.

Представляется однако, что этот вопрос весьма актуален и .требует отдельного рассмотрения и тщательного анализа, поскольку понимание природы «южного мифа», его корней, его структуры, процесса его возникновения — это одна из важнейших задач, решение которой во многом позволит объяснить существенные черты американской культуры в

7 Ьашмакоца Л. 11. Писатели Строго Юга: Джон Псндлтон Кеннеди, Уильям Гнлмор Симмс. Краснодар, 1497. -

* Тжчланопа М. 11. Литература Старого Юга: У. I". Симмс, Дж. 11. Кеннеди И История лшературы США: П 3 т. М.. 1490. Т. 2.

' Шахопцеиа Г. Д. 1 корчестио современных писательниц американского Юга а спече концепции «культурного феминизма» ( 11а англ. >п). Илалиносток, 2001.

целом. Как справедливо отмечает американский исследователь с]). Симкипс, современным критикам уже стало понятно, что все южные писатели, включая и писателей наших дней, «принадлежат Югу в гораздо большей степени, чем это казалось раньше. Это выражается в непрекращающемся успехе "Унесенных негром", очевидном прославлении Старого Юга»'". Поэтому исследование «южного мифа» как особого культурного феномена остается актуальным н современным даже спустя два столетия после его возникновения.

Актуальность данного исследования обеспечивается также и тем, что оформление так называемых идей «южности»" происходило в жанре «романа домашнего очага», до сих пор не являвшегося предметом исследования в отечественном литературоведении. Тем не менее этот роман, жанрообразующим принципом которого был, соответственно, концепт «дом» — один из основополагающих концептов американского национального сознания — сыграл огромную роль в становлении не только женского литературного творчества, но и в развитии национального самосознания в целом. Изучение этого концепта и его жанрообразующей функции в женском творчестве первой половины XIX в. во многом помогает прояснить сущность характеризующих и современную американскую социальную этику и культуру концептов «американская семья» и «американский дом», а также более глубоко проникнуть в суть такого важного феномена национального сознания, так называемой «американской исключительности».

В выборе материала исследования мы солидаризуемся с мнением и. II. Топорова, который убедительно доказывает необходимость исследования остававшихся до сего времени маргинальными текстов, поскольку «эти тексты составляют особый круг. Они самодостаточны: их составители знают, что нужное им не может быть передоверено официальным текстам "высокой культуры". И они правдивы, по крайней мерс, на уровне "авторских" интенций. Срок жизни этих текстов короток... Но скоротечность жизни подобных текстов в значительной степени уравновешивается тем, что время не только стирает тексты, но и создает и репродуцирует новые, так или иначе восстанавливающие учитываемые образцы... Ми одно культурологическое исследование не может претендовать на целостный взгляд, если ■ оно не учитывает подобные тексты и зарождающиеся в них элементы и их схемы, которые в одних условиях формируют новые мифы, а в других оказываются невостребованными и остающимися па уровне фантомов. Невнимание и тем

Simkins F. IJ. The Uverlasting South. Р. S2. " Термин "southemess". общепринятый в американском литературоведении; историографии и социологических исследованиях. обочначает комплекс Илей, формирующих особый способ мировосприятия и самоилентифнкпции южан, порождающих представление об исключительности и специфичности южного характера. Так же, как и в случае с английским термином ■"'domesticity" при переводе на русский ячык возникает практически непреодолимая сложности перевода данног о слона бет утраты его смысла. 11о »тому тлесв приходится исиольчопать калькирование.

более пренебрежение к таким текстам — ничем не оправданное расточительство н сужение объема самого понятия культуры...»'".

Цель данного исследования — показать специфику «романа домашнего очага» в творчестве южных писательниц довоенного периода, т. е. того периода, когда, по сути, происходило формирование дискурса Старого Юга, зарождалась мифопоэтическая концепция «тожности» как особого образа мировосприятия и жизнедеятельности, и выявить связи между идеологическими конструкциями и мифологическими представлениями и полученным текстом, в котором в виде сюжета, тематических и образных систем, символических и знаковых структур художественно оформляются мироощущение и идеология.

Соответственно поставленной цели, основными задачами исследования являются: анализ концепта «домашний очаг», его возникновения и тенденции его развития в американской культуре на рубеже ХУШ-Х1Х вв., а также выявление его значения в становлении специфической направленности женского творчества в США в последней трети XVIII - первой половине XIX в.; обозначение основных тенденций культурно-исторического развития южных штатов в период, предшествующей Гражданской войне и их отражение в концепте «домашний очаг» на Юге; определение специфики южной версии «романа домашнего очага»; рассмотрение проблемно-тематического развития н изменения идейной направленности «романа домашнего очага» в творчестве наиболее заметных представительниц южной литературы в хронологической последовательности (с начала 30-х до конца 50-х гг. XIX в.); выявление и анализ главных структурных и семантических единиц «романа домашнего очага» как основополагающих для становления «южного мифа»; определение значения «романа домашнего очага» для развития национальной литературы и культуры США.

Структура работы, состоящей из введения, пяти глав, заключения и библиографического списка, выстроена соответственно поставленным задачам. Первая глава исследования «Концепт "домашний очаг" и становление "романа домашнего очага" в литературе США» посвящена собственно концепту «домашний очаг», его возникновению, этическим и социальным принципам, его художественному оформлению в жанре романа. Здесь особое внимание уделяется идеологическим аспектам роли женщины и творчеству наиболее заметных писательниц эпохи Просвещения Мерси Уоррен и Джудит Мюррей и их последовательницам, выдающимся представителям американской культуры первой половины XIX в. Саре Хейл и Катарине Пичер, поскольку именно их труды дали мощное развитие идеологии «домашнего очага» и стимулировали ее закрепление в литературе.

Триороп В. И. Миф. Ршулл, Снмиол. Обрач: Исследования в области ммфопо'атнчиского: И «бранное. М.. I <№. С. .168 -364.

Вторая глава «Становление и развитие идеологии и этики Старого Юга» рассматривает вопросы, связанные с выяснением сущности парадигмы «южного мифа», историко-культурные причины и специфику особой идеологии Старого Юга. Особое внимание в главе уделяется формированию женского дискурса южной идеолог ии, поэтому здесь отведено специальное место для анализа эссе Луизы Маккорд, а также так называемому «антитомовскому» роману, где особенно явно выражена прорабовладельческая риторика.

В силу того, что в результате определенных обстоятельств социального характера, рассмотренных во второй главе, проблемно-тематическое содержание «романа домашнего очага» претерпело значительные изменения в начале 50-х гг. XIX столетия, то целесообразным представилось разделить его анализ по хронологическому принципу: соответственно, третья глава исследования рассматривает'ранний этап развития жанра «Старый Юг и "роман домашнего очага" первого периода (30-Х-40-Х гг.)», а четвертая — «Идея Юга» в творчестве писательниц 50-60-х годов» — сфокусирована на произведениях этого жанра второго этапа. Основными произведениями для анализа, таким образом, послужили романы наиболее популярных в указанные периоды писательниц Юга — Кэролин Гилман, Кэролин Хенц, Марии Макинтош, Мэрион Гарленд и Августы Эванс.

Поскольку имена указанных представительниц литературы и культуры Старого Юга, по существу, впервые вводятся в обиход исследовательского поля отечественного литературоведения, то автор попытался представить их творческое наследие с максимально возможной п рамках указанной темы широтой и снабдить текст необходимыми краткими биографическими сведениями. Кроме того, это обстоятельство ' объясняет и большое количество приводимых в работе цитат из оригинальных текстов, где автор исследования выступает и в качестве переводчика, поскольку ни один из рассматриваемых романов не переведен на русский язык.

В четырех вышеназванных главах основным является историко-литературный подход, что позволяет проследить возникновение и становление специфического национального литературного феномена в широком историко-литературном и культурном контексте, вскрыть его связь с общими тенденциями развития литературы и культуры США.

В последней, пятой главе «"Роман домашнего очага" как "южный текст"» использованы идеи семиотических трудов Ю. М. Лотмана, В. Н. Топорова. Методика изучения художественных произведений, связанных как главным объектом повествования, так и их семантической общностью, позволяет рассмотреть все тексты писательниц как единый «южный текст». Точно так же, как И. Н. Топоров, говоря о Петербурге и «Петербургском тексте русской литературы», отмечает, что «многие тексты, образующие Петербургский текст, обладают высокой степенью конгруэнтности и

остаются "семантически" (в широком смысле) правильными при их мысленном совмещении»1'1, эта тенденция обнаруживает себя и в совокупности всех текстов «романа домашнего очага», в которых Юг предстает как реальность, немыслимая без мифа и связанной с ним всей сферы символического.

Следует особо подчеркнуть тот факт, что единство текста и случае с творческим наследием южных писательниц обеспечивается пе только и не столько единством жанра «романа домашнего очага» или относительным единством времени создания этих произведений, но обусловливается главным — осознанием и «прочувствованием - переживанием» присутствия на Юге неких глубоких сущностей, кардинальным образом определяющих поведение как отдельной личности, так и южного сообщества в целом. Важно отмстить, что в данном случае это единство обеспечивается еще и тем, что он создавался женщинами, что, безусловно, порождало общность идей, тем, проблем, характерных для современной им социально-исторической парадигмы женственности, феминности, т. е. для так называемого тендерного конструкта женщины на Юге довоенного периода.

Анализ всех произведений как единого текста позволяет обнаружить основные устойчивые структурно-содержательные уровни «южного мифа», закрепившиеся в американской культуре и литературе.

Новизна данного исследования заключается в том, что здесь впервые в отечественном литературоведении представлен комплексный анализ «романа домашнего очага», в рамках которого происходило оформление идей «южности» в национальный «южный миф», а также впервые рассматривается концепт «домашний очаг» о его культурно-историческом развитии и определяется его 3113461111® не только для развития южной литературы, но и для становления культурных концептов в национальном сознании США в целом. Следует подчеркнуть, что хотя в американском литературоведении, как уже указывалось, существует множество работ, посвященных анализу женского творчества на предвоенном Юге, тем не менее, именно такой аспект, когда прослеживается генезис и история национального концепта «домашний очаг» и его трансформация в «южном мифе», пока не был предложен.

Практическая значимость работы состоит в 1Том, что материалы и выводы исследования могут быть использованы в самых различных областях изучения и преподавания американской литературы и культуры как в целом, так и ее региональной и тендерной специфики, в частности.

Основные результаты исследования получили апробацию в различных формах: в ряде статей в научных изданиях и журналах; в докладах на ежегодных международных конференциях «Общества по изучению литературы и культуры США» в МГ У им. В. М. Ломоносова (2002 - 2004

1 1омо|П1Ц 11. II. Миф. 1'ит\х1. Спмпол. Обргп: Исслеловаиня и об/иичи мнфопопичсского. С. 336,

гг.), ежегодных межвузовских маучпо-практических конференциях преподавателей и аспирантов СПбГУ (2001-2005) и на ежегодных научно-практических конференциях преподавателей УдГУ (2001-2004). На основе исследования создана монография «"Южный миф" в произведениях писательниц Старого Юга» (2004).

Основное содержание диссертации

Первая глава исследования состоит из шести параграфов, в которых последовательно рассмотрены основные вехи в развитии концепта «домашний очаг» в американской культуре. Здесь особо выделяется мысль о том, что хотя расцвет «романа домашнего очага» в США приходится на 20 -50 гг. XIX столетня, его возникновение и развитие самым непосредственным образом связано с общими тенденциями становления не только национальной литературы, но и с процессом завоевания социального статуса, самоопределения женщины в американском обществе и со спецификой социально-политического и идеологического развития Соединенных Штатов на протяжении всего периода оформления национального сознания, начиная с колониальных времен и до окончания Гражданской войны.

Эпоха борьбы за независимость, безусловно, стала одним из важнейших этапов формирования не только общенациональных политических и социальных идей, но и значительной вехой в формировании женского самосознания.

Поскольку процесс формирования молодого государств;! затрагивал не только политические аспекты, но и вопросы оформления культурной жизни, то закономерно и то, что именно в этот период женщины начинают активно проявлять себя и в литературном, творческом плане. Тому способствовало появление и ускоренный рост периодических журналов, газет и так называемых «дружеских клубов», в которых не только обсуждались литературные произведения европейских писателей, но и значительное место отводилось вопросам формирования собственной литературы. Важно отметить тот факт, что Литературные дискуссии того времени были,'прежде всего, дискуссиями о путях становления нового государства, в котором должна быть и своя литература, отвечающая требованиям молодой нации.

В первом параграфе «Общественные проблемы и роль женщины в трудах М. О. Уоррен»» дается обзор основных направлений творчества Мерен Огис Уоррен (1728 - 1814), личность которой долго оставалась в тени своих более известных современников-мужчин, американских просветителей, называемых «отцами-основателями». Особого внимания она была удостоена после переизданного в 1988 г., более чем через полтора столетия после первого издания, главного труда Мерси Уоррен «История подъема, развития

и завершения Американской революции, снабженная биографическими, политическими и моральными наблюдениями» (1805).

В этом обширном трехтомном произведении заключен не только общенациональный опыт борьбы и приобретения независимости, но и общественно-политический опыт самой Мерси Уоррен. Собственно, она предстает здесь не только как первая женщина-историк американской революции, но и едва ли не как первый национальный историк — не посторонний хроникер событий, но активный их участник.

Еще в 1772 г. Мерси Уоррен начала свою общественно-политическую деятельность, выступая против власти английского правления в колониях. Первым ее произведением стала анонимно опубликованная сатирическая стихотворная пьеса «Льстец», где главной мишенью ее осмеяния становится губернатор штата Массачусетс, и где опадала ему говорящее имя Рапацно Действие пьесы происходи! в вымышленном месте — провинции Сервии15 во времена Римской Империи. Противником власти авторитарного Рапацно и его сторонников, в основном членов его семьи, становятся храбрые горожане, как она специально указывает в списке действующих лиц, — патриоты, возглавляемые неким Брутом. Просвещенные люди того времени, без сомнения, легко разгадывали эти откровенные исторические аллюзии на неспокойные времена Римской Империи и смерть Цезаря. Как первая, так и последовавшие вскоре за ней пьесы «Поражение» (1773), «Группа» (1775) имели большой общественный резонанс, их отдельные, наиболее сатирически заостренные части не раз выходили па страницах периодических изданий, формируя общественное мнение, посредством художественного слова приобщая читателей к политической активности.

Безусловно, произведения Мерси Уоррен были далеки от художественного совершенства, их литературные достоинства очевидно уступают место политической заостренности, открытой тенденциозности содержания. Однако они отчетливо показывают специфику становления и развития национальной американской литературы, являясь необходимым звеном в понимании закономерностей вхождения женщин в литературный процесс. Творчество Мерси Отис Уоррен представляет собой первые шаги женщин в литературном движении и в процессе осмысления актуальных вопросов действительности, он^ во многом помогает понять, как и почему впоследствии в таком, казалось бы далеком от политических баталий, жанре как «роман домашнего очага» возникает закодированное политическое послание.

13 о втором параграфе «Творчество Д. С. Мюррей и идея "республиканского материнства"» рассматривается роль Джулит Сарджепг

1 су i гл.'нола "lo гарс" - совершать насилие, грабить, уничтожать.

1' Servia - от глагола "to serve". В данном случае Мерси Уоррен обыгрывает значения hoi о глагола -«С.'ПЖИП.»'!! «Нр1!СЛ)ЖИВап>».

Мюррей (1751-1820), шпора блестящих эссе, посвященных злободневным проблемам молодого государства, в становлении женского дискурса в общественной и литературной жизни молодой республики.

11анболее значимые эссе, написанные Мюррей для «Массачусетс Мэгэзип» в 1792-1794 гг. и выходившие под общим символическим заголовком «Собиратель колосьев», пользовались такой огромной популярностью, что в 1798 г. они были переизданы отдельным трехтомным изданием под тем же названием. В своих эссе Джудит Мюррей скрупулезно анализирует еще не решенные и кажущиеся незначительными, но требующие, на ее взгляд, особого внимания, проблемы строительства новой нации, или подвергает критике то. что в молодом государстве, по ее мнению, не соответствует духу революционных идей. Так, она обсуждает такие темы, как содержание Конституции, опасности политического раскольничества, групповщины, рассуждает о прогресснвистской природе истории, и поднимает проблемы развития национальной литературы, и, прежде всего, драмы. Американская драма, по мнению Мюррей, должна отражать добродетели новой республики: свободу, патриотизм и равенство. При этом она особо подчеркивала тот факт, что американская национальная драма обязана порвать с традициями британской литературы.

Однако самое большое количество эссе посвящены проблемам прав женщин в американском обществе, самое известное из которых — «О равенстве полов» (1792). Оно вышло отдельным изданием в том же году, что и имевшая огромный общественный резонанс не только в Англии, но и в Америке, «Защита прав женщин в Англии» Мэри Уоллсгоункрафт. Говоря о главных этапах развития феминистского движения в странах западной цивилизации в качестве первой значительной вехи чаще всего упоминают именно Уоллстоупкрафт. Действительно, своей книгой Мэри Уоллсгоункрафт шокировала даже самые радикальные умы того времени, так как она в ней не только атаковала существующую систему женского образования, которая делала жен шин зависимыми рабынями, лишенными собственного мнения, но и назвала современный ей институт брака «узаконенной проституцией», где женщины «может быть, и удобные рабы, но рабство всегда будет иметь неизменный результат — в нем деградирует и хозяин, и жалкий иждивенец»"'.

Однако можно говорить о том, что Д. Мюррей предвосхитила феминистские воззрения английской современницы, т. к. основные положения эссе «О равенстве полов» были изложены Джудит Мюррей еще в 1779 г., а полный его текст выходил в апреле-мае 1790 г. в «Массачусетс Мэгэзип». Поэтому не будет большим преувеличением скачать, что для формирования феминистских идей в национальном масштабе именно Джудит Мюррей сыграла решающую роль, lie самая знаменитая фраза этого

The f cm i nist Papers: 1 ron' Adams (o tic Beau voir / Ы. by Л. S. Rossi. Boston. 19KS. P. 12.

эссе — «Да, Вы, onрственный, Вы, надменный пол, — наши души по своей природе равны (курсив автора — It. М.) вашим; то же самое дыхание [¡ога оживляет, вдохновляет, и подбадривает нас»'7 — стала лозунгом женского движения за равноправие полов в США с конца XVIII и практически до конца XIX в.

Отстаивая равенство божественной природы мужчины и женщины, Джудит Мюррей ставит вопрос о несправедливости социального разграничения полов и развивает мысль о необходимости предоставить женщинам глубокое и всестороннее образование. Д. Мюррей особо выделяет тот факт, что будущее Америки значительно зависит от степени участия , женщины в строительстве молодого государства, поскольку именно женщина играет основную роль в процессе воспитания молодого поколения американцев. Это утверждение нашло самое широкое отражение в так называемой концепции «республиканского материнства» (Republican Motherhood), появившейся в конце XVIII в. в связи с устремлениями молодого государства обозначить свою идентичность как нации. Суть этой концепции заключалась в том, что женщины должны сами овладевать принципами свободы, независимости и демократии с тем, чтобы прививать эти республиканские принципы молодому поколению. Идеологическая концепция гражданской ответственности женщины и ее общественного долга, где женщина наделялась особыми полномочиями в обществе в рамках отведенного ей в этом обществе месте — в доме и семье, — чрезвычайно важна с точки зрения как понимания проблемы самоидентификации женщины в США в XIX столетии в целом, так и в плане отражения этой проблемы в «романе домашнего очага», в частности.

В концепции Мюррей добродетель не может существовать отдельно от знания и просвещенного ума. Для того чтобы утвердить и проиллюстрировать эту мысль, Джудит Мюррей в рамки «Собирателя колосьев» включает единственный написанный ею небольшой роман «История Маргариты» (1794), в котором главная героиня — воплощение добродетели и здравого смысла, — благодаря полученному всестороннему образованию овладела способностью анализировать и здраво мыслить, что помогло спасти и, более того, укрепить семью, и не только самой обрести счастье, но и принести его окружающим ее людям. По сути в образе главной героини Д. Мюррей откорректировала локковское представление об «идеальном человеке», обладающем безупречными манерами, практичным складом характера, умеющем властвовать над своими страстями и эмоциями, но не обязательно всесторонне развитом. Она, напротив, доказывает, что отмеченные Локком черты не могут быть воспитаны без гармоничного развития личности.

1 Murray J. S. < >ii I Ik: t!qualit> о I'the Sexes //Selected Writings ol'Judith Sargent Murray. I*. 32

«История Маргарты» является важнейшей вехой не только в формировании «романа домашнего очага» — его, но сути, можно считать первым образном этого жанра, — но и в становлении американского романа в целом. Ее произведение увидело свет одновременно с целым рядом первых американских романов, по большей части написанных женщинами. Конечно, первым американским романом общепринято считать «Силу сострадания» (1789) Уильяма Хилла Брауна, однако свои первые шаги жанр романа сделал именно в творческой лаборатории женщин. Причиной развития романа женщинами является тот факт, что роман, как и вся беллетристическая проза, еще в то время представлялся американцам лишенным полезности в воспитании гражданственности и нравственности, а потому жанром несерьезным и часто даже вредным.

Однако такое утверждение приводило к некоторому противоречию с общественными требованиями новой республики, в цели строительства которой входили и задачи обучения чтению и письму огромного количества неграмотных граждан для привлечения их к активному созиданию демократии. Именно женщины американского Просвещения взяли на себя труд в увлекательной форме, которую как раз и предлагал роман, донести до своих современниц знания, необходимые для утверждения новых гражданских идей в их умах. В этом смысле им импонировала мысль Ричардсона, высказанная писателем в предисловии к «Памеле», что роман направлен на то, чтобы позабавить и развлечь одновременно с тем, чтобы наставлять и совершенствовать умы молодежи обоих полов.

Значение романа Д. Мюррей, как и других ранних американских романов, созданных женщинами, определяется не только тем, что он стоит у истоков формирования национальной литературы. Как и вся американская словесность того времени, роман выполнял утилитарные задачи воспитания мировоззренческой, политической, общественной и этической позиции граждан молодого государства. В этом смысле ранние романы вырабатывали важные моральные категории в молодом поколении американцев — категории сочувствия, сопереживания, столь необходимые в становлении социальной психологии новой нации. Более того, как подчеркивают американские исследователи, сентиментальная проза, ориентированная на утверждение семейных ценностей, во многом способствовала выработке в американском национальном сознании гак называемой «семейной модели» социополитического единства нации'8.

Действительно, особо следует отметить тот факт, что на рубеже XVIII-XIX вв. происходит наиболее интенсивное формирование одного из наиболее значимых для национального американского сознания концепта — концепта «семья». Представляется, что роман Д. Мюррей является, пожалуй, одним из

'* llarncs I;. Slalcs of Sympathy: Seduction and Democracy ill the American Novel. New York, 1W7.

первых художественных произведений в литературе США, в которых отстаивается мысль о семье как о сообществе близких людей, » котором гарантом его жизнестойкости выступают взаимное уважение, ответственность личности и здравый смысл, и что семья — это тоже своего рода «общественный договор». Таким образом, говоря об устройстве семьи, Д. Мюррей продолжай! свою полемику о государственном устройстве, во многом метафорически выражая высказанную еще Аристотелем мысль о том, что система власти в семье соответствует системе власти в государстве.

13 третьем параграфе «"Культ домашнего очага" в американской культуре в начале XIX в.» подчеркивается мысль о том, что важным моментом в становлении идеологии американской семьи и ее утверждении в качестве одного из основополагающих концептов национальной социальной этики является развитие этой идеологии в более широких рамках концепта «американский дом». В сущности, развернувшаяся на рубеже XVIII -XIX вн. дискуссия об американской семье и доме как оплоте формирования нации, ее фундаменте, являлась продолжением дискурса женского участия в строительстве нового государства, где семья и дом служили метафорой общества и государства. Именно в этот период появляется концеггг «домоустороительство», «домашний очаг», ставший основным в женской сфере общественной и творческой деятельности на протяжении практически всей первой половины XIX в.

Исследователи США, учитывая степень значения концепта «дом» для становления национального сознания, стали определять весь комплекс идей «домашнего очага» как «культ домашнего очага» (cult of domestisity). Сущностью этого культа, который иначе можно назвать социальной этикой, является идея семьи н дома как хранителей общественной добродетели и социальной стабильности.

Кроме того, как совершенно справедливо утверждает современная американская исследовательница Э. Каплан, если говорить о дискурсе «домашнего очага» в его целостном понимании, то очевидным является то, что его следует рассматривать не только в смысле единства семейного дома и нации как дома, но и в той оппозиции, которая возникает при противопоставлении дома всему, что лежит за его концептуальными и географическими границами, то есть всему иностранному.

Действительно, «домашний очаг» возводится в культ в период довольно интенсивного освоения новых территорий — в период с 1820-х по 1850-е гг., — когда «Соединенные Штаты удвоили свои национальные владения, завершили кампанию по переселению индейцев, провели первую длительную пойму с другим государством, отторгнув испанские пограничные земли от Мексики и аннексировав Техас, Орегон и Калифорнию... что превращало само понятие «домашний» в неопределенную третью реальность между национальным и иностранным,

поскольку иностранное оказывалось уже внутри национальных границ» . Таким образом возникала задача «одомашнивания», трансформирования чужого и чуждого в свое, родное и расширенное национальное пространство. Закономерно поэтому, что терминология и понятия дискурса «домашнего очага» часто становились важными риторическими приемами в политической дискуссии по поводу аннексии новых земель.

Таким образом, в 20-е гг. XIX в. создалась уникальная для развития концепта «домашний очаг» ситуация, когда женщине, поставленной" в жесткие рамки семьи и дома, приходилось, вместе с тем, решать важные для развития всего государства социальные задачи. В условиях мощной интенсификации, динамического изменения окружающей жизни женщина не могла оставаться только консервативной силой, охраняющей христианские и гражданские этические ценности. Ей неизбежно приходилось адаптироваться к быстро меняющемуся миру и в соответствии с духом нового времени также интенсифицировать свою деятельность в рамках отведенной ей сферы дома.

Чрезвычайно важно отметить и тот факт, что наряду с все большим утверждением дома как основной сферы деятельности женщин, в 30-е гг. XIX в. начинает активно проявляться и противоположное по своему содержанию движение женщин за равные права, выводящее женщину за пределы домашней сферы, формируется собственно феминистское движение в США.

Следовательно, вопрос о статусе женщины, ее общественных функциях и сферах ее деятельности в первой половине XIX столетия становится одним из главных, требующих широкого публичного обсуждения.

Четвертый параграф «Женщина и общественные проблемы современности в творчестве С. Д. Хейл» посвящен выявлению основных тенденций развития идей «республиканского материнства» и концепта «домашний очаг» в деятельности одной из самых видных представительниц общественной мысли первой половины XIX в. Сары Джозефы Хейл (17881879). С 1837 ло 1877 г. С. Д. Хейл была бессменным редактором первого большого журнала для женщин и о женщинах в Америке «Годиз Лейдиз Бук». Именно, в этом издании дискурс «домашнего очага» и проблемы самоидентификации женщины в Америке получили самое широкое отражение. ,

Поддерживая идеи «республиканского материнства», С. Хейл считала, что миссия женщины — служить примером нравственных и, прежде всего, христианских добродетелей — отнюдь не ограничивалась рамками собственного дома. Но,' напротив, должна быть направлена и вне его, распространяться на общенациональный дом. С, Хейл была убеждена в том, что для успешного осуществления своей миссии, женщина непременно

14 Кар1ап Л. МамК'сМ |)мто»(1сч1у. II [Ьс Рмшгсв оГ Лшспсап ХкиНе* . Ы. Ьу О. 1'. 1'саяс апй К. ЛЧситап. ПиНтгн Л 1л>п<1оп. 2002, I'. I 14.

должна получать хорошее образование, поскольку, как она отмечала в одной из своих редакционных колонок, «знание — это первый и наиболее значимый элемент власти, это зародыш процветания, это средство всех радостей»"".

Она, как и многие творческие и патриотично настроенные ее современники, в качестве одной из актуальных задач выдвигала создание национальной литературы, способной отвечать на злободневные вопросы национального масштаба. Поэтому в ряду первых проблем, которые ей, как редактору журнала, необходимо решить, она ставила избавление своего издания "от слезливых стихов и слащавых любовных историй", которые доминировали в журнале до ее прихода; ■.

Литература, по ее мнению, должна служить целям образования, а потому она предоставляла страницы своего журнала для американских писателей, творчество которых считала глубоко национальным и достойным для подражания их стилю. Так, в «Годиз Лейдиз Бук» печатались произведения П. Ирвинга, Г. Лонгфелло, Р. Эмерсона, У. Брайапта Д. Лоуэлла, Д. Уитьсра, Э, А. По. Однако в силу специфики журнала и в силу своих собственных приоритетов, С. Хейл оказывала особое внимание развитию женского литературного творчества.

Важным аспектом деятельности С. Д. Хейл наряду с публицистикой является собственно художественное творчество. Уже в самом первом ее большом произведении, романе «Нортвуд» (1927), отражены все ключевые моменты становления дискурса «домашнего очага» не только в представлениях Сары Хейл, но и в масштабе общенациональном — в центре внимания писательницы находится проблема единства нации и построение общего американского дома, основанного на постулатах христианской морали и принципах гражданской свободы. 11е случайно одно из центральных мест в романе уделяется утверждению необходимости учреждения Дня Благодарения как общенационального праздника, который «точно так же, как и четвертое июля, должен считаться национальным праздником и соблюдаться всем народом нашей страны... когда он будет праздноваться во всех штатах и территориях одновременно, то этот день будет великой демонстрацией нравственной мощи и человеческого счастья, свидетелем которым мир еще не был»31.

Для Сары Хейл Америка становится Богом избранной нацией, что подтверждается систематически повторяемой мыслью, что именно здесь, в Америке, выросла молодая и могущественная нация, которую, — здесь С. Хейл вводит Библейский текст, подчеркивая идею Божьего промысла, — «умножил Господь» и границы которой «распространил во все пределы

Цит. тто: linlcy К. И. The Lady ol'Ciodey's. Sarah Joscpha Hale. Philadelphia, 1931. P. 209. Hale S. J. Nortlnvooel; or, Life North and South: Showing the True Character of Both. I'. 68.

земли» (Иса, 26:15)". Ьолее того, С. Хейл пыражает свою полную уверенность в том, что «Американская Республика единственная среди всех наций,-древнейших и современных, обладает привилегией гражданской и религиозной свободы, и поэтому ее люди должны распространять это благословение по всему миру»21.

Думается, что представления С. Хейл по вопросу сущности своего молодого государства во многом объясняют и помогают понять идеологию так называемой «американской исключительности», и по сей день являющейся характерной чертой американского национального сознания.

Развивая свои идеи единства и особой миссии американского народа, С. Хейл самое пристальное внимание в романе уделяет надвигающейся опасности разделения страны на два оппозиционных лагеря — Юг и Север. Хотя действие романа в основном происходит в Новой Англии, тем не менее родственные отношения героев романа связывают северные и южные штаты Америки в единую большую семью.

Па примере судьбы главного героя Сиднея Ромилли С. Хейл показывает псе возможные трудности и препятствия, которые должна преодолеть страна, чтобы сохранить свою целостность и стать процветающей. Самой большой проблемой С. Хейл считает проблему рабства в Америке. Северянин Сидней воспитывается в доме своего дяди-плантатора, и после его смерти остается владельцем большого хозяйства. Писательница использует такой поворот сюжета для того, чтобы более или менее естественной и логично появившейся выглядела ее полемика о рабовладении в США. Рассуждения С. Хейл по этому вопросу чрезвычайно важны, так как они довольно целостно отражают основополагающие аргументы защитников

рабовладельческой системы в США, противостоявших разворачивающемуся в это время аболиционистскому движению.

Основными тезисами, положенными в оправдание рабовладения в США в романе «Нортвуд» являются следующие: рабовладение в Америке не является изобретением самих американцев, а было навязано Великобританией еще в колониальное время; оно не было уничтожено после того, как была провозглашена независимость, чтобы избежать раскола еще не сформировавшейся государственности, ведь большинство штатов, вошедших в союз, тогда были рабовладельческими; подвергая «буквальному прочтению» • Библию, С. Хейл вообще не считает рабство грехом: «Рабовладения нет, ни в одной части Библии, среди того, что считается грехом. Люди установили институт рабовладения, как и многие другие учреждения, и естественно, как и во всем, что делает человек, есть доля греха, но именно этот специфический институт был разрешен и упорядочен

" На1е И, .1. Ыаг!1тоо<1; ог. [.Не ЫоШ) тн1 ЯошИ: Х1ю\\ тц 1Ис Ттс С1шас1сг о1' 13о(Ь.. 1'.85-86. :> |Ьк|. 1>. 3<>7.

(курсив - С. Хейл) авторитетом Бога среди Его избранного народа»"11; черная раса вообще в своем развитии еще не достигла определенного уровня, чтобы считаться цивилизованной, поэтому черные рабы, как дети, нуждаются в патернализме белых, «американские институты насыщают умы наших рабов истинными принципами гражданской и религиозной свободы, и эти принципы они могут увести на свою родину, там внедрять их и самим служить их примером до тех пор, пока темный континент не станет источником белоснежного света правды и теплых лучей любви»"'; насильственного уничтожения рабства не может быть, поскольку любые радикальные меры грозят жизнеспособности всего государства, поэтому следует «действовать и производить изменения в ежедневную жизнь посредством моральных и религиозных наставлений»2''; естественным выход . из создавшейся ситуации С. Хейл видит в отправке чернокожих людей в Либерию; «миссия американского рабовладения — христианизация Африки»27.

Во многом ее прорабовладельческая риторика будет впоследствии многократно использована и воспроизведена южными писательницами, авторами «романа домашнего очага», как и мысль С. Хейл о справедливости разделения сфер деятельности мужчины и женщины и роли женщины в развитии нации — если на мужчину возложена ответственность за материальное благосостояние семьи, дома и страны в целом, то духовное благополучие всецело зависит от женщины, и хотя главным героем романа является мужчина, и именно он рассуждает о той миссии, которая возложена на американцев в связи с рабовладением, тем не менее, истинным героем в разрешении большой национальной проблемы у С. Хейл выступает женшина,-Вся логика рассуждений писательницы подводит читателя к этому выводу: поскольку главная миссия Америки — христианизация черного континента, а ответственность за духовное и нравственное развитие возлагается на женщину, то по сути именно ей и предстоит выполнить эту миссию. В дальнейшем С. Хейл разовьет свои идеи о решении проблемы рабства в Америке в романс «Либерия, или эксперименты мистера Пейтона» (1853).

; В пятом параграфе «Идея «домашнего очага» в эссеистике К. Э. Бичер» представлен анализ основных представлений Катарины Эстер Бичер (1800 -1878) о роли женщины в общественной жизни Америки. По ее глубокому убеждению все, что происходит в обществе, начинается с семьи. Семья, с ее точки зрения, — это «фундаментальная основа нации», где главную роль в сохранении крепости этого фундамента играет женщина.

11 Male S. J. Northwood: or. I.ifc North and South: Showing the True Character of Both. I'. 394.

Ibid. I». 400. !k Ibid. P.-394. Ibid. P. 408.

се концепции обязанностей женщины весьма сильно отразилась идеология «республиканского материнства», поэтому в женщине К. Бичер видела, прежде всего, воспитателя новых поколений американских граждан. Она активно выступала за расширение и укрепление власти женщины в рамках дома, считая, как и Д. Мюррен и С. Хейл, одним из самых злободневных вопросов предоставление женщинам образования и возможности работы в гуманитарной сфере. При этом необходимо отметить, что в ее концепции парадоксально переплетались горячие требования предоставления больших прав женщине во многих областях с ограничением сферы проявления этих прав традиционными рамками домашнего очага. Настойчиво отстаивая активную позицию женщины по выполнению ее миссии «республиканского материнства», она, вместе с тем, постоянно подчеркивает мысль о том, что основной чертой характера женщины должна оставаться покорность: «Вся святая защита религии, все великодушные побуждения рыцарства, вся поэзия романтической галантности, все это зависит от способности женщины сохранять свою позицию зависимости и беззащитности, когда она не требует и не заявляет ни о каком другом праве, кроме даров чести, высокой нравственности и любви»28.

Это центральное положение концепции К. Бичер об идеале американской женщины станет основным постулатом концепции женщины в «романе домашнего очага» и получит в нем свое художественное воплощение в сотнях героинь, активно действующих, отстаивающих свое мнение, но при этом умудряющихся оставаться воплощением нежности и незащищенности.

В своем знаменитом «Эссе о рабстве и аболиционизме, со ссылкой на обязанность американских женщин» (1837) К. Бичер открыто выступила против участия американских женщин не только в аболиционистских организациях, но и в любых других политических движениях, поскольку это противоречит женской природе. Подобающей, надлежащей сферой для женщины является дом, и К. Бичер, действительно, стала одной из самых ярких пропагандистов идеи «домашнего очага», посвятив огромное количество работ утверждению его значительности в социальном развитии американского общества и обучению женщины всем правилам здравого, рассудительного и благочестивого ведения не просто домашнего хозяйства, но, прежде всего, по ее определению, «христианского дома». В таких трудах, пользовавшихся огромным читательским спросом практически па протяжении всего XIX в., как «Трактат о домашнем хозяйстве, для применения молодыми леди в доме и в школе» (1841), «Домашняя кулинарная книга» (1846) и написанной совместно со своей младшей сестрой Гарриет Бичер-Стоу книги «Дом американской женщины, или принципы

Beceher С. П. The Duly of American Women to Their Country . New York , 1845. 1*. 102.

учения о домашнем хозяйстве, руководство по созданию и содержанию экономичного, здорового, красивого христианского дома» (1869), К. Бичср не только отстаивала принципы религиозной морали и гражданской нравственности в деятельности женщины как хозяйки дома, но и впервые придала домашнему хозяйству, дому, очертания делового предприятия, которым следует руководить с максимальной экономической выгодой.

Шестой параграф «Становление жанра "романа домашнего очага"» рассматривает «роман домашнего очага» как особый жанр в американской литературе первой половины XIX в.; здесь определяются его жанрообразующие принципы, указывается на известную схожесть его мотивов и жанровых особенностей с английской так называемой «морализаторской прозой домашнего очага». Не умаляя известного факта о влиянии английской литературы на становление национальной литературы США, предстаЕшяется, однако, что делать вывод о полном заимствовании или копировании жанра будет в корне неправильным и несправедливым по отношению к «роману домашнего очага» как оригинального и глубоко национального по своему содержанию. Причина схожести кроется в том, что генетически американский «роман домашнею очага» и британская «морализаторская проза домашнего очага» восходят к одному литературному источнику — сентиментальной прозе XVIII столетия и ричардсоповскому роману, а в плане идеологическом — к руссоистской идее разделения сфер влияния мужчины и женщины. Этим объясняется и идентичность фабульных мотивов и сюжетных линий, и схожесть системы персонажей, и дидактическая направленность произведений, и утверждение особого места деятельности женщины — семьи и дома.

#Роман -.домашнего очага» возникает в США как закономерный результат становления национальной идеологической концепции гражданской ответственности женщины и ее общественного долга, концепции «республиканского материнства», где женщина наделялась особыми полномочиями в обществе в связи со спецификой культурно-исторической ситуации, когда понимание «здесь и сейчас» строящегося национального дома заставляло женщин быть активными участниками этого процесса.

Таким образом, особенность жанра романа, в основе которого, лежит «культ домашнего очага» заключается в том, что главное место действия романа —дом, по его рамки раздвинуты до национальных границ и сложные отношения между героиней и ее родными и близкими выходят за пределы сугубо семейных проблем. Как сам «культ домашнего очага», так и роман, его воплощающий, имеют массивный фундамент гражданской ответственности за будущее своей страны.

В плане сюжета «роман домашнего очага» многое позаимствовал у романов «ричардсоновского» образца, а также романа воспитания XVIII в., поэтому он использует известные схемы с запутанными сюжетами,

основанными на тайне рождения или на выяснении родственных связей и отношений. Поскольку роман создавался женщинами и для женской аудитории, то естественно, что центральным персонажем становится особа женского пола. Героиня — часто сирота или рано лишившаяся матери, реже — отца, на протяжении всего повествования, которое часто охватывает не один десяток лет, отстаивает женские добродетели и, в результате героиня награждается замужеством и материнством, любовыо и уважением близких. 13 романе, как правило, выведено множество персонажей, которые так или иначе помогают осознать главной героине свое предназначение. Однако непременным второстепенным персонажем, как это принято в романе воспитания, является девушка, чей образ выстраивается по принципу контрастной параллели по отношению к главной героине, что дает возможность автору более ярко показать и сравнить результаты разного поведения своих героинь.

Продолжая традиции сентиментальной прозы, авторы «романа домашнего очага» особый акцент в повествовании делали на проблеме взаимоотношения чувств и рассудка. Поэтому довольно часто в романах героиня пы.холкт замуж не за того человека, к которому испытывает влечение, а за того, кого она уважает и кто понимает ее.

Первой писательницей жанра «романа домашнего очага» в американской литературе принято считать Катарину Марию Сэджвик (1789-1867). Такие ее романы, как «Редвуд» (1824), «Хоуп Лесли» (1827), «Кларенс» (1830), «Линвуды» (1835) пользовались огромным успехом и принесли ей репутацию романистки, занимающей самое значительное место развитии национальной литературы.

Сразу же после выхода в свет первого романа К. Сэджвик этот жанр приобрел чрезвычайную популярность, появилось много последовательниц, среди которых на Севере наиболее успешными были Эмили Джадсон, писавшая свои произведения под псевдонимом «Фанни Форестер», Сара Липпинкот, Маргарет Смит, Ханна Ли, Элиза Фоллен, Луиза Тутилл , дочь Фенимора Купера Сьюзан Фенимор Купер , Альмира Фелпс. На Юге особую популярность имели произведения Кэролин Гилман, Марии Макинтош, Кэрол и н Хенц, Мэрион Гарленд и Августы Эванс.

Самую же большую любовь американских читательниц первой половины XIX в. завоевала южанка Эмма Дороти Элиза Невитт Саутворт (1819-1899). За почти полувековую карьеру она написала более пятидесяти романов, и многие из них входили в свое время в список бестселлеров, как например, роман «Невидимая длань» (1859), который считается лучшим романом писательницы. Однако ее романы не могут быть более подробно рассмотрены в данном исследовании, поскольку она, несмотря на место своего рождения, проповедовала идеалы Севера, но сумела, тем не менее, не возбуждать к себе негативного отношения со стороны своих земляков.

Иго ран глава имеет четыре параграфа, в которых последовательно анализируются принципиально важные для оформления понимания смыслосодержания и формообразования дискурса Старого Юга проблемы. Так, в первом параграфе «Проблема "южного мифа" как культурного феномена» представлены различные точки зрения на сущностные стороны мифа о Старом Юге и предпринимается попытка определить как его природу, так и причины его неиссякаемой привлекательности.

С одной стороны, мы склонны относить «южный миф» к социальным мифам, понимаемым не в смысле иллюзии, лжи, лживой пропаганды, догматического выражения социальных обычаев и ценностей, а в смысле определенной, по выражению Р. Барта, «оформленности идей»24. Следуя мысли Р. Барта о сущности социального мифа, можно перефразировать его высказывание, о том, что «оформленность идей» в «южном мифе» явно на стороне белых угнетателей: «Здесь он (миф. — И.М.) становится сущностным — упитанно-лоснящимся, экспансивно - болтливым, неистощимым на выдумки. Он охватывает собой все — любые формы юстиции, морали, эстетики, дипломатии, домашнего хозяйства, литературы, зрелищ... угнетатель... охраняет устои, и его слово всеобъемлюще, нетранзитивно, носит характер театрального жеста — это и есть Миф»30.

Определяя «южный миф» как социальный, ни в коем случае нельзя исчерпывать его содержание только тем, что он являет овеществленную в слове идеологию рабовладельческого класса, некий инструмент политической демагогии, используемый для сохранения и увековечения рабовладельческой системы и соответствующих ей патриархальных социальных отношений.

Справедливо утверждение Р. Барта о том, что «те или иные мифы лучше всего зреют в той или иной социальной среде; у мифа тоже бывают свои микроклиматы»31. Для возникновения «оформленности идей» в «южном мифе» таким «микроклиматом», явилась необходимость отстаивать и защищать общественные ценности и социальные установления рабовладельческого Юга в условиях нарастающих политических противоречий между Севером и Югом.

Особый «микроклимат» создавался также и тем, что для. южан социально-политический вопрос о сохранении рабовладения рассматривался не как региональный, частный вопрос, для них он перерастал в проблему гораздо более масштабную — проблему сохранения общечеловеческих гуманитарных ценностей, традиций демократии и идей республиканской государственности, и особое значение в этом смысле имела присущая южной культуре тенденция ассоциации своего региона с античным миром.

""' 1>а|П Р. Миф сст.ши. // Р. Кар!. Мифологии. М„ 2000 . "' Там же. С. 276.

11 Там же.

Чрезвычайно важным в смысле оформления «южного мифа» является тот факт, что Старый Юг осмыслял себя не только и не столько в рамках социально-политической парадигмы, сколько в более обширном дискурсе культурной самондентификации. Думается, что в случае с «южным мифом» мы имеем дело с определенным типом осмысления себя, где убежденность в своей избранности, исключительности порождает определенный тип мифологического мышления, близком по своему характеру архаическому, в котором «миф — не идеатьное понятие, и так же не идея и не понятие. Это и есть сама жизнь. Для мифического субъекта это есть подлинная жизнь со всеми ее надеждами и страхами, ожиданиями и отчаянием, со всей ее реальной повседневностью и чисто личной заинтересованностью. Миф не есть бытие идеальное, но жизненно оирщаемия и творимая, вещественная реальность и телесная, до животности телесная, действительность» (курсив—-А.Лосева)".

Представляется, что сосуществование в «южном мифе» идеологической ангажированности и тенденциозности, в большей степени характерных для так называемых «искусственных» социальных мифов XX века, с одной стороны, а с другой — своеобразной формы архаического мифологического мышления с присущей ему «жизненно ощущаемой и вещественной реальностью», и является спецификой двойственной природы «южного мифа».

При обращении к анализу такого феномена как «южный миф» необходимо, на наш взгляд, учитывать не только указанную двойственность его природы, но и двойственность самого процесса мифотворчества, на которую справедливо указывает П. Корде, утверждающий, что «мифотворчество — это двойной процесс, при помощи которого культура структурирует свой мир и при помощи которого она увековечивает свои великие мечты»1'.

Таким образом, «южный миф» синтезирует в себе искусственность политической интенции с естественностью «жизненно ощущаемой и вещественной реальности», воплощенной в художественном слове. Поэтому необходимо рассматривать его создание как двойной процесс, при помощи которого Старый Юг не только формировал и отстаивал свою идеологию, но и структурировал свой мир и свою культуру', увековечивая при этом не только свои собственные общественные и нравственные идеалы, но и общенациональные и, шире — общечеловеческие — мечты о гармоничном обществе, о чести и верности, о достоинстве и христианской любви к ближнему. Именно благодаря утверждению надрегиональных и, более того, общечеловеческих идеалов «южный миф» имеет такую привлекательность и для современной читательской аудитории.

' Лосси А. Ф. Диалог! ика мифа // А. Ф. Лосей. Философии. Мифология. Культура. М.. 1991. С. 27. " Cords N. Introduction U Myth and the American Experience. New York, 1991.1', xi.

Во втором параграфе «Становление идей южной цивилизации» указывается, что формирование представления о Юге как особой части североамериканского континента можно отнести еще к XVII в., когда происходило становление плантаторского класса . и рабовладельческого института и, соответственно, начала складываться специфическая социально-политическая атмосфера, этика и культура, впоследствии выразившие себя в понятии «южности».

В письменных свидетельствах жителей южной части североамериканского континента еще до провозглашения независимости можно заметить формирование образа Юга как особенного места обитания. Несомненный интерес с этой точки с точки зрения вызывают, на наш взгляд, письма виргинского плантатора Уильяма Бирда Уэстовера, датированные 1726-27 гг. В картине жизни Виргинии, описанной Бирдом Уэстовером достаточно четко выделяются как основные структурные уровни «южного мифа», которые в дальнейшем будут наполняться все более глубоким содержанием (природа и климат, организующие модель жизненного стиля, особая этика, порождающая определенный характер, и рабовладение), так и угадываются его будущие образные системы (плантатор и его большая семья, жена плантатора, рабы).

К концу XVIII в. достаточно четко формулировалась идея значительного отличия в характерах и образе жизни Юга и Севера уже внутри самих Соединенных Штатов. Так, весьма существенным в этом смысле является письмо Т. Джефферсона 1785 г., где он говорит о двух типах американского характера и четко выделяет их основные черты. Джефферсон склонен считать, что основные достоинства и пороки южного и северного характеров объясняются особенностями климата.

Общественно-политическая ситуация 20-30-х гг. (Миссурнйский компромисс 1820 г,, первая отправка рабов в Либерию в этом же году, восстание под предводительством Ната Тернера в 1831 г., дискуссия о нуллификации федеральных законов на территории отдельных южных штатов 1828-1832 гг.) дала толчок развитию собственно'южной культуры, осознающей спою самобытность и самодостаточность, и именно в этот период происходит оформление основных направлений политических и общественных идей на Старом Юге, которые в целом сводились к трем главным направлениям: «южный конституционализм, аргументы в защиту рабства и южный национализм»54. В рамках этих направлений развивались такие основные идеологические и политические постулаты Юга, как вопрос о субъекте суверенитета в американской федерации, позволяющий иметь право выхода штатов из ее состава; расизм, объявляющий рабство средством социального контроля подчиненной расы и подкрепляющий эту мысль и

м Патснко Г.. Д. Ойтссгвснно-политичсскпя мысль на Юге США в 30-50-е гг. XIX в. II Днсс... канд. нстор. наук. Владивосток. 1499. С. 175.

антропологическими исследованиями, и тщательным и буквальным прочтением Ветхого Завета; особый нравственный кодекс южанина — истинного христианина и гражданина.

В третьем параграфе «Социально-политическая риторика женщин Старого Юга: эссе Луизы Маккорд» на примере публицистики Луизы Маккорд (1810-1879) доказывается, что в формировании особой южной идеологии и исполненной пафоса прорабовладельческой риторики внесли свою лепту и женщины Юга. В написанных в период с 1848 по 1854 г. эссе, таких, как «Правосудие и община», «Право на труд», «Освобождение женщины», «Женщина и се потребности» и посвященных «Хижине дяди Тома» эссе «Британская филантропия и американское рабство», «Различие рас: его влияние на рабство негров» и др., она отразила ключевые моменты современных ей общественных дискуссий — о рабстве как общественном благе, о различном предназначении мужчины и женщины в жизни, о достоинствах патриархального общества, о превосходстве белой расы и о южной общине как идеальной социальной структуре. Луиза Маккорд, конечно, была весьма одиозной фигурой, ее смело можно назвать расисткой, антифеминисткой и раскольницей, но именно такой пафос характеризует умонастроение практически всех белых южан того времени и в большей или меньшей степени проявляется в художественных произведениях ее современниц.

В четвертом параграфе «Специфика "романа домашнего очага" на Юге и "антитомовский" роман» показано коренное различие проблемно-тематического уровня северной и южной версий «романа домашнего очага», обусловленное тем, что перед северными писательницами не стояла задача защиты культурно-этических ценностей именно своего региона, поэтому их произведения носили характер проповеди для всех без исключения женщин. Южный же вариант имел свои специфические черты, и прежде всего — явно защитительную, охранительную функцию. Женщины Юга, не будучи в стороне от общенациональных процессов, также ставили своей задачей воспитание женщины, способной к некой самореализации в жизни. Вместе с тем их произведения были насыщены пафосом прославления своего региона и утверждения незыблемости всех его общественных и нравственных установлений.

Поэтому можно говорить о том, что южный вариант «романа домашнего очага» гораздо более политизирован и тенденциозен, чем северный, и по сути является средством пропаганды этических и социальных южных ценностей. Сквозь ткань повествования об обязанностях и призвании южанки явно проступают уже отмеченные основные направления общественно-политических дискуссий Старого Юга: южный конституционализм, защита рабства и южный национализм. Общие для всех

американок идеалы становятся для южанок исключительной прерогативой своего региона.

Необходимо отметить, что в развитии «романа домашнего очага» довоенного периода можно выделить два периода. Первый период охватывает два десятилетия — 30- 40-е гг., когда в произведениях южных писательниц сохраняется вера в то, что Юг и Север представляют собой национальное единство, несмотря на различия их стиля жизни. Свою основную задачу писательницы первой волны — Кэролин Гилман,-Кэролин Хенц, Мария Макинтош — видят в развитии идеи консолидации нации. Для решения этой задачи они считают необходимым показать различия между Югом и Севером как несущественные, поверхностные.

В 50-е гг. эта тенденция в творчестве южанок сменилась на открытую пропаганду отделения Юга от Севера, поскольку Север, как им представлялось, обладает агрессивной настроенностью и стремится разрушить построенную на высоких нравственных принципах гармоничную систему Юга, которая на самом деле является базой для стабильности общенационального организма. В романах Мэрион Гарленд и Августы Эванс уже нет места призыву воспринимать Юг и Север как единое целое, их задача — отстоять принципы южного сообщества, оттенив тем самым пороки северных штатов. Но каковы бы ни были первоочередные идеологические задачи писательниц обоих периодов, именно в их романах в целом определялись основные черты «мифического Юга».

Особое внимание следует обратить на то огромное влияние, которое оказал роман Гаррнет Бичер - Стоу на развитие идеологии Старого Юга и, соответственно, идейную направленность «романа домашнего очага» второго этапа его развития. Общеизвестно, что «Хижина дяди Тома» сыграл чрезвычайно важную роль в общественно-политической жизни США. Он стал своеобразным катализатором социального взрыва, давно и медленно нараставшего в отношениях между Севером и Югом. Описывая ужасающие картины страдания рабов в своем романс, Гарриет Бичер - Стоу, тем не менее, была далека от мысли радикальных способов решения вопроса рабовладения. Она, как и ее старшая сестра, была сторонницей прямо противоположных методов и прежде всего хотела предпринять попытку вызвать сочувствие к «униженным». Она, истинная христианка, взывала к рабовладельцам и к их сердцу с целью заставить тех «возлюбить своих ближних». Однако ее воззвание было прочитано и на Севере, и на Юге как призыв к действию. Южане восприняли это произведение как вызов, и поспешили сплотить свои ряды и мощном отпоре Гарриет Бичер - Стоу и защите собственного дома.

Как ответ па роман Г. Бичер-Стоу не только южные, но и даже северные литераторы представили читателям свою версию жизни рабов на Юге, в корне отличающуюся от описаний рабства в романе «Хижина дяди

Тома». Авторы попользовали разные полемические стратегии: они защищали плантацию как прекрасное место, нападали на Север за эксплуатацию груда, показывали счастливых негров и доказывали их биологическую неспособность к свободе. Часто авторы использовали сцены, характеры, типажи, выведенные в романе Г. Бичер — Стоу, давая им противоположную оценку и интерпретацию.

Анализируя содержание таких «аититомовских» произведений, как «Антифанатизм: повесть о Юге» (1853) Марты Батт, «Хижина тетушки Филис, или жизнь на Юге как она есть» (1852) Мэри Истмэн, «Элен, или дочь фанатика» (1860) миссис В. Г. Каудин, «Черный идол» (1860) миссис Г. М. Флэндерс, «Черная перчатка» (1860) Мэри Скулкрафт, можно выделить общие идеологические установки. Так, в риторике «ангитомовского» романа характерная для женского дискурса и уже отмеченная ранее тенденция «сочувствия» сменяется тенденцией, которую можно было бы назвать «воззванием к здравому смыслу». Если Г. Бичер - Стоу пыталась вызвать сострадание, то создательницы этих романов всячески стремились доказать, что эмоции и сердечные переживания обязательно должны контролироваться здравым рассудком и трезвым расчетом последствий непродуманных действий. Поэтому главным доказательством становятся обилие шпат из Библии, подкрепленных выдержками из современных трудов по этнологии, истории, доказывающих право на рабовладение. Вторым важным положением, точно так же, как у С. Хейл, в «антитомовском» романе являются ссылки на Конституцию США, и провозглашение того, что именно южане поддерживают конституционный дух. Третьим пунктом полемики «антитомовского» романа был аболиционизм, с точки зрения всех авторов этого романа нарушающий божественный и конституционный порядок, ведущий к хаосу и кровопролитию. Образная система в этих романах весьма однообразна и подчинена главному идейному содержанию, сводящемуся к прославлению общественного и нравственного порядка южного сообщества: наивные и доверчивые, не приспособленные к тяготам свободной жизни, черные рабы; заботливые, честные, благородные плантаторы; добродетельные, нежные, трудолюбивые жены, дочери и сестры плантаторов. .

I (есмотря на то, что в «антитомовском» романс представлены основные структурные единицы и сюжетные схемы «романа домашнего очага», его нельзя отнести к этому жанру, поскольку здесь отсутствует главная для «романа домашнего очага» идея — построение христианского американского дома через воспитание женского характера. Тем не менее «антитомовская» тема дала новый материал для развития «романа домашнего очага» на Юге.

С точки зрения художественной эти романы не выдерживают критики: за 1-усгой прорабовладельчсской риторикой не прослеживается пи

своеобразие индивидуального стиля, ни оригинальность идеи, пи самобытность образной системы. Тем не менее, эти романы имеют важное значение в процессе становления не только идей «южности», но и в развитии южной литературы в целом, поскольку в них гак же, как и в произведениях жанра «романа домашнего очага», происходит закрепление основополагающих структурных единиц «южного мифа», который является фундаментом художественного видения мира южными писателями.

Третья глава состоит из трех параграфов, в которых анализируется специфика «романа домашнего очага» первого периода. Первый параграф «Дом и домохозяйки Кэролнн Гилмап» посвящен выяснению основных тем и образов в романах Кэролин Говард Гилман (1794-1888). Популярность и имя одной из ведущих южных писательниц принесли ей романы «Воспоминания домохозяйки» (1834) и «Воспоминания южной матроны» (1838). Эти романы были написаны с разницей в четыре года, но, безусловно, задумывались Гилман как единое полотно, представляющее картину истинных ценностей в жизни женщины. В построении этих произведений Гилман использует принцип контрастного параллелизма, позволяющий особо выделить все достоинства южного патриархального уклада жизни. Особого внимания заслуживает тог факт, что «Воспоминания домохозяйки» были переизданы в 1852 г. под уточняющим его смысл названием «Воспоминания Новоанглийской домохозяйки», что, несомненно, было продиктовано возросшей конфронтацией между Севером и Югом. Таким образом, можно говорить о том, что Кэролин Гилман была одной из первых южанок -авторов «романа домашнего очага», которая предложила сравнение домашнего уклада на Севере и на Юге.

Калейдоскопичности, фрагментарности жизни новоанглийской хозяйки Клариссы К. Гилман противопоставляет размеренную, полную достоинства и труда, жизнь южанки Корпели. Легкомысленность Клариссы, ее оторванность от традиций оттеняется глубоким внутренним миром Корпели, чья жизнь является лишь одним звеном в неразрывной прочной цепи поколений южной семьи.

В произведениях Гилман мы не встретим никакого открытого порицания северного уклада жизни, поскольку для писательницы важным было то, что при сравнении столь различных типов воплощения «культа домашнего очага», читатель самостоятельно неизбежно приходил бы к выводу о превосходстве южного типа «домашнего очага» с его стабильностью и уравновешенностью. Такое умозаключение для Гилман утверждало и то, что патриархальная система Юга в целом выигрывает по сравнению с буржуазным Севером, поскольку гарантирует преемственность и устойчивость социального организма. Отметим, что апология Юга не строится в романе Гилман на основе защиты его социальных институтов, например, рабовладения. Она, что свойственно еще ранним южным романам.

вообще не считает необходимым рассуждать на эту тему, воспринимая рабство как данность южного образа жизни. Ее прежде всего интересует изображение центральной, с ее точки зрения, категории Юга - категории «домашнего очага».

К. Гилман была весьма значительной фигурой в литературных кругах Старого Юга, однако, ее популярность была несколько ниже, чем популярность Кэрол и н Хенц (1800 - 1856), исследованию произведений которой посвящен второй параграф «Этические ценности южного сообщества в романах Кэролин Хенц»: Перу К. Хенц принадлежит восемь романов и по крайней мере шесть сборников коротких рассказов. Первый ее роман «Лавелс Фолли» (1833), не вызвавший никакого интереса ни у критики, ни у читающей публики того времени, между тем, очень важен, т. к. впервые в нем была совершенно явно выстроена оппозиция Север — Юг, пусть и наивно понимаемая: противостояние между Севером и Югом объясняется здесь простым незнанием региональных реалий и особенностей языка и манер. Средство, которое предлагает для уничтожения этих предрассудков Хенц, является универсальным для разрешения противоречий между Севером и Югом и находит широкое применение практически во всех романах южных писательниц этого периода: их героини и герои совершают путешествия с Юга на Север и в обратном направлении, южане становятся друзьями северян, и наоборот, северяне приобретают верных друзей на Юге.

Второй, самый популярный роман К. Хенц, «Линда, или молодой лоцман с "Прекрасной креолки"» вышел в свет через семнадцать лет, в 1850 г. В отличие от первого романа, «Линда» стал сразу же бестселлером, выдержав за два года тринадцать переизданий. Действие этого романа уже не переносится п северные штаты, оно полностью совершается на территории Юга. Роман повествует о борьбе молодой девушки с лицемерной и корыстной мачехой за право на независимый и свободный выбор своего жизненного пути. В романе четко проводится мысль, являющаяся основополагающей в трактовке женских образов К. Хенц, — женщина должна действовать, сражаться, отстаивать свое счастье, только в том случае она достойна этого счастья.

В «Линде» Хенц использует авантюрные элементы — побеги, логони, скитания — во многом не столько для придания динамики повествованию и красочному изложению многочисленных препятствий, преодолеваемых героиней, сколько для подробного описания Юга, его природной красоты и высокой нравственности простых южан: Линде помогают черные рабы, индейцы, будущий муж Роланд Ли, несущий в своем характере явные признаки истинного южного кавалера.

Действие следующего романа К. Хенц «Рена, или дрозд-рябинник» (1850) происходит в Новой Англии, но в предисловии к роману Хенц обещает читателям вернуться от «снежных регионов Севера на землю

солнечного Юга» в скором будущем, тем самым определяя своего основного адресата, которым, безусловно, является житель, а скорее, жительница Юга, нуждающаяся в ознакомлении с жизнью и проблемами северных соседей. Объединяющей оба региона проблемой для Хенц, как и в предыдущих романах, становится проблема становления независимого характера женщины, способной отстоять свое достоинство и выйти победительницей из неблагоприятных условий.

Однако по мере нарастания политического противостояния Юга и Севера К. Хенц все чаще обращается к изображению Юга, пытаясь объяснить теперь уже северному читателю, что Юг не враждебен Северу. Хенц отчаянно стремится к примирению двух противоборствующих начал, и последовавшие за «Реной» два романа «Эолин, или Долина Магнолии» (1852) и «Маркус Уорлэнд, или весна в Лонг Моес: южная повесть» (1852) носят «просветительский» характер. К. Хенц, как и в своем первом романе «Лавелс Фолли», убеждена, что все проблемы непонимания Юга северянами заключены в недостаточном освещении южной жизни. «Если бы моральные принципы жизнеустройства Юга, — утверждает Хенц, — были бы более основательно и глубоко известны Северу, то предрассудки, которые возвели стену, разъединяющую две части нашей земли, отступили бы перед неопровержимой силой истинного знания»'15.

К. Хенц была близко знакома с Гарриет Бичер - Стоу, и восприняла ее роман как личное оскорбление, написав издателю, что рабство в изображении Бичер - Стоу является открытием для южан. Поэтому самый известный роман К. Хенц «Северная невеста плантатора» (1854) можно считать развернутым посланием к читателям и к самой Бичер-Стоу, романом — «перевертышем» «Хижины» и «антитомовским» романом: здесь плантатор проповедует истинные принципы ранней Республики, дочь аболициониста — рабство, наемные рабочие Севера завидуют условиям труда рабов, а соблазненная аболиционистами рабыня с риском для жизни пересекает Огайо, чтобы вернуться па плантацию.

По своей структуре роман «Северная невеста плантатора» выполнен в традиционных рамках «романа домашнего очага», однако с той существенной разницей, уже в самом начале романа главная героиня произведения Юлалия, уроженка Новой Англии, наперекор отцу выходит замуж за плантатора с Юга, благородного Рассела Морленда. В этом романе К. Хенц интересует не столько процесс становления независимого женского характера, венчающийся замужеством и обретением дома, как это было во всех предыдущих ее романах, сколько процесс— даже не адаптации к культуре Юга, — а полного и безоговорочного принятия ценностей южного общества северянкой, дочерыо радикального аболициониста. Изображение

" I lent/ С. I.. Marcus Will land, or The 1.олц Moss Spring: Л Tale of the South. Philadelphia. 1852. P. 7

этого процесса лает возможность широкого панорамного описания жизни Юга и фокусируется на его основном институте — рабовладении, которое представляет, по мнению Хенц, высшую, по сравнению со свободной организацией труда, форму общественной системы.

Роман «Северная невеста плантатора» — это один из самых ярких апологетических южных произведений, отстаивающих ценности жизненного уклада Юга и его главного социального института — рабства. Здесь, на наш взгляд, впервые в рамках «романа домашнего очага» со всей полнотой и откровенностью изложены основные идеологические аспекты южного сообщества. Защищая Юг от обвинений, содержавшихся в романе Г. Бичер-Сгоу, К. Хенц в духе «антитомовских» романов четко артикулирует расистские принципы, аргументируя их Словом Божьим, биологическими и историческими выкладками, документально подтверждает свои соображения, постоянно подчеркивая фактографичность ряда приведенных в романе эпизодов. Она яростно нападает на аболиционизм и на аболиционистов, видя в них основную силу, не только дестабилизирующую, но и разрушающую отношения Юга и Севера, как и собственно все южное сообщество.

После такого насыщенного идеологическими дискуссиями пафоспого повествования К. Хенц возвращается не только к своей излюбленной теме сильного женского характера, но и к полюбившейся читателю героине, и пишет роман «Роберт Грэхем» (1855), являющийся продолжением романа «Линда». В этом романе главным героем является сводный брат Линды, вернувшийся после миссионерской службы в Индии. Два бедственных обстоятельства — гибель мужа Линды Роланда и смерть невесты Роберта Джулии — позволяют соединиться Линде и Роберту на основе уважения и доверительного отношения друг к другу людей, много испытавших в жизни.

Однако главным здесь является то обстоятельство, что и Линда, и Роберт — южане, потомки двух состоятельных плантаторских семей, в то время как Роланд, хоть и благородный южный кавалер, но происходит из обедневшего рода, а Джулия, вообще, северянка. Соединение двух представителей плантаторских семей, сумевших преодолеть все разъединяющие их предрассудки, на наш взгляд, является своеобразным призывом к сплочению внутренних сил самого Юга.

Приблизительно в этом же ключе в рамках «романа домашнего очага» говорит о проблемах Юга Мария Макинтош (1803-1878), о творчестве которой говорится в третьем параграфе «Место и роль женщины в судьбе Юга в романах Марии Макинтош». В первом романе М Макинтош «Завоевание мира и победа над собой, или как рождается герой?» (1844) главный герой — гардемарин Фредерик Стенли, нравственная стойкость которого изображается в контрастной параллели отсутствию таковой у его друга Артура Мейкона. В результате того, что Фредерик был

дисциплинирован, честен, отважен, в общем, был воплощенной добродетелью, он становится капитаном корабля, женится на прекрасной Элле, завоевывает уважение и признание окружающих. В то же самое время безрассудный и импульсивный Артур теряет все.

Мысль М. Макинтош здесь достаточно прозрачна — человек должен постоянно бороться со своими недостатками, совершенствовать ' добродетели, и тогда его усилия будут вознаграждены, поскольку только сильный духом человек способен не только самоутвердиться в этой жизни, но и помочь другим. Эта мысль станет центральной во всех ее последующих романах. М. Макинтош не замыкает развитие сюжета в определенном регионе, она говорит о единой стране и о том герое, который мог бы воплотить в себе общенациональные положительные качества. В первом романе М. Макинтош еще мыслит свою страну единым организмом, не выделяя в качестве отдельной проблему противостояния Севера и Юга.

Начиная со второго романа «Женщина-загадка» (1843) основными действующими лицами в произведениях М. Макинтош становятся женщины. М. Макинтош с уверенностью можно назвать одной из ведущих не только южных, но и в целом американских писательниц XIX в., которые посвятили свое творчество решению проблемы женщины в современном им обществе.

Необходимо подчеркнуть, что М. Макинтош, говоря о формировании сильного женского характера и необходимости воспитания самоуважения у современных женщин, тем не менее, рассматривает женскую проблему в сложившихся социально-культурных рамках своего времени. Так, в «Женщине—загадке» на примере Луизы де Ля Валери она отмечает женские врожденные качества — ее физическую хрупкость, готовность к подчинению, инертность характера, которые, безусловно, отличают ее от мужчины, чьи врожденные качества позволяют ему сразу же определиться в мире. Вместе с тем, писательница стремится показать сложный психологический портрет женщины, особо обращает внимание на внутреннюю мотивацию ее поступков, и доказывает всей судьбой Луизы, что при определенных обстоятельствах врожденные качества могут трансформироваться в силу духа и сформировать сильный и независимый характер, позволяющий женщине быть равной с мужчиной если не в социальной, то в домашней сфере.

В последующих романах — «Две жизни, или казаться и быть» (1846), «Чары и как им противостоять» (1848) М, Макинтош развивает тему становления сильного женского характера и тех обстоятельств, которые могут помочь или, напротив, воспрепятствовать этому процессу. Как обычно, Макинтош использует в развитии сюжета контрастную пару, двух южанок, резко отличающихся друг от друга по темпераменту и врожденным качествам характера.

Свои размышления по поводу предназначения женщины, ее роли в обществе М. Макинтош изложила о своем программном произведении «Женщина в Америке: ее работа и ее вознаграждение» (1850). Главная идея М. Макинтош состоит в том, чтобы показать огромный внутренний потенциал женщины, которая способна изменить мир, если она, правда, будет руководствоваться при этом высокими христианскими идеалами морали и нравственности. В духе своего времени и общего женского дискурса М, Макинтош выступает против самого принципа равноправия, применяемого по отношению к женщинам и мужчинам. Ссылаясь прежде всего на Библию, она отстаивает подчиненное положение женщины. Вместо провозглашения равноправия М. Макинтош, точно так же как и многие се современницы, предлагает установить категорию различия, которая послужит правильному пониманию роли мужчины и роли женщины в жизни общественного организма; «Разные обязанности и разные силы — вот что мы им предлагаем, предоставляя другим решать суетный вопрос о равенстве и неравенстве»16.

М. Макинтош много рассуждает здесь и об особом пути Америки в целом, считая свою страну единственным государством, изначально построенным на христианских догматах, которые подвергаются постоянным испытаниям, что, безусловно, повышает ответственность женщины за спасение и дальнейшую судьбу своей страны. Изложив основные для понимания смысла жизни женщины и ее социальной роли положения, и определив ее обязанности как вдохновителя и реформатора общественного организма посредством привнесения и утверждения в нем христианских этических норм, М. Макинтош от общих проблем переходит к четкому рассмотрению конкретных задач, которые стоят перед женщинами каждого региона Америки.

Одной главы «Юг» было бы достаточно, чтобы причислить М. Макинтош к самым ярким идеологам Старого Юга. М. Макинтош оправдывает рабовладение, исходя из той благородной задачи служения замыслу Господа, которую оно выполняет. В этом смысле убеждения М. Макинтош ничем не отличаются от убеждений С. Хейл, Л. Маккорд или К. Хенц, отстаивающих рабство как абсолютное благо для нецивилизованной, отсталой расы и превозносящих Юг как спасителя этой расы.

Южанка, таким образом, в интерпретации М. Макинтош, песет на себе гораздо больший груз обязанностей и ответственности, чем это может показаться, поскольку должна заботиться обо всех, кто входит в круг ее «домашнего очага». Она должна быть утешительницей обиженных, защитницей слабых, сиделкой для больных, должна учить невежественных, наставлять сбившихся с пути истинного, всем своим существованием она должна смягчать участь бесправных рабов.

1,1 Mcintosh М. Woman in America: Her Work and Her Reward. P. 23.

Однако главной задачей женщины современного Юга становится, по мнению М. Макинтош, то, что она обязана привить Югу любовь и уважение к труду, тем самым спасти Юг от грядущей катастрофы. Одной из самых опасных тенденций развития Юга писательница считает его неповоротливость и нежелание приспосабливаться к новым условиям быстро развивающегося мира.

Женщина должна изменить такое отношение к работе, явив собой пример постоянного и неустанного труда в рамках «домашнего очага», и тем самым научить своих детей тому, что «ничто так быстро не развращает человека и не порождает неизбежно связанные с ним пороки, как безделье. Таким образом, она должна провозгласить достоинство и ценность труда»17. Как очевидно, М. Макинтош пытается укрепить ценности патриархального Юга посредством прививки ему северной деловитости, не задумываясь о коренных противоречиях полуфеодальной общественной системы Юга и буржуазного развития Севера.

Оппозиция Север - Юг в ее произведениях имеет разрешение не в простом ознакомлении Севера с южной жизнью, как это делает, предположим, К. Хенц, но во взаимном влиянии друг на друга двух регионов: Юг может научить Север высоким нравственным принципам ответственности, а Север, в свою очередь, может избавить Юг от лености и привить ему деловитость. В конечном счете, это взаимовлияние окажет благотворное действие на развитие страны в целом, убеждена М. Макинтош, и главную роль в процессе взаимопонимания двух регионов должна сыграть женщина.

Выход последующих произведений М. Макинтош во многом был обусловлен воздействием «Хижины дяди Тома». Основные претензии к роману и его автору были выражены ею в «Письме в ответ на Обращение женщин Англии к их сестрам в Америке по вопросу рабства», где писательница называет Г. Бнчер-Стоу «предательницей своей страны и всего женского рода».Практически одновременно с «Письмом» М. Макинтош публикует самый свой крупный роман «Высшие и низшие, или Везде есть добро, но нигде нет совершенства» (1853), который можно считать продолжением полемики с Г. Бнчер-Стоу и новым развернутым обращением к читателям с целью сформировать у них справедливое отношение к Югу.

Поскольку, как убеждена М. Макинтош, Г.Бичер-Стоу распространяет своим романом предрассудки, сеющие вражду между Севером и Югом, то ее задача заключается в обратном — вскрыть причины этих предрассудков и, по возможности, показав правдивую картину жизни Севера и Юга, тем самым уничтожить непонимание друг друга и примирить два региона. Однако как бы ни старалась М. Макинтош отстоять тезис о том, что «везде есть добро, но нигде нет совершенства», в ее изображении оказывается, что па Юге значительно больше добра, и если бы не его леность, он мог бы быть

Mcintosh М. Woman in America: llcr Work and Her Reward. I'. 125.

совершенен, в то время как Север настолько далек от совершенства, что прививки добра с Юга вряд ли могут его изменить. Точно так же, как и ее современницы К. Гил май и К. Хенц, она не испытывает никаких сомнений в моральном превосходстве южной цивилизации над северной.

Роман «Высшие и низшие», в котором М. Макинтош попыталась представить свою концепцию развития американского общества, разделенного па две части предрассудками, знаменует собой завершение самого продуктивного периода ее творчества. М. Макинтош, живя на Севере, очень остро переживала тщетность своих попыток изменить что-либо в настроении северян посредством литературы. Несмотря на счастливую концовку, нельзя сказать, что роман в целом отличается оптимизмом, которым отмечены предыдущие произведения М. Макинтош. Обращенное в прошлое повествование пронизано сентиментальной ностальгией по Старому Югу и его гармоничному довоенному миру, к которой примешивается предчувствие физического и морального поражения южан. Подобные настроения стали доминирующими впоследствии в южном сознании и нашли свое оформление в мифе «проигранного дела».

Очень важно отметить тот факт, что М. Макинтош в своем последнем романе, размышляя о судьбах Юга и страны в целом, нарушает- правила «романа домашнего очага», где главная роль в исправлении сложившегося положения дел отводилась женщине, теперь эту ответственность, как и ответственность за процветание страны в целом, она перекладывает на плечи мужчин, но, отметим, не на южан, обремененных предрассудками и видящих только «одну сторону медали», но на северянина, ставшего плантатором, следовательно, хорошо видящего ее обе стороны и способного выработать действенные меры по урегулированию конфликта между Севером и Югом.

Последний роман М. Макинтош знаменует собой завершение первого периода в развитии южного варианта «романа домашнего очага», который характеризуется верой их создательниц в то, что Юг и Север представляют собой национальное единство, несмотря на различия их стиля жизни.

В четвертой главе, состоящей из двух параграфов, подчеркивается мысль о том, что миротворческие тенденции романов первого периода сменились если не открытой пропагандой отделения Юга от Севера, то утверждением невозможности переубедить северян в их восприятии Юга. а соответственно, и невозможности их дружного существования в едином союзе. Различия между Севером и Югом, описываемые в романах писательниц первого периода как незначительные, поверхностные, в произведениях Мэри Вирджинии Техьюн, известной под псевдонимом Мэрион Гарленд, и Августы Эванс изображаются как принципиально противоположные друг другу жизненные установки. Север, как им представлялось, обладает агрессивной силой, направленной на разрушение построенной па высоких нравственных принципах гармоничной системы Юга, которая на самом деле является базой для стабильности

общенационального организма. В романах Мэрион Гарленд и Августы Эванс уже не находится места призыву воспринимать Юг и Север как единое целое, их задача — отстоять принципы южного сообщества, вскрыть пороки северного образа жизни, показать угрозу, нависшую над Югом.

Первый параграф'«Пути обретения южного дома в творчестве Мэрион Гарленд» посвящен анализу романов Мэрион Гарленд (1830-1922), получившей признание публики после выхода в свет ее первого романа «Одна» (1854). Главная героиня Ида Росс являет собой идеал настоящей «феминности», уже знакомый по творчеству писательниц первого периода, и заключающийся в том, что женщина должна понимать и с радостью воспринимать место, отведенное ей Богом и Природой.

Однако в трактовке роли женщины и смысла ее существования у Мэрион Гарленд появляется новый аспект, не так явно заметный в произведениях Гилман, Хенц и Макинтош. Конечно, в своем понимании сущности жизни женщины и ее приоритетов эти писательницы, так же как и Мэрион Гарленд, основывались на ценностях христианской нравственности и веры. Вместе с тем, в романах Мэрион Гарленд ярко выражена идея достижения счастья и гармонии в жизни через самоотречение. Можно было бы сказать, что Мэрион Гарленд впадает в очевидное противоречие — с одной стороны, она отстаивает необходимость образования женщины и воспитания в ней чувства собственного достоинства, а с другой — диктует необходимость усмирения интеллекта посредством отказа от этой самостоятельности. Однако для Мэрион Гарленд в этом нет никакого противоречия. Она глубоко убеждена в том, что высшая гармония разума и чувства отражена в Слове Божьем, и только через развитие интеллекта и чувства в женщине возрастает способность его понимать. Главная задача в воспитании женщины — сбалансировать разум и чувство, при этом процесс оформления самосознания Иды демонстрирует мысль о том, что воспитывать в женщине надо больше не интеллект, а способность к сопереживанию и сочувствию, т. е. заняться, прежде всего, воспитанием чувств.

Как и все писательницы Юга того времени, Мэрион Гарленд сквозь призму судьбы женщины пытается рассмотреть способы спасения Юга как региона в целом. На первый взгляд, ее концепция восприятия проблемы соотношения «Север-Юг» мало отличается от уже известного по произведениям К. Гилман, К. Хенц, М. Макинтош противопоставления эмоциональности и чувственности Юга рассудочности и практицизму Севера. Однако точно так же, как и в интерпретации проблемы воспитания женского характера, в решении вопроса о взаимоотношениях двух регионов наблюдается достаточно явное отличие. Показывая эволюцию главной героини романа Иды, Мэрион Гарленд показывает путь, по которому должен пойти Юг. Спасение Юга писательница видит в его самовоспитании, в ограничении чувствительности и эмоциональности и приобретении взвешенного и здравого подхода к жизни.

Уже в своем первом романе Мэрион Гарленд представила в значительной степени отличное от своих предшественниц идеологическое послание. Она не верит в союз Юга и Севера, в возможности их гармоничного сосуществования. Она в большей степени пропагандирует если не откровенно сепаратистскую программу развития Юга, то, по крайней мере, необходимость быть готовым к самостоятельному существованию. Юг Мэрион Гарлеид все более замыкается в своих границах и приобретает очертания «страны в стране» больше, чем где бы то ни было в произведениях предшествующих авторов «романа домашнего очага». Не случайно Мэрион Гарленд заставляет Иду порвать все отношения со своими северными родственниками, уехать к себе на плантацию, и там начать строить новый мир — поворот сюжета, невозможный для К. Хенц или М. Макинтош, постоянно изображавших счастливое воссоединение северных и южных родственников.

Воодушевленная успехом своего первого литературного опуса, год спустя Мэрион Гарленд представляет на суд читателей свое новое произведение — роман «Тайный путь» (1855), где в центре внимания — те же проблемы, которые она поднимала в своем первом романе — соотношение разума и чувства, скептицизма и веры, гармоничное развитие женщины и поиски смысла ее жизни. Линия судьбы главной героини романа Бэллы Конвей также во многом повторяет повороты судьбы Иды Росс, с самого начала вынужденной покинуть плантацию, пройти через все сложности самостоятельной жизни, а затем вернувшейся в родное гнездо.

Однако для того, чтобы осознать ценность домашнего очага, людям приходится пройти долгий «тайный путь», по которому человека ведет Господь, и домашний очаг, который он приобретает в жизни, во многом является прообразом будущего дома Господня.

Как уже указывалось, все создательницы «романа домашнего очага» были натурами глубоко религиозными и в подтверждение тех или иных специфических проблем южного сообщества постоянно ссылались на Библию. Однако для Мэрион Гарленд проповедь протестантской этики является основополагающим моментом идеологического послания, заключенного в рамках художественного произведения. Дело в том, что Мэрион Гарленд была пресвитерианкой и, как это явно высказано в ес «Автобиографии» (1909), считала, что пресвитерианство, в течение долгого времени остававшееся лидирующей деноминацией в Виргинии, сильно повлияло на все прочие деноминации и в целом — на всю южную церковь. Представляется, именно поэтому Мэрион Гарленд такое огромное значение придает в своем романе проповеди поисков «тайного пути» посредством практической деятельности, служения другим людям, демонстрируя плоды такого труда на примере Бэллы и всех положительных героев этого романа.

По мере развития противостояния между Севером и Югом в Мэрион Гарленд все более росла уверенность в том, что любые призывы к

самостоятельности и самоопределению личности, будь то в сфере женских проблем или в сфере вопроса о рабстве, неизбежно приведут к разрушению общественного организма. Поэтому в своем третьем романс «Мосс-сайд» (1857) писательница не только продолжает характерную для ее первых двух произведений проповедь смирения, но откровенно выступает против всяких попыток привить идеи эмансипации и свободы южному сознанию на примере тлетворного влияния движения за женское равноправие. С ее точки зрения, расширение борьбы за женское равноправие приносит вреда больше для национального союза, чем даже аболиционизм.

Писательница переносила свои консервативные воззрения относительно семейных отношений на общественный организм, доказывая, что все отношения на Юге, включая и рабовладение как социальный институт, построены именно на основе симбиоза и что патриархальная иерархия южного сообщества является гарантом его стабильности. Поэтому, изображая опасность женской эмансипации для домашнего очага, она одновременно выступает против аболиционизма и любых попыток Севера реформировать сложившиеся общественные отношения на Юге.

Как и ее предшественницы, Мэрион Гарленд склонна оценивать влияние северного рационализма на Юг как негативное, однако, в отличие от них, в «Мосс-сайд» она не стремится к тому, чтобы найти и показать пути сближения двух регионов. В этом романе, как и в двух предыдущих, она откровенно выступает с идеей самостоятельного развития Юга, который должен найти в себе внутренние силы и отстоять ценности своего сообщества.

Говоря о концепции Мэрион Гарленд восприятия проблемы «Север -Юг»* необходимо подчеркнуть тот факт, что в использовании сю традиционного для южного варианта «романа домашнего очага» элемента путешествия с Юга на Север заметно проступает характерная для религиозного сознания идея перемещения в географическом пространстве как перемещения в религиозно-нравственном отношении, отмеченная Ю. М. Лотманом на примере средневекового русского сознания'18. Представляется, однако, что эта идея оказывается весьма характерной и продуктивной и для южного сознания довоенного периода. Все южные писательницы этого времени были склонны к слитному восприятию понятий нравственной ценности и локального расположения, где географический Юг выступал носителем национальной добродетели.

С точки зрения политической позицию Мэрион Гарленд можно назвать последовательно сепаратистской, хотя писательница не была лишена известных сомнений по поводу своих умозаключений, о чем свидетельствует роман «Немезида», вышедший накануне войны (1860). Этот роман можно считать последней попыткой Мэрион Гарленд предложить уже знакомый но романам К.

1!1См.: Лот мам К). М. О ионягии географического пргкгграиства п русских средневековых текстах // Лотмлн IO. М. Внутри мыслящих мирон. Человек - текст - семиосфера - история. М..

Хенц и М. Макинтош рецепт сохранения мира между Севером и Югом. Здесь Мэрион Гарленд обращает ретроспективный взгляд на период в истории страны, который, па ее взгляд, был лучшим в смысле ее единства и общности целей — период после Войны за независимость. Главная цель романа — показать, что все разногласия могут быть преодолены и все обиды прощены, если противников объединит общая цель.

Итогом ее размышлений над причинами этих разногласий и противостояния двух частей одного государства, как и собственно итогом ее карьеры как автора «романа домашнего очага» стал роман «Саннибэнк» (1866). В своем последнем романе Мэрион Гарленд вновь обращается к героям своего первого романа «Одна», изображая мир, построенным Идой Росс, как идеальное гармоничное создание, оставшееся в прошлом. Плантация Саннибэнк и ее обитатели олицетворяют собой весь Юг. На примере жизни плантации" и судьбе ее героев Мэрион Гарленд показывает, что представлял собой довоенный Юг, какие невзгоды он переживал во время войны и что ему теперь предстоит сделать.

Подводя итог своим размышлениям о судьбе как Юга, так и страны в целом, в своем последнем «романе домашнего очага» Мэрион Гарленд, несмотря на уже указанное определенное сомнение в возможности гармоничного сосуществования двух регионов, все же завершает повествование спасительным браком южанки Элинор и северянина Гэрри. По мысли Мэрион Гарленд, в ходе войны и южане, и северяне преодолели свои разногласия, и теперь все вместе должны восстановить разрушенные дома и разоренные плантации, что и собираются сделать в конце романа ее молодые герои.

Мэрион Гарленд уже не имеет оптимистического взгляда на проблему взаимоотношений Севера и Юга, Юг воспринимается ею как специфическая самостоятельная культурно-историческая парадигма, что сближает ее с Августой Эванс (1835-1909), творчеству которой посвящен второй параграф «Идеология конфедерации Юга в романах Августы Эванс».

Первое произведение А. Эванс — роман «Инее: Повесть об Аламо» {1855) — трудно однозначно причислить к традиционному для южанок «роману домашнего очага». Августа Эванс в данном случае создает некое подобие исторического романа, сочетая в нем камерный характер христианской проповеди с размахом эпического полотна, мелодраму с политической тенденциозностью. Произведение, безусловно, еще незрелого автора между тем имеет большое значение с точки зрения проникновения в основы южной идеологии. Смысл изображения борьбы между католицизмом и протестантизмом заключается не столько в том, чтобы показать лживость одной религиозной доктрины и истинность другой. Августа Эванс использует борьбу между католическим священником и протестантами в Сан-Антонио в качестве метафоры противостояния Юга северному аболиционизму.

пытающемуся разрушить все, но что верят и что почитают южапе. Писательница проецирует проблемы современности на события борьбы за независимость Техаса, когда Вашингтонская администрация официально отказалась признать республику Техас. Точно так же, считает писательница, теперь отпорно не признает права Юга на самостоятельное развитие.

В первом романе Августы Эванс отражены практически все основные темы и проблемы ее дальнейшего творчества. Во многом Августа Эванс продолжает и развивает идеи, уже высказанные ее предшественницами. Она, так же как и писательницы 30-40-х годов, противопоставляет Юг Северу и отстаивает идею его морального и нравственного превосходства и считает Юг оплотом национальной добродетели, а аболиционистское движение — силой, разрушающей традиционные ценности Союза. В укреплении Юга как цитадели традиционных общенациональных интересов она так же основную роль отводит женщине и отстаивает тезис о том, что духовно и интеллектуально женщина способна противостоять целенаправленной идеологической агрессии Севера, предающего забвению основополагающие принципы Союза и Республики.

Однако для Эванс совершенно ясно, что никакого мирного урегулирования проблемы «Север-Юг» не может быть; Север предал принципы Республики, сделал Юг заложником своих политических интриг и принес его в жертву своим корыстным интересам. Восприятие Юга как жертвы политической игры совершенно несвойственно романисткам первого периода. Идея «жертвенности» появляется позже, о чем свидетельствует и творчество Мэрион Гарленд, но именно в романах Августы Эванс она становится доминирующей и своими очертаниями очень близкой мифу «проигранного дела».

Идея гармоничного развития двух регионов в творчестве Августы Эванс уступает место идее отделения Юга и призывам к нему развиваться самостоятельно. При этом процесс обретения этой самостоятельности должен, по ее мнению, прежде всего осуществиться в сфере интеллектуальной, именно поэтому такое большое место уже в первом романе Эванс занимают дискуссии на политические и религиозные темы, демонстрирующие высокую образованность ее героинь — они свободно цитируют не только Библию и труды отцов-основателей, но и греческих и римских историков, делают ссылки на произведения классической литературы древности и современности.

Августа Эванс была весьма последовательна в провозглашении интеллектуальной независимости Юга, и особое внимание в этом процессе она уделяла развитию южной литературы, о чем свидетельствуют вышедшие в 1859 г. в «Мобайл Дэйли Эдветайзер» четыре статьи, посвященные проблемам как южной, так и северной литературы. Эти статьи имеют чрезвычайно важное значение, поскольку в них Августа Эванс, говоря о развитии литературы, отстаивает прежде всего право Юга на самостоятельное развитие, высказывает

типично прорабовладсльчсскне идеи, направленные на разоблачение аболиционистского движения на Севере, демонстрирует идеологию белого Юга в целом и У/АБР-идеологию, в частности.

В целом, рассматривая проблему взаимоотношений Юга и Севера в творчестве Августы Эванс, следует отметить, что даже в статьях, которые прямо не касались этого вопроса в его политическом и общественном звучании, она постоянно проводит мысль о разграничении интересов Юга и Севера, выражая сомнение в том, что Югу следует прислушиваться к северным рекомендациям. Единственным решением, закономерно вытекающим в результате всех высказанных к Северу претензий, становится вывод о фактическом разграничении Юга и потерявшего ценности ранней Республики Севера. Таким образом, еше до начала войны Эванс довольно смело заявила о своем раскольничестве, твердо отказавшись от предлагаемых старшим поколением авторов «романов домашнего очага» примирения двух регионов.

Одновременно со статьями о литературе вышел в свет второй роман Эванс, «Быола» (1859), сразу же получивший самое широкое одобрение и признание как критики, так и читательской аудитории. В этом романе Августа Эванс попыталась практически осуществить свой призыв к выходу южной литературы из ее провинциального статуса, обратившись к изображению и обсуждению проблем всего американского общества, а не только Юга. Основной проблемой в романе Августы Эванс, повествующем, как и многие другие произведения, принадлежащие перу авторов-женщин, о сложном пути самоопределения женщины, ее поисков места и осознания своей роли в общественной жизни, становится проблема соотношения веры и скептицизма в процессе самоидентификации женщины.

Само по себе обращение к коренным вопросам религиозного сознания не было особенно новаторским в рамках «романа домашнего очага». Однако А.Эванс в споем романе предлагает гораздо более глубокую и неординарную грактоику процесса возникновения и укрепления веры не только в душе, но и в сознании женщины.

Основное содержание романа составляет обширная полемика между логикой и религиозным сознанием, между интеллектом, знанием и сферой непознаваемого, между свободой выбора и предписанными правилами, между чувством и долгом. Поскольку эта полемика происходит в душе и в сознании главной героини, то А. Эванс в этом романе создает достаточно богатый психологический портрет героини, что не всегда удавалось ее предшественницам, преследовавшим в своих произведениях в больше степени дидактические цели, чем задачу проникновения во внутренний мир своих герое». Однако содержание романа далеко не исчерпывается только утверждением необходимости возвращения женщины в предназначенную ей Богом сферу домашнего очага. Хотя роман, в отличие ог романов всех предшественниц Эванс, лишен типично южных атрибутов — в нем нет ни

плантаций, ни рабовладельцев, ни рабов, — по это не лишает его специфически южного колорита, поскольку практически все действие романа совершается на территории Юга и по всему повествованию разбросаны описания его природы. Вместе с тем Эванс не акцентирует внимание на описании южного быта и превознесении Юга по сравнению с Севером, что, с одной стороны, является лишним доказательством того, что для Эванс вопрос о самостоятельности Юга решен окончательно, и она мыслит его как самодостаточное образование, не нуждающееся в понимании и одобрении со стороны «непосвященных» северян. С другой стороны, отсутствие явно выраженного южного колорита подчеркивает стремление Эванс создать произведение общенационального масштаба.

Однако несмотря на кажущуюся «невыделенность» южных проблем, роман явно адресован Югу, о чем свидетельствует само имя главной героини, (¡ыола в переводе с древнееврейского означает «замужняя», или «обетованная». Поэтому большинство исследователей романа склонны видеть в выборе имени главной героини символическое указание на ее предназначение, соответственно, интерпретация романа, в основном, замыкается на проблемах формирования женского характера и на решении задач ее места в обществе. Тем не менее символика имени Быола выходит далеко за рамки обозначенных проблем, поскольку для современного Эванс южанина это имя, во-первых; воспринималось в его первоначальном Библейском значении, содержащемся в воззвании Господа к Иерусалиму в Книге пророка Исаии: «Не будут уже называть тебя "оставленным", и землю твою не будут более называть "пустынею", но будут называть тебя: "Мое благоволение к нему", а землю твою - "замужнею", ибо Господь благоволит к тебе, и земля твоя сочетается» [Ис., 63. 4Г. Во -вторых, как замечает Э. Г. Джонс, «Замужняя (обетованная) земля (Beulah lancf) - это традиционный термин для обозначения Юга»40.

Таким образом, Юг ассоциируется с новым Иерусалимом, с землей обетованной, а путь главной героини романа становятся метафорой жизни Юга. Сложный и неоднозначный процесс самоидентификация Быолы в условиях приближающейся решающей битвы служил, соответственно, призывом к самоопределению Юга. Отказ Быолы от рассудочного индивидуализма является обращением к южному сообществу сплотиться в канун решающих событий и одновременно осуждением индивидуалистической этики Севера в противовес южным ценностям.

С точки зрения создания мифолог ии Юга, роман «Бьюла», на наш взгляд, представляет собой своего рода заключительный этап оформления мифа Юга н «романе домашнего очага». В начале этого процесса стоит роман

'<Tliou shall no more be termed f orsaken; neither shall thy land any more be termed Desolate: but Ihon shall lie called I lephiihah. and land Beulah: for the I.OIU) dcliglncth in thee, and thv land shall be married» (Isa.. 62. 4)

*' Jones A. G. Tomorrow Is Another Day. 1'. 90.

«Воспоминания южной матроны» К. Гнлман — величественное эпическое полотно, отражающее ощущение спокойного, циклического движения времени и проникнутое чувством гармонии мира, в котором все взаимосвязано. Стабильность Юга, его величественность и традиционность его этических ценностей, которые выделяет К. Гнлман, не противопоставлены Северу открыто, Юг К. Гнлман существует как замкнутая система, устойчивость которой не подвергается сомнению. На другом конце этого процесса находится «Бмола» — полное тревожных предчувствий повествование, сосредоточенное не столько на изображении внешнего мира, сколько на проникновении в сложное и полное противоречий становление южного самосознания и утверждение его самостоятельности, которое, как и сознание Бьюлы, проходит четыре основные стадии — пассивность, восстание, автономия и, наконец, укрепление сообщества.

: Когда началась война, Августа Эванс стала одной их самых активных деятельниц Конфедерации. Она выезжала на места боевых действий, работала в госпитале, стараясь практически помочь своим землякам. К 1863 г. она накопила достаточно сведений о состоянии Конфедерации и изложила свое видение проблем жизни Юга в романе «Макария, или Жертвенные алтари» (1864). Основная идея романа выражена в самом его названии. Такую же жертву, как мифологическая Макария, готова принести и главная героиня романа Ирен Хантингдон, если бы это помогло ее родному Югу: «В древние времена, когда Эврисфей угрожал Афинам, Макария, дабы спасти свой город и свою землю от вторжения и покорения, с готовностью принесла себя в жертву богам... Я не могу, как Макария, при помощи самопожертвования освободить свою страну... по я готова отказаться от большего... Я отдаю все на земле — моего отца и самое себя — ради нашей возлюбленной и страдающей страны. Мой Бог! Прими чту жертву, и увенчай Юг суверенитетом и национальной независимостью! С радостью, без тени содрогания, я бы встретила возвышенную смерть, но пережить тех, кого любишь больше жизни, жить и выносить такое отчаяние... это выше моих сил, и это выше сил всех моих соотечественниц, чья судьба во много раз горше судьбы Макарии!»'".

Жертва ради спасения своей земли не является единственной в романе Эванс. Множественное число слова «алтарь» в названии романа соответствует пониманию писательницей сущности жизненной позиции южанок и южан в целом. Поэтому на протяжении всего романа слово «алтарь» является ключевым не только в отношении решимости главных героев погибнуть по имя родного Юга. Для Эванс, тяжело переживавшей судьбу Юга. вся жизнь южан превращается в процесс принесения себя в жертву, этого требуют долг и обязательства. При этом Эванс трактует само понятие жертвенности двояко. С одной стороны, это может быть «семейный алтарь», «божественный алтарь», «священный алтарь науки», «алтарь замужества», «алтарь Юга», когда человек

" i:\ans Л. Маеапа, ог Л кап* оГ ЯлсмПсс I*. Мб.

сам готов принести себя в жертву ради высоких идеалов. С другой стороны, существует «алтарь денег», «алтарь дочернего послушания, воздвигнутый отцом поверх господнего», «алтарь неумолимой ненависти», когда человек становится жертвой внешних сил, где ничего не зависит от его собственной воли и желания.

Августа Эванс во многом продолжает традиции южного «романа домашнего очага» в смысле трактовки роли и предназначения женщины. Она так же, как .и писательницы раннего периода, отстаивает ее независимость, самостоятельность, показывает ее стойкость и способность противостоять ударам судьбы. Тем не менее роман «Макария» был сигналом, обозначившим конец жанра «романа домашнего очага» и отразившим кризис идеалов «домашнего очага» в южной литературе. При наличии многих схожих типологических черт героини Эванс отличаются от своих многочисленных предшественниц. Так, образ Ирен является не просто идеалом южной женщины — хранительницы домашнего очага, он воплощает в себе идею бескорыстного служения общине и ее традиционным нравственным ценностям. Социальная функция женщины, таким образом, у А. Эванс преодолевает границы, обозначенные ей в традиционном «романе домашнего очага» внутри дома и семьи, и распространяется во внешний мир, где женщина становится активной силой, противодействующей злу или, по крайней мере, способной отстоять интересы своего общества.

Особого внимания с точки зрения трансформации содержательной основы женского образа в южном варианте «романа домашнего очага» заслуживает и образ Электры, подруги Ирен. Если раньше героини использовали творчество как способ самовыражения и самоидентификации, то в «Макарии», пожалуй, впервые появилась мысль о самоидентификации общества посредством его художественного осмысления. Не случайно каждый период творческого развития Электры, темы и образы ее картин связаны с событиями жизни на Юге. Так, за несколько лет до начала войны Электра принимает участие в выставке, для которой она выбирает картину. Она сомневается, какую их двух ей представить — «Кассандру» или «Антигону». В результате она выбирает первую. Таким образом, Эванс довольно отчетливо проводит мысль о том, что искусство способно выразить самые главные вопросы общества, ведь до воины время хоронить братьев еще не настало, было только предчувствие грядущей трагедии, поэтому Электра выбирает прорицательницу, которую, как известно, никто не слушал.

В противоположность героиням предшествующих романов, находящих свое предназначение в домашней сфере, Ирен и Электра остаются не замужем, их судьба оказывается никак не связанной с устройством дома, теперь они выходят за его рамки, служа обществу не опосредованно, а напрямую. Так, Электра говорит: «Я хочу возложить свою "Современную Макарию", как первое произведение искусства Юга, на алтарь моей страны, и пусть она

послужит ядром, »округ которого соберутся более достойные и благородные картины, сотворенные руками моих соотечественников и соотечественниц, вновь соединившихся в одно целое»'1".

Безусловно, Августа Эване преследовала в своем произведении эту же цель, и роман, как представляется, был задуман писательницей как современный миф. В этом смысле важной является специально выделенная в Посвящении мысль о том, что память не исчезнет, пока будет жить язык, которая демонстрирует то, какое исключительное значение Августа Эванс придавала художественному способу освоения действительности. Именно поэтому, стремясь к созданию современного эпоса, она обращается к архаическому эпосу, античному мифу, пережившему свое время, но сохраняющему в памяти людей всех времен и народов неувядающий образ героического прошлого.

Роман изобилует, если не сказать перенасыщен, аллюзиями на греческую и — чуть реже, римскую мифологию и историю. Гак, Юг ассоциируется с Афинами, где, как рассуждают герои, расцветала демократия и искусство, или с Троей, предательски захваченной практичным Одиссеем. Имена главных героинь также вызывают в памяти массу аллюзий на мифические сюжеты, политические деятели сравниваются то с Цезарем, то с Одиссеем, то с Агамемноном. Таким образом, можно сказать, что в романе Августы Эванс происходит окончательное закрепление идеологии Юга в форме мифологических сюжетов и образов.

После войны Августа Эванс продолжала довольно много писать, но самым популярным стал ее роман «Сснт-Элмо» (1866), который, на первый взгляд, можно считать продолжением главной темы романа «Быола». Главная героиня Эдна Эрл в основном повторяет жизненные перипетии Быолы — сиротство, воспитание в доме добропорядочной женщины, самостоятельная жизнь в Пыо-Йорке, где она становится известной писательницей и, наконец, замужество и обретение дома на Юге. Однако в отличие от Быолы, сосредоточенной на себе, на борьбе с собственной гордостью и одиночеством, па поисках своего пути к гармонии, Эдна уже в самом начале романа представлена как сложившаяся гармоническая личность, истинная христианка, и основной вектор деятельности этой героини направлен не внутрь.себя, а вовне, уже в соответствии с теми выводами, к которым приходит Эванс в «Мак арии». Так, благодаря стойкости ее нравственных принципов байронический герой Сент-Элмо из законченного мизантропа превращается в священника.

Романы Мэрион Гарленд и в особенности Августы Эванс, не проповедуют южную идеологию, они ее утверждают. Для них вопрос о Юге носит гораздо более серьезный характер — это вопрос о сохранении демократических принципов в Америке, и Юг представляется им

'' Глам*. Д. Маеапа. ог ЛЦаг^ оГ ЧаспПсе. |\ I КО.

единственным хранителем принципов ранней республики и этики истинного христианина. Поэтому такую большую масть повествования в их романах занимают политические дискуссии о сути демократических институтов, о праве на самоопределение и о возможностях политических компромиссов, с сопутствующим им утверждением незыблемости христианских этических ценностей в общественном сознании.

Женщина в их произведениях становится не только и не столько охранительницей домашнего очага, она представляет собой социально значимую единицу, ее влияние на общество совершается не только посредством гармонизации семейных отношений, но прежде всего практической деятельностью, направленной на преобразование внешнего мира. В этом смысле немаловажную роль они отводят женщине-писательнице, творческой личности, способной проникнуть в сущностные пласты социальной жизни и создать новую духовную атмосферу. Одним из главных вопросов в формировании такой творческой личности становится вопрос о необходимости сохранения баланса между чувством и разумом, верой и здравым смыслом.

Одновременно с изменением концепции социального статуса женщины в произведениях писательниц 50-60-х годов происходит и изменение собственно содержательной основы «романа домашнего очага», откуда постепенно вытесняется «культ домашнего очага» в качестве идейной и формообразующей доминанты художественного повествования. Идейно-тематический уровень романа расширяется, ему становится тесно в традиционных рамках, появляется тенденция к эпической обобщенности, аллегорическим формам повествования, что, безусловно, ведет к кризису «романа домашнего очага» как жанра. Собственно, последние произведения А. Эванс с большой натяжкой можно отнести к этому типу произведений.

Картина обособленного Юга с фигурой неординарной, деятельной женщины в его центре получает в творчестве писательниц 50-60-х годов свое окончательное завершение. В созданном ими образе Юга четко проявляются и закрепляются широко распространившиеся мифологемы «проигранного дела», «южной чести», «жертвенности», характеризующие южный миф после Гражданской войны. ^

В пятой главе отстаивается мысль о том, что все романы, созданные южными писательницами в период 30-60-х гг. XIX в., объединяет не только и не столько единство жанра и описываемого объекта. Рассмотренные как единое пелое, они являют собой ггекий единый текст, в основе которого лежит общий миф. Перефразируя высказывания В. П. Топорова о «Петербургском тексте», можно сказать, что удивительная близость картин Юга у разных 'писательниц создает впечатление, что Юг «имплицирует спои собственные описания, существенно ограничивая авторскую свободу выбора»'0.

11 Топоров В. II. Петербург- и «Петербургский текст русской литературы» (Впслсмие н тему) // Топоров В. II. Миф. Ритуал. Символ. Обрат. М.. 1995. С. 278.

Как было показано в предыдущих главах, единство, монолитность произведений южных.писательниц прежде всего определяется обшей для всех установкой на проповедь истины и добра и нравственного спасения страны через утверждение высоких моральных принципов ранней республики, сохранившихся только в южном сообществе, и общей идеей исключительности Юга, его особого места, его единственности, непохожести на все остальное. Глобальная монолитность единого взгляда на Юг создает, таким образом, основу для того, чтобы «южный текст», стал, используя выражение В. Н. Топорова, «"с в е р х н а с ы щ е н 11 о й реальность ю", которая немыслима без стоящего за ними целого и, следовательно, уже неотделима ог мифа и всей сферы символического»4'.

Единство и общность духовных устремлений писательниц естественным образом влечет за собой и общность принципов отбора и синтезирования материала, а также постановку задач и целен, связанных с текстом. Принцип единообразия, обеспеченный основной идеен, соответственно, подтверждается и подкрепляется всеми уровнями создаваемого писательницами художественного мира «южного текста», единством описаний Юга, его климатических, топографических, пейзажно-ландшафтных, этнографически-бытовых и культурных характеристик.

На основе анализа произведений писательниц довоенного периода, рассмотренных как единый «южный текст», можно выделить ряд субстратных элементов, относящихся к природной, материально-культурной, духовно-культурной и социальной сферам. Состав и характер этих элементов определяется п контролируется двояко — реальным присутствием соответствующих особенностей Юга и принципами отбора, которые согласовываются с задачей создания образа Юга как особого места, отличающегося от всего остального мира (прежде всего, конечно, Севера, но не только) своей душевностью, естественностью, семейственно-интимным, патриархальным характером.

Соответственно, пятая глава состоит из девяти параграфов, в которых, как отражено в их названии — «Природная сфера Юга», «Южный дом: материально-культурная и духовно-культурная сфера», «Южная плантация и концепт "большая семья"», «Южный джентльмен: хозяин, отец и муж», «Кодекс чести», «Южная женщина: красавица, леди, матрона», «Черная няня: символ южных добродетелей», «Цветное сообщество: "часть пейзажа жизни Старого Юга"», «Христианская этика и античное наследие» — последовательно рассмотрены основные структурно-семантические уровни «южного текста».

Так, заметно проступает единообразие в климатических, пейзажно-ландшафтных, бытовых и культурных характеристиках объекта. Общую атмосферу Юга как особого места создают субстраты природной сферы, к

4,1 Т опоров 13. И. Петербург и «Петербургским текст русской литературы».

которым можно отнести климатические аспекты, аспекты флоры и фауны, где специально подчеркиваются явления специфически южные. Так, климат Юга непременно представлен как исключительно теплый и солнечный: «солнечный климат Луизианы», «великолепный южный климат»; «теплый, дружеский Юг»; «климат Юга, климат великодушных и нежных сердец»; «мягкая, благоуханная атмосфера южного весеннего утра», «мягкая, ласковая атмосфера южного климата»; «благоуханная лунная июньская ночь на нашем прекрасном солнечном Юге», «безоблачное небо было того глубокого чистого синего цвета, прекраснее которого нет нигде, кроме как на нашем солнечном Юге».

Описание теплого солнечного климата, пышного южного пейзажа с неувядающими апельсиновыми рощами, цветущими магнолиями и жасмином вызывают в сознании архетип Эдема и формируют устойчивое представление о Юге как о райском саде, месте гармонии, избранном Богом.

Материально-духовным центром этого географически определенного объекта становится в таком «южном тексте» дом, где главенствуют атрибуты тепла, уюта, обжитого места, создающие атмосферу безопасности, определенности. Обращает на себя внимание его завершенность и вместе с тем его открытость (окна на обе стороны) по сравнению с однолинейностыо, схематичностью, определенной замкнутостью дома северного типа. Однако при противопоставлении южного дома северному первый всегда выигрывает не внешним видом, а тем, что он выполняет свою основную функцию, являясь спасительным кровом, осязаемым воплощением своего, родного, безопасного пространства. Несмотря на то, что в ряде романов упоминается дом, сделанный из камня, главенствующим в описании дома у большинства южных авторов-женщин является указание на то, что он сделан из теплого материала, каковым является дерево.

Дом для южанок был в первую очередь не физическим и даже не культурным, а этическим пространством, где человек «обретает мир милой домашности, жизни, пропитанной культурой — духовным трудом предшествующих поколений, атмосферой любви, мир, из которого изгнана жестокость»'".

Дом и семья, живущая в нем, ее настоящее и прошлое, безусловно, является ■ центром южной материально-культурной и духовно-культурной сферы, по при этом он неразрывно связан с целым комплексом других существенных для Юга субстратов этих сфер. К числу первостепенных относится-'.плантация и вся система сложных взаимоотношений между рабовладельцем и рабами, рассматриваемая писательницами как продолжение семейных отношений.

^ -'!о!май К). VI. Дом н «Мае горе и Маргарите» II Догмам Ю. М. Внутри мыслящих мирон. Человек - г ексг - ссмиоефсрл - истории М.. 1ЧЧЧ. С. 273.

Плантация воспринимается как расширенная сфера дома, и нее имеете представляет собой типично южное восприятия дома как «домашнего хозяйства» — категории, -играющей главную роль в организации социально-культурной и материально-духовной сферы жизни Старого Юга. Плантация, со своей близостью природе, ее защищенностью от дурного влияния индустриального мира, как хозяйство в целом, представляется писательницам идеально организованной социальной структурой, где в полной гармонии с миром природы и друг с другом живут белые хозяева и их черные слуги. Основообразующим концептом в изображении южного дома становится концепт «большая семья, белая и черная», в котором семья создается на базе христианских этических принципов. «Мы все как один», — говорит о Юге героиня романа К. Гилман «Воспоминания южной матроны», превознося общинную жизнь Юга, сущность которой являет себя в нерасторжимой связи всех членов большой семьи.

В семье первое место, безусловно, занимает мужчина. Если речь в повествовании не идет о сироте, то, как правило, главной фигурой для нее является отец, «настоящий ангел», хотя не лишенный темпераментности и эмоциональности, но, тем не менее, как правило, обладающий хорошими манерами, гибкостью ума и выдержкой. Отец в «романе домашнего очага» играет, безусловно, важную роль, формируя характер героини на начальной стадии ее развития и определяя ее главные жизненные ориентиры. Он является одним из тех образов, без которых немыслима южная семья, отвечающая своей искренней любовью на его заботу.

Основные черты характера отца — доброта, нежность, эмоциональность, любовь к своим ближним и вместе с тем гордость, решительность, даже высокомерие, чрезвычайно важны в создании общей концепции настоящего южного джентльмена, образ которого, однако, был бы далеко не полным, если бы его не поддерживал характер молодою человека, становящегося мужем героини. Как представляется, именно этот персонаж в романах призван закрепить образ так называемого «южного кавалера».

Будущий, а потом н настоящий муж-южанин в целом обладает теми же сущностными характеристиками, что и отец, как внешними, так и внутренними. Он всегда высок, строен, имеет правильные черты лица, хорош собой (иногда даже очень красив, пока его внешность, в соответствии с модой на романтического героя в духе Шарлотты Бронтс, не пострадает от какого-либо несчастного случая), обязательно темноволос (блондины ассоциируются с человеком слабог о, капризного нрава), и безмерно обаятелен. Помимо обаяния, его непременным атрибутом является гордость, без указания которой как сущностной характеристики не обходится ни один образ мужа, и чувство собственного достоинства. В целом превосходство этого, по выражению К. Гилман, «ангела света» по сравнению с остальными очевидно и определяется ею главным свойством — осознанной им ответственностью за всю свою

оольшую семыо.

Таким образом, в текстах южных писательниц складывается некий общий портрет плантатора, обладающий закрепленными за ним сущностными характеристиками, где его физические параметры (привлекательный, высокий, статный) соотносятся с чертами его духовного содержания (гордость, ответственность, чувство собственного достоинства, определенная чувственность и эмоциональность, сдерживаемая высокими моральными принципами). Этот портрет символически отражает важнейшую черту идеологии построения домашнего уклада плантационного Юга — патернализм.

Для южных писательниц довоенного периода именно патернализм, проявляющий себя одинаково как в белой, так и в черной семье, является базовым началом формирования отношений внутри большой южной семьи, потому они идентифицировали патернализм с добротой и благожелательностью плантатора, стоящего во главе «домашнего хозяйства», его мудростью, умом и высокими моральными качествами, основанными на христианских ценностях. Патернализм, таким образом, не только получает в произведениях авторов-женщин довоенного Юга очевидную позитивную оценку, но и становится единственно приемлемым нравственным законом, вытекающим из Священного писания.

В построении как семьи, как и южного сообщества в целом, особую роль играет южный кодекс чести^который на деле, как справедливо указывает один из самых известных исследователей эгики Старого Юга Б. Уайат-Браун, представлял собой специфическую этическую систему, основанную на «единстве духовной чистоты с естественным следованием требованиям здравого смысла и стремлении человека к добру и счастливому совпадению внутренней добродетели с внешним, публичным, мнением»4'*.

Уникальность южного кодекса чести, состоит в том, что, являясь порождением специфики общинного стиля социально-культурной жизни аграрного Юга, его политического консерватизма и института рабовладения, этот кодекс синтезировал основные представления о значении чистоты крови древних греков и римлян, христианские заповеди, предписания чести англосаксонского рыцарства и буржуазные представления о респектабельности. Античная и рыцарская модель диктовали непримиримость по отношению к нанесенным оскорблениям, особую гордость и закодированную систему правил общения, в то время как христианские заповеди и понятие респектабельности требовали добропорядочности, всепрощения, благожелательности.

То, что кодекс чести не принадлежал только к области художественного вымысла стремящихся к созданию идеального образа Юга писательниц, подтверждают мемуары и дневниковые записи их современниц, например, «Дневник Гражданской войны, написанный южанкой» Сары Морган.

"' и улм-Игчтп Н. ЯпшМсгп Иопог: 1л(Ысч ап<! Iк'Ьач мт ¡п (Ис ОМ ЯоиОк Р. 22.

Бесчестье для южан, как показывают тексты, выступает синонимом упадка, деградации, в то время как честь является компонентом славы. Не случайно самым страшным проклятием, какое приходится слышать героиням романов, становится не пожелание смерти своему врагу, а восклицание «пусть стыд и бесчестье падут на пего!»'17, и потому, как говорит Корнелия своему брату Ричарду, «я могу перенести все, кроме твоего бесчестия, брат»48.

Одним из действенных средств сохранения своей чести и достоинства для южан того времени являлись дуэли, непосредственное описание которых, равно как и их трагических последствий, занимает значительное место не только в художественных текстах южных писательниц, но и в мемуарах и дневниках их современниц. Необходимо особо подчеркнуть тот факт, что, изображая дуэль как неотъемлемую часть жизни южного сообщества и как традиционный способ зашиты чести, писательницы негативно оценивают эту традицию, видя в ней явное противоречие христианской этике.

В концепции южного кодекса чести женщине отводилось самое значительное место. Образ «южной леди», «южной красавицы» стал одним из самых значительных в южной мифологии и по сей день порождает множество дискуссий относительно того, насколько мифический образ соответствовал реальной женщине. Образ «южной леди» необходимо рассматривать исходя из двух разных социокультурных моделей поведения, предписанных женщинам. Как свидетельствуют тексты «романа домашнего очага», в XIX в. писательницы придавали особый смысл терминам, применяемым по отношению к южанке, и смыслосодержание термина «южная красавица» отнюдь не являлось, как это принято думать сейчас, адекватным «южной леди».

В отличие от современных культурологов и литературоведов, которые пользуются термином «южная красавица» для обозначения стереотипа молоденькой девушки до ее замужества, южные писательницы вкладывали в этот термин несколько иное содержание. То, что так называемая «южная красавица» существует как тип в южном сообществе, не вызывало их сомнений. Но своих главных героинь они не только не относят к этому типу (их нельзя назвать красавицами «в полном смысле этого слова»), но, напротив, по принципу контрастного параллелизма противопоставляют своих героинь «южным красавицам», изображая их только как юных «южных леди». Все главные героини южного «романа домашнего очага» — натуры деятельные, с детства любознательные, порывистые, образованные, что впоследствии помогает им стать хорошими женами, матерями, управлять плантацией и домом, оказывать помощь всей «большой семье». «Южную. красавицу» же, «эфемерное создание, которое выступает на подмостках городских бальных

4 11си1/ С. I.. Т'Ьс ИатсгЧ ЫопЬсгп Нп<1с. I'. .165. ОНшап С. КесоИсспопк о С а N111111^411 Ма1гоп. Р. 20К.

залов» , отличает люоовь к роскоши и лень, нарциссизм, удооная позиция зависимого и незащищенного создания, нежелание получать настоящее образование. Она, в отличие от главной героини, «дитя солнечного света и цветов, воспринимает жизнь как своего рода состязание на игровой площадке... серьезные цели и задачи ее собственного существования недоступны ей»50. Тип «южной красавицы», таким образом, неизменно вызывает явную негативную оценку писательниц, поэтому часто они показывают их несостоятельность в семейной жизни.

Женская хрупкость и слабость, которую требовал мужской идеал южной феминности, в интерпретации женщин на самом деле является проявлением ее нравственной силы и тяжелейших ежедневных усилий по воспитанию самоконтроля. Эгу силу, безусловно, имеет «южная леди», но ее, как показывают тексты писательниц, абсолютно лишена «южная красавица», поэтому для них она никоим образом не может быть идеалом южной женщины.

Замужество превращает юную леди в матрону — высший статус, который должна, по мнению писательниц, занимать женщина в жизни сообщества. Матрона — это не только тактичная, нежная и послушная воле мужа жена, но и рачительная хозяйка большого хозяйства, которая должна разделять ответственность мужа за него, помогать мужу исполнять его обязанности как главы хозяйства, создавать условия для благополучия, удобства и счастья для всех подчиненных — это главная задача ее жизни.

Вообще, нельзя сказать, что образ матроны является центральным в «романе домашнего очага», поскольку, как уже указывалось, писательниц больше интересовал процесс становления истинной «южной леди», а матрона представляла собой уже результат. Тем не менее образ матроны, наделенный самыми идеальными свойствами, постоянно присутствует в текстах в качестве примера уже сложившегося женского характера.

Настоящая матрона — это, что весьма существенно, не только хозяйка, но еще и мать. В южном представлении о женских обязанностях, как и в любом патриархальном обществе, одной из наиболее важных ее функций являлось обеспечение продолжения рода и воспитание детей. Образ матери, несмотря на особую значимость ее статуса в социокультурной парадигме южной матроны, в текстах южных писательниц, как уже отмечалось, не занимает много места, чему имеется, как представляется, две причины. Первая причина — это отмеченное во всех социологических и тендерных исследованиях реальное положение вещей, связанное с высокой смертностью женщин в то время — они часто умирали оТ родов, или изнуренные бесконечной чередой актов деторождения, гораздо сильнее были подвержены заболеваниям, переходившим в летальный исход. Вторая причина — эстетического плана,

'''(¡ilman С. Recollections of a Southern Matron. P. 123.

н' Mcintosh M. Conquest and Self-Conquest, or Which Makes the Hero? P. 79.

этого требовал сам жанр «романа домашнего очага», в котором, как и в романе воспитания, важно было показать одинокую личность, борющуюся с жизненными невзгодами, отстаивающую свою нравственную позицию и обретающую в inore истинное понимание своего предназначения. Поэтому героини изображаются лишенными поддержки близкого человека с самых ранних лет своей жизни. Однако какое бы малое место в общем развитии сюжета не отводилось матери, гем не менее ее образ имеет чрезвычайно важное значение, поскольку именно мать дает главный импульс в дальнейшем развитии главной героини.

Образ матроны, таким образом, выступает как постижение женщиной основных функций, требуемых от нее в соответствии с представлениями об «истинной женственности», феминности в южном сообществе: она покорная и умная жена, домовитая хозяйка, уважаемая мать и самый преданный друг всех членов семьи. Как показывают тексты, писательницы Старого Юга отрицали тип «южной красавицы» как идеала женственности, противопоставляя ему тип «южной леди», которая пе только готова к выполнению предписанных ей обязательств в семье, но и к выполнению отводимой ей важной миссии по спасению Юга.

В основном концепция южной леди в текстах «романа домашнего очага» охватывает практически все критерии идеала южной феминности. Однако один весьма важный аспект, помогающий понять его значение именно на Юге, остался совершенно не включенным южными писательницами в парадигму • истинной «южной леди». Тем не менее, как представляется, он непременно : должен быть здесь затронут для более глубокого понимания значения образа «южной леди» в мифе Старого Юга. На самом деле, именно на женщину в : условиях существования рабовладения с его расовым компонентом возлагалась едва ли не основная задача кодекса чести — ответственность за так называемую первичную честь, т. е. за чистоту крови. Женщина была, таким образом, с одной стороны, воплощением, а с другой — заложницей идеи «белизны» Старого Юга.

Белая семья в рассматриваемых текстах заключена в круг ее черных слуг, среди которых ведущее положение занимает черная няня, представленная как своеобразное соединительное звено между белыми и черными членами большой южной семьи. Этот образ награжден самыми высокими моральными качествами и является своего рода эмблемой состояния духовного и материального мира семьи, которой эта черная няня принадлежит.

При внимательном прочтении текстов «романа домашнего очага» становится ясно, где впервые возникают отчетливые очертания образа черной няни как третьего, после джентльмена и леди, главного действующего лица в материально-культурной и духовной жизни Старого Юга и занимающего четко определенное место в художественном мире южною мифа. Значение этого образа определяется его особым месторасположением в большой южной семье

.4.

— он служит своего рода соединительным звеном обеих ее частей, белой и черной, тем самым символически выражает идею сплоченности «большой семьи». Именно поэтому этот образ, как представляется, заслуживает особого внимания в исследовании культуры Старого Юга и его мифа.'

Функционально этот образ в текстах выступает в двух его ипостасях — домоправительницы или кухарки и собственно няни. Часто обе эти функции совмещаются в одном лице, что еще больше усиливает его значимость и авторитет в домашнем хозяйстве. Няня в «романе домашнего очага» выступает как доброе начало, связующее все поколения белых хозяев нерасторжимыми узами долга и любви.

Все прочие черные члены «большой семьи» изображены как наивные, добродушные, довольные большие дети, требующие постоянной заботы и определенной строгости по отношению к себе, они, как писала К. Гилман, составляют особый «пейзаж», на фоне которого проходит жизнь южанина. Нельзя сказать, что в большинстве произведений описание рабов занимает какое-то важное место или имеет чрезвычайно высокое значение для развития сюжета или образной системы, за исключением тех случаев, когда собственно текст романа является откровенной пропагандистской атакой на аболиционизм, как, например, указанный роман К. Хенц, где она скрупулезно и тщательно показывает все функции, которые выполняет раб на плантации и в домашнем кругу.

В целом вся черная часть «большой ссмьи» является живой иллюстрацией библейских заповедей, к которым, как уже указывалось, часто обращаются писательницы, утверждая этические нормы взаимоотношений внутри южного сообщества: «Рабы, повинуйтесь господам своим во плоти» (Кол 3. 22): «Рабы, иод игом находящиеся, должны почитать господ своих достойными всякой чести» (1 Тим 6, I)51. Повиновение раба и патернализм хозяина являются основой формирования специфических отношений между ними: «Ни один человек, кроме тех, кто живет в наших особенных институтах, не может представить себе сильную привязанность, существующую между преданными слугами и семьями, с которыми они связаны»5".

Представленная во всех текстах романов «семья, белая и черная», является своего рола моделью большого социального организма, каким виделся писательницам Юг. Основообразующими элементами этой семьи являются патернализм, долг, кодекс чести, взаимопонимание, основанное на четком осознании индивидуальной ответственности каждого члена большого хозяйства. Главными качественными характеристиками семьи как духовно-культурного субстрата становятся его доброжелательность, преданность, сердечная привязанность, искренность.

51 СПтпп С. КисиИисПе!^ <1 а КошЬсгп М;нгоп. I1. ^35

Обозначенные качественные характеристики «большой семьи» как модели социального организма имеют один общий источник — христианскую ■этику. Все мироустройство в целом, как, собственно, и понимание социального устройства Юга, мыслилось ими исключительно в категориях божественного промысла, предопределенности места индивидуума в великом плане мироздания п его -'пути к Богу. Поэтому тексты всех без исключения рассматриваемых романов, как это было неоднократно показано выше, отличаются обилием цитат из Старого и Нового Завета. Они самым естественным образом составляют значительную часть текста, вплетены в него, подчас без точного указания мест из Библии, а иногда перефразированы или искажены, по таким образом, что эта неточность явно указывает на «освоенность» библейского текста, т. е. восприятие его как своего, имманентно присущего собственному образу мысли и мировоззрению. Закономерным поэтому является то, что тексты напоминают религиозные проповеди, что, с одной • стороны, в плане эстетическом, безусловно, свидетельствует о преемственности традиций морализаторства американской литературы эпохи Просвещения, а с другой — в плане идеологическом, действительно, подтверждает мысль о том, что одним из важнейших элементов южной ментальйостн была глубочайшая религиозность.

Для многих южных писательниц, особенно второго этапа развития «романа домашнего очага», как уже указывалось, проблема веры, вопросы поисков'пути к открытию Бога н себе и укрепления веры в Господа, становятся главными темами их творчества, поскольку в обретении истинной веры отдельным индивидуумом они видят верный способ спасения южного сообщества в целом.

Тексты «романа домашнего очага», являясь своеобразной проповедью характеризующих Старый Юг христианских этических ценностей, вместе с тем не исключают почти такой же степени «освоенности» и восприятия не как чужой, а как своей, античной культуры. Многочисленные ссылки на Библию органично уживаются в текстах с упоминанием сюжетов и образов произведений античной мифологии и литературы, как, например, у К. Гилман, которая, говоря о необходимости воспитания христианской любви хозяина к своим слугам и подчиненным, завершает свою проповедь тем, что южные отцы должны воспитывать любовь к законности в своих детях, подобно тому, как это делал Ментор, готовя Телемаха к справедливому правлению в своем маленьком государстве.

Античное влияние приобрело на Юге особое значение, поскольку именно южане стали воспринимать себя истинными продолжателями идей ассоциированных конфедераций. Особенное тяготение к использованию античных мифологических образов и сюжетов заметно проявляет себя в текстах второго периода «романа домашнего очага», стоит вспомнить хотя бы «Макарию» А. Эвапс. где концептуально судьба Юга строится на античном

мифе о добровольном жертвоприношении, а центральной метафорой Юга становится образ Афин.или Трои. Однако было бы неверно считать, что только приближение катастрофы и ощущение надвигающегося общественного катаклизма заставило обратиться к сходным по своему эмоционально-экспрессивному состоянию мотивам эсхатологического мифа о гибели мира.

Традиция обязательного знания классического культурного наследия сохранилась на Юге на протяжении всей первой половины XIX в., и, как свидетельствуют тексты «романов домашнего очага», писательницы совершенно свободно пользовались сюжетами и образами античной мифологии и литературы, их героини во всех романах демонстрируют глубокое знание античной литературы, особенно «Илиады» и «Одиссеи», и рассуждают о судьбах античной цивилизации и культуры, свободно подкрепляя свои мысли высказываниями греческих и римских мыслителей.

Интересна в смысле соседства христианской религиозности и античного культурного наследия антропонимнческая система, выстроенная в романах писательниц Старого Юга, которая, как подтверждается и дневниковыми записями их современниц, являлась специфически южным изобретением. Использование имен, таким образом, с одной стороны, подчеркивало христианскую сущность белой семьи и языческую — черной. Исключением здесь являются имена черных нянек, которые, как уже было указано, занимали особую позицию, символизируя собой единство белой и черной части большой семьи. Поэтому, как представляется, их имена — Хейгар (библейская Агарь), Джуди (дериват библейской Юдифи) —■ в данном случае только подчеркивают их символическую роль и место в большой семье, в целом. Так, Агарь — символ покорной рабыни, способной к продолжению рода, а Юдифь — олицетворение самопожертвования и беззаветной верности своему народу и дому,

В заключении подведены итоги исследования. Концепт «домашний очаг» получает специальное теоретическое обоснование в период борьбы за независимость и в первые годы строительства молодого государства. В дискурсе «домашнего очага», хотя и принадлежащем женщинам, тем не менее, нашли отражение основополагающие элементы, характеризующие процесс самоидентификации нации в целом, в нем вырабатывались важные для становлении социальной психологии новой нации моральные представления, основанные на принципах христианских добродетелей и гражданских свобод, формировалась идеология нации как «христианского дома», определялись черты «американской исключительности» и особой миссии Америки в развитии человеческой цивилизации; в рамках общего дискурса «домашнего очага» в начале XIX в., происходит рождение одного из самых популярных жанров того времени — жанра «романа домашнего очага». Этот жанр, во многом повторяющий известные схемы и фабульные мотивы романа воспитания XVIII в., сохраняющий, в целом, и его дидактизм, тем но менее, явился

самостоятельным, оригинальным жанром. Созданный женщинами и, собственно, для женщин, он имел глубокое социально значимое содержание, развивая идею гражданской ответственности женщины и се общественного долга за судьбу своей страны, за сохранение социальной гармонии и стабильности в национальном доме; дискурс Старого Юга с образующем его идеей «южности» формируется в результате сложных политических и общественных баталий первой половины XIX в., в которых Юг утверждал себя единственным продолжателем революционных идей и конституционности, единственным обладателем и хранителем истинных христианских ценностей в США. «Роман домашнего очага» становится женским рупором идеологии Старого Юга. в его рамках происходит оформление такого сложного национального культурного феномена как «южный миф», поскольку он синтезировал и овеществлял в слове «жизненно ощущаемую реальность» и ангажированность, тенденциозность политических прорабовладельческих сентенций; «романы домашнего очага», созданные писательницами Юга в оба периода его развития, в совокупности образуют единый текст, который можно назвать «южным текстом». В этот текст Юг настойчиво имплицирует свой образ, создавая своего рода мономиф, первичную структуру, универсальный мотив, который лежит в основе многих последующих повествований о Юге.

Основные положения диссертации изложены н следующих публикациях:

1. «Южный миф» в произведениях писательниц Старою Юга. — СПб.: Издательство С,- Петербургского университета. 2004. — 16.5 п. л.

2. Кейт Шопен: новая страница в истории американской литературы И Вестник УдГУ. Филология, № 4. Ижевск, 1994. — 0.2 п. л.

3. Некоторые сюжетно-композиционные особенности новелл Кейг Шопен // Кормановские чтения, вып. 3. Ижевск, 0.4 п.л.

4. Роль и смысл лирического начала в коротких рассказах Кейт Шопен (на англ. яз.) П Материалы международной научной конференции «Гуманитарные пауки на пороге XXI в.». Орландо (США), 1999. — 0,4 п. л.

5. Гете в восприятии Маргарет Фуллер // Вестник УдГУ. Филология. № 3, 1999.-0,4 п.л.

6. Концепция Бога и Природы в творчестве Кейт Шопен (русс, и англ. яз)// Материалы международной конференции. МГУ, М. 2000. — 0, 1 п. л.

7. Феномен «южной леди» н романе Кейт Шопен «Пробуждение»: к проблеме междисциплинарных исследований в области американистики

// Материями международной научно-практнчсскоп конференции. Ижевск. 200(1. — 0,5 п. л.

X. Основные темы н художественная специфика новелл Грене Кинг (на материале сборника «Рассказы на балконе») // Материалы XXX межвузовской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов. СПб., 2001. — 0,4 п. л.

У. «Мифотиорение» Юга в творчестве американских писательниц довоенного периода // Материалы XXXI межвузовской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов. СПб., 2002. — 0.4 п.л.

10.Лптифеминиетская н прорабовладельческая риторика Луизы Маккорд (русс, и англ. яз.) // Материалы международной конференции. МГУ. М. 2002. — 0. 1 п. л.

I I.Луиза Маккорд как идеолог Старого Юга // Весгннк УдГ'У. Филология, Л» 4. 11жевск, 2003. — 0.4 п. л.

12.Концепт «южная леди» в «романе домашнего очага» // Вестник УдГУ. Филология. № 5. Ижевск. 2004. — 0.7 п. л.

13.Женские образы в произведениях русских писательниц первой половины XIX века н писательниц Старого Юга // Материалы XXXI11 межвузовской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов. СПб.. 2004. — 0,4 п. л.

14.Свобода выбора «южной леди» — парадокс Старого Юга (на русс, и англ. яз.). Материалы международной конференции. МГУ. М. 2004.— 0. 2 п. л.

1 5.Русский женский образ и образ «южной леди» в женском тексте XIX в. (на англ. яз) // Материалы международной научно-практической конференции. Ижевск. 2005. — 0.2 п. л.

16.Идеология Старого Юга в романе К. Хснн «Северная невеста плантатора» // Вестник С.-Петербургского университета, серия 9, вып. (.2005. — 0.6 п. л.

I 7.Проблема становления «южного мифа» в культуре и литературе США // Филологические записки: «Вестник литературоведения и языкознания», вып. 23, Воронеж. 2005. — 1 п. л.

IX.Г. Бнчер-Стоу // Большая Российская Энциклопедия. М., 2005. Т. 2. — 0.1 п. л

Подписано и печать 06.03.2006. Формат 60x84/16. Бумага офсетная. Печать офостмая. Уел. псч. л. 3,49. Тираж 100 экз. Заказ № 15.

Типография Издательства СПбГУ. 199061, С. - Петербург, Средний нр. 4 1.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Морозова, Ирина Васильевна

1. ВВЕДЕНИЕ

2. ГЛАВА 1. Концепт «домашний очаг» и становление «романа домашнего очага» в литературе США

1.1. Общественные проблемы и роль женщины в трудах М. О. Уоррен

1. 2. Творчество Д. С. Мюррей и идея «республиканского материнства»

1. 3. «Культ домашнего очага» в американской культуре в начале XIX в.

1. 4. Женщина и общественные проблемы современности в творчестве

С. Д. Хейл

1. 5. Идея «домашнего очага» в эссеистике К. Э. Бичср

1. 6. Становление жанра «романа домашнего очага»

3. ГЛАВА 2. Становление и развитие идеологии и этики Старого Юга

2. 1. Проблема «южного мифа» как культурного феномена

2. 2. Становление идей южной цивилизации

2. 3. Социально-политическая риторика женщин Старого Юга: эссе Луизы Маккорд

2.4. Специфика «романа домашнего очага» на Юге и антитомовский» роман

4. ГЛАВА 3. Старый Юг и «роман домашнего очага» первого периода (30-с^Ю-с гг.)

3. 1. Дом и домохозяйки Кэролин Гилман

3.2. Этические ценности южного сообщества в романах Кэролин Хенц

3. 3. Место и роль женщины в судьбе Юга в романах Марии Макинтош

5. ГЛАВА 4. «Идея Юга» в творчестве писательниц 50-60-х годов

4. 1. Пути обретения южного дома в творчестве Мэрион Гарленд

4. 2. Идеология конфедерации Юга в романах Августы Эваис

6. ГЛАВА 5. «Роман домашнего очага» как «южный текст»

5. 1. Природная сфера Юга

5. 2. Южный дом: материально-культурная и духовно-культурная сфера

5. 3. Южная плантация и концепт «большая семья»

5.4. Южный джентльмен: хозяин, отец и муж

5. 5. Кодекс чести

5. 6. Южная женщина: красавица, леди, матрона

5. 7. Черная няня: символ южных добродетелей

5. 8. Цветное сообщество: «часть пейзажа жизни Старого Юга»

5. 9. Христианская этика и античное наследие

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Морозова, Ирина Васильевна

Одним из самых притягательных объектов для исследователей культуры США является Старый Юг, с неувядающим обаянием его мифического прошлого, с его кажущимися такими «неамериканскими» кавалерами и красавицами, гармоничным единением человека и природы, идеальным, основанным на христианских ценностях, миром, грубо разрушенным Гражданской войной. К настоящему моменту о Старом Юге созданы сотни художественных произведений, снят не один десяток кинофильмов, написаны тысячи страниц исторических, социальных и литературоведческих исследований.

Однако не будет преувеличением сказать, что для массового восприятия все эти работы не имеют такого значения, как роман, написанный в 1936 г. Маргарет Митчелл, южанкой, сделавшей для распространения и закрепления «южного мифа» в интернациональном массовом сознании больше, чем кто бы то ни было.

До сравнительно недавнего времени считалось, что именно Маргарет Митчелл принадлежит пальма первенства в создании «женской версии» «южного мифа». Однако со временем открываются имена писательниц Старого Юга, на страницах произведений которых воспроизводится тот самый мир, о котором пишет М. Митчелл почти спустя столетие. По сути писательницы-южанки XIX в. проживали в том самом «мифическом» мире Юга и «творили» его в своих романах, в то время как М. Митчелл репродуцировала и реконструировала уже известную структуру, сюжеты и образы.

Теперь, когда стали доступны многие художественные тексты того времени, принадлежащие перу забытых писательниц, настала пора исследовать письменные свидетельства женщин Старого Юга, имеющих самое непосредственное отношение к созданию «южного мифа».

Практически до конца второй трети XX в. в поле зрения исследователей в основном находились видные представители южной литературы, такие как У. Фолкнер, Т. Уильяме, Р. П. Уоррен, Т. Вулф, т. е. представители «южного ренессанса». О южной литературе XIX в. говорить было не принято, так как к литературным опусам южных авторов того времени относились с достаточной долей иронии, обвиняя их в замкнутости и провинциализме, да и вообще, Юг XIX в. считался крайне ограниченным в смысле интеллектуального развития. Однако уже сам термин «южный ренессанс» подводил к мысли о том, что если было возрождение литературной традиции, то, следовательно, было и что возрождать.

В 60-70-е гг. XX столетия проявляется пристальный интерес исследователей к наиболее заметным фигурам южной литературы XIX в. — Джону Пендлтону Кеннеди, Уильяму Гилмору Симмсу, Томасу Нельсону Пейджу. Именно в их произведениях подвергался анализу «мифический» Юг. Однако женские имена в ряду литераторов южной традиции до конца 70-х гг. можно было встретить лишь в редких случаях, и чаще всего это были писательницы XX в. — Эллен Глазгоу, Юдора Уэлти, Флэннери О'Коннор и, конечно, Маргарет Митчелл. Создавалось впечатлеЕше, что женщины Юга в XIX в., особенно в довоенный период, действительно, соглэсею тому же «южному мифу», никак не проявляли себя вне отведешЕых им граЕЕиц домашнего очага. Возникает закономерный вопрос: справедливо ли говорить о том, что «южный миф», в котором именно женщине отводится едва ли не главное место, является продуктом исключительно мужского сознания? Только ли ромаЕ1ы Д. П. КенЕЕеди и У. Г. Симмса или труды южееых идеологов Джорджа Фицхью, Томаса Дью и Джосайи Нотта играют главную роль в оформлении, закреплении и популяризации этого мифа? Какую реальную роль играли жеЕЕЩины и играли ли они ее вообще в процессе «мифотворения» Юга? Эти и многие другие вопросы, связанные с местом и ролью женщин

Старого Юга не только в его собственной материально-духовной жизни, но и в развитии общенациональной американской культуры, с недавнего времени все чаще становятся предметом специального интереса большого круга исследователей культуры и литературы США.

Основную часть научных трудов последних десятилетий, посвященных изучению роли и места женщины на Юге XIX в., составляют исследования социально-исторического и социологического содержания. В таких работах предпринимается попытка представить полную картину жизни, быта, интересов и видов деятельности всех женщин, населяющих южные штаты — белых женщин плантаторского класса, белых женщин, принадлежащих к классу йоменов, белых горожанок и, конечно, рабынь и свободных черных женщин.

В исследованиях подобного рода дается обширный статистический материал, сравнивается положение женщин в зависимости от их социального статуса и цвета кожи, а также от места их проживания, поднимается вопрос о степени взаимопонимания между женщинами разных классов и рас1. В них анализируется система образования, излагается история феминистского движения и рассматривается степень участия женщин в аболиционистских или прорабовладельческих л кампаниях , особо выделяется проблема жизни южных женщин в период Гражданской войны3. В этих работах представлены многочисленные факты бытового характера, такие, как, например, правила знакомства и сватовства, замужество и связанные с ним вопросы прав и обязанностей женщин, вопросы деторождения и системы воспитания девочек, т. е. то, что позволяет создать некую достоверную картину специфики жизни

1 Southern Women. New York, 1988.

2 Women in the American South. New York; London, 1997; Sex, Race and the Role of Women in the South. Jackson, 1983.

3 Divided Houses: Gender and the Civil War. New York, 1992; De Grave K. Swindler, Spy, Rcbell: The Confederate Woman in XlXth-century America. Columbia, 1995; Faust D.G. Mothers of Invention: Women of the Slaveholding South in the American Civil War. Chapel Hill, 1996. женщины на Юге4.

Наиболее значительными в плане тендерного социально-исторического анализа положения женщин на Юге являются труды Э. Скотт, Э. Фокс-Джиновизи и К. Клинтон, на которые ссылаются все авторы, обращающиеся к проблемам жизни женщины на Юге5. В их работах произведен наиболее тщательный и систематический анализ этой проблемы, широко представлен фактический материал.

Следует особо выделить один из самых спорных и, как представляется, до сих пор не вполне учитываемых вопросов в исследовании данной темы. На этот вопрос справедливо обратила внимание К. Диллман: «Для того чтобы точно определить, что такое южные женщины, необходимо, прежде всего, начать с понимания двух терминов — "южные женщины" и "женщины на Юге"»6. Думается, что большинство исследователей не обращает внимания на тонкое различие содержательной стороны этих терминов и, чаще всего используют термин «южные женщины», по сути, говоря о «женщинах на Юге». Однако только один факт проживания на территории Юга не дает основания говорить о том специфическом мироощущении, особой модели поведения и тех способов самоидентификации, которые характеризуют настоящую южанку, чей образ мы встречаем в литературных произведениях как XIX , так и XX вв.

Для более глубокого проникновения в суть проблемы только исторических и социологических фактов оказывается явно недостаточно, поэтому исследователи феномена «южной женщины» довольно часто обращаются к письменным свидетельствам южанок XIX в. Так, в качестве

4 McMillen S. Southern Women: Black and White in the Old South. Arlington Heights, III, 1992.

5 Scott A. F. The Southern Lady: From Pedestal to Politics, 1830-1930. Chicago, 1970; Fox-Genovese E. Within the Plantation Household. Black and White Women in the Old South . Chapel Hill; London, 1988; Clinton C. The Other Civil War: American Women in the XlXth century. New York, 1984; Clinton C. The Plantation Mistress: Woman's World in the Old South. New York, 1982.

6 Dillman С. M. The Sparsity of Research and Publications on Southern Women: Definitional Complexities, Methodological Problems, and Other Impediments // Southern Women. New York, 1988. P. 9. материала используются дневники и тексты художественных произведений писательниц этого региона для подтверждения или, напротив, для опровержения тех или иных устоявшихся представлений о южанке и ее роли и месте в социальной жизни Юга XIX столетия. В этом смысле отношение к литературному тексту у историков и социологов совпадает с мнением литературоведов, что «литература — это самый подходящий материал, который позволяет увидеть южную женщину»7.

В силу того, что грамотность на Старом Юге была привилегией белого населения, неудивительно, что авторами художественных или мемуарных текстов являлись белые женщины из рабовладельческих или в большей или меньшей степени состоятельных семей. Следовательно, в руках исследователей оказывается материал, где представление о Юге, его образ формируется только одной частью южного сообщества и представляет собой соответствующую идеологию и мировоззренческую концепцию.

До настоящего времени, по существу, широко известно только одно письменное свидетельство черной южанки, бывшей рабыни, относящееся к довоенному периоду — это мемуары Хэрриет Джэкобс «Случаи из жизни девочки-рабыни, написанные ею самой» (Incidents in the Life of A Slave Girl: Written by Herself, 1861). Эти мемуары являются самым цитируемым произведением в работах, где поднимается вопрос о состоянии всех южных женщин. Сравнительно недавно, в 2001 г., в газете «Ныо- Йорк Тайме» была опубликована статья Д. Киркпатрика о том, что только что обнаружен 300-страничный текст, озаглавленный «Повествование рабыни» (The Bondswoman Narrative). По предварительному заключению экспертов, текст представляет собой роман, дата его написания — 1857 г., а его сочинителем является беглая рабыня Джейн Джонсон. Таким образом, пишет автор статьи, этот роман может являться самым ранним из всех

7 Jones A.G. Tomorrow is Another Day: The Woman Writer in the South, 1859-1936. Baton Rouge; London, 1981. P. xii. о романов, написанных черными женщинами . Однако в силу недавнего его обнаружения, он не стал еще достоянием широкого читательского и исследовательского интереса.

Что касается белых женщин из простых сословий (жены йоменов, наемные работницы и т. д.), то, по верному замечанию Э. Г. Джонс, они «попросту отсутствуют в южной женской литературе, к сожалению, они по сей день не имеют своего голоса»9. Данное обстоятельство объясняет тот факт, что изучение южанки XIX в. и собственно Юга глазами женщины того времени в основном базируется на текстах белых состоятельных южанок.

По времени подъем интереса к изучению литературного наследия Юга совпал с бурным развитием тендерных исследований в США, которое, безусловно, связано с выходом английского издания книги Симоны де Бовуар «Второй пол» в 1953 г. Первая работа, в которой предпринималась попытка комплексного рассмотрения специфики литературного творчества женщин XIX в. и его восприятия современницами, вышла в 1956 г. Автор этого исследования X. Папашвили основной своей задачей видела анализ сферы так называемого «романа домашнего очага»10, жанра, по мнению большинства американских исследователей, весьма популярного среди женщин того времени как на Севере, так и на Юге. Тем пе менее, в значительно большей

8 Kirkpatrick D. D. On Long-Lost Pages, a Female Slave's Voice// New York Times, Nov., 11, 2001.

9 Jones A. G. Southern Literary Women as Chronicles of Southern Life // Sex, Race, and the Role of Women in the South. P. 76.

10 Здесь и далее термин «ромам домашнего очага» используется для обозначения английского термина «Domestic Novel», который достаточно трудно точно перевести на русский язык без утраты смыслового содержания термина. Само слово «domestic» означает «домашний», но в случае его употребления по отношению к роману оно является производным от слова «domesticity», которое лучше всего можно было бы перевести на русский как «домострой» или «домоводство». Однако в силу сложившейся у русскоязычного читателя негативной коннотации по отношению к первому термину и достаточно стойкому восприятию второго как школьной дисциплины, приходится прибегнуть к применению своего рода описательной терминологии. Поэтому термин «domesticity» в данном случае передается как «идеал домашнего очага», соответственно роман, проповедующий этот идеал, как «роман домашнего очага». степени ею анализируются романы именно южанок11. Во многом благодаря этой книге в литературоведческий круг вошли такие имена южных писательниц, как К. Хенц, М. Гарленд, А. Эванс. Тем не менее, только почти спустя десятилетие, после выхода в свет в 1963 г. книги Б. Фридан «Женская мистика» и после организованной с помощью Фридан в 1966 г. Национальной Организации Женщин {National Organization of Women) начинается в целом пересмотр художественных произведений авторов-женщин, южных писательниц, в частности.

Так, в это время были открыты имена забытых южных писательниц XIX в., некоторые из них через два десятилетия будут причислены к классикам американской литературы. Примером тому может служить творческое наследие Кейт Шопен (Kate Chopin, 1850-1904), произведения которой сейчас включены в общенациональные литературные антологии и рекомендованы для обязательного чтения на филологических факультетах американских университетов. Однако в 70-е гг. интерес исследователей в основном вызывало творчество писательниц последней трети XIX -начала XX в. До недавнего времени относительно литературной деятельности писательниц Старого Юга бытовало мнение, что их произведения не представляют ни исторической, ни художественной ценности, мнение, довольно близкое определению Н. Готорна, язвительно назвавшего всех пишущих современниц «бумагомарателышцами».

Только в конце 70-х вышла книга Н. Бэйм, теперь уже ставшая классикой в области тендерных литературоведческих исследований, — «Женская проза: Путеводитель по романам, написанным женщинами и

19 для женщин в Америке, 1820 - 1870» . Н. Бэйм подвергает тщательному анализу практически все произведения популярных в указанное время писательниц, в круг ее внимания попали и многие южные жепщины

11 Papashvily Н. W. All the Happy Endings: A Study of the Domestic Novel in America, the Women Who Wrote It, the Women Who Read It, in the 19th Century. New York, 1956.

12 Baym N. Woman's Fiction: A Guide to Novels by and About Women in America, 1820-1870. Ithaca; London, 1978. литераторы. Однако в задачу Н. Бэйм не входит исследование региональных аспектов в творчестве этих писательниц, круг ее интересов лежит в области отражения тендерных проблем в женском творчестве, поэтому основное содержание всех романов она видит в изображении «формирования и утверждении женского ego».

Представляется, что 80-е и 90-е гг. XX в. в американском литературоведении являются наиболее продуктивным периодом в исследовании произведений южных писательниц довоенного и военного периодов. Среди наиболее интересных и глубоких исследований следует отметить труды Э. Г. Джонс, К. J1. Сейдел, М. Гвин ,3. В них затронут довольно широкий спектр проблем, связанных с темой отражения образа южной женщины и ее жизненной сферы в литературе XIX - XX вв., дан глубокий анализ ряда художественных произведений писательниц этого региона, представлен обширный культурологический материал.

Тем не менее, хотя все работы американских исследователей так или иначе связывают женщину и процесс ее самоидентификации с общими культурными и социальными традициями Юга, пожалуй, только в одной из них в качестве основного поставлен вопрос о том, какая, собственно, картина Юга вырисовывалась на страницах произведений южных писательниц и какую роль они сыграли в самом процессе «мифотворения Юга». Этим исследованием является книга Э. Мосс «Создательницы "романа домашнего очага" на Старом Юге: защитницы южной культуры»14.

Данное исследование представляет собой достаточно серьезный анализ произведений писательниц Старого Юга с точки зрения их идеологической направленности, четко выделяются основные периоды в развитии темы защиты Юга в их произведениях. Так, совершенно

13 Jones A. G . Tomorrow is Another Day; Seidel K.L The Southern Belle in the American Novel. Tampa, 1985; Gwin. M. Black and White Women ofthe Old South: The Peculiar Sisterhood in American Literature. Knoxville, 1985.

14 Moss E. Domestic Novelists in the Old South: Defenders of Southern Culture. Baton Rouge, 1992. справедливо Э. Мосс отмечает, что во многом появлению охранительных тенденций в романах южных писательниц способствовали события начала 30-х годов XIX в, когда после восстания рабов под предводительством Ната Тернера Югу потребовались дополнительные усилия, чтобы отстоять перед всем цивилизованным миром правомочность южных социальных институтов. Так же справедливо и определение Э. Мосс второго этапа в развитии проблематики в романах южных писательниц — это 50-е гг. XIX в, когда после опубликования романа Г. Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома» охранительная тенденция уступает место активным нападкам на северную идеологию и этику.

В качестве материала исследования Э. Мосс выбирает произведения наиболее значительных писательниц Юга довоенного периода — К. Гилман, К. Хенц, М. Макинтош, М. Гарленд и А. Эванс, широко при этом использует не только тексты созданных ими романов, но и личную переписку, их журнальные и газетные статьи. Автор исследования убедительно доказывает, что цель южных писательниц — в рамках «романа домашнего очага» показать роль женщины в сохранении их региона от вторжения Севера.

Тем не менее, представляется, что работа Э. Мосс не дает полного представления собственно о роли южных писательниц в процессе «мифотворчества». Основное свое внимание она концентрирует на идеологическом содержании произведений, особо не выделяя их структурные и содержательные уровни, что, на наш взгляд, совершенно необходимо для понимания возникновения и дальнейшего функционирования «южного мифа» в национальном сознании и литературе.

Что касается отечественного литературоведения, то здесь, к сожалению, следует признать, что сама по себе тема американского женского творчества XIX в. до сих пор не стала предметом специального внимания наших литературоведов, как, в сущности, и проблема собственно южного мифа». Часто, очевидно, во избежание провокационных вопросов, связанных с проблемой мифа и мифотворчества, исследователи, как, например, И. Б. Архангельская, лавируют между понятиями «южная традиция», «южная школа» в американской литературе, приходя к выводу о том, что каждый писатель Юга «внес свой вклад в создание мифа о прекрасном прошлом» и говоря, по сути, о мифотворчестве15.

Чаще всего работы отечественных исследователей посвящены скорее различным аспектам развития южной литературы или проблемам творчества отдельных представителей так называемой «южной школы», чем вопросу комплексного исследования «южного мифа» в литературе США. При этом до недавнего времени основным материалом для исследования «южного мифа» служили прежде всего произведения крупных писателей «южного ренессанса», то есть представителей литературы XX в., при этом проблема «южного мифа» возникала не сама по себе, а только в связи с анализом творчества конкретного автора.

Вообще, к литературе Юга XIX в. у отечественных литературоведов сложилось довольно прочное скептическое отношение, основанное на высказываниях В. Л. Паррингтона и X. Л. Менкена, что литературные опусы южных писателей не представляют никакой художественной ценности16. Характерным примером такого отношения может служить замечание М. П. Кизимы о том, что тенденция к защите собственных интересов у южан в XIX в. «подавляла всякое инакомыслие и критический самоанализ, что душило подлинную литературу в колыбели, порождало, в лучшем случае, мелкотравчатость и бытописательство, а в худшем — литературу охранительную, основанную на мифе Старого Юга — Юга, якобы существовавшего до Гражданской войны и Реконструкции. Ностальгическая идеализация цветущего края магнолий — так можно

Архангельская И. Б. Дискуссия вокруг понятия «южная традиция» в американском и советском литературоведении//Литературные связи и литературный процесс. Ижевск, 1992. С. 118.

16 См.: Mencken Н. L. A Mencken Chrestomathy. New York, 1949;. Паррингтон П. Jl. Основные течения американской мысли: В 3 т. М., 1962. Т. 2. было бы охарактеризовать его пафос. "Пустыня Сахара изящных искусств"

17 таков был его результат» .

Таким образом, с одной стороны, сам по себе «южный миф» воспринимается как данность, а с другой, — те произведения, благодаря которым он вошел в литературное сознание, вообще не принимаются во внимание. Налицо определенное противоречие между отрицанием того, что было сделано в XIX в. писателями-южанами и констатацией факта, что в силу определенных исторических и историко-литературных причин литература Юга США приобрела особые эстетические качества,

18 превратилась в своеобразный духовный и художественный феномен» .

В последнее время, однако, появились работы, в которых содержится серьезный и более взвешенный анализ литературного состояния и творчества отдельных писателей американского Юга XIX столетия. К числу таких исследований следует отнести прежде всего монографию JI. П. Башмаковой «Писатели Старого Юга: Джон Пендлтон Кеннеди, Уильям Гилмор Симмс», в которой литературные произведения наиболее известных южных писателей представлены как составная часть историко-литературного и культурного процесса, проанализированы специфически «южные» мотивы их творчества, поднимается вопрос о Старом Юге как о мифе19. Автор монографии верно отмечает, что «с точки зрения эстетической Старый Юг выглядит ярким культурологическим и литературным мифом, с точки зрения исторической правды — примером великого заблуждения, которое и сделало из южан героев особого рода — побежденных рыцарей, до конца оставшихся верными кодексу кавалера»20.

Несомненный интерес вызывает также глава о литературе Старого Юга М. В. Тлостановой во втором томе «Истории США», где творчество

17 Кизима М. П. Страницы «южного литературного возрождения» (фьюджитивисты - аграрии -новые критики). М., 1995. С.2-3.

18 Там же. С.21.

19 Башмакова JT. П. Писатели Старого Юга: Джон Пендлтон Кеннеди, Уильям Гилмор Симмс. Краснодар, 1997.

20 Там же. С. 131.

У. Г. Симмса и Д. П. Кеннеди представлено в широком литературном и культурном контексте, поставлен вопрос о «южных мифологемах» в литературном сознании писателей этого региона, а также, пожалуй, впервые в отечественном литературоведении намечена проблема роли писателей-женщин в процессе развития региональной литературы21.

Однако очевидным остается тот факт, что и по настоящее время, несмотря на более пристальное внимание исследователей к проблеме специфики литературы Юга, к более подробному изучению истории и культуры этого региона, в большинстве случаев отечественное литературоведение обращается к именам уже ставших классиками — У. Г. Симмса и Д. П. Кеннеди, — оставляя за пределами своего внимания творчество их менее талантливых, но не менее преданных своему региону авторов-женщин.

Вероятной причиной такого «отставания» нашего литературоведения по сравнению с американским является, на наш взгляд, отсутствие достаточно развитой теории тендерных исследований в нашей стране, хотя и в этом плане можно заметить некоторые сдвиги. Так, весьма интересной представляется монография Е. А. Шаховцевой «Творчество современных писательниц американского Юга в свете концепции "культурного феминизма"», которую можно считать единственной на сегодняшний день

99 попыткой комплексного исследования творчества южных писательниц .

В литературно-критических эссе Е. А. Шаховцевой достаточно четко поставлен вопрос о женщине как носительнице южного сознания и отражения этого сознания в литературном произведении. Безусловно, важным представляется тот факт, что автор монографии не ограничивается творчеством только белых южанок, но и подвергает анализу произведения их афро-американских современниц. Однако материалом исследования

21 Тлостанова М. В. Литература Старого Юга: У. Г. Симме, Дж. П. Кеннеди // История литературы США: В 3 т. М., 1999. Т. 2.

22 Шаховцева Е. А. Творчество современных писательниц американского Юга в свете концепции «культурного феминизма» ( На англ. яз). Владивосток, 2001. эссе являются произведения писательниц XX в., а имена К. Гилман, К. Хенц, М. Б. Чеснат просто обозначены в одном предложении в ряду ранних писательниц этого региона, что, конечно, не дает достаточно полной картины становления специфически южных идеологических и этических концепций и их структурного и семантического оформления в женском художественном творчестве.

Представляется однако, что этот вопрос весьма актуален и требует отдельного рассмотрения и тщательного анализа, поскольку понимание природы «южного мифа», его корней, его структуры, процесса его возникновения — это одна из важнейших задач, решение которой во многом позволит объяснить существенные черты американской культуры в целом. Как справедливо отмечает американский исследователь Ф. Симкинс, современным критикам уже стало понятно, что все южные писатели, включая и писателей наших дней, «принадлежат Югу в гораздо большей степени, чем это казалось раньше. Это выражается в непрекращающемся успехе "Унесенных ветром", очевидном прославлении

23

Старого Юга» . Поэтому исследование «южного мифа» как особого культурного феномена остается актуальным и современным даже спустя два столетия после его возникновения.

Актуальность данного исследования обеспечивается также и тем, что оформление так называемых идей «южности»24 происходило в жанре «романа домашнего очага», до сих пор не являвшегося предметом исследования в отечественном литературоведении. Тем не менее этот роман, жанрообразующим принципом которого был, соответственно, концепт «дом» — один из основополагающих американского

23 Simkins F. В. The Everlasting South. P. 52.

24 Термин "southerness", общепринятый в американском литературоведении, историографии и социологических исследованиях, обозначает комплекс идей, формирующих особый способ мировосприятия и самоидентификации южан, порождающих представление об исключительности и специфичности южного характера. Так же, как и в случае с английским термином "domesticity" при переводе на русский язык возникает практически непреодолимая сложность перевода данного слова без утраты его смысла. Поэтому здесь приходится использовать калькирование. национального сознания — сыграл огромную роль в становлении не только женского литературного творчества, но и в развитии национального самосознания в целом. Изучение этого концепта и его жанрообразующей функции в женском творчестве первой половины XIX в. во многом помогает прояснить сущность характеризующих и современную американскую социальную этику и культуру концептов «американская семья» и «американский дом», а также более глубоко проникнуть в суть такого важного феномена национального сознания, так называемой «американской исключительности».

В выборе материала своего исследования мы полностью солидаризуемся с мнением В. Н. Топорова, который убедительно доказывает необходимость исследования остававшихся до сего времени маргинальными текстов, поскольку «эти тексты составляют особый круг. Они самодостаточны: их составители знают, что нужное им не может быть передоверено официальным текстам "высокой культуры". И они правдивы, по крайней мере, на уровне "авторских" интенций. Срок жизни этих текстов короток. Но скоротечность жизни подобных текстов в значительной степени уравновешивается тем, что время не только стирает тексты, но и создает и репродуцирует новые, так или иначе восстанавливающие учитываемые образцы. Ни одно культурологическое исследование не может претендовать на целостный взгляд, если оно не учитывает подобные тексты и зарождающиеся в них элементы и их схемы, которые в одних условиях формируют новые мифы, а в других оказываются невостребованными и остающимися на уровне фантомов. Невнимание и тем более пренебрежение к таким текстам — ничем не оправданное расточительство и сужение объема самого понятия культуры. »25.

Добавим, что не только культурологическая, но и любая историко

25 Топоров В. П. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М„ 1995. С. 368-369. литературоведческая работа, связанная с изучением определенного феномена национальной культуры и его функционирования в художественном творчестве, не может обойтись без тщательного анализа таких произведений. Соответственно, данная работа преследует цель показать специфику «романа домашнего очага» в творчестве южных писательниц довоенного периода, т. е. того периода, когда, по сути, происходило формирование дискурса Старого Юга, зарождалась мифопоэтическая концепция «южности» как особого образа мировосприятия и жизнедеятельности и выявить связи между идеологическими конструкциями и мифологическими представлениями и полученным текстом, в котором в виде сюжета, тематических и образных систем, символических и знаковых структур художественно оформляются мироощущение и идеология.

Соответственно поставленной цели, основными задачами исследования являются:

1. анализ концепта «домашний очаг», его возникновения и тенденций его развития в американской культуре на рубеже XVIII-XIX вв., а также выявление его значения в становлении специфической направленности женского творчества в США в последней трети XVIII - первой половине XIX в.;

2. обозначение основных тенденций культурно-исторического развития южных штатов в период, предшествующей Гражданской войне и их отражение в концепте «домашний очаг» на Юге;

3. определение специфики южной версии «романа домашнего очага»;

4. рассмотрение проблемно-тематического развития и изменения идейной направленности «романа домашнего очага» в творчестве наиболее заметных представительниц южной литературы в хронологической последовательности (с начала 30-х до конца 50-х гг. XIX в.);

5. выявление и анализ главных структурных и семантических единиц «романа домашнего очага» как основополагающих для становления «южного мифа»;

6. определение значения «романа домашнего очага» для развития национальной литературы и культуры США.

Структура работы выстроена соответственно поставленным задачам. Первая глава исследования «Концепт "домашний очаг" и становление "романа домашнего очага" в литературе США» посвящена собственно концепту «домашний очаг», его возникновению, этическим и социальным принципам, его художественному оформлению в жанре романа. Здесь особое внимание уделяется идеологическим аспектам роли женщины и творчеству наиболее заметных писательниц эпохи Просвещения Мерси Уоррен и Джудит Мюррей и их последовательницам, выдающимся представителям американской культуры первой половины XIX в. Саре Хейл и Катарине Бичер, поскольку именно их труды дали мощное развитие концепта «домашний очаг» и стимулировали его закрепление в литературе.

Вторая глава «Становление и развитие идеологии и этики Старого Юга» рассматривает вопросы, связанные с выяснением сущности парадигмы «южного мифа», историко-культурные причины и специфику особой идеологии Старого Юга. Особое внимание в главе уделяется формированию женского дискурса южной идеологии, поэтому здесь отведено специальное место для анализа эссе Луизы Маккорд, а также так называемому «антитомовскому» роману, где особенно ясно выражена прорабовладельческая риторика.

В силу того, что в результате определенных обстоятельств социального характера, рассмотренных во второй главе, проблемно-тематическое содержание «романа домашнего очага» претерпело значительные изменения в начале 50-х гг. XIX столетия, то целесообразным представилось разделить его анализ по хронологическому принципу: соответственно, третья глава исследования рассматривает ранний этап развития жанра «Старый Юг и "роман домашнего очага" первого периода (30-х-40-х гг.)», а четвертая — «Идея Юга» в творчестве писательниц 50-60-х годов» — сфокусирована на произведениях этого жанра второго этапа. Основными произведениями для анализа, таким образом, послужили романы наиболее популярных в указанные периоды писательниц Юга — Кэролин Гилман, Кэролин Хенц, Марии Макинтош, Мэрион Гарленд и Августы Эванс.

Поскольку имена указанных представительниц литературы и культуры Старого Юга, по существу, впервые вводятся в обиход исследовательского поля отечественного литературоведения, то автор попытался представить их творческое наследие с максимально возможной в рамках указанной темы широтой и снабдить текст необходимыми краткими биографическими сведениями. Кроме того, это обстоятельство объясняет и большое количество приводимых в работе цитат из оригинальных текстов, где автор исследования выступает и в качестве переводчика, поскольку ни один из рассматриваемых романов не переведен на русский язык.

В четырех вышеназванных главах основным является историко-литературный подход, что позволяет проследить возникновение и становление специфического национального литературного феномена в широком историко-литературном и культурном контексте, вскрыть его связь с общими тенденциями развития литературы и культуры США.

В последней, пятой главе «"Роман домашнего очага" как "южный текст"» использованы идеи семиотических трудов Ю. М. Лотмана, В. Н. Топорова. Методика изучения художественных произведений, связанных как главным объектом повествования, так и их семантической общностью, позволяет рассмотреть все тексты писательниц как единый «южный текст».

Точно так же, как В. Н. Топоров, говоря о Петербурге и «Петербургском тексте русской литературы», отмечает, что «многие тексты, образующие Петербургский текст, обладают высокой степенью конгруэнтности и остаются "семантически" (в широком смысле) правильными при их мысленном совмещении»26, эта тенденция обнаруживает себя и в совокупности всех текстов «романа домашнего очага», в которых Юг предстает как реальность, немыслимая без мифа и связанной с ним всей сферы символического.

Следует особо подчеркнуть тот факт, что единство текста в случае с творческим наследием южных писательниц обеспечивается не только и не столько единством жанра «романа домашнего очага» или относительным единством времени создания этих произведений. Как убедительно доказывает В. Н. Топоров по отношению к Петербургскому тексту и что представляется верным для единого текста Старого Юга, «кросс-жанровость, кросс-темпоралыюсть, даже кросс-персонал ьность (в отношении авторства) не только не мешают признать некий текст е д и -н ы м. но напротив, помогают этому снятием ограничений как на различие в жанрах, во времени создания текста, в авторах. Текст един и связан (действительно, во всех текстах, составляющих Петербургский текст, выделяется ядро, которое представляет собой некую совокупность вариантов, сводящихся в принципе к одному источнику), хотя он писался (и, возможно, будет писаться) многими авторами, потому что он возник где-то на полпути между объектом и всеми этими авторами, в пространстве, характеризующемся в данном случае наличием некоторых общих принципов отбора и синтезирования материалов, а также задач и целей, связанных с текстом» . Единство текста обеспечивается главным — осознанием и «прочувствованием - переживанием» присутствия на Юге неких глубоких сущностей, кардинальным образом определяющих

26 Топоров В. П. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтичсского. С. 336.

27 Там же. С. 279. поведение как отдельной личности, так и южного сообщества в целом.

Анализ всех произведений как единого текста позволяет обнаружить основные устойчивые структурно-содержательные уровни «южного мифа», закрепившиеся в американской культуре и литературе. Важно отметить, что в данном случае это единство обеспечивается еще и тем, что он создавался женщинами, что, безусловно, порождало общность идей, тем, проблем, характерных для современной им социально-исторической парадигмы женственности, феминности, т. е. для так называемого гендерного конструкта женщины на Юге довоенного периода. Поэтому в качестве дополняющего художественные тексты материала в пятой главе представилось необходимым использование документальных свидетельств образа Юга и южной общины в текстах дневников Мэри Чеснат и Сары

Морган, а также мемуаров Вирджинии Клей-Клоптон, которые наряду с романистками «брали слово в защиту их родного или приемного дома, что легло в основу романтизированной версии южной истории, захватившей

28 американское воображение в конце XIX и начале XX в.» .

Не вызывает сомнений тот факт, что уже в то время, когда создавался образ мифического Юга, возникает тенденция и его развенчания, демистификации, причем не только северянами, но и самими южанами. Свидетельством тому могут служить аболиционистская публицистика Сары и Ангелины Гримке или дневники Фанни Кембелл, где рабовладельцы представлены деспотами и тиранами, а белые женщины и рабы жертвами абсолютной власти хозяина плантации и патриархальных общественных отношений. Тем не менее, в целом общая тенденция южан к мифологизации своего образа жизни была настолько сильна, что любые попытки показать негативные стороны южного сообщества вызывали общественное порицание и бурное негодование (в результате чего, например, и сестры Гримке, и Фанни Кембелл вынуждены были навсегда покинуть Юг) и усиливали тенденцию к все большей

28 Moss Е. Domestic Novelists in the Old South. P. 2. идеализации Старого Юга и утверждению его романтического образа в массовом сознании. Однако произведения, в которых происходит «демифологизация» не включены в исследовательское поле, поскольку, как указывалось, цель работы состоит в том, чтобы показать процесс «мифологизации», а не наоборот.

Новизна данного исследования заключается в том, что здесь впервые в отечественном литературоведении представлен комплексный анализ жанра «романа домашнего очага», в рамках которого происходило оформление идей «южности» в национальный «южный миф», а также впервые рассматривается концепт «домашний очаг» в его культурно-историческом развитии и определяется его значении не только для развития южной литературы, но и для становления культурных концептов в национальном сознании США в целом. Следует подчеркнуть, что хотя в американском литературоведении, как уже указывалось, существует множество работ, посвященных анализу женского творчества на предвоенном Юге, тем не менее, именно такой аспект, когда прослеживается генезис и история национального концепта «домашний очаг» и его трансформация в «южном мифе», пока не был предложен.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Концепт «домашний очаг» получает специальное теоретическое обоснование в период борьбы за независимость и в первые годы строительства молодого государства. В дискурсе «домашнего очага», хотя и принадлежащем женщинам, тем не менее, нашли отражение основополагающие элементы, характеризующие процесс самоидентификации нации в целом, в нем вырабатывались важные для становлении социальной психологии новой нации моральные представления, основанные на принципах христианских добродетелей и гражданских свобод, формировалась идеология нации как христианского дома, определялись черты «американской исключительности» и особой миссии Америки в развитии человеческой цивилизации;

2. В рамках общего дискурса «домашнего очага» в начале XIX в., происходит рождение одного из самых популярных жанров того времени — жанра «романа домашнего очага». Этот жанр, во многом повторяющий известные схемы и фабульные мотивы романа воспитания XVIII в., сохраняющий, в целом, и его дидактизм, тем не менее, явился самостоятельным, оригинальным жанром. Созданный женщинами и, собственно, для женщин, он имел глубокое социально значимое содержание, развивая идею гражданской ответственности женщины и ее общественного долга за судьбу своей страны, за сохранение социальной гармонии и стабильности в национальном доме;

3. Дискурс Старого Юга с образующей его идеей «южности» формируется в результате сложных политических и общественных баталий первой половины XIX в., в которых Юг утверждал себя единственным продолжателем революционных идей и конституционности, единственным обладателем и хранителем истинных христианских ценностей в США. «Роман домашнего очага» становится женским рупором идеологии Старого Юга, в его рамках происходит оформление такого сложного национального культурного феномена как «южный миф», поскольку он синтезировал и овеществлял в слове «жизненно ощущаемую реальность» и ангажированность, тенденциозность политических прорабовладельческих сентенций;

4. «Романы домашнего очага», созданные писательницами Юга в оба периода его развития, в совокупности образуют единый текст, который можно назвать «южным текстом». В этот текст Юг настойчиво имплицирует свой образ, создавая своего рода мономиф, первичную структуру, универсальный мотив, который лежит в основе многих последующих повествований о Юге.

24

Заключение научной работыдиссертация на тему "Дискурс Старого Юга в "романе домашнего очага": творческое наследие писательниц США первой половины XIX века"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В первой половине XIX в. в специфическом социально-историческом контексте в Соединенных Штатах Америки сложился актуальный вот уже почти два века культурный феномен «южного мифа». Основу этого мифа составляет образ Старого Юга как «прекрасно организованного патриархального общества, в котором каждый южанин, черный или белый, мужчина или женщина, богатый или бедный, занимал полагающееся ему место и был там счастлив»1. Этот образ обладает чрезвычайной культурно-исторической устойчивостью, начиная с момента его появления в поле американской национальной литературы в 30-е гг. XIX в.

Его мощному внедрению в массовое сознание, как американское общенациональное, так и интернациональное, безусловно, способствовал успех романа Маргарет Митчелл «Унесенные ветром» и его экранизация в 1939 г. Маргарет Митчелл нарисовала такой чарующий портрет Старого Юга, что он, на что сетуют многие современные американские историки, «доминирует в американской популярной культуре и очевидно уничтожает все наши попытки демистифицировать эту эру»2. Совершенно ясно, что мифический образ Юга не исчезает в массовом сознании, и уже которое поколение американцев демонстрирует, как отмечает К. Клинтон, «свою безрассудную любовь к вымышленному прошлому» . Свидетельством этой любви является рекордный успех романа «Скарлетт», современного продолжения истории главной героини произведения М. Митчелл. Благодаря своему продолжению роман «Унесенные ветром» вновь попал в десятку бестселлеров 1991 г. и американская нация еще раз

1 Scott A. F. Women's Perspective on the Patriarchy in the 1850s// Half Sisters of History: Southern Women and the American Past. Durham: Duke University Press, 1994. P. 77.

2 Clinton C. Introduction // Ibid. P. 6.

3 Ibid. продемонстрировала свое «безрассудство» по отношению к прекрасному мифическому Старому Югу.

Неувядающее очарование образа Старого Юга и его особой духовности, как теперь стало очевидно, сохраняет свою силу не только в плане художественном. Традиции Старого Юга и по сей день проявляют себя в жизни современных южных штатов, что заставляет сомневаться во мнении сторонников демистификации мифа о его абсолютной принадлежности к области художественного вымысла и фантазии. Как отмечают сами южане, «посредством предостережений, устных историй и жизненных примеров, традиции Юга передаются из поколения в поколение. Гостеприимство, милосердие, постоянное присутствие хороших манер — все это часть традиции. Однако это только видимые формы гораздо более глубинной схемы поведения, которая лежит в самом основании южного образа жизни. Первое, это то, что человек должен активно действовать, чтобы выжить. Второе, он обязан действовать, проявляя при этом так много достоинства, как только это возможно»4.

Подобная устойчивость этого национального культурного феномена заставляет вновь и вновь обращаться к различным способам его исследования и выявлению его социально-политических и культурно-исторических корней. При этом становится очевидным, что «южный миф» нельзя объяснить только с точки зрения его рабовладельческой идеологии и рассматривать исключительно как инструмент политической демагогии, что пытаются сделать его демистификаторы. В этом случае, поскольку его прорабовладельческая тенденциозность была актуальна только для одного периода американской жизни, образ Старого Юга неизбежно рано или поздно должен был бы исчезнуть из общественного сознания после Гражданской войны. Однако этого не только не произошло, напротив, он стал себя воспроизводить в разнообразных формах, например, в

4 Brabant S. Socialization For Change: The Cultural Heritage of the White Southern Woman // Southern Women. New York; Washington; London, 1988. P. 110. ностальгическом мифе «проигранного дела». «Южный миф» со своими мифологемами и образами не только не исчез, но вышел далеко за свои хронологические и культурные рамки, преодолел свою регионалыюсть и превратился в феномен общенациональной американской культуры.

Основная причина живучести «южного мифа» видится в его специфике как культурно-исторического феномена. Представляется, она заключается в том, что «южный миф» синтезирует в себе искусственность политической интенции с естественностью «жизненно ощущаемой и вещественной реальности», воплощенной в художественном слове. Поэтому необходимо рассматривать его создание как двойной процесс, при помощи которого Старый Юг не только формировал и отстаивал свою идеологию, но и структурировал свой мир и свою культуру, увековечивая при этом не только свои собственные общественные и нравственные идеалы, но и общенациональные и, шире — общечеловеческие — мечты о гармоничном обществе, о чести и верности, о достоинстве и христианской любви к ближнему. Именно благодаря утверждению надрегиональных и, более того, общечеловеческих идеалов «южный миф» имеет такую привлекательность и для современной читательской аудитории.

Большую роль в оформлении «южного мифа» сыграл «роман домашнего очага» — жанр, созданный женщинами и для женщин и имевший большую популярность в первой половине XIX в. не только на Юге, но и на всей территории США. Расцвет «романа домашнего очага» в США приходится на 20 - 50 гг. XIX столетия, но генетически он самым непосредственным образом связан с общими тенденциями становления не только национальной литературы, но и с процессом завоевания социального статуса, самоопределения женщины в американском обществе и со спецификой социально-политического и идеологического развития Соединенных Штатов на протяжении всего периода оформления национального сознания, начиная с колониальных времен и до окончания Гражданской войны.

Роман домашнего очага» своим рождением обязан, прежде всего, собственно концепту «домашний очаг», активно формировавшийся в творчестве женщин американского Просвещения, общественных деятельниц и писательниц. Самая большая заслуга в формировании и пропаганде этого концепта принадлежит Мерси Отис Уоррен и Джудит Сарджент Мюррей, которые разрабатывали идеи исключительной роли женщины в строительстве молодой республики. Развивая свои идеи, в основном, в публицистических жанрах, они вместе с тем использовали формы художественных произведений — драмы и романа — для пропаганды своих идей, тем самым пролагая пути развития национальной литературы в целом и женского творчества, в частности.

В их произведениях формируется важная для национальной культуры концепция «республиканского материнства», сообразно которой женщина наделялась особыми социальными полномочиями в обществе в рамках отведенного ей в этом обществе месте — в доме и семье, где от нее зависело нравственное состояние подрастающего поколения граждан американской республики.

Идеи «республиканского материнства» получили свое дальнейшее развитие в развернувшейся на рубеже XVIII -XIX вв. дискуссии об американской семье и доме как оплоте формирования нации, где стабильность семейных отношений рассматривалась в более широком смысле как стабильность общественных отношений и где семейный дом приобретал размеры дома национального, в котором ключевая роль принадлежала женщине. Дискурс «домашнего очага» позволял включить в себя, таким образом, рассмотрение всех самых насущных вопросов современности — от роли женщины в домашнем хозяйстве до вопросов рабства — все, что затрагивало так или иначе проблему гармонии национального «домашнего очага».

Наиболее всестороннее развитие концепт «домашний очаг» приобрел в первой половине XIX вв. в творчестве Сары Хейл и Катарины Бичер, которые, взяв за основу идеи «республиканского материнства», углубили и расширили эти идеи в соответствии с общественными запросами своего времени. Так, они считали, что миссия женщины заключается в том, чтобы служить примером нравственных и, прежде всего, христианских добродетелей, и утверждали, что влияние женщины не ограничивается рамками собственного дома, но, напротив, должна быть направлена и вне его, распространяться на общенациональный дом, и, более того, даже выходить за его границы. В возникновении этой «имперской» идеи большую роль сыграла общенациональная дискуссия о рабстве в Америке, смысл которого виделся, например, С. Хейл в христианизации и цивилизации черной расы и всего африканского континента.

Риторика С. Хейл относительно американского рабовладения весьма репрезентативна для своего времени, и хотя в южной идеологии отправка рабов в Либерию как разумное решение проблемы спасения единства страны не получила распространения, тем не менее, все основные доводы, высказанные С. Хейл относительно черной расы в целом, и американского раба, в частности, подкрепляемые ею буквальным прочтением и цитированием Библии, нашли там самое широкое отражение.

Дискуссия о рабовладении в дискурсе «домашнего очага», таким образом, становится в 20-е—30-е гг. естественной его составляющей, поскольку если воспользоваться языком этого дискурса, гармония семейной жизни общего дома находилась под угрозой, и женщины, ответственные за моральную атмосферу национального «домашнего очага», брали на себя ответственность воздействовать на общественное мнение при помощи печатного слова, а следовательно, изменять, творить действительность.

К. Бичер не так откровенно высказывалась о рабовладении, но основной смысл ее размышлений также сводился к тому, что не следует применять радикальные способы в решении социальных и политических проблем. К. Бичер особенно настаивала на том, что женщины вообще не должны проявлять свою активность в политических баталиях, поскольку единственной подобающей сферой деятельности женщины является дом. К. Бичер, действительно, стала одной из самых ярких пропагандистов идеи «домашнего очага», посвятив огромное количество работ утверждению значимости этого концепта в социальном развитии американского общества и обучению женщины всем правилам здравого, рассудительного и благочестивого ведения домашнего хозяйства

Теория и практические рекомендации С. Хейл и К. Бичер являют собой наиболее законченный вариант концепта «домашний очаг», формирующегося на протяжении последней трети XVIII в., и в первой трети XIX в. приобретающего размеры «культа домашнего очага». В основании этого концепта лежит идея о доме как о важнейшем общественном образовании, главными принципами которого являются христианские добродетели и гражданские свободы. Роль женщины, поставленной в центр «домашнего очага», возрастает, таким образом, до размеров национального масштаба, от ее преданности и верности идеалам дома зависит будущая стабильность страны. В общем смысле дом становится метафорой государства, и женщина, соответственно, наделяется значимыми социальными функциями.

В рамках общего дискурса «домашнего очага» и «культа домашнего очага» происходит рождение жанра «романа домашнего очага». Этот жанр, во многом повторяющий известные схемы и фабульные мотивы романа воспитания XVIII в., сохраняющий, в целом, и его дидактизм, тем не менее, явился самостоятельным, оригинальным жанром, в котором за часто авантюрным или незамысловатым сюжетом о судьбе девушки скрывалась идея гражданской ответственности женщины и ее общественного долга за судьбу своей страны, за сохранение социальной гармонии и стабильности в национальном доме.

Не случайно период расцвета жанра «романа домашнего очага» в 30-е - 50-е гг. XIX в. совпадает с политическим и общественным кризисом в

США, когда «роман домашнего очага» в этой ситуации стремился решить глобальные вопросы своего общества, пытаясь спасти свой национальный дом от разрушительной силы войны. Поэтому не случайно все самые злободневные вопросы того времени нашли свое непосредственное отражение в «романе домашнего очага».

Этому роману суждено было сыграть и особую роль в формировании общего дискурса Старого Юга и закреплении идей «южности» в национальном сознании. Специфика жанра, в центре которого располагался концепт «дом» в самом его широком смысле, позволил писательницам соединить политические и религиозные аргументы самобытности Юга с общенациональными проблемами строительства гражданского общества и социальной функции женщины в нем и выстроить концепцию особого «южного дома», его особого предназначения как оплота христианства и гражданских добродетелей.

Концепция «южности», или «идея Юга», складывалась в сложном социально-историческом контексте. В 30-е гг. XIX в. в южных штатах в силу целого ряда социально-политических обстоятельств появилась насущная необходимость отстаивать и защищать общественные ценности и социальные установления рабовладельческого Юга, при этом южане в нарастающей критике Севера видели не только угрозу собственным социальным институтам, но явную опасность демократическим установлениям республики в целом. Поэтому в спасении своих собственных общественных институтов Юг видел задачу общенационального уровня, что порождало идею своей исключительности и рождало представление о Юге как об особом субъекте американской действительности со своей особой исторической миссией.

При этом, что особенно важно с точки зрения формирования мифа, Старый Юг осмыслял себя не только и не столько в рамках социально-политической парадигмы, сколько в более обширном дискурсе культурной самоидентификации молодой американской нации. Поэтому в это же время зарождается и так называемая «южная традиция» в художественном творчестве, и прежде всего в литературе, которая, как отмечает X. Холман, с самого начала отличалась тем, что все южные литературные опусы «были постоянно сконцентрированы на конкретной, особенной, реально существующей действительности, и. базировались на репрезентации этой действительности, видимой глазами самих южан»5.

Долгое время исследователи в изучении этой традиции и мифа Старого Юга основывались на произведениях известных писателей-южан Д. П. Кеннеди и У. Г. Симмса, игнорируя литературное наследие их современниц, чей художественный талант, безусловно, не позволяет включить их произведения в сокровищницу мировой литературы. Тем не менее, как теперь это очевидно, южные писательницы первой половины XIX в. сыграли огромную роль в процессе создания мифопоэтической концепции «южности» как особого образа мировосприятия, что способствовало становлению «южной традиции» в литературе, а также в самом процессе создания и увековечивания «южного мифа» в американской культуре.

Следует особо отметить, что для всех без исключения южан того времени вопрос о сохранении своих социальных институтов оказался прямо связанным с двумя общенациональными общественными тенденциями — движением за женские права и аболиционизмом. Для южан эти два общественных движения являли собой одно неразделимое целое и воспринимались как откровенное социальное и нравственное зло, поскольку оба они провозглашали идеи эмансипации. Безусловно, видя в идее эмансипации откровенную угрозу своим социальным и политическим установлениям, южане интерпретировали эти идеи не в свете предоставления всем гражданам государства гарантированных конституцией свобод, а в свете деструктивного призыва к освобождению от

5 Holman С. Н. The Southerner as American Writer// Holman С. H. The Roots of Southern Writing: Essays on the Literature of the American South. Athens, 1972. P. 2. общественного долга и обязанностей. Так рождалась идея особого пути развития южной цивилизации, способной отстоять принципы гражданского долга и ответственности, заложенные отцами-основателями.

В формировании этой идеи в особую южную идеологию и исполненную пафоса риторику внесли свою лепту и женщины Юга, среди которых прежде всего стоит назвать Луизу Маккорд, отразившую в своих публицистических произведениях ключевые моменты современных ей общественных дискуссий. Ее эссе чрезвычайно репрезентативны и позволяют точно выделить основные южные идеологические постулаты о рабстве как общественном благе, о различном предназначении мужчины и женщины в жизни, о достоинствах патриархального общества, о превосходстве белой расы и о южной общине как идеальной социальной структуре. Луиза Маккорд, конечно, была весьма одиозной фигурой, ее смело можно назвать расисткой, антифеминисткой и раскольницей, но именно такой пафос характеризует умонастроение практически всех белых южан того времени и в большей или меньшей степени проявляется в художественных произведениях ее современниц.

В формировании идеологии Юга, естественно, важнейшее значение имела дискуссия о рабстве, которая в 50-е гг. заняла центральное место в дискурсе Старого Юга. Основываясь на расистских теориях о недоразвитости черной расы и опираясь на Библию, Юг утверждал себя единственной частью земли, на которой происходит христианизация черного человека и постепенное приобщение его к цивилизованному миру. Здесь немалую роль сыграл так называемый «антитомовский» роман, появившийся как реакция на роман «Хижина дяди Тома», который не только стремился уличить Г. Бичер-Стоу в преднамеренной лжи, но и служил иллюстрацией необходимости сохранения рабовладения. Умело пользуясь политической и религиозной риторикой, Юг все больше отдалял себя от Севера, проводя в жизнь идеи конфедерации.

Однако все разнообразные аспекты идеи «южности» наиболее полно отразились в романе «домашнего очага», который стал своего рода идеологическим рупором не только южанок, но и всего южного сообщества. Произведения южных писательниц были насыщены пафосом прославления своего региона и утверждения незыблемости всех его общественных и нравственных установлений. Главным действующим лицом, борющимся за сохранение моральных традиций патриархальной семьи, в этом романе становится южанка, наделенная самыми высокими нравственными качествами, способная отстоять принципы южной общины.

В развитии «романа домашнего очага» наблюдаются два этапа: 18301840-е годы, когда происходит формирование и художественное осмысление южной идеологии, и 1850-1860-е годы, период интенсивного утверждения дискурса Старого Юга в романе. Представительницы первого этапа Кэролин Гилман, Кэролин Хенц, Мария Макинтош по сути формируют «южный миф», структурируют его в своих произведениях. Исходя из соображений необходимости защиты своего региона от нападок Севера, они показывают в своих романах все самые положительные черты южной общины и южан, изображая их как носителей христианской морали и высоких нравственных ценностей всего цивилизованного мира.

В их произведениях складывается ставшее впоследствии традиционным антитетическое противопоставление Юга Северу, хотя, в отличие от общей направленности романов второго этапа, оно и не обладает явным стремлением к обособлению Юга в процессе развития всей американской нации. Писательницы первого поколения искренне верили в то, что Север недостаточно хорошо знаком с нравами и социальными установлениями Юга, поэтому старались просветить северного читателя в южной жизни, наивно полагая, что понимание специфики жизненного уклада регионов может обеспечить общенациональную стабильность.

В процессе примирения двух регионов писательницы особую роль отводили женщине, прежде всего южанке, которая, заботясь о процветании своего собственного дома, своей семьи, расширенно понимаемой как южная община, вместе с тем, создает фундамент для стабильности и процветания общего дома. Ее социальная функция видится ими в сосредоточении усилий женщины на создании особого нравственного климата внутри дома, который, в свою очередь, распространится на весь социальный организм. Поэтому главными добродетелями, которые должна отстаивать женщина, по мнению писательниц, являются прежде всего христианские добродетели любви, смирения, всепрощения. Что представляется весьма важным, то эти добродетели, в полном соответствии с протестантской этикой, должны, по мысли писательниц, сочетаться с деловитостью и деятельным, преобразующим характером женщины.

После выхода в свет «Хижины дяди Тома» общественная ситуация на Юге резко изменилась, стала очевидна полная невозможность заключения договора с Севером. На поле литературы развернулась настоящая баталия Юга и Севера, несущая в себе четко оформившееся осознание грядущей национальной катастрофы. Представительницы второго этапа развития «романа домашнего очага» Мэрион Гарленд и Августа Эванс, не порывая с основными тенденциями своих предшественниц в создании благоприятной картины Юга, отказались от идеи примирения Юга и Севера. Они сделали границу между двумя регионами видимой, создав образ Юга как «страны в стране», и не столько пропагандировали ценности южного сообщества, сколько утверждали их в качестве общенациональных и единственно верных принципам ранней республики.

Женщина в произведениях писательниц второго этапа развития «романа домашнего очага» изображается не только как защитница южного дома, но и как защитница конституционных прав, демократических установлений и истинно христианских этических норм. Соответственно такой трактовке роли женщины ее сферой становится не только домашний очаг, но и весь социум. Таким образом, можно говорить о том, что в их романах «культ домашнего очага» постепенно вытесняется «культом служения отчизне», что не могло не привести к естественному саморазрушению «романа домашнего очага» как жанра.

Объединенные общей идеей исключительности Юга в национальной истории и его особой миссии по спасению демократических установлений, все романы, созданные писательницами обоих периодов, в совокупности образуют единый текст, который можно назвать «южным текстом». В этом тексте Юг настойчиво имплицирует свой образ, в котором «материнство, счастливые семьи, всемогущие мужчины, довольные негры - эти существенные элементы образа органичного патриархального мира»6, закрепляются в качестве содержательно-структурных единиц «южного мифа».

Монолитность текста, исходящая из общности идейной установки рассматривать Юг в качестве единственного места, где возможно сохранение нравственных ценностей христианства и демократических принципов, обеспечивается и общностью качественных характеристик всех субстратов этого объекта и его отличительных признаков на всех уровнях материальной и духовной жизни. Так, заметно проступает единообразие в климатических, пейзажно-ландшафтных, бытовых и культурных характеристиках объекта. Описание теплого солнечного климата, пышного южного пейзажа с неувядающими апельсиновыми рощами, цветущими магнолиями и жасмином вызывают в сознании архетип Эдема и формируют устойчивое представление о Юге как о райском саде, месте гармонии, избранном Богом.

Материально-духовным центром этого географически определенного объекта становится в таком «южном тексте» дом, просторный, уютный, где всегда царит доброжелательность, и где в полной гармонии с миром природы и друг с другом живут белые хозяева и их черные слуги. Основообразующим концептом в изображении южного дома становится

6 Scott A. F. Women's Perspective on the Patriarchy in the 1850s. P. 86. концепт «большая семья, белая и черная», в котором семья создается на базе христианских этических принципов.

В рамках семьи в соответствии с патриархальными приоритетами устанавливается иерархически выстроенная структура образов. Во главе этой семьи стоит мужчина, хозяин, ответственный за материальную обеспеченность этой семьи, южный кавалер, чьими качественными характеристиками становятся честь, чувство долга, патернализм, галантность манер. В духовной сфере дома царит женщина, воплощение любви, нежности, дружелюбия и всех прочих христианских добродетелей — это южная леди. При этом образ южной леди представлен в двух его ипостасях: юная южная леди — дочь плантатора и южная матрона, мать, жена и добропорядочная и рачительная хозяйка «большой семьи». Южная леди — это высшая этическая норма, к которой должна стремится любая женщина Юга.

Белая семья в рассматриваемых текстах заключена в круг ее черных слуг, среди которых ведущее положение занимает черная няня, представленная как своеобразное соединительное звено между белыми и черными членами большой южной семьи. Этот образ награжден самыми высокими моральными качествами и является своего рода эмблемой состояния духовного и материального мира семьи, которой эта черная няня принадлежит. Все прочие черные члены «большой семьи» изображены как наивные, добродушные, довольные большие дети, требующие постоянной заботы и определенной строгости по отношению к себе, они, как писала К. Гилман, составляют особый «пейзаж», на фоне которого проходит жизнь южанина.

Безусловно, творцы такой идиллической картины Юга пользовались строгой системой отбора материала, которым они владели, поэтому все, что не соответствовало их собственному представлению о Юге, отбраковывалось и не находило места в тексте, однако на уровне авторских интенций этот текст абсолютно правдив. Представляется, что писательницы

Старого Юга, стоявшие у истоков «южной традиции», создали своего рода мономиф, первичную структуру, универсальный мотив, который лежит в основе всех последующих повествований о Юге.

Кроме того, что представляется весьма значительным с точки зрения развития как южной, так и национальной литературы в целом, писательницы довоенного периода смогли обеспечить устойчивость традиций так называемого «женского письма». На рубеже XIX-XX вв. эстафету старшего поколения подхватила целая плеяда белых талантливых южных писательниц, которые в своем творчестве модифицировали, развивали и во многом переосмысливали мифический образ Юга. Так, в своих произведениях Кейт Шопен, Грейс Кинг (Grace King, 1852-1932), Эллен Глазгоу концентрировали свое внимание на трагическом процессе самоидентификации южной леди, изображении конфликта общепринятых ценностных норм и реальностей жизни южного сообщества, при этом, однако, бережно сохраняя общую структуру и универсальный мотив южного мифа о неповторимости и красоте гармоничного мира Старого Юга.

Можно с уверенностью говорить и о том, что писательницы, вошедшие в литературу позже — Ф. О'Коннор, Ю. Уэлти, составившие славу южного Ренессанса, — так же продолжали традиции изображения Юга, заложенные писательницами довоенного периода. Иначе совершенно невозможно проникнуть в смысл таких произведений, как, например, рассказ Ю. Уэлти «Пожарища», где метафорой страшной судьбы Юга становится трагическая гибель двух южных леди.

После Гражданской войны возникает «антиюжный текст», преследующий цели демистифицировать, развенчать «южный миф». Этот текст, противоположный по своему идеологическому посланию, тоже основан на мифе. Демистификация здесь так же использует и структуру, и содержательную основу южного мифа, отталкиваясь в своей критике от его основных постулатов и формальных единиц, заменяя позитивновосторженный пафос мифа на негативно-отрицающий. Поэтому, как справедливо отмечает К. Сейдел, «стереотипные южные характеры наводнили кино, художественную и популярную литературу, хотя они часто нелицеприятны и замещены новым набором стереотипных характеров: прекрасной, но проклятой красавицы, сильной черной женщины, гордого, дерзкого черного мужчины, надзирателя-садиста, п распутного молодого наследника, слабой хозяйки и безвольного хозяина» .

Конечно, в данном случае не идет речь о таких великих писателях-южанах, как У. Фолкнер, Т. Вулф, Т. Уильяме, в своем творчестве проникнувших в глубинные смыслы и коды «южного мифа» как особого мироощущения и специфического способа художественного освоения действительности8.

Однако теперь ясно, что образ Старого Юга, созданный южными писательницами довоенного периода по существу уже неотделим от мифа и всей сферы символического. Именно этот образ лежит в основе его постоянных репродукций, вне зависимости от того, какие цели преследуют авторы — развенчать или, напротив, утвердить его. По крайней мере, в чем сходятся все исследователи, ему не грозит исчезновение из массового сознания и через столетие.

7 Seidel К. L. The Southern Belle in the American Novel. Tampa, 1985. P. XII.

8B 20-30 гг. XX в. начинается расцвет и южного афроамериканского литературного творчества. Афроамериканский вариант «южного текста» в известной мере также отталкивался от текста «южного мифа». Однако в данном случае не беремся говорить здесь об особенностях «черной» интерпретации «южного мифа». Это, безусловно, является темой отдельного большого исследования.

Список научной литературыМорозова, Ирина Васильевна, диссертация по теме "Литература народов стран зарубежья (с указанием конкретной литературы)"

1. Beecher С. Е., Stowe, Н. Beecher. The American Woman's Home: Or, The Principles of Domestic Science. — New York: J.B. Ford & Co., 1869. — 500 p.

2. Beecher С. E. The Duty of American Women to Their Country. — New York: Harper & Brothers, 1845. — 164 p.

3. Beecher С. E. An Essay on Slavery and Abolitionism, with Reference to the Duty of American Females. — Boston: Perkins & Marvin, 1837. — 151 p.

4. Beecher С. E. A Treatise on Domestic Economy, for the Use of Young Ladies at Home, and at School. — Boston: Thomas H. Webb & Co., 1843.383 p.

5. Butt M. H. Antifanaticism: A Tale of the South. Philadelphia: Lippincott, Grambo & Co., 1853. — 268 p.

6. Chesnut M. B. A Diary from Dixie./ Ed. by С. V. Woodward. — New Haven & London: Yale University Press, 1981. — 886 p.

7. Clay Clopton V. A Belle of the Fifties. — New York: Da Capo Press, 1969.386 p.

8. Cowdin V. G. Ellen; or, The Fanatic's Daughter. — Mobile: S. H. Goetzel & Co, I860. —201 p.

9. Eastman M. H. Aunt Phillis's Cabin; or, Southern Life As It Is. — Philadelphia: Lippincott, Grambo & Co, 1852. — 280 p.

10. Evans A. Beulah. — Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1992.420 p.

11. Evans A. Inez: A Tale of the Alamo. — New York: New Book Company, 1911. —379 p.

12. Evans A. Macaria; or, Altars of Sacrifice. — Richmond: West & Johnson, 1864. — 183 p.

13. Evans A. Northern Literature // Mobile Daily Advertiser, 1859, October, 11.

14. Evans A. Southern Literature // Mobile Daily Advertiser, 1859, October, 30.

15. Evans A. Southern Literature // Mobile Daily Advertiser, 1859, November, 6.

16. Evans A. Northern Literature // Mobile Daily Advertiser, 1859, November, 21.

17. Evans A. St .Elmo. — New York: Dillingham, 1866. — 489 p.

18. Fanny Kemble's Journals / Ed. C. Clinton. — Cambridge, Mass.& London: Harvard University Press, 2000. — 210 p.

19. Flanders G. M. The Ebony Idol. — New York: D. Appleton & Co., 1860 — 283 p.

20. Gilman C. Recollections of a Southern Matron and A New England Bride. — Philadelphia: J. E. Potter, 1867. — 403 p.

21. Grimke S. M. Letters of the Equality of the Sexes and Other Essays. — New Haven : Yale University Press, 1988. — 174 p.

22. Hale S. J. Liberia, or Mr. Peyton's Experiments. — New York: Harper & Brothers, 1853. —304 p.

23. Hale S. J. Northwood; or, Life North and South: Showing the True Character of Both. — New York: Long & brother, 1852. — 408 p.

24. Harland M. Alone. — Richmond: A. Morris, 1854. — 384 p.

25. Harland M. The Hidden Path. — New York: J. C. Derby, 1855. — 434 p.

26. Harland, M. Husbands and Homes. —New York: Sheldon, 1865. — 390 p.

27. Harland, M. Marion Harland's Autobiography: The Story of a Long Life. — New York: J. C. Derby, 1910. — 498 p.

28. Harland M. Moss-side. — New York: Derby & Jackson, 1857. — 450 p.

29. Harland M. Nemesis. — New York: Derby & Jackson, 1860. — 499 p.

30. Harland M. Sunnybank. — New York: Sheldon, 1866. — 415 p.

31. Hentz C. L. Eoline, or Magnolia Vale. — Philadelphia: Т. B. Peterson, 1852. — 261 p.

32. Hentz C. L. Linda, or The Young Pilot of the Belle Creole: A Tale of Southern Life. — Philadelphia: Perry & McMillan, 1855. — 276 p.

33. Hentz С. L. Lovell's Folly. — Cincinnati: Hubbard & Edmands, 1853. — 333 p.

34. Hentz C. L. Marcus Warland, or The Long Moss Spring: A Tale of the South.

35. Philadelphia: Carey & Hart, 1852. — 287 p.

36. Hentz C. L. The Planter's Northern Bride. — Irvine, CA: Reprint Series Corp., 1992. —579 p.

37. Hentz C. L. Rena, or the Snowbird. — Philadelphia: Carey & Hart, 1851. — 273 p.

38. Hentz C. L. Robert Graham (A Sequel to 'Linda'). — Philadelphia: Parry & McMillan, 1855. —256 p.

39. Holmes E. The Diary of Miss Emma Holmes, 1861-1866. Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1979. — 496 p.

40. Jacobs H. A. Life of a Slave Girl. — Cambridge, Mass. & London: Harvard University Press, 1987. — 306 p.

41. McCord L. S. Political and Social Essays / Ed. By Richard C. Lounsbury. — Charlottesville & London: University Press of Virginia, 1995. — 510 p.

42. Mcintosh M. Charms and Counter-Charms. — New York: Appleton, 1848.400 p.

43. Mcintosh M. Conquest and Self-Conquest, or Which Makes the Hero? — New York: Harper, 1843. — 215 p.

44. Mcintosh M. The Cousins: A Tale of Early Life. — New York: Harper, 1845.205 p.

45. Mcintosh, M. Husbands and Homes. — New York: Sheldon, 1865. — 390 p.

46. Mcintosh M. The Lofty and the Lowly, or Good in All None All-Good. In 2 vol. — New York: Appleton, 1853.

47. Mcintosh, M. Praise and Principles, or For What Shall I Live. — New York: Harper, 1845.—251 p.

48. Mcintosh M. Two Lives, or To Seem and To Be. — New York: Appleton, 1846. — 318 p.

49. Mcintosh M. Two Pictures, or What We Think of Ourselves, and What the World Thinks of Us. — New York: Appleton, 1863. — 476 p.

50. Mcintosh M. Woman an Enigma, or Life and Its Revealings. — New York: Harper, 1843.—238 p.

51. Mcintosh M. Woman in America: Her Work and Her Reward. — New York: Appleton, 1850. — 155 p.

52. Morgan S. The Civil War Diary of a Southern Woman / Ed. By Ch. East. — New York London: Simon & Schuster, 1992. — 626 p.

53. Murray J. S. Selected Writings / Ed. by S. M. Harris. — New York: Oxford University Press, 1995. — 320 p.

54. Schoolcraft M. H. The Black Gauntlet: A Tale of Plantation Life in South Carolina. — Philadelphia: Lippincott & Co., 1860. — 202 p.

55. Southworth E. D. E. N. The Hidden Hand. — New York: A. L. Burt, 1859. — 484 p.

56. Stowe H. Beecher. The Minister's Wooing. —New York: Derby and Jackson, 1859. —578 p.

57. Анастасьев H. А. Южный акцент // Проблемы становления американской литературы. — М.: Наука, 1981. — С. 113- 154.

58. Апенко Е. М. Американский роман XVIII века // История литературы США. —М.: Наследие, 1997, т.З. С. 702-710.

59. Апенко Е. М. Кризис Просвещения и судьба романа в США конца XVIII века // Литература и общественно политические проблемы эпохи. — Ленинград: Издательство Ленинградского университета, 1983.— С. 132 -141.

60. Архангельская И. Б. Дискуссия вокруг понятия «южная традиция» в американском и советском литературоведении // Литературные связи илитературный процесс. — Ижевск: Изд-во Удм. госуниверситета, 1992.1. С. 112-119.

61. Архангельская И. Б. Творчество Маргарет Митчелл и «южная традиция» в литературе США (30 годы 20 века) // Автореф. дисс. канд. филол. наук / Нижегор. гос. пед. ин-т им. М. Горького. — Ниж. Новгород, 1993, — 19 с.

62. Барт Р. Мифологии. Пер с фр. — М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2000.314с.

63. Башмакова JI. П. Писатели Старого Юга: Джон Пендлтон Кеннеди, Уильям Гилмор Симмс. — Краснодар: Изд-во Кубанского госуниверситета, 1997. — 139 с.

64. Бурстин Д. Американцы. Пер. с англ.: В 3 т. — М.: Изд. группа «Прогресс»-«Литера», 1993.

65. Бенедиктова Т. Д. Поэзия американского романтизма: своеобразие метода//Дисс. д-ра филол. наук. — М., МГУ, 1990. — 406 с.

66. Бенедиктова Т. Д. «Разговор по-американски»: дискурс торга в литературной традиции США. — М.: Новое литературное обозрение, 2003. —328 с.

67. Воеводина Л. Н. Мифотворчество и художественная литература. — М.: Моск. гос. ин-т культуры / Депон. в ИНИОН РАН , № 52132140, 1995. — 30 с.

68. Гуревич П. С. Социальная мифология. — М.: Мысль, 1983. — 174 с.

69. Кизима М. П. Страницы «южного литературного возрождения» (фьюджитивисты аграрии - новые критики). — М.: Изд-во МГИМО, 1995. —208 с.

70. Кирилюк А. С. Универсалии культуры и семиотика дискурса. Миф. — Одесса: Рось, 1996.—141 с.

71. Коренева М. М. Эллен Глазгоу и становление школы южного романа // Проблемы литературы США XX века. — М.: Наука, 1970. — С.ЗЗ 1- 362.

72. Ладыгина О. М. Культура мифа. — М.: НОУ «Полярная звезда», 2000.56 с.

73. Лернер М. Развитие цивилизации в Америке. Пер. с англ.: В 2 т. — М.: Радуга, 1992.

74. Литературная история Соединенных Штатов Америки. Пер. с англ. / Под ред. Р. Спиллера и др.: В 3 т — М.: Прогресс, 1977-1979.

75. Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. — М. Изд-во Политической литературы, 1991. — 525 с.

76. Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. Человек текст - семиосфера- история. — М.: Языки русской культуры, 1999. — 464 с.

77. Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. — М.: Наука, 1976. — 406 с.

78. Пазенко Е. А. Общественно-политическая мысль на Юге США в 30-50-е гг. XIX в. // Дисс. .канд. истор. наук. — Владивосток, 1999. — 190 с.

79. Паррингтон В. Л. Основные течения американской мысли. Пер. с англ.: В 2 т. — М.: Изд-во ИЛ, 1962-1963.

80. Романтические традиции американской литературы XIX века и современность. — М.: Наука, 1982. — 351 с.

81. Савкина И. Провинциалки русской литературы (женская проза 30 40-х годов XIX века). — Wilhelmshorst: Verlag F. К. Gopfert, 1998. — 223 с.

82. Савуренок А. К. Романы Фолкнера 1920 -1930 годов. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1979, — 139 с.

83. Солодовник В. И. История литературы США: нравственный идеал через века. — Краснодар: Изд-во Кубанского гос. Ун-та, 1997. — 207 с.

84. Стеценко Е. А. Проблема «южной школы» современного американского романа // Автореф. Дисс. . .канд. Филол. Наук. — М.:ИМЛИ АН СССР, 1978. —23 с.

85. Стеценко Е. А. Литература Гражданской войны // Российский литературоведческий журнал. — 1997, № 10. — С. 59 77.

86. Супоницкая И. М. Американский Юг в романе М. Митчелл «Унесенные ветром» // Проблемы американистики. — М.: Изд-во МГУ, 1990. — С. 68-85.

87. Супоницкая И. М. Рабовладельческий Юг США, 1840 1860 // Автореф. Дисс. .докт. Истор. Наук. — М.: ИНИОН, 1996. — 21 с.

88. Тлостанова М. В. Литература Старого Юга. У. Г. Симмс, Дж. П. Кеннеди // История литературы США / Под ред. Я. Н. Засурский и др. — М.: Наследие, 1999, т.2. — С. 320 346.

89. Тлостанова М. В. Художественный мир Юдоры Уэлти и специфика послевоенной прозы Юга США // Дисс. . канд. Филол. Наук. — М.: ИМЛИ РАН, 1994. — 173 с.

90. Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. — М.: Издательская группа «Прогресс» -«Культура», 1995. — 624 с.

91. Успенский Б. А. Избранные труды. Семиотика истории. Семиотика культуры. — М.: Гнозис. 1994. — 432 с.

92. Харц Л. Либеральная традиция в Америке. Пер. с англ. — М.: «Прогресс-Академия», 1993. — 395 с.

93. Шаховцева Е. А. Творчество современных писательниц американского Юга в свете концепции «культурного феминизма» (на англ. Яз). — Владивосток: Изд-во Дальневост. Ун-та, 2001. — 136 с.

94. Щукин В. Г. Спасительный кров // Статьи по истории и типологии русской культуры. —М.: Наследие, 2000. С. 573-602.

95. Эмерсон, Р. Эссе // Ральф Эмерсон. Эссе. Генри Торо. Уолден, или Жизнь в лесу. — М.: Художественная литература, 1986, с. 23 382.

96. Яценко В. И. Литература Юга США, 1865- 1900. Учебное пособие.— Иваново: ИвГУ, 1984. — 80 с.

97. Яценко В. И. Южная школа американского романтизма. Учебное пособие. — Иваново: ИвГУ, 1983. — 88 с.

98. America and Its Peoples: A Mosaic in The Making / Ed. By J. K. Martin, R. Roberts, S. Mintz et al.: In 2 vol. — New York: Longman, 2001, vol. 1. — 477 p.

99. The American Intellectual Tradition / Ed. By D. A. Hollinger & C. Capper: In 2 vol. — New York & Oxford: Oxford University Press, 1997, vol.1. — 515 p.

100. American Life in the 1840s / Ed. C. Bode Carl. — New York: New York University Press, 1967. — 368 p.

101. American Women Writers to 1800 / Ed. S. M. Harris. — New York: Oxford University Press, 1996. — 452 p.

102. Antebellum American Culture. An Interpretive Anthology / Ed. By D. B. Davis. — Lexington, Mass. & Toronto: D. C. Heath & Co., 1979. — 472 p.

103. Armstrong N. Desire and Domestic Fiction: A Political History of the Novel. — New York: Oxford University Press, 1987. — 310 p.

104. Bain R. Southern Writers: A Biographical Dictionary / Ed. by R. Bain, J. M. Flora, L. D. Rubin. — Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1979. — 515 p.

105. Barnes E. States of Sympathy: Seduction and Democracy in the American Novel. — New York: Columbia University Press, 1997. — 152 p.

106. Baym N. Woman's Fiction. A Guide to Novels by and About Women in America, 1828 1870. — Ithaca & London: Cornell University Press, 1978. —320 p.

107. Beard M. R. America Through Women's Eyes. — New York: Dutton, 1972. —376 p.

108. Berg B. The Remembered Gate: Origins of American Feminism: The Woman and the City, 1800-1860. — New York: Oxford University Press, 1978. —334 p.

109. A Bibliographical Guide to the Study of Southern Literature / Ed. by L. D. Rubin. — Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1969. — 368 p.

110. Boas R. The Romantic Lady // Romanticism in America / Ed. George Boas. —New York: Russell, 1961. — P. 63-88.

111. Bondurant A. N. Poe's Richmond. — Richmond: Richmond Рое Associates, 1978. — 264 p.

112. Brown A. B. Rewriting the Word: American Women Writers and the Bible. — Westport: Greenwood Press, 1999. — 194 p.

113. Brown G. R. The Sentimental Novel in America, 1789-1860. — New York: Octagon Books, 1975. — 407 p.

114. Brownstein R.M. Becoming a Heroine: Reading About Women in Novels.

115. New York: Viking, 1982. — 248 p.

116. Bukoski A. The Lady and Her Own Business in Selected Southern Fictions // Studies in the Humanities. — 1976, Vol. V, January. — P. 14-18.

117. Burgett B. Sentimental Bodies: Sex, Gender, and Citizenship in the Early Republic. — Princeton, NJ: Princeton University Press, 1998. — 204 p.

118. Carruth G. The Encyclopedia of American Facts and Dates. — New York: HarperCollins Publishers, Inc., 1993. — 1039 p.

119. Clayton B. The Savage Ideal: Intolerance and Intellectual Leadership in the South, 1890-1914. — Baltimore: John Hopkins University Press, 1972.251 p.

120. Clinton C. The Other Civil War: American Women in the 19th Century. — New York: Hill & Wang, 1984. — 242 p.

121. Clinton C. The Plantation Mistress: Woman's World in the Old South. — New York: Pantheon Books, 1982. — 331 p.

122. Coon D. L. Eliza Pinckney and the Reconstruction of Indigo Culture in South Carolina // Journal of Southern History. — 1976, Vol. XLIII, Fall. — P. 61-76.

123. Cowie A. The Rise of the American Novel. — New York: American Book Co., 1948.— 773 p.

124. An Early American Reader / Ed. by J. A. Leo Lemay. — Washington, D.C.: United States Information Agency, 1989. — 741 p.

125. The Encyclopedia of Southern Culture : In 20 vol. / Ed. By W. Ferris & J. Wilson. — Chapel Hill: The University of South Carolina Press, 1995.

126. Cott N. The Bonds of Womanhood. — New Haven: Yale University Press, 1977.—255 p.

127. Coulter E. M. The South During Reconstruction, 1865-1877 . — Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1947. — 426 p.

128. Craven A. O. The Coming of the Civil War — Chicago: The University of Chicago Press, 1957. — 491 p.

129. Deegan D. Y. The Stereotype of the single Woman in American Novels: A Social Study with Implications for the Education of Women. — New York: Octagon Books, 1975. — 252 p.

130. Degler C. N. At Odds: Woman and the Family in America from the Revolution to the Present. — New York: Oxford University Press, 1980.527 p.

131. Degler C. N. The Other South: Southern Dissenters in the 19th Century. — New York: Harper & Row, 1974. — 392 p.

132. Degler C. N. Place Over Time: The Continuity of Southern Distinctiveness. — Athens: University of Georgia Press, 1997. — 138 p.

133. De Grave K. Swindler, Spy, Rebel: The Confederate Woman in the 19th" Century America. — Columbia: University of Missouri Press, 1995. — 240 p.

134. Divided Houses: Gender and the Civil War / Ed. by C. Clinton, N. Silber.

135. New York: Oxford University Press, 1992. — 418 p.

136. Dollard J. Caste and Class in a Southern Town. — Garden City, NY: Doubleday, 1957. —466 p.

137. Du Pre Lumpkin K. The Making of a Southerner. — Athens: University of Georgia Press, 1991. — 262 p.

138. Earnest E. The American Eve in Fact and Fiction, 1775-1914. — Urbana:

139. University of Illinois Press, 1974. — 280 p.

140. The Encyclopedia of Southern History / Ed. By D. C. Roller, R. W. Twyman. — Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1979. — 1421 p.

141. Encyclopedia of Southern Literature / Ed. by M. E. Snodgrass. — Santa Barbara, Calif. & Oxford, England: ABC-CLIO, 1997. — 550 p.

142. Eppes N. W. The Negro of the Old South. — Chicago: Joseph G. Branch, 1925.— 236 p.

143. Faust D. G. Mothers of Invention: Women in the Slaveholding South in the American Civil War. — Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1996. —326 p.

144. Faust D. G. A Sacred Circle: The Dilemma of the Intellectual in the Old South, 1840-1860. — Baltimore: John Hopkins University Press, 1977. — 189 p.

145. The Female Tradition in Southern Literature / Ed. by C. S. Manning. — Urbana: University of Illinois Press, 1993. — 290 p.

146. The Feminist Papers: From Adams to de Beauvoir / Ed. by A. S. Rossi.

147. Boston: Northeastern University Press, 1988. — 716 p.

148. Fetterley J. The Resisting Reader: A Feminist Approach to American Fiction. — Bloomington: Indiana University Press, 1978. — 198 p.

149. Fetterley J., Pryse M. Writing But Of Place: Regionalism, Women and American Literary Culture. — Urbana: University of Illinois Press, 2002.480 p.

150. Field V. B. Constantia: A Study of the Life and Works of Judith Sargent Murray, 1751-1820. — Orono, ME: Orono University Press, 1931. — 122 p.

151. Finley R. E. The Lady of Godey's, Sarah Josepha Hale. — Philadelphia: J. B. Lippincott Company, 1931. — 322 p.

152. Fitzhugh G. Cannibals All! Or Slaves Without Masters. — Cambridge, Mass.: The Belknap Press of Harvard University Press, 1960. — 205 p.

153. Fitzhugh G. Sociology of the South, or the Failure of Free Society. — Richmond, Va.: A. Morris, 1954. — 306 p.

154. Foster V. The Emancipation of Pure, White, Southern Womanhood // New South. — 1971, Vol. XXVI, Winter. — P. 46-54.

155. Fox-Genovese E. Within the Plantation Household: Black and White Women of the Old South. — Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1988. —544 p.

156. Frederick J. T. Hawthorne's Scribbling Women // New England Quarterly, №48, 1975.— P. 231-240.

157. Friedman J. E. The Enclosed Garden: Women and Community in the Evangelical South, 1830-1900. — Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1985. — 180 p.

158. Fryatt N. R. Sarah Joseph Hale: The Life and Times of a Nineteenth Century Career Woman. — New York: Hawthorn Books, Inc., 1975. — 152 p.

159. Fryer J. The Faces of Eve: Women in the 19lh-Century American Novel. — New York: Oxford University Press, 1976. — 294 p.

160. Fuller M. Woman in the Nineteenth Century. Electronic Edition. — New York: Oxford University Press, 1971.— 212 p.

161. The Future of Southern Letters / Ed. by J. Humphries and J. Lowe. — New York: Oxford University Press, 1996. — 198 p.

162. Geary S. The Domestic Novel as a Commercial Commodity: Making a Best Seller in the 1850's. // Papers of the Bibliographical Society of America, №70,1976. — P. 365-395.

163. Genovese, E. The World of Slaveholders made: Two Essays of Interpretation / E. Genovese. New York: Pantheon Books, 1969. - 274 p.

164. Genovese E. D. The Southern Tradition. — Cambridge, Mass. & London: Harvard University Press, 1994. — 138 p.L

165. Gilbert S. The Madwoman in the Attic: The Woman Writer and the 19 -Century Literary Imagination. — New Haven: Yale University Press,1979. —719 р.

166. Godwin G. The Odd Woman. — New York: Knopf, 1974. — 419 p.

167. Godwin G.A. The Southern Belle // Ms. 1975, Vol. IV, July. — P. 49-52; 84-85.

168. Godwin, G. A Southern Family. — New York: Morrow, 1987. — 540 p.

169. Gosset T. F. "Uncle Tom's Cabin" and American Culture. — Dallas: Southern Methodist University Press, 1985. — 484 p.

170. Grantham D. S. History, Mythology, and the Southern Lady // Southern Literary Journal, 1971, Vol. Ill, Spring. — P. 98-108.

171. Gray R. Writing the South: Ideas of an American Region. — Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1986. — 333 p.

172. Gretlund J. N. Frames of Southern Mind: Refactions on the Stoic, Bi-Racial, and Existential South. — Odense, Denmark: Odense University Press, 1998. —286 p.

173. Gwin M. Black and White Women of the Old South: The Peculiar Sisterhood in American Literature. — Knoxville: University of Tennessee Press, 1985, —238 p.

174. Hagood M. J. Mothers of the South. — Charlottesville: University Press of Virginia, 1996. —252 p.

175. Half Sisters of History: Southern Women and the American Past / Ed. by C. Clinton. — Durham: Duke University Press, 1994. — 239 p.

176. Hardwick E. Seduction and Betrayal: Woman in literature. — New York: Random House, 1974. — 208 p.

177. Harris S. M. Judith Sargent Murray (1751-1820) // Legacy, 1994, Vol. 11. —P. 152-159.

178. Harris S. M. 19lh-Century American Women's Novels. Interpretative Strategies. —New York Cambridge: Cambridge University Press, 1990. — 236 p.

179. Harris S. M. A New Era in Female History: Nineteenth-Century US Women Writers // "American Literature", V. 74, № 3, September, 2002.1. P. 604-612.

180. Hart J. S. The Female Prose Writers in America. — Philadelphia: E. H. Butler, 1852.— 432 p.

181. Haunted Bodies. Gender and Southern Texts / Ed. by A. G. Jones, S. V. Donaldson. — Charlottesville & London: University Press of Virginia, 1997. —533 p.

182. Hesselbart S. Attitudes Toward Women and Attitudes Toward Blacks in a Southern City // Sociological Symposium. — 1976, Vol. XVIII, Fall. — P. 45-68.

183. Hill S. S. One Name but Several Faces: Variety in Popular Christian Denomination in Southern History. — Athens: University of Georgia Press, 1996. — 128 p.

184. Hoffert S. Mary Boykin Chesnut: Private Feminist in the Civil War South // Southern Studies. — 1977, Vol. XVI, Spring. — P. 81-89.

185. Holman С. H. The Roots of Southern Writing: Essays on the Literature of the American South. — Athens: University of Georgia Press, 1972. — 236 p.

186. Holman С. H. Southern Literary Study: Problems and Possibilities. — Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1975. — 235 p.

187. Holmgren Troy M. In the First Person and in the House: The House Chronotope in Four Works by American Women Writers. — Uppsala: Acta Universitatis Upsaliensis, 1999. — 235 p.

188. A House of Good Proportion: Images of Women in Literature. — New York: Simon & Schuster, 1973. — 379 p.

189. Howard R. A. Domesticating the Novel: Moral-Domestic Fiction, 18201834// Cardiff Corvey: Reading the Romantic Text, № 13, Winter 2004. — P. 36-52.

190. Hudock A. E., Rodier K. American Women Prose Writers: 1820-1870. — Detroit: Gale, 2001. — 439 p.

191. The Idea of the South / Ed. by E. Vandiver. — Chicago: The University of

192. Chicago Press, 1964. — 82 p.

193. Images of Women in Literature / Ed. by M. A. Ferguson. — Boston: Houghton Miffin, 1986. — 606 p.

194. Images of Women in Fiction: Feminist Perspectives / Ed. by S. K. Cornillon. — Bowling Green, Ohio: Bowling Green University Popular Press, 1972. —399 p.

195. Ingham P. The Language of Gender and Class: Transformation in the Victorian Novel. — New York: Routledge, 1996. — 198 p.

196. Jefferson T. Letter to Chastellux // Writings. — New York: Literary Classics of the United States of America Inc., 2000. — P. 826-828.

197. Johnson B. Dueling Sentiments: Responses to Patriarchal Violence in Augusta Jane Evans's "St. Elmo" // The Southern Literary Journal. — 2001,33.2, Spring. —P. 14-29.

198. In Joy and in Sorrow. Women, Family, and Marriage in the Victorian South, 1830-1900 / Ed. by C. Bleser. — New York & Oxford: Oxford University Press, 1991. — 330 p.

199. Jones A. G. Tomorrow Is Another Day: The Woman Writer in the South, 1859-1936. — Baton Rouge & London: Louisiana State University Press, 1982.—411 p.

200. Jones H.M. America and French Culture. — Chapel Hill: The University of North Carolina Press, 1927. — 615 p.

201. Jones H. M. Ideas in America. — Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1944. —304 p.

202. Jones H. M. О Strange New World. — New York: The Viking Press, 1968. —464 p.

203. Kann M. E. The Gendering of American Politics: Founding Mothers, Founding Fathers, and Political Patriarchy. — Westport, CT: Praeger, 1999.— 200 p.

204. Kaplan A. Manifest Domesticity // The Futures of American Studies / Ed. by D. P. Pease and R. Wiegman. — Durham & London: Duke University

205. Press, 2002. —P.l 11 -134.

206. Kerber L. K. Women of the Republic: Intellect and Ideology in Revolutionary America. — New York: W. W. Norton & Company, 1986. —304 p.

207. Kirkpatrick D. D. On Long-Lost Pages, a Female Slave's Voice // New York Times. — 2001, November, 11.

208. Klark M. The Role of Republican Motherhood and the Emergence of the Public Woman // Women's Law Caucus, March 2002, Issue 8. P.l 1-15.

209. Kondert N. T. The Romance and reality of defeat: Southern Women in 1865 //Journal of Mississippi History. — 1973, Vol. XXXV, May. — P. 141-152.

210. Kreyling M. Inventing Southern Literature. — Jackson: University Press of Mississippi, 1998. — 200 p.

211. Kritzer A.H. Playing With the Republican Motherhood. Self-Representation in Plays by Susanna Haswell Rowson and Judith Sargent Murray//Early American Literature, Vol. 31, 1996. — P. 150- 167.

212. Lerner G. The Grimke Sisters from South Carolina, Rebels Against Slavery. — New York: Schocken Books, 1975. — 404 p.

213. The Letters I Left Behind: Judith Sargent Murray Papers, Letter Book 10 / Eb. by В. H. Smith. — Boston: Judith Sargent Murray Society & Curious Traveller Press, 2002. — 479 p.

214. Maison M. M. The Victorian Vision: Studies in the Religious Novel. — New York: Sheed & Ward, 1962. — 360 p.

215. Marshall D. Fanny Kemble. — London: Weidenfeld & Nickolson, 1977. — 280 p.

216. Merish L. Sentimental Materialism: Gender, Commodity Culture, and Nineteenth-Ctntury American Literature. — Durham: Duke University Press, 2000. —389 p.

217. Mckanan D. Identifying the Image of God: Radical Christians and Nonviolent Power in the Antebellum United States. — New York: Oxford

218. University Press, 2002. — 290 p.

219. McMillan S. G. Southern Women. Black and White in the Old South. — Arlington Heights, 111.: Harlan Davidson Inc., 1992. — 155 p.

220. Mitchell D. G . Original Preface to "Reveries of a Bachelor" //Mitchell Donald G. Prefaces to Reveries of a Bachelor. — Electronic edition., — New York, 1998. — www.roycrofter.com/wwwboard/messages/1987.html

221. Moers E. Literary Women: The Great Writers. — Garden City, NY: Doubleday, 1976.— 336 p.

222. The Moment of Decision: Biographical Essays on American Character and Regional Identity / Ed. by John R. McKivigan , Randall M. Miller, Jon L. Wakelyn . — Westport, СТ.: Greenwood Press, 1994. — 240 p.

223. Morgan S. The Civil War Diary of a Southern Woman / Ed. by C. East. — New York: A Touchstone Book, 1991. — 626 p.

224. Moss E. Domestic Novelists in the Old South: Defenders of Southern Culture. — Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1992. — 249 p.

225. Myth and Southern History / Ed. by P. Gerster, N. Cord. — Urbana & Chicago: University of Illinois Press, 1989. — 183 p.

226. A Mythic Land Apart. Reassessing Southerners and Their History / Ed. by J. D. Smith, Т. H. Appleton. — Westport: Greenwood Press, 1997. — 206 p.

227. Neumann E. The Great Mother: An Analysis of the Archetype. — New York: Pantheon Books, 1963. — 381 p.

228. Nickerson C. R. The Web of Iniquity: Early Detective Fiction by American Women. — Durham: Duke University Press, 1998. — 275 p.

229. Nineteenth-Century American Women Writers: A Bio-Bibliographical Critical Sourcebook / Ed. by Denise D. Knight, Emmanuel S. Nelson. — Westport, СТ.: Greenwood Press, 1997. — 540 p.

230. Notable American Women 1607-1950: A Biographical Dictionary. In 3 Vol. / Ed. by E. T. James. — Cambridge, Mass.: Belknap Press of

231. Harvard University, 1971, vol. 2. — 659 p.

232. Nunokawa, J. The Afterlife of Property: Domestic Security and the Victorian Novel. — Princeton, NJ: Princeton University Press, 1994. — 149 p.

233. O'Brien M. Rethinking the South: Essays in Intellectual History. — Baltimore & London: John Hopkins University Press, 1988. — 271 p.

234. The (Other) American Traditions: Nineteenth-Century Women Writers. / Ed. J. W. Warren. — New Brunswick: Rutgers University Press, 1993. — 314 p.

235. Our American Sisters: Women in American Life and Thought / Ed. by J. E. Friedman & W. G. Shade. — Boston: Allyn & Bacon, Inc., 1976. — 446 p.

236. The Oven Birds: American Women on Womanhood, 1820-1920 / Ed. by G. Parker. — Garden City, NY: Anchor Books, 1972. — 387 p.

237. Papashvily H. W. All the Happy Endings: A Study of the Domestic novel in America, the Women Who Wrote It, the Women Who Read It in the19th Century. — New York: Harper & Brothers, 1955. — 231 p.

238. Pattee, F. L. The Feminine Fifties. —New York: Appleton-Century Co., 1940.— 339 p.

239. Proslavery Thought, Ideology, and Politics / Ed. By B. Finkelman. — New York, London: Garland Publishing Inc., 1989. — 483 p.

240. Radway J. A. Reading the Romance: Women, Partriarchy, and Popular Literature. — Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1984. — 274 p.

241. Richards J. H. How to Write an American Play: Murray's Traveller Returned and Its Source // Early American Literature, Vol. 33,1998. — P. 277-290.

242. Romines A. The Home Plot: Women, Writing & Domestic Ritual. Contributors. — Amherst: University of Massachusetts Press, 1992. — 320 p.

243. Root of Bitterness: Documents of the Social History of American Women / Ed. By N. Cott. — New York: Dutton, 1972. — 376 p.

244. Rubin L. The American South: Portrait of a Culture. — Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1980. — 379 p.

245. Rubin L. The Edge of the Swamp: A Study in the Literature and Society in the Old South. — Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1989.234 p.

246. Rubin L. The History of Southern Literature. — Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1985. — 626 p.

247. Rubin L. The Literaiy South. — New York: Wileys, 1979. — 735 p.

248. Ryan M. P. Womanhood in America from Colonial Times to the Present.

249. New York: F. Watts, 1973. — 392 p.

250. Ryan M. P. Women in Public: Between Banners and Ballots, 1825-1880.

251. Baltimore: John Hopkins University Press, 1990. — 202 p.

252. Scott A. F. The Southern Lady: From Pedestal to Politics, 1830-1930. — Chicago: University of Chicago Press, 1970. — 247 p.

253. Seidel K. L. The Southern Belle in the American Novel. — Tampa: University of South Florida Press, 1985. — 202 p.

254. Seventy-Four Writers of the Colonial South / Ed. By J. D. Wages. — Boston, Mass.: G.K. Hall & Co., 1979. — 252 p.

255. Sex, Race, and the Role of Women in the South / Ed. by J. V. Hawks, S.L. Skemp. — Jackson: University Press of Mississippi, 1983. — 140 p.

256. Simkins F. B. The Everlasting South. — Westport: Greenwood Press, 1963,— 103 p.

257. Skemp S. L. Judith Sargent Murray: A Brief Biography with Documents.

258. Boston: Bedford, 1998. — 210 p.

259. Southerners and Europeans: Essays in a Time of Disorder / Ed. by A. N. Lytle. — Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1988. — 308 p.

260. Southern Prose Writers / Ed. by G. Paine. — Freeport, NY: Books for Library Press, 1969. — 392 p.

261. Southern Women / Ed. by С. M. Dillman. — New York, Washington, London: Hemispere Publishing Corporation, 1988. — 226 p.

262. Southern Women's Writing: Colonial to Contemporary / Ed. by M. L. Weaks, C. Perry. Gainesville: University Press of Florida, 1995. — 417 p.

263. Stern J. A. The Plight of Feeling: Sympathy and Dissent in the Early American Novel.— Chicago: University of Chicago Press, 1997. — 320 p.

264. Taylor W. R. Cavalier and Yankee: The Old South and American National Character. — New York: G. Braziller, 1961. — 384 p.

265. Tonkovich N. Domesticity with a Difference: The Nonfiction of Catharine Beecher, Sarah J. Hale, Fanny Fern, and Margaret Fuller. — Jackson, MS : University Press of Mississippi, 1989. — 230 p.

266. True South: Travels Through a Land of White Columns, Black-eyed Peas & Redneck Bars / Ed. by J. Auchmutey and L. Donosky. — Atlanta: Longstreet Press, Inc., 1994. — 198 p.

267. Tucker M. New Issue of Confrontation Searchers for the Real South HQ. W. Post Campus Releases, New York, 2001, Vol.XIV. Winter. P. 19-39.

268. Varieties of Southern History: New Essays on a Region and Its People / Ed. by B. Clayton, J. Salmond. — Westport, Conn.: Greenwood Press, 1996, — 200 p.

269. Varon E. R. We Mean To Be Counted: White Women and Politics in Antebellum Virginia. Gender and American Culture. — Chapel Hill and London: University of North Caro;ina Press, 1998. — 234 p.

270. Voices ofthe Old South. Eyewitness Accounts, 1528-1861 / Ed. by A. Gallay. — Athens & London: The University of Georgia Press, 1994. — 404 p.

271. Wagenknecht E. Cavalcade of the American Novel: From the Birth of the Nation to the Middle of the Twentieth Century. — New York: Holt, 1952. — 578 p.

272. Warren W. J. The American Narcissus. Individualism and Women in 19th

273. Century American Fiction. — New Jersey: Rutgers University Press, 1984. —345 p.

274. Welter B. Dimity Convictions: The American Woman in the 19th Century.

275. Athens: Ohio University Press, 1976. — 230 p.

276. White D. G. Ar'n't I a Woman? Female Slaves in the Plantation South. — New York & London: W. W. Norton & Co., 1985. —216 p.

277. Wiley В. I. Confederate Women. — New York: Barnes & Noble, 1994. — 204 p.

278. Women in the American South / Ed. by C. A. Fairham. — New York & London: New York University Press, 1997. — 294 p.

279. Women in Southern Literature. An Index / Ed. by P. E. Sweeny. — New York & London: Greenwood Press, 1986. — 117 p.

280. Women's Periodicals in the United States: Consumer Magazines / Ed. By Kathleen L. Endres, Therese L. Lueck. — Westport, CT: Greenwood Press, 1995.—512 p.

281. Woodward C. W. The Burden of Southern History. — Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1968. — 250 p.

282. Wyatt Brown B. The Shaping of Southern Culture: Honor, Grace, and War, 1760-1880s. — Chapel Hill & London: The University of North Carol ina Press, 2001.— 412 p.

283. Wyatt Brown B. Southern Honor: Ethics and Behavior in the Old South.

284. New York & Oxford: Oxford University Press, 1982. — 597 p.

285. Young E. Disarming the Nation: Women's Writing and the American Civil War. — Chicago: University of Chicago Press, 1999. — 389 p.