автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему:
Русская беллетристика 20-40-х годов XIX века

  • Год: 1997
  • Автор научной работы: Чернов, Александр Валентинович
  • Ученая cтепень: доктора филологических наук
  • Место защиты диссертации: Новгород
  • Код cпециальности ВАК: 10.01.01
450 руб.
Диссертация по филологии на тему 'Русская беллетристика 20-40-х годов XIX века'

Текст диссертации на тему "Русская беллетристика 20-40-х годов XIX века"

Президиум ВАК России |

!

Министерство общего и профессионального образования Новгородский государственный университет им. Ярослава Мудрого

На правах рукописи

ЧЕРНОВ Александр Валентинович

/

РУССКАЯ БЕЛЛЕТРИСТИКА 20-40-х годов XIX века

/Вопросы генезиса, эстетики и поэтики/ 10.01.01. - Русская литература

Диссертация

на соискание ученой степени доктора филологических наук

Новгород 1997

ВВЕДЕНИЕ

Активно идущие в современном литературоведении процессы переосмысления содержания и границ большинства традиционных терминов и понятий отражают общие явления, возникшие в методологии науки в целом. В 1962 г. вышла в свет работа Т.Куна «Структура научных революций». Среди вызвавших бурное обсуждение концепций структуры и направленности научного прогресса особое место в ней занимала теория парадигмы. В самом широком смысле парадигма - это набор убеяодений, ценностей и техник, разделяемых членами данного сообщества.1 «Парадигма столь же существенна для науки, как наблюдение и эксперимент; приверженность к специфическим парадигмам есть необходимая предпосылка любого серьезного научного дела. Реальность чрезвычайно сложна и обращаться к ней в ее тотальности вообще невозможно. Наука не в состоянии наблюдать и учитывать все разнообразие конкретного явления, не может провести все возможные эксперименты и выполнить все лабораторные и клинические анализы. Ученому приходится сводить проблему до рабочего объема, и его выбор направляется ведущей парадигмой данного времени. Таким образом, он непременно вносит в область изучения определенную систему убеждений.»2

Это означает, что парадигмы несут в себе не только познавательный, но и нормативный смысл; не только являются утверждениями о природе реальности, но и определяют «разрешенное проблемное поле», устанавливают «допустимые методы и набор стандартных решений». Под воздействием парадигмы все научные основания в какой-то отдельной области подвергаются коренному переопределению. Некоторые проблемы, представлявшиеся ранее ключевыми, могут быть объявлены несообразными или ненаучными, а иные - отнесены к другой дисциплине. Или же наоборот, какие-то вопросы, прежде не существовавшие или считавшиеся тривиальными, могут неожиданно оказаться предметами значительного научного интереса. Даже в тех областях, где старая парадигма сохраняет свою действенность, понимание проблем не остается тем же самым и требует нового обозначения и определения.»3

Идея циклически сменяющихся парадигм представляется перспективной и для современного литературоведения. Нынешнее состояние науки о литературе демонстрирует активно идущий процесс смены парадигмы. Прежде всего и наиболее наглядно это проявляется в настойчивых попытках принципиального переосмысления основополагающих литературоведческих категорий: «направления», «школы», «жанра» и т.п. Часто это приобретает форму изменения значения привычных, «обиходных» понятий, традиционно не входивших в терминологический аппарат академической науки: они «терминологизируются», приобретают более отчетливые и конкретные смысловые очертания.

В целом, превращение в термин «околонаучных» номинаций достаточно опасно, так как одно и то же понятие может использоваться в различных, порой даже противоположных значениях. Поэтому применение подобных понятий нуждается в постоянной оговорке: терминологический смысл они приобретают только в определенном контексте конкретного исследования, прежнее же их употребление не предполагало чаще всего каких-то особых категориальных смыслов. Более того, можно утверждать, что разновременное использование подобных понятий чаще всего оказывается и разносмысловым. Одним из таких, на протяжении двухсот лет активно использовавшихся в литературном обиходе, но лишь сравнительно недавно обнаружившим тяготении к превращению в термин, понятий является «беллетристика».

Широко использующееся в художественной, научной, критической практике, оно в настоящее время усиленно актуализируется и настоятельно требует своей конкретизации. Во многом это обуславливается состоянием эстетического сознания эпохи, небывалым расцветом и качественным преображением всех составляющих феномена массовой культуры.

Усиливающийся интерес гуманитарной науки к природе массовой культуры обусловил и внимание к своеобразным закономерностям возникновения и бытования массовой литературы. Тесная взаимосвязь различных составляющих современной культуры во многом обусловлена особой природой эстетического образа, формирующегося в культуре XX века. Эстетический образ становится все более синкретичен, возникая на стыке родов и видов искусств, совмещая аудео-визу-альные формы восприятия, в культурософском плане балансируя между мифом и игрой.4

Стремление к сотворению «новых реальностей» наиболее отчетливо заметно именно в массовой культуре, а его природа наиболее последовательно проявляется в массовой литературе.

При этом усиливается мифообразующая роль литературного текста. Так, например, после Толкиена возникает мощное направление в массовой литературе, основанное на мифологическом созидании - «фэнтези». Оно пользуется огромной популярностью и представлено именами Урсулы ле Гуин, Майкла Муркока, Роджера Желязны и десятками других, менее известных авторов.

Возможно, именно балансирование между игрой и мифом наиболее ярко высвечивает существенные изменения, идущие в сознании современного читателя и размывающие, казалось бы, незыблемые основания традиционной поэтики. Частным проявлением этого является, например, намечающийся процесс как бы «вторичной фольклоризации» литературы, всерьез затрагивающий основополагающую категорию литературы нового времени - категорию автора. Массовое литературное сознание становится все более независимо от автора. Если еще в шестидесятые годы признаком интеллектуальности являлось чтение не книг, но «автора», то сегодняшний литературный процесс фиксирует намечающийся переход от индивидуального к «коллективному» творчеству.

Художественные образы все более становятся достоянием не породившего их творческого сознания, а читателя и критика. Свидетельство тому - волна разнообразных «продолжений» бестселлеров: от «Унесенных ветром» до новейших текстов Ника Перумова, успешно продолжающего «Хранителей колец» Толкиена. Возможность «продолжения» чужого текста настолько утратила всякую «криминальность», что широко используется как методический прием в школьной практике. Если в XIX веке само по себе «дописывание» незавершенного произведения хотя и не исключалось полностью, но все же воспринималось как, в целом, не совсем законный эксперимент5, то сегодня впору говорить о складывающейся поэтике «продолжений».

Особой разновидностью этого явления становится «концептуальная критика», закрепляющая исключительное право интерпретации текста за критиком. В ней широко используется прием уподобления, свободного и, часто, вольного включения конкретного произведения в чуждый ему контекст. Один из множества возможных примеров - статья Д.Ивахова «Танцы лирического ироника», предпосланная публикации романов М.Муркока из цикла «Танцоры на краю времени» и проводящая фактическое отождествление поэтики Муркока и И.Северянина. Обильные цитаты Северянина сопровождаются авторским пояснением: «Мы не случайно взяли эти строки из великолепной лирики замечательного русского

поэта Игоря Северянина. Во-первых,потому что стилистика Северянина и Мур-кока чрезвычайно близка /часто в «Танцорах» слышатся северянинские нотки, что мы и попытались сохранить при переводе/. Муркок заложил еще один камень в то здание изящной словесности, которое начали строить Луис Гонгора и Шарль Леконт де Лиль,Роберт Музиль и Юкио Мисима. Во-вторых, все произведения Муркока - это, выражаясь языком Игоря Северянина, экспрессия, где причудливые персонажи населяют фантасмагорические миры, сон пересекается с реальностью, а бытие с небытием.»6

Многочисленные признаки свидетельствуют об активно идущем процессе смены литературоведческой парадигмы. Однако, он еще не стал в полной мере предметом систематического наблюдения и изучения. Литературоведение лишь подступает к объяснению и исследованию стремительно видоизменяющегося феномена массовой культуры, преимущественно ведя подготовительно-классификаторскую работу. Вместе с тем, в большинстве современных методологических исследований отмечается смена традиционных подходов к литературному тексту. И хотя речь не идет о полной замене терминологического, понятийного аппарата литературоведения, видоизменение категорий поэтики представляется весьма существенным. «Категории поэтики заведомо подвижны, - от этого положения отталкиваются авторы коллективной монографии «Историческая поэтика»: «Даже тогда, когда в длительной исторической перспективе они сохраняют свою актуальность, от периода к периоду и от литературы к литературе они меняют свой облик и смысл, вступают в новые связи и отношения, всякий раз складываются в особые и отличные друг от друга системы. Характер каждой такой системы обусловлен в конечном счете литературным самосознанием эпохи; и потому проблема эволюции «поэтического сознания и его форм» /.../ является /.../ важнейшим аспектом типологической исторической поэтики. Именно художественное сознание, в котором всякий раз отражены историческое содержание той или иной эпохи, ее идеологические потребности и представления, отношения литературы и действительности, определяет совокупность принципов литературного творчества в их теоретическом /художественное сознание в литературной теории/ и практическом / художественное освоение мира в литературной практике/ воплощениях. Иначе говоря, художественное сознание эпохи претворяется в ее поэтике, а смена типов художественного сознания обуславливает главные линии и направления исторического движения поэтических форм и категорий.»7

Неизбежное обновление понятийно-терминологического аппарата включает в себя и переосмысление «бытовых» литературоведческих категорий, отражающих реально происходящие в художественной практике процессы. Поэтому все более частое использование понятия «беллетристика» для обозначения определенной части массовой литературы вполне закономерно.

Сложность возникает с определением границ, конкретного наполнения и хронологических рамок бытования этого понятия. На обиходном уровне противопоставление беллетристики и «настоящей» литературы - классики возражений не вызывает. Оно оправдано и этимологически: беллетристика - изящная, легкая литература изначально «альтернативна» литературе серьезной, высокой, классической. Но сами представления о высоком, серьезном, классическом весьма изменчивы и напрямую зависят от центральных эстетических установок эпохи.

Поэтому при обращении к беллетристике неизбежно и обращение к исторически изменчивым эстетическим иерархиям, определявшим в конкретный период литературного развития представления о должном в искусстве и литературе.

Кроме того, отдельной проблемой становится хотя бы приблизительное определение момента эволюции литературно-эстетического сознания,начиная с которого беллетристика становится специальным объектом искусствоведческой, критической, литературоведческой рефлексии; когда возникает необходимость не только в градации единого литературного потока на высокое и низкое, но и в дробном вычленении вторичного, второстепенного и все же жизненно необходимого для полноценного развития литературы и искусства в целом.

Данная работа - попытка рассмотреть особенности генезиса и поэтики беллетристики, то есть проследить путь эстетической мысли нового времени, приведший к осмыслению беллетристики как насущной историко-литературной проблемы, а также выявить некоторые онтологические особенности беллетристического текста в их исторической изменчивости и внутренней устойчивости.

История вопроса достаточно объемна, но крайне противоречива: как только возникает наука о литературе в современном понимании этого слова /примерно, с конца ШПв./, попытки определения сущности беллетристики становятся постоянными. Однако, в большинстве случаев они так и оставались попытками, поскольку, в основном, сводились к противопоставлению «высокого» и «низкого» в искусстве, определявшимся эстетическими пристрастиями литературного направления, школы, конкретного критика. В русской литературе вкусовые пристрастия часто усугублялись идеологической ангажированностью наиболее активной части критики.

Открытым остается и вопрос о путях развития беллетристристики как составляющей литературного процесса, не рассмотрена динамика ее подъемов и спадов.

Наиболее отчетливо и конкретно проблема беллетристики в критике прошлого века была сформулирована в статьях В.Г.Белинского. В работе, вошедшей в сборник «Физиология Петербурга», критик не только манифестировал особую природу беллетристических текстов, но и отметил некоторые специфические формально-содержательные особенности их, попытался определить роль и место беллетристики в общем литературном процессе времени.

Хотя Белинский не был первооткрывателем проблемы как таковой - в своих суждениях он опирался, в основном, на положения немецких и французских романтиков, отчасти использовал сложившуюся в рамках европейского романтизма теорию художественно второстепенного - его выступление переводило вопрос на принципиально иной уровень. Существование беллетристики оказывалось не только допустимым, но и необходимым, характеризующим уровень литературного сознания общества, полноту и даже полноценность национальной литературы. Вопрос о беллетристике переводился тем самым из несколько отвлеченных областей теорий эстетических ценностей на конкретно литературную почву.

Литературная критика на протяжении XIX века неоднократно пыталась осмыслить роль и место беллетристики в общелитературном процессе. Особенно последовательно это проявлялось в жанре критических обозрений текущей литературы у того же В.Г.Белинского, А.В.Дружинина и ряда других авторов. Но, в целом, осмысление шло преимущественно все же по пути описательно-констатирующему, оценочному и далеко не всегла было принципиальным для аналитического понимания своеобразия беллетристики как таковой.

Большой материал для наблюдений над формированием в русском литературном сознании представления о разных «литературах», сосуществующих в рамках внешне единой национальной литературы дают суждения о природе творчества самих писателей. Пушкин, Гоголь, Гончаров, Л.Толстой, Достоевский достаточно часто и категорично разграничивали подлинное, преобразующее творчес-

тво и изящную словесность - беллетристику, настаивая на разноприродности этих явлений.

При этом чаще всего подчеркивался вторичный, производный, «литературный» характер беллетристики. Один из наиболее ярких примеров - дневниковая запись 1871 г. Л.Н.Толстого: «Есть литература литературы - когда предмет литературы есть не сама жизнь, а литература жизни,и литература литературы 999/1000 всего пишущегося». «Литература литературы» - определение, удивительно точно фиксирующее принципиальную характеристику беллетристических текстов, становящуюся особенно очевидной в эпоху расцвета русского классического романа. Толстой не только констатирует вторичность поднобных текстов как таковую, но и указывает на особое свойство «беллетристического сознания» - непреодолимый и обязательный его литературоцентризм.

В дореволюционном литературоведении собственно беллетристика не становилась предметом специального рассмотрения. Но объективно ее изучение активно шло в рамках периодически возникавшего интереса к явлениям массовой литературы. Как отметил Ю.М.Лотман, «интерес к массовой литературе возник в русском классическом литературоведении как противодействие романтической традиции изучения «великих» писателей, изолированных от окружающей эпохи и противопоставленных ей»8

Нужно добавить, что и интерес к проблеме «разноуровневости» литературного процесса возникает почти сразу же с момента формирования первых, собственно научных, литературоведческих школ. Преязде всего, культурно-исторической школы. Сложившись под мощным воздействием идей Гердера, Я. Гримма, Нибура, позже - И. Тэна, культурно-историческая школа прямо указывала на взаимосвязь «уровней» литературы с тем, что в «Философии искусства» Тэна называлось «лестницей» расовых признаков. Хотя работы Тэна стали широко известны в России лишь одновременно с работами Н. С. Тихонравова, но совокуп