Системы мысли в европейской культуре

Егорычев, Илья Эдуардович

автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.07
диссертация на тему: Системы мысли в европейской культуре

Год: 2013
Автор научной работы: Егорычев, Илья Эдуардович
Ученая cтепень: доктора философских наук
Место защиты диссертации: Санкт-Петербург
Код cпециальности ВАК: 09.00.07

450 руб.

Диссертация по философии на тему 'Системы мысли в европейской культуре'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Системы мысли в европейской культуре"

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ЕГОРЫЧЕВ ИЛЬЯ ЭДУАРДОВИЧ

Системы мысли в европейской культуре

Специальность 09.00.07 - логика

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук

13 ФЕВ

Санкт-Петербург -2014-

005545029

Работа выполнена на кафедре философской антропологии факультета философии и политологии Санкт-Петербургского Государственного

Университета.

Официальные оппоненты:

Ведущая организация:

доктор философских наук, профессор

Медведев Владимир Иванович, СПбГМТУ

доктор философских наук, профессор

Иванов Андрей Федорович, СПбГЭТУ «ЛЭТИ»

доктор философских наук, доцент

Колычев Петр Михайлович, СПбГУ ИТМО

Санкт-Петербургский Государственный Университет кино и телевидения

Защита состоится « Ж » апреля 2014 года в 16:00 часов на заседании

Совета Д 212.232.03 по защите докторских и кандидатских диссертаций при Санкт-Петербургском Государственном Университете по адресу: 199034, Санкт-Петербург, В. О., Менделеевская лиши, д. 5, философский факультет, аудитория 167 .

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке им. А. М. Горького Санкт-Петербургского Государственного Университета.

Автореферат разослан «_» ______года.

Ученый секретарь диссертационного совета

кандидат философских наук И. И. Мавринский

Общая характеристика работы.

1. Актуальность исследования.

В культуре ничто и никогда не разумеется само собой - всякий культурный смысл всегда разумеется кем-то и как-то. Такой взгляд на культуру (и онтологию вообще) характерен для так называемой «софистической», или постмодернистской точки зрения, в соответствии с которой истина не открывается нам в качестве истины мира, а более или менее эффективно производится - и в этом смысле является радикально субъективной (человек есть мера всех вещей). Т. е. в пределе не что иное, как симуляция несет с собой власть, производящую эффект. И поскольку онтологическая структура языка допускает трансгрессию насильственно (симулятивно) учрежденных границ в качестве принципа, не может не найтись субъект, «безумный» настолько, чтобы радикально разорвать всякую связь с тем порядком, который делает возможной утверждаемую им истину. Вопрос лишь в том, окажется ли достаточным его статус в пространстве Символического, чтобы утвердить этот «нонсенс» в качестве авторитетного и легитимного в данной эпистеме высказывания.

С такой точки зрения оказывается совершенно справедливой мысль Витгенштейна: из того, что мне или всем кажется, что это так, не следует, что это так и есть, и в то же время в этом невозможно сколько-нибудь осмысленно усомниться. Другими словами, онтология либо невозможна, либо совпадает с гносеологией и существенным образом зависит от языка. Вслед за Аленом Бадью такую доминирующую в современности ситуацию мы будем именовать демократическим материализмом, суть которого может быть выражена своего рода слоганом: существуют лишь тела и языки.

Поэтому актуальность настоящего исследования обусловлена следующим, характерным для всей современной эпистемологии противоречием: несмотря на то, что современная ситуация в философии и, в

особенности, в философии культуры характеризуется признанием множественности автономных и равноправных дискурсов, которая бросает вызов любого рода претензиям на универсальность истолкования, одновременно мы не можем не согласиться и с тем, что в мире безусловно наличествуют некоторые домены, в которых очевидным образом существуют «единственно правильные» интерпретации и смыслы, а значит, и истины. Скажем, современная наука, в которой, как известно, «заключено столько истины сколько в ней есть математики», продолжает притязать на объективность, поскольку наука по определению есть такая «специализированная деятельность по производству достоверного, логически непротиворечивого знания, которое достигается посредством специфических средств и способов познания, дающих возможность нейтрализовать

субъективность и предвзятость»1.

Более того, мы склонны полагать - и это весьма существенно для даного исследования - что всякая радикально свободная интерпретация, в своем пределе приобретающая вид бездоказательного утверждения о том, что любой текст может быть прочитан «как-угодно», возможна в столь же предельно незначимых областях или ситуациях - когда от исхода рассуждения или прочтения того или иного смысла не зависит ни сама жизнь, ни ее качество (разумеется, в тех случаях, когда качество жизни значимо), а откровенно ошибочное или противоречивое истолкование остается «безнаказанным». Тогда как в той же математике, напротив, когда удается доказать, что некоторый объект удовлетворяет аксиомам структуры, которая ранее никак с этим объектом не связывалась - это, как правило, приводит к значительному научному прорыву.

В связи с вышесказанным представляется не только оправданным, но и в высшей степени актуальным, исследование как к имевших место в

' Попова КМ. Социология. Введение в специальность. Учебник для студентов высших учебных заведений. Киев, 1997, с. 8.

прошлом, так и самых современных систем мысли, с тем чтобы, по возможности убедительно, показать:

- почему строгость формы мысли (которую ей во многом обеспечивают методы научного исследования: анализ и синтез, дедукция и индукция, наблюдение, эксперимент, измерение, являющееся частным случаем сравнения и т. п.) лучше всего просматривается в математических и формально-логических структурах, которые, по сути, также являются математическими;

- каким образом формализованное мышление (и что наиболее удивительно - своими же собственными познавательными средствами) обозначает свои границы и что являющееся в ряде важных случаев необходимым наличие таких границ имеет сугубо философские следствия.

2. Степень научной разработанности проблемы.

Строгость и абсолютная надежность математических рассуждений и доказательств издревле привлекала философов и философски мыслящих ученых. Идея математики как формы абсолютного знания, обладающего максимально возможной достоверностью, находит свое выражение в философских учениях таких мыслителей прошлого как Платон, Аристотель, Августин, Декарт, Кеплер, Галилей, Ньютон, Лейбниц, Кант. Аксиоматический характер построения формальных теорий и систем -огромное научное и культурное достижение человеческой мысли, которое продолжает играть основную роль в большинстве современных способов представления знания в наиболее строгой форме.

математических законов. Пути господни неисповедимы, но математически совершенны, и человеческий разум с помощью математического знания может стать причастным к тому плану, которым руководствовался Бог при сотворении мира. Развитие неевклидовых геометрий, однако, показало, что созданная человеком математика ничего не говорит о природе и имеет мало общего с доказательством существования Бога. Это были весьма значимые результаты, но еще важнее было то, что в результате под сомнением оказался сам предмет геометрии и математики. То, что на протяжении тысячелетий 'принималось за средство постижения истин о мире, стало превращаться в машину, производящую некоторые последовательности символов из других последовательностей символов по определенным правилам, которые, в принципе, не обязаны быть даже правилами логическими. Ученый в своей предметной области, конечно, может использовать математику с целью лучшего понимания предмета, но состоятельность или несостоятельность математических доказательств как таковых целиком зависит от их структуры, а не от объектов, к которым они приложимы.

Таким образом, проблема оснований математики к концу 19го - началу 20го века становится подлинно философской проблемой, которой вплотную заняты такие авторы как Г. Фреге, Б. Рассел, А.Уайтхед, Д. Гильберт, Э. Пост, А.Черч, С. Клини, Л. Брауэр, , А. Н. Колмогоров, А. А. Марков, А. Тарский, К. Гедель, П. Коэн, У. Куайн, X. Патнем и многие другие. Внутри самой математики данная проблема была частично решена с помощью аксиоматической теории множеств, хоть и она не снимает проблему математических оснований физики, где математика по-прежнему прочно удерживает свои позиции и остается основным методом исследования и описания физических явлений. «Даже если математические структуры сами

по себе и не отражают реальности физического мира, их тем не менее можно

считать единственным ключом к познанию реальности» .

2 Киши М. Непостижимая эффективность математики/Математика. Поиск истины. М. 1988. с. 243

Мы сталкиваемся здесь с удивительной ситуацией: несмотря на то, что претензии математики на роль языка божественной истины оказались сильно скомпорметированы, тем не менее, такие прекрасно согласущиеся с повседневным опытом теории, как геометрия, гелиоцентрическая модель Коперника, маханика Галилея и Ньютона, теория электромагнетизма Максвелла, теория относительности Эйнштейна опираются на математические идеи и выражены математическим языком. И от того факта, что математика, по-видимому, содержит в себе принципы, обладающие абсолютной надежностью и имеющие вневременное значение, чрезвычайно сложно отмахнуться. Такая формулировка указанных «принципов» позволяет предположить, что математический способ мышления все же содержит в себе измерение истины, которое требует дальнейшего исследования. Проблемой онтологического статуса математических объектов заняты отечественные и зарубежные мыслители как А. Бадью, Р. Пенроуз, А. Г. Черняков, В. В. Целищев, Д. Н. Букин, В. Я. Перминов, А. В. Родин, Л. Б. Султанова, В. В. Кузьменко, Ю. В. Пушкарев, Г. Б. Гутнер, А. В. Хлебалин и многие другие. «Платонизм» математических систем мысли подтверждается и концепцией Д. Деннетга, в соответствии с которой биологическая эволюция есть алгоритмический, т. е. по своей сути математический процесс.

Однако всех перечисленных авторов можно разделить на два непересекающихся класса, в одном из которых окажутся чистые метафизики, а в другом - так называемые когнитивисты. Синтетических концепций, которые пытались бы согласовать предполагаемые метафизические основания математики с достижениями современной нейробиологии, на сегодняшний день практически не существует.

Настоящее исследование, таким образом, является своего рода синтезом информационного материализма Д. Деннета и материалистической диалектики А. Бадью.

Источниковедческую базу диссертационной работы составляют следующие группы материалов: 1) словари и энциклопедии по философии и смежным гуманитарным наукам (культурологии, социологии, психологии, филологии); 2) произведения Платона, Аристотеля, Р. Декарта, Г. Ф. Лейбница, Б. Спинозы, Д. Юма, И. Канта, Г. В. Ф. Гегеля, Ф. Ницше, Э. Гуссерля, Хайдеггера, Ж-П. Сартра, Ж. Деррида, М. Фуко, Ф. Юнгера, вышедшие в свет отдельными изданиями; 3) научные издания (в том числе монографии) зарубежных и отечественных ученых Дж. Остана, Л. Витгенштейна, Р. Барта, Ж. Делеза, 3. Фрейда, Ж. Лакана, В. В. Бибихина, А. А. Грякалова, Б. В. Маркова, М. С. Козловой, Ю. М. Лотмана, Дж. Остина, Э. Сепира, У. В. О. Куайна, Г. Райла, Д. Н. Разеева, Л. С. Выготского, Д. Узнадзе, Ж. Пиаже, Дж. Сёрла, Б. Г. Соколова, Ф. Де Соссюра, А. Г. Чернякова, В. Б. Шкловского, Р. Якобсона, Л. В. Щербы, Н. Хомского, М. Ягелло, посвященные общефилософским и методологическим проблемам исследования языка; 4) труды А. Тьюринга, Дж. фон Неймана, Г. Саймона, Д. Хофштадтера, Р. Пенроуза, Д. Деннегга, С. Линкера, посвященные теоретико-прикладным исследованиям в области изучения искусственного интеллекта; 5) работы, Д. Майерса, Джона Лакоффа, М. Джонсона, О. Коннора, Д. Сеймора, Г. Олдера, Б. Хэзера, А. А. Ухтомского, И. П. Павлова, посвященные проблемам психологии, нейрофизиологии и психолингвистики.

3. Цели и задачи исследования.

Цель работы: в современной ситуации признания множественности автономных и равноправных дискурсов выявить и систематизировать определенные «зоны возможности истины», а также осмыслить те сущностные особенности, которые отличают такие зоны от зон радикальной субъективности и хаоса.

Задачи исследования:

- рассмотреть как к имевшие место в прошлом, так и самые современные системы философской и математической мысли, с тем чтобы показать, что строгость и последовательность формы всякой мысли лучше всего просматривается в математических и формально-логических структурах, которые, по сути, также являются математическими;

- исследовать физические, психологические и прагматические основания сущностной иллюзии «понятности», а также ее связь с когнитивными аспектами интуиции и метафоры;

- провести системное различие между поэтической метафорой (поэмой) и математической аналогией (матемой), выявив продуктивный характер последней;

- проследить историю развития формализации мышления (в частности, аксиоматического метода построения объектов и научных теорий);

- выявить и обосновать необходимость существования пределов аксиоматизации мысли и, тем самым, указать на обязательное наличие зон радикальной субъективности и хаоса во всякой «достаточно мощной» формальной системе мысли - ее неформализуемых «остатков»;

- проанализировать логическую технику форсинга, примененную Полом Коэном при доказательстве независимости континуум-гипотезы и проследить возможные следствия данной техники в ее применении к философской системе мысли;

- рассмотреть аксиоматическую структуру, носящую в математике название полной Гейтинговой алгебры, как математическую модель, обобщающую большинство существующих формализованных систем мысли, а также исследовать те философские стратегии, при помощи которых данная структура может быть применена для онтологизации и топологизации истины;

- на основании техник, предлагаемых структурным психоанализом, проанализировать способность желания, лежащую в основании зон радикальной субъективности, и показать, что даже такие зоны не являются зонами хаоса - им также присущ некоторый онтологический порядок.

4. Научная новизна исследования.

- в исследовании показано, что даже радикально субъективная метафизика, фундированная чистой способностью желания, имеет некоторую, задаваемую извне, объективную и необходимую форму;

- опираясь в настоящем исследовании на существующий математический аппарат и, одновременно, на весьма глубокие содержательные его интерпретации, выполненные Аленом Бадью, удалось также продемонстрировать следующее: несмотря на то, что в культуре ничто и никогда не разумеется само собой - всякий культурный смысл всегда разумеется кем-то, и что подлинным субъектом может считаться лишь тот, кто принял отвегственость за собственное бытие в качестве субверсивного базиса всякой дискурсивной надстройки, кто взял на себя всю тяжесть перетолкования мира, сама возможность этих действий предоставляется миром, и более того, имеет принципиально топологический, локальный характер - место действия выбирает не субъект.

5. Конкретные научные результаты.

- рассмотрены как имевшие место в прошлом, так и самые современные системы философской и математической мысли, и показано, что строгость и последовательность формы мысли лучше всего просматривается в математических и формально-логических структурах;

- исследованы физические, психологические и прагматические основания сущностной иллюзии «понятности», а также ее связь с когнитивными аспектами интуиции и метафоры;

- проведено системное различие между поэтической метафорой (поэмой) и математической аналогией (матемой), и выявлен продуктивный характер последней;

- прослежена история развития формализации мышления (в частности, аксиоматического метода построения объектов и научных теорий);

- выявлена и обоснована необходимость существования пределов аксиоматизации мысли и показано обязательное наличие зон радикальной субъективности и хаоса во всякой «достаточно мощной» формальной системе мысли: так называемых ее неформализуемых «остатков»;

- проанализирована логическая техника форсинга и прослежены возможные онтологические следствия данной техники;

- рассмотрена аксиоматическая структура, носящая в математике название полной Гейтинговой алгебры, и исследованы те философские стратегии, при помощи которых данная структура может быть применена для онтологизации и топологизации истины;

- проанализирована способность желания, лежащая в основании зон радикальной субъективности, и показано, что даже такие зоны не обязательно являются зонами хаоса, и что им также может быть присущ некоторый онтологический порядок, и, более того, этот порядок есть порядок топологический.

6. Теоретико-методологические основы исследования.

Исследование находится в русле актуального на сегодняшний день поиска онтологических оснований познания. Поэтому за теоретическую основу исследования взят опыт неклассической философии феноменолого-

герменевтического и экзистенциально-антропологического направлений.

Методологическими основаниями диссертационного исследования выступают: диалектический метод, метод структурно-функционального анализа, системный подход. В ходе анализа применялись общенаучные методы: историко-сравнительный, системно-аналитический, формальнологический. В качестве дополнительного инструментария применяются такие стандартные методы научного исследования как анализ и синтез, индукция и дедукция, обобщение и аналогия, сравнение и классификация. В работе также был применен метод гетерофеноменологии, впервые предложенный Д. Деннетгом, и опирающийся на теоретическую предпосылку Л. Витгенштейна о невозможности приватных языков.

7. Положения, выносимые на защиту.

Всякая радикально свободная интерпретация, в своем пределе приобретающая вид бездоказательного утверждения о том, что любой текст может быть прочитан «как-угодно», возможна в столь же предельно незначимых областях или ситуациях - когда от исхода рассуждения или прочтения того или иного смысла не зависит ни сама жизнь, ни ее качество, и откровенно противоречивое истолкование или натянутая метафора остаются «безнаказанным». Напротив, математическая аналогия, имеющая место, когда удается доказать, что некоторый объект удовлетворяет аксиомам структуры, которая ранее никак с этим объектом не связывалась -имеет чрезвычайно продуктивный, с познавательной точки зрения, характер, и, как правило, приводит к значительному научному прорыву.

Сущностная иллюзия «понятности», теснейшим' образом связанная с когнитивными аспектами интуиции и метафоры, не является особенностью, принадлежащей исключительно мышлению, но есть общий принцип работы

сознания, а в пределе - всей жизни, известный в физике как принцип наименьшего действия.

Мысль действительно можно отнести собственно к мышлению (тем самым отличая ее от представления, ассоциации и фантазии) лишь постольку, поскольку она есть мысль артикулированная, т. е. выраженная в той или иной знаковой системе.

Строгость формы мысли, которую ей во многом обеспечивают методы научного исследования, лучше всего Просматривается в математических и формально-логических структурах, которые, по сути, также являются математическими.

Полнота аксиоматических теорий одновременно указывает и на их относительную эпистемологическую «бедность»: во всякой «достаточно мощной» формализованной системе мысли необходимо будут существовать некоторые неформализуемые остатки, которые могут мыслиться как зоны радикальной субъективности и хаоса.

Даже радикально субъективная метафизика, фундированная чистой способностью желания, имеет некоторую, задаваемую извне, объективную и необходимую форму: несмотря на то, что в культуре действительно ничто и никогда не разумеется само собой - всякий культурный смысл всегда разумеется кем-то, и что подлинным субъектом может считаться лишь тот, кто кто взял на себя всю тяжесть перетолкования мира, сама возможность такого действия предоставляется миром, и более того, имеет принципиально топологический, локальный характер.

Структура диссертационной работы:

Диссертация состоит из Введения, трех глав, включающих в себя в общей сложности 16 параграфов, Заключения и Библиографического списка используемой литературы, насчитывающего 380 наименований, 101 из которых - на иностранных языках (английский).

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается актуальность темы диссертации, рассматривается степень разработанности этой темы, определяются основные задачи, отмечается научная новизна, теоретическая и практическая значимость работы, формулируется общий замысел исследования.

В Первой главе настоящей работы, которая носит название «Место опыта мышления в многообразии опыта вообще», предпринята попытка придания максимально возможной строгости таким понятиям как мысль, чувство, ассоциация, интуиция в их когнитивном аспекте. Анализируются условия стабильности смысла в условиях «сада бесконечно разбегающихся смыслов», на существовании которого настаивает большинство постмодернистских теорий смысла и истины. Выявляется сущностная взаимосвязь истины, логики и языка, проясняются возможные способы исследования систем мысли, которые необходимо осложнены рефенциальной непрозрачностью естественного языка.

В параграфе первом «Мысль, чувство, ассоциация, интуиция» обосновывается следующий тезис: В обыденном словоупотреблении такие слова, как мысль, чувство, ассоциация, интуиция, зачастую используются как синонимы. Мы говорим: «Я чувствую, что это не так», «Мне это представляется интуитивно верным», «Эта идея у меня ассоциируется со строительной площадкой» и т.п. Однако если вдуматься, то различие, безусловно, есть, и оно состоит, прежде всего, в том, что мысль есть мысль выраженная и, будучи таковой, лишь она одна (хотя бы в принципе) может быть передана.

Вступая в акт коммуникации, мы склонны полагать, что сами испытываем или «мыслим» нечто вполне определенное- задача состоит лишь в том, чтобы точно подобрать слова, чтобы сделать нашу мысль или

чувство сообщаемыми. При этом остается незамеченным, что эта самая определенность впервые достигается лишь только в языке (вспомним об интенциональной системе наивысшего уровня сложности, «кругозор» которой непосредственно зависит от способности различать смыслы как различные способы указания на объект). Поэтому мы либо уже когда-то «высказывались по данному поводу» - то есть в буквальном смысле проговаривали что-то кому-то другому или самим себе, либо сделаем это впервые в самом акте коммуникации. При этом, однако, в подавляющем большинстве случаев нам так не кажется! Как правило, у меня есть совершенно ясное представление о том, что я отчетливо различаю нечто, имею о нем высокодифференцированное интуитивное «до-понятийное понятие». Этот эффект хорошо знаком всем нам по кажущемуся таким естественным ответу: я это знаю, «просто не могу это сформулировать» или «просто не могу это записать».

В данной части исследования показано, что последняя особенность не принадлежат исключительно мышлению, но является общим принципом работы сознания, а в пределе - всей жизни, известным в физике как принцип наименьшего действия.

Такая точка зрения находит свое подтверждение во множестве нейробиологических, психологических и социологических экспериментов, в результате анализа которых становится очевидно: сущностная иллюзия понятности чего бы то ни было наличествует у нас естественным образом до тех пор, пока в сознании не будет каким-то образом представлена информация о непонятности, что, к примеру, и происходит, когда кто-то впервые обращается к нам с вопросом. И наш ответ, кажущийся нам всего лишь реконструкцией и без того имевшегося в нашем сознании понятия (мысли), есть его (ее) конструкция.

Во втором параграфе «Субверсия дискурса: различие и повторение» продолжена концептуализалия результатов исследований специфики работы

человеческого мозга: исследованная специфика работы человеческого мозга не только не противоречит - в ней находит подтверждение гениальная, но все же чисто спекулятивная гипотеза Жиля Делеза о принципиально сериальной структуре человеческого сознания, которое структурировано в точности так же, как и язык, которое и есть язык: его «слепые пятна», по умолчанию игнорируемые в соответствии с принципом наименьшего действия не только с легкостью заполняются недостающим содержанием, так сказать, «по первому требованию», но и само восполняемое содержание существенным образом зависит не столько от некоего «истинного положения дел», сколько от грамматики (синтаксиса, семантики и прагматики) того нарратива, который по сути случайно был выбран в качестве средства достижения необходимой степени детализации. Причем то, что сознанию представляется как некоторое уточнение, приближение к истине, по большому счету является ни чем иным, как «переписыванием заново», постоянно обновляющейся редакцией реальности (ничего по большому счету не уточняющей, а просто иной), имеющей форму бесконечного размножения, регресса, одновременно свидетельствующего, как проницательно отмечает Делез, о полном бессилии говорящего и о всесилии языка. Порожденные такой структурой, серии могут расходиться неопределенно долго, и все же этого не происходит - рано или поздно они резонируют. Что же или кто обеспечивает стабильность такой системы? Наш ответ также во многом созвучен Делезу: симуляция несет с собой власть, производящую эффект, поэтому семантические поля определенных дискурсов действительно оказываются несвязным, а их границы - замкнутыми. Но поскольку онтологическая структура языка все же допускает трансгрессию насильственно (симулятивно) учрежденных границ в качестве принципа, не может не найтись субъект, «безумный» настолько, чтобы радикально разорвать всякую связь с тем порядком, который делает возможной утверждаемую им истину. Вопрос лишь в том, окажется ли достаточным его

статус в пространстве Символического, чтобы утвердить этот «нонсенс» в качестве авторитетного и легитимного в данной эпистеме высказывания.

Итак, несмотря на то что человек является биологической системой, обладающей собственными ощущениями и перживаниями блага и вреда, переживания и ощущения у него в значительной степени вынесены в регистр Символического (семиотического) за счет так называемой второй сигнальной системы, т. е. языка. Поэтому в дальнейшем культурную реальность целесообразно отождествлять с реальностью семиотической, то есть, по большому счету, дискурсивной реальностью.

В третьем параграфе «Природа математического у Платона» анализируются те основания, благодаря которым теория умозрительных (или математических) сущностей, «порядок и связь которых те же, что порядок и связь вещей», представляется нам столь естественной. Действительно, она блестяще себя зарекомендовала и продолжает оставаться действенным инструментом познания во многих областях реальности. Столь стремительный взлет современной науки, от Коперника до Ньютона, - это, во многом, результат применения математических методов к реальному миру, то есть искусство восхождения от бессистемных и несущественных свойств предметов к усмотрению их скрытых математических сущностей. В самом деле, закон всемирного тяготения одинаково применим к телам любой формы и любого цвета - существенным здесь является только их масса. И точно так же дело обстояло в химии, пришедшей на смену алхимии одновременно с постулированием существования лишь конечного числа неизменяющихся элементов, таких как углерод, водород, кислород и железо, которые со временем могут образовывать бесчисленные комбинации, но всегда могут быть обнаружены в любой из них именно благодаря своим неизменяющимся сущностным свойствам. Да и сам Аристотель, пытаясь ответить на вопрос о том, что есть сущее, поскольку оно сущее, или что есть всякая вещь не в силу того, что она обладает теми или иными заранее

предположенными свойствами, а в силу того, что она просто есть, обращает внимание на то, в каких смыслах о сущем говорится, что оно есть. Для Аристотеля эти способы «сказывания» отнюдь не случайны и указывают на некие высшие роды бытия, т.е. опять-таки на некоторые сущностные аспекты мира. Математика продолжает давать потрясающе плодотворные результаты, несмотря на то что имеет дело с математическими объектами -вечными и неизменными сущностями в их максимально возможной чистоте.

Вообще говоря, наука, которая, как известно, «научна ровно настолько, насколько много в ней математики», продолжает с успехом «вспарывать» природу по ее естественным швам, и для этого, похоже, ей необходим тот или иной категориальный инструментарий, восходящий в итоге к чему-то вроде эссенциализма: в этом сходятся как платоническая, так и аристотелевская точки зрения.

В четвертом параграфе «Метафора и аналогия» проводится фундаментальное различие между этими двумя понятиями в их когнитивном аспекте. В повседневном опыте мы, не задумываясь, уподобляем одно сущее другому сущему, сравниваем вещи, не поддающиеся, вообще говоря, никакому сравнению, и это, как правило никого нисколько не смущает. При этом создается иллюзия, что мы что-то познаем. То же самое касается и бездоказательного утверждения о том, что любой текст может быть прочитан «как-угодно». Мы склонны полагать, - и это весьма существенно для даного исследования - что столь свободная интерпретация возможна только в предельно незначимых областях или ситуациях - когда от исхода рассуждения или прочтения того или иного смысла не зависит ни сама жизнь, ни ее качество (разумеется, в тех случаях, когда качество жизни значимо), а откровенно ошибочное или противоречивое истолкование остается «безнаказанным». В той же математике, напротив, когда удается доказать, что некоторый объект удовлетворяет аксиомам структуры, которая ранее никак с этим объектом не связывалась - это, как правило, приводит к

значительному научному прорыву. Итак, мы будем называть математическим объект, свойства которого мы можем контролировать абсолютно. Из определения становится ясно, что объекты физического мира (если это только не математическая физика) не являются математическими -ведь, как писал в свое время В. И. Ленин, даже атом неисчерпаем. Поэтому математический объект должен необходимо задаваться конечным набором аксиом, и, следовательно, есть объект аксиоматический, или формализованный. Неформальные понятия метафоры и аналогии также могут быть формализованы при помощи двух пропозициональных формул: а^а и а = Ь. С теоретико-познавательной точки зрения, это функции, которых достаточно для производства всего многообразия нового и к которым, вообще говоря, может быть сведено все многообразие мышления вообще. Усмотрение тождества в различном и различение неразличенного суть единственные модусы семиозиса. Тегйит поп (ЬШг.

Если удается показать, к примеру, что между двумя множествами существует взаимно-однозначное соответствие, сохраняющее данную операцию или отношение, то мы можем утверждать наличие между этими двумя множествами совершенно особого типа равенства - изоморфизма. Объекты, между которыми существует изоморфизм, являются, если так можно выразиться, одинаково устроенньши.

В пятом параграфе «Референциальная непрозрачность» отмечается, что в актах коммуникации или при попытках понять предъявленный нам текст в ряде случаев мы можем не учитывать различия в интенсионалах терминов и обращать внимание только на их экстенсионалы. Это будут все те случаи, когда действует правило «подстановки равных вместо равного». Данное правило обычно хорошо работает в естественных науках и математике: действительно, число 4 может быть представлено разными способами («4», «2 плюс 2», «множество решений в целых числах уравнения х + 2 = 6» ит. д.), так же как в химии не имеет значения, будем ли мы

обозначать воду словом «вода», символом Н20 или каким-то другим символом. Все приведенные примеры являются частными случаями так называемой референциалыюй прозрачности языка, когда можно сказать, что сквозь термины мы можем «видеть» сами вещи, которые эти термины обозначают. Однако в тех случаях, когда, скажем, предметом дискуссии оказываются не числа и вещи, а мысли или высказывания о вещах (или числах), тогда те способы, которыми в сознании мыслящего существа представлены объекты, могут иметь большое значение. В таких случаях говорят, что язык демонстрирует референциальную непрозрачность и в таких случаях при исследовании необходимо использовать уже интенсионально-чувствительный язык. Приведем простой пример: у некоторых видов животных шишковидная железа при обнаружении общего сокращения ежедневного количества солнечного света посылает всему телу гормональное сообщение, предписывающее начать подготовку к зиме. Данное задание включает множество подзаданий, каждое из которых запускается этим единственным сообщением. Однако деятельность таких древних гормональных систем не только не осознается, но для системы является абсолютно безразличной та причина, по которой количество света снизилось. Это значит, что в данной системе Солнце вообще никак не представлено - ни в качестве звезды, ни в качестве небесного тела и ни, уж тем более, в качестве «того же самого небесного тела, отдалившись от которого прошлой осенью по своей эллиптической орбите, планета Земля, как и в этот раз, стала менее доступна для квантов энергии, высвобождающихся в результате идущего на Солнце вот уже миллиарды лет термоядерного синтеза». Тогда, по прямой аналогии с числом измерений, можно полагать наличие у системы большей или меньшей «мерности» мира, в зависимости от того, сколько модусов в нем способна различить та или иная система.

Далее. Поскольку мы - существа конечные, мерность мира в каждом конкретном случае также будет конечной, несмотря на кажущееся «бесконечное» богатство сознания («внутреннего мира») отдельных людей. Зачастую подобные рассуждения, продумываемые крайне последовательно, приводят к весьма неутешительным выводам о «неконвертируемости значения», «стене непонимания», «семантической слабости языка», т. е., по сути, к так называемому гносеологическому солипсизму, в основе которого лежит идея «пустого пересечения» понятийных структур различных людей (пускай и по ограниченному кругу вопросов), и если двух людей, один из которых имеет понятие о столе, а другой - нет, представить себе довольно-таки затруднительно, то уже пример со словом «долг» трудностей вызывает гораздо меньше.

И тем не менее, эта самая «неконвертируемость значений», к которой я оказываюсь приговорен солипсизмом и в которой я вроде бы как замкнут, суть не более, чем иллюзия. Привилегированный доступ к «данным сознания» потребовал бы столь же привилегированного, или «приватного» языка, что невозможно, учитывая те условия, в которых он создавался. Развернутая критика «приватных» языков представлена в работах позднего Витгенштейна, в которых блестяще показано, что несмотря на то, что граница моего мира есть граница моего языка, сам этот язык «мой» лишь с точностью до некоторой играемой языковой игры, в которой играющих строго больше одного.

Вторая глава «Формализация мышления. Синтаксис и семантика аксиоматической теории» посвящена историческому исследованию систем мысли и становлению формализации мышления. Исследуются такие аспекты формальных систем мысли как непротиворечивость, полнота, независимость аксиом формальной теории. Выявляются границы аксиоматизации мышления. Подробно анализируется доказательство независимости континуум-гипотезы и ее онтологические следствия.

Параграф первый «Реализм -ув. формализм в математике и в культуре» посвящен тому периоду в истории науки, когда ее быстро развивающийся формально-логический аппарат становился все более и более математическим, позволял создавать аксиоматические теории в различных областях математики и строить строгие доказательства о невыводимости, или недоказуемости определенных утверждений в рамках той или иной аксиоматической теории. Это были весьма значимые результаты, но еще важнее было то, что в результате под сомнением оказался сам предмет геометрии и математики. То, что на протяжении тысячелетий принималось за средство постижения истин о мире (геометрию считали наукой о формах мира, а математику - наукой о количествах, «точка» указывала на вполне определенное место физического пространства, а «прямая» линия являла собой траекторию движения некоторых совершенно реальных тел), стало превращаться в машину, производящую некоторые последовательности символов из других последовательностей символов по определенным правилам (которые, в принципе, не обязаны быть даже правилами логическими). То есть впервые встал вопрос о том, что Истина есть проблема семантическая, тогда как математика имеет дело всего лишь с синтаксисом и в ее компетенции не входит окончательное решение об истинности теории -истинность есть всего лишь эффект соответствующей интерпретации. Ученый в своей предметной области, конечно, может использовать математику с целью лучшего понимания предмета, но состоятельность или несостоятельность математических доказательств как таковых целиком зависит от их структуры, а не от объектов, к которым они приложимы. Математика должно заботить не то, истинны ли те аксиомы, с которыми он работает, или полученные на их основе выводы, а только то, чтобы эти выводы были необходимыми логическими следствиями исходных посылок.

Во втором параграфе «Непротиворечивость и полнота аксиоматической теории» исследуются различные способы доказательства

непротиворечивости той или иной формальной теории. Традиционная вера в непротиворечивость аксиом евклидовой геометрии основывалась на их истинности: коль скоро противоречащие друг другу утверждения не могут быть одновременно истинными, то верно и обратное: если аксиомы геометрии истинны, то они взаимно непротиворечивы. Но что в таком случае можно сказать о неевклидовых геометриях? Являются ли они непротиворечивыми? Доказательство невыводимости пятого постулата из остальных позволяло заменить его на противоречащее ему суждение и получить эквивалентную систему аксиом. Но на интуитивном уровне они не соответствовали сложившимся представлениям о пространстве, и было сомнительно, чтобы они были истинами о чем-нибудь вообще. Такая постановка вопроса, однако, привела к возникновению важной идеи: если бы удалось найти «модель» (или, как еще говорят, интерпретацию) для абстрактного набора аксиом, в которой бы они все одновременно выполнялись, то тем самым каждая аксиома превратилась бы в истинное высказывание о данной модели. Существенным недостатком такого метода является то, что непротиворечивость одной теории доказывается в предположении непротиворечивости другой - в нашем примере это евклидова геометрия. То есть проблема, строго говоря, не решается окончательно, а перемещается в другую область. А дотошным математикам всегда хочется иметь абсолютное доказательство чего бы то ни было. Альтернативный путь, по которому имело бы смысл пойти, был предложен Дэвидом Гильбертом.Дэвидом Гильбертом. Идея о том, что математика есть манипуляция ничего не значащими символами по столь же ничего не значащим правилам, принадлежит именно ему. Такой взгляд на математику называется формализмом. Несмотря на то что многие математики были (и остаются) не согласны с такой интерпретацией результатов их работы, идея оказалась чрезвычайно плодотворной для доказательств определенного типа, и абсолютное доказательство непротиворечивости в их числе.

В третьем параграфе «Границы аксиоматизации. Неполнота» осмысляется тот важнейший философский смысл, который принесли с собой доказанные Куртом Геделем и казавшиеся в свое время узкоспециализированными теоремы о неполноте. Ведь до их появления ученые пребывали в уверенности, что в любой области математики могут быть построены формализованные системы, в которых доказываются все истины данной области. Очевидно, что Евклид таким образом подбирал свои постулаты, чтобы из них можно было вывести абсолютно все истины геометрии, а математики еще совсем недавно верили, что аксиоматизированная теория чисел также является полной или в худшем случае может быть дополнена каким-то конечным набором аксиом. Вышедшая в свет в 1931 году работа Курта Геделя с красноречивым названием Über formal unentscheidbare Satze der "Principia Mathematica" und verwandter Systeme3 положила конец всяким надеждам на осуществимость подобных намерений. Доказанные им в этой работе теоремы утверждали, что всякая достаточно мощная непротиворечивая формальная теория (то есть такая, в которой, по крайней мере, аксиоматизируется вся арифметика) необходимо содержит бесконечное число истинных высказываний, недоказуемых средствами самой теории. Более того, такая неполнота является критерием непротиворечивости! А любые попытки дополнить систему новыми аксиомами и более мощными правилами вывода обречены на неудачу, поскольку расширенная система будет обладать точно такими же дефектами. Этот поначалу казавшийся сугубо техническим результат имеет поистине фундаментальное философское значение и касается непосредственным образом как границ онтологии, так и теории Субъекта, которой будет уделено специальное внимание в последующих частях данной работы.

Четвертый параграф «ZFC и онтология» полностью посвящен той

3 «О формально неразрешимых суждениях в Principia Mathematica и родственных системах» (нем.).

аналогии, которая может быть усмотрена между математикой и онтологией. То есть делается большой шаг от интуитивной метафоры Пифагора, в соответствии с которой бытие есть число, к продуктивной и формально обоснованной аналогии, в соответствии с которой бытие есть чистая множественность. Прямым следствием данной аналогии является то, что непротиворечивый онтологический дискурс возможен, лишь только как аксиоматическая теория множеств.

Такая теория, чтобы быть избавленной от противоречий, должна удовлетворять двум важным требованиям:

1. Множество в онтологии будет собираться как ситуация и должно состоять только из множеств. Единое не есть, и следовательно, всякое множество есть множество множеств;

2. Оператор счета-за-одно в онтологической ситуации должен представлять из себя не больше, чем систему условий, исходя из которых множество будет распознаваться в качестве такового.

Второе требование чрезвычайно важно. То, что в ситуации онтологии считать множеством, ни в коем случае не должно определяться явно. Любое явное определение вновь привело бы нас к полной утрате бытия, поскольку как только у нас появился бы критерий или определение того, чему мы «разрешаем» быть множеством, вместо чистой множественности мы имели бы дело с «единицами» множеств, а не множественностью как таковой, и онтология превратилась бы из представления представления в обычную ситуацию, не отличающуюся от любых других «неонтологических» представлений.

Запрет, налагаемый теорией множеств на явное определение последнего, не есть какая-то прихоть, но совершенно необходимая мера, поскольку иначе рушится весь язык теории множеств, очень скоро приводя к противоречивым следствиям из нее. Самым известным примером такого рода является парадокс Рассела.

Пятый параграф «Бытие и событие» начинается с замечания о том, что Аксиома выбора - единственное онтологическое высказывание, которое указывает на связь бытия и события, поскольку, вообще говоря, онтология запрещает событие.

Онтологический запрет на событие - это, пожалуй, один из важнейших тезисов всей метафизической доктрины Алена Бадью, который обосновывается им изнутри аксиоматики ZFC следующим образом.

Всякая ситуация фундирована ничто (0) - именем неконсистентной множественности, которая есть бытие. И в то же самое время ни одна ситуация, не являющаяся онтологической, не может допустить осознания этого факта. Это полностью обрушило бы ее структуру, прямо указав на ничтожность любого принципа счета-за-одно. В этом смысле забвение бытия характерно не только для математиков, занимающихся онтологией, не ведая, что они творят, но и является конституирующим принципом стабильности ситуации вообще. Столкновение с ничто, таким образом, невозможно, но угроза Реального, как назвал бы это Лакан, остается более чем реальной, и это происходит потому, что в ситуации, любые устойчивые единства которой есть результат счета, сам счет оказывается не посчитан. Он не принадлежит ситуации и поэтому не существует для нее. Поэтому нужен какой-то другой счет, который бы навсегда узаконил первый и не оставил бы никакой возможности для представления ничто в ситуации. Эту функцию «забвения» и берет на себя множество степени Р(а), существование которого формально гарантировано соответствующей аксиомой и необходимо по следующим причинам: одна из теорем теории множеств утверждает, что мощность множества подмножеств любого множества строго больше мощности самого множества. Это означает, что частей во множестве всегда больше, чем его элементов, т. е. в любой ситуации необходимо существуют подмножества, которые, будучи частями ситуации, не принадлежат ей, а значит, не

существуют для ситуации. Эти части и являются потенциальными носителями ничто (пустое множество является подмножеством любого множества), способными поставить под сомнение основания любого порядка, - поэтому необходимо должен быть введен режим, который бы препятствовал образованию подобных «зон хаоса».

Аксиома выбора в этом смысле ставит в соответствие некоторому существующему множеству возможность множества его представителей, существование которого никак невозможно удостоверить, поскольку не указано никакого алгоритма реализации такой возможности, который можно было бы применить, сообразуясь с конкретным устройством исходного множества. Речь здесь безусловно идет о событии. Точнее, это то немногое, что о нем способна высказать онтология. Таким образом, нелегальность и анонимность функции выбора - это цена, которую приходится платить Субъекту за такое бытие, в котором возможно новое. Другими словами, вопрос о том, имело или не имело место в ситуации событие, всегда должен решать сам Субъект - онтология лишь в принципе не исключает такую возможность, однако не раполагает для реализации этой возможности никакими инструментами.

Шестой параграф «Субъект и истинностные процедуры» продолжает детализировать введенный в предыдущем параграфе концепт Субъекта и во многом посвящен анализу техники форсинга, которая, помимо того что она явилась чрезвычайно эффективной логической техникой и широко применяется в теории доказательств, имеет еще и сугубо онтологические следствия. Сама возможность реализации подобного метода указывает нам на такое устройство бытия, при котором мы, при соблюдении ряда условий, способны «заставить» (force) некоторые неразрешимые утверждения стать истинными. Другими словами, мир устроен таким образом, что истины о нем не всегда выводятся из какого-то конечного набора предзаданных максим, но

могут «вынуждаться» к существованию и таким образом присоединяться к этому набору.

В Третьей, заключительной главе настоящего исследования « Логики миров и феноменология культурного смысла» рассматривается так называемая объективная феноменология Алена Бадью, развитая им в фундаментальном труде «Логики миров». С опорой на полученные результаты, а также на технику структурного психоанализа, выстраивается достаточно новая метафизика субъекта, фундированная чистой способностью желания. Показано, что выявленные объективной феноменологией зоны радикальной субъективности, в основе которых лежит способность желания, все же не являются с необходимостью зонами тотальной непредсказуемости и хаоса — им также присущ некоторый онтологический, а значит -объективный, порядок.

Параграф первый «Трансцендентальная алгебра» демонстрирует то, в каком смысле к самой сути бытия относится его способность являться, и то, что всякое сущее, взятое не только в своем бытии, но и как являющееся в мире, имеет свою логику явления.

Онтология имеет дело с множественностями исключительно в аспекте их бытия, и ее не интересует то, как эти множественности являются -какие отношения возможны между данными множественностями в тех ситуациях, в которых мы их обнаруживаем. По-другому эту мысль можно сформулировать следующим образом: онтология как математика не занимается внутренним устройством ситуаций — ее интересуют лишь законы бытия того, что так или иначе уже оказалось явленным в ситуации - т. е. какого рода совокупности могут быть в принципе образованы этими явленными нечто, а также то, каковы их «теоретико-множественные» свойства. Логика же, напротив, рассматривает множества именно с точки зрения их явленности, или существования в ситуации, или мире.

Таким образом, всякое являющееся сущее следует мыслить как отношение между бытием этого сущего, которое есть чистая множественность, и некоторой структурой, в соответствии с которой интересующее нас сущее обретает свое место среди других сущих (вещей). И то, что Бадью называет логикой, есть теория, изучающая такие структуры, которые он именует трансценденталями. Явлением, не сводимым к бытию (которое может мыслиться только как теория множеств), бытие вещи, тем самым, гарантируется, и коль скоро мир как целое невозможен (антиномия Кантора), то для вещи нет другого способа быть, как только утверждать свое бытие локально, являясь каждый раз в каком-то определенном мире, безо всякой надежды на окончательную тотализацию бесконечного числа миров, в которых себя необходимо манифестирует бытие. И логика мира есть то, что задает такую необходимость, приписывая вещи ту или иную степень тождествен ности (и, соответственно, различия) с другими вещами этого мира.

Второй параграф «Топология объекта».

В предыдущем параграфе было выполнено исследование трансцендентальной структуры, которой упорядочивается мир как явление - что и привело к концепту трансцендентальной алгебры. Однако, хоть наличие такой структуры и необходимо, для того чтобы бытие было явлено, сама по себе трансцендентальная алгебра не порождает явления в строгом смысле этого слова - бытие как чистая множественность также с необходимостью участвует в явлении себя в мире, и, более того, является в этом процессе первичным. Всякий мир, как мы помним, с точки зрения онтологии, есть ситуация, или, выражаясь еще более формально -множество, и в качастве такового внутри него мыслимы теоретико-множественные различия. Трансцендентальная структура, необходимо присущая всякому множеству в аспекте его явления, позволяет проводить различия более тонкие: появляется возможность говорить о схожести вещей

в большей или меньшей степени. Но феноменология не могла бы оставаться ни объективной, ни материалистической, если любому феномену не будет предпослана его фундаментальная связь с бытием, существующим и являющемся объективно. Сделать мыслимой такую связь призвано совершенно новое понятие объекта, которое, также как и понятие трансцендентали, не нуждалось бы ни в сознании, ни в субъекте. Другими словами, необходимо показать, что объект есть явление в мире некоторого, строго определенного множества: что одна только логика явления не является достаточной для конститутрования объекта как умопостигаемого Единого явления, и ей должна быть предпослана некая «пристежка к бытию», которая и придаст недостающую определенность объектам мира. Ибо, что есть бытие как таковое? Чистая множественность. Чем однозначно задается его онтологическая определенность? Принадлежащими ему элементами. Таким образом, если объект есть локализация в мире некоторого определенного множества, и если такая локализация - не просто конструкция, то должна существовать логически мыслимая связь, прослеживающая зависимость объекта от элементов множества, которые по сути и были объективированы. Реконструкции этой онто-логической связи и посвящен настоящий параграф.

Третий параграф «Факт, событие, сингулярность» посвящен тому, чтобы концептуализировать событие, отличив его, тем самым, от других возможных форм нового. Как мы увидим в дальнейшем, вся необходимая классификация может быть проделана достаточно единообразно, если в ее основу положить весьма специфический элемент, принадлежащий объекту, а именно - его несуществующее. Существование несуществующего, т. е. такого элемента мира, который явлен в нем на грани с ничто, чрезвычайно любопытно в двух отношениях. Во-первых, коль скоро мы можем теоретизировать о мирах вообще, то явленность того или иного множества с конкретной интенсивностью в конкретном мире всегда отмечена

случайностью - распределения интенсивностей на трансцендентальной шкале, как и сама шкала, могли бы быть и другими: объект, явленный в мире так, мог бы быть в нем и не явлен, и в то же время он может быть явлен в мире другом. Это позволяет предположить, что указанная случайность должна каким-то образом содержаться уже в самих объектах. И несуществующее, таким образом, есть след в существованиии объекта, прочитываемый так, что объект как целое мог бы и не существовать. Выражаясь более формально, рациональная познаваемость миров эквивалентна утверждению о том, что всякому объекту с необходимостью принадлежит его несуществующее. И во-вторых, ниже мы увидим, что несуществующее объекта также является мерой того, насколько вообще может измениться мир.

Бытие, мыслимое как чистая множественность, в полном согласии с тезисом Парменида, действительно оказывается абсолютно неизменным и неподвижным - в действительности оно является даже более неподвижным, чем предписывает ему обнаруживающая свою несостоятельность под натиском матемы метафора Единого. Если что и изменяется в бытии как множественности, так это отношения между ее элементами, и поэтому метафизически чистая мысль о бытии остается столь же вечной и неизменной, как и сами возможные формы множественности, которые эта мысль концептуализирует.

Но и на уровне отношений между элементами, т. е. на уровне феноменологии множеств, которой мы придали форму трансцендентальной алгебры, изменение необходимо ограничивается той логикой, которая имманентна миру.

Тем самым, сколько-нибудь фундаментальные изменения, являющиеся не просто следствиями данной феномено-логической структуры, но, напротив, исключениями - сингулярностями, радикально трансформирующими саму структуру трансцендентали мира, рискуют

оказаться попросту немыслимыми. И цель настоящего параграфа -исследовать условия и возможные формы существования таких исключений.

Четвертый параграф «Теория точек и тело субъекта». В главе «Субъект и истинностные процедуры» нами было приведено следующее неформальное определение субъекта: субъект есть любая локальная, конечная конфигурация родовой процедуры, из которой поддерживается истина. При этом мы также утверждали, что истина - это всегда «дыра» в знании, разрыв всех существующих порядков и классификаций. Оставаясь истиной ситуации, она тем не менее коренным образом преобразует ее.

Т. е. субъект есть тот, кто на конечный промежуток времени берет на себя функции оператора верности, поскольку именно он (субъект) маркирует причастных событию. (Напомним, что верностью мы называли любой набор процедур, с помощью которых некоторый элемент ситуации присоединяется к событию, маркируется процедурой как верный.)

Мы уже говорили, что всякая ситуация есть множество, и, поскольку не существует множества всех множеств, то событие всегда будет иметь локальный характер — оно существенным образом зависит от тех обстоятельств, от той ситуации, внутри которой осуществляется интервенция и действует оператор верности. Но в еще большей степени локальны и действия субъекта: ведь верность событию требует от него множества конкретных решений, от которых в конечном счете зависит локальная судьба вечной истины. Когда восставшие рабы под предводительством Спартака провозглашают неслыханное (невозможное): «Мы, рабы, должны и можем быть свободными», они, тем самым, позволяют данной вечной истине явиться в конкретном мире в конкретное время, и судьба этой истины будет зависеть не только от их веры, но и от множества поступков, которых от них будет требовать затронутый данным событием мир. «Верный субъект суть форма тела, органы которого воздействуют на ситуацию в мире «от точки к

точке»4. Из сказанного выше становится понятно, что точку можно отождествить с выбором, или решением. Точка мира (точнее даже будет сказать - трансцендентали мира) - это топологический оператор, ставящий бесконечное разнообразие нюансов мира, его трансцендентальных различий и тождеств перед альтернативой «или/или», т. е. перед необходимостью принятия решения, лишь одно из которых оказывается правильным в том смысле, что продолжает удерживать истину в ее явленности. Итак, в данном параграфе формализуются такие понятия, как точка, тело и орган. Предложенный математический способ мыслить данные объекты позволяет продемонстрировать, что, как место, в котором способна утвердиться Истина, и в котором проверяется ее потенциал, мир может быть рассмотрен как топос.

В пятом, заключительном параграфе «Метафизика субъекта: субъект верный и субъект желающий» исследуется оставшийся не до конца проясненным, но чрезвычайно важный момент: да, субъект действует в мире посредством тела, но и сам субъект, в свою очередь, есть лишь средство для утверждающей себя в мире истины. В этом состоит, если так можно выразиться, метафизика субъекта - метафизика материалистической диалектики. Коль скоро истинам возвращается их «платонический» статус, то истины перестают быть всецело субъективными - они просто есть, и есть всегда. Но роль субъекта по-прежнему огромна, поскольку от его верности событию зависит, будет ли истина явлена здесь и сейчас, или ей будет суждено явиться в каком-то другом возможном мире.

Говоря выше о сингулярностях, или сайтах, мы отмечали, что сингулярность не дедуцируется изнутри существующей логики мира -требуется радикально «нелогичная» операция возвышения несуществующего, чтобы пост-событийные следствия оказвлись включенными в логику явления, стали вновь мыслимыми. Таким образом,

4 Badiou A. Logics of worlds. N.Y. Continuum, 2009, P. 399

сингулярность есть некое «новое начало», возможность мыслить иначе, одновременно оставаясь принадлежащим все тому же миру: возможность положить новый причинный ряд. Нетрудно заметить насколько тесно данная идея перекликается со способностью желания, которую Кант полагал лежащей в основаниии практического вообще. Поэтому главной задачей заключительной части настоящего исследования является завершение той аналитики субъекта, которая была начата Аленом Бадью в заключительных главах его «Логик миров», и попытка построения некоторой метафизики субъекта, которую можно будет свести к развернутому обоснованию следующего тезиса: верность событию не может оставаться только лишь теоретической необходимостью, но необходимо переживается субъектом и как желание, причем желание представленное и, более того - определенным образом структурированное.

Именно желание требует от меня проявить то или иное событие, провести то или иное различие, иначе данное событие останется для меня незначимым, т.е. неразличимым. В самом деле, событие, которое буквально не имеет для меня значения, попросту не является событием. Понятно, что желание не является прерогативой ни психики, ни сознания, а с равными основаниями пронизывает все тело, которое следует понимать в самом широком смысле. Настоящее исследование, таким образом, завершает предпринятая в данном, заключительном параграфе аналитика структуры желания.

В Заключении подводятся итоги исследования, формулируются выводы концептуального характера.

По теме диссертации опубликованы следующие работы: I. Монографии:

1. Егорычев И. Э. Язык как событие. - СПб, Издательство философского ф-та СПбГУ, 2011г. - 176с. ISBN 978-5-93597-104-5 - 100 экз.

2. Егорычев И. Э. Системы мысли в европейской культуре. - СПб, «Наука», 2013г. - 281с. ISBN 978-5-02-038368-5 - 1000 экз.

II. Статьи, опубликованные в изданиях, включенных в Перечень ВАК Министерства образования и науки России:

1. Егорычев И. Э. От мимезиса к пониманию//Вестник СПбГУ, серия 6, выпуск 2, 2012 г. С. 25-34.

2. Егорычев И. Э. Траисгрессия/УВестник Орловского государственного университета, №7(27) 2012г. С. 265-270

3. Егорычев И. Э. Интуиция и вероятность//Вестник Вятского государственного гуманитарного университета №4(4), 2012г. С. 11-14

4. Егорычев И. Э. Природа математического у Платона//Вестник Московского государственного областного университета, №4, 2012г. С. 61-66

5. Егорычев И. Э. Онтология как математика/Юбсерватория культуры, №6, 2012г. С. 11-17

6. Егорычев И. Э. Желание и структура//Вестник Орловского государственного университета №6(26), 2012г. С. 200-204

7. Егорычев И. Э. Субъект и событие//Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики, №12(26) 2012г. С. 99-104

8. Егорычев И. Э. Реализм vs. формализм в математике и культуре/ЛЗестник Орловского государственного университета, №2(31), 2013г. С. 231-234

9. Егорычев И. Э. Неполнота аксиоматических теорий как истина реальности//Ученые записки Петрозаводского государственного университета, №7 (136) 2013г. С. 82-85

10. Егорычев И. Э. Метафора и аналогия//Научное мнение, №1, 2013г

11. Егорычев И. Э. Форсинг//Вестник Орловского государственного университета, №1(30), 2013г. С. 187-192

12. Егорычев И. Э. Вынуждение как истинностная процедура//Вестник СПбГУ, серия 6, выпуск 4, 2013г. С. 12-20

13. Егорычев И. Э. Логики миров и объективная феноменология Алена Бадью//Вестник Орловского государственного университета, №4 (33) , 2013г. С. 155-160

14. Егорычев И. Э. Теория точек и тело субъекта//Вестник Орловского государственного университета, №5 (34) 2013г. С. 181-186

15. Егорычев И. Э. Трансцендентальная алгебра и объективная феноменология/Юбсерватория культуры, №5, 2013г. С. 18-24

16. Егорычев И. Э. О различии без тождества//Научное мнение, №11, 2013г. С. 18-23

III. Статьи, опубликованные в научных изданиях:

1. Егорычев И. Э. Помышляющим промышлять философией, или о том как перестать жить и начать беспокоиться//Философия и образование, №1 2005г. С. 126-131

2. Егорычев И. Э. Онтология симулякра// Культура как стратегический ресурс России.Сборник статей, СПб., 2011г. С. 78-93

3. Егорычев И. Э. Логика, служанка этики//8ШсНа СиИигае №13. Альманах кафедры культурологии и Центра изучения культуры философского факультета СПбГУ, СПб, 2011г. С. 47-60

4. Егорычев И. Э. Истина и компетентность//Философия и образование в современном мире: дни философии в Санкт-Петербурге - 2012, 2013г. С. 177-184

Подписано к печати 16.01.2014 Формат 60x84 '/8 Бумага офсетная. Гарнитура Тайме. Печать цифровая. Печатных листов 2 Тираж 100 экз.

Отпечатано в типографии копировального центра Петроградский 197022 Санкт-Петербург, Каменноостровский., 42 Тел.:(812)380-76-76

Текст диссертации на тему "Системы мысли в европейской культуре"

Санкт-Петербургский Государственный Университет Философский факультет

На правах рукописи

05201450829

Егорычев Илья Эдуардович

Системы мысли в европейской культуре

Специальность 09.00.07 - логика

Диссертация на соискание ученой степени доктора философских наук

Санкт-Петербург

Оглавление:

Введение................................................................................................................. 3

Глава I. Место опыта мышления в многообразии опыта вообще.....................15

1.1. Мысль, чувство, ассоциация, интуиция......................................................34

1.2. Субверсия дискурса: различие и повторение.............................................61

1.3. Природа математического у Платона.........................................................68

1.4. Метафора и аналогия....................................................................................75

1.5. Референциальная непрозрачность...............................................................90

Глава 2. Формализация мышления. Синтаксис и семантика аксиоматической теории.

2.1. Реализм уэ. формализм в математике и в культуре..................................102

2.2. Непротиворечивость и полнота аксиоматической теории.......................107

2.3. Границы аксиоматизации. Неполнота........................................................121

2.4. 2¥С и онтология...........................................................................................126

2.5. Бытие и событие...........................................................................................143

2.6. Субъект и истинностные процедуры..........................................................149

Глава 3. Логики миров и феноменология культурного смысла

3.1. Трансцендентальная алгебра......................................................................177

3.2. Топология объекта.......................................................................................208

3.3. Факт, событие, сингулярность...................................................................242

3.4. Теория точек и тело субъекта...................................................................269

3.5. Метафизика субъекта: субъект верный и субъект желающий...............298

Заключение...........................................................................................................331

Литература...........................................................................................................340

Введение.

1. Актуальность исследования.

Поэтому актуальность настоящего исследования обусловлена следующим, характерным для всей современной эпистемологии

противоречием: несмотря на то, что современная ситуация в философии и, в особенности, в философии культуры харектеризуется признанием множественности автономных и равноправных дискурсов, которая бросает вызов любого рода претензиям на универсальность истолкования, одновременно мы не можем не согласиться и с тем, что в мире безусловно наличествуют некоторые домены, в которых очевидным образом существуют «единственно правильные» интерпретации и смыслы, а значит, и истины. Скажем, современная наука, в которой, как известно, «заключено столько истины сколько в ней есть математики», продолжает притязать на объективность, поскольку наука по определению есть такая «специализированная деятельность по производству достоверного, логически непротиворечивого знания, которое достигается посредством специфических средств и способов познания, дающих возможность нейтрализовать субъективность и предвзятость»1.

1 Попова И.М. Социология. Введение в специальность. Учебник для студентов высших учебных заведений. Киев, 1997, с. 8.

В связи с вышесказанным представляется не только оправданным, но и в высшей степени актуальным, исследование как к имевших место в прошлом, так и самых современных систем мысли, с тем чтобы, по возможности убедительно, показать:

2. Степень научной разработанности проблемы.

Строгость и абсолютная надежность математических рассуждений и доказательств издревле привлекала философов и философски мыслящих ученых. Идея математики как формы абсолютного знания, обладающего максимально возможной достоверностью, находит свое выражение в философских учениях таких мыслителей прошлого как Платон, Аристотель, Августин, Декарт, Кеплер, Галилей, Ньютон, Лейбниц, Кант. Аксиоматический характер построения формальных теорий и систем — огромное научное и культурное достижение человеческой мысли, которое продолжает играть основную роль в большинстве современных способов представления знания в наиболее строгой форме.

Быстро развивающийся формально-логический аппарат становился все более и более математическим, тогда как новоевропейские создатели современной математики непоколебимо верили, что миру присуща некая скрытая гармония, которая отражается в наших умах в виде простых математических законов. Пути господни неисповедимы, но математически совершенны, и человеческий разум с помощью математического знания может стать причастным к тому плану, которым руководствовался Бог при сотворении мира. Развитие неевклидовых геометрий, однако, показало, что созданная человеком математика ничего не говорит о природе и имеет мало общего с доказательством существования Бога. Это были весьма значимые результаты, но еще важнее было то, что в результате под сомнением оказался сам предмет геометрии и математики. То, что на протяжении тысячелетий принималось за средство постижения истин о мире, стало превращаться в машину, производящую некоторые последовательности символов из других последовательностей символов по определенным правилам, которые, в принципе, не обязаны быть даже правилами логическими. Ученый в своей предметной области, конечно, может использовать математику с целью лучшего понимания предмета, но состоятельность или несостоятельность математических доказательств как таковых целиком зависит от их структуры, а не от объектов, к которым они приложимы.

описания физических явлений. «Даже если математические структуры сами по себе и не отражают реальности физического мира, их тем не менее можно считать единственным ключом к познанию реальности»2.

Мы сталкиваемся здесь с удивительной ситуацией: несмотря на то, что претензии математики на роль языка божественной истины оказались сильно скомпорметированы, тем не менее, такие прекрасно согласущиеся с повседневным опытом теории, как геометрия, гелиоцентрическая модель Коперника, маханика Галилея и Ньютона, теория электромагнетизма Максвелла, теория относительности Эйнштейна опираются на математические идеи и выражены математическим языком. И от того факта, что математика, по-видимому, содержит в себе принципы, обладающие абсолютной надежностью и имеющие вневременное значение, чрезвычайно сложно отмахнуться. Такая формулировка указанных «принципов» позволяет предположить, что математический способ мышления все же содержит в себе измерение истины, которое требует дальнейшего исследования. Проблемой онтологического статуса математических объектов заняты отечественные и зарубежные мыслители как А. Бадью, Р. Пенроуз, А. Г. Черняков, В. В. Целищев, Д. Н. Букин, В. Я. Перминов, А. В. Родин, Л. Б. Султанова, В. В. Кузьменко, Ю. В. Пушкарев, Г. Б. Гутнер, А. В. Хлебалин и многие другие. «Платонизм» математических систем мысли подтверждается и концепцией Д. Деннетта, в соответствии с которой биологическая эволюция есть алгоритмический, т. е. по своей сути математический процесс.

2 Клайн М. Непостижимая эффективность математики//Математика. Поиск истины. М. 1988, с. 243

Источниковедческую базу диссертационной работы составляют следующие группы материалов: 1) словари и энциклопедии по философии и смежным гуманитарным наукам (культурологии, социологии, психологии, филологии); 2) произведения Платона, Аристотеля, Р. Декарта, Г. Ф. Лейбница, Б. Спинозы, Д. Юма, И. Канта, Г. В. Ф. Гегеля, Ф. Ницше, Э. Гуссерля, Хайдеггера, Ж-П. Сартра, Ж. Деррида, М. Фуко, Ф. Юнгера, вышедшие в свет отдельными изданиями; 3) научные издания (в том числе монографии) зарубежных и отечественных ученых Дж. Остина, Л. Витгенштейна, Р. Барта, Ж. Делеза, 3. Фрейда, Ж. Лакана, В. В. Бибихина, А. А. Грякалова, Б. В. Маркова, М. С. Козловой, Ю. М. Лотмана, Дж. Остина, Э. Сепира, У. В. О. Куайна, Г. Райла, Д. Н. Разеева, Л. С. Выготского, Д. Узнадзе, Ж. Пиаже, Дж. Сёрла, Б. Г. Соколова, Ф. Де Соссюра, А. Г. Чернякова, В. Б. Шкловского, Р. Якобсона, Л. В. Щербы, Н. Хомского, М. Ягелло, посвященные общефилософским и методологическим проблемам исследования языка; 4) труды А. Тьюринга, Дж. фон Неймана, Г. Саймона, Д. Хофштадтера, Р. Пенроуза, Д. Деннетта, С. Линкера, посвященные теоретико-прикладным исследованиям в области изучения искусственного интеллекта; 5) работы, Д. Майерса, Джона Лакоффа, М. Джонсона, О. Коннора, Д. Сеймора, Г. Олдера, Б. Хэзера, А. А. Ухтомского, И. П. Павлова, посвященные проблемам психологии, нейрофизиологии и психолингвистики.

2. Цели и задачи исследования.

4. Научная новизна исследования.

опираясь в настоящем исследовании на существующий математический аппарат и, одновременно, на весьма глубокие содержательные его интерпретации, выполненные Аленом Бадью, удалось также продемонстрировать следующее: несмотря на то, что в культуре ничто и никогда не разумеется само собой — всякий культурный смысл всегда разумеется кем-то, и что подлинным субъектом может считаться лишь тот, кто принял ответственость за собственное бытие в качестве субверсивного базиса всякой дискурсивной надстройки, кто взял на себя всю тяжесть перетолкования мира, сама возможность этих действий предоставляется миром, и более того, имеет принципиально топологический, локальный характер - место действия выбирает не субъект.

5. Конкретные научные результаты.

автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.07 диссертация на тему: Системы мысли в европейской культуре

Полный текст автореферата диссертации по теме "Системы мысли в европейской культуре"

Текст диссертации на тему "Системы мысли в европейской культуре"

Похожие темы диссертаций

автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.07
диссертация на тему: Системы мысли в европейской культуре