автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: "Дантовский текст" в творчестве Н.В. Гоголя: генезис и поэтика

Полный текст автореферата диссертации по теме ""Дантовский текст" в творчестве Н.В. Гоголя: генезис и поэтика"

На правах рукописи

I 0034В4638

ЛЕСОГОР Наталья Васильевна

«Дантовский текст» в творчестве Н. В. Гоголя: генезис и поэтика

10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук

Красноярск 2009

003464638

Работа выполнена на кафедре истории русской литературы и фольклора ГОУ ВПО «Кемеровский государственный университет»

Научный руководитель: доктор филологических наук,

профессор Ходанен Людмила Алексеевна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

доцент Анисимов Кирилл Владиславович (Сибирский федеральный университет)

кандидат филологических наук, доцент Хомук Николай Владимирович

(Томский государственный университет)

Ведущая организация: ГОУ ВПО «Волгоградский государственный

педагогический университет»

Защита состоится «23» марта 2009 года в _ часов на заседании

диссертационного совета ДМ 212.099.12 ФГОУ ВПО «Сибирский федеральный университет» по адресу: 660049, г. Красноярск, ул. Ленина, 70.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке Сибирского федерального университета

Автореферат диссертации разослан «о£(У» февраля 2009 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, доцент - И.В. Башкова

Общая характеристика работы

Н. В. Гоголь занимает особое место в ряду русских писателей, творчество которых диалогично по отношению к Данте, и гоголевская рецепция имеет не реминисцентный, а генетический характер, обусловленный близостью миропонимания этих авторов.

Один из главных аспектов сближения Гоголя и Данте — их обращённость к эпической традиции, обусловившая идейно-художественное своеобразие «Божественной комедии» и «Мёртвых душ» и, соответственно, сходство этих произведений. Первыми это отметили уже современники Н. В. Гоголя.

О том, что в «Мёртвых душах» «древний эпос восстаёт перед нами», писал в 1842 году К. С. Аксаков. Более подробно, включив Данте в ряд предшественников Н. В. Гоголя, эту идею развивал С. П. Шевырёв. Данте, по его мнению, постиг всю простоту «сравнения гомерического» и возвратил ему тот вид, в котором оно являлось в греческом эпосе. Гоголь в этом отношении пошёл по следам своих великих учителей, как считал Шевырёв.

До настоящего времени, насколько нам известно, не было проведено сопоставление «Мёртвых душ» и «Божественной комедии» на основании наличия в этих произведениях целого комплекса элементов эпической поэтики, что позволило бы выявить преемственность Гоголя по отношению к Данте на более глубоком уровне, чем отдельные фрагментарные отсылки к замыслу поэмы, эпизоду с Плюшкиным, финалу «Мёртвых душ» и т. п.

Интерес к эпосу у Н. В. Гоголя объяснялся потребностью времени. Замысел грандиозной трёхчастной поэмы, появившийся у писателя во второй половине 1830-х годов, был обусловлен возникшим в русском обществе и вполне осознанным ожиданием произведения, в котором усвоение современности разрешилось бы созданием чего-то значительного, по важности сопоставимого с прошлым. По-разному оценивая результат обращения Н. В. Гоголя к дантовской традиции, М. М. Бахтин, а также Ф. Т. Гриффите и С. Д. Рабинович пишут о том, что умонастроение общества в то время соответствовало «эпическим ситуациям» предшествующих эпох: злобой дня была национальная самоидентификация. Глубоко и справедливо замечание К. С. Аксакова о том, что Гоголь коснулся общего субстанционального «чувства русского», и вся сущность («субстанция») русского народа, затронутая им, «поднялась колоссально».

Рецепция «Божественной комедии» в творчестве Гоголя возникла в русле изучения этого произведения, происходившего в западноевропейской и русской эстетике на протяжении ХУШ-Х1Х столетий. В ходе этого процесса сформировался комплекс представлений, названный нами «дантовский текст». Это определение наилучшим образом отражает позиции восприятия «Божественной комедии» И.-Г. Гердером, Жаном-Полем (Рихтером), В.-Г. Вакенродером, Фр. Шлегелем, Ф. Шеллингом, в России П. А. Катени-

ным, Н. А. Полевым, Н. И. Надеждиным, С. П. Шевырёвым, О. М. Сомовым, В. К. Кюхельбекером, В. Г. Белинским. Представленная в этих оценках и характеристиках художественная природа поэмы Данте может быть последовательно и всесторонне рассмотрена на референтном уровне текста; именно в таком значении нами используется понятие «дантовский текст». Его определяющей особенностью является ориентированность на эпическую традицию, что было обусловлено как типологическими чертами средневекового сознания, так и художественными задачами автора «Божественной комедии».

Референция в средневековых текстах «указывает» на конкретное и на универсальное как на действительность, причём универсальное, общезначимое (таинство души) было «реальностью первого порядка» (А. Я. Гуре-вич). С этим связана специфика относящихся к референтному уровню «дан-товского текста» «ядерных элементов», проявивших себя затем у Гоголя: свойственный эпосу характер обобщения (материальное и духовное составляют общий план изображения; частное не разрешается в общем, а объединяется с другим частным в единстве процесса бытия); далее, человек рассмотрен в плане свободного самовыражения; наконец, всё происходящее показано в изобразительном, пластическом виде, что само по себе является способом обобщения. «Механизмом» свойственного художественному тексту преобразования единичного во всеобщее, применённым Данте в «Божественной комедии», следует считать совокупность примеров (ехетр1а) «комедии» и «трагедии» души, воплощённых в рассказы о человеческих судьбах. Они придают всеобщую значимость идее «таинства души» и при этом сохраняют не только самостоятельную ценность «высказываний», но и обязательность элементов структуры («языка»). Этот общий конструктивный принцип, применённый Данте в «Божественной комедии», возник в древнегреческом эпосе, что первыми отметили немецкие романтики, а позднее русские критики и эстетики, прежде всего С. П. Шевырёв.

Творческий контакт Данте и Гоголя осуществлялся уже в части референции, онтологически полноценной как у одного, так и у другого автора, ведь применительно к писателям такого уровня невозможно, как считал В. В. Набоков, рассматривать «общепринятое и общедоступное» как «какую-то высшую степень действительности, которую можно навязать автору». Целый ряд исследователей (П. Бицилли, М. Вайскопф, С. А. Гончаров и др.) весьма убедительно показывают, что мировосприятие Гоголя в основных своих позициях сближается со средневековым сознанием, чем не в последнюю очередь объясняется исключительный интерес писателя к «Божественной комедии».

Осознание названных особенностей референции у Данте позволяет раскрыть некоторые важные черты поэтики Данте. Автор «Божественной комедии» последовательно создаёт впечатление единой, цельной «поверхности» действительности, имеющей «духовную» проекцию. Всё основополагающее представлено размноженным, раздробленным наличным, так или

иначе запечатлено. На изображённом Данте «целыготканом» полотне бытия отчётливы, ярки все «нити» человеческих судеб.

Такой же драматизированной видел и изображал действительность Гоголь. Множество «сюжетов», «сценариев» взаимодействия материального и духовного, которые свидетельствуют об их живой, естественной связи, Гоголь нашёл в «Божественной комедии»: дантовское слово уже в процессе означивания «схватывает» обе ипостаси предмета или явления, так что наличное предстаёт воплощённым сущностным. «Драматургия» дантовского текста воссоздана в «Мёртвых душах». Нас будет интересовать поэма Н. В. Гоголя как пластическая конструкция, передающая представления автора о действительности, чем и обусловлены задачи настоящего исследования.

Цель данной работы — выявление «дантовского текста» у Гоголя, исследование его роли в фомировании собственного текста Гоголя и его смысловых интенций в связи с ориентацией на «дантовский текст». В соответствии с поставленной целью определяются задачи диссертационного исследования:

1) охарактеризовать специфику «дантовского текста», а именно особенности референции, имеющей архаический характер, и рассмотреть их проявление в «Божественной комедии» Данте;

2) проследить историю осознания «дантовского текста» в указанной специфике в западноевропейском и русском эстетическом сознании конца XVIII -начала XIX веков;

3) выявить в эпистолярных и публицистических текстах Н. В. Гоголя характерные для него особенности передачи представлений о действительности, демонстрирующие близость к Данте;

4) рассмотреть действие «дантовского текста» и его смысловую направленность в повести «Старосветские помещики» и поэме «Мёртвые души».

Актуальность исследования заключается в том, что проблема усвоения чужого текста продолжает оставаться в центре современной филологической герменевтики. Необходимость рассмотрения творчества Гоголя в данном аспекте обусловлена малой изученностью текстопорождающих моделей в его произведениях. Среди них особое место занимает дантовская традиция, выявление которой позволяет составить более полное представление о генезисе гоголевской эпической поэтики.

Новизна настоящего исследования заключается в том, что, во-первых, разработан один из важнейших аспектов «дантовского текста» - его референтный уровень, существенно ориентированный на эпос; во-вторых, представлена концепция восприятия «Божественной комедии» в западноевропейском и русском эстетическом сознании конца XVIII — начала XIX ве-

ков; в-третьих, выявлены новые черты эпической поэтики в «Мёрвых душах», углубляющие связи поэмы Гоголя с «Комедией» Данте; наконец, выявлено идейно-смысловое воздействие текста-источника на новый текст; повесть «Старосветские помещики» рассмотрена в связи с «дантовским текстом» впервые.

Методологию данной работы составляют структурно-типологический, сравнительно-исторический, структурно-семиотический методы с элементами герменевтического и культурологического анализа; текст также рассматривается в аспекте исторической поэтики, что обусловлено требованием комплексности исследования. В качестве теоретической базы используются работы М. М. Бахтина, П. М. Бицилли, Я. Э. Голосовкера, А. Я. Гуре-вича, Ю. М. Лотмана, Н. Н. Михайлова, В. И. Тюпы. Основополагающими в изучении гомеровского эпоса стали исследования М. М. Бахтина, А. Бонна-ра, Л. С. Клейна, А. Ф. Лосева, Е. М. Мелетинского, К. П. Полонской, И. В. Шталь, В. Н. Ярхо; в изучении творчества Данте - В. А. Андрушко,

A. А. Асояна, Э. Ауэрбаха, Л. М. Баткина, М. М. Бахтина, И. Ф. Бэлзы,

B. П. Гайдука, И. Н. Голенищева-Кутузова, А. Я. Гуревича, А. К. Дживелего-ва, Н. Г. Единой, А. А. Илюшина, С. М. Лозинского, В. Л. Рабиновича, Ф. Де Санктиса и др. Основными в работе над «гоголевским» разделом стали исследования М. М. Бахтина, М. Вайскопфа, А. X. Гольденберга, С. А. Гончарова, Ф. Т. Гриффитса и С. Дж. Рабиновича, Ю. В. Манна, В. В. Набокова,

H. В. Хомука и др., в которых рассматриваются вопросы творческого взаимодействия Данте и Гоголя или отдельные аспекты творчества Н. В. Гоголя, так или иначе связанные с функциями «дантовского текста» у этого писателя.

Положения, выносимые на защиту:

I. Осмысление особенностей референтного уровня дантовского текста произошло в западноевропейской и русской эстетике конца XVIII - начала XIX веков и представлено в сочинениях И.-Г. Гердера, Жана-Поля (Рихтера), В.-Г. Вакенродера, Фр. Шлегеля, Ф. Шеллинга, П. А. Катенина, Н. А. Полевого, Н. И. Надеждина, С. П. Шевырёва, О. М. Сомова, В. К. Кюхельбекера, В. Г. Белинского и других. В творчестве Н. В. Гоголя свойственная Данте специфика референции получила оригинальное художественное преломление.

2. Творческий контакт с Данте осуществлялся уже на уровне референции, который у русского писателя, как и у Данте, онтологически полноценен. «Ядерные элементы» референтного уровня «дантовского текста» проявляются в поэтике Н. В. Гоголя в трёх аспектах: специфике обобщения (материальное и духовное составляют общий план изображения; частное не разрешается в общем, а объединяется с другим частным в единстве процесса бытия); в плане свободного самовыражения человека; в изобразительном, пластиче-

ском виде событий повествования, что само по себе является способом обобщения.

3. В «театрализованной» действительности Н. В. Гоголя представлены ориентированные на Данте «сюжеты», «сценарии» взаимодействия материального и духовного, которые свидетельствуют об их живой, естественной связи: гоголевское слово, как и дантовское, уже в процессе означивания «схватывает» обе ипостаси предмета или явления, так что наличное предстаёт воплощённым сущностным.

4. Ведущее к духовному очищению странствие героя Н. В. Гоголя, как и героя Данте, возможно при посредстве учителя, который выше ученика, но и подобен ему. Идея их духовного союза развита в поэме «Мёртвые души» параллельно сюжету на уровне упорядочения текста до состояния структуры, «носительницы значения». На «языке» Данте Н. В. Гоголь показывает перспективу «роста» человека в мире и вместе с тем возобновление движения истории.

Теоретическая значимость исследования состоит в том, что в диссертационном сочинении разработаны: положение о «дантовском тексте» на его референтном уровне, существенно ориентированном на эпос; концепция восприятия Данте в эстетическом сознании конца XVIII - начала XIX веков; положение о связи Гоголя с Данте на семиотическом уровне; идейно-смысловая проекция текста-источника, функционирующего в пространстве нового текста.

Практическая значимость исследования определяется возможностью использования материалов диссертационного исследования в учебном процессе при подготовке основных и специальных курсов по истории русской литературы XIX века, в работе спецсеминаров по творчеству Н. В. Гоголя и Данте.

Апробация работы. Основные положения и результаты исследования были представлены в докладах: «Значение библейских реминисценций в характеристике Данте-героя "Божественной комедии" (XI Всероссийская научно-практическая конференция «Художественный текст: варианты интерпретации». Бийск, 12-13 мая 2006); «Проблема "дантовского текста" в западноевропейской романтической эстетике» (Всероссийская научно-практическая конференция «Культурология в социальном измерении». Кемеровский Государственный университет культуры и искусств, 16-17 февраля 2007 г.); «"Дантовский текст" у Гоголя» (Вторая Международная конференция «Н. В. Гоголь и славянский мир». Томск, ТГУ, 14-15 ноября 2008).

Структура и основное содержание работы

Структура диссертации обусловлена логикой исследования заявленной проблематики и ходом выполнения поставленных задач. Работа состоит из Введения, пяти глав, Заключения и списка литературы.

Во Введении обосновывается актуальность темы, степень её разработанности; обозначаются предмет, цели и задачи исследования; определяется методология исследования; указывается теоретическая и практическая значимость полученных результатов.

В 1 Главе, названной «"Божественная комедия": от произведения к тексту», прежде всего определена специфика референции в средневековом тексте. С позиций Ю. М. Лотмана, художественное сообщение создает художественную модель какого-либо конкретного явления— художественный язык моделирует универсум в его наиболее общих категориях. Однако для религиозного сознания сфера инобытийных сущностей обладает не меньшей, если не большей реальностью, чем земной мир. Кроме того, в условиях «эстетики тождества» (Ю. М. Лотман) возведение конкретного к универсальному не действовало как один из «механизмов» текстообразования в каждом отдельном случае. В «Божественной комедии» свойственное художественному тексту преобразование единичного во всеобщее осуществляется путём объединения примеров (ехетр1а) «комедии» и «трагедии» души, воплощённых в рассказы о человеческих судьбах. Они сохраняют самостоятельный смысл «высказываний.» и приобретают значение элементов структуры («языка»); благодаря этому идее «таинства души» придаётся статус универсальной. Общий конструктивный принцип, применённый Данте в «Божественной комедии», впервые проявил себя в древнегреческом эпосе. Огромный интерес к внешней выраженности как внутреннего состояния героя, так и воли всевышних сил объясняется спецификой синкретичного эпического миропонимания, исследованного, в частности, А. И. Зайцевым, Л. С. Клейном, А. Ф. Лосевым, И. В. Шталь и др.. Для него исключительно характерен такой способ уточнения, сосредоточения внимания на единичном объекте, как помещение его в перечень сходных, подобных явлений. Эпические авторы создавали пластически выразительные описания героических деяний предков, так как они мыслились «единственным источником и началом всего хорошего для последующих времён» (М. М. Бахтин). Перед слушателями гомеровских поэм и средневековых «Песен» воочию представал мир «национального эпического прошлого» (М. М. Бахтин), в котором понятие "каждый" оказывается и аналогичным понятию "весь", "все" и видовым по отношению к нему; а понятие "весь", "все" - родовым по отношению к "каждый" и одноплановым с ним (И. В. Шталь). Как считал Бахтин, конститутивные черты эпопеи в большей или меньшей степени присущи и остальным высоким жанрам классической античности и средневековья.

Во 2 Главе, озаглавленной «"Дантовский текст" в западноевропейской эстетике к. XVIII-u. XIX вв.», рассмотрены позиции «дантовско-го текста», определившиеся в ходе изучения «Божественной комедии» на Западе и в России. Исследователи Данте из ряда представителей западноевропейской и русской эстетической мысли XVIII-начала XIX веков проявили замечательное понимание охарактеризованной выше специфики референции в его поэме. И.-Г. Гердер рассматривал «дантовский текст» как «высказывание» на реконструированном первозданном языке, способном благодаря ико-нической природе знака в художественном тексте восстановить утраченные впечатления от мира посредством воспроизведения «фактуры», рельефности действительности. Жан-Поль (Рихтер) подробно описал специфику эпического обобщения: универсальное соединяется с множественным частным, причём самым естественным образом: «событие распадается на мелкие частицы вблизи, как день на секунды». Хотя в сочинениях В.-Г, Вакенродера содержатся лишь отдельные замечания, посвященные Данте, они исключительно точны и важны для нас потому, что он развивал идеи, ставшие основой современной теории текста. Как никому другому ему была свойственна «жизненная интуиция романтической эпохи», проявившаяся, по мнению Х.-Г. Гадамера, в том, что языковое выражение не только полагает границы самому себе, но и своему значению для формирования объединяющего людей общего чувства (common sense). Как считал В.-Г. Вакенродер, искусство выявляет общечеловеческое в «многоликом течении потока», поскольку сохраняет чувственный уровень восприятия действительности, минуя рассудочные обобщения. В применении к Данте изложенная Вакенродером теория эмоций, являющихся как «страстной», так и духовной частью бытия, плодотворна. Эмоции в «Божественной комедии», как и у Гомера, — это, по сути, особый угол зрения, способ правильного «освещения» изображаемой действительности и её непосредственной оценки. Их стремление представить весь огромный потенциал мировосприятия человека — способ возведения единичного к всеобщему.

Усилиями Фр. Шлегеля в среде йенских романтиков произошло «укрупнение» явления Данте: его творение стало восприниматься как воплощение закономерно наступившего этапа литературы, культуры и существования человека в соприродном ему мире. Поэзия Данте, по мысли Фр. Шлегеля, развивает христианскую символику, которая заменяет в современном искусстве античную мифологию: всё ускользающее от сознания удерживается здесь в чувственно-духовном созерцании. Человек, являющийся, в определении Фр. Шлегеля, «душой земли», олицетворяет возвращение в мир изначальной божественной свободы духа. В созданной Данте мифологии потенциал мира также воплощён в личности, мыслящейся свободной в выявлении своей сути. У Шлегеля есть определение специфики эпического сюжета, которое вместе с тем указывает на характер референции, а именно на несводимость отдельных событий и судеб к единой, более общей «величине». Все

нити произведения не выводятся из одной начальной точки и не сводятся к одной конечной. Но у Данте «ряд катастроф» (Шлегель) также не подчинён никакой объединяющей их логике развития, а согласно Ю. М. Лотману, каков сюжет в его завершении, такова и конструкция мира в целом; следовательно, «нити» произведения, не сведённые к одной конечной, сохранены как концептуально важный элемент «конструкции мира», принципиально не подлежащий обобщению.

Оценивая Данте как творца-гения, постигшего провиденциальную суть своей эпохи, то есть приблизившегося к земному и небесному бытию истинного Творца, Ф. Шеллинг рассматривал «Божественную комедию» как «подлинный эпос нового времени», в котором истины науки, религии, истории, самого искусства находятся «в неразрывном состоянии». По Ф. Шеллингу, человек в мифологии, «первом общем созерцании универсума», и в эпосе, посредством которого сохранилась мифология, субъективно ощущает собственную полную принадлежность к универсуму и представляет собой модель универсума, однако не независимо от остальных. С другой стороны, индивидуум человеческого рода может быть изображён постольку, поскольку он, как индивидуум, есть одновременно и род. Кроме того, материалом христианской мифологии было «общее созерцание универсума как истории», а «история есть только там, где есть множественность». Но именно этот католический и «множественный» мир воссоздал Данте в «Божественной комедии».

Ф. Шеллингу принадлежит исключительно верное представление о «взаимопроникновении» конкретного и универсального в «Божественной комедии». На материале поэмы Данте, с точки зрения философа, можно судить о реальной, а не о гипотетической гармонии бытия, о полной вопло-щённости Духа в материи, в которой одно «оцельняет» другое. Конкретное должно также быть взято в своей абсолютной полноте.

3 Глава, «Дайте в русской литературной критике и эстетике 1830-х гг.», посвящена рассмотрению обсуждения позиций «дантовского текста», происходившего в русской эстетике и критике начала XIX столетия. В силу распространённости философских идей велись поиски систематизирующей теории духовной культуры: литературные каноны каждой эпохи рассматривались в их сходствах, идея взаимозависимости древнего и нового искусства была общепринятой. Н. И. Надеждин, Д. В. Веневитинов, И. В. Киреевский и многие другие рассматривали средневековье и античность как глубоко внутренне связанные эпохи универсального мирового исторического процесса.

Элементы эпического изображения действительности у Данте были видны П. А. Катенину («исполненное жизни тело поэмы», запечатлевшее уникальность каждого из множества изображённых предметов, явлений, лиц). Н. А. Полевой назвал Данте в числе «великих вождей романтиков» и

развил мысль о том, что в собственно романтический период — средневековье, запёчатлённое Данте, - человеку довелось быть в одно и то же время «бесконечностью и конечностью, дробью самой мелкой и цифрой, выражающей целый мир, даже отблеск более, нежели мира, - Бога!» (Н. А. Полевой). Это объединение происходи г в действительности, следовательно, специфика художественного обобщения у Данте иная. Духовная сфера жизни, уже содержащая обобщающий элемент, воспроизводится, изображается в произведении искусства так же, как конкретно-событийная.

С позиций Н. И. Надеждииа, организация бытия, являющаяся следствием самораскрытия духа, была для средневекового человека такой же, если не более объективной данностью, как всё происходящее во внешнем мире. Человеческая природа как таковая, в её многообразии и полноте, освобождённая от условий земного существования, детерминирующих её свободную волю, предстаёт в дантовском творении «разыгрывающей», наглядно представляющей свою сущность — так, чтобы быть понятым человеком же.

В диссертации С. П. Шевырёва «Дант и его век: Исследование о "Божественной комедии"» представлено глубокое понимание поэмы и самой природы творчества Данте. Древний мир, самобытная стихия, отличная от «господствующей стихии сего времени» — христианства, в средние века стал таким же материалом для творчества, как и современность. Крепкое, как мрамор, обработанное резцами множества гениальных поэтов древнее слово, по мнению Шевырёва, ничего не говорило религиозному чувству, но говорили другому чувству - чувству прекрасного. «На истинах учения» Данте строит свой особенный мир душ, живущий в своих законах и обычаях, «мир полный, в котором одно соответствует другому» (С. П. Шевырёв). Но именно так, опираясь на «истины», «конструирует» свой мир автор классического эпоса. Шевырёв прямо пишет о «стихии эпической», проявившейся у Данте в «осязательном представлении явлений»: «здесь... вся летопись кровавого века в живых картинах».

С. П. Шевырёв провёл глубокое исследование специфики референции в «Божественной комедии» Данте, однако не пришёл к выводу о том, что характер обобщения в этом произведении, где столь последовательно воплощено эпическое видение действительности, также может восходить к эпопее. Однако фактически он раскрывает эпическую природу обобщения у Данте. Во-первых, он принимает положение Шеллинга о символическом смысле образов «Божественной комедии», появившемся в соединении «духовного мира с живым». Во-вторых, Шевырёв считает, что Данте «утверждает свободный произвол в человеке», так как только в этом возможно божественное правосудие.

Таким образом, рассматриваемые нами «параметры» референтного уровня «дантовского текста» были в основном определены представителями западноевропейской и русской философской эстетики и критики конца

XVIII - начала XIX вв.: 1. механизмом свойственного «дантовскому тексту» преобразования единичного во всеобщее следует считать совокупность примеров (exempla) "комедии" и "трагедии" души; 2. они придают всеобщую значимость идее "таинства души" и при этом сохраняют не только самостоятельную ценность "высказываний", но и обязательность элементов структуры ("языка"); 3. присущее как эпосу, так и поэме Данте «овнешнение», пластически оформленное описание действий героев само по себе является способом обобщения.

Осознание этой специфики помогает представить гоголевский дискурс Данте, чему посвящены 1 и 2 параграфы 4 Главы «Дантовский текст» у Гоголя: театр и «жалкий люд». Мир людей в представлении Данте - живая материя, в той или иной степени воплощающая замыслы всевышних сил. Беатриче на Девятом небе, рассказывая Данте о «строе» мира, называет «materia» («вещество») мира «puro potenza» («чистой возможностью») (Рай, XXIX, 34. Здесь и далее ссылки на «Божественную комедию» приведены с указанием названия кантики Ад, Чист., Рай, песни римской цифрой и стиха арабской. Все цитаты в переводе М. С. Лозинского). В мире Данте жизнь души незрима, но проявляется так же, как растение покрывается листьями (Чист., XVIII, 49-54). Как считал П. М. Бицилли, при неустанном сопоставлении земного и небесного, характерном для средневекового сознания, в конце концов стирается грань, разделяющая оба мира, и различие двух порядков перестаёт ощущаться.

Рассмотрение названных аспектов референтного плана текста у Данте позволяет установить основные, одинаково значимые в материальной и духовной сферах дантовского мира свойства «вещества», образующие минимальный контекст, элементарный связный смысл «дантовского текста»: твёрдость и мягкость, тяжесть и лёгкость, слепота - ясность видения; радость жизни — печаль смерти. Это свойство «дантовского текста» заставляет читать его особым образом.

Тяжесть, весомость тела Данте сближает его с материальным миром (в Аду и Чистилище он обычный, природный, в частности каменистый, скалистый), что настойчиво подчёркивается в «Комедии». Камень, самая плотная материя на земле, передаёт у Данте представление о косности, непроницаемости для света истины, неразумности человека. Такова его исконная природа. Но чрезмерная лёгкость (у Данте эквивалент духовности) чужда человеческому, живому. К позициям учителя и ученика, занимаемым героями Данте и являющимся постоянными, применены те же общие характеристики, что сообщает им исходную концептуальную значимость. «Учителя» в «Божественной комедии», главным образом Вергилий, не вознесены поэтом над воспитанником; в полной мере осознавая важность своей роли, они идут с ним "об руку", направляя и выравнивая его путь.

В общей панораме созданной Данте действительности колоритные, рельефные образы героев, место и характер их действия связаны между собой в "круг земной", где каждый сохраняет самобытность натуры и судьбы. Простое изображение этого общества есть уже способ обобщение конкретики.

Мировоззренческие и творческие установки Н. В. Гоголя предопределили сходные с дантовскими особенности референции. В 3 параграфе 4 Главы, озаглавленном «"Театр" Гоголя», рассматривается одна из важнейших особенностей миропонимания Н. В. Гоголя: действительность, включая её «поэтический» и «прозаический» полюса, в восприятии Гоголя была своеобразным театром. «Поэтическое» — воплощение исконной духовности, сближающей человека с Богом, творцом мира; это и присутствие самого Бога. «Прозаический» театр у Гоголя представлен широко, и если в художественных произведениях писатель скрашивает эти картины смехом ("Ревизор"), ностальгической грустью («Старосветские помещики»), иными способами избегает изображения отдельных, мелких, незначительных явлений жизни как недостойных поэзии, низких по отношению к общезначимым истинам, то в письмах нередко подчёркнута трагическая хаотичность, неупорядоченность бытия, отсутствие близких людей.

Чистая, высшая духовность является человеку неожиданно и случайно, но она подразумевается, придаёт изображаемому миру живость. Креативный план дискурса, обозначающий эту позицию автора, — исправляющий, и в нём заметен дантовский «след»: «прозаический» театр Гоголя далеко «отстоит» от замысла, который он осуществляет, но не отменяет «поэтического».

В 4 и 5 параграфах 4 Главы рассмотрен вопрос о соотношении материального и духовного в общественно-историческом существовании человека, каким оно виделось Гоголю. В этом отношении русский писатель особенно близок к Данте. В силу собственного понимания природы вещей он испытывал потребность в обнаружении личностного начала в истории, полагал, что без духовности человека и народа, проявляющейся во внешних изменениях, нет истории, и с другой стороны - в движущейся истории всегда различим человек. Сосредоточенность на внешнем в созерцании и изображении человека и его жизни у Гоголя, как и у Данте, - способ уяснения соотношения божественного с человеческим в каждом лице: «В последнее время стали отыскиваться ... документы и рукописи..., где... является уже не политическое устройство России, но частный семейный быт и в нём жизнь, осве-щённая тем светом, которым она должна освещаться. В наставлениях и начертаньях, как вести дом свой, как быть с людьми, как соблюсти хозяйство земное и небесное, кроме живости подобных обычаев старины, поражают глубокая опытность жизни и полнота обнимания всех обязанностей, как сохранить домоправителю образ благости Божией в обращении со всеми...» (Письмо А. М. Вьельгорской от 30 марта 1849 г.). Тем не менее в переписке,

высказываниях, заметках H. В. Гоголя нередко появляется масса народа, духовность которого ничтожно мала и может быть определена общей для всех и каждого формулой («жалкий люд» у Данте).

В Главе 5, «Даше и перспектива человека в "театре" Гоголя: "Старосветские помещики" и "Мёртвые души"», рассмотрена реализация потенциала «дантовского текста» в творчестве Н. В. Гоголя. В параграфе 1, «"Старосветские помещики": начало творческого контакта», поэтика повести рассмотрена в соотнесении с «дантовским текстом». Поместье Тов-стогубов - ойкумена, «круг земной», где любовь освещает каждое движение, соединяет людей, дарит им радость жизни; здесь действия и даже слова, повадки животных (кошечка!) совпадают с законами старосветского мира. Он весь состоит из прилаженных одна к другой, как будто образовавших сплошную мозаику вещей и людей. «Событие», происходящее в повести наряду с сюжетным, - неожиданное обнаружение, выявление разноплановой духовности в том, что действительно и очевидно тяготеет к бездуховности и даже безжизненности. Точно так же у Данте в истории Паоло и Франчески за подчёркнутой чувственностью и «беспечностью» этих героев, повинных в прелюбодеянии, скрыт драматизм куртуазного мотива «любви, побеждающей смерть»: «fin amor» сродни силе духа, перед которой «тело немощно». Незаметным образом в обыденном мире вершится воля судьбы, при этом старосветский мир выдерживает «аристофановскую» проверку на предмет его общечеловеческой ценности. В повести имеется прямое указание на то, что отношения между людьми определяют направление и характер исторических событий, причём частное сохраняется во множественном.. В связи с этим особый смысл приобретает мотив возвращения в действительность идиллических ценностей вместе с человеком, их носителем, реализованный в повести, в частности, ресурсами дискурса.

Рассмотренные особенности поэтики «Старосветских помещиков» позволяют говорить об особой, «театральной» технике Гоголя, образец которой он мог найти у Данте. «Театр» Гоголя - множество соединённых событиями и обстоятельствами человеческих судеб, в каждой из которых - воплощение той или иной «индивидуальной стати», выраженное действиями и их результатами стремление к реализации личностного потенциала, показанное как ясно прочерченный, обозримый отрезок, линия, узор. «Театр» позволяет Гоголю избрать исправляющий реальность угол зрения. Следуя рассматриваемой здесь дантовской традиции, Н. В. Гоголь воссоздаёт безвозвратно исчезнувший, погибший старосветский мир на конкретно-событийном и одновременно на обобщающем, универсальном уровне.

Второй раздел 5 Главы (параграфы 2-6) посвящены поэме Н. В. Гоголя «Мёртвые души». Принцип «прозаического театра» определяет характер изображения жизни в поэме Гоголя. Это внешний, образованный действиями отдельных людей «пласт» бытия, духовность которого тем не менее мини-

мальна, «стёрта», что с большой точностью напоминает изображение дантов-ских «малодушных», «жалкий люд» в преддверии ада, подобный «мерзостному скопищу червей» (Ад, III, 64, 69). Чичикова также с самого детства окружала неприглядная обстановка и такие же люди; «Жизнь при начале взглянула на него как-то кисло-неприютно... Палатские чиновники отличались невзрачностью и неблагообразием. У иных были лица, точно дурно выпеченный хлеб... В присутствии было нехорошо...» (VI: 224, 229. Здесь и далее ссылки на художественные произведения Н. В. Гоголя приведены по Полному собранию сочинений в 14 т. изд. АН СССР. - М.; Л., 1937-1952 с указанием тома римской цифрой и страниц арабскими цифрами). Образ толпы, в которой даже человек чести, такой как Фарината дельи Уберти, лишается свободы воли и силы характера, не раз встречается в «Божественной комедии»; в таком же значении он настойчиво повторяется у Гоголя. Более того, в материальной сфере одно напоминает другое, всё единообразно. Гостиница «известного рода»; город «никак не уступал другим губернским городам»; блин и тюфяк, пряники и мыло одинаковы. Человек неразличим или непригляден в этой материи и тоже «способен к мимикрии» (В. В. Набоков).

Этими людьми владеет страсть, обозначенная Гоголем при помощи внешних её атрибутов, что не даёт ясного представления о характере страсти. Например, «губернатор был большой добряк», и выражалось это в том, что он «даже сам вышивал иногда по тюлю». Свойство души сведено к рукоделью, причём приблизительно, кое-как. Основание не названо, даже сомнительно. Разные страсти, таким образом, объединены у Гоголя в нечто общее, достаточно отвлечённое и от конкретной личности, и от конкретной страсти. Но, следовательно, духовность наличествует, она втайне от человека, неопознанная им, осуществляет некую миссию, что названо «мудростью небес». Однако разнящаяся с «materia» («вещество») душа героев Гоголя остаётся «ё da matera ed é con lei unita» («врозь с веществом в пределах вещества») (Чист., XVIII, 50), так что отличие между духовным и материально-телесным неуловимо. Его вещи обладают задором, ничем не отличающимся от духовности людей.

В пределах, внутри целостного и уплотнённо-материального «пласта» бытия, показанного в «Мёртвых душах», происходят различные движения, например метаморфозы. «Толстый» может преобразиться в «тонкого». «Прометей» становится «низеньким и худеньким», меньше мухи или песчинки, и «пищит птицей». Контраст между этими «категориями» в ходе повествования стирается, очевидной становится однородность всего мира людей. Гоголь изображает этот «театр», виртуозно владеет его специфическим языком. Образуется внутреннее движение в сфере значений, в результате чего в поле изображения попадает весь универсум: внешнее и внутреннее, материальное и духовное.

И хотя театр как эквивалент жизни несостоятелен, он интересен, нужен Гоголю: здесь человек, как в эпосе, «растёт» прямо из мира, из его

«вещества», индивидуально-личностное воплощается из «puro potenza» («чистой возможности»). Терять из виду эту связь Гоголь не хочет, не решается. Но главное - писатель показывает перспективу «роста» человека в этом мире.

Так, говоря о никчёмности Манилова, автор здесь же и на том же языке выразил мысль о том, что человеку, пусть даже он «ни то ни сё», надлежит и под силу преодолеть тотальную материальность его собственного существования в мире. Манилов «стоял в зелёном шалоновом сюртуке». Природная зелень соснового леса стала «скучно-синеватой», как старые мундиры сменили какой-то первоначальный цвет на светло-серый; но зелёный сюргук Манилова означает, что он возрождённая, живая природа в её «человеческой» стадии. Не способный это уяснить, он - её душа; эта ситуация в точности соответствует дантовской «формуле» «ё da matera ed ё con lei unita» («врозь с веществом в пределах вещества»). Драма её борьбы за существование также развивается в романе параллельно сюжету на уровне упорядочения текста до состояния структуры (Ю. М. Лотман). Человек у Гоголя, кроме того, не остался в стороне от основных эпизодов эпического сюжета — гибели и возрождения, актуальных также и для Данте.

Мечты Манилова, в свете действия у Н. В. Гоголя механизмов «даи-товского текста», ненамного отстоят от жизни: он тешит себя ни на чём не основанными иллюзиями, например, всех без разбора принимает за «препоч-теннейших», «прелюбезнейших», «начитанных» и «образованных», но и его самого также считают «скромнейшим, деликатнейшим и образованнейшим» (VI: 25). В «маниловской» главе далеко не случайны всевозможные материалы, соотнесённые с проявлениями героя, особенно камень (мост, подземный ход и огромный дом с высоким бельведером). Налицо, по-видимому, развитая в своё время Данте тема апостола Петра: преображение косной человеческой природы в чистую духовность даже в Петре, имевшем к этому предрасположенность, - процесс, действие. Обычные же люди нередко так и не обретают твёрдости духа. Так, в 27 песни Ада у Данте говорится о ненавистном поэту папе Бонифации VIII, которому, образно говоря, сам Пётр вручил ключи от Рая. Вместе с Гвидо да Монтефельтро он продумал план коварного обмана семьи Колонна, враждовавшей с курией, а Гвидо, уже раскаявшемуся к тому времени и принявшему монашество, пообещал спасение. Но в смертный час душой Гвидо, положившегося на слово Бонифация, завладел «чёрный херувим». Наследник Петра оказался искусителем, помешавшим недостаточно утвердившемуся в благочестии человеку удержаться на «пути истинном».

Замечания Гоголя о твёрдости характера того или иного героя носят иронический характер и не образуют сферы изображения духовного мира, так как подразумевают не силу духа, а упорство в достижении меркантильной цели или косность. «Иной и почтенный, и государственный даже человек» так же, как «дубинноголовая» Коробочка, «как зарубил что себе в голову, то уж ничем его не пересилишь» (VI: 53); об обиженных невниманием

Чичикова и затаивших на него зло дамах сказано: «...Женщина, как ни слаба и бессильна характером в сравнении с мужчиною, но становится вдруг твёрже не только мужчины, но и всего что ни есть на свете» (VI: 171). Но «дан-товский текст» у Гоголя вводит иную, серьёзную проекцию смысла.

«Провал», погружение — это естественное состояние человека в духовном мире (инобытие, загробный мир - бестелесная сфера). По отношению к материи человек существо подневольное, высокая духовность для большинства недосягаема, страсть и та - эффект сочетания звёзд. В этих «отягчающих» обстоятельствах дантовский человек воплощает своё «я», прочерчивает линию жизни. В отведённых ему земных пределах «живёт он пищею земной», но величие духа ему также свойственно. Человек у Гоголя, как правило, «даром бременит землю» (все по-разному, но сходно в одном: без подобающей христианину заботы о душе) из-за «лёгкости в мыслях необыкновенной» (и здесь по-разному, от беспечности Манилова до беззаботности Плюшкина, равнодушного к судьбе собственных детей, не говоря уже о других «ближних», например крепостных). Но верно и то, что, по замечанию А. X. Гольденберга, «за «страстью» Плюшкина к вещам и деньгам кроется не просто «любостяжание», но и онтологическое стремление противостоять бренности человеческой жизни». В пасторальном существовании Манилова можно предположить такой же вызов судьбе, во всяком случае, он не отсечён, не отброшен как «отработанный материал» от тех, кто способен развить в себе силу духа.

«Все» у Н. В. Гоголя, таким образом, не отменяют и не меняют «каждого», так же в эпосе и у Данте. Историческое существование народа (движение истории от Рима к следующей огромной империи - России) - нспод-линное объединение людей, препятствие к взаимопониманию. Даже «задор», творчество души, скорее некий суррогат духовности. Собственно духовность исходит от человека, рождающего живое, передающее движение души слово. Это же Гоголь мог прочесть у Данте, которому, помимо того, как сложилась судьба того или иного умершего и какое воздаяние он получил в загробном мире, важно услышать суждение самого человека.

Автор в поэме «Мёртвые души» хочет «схватить» то мгновение в процессе реализации личностного потенциала человека, когда он ещё не присоединился к мёртвому, готовому «рельефу» действительности. Он учитель, преданный ученику, заинтересованный в сохранении его индивидуальности. В том, что готово застыть и остановиться, взгляд Гоголя ищет возможности живого движения. Поиски переходят в прямое воздействие: «движение провоцируется силой художественных средств» (М. Н. Виролайнен).

Таким образом, рассмотренное как дискурс, слово Гоголя проецирует в сознании читателя образ учителя -,один из основополагающих в смысловой и художественной структуре дантовской «Комедии». В создании словесного эквивалента Вергилия и других наставников героя Данте, в част-

ности, проявляет себя креативная составляющая коммуникативной стратегии автора поэмы «Мёртвые души».

Движущееся, живое «тело» мира не способно однонаправленно переместиться в «сферу влияния» духовных ценностей, существующие истины «мертвы» для русских людей. Это то же самое, что «вечная пропись перед глазами Павлуши Чичикова: «не лги, послушествуй старшим и носи добродетель в сердце» (VI: 224). Чичиков, «протеический лицемер» (М. Вай-скопф), подобен то камню, то мухе, что в мире Гоголя не просто вес, неподвижность или лёгкость в движении. Этот «зигзаг», подобный «искривлённым дорогам», которые вновь и вновь избирает человечество, «стремясь достигнуть вечной истины» (VI: 210), где-то в недосягаемом для Чичикова измерении есть прямой путь, так как «страсть, его влекущая», из тех, «которых из-бранье не от человека», «высшими начертаньями они ведутся (VI: 242). В показанной Гоголем действительности, как пишет В. Набоков, параллельные линии могут не только встретиться, но могут извиваться и перепутываться самым причудливым образом. «Извилистый» в мире Гоголя значит «прямой», потому что таково свойство самого мира, предопределенное дантов-скими «рельефами».

В «бесчисленных, как морские пески, человеческих страстях», не похожих одна на другую, Гоголь различал «низкие и прекрасные», покорные человеку или правящие им (VI: 242), но, как Моисей, «равви» (учитель), он хотел быть со своим народом.

В Заключении подводятся итоги исследования и определяются перспективы развития темы. Рассмотрение связи Н. В. Гоголя с Данте было предварено выявлением комплекса основных позиций «дантовского текста», осмысленных на Западе и в России во второй половине XVIII - начале XIX веков. Современники Н. В. Гоголя видели в дантовском образе действительности пластическую конструкцию, в основных своих характеристиках воссоздающую эпическое видение мира, обогащённое христианскими идеями. Русские исследователи «Божественной комедии» пришли к мысли о том, что дантовский человек, зримо выражающий себя, помещённый в подчёркнуто-пластический рельеф действительности, важен поэту именно таким — в наличном «срезе» его индивидуального и вместе с тем общенародного существования.

Подобное тождество конкретного и всемирного отчётливо проявляется в дискурсивном рассмотрении гоголевского текста, в котором искусно переданные Гоголем признаки пребывания человеческого существа в мире, «бормотание» и «лирический всплеск», есть способ «возвращения в хаос, из которого всё возникло» (В. В. Набоков). На этом бытийном уровне искусство прикасается к тайнам человеческой души, причастной по своей природе к «другим мирам», запредельным по отношению к конкретно-историческому и социальному. В узаконенных, официальных формах существования людей

живая душа гибнет, и в этих условиях Н. В. Гоголю видится необходимость вывести на сцену своего «театра» героя, который осознал бы особую роль человека в мире и освоил её, установив «правильный» баланс материального и духовного.

Русский народ, более молодой в сравнении с другими нациями, способен к индивидуальному творчеству, как считал Н. В. Гоголь. В процессе реализации личностного потенциала человек, ещё не присоединившийся к мёртвому, готовому «рельефу» действительности, в силах изменить его, образовать антропоцектричное, разумное и нравственное «поле» жизни.

Изучение текстопорождающей роли «дантовского текста» в творчестве Гоголя позволяет увидеть, как эпическая поэтика, христианская антропология Данте осваиваются и наполняются новым содержанием в произведениях русского писателя, развивая диалог русской культуры с Данте. Его дальнейшее изучение составляет перспективу исследования проблемы, которой посвящено настоящее исследование.

Основные положения работы отражены в следующих публикациях:

1. Лесогор, Н. В. Поэтика эпоса в трудах И.-Г. Гердера: Гомер и Данте / Н. В. Jlecorop // Вестник Томского государственного университета. Общенаучный периодический журнал. - Томск, январь 2008, № 306. -с. 11-15.

2. Jlecorop, Н. В. Идиллия в творческом самосознании и художественной практике Н. В. Гоголя / Н. В. Лесогор // Проблемы исторической поэтики в анализе литературного произведения. - Кемерово, 1987. - С. 88-96.

3. Лесогор, Н. В. Традиции лубочного театра в творчестве Н. В. Гоголя (к постановке проблемы) / Н. В. Лесогор // Литературное произведение и литературный процесс в аспекте исторической поэтики. — Кемерово, 1988. -С. 97-107.

4. Лесогор, Н. В. Значение библейских реминисценций в характеристике Данте-героя «Божественной комедии / Н. В. Лесогор // Художественный текст: варианты интерпретации: Труды XI Всероссийской научно-практической конференции. - Бийск, 12-13 мая 2006. - Ч. I. — С. 35-42.

5. Лесогор, Н. В. Щит Ахилла и «круг земной» «странных» героев Н. В. Гоголя / Н. В. Лесогор // Филологический анализ текста: Сборник научных статей. Вып. VI. - Барнаул, 2007. - С. 11-15.

6. Лесогор, Н. В. «Божественная комедия» Данте: движение во времени / Н. В. Лесогор // Вестник Кемеровского государственного университета. Вып. 2 (30). - Кемерово, 2007. - С. 33-37.

7. Лесогор, Н. В. Проблема «дантовского текста» в предромантическую эпоху: И.-Г. Гердер / Н. В. Лесогор // Вестник Кемеровского государственного университета культуры и искусств. — Кемерово, 2007. - № 2. - С. 143-146.

8. Лесогор, Н. В. Дантовский «след» в мире Н. В. Гоголя: специфика существования универсального в конкретно-чувственном / Н. В. Лесогор // Н. В. Гоголь и славянский мир (русская и украинская рецепции). - Вып. 2. -Томск, 2008.-С. 214-223.

Подписано в печать 13.02.2009. Формат 60х841/1б- Бумага офсетная № 1. Печать офсетная. Усл. печ. л. 1,16. Уч.-изд. л. 1,5. Тираж 100 экз. Заказ № 17/60

Издательство «Кузбассвузиздат». 650043, г. Кемерово, ул. Ермака, 7. Тел. 58-34-48

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Лесогор, Наталья Васильевна

Введение.

Глава 1. «Божественная комедия»: от произведения к тексту.

1.1. Специфика референции в средневековом тексте.

1.2. Универсум на языке эпоса: «пути и судьбы» героев «Божественной комедии».

1.3. Человек и универсум: от античности к «Божественной комедии».

1.4. Генерализация частного в средневековом сознании и «Божественной комедии».

Глава 2. «Дантовский текст» в западноевропейской эстетике к. XVIII - н. XIX вв.

2.1. «Божественная комедия» в эстетике И.-Г. Гердера.

2.2. «Божественная комедия» и знаковая природа эпического обобщения в эстетике Жана-Поля (Рихтера).

2.3. Данте в оценке Вакенродера.

2.4. Данте в романтической эстетике Фр. Шлегеля.

2.5. Данте в философии искусства Ф. Шеллинга.

Выводы из глав 1,2.

Глава 3. Данте в русской литературной критике и эстетике 1830х гг.

3.1. Новая концепция истории искусства в русской эстетике 1830х гг.

3.2. П. А. Катенин и Н. А Полевой об эпической природе

Божественной комедии».

3.3. «Божественная комедия» как «великая панорама человечества» в эстетике

Н. И. Надеждина.

3.4. Данте в эстетике и истории литерагуры С. П. Шевырёва.

3.5. Современники о «дантовском тексте» у Гоголя.

Выводы.

Глава 4. «Дантовский текст» у Гоголя: театр и «жалкий люд».

4.1. «Вещество» мира в «Божественной комедии» Данте.

4.2. Опыт выявления единиц «языка» Данте.

4.3. «Театр» Гоголя.ПО

4.4. «Жалкий люд» в «театре» Гоголя.

4.5. Дантовский синтез «поэтического» и «прозаического» театра у Гоголя.

Выводы.

Глава 5. Данте и перспектива человека в «театре» Гоголя: «Старосветские помещики» и «Мёртвые души».

5.1. «Старосветские помещики»: начало творческого контакта.

5.2. Редукция духовности у Гоголя и «исправляющий» угол зрения.

5.3. Перспектива человека в «театре» Гоголя.

5.4. Дантовский дискурс в «Мёртвых душах».

5.5. «Дантовский текст» как источник авторской позиции в «Мёртвых душах».

5.6. Идеологическая роль «дантовского текста» у Гоголя.

Выводы.

Введение диссертации2009 год, автореферат по филологии, Лесогор, Наталья Васильевна

Процесс вхождения в русскую культуру Данте и его «Божественной комедии» достаточно хорошо изучен. Так, М. П. Алексеев показал, как шло усвоение «Божественной комедии» в России до начала XIX века, когда сочинения итальянского поэта появились в русских переводах, и рассмотрел факторы, способствовавшие органичности восприятия Данте. Среди них он назвал распространённость до конца XVITT века в русской «низовой» литературе апокрифических «хождений по мукам» и «разговоров в царстве мертвых», (Алексеев 1983: 165-170), а также отметил увлечение итальянской культурой в 1810х-20х гг, усиленное культом Италии в среде французских романтиков; важная роль здесь принадлежала романам бар. В. Крюденер «Валерия»1 и Ж. де Сталь «Коринна, или Италия»2 (Алексеев 1983:185).

Много ценных сведений о Данте в России в XIX веке содержится в исследованиях А. А. Асояна. Как и М. П. Алексеев применительно к ХУШ веку, он в книгах «Данге и русская литература» (1989), «"Божественная комедия" в библиотеках русских писателей» (1986), «"Почтите высочайшего поэта." Судьба "Божественной комедии" Данте в России» (1990) приводит подробный перечень принадлежащих русским литераторам начала XIX века изданий поэмы Данте на итальянском, французском и немецком языках, а также первых изданий «Комедии», переведённой на русский язык, и подробно рассматривает историю освоения Данте пока ещё небольшим кругом интеллектуалов.

В работе М. П. Алексеева содержатся указания на то, что поэма Данте в России соответствовала эпическим ожиданиям. Так, Алексеев приводит отзыв о «Божественной комедии», переведённый с немецкого А. А. Нартовым около 1783 года: «Посреде. брани Гвелфов и Гебеллииов . писал Дантес начертание людей и их страсте пылко и важно» .

Отзыв знаменателен тем, что в поэме Данте сражения, о которых Нартов пишет в первую очередь, не пока заны, а лишь упоминаются, правда, во множестве.

Гоголь занимает особое место в ряду русских писателей, творчество которых диалогично по отношению к Данте. В работах А. Н. Веселовского, Е. А. Смирновой, М. Шапиро,

1 1803 г., перевод с франц. 1804 г.

2 1807 г., перевод с франц. 1809 г.

3 Нартов А. А. Повествование человеческого разума // Опыт трудов вольного российского собрания при имп. Моск. Университете, 1783, ч. б, с. 116. Цит. по: Алексеев 1983: 177.

А. А. Асояна, Ю. В. Манна, Н. Перлиной, А. X. Гольденберга, Ф. Т. Гриффитса и С. Д. Рабиновича и др.1 рассмотрены разные аспекты сближения этих писателей. В большинстве своем они связаны с изучением «Мёртвых душ». Исследователи обращаются к первоначальному замыслу поэмы, отмечают присутствие дантовских мотивов и т. д. Но эпическую традицию, которую развивает Гоголь, за исключением Гриффитса и Рабиновича, насколько нам известно, никто не соотносит с дантовской поэмой, тогда как вопрос об эпосе является одним из основным в рассмотрении связи Н. В. Гоголя с Данте.

Замысел грандиозной, трёхчастной поэмы, появившийся у Н. В. Гоголя во второй половине 1830-х годов, был связан с возникшим в литературно-общественной жизни и вполне осознанным ожиданием произведения, в котором усвоение современности разрешилось бы созданием чего-то значительного, по важности сопоставимого с прошлым. М. М. Бахтин пишет о том, что Н. В. Гоголь не справился с этим замыслом, так как, избрав в качестве образца Данте, не смог применить характер своего дарования к заложенному в «Божественной комедии» эпическому потенциалу (Бахтин 1975:470-471). Ф. Т. Гриффите и С. Д. Рабинович, споря с Бахтиным, считают, что мениппова сатира не помешала гоголевскому эпосу, а напротив, образовала особую позицию в его замысле. При этом, как и М. М. Бахтин, они определяют умонастроение общества 1830х гт как соответствующее «эпическим ситуациям» предшествующих эпох. Злобой дня была национальная самоидентификация (Ф. Т. Гриффите, С. Д Рабинович 2005:56-57).

Имеется важное свидетельство М. П. Алексеева о том, что «Божественная комедия», ещё не переведённая тогда в России, оказывала воздействие на патриотическое чувство русских людей. Между 1800 и 1804 годом П. С. Железняковым была составлена «Сокращённая библиотека в пользу господам воспитанникам первого кадетского корпуса», куда вошли «Отрывки из Данте». По отзывам А. X. Востокова, «Сокращённая библиотека» произвола «самый важный нравственный переворот в корпусе». Её автор «извлёк, так сказать, эссенцию из древней и новой философии, с применениями к обязанностям гражданина и воина, выбрал самые плодовитые зёрна для посева в уме и сердце юношества». Показательно, что Н. И. Греч счёл эту книгу источником либеральных идей К. Ф. Рылеева, воспитанника Первого кадетского корпуса (Алексеев 1983:194).

4 См. библиографию к диссертации

3. А. Каменский, анализируя позицию А. И. Галича по вопросу о «национальности», то есть о духе, сознании и идее нации, на основании собственных сочинений Галича и принадлежащих единомышленникам учёного записей его лекционных курсов и отдельных суждений*, находит определение этому понятию в системе воззрений одного из наиболее влиятельных русских последователей Шеллинга: «воплощенное особенное исторического всеобщего» (Каменский 1995: 220). «Историческое всеобщее», таким образом, по-разному воплощается в особенном, национальном. Д. В. Веневитинов считал насущной задачей создание при помощи «твёрдых начал новейшей философии» «полной картины развития ума человеческого», предполагая, что предназначение каждого народа будет ясно из самой картины (Русские эстетические трактаты, П 1974: 203). Применительно к России это казалось очевидным, бесспорным: её включенность в европейскую культурную парадигму рассматривалась как важнейшая самобытная черта русской культуры, что оценивалось как положительно6, так и отрицательно7, но признавалось фактом.

Как полагали не только приверженцы идей Ф. Шеллинга, но и наследники теории классицизма, такие как А Ф. Мерзляков, П. Е. Георгиевский, В. М. Перевощиков (Русские эстетические трактаты, 1 1974: 228), возможностями выявления национальной самобытности русского народа обладала сфера эстетического, при посредстве которой божественное являлось в человеческом. «Мы ещё не имеем русского покроя в литературе», - писал в 1824 году П. А. Вяземский (Русские эстетические трактаты, II1974:150).

Русский покрой», следовательно, появится в результате обращения к всемирно-историческому наследию как ещё не задействованному по-настоящему потенциалу. Этому

5 В частности, Погодин М. П. Исторические афоризмы. - М., 1836; частично публиковались в "Московском Вестнике" за 1827 г. Кн. VI; [Надеждин Н] Логика, выбранная из Клейна А. Галичем, 183 ]; Система логики, сочинение Ф.Бахмана, 1831 (рец.)//Телескоп. 1831. Ч V. № 20.

6 О. М. Сомов писал в 1823 году «.Поэты русские, не выходя за пределы своей родины, могут перелетать от суровых и мрачных преданий Севера к роскошным и блестящим вымыслам Востока, от образованного ума и вкуса европейцев к грубым и непритворным нравам народов звероловных и кочующих; от физиономии людей светских к облику какого-нибудь племени полудикого.» (Русские эстетические трактаты, II 1974: 557)

7 В 1828-1830 годах П. Я. Чаадаев признавал в «Философических письмах» (в целом резко негативно оценивая то обстоятельство, что «старые дурные впечатления» составляют «самый жизненный и деятельный элемент нашего разума»): «.Все наши идеи, за исключением религиозных, мы, несомненно, получили от греков и римлян» (Русские эстетические трактаты, 2 1974: 533). намерению в цепом соответствовало заимствованное из западной просветительской (И.-Г. Гердер, Ж.-П. Рихтер) и романтической (В.-Г. Вакенродер, Фр. Шлегсль, Ф. Шеллинг) эстетики, но прочно укоренившееся на русской почве представление о том, что культура и, в частности, литература романтизма, в противовес искусственному псевдоклассицизму, в основном французскому, включает в себя как античность, так и средневековье. Французскому противопоставлялось итальянское - значительно менее известное в России, органически связанное как с античностью, так и со средневековьем - по-настоящему всемирное.

П. Е. Георгиевский писал в «Руководстве к изучению русской словесности», изданном в 1836 году, но созданном двадцатью годами раньше: «Из новейших пародов итальянцы наиболее приближаются к греческому идеалу. Христианская и идолопоклонническая веры сколько ни различны между собою, . и та и другая представляют каждая в своём роде идеальные произведения. Младенец Христос, ангелы, мадонны сколько ни различны от Аполлонов, Минерв, Диан и пр., но согласны меиеду собою в том, что человеческое возвысили до божеского или божеское низвели в круг человеческого. Французы имеют свой идеал, искусственный и потому ложный. Придворный тон, мода сут ь у них законы, заменяющие законы природы, одним словом, не общее, но особенное» (Русасие эстетические трактаты, I 1974:230).

Противопоставление итальянского французскому в ходе осмысления исторического 8 взаимодеиствия культурных эпох, в том числе «истиннои» античности и средневековья с современностью в связи с потребностью в национально-духовном самоопределении образовало нужный угол зрения для обнаружения близости Данте и Гоголя. Прежде всего,

Данте был прочно и окончательно связан с эпической традицией.

Так, С. Шевырёв в лекциях «Характеристика поэзии главных народов новой Западной Европы», публиковавшихся в 1834 году в «Учёных записках Московского университета», писал: «. Тогда-то вся эта богословская система мироучения, со всеми своими древними и новыми стихиями, это чудное слияние Религии, Поэзии и Науки, под сильным внушением древнего богатого слова, нашла выражение художественное и явилась в лиро

8 Н. И Надежд!ш в речи «О современном направлении изящных искусств» 1833 года высказал мысль о назначении современного гения: «соединить идеальное одушевление средних времён с изящным благообразием классической древности, уравновесить душу с телом, идею с формами.» (Русские эстетические трактаты, II 1974: 452). символическом дивном Эпосе Данте, в этой Божественной Комедии, которая в одной поэтической раме объемлет весь мира средних веков» (Шевырёв 1834:238-239).

Позиция В. Г. Белинского была более сложной. Резко критикуя положение статьи К. С. Аксакова «Несколько слов о поэме Гоголя: Похождения Чичикова, или Мёртвые души» (1842), согласно которому Н. В. Гоголь возродил в своём романе исконный греческий эпос, В. Г. Белинский несколько раз в весьма ироническом контексте привёл суждение Аксакова о том, что «древнеэллинский эпос, перенесённый на запад, дошёл до крайнего своего уничижения». Правда, он высказал замечание о том, что «Божественная комедия» Данге -«творение самобытное, совершенно в духе католической Европы» - не входит в ряд «так называемых эпических поэм», среди которых, по мнению В. Г. Белинского, «Энеида», «Освобождённый Иерусалим», «Потерянный рай», «Мессиада», а также русские «Генриа-да», «Россиада», «Петриада». «Самобытность» и «дух католической Европы», присущие, по мнению В. Г. Белинского, поэме Данте с ее «христианским и другим элементам новейшего мира», сблихсают ее с романом, «эпосом нового времени» (Белинский 1979:142).

Таким образом, ко времени обсуждения поэмы Гоголя «Мёртвые души» русская эстетическая мысль и литературная критика сформировали арсенал понятий, применение которых сразу вводило это произведение в русло традиции, шедшей от античного эпоса через средневековье и персонально Данте, для того чтобы тут же обособить его в акте самоидентификации русской «национальности».

Эту ситуацию констатируют Ф. Т. Гриффите и С. Д. Рабинович; они показывают, что «.Гоголь, уединившийся в Риме ради своего великого русского романа, . следовал вергилианско-дантовской традиции не в меньшей степени, чем своей "романной" склонности» (Гриффите, Рабинович 2005: 44). Вслед за Данте он прибег к пародийному, «ироико-мическому» жанру для того чтобы в дальнейшем «расширить текст до полнометражного эпоса», возложив эту функцию на повествователя (Гриффите, Рабинович 2005:100).

Ю. В. Манн, не оставляя в стороне вопроса о «классической» или «романтической» интерпретации Данте, пишет о последовательном и обширном травесгировании «Комедии» у Гоголя (в него втянуты и мифологические, античные образы), что создаёт необходимый фон для произнесения «некоего проникновенного, спасительного слова, которое обличит всю меру падения и внушит надежду на будущее» (Манн 1988:183).

Структурные принципы, которые, по мнению Ю. В. Манна, автор поэмы «Мёртвые души» унаследовал от Данте (уподобление части целому, внешнего внутреннему, материального существования человека - истории его души), действительно, обусловлены скорее не содержанием литературной жизни, а стремлением Н. В. Гоголя рассмотреть провиденциальный смысл повседневного, «видимого» «слоя» российской действительности. Сходную идею высказывает А. X. Гольденберг в монографии «Архетипы в поэтике Н. В. Гоголя» (Волгоград, 2007), где представлена систематизация исследований вопроса о связи Данте и Гоголя. Неизменно возникающий у исследователей преемственности Гоголя и Данте вопрос о неприятии идеи Чистилища для православного сознания А. X. Гольденберг предлагает решить следующим образом. В популярных на Руси «загробных» апокрифах «Видение Павла» и «Хокдении Богородицы по мукам», как показывает А. Гольденберг, «присутствует особый взгляд на проблему воздаяния за грехи и выдвигается не вполне каноническая версия идеи Божьего милосердия и человеколюбия» (Гольденберг 2007:182). Кроме того, концентрация пасхальных мотивов9 не только в конце первого тома (Есаулов 2003: 60), но и в начале второго тома с достаточной ясностью указывает на веру Н. В. Гоголя в возможность избавления мёртвых от мучений ада. Вполне правомерен вывод А. X. Гольденберга о «более высокой, чем это представлялось ранее, степени реализации дантовского архетипа в поэтике Н. В. Гоголя» (Гольденберг 2007: 185). О «глубинных связях Гоголя с творчеством автора "Божественной комедии"» пишет А. А. Илюшин (Дантовские чтения 1976:114).

Существующие направления исследования влияния Данте на Гоголя, имеющиеся ■ достижения и степень изученности вопроса рассмотрены А. X. Гольденбергом в названной монографии. К настоящему времени выявлен общий мотивный комплекс, обнаружены явные сюжетные параллели, аналоги в образной системе, в языке и слоге, - иначе говоря, установлено и подтверждено очевидное сходство двух художественных систем.

Однако литературный контекст указывает на тот факт, что практически всё сближающее Гоголя и Данте обнаружено у весьма широкого круга авторов. Между тем их

9 В отличие от Данте, приурочившего события «Комедии» к Страстной и Пасхальной неделям, и, следовательно, использовавшего комплекс связанных с ними официальных католических идей, Н. В Гоголь, по-видимому, ориентировался на древнерусскую литерагуру и фольклор (Гольденберг 2007 183-185). творческий контакт осуществлялся уже в части референции, кале у Данте, так и у Гоголя онтологически полноценной, ведь применительно к писателям такого уровня невозможно, как считал В. Набоков, рассматривать «общепринятое и общедоступное» как «какую-то высшую степень действительности, которую можно навязать автору» (Набоков 1999:4). В. Набоков, любивший и хорошо понимавший Гоголя, полагал, что особенности его мирови-дения предопределены сложно преломлённым в сознании гениального писателя религиозным чувством, также неординарным. «Непонятно, какой надо иметь склад ума, - пишет он, - чтобы увидеть в Гоголе предшественника "натуральной школы" и реалистического живописания русской жизни» (Набоков 1999:465). «Если. видеть в нём (Чичикове - Н. Л.) особь, которая движется в особой, гоголевской круговерти, то абстрактное представление о жульнической торговле крепостными наполнится странной реальностью и будет означать много больше того, что мы увидели бы, рассматривая её в свете социальных условий, царивших в России сто лет назад» (Набоков 1999:456).

Целый ряд исследователей (П. Бицилли, М. Вайскопф, С. Гончаров и др.) весьма убедительно показывает, что мировосприятие Н. В. Гоголя в основных своих позициях сближается со средневековым сознанием, чем не в последнюю очередь объясняется исключительный интерес Н. В. Гоголя к «Божественной комедии».

Одна из важнейших особенностей этого сознания, в характеристике П. М. Бицилли10, следующая: «Противоположность "внешнего" и "внутреннего", видимого и невидимого мыслится как противоположность образа истины и самой истины, кажущегося и действительного. (Мир телесный - Н. Л.) . существует не сам по себе, он обладает лишь призрачным бытием» (Бицилли 1995: 23). Но столь уникальная и вместе с тем глобальная особенность средневекового сознания, по Лотману, «реализуется в определенной художественной структуре и неотделима от нее» (Лотман 1998: 32); она не может оставаться за пределами знака как некий факультативный контекст. Воплощаясь на всех уровнях текстовой структуры, она прежде всего проявляет себя в характере референции. «Идентификация личного с инаколичным» в порядке моделирования «универсума в его наиболее общих категориях» (Лотман 1998: 32) не являлась в Средневековье ни целью, ни индивидуальным достижением того или иного автора, ни прерогативой литературы и даже искусства в

10 П. Бицилли ссылается здесь на Ришара из Сен-Виктора и Джордано да Ривальто. целом. Конкретное и универсальное для референции равно исходны, она одинаково «указывает» на них как на действительность, причём универсальное, общезначимое (таинство души) даже было «реальностью первого порядка» (Гуревич 1981:176).

Механизмом свойственного художественному тексту преобразования единичного во всеобщее, применённым Данте в «Божественной комедии», следует считать совокупность примеров (ехетр1а) «комедии» и «трагедии» души, воплощённых в рассказы о человеческих судьбах, и, конечно же, историю духовного «странствия» главного героя, постигающего науку спасения души. Они придают всеобщую значимость идее «таинства души» и при этом сохраняют не только самостоятельную ценность «высказываний», но и обязательность элементов структуры («языка»). Этот общий конструктивный принцип, применённый, на наш взгляд, Данте в «Божественной комедии», впервые образовался в древнегреческом эпосе, последовательно, «силами» жанра эпопеи осуществлявшем реконструкцию древнего мифологического сознания. Для эпоса весьма характерен такой способ уточнения, сосредоточения внимания на единичном объекте, как помещение его в перечень сходных, подобных и предельно овнешнёнпых явлений, к чему эпический мир-ойкумена весьма располагает, поскольку подобного в нём едва ли не больше, чем различного. В действиях героев и событиях эпопеи объединяются в живописно-пластическом образе притязания отдельных людей и воля всевышних сил. Как отмечает М. М. Бахтин в работе «Эпос и роман», «конститутивные черты эпопеи в большей или меньшей степени присущи и остальным высоким жанрам классической античности и средневековья» (Бахтин 1975:461).

Охарактеризованные здесь тенденции генерализации частного актуализированы и развиты в «Божественной комедии»; это положение вряд ли вызовет возражения со стороны специалистов по Данте, однако в литературоведении оно с полной ясностью не представлено. Несмотря на очевидное, по-видимому, действие эпических «механизмов» в поэме Данте этот вопрос, насколько нам известно, даже не был поставлен с требуемой основательностью. В связи с указанной спецификой дантовского семиозиса, для изучения его функционирования в художественном мире Н. В. Гоголя мы будем использовать определение «дантовский текст»11.

11 Существующими понятиями мы воспользоваться не можем. У В. Н. Топорова имеется определение «ключевые узлы семантической структуры», под которым подразумеваются

10

В своих составляющих «дантовский текст» сформировался в процессе исторического «движения» к Гоголю. Этот процесс, следовательно, требует отдельного рассмотрения. Его уникальные особенности яснее всего «просматриваются» в плане референции12. Это специфика обобщения (материальное и духовное составляют общий план изображения; частное не разрешается в общем, а объединяется с другим частным в единстве процесса бытия); далее, рассмотрение человека в плане его свободного самовыражения; наконец, изображение всего происходящего в пластическом, живош юно-скульптурном виде, что само по себе является способом обобщения. Все эти особенности постепенно выявлялись И.-Г. Гердером, Жаном-Полем (Рихтером), В.-Г. Вакенродером, Фр. Шлегелем, Ф. Шеллингом, в России П. Катениным, Н. Полевым, Н. Надеждиным, С. Шевырёвым, О. Сомовым, В. Кюхельбекером, В. Белинским. В настоящем исследовании это определено впервые, между тем осознание этих особенностей референции у Данте позволяет раскрыть некоторые важные особенности поэтики Данте, например увидеть, что автор «Божественной комедии» целенаправленно создаёт впечатление единой, цельной «поверхности» действительности, имеющей «духовную» проекцию. Всё основополагающее представлено размноженным, раздробленным наличным, так или иначе запечатлено. На изображённом Данте «цельнотканом» полотне бытия отчётливы, ярки все «нити» человеческих судеб.

Такой же драматизированной видел и изображал действительность Н. В. Гоголь. В его «театральном» мире различаются поэтическое и прозаическое начала: «чистая исповедь души», «правда души» и не знающая духовности, самодостаточная материальность действительности, однако «прозаический» театр не отделён у Гоголя от «поэтического».

Важно, что в 30-е годы в образованных кругах русского общества вопрос о соотношении материального и духовного рассматривался именно в отвлечённо-философском плане. М. Вайскопф, например, указывает на то, что романтики вынашивали идею «величественного тождества материи и духа, выявления единой творческой "мысли", элементарные минимальные узелки, завязывающиеся вокруг» «диагностически важных для

Петербургского текста» слов и выражений (Топоров 2003: 63). Также принадлежащее В. Н.

Топорову определение «ядерные элементы», возможно, более подходит для обозначения важных, центральных структурных принципов, входящих в область знаковой, то есть текстовой сферы произведения, однако мы применяем его лишь как синоним перечисленных здесь особенностей «дантовского текста».

12

См об этом выше. разлитой в природе и искусстве» (Вайскопф 1993: 173). «Общая тяга к синтезу и синкретизму отозвалась различными, но всегда устремлёнными к "единству" духа и мира тенденциями» в теориях П. Чаадаева, Н. Полевого, И. Киреевского, идеях, обсуждавшихся в кружке Станкевича. «Верноподданническая литература» культивировала «имперский утопизм» в форме «"органического" единства России, рисуемой в манере, завещанной Ломоносовым, как телесный образ» (Вайскопф 1993:174-175).

Такой же проникающий в глубь вещей взгляд был свойствен и Н. В. Гоголю.

Принимая в расчет это обстоятельство, можно говорить о начавшемся уже в первой половине 30-х годов сближении Гоголя с Данте. Например, рассмотрение в свете их связи \ повести «Старосветские помещики» дополняет уже имеющиеся в литературоведении представления о ней. В повести Гоголя, как у Данте или, ранее, в эпосе, есть прямое указание на то, что направление и характер исторических событий (их «дух») определяются отношениями между людьми, причём частное сохраняется во множественном. Именно вместе с человеком, носителем идиллических ценностей, происходит возвращение жизни и смысла в утратившую их картину действительности Разноплановая духовность неожиданно обнаруживается в том, что очевидно тяготеет к бездуховности и даже безжизненности. Писатель «прочерчивает», изображает в красках, формах, звуках «мира сего» линии судеб своих героев. «Театр» Гоголя рассказывает о возвращении практически исчезнувшего, погибшего старосветского мира и, следовательно, позволяет Н. В. Гоголю избрать «исправляющую» реальность позицию.

Предлагаемый в настоящем исследовании угол зрения позволяет рассмотреть ряд имеющихся в литературоведении идей и положений из области истолкования поэмы Н. В. Гоголя «Мёртвые души» в новом единстве. Образ дантовского «жалкого люда» - безликой, безымянной, подобной «мерзостному скопищу червей» толпы «малодушных», в которой даже человек чести, такой как Фарината дельи Уберти, лишается свободы воли и силы характера, - в таком же значении настойчиво повторяется в «Мёртвых душах» Гоголя: принцип «прозаического театра» определяет характер изображения действительности. Материальное и нематериальное одинаковы, всё индивидуальное, даже просто человеческое или обязательное для конкретного рода и вида вещей стёрто, обобщено. Однако духовная часть действительности пребывает в непосредственной близости к материальной и, несмотря на предельную сконцентрированность телесного и вещного её плана, «амбивалентность и онтологическая глубина гоголевского слова создают эффект остранения этой картины русской действительности.» (Гольденберг 2007: 152). Так, общим компонентом является весомость, возможны метаморфозы, подчёркивающие условность разделения мира на физическую и духовную части.

Придерживающиеся подобных характеристик М. Вайскопф и С. Гончаров, ссылаясь на особенности средневекового сознания, пишут о свойственной Н. В. Гоголю «перекодировке, лишённой какой-либо процессуальности», о «вихревом расширении сакральной сферы» (Вайскопф 1993:238,426) - мгновенной трансформации материального в духовное: «Гоголевский смысл имеет иерархическую структуру, восходя от эмпирического к универсальному и библейскому». «Смысловая энергия» «символических "мерцаний"» в конце концов образует открытый символический сверхсмысл, но важно и то, что эти «мерцания» у Гоголя постоянны (Гончаров 1992: 99-101). Речь идёт об основательной и более всего выраженной на референтном уровне текста целостной ориентации писателя на средневековое миропонимание. Множество «сюжетов», «сценариев» взаимодействия материального и духовного, которые свидетельствуют об их живой, естественной связи, Гоголь нашёл в «Божественной комедии»: дантовское слово уже в процессе означивания «схватывает» обе ипостаси предмета или явления, так что наличное предстает воплощённым сущностным. «Драматургия» дантовского текста воссоздана автором «Мертвых душ».

Осознание факта обращённости Н. В. Гоголя к Данте открывает новую и интересную, на наш взгляд, перспективу в изучении особенностей позиции автора (эстетического субъекта) в поэме «Мёртвые души» как коммуникативном событии. Странствие и одновременно духовное очищение Данте возможно при посредстве учителя, который выше ученика, но и подобен ему. Их мысли, чувства, судьбы сплетаются воедино. Точно так же Гоголь идет «об руку» со своими героями, не хочет оставлять их погрязшими в страшной тине жизненных мелочей. Этот образ, прямо не воплотившийся в романе Н. В. Гоголя, тем не менее явно восходит к Данте.

Воспринятая от Данте роль автора-учителя особенно важна в связи с эпической перспективой, явно недооцененной исследователями творчества Н. В. Гоголя. Писатель хочет «схватить» то мгновение в процессе реализации личностного потенциала человека, когда он ещё не присоединился к мёртвому, готовому «рельефу» действительности. Вступающие в силу особенности поэтики эпоса обеспечивают сообщение малейшего движения всем. По словам М. Виролайнен, каждый из героев поэмы Н. В. Гоголя включён «в неизмеримо большее целое: в живую и подвижную систему связей мира несовершенного, но становящегося, готовящегося к преображению» (Виролайнен 2007: 367). И хотя в настоящем движущееся, живое «тело» мира не способно переместиться в «сферу влияния» духовных ценностей, в соответствии с архаическим способом обобщения у Данте и Гоголя в единой реальности объединены отдельный человек, общество и путь в Царство Небесное, по которому всё время двгокется кто-то из сообщества людей. Бас будет интересовать поэма Н. В. Гоголя как пластическая конструкция, передающая представления автора о действительности, чем и обусловлены задачи настоящего исследования.

Целью данной работы является выявление «дантовского текста» в поэтике II. В. Гоголя, исследование его роли в фомировании собственного текста Гоголя и его смысловых интенций в связи с ориентацией на «дантовский текст».

В соответствии с поставленной целью определяются задачи диссертационного исследования:

1) охарактеризовать «дантовский текст» в его специфичности, а именно в части референции, имеющей архаический характер, и рассмотреть проявление особенностей референции в «Божественной комедии» Данте;

2) проследить историю осознания «дантовского текста» в указанной специфике в западноевропейском и русском эстетическом сознании конца XVIII-начала XIX веков;

3) выявить в эпистолярных и публицистических текстах Н. В. Гоголя характерные для него особенности передачи своих представлений о действительности;

4) рассмотреть действие «дантовского текста» и его смысловую направленность в повести «Старосветские помещики» и поэме «Мёртвые души»;

Актуальность темы заключается в том, что проблема усвоения чужого текста продолжает оставаться в центре современной филологической герменевтики. Уникальность миропонимания Н. В. Гоголя ясна многим исследователям, однако примеры конкретной, убедительной аналитики, развивающей заявленные ими положения, нечасты. Вопрос о связи Гоголя и Данте, учитывая почти двухсотлетнюю его историю, получил незначительное разрешение и нуждается в дальнейшей разработке.

Новизна настоящего исследования заключается в том, что, во-первых, разработан один го важнейших аспектов «дантовского текста» - его референтный уровень, существенно ориентированный на эпос; во-вторых, представлена концепция восприятия Данте в текстовом «формате» в западноевропейском и русском эстетическом сознании конца XVIII-начала XIX веков; в-третьих, рассмотрена связь Гоголя и Данте на семиотическом уровне; наконец, выявлена идейно-смысловая проекция действия текста-источника в пространстве нового текста, при этом повесть «Старосветские помещики» рассмотрена в связи с «дантов-с1сим текстом» впервые.

Методологию данной работы составляют структурно-типологический, сравнительно-исторический, (лрукгурно-семиотический методы с элементами герменевтического и культурологического анализа, а также рассмотрение текста в аспекте исторической поэтики, обусловленные требованием комплексности исследования. В качестве теоретической базы используются работы М. М. Бахтина, П. М. Бицилли, Я. Э. Голосовкера, А. Я. Гуревича, Ю. М. Лотмана, Н. I I. Михайлова, В. И. Тюпы. Основополагающими по гомеровскому эпосу стали исследования М. М. Бахтина, А. Боннара, Л. С. Клейна, А. Ф. Лосева, Е. М. Мслетин-ского, К. П. Полонской, И. В. Шталь, В. Н. Ярхо. Основополагающими в изучении творчества Данте стали идеи В. А. Андрушко, А. А. Асояна, Э. Ауэрбаха, Л. М. Баткина, М. М. Бахтина, И. Ф. Бэлзы, В. ГТ. Гайдука, И. Н. Голенищева-Кутузова, А. Я. Гуревича, А". К. Дживелегова, Н. Г. Единой, А. А. Илюшина, С. М. Лозинского, В. Л. Рабиновича, Ф. Де Санкгиса. Основополагающими в работе над «гоголевским» разделом стали исследования М. М. Бахтина, М. Вайскопфа, А. X. Гольденберга, С. А. Гончарова, Ф. Т. Гриффитса и С. Дж. Рабиновича, Ю. В. Манна, В. В. Набокова, Н. В. Хомука, в которых рассматриваются вопросы творческого взаимодействия Данте и Гоголя или отдельные аспекты творчества Н. В. Гоголя, так или иначе связанные с действием «дантовского текста» у этого писателя.

На защиту выносятся следующие положения: 1. Осмысление особенностей референтного уровня дантовского текста произошло в западноевропейской и русской эстетике конца ХУЩ-начала XIX веков и представлено в сочинениях И.-Г. Гердера, Жана-Поля (Рихтера), В.-Г. Вакенродера, Фр. Шлегеля, Ф. Шеллинга, П. Катенина, Н. Полевого, Н. Надеждина, С. Шевырёва, О. Сомова, В. Кюхельбекера, В. Белинского и других. В творчестве Н. В. Гоголя свойственная Данте специфика референции получила оригинальное художественное преломление.

2. Творческий контакт с Данте осуществлялся уже на уровне референции, который у русского писателя, как и у Данте, онтологически полноценен. «Ядерные элементы» референтного уровня «дантовского текста» проявляются в поэтике Н. В. Гоголя в трёх аспектах: специфике обобщения (материальное и духовное составляют общий план изображения; частное не разрешается в общем, а объединяется с другим частным в единстве процесса бытия); в плане свободного самовыражения человека; в изобразительном, пластическом виде событий повествования, что само по себе является способом обобщения.

3. В «театрализованной» действительности Н. В. Гоголя представлены ориентированные па Данте «сюжеты», «сценарии» взаимодействия материального и духовного, которые свидетельствуют об их живой, естественной связи: как дантовское, так и гоголевское слово уже в процессе означивания «схватывает» обе ипостаси предмета или явления, так что наличное предстаёт воплощённым сущностным.

4. Ведущее к духовному очищению странствие героя Н. В. Гоголя, как и героя Данте, возможно при посредстве учителя, который выше ученика, но и подобен ему. Идея их духовного союза развита в поэме «Мёртвые души» параллельно сюжету на уровне упорядочения текста до состояния структуры, «носительницы значения». На «языке» Данте Н. В. Гоголь показывает перспективу «роста» человека в мире и вместе с тем возобновление движения истории.

Теоретическая значимость исследования состоит в том, что в диссертационном сочинении разработаны: один из важных аспектов «дантовского текста» - референтный уровень, существенно ориентированный на эпос; концепция восприятия Данте в текстовом «формате» в эстетическом сознании конца ХУШ-начала XIX веков; позиция о связи Гоголя с Данте на семиотическом уровне; идейно-смысловая проекция действия текста-источника в пространстве нового текста.

Практическая значимость исследования определяется возможностью использования материалов диссертационного исследования в учебном процессе при подготовке основных и специальных курсов по истории русской литературы XIX века, в работе спецсеминаров.

Апробация работы. Основные положения и результаты исследования были представлены в докладах: «Значение библейских реминисценций в характеристике Данте-героя "Божественной комедии" (XI Всероссийская научно-практическая конференция «Художественный текст: варианты интерпретации». Бийск, 12-13 мая 2006); «Проблема "дантовско-го текста" в предромантическую эпоху: И.-Г. Гердер» (Всероссийская научно-практическая конференция «Русская литера!ура в историческом контексте». Кемеровский Государственный университет культуры и искусств, 22-23 марта 2007); «"Дантовский текст" у Гоголя» (Вторая Международная конференция «Н. В. Гоголь и славянский мир». Томск, 11 У, 14-15 ноября 2008).

Структура диссертации обусловлена логикой исследования заявленной проблематики и ходом выполнения поставленных задач. Работа состоит из Введения, пяти глав» Заключения и Списка литературы. Во Введении аргументируется постановка вопроса и характеризуются основные подходы к проблеме. Первая глава посвящена определению специфики референции «дантовского текста». Во Второй и Третьей главах соответственно рассмотрено движение «дантовского текста» к Гоголю через посредство западноевропейской и русской эстетики и литературной критики. В Четвёртой и Пятой главах выявлен «механизм» действия «дантовского текста» у Гоголя и его идейно-смысловая проекция. В Заключении обобщаются результаты исследования поставленной проблемы и намечаются перспективы ее дальнейшего изучения.

Заключение научной работыдиссертация на тему ""Дантовский текст" в творчестве Н.В. Гоголя: генезис и поэтика"

Заключение

Рассматривая связь Н. В. Гоголя с Данте, необходимо прежде всего установить, чем была «Божественная комедия» для современников писателя. Категория «текст» подходит для этой цели более всего, так как, являясь, по словам Г. Гадамера, «чистым промежуточным продуктом» в установлении контакта писателя с читателем, отражает процесс и специфику смыслообразования. Рассмотренные в настоящем исследовании позиции «дантовского текста» были осмыслены в западноевропейской эстетике конца XVIII -начала XIX веков.

Так, с позиций И.-Г. Гердера "дантовский текст" - это "высказывание" на реконструированном первозданном языке, способном благодаря иконической природе знака в художественном тексте восстановить утраченные впечатления от мира посредством воспроизведения "фактуры", рельефности действительности. Приобщённость каждого человека к миру - сообществу людей - одинаково выражена у Данте и Гердера в идее странничества как аллегории жизни и свойственной, по их мнению, человеку жажде познания. Понятие "весь", "все", таким образом, оказывается, как в эпосе, родовым по отношению к "каждый" и одноплановым с ним.

Эта особенность эпического обобщения была, по-видимому, впервые осмыслена именно в то время; во всяком случае, она подробно описана у Жана-Поля: универсальное соединяется с множественным частным, причём самым естественным образом; событие распадается на мелкие частицы вблизи, как день на секунды. По мнению В.-Г. Вакенродера, в части референции художественного текста конкретное, "человеческое" объединяется с общезначимым уже потому, что пантеистически истолкованная им природа мира божественна. Сохраняя чувственный уровень восприятия действительности и минуя рассудочные обобщения, искусство выявляет таким способом общечеловеческое в "многоликом течении потока".

В трудах Фр. Шлегеля отражено "укрупнение" явления Данте, в целом произошедшее в среде «йенских» романтиков: его творение стало восприниматься как воплощение закономерно наступившего этапа литературы, культуры, существования человека в сопри-родном ему мире. Поэзия Данте, по мысли Фр. Шлегеля, развивает христианскую символику, которая заменяет в современном искусстве античную мифологию: всё ускользающее от

197 сознания удерживается здесь в чувственно-духовном созерцании. Человек, являющийся, в определении Фр. Шлегеля, "душой земли", олицетворяет возвращение в мир изначальной божественной свободы духа. В созданной Даше мифологии потенциал мира также воплощён в личности, мыслящейся свободной в выявлении своей сути. Никакого иного "возведения" конкретики к универсуму в произведении, по мысли Фр. Шлегеля, обращенной в данном случае к Данте, не требовалось. Вместе с тем у Фр. Шлегеля вопрос о назначении человека относится не к индивиду, но ко всему человечеству.

Осознание текстовой природы художественного произведения является у Фр. Шлегеля основанием для сближения эпоса с «Божественной комедией» Данте. «Ряд катастроф» не выводится из одной начальной точки и не сводится к одной конечной. Но, согласно Ю. М. Лотмана, каков сюжет в его завершении, такова и конструкция мира в целом; следовательно, «нити» эпического произведения, не сведённые к одной конечной, сохранены как концептуально важный элемент "конструкции мира", принципиально не подлежащий обобщению.

Ф. Шеллинг рассматривал «Божественную комедию» как "подлинный эпос нового времени", в котором науки, религии, истории, самого искусства находятся «в неразрывном состоянии», и оценивал Данте как творца-гения, постигшего провиденциальную суть своей эпохи, то есть приблизившегося к земному и небесному бытию истинного Творца. По Ф. Шеллингу, человек в мифологии, "первом общем созерцании универсума", и в эпосе, посредством которого сохранилась мифология, субъективно ощущает собственную полную принадлежность к универсуму и представляет собой модель универсума, однако отнюдь не независимо от остальных. С другой стороны, индивидуум человеческого рода может быть изображён постольку, поскольку он, как индивидуум, есть одновременно и род.

В суждениях Шеллинга о христианской культуре также содержится обоснование архаического способа обобщения, который применил Данте в «Божественной комедии». Католическая церковь рассматривала себя как видимое тело Божье, в котором все единичные существа являлись как бы его членами. Только общественная жизнь церкви могла стать символической, а её культ - живым произведение искусства, как бы духовной драмой, в которой участвовал каждый её сочлен. Кроме того, материалом христианской мифологии было «общее созерцание универсума как истории», а "история есть только там, где есть множественность". Но именно этот католический и «множественный» мир воссоздал Данте в "Божественной комедии".

Шеллинг описал "взаимопроникновение" конкретного и универсального в "Божественной комедии" и пришёл к выводу о достигнутой Данте реальной, а не гипотетической гармонии бытия, полной- воплощённости Духа в материи, в которой одно "оцельняет" другое, причём конкретное взято в своей абсолютной полноте.

В русской философской эстетике и критике первых трёх десятилетий XIX века в силу распространённости философских идей происходили поиски систематизирующей теории духовной культуры: литературные каноны каждой эпохи рассматривались в их сходствах, идея взаимозависимости древнего и нового искусства была общепринятой. Средневековье и античность, соответственно, рассматривались как глубоко внутренне связанные эпохи универсального мирового исторического процесса. Представление о «дантовском тексте» получило в России своё развитие.

П. А. Катенин заметил признаки эпической модели действительности у Данте («исполненное жизни тело поэмы», запечатлевшее уникальность каждого из множества изображённых предметов, явлений, лиц). Н. А. Полевой назвал Данте в числе «великих вождей романтиков» и развил мысль о том, что в собственно романтический период -средневековье, запёчатлённое Данте, человеку довелось быть в одно и то же время «бесконечностью и конечностью, дробью самой мелкой и цифрой, выражающей целый мир, даже отблеск, более, нежели мира - Бога!». Это объединение происходит в действительности, следовательно, специфика художественного обобщения у Данте иная. Духовная сфера жизни, уже содержащая обобщающий элемент, воспроизводится, изображается в произведении искусства так же, как конкретно-событийная.

С позиций Н. И. Надеждина, для средневекового человека всё происходящее во внешнем мире и организация бытия, являющаяся следствием самораскрытия духа, одинаково были объективной данностью. Дантовский дискурс охарактеризован у Надеждина следующим образом: человеческая природа как таковая, в её многообразии и полноте, освобождённая от условий земного существования, детерминирующих её свободную волю, предстаёт в «Божественной комедии» «разыгрывающей», наглядно представляющей свою сущность - так, чтобы быть понятой человеком же.

С. П. Шевырёв дополнил философски-систематтеирующий подход к поэме Данте историко-типологичееким и культурологическим. По его мысли, в «Божественной комедии» полно представленный «в слове простонародном» действительный мир отображает вместе с тем «стройную и правильную» систему мироучения. В изображённых Данте «картинах» легко «опознаются» целые области, сферы действительности, трансформированные в эмоционально-чувственную «атмосферу». С. П. Шевырёв останавливается на характере образности поэта, которая соотносима с эпической: автор классического эпоса создаёт красочный, целостный мир ойкумены, опираясь на «истины». Шевырёв отмечает сходство гомеровских и дантовских сравнений: у того и другого в них «миниатюрный, но полный ландшафт жизни».

С. П. Шевырёв не пришёл к выводу о том, что характер обобщения «Божественной комедии» восходит к эпопее. Но как никто другой он понял, что человек, показанный Данте в его пластических проявлениях, помещённый в рельефный хронотоп, важен поэту именно таким — в наличном «срезе» его индивидуального и вместе с тем общенародного существования.

Обращённость эстетической мысли России того времени к древности, включающей средневековье, отвечала умонастроению общества, которое соответствовало «эпическим ситуациям» предшествующих эпох: злобой дня была национальная самоидентификация. Включенность России в интернациональную культурную парадигму расценивалась как важнейшая самобытная черта русской культуры. Сфера эстетического, при посредстве которой божественное являлось в человеческом, по мнению всех видных её российских теоретиков, обладала возможностями выявления национальной самобытности как «воплощенного особенного исторического всеобщего» (П. А, Катенин). Такой образ мыслей был присущ и Н. В. Гоголю.

Ко времени появления «Мёртвых душ» был сформирован арсенал понятий, применение которых сразу вводило это произведение в русло традиции, шедшей от античного эпоса через средневековье, для того чтобы туг же обособить его в акте самоидентификации русской «национальности». Этот угол зрения позволил выявить основные «параметры» «дантовского текста» в поэме Н. В. Гоголя.

Так, С. П. Шевырёв указал на сближающие Гоголя и Данте аспекты, называя или не называя Данте. «Ясновиденье»1 Гоголя позволило ему созерцать и воссоздать в романе невидимую для простого глаза «ткань» русской жизни со всеми её запутанными нитями и узлами, причём во всём ясно видна внешняя и внутренняя сторона и их соотношение.

К. С. Аксаков прямо констатировал наличие эпических признаков в поэме Гоголя: «образы природы и человека» соединены «чудно, глубоко и истинно», Гоголю удаётся спокойное эпическое созерцание, передающее внутреннее содержание и единство всего изображаемого. В отличие от С. П. Шевырёва, К. С. Аксаков связывает отмеченные особенности творческой манеры Гоголя только с эпосом, минуя средневековья и Данте, но он, как и Шевырёв, отмечает умение писателя пластически выражать прозреваемую им символическую суть явлений, что характерно для средневековья.

В продолжение уже достигнутого мы рассмотрели действие в поэме Н. В. Гоголя «ядерных элементов» (структурных принципов, входящих в область знаковой, то есть текстовой сферы произведения) «дантовского текста» лишь на одном, референтном уровне. Исходным в определении специфики референции у Данте для нас было следующее положение: "идентификация личного с инаколичным" в порядке моделирования «универсума в его наиболее общих категориях" (Лотман) не являлась ни целью, ни индивидуальным достижением автора «Божественной комедии». Механизмом свойственного этому тексту преобразования единичного во всеобщее следует считать совокупность примеров (ехетр]а) "комедии" и "трагедии" души, воплощённых в рассказы о человеческих судьбах и историю духовного "странствия" главного героя, постигающего пауку спасения души. Они придают всеобщую значимость идее "таинства души" и при этом сохраняют не только самостоятельную ценность "высказываний", но и обязательность элементов структуры ("языка"). Этот общий конструктивный принцип, применённый Данте в "Божественной комедии", впервые образовался в эпосе. В действиях героев и событиях эпопеи объединяются в живописно-пластическом образе притязания отдельных людей и воля всевышних сил. Присущее как эпосу, так и поэме Данте овнешнение само по себе является способом обобщения.

1 Это же понятие Шевырев использует в своей диссертации применительно к Данте.

Дантовский «след» у Гоголя обнаруживается уже в повести «Старосветские помещики». Именно вместе с человеком, носителем идиллических ценностей, происходит возвращение жизни и смысла в утратившую их картину действительности, показанную Гоголем в пластической, овнешняющей театральной манере как «мозаика» прилаженных одна к другой вещей и приноровившихся друг к другу, тоже «вписавшихся» в л у «мозаику» людей.

В «Мёртвых душах» Гоголя утверждается единство «вещества» мира, подобно тому как у Данте «творящее начало» (душа) пребывает «врозь с веществом в пределах вещества». Разнящаяся с веществом душа героев Гоголя также остаётся «в пределах вещества», так что отличие между духовным и материально-телесным неуловимо. Его вещи обладают задором, ничем не отличающимся от духовности людей.

Но выраженное внешне, размноженное, раздробленное в наличном духовное начало в изображённом Гоголем объёмном «пласте» не покидает «пределов вещества». Тождество конкретного и всемирного отчётливо проявляется в дискурсивном рассмотрении гоголевского текста, о чём с замечательной проницательностью писал В. В. Набоков, расценивший соответствующие мелочам гоголевского мира «бормотание» и «лирический всплеск» как способ «возвращения в хаос, из которого всё возникло». На этом сверхвысоком уровне искусство прикасается к тайнам человеческой души, причастной по своей природе к «другим мирам», инобытийным по отношению к конкретно-исгорическому и социальному.

В условиях дефицита его духовности Гоголю видится необходимость вывести на сцену своего «театра» героя, который осознал бы особую роль человека в мире и освоил её, установив «правильный» баланс материального и духовного.

Креативная функция в дискурсивном плане «Мёртвых душ» образована по аналогии с образом дантовского Вергилия и — шире — учителя в «Божественной комедии»: прямо не воплотившийся в романе Н. В. Гоголя, словообраз учителя тем не менее явно восходит к Данте. Он предан ученику, заинтересован в сохранении его индивидуальности как «творящей способности души». Русский народ, более молодой в сравнении с другими нациями, способен к индивидуальному творчеству; в процессе реализации личностного потенциала человек, ещё не присоединившийся к мёртвому, готовому «рельефу» действительности, в силах изменить его, образовать антропоцетричное, разумное и гуманное «ноле» жизни.

Помимо этого, Н. В. Гоголю, возможно, было близко бытовавшее в средневековье и в полной мере присущее Данте представление о закономерности как об обычном ходе вещей, а о чуде - как более редком, но отнюдь не сверхъестественном (в современном понимании) явлении. У писателя был расчёт на духовный потенциал «святой, благочестивой Руси», достаточный, как, по-видимому, считал Н. В. Гоголь, для исправления распространившихся дурных нравов и обычаев.

В «бесчисленных, как морские пески, человеческих страстях», не похожих одна на другую, Гоголь различал «низкие и прекрасные», покорные человеку или правящие им, но, гак Моисей, «равви» (учитель), он хотел быть со своим народом на его трудном пути.

Список научной литературыЛесогор, Наталья Васильевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Художественные тексты, переписка1. «Божественная комедия» Данте Алигиери. С очерками Флаксмана и итапианским текстом. Пер. с итал. Ф. Фан-Дима ¡E. В. Кологривовой. Введение и биография Данте Д. Струкова. СПб., тип. Е. Фишера, 1842. Вып. 1-5

2. Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений: В 14 т. Изд. АН СССР. M.-JL, 1937-1952

3. Переписка Н. В. Гоголя: В 2 т. -М., 1988

4. Гомер. Илиада / Пер. Ы. И. Гнедича. Изд. подготовил А.И. Зайцев. СПб, 2008 (Литературные памятники). - 572 с.

5. Данте. Божественная комедия // Данте Алигьери. Божественная комедия. Новая жизнь. Стихотворения, написанные в изгнании. Пир. Перевод, примечания М. Лозинского. М., 2001.-960 с.

6. Данте Алигьери. Божественная комедия /Пер. с ит., вступ. ст. и примеч. А. А. Илюшина. -М.: Б. и., 1995. 800 с.

7. Данте Алигьери. Божественная комедия: Ад. Чистилище. Рай / Пер. с итал. В.Г. Ма-ранцмана. СПб.: Амфора, 2008. - 783 с.

8. Dante Alighieri. La divina commedia// Электронный ресурс. Режим доступа: httj3://artcfactJib.rLi/librarv7/alÍL;.hierí.hhn1.. Теория литературы, юге гика и критика

9. Аверинцев С. С. Судьбы европейской культурной традиции в эпоху перехода от античности к средневековью // Из истории культуры средних веков и Возрождения. М„ 1976. - С. 17-64

10. Аверинцев С. С. Древнееврейская литература // История всемирной литературы В 9-ти томах. Т.1.М.,1983

11. Аверинцев С. С. Символика раннего Средневековья (К постановке вопроса); Христианство в истории европейской культуры // Аверинцев С. С. Другой Рим: Избранные статьи. Санкт-Петербург, 2005. - 366 с. С. 59-91; 276-315

12. Алпатов М. В. Итальянское искусство эпохи Данге и Джотто. М.-Л.Д939. -' 332 с.

13. Андреев М. Средневековая европейская драма: Происхождение и становление (Х-ХШ вв). -М„ 1989.-215 с.

14. Асоян А. Дантовский «текст» в биографии Эллиса // Культура и текст: Материалы международной научной конференции 10-11 сентября 1996 года. — СПб: Барнаул, 1997. -•-Вып. 1: Литературоведение, Ч. 1. С. 83-85

15. Барт Р. От произведения к тексту // Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика: -М., 1989. С. 413—423

16. Барт Р. Смерть автора // Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика: Пер. с фр.-М., 1989.-С. 384-391

17. Барт Р. Удовольствие от текста // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1994. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. - М., 1994. - С. 462-518

18. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. -М., 1975. 504 с.

19. Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 7-180

20. Берковский Н. Романтизм в Германии. -М., 2001 .-512 с.

21. Бицилли П. М. Элементы средневековой культуры. С.-Петербург, 1995. 243 с.

22. Боргош Ю. Фома Аквинский. Второе издание. -М., 1975. -183 с.

23. Булатов М. А. Немецкая классическая философия. Часть 1. Кант. Фихте. Шеллинг. -Киев. -2003. С. 266-314

24. Вакенродер В.-Г. Фантазии об искусстве. -М., 1977.-263 с.

25. В.-Г.Вакенродер и русская литература первой трети XIX века. Под ред. проф. И.В.Карташовой. Тверь, 1995.-95 с.

26. Веневитинов Д. К Избранное. -М., 1956. 260 с.'

27. Виндельбанд В. История новой философии в её связи с общей культурой и отдельными науками. В 2 т. Т.2. Ог Канта до Ницше. М., 2000. -510 с.// Электронная библиотека по философии Электронный ресурс. Ремсим доступа: ЬйрУ/АоюЕЫйопслгу^ след.

28. Выготский Л. С. Мышление и речь. Изд. 5, испр. — М., 1999. 352 с.

29. Выготский Л. С. Психология искусства. М., 1987.-344 с.

30. Габнтова Р. М. Философия немецкого романтизма (Фр. Шлегель, Новалис). -М., 1978.-287 с.

31. Гадамер Х.-Г. Философия и поэзия // Актуальность прекрасного. М., 1991. - С. 116-146

32. Гайденко П. П. История новоевропейской философии в её связи с наукой. М., 2004 // Библиотека Ихтика Электронный ресурс. Режим доступа: http://ihtik.Iib.ni/philosbook22dec2006/pliilosbook22clec20061693.rar

33. Гайденко В. П. Об исходных понятиях доктрины Фомы Аквинского. Часть 1, 2 // Электронный ресурс. Режим доступа: htíp:/Vfilosof■histoпc■al/books,/'llenviD0/sQ0/z0000Q95/st000.shtl1lI

34. Гердер И. Г. Избранные сочинения. -М.,-Л., 1959. 392 с.

35. ГолосовкерЯ. Логика мифаМ., 1987. -218 с.

36. Гуревич А. Я. Популярное богословие и народная религиозность средних веков // Из истории культуры средних веков и Возрождения. М., 1976. - С. 65-91

37. Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1984. 350 с.

38. Гуревич А. Я. Проблемы средневековой народной культуры. М., 1981. 359 с.

39. Гуревич А. Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. М, 1990. -396 с.

40. Гуревич П. С. Философия человека. Ч. 1-2. М., 2001 // Электронный ресурс. Режим доступа: Ь^:/Лу\\лу.ир8{1е8.ги/Ьоок2/^1ге\тс11111с11е1/

41. Жан-Поль. Приготовительная школа эстетики. М, 1981. -448 с.

42. Жирмунский В. М. Жизнь и творчество Гердера // Жирмунский В. Очерки по истории классической немецкой литературы. -Л, 1972. С. 209-277

43. Иванов В. В. Происхождение древнегреческих эпических формул и метрических схем текстов // Структура текста. -М., 1980. с. 59-80

44. Иванов В. В. Структура гомеровских текстов, описывающих психические состояния // Структура текста. -М., 1980. с. 81-117

45. Иванов Вяч. Вс. Античное переосмысление архаических мифов // Жизнь мифа в античности. Материалы научной конференции "Випперовские чтения 1985" (выпуск ХУШ). Часть 1. -М., 1985. - с. 9-26

46. История романтизма в русской литературе: Романтизм в русской литературе 20-30-х годов XIX в. (1825-1840). -М., 1979

47. История эстетики. Памятники мировой эстетической мысли. Том четвёртый. Первый полутом. Русская эстетика ХЗХ века. М., 1969. 783 с.

48. Каменский 3. А. Русская философия начала XX века и Шеллинг. М., 1980. -326 с.

49. Каменскмй 3. А. Московский кружок любомудров. М., 1980. - 328 с.

50. Каменский 3. А. Н.И. Надеждин и эстетика // Философия искусства в прошлом и настоящем. М., 1981. С. 273-317

51. Каменский ЗА А.И. Галич. М., 1995. - 229 с.

52. Канонические евангелия. Перевод с греческого В. Н. Кузнецовой. Под редакцией С. В. Лёзова и С. В. Тищепко. Введение С. В. Лёзова. Статьи к евангелиям С. В. Лёзова и С. В. Тищенко. М, 1993. - 350 с.

53. Карташова И. В. Об эстетических и художественных открытиях раннего романтизма // Романтизм: эстетика и творчество. Тверь, 1994

54. Катенин П. А. Размышления и разборы. М., 1981. 374 с.

55. Коплстон Ф. От Фихте до Ницше / Пер. с англ., всгуп. ст. и примеч. д. ф. н. В. В. Васильева. М., 2004. Глава 5-7 (Шеллинг). - С. 121 -180

56. Косиков Г. К. Средние века и Ренессанс. Методологические проблемы // Зарубежная литература второго тысячелетия. 1000-2000: Учеб. Пособие / Л. Г. Андреев, Г. К. Косиков, Н. Т. Пахсарьян и др.. М, 2001. - С.8-39

57. Кузнецов В. Н. Немецкая классическая философия второй половины XVIII— начала XIX века: Учеб. пособие для ун-тов. -М, 1989.-468 с.

58. Курилов А. С. Теория романтизма в русской критике второй половины 20-х -начала 30-х годов // История романтизма в русской литератур: Романтизм в русской литературе 20-30-х годов XIX в. (1825-1840). М., 1979. - с. 224-258

59. Лазарев В. В. Философия раннего и позднего Шеллинга. -М., 1990. 173 с.

60. Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада М., 1992. 176 с.

61. Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения. -М., 1982. 624 с.

62. Лотман Ю. М. Лекции по структуральной поэтике // Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1994. — с. 14-288

63. Лотман Ю. М. Структура художественного текста / Лотман Ю. М. Об искусстве.- СПб, 1998.-С. 14-285

64. Манн Ю. В. Русская философская эстетика. М., 1998. - 382 с.

65. Маркович В. М. Комментарий // Шевырёв С. П. Об отечественной словесности. -М., 2004

66. Мелетинский Е. М. От мифа и героической сказки к эпосу. Ранние формы эпоса. От ранних форм эпоса к классическим // Мелетинский Е. М. Введение в историческую поэтику эпоса и романа. -М., 1986. С. 62-114

67. Мелетинский Е. М. О литературных архетипах. -М., 1994. -136 с.

68. Михайлов А. В. Примечания // Шеллинг Ф.В. Философия искусства. М., 1966. С. 459-483

69. Михайлов А. В. Эстетические идеи немецкого романтизма// Эстетика немецких романтиков. -М., 1987. С. 401-435

70. Михайлов Н. Н. Теория художественного текста. М., 2006. - 224 с.

71. Морозов В. Д. «Московский вестник» и его роль в развитии русской критики. -Новосибирск, 1990.-263 с.

72. Мочалова В. В. Мир наизнанку: Народно-городская литература Польши XVI-XVII вв. М., 1985. - 220 с.

73. Надевдин Н. И. О современном направлении изящных искусств // НЛ. Надеж-дин. Эстетика. Философия. В 2-х тт. С.-Петербург, 2000

74. Полевой Н. А., Полевой Кс. А. Похождения Чичикова, или Мёртвые души. Поэма Н. В. Гоголя // Полевой Н. А., Полевой Кс. А. Литературная критика. Статьи и рецензии 1825-1842.-Л., 1990.-С. 338-360.

75. Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986.-365 с.

76. Русские эстетические трактаты первой трети XIX века. В двух томах. -М., 1974

77. Сакович А. Г. Русский настенный лубочный театр ХУШ-ХТХ вв. // Примитив и его место в художественной культуре Нового и Новейшего времени. М., 1983. С. 44-63

78. Сахаров В. И. Философский романтизм любомудров и «поэзия мысли» // История романтизма в русской литератур: Романтизм в русской литературе 20-30-х годов XIX в. (1825-1840). М., 1979. - с. 43-66.

79. Сурков Е. А. Русская повесть в историко-литературном контексте XVIII-первой половины XIX века. Кемерово, 2007. - 276 с.

80. Таруашвили Л. И. Тектоника визуального образа в поэзии античности и христианской Европы: К вопросу о культурно-исторических предполылках ордерного зодчества. М., 1998. - 373 с.

81. Тертерян И. А. Романтизм // История всемирной литературы. В 9 томах. Т. 6. -М., 1989.-С. 16-27

82. Топоров В. Н. Пространство и текст// Текст: семантика и структура. М., 1983, с. 227-284

83. Топоров В. Н. Текст города-девы и города-блудницы в мифологическом аспекте // Исследования по структуре текста. М., 1987, с. 121 -132

84. Топоров В. Н. Петербург и «Петербургский текст русской литературы» (Введение в тему)» // Петербургский текст русской литературы Санкт-Петербург, 2003.-С. 7-66

85. Тульпе И. А. Был ли древний грек художником или жизнь мифа в античности: Метафизические исследования. Выпуск 5. Культура Альманах Лаборатории Метафизических Исследований при Философском факультете СПбГУ. -СПб, 1997. -С. 60-84

86. Турчин В. С. Эпоха романтизма в России: К истории русского искусства первой трети XIX столетия: Очерки. М., 1981. - 550 с.

87. Тюпа В. И. Художества шость литератур. юго произведения. Красноярск, 1987. -219 с.

88. Тюпа В. И. Литература как род деятельности: теория художественного дискурса // Теория литературы. В 2 т: учеб. пособие. / Н. Д. Тамарченко, В. И. Тюпа, С. Н. Бройтман. Т. 1. Часть первая. -М., 2004. С. 16-101

89. Ходанен Л. А. Миф в творчестве русских романтиков. Томск, 2000. - 319 с.

90. Шевырёв С. П. Характеристика поэзии главных народов новой Западной Европы. Лекция адъюнкт-профессора Шевырёва // Учёные записки Имп. Моск. Университета. Часть шестая. -М., 1934. С. 228-271.

91. Шевырёв С. П. История поэзии // Шевырёв С.П. Об отечественной словесности. М., 2004.-304 с.

92. Шеллинг В. Ф. Философия искусства. М., 1966.-496 с.

93. Шеллинг Ф. В. И. Об отношении изобразительных искусств к природе // Шеллинг. Сочинения в 2 томах. Т. 2. - М., 1989. - С. 52-85

94. Шлегель Фр. Трансцендентальная философия // Шлегель Фр. Эстетика. Философия. Критика. Т. 1. -М., 1983. -С.431-440

95. I. Литература по Гомеру, Данте и Гоголю

96. Аксаков С. Т. История моего знакомства с Гоголем. М., 1960. - 294 с.

97. Аксаков К. Несколько слов о поэме Гоголя: Похождение Чичикова, или Мёртвые души». Объяснение // К. С. Аксаков. И. С. Аксаков. Литературная критика. -М., 1981.-е. 141-158

98. Алексеев М. П. Первое знакомство с Данте в России // Сравнительное литературоведение.-Л., 1983.-С. 147-197

99. Андреев М. Л. Античность в «Божественной комедии» Данте // Диалог культур: Материалы науч. конф. «Випперовские чтения-1992» / Под общ. ред. И.Е.Даниловой. -М., 1994. Вып. XXV. -224 с.

100. Андреев Ю.В. Об историзме гомеровского эпоса // ВДИ, 1984, №4, с.3-11

101. Анненкова Е. И. Гоголь и литературно-общественное движение конца 30-х -начала 40-х годов XIX века. Л., 1988. - 80 с.

102. Анненский И. Ф. О формах фантастического у Гоголя; Художественный идеализм Гоголя; Эстетика «Мёртвых душ» и её наследье // Анненский И. Ф. Книги отражений.-М., 1979,- С. 216-233

103. Асоян А. А. Данте и русская литература. Свердловск, 1989. -172 с.

104. Асоян А. А. «Почтите высочайшего поэта.»: Судьба «Божественной комедии» Данте в России.-М., 1990.-216 с.

105. Асоян А. А. Два архитектора Бытия: Павел Филонов и Данте/Лекст. Комментарий. Интерпретация. Межвузовский сборник научных трудов. Новосибирск, 2008.-е. 160-167

106. Ауэрбах Э. Фарината и Кавальканте (Гл. VTH) // Ауэрбах Э. Мимезис: Изображение действительности в западноевропейской литературе. Пер. с немецкого А. В. Михайлова. -М, 1976. С. 182-211

107. Ауэрбах Э. Дайте поэт земного мира. М., 2004. - 207 с.

108. Барабаш Ю. Я. Гоголь и традиции староукраинского театра // Третьи Гоголевские чтения. Гоголь и театр. Сборник докладов. -М., 2004. С. 25-40

109. Баткпн Л. М. Данте и его время: Поэт и политика. -М., 1965. -198 с.

110. Баткпн Л. М. Итальянские гуманисты: стиль жизни и стиль мышления. М., 1978.-200 с.

111. Бахтин М. М. Рабле и Гоголь (Искусство слова и народная смеховая культура) // Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. -М., 1975. С. 484-496

112. Белинский В. Г. О русской повести и повестях г. Гоголя // Белинский В. Г. Собрание сочинений в девяти томах. Том первый: Статьи, рецензии и заметки: 18341836. Дмитрий Калинин. — М., 1976. С. 138-185

113. Белинский В. Г. Объяснение на объяснение по поводу поэмы Н. В. Гоголя «Мёртвые души» // Белинский В. Г. Собрание сочинений в девяти томах. Том пятый: Статьи, рецензии и заметки: апрель 1842-ноябрь 1843. М., 1979. - С. 139-161

114. Белинский В. Г. Похождения Чичикова, или Мёртвые души // Белинский В. Г. Собрание сочинений в девяти томах. Том пятый: Статьи, рецензии и заметки: апрель 1842-ноябрь 1843.-М., 1979.-С. 43-56

115. Белинский В. Г. Несколько слов о поэме Гоголя «Похождение Чичикова, или Мёртвые души» // Белинский В. Г. Собрание сочинений в девяти томах. Том пятый: Статьи, рецензии и замелей: апрель 1842-ноябрь 1843. -М., 1979. С. 56-63

116. Беляев В. В. Античные традиции в политической теории Данте // AMA. Вып. 5. Саратов, 1983. - С. 3-14 // Электронный ресурс. Режим доступа: Iittp://ama.sgii.ni/aiiia05/ama0501 .html

117. Белый А. Мастерство Гоголя. М., 1996. - 351 с.

118. Бицилли П. М. Проблема человека у Гоголя // Бицилли П. М. Трагедия русской культуры Исследования. Статьи. Рецензии. М., 2000. - С. 145-176

119. Бойко М. Н. Авторские миры в русской культуре первой половины XIX века. -Санкт-Петербург, 2005. Глава 7: И. В. Гоголь: художественная мистерия. С. 261-340

120. Боккаччо Дж. Жизнь Данте // Боккаччо Дж. Малые произведения. Л., 1975. С. 519-572

121. Боннар А. Греческая цивилизация. Т. 1, кн. 1. Ростов-на-Дону, 1994. - С. 23243

122. Борхес Хорхе Луис. Девять эссе о Данте (Институт философии РАН: Библиотека: Вопросы философии). Переводчик: JT. Фридман//Вопросы философии. 1994. № 1 // Электронный ресурс. Режим доступа: http://Iib.ni/BORHES/borhesdante.txt

123. Бочаров С. Г. Загадка «Носа» и тайна лица // Бочаров С. Г. О художественных мирах. -М., 1985. -124-160

124. Брюсов В. Я. Испепелённый. К характеристике Гоголя // Брюсов В. Я. Сочинения в двух томах. Т. 2. М., 1987. - С. 123-149

125. Вайскопф М. Сюжет Гоголя. Морфология. Идеология. Контекст. М., 1993. -590 с.

126. Вайскопф М. Я. Птица тройка и колесница души: Работы 1978-2003 годов. -М., 2003.-576 с.

127. Вацуро В. Э. Русская идиллия в эпоху романтизма// Русский романтизм. Л., 1978.-С. 118-138

128. Веселовский А. Нерешенные, нерешительные и безразличные Дантовского ада. С.-Петербург, 1888. - 34 с.

129. Веселовский А. Мёртвые души: глава из этюда о Гоголе // Вестник Европы. 1891,№3.-С. 68-102

130. Вересаев В. В. Гоголь в жизни: Сист. свод подлин. Свидетельств современников. -Харьков, 1990.-680 с.

131. Виноградов И. А. Гоголь художник и мыслитель: Христианские основы миросозерцания. - М., 2000. - 448 с.

132. Виролайнен М. Эпоха слова // Виролайнен М. Исторические метаморфозы русской словесности. Санкт-Петербург, 2007. - 33540

133. ВиролайненМ. Мир и стиль: ("Старосветские помещики" Гоголя)// Вопросы литературы.-1979,-№4.-С. 125-141

134. Воропаев В. А. Н. В. Гоголь: жизнь и творчество. -М., 1988. -128 с.

135. Гачев Г. Образ в русской художественной культуре. М., 1981,- 246 с.

136. Генон Р. Эзотеризм Данте // Философские науки. 1991, №8. С. 147-148

137. Гетман Л. II. Театральность гоголевских образов // Третьи Гоголевские чтения. Гоголь и театр. Сборник докладов. М., 2004. - С. 4046.

138. Гиппиус В. Гоголь; Зеньковский В. Н. В. Гоголь. СПб, 1994. - 341 с.

139. Глянц В. Гоголь и апокалипсис. -М., 2004.-328 с.

140. Гоголевский сборник. Под редакцией С. А. Гончарова. Санкт-Петербург,1993.-200 с.

141. Гоголевский сборник. Под редакцией С. А. Гончарова. Санкт-Петербург,1994.-182 с.

142. Н. В. Гоголь в русской критике и воспоминаниях современников. М.,1959.-368 с.

143. Гоголь в контексте традиции // Поэтика русской литературы: К семидесятилетию профессора Юрия Владимировича Маппа. Сборник статей. М., 2002. - С. 59-215

144. Гоголь п время. Томск, 2005. - 211 с.

145. Гоголь и Италия: Материалы Международной конференции «Николай Васильевич Гоголь: между Италией и Россией». Москва, 2004. - 285 с.

146. Н. В. Гоголь и славянский мир (русская и украинская рецепции). Выпуск 1. -Томск, 2007.-311 с.

147. Н. В. Гоголь и славянский мир (русская и украинская рецепции). Выпуск 2. -Томск, 2008.-343 с.

148. Гоголь. Материалы и исследования. Литературный архив. Под редакцией В. В. Гиппиуса. -М.-Л., 1936. 629 с.

149. Гоголь: Материалы п исследования / Отв. Ред. Ю. В. Манн. М., 1995. -255с.

150. Голенищев-Кутузов И. Н. Данте. М., 1967. - 314 с.

151. Голенищев-Кутузов И. Н. Творчество Данте и мировая культура. — М., 1971. — 345 с.

152. Гольденберг А. X. Архетипы в поэтике Н. В. Гоголя. Волгоград, 2007. - 260 с.

153. Гончаров С. А. Творчество Н. В. Гоголя и традиции учительной культуры. С.Петербург, 1992.-155 с.

154. Гончаров С. А. Творчество Гоголя в религиозно-мистическом контексте. -СПб., 1997.-340 с.

155. Гриффите Ф. Т., С. Дж. Рабинович С. Дж. Третий Рим: Классический эпос и русский роман (от Гоголя до Пастернака). Изд-во Ивана Лимбаха, 2005. 332 с.

156. Дантовские чтения 1968. Под общ. ред. И. Бэлзы. М. 1968 - 232 с.

157. Дантовские чтения 1971. Под общ. ред. И. Бэлзы. -М., 1971. 243 с

158. Дантовские чтения 1973. Под общ. ред. И. Бэлзы. -М., 1973.-286 с.

159. Дантовские чтения. 1976. Под общ. ред.И. Бэлзы. М., 1976. -140 с.

160. Дантовские чтения. 1979. Под общ. ред.И. Бэлзы. М., 1979.-280 с.

161. Дантовские чтения 1982. Под общ. ред. И. Бэлзы. -М., 1985.-304 с.

162. Дантовские чтения 1985. Под общ. ред. И. Бэлзы. -М., 1985.-287 с.

163. Дантовские чтения 1987. Под общ. ред. И. Бэлзы. М., 1989. - 280 с.

164. Дантовские чтения 1990. Под общ. ред. И. Бэлзы. М., 1993. - 240 с.

165. Дантовские чтения 1995. Под общ. ред. А. А. Илюшина. М. 1996. - 240 с.

166. Дантовские чтения 1998. Под общ. ред. А. А. Илюшина. -М. 2000. 208 с

167. Дантовские чтения 2001. Под общ. ред. А. А. Илюшина. М. 2002.-270 с.

168. Дантовские чтения 2004. Под общ. ред. А. А Илюшина. -М. 2005. 268 с.

169. Данченко В. Т. Данте Апигьери: Библиографический указатель русских переводов и критической литературы на русском языке. 1762-1972. -М., 1973. — 381 с.

170. Dante е gli Síocli Pantesehi: Аннотированный каталог сетевых ресурсов по Данте и дантоведению Составил И. А. Пильщиков // Электронный ресурс. Режим доступа: hl[p://www rvbniflinks/ciaiiteenlabiase.hfm#sec7

171. Данте и славяне. Сборник статей под общей редакцией Игоря Бэлзы. М., 1965. -270 с.

172. Данте и всемирная литература. -М.: 1967. 260 с.

173. Де Лотто Чннция. «Вам могу дать небольшой образец.»: Многоязычные разговорники в занятиях и в творчестве Н. В. Гоголя // Поэтика русской литературы: Сборник статей к 75-летию профессора Ю. В. Манна. М., 2006. - С. 168-180

174. Дживелегов А. К. Данте Апигьери: Жизнь и творчество. -М., 1946. 462 с.

175. Дмитриева Е. Е. Сад Плюшкина, Сад Гоголя // Поэтика русской литературы: К 70-летию профессораЮ. В. Манна: Сборник статей. -М., 2002.-е. 148-160

176. Доброхотов А. Л. Данте Алигьери. М., 1990. - 208 с.

177. Дьячок М. Раннехристианская и средневековая литература Европы (П1- XV века). Краткий справочник // Электронный ресурс. Режим доступа: hUp'/Aww.bineíti.ns/aiictOTes.shhiii.

178. Дунаев М. М. Вера в горниле сомнений: Православие и русская литература в XVH-XX вв. -М., 2003. Глава VI: Николай Васильевич Гоголь. С. 135-168.

179. Егунов А. Н. Гомер в русских переводах XVIII—XIX веков. — М., 2001. — 400 с.

180. Елина Н. Г. Данте в русской литературе, критике, переводах // Вестник истории мировой культуры. 1959,№ 1. -С. 105-121

181. Елисгратова А. А. Гоголь и проблемы западноевропейского романа. М., 1972. -303 с.

182. Есаулов И. А. Спектр адекватности в истолковании литературного произведения: «Миргород» Н. В. Гоголя. М., 1997. -102 с.

183. Зайцев А. И. Древнегреческий героический эпос и "Илиада" Гомера Электронный ресурс. Режим доступа: http://21ib.ni

184. Зайцев А. И. Свобода воли и божественное руководство в гомеровском эпосе //Зайцев А.И. Избранные статьи. Т. 2. СПб.: Филол. ф-т СПбГУ. -СПб, 2003. -С. 203-208

185. Иваницкий А. И. Морфология земли и власти (К вопросу о культурно-исторических основах.подсознательного -М,. 2000. -186 с.

186. История итальянской литературы. В 4 т. Т. 1: Средние века / Под ред. М. П. Андреева, Р. И. Хлодовского. -М., 2000. 590 с.

187. Карасёв Л. В. Гоголь и онтологический вопрос // Вопросы философии, 1993, № 8.-С. 84-97

188. Канунова Ф. 3., Айзнкова И. А. О соотношении религиозного и художественного сознания в русской литературе 30-40-х годов (Жуковский и Гоголь) // Нравственно-эстетические искания русского романтизма и религия (1820-1840-е гг.). -Новосибирск, 2001. 303 с.

189. Карташова И. В. Путешествие Гоголя в Италию в контексте романтических странствий // Романтизм: вечное странствие. Отв. редакторы Н. А. Вишневская, Е. Ю. Сапрыкина. -М., 2005.-е. 275-290

190. Катенин П. А. Размышления и разборы. -М., 1981.-374 с.

191. Киселёв В. С. Коммуникативные функции книжной архитектоники «Сочинений князя В. Ф. Одоевского» // Киселёв В. С. Метатекстовые повествовательные структуры в русской прозе конца ХУП-первой трети XIX века. Томск, 2006. — с. 472-501

192. Клейн Л. С. Данайская Илиада (К характеристике источников и формирования гомеровского эпоса) // ВДИ, 1990, с.22-53

193. Клейн Л. С. Анатомия "Илиады". Санкт-Петербург, 1998. - 557 с.

194. Кошелев В. А. Смысл сопоставления: Гоголь и Гомер // Эстетические воззрения русских славянофилов: 1849-1850-е годы,—Л., 1984

195. Кривонос В. Ш. «Мёртвые души» Гоголя и становление новой русской прозы. Воронеж, 1985,-159 с.

196. Кулиш Пантелеймон. Николай Васильевич Гоголь: Опыт биографии. М., 2003.-243 с.

197. Купреянова Е. Н. Н.В. Гоголь // История русской литературы: В 4 т. / Под ред. Е.Н. Купреяновой. Л, 1981. Т. 2. - С. 530-572

198. Лазарева А. Духовный опыт Гоголя. -М., 1993. -164 с.

199. Лебедева Е. Д. Первые переводы «Божественной комедии» Данте. Россия, Англия, Америка. Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук. -М., 1996. 26 с.

200. Лихачёв Д. С. Социальные корни типа Манилова // Лихачёв Д. С. Литература -Реальность-Литература. Л., 1981. - С. 37-53

201. Лозинский М. Примечания // Данте. Божественная комедия. Новая жизнь. Стихотворения, написанные в изгнании. Пир. -М., 2001. С. 753-864

202. Лосев А. Ф. Гомер. -М., 1960.-350 с.

203. Лотман Ю. М. Путешествие Улисса в "Божественной комедии" Данте //Лотман Ю. М. Семиосфера; Культура и взрыв; Внутри мыслящих миров: Статьи. Исследования. Заметки. С.-Петербург, 2000. - С. 303-313

204. Лотман Ю. М. В школе поэтического слова: Пушкин, Лермонтов, Гоголь/ Ю. М. Лотман. -М., 1988. Раздел «Гоголь» С. 235-344

205. Лгобыцына М. Одоевский Владимир Фёдорович // Русские писатели XI-— начала XX века: Биобиблиогр. словарь / Под ред. Н.Скатова. — М., 1995. — С. 291-294

206. Макогоненко Г. П. Гоголь и Пушкин. Л., 1985. - 352 с.

207. Мальчукова Т. Г. О гомеровской традиции в "Божественной комедии" Данте / Четвёртые Алексеевские чтения. Материалы научной межвузовской конференции, Иркутск, 1988

208. Мандельштам О. Разговор о Данте. Черновые наброски к «Разговору о Данте» // Мандельштам О. Слово и культура. М., 1987. - с Л 08-168

209. Манн Ю. В. Формула онемения у Гоголя //Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз.-1971.-Т. 30. Вып. 1,-С. 28-36

210. Манн Ю. В. Диалектика художественного образа. -М., 1987. 307 с.

211. Манн Ю. В. Поэтика Гоголя. М., 1988. -413 с.

212. Манн Ю. В. Поэтика Гоголя: Вариации к теме. М., 1996. - 474 с.

213. Манн Ю. В. Гоголь: Труды и дни: 1809-1845. -М., 2004. 813 с.

214. Маркович В. М. Уроки Шевырёва. Комментарий // Шевырёв С. П. Об отечественной словесности. -М, 2004. С. 7-57; 252-292.

215. Мережковский Д. С. Данте. Томск, 1997. - 287 с.

216. Мосин А. Г. К вопросу о времени появления «Божественной комедии» Данте в России // Ergo. Вып. 2. Екатеринбург, 1995.

217. Мочульский К. Духовный путь Гоголя // К. Мочульский. Гоголь. Соловьёв. Достоевский. М., 1995. - С.7-60

218. Набоков В. Гоголь // Звезда,1999, №4 // Электронный ресурс. Режим доступа: /magazines.riiss.iTi/zvezda/1999/generaJ.html

219. Набоков В. Н. В. Гоголь//Набоков В. Американский период. Собрание сочинений в пяти томах. Пер. с англ./ Сост. С. Ильина, А. Кононова. Санкт-Петербург, 1999. Т. 1.-С. 400-522

220. Недзвецкий В. А. «Мёртвые души» Н. В. Гоголя как художественная проповедь //Русская литератураXIX века и христианство. -М., 1997. С. 149-158

221. Носов В. Д «Ключ» к Гоголю: Опыт художественного чтения. London, 1985.

222. Одоевский В. Ф. Сочинения. В двух томах. Вступительная статья, составление и комментарий В. И. Сахарова. Т. 1.: Русские ночи. Статьи. -М., 1981. 365 с.

223. Панарин А. Гоголь как зеркало русского странствия по дорогам истории. М., 2003 // Электронный ресурс. Режим доступа: |11гр:^\улу\1по5кужп.п1'2сю3/0{)/рапап"п.1)111}

224. Пильщиков И. О "Божественной комедии" в переводе А.А.Илюшина // Электронный ресурс. Режим доступа: 11 Ир://о]с!.пLss.ni/ed 1у99-04- 12/рЙ5сЬ.Ь11П

225. Полонская К. П. Поэмы Гомера. -М, 1961. 56 с.

226. Розанов В. Мысли о литературе. М., 1989. - 605 с.

227. Розанов М. Пушкин и Данте // Пушкин и его современники. Материалы и исследования. Вып. ХХХУП. Л., 1928. - С. 1141

228. Рослый А. С. Данте в эстетике и поэтике акмеизма: система концептов. На материале творчества А. Ахматовой, Н. Гумилева, О. Мандельштама: Диссертация на соискание учёной степени кандидата филологических наук: 10.01.01. Ростов-на-Дону, 2005. - 210 с.

229. Сазонова Л. И. Литературная генеалогия гоголевской птицы-тройки // Поэтика русской литературы: К 70-летию профессора Ю. В. Манна: Сб. статей. М., 2002.-с. 161-183

230. Санктис Де Ф. История итальянской литературы: В 2 т. Т. 1. Перевод с итальянского под ред. Д. Е. Михальчи. М., 1963. - 535 с.

231. Сахаров В. И. Данте и Улисс // Литературная учеба, 1978, № 6. С. 199-202

232. Сахаров В. И. Сеятель мыслей (В. Ф. Одоевский) // Сахаров В. И. Страницы русского романтизма. -М., 1988. С. 247-311

233. Сергеев К. В. Театр судьбы Данте Алигьери: введение в практическую анатомию гениальности. -М., 2004. 243 с.

234. Синявский А. Д В тени Гоголя // Абрам Терц (А. Синявский). Собр. соч.: В 2 т. -М., 1992. Т. 2. -655 с.

235. Смирнова Е. А. Поэма Гоголя «Мёртвые души». Л., 1987. -199 с.

236. Смирнова Е. А. О многосмысленносги "Мертвых душ" //Контексг-1982. -М., 1983.-С. 164-191

237. Смирнова-Чикина Е. С. Поэма Н. В. Гоголя «Мёртвые души»: Комментарий: Пособие для учителя. Л., 1974. - 319 с.

238. Соливетти Карла. Автор и его зеркала. Санкт-Петербург, 2005. - 245 с.

239. Ступель А. М. Владимир Фёдорович Одоевский: 1804-1869. —М., 1985. — 96 с.

240. Творчество Гоголя в исторической перспективе // Поэтика русской литературы: Сборник статей к 75-летию профессора Ю. В. Манна. М., 2006. - С. 103275

241. Топоров В. Н. Вещь в антропоцентрической перспективе (апология Плюшкина) // Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопо-этического: Избранное. -М., 1995. С. 7—111

242. Турбин В. Пушкин. Гоголь. Лермонтов: Об изучении литературных жанров. -М„ 1978.-239 с.

243. Турбин В. Н. Герои Гоголя: Книга для учащихся. -М., 1983. 128 с.

244. Хлодовский Р. И. Данте и Вергилий (Литература раннего итальянского Возрождения и традиции античной классики) // Античное наследие в культуре Возрождения. -М., 1984.-285 с.

245. Хомук Н. В. «Старосветские помещики» Н. В. Гоголя: к проблеме антропоцен-тричносги художественного мира // Русская повесть как форма времени. -Томск, 2002.-С. 124-135

246. Хомук Н. В. Отношения «Я Другой» как миромоделирующий фактор «Мёртвых душ» // Феномен русской классики. - Томск, 2004

247. Шевырёв С. П. Похождения Чичикова, или Мёртвые души. Поэма Н. В. Гоголя. Статья вторая // Шевырёв С. П. Об отечественной словесности. М., 2004.

248. Шталь И. В. Художественный мир гомеровского эпоса. -М., 1983. 296 с.

249. Шталь И. В. Гомеровский эпитет как элемент художественной системы // Поэтика древнегреческой литературы. М., 1981. - С. 331-365

250. Эйхенбаум Б. М. Как сделана «Шинель» Гоголя // Эйхенбаум Б. О прозе. J1., 1969.-С 306-326

251. Янушкевич А. С. Жуковский и Данте // От Карамзина до Чехова. Томск, 1992.

252. Янушкевич А. С. Философия и поэтика гоголевского Всемира // Вестник Томского гос. Университета. Томск, 2006. № 291

253. Янушкевич М. А. Традиции античности в художественном мире Н. В. Гоголя: Диссертация на соискание учёной степени кандидата филологических наук. -Томск, 2000.-218 с.

254. Ярхо В. Н. Гомеровский эпос // История всемирной литературы. В 9 томах. Т. 1. -М., 1983.-С. 316-3281. С. 181-204-с. 33-50ê