автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Эсхатологический сюжет в русской прозе рубежа XX - XXI веков

Полный текст автореферата диссертации по теме "Эсхатологический сюжет в русской прозе рубежа XX - XXI веков"

На правах рукописи

РЫЖКОВ Тимур Валерьевич

ЭСХАТОЛОГИЧЕСКИЙ СЮЖЕТ В РУССКОЙ ПРОЗЕ РУБЕЖА XX - XXI ВЕКОВ

Специальность 10.01.01 - Русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Армавир 2006

Диссертация выполнена на кафедре зарубежной литературы Кубанского государственного университета

Научный руководитель:

ТАТАРИН ОВ Алексей Викторович кандидат филологических наук, доцент

Официальные оппоненты:

ЕГОРОВА Людмила Петровна доктор филологических наук, профессор

КОСТЕНКО Анна Константиновна кандидат филологических наук, доцент

Ведущая организация:

Краснодарский государственный университет культуры и искусств

Защита состоится 13 ноября 2006 года в 10 часов на заседании диссертационного совета КМ 212.333.01 в Армавирском государственном педагогическом университете по адресу: 352900, г. Армавир Краснодарского края, ул. Розы Люксембург, 159, в ауд. 16.

С диссертацией можно ознакомиться в читальном зале библиотеки АГПУ по адресу: г. Армавир Краснодарского края, ул. Розы Люксембург,

159.

Автореферат разослан « - »

2006 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, доцент

Крижановский Н.И.

Общая характеристика работы

Актуальность исследования. Когда встречаются столетия, у человека, чья жизнь пришлась на рубежное время, усиливается уверенность в том, что календарное время — не формальное сочетание дат, а некая значительная граница, момент перехода от одной эпохи к другой. Так было в культуре русского «серебряного века», когда переход к двадцатому столетию сопровождался философскими размышлениями и художественными прозрениями о новом времени и новом человеке, так происходит и сейчас» когда встретились не только столетия, но и тысячелетия. Культура рубежа всегда отличается стремлением ее представителей заглянуть в будущее, более того, обнаружить активный процесс его становления здесь и сейчас. И те, кто может отнести себя к христианской культуре, и те, кто равнодушен к религиозной картине мира, ищут поддержку в древних мифах и преданиях о катастрофическом взрыве, за которым последует разрешение основных проблем человечества. Эсхатология - учение о конце мира, о кризисе, который не знает компромиссов - возвращается как востребованная система идей, способная проявить себя в политике и философии, искусстве и литературе.

Обращаясь к теме эсхатологического сюжета в современной прозе, мы исходим из факта реального наличия художественных текстов, посвященных проблеме, которую можно назвать «концом света». В этой работе мы говорим о русской традиции, но нельзя не заметить, что и в зарубежной литературе подобные произведения есть — достаточно вспомнить романы Р. Мерля («Мадралур»), М. Уэльбека («Элементарные частицы»), П. Брюкнера («Божественное дитя»), сам стиль произведений А. Роб-Грийе, Д. Барта, М. Павича. Это стиль постмодернизма, обнаруживающего себя в «постистории», когда все традиции и великие культуры, смешавшись и рассыпавшись на цитаты, перестали жить

настоящей жизнью, превратившись в поставщиков образов, вырванных из родного контекста.

Новизна исследования. Организующая проблема — эсхатология современной литературы — позволила обратиться в рамках одной научной работы к столь разным текстам, как «Пирамида» Л. Леонова и романы В. Шарова, Леонов - классик советской литературы, Шаров, Липскеров, Слаповский — постмодернисты или, по крайней мере, современники постмодернистского процесса в отечественной словесности, не чуждые его принципам. Воссоздание общего контекста литературной эсхатологии предопределило совместное рассмотрение разных художественных миров. Обращение к литературно-философской реализации эсхатологических мотивов (В. Соловьев, В. Розанов), как и краткое описание новозаветной апокалиптики позволяют проследить движение ключевой для диссертации идеи «конца истории» от религиозных и философских текстов к текстам, в которых доминирует игровое начало.

Объект исследования. В работе анализируются и интерпретируются тексты, в которых эсхатологическая проблема имеет непосредственное отношение к сюжету: религиозные книги («Евангелие от Матфея» и «Откровение Иоанна Богослова»), философско-литературные тексты («Краткая повесть об Антихристе» В. Соловьева и «Апокалипсис нашего времени» В. Розанова), романы Л. Леонова («Пирамида»), В. Шарова («Репетиции», «До и во время», «Мне ли не пожалеть.,.», «Воскрешение Лазаря»), А. Слаповского («Первое второе пришествие»), Д. Липскерова («Сорок лет Чанчжоэ»).

Предмет исследования. Эсхатология художественной литературы рассматривается как теоретическая проблема современного литературоведения, для решения которой необходим анализ современных литературных произведений во взаимодействии с религиозной классикой (библейские книги) и русской философской прозой.

Целью исследования мы считаем изучение эсхатологического сюжета как литературной реальности современной русской прозы.

Основные задачи исследования:

— определить структуру и содержание эсхатологического сюжета в его классической — христианской — форме на основе рассмотрения 24 главы «Евангелия от Матфея» и «Откровения Иоанна Богослова»;

— указать на основные концепции и концепты, присутствие которых позволяет говорить о наличии эсхатологического сюжета в художественном произведении;

- проанализировать синтетические и пограничные явления русской словесности, классики литературно-философской эсхатологии «серебряного века»: «Краткую повесть об Антихристе» В. Соловьева и «Апокалипсис нашего времени» В. Розанова;

- изучить важный для понимания современной культуры процесс трансформации религиозных архетипов и устойчивых мифологем в литературные мотивы, которые в романах А. Слаповского, Д. Липскерова и В. Шарова приобретают игровой характер;

— выявить и истолковать основные модели апокалиптического сознания, которые создаются в монологах и диалогах в романе Л. Леонова «Пирамида» и в наиболее значимых произведениях В. Шарова;

— определить особенности повествовательных структур в становлении и развитии эсхатологической темы, обсудить проблему причастности героев к эсхатологическим кризисам и авторской ответственности в реализации классических для христианства архетипов;

- истолковать образы эсхатологических катастроф в романах Л. Леонова и В. Шарова в их взаимодействии с российской исторической действительностью, современной для того и другого автора;

- на примере «Пирамиды» Л. Леонова и романов В. Шарова показать особенности восприятия литературной эсхатологии в современной критике и литературоведении,

Методология исследования. Особое значение для достижения поставленной цели и решения научных задач имели мотивный анализ и метод анализа и истолкования архетипов, которые позволили прочитать изучаемые произведения современной литературы как тексты, посвященные эсхатологической проблеме. Задействован и сравнительно-сопоставительный метод, а также принципы исторической поэтики, позволяющие последить становление «эсхатологической темы» от библейской классики до произведений Л. Слаповского и В. Шарова. Большое значение для определения методологических основ данного исследования имеют работы современных критиков и литературоведов, интересующихся эсхатологией художественной литературы: Д. Бавильского, А. Дырдина, Е. Иваницкой, Н. Ивановой, В. Курбатова, В. Курицына, А. Лысова, А. Любому дрова, О. Овчаренко, А. Павловского, И. Роднянской, Л, Лкимовой.

Основные положения, выносимые на защиту.

1) Соответствуя в целом избранному автором роду и жанру, тексты, использующие эсхатологические темы и мотивы, оказываются в особом пограничном пространстве, где литературно-художественный дискурс встречается с дискурсом религиозным, а философский вектор развития сюжета становится обязательным для литературного произведения.

2) Не упрощая сложный вопрос об авторской позиции и повествовательных инстанциях, можно сказать, что для одних авторов (В. Соловьева, В. Розанова, Л. Леонова) апокалипсис есть реальность истории и духовной жизни, реальная опасность, о которой необходимо сказать; а для других авторов (А. Слаповского, Д. Липскерова) эсхатология оказывается эффектным литературным приемом, способом сопоставления внешне несопоставимого.

3) В романе Леонида Леонова есть концепция Апокалипсиса и ключевые для нее образы дьявола, антихриста, эсхатологических бедствий, суда над человечеством, но нет образов справедливого Бога, второго пришествия

Христа, сошествия небесного Иерусалима на землю. Используя классическую (для христианства) модель эсхатологического завершения истории, писатель трансформирует ее в «пессимистический апокалипсис».

4) Ключевая позиция в «Пирамиде» отведена «Апокалипсису Никанора». Здесь оформляется фабульно-сюжетное строение образа «конца истории»: человек оказывается жертвой мечты о полном преодолении страданий и неравенства; вера в науку приводит к фатальному для людей синтезу живой и неживой материи; реализация утопии («движение в гору») уступает место отказу от достижений человечества («спуску в долину»); последняя война приводит к окончательной деградации выживших людей.

5) Во всех романах Шарова наблюдается взаимодействие религии, литературы, социальной истории и политики, но Священная история объединяет и подчиняет себе все другие сюжеты, стремясь стать самым значимым дискурсом, безальтернативным способом не только восприятия, но и переустройства мира. Несмотря на то, что событийный ряд динамичен, смысловым центром предстают речи - толкования библейских событий в исторических контекстах, совмещение двух сюжетов: реально-жизненного и сакрально-христианского.

6) На уровне подтекста в романах Шарова воспроизводится событие, которое можно назвать трансформированным сюжетом ветхозаветной «Книги Иова». Герои Шарова мыслят себя (и других) страдальцами, заброшенными в мир, забытый сотворившим его Богом. Все их усилия становятся призывом к Богу наконец-то осуществить второе пришествие Христа и завершить историю зла и греха.

Апробация исследования. Основные положения диссертации были изложены в докладах и выступлениях на трех конференциях: 1) Межвузовская конференция «Актуальные проблемы современного языкознания и литературоведения» (Краснодар, 2004 г.); 2) Международная Интернет-конференция «Художественно-литературные и религиозные формы сознания»: (Астрахань, 20-30 апреля 2006 г.); 3)

Международная научная конференция «Проблемы духовности в русской литературе и публицистике XVU1-XX1 веков» (Ставрополь, 2006 г.).

Научно-практическая значимость исследования. Результаты, полученные в ходе работы над диссертацией, могут быть использованы в лекционно-практических курсах по истории современной русской литературы. Учитывая возрастающий интерес к последнему роману Леонида Леонова, который создавался около полувека, можно считать перспективной главу, посвященную «Пирамиде», вступающую в активный диалог с современным леоноведением. Интерес представляет и пограничная сфера взаимодействия литературоведения с религиоведением, предопределенного постановкой проблемы эсхатологического сюжета как художественной реальности.

Структура н объем исследования. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка. Общий объем - 185 страниц. Число позиций в библиографическом списке — 164.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Первая глава диссертационного исследования - «Классическая эсхатология, и ее художественная интерпретация в русской философской прозе (В. Соловьев и В. Розанов) и беллетристике (А. Слаиовский и Д. Лнпскеров)». Ее цель - определение и истолкование эсхатологического сюжета в его классическом варианте, а также его реализации в русской философской прозе начала XX века и в русской беллетристике последних лет.

В рамках поставленной цели решаются следующие задачи: комплексное рассмотрение сюжета и мотив ный анализ «Откровения Иоанна Богослова» — библейской книги, имеющей определяющее значение для русской эсхатологии; изучение эсхатологических концепций (В. Соловьева и В. Розанова), сформировавшихся на границе философии,

религии и художественной литературы; изучение двух современных текстов (романов А. Слаповского («Первое второе пришествие») и Д. Липскерова («Сорок лет Чанчжоэ»)) в контексте постмодернистских вариаций эсхатологического сюжета.

В первом разделе («Эсхатологический сюжет как христианская классика») рассматриваются основы христианской модели апокалипсиса. В двадцать четвертой главе «Евангелия от Матфея» (так называемый «малый апокалипсис») христианская эсхатология показана и как образ, и как система. Конец земного мира обозначается как внезапное событие. Перед концом мира следует ждать и распознавать тех, кто будет выдавать себя за подлинного Христа, стремясь увести человечество от истины. Одним из важных признаков «скончания века» становится «охлаждение любви»; также подчеркивается, что в эти апокалиптические времена Евангелие уже будет известно всем. Конец мира не стоит отождествлять с тотальной катастрофой; Апокалипсис очень напоминает справедливый суд, и немыслим без образа второго пришествия Иисуса Христа. «Откровение Иоанна Богослова» детально рассматривается как система основных мотивов, определяющих классическую для христианства эсхатологическую модель. Анализируются мотивы данного свыше знания, эпического конфликта добра и зла, антихриста и последних искушений, смертельных страданий человечества, второго пришествия и суда, Небесного Иерусалима.

Во втором разделе («Эсхатология па границе литературы и философии: «Краткая повесть об Антихристе» В. Соловьева») рассматриваются основные идеи и жанровая специфика одного из самых значимых для русской эсхатологии текстов. Здесь стоит вести речь о соединении здесь двух жанровых форм — антиутопии и утопии, которые редко объединяются в одном произведении. Для автора «Трех разговоров» его текст является не столько литературой, сколько попыткой пророчества. Для понимания сюжета последней книги Соловьева особое значение имеет

вера автора, его убежденность в том, что Библия свидетельствует об истине. Следовательно, «Откровение Иоанна Богослова» — модель, которая рано или поздно войдет в жизнь человечества. Соловьев развивает сюжет последней библейской книги в согласии с ее логикой, не вступая в противоречия и не желая «дописать» текст о конце истории.

В третьем разделе («Эсхатология на границе литературы и философии: «Апокалипсис нашего времени» В. Розанова») рассматривается последняя книга философа, который переживал русскую революцию как эсхатологический итог христианской истории. «Апокалипсис нашего времени» заметно отличается от апокалипсиса, о котором сообщает в «Краткой повести об Антихристе» В. Соловьев. Соловьев считает, что Апокалипсис - это победа христианства над дьяволом, превращение человеческой истории в нечто более полноценное и постоянное, чем земная жизнь. Розанов видит крушение мира, разгул смерти, победу разрушительных идей, которые он связывает именно с христианской религией. Соловьев выносит эсхатологические события в будущее (XXI век), и это придает его рассуждениям и пророчествам относительно спокойную форму. Розанов ощущает себя современником Апокалипсиса, умирающим вместе с миром и пытающимся напоследок сказать о причинах случившейся беды. В его книге нет спокойствия, зато очень много обвинений. У Розанова Апокалипсис есть, а вот антихриста нет. Причина в том, что за все главные беды мира, включая русскую революцию, несет ответственность не какая-нибудь идея, антагонистичная по отношению к христианству, а сама религия Нового Завета. Нет у Розанова и фабулы, пересказа апокалиптических событий.

В четвертом разделе («Эсхатологический сюжет в романе А. Слаповского «Первое второе пришествие») совершается переход от религиозной и философской словесности к художественной литературе.

Зачем А. СлаповскиЙ и в названии романа, и в самом сюжете задействовал миф о конце мира, об апокалипсисе, о втором пришестии

Христа? Именно этот вопрос кажется нам главным, когда имеем дело с произведениями, переносящими библейские события в художественные тексты, посвященные современности. Наверное, имеет значение и простой фактор повышения читательского интереса: роман, написанный в начале 1990-х годов, не просто рассказывает о провинциальной жизни, но показывает ее в контексте библейских идей, во взаимодействии с христианством, которое начало возвращаться в российскую историю.

Но важнее, как нам кажется, другой мотив, связанный с мифом об апокалипсисе. Чудаковатые герои Слаповского, заставляющие вспомнить о феномене юродства в христианстве, интересны не сами по себе, не как отдельные личности. Можно даже предположить, что в этом произведении личностей и вовсе нет, но есть художественное исследование характерного типа сознания. Слаповскому важно показать парадокс нашей национальной истории на рубеже 1980-90 годов. Христианство вернулось, но народ пока готов лишь к встрече с привлекательной, причудливой сказкой. Это действительно эсхатологическое сознание: с одной стороны, есть смутное стремление к давно забытому Богу; с другой стороны, нет никакой устойчивой традиции, способной дать человеку четкий путь религиозного движения.

В пятом разделе («Эсхатологический сюжет в романе Д. Липскерова «Сорок лет Чанчжоэ») анализируется еще один современный текст, представляющий реализацию эсхатологической темы в художественной литературе. Роман Липскерова — пример аллюзивного, подтекстового использования смыслов, формирующих концепт «Апокалипсис»: 1) практически все герои сходят со сцены и умирают; число смертей, а также их предсказуемость способны привести читателя к мысли о всеобщем характере смерти, опустошающей сюжет; 2) герои, ощущающие повседневность как опасную рутину, желают вырваться за пределы своего мира, но убеждаются в невозможности освобождения; 3) авторская ирония, некая игровая несерьезность придают художественной

эсхатологии ироническое начало; 4) то, что надо назвать фантастикой, мало кого удивляет из участников сюжетных действий, сосуществуя с реальностью на законных основаниях.

У Соловьева речь идет о едином мире, у Розанова Апокалипсис касается прежде всего России, Слаповский помещает своих персонажей в глухую провинцию, а у Липскерова провинция становится еще непроницаемей. Она отделена от других сел и городов даже особой временной ситуацией, отличающейся неопределенностью, и этим напоминающей законы притчевого повествования. Один из главных авторских принципов - постоянное снижение намечаемой проблемы в стиле ее художественного оформления. Еще ярче, чем в романе Слаповского, выглядит желание писателя превратить романную речь в чистую «литературу», избавив от веры в происходящее, от страха апокалипсиса.

Если внезапный приход молчаливых кур (основной мотив произведения) — знак возможного Апокалипсиса, то можно сказать, что жители Чанчжоэ научились сосуществовать с Апокалипсисом. Не эсхатологический взрыв, а «вялотекущий конец этого практически нескончаемого мира» интересует Липскерова. Для романа важна идея гротескного разрушения жизни. Этим обусловлено и значительное число насильственных смертей в сюжете романа.

Завершается глава основными выводами. 1) В религиозной классике (тексты Нового Завета) эсхатологическая модель предусматривает взаимодействие мотивов последней катастрофы и Страшного суда с мотивами преображения и окончательной победы над злом; в художественных текстах, часто сообщающих об утрате религиозной картины мира, происходит снижение мотивов, концепция преображения мира (мотив «небесного Иерусалима») не играет значительной роли в сюжетостроеиии произведения. 2) Тексты В. Соловьева и В. Розанова показывают возможность истолкования кризисных событий

современности в контексте христианского богословского опыта с конкретизацией мифологем (В. Соловьев), а также их инверсией (В. Розанов). 3) В современной литературе (романы А. Слаповского и Д. Липскерова) обращение к эсхатологическим темам и мотивам позволяет усилить вполне прогнозируемый интерес к произведениям, сделав акцент на трагикомическом характере повествования.

Вторая глава диссертационного исследования — «Роман Л.М. Леонова «Пирамида» как эсхатологический текст». Целью этой главы мы считаем изучение романа Леонида Леонова «Пирамида» как художественного текста, использующего религиозный сюжет о «конце мира» для создания особого литературного пространства, в котором реальная история (Советская Россия перед Великой Отечественной войной) оказывается в эсхатологическом контексте.

В рамках поставленной цели решаются следующие задачи: детально обосновать, что роман Леонида Леонова «Пирамида» может быть истолкован как художественный текст, реализующий эсхатологический сюжет; рассмотреть основные диалоги, в которых происходит становление определяющей для автора идеи апокалипсиса; сделать литературоведческий анализ «Апокалипсиса Никанора» как важнейшего для романа «текста в тексте», ставшего художественно оформленным пророчеством о «последних временах» и причинах их наступления; представить основной конфликт интерпретаторов леоновского романа, разделивший критиков на тех, кто видит «Пирамиду» произведением с христианским пафосом и тех, кто считает «роман-иаваждение» реализацией опасного искушения, которое уводит от православия и автора, и героев, и читателей; оценивая роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита» в контексте мифологем «Страшного суда» и «исхода из мира», сопоставить эсхатологические мотивы булгаковского текста и леоновской «Пирамиды»; сравнить эсхатологическую идею «Пирамиды» с идеей

классической эсхатологии христианства, сюжетно выраженной в новозаветном тексте «Откровение Иоанна Богослова».

В первом разделе («Теоретическое обоснование романа Л. Леонова «Пирамида» как эсхатологического текста») выдвигаются и подробно рассматриваются аргументы, обосновывающие необходимость изучения романа в контексте проблем апокалипсиса: прямое авторское предтекстовое слово указывает на эсхатологический характер повествования; управляющим для романа мифологическим сюжетом оказывается апокрифическая «Книга Еноха» с ярко выраженной эсхатологической структурой; в романе очевидны мифологический и метафизический уровни концепции личности, проявляющие себя в героях, которые воплощают нечеловеческую сущность; тема и образ Антихриста определяет как романную судьбу ряда героев, так и общий ход повествования в «Пирамиде»; социально-исторический сюжет истолковывается в романе в контексте христианской апокалиптики; исчезновение человека как вида, грядущая смерть человечества — доминирующая тема романных диалогов; мотив отступничества (нравственного падения и интеллектуального падения в ересь) — один из ключевых в сюжетной структуре романа; соответствуя модели «текст в тексте», в романе «Пирамида» присутствует рассказ Шамина, который неоднократно называется «Апокалипсисом Никанора».

Укажем на те моменты сюжетной организации, которые отличают литературную эсхатологию «Пирамиды» от религиозной эсхатологии классического текста - «Откровения Иоанна Богослова»: 1) в романе Леонида Леонова нет апокалиптического действия, отличающего последний библейский текст, есть лишь слово, постоянно возобновляющийся диалог о возможном действии; 2) христианская эсхатология немыслима без концепции второго пришествия Мессии. В «Пирамиде» об этом событии ничего не сказано, да и сам образ Христа находится на периферии сюжета; 3) всемирное пространство

«Откровения», лишь использующее национальный символизм (Рим, Вавилон, Иудея), но не останавливающееся на нем, уступает место русскому миру; 4) «Пирамиду» Леонова можно назвать антиутопией, но вот текстом о воскрешении и спасении (именно им является «Откровение») назвать никак нельзя; 5) образ «небесного Иерусалима» в «Пирамиде» даже не упоминается.

Во втором разделе («Эсхатологический диалог в сюжетной системе романа») рассматриваются пять сцен, которые можно объединить понятием «эсхатологический диалог». К ним мы относим беседы Никанора Шамина с Шатаницким (1), о. Матвея с горбуном Алешей (2), Шатаницкого с о. Матвеем (3), Никанора Шамина с Вадимом Лоскутовым (4), Вадима с Филуметьевым (5). Именно эти риторические ситуации имеют определяющее значение для детального анализа проблемы эсхатологического сюжета в романе «Пирамида».

Укажем на их общие признаки.

1. Во всех беседах (определенное исключение — встреча о. Матвея с Шатаницким) один из героев занимает «сильную позицию», утверждая идею, всегда имеющую отношение к проблеме апокалипсиса.

2. Концепция мировоззренческого спора присутствует в каждом диалоге, но практически всегда Леонов делает один и тот же сюжетный шаг: согласие между полемистами приходит за пределами конкретной беседы. Так Шамин, несогласный с выводами Вадима Лоскутова, в своем «Апокалипсисе» развивает его идеи; о. Матвей активно противостоит Шатаницкому, но повествователь постоянно подчеркивает, что «корифей» излагает священнику его собственные мысли.

3. Целостный взгляд на все основные диалоги приводит к выводу о том, что идея близкого конца человеческого рода близка как всем без исключения участникам бесед, так и повествователю, эти беседы комментирующему.

4. Все диалоги (определенное исключение - разговор Никанора с Шатаницким) проходят в экзистенциальном времени, крайне важном для одного или обоих участников. Разговаривая с Алешей, о.Матвей предстает бездомным стариком, ожидающим ареста и возможной смерти. Встречаясь со старым другом Никанором, Вадим уверен, что дни его свободы сочтены. Египтолог Филуметьев размышляет о трагической судьбе мира в преддверии личного исчезновения и конца.

В третьем разделе («Стилистические, сюжетно-композициошше и идейио-содсржатсльиые аспекты «Апокалипсиса Никанора») рассматривается основной для решения поставленной проблемы раздел «Пирамиды».

Рассматривая «Апокалипсис Никанора», мы должны ответить на три вопроса, без которых невозможно целостное рассмотрение эсхатологического сюжета в «Пирамиде». Каково содержание событийного ряда апокалиптического видения? Какие современные писателю тенденции оцениваются им в перспективе трагического финала? Как организован текст в своих повествовательных инстанциях, кто и как «пророчествует», рассказывая события «Апокалипсиса» или комментируя их?

«Апокалипсис Никанора» - сложное сочетание волевых устремлений разных героев, следовательно, читатель, оценивая этот «текст в тексте», должен не безоговорочно доверять содержанию мрачных картин «конца истории», а размышлять о том, как «Апокалипсис» уточняет романную судьбу всех героев, к нему причастных. Частые ремарки повествователя могут подтолкнуть к следующему выводу; Шамин не пересказывает события как отстраненный созерцатель, а направляет и подгоняет их. Закономерно, что в критике появилась мысль о том, что именно Никаиор -Антихрист романа «Пирамида».

Наступление эсхатологического финала образно концентрируется в двух типах движения — «в гору» и в «долину». Если подъем ассоциативно

связан с реализацией утопии, с эмоциональным подъемом человечества, идущего в «последний бой», то движение вниз - окончательная реализации антиутопического мотива: человечество теряет связь с гуманистической культурой предков, приближаясь к звериному миру.

Апокалиптические события в повествовании Шамина есть, а вот образа Бога, обязательного в классической эсхатологии, нет совсем. В «Апокалипсисе Никанора» борьба с мифом проходит в два этапа. Сначала на место «архаичных» истин приходит жажда обезличивания себя, обожествления машин и страстная любовь к какой-то итоговой войне. Но в этом движении «в гору» остаются хотя бы отголоски мифологического мира, которые угасают при движении «в долину»: разочаровавшись во всех своих мечтах, человечество упрощается до животной и вегетативной жизни. Желание выйти «за пределы истории» обрачивается трагикомической ситуацией: человечество действительно покинуло историю, но не оказалось в раю, а сжалось до маленьких существ, живущих «под землей» — там, куда религиозное сознание помещает ад.

Четвертый раздел («Пирамида» Л. Леонова я эсхатологические мотивы романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита») построен на сопоставительном анализе, который выявляет следующие сходства указанных произведений:

1. Оба произведения восходят к событиям библейского цикла, активно включают в свою сюжетно-композиционную структуру древние тексты, будь то «Книга Еноха» или Евангелие.

2. Обсуждаемый или разыгрываемый в ходе повествования устойчивый миф приводит к тому, что романы XX века, предоставляя художественное пространство для нового становления давно известных имен и событий, соответствуют жанру, получившему в современном литературоведении название «роман-миф».

3. «Мастер и Маргарита» и «Пирамида», используя религиозно-литературные образы Христа, сатаны, христианские концепты греха,

спасения и Страшного суда, не оказываются в изоляции от исторического мира и предстают неомифологическими текстами о разных уровнях советской реальности, прямо или косвенно отвечающей на вопрос о Боге и дьяволе.

4. В сюжете обоих произведений оказывается востребованным мотив земного, даже социального воплощения метафизических сил. Воланд и его свита, Шатаницкий, ангел Дымков - фигуры, расширяющее пространственный мир романов до актуализируемых образов «ада» и «неба»,, чья полемика или борьба проходит с участием людей или, по крайней мере, в их присутствии.

......5, Определенную близость авторской позиции в рассматриваемых

произведениях мы видим в иронической, временами саркастической риторике, отличающей повествователей и модифицирующей жанровую природу неомифологического романа в русле трагикомического развития основных событий.

6, Финалы «Мастера и Маргариты» и «Пирамиды» далеки от традиций классической апокалиптики, трансформирующей образы ужаса и наказаний в образы «небесного Иерусалима», принимающего достойных. В романах Булгакова и Леонова невозможно не заметить мотивы исхода, завершающие повествования: Мастер и Маргарита покидают Москву, заслужив «покой» — метафорическое обозначение смерти в советской реальности; ангел Дымков, доведя до логического завершения карьеру циркового мага, став под конец клоуном, которого хотят задействовать в коренной переделке человеческого материала, улетает туда, откуда некогда появился.

7, Истолковывая по-своему события, ставящие перед читателем религиозные проблемы, произведения Булгакова и Леонова, могут быть оценены как романы~апокрифы, художественно продолжающие традиции апокрифических повествований классического типа. ■

Различий между текстами, которые можно отнести к жанровой форме неомифологического романа, не меньше, чем сходства. Религиозно-философское, нравственно-историческое слово преобладает в «Пирамиде» над действием. В «Мастере и Маргарите» суд вершится на глазах читателя, в произведении Леонова он обсуждается в многочисленных, почти бесконечных речах героев и комментариях повествователя. Если в «Мастере и Маргарите» казнь Иешуа, суд над Москвой, исход из жизни двух главных героев могут быть отнесены к совершающимся событиям эсхатологического типа, то в романе Леонова об Апокалипсисе постоянно рассказывается, и разговоры приближаются к жанру почти научного диспута. В «Пирамиде» с ее ярко выраженным эсхатологическим началом концепция Мессии отсутствует. В «Мастере и Маргарите» происходит воплощение сатаны с очень большими полномочиями. В «Пирамиде» воплощается ангел, ставший неудачником.

Пятый раздел («Литературоведческий конфликт интерпретаций религиозно-философских задач романа «Пирамида») посвящен спорам о леоновском романе в современной критике и литературоведении. Мы не считаем необходимым принимать одну из радикальных позиций. А их, на наш взгляд, две: 1) «Пирамида» - христианский роман, предупреждающий читателей, а в их лице - все человечество об угрозе уничтожения, причина которого — в нарастающей бездуховности; 2) «Пирамида» — антихристианский роман, отвергающий основные православные принципы: веру в благого Творца и спасительную миссию Христа, веру в реальность второго пришествия и Страшного суда, веру в обреченность сатаны. Первую позицию представляют работы А. Дырдина, А. Лысова, О. Овчаренко, В. Федорова, Л. Якимовой. Вторую — работы А. Варламова, А. Любомудрова, А. Павловского.

Завершается глава основными выводами.

1. Называя «Пирамиду» эсхатологическим текстом, мы опираемся на следующие аргументы: основному тексту предшествует прямое авторское

слово о «заключительном потрясении»; апокрифическая «Книга Еноха» многократно упоминается и истолковывается, поддерживая сюжет об уничтожении человека при окончательном решении конфликта добра и зла; большинство героев (Дымков, Шатаницкий и другие), не покидая социального контекста, существует в мифологическом и метафизическом пространствах, концепция Антихриста одна нз самых востребованных в романе; диалог о «конце истории», в котором участвуют основные персонажи, занимает значительный объем романного повествования; «Апокалипсис Никанора» может быть назван идейной кульминацией «Пирамиды».

2. Указывая на значительное место мировоззренческих диалогов в сюжете «Пирамиды», мы не можем назвать ее диалогическим произведением: в основных беседах (Никанор - Шатаницкий, о. Матвей — Алеша, Шатаницкий — о. Матвей, Вадим — Никанор, Филуметьев - Вадим) один из героев оказывается очевидным протагонистом идеи апокалипсиса. Диалоги превращаются в монолог, отличающийся художественной стилизацией пророческого стиля.

3. Жанровая природа «Пирамиды» отличается характерной для XX века подвижностью и нестабильностью: ключевой термин (роман) нуждается в распространении, конкретизирующем сюжетно-жанровую ситуацию текста («роман-гнозис», «фантастический роман», «магический роман», «мифологический роман», «роман-антиутопия», «роман-лекция», «роман нескончаемого диспута»). Особое место в определении структурно-содержательных особенностей текста занимают два термина: «современный апокриф» и «эсхатологический роман». Они позволяют установить типологическую связь с текстами, рассказывающими о религиозно значимых событиях, но не вошедшими в Библию и церковный обиход, и выявить основную тему - апокалиптические события.

4. Вопрос об ответственности субъектов повествования за обсуждаемые события (один из центральных вопросов в леоноведении

последних лет) особенно важен для «Апокалипсиса Ни капора». Обе основных интерпретации этого «текста в тексте»: Шамин лишь пересказывает ставшие известными ему апокалиптические события; Шамин планирует и ожидает эсхатологический взрыв - представляются возможными и доказательными.

5. Используя классическую (для христианства) модель эсхатологического завершения истории, писатель трансформирует ее в «пессимистический апокалипсис»: дьявол есть, но отсутствует Христос; есть речь о Боге, но нет его положительного присутствия, есть мысль о «конце истории», но сюжет обходится без идеи преображения мира и воцарения добра.

Третья глава диссертационного исследования -«Эсхатологический сюжет в романах Владимира Шарова». Цель — изучение эсхатологического сюжета в романах Владимира Шарова («Репетиции», «До и во время», «Мне ли не пожалеть,..», «Воскрешение Лазаря») в контексте публицистического слова писателя и критических отзывов о его творчестве.

В рамках поставленой цели решаются следующие литературоведческие задачи: детально рассматривается роман «Репетиции» как текст, осуществляющий введение в авторскую эсхатологию и позволяющий оценить основные идейно-сюжетные ходы в прозе Шарова (соединение христианства и советской истории; гротескное «прочтение» исторических событий с помощью «библейского кода»; становление концепции Апокалипсиса, который сознательно готовится человеком, уставшим от страданий); предпринимается попытка литературоведчески воссоздать (с пониманием, что каждый роман — отдельное произведение) единое сюжетное пространство четырех текстов Шарова, в пределах которого идет нескончаемый монолог (реже — диалог) о конце мира, происходят события, придающие реалиям советской эпохи

статус эсхатологического хронотопа; подробно анализируются интервью писателя, его беседы с критиками, позволяющие оценить авторский взгляд на проблемы, которые оказываются решающими для его героев; рассматриваются разнообразные газетные и журнальные материалы, ресурсы Интернета, позволяющие воссоздать точку зрения тех критиков (а их достаточно много), кто категорически не согласен с отношением Шарова к Библии, христианству и революции.

, В первом разделе («Роман «Репетиции»: введение в литературную эсхатологию В. Шарова») отдельно рассматривается один из ранних романов изучаемого писателя. Анализ заголовка становится ключом к открытию литературной эсхатологии Шарова. Заголовок — «Репетиции» -неоднократно воспроизводится в тексте с постоянным значением: группа лиц (около двухсот человек), годами и даже веками репетирует мистерию, буквально воспроизводящую ход евангельских событий. Эта практически бесконечная репетиционная деятельность переживает кульминацию в 1930-х годах, в эпоху строительства лагерной России. Повествователь не скрывает, что главной целью репетиций евангельской мистерии, в которой отсутствует роль Иисуса, является подготовка к скорому пришествию Сына Божьего. Репетиции должны не просто повторить события, произошедшие в Палестине двадцать веков назад, но и призвать Бога как можно скорее осуществить обещанное Пришествие ради окончательной победы над злом. Таким образом, заголовок, формально связанный с театральной семантикой, становится основным знаком эсхатологической деятельности, занимающей в «Репетициях» центральное место.

Во втором разделе («Единое сюжетное пространство и эсхатологическое «богословие» в прозе Владимира Шарова») системно рассматриваются основные произведения писателя. В четырех романах Владимира Шарова — «Репетиции», «До и во время», «Мне ли не пожалеть», «Воскрешение Лазаря» — читатель, которого не обмануть разнообразием фабул, находит повторяемость центральных, ключевых

событий, формирующих общее сюжетное пространство. Во-первых, при отсутствии одного главного героя наблюдается «столпотворение» лиц, озабоченных «прочтением» исторических событий как вольного варианта Священной истории и практическим приближением времени, которое можно назвать «концом истории». Во-вторых, хронотоп романов сохраняет постоянство: место действия — Россия (как центр эсхатологического напряжения), время действия — начало XX века, революция, годы Гражданской войны, 30-е годы. В-третьих, в сюжетной организации текстов устойчивые позиции у системы лейтмотивов: Шаров не может обойтись без эротических сцен и переживаний в религиозно-философском контексте; без постоянных упоминаний о воскресительной деятельности; без «иконописного» воссоздания образов «чекистов» — этих «слуг Божиих», приближающих последние дни; без имплицитного или эксплицитного присутствия библейской цитаты — руководства к религиозно-революционному действию; без мотива фанатизма, одержимости или явного безумия тех, кто ведет повествование.

В третьем разделе («Публицистическая форма авторского самосознания в контексте эсхатологических идей») Владимир Шаров интересует нас как реальный автор, комментирующий свои произведения, объясняющий художественные и мировоззренческие позиции, рассказывающий о своей жизни в контексте идей, реализующихся в романах.

1. Перед нами автор, безусловно зависимый от единого сюжета, грани которого открываются во всех текстах.

2. В этом едином сюжете автора интересуют два исторических и духовных события - христианство и революция.

3. Автору интересны прежде всего герои, способные найти в потоке суетных ситуаций «общее дело» — эсхатологическое предприятие по прекращению страданий и воскрешению мертвых.

4. Автор дает своим недругам шанс считать его крайне рискованным и не всегда добросовестным игроком, свободно обращающимся с историческими именами, абсолютно беззащитными перед художественными атаками Шарова.

5. С большой долей уверенности можно сказать, что автор не может обойтись без философии Николая Федорова и высоко ценит прозу Андрея Платонова, находясь с ней в постоянном диалоге.

6. Перед нами автор, который в эпоху возвращения православия (как идеи и обряда) решил обратиться к идеологиям сектантского типа, не скрывая своих симпатий к ним.

В четвертом разделе («Негативные и полемические интерпретации романов Владимира Шарова») рассматриваются критические отзывы о шаровских романах. Анализируются статьи В. Курицына, М. Ремизовой, И. Роднянской и других авторов. Читатель, с подозрением взирающий на современный литературный процесс, может предъявить Шарову следующие претензии.

1. Автор позволяет себе использовать исторические имена (за которыми - личности с хорошо известной судьбой), погружая их в фантастические контексты, не имеющие прямого отношения к событиям давно прошедших жизней.

2. Автор, не соблюдая корректности в отношении веры и религии, в каждом романе предлагает нескончаемый богословский диалог, который может быть оценен как кощунство.

3. Трагические события русской истории, унесшие миллионы жизней, приобретают гротескный, травестийный характер. Автор моделирует смеховую реакцию там, где скорбь была бы уместнее.

4. О чем бы ни рассказывал автор или герои, управляемые им, все сводится к ожиданию второго пришествия, к концу истории, что представляется навязчивой идеей, переходящей из романа в романа и всегда сохраняющей для Шарова свою актуальность.

Завершается глава основными выводами.

1. Во всех романах Шарова наблюдается взаимодействие религии, литературы, социальной истории и политики, но Священная история объединяет и подчиняет себе все другие сюжеты, стремясь стать самым значимым дискурсом, безальтернативным способом не только восприятия, но и переустройства мира.

2. Фабула (сложная, многособытийная) - пространство длинных речей, посвященных эсхатологической психологии, логике того «апокалиптического» строительства, которым занимаются практически все герои Шарова. Событийный ряд динамичен, но смысловым центром все же предстают речи - толкования библейских событий в исторических контекстах.

3. Основные признаки поэтики романов Шарова: при отсутствии одного главного героя наблюдается «столпотворение» лиц, озабоченных «прочтением» исторических событий как вольного варианта Священной истории и практическим приближением «конца истории»; хронотоп романов сохраняет постоянство; в сюжетной организации текстов устойчивы позиции у системы лейтмотивов.

4. На уровне подтекста в романах Шарова воспроизводится событие, которое можно назвать трансформированным сюжетом ветхозаветной «Книги Иова». Герои Шарова, далекие от церковной жизни и молитвенной практики, мыслят себя (и других) страдальцами, забытыми Богом. Все их усилия становятся призывом наконец-то осуществить второе пришествие Христа и завершить историю зла и греха. Человек всеми своими действиями актуализирует присутствие Божества, поддерживает его образ, но в рассматриваемых текстах остается неясным, есть ли само Божество или есть только «богословие», превратившееся для страдающего человека в словесную поддержку в мире, где звучит лишь людское слово.

5. Оппоненты Шарова (Роднянская, Ремизова, Курбатов и другие) обвиняют его в кощунстве, в недопустимой игре с историей, в

богохульстве и богоборчестве. Возникает и другой вопрос — об эсхатологическом характере избранной писателем художественной формы. Сюжетный «взрыв», регулярно происходящий в его произведениях, уничтожает устойчивость имен, реальных событий, признанных концепций. В связи с этим в критике прямо или косвенно появляется проблема апокалиптического настроя самого автора, а не только соответствующих устремлений романных героев.

В Заключении подводятся итоги исследования, делаются основные выводы.

Основные результаты исследования представлены в следующих публикациях:

1. Рыжков Т. Теоретическое обоснование романа Л. Леонова «Пирамида» как эсхатологического текста // Актуальные проблемы современного языкознания и литературоведения: Научная конференция аспирантов КубГУ - Краснодар, 2005. С. 290-299. (0,625 п.л.)

2. Рыжков Т. Эсхатологический сюжет в романе А. Слаповского «Первое второе пришествие» // Художественно-литературные и религиозные формы сознания: Материалы Международной научной Интернет-конференции 20-30 апреля 2006 г. - Астрахань, 2006. С. 231-235. (0,4 пл.)

3. Рыжков Т. Литературная эсхатология и проблематика единого сюжетного пространства в прозе В, Шарова // Проблемы духовности в русской литературе и публицистике XVIII-XXI веков: Материалы Международной научной конференции - Ставрополь, 2006. С. 301-307. (0,45 пл.)

РЫЖКОВ Тимур Валерьевич

ЭСХАТОЛОГИЧЕСКИЙ СЮЖЕТ В РУССКОЙ ПРОЗЕ РУБЕЖА XX - XXI ВЕКОВ

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Подписано в печать 10.10.2006. Формат 60*84)j!6. Усл. печ. л. 1,39. Бумага Maestro. Печать трафаретная. Тираж 100 экз. Заказ Ха 6204.

Тираж изготовлен в типографии ООО «Просвещение-Юг»

с оригинал-макета заказчика 350059 г. Краснодар, ул. Селезнева, 2. Тел./факс: 239-68-31.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Рыжков, Тимур Валерьевич

Введение

Глава 1. КЛАССИЧЕСКАЯ ЭСХАТОЛОГИЯ И ЕЕ ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ В РУССКОЙ ФИЛОСОФСКОЙ ПРОЗЕ (В. СОЛОВЬЕВ И В. РОЗАНОВ) И БЕЛЛЕТРИСТИКЕ (А. СЛАПОВСКИЙ И Д. ЛИПСКЕРОВ) XX ВЕКА

1.1 Эсхатологический сюжет как христианская классика

1.2 Эсхатология на границе литературы и философии:

Краткая повесть об Антихристе» В. Соловьева

1.3 Эсхатология на границе литературы и философии: «Апокалипсис нашего времени» В. Розанова

1.4 Эсхатологический сюжет в романе А. Слаповского

Первое второе пришествие»

1.5 Эсхатологический сюжет в романе Д. Липскерова

Сорок лет Чанчжоэ»

Глава 2. ЭСХАТОЛОГИЧЕСКИЙ СЮЖЕТ В РОМАНЕ

Л.М. ЛЕОНОВА «ПИРАМИДА»

2.1 Теоретическое обоснование романа Л.М. Леонова «Пирамида» как эсхатологического текста

2.2 Эсхатологический диалог в сюжетной системе романа

2.3 Стилистические, сюжетно-композиционные и идейно-содержательные особенности «Апокалипсиса Никанора»

2.4 «Пирамида» Л.М. Леонова и эсхатологические мотивы романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»

2.5 Литературоведческий конфликт интерпретаций религиозно-философских задач романа «Пирамида»

Глава 3. ЭСХАТОЛОГИЧЕСКИЙ СЮЖЕТ В РОМАНАХ

В. ШАРОВА

3.1 Роман «Репетиции»: введение в литературную эсхатологию В. Шарова

3.2 Единое сюжетное пространство и «эсхатологическое богословие» в романах В. Шарова

3.3 Публицистическая форма авторского самосознания в контексте эсхатологических идей

3.4 Негативные и полемические интерпретации романов В. Шарова

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Рыжков, Тимур Валерьевич

Актуальность исследования. Когда встречаются столетия, у человека, чья жизнь пришлась на рубежное время, усиливаются настроения напряженного ожидания и уверенности в том, что календарное время - не формальное сочетание дат, а некая значительная граница, момент перехода от одной эпохи к другой. Так было в культуре русского «серебряного века», когда переход к двадцатому столетию сопровождался философскими размышлениями и художественными прозрениями о новом времени и новом человеке, так происходит и сейчас, когда встретились не только столетия, но и тысячелетия. Культура рубежа всегда отличается стремлением ее представителей заглянуть в будущее, более того, обнаружить активный процесс его становления здесь и сейчас. И те, кто может отнести себя к христианской культуре, и те, кто равнодушен к религиозной картине мира, ищут поддержку в древних мифах и преданиях о выходе из истории, о смене космических и исторических циклов, о катастрофическом взрыве, за которым последует разрешение основных проблем человечества. Эсхатология - учение о конце мира, о кризисе, который не знает компромиссов - возвращается как востребованная система идей, способная проявить себя в политике и философии, искусстве и литературе.

Обращаясь к теме эсхатологического сюжета в современной прозе, мы исходим из простого факта реального наличия художественных текстов, посвященным проблеме, которую молено назвать «концом света». В этой работе мы говорим о русской традиции, но нельзя не заметить, что и в зарубежной литературе подобные произведения есть, достаточно вспомнить романы Р. Мерля («Мадрапур»), М. Уэльбека («Элементарные частицы») или П. Брюкнера («Божественное дитя»), сам стиль произведений А. Роб-Грийе, Д. Барта, М. Павича. Это стиль постмодернизма, обнаруживающего себя в искусственном времени, в постистории», когда все традиции и великие культуры, смешавшись и рассыпавшись на цитаты, перестали жить настоящей жизнью, превратившись в поставщиков образов и идей, вырванных из родного контекста.

Новизна исследования. Организующая проблема - эсхатология современной литературы - позволила обратиться в рамках одной научной работы к столь разным текстам, как «Пирамида» Л. Леонова и романы В. Шарова. Леонов - классик советской литературы, Шаров, Липскеров, Слаповский - постмодернисты или, по крайней мере, современники постмодернистского процесса в отечественной словесности, не чуждые его принципам. Внимание к эсхатологической проблеме, воссоздание общего контекста литературной эсхатологии предопределили совместное рассмотрение разных художественных миров. Обращение к литературно-философской реализации эсхатологических мотивов (В. Соловьев, В. Розанов), как и краткое описание новозаветной апокалиптики позволяют проследить движение ключевой для диссертации идеи «конца истории» от религиозных и философских текстов к текстам, в которых доминирует игровое начало.

Объект исследования. В работе анализируются и интерпретируются тексты, в которых эсхатологическая проблема имеет непосредственное отношение к сюжету: религиозные книги («Евангелие от Матфея» и «Откровение Иоанна Богослова»), философско-литературные тексты («Краткая повесть об Антихристе» В. Соловьева и «Апокалипсис нашего времени» В Розанова), романы Л. Леонова («Пирамида»), В. Шарова («Репетиции», «До и во время», «Мне ли не пожалеть.», «Воскрешение Лазаря»), А. Слаповского («Первое второе пришествие»), Д. Липскерова («Сорок лет Чанчжоэ»).

Предмет исследования. Эсхатология художественной литературы рассматривается как теоретическая проблема современного литературоведения, для решения которой необходим анализ современных литературных произведений во взаимодействии с религиозной классикой (библейские книги) и русской философской прозой.

Целью исследования мы считаем изучение эсхатологического сюжета как литературной реальности современной русской прозы. Основными задачами исследования следует назвать:

- определение структуры и содержания эсхатологического сюжета в его классической - христианской - форме на основе рассмотрения 24 главы «Евангелия от Матфея» и «Откровения Иоанна Богослова»;

- указание на основные концепции и концепты, присутствие которых позволяет говорить о реальности эсхатологического сюжета в художественном произведении;

- анализ синтетических и пограничных явлений русской словесности, классики литературно-философской эсхатологии «серебряного века»: «Краткой повести об Антихристе» В. Соловьева и «Апокалипсиса нашего времени» В. Розанова;

- изучение важного для понимания современной культуры процесса трансформации религиозных архетипов и устойчивых мифологем в литературные мотивы, которые в романах А. Слаповского, Д. Липскерова и В. Шарова приобретают игровой характер;

- выявление и истолкование основных моделей апокалиптического сознания, которые создаются в монологах и диалогах в романе Л. Леонова «Пирамида» и в наиболее значимых произведениях В. Шарова;

- определение особенностей повествовательных структур в становлении и развитии эсхатологической темы, обсуждение проблемы причастности героев к эсхатологическим кризисам и авторской ответственности в реализации классических для христианства архетипов;

- истолкование образов эсхатологических катастроф в романах Л. Леонова и В. Шарова в их взаимодействии с российской исторической действительностью, современной для того и другого автора;

- показ на примере «Пирамиды» Л. Леонова и романов В. Шарова особенностей восприятия литературной эсхатологии в современной критике и литературоведении.

Методология исследования. Особое значение для достижения поставленной цели и решения научных задач имели мотивный анализ и метод анализа и истолкования архетипов, которые позволили прочитать изучаемые произведения современной литературы как тексты, посвященные эсхатологической проблеме. Задействован и сравнительно-сопоставительный метод, а также принципы исторической поэтики, позволяющие проследить становление «эсхатологической темы» от библейской классики до произведений А. Слаповского и В. Шарова. Большое значение для определения методологических основ данного исследования имеют работы современных критиков и литературоведов, интересующихся эсхатологией художественной литературы, - Д. Бавильского, А. Дыр дина, Е. Иваницкой, Н. Ивановой, В. Курбатова, В. Курицына, А. Лысова, А. Любомудрова, О. Овчаренко, А. Павловского, И. Роднинской, Л. Якимовой.

Апробация исследования. Основные положения диссертации обсуждались на следующих конференциях: «Актуальные проблемы современного языкознания и литературоведения» (научная конференция аспирантов КубГУ, Краснодар, 2005), «Художественные и религиозные формы сознания» (Международная научная Интернет-конференция, Астрахань, 2006), «Проблемы духовности в русской литературе и публицистике ХУШ-Х1Х вв.» (Международная научная конференция, Ставрополь, 2006), «XI Шешуковские чтения» (Международная научная конференция, Москва, 2006).

Научно-практическая значимость исследования. Результаты, полученные в ходе работы над диссертацией, могут быть использованы в лекционно-практических курсах по истории современной русской литературы. Учитывая возрастающий интерес к последнему роману

Леонида Леонова, который создавался около полувека, можно считать перспективной главу о романе «Пирамида», вступающую в активный диалог с современным леоноведением. Интерес представляет и пограничная сфера взаимодействия литературоведения с религиоведением, предопределенного постановкой проблемы эсхатологического сюжета как художественной реальности.

Структура и объем исследования. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка. Общий объем -172 страницы. Число позиций в библиографическом списке - 164. Основные положения, выносимые на защиту.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Эсхатологический сюжет в русской прозе рубежа XX - XXI веков"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Главные выводы в системном виде представлены в разделе «Основные положения, выносимые на защиту». Завершая работу, подведем итоги изучения ключевых явлений современной эсхатологии литературы - романа Л. Леонова «Пирамида» и романов В. Шарова.

Называя «Пирамиду» эсхатологическим текстом, мы опираемся на следующие аргументы: основному тексту предшествует прямое авторское слово о «заключительном потрясении»; апокрифическая «Книга Еноха» многократно упоминается и истолковывается, поддерживая сюжет об уничтожении человека при окончательном решении конфликта добра и зла; большинство героев (Дымков, Шатаницкий и другие), не покидая социального контекста, существует в мифологическом и метафизическом пространствах, концепция Антихриста одна из самых востребованных в романе; диалог о «конце истории», в котором участвуют основные персонажи, занимает значительный объем романного повествования; «Апокалипсис Никанора» может быть названа идейной кульминацией «Пирамиды».

- Указывая на значительное место мировоззренческих диалогов в сюжете «Пирамиды», мы не можем назвать ее диалогическим произведением: в основных беседах (Никанор - Шатаницкий, о. Матвей -Алеша, Шатаницкий - о. Матвей, Вадим - Никанор, Филуметьев - Вадим) один из героев оказывается очевидным протагонистом идеи апокалипсиса, к которой присоединяется повествователь, многозначительно совпадающий в имени с автором произведения. Диалоги превращаются в монолог, отличающийся художественной стилизацией пророческого стиля.

- Жанровая природа «Пирамиды» отличается характерной для XX века подвижностью и нестабильностью: ключевой термин (роман) нуждается в распространении, конкретизирующем сюжетно-жанровую ситуацию текста («роман-гнозис», «фантастический роман», «магический роман», «мифологический роман», «роман-антиутопия», «романансамбль», «роман-лекция», «роман нескончаемого диспута», «роман-вестник»). Особое место в определении структурно-содержательных особенностей текста занимают два термина: «современный апокриф» и «эсхатологический роман». Они позволяют установить типологическую связь с текстами, рассказывающими о религиозно значимых событиях, но не вошедшими в Библию и церковный обиход, и выявить основную тему -апокалиптические события.

Вопрос об ответственности субъектов повествования за обсуждаемые события (один из центральных вопросов в леоноведении последних лет) особенно важен для «Апокалипсиса Никанора». Две основных интерпретации этого «текста в тексте» - Шамин лишь пересказывает ставшие известными ему апокалиптические события; Шамин планирует и ожидает эсхатологический взрыв - представляются возможными и доказательными. В «Апокалипсисе Никанора» оформляется фабульно-сюжетное строение образа «конца истории»: человек оказывается жертвой мечты о полном преодолении страданий и неравенства; вера в науку приводит к необратимому и фатальному для людей синтезу живой и неживой материи; «движение в гору» (реализация утопии) уступает место «спуску в долину» (отказу от всех достижений человечества); последняя война приводит к окончательной деградации оставшихся людей, потерявших контроль над земным миром.

- В романе Леонида Леонова есть концепция Апокалипсиса и ключевые для нее образы дьявола, антихриста, эсхатологических бедствий, суда над человечеством, но нет образов справедливого Бога, второго пришествия Христа, сошествия небесного Иерусалима на землю. Используя классическую модель (для христианства) эсхатологического завершения истории, писатель трансформирует ее в «пессимистический апокалипсис»: дьявол есть, но отсутствует Христос; есть речь о Боге, но нет его положительного присутствия, есть мысль о «конце истории», но сюжет обходится без идеи преображения мира и воцарения добра.

Во всех романах Шарова наблюдается взаимодействие религии, литературы, социальной истории и политики, но Священная история объединяет и подчиняет себе все другие сюжеты, стремясь стать самым значимым дискурсом, безальтернативным способом не только восприятия, но и переустройства мира.

- Фабула (сложная, многособытийная) - пространство длинных речей, посвященных эсхатологической психологии, логике того «апокалиптического» строительства, которым занимаются практически все герои Шарова. Несмотря на то, что событийный ряд динамичен, смысловым центром предстают речи - толкования библейских событий в исторических контекстах, совмещение двух сюжетов: реально-жизненного и сакрально-христианского.

- Основные признаки поэтики романов Шарова. 1) При отсутствии одного главного героя наблюдается «столпотворение» лиц, озабоченных «прочтением» исторических событий как вольного варианта Священной истории и практическим приближением времени, которое можно назвать «концом истории». 2) Хронотоп романов сохраняет постоянство: место действия - Россия (как центр эсхатологического напряжения), время действия - начало XX века, революция, годы Гражданской войны, 30-е годы. 3) В сюжетной организации текстов устойчивые позиции у системы лейтмотивов: Шаров не может обойтись без эротических сцен и переживаний в религиозно-философском контексте; без постоянных упоминаний о воскресительной деятельности; без «иконописного» воссоздания образов «чекистов» - этих «слуг Божиих», приближающих последние дни; без имплицитного или эксплицитного присутствия библейской цитаты - руководства к религиозно-революционному действию; без мотива фанатизма, одержимости или явного безумия тех, кто ведет повествование.

- В романах Шарова формируется следующая концепция автора, ответственного за тексты. 1) Перед нами автор, безусловно зависимый от единого сюжета, грани которого открываются во всех текстах. 2) В этом едином сюжете автора интересуют два исторических и духовных события - христианство и революция. 3) Автору интересны прежде всего герои, способные найти в потоке суетных ситуаций «общее дело» -эсхатологическое предприятие по прекращению страданий и воскрешению мертвых. 4) Автор дает своим недругам шанс считать его крайне рискованным и не всегда добросовестным игроком, свободно обращающимся с историческими именами, абсолютно беззащитными перед художественными атаками Шарова. 5) С большой долей уверенности можно сказать, что автор не может обойтись без философии Николая Федорова и высоко ценит прозу Андрея Платонова, находясь с ней в постоянном диалоге. 6) Перед нами автор, который в эпоху возвращения православия (как идеи и обряда) решил обратиться к идеологиям сектантского типа, не скрывая своих симпатий к ним.

На уровне подтекста в романах Владимира Шарова воспроизводится событие, которое можно назвать трансформированным сюжетом ветхозаветной «Книги Иова». Герои Шарова, далекие от церковной жизни и молитвенной практики, мыслят себя (и других) страдальцами, заброшенными в мир, забытый сотворившим его Богом. Все их усилия становятся призывом к Богу наконец-то осуществить второе пришествие Христа и завершить историю зла и греха. Человек всеми своими действиями актуализирует присутствие Божества, поддерживает его образ, создает его «историю», но в рассматриваемых текстах остается неясным, есть ли само Божество или есть только напряженная речь, только «богословие», превратившееся для одинокого и страдающего человека словесной поддержкой в мире, где звучит лишь людское слово.

- Оппоненты Шарова (Роднянская, Ремизова, Курбатов и другие) обвиняют его в кощунстве, в недопустимой игре с историей, в богохульстве и богоборчестве. Эсхатология - постоянная тема Владимира Шарова, но возникает и другой вопрос - об эсхатологическом характере избранной писателем художественной формы. Сюжетный «взрыв», регулярно происходящий в его произведениях, уничтожает устойчивость имен, реальных событий, признанных концепций. В связи с этим в критике прямо или косвенно появляется проблема апокалиптического настроя самого автора, а не только соответствующих устремлений романных героев.

Список научной литературыРыжков, Тимур Валерьевич, диссертация по теме "Русская литература"

1. Абраме М.Г. Апокалипсис: тема и вариации // Новое литературное обозрение. М., 2000, №46.

2. Аверкий, архиепископ. Апокалипсис, или Откровение Святого Иоанна Богослова: История написания, правила для толкования и разбор текста. М., 1991.

3. Альтицер Т. Россия и апокалипсис // Вопр. философии. М., 1996. №7.

4. Андрей, архиепископ Кесарийский. Толкование на Апокалипсис святого Андрея, архиепископа Кесарийского. М., 1992.

5. Апокрифические апокалипсисы. СПб., 2000.

6. Апокрифы Древней Руси: Тексты и исследования. М., 1997.

7. Апокрифы древних христиан: Исследование, тексты, комментарии. М., 1989

8. Бавильский Д. Абсолютный писатель // Вечерний Челябинск, 1997, 3 декабря // http://www.chelcom.ru/LANG=ru/newspapers/vecherka/ archive/03 -12-1997/3/3 .DOC.html

9. Бавильский Д. Ниши Шарова // http://nlo.magazine.ru/fiction/58.html

10. Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1963

11. Белоусов A.B. Последние времена // "Aequinox". М., 1991.

12. Берар Е. Апокалипсис в кривом зеркале «пониженного жанра» // Кануны и рубежи. М,, 2002.

13. Березин В. Каганович и Пятикнижие. Шаров воскрешает Лазаря // Независимая газета, 2003, 23 января; http://exlibris.ng.ru/printed/fakty/ 2003-01-23/2 sharov.html

14. Библейская энциклопедия. M.s 1990.

15. Бодякин В. Светлый апокалипсис // Философия бессмертия и воскрешения. М., 1996.

16. Бройтман С.Н. Историческая поэтика. Учебное пособие. М., 2001.17.