автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Федор Тютчев и Иван Аксаков

Введение диссертации2002 год, автореферат по филологии, Валитов, Андрей Рафикович

В 1883 году - в год десятилетия с кончины Ф.И. Тютчева и в канун восьмидесятилетия со дня его рождения - младший современник поэта Афанасий Фет сказал о книге стихов "обожаемого" им Тютчева:

Вот наш патент на благородство, -Его вручает нам поэт, Здесь духа мощного господство, Здесь утонченной жизни цвет.1 Таким образом, по мнению Фета, не только утонченность лирического голоса, но и предельная мощь его слиты воедино. А значит, Фет соединил два качества, казалось бы, крайне трудно соединимые.

Почти за десять лет до написания Фетом этого стихотворения появилась "Биография Федора Ивановича Тютчева", автором которой стал известный славянофил и общественный деятель, журналист И.С. Аксаков, являвшийся также мужем старшей дочери поэта, А.Ф. Тютчевой. Для этой книги, изданной Аксаковым через несколько месяцев после кончины Тютчева, слова Афанасия Фета из приведенного четверостишия, наверное, более всего подошли бы в качестве эпиграфа: в основу замысла жизнеописания поэта как раз и положена попытка рассмотреть явление Тютчева с разных сторон, содержание которых по отношению друг к другу порой находилось в полном противоречии, но смысл их в конечном счете мог бы выражаться именно через это стихотворное определение Фета. Отличие здесь лишь в том, что поэт имел в виду прежде всего творчество Тютчева, а Аксаков говорил обо всем строе его жизни. Но это, собственно, и предполагает жанр биографии.

Другое дело, что объектом для биографических исследований становятся фигуры, значение которых уже определилось в сознании большой группы людей. Так родоначальник жанра писательской биографии в России П.А. Вяземский посвятил свои сочинения жизни и творчеству литераторов

1 Фет А.А. Стихотворения. Поэмы. Переводы. М.1985. С. 208.

XVIII - начала XIX века - Д.И. Фонвизину, В.А. Озерову, И.И. Дмитриеву. Первая значительная работа по биографии Пушкина была создана П.В. Анненковым в 1855 г., т.е. почти через двадцать лет после гибели поэта ("Материалы для биографии Александра Сергеевича Пушкина"), а в один год с "Биографией Ф.И. Тютчева" вышла другая его книга - "Александр Сергеевич Пушкин в Александровскую эпоху". Что касается Ф.И. Тютчева, то он, бывший и при жизни - поэтом "для немногих", после смерти оказался почти полностью забыт - вплоть до конца Х1Хв. Но если по отношению к стихам Тютчева "справедливость" вскоре была восстановлена, то интерес к его философии истории остался еще на долгие десятилетия уделом "для немногих". Между тем, Тютчев - автор оригинальнейших по глубине содержания статей, в которых самостоятельно (по времени - одновременно с ранними славянофилами, но независимо от них) смог обозначить ряд проблем, которые стали одними из центральных во всей парадигме русской общественной мысли, связанной с процессами национальной самоидентификации, особенно в вопросах отношения Запада и Востока.

Посмертное скорое появление биографической книги р Тютчеве стало явлением, уникальным в истории литературы: поэт, фактически самоустранившийся от прямого участия в литературной повседневности, лирик, певший "утонченной жизни цвет" (что часто воспринималось как нечто замкнутое в себе и способное заинтересовать читателей в качестве экзотического образчика изощренных душевных состояний), - удостоился права быть названным одним из "самых блестящих" проявлений русского поэтического гения еще до того, как стал всенародно известным поэтом. Но даже при том устойчивом интересе к Тютчеву-лирику, который существовал на протяжении всего XX века, все же первое столетие его посмертной славы мало отозвалось в осмыслении совершенного Тютчевым-публицистом, дипломатом, государственным человеком. Только в 1960-е годы возродился интерес к его историософии и, как следствие, к его политическим стихам, соответствующим страницам эпистолярного наследия, к дипломатической деятельности.

Но и эта сторона дарований Тютчева, проявившаяся не менее ярко и самобытно, чем его поэтический гений, была подробно зафиксирована Иваном Аксаковым.

Аксаковская книга - не только о Тютчеве-поэте и политическом писателе, или, как выразился сам биограф, не только о судьбе "литературных останков покойного Тютчева". Она обращена прежде всего к постижению "многоодаренной природы" личности Тютчева, которую биограф стремится раскрыть и объяснить с точки зрения психологии, бытовых и общественных проблем, исторических реалий. Конечно, в той или иной мере подобное должно быть свойственно любому биографическому изысканию, но тут уже следует сказать о "необычности" книги Ивана Аксакова (что еще не раз будем подчеркивать в данной работе). Дело в том, что она, наверное, не совсем подходит под разряд принятых в таких случаях "изысканий". Это, скорее, своего рода переживание, обширная сублимация собственных впечатлений, полученных Аксаковым за время более чем десятилетнего тесного общения с Тютчевым, обаяние личности которого его будущий биограф испытывал на себе исключительно остро. На страницах книги мы не найдем следов той последовательной исследовательской деятельности, которая предполагает скрупулезное изучение и подборку документов и фактов, с помощью которых более или менее добросовестный и способный биограф дает, как правило, "линейное" воспроизведение жизни. Последнее также отсутствует в аксаковском жизнеописании Тютчева.

Композиционно оно состоит из нескольких очерков - глав, в ряде которых автор вновь и вновь возвращается к началу жизненного пути Тютчева, поскольку каждая из этих глав посвящается анализу наиболее значимых, по мнению Аксакова, сторон личности поэта. Между тем биограф, будучи близким родственником Тютчева, был посвящен во многие подробности его личной жизни, но все это находилось далеко за пределами замысла писателя. А в основе его было как раз то, что на протяжении нескольких лет, отмеченных близкими взаимоотношениями этих людей, составляло основу пристального интереса Аксакова к личности своего тестя. Прежде всего, это - его ум. Оказавшись в 60-е годы XIX в. в центре общественно-политической жизни, зрелый Аксаков не испытывал на себе чьего-либо значительного влияния, кроме как со стороны Тютчева. Известно, что политические взгляды поэта, идеи, которые он сообщал своему будущему биографу во время их многочисленных частных бесед, оказали значительное воздействие на формирование ряда политических установок во взглядах Аксакова, игравшего, в свою очередь одну из ведущих ролей в 70-е годы в общественно-политической жизни страны.

Во-вторых, Иван Аксаков одним из первых признал значение поэтического гения Тютчева. Но он был, пожалуй, все же первым, кто с такой решительностью утвердил поэта на одной из вершин пьедестала русской литературы.

В-третьих, Аксаков - носитель религиозно-этических взглядов славянофилов - увидел, а потом и описал такое, по его мнению, основополагающее качество всего личностного строя Тютчева, которое биограф определил как "смирение". Именно оно, по Аксакову, придало врожденным, умственным и эстетическим дарованиям Тютчева ту степень глубины, цельности и завершенности, что позволило биографу утверждать за ним не только роль "самобытного глубокого мыслителя" и "истинного поэта-художника", но, более того,заявить о Тютчеве, как об одном "из малого числа носителей . нашего Русского народного самосознания".

Наконец, важная составляющая этой книги, которая может свидетельствовать в пользу ее глубины и объективности: утверждая высочайшие призвания Тютчева, его биограф вовсе не стремится к их передаче в монументальных чертах и формах, напротив, цель Аксакова - передать сложность душевного устройства Тютчева, что нашло свое отражение в нескольких психологических портретах и характеристиках личности умершего поэта. Здесь он сопоставляет сильные и слабые стороны Тютчева. Надо сказать, что последние представляли для Аксакова немалый интерес. С одной стороны это закономерно с точки зрения задач любого биографа, который стремится хотя бы к минимальной объективности: как-никак, но в поле его зрения -жизнь человека. Но Аксаков имел представления о Тютчеве не понаслышке. Он прекрасно знал характер своего тестя, был посвящен и знал перипетии его непростой семейной жизни, и все это вызывало непреложный интерес Аксакова к подобным явлениям личности поэта, обусловленный как несхожестью, а порой - полной противоположностью их характеров и многих жизненных установок, так и собственным развитым художественным воображением и талантом поэта. Антиномии внутреннего мира Тютчева, не побоимся сказать, буквально поражали впечатлительного, но в своих делах и поступках твердого, деятельного и целеустремленного Аксакова. Возможно, отсюда и та поистине выдающаяся художественная выразительность, с какой его биограф запечатлел психологический облик Тютчева - "самим сочетанием силы и слабости".

Обусловленность выбора автором книги о Тютчеве тех или иных биографических сведений и их интерпретации можно соотнести с некоторыми объективными факторами, имеющими отношение к пониманию задач, которые ставили в то время многие литераторы, приступавшие к созданию каких-либо биографических работ. Здесь следует обратиться к мнению C.B. Смирнова, изложенного им на страницах своей недавней монографии: "В XIX веке биография предстает не как последовательное изложение фактов, а как один из жанров декларации тех или иных идей, способов восприятия, демонстрирования отношений. По мнению некоторых литераторов 1850-х годов,биография писателя и не должна быть переполнена фактами, то есть наличие большого количества фактов вовсе и не является ее достоинством, а, наоборот, как бы рассеивает внимание. (Далее исследователь приводит цитату из статьи A.B. Дружинина, где известный критик середины XIX века отдает предпочтение в содержании биографических работ не "анекдотам многотрудной молодости", а "ясному" знакомству с "духовною натурою".// См.: Дружинин A.B. Собр. соч. в 8т. Т.4. СПб. 1865. С.377). .В таком взгляде уже намечена противоположность двух подходов к биографии: биография чувств и впечатлений становится несравненно выше биографии фактов и событий, а в конце концов и подменяет их. Именно такое восприятие биографии со временем становится определяющим, основным, хотя, благодаря таким биографам мы узнаем больше о биографе, чем об объекте его трудов" .

Ценность любого биографического труда определяется, в первую очередь, литературным талантом и добросовестностью его составителя, и, поэтому, вопрос, что лучше - "биограф фактов" или "биография впечатлений" - видится из разряда неразрешимых и, наверное, бесполезным. Но если воспользоваться предложенной градацией, то по характеру своего содержания книга о Тютчеве - это "биография чувств и впечатлений", полученных в результате самого непосредственного знакомства именно с "духовной натурой" поэта, многогранным проявлением которой Аксаков был очевидцем. Поэтому "Биография Ф.И. Тютчева" имеет черты мемуарного повествования. Хотя в книге вроде бы не очень представлены наиболее устойчивые признаки мемуаров - фактографичность и преобладание событий, но на страницах своего повествования Аксаков восстанавливает именно те черты личности Тютчева, которые находились в его поле зрения и основывались на собственных непосредственных впечатлениях; при этом на переднем плане присутствует точка зрения самого биографа, а, лучше сказать - он сам. Таким образом, означает ли это, что из содержания "Биографии Ф.И. Тютчева" мы больше узнаем о биографе, "чем об объекте его трудов"? Но, наверное, мера и характер содержательности подобного рода работ связаны с личностью автора, глубиной его замысла и зависят также от значительности увиденных лиц и событий. Если автор - личность самобытная, то интересен он сам, его мысли и отношение к тому, что он видел. С первым биографом Тютчева дело обстояло именно так.

Иван Сергеевич Аксаков (1823-1886) - младший сын Сергея Тимофеевича Аксакова, одного из самобытнейших писателей русского "золотого ве

2 Смирнов С.В. Автобиографии Некрасова. Новгород. 1998. С.4. ка". Почти все дети многочисленной семьи С.Т. Аксакова были наделены по природе своей литературными или художественными талантами. Иван, младший из сыновей, в молодости весьма незаурядно проявил свой талант в поэзии, не раз отмеченный в ту пору многими видными современниками. Правда, увлечение поэтическим творчеством так и осталось по преимуществу делом его молодых лет, но, что также примечательно, И.С. Аксаков во многом сознательно приглушил собственную лиру для того, чтобы всецело посвятить себя делу, так и ставшему главным во всей жизни - призванию общественного деятеля.

Редактор, издатель, журналист, руководитель Славянского комитета, -на этом поприще Аксаков нашел применение своему литературному таланту, став одним из самых блестящих публицистов своего времени. На протяжении многих лет деятельность Аксакова получала широкий резонанс в общественно-политической жизни России. Любопытно, что через несколько лет автор биографической книги о малоизвестном для широкой публики поэте сам снискал для себя не только российскую, но и европейскую известность во время Русско-турецкой войны за освобождение южных славян. Одним из главных идеологов освобождения славян был И.С. Аксаков. Человек, не имевший никаких реальных рычагов влияния на власть, действовавший от своего имени и от имени не имевшего никакого политического статуса Славянского комитета, Аксаков вынудил русское правительство втянуться в войну, которая, как известно, была победоносно завершена. Конечно, любая война - это дело государства, но в данном случае можно говорить об исключительной роли одного человека в событии такого масштаба. Еще в начале 1860-х гг. Аксаков задумывается о возбуждении национально-освободительной борьбы среди славян Османской империи. Уже тогда первый значимый печатный орган Аксакова - газета "День" - начинает подготовку общественного мнения России в поддержку угнетенных христианских народов. Во время "Балканского кризиса" Аксаков развил поистине грандиозную деятельность. Он организует сбор средств, занимается отправкой в

Сербию русских добровольцев и партий оружия. С помощью Аксакова, нелегально, на Балканы отправляется генерал Черняев, ставший во главе отряда русских добровольцев - самой боеспособной части в составе армии сербов и черногорцев. Но главное, что удалось сделать Аксакову - это разбудить общественное мнение. "Когда объявили царский манифест, народ крестился и о все поздравляли друг друга с войной." , - отмечал в "Дневнике писателя" увиденное им в апреле 1877 года Ф.М. Достоевский. В этом всеобщем подъеме, без всякого преувеличения, огромной была заслуга Ивана Аксакова. Балканская война оказалась выиграна русским "общественным мнением", то, к чему адресовал свои призывы Аксаков и на примате которого в выборе верховной властью решений по большим и малым государственным вопросам он всегда настаивал перед правительством, вплоть до последних своих дней. (Русско-турецкая война была последней военной кампанией, в которой Российская империя одержала победу. Последующие Русско-японская и Первая Мировая войны были проиграны. Одной из важнейших причин неудач, приведших, в конечном итоге, к катастрофе, была индифферентность и, более того, враждебность именно общественного мнения к действиям властей. Это отмечали еще некоторые авторы сборников "Вехи" и "Из-под глыб"). Иван Аксаков остался одним из немногих политиков славянофильского направления, кто имел существенное влияние на формирование общественного мнения в весьма широких масштабах. Но это был просто "подвиг честного человека" и "великого интеллигента".

В 1920-ые гг. замечательный философ и богослов о. В. Зеньковский в работе "Русские мыслители и Европа", создававшейся отчасти как переживание "страшной катастрофы 1917 года", писал о Иване Аксакове: "Обладая блестящими организаторскими способностями, особенно развернувшимися в его деятельности в Москве в качестве председателя Славянского общества (комитета - A.B.), Иван Аксаков был глубоким мыслителем, смелым и трезвым, верующим и в то же время тонко образованным. Широкие слои русско

3 Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч. в 30т. Л. 1984. T.27. С.112. го общества, увлекавшиеся больше нашими западническими течениями, как-то проглядели колоссальную фигуру Ивана Аксакова, и он ждет еще своего биографа, как ждет и своего читателя."4

Биографию Ф.И. Тютчева" также не могли "не проглядеть", поскольку в основе значительной части ее содержания находилась как раз "декларация тех или иных идей", а, именно - взглядов убежденного славянофила, поставившего перед собой в качестве главной задачи борьбу за идеалы этого направления. Ее накал и содержание экстраполировались на страницах биографического труда в виде идеологической координаты, с помощью которой оценивался жизненный путь Тютчева и содеянное им.

Близкие отношения между Ф.И. Тютчевым и И.С. Аксаковым начали складываться со второй половины 1850-х гг., в период после Крымской катастрофы. Поражение в войне и конец царствования Николая I открыли новую эпоху русской жизни. Произошедшее в ту пору и его последствия В. Зень-ковский оценивал следующим образом: "Сначала робко и неуверенно, а потом все сильнее и увереннее стали выступать на арену истории новые общественные группировки. Для России наступила пора оформления и раскрытия того, что таило ее подполье (выделено мной - A.B.), пришло время дифференциации ее социально-политических и культурных движений и тенденций. То, что дремало или оставалось не развернувшимся, заявило нынче о себе с небывалой свободой и смелостью, загорелась борьба различных течений, доходившая до полного взаимного отвержения и непонимания, утратилось единство русской жизни, русского духа. Вся дальнейшая история русской жизни была лишь углублением и заострением противоположностей, величайшим выразителем которых явилась революция 1917 года с ее Февралем и Октябрем. Единства и ныне нет и в русской жизни, нет его и в глубине русского духа."5

Тютчев и Аксаков были людьми того самого "подполья", той части его, которое представлял "правый", славянофильский "фланг". По-разному сло

4 Зеньковский В.В. Русские мыслители и Европа. М. 1997. С.65. жились судьбы этих людей в новую эпоху. Аксаков был рожден для нее и всецело посвятил себя той самой "борьбе различных течений", где снискал известность самого "деятельного" славянофила. Неизвестно, как сложилась бы жизнь Ивана Аксакова, не уготовь ему судьба простора для реализации многого из того, что было заложено в основу его кипучей натуры. Он был рожден не для "подполья". Отсюда, возможно, и та "обида" на Николая I, который, по словам Аксакова, "заморозил" их поколение,и ранний выход в отставку; да и рамки собственно славянофильского кружка были отчасти тесны для молодого Аксакова.

Тютчев застал эпоху либеральных реформ уже пожилым человеком. Правда, отставной дипломат не был забыт. Его знания европейской политики были отчасти востребованы новым министром иностранных дел князем Горчаковым, советником которого Тютчев был в конце 1850-х-60-х гг., когда русская дипломатия стала постепенно обретать утерянные прежде позиции. В 1865 году он стал тайным советником. Возглавлял Тютчев и Комитет цензуры иностранной, немало тяготясь на этой должности. Но все же он остался представителем этого "подполья". Во-первых, потому, что сам целиком принадлежал той эпохе и тому поколению, которое испытало в юном возрасте восторг от побед в Наполеоновских войнах, а на пороге зрелой жизни, когда казалось так многое ясным и понятным, потрясение от трагедии Декабрьского восстания; Тютчев оказался единственным представителем самой блестящей плеяды русских поэтов, кто дожил до преклонных лет, став свидетелем и участником начавшейся новой эпохи (Пушкин, Боратынский, Языков, Веневитинов, Дельвиг - все они ушли из жизни в рассвете сил и лет задолго до начала либеральных реформ, или, как Хомяков, накануне их).

Тютчев, чей поэтический дар, казалось бы, по природе своей был предназначен "для звуков сладких и молитв", явился едва ли не самым трагическим по собственному мироощущению поэтом той эпохи. Причем метафизические, интуитивные переживания, связанные с темами хаоса, потерей един

5 Там же. С.58. ства между миром человека и миром природы, предчувствия грядущей катастрофы и т.д., свойственные характеру и содержанию значительной части поэзии Тютчева, нашли, хотя, конечно, отчасти, но все же вполне конкретное объяснение в его публицистических статьях. Основываясь на обширном знании духовного мира Запада, Тютчев написал три теоретические статьи: "Россия и Германия" (1844), "Россия и революция" (1848), "Папство и римский вопрос" (1850). В этих работах он констатировал, по его мнению, уже произошедший разрыв духовных начал всего строя жизни западного общества, связанного с процессами "секуляризации" и, как следствие, "беспредельному самоутверждению" и обожествлению человеческого "я", что напрямую должно вести к "революции", понимание значения которой в сознании Тютчева было синонимично "хаосу". В этих статьях, в сущности, так и оставшихся достоянием "подполья", поэт возлагал особые надежды на Россию, должную, по Тютчеву, противостоять хаосу революции. Но он не усмотрел тогда в русском "подполье" аналогичные силы, которые в скором времени сделают саму Россию ареной этой борьбы. Но "эпоха великих реформ" через небывалый подъем общественного энтузиазма привела в действие и центробежные силы, в том числе - революционного характера, устрашавших воображение Тютчева в прежнюю эпоху, в пору его пребывания на Западе.

Во-вторых, в какой-то мере своего рода "подпольем" был и создаваемый Тютчевым собственный поэтический мир (слово "подполье" мы употребляем безотносительно того смыслового контекста, в каком оно представлено у о. В. Зеньковского, но в том же обычном для иносказательного варианта этого слова семантическом значении: "втайне", "скрытно"). Так, например, в стихотворном послании к A.A. Фету Тютчев сопоставляет собственный поэтический дар с фетовским явно не в свою пользу:

Иным достался от природы Инстинкт пророчески-слепой Они им чуют, слышат воды И в темной глубине земной.

Великой Матерью любимый, Стократ завидней твой удел -Не раз под оболочкой зримой Ты самое ее узрел. .6 В этих строках - не красивый реверанс в сторону "сочувственного поэта", а истинное отношение к своему таланту: о нем Тютчев был невысокого мнения. Поэт не стремился к публикации своих стихов отдельными сборниками, не хранил рукописей. Большая часть из опубликованного при жизни Тютчева увидела свет благодаря стараниям других людей. А сам поэт назвал вышедший сборник собственных стихов "списком безобразным". Составителем и редактором "списка" был Иван Аксаков. Это издание (1868) стало второй и последней прижизненной книгой стихотворений Тютчева. Сам поэт от участия в ее составлении отказался. Аксаковское издание оставалось самым полным собранием стихотворений поэта вплоть до начала XX в., когда вышло Полное собрание сочинений Ф.И. Тютчева под редакцией П.В. Быкова и с критико-биографическим очерком В.Я. Брюсова. И.С. Аксаков в составленную им книгу стихов Тютчева добавил более семидесяти произведений поэта к тем девяноста четырем стихотворениям, вошедшим еще в первый сборник (1854), издание которого предпринял И.С. Тургенев при пассивном участии со стороны автора. В случае со вторым сборником не произошло даже этого. В результате тексты этих изданий, в особенности - второго - в части вновь включенных Аксаковым стихотворений, оказались неисправны, что впоследствии предоставило большие трудности для нескольких поколений текстологов. Но не забудем, что известное своей афористической оценкой тютчевского творчества стихотворение А. Фета, первая строфа которого была уже процитирована нами, называется "На книжке стихотворений Тютчева", которой и являлся изданный Аксаковым сборник поэта:

Но муза, правду соблюдая,

6 Тютчев Ф.И. Сочинения. Т.2. М. 1980. С.186.

Глядит - а на весах у ней Вот эта книжка небольшая Томов премногих тяжелей.7 "Наш патент на благородство", чем на самом деле является стоящая в ряду высших проявлений мировой поэзии лирика Тютчева, оказался "приобретен" русской культурой отчасти и благодаря Ивану Аксакову. Как знать, скольких и каких тютчевских шедевров недосчиталась бы наша литература, если бы не старания его первого биографа.

Но главным трудом Аксакова-критика была "Биография Ф.И. Тютчева". Сам Иван Аксаков из всех своих "писаний" выделял "Биографию" как "самый серьезный, строгий труд". Этот труд не был по достоинству оценен. Может быть, потому, что Аксаков опередил время в своих оценках личности Тютчева. Возможно, он, всецело посвятивший себя борьбе за "идею", привнес на страницы историко-биографического труда слишком многое из раскаленной атмосферы идеологического противостояния тех бурных лет, а "прозревшая" относительно гениальности Тютчева-поэта следующая эпоха уже желала видеть в нем только "чистого лирика". Да и следующий период отечественной истории менее всего мог способствовать "популяризации" взглядов Аксакова на личность Тютчева.

Несмотря на это, книгу Аксакова читали всегда; даже в "тютчевоведче-ских" штудиях, написанных в самые мрачные для советского литературоведения годы, можно обнаружить вполне ощутимые ременисценции отдельных сторон содержания "Биографии". За последние четверть века внимание исследователей к книге Ивана Аксакова усилилось. Собственно, это стало следствием увеличения интереса к другим сторонам дарований Тютчева. Поэтому предложенный в свое время его первым биографом более цельный, "синкретический" взгляд на личность поэта начал становиться более востребованным и, наверное, более перспективным.

7 Фет А.А. Стихотворения. С.208.

Совокупностью обозначенных моментов обусловливается актуальность настоящей диссертации, изучающей характер взаимоотношений Ф.И. Тютчева и И.С. Аксакова, а также характер, обусловленность и мотивацию части оценок личности великого поэта, данных на страницах "Биографии Ф.И. Тютчева".

Научная новизна работы определяется прежде всего тем, что ни сама "Биография", ни история взаимоотношений Тютчева и Аксакова не становились предметом целенаправленного монографического исследования. Диссертация является одним из первых опытов историко-литературного изучения "Биографии Ф.И. Тютчева".

Впервые сочинение Аксакова было опубликовано в журнале "Русский архив", редактируемом близким к Аксакову П.И. Бартеневым. Отдельным изданием "Биография" вышла в 1886 году стараниями вдовы писателя, А.Ф. Тютчевой. Как ни парадоксально, но оно и сейчас является, можно сказать, самым "доступным". Вышедший в 1997 году двухтомник (вторая книга -комментарии) как-то сразу стал библиографической "редкостью", несмотря на заявленный пятитысячный тираж. Двухтомник был выпущен московским издательством "Бизнес и книга". Он снабжен богатым иллюстративным материалом и достаточно обширными комментариями, хотя они носят, по преимуществу, справочный характер. При выполнении данной диссертационной работы мы пользовались изданием 1886 года.

Материалом исследования помимо основного для нас текста, послужили разнообразные по своей функциональной тематической, жанровой, принадлежности тексты литературно-художественного содержания, мемуары, эпистолярии, дневники, ряд теоретических работ славянофилов и отечественных ученых, в разное время занимавшихся проблемами исследования истории русской общественной мысли, биографические работы, труды по литературоведению, истории, истории философии и т.д.

Из обширного писательского наследия И.С. Аксакова в диссертационной работе использовались его статьи 1850-70-х гг., опубликованные в журналах "Русская беседа" и "Русский архив", газетах "Парус", "День", "Москва"; принадлежащие Аксакову работы на литературные темы - "Несколько слов о Гоголе" (1852) и Пушкинская речь (1880); также имеют место ссылки на ряд его художественных произведений - стихотворений, поэмздраматур-гию; немалое внимание отводится эпистолярному наследию Аксакова, в том числе и той его части, которая имеет отношение к истории его общения с Тютчевым. Помимо указанных периодических изданий, использованы следующие источники: Аксаков И.С. Соч. Т.т. 1-7. М. 1886-1887; Аксаков И.С. Письма к родным. 1844-1849. М. 1988; То же. 1849/1856. М. 1994; Аксаков И.С. Стихотворения и поэмы. Л. 1960; Аксаков К.С. Аксаков И.С. Литературная критика. М. 1982. Собственно, этим списком исчерпывается большая часть библиографии опубликованного аксаковского наследия. Следует отметить ставшими важными для нас материалы, содержавшиеся в тютчевском выпуске "Литературного наследства": в первую очередь, письма Аксакова, Тютчева и других лиц, в том числе и тех, кто отозвался на появление "Биографии", а также другие материалы.

Стихотворные произведения Ф.И. Тютчева и его письма, используемые в данной работе, цитируются по современным изданиям. Что касается его политических статей, то ссылки на них делаются по изданию 1900 года. К сожалению, нам не удалось воспользоваться содержанием книги Тютчев Ф.И. Россия и Запад: книга пророчеств. М. 1999. Это издание является одной из несомненных удач тютчевоведения последних лет, как в части обобщенного на ее страницах историософского наследия великого поэта, так и в части комментариев.

Поскольку "Биография Ф.И. Тютчева" написана славянофилом, который, к тому же ставил перед собой как автор конкретную задачу: показать полное тождество мировоззрения Тютчева и членов московского кружка славянофилов - то в диссертации немало места отводится отдельным аспектам истории этого движения, анализу ряда положений славянофильской теории, приводятся высказывания старших соратников Ивана Аксакова по различным вопросам и делаются ссылки на их работы. С этой целью нами был использован ряд статей A.C. Хомякова, И.В. Киреевского, К.С. Аксакова, В.И. Ламанского, воспоминания А.И. Кошелева, B.C. Аксаковой и некоторые другие материалы. При изучении данных вопросов мы обращались к оценкам отдельных сторон истории славянофильства, содержащихся в работах М.О. Гершензона, H.A. Бердяева, о. В. Зеньковского, о. П. Флоренского, В.В. Розанова, а также ряда современников славянофилов, не имевших отношения к кружку.

Но в большей степени представлен современный научный взгляд на славянофильство. Из использованных нами работ отметим те, которые показались нам наиболее важными. Исключительно содержательным выглядит коллективный сборник статей "Славянофильство и современность" (СПб., 1994), посвященный большому кругу вопросов, связанных с историей зарождения идеологии славянофильства, эстетикой, этикой, философией, общественно-политическими взглядами участников кружка, местом славянофильства в системе существовавших идеологических группировок.

Далее следует отметить большие работы В.А. Кошелева "Литературные и эстетические взгляды славянофилов", Т.И. Благовой, философско-биографический очерк которой является первым, по сути, в послеоктябрьский период исследованием философского наследия мыслителей-славянофилов, книги Н.И. Цимбаева о славянофилах и И.С. Аксакове. Эти наиболее крупные исследования в каждом из разделов - историко-литературном, историко-философском и истории общественно-политических отношений - послужили нам соответствующей базой для рассмотрения аналогичных вопросов в данной диссертации.

Религиозно-этические аспекты учения славянофилов, имеющие непосредственный выход на важные стороны содержания "Биографии Ф.И. Тютчева", представлены в соответствующих главах большого многопланового сочинения М.М. Дунаева "Православие и русская литература" и статьях Е.И. Анненковой. При анализе ряда особенностей поэзии Тютчева нами использованы работы А.Г. Горнфельда, Ю.И. Айхенвальда, Ю.Н. Тынянова, JI.B. Пумлянского, Л.Я. Гинзбург, Ю.М. Лотмана, H.H. Скатова. В качестве основной литературоведческой базы при аналогичной оценке некоторых черт стихотворного творчества Ивана Аксакова были использованы статьи Е.С. Калмановского (лирика), В.А. Кошелева (поэма "Бродяга"), монография В.И. Кулешова.

Из крупных биографических работ, посвященных жизни великого поэта и его знаменитого первого биографа, отметим ставшие наиболее важными для нас, - собственно, все они являются также основными исследованиями в отечественном литературоведении по данным темам. По Тютчеву - это фундаментальная биографическая работа К.В. Пигарева "Жизнь и творчество Тютчева" и книга В.В. Кожинова "Тютчев" (в последнем, дополненном издании - "Пророк в своем отечестве". "Федор Тютчев - история России. Век XIX-ый"). Что касается второй книги, то в биографическом исследовании Вадима Кожинова, в котором автор представил во многом сходный с акса-ковским подход в понимании личности Тютчева, ряд его оценок книги Аксакова и самого биографа носят, на наш взгляд, дискуссионный характер.

Век семьи Аксаковых" - так называется книга В.А. Кошелева, посвященная истории жизни и деяниям одной из самых замечательных русских семей Х1Хв. Это жизнеописание является современным продолжением традиций русской биографической прозы, где обширнейший фактографический материал сочетается со свободной формой и живостью беллетризованного повествования. Содержание книги В.А. Кошелева, освещающей ранее почти не затронутый отечественной наукой богатейший пласт истории русской культуры, было использовано в ряде разделов диссертации.

Ведущими методами исследования стали историко-литературный и ис-торико-биографический (в первой части диссертации) и система обширных комментариев "вслед за автором" текста первых четырех глав "Биографии Ф.И. Тютчева" во второй главе работы.

Объект исследования - история взаимоотношений Тютчева и Аксакова, нашедшая воплощение в биографическом труде как часть общей истории славянофильства, где каждой из этих фигур была уготовлена самобытная роль (Тютчеву как самостоятельно развивавшемуся в славянофильском направлении, Аксакову - продолжавшему развитие славянофильской идеологии в новую эпоху и последнему ее представителю, признавшему завершение истории славянофильства).

Предмет исследования - "Биография Ф.И. Тютчева" - концептуальная идеологическая платформа И.С. Аксакова, обобщившая в предложенном взгляде автора на личность Тютчева ряд основных положений художественно-эстетических, этико-философских, общественно-политических, историософских взглядов старших славянофилов. Но в целом в "Биографии" представлена совокупная система собственных взглядов последнего славянофила, явившаяся следствием эволюционных процессов осмысления идеологии славянофильства в мировоззрении Ивана Аксакова.

Цели диссертации автор видит в выяснении характера и содержательности оценок личности Тютчева в книге его первого биографа, являющуюся следствием тех мировоззренческих принципов, которые исповедовал И.С. Аксаков, а также частью их близких дружеских и родственных отношений.

Отмеченным целям подчинены следующие задачи изучения степени и интерпретации взаимоотношений Тютчева и Аксакова:

- используя разного рода источники и литературные произведения, определить время начала сближения Тютчева и Аксакова, а также причины его;

- рассмотреть ряд характерных черт личностного строя Тютчева и Аксакова, в первую очередь, на примере ряда особенностей художественного мира их поэзии, а также определить основные точки соприкосновения их интересов и характер взаимоотношений;

- проследить динамику развития мировоззренческих принципов И. Аксакова от периода сомнений и неприятия части славянофильских

21 доктрин до времени его высшего проявления в общественно-политической жизни России, как идеолога панславизма и роль Тютчева в формировании соответствующих установок в мировоззрении Аксакова; определить характер родственных отношений и природу "династического" брака И.С. Аксакова и А.Ф. Тютчевой; охарактеризовать в общих чертах особенности замысла "необычной" книги и историю последующей судьбы "Биографии Ф.И. Тютчева"; на основании содержания первых четырех глав "Биографии" (подробный анализ последующих глав книги, посвященных, в основном, рассмотрению политических взглядов Тютчева, не входит в задачи данной работы, хотя в ряде ее мест будут затронуты проблемы аналогичного характера) сделать наблюдения, осуществить обобщения и выводы относительно наиболее важных положений книги Ивана Аксакова о великом поэте.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Федор Тютчев и Иван Аксаков"

Свои выводы Аксаков стремится подтвердить несколькими примерами, которые, по мнению биографа, должны свидетельствовать об основных тенденциях в мировоззрении Тютчева в ту пору.

В качестве первого примера Аксаков использует сведения, содержащиеся в записке Карла Пфеффеля ("одного иностранца"), написанной по просьбе биографа. В ней немецкий родственник поэта делился воспоминаниями о первых годах своего знакомства с Тютчевым и в том числе сообщал некоторые детали, проливающие свет на отдельные стороны политических взглядов молодого русского дипломата. Среди всего прочего Аксаков выбирает для своего повествования эпизод, в котором К. Пфеффель сообщает об имевших место когда-то высказываниях Тютчева относительно событий Июльской революции 1830г. во Франции, ставшей своего рода прологом антимонархических выступлений второй четверти Х1Хв., потрясших основы прежнего государственного устройства многих крупных европейских держав. Известия о событиях во Франции, распространяясь по Европе, были, в большинстве своем, сочувственно встречены интеллектуальными кругами европейских стран, особенно молодежью. Но Тютчев не только ни присоединился к преобладающему мнению, но и увидел в происходящих событиях нечто большее: "он обличал в этой революции присутствие целого нового культа, целого революционного вероисповедания, которое, по мнению Тютчева, связывалось с общим историческим ходом философской и религиозной мысли на Западе. Потому Тютчев еще в 1830 году предсказывал последовательный

73 ряд революций, неминуемое наступление для Европы революционной эры" .

73 Этим годом датировано известное стихотворение "Цицерон". Существует мнение Д.Д. Благого, правда, не разделяемое некоторыми другими литературоведами, что это стихотворение является "прямым и непосредственным откликом" на Июльскую революцию 1830 года во Франции. См.: Д. Благой. Три века. Из истории русской поэзии XVIII, XIX и XX в.в. М. 1933. С. 207.

Хотя противники этой версии ссылаются на то, что рукопись стихотворения существовала еще до июля 1830г., но сам строй этого шедевра Тютчева невольно наводит на мысль, что природа его - не просто плод художественной фантазии автора, а отклик на что-то очень значительное, потрясшее душу поэта.

Цицерон Оратор римский говорил Средь бурь гражданских и тревоги: "Я поздно встал - и на дороге Застигнут ночью Рима был!" Так!., но, прощаясь с римской славой, С Капитолийской высоты Во всем величье видел ты Закат звезды ее кровавый!

Счастлив, кто посетил сей мир В его минуты роковые! Его призвали всеблагие

Стоит предположить, насколько важным для Аксакова было данное свидетельство К. Пфеффеля: тема революции - это отдельная страница в истории славянофильства, а сам будущий биограф Тютчева окончательно сделал свой выбор в пользу идей, разделяемых старшим братом и его сотоварищами после революции 1848г.)

Следом Иван Аксаков обращается к нескольким стихотворениям поэта. Первое из них - стихотворное послание к Ганке. Выдающийся деятель чешского национального возрождения Вацлав Ганка (1791-1861) вместе с другими чешскими славистами (П.-И. Шафариком, Ф. Палацким и др.) стоял у истоков зарождения той идеологии, которая впоследствии получит название панславизма. Не будучи его сторонниками в той форме, которую панславизм обретет в России в более поздние времена (70-е годы), они выступали за сближение с ней, усматривая в этом возможность получения независимости непосредственно самой Чехией, гарантом которой могла быть Россия.

В 1841г. Тютчев совершил поездку из Мюнхена в Прагу, где встречался с Ганкой. Перед отъездом из города, который Тютчев навсегда полюбит, поэт вписал в альбом своего нового друга это известное послание. Значение его Аксаков оценил следующим образом: "Не менее поразительным является и написанное им в 1841 году послание к Ганке. В России, собственно говоря в Москве, в то время только что начали завязываться непосредственные сношения с славянскими племенами Австрии и Турции. Только в начале сороковых годов это стремление к теснейшему сближению с славянским миром стало принимать у нас характер общественный, и значение духовной и племенной связи России с славянами начало постепенно входить в наше историческое самосознание. Но носителем и представителем такого самосознания был еще очень небольшой кружок, тогда еще и не прозванный "славянофильским". Это Московское движение оставалось в то время еще совершенно чу

Как собеседника на пир. Он их высоких зрелищ зритель, Он в их совет допущен был -И заживо, как небожитель, Из чаши их бессмертье пил! ждым и едва ли даже ведомым Тютчеву, и хотя идея панславизма уже бродила тогда между западными славянами, однако же мало была известна немцам, среди которых жил Тютчев. Таким образом, то отношение, в которое Тютчев мыслью и сердцем стал к славянскому вопросу в 1841 году, было его личным делом; его послание к Ганке написано не с чужого голоса, а есть самостоятельный голос" (С.67).

Продолжая начатую тему, Аксаков обращается к еще одному поэтическому произведению Тютчева, написанному как отклик на события, связанным с перенесением праха Наполеона с острова Святой Елены в Париж в 1841 году. Правда, биограф здесь неточен. Цикл "Наполеон", который он имеет в виду, состоящий из трех стихотворений, создавался Тютчевым на протяжении почти двадцати лет. Стихотворение "Два демона ему служили." было написано в начале 30-х г.г. и связано с появлением книги Генриха Гейне "Французские дела"74. Стихотворение "И ты стоял, - перед тобой Россия." создавалось уже в 1849г. во время работы Тютчева над трактатом "Россия и Запад"75.

Неточность в указанной Аксаковым дате, может быть, связана еще и с тем, что данный цикл отражает стремление Тютчева разрешить в духе славянофильских взглядов проблему революции и исторических судеб России, используя при этом "наполеонов эпос". В аналогичном духе высказывался А. Хомяков в одном из своих стихотворений, написанном в 1841 году по случаю известия о перезахоронения праха низвергнутого французского императора. Этот факт сходства взглядов Тютчева и известного уже в ту пору славянофила Аксаков и стремит ся подчеркнуть: "В том же 1841 году написано Тютчевым в Мюнхене стихотворение по случаю перенесения праха Наполеона с

Цит. ¡по: Тютчев Ф.И. Собрание сочинений в 2т. Т.1. С.62.)

74 Оно возникло не без влияния оценок личности Наполеона, сделанных Генрихом Гейне в книге публицистики "Французские дела". По выражению немецкого поэта, Наполеон был гением, "в голове которого гнездились орлы вдохновения, меж тем как в сердце вились змеи рассчета". См.: Г. Гейне. Собр. Соч. Т.5. М. 1958. С. 263-264.

75 Третья часть цикла - "И ты стоял, - перед тобой Россия.", - как уже отмечалось, была написана в 1849 году. Именно в ней содержится упоминание о переносе праха Наполеона с острова Святой Елены в Париж. Вероятно, это и заставило Аксакова датировать весь данный цикл 1841 годом. "Года прошли - и вот из острова Святой Елены в Париж. Это событие вдохновило и в России многих наших поэтов, в том числе и Хомякова в Москве. Но замечательно то, что стихотворения как мюнхенского старожила и дипломата, так и москвича-славянофила сходны между собой в основных, существенных мотивах, которых не затронули другие поэты . И Тютчева и Хомякова воспоминания о Наполеоне приводит к мысли, что сила этого гордого гения, не о вещественную мощь России, а о нравственную силу русского народа, - его смирение и веру" (С.68).

Наконец, Аксаков ссылается на статью Тютчева "Россия и Германия", которая была написана в 1844 году и являлась первой по времени создания в ряду других его историко-философских сочинений.

Хотя биограф и отмечает, что "мысль его в этой статье очерчена только слегка", но и первый более-менее значительный опыт поэта в историософской публицистике не вызывает у Аксакова никаких сомнений в полной консолидации взглядов Тютчева тех лет и славянофилов относительно базовых ценностей в исповедуемом ими мировоззрении. И главное здесь то, что "в

7*7 этом письме своем д-ру Кольбу он (Тютчев - A.B.) прямо противопоставляет Западной Европе - "Европу Восточную", . он называет Россию "целым миром" (выделено автором - A.B.), единым в своем духовном начале", "более искренно-христианским, чем Запад." Не подлежит сомнению, что подобное политическое вероисповедание не было еще никем заявлено в русской литературе, особенно так прямо и положительно, и нельзя и не удивляться спокойной смелости, с которой Тютчев решился высказать его перед лицом Европы" (С.70). ссылки тесной // На родину вернувшийся мертвец, // На берегах реки, тебе любезной, // Тревожный дух, почил ты наконец." (Тютчев Ф.И. Собр. Соч. в 2т. Т.1. С. 113).

76 В одной из последующих глав Аксаков снова обратит ся к этой мысли, когда приведет слова Тютчева, относящиеся к "России и Западу": "Риторика по поводу Наполеона заслонила историческую действительность, смысла которого не поняла и поэзия. Это центавр, который одной половиной своего тела - Революция" (С.220).

77 Статья "Россия и Германия" была написана в форме письма, адресованного редактору мюнхенской газеты "Alleqemeine Zeitung" Густаву Кольбу, который не опубликовал ее. Статья вышла отдельной брошюрой, но на французском языке там же в Мюнхене в 1844г. под названием "Lettre a m-r le docteuf Gustave Kolb, redcteur de la Garette Universelle". Заглавие "Россия и Германия" было дано редактором первого Собрания сочинений поэта, вышедшего в 1886г.

Назвав наиболее важные, на его взгляд, документальные свидетельства, проливающие свет на особенности мировоззрения поэта в заграничный период, Аксаков сообщает об одном эпизоде, который также должен по мысли биографа выглядеть показательным в чреде других фактов, свидетельствующих о близости мало кому известного в России Тютчева и славянофилов. Связан он с воспоминаниями Ю.Ф. Самарина, относящимся к событиям начала 40-х годов, т.е. ко времени, когда поэт еще отсутствовал в России. По словам славянофила, во время одного из бесконечных московских споров между "Западом" и "Востоком" только что прибывший из Мюнхена князь Иван Гагарин, слушая жаркую речь Хомякова, якобы воскликнул: "Le crois пп entendre p-arler Tutcheff! Le melheureux, comme il va donner la dedans!"

Но переезд Тютчева на постоянное место жительства в Россию, его знакомство с высшим светом обеих столиц лишний раз доказали глубину, стройность и стойкость убеждений Тютчева. Ни московское западничество, ни петербургский космополитический свет не смогли заставить его поступиться своими принципами. Более того, Тютчев был принят и введен в круги, так до конца и оставшиеся чуждыми большинству славянофилов. Здесь, по-видимому, проявилось свойство натуры Тютчева оставаться самим собой. Возможно, это и имел а виду Аксаков, говоря о только что возвратившемся в Россию поэте, как тот "на чистейшем французском диалекте, не надевая мурмолки, ни святославки,а являясь вполне европейцем и светским человеком, проповедует, на основании своей собственной аргументации, учение почти одинаково дикое (выделено автором - A.B.), как и учение Хомякова, К.С. Аксакова и им подобных" (С.71).

Упоминание "мурмолки" и "святославки" здесь, наверное, неслучайно. С одной стороны, в этом возможен оттенок иронии. Известно, и мы уже отмечали в данной работе, что Иван Аксаков 40-е годы отрицательно относился к борьбе своего старшего брата за "русское народное платье". К тому же искренние и идущие из глубоких убеждений поступки Константина сослужили

78 "Кажется, я слышу Тютчева! Несчастный, как он влепится во все это! " (пер. с фр. И. Аксакова). не очень хорошую службу для славянофилов. Они эпатировали общественное мнение, что зачастую использовалось против всех членов московского кружка. "Патриотический маскарад", как определяли противники славянофилов начинания К. Аксакова (правда, позднее к нему присоединился из солидарности Сергей Тимофеевич; Хомяков также опустил бороду и иногда одевал косоворотку) стал объектом вовсе небезболезненных инвектив, выразившихся в многочисленных эпиграммах, пародиях и т.д., принесших немалый вред славянофильству, поскольку среди их авторов был чуть ли не весь свет отечественной словесности той поры: В.Г. Белинский, А.И. Герцен, И.С. Тургенев, H.A. Некрасов, П.А. Вяземский, Ап. Григорьев и многие другие литераторы79.

С другой стороны, И. Аксаков еще раз подчеркивает, что пути Тютчева и славянофилов были разными. Для последних путь к истине пролегал через борьбу публичную и часто - ожесточеннейшую, отголоски которой порой были слышны и в значительно более поздние времена. (Так, например, совсем недавно в журнальной и прочей полемике, завершавшей процесс "перестройки", иные публицисты с целью придать собственным сентенциям якобы историческую убедительность, наперебой и с удовольствием цитировали, а чаще - передавали в искаженном виде шутку Герцена о том, что "К. Аксаков оделся так национально, что народ на улицах принимал его за персиянина"80, или попросту использовали тот прием, который когда-то применил И.С. Тургенев в поэме "Помещик", где славянофил изображен следующим образом:

От шапки-мурмолки своей // Ждет избавленья, возрожденья.// Ест редьку,

81 западных людей // Бранит и пишет . донесенья" .

Тютчев, появившийся в России приверженцем еще более "крайних'^ чем славянофилы взглядов, проповедовавший "одинаково дикое" учение, однако, воспринимался западниками по-другому. В связи с этим любопытна

79 Подробнее об этом: Мостовская H.H. Об одной пародии на славянофилов // Славянофильство и современность. С. 229-232.

80 Герцен А.И. Собр. Соч. в 30 т. М. 1955. T.9. С.148.

81 Тургенев И.С. Полн. Собр. Соч. и писем в 28 т. М. Л. 1960. T. 1. С.481. Позднее Тургенев назовет этот выпад "мерзкой строфой" и откажется включать ее в сборник Некрасова "Для легкого чтения" (1857). позиция Чаадаева на явление Тютчева в России, вообще знаменательно само противостояние взглядов этих двух "русских европейцев": "Чаадаев не мог не ценить ума и дарований Тютчева, не мог не любить его, не мог не признавать в Тютчеве человека вполне европейского, более европейского, чем он сам, Чаадаев; перед ним был не последователь, не поклонник западной цивилизации, а сама эта цивилизация, сам Запад в лице Тютчева, который к тому же и во французском языке был таким хозяином, как никто в России, и редкие из французов. Чаадаев глубоко огорчался и даже раздражался таким неприличием, непостижимым именно в Тютчеве заблуждением, аберрацией (выделено автором - A.B.), русоманиею ума, просветившегося знанием и наукою у самого источника света, непосредственно от самой Европы. Чаадаев утверждал, что русские в Европе как бы незаконнорожденные.; Тютчев доказывал, что Россия особый мир, с высшим политическим и духовным призванием, перед которым должен со временем преклониться Запад. Чаадаев настаивал на том историческом вреде, который нанесло будто бы России принятие ею христианства от Византии и отделение от церковного единства с Римом; Тютчев, напротив, именно в Православии видел высшее просветительское начало, залог будущности для России и всего славянского мира и полагал, что духовное обновление возможно для Запада только в возвращении к древнему вселенскому преданию и церковному единству" (С.72).

Истина соединялась для Тютчева неизменно с Православием, которое неразрывно связывалось для поэта с понятием Святая Русь. Вместе же они признавались Тютчевым высшими духовными ценностями.

День православного Востока, Святой, святой, великий день, Разлей свой благовест широко И всю Россию им одень!

Но и святой Руси пределом Его призывы не стесняй:

Пусть слышен будет в мире целом,

82

Пускай он льется через край.

В этих взглядах Тютчева кроется почти парадокс. ". Если в Хомякове, - пишет Аксаков. - . такое отношение к христианским свойствам русского народа и к хранимой народом истине веры вполне понятно, но тем труднее объяснить подобное явление в Тютчеве, жившем, по-видимому, совершенно вне церкви, во всяком случае, вне церковной бытовой русской стихии." (С.74).

Объяснение этому биограф находил, прежде всего, в том, на чем подробно останавливался в предыдущей главе, описывая такое качество поэта, как "смирение". Аксаков рассматривает его с психологической точки зрения, называя "чертой характера", но той, которая "оградила его духовную самобытность и не только сохранила в нем русского человека, но еще дала ему возможность уразуметь русские народные нравственные идеалы, вынести и пронести их в себе на чужбине, без всякого непосредственного на него воздействия русского быта, из самого котла европейской цивилизации, сквозь обольщения западной жизни, сквозь всю одуряющую суету светской жизни." (С.74).

Но главным, что на протяжении всей жизни Тютчева владело им, определяло и двигало строй его мыслей и взывало к музе, была его любовь к России. Это чувство так же было необычным, как и многое в личности и характере поэта. Объясняя природу этой любви, Аксаков одновременно делает один из главных выводов, подводящий итог сказанному в третьей главе "Биографии" : ". Любовь к России, вера в ее будущее, убеждение в ее духовном историческом призвании владели Тютчевым могущественно, упорно, безраздельно, с самых ранних лет и до последнего издыхания. Они жили в нем на степени какой-то стихийной (выделено мной - A.B.), более властной, чем всякое иное, личное чувство. Россия для него была высшим интересом жизни: к ней устремлялись его мысли на смертном одре" (С.75).

82 Тютчев Ф. Собр. Соч. в 2 т. Т. 1. С. 220-221.

Четвертая глава "Биографии" целиком посвящена разбору поэзии Тютчева. В предыдущих частях книги, как впрочем, и в последующих главах, биограф также обширно цитирует стихи поэта, иллюстрируя ими вехи жизни Тютчева или черты его портрета. Но в данной главе Аксаков выступает как чисто литературный критик, в поле зрения которого оказывается литературно-художественное наследие - лирика Тютчева. Ее содержание автор анализирует с нескольких сторон: в первую очередь, и это вполне естественно для Аксакова, его интересует историко-литературный аспект в явлении тютчевской лирики, соотнесенность творчества поэта со временем, в которое зарождался и развивался дар стихотворства Тютчева, или, по словам самого биографа, он определяет "общую историческую черту его поэзии"; кроме этого, Аксаков в следующей части главы обращается "к особенности таланта" поэта, т.е. делится наблюдениями над некоторыми сторонами эстетического и нравственно-философского содержания лирики Тютчева. Отметим наиболее важные, на наш взгляд, положения этой главы.

Самого непосредственного внимания заслуживает утверждение Аксакова, содержащееся уже в первом предложении новой части главы, где он говорит, что "Тютчев принадлежал, бесспорно, к так называемой пушкинской (выделено мной - A.B.) плеяде поэтов" (С.80). Не вдаваясь пока в особенности того, как автор раскрывает содержание данного тезиса, обратим внимание на отношение к личности Пушкина со стороны Ивана Аксакова и старших славянофилов, чьим "душеприказчиком", как известно, являлся автор "Биографии", который в работе над этой книгой опирался, в том числе, и на их литературную критику.

Для Аксакова периода написания этой книги Пушкин - безусловная вершина (равный ему - только Гоголь; именно "гений Пушкина ищет содержания в народной жизни"). Он говорит о пушкинской "эпохе" - самом цельном и содержательном явлении национальной культуры послепетровского периода.

Отношение старших славянофилов к Пушкину было иным. Конечно же, оно не было отрицательным. Напротив, многие из них высоко оценивали значение творчества поэта. Так, например, И.В. Киреевский был одним из немногих критиков, кто по достоинству оценил только что появившегося в печати "Бориса Годунова"83. А С. Хомяков называл Пушкина "славой и радостью" русской поэзии, Ю.Ф. Самарин - "чародеем". Но в принципиальных

84 работах Хомякова и К.С. Аксакова , в которых они пытались создать собственные историко-литературные концепции, Пушкину отказывалось в по-настоящему значительной роли. Это даже дало повод Ап. Григорьеву указать на нелюбовь славянофилов к Пушкину. Правда, критик, далеко не чуждый Хомякову и его соратникам, оставлял подобное на совести самих славянофилов: "Пушкин - это наше право на Европу и нашу европейскую национальность, а вместе с тем и право на нашу самобытную особенность в кругу европейских национальностей, - не на фантастическую (выделено мной - A.B.) особенность, а на ту, какую Бог дал, какая сложилась из напора реформы от

85 садков коренного быта, и вот почему его не любят славянофилы."

Ап. Григорьев, писавший эти строки в конце пятидесятых годов, имел в виду радикализм иных славянофильских доктрин, не позволивший им в/ итоге по достоинству оценить всего Пушкина, что само по себе справедливо. Но "холодность наших славянофилов к нашему Пушкину" (слова H.H. Страхова - A.B.) объясняется еще одной немаловажной причиной. Она заключалась, во-первых, в том, что славянофилы ко всякой художественной деятельности предъявляли собственный нравственный императив, проецируемый на самого творца, который должен был являться лично и общественно-нравственной натурой; во-вторых, для старших славянофилов - А. Хомякова,

83 Киреевский И.К. Полное собр. Соч. М. 1911. Т.2. С.84.

84 В первую очередь, в уже упоминавшихся нами ранее речи A.C. Хомякова "По случаю возобновления публичных заседаний Общества любителей российской словесности." (1859) и статьях К.С. Аксакова "О Карамзине" и "Взгляд на русскую литературу с Петра Первого" (1849).

85 Цит. по: Достоевский Ф.И. Полн. Собр. Соч. в 30т. Т.26. Л. 1984. С.458.

И. Киреевского, Ю. Самарина - поэт был человеком не только одного с ними поколения, но и тем, кого они лично знали. Причем нравственный облик поэта в их глазах выглядел далеко не безупречно. Так, В.А Кошелев отмечал, что "творчество Пушкина не могло занять какого-то определенного места в славянофильской системе. А. Хомяков, например, сравнивая Пушкина с Гете или Шиллером, находил, что русскому поэту не доставало "басовых аккордов", причем, "не доставало не в голове Пушкина и не в таланте его, а в душе, слишком непостоянной и слабой, или слишком рано развращенной и уже никогда не находившей в себе сил для возрождения"86. В другой своей работе этот же литературовед, рассматривая отношения Пушкина и Хомякова, писал о том, что "именно душа" смущает Хомякова: сознавая "всеобщность" Пушкина-поэта, Хомяков не может не совместить ее с бытовым представлением о его личности, не спроецировав "душу" на художественные создания" .

Константин Аксаков в своей речи "О Карамзине", определяя линию преемственности той части литературы, которая соответствует духу "народности", видит ее таковой: Ломоносов - Карамзин - славянофилы. Одним из главных качеств у представителей этого направления, изначально возникшего "как противодействие иностранному влиянию", К. Аксаков выделяет способность к борьбе. "Карамзин есть один из таких борцов, притом из борцов

ОО сильных." Пушкину места среди этих борцов не нашлось.

Отношение самого Ивана Аксакова к Пушкину в 40-50-е годы было не таким, как в более поздние времена. Об этом можно судить по его первой опубликованной критической статье "Несколько слов о Гоголе" (1852г.). Она была своего рода некрологом, посвященным памяти писателя. Смерть Гоголя тяжело отозвалась в сердцах всех Аксаковых: известно, насколько велика была любовь этой семьи к "истинному мученику высокой мысли". Завершал свою статью Иван Аксаков на высокой трагической ноте, стремясь подчеркнуть всю тяжесть случившейся утраты, которая для него представлялась са

86 Кошелев В.А. Эстетические и литературные воззрения славянофилов. С. 105.

87 Он же. Хомяков и Пушкин // Временник Пушкинской комиссии. Л. 1987. Вып. 21. С.40.

88 Аксаков К.С. Аксаков И.С. Литературная критика. С.54. мой страшной и значимой даже среди других жестоких утрат: "В одном из напечатанных своих писем Гоголь говорит: "Три первых поэта, Пушкин, Грибоедов и Лермонтов, один за другим, в виду всех, были похищены насильственной смертью в течение одного десятилетия." Теперь, не досказав своего слова, похищен смертью человек, которого значение для России важ

OQ нее упомянутых трех поэтов" . Стоит предположить, что вряд ли Аксаков стал бы таким образом определять значение Гоголя (несмотря на весь трагизм переживаемого момента), если бы не был в этом уверен.

Случится так, что именно славянофилы окажутся главными инициаторами установления памятника великому поэту в Москве. Ю. Самарин, князь Черкасский, Иван Аксаков, а также М. Погодин и П. Бартенев рекомендовали городским властям для этих целей площадь Страстного монастыря близ Тверской. Это было в 1871 году. А еще через девять лет, во время знаменитых пушкинских торжеств, Аксаков в своей речи заявит о безусловном первенстве поэзии Пушкина в выражении русского духа, отметив, что его "поэтическое откровение опередило работу нашего народного самосознания и разрешило задачу - до теоретического разрешения которой мысль и наука только теперь (выделено автором - A.B.) дорастают"90.

Речь на открытии памятника Пушкину Аксаков произносил не только от своего имени. Отлитый в бронзе поэт должен был стать олицетворением идей, напрямую связанных со славянофильством; и не только с современным, к этому времени уже сублимированном в "русской идее", почвенничестве и пр., но и с тем, прежним, ставшим уже навсегда историей. С намерением бороться за это выступили Аксаков и его соратники. Один из них, Ф.М. Достоевский, ставший, в итоге, главным действующим лицом всех торжеств, накануне своего отъезда в Москву писал жене о том, что в его участии нуждается ". вся наша партия, вся наша идея, за которую мы боремся уже 30

89 Там же. С. 174.

90 Там же. С.280.

91 Достоевский Ф.М. Поли. Собр. Соч. T.30. С.169.

Но тридцать лет назад славянофилы не были столь глубоко убеждены в том, что именно Пушкин был истинным выразителем "народного самосознания". Тот же Хомяков и К. Аксаков вообще склонны были видеть в качестве наиболее значимых достижений всей русской литературы за сто с лишним лет ее развития то, что представляло так называемое "отрицательное" направление, подразумевая под таковым литературу комического и сатирического содержания. Отсюда и значительное место, которое славянофилы отводили писателям этого направления - Фонвизину, Грибоедову, Гоголю. Объясняя свои взгляды, К. Аксаков, например, утверждал, что поскольку русский образованный слой со времен петровских реформ оказался оторванным от народной среды, то и "положительного" в нем должно было остаться немного, а значит и попытки какого-либо позитивного свойства в изображении жизни образованного общества изначально носили бы "значительный характер лжи". Напротив, комедия при таком положении вещей только и могла быть выразителем жизненной правды. "В этом смысле, - отмечает В.А. Кошелев, - он (К. Аксаков - A.B.) . склонен выделять "комическую" литературу из общего потока русского литературного развития, оставляя за русской комедией право на "национальность". Более того, он предполагает наличие "положительного" начала только в "отрицательной" (обличительной) литературе"92.

Схожее мнение неоднократно высказывал и A.C. Хомяков. В письме к А.Д. Блудовой, делясь своими впечатлениями по поводу комедии А.Н. Островского "Банкрут", он, в частности, писал следующее: "Все-таки, проза как-то еще возможнее поэзии. Грустное явление эта комедия, но оно имеет свою утешительную сторону. Сильная сатира, резкая комедия свидетельствуют еще о внутренней жизни, которая когда-нибудь еще может успокоиться и развиться в формах

93 более изящных и благородных" .

92 Кошелев В.А. Эстетические и литературные воззрения славянофилов. С. 104.

93 Там же. С. 104.

Интересно, что и Иван Аксаков в значительной мере сходился со старшими славянофилами в подобных оценках развития литературного процесса. Причем, такого рода взгляды он разделял и в 60-е годы. Вот что, например, писал С. Шевырев в письме к М. Погодину по поводу одной публикации на литературную тему в аксаковском "Дне": "А что это за критик, с которым Ив<ан> Серг<еевич> соглашается во взглядах на древнюю и новую литературу? Древняя - мумия, которую обнюхивают ученые. Новая никуда не годится, за исключением комиков и сатириков. Что ни говори, а верно, что Аксаков происходит от Темир-Аксака. Тамерланом так и не пахнет"94.

Взгляды славянофилов на литературу были тесно переплетены с политикой. Конечно, это свойство присуще нашей отечественной художественной традиции, и старшие славянофилы вовсе не были здесь первыми и, тем более, единственными. Уже литературная критика будущих декабристов (программные статьи A.A. Бестужева-Марлинского, К.Ф. Рылеева и В.К. Кюхельбекера - особенно) напрямую связывала литературу с политикой. Но и члены "Союза благоденствия", и те, кто уже в 30-40-е годы создавал собственные литературно-эстетические системы, в своих взглядах и оценках не выходили за рамки общепринятого. Концепция славянофилов, напротив, предлагала во многом иные оценочные принципы, выводимые из того, что первоначально формулировалось в политических статьях. Будучи основанной на общественно-политических теориях, система литературно-эстетических взглядов славянофилов точно также требовала оригинальных исторических и теоретических построений, которые далеко не всегда находили надлежащий отклик у современников. Славянофилы не могли выразить свою систему так же ярко, как это сделал Белинский, но это не значит, что она не имела влияния и не осталась одной из самых самобытных и интересных теорий своей эпохи.

Со времени, как, впрочем, и в любой теории, основанной на умозрительном опыте, стали очевиднее слабые стороны концепции славянофилов, в том числе и недооценка значения Пушкина и его направления. Потребовалось время, чтобы осмыслить роль великого поэта в генезисе русской культуры. И сделал это Иван Аксаков.

В начальных частях главы о поэзии Тютчева и Пушкинской речи, систематизируя историко-литературный процесс, Аксаков опирается на концепции Хомякова и брата. Правда, здесь речь не идет о значительных обобщениях, и автор, скорее, тезисно излагает свои взгляды, но вполне очевидно, что послужило Ивану Аксакову в качестве первоисточников. Так, коротко описывая в начале четвертой главы ход развития русской литературы, биограф Тютчева использует предложенную A.C. Хомяковым систему периодизации истории русской литературы со времен Петра I, подразделенную на четыре этапа. Ее автор определил их в соответствии с четырьмя этапами жизни России после коренной перетряски прежних устоев, учиненной царем-реформатором. В своей речи "по случаю возобновления публичных заседаний Общества любителей российской словесности." Хомяков выделил четыре периода: "ломоносовский", "екатерининский", "от Карамзина до Гоголя" и "будущий"; первым трем автор дал характеристики по преимуществу критического свойства.

У Ивана Аксакова мы также наблюдаем аналогичную градацию по периодам, правда, он не называет их специально, но вполне соответствует обозначенным периодам, давая собственные характеристики поэтапного развития русской литературы (от Ломоносова до надежды на будущее той "поэзии", для которой настанет период возрождения в новой, неведомой доселе, своеобразной, более народной форме" (С.84).

Обычными для славянофила выглядят в четвертой главе "Биографии" и слова, которыми Аксаков предваряет начало своего короткого обзора истории русской поэзии: "Сдвинутое реформой Петра с своих исторических духовных основ в водоворот чуждой духовной жизни, русское общество, как и понятно, утратило равновесие духа, "заторопилось жить и чувствовать" (по выражению князя Вяземского), не выжидая, пока обучится, и рвалось обогнать тугой, по необходимости, рост своего просвещения" (С.83).

Но, оценивая следом творчество и талант первого крупного русского поэта - М.В. Ломоносова, Иван Аксаков несколько по-другому, нежели Хомяков, видит значение его. Литературный талант Ломоносова признавался Хомяковым очень высоко, но гений великого ученого в поэзии оказался под влиянием второстепенных образцов немецкой литературы. Отсюда "Ломоносов вышел из низшего звания, но, к несчастью, обогатил только высшее"95.

Аксаков же склонен рассматривать явление Ломоносова более органично и позитивно, хотя и без некоторой доли экстравагантности в заключении: "Можно сказать, что пламя поэзии у нас от самых первых, слабых искр европейского знания, пользуясь готовой чужой стихотворной формой, и что даже первый свет сознательной деятельности в области науки возжегся нам рукой поэта: ибо поэтическое вдохновение окрылило в Ломоносове труды ученого" (С.80).

Следует отметить, что автор "Биографии" выбрал в качестве объекта для рассмотрения лишь вехи в развитии русской поэзии и вовсе не уделил внимания другим жанрам и, казалось бы, это вполне обусловлено самой темой повествования: как-никак, но далее речь все же пойдет о лирике Тютчева. И здесь необходимо, на наш взгляд, обратить внимание на один аспект в рассуждениях Аксакова. В начале главы он определяет поэзию ". как особый, высший вид искусства - искусство в слове, выражающееся в мерной речи или стихотворной форме" (С.80). Понятно, чего-то нового автор здесь не открывает. Важно другое, а именно то, как далее Аксаков оценивает роль поэзии в развитии русской литературы, и не только ее. В высшей фазе своего развития (правда, по Аксакову, еще - пока высшей, т.е. он оговаривает, как уже отмечалось выше, возможность появления новых, более оригинальных ее форм) русская поэзия представлена как раз пушкинской плеядой поэтов. В их числе Аксаков называет Языкова, Хомякова, Веневитинова, Дельвига,

95 Хомяков А.С. Поли. Собр. Соч. Т.З. С.421.

Баратынского, и, конечно - Тютчева. Именно их поэзии ". предстояло, -пишет Аксаков, - силой высших художественных наслаждений, совершить в русском обществе тот духовный подъем, который был еще не под силу нашей школьной несамостоятельной науке, и ускорить нашего народного самосознания. Ей, наконец, выпала историческая задача проявить, в данной стихотворной форме, все разнообразие, всю силу и красоту русского языка, возделать его до гибкости и прозрачности, способной выражать наитончайшие оттенки мысли и чувства. В этом отношении труды даже второстепенных, мелких наших стихотворцев не лишены исторического значения и заслуги. Можно возразить, что то же делали и прозаики. Конечно, так, но особенность поэзии и преимущество ее над прозой в этом именно и состоит, что ей раскрывается тайная гармония языка." (С.81).

Таким образом, именно поэзии в России суждено было стать высшим выражением народного духа. Поэтический гений Пушкина и "целый сонм поэтических дарований", окружавший его - это не только воплощение изящества и гармонии слова, но они существенным образом повлияли на рост и формирование "сознательной мысли". Как здесь снова не обратиться к мнению A.C. Хомякова, который был уверен, что Пушкин и Баратынский ". трудились над формой и лишены были истинного содержания"96.

Иван Аксаков, в отличие от Хомякова и брата, не признававших в поэзии Пушкина и поэтов его "плеяды" значительного "внутреннего содержания" (К. Аксаков), усматривает в их творчестве "историческое (здесь и далее выделено автором - A.B.) призвание эпохи". Они, по мнению автора "Биографии", совершенно спонтанно, "бессознательно для них самих", явили в характере своей поэзии "вид какого-то священнодействия", которое было высшим проявлением свободы духа, сделавшей их поэзию "бескорыстной, самой для себя, . чистой, не обращенной в средство достижения цели, - поэзии, не знающей тенденций". Одно из важнейших ее качеств "искренность", та, "которой лишена поэзия нашего времени: это как бы еще вера в искусство, хотя бы и неосознанная" (С.82).

Такой период в русской поэзии, считает Аксаков, повториться вряд ли когда сможет: подобно тому, как вот уже ни одно столетие художники жаждут разгадать секрет кисти Рафаэля, но "перенять его манеру тщетны и пребудут тщетны; невозможно им усвоить себе ту искренность, то простодушие творчества, которыми веет от созданий Рафаэля." (С.82). В этом и состоит "историческое проявление искусства": само время вне желания людей, вызывает к жизни усилия человеческого духа, которые запечатляются в откровении художников. Такие эпохи в истории народов и культур крайне редки, но искусство, рожденное ими, продолжает в веках восхищать воображение новых поколений. И пусть с течением времени забывается, теряет смысл то первоначальное, что становилось во главе замысла художника, было его сутью, содержанием, но остается главное - красота, гармония, творческий дух. Так, "например, греческое искусство, - пишет Аксаков, - оставаясь, по своему значению, бессмертным мировым двигателем в истории человеческого просвещения, тем не менее, отжило свой век, как отжила его и сама Эллада" (С.83).

Историческое призвание" поэзии пушкинской эпохи, в первую очередь, в ее поэтической форме, ставшей впоследствии общим достоянием. "Можно привести тысячи новейших стихов, - отмечает по этому поводу Аксаков, - несравненно сильнее и звучнее, например, стихов "Евгения Онегина"; но преимущество прелести, - прелести, неуловимой никаким анализом, независимой от содержания, - вечно пребудет за любыми стихами Пушкина и других некоторых поэтов этого поэтического периода: от них никогда не отымется искренность творчества, как и их историческая печать. Пушкин имел право сказать в следующих стихах, столько осмеянных новейшей петербургской критикой позитивистской школы:97

Не для житейского волненья,

Не для корысти, не для битв: Мы рождены для вдохновенья, Для звуков сладких и молитв.

Эти "сладкие звуки" были нужны, были серьезным, необходимым, историческим, а потому в высшей степени полезным делом (С83).

На основании приведенных здесь высказываний Ивана Аксакова можно, на наш взгляд, сделать следующее короткое заключение: свои оценки роли, ценности и исторического значения поэзии Пушкина и его "плеяды" автор определяет, разумеется, исходя из разделяемых им взглядов на назначение искусства, литературы, а они некоторым образом отличны здесь не только от тех, которые высказывали старшие славянофилы, но и самого Ивана Аксакова, например, в период редакторства в "Русской беседе" (точнее сказать, отличны от той политики, которую он порой проводил, организуя работу литературного отдела журнала).

По своим взглядам на предмет и задачи литературы, высказанным на страницах данной главы, Аксаков ближе, скажем, к органической критике Апполона Григорьева с ее пафосом защиты "мысли сердечной" и борьбы "с мыслью головной", нежели к той части литературно-эстетических концепций славянофилов, где весомую роль играли идеология и утилитаризм. Впрочем, Иван Аксаков всегда оставался самим собой.

Поэзия Ф.И. Тютчева по природе своей целиком принадлежит "пушкинскому периоду", в ней, как пишет Аксаков, "мы видим исторический признак прежней поэтической эпохи". Несмотря на то, что Тютчев на долгие годы пережил и Пушкина и все его направление, но, "он оставался верен себе и своему таланту". Поэтому, "не переставая быть "современнейшим из современников" по своему горячему сочувствию к совершающейся кругом его жизни, он, среди диссонансов новейшей поэзии, продолжал дарить нас гармонией старинного, но никогда не стареющего, поэтического строя. Он был среди нас, подобно мастеру какой-либо старой поэтической школы, еще жи

97 Здесь И. Аксаков имел в виду Д.И. Писарева и его статью "Белинский и Пушкин. Лирика Пушкина". В вущей и творящей в его лице, но не допускающей нм повторения, ни подражания" (С.84). Этими словами заканчивает Аксаков первую часть четвертой главы.

Вторая часть, так назовем ее условно, представляет собой литературно-критический очерк, посвященный "особенностям таланта" поэта. Можно было бы сказать, что в нем Аксаков предопределил многое из того, что явилось главным, основным в ставшей к нашему времени многотомной антологии исследования тютчевской лирики, будь то литературная критика, биографические работы или филологические изыскания, если бы "Биография" по своему выходу действительно положила начало активному усвоению тютчевского литературного наследия или стимулировала интерес к его поэзии (понятно, что это относится не только к данной главе, но ко всей книге в целом; и если в отношении к Тютчеву-лирику справедливость была восстановлена, то в отношении Тютчева-политика самым содержательным и наиболее полным и ясным по описанию исповедуемых поэтом взглядов и идей, по большому счету, до сегодняшнего дня являются иные главы "Биографии Ф.И. Тютчева"). Так получилось, что по кончине поэта и после публикации Аксаковым его биографии, имя Тютчева-поэта забывают на несколько десятилетий. В 1886 году "Биография" выходит отдельным изданием и немалым тиражом, но, увы, "золотой век" уже пребывает в упадке. Менее чем через десять лет появится статья Вл. Соловьева и Тютчев будет востребован - и еще как! Но это будет уже другая эпоха, и поэта начнут открывать заново, изредка ссылаясь на его современников, отметивших талант поэта при жизни - Пушкина, Некрасова, Фета, Тургенева, Ап. Григорьева. Имя Ивана Аксакова будет упоминаться даже реже других достойных имен.

Но все же на этих двух десятках страниц, являющихся частью четвертой главы (конечно, подкрепляемых всем содержанием книги), Аксаков смог высказать то, что потом под разным углом зрения, анализируясь, может быть, адрес позитивистской школы в данной главе Аксаков сделает еще несколько выпадов.

Заключение

В разное время у самых разных интерпретаторов и комментаторов тютчевского наследия (B.C. Соловьев, В.Я. Брюсов, Ю.И. Айхенвальд, C.JI. Франк, Ю.Н. Тынянов, К.В. Пигарев, Б.Я. Бухштаб, Л.Я. Гинзбург, Ю.М. Лотман, М.Л. Гаспаров, В.В. Кожинов и многие другие) так или иначе рассматривались те фундаментальные особенности лирики поэта, которые задолго до них описал или просто назвал Иван Аксаков.

В данной работе мы не ставили задачи целенаправленно развивать эту проблему, слишком обширных комментариев она потребовала бы. Да и перечислять все "нравственные тоны" его поэзии, услышанные Аксаковым, тоже не имеет смысла. Обратимся к заключению четвертой главы, где автор обобщает сказанное об особенностях поэзии Тютчева и делает выводы. "Он (Тютчев - A.B.) отличается, - пишет Аксаков, - прежде всего особенным процессом поэтического творчества, до такой степени непосредственным и быстрым, что поэтические его творения являются на свет божий еще не успев остыть, еще трепеща внутренней жизнью души поэта. Оттого эта особенная, как бы не отвердевшая красота наружной формы, насквозь проникнута мыслью и чувством; оттого эта искренность, эта неумышленная, но тем более привлекательная грация. Художественная зоркость и воздержанность в изображениях - особенно природы; пушкинская трезвость, точность и меткость эпитетов и вообще качественных определений; соразмерность внешнего гармонического строя с содержанием стихотворения; постоянная правда чувства и потому постоянная же некая серьезность основного звучащего тона; во всем и всюду дыхание мысли, глубокой, тонкой, оригинальной, по существу своему нередко отвлеченной, но всегда согретой сердцем и поэтически воплощенной в цельный, соответственный образ; такая же тонкость оттенков и переливов в области нравственных ощущений, вообще тонкость резьбы, узорчатость чеканки - при совершенной простоте, естественности, свободе и, так сказать, непроизвольности поэтической работы. На всем печать изящного