автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.02
диссертация на тему: Феномен творчества русскоязычных писателей ненцев и хантов последней трети XX века

Полный текст автореферата диссертации по теме "Феномен творчества русскоязычных писателей ненцев и хантов последней трети XX века"

На правах рукописи УДК: 82(47+57)09

ЛАГУНОВА Ольга Константиновна

ФЕНОМЕН ТВОРЧЕСТВА РУССКОЯЗЫЧНЫХ ПИСАТЕЛЕМ НЕНЦЕВ И ХАНТОВ ПОСЛЕДНЕЙ ТРЕТИ XX ВЕКА (Е. АЙПИН, Ю. ВЭЛЛА, А. НЕРКАГИ)

Специальность 10.01.02 — литература народов Российской Федерации (литература малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока)

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

/I

м

Санкт-Петербург 2008

4

00316ЭВи^

003169803

Работа выполнена в секторе филологии Института гуманитарных исследований Тюменского государственного университета

Официальные оппоненты, доктор филологических наук, профессор

Ващенко Александр Владимирович

доктор филологических наук, профессор Балданов Саян Жимбеевич

доктор педагогических наук, профессор Роговер Ефим Соломонович

Ведущая организация — Томский государственный университет

Защита состоится «А/ » <-1/0 2008 г в ¡S часов на заседании диссертационного совета Д 212 199 09 Института народов Севера Российского государственного педагогического университета им А И Герцена по адресу Санкт-Петербург, проспект Стачек, 30, аудитория 105

С диссертацией можно ознакомиться в фундаментальной библиотеке Российского государственного педагогического университета им А И Герцена

Автореферат разослан _ ¿P^_2008 г

Ученый секретарь диссертационного совета

кандидат филологических наук, /"1.Л-/ С

доцент ¿7/ЧН. К. Данилова

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность диссертационного исследования. Академическая отечественная филология на сегодняшний день выработала систематическое осмысление творчества, если говорить о представителях народов севера, именно поколения, родившегося в 1930-х годах Это юкагир Семен Курилов (1935), эвенк Алитет Немтушкин (1939), манси Андрей Тарханов (1936) и Юван Шесталов (1937), ненцы Леонид Лапцуй (1932), Василий Ледков( 1933), Прокопий Явсытый( 1933), Алексей Пичков( 1934), нивх Владимир Санги (1935), саами Октябрина Воронова (1934), ханты Любовь Ненянг(1931), Мария Вагатова (Волдина)( 1936), Роман Ругин (1939), чукчи Юрий Рытхэу (1930), Антонина Кымытваль (1938) Опыт же послевоенного поколения мастеров слова младописьменных литератур, к которому принадлежат аганский хант Еремей Айпин (1948), лесной ненец Юрий Вэлла( 1948), тундровая ненка Анна Неркаги (1952), еще не получил полномасштабного описания, а ведь именно это поколение наиболее остро и драматично выразило в произведениях духовный строй своих народов в условиях «смены эпох» Не случайно и то, что произведения этих художников переведены на языки народов Европы и Америки Мастера слова являются неформальными духовными лидерами современных ненцев и хантов Ассоциацией коренных малочисленных народов Севера и Дальнего Востока Еремей Айпин провозглашен в качестве кандидата на Нобелевскую премию в области литературы, что также свидетельствует о реальном статусе представителей именно данног о поколения в общественном сознании сегодняшней России Сама же возможность рефлексии материала в поколенческом аспекте была ясно заявлена в известных работах Б Л Комановского, монографиях Р Г Бикмухаметова «Орбиты взаимодействия» и А В Пошатаевой «Литературы народов Севера (Истоки Становление Развитие)», а также авторами словаря «Литературы народов России XX век»

Данное диссертационное исследование было задумано и написано в качестве одного из звеньев практического поиска методологических и историко-литературных ориентиров в рамках еще только формирующегося и определяющегося в своих основах этнофилологического подхода к литературным явлениям культуры России Специалисты справедливо утверждают, что «необходима разработка специфических этнолитературо-ведческих методов», что «этнолитературоведение может способствовать развитию и современному становлению младописьменных литератур»

(Г Н Ионин) Этнофилологический подход к художественному произведению предполагает системное выявление и изучение всех эстетических элементов и решений, которые выражают акцентируемую автором личную идентичность с определенной моделью ценностного устройства мира, проверенной и подтвержденной жизнью реального народа, обозначенного в тексте в качестве «своего» и отграниченного от иной («чужой») ценностной модели Под поэтикой в диссертации вслед за С С Аверинце-вым мыслится «система рабочих принципов какого-либо автора», «то, что сознательно или бессознательно создает для себя любой писатель», и эта система вычитывается «из самих текстов»

Вопрос о русскоязычное™ творчества писателей ненцев и хантов сложен, проблемен и может иметь совершенно разные решения Первое решение творчество этих писателей — элемент русской литературы Например, известный специалист по русской прозе второй половины XX века Т Л Рыбальченко на основании языкового фактора вписывает в ее состав Ч Айтматова и В Быкова Эту же позицию отстаивает С П Залыгин, говоря о писателях, пришедших «в русскую литературу из другого языка» Второе решение это феномены пограничного характера, образующие «весьма значительный пласт советской литературы» или «художественный дискурс «пограничного» типа» Данное решение предлагает Н Л Лейдерман Третье решение талант писателя — это «загадочная субстанция» и в каждом отдельном случае должна рассматриваться вся возможная комбинация факторов этническое происхождение, язык творчества, страна проживания, тематическая направленность и адресат текста, историко-культурная специфика страны и т д Нет и не может быть одного конституирующего ситуацию признака — так, анализируя целый перечень литературных фактов, полагает М Г Соколянский Четвертое решение если речь идет о художественном творчестве, то язык служит лишь инструментом, средством ценностно-эстетической деятельности автора в акте создания неповторимого словесного целого «лингвистика начинает занимать совершенно неподобающее ей руководящее место, почти то самое, которое должна занять общая эстетика» (М М Бахтин) Данное четвертое решение представляется автору исследования методологически наиболее точным и потому творчество русскоязычных писателей ненцев и хантов Западной Сибири последней трети XX века рассматривается как элемент соответственно ненецкой и хантыйской литератур — литератур коренных малочисленных народов севера России Именно отсчет языковой ситуации от субъекта деятельности, отсчет си-

туации изнутри этого субъекта в рамках феноменолизирующей парадигмы свидетельствует, что русский язык воспринимается мастерами слова послевоенного поколения ненцев и хантов как второй родной язык, а не как «чужой» или «язык победившей культуры» Он осваивался с детства, в интернате, где ненцы и ханты обучались совместно Открывающийся и расширяющийся для ребенка мир опредмечивался и становился своим именно через этот язык Не случайно Ю Вэлла подчеркивает, что выбор русского языка — это не выбор чистой модели определенного языка, а это рожденный процессом жизни «ненецко-хантыйско-русский язык в не-нецко-хантыйско-русской форме», поэтому данный феномен имеет не собственно лингвистическую природу Кроме того, осуществляя возможность и право говорить от имени своего народа, субъект творчества, как шаман, не допускает в акт общения с высшими силами переводчика в зоне творческого полета исключается опосредование и корректирование Мера ответственности за результат с годами в сознании мастера только возрастает, и потому для него важна именно непосредственность личного высказывания Зависимость слова предыдущих поколений национальных мастеров от качества работавших с ними переводчиков была наглядной, жесткой, иногда конфликтной и даже компрометирующей Закономерно, что, осознавая свою новую миссию, художники послевоенного поколения изначально избегали обременительности данного пути Сакральность творчества национального мастера, осознание первичности его высшего предназначения на фоне организационной опеки предыдущих поколений требовала полной и предельной самодостаточности субъекта в акте порождения текста Возможность через русский язык достигнуть сознания всех своих родственников, живущих в различных концах мира, послать им весть о жизни и вере, сделать это поверх барьеров диалектной раздробленности национальных языков — также сущностный мотив выбора художником способа коммуникации

Критериями отбора материала послужили а) принадлежность писателей к одному (первому послевоенному) поколению мастеров слова младописьменных литератур севера России, б) оригинальность их русскоязычного творчества, в) проживание на единой территории, имеющей общую историческую, религиозную и социально-экономическую судьбу, г) признанность творчества писателей в стране и за рубежом, д) работа в литературе на протяжении несколькихдесятилетий, значительный объем текстового материала, обращенность к различным типам речи (стих и проза), е) профессиональная признанность (членство в Союзе писателей

РФ) и репрезентация себя именно как писателя (неученого, не собирателя и хранителя фольклора, не публициста и общественного деятеля) В диссертации анализируются практически все опубликованные художественные тексты, созданные мастерами слова на протяжении последней трети XX века (1970— 1990-е годы) В силу того что публицистика в отличие от художественного творчества имеет иную образную и коммуникативную природу, она не является в диссертации объектом специального исследования и вовлекается в него лишь в соответствии с характером конкретных задач, решаемых в том или ином фрагменте

Цель исследования — выявить природу и логику развития творчества русскоязычных писателей ненцев и хантов первого послевоенного поколения (Е Д Айпин, Ю К Вэлла, А П Неркаги)

Достижение этой цели подразумевает решение ряда задач

1) обнаружить и систематизировать существующие подходы к предмету рефлексии, установить их связи со сменой научных парадигм,

2) прояснить закономерность и постепенность смены научных парадигм,

3) системно представить высказывания мастеров слова о творчестве и тем самым очертить контуры их эстетики,

4) описать этнопоэтику всего корпуса художественных текстов Е Д Ай-пина, Ю К Вэллы, А П Неркаги,

5) вычленить фазы и элементную базу творческого движения писателей первого послевоенного поколения,

6) зафиксировать взаимосвязи фазного движения как процесса развертывания и прояснения природы творчества поколения,

7) выявить внутреннюю основу художественного развития мастеров слова и обосновать концепцию их творчества

Объект исследования — корпус художественных произведений, созданных Е Айпиным, Ю Вэллой, А Неркаги, а также текстов преимущественно документального характера, сопровождающих появление и функционирование данных художественных произведений (официальные и частные письма, телеграммы, рецензии, статьи, заметки на полях книг, высказывания, воспоминания и т д )

Предмет исследования — феномен творчества послевоенного поколения русскоязычных писателей ненцев и хантов

Гипотеза исследования состояла в том, что первое послевоенное поколение русскоязычных писателей ненцев и хантов имеет качественно иную по отношению к двум предшествующим поколениям мастеров слова природу творчества, связанную с религиозными представлениями ма-

лочисленных народов Их творческий поиск, несмотря на революционный переход страны от культуры советской цивилизации к постсоветской фазе развития, был органичным, эволюционным, и этот опыт может быть вписан в макроконцепцию исторической поэтики мировой словесности

Методология исследования базируется на этнофилологическом подходе к анализу литературных явлений, сочетающем достижения отечественной исторической поэтики, культурно-исторической школы литературоведения и мировой этнологии Этнос в диссертационной работе мыслится в качестве биосоциального феномена, сформированного определенной природной средой, имеющего длительную эволюционную историю и характеризуемого коллективной солидарностью, четко отграничивающей своих от чужих Можно сказать, что данное понимание строится на взаимодополняющих, хотя и полемических по отношению друг к другу, отечественных концепциях этноса Л Н Гумилева и Ю В Бром-лея, а также на концепцию центральной зоны этнокультуры, разработанной С В Лурье

Методологическую базу исследования составляют труды по этнологии и традиционной культуре (Т А Агапкина, Ю В БромлейД Н Булгакова, В М Гацак, А В Головнев, Л Н Гумилев, А П Зенько, В М Ку-лемзин,3 Н Куприянова, С В Лурье, Н В Лукина, М М Маковский, Е М Мелетинский, Т А Молданова, Е В Перевалова, А М Сагалаев, 3 П Соколова, Е Г Сусой, Н И Толстой, В Н Топоров, Л В Хомич, В Н Чернецов), работы по эстетике и исторической поэтике (С С Аве-ринцев,М М Бахтин, С Н Бройтман, А Н Веселовский, К Г Исупов, Д С Лихачев, И П Смирнов, О М Фрейденберг), труды по этнофило-логии и истории литератур малочисленных народов страны (Л Н Арутюнов, С Ж Балданов, Р Г Бикмухаметов, Г Д Гачев, Ч Г Гусейнов, И А Есаулов, Г Н Ионин, Б Л Комановский, А Н Мыреева,А И По-шатаева, Ю С Степанов, К К Султанов, С Т Хитарова, Ю М Шпры-гов), работы по русской литературе последней трети XX века и проблемам соцреализма (М П Абашева, Г А Белая, А Г Бочаров, А С Буш-мин, Н Н Воробьева, Н К Гей, Н Л Лейдерман, М Н Липовецкий, М А Литовская, Г И Ломидзе, В Д Оскоцкий, М Н Пархоменко, Т Л Рыбальченко, А Д Синявский, Е Б Скороспелова, В А Суханов, Н П Утехин, М Б Храпченко, М Н Эпштейн, Л Г Якименко) В процесс осмысления и описания материала включены труды по истории хантыйской и ненецкой, а также мансийской литератур (А В Ващенко, Г И Данилина, С С Денисламова, В И Захарченко, Г Н Ионин,

Н Г Качмазова, С А Комаров, К Я Лагунов, М А Литовская, А М Мансурова, В В Огрызко, Л В Полонский, В А Рогачев, Н А Ро-гачева, Е С Роговер, Н В Цымбалистенко, А В Чепкасов, Е Н Эрт-нер и др ) Используются наработки зарубежных исследователей по всему спектру изучаемых в диссертации проблем (П Джонс, П Домокош, А Каннисто, К Карьялайнен, Т Кун, К Леви-Строс, Т Лехтисало, М Мид, Н Пенник, Д Самсон, С Хантингтон, М Элиаде)

Теоретико-литературная новизна исследования заключается

1)в постановке вопроса о смене научных парадигм изучения младописьменных литератур севера России, в очерчивании координат новой научной парадигмы,

2) в закреплении идеи поколения как наиболее адекватного инструментария для дифференциации внутренней динамики младописьменных литератур Севера,

3) в применении и развитии этнофилологического подхода к анализу текстов русскоязычных писателей ненцев и хантов первого послевоенного поколения, в понятийно-инструментальной детализации этнофилологического анализа текстов русскоязычных писателей (аксиология творчества, константы, интуиции, онтологичность ит д ),

4) в фиксации фазовости творчества русскоязычных писателей ненцев и хантов первого послевоенного поколения,

5) в постановке вопроса о наличии эстетики творчества конкретных русскоязычных писателей ненцев и хантов первого послевоенного поколения и ее связи с поэтикой творчества

Историко-литературная новизна исследования заключается

1) в развернутой постановке вопроса о феноменальности творчества русскоязычных писателей ненцев и хантов последней трети XX века,

2) в подходе к их творчеству как голосу единого поколения мастеров слова,

3) в выделении фаз творческого развития Е Аипина, Ю Вэллы.А Нер-каги,

4) в описании системы эстетических представлений каждого из мастеров слова,

5) в этнофилологическом анализе всего корпуса художественных текстов, созданного мастерами слова дачного поколения,

6) в постановке вопроса о системной ориентации художественных форм данного поколения на онтологическую линию развития русской литературы в качестве эстетического образца (канона),

7) в аргументированном обосновании концепции посвященности русскоязычных мастеров слова ненцев и хантов первого послевоенного поколения, в полемичности данной концепции по отношению к иным версиям данного феномена,

8) в установлении соотнесенности феномена со стадиями литературного развития, фиксируемыми в рамках исторической поэтики (концепция ученых РГГУ),

9) в скорректированном определении понятий «этнопоэтика» и «интуиция», их адаптации к практике анализа младописьменных литератур Севера

Практическая значимость работы заключается в возможности использования полученных результатов при чтении в вузах курсов «Литература народов России», «Литературное краеведение», «История России» «Введение в литературоведение» и «Теория литературы» (раздел «Национальное своеобразие литератур»), а также при чтении спецкурсов, связанных с полиэтнической культурой России, с социально-историческими трансформациями в ее истории Результаты могут быть использованы в учебном процессе, осуществляемом в Институте народов Севера РГПУ им А И Герцена, а также в национальных школах севера Урала и Сибири

На защиту выносятся следующие основные положения

1 В 1990-е годы происходит смена научной парадигмы изучения младописьменных литератур Севера России — универсализирующая парадигма сменяется феноменолизирующей, в центре которой категориальный комплекс «этнос-ценность—субъектность» Кризис прежней парадигмы порождал системные подвижки и прорывные идеи начиная с середины 1960-х годов Формирование новой научной парадигмы выдвинуло в качестве одного из направлений рефлексии словесного творчества этнофилологический подход, который представляет сплав достижений исторической поэтики с этнокультурологической составляющей современного научного знания В рамках этнофилологического подхода накапливается, оформляется дополнительный набор аналитических инструментов (этнопоэтика, константы, интуиции и т д )

2 Под этнопоэтикой понимается отрасль исторической поэтики, изучающая сферу системной взаимосвязи элементов художественного целого, организованную предметным выражением авторской интенции своего/чужого, отражающей смыслы и ценности национальной идентификации художника, специфику опоры его письменного слова на мифофольк-лорное предание (наследие) народа с учетом отношений читатель—текст В силу того что младописьменные литературы Севера России преимуще-

ственно ориентированы на мифофольклорный субстрат своих национальных культур, именно этнофилологический подход способствует адекватной рефлексии их поэтики

3 Е Айпин, Ю Вэлла, А Неркаги являются представителями первого послевоенного поколения в ненецкой и хантыйской литературах, которое привнесло иное по сравнению с двумя предыдущими поколениями литераторов качество словесного творчества в культуры своих народов Их творчество обладает элементами эстетики, то есть элементами собственной рефлексивности, и базируется на нескрываемой уверенности мастера слова в личностной посвященности

4 Творчество Е Айпина, Ю ВэллыиА Неркаги принадлежит по типу к культуре рефлективного традиционализма, к ее первому этапу Об этом свидетельствуют ориентированность текстов на образцы, ярко выраженная этическая доминанта творчества (его этикетность), онтологичность тематики, высокая мера условности формы, ослабленность разграничения речевых зон автора и героя, четкость и однозначность оценки изображения, недифференцированность стилей речи в тексте, отсутствие характера как структуры героя В качестве образцов избираются тексты онтологический прозы, созданные на русском языке

5 Творческий поиск Е Айпина, Ю Вэллы и А Неркаги определенно членится на три временные фазы первая — семидесятые—начало восьмидесятых годов, вторая — середина восьмидесятых—начало девяностых годов, третья — середина девяностых—начало двухтысячных годов

6 Первая фаза осложнена зависимостью художников от принятых канонов профессионализации мастеров слова в культуре советской цивилизации Поэтому в центре их внимания — категории героя, ситуации, события, выбора Вместе с тем, это герой, находящийся на меже своего и чужого, остраняющий своим положением стандарты нравоописания, придающий выбору достаточную меруусловности Мифофольклорный повтор, удерживаясь в текстах, трансформируется в сложную систему сравнений Акцентировка обряда инициации, выраженность посредством описания общей модели родовой жизни готовит переход художников к самодостаточному воплощению ценностного строя национального мира

7 Не случайно вторая фаза творческого поиска Е Айпина, Ю Вэллы, А Неркаги отличается текстоформирующим характером ряда интуиций Интуиции понимаются как внерациональные словообразы, которые выражают коллективное бессознательное, они выступают регулятором сущностных эмоционально-поведенческих реакций субъекта, сопряжены с эле-

ментами центральной зоны этнокультуры и направлены на сохранение последней Это интуиции связи, семьи, врастания, боли Переход от второй к третьей фазе творческого поиска писателей послевоенного поколения ненцев и хантов отмечен движением от архитектоничности эстетических форм к сложности композиционных решений Они наглядно фиксируют для читателя национальный ценностный космос Число и вечность, круговорот и творение, род и вера, путь сквозь хаос — такова система бытииных констант, служащих интеграторами значительных ансамблевых форм, специфичных для третьей фазы творческого поиска мастеров слова Константы же,вследзаЮ С Степановым, понимаются двояко во-первых, как «концепт, существующий постоянно или, по крайней мере, очень долгое время», во-вторых, как «некий постоянный принцип культуры»

Достоверность и обоснованность результатов исследования обусловлена корректностью использования этнофилологического подхода к анализу литературных явлений, его синтезирующей эстетическое и аксиологическое направленностью, а также детальностью анализа всего корпуса художественных текстов Е Айпина, Ю Вэллы,А Неркаги

Апробация результатов исследования Определяющие положения работы послужили основой выступлений на международных, всероссийских и зональных конференциях в Санкт-Петербурге (РГПУ — 2002 — 2007), Екатеринбурге (УрГУ — 1996,2000, 2004, УрПГУ — 2002), Томске (ТГУ — 2001), Челябинске (ЧГУ — 1990), Перми (ПГПИ — 1989), Тюмени (ТюмГУ, ТГИИиК— 1996—2007) Всего по теме диссертации опубликовано более восьмидесяти работ в научных и литературно-крае-ведческихизданияхМосквы, Санкт-Петербурга, Томска, Екатеринбурга, Тюмени Содержание диссертации изложено в монографиях «Феномен творчества русскоязычных писателей ненцев и хантов последней трети XX века (Е Айпин, Ю Вэлла, А Неркаги)» (Тюмень, 2007 22, 75 п л ), «На моей земле. О поэтах и прозаиках Западной Сибири последней трети XX века» (Екатеринбург, 2003 12 п л — в соавторстве с С А Комаровым), в книге для чтения по литературам коренных малочисленных народов севера Западной Сибири (манси, ненцы, ханты) «Слово родного Севера» в 5-11 классах (Екатеринбург, 1997 27,7 п л )

Автор диссертационного исследования является инициатором и редактором-составителем периодического научного издания «Космос Севера» (4 выпуска — 1996, 2000, 2002, 2005), объединяющего североведов различных отраслей гуманитарного знания в исследовании культуры малочисленных народов севера Западной Сибири (этнография, культурология, ли-

тературоведение, лингвистика, фольклористика, искусствоведение) Работа диссертанта была поддержана грантом Министерства образования РФ в 2001 и 2002 годах (тема «Этносубъекты и этнопоэтика младописьменных литератур коренных малочисленных народов севера Западной Сибири последней трети XX века (манси, ненцы, ханты)», а также грантом губернатора Тюменской области в 2002 году Диссертант являлся руководителем направления «Фольклор и литература» в трехтомной энциклопедии Ханты-Мансийского автономного округа «Югория» (1996—2000)

Тема диссертации, сообщение автора, а также текст диссертации обсуждались на заседаниях кафедры литературы и методики ее преподавания Института народов Севера РГПУ им Герцена, на расширенных заседаниях сектора филологии Института гуманитарных исследований Тюменского государственного университета Отдельные разделы работы используются автором при чтении специальных курсов в Тюменском государственном университете «Литература народов Севера», «Феномен творчества Еремея Айпина», «Русскоязычная литература коренных малочисленных народов севера Западной Сибири как феномен толерантности» Был прочитан цикл лекций о ненецкой и хантыйской литературах на специальных курсах для ненцев и хантов, проживающих в Тюмени В течение пяти лет в гимназии № 16 г Тюмени под руководством диссертанта результативно работало научное общество школьников, специализировавшееся на изучении культуры ненцев и хантов его члены становились призерами (II место) всероссийского конкурса научно-исследовательских работ «Шаг в будущее» (Москва, апрель 2001), а также неоднократными победителями зональных, областных и городских конкурсов «Шаг в будущее» (1999-2003) Двенадцать дипломных работ защищено в Тюменском государственном университете с 1994 года по ненецкой и хантыйской литературам под руководством автора данной диссертации

Структура диссертационного исследования соответствует его цели и задачам, решаемым в нем Она состоит из введения, четырех глав, заключения и списка литературы Общий объем текста диссертации — 508 страниц

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

В диссертации проанализированы художественные тексты Е Айпина, Ю Вэллы,А Неркаги общим объемом 130 печатных листов Этосемь повестей, два романа, одна повесть в рассказах, шестнадцать рассказов, три книги стихов и прозы

Во Введении определяются актуальность исследования, его объект и предмет, цель и задачи, критерии отбора материала, методологическая база, научная новизна и структура работы, практическая значимость и апробация результатов, очерчиваются предложенные на сегодняшний день концепции сущности предмета изучения

Первая глава «От эстетики национальной формы к эстетике словесного творчества» состоит из четырех параграфов В двух ее начальных параграфах (§1 «Научная парадигма изучения мл<здописьменных литератур и ее кризис», §2 «Поиск новых оснований научной парадигмы») впервые описывается переход от одной парадигмы научной рефлексии младописьменных литератур Севера к другой Прежнюю парадигму предлагается именовать универсализирующей, новую становящуюся парадигму — феноменолизирующей Каждая из парадигм строится на ряде априорных допущений Для универсализирующей парадигмы — это базисность марксистско-ленинской идеологии, подмена «национального духа» «национальной формой», непрерывная устремленность всех национальных литератур к общности и единству, установление нескольких произведений в качестве образцов-ориентиров для всех субъектов творческой деятельности, отождествление нации и народности с наличием самостоятельного «эстетического центра», возможность управляемого «выравнивания национальных литератур» Универсализирующая тенденция исходит из теории активности и первенства содержания, которое лежит в плоскости единства «социалистического», являющегося «главным направлением развития» искусства слова, над формой, которая должна быть многообразной и «национальной», что допустимо в силу ее меньшей активности и вторичности В рамках универсализирующей парадигмы возникали идеи и проекты, содержавшие иную теоретическую и практическую заявку К ним следует отнести концепцию «конкретного литературоведения», предложенную в 1980 г Д С Лихачевым и имевшую очевидно полемический характер «Оно стремится к доказательности своих выводов, а не к конструированию гипотез или генерированию идей, столь иногда распространенных в нашей науке» Ученый соединяет принципы охраны литературного текста, комплексности и целостности культуры этноса, важности прояснения в сфере национального оппозиции «идеал/антиидеал» с методикой «медленного чтения» и необходимостью давать частные объяснения частным же явлениям литературы Создавая концепцию «национального образа мира», открыто полемичен к эстетике национальной формы был и Г Д Гачев важны «истинно глубокая мысль и величие души »,

а «не важна национальная форма» Гачев утверждал, что каждая культура есть «одновременно — и объект, и инструмент анализа», то есть смена объектов будет способствовать постоянному обновлению и уточнению методологии и инструментария анализа, поэтому «однородности и внешнего единства» в терминологии не будет и добиваться их не нужно Он выявил связь категории и чувства бессмертия с понятием «народ», показал действенность и целостность их в сознании субъекта, развернул проблему эстетики социалистического реализма в направлении научной рефлексии конкретных представителей народов страны, своеобразия их культурных традиций, набора и связи смыслов, привычных для них Гачев поставил проблему писателя — «выходца из малого народа» как проблему отдельную, специальную и общезначимую, он предложил подход к ней как к «высокой трагедии», как к ситуации жизни/смерти, как к ситуации «на пороге» (термин М М Бахтина)

Руководитель сектора советской многонациональной литературы в ИМЛ И Н С Надъярных в ходе «круглого стола» конца 1980-х годов (Вопросы литературы 1989 № 8, 10) признала отсутствие в академической среде научно обоснованного понятия «национальная литература» применительно к литературам народов СССР «Иногда ведь это один-два писателя» В ходе дискуссии было предложено создавать «перфокарту на каждого писателя», «каждого в отдельности «моделировать», вместо того, чтобы стремиться к однозначным ответам »(У Берзиньш) «Человеческий статус национального самосознания» — вот что сегодня проговаривается в качестве новой точки опоры и отсчета для изучения искусства слова (К К Султанов) Устремления историков и теоретиков полиэтнического российского искусства не случайно пересекаются в координатах бахтинской эстетики словесного творчества (Г А Белая, Г Д Гачев, Ч Г Гусейнов, К К Султанов и др) Во-первых, именно концепция Бахтина ставит в центр внимания проблему ценностей и ответственности авторского сознания Во-вторых, она содержит искомое сочетание ценностей трех порядков (этического, религиозного и эстетического) и базируется на этом сочетании В-третьих, она связана со «старинной интуицией формы как умирания» (К Г Исупов)

В силу того что младописьменные литературы Севера, как никакие иные национальные литературы России, тесно и прямо ориентированы на дописьменную традиционную культуру (то есть миф и фольклор), их изучение в этнопоэтическом аспекте оправданно, перспективно и даже удобно Не случайно связь младописьменных литератур Севера именно с

фольклором не только в первую очередь фиксировалась специалистами, но и изучалась в качестве главного пути к постижению своеобразия этих литератур и конкретных текстов их мастеров В частности, это характерно для известных работ А В Пошатаевой Она предложила четкую формулу, характеризующую «представителей самых молодых литератур» «Их творчество целиком связано с жизнью народов, из среды которых они вышли» В формуле значим элемент «целиком» Отсюда проистекает отождествление голоса народа и голоса художника в исследованиях по младописьменным литературам Однако подобное отождествление зачастую встречается и когда речь идет вообще о литературах малочисленных народов России Это свидетельствует, что в основании отождествления лежит не понимание специфики эстетики словесного творчества младописьменных литератур Севера, а инерция универсализирующей научной парадигмы, то есть типовое решение научной задачи

В качестве реалий становления новой парадигмы следует рассматривать ввод в научный оборот и учебную литературу таких понятий, как «эт-нопоэтика» (В Н Захаров, И А Есаулов), «константа» (Ю С Степанов), «этнопоэтическая константность» (В М Гацак), «ипостасность» (Г Н Ионин), подходы к региональному топосу как «тексту» (В В Аба-шев), смену именования предмета исследования вместо «младописьменные литературы» — «литературы фольклорной традиции» (С Ж Балда-нов), анализ стадий литературною разьтия и художественных систем через категории «космос/хаос» (Н Л Лсйдерман, М Н Липовецкий и др ) Феноменолизирующая научная парлди' ма исходит из самоценности и уникальности изучаемых явлений, сложности и многофакторности их генезиса, органичности и фазности их развития Данный образ объекта рефлексии потребовал комплексного анализа объекта и окружающих его сфер при решении даже узкоспециальных задач, обязательной корректировки привычных типовых операций переноса результата исследования одних явлений на аналогичные им Он обусловил необходимость поиска и постоянного уточнения методик изучения смежных проблемных областей и соответствующих им отраслей знания, повышенного внимания к возможностям опосредованных воздействий на предмет изучения Возникло стремление к познанию мини-объектов, полиструктурности явлений, к базовому детальному описанию объекта и лишь затем его аналитическому препарированию В результате порождается достаточно широкий спектр аналитических инструментов, ценность которых измеряется не частотностью их использования, а пригодностью и эффективностью для решения конкретных прак-

тических задач, какими бы частными они порой ни казались на первый взгляд Воля субъекта в данной парадигме мыслится как принципиально свободная и определяющая, на этом базируется ее творческая потенция Так как традиционная культура дорефлективна, а литература традиционалистского типа, особенно на ранних этапах, не просто ориентируется, но и опирается на ее законы, эффективным представляется ввод в оборот такого инструментального понятия, как интуиция Его изредка сегодня можно встретить в научных текстах, но в них оно преимущественно содержательно дублирует понятие интенции, прочно связанное с герменевтикой В силу того, что герменевтика является продуктом неклассической культуры, то и применение ее основного аппарата к текстам и субъектам иной культурно-исторической природы вряд ли корректно Поэтому ввод понятия «интуиция» с иным, ориентированным на доклассический и классический ряды объектов, значением представляется оправданным

В третьем параграфе первой главы «Культурно-историческая ситуация как фактор творчества и рецепции» подчеркивается, что рефлексия путей развития литератур коренных малочисленных народов севера России прямо и косвенно была связана с пониманием специалистами эстетики социалистического реализма В научно-критической мысли последнего десятилетия доминирует точка зрения, что социалистический реализм был неизбежным, но достаточно непродуктивным, внешним по воздействию, искусственным по происхождению препятствием на пути развития младописьменных литератур Полагают, что его эстетика не была глубинным образом связана с самосознанием писателей-северян Если она и проникала в их творчество, то на время, достаточно фрагментарно Обусловлено это было общим влиянием среды, «общественных обстоятельств», определенными иллюзиями мастеров слова, однако далее наблюдался лишь процесс освобождения от данных привходящих моментов, хотя какие-то «отголоски» и могут быть зафиксированы (Н В Цымбалистенко) Непродуктивно было и зачисление всех писателей младописьменных литератур в ряды художников социалистического реализма, практиковавшееся в рамках универсализирующей парадигмы «Опыт молодых литератур 50-60-х годов художников Севера, Сибири, Дальнего Востока — Ю Рытхэу, Г Хо-джера, В Санги, Ю Шесталова, С Курилова, К Бальбурова, Л Лапцуя, В Ледкова, В Лебедева — показывает, что в книгах этих писателей прошлое и настоящее народов выступает в неразрывной преемственности Это книги художников социалистического реализма» (Н Н Воробьева, С М Хитарова) Точки схождения младописьменных литератур, в частно-

сти ненецкой и хантыйской, надо искать в сфере мифофольклорного компонента литературы соцреализма

Художники младописьменных культур оказывались в положении, схожем с художниками русского модернизма и постмодернизма 1960— 1980-х годов, но в положении более благополучном и удобном Идеологическая доктрина страны предписывала административной машине физическую и духовную поддержку художников из малочисленных народов, идейные просчеты и отклонения могли толковаться как трудности роста инонационального сознания Кроме того, они действительно были связаны с нередуцированной устной культурой своего народа, рассматривались как уникальные выразители его истории и опыта, а потому не были в положении жесткой разделенное™ на советское/досоветское, советское/ западное, советское/мировое От них ждали опоры на неизвестную толщу специфической народной культуры, им не надо было преодолевать связь со своим народом Модель метода «большой» советской литературы содержала удобную для освоения и трансляции схему, практически совпадающую с выделяемым специалистами набором этнических констант Она предусматривала, предустанавливала носителя добра (это свой народи автор как его полноправный представитель), носителя зла (образ чужого, врага), а также обязательность и неизбежность победы добра над злом с примерным перечнем путей достижения победы Так как сознание мастеров слова младописьменных литератур Севера ориентировано на традиционную культуру, данная схематизация была для них удобна, понятна, она проверялась опытом дописьменной культуры народа, потому не отторгалась и принималась Реальности жизни самих художников (а именно искусственное изъятие из среды своего народа — интернатская жизнь, армейская служба, обучение в вузе — и почти автоматическое представительство от него в иной среде с неизбежной задачей защиты в этой среде образа народа) подводили их к пониманию идеи активности, действенности позиции автора и героя Автор (и герой), руководствуясь утверждением правильного выбора, твердостью и последовательностью своей позиции, вплоть до самопожертвования, должен был изменять и преобразовывать обстоятельства, чтобы сохранить в них этнокультурную идентичность Советская цивилизация приветствовала и стимулировала в субъектах творческой деятельности, в мастерах слова первостепенность таких параметров, как сознание и самосознание художника, его долг перед своим народом, связь этики и эстетики, необходимость высокого мо-билизирующего слова для практики народной жизни, судьбоносность и

прогностичность знакового мышления, веру в динамичность жизни, которая если организована неправильно, то может и будет в перспективе изменена, преобразована на справедливых началах Не принимать и не разделять данную программу у писателя из малочисленного народа не было оснований, потому что, по логике ее, временное зло будет побеждено С интенсивным развитием и государственной поддержкой культуры художественного письма мастера слова получили возможность преемственно восполнить представительскую, прогностическую, магическую, защитную и адаптивную функции шаманства языческих народов Они получили доступ через письменное творчество к ситуации религиозного покоя, без которого невозможно эстетическое завершение В силу того что «основная особенность эстетического, резко отличающая его от познания и поступка, — его рецептивный, положительно-приемлющий характер» (М М Бахтин), именно письменное художественное творчество создало широкие возможности и действенные механизмы встраивания бытийных оснований традиционных культур ненцев и хантов в интенсифицирующуюся письменно-знаковую среду современного человечества Оно удерживало интенции принятия и бессмертия, не требовало ценностного перекодирования или редукции запечатленного в слове национального опыта Значительным достижением советской цивилизации была система поддержки и общественного продвижения талантливых выходцев из малочисленных народов Данная система предполагала целенаправленное внушение литераторам, что их устами может говорить и говорит весь их народ, более того, что они сами и их творчество — это и есть судьба их народа Писатели верили, что слово их ожидаемо всеми, что оно востребовано, необходимо и будет растиражировано, что делают они великое дело для своего народа, страны и мира Это убеждение обеспечивало как минимум высокое оправдание усилий, стимулировало, придавало направленность личному и надличностному смыслу жизни Поэтому в условиях кризиса и распада советской цивилизации писатели из коренных малочисленных народов оказались в ситуации наибольшей самоидентификации, практически вне кризиса этнической и гражданской идентичности, характерного для большинства русских мастеров

Когда сегодня приходится читать в научно-критических исследованиях о «сюрреализме» А П Неркаги, о том, что в ее произведениях «присутствуют некоторые элементы модернистской поэтики», о том, что какая-то поэтологическая «проблема» остается «не осознанной до конца писателями Севера», что «достижения глубинной психологии XX века и

сложных проблем поэтического дискурса еще ждут своего открытия на северном материале», понимаешь, насколько труден переход от универсализирующей парадигмы к парадигме новой Вымывая, по сути, ценностную ориентацию автора, его национальный дух, исследователи продолжают формализировать поэтику (реанимировать эстетику национальной формы), утверждая способность художника оперировать бессодержательным, бесценностным приемом, а различие с первоисточником списывать на временное недоосвоение чуткого, но с выражением уверенности, что это освоение чужого необходимо самому художник)' и что он эту задачу скоро решит

В диссертации анализируется документ, выявляющий сущностные различия в подходе к творчеству у художника младописьменной литературы и представителя традиционной русской словесности Этот документ — воспоминание хантыйской поэтессы М К Вагатовой(Волдиной) о К Я Лагунове Речь идет о проведении Дней советской литературы в Тюменской области, инициированных в 1970-е годы К Я Лагуновыми поддержанных государственными и партийными структурами М К Ва-гатова воспроизводит непосредственность собственно мифофольклорно-го перетекания действитечьности в устный обобщающий образ, в котором важно соединение неожиданного масштабного виденья и слияния с массовым слушателем, оказавшимся свидетелем по сути обрядового действа Оно потому так помнится и естественно воспроизводится поэтессой через два десятка лет в письменном слове, что осуществляется по законам фольклорного восстановления — исполнения инварианта Показательна реакция К Я Лагунова В ней проявлены стандарты поведения человека письменной культуры подготовленность и продуманность публичного выступления, доверие к закрепленности образа на бумаге, интимность и закрытость творческого акта, перепроверка творческого результата глазами и временем, стремление к закреплению творческого открытия за собственным именем и т п

В параграфе речь вдето сложности «встречи» (М М Бахтин)этносо-знаний писателей при чтении и оценке произведений друг друга, анализируется издание романа Е Д Айпина «Ханты, или Звезда Утренней Зари» (М , 1990) с многочисленными пометами на полях К Я Лагунова, сделанными в процессе первичного чтения текста Помет больше 80 в форме от одной до трех десятков лексем, расположены они по всей книге Лексический слой помет позволил вычленить в процессе чтения хантыйского романа русским писателем несколько рецептивных фаз а) ожидание соответст-

вия текста определенному романному стандарту, существующему в сознании воспринимающего, б) фиксирование несоответствий этому стандарту и искреннее удивление, в) формулирование несоответствий как особенностей данного текста, г) постановка вопроса о специфике национального мышления и особом типе романа, д) негативная оценка прочитанного в отношении идейного однообразия, неразвернутости изобразительного ряда и отсутствия интриги в авторской установке на борьбу за внимание читателя Перечень ожиданий К Я Лагунова сводим к нескольким базовым позициям 1) предпочтительность линейного развития романа, 2) изобразительность — основа жанровой конструкции, 3) четкая разграниченность речевых зон каждого из героев и автора, правдоподобность речи по лексическому и интеллектуальному критериям, 4) идейная многосоставность, 5) стремление не потерять внимание читателя за счет темпа, естественности изложения и оригинальности материала, его исторической «правдивости» На последней странице книги Айпина дана развернутая итоговая характеристика прочитанному В ней точно устанавливаются связи между системой персонажей романа, структурой его главного героя, концепцией мира и человека «Отношения с людьми - чужеродные эпизоды, не работающие на характер героя Он показан не в делах, в мыслях И раздумья эти, огромные по объему, если их отжать, уместятся в одном абзаце все в мире взаимосвязано, зависимо друг от друга, ичеловек- лишь частица этого мира Идея столкновения индустриализации с природой и людьми Севера лишь декларирована на множестве страниц, ноне показана, не проявлена именно ей и посвящен роман с первых абзацев, настраивает читателя на эту проблему Читателя он не найдет» Русский писатель мыслит себя в качестве образцового массового читателя, свою оценку он фиксирует как абсолютную Но если только предположить, что в айпинском мире дело автора и героя — это и есть их способность мыслить о мире и о себе, мыслить обо всем и обо всех как об единстве взаимосвязанного и взаимозависимого, что вселенная не антропологична, а человек - не индивидуальный характер, зависимый от локальных и преходящих обстоятельств, что он свободен от выбора и столкновения с «индустриализацией», то перед нами будет не противоречивая, а гармоничная и своеобразная философия, «перешедшая» в поэтику художественного текста С примерным интервалом в шестьдесят страниц чтения К Я Лагунов возвращается к мысли об особом типе романа, созданном хантыйским прозаиком, и увязывает это с национальной природой его способа мыслить Однако здесь же он национальное самосознание Айпина рассматривает в качестве основы антиэстетического в тексте

«Жажда необычного, неслыханного толкает все время писателя к придумкам Фанатическая вера в исключительность своего народа швыряет писателя в объятия невероятного, невозможного — лжи» Он четко фиксирует повторяемую в айпинском тексте категорию «жажда-боль», выражающую нерв повествования, и в то же время не принимает ее внерефлективную, монологически ¡«откомментированную сущность «Вотуже конец романа, а что за жажда-боль неведомо» С одной стороны, он допускает возможность существования особого «романа-раздумья», с другой — допускает операцию отжатия раздумий, а значит, ликвидации всей конструкции, и косвенно выражает неготовность хантыйского прозаика работать в данной разновидности романа, раз при отжатии «раздумья эти уместятся в одном абзаце» Так, «встреча» автора и читателя в качестве которого выступай этнически другой художник, не привела к «преодолению чуждости чужого» и не явила примера глубины понимания в писательском сообществе одного региона А ведь К Я Лагунов мыслился литераторами малочисленных коренных народов Севера Западной Сибири в качестве их проводника в «большую литературу» Непреодолимость «чуждости чужого» при прочтении романа связана с глубинной разницей мироотношенческих моделей автора и читателя То, что «преодоление чуждости чужого» именно в этнической сфере особенно трудно, и то, что при восприятии айпинского романа русским писателем срабатывало «противочувствие» (С С Аверинцев) этнических культур, а не индивидуальные предпочтения одной из сторон, свидетельствует иной пример, анализируемый в диссертации Это внутренняя рецензия, написанная по просьбе издательства «Молодая гвардия» в 1985 г на роман «Ханты, или Звезда Утренней Зари» одним из квалифицированных литераторов столицы И И Виноградовым Большинство недоумений критика по поводу айпинского текста весьма сходны с замечаниями К Я Лагунова

Даже первичное описание новых фактических данных, целенаправленное накопление материала можно рассматривать сегодня как достаточную программу действий в столь деликатной области этнической антропологии, в которую еще только намеревается проникнуть филология

В четвертом параграфе первой главы «Е Айпин, Ю Вэлла, А Нер-каги о феномене творчества» доказывается наличие системной рефлективности у всех мастеров слова послевоенного поколения, что наряду с русскоязычностью и оригинальностью художественного письма является отличительными чертами поколения Вэлла отделяет свой «творческий язык» от языка повседневного общения, будь то язык русский или ненец-

кий «творческий язык мой — это ненецко-хантыйско-русский язык в не-нецко-хантыйско-русской форме» Он позиционирует свой «творческий язык» как собственно надъязыковое культурное образование, сформированное реалиями современной жизни, собственное творчество характеризует формулой «творчество современного ненца», об изображаемом в стихах и прозе человеке говорит как о герое, то есть не отождествляет его с самим собой Но для Вэллы важно, что это «житель моего стойбища», что это «Я» и «не-Я» одновременно, задача художника — выразить ценностный строй его жизни «понятия любви, добра и зла, ностальгии, измены, сложные взаимоотношения человека с человеком, человека с окружающим миром»

Книга «Триптихи (Три по семь)» Ю К Вэллы, в отличие от двух предыдущих книг, не имеет эксплицированного развернутого элемента диалога с читателем (будь то предисловие или посвящение), он замещен многозначным стихотворным текстом «Ранним утром / По двору скачет сорока / Ну и что ж' » На следующей странице излагая этот текст по-ненецки, поэт в экземпляре книги, адресованном автору данного диссертационного исследования, дает такой подстрочный перевод-комментарий стихотворения «С оконечности стойбища / Инородца птица (сорока) похоже к нам летит / Н еуже л и что-то хочет сказать В данном переводе-комментарии мир ненецкой жизни автором мыслится как замкнутый, самодостаточный, самоценный, имеющий свои границы Вестник чужой жизни, то есть птица инородца, выну>вден сам инициировать разговор на территории, живущей по другим законам Причем это разговор не допускающий пренебрежения, неуважения со стороны гостя по отношению к хозяину, который готов принять и выслушать явившегося, но не отступить перед ним Важно и то, что в качестве иносказательного знака гостя избирается Вэллой языческий знак природного ряда — птица. Заключительным событийным звеном «побывальщины» о «наивысшей форме гармонии» в книге «Поговори со мной» является рассказываемая всем участникам беседы у чувала сказка бабушки Ненги, к концу которой все уснули Бабушка же, сходив накормить на ночь собак, «тихо сказала самой себе» «Когда в одной избушке безмятежно спят и политик, и художник, и врач, и оленевод, и ученый, разве может быть что-то выше такой гармонии'». Автору важно воплотить в зримый образ подвластность освященному, оформленному национальной традицией слову (сказка), исходящему из уст старшего поколения, лучших и взрослых представителей народов Севера Сила этого слова, по Вэлле, абсолютна, действенна и неотменяема, и, как дети единой семьи, под ее воздей-

ствием взрослые творческие люди ощущают покой и удовольствие Вопрос о «наивысшей форме гармонии», казавшийся проблемным, получает проверяемый наглядный ответ Этот ответ определяет и характеризует концепцию творчества

Показательно, что не только Ю К Вэлла, но и Е Д Айпин говорит о сущности искусства, творчества через восприятие человеком живописи, внесловесного плоскостного знака Художник должен реализовать свою «неземную, нечеловеческую силу» Эта сила как «раскат грома», как «всеочищающая молния», в которой «озарение», «мгновение и вечность» Миссия же воспринимающего творение, находящегося внутри «реки нашей жизни», тоже определена «смотреть, слушать и молчать», «и быть может, нужно вспомнить свое детство» Художник помогает каждому быть счастливее, ведь «счастлив тот, кто отыщет свое место в мире Творца, а затем в реальном мире, в котором живет » Исповедуя божественное напряжение всего отдельно живого в окружающем, взаимосвязь и перетекание одного в другое, Художник языческого типа утверждает надежду на бесконечность жизни, отрицает предельность Не случайно в аналитической работе «Райшев — душа народа» Айпин назовет картину Художника «языческим оберегом», который должен «висеть в каждом доме» «Начиная с избушки охотника-вогула и остяцкого рыбака и кончая домом Губернатора и, возможно, Президента» Формулируется важная функция искусства в эстетике малочисленных народов Западной Сибири — восстановление и воплощение чувства рода у человека, духовная компенсация его потенциального сиротства в мире, компенсация холода, неуюта, беззащитности Поэтому так важен космос творения Книга становится такой же «вечной стражей» для хантыйского мира, как Всадник на белом коне, являющийся охранителем и защитником носителя общего слова Айпин пишет, что «каждый гениальный художник обладает всеобъемлющим началом», что его работы «излучают энергию, одухотворяющую и просветляющую человека», «всегда содержат глубочайший философский, духовно-эстетический и художественный смысл» Эта градация смысла (философский, духовно-эстетический, художественный), последовательность и взаимосвязь уровней доказывают устремленность замыслов самого Айпина к подобному творческому достижению Творчество им мыслится как полезная и помогающая людям субстанция «Хорошая книга должна освещать людям путь, должна согревать их» Айпин уверен действенность искусства не препятствие к его реальной сложности «При первом приближении не замечаешь второй пласт При втором

упускаешь из виду третий При третьем — четвертый При этом таинственное и непознанное всегда остается При каждом приближении что-то открываешь для себя»

Избранность и ее осознание Неркаги предполагает как наличие одиночества, так и особой ответственности за свои действия и решения Она признается «Это одиночество я уже чувствовала, как только родилась Я сразу чувствовала одиночество, как усталость от миллионновекового существования» У каждого Титана, как и у каждого человека, по мысли Неркаги, есть «воля», благодаря которой он может родиться заново и осуществить свою «космическую судьбу», а не только, например, построить «теперешнюю жизнь» «По своим желаниям я могу родиться, именно родиться, тем, кем я хочу родиться Я бы хотела родиться Богом Но маленьким Богом Богом тем людям, среди которых я сейчас живу Может быть, ненцам Богом, ответственным за ненцев» Неркаги различает как бы два вида творчества Один вид творчества мыслится как реальный, но пока не доступный Это творчество не на Земле «В конечном итоге, конечно, я бы хотела творить не на Земле » Данный вид творчества дарит творцу радость, творец любит людей и делает им добро Второй вид творчества — земной, а «творчество на Земле — один из видов страдания», и Анна Неркаги погружена именно в это «творчество», ведь (напоминает она собеседнику фразу из повести «Молчащий») «не творить — нетхуже наказания, не любить — нет горестней участи» Однако творчество земное предполагает особое ощущение времени автором («Я из вечности, я и в вечности Я живу совсем в другом времени») Писательница решает одну личную, но общезначимую задачу « Бог-то не только с нами плачет, Бог бывает с нами и счастлив» Свое теперешнее состояние Неркаги формулирует как переходное Суть переходности в том, что ты делаешь людям добро, потому что это твой долг, но пока не любишь людей, а только терпишь их Однако ты как автор уже создаешь такого героя, который не только делает добро, но и любит людей И если «Молчащии — это я», если «это меня будут убивать, это я людям буду кричать так, как я сейчас до сих пор кричу», значит, есть и надежда У автора есть «средство защиты» — его гордыня, «гордыня творца» Не случайно Неркаги определяет гордыню в качестве главного свойства своего характера Творчество для нее не только страдание, ответственность и избранность, но и высшее счастье, пусть на короткий момент времени, счастье неземное, когда ты ощущаешь поцелованность Богом Анна Неркаги не случайно избрала два направления творческой деятельности после «Молчащего» Кроме сотворения текстов, она решила создать

свою школу, и эта школа действует Неркаги решила «работать с душами детей», потому что они «еще не тронуты дьяволом», в отличие от души взрослых людей, где не взойдут уже «семена вечности», и, значит, «сеять поле человеческой души» взрослого — это напрасно тратить «свою энергию», необходимы именно верные движения Неркаги делает акцент на связи судеб северных народов (ненцев и хантов), ведь это проверяемо и подтверждаемо и ее личной родословной «Моя фамилия происходит от хантыйского слова «нерка» — ива Значит, мои предки были хантами, но сейчас мы живем по ненецким обычаям, давно считаем себя ненцами Значит, родичи мои — и ханты, и ненцы, и все тундровики В тундре народа мало, поэтому здесь ценен каждый, и мы все — большая северная семья»

Вторая глава «Герой, событие, ситуация (1970-е-начало 1980-х годов)» состоит из четырех параграфов В первом из них «Встреча с чужим как событие рассказы Е Айпина» выявляется эволюция изображения чужого от концентрации в конкретном носителе с попыткой мотивации зла к усилению его почти всеобъемлющей и мистической наступа-тельности и фиксированию в итоге идеологической основы чужого В текстах наличествует образ тьмы, его изображение становится все более интенсивным, переходит в заглавие («Во тьме») В рассказе «Время дождей» героиня со знаковым именем Вера становится жертвой безымянного преступления, порождающегося тьмой, и последнее, что понимает хантыйская девушка «ночь эта бесконечна» Рассказ «В урмане» показывает гибель старика-ханты Коски, прошедшего страшную войну, но нашедшего смерть не там, а во время аварии у нефтяников Труд на казалось бы мирной земле хантов порождает смерть аборигенов, мир оборачивается войной — говорит читателю Айпин В тексте «Конец рода Ла-гермов» противостояние русского Беспалого(имя подчеркивает дьявольскую природу персонажа) и аборигена Маремьяна, потерявшего от руки пришельца единственного наследника, выстроено как последовательный поединок Неслучайно Беспалый, преследуемый хантом, попадает в «могилу» Медведя Вместо того чтобы расправиться с убийцей, Маремьян тащит его на себе, к людям, желая праведного суда Айпину важно в высшей трагической точке повествования показать духовное, религиозное величие «своего» передзвериным инстинктом «чужого» В «Клятвопреступнике» герой может освободиться от «чужого» только выстрелом в себя, потому что покончить с комиссаром Никишиным, уничтожившим отца, дом Михаила Копылова, смотрящим на него с фотографии на могильном памятнике, возможно только забывшись, отключившись от па-

мяти, а лишить памяти ссыльнопоселенца никто не может, тем более если им дана клятва отомстить Через рассказы формируется у Айпина система мотивов, которые, как в фольклорных текстах, связаны именно с действиями героев, их функциями (бег, ожидание, молчание, слушание, припоминание, прощание, узнавание)

Во втором параграфе главы «Остраняющий герой в ситуации условного выбора повести «В ожидании первого снега» Е Айпина и «Анико из рода Ного» А Неркаги» предпринимается попытка понять, как базовое разграничение «своего» и «чужого» писателями позволяет им создать тексты, приемлемые для вступления в Союз советских писателей и в то же время не изменить органической логике собственного дарования Дело здесь прежде всего в выборе авторами повестного героя, помещенного в специфическую ситуацию и выполняющего в ней специфическую функцию Эту функцию можно определить как остранение Айпинский герой молодой охотник-хант Микуль Сигильетов изъят автором из мира «своих» и перемещен в среду «чужих», осуществляющих добычу нефти на его родной земле Странность для героя увиденного в этой производственной деятельности позволяет автору смягченно описывать происходящее глазами непрофессионала, желающего помочь родной земле и правильно построить на ней жизнь (пусть временную) «чужих» Его задача (как человека со стороны, чужого) — смотреть, учиться, помогать «Свои» же, ожидающие возвращения Микуля, могут, только гадая, рассуждать о мире «чужих» и их деле Уход Микуля на работу с «чужими» — знак определенного примирения, потому что все знают Микуля и его род (знаменитого медвежатника Кавахи-Ики), в этом гарантия возможного сотрудничества и оправдания пребывания «чужих» на земле Жизнь среди чужих позволяет острее показать тоску героя о «своем» Высшей точкой несо-впадания Микуля с нефтяниками (разговор с Кузьмичем) становится «убийство» Старика, то есть старой сосны, ибо дерево у угров одна из опор мироздания Не случайно в тексте повести монолог героя об убитом Старике дан на хантыйском языке (со сноской авторского перевода на русский) Этот текстовой разрыв — акцентированное зримое свидетельство для автора и читателя невозможности уйти от своего, духовного разноязычия разговаривающих людей Айпин насыщает текст повести многочисленными сравнениями искателей нефти — с охотниками, трубы — с хореем, долота — с вывернутым бурей корневищем сосны, черной с острым наконечником стрелы в белом круге — с лункой на льду, настораживаемой на выдр и т д Он вовлекает мифологический потенциал созна-

ния хантов в оправдание сотрудничества Микуля с буровиками Выбор героя условен, автору удалось создать параллельность сосуществования двух миров — своего и чужого, достаточно размыть и мифологизировать границу между ними, мотивировать это доброжелательностью хантов, их верой в правильность высших законов жизни В финале повести персонажами проговариваются две противоположные позиции первая — «нефть-то рядом с охотниками никогда не уживется», вторая — «он раньше нас почуял, где теперь главная тропа жизни проходит» Однако если мир одухотворен (наполнен духами) и действительно всегда больше человека, если одно в нем перетекает в другое и держится связью перетекания, необрывания цепи, то примирение с неизведанной тропой в языческой логике допустимо, и Айпин-художник это показывает Нет Порога в представлениях хантов, за которым нет ничего

В качестве героя, остраняющего мир ненецкой жизни, выступает и Анико в повести Неркаги Интернат и последующая жизнь в городе сделали ее чужой для своего мира, хотя родной мир в это не верит и этого не ощущает Автор же все время фиксирует данную границу и, воссоздавая ситуацию приезда—отъезда героини, передавая иллюзии Себеруя, имитирует ситуацию выбора Этот эффект был «раскручен» первыми профессиональными читателями повести, усилен, растиражирован Он закрепился за повестью в качестве «литературного факта», общей формулы и с тех пор автоматически воспроизводится Первая повесть Неркаги — повесть о сиротстве Система персонажей и ход событий доказывают это Алешку и всю его семью осиротила смерть отца Анико с раннего детства шла и будет продолжать идти (смерть матери и сестры жизнь без отца, далеко от родной земли) по пути сиротства Себеруй вопреки всем законам природы (старшие уходят в иной мир первыми) испил эту чашу до дна дважды уходит из дома Анико, утрата жены и младшей дочери, гибель верного, все понимающего Буро Тэмуйко, осиротевший после гибели вскормившей его грудью Некочи, Хромой Дьявол, потерявший семью Сиротство в большинстве случаев становится следствием встречи, она разводит и разъединяет у Неркаги Идеология долга перед родной землей развертывается автором через встречи Анико с ровесниками (Павел — русский, Алешка и Ира — ненцы) Именно эти персонажи утверждают правильность выбора (то есть тех, кто остался и вернулся), его неизбежность и реальность Цепочка встреч Анико позволяет создать панорамное описание ненецкой жизни Повесть начинается болью и болью завершается, и в этой боли — множество смыслов

В третьем параграфе «Фазы жизни сквозь стандарты нравоописания повести «Я слушаю Землю» и «В тени старого кедра» Е Айпина» речь идет о художественном моделировании поведения хантыйского ребенка и подростка, данном автором в соотношении с иными фазами национальной жизни Сюжетно-композиционные особенности и система персонажей повестей выражают для читателя модель именно должного, а не вариативного или возможного течения жизни в ее этнографических подробностях Автору важно закрепить в сознании воспринимающего прочность связи младшего со старшим, инициативность ребенка в познании мира через совместную деятельность со старшим, через умение слушать и доверять его слову, через стремление быть достойным имени и авторитета представителей своего рода Память и преемственность родовой жизни, как показывает Айпин, обеспечивают устойчивость и вечность хантыйского космоса Не случайно время и пространство ощущается героем как безграничное, и даже «лунные люди» мыслятся им как «близкие родственники» Изменение субъектной организации текста (в первой повести неличный повествователь, во второй — рассказчик) при единстве персонажного состава (Микуль и его род) работает на реализацию авторского замысла — воплотить красоту своего Поэтика повестей соответствует традиции идиллического модуса Не случайно именно фрагменты повести «Я слушаю Землю» Айпин позднее включит в текст своей самой любимой книги «У гаснущего очага»

Четвертый параграф называется «Сравнение как событийная структура повесть «Илир» А Неркаги» Впубликации 1980-х годов автор призналась, что для нее это повесть не об Илире, а оХоне — «мальчике-уродце» Данный факт совершенно не совпадает с тем, что писали и пишут о тексте критики и литературоведы Повесть действительно выстроена через сравнение разных персонажей и сюжетных линий Илир важен в качестве мифосозидающего начала, когда максимум унижения превращается через поддержку живого (дружба мальчика с собакой Грехами Живущим) в максимум победы над ситуацией, когда вера героя в Голубых Великанов оборачивается их неумозрительной помощью Потому столь важны точки сравнения (единства и противопоставления) Хона и Илира, а также точки отстояния сопоставимых ситуаций, состояний, действий в структуре каждого из персонажей (Варнэ, Мерча, Кривой Глаз, Майма) Сравнение в повести становится сложной многоуровневой системой, выступает формой повтора в произведении В параграфе подробно анализируются данные повторы, функция которых понимается как сакральная, через них «конкретное со-

бытие включается в цикл отождествлений и приобретает значение бывшего всегда, вечного» (Л Г Невская) Как установлено специалистами по исторической поэтике, «после отрицательного параллелизма начинается качественно новая стадия развития художественного образа, основанная уже на принципе не синкретизма, а различения», и в пользу того, что сравнение развилось именно из отрицательного параллелизма, у ученых «есть много данных» (С Н Бройтман) Согласно данной логике, сравнение в качестве ранней формы тропа в эйдетической поэтике сохраняет генетическую связь с синкретизмом, что во многом объясняет, почему именно сравнение становится основой формирования системных отношений между персонажами в «Илире» А так как систему персонажей втеории правомерно рассматривать как грань сюжетостроения, то и сравнение как тип порождения и оформления персонажей начинает работать в качестве событийной структуры Тематический комплекс сиротства, изнутри скрепляющий различные сюжетные линии текста, очевидно ориентирован на ненецкие ярабцы, генетически восходит к ним Не случайно о теме сироты в эпических песнях ненцев пишет 3 Н Куприянова Тема сироты характерна для традиционной культуры не только самодийских народов сироту «можно рассматривать как первого реального героя сказки» (Е М Мелетинский) С ненецкого «Илир» переводится как «жизнь», заглавие обозначает не просто статус одного из персонажей, но неуничтожимую сущность ненецкой жизни, в которой мальчик злу «отплатил за всех» обезумившие от криков Илира и «многоголосого горного эха» олени лавиной несутся на своего хозяина (Майму)

Третья глава «Аксиология и поэтика (середина 1980-х—начало 1990-х годов)» состоит из четырех параграфов и фиксирует оформление интуициосферы в текстах послевоенного поколения В первом параграфе «Интуиция связи роман «Ханты, или Звезда Утренней Зари» Е Айпи-на» предпринята попытка прояснить конструктивную основу языческого романа Если для языческого сознания северян мир больше героя, а герой не больше своей судьбы, если различные социокультурные языки воспринимаются как эстетически неблизкие и неценные, если герой не может противостоять родному миру, а значит, не имеет пространства для радикальной событийности, то возникает проблема компенсаторного замещения данных особенностей специфическими скрепами и элементами, позволяющими осуществиться роману как особому типу построения и завершения художественного целого Претензии специалистов к художественной практике романистов-северян представляются некорректными,

потому что там, где нужно видеть специфику языческого текста, усматривают его недостатки Обоснованием и способом ввода обобщенного героя Айпин избрал легенду об Ушедшем Вверх Человеке, которая через постоянные точки возврата к ней героя скрепляет текст Движение же уподобляется последнему путешествию героя, имеющему нелинейный характер, осуществляемому физически и с помощью памяти Поэтому конструкцию представляет особый хронотоп, в котором времена свободно совмещены и перемешаны Герой, определяемый главным образом как носитель памяти преодолевает все временные границы, перетекание времен организовано в качестве текучести повествования В результате достигается выстроенность и взаимосвязь самых различных пространств и событий, современником, свидетелем и соучастником которых осознает себя центральный персонаж Демьян (Нимьян), хотя многие из событий оказываются за пределами его физической жизни Демьян ощущает свою беспредельность, она не исключительна, потому что беспределен каждый человек Он беспределен, потому что «пространство беспредельно», наполнено дорогами, а «когда ездишь много — много думаешь», бесконечность дорог оборачивается бесконечностью дум, как результат «связь» человека с пространством «неразрывна» Так, при встрече с песчаными озерками, сохранившими еще следы жизни предков Демьяна, герой ощущает, как эта небольшая территория вобрала в себя и лес, и небо, и луну, и звезды «И эта связь, и это пространство со всем, что в нем есть, словно родник, питало его чем-то живительным» — «он чувствовал себя частью» его Подлинное искусство (живопись Райшева) способно воссоздать именно такое ощущение мира Не случайно в романе рассуждение героя о картине Райшева столь развернуто и подробно Все пространство размечено дорогами, которые кажутся линиями, но линию «удивительную», «изумительную», «головокружительную» создают лишь искусство и любовь (тема Марины) Интуиция связи обеспечивает наполненность и реализацию романной формы Но связь всего, нарушаемая в одном звене, многократно увеличивает опасность жизни, потому что жизнь будет исчезать «по цепочке» и цепочками «одна потеря вызовет другую, другая — третью, третья — четвертую »

Интуиция как элемент этнопоэтики сущностно отличается от иных элементов С одной стороны, в ней наличествуют такие параметры мотива, как словесная закрепленность, повторяемость, связанность, выраженность межпредметных отношений Это позволяет интуиции естественно вступать в сопряжение с мотивной организацией текста С другой сторо-

ны, интуиция имеет аксиоматическим, императивный, ценностный и надындивидуальный характер Она не доказывается, не мотивируется, а утверждается как универсальная межсубъектная и межобъектная реальность, без которой жизнь данного этноса с его коллективным бессознательным немыслима Интуиция — это закон своего, общепонятный, безусловный, бескорыстный и правильный Потому конструкция романа Айпина кажется столь свободной, что автор безоглядно руководствуется интуицией связи, он не перепроверяет закон своего, он ему доверяется как этносубъект и обретает творческую свободу Можно сказать, что интуиции обеспечивают феномен каноничности этнопоэтики художника младописьменной культуры, который, как известно, «допускает большую (в принципе неисчерпаемую) свободу вариаций и сам по себе неопределим сколько-нибудь однозначно, ибо его моделью является творческий акт Бога», «образец уже был дан в прошлом — имел божественный прецедент» (С Н Бройтман) Интуиции выступают основаниями «обоснованного покоя» художника, выражают его «доверие к высшей инстанции» (М М Бахтин) Не случайно Демьян после первой попытки сближения с «гостями»-искателями, родившей только боль и ощущение пустоты, заезжает, возвращаясь домой, именно к ним «Убить жажду-боль, приглушить ее», найти, пусть тонкую, но связующую нить В начале путешествия Демьяна его нарта ощущалась как легкая, хотя герои уже «почувствовал», что его «связи с миром что-то грозит» В конце путешествия нарта тяжелая Вой Харко и воспоминание о гибели отца, о пуле, которую он «принял в себя» ради «младшенького», единственного, последнего из рода, соединили начало и конец дороги Демьяна, прервавшей его горизонтальную «связь» с миром, но остается связь вертикальная Путь восхождения естествен для языческого 1ероя «Разве может жить человек без высоты'» Три дня отделяют начало путешествия Демьяна от его последнего шага в другую жизнь, семь дней длится восхождение Вверх Ушедшего Человека В цифровой системе хантов «3» и «7» — серединные числа, первое легко переходит во второе Семь — это «все», «центр центров», «сверхтройственность или триада центров» Переход «3» и «7» — есть переход от «обыденности» к «божественности» (А В Головнев) Образ Человека-Звезды концентрирует в себе одновременно Смерть-Рождение—Возрождение каждого в отдельности и народа в целом Непонимание этого приводит исследователей к утверждениям типа, что в романе Айпина «тема — смерть, на которую обречен народ» (Г И Данилина) Однако те, кто знают хантыйскую культуру изнутри, например

хантыйский филолог и методист Е А Немысова, именуют уже само заглавие романа «обнадеживающим», испускающим свет Так, наполняющаяся растущим смыслом по ходу романа Легенда об Ушедшем Вверх Человеке по сути воплощает необходимый для реализации романной конструкции переход «семантической границы», радикальную событийность личности героя, которая постепенно становится соразмерной миру, через восхождение противопоставляется ему, чтобы стать больше своей судьбы, но сохранить открытость мира и себя, вернувшись в «новый день» назиданием потомкам

Параграф второй третьей главы называется «Интуиция семьи повесть «Белый ягель» А Неркаги» В монологе 1986 г для журнала «Уральский следопыт» писательница определила семью как «родовой кореньчеловека», болеетого, «всехтундровиков» она именовала «большой северной семьей» Семья для Неркаги — это то, что скрепляет и продолжает жизнь, то, что причастно к ее закону, потому до этого надо дорасти, возвыситься, чтобы из человека отдельного стать человеком правильным, законным, семейным Неркаги в гораздо большей мере, чем писатели-мужчины, руководствуется в творчестве данной интуицией Это во многом объясняется традиционной ролью женщины в культуре жизни ненцев и хантов, отсюда и ее особый угол зрения на отображение мира Неркаги создает как обобщенный образ семьи (стойбище-семья), так и ряд точечных вариантов (семьи Пэтко, Хасавы, Алешки и др ) Образ семьи-стойбища автор «приписывает» к весне — времени встречи старости и молодости, тишины и многоголосья, одного цвета и многоцветья и т д Алешка начнет свое восхождение к человеку семейному через наблюдение за жизнью деревьев «и даже в самой его гуще, где казалось деревья стояли беспорядочно, не подчиняясь никакому закону, он угадывал и видел семьи» «Пораженный внезапной мыслью», герой Неркаги открывал для себя «дерево-отца», «дерево-женщину», «дерево-дитя», и он впервые отстранился от себя придуманного, придуманного «от боли, отчаяния и обиды» Состояние героя вне семьи будет оценено как жизнь жабы «в грязном болоте своего самолюбия», как желание прожить за счет чужих «душевных трудов» Он снова представит себя маленьким мальчиком, он вспомнит отчетливо, как было в чуме при отце и матери, чего он ждал и желал, что делали взрослые, и он возвысится до семейного пути Не случайно в начале повести Неркаги развернет разговор стариков Вану и Пэтко о птичьих гнездах-семьях, задаст духовный императив сюжета «не будет на земле птичьих гнезд, этих маленьких святынь, не

станет и человеческих», «именно человек в ответе за судьбы больших и маленьких гнезд, и своих, и птичьих»

В рамках этого же разговора обозначится единственная альтернатива правильному выбору — жизнь гагар, которая обернется их плачем, потому что это будет мир без «законов труда и добра» Только в мире «законов труда и добра» стойбище принимает пришедших (семью Хасавы), семья принимает чужого человека, дает ему стол (Пэтко входит в семью Вану), женщины (мать и жена) долго ждут правильного решения мужчины, и он его принимает, входя в чум хозяином Но Неркаги обозначает и детей-воронов (дочь и сын Хасавы), заставляющих отца уничтожить оленей, этих «святых братьев по судьбе и горю» Не случайно в аргументацию детей-воронов автор вводит апелляцию к чужому, не ненецкому опыту жизни «Ты же обязан, отец Вон русские родители помогают своим детям» Этот «закон» — «взять у родителя, пока он может дать» — формулируется автором как «чуждый» Не случайно Неркаги вновь даст повести говорящее название Старик Пэтко в разговоре с Алешкой обозначит белый ягель «Ягелем солнца», светящимся «в самую темную ночь», растущим в таких местах, где «живут Души», где, кроме гордости, в сердце человека есть и «жалость — мать любви» Не случайно в финале Алешка действенно внимает слову старого Пэтко, открывает в себе эту новую, внятную старшему поколению, основу любви, а значит, и люлька-колыбелька скоро перестанет в стойбище быть пустой Так интуиция семьи формирует этнопоэтику повести, координируя ее традиционные элементы (система персонажей, сюжет, хронотоп, предметно-вещный мир, речевой строй и др ), ведет читателя в направлении ценностно должного

В третьем параграфе третьей главы «Интуиции врастания и боли книга о вечном «Белые крики» Ю Вэллы» отмечается неслучайность именования автором именно первой части книги как «Врастание», а также проговариваемость лексемы «врастание» в текстах Врастание в жизнь предполагает наличие двух пространств земного и небесного Они рав-нодосягаемы, далекое легко становится близким, потому что пространство жизни каждого беспредельно Врастание обнаруживает переходы оболочки и сердцевины то, что является сердцевиной на одном уровне, становится оболочкой на другом Небо — оболочка Земли, Земля — корней, небесно-земное пространство — оболочка «моего стойбища», сердцевина которого человек Человектоже имеет оболочку (внешний облик) и сердцевину (внутренний мир) Сердцевина человека — способность любить Любовь у Вэллы — ключевое звено в обеспечении врастания Рож-

денный и живущий в любви сам обретает способность любить Первое стихотворение главы «Врастание» — о нежном чувстве к только что родившемуся олененку, о радости, переживаемой каждым, кто начинает жить Текст, завершающий главу, — «Пожелание счастья (предисловие к поцелую по-ненецки)» Врастание — это череда перетекающих друг в друга превращений, единений, отчуждений, обретений и потерь Стиховая материя реализации интуиции детально анализируется в параграфе на примере стихотворения «Письмо» Если в главе «Врастание» у Вэллы 25 произведений и один цикл, то в главе «Белые крики», построенной через интуицию боли, 24 произведения и два цикла Композиционным центром главы (по двенадцать текстов обрамления) становятся «Лесные боли» (их семь, развернутых в отдельные тексты) Так автором через четные числа обрамлений и символику числа семь негатив боли универсализируется, и нечетный «Осенний триптих» фиксирует единство родового переживания повествователя и героев В текстах главы бесконечное пространство реки сведено к одному «живительному глотку» чистой воды, пространство тундры — к «глотку свежего воздуха», пространство Родины — к «последнему глотку чистого чувства» Один глоток чего-то живо-го(слова, песни, воздуха, воды, любви)становится заветной мечтой Многократно повторяемое «О», переходящее в непрерывное «0-о-о!», а затем в возглас «О, ужас'», ассоциируется уже не с криком, а со стоном, рожденным непрерывной болью

В параграфе четвертом третьей главы «Аксиология слова и композиции книга «Вести из стойбища» и книга о вечном «Белые крики» Ю Вэллы» акцентируется движение художественной мысли автора от книги к книге В книге «Белые крики», состоящей из трех глав, первая и третья главы — большей частью о «своем», родном, сокровенном, отсюда и их названия — «Врастание» и «О вечном», вторая — либо о чужом, либо об уходящем «своем» Заняв центральное место в структуре книги, вторая глава обнаружила несовпадение с привычной картиной мироздания, где ядро (центр) сопряжено со «своим», периферия с «чужим» Теперь установка первой книги «внутри — теплое стойбище мое» композиционно не подтверждается Третья часть открывается текстом «На Святом Бору», здесь слово совместило в себе крик и молитву (лексемы «молитва» и «молиться» используются восьмикратно) Вэлла источник зла ищет не в чужом, он утверждает «Ты — родина твоя», и значит, дело — в качестве твоего духа и твоего слова Мир в текстах поэта полифоничен, не случайно в книгу введено двадцать эпиграфов Автор открыто ищет со-

пряжение своего голоса с другими ценностными событиями, фактами, репликами В параграфе обращается внимание на связь жанра текста и интуиции Например, четыре песни главы «Врастание» («Песня ненецкого мальчика», «Песня бабушки Ненги», «Песня оленевода», «Песня старого оленевода Аули») фиксируют этапы «врастания» человека в жизнь детство, зрелость, старость Не случайно и то, что большая часть текстов Вэллы с любовной тематикой вошла в состав именно третьей главы «О вечном» Известно, что Любовь мыслится язычниками как космогоническое начало, как сущность, вносящая гармонию в нарождающуюся Вселенную, как нечто упорядочивающее У В эллы Любовь — одновременно гармония и пустота, слово и молчание, радость жизни и ее бессмысленность, близость и недосягаемость Возникает образ счастья-призрака, удел лирического субъекта — провожать ждать, вспоминать, заставлять себя думать о ней В тексте «Определители возраста » автором фиксируется четырнадцать (7x2) возрастов-ступеней, по которым может пройти человек в своем Пути, аксиологична степень осознания необходимости того, что ты делаешь, тогда и цена жизни иная Записями песен из Медвежьих Игрищ Вэлла завершает книгу о вечном Он пытается тем самым удержать в этой жизни то, без чего она во многом теряет смысл В «Эпилоге» автор прямо отождествит «вечную жизнь» с фольклорной составляющей «Пусть живет во мне вечная жизнь — / Жизнь, как хорошая песня, / Как чудесная сказка »

В пятом параграфе третьей главы «Ценность Другого книга рассказов «Время дождей» Е Айпина» ставится вопрос о новизне замысла художника, использующего в качестве «строительного материала» преимущественно старые свои тексты Формулировка жанра «книга» фиксируется автором в посвящении Помимо обрамления («Вместо пролога» — «Вместо эпилога») книга включает четырнадцать (7x2) текстов Это мотивируется как символикой числа семь у угорских народов, так и наличием двух субъектов (Автор — Татьяна, или Он — Она) в единстве книги Перед читателем хронологический образ пути автора длиной более чем в двадцать лет Возвращение Айпина к жанру рассказа в 1990-е годы после десятилетнего перерыва позволяет рассмотреть три заключительных текста книги, а также обрамляющие тексты как особый предметный ряд В них замысел книги «Время дождей» и качества мышления художника после романа «Ханты, или Звезда Утренней Зари» реализуются с отчетливостью «Наедине с Осенью», «На пороге в другую жизнь» и «Осень в твоем городе» обозначат ситуацию интимного подытоживающего разговора художника с природным

миром и любимым человеком, когда есть желание сказать главное, некорректируемое, восстановить хронологическую цепочку мигов личного творчества, за которой весь ты

Замысел книги рассказов неопределим без осознания принципиально новой задачи, которую решает художник появление нового героя, а значит, нового ряда событий и предметной среды, с ним связанных Это персонаж, создаваемый автором с установкой на сакрализацию таковы Леня Липецкий («Божье послание»), Лекарь («Русский Лекарь»), безымянная Она («Осень в твоем городе») Персонаж Айпиным изображается, с одной стороны, как конкретно предметное лицо, наличествующее в первичной среде, с другой — как лицо условное, легендарное, обрастающее слухами, оценками, лицо, способное на крайние и потому малодоступные обычным людям проявления В тексте «У гаснущего очага» о подобных героях говорится как о покровителях, как о Богах и Богинях

Воюющий на стороне белых Леня Липовецкий неуловим для красных, народная хантыйская молва идет о нем как о заступнике, как о защитнике веры Сила его в избранности — в полученном «божьим послании», которому он смог духовно соответствовать Этим объясняются феноменальные физические и динамические качества героя, его способность быть в каждом месте, с людьми и остаться невидимым, неуязвимым для врага Народная молва становится у Айпина предметом изображения и сюжетообразующим фактором Элементы подобного были в текстах художника и ранее («В ожидании первого снега») Однако теперь это — стержень конструкции художественного целого, и жанр рассказа во многом способствует поиску художника, концентрируя сакрализацию образа В «Русском Лекаре» уже другой герой, сделавший руководящую карьеру при красных, воин-победитель в мировой бойне, врач, приходит на помощь хантам Автор выстраивает сакрализованный сюжет (выделяет шестой и седьмой дни в хронологии взаимодействия персонажей — библейская и угорская символика сотворения мира, универсума) Универсальная условность происходящего акцентируется в тексте системой знаков В рассказе «Осень в твоем городе» соотношение были и воспоминания о ней в силу ситуации Он—Она поддерживается в качестве почти сказочной истории, полной духовной и чувственной любви, заполняющей и переполняющей пространство и время жизни, становящейся ее оправданием и наградой Сакрализация любви помогает художнику в небольшом по объему тексте «собрать, понять и объяснить всю жизнь» (Н Л Лейдер-ман) Таким образом, аксиология Другого это не только приближение че-

рез цепьтекстов к «другой жизни» (эпилог «На пороге вдругую жизнь»), не только сакрализация мирского с высоты «порога», но и развернутое максимально «приемлющее» изображение новых персонажей не-хантый-ского космоса, поставленных в центр повествования

Четвертая глава «Константы и онтологичность форм (середина 1990-х—начало 2000-х годов)» состоит из четырех параграфов Первый параграф называется «Круговорот и творение повесть в рассказах «У гаснущего очага» Е Айпина» В «элегии для читателя» автор пишет о том, что зародилась книга до его рождения, что в творении ее принимали участие все близкие и дальние его родственники, все живое Реки, Озера, Боры, Урманы и т д, что завершить ее предстоит потомкам Жанровую специфику «У гаснущего очага» Айпин определил следующим образом «повесть в рассказах о верованиях, обычаях, обрядах и преданиях народа ханты (остяков) Обского Севера» Эта айпинская дефиниция во многом объясняет содержание, структуру книги, роль рассказчика в повествовании, мифофочьклорную основу текста В книге семь пронумерованных частей, состоящих из глав, в отдельных случаях членящихся на подглавы Заглавия всех структурных элементов преимущественно аксиологичны и тем самым онтологизированы Они, например, фиксируют вечность жизненного круговорота, бесконечную повторяемость природных циклов, передавая тем самым особое представление хантов о времени, которое для них «живое», или акцентируют основные ценности народа

Символично в книге количество частей — семь В мифологии обских угров это число связано со «страной духов» (А В Головнев), потому часть «Боги и Богини» расположена в середине книги, в центре семи Структура текста демонстрирует свободную уживаемость чисел «3» и «7», которые в представлениях хантов сопряжены с порядком, гармонией, Небом В трех частях из семи (троичность в угорской мифологии символизирует упорядоченность и осуществленность, три, пять, семь у хантов ассоциируются с живым) главы дробятся на подглавы Это главы о художнике Г Райшеве, о «божьем хлебе», о Старике Месяце В них говорится о мастерах, создающих чудо-полотна, выпекающих чудо-хлеб, рассказывающих удивительные сказки, легенды, мифы Творения художника, женщины, сказителя соединяют обыденное и божественное, земное и небесное Предметом изображения в книге является все находящееся в вечном процессе повторения-обновления Это отражено и в логике расположения отдельных глав В первой — повествование о приходе одного человека в мир, в последней — частное переходит ко всеобщему «Я» и «человече-

ство» существуют в одном пространстве, их жизнеспособность обусловлена силой Огня одного очага Система персонажей обусловила особую роль рассказчика Пока звучит слово, считали ханты, есть жизнь Особо значимо собирающее, объединяющее слово Таково слово сказителей В книгу «У гаснущего очага» органично включены мифы, сказки, легенды, сказания, разрушающие границы между реальностью и ирреальностью, возможным и невозможным Они входят в текст как воспоминание героя, когда происходит наслоение двух восприятий в границах сознания одного человека Память может удержать лишь фрагмент услышанного, может не зафиксировать рассказчика В книге приводится краткое изложение легенды и «истории» о гагарах, вводится через рассказ героя полный текст древнего мифа о происхождении Луны Мифы, сказки, легенды, сказания — непременный атрибут жизни хантов, тем более в пору детства Они делают доступной и понятной жизнь Земли и Неба, подчеркивая легкость перехода из одного пространства в другое, из обыденного в необыкновенное, фиксируя взаимоучастие людей и Богов в жизни друг друга, утверждая вечность жизненного круговорота, небесследность всего, происходящего во Вселенной, перетекания одной формы существования в другую В последних главах книги у автора и героя возникают сомнения относительно вечности творений, потока жизни, возможности возвращения к началу, чтобы совершить новый круг Если не будет круга (по представлениям хантов), не будет центра, исчезнет единство, бесконечность, высшее совершенство, значит, не будет уверенности в том, что все повторится Название и содержание текста свидетельствуют очаг еще теплится, а дым от очага — это «вертикальный центр жилища, его столп», объединяет всех, живущих в нем, связывает Землю и Небо, это своеобразный «центр Вселенной» (В М Кулемзин) Непогасший очаг символизирует продолжение жизни, неотъемлемой составляющей которой является творение творение слова, картины, хлеба и т д

В 1996—1999 годы Айпин создает свой второй роман, в основе которого — события Казымского восстания Во втором параграфе «Вера и род роман «Божья Матерь в кровавых снегах» Е Айпина» подчеркивается, что в центре произведения не мужчина, а женщина (случай почти уникальный для хантыйского прозаика) и что взаимодействие сюжетной линии героини с сакральным планом (Божья Матерь) является конструктивной осью текста, то есть задано автором изначально и последовательно вьщержано В этом отразился опыт его поисков в рассказах первой половины 1990-х годов и повести «У гаснущего очага» Событийный ряд

выстроен как путь предельных мучений внешне беззащитной женщины, пытающейся в открытом природном пространстве родных для нее территорий спасти от механически преследующей силы хотя бы кого-то из своего рода Не случайно Айпин героиню именует Верой, спасение ею ребенка под покровительством Божьей Матери читается как моделирование судьбы всехугров Апробированную еще в ранних рассказах ситуацию «последнего из рода » автор теперь развертывает в знаковый процесс Вера теряет всех родственников, мужа, четверых детей, дом, она ищет людей, которые бы встали на ее защиту против нелюдей, у которых нет веры, поэтому они могут только грабить, унижать, убивать, поэтому они спокойно могут стрелять в икону Божьей Матери Эти нелюди — красные, им противопоставлены другие русские Офицер, называемый в тексте Белым, строит Божий дом, пишет иконы с ликами невинно пострадавших членов царской семьи Так константы веры и рода проецируются автором не только на остяцкий, но и на русский мир Открытость и постоянство ситуации нахождения героя на смертельном пороге создает необходимую для романа соразмерность человека и мира, их конфликтное противостояние Предельность испытания Веры кровью Айпин одухотворяет за счет вводов воспоминаний о древних временах, когда жили непобедимые угорские богатыри, с которыми ассоциируется образ неуловимого народного заступника Сени Малого (о нем речь в Прологе и последней главе) Сказка о большой птице Каре подсказывает героине Айпина способ поддержания угасающей жизни последнего наследника Не случайно именно белый пес Пойтэк уносит в финале грудного младенца к людям, обозначая надежду продолжения родовой жизни угров Заглавие романа соединяет и противопоставляет чистоту веры и беспощадность ее поругателей Историю Айпин помещает внутрь природного круга В финале автор знако-во фиксирует время наступления весны, окровавленный снегдолжен сойти И пусть в финале Мать и Дитя разлучены по сравнению с их единым изображением на иконе в начале романа, преемственность Айпиным событийно обеспечена, теперь уже от многих людей будет зависеть судьба спасенного грудного младенца, его мать для этого сделала все, что может вообще сделать человек при поддержке высших сил

Третий параграф главы «Путь сквозь хаос повесть «Молчащий» А Неркаги» посвящен анализу текста, вызывающего самые разноречивые оценки специалистов Чтобы «стать возвышенным», пространство, как известно, «должно быть не только обширным (или безграничным), но и направленным, находящийся в нем должен двигаться к цели»

(Ю М Лотман) По этой дороге должен пройти через все испытания культурный герой (Молчащий), а затем вслед за культурным героем на этот путь Света-Космоса должны встать живущие в хаосе остальные персонажи или же погибнуть во тьме Финал повести Неркаги соответствует данной мифологической схеме В результате очередного чуда скопийцы остаются вдруг без одежд и видят себя детьми, когда, взявшись за руки, они идут на голос Молчащего, подчиняясь «детскому желанию» увидеть невиданное У них на всех одно дыхание, одно зрение, один слух Они, как дети, пока не знают, «где их путь», преодолев смерть собственной смерти (отсюда постоянные сравнения скопийцев с трупами и мертвецами), смерть смертей Молчащего, они встали «как бы в начале пути ( ) в распахнувшемся сознании каждого прошла сиятельная тень Божественного Отца ( ) так, пройдя тяжелый, мучительный путь, припадаем мы к отчему порогу, не имея сил переступить его» Неркаги использует в финале библейский сюжет уничтожения за крайнюю распущенность «кусками огня» из распахнувшегося неба нежелающих вступить на новый путь, остающихся во тьме В ненецких мифах и легендах особое место занимает именно описание завершающей фазы деяний героя, которая и открывает его истинное «лицо» В центре таких мифов — «путь высшего духа Нума, который начинается с небытия и завершается установлением нового миропорядка» (А В Головнев) В повести не раз возникают сравнения Молчащего то с птицей, то с деревом, которые (наряду с горой и рекой), по представлениям угорских и самодийских народов, являются важнейшими образами в круговороте жизни Качество же изменения жизни связывается с перемещением ее в пространстве, причем чаще в вертикальной плоскости (А М Сагалаев) Не случайно в повести и упоминание о «золотой тени с развевающимися длинными волосами», ведь в урало-алтайской мифологии длинные волосы ассоциируются с лучами, соединяющими Землю и Небо, с нитью, символизирующей начало жизни (А М Сагалаев) Символична и сцена поедания Молчащего множеством тварей съедание тела осознается в мифологии ненцев как рождение в новом качестве, а благоприятной сферой нового рождения (возрождения) является Верхний Мир Потому Вечный живительный Огонь Великого Терпения появился у Неркаги именно в «лоскуточке неба», в который «уперся» взглядом Молчащий, откуда исходило чудесное «голубое сияние», преображающее изуродованное тело героя Голос никогда не говорившего, молчавшего многие годы существа «вынул» армию убогих скопийцев из домов-гробов, заставил их смотреть туда, где они должны были узреть

чудо Метаморфозы, происходящие во второй половине текста, — это как бы оборотная сторона тех превращений, о которых повествуется в начале произведения Новый виток в круговороте жизни народа возвращает его ценой огромных потерь к началу Пути Тьма (ключевой образ первой половины повести) с появлением воскресшего Молчащего вытесняется Светом Основное внимание в тексте сосредоточено на Пути Молчащего, соединившем сферы земную и небесную, сопряженном с воскрешениями-превращениями Тема избранничества входит в текст с описания ощущений матери-скопийки, вынашивающей ребенка Образ Молчащего сопряжен с тайной — тайной рождения, выживания, воспитания, превращения Его внешность — необъяснимое сочетание красоты и уродства, человеческого и звериного Этот образ связан с мифофольклорными представлениями ненцев о великанах (Т Лехтисало), которые живут в подземных норах, холмах, которые сильны, быстры, ловки, похожи то на полчеловека, то на человека Их подземное жилище прекрасно, как и полное тайны жилье Молчащего Культурный герой создается Неркаги в качестве прямой противоположности хаоса «По мере того, как распалялся вокруг него Огонь безумства — плоти, в глазах его росло, крепло великое чувство — Терпение» Автор детально описывает среду хаоса, обозначает цепь превращений ненцев в скопийцев, традиционной жизни «прекрасных цветов всего сущего» в надрывные массовые пиры и праздники Разрешить ситуацию мог только сокрушительный взрыв, когда Улыб «разлетелся на множество разных кусочков, со страшной скоростью растворившихся в пространстве», когда на мелкие кусочки разрывается тело Молчащего, когда «молчавшее», «застывшее» небо «вдруг раскололось на части», все рушилось, оставляя только зовущий голос Молчащего Не случайно в мифологических традициях «связь зрения, слова и порождения выражается объединяющей их (и объединяемой ими) символикой огня» (К А Богданов) Если первоначально Скопище возвышалось над «неопределенным» жильем-убежищем Молчащего, как «небо высится над землей», то в финале верх становится пристанищем героя, что опирается на традиционные представления о «симметричном мире», когда «отверстие в земле обязательно» уравновешивается «аналогичным входом-выходом, расположенным на небе», это отверстие становится важнейшим «средством коммуникации», связывающим воедино все три мира (А М Сагалаев) «Мысль о Боге — самая первая и самая последняя мысль человека», и «к Богу может прийти каждый» — утверждает Неркаги в своих публичных монологах Повесть «Молчащий» заняла цент-

ральное место в предполагаемом семикнижии писательницы Она назвала ее своим «покаянием» и «очищением» «Если бы не написала, то предстала бы перед Судом Отца За трусость, за низость Духа, за Безверие» В параграфе четвертом последней главы «Число и вечность книга «Триптихи (Три по семь)» Ю Вэллы» подчеркивается, что «именно парадигматическая структура культуры благоприятствует превращению числа из элемента культуры в ее универсальный символ», когда «все нравственные уровни» могут быть «обозначены числом», когда «отношения числа становятся наиболее удобной формой выражения конструкции мира»(Ю М Лотман) Благодаря символическому значению чисел модель мира получает преимущественно пространственное значение, в чем убеждают все книги Вэллы При этом «Триптихи» структурированы иначе, чем предыдущие книги автора Здесь три части, они пронумерованы и озаглавлены, в каждую входит семь триптихов (есть один «диптих» и один «нетриптих» — в терминологии самого поэта) Большинство произведений первой и второй частей (части — это неавторское обозначение) составляют те, где речь идет о «своем», а третьей части — о «чужом» В результате «свое» занимает центр, окружено и «своим», и «чужим» Это выражает необреченность судьбы того, что «внутри», а внутри — «теплое стойбище мое» «Триптихи» отличаются от предыдущих книг Вэллы и по количеству текстов — их 80 В «Вестях из стойбища» произведений было 44 и «Эпилог», в «Белых криках» — 95 и «Эпилог» При максимальном совпадении текстов, включенных автором в «Белые крики» и «Триптихи», в параграфе описываются все отличия, касающиеся отбора, структурирования произведений, их графического оформления и т д В «Триптихах» в рамках общего замысла Вэлла устанавливает новые связи между текстами Например, у значительного числа произведений, опубликованных в «Белых криках», автор снимает заглавия, располагает их под цифрами 1,2,3 Он вводит новые тексты, дополняет старый текст посвящением, устраняет из композиции эпилог, особую роль отводит числу Числом зримо помечены название книги и названия ее отдельных составляющих — «Нетриптих (1x7)» «Определители возраста (2x7)», «Лесные боли (1x7)», «Из Медвежьего игрища (1x7)» В силу того что время, как и жизнь, для ненцев бесконечно, то есть нормален не обрыв и предел, а переход в иное, все временное маркируется у Вэллы как мертвое, отрицательное (показательны в данном плане тексты «Временный город» и «Политический разговор») и ему противопоставляются «прошлого — тысячелетия», «будущего — тысячелетия» Именно эти «ты-

сячелетия» вобрал в себя взгляд «маленького олененка» Автор подчеркивает его спокойствие и непринужденность «Небрежно писяет/На ржавеющий нефтепровод» Константа «вечность» закрепляется Вэллой в названиях триптихов («Вечная тема», «Триптих о вечности»), она входит в соприкосновение с интуициями, например интуициями связи и боли «наследственная боль — это и есть та нить, которая связывает человека с родиной», боль передается человеку по наследству, она «живет в человеке и после его смерти» В отличие от книги «Белые крики» в книге «Триптихи» произведения о вечности изобилуют местоимениями «я», «мой», кроме того, в них отсутствует тема любви, устранены отношения Он — Она, а акцентированы отношения «свой»—«чужой», Я и мой род, Я и Родина Акцентированное «Я» призвано подчеркнуть ответственность каждого за все, что происходит на Земле

При становлении литературной культуры народа наиболее действенной пружиной и формой «договора» являются мифорелигиозные верования Они замещают неоформленность отношений между автором и читателем в традиции, создают первичное, надежное, проверенное временем и жизненной практикой поле культурного взаимодействия автора с силами, вдохновляющими его на творчество, выступающими факторами религиозного покоя творца в акте эстетического созидания Этнопоэтика представителей традиционных культур объяснимо стимулируется желанием жить и «перемещаться в освященном мире, т е в священном пространстве», поэтому и поэтика текста у них — это преимущественно «технические приемы ориентации, которые в конечном итоге являются приемами построения священного пространства» «Священное» же понимается как «реальное в его совершенстве, это одновременно и могущество, и действенность, и источник жизни, и плодородие» (М Элиаде) Национальная литература служит здесь способом «противопоставления священного пространства, которое только и является реальным, существует реально, всему остальному — бесформенной протяженности окружающей это священное пространство» Следовательно, она должна быть космосообразующей и онтологической по природе, ведь «проявление священного онтологически сотворяет мир» (М Элиаде) Так проблема своего как эстетического предмета, отграниченного от чужого и превращающегося в целостность произведения, становится стержневой для внутреннего оправдания и движения литературы, для ее телеологичности

В Заключении подведены итоги, сформулированы выводы, обозначены перспективы исследования Существующим на сегодняшний день в

отечественной и западной филологии концепциям социалистического выбора (Н Н Воробьева, С М Хитарова и др ), ускоренного развития по европейской модели (Н В Цымбалистенко), колониального вызова (В В Огрызко) и колониальной адаптации (М А Литовская), мифоуто-пической компенсации (Д Самсон) и вынужденного опыта (Г И Данилина, Е Н Эртнер) нами полемически противопоставляется концепция посвященности художника Посвященность — это аксиоматическое и осознанное право творческого субъекта вести ответственный диалог именно с богами территории проживания своего народа от имени всех, для кого эта земля и это слово свои, это право совершать публичный и непубличный «магический танец-полет» в поиске «для народа пути к добру», «пути к Истине Истин» Не случайно Е Айпин в повести «У гаснущего очага» (1998) признается « во мне остался голос первого бубна Осталась первая песня, первый магический танец-полет нашего Старца Я был очарован его таинственным миром, куда меня неудержимо влекло, влекло, влекло И до сих пор во мне осталась надежда, что когда-нибудь я смогу заглянуть в тот мир » Творчество художниками мыслится как процесс и акт собственной посвященности в тайну силы и бессмертия народа, типологически сходный с культурой шаманства, но имеющий собственную традицию, инструментарий и технику Авторитетные специалисты по шаманству так характеризуют субъект своего исследования и сущность его деятельности «Помимо того, что художественное творчество в истоках своих, как полагают носители традиции, восходит к духовному миру, оно еще и адресовано не людям, а духам Присутствие или отсутствие аудитории никак не влияет на решение сказителя исполнить сказку Если же слушатели присутствуют при исполнении таких сказок вместе со сказителем они являются адресантами, теми, кто посылает духам сообщение, т е соучастниками исполнения» (Т Д Булгакова)

Тексты русскоязычных писателей первого послевоенного поколения порождены прежде всего внутренним обращением авторов к высшим силам, это сформировало и этнопоэтику художников

Русскоязычные писатели первого послевоенного поколения ненецкой и хантыйской литератур продолжили, закрепили и развили в 19801990-е годы опыт именно онтологических исканий российской культуры Они доказали его матричность, плодотворность и эстетическую перспективность, причем сделали это органично, оригинально Решая проблемы собственной этнокультуры на переходе от советского к постсоветскому типу общественного развития, Е Айпин, Ю Вэлла, А Неркаги смогли

«взрывной» характер эпохи (Ю М Лотман) перевести в качество иною порядка, им удалось раздвинуть горизонты национального мировидения через эстетику и поэтику письменного слова Тем самым они внесли значительный вкладе сокровищницу российской культуры, обнаружили необходимость, закономерность и созидательность процессов системной трансформации российского сообщества народов

Жестко позиционируя себя в национально-культурном отношении (я — ненец, я — хант), писатели говорят о своем народе, своей культуре и говорят от имени своего народа, своей культуры, переводя в плоть текстов аксиологию национальной традиции, имеющей религиозную основу А раз Бог для языческого сознания выступает «как сила природы» (С С Аверинцев), то нерушимость, громадность и гармоничность ее являются самым адекватным аналогом и гарантией бессмертия народа, живущего по законам этой природы Вот почему, защищая свою среду обитания, писатели защищают, в сущности, именно богов своей природы и свою связь с этими богами, наличествующими в мире родных для них территорий В данной связи показательны и приемы реальной этнопедагоги-ки, о которых сообщают сами мастера слова, в частности А П Неркаги, приемы, фиксирующие базовый синкретизм отношения художника младописьменной культуры с миром «Я увожу детей далеко в тундру Полярного Урала и говорю им «Бегайте по полянам — чтобы земля слышала, как вы смеетесь1 Земля ждала вас — бегайте1 Бегайте по ней кругами — она чувствует на себе ваши ноги'»

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ ОТРАЖЕНО В СЛЕДУЮЩИХ ПУБЛИКАЦИЯХ

1 Комаров, С А На моей земле о поэтах и прозаиках Западной Сибири последней трети XX века монография /С А Комаров, О К Лагунова — Екатеринбург Сред-Урал кн изд-во, 2002 —352 с (12/7,9 п л )

2 Лагунова, О К Феномен творчества русскоязычных писателей ненцев и хантов последней трети XX века (Е Айпин Ю Вэлла.А Неркаги) монография /О К Лагунова —Тюмень Изд-во Тюменского ун-та, 2007 — 260 с (22,75 п л )

3 Слово родного Севера Книга для чтения по литературе коренных народов Севера Западной Сибири (манси, ненцы, ханты) / автор-сост О К Лагунова — Екатеринбург Сред-Урал кн изд-во, 1997 — 512 с (27,7 п л )

4 Лагунова, О К Страницы истории Сибири в творчестве Д Н Мамина-Сибиряка /О К Лагунова //Самотлор —Тюмень Типография уприз-дата, 1975 — С 302-308 (0,4 п л )

5 Лагунова, О К «У вогулов» К Носилова проблемы поэтики/О К Лагунова // Космос Севера —Тюмень Софт-Дизайн, 1996 —Вып 1 — С 113-119 (0,4 п л )

6 Лагунова, О К АйваседаЮ К (Вэлла), АйпинЕ Д , Жанры литератур мансийской и хантыйской, Литература хантыйская, Повесть в литературе хантыйской, Проблематика литератур хантыйской и мансийской, Образность хантыйской и мансийской литератур, Роман в литературах хантыйской и мансийской, Стилевое своеобразие мансийской и хантыйской литератур, Тематика литератур хантыйской и мансийской, ХМАО Общий очерк Фольклор и литература / О К Лагунова // Югория Энциклопедия ХМАО в 3-х т — Ханты-Мансийск, 2000 — Т 1, 2, 3 — (1,5 п л )

7 Лагунова, О К Интуициосфера как универсалия литератур коренных народов Севера Западной Сибири / О К Лагунова // Региональная энциклопедия Методология Опыт Перспективы —Тюмень Тюменский ун-т, 2001 —С 90-95(0,4 пл)

8 Лагунова, О К Поэтика встречи в повести А Неркаги «Анико из рода Ного» / О К Лагунова // Реальность этноса Национальные школы в этнологии, этнографии и культурной антропологии наука и образование — СПб Изд-воРГПУим Герцена,2001 —С 145-149(0,Зпл )

9 Лагунова, О К Мансийская и хантыйская литературы опыт обобщенной характеристики в традиционных категориях/О К Лагунова//Художественная литература, критика и публицистика в системе духовной культуры — Тюмень Изд-во Тюменского ун-та, 2001 —Вып 5 —С 209— 216(0,5пл )

10 Лагунова, О К Интуиция дороги в повести А Неркаги «Белый ягель» / О К Лагунова//Реальность этноса Образование и проблемы межэтнической коммуникации — СПб Астерион, 2002 — С 525—528 (0,25 п л )

11 Лагунова, О К Этнопоэтика повестей А Неркаги («Анико из рода Ного», «Белый ягель») / О К Лагунова // Врата Сибири —Тюмень Тюменский издательский дом, 2002 — №2(7) — С 206-223(1,1 пл )

12 Лагунова, О К Пятикнижие от Еремея Айпина / О К Лагунова//Хантыйская литература — М Литературная Россия, 2002 —С 117—138 (1,4пл)

13 Комаров, С А Конфликт чужого и своего/С А Комаров, О К Лагунова // Хантыйская литература — М Литературная Россия, 2002 — С 269-276 (0,5/0,25 п л )

14 Лагунова, О К Жанр в этнопоэтике младописьменных литератур Севера Западной Сибири (манси, ненцы, ханты) / О К Лагунова // Проблемы литературных жанров — Томск Изд-во Томского ун-та, 2002 — Ч 2 — С 236-238 (0,2 п л )

15 Лагунова, О К Тайна человеческой души Этнопоэтика повестей Анны Неркаги/О К Лагунова //Ненецкая литература —M Литературная Россия, 2003 — С 60—79 ( 1,25 п л )

16 Лагунова, О К Ирреальный мир Поэтика контраста в повести Анны Нер-каги «Илир» / О К Лагунова // Ненецкая литература —M Литературная Россия, 2003 — С 88-99(0,75 п л )

17 Лагунова, О К Путь к Зовущему Мифопоэтика повести Анны Неркаги «Молчащий»/О К Лагунова//Ненецкая литература —M Литературная Россия, 2003 — С 124—136(0,8 п л )

18 Лагунова, О К Неповрежденный корень жизни Интуиция «врастания» в книге Юрия Вэллы «Белые крики» / О К Лагунова // Ненецкая литература — M Литературная Россия, 2003 — С 258-264 (0,4 п л )

19 Лагунова, О К Поэтика чисел в книге Е Д Айпина «У гаснущего очага»/© К Лагунова//Реальность этноса Образование и национальная идея — СПб Астерион, 2004 — С 422-425 (0,25 п л )

20 Лагунова, О К Этнопоэтика книгЮ К Вэллы/О К Лагунова//Врата Сибири —Тюмень Тюменский издательский дом, 2004 —,Y»3(14) — С 231—239 (0,6 п л )

21 Лагунова,О К АиваседаЮ К.АйпинЕ Д /О К Лагунова//Большая Тюменская энциклопедия вЗт —Тюмень, 2004 —Т 1 — (0,2пл)

22 Комарове А Жанры литератур/С А Комаров, О К Лагунова//Большая Тюменская энциклопедия вЗт —Тюмень,2004 —Т 1 —С 437— 439(0,2/0,1 п л )

23 Лагунова, О К Идея семьи и проекция сюжета на обряд (повесть А П Неркаги «Белый ягель»)/ О К Лагунова // Русская литература XX—XXI веков направления и течения —Екатеринбург Уральский гос пед ун-т, 2005 — Т 1 — С 89-104 ( 1 п л )

24 Лагунова, О К Этнопоэтика книги Е Д Айпина «У гаснущего очага» / О К Лагунова//Космос Севера —Екатеринбург Сред-Урал кн изд-во, 2005 — Вып 4 — С 58-78 ( 1,3 п л )

25 Лагунова, О К Этнопоэтика книги Ю К Вэллы «Триптихи»/О К Лагунова // Космос Севера —Екатеринбург Сред-Урал кн изд-во, 2005 —Вып 4 —С 130-153(1,5п л )

26 Лагунова, О К Русскоязычная литература писателей ненцев и хантов последней трети XX века как феномен толерантности/нетолерантности / О К Лагунова//Реальность этноса Глобализация и национальные традиции образования в контексте Болонского процесса — СПб Астерион, 2005 — С 409-413 (0,3 п л )

27 Лагунова, О К Аксиологичность образного ряда в романе Е Д Айпина «Божья Матерь в кровавых снегах» / О К Лагунова // Реальность этноса Роль образования в формировании этнической и гражданской идентичности — СПб Астерион, 2006 — С 557-560 (0,25 п л )

28 Лагунова, О К Истинная цена воли (о романе Е Д Айпина «Божья Матерь в кровавых снегах»)/О К Лагунова // Врата Сибири —Тюмень Тюменский издательский дом, 2006 —№1(18) —С 202—215(0,9п л )

29 Лагунова, О К Е Д Айпин о феномене творчества/О К Лагунова// Реальность этноса Педагогическое образование как важнейший фактор сохранения развития культуры северных народов — СПб Астерион, 2007 — С 262-267 (0,4 п л )

30 Лагунова, О К Ненецкий прозаик А Неркаги о феномене творчества / О К Лагунова //Литература народов Севера —СПб Шатон, 2007 — Вып 7 — С 43—50 (0,4 п л )

31 Лагунова, О К Смена парадигм рефлексии младописьменных литератур коренных народов Севера России / О К Лагунова // Взаимодействие национальных художественных культур проблемы изучения и обучения Ч 1 —Екатеринбург Словесник, 2007 —С 49-61 (0,8 п л)

Статьи в изданиях, рекомендованных ВАК:

32. Лагунова, О К. Культура прозы и стиха коренных малочисленных народов Севера Западной Сибири (Е. Айпин, Ю. Вэлла) / О. К Лагунова //Вестник Тюменского госуниверситета — 1998 —JVs 1. — С. 151 — 159 (0,8 пл.).

33. Лагунова, О. К Модель мира в романе «Ханты, или Звезда Утренней Зари» Е. Д. Айпина / О. К. Лагунова // Вестник Тюменского госуниверситета — 2000 — Яг 4 — С. 19-27 (0,8 пл.).

34 Лагунова, О К. Поэтика контраста в повести А. Неркаги «Илир» / О. К. Лагунова // Вестник Тюменского госуниверситета — 2001. — №4 —С. 181-189 (0,8 пл.).

35. Лагунова, О. К Поэтика книги Ю. Вэллы «Белые крики» / О. К.Лагунова // Вестник Тюменского госуниверситета. — 2003. — JVs 4. — С. 45-62 (1,6 пл.)

36 Лагунова, О. К. Феномен встречи этнических сознаний в региональной культуре Западной Сибири последней трети XXстолетия (Е. Д Айпин и К. Я. Лагунов) / О. К Лагунова // Известия Уральского государственного университета. — Екатеринбург : Изд-во Урал ун-та, 2003. — № 28. — С. 100-112 (1,3 п л )

37. Лагунова, О К. Феномен социалистического реализма и пути изучения младописьменных литератур Севера России / О К Лагунова // Вестник Тюменского госуниверситета. — 2006 — № 4. — С 174— 182 (0,8пл.).

Подписано в печать 27 02 08 Тираж 100 экз Объем 2,0 уч -изд л Формат 60x84/16 Заказ 83

Издательство Тюменского государственного университета 625003, г Тюмень, ул Семакова, 10 Тел /факс (3452) 45-56-60, 46-27-32 E-mail izdatelstvo@utmn ru

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Лагунова, Ольга Константиновна

ВВЕДЕНИЕ

Глава I. ОТ ЭСТЕТИКИ НАЦИОНАЛЬНОЙ

ФОРМЫ К ЭСТЕТИКЕ СЛОВЕСНОГО ТВОРЧЕСТВА

1.1. Научная парадигма изучения младописьменных литератур и ее кризис.

1.2. Поиск новых оснований научной парадигмы.

1.3. Культурно-историческая ситуация как фактор творчества и рецепции.

1.4. Е. Айпин, Ю. Вэлла, А. Неркаги о феномене творчества.

Глава II. ГЕРОЙ, СОБЫТИЕ, СИТУАЦИЯ

1970-е - начало 1980-х годов)

2.1. Встречачужим какбытие: рассказы Е. Айпина.

2.2. Остраняющий герой в ситуации условного выбора: повести «В ожидании первого снега» Е. Айпина и «Анико из рода Ного» А. Неркаги.

2.3. Фазы жизни сквозь стандарты нравоописания: повести «В тениарого кедра» и «Яушаю Землю» Е. Айпина.

2.4. Сравнение как событийная структура: повесть «Илир» А. Неркаги.

Глава III. АКСИОЛОГИЯ И ПОЭТИКА середина 1980-х - первая половина 1990-х годов)

3.1. Интуиция связи: роман «Ханты, или Звезда Утренней Зари»

Е. Айпина.

3.2. Интуициямьи: повесть «Белый ягель» А. Неркаги.

3.3. Интуиции врастания и боли: книга о вечном «Белые крики» Ю.Вэллы.

3.4. Аксиология слова и композиции: книга «Вести из стойбища» и книга о вечном «Белые крики» Ю. Вэллы.

3.5. Ценность Другого: книга рассказов «Время дождей»

Е. Айпина.

Глава IV. КОНСТАНТЫ И ОНТОЛОГИЧНОСТЬ ФОРМ (середина 1990-х - начало 2000-х годов)

4.1. Круговорот и творение: повесть в рассказах

У гаснущего очага» Е. Айпина.

4.2. Вера и род: роман «Божья Матерь в кровавых снегах»

Е. Айпина.

4.3. Путьвозь хаос: повесть «Молчащий» А. Неркаги.

4.4. Число и вечность: книга «Триптихи (Три помь)» Ю. Вэллы.

Введение диссертации2007 год, автореферат по филологии, Лагунова, Ольга Константиновна

Хранящуюся в нашем личном архиве рецензию на один из выпусков сборника «Космос Севера», который был инициирован и редактируется нами (вышло четыре выпуска - 1996, 2000, 2002, 2005 гг.), известный в стране и за ее пределами писатель из аганских хантов Е. Д. Айпин начал с признания, казалось бы, не предусмотренного жанром. В основе признания - этническое позиционирование себя: «Меня с раннего детства поразила система мироустройства у моего народа ханты. Точнее, его миротолкование, миропонимание, мироощущение. Существовала единая система, которая гармонично связывала человека с человеком, человека с Небом, с Землей, с небесными, земными и водяными Богами и Богинями. До сих пор я не знаю более совершенной мировоззренческой системы.». Примечательно в данном высказывании и то, как писатель подыскивает наиболее точное определение (система мироустройства, миротолкование, миропонимание, мироощущение, мировоззренческая система) того исходного абсолютного начала, которым он, зрелый человек, руководствуется с детства и не знает ничего совершеннее его. Очевидно, что каждое из зафиксированных определений не исчерпывает, удовлетворительно не описывает исходный феномен, но одновременно является важным, необходимым знаком характеристики последнего.

Феномен «Литературы народов Севера» давно вызывает «глубокий интерес не только в нашей стране, но и за рубежом». Исследователями осознается «удивительная» «большая близость» текстов данных литератур «духовным ценностям и культурно-психологической системе создавших их народов», «к народным истокам, к мифопоэтическому творчеству, к фольклорно-мифологической традиции», поэтому о произведениях мастеров слова неметафорически говорят «подлинно народны и национально самобытны» [Пошатаева 1988: 147, 150, 163]. Одни специалисты характеризуют путь младописьменных литератур народов Севера «от фольклорных форм до высокохудожественных авторских произведений» как «историческое чудо», «культурный взрыв» [Якименко 1982: 150, 151], как «резкий скачок», который требует «серьезного осмысления», подчеркивают, что он «для многих явился загадкой» [Хайруллин, Бирюкова 1995: 6]. Другие полагают, что здесь отсутствует «некий особый путь литературного развития», а значит, правомерно рассматривать опыт северных литератур в соответствии с теми культурно-историческими этапами, что «прошли европейские народы в процессе своего духовно-эстетического развития (мифология, фольклор, героический эпос, гуманизм, классицизм, барокко, Просвещение, романтизм, реализм, модернизм)». И хотя специалисты вполне осознают, что «на этом пути изначально возникает значительное число вопросов, проблем, трудностей и даже возможных возражений», они последовательно работают именно в данной логике [Цымбалистенко 2003: 152-153], то есть исповедуют концепцию ускоренного развития по европейской модели.

Если исследователи обычно обозначают свою позицию относительно феномена творчества представителей младописьменных литератур как лишь один из вопросов истории и теории словесности, то Р. Г. Бикмухаметов первым сформулировал проблему данного феномена как фундаментальный, коренной вопрос научной рефлексии в этой сфере: «Нет до сих пор ответа на простой вопрос: а как же у племени рождается художественное слово? Как же произошло в советском содружестве прибавление полусотни письменных языков к дореволюционным двадцати? Более половины этих заговоривших впервые народов находятся в Сибири»; «(.) статистический подход все же не может раскрыть, как и почему взял в руки перо Владимир Санги или Джанси Кимонко, Юрий Рытхэу или Владимир Коянто. Конечно, этот путь был каждый раз разным»; «Все появляется вместе - и слово, и осознание его автором себя как писателя, и его читатель, слушатель»; «Пожалуй, только в молодых литературах можно воочию увидеть эту связь между духовным развитием художника и литературы, художника и народа»; «Нет увлекательнее дела подсмотреть возникновение новой словесности! И между тем вряд ли есть что-либо непонятнее ее процессов (.) Рождается она от стремления понять себя, познать свое прошлое, заглянуть в будущее» [Бикмухаметов 1983: 141-143, 149-150].

Оригинальна, но внутренне противоречива концепция творчества русскоязычного писателя младописьменных литератур Севера России, которую развивает французский исследователь Доминик Самсон. Ее можно обозначить как концепцию мифоутопической компенсации. С одной стороны, ученый отчетливо формулирует мифорелигиозную природу творчества, например, Е. Д. Айпина. Он проницательно замечает, что «волшебная земля обитает в хантах, как и ханты живут на этой земле», что «в вечной Югре пуповина между людьми и тайгой не разорвана» [Самсон 2002: 172, 173]. С другой стороны, Д. Самсон утверждает, что, «подарив письменность хантам, Красный Великан конфисковал их слово», что «литература при Красном Великане стала бесперспективной», он объясняет это тем, что «наследников эпических героев научили говорить на казенном языке», что «традиционная этика северного человека. была разрушена: честь ранена "пересадкой" комплекса неполноценности; Слово искажено идеологией.» [Самсон 2002: 177]. В результате двойственности этой ситуации только «книжные герои пришли на помощь своим народам» - «они одновременно принадлежат своему народу и отличаются от него; они находятся между людьми и высшими силами, как писатель между народом и властью». Но писатель, по Самсону, - это «гений и совесть» своего народа, через писателя народы, «продвигаясь между страницами, как по жизни . отвоевывают самих себя», литература «старается выполнить до конца заветы отцов и дедов», в этом смысле ханты «до сих пор не продали никому душу». Их писатель (Е. Айпин) «как шаман, рискуя жизнью, бросался в невероятность Трех Миров и возвращался жив и здоров, чтобы принести надежду и свет людям»: «Книги Еремея Айпина свидетельствуют об этом спуске в ад, об этом человеческом жертвоприношении, которое имеет смысл только в том случае, если оно предшествует воскресению». Исследователь считает, что «голос» народа «рождается в небе, как утренняя заря» [Самсон 2002: 177, 178].

Взгляд на словесное творчество как прямое следствие социально-политических процессов на Севере Сибири воспроизводит логику социологических стандартов советской эпохи и потому весьма распространен, публичен и понятен. С одной стороны, он основан на искреннем сопереживании трагической судьбе малочисленных народов и предметном знании звеньев и деталей процессов, с другой - на убеждении в невозможности корректировки и преодоления негативных тенденций и тем самым на историческом фатализме и признании бесперспективности духовных усилий, безрезультатности культурного поступка. Вот как эта позиция излагается самым компетентным и ярким ее выразителем: «Да, мы сейчас наблюдаем взлет хантыйской литературы. Но чем этот взлет был определен? Я думаю, что решающее влияние здесь оказали причины политического и социального характера. Не секрет, что в условиях бурного развития нефтяной и газовой промышленности малочисленные народы Обского Севера оказались на грани исчезновения. Вот, видимо, главный мотив, побудивший десятки северян взяться за перо. Национальная элита в борьбе за будущее своего народа отнеслась к художественной литературе в том числе и как к грозному оружию, способному приостановить негативные процессы и встряхнуть оцепеневших соплеменников, вызвать у них волю к жизни. К сожалению, некоторые процессы приобрели необратимый характер и противопоставить им уже ничего невозможно. Время, увы, вспять не повернуть» [Огрызко 2002а: 28]. По сути это концепция колониального вызова. Заметим, что данной логикой руководствуется не просто социолог и публицист, а специалист, чуткий к специфике литературного творчества, о чем свидетельствуют его суждения об искусстве северян: «Нельзя творцу приказать сочинить стихи или рассказы на чуждом ему диалекте»; «Может, мы имеем тот случай, когда двуязычие не столько помогает художнику решать творческие проблемы, сколько мешает»; «Что бы там ни говорили, но искусственно создать настоящую литературу невозможно» [Огрызко 2002а: 18, 26, 28]; «Вот где не требуется никакой команды. Литература всегда была и остается делом одиноким» [Огрызко 1998: 26].

Существует и иной взгляд на творчество писателей коренных малочисленных народов - опять же взгляд в рамках проблематики колониальной культуры: «Защита своего от чужого, восприятие чужого как однозначно неправильного, разрушительного, демонического в советское время имело мощную идеологическую подоплеку и - среди всего прочего -подточило советскую империю изнутри. Но распад СССР, намертво связавший для народов, входивших в его состав, слово «русский» и слово «советский», уменьшив размер колонии, не искоренил ее как факт, свидетельством чего, очевидно, являются тексты писателей, в частности северных народов. Особенно отчетливо колониальная проблематика прозвучала в творчестве писательниц-женщин, переживших двойное отчуждение: она - женщина (Иное мужчины) и она - нерусская (Иное русское)» [Литовская 2005: 81]. Данная контекстуальная модель формирует и особую модель творчества художника: «Охраняя от распыления и уничтожения культуру, писатель тем самым как бы объясняет, какую функцию он выполняет в обществе, идеальная традиционная структура которого не предполагает наличие писателей. Он превращается в хранителя своеобразия и летописца страданий. Русская культура подсказала ему эти способы хранить и летописать, своя культура дала ему материал, таким образом, он единственный в рамках собственного творчества выступает в роли своеобразного посредника между двумя непримиримыми соседями, способного привлечь внимание к скрытой, но от этого не менее жестокой колониальной войне» [Литовская 2005: 90-91]. В отличие от концепции колониального вызова это концепция колониальной адаптации.

В 1994 г. на страницах журнала «Новый мир» в «заметках» об историческом самосознании и культуре России, пророчески названных «Нельзя уйти от самих себя.», академик Д. С. Лихачев размышлял об «истинных причинах нашей нынешней трагической ситуации», но выражал уверенность в том, что страна будет «занимать ведущее место на Севере Европы и Азии». Начинал же рассуждения ученый с акцентировки вектора культурного возникновения Руси - сопряженности «двух крайне несхожих влияний»: «Юг и Север, а не Восток и Запад, Византия и Скандинавия, а не Азия и Европа» [Лихачев 1994: 113-114, 120]. Через десятилетие эксперты-публицисты авторитетного журнала «новой России» («Профиль») будут продолжать рассуждать о Сибири в традиционно горизонтальной плоскости, фиксируя при этом статичность ситуации: «Как были Сибирь с Дальним Востоком сырьевым придатком, так и остались. Причем и с точки зрения тех, кто живет здесь - в европейской части страны, и с позиций тех, кто живет там - за уральским "бугром". В каком-то смысле этот огромный регион напоминает российскую колонию» [Рудаков 2006: 20]. Специалист с исключительно прагматической точки зрения ставит вопрос о гуманистической природе модернизации России и ее зауральских территорий: «Образ жизни нашего человека что в Сибири, что вообще в нашей стране должен стать конкурентоспособным и по уровню его, и по качеству. Как в отношении окружающих нас стран, так и в общемировом контексте. Если это будет обеспечено, то «сохранение территорий» приложится просто само собой. Движемся ли мы в этом - гуманистическом - направлении или же строим "суверенную демократию", "энергетическую сверхдержаву", возрождаем "былое величие страны"? Или уже хватит неудобных вопросов?» [Рудаков 2006: 21]. Судьбы коренных малочисленных народов севера Западной Сибири, в том числе ненцев и хантов, самым непосредственным образом связаны с существом обозначенных проблем. Они связаны именно потому, что эти народы коренные и малочисленные. Земля Севера родная для них, они построили на ней и над ней свой «космос», подвергающийся каждодневно агрессивному воздействию окружающего хаоса, «чужого»: «Что тебе нужно, отец, спрашиваю я своего старика? Чем тебе помочь? Ничего мне не нужно, отвечает он после долгого молчания. Дайте мне только землю. Дайте землю, где бы я мог пасти оленей, промышлять зверя и птицу, ловить рыбу. Дайте землю, где бы моих оленей не съедали бродячие собаки, где бы мои промысловые тропы не вытаптывали браконьеры и машины, где бы по рекам и озерам не разливался черный горючий жир земли - нефть. Нужна земля, где бы неприкосновенными оставались мой дом, святилище и место вечного покоя. Нужна земля, где бы меня не раздевали и не разували среди бела дня. Дайте мне не чью-нибудь, а мою землю. Хотя бы клочок земли моей, хотя бы пятачок земли моей.

Что я мог ему ответить?

Кто и что может ему ответить?

Как быть, если ему хочется быть настоящим хозяином на своей земле? Как быть?! Может быть, дать ему его же землю?!

Кто - за? Кто - против?

А ведь противников будет больше» [Айпин 1991а: 129].

Так спрашивал себя и страну русскоязычный писатель из аганских хантов Еремей Данилович Айпин в рубежном для России 1991 г. Страна до сих пор не ответила на эти вопросы и, возможно, еще долго на них не ответит. Но на них должен ответить себе и своему народу сам писатель и должен ответить созидательно, позитивно, сконцентрировав всю мощь своего дара, конструктивные силы своего духа на слове и в слове, в художественном тексте. Он фиксирует сокращение хантыйского народа на один процент за десять лет и вопрошает: «Теперь представьте, как бы вы себя чувствовали, если бы над вами и вашими детьми висел такой же рок? Представили? Почувствовали? (.) Но я -против здравой логики цифр! Они говорят: вы уйдете, покинете Землю! И довольно скоро. Но мне не хочется верить в это. Не хочется верить в кончину моего рода. В кончину Земли. В кончину народа. Поэтому я взялся за перо и написал эти строки» [Айпин 1991а: 141]. Художник впрямую говорит нам об истоках своего творчества, об интенции жизни бессмертия, вне которой обессмысливается творческий импульс и творческий труд. «В визитке, врученной мне Юрием Вэллой, я прочла, что он вождь лесных ненцев. Надо же, удивилась я: вождь! Но потом подумала и согласилась, что так оно и есть. Спорить с этим никто не будет. Юрий Вэлла на самом деле человек, живущий ради своего народа» [Лущай 2005: 413].

Однако если обратиться к рефлексии данной проблематики в отечественной филологической мысли, то обнаруживается странная картина. Специалисты пишут о творчестве русскоязычных писателей ненцев, манси и хантов как о «голосе» обреченного мира, о замыкании их «горизонта творчества» «вокруг проблемы исчезновения, гибели национальной культуры», а выбор русского языка толкуется как вынужденный, как выбор «языка победившей культуры». И это предлагается рассматривать в качестве основы «особой концепции творческого опыта» в корпусе литературы Тюменского Севера, то есть формулируется оригинальная концепция вынужденного опыта. Вот как авторы данной точки зрения развертывают аргументацию: «Ее (т. е. литературы Тюменского Севера. - О. JI.) своеобразие часто видят в богатстве этнографических деталей. На наш взгляд, художественная самостоятельность "северной" прозы связана, прежде всего, с особой концепцией творческого опыта. Современные писатели ханты, манси, ненцы создают сегодня свою литературу на чужом им русском языке - языке победившей культуры. Конфликт "своего" и "чужого" характеризует здесь уже не структурную особенность произведения, а условие, при котором рассказать о своем можно лишь на чужом языке. Попытка проникнуть в дух чужого языка - важнейшая особенность "северной" прозы. Это задает горизонт творчества и замыкает его границы вокруг проблемы исчезновения, гибели национальной культуры. Тем самым писатель изначально лишен свободы выбора и становится "голосом" обреченного мира. Отсюда центральный конфликт - не столкновение человека и "места", а творческий конфликт писателя, вынужденного думать на языке чужой культуры, и края, у которого есть свой "язык"» [Данилина, Эртнер 2000: 35]. Таким образом, с одной стороны, специалистами справедливо акцентируется вопрос о сложности авторского виденья субъекта творческой деятельности из числа русскоязычных писателей малочисленных коренных народов Севера Западной Сибири. Проговариваются возможности и собственно феноменологической методологии: «Тема "опыта жизни здесь" актуальна как , перспектива филологического исследования, нацеленного на уяснение художественной специфики региональной литературы разных эпох» [Эртнер 2005: 200]. С другой стороны, вопрос о сложности авторского виденья субъекта творческой деятельности из числа русскоязычных писателей решается как вопрос типовой, а не индивидуализируемый, с предустановлением изначальной несвободы и, по сути, ценностной и культурно-исторической бесперспективности творчества национальных мастеров слова, творчества, понимаемого, толкуемого исключительно извне. Не случайно в «книге для учителя и ученика», «Литература Тюменского края» один из сторонников данного подхода говорит о романе «Ханты, или Звезда Утренней Зари» Е. Д. Айпина как о произведении русской литературы: «Его (героя. - О. Л.) приводит хантыйский писатель в русскую литературу, ведь его роман написан на русском языке». Так, письменный язык автоматически отождествляется с национальной культурой. Писатель же в рамках данной логики просто свершает «долг того, кто имеет голос и потому обязан рассказать о тех, кто голоса не имеет»; «о ханты рассказывается победителям, колонизаторам на их языке, рассказывается, чтобы знали, какими они были, побежденные», рассказывается в книге, где «тема - смерть, на которую обречен народ» [Данилина 1997: 130, 131]. И хотя тот же исследователь ясно видит, что в романе «слово "смерть" не прозвучало», что «автор не называет уход Демьяна смертью» и точно комментирует финал повествования («Он оставляет своего героя в мифе, а в эпическом времени личная смерть человека не имеет значения, она превращается в память рода и этим закрепляет свое бессмертие»), на первый план выводится «социальный слой» произведения, в нем «смерть героя - это и есть смерть, поражение». И такая двойственность структуры мыслится выражением авторской «концепции героизма» [Данилина 1997: 143-144].

Исследователи убеждены, что «в художественном пространстве северной прозы есть общее начало (тема мифа)» [Данилина 1997: 163], но тема ли это -вот в чем вопрос. Может быть, это способ эстетического завершения. Так в > рамках логики эстетического завершения прорисовываются совсем иные акценты виденья судьбы малочисленного народа: «"Вечерний" могло бы служить определением народа, который предчувствует закат многовековой цивилизации, смиренно всматриваясь в тьму грядущего. Но, пожалуй, стоит обратиться за поиском истолкования этого эпитета к легенде Анны Митрофановны Коньковой «Откуда северное сияние пошло». Ее героиня носит красивое имя Вечерина, потому что видит «свет утренней зари с вечера», «на ее лице, как на небе, сходятся две зари - вечерняя и утренняя». Именно эта девочка подарила манси северное сияние, цветное небо (.) Поэт «вечернего» народа наделен особым провиденциальным даром» [Рогачева 2003: 311]. Не случайно известный хантыйский филолог и методист Е. А. Немысова именует заглавие романа «Ханты, или Звезда Утренней Зари» «обнадеживающим»: «От этого названия исходит свет, оно само - источник света, к которому должно и можно стремиться. Это все еще неизведанная манящая даль, зовущая в мир, взывающая к познанию мира» [Немысова 2000: 113]. Внимательный читатель научно-критической литературы отметит для себя наличие в ней формул: «разные пути, по которым идут творческие поиски северных писателей», «писательские индивидуальности» [Данилина 1997: 163], но путь и поиск ни одной из этих «индивидуальностей» послевоенного поколения русскоязычных писателей коренных малочисленных народов Севера Западной Сибири до сих пор даже просто не описан с учетом всего корпуса художественных текстов. А ведь «в трудах последних лет ракурс исследования смещается к личности художника», «к авторской субъектности» [Абашева 2001: 13, 318]. Сегодня закономерно ставится проблема наличия «литературно-эстетической рефлексии в литературах народов Севера» действительно «она должна осознаваться и самой национальной словесностью, присутствовать в критике, в размышлениях писателей о своем труде, в самом художественном слове», но все это пока только «ждет серьезного изучения на более широком материале» [Данилова, Щукина 2003: 465-467].

В отечественной филологической мысли был апробирован и иной способ понимания творчества представителя младописьменной литературы: «И новаторство Расула Гамзатова, Ювана Шесталова и других представителей близких им литератур - чукотской (Ю. Рытхэу), нивхской (В. Санги), к примеру, может быть понято лишь при рассмотрении их опыта на пересечении опыта литератур мировой и общесоветской, с одной стороны, и национальной с другой, в своеобразии ее складывания, подъема к вершинам индивидуального творчества, аккумулирующего как бы всю культуру» [Гусейнов 1988: 83]. В этой концепции социалистического выбора, универсализирующей уникальный поиск художника, «задача», «замысел» мастера слова были достаточно предсказуемы, как, например, для Ю. Шесталова в «Югорский колыбели» -«философско-эстетическое прочтение народной судьбы, движения народа через толщу веков к новой жизни» [Гусейнов 1988: 81] или в «Синем ветре каслания» - «показать жизнь своего народа в движении, в стремительном переходе к новым формам, в постоянном каслании.» [Воробьева, Хитарова 1974: 161]. Однако сами деятели культуры малочисленных народов акцентированно обосновывают свою новую и оптимистическую философию. Тот же Ю. Шесталов, ссылаясь на идею «космического сознания» канадского психиатра М. Бекка, пишет: «Малочисленные коренные народы Крайнего Севера нуждаются уже в собственной философии, в той философии, в которой огонь Прометея, металлургии и техники не будет противоречить живому огню домашнего очага и космическому огню Солнца. Техника, каслание и планетарная ойкумена человечества должны войти в космопланетарное мировоззрение коренных народов Крайнего Севера. (.) Поэтам дано право первым говорить о насущном, о будущем, о наболевшем. Пришло время людям Севера говорить о философии, о своем месте на этой Земле, о своем понимании мира, людей, космоса» [Шесталов 2002: 549]. Более того, Шесталов эту философию видит как ориентир для всей страны, ведь «россияне - северяне, сибиряки - независимо от фактического места проживания», ведь «зима в России - не время года, а состояние души», и «белый ствол березы - символ России, символ Севера - белеет зимой и летом», то есть «для России Север -это, собственно, и есть географический символ России» [Шесталов 2002: 549550]. А значит, опыт и ценности Севера должны стать основополагающими для всех жителей страны. Иными словами, не проблема погибающего и обреченного народа, не идея проигравшей культуры руководит сегодня писателем из малочисленных народов Севера, а ощущение своей миссии по отношению к человечеству и всей громадной России. России предлагается опыт созидательного выживания в экстремальных условиях как опыт проверенный, перспективный, необходимый. А вот какой «совет» получил когда-то от своего деда Ю. Вэлла, и этот «совет» он сегодня адресует ненецкому студенту: «Учись! Учись всегда! Учись на любую специальность! Познай технику добычи нефти и природного газа. Попытайся стать торговцем золота, автомобилей и вооружения. Узнай, как вырастить хороший урожай хлеба. Научись ориентироваться в море-океане и в космосе, в человеческой психике и в юриспруденции. Влезь в политику и во Власть. Но никогда не забывай о своих оленях. Если наступит день, когда весь мир отвернется от тебя, — олень примет тебя, каким бы ты ни стал. Он умеет прощать все. Он тебя вывезет» [Вэлла 2004: 88]. Философия достоинства, созидания, жизни руководит мастерами слова малочисленных народов. Верно замечено: «Поиск счастья ведет их в народную эстетику.» [Донская 2003: 15]. И если Еремей Айпин избирает для романа «Ханты, или Звезда Утренней Зари» в качестве первого эпиграфа знаменитые слова Эрнеста Хэмингуэя «Человек не для того создан, чтобы терпеть поражения. Человека можно уничтожить, но его нельзя победить» [Айпин 1995: 176], значит, и его творчество вдохновляется логикой духовного бессмертия. И если Анна Неркаги в предварении повести «Молчащий» пишет: «Я вижу впереди крах. Крах придет ко всем», - она говорит не только о ненцах, но и о человечестве, и здесь же оговаривается: «Пусть я ошибусь. Пусть мои слова останутся бредом больной Души. А ниженаписанное - плодом минутного отчаяния» [Неркаги 1996: 232-233]. Потому что творчество - особое состояние: «Тогда можно сказать все»; «Есть только пульсирующая мысль, живое дыхание того, что написано и что понято». Художник знает, что «кто-то ведет твой ум и душу», а раз так, то твое послание необходимо живым и должно до них достучаться. Ведь когда ты посвящаешь свой труд, свою повесть «Молчащий» «памяти убиенного Даниила Андреева», художника иного народа, «чужой» культуры, ты ставишь себя в ряд не только созидающих и жертвующих собой, но и помнящих об убиенных, ты веруешь, что это внятно другим, твоим будущим читателям, а значит, хотя бы отчасти, ты согласен с тем, что «человека можно уничтожить, но его нельзя победить». Иначе не закончила бы Неркаги текст «Молчащего» формулой «За себя восклицаю и за всех», иначе не написала бы «Золото спасительного Огня стоит перед глазами Души. Золото Огня искупительного» и не считала бы повесть эту «своим покаянием и очищением» [Неркаги 1996: 306]. А исследователи литературы Ямала [Цымбалистенко 2003], называя «Молчащего» «первым по-настоящему литературным произведением, написанным на Ямале», сообщают, что у них «некоторые моменты повести вызывают возражения» («Так, например, не вполне понятно резко негативное отношение автора к интеллигенции»), вписывают произведение в «постмодернистский дискурс» и истолковывают его, то есть дискурс, как «единственно возможный способ выразить на бумаге сложный комплекс внутренних переживаний и страданий писательницы» [Цымбалистенко 2002: 516-517]. Идеи загадочности и полемичности феномена творчества прозвучат в признании Ю. Рытхэу: «Что привело меня в литературу? На это, я думаю, ни один писатель не ответит вразумительно. Непосредственным толчком послужило желание показать моего земляка - чукчу таким, какой он есть на самом деле, в противовес тем изображениям, которые встречались, да и сейчас встречаются, что человек Севера - это какое-то особенное существо, почти подвид человека» [Воробьева, Хитарова 1974: 144].

Все вышесказанное свидетельствует об острой проблемности темы данного диссертационного исследования. А его актуальность обусловлена целым рядом моментов. Во-первых, общественно-историческая трансформация, которую переживает Россия на рубеже XX и XXI веков, очевидно, требует внимательного пересмотра тех подходов, методик, что были порождены опытом предшествующих десятилетий развития отечественной филологической мысли. Поиск новой объединяющей идеи в условиях модернизации страны диктует бережное отношение к существующей практике взаимодействия центра и территорий, особенно неоднородных по этническому составу. Осознание России в качестве преимущественно «северной державы» актуализирует внимание к коренным северным народам, к материально-духовному опыту их жизнедеятельности.

Во-вторых, территория Западной Сибири во второй половине XX века и, как показывают прогнозы, в первой половине XXI века была и будет основой экономического благосостояния России, ее главным промышленно-сырьевым ресурсом. Поэтому те гуманитарные процессы, которые сопровождают уже полувековую практику интенсивного «технико-экономического освоения» данной территории и неизбежно воздействуют на сознание коренных малочисленных народов, веками проживавших на этой земле и понимающих ее исключительно как «свое», «родное», нуждаются в детальной научной рефлексии, с вовлечением в оборот нового материала (художественных текстов, архивных документов и т. д.).

В-третьих, академическая отечественная филология на сегодняшний день выработала систематическое осмысление творчества, если говорить о представителях народов Севера, именно поколения, родившегося в 1930-х гг. Это юкагир Семен Курилов (1935), эвенк Алитет Немтушкин (1939), манси Андрей Тарханов (1936) и Юван Шесталов (1937), ненцы Леонид Лапцуй (1932), Василий Ледков (1933), Прокопий Явсытый (1933), Алексей Пичков (1934), нивх Владимир Санги (1935), саами Октябрина Воронова (1934), ханты Любовь Ненянг (1931), Мария Вагатова (Волдина) (1936), Роман Ругин (1939), чукчи Юрий Рытхэу (1930), Антонина Кымытваль (1938) [Бикмухаметов 1983; Власенко 1988; Воробьева, Хитарова 1974; Домокош 1993; Жулева 1992; Качмазова 2000; Лебедев 1995; Михайловская 1984; Окорокова 1994; Пархоменко 1979; Попов, Цымбалистенко 2002а; Пошатаева 1978, 1981, 1988, 1998; Рогачева 2002, 2003; Роговер 2003, 2005, 2006; Романенко 1970; Самойлова 1992; Ханбеков 1978; Цымбалистенко 2003; Чепкасов 2005; Черная 1976; Шпрыгов 1979, 1982, 1995]. Опыт же послевоенного поколения мастеров слова младописьменных литератур, к которому принадлежат аганский хант Еремей Айпин (1948), лесной ненец Юрий Вэлла (1948), тундровая ненка Анна Неркаги (1952), еще не получил даже полномасштабного описания, а ведь именно это поколение наиболее остро и драматично выразило в произведениях духовный строй своих народов в условиях «смены эпох». Не случайно и то, что произведения этих художников переведены на языки народов Европы и Америки. Мастера слова являются неформальными духовными лидерами современных ненцев и хантов. Ассоциацией коренных малочисленных народов Севера и Дальнего Востока Еремей Айпин выдвинут в качестве кандидата на Нобелевскую премию в области литературы, что также свидетельствует о реальном статусе представителей именно данного поколения в общественном сознании сегодняшней России. Сама же возможность рефлексии материала в поколенческом аспекте была ясно заявлена в известных работах Б. Л. Комановского [Комановский 1974: 754, 755, 757, 760], монографиях Р. Г.

Бикмухаметова «Орбиты взаимодействия» [Бикмухаметов 1983: 138, 139] и А. В. Пошатаевой «Литературы народов Севера (Истоки. Становление. Развитие)» [Пошатаева 1988: 105, 106], а также авторами словаря «Литературы народов России: XX век» [Пошатаева 2005: 237].

В-четвертых, мысль о феноменальности творчества писателей коренных народов Севера России неоднократно проговаривалась в специальной научной и методической литературе. Однако целенаправленного осмысления и описания сам путь и результат «создания новых по замыслу культурных и материальных ценностей», традиционно именуемый творчеством, причем мастерами слова одного поколения и одной территории, еще не получали.

В-пятых, постановка историко-литературных задач требует обостренной рефлексии и того теоретико-литературного инструментария, с помощью которого поставленные задачи могут быть в принципе решены. На наш взгляд, в силу специфики предмета и новых задач этот понятийно-терминологический аппарат должен нарабатываться именно в процессе историко-литературных исследований, а не предустанавливаться в качестве абстракции, которая затем должна наполниться конкретным материалом. Представляется, что научный аппарат, накопленный отечественной традицией изучения исторической поэтики, вполне эффективен и для анализа текстов авторов младописьменных литератур. Но обращенность к созданию новых по замыслу ценностей такими субъектами деятельности, чье сознание опирается прежде всего на мифофолыслорное предание своего народа (в силу младописьменности родной литературы оригинально воплощающейся на русском языке), диктует корректное обогащение аппарата исторической поэтики элементами этнофилологического языка научного описания. В частности, речь идет о понятии этнопоэтики, уже имеющем хождение в научной среде. Специфика нашего объекта и предмета позволяет выработать и предложить новую трактовку данного понятия в рамках того этнофилологического подхода, который уже заявлен работами гуманитариев РГПУ. Под поэтикой в диссертации, вслед за С. С. Аверинцевым, мыслится «система рабочих принципов какого-либо автора», «то, что сознательно или бессознательно создает для себя любой писатель», и эта система вычитывается «из самих текстов» [Аверинцев 1997: 3, 4].

Еще в начале 1980-х гг. специалисты фиксировали: «Приметная особенность современной советской литературы в том, что произведения на русском языке создаются людьми выдающегося таланта, но нерусскими по происхождению» [Бикмухаметов 1983: 231]. Вопрос о русскоязычности творчества писателей ненцев и хантов сложен и может иметь совершенно разные решения. Первое решение: творчество этих писателей - элемент русской литературы. Например, известный специалист по русской прозе второй половины XX века Т. JI. Рыбальченко на основании языкового фактора вписывает в ее состав Ч. Айтматова и В. Быкова [Рыбальченко 1997: 287, 288]. Эту же позицию отстаивает С. П. Залыгин, говоря о писателях, пришедших в «русскую литературу из другого языка» [Гусейнов 1988: 362-363]. Второе решение: это феномены пограничного характера, образующие «весьма значительный пласт советской литературы» или «художественный дискурс "пограничного" типа». Данное решение предлагает Н. JI. Лейдерман, вписывая в этот «дискурсивный» ряд имена Ч. Айтматова, Р. Ибрагимбекова, М. Ибрагимбекова, Т. Пулатова, О. Сулейменова, Ю. Рытхэу, В. Санги, А. Неркаги, Ю. Шесталова, Е. Айпина, М. Жванецкого, Ф. Искандера, Р. Валеева, И. Бабеля. При этом исследователь дает важные обобщающие характеристики феноменам. Он считает, что «"иноязычие" оказывается нередко носителем нескольких нерусских культур или некой межнациональной культурной общности («кавказский образ мира», «среднеазиатский образ мира» и т. п.)» и что в текстах таких русскоязычных писателей «тип модели мира предполагает толерантность, взаимоуважение и взаимопомощь разных национальных культур в исполнении главной миссии искусства - поддерживать человека в его противоборстве с хаосом, помогать в поиске духовных опор»

Лейдерман 2005: 49, 58-59]. Третье решение: талант писателя - это «загадочная субстанция», и в каждом отдельном случае должна рассматриваться вся возможная комбинация факторов: этническое происхождение, язык творчества, страна проживания, тематическая направленность и адресат текста, историко-культурная специфика страны и т. д. Нет и не может быть одного конституирующего ситуацию признака - так, анализируя целый перечень литературных фактов, полагает М. Г. Соколянский [Соколянский 2005]. Четвертое решение: если речь идет о художественном творчестве, то язык служит лишь инструментом, средством ценностно-эстетической деятельности автора в акте создания неповторимого словесного целого, и потому проблема языка не является основополагающей и первичной: «лингвистика как подсобная дисциплина, конечно, необходима; но здесь она начинает занимать совершенно неподобающее ей руководящее место, почти то самое, которое должна занять общая эстетика» [Бахтин 20036: 269]. Данное четвертое решение представляется автору данного исследования методологически наиболее точным, и потому творчество русскоязычных писателей ненцев и хантов Западной Сибири последней трети XX века рассматривается как элемент соответственно ненецкой и хантыйской литератур - литератур коренных малочисленных народов Севера России.

Именно отсчет языковой ситуации от субъекта деятельности, отсчет ситуации изнутри этого субъекта в рамках феноменолизирующей парадигмы свидетельствует, что русский язык воспринимается мастерами слова послевоенного поколения ненцев и хантов как второй родной язык, а не как «чужой» или «язык победившей культуры». Он осваивался с детства, в интернате, где ненцы и ханты обучались совместно. Открывающийся и расширяющийся для ребенка мир опредмечивался и становился своим именно через этот язык. Не случайно Ю. Вэлла подчёркивает, что выбор русского языка - это не выбор чистой модели определенного языка, а это рожденный процессом жизни «ненецко-хантыйско-русский язык в ненецко-хантыйскорусской форме», поэтому данный феномен имеет не собственно лингвистическую природу. Кроме того, осуществляя возможность и право говорить от имени своего народа, субъект творчества, как шаман, не допускает в акт общения с высшими силами переводчика: в зоне творческого полёта исключается опосредование и корректирование. Мера ответственности за результат с годами в сознании мастера только возрастает, и потому для него важна именно непосредственность личного высказывания. Зависимость слова предыдущих поколений национальных мастеров от качества работавших с ними переводчиков была наглядной, жесткой, иногда конфликтной и даже компрометирующей. Закономерно, что, осознавая свою новую миссию, художники послевоенного поколения изначально избегали обременительности данного пути. Сакральность творчества национального мастера, осознание первичности его высшего предназначения на фоне организационной опеки предыдущих поколений требовала полной и предельной самодостаточности субъекта в акте порождения текста. Возможность через русский язык достигнуть сознания всех своих родственников, живущих в различных концах мира, послать им весть о жизни и вере, сделать это поверх барьеров диалектной раздробленности национальных языков - также сущностный мотив выбора художником способа коммуникации.

Автором диссертации осознается отличие в самом характере поведенческого мышления ненцев и хантов, вполне убедительно зафиксированное этнографами, апеллирующими к наблюдениям самих носителей культуры (Ю. К. Вэлла): «Когда ханты выезжает на нарте из леса в открытую тундру, он ежится от ветра, ненец - распрямляется и поет песню. Когда ханты, переехав низину, вновь выезжает в лес, он чувствует себя привольно, ненец - скованно. В пути ненец следит за собой как бы с неба, представляя себя на карте точкой. Ханты примечает дерево и держит путь на него, затем примечает мыс и движется к нему, он помнит каждую кочку своих угодий. Если у ненца сломался лодочный мотор, он сидит перед ним и мысленно раскручивает гайки. Докрутив их в голове, он пускает в ход руки. Ханты сразу начинает раскручивать гайки руками, его руки сами помнят мотор» [Головнев 1995: 262]. Эти отличия являются исходными и для других исследователей литературы [Рогачева 1997а: 105]. Этнографы проводят достаточно резкую разграничительную линию в понимании традиционного ненцами и хантами: «Для ненцев сама способность (и готовность) к переменам является традицией. Это означает, что перемена так же легко отменяется, как была воспринята, если, конечно, в ней нет действительной потребности. (.) Угорская культура, напротив, основана на устойчивом миропонимании. Она не "кочует" по земле, а "прикреплена" к ней. Она стройна и богата, но вписана в "твердые рамки", что не позволяет ей быстро отзываться на происходящие внешние перемены. Под традиционным здесь подразумевается незыблемое. А уж если что-то меняется, то в основании. Оттого и случаются обвальные потери традиций среди хантов и манси, что без раздавленных внешним воздействием "твердых рамок" культура оказывается беззащитной» [Головнев 1995: 576].

Этнофилологический подход к художественному произведению предполагает системное выявление и изучение всех эстетических элементов и решений, которые выражают акцентируемую автором личную идентичность с определенной моделью ценностного устройства мира, проверенной и подтвержденной жизнью реального народа, обозначенного в тексте в качестве «своего» и отграниченного от иной («чужой») ценностной модели. Специалисты утверждают, что «именно этническое позволяет "разомкнуть" национальное, осознать его как "вечный путь" к общечеловеческому: именно оно создает ситуацию "диалога культур", в том числе и национальных». Они полагают, что данная логика выявляет, «как велика роль слова в духовной культуре этноса, какое значение в ней имеет искусство слова и сколь важны на современном этапе перспективы этнофилологической науки». Эти ученые настаивают: «необходима разработка специфических этнолитературоведческих методов как в области собственно литературоведения, так и в сфере школьного литературоведения, то есть в этнолитературоведческой методике и методологии.» [Ионин 2001: 114-115]. И с ними сложно не согласиться, тем более, что «довольно редко в методике уделялось внимание национальным культурам полиэтнической России», «почти не раскрытыми оказались связи с самобытными культурами народов Крайнего Севера» [Роговер 2001: 50]. Данное диссертационное исследование было задумано и написано в качестве одного из звеньев практического поиска методологических и историко-литературных ориентиров в рамках еще только формирующегося и определяющегося в своих основах этнофилологического подхода к литературным явлениям культуры России. Автор исследования в целом разделяет убеждение ученых РГГТУ им. Герцена, что «этнолитературоведение может способствовать развитию и современному становлению младописьменных литератур» и что «в какой-то мере оно может даже опережать это развитие» [Ионин 2003: 22].

Критериями отбора материала послужили: а) принадлежность писателей к одному (первому послевоенному) поколению мастеров слова младописьменных литератур севера России; б) оригинальность их русскоязычного творчества; в) проживание на единой территории, имеющей общую историческую, религиозную и социально-экономическую судьбу; г) признанность творчества писателей в стране и за рубежом; д) работа в литературе на протяжении нескольких десятилетий, значительный объем текстового материала, обращенность к различным типам речи (стих и проза); е) профессиональная признанность (членство в Союзе писателей РФ) и репрезентация себя именно как писателя (не ученого, не собирателя и хранителя фольклора, не публициста и общественного деятеля). В данной диссертации анализируются практически все опубликованные художественные тексты, созданные мастерами слова на протяжении последней трети XX века (1970-1990-е годы). В силу того что публицистика в отличие от художественного творчества имеет иную образную и коммуникативную природу, она не является в диссертации объектом специального исследования и вовлекается в него лишь в соответствии с характером конкретных задач, решаемых в том или ином фрагменте.

Цель исследования - выявить природу и логику развития творчества русскоязычных писателей ненцев и хантов первого послевоенного поколения (Е. Д. Айпин, Ю. К. Вэлла, А. П. Неркаги).

Достижение этой цели подразумевает решение ряда задач:

1) обнаружить и систематизировать существующие подходы к предмету рефлексии, установить их связи со сменой научных парадигм;

2) прояснить закономерность и постепенность смены научных парадигм;

3) системно представить высказывания мастеров слова о творчестве и тем самым очертить контуры их эстетики;

4) описать этнопоэтику всего корпуса художественных текстов Е. Д. Айпина, Ю. К. Вэллы, А. П. Неркаги;

5) вычленить фазы и элементную базу творческого движения писателей первого послевоенного поколения;

6) зафиксировать взаимосвязи фазного движения как процесса развертывания и прояснения природы творчества поколения;

7) выявить внутреннюю основу художественного развития мастеров слова и обосновать концепцию их творчества.

Объект исследования - корпус художественных произведений, созданных Е. Айпиным, Ю. Вэллой, А. Неркаги, а также текстов преимущественно документального характера, сопровождающих появление и функционирование данных художественных произведений (официальные и частные письма, телеграммы, рецензии, статьи, заметки на полях книг, высказывания, воспоминания и т. д.).

Предмет исследования - феномен творчества послевоенного поколения русскоязычных писателей ненцев и хантов.

Гипотеза исследования состояла в том, что первое послевоенное поколение русскоязычных писателей ненцев и хантов имеет качественно иную по отношению к двум предшествующим поколениям мастеров слова природу творчества, связанную с религиозными представлениями малочисленных народов. Их творческий поиск, несмотря на революционный переход страны от культуры советской цивилизации к постсоветской фазе развития, был органичным, эволюционным, и этот опыт может быть вписан в макроконцепцию исторической поэтики мировой словесности.

Методология исследования базируется на этнофилологическом подходе к анализу литературных явлений, сочетающем достижения отечественной исторической поэтики, культурно-исторической школы литературоведения и мировой этнологии. Этнос в диссертационной работе мыслится в качестве биосоциального феномена, сформированного определенной природной средой, имеющего длительную эволюционную историю и характеризуемого коллективной солидарностью, четко отграничивающей своих от чужих. Можно сказать, что данное понимание строится на взаимодополняющих, хотя и полемических по отношению друг к другу, отечественных концепциях этноса JL Н. Гумилева и Ю. В. Бромлея, а также на концепцию центральной зоны этнокультуры, разработанной С. В. Лурье.

Методологическую базу исследования составляют труды по этнологии и традиционной культуре (Т. А. Агапкина, Ю. В. Бромлей, Т. Н. Булгакова, В. М. Гацак, А. В. Головнев, Л. Н. Гумилев, А. П. Зенько, В. М. Кулемзин, 3. Н. Куприянова, С. В. Лурье, Н. В. Лукина, М. М. Маковский, Е. М. Мелетинский, Т. А. Молданова, Е. В. Перевалова, А. М. Сагалаев, 3. П. Соколова, Е. Г. Сусой, Н. И. Толстой, В. Н. Топоров, Л. В. Хомич, В. Н. Чернецов), работы по эстетике и исторической поэтике (С. С. Аверинцев, М. М. Бахтин, С. Н. Бройтман, А. Н. Веселовский, К. Г. Исупов, Д. С. Лихачев, И. П. Смирнов, О. М. Фрейденберг), труды по этнофилологии и истории литератур малочисленных народов страны (Л. Н. Арутюнов, С. Ж. Балданов, Р. Г. Бикмухаметов, Г. Д. Гачев, Ч. Г.

Гусейнов, И. А. Есаулов, Г. Н. Ионин, Б. JI. Комановский, А. Н. Мыреева, А. И. Пошатаева, Е. С. Роговер, Ю. С. Степанов, К. К. Султанов, С. Т. Хитарова, Ю. М. Шпрыгов), работы по русской литературе последней трети XX века и проблемам соцреализма (М. П. Абашева, Г. А. Белая, А. Г. Бочаров, А. С. Бушмин, Н. Н. Воробьева, Н. К. Гей, Н. Л. Лейдерман, М. Н. Липовецкий, М. А. Литовская, Г. И. Ломидзе, В. Д. Оскоцкий, М. Н. Пархоменко, Т. Л. Рыбальченко, А. Д. Синявский, Е. Б. Скороспелова, В. А. Суханов, Н. П. Утехин, М. Б. Храпченко, М. Н. Эпштейн, Л. Г. Якименко). В процесс осмысления и описания материала включены труды по истории хантыйской и ненецкой, а также мансийской литератур (А. В. Ващенко, Г. И. Данилина, С. С. Денисламова, В. И. Захарченко, Г. Н. Ионин, Н. Г. Качмазова, С. А. Комаров, К. Я. Лагунов, М. А. Литовская, А. М. Мансурова, В. В. Огрызко, Л. В. Полонский, В. А. Рогачев, Н. А. Рогачева, Е. С. Роговер, Н. В. Цымбалистенко, А. В. Чепкасов, Е. Н. Эртнер и др.). Используются наработки зарубежных исследователей по всему спектру изучаемых в диссертации проблем (П. Джонс, П. Домокош, А. Каннисто, К. Карьялайнен, Т. Кун, К. Леви-Строс, Т. Лехтисало, М. Мид, Н. Пенник, Д. Самсон, С. Хантингтон, М. Элиаде).

Теоретико-литературная новизна исследования заключается:

1) в постановке вопроса о смене научных парадигм изучения младописьменных литератур севера России, в очерчивании координат новой научной парадигмы;

2) в закреплении идеи поколения как наиболее адекватного инструментария для дифференциации внутренней динамики младописьменных литератур Севера;

3) в применении и развитии этнофилологического подхода к анализу текстов русскоязычных писателей ненцев и хантов первого послевоенного поколения, в понятийно-инструментальной детализации этнофилологического анализа текстов русскоязычных писателей (аксиология творчества, константы, интуиции, онтологичность и т. д.);

4) в фиксации фазовости творчества русскоязычных писателей ненцев и хантов первого послевоенного поколения;

5) в постановке вопроса о наличии эстетики творчества конкретных русскоязычных писателей ненцев и хантов первого послевоенного поколения и ее связи с поэтикой творчества.

Историко-литературная новизна исследования заключается:

1) в развернутой постановке вопроса о феноменальности творчества русскоязычных писателей ненцев и хантов последней трети XX века;

2) в подходе к их творчеству как голосу единого поколения мастеров слова;

3) в выделении фаз творческого развития Е. Айпина, Ю. Вэллы, А. Неркаги;

4) в описании системы эстетических представлений каждого из мастеров слова;

5) в этнофилологическом анализе всего корпуса художественных текстов, созданного мастерами слова данного поколения;

6) в постановке вопроса о системной ориентации художественных форм данного поколения на онтологическую линию развития русской литературы в качестве эстетического образца (канона);

7) в аргументированном обосновании концепции посвященности творчества русскоязычных мастеров слова ненцев и хантов первого послевоенного поколения, в полемичности данной концепции по отношению к иным версиям данного феномена;

8) в установлении соотнесенности феномена со стадиями литературного развития, фиксируемыми в рамках исторической поэтики (концепция ученых РГГУ);

9) в скорректированном определении понятий «этнопоэтика» и «интуиция», их адаптации к практике анализа младописьменных литератур Севера.

Практическая значимость работы заключается в возможности использования полученных результатов при чтении в вузах курсов «Литература народов России», «Литературное краеведение», «История России», «Введение в литературоведение» и «Теория литературы» (раздел «Национальное своеобразие литератур»), а также при чтении спецкурсов, связанных с полиэтнической культурой России, с социально-историческими трансформациями в ее истории. Результаты могут быть использованы в учебном процессе, осуществляемом в Институте народов Севера РГПУ им. А. И. Герцена, а также в национальных школах севера Урала и Сибири.

На защиту выносятся следующие основные положения.

1. В 1990-е годы происходит смена научной парадигмы изучения младописьменных литератур Севера России - универсализирующая парадигма сменяется феноменолизирующей, в центре которой категориальный комплекс «этнос-ценность-субъектность». Кризис прежней парадигмы порождал системные подвижки и прорывные идеи начиная с середины 1960-х годов. Формирование новой научной парадигмы выдвинуло в качестве одного из направлений рефлексии словесного творчества этнофилологический подход, который представляет сплав достижений исторической поэтики с этнокультурологической составляющей современного научного знания. В рамках этнофилологического подхода накапливается, оформляется дополнительный набор аналитических инструментов (этнопоэтика, константы, интуиции и т. д.)

2. Под этнопоэтикой понимается отрасль исторической поэтики, изучающая сферу системной взаимосвязи элементов художественного целого, организованную предметным выражением авторской интенции своего/чужого, отражающей смыслы и ценности национальной идентификации художника, специфику опоры его письменного слова на мифофольклорное предание (наследие) народа с учетом отношений читатель-текст. В силу того что младописьменные литературы Севера России преимущественно ориентированы на мифофольклорный субстрат своих национальных культур именно этнофилологический подход способствует адекватной рефлексии их поэтики.

3. Е. Айпин, Ю. Вэлла, А. Неркаги являются представителями первого послевоенного поколения в ненецкой и хантыйской литературах, которое привнесло иное по сравнению с двумя предыдущими поколениями литераторов качество словесного творчества в культуры своих народов. Их творчество обладает элементами эстетики, то есть элементами собственной рефлексивности, и базируется на нескрываемой уверенности мастера слова в личностной посвященности.

4. Творчество Е. Айпина, Ю. Вэллы и А. Неркаги принадлежит по типу к культуре рефлективного традиционализма, к ее первому этапу. Об этом свидетельствуют ориентированность текстов на образцы, ярко выраженная этическая доминанта творчества (его этикетность), онтологичность тематики, высокая мера условности формы, ослабленность разграничения речевых зон автора и героя, четкость и однозначность оценки изображения, недифференцированность стилей речи в тексте, отсутствие характера как структуры героя. В качестве образцов избираются тексты онтологический прозы, созданные на русском языке.

5. Творческий поиск Е. Айпина, Ю. Вэллы и А. Неркаги определенно членится на три временные фазы: первая - семидесятые - начало восьмидесятых годов, вторая - середина восьмидесятых - начало девяностых годов, третья - середина девяностых - начало двухтысячных годов.

6. Первая фаза осложнена зависимостью художников от принятых канонов профессионализации мастеров слова в культуре советской цивилизации. Поэтому в центре их внимания - категории героя, ситуации, события, выбора. Вместе с тем, это герой, находящийся на меже своего и чужого, остраняющий своим положением стандарты нравоописания, придающий выбору достаточную меру условности. Мифофольклорный повтор, удерживаясь в текстах, трансформируется в сложную систему сравнений. Акцентировка обряда инициации, выраженность посредством описания общей модели родовой жизни готовит переход художников к самодостаточному воплощению ценностного строя национального мира.

7. Не случайно вторая фаза творческого поиска Е. Айпина, Ю. Вэллы, А. Неркаги отличается текстоформирующим характером ряда интуиций. Интуиции понимаются как внерациональные словообразы, которые выражают коллективное бессознательное, они выступают регулятором сущностных эмоционально-поведенческих реакций субъекта, сопряжены с элементами центральной зоны этнокультуры и направлены на сохранение последней. Это интуиции связи, семьи, врастания, боли. Переход от второй к третьей фазе творческого поиска писателей послевоенного поколения ненцев и хантов отмечен движением от архитектоничности эстетических форм к сложности композиционных решений. Они наглядно фиксируют для читателя национальный ценностный космос. Число и вечность, круговорот и творение, род и вера, путь сквозь хаос - такова система бытийных констант, служащих интеграторами значительных ансамблевых форм, специфичных для третьей фазы творческого поиска мастеров слова. Константы же, вслед за Ю. С. Степановым, понимаются двояко: во-первых, как «концепт, существующий постоянно или, по крайней мере, очень долгое время», во-вторых, как «некий постоянный принцип культуры».

Достоверность и обоснованность результатов исследования обусловлена корректностью использования этнофилологического подхода к анализу литературных явлений, его синтезирующей эстетическое и аксиологическое направленностью, а также детальностью анализа всего корпуса художественных текстов Е. Айпина, Ю. Вэллы, А. Неркаги.

Апробация результатов исследования. Определяющие положения работы послужили основой выступлений на международных, всероссийских и зональных конференциях в Санкт-Петербурге (РГПУ - 2002-2007), Екатеринбурге (УрГУ - 1996, 2000, 2004, УрПГУ - 2002), Томске (ТГУ - 2001), Челябинске (ЧТУ - 1990), Перми (ГТГПИ - 1989), Тюмени (ТюмГУ, ТГИИиК

1996-2007). Всего по теме диссертации опубликовано более восьмидесяти работ в научных и литературно-краеведческих изданиях Москвы, Санкт-Петербурга, Томска, Екатеринбурга, Тюмени. Содержание диссертации изложено в монографиях «Феномен творчества русскоязычных писателей ненцев и хантов последней трети XX века (Е. Айпин, Ю. Вэлла, А. Неркаги)» (Тюмень, 2007. 22, 75 п. л.), «На моей земле: О поэтах и прозаиках Западной Сибири последней трети XX века» (Екатеринбург, 2003. 12 п. л. - в соавторстве с С. А. Комаровым), в книге для чтения по литературам коренных малочисленных народов севера Западной Сибири (манси, ненцы, ханты) «Слово родного Севера» в 5-11 классах (Екатеринбург, 1997. 27,75 п. л.).

Автор диссертационного исследования является инициатором и редактором-составителем периодического научного издания «Космос Севера» (4 выпуска - 1996, 2000, 2002, 2005), объединяющего североведов различных отраслей гуманитарного знания в исследовании культуры малочисленных народов севера Западной Сибири (этнография, культурология, литературоведение, лингвистика, фольклористика, искусствоведение). Работа диссертанта была поддержана грантом Министерства образования РФ в 2001 и 2002 годах (тема «Этносубъекты и этнопоэтика младописьменных литератур коренных малочисленных народов севера Западной Сибири последней трети XX века (манси, ненцы, ханты)», а также грантом губернатора Тюменской области в 2002 году. Диссертант являлся руководителем направления «Фольклор и литература» в трехтомной энциклопедии Ханты-Мансийского автономного округа «Югория» (1996-2000).

Тема диссертации, сообщение автора, а также текст диссертации обсуждались на заседаниях кафедры литературы и методики ее преподавания Института народов Севера РГПУ им. Герцена, на расширенных заседаниях сектора филологии Института гуманитарных исследований Тюменского государственного университета. Отдельные разделы работы используются автором при чтении специальных курсов в Тюменском государственном

32 университете: «Литература народов Севера», «Феномен творчества Еремея Айпина», «Русскоязычная литература коренных малочисленных народов севера Западной Сибири как феномен толерантности». Был прочитан цикл лекций о ненецкой и хантыйской литературах на специальных курсах для ненцев и хантов, проживающих в Тюмени. В течение пяти лет в гимназии №16 г. Тюмени под руководством диссертанта результативно работало научное общество школьников, специализировавшееся на изучении культуры ненцев и хантов: его члены становились призерами (II место) всероссийского конкурса научно-исследовательских работ «Шаг в будущее» (Москва, апрель 2001), а также неоднократными победителями зональных, областных и городских конкурсов «Шаг в будущее» (1999-2003). Двенадцать дипломных работ защищено в Тюменском государственном университете с 1994 года по ненецкой и хантыйской литературам под руководством автора данной диссертации.

Структура диссертационного исследования соответствует его цели и задачам, решаемым в нем. Она состоит из введения, четырех глав, заключения и списка литературы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Феномен творчества русскоязычных писателей ненцев и хантов последней трети XX века"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Появление в 1990-е гг. различных версий феноменальности творчества русскоязычных писателей малочисленных народов севера России свидетельствует о закономерности смены парадигмы научной рефлексии: универсализирующая парадигма сменяется феноменолизирующей. Нельзя сказать, что новый тип постановки и решения научных задач сложился и оформился, пока он находится в стадии становления. Однако контуры его уже достаточно очевидны, они проявились в самой логике, направленности исследований последних лет, а также в тех интеллектуальных «точках роста», которые наличествовали в рамках прежней парадигмы (М. М. Бахтин, Г. Д. Гачев, Д. С. Лихачев). Центром новой парадигмы стал комплекс категорий «ценности» - «этнос» - «субъектность». Одним из важных факторов формирования его явилось полемическое отталкивание от универсализирующего стандарта прежнего типа постановки и решения задач. Вместе с тем ряд координат универсализирующего стандарта (поколение, преемственность, долг-ответственность, сознание, национальная традиция и т. п.) оказался востребованным в рамках новой парадигмы, хотя и значительно скорректированным по содержательному наполнению.

Модель метода «большой» советской литературы содержала удобную для освоения и трансляции схему, практически совпадающую с выделяемым специалистами набором этнических констант. Она предусматривала, предустанавливала носителя добра (это свой народ и автор как его полноправный представитель), носителя зла (образ чужого, врага), а также обязательность и неизбежность победы добра над злом с примерным перечнем путей достижения победы. Так как сознание мастеров слова младописьменных литератур Севера ориентировано на традиционную культуру (то есть на миф и фольклор), данная схематизация была для них удобна, понятна, она проверялась опытом дописьменной культуры народа, потому не отторгалась и принималась. Реальности жизни самих художников (а именно искусственное изъятие из среды своего народа - интернатская жизнь, армейская служба, обучение в вузе - и почти автоматическое представительство от него в иной среде с неизбежной задачей защиты в этой среде образа народа) подводили их к пониманию идеи активности, действенности позиции автора и героя. Автор (и герой), руководствуясь утверждением правильного выбора, твердостью и последовательностью своей позиции, вплоть до самопожертвования, должен был изменять и преобразовывать обстоятельства, чтобы сохранить в них этнокультурную идентичность. Советская цивилизация приветствовала и стимулировала в субъектах творческой деятельности, в мастерах слова первостепенность таких параметров, как сознание и самосознание художника, его долг перед своим народом, связь этики и эстетики, необходимость высокого мобилизирующего слова для практики народной жизни, судьбоносность и прогностичность знакового мышления, вера в динамичность жизни, которая если организована неправильно, то может и будет в перспективе изменена, преобразована на справедливых началах. Не принимать и не разделять данную программу у писателя из малочисленного народа не было оснований, потому что, по логике ее, временное зло будет побеждено. С интенсивным развитием и государственной поддержкой культуры художественного письма мастера слова получили возможность преемственно заместить представительскую, прогностическую, магическую, защитную и адаптивную функции шаманства языческих народов. Они получили доступ через письменное творчество к ситуации религиозного покоя, без которого невозможно эстетическое завершение. В силу того что «основная особенность эстетического, резко отличающая его от познания и поступка, - его рецептивный, положительно-приемлющий характер» [Бахтин 20036: 286], именно письменное художественное творчество создало широкие возможности и действенные механизмы встраивания бытийных оснований традиционных культур ненцев и хантов в интенсифицирующуюся письменно-знаковую среду современного человечества. Оно удерживало интенции принятия и бессмертия, не требовало ценностного перекодирования или редукции запечатленного в слове национального опыта. Значительным достижением советской цивилизации была система поддержки и общественного продвижения талантливых выходцев из малочисленных народов. Данная система предполагала целенаправленное внушение литераторам, что их устами может говорить и говорит весь их народ, более того, что они сами и их творчество - это и есть судьба их народа. Писатели верили, что слово их ожидаемо всеми, что оно востребовано, необходимо и будет растиражировано, что делают они великое дело для своего народа, страны и мира. Это убеждение обеспечивало как минимум высокое оправдание усилий, стимулировало, придавало направленность личному и надличностному смыслу жизни. Поэтому в условиях кризиса и распада советской цивилизации писатели из коренных малочисленных народов оказались в ситуации наибольшей самоидентификации, практически вне кризиса этнической и гражданской идентичности, характерного для большинства русских мастеров.

В силу того что «на древнем уровне культуры бытие отождествляется со священным» и «в основе Мира лежит опыт познания священного», именно религия («даже самая примитивная») - «это прежде всего онтология» и «"пример" разрешения всякого кризиса бытия». Она предэстетична для художника и одновременно гарантна в порождении эстетического, так как, «прежде чем сделать существование способным к созданию ценностей, религия обеспечивает его целостность» [Элиаде 1994: 130: 131]. Помимо предустановления качественности мира, она дарует и инструментарий постижения универсальных ценностей, то есть символы, которые «пробуждают индивидуальный опыт и переводят его в ранг духовных актов, в область метафизического познания Мира» [Элиаде 1994: 131]. Вот почему и в поэтике словесного искусства «наиболее устойчивыми и консервативными началами оказываются риторическое слово (хотя оно и претерпевает изменения) и сам порождающий принцип эйдической поэтики, связанный с нерасчлененностью идеи и образа» [Бройтман 2001: 241]. Религиозная основа словесного искусства ненцев и хантов объясняет и феномен каноничности их творчества, который «допускает большую (в принципе неисчерпаемую) свободу вариаций и сам по себе неопределим сколько-нибудь однозначно, ибо его моделью является творческий акт Бога»: «Следование канону можно назвать следованием готовому образцу только в том смысле, что этот образец уже был дан в прошлом - имел божественный прецедент» [Бройтман 2001: 140]. Художник в этой системе всегда выступает как посвященный, то есть тот, кто знает, уже знает тайны, тот, кто прошел духовное возмужание, а значит, он знает и про «символизм посвятительной смерти» и что «смерть - это первейшее условие всякого мистического возрождения» [Элиаде 1994: 117, 118]. Для обеспечения в акте творчества «эстетической вненаходимости» Е. Айпину, Ю. Вэлле, А. Неркаги необходим этот «момент изоляции, вненаходимость бытию, отсюда бытие становится чистой феноменальностью», достигается «обоснованный покой» как «условие эстетического творчества». Художником достигается «внутренний ценностный покой», то есть «внутреннее мудрое знание смертности и смягченная доверием безнадежность познавательно-этической напряженности», здесь именно «доверие к высшей инстанции, благословляющей культуру, доверие к тому, что за мою маленькую ответственность отвечает другой - высший, что я действую не в ценностной пустоте», потому что «вне этого доверия возможна только пустая претензия» литератора [Бахтин 2003а: 260-261]. Так, существующим на сегодняшний день в отечественной и западной филологии концепциям социалистического выбора, ускоренного развития по европейской модели, колониального вызова и колониальной адаптации, мифоутопической компенсации и вынужденного опыта нами полемически противопоставляется концепция посвященности художника.

Творчество художниками мыслится как процесс и акт собственной посвященности в тайну силы и бессмертия народа, типологически сходный с культурой шаманства, но имеющий собственную традицию, инструментарий и технику. Авторитетные специалисты по шаманству так характеризуют субъект своего исследования и сущность его деятельности: «Помимо того что художественное творчество в истоках своих, как полагают носители традиции, восходит к духовному миру, оно еще и адресовано. не людям, а духам. Присутствие или отсутствие аудитории никак не влияет на решение сказителя исполнить сказку. Если же слушатели присутствуют при исполнении таких сказок. вместе со сказителем они являются адресантами, теми, кто посылает духам сообщение, т. е. соучастниками исполнения» [Булгакова 2001: 110]. Тексты русскоязычных писателей первого послевоенного поколения порождены прежде всего внутренним обращением авторов к высшим силам, это сформировало и этнопоэтику художников. У художников данного поколения очевидны три фазы творческого развития. В 1970-е - начале 1980-х гг. в центре размышлений авторов оказываются проблемы героя и события в произведении, они исследуют межу «своего» и «чужого» миров, при этом герой выполняет остраняющую функцию в построении изображения. Мифофольклорный повтор, удерживаясь, трансформируется в сложную систему сравнений. Получают символическое описание стандарты жизнедеятельности представителей поколений и полов в общей модели родовой жизни, нормы поведения их в традиционной культуре с акцентировкой обряда инициации. 1980-е - начало 1990-х гг. очевидно меняют акценты эстетического поиска литераторов. Ценностный строй национального мира -вот что теперь в первую очередь пытаются воплотить они, поэтому в центре внимания оказывается взаимодействие аксиологии и поэтики, прописываются интуиции связи, семьи, врастания, боли. С середины 1990-х гг. воплощение ценностного строя в произведениях Е. Айпина, Ю. Вэллы, А. Неркаги получает качественное развитие. От архитектоничности эстетических форм возникает движение к сложности композиционных решений, наглядно и жестко фиксирующих для читателя национальный ценностный космос, что порождает онтологичность условных форм. Это «Триптихи (Три по семь)» Ю. К. Вэллы, «Молчащий» А. П. Неркаги, «У гаснущего очага» и «Божья Матерь в кровавых снегах» Е. Д. Айпина. Число и вечность, круговорот и творение, род и вера, путь сквозь хаос - такова система бытийных констант, служащих интеграторами значительных ансамблевых форм.

Исследователями в последнее десятилетие настойчиво проводится параллель между так называемой деревенской прозой в русской литературе, шире - онтологической прозой в ней и художественными опытами северных мастеров слова, фиксируется общность их проблематики, мотивов, сюжетных линий и т. п. Очевидно, что это не частное схождение национальных художников и литератур в рамках российской культуры, а системная ориентация мастеров слова малочисленных народов. Эта ориентация продиктована внутренней опорой ненецкой и хантыйской литератур на мифофольклорный, то есть традиционный субстрат национальной культуры, что отличало и онтологическую прозу В. Астафьева, В. Белова, Е. Носова, В. Распутина, а также онтологические поиски киргизского прозаика Ч. Т. Айтматова. Устремленная к онтологичности условных форм, ненецкая и хантыйская литературы в силу законов эйдической поэтики (каноничность, риторичность, видовая определенность пафоса, тематический характер жанрообразования и т. д.) рассматривала опыты Айтматова, Астафьева, Белова, Распутина как общий фонд принятых широким читателем официальных литературных форм, пригодных для технического использования в собственно национальных целях. Русскоязычность этих форм выступала дополнительным гарантом их освященности для вовлечения в разговор не с русским читателем, а с высшими силами мироздания. Отсюда очевидность возможных параллелей между текстами: «У гаснущего очага» Е. Айпина - «Лад» В. Белова - «Царь-рыба» В. Астафьева, «Божья Матерь в кровавых снегах» Е. Айпина - «Плаха»

Ч. Айтматова - «Прокляты и убиты» В. Астафьева, «Молчащий» А. Неркаги -«Прощание с Матерой» В. Распутина - «Плаха» Ч. Айтматова, «Анико из рода Ного» А. Неркаги - «Белый пароход» Ч. Айтматова. Обеспеченность литературной формы духом аксиологии своего народа, исповедальностью и ответственностью художника перед высшими силами и самим собой делают возможной органику бытования канонических форм за пределами поэтики художественной модальности, которой, вопреки утверждениям исследователей, нет в культуре творчества первого послевоенного поколения ненцев и хантов.

Если соотнести важнейшие характеристики онтологической прозы, сформулированные еще в начале 1980-х гг. Г. А. Белой [Белая 1983: 127-150], с опытом творчества Е. Айпина, Ю. Вэллы и А. Неркаги, обнаружится системное совпадение параметров данных феноменов. В чем это системное совпадение? Во-первых, в том, что род - это «вселенское начало», противопоставленное изолированной личности, связь с родом дает человеку силу, отрыв человека от рода губителен. Писатель находится «как бы внутри» природы, воплощает «чувство предельной слитности, общей судьбы» с ней, мир ощущается «душою природы, присутствующей» в человеке (в авторе и герое) [Белая 1983: 127, 128, 137, 138]. Во-вторых, главными «героями» произведений становятся «важнейшие константы человеческого бытия», такие как жизнь и смерть, исследуются «духовные, бытийственные проблемы действительности», мир жестко делится на «своих» и «чужих»: «свои» - «это люди, которые находятся внутри жизненного развития», «чужие» - «люди, нарушающие извечный "порядок" жизни» [Белая 1983: 127, 130, 135]. В-третьих, наличествует своя космогония, она «условна» и «метафорична», «коренится и в этической традиции, и в социальном опыте народа». Опыт автора генетически восходит к глубинным и традиционным идеям народа, отсюда цель творчества - создание «не только модели сущего, но и модели должного человеческого бытия», художником руководит поиск «опоры для идеи "безусловно всеобщей нравственности", основанной на естественных и разумных началах». Отсюда сложный - двуплановый - художественный мир», в котором план философско-этический превалирует, что создает программность текстов, несомненное родство литературного искусства с этикой [Белая 1983: 134, 135, 142, 144, 145]. В-четвертых, с этим связаны позитивно-созидательный импульс и пафос творчества, «народное и всечеловеческое предстают как синонимы», ведь задача художника - воплотить в «высокой нравственно-философской модели» представление «свое и народа» «о предназначении человека и соотнести это с опытом нашей жизни». В результате возникает и особая структура героя, а именно «непроработанность» структуры характеров, любимый герой - это всегда определенный тип: «воплощение идеальных норм, глашатай идеи должного, оправдание человека» [Белая 1983: 138, 141, 143, 150]. Как показывают авторитетные исследователи [Рыбальченко 1997; Суханов 2001: 6-9], в отечественной литературе 1960-х гг. параллельно развивались два «основных» и сопоставимых по значимости «потока»: один -литература национального самосознания, другой - литература личностного самосознания. В первой половине 1970-х они объединились через «стремление к универсализму», а со второй половины этого десятилетия уже отмечается доминирование одного из них и кризис второго: «Со второй половины семидесятых идея экзистенциального самостояния человека вытесняет утопическую идею о возможности гармонического существования, негармоническая реальность трансформируется в мир хаоса и абсурда. Далекие от экзистенциальной проблематики Ф. Абрамов в романе «Дом», В. Астафьев в «Печальном детективе» заговорили о духовной деградации нации, о необходимости формирования личностного сознания. Свидетельством кризиса концепции онтологического романа становится роман А. Кима «Отец - лес» с его трагической идеей духовной катастрофы человечества в XX веке. Ч. Айтматов от онтологии «Буранного полустанка» приходит к роману «Плаха» с воплощенным в поэтике сопоставлением онтологической и экзистенциальной картин мира и апелляцией к личностному сознанию» [Суханов 2001: 8].

Русскоязычные писатели первого послевоенного поколения ненецкой и хантыйской литератур продолжили, закрепили и развили в 1980-1990-е гг. опыт именно онтологических исканий российской культуры. Они доказали его матричность, плодотворность и эстетическую перспективность, причем сделали это органично, оригинально.

Решая проблемы собственной этнокультуры на переходе от советского к постсоветскому типу общественного развития, Е. Айпин, Ю. Вэлла, А. Неркаги смогли «взрывной» характер эпохи (Ю. М. Лотман) перевести в качество иного порядка, им удалось раздвинуть горизонты национального мировидения через эстетику и поэтику письменного слова. Тем самым они внесли значительный вклад в сокровищницу российской культуры, обнаружили необходимость, закономерность и созидательность процессов системной трансформации российского сообщества народов. Прав И. П. Смирнов: «нет такого Большого Деяния, которое и впрямь подвело бы черту под культурой, каковая уже есть Большое Деяние» [Смирнов 1996: 185].

Жестко позиционируя себя в национально-культурном отношении (я -ненец, я - хант), писатели говорят о своем народе, своей культуре, и говорят от имени своего народа, своей культуры, переводя в плоть текстов аксиологию национальной традиции, имеющей религиозную основу. А раз Бог для языческого сознания выступает «как сила природы» [Аверинцев 2005: 303], то нерушимость, громадность и гармоничность природы, ее сила являются самым адекватным аналогом и гарантией бессмертия народа, живущего по законам этой природы. Вот почему, защищая свою среду обитания, писатели защищают в сущности именно богов своей природы и свою связь с этими богами, наличествующими в мире родных для них территорий. Связь с родной землей, с родной территорией для ненцев и хантов сакральна, отсюда особая мера ответственности языческого художника перед землей народа. Наказать художника не может никто, кроме богов, только они всесильны и всеведущи. Восклицая за себя и за всех, творя художественные тексты, писатель отвечает

442 исключительно перед богами. Он от имени народа говорит именно с ними, они дают ему силу и бытие, как шаману. Вне этой религиозной основы творчества неосуществим онтологизм устремлений писателей ненцев и хантов. Этот онтологизм становится качеством их текстов, все более выявляется и кристаллизуется, определяет архитектонику эстетических форм. Он становится закономерным параметром не только базовой, но и вторичной условности словесного искусства ненцев и хантов. В данной связи показательны и приемы реальной этнопедагогики, о которых сообщают сами мастера слова, в частности А. П. Неркаги, приемы, фиксирующие базовый синкретизм отношения художника младописьменной культуры с миром: «Я увожу детей далеко в тундру Полярного Урала и говорю им: "Бегайте по полянам - чтобы земля слышала, как вы смеетесь! Земля ждала вас - бегайте! Бегайте по ней кругами -она чувствует на себе ваши ноги!"» [Костецкий 2003: 577].

Список научной литературыЛагунова, Ольга Константиновна, диссертация по теме "Литература народов Российской Федерации (с указанием конкретной литературы)"

1. Абашев 2000 Абашева 20011. Абдулатипов 1991

2. Абдулатипов 2004 Аверинцев 19961. Аверинцев 1997

3. Аверинцев 2005 Аверинцев и др. 19941. Агапкина 19951. Айпин 19791. Айпин 1980 Айпин 1986

4. Аверинцев, С. С. Поэтика ранневизантийской литературы / С. С. Аверинцев. -М.: Coda, 1997343 с.

5. Айпин, Е. Д. В ожидании первого снега: Повести / Е. Д. Айпин. -М.: Сов. Россия, 1990.- 160 с. Айпин, Е. Д. Ханты, или Звезда Утренней Зари: Роман / Е. Д. Айпин. М.: Молодая гвардия,1990.-336 с.

6. Айпин, Е. Д. И уходит мой род / Е. Д. Айпин // Народов малых не бывает. М.: Молодая гвардия,1991.-С. 127-141.

7. Айпин, Е. Д. Красная нарта: Пьеса / Е. Д. Айпин. -Ханты-Мансийск, 1991.-19 с. Айпин, Е. Д. Обреченные на гибель: Публицистика последних лет / Е. Д. Айпин.-М.: Нефть и газ, 1994.-111 с.

8. Айпин, Е. Д. Клятвопреступник: Избранное / Е. Д. Айпин.-М.: Наш современник, 1995.-423 с. Айпин, Е. Д. Русский Лекарь: Рассказ / Е. Д. иллиип / /гл--ГЬ1996.-С. 111-160.

9. Айпин, Е. Д. Клюквинка и травяная косичка: Пофольклору сургутских ханты: На хант. и рус. яз. /

10. Е. Д. Айпин. М.: Икар, 1997.- 29 с.

11. Айпин, Е. Д. Голос бубна: Рассказ / Е. Д. Айпин //

12. Мир Севера. 1997. №1.- С. 16-18.

13. Айпин, Е. Д. Моя княжна (Осенняя грусть):

14. Рассказ / Е. Д. Айпин // Литературная Россия.1997. №13.- С. 12-13.

15. Акимов, В. М. Судьба народа в судьбе его слова / В. М. Акимов // Литература народов Севера. Вып. 2. - СПб.: Изд-во РГПУ им. Герцена, 2003. -С. 24-31.

16. Алексеев, В. В. Регионализм в России / В. В. Алексеев. Екатеринбург: УрО РАН; Уральский гуманитарный ин-т, 1999 - 193 с. Андреев, Д. Л. Роза Мира / Д. Л. Андреев. - М.: Товарищество «Клышников-Комаров и К0»,/N ^ АЛ1УУЭ.— ЭК1Э w.

17. Арутюнова 1999 Арутюнян и др. 1998 Ассамблея 20041. Байбурин 19851. Байбурин 1993 Бак 19951. Балданов 1995

18. Балданов 2001 Балданов 20021. Бард 2000 Бармич 1980

19. Арутюнова, Н. Д. Язык и мир человека / Н. Д. Арутюнова М.: Языки русской культуры, 1999895 с.

20. Байбурин, А. К. Некоторые вопросы этнографического изучения поведения / А. К. Байбурин // Этнические стереотипы поведения.тт 1 nor /"I <-) | Jl., — :

21. Бахлыков, П. С. Юганские ханты: история, быт,культура: Краткое историческое повествование оханты Сургутского района / П. С. Бахлыков.

22. Тюмень: Софт-Дизайн, 1996.-208 с.

23. Бахтин, М. М. Язык в художественной литературе

24. М.М.Бахтин // Собр. соч. В 7 т. Т. 5. М.:

25. Русские словари, 1997. С. 287-297.

26. Бахтин, М. М. Проблема текста / М. М. Бахтин //

27. Собр. соч. В 7 т. Т. 5. М.: Русские словари, 1997.- С. 306-326.

28. Бахтин, М. М. Автор и герой в эстетической деятельности / М. М. Бахтин // Собр. соч. В 7 т. Т. 1. М.: Русские словари, Языки славянской культуры, 2003. - С. 69-264.

29. Белая, Г. А. Художественный мир современной прозы / Г. А. Белая. М.: Наука, 1983.-191 с. Белая, Г. А. Литература в зеркале критики: Современные проблемы / Г. А. Белая. - М.: Сов. писатель, 1986.-368 с.

30. Белая, Г. А. Авангард как богоборчество /Г. А. Белая // Вопросы литературы. 1992. Вып. 3. С. 115-124.

31. Белая, Г. А. Стилевой регресс: О стилевой ситуации соцреализма / Г. А. Белая // Соцреалистический канон. СПб., 2000. -С. 556569.

32. Белобородов, В. К. Ученые и краеведы Югры: Библиографический словарь / В. К. Белобородов, Т. В. Пуртова. Тюмень: Софт-Дизайн, 1997 - 352 с.

33. Бердяев, Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма / Н. А. Бердяев. М.: Наука, 1990224 с.

34. Бикмухаметов, Р. Г. Десять лет спустя / Р. Г. Бикмухаметов // Вопросы литературы. 1975. №11. -С. 43-73.

35. Бикмухаметов, Р. Г. Сибирский младописьменный роман и жанрово-стилевые течения современной советской прозы /Р. Г. Бикмухаметов// Взаимодействие литератур народов Сибири и Дальнего Востока. -Новосибирск: Наука, 1983. -С. 63-76.

36. Блажес, В. В. Фольклор обских угров (ханты и манси) / В. В. Блажес // Большая Тюменская энциклопедия: В 3 т. Т. 3. Тюмень, 2004. - С. 335-336.1. Блажес 20051. Богатырев 20011. Богданов 19971. Большакова 20001.1 1 лл £*1. Борко 20041. Бочаров 1982

37. Бочаров 1988 Бочаров С. 1962

38. Брежнев 1974 Бройтман 2001 Бромлей 1973 Бромлей 1983

39. Блажес, В. В. Фольклор коренных малочисленных народов Севера Западной Сибири (коми, ненцы, обские угры, селькупы) / В. В. Блажес // Космос Севера. Вып. 4 Екатеринбург: Сред.-Урал. кн. изд-во, 2005.-С. 3-28.

40. Богатырев, А. А. Схемы и форматы индивидуации интенционального начала беллетристического текста / А. А. Богатырев. — Тверь: Тверской гос. ун-т, 2001.- 197 с.

41. Богданов, К. А. Очерки по антропологии молчания. Homo Tacens / К. А. Богданов. СПб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного ин-та, 1997.-352 с.

42. Большакова, А. Нация и менталитет: Феномен деревенской прозы XX века / А. Большакова. -М., 2000.

43. ТчГ'.ТТГТУТГГ: ^ ^^ "Covttttx тх ТТТТАТ* Т^ГЛХЛ^ТТ^таТТДТГТД /

44. U L- И ViV ii/i 5 i is 1T±J Л/М-/ЛА Aiil .» » .< ~ ж ^

45. H. К. Бонецкая // Бахтинология: Исследования, переводы, публикации. СПб.: Алетейя, 1995. -С. 32-42.

46. Борко, Т. И. Шаманизм: от архаических верований к религиозному культу / Т. И. Борко. -Екатеринбург: Банк культурной информации, 2004.-152 с.

47. Бочаров, А. Г. Бесконечность поиска. Художественные поиски современной советской прозы / А. Г. Бочаров. М.: Сов. писатель, 1982423 с.

48. Булгакова 2001 Бурова, Комаров 19861. Бурсов 1956 Бушмин 1980

49. Бушмин, А. С. Наука о литературе: Проблемы. Суждения. Споры / А. С. Бушмин. М.: Современник, 1980. - 334 с.1. Вагатова 20021. Вагатова 20051. Валликиви, Тулуз 20031. Васильев 19771. Васильев 19791. Бахтин 2001

50. Васильев, В. И. Проблемы формирования северосамодийских народностей / В. И. Васильев. -М.: Наука, 1979.-243 с.

51. Бахтин, Н. Б. Языки народов Севера в XX веке. Очерки языкового сдвига / Н. Б. Бахтин. СПб., 2001.1. Ващенко 20021. Ващенко 2003

52. Великий Октябрь 1967 Веселовский 20041. Ветловская 2002

53. Виноградов 2002 Виролайнен 2003 Власенко 19841. Власенко 19881. Влащенко 20031. Воробьева 19781. Воробьева, Хитарова 19741. Воронова 1977

54. Веселовский, А. Н. Историческая поэтика / А. Н. Веселовский. М.: Едиториал УРСС, 2004,648 с.

55. Ветловская, В. Е. Анализ эпического произведения: Проблемы поэтики / В. Е.---------ППК ■ Ыг,Л7ТГС о НПО —11 1 г

56. Виноградов, И. И. Эпическое сказание о хантах / И. И. Виноградов // Хантыйская литература. М.: Лит. Россия, 2002. - С. 53-56. Виролайнен, М. Н. Речь и молчание: Сюжеты и мифы русской словесности / М. Н. Виролайнен. -СПб.: Амфора, 2003.-503 с.

57. Власенко, А. Н. Расцвет: О современной литературе народов РСФСР / А. Н. Власенко. -М.: Сов. Россия, 1984. 224 с. Власенко, А. Н. Юрий Рытхэу: Литературный портрет / А. Н. Власенко. - М.: Сов. Россия, 1988. - 160 с.

58. Воробьева, Н. Н. На новых рубежах: О многонациональной прозе наших дней / Н. Н. Воробьева, С. М. Хитарова. М.: Сов. писатель, 1974.-222 с.

59. Воронова, О. П. Президент Новой Земли Тыко Вылко / О. П. Воронова. М., 1977. - 160 с.

60. Воскобойников 1956 Воскобойников 19811. В поисках себя 2005

61. Вуколов 1990 Выживание 20041. Вэлла 19901. Вэлла 1991

62. Вэлла 1996 Вэлла 2000 Вэлла 20011. Вэлла 20041. Вэлла 2004а1. Вэлла 2005

63. Вэлла, Ю. К. Вести из стойбища: Книга вторая / Ю. К. Вэлла. Радужный: Радужнинская городская типография, 1990. - 48 с. Вэлла, Ю. К. Вести из стойбища: Стихи / Ю. К. Вэлла. - Свердловск: Сред.-Урал. кн. изд-во, 1991.-96 с.

64. Вэлла, Ю. К. Поговори со мной / Ю. К. Вэлла. -Ханты-Мансийск: Полиграфист, 2004. 136 с. (на рус. и эстон. яз.).

65. Гачев 1988 Гачев 1989 Гей 1962

66. Гаспаров, М. Л. М. М. Бахтин в русской культуре XX века / М. JI. Гаспаров // Избранные труды: В 3 т. Т. 2: О стихах. М.: Языки русской культуры, 1997.-С. 494-496.

67. Гаспаров, М. JI. Ю. М. Лотман: Наука и идеология / М. Л. Гаспаров // Избранные труды: В 3 т. Т. 2: О

68. И Г . ГТ-------------„.тттттттт 1007viK хал. — IV!. P^wivwfi JL1J ^ J ■ УУ , .г485.493.

69. Гацак, В. М. Фольклор память традиции (уровни и формы этнопоэтической константности) / В. М. Гацак // Вестник Дагестанского научного центра.- Махачкала, 2000. №8. С. 94-103.

70. Гачев, Г. Д. Ускоренное развитие литературы /

71. Г. Д. Гачев-М.: Наука, 1964.

72. Гачев, Г. Д. Чингиз Айтматов и мироваялитература / Г. Д. Гачев. Фрунзе: Кыргызстан,1982.

73. Гемуев 1990 Гемуев, Сагалаев 1986 Герчук 20001. Гиршман 19991. Гладкая 19921. Гоготишвили 20031. Головнев 19951. Головнев 20041. Головнев 2004а1. Головнев 20046

74. Гей, Н. К. Художественная форма и национальные традиции / Н. К. Гей // Проблемы художественной формы социалистического реализма: В 2 т. Т. 2. -М.: Наука, 1971.-С. 5-46.

75. Гемуев, И. Н. Религия народа манси. Культовые места XIX начала XX в./И. Н. Гемуев, А. М. Сагалаев. - Новосибирск: Наука, 1986 - 190 с. Герчук, Ю. Я. Художественный мир Геннадия Райшева / Ю. Я. Герчук // Геннадий Райшев:р ашirsvjpicv iua.

76. Vottttt ЛЛоттг»тхтжг»тг" 1 ! ■ »• ' . ■ - . , , . » .

77. Головнев, А. В. Ханты / А. В. Головнев // Большая Тюменская энциклопедия: В 3 т. Т. 3. -Тюмень, 2004.-С. 342-345.

78. Головнев и др. 1994 Горбачева 20021. Горбачева 2004

79. Горький 1953 Грицанова 19881. Гройс 19921. Грушевицкая и др. 2003

80. Гумилев 1993 Гусейнов 1978 Гусейнов 1988

81. Давыдова 1997 Данилина 1997

82. Гумилев, Л. Н. Этносфера. История людей и история природы / Л. Н. Гумилев. М.: Экопрос, 1993.-544 с.

83. Гусейнов, Ч. Г. Формы общности советской многонациональной литературы / Ч. Г. Гусейнов. -М.: Мысль, 1978.- 181 с.

84. Гусейнов, Ч. Г. Этот живой феномен. Советская многонациональная литература вчера и сегодня / Ч. Г. Гусейнов. -М.: Сов. писатель, 1988.-432с.

85. Давыдова, Н. М. Региональная специфика сознания россиян / Н. М. Давыдова // Общественные науки и современность. 1997. №4. -С. 12-24.

86. Данилина, Г. И. Метаморфозы мира в повести Ювана Шесталова «Когда качало меня солнце» / Г. И. Данилина // Космос Севера. Вып. 2. -Екатеринбург: Сред.-Урал. кн. изд-во, 2002. С. 50-59.

87. Данилина, Г. И. Писатель и его край: онтологический конфликт как научная проблема / Г. И. Данилина, Е. Н. Эртнер // Филологический дискурс. Вып. 1. Тюмень: Изд-во Тюменского гос. ун-та, 2000. - С. 27-36.

88. Дармодехин, В. Тыко Вылко / В. Дармодехин-Архангельск: Архангельское кн. изд-во, 1946. 32 с.

89. Деркач, М. А. Программа «северное измерение» и интересы России / М. А. Деркач // ПОЛИС: Политические исследования. 2002. №1. С. 170— 175.

90. ДжлАбарова, Т. М. Литература пародов Севера: Учеб. пособие / Т. М. Джахбарова. Салехард, 2001.132 с.

91. Динисламова, С. С. Проблема эволюции творчества Ю. Шесталова / С. С. Динисламова / Автореферат дисс. канд. филол. наук / РГПУ им. Герцена. СПб., 2007. - 25 с.

92. Добренко, Е. А. Стилевое подсознательное соцреализма / Е. А. Добренко // Русская литература XX века: направления и течения. Вып. 4. Екатеринбург: Уральский гос. пед. ун-т, 1998. -С. 128-140.

93. Домокош, П. Уральские языки и литература / П. Домокош: На венгер. языке. Будапешт, 1987. - 608 с.

94. Домокош, П. Формирование литератур малых уральских народов: Перевод с венгер. яз. / П. Домокош. Йошкар-Ола: Марийское кн. изд-во, 1993.-288 с.1. Домокош 2002 Домокош 20031. Донская 20031. Донцов и др. 19971. Дюришин 1979

95. Домокош, П. Выбор / П. Домокош // Хантыйская литература. М.: Лит. Россия, 2002 - С. 241-244. Домокош, П. Этот удивительный мир. О литературе малочисленных уральских народов / П. Домокош // Ненецкая литература. - М.: Лит. Россия, 2003.-С. 290-303.

96. Донская, Т. К. Тема родной земли в творчестве северных писателей / Т. К. Донская // Литература народов Севера. Вып. 2. СПб.: Изд-во РГПУ им. Герцена, 2003.- С. 11-20.

97. Донцов, А. И. Язык как фактор этнической идентичности / А. И. Донцов, Т. Г. Стефаненко, Ж. Т. Уталиева // Вопросы психологии. 1997. №4. С. 75-86.

98. Дюришин, Д. Теория сравнительного изучения литературы / Д. Дюришин. М.: Прогресс, 1979-32G с.1. Евладов 19921. Еремина 1991 Есаулов 19951. Есаулов 2004

99. Замятин 2002 Захаров 1994 Захарченко 20001. Захарченко 20021. Захарченко 2005

100. Зелинский 1967 Зелинский 1968 Зенько 19971. Зимняя 2001

101. Жулева, А. С. Ненецкая литература / А. С. Жулева // Литературы народов России: XX век: словарь. -М.: Наука, 2005. С. 244-245.

102. Замятин, Д. Н. Стратегии интерпретации историко-географических образов России / Д. Н. Замятин // Мир России. 2002. №2. С. 105— 138.

103. Захаров, В. Н. Русская литература и христианство / В. Н. Захаров // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX вв. Петрозаводск, 1994. -С. 3-18.

104. Захарченко, В. И. Элементы синкретизма в автобиографической прозе Нины Ядне /

105. B. И. Захарченко // Космос Севера. Вып. 2. -лкагеринбурх. Сред.-Урал. кк. изд-вс, 2000, —1. C. 63-68.

106. Захарченко, В. И. Корреляция ценностных рядов на границах русского и ненецкого этносов /

107. B. И. Захарченко // Космос Севера. Вып. 3. -Екатеринбург: Сред.-Урал. кн. изд-во, 2002.1. C. 91-106.

108. Захарченко, В. И. Константин Лагунов и Анна Неркаги: на границах этносов и эпох. Вольные заметки к одному письму / В. И. Захарченко // Константин Лагунов: Книга памяти. Екатеринбург: Сред.-Урал. кн. изд-во, 2005-С.338-348.

109. Зинченко, Н. Н. Покой нам только снится / Н. Н. Зинченко // Ненецкая литература. М.: Лит. Россия, 2003. - С. 265-273.

110. Иванов, В. В. Не бейте женщину в живот /В. В. Иванов // Хантыйская литература. М.: Лит. Россия, 2002. - С. 235-240.

111. Иващенко, Л. Я. Исторические аспекты создания и развития многонациональной литературы на Дальнем Востоке России. 1917-середина 1980-х годов: Очерки /Л. Я. Иващенко. Владивосток:т-г 1 Г\Г\С ОО 1 „дальнауна, Lyy^. — ^^i v.

112. Ильин, И. А. Основы христианской культуры /И. А. Ильин //Одинокий художник: Статьи, речи, лекции. М.: Искусство, 1993. - С. 291-336. Ионин, Г. Н. Миротворный Торум / Г. Н. Ионин // Эринтур. Вып. 4. - Ханты-Мансийск, 1999. - С. 260-265.

113. Ионин, Г. Н. Образовательное поле этнофилологии / Г. Н. Ионин // Реальность этноса: Национальные школы в этнологии, этнографии и культурной антропологии: Наука и образование. -СПб.: Изд-во РГПУ им. Герцена, 2001. С. 114— 117.

114. Ионин, Г. Н. Национальная литература и конфессиональность / Г. Н. Ионин // Реальность этноса: Образование и проблемы межэтнической коммуникации. СПб.: Астерион, 2002. - С. 509511.

115. Ионин, Г. Н. Миф и новый замысел Ю. Шесталова / Г. Н. Ионин // Литература народов Севера. Вып. 2. СПб.: Изд-во РГПУ им. Герцена, 2003. - С. 20-24.

116. Ионин, Г. Н. Соотношение духовной культуры нации и национальной идеи как основа системы образования / Г. Н. Ионин // Реальность этноса: Образование и национальная идея. СПб.: Астерион, 2004. - С. 171-172.1. Ионин 20061. Ионин 2006а1. Ионин 20066

117. Источники i98 /' Исупов 1995

118. Ионин, Г. Н. Духовная культура, образование, этническая идентичность / Г. Н. Ионин // Реальность этноса: Роль образования в формировании этнической и гражданской идентичности. СПб.: Астерион, 2006. - С. 471473.

119. Ионин, Г. Н. О принципах этнофилологического изучения литературы / Г. Н. Ионин // Североведческая наука и образование в перспективе XXI века. / Североведческие исследования. Вып. 3. СПб.: Изд-во РГПУ им. Герцена, 2006. - С. 253-262.

120. Ионин, Г. Н. Категория ипостасности при изучении северных литератур / Г. Н. Ионин // Литература народов Севера. Вып. 6. СПб.: Шатон, 2006. - С. 93-98.

121. Каннисто, А. Статьи по искусству обских угров. / А. Каннисто: Перевод с нем. яз. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1999. - 52 с.

122. Карьялайнен, К. Ф. Религия югорских народов: В3 т. Т. 1. / К. Ф. Карьялайнен. Томск: Изд-во

123. Томского ун-та, 1994. 151 с.

124. Карьялайнен, К. Ф. Религия югорских народов: В3 т. Т. 2./ К. Ф. Карьялайнен. Томск: Изд-во

125. Томского ун-та, 1995. 282 с.

126. Карьялайнен, К. Ф. Религия югорских народов: В3 т. Т. 3. / К. Ф. Карьялайнен. Томск: Изд-во

127. Томского ун-та, 1996. 264 с.

128. Кастрен, М. А. Сочинения: В 2 т. / М. А. Кастрен.- Тюмень: Изд-во Ю. Мандрики, 1999. Т. 1. 256 е.;1. Т. 2. 352 с.

129. Качмазова, И. Г. Современная русскоязычная проза народов Севера (к проблеме взаимодействия различных национальных культур в литературе: Автореф. дис. . канд. филол. наук/ Н. Г. Качмазова. Екатеринбург. Уральский гос. псд. уп т, 1995.

130. Качмазова, Н. Г. Сюжет метаморфоза в повести

131. A. Неркаги «Илир» / Н. Г. Качмазова // Русская литература XX века: направления и течения. Вып. 3. Екатеринбург: Уральский гос. пед. ун-т, 1996. -С. 155-166.

132. Качмазова, Н. Г. Взаимодействие цивилизованной и мифологической культур на уровне жанровой структуры (на материале повести Ю. Шесталова «Тайна Сорни-най») / Н. Г. Качмазова // Космос Севера. Вып. 2. Екатеринбург: Сред.-Урал. кн. изд-во, 2000. С. 34-49.

133. Ковский, В. Е. Литературный процесс 60-70-х годов (Динамика развития и проблемы изучения современной советской литературы) /

134. В 2 ч. Ч. 2. Томск: Изд-во Томского ун-та, 2002. -С. 199-204.

135. Колупаева, М. В. Творчество Юрия Рытхэу / М. В. Колупаева, Е. С. Роговер. СПб.: Шатон, 2005. -200 с.

136. Комановский, Б. J1. Литература малых народов Крайнего Севера и Дальнего Востока / Б. Л. Комановский// Краткая литературнаяэнциклопедия. Т. 4. М.: Сов. энциклопедия,1967.-С. 245-246.

137. Комановский, Б. Л. Литературы народов Севера / Б. Л. Комановский // История советской многонациональной литературы: В 6 т. Т. 5. М.: Наука, 1974. -С. 751-771.

138. Комаров 2004 Комаров, Лагунова 20021. Комаров, Лагунова 20031. Комаров, Лагунова 20041. Комиссарова 19791. Комиссарова 19831. Комиссарова 20021. Конаков 1990 Конев 19991. Кононова 2000

139. Коняев 2002 Корокотина 2003

140. Комаров, С. А. На моей земле: О поэтах и прозаиках Западной Сибири последней трети XX века / С. А. Комаров, О. К. Лагунова. -Екатеринбург: Сред.-Урал. кн. изд-во, 2003. -352 с.

141. Комаров, С. А. Жанры литератур / С. А. Комаров, О. К. Лагунова // Большая Тюменская энциклопедий: В 3 т. Т. 1. Тюмень, 2001. - С. 437-439.

142. Косарев М. 1984 Косарев М. 19911. Костецкий 2003

143. Кошечкин 1980 Кряжков 19991. Кривошапкин 19931. Кубрякова 20001. Кузнецов 19841. Кузьменко 19841. Кузьмичев 1973

144. Корокотина// Город как культурное пространство.- Тюмень: ИПЦ «Экспресс», 2003. С. 148-153. Косарев, А. Философия мифа. Мифология и ее эвристическая значимость / А. Косарев. - М., 2000.-304 с.

145. Косарев, М. Ф. Западная Сибирь в древности / М. Ф. Косарев. М.: Наука, 1984. - 245 с. Косарев, М. Ф. Древняя история Западной Сибири: человек и природная среда / М. Ф. Косарев.-М., 1991.-298 с.

146. Кошечкин, Б. И. Сын Новой Земли (Тыко Вылко) /Б. И. Кошечкин. М.: Мысль, 1980.-80с. Кряжков, В. А. Статус малочисленных народов России. Правовые акты. - М.: Юринформцентр, 1999.

147. Кузьменко, Ю. Б. Советская литература вчера, сегодня, завтра / Ю. Б. Кузьменко. М.: Сов. писатель, 1984. 511 с.

148. Кузьмичев, И. К. Герой и народ /И. К. Кузьмичев.- М.: Современник, 1973. 336 с.

149. Кузьмина А. 2004 Кузьмина 2003

150. Кулемзин 1984 Кулемзин 19941. Кулемзин 20021. Кулемзин, Лукина 19731. Кулемзин, Лукина 19921. Кун 1975 Куприянова 19651. Куприянова 1969

151. Курбатов 2002 Курбатов 2003

152. Кулемзин, В. М. Отношение человек-вещь в хантыйской культуре /В. М. Кулемзин // Космос Севера. Вып. 3. Екатеринбург: Сред.-Урал. кн. изд-во, 2002. - С. 3-9.

153. Кулемзин, В. М. Легенды и сказки хантов / В. М. Кулемзин, Н. В. Лукина. Томск: Томский гос. ун-т, 1973.-58 с.

154. Куприянова, 3. Н. Собирание и изучение фольклора народов Севера в советскую эпоху (угро-самодийская группа) / 3. Н. Куприянова // Языки и фольклор народов Крайнего Севера. Л., 1969.-С. 3-62.

155. Курбатов, В. Я. Крик в пустоте / В. Я. Курбатов // Хантыйская литература. М.: Лит. Россия, 2002. -С. 226-227.

156. Курбатов, В. Я. Выбор Анны Неркаги / В. Я. Курбатов // Ненецкая литература. М.: Лит. Россия, 2003.-С. 113-123.1. Кухаренко 19881. Лагунов 19781. Лагунов 1994 Лагунов 2000

157. Лагунов 2002 Лагунов 2005 Лагунова 19751. Лагунова 19961. Лагунова 1997

158. Лагунова 1998 Лагунова 2000

159. Кухаренко, В. А. Интерпретация текста / В. А. Кухаренко. -М.: Просвещение, 1988. 192 с.

160. Лагунов, К. Я. Главное гражданское воспитание / К. Я. Лагунов // Вопросы литературы. 1978. №4. - С. 63-67.

161. Лагунов, К. Я. Портреты без ретуши / К. Я. Лагунов. Тюмень: ТОИПКПК, 1994. - 191 с. Лагунов, К. Я. Портреты без ретуши (А. Неркаги, Е. Айпин) / К. Я. Лагунов // Космос Севера. Вып. 2. - Екатеринбург: Сред.-Урал. кн. изд-во, 2000. -С. 86-118.

162. Лагунов, К. Я. От любви до ненависти один шаг / К. Я. Лагунов // Хантыйская литература. М.: Лит. Россия, 2002. - С. 92-99. Из архива К. Я. Лагуниьа // Константин Лагунов: Книга памяти. - Екатеринбург: Сред.-Урал. кн. изд-во, 2005. - С. 187-228.

163. Слово родного Севера: Книга для чтения в 5-11 классах по литературам коренных малочисленных народов Севера Западной Сибири (манси, ненцы, ханты). / Составитель О. К. Лагунова. -Екатеринбург: Сред.-Урал. кн. изд-во, 1997. 512 с.

164. Лагунова, О. К. Культура прозы и стиха коренных малочисленных народов Севера Западной Сибири (Е. Айпин, Ю. Вэлла) / О. К. Лагунова // Вестник Тюменского государственного университета. 1998. №1.-С. 151-159.

165. Лагунова 20026 Лагунова 2002в Лагунова 2002г1. Лагунова 2003

166. Лагунова, О. К. Поэтика контраста в повести А. П. Неркаги «Илир»/ О. К. Лагунова // Вестник Тюменского государственного университета.2001. №4.-С. 181-189.

167. Лагунова, О. К. Интуиция дороги в повести А. Неркаги «Белый ягель» / О. К. Лагунова // Реальность этноса: Образование и проблемы межэтнической коммуникации. СПб.: Астерион, 2002. - С. 525-528.

168. Лагунова, О. К. Этнопоэтика повестей Анны Неркаги / О. К. Лагунова // Врата Сибири. 2002. №2(7).-С. 206-223.

169. Лагунова, О. К. Ирреальный мир: Поэтика контраста в повести Анны Неркаги «Илир»/ О. К. Лагунова // Ненецкая литература. М.: Лит. Россия,2003.-С. 88-99.

170. Лагунова, О. К. Путь к Зовущему: Мифопоэтика повести Анны Неркаги «Молчащий» / О. К. Лагунова // Ненецкая литература. М.: Лит. Россия, 2003.-С. 124-136.

171. Лапина 1997 Лапина 1998 Лапцуй 1978

172. Лагунова, О. К. Аксиологичность образного ряда в романе Е. Д. Айпина «Божья Матерь в кровавых снегах» / О. К. Лагунова // Реальность этноса: Роль образования в формировании этнической и гражданской идентичности. СПб.: Астерион, 2006.-С. 557-560.

173. Лагунова, О. К. Истинная цена воли (О романе Е. Д. Айпина «Божья Матерь в кровавых снегах») / О. К. Лагунова // Врата Сибири. 2006. №1(18). С. 202-215.

174. Лагунова, О. К. Ненецкий прозаик А. П. Неркаги о феномене творчества / О. К. Лагунова // Литература народов Севера. Вып. 7. СПб.: Шатон, 2007. - С. 43-50.

175. Лар, Л. А. Шаманы и боги /Л. А. Лар. Тюмень: ИПОС СО РАН, 1998. - 126 с. Лебедев, В. Д. Манси: Очерк истории литературы / В. Д. Лебедев. - Тобольск: Тобольский пединститут, 1995. - 160 с.

176. Лебедева, Ж. К. Эпические памятники народов Крайнего Севера / Ж. К. Лебедева. Новосибирск: Наука, 1982.

177. Лебедева, Ж. К. Фольклор и мировоззренческие представления о творчестве писателей малочисленных народов Крайнего Севера и Дальнего Востока / Ж. К. Лебедеьа // Литература народов Севера Якутии. Якутск, 1990. - С. 51— 57.

178. Лейдерман, Липовецкий 2001

179. Ленин 1958 Ленин 1976 Лехтисало 19981. Лезова 20001. Липатова 19921. Липатова 19981. Липатова 20001. Липатова 20051. Липовецкий 1997

180. Лейдерман, Н. Л. Русскоязычная литература -перекресток культур / Н. Л. Лейдерман // Русская литература XX-XXI веков: направления и течения. Вып. 8. Екатеринбург: Уральский гос. пед. ун-т, 2005. - С. 48-59.

181. Липатова, Л. Ф. О фольклоре Байдарацкой тундры / Л. Ф. Липатова // Обская радуга. 1998. №1. С. 196-202.

182. Липатова, Л. Ф. Много дней позади, много дел. / Л. Ф. Липатова // Их приворожил Север. -Екатеринбург: Сред.-Урал. кн. изд-во, 2000. С. 106-133.

183. Липатова, Л. Ф. Дорогами кочевий: В 2 ч. / Л. Ф. Липатова Салехард, 2005. Ч. 1. - 352 е.; Ч. 2. -368 с.

184. Липовецкий, М. Н. Русский постмодернизм: Очерки исторический поэтики / М. Н. Липовецкий. Екатеринбург: Уральский гос. пед. университет, 1997. - 317 с.1. Литература Урала 1998

185. Литературы 2005 Литовская 1998

186. Литовская 2002 Литовская 2005 Литовская 2005 а1. Лихачев 1983 Лихачев 19871. Лихачев 1987а1. Лихачев 1993 Лихачев 1994

187. Литература Урала: Очерки и портреты. -Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та: Изд-во Дома учителя, 1998. 692 с.

188. Литературы народов России: XX век: словарь. -М.: Наука, 2005. 365 с.

189. Литовская, М. А. «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина» как эталонный текст социалистического реализма / М. А. Литовская // Русская литература XX века: направления и течения. Вып. 4. Екатеринбург: УрО РАН, УрО РАО, 1998.- С. 141-157.

190. Литовская, М. А. Картина мира в романе Е. Д. Айпина «Ханты, или Звезда Утренней Зари» / М. А. Литовская // Космос Севера. Вып. 3. -Екатеринбург: Сред.-Урал. кн. изд-во, 2002. С. 130-143.

191. Литовская, М. А. Колониальная проблематика в творчестве Татьяны Молдановой / М. А. Литовская // Космос Севера. Вып. 4. -Екатеринбург: Сред.-Урал. кн. изд-во, 2005. -С. 79-92.

192. Лихачев, Д. С. Нельзя уйти от самих себя.: Историческое самосознание и культура России / Д. С. Лихачев // Новый мир. 1994. №6. С. 113— 120.

193. Лихачев 1994а Ломидзе 1957 Ломидзе 19701. Ломидзе 19781. Ломидзе 19821. Ломидзе 19831. Лотман 19971. Лотман 19981. Лотман 20001. Лотман 2000а1. Лотман,

194. Успенский 2000 Лотман и др. 19881. Лукин 20051. Лукин Ю. 1978

195. Ломидзе, Г. И. Чувство великой общности: Статьи о советской многонациональной литературе / Г. И. Ломидзе. М.: Сов. писатель, 1978. - 271 с. Ломидзе, Г. И. Ленинизм и судьбы национальных литератур / Г. И. Ломидзе. - М.: Современник, 1982.-288 с.

196. Ломидзе, Г. И. Литературы возрожденных народов / Г. И. Ломидзе // Второе рождение. М., 1У83. - С. 3-12.

197. Лотман, Ю. М. Художественное пространство в прозе Гоголя / Ю. М. Лотман // О русской литературе. СПб.: Искусство-СПб, 1997. - С. 21658.

198. Лотман, Ю. М. Структура художественного текста

199. Ю. М. Лотман // Об искусстве. СПб.:

200. Искусство-СПб, 1998.-С. 14-285.

201. Лотман, Ю. М. Культура и взрыв / Ю. М. Лотман

202. Семиосфера. СПб.: Искусство-СПб, 2000. - С.12.149.

203. Лукин, В. А. Художественный текст: основы лингвистической теории. Аналитический минимум /В. А. Лукин. М.: Ось-89, 2005. -560 с.

204. Лукин, Ю. Какого цвета снег.: Заметки о прозе «малых форм» народов Севера / Ю. Лукин // Литературное обозрение. 1978. №11. С. 22-24.1. Лукина 1979 Лукина 19851. Лукина 1990

205. Лурье 1998 Лущай 2003 Лущай 20051. Ляшева 2003

206. Лукина, Н. В. Предисловие / Н. В. Лукина // Мифы, предания, сказки хантов и манси. М.: Наука, 1990.-С. 5-57.

207. Лурье, С. В. Историческая этнология / С. В.Лурье. -М.: Аспект Пресс, 1998.-448 с. Лущай, Л. В. Моя песня / Л. В. Лущай // Югра. 2003. №11-12. С. 50-53.

208. Лущай, Л. В. Соединяя миры: Очерки / Л. В. Лущай. Екатеринбург: Сред.-Урал. кн. изд-во, 2005. —448 с.

209. Ляшева, Р. П. Трудный путь к первоистокам / Р. П. Ляшева // Мансийская литература. М.: Лит. Россия, 2003.-С. 180-190.1. Магомедова 20041. Мазин 20041. Маковский 19961. Максимова 19881. Мальцева 1993

210. Мансийский поэт 1996 Мансурова 2002

211. Магомедова, Д. М. Филологический анализ лирического стихотворения / Д. М. Магомедова. -М.: Академия, 2004. 192 с.

212. Мазин, В. А. Самоценность природы в культуре обских угров / В. А. Мазин. Нижневартовск, 2004. - 126 с.

213. Маковский, М. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках: образ мира и миры образов / М. М. Маковский. М.: Гуманитарный издат. центр ВЛАДОС, 1996.-416 с.

214. Мелетинский 2001 Мельников 1988

215. Мид 1988 Милонов 1985 Мир 1995 Мироненко 20011. Мирошникова 2004

216. Манько, В. Юрий Вэлла знает о своем народе то, что не знаем мы / В. Манько // Югра. 1997. №1-2. С. 8-9.

217. Мартынова, Е. П. Образ Калтащ-анки в религиозных традициях хантов / Е. П. Мартынова // Модель в культурологии Сибири и Севера-Екатеринбург: Институт истории и археологии УрО РАН, 1992. С. 74-84.

218. Махлин, В. JI. Автор и герой в эстетической деятельности. Комментарии / В. Л. Махлин // Бахтин М. М. Собрание сочинений. В 7 т. Т. 1. -М.: Русские словари: Языки славянской культуры, 2003. С. 504-515, 526-528.

219. Мелетинский, Е. М. Поэтика мифа / Е. М. Мелетинский. М.: Наука, 1976. - 407 с. Мелетинский, Е. М. «Историческая поэтика» А. Н.1. Веселовского

220. Мелетинский, Е. М. От мифа к литературе / Е. М. Мелетинский. М.: РГГУ, 2001.-170 с. Мельников, М. Н. Вести из моего стойбища / М. Н. Мельников // Сибирские огни. 1988. №10. -С. 30-31.

221. Мид, М. Культура и мир детства / М. Мид: Пер. сангл. М.: Наука, 1988. - 429 с.

222. Милонов, Н. А. Литературное краеведение / Н. А.

223. Милонов. М.: Просвещение, 1985. - 192с.

224. Мир России Евразия: Антология. - М.: Высшаяшкола, 1995.-399 с.

225. Мироненко, Е. А. Тотемные представления в романе Ч. Айтматова «Плаха» / Е. А. Мироненко // Дергачевские чтения-2000. В 2 ч.Ч. 2. -Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та, 2001. -С. 208-212.

226. Мирошникова, О. В. Жанровая природа лирической книги как устойчивой контекстно-циклической формы /О. В. Мирошникова // Итоговая книга в поэзии последней трети XIX1. Мискина 2002

227. Мифология хантов 2000 Мифология манси 2001

228. Мифы 1990 Мифы 2001 Михайлов 19791. Михайлов 1980

229. Мифология манси /Энциклопедия уральских мифологий. Т. 2. Новосибирск: Изд-во Института археологии и этнографии СО РАН,2001.- 196 с.

230. Михайлов, А. К. Ускорение / А. К. Михайлов. -Якутск: Якутское кн. изд-во, 1983. 112 с. Михайлов, А. К. Новый этап в развитии литератур / А. К. Михайлов // Полярная звезда. 1993. №2.-С. 159-164.

231. Т. А. Молданов. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1999.- 141 с.

232. Молданов, Т. А. Общая характеристика медвежьих игрищ / Т. А. Молданов // Космос Севера. Вып. 4. Екатеринбург: Сред.-Урал. кн. изд-во, 2005. - С. 204-219.

233. Мыреева, А. Н. Человек и природа в эвенском романе 1980-х годов / А. Н. Мыреева // Полярная звезда. 1994. №4. С. 148-150. Мыреева, А. Н. Многонациональный роман 19601980-х годов. Типологические аспекты / А. Н.

234. Мыреева. Новосибирск: Наука. Сибирское предприятие РАН, 1997.1. Набок 20031. Набок 20061. Надъярных 19781. Народы 1991 Народы 2005

235. Национальные культуры 19891. Невская 19941. Невская 19961. Неклюдов 19841. Немысова 1996

236. Народов малых не бывает. М.: Молодая гвардия, 1991.-206 с.

237. Народы Западной Сибири: Ханты. Манси. Селькупы. Ненцы. Энцы. Нганасаны. Кеты. -М., 2005.

238. Немысова, Е. А. О развитии этнического сознания обско-угорских народов: роль литературы и школы / Е. А. Немысова // Северный регион: Наука. Образование. Культура. 2000. №2. С. 113-117.

239. Ненянг, Л. П. Слово о фольклоре таймырских ненцев / Л. П. Ненянг // Полярная звезда. 1978. № 1. С. 96-100.

240. Неркаги, А. П. Северные повести / А. П. Неркаги. М.: Современник, 1983. - 208 с. Неркаги, А. П. Белый ягель: Отрывок из повести / А. П. Неркаги // Крайний Север. 1985. - С. 221226.

241. Неркаги, А. П. Мы дети твои, Север! // Уральский следопыт. 1986. №12. С. 6-7. Неркаги, А. П. Где слово ненцев отзовется / Беседу вел Ю. Морозов // Ямальский меридиан. 1993. №5(7). - С. 52-55.

242. Неупокоева 1976 Нефедова 1984 Никитин 19781. Николаев 19771. Николаев 1980

243. Хрестоматия. 5-7 классы. Тюмень, 2002. - С. 81-83.

244. Николаев, К. Б. Севером овеянные строки. Статьи и очерки о творчестве писателей Северо-Востока / К.Б. Николаев. Магадан: Магаданское кн. изд-во, 1977. - 250 с.

245. Овчаренко, А. И. Большая литература: Основные тенденции развития советской художественной прозы 1945-1985 гг. / А. И. Овчаренко. М.: Современник, 1985. - 464 с.

246. Оганезова, Л. В. Творчество Джанси Кимонко,основоположника удэгейской литературы / Л. В.

247. Оганезова. СПб.: Нева, 2003. - 92 с.

248. Огрызко, В. В. Чувствовать чужую боль /В. В.

249. Огрызко// Айпин Е. Д. В ожидании первого снега.- М.: Сов. Россия, 1990. С. 3-11.

250. Огрызко, В. В. Звуки родного языка/ В. В.

251. Огрызко. Магадан: Магаданское кн. изд-во,1990.

252. Огрызко, В. В. О Севере без экзотики / В. В. Огрызко // Наш современник. 1993. №1. - С. 181191.

253. Огрызко 2002 Огрызко 2002а Огрызко 20026 Огрызко 2002в Огрызко 2002гвозрождении народов») / В. В. Огрызко // Эринтур. Вып. 2. -Ханты-Мансийск, 1997. С. 279-284.

254. Огрызко, В. В. Писатели и литераторы малочисленных народов Севера и Дальнего Востока: Биобиблиографический справочник. В 2 ч. Ч. 1./ В. В. Огрызко. М.: Лит. Россия, 1998. -536 с.

255. Огрызко, В. В. Литература отчаяния и надежды / В. В. Огрызко // Хантыйская литература. М.: Лит. Россия, 2002. - С. 3-29.

256. Огрызко, В. В. Политик возвращается в литературу / В. В. Огрызко // Хантыйская литература. -М.: Лит. Россия, 2002. С. 153-163. Огрызко, В. В. Мир арктического сознания / В. В. Огрызко // Хантыйская литература. - М.: Лит. Россия, 2002. - С. 191-195.

257. Огрызко, В. В. От судьбы не убежишь / В. В. Огрызко // Хантыйская литература. М.: Лит. Россия, 2002. - С. 214-225.

258. Огрызко, В. В. Время строить мосты / В. В. Огрызко // Хантыйская литература. М.: Лит. Россия, 2002. - С. 259-268.1. Огрызко 20031. Огрызко 2003а1. Огрызко 200361. Огрызко 2003в1. Огрызко 2003г1. Огрызко 2003д

259. Огрызко 2003е Ожегов, Шведова 1995

260. Окорокова 1994 Омельчук 19821. Омельчук 19931. Омельчук 2006

261. Омельчук 2006а Оскоцкий 1987

262. Огрызко, В. В. Так начиналась литература ненцев / В. В. Огрызко // Ненецкая литература. М.: Лит. Россия, 2003. - С. 3-16.

263. Огрызко, В. В. Заметки пессимиста / В. В. Огрызко // Ненецкая литература. М.: Лит. Россия, 2003. - С. 304-310.

264. Огрызко, В. В. У истоков / В. В. Огрызко // Мансийская литература. М.: Лит. Россия, 2003. -С. 3-28.

265. Огрызко, В. В. После потрясений / В. В. Огрызко // Мансийская литература. М.: Лит. Россия, 2003. -С. 205-213.

266. Огрызко, В. В. В гостях у сказки / В. В. Огрызко // Мансийская литература. М.: Лит. Россия, 2003. -С. 214-220.

267. Огрызко, В. В. Осколок мансийских дорог / В. В. Огрызко И Мансийская литература. М. Лит. Россия, 2003.-С. 315-321.

268. Огрызко, В. В. Есть ли будущее? / В. В. Огрызко // Мансийская литература. М., 2003. С. 334-339. Ожегов, С. И. Толковый словарь русского языка / С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова. - М.: Азъ, 1995. -928 с.

269. Окорокова, В. Б. Юкагирский роман / В. Б. Окорокова. Якутск: Ситим, 1994. - 136 с. Омельчук, А. К. Рыцари Севера / А. К. Омельчук. - Свердловск: Сред.-Урал. кн. изд-во, 1982. - 192 с.

270. Омельчук, А. К. Манящий свет звезды Полярной/ А. К. Омельчук. Екатеринбург: Сред.-Урал. кн. изд-во, 1993.-352 с.

271. Омельчук, А. К. «И бог плакал вместе со мной» (Монологи Анны Неркаги) / Омельчук А. К // Рыцари Севера. Тюмень: Мандр и Ка, 2006. - С. 393-397.

272. Омельчук, А. К. Книга, рожденная в чуме / А. К. Омельчук // Манящий свет. Тюмень: Мандр и Ка, 2006. - С. 223-232.

273. Оскоцкий, В. Д. Советская литература / В. Д. Оскоцкий // Литературный энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1987. - С. 389392.1. Османова 19761. О состоянии 20041. От редакции 1998

274. Пархоменко 1979 Патканов 1999

275. Пенник, Джонс 2000 Перевалова 19921. Перевал ова 1996

276. Пархоменко, М. Н. Многонациональное единство советской литературы / М. Н. Пархоменко. М.: Просвещение, 1978. - 287 с.

277. Пархоменко, М. Н. Рождение нового эпоса / М. Н. Пархоменко. -М.: Современник, 1979. 352 с. Патканов, С. К. Сочинения: В 2 т. Т. 1 / С. К. Патканов. - Тюмень: Изд-во Ю. Мандрики, 1999. -400 с.

278. Перевалова 2004 Петрова 1996

279. Петрова С. 1994 Петрова, Харючи 1999 Петрухин, Хелимский 1988

280. Писатели 1988 Писатели 2004 Плеханова 19801. Плеханова 1988

281. Плеханова 2001 Плеханова 20021. Плеханова 2004

282. Петрова, С. М. Эвенкская литература в школах Республики Саха (Якутия) / С. М. Петрова. -СПб.: Просвещение, 1994. 176 с.

283. Плеханова, И. И. Преображение трагического / И. И. Плеханова. Иркутск: Изд-во Иркутского унта, 2001.- 158 с.

284. Плеханова, И. И. Антиномия времени и пространства в современной прозе / И. И. Плеханова // Проблемы литературных жанров: В 2 ч. Ч. 2. Томск: Изд-во Томского ун-та, 2002. - С. 255-261.

285. Плеханова, И. И. Категорический императив на сибирской почве / И. И. Плеханова // Сибирь: взгляд извне и изнутри. Духовное измерение

286. Подгаецкая 1976 Половодова 20041. Половодова 20051. Полонский 1957

287. Полонский 1961 Полонский 1982 Пономарев 19821. Попов,1. Цымбалистенко 2002 Попов,

288. Цымбалистенко 2002а Попова 20041. Попова, Стернин 2003пространства. Иркутск: Иркутский МИОН, 2004. -С. 314-322.

289. Подгаецкая, И. Ю. К понятию «классический стиль» / И. Ю. Подгаецкая // Типология стилевого развития Нового времени. М.: Наука, 1976. - С. 41-64.

290. Полонский, Л. В. Kbttii Истомин один из зачинателей ненецкой литературы /Л. В. Полонский// Сибирские просторы. Тюмень. 1957. № 1.-С. 68-69.

291. Попов, Ю. И. Сага о народе ханты / Ю. И. Попов, Н. В. Цымбалистенко // Хантыйская литература. -М.: Лит. Россия, 2002. С. 58-71. Попов, Ю. И. Литература Ямала XX века / Ю. И. Попов, Н. В. Цымбалистенко. - СПб.: Просвещение, 2002. - 160 с.

292. Попова, М. К. Национальная идентичность и ее отражение в художественном сознании / М. К. Попова. Воронеж: Воронежский гос. ун-т, 2004. - 170 с.

293. Пошатаева, А. В. Литература и фольклор (к проблеме взаимодействия) / А. В. Пошатаева // Взаимодействие литератур народов Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск: Наука, 1983. -С.226-238.

294. Пошатаева, А. В. Предисловие /А. В. Пошатаева// Легенды и мифы Севера. М.: Современник, 1985.-С. 3-6.

295. A. В. Пошатаева // История национальных литератур. Перечитывая и переосмысливая. Вып. 3. М.: Наследие, 1998. - С. 122-142. Пошатаева, А. В. Севера народов литературы / А.

296. B. Пошатаева // Литературы народов России: XX век: словарь. М.: Наука, 2005. - С. 235-237.1. Пошатаева 2005а1. Поэзия 20021. Право 19981. Проблемы 2004

297. Программа 1976 Проскурина 20011. Прыткова 19701. Путилов 19751. Путилов 19921. Пушкарева 19921. Пушкарева 2000

298. Программа КПСС. М.: Политиздат, 1976. Проскурина, Е. Н. Поэтика мистериальности в прозе Андрея Платонова конца 20-х — 30-х годов (на материале повести «Котлован») / Е. Н. Проскурина. - Новосибирск: Сибирский Хронограф, 2001. - 259 с.

299. Прыткова, Н. Ф. Одежда народов самодийской группы как исторический источник / Н. Ф. Прыткова // Одежда народов Сибири. Л., 1970-С. 3-99.

300. Рейсон-Правдин 1949 Рейсон-Правдин, А. Н. Игра и игрушки народов

301. Обского Севера (Социальные корни игры) / А. Н.1. Рогачев 19961. Рогачев 20021. Рогачева 19961. Рогачева 1996а1. Рогачева 19971. Рогачева 19991. Рогачева 20001. Рогачева 2000а1. Рогачева 200061. Рогачева 20021. Рогачева 2002а

302. Рейсон-Правдин // Советская этнография. 1949. №3.

303. Рогачев, В. А. «. Гений чистой красоты.» Критико-биографический очерк творчества Анны Неркаги / В. А. Рогачев // Неркаги А. П. Молчащий. Тюмень: Софт-Дизайн, 1996. - С. 405-414.

304. Рогачев, В. А. Стрелы вольного охотника / В. А. Рогачев // Хантыйская литература. М.: Лит. Россия, 2002.-С. 139-146.

305. Рогачева, Н. А. Литературно-краеведческая хрестоматия / Н. А. Рогачева // Лукич. 1999. № 2. -С. 69-73.

306. Роговер 2003а Роговер 20051. Роговер 20061. Роговер 2006а1. Роговер 200661. Роговер 2006в

307. Рогачева, Н. А. Я верю в музыку стиха / Н. А. Рогачева // Мансийская литература. М.: Лит. Россия, 2003. - С. 306-314.

308. Роговер, Е. С. Взаимодействие национальных литератур в процессе литературного образования / Е. С. Роговер. СПб.: Образование-Культура, 2001.-484 с.

309. Роговер, Е. С. Баллады и элегии Романа Ругина / Е. С. Роговер // Литература народов Севера. Вып. 2. СПб.: Изд-во НУ им. Герцена, 2003. - С. 31-35.

310. Роговер, Е. С. Этничность творчества Еремея Айпина как художественно-эстетический феномен / Е. С. Роговер // Реальность этноса: Роль образования в формировании этнической и гражданской идентичности. СПб.: Астерион,2006.-С. 555-557.

311. Роговер, Е. С. Изучение творчества Юрия Рытхэу в школе / Е. С. Роговер. СПб.: ООО «Мирал», 2006.-232 с.

312. Роговер, Е. С. Новые исследования, посвященные литературам Севера / Е. С. Роговер // Североведческая наука и перспективе XXI века / исследования. Вып. 3. СПб.: Изд-во РГПУ им. Герцена, 2006. С. 262-268.

313. Роговер, Е. С. Роман Еремея Айпина «Божья Матерь в кровавых снегах» / Е. С. Роговер // Литература народов Севера. Вып. 6. СПб.: Олимп, 2006.-С. 103-118.образование в Североведческие

314. Роговер 2006г Роговер 2007 Роговер 2007а1. Роговер 200761. Роман 19821. Романенко 1963

315. Романенко 1967 Романенко 19701. Ромбандеева 19931. Ромбандеева и др. 2000

316. Российская ментальность 19941. Россия 1993

317. Роман и повесть о народах Сибири // Очерки русской литературы Сибири: В 2 т. Т. 2.: Советский период. Новосибирск: Наука, 1982. -С. 543-554.

318. Романенко, Д. И. Литературы народов Крайнего Севера / Д. И. Романенко // У могучих истоков: Очерки и статьи о литературах народов Российской Федерации. М.: Сов. писатель, 1963. - С. 5-100.

319. Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. Антология. М.: Наука, 1993. - 368 с.1. Ругин 19971. Рудаков 2006 Руднев 19971. Русская критика 19841. Рыбальченко 19781. Рыбальченко 19901. Рыбальченко 19971. Рыбальченко 2002

320. Рыбальченко 2002а Рыбальченко 20041. Рыбальченко 2005

321. Ругин, Р. П. Волшебная земля: Легенды, сказки, повести, рассказы. Т. 3 / Р. П. Ругин. -Екатеринбург: Сред.-Урал. кн. изд-во, 1997. 432 с.

322. Рудаков, В. Чем, зачем и как прирастать / В. Рудаков // Профиль. 2006. №9. С. 20-21. Руднев, В. П. Словарь культуры XX века: ключевые понятия и тексты. - М.: Аграф, 1997. -384 с.

323. Русская советская литературная критика (19561983). Хрестоматия. М.: Просвещение, 1984367 с.

324. Рыбальченко, Т. Л. Повесть и рассказ в современном литературном процессе (проблема взаимодействия жанров): Автореф. дис. . канд. филол. наук. Томск: Томский гос. ун-т, 1978. -io с.

325. Рыбальченко, Т. Л. Жанровая семантика и художественная идея повести В. Личутина «Вдова Нюра» / Т. Л. Рыбальченко // Проблемы метода и жанра. Вып. 16. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1990.-С. 240-251.

326. Рыбальченко, Т. Л. Поиск метафизической картины мира в русской литературе 1950-1980-х гг. / Т. Л. Рыбальченко // Проблемы метода и жанра. Вып. 19. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1997. - С. 280-296.

327. Рыбальченко, Т. Л. Мотив костра в современной прозе / Т. Л. Рыбальченко // Материалы к словарю сюжетов и мотивов русской литературы. Вып. 4. Сюжеты и мотивы русской литературы. -Новосибирск: Сибирский Хронограф, 2002. С. 235-261.

328. Т. JI. Рыбальченко // Русская литература XX-XXI веков: направления и течения. Вып. 8. -Екатеринбург: Уральский гос. пед. ун-т, 2005. С. 226-230.

329. Рытова, Т. А. Анализ модернистского (постмодернистского) текста в аспекте форм авторского присутствия: Методическое пособие по спецкурсу / Т. А. Рытова. Томск: Томский гос. ун-т, 2002. - 52 с.

330. Рытхэу, Ю. С. На это уходили столетия / Ю. С. Рытхэу // Вопросы литературы. 1987. №11. С. 5— 30.1. Сагалаев 19911. Садохин 2000

331. Грушевицкая- М.: ИЦ «Академия»: Высшая школа, 2000. 304 с.

332. Самсон, Д. Страсти по Анне Неркаги / Д. Самсон // Ненецкая литература. М.: Лит. Россия, 2003. -С. 161-177.

333. Сергеев 1955 Сергеев 1956 Сер ль 1987 Сибирь 1998 Сидоров 1977 Силантьев 2004 Синенко 1969 Синенко 19971. Синявский 1990

334. Синявский 2001 Скороспелкина 2003

335. Сверкунова, Н. В. Сибирская идентичность / Н. В. Сверкунова. СПб., 2000. Северная цивилизация: становление, проблемы, перспективы: материалы конгресса. - Сургут, 2004.-373 с.

336. Североведение в Герценовском университете. Институт народов Севера / Под редакцией Г. А. Бордовского. СПб.: Астерион, 2003. - 196 с. Сергеев, М. А. Некапиталистический путь развития малых народов Севера / М. А. Сергеев. -М.;Л.-Наука, 1955.-264 с.

337. Силантьев, И. В. Поэтика мотива / И. В. Силантьев. М.: Языки славянской культуры, 2004.-296 с.

338. Синенко, В. С. Современная русская повесть /

339. B. С. Синенко // Филологические науки. 1969. №1. -С. 3-12.

340. Синенко, В. С. Поэтический космос русской прозы середины XX века. Учеб. пособие / В. С. Синенко. Уфа: Восточный университет, 1997. -151 с.

341. Скороспелова 2003 Смирнов 1972

342. Смирнов 1996 Смольников 1975

343. Смольников 1985 Соболькова 19891. Советская Россия 1990

344. Современная литература 2002

345. Современное положение 2004

346. Соколова 1976 Соколова 1982 Соколова 19831. Соколова 1998

347. Смирнов, И. П. Бытие и творчество /И. П. Смирнов / Приложение к альманаху «Канун». Вып. 1.-СП6., 1996.- 192 с.

348. Смольников, И. Ф. Современные легенды. О литературе малых народов Крайнего Севера и Дальнего Востока / И. Ф. Смольников. М.: Современник, 1975. - 176 с.

349. Смольников, И. Ф. Большие возможности малого жанра / И. Ф. Смольников // Голубые горы. Л., 1985. - С. 6-20.

350. Соболькова, М. Н. Художественное своеобразие литератур народов Севера (60-80-е годы): Автореф. дис. . канд. филол. наук / АН СССР, ИМЛИ.-М., 1989.-25 с.

351. Советская Россия: спецвыпуск, посвященный съезду малочисленных народов Севера. М., 1990.

352. Современная литература малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока: В 2 ч. Учебник-хрестоматия для 8-11 классов школ Крайнего Севера. / Автор-сост. А. М. Мансурова. СПб.: Просвещение, 2002. Ч. 1 - 215 е.; Ч. 2. -215с.

353. Современное положение и перспективы развития малочисленных народов Севера Сибири и Дальнего Востока: независимые экспертные доклады. Новосибирск, 2004. - 183 с. Соколова, 3. П. Страна Югория /3. П. Соколова. -М.: Мысль, 1976.- 119 с.

354. Соколова, 3. П. Путешествие в Югру / 3. П. Соколова. -М.: Мысль, 1982. 172 с. Соколова, 3. П. Социальная организация хантов и манси. Проблемы рода и фратрии / 3. П. Соколова. -М.: Наука, 1983.-328 с.

355. Соколова, 3. П. Животные в религиях / 3. П. Соколова. СПб.: Лань, 1998. - 288 с.1. Соколянский 2005

356. Сравнительное изучение 20011. Старцев 19281. Степанов 19931. Стернин, Шилихина 20011. Стефаненко 19991. Столович 19941. Султанов 19931. Султанов 19951. Султанов 1996

357. Султанов 1996а Султанов 2001

358. Соколянский, М. Г. О признаках национальной атрибуции литературного творчества / М. Г. Соколянский // Русская литература XX-XXI веков: направления и течения. Вып. 8. -Екатеринбург: Уральский гос. пед. ун-т, 2005. С. 59-76.

359. Сравнительное изучение цивилизаций: Хрестоматия / Сост. Б. С. Ерасов. М.: Аспект Пресс, 2001.-556 с.

360. Старцев, Г. А. Остяки / Г. А. Старцев. Л.: Прибой, 1928.- 152 с.

361. Степанов, Ю. С. Константы: Словарь русской культуры. М.: Академический проект, 2001. -990 с.

362. Султанов, К. К. Самосознание национальной литературы. Ценностные аспекты / К. К. Султанов // История национальных литератур. Перечитывая и переосмысливая. Вып. 1. М.: Наследие, 1995. -С. 4-14.

363. Султанов, К. К. Национальное самосознание и ценностные ориентации литературы / К. К.

364. Суровцев 1968 Суровцев 19821. Сусой 1994 Сусой 19951. Сусой, Ного 1996

365. Суханов 2001 Суханов 2002а1. Суханов 200261. Сязи 1995

366. Султанов. М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2001. -196 с.

367. Суровцев, Ю. И. Что же такое «ускоренное развитие»? / Ю. И. Суровцев // Вопросы литературы. 1968. № 4.

368. Тайлор, Э. Б. Первобытная культура /Э. Б. Тайлор. -М.: Политиздат, 1989.-573 с. Таксами, Ч. М. Искусство народностей Крайнего Севера / Ч. М. Таксами // Просвещение на Крайнем Севере. №19. М.: Просвещение, 1981. -С.129-136.

369. Северо-Западной Сибири. Вып. 2. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1995. - С. 125-129. Тамарченко, Н. Д. Реалистический тип романа / Н. Д. Тамарченко. - Кемерово: Кемеровский гос. унт, 1985.-91 с.

370. Терещенко, Н. М. Ненецкий эпос: Материалы и исследования по самодийским языкам / Н. М. Терещенко. Л.: Наука, 1990. - 336 с. Тихонова, И. Языческие и христианские начала / И. Тихонова // Обская радуга. 2001. №4. - С. 120— 123.

371. Тишков, В. А. Этничность, национализм и государство в посткоммунистическом обществе / В. А. Тишков // Вопросы социологии. 1993. №1-2. -С. 3-38.

372. Тишков, В. А. Очерки теории и политики этничности в России / В. А. Тишков. М.: Русский мир, 1997.

373. Тишков, В. А. Реквием по этносу. Исследования по социально-культурной антропологии / В. А. Тишков. М.: Наука, 2003.

374. Тишков, В. А. Есть такая нация / В. А. Тишков // Реальность этноса. Роль образования в формировании этнической и гражданской идентичности. СПб.: Астерион, 2006. - С. 18-24.

375. Тобуроков 1999 Толстой 1995 Топорков 1997 Топоров 1987 Топоров 1988 Топоров 1988а Топоров 19886 Топоров 1988в Топоров 1995 Тулуз 2002 Тулуз 20031. Турков 2002

376. Тынянов 1977 Тюменская область 20041. Тюпа 1995

377. Тобуроков, Н. Андрей Кривошапкин (очерк жизни и творчества) / Н. Тобуроков. Якутск: Якутское кн. изд-во, 1999.

378. Толстой, Н. И. Язык и народная культура: очерки по славянской мифологии и этнолингвистике / Н. И. Толстой. -М.: Индрик, 1995. 512 с. Топорков, A. JL Теория мифа в русской филологической науке XIX века / A. JI. Топорков. - М.: Индрик, 1997. - 456 с.

379. Топоров, В. Н. Животные / В. Н. Топоров // Мифынародов мира: В 2 т. Т. 1. М.: Сов.энциклопедия, 1987. С. 440-449.

380. Топоров, В. Н. Лось / В. Н. Топоров // Мифынародов мира: В 2 т. Т. 2. М.: Сов.энциклопедия, 1988.-С. 69-70.

381. Топоров, В. Н. Модель мира / В. Н. Топоров //

382. Мифы народов мира: Ь 2 т. Т. 2. М.: Сов.энциклопедия, 1988.-С. 161-164.

383. Топоров, В. Н. Числа / В. Н. Топоров // Мифынародов мира.: В 2 т. Т. 2. М.: Сов.энциклопедия, 1988.-С. 629-631.

384. Топоров, В. Н. Космос / В. Н. Топоров // Мифынародов мира: В 2 т. Т. 2. М.: Сов.энциклопедия, 1988.-С. 9-10.

385. Топоров, В. Н. Миф. Ритуал. Образ: Исследованияв области мифопоэтического / В. Н. Топоров.

386. М.: Прогресс-Культура, 1995. 624 с.

387. Тулуз, Е. Две ветви одного дерева / Е. Тулуз //

388. Хантыйская литература. М.: Лит. Россия, 2002.1. С. 164-170.

389. Тынянов, Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино / Ю. Н. Тынянов. М.: Наука, 1977. - 574с. Тюменская область. Общий очерк // Большая Тюменская энциклопедия: В 3-х т. Т. 1. - Тюмень, 2004.-С. 10-45.

390. Тюпа, В. И. Архитектоника эстетического дискурса / В. И. Тюпа // Бахтинология:1. Ткота 20011. Тюпа 2002

391. Исследования, переводы, публикации. СПб.:

392. Алетейя, 1995. С. 206-216.

393. Тюпа, В. И. Аналитика художественного:

394. Введение в литературоведческий анализ / В. И.

395. Тюпа. М.: РГГУ, 2001. - 192 с.

396. Тюпа, В. И. Мифологема Сибири: к вопросу осибирском тексте» русской литературы / В. И.

397. Тюпа // Сибирский филологический журнал. 2002.1.-С. 27-35.1. Умнова 20021. Ургалкин 19951. Успенский 19951. Утехин 1980

398. Умнова, М. Н. В поисках родственности / М. Н. Умнова // Хантыйская литература. М.: Лит. Россия, 2002. - С. 40^9.

399. Утехин, Н. П. Черты неповторимого / Н. П. Утехин. М.: Современник, 1980. 207 с.1. Федоров 1979

400. Федорова 1995 Федорова 20001. Федорова 19921. Федорова 2000

401. Федоров, В. Не сумма культур, а общность: О детских литературах малых народностей Севера / В. Федоров // Детская литература. 1979. №2. С. 13-18.

402. Федорова, Н. Н. Вселенная Райшева / Н. Н. Федорова// Космос Севера. Вып. 2. -Екатеринбург: Сред.-Урал. кн. изд-во, 2000. С. 24-33.1. Федорова 2002

403. Фейнберг 2004 Фольклор ненцев 2001

404. Фрейденберг 1997 Фрейденберг 1998

405. Фролов 1991 Фролов 2004 Фуксон 2000

406. Федорова, Н. Н. Традиционная игрушка Обского Севера: куклы, олени. Синкретический характер игры и игрушки / Н. Н. Федорова // Космос Севера. Вып. 3. Екатеринбург: Сред.-Урал. кн. изд-во, 2002.-С. 59-65.

407. Фейнберг, Е. Л. Две культуры. Интуиция и логика в искусстве и науке / Е. JT. Фрейнберг. Фрязино: Век 2, 2004. 288 с.

408. Фольклор ненцев: В записях 1911, 1937, 1946, 1953, 1965-1987 годов / Сост. Е. Пушкарева, JI. Хомич. Новосибирск: Наука, 2001. - 504 с. (На ненец, и рус. яз.).

409. Фрейденберг, О. М. Поэтика сюжета и жанра

410. О. М. Фрейденберг. -М.: Лабиринт, 1997. 448с.

411. Фрейденберг, О. М. Миф и литература древности /

412. О. М. Фрейденберг. М.: ИФ «Восточнаялитература» РАК, 1998. 800 с.

413. Фролов, Н. К. Русские топонимическиезаимствования из самодийско-угорских языков /

414. Н. К. Фролов. Новосибирск: Изд-во

415. Новосибирского ун-та, 1991. 96 с.

416. Фролов, Н. К. Языковое пространство Тюменскойобласти / Н. К. Фролов // Большая Тюменскаяэнциклопедия: В 3 т. Т. 3. Тюмень, 2004. - С.452.454.

417. Фуксон, Л. Ю. Проблемы интерпретации и ценностная природа литературного произведения: Автореф. дис. . д-ра филол. наук / Л. Ю. Фуксон. Екатеринбург: Уральский гос. пед. ун-т, 2000. -40 с.1. Хазанкович 20031. Хайду 1985 Хайруллин 1993

418. Хазанкович, Ю. Г. Власть Матери Матерей. Жанровые и сюжетно-композиционные особенности повествования Анны Коньковой «И лун медлительных поток» / Ю. Г. Хазанкович // Мансийская литература. М.: Лит. Россия, 2003. -С.265-294.

419. Хайду, П. Уральские языки и народы / П. Хайду. -М., 1985.-430 с.

420. Хайруллин, Р. 3. Литература народов России. Библиографический словарь / Р. 3. Хайруллин. -М.: Знание, 1993.1. Хайруллин, Бирюкова19951. Ханбеков 1978

421. Хантингтон 2005 Харючи 19991. Хитарова 19761. Хитарова, Тимофеев i9601. ХМАО 2000

422. Хомич 1966 Хомич 1994 Хомич 2003 Хотинец 2003 Храпченко 1976

423. Храпченко 1977 Храпченко 1983 Храпченко 1983 а

424. Хайруллин, Р. 3. Введение // Литература народов

425. России: Учебник-хрестоматия для 9-11 классовнациональных школ. / Авторы-сост. Р. 3.

426. Хайруллин, С. К. Бирюкова. СПб.:

427. Просвещение, 1995. С. 3-8.

428. Ханбеков, Л. Открытое сердце народа. Очерктворчества В. Санги /Л. Ханбеков. Владивосток:

429. Дальневосточное кн. изд-во, 1978.

430. Хантингтон, С. Столкновение цивилизаций / С.

431. Хантингтон. М.: ACT, 2005. - 603 с.

432. Харючи, С. Н. Современные проблемы коренныхнародов Севера / С. Н. Харючи. Томск: Изд-во

433. Томского ун-та, 1999. 104 с.

434. Хитарова, С. М. Стилевые поиски ивзаимодействие литератур / С. М. Хитарова. М.,1976.

435. Хитарова, С. IvI. От фольклора к риману (Многообразие литератур народов СССР) / С. М. Хитарова, А. Г. Тимофеев. М.: Знание, 1980. -64 с.

436. Хомич, Л. В. Ненцы / Л. В. Хомич. СПб.: Дрофа, 2003.-125 с.

437. Хотинец, В. Ю. Этническое самосознание / В. Ю. Хотинец. СПб., 2003.

438. Храпченко, М. Б. Поэтика, стилистика, теория литературы / М. Б. Храпченко // Художественное творчество, действительность, человек. М.: Сов. писатель, 1976. - С. 345-360.

439. Храпченко, М. Б. Творческая индивидуальность писателя и развитие литературы / М. Б. Храпченко. М., 1977.

440. Храпченко, М. Б. В поисках истины / М. Б. Храпченко // Контекст-1982. М.: Наука, 1983. -С. 4-19.

441. Храпченко, М. Б. Наше духовное богатство / М. Б. Храпченко // Контекст-1982. М.: Наука, 1983. -С. 20-26.1. Хэкель 2001

442. Цымбалистенко, Попов 2003а

443. Цивьян, Т. В. Лингвистические основы балканской модели мира / Т. В. Цивьян. М.: Наука, 1990.-207 с.

444. Цивьян, Т. В. Движение и путь в балканской модели мира. Исследование по структуре текста / Т. В. Цивьян / Под ред. В. Н. Топорова. М.: Индрик, 1999.-376 с.

445. Цымбалистенко, Н. В. Утопические и антиутопические мотивы в произведениях писателей Ямала XX века / Н. В. Цымбалистенко// Реальность этноса: Образование и проблемы межэтнической коммуникации. СПб.: Астерион, 2002.-С. 515-517.

446. Чепкасов, Е. В. Художественное осмысление шаманства в произведениях Ю. Н. Шесталова 1955-1988 гг.: Автореф. дис. . канд. филол. наук / Е. В. Чепкасов. СПб.: РГПУ им. Герцена, 2005. -22 с.

447. Чепкасов, Е. В. Шаманские сказки в фольклоре манси и в творчестве Ю. Н. Шесталова / Е. В. Чепкасов// Космос Севера. Вып. 4. -Екатеринбург: Сред.-Урал. кн. изд-во, 2005. С. 112-130.

448. Чеснокова, И. И. Проблема самосознания в психологии / И. И. Чеснокова. М.: Наука, 1977. -143 с.

449. Чмыхало, Б. А. Региональные проблемы истории русской литературы: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. Екатеринбург, 1993. - 34 с.

450. Шапоренкова, Г. Видение Апокалипсиса /Г. Шапоренкова // Ненецкая литература. М.: Лит. Россия, 2003.-С. 148-153.

451. Шапошников, В. Н. К утверждению самобытности / В. Н. Шапошников // Литературное обозрение. 1976. №4.-С. 30-33.

452. Шесталов, Ю. Н. Первооткрыватель /Ю. Н. Шесталов // Константин Лагунов: Книга памяти. -Екатеринбург: Сред.-Урал. кн. изд-во, 2005. С. 254.

453. Шишкин, Н. Э. Журнальная публицистика о Тюменской области: северный очерк / Н. Э. Шишкин // Космос Севера. Вып. 3. -Екатеринбург: Сред.-Урал. кн. изд-во, 2002. С. 186-204.

454. Шляховая, Н. М. Проблема духовно-нравственной преемственности в литературах Севера / Н. М. Шляховая // Взаимодействие литератур народов Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск, 1983. -С. 94-103.

455. Шмид, В. Нарратология / В. Шмид. М.: Языки славянской культуры, 2003. - 312 с. Шпет, Г. Г. Введение в этническую психологию / Шпет Г. Г. // Соч. - М.: Правда, 1989. - С. 475574.

456. Шпрыгов, Ю. М. Юрий Рытхэу. Истоки и эволюция творчества /Ю. М. Шпрыгов. -Магадан: Магаданское кн. изд-во, 1979.

457. Шпрыгов 1982 Шпрыгов, Ю. М. Антонина Кымытваль: Личностьи творчество / Ю. М. Шпрыгов. Магадан: Магаданское кн. изд-во, 1982. - 176 с.

458. Шпрыгов 1995 Шпрыгов, Ю. М. Литературы народов Северо

459. Востока России. Художественная проза XX века: Литературное развитие, проблематика, художественное своеобразие: Автореф. дис. . доктора филол. наук / Магаданский Международный пед. ин-т. М., 1995. - 34 с.1. Щитцова 2002

460. Щитцова, Т. В. Событие в философии Бахтина / Т. В. Щитцова. Минск: И. П. Логвинов, 2002. -300 с.1. Элиаде 1987 Элиаде 1994

461. Элиаде 2001 Эпические песни 19651. Эпштейн 20051. Эриксон 19961. Эртнер 20021. Эртнер 20051. Эткинд 2001

462. Эпштейн, М. Н. Постмодерн в русской литературе / М. Н. Эпштейн. М.: Высшая школа, 2005. - 495 с.

463. Эткинд, А. Фуко и тезис внутренней колонизации: Постколониальный взгляд на советское прошлое / А. Эткинд // Новое литературное обозрение. 2001. №49.-С. 50-74.1. Этнопоэтика 2004

464. Юнг 1997 Юрий Вэлла 2003 Юсуфов 1996

465. Ядне, Диксон 2001 Языки 1934 Языки 1966 Языки РФ 2000 Языки 2003

466. Языковая ситуация 1992 Языковые проблемы 1994 Якименко 19711. Якименко 19821. Якименко 1982а1. Якимова 1971

467. Этнопоэтика и традиция: К 70-летию члена-корреспондента РАН В. М. Гацака. М.: Наука, 2004. - 432 с.

468. Ядне, И. Шаманские практики /И. Ядне, О. Диксон. -М.: Рефл-бук, 2001. -288 с. Языки и письменность народов Севера. Ч. 1-3. -М.; Л., 1934-1937.

469. Языки народов СССР. Т. 3. Финно-угорские и самодийские языки. М.: Наука, 1966. Языки Российской Федерации и нового зарубежья. Статус и функции. - М., 2000. Языки как образ мира. - М.: ACT; СПб.: Terra Fantactica, 2003. - 568 с.

470. Языковая ситуация в Российской Федерации. -М., 1992.

471. Языковые проблемы Российской Федерации и законы о языках. -М., 1994.

472. Якименко, Л. Г. Историческая реальность и миф / Л. Г. Якименко // Вопросы литературы. 1971. №9. -С. 24-31.

473. Известия Сибирского отделения АН СССР. -1971. №1 Серия обществ, наук. Вып. 1. - С. 111117.

474. Якимова, Л. П. Подвиг русской литературы / Л. П. Якимова //Литература и литераторы Сибири. -Новосибирск: Новосибирское кн. изд-во, 1988. -С. 3-37.

475. Янушкевич, А. С. Проблема жанрово-родовых синтезов в аспекте исторической поэтики /А. С. Янушкевич // Проблемы литературных жанров: В 2 ч. Ч. 1. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1999. -С. 6-10.

476. Янушкевич, А. С. Сибирский текст: взгляд извне и изнутри / А. С. Янушкевич // Сибирь: Взгляд извне и изнутри. Духовное измерение пространства. Иркутск: Иркутский МИОН, 2004. — и. 22/—2jd.