автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.04
диссертация на тему: Формирование эстетической концепции М.М. Бахтина в работах 1920-х годов

Полный текст автореферата диссертации по теме "Формирование эстетической концепции М.М. Бахтина в работах 1920-х годов"

На правах рукописи

КАЛЫГИН Александр Иванович

ФОРМИРОВАНИЕ ЭСТЕТИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИИ М. М. БАХТИНА В РАБОТАХ 1920-Х ГОДОВ

Специальность 09.00.04 - эстетика

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук

Москва-2006

Работа выполнена на кафедре эстетики философского факультета Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова

Научный руководитель - КРУТОУС Виктор Петрович,

доктор философских наук, профессор

Официальные оппоненты - СИЛИЧЕВ Дмитрий Александрович,

доктор философских наук, профессор,

ЮШМАНОВА Тамара Николаевна, кандидат философских наук,

Ведущая организация - Российский государственный медицинский

университет, кафедра философии и культурологии

Защита состоится « 17 » марта 2006 г. в 15 часов на заседании диссертационного совета Д 501.001.83 по философским наукам при Московском государственном университете имени М. В. Ломоносова по адресу 119992, ГСП-2, Москва, Ленинские горы, 1-й корпус гуманитарных факультетов МГУ, философский факультет, 11 этаж, аудитория № 1156

С диссертацией можно ознакомиться в читальном зале научной библиотеки 1-го корпуса гуманитарных факультетов Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова.

Автореферат разослан «_» февраля 2006 года

Ученый секретарь диссертационного совета

Кузнецова Т. В. доктор философских наук

ffCP?)

I. Общая характеристика диссертации

Актуальность исследования. Михаил Михайлович Бахтин (1895 - 1975). Нет ни одного направления современной гуманитарной мысли России (и не только ее), которое в той или иной мере не включило бы в себя продукты творчества этого мыслителя, чья деятельность пришлась на советский период истории России. Насколько обширны и разносторонни были научные интересы М. М. Бахтина - это философия и эстетика, литературоведение и лингвистика, история литературы и культурология, - настолько в современной «бахтинистике» (или в «бахтинологии») широк спектр подходов: 1) к проблемам постижения и интерпретации идей Бахтина, 2) к поискам основ, позволяющих воспринять его творчество как единый процесс, 3) к проблемам формирования, эволюции его взглядов. Данные темы в исследовании творческого наследия мыслителя постоянно находятся в центре внимания.

К настоящему времени накопилась обширная литература, освещающая разные аспекты творческого наследия Бахтина. Достаточно указать на такие издания, как сборник «М. М. Бахтин как философ» (1992), «Бахтинология: Исследования, переводы, публикации» (1995), «Бахтинский сборник» (с1990 г. по 2004 г., имеющий пять выпусков), «Бахтинские чтения» (с 1995г. по 1998 г. вышло четыре номера), «Невельский сборник: Статьи, письма, воспоминания» (с1996г. по 2001г.), наконец, самый известный, по-видимому, из периодических изданий по проблемам бахтинистики, журнал «Диалог. Карнавал. Хронотоп» (который, впрочем, на сороковом выпуске, датируемом 2003 годом, прекратил свое существование). В добавление к этому периодически выходят сборники статей с похожими названиями, начинающиеся словами «М. М. Бахтин и...», после которых идут такие словосочетания: «философская культура XX века» (1991), «перспективы гуманитарных наук» (1993), «гуманитарная наука XX века» (1995), «современное гуманитарное мышление на пороге XXI века» (1995), «проблемы современного гуманитарного знания» (1995). А также: «М. М. Бахтин: Эстетическое наследие и современность» (1992), «Эстетика М. М. Бахтина и совре-

менность» (1989), «Философия М. М. Б иного мира»

(1992). Вышли брошюры Е. В. Волковой (1990), В. JI. Махлина (1990), О. Е. Осовского (1991), монографии В. С. Библера (1992), А. М. Панкова (1995), Е. А. Богатыревой (1996), О. Е. Осовского (1997), Т. В. Щитцовой (2002). Из зарубежных монографий о Бахтине стоит отметить книгу, выпущенную совместно К. Кларк и М Холквистом: «Mikhail Bakhtin» (1984), посвященную биографии Бахтина, и работу М Холквиста «Dialogism: Bakhtin and his world», с 1990 по 2004 год выдержавшую несколько изданий.

В бахтиноведении имеет место разноголосица в оценках как отдельных положений философии Бахтина, так и творческого наследия мыслителя в целом. Его философию относят: к неокантианству, к экзистенциализму, к персонализму, к феноменологии, к философии жизни, к «релятивизму», к философской антропологии, к «субъективизму» и даже - к постмодернизму. Кроме перечисленных философских направлений, видят истоки его мысли еще и в русской философской традиции, связывая имя Бахтина с именами Е. Н. Трубецкого, Вл. С. Соловьева, В. В. Розанова, П. А. Флоренского, А. И. Введенского, Н. О. JToc-ского, С. JI. Франка, JI. П. Карсавина, А. А.Ухтомского.

Еще большие споры вызывают собственно эстетические взгляды Бахтина: их противоречивость или согласованность; присуща ли им эволюция, или они не претерпели существенных изменений; поддаются ли они объединению в некую целостность, и если да, то на какой основе можно осуществить это объединение.

Именно вышеозначенному комплексу проблем посвящена данная работа.

Объектом исследования является часть творческого наследия Бахтина, представленная в работах 1920-х годов, а именно: «Искусство и ответственность» (далее - ИО), «К философии поступка» (далее - ФП), «Автор и герой в эстетической деятельности» (далее - АГ), «Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве» (далее - ПСМФ), «Проблемы творчества Достоевского», (далее - ПТД). (Цитаты из ФП, АГ, ПСМФ даны по книге: «Бахтин М. М. Работы 20-х годов» Киев, 1994, а цитаты из ПТД - по книге: «Бахтин М. М. Проблемы творчества / поэтики Достоевского» Киев,

1994). Предметом исследования выступили те аспекты этих работ, которые можно отнести либо к элементам его эстетических взглядов и концепций, либо к детерминантам последних.

Основной целью исследования явилось представление эстетической концепции Бахтина в виде единого целого, сторонами и элементами которого выступают теории, изложенные им в работах 1920-х годов. Исходя из этой цели, ставились следующие задачи:

- определить и раскрыть содержание основных понятий и инструментов (приемов) исследования в эстетике раннего Бахтина,

- проанализировать эстетические теории, предстающие из работ Бахтина 1920-х годов,

- показать, что в основе этих эстетических теорий лежат единые принципы, конкретными реализациями которых являются указанные теории.

Теоретическая и методологическая основы исследования. Принимая во внимание незаконченный вид бахтинских работ (и, как следствие этого, - суждения некоторых исследователей о «темноте», «иноязычности» этих текстов, требующих «расшифровки» их смыслов), значительная доля исследования стала их «расшифровкой», экзегетикой. Поэтому в качестве методологической основы предпринятого исследования выступил метод интерпретации, толкования. Кроме этого, для анализа бахтинских текстов были использованы методы: структурный, системно-аналитический, историко-генетический, образных аналогий. Поскольку мысль Бахтина постоянно «работает» на стыке таких областей гуманитарного знания, как философия, этика, эстетика, постольку знания и специальные методы этих наук активно применялись, а именно: методы исследования человеческого сознания, методы анализа художественного текста, методы теоретической лингвистики.

Научная новизна исследования.

1. В работе выдвинут и обосновывается тезис о том, что философским ядром эстетической концепции раннего Бахтина является мировоззрение, которое можно обозначить как «эго-персонализм». Данный термин состоит из двух час-

тей: «эго» означает, что ядром, основой бытия выступает личностное «Я», а «персонализм», - во-первых, что качества личности, в центре которой находится это «Я», играют роль посредников между «Я» и миром (включая мир искусства), будучи своего рода «очками», через которые «Я» воспринимает окружающую его действительность, и в то же время служа «инструментами», при помощи которых «Я» эту действительность формирует, а во-вторых, что окружающий «Я» мир - это прежде всего мир личностей (правда - мир «других» личностей). Конкретными реализациями бахтинского эго-персонализма выступили эстетические теории, представленные в его работах 1920-х годов.

2. Высказана и доказывается гипотеза, согласно которой понятийный аппарат той или иной эстетической теории раннего Бахтина обусловлен выбором, в качестве теоретической модели, той позиции автора по отношению к своей объективации, которая называетсяв литературоведении «лирическим героем».

3. В работе представлена эвристическая идея о том, что формирование эстетической концепции Бахтина в работах 1920-х годов есть процесс, результатом которого явилось целое, где моментами, сторонами стали эстетические теории, изложенные в трех его работах - АГ, ПСМФ, ПТД.

Основные положения, выносимые на защиту диссертации:

1. Мировоззрение, изложенное Бахтиным в тексте ФП, в котором личностное «Я» утверждает себя и окружающий мир в их единстве и единственности и которое можно назвать «эго-персонализмом», послужило основой эстетической концепции Бахтина 1920-х годов.

2. Модель отношения автора к своей наиболее полной художественной объективации, называемая в литературоведении «лирическим героем», стала ядром эстетических теорий, представленных в его работах 1920-х годов.

3. Прообразом эстетической теории Бахтина, представленной в тексте «Автор и герой в эстетической деятельности», явилось стихотворение А. С. Пушкина «Разлука».

4. Основой эстетической теории, разработанной Бахтиным в статье «Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве»

явилось представление об эстетической форме как об осознаваемой эстетическим субъектом своей творящей активности.

5. В основе эстетической теории «полифонизма» (предстающей из книги «Проблемы творчества Достоевского») лежит музыкально воспринятый, то есть эстетически оформленный, «полилогизм» (как совокупность противоречащих друг другу точек зрения, идеологий, правд), присутствующий как в целом любого произведения этого писателя, так и в сознании каждого из главных героев.

5. Эстетическая концепция Бахтина, представленная в работах 1920-х годов, есть единое целое, сторонами которой выступили эстетические теории, изложенные в работах АГ, ПСМФ, ПТД.

Структура исследования. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения. Общий объем составляет 171 страница текста. Первая глава включает в себя три параграфа; первый и второй из них имеют по два подраздела. Глава вторая содержит четыре параграфа; последний имеет четыре подраздела.

Научно-практическая значимость диссертации. Результаты исследования содействуют лучшему пониманию эстетических взглядов раннего Бахтина и его философского мировоззрения в целом. Материалы и выводы диссертации могут быть использованы в философии, эстетики, истории и теории литературы, лингвистике - в общих и специальных курсах по этим дисциплинам, анализирующих теоретическую гуманитарную мысль XX века.

Апробация работы. Основные положения диссертации изложены в статьях, список которых приводится в конце реферата. Диссертация обсуждалась на заседаниях кафедры эстетики философского факультета МГУ 5 декабря 2005г., протокол № и 6 февраля протокол № 2006 г.

II. Основное содержание работы

Во Введении приводятся разноречивые мнения исследователей бахтинского творчества: относительно истоков его мировоззрения, отнесения его философии к тому или иному философскому направлению; относительно противоречивости его эстетических взглядов, их эволюции, возможности объединения в опреде-

ленную целостность. На представленном здесь материале этого обосновывается актуальность выбора темы.

Глава I. Основные понятия и исследовательские инструменты эстетики раннего М. М. Бахтина. В этой главе выявляется онтологическая предпосылка эстетики раннего Бахтина, обнаруживаются мотивы его обращения к эстетической проблематике, подробно анализируются понятия, играющие основную роль как в формировании эстетических концепций, изложенных в его работах 1920-х годов, так и в создании единого теоретического целого, элементами которого эти эстетические концепции являются.

В § 1. Феноменология «онтологического» эго-персонализма и переход к феноменологии «эстетического бытия» (работа «К философии поступка») доказывается, что феноменологией «мира поступка» является философия эго-персонализма и показывается, что трудности, возникшие у Бахтина при ее изложении, привели к замене описания реального мира описанием мира художественного произведения.

В подразделе а) Эго-персонализм - онтология «мира поступка» с целью выявления онтологической основы бахтинской «первой философии» представлен подробный анализ ФП. Данный текст был задуман Бахтиным как феноменология «долженствующе поступающего сознания». Однако в ФП Бахтиным на самом деле была представлена не феноменология действий должепствующих, но феноменология действий, хотя и уникальных, единственных, однако всего лишь - необратимых, а значит, необязательных. Это объясняется тем, что основой бахтинского «мира поступка» является субъект, с его всеутверждающим Я.

Сказанное следует из проведенного анализа текста ФП. Изначальным феноменом для Бахтина является «бытие как событие» - уникальное образование, состоящее из уникальной личности и уникальности мира вокруг нее. Такая структура мира одновременно и открывается человеку в поступке, и поступком создается. Поступком Бахтин называет ответственное, долженствующее действие человека, и значит, в основе поступка должна находиться категория «долженствования». Отмечая неслучайный характер долженствующего действия,

Бахтин видит основу этого в уникальности, в его терминологии - «единичности», человеческих действий. Поскольку поступком событие создается, постольку причиной единичности события, а значит, и окружающего личность мира, является единственность поступочного действия. Но движущей силой поступка является сама личность, утверждающая себя в своей активности, а окружающий мир как поле приложения ее сил - в пассивности. Поэтому и единственность поступка и события, и единственность личности и окружающего ее мира, и активность и пассивность, соответственно, личности и мира обусловлены, утверждены самой личностью. «Я - есмь - во всей эмоционально-волевой, поступочной полноте этого утверждения», - пишет философ [ФП, 41]. Итак, поскольку в центре бахтинского мира поступка находится личностное «Я», последовательно утверждающее себя самое, свою активность и единственность, других и окружающий мир в их единственности и пассивности, постольку онтологию мира, в том виде, как она предстает перед нами в тексте ФП, можно назвать «онтологическим» эго-персонализмом

Причина, по которой Бахтин от построения феноменологии бытия как события перешел к созданию феноменологии бытия эстетического, показана в подразделе б) Переход от «феноменологии поступка» к феноменологии «эстетического бытия». Эта причина состояла в трудностях в описании единичных сущностей события-бытия общими философскими понятиями. Хотя «мир искусства» не схватывает временную экзистенцию уникальности событий, он, по мнению Бахтина, «ближе к действительному единству бытия-жизни, чем теоретический мир» [ФП, 24], поскольку, во-первых, имеет дело с единичными сущностями: с героями произведения и соотнесенными с ними конкретными, единичными предметами изображенного мира, и, во-вторых, «своей конкретностью и проникнутостью эмоционально-волевым тоном из всех культурно-отвлеченных миров (в их изоляции) ближе к единому и единственному миру поступка» [ФП, 57].

Однако Бахтин не забывает и то, что художественный акт, в котором произведение создается или в котором оно созерцается, протекает в реальном бытии.

Поэтому собственно анализ произведения он дополняет анализом отношения к произведению автора и созерцателя.

Требование совмещения в одном эстетическом действии и постижения внутренней жизни героя посредством вживания в него, и авторского художественного оформления этого, как пишет Бахтин, «материала вживания», и оправданность, уместность этих вживания и оформления для автора уже как ответственного участника реального события-бытия (то есть для автора как личности), приводят к тому, что Бахтин для своего эстетического анализа выбирает художественное произведение, где в качестве авторской объективации выступает лирический герой стихотворения Пушкина «Разлука».

Понятие «лирического героя» является наиболее полной художественной формой авторской объективации. Доказательству этого утверждения посвящен в § 2. «Лирический герой» — «первичный субъект речи». Герой Достоевского - «лирический герой» подраздел а) «Лирический герой» - наиболее полная форма авторской объективации. В этом подразделе представлен анализ всех форм авторской объективации, именуемых в теории литературы «первичными субъектами речи». Последние, называемые вслед за Бахтиным еще и «голосами», подразделяются на «повествователей» и «лирических субъектов», которые сами, в свою очередь, делятся соответственно на собственно «повествователей» и «рассказчиков» и на «лирические я» и «лирических героев». Следующие пять качеств являются атрибутивными для «лирического героя»: 1) его присутствие в произведении в виде «голоса» («духа изображения»), 2) неотличимость его языка от языка авторской личности, 3) идеологическая, нравственная солидарность с автором, 4) тождественность знаний с последним о развитии сюжета в произведении, 5) обязательность самоанализа.

Такой совокупностью из «первичных субъектов речи» обладает только «лирический герой». Поэтому он является наиболее полной авторской эстетической самообъективацией, именно в нем как в образе-личности наиболее адекватно художественно отражается сама личность творца. По отношению к лирическому герою автор может занимать как позицию осознанной вненаходимо-

сти, так и «сливаться» с ним. Причем, результатом такого рода «слияния» может стать либо ассимиляция автором лирического героя, полное исчезновение последнего из авторского сознания, либо, наоборот, отождествление авторской личностью себя со своим художественным посредником. (В главе второй показано, каким образом Бахтиным в трех его текстах 1920-х годов были реализованы эти три позиции).

Следующий подраздел этого параграфа имеет название: б) Лиричность произведений Достоевского. Герои Достоевского - лирический герой. В этом пункте сначала показывается, что произведения Достоевского (как их представляет Бахтин) обладают теми же качествами, что и лирика, а именно: музыкальностью, единством эмоционального настроения, исповедальностью, первичностью внутреннего духовного мира над внешним.

Так, большинство, если не все, определения, которыми пользуется Бахтин, анализируя творчество Достоевского, - музыкальные термины. «Полифонизм» и «контрапункт», «многоголосость» и «проведение темы по разным голосам» -вот те своего рода «очки», через которые предлагает Бахтин смотреть на произведения писателя. Идейная же одержимость героев приводит к их эмоциональной предзаданности, и как следствие - к ритмическому единству эмоционально-волевого настроя. Далее Бахтин отмечает формальную близость героев Достоевского их автору: «в потенции каждый из героев Достоевского - автор» [111 Д, 35], а об исповедальности он пишет, что «только в форме исповедального самовысказывания может быть по Достоевскому дано последнее слово о человеке, действительно адекватное ему» [ЛТД, 55]. Наконец, характеризуя переворот, который произвел Достоевский, Бахтин отмечает, что последний «перенес автора и рассказчика со всей совокупностью их точек зрения и даваемых ими описаний, характеристик и определений героя в кругозор самого героя, и этим завершенную тотальную действительность его он превратил в материал его самосознания» [ПТД, 47], подчеркивая тем самым примат внутреннего над внешним.

В этом подразделе показано, что герои Достоевского, как они представлены в ПТД, обладают теми же пятью признаками, что и лирический герой. Бахтин пишет: «Герой Достоевского не образ, а полновесное слово, чистый голос; мы его не видим — мы его слышим» [ПТД, 52], а значит, этого героя можно, как и лирического героя, оценить в качестве «духа изображения». Далее: «Герои романов Достоевского говорят одним и тем же языком, именно языком их автора». [1111Д, 395], что совпадает с таким свойством лирического героя, как неотличимость его от языка авторской личности. Бахтин также говорит о тождественности в произведениях Достоевского знаний героя и автора о развитии сюжета («герои Достоевского с самого начала все знают и лишь совершают выбор среди полностью наличного смыслового материала». [ПТД, 154]), а это - также атрибутивное качество «лирического героя». Бахтин отмечает, что «Достоевский искал такого героя, который был бы сознающим по преимуществу, такого, вся жизнь которого была бы сосредоточена в чистой функции сознавания себя и мира» [ПТД, 49], поэтому героям Достоевского, как и лирическому герою, присущ самоанализ. Наконец, для доказательства положения об идеологической, нравственной солидарности героев Достоевского с самим Достоевским представлено сначала видение Бахтиным героев романтических романов, у которых Бахтин отмечает следующие свойства: неизображенность автором идеологических принципов романтического героя, их выражение самим героем, ин-тенциональность слов героя, а не их опредмеченность автором, идеологическая равновесомость слов героя и автора, аналогичная авторской незавершенность героя, оценка сюжета как одного из возможных, а значит и случайность для героя сюжета, в событиях которого герой просто «оказывается». Всем этим обладают у Бахтина и герои Достоевского. Однако Бахтиным отмечено, что формальное наличие этих качеств приводит к тому, что в романтизме имеет место «совпадение авторской идеологии с идеологией героя» [ПТД 65]. Поэтому можно утверждать, что и в произведениях Достоевского (как их видит Бахтин) также имеет место данное совпадение.

В последнем параграфе первой главы: § 3. «Одноголосые» и «двуголосые» слова как «одноинтенциональные» и «двуинтенциональные» слова - представлен подробный анализ главы из ПТД - «Типы прозаического слова. Слово у Достоевского», где Бахтиным представлена классификация слов по их отношению к «чужому слову».

К словам первого типа, где слово - «Прямое непосредственно направленное на свой предмет слово, как выражение последней смысловой инстанции говорящего», Бахтин относит слово автора-монологиста. Это «прямое интенцио-нальное слово знает только себя и свой предмет» [ПТД, 85]. Поэтому таким словом обладает только повествователь, слово которого «является последней смысловой инстанцией в пределах данного контекста». [ПТД, 87]. Поскольку чувствуемое за повествователем единство авторской точки зрения основано на единственности его «правды» (основано на том, что других «правд» и идеологий автор-монологист как идеолог принципиально не замечает), слова этого типа можно назвать «одноправдивыми одноголосыми словами».

К словам второго типа, к «объектным словам (словам изображенного лица)», Бахтин относит прямую речь героев, где слово «имеет непосредственное предметное значение... но само является предметом интенции как характерное, типичное, колоритное слово» [ПТД, 85] Для себя самого герой, носитель такого слова, выступает в качестве такого же монопольно владеющего правдой идеолога, что и «повествователь». Однако, поскольку это «слово героя обрабатывается именно как чужое слово, как слово лица характерологически или типически определенного, т. е. обрабатывается как объект авторской интенции, а вовсе пе с точки зрения своей собственной предметной направленности» [ПТД, 85], постольку, с нашей точки зрения, это слово не является собственно словом, а как объект есть лишь звук, порождаемый героем как объектом. Тем не менее, поскольку никаких авторских оценок предмета речи героя в нем нет, Бахтин относит это слово к «одноголосым» словам. Значит, слово «второго» типа - это прямая речь героев именно монологических произведений.

Слова третьего типа Бахтин называет «слова с установкой на чужое слово (двуголосое слово)» и относит к ним «стилизацию, пародию, сказ и диалог». Бахтин утверждает, что «двуголосые слова» сразу принадлежат двум «голосам», двум субъектам. Однако в нашем исследовании была осуществлена попытка оспорить это утверждение.

Для этого была проанализирована принадлежность цитаты, как простейшего «двуголосого» языкового явления, тому или иному субъекту. Было установлено, что в современной теории литературы (во многом под влиянием Бахтина) цитату рассматривают как одновременно принадлежащую и цитирующему, и цитируемому. С нашей же точки зрения, цитата принадлежит только цитирующему, а своей похожестью на цитируемое, в качестве иконического знака лишь указывает на цитируемого и на цитируемое как на свой первоисточник, последним фактически не принадлежа. Поэтому и двуголосые слова - «стилизация, пародия, сказ и диалог», как разнообразные формы цитирования (правда, цитирования с оценкой, искаженного цитирования), - тоже принадлежат только говорящему. В связи с этим, поскольку «голоса», присущие слову, зачастую отождествляются Бахтиным с интенциями (то есть с заложенными в слове оценками предмета речи), постольку для того, чтобы принадлежность «двуголосых» слов одному «голосу» не вызывала сомнений, одноголосые и двуголосые слова были названы нами «одноинтенциональными» и «двуинтенциональными» словами.

«Однонаправленными двуголосыми словами» Бахтин называет слова «стилизации и слова рассказчика» потому, что в них, хотя и присутствует указание на две оценки одного и того же предмета речи - оценки автора, с одной стороны, и оценки стилизованного повествователя или рассказчика, с другой - эти оценки друг с другом не конфликтуют. То есть автором вполне приемлются точки зрения, правды и стилизуемого, и рассказчика. Как пишет Бахтин: «Авторская интенция, проникнув в чужое слово и поселившись в нем, не приходит в столкновение с чужой интенцией, она следует за ней в ее же направлении, делая лишь это направление условным» (ТПГГД, 92]. В отличие от этого, в «разно-

направленных двуголосых словах», то есть в словах пародий, по мнению Бахтина, «слово становится ареною борьбы двух интенций.. .голоса здесь не только обособлены, дистанцированы, но и враждебно противопоставлены» [ПТД, 92].

И ту, и другую разновидности «двуголосия» Бахтин оценивает в качестве пассивных: «в стилизации, в рассказе и в пародии чужое слово совершенно пассивно в руках орудующего им автора. Он берет, так сказать, беззащитное и безответное чужое слово и вселяет в него свои интенции, заставляя его служить своим новым целям» [ПТД, 97] Поскольку в «однонаправленных двуголосых словах» точка зрения, правда, идеология являются условными по отношению к авторской правде и идеологии, а в пародии видна полная победа последних над правдами и идеологиями персонажей, постольку «двуголосые слова пассивной разновидности» были названы «одноправдивыми двуголосыми словами», то есть словами, выражающими только одну авторскую «правду».

Относя к третьей разновидности двуголосия «скрытую» и «явную» полемики и «скрытый» и «явный» диалоги, Бахтин пишет: «В третьей разновидности чужое слово остается за пределами авторской речи, но авторская речь его учитывает и к нему отнесена. Здесь чужое слово не воспроизводится с новой интенцией, но воздействует, влияет и так или иначе определяет авторское слово, оставаясь само вне его» [ПТД, 94]. Именно поэтому Бахтин называет слова такого рода еще и «отраженными» словами. «Само чужое слово не воспроизводится, оно лишь подразумевается» [ПТД, 94].

Причиной активности чужого слова в словах этого типа является то, что за чужим словом стоит своя правда, оспорить которую автор не в силах. «Такое слово не только двуголосое, но и двуакцентное» [ПТД, 97]. Это значит, что автор перестает быть автором-монологистом, перестает бьггь монопольно владеющим правдой идеологом, но это может осуществиться только тогда, когда эта правда другого становится и его, автора, правдой, становится еще одной правдой автора. Так двуголосое слово становится двуакцентным словом, то есть «двуправдивым словом» (не переставая оставаться словом, принадлежащим говорящему).

У Достоевского же, пишет Бахтин, «явно преобладает разнонаправленное двуголосое слово, притом внутренне диалогизованное, и отраженное чужое слово: скрытая полемика, полемически окрашенная исповедь, скрытый диалог» |П1Д, 103]. А значит, именно из «двуголосых» как «двуправдивых» слов и состоит язык писателя. Анализу видения Бахтиным художественных произведений Достоевского отведено большое место во второй главе.

Глава П. Эстетические концепции М. М. Бахтина, представленные в трех работах 1920-х годов, - элементы единого целого. В параграфах этой главы разобраны эстетические взгляды Бахтина, присутствующие в трех его работах 1920-х годов: в АГ, ПСМФ, ГГГД. Показано, что концептуальные различия в эстетиках данных работ обусловлены различиями в углах зрения на одни и те же проблемы.

В § 1. Эстетическая форма как память лирического героя (работа «Автор и герой в эстетической деятельности») вначале дается представление о таком термине психологии, как «референтная структура». Данное понятие обозначает конкретный образ, предопределяющий направленность общих рассуждений. Такой референтной структурой, во многом обусловившей понятийный спектр и направленность эстетической концепции Бахтина, представленной в тексте об авторе и герое, выступило стихотворение Пушкина «Разлука». В нем поэт в лице лирического героя предается воспоминаниям о своей умершей возлюбленной.

Идея «смертности героя», получившая свое воплощение в пушкинском стихотворении, является в тексте АГ для Бахтина одной из основных. «Мир в искусстве... окруженье отошедшей и отходящей души» [АГ, 194], «тона реквиема звучат на протяжении всего жизненного пути воплощения героя» [АГ, 193].

Такие качества, как «любовь» и «смерть», «оправдание» и «спасение», «законченность» и «завершенность», присущи или самому лирическому герою «Разлуки», или являются его оценками жизни умершей возлюбленной. Отличие этих характеристик от характеристик, которыми Бахтин наделяет позицию автора или читателя художественного произведения по отношению к герою, за-

юпочается в прибавлении к ним эпитета «эстетический». Таким образом, «любовь», «смерть», «оправдание», «спасение», «законченность», «завершенность» становятся у Бахтина «эстетической любовью», «эстетическим отношением, упреждающим смерть», «эстетическими оправданием и спасением», «эстетическими законченностью и завершенностью». И прообразы таких понятий, как «целое», «ритм», «созерцание», мы находим, прежде всего, в чувствах лирического героя пушкинского стихотворения. Ибо они только тогда оправданно могут выполнять функцию рампы, отделяющей жизнь от искусства, когда относятся к прошлой жизни, ушедших из этой жизни людей. Очевидно, что и идея восприятия окружающего героев мира как мемориального ландшафта - «Мир в искусстве ... [как. - А. К] окружение отошедшей или отходящей души» [АГ, 194], и то, что «память о законченной жизни другого», как пишет Бахтин, «владеет золотым ключом эстетического завершения личности» [АГ, 174] - навеяны мыслителю описанием природы и чувств поэта в «Разлуке».

Совпадение качеств, которыми должен обладать, по мнению Бахтина, автор любого художественного произведения, с качествами лирического героя «Разлуки» дает основание утверждать, что прототипом автора-вообще в АГ выступил у Бахтина лирический герой пушкинского стихотворения, прототипом же героя-вообще стала героиня этого стихотворения. Значит, в АГ представлена феноменология сознания автора, полностью отождествившего себя с данным лирическим героем. Автор здесь находится в абсолютном будущем для героев, которые по отношению к нему находятся в абсолютном историческом прошлом. В мире-как-истории только историк - полнокровный субъект, герои же его историй - уже давно умершие люди, существующие только в памяти последнего. Поскольку память и есть основная эстетическая форма, представленная в АГ, постольку эстетическую концепцию этой бахтинской работы можно назвать «историческим» эго-персонализмом.

По причине полного слияния автора с лирическим героем, из бахтинской эстетики, представленной в тексте АГ, следует, что само лирическое произведение, в силу отсутствия авторской внеположности ему, не может быть восприня-

то в виде законченного художественного целого. Методы разрешения Бахтиным этой проблемы были разобраны им в ПСМФ, анализ которой представлен в § 2. Эстетическая форма как личностная активность (статья «Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве»).

Главная формула этой статьи, определяющая соотношение между основными компонентами художественного восприятия, такова: «Действительность познания и этического поступка, входящую в своей опознанности и оцененности в этический объект и подвергающуюся здесь конкретному интуитивному объединению, индивидуации, конкретизации, изоляции и завершению, то есть всестороннему и художественному оформлению с помощью определенного материала, ... называем содержанием художественного произведения (точнее, эстетического объекта)» [ПСМФ, 283]. Основной вопрос, на который своей работой Бахтин пытается дать ответ, таков: «Как форма, будучи сплошь осуществлена на материале, тем не менее, становится формой содержания, ценностно относится к нему, или, другими словами, как композиционная форма - организация материала осуществляет форму архитектоническую - объединение и организацию познавательных и этических ценностей?» [ПСМФ, 305].

Ответ в рамках бахтинского эго-персонализма недвусмыслен. И композиционная форма, и форма художественная, эстетическая порождены творческой активностью одного и того же субъекта, а значит, через субъекта-творца эти формы и осуществляют взаимообмен своими свойствами и качествами. Творческое «Я» субъекта есть тот «тигель», где в процессе взаимопревращения материальных и идеальных форм обретается, по Бахтину, истинно эстетическое восприятие произведения искусства.

Исходя из текста статьи, можно следующем образом описать процесс обретения «содержанием» с помощью «материала» своей «художественной формы».

На первом этапе автор подвергает этически пережитое в акте вчувствования содержание процедуре «изоляции и отрешения». Под «изоляцией» Бахтин подразумевает отъединение содержания (содержания в своем познавательном ас-

пекте) от природного целого, «отрешение» же относится к этическому моменту «содержания» и состоит в лишении изнутри пережитого события жизни героя этического смысла, ответственности перед будущим. Здесь автор осуществляет, по словам Бахтина, «первый дар формы содержанию, впервые делающий возможным все последующие уже чисто положительные, обогащающие дары формы» [ПСМФ, 316]. Это «изолированное и отрешенное», то есть отрезанное от природы и от смысла, содержание, по мнению Бахтина, должно оцениваться эстетическим субъектом как вымышленное образование. Необходимость этого обусловлена тем, что эстетический субъект получает возможность видеть в этом вымысле свое вымышляюще-активное, творческое начало. Но невоплощенное в материале «содержание» легко возвращает себе утраченные в акте «изоляции и отрешения» и свою смысловую заданность, и связь с природным целым.

На второй стадии обретения содержанием завершающей его «формы» художник обращается к «материалу». И с ним проделывает то же преобразование, что и с содержанием - изоляцию из единства природы. «Материал» при этом в своей естественно-научной определенности перестает быть собственно материалом, лишаясь главного своего атрибута - независимости от субъекта: «материал становится условным» [ПСМФ, 309].

Каким же образом художнику, по мнению Бахтина, удается отнять у материала его материальность? Бахтин утверждает: «Обрабатывая материал, художник [на самом деле. - А. А".] обрабатывает ценности изолированной действительности и этим преодолевает его имманентно, не выходя за его пределы» [ПСМФ, 309]. То есть художник после первичного акта «изоляции и отрешения» уже имеет перед глазами не сам «материал», но «изолированное и отрешенное», а значит, вымышленное, недействительное, «содержание», в образовании которого он уже ощутил себя активно-творящим. На этом фоне чувства собственной активности, почти авторского произвола, «материал» и формируется.

Но чувство свободной, беспрепятственной формовки «материала» возрастает во много раз, если в качестве материала выступает слово, где основным моментом является «чувство словесной активности, чувство активного порождения значащего звука», «чувство порождения звука, порождения смысла, порождения связи и порождения оценки» [ПСМФ, 310]. Слову при таком подходе не требуется никакого соответствия чему-то внешнему, нет необходимости сравнивать себя с другим словом. Поэтому любое порожденное слово оценивается как совершенное, законченное и завершенное идеальное образование. Именно это чувство на третьем, последнем этапе эстетического процесса переносится на содержание, наделяя его этими самодостаточными эстетическими формами: «Слово своими силами переводит завершающую форму в содержание» [ПСМФ, 309].

В итоге этого процесса образуется «оформленное с помощью материала содержание», которое Бахтин называет «эстетическим объектом». Это «творение, включающее в себя творца: в нем творец находит себя и напряженно чувствует свою творящую активность» [ПСМФ, 317]. Очевидно, что при этом автор и читатель лирики полностью присваивают себе слово лирического героя, полностью аннигилируют последнего, видя в слове и в художественной форме исключительно свое творчески-активностное начало. Поэтому эстетическую концепцию Бахтина, изложенную им в данной работе, можно назвать «активно-стным» эго-персонализмом.

Последняя бахтинская эстетическая концепция 1920-х годов рассмотрена в § 3: «Монологизм», «полифонизм», «диалогизм» - эстетические формы (книга «Проблемы творчества Достоевского»). В нем проанализированы как основные эстетические формы, представленные в работе Бахтина о Достоевском, так и материальные носители и орудия создания этих форм. Кроме того, доказывается, что и здесь определяющим моментом бахтинской эстетики «полифонизма» является отношение автора к своей объективации, данной в форме лирического героя.

В подразделе а) «Монологизм» как «идеологизм» вначале отмечена тождественность бахтинских понятий «монологизм» и «идеологизм» и то, что герои Достоевского только в определенной мере послужили для Бахтина прообразом автора монологического романа. Здесь показано, что «идеологами», как бескомпромиссными служителями сверхидеи, эти герои, в силу своих сомнений, не являются. Они только хотят быть идеологами, только стремятся казаться такими в глазах других, всеми силами только пытаются так оценивать самих себя.

Генезис «идеологизма» как «монологизма» Бахтин видит в том, что идеалистическое представление о мире как об идеальном системном единстве сначала переходит в представление о единстве сознания как носителе этой системы, а потом - в осознание себя в качестве носителя единственного. При таком понимании «идеологизма» для сознания, принявшего данную идеологию, других равноправных ему сознаний просто не существует, и поэтому изображенный в книге о Достоевском «монологизм» можно назвать «идеологическим эго-персонализмом».

Только такая форма авторской объективации, как «повествователь» классических романов, может обладать законченным, ортодоксальным «идеологиз-мом», то есть являться монологистом, наделяющим своим «монологизмом» как эстетической формой произведение в целом. Эта цель достигается в «моноло-гизме» посредством тотального идеологического подавления идеологий героев идеологией авторской, а эстетическая форма, которую в этом случае продуцирует эго-персонализм есть «идеология»: «идея как принцип изображения сливается с формой» [ПТД, 64].

В подразделе б) «Полифонизм» как оформленный в «многоголосое» целое «полилогизм» лирического героя проанализирована основная эстетическая форма, представленная Бахтиным в книге о Достоевском, - «полифонизм».

В ПТД Бахтин искал ответ на следующий вопрос: Каким способом достичь и в какой форме возможно осуществить именно художественное восприятие произведений Достоевского, в смысле законченных эстетических целых, если идеологический принцип «монологизма», при котором объединение происхо-

дит путем доминирования авторской идеологии над идеологиями героев, в произведениях Достоевского «не работает» по причине того, что идеология героев произведений этого писателя равноправна с идеологией самого Достоевского?

Способ, с помощью которого Бахтин решал эту проблему, заключался в следующем. Увидеть героев-идеологов произведений Достоевского чисто феноменологически, то есть воспринять их как «голоса», образовать из них единство, наподобие единства «полифонического» целого. Именно это «многоголосое» целое и есть, по Бахтину, «полифонизм» как художественная форма. Однако на самом деле с помощью концепции «полифонизма» Бахтиным решалась задача восприятия в виде художественного целого несовместимых друг с другом идеологий. Это объясняется тем, что герои Достоевского в том виде, как они понимаются Бахтиным, идеологами не являются (последними герои только хотят быть). Это следует из того, что в основе бесконечных диалогов, которые герои ведут друг с другом, лежат их внутренние диалоги, причина которых - в невозможности героев совершить выбор между равновесомыми идеологиями (например, между идеологиями Справедливости и Милосердия). Причем поскольку истинность этих идеологий не зависит от их носителей, постольку эти идеологии присутствуют во внутреннем мире самого Достоевского. Данные выводы согласуются с пониманием того, что главных героев этого писателя (как они видятся Бахтину) можно считать проявлением авторской объективации в форме лирического героя. Эти равноистинные, равновесомые для героев и Достоевского идеологии можно назвать «правдами», а их совокупность -«полилогизмом».

Сжатой формулировкой стратегии обретения художественной формы полифонизма является бахтинское высказывание: «Достоевский, говоря парадоксально, мыслил не мыслями, а точками зрения, сознаниями, голосами» [Ш'Д, 67]. Это значит, что несовместимые друг с другом «правды», присутствующие в произведениях Достоевского («точки зрения»), необходимо сначала «оперсо-нализовать», сделать идеологиями конкретных героев («сознаний»). Затем заставить героев свои идеологии «озвучить» и начать воспринимать их как «голо-

са». Наконец, из этих «голосов» сформировать эстетическое единство наподобие единства «хорового» целого. Это и будет эстетическая форма, которую Бахтин называет «полифония».

Очевидно, что «многоголосое» полифоническое единство можно образовывать, если главных героев не один, а много, а значит, концепцию «полифонизма» можно использовать только при восприятии романов Достоевского, но не его повестей, где главный герой - один. (Каким образом возможно интерпретировать «полифонизм», чтобы он «заработал» и в художественном оформлении повестей писателя, показано в последнем подразделе этого пара1рафа).

В подразделе в) «Диалогизм» как бесконечный диалог представлен анализ еще одного бахтинского понятия - понятия «диалогизма». Именно отношение к диалогу как принципиально незавершимому, бесконечному наделяет последний эстетической формой «диалогизма», поскольку эстетизм «неподвижного perpetuum mobile диалогизованного самосознания» [ЛТД, 133] заключается как раз в его статичности, завершенности.

Однако, отмечая «своеобразное perpetuum mobile его внутренней полемики с другим и с самим собой, бесконечный диалог, где одна реплика порождает другую, другая третью и так до бесконечности, и все это без всякого продвижения вперед» [ЛТД, 133], Бахтин не указывает глубинные причины этого бесконечного «кружения». Его объяснения не выходят за рамки чистой феноменологии: им просто констатируется факт зависимости героя от чужого сознания.

Если вспомнить о первичности внутренних диалогов героев над их внешними диалогами, над диалогами с другими персонажами, то объяснение незавер-шимости внешних диалогов следует искать в незавершимости диалогов внутренних, причина которой - в принципиальной невозможности «договориться» между противоречащими друг другу «мировоззрениями», идеологиями, которые соприсутствуют в сознании каждого из главных героев Достоевского.

Этот «диалогизм» как отношение к диалогу с точки зрения бесконечности последнего переводит героев Достоевского в эстетический план двояким образом. Во-первых, непрерывное диалогизирование блокирует, делает недоступ-

ными реальные действия героев в сюжетном мире произведений. Во-вторых, и сам диалог в силу своей бесконечности не может выступить равноправной заменой этим действиям - стать действительным диалогом, стремящимся к какой-либо познавательной цели. Поэтому бахтинское «Все - средство, диалог -цель» [ПТД, 161] дает нам основание отнести «диалогизм» к очередной эстетической форме, с которой встречаемся в книге «Проблемы творчества Достоевского» и которая проявляется как в словесном целом того или иного произведения писателя, так и в каждой части этого целого.

В подразделе г) «Одноголосые» и «двуголосые» слова - материальный носитель эстетических форм «монологизма», «полифонизма» показано, что «одноголосые» и «двуголосые» слова являются одновременно как материальными носителями рассмотренных нами выше эстетических форм, представленных Бахтиным в этой его книге о Достоевском, - «монологизма», «полифонизма», так и орудиями эстетического свершения, с помощью которых эти художественные формы и обретаются.

Материальным носителем и орудием свершения «монологической» эстетической формы могут быть как «одноголосые» слова «первой» и «второй» разновидностей - «прямое авторское» и «объектное слово героя», так и «двуголосые» слова в их «однонаправленной» и «разнонаправленной» разновидностях -слова стилизации, рассказа, пародии, поскольку в «двуголосии» этого типа другие правды и идеологии - лишь авторская игра. Даже некоторые слова «активной» разновидности «двуголосия» - слова диалогов - могут осуществлять эстетическую форму монологизма. Главное во всем этом должно быть то, чтобы они были «одноправдивыми» словами, то есть за всеми словами чувствовалось единство авторской позиции, одна авторская идеология и правда.

Только если в диалогах и полемике - не важно, происходят ли эти диалоги и полемика между героями, или между автором и героем, или же все это осуществляется внутри сознания одного героя - чувствуется «двуакцентность» авторской позиции, то слова этих диалогов или полемики, кроме того, что они «двуголосы», являются еще по-настоящему «двуправдивыми» словами. В этом слу-

чае истоком слов такого рода является продолжающейся диалог этих истин в авторской душе, продолжающийся спор автора с самим собою, словесным, знаковым воплощением которого и выступают такого рода диалоги и полемика.

Использование «двуголосого» слова именно как дву-«голосого», как материального воплощения эстетического единства голосов героев, отнюдь не гарантирует, что стоящие за голосами героев правды в силу своей универсальности и независимости от своего воплощения не вырвутся на свободу и не разрушат самодовлеющее единство этого эстетического «многоголосого» созерцания.

Для решения этой проблемы Бахтин, по нашему мнению, обратился к внешней стороне голоса героя - к его «звуковой» составляющей, чтобы с помощью нее как «материала» оформить не поддающееся системному оформлению смысловое «содержание» слов-как-высказываний. Это эстетическое оформление при таком подходе, действительно, осуществляется, ибо отношение к голосу прежде всего как к звуку в определенной мере нейтрализует требующую своей оценки со стороны автора и читателя идеологию героя, лишает ее «этического жала», делает тем самым эти «идеологии» героев успокоено самодостаточными эстетическими образованиями. То есть в бахтинском отношении к слову как «голосу» необходимо увидеть бахтинское же отношение к слову как к «звуку», которое здесь сможет сыграть ту же роль, что и в «полифонизме» - роль эстетического успокоения напряженно взаимодействующих друг с другом непримиримых идеологий в звуковом материале слова. Поэтому в этой интерпретации «полифонизм» следует перевести, скорее, не как «многоголосие», но как «многозвучие»

Видно, что данная бахтинская стратегия и, соответственно, эстетическая концепция похожа на стратегию, которую он использует в ПСМФ. Но в отличие от последней эстетическая концепция ПТД не делает эстетического субъекта активностным эго-персоналистом, видящим в материальной, звуковой стороне слова только свое порождающее начало. Однако эго-персонализм здесь, бесспорно, присутствует. Действительно, ведь приоритетность «звуковой», материальной стороны слова, по сравнению с его смысловой, семантической сто-

роной, может существовать лишь у внешнего по отношению к произносимому слову созерцателя, ибо для самого говорящего приоритетность смысла слова над его звуковой формой не вызывает сомнения. Значит, это слово-как-звук принадлежит исключительно автору, читателю, порождено именно внешним герою и произведению эстетическим субъектом. Это же относится и к восприятию совокупности слов-звуков, голосов-звуков в единстве их «полифонического» звучания.

Поэтому в мире «полифонического» произведения истинным субъектом является только внеположный созерцатель, который все смыслы, декларируемые героями произведения, а значит, и самих героев, заключает в материальную оболочку порождаемого им слова-звука музыки «полифонизма». Этот вывод подтверждает представление об эстетике Бахтина как об эстетике эго-персонализма. «Идеологией» эстетического мира, представленного Бахтиным в ПТД, является, «эстетико-музыкальный» эго-персонализм, поскольку в отличие от «исторического эго-персонализма» АГ, «активностного эго-персонализма» ПСМФ, «идеологизма» монологических произведений, данный эго-персонализм реализуется чисто эстетическими средствами - оформлением идеологического содержания с помощью слова как материала.

В последнем параграфе главы второй, в § 4. Единство эстетических воззрений М. М. Бахтина 1920-х годов показано, что три эстетических теории Бахтина, представленные в трех работах 1920-х годов, являются элементами или сторонами единого целого.

К осознанию этого целого предлагается подойти с точки зрения современной психологии. Все три работы являются ничем иным, как тремя разными способами разрешения внутренних личностных (этических) проблем художественными средствами (эстетическим оформлением), которые представляют собой перекодировки, перевод описания внутреннего опыта из одной модальности в другую. Из психологии известно, что все люди по организации, словесному оформлению своего внутреннего опыта делятся на визуалистов, аудиалистов и кинестетюсов. Поэтому, если «прислушаться» к тем словесным средствам, ко-

торыми Бахтин в трех работах 1920-х годов намеревался разрешить внутренние проблемы (посредством их эстетического оформления), то можно увидеть, что он в каждой работе, предлагая специфические художественные формы, попеременно выступил в роли визуалиста, кинестетика и аудиалиста.

Так, в АГ Бахтин выступил в роли визуалиста, перекодирующего внутренние, кинестетические, проблемы во внешние, визуальные образы. Это объясняется тем, что прообразом, референтной структурой эстетики этой работы выступило стихотворение «Разлука» с его преобладающей визуальной описатель-ностью. Поэт всеми силами стремится сохранить в своей памяти и внешний облик умершей возлюбленной, и образ пейзажа, на фоне которого проходила их последняя встреча, и, наконец, скорбный вид места ее последнего успокоения. Поэтому метафорическим образом этой эстетики может служить живопись.

В ПСМФ Бахтина можно отнести к кинестетикам, поскольку и содержание, и материал, и форма, и все взаимоотношения между этими сторонами эстетического процесса описываются словами, имеющими ярко выраженную кинестетическую модальность. Эстетика этой работы была нами названа эстетикой «активностного эго-персонализма», который во всем чувствует только самого себя. Поэтому в качестве метафоры этого мира искусства является изнутри переживаемый исполнителем танец, где эстетическое бытие танцора - это бытие внутренних ощущений и чувств.

То, что ПТД написана явным аудиалистом, - тоже, на наш взгляд, бесспорно. Бесспорно и то, что возникающие этические и эстетические проблемы, чье описание, а значит, вид, в котором они представлены во внутреннем опыте, даются в других модальностях, Бахтин пытается разрешить переводом последних именно в аудиальный план, образуя из взаимоисключающих правд и идеологий «надсловесное, надголосое, надакцентное единство полифоничеспсого романа» [ПТД, 44]. Сам термин «полифония» указывает на аудиальную модальность, в звуковом восприятии которой растворились все проблемы этически предельно озабоченных героев писателя, чтобы образовалась гармония звуков наподобие гармонии многоголосого пения.

Эстетические теории Бахтина, предстающие перед нами из трех его работ 1920-х годов, как мы видели, являются тремя разными способами решения этических проблем методами перекодировки модальностей внутреннего опыта. Это подтверждает наш тезис о том, что проблематично говорить о существенной эволюции (эволюции как перехода от менее совершенных к более совершенным формам) эстетических теорий Бахтина за этот период. Констатировать эволюцию во взглядах нет оснований, поскольку визуальность, аудиальность и кинестетика являются, с одной стороны, различными, но с другой - совершенно равноправными формами представления, кодировки внутреннего опыта.

На наш взгляд, уместно говорить об экстенсивном развитии эстетических воззрений философа в 20-е годы XX века, о появлении новых подходов, новых взглядов на одно и то же «проблемное ядро», в данном случае - на проблему решения этических задач эстетическими средствами.

К такому же выводу мы приходим, рассматривая эстетические взгляды Бахтина с точки зрения отношения автора к лирическому герою. Из содержания параграфов первой главы следует, что бахтинская эстетика, представленная в АГ, в значительной мере определяется совпадением позиции автора и читателя, эстетического субъекта вообще с позицией лирического героя (конкретно -пушкинского стихотворения «Разлука»), Эстетические положения статьи ПСМФ есть взгляды личности, отнявшей у лирического героя чувство порождающей словесной активности, присвоившей себе слово лирического героя, как бы растворившей, ассимилировавшей лирического героя. Наконец, в ПТД главных героев какого-либо произведения Достоевского (как их интерпретирует Бахтин) можно представить в виде одного лирического героя, как бы в виде «лирического мета-героя», на позицию внеположного эстетического созерцания которого должен встать тот, кто стремится к эстетическому восприятию произведений этого писателя, и где одновременно сосуществующие, противоречащие одна другой правды и идеологии образуют, при помощи так называемых «двуголосых слов», единое эстетическое целое (у Бахтина имеющее название «полифонизм»),

Наконец, объединенные единой основой («онтологическим» эго-персонализ-мом) «исторический» эго-персонализм АГ, «активностный» эго-персонализм ПСМФ, «идеологический» эго-персонализм и «эстетико-музыкальный» эго-персонализм ПТД тоже способны образовать единое целое, единую «картину» бахтинской эстетики 20-х годов.

В Заключении подводятся итоги диссертационного исследования, и на основании предлагаемой аналитической работы делается вывод: формирование эстетической концепции М. М. Бахтина в работах 1920-х годов есть процесс, окончательным результатом которого стало единое целое, где моментами, сторонами выступили специфические эстетические теории, изложенные им в этих работах.

Публикации автора по теме диссертации:

1. Калыгин А. И. От термина к онтологии: субъективная метафизика М. Бахтина //Терминоведение. М.: Изд-во Московский лицей, 1993, №3. С. 61- 71.

2. Калыгин А. И. Диалектичность эстетической деятельности // Русский филологический вестник М.: Изд-во Московский лицей, 1996, том 81, № 1. С. 19 - 42.

3. Калыгин А. И. Философия поступка как феноменология необязательного действия Н Язык, сознание, коммуникация М.: МАКС Пресс, 2004, Вып. 26. С. 98 -111.

4. Калыгин А. И. Автор и «первичные субъекты речи» как формы авторской объективации // Слово. Грамматика. Речь. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2005, Вып.7. С. 202-217.

Напечатано с готового оригинал-макета

Издательство ООО "МАКС Пресс" Лицензия ИД N 00510 от 01.12.99 г. Подписано к печати 14.02 2006 г. Формат 60x90 1/16. Усл.печ.л. 1,5. Тираж 100 экз. Заказ 086. Тел. 939-3890. Тел./факс 939-3891. 119992, ГСП-2, Москва, Ленинские горы, МГУ им. М.В. Ломоносова, 2-й учебный корпус, 627 к

]

i

i

í t

1

»

I

I

I

í

£QD6£

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата философских наук Калыгин, Александр Иванович

Введение.

Глава I. Основные понятия и исследовательские инструменты эстетики раннего М. М. Бахтина.

§ 1. Феноменология «онтологического» эго-персонализма и переход к феноменологии «эстетического бытия» (работа «К философии поступка»). а) Эго-персонализм - онтология «мира поступка». б) Переход от «феноменологии поступка» к феноменологии «эстетического бытия».

§ 2. «Лирический герой» - «первичный субъект речи». Герой Достоевского -лирический герой. а) «Лирический герой» - наиболее полная форма авторской объективации. б) Лиричность произведений Достоевского. Герой Достоевского как лирический герой.

§ 3. «Одноголосые» и «двуголосые» слова как «одноинтенциональные» и двуинтенциональные» слова.

Глава II. Эстетические теории М. М. Бахтина, представленные в трех работах 1920-х годов - элементы единого целого.

§ 1. Эстетическая форма как память лирического героя (работа «Автор и герой в эстетической деятельности»).

§ 2. Эстетическая форма как личностная активность (статья «Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве»).

§ 3. «Монологизм», «полифонизм», «диалогизм» - эстетические формы (книга «Проблемы творчества Достоевского»). а) «Монологизм» как «идеологизм». б) «Полифонизм» как оформленный в «многоголосое» целое «полило-гизм» лирического героя. в) «Диалогизм» как бесконечный диалог. г) «Одноголосые» и «двуголосые» слова - материальный носитель эстетических форм «монологизма», «полифонизма».

§ 4. Единство эстетических воззрений М. М. Бахтина 1920-х годов.

Введение диссертации2006 год, автореферат по философии, Калыгин, Александр Иванович

Актуальность данного исследования.

Михаил Михайлович Бахтин (1895 - 1975). Нет ни одного направления современной гуманитарной мысли России (и не только ее), которое в той или иной мере не включило бы в себя продукты творчества этого мыслителя, чья деятельность пришлась на советский период истории России. Насколько обширны и разносторонни были научные интересы М. М. Бахтина - это философия и эстетика, литературоведение и лингвистика, история литературы и культурология, - настолько в современной «бахтинистике» (или в «бахтинологии») широк спектр подходов: 1) к проблемам постижения и интерпретации идей Бахтина, 2) к поискам основ, позволяющих воспринять его творчество как единый процесс, 3) к проблемам формирования, эволюции и единства его взглядов. Данные темы в исследовании творческого наследия мыслителя постоянно находятся в центре внимания.

К настоящему времени накопилась обширная литература, освещающая разные аспекты творческого наследия Бахтина. Достаточно указать на такие издания, как сборник «М. М. Бахтин как философ» (1992), «Бахтинология: Исследования, переводы, публикации» (1995), «Бахтинский сборник» (с 1990 г. по 2004 г., имеющий пять выпусков), «Бахтинские чтения» (с 1995 г. по 1998 г. вышло четыре номера), «Невельский сборник: Статьи, письма, воспоминания» (с 1996 г. по 2001г.), наконец, самый известный, по-видимому, из периодических изданий по проблемам бахтинистики, журнал «Диалог. Карнавал. Хронотоп» (который, впрочем, на сороковом выпуске, датируемом 2003 годом, прекратил свое существование). В добавлении к этому периодически выходят всевозможные сборники статей с похожими названиями, начинающиеся словами «М. М. Бахтин и.», после которых идут такие словосочетания: «философская культура XX века» (1991), «перспективы гуманитарных наук» (1993), «гуманитарная наука XX века» (1995), «современное гуманитарное мышление на пороге XXI века» (1995), «проблемы современного гуманитарного знания» (1995). А также:

М. М. Бахтин: Эстетическое наследие и современность» (1992), «Эстетика М. М. Бахтина и современность» (1989), «Философия М. М. Бахтина и этика современного мира» (1992). Вышли брошюры Е. В. Волковой [Волкова 1990], В. JI. Махлина [Махлин 1990], О. Е. Осовского [Осовский 1991], монографии В. С. Библера [Библер 1992], А. М. Панкова [Панков 1995], Е. А. Богатыревой [Богатырева 1996], О. Е. Осовского [Осовский 1997], Т. В. Щитцовой [Щитцова 2002]. Из зарубежных монографий о Бахтине стоит отметить книгу, выпущенную совместно К. Кларк и М. Холквистом: «Mikhail Bakhtin» [Clark, Holquist 1984], посвященную биографии Бахтина, и книгу М Холквиста «Dialogism: Bakhtin and his world» [Holquist 2004], с 1990 no 2004 год выдержавшую несколько изданий. В русскоязычной литературе наиболее полной библиографией по «бахтинистике» является «Библиография исследований творчества М. М. Бахтина», помещенная в двухтомнике «М. М. Бахтин: pro et contra» [М. М. Бахтин: pro et contra. 2001- 2002 гг.: 535 - 658].

Уже в 1983 году (то есть всего через несколько лет после смерти мыслителя) канадский исследователь его творчества профессор К. Томсон отмечал широту спектра идентификаций, связываемых с именем Бахтина: «В опубликованных до сих пор исследованиях Бахтин характеризовался как формалист, постформалист, семиотик, специалист по поэтике, иконоборец, теоретик, марксист, материалист, феноменолог, неокантианец, эстетик, гуманист, структуралист» [цит. по Богатырева 1996: 5]. Впрочем, то, что, он - прежде всего философ, сказал сам Бахтин при первой встрече молодых московских литературоведов с «саранским отшельником» [Кожинов 1992: ИЗ]. Американский философ К. Гарднер назвал Бахтина «философом третьего тысячелетия» [цит. по Бонецкая 1998: 104], его поддерживает и Г.С. Морсон, по словам которого мы вступили в «эпоху Бахтина» [Morson 1986], с ее, эпохи, «индустрией Бахтина» [там же]. О «стремительной экспансии идей М. М. Бахтина в 80-е годы на Запад» говорит и известный российский «бахтиновед» В. JI. Махлин [Махлин 1992: 206].

Однако в литературе о Бахтине можно встретить и оценки такого рода: «По-видимому, одной из причин возрастающей популярности Бахтина является падение общей философской культуры и кажущаяся общедоступность смыслов его работ», - пишет А. В. Босенко, и продолжает: «Имя М. М. Бахтина давно занесено в святцы мучеников современной философии, что делает невозможным анализ его произведений. В сущности, этот анализ и не нужен, поскольку заведомо предполагает оценивание идей по степени использования» [Босенко 1994: 83, 85]. Такую оценку состояния дел в современном «бахтиноведении» разделяет и В. П. Крутоус, отмечая «своеобразную сакрализацию творчества ученого, ставшую заметной тенденцией современной бахтинистики» [Крутоус 2004:514].

Неоднозначность присутствует и в оценках конкретных идей из бахтинского наследия. Как отмечено в предисловии к сборнику «М. М. Бахтин как философ», хотя «конкретные идеи Бахтина и в различных областях гуманитарного знания оказали и продолжают оказывать влияние на соответствующие дисциплины», «даже основные моменты позиции Бахтина понимаются у нас далеко не однозначно» [М. М. Бахтин как философ 1992: 3, 4]. Разноголосица в оценках сохраняется как при попытках позиционирования философии Бахтина по отношению к тому или иному направлению современной философской мысли, так и при поиске истоков бахтинского «мыслительства» [Кожинов 1992: 114]. Последний аспект представляется особенно существенным с точки зрения обоснования актуальности данного исследования, ведь речь идет об осмыслении противоречивости, эволюции и единства эстетических взглядов мыслителя.

Очевидно, что в основе эстетических воззрений любого философа лежат принципы общефилософские. Учитывая это, вначале представим спектр оценок исследователей бахтинского творчества относительно принадлежности его мировоззрения к определенной философскому направлению. Так, П. С. Гуревич причисляет мировоззрение Бахтина к «философской антропологии» [Гуревич 1992: 85], а К. Г. Исупов - к неокантианству, находя кроме этого много общих черт у последнего с такими представителями русской культуры, как Одоевский, Герцен, Вл. Соловьев, Флоренский, Франк, Карсавин [Исупов 1992: 68 - 79]. Ф. Клеменс указывает, что «в своих ранних работах Бахтин разрабатывает довольно частную разновидность экзистенциальной философии» [Клеменс 1998: 56]. Л. Н. Столович оценивает философию Бахтина в качестве «своеобразной философии существования» [Столович 1992: 124]. X. Гюнтер обращает внимание на антиклассицизм, как общий признак теорий Ницше и Бахтина, [Гюнтер 1992: 32]. К. Кларк и М. Холквист, называя философию Бахтина «философией творчества;» [Кларк, Холквист 1995: 50], отмечают еще и близость актов этого «творчества» к актам познания [там же: 65, 68], то есть — определенную гносеологическую направленность бахтинской философии.

У некоторых исследователей можно наблюдать определенную эволюцию в оценках бахтинского философствования. Так, если в начале 90-х Н. К. Бонецкая называет бахтинскую философию (как и П. С. Гуревич) «философской антропологией» [Бонецкая 1991: 51], то в конце 90-х характеризует ее уже в качестве «релятивизма» [Бонецкая 1998: 121], «радикального постмодернизма» [там же], подчеркивая ее «антиметафизичность» [там же: 104], называя Бахтина «философом-софистом» [там же: 104].

Г. С. Батищев отмечает антиномичность бахтинской мысли, имеющую в своем основании, с одной стороны, «холодный, несопричастный диалогизм, характерный для . самоутверждающихся индивидов-"атомов"», с другой - «полифонический диалог [как. - А. К] многоуровневую, глубинную встречу» [Батищев 1992: 123].

С нашей точки зрения (и это будет показано в основной части диссертационного исследования) философия Бахтина имеет явно выраженный «персона-листский», «субъективистский» характер. В связи с этим нами выделены в отдельную группу те исследователи, чьи взгляды близки данной оценке. Одним из первых на такого рода направленность бахтинской философии указал, по-видимому, М. Л. Гаспаров: «Бахтин - это бунт самоутвержающегося читателя против навязанных ему пиететов» [Гаспаров 1979: 35]. Вслед за этим ряд исследователей стали отмечать «персоналистический», «волюнтаристский» характер этой философии. К ним прежде всего относится Л. А. Гоготишвили, которая называет философию Бахтина «персоналистическим дуализмом» [Гоготишвили 1992: 101], подчеркивая тем самым то, что взаимоотношение «Я» и «Ты» является основой мировоззрения мыслителя. О «персоналистичности» бахтинских взглядов пишут С. Г. Бочаров [Бочаров 1999: 499 - 500], А. В. Аксенов [Аксенов 1999: 20], С. Н. Зотов [Зотов 2001: 9], В. П. Крутоус [Крутоус 2004: 515]. О «человекоцентризме» - О. Е. Осовский [Осовский 1997: 14]. О «волюнтаризме» - В. В. Бабич [Бабич 1998: 18]. О «субъективизации философии» - Ф. Клеменс [Клеменс 1998: 58] Об «онтологическом индивидуализме» -Ю. Н. Давыдов [Давыдов 1997: 100].

Отнесение бахтинской философии к той или иной школе современного философствования зачастую совпадает у исследователей творческого наследия мыслителя с пониманием истоков его философской мысли.

На наш взгляд, главное воздействие на бахтинскую мысль (воздействие, во многом определившее весь дальнейший путь Бахтина как философа), оказал А. И. Введенский, декан философского факультета Петербургского университета, лекции которого Бахтин слушал [Перлина 1995: 27] и о логике которого «хорошо отзывался» [Библер 1991: 11]. Именно А. И. Введенский со своим «законом Введенского», - «согласно которому чужое Я не только невозможно познать, но нельзя доказать и самого его существования: с достоверностью можно судить о бытийственном наличии лишь своего собственного Я» [Бонецкая 1996: 10 - 11], а это означало, что «на своих кантианских путях Введенский завел эту проблему [проблему чужого Я. -А. К.] в тупик, придя к солипсизму» [там же], -по нашему мнению, в наибольшей степени стимулировал направление собственной философской мысли Бахтина (а значит, и эстетической, как части последней).

В то же время никем из исследователей не оспаривается положение о том, что в качестве одного из «приоритетных» источников философии Бахтина выступает кантианская традиция в ее неокантианской разновидности. Об этом пишут, в частности, Н. К. Бонецкая [Бонецкая 1996: 14], Б. Пул [Брайан Пул 1994: 67], Т. Г. Юрченко [Юрченко 1995: 18]. В этой связи отметим, что и провозвестник» персонализма Шарль Ренувье имел своим истоком неокантианство [об этом см. Современная буржуазная философия 1978: 478].

То, что и в экзистенциализме, и в феноменологии личность играет главную роль, очевидно. Поэтому не вызывают возражения отмечаемые В. В. Назинце-вым «экзистенциалистские» корни бахтинской мысли, ее типологическое сходство с философией М. Хайдеггера [Назинцев 1991], а Т. В. Щитцовой - с философией С. Кьеркегора и М. Хайдеггера [Щитцова 2002]. О Бахтине как о продолжателе «феноменологической традиции» пишет А. Н. Исаков [Исаков 1991], а о Бахтине как о наследнике идей Г. Зиммеля - Ю. Давыдов [Давыдов 1997].

Другие исследователи указывают на то, что «корни философских идей М. М. Бахтина - в мучительных исканиях русской интеллигенции начала XX в» (несмотря на известную ироническую оценку Бахтиным русской философии как «мыслительства» [Кожинов: 1992, 114]) [Шелепанова, Прозерский 1992: 151]. Так, известный теоретик литературы и исследователь русской религиозной философии Н. Д. Тамарченко усматривает источник бахтинской мысли в религиозно-философских учениях Е. Н. Трубецкого, Вл. Соловьева [Тамарченко 1998: 127], В. Розанова [его же 1995: 171 - 178], П. Флоренского [его же: 1996, 104 -114]. Н. К. Бонецкая выявляет связь философии Бахтина с мировоззрениями А. Введенского, Н. Лосского, С. Франка [Бонецкая 1993: 83 - 93], П. Флоренского [она же 1991а: 52 - 60], Ф. Степуна [она же 1994: 16 - 62]. Г. Й. Мажейкис [Мажейкис 1991: 77 - 83] и К. Г. Исупов [Исупов 1992: 68 - 82] находят общие черты бахтинского мировосприятия с философией Л. Карсавина. На похожесть «этик» Бахтина и А. Ухтомского указывает В. Е. Хализев [Хализев 1991а: 70 -86]. а А. В. Панков предлагает рассматривать творчество Бахтина под углом зрения «Общей Теории Деятельности», в основание которой он помещает идеи советского философа Г. П. Щедровицкого [Панков 1995].

Что касается собственно эстетических воззрений Бахтина, — их формирования, плюральное™, единства и т. д., - то и здесь в бахтинистике имеется такой же разброс мнений, как и в оценках всего философского наследия мыслителя. Более подробно мнения исследователей бахтинского творчества относительно конкретных проблем его эстетики мы будем рассматривать непосредственно в основной части диссертации, во Введении мы приведем только некоторые из них.

К. Г. Исупов сначала утверждает, что «эстетика Бахтина - теория эстетической антроподицеи» [Исупов 1990: 33], а через десять лет - что «эстетика Бахтина-это эстетика жертвенного самозаклания» [Исупов 2001: 32]. Н. К. Бонец-кая отмечает такой неординарный факт: «Бахтинские эстетические представления не нуждаются в категории прекрасного, основной для традиционных эстетик» [Бонецкая 1994: 30]. Ей вторит К. Эмерсон: Бахтин, по его мнению «отказывается строить свою эстетическую теорию на идеях красоты, удовольствия или вдохновенного пророчества» [Эмерсон 1995: 127]. Оценки такого рода вполне объяснимы, если учесть, что именно личность, а не что-либо иное (например, красота) является приоритетом в бахтинском мировоззрении (а значит, и в эстетических взглядах, как части последнего). И, с точки зрения Е. А. Богатыревой, «задачу Бахтина в области эстетики можно было бы охарактеризовать, как попытку трансформировать традиционные понятия классической эстетики, сделав их более лояльными к современной художественной практике; как бы совместить классику с новыми методами» [Богатырева 1996: 12]. Эта исследовательница оценивает «бахтинскую философию искусства как оригинальную концепцию, сложившуюся на границе классики и постклассики и ориентированную скорее на художественный опыт XX века» [там же: 7]. Некоторые авторы придерживаются мнения, что «эстетику Бахтина нельзя концептуально выстраивать, ее необходимо пережить как событие-поступок» [Бак 1995: 183].

Наконец, представим мнения бахтиноведов относительно проблемы единого подхода как ко всему творчеству Бахтина 20-х годов, так и к собственно эстетическим взглядам философа.

В большинстве случаев единый взгляд на творчество философа исследователи формируют путем помещения в центр бахтинского мировоззрения той или иной категории из понятийного аппарата мыслителя. В подавляющем большинстве случаев в роли такой системообразующей категории выступает «диало-гизм».

Так, у Н. К. Бонецкой можно прочитать: «Ранние трактаты молодого Бахтина - «К философии поступка», «Автор и герой в эстетической деятельности» -представляют преддиалогическую фазу его мысли, подготовившую собственно концепцию диалога книги о Достоевском» [Бонецкая 1995а: 34], «Бахтин - фи-лософ-диалогист, категория диалога стоит в центре всех его концепций» [Бонецкая 1996: 17]. В. JI. Махлин указывает на то, что текст «К философии поступка» является «предварительным по отношению к "диалогизму"» [Махлин 1990: 108]. О «диалоге» как о «главном ключе» («master key») ко всему творчеству Бахтина пишет М. Холквист [Holquist 2004: 15]

Однако ряд исследователей ставят в центр бахтинского мировосприятия иное. Если П. С. Гуревич пишет, что именно «понятие "другой" является ключевым для философской рефлексии Бахтина» [Гуревич 1992: 83], то В. П. Кру-тоус подчеркивает: «Главным агентом и устоем бытия [согласно Бахтину. - А. К] следует признать самоутверждающуюся личность, творящую новое» [Кру-тоус 2004: 515]. Об укорененности всей бахтинской эстетики в «я» творца пишет Ю. Кристева: «Диалог, в который вслушивается Бахтин, — это диалог между авторским «я» и «я» персонажа — авторского двойника» [Кристева 1970: 22], и далее: «Ведь полифонический роман, открытый Бахтиным у Достоевского, укоренен в том самом треснувшем «я» [там же: 23]. О том, что бахтинские тесты являются по сути дела интроспективной феноменологией личности философа, говорят В. В. Кожинов: «И, представьте себе, если книгу Бахтина о Достоевском попытаться прочитать — как это ни кощунственно звучит — "без Достоевского", как бы отделив от Достоевского ее основные идеи, то получится, с моей точки зрения, самая глубокая философия личности, существовавшая когда-либо» [Кожинов 1992: 115]. Очевидно, что оценки такого рода лежат в одном направлении, что и наша оценка: сердцевиной бахтинского мировосприятия является личностное «Я».

Тем не менее, о сложности выявления «сердцевины» учения Бахтина пишет Г. С. Батищев: «Часто не замечают острейшего спора его с самим же собой, не вникают в логику его борения с самим собой» [Батищев 1992: 123]. К. Г. Ису-пов, со своей стороны, считает, что «современная бахтинология постепенно приходит к необходимости амбивалентного чтения Бахтина» [Исупов 1997: 21].

С проблемой поиска в философских построениях Бахтина «центральной категории» тесно связана «проблема единства» как всего бахтинского мировоззрения, так и его собственно эстетических взглядов. То, что эта проблема является одной из важнейших в бахтинистике, отмечается многими исследователями. Так, например, Н. К. Бонецкая пишет: «Одной из важных проблем бахтино-ведения является вопрос о единстве творческого наследия мыслителя», [Бонецкая 19956: 51].

Одни теоретики, вообще, ставят под сомнение непротиворечивость духовного развития мыслителя, указывая, что, например, проблема автора разрабатывалась Бахтиным с разных как эстетических, так и мировоззренческих позиций [Егоров 1994]. Другие просто озадачены вопросом об обладании Бахтиным в 20-е годы «единой философской и эстетической позицией» [Свительский 1994: 119]. Или даже утверждают, что «пороком является стремление отыскать некую точку содержательно-смыслового единства бахтинских текстов» [Курицын 1996: 183].

Некоторые исследователи только констатируют эту проблему.

Так, И. Н. Фридман пишет о «концептуальной неоднородности эстетического наследия М. М. Бахтина» [Фридман 1992: 51].

С ним, в определенном смысле, солидарна Н. К. Бонецкая: «Совокупность произведений Бахтина предстает пестрым множеством исследований, связь которых отнюдь не очевидна» [Бонецкая 19956: 51]. Поэтому, с ее точки зрения, «должен быть найден метод и выработан язык, с помощью которых все произведения Бахтина можно описать в их принадлежности одному и тому же творческому сознанию», ибо «все труды Бахтина, несомненно, связаны единством его творческой личности, - единством, улавливаемым интуитивно любым читателем» [там же]. Далее Н. К. Бонецкая лишь указывает, что единство творческого наследия мыслителя надо искать в логике становления понятия «эстетическая форма»: «Задача сведения трудов Бахтина в единое целое - с помощью категории эстетической формы» [там же].

К проблеме единства творческого наследия Бахтина примыкает проблема эволюции его взглядов, проблема противоречий между отдельными положениями, принадлежащими различным текстам философа. Рассматриваемый нами период творчества философа обнимает всего несколько лет, поэтому, на наш взгляд, существенной эволюции (эволюции как перехода от менее совершенных к более совершенным формам) за этот период - первая половина 1920-х годов - в воззрениях мыслителя не было.

Тем не менее, ряд бахтиноведов придерживаются «эволюционного» подхода к творчеству мыслителя. Например, такие исследователи, как В. А. Махлин [Махлин 1990: 115 - 116], Е. В. Волкова [Волкова 1990: 58], Н. К. Бонецкая [Бонецкая 1993: 84 - 85], отмечая очевидные различия в бахтинских взглядах, представленных в первых текстах мыслителя, от основных положений книги о Достоевском, считают, однако, последние продолжением первых. Эту идею эволюционного развития бахтинских взглядов поддерживают М. Холквист [см. Махлин 1993: 114], В. Е. Хализев [Хализев 1995: 9] и исследовательница из Кореи Ли Мун Ен [Ли Мун Ен 2000].

Другие «бахтиноведы» возражают против «эволюционности» бахтинских взглядов. К их числу можно отнести: В. С. Библера с его утверждением, что Бахтин - это «внеэволюционный Бахтин» [Библера 1991: 13]; М. С. Кагана: «Взгляды Бахтина остались все же разрозненным изложением некоторых аспектов теории общения» [Кагана 1991: 21], В. Н. Турбина: «Бахтин выглядит чрезвычайно стабильным» [Турбин 1992: 44].

Мы будем искать единство бахтинской мысли, придерживаясь подхода, декларируемого К.Томсоном: «Целостность надо искать, в вопросах задаваемых Бахтиным на протяжении многих лет» [Томсон 1989: 316]. Причем, важным методологическим ориентиром для нас послужит мысль, высказанная М. Хайдеггером (естественно, не относительно Бахтина): «Существенные мыслители всегда говорят одно и то же. Что, однако, не значит — говорят одинаково» [Хайдегер 1988: 355].

Итак, непосредственным объектом нашего исследования является часть творческого наследия мыслителя, представленная в работах 1920-х годов. Предметом же исследования - те аспекты, которые можно отнести либо к элементам его эстетических взглядов и концепций, либо к детерминантам последних.

В связи с этим нами будут подробно рассмотрены следующие работы:

- статья 1919 года «Искусство и ответственность» (далее - ИО),

- текст, над которым, по всей видимости, Бахтин работал в 1920 - 1924 годах, названный издателями «К философии поступка» (далее - ФП),

- текст, - который тоже создавался в этот период, и который тоже получил название от издателей, - «Автор и герой в эстетической деятельности» (далее -АГ),

- статья, написанная Бахтиным в 1924 году для журнала «Русский современник» и озаглавленная «Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве» (далее - ПСМФ),

- книга «Проблемы творчества Достоевского» (далее - ПТД), вышедшая в 1929 году, о которой, «по свидетельству С. Н. Бройтмана, в 1971 году М. М. Б. [Бахтин. — А. К.] говорил ему, что книга о Д. [Достоевском. - А. К.] была написана за 4 - 5 лет до опубликования» [Бочаров 2004: 282].

Цитаты из ФП, АГ, ПСМФ даны по книге «Бахтин М. М. Работы 20-х годов» Киев, 1994, а цитаты из ПТД - по книге «Проблемы творчества / поэтики Достоевского» Киев, 1994).

За границами исследования останутся работы, появившиеся в этот же временной период, авторство которых многие исследователи приписывают Бахтину (однако другие - оспаривают это авторство), но которые были опубликованы под именами В. Н. Волошинова и П. Н. Медведева. Для них С. С. Аверинцев предложил название «девтероканонических» трудов Бахтина [Аверинцев 1988].

Основной целью настоящего исследования является формирование представления эстетической концепции раннего Бахтина в виде единого целого, сторонами и элементами которого явились теории, изложенные им в работах 1920-х годов. Исходя из этой цели, ставились следующие задачи:

- определить и раскрыть содержание основных понятий и исследовательских «инструментов» в эстетике раннего Бахтина,

- проанализировать эстетические теории, изложенные Бахтиным в работах 1920-х годов,

- показать, что в основе этих эстетических теорий лежат единые принципы, конкретными реализациями которых являются указанные теории.

Теоретическая и методологическая основы исследования. Принимая во внимание высказывания: М. Л. Гаспарова о «вызывающе-неточном» стиле Бахтина [Гаспаров 1979: 114]; С. Г. Бочарова: «Бахтин экзистенциален и прост. И он же «темен», как Гераклит» [Бочаров 1995: 293]; В. Н.Турбина о том, что Бахтин «говорил на каком-то другом языке, нам пока недоступном» [Турбина 1991: 11], - большая доля исследования будет не чем иным как экзегетикой «темных», «иноязычных» бахтинских текстов. Тем самым диссертант откликается на призыв А. Ф. Еремеева к «конкретной расшифровке смыслов», которые Бахтин вкладывает в свои термины и понятия. [Еремеев 1992: 24]. В качестве методологической основы предпринятого исследования выступил метод интерпретации, толкования. Кроме этого, для анализа бахтинских текстов были использованы методы: структурный, системно-аналитический, историко-генети-ческий, образных аналогий. Поскольку мысль Бахтина постоянно «работает» на стыке таких областей гуманитарного знания, как философия, этика, эстетика, теория и история литературы, языкознание, психология, постольку знания и специальные методы этих наук активно применялись, а именно: методы анализа художественного текста, методы теоретической лингвистики, методы исследования человеческого сознания.

Научная новизна исследования.

1. В работе выдвинут и обосновывается тезис о том, что философским ядром эстетической концепции раннего Бахтина является мировоззрение, которое можно обозначить как «эго-персонализм». Данный термин, состоит из двух частей: «эго» означает, что «ядром», основой бытия выступает личностное «Я», а «персонализм», - что качества личности, в центре которой находится это «Я», во-первых, играют роль посредников между «Я» и миром (включая и мир искусства), то есть являясь своего рода «очками», через которые «Я» воспринимает окружающую ее действительность, в тоже время являются «инструментами», при помощи которых «Я» эту действительность формирует, а во-вторых, что окружающий «Я» мир - это прежде всего мир личностей (правда - мир «других» личностей). Конкретными реализациями бахтинского эго-персонализма выступили эстетические теории, представленные в его работах 1920-х годов.

2. Высказана и доказывается гипотеза, согласно которой понятийный аппарат той или иной эстетической теории раннего Бахтина обусловлен выбором, в качестве теоретической модели, той позиции автора по отношению к своей объективации, которая называется в литературоведении «лирическим героем».

3. В работе представлена эвристическая идея о том, что формирование эстетической концепции Бахтина в работах 1920-х годов есть процесс, результатом которого явилось целое, где моментами, сторонами стали эстетические теории, изложенные в трех его работах - АГ, ПСМФ, ПТД.

Основные положения, выносимые на защиту диссертации:

1. Мировоззрение, изложенное Бахтиным в тексте ФП, в котором личностное «Я» утверждает себя и окружающий мир в их единстве и единственности и которое можно назвать «эго-персонализмом», послужило основой эстетической концепции Бахтина 1920-х годов.

2. Модель отношения автора к своей наиболее полной художественной объективации, называемая в литературоведении «лирическим героем», стала ядром эстетических теорий, представленных в его работах 1920-х годов.

3. Прообразом эстетической теории Бахтина, представленной в тексте «Автор и герой в эстетической деятельности», явилось стихотворение А. С. Пушкина «Разлука».

4. Основой эстетической теории, разработанной Бахтиным в статье «Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве» явилось представление об эстетической форме как об осознаваемой эстетическим субъектом своей творящей активности.

5. В основе эстетической теории «полифонизма» (предстающей из книги «Проблемы творчества Достоевского») лежит музыкально воспринятый, то есть эстетически оформленный, «полилогизм» (как совокупность противоречащих друг другу точек зрения, идеологий, правд), присутствующий как в целом любого произведения этого писателя, так и в сознании каждого из главных героев.

5. Эстетическая концепция Бахтина, представленная в работах 1920-х годов, есть единое целое, сторонами которой выступили эстетические теории, изложенные в работах АГ, ПСМФ, ПТД.

Структура исследования. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения. Первая глава включает в себя три параграфа; первый и второй из них имеют по два подраздела. Глава вторая содержит четыре параграфа; последний имеет четыре подраздела.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Формирование эстетической концепции М.М. Бахтина в работах 1920-х годов"

Заключение.

Итогами настоящего диссертационного исследования являются следующие положения:

1. В основе эстетических теорий Бахтина, представленных в его работах 1920-х годов лежит а) онтология эго-персонализма (которая нашла свое воплощение в тексте «К философии поступка»), и б) отношение автора к своей наиболее полной художественной объективации, называемой в литературоведении «лирическим героем».

2. «Эго-персонализм» как художественное мировоззрение, есть личностная установка, при которой «Я» воспринимает окружающее бытие через определенные личностные качества, являющиеся одновременно и орудиями, с помощью которых создается эстетическое бытие.

3. Стихотворения А. С. Пушкина «Разлука» явилось прообразом эстетической теории Бахтина, представленной в тексте «Автор и герой в эстетической деятельности». Эстетическим субъектом, в этой теории может быть признан тот, кто отождествил свою позицию с позицией лирического героя данного стихотворения. В роли главной художественной формы выступила память пушкинского лирического героя. Поэтому эстетику этой работы Бахтина об авторе и герое можно назвать «историческим» эго-персонализмом.

4. Определяющим представлением эстетической концепции статьи «Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве» является представление об эстетической форме как об активности эстетического субъекта, видящей во всех эстетических действиях свое преобразующее, творческое начало. Лирический герой здесь полностью ассимилирован эстетическим субъектом, исчезает как художественная объективация, становится «эстетическим объектом», в котором эстетический субъект видит только себя и свою активность. Все и вся в этой эстетике растворено в этой осознающей только себя всепоглощающей активности. Поэтому эстетика данной бахтин-ской статьи может быть названа «активностным» эго-персонализмом.

5. Героев произведений Достоевского, в том виде как они представлены в книге «Проблемы творчества Достоевского», можно позиционировать в качестве проявлений одного лирического героя по причине совпадения их качеств с качествами последнего. Эстетическая форма «полифонизма», призванная у Бахтина объединить в единое «музыкальное» эстетическое целое «голоса» главных героев того или иного произведения Достоевского, выполняет функцию создания художественного целого из противоречащих друг другу, несовместимых друг с другом идеологий, присущих самому Достоевскому. Материальным носителем и орудием обретения эстетической формы «полифонизма» выступают у Бахтина так называемые «двуголосые слова», отношение к которым как к звуковому, «музыкальному» целому позволяет примирить и заключить в себя эти непримиримые идеологии, оформить их в самодостаточное эстетическое образование. Бахтинская эстетическая концепция, представленная им в книге о Достоевском, была обозначена как, «эстетико-музыкалъный» эго-персонализм. Это обусловлено тем, что использование слова как звука музыки, то есть как материала для художественного оформления, является чисто эстетическим действием. Принадлежность же «двуголосого слова» только субъекту, его произносящему, его «Я», следует из того, что данные типы слов можно рассматривать как цитаты, а последние, принадлежа цитирующему, лишь указывают на цитируемого.

6. В эстетической теории Бахтина, представленной в его работе о Достоевском, присутствуют и такие эстетические формы, как «монологизм», сутью которого является «идеологизм» - авторское подавление своей идеологией идеологий героев, и «диалогизм» - отношение к диалогу как к бесконечному, нескончаемому процессу. Данные формы, принадлежат личности, их создающей, а значит, очевиден стоящий за ними бахтинский эго-персонализм.

7. Все три эстетические теории Бахтина, изложенные в его трех работах 1920-х годов, являются тремя разными способами разрешения внутренних личностных этических проблем художественными средствами. С точки зрения психологии, это было осуществлено методами перекодировки модальностей внутреннего опыта, то есть Бахтин в каждой работе попеременно выступил в роли визуалиста, кинестетика и аудиалиста.

8. В итоге уместно говорить об экстенсивном развитии эстетических воззрений Бахтина в 20-е годы XX века, о появлении новых подходов, новых взглядов на одно и то же «проблемное ядро», а формирование эстетики Бахтина есть процесс, аналогичный формированию единого целого, где моментами, сторонами выступили специфические эстетические теории, изложенные Бахтиным в этих работах.

Список научной литературыКалыгин, Александр Иванович, диссертация по теме "Эстетика"

1. Бахтин М. М. Проблемы творчества / поэтики Достоевского. Киев, 1994 509 с. Бахтин М. М. Искусство и ответственность // Бахтин М. М. Работы 20-х годов. Киев, 1994. С. 5-8.

2. Бахтин М. М. К философии поступка. // Бахтин М. М. Работы 20-х годов. Киев, 1994. С. 9-68.

3. Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической деятельности. // Бахтин М. М. Работы 20-х годов. Киев, 1994. С. 69-255.

4. Бахтин М. М Проблемы поэтики Достоевского // Бахтин М. М. Проблемы творчества / поэтики Достоевского. Киев, 1994. С. 203- 492. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1990. 543 с.

5. Волошинов В. Н. (М. М. Бахтин) Фрейдизм М., 1993. 121 с. Волошинов В. Н. (М. М. Бахтин) Марксизм и философия языка М., 1993 - 192 с. Медведев П. Н. (М. М. Бахтин) Формальный метод в литературоведении М., 1993.-207с.

6. Аксенов А. В. Вненаходимость и диалог // Диалог. Карнавал. Хронотоп, Витебск, 1999. №1. С. 256-259.

7. Бак Д. П. Эстетика М. Бахтина в контексте генезиса идеи исторической поэтики // Бахтинология: Исследования, переводы, публикации. СПб., 1995. С. 179— 188.

8. Батищев Г. С. Диалогизм или полифонизм?: (Антитетика в идейном наследии М. М. Бахтина). // М. М. Бахтин как философ. М. 1992.

9. Бахтинология: Исследования, переводы, публикации. К 100-летию со дня рождения М. М. Бахтина (Проблемы бахтинологии) СПб., 1995. 370 с. Бахтинские чтения. Сборник. Орел, 1997. Вып. 2. - 328 с.

10. Бибихин В. В. Слово и событие // Историко-философские исследования. Ежегодник 91. Минск, 1991.С. 145-163.

11. Библер В. С. Михаил Михайлович Бахтин, или Поэтика культуры М. 1991.-169 с.

12. Богатырева Е. А. Драмы диалогизма: М. М.Бахтин и художественная культура XX века. М. 1996.- 135 с.

13. Бондарев А. П. Карнавал/диалог: онтология и логика М. М. Бахтина // М. М. Бахтин и перспективы гуманитарных наук: Материалы науч. конференции (Москва, РГТУ, 1-3 февраля 1993 г.). Витебск, 1994. С. 55-62.

14. Бонецкая Н. К. Философская антропология М. М. Бахтина // М. М. Бахтин и методология современного гуманитарного знания. Тезисы докладов Вторых саранских Бахтинских чтений. Саранск, 1991. С. 51-52.

15. Бонецкая Н. К. Теория диалога у М.Бахтина и П.Флоренского // М. М. Бахтин и философская культура XX века: Проблемы бахтинологии: Сб. Ст. СПб., 1991. Вып. 1.4. 2., а. С. 52-60.

16. Бонецкая Н. К. М.Бахтин и традиции русской философии // Вопросы философии. М., 1993. № I. С. 83-93

17. Бонецкая Н. К. М. М.Бахтин в двадцатые годы // Диалог. Карнавал. Хронотоп, Витебск, 1994. № 1. С. 16-62.

18. Бонецкая Н. К. М. Бахтин и идеи герменевтики // Бахтинология: Исследования, переводы, публикации. СПб, 1995а, 32^2.

19. Бонецкая Н. К. Эстетика М. Бахтина и логика формы // Бахтинология: Исследования, переводы, публикации. СПб, 1995, б. С. 51-59.

20. Бонецкая Н. К. О стиле философствования М.М.Бахтина. // Диалог. Карнавал. Хронотоп, Витебск, 1996. № 1. С. 6-43.

21. Бонецкая Н. К. Бахтин глазами метафизика // Диалог. Карнавал. Хронотоп, Витебск, 1998. №1. с. 103-155.

22. Босенко А. В. Власть времени или оставьте М. Бахтина в покое // М. М. Бахтин и перспективы гуманитарных наук: Материалы науч. конференции (Москва, РГГУ, 1-3 февраля 1993 г.) Витебск, 1994. С. 83-84.

23. Бочаров С. Г. Об одном разговоре и вокруг него // Сюжеты русской литературы. М. 1999.

24. Бочаров С. Г. Событие бытия (1995) // М. М. Бахтин: pro et contra. Том II. СПб. 2002. С. 277-294.

25. Бочаров С. Г. Книга о Достоевском на пути Бахтина // Бахтинский сборник. Вып.5.: Сб. ст. М. 2004. С. 281-314.

26. Брайен Пул. Михаил Бахтин и теория романа воспитания // М. М. Бахтин и перспективы гуманитарных наук: Материалы науч. конференции (Москва, РГГУ, 1-3 февраля 1993 г.) Витебск, 1994. С. 62-71.

27. Бройтман С. Н. Историческая поэтика. М., 2001.

28. Быстрова Т. Ю. Проблема бытия искусства // М. М. Бахтин: Эстетическое наследие и современность: Межвуз. сб. научн. тр. Саранск, 1992. Ч. 1. 2. С. 204209.

29. Вересаев В. В. Спутники Пушкина. М., 1993. Волкова Е. В. Эстетика М. М. Бахтина М., 1990. 64 с.

30. Воронина Н. И. М. М. Бахтин и М. Юдина: истоки и горизонты дружбы. // М. М. Бахтин: Эстетическое наследие и современность: Межвуз. сб. научн. тр. Саранск, 1992. Ч. 1.-2. С. 171-183.

31. Галеев Б. М. Полифония как принцип и полнота // М. М. Бахтин: Эстетическое наследие и современность: Межвуз. сб. научн. тр. Саранск, 1992. Ч. 1.-2. С. 325.

32. Гаспаров М. JI. Бахтин в русской культуре XX века (1979) // М. М. Бахтин: pro et contra. Том II. СПб., 2002. С. 33-36.

33. Горин С. А вы пробовали гипноз? М., 1994. 192 с. Горин С. Гипноз: техники россыпью Канск, 1995. - 230 с. ГриндерД. Бендлер Р. Из лягушек в принцы. Нейро-лингвистическое программирование. Воронеж, 1994. - 240 с.

34. Гуревич П. С. Проблема Другого в философской антропологии М. М. Бахтина // М. М. Бахтин как философ. М., 1992. С. 83-96.

35. Гюнтер X. Бахтин и «Рождение трагедии» Ф. Ницше // Диалог. Карнавал. Хронотоп. Витебск, 1992. № 8. С. 27-35.

36. Давыдов Ю. «Трагедия культуры» и ответственность индивида (Г. Зиммель и М. Бахтин) // Вопросы литературы. 1997. Вып. 4. С. 91-125. Диалог. Карнавал. Хронотоп: Журн. научн. разысканий о биогр., теорет. наследии и эпохе М. М. Бахтина. Витебск.

37. Егоров И. В. Проблема автора в эстетике М. М. Бахтина // М. М. Бахтин и перспективы гуманитарных наук: Материалы науч. конференции (Москва, РГТУ, 1-3 февраля 1993 г.). Витебск, 1994. С.133-134.

38. Исупов К. Г. Апофатика М.М.Бахтина // Диалог. Карнавал. Хронотоп. Витебск, 1997. №3. С. 19-31.

39. Исупов К. Г. Уроки М. М. Бахтина // М. М. Бахтин: pro et contra. СПб., Том 1, 2001. С. 7^6.

40. К 100-летию со дня рождения М. В. Юдиной // Диалог. Карнавал. Хронотоп", 1999 Витебск №3

41. Каган М. С. Морфология искусства. Д., 1972.

42. Казаков А. А. б, К проблеме целого полифонического романа // Диалог. Карнавал. Хронотоп. Витебск, 2001. С. 4-58. Камерон Л. и др. Эмпринт метод. Воронеж, 1997. 352 с.

43. Караченцева И. С. и Караченцева Т. С. М. М. Бахтин и Ж. Дерида: фигура читателя // М. М. Бахтин: Эстетическое наследие и современность: Межвуз. сб. научн. тр. Саранск, 1992. Ч. 1. -2. С. 183-188.

44. Киклевич А. К. Язык личность - диалог: (Некоторые экстраполяции социоцен-трической концепции М. М. Бахтина). // Диалог. Карнавал. Хронотоп. Витебск. 1993. №1. С. 9-20

45. Кларк К. Холквист М. Архитектоника ответственности (1995 Перевод Н. К. Бо-нецкой) // М. М. Бахтин: pro et contra. Том II. СПб. 2002. С. 37-71. Клеменс Ф. Бахтин как философ различия // Диалог. Карнавал. Хронотоп, Витебск, 1998. №1.

46. Коняхина И. В. Форма как выражение авторства // М. М. Бахтин и гуманитарное мышление на пороге XXI века. Ч. 2, Саранск, 1995.

47. Корман Б. О Литературоведческие термины по проблеме автора. Ижевск, 1982.

48. Курицын В. Событие Бахтина. // Октябрь. М., 1996. №.2. С. 182-187.

49. Ли Мун Ён Эстетика М. М. Бахтина в ее развитии (Коммуникативный аспект)

50. Автореф. дис. на соиск. уч. ст. канд. филолог, наук. М. 2000.

51. Липовецкий М. Н. Диалогизм в постмодернистской поэтике // М. М. Бахтин иперспективы гуманитарных наук: Материалы науч. конференции (Москва,

52. РГГУ, 1-3 февраля 1993 г.) Витебск, 1994. С. 131-133.

53. М. М. Бахтин как философ: Сб. ст. М., 1992. 257с.

54. М. М. Бахтин: Эстетическое наследие и современность: Межвуз. сб. научн. тр. Саранск, 1992 Ч. 1. 2. - 368 с.

55. М. М. Бахтин и философская культура XX века: Проблемы бахтинологии: Сб. Ст. СПб., 1991. Вып. 1.4.1.-2.- 128с.

56. М. М. Бахтин и проблемы современного гуманитарного знания. Ростов-на-Дону, 1995.-75 с.

57. Мажейкис Г. Й. Истина как любовное сотворчество: (Опыт постижения истины

58. Бахтиным и Карсавиным) // М. М. Бахтин и философская культура XX века:

59. Проблемы бахтинологии: Сб. Ст. СПб., 1991. Вып. 1. Ч. 2. С. 77-83.

60. Махлин В. Л. Михаил Бахтин: философия поступка. М., 1990.

61. Махлин В. Л. Наследие М. М. Бахтина в контексте западного постмодернизма //

62. М. М. Бахтин как философ. М., 1992.С. 206-220.

63. Махлин В. Л. «Диалогизм» М. М. Бахтина как проблема гуманитарной культуры XX века // Бахтинский сборник. Вып. I.: Сб. ст. М., 1990. С. 107-129. Махлин В. Л. Событие и образ // Диалог. Карнавал. Хронотоп. Витебск, 1992а. №1. С. 11-26.

64. Махлин В. Л. Что такое диалогизм? // Диалог. Карнавал. Хронотоп. Витебск, 1993. №1. С. 109-119.

65. Махов Е. A. Música literaria: идея словесной музыки в европейской поэтике. М. 2005. -224.

66. МелихЮ. Б. М. М. Бахтин: параллели к религиозной философии Л. П. Карсавина//Диалог. Карнавал. Хронотоп. Витебск, 1999. №4. С. 72-81. Мухамадиев Р. Диалог Достоевского и диалогизм Бахтина // Вестн. Моск. унта, Сер. 7 Философия. М., 1996. № 4. С. 28-40.

67. Назинцев В. В. Мыслитель Бахтин и теоретик Хайдеггер // М. М. Бахтин и философская культура XX века: Проблемы бахтинологии: Сб. Ст. СПб., 1991. Вып. 1.4. 1.

68. Невельский сборник: Статьи, письма, воспоминания. Вып. 1.-6. СПб., 1996-2001гг.

69. Нильсен Г. Обращение к личности: Г. Мид и М. Бахтин о рефлексивности и политическом // Диалог. Карнавал. Хронотоп. 2003, № 1-2.

70. Осовский О. Е. Научное наследие М. М. Бахтина и гуманитарная мысль Запада сегодня. М., 1991. 32 с.

71. Осовский О. Е. Диалог в большом времени: литературоведческая концепция М. М. Бахтина. Саранск, 1997. 192 с.

72. Осмоловский О. H. Гносеология Ф.М.Достоевского // Диалог. Карнавал. Хронотоп, Витебск, 1999. №1.

73. Падучева Е. В. Семантические исследования М. 1996. 464 с. Панков А. В. Разгадка Бахтина. М., 1995. -256 с.

74. Перлина Н. Забавные вещи случаются на пути к бахтинскому форуму // Диалог. Карнавал. Хронотоп. Витебск, 1995. № 1. С. 20-37.

75. Пешков И. В. M. М. Бахтин: от философии поступка к риторике поступка. М., 1996.- 174.

76. Прозоров В. В. Автор // Введение в литературоведение. М., 2004. С. 68-81. Роднянская И. Б. Лирический герой // Литературный энциклопедический словарь. М., 1987. С. 185.

77. Русских О. В. Уникальность поступка как степень проявления индивидуальности // M. М. Бахтин и гуманитарное мышление на пороге XXI века. Ч. 2, Саранск, 1995.

78. Скиба В. А., Чернец Л. В. Знак и образ. // Введение в литературоведение. М., 2004. С. 46-51.

79. Старостова Л. Э. Философия поступка: индивидуальность, смысл, культура // M. М. Бахтин и гуманитарное мышление на пороге XXI века. Ч. 2, Саранск, 1995.

80. Столович Jl. Н. М. М. Бахтин и проблема ценности // М. М. Бахтин: Эстетическое наследие и современность: Межвуз. сб. научн. тр. Саранск, 1992 Ч. 1.-2. С. 121-133.

81. Тамарченко Н. Д. М. Бахтин и В. Розанов: (Идея «родового тела» и кризис христианской этики на рубеже XIX XX вв.) // Бахтинология: исследования, переводы, публикации. СПб., 1995. С. 172-178.

82. Тамарченко Н. Д. «Композиция и архитектоника» или «композиция и конструкция»?: (М. М. Бахтин и П. А. Флоренский) // Литературоведение и литературоведы. Коломна, 1996. С. 104-114.

83. Тамарченко Н. Д. Проблема автора и героя и спор о богочеловечестве (М. М. Бахтин, Е. Н. Трубецкой и Вл. С. Соловьев) // Бахтинские чтения 2, Материалы Международной научной конференции (Витебск, 24—26 июня 1996). Витебск, 1998. С. 105-130.

84. Тамарченко Н. Д. Акт рассказывания: повествователь, рассказчик, образ автора. //Введение в литературоведение. М., 2004. С. 300-309.

85. Телъчарова Р. А. Музыкальность мышления как прием методологической пластики // М. М. Бахтин: Эстетическое наследие и современность: Межвуз. сб. научн. тр. Саранск, 1992 Ч. 1. -2. С. 226-233.

86. Тодоров Ц. Монолог и диалог: Якобсон и Бахтин // Диалог. Карнавал. Хронотоп. Витебск, 2003. №1-2.

87. Томсон К. Диалогическая поэтика М. М. Бахтина // М. М. Бахтин: pro et contra. СПб., Том 1, 2001. С. 312-322.

88. Томсон К. «К философии поступка» М.Бахтина: Действие и паранойя // Диалог. Карнавал. Хронотоп. 2002. Витебск. №1.

89. Турбин В. Н. Бахтин сегодня // Лит. газ. М., 1991. 6 февр. №5. С. 11.

90. Турбин В. Н. У истоков социологической поэтики // М. М. Бахтин как философ.1. М. 1992. С. 44-50.

91. Тынянов Ю. Н. Литературный фактМ. 1993.

92. Урицкая Б. С. Вспоминая прошлое // Диалог. Карнавал. Хронотоп. Витебск, 1999. №1.

93. Философия М. М. Бахтина и этика современного мира. Саранск, 1992. 112с. Фоменко И. В. Цитата // Введение в литературоведение. М. 2004. С. 477-487. Фридман И. Н. Незавершенная судьба «Эстетики завершения» // М. М. Бахтин как философ. М. 1992. С. 51-67.

94. Хализев В. Е. Учение А. А. Ухтомского о доминанте и ранние работы М. М. Бахтина// Бахтинский сборник. М., 1991. С. 70-86.

95. Хализев В. Е. Ценностная ориентация М. М. Бахтина и его духовная драма: (К 100-летию со дня рождения) // Вестн. Моск. ун-та. Сер. Филология. М., 1995. № 6. С. 5-20.

96. Хализев В. Е. Лирика. // Введение в литературоведение. М., 2004. С. 153-160. Хайдеггер М. Письмо о гуманизме // Проблема человека в западной философии. М., 1988.