автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Художественный мир военных рассказов А. Платонова

Полный текст автореферата диссертации по теме "Художественный мир военных рассказов А. Платонова"

На правах рукописи

Спиридонова Ирина Александровна

ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ МИР ВОЕННЫХ РАССКАЗОВ А. ПЛАТОНОВА

Специальность 10.01.01 - Русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Петрозаводск 2006

Работа выполнена в Государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Петрозаводский государственный университет»

Защита состоится 29 ноября 2006 г. в 11.30 на заседании диссертационного совета ДМ 212.190.04 при Государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Петрозаводский государственный университет», 185910, г.Петрозаводск, пр. Ленина, 33.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Петрозаводского государственного университета

Автореферат разослан » 2006 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

кандидат филологических наук с/^' Нилова А. Ю.

Ведущая организация

Научный консультант:

Официальные оппоненты:

член-корреспондент РАН Корниенко Наталья Васильевна

доктор филологических наук, профессор Баршт Константин Абрековнч

доктор филологических наук, старший научный сотрудник Маркова Елена Ивановна

доктор филологических наук, профессор Ннконова Тамара Александровна

Литературный институт им. А. М. Горького

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. Работа посвящена изучению прозы

A. П. Платонова периода Великой Отечественной войны, художественное ядро которой составили рассказы, написанные о войне на войне. Из трех основных десятилетий творчества писателя 1940-е годы изучены наименее удовлетворительно, какой бы аспект исследования ни был взят: текстология, контекст, поэтика, мировоззрение, эволюция. Несмотря на то что военные рассказы не раз привлекали внимание критиков, литературоведов, писателей (В. Полторацкого, С. Залыгина,

B. Чалмаева, В.Васильева, В.Акимова, И. Корниенко, С.Семеновой,

A.Киселева, М.Кох, О. Кузьменко, др.), они оказались в современном платоноведении на периферии изучения. В библиографии работ об А. Платонове, которых насчитывается более двух тысяч наименований, нет ни одного специального монографического исследования его творчества периода Великой Отечественной войны (см.: Андрей Платонович Платонов: Жизнь и творчество: биобиблиографический указатель. М., 2000).

Предметом научного осмысления в диссертационном исследовании избран художественный мир военных рассказов А. Платонова в его внутренней динамике и взаимосвязи компонентов художественной структуры, во взаимодействии с предшествующим творчеством писателя и литературным контекстом времени. В таком формате изучение прозы А. Платонова периода Великой Отечественной войны проводится впервые.

Категория «художественный мир» активно вошла в отечественную филологическую теорию и практику на рубеже 1960-1970-х годов и продуктивно работает по настоящее время (работы Д. С. Лихачева,

B. В. Федорова, С. Г. Бочарова, Г. Д. Гачева, А. П. Чудакова, Л. В. Чернец,

B. С. Непомнящего, Н. А. Хренова, О. Е. Баксанского, А. Ф. Кофмана, Е. Н. Кучера, В. С. Жидкова, К. Б. Соколова, В. Г. Щукина, Е. А. Яблокова,

C. Г. Семеновой и др.).

Об уникальном художественном мире Платонова Л. Шубин, работы которого сыграли важную роль в становлении платоноведения, писал: «В художественном мире Платонова, как и во всяком космосе... есть своя структура, свой порядок, создаваемый сложной системой метафор. В ряду этих метафор особое место занимают образы-понятия. Это как бы "полое понятие", и эта полость может поэтому вместить в себя все, весь мир» . Таким образом, предполагается принцип целостности при исследовании художественного мира писателя, рассматрива-

Шубин Л. Поиски смысла отдельного и общего существования: Об Андрее Платонове: Работы разных лет. М., 1987. С. 181.

ется ли отдельное произведение, блок произведений, период творчества. В объеме всего творчества Платонова концептуально значимы повтор и возвращение — возвратно-поступательное движение содержания и формы.

Одновременно художественный феномен Платонова таков, что уже на уровне идиостиля отдельного произведения можно говорить о присутствии в нем «художественных миров» во множественном числе (разных онтологических точек зрения, каждая га которых имеет свое образно-понятийное выражение). При такой взаимосвязи «художественных миров» каждого отдельного произведения и «художественного мира» творчества Платонова вопрос о военной прозе как особом периоде его творчества, где имеются существенные внутренние изменения в поэтике и продуцирующем ее художественном мышлении, остается открытым, а заявленная тема «Художественный мир военных рассказов А. Платонова» — научной гипотезой, требующей развернутого обоснования.

Главным материалом исследования стала проза А. Платонова военных лет:

- публикации 1941-1946 годов в «Красной звезде», «Знамени», «Октябре», «Новом мире», других изданиях военного времени;

-сборники «Под небесами Родины» (1942), «Броня» (1943), «Рассказы о Родине» (1943), «В сторону заката солнца» (1945), «Солдатское сердце» (1946);

- рукописи и машинописи произведений, хранящиеся в фондах РГАЛИ;

- черновые наброски к рассказу «Одухотворенные люди» (Резервный архив М. А. Платоновой в ИМЛИ РАН);

- произведения военных лет, опубликованные в разные годы, а также:

- основной корпус произведений писателя, его записные книжки, публицистика, литературно-критические статьи, письма; -художественная литература и публицистика 1940-х годов.

Цель данной работы — рассмотреть специфику художественного мира военных рассказов писателя в контексте творчества и времени. Изучение особенностей поэтики и семантики военного эпоса Платонова уточняет и углубляет наше понимание творчества одного из самых ярких и сложных писателей XX века как целостного художественного объекта, существующего во времени. С другой стороны, сравнительный анализ военных произведений Платонова с творчеством других авторов периода 1941-1946 годов вносит ряд существенных дополнений и кор-

В. М. Акимов, мотивируя изменение даты литературного периода с 1945 на 1946 год, пишет: «...речь идет не о времени войны, а о сроках того нового состояния, в котором находилась в эти годы отечественная... русская литература» (Акимов В. М. От Блока до Солженицына: Судьбы русской литературы XX века. СПб., 1994).

ректив в устоявшиеся характеристики русской советской литературы периода Великой Отечественной войны.

Задачи исследования:

— изучить историю текстов военной прозы, провести сравнительный анализ разных прижизненных публикаций произведений и рукописей;

— проследить, как функционируют в художественном мире военной прозы традиционные платоновские темы, образы, мотивы, сюжеты;

— выяснить, какие новые формально-содержательные элементы и механизмы смыслообразования проявляют себя в художественной структуре военных рассказов;

- определить место и функции христианских образов и мотивов в военной прозе писателя;

- рассмотреть концептуальные тропы и их роль в художественном мире военных рассказов;

- проанализировать особенности поэтики и художественного мышления Платонова в историко-литературном контексте времени.

Суть научной гипотезы, выносимой на защиту. Рассказы 1941-1946 годов образуют сложное художественное целое — большое эпическое полотно, органически выросшее из малой эпической формы: их отличает проблемно-тематическая общность, сквозные социально-нравственные и религиозно-философские коллизии, единые принципы построения системы персонажей и образной структуры, жанровая и повествовательная стратегии автора Великую Отечественную войну А. Платонов определил как эпоху в эпохе: это время консолидации человека и мира перед смертельной угрозой фашизма, когда русский человек и русский мир были призваны в «просторную сферу исторического бытия» (М. Бахтин) для исполнения исторического долга взамен ложно понятого революционного мессианства. Реагируя на изменения «текста» жизни, опорные образы-понятия, конституирующие художественный мир А. Платонова, приобретают новое содержание, выстраиваются новая конфигурация компонентов поэтической системы и ценностная иерархия. Сохраняется триединство изображения: антропоморфизм, натуроморфизм, теоморфизм, но изменяются формы и семантика их взаимодействия. Теоморфизм выступает структурообразующим принципом художественного миромоделирования, формируя образ Мира-Храма как альтернативу исторической действительности и одновременно ее реальную возможность.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Платоновская проза военных лет тематически и поэтически наследует предшествующее творчество писателя и одновременно по-новому манифестирует повторяющиеся в нем семантические субституции.

2. Героическая правда и трагическая истина - такой новый художественный синтез дают эстетические, философские и этические установки писателя в рассказах о войне на войне.

3. В ситуации «этической необходимости», в которую поставила писателя Отечественная война, важным механизмом семантического расширения художественного текста, актуализации сокровенных смыслов и коллизий становится у Платонова «единословие» — художественный знак, не совпадающий с художественным целым.

4. Понятие «сокровенности» в рассказах 1941-1946 годов дополняется и углубляется понятием «одухотворенности». «Одухотворенность» становится концептуальным центром миромоделирования и народной характерологии.

5. Полиперсонализм является ведущим принципом организации системы персонажей. Герои военных рассказов различаются по миропониманию, характеру и судьбе, но они эстетически равноправны: кто не достоин «вечной славы», тот сохранен в художественном мире Платонова «вечной памятью всех мертвых и всех живых».

6. В прозе военных лет кристаллизуется образ «народа-семьи». Высшие смыслы жизни — любовь и мир - находят художественную реализацию в образной параллели «воин - мать». Образ матери интегрирует у Платонова главные смыслы «живой тайны мира», помогает раскрыть метафизику России, нравственные истоки народной жизни, которые война не только не отменила, но помогла трагическому их осознанию.

7. Художественное мышление А. Платонова архетипично, что определяет особенность художественного историзма писателя. Мысль о том, что животные и растения - «наши современники», из арсенала постоянных у писателя. В творчестве военных лет идею «общего конгломерата» (равенства существования в хаосе), одну из центральных в философии трагического у Платонова в 1920-1930-е годы, сменяет другая — о необходимости объединения усилий людей и природы в поиске «дорог к божеству», об их равных возможностях приобщения и участия в божественном космосе жизни. Космософия военной прозы Платонова - земля и люди «под небесами Родины».

8. Разнообразные текстовые элементы, которые восходят к христианской культуре, фокусируют в военных рассказах экзистенциальные проблемы и одновременно дают альтернативные исторической реальности идеальные образы Мира-Храма и России-Храма.

Теоретико-методологической основой исследования стали труды по общей поэтике, истории и теории литературы С. С. Аверинцева, М. М. Бахтина, С. Г. Бочарова, А. Н. Веселовского, Б. М. Гаспарова,

A. Ф. Лосева, Д. С. Лихачева, Ю. М. Лотмана, И. П. Смирнова, В. Н. Топорова, Ю. Н. Тынянова, Б. А. Успенского, О. М. Фрейденберг, Р. Якобсона;

- по теории и методологии изучения художественного мира литературного произведения - работы Д. С. Лихачева, В. В. Федорова, С. Г. Бочарова, Г. Д. Гачева, А. П. Чудакова, Л. В. Чернец, А. Ф. Кофмана, О. Е. Баксан-ского, Е. Н. Кучера, В. С. Жидкова, К. Б. Соколова, В. Г. Щукина; -по проблемам истории и социальной психологии Великой Отечественной войны - исследования Е. С. Сенявской, В. Т. Анискова, Н. Д. Козлова.

Изучение военных рассказов А. Платонова велось в продолжение и с опорой на работы отечественных и зарубежных исследователей его творчества - О. Ю. Алейникова, Е. А. Антоновой, К. А. Баршта, С. Г. Бочарова,

B. В. Васильева, В. Ю. Вьюгина, Г. Понтера, М. Геллера, С. П. Залыгина, М. А. Дмитровской, А. А. Дырдина, Л. В. Карасева, Л. И. Колесниковой, Н. В. Корниенко, С. И. Красовской, О. А. Кузьменко, Т. Лангерака, О. Г. Ласунского, Н. М. Малыгиной, О. Меерсон, М. Ю. Михеева, Е. Г. Мущенко, Э. Наймана, Т. А. Никоновой, Н. Г. Полтавцевой, В. А. Свительского, В. П. Скобелева, С. Г. Семеновой, Е. Толстой-Сегал, Л. П. Фоменко, А. А. Харитонова, Р. Ходела, В. А. Чалмаева, Л. А. Шубина, Е. А. Яблокова, других авторов.

В работу вовлечены многочисленные литературно-критические материалы 1920-1940-х годов (И. Агола, В. Бакинского, Н.Бухарина, М. Горького, А. Гурвича, Е. Добина, Л. Леонова, В. Слепкова, В. Пер-цова, М. Шолохова, А. Явича и др.). В ходе исследования военного эпоса Платонова мы обращались к широкому контексту классической русской литературы от А. С. Пушкина до А. А. Блока.

Диссертация является историко-литературным исследованием. В ходе анализа литературного материала периода Великой Отечественной войны автор опирался на принцип историзма, системный, сравнительно-типологический и структурно-семиотический методы исследования.

Военные рассказы А. Платонова впервые рассмотрены в свете универсальной категории «художественный мир». Три взаимосвязанных уровня исследования - внутренний мир произведения, особенности по-

этики метатекста военных рассказов, художественный мир военного эпоса А. Платонова и его место в поэтическом космосе писателя - позволяют проследить диалектику особенного, единичного и общего в творческой эволюции А. Платонова. В ходе исследования были выработаны методология и методика изучения художественных кодов метафизической проблематики военных произведений Платонова (онтологический, гносеологический, натурфилософский, религиозный аспекты художественного творчества), которые можно применять для исследования других художественных миров в литературе Великой Отечественной войны. В постановке и решении рассмотренных выше задач и проблем состоит научная новизна и теоретическая значимость исследования.

Практическая значимость работы. Материалы диссертации могут быть использованы в подготовке научного издания военных рассказов, в дальнейших исследованиях художественной специфики и эволюции творчества А. Платонова, в первую очередь заключительного десятилетия 1940-х годов; в процессе выработки новых (или, по крайней мере, для корректировки сложившихся) подходов к изучению истории русской литературы периода Великой Отечественной войны; в вузовских лекционных курсах по истории русской литературы XX века, спецкурсах и спецсеминарах по творчеству А. Платонова.

Апробация работы. Результаты исследования были представлены в докладах и обсуждались на [-XVII ежегодных международных Платоновских семинарах (1990-2006, ИРЛИ РАН (Пушкинский Дом), Санкт-Петербург); международных конференциях, посвященных творчеству А.П.Платонова (1997, 1999, 2001, 2004, ИМЛИ РАН им. А. М. Горького, Москва); международных конференциях «Евангельский текст в русской литературе ХУШ-ХХ веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр» (1993, 1996, 1999,2002, 2005, ПетрГУ, Петрозаводск); научной конференции, посвященной 90-летию со дня рождения А. Платонова (1989, ИРЛИ РАН (Пушкинский Дом) Ленинград); I российских Замятинских чтениях «Творчество Евгения Замятина: проблемы изучения и преподавания» (1992, ТГУ им. Г. Р. Державина, Тамбов); всероссийской конференции «Детская литература: история и современность» (2003, ПетрГУ, Петрозаводск); V международных Платоновских чтениях «Андрей Платонов: искания века и воронежские контексты», посвященных 105 годовщине со дня рождения писателя (2004, ВГУ, Воронеж); на заседаниях кафедры русской литературы Петрозаводского госуниверситета. По результатам исследования на филологическом факультете Петрозаводского госуниверситета читались спецкурсы «Творчество А. Платонова: традиции и новаторство», «Творчество А. Платонова: проблемы интерпретаций».

Основные положения диссертации изложены в научных публикациях, среди которых монография «"Внутри войны" (Поэтика военных рассказов А. Платонова)» (Петрозаводск, 2005). Общий объем работ, опубликованных по теме диссертационного исследования, - 26,2 п. л.

Структура диссертационной работы включает введение, 4 главы, заключение, библиографию и приложение.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновываются актуальность, научная новизна, теоретическая и практическая значимость работы; определяются предмет, материал, цели, задачи, теоретико-методологическая база, ведущие принципы и методологические посылы исследования; даны сведения об апробации основных результатов.

В первой главе «Трагическое и героическое в рассказах 1941-1946 годов» рассматриваются формы художественного выражения двух ведущих категорий эстетики А. Платонова периода Великой Отечественной войны. Писатель разделил патриотический пафос времени, но сознавал «двуликость» исторического события и в пределах одного текста писал не одну, а две войны: войну по защите своей земли, дома, народа - Отечественную — и войну, которая охватила весь мир и глубоко проникла в душу человека - «вечную войну». Патриотизм как этическая константа, героическое и трагическое как эстетическое двуначалие определили идейно-художественное своеобразие военной прозы Платонова.

В рассказах 1941-1946 годов происходит расширение героической темы: не только «священная война» получает у Платонова героическое освещение, но жизнь как таковая, где в повседневности длится онтологический конфликт жизни и смерти, и жизнь одерживает победу. Героями жизни в его военных произведениях являются растения, животные, «рождающая» земля и человек, который одерживает духовную, нравственную победу над смертью во множестве ее личин: страха, эгоизма, равнодушия, озверения, отчаяния, наконец, врага («Броня», «Крестьянин Ягафар», «Маленький солдат», «Железная старуха», «Среди народа», «Цветок на земле», «Сампо»),

Зона трагического традиционно характеризует у Платонова «всю жизнь». Трагическая истина присутствует в художественном мире военных рассказов от приема «речевой оговорки» до жанровой модели. Там, где трагизм свернут до деталей, отдельного высказывания повествователя или героя, пейзажа, портрета, мотива, он поддержан и развернут в подтексте, в сюжете «второго плана» — через связь с целым творчества Платонова, с литературными и иными контекстами. В ситуации «этической необходимости» Отечественной войны сокровенные смыс-

лы и сюжеты часто выражены у писателя, по его же определению, «единословием» - особым художественным знаком, не совпадающим с художественным целым, в силу чего в зоне стилистического конфликта происходит семантическое расширение текста.

В рассказе «Броня» (1942) доминирует героический пафос, а его главный герой персонифицирует патриотизм. В записной книжке Платонова 1941-1942 годов находим «начало важнейшего рассказа» , которое прочитывается как трагический пролог и подтекст героико-патриотического произведения. Сюжет об общечеловеческой трагедии непонимания, отвержения гения временем и средой сведен в трагический узел противоречий советской истории и имеет автобиографическую подоплеку. Имплицитно, в «оговорках» (О. Меерсон) героя и повествователя, данный сюжет присутствует в рассказе «Броня». «Начало важнейшего рассказа» напоминает о себе в «темном» сообщении военного инженера Саввина о том, что он «схоронил в бумаге десять лет работы», с которого и начинается развитие героического действия — рейд Саввина и рассказчика в тыл врага. В речи героя-повествователя находим словосочетания «наш враг» и «свой враг». Эти стилистические неловкости (определения врага через притяжательные местоимения наш и свой) Платонов сохранит во всех вариантах и редакциях текста, что говорит об их «обязательности» в повествовательном оформлении сюжета. Вкупе с предшествующими «оговорками» и «умолчаниями», выражения наш враг и свой враг ставят вопрос об ответственности человека и народа за прошлое, оказавшееся чреватым войной, за беду настоящего - поруганную фашистскими агрессорами Родину, страдания и гибель людей. На лексико-фразеологическом уровне происходит сращение по принципу оксюморона оппозиции «свое - чужое», что порождает новое семантическое поле в рассказе.

Неправильное слово у Платонова — поиск высшей точности выражения, оно создает дополнительную глубину и открывает новую перспективу осмысления событий, стимулируя читательскую мысль.

Роль «поворота смысла» в рассказе «Крестьянин Ягафар» (1942) играет выражение «зло было далеко и скрытно». В трагифарсовом диапазоне в произведении развернута проблема «скрытного зла», которое главный герой изначально верно чувствует в окружающей жизни, но до поры не видит в себе. Облегченное миропонимание старого Ягафара задает комическое развитие сюжета: он - 'гость', 'свадебный генерал' («Генерал Бабай» - первое название рассказа) на еще не свершенном празднике победы. Прозрение героя начнется в тот момент, когда он увидит заброшенное колхозное хозяйство. Страдание и гибель разнооб-

3 Платонов А. Записные книжки: Материалы к биографии. М., 2000. С. 219.

разного «вещества существования» прописаны у Платонова без пощады для человека. Трагические смыслы сфокусированы в натурфилософской коллизии. Открытие своей вины перед миром — высший момент жизни платоновского героя, с его инстинктивной потребностью жить по совести. Вторая половина сюжета, когда из 'гостевой жизни' старый крестьянин идет в 'солдатскую' (работать в колхоз), также имеет комическое удвоение. Финальное самоопределение Ягафара «генерал, который командует всей рожающей силой земли», - это героико-комическая форма полноты ответственности героя за окружающий мир.

Трагическое в рассказе «Среди народа» (1942-1943) присутствует в мыслях героя майора Махонина о «бушующих голых принципах» истории. Бушующий принцип — явление трагически универсальное в человеческом поведении. Платоновский герой открывает этот страшный побудитель людских действий в поведении армии противника. При этом автор опускает в кульминационной части внутреннего монолога героя определения 'немецкая', 'фашистская' или 'вражеская' армия. Безумие, свойственное «homo sapiens», приоткрывается в ходе дальнейшего размышления Махонина о поведении «армии, предчувствующей свое поражение и гибель». Мысли Махонина, заданные отчаянным сопротивлением врага под Вереей, выходят за пределы конкретного факта. Мысли майора выстраданы, не случайны, характеризуют не только врага, но людей как таковых, выявляют темную, низменную природу человека, которая с печальной закономерностью обнаруживает себя в человеческой истории.

«Избяная погорелыцина» — такой видит Махонин деревеньку Верею, в третий раз входя в нее с советскими войсками. Словосочетание «избяная погорелыцина», предваряющее в рассказе траурный пейзаж испепеленной войной русской деревни, и размышления героя об истории, где «бушуют голые принципы», хранят в подтексте трагическую память о революционной отечественной истории. По мнению Е. Толстой-Сегал, лексема «погорелыцина» у Платонов - сокровенная память об одноименной поэме Клюева.

Трагическое не составляет главного содержания произведения. Рассказ посвящен «осмысленному» героизму народа, представленного символической парой героев: солдатом и пахарем. «Среди народа (Офицер и крестьянин)» - пример того, как трагические смыслы, присутствуя в произведении, свертываются и уходят в подтекст, но не отменяются, разворачиваясь за пределами данного произведения в контексте творчества А. Платонова и интертекстуальном пространстве литературы.

Платоновское освещение темы детского героизма в рассказе «Маленький солдат» отличается от принятого в советской литературе военных лет. Для произведений 1941-1945 годов, посвященных детям, ставшим безвин-

ными жертвами войны, характерен трагизм (К.Симонов «Майор привез мальчишку на лафете...», Л.Леонов «Примечание к параграфу. Репортаж с Харьковского процесса», Е. Кононенко «Смерть детоубийцам!»). Но в произведениях, в которых главной избиралась тема «маленьких солдат» - детей, подростков, юношей, сознательно вступивших в борьбу с фашизмом, - доминировал героический пафос, а центральной линией сюжета становилась борьба молодого поколения с врагами Отечества (Л.Леонов «Твой брат Володя Куриленко»). В рассказе «Маленький солдат» военные подвига десятилетнего Сережи Лобкова находятся на периферии или вовсе за пределами сюжета (читатель так и не узнает, за что «маленький солдат» получил медаль). В центре внимания у Платонова - психологическая (сердечная) драма «обреченного на подвиг» ребенка. Писателя волнуют запасы и прочность любви в детском сердце, которое война учит ненависти. Трагическая и героическая версии поведения ребенка, ставшего солдатом, сложным сплетением мотивов проходят по всему сюжету. В рассказе много вводных слов и предложений, которые не позволяют принять ту или другую версию как окончательную.

В рассказе «Сампо» (1943) трагическое является жанрообразующим началом. Сюжетная основа произведения: солдат на пепелище родного дома ведет разговор с погибшей женой - предвосхищает стихотворение М.Исаковского «Враги сожгли родную хату» (1946). В художественном решении темы «человек и рок истории» Платонов опирается на античные пласты культуры (ранняя античная трагедия) и народную эпическую традицию (карело-финский эпос «Калевала»),

Название рассказа, эпиграф, герой (в довоенной жизни карел Нига-рэ - кузнец, как и культурный герой народного эпоса Ильмаринен), центральный эпизод (спор Нигарэ с женою о мельнице Сампо) - выходы автора в эпическое время «Калевалы». В диалогические отношения при этом поставлены прошлое и настоящее, культурный народный опыт и личный опыт человека, познавшего войну. Эпическое время «Калевалы» бесконечно большое, вбирает в себя исторический опыт народа и его идеальное целеположение. Время человеческой жизни бесконечно мало, но в своей малости оно единственно реальное, живое время истории — время ее осуществления.

Из четырех обязательных элементов ранней античной трагедии, которые выделяет О. М. Фрейденберг1, в рассказе «Сампо», как показал анализ, в узнаваемой, типологически соотносимой форме присутствуют два — «роль экспозиции (описания)» и «роль чередующихся диалогов между двумя, все время теми же, лицами» (Кирей и его жена). Еще один элемент сильно литературно трансформирован: «роль вестника» у Платонова пере-

4 Фрейденберг О. М. Миф и литература древности. М., 199В. С. 373.

дана пейзажу. «Роль хоровых молений» замещена «ролью размышления». Произведение завершается катарсисом в древнем, изначальном (предшествующем эстетике и в этом смысле «доаристотелевском») значении: герой рассказа «Сампо» — полностью, всем сердцем (то есть физически и духовно) — очистился от скверны зла и принял трагический дар жизни.

Герою дано выстрадать правду, которая обязует его жить. В трагедии смерти близких и одиночества он открыл личную вину, а отсюда и смысл своего личного существования сейчас и в будущем - жизнь в искупление. Дальнейшая участь героя предрешена судьбой и совестью: у него нет в жизни выхода из сердечной боли и вины и нет права на выход из жизни, ибо он должен жизнью и только жизнью «отрабатывать вину».

Диалектика жизни в военных рассказах Платонова часто поворачивается к человеку ее трагической, патетически-страдальческой стороной. Писатель художественно исследует дух и душу человеческую в роковых обстоятельствах истории. Герой рассказа «Сампо» не может отменить ужасные реалии войны и смерти ни в общечеловеческом масштабе, ни в частном, личном. Однако не ужас и безысходность, а пафос «возвышенно-патетического страдания» (А. Ф. Лосев) звучит в платоновском рассказе. В мире разрушенной гармонии платоновский герой открывает «высокие положительные ценности» жизни (М. Шелер). Жанр произведения можно определить как лиро-философскую трагедию с катарсическим финалом.

В ситуации Священной войны Андрей Платонов не обо всем мог и не всегда считал себя вправе писать. Но там, где он начинал рассказ, писатель был верен правде жизни. Это незыблемое основание не только платоновской этики творчества, но и эстетики. Четыре года войны из произведения в произведение он продолжал писать «великую драму» жизни, где художнику необходимы были не только героическая патетика, но и трагическое, лирическое, комическое, ироническое начала -и снова трагическое. Рассказы писателя характеризуются многообразием жанровых форм и их авторским синтезом. В малой эпической форме Платонов стремился запечатлеть многообразие жизни, все ее частные подробности, из которых складывается общая картина трагического и великого события.

Героическая правда и трагическая истина — так можно определить двойное ядро художественной философии военной прозы А. Платонова. «Этическая необходимость», в которую был поставлен художник, пишущий «внутри войны», порождала особый механизм взаимоотношений героического и трагического в поэтической структуре и семантике произведений. Можно говорить об определенных закономерностях, которые прослеживаются в отборе материала, его сюжетной организа-

ции, форме пафоса: чем ближе место действия в произведении к фронту, к передовой, где «сейчас» (имея в виду художественное время, совпадающее с историческим) идет смертельный поединок с фашизмом, тем сильнее звучит у Платонова героическое начало; чем дальше -в даль и глубь мира, тем жизнь человеческая представлена трагичнее (принцип обратной перспективы). Трагическое начало в прозе Платонова 1941-1946 годов стало жанрообразующим в рассказах «Маленький солдат», «Сампо», «Взыскание погибших», «Седьмой человек», других. Но чаще трагизм, локально означенный в «оговорках» рассказчика и/или героя, деталях описания, отдельных образах, мотивах, эпизодах, -через связь с предшествующим творчеством писателя и широким литературным контекстом - выступал подоплекой героического. Разные формы взаимодействия героической правды и трагической истины в военных рассказах Платонова прослеживаются на всех уровнях поэтической структуры и не сводятся к взаимоотрицанию, к деструкции. Функционально значимо в художественном мире Платонова их соположение и возникающее при этом семантическое напряжение.

Обобщая свои наблюдения о специфике трагического в художественном мире Платонова, А. Кретинин определил его как «античный трагизм». Эти наблюдения и выводы сделаны при концентрации исследовательского внимания на прозе Платонова 1920-1930-х годов. Художественный мир военной прозы, семантика и функции трагического в нем, как показал анализ, имеют ряд принципиальных отличий от «античной модели». Как и раньше, художественное исследование исторической действительности идет у Платонова с поверхности социально-идеологического конфликта времени в онтологическую глубь проблематики «вечной войны». Однако главные «слагаемые» художественного мира: человек и жизнь, природа и история - получают иную поэтическую расстановку, которая выражает новое миропонимание автора. Военная проза Платонова отлична от художественной модели «античного трагизма», где роль человека - быть «пассивным объектом претерпеваемой судьбы»; она ближе (но не тождественна) к новоевропейской эстетике трагического, которая «исходит из того, что человек сам виновен в постигших его ужасах и страданиях» (А. Ф. Лосев). Платоновский герой остается героем морального выбора даже там, где рок истории не оставляет ему ничего, кроме страдания и смерти.

Анализ трагического в рассказах 1941-1946 годов позволил сделать вывод, что художественный мир военной прозы Платонова не может быть полноценно охарактеризован без учета функций подтекста: коллизии «явного» и «сокровенного» играют важную роль на всех уровнях поэтической структуры.

Вторая глава «"Одухотворенныелюди" (1942): текст - подтекст -контекст» посвящена истории текста и поэтики одного из центральных произведений военного эпоса Платонова.

Изучение истории создания «Одухотворенных людей», внутреннего мира произведения, его «отдельности» (Д. С. Лихачев) и контекстуальных связей позволило пересмотреть сложившуюся в литературоведении версию о «традиционном» для советской литературы периода войны героическом содержании рассказа. Анализ черновых набросков, машинописного варианта текста, подготовленного Платоновым для публикации в журнале «Знамя»5, писем и записных книжек периода создания «Одухотворенных людей» показал, что драматический принцип, порождающий художественную многозначность, играет ведущую роль в организации жанровой, сюжетной, повествовательной и образной структур рассказа.

В публикациях военных лет (а вслед им - в послевоенных) из «Одухотворенных людей» оказались исключенными два эпизода: расстрел комиссаром Поликарповым моряков-«изменников» и мечта краснофлотца Юрия Паршина о личном поединке с «последним гадом» Гитлером, которые расширяли драматический диапазон сюжета последнего боя и повествовательную полифонию его освещения от трагического до анекдотического. Данные фрагменты «Одухотворенных людей» не вписывались в официальную героическую версию событий, они были изъяты в ходе многочисленных редакторских правок.

Как большинство военных рассказов писателя, «Одухотворенные люди» имеют документальную основу. Имена пяти моряков, ценою жизни остановивших две танковые атаки противника под Севастополем в ноябре 1941 года и посмертно получивших звание Героев Советского Союза: Н. Фильченко, И. Красносельского, В. Цибулько, Д. Одинцова, Ю. Паршина, — знала вся страна. «Подвиг пяти» - такое «именное» числовое обозначение закрепила за смертельной битвой моряков с фашистскими танками военная пресса. Платонов отказывается от официальной версии «пяти героев» и расширяет круг действующих лиц. Рассказ о подвиге героев-моряков имел у Платонова сверхзадание: быть «службой вечной славы и вечной памяти — всех мертвых и всех живых». В ходе работы над «Одухотворенными людьми» А. Платонов уточняет жанр произведения — «реквием в прозе».

«Одухотворенные люди» - многогеройное произведение, построенное как совокупность новелл в рамках жанра рассказа. Несколько сюжетных линий произведения сходятся в центральном сюжете последнего боя. Расширение границ рассказа наблюдается на всех уровнях текста. В художественной структуре произведения просматриваются общие

5 РГАЛИ, ф. 2124, он. 1, ед. хр. 38.

тенденции военных рассказов к циклизации и романизации, в рассказе находим свод основных тем и проблем, ключ к образному решению.

Трагическое содержание происходящего — смертельный поединок за право жить - фокусируют в сюжете «Одухотворенных людей» эпизоды с животными и детьми. Именно животные и дети предстают в произведении в качестве невинных жертв и безмолвных обвинителей войны.

В эпизоде боя точка зрения закреплена за животными, которые «по-детски» страдают и гибнут среди ожесточения человеческого. Овцы, которые «словно дети», — отсыл к другому эпизоду, где дети играют в похороны - «в смерть», по определению героя политрука Фильченко.

Платонов не в первый раз пишет детей, лишенных историей детства: «Чевенгур», «Котлован», «Джан», «Семен». Но эти же произведения свидетельствуют, что дети в художественном мире Платонова в самых страшных обстоятельствах интуитивно знают «главное» в жизни, хранят память прошлого и образ будущего. Детская игра в «Одухотворенных людях» обладает той же провиденциальной семантикой. Она предсказывает смертельную беспощадность поединка моряков с фашистами, свободно и сознательно выбранную ими участь умереть за Родину.

Над могилами дети ставят кресты. В них живет интуитивное знание, что погибшие взывают к милосердию и памяти, что их тела и души нуждаются в вечном покое. Они словно слышат еще не произнесенные слова Паршина, с которыми он, вслед товарищам, пойдет на смерть: «Эх, вечная нам память!». Прощальное слово героя представляет собой свободную цитацию молитвы, входящей в православный обряд поминовения умерших. Крест, который появляется в детской игре в похороны погибших, и свободная цитация молитвы «Вечная память» выступают главными знаками-сигналами христианской тематики в художественной структуре рассказа.

Сравнительный анализ мотивов ярости и зверя в рассказе «Одухотворенные люди» и в литературе Великой Отечественной войны выявил особенности в семантике и функции этих мотивов у Платонова. В Отечественной войне священна любовь к своему народу и священна ненависть к врагу. Темы «священной любви» и «священной ненависти» сливаются в публицистике и художественной литературе военных лет в единую тему-пафос. «Благородная ярость» - вариант «священной ненависти» в произведениях Л. Леонова, других авторов. Мотив зверя -центральный в сюжетной разработке темы врага у А. Толстого, И. Эренбурга, Б. Полевого, М. Шолохова, он становится антитезой мотиву народной «ярости-гнева».

А. Платонов, как и художники-современники, писал Великую Отечественную войну как «священную», но трагически универсальный смысл происходящего смертоубийства сохранен им в семантическом

поле произведения. В мотивной структуре рассказа «Одухотворенные люди» нарушена граница «свое - чужое». Лейтмотив ярости вбирает в себя - однократно, но с сохранением положительных коннотаций -тему врага. Мотив зверя тоже однократно, но использован в сюжете рассказа для характеристики защитников Родины: именно «одухотворенные люди» открывают в себе в смертельном бою «зверя» как катастрофическое следствие войны.

В «Одухотворенных людях» мотив зверя существует в блоке лейтмотива ярости как вариант и одновременно кульминация. Важно, что мотив зверя введен в повествование не через слово рассказчика, а через слово персонажа - как саморефлексия. «Одухотворенные люди» Платонова сами сознают свой внутренний разлад, и в этой боли раскрывается их человеческая красота, ведь осознание в себе зверя есть живой голос совести, опорная точка в усилии возвращения человека к себе самому.

В художественном мире военных рассказов Платонова существует очевидная диспропорция между повествованием о преступлениях (зверствах) фашистов и их художественным оформлением в мотив зверя, причем даже в тех случаях, когда для характеристики врага использовано анималистическое иносказание.

Зооморфные характеристики врага (реальные и мифологические) локализованы у Платонова на периферии образной и мотивной структур военных рассказов: они разнородны, даны, как правило, через слово персонажей, разрежены в текстовом пространстве, свернуты в словосочетание или слово и не представляют собой художественно детализированной картины-образа. К тому же, большая часть поименованных в этом списке, представителей фауны в других рассказах Платонова предстают истинными героями жизни и «солдатами» в борьбе с фашизмом («Железная старуха», «Дед-солдат», «Неодушевленный враг»).

Очевидна асимметрия, семантический сдвиг в анималистической образной оппозиции, оформляющей центральный конфликт «Одухотворенных людей»: «гады», «волосяной червь» (враг-фашист) - «зверь» (русский моряк), которая до конца не прочитывается в рамках традиций фольклора или литературы и может быть понята только «изнутри» натурфилософии автора. В художественной структуре «Одухотворенных людей» образ врага — волосяного червя семантически связан с двумя другими - это образ человека с пустой душой и образ врага — пустой шкурки от человека. Этот «образный сюжет» в его синтагматической последовательности и тем более в парадигматической перспективе «семантических жестов» многозначен и включает в себя, наряду с социально-политическим, экзистенциальное содержание.

«Объяснение» такой мотивной организации находим в творчестве Платонова 1920-1930-х годов, в эволюции взглядов писателя на историю

и природу. Природа, по философии Платонова, — полноправный участник исторических процессов, она породила и хранит гуманистическое начало жизни, в то время как история пропитана зоологической ненавистью. Эти убеждения не позволили Платонову в военной прозе живописать образ-мотив врага-зверя. Мотив зверя в «Одухотворенных людях» - знак исторической трагедии человечества в полном ее объеме: в довоенных произведениях писателя мотив-образ зверя характеризует отечественную революционную историю («Котлован») и фашизм («Мусорный ветер»). Диффузия мотивов ярости и зверя в сюжете «Одухотворенных людей» отменяет пафос возмездия.

Связь творчества Платонова с символистской традицией, с творчеством А. Блока отмечали многие исследователи: Н. Малыгина, Н. Корниенко, Е. Толстая, Е. Яблоков, В. Вьюгин, А. Лысов, И. Матвеева, Е. Роженцева, Н. Злыднева, другие. Поэтический код начала, музыкальная тема и мотивная структура «Одухотворенных людей» актуализируют блоковский подтекст в рассказе. Открывает произведение мотив пения девушки в хоре, завершает — мотив никто не придет назад. Тематически заданы и присутствуют в произведении мотивы кораблей, плаванья, гавани. Сюжетообразующим является мотив моряков, сошедших на берег для продолжения боя. Сюжет последнего боя оформляют мотивы любви, верности, памяти в неразрывном единстве с оппозиционными мотивами разлуки, скорби, утраты. Такая мотивная структура типологически соотносится с известным стихотворением Блока «Девушка пела...» в церковном хоре...» (1905).

Стихотворение Блока «Девушка пела...» и рассказ Платонова «Одухотворенные люди» занимают стратегические позиции в творчестве писателей, их схождение на мотивном уровне актуализирует более глубокие моменты художественно-философского диалога. Платонову, как и Блоку, присущи абсолютный слух на музыку жизни, темы пути и ски-танья, апокалиптическое видение эпохи, безверие и тоска по вере, примат истины и ее художественная реализация через поэтику со-мнения. Творческая установка Блока на «обретение себя-в-мире» (Н. Грякалова) духовно близка Платонову и имеет в художественных мирах писателей общую языковую форму выражения - быть «среди»: «среди людей» (Блок) - «среди народа» (Платонов). «Среди» - у обоих авторов маркирует позицию «со-бытия» художника и мира.

Особое внимание при сравнительном анализе стихотворения Блока «Девушка пела...» и рассказа Платонова «Одухотворенные люди» было уделено образной системе, поскольку у обоих авторов изменение (сдвиг) в поэтике и идеологии образа играет важную роль не только в оформлении смыслового поля данного образа-персонажа или образа-символа, но и в семантике произведения.

В рассказе Платонова «Одухотворенные люди» находим изначальную контаминацию блоковских мотивов пение девушки — плач ребенка. У Платонова девушка-невеста, которая «пела выше и задушевнее всех», наделена той же, что ребенок у Блока, интенцией причастности Тайне, означенной теми же мотивами горя и плача: ее сердце, одухотворенное любовью и страданьем, предчувствует разлуку навек. Сдвоенная начальная характеристика пения девушки «выше и задушевнее» у Платонова последовательно развернута в дальнейшем повествовании как духовная вертикаль приобщения тайне бытия. По тому, как пение девушки представлено в слове рассказчика, оно являет собой аналог сердечной молитвы. Поющая сердцем - эту метафорическую характеристику Платонов делает главной при описании героини. Аллюзивное удвоение начала рассказа «Одухотворенные люди» стихотворением «Девушка пела...» вводит в его подтекст молитву, поэтическое переложение которой составляет содержание первой строфы стансов Блока.

Черты детства (святого сыновства) несут в себе моряки, защитники Родины, вступившие в единоборство с врагом, чтобы смертью смерть попрать. В рассказе Платонова все герои (девушка, дети, моряки) при-частны трагическому знанию, что никто не придет назад из этого сражения, но принимают такую жертвенную судьбу, веруя в правду ратного дела защиты Родины и мира и находя утешение в вечной памяти народа.

В творчестве обоих авторов, А. Блока и А. Платонова, присутствует трагический образ «родины-чужбины», потому не будет тавтологией следующее уточнение относительно художественного мира «Одухотворенных людей» и других военных произведений: герои военных рассказов Платонова открывают для себя счастье «родной Родины» (или «одушевленной родины»).

Сопоставительное изучение «Одухотворенных людей» и стихотворения А. Блока «Девушка пела...» показало, что «непосредственный контакт» с поэтическим шедевром Блока в начале рассказа служит у Платонова отправным пунктом для дальнейшего свободного использования мотивов и образов из репертуара Блока, которые наполняются новым содержанием; это «многошаговый процесс, чей конечный продукт (импли-кат операции) дистанцирован от источника» .

Отметим, что блоковский подтекст поддерживает и усиливает христианский пласт смыслов в семантике произведения. При типологическом сходстве мотивных и образных структур, жанровых решений — произведения имеют разное содержание. Стансы «Девушка пела...» Блока стали еще одним пророчеством грядущих бед России. «Одухотво-

Смирнов И. П. Порождение интертекста (Элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б. Л. Пастернака). СПб., 1995. С. 56.

ренные люди» — произведение «разрешения» (Б. Зайцев), где человек и народ, показывает Платонов, в очистительной катастрофе Великой Отечественной войны выстрадали и открыли истинные смыслы и ценности бытия. Рассказ «Одухотворенные люди» интегрирует важнейшие смыслы военных рассказов Платонова.

В третьей главе «Особенности образной структуры военных рассказов» мы исходили из того, что в художественном тексте символ и образ — это «конструирующие, порождающие модели» (А. Ф. Лосев). Размышляя о гении Пушкина, А. Платонов высказал идеи, важные для понимания его философии творчества: образ рождает поэтику «второго смысла» . Эти положения и стали отправными при исследовании отношений образ как исходная единица художественного языка и образ как целостная поэтическая картина мира в военных рассказах Платонова.

В художественной картине мира у писателя важную роль играют пейзаж и природные образы. В военных рассказах особое значение получают ландшафтные образы поля и дерева, символически представляющие национальную жизнь в координатах времени и вечности, войны и мира.

Сквозной образ военной прозы писателя - образ «пепелища» («Броня», «Сампо», «На могилах русских солдат», «Житель родного города», «Мать (Взыскание погибших)», «Офицер и крестьянин», «Домашний очаг», «Страх солдата», «Пустодушие», другие). Образ земли на протяжении всего творчества Платонова хранит мифологический комплекс «матери-сырой земли». Это «материнская земля» - все порождающая и принимающая в свое лоно обратно. Война, как свидетельствуют пейзажи Платонова, прерывает ее материнскую функцию, земля предстает «опустевшей», «замученной», «безродной» («Иван Великий»), В образе «поля русской жизни», ставшего полем всемирной смертельной битвы, безродность земли имеет две причины. Одна — естественное прекращение ее детородных функций на период осени - зимы, другая - историческая и противоестественная — война. Это выжженная земля, в которую вместо семян озимых засевают снаряды и трупы людей, врагов и сынов отечества.

На рациональном уровне (размышления, рассуждения, разговоры) воинская пахота осмыслена как подвиг во имя жизни во многих произведениях («Среди народа (Офицер и крестьянин)», «Сын народа (Офицер Простых)», «Ветер-хлебопашец», «Афродита»). Однако еще более многочисленны в рассказах о войне образы «пепелищ», которые приот-

Платонов Л. Пушкин - наш товарищ // Платонов А. Размышления читателя. М., 1980. С. 14.

крывают трагедию героической борьбы. Хронотоп «пепелища» («пого-рельщины») выходит в военных рассказах Платонова за временные и пространственные границы основного сюжетного действия - он эпически объемнее: охватывает не одну судьбу, но пространство народной жизни, не только время Великой Отечественной войны, но и опустошительные последствия войны для будущего, и беды исторического прошлого России. Повествователи и герои военных рассказов Платонова сознают «житейскую необходимость» воинской работы по уничтожению врага - «живого злодейства», несущего страдания и смерть русскому миру. Но рядом в их сердце — чувство вины и покаяния за невозможность иначе «сокрушить врага» в бою, как уничтожая огнем все живое.

Как и в предшествующем творчестве А. Платонова, важную роль в военных рассказах играет образ дерева. Дерево — «стержневой» образ русского равнинного ландшафта. Потому Платонов всякий раз художественно акцентирует не только наличие дерева (знак жизни), но и его отсутствие (знак смерти) в пейзажах войны. Образ дерева, развернутый в оппозиции 'жизнь — смерть', имеет мифологический подтекст. Художник часто пишет «убитые» на войне деревья («Мать», «Счастливый корнеплод», «Пустодушие», «Афродита»). Устойчивый прием олицетворения природы у Платонова в этих картинах наполняется семантикой смерти. Мертвое дерево как знак исторической беды завершает пейзаж смерти в экспозиции и рассказа «Пустодушие».

При анализе военных рассказов как единого художественного целого -с учетом изоморфности сюжетов, наличия в произведениях сквозных лек-сико-семантических и образных доминант в их релевантных связях - образное противопоставление 'дерево смерти - дерево жизни' может быть определено как вариант внутренней оппозиции образа дерева 'жизнь -смерть'. Смерть - закон природы и физический предел всего живого. В фольклоре образ дерева традиционно аккумулировал всю полноту представлений народа о жизни и смерти. В военных рассказах А. Платонова образ мертвого дерева имеет устойчивую семантику 'погубленной жизни'.

Обращает на себя внимание расширение семантики образа дерева в военных рассказах до символа: 'дерево' является универсальным означающим человека, народа, крестьянской цивилизации, русского мира.

Дерево - символ жизни, консолидации природы и народа перед угрозой смерти - присутствует в рассказе 1941 года «Божье дерево». Оно вписано в центр русского мира и представляет весь русский мир. Образ дерева наделен материнскими чертами и функциями, что характерно для древних мифологических верований. Однако чудесная способность дерева хранить жизнь каждого своего ребенка-листа, не жертвуя индивидуальным ради целого, выходит за пределы древних языческих представлений в христианскую народную мифологию (С. Семенова).

Образ «божьего дерева» в своей идеальной метафизике равен (изо-функционален) каждому другому образу в художественной структуре произведения (дерево = мать = сын). Часть и целое, микро- и макрокосмос равнозначны в образной философии А. Платонова. При проекции образной структуры на сюжетное действие в рассказе «Божье дерево» высвечивается сюжет «второго смысла»: главный герой Степан Трофимов - это «сын-лист» и одновременно «солдат-дерево». «Сын-лист» (по начальному парному образному уподоблению: «дерево-листья», «мать - сын») защищает на войне национальное Древо жизни, от него, солдата Степана Трофимова, зависит жизнь или смерть его матери и родины, а значит в ситуации священной войны и смертельного поединка с врагом он есть часть, равная целому, он - «дерево родины».

Продолжение образного сюжета «солдат - дерево родины» находим в рассказе «Молодой майор (Офицер Зайцев)» 1944 года. В нем Платонов рисует сокровенный внутренний «ландшафт» человека. В его изображении пространство души-сердца солдата, защищающего родину, имеет тот же «стержневой образ» дерева.

Образная параллель 'солдат - божье дерево родины' оформляется в единый образ-символ, где художественно сопряжены смертный человек в роковые минуты истории и «вечная родина». В советских публикациях военного и послевоенного времени «отредактированный» платоновский образ мира и человека в рассказе «Дерево родины» на уровне «очевидного» сопрягал современную историю и мифологию и лишь на уровне внутритекстовых «единословий» потаенно хранил семантику народного христианства. В авторском варианте текста христианский код введен в образный сюжет «второго смысла» уже на уровне заглавия. «Божье дерево» - первое и основное название произведения, «Дерево родины» -второй, дополнительный вариант.

Ландшафтные образы в военных рассказах Платонова хранят полноту национальной культурно-исторической памяти: миф, христианство, современность. Отметим некоторые семантические и функциональные отличия главных ландшафтных образов «поля» и «дерева» в военной прозе А. Платонова. Пространственный образ поля «закреплен» за настоящим временем (война), потому несет в себе преимущественно трагическое содержание, из рассказа в рассказ переходит пейзаж «пепелища» - изувеченной, выжженной огнем битв до пустоши земли и природы России. Идеальное поле русской жизни, залитое солнечным светом, с благоуханием трав и цветов или засеянное злаками, на войне лишь грезится рассказчику и героям как безвозвратное детское прошлое, как мечта о будущем. Как художественная «реальность» оно появится у Платонова лишь в конце войны в рассказе для детей «Цветок на земле» (1945).

Образ дерева может быть вписан в пейзаж «пепелища», и тогда «мертвое дерево (дерево смерти)» - еще одна жертва и обвинение войне, обеим воюющим сторонам. Но чаще образ дерева представляет в военной прозе А. Платонова «идею жизни» - это искалеченное, обугленное, но живое дерево, одолевающее зло и смерть. В ряде рассказов образ дерева имеет идеальное содержание: аккумулирует и делает зримыми те высшие ценности и смыслы, которыми руководствуется русский народ в освободительной борьбе с фашистскими захватчиками. Образ дерева, имея две модели, реальную и идеальную (утопическую), хранит взаимоисключающие смыслы - трагедию и славу, вину и оправдание Отечественной войны.

Пейзажи «огня» и «пепла» — сквозные в русской литературе Великой Отечественной войны; их функция — воззвать к борьбе, отмщению, уничтожению врага, который принес смерть на русскую землю («Наука ненависти» М. Шолохова). В рассказах Платонова свою вину за погубленную родную природу, незащищенные поле и древо русской жизни несут и сознают защитники Отечества. С натурфилософской проблематикой (многочисленные пейзажи «родного пепелища», «погорелыци-ны») входят в военные рассказы Платонова мотивы покаяния и обета солдат Отечества перед родной землей, миром, жизнью, изначально не защищенными от зла. Взятие на себя вины войны и очищение делом жизни — важный момент в духовной биографии платоновского героя.

Образ человека, души человеческой, который пишет Платонов в военных рассказах, - важное слагаемое общей художественной картины. В военной галерее Платонова - портреты солдат Отечества («Молодой офицер», «Среди народа», «Смерти нет! (Оборона Семидворья)»), военного детства («Железная старуха», «Маленький солдат», «Петрушка (Страх солдата)», «Возвращение»), старости («Рассказ о мертвом старике», «Старый Никодим», «Житель родного города»), отчаяния («Седьмой человек»), глупости («Счастливый корнеплод»), мученицы («Девушка Роза), врага («Пустодушие»). Никогда ранее у Платонова подробное описание героя не занимало такого места, как в годы войны. Это связано с этико-эстетической установкой писателя сберечь в памяти искусства, по возможности, все индивидуальные черты и черточки человека, поколения, народа, обреченного войной на подвиг и смерть. Платонов продолжает писать на войне образ «души человеческой», художественно исследовать ее тайны. В портрете человека военного времени, как и в предшествующих произведениях писателя, сопряжены физика, биологическая данность и метафизика, экзистенция человека.

В военных рассказах А. Платонов продолжал писать «сокровенного человека». Обостренное сознание сокровенности жизни всегда было присуще художнику, оно определяло его мировидение, хотя в течение

времени наполнялось разным содержанием. Определение человека как сокровенного появляется в творчестве писателя во второй половине 1920-х годов, когда Платонов ставит под сомнение диктатуру разума как необходимое и достаточное условие достижения мировой гармонии («Сокровенный человек»). Понятие сокровенности, в том числе «сокровенного сердца человека», библейского происхождения (I Петр. 3:4). Разрыв связи человека с Богом — горькая реалия русской жизни XX века, запечатленная в платоновской характерологии («Чевенгур», «Котлован», «Счастливая Москва»). Сокровенный человек - «сокрытый... спрятанный или схороненный от кого-то» (В. Даль), в художественной версии Платонова 1920-1930-х годов, прежде всего, — от самого себя. По трагическому парадоксу именно разум, долженствующий открыть человеку путь к истине, является преградой, которая отделяет человека от Матери-природы и Бога, оставляя в мучительном сознании беспомощного одиночества. Персонажи Платонова заворожены и наказаны тайной жизни, которая в разлуке с истиной.

Человек и мир в военных рассказах писателя, как и прежде, - тайна. Вслед записным книжкам слово тайна устойчиво присутствует «внутри» военной прозы, образуя особый лексико-семантический блок. Понятие «сокровенности» остается базовым в художественной антропософии Платонова периода Великой Отечественной войны. Основное внимание художника сконцентрировано на рядовом участнике великих и страшных событий, его психологии, его сокровенном мире, его одухотворенном подвиге.

Война — зона зла, смерти. В произведениях А. Платонова всегда много смерти, для автора и его героев она — «обнажившийся лик человеческой судьбы, знак фундаментальной непрочности бытия» (С. Семенова). Герои рассказов военных лет, как и персонажи предшествующего творчества Платонова, не могут ни понять, ни примириться со смертью. Но смерть в бою, где они сами становятся смертью для фашистов, герои понимают как счастье, как высшую жизнь. На этой - священной — войне русский солдат смертью смерть попрал.

«Одушевленный» и «одухотворенный» человек Платонова не умирает, а уходит в смерть как в другую, высшую жизнь. Тема смерти переосмысливается как преображение, открытие-обретение «главной жизни». В основе ее - христианское понимание вечности, нетленности «одухотворенной» истиной человеческой души.

Если в предшествующем творчестве одно из центральных мест у А. Платонова занимает персонаж, который экспериментирует над жизнью, то в прозе периода Отечественной войны главное внимание к герою, сердце которого «предано жизни» («Рассказ о мертвом старике»). Смысл жизни, который не могла открыть человеку война Гражданская,

открыла Отечественная война. Своим ратным подвигом солдаты защищают правду, которую нажил-выстрадал народ за вековую историю существования.

С. Бочаров пишет, что одна из важнейших проблем, которая волнует писателей XX века, - «это проблема ответной реакции человека, испытывающего многократно усилившееся по сравнению с прошлыми временами давление объективного мира»*. Ответная реакция русского человека на давление исторических обстоятельств, показывает Платонов, - реакция совести.

Понятие «сокровенности» в военных рассказах дополняется и углубляется понятием «одухотворенности». Последнее вынесено автором в название произведения и становится концептуальным центром его народной характерологии периода Великой Отечественной войны. «Одухотворенные люди» - новое слово в художественной антропологии Платонова, где он как никогда близко подходит к христианскому пониманию сокровенного человека. Важно подчеркнуть, что характеристика «одухотворенный» дается не каждому герою и всякий раз персонально мотивирована.

Любовь и вера - важнейшие качества «одухотворенных людей». Вера у героев военных рассказов Платонова разная: верят в дело Ленина и Сталина, в научное воскрешение, в любовь, в воинское братство, в Бога. Рассказ за рассказом Платонов показывает, что живая ветвь веры военного поколения прорастает из веры отцов, держится ее корнями («Среди народа», «Верное сердце солдата», «Божье дерево», «Житель родного города», «Афродита»),

Начиная с «Одухотворенных людей», подвиг в платоновском понимании все более будет тяготеть к подвижничеству, где сливаются в единое целое поступок и образ жизни, и требуется «максимальное напряжение сил для осуществления добра» (С. Булгаков). Писателя все более интересует нравственное обеспечение человека на войне. Вслед за автором «одухотворенным людям» Платонова дорога мысль: мир - это храм. Защита Мира-Храма становится их священным долгом в Великой Отечественной войне. В центре военных рассказов - люди, которые в самом страдании и смерти открыли смысл жизни. Потому и устойчивые в произведениях 1920-1930-х годов характеристики жизни как «скуки», «тоски», «однообразия» уходят из военных рассказов, где утверждается разнообразие и красота мира, радость открытия «главной жизни».

В военных рассказах А. Платонова кристаллизуется образ народа-семьи, сплоченного кровно и духовно. Семейная тема выходит на пер-

Бочаров С. Г. Характеры и обстоятельства // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Образ, метод, характер. М., 1962. С. 444.

вый план у художника в середине 1930-х годов. Это новое семантическое ядро его прозы подтверждает верность писателя идее родства как главной идее жизни, одновременно свидетельствуя об изменении вектора художественно-философского поиска. Герой Платонова 1920-х -начала 1930-х годов, подобно Активисту в «Котловане», «без памяти о домашнем счастье строил необходимое будущее». Персонажа данного типа в произведениях второй половины 1930-х годов заметно подвигает герой-семьянин («Среди животных и растений (Жизнь в семействе)», «Третий сын», «Река Потудань», «Старый механик»).

Тема «социализм и семья» наполняется у писателя своим, вступающим в напряженный диалог, все чаще - конфликт с эпохой, содержанием. X. Гюнтер отмечает, что в рассказах Платонова второй половины 1930-х годов «центр тяжести перемещается от Большой семьи советского общества к малой естественной семье» .

Обращение Платонова к проблемам частной жизни человека вовсе не является отказом от большой исторической проблематики. Он продолжает и творчески развивает Пушкинскую традицию художественного постижения истории «домашним образом» .

В военных рассказах писателя предстает народ-семья, сплоченный кровно и духовно. То, о чем мечтали в 1920-1930-е годы автор и его герои, стало в трагических обстоятельствах Отечественной войны исторической реальностью, запечатленной писателем в образах.

Кровное и духовное родство осознается народом в период Великой Отечественной войны не только в настоящем, но и в череде поколений. В. Васильев, С. Семенова рассматривают в военной прозе писателя образную интеграцию, идущую от фольклора: «пахарь - воин», «отец -сын». По художественной философии Платонова, воин, защищающий отечество, продолжает-наследует не только отцовскую, но и материнскую функцию. В его военных рассказах происходит сближение -вплоть до функционального тождества — этой традиционно контрастной пары героев: воин (война) и мать (мир), что находит закрепление в образной системе («Одухотворенные люди», «Сержант Шадрин», «Среди народа», «Взыскание погибших»).

Военные рассказы Платонова показывают, что война не в силах отменить идею мира в русском народе. Мать - духовный центр мирной жизни, сердечную память о которой русский солдат сохранил и в аду

Гюнтер X. Любовь к дальнему и любовь к ближнему: Постутопические рассказы А. Платонова второй половины 1930-х гг. // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 4. М., 2000. С. 305.

ю

Пушкин А. С. О романах Вальтера Скотта // Пушкин А. С. Собр. соч.: В 10 т. Т. IV. М., 1981. С. 331.

войны, а потому в системе персонажей главное лицо — воин, в образной системе - мать. Образ матери в военной прозе писателя приобретает черты святости: свята материнская любовь, свято материнское горе.

В рассказе «Взыскание погибших» иконическое название - ключ к пониманию произведения. Оно проецируется на образ главной героини, высвечивая храмовое устройство души русской женщины-матери, ее святую материнскую любовь, великую совесть, глубокую веру. Пока горюет Мария Васильевна, пока выплакивает на могиле детей свою безгрешную материнскую вину, опустошенный войной мир не кажется пустым, он наполнен покаянием, любовью, долженствованием, совестью и надеждой.

Финальная картина, где мать, которая в смертном горе не утратила любви и веры и навечно обняла родную исстрадавшуюся землю, где погребены ее мертвые дети, прочитывается как со-распятие человека и мира. В заключительном эпизоде красноармеец — из тех, кто Родину «выхаживает обратно», — останавливается около матери, умершей на могиле детей, прощается с ней и берет ее навечно в свое сердце. У умершей матери появляется новый «сын». Особым знаком, вводящим в одухотворенный высшей правдой любви русский мир рассказа, становится «митрофаньевский тракт». В финале произведения развернута духовная вертикаль совести и веры - «взыскания погибших».

В военных рассказах Платонова образ матери интегрирует главные сокровенные смыслы «живой тайны мира», помогает раскрыть метафизику России, нравственные истоки народной жизни, которые война не только не отменила, но помогла трагическому их осознанию. Материнская тема развернута у Платонова на всю образную систему военной прозы. Образ матери, который каждый солдат у Платонова несет в своем сердце, обнажает трагическую вину сына перед матерью за разоренный войной мир, за рожденных жить, но убитых, за нерожденных. Эта вина соединяется в рассказах Платонова с виной матери перед детьми, которых она родила в мир, где так много зла. Образ матери одновременно становится у Платонова высшим поэтическим и моральным оправданием русского народа, вынужденного вступить в смертельное единоборство с врагом. Победа в этой страшной войне с фашизмом -подвиг, которого русский народ не искал, но исполнил, верный делу жизни. Мать - центр идеального космоса русской жизни: Родина-мать, мать человеческая и воин-мать - три ипостаси одухотворенного любовью русского мира Платонова. В образной параллели «воин - мать» в военных рассказах нет обратного хода. «Одухотворенный солдат» писателя подобен матери, ведь им движет святая любовь, но нигде в военных рассказах мы не увидим женщину, тем более мать, с оружием в руках и святой ненавистью в сердце (реалия времени, не ставшая

художественной реальностью у писателя), поскольку платоновское понимание воинского подвига основано на фундаменте мира - на священном материнском основании.

Исключительное внимание писателя к каждому человеческому «я», его «сокровенности», неповторимости позволяет выделить как важный принцип системы персонажей у Платонова полиперсонализм. Военная проза Платонова образно смоделирована как «божье дерево» из одноименного рассказа, где автором по-матерински бережется каждый человек, каждая судьба. Кто не достоин «памяти славы», все равно берется в «вечную память всех мертвых и всех живых».

В четвертой главе «Идеология тропа» анализируются семантика и функции поэтических фигур в художественном мире военных рассказов А. Платонова. В данной главе речь идет о трех концептуальных для поэтики А. Платонова тропах — метафоре, метонимии и эпитете.

Р. Якобсон среди фигур образного языка выделил две — метафору и метонимию, которые являются структурообразующими для любого, тем более художественного, дискурса". В диссертации троповая оппозиция метафора-метонимия рассмотрена на материале одной из центральных тем творчества Платонова — теме детства. В период Великой Отечественной войны тема детства присутствует в творчестве писателя от первого («Дед-солдат», 1941) до последнего произведения («Возвращение», 1946). Детство - важная характеристика не отдельных героев, но всей системы персонажей, характеристика, объемная по своему содержанию в плане эстетическом, этическом, философском.

Портретные характеристики, всегда у Платонова метафизические, ведут в сокровенный мир души. Душевная организация платоновского героя, отмеченного печатью детства, заставляет вспомнить евангельское изречение «будьте как дети». Детскость черт лица (облика) устойчиво связана с такими душевными качествами, как кротость, доверчивость, открытость. Описание командира роты Агеева в рассказе «Смерти нет!» (первое название рассказа в черновиках Платонова - «Малый полководец») имеет сложный мифологический подтекст. Первая часть описания (телесная) представляет Агеева «сыном» родителей и Матери-Земли. Эта «архаическая метафора» (термин О. Фрейденберг) актуализирована словосочетанием «земля вскормила». Вторая (лицо) - задана оппозицией «младенец-старик». В портретной характеристике лица-лика Агеева «и млад и стар» восходит к мифологеме детства в ее евангелическом толковании: «Братия!

Якобсон Р. Два аспекта языка и два типа афатических нарушений // Теория метафоры. М„ 1990. С. 126-133.

не будьте дети умом: на злое будьте младенцы, а по уму будьте совершеннолетни» (1 Кор. 14:20).

Автор постоянно апеллирует к детству воюющих героев. Важно это и для самих персонажей. Объяснение героя через детство становится, можно сказать, обязательным в военной прозе писателя. Сюжет ведет в детство в рассказах «Броня», «Одухотворенные люди», «Дерево Родины», «Размышления офицера», «Мать (Взыскание погибших)», «Сын народа», «Полотняная рубаха», «Сержант Шадрин», «Молодой майор», «Афродита» и других. Индивидуальных подробностей при этом дается немного, акцентировано общее, типичное.

Детство как важная художественно-философская характеристика народа в Отечественной войне строится у Платонова на взаимодействии метафорического и метонимического принципов организации художественного дискурса (первый определяет образную систему, второй оказывается ведущим в повествовательной структуре).

«Сын народа» — название рассказа об офицере Простых. «Звание офицера - это имя старшего сына своей Родины» — такая мысль звучит в финале рассказа «Молодой майор». Практически все случаи метонимического расширения данного рода (синекдоха) ведут к архаической метафоре: солдаты - сыновья Родины-Матери.

Архаическая метафора (мифологема) Родины-Матери задает образную структуру и метасюжет прозы Платонова военных лет. Наиболее идеологически ясно она реализована в рассказе «Полотняная рубаха», где противопоставление героев как «сироты» и «сына» снимается в финале. Нет сирот у народа, который объединился перед смертельной опасностью в одну большую семью. В ситуации Отечественной войны народ выполняет священные обязанности детства перед Родиной-Матерью и Народом-Отцом. Таким образом, «детскость» народа в священной войне - это сохраненное человеком (каждым в народе лично) первородное знание родства с миром и обязательств перед ним.

Для создания образа военного детства активно используются эпитеты и сравнения. Метафора и метонимия встречаются в военных рассказах достаточно редко, но их семантическая значимость при этом только возрастает, они перестают быть просто средствами художественной выразительности и выполняют мировоззренческую функцию.

Ключевая характеристика детства. военной прозы Платонова -«святое детство» - в рассказе «Маленький солдат» включена в метафорический контекст. Описывается сон мальчика, которого война сделала сиротой и солдатом: Сережа Лобков во сне являет «образ святого детства, откуда увела его война». Это концептуальная метафора сложного семасиологического содержания. Ее основные семантические узлы: 1) детство, кроме традиционного значения «детские годы», «детский воз-

раст», получает глубинную характеристику пространственного объекта (|откуда увела — га детства, как из дома); 2) антропоморфная метафора «война увелаг>\ 3) традиционное уподобление «жизнь-путь» («дорога жизни»).

Платонов часто пишет детей, имеющих страшный опыт жизни «при немцах... при смерти» («На доброй земле»). Постоянное отождествление немцев со смертью у писателя имеет не только метонимическую, но и метафорическую логику. В отличие от метонимии, которая актуализирует ближние связи, метафора позволяет связать дальнее. Смерть -это трагически универсальное содержание жизни на войне.

Образ ребенка-смерти возникает в рассказе «Петрушка (Страх солдата)». Впечатление героя-повествователя оформляется в итоговый образ-метафору: Петрушка «сморил меня своим злостным разумом, и другие люди тоже сморились от него». Петрушка из «Страха солдата» — самый беспощадный и пессимистичный из детских образов Платонова, он заставляет вспомнить «неодушевленного врага». Герой этот стоит особняком не только в ряду детских персонажей других произведений писателя, но и в данном рассказе.

В финале дана другая образная характеристика детей войны - метонимический образ «маленьких оробевших сердец». Военное детство предстает здесь в пограничном состоянии «жизни/не-жизни». В зависимости от контекста «робость» можно рассматривать как вариант «смерти при жизни», а можно — как вариант «жизни в смерти». Но семантика «жизни» усилена в метонимическом образе: дети спят, «часто дыша своими маленькими оробевшими сердцами». Дети характеризуются через «оробевшее сердце», где эта характеристика выступает как коллективное «имя», «сердце» — через органы дыхания (по смежности). Часто еще один знак робости-смерти, но сердце дышит - знак жизни. Множественное число в метонимическом образе детства столь же значимо, как в случае с Петрушкой - единичное, «персональное» прикрепление метафоры.

Игра - необходимая форма познания ребенком мира. В рассказе «Одухотворенные люди» Платонов пишет скорбную игру детей в похороны. О детях мучениках, тружениках, воинах рассказывает писатель -таковы реалии времени. Играют в военных рассказах Платонова фашисты, которые предстают детьми, играющими в смертоносную игру («По небу полуночи», «Броня», «Среди народа», «Девушка Роза»),

Платонов создает сложный метафорический образ, на одном полюсе которого - детство, на другом — враг. При создании образа врага («живого мертвяка») мотив детства у писателя взаимодействует с мотивами глупости, страха, пустоты, зверя, живота, машины (робота), вещи, ветоши. Платонов рисует врага как недочеловека и античеловека. В свете

рассматриваемой нами темы фашисты предстают антидетьми. В Библии сходные характеристики имеют дети дьявола: «порабощены вещественным началам мира» (Гал. 4:3); «не делающие правды» (1 Ин. 3:10); «сердце их приучено любостяжению; это сыны проклятия» (2 Петр. 2:14).

Фашисты инстинктивно определяют главными «соперниками» в игре-войне за вечное мировое господство именно детей, персонифицирующих «живую вечность» сражающегося русского народа, его идеальный потенциал жизни, развернутый в будущее. Война антидетей с детством составляет внутренний сюжет рассказов Платонова «Броня» и «Девушка Роза».

В рассказе «Девушка Роза» немецкие палачи именуются «мастерами того света». Эта характеристика не исчерпывается метонимией (мастера убивать, отправлять на тот свет). Контекст (в том числе, ассоциативные связи с названием повести «Происхождение мастера») актуализирует метафорический потенциал образа: «мастера того света» - «мастера (с) того света» - «дети смерти». Главный, трагически неравный поединок «дети смерти» ведут с «живой русской девчонкой» Розой. Персонифицированный конфликт смерть/жизнь дает новое, более глубокое понимание образной оппозиции ложное/истинное детство.

Метафорический образ «ребенка-цветка» в рассказе «Девушка Роза» аккумулирует в себе идеальное содержание детства у Платонова. Его реалистическим вариантом становится тоже растительный образ-метафора «ребенок-веточка».

Образ ребенка - «слабой ветви» в «мертвом» пространстве войны встречается в записной книжке писателя, в финале рассказа «Пустоду-шие», первоначально присутствовал в рассказе «Маленький солдат», но был снят редактором при публикации. Этот образ семантически связан с метафорическим выражением «святое детство, откуда увела его война». Однако в ходе его развертывания смыслы накапливаются не на трагическом («слабая ветвь»), а на героическом (ветвь жизни) полюсе.

В финале рассказа «Пустодушие» данный образ вырастает в символическую картину. В метафорической картине жизни, образный центр которой — ребенок-веточка, представлены два временных и художественно-философских плана: 1) трагически осмысленное настоящее (мертвая зона войны); 2) мифоутопически развернутое будущее (могучее древо будущей жизни). Метафорический образ «ребенка-веточки» перерастает в символ (императивность — «должна вытерпеть и преодолеть» — его характеристика), а последний получает метонимический подтекст (ведь единичная, частная судьба героя предстает как универсально общая судьба народа).

«Чудо» преображения войны в мир Платонов связывал, прежде всего, со «святым детством». Сюжетную реализацию концептуальной ме-

тафоры ребенок - слабая, но единственно живая ветвь на опаленном войной древе народной жизни — находим в рассказе «Возвращение». Мальчик Петрушка в нем сохраняет семью от разрушительных последствий войны. При наличии ряда общих внешних характеристик этот герой по существу является антагонистом Петрушки из одноименного рассказа 1943 года. Там показан ребенок, погубленный войной, а Петрушка в рассказе «Возвращение» — дитя жизни. По обидному отцовскому определению, он — «отросток». По сюжету же этой «слабой веточкой» спасено семейное древо жизни Ивановых.

Детство — первая боль и последняя надежда Платонова. Тема детства в военной прозе охватывает огромный, драматически разноречивый материал: жизнь ребенка и взрослого, «неодушевленного врага» и противостоящего фашизму «одухотворенного мира». В образном решении темы детства заметно преобладание метафоры над метонимией, при сложном их взаимодействии. Это позволило Платонову, не нарушая «нравственного кодекса» художника, работающего на «святую победу», не отступить и от «святой правды», обозначив потаенные, глубинные связи разъятого войной мира, обнажить трагедию и красоту жизни.

Платонова-художника всегда привлекали пограничные состояния жизни: детство и старость, рождение и умирание. Тема ветхости, по мнению исследователей, порождает в произведениях Платонова мощную языковую «стихию», беспрецедентно влиятельную в «речевом образе автора» . В диссертационном исследовании внимание сосредоточено на одном из ее сюжетов: идеологии и функциях эпитета ветхий в «Чевенгуре» и военных рассказах писателя.

Эпитет ветхий не выделяется частотой употребления в «Чевенгуре», однако несет исключительно важную семантическую нагрузку. Использованный в романе о новой революционной истории России, он подключает к ее осмыслению культурно-историческую традицию христианства, Ветхого и Нового Заветов. Как показал анализ, Книга Екклесиаста из Ветхого Завета становится одним из важных библейских подтекстов темы ветхости у Платонова.

Эпитет ветхий — первое означающее художественного мира «Чевенгура». Словосочетание «ветхие опушки» исследователи выделяют как один из главных содержательных шифров произведения. Экспозиционная модель «ветхой» и «необорудованной» жизни вбирает в себя прошлое, настоящее и, как выясняется в дальнейшем, предсказывает будущее. Поэтика глагольных форм в экспозиции представляет челове-

Чалмаев В. Андрей Платонов как «языковая личность»: динамика монологизма в «стратегических» фрагментах его повествования // Sprache und Erzählhaltung bei Andrei Platonov. Bern, 1998. С. 63-65.

ческую драму времени, к освещению которой самое непосредственное отношение имеет прилагательное «ветхий». Сращение настоящего и прошлого времен дает мифологическую модель «вечного возвращения». Так, с первых строк заявлена историческая драма человека, конечного, ограниченного во времени и возможностях, но не в желаниях и устремлениях, которая будет художественно исследована Платоновым на новом историческом материале.

Дать времени зримый облик пространства, показать его «качество» — одна из функций эпитета ветхий в художественной структуре «Чевенгура». В «тексте» первого словосочетания ветхость - атрибут природы («ветхие опушки»). Но уже в «тексте» первого предложения это качество переадресовано (через родительный падеж) цивилизации: «Есть ветхие опушки у старых провинциальных городов».

«Ветхая природа» имеет в романе иное содержание, нежели «ветхая цивилизация». Ветхость естественных природных объектов - знак вечных метаморфоз природного вещества существования, таинства конца-начала в космическом круговороте жизни. В искусственном мире, сотворенном человеком, ветхость — это вестник смерти, будь то «ветхая шапка», «ветхий крест» или «ветхость города».

Эпитет ветхий использован в «Чевенгуре» для характеристики душевной и духовной жизни героев, идеологических страстей времени.

Ветхий крест (варианты: обветшалый, погибающий) становится в романе знаком духовной драмы богозабвения. Революция, как магнит, притянет последние, отчаянные надежды платоновских правдоискателей. Соблазн новизны в умозрениях героев отбрасывает на жизнь, и без того ветхую, смертельную тень «конца света». Мотивы суеты (мотив Екклесиаста) и уставшего детского сердца сопроводят историю чевенгурской коммуны.

В повествовании о чевенгурской коммуне эпитет ветхий - важный элемент словесной реализации сюжета: он несет энергию сюжетного действия. В городе никто не знает, каким должен быть Град Коммунизма. Коммунарами руководит отрицательное знание - они точно знают, чего и кого не должно быть в «пролетарском рае». Там, где старый мир оказался прочным и долговечным, коммунары сами приводят его в «ветхость». Платонов показывает, как революционное обновление мира оборачивается его уничтожением (истратить, привести в ветхость и пагубность).

В истории чевенгурской коммуны эпитет ветхий утрачивает смысловую амбивалентность. Революционные мечтатели претендуют на открытие вечного смысла жизни, на строительство Города Солнца (М. Геллер), но открывают вечность с отрицательным значением. Чевенгур становится городом лунного света, городом смерти: «Тот свет

проникал в чевенгурскую кузницу через ветхие щели дверей...» «Ветхие щели дверей» - характерный платоновский образ. Его грамматическое оформление сродни образной модели экспозиции («ветхие опушки... городов») и столь же семантически многозначно. Однако в пространственной символике данного образа и картины в целом, которую открывают «пустыня неба над степной пустыней земли», все коннотации отрицательные и в сумме дают многозначный образ смерти. Образ-синекдоха «ветхие щели дверей» дает метонимическое расширение темы «ветхости»: ветхие щели характеризуют двери, двери - кузницу, кузница — город. Идея коммунаров «привести в ветхость и пагубность целый город» ими реализована, но мечта о «чевенгурской кузнице» нового мира и счастья не состоялась. «Ветхие щели дверей» указывают также на незащищенность города, претендующего быть бастионом коммунизма. Дополнительное и иное значение образу дает начальное словосочетание «ветхие щели». В нем нетрадиционно использована традиционная семантика прилагательного «ветхий»: определяя существительное «щели», оно наделяет его качествами искусственного предмета или явления, артефакта (ветхие щели как ветхие двери). В контексте общей картины в словосочетании активизирована этимологическая память прилагательного «ветхий» (последняя фаза лунного цикла): «ветхие щели» наполнены и транслируют «покинутый, задушевный свет» луны. Это переводит пейзаж «пустого - лунного - ветхого» Чевенгура в мистический план: исход коммунистического города в смерть.

Эпитет ветхий универсален в романе: он использован в разных контекстах и характеризует различные объекты. Ими могут быть самые разные сущности: природные явления, артефакты, одушевленные объекты, абстрактные понятия. К чему бы или кому бы ни было приложено слово «ветхий» у Платонова, оно выполняет не только эстетическую, но и этическую функцию: делает не только зримым, но и живым любой объект описания, одновременно сигнализируя о хрупкости и бренности «вещества существования». Эпитет ветхий в платоновском контексте - знак сочувствия автора жизни - всему живому без исключений. В художественной аксиологии романа цена всего разнообразного «вещества существования» в зоне «ветхости» самая высокая.

«Чевенгур», текст «сомнений», включает в себя слово веры - библейское слово, чаще ветхозаветное. Для писателя, принявшего в молодое сердце идеалы коммунизма, но усомнившегося в революционном настоящем, закономерным стало обращение из постхристианского пространства истории в дохристианское за опытом выхода из «суеты и томлений духа». Важным подтекстом темы ветхости в «Чевенгуре» в ее проекции на жизнь человеческую стала Книга Екклесиаста, или Проповедника: «Наблюдай за ногою твоею, когда идешь в дом Божий, и будь готов

более к слушанию, нежели к жертвоприношению; ибо они не думают, что плохо делают» (Еккл. 4:17). Чевенгурский коммунизм стал историей «жертвоприношений». Мир за пределами новой идеи для чевенгурцев -хлам, для автора «Чевенгура» — храм. Храмовый образ ветхого мира пройдет через все творчество писателя, начиная с ранних произведений (стихотворение «Ветхая Русь»). Художественная стратегия Платонова, «готового более к слушанию», дает главный образ надежды в романе -образ автора.

Частота употребления эпитета ветхий в прозе Великой Отечественной войны разнится по произведениям, в целом же, если говорить о ме-татексте военной прозы, он используется редко, при этом изменяются его семантика и функции.

Тему «ветхих людей», семантически близкую к «Чевенгуру», в произведениях военных лет находим в «Седьмом человеке». Эпитет ветхий появляется в произведении в одном из центральных эпизодов - сцена в немецком лагере. По смыслу происходящего эпитет ветхие (мн. ч.) охватывает всех участников и свидетелей лагерной сцены. Все они -пленники войны, когда безумием и злодейством истории из душ людей «выжато» священное «новозаветное» содержание человека, и человечество отброшено в сумрак «ветхого» существования.

Страстотерпец войны Осип Гершанович - человек «верного сердца» и одновременно «ветхий человек», смертельно уязвимый в бесчеловечное время, так как держится в жизни только узами родной крови. Добровольный уход героя в смерть, как и у Саши Дванова в «Чевенгуре», - его живой протест против гибельной судьбы. В финальной позиции метафорическое уподобление жизни человека свече - потухшей, но значит горевшеей - содержит, наряду с ветхозаветным, новозаветный смысл. Рассказ о страданиях героя, сердце которого убито фашистами, вызывает сострадание: восстанавливаются новозаветные смыслы в рассказе о «ветхозаветном» человеке.

К семантике «ветхих людей» в «Седьмом человеке» близко метафорическое использование лексемы «ветошка» в рассказе «Неодушевленный враг», где русский солдат характеризует фашиста как «ветошку, тряпку на ветру, а не человека». Это определение врага связано с названием рассказа «Неодушевленный враг», которое выводит фашиста (и фашизм) за пределы жизни. По художественной философии Платонова, в ней, жизни, все одушевлено. Однако ясность внешнего, идейно-социального конфликта - единоборство «одухотворенного человека» с «неодушевленным врагом» — исчезает в образном сюжете второго плана. Символическая избыточность образов актуализирует мотив двой-ничества и переводит конфликт на внутренний, экзистенциальный уровень: противоборство «механической рассудочности» и «душевности»

в человеке, а экзистенциальная проблематика рассказа может быть сформулирована как «тема "умирания" и "воскрешения" души» (Е. Яб-локов). У образного сюжета борьбы человека с ветошкой есть религиозный подтекст духовного противостояния антихристианским началам жизни (дуалистический миф о сотворении человека Богом и дьяволом из ветошки и его разоблачение составили отдельный «рассказ» в «Повести временных лет», в ст. 1071 г. о борьбе Яна Вышатина с волхвами).

Эпитет ветхий в военных рассказах Платонова не является концептуальным тропом, он утрачивает «всеохватность», перестает быть главной бытийной, онтологической характеристикой. Эпитет закреплен в произведениях, как правило, за частным, конкретным объектом, но и в этом случае не становится главным его определением.

Идеологически значим в военных рассказах Платонова эпитет старый. В рассказе «Житель родного города» в характеристике самого старого из всех героев Платонова - Артемия Дмитриевича Дежкина — эпитет ветхий не использован. Герой характеризуется как человек-библия родного города. Художественная модель жизни в произведении - антитеза «Чевенгуру». Здесь старый город и старый человек имеют другую метафизическую данность. Эпитет старый в «Жителе родного города» ведет тему стародавнего, изначального родства человека с миром и вековой прочности духовных основ народной жизни. Топос старого города, духовным центром которого выступает Митрофаньевский монастырь, расширяется в рассказе до символического пространства старой русской земли, над которой простирается старое русское небо. Под покровительством старого русского неба живет одушевленная родина в «Жителе родного города», других произведениях Платонова 1941-1946 годов.

Утрата эпитетом ветхий концептуальной позиции в военном эпосе писателя семантически значима и имеет, как и лексема ветхий, библейский подтекст, указывая на движение смыслов в художественном образе человека и мира у Платонова от Ветхого к Новому Завету.

Исследователи традиционно отмечают емкость, многозначность, неисчерпаемость образного языка Платонова. М. Золотоносов считает, что «одно и то же явление, событие он описывает сразу двумя культурными кодами, сразу в двух системах понятий: с одной стороны, архаической (мифологической), с другой стороны, современной (социально-политической и конкретно-бытовой)» . Анализ военных рассказов показал, что образное решение не стало у Платонова проще даже в ситуации «этической необходимости» Великой Отечественной войны:

Золотоносов М. «Ложное солнце» («Чевенгур» и «Котлован» в контексте советской культуры 1920-х годов)// Андрей Платонов. Мир творчества. С. 280-281.

по-прежнему описание строится на нескольких культурных кодах, сложно взаимодействующих между собой. Наряду с архаическим (мифологическим) кодом, важную роль в военных рассказах играет код христианской культуры. Антропоморфизм, натуроморфизм, теоморфизм - именно этим триединством, их сложным взаимодействием и меняющейся иерархией определяется уникальный художественный логос Платонова.

В Заключении подводятся итоги работы и развернуты ключевые результаты исследования, сформулированные выше как положения, выносимые на защиту.

Рассказы 1941-1946 годов составляют художественно-философское ядро военной прозы писателя, но не исчерпывают ее. Рассказы, очерки, сценарии для театра и кино, незавершенные произведения (в том числе замыслы больших эпических полотен), критика, эссеистика, дневники, эпистолярное наследие - самый краткий перечень созданного художником в годы войны. Это разнообразное и многожанровое единство мы старались учитывать при рассмотрении художественного мира военных рассказов. Диссертационное исследование представляет собой начало изучения наследия Платонова периода Великой Отечественной войны и эволюционных процессов его творчества заключительного десятилетия.

В Приложении представлен комментарий к рассказу А. Платонова «Возвращение», где прослеживается история текста, а также тематические, сюжетно-композиционные, образные, мотивные связи одного из центральных произведений военного эпоса писателя с контекстом творчества и времени.

ОСНОВНЫЕ РЕЗУЛЬТАТЫ ДИССЕРТАЦИИ ОТРАЖЕНЫ В СЛЕДУЮЩИХ ПУБЛИКАЦИЯХ

1. Спиридонова И. А. «Внутри войны» (поэтика военных рассказов А. Платонова). Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2005. 212 с.

В изданиях и журналах, соответствующих «Перечню ведущих научных журналов и изданий, выпускаемых в Российской Федерации, в которых должны быть опубликованы основные научные результаты диссертаций на соискание ученой степени доктора наук», опубликовано 8 работ-.

2. Спиридонова И. А. Портрет в художественном мире А. Платонова // Русская литература. 1997. № 1.С. 170-183.

3. Спиридонова И. А. «Узник»: образ Сарториуса // «Страна философов» Андрея Платонова. Проблемы творчества. Вып. 3. М.: ИМЛИ РАН, 1998. С. 303-312.

4. Спиридонова И. А. Оправдание подвига: Военные рассказы А. Платонова в контексте времени // «Страна философов» Андрея Платонова. Проблемы творчества. Вып. 4. М.: ИМЛИ РАН, 2000. С. 723-732.

5. Спиридонова И. А. О некоторых художественных особенностях военных рассказов А. Платонова // Творчество Андрея Платонова. Исследования и материалы. Кн. 2. СПб.: Наука, 2000. С. 89-106.

6. Спиридонова И. А. Тема семьи в рассказах А. Платонова 1930-х годов // «Страна философов» Андрея Платонова. Проблемы творчества. Вып. 5. М.: ИМЛИ РАН, 2003. С. 277-291.

7. Спиридонова И. А. Метафора и метонимия в решении темы военного детства у А. Платонова // Творчество Андрея Платонова. Исследования и материалы. Кн. 3. СПб.: Наука, 2005. С. 407^128.

8. Спиридонова И. А. Эпитет 'ветхий' в романе «Чевенгур» // «Страна философов» Андрея Платонова. Проблемы творчества. Вып. 6. М.: ИМЛИ РАН, 2005. С. 303-319.

9. Спиридонова И. А. Ландшафт в военных рассказах А. Платонова // Русская речь. 2006. №> 1. С. 28-38.

10. Спиридонова И. А. «Чевенгур» А. Платонова в зеркале «Мы» Е. Замятина (К вопросу жанрового своеобразия) // Творчество Е. Замятина: Проблемы изучения и преподавания: Материалы I рос. Замятинских чтений. Тамбов, 1992. С. 60-62.

11. Спиридонова И. А. Христианские и антихристианские тенденции в творчестве А. Платонова 1910-20-х годов // Евангельский текст в русской литературе ХУШ-ХХ веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 1994. С. 348-361.

12. Спиридонова И. А. Мотив сиротства в «Чевенгуре» А.Платонова в свете христианской традиции // Евангельский текст в русской лите-

ратуре ХУШ-ХХ веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. Вып. 2. Петрозаводск, ПетрГУ. 1998. С. 514-537.

13. Спиридонова И. А. Пушкин в творческой эволюции А. Платонова // Евангельский текст в русской литературе ХУШ-ХХ веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. Вып. 3. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ. 2001. С. 465^183.

14. Спиридонова И. А. «Сеять души в людях...»: к 100-летию А. Платонова //Север. 1999.№ 5. С. 125-139.

15. Спиридонова И. А. Книга сказок А. Платонова «Волшебное кольцо» // Ровенко Н. В., Спиридонова И. А. Изучение литературной сказки в школе. Петрозаводск: КРИПКРО, 1999. С. 17-38.

16. Спиридонова И. А. Пушкин Андрея Платонова // «Поэт действительности». Материалы конференции, посвященной юбилею А. С. Пушкина. Петрозаводск: КРИПКРО, 1999. С. 55-60.

17. Спиридонова И. А. Концептуальные метафоры детства в военной прозе А. Платонова // Междисциплинарный семинар - 3. Петрозаводск: ПГК, КГПУ, 2000. С. 97-100.

18. Спиридонова И. А. «Сердечный мыслитель» или «евнух души»? (о проблеме современных интерпретаций платоновского творчества) // Открытый урок по литературе. 5-11 классы: пособие для учителей / Ред.-сост. И. П. Карпов, Н. Н. Старыгина. М.: Московский лицей, 2002. С. 292-299.

19. Спиридонова И. А. Мифологема детства в военных рассказах А. Платонова // Проблемы детской литературы и фольклора: Сб. науч. тр. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2004. С. 302-319.

20. Спиридонова И. А. О природе «сокровенного» в творчестве А. Платонова // Евангельский текст в русской литературе ХУШ-ХХ веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. Вып. 4. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2005. С. 513-524.

Подписано в печать 18.10.2006. Формат 60x84 '/]6. Бумага офсетная. Уч.-изд. л. 2. Тираж 100 экз. Изд. № 247.

Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования ПЕТРОЗАВОДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

Отпечатано в типографии Издательства ПетрГУ 185910, Петрозаводск, пр. Ленина, 33

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Спиридонова, Ирина Александровна

Введение

Глава

Трагическое и героическое в рассказах 1941-1946 годов

Глава

Одухотворенные люди» (1942): текст - подтекст - контекст

Глава

Особенности образной структуры военных рассказов

Глава

Идеология тропа

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Спиридонова, Ирина Александровна

Работа посвящена изучению прозы А. П. Платонова периода Великой Отечественной войны, ядро которой составили рассказы, написанные о войне на войне. Известное неизвестное - так можно определить ситуацию в литературоведении с военными рассказами писателя, что обусловило актуальность исследования. Изучение этого важнейшего периода творчества А. Платонова, где ярко и по-новому раскрылся дар художника-мыслителя, философа, историка, проводится в контексте творчества писателя и взаимосвязях с историко-литературным процессом времени.

Писатель Андрей Платонович Платонов (1899-1951) - очевидец и участник важнейших событий национальной жизни первой половины минувшего столетия. На протяжении творчества А. Платонов вел свою художественную летопись: «Епифанские шлюзы», «Сокровенный человек», «Город Градов», «Чевенгур», «Котлован», «Впрок», «Мусорный ветер», «14 Красных Избушек», «Счастливая Москва», «Одухотворенные люди», «Взыскание погибших», «Ноев ковчег». Особую главу в ней составила проза периода Великой Отечественной войны. Творческая установка писателя — донести до читателя сокровенную сущность «прекрасного и яростного мира». Его интересует не внешний, социальный, срез истории, а ее глубинное «вещество существования» (базовое понятие художественной философии Платонова). В рабочей тетради А. Платонова 1942 года читаем: «Надо идти именно туда, в сверхконкретность, в "низкую" действительность, откуда все стремятся уйти»1.

1 Платонов А. Записные книжки: Материалы к биографии. М., 2000. С. 235. Далее ссылка на это издание дается в основном тексте, с указанием названия источника (ЗК) и страницы.

В усилии постичь и выразить «сверхконкретность» жизни формировался уникальный платоновский язык: по-детски наивный и технологически изощренный (техника, инженерия - профессия и еще одна страсть Платонова), внутренне дискуссионный и монолитный, откровенный и всегда содержащий фигуру умолчания. С.Залыгин сказал о творчестве А.Платонова: «.он относится к тем редкостным художникам, которые умеют вносить в свои произведения не только неопознанность как таковую, но как бы даже и самое ее природу, методику и порядок ее существования в мире»2. Стиль А. Платонова предельно субъективен, но мировоззренческой установки на субъективизм у писателя нет3. Д. Затонский такой тип художественного творчества определил как «семиомиметический, ибо он, нисколько не копируя поверхностных, видимых форм бытия, стремится прикоснуться к его сложной противоречивой, именно "необъяснимой" сути»4.

А. Платонов причастен к «коренному повороту искусства XX века от воспроизведения мира явлений к воплощению мира сущностей»5. У писателя нет аллегорической ясности образов, однозначных оценок, бесспорных мыслей. В его произведениях одно и то же событие может само с собой не совпадать, являя множество, не складывающееся в суммарное целое, тем более человек -новая, во многом экспериментальная форма «вещества существования». «Насколько человек неустойчивое, взволнованное существо - трепещущее, колеблемое, трудное, мучимое и мучительное, etc., - размышлял А. Платонов, -главное - невозможное, неустойчивое» (ЗК, 154). Человеческой истории предстоит и неразрывно с ней связана природа: «Люди и животные одни существа: среди животных есть морально даже более высокие существа, чем люди» (ЗК, 213). Вариации этой темы находим во всем творчестве

2 Залыгин С. Сказки реалиста и реализм сказочника (Очерк творчества Андрея Платонова) // Залыгин С. Литературные заботы. М., 1982. С. 175.

3 Запись Платонова в рабочей тетради: «Очень важно!! Все искусство заключено в том, чтобы выйти за пределы собственной головы, наполненной жалким, жидким, усталым веществом. Субъективная жизнь — в объекте, в другом человеке. В этом вся тайна» (ЗК, 101—102).

4 Затонский Д. В. Модернизм и постмодернизм: Мысли об извечном коловращении изящных и неизящных искусств. Харьков; М., 2000. С. 316.

5 Кеба А. В. Андрей Платонов и мировая литература XX века: Типологические связи. Каменец-Подольский, 2001. С. 3.

А. Платонова. Взаимообусловленность природы и истории, тайна их схождения в человеке, драматически не сбалансированное, не найденное им, несмотря на все усилия и жертвы, место в пространстве жизни, по Платонову, не понижают, а многократно повышают ответственность людей за мировую историю. Отсюда напряженное внимание писателя к «работе» истории. Революционное время мыслилось им как исторически необходимое движение вперед и одновременно новый виток человеческой трагедии: «Революция была задумана в мечтах и осуществляема (первое время) для исполнения самых никогда не сбывшихся вещей» (ЗК, 171). Запись 1935 года афористически емко выражает сознание неисполненности к настоящему важнейших исторических задач. Эпическое подтверждение этой мысли находим в «Чевенгуре», «Котловане», «Ювенильном море», «Счастливой Москве».

В насыщенном событийном ряду первой половины XX века писатель выделил Великую Отечественную войну, которую определил эпохой в эпохе. Андрей Платонов чувствовал и сознавал особое содержание Великой Отечественной войны, которая для него была не еще одной войной в долгом списке внутренних и внешних кровавых тяжб России, но иной войной, ставшей делом жизни — спасти Родину и защитить мир от фашизма. Для писателя большого общественного темперамента, кровно заинтересованного во всем происходящем, эти четыре года стали временем потрясений и открытий:

Война с чрезвычайной быстротой образует новые характеры людей и ускоряет процесс жизни. Один красноармеец сказал: бой есть жизнь на большой скорости. Это верно. Жизнь на большой скорости означает, что формируется великое множество людей, причем складываются и такие характеры, которые не могли сложиться прежде и которые, возможно, никогда более не повторятся в качестве подобия в другом человеке. Служба литературы, как служба вечной славы и вечной памяти всех мертвых и всех живых, увеличивается этим обстоятельством в своем значении и делается еще более незаменимой ничем» (ЗК, 280).

Новое понимание жизни и человека, открывшееся писателю, потребовали напряженного художественного поиска. Проза этих лет, где главенствует жанр рассказа, — важнейший этап творческой эволюции Платонова. «Это было трудно добытое количество, - отмечает В. Васильев, - цельное и неделимое по качественному образованию, потому что писатель руководствовался в постижении войны не географией, не эффектным случаем или событием, а извлекал "философию" народного существования на войне из обыденного, бросового и для иного журналиста невыигрышного и неинтересного материала.»6 Прозу «огненных лет» выделяют как особое художественное явление и другие исследователи. «Военные рассказы Платонова, - пишет С. Семенова, - особая страница в его творчестве; рождена она самой жизнью, непосредственно коснувшейся каждого, жизнью, вставшей под знак смертельной беды и предельного испытания»7.

Вместе с тем наследие писателя военных лет остается и одной из наименее о изученных страниц его творчества . Н. В. Корниенко, предваряя публикации материалов Международной научной конференции «За "Рекой Потудань"», посвященной 50-летию со дня кончины А. П. Платонова и проблемам изучения заключительного периода его творчества (в сложившейся литературоведческой практике определяемого 2-й половиной 1930-Х-1951 гг.), констатирует: «Оказалось, что и источниковедение этого периода жизни и творчества писателя весьма приблизительно и об огромных материках творчества Платонова второй половины 1930-х и 1940-х мы пишем, пока лишь касаясь их, но не погружаясь в фундаментальные вопросы: источники текста, датировка, литературные адресаты и литературные контексты и т. д.»9.

Ситуация с военными рассказами А. Платонова отражает общие проблемы изучения (точнее - неизученности) литературы периода Великой Отечественной войны. Вслед эпохальному событию русскую советскую

6 Васильев В. Андрей Платонов. Очерк жизни и творчества. 2-е изд. М., 1990. С. 273—274.

7 Семенова С. Россия и русский человек в пограничной ситуации. Военные рассказы Андрея Платонова // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 4. Юбилейный. М., 2000. С. 139.

8 См.: Андрей Платонович Платонов: Жизнь и творчество: Биобиблиогр. указ. М., 2000.

9 Корниенко Н. В. От редактора // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 5. Юбилейный. М., 2003. С. 3. литературу 1941-1945 годов (как причастную ему) традиционно выделяют в отдельный период10. Это дань благодарной памяти русской литературе, которая «целиком посвятила себя благородному делу защиты Отечества»11. В. М. Акимов назвал литературу военных лет «литературой национального самоспасения» и подчеркнул ее «особое духовно выпрямляющее значение» в стоянии человека и народа против смерти, в восстановлении разрушенной «структуры» народной души, в сохранении русского слова12. Однако художественную специфику произведений военных лет часто выводят из экстраординарных обстоятельств исторической действительности и этической необходимости для художника встать в общие ряды народной борьбы с фашизмом и к ним же сводят13.

Литература войны прошла повторную цензуру конца эпохи сталинизма, затем редактирование времени «оттепели», в 1970-е она оказалась «забытой», невостребованной даже при идейно-проблемном освещении темы «литература - человек - война»: в это время в фокусе внимания читателей, критиков, литературоведов - послевоенные произведения о Великой Отечественной14. И сегодня нет хроники литературной жизни 1941-1945 годов, как нет обобщающих исследований по вопросам источниковедения, издания, цензуры, текстологии, поэтики, художественных кодов литературы Великой Отечественной войны. Изучение творчества А. Платонова военных лет готовит научную базу для фундаментальных исследований в этой области.

10 См., напр.: Очерки истории русской советской литературы: В 2 ч. Ч. 2. М., 1955; Ершов Л. Ф. История русской советской литературы. 2-е изд., доп. М., 1988; Акимов В. М. От Блока до Солженицына. Судьбы русской литературы XX века (после 1917 года): новый конспект-путеводитель. СПб., 1994; Русская литература XX века: Учеб. пособие для студ. высш. пед. учеб. заведений: В 2 т. Т. 2: 1940-1990-е годы / Под ред. Л. П. Кременцова. 2-е изд., перераб. и доп. М., 2003.

11 Русская литература XX века: Учеб. пособие для студ. высш. пед. учеб. заведений. Т. 2. С. 4.

12 Акимов В. М. От Блока до Солженицына. С. 81-82.

13 «В прозе (войны.-Я. С.) главенствовал очерковый жанр. Публицистике отдали дань М.Шолохов и Л. Леонов, И. Эренбург и А. Толстой, Б. Горбатов и В. Василевская, многие другие прозаики. В страстных декларациях авторов говорилось об ужасах войны, вопиющей жестокости противника, боевой доблести и патриотических чувствах соотечественников. <.>

В годы войны не были созданы художественные произведения мирового значения, но будничный, каждодневный подвиг русской литературы, ее колоссальный вклад в дело победы народа над смертельно опасным врагом не может быть ни переоценен, ни забыт» (Русская литература XX века: Учеб. пособие для студ. высш. пед. учеб. заведений. Т. 2. С. 5,9).

14 См., напр.: Бочаров А. Человек и война: идеи социалистического гуманизма в послевоенной прозе о войне.2-е изд., доп. М., 1978.

Военные рассказы А. Платонова сыграли важную роль в русской советской литературе Великой Отечественной войны, разделив ее патриотический пафос, но имеют «лица не общее выражение». Отличаются они и от ранее написанного художником. В чем это отличие - главный вопрос исследования.

Т. А. Никонова в статье «Человек как проблема в военных рассказах Платонова» пишет: «.Платонов представляет свое "литературное направление", предлагает собственную философию и универсальную трактовку старой проблемы "человек и мир"»15. Коэффициент нетрадиционности, оригинальности в художественной картине человека и мира у писателя столь высок, считает исследовательница, что имеет парадоксальное следствие: «Платонов принадлежит к числу художников внешне монотонных (курсив наш. - И. С.)»16. С этим связана одна из методологических проблем изучения наследия Платонова, ведь какое бы произведение или период творчества писателя ни рассматривались, - необходимо вести анализ особенного в особенном'. «Платонов пишет один, никогда в его сознании не прерываемый текст. Меняются внешние обстоятельства (революции, коллективизация, война), но не меняется главное - напряженная дума о человеке, его неисчерпаемости и многообразии, его неуловимой природе. Это обстоятельство важно напомнить в связи с тем, что военная проза Платонова разножанрова, тесно связана с его размышлениями предшествующих десятилетий и может быть рассмотрена лишь с учетом целостного контекста платоновского творчества»17.

Предметом научного осмысления в диссертационной работе избран художественный мир военных рассказов А. Платонова в его внутренней динамике и взаимосвязи компонентов художественной структуры, во взаимодействии с предшествующим и последующим творчеством писателя и литературным процессом времени. В таком формате изучение прозы

15 Никонова Т. Человек как проблема в военных рассказах Платонова // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 5. С. 371.

16 Там же. С. 371.

17 Там же. С. 372.

А. Платонова периода Великой Отечественной войны проводится впервые. В этом состоит научная новизна работы.

Категория «художественный мир» активно вошла в отечественную филологическую теорию и практику на рубеже 1960-1970-х годов и продуктивно работает по настоящее время18. В 1968 году в журнале «Вопросы литературы» была опубликована статья Д. С. Лихачева «Внутренний мир художественного произведения»19, во многом определившая и стимулировавшая дальнейшее научное осмысление понятия «художественный лл мир» . Синонимичные понятия, широко используемые в научном обиходе: «художественная картина мира», «художественный образ мира» и «художественная модель мира».

Универсальная категория, понятийно образованная по принципу смыслового параллелизма (мир реальный - мир художественный), манифестировала анализ произведений искусства в неразрывном единстве художественной формы и художественного содержания и оказалась востребована в литературоведении в широком диапазоне: от исследования поэтической структуры отдельного произведения до выявления специфики миромоделирования в литературе в целом. Применительно к отдельному автору речь может идти о «художественном мире» одного произведения, ряда произведений, образующих новое художественное единство, творчества.

В качестве объекта научного исследования категория «художественный (поэтический) мир» полагает художественную реальность, созданную писателем, в ее системной целостности и уникальности. JI. В. Чернец отмечает:

18 См., напр.: Бочаров С. Г. О художественных мирах. М., 1985; Гачев Г. Национальные образы мира: общие вопросы. Русский. Болгарский. Киргизский. Грузинский. Армянский. М., 1988; Чудаков А. П. Слово - вещь -мир. От Пушкина до Толстого: очерки поэтики русских классиков. М., 1992; Непомнящий В. С. Пушкин. Русская картина мира. М., 1999; Яблоков Е. А. Художественный мир Михаила Булгакова. М., 2001; Семенова С. Мир прозы Михаила Шолохова: От поэтики к миропониманию. М., 2005.

19 Лихачев Д. С. Внутренний мир художественного произведения // Вопросы литературы. 1968. № 8.

20 Федоров В. О природе поэтической реальности. М., 1984; Чернец Л. В. Мир произведения // Русская словесность. 1995. № 2; ПоцепняД. М. Образ мира в слове писателя. СПб., 1997; Хренов Н. А. Художественная картина мира как культурологическая проблема // Пространство жизни: К 85-летию академика Б. В. Раушенбаха / Сост. Т. Б. Князевская, Э. В. Сайко. М., 1999; Баксанский О. Е., Кучер £ Н. Современный когнитивный подход к категории «образ мира» (методологический аспект) // Вопросы философии. 2002. № 8; Жидков В. С., Соколов К. Б. Искусство и картина мира. СПб., 2003; Щукин В. Г. О филологическом образе мира (философские заметки) // Вопросы философии. 2004. № 10.

По своей структуре мир произведения сопоставим с реальным: в него входят лица в их внешних и внутренних (психологических) особенностях, события, природа, вещи, созданные человеком, в нем есть время и пространство»21. Но живет «мир», воплощенный в слове, по своим законам: «Мир произведения может члениться, дробиться на подсистемы, структурированные по-разному, различные по степени детализации изображаемого: как часть в целое входят в него вставные новеллы, эпизоды, сны героев, их собственные сочинения»22 В. Н. Топоров полагает, что «само понятие "мир", модель которого описывается, целесообразно понимать как человека и среду в их взаимодействии; в этом смысле мир есть результат переработки информации о среде и о самом человеке.» О. Е. Баксанский и Е. Н. Кучер определяют образ (картину) мира как «иерархическую систему когнитивных репрезентаций», которые «представляют собой гипотезы, так или иначе интерпретирующие реальность»24.

Художественной картине мира предстоит его языковая картина (логос). Н. Д. Арутюнова в фундаментальном труде «Язык и мир человека» рассматривает роль семиотического концепта «образ» в формировании сознания и приходит к следующим выводам: «В понятии образа обозначилась идея формы, мыслимой отвлеченно от субстанции и поэтому воспроизводимой. Отделившись от природно данной ей материи, форма (образ) слилась с принципиально другим "партнером" - духовной (идеальной) категорией. Понятие формы из области природы перешло в сферу культуры. .На смену заданной миром оппозиции "форма - материя" пришло новое порожденное человеком отношение "форма - смысл". <.> Итак, образ - это категория сознания, а не действительности. Образы погружаются в сознании в принципиально иную сеть отношений сравнительно с той, которая определяет место их оригиналов (прообразов) в реальном мире. Сознание развертывает для

21 Чернец Л. В. Мир произведения. С. 70.

22 Там же. С. 75.

23 Топоров В. Н. Модель мира//Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2 т. Т. 2. М., 1992. С. 161.

24 Баксанский О. Е., Кучер Е. Н. Современный когнитивный подход к категории «образ мира». С. 69. них новый контекст, в котором особую роль приобретают реорганизующие картину мира ассоциативные отношения»25.

Художественная картина мира - вторичная, поэтически переработанная информация о человеке и окружающей среде, потому в ней ценно «свое» особенное в единичном) - то, что дает новую эстетическую информацию.

Художественный мир - всегда именной, авторский, даже когда автор неизвестен, так как в этом случае именем автора становится название произведения (автор «Слова о полку Игоревом»). Даже фольклор, где коллективный автор - народ, обязательно имеет национальное имя.

Г. Гачев, исследуя национальные образы мира, приходит к выводу:

И национальное находится во времени (вместе с Землей и жизнью на ней), но его период обращения, его "год", вероятно, иной, чем год исторический. При том, что все народы под одним солнцем и луной и почти одинаковым небом ходят, вовлечены в единый мировой исторический процесс (и этот покров, крыша их объединяет и приравнивает друг к другу), они ходят по разной земле и разный быт и историю имеют, - то есть из разной почвы вырастают. А отсюда ценности, общие для всех народов (жизнь, хлеб, свет, дом, семья, слово, стихотворение и т. д.), располагаются в различном соотношении. Эта особая структура общих для всех народов элементов (хотя они и понимаются поразному, имеют свой акцент) и составляет национальный образ, а в

26 упрощенном выражении - модель мира» . Методологическая установка на выявление особенного соотношения общих предметов и понятий сохраняет свое первостепенное значение при исследовании творчества отдельного писателя - как в интертекстуальном аспекте (художественный мир автора -другие поэтические миры), так и в интратекстуальном (диалектика особенного и общего внутри данной художественной структуры в динамике ее развития).

Художественный текст - сложная структура, устойчивая и динамичная одновременно. Базовый компонент художественной структуры, определяющий ее «текучую», «пластичную» устойчивость, - образ: «Способность человека

23 Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. 2-е изд., доп. М., 1999. С. 314, 318.

26 Гачев Г. Национальные образы мира. С. 46^7. создавать единый образ индивидуального объекта, синтезируя в нем противоречивые впечатления и разрозненные наблюдения, поистине удивительна. <.> Этот механизм действует как бы сам по себе: образ синтезируется, раскрывается сознанию, из смутного и неясного становится все более определенным и отчетливым, он приближается, переходя в крупный план. Этот феномен самораскрытия образа П. А. Флоренский назвал обратной перспективой»27.

При изучении феномена «самораскрытия образа» все чаще в филологических исследованиях основной «единицей» анализа избирается мотив - «подвижный компонент, вплетающийся в ткань текста и

28 существующий только в процессе слияния с другими компонентами» . Мотивный анализ показал свою эффективность в изучении специфики и системных закономерностей художественных миров, явленных в слове29.

Об уникальном художественном мире Платонова JI. Шубин, работы которого сыграли важную роль в становлении платоноведения, писал: «В художественном мире Платонова, как и во всяком космосе (космос как антитеза хаосу), есть своя структура, свой порядок, создаваемый сложной системой метафор. В ряду этих метафор особое место занимают образы-понятия. Это как бы "полое понятие", и эта полость может поэтому вместить в себя все, весь мир» . Таким образом, предполагается принцип целостности при исследовании художественного мира писателя, рассматривается ли отдельное произведение, блок произведений, период творчества. В объеме всего творчества Платонова концептуально значимы «повтор» и «возвращение» -возвратно-поступательное движение содержания и формы.

Одновременно художественный феномен Платонова таков, что уже на уровне идиостиля отдельного произведения можно говорить о присутствии в

27 Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. С. 321.

28 Гаспаров Б. М. Литературные лейтмотивы: Очерки русской литературы XX века. М., 1994. С. 301.

29 См., напр.: Кофман А. Ф. Латиноамериканский художественный образ мира. М., 1997; Эпштейн М. Н. «Природа мир, тайник вселенной.»: Система пейзажных образов в русской поэзии. М., 1990.

30 Шубин Л. Поиски смысла отдельного и общего существования: Об Андрее Платонове: Работы разных лет. М., 1987. С. 181. нем «художественных миров» во множественном числе (разных онтологических точек зрения, каждая из которых имеет свое образно-понятийное выражение). При такой взаимосвязи «художественных миров» каждого отдельного произведения - «художественного мира» творчества Платонова, вопрос о военной прозе как особом периоде его творчества, где имеются существенные внутренние изменения в поэтике и продуцирующем его художественном мышлении, остается открытым, а заявленная тема «Художественный мир военных рассказов А. Платонова» - научной гипотезой, требующей развернутого обоснования.

Материалом исследования стала художественная проза А. Платонова военных лет:

- публикации 1941-1946 годов в газете «Красная звезда», журналах «Знамя», «Октябрь», «Новый мир», других изданиях военного времени;

- сборники «Под небесами Родины» (1942), «Броня» (1943), «Рассказы о Родине» (1943), «В сторону заката солнца» (1945), «Солдатское сердце» (1946);

- рукописи и машинописи произведений, хранящиеся в фондах РГАЛИ;

- черновые наброски к рассказу «Одухотворенные люди» (Резервный архив М. А. Платоновой в ИМЛИ РАН);

- произведения военных лет, опубликованные в разные годы; а также:

- основной корпус произведений писателя, его записные книжки, публицистика, литературно-критические статьи, письма;

- художественная литература и публицистика 1940-х годов.

История текстов. В 1939 году, в год сорокалетия Андрея Платонова, началась мировая война, вторая в его жизни и в истории XX века, в 1941 году она стала Отечественной. Фронтовую биографию Платонова открыла поездка на Ленинградский фронт в июле 1941 года (по направлению Политуправления НКПС), которая дала первые материалы и впечатления. Затем возвращение в

Москву, эвакуация с семьей в Уфу осенью-зимой 1941/42 года, ожидание призыва. В 1942 году Платонов был призван в действующую армию в качестве военного корреспондента газеты «Красная звезда». В его военную биографию вошли Курская дуга лета 1943 года, весеннее наступление на Украине 1944 года, ожесточенные зимние бои на Восточном фронте 1944-1945 годов. В феврале 1946 года майор административной службы А.Платонов, уже тяжело больной, будет демобилизован.

В августе 1941 года был написан рассказ «Божье дерево»; 1941-м датирована машинопись рассказа «Дед-солдат», один из экземпляров которой находится в архиве неопубликованного в издательстве «Советский писатель» среди рукописей, не вошедших в сборник первых месяцев войны «Великая j 1

Отечественная война» . В Платоновском фонде РГАЛИ хранится черновик письма Платонова, который позволяет уточнить время создания «Деда-солдата». Точный адрес и адресат в письме не указаны (обращается Платонов к «Наталье Александровне». - И. С.). Речь идет о трех рассказах, которые писатель планирует опубликовать. Приведем произведения так, как они заявлены автором:

По небу полуночи" - в таком виде, в каком он был сокращ<ен> и отредактирован для "Мол<одой> Гв<ардии>"

1) Божье дерево

2) Мальчик на плотине [для ж<урнала> "Пионер"]»

Внизу дата - «4.YIII 41» и постскриптум: «Рукопись, если р<асска>з будет Вами отклонен, просьба возвратить мне»32.

Платонов выделяет подчеркиванием два новых рассказа (так как «По небу

11 полуночи» публиковался ранее , и писатель указывает «приемлемый» вариант редакторской правки). «Мальчик на плотине», как можно предположить по

31 Рассказы «Божье дерево», «Дед-солдат» датированы: Корниенко Н. В. История текста и биография А. П. Платонова (1926—1946)//Здесь и теперь. 1993. № 1.С. 278,282.

32 РГАЛИ, ф. 2124, on. 1. ед. хр. 37, л. 1.

33 Первая публ.: Платонов А. Над Пиренеями // Лит. газ. 1939. 5 июня; вторая публ.: Платонов А. По небу полуночи: Рассказ // Индустрия социализма. 1939. № 7. С. 10-15. проступающей» в заголовке фабульно-сюжетной канве произведения, - один из первых вариантов названия рассказа «Дед-солдат»; журнал «Пионер» -предполагаемое место издания.

Из письма следует, что рассказ «Дед-солдат» был написан Платоновым, как и «Божье дерево», уже к началу августа 1941 года. Весомо подтверждает это тот факт, что «Дед-солдат» был опубликован в 1941 году в 10-м номере журнала «Пионер»34. Это первая из известных публикаций Платонова военного времени, однако она не обратила на себя внимания современной критики, а впоследствии и исследователей творчества Платонова. Объяснение этому среди других причин кроется в том, что произведение вышло в «детском» журнале и с отрывом в год от основного корпуса военных рассказов Платонова (огромный срок для войны).

Известность писателю в литературе 1941-1945 годов принес второй прошедший в печать рассказ - «Броня» (как правило, с него, как с «первого», и начинают отсчет публикаций военных рассказов Платонова). Сокращенный вариант «Брони» был опубликован в «Красной звезде» 5 сентября 1942 года, развернутый - в октябрьском номере журнала «Знамя», где встретился под обложкой одного номера с публикацией окончания поэмы А. Твардовского «Василий Теркин» - зримое свидетельство того, как долго пробивался Платонов к читателю.

Последние месяцы 1942 года стали переломными: произведения писателя начинают активно печатать центральные газеты и журналы «Красная звезда», «Красное знамя», «Краснофлотец», «Октябрь», «Знамя», «Новый мир», «Огонек». Выходят авторские сборники «Под небесами Родины» (1942) ,

1.1 то

Броня» (1943) , «Рассказы о Родине» (1943) , «В сторону заката солнца»

34 Платонов А. Дед-солдат: Рассказ // Пионер. 1941. № 10. С. 18-23.

35 Платонов А. Броня: Рассказ II Знамя. 1942. № 10. С. 93-100; Твардовский А. Василий Теркин: Поэма (окончание)//Там же. С. 101-108.

36 Платонов А. Под небесами Родины: Рассказы. Уфа: Башгосиздат, 1942. Содерж.: Крестьянин Ягафар; Дед-солдат; Дерево родины; Железная старуха; Рассказ о мертвом старике; Свет жизни.

37 Платонов А. Броня: Рассказы. М.: Военмориздат, 1943 (Фронтовая б-ка краснофлотца). Содерж.: Одушевленные люди; Старик; Броня; Дерево родины; Дед-матрос.

38 Платонов А. Рассказы о Родине. М.: Худож. лит., 1943. Содерж.: Одухотворенные люди; Рассказ о мертвом старике; Броня; Железная старуха; Дед-солдат; Крестьянин Ягафар.

1945)39, «Солдатское сердце» (1946) 40. Последний сборник «Солдатское сердце», как и первое опубликованное произведение Платонова военных лет, был адресован детям.

Произведения Андрея Платонова, написанные о воюющем народе и для него, сами имели солдатскую судьбу: многие были изранены, другие пали в рукопашной с цензурой, иные пропали без вести. Не выйдет к читателю сборник «Рассказы, были», подготовленный писателем в 1942 году. Книга «В сторону заката солнца», представленная Платоновым в издательство «Советский писатель» 28 августа 1943 года, будет опубликована только в 1945 (подписана к печати 14/111 1945 года). К ее обсуждению издательство привлекло четырех рецензентов: критиков А. Гурвича и А. Митрофанова, писателей Г. Шторма и Вл. Бахметьева41. После долгих, напряженных коллегиальных обсуждений в сборнике «В сторону заката солнца» осталось 10 рассказов, каждый из которых прошел жесткую редакторскую правку, тогда как по начальному замыслу автора их должно было быть 18: «Состав сборн.: 1. В сторону заката <солнца> 2. Мать 3. Ник<одим> Максим<ов> 4. Добрая корова 5. Офицер и солд<ат> 6. Крест<янин> Ягафар 7. Мал<енький> солд<ат> (зачеркнуто. - И. С.) 8. Дом<ашний> очаг 9. Сампо 10 Три солдата 11. Бой в грозу 12. Роза 13. Офиц<ер> Простых 14. На Горынь-реке 15. Ив<ан>. Великий 16. Сч<астливый> корнеплод 17. Среди народа 18. Рассказы ст. серж<анта>»42.

В бумагах Платонова находим несколько записей по составу книги, в том числе с пометами «Для Сов. Писат. Добавить» и «Отдан, в Совет. Писат.»43, из которых следует, что писатель хотел ввести в сборник, возможно, в качестве

39 Платонов А. В сторону заката солнца: Рассказы. М.: Сов. Писатель, 1945. Содерж.: В сторону заката солнца; Мать; Никодим Максимов; Добрая корова; Офицер и солдат; Домашний очаг; Сампо; Три солдата; Бой в грозу; Девушка Роза.

40 Платонов А. Солдатское сердце: Рассказы: (для сред, и ст. возраста) М.; Л.: Детгиз, 1946. Содерж.: Штурм лабиринта; Иван Толокно - труженик войны; На Горынь-реке; На доброй земле. Сборник редко упоминается в исследованиях, потому остановимся на нем чуть подробнее. В книгу вошли 4 произведения - все рассказы публиковались ранее, возможно, поэтому книга о войне для детей не заинтересовала литературоведов. Между тем эта маленькая по объему книга представляет несомненный историко-литературный интерес — как последний сборник военных рассказов, вышедший при жизни автора. При переиздании Платонову удалось в ряде случаев избавиться от цензорской правки прежних публикаций, восстановить свое слово.

41 История публикации сборника «В сторону заката солнца» дана: Корниенко Н. В. История текста. С. 283— 287.

42 РГАЛИ, ф. 2124, on. 1, ед. хр. 99, л. 18.

43 Там же, л. 17,19,20,22. замены «выбракованных» рассказы «Седьмой человек», «Размышления офицера», «Пустодушие», «Взыскание погибших», «Очерки о советском солдате», «Добрый Кузя», «Избушка бабушки», «Как боец Курдюмов одолел четырех немцев». Но ни одно произведение из «дополнительных списков» автора в сборник не прошло. «В сторону заката солнца», книга, в которой осталась буквально «половина» от задуманного автором состава, - это самый объемный по количеству включенных в него произведений прижизненный сборник военных рассказов Платонова. Одновременно это наименее «платоновский» сборник из опубликованных в период войны - столь радикально были отредактированы все вошедшие в него произведения.

В 1943 году были ужесточены идеологический контроль и цензурные требования в области литературы и искусства44. Закончился первый этап войны, когда перед угрозой поражения и национальной катастрофы «стало ясно, что к защите страны и к победе можно взывать только из глубин отечественной истории, обращаясь к силам народной самозащиты, к тысячелетнему патриотическому чувству»45. Теперь, в 1943 году, Великая Отечественная кроваво-тяжело, но необратимо становилась победной войной и должна была иметь идеологически безупречное освещение46.

Произведения Платонова все труднее проходят в печать. Редакция «Знамени» в 1943 году отклонила рассказы «Размышления офицера», «Вся жизнь», «Избушка бабушки» (поступили в журнал 18/IX, а 21/IX, т. е. через 3 дня, сданы в архив неопубликованных рукописей - с многочисленными пометами и вопросами рецензента)47. В журнале «Октябрь» среди прочих отказов Платонову в публикациях 1943-1944 годов вновь числятся «Размышления офицера», а также «Пустодушие», «Афродита». Против перечня

44 Печальной вехой стало московское совещание литераторов весной 1943 года, на котором были подведены итоги двухлетней работы писателей в условиях войны и сформулированы новые задачи литературы. Резкой критике подверглось многое из того, что было создано в военное время, начиная с поэмы А. Твардовского «Василий Теркин», в которой его собрат по поэтическому цеху Н. Асеев не увидел верного художественного отражения особенностей Великой Отечественной войны.

45 Акимов В. М. От Блока до Солженицына. С. 82.

46 «Великая Отечественная война Советского Союза против империалистической агрессии фашистской Германии - героический период в истории страны победившего социализма» (Очерки истории русской советской литературы: В 2 ч. Ч. 2. М.: Изд-во АН СССР, 1955. С. 127).

47 РГАЛИ, ф. 618, оп. 12, ед. хр. 53.

Даны рукописи.» у Платонова часто стоит «Взять рукописи.»48 В 1943 году он работает над книгой рассказов «О живых и мертвых»49, однако она так и не выйдет в свет. Не будет опубликована и итоговая книга войны «Вся жизнь», рукопись которой писатель отдал в издательство «Советский писатель» в начале сентября 1945 года50.

1946 год стал последним годом прижизненных публикаций военных произведений Платонова: Детгиз выпустил сборник рассказов о войне для детей старшего и среднего возраста «Солдатское сердце»; в «Красной звезде» был опубликован рассказ о герое Великой Отечественной войны гвардейском полковнике Зайцеве «Начало пути»51; в «Огоньке» - «Житель родного города»52; в «Новом мире» - «Семья Иванова»53.

В 1946 году начнется новый виток мирового противостояния - так называемая «холодная война», ее сопроводит политическая истерия по ту и эту сторону «железного занавеса». Кампания по борьбе с безыдейностью в советской литературе официально начата 14 августа 1946 года (дата публикации постановления ЦК ВКП(б) «О журналах "Звезда" и "Ленинград"»). Андрей Платонов попадет под маховик разоблачений и репрессий в конце 1946 года. После разгромной критики рассказа «Семья Иванова» его перестают печатать. В своих рабочих бумагах вслед долгому списку произведений и книг, большая часть из которых при жизни писателя так и не была опубликована, Платонов оставил запись: «Отношение слов - жертва обществу за понимание. Природа, суть - единословие, вскрик»54.

48 «Взять рукописи:

В Кр. Звезде 1. Разм<ышления> офиц<ера> 2. Русская матрешка 3. Весна

В Октябре 1. Разм<ышления> оф<ицера> 2. Пустод<ушие> 3. Изб<ушка> баб<ушки> 4. Дом<ашний> очаг» и т. д. (РГАЛИ, ф. 2124, on. 1, ед. хр. 99, л. 23).

49 Вариант книги, представленный в Детгиз 28 октября 1943 года: 1. Дед-солдат 2. Маленький солдат 3. Взыскание погибших 4. Железная старуха 5. Избушка бабушки 6. Вся жизнь 7. Добрый Кузя 8. Корова

9. Седьмой человек 10. Июльская гроза 11. Путешествие воробья (РГАЛИ, ф. 2124, on. 1, ед. хр. 99, л. 24).

50 «Оглавление новой книги "Вся жизнь": 1. Червь 2. Никита 3. Юшка 4. Цветок на земле 5. Вся жизнь 6. Июльская гроза 7. Голубь и горленка 8. Корова 9. Избушка бабушки 10. Путь воробья (зачеркнуто. - И. С.)

10. Машинист Мальцев 11. Семья Иванова (жирно зачеркнуто. - И. С.)» (РГАЛИ, ф. 2124, on. 1, ед. хр. 99, л. 14).

51 Платонов А. Начало пути: Рассказ // Красная Звезда. 1946.24-26 апр.

Платонов А. Житель родного города: (Очерк о живописце И. П. Коншине) // Огонек. 1946. № 38-39. С. 29-30.

ПлатоновА. Семья Иванова//Новый мир. 1946.№ 101-1. С. 97-108.

54 РГАЛИ, ф. 2124, on. 1, ед. хр. 99, л. 25.

В период оттепели началось трудное, затянувшееся до сегодняшнего дня возвращение творчества Андрея Платонова в отечественную литературу. Возвращаются с войны и его фронтовые произведения. В 1957 году в сборнике «Фронтовые очерки о Великой Отечественной войне» был опубликован рассказ Платонова «Сын народа»55. В 1958 году произведения военных лет появились в «Избранных рассказах» Платонова56. Отдельной книгой рассказы о войне пришли к послевоенному читателю в 1963 году под названием «Одухотворенные люди»57. В течение последующих десятилетий военные рассказы переиздаются с известной периодичностью. Наиболее обстоятельное издание военных рассказов писателя, хотя на сегодняшний день, уже очевидно, неполное, подготовлено В. М. Акимовым в 1986 году, и вновь книга получает f Q название «Одухотворенные люди» .Публикации новых материалов военного времени (биографических данных, мемуаров, художественных произведений, публицистики) содержатся в монографии Н. В. Корниенко «История текста и биография А.П.Платонова (1926-1946)» (1993), коллективных монографиях: «Андрей Платонов: Мир творчества» (1994), «Андрей Платонов: Воспоминания современников: Материалы к биографии» (1994), периодических изданиях ИМЛИ РАН «"Страна философов" Андрея Платонова» и ИРЛИ РАН «Проблемы творчества Андрея Платонова: Материалы и исследования».

Военные рассказы в критике и литературоведении. В первых откликах рецензентов и критиков на фронтовую прозу А. Платонова часто звучала мысль о том, что факты и явления действительности обрастают у автора таким количеством размышлений, так художественно усложнены, что философия теснит действие и становится центром сюжета. Это «мудрствование» автора в исторической ситуации, которая, казалось, требовала публицистической ясности, смущала и настораживала. Рецензент Г. Шторм, работая с рукописью

55 Платонов А. Сын народа: (Рассказ) II Фронтовые очерки о Великой Отечественной войне. М., 1957. Т. 2.

С. 362—369.

36 Платонов А. Избранные рассказы / Вступ. ст. Ф. Левина. М., 1957. "Платонов А. Одухотворенные люди: Воен. рассказы. М., 1963.

58 Платонов А. Одухотворенные люди: Рассказы о войне / Сост. и вступ. ст. В. М. Акимова. М., 1986.

В сторону заката солнца» и отдавая должное художественному мастерству Платонова, увидел «несомненную опасность» его мировоззрения, противостоящего современности: «Смысл этого противостояния в следующем: в мире созрело зло; оно обнаруживает себя в войне, принесшей русскому народу неслыханные бедствия и страдания; при этом автор не делает различия между миром, со стороны которого ползут на нас "тигры" и "фердинанды", и миром, лежащим по эту сторону фронта; весь мир — "злостей", он не готов еще к тому, чтобы в нем жили дети.»59. Другой рецензент В. Бахметьев также считал, что публиковать военные рассказы Платонова можно только при условии «ампутации там рассуждений»60.

Но и по выходе из печати (уже «хирургически» отредактированные) произведения читались как «выпадающие» из идеологического задания времени. В 1944 году критик Вс. Лебедев возмущался: «Вместо того, чтобы писать правду жизни, он (Платонов. — И. С.) сочиняет нелепых, несуществующих людей, навязывает им полумифические, кликушеские мыслишки, искажая этим облик людей нашей Родины»61. Теоретик социалистического реализма В. Ермилов в 1947 году поставил точку в обсуждении (осуждении) творчества Платонова. Рассказ «Семья Иванова», который завершает военный эпос писателя, В. Ермилов оценил как клевету на весь советский народ и социалистический образ жизни, главный аргумент критика: «А. Платонов всегда пишет притчами. Именно так написан и рассказ о "некоем" Иванове и его семье»62.

Спустя десятилетия литературоведы выделяют в военных рассказах

Платонова этическую доминанту. По мнению ряда исследователей, писатель "1 стал заложником советского патриотизма . Л. Иванова считает, что в военной

39 Цит. по: Корниенко Н. В. История текста. С. 284.

60 Там же. С. 287.

61 Лебедев Вс. Литературные выкрутасы // Правда. 1944.27 декабря.

62 Ермилов В. Клеветнический рассказ А. Платонова // Андрей Платонов: Воспоминания современников: Материалы к биографии. М., 1994. С. 467—468.

63 Э. Найман полагает, что Платонов склонил голову перед «сталинской утопией» в своем творчестве еще до войны — в ряде произведений 1930-х годов на семейную тему, которые символизируют не только авторское «отречение от раннего идеала, но и обет верности новому порядку» {Найман Э. «Из истины не существует прозе Платонова звучит особенная интонация проповеди и ослаблен, а то и вовсе отсутствует психологический аспект изображения64. А. Кретинин пишет о «семантической разреженности» и свертывании философского подтекста65.

М. Кох приходит к выводу, что «в военное время проблема смерти принимает у Платонова сугубо этическое значение»66. В. Чалмаев, со своей стороны, считает, что Платонов «войну, эту "страну отчаяния", с неимоверным трудом, часто с рациональным насилием превращал в "страну надежды", что художник ищет в ее пространстве оправдания смерти (порой на философской основе идей Н. Ф. Федорова и К. Э. Циолковского) и утешения для человека, терявшего близких. На наш взгляд, убедительного оправдания, единства "натуры" и "идеи", фактов и обобщений он так и не нашел»67. Оба авторитетных исследователя толкуют военную прозу Платонова в духе рационального этизма. Возникает вопрос: возможно ли, чтобы тема или проблема в художественном произведении имела «сугубо этическое решение», «идея» существовала вне «натуры».

Приведенные выше точки зрения лишь означивают разноголосицу, существующую в платоноведении по поводу военной прозы писателя. У советской критики, традиционной поэтики, структурализма и постмодернизма, в рамках школы «медленного чтения» и «интенсивного чтения», да просто у разных исследователей — разные версии платоновского текста. Это заставляет вспомнить мысль писателя: «Все истины ограничены. Каждая истина дейст<вительна> в пределах, — взятая больше, она ложь и заблуждение» (ЗК, 227). В творческом поведении художника она претворялась как уважение к позиции каждого читающего . Для нас эта мысль Платонова выхода»: Андрей Платонов между двух утопий // Russian Studies: Ежеквартапьник русской филологии и культуры. 1994. № 1. С. 137).

64 Иванова Л. А. «Война» и «мир» в творчестве А. Платонова военных лет // Творчество А. Платонова: Статьи и сообщения. Воронеж, 1970. С. 78.

65 Кретинин А. А. Мифологический знаковый комплекс в военных рассказах Андрея Платонова // Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. СПб., 2000. Кн. 2. С. 147.

66 Кох М. Тема смерти у Андрея Платонова // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. M., 1994. С. 260.

67 Чалмаев В. Андрей Платонов (К сокровенному человеку). М., 1989. С. 429.

68 Книгу о литературе, которую подготовил А. Платонов в конце 1930-х годов, он назвал «Размышления читателя». стала еще одной мотивацией сосредоточить внимание на творчестве Платонова периода Великой Отечественной войны. Это период со своим «заданием» в истории России, в общечеловеческой истории. Свои отличительные особенности, как мы постараемся показать, имеет и художественный мир военной прозы Платонова.

Обращаясь к творчеству Платонова военных лет, представляется важным поставить во главу исследования авторское понимание задач литературы периода Великой Отечественной войны — прочитать Платонова с помощью Платонова. Задача, которую мы ставили и пытались решить, — уточнить, конкретизировать ряд принципиальных, с нашей точки зрения, позиций чтения платоновского военного эпоса.

Андрей Платонов много размышлял об отношениях искусства и жизни, необходимом и должном в них. В его записных книжках, на полях рукописей 1941—1945 годов развернута этико-эстетическая программа военных лет, где творческая рефлексия соседствует с интуитивными прозрениями, осмысление написанного — с формулировкой и обоснованием новых художественных принципов. Этическую необходимость творчества периода Отечественной войны писатель видел в создании произведений, «полных истины действительности» (ЗК, 279). При этом он особо подчеркивал роль «частной конкретности», которая обеспечивает полноту, а значит истинность художественной памяти: «.если живая и, так сказать, частная конкретность Отечественной войны стушуется когда-либо в будущей силе забвения, то как люди могут увидеть для себя поучение из великого, но уже минувшего события. Здесь важна именно частная конкретность, потому что литература имеет дело с отдельным человеком, с его личной судьбой, а не с потоком безымянных существ» (ЗК, 279—280).

Диссертация относится к типу историко-литературного исследования. В ходе анализа литературного материала периода Великой Отечественной войны автор опирался на принцип историзма, системный, сравнительно-типологический и структурно-семиотический методы исследования.

Теоретической и методологической основой исследования послужили труды по общей поэтике, истории и теории литературы С. С. Аверинцева, М. М. Бахтина, С. Г. Бочарова, А. Н. Веселовского, Б. М. Гаспарова,

A. Ф. Лосева, Д. С. Лихачева, Ю. М. Лотмана, И. П. Смирнова, В. Н. Топорова, Ю. Н. Тынянова, Б. А. Успенского, О. М. Фрейденберг, Р. Якобсона.

По проблемам истории и социальной психологии Великой Отечественной войны методологическую базу составили работы Е. С. Сенявской,

B. Т. Анискова, Н. Д. Козлова.

Изучение военных рассказов А. Платонова велось в продолжение и с опорой на работы предшественников и современных исследователей творчества А. Платонова — в диалоге с ними. Это исследования О. Ю. Алейникова, Е. А. Антоновой, К. А. Баршта, С. Г. Бочарова, В. В. Васильева, В. Ю. Вьюгина, Г. Гюнтера, М. Геллера, С. П. Залыгина, М. А. Дмитровской, А. А. Дырдина, Л. В. Карасева, Л. И. Колесниковой, Н. В. Корниенко, С. И. Красовской, О. А. Кузьменко, Т. Лангерака, О. Г. Ласунского, Н. М. Малыгиной, О. Меерсон, М. Ю. Михеева, Е. Г. Мущенко, Э. Наймана, Т. А. Никоновой, Н. Г. Полтавцевой, В. А. Свительского, В. П. Скобелева, С. Г. Семеновой, Е. Толстой-Сегал, Л. П. Фоменко, А. А. Харитонова, Р. Ходела, В. А. Чалмаева, Л. А. Шубина, Е. А. Яблокова, других авторов.

Поэтику Платонова определяют как «поэтику странностей» (Е. Толстая-Сегал), «поэтику загадок» (В. Вьюгин). И. П. Смирнов, полагая тайну неотъемлемым качеством художественной литературы, считает, что в литературном произведении «поверхность тайнописи ценна лишь как то, что мы в силах превозмочь»69. В качестве структурообразующих принципов платоновской поэтики исследователи называют «нарушение семантической валентности» (Р. Ходел), организацию текста «на взаимоисключающих

69 Смирнов И. П. Роман тайн «Доктор Живаго». М., 1996. С. 26. началах» (Т. Лангерак), «авторское сомнение» как повествовательную стратегию Платонова (Н. Корниенко), принцип «обратимости» (Е. Яблоков), прием «неостранения» (О. Меерсон), «изоморфизм» (Е. Толстая-Сегал), «редукцию формы» (В. Вьюгин). Эти положения стали отправными в ходе работы с «сокровенными текстами» Платонова.

В исследовании военных рассказов мы опирались на подходы и методы текстологического анализа, которые даны в работах Е. Антоновой, И. Долгова, В. Вьюгина, Н. Корниенко, Т. Лангерака, А. Харитонова.

Заявленная тема обусловила обращение в ходе анализа к основному корпусу произведений писателя других периодов творчества. В 2000 году вышло академическое издание повести «Котлован», подготовленное сотрудниками Института русской литературы (Пушкинского Дома). В него вошли материалы творческой истории произведения (рукопись, черновые наброски, машинописные варианты текста, а также динамическая транскрипция рукописи «Котлована»); таким образом, читателю впервые была предоставлена возможность «получить сведения о реальных источниках текста и проследить его изменение на всех этапах работы автора над повестью»70. В 2004 году вышел первый том научного издания «Сочинений» А. Платонова, которое готовит Институт мировой литературы имени А. М. Горького. Задача издания -«представить наиболее полный свод всех выявленных к настоящему времени художественных произведений писателя, восстановить достоверный облик классика на основании предшествующего опыта и заново проверенных и открытых источников, заложить фундаментальные основы дальнейшей работы по изучению одного из уникальных явлений русской культуры XX в.»71. Вышеназванные издания, сопровожденные обстоятельными комментариями, стали опорой при изучении творческой лаборатории писателя.

К настоящему времени существует ряд монографических исследований, посвященных аналитической дешифровке художественной структуры

70 От редакции // Платонов А. Котлован: Текст, материалы творческой истории. СПб., 2000. С. 3.

71 От редакции // Платонов А. Сочинения. Т. 1. Кн. 1. М., 2004. С. 5. платоновского метатекста: Н. М. Малыгиной «Эстетика Андрея Платонова» (1985) и «Андрей Платонов: поэтика "возвращения"» (2005)72; О. Меерсон «"Свободная вещь". Поэтика неостранения у Андрея Платонова» (1997) , К. А. Баршта «Поэтика прозы Андрея Платонова» (2000)74, В. Ю. Вьюгина «Андрей Платонов: поэтика загадки (Очерк становления и эволюции стиля)» (2004)75.

В «Эстетике Андрея Платонова», одной из первых отечественных монографий о творчестве Платонова, Н. М. Малыгина основное внимание уделила проблеме становления художественного метода А. Платонова в контексте литературного процесса 1920-1930-х годов, формированию образов-символов, опорных для всего творчества писателя. Изучение эстетических принципов «символического реализма» Платонова было продолжено Н. Малыгиной в статьях «Образы-символы в творчестве А. Платонова», «Трансформация образов и мотивов ранней прозы Платонова в пьесе "Ноев ковчег"», учебном пособии «Художественный мир Андрея Платонова», других исследованиях, которые в переработанном и дополненном виде вошли в монографию «Андрей Платонов: поэтика "возвращения"».

О. Меерсон в книге «"Свободная вещь". Поэтика неостранения у Андрея Платонова» исследует рецептивные функции (обращенность на читателя) языковых нарушений, которые являются своеобразным правилом художественности у Платонова. Отсутствие удивления - «нормализация ненормального» - в художественном мире Платонова дало основание О. Меерсон определить его поэтику как поэтику неостранения. Писатель создал литературную модель, в которой «"свобода вещи" (события, то есть объекта познания или реакции). теснит свободу реагирующего на нее героя (субъекта

72 Малыгина Н. М. Эстетика Андрея Платонова. Иркутск, 1985. Она же: Андрей Платонов: поэтика «возвращения». М., 2005.

73 Меерсон О. «Свободная вещь»: Поэтика неостранения у Андрея Платонова. 2-е изд., испр. Новосибирск, 2001. Первое изд. кн. О. Меерсон - Berkeley Slavic Specialties, 1997.

74 Баршт К. А. Поэтика прозы Андрея Платонова. СПб., 2000. В 2005 году вышло 2-е изд.: Баршт К. А. Поэтика прозы Андрея Платонова. 2-е изд., доп. СПб., 2005.

Вьюгин В. Ю. Андрей Платонов: поэтика загадки (Очерк становления и эволюции стиля). СПб., 2004. познания или реакции на событие)»76. Функциональное задание такой литературной модели «свободной вещи» - разрушить идиоматическую инерцию читательского восприятия.

Поэтика прозы Андрея Платонова» К. А. Баршта представляет собой первый опыт системного описания основных параметров художественной онтологии и антропологии писателя. Автор прослеживает взаимосвязи художественных кодов Платонова и научных идей, гипотез и открытий XIX-XX веков (учение Дарвина, исторический материализм Маркса, теория относительности Эйнштейна, второй закон термодинамики и неевклидова геометрия Лобачевского-Минковского, концепция ноосферы Вернадского, антропософия Штейнера и др.). В ходе творческого диалога с научно-философскими идеями времени Платонов создал свою уникальную концепцию человека в его отношении к Вселенной, в основе которой - заявленная в его статьях 1920-1923 годов «гипотеза "живой Земли" и неслиянно-нераздельного

77 с ней тела человека» . На ее базе и формируется, считает К. Баршт, уникальная картина Мироздания по Платонову, где «вещество существования»

78 представляет «третью реальность» и действует «единый принцип суммарного равенства вещества и энергии, взаимопереходящих друг в друга»79. Отметим научную актуальность самой постановки проблемы о природе художественности у А. Платонова и подходов к ее решению, предложенных исследователем.

Свою версию художественной модели прозы Платонова предложил В. Вьюгин в монографии «Андрей Платонов: поэтика загадки (Очерк становления и эволюции стиля)». Научная гипотеза, которую выдвигает и разрабатывает В. Вьюгин, - «принцип загадочности», его эстетические функции и мировоззренческая подоплека в художественном мире Платонова. Автор оговаривает, что в его намерения не входило «детальное описание

76 Там же. С. 6.

11 Баршт К. А. Поэтика прозы Андрея Платонова. 2-е изд. С. 449.

78 Там же. С. 13.

79 Там же. С. 81. платоновской поэтики, но лишь одной из ее граней, хотя и фундаментальной»80. Сравнивая художественную структуру произведений Платонова со структурой фольклорной загадки, В. Вьюгин приходит к выводу, что «загадочность» как некоторая структурная причастность к специфическому жанру паремий присуща большей части произведений Платонова 1920-х и первой половины 1930-х годов; затем, начиная со 2-й половины 1930-х годов, в творчестве писателя прослеживается отказ от «стиля-загадки». В исследование вовлечен большой архивный материал, на основании анализа которого делается вывод о «редукции формы» как одном из главных законов поэтики Платонова.

В указанных выше монографиях по эстетике и поэтике Платонова внимание исследователей сосредоточено на произведениях 1920-1930-х годов, когда формировалось художественное мировоззрение Платонова, а затем, со второй половины 1920-х годов, феерически ярко обозначил себя «классический» Платонов, автор «Чевенгура» и «Котлована». Военные рассказы (и шире - проза 1940-х) или отсутствуют в списках источников, и наблюдения над ними для «общих выводов» не делаются вовсе, как в книге О. Меерсон, или представлены имплицитно, минимальным числом произведений и обращений к ним в ходе анализа, как в исследованиях Н. Малыгиной, К. Баршта, В. Вьюгина. Но даже такое «прореженное» включение произведений 1940-х годов в анализ общей картины творчества Платонова позволило авторам сделать выводы об изменениях в поэтике и мировоззрении Платонова заключительного периода творчества81.

Вопрос о контекстах творчества Платонова, его связях с литературной, фольклорной, философской традициями русской и мировой культур сегодня изучается достаточно интенсивно. Постановку проблемы находим в работах Е. Толстой «Литературный материал в прозе А. Платонова» (1980), «К вопросу

80 Вьюгин В. Ю. Андрей Платонов: поэтика загадки. С. 8.

81 Так, Н. Малыгина указывает на характерные для произведений 1940-х годов семантическое расширение понятия «воскрешение» (Малыгина Н. М. Эстетика Андрея Платонова. С. 36), трансформацию образов и мотивов ранней прозы писателя (Она же. Трансформация образов и мотивов ранней прозы в пьесе «Ноев ковчег» // Малыгина Н. М. Андрей Платонов: поэтика «возвращения». С. 316-321). о литературной аллюзии в прозе Андрея Платонова: Предварительные наблюдения» (1981), «Идеологические контексты А. Платонова» (1981). В этом направлении работают Н. Малыгина, Т. Лангерак, В. Золотоносов, А. Кеба, Е. Яблоков, Н. Дужина, М. Дмитровская, Е. Роженцева, другие. Сегодня дальние контексты платоновского творчества исследованы порой лучше, чем ближние82. Однако современный Платонову отечественный историко-литературный контекст - не только фон его произведений; эти ближние связи помогают лучше понять гений Платонова, говорившего о том же иначе. Пример

Q7 тому - статья В.Турбина «16 июля 1933 года. Андрей Платонов и газета» , которая позволила по-новому прочитать рассказ «Мусорный ветер» через современный писателю газетный материал - «язык времени».

Внимание исследователей, наряду с мифологическим знаковым комплексом у Платонова, последнее время все чаще привлекает христианский культурный код в произведениях писателя разных периодов: библейские образы, цитаты, реминисценции, другие текстовые элементы, восходящие к христианской культуре (агиографические мотивы84, тип юродивого85, жанр о/ мученичества и т. д.). Христианские мотивы и образы, библейский подтекст у Платонова рассматриваются в работах О. Алейникова, М. Геллера, Г. Гюнтера, А. Дырдина, Н. Корниенко, Л. Карасева, О. Кузьменко, Е. Проскуриной, С. Семеновой, Е. Яблокова.

Как показывает контекстуальное рассмотрение, христианские мотивы, элементы православной культуры и духовности, включенные Платоновым в художественное повествование, становятся одним из механизмов

82 См.: Кеба А. В. Андрей Платонов и мировая литература XX века: Типологические связи. Каменец-Подольский, 2001. Подобного обстоятельного анализа творчества Платонова в контекстуальных связях с современной ему отечественной литературой нет.

83 Турбин В. Н. 16 июля 1933 года: Андрей Платонов и газета // Турбин В. Н. Незадолго до Водолея. М., 1994. С. 311-348.

84 Алейников О. Агиографические мотивы в прозе Платонова о Великой Отечественной войне // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 5. С. 142-148.

85 Gunther Н. Юродство и «ум» как противоположные точки зрения у Андрея Платонова // Sprache und Erzahlhaltung bei Andrei Platonov. Bern, 1998. P. 117-133.

86 Кузьменко О. А. Сияние Розы 11 Кузьменко О. А. Андрей Платонов. Призвание и судьба. Киев, 1991. С. 129— 149. смыслообразования в структуре его произведений. При этом христианские элементы выступают как знаковый текст в новом тексте. Находясь в новых формально-семантических отношениях, разнообразные христианские элементы в художественном произведении узнаются читателем: они воспринимаются им как ранее встречаемые, имеющие определенное место, функции и значение в культурной традиции. Получая новую комбинацию в актуальном контексте, знакомая модель «перекодируется» (Ю. М. Лотман), порождая новый смысл, который, однако, не отменяет традиционную культурную семантику. Христианские элементы выступают в художественном произведении общезнаковой текстовой «территорией» для автора и читателя. Выявить, какова их функция в военном эпосе Платонова, - одна из задач данного исследования.

Цель данной работы - рассмотреть специфику художественного мира военных рассказов писателя в контексте творчества и времени. Изучение особенностей поэтики и семантики военного эпоса Платонова уточняет и углубляет наше понимание творчества одного из самых ярких и сложных писателей XX века как целостного художественного объекта, существующего во времени. С другой стороны, сравнительный анализ военных произведений Платонова с творчеством других авторов периода 1941-1945 годов вносит ряд существенных дополнений и корректив в устоявшиеся характеристики русской советской литературы периода Великой Отечественной войны.

Задачи исследования:

- изучить историю текстов военной прозы, провести сравнительный анализ разных прижизненных публикаций произведений и рукописей;

- проследить, как функционируют в художественном мире военной прозы традиционные платоновские темы, образы, мотивы, сюжеты;

- выяснить, какие новые формально-содержательные элементы и механизмы смыслообразования проявляют себя в художественной структуре военных рассказов;

- определить место и функции христианских образов и мотивов в военной прозе писателя;

- рассмотреть концептуальные тропы и их роль в художественном мире военных рассказов;

- проанализировать особенности поэтики и художественного мышления Платонова в историко-литературном процессе времени.

Военные рассказы А. Платонова впервые рассмотрены в свете универсальной категории «художественный мир». Три взаимосвязанных уровня исследования - внутренний мир произведения, особенности поэтики метатекста военных рассказов, художественный мир военного эпоса А. Платонова и его место в поэтическом космосе писателя - позволяют проследить диалектику особенного, единичного и общего в творческой эволюции А. Платонова. В ходе исследования были выработаны методология и методика изучения художественных кодов метафизической проблематики военных произведений Платонова (онтологический, гносеологический, натурфилософский, религиозный аспекты художественного творчества), которые можно применять для исследования других художественных миров в литературе Великой Отечественной войны. В постановке и решении рассмотренных выше задач и проблем состоит научная новизна и теоретическая значимость исследования.

Практическая значимость работы. Материалы диссертации могут быть использованы в подготовке научного издания военных рассказов; в дальнейших исследованиях художественной специфики и эволюции творчества А. Платонова, в первую очередь заключительного десятилетия 1940-х годов; в процессе выработки новых (или, по крайней мере, для корректировки сложившихся) подходов к изучению истории русской литературы периода Великой Отечественной войны; в вузовских лекционных курсах по истории русской литературы XX века, спецкурсах и спецсеминарах по творчеству А. Платонова.

Суть научной гипотезы, выносимой на защиту. Рассказы А. Платонова 1941-1946 годов образуют сложное художественное целое - большое эпическое полотно, органически выросшее из малой эпической формы: их отличает проблемно-тематическая общность, сквозные социально-нравственные и религиозно-философские коллизии, единые принципы построения системы персонажей и образной структуры, жанровая и повествовательная стратегии автора. Великую Отечественную войну А. Платонов определил как эпоху в эпохе: это время консолидации человека и мира перед смертельной угрозой фашизма, когда русский человек и русский мир были призваны в «просторную сферу исторического бытия» (М. Бахтин) для исполнения исторического долга взамен ложно понятого революционного мессианства. Реагируя на изменения «текста» жизни, опорные образы-понятия, конституирующие художественный мир А. Платонова, приобретают новое содержание, выстраиваются новая конфигурация компонентов поэтической системы и ценностная иерархия. Сохраняется триединство изображения: антропоморфизм, натуроморфизм, теоморфизм, но изменяются формы и семантика их взаимодействия. Теоморфизм выступает структурообразующим принципом художественного миромоделирования, формируя образ Мира-Храма как альтернативу исторической действительности и одновременно ее реальную возможность.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Платоновский метатекст военных лет тематически и поэтически наследует предшествующее творчество писателя и одновременно по-новому манифестирует повторяющиеся в нем семантические субституции.

2. Героическая правда и трагическая истина - такой новый художественный синтез дают эстетические, философские и этические установки писателя в рассказах о войне на войне.

3. В ситуации «этической необходимости», в которую поставила писателя Отечественная война, важным механизмом семантического расширения художественного текста, актуализации сокровенных смыслов и коллизий у

Платонова становится «единословие» - художественный знак, не совпадающий с художественным целым.

4. Понятие «сокровенности» в рассказах 1941-1946 годов дополняется и углубляется понятием «одухотворенности». «Одухотворенность» становится концептуальным центром миромоделирования и народной характерологии.

5. Полиперсонализм является ведущим принципом организации системы персонажей. Герои военных рассказов различаются по миропониманию, характеру и судьбе, но они эстетически равноправны: кто не достоин «вечной славы», тот сохранен в художественном мире Платонова «вечной памятью всех мертвых и всех живых».

6. В прозе военных лет кристаллизуется образ «народа-семьи». Высшие смыслы жизни - любовь и мир - находят художественную реализацию в образной 'параллели «воин-мать». Образ матери интегрирует у Платонова главные смыслы «живой тайны мира», помогает раскрыть метафизику России, нравственные истоки народной жизни, которые война не только не отменила, но помогла трагическому их осознанию.

7. Художественное мышление А. Платонова архетипично, что определяет особенность художественного историзма писателя. Мысль о том, что животные и растения - «соучастники» истории и «наши современники», из арсенала постоянных у писателя. В творчестве военных лет идею «общего конгломерата» (равенства существования в хаосе), одну из центральных в философии трагического у Платонова в 1920-1930-е годы, сменяет другая - о необходимости объединения усилий людей и природы в поиске «дорог к божеству», об их равных возможностях приобщения и участия в божественном космосе жизни. Космософия военной прозы Платонова - земля и люди «под небесами Родины».

8. Разнообразные текстовые элементы, которые восходят к христианской культуре, фокусируют в военных рассказах экзистенциальные проблемы и одновременно дают альтернативные исторической реальности идеальные образы Мира-Храма и России-Храма.

Апробация работы. Результаты исследования были представлены в докладах и обсуждались на I—XVII ежегодных международных Платоновских семинарах (1990-2006, ИРЛИ РАН (Пушкинский Дом), Санкт-Петербург); международных конференциях, посвященных творчеству А. П. Платонова (1997, 1999, 2001, 2004, ИМЛИ РАН им. А.М.Горького, Москва); международных конференциях «Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр» (1993, 1996, 1999, 2002, 2005, ПетрГУ, Петрозаводск); научной конференции, посвященной 90-летию со дня рождения А. Платонова (1989, PIP ЛИ РАН (Пушкинский Дом) Ленинград); I российских Замятинских чтениях «Творчество Евгения Замятина: проблемы изучения и преподавания» (1992, ТГУ им. Г. Р. Державина, Тамбов); всероссийской конференции «Детская литература: история и современность» (2003, ПетрГУ, Петрозаводск); V международных Платоновских чтениях «Андрей Платонов: искания века и воронежские контексты», посвященных 105 годовщине со дня рождения писателя (2004, ВГУ, Воронеж); на заседаниях кафедры русской литературы Петрозаводского госуниверситета.

По результатам исследования на филологическом факультете Петрозаводского госуниверситета были прочитаны спецкурсы «Творчество А. Платонова: традиции и новаторство», «Творчество А. Платонова: проблемы интерпретаций». Основные положения диссертации изложены в научных публикациях, среди которых монография «"Внутри войны" (Поэтика военных рассказов А. Платонова)» (Петрозаводск, 2005). Общий объем работ, опубликованных по теме диссертационного исследования, 26,2 п. л.

Структура диссертационной работы включает введение, 4 главы, заключение, библиографию и приложение.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Художественный мир военных рассказов А. Платонова"

Заключение

Художественный образ мира хранит колоссальную информацию авторского, национального, общечеловеческого опыта - это «память о памяти» (А. Белый). В то же самое время образ есть движение, изменчивость -«новость». Вне элемента новизны художественный образ теряет свою событийность уже в «частном» масштабе авторского творчества, параллельно утрачивая их и в общелитературном процессе. Эта диалектика образа стала отправной точкой при исследовании художественного мира военных рассказов А. Платонова, задала параметры их изучения - в контексте творчества и времени.

Рассказы Платонова периода Великой Отечественной войны образуют сложное художественное целое - большое эпическое полотно, органически выросшее из малой эпической формы: их отличает проблемно-тематическая общность, сквозные социально-нравственные и философские коллизии, единые принципы построения системы персонажей и образной структуры, жанровая и повествовательная стратегии автора. Платоновский метатекст огненных сороковых тематически и поэтически наследует предшествующее творчество писателя и одновременно по-новому манифестирует повторяющиеся в нем семантические субституции.

Если вдуматься в творчество писателя, то «сороковые-роковые», где безотлагательно сошлись вопросы жизни и смерти, добра и зла, свободы и необходимости, веры и сомнения, любви и ненависти, утратив на поле боя метафизическую отвлеченность, - это время Платонова по призванию: участвовать в деле общенационального и общечеловеческого спасения. Это время консолидации человека и мира перед общей смертельной угрозой фашизма, время, когда русский человек и русский мир призваны в просторную сферу исторического бытия» (М. Бахтин) для исполнения исторического долга взамен ложно понятого революционного мессианства. Для писателя Великая Отечественная война - не смена исторических декораций, не новый социально-политический фон, а эпохальное событие, по-новому открывающее сокровенное содержание жизни. Реагируя на изменения «текста» жизни, опорные «образы-понятия» (JI. Шубин), конституирующие художественный мир Платонова, принимают в себя новое содержание, выстраиваются новая конфигурация компонентов художественной системы и ценностная иерархия.

Платонов разделил патриотический пафос времени. Писатель трагического видения действительности, он художественным словом (главное орудие и деяние писателя) принял участие в героической борьбе народа по защите Отечества. Патриотизм как этическая константа, героическое и трагическое как эстетическое двуначалие определили идейно-художественное своеобразие военной прозы Платонова. Творческое задание, которое дает себе писатель и реализует в произведениях военных лет, - создать литературу «вечной памяти»: «вечной славы» героев и «вечной памяти всех мертвых и всех живых». Этому заданию идеально соответствовал малый эпический жанр рассказа. Каждое следующее произведение позволяло писателю взять еще одно, иное событие, другой характер - и по-новому их рассказать, таким образом, добавить и восполнить ранее написанное. Как идейно-тематическое и поэтическое целое рассказы 1941-1946 годов дали стереоскопическую художественную картину русской жизни периода Великой Отечественной войны - в разнообразных подробностях и целостности трагического и великого события.

Героическая правда и трагическая истина - такой художественный синтез дают этические, философские и эстетические установки писателя в рассказах о войне на войне. В произведениях 1941-1946 годов происходит расширение героической темы: не только «священная война» получает у Платонова героическое освещение, но жизнь как таковая, где в повседневности длится онтологический конфликт жизни и смерти, и жизнь одерживает победу. Растения, животные, «рождающая» земля - герои жизни в платоновских рассказах. Героем жизни является и человек, который одерживает духовную, нравственную победу над смертью во множестве ее личин: страха, эгоизма, равнодушия, озверения, отчаяния, наконец, врага. Такие разные персонажи рассказов «Дед-солдат», «Крестьянин Ягафар», «Одухотворенные люди», «Железная старуха», «Смерти нет! (Оборона Семидворья)», «Девушка Роза», «Цветок на земле» равно необходимы писателю для художественного представления «героической истины» («Девушка Роза»).

Параллельно героическому расширяется и зона трагического, которое традиционно характеризует у Платонова «всю жизнь». Трагическая истина присутствует в художественном мире военных рассказов от приема «речевой оговорки» («Броня») до жанровой модели («Сампо»). Там, где трагизм свернут до деталей, отдельного высказывания повествователя или героя, пейзажа, портрета, мотива, он поддержан и развернут в подтексте, в сюжете «второго плана» - через связь с целым творчества Платонова, с литературными и иными контекстами. В ситуации «этической необходимости» Отечественной войны сокровенные смыслы и сюжеты часто выражены у писателя, по его же определению, «единословием» - особым художественным знаком, не совпадающим с художественным целым, в силу чего в зоне стилистического конфликта происходит семантическое расширение текста.

Коллизия текст - подтекст ведет в военных рассказах с социально-политической поверхности исторического конфликта в онтологические глубины проблематики «вечной войны»: вечной борьбы жизни и смерти, добра и зла, правды и лжи, и главная арена этой борьбы, показывает Платонов, продолжая традиции классической русской литературы, - душа человеческая. «Одухотворенные люди» (1942) - центральное произведение, в известном смысле, метатекст прозы Платонова военных лет. В художественной структуре произведения просматривается общая тенденция военных рассказов Платонова к циклизации и романизации, в нем находим свод основных тем и проблем, ключ к образному решению. Рассказ представляет собой многогеройное повествование, его художественное пространство вбирает в себя фронт и тыл, реалии социально-исторической и сокровенной, душевной жизни человека, художественное время - прошлое и настоящее, миг и вечность. Изучение истории произведения, анализ его внутреннего мира в контексте времени и творчества позволили пересмотреть сложившуюся в литературоведении версию о «традиционном» для советской литературы периода войны героическом содержании рассказа (В. Полторацкий, О. Кузьменко).

Одухотворенные люди» по настоящее время переиздаются по последней прижизненной публикации рассказа в сборнике А. Платонова «Рассказы о Родине», который вышел в конце 1943 года, однако именно в этом издании наибольшее количество текстовых купюр и редакторской правки, нарушающих волю автора. Черновые наброски к рассказу, письма и записные книжки, наконец, полный авторский текст (машинописный вариант, подготовленный Платоновым для публикации в журнале «Знамя») показывают, что драматический принцип, порождающий художественную многозначность, играет важную роль в организации жанровой, сюжетной, повествовательной структур рассказа.

Сравнительный анализ мотивов ярости и зверя в рассказе «Одухотворенные люди» и в литературе Великой Отечественной войны выявил особенности в семантике и функции этих мотивов у Платонова. В Отечественной войне священна любовь к своему народу и священна ненависть к врагу. Темы «священной любви» и «священной ненависти» сливаются в публицистике и художественной литературе военных лет в единую тему-пафос. «Благородная ярость» - вариант «священной ненависти» в произведениях JI. Леонова, других авторов. Мотив «зверя» характеризует в литературе Великой Отечественной войны врага и становится антитезой мотиву народной «ярости-гнева».

А. Платонов, как и художники-современники, писал Великую Отечественную войну как «священную», но трагически универсальный смысл происходящего смертоубийства сохранен им в семантическом поле произведения. В мотивной структуре рассказа «Одухотворенные люди» нарушена граница «свое - чужое». Лейтмотив ярости вбирает в себя -однократно, но с сохранением положительных коннотаций - тему врага. Мотив зверя тоже однократно, но использован в сюжете рассказа для характеристики защитников Родины: именно «одухотворенные люди» открывают в себе в смертельном бою «зверя» как катастрофическое следствие войны. «Объяснение» такой мотивной организации находим в творчестве Платонова 1920-1930-х годов, в эволюции взглядов писателя на историю и природу. Природа, по философии Платонова, - полноправный участник исторических процессов, она породила и хранит гуманистическое начало жизни, в то время как история пропитана зоологической ненавистью. Эти убеждения не позволили Платонову в военной прозе живописать образ-мотив врага-зверя. Враг обозначен в ряде рассказов Платонова как «зверь» (преимущественно через слово героя), но в художественном мире военной прозы писателя нет ярких, запоминающихся образов и картин, заданных этой характеристикой. Мотив зверя в «Одухотворенных людях» - знак исторической трагедии человечества в полном ее объеме: в довоенных произведениях писателя мотив-образ зверя характеризует отечественную революционную историю («Котлован») и фашизм («Мусорный ветер»). Диффузия мотивов ярости и зверя в сюжете «Одухотворенных людей» отменяет пафос возмездия.

Музыкальные мотивы рассказа-«реквиема», как определил его Платонов, ведут трагические темы разлуки навек, утраты, смертного предела человека. Одновременно они актуализируют христианский подтекст сюжета. Гибнут одухотворенные любовью и правдой защитники Отечества, но в самой своей смерти они утверждают высшие ценности жизни, восстанавливают ее гармонию, воплощают (возвращают) в жизнь ее идеальные начала. В качестве главных знаков-сигналов христианской тематики в художественной структуре рассказа выступают «крест» (эпизод игры детей в кладбище) и свободная цитация молитвы «Вечная память», которые введены в центральные эпизоды. С опорой на память претекстов платоновского творчества они дают пасхальное освещение сюжета.

Поэтический код начала, музыкальная тема и мотивная структура «Одухотворенных людей» актуализируют блоковский подтекст в рассказе. Сопоставительное изучение «Одухотворенных людей» и стихотворения А. Блока «Девушка пела.» показало, что «непосредственный контакт» с поэтическим шедевром Блока в начале рассказа служит у Платонова отправным пунктом для дальнейшего свободного использования мотивов и образов из репертуара Блока, которые наполняются новым содержанием; это «многошаговый процесс, чей конечный продукт (импликат операции) дистанцирован от источника»548. Отметим, что блоковский подтекст поддерживает и усиливает христианский пласт смыслов в семантике произведения. При типологическом сходстве мотивных и образных структур, жанровых решений произведения имеют разное содержание. Стансы «Девушка пела.» Блока стали еще одним пророчеством грядущих бед России. «Одухотворенные люди» - произведение «разрешения» (Б. Зайцев), где человек и народ, показывает Платонов, в очистительной катастрофе Великой Отечественной войны выстрадали и открыли истинные смыслы и ценности бытия. Рассказ «Одухотворенные люди» интегрирует важнейшие смыслы военных рассказов Платонова.

В художественной картине мира у Платонова важную роль играют пейзаж и природные образы. В военных рассказах особое значение получают ландшафтные образы поля и дерева, символически представляющие национальную жизнь в координатах времени и вечности, войны и мира. Истерзанные, выжженные огнем и убитые снарядами, «обглоданные» в ходе

348 Смирнов И. П. Порождение интертекста (Элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества

Б. Л Пастернака). СПб., 1995. С. 56. боев «до костей» мать-земля, природа России - обвинение не только врагу, как в произведениях JI. Леонова и М. Шолохова, литературы военных лет в целом. В рассказах Платонова свою вину за погубленную родную природу, незащищенные поле и древо русской жизни несут и сознают защитники Отечества. С натурфилософской проблематикой (многочисленные пейзажи «родного пепелища», «погорелыцины») входят в военные рассказы Платонова мотивы покаяния и обета солдат Отечества перед русской землей и миром. Взятие на себя вины войны и очищение делом жизни - важный момент в духовной биографии платоновского героя.

В изображении героя важны образные параллели «человек-дерево», «человек-цветок». Это символический знак выхода героя из «звериной истории». При значимости образной параллели «человек-растение» в течение всего творчества Платонова, такого высокого содержания, как в военной прозе, она в себе ранее не несла. Персонажи «Чевенгура», которые жаждут «прекратить историю», полагают дерево «чуждым» коммунизму элементом природы. Александр Дванов распоряжается вырубить заповедный лес на стройку социализма, так как «долгорастущее» дерево не вписывается в революционный темп и идеологию жизни. В чевенгурской коммуне устраивают субботники, где не только уничтожают имущество, но и корчуют сады.

В военных рассказах метафорические образы «человека-дерева» и «народа-дерева» («Божье дерево», «Молодой майор») представляют идеальное содержание жизни «одушевленной родины» и «одухотворенных людей», развернутое из настоящего в прошлое и будущее по вертикали стояния и роста дерева из земли - к небу. В образной параллели «человек-цветок», «ребенок-цветок» смысловой акцент в многозначной символике цветка делается не на бренности, краткости, конечности, а на красоте и совершенстве -«цвете» жизни («Девушка Роза», «Цветок на земле»).

Образ человека, души человеческой, который пишет Платонов в военных рассказах, - важное слагаемое общей художественной картины. В военной галерее Платонова - портреты солдат Отечества («Молодой офицер», «Среди народа», «Смерти нет! (Оборона Семидворья)»), военного детства («Железная старуха», «Маленький солдат», «Петрушка (Страх солдата)», «Возвращение»), старости («Рассказ о мертвом старике», «Старый Никодим», «Житель родного города»), отчаяния («Седьмой человек»), глупости («Счастливый корнеплод»), мученицы («Девушка Роза), врага («Пустодушие»). Никогда ранее у Платонова подробное описание героя не занимало такого места, как в годы войны. Это связано с этико-эстетической установкой писателя сберечь в памяти искусства, по возможности, все индивидуальные черты и черточки человека, поколения, народа, обреченного войной на подвиг и смерть. Платонов продолжает писать на войне образ «души человеческой», художественно исследовать ее тайны. В портрете человека военного времени, как и в предшествующих произведениях писателя, сопряжены физика, биологическая данность и метафизика, экзистенция человека.

В военных рассказах кристаллизуется образ «народа-семьи», сплоченного кровно и духовно, сознающего свои обязательства перед природой и землей. Мечта автора и героев его произведений 1920-1930-х годов о едином организме жизни, вселенском товариществе, народе-семье находит свое осуществление в Великой Отечественной войне. Платонов пишет на войне, как и А. Твардовский, и М. Шолохов, жизнь народную. Он ищет образ-интеграл, который бы выразил духовную сущность «священной войны» и народа, отстаивающего свое право свободно жить «под небесами Родины». Писателю важно было показать, что человек, вставший на защиту родной земли, и в трагических обстоятельствах смертельного, беспощадного единоборства с фашизмом может открыть смысл жизни и смерти, смысл любви. Эти высшие смыслы, которыми руководствуется народ в Отечественной войне, находят у Платонова художественную реализацию в образной параллели «воин-мать» («Одухотворенные люди», «Сержант Шадрин», «Офицер и крестьянин (Среди народа)», «Взыскание погибших»). Материнская тема развернута у Платонова на всю образную систему. В военных рассказах Платонова образ матери интегрирует главные смыслы «живой тайны мира», помогает раскрыть метафизику России, нравственные истоки народной жизни, которые война не только не отменила, но помогла трагическому их осознанию. Образ матери обнажает вину сына перед матерью за разоренный войной мир, за рожденных жить, но убитых. Эта вина соединяется в рассказах Платонова с виной матери перед детьми, которых она родила в мир, где так много зла. Образ матери одновременно становится у Платонова высшим поэтическим и моральным оправданием подвига народа в этой страшной войне.

Писатель понимал, как опустошит русский мир война, где уничтожен «цвет» национальной жизни. Тем важнее было для него сохранить тот «прекрасный мир», который в страданиях и смерти открыли люди среди ярости и ненависти войны. Из дневника писателя: «Оч<ень> важно .Изображается то, что, в сущности, убито - не одни тела. Великая картина жизни и. погибших душ и возможностей. Дается мир, каков бы он был при деятельности погибших, - лучший мир, чем действительный: вот что погибает на войне.» (ЗК, 231). Искусство, по Платонову, должно сохранить в вечную память этот «лучший мир, чем действительный», знание которого добыто в самой смерти.

В творчестве Платонова 1920-х - начала 1930-х годов трагическое -феномен пространства жизни, которая катастрофически несовершенна, сама себя отрицает, а потому оправданы все способы выхода из нее, какие только может найти человек в истории. Образ онтологически несовершенного мира, где человек «узник» природы и истории, проходит через произведения Платонова 1920-1930-х годов от ранней публицистики, поэзии и рассказов до романа «Счастливая Москва». В этом мире человек-сирота бунтует против гибельной жизни. Однако уже во второй половине 1930-х годов в художественной философии Платонова сняты антропологические претензии к мирозданию. В рассказах 1930-х годов на семейную тему герои Платонова в социальных и семейно-бытовых коллизиях заново открывают родство всего сущего, смиренно принимают законы всеобщего природного существования, возвращаясь к традициям и ценностям народной культуры прошлого: сотрудничество с природой, семья, дом. Жизненное пространство платоновского героя трагически сужается, но в этом малом пространстве работы и семьи он исполняет нравственный долг жизни («Среди животных и растений (Жизнь в семействе)», «Жена машиниста», «Река Потудань»). Художественная формула «прекрасного и яростного мира», отражающая дихотомию мира, где человек не волен отменить трагическую диалектику природы, но может и обязан сделать свой, человеческий, выбор, появляется у Платонова в рассказе 1940 года «Машинист Ярцев (В прекрасном и яростном мире)».

В военных рассказах платоновский герой, выбирая в смертельном историческом поединке с фашизмом в качестве личного жизненного ориентира «добрую правду» («Одухотворенные люди»), познает радость обретения смысла жизни. Герои Платонова не озабочены славой, им важно сберечь Родину, близких людей, свое человеческое достоинство и преумножить добро в жизни. Именно такой человек, с семейным идеалом, великой совестью и скромностью, предстает в художественном мире военных рассказов Платонова главным лицом истории, в которой созидается мир. Художественная философия истории у Платонова ориентирована на Пушкинскую традицию («Капитанская дочка», «Медный всадник»). Декларация «Пушкин - наш товарищ» в творчестве военных лет подтверждена и художественно реализована Платоновым уже в одном из первых рассказов «Божье дерево», написанном в августе 1941 года.

Понятие «сокровенности» остается базовым в творчестве писателя периода Великой Отечественной войны. Слово «тайна» образует объемный лексико-семантический блок в произведениях 1941-1946 годов. При этом понятие «сокровенности» дополняется и углубляется понятием «одухотворенности». «Одухотворенность» становится концептуальным центром народной характерологии Платонова периода Великой Отечественной войны.

В трагических, часто имеющих выход только в смерть, но одновременно открывающих священные смыслы жизни обстоятельствах, по убеждению писателя, происходило рождение нового — одухотворенного правдой — человека: «И это великое, терпеливое знание, в котором одним швом соединены и глубокое понимание ценности жизни и смерть во имя народа, как лучшее последнее дело жизни простого истинного человека.» (261).

В годы войны эволюционирует и идея «сокровенного мира». Мысль о том, что животные и растения - «наши современники», из арсенала неизменных у Платонова. Жажда всеохватного, истинного равенства выводит писателя за рамки традиционного художественного антропологизма. К. Баршт пишет: «В произведениях Платонова нет ценностных различий между живыми существами, а также между существом и веществом»549. В творчестве военных лет прослеживается новое видение проблемы. Об этом свидетельствуют дневники писателя. Размышление конца 1930-х годов: «Люди и животные одни существа: среди животных есть морально даже более высокие существа, чем люди. Не лестница эволюции, а смешение живых существ, общий конгломерат» (ЗК, 213). Строки из фронтового блокнота Платонова, помеченные 22 июня 1944 года: «Природа — не одна ли из дорог к божеству?» (ЗК, 253). В первом случае речь идет о «смешении», «общем конгломерате», иными словами о равенстве существования в хаосе, во втором - о поиске «дорог к божеству», то есть о равных возможностях приобщения и участия в божественном космосе жизни.

Анализ художественной структуры военных рассказов не позволяет определить платоновский текст как антропоморфный. В произведениях писателя антропоморфные характеристики внешнего по отношению к человеку мира, как и раньше, уравновешены натуроморфным представлением человека, который в платоновском изображении лишен автоидентичности. Однако человек, который сам для себя проблема и загадка, не может до конца понять и объяснить свое существование и через природу; он не выводится, по Платонову, из природных (равно как и социальных) законов необходимости и

549 Баршт К. А. Поэтика прозы Андрея Платонова. M., 2000. С. 225. не сводится к ним. Не может осознать себя через людей и природа. «Сущность, где хранится истинная живая тайна мира» (ЗК, 274), не открывается в плоскости социально-природных отношений.

Платонов, как и его персонажи, заворожен тайной бытия, где жизнь каждый раз ограничена и конечна в своей конкретной данности, природной и исторической, и неисчерпаема, непостижима в бесконечных проявлениях и метаморфозах. Выход из гносеологического тупика сокровенности жизни, в котором неизбежно оказывается атеистическое сознание, в платоновском художественном мире находится в самой ее сокровенности, в таящихся в жизни чудесных возможностях, до определенного момента неведомых человеку. Потому в платоновских сюжетах важную роль играет миг экзистенциального озарения и преображения, где человек и мир превосходят сами себя, являют божественное совершенство. Художественная модель мира у Платонова религиозна по своей глубинной сути и утверждает реальность бесконечно большего, чем действительность видимого мира и человека. Тайна человека в художественном мире Платонова граничит с некоей более великой и глубокой тайной. Эта тайна остается в его текстах не нареченной именем Бога, сокрытой фигурой умолчания, - и все-таки иносказательно обозначенной.

Как ни парадоксально, но именно религиозная идея (идея «связи») во многом определяет платоновскую поэтику «со-мнения» (соположения разных, в том числе онтологически разных, точек зрения). Р. Ходел полагает, что тенденция «синтеза» просматривается у Платонова уже во второй половине 1920-х годов: «Чевенгур является попыткой "напряженного" сближения коммунистических взглядов, пропагандируемых писателем и публицистом в начале двадцатых годов, и того мира, который для молодого Платонова представлен прежде всего поколением его отца»550. Путь этот остался драматически незавершенным, но вектор духовных исканий автора обозначен: «Но вся тайна - что у нас народ хороший, его хорошо "зарядили" предки. Мы

350 Hodel R. Углоссия - косноязычие, объективное повествование - сказ (К началу романа Чевенгур) II Sprache und Erzahlhaltung bei Andrei Platonov. Bern, 1998. P. 149. живем отчим наследством, не проживем же его» (ЗК, 271). Подобно своему герою майору Махонину из рассказа «Офицер и крестьянин (Среди народа)», в атеистическом холоде времени и личных сомнений писатель согревался «теплом веры народа».

Платонов неустанно искал «среди народа» ответы на те вопросы, которые не мог решить лично, где не доверял своему уму. Вопрос о вере - один из них. Он постоянно возвращался к этой теме на протяжении творчества, размышлял, пытался определиться, сомневался. Приведем две записи из дневников писателя 1944 года: «Бог есть неповторимое и скоропреходящее в существе, непохожее ни на что, ни на кого, исчезающее и дивное. Святость есть утрата жизни, утрата и божественного. Оч<ень> важно»: на обороте листа читаем: «Нет, все божественное - самое будничное, прозаическое, скучное, бедное, терпеливое, серое, необходимое, ставшее в судьбу, - и внутренне согласное со всякой судьбой» (ЗК, 250. В обоих случаях подчеркнуто Платоновым. - И. С.). Писатель, для которого народ был не только главным «объектом» художественного исследования, но и главным духовным «авторитетом», не мог пройти мимо «отчего наследства» и «веры народа» в своем творчестве. В ситуации Отечественной войны обращение к духовному опыту прошлого становится жизненно необходимым и для народа, и для народного писателя Платонова.

В ранней прозе писателя главный символ христианской веры - крест -подвержен образной инверсии: крест, сделанный из дерева, «превращается» в художественном мире «Чевенгура» в умирающее дерево, которое вот-вот сгниет и упадет на землю. Это точка зрения героя-ребенка Саши Дванова, представляющего в романе трагедию революционного богоотступничества народа. В понимании чевенгурских коммунаров это «намогильный» крест, утративший Новозаветное содержание и ставший символом бренности человеческого существования и смерти. Можно было бы говорить о доминирующей отрицательной семантике образа креста в романе, если бы не вариант образа «ветхий крест». В зоне «ветхости» все в художественном мире

Платонова «еще живое», наполнено любовью и сочувствием. В глазах исповедующих всемирную революцию героев «Чевенгура» угроза физической смерти «спасает» главный христианский символ веры от «метафизической смерти». Инверсионной деструкции подвергнута в слове рассказчика икона Богоматери в рассказе «Родина электричества». В военных рассказах образы-символы креста и иконы введены в художественный мир произведений с минимальным сопроводительным «комментарием» рассказчика, им дана возможность говорить «самим за себя» и представлять веру народную.

Одухотворенные люди», «Божье дерево», «Девушка Роза», «Взыскание погибших» - эти военные рассказы «называют» еще одно неотъемлемое «качество» платоновского текста - теоморфизм. Об этом говорит и семантика тропов в военных рассказах. Антропоморфизм, натуроморфизм, теоморфизм -именно этим триединством, их сложным взаимодействием и меняющейся иерархией определяется уникальный художественный логос Платонова.

Понять специфику теоморфного принципа у Платонова, механизмы тематического и эстетического «сосуществования» теоморфизма, антропоморфизма и натуроморфизма в его произведениях помогают рабочие записи писателя: «Бог стал непосредственен etc., что разделился среди всего - и тем как бы уничтожился. <.> Он рассеялся в людях, потому что он бог и исчез в них, и нельзя быть, чтобы его не было, он не может быть и вечно в рассеянности, в людях, вне себя» (ЗК, 157). Еретические, с точки зрения церковной догматики, размышления Платонова, у которого «свое» понимание Христа и христианства, парадоксальным образом «одухотворенного мира» в его произведениях оживляют в памяти строки из «Второго послания к Коринфянам» апостола Павла, где он передает слово Божие: «.Вы - храм Бога живого, как сказал Бог: "Вселюсь в них и буду ходить в них."» (2 Кор. 6: 16).

В творчестве периода Великой Отечественной войны у Платонова сохраняется художественное триединство изображения: антропоморфизм, натуроморфизм, теоморфизм, но изменяется их ценностная позиция. Теоморфный принцип изображения играет структурообразующую роль в художественной картине мира военных рассказов. Разнообразные текстовые элементы, которые восходят к христианской культуре, фокусируют в прозе военных лет экзистенциальные проблемы и одновременно дают альтернативные исторической реальности идеальные образы Мира-Храма и России-Храма.

В записной книжке Платонова военных лет есть рисунок. Рукой писателя изображено равнинное русское пространство: в центре - церковь с колокольней, вокруг - небо, лес, луг, человеческое жилище (ЗК, 276). На рисунке сделаны надписи-пояснения: «небо», «облака», «леса растут могучие», «здесь растет разнотравье», «а здесь мать живет в избе». Смысловой центр картины - Божий храм - вербально не означен, он узнается («прочитывается») без слов. Рисунок, с одной стороны, отсылает к воронежским реалиям детства Платонова, с другой - дает проекционную модель художественного мира военных рассказов.

Военная проза Андрея Платонова - важнейший этап его творческой эволюции. Игнорируя этот период, вряд ли возможно верно определиться в его художественном космосе. Платонов - писатель цельный, у которого эволюционные изменения в художественно-философской картине жизни тем сильнее подчеркивают постоянство ведущих идей и принципов. I Рассказы 1941-1946 годов составляют художественно-философское ядро военной прозы писателя, но не исчерпывают ее. Рассказы, очерки, сценарии для театра и кино, незавершенные произведения (в том числе замыслы больших эпических полотен), критика, эссеистика, дневники, эпистолярное наследие -самый краткий перечень созданного писателем в годы войны. Это разнообразное и многожанровое единство мы старались учитывать при рассмотрении художественного мира военных рассказов писателя. Диссертационное исследование представляет собой начало изучения наследия писателя периода Великой Отечественной войны и эволюционных процессов творчества Платонова заключительного десятилетия. В 1940-е годы, как и в 1920-е, в 1930-е годы, продолжался интенсивный художественный поиск писателя, его творческая реакция на изменения исторической действительности, ее катастрофические повороты оставалась такой же чувствительно-обостренной, если не более пронзительной - прикосновение к жизни «обнаженным сердцем» («Возвращение»),

Обращение к творчеству Платонова сороковых военных лет, изучение архивных материалов и прижизненных публикаций, анализ художественного мира военных рассказов показали, как «приблизительно» мы знаем литературу Великой Отечественной войны - целого периода истории родной словесности. Те литературные коллизии, с которыми мы соприкоснулись в ходе исследования военного эпоса Андрея Платонова (взаимодействие очерковой и романной форм у М. Шолохова, жанровое распределение тем и мотивов у А. Твардовского и JL Леонова, «блоковский канон» в поэзии и прозе военных лет), свидетельствуют о необходимости «возвращения» литературоведов к произведениям периода Великой Отечественной войны.

Список научной литературыСпиридонова, Ирина Александровна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Платонов А. П. Божье дерево : машинопись с авт. правкой // РГАЛИ. Ф. 2124, on. 1, ед. хр. 37, л. 18-29.

2. Платонов А. П. Броня : машинопись с авт. правкой // РГАЛИ. Ф. 2124, on. 1, ед. хр. 38, л. 1-15.

3. Платонов А. П. Верное сердце солдата : автогр. и машинопись с авт. правкой // РГАЛИ. Ф. 2124, on. 1, ед. хр. 42, л. 1-16.

4. Платонов А. П. Маленький солдат : машинопись с авт. правкой // РГАЛИ. Ф. 2124, on. 1, ед. хр. 43, л. 89-105.

5. Платонов А. П. Одухотворенные люди : черн. наброски // ИМЛИ РАН. Архив М. А. Платоновой, резервный фонд, on. Н. В. Корниенко, 3 л.

6. Платонов А. П. Одушевленные люди (Вечная слава) : машинопись с авт. правкой // РГАЛИ. Ф. 2124, on. 1, ед. хр. 38, л. 20-64.

7. Платонов А. П. Отрывки, черновики, наброски художественных произведений и оглавлений к сборникам : автогр. // РГАЛИ. Ф. 2124, on. 1, ед. хр. 99, 25 л.

8. Платонов А. П. Седьмой человек : машинопись с авт. правкой // РГАЛИ. Ф. 2124, on. 1, ед. хр. 37, л. 30-43.

9. Платонов А. П. Смерти нет : автогр. // РГАЛИ. Ф. 2124, on. 1, ед. хр. 62, 134 л.

10. Ю.Бершадский Р. Очерки о подвигах : машинопись с авт. правкой // РГАЛИ. Ф. 618, оп. 2, ед. хр. 58,12 л.

11. Платонов А. Сочинения : науч. изд. / Андрей Платонов ; ИМЛИ РАН. -М. : ИМЛИ РАН, 2004. Т. 1 : 1918-1927, кн. 1 : Рассказы; Стихотворения. - с. 646.

12. Платонов А. Сочинения : науч. изд. / Андрей Платонов ; ИМЛИ РАН. -М.: ИМЛИ РАН, 2004.-Т. 1 : 1918-1927, кн. 2 : Статьи. 512 с.

13. Платонов А. Бессмертный подвиг моряков. Фильченко. Одинцов. Паршин. Цибулько. Красносельский / А. Платонов. Б. м.: Военмориздат, 1943. - 52 с.

14. Платонов А. Броня : рассказ / А. Платонов // Знамя. 1942. - № 10.-С. 93-100.

15. Платонов А. Броня : рассказ / А. Платонов // Красная звезда. 1942. -5 сент.

16. Платонов А. Броня : рассказы / А. Платонов. М. : Военмориздат, 1943.-104 с.-104 с.

17. Платонов А. В сторону заката солнца : Рассказы / А. Платонов. М. : Сов. писатель, 1945. - 100 с.

18. Платонов А. Возвращение : сб. / А. Платонов ; сост. и подгот. текста, предисл. С. Залыгина; примеч. Н. Корниенко, М. А. Платоновой. М. : Мол. гвардия. 207 с.

19. Платонов А. Дед-солдат : рассказ / А. Платонов // Пионер,- 1941. — № 10. -С. 18—23.

20. Платонов А. Жизнь в семействе : рассказ / А. Платонов // Индустрия социализма. 1940. -№ 4. - С. 18-24.

21. Платонов А. Житель родного города : (очерк о живописце И. П. Коншине) / А. Платонов // Огонек. 1946. - № 38-39. - С. 29-30.

22. Платонов А. Житель родного города / А. Платонов ; предисл. и публ. О. Ласунского // Родина. 1990. - № 6. - С. 83-86.

23. Платонов А. П. Избранные произведения : в 2 т. / А. П. Платонов ; сост. М. А. Платонова; текстолог М. Н. Сотскова ; коммент. Е. А. Краснощековой и М. Н. Сотсковой. М. : Худож. лит., 1978. Т. 2 : Рассказы (1934— 1950).-398 с.

24. Платонов А. Избранные рассказы / А. Платонов ; вступ. ст. Ф. Левина. -М.: Сов. писатель, 1958. 287 с.

25. Платонов А. Котлован : текст, • материалы творческой истории / Андрей Платонов ; ИР ЛИ РАН (Пушкин, дом). СПб. : Наука, 2000. -380 с.

26. Платонов А. Мать / А. Платонов // Красная звезда. 1942. - 28 окт.

27. Платонов А. Над Пиринеями : отр. из рассказа «По небу полуночи». / А. Платонов // Лит. газ. 1939. - 5 июня.

28. Платонов А. Начало пути : рассказ / А. Платонов // Красная Звезда. -1946.-24-26 апр.

29. Платонов А. Деревянное растение : фрагм. из записных книжек 19271950 гг. / А. Платонов ; подгот. текста к публ. М.А.Платоновой ; предисл. А. Сарнова, Г. Елина// Огонек. 1989. -№ 33.-С. 11-15.

30. Платонов А. Одухотворенные люди / А. Платонов. М. : Мол. гвардия, 1942.-27 с.

31. Платонов А. Одухотворенные люди / А. Платонов // Сталинское племя. -Б. м.: Мол. гвардия, 1943. С. 90-109.

32. Платонов А. Одухотворенные люди : военные рассказы / А. Платонов. -М.: Воениздат, 1963. 239 с.

33. Платонов А. Одухотворенные люди : рассказы о войне / А. Платонов ; сост. и вступ. ст. В. М. Акимова. М.: Правда, 1986. - 432 с.

34. Платонов А. Одушевленные люди : (рассказ о небольшом сражении под Севастополем) / А. Платонов // Знамя. 1942. - № 11. - С. 115-136.

35. Платонов А. Офицер и крестьянин (Среди народа) / А. Платонов // Лит. Россия. 1966.-№ 13.

36. Платонов А. Под небесами Родины : рассказы / А. Платонов. Уфа : Башгосиздат, 1942. - 64 с.

37. Платонов А. По небу полуночи : рассказ / А. Платонов // Индустрия социализма.- 1939.-№7.-С. 10-15.

38. Платонов А. Размышления читателя : лит. крит. ст. и рец. / А. Платонов; подгот. текста и сост. М. А. Платоновой. М. : Современник, 1980. - 287 с.

39. Платонов А. Рассказы о Родине / А. Платонов. М.: Худож. лит., 1943. -92 с.

40. Платонов А. Семья Иванова : рассказ / А. Платонов // Новый мир. -1946.-№ 10-11.-С. 97-108.

41. Платонов А. Семья Иванова : сценарий / А. Платонов ; публ. М. А. Платоновой ; подгот. текста и предисл. Н. В. Корниенко // Сов. литература. 1990. - № 10. - С. 78-122.

42. Платонов А. Слава : рассказ / А. Платонов // Краснофлотец. 1942. -№21. -С. 2-13.

43. Платонов А. Солдатское сердце : рассказы / А. Платонов. М. : Детгиз, 1946.-43 с.

44. Платонов А. Среди животных и растений / А. Платонов ; публ. М. А. Платоновой ; вступ. и подгот. текста Н. В. Корниенко // Россия. -1998.-№ 1.-С. 74-82.

45. Платонов А. Страх солдата : рассказ / А. Платонов // Дон. 1967. -№5.-С. 170-191.

46. Платонов А. Счастливый корнеплод / А. Платонов // Избранное / А. Платонов. М., 1988. - С. 755-762.

47. Платонов А. «Ты кто?» : сокр. вариант рассказа «Железная старуха». / А. Платонов // Дружные ребята. 1941. - № 2. - С. 21-23.

48. Платонов А. Чевенгур / А. Платонов ; сост., вступ. ст., коммент. Е. А. Яблокова. -М.: Высш. шк., 1991. 654 с.

49. Платонов А. Чутье правды / А. Платонов ; сост. В. Верин ; предисл. и примеч. В. Чалмаева. -М.: Сов. Россия, 1990. 462 с.

50. Агатов В. Темная ночь / В. Агатов // Любимые песни / сост. Е. Ф. Барышев. Петрозаводск, 1994. - С. 155.

51. Белый А. Собрание сочинений : воспоминания о Блоке / А. Белый ; под ред. В. Н. Пискунова. М.: Республика, 1995. - 510 с.

52. Блок А. А. «Девушка пела.» / А. А. Блок // Полн. собр. соч. и писем : в 20 т. / А. А. Блок. М., 1997. - Т. 2, кн. 2. - С. 63-64.

53. Блок А. А. Полное собрание сочинений и писем : в 20 т. / А. А. Блок. -М.: Наука, 1997.-Т. 2, кн. 2 : Стихотворения (1904-1909).- 895 с.

54. Гончаров И. А. Собрание сочинений : в 6 т. / И. А. Гончаров ; под общ. ред. С. Машинского. М.: Гослитиздат, 1972. - Т. 4 : Обломов. - 528 с.

55. Достоевский Ф. М. Искания и размышления / Ф. М. Достоевский ; сост. и вступ. ст. Г. М. Фридлендера ; примеч. Н. С. Никитиной. М. : Сов. Россия, 1983.-464 с.

56. Достоевский Ф. М. Собрание сочинений : в 15 т. / Ф. М. Достоевский ; подгот. текста и примеч. Л. Д. Опульской, Г. В. Когана, Г. М. Фридлендера. JI. : Наука, 1989. - Т. 5 : Преступление и наказание. - 576 с.

57. Исаковский М. «Враги сожгли родную хату.» / М.Исаковский // Стихотворения / М. Исаковский. М., 1979. - С. 85-86.

58. Лебедев-Кумач В. И. Священная война / В. И. Лебедев-Кумач // Русская советская поэзия : сб. стихов, 1917-1952. М., 1954. - С. 386-387.

59. Кононенко Е. Смерть детоубийцам! / Е. Кононенко. Б. м. : ОГИЗ, 1942.-24 с.

60. Леонов Л. Собрание сочинений : в 10 т. / Л. Леонов. М. : Худож. лит., 1984. - Т. 10 : Публицистика; Фрагменты из романа. - 631 с.

61. Марьямов А. Тельняшка / А. Марьямов // Краснофлотец. 1942. -№21.-С. 32.

62. Пастернак Б. Собрание сочинений : в 5 т. / Б. Пастернак ; подгот. текста и коммент. В. М. Борисова и Е. Б. Пастернака. М.: Худож. лит., 1990. -Т. 3 : Доктор Живаго : роман. - 734 с.

63. Подвиг двенадцати // Краснофлотец. 1942. - № 21. - С. 24.

64. Пушкин А. С. Моя родословная / А. С. Пушкин // Собр. соч. : В Ют./ А. С. Пушкин ; сост. М. П. Еремина. М.: Наука, 1981. - Т. 2. - С. 196.

65. Пушкин А. С. О романах Вальтера Скотта / А. С. Пушкин // Собр. соч.: в 10 т. / А. С. Пушкин ; сост. М. П. Еремина. М. : Наука, 1981. - Т. 6. -С. 331.

66. Рождественский Вс. Родные дороги : стихи, 1941-1946/ Вс. Рождественский. Л.: Сов. писатель, 1947. - 78 с.

67. Симонов К. М, Жди меня / К. М. Симонов // Собр. соч. : в 10 т. / К. М. Симонов.-М., 1979.-Т. 1.-С. 158-159.

68. Симонов К. М. «Майор привез мальчишку на лафете.» / К. М. Симонов //Собр. соч.: в 10т./К. М. Симонов.-М., 1979.-Т. 1.-С. 160.

69. Сурков А. «Бьется в тесной печурке огонь.» / А. Сурков // Избранное : Стихотворения; Маленькие поэмы / А. Сурков. М., 1990. - С. 311.

70. Твардовский А. Василий Теркин : поэма / А. Твардовский // Знамя.-1942. № 9. - С. 5-39 ; № 10. - С. 101-108.

71. Эренбург И. Василиск / И. Эренбург. Куйбышев : ОГИЗ, 1942. - 68 с.

72. Платонов А. Записные книжки : материалы к биографии / А. Платонов ; публ. М. А. Платоновой, сост., подгот. текста, предисл. и примеч. Н. В. Корниенко. М.: Наследие, 2000. - 424 с.

73. Первый Всесоюзный съезд советских писателей, 1934 : стеногр. отчет. -М.: Сов. писатель, 1990.-718 с.

74. Аверинцев С. С. Истоки и развитие раннехристианской литературы / С. С. Аверинцев // История всемирной литературы. М., 1983. - Т. 1. -С. 501-521.

75. Агол И. Дарвинизм / И. Агол, В. Слепков // МСЭ : в 10 т. М., 1929. -Т. 2. - Стб. 744-749.

76. Акимов В. М. От Блока до Солженицына. Судьбы русской литературы XX века (после 1917 года) : новый конспект-путеводитель / В. М. Акимов. СПб.: Изд-во Академии культуры, 1994. - 164 с.

77. Акимов В. «Солдат начинается с думы об отечестве.» : (военная проза Андрея Платонова) / В. Акимов // Платонов А. Одухотворенные люди : рассказы о войне / А. Платонов. М., 1986. - С. 3-14.

78. Алейников О. Агиографические мотивы в прозе Платонова о Великой Отечественной войне / О. Алейников // «Страна философов» Андрея Платонова : проблемы творчества. М., 2003. - Вып. 5. - С. 142-147.

79. Алейников О. Иносказательные образы животных в прозе А. Платонова 1920-30-х гг. / О. Алейников // Осуществленная возможность : А. Платонов и XX век : материалы III Междунар. Платоновских чтений. -Воронеж, 2001.-С. 186-194.

80. Александр Блок : pro et contra. СПб. : Изд-во Русского Христианского гуманитар, ин-та, 2004. - 736 с. - (Русский путь).

81. Андрей Платонов : Мир творчества / сост. Н. В. Корниенко, Е. Д. Шубина. М.: Соврем, писатель, 1994. - 432 с.

82. Анисков В. Т. Крестьянство против фашизма, 1941-1945 : история и психология подвига / В. Т. Анисков. М.: Памятники ист. мысли, 2003. -502 с.

83. Антонова Е. «Безвестное и тайное премудрости.» : (догматическое сознание в творчестве А. Платонова) / Е. Антонова // «Страна философов» Андрея Платонова : проблемы творчества. М., 1995. -Вып. 2.-С. 39-53.

84. Арутюнова Н. Д. Метафора и дискурс / Н. Д. Арутюнова // Теория метафоры. М., 1990. - С.5-32.

85. Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека / Н. Д. Арутюнова. 2-е изд., испр. - М.: Языки рус. культуры, 1999. - 895 с.

86. Бакинский В. Поэзия и современность : (о недостатках ленинградской поэзии) / В. Бакинский // Звезда. 1948. -№ 7. - С. 161-168.

87. Баксанский О. Е. Современный когнитивный подход к категории «образ мира» : (методологический аспект) / О. Е. Баксанский, Е. Н. Кучер // Вопросы философии. 2002. - № 8. - С. 52-69.

88. Баршт К. А. Поэтика прозы Андрея Платонова / К. А. Баршт. СПб. : Филол. фак. СПбГУ, 2000. - 320 с.

89. Баршт К. А. Поэтика прозы Андрея Платонова / К. А. Баршт. 2-е изд., доп. - СПб. : Филол. фак. СПбГУ, 2005. - 480 с. - (Серия «Филология и культура»).

90. Баршт К. А. Художественная антропология Андрея Платонова / К. А. Баршт. СПб. : Филол. фак. СПбГУ, 2000. - 320 с. - (Серия «Филологические исследования»).

91. Баршт К. Энергетический принцип Андрея Платонова : публицистика 1920-х гг. и повесть «Котлован» / К. Баршт // «Страна философов» Андрея Платонова : проблемы творчества. М., 2000. - Вып. 4. - С. 253261.

92. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества / М. М. Бахтин. М. : Искусство, 1979. - 424 с.

93. Белый А. В. Нашествие слов. Антиутопия А. Платонова : (власть и семантика обыденной речи) / А. В. Белый // Тайны «подпольного» человека : (художественное слово обыденное сознание - семиотика власти)/А. В. Белый.-Киев, 1991.-С. 111-181.

94. Белый А. Символизм как миропонимание / А. Белый. М. : Республика, 1994.-528 с.

95. Блок и музыка. JI.; М.: Сов. композитор, 1972. - 280 с.

96. Бляхер JI. Е. Оговоренность и непоименованность : столкновение параллельных онтологий в художественных мирах А. Платонова / Л. Е. Бляхер // Sprache und Erzahlhaltung bei Andrei Platonov. Bern, 1998.-S. 39-54.

97. Бочаров А. Человек и война : идеи социалистического гуманизма в послевоенной прозе о войне / А. Бочаров. 2-е изд., доп. - М. : Сов. писатель, 1978.-478 с.

98. Бочаров С. Г. О художественных мирах / С. Г. Бочаров. М. : Сов. Россия, 1985.-296 с.

99. Бочаров С. Сюжеты русской литературы / С. Г. Бочаров. М.: Языки рус. культуры, 1999. - 626 с.

100. Бочаров С. Г. Характеры и обстоятельства / С. Г. Бочаров // Теория литературы : Основные проблемы в историческом освещении : Образ, метод, характер. М., 1962. - С. 312^52.

101. Бочаров С. Г. Французский эпиграф к «Евгению Онегину» / С.Г.Бочаров// Московский пушкинист : ежегодный сб. М., 1995. -Вып 1.-С. 212-250.

102. Брэм А. Э. Жизнь животных : в 3 т. / А. Э. Брэм. М.: ТЕРРА, 1992. Т. 3 : Пресмыкающиеся. Земноводные. Рыбы. Беспозвоночные. - 496 с.

103. Булгаков С. Н. Героизм и подвижничество / С. Н. Булгаков. М. : Рус. кн., 1992.-525 с.

104. Бухарин Н. Этюды / Н. Бухарин. — М. ; Л. : Гос. техн.-теорет. изд. ф-ка книги «Красный пролетарий», 1932. 352 с.

105. Верхейл К. История и стиль в прозе Андрея Платонова / К. Верхейл // «Страна философов» Андрея Платонова : проблемы творчества. М., 1994.-С. 155-161.

106. Верцман И. Эстетика / И. Верцман, В. Гриб // МСЭ : в 10 т. М., 1929. -Т. 2.-Стб. 307-311.

107. ИЗ. Веселовский А. Н. Из поэтики розы / А. Н. Веселовский // Избр. ст. /

108. A. Н. Веселовский. Л., 1939. - С. 133-147.

109. Веселовский А. И. Историческая поэтика / А. И. Веселовский ; вст. ст. И. К. Горского ; сост., коммент. В. В. Молчановой. М. : Высш. шк., 1989.-406 с.

110. Вьюгин В. Ю. Андрей Платонов : поэтика загадки : (очерк становления и эволюции стиля) / В. Ю. Вьюгин. СПб.: Изд-во Русского гуманитар, инта, 2004.-437 с.

111. Вьюгин В. Повесть «Котлован» в контексте творчества Андрея Платонова / В. Ю. Вьюгин // Платонов А. Котлован : текст, материалы творческой истории / А. Платонов. СПб., 2000. - С. 5-18.

112. Виноградов В. В. О языке художественной прозы : избр. тр. /

113. B. В. Виноградов. М.: Наука, 1980. - 360 с.

114. Винокур Г. О. О языке художественной литературы / Г. О. Винокур. -М. :Выс. шк., 1991.-447 с.

115. Иванова Е. П. Воспоминания и записи об Александре Блоке / Е. П. Иванов // Блоковский сборник 1. Тарту, 1964. - С. 344-424.

116. Гаспаров Б. М. Литературные лейтмотивы : очерки русской литературы XX века / Б. М. Гаспаров. М.: Наука, 1994. - 304 с.

117. Гачев Г. Национальные образы мира : общие вопросы. Русский. Болгарский. Киргизский. Грузинский. Армянский / Г. Гачев. М. : Сов. писатель, 1988.-445 с.

118. Гегель Г.-В.-Ф. Эстетика : в 4 т. / Г.-В.-Ф. Гегель. М.: Искусство, 1971.-Т. 3.-621 с.

119. Геллер М. Андрей Платонов в поисках счастья / М. Геллер. М.: МИК, 1999.-432 с.

120. Горький и советские писатели : неизданная переписка. М. : Изд-во АН СССР, 1963. - 736 с. - (Литературное наследство. Т. 70).

121. Грякалова Н. Ю. Поэт и критик / Н. Ю. Грякалова // Александр Блок : pro et contra. СПб., 2004. - С.7-18.

122. Грудцова О. Рассказы Андрея Платонова / О. Грудцова // Новый мир. -1945.-№ 8.-С. 7-18.

123. Гурвич А. Андрей Платонов / А. Гурвич // Андрей Платонов: воспоминания современников : материалы к биографии. М., 1994. -С. 358-413.

124. ГюнтерХ. Котлован и Вавилонская башня / X. Гюнтер // «Страна философов» Андрея Платонова : проблемы творчества. М., 1995. -Вып. 2.-С. 145-151.

125. Гюнтер X. Любовь к дальнему и любовь к ближнему : постутопические рассказы А. Платонова второй половины 1930-х гг. / X. Гюнтер // «Страна философов» Андрея Платонова : проблемы творчества. М., 2000. -Вып. 4.-С. 304-313.

126. Дарвинизм // МСЭ : в 10 т. 3-е изд. - М., 1959. - Т. 3. - Стб. 300-301.

127. Дементьева А. Улучшить преподавание советской литературы/ А. Дементьева, Е. Наумова // Звезда. 1948. - № 3. - С. 185-187.

128. Дмитровская М. Антропологическая доминанта в этике и гносеологии А. Платонова (конец 20-х середина 30-х годов) / М. Дмитровская // «Страна философов» Андрея Платонова : проблемы творчества. - М., 1995.-Вып. 2.-С.91-100.

129. Дмитровская М. Д. Архаичная семантика зерна (семени) у А. Платонова// «Страна философов» Андрея Платонова : проблемы творчества. М., 2000.-Вып.4.-С. 362-368.

130. Дмитровская М. А. Макрокосм и микрокосм в художественном мире А. Платонова : учеб. пособие / М. Дмитровская ; Калиниград. гос. ун-т. -Калининград, 1998. 80 с.

131. Дмитровская М. А. Образная параллель «человек дерево» у А. Платонова / М. А. Дмитровская // Творчество Андрея Платонова: исследования и материалы. Кн. 2. - СПб., 2000. - С. 25-40.

132. Добин Е. Заметки на полях / Е. Добин // Звезда. 1945. - № 8. - С. 137.

133. Долгополов Л. К. Поэмы Блока и русская поэма конца XIX начала XX века / J1. К. Долгополов. - М.; J1: Наука, 1964. - 189 с.

134. Друбек-Майер Н. Россия «пустота в кишках мира» : «Счастливая Москва» Андрея Платонова как аллегория / Н. Друбек-Майер // Новое литературное обозрение. - 1994. - № 9. - С. 251-268.

135. Дымарский М. Я. Еще раз о понятии сюжетного события / М. Я. Дымарский // Алфавит : строение повествовательного текста. Синтагматика. Парадигматика. Смоленск, 2004. - С. 139-150.

136. Дырдин А. Потаенный мыслитель : творческое сознание Андрея Платонова в свете русской духовности и культуры / А. Дырдин. -Ульяновск : УлГТУ, 2000. 172 с.

137. Дунаевский М. Контуры музыкальной блокианы / М. Дунаевский // Блок и музыка.-Л. ;М., 1972.-С. 115-136.

138. Есаулов И. А. Между звездой и крестом : поэтика А. Платонова / И. А. Есаулов // Пасхальность русской словесности / И. А. Есаулов. М., 2004.-С. 438-523.

139. Ермилов В. Клеветнический рассказ А. Платонова / В. Ермилов // Андрей Платонов : воспоминания современников : материалы к биографии. М., 1994.-С. 467-473.

140. Ершов JI. Ф. История русской советской литературы / Л. Ф. Ершов. 2-е изд., доп. - М.: Высш. шк., 1988. - 655 с.

141. Жидков В. С. Искусство и картина мира / В. С. Жидков, К. Б. Соколов. -СПб.: Алетейя, 2003. 464 с.

142. Зайцев Б. Побежденный / Б. Зайцев // Александр Блок : pro et contra. -СПб., 2004.-С. 527-536.

143. Залыгин С. Сказки реалиста и реализм сказочника : (очерк творчества Андрея Платонова) / С. Залыгин // Литературные заботы / С. Залыгин. -3-е изд.-М., 1982.-С. 141-185.

144. Захаров В. Н. Христианский реализм в русской литературе : (постановка проблемы) / В. Н. Захаров // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков : цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. -Петрозаводск, 2001. Вып. 3. - С. 5-20.

145. Злыднева Н. В. Семантика двойственности : Платонов и Петров-Водкин / Н. В. Злыднева // Dzielo literackie jako dzielo literackie = Литературное произведение как литературное произведение. Bydgoszcz, 2004. -С. 225-240.

146. Золотоносов М. «Ложное солнце» («Чевенгур» и «Котлован» в контексте советской культуры 1920-х годов) / М. Золотоносов // Андрей Платонов : мир творчества. М., 1994. - С.246-283.

147. Затонский Д. В. Модернизм и постмодернизм : мысли об извечном коловращении изящных и неизящных искусств / Д. В. Затонский. -Харьков : Фолио ; М.: Изд-во ACT, 2000. 256 с.

148. Иванова Л. А. «Война» и «мир» в творчестве А. Платонова военных лет / Л. А. Иванова // Творчество А. Платонова : ст. и сообщения. Воронеж, 1970.-С. 75-91.

149. Иванов В. В. Медведь / В. В. Иванов, В. Н. Топоров // Мифы народов мира.: энциклопедия : в 2 т. 2-е изд. -М., 1992. - Т. 2. - С. 128-130.

150. Карасев JI. В. Движение по склону : (пустота и вещество в мире А. Платонова) / Л. В. Карасев // Вопросы философии. 1995. - № 8. -С. 123-143.

151. Карасев Л. В. Знаки покинутого детства : («постоянное» у А. Платонова) / Л. В. Карасев // Вопросы философии. 1990. - № 2. - С. 26-43.

152. Кеба А. В. Андрей Платонов и мировая литература XX века : типологические связи / А. В. Кеба. Каменец-Подольский : Абетка-НОВА, 2001.-320 с.

153. Коган П. Очерки по истории новейшей русской литературы / П. Коган // Александр Блок : pro et contra. СПб., 2004. - С. 131-139.

154. Кожевникова Н. А. Словесно-образный строй романа А.Платонова «Чевенгур» / Н. А. Кожевникова // Воронежский край и зарубежье : А. Платонов, И. Бунин, Е. Замятин, О. Мандельштам и другие в культуре XX века. Воронеж, 1992. - С 29-35.

155. Кожевникова Н. Тропы в прозе А. Платонова / Н. А Кожевникова // «Страна философов» Андрея Платонова : проблемы творчества. М., 2000.-Вып. 4.-С. 369-377.

156. Козлов Н. Д. Общественное сознание в годы Великой Отечественной войны, 1941-1945 / Н. Д. Козлов. СПб. : Ленингр. обл. ин-т усовершенствования учителей, 1995. - 135 с.

157. Колесникова Е. Неизвестный Платонов / Е. Колесникова // Звезда. 1999. - № 8. - С. 112-117.

158. Колесникова Е. И. Рукописное наследие А.Платонова в Пушкинском доме / Е. Колесникова // Творчество Андрея Платонова : исслед. и материалы. Библиография. СПб., 1995. - С. 207-220.

159. Корниенко Н. История текста и биография А. П. Платонова (1926-1946) / Н. Корниенко // Здесь и теперь. № 1. - 1993. - С. 3-320.

160. Корниенко Н. В. Основной текст Платонова 30-х годов и авторское сомнение в тексте : (от «Котлована» к «Счастливой Москве») /

161. Н. В. Корниенко // Совр. текстология : теория и практика. М., 1997. -С. 176-192.

162. Корниенко Н. В. От редактора // «Страна философов» Андрея Платонова : проблемы творчества. М., 2003. - Вып. 5. - С. 3-4.

163. Корниенко Н. В. «Сказано русским языком.» : Андрей Платонов и Михаил Шолохов : встречи в русской литературе / Н. В. Корниенко. М. : ИМЛИ РАН, 2003.-536 с.

164. Корниенко Н. В. Наследие Андрея Платонова испытание для филологической науки / Н. В. Корниенко // Известия АН. Сер. лит. и яз. -1999. - Т. 58. - № 5-6. - С. 10-25.

165. Кофман А. Ф. Латиноамериканский художественный образ мира / А. Ф. Кофман. М.: Наследие, 1997. - 318 с.

166. Кох М. Тема смерти в творчестве Андрея Платонова / М. Кох // «Страна философов» Андрея Платонова : проблемы творчества. М., 1994. -С. 255-260.

167. Красовская С. И. Проза А. П. Платонова : Жанры и жанровые процессы : автореф. дис. . д-ра филол. наук / С. И. Красовская ; Тамбов, гос. ун-т им. Г. Р. Державина. Тамбов : Изд-во ТГУ им. Г. Р. Державина, 2005. -52 с.

168. Кретинин А. А. Мифологический знаковый комплекс в военных рассказах Андрея Платонова / А. А Кретинин // Творчество Андрея Платонова : исслед. и материалы. Кн. 2. СПб., 2000. - С. 41-57.

169. Кретинин А. Трагическое в художественном мире Андрея Платонова и Бориса Пастернака / А. А. Кретинин // Творчество Андрея Платонова : исслед. и материалы. СПб., 1999. - С. 63-69.

170. Кузьменко О. А. Андрей Платонов : Призвание и судьба : очерк творчества / О. А. Кузьменко. Киев : Лыбидь, 1991. - 228 с.

171. Кулагина А. Тема смерти в фольклоре и прозе А.Платонова / А. Кулагина // «Страна философов» Андрея Платонова : проблемы творчества. М., 1994. - Вып. 4. - С. 345-357.

172. Лангерак Т. Андрей Платонов : материалы для биографии, 1899-1929 гг. / Т. Лангерак. Амстердам : Изд-во Пегасус, 1995. - 274 с.

173. Ласунский О. Г. Житель родного города : воронежские годы А.Платонова (1899-1926) / О. Г. Ласунский. Воронеж : Изд-во ВГУ, 1999.-288 с.

174. Ласунский О. Г. Предисловие к рассказу А. Платонова «Житель родного города» / О. Г. Ласунский // Родина. 1990. - № 6. - С. 82.

175. Лебедев Вс. Литературные выкрутасы / Вс. Лебедев // Правда. 1944. -27 дек.

176. Ленин о литературе. М.: Гослитиздат, 1941. - 296 с.

177. Лепахин В. М. Значение и предназначение иконы / В. М. Лепахин. М.: Изд-во «Паломникъ», 2002. - 511 с.

178. Лихачев Д. С. Внутренний мир художественного произведения / Д. С. Лихачев // Вопросы литературы. 1968. - № 8. - 74-87.

179. Лихачев Д. С. Литература реальность - литература / Д. С. Лихачев. -Л.: Сов. писатель, 1981. - 216 с.

180. Лихачев Д. С. Строение литературы : (к постановке вопроса) / Д. С. Лихачев // Освобождение от догм : история русской литературы : состояние и пути изучения : в 2 т. / отв. ред. Д. П. Николаев. М., 1997. -Т.1.-С. 8-12.

181. Лосев А. Ф. Логика символа / А. Ф. Лосев // Философия. Мифология. Культура / А. Ф. Лосев. М., 1991. - С. 247-274.

182. Лосев А. Трагическое / А. Ф. Лосев // Философская энциклопедия : в 5 т. -М., 1970.-Т. 5. -Стб. 252.

183. Лосев А. Ф. Философия имени / А. Ф. Лосев // Из ранних произведений / А. Ф. Лосев.-М., 1990.-С. 11-194.

184. Лотман Ю. М. Анализ поэтического текста : структура стиха / Ю. М. Лотман. Л.: Просвещение, 1972. - 241 с.

185. Лотман Ю. М. О типологическом изучении литературы / Ю. М. Лотман // Проблемы типологии русского реализма. М., 1969.-С. 123-132.

186. Лотман Ю. М. Структура художественного текста / Ю. М. Лотман. М. : Искусство, 1970.-384 с.

187. Малыгина Н. Образы-символы в творчестве А. Платонова / Н. Малыгина // «Страна философов» Андрея Платонова : проблемы творчества. М., 1994.-С. 162-184.

188. Малыгина Н. М. Андрей Платонов : поэтика «возвращения» / Н. М. Малыгина. М.: ТЕИС, 2005. - 334 с.

189. Малыгина Н. М. Художественный мир Андрея Платонова : учеб. пособие / Н. М. Малыгина. М.: МПУ, 1995. - 96 с.

190. Малыгина Н. М. Эстетика Андрея Платонова / Н. М. Малыгина. -Иркутск : Изд- во Иркутск, ун-та, 1985. 144 с.

191. Меерсон О. «Свободная вещь» : поэтика неостранения у Андрея Платонова / О. Меерсон. 2-е изд., испр. - Новосибирск : Наука, 2001. -122 с.

192. Михайлов О. Примечания / О. Михайлов // Леонов Л. Собр. соч.: в Ют./ Л. Леонов. М., 1984. - Т. 10. - С. 595-622.

193. Михеев М. Ю. Андрей Платонов : между плеоназмом, парадоксом, анаколуфом и языковым ляпсусом / М. Ю. Михеев // Известия АН. Сер. лит. и яз. 2002. - Т. 61. - № 4. - С. 25-32.

194. Михеев М. Ю. В мир Платонова через его язык : предположения, факты, истолкования, догадки / М. Ю. Михеев. М.: Изд-во МГУ, 2003. - 408 с.

195. Мущенко Е. Г. Имя и судьба в художественном сознании А. Платонова / Е. Г. Мущенко // «Страна философов» Андрея Платонова : проблемы творчества. М., 2000. - Вып. 4. - С. 153-161.

196. Назаров А. Народ и коммунизм / А. Назаров // Индустрия социализма. -1940.- №4. -С. 34-38.

197. Найман Э. «В жопу прорубить окно» : сексуальная патология как идеологический каламбур у Андрея Платонова / Э. Найман // Нов. лит. обозрение. 1998. - № 4. - С. 60-76.

198. Найман Э. «Из истины не существует выхода» : Андрей Платонов между двух утопий // Russian Studies : ежеквартальник русской филологии и культуры. 1994.-№ 1.-С. 117-145.

199. Непомнящий В. С. Поэзия и судьба : над страницами духовной биографии Пушкина / В. С. Непомнящий. М. : Сов. писатель, 1987. -448 с.

200. Непомнящий В. С. Пушкин : Русская картина мира / В. С. Непомнящий. -М.: Наследие, 1999. 542 с.

201. Никитина С. Е. Устная народная культура и языковое сознание / С. Е. Никитина. М.: Наука, 1993.- 188 с.

202. Никонова Т. А. «Новый человек» в русской литературе 1900-1930-х гг. : проективная модель и художественная практика / Т. А. Никонова. -Воронеж : Изд-во ВГУ, 2003. 232 с.

203. Никонова Т. А. Тема «рядового народа» и власти в трактовке советской литературы 1930-х годов и А. Платонова / Т. А. Никонова // Андрей Платонов : проблемы интерпретации : сб. науч. тр. Воронеж : «Траст», 1995.-С. 11-20.

204. Никонова Т. Человек как проблема в военных рассказах Платонова / Т. Никонова И «Страна философов» Андрея Платонова : проблемы творчества. М., 2003. - Вып. 5. - С. 371-375.

205. Никонова Т. А. «Человек и есть сюжет» : универсальный смысл пограничных ситуаций в прозе А. Платонова / Т. А. Никонова // Осуществленная возможность: А. Платонов и XX век : сб. науч. тр. -Воронеж, 2001.-С. 115-121.

206. Нонака С. Рассказ «Уля» : мотив отражения и зеркала / С. Нонака // «Страна философов» Андрея Платонова : проблемы творчества. М., 2003.-Вып. 5.-С. 220-230.

207. Очерки истории русской советской литературы : в 2 ч. М.: Изд-во АН СССР, 1955.-Ч. 2.-348 с.

208. Перцов В. Подвиг и герой / В. Перцов // Знамя. 1945. - № 9. - С. 118136.

209. Полтавцева Н. Г. Философская проза А. Платонова / Н. Г. Полтавцева. -Ростов н/Д : Изд-во Ростов, ун-та, 1977. 141 с.

210. Полторацкий В. Андрей Платонов на войне / В. Полторацкий // Платонов А. Смерти нет! / А. Платонов. М., 1970. - С. 3-5.

211. Поцепня Д. М. Образ мира в слове писателя / Д. М. Поцепня. СПб.: Изд-во Санкт-Петербург, ун-та, 1997. - 264 с.

212. Приходько И. С. Церковные источники стихотворения А. Блока «Девушка пела.» / И. С. Приходько // Филологические записки. Вестник литературоведения и языкознания. Вып. 9. - Воронеж, 1997. - С. 74-80.

213. Рашковская А. Андрей Платонов «В сторону заката солнца» / А. Рашковская // Ленинград. 1946. - № 3-4. - С. 47.

214. Роженцева Е. Преодоление «кризиса гуманизма» : («Король на площади»

215. A. Блока и «14 Красных избушек» А. Платонова) / Е. Роженцева // «Страна философов» Андрея Платонова : проблемы творчества. М., 2003.-Вып. 5.-С. 532-546.

216. Русский православный обряд погребения / сост. П. Кузьменко. М.: Букмэн, 1996.-159 с.

217. Сабиров В. Рассказ «Никодим Максимов» : (к истории текста) /

218. B. Сабиров // «Страна философов» Андрея Платонова : проблемы творчества. -М., 2000. Вып. 4. - С. 719-722.

219. Савельзон И. В. Структура художественного мира А. Платонова : автореф. дис. . канд. филол. наук /И. В. Савельзон ; Моск. гос. пед. ун-т им. В. И. Ленина. -М., 1992. 16 с.

220. Свительский В. А. Из бесед и переписки с родственниками А. Платонова / В. А. Свительский // Филологические записки. Вып. 13. -Воронеж, 1999.-С. 185-202.

221. Семенов Р. Афанасий Иванович и Аграфена Максимовна, или Образ семьянина у Гоголя и у Платонова / Р. Семенов // Литературная учеба. -1985.-№6.-С. 183-193.

222. Семенова С. «Идея жизни» Андрея Платонова / С. Семенова // Платонов А. Чевенгур / А. Платонов. -М., 1988. С. 3-20.

223. Семенова С. Метафизика русской литературы : в 2 т. / С. Семенова. М.: ПоРог, 2004.-Т. 2.-512 с.

224. Семенова С. Мир прозы Михаила Шолохова : от поэтики к миропониманию / С. Семенова. М.: ИМЛИ РАН, 2005. - 352 с.

225. Семенова С. Россия и русский человек в пограничной ситуации : военные рассказы Андрея Платонова / С. Семенова // «Страна философов» Андрея Платонова : проблемы творчества. М., 2000. - Вып. 4. - С. 138-152.

226. Сенявская Е. С. Психология войны в XX веке : ист. опыт России / Е. С. Сенявская. -М.: РОССПЭН, 1999. 383с.

227. Скобелев В. «Воскрешающая любовь к смертным» : (от «Фро» к «Реке Потудань» и «Возвращению»: из наблюдений над поэтикой новеллы) // «Страна философов» Андрея Платонова : проблемы творчества. М., 2003.-Вып. 5.-С. 621-628.

228. Смирнов И. П. Порождение интертекста : (элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б. Л. Пастернака) / И. П. Смирнов. -2-е изд. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 1995. - 192 с.

229. Смирнов И. П. Роман тайн «Доктор Живаго» / И. П. Смирнов. М.: Нов. лит. обозрение, 1996.-205 с.

230. Судьбы российского крестьянства / под общей ред. Ю. Н. Афанасьева. -М.: Рос. гос. гуманитар, ун-т, 1995. 624 с.

231. Творчество Андрея Платонова : исследования и материалы. Библиография / ИР ЛИ РАН (Пушкин, дом). СПб.: Наука, 1995. - 358 с.

232. Творчество Андрея Платонова : исслед. и материалы. Кн. 2. / ИР ЛИ РАН (Пушкин, дом); отв. ред. В. Ю. Вьюгин. СПб.: Наука, 2000. - 219 с.

233. Творчество Андрея Платонова : исслед. и материалы. Кн. 3. / ИР ЛИ РАН (Пушкин, дом); отв. ред. Е. И. Колесникова. СПб.: Наука, 2004. - 555 с.

234. Творчество А. Платонова : ст. и сообщения / отв. ред. В. П. Скобелев. -Воронеж : Изд-во ВГУ, 1970. 247 с.

235. Толстая Е. Литературная аллюзия в прозе Андрея Платонова / Е. Толстая // Мирпослеконца : работы о русской литературе XX века / Е. Толстая. -М., 2002.-С. 352-365.

236. Толстая Е. Мирпослеконца : работы о русской литературе XX века / Е. Толстая; Рос. гос. гуманитар, ун-т. М.: РГГУ, 2002. - 511 с.

237. Толстая-Сегал Е. О связи низших уровней текста с высшими : (проза Андрея Платонова) / Е. Толстая-Сегал // Slavica Hierosolymitana. 1978. -№ 2. - С. 169-211.

238. Толстой Н. И. Язык и народная культура : очерки по славянской мифологии и этнолингвистике / Н. И. Толстой. 2-е изд. - М. : Индрик, 1995.-511 с.

239. Топоров В. Н. Древо жизни / В. Н. Топоров // Мифы народов мира : энцикл.: в 2 т. М., 1991. - Т. 1. - С. 396-398.

240. Топоров В. Н. Модель мира / В. Н. Топоров // Мифы народов мира : энцикл. :в2т.-М., 1992.-Т. 2.-С. 161-164.

241. Топоров В. Н. Петербургский текст русской культуры : избр. тр. / В. Н. Топоров. СПб.: Искусство-ПБ, 2003. - 616 с.

242. Турбин В. 16 июля 1933 года / В. Турбин // Незадолго до Водолея / В. Турбин.-М., 1994.-С. 311-348.

243. Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино / Ю. Н. Тынянов. -М.: Наука, 1977.-574.

244. Турков А. Александр Блок / А. Турков. М.: Мол. гвардия, 1969. - 319 с.

245. Уокер К. Забота о малолетних кадрах в «Июльской грозе» / К. Уокер // «Страна философов» Андрея Платонова : проблемы творчества. М., 2000.-Вып. 4.-С. 710-718.

246. Успенский Л. А. Богословие иконы православной церкви / Л. А. Успенский ; Моск. патриархат. Б. м. : Изд-во Западноевропейского экзархата, 1989. - 474 с.

247. Успенский Б. А. Семиотика искусства / Б. А. Успенский. М. : Школа «Языки русской культуры», 1995. - 360 с.

248. Федоров В. О природе поэтической реальности / В. Федоров. М.: Сов. писатель, 1984.- 184 с.

249. Федотов Г. П. Стихи духовные : русская народная вера по духовным стихам / Г. П. Федотов. М.: Прогресс , 1991. - 185 с.

250. Фоменко JI. П. Человек в философской прозе Андрея Платонова / JI. П. Фоменко. Калинин : Калинин, гос. ун-т, 1985. - 71 с.

251. Фрейденберг О. М. Миф и литература древности / О. М. Фрейденберг. -2-е изд., испр. и доп. М. : Издат. фирма «Восточная литература» РАН, 1998.-800 с.

252. Фрейденберг О. М. Поэтика сюжета и жанра / О. М. Фрейденберг. М. : Лабиринт, 1997.-448 с.

253. Хализев В. Е. Драма как род литературы : (поэтика, генезис, функционирование) / В. Е. Хализев. М.: Изд-во МГУ, 1986. - 259 с.

254. Хализев В. Е. Литературное произведение / В. Е. Хализев, Г. И. Романова // Русская словесность. 1994. - С. 80-84.

255. Харитонов А. А. Архитектоника повести «Котлован» / А. А. Харитонов // Творчество Андрея Платонова : исследования и материалы. СПб., 1995. - С. 70- 90.

256. Харитонов А. А. Система имен персонажей в поэтике повести «Котлован» / А. А. Харитонов // «Страна философов» Андрея Платонова : проблемы творчества. М., 1995. - Вып. 2. - С. 152-172.

257. Хренов Н. А. Художественная картина мира как культурологическая проблема / Н. А. Хренов // Пространство жизни : к 85-летию акад. Б. В. Раушенбаха / сост. Т. Б. Князевская, Э. В. Сайко. М., 1999. -С. 389-415.

258. Чалмаев В. Пленник свободы : («нечаянные» и вечные катастрофы в прекрасном и яростном мире Андрея Платонова) / В. Чалмаев // «Странафилософов» Андрея Платонова : проблемы творчества. М., 1994. - С. 3-50.

259. Чалмаев В. Андрей Платонов : (к сокровенному человеку) / В. Чалмаев. -М.: Сов. писатель, 1989.-448 с.

260. Чалмаев В. Андрей Платонов как «языковая личность»: динамика монологизма в «стратегических» фрагментах его повествования / В. Чалмаев // Sprache und Erzahlhaltung bei Andrei Platonov. Bern, 1998. -55-74.

261. Чернец JI. В. Мир произведения / Л. В. Чернец // Русская словесность. -1995,-№2.-С. 70-74.

262. Чудаков А. П. Слово вещь - мир : от Пушкина до Толстого : очерки поэтики русских классиков / А. П. Чудаков. - М. : Совр. писатель, 1992. -319с.

263. Шелер М. О феномене трагического / М. Шел ер // Проблемы онтологии в современной буржуазной философии. Рига, 1988. - С. 298-317.

264. Шубин Л. Поиски смысла отдельного и общего существования : об Андрее Платонове : работы разных лет / Л. Шубин. М.: Сов. писатель, 1987.-365 с.

265. Щукин В. Г. О филологическом образе мира : (философские заметки) /

266. B. Г. Щукин // Вопросы философии. 2004. - № 10. - С. 47-64.

267. Шолохов М. А. Запись беседы с представителями ВОКСа, обратившимися к писателю с просьбой американского общества помощи России написать письмо американским друзьям / М. А. Шолохов // Собр. соч.: в 9 т. / М. А. Шолохов. М., 2002. - Т. 8. - С. 254-256.

268. Шолохов М. А. Ответы на вопросы корреспондента «Правды» / М. А. Шолохов // Собр. соч.: в 9 т. / М. А. Шолохов. М., 2002. - Т. 9.1. C. 39-40.

269. Элиаде М. Космос и история / М. Элиаде. М.: Прогресс, 1987. - 311 с.

270. Эппельбоин А. Медведь и язык смерти : (об образе медведя в «Котловане» Платонова) / А. Эппельбоин // Платоновский вестник : информ.-библиогр. бюл. Воронеж, 2003. - № 2-3. - С. 358-361.

271. Эппельбоин А. Проблемы перспективы в поэтике А. Платонова / А. Эппельбоин // «Страна философов» Андрея Платонова : проблемы творчества. -М., 2000. Вып. 4. - С. 358-361.

272. Эпштейн М. Н. «Природа мир, тайник вселенной.» : система пейзажных образов в русской поэзии / М. Н. Эпштейн. М. : Высш. шк., 1990. -302 с.

273. Юнг К. Г. Либидо, его метаморфозы и символы / К. Г. Юнг. СПб.: Вост.-Европ. ин-т психоанализа, 1994. - 416 с.

274. Яблоков Е. А. Мотивная структура рассказа Андрея Платонова «Неодушевленный враг» / Е. А. Яблоков // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 1999. - № 5. - С. 55-65.

275. Яблоков Е. А. На берегу неба : (роман Андрея Платонова «Чевенгур») / Е. А. Яблоков. СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 2001. - 376 с.

276. Яблоков Е. А. Художественный мир Михаила Булгакова / Е. А. Яблоков. -М.: Языки славянской культуры, 2001. 424 с.

277. Яблоков Е. Homo Creator Homo Faber - Homo Spectator : (тема мастерства у А. Платонова и М. Булгакова) / Е. А Яблоков // Russian Literature. - 1999.-Вып. 46.-С. 185-205.

278. Явич А. Думы об Андрее Платонове / А. Явич // Андрей Платонов : воспоминания современников : материалы к биографии. М., 1994. -С. 23-30.

279. Якобсон Р. Два аспекта языка и два типа афатических нарушений / Р. Якобсон // Теория метафоры. М., 1990. - С. 254-271.

280. Якобсон Р. Работы по поэтике / Р. Якобсон. М.: Прогресс, 1987. - 464 с.

281. Andrijauskas А. Отражение разрушающейся «гармонии мира» в языке и стиле повествования А. Платонова конца 20-х годов / A. Andrijauskas // Sprache und Erzahlhaltung bei Andrei Platonov. Bern, 1998. - S. 13-20.

282. Chlupacova К. Выражение платоновского мира в слове и тексте (Происхождение мастера) / К. Chlupacova // Sprache und Erzahlhaltung bei Andrei Platonov. Bern, 1998. - S. 75-86.

283. Davis M. Bethea. The Shape of Apocalypse in Modern Russian Fiction / M. Davis. Princeton. - NJ.: Princeton University Press, 1988. - 348 p.

284. Debiiser L. О некоторых языковых лейтмотивах на первых двух страницах романа Платонова Чевенгур / L. Debiiser // Sprache und Erzahlhaltung bei Andrei Platonov. Bern, 1998. - S. 87-106.

285. Dzielo literackie jako dzielo literackie = Литературное произведение как литературное произведение / pod redakcj^. A. Majmieskutow. Bydgoszcz, 2004. - 532 с.

286. Garma А. Художественная интерпретация «памяти и забвения» в рассказе «Река Потудань» Андрея Платонова / A. Garma // Sub Rosa. Koszonto konyv. Lena Szilard. Tiszteletere. Budapest, 2005. - P. 188-196.

287. Hodel R. Углоссия косноязычие - объективное повествование - сказ : (к началу романа Чевенгур) / R. Hodel // Sprache und Erzahlhaltung bei Andrei Platonov. - Bern, 1998.-S. 149-160.

288. Sprache und Erzahlhaltung bei Andrei Platonov / hrsg. von R. Hodel und J. P. Locher. Bern : Lang, 1998. - 346 s.

289. Великая Отечественная война, 1941-1945 : энцикл. / под ред. М. М. Козлова. -М.: Сов. энциклопедия, 1985. 832 с.

290. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. М. : Прогресс: Универс, 1994.

291. Дворецкий И. X. Древнегреческо-русский словарь : в 2 т. М.: ГИС, 1958.-Т.1.- 1043 с.

292. История Великой Отечественной войны Советского Союза, 1941-1945 : в 6 т. -М.: Воениздат, 1960-1965.

293. История Второй мировой войны. 1939-1945 : в 12 т. М. : Воениздат, 1975-1978.

294. Мифы народов мира : энцикл.: в 2 т. 2-е изд. - М.: Сов. энцикл., 1991.

295. Ожегов С. И. Толковый словарь русского языка / С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова. 4-е изд., доп. - М.: Азбуковник, 1999. - 944 с.

296. Полный православный энциклопедический словарь : в 2 т. М. : Изд-во П. П. Сойкина, 1992. - Т. 1. - 488 с.

297. Словарь русского языка : в 4 т. М.: Рус. язык, 1981-1984.

298. Словарь русского языка XI-XVII вв. М.: Наука, 1975. - Вып. 2. - 317 с.

299. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка : в 4 т. / М. Фасмер. -М.: Прогресс, 1986-1987.

300. Шанский Н. М. Краткий этимологический словарь русского языка / Н. М. Шанский, В. В. Иванов, Т. В. Шанская. 2-е изд., испр. и доп. -М.: Просвещение, 1971. - 542 с.