автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Лексика лесных локусов в говорах Русского Севера

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Мищенко, Ольга Валерьевна

Введение.

1. Постановка вопроса.

2. Лес как локус: пространственные и качественные характеристики.

Глава I. «Положительно» марикрованные лесные локусы.

Предварительные замечания.

1. Лес на возвышенности.

2. Большой, дремучий лес.

2.1. Дальний, большой, глухой лес.

2.2. Большой, дремучий лес.

2.3. Лес, лесной массив между какими-либо объектами.

2.4. Глухой, дремучий лес.

3. Отдельный участок леса.

3.1. Остров леса на болоте.

3.2. Выделяющийся из ландшафта островок леса, перелесок.

4. Лес на берегу.

4.1. Лес на высоком берегу.

4.2. Лесной массив, прилегающий к болоту.

5. Качественный лес.

5.1. Строевой лес.

5.2. Лес с мощными, толстыми, крепкими „деревьями.

5.3. Прямой, гладкоствольный лес. л

6. Высокий лес.

7. Хороший лес.

8. Лес, заросший мхом.

Выводы.

Глава II. «Отрицательно» маркированные лесные локусы.

Предварительные замечания.

1. Заросли мелколесья.

1.1. Труднопроходимые заросли мелкого леса, кустарника.

1.2. Труднопроходимые заросли мелкого, хвойного леса.

1.3. Пойменные заросли.

2. Лес на болоте.

2.1. Лес на болоте.

2.2. Приболотье, граница леса и болота.

3. Молодой лес.

3.1. Молодой лесок (обычно на заброшенной пашне, покосе ит.д.).

3.2. Лес из тонкоствольных молодых деревьев.

4. Редколесье.

5. Больной, мертвый лес.

5.1. Сухостой.

5.2. Низкий, кривоствольный, суковатый лес.

5.3. Плохой, мелкий, чахлый лесок.

5.4. Бурелом, поваленный лес.

5.4.1. Бурелом.

5.4.2. Загнивающий бурелом, поваленный лес.

5.5. Старый, отживший лес.

6. Нестроевой лес.

6.1. Нестроевой лес.

6.2. Молодой нестроевой сосновый лес в заболоченных местах.

Внешние новообразования на деревьях.

Наплывы.

Трутовики.

Ведьмина метла или вихорево гнездо.

Выводы.

Глава III. Ареальное распределение и функционирование некоторых терминологических групп.

Предварительные замечания.

Лес на болоте.

Труднопроходимые заросли мелкого леса, кустарника.

Лес на возвышенности.

Большой, дремучий лес.

Бурелом.

Выводы.

Введение диссертации2000 год, автореферат по филологии, Мищенко, Ольга Валерьевна

Работа посвящена лексике говоров Русского Севера, называющей лесные локусы. Под Русским Севером традиционно понимается территория Архангельской (не включая Ненецкий АО) и Вологодской областей.

Принятый в работе термин «лесной локус» обозначает лесной массив, участок леса, обладающий определенными характеристиками. С этим связано присутствие "в значениях анализируемых: лексем семы 'лес' в качестве обязательного компонента. Актуальность же локативного компонента проявляется прежде всего через семантику совокупности (деревьев), а также может усиливаться за счет указания на пространственную соотнесенность с другими объектами (в значениях типа 'лес на возвышенности', 'дальний лес', в последнем случае лес сориентирован по отношению к деревне, населенному пункту) и при фиксации качественного признака, характеризующего всю совокупность как единое целое и не принадлежащего ее отдельным элементам (в значениях типа 'редколесье', 'труднопроходимые заросли мелкого леса, кустарника'). Такое наполнение понятия «лесной локус» выявилось в ходе первичного анализа материала и стало критерием его дальнейшего отбора.

В тех значениях, где представлены «усиливающие» компоненты, локативная семантика оказывается ярко выраженной, в иных случаях значение строится как сочетание превалирующего качественного и слабее проявляющегося пространственного компонентов, то есть признака, характеризующего каждый элемент из совокупности, и указания на наличие последней (значения типа 'низкорослый, кривоствольный, суковатый лес', 'лес из тонкоствольных, молодых деревьев'). Таким образом, локативный компонент в значениях может быть представлен в различной степени. В соответствии с этим особенностью лексического континуума, ставшего объектом анализа, является, с одной стороны, широкий охват географической терминологии, разнообразной в силу различной денотативной соотнесенности понятия 'лес', с другой - выход за ее пределы в область терминов лесного хозяйства и нетерминологической лексики.

Лингвистикой освоены разнообразные подходы к изучению подобной лексики: сравнительно-типологический, базирующийся как на данных семасиологии, так и на данных ономасиологии, этимологический, лингвогеографический и описательный. При этом анализируются лексические массивы, различные по происхождению, объему и территориальной привязке.

Работы, в основе которых лежат сравнительно-типологические методы и где даются системные описания лексики, связаны с анализом географической терминологии и относятся преимущественно к середине второй половины XX века. Среди них прежде всего следует назвать работу Н.И.Толстого «Славянская географическая терминология. Семасиологические этюды» [Толстой 1969], которая является обобщающим трудом, вобравшим в себя обширные материалы, собранные на протяжении последнего столетия. Исследование базируется на различных областях географической терминологии и во многом затрагивает лесную сферу. Автор устанавливает в работе максимально полный набор семем для каждого отдельного термина в общеславянском масштабе и выявляет на этом основании ряд семантических переходов, имеющих типологический характер.

Другие исследования по славянской географической терминологии являются более частными: в них рассматриваются отдельные терминологические зоны, орографическая и тельмографическая, которые также имеют выходы в сферу лесной географической терминологии. В этой связи следует назвать работы Л.В.Куркиной, где представлен типологический анализ мотивационных моделей названий болот по данным славянских языков [Куркина 1967] и горного рельефа по южнославянским данным [Куркина 1977] и Т.А.Марусенко, где анализируются названия горного рельефа в украинском языке [Марусенко 1968]. Систематизирована также терминология по ряду других диалектных зон: белорусской [Яшкин, 1971], псковской [Мокиенко 1969 и 1970], черниговской [Черепанова 1973].

Среди семантических типологических исследований в области географической терминологии особо выделяется работа Л.Г.Невской, связанная с терминосистемой балтийских языков [Невская 1977]. Исследовательница рассматривает лексику трех терминологических систем, связанную с возвышенным рельефом, низинным рельефом и с обозначением болот, в трех аспектах: 1) выявляются дифференциальные признаки значений и выстраивается набор возможных семантических оппозиций внутри терминосистем, 2) анализируются семантические переходы между понятиями, 3) определяются мотивационные модели названий. Лесная географическая терминология оказывается частично представленной во всех трех группах терминов.

Из собственно «лесных» семантических исследований можно назвать работу Н.И.Толстого [Толстой 1966], в которой на полесском материале рассматривается семантическое поле 'лес' <-» 'дерево' и работу В.В.Мартынова [Мартынов 1971], где реконструируется праславянская семантическая микросистема 'лес'.

Современные исследования в области лесной терминологии весьма ограниченны: они представлены небольшими работами по лексике определенных тематических групп и связаны с конкретным ареалом функционирования лексем. Работы такого типа встречаются в основном в сборниках материалов «Лексического атласа русских народных говоров» и имеют чисто практические задачи - описательную и лингвогеографическую, на что указывают и сами названия работ: «Лексика природы в говорах юга нижегородской области» [Климкова 1992], «Мировосприятие сельских жителей и отражение его в лексике природы (на материале говоров Воронежской области)» [Черенкова 1995], «Лексика тематической группы «растительный мир» в говорах Волгоградской области» [Колокольцева 1996], «Наименования лесов и их типов в трудах Костромского научного общества по изучению местного края (по материалам лесных сборников)» [Никулина 1996], «О некоторых особенностях изучения лексики природы (на материале тамбовских говоров)» [Евтихиева 1996], «Некоторые вопросы картографирования названий низкого кривого больного леса» [Гришанова 1998], «Семантическая общность «названия леса» в уральских говорах и характер ее картографирования» [Демидова 1998], «Диалектная лексика и экстралингвистические факторы (названия леса в степной зоне Самарского края)» [Барабина, Зиброва 1998] и др. Подобные исследования по территории Русского Севера практически отсутствуют.

Наиболее изученной лексика лесной сферы в говорах Русского Севера оказывается в этимологическом аспекте: имеется немалое количество конкретных этимологических разработок как исконных слов, так и заимствований. Исконная «лесная» терминология в большинстве своем имеет древний характер, поэтому получает широкое отражение в Этимологическом словаре славянских языков, ряд этимологий из этой сферы представлен также в работах Л.В.Куркиной, В.А.Меркуловой, О.Н.Трубачева и др. Этимологии заимствованных лексем представлены в трудах М.Фасмера, Я.Калимы; разрабатываются исследователями Уральской топонимической школы, для которой регион

Русского Севера является территорией полевых лексических и топонимических сборов: можно назвать работы О.В.Вострикова, Л.Г.Гусевой, Н.В.Кабининой, О.А.Кожеватовой, А.К.Матвеева, Л.А.Субботиной и др.; а также в исследованиях Л.А.Ивашко, Л.П.Михайловой, И.И.Муллонен, Ю.И.Чайкиной и др.

Среди новых работ, имеющих отношение к области «лесной» лексики, следует отметить и работу К.П.Михалап «Опыт лесного словаря» [Михалап 1994], сделанную на материале говоров Красноярского края. Словарь формируется по идеографическому принципу - тем самым выявляются основные лесные сферы, маркированные языком, а значит, выделяемые носителем терминологической системы.

С «антропологической» проблематикой связана также работа Т.И.Вендиной «Русская языковая картина мира сквозь призму словообразования» [Вендина 1998], где в качестве объекта исследования автор выбирает, в частности, и лексику растительного мира: на диалектном материале рассматриваются тематические группы «Лес» и «Дерево» и выявляются лесные локусы, маркированные в языке словообразовательными средствами, на базе чего делаются выводы, связанные с формированием картины мира. В основном же, работы «антропологического» плана касаются не лесной терминологии, а конкретных «обитателей» лесного пространства: определенных видов деревьев, растений, животных, мифологических персонажей. Исследования такого рода выполнены либо в этнолингвистическом ключе (как это понимается школой Н.И.Толстого) [Агапкина 1996, Гура 1997, Толстой 1995 и др.], либо связаны с чисто этнографической проблематикой [Зеленин 1933, Криничная 1995 и др.]

Таким образом, система лексики видов и участков леса в говорах Русского Севера оказывается во многих отношениях слабоизученной.

Актуальность исследования названной лексической области определяется тем, что последняя занимает одно из центральных положений в лексической системе говора: это связано с целым рядом причин, как экстралингвистического, так и собственно лингвистического характера. Во-первых, это определяется характером ландшафта исследуемой территории, большая часть которой занята массивами таежных лесов. Во-вторых, такой характер ландшафта обусловливает соответствующий ему тип хозяйственной деятельности: подсечное земледелие, лесной промысел, лесозаготовка, наличие в лесной зоне хозяйственных угодий, например, покосов, необходимость преодоления лесных преград при различных передвижениях, строительстве и т.п. В-третьих, лес занимает важное место в области духовной народной культуры славян: в соответствии со славянскими мифологическими представлениями он может восприниматься как та часть пространства, которая противостоит пространству «очеловеченному» [См. Мифы народов мира, 415; Славянская мифология, 243; Криничная 1995 и др]. Ср. в этой связи образ лешего в восточнославянской мифологии, который понимался как злой дух, воплощение леса, как враждебной человеку части пространства. В-четвертых, лексика участков и видов леса в большой своей части представляет географическую терминологию, которая, с одной стороны, должна быть разнообразна, а с другой - хорошо структурирована на микротерриториях (при сложившемся характере системы). Как известно, географическая терминология характеризуется большой активностью семантических процессов при становлении. Этот факт чрезвычайно существен для рассматриваемого региона, поскольку «лесная» лексическая сфера оказывается здесь одной из словарных областей, открытых для проникновения большого количества заимствований, что связано с особенностью заселения русскими данного региона и с их тесными контактами с местным финно-угорским населением. Фактически, на некоторые участки исконной, сложившейся системы пришельцев накладывается много новых элементов, требующих усвоения и структурирования. Сама исконная система также претерпевает изменения, хотя бы в силу наложившихся на нее в большом объеме новых лексических фактов и изменения денотативного окружения. Такое положение требует комплексного изучения лексической системы, поскольку только таким образом можно выявить основные семантические связи, реальное наполнение семем, способы построения семантических пространств, а также зоны внедрения заимствований и характер их отношений с исконной системой - вопросы актуальные, но еще слабо изученные в современной лингвистике. Рассматриваемая лексическая система имеет определенную территорию функционирования, объединенную исторической общностью, что позволяет предполагать единую систему понятий и сходство внутрисистемных процессов для всего региона.

Предметом исследования, таким образом, стала лексика лесных локусов говоров Русского Севера, рассмотренная с точки зрения стоящей за ней семантической системы. Семантическая система строилась по принципу идеографической классификации, то есть был сформирован набор понятий, соотносимых с исследуемой лексической сферой.

Разнообразные идеографические подходы разрабатывались в современной лингвистической науке широким кругом исследователей [Востриков 1991, Герд 1995, Караулов 1976, Морковкин 1977, Симашко 1998, Телия 1996, Толстой 1963 и др.], в частности, при анализе географической терминологии идеографический подход применяется в названной выше работе Л.Г.Невской, базой для которой явились данные нескольких литовских диалектов. Рассматриваемый подход заключается в выделении всех возможных дифференциальных признаков анализируемых лексем путем попарного сравнения всех исследуемых терминов друг с другом1. В результате выстраивается общая, наддиалектная семантическая модель (аналог идеографической сетки) с отражением всех возможных для данной терминосистемы семантических оппозиций. Думается, что такой подход вполне правомерен, однако он ориентирован не столько на выявление понятийной системы в связи с носителем языка, сколько на воспроизведение возможных семантических множителей, способных различать значения слов определенной терминосистемы, и областей их появления в пространстве понятийного поля, то есть решает чисто структурные задачи. При этом вопрос о разграничении значения и смысла становится не столь актуальным, так как, во-первых, в центре внимания оказывается коррелятивный признак, а не объем понятий коррелянтов, во-вторых, значительная величина массива материала, на котором выстраивается система оппозиций, снижает вероятность того, что предполагаемый коррелятивный признак окажется нерелевантным компонентом значений, и, в-третьих, даже если нерелевантный признак займет место коррелятивного, это не будет грубым нарушением структуры, поскольку в этой части системы можно прогнозировать с большей или меньшей долей вероятности появление реальной оппозиции (в силу наличия по меньшей мере двух лексем, в значениях которых этот признак получил отражение).

Рассмотрение же семантической системы в связи с носителем языка, которого мы придерживались в настоящей работе, должно предполагать, как кажется, несколько иные принципы ее построения. Поскольку исследуется

1 Теоретической разработкой близкого к данному метода семантического анализа, связанного с моделированием микрополей, занимался Н.И.Толстой [Толстой 1963], теоретические выкладки которого послужили основой целому ряду работ: в частности, Л.Г.Невская указывает на связь применяемых ей методов с методикой Н.И.Толстого. семантическая система, функционирующая на макротерритории, то нет никакой уверенности, что выявленный по лексическим данным набор оппозиций будет адекватен реальным представлениям диалектоносителя, так как сравниваемыми оказываются лексемы с разных участков территории, при этом дефиниции, зафиксированные собирателями, не всегда соответствуют реальным значениям. В силу этого думается, что первоначально акцент при анализе материала следует делать на выявлении объема понятий - с учетом этого тезиса и строится в работе идеографическая классификация. Определение же семантических оппозиций может быть лишь следующим шагом исследования. Такая постановка проблемы связана на начальном этапе исследования с лексикографической работой, из чего вытекает вопрос о материале исследования и его первичной обработке.

Материал исследования. Основной массив материала был извлечен из лексической картотеки кафедры русского языка и общего языкознания Уральского государственного университета им. А.М.Горького [JIK УрГУ]. Картотека содержит полевые записи экспедиции, проводившей комплексный фронтальный сбор лексики и топонимии на всей территории Русского Севера в 60-х - 90-х годах. Помимо этого используются данные словарей, содержащих лексику исследуемого региона: «Словаря живого великорусского языка» В.И.Даля, «Словаря русских народных говоров», «Архангельского областного словаря», «Словаря вологодских говоров» и др., если в них содержится необходимая дополнительная информация о фонетическом облике слова, семантике или распространении лексемы в пределах рассматриваемого региона. Материал, выбранный из картотеки [JIK УрГУ] приводится без ссылок на источник, со ссылками подаются лишь словарные материалы.

Ограничение основного массива материала данными JIK УрГУ связано с обязательным условием (при описанном выше подходе к проблеме) работы с полевыми материалами, поскольку определение объемов понятий анализируемых лексем, требовует выявления релевантных и отсеивания нерелевантных семантических характеристик.

В ходе лексикографической работы использовалось понятие релевантной семы, сформулированное Н.И.Толстым, но несколько измененное в соответствии с принятым в работе подходом. Согласно Н.И.Толстому, «семантический дифференциальный признак считается релевантным для данного диалекта (языка), если при его выражении выступает отдельная лексема», то есть релевантный признак - это тот, ради которого существует слово [Толстой 1963, 37]. Для Н.И.Толстого в этом случае, помимо всего прочего, важно было включение слова в семантическую оппозицию, выстроенную на базе релевантного признака. Но, как известно, семантическая система намного менее жестка и строга, по сравнению с другими уровнями языка, например, с системой фонем, поэтому далеко не для всех семем в языковой реальности существует четкий набор оппозиций. Это связано с тем, что семантика очень подвижна, а «наивная» классификация мира происходит далеко не на логических основаниях: как показывают разнообразные исследования в области «антропологической» лингвистики, действительность часто классифицируется языком «по разным основаниям», не каждому выделенному понятию находится противоположное, не каждому разработанному в языке понятийному полю соответствует разработанное «анти-поле». Это позволяет предполагать, что для релевантного признака не обязательно наличие реальной оппозиции в лексической системе. Думается, что такое понимание не мешает считать релевантные признаки теми признаками, ради которых существует лексическая единица.

Так, по-видимому, в значении 'труднопроходимые заросли мелкого леса, кустарника' сема 'труднопроходимые' является одной из тех, ради которых существует лексическая единица, поскольку она оказывается представленной в значении всех лексем, называющих данную реалию, и именно на ее базе формируется типичный контекст, в котором отражается рассматриваемое понятие. Однако 'легкопроходимых' зарослей не фиксируется. Подобная же «семантическая асимметрия» наблюдается, например, при ориентации лесного локуса относительно жилья, населенного пункта: семантика 'дальний, неосвоенный лес' получает выражение в целом ряде лексем, семантика же 'ближний, близкий к жилью лес' не обнаружила собственных репрезентантов среди рассмотренного в работе материала.

Тем не менее, прием выстраивания семантических оппозиций использовался в качестве методического при выявлении значений лексем. Набор значений каждой лексемы формировался следующим образом. По полевым материалам выявлялись релевантные семы, то есть те, ради которых существует 2

В принципе, такое понимание термина «релевантный» соответствует принятому нетерминологическому его значению 'существенный', однако, думается, что подробный анализ термина позволяет четче очертить его границы. лексическая единица. Релевантность сем проверялась методом «от противного»: ставился вопрос, может ли рассматриваемая лексема быть использована для передачи значения (не обязательно реально существующего в системе диалекта), в котором предполагаемый релевантный признак утрачивается или заменяется другим, например, может ли лексема едома 'дальний, большой, глухой лес' называть лесной массив, расположенный вблизи населенных пунктов, или чапыжник 'труднопроходимые заросли мелкого леса, кустарника' обозначать высокие заросли, то есть глухой, дремучий лес. Ясно, что для действительно релевантного признака предполагается ответ «нет». Таким образом, понятие релевантность связывается в работе с «потенциально» существующей оппозицией, которая не всегда находит отражение в языковой реальности.

Затем семы предположительно разных значений сравнивались между собой. Одинаковые отсеивались, а на различающие обращалось особое внимание: если они не оказывались способными образовывать оппозицию, то есть представляли разные понятийные сферы, то считалось, что предполагаемая разница в значении действительно существует. Если выявлялась привативная оппозиция - предполагалось, что это одно значение лексемы (в большинстве случаев оно оказывалось более широким). Оппозиция пересечения указывала на то, что материал требует проверки. Естественно, что такой подход актуален при совпадении ареалов предположительно разных значений. Оппозиция включения предполагает обычно актуализацию при употреблении какого-либо денотативного компонента, если на базе этого актуализированного компонента произошло дальшейшее семантическое развитие, то промежуточная семантика выделялась в значение.

На базе сформированного таким образом набора значений была построена идеографическая сетка, каждая идеограмма в которой оказалась представленной набором репрезентантов. Системный подход позволял несколько корректировать значения лексем в непонятных случаях, поскольку предполагается, что набор идеограмм достаточно устойчив и небезграничен, хоть и открыт.

Однако в силу того, что исследуемая семантическая система, функционирует на макротерритории, при построении идеографической сетки не учитывались некоторые частные семантические характеристики:

1) во-первых, если их релевантность обнаруживается лишь в условиях конкретного микрорегиона и не носит системного характера, то есть в нашем случае не подтверждается другими данными (это позволяет также обходить ошибки собирателей, нередко фиксирующих смыслы вместо значений);

2) во-вторых, если они не могут быть экстраполированы на всю макротерриторию, из-за различающихся по микрорегионам оснований членения действительности, даже если релевантность таких характеристик подтверждается другими данными (например, основания для классификации типов покрытых лесом возвышенностей различны на разных территориях региона, поэтому их подробная классификация по данным макротерритории будет далека от реальных семантических связей).

В таких случаях лексемы либо вообще не принимались во внимание (1 -ый случай), либо соотносились при классификации с более общим понятием3, что сохраняло возможность выявления тех семантических областей, для которых характерно развитие дифференциальных признаков, своих для каждого микрорегиона (1-ый и 2-ой случаи).

При таком подходе в центре внимания оказывается не суммированный по данным всех микрорегионов, наддиалектный набор семантических фактов, безусловно структурированный, но оторванный от реального носителя диалекта, а распространяющаяся на всю территорию исследуемого региона семантическая система, предположительно более адекватная представлениям диалектоносителя (точно также, как система языка более адекватна представлениям его носителей, нежели сумма всех существующих идиалектов).

Основным термином в работе является идеограмма - то или иное понятие, распространенное на всей исследуемой территории, а набор лексем, репрезентирующих определенное понятие, - основной единицей анализа. Набор репрезентантов идеограммы в этом случае может рассматриваться как лексико-семантическая группа, как полевая структура и как репрезентация понятийной категории.

Попытка такого подхода к материалу в совокупности с обращением к слабо изученной в системном отношении лексической группе говоров конкретной территории определяют научную новизну исследования. Предлагаются таюке новые этимологические разработки некоторых лексем. Такие случаи немногочисленны и оговариваются в тексте.

Итак, цель исследования может быть сформулирована как выявление семантических связей и характеристика семантической системы лексики говоров Русского Севера, обозначающей лесные локусы.

Поставленная цель требует решения следующих задач:

• выявление набора понятий (или идеограмм), соотносимых с группой лексем, называющих лесные локусы и зафиксированных в говорах Русского Севера;

• определение понятийной наполненности идеограмм;

• установление отношений между различными понятиями (путем семасиологического анализа и анализа значимостей лексем);

• установление мотивационных моделей репрезентантов понятий;

• соотнесение понятийной наполненности и семантической организации полей исконных и заимствованных репрезентантов.

Цель и задачи исследования определяют структуру работы.

Во Введении, помимо раздела, связанного с постановкой вопроса, дается семантический анализ лексемы лес и ее дериватов, обусловленный необходимостью предварительного выявления пространственных и качественных представлений, связанных с лесом в целом. Полученные в ходе исследования характеристики оказываются семантическими маркерами, способствующими сбору и обработке соответствующего лексического материала и позволяющими в дальнейшем при анализе лексических групп, репрезентирующих конкретные лесные локусы, вести направленный семантический поиск.

В главах I и II рассматриваются идеограммы конкретных лесных локусов и их репрезентации, зафиксированные на всей исследуемой территории. Идеограммы разделены на две группы, условно названные «Положительно» маркированные лесные локусы» (I глава) и «Отрицательно» маркированные лесные локусы» (II глава). Деление материала произведено в соответствии с двумя критериями, внелингвистическим и собственно языковым. Ими стали:

1) степень проявления тех «лесных» признаков, которые характеризуют лес в целом как локус, то есть выявленных при анализе лексемы лес и ее дериватов: «положительно» маркированными считаются локусы с наличием признаков, соответствующих норме, вплоть до максимального их проявления (к этой группе относятся такие идеограммы, как 'высокий лес', 'большой, дремучий лес' и др.); «отрицательно» маркированными - локусы, связанные с лесными «недостатками», отклонениями от нормы, условно в ходе работы эта группа называлась «недо-лес» (в нее попадают идеограммы 'редколесье', 'плохой, мелкий, чахлый лесок', 'труднопроходимые заросли мелкого леса, кустарника' и др.,);

2) характер связей между понятиями: идеограммы внутри групп тесно сопряжены, что выражается в семантических переходах и отсутствии четких границ между тем или иным понятием, корреляции же между группами - минимальны.

В главе III «Распределение и функционирование некоторых терминологических групп» рассматриваются вопросы организации семантического пространства и соотношения исконной и заимствованной лексики ряда терминологических групп с учетом распределения репрезентантов по исследуемой территории.

В Заключении формулируются основные выводы и намечаются перспективы исследования темы.

Приложение составляют: 1. Семантический указатель по этимолого-словообразовательным гнездам проанализированных в работе лексем; 2. Список литературы; 3. Список сокращений, принятых в работе.

Методы исследования. Основным методом, используемым в работе, является метод семантической реконструкции. Осуществляются также процедуры семасиологического, ономасиологического, идеографического анализа, исследования семантических полей, элементы этимологического анализа, применяются лингвогеографические приемы.

Теоретическая значимость работы. В методическом плане предпринята попытка построения семантической системы, приближенной к представлениям диалектоносителя и сопряжение при анализе семасиологического и ономасиологического подхода к языковому материалу, что может быть применено в дальнейшем по отношению к иным лексическим сферам. В диссертации также намечаются пути исследования взаимодействия языков через призму семантики.

Практическое использование результатов работы. Результаты исследования могут быть использованы в ходе составления диалектных словарей при определении объема понятий лексем. Выявленные семантические закономерности небесполезны при этимологическом анализе лексики. Установление сфер различного проникновения заимствований позволяет предположительно разграничивать заимствованную и исконную лексику с затемненной внутренней формой и вести направленный этимологический поиск. Материалы и основные выводы диссертации могут найти применение в спецкурсах по семантике, лексикологии и диалектной лексикографии.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Лексика лесных локусов в говорах Русского Севера"

Выводы

• Анализ, связанный с распределением лексики по региону, позволяет предполагать различное количество синонимичных репрезентанов у разных идеограмм при функционировании10, различный характер синонимии (полную или частичную, связанную с наличием субститутов или с наличием дифференциальных признаков у самих репрезентантов) и разные причины ее появления (неоформленность понятия, экспрессивный характер реалии, дифференцированное восприятие денотатов, работа языкового механизма), которые оказываются связанными со способом организации семантики в лексических группах и с отношениями между понятиями.

• Лексические группы имеют разную семантическую организацию, что определяет характер взаимоотношения исконной и заимствованной лексики и при

10 Наибольшее количество синонимов при функционировании предполагается в группах 'лес на болоте' и 'труднопроходимые заросли мелкого леса, кустарника', средним количеством синонимов представлены идеограммы 'бурелом', 'лес на возвышенности', 'густой, дремучий лес' и из нерассмотренных здесь -'кривой, сучковатый лес', 'сухостой', минимальное количество синонимов или даже их отсутствие наблюдается для идеограмм 'большой лес' и из непредставленных - 'редколесье', 'пойменные заросли', 'приболотье', 'лес в противопоставление болоту'. чины появления последней. Для группы «Лес на болоте» выявилась неоформленность понятия 'лес (заросли) на болоте' на исконном материале и становление его на базе заимствованной терминологии, взятой в большом количестве. Анализ группы «Труднопроходимые заросли мелкого леса, кустарника» продемонстрировал экспрессивный характер называемой реалии и актуальность в значении лексем прагматического компонента. Заимствование в группу некоторых (наиболее широко распространенных) терминов связано, предположительно, с этим фактом. Группа «Лес на возвышенности» характеризуется, в отличие от остальных групп, дифференцированным восприятием денотатов, в чем и видится причина наличия большого количества исконных терминов, функционирующих параллельно на определенной территории. Группа оказывается наиболее понятийно разработанной, чем, по-видимому, определяется небольшое количество заимствований, приходящихся на микротерриторию и, отчасти, обычная узость ареалов их бытования. В группах «Густой, дремучий лес» и «Бурелом» заимствования характеризуются, в ряде случаев, иным содержанием понятия и иным набором семантических отношений, по сравнению с исконными лексемами, что также может свидетельствовать о некоторых понятийных различиях. Этим, отчасти, может быть объяснено достаточно большое их количество.

• В плане реального распределения лексики по территории можно отметить следующее. Даже при учете погрешности, связанной с неполнотой сбора, лексика лесной сферы оказывается лучше разработанной на территории Архангельской области и на западе Вологодской. Юг, крайний юго-запад и восток Вологодской области терминологически представлены беднее. Однако для разных идеограмм картина несколько различается.

Идеограммы 'труднопроходимые заросли мелкого леса' и 'бурелом' представлены по всей исседуемой территории практически равномерно, причем количество заимствований также примерно одинаковое по всему ареалу. Исключение составляет лишь юг Вологодской области (Влгд, Кад, М-Реч, Устюж, Череп, Шексн) с меньшим числом синонимов для называния бурелома, что во многом объясняется неполнотой сбора и сильным влиянием на этой территории литературного языка. Такое «равномерное» распространение объясняется, по-видимому, изначально исконным характером обеих идеограмм.

Лексемы, называющие заболоченный лес, заросли на болоте, представлены неравномерно. Восток и юг Вологодской области характеризуется минимальным количеством терминов этой группы, как исконных, так и заимствованных. Среди заимствований на этой территории обнаруживаются лишь широко распространенные мяидач, согра (шохра) и сузём. Для крайнего юго-запада Вологодской области (Кад, Чаг, Череп, Устюж) отмечается большое количество исконных субститутов, заимствований же не зафиксировано, хотя несколько севернее, в районе Бел озер ья, они представлены большим массивом.

Названия леса на возвышенности также представлены на востоке и юге Вологодской области в меньшей степени, чем по остальной территории, причем это касается, как заимствованной, так и исконной терминологии.

Лексемы, обозначающие 'дальний, глухой лес', 'густой, дремучий лес' и 'большой лес', образуют лакуну на юге и крайнем юго-западе Вологодской области, отчасти связанную с неполнотой сбора. Однако более хорошая представленность на этой территории других идеограмм позволяет видеть причину терминологической бедности не только в этом.

Думается, что такую неравномерность в распределении лексем можно объяснить различным характером ландшафта, различиями в хозяйственной деятельности и разной интенсивностью контактов с финно-угорским населением.

Характер ландшафта меняется с севера на юг территории и связан с уменьшением степени заболоченности от Архангельской области, зоны северной тайги, к Вологодской области, представляющей среднетаежную и южнотаежную зоны [Рихтер, Чикишев, 73]. На западе территории заболоченность также высока: рельеф представлен заболоченными древнеозерными равнинами с остаточными озерами Белым, Кубенским, Воже [Рихтер, Чикишев, 35]. Это объясняет уменьшение лесной тельмографической терминологии на юге и юго-востоке региона, но при этом большое количество ее на западе Вологодской области.

Этой же ландшафтной особенностью, предположительно, объясняется и уменьшение на данной территории (юг и юго-восток региона) лесной орографической терминологии. В разделе «Лес на возвышенности» было высказано предположение, что развитие терминов для возвышенности, поросшей лесом, объясняется противопоставленностью в рассматриваемом регионе сухих, высоких участков с хорошим лесом остальной заболоченной территории. Это подтверждается тесной связью идеограмм 'лес на возвышенности' и 'остров леса на болоте'. С уменьшением заболоченности территории маркированность таких участков также уменьшается, поскольку снимается противопоставление 'возвышенность' - 'болото', в результате чего уменьшается и необходимость в хорошо разработанной терминологии для леса на возвышенности. При этом общий же характер всей юго-восточной части области — равнинный, что также не создает условий для развития большого количества орографических терминов.

Характер терминологии на юге Вологодской области, видимо, можно объяснить также не столь интенсивными контактами с финно-угорским населением: ср. широкую представленность исконных субститутов для названия леса на болоте и отсутствие заимствований в этой области на крайнем юго-западе региона при большом их количестве на соседней территории, в районе Белозерья, а также очень небольшое количество зафиксированных здесь заимствований со значением 'труднопроходимые заросли мелкого леса, кустарника'. Ср. также непредставленность на этой территории предположительно заимствованной идеограммы 'дальний, глухой лес', получившей отражение во всей остальной части региона. Отметим и тот факт, что заимствованная терминология, связанная с характером древесины (конда, кардажный, мянда, малдовый, пинда и др.), на этой территории представлена лишь лексемой пинда 'заболонь' в Кадуйском и Чагодощенском районе, при наличии исконной терминологии из этой сферы.

Общее уменьшение лесной (особенно лесной географической) терминологии с севера на юг, от Архангельской к Вологодской области, объясняется также и различием в типе хозяйствования: для Вологодской области, по сравнению с Архангельской, в большей степени характерно земледелие, что определяется различиями в ландшафтных и климатических условиях. Деятельность земледельца связана с освоением ближней к селению территории (обычно свободной от леса) и не требует знания большого количества географической терминологии, которое сопряжено с перемещениями на дальние расстояния и необходимо, например, охотнику.

Нельзя не отметить также стирание терминологии под влиянием литературного языка, характерное в большей степени также для юга региона.

Заключение

Общий взгляд на весь проанализированный материал позволяет сделать следующие выводы.

• Лексика видов и участков леса в говорах Русского Севера представляет собой сложно организованную семантическую систему. В ней выделяется достаточно большое количество понятий, основные из которых были рассмотрены в данной работе. Система по-разному структурирована в различных своих зонах. Среди понятий отмечаются такие, в которых превалирует пространственный компонент, - они в основном составляют географическую терминологию рассматриваемой сферы, в других преобладающим оказывается компонент, связанный с качественными характеристиками объекта, - они репрезентируются хозяйственными терминами и нетерминологической лексикой. Понятия могут соотноситься между собой различным образом, обладают разной степенью выде-лимости в идеографической сетке и разной лексической репрезентативностью: от хорошо развитой синонимии, проявляющейся в процессе функционирования, до практически полного ее отсутствия. Это зависит от целого ряда факторов: происхождения лексических единиц, их древности, способов организации семантических пространств понятийных полей и пр.

Система по-разному организована в исконной и заимствованной зонах. Исконная зона системы структурирована достаточно строго: в большей своей части она представляет собой сложившееся образование с устоявшимися семантическими связями. Семантические связи распределяются в ней на две группы, в каждой из которых охвачен свой комплекс понятий, условно названный «положительный» и «отрицательный». Связи внутри комплексов разнообразные, но между собой комплексы коррелируют слабо. Одним из центральных понятий «положительного» комплекса является понятие 'лес на возвышенности', репрезентирующееся древними лексемами и вступающее в разнообразны семантические отношения. В «отрицательном» комплексе, представленном исконной лексикой, сложно выделить такие «связующие», центральные понятия, однако можно отметить, что самое большое количество семантических связей фиксируется для идеограмм 'низкий, кривой, суковатый лес' и 'молодой лесок на расчистке', оба понятия при этом, хоть и опосредованно, но оказываются связанными с понятием 'лес на возвышенности'. (Переход 'молодой лес на расчистке' —> 'смешанный лес' —>■ 'лес' и далее, возможно, 'лес на возвышенности' рассматривается в этимологической литературе как древняя модель.) Наиболее аморфная часть исконной системы связана с понятием 'лес на болоте', имеющим очень небольшое количество собственных репрезентантов. При назывании денотатов, относящихся к лесу на болоте, могут использоваться лексемы - репрезентанты идеограмм «отрицательного» комплекса с семантикой 'заросли', 'сухостой', 'кривой лес', 'плохой, чахлый лес', 'приболотье' и др., а также, в очень большом количестве, лексемы, обозначающие болото, заболоченный участок. Это позволяет говорить о слабой выделимости данного понятия в исконной идеографической сетке и о включенности его в семантику 'болото'.

Таким образом, в силу одной центральной зоны, формирующейся вокруг идеограммы 'лес на возвышенности', можно предполагать, что собственная система пришельцев отражала восприятие леса в целом, как единого комплекса.

Заимствованная зона системы представляет собой «размытое» образование. Яркой ее особенностью является широкая семантическая амплитуда лексем, соединяющая понятия «отрицательного» и «положительного» комплексов. Типичны и очень частотны здесь корреляции следующего типа: {'возвышенность; лес на возвышенности' - 'дремучий лес' - 'лес на болоте; сырое место в лесу' - 'болото'} или {'дальний лес' - 'дремучий, заваленный буреломом, непроходимый лес' - 'лесные заросли на болоте'} или {'болото' -'заросли на болоте' - 'разнообразные густые заросли' - 'заросли с буреломом; бурелом' - 'возвышенность на болоте'} - в семантических пространствах практически всех заимствованных лексем присутствует как значение 'болото; заросли на болоте', так и значение 'дремучий лес', 'лес на возвышенности' или ' возвышенность'.

В семантической системе заимствований наиболее плотной оказывается зона, связанная с разнообразным лесом в сыром месте, на болоте: подавляющее количество заимствований относится именно к этой области, заимстования, связанные с другой терминологической группой, в большинстве случаев также приобретают эту семантику (хотя бы на речевом уровне). Фактически, заимствованная лексика формирует отсутствовавший центр «отрицательного» комплекса: основной «лесной» оппозицией в новой системе оказывается 'лес на болоте' - 'лес на возвышенности', где полюса имеют разное происхождение. Центральное положение семантического комплекса 'лес на болоте' поддерживается еще и тем фактом, что практически все «отрицательные» понятия (за исключением 'молодого леса') соотносимы с ним на денотативном уровне. Разработанными, таким образом, оказываются два семантических континуума: с одной стороны, исконный {'лес' - 'лес на возвышенности' -'хороший, строевой лес' - 'большой, дремучий лес'}, с другой, -заимствованный {'болото' - 'густые, мелкие заросли на болоте; сырое место в лесу' - 'густые лесные заросли' - '(сырые) захламленные заросли, бурелом'}, которые пересекаются в понятийной области, связанной с дремучим лесом, густыми, лесными зарослями. При этом первый континуум формируют четко очерченные понятия, границы же понятий второго семантического комплекса размыты, а сам он обладает высокой степенью диффузности, при выделимости понятийных ядер составляющих его понятий.

Думается, что столь сильную размытость заимствованной части системы следует объяснять процессами ее становления. Фактически, ее состояние соответствует состоянию общеславянской системы географических терминов, где также обнаруживается широкая семантическая амплитуда лексем с противоположными значениями в парадигме, если рассматривать их в общеславянском масштабе1. (Только в данном случае мы имеем дело с меньшим ареалом распространения.)

Скорей всего, некоторые следы терминологической размытости связаны еще с языками-источниками. Думается, что на это в большей степени претендует корреляция 'лес на возвышенности; дальний лес' - 'лес на болоте; болото', поскольку ей соответствует корреляция ареалов с разными типами ландшафта: с возвышенностями на северо-западе региона, и с высокой степенью заболоченности в восточной и юго-западной его частях.

Разнообразие же семантического комплекса 'лес на болоте' связано, вероятно, с процессом усвоения. Разнородность и неустойчивость семантики и отсутствие каких-либо намеков на коррелирующие ареалы указывает на денотативный характер процесса усвоения, в том смысле, что заимствовалось не понятийное ядро лексемы, а денотативная (если не референтная) часть значения. Фактически, географический термин при усвоении оказывается аналогичен топониму, поскольку привязан к конкретному объекту или нескольким И, видимо, состоянию любой другой национальной географической системы, рассмотренной целиком. однотипным объектам, известным носителю диалекта, которых не может быть много даже на достаточно большой территории, что затрудняет адекватное выделение заимствованного понятия. «Топонимический» механизм усвоения просматривается также и в активных метонимических процессах, сопровождающих функционирование терминов.

Отметим, что переход 'лес' 'болото' выявляется также по славянским и балтийским данным [см. Толстой 1969, 254; Невская 1977, 118] и связывается исследователями с однотипным восприятием отдаленных объектов: различительные признаки теряются, а на первый план выходят компоненты, связанные с общим восприятием пространства - далекое, являющееся локусом обитания нечистой силы [Невская 1977, 119]. Возможно, что при усвоении новой терминологии этот факт также сыграл некоторую роль: на первый план вышли признаки, связанные с отдаленностью, трудностью движения, а различительные признаки реалий оказались вытеснены на задний план. В условиях северной территории это поддерживается большим массивом сырых, заболоченных лесов, что может стирать противопоставленность таких объектов, как лес и болото.

• Рассматриваемая лексическая система характеризуется также ярко выраженным членением семантического пространства на прагматической основе. Основными маркируемыми комплексами оказываются «Труднопроходимое место» и «Хозяйственная деятельность». Причем, если для пространственной семантики характерны лишь отрицательные прагматические характеристики, то в области хозяйственной деятельности маркируются оба оценочных полюса.

Для подавляющего большинства заимствований характерна сильная выраженность прагматического компонента значения. Все заимствования, имеющие прагматический компонент, оказываются в центре прагматических зон, в то время, как исконная лексика может занимать и периферийное положение. Набор идеограмм, где отражена «созерцательная» точка зрения, без прагматического компонента, невелик ('приболотье', 'лес, заросший мхом', 'высокий лес', 'перелесок' и др.) и репрезентируется, в основной своей массе, исконной лексикой. Для исконной лексики также характерно наличие прагматического компонента, представленного только как эмоциональная оценка объекта наблюдающим субъектом ('хороший лес', 'плохой, чахлый лес'). В заимствованиях же (наряду с большим количеством исконных лексем) прагматический компонент связан с активной фигурой субъекта и, в большинстве случаев, с его деятельностными характеристиками ('труднопроходимый для субъекта', 'используемый субъектом в хозяйственных целях' и т.п.), которые сопровождаются эмоциональной оценкой.

Основной комплекс заимствований характеризуется прагматикой 'труднопроходимого места' и 'дальней ориентации в пространстве'. Для исконной лексики прагматический компонент 'труднопроходимое место' представлен в меньшей степени и связан, в основном, с лесными зарослями (особенно с труднопроходимыми зарослями мелкого леса, кустарника), в то время как для заимствований наиболее типичен «болотный» компонент. В исконных терминах отмечается также лесная пространственная ориентация, связанная с бывшим хозяйственным локусом, и выраженная древней моделью 'расчистка' —► 'молодой лес' —> 'лес', что указывает на пространственное восприятие, при котором наиболее существенной является освоенная часть пространства. Фактически, заимствованная 'дальняя ориентация' может быть противопоставлена собственной ориентации 'по бывшему хозяйственному локусу'. Пространственную ориентацию можно усмотреть также в исконном «наивном» метрологическом термине волок 'лес, лесной путь между какими-либо объектами', где измерение расстояния сопровождается указанием на наличе двух точек, начальной и конечной: пространство, таким образом, оказывается представленным как отрезок, что отличает прагматику термина от «дальней ориентации» заимствований, которая не предполагает пространственных границ.

Термин волок предполагает также обжитость начала и конца лесного пространства, что указывает на сочетание в его значении «пространственной» прагматики с «социальной».

Репрезентация «социальной» прагматической зоны связана также с наличием исконной семантической модели 'лес, лесные заросли' —> 'периферия', указывающей на восприятие дальнего и заросшего лесного локуса как отграниченного, удаленного от социума и оценивающегося им как «чужого» в ирреальных пространственных координатах.

В семантике заимствований, называющих дальний, глухой лес, актуальным является компонент, связанный с абсолютной неосвоенностью пространства, для исконных лексем со значением 'дремучий лес' он не релевантен. Заимствованный термин, таким образом, «мыслит» более дальними расстояниями.

Отсутствие же названного компонента у исконных лексем как раз и позволяет им определять объект относительно социума и развивать «пограничную» семантику 'периферии'.

Итак, прагматика заимствований связана с движением и дальней ориентацией, причем лексемы составляют центры прагматических зон. Прагматика исконной лексики связана как с движением, так и с ориентацией по освоенному пространству и ограничением пространства «социальными» рамками. Заимствования, таким образом, связаны с «маршрутным» восприятием пространства, по-видимому, новым для пришельцев. Исконная же лексика отражает в большей степени «радиальное» видение мира. Это вполне соответствует, с одной стороны, смене ландшафта: колонизаторы столкнулись с огромными неосвоенными, трудными для прохождения лесными и заболоченными территориями, а с другой, - смене хозяйствования: типично земледельческий, «привязанный» к одной точке образ жизни сменился или стал сопровождаться более подвижным.

• Проанализированный материал продемонстрировал также, что различные семантические зоны имеют различную степень проницаемости для заимствованной лексики. Наиболее проницаемой оказалась сфера географической терминологии, что вполне естественно при смене ландшафта и необходимости ориентироваться в чужом пространстве: ср. в этой связи, с одной стороны, очень сильную заболоченность рассматриваемой территории, а с другой, - лавину заимствований, связанных с этой терминологической зоной. Практически непроницаемыми для заимствований оказались те семантические зоны, в основе которых лежат пространственные понятия, но разрабатываемые с качественной точки зрения: 'высокий лес', 'хороший лес', 'лес с толстыми деревьями', 'гниющий бурелом', 'лес из тонких деревьев', 'чахлый лесок', 'редколесье' и др. Это указывает на релевантность именно «пространственно ориентирующих» свойств заимствований.

Открытой для заимствований оказалась и хозяйственная терминология, но лишь та ее часть, где семантика хозяйственной деятельности имеет максимальное проявление: 'строевой лес', 'нестроевой лес', 'сухостой'. Отсутствуют или практически отсутствуют заимствования для понятий 'лес из тонких деревьев', 'прямой, гладкоствольный лес', 'лес с мощными деревьями', в которых «хозяйственный» семантический компонент тоже имеет место, но выражен не так ярко.

Касаясь причин появления заимствований, можно отметить следующее.

Большая часть заимствований в сфере географической терминологии связана с семантическим комплексом 'лес на болоте' и понятием 'глухой, дальний, большой лес'. Это связано, во-первых, с изменением ландшафта при переселении: новая осваемая территория характеризуется очень высокой степенью заболоченности, по сравнению с прежней, и большими массивами таежных лесов, и с необходимостью ориентироваться в новых условиях. Во-вторых, с неразработанностью данных понятий в идеографической сетке пришельцев. В-третьих, с более подвижным образом жизни. И, возможно, в-четвертых, с экспрессивным восприятием реалии «лес на болоте».

В качестве причины заимствований в сфере 'труднопроходимые заросли мелкого леса, кустарника' видится, прежде всего, экспрессивный характер реалии, а также актуальность понятия при более подвижном образе жизни и новом заболоченном ландшафте.

Заимствования в области 'кривой лес с корягами и буреломом' можно связать со слабой разработанностью данного понятия на базе исконной терминологии и несомненно экспрессивным восприятием реалии.

Появление заимствований для понятия 'лес на возвышенности' можно объяснить, с одной стороны, особой актуальностью понятия в новых географических условиях (когда возникает противопоставленность заболоченного и незаболоченного, хорошего леса), а небольшое их количество -хорошо разработанной собственной терминологической базой.

Появление заимствований в таких областях, как 'бурелом', 'густой, дремучий лес' предположительно связано с иной значимостью лексем, по сравнению с исконными, а именно, с отражением в их семантике понятийного комплекса 'заросшее, заболоченное, заваленное буреломом, труднопроходимое место' и более ярко выраженной коннотацией. (На возможность такого предположения указывает нехарактерность заимствований для тех понятий, относящихся к сфере лесных локусов, которые получают качественную разработку.)

В остальных группах заимствованная лексика представлена слабо. Таким образом, заимствования в сфере пространственной терминологии являются маркерами наиболее важных при ориентации в новых условиях участков пространства.

Заимствования в сфере 'сухостой', 'строевой лес' и 'нестроевой лес' связаны, с одной стороны, с увеличившейся при переселении важностью разнообразной лесозаготовительной деятельности, а также с преобладанием хвойных лесов, по сравнению с прежней территорией: понятия 'конда', 'мянда' и т.п. связаны с хвойными породами деревьев, что проявляется часто даже в их значениях. Данные понятия при этом составляют центры семантических полей, поскольку связаны именно с хозяйственной деятельностью, определяя внутреннее строение объекта. Исконные же лексемы могут уходить в периферийные зоны поля, развивая семантику, связанную с внешним взглядом на объект.

Для заимствований со значением 'засыхающий, но еще не засохший лес' (вельтина) и 'молодой нестроевой сосновый лес на болоте' (.мяндач) предполагается наличие лакун в исконной идеографической сетке.

Таким образом, можно указать следующие причины появления заимствований: наличие понятийных лакун, плохая разработанность собственной терминологической базы, отраженный в их семантике иной характер восприятия реалии: иная значимость (шире или уже), иной прагматический компонент, иная коннотация, а также экстралингвистические -изменение характера ландшафта и образа жизни, и возможное изменение в связи с этим актуальности в семантической системе уже известных понятий.

Итак, анализ материала позволяет предполагать направленный (неслучайный) характер заимствований, определяемый как экстралингвистическими, так и собственно лингвистическими факторами.

Для направленных (неслучайных) заимствований рассмотренной лексической сферы характерны следующие свойства.

- центральное положение в соответствующем понятийном поле заимствующей системы;

- наличие прагматического компонента, который связан с активной деятельностью субъекта;

- центральное положение в соответствующей прагматической зоне за-имтсвующей системы;

- для географических терминов - «комплексный» характер понятия, в том смысле, что заимствование имеет более широкую значимость и в

238 соответствие выражаемому им понятию можно поставить по меньшей мере два исконных; - для географической терминологии - очень широкая амплитуда семантических колебаний. В процессе заимствования исконная система подвергается изменению: выявляются новые понятийные области, по-иному структурируются старые семантические поля, добавляются разнообразные прагматические компоненты, варьируются объемы понятий и т.п.

Возможно, что среди выявленных закономерностей в характере и причинах заимствований в рассмотренной в работе лексической области, некоторые окажутся более общими, то есть будут проявляться и при заимствовании в других лексических сферах. В выявлении подобных закономерностей видится одна из возможных перспектив исследования. В этом плане кажется полезным рассмотреть какие-либо лексические группы с не столь размытой семантикой, какой обладают географические термины.

С другой стороны, анализ лексики лесных локусов позволил рассмотреть такую важную в традиционных народных представлениях часть пространства, как лес, лишь в реальных координатах. В ирреальном плане в исследовании выявилась лишь актуальность противопоставления «свое» - «чужое» на достаточно узком материале и был несколько затронут образ лешего. Выявление связанных с лесом представлений в области духовной народной культуры также могло бы стать продолжением исследования.

Список научной литературыМищенко, Ольга Валерьевна, диссертация по теме "Русский язык"

1. Апресян Ю.Д. Избранные труды. Т.2: Интегральное описание языка и системная лексикография. М., 1995. 767 с.

2. Апресян Ю.Д. Прагматическая информация для толкового словаря // Избранные труды. Т.2: Интегральное описание языка и системная лексикография. М., 1995. С 135-155.

3. Арутюнова Н.Д. Фактор адресата // Изв. АН СССР, сер. ЛиЯ, 1981. № 4;

4. Архангельская Ю.В. О семантической категории пространства в русской фразеологии //Семантика языковых единиц: Мат-лы III межвуз. науч.-практ. конф. М., 1993. 4.2. С.6-8.

5. Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу: В 3 т. М.: Ин-дрик, 1994. Т.1. 784 с.

6. Бабаева Е.В. Лексическое значение слова как способ выражения культурно-языкового концепта //Языковая личность: культурные концепты. Волгоград; Архангельск, 1996. С.25-33.

7. Бабушкин А.П. Типы концептов в лексико-фразеологической системе языка. Воронеж, 1996. 104 с.

8. Барабина М.Б., Зиброва A.C. Диалектная лексика и экстралингвистические факторы (названия леса в степной зоне Самарского края) // Лексический атлас русских народных говоров. М., 1998. С. 43-48.

9. Белков П.Л. Планиметрия архаического мировосприятия: (К проблеме истоков представлений о пространстве и времени) //Пространство и время в архаических и традиционных культурах. М., 1996. С. 26-37.

10. Бельчиков Ю.А. О культурном коннотативном компоненте лексики //Язык: система и функционирование. М., 1988. С.30-35.

11. Беляевская Е.Г. Семантическая структура слова в номинативном и коммуникативном аспектах (Когнитивные основания формирования и функционирования семантической структуры слова): Автореф. дис. . д-ра филол. наук. М., 1992. 39 с.

12. Белякова С.М. О диалектном идеографическом словаре //Русские говоры Коми ССР и сопредельных областей. Сыктывкар, 1990. С.127-132.

13. Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов /Пер. с франц.; Общ. ред. и вступ. ст. Ю.С. Степанова. М., 1995. 456 с.

14. Березович Е.Л. Топонимия Русского Севера: Этнолингвистические исследования. Екатеринбург, 1998. 338 с.

15. Бобров Р.В. Беседы о лесе. М., 1979. 212 с.

16. Богданов В.В. О ближайшем и дальнейшем значении и о «ближайшей» и «дальнейшей» лингвистике // Проблемы комплексного анализа языка и речи. Л., 1982. С. 50-55.

17. Богуславская Г.П. Языковая картина мира и культура народа //Язык и культура: IV Междунар. конф.: Мат-лы. М., 1996. Ч.Н. С.214-216.

18. Богуславская О.Ю. Пространство и перемещение //Русский язык в его функционировании: Тез. докл. Междунар. конф. Третьи Шмелевские чтения, 2224 февраля 1998 г. М., 1998. С. 10-12.

19. Булыгина Т.В. О границах и содержании прагматики // Изв. АН СССР, сер. ЛиЯ, 1981, №4;

20. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира: (на материале русской грамматики). М., 1997. 576 с.

21. Варбот Ж.Ж. К славянским обозначениям изобилия и тучности // Слово и культура. Т. 1. М., 1998. С. 34-38.

22. Варбот Ж.Ж. О возможностях реконструкции этимологического гнезда на семантических основаниях // Этимология 1984. М., 1985. С. 38^6.

23. Варбот Ж.Ж. Связи значений и семантическая реконструкция в этимологии // С. 233-240.

24. Васенькин В.В. Принципы формирования и развития ЛСГ существительных со значением 'пространство' в современном русском языке //Вопросы исторической семантики русского языка. Калининград, 1989. С. 115-122.

25. Васильев Л.М. Типы языкового знания и их отношения к знанию неязыковому // Исследования по семантике: Семантика языковых единиц разных уровней. Уфа, 1988. С. 3-13.

26. Вежбицка А. Культурно-обусловленные сценарии и их когнитивный статус //Язык и структура знаний. М., 1990. С.63-85.

27. Вежбицка А. Лексика и прагматика в культурно-сопоставительном аспекте // Семантические универсалии и описание языков. М., 1999. С. 653-755;

28. Вежбицка А. Семантика, культура и познание: общечеловеческие понятия в культурно-специфических контекстах //THESIS: Theory and history of economic and social institutions and systems: Almanac. M., 1993. Vol. 1, №3. C.185-206.

29. Вежбицка A. Язык. Культура. Познание /Пер. с англ. М., 1996. 416 с.

30. Вендина Т.И. Русская языковая картина мира сквозь призму словообразования (макрокосм). М., 1998. 236 с.

31. Власова М.П. Новая АБЕВЕГА русских суеверий. СПб., 1995. 345 с.

32. Воробьев В.В. Культурологическая парадигма русского языка: Теория описания языка и культуры во взаимодействии. М.: Ин-т рус. яз. им. А.С. Пушкина, 1994. 76 с.

33. Востриков О.В. Идеографический словарь русских говоров Среднего Урала//Уральский лексикографический сборник. Свердловск, 1989. С.4-17.

34. Востриков О.В. Финно-угорские лексические элементы в русских говорах Вол го-Двинского междуречья // Этимологические исследования. Вып. 2. Свердловск, 1981. С. 3-45.

35. Гак В.Г. Пространство мысли: (Опыт систематизации слов ментального поля) //Логический анализ языка. Ментальные действия. М., 1993. С.23-29.

36. Гак В.Г. Этимолого-семантические поля в лексике // Филологический сборник (к 100-летию со дня рождения академика В.В.Виноградова). М., 1995. С. 107-118.

37. Галинова H.B. Дериваты праславяиских корней со значениями 'гнуть', 'вертеть', 'вить' в севернорусских говорах: Дипломная работа. Екатеринбург,1997. С. 110-111.

38. Гачев Г.Д. Национальные образы мира. Космо-Психо-Логос. М., 1995. 480с.

39. Герд A.C. Введение в этнолингвистику: Учеб. пособие. СПб., 1995. 91 с. Голев Н.Д. Динамический аспект лексической мотивации. Томск, 1989.252 с.

40. Голев Н.Д. О некоторых общих особенностях принципов номинации в диалектной лексике флоры и фауны // Русские говоры Сибири. Томск, 1981. С.12-20.

41. Голев Н.Д. О соотношении семантических и мотивировочных признаков // Вопросы языкознания и сибирской диалектологии. Томск, 1977. С. 21-26.

42. Голова О.В. Начальное б в субстратных топонимах и апеллятивах на Русском Севере. Дипломная работа. Свердловск, 1979.

43. Гришанова М.Ю. Некоторые вопросы картографирования названий низкого кривого больного леса // Лексический атлас русских народных говоров. М.,1998. С. 53-58.

44. Гура A.B. Символика животных в славянской народной традиции. М., 1997.912 с.

45. Гусева Л.Г. Географическая терминология Каргопольского края: Дис. . канд. филол. наук. Свердловск, 1974. 238 с.

46. Гусева Л.Г. К этимологии русских диалектных слов с начальными компонентами pan- и роп- II Этимология русских диалектных слов. Свердловск, 1978. С. 62-65.

47. Демидова A.C. Семантическая общность «названия леса» в уральских говорах и характер ее картографирования // Лексический атлас русских народных говоров. М., 1998. С. 12-19.

48. Дерягин В.Я. Из истории лексических изоглосс в говорах Архангельской области//Этимология 1966. М., 1968. С. 167-188.

49. Джаксон Т.Н. Ориентационные принципы организации пространства в картине мира средневекового скандинава //Одиссей. Человек в истории. 1994. М., 1994. С.54-65.

50. Долгих Н.Г. Теория семантического поля на современном этапе развития семасиологии // Филологические науки. 1973, № 1. С. 89-98.

51. Евланов Т. Слово конда в севернорусских говорах // Сборник студенческих научных работ. Свердловск, 1992. С. 20-26.

52. Евтихиева Л.К. О некоторых особенностях изучения лексики природы (на материале тамбовских говоров) // Лексический атлас русских народных говоров. М., 1996. С. 23-27.

53. Ермаков А.И. К проблеме национальной специфики языка во фразеологических исследованиях //Социолингвистические и лингвистические аспекты в изучении иностранных языков. М., 1992. С. 103-110.

54. Загоровская О.В. Семантика диалектного слова. Сыктывкар, 1989. 60 с. Заимствования русского языка в историко-функциональном аспекте. Казань, 1991. 190 с.

55. Зайцева Н.Г. О вепсеко-саамеких лексических параллелях // Прибалтийско-финское языкознание. Вопросы лексикологии и грамматики. Петрозаводск, 1988. С. 22-32.

56. Зарубежная лингвистика. Вып. 3. (Языковые контакты и Проблемы семантики). М., 1999. 351 с.

57. Засухина Т.П. Пространственная семантика предлогов, приставок и падежей в современном русском языке: Учеб. пособие /Башк. ун-т. Уфа, 1991. 80 с.

58. Зеленин Д.К. Тотемический культ деревьев у русских и белорусов //Изв. АН. Ленингр. отд-ние. Сер. 7, отд-ние обществ, наук. 1933. № 6. С. 591-629.

59. Иванов Вяч.Вс. О языке как модели мира //Интеллектуальные процессы и их моделирование. М., 1987. С.142-154.

60. Ивашко Л.А. Заимствованные слова в печорских говорах // Уч. зап. ЛГУ им. А.А.Жданова, № 243. Вып. 42. Л., 1958. С. 84-103.1. Калевала. М., 1977.

61. Караулов Ю.Н. Общая и русская идеография. М., 1976.

62. Кибрик А.Е. К типологии пространственных значений: (на материале падежных систем дагестанских языков) //Язык и человек: Сб. ст. памяти проф. П.С. Кузнецова. М., 1970. С. 110-156.

63. Климкова А.П. Лексика природы в говорах юга нижегородской области // Лексический атлас русских народных говоров. М., 1992.

64. Кобзарева Т.Ю., Лахути Л.Г. О структуре денотативного значения предлогов //Семантическая структура слова: Психолингв, исследования. М., 1971. С.124-139.

65. Колесов B.B. Концепт культуры: образ, понятие, символ //Вестн. Ленингр. ун-та. Сер. II, История, языкознание, литературоведение. Л., 1992. Вып.З. С.30-40.

66. Колесов В.В. Ментальные характеристики русского слова в языке и философской интуиции //Язык и этнический менталитет. Петрозаводск, 1995. С.13-25.

67. Колесов В.В. Отражение русского менталитета в слове //Человек в зеркале наук. Л., 1991. С.106-126.

68. Колесов В.В. Семантический синкретизм как категория языка //Вестн. Ленингр. ун-та. Сер. II, История, языкознание, литературоведение. Л., 1991. Вып. 2. С.40-49.

69. Колокольцева В.А. Лексика тематической группы «растительный мир» в говорах Волгоградской области // Лексический атлас русских народных говоров. М., 1996. С. 89-93.

70. Концепт движения в языке и культуре. М., 1996. 384 с.

71. Копыленко М.М. Мотивированность как «человеческий фактор» в функционировании языка //Лексика, грамматика, текст в свете антропологической лингвистики: Тез. докл. и сообщ. Междунар. науч. конф. Екатеринбург, 1995. С.9-10.

72. Копыленко М.М. Основы этнолингвистики. Алма-Аты, 1995. 178 с.

73. Кравченко A.B. Вопросы теории указательности: Эгоцентричность. Дейк-тичность. Индексальность. Иркутск, 1992. 212 с.

74. Кравченко A.B. Глагольный вид и картина мира //Изв. РАН. Сер. лит. и яз. 1995. Т.54. №1. С.49-65.

75. Кравченко A.B. К проблеме наблюдателя как системообразующего фактора в языке //Изв. РАН. Сер. лит. и яз. 1993. Т.52. №3. С.45-56.

76. Кравченко A.B. Когнитивные структуры пространства и времени в естественном языке //Известия РАН. Сер. лит. и яз. 1996. Т. 56, № 3. С. 3-24.

77. Кравченко A.B. Логико-семантические и прагматические особенности функционирования индексальных обозначений пространства и времени в естественном языке //Семантический и формальный анализ синтаксических конструкций русского языка. Иркутск, 1990. С.55-69.

78. Кравченко A.B. Принципы теории указательности: Автореф. дис. . д-ра филол. наук /Ин-т языкознания РАН. М., 1995. 54 с.

79. Кравченко A.B. Язык и восприятие: Когнитивные аспекты языковой категоризации. Иркутск, 1996. 178 с.

80. Крейнович Е.А. Выражение пространственной ориентации в нивхском языке //Вопр. языкознания. 1960. № 1. С. 78-89.

81. Криничная H.A. Лесные наваждения: Мифологические рассказы о духе -«хозяине» леса. Петрозаводск, 1995. 51с.

82. Кубрякова Е.С. Проблемы представления знаний в современной науке и роль лингвистики в решении этих проблем //Язык и структура представления знаний: Сб. науч.-аналит. обзоров. М., 1992. С.4-38.

83. Кубрякова Е.С. Эволюция лингвистических идей во второй половине XX века (опыт парадигмального анализа) //Язык и наука конца XX века. М., 1995. С.144-238.

84. Кубрякова Е.С. Язык пространства и пространство языка: К постановке проблемы //Изв. РАН. Сер. лит. и яз. М., 1997. Т. 56, № 3. С. 22-31.

85. Кузнецов A.M. Национально-культурное своеобразие слова //Язык и культура: Сб. аналит. обзоров. М., 1987. С.141-163.

86. Кузнецов A.M. От компонентного анализа к компонентному синтезу. М., 1986.125 с.

87. Кузнецов A.M. Проблемы и методы лексико-семантических исследований // Проблемы лингвистической семантики: Реф. сб. М., 1981. С. 5-58.

88. Кузнецов A.M. Семантика лингвистическая и нелингвистическая, языковая и неязыковая (вместо введения) //Лингвистическая и экстралингвистическая семантика: Сб. обзоров. М., 1992. С. 5-27.

89. Кузнецов A.M. Семантика лингвистическая и нелингвистическая, языковая и неязыковая // Лингвистическая и экстралингвистическая семантика. М., 1992. С. 5-27.

90. Куркина Л.В. Диалектная структура праславянского языка по данным южнославянской лексики. Ljubljana, 1992. С. 69.

91. Куркина Л.В. Названия болот в славянских языках // Этимология 1967. М., 1969. С. 129-145.

92. Куркина Л.В. Названия горного рельефа (на материале южнославянских языков) // Этимология 1977. М„ 1979. С. 39-54.

93. Лакофф Дж. Мышление в зеркале классификаторов //Новое в зарубежной лингвистике. М., 1988. Вып. 23. С. 12-51.

94. Ли Тоан Тханг. К вопросу о пространственной ориентации во вьетнамском языке в связи с картиной мира (Этнопсихолингв. проблемы) //Вопр. языкознания. 1989. № 3. С.62-74.

95. Ли Тоан Тханг. Пространственная модель мира: когниция, культура, этнопсихология: (на материале вьетнамского и русского языков) /Под ред. Ю.С. Степанова; РАН. Ин-т языкознания. М., 1993. 193 с.

96. Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка //Изв. РАН. Сер. лит. и яз. М., 1993.Т.52, № 1.С. 3-9.

97. Логвиненко А.Д., Столин В.В. Восприятие пространственных свойств предметов //Познавательные процессы: ощущения, восприятие. М., 1982. С. 246276.

98. Логический анализ языка. Культурные концепты. М.: Наука, 1991. 204 с.

99. Лотман Ю.М. Избранные труды: В 3 т. Таллинн, 1992. Т.1: Статьи по семиотике и типологии культуры. 479 с.

100. Лукин В.А. Слово противоречие, одноименное семантическое поле и концепт противоречия в русском языке //Словарь. Грамматика. Текст. М., 1996. С.140-154.

101. Лысова Е.В. К проблеме этнолингвистического изучения образов петуха и курицы в русской народной традиции //Ономастика и диалектная лексика. Екатеринбург, 1998. Вып. 2. С. 167-174.

102. Мартынов В.В. Анализ по семантическим микросистемам и реконструкция праславянской лексики // Этимология 1968. М., 1971. С. 11-24.

103. Марусенко Т.А. Названия рельефов в говорах Хмельницкой области УССР // Карпатская диалектология и ономастика. М., 1972. С. 277-299.

104. Матвеев А.К. Финно-угорские заимствования в русских говорах Северного Урала. Свердловск, 1959. 135 с.

105. Матвеев А.К.Русская топонимия финно-угорского происхождения на территории севера Европейской части СССР. Дисс. . докт. филол. наук. М., 1970.

106. Матвеев А.К. Этимологизация субстратных топонимов и апеллятивные заимствования // Этимология 1971. М., 1973. С. 332-356.

107. Матвеев А.К. К интерпретации одной условной топонимической системы //Этимология. 1984. М„ 1986. С. 132-136.

108. Матвеев А.К. В роли создателя топонимов // Номинация в ономастике. Свердловск, 1991. С. 13-27.

109. Мельникова Е.А., Петрухин В.Я. Русь и чудь. К проблеме этнокультурных контактов Восточной Европы и балтийского региона в первом тысячелетии н. э. //Балто-славянские исследования. 1988-1996. М., 1997. С.40-51.

110. Меркулова В.А. Народные названия болезней. I // Этимология. 1967. М., 1969. С. 163-175.

111. Меркулова В.А. Очерки по русской народной номенклатуре растений. М.,

112. Мифы народов мира. М., 1997.

113. Михайлова Л.П. Географическая лексика в русских говорах Карелии (названия болот) // Севернорусские говоры в иноязычном окружении. Сыктывкар, 1986. С. 76-88.

114. Михалап К.П. Опыт лесного словаря (на материале говоров Красноярского края). Красноярск, 1994. 44 с.

115. Мокиенко В.М. Основные семантические модели образования славянских географических терминов со значением 'болото' // Местные географические термины в топонимии. М., 1966. С. 19-21.

116. Мокиенко В.М. Семантические модели славянской географической терминологии // Местные географические термины. М., 1970. С. 71-77.

117. Мокиенко В.М. Лингвогеографическое описание и семантика диалектного слова. (На материале местной географической терминологии) // Вопросы изучения севернорусских говоров и памятников письменности. Череповец, 1970. С. 178-182.

118. Морковкин В.В. Опыт идеографического описания лексики: Анализ слов со значением времени в русском языке. М., 1977. 102 с.

119. Муллонен И.И. Некоторые наблюдения над вепсской географической терминологией // Топонимия урала и севера европейской части СССР. Свердловск, 1985. С. 98-106.

120. Мурзаев Э.М. Географическая ориентация и ее отражение в топонимии //Изв. РАН. Сер. геогр. 1993. № 4. С. 35-42.

121. Мурзаев Э.М. Образ места //Рус. речь. 1993. №1. С.99-106. №2. С.91-98. №3. С.87-91.№4. С. 88-93.

122. Мурзин Л.Н. О лингвокультурологии, ее содержании и методах //Русская разговорная речь как явление городской культуры. Екатеринбург, 1996. С. 7-13.

123. Невская Л.Г. Балтийская географическая терминология: (к семантической типологии). М.: Наука, 1977. 227 с.

124. Немец И. Раскрытие понятийного ядра слова при лексическом анализе языка древнего периода// Этимология 1984. М., 1986. С. 156-160.

125. Николаева Н.С., Спасова Л.В. Культурный компонент в системе коннотаций слова //Язык и культура: I Междунар. науч. конф.: Мат-лы. Киев, 1992. С.64-65.

126. Никулина О.В. Наименования лесов и их типов в трудах Костромского научного общества по изучению местного края (по материалам лесных сборников) // Лексический атлас русских народных говоров. М., 1996. С. 67-72.

127. Новиков А.И., Ярославцева Е.И. Семантические расстояния в языке и тексте. М.: Наука, 1990. 136 с.

128. Новое в лингвистике. Вып. 6. Языковые контакты. М., 1972. 535 с.

129. Объективные и субъективные факторы номинации. Методическая разработка по спецкурсу «Введение в теорию номинации». Томск, 1984.

130. Овчар Н.В. Опыт идеографического описания озерных гидронимов Русского Севера //Номинация в ономастике. Свердловск, 1991. С. 60-75.

131. Основы финно-угорского языкознания. Прибалтийско-финские, саамские и мордовские языки. М., 1975. 387 с.

132. Очерки истории культуры славян. М., 1996. 580 с.

133. Падучева E.B. Говорящий как наблюдатель: об одной возможности применения лингвистики в поэтике //Изв. РАН. Сер. лит. и яз. М., 1993. Т.52, №3. С. 33-44.

134. Падучева Е.В. Семантические исследования. М., 1996. 543 с.

135. Падучева Е.В. Феномен Анны Вежбицкой //Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М., 1996. С. 5-32.

136. Памурзин Ю.П. Тайга СССР. М., 1985. 303с.

137. Пацева М.А. К проблеме национально-культурной специфики значения слова: (на материале рус. и болг. яз.): Автореф. дис. . канд. филол. наук /Ин-т языкознания РАН. М., 1991. 20 с.

138. Пеньковский А.Б. О семантической категории «чуждости» в русском языке//Проблемы структурной лингвистики. 1985-1987. М., 1989. С. 54-82.

139. Петлева И.П. Архаичные префиксы в русских говорах // Этимологические исследования. Екатеринбург, 1996. Вып. 6. С. 31-39.

140. Плунгян В.А., Рахилина Е.В. «Безумие» как лексикографическая проблема: (К анализу прилагательных безумный, сумасшедший) //Логический анализ языка. Ментальные действия. М., 1993. С.120-126.

141. Погодин А.Л. Севернорусские заимствования из финского языка // Варшавские университетские известия. IV. Варшава, 1904. С. 1-72.

142. Подосинов A.B. Ориентация по странам света в древних культурах как объект историко-антропологического исследования//Одиссей. 1994. М., 1994. С. 37-54.

143. Подюков И.А. Народная фразеология в зеркале народной культуры: Учеб. пособие. Пермь, 1991. 125 с.

144. Полякова E.H. От «араины» до «яра»: Русская народная географическая терминология Пермской области. Пермь, 1988. 243 с.

145. Полякова E.H. Слово согра в пермских памятниках XVII века и в современных говорах Пермской области // Живое слово в русской речи Прикамья. Вып. 2. Пермь, 1971. С. 85-94.

146. Попов А.И. Из истории лексики языков восточной Европы. Л., 1957.

147. Попов А.И. К вопросу о древнейших лексических связях между прибалтийскими финнами и славянами // СФУ, № 2, 1972. С. 85-90.

148. Попов А.И. О возможностях совершенствования приемов этимологического исследования // Этимология 1967. М., 1969. С. 119-129.

149. Попов И.А. К проблеме идеографического словаря русских народных говоров //Международный симпозиум по проблемам этимологии, исторической лексикологии и лексикографии: Тез. докл. М., 1984. С. 138-139.

150. Потемкин В.К., Симанов А.Л. Пространство в структуре мира. Новосибирск, 1990. 176 с.

151. Проскурин С.Г. Древнеанглийская пространственная лексика концептуализированных областей: Автореф. дис. . канд. филол. наук /Ин-т языкознания АН СССР. М., 1990. 24 с.

152. Раков Г.А. О диалектном идеографическом словаре //Сибирские русские говоры. Томск, 1984. С. 147-152.

153. Рихтер Г.Д., Чикишев А.Г. Север Европейской части СССР. Очерк природы. М., 1966. 237 с.

154. Руденко Д.И. Пространство: грань бытия //Философия языка: в границах и вне границ. Харьков, 1994. Вып. 2. С. 129-174.

155. Русская топонимия и географическая терминология. Вопросы ономастики. Вып. 12. Свердловск, 1977. 156 с.

156. Рут М.Э. А если это заимствования? // Русская диалектная этимология: Тез. докл. и сообщ. Третьего научного совещания. 21-23 октября 1999 г. Екатеринбург, 1999. С. 63-65.

157. Симашко Т.В. Денотативный класс как основа описания фрагмента мира. Архангельск, 1998. 337 с.

158. Скороспелкина Г.С. Национальный элемент в лексической семантике //Язык и национальная культура: Тез. докл. и сообщ. СПб., 1995. С.48-49.

159. Славянская мифология. М., 1995.

160. Следзевский И.В. Мир пространства и времени как специфическая форма архаического культурного текста //Пространство и время в архаических культурах. М., 1992. С.53-60.

161. Слово и культура. Памяти Никиты Ильича Толстого. М., 1998. Т.1. 448 с. Т. 2. 408 с.

162. Смирнова A.A. Коннотационная специфика слова в формировании мировосприятия //Этническое и языковое самосознание: Мат-лы конф. М., 1995. С.134-138.

163. Сорокин Ю.А. Лакуны и процесс моделирования образа этнической культуры и психологии //Язык, сознание, культура, этнос: теория и прагматика: XI Всерос. симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации. М., 1994. С.146-148.

164. Сорокин Ю.А. Лакуны как сигналы специфики лингвокультурной общности //Национально-культурная специфика речевого общения народов СССР. М., 1982. С.22-28.

165. Сорокин Ю.А. Метод установления лакун как один из способов выявления специфики локальных культур: (художественная литература в культурологическом аспекте) //Национально-культурная специфика речевого поведения. М., 1977. С.120-136.

166. Сорокин Ю.А., Марковина И.Ю. Понятие «чужой» в языковом и культурном контексте //Язык: этнокультурный и прагматический аспекты. Днепропетровск, 1988. С.4-11.

167. Степанов Ю.С. В поисках прагматики // Изв. АН СССР, сер. ЛиЯ, 1981,4;

168. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры: Опыт исследования. М.: Школа «Языки русской культуры», 1997. 824 с.

169. Стернин И.А. Лексическое значение слова в речи. Воронеж, 1985. 187 с.

170. Стернин И.А. Наведение сем в значении слова // Исследования по семантике. Уфа, 1997. С. 13-17.

171. Страхов А.Б. О пространственном аспекте славянской концепции небытия //Этнолингвистика текста. Семиотика малых форм фольклора. М., 1988. С.92-94.

172. Строгова В.П. Об особенностях некоторых древних заимствований в новгородских говорах // Очерки по лексике севернорусских говоров. Вологда, 1975. С. 195-199.

173. Субботина JI.A. Заимствованная лексика в русских говорах Прикемья // Этимология русских диалектных слов. Свердловска, 1978. С. 66-78.

174. Субботина Л.А. Заимствования в географической терминологии Белозе-рья: Дис.канд. филол. наук. Свердловск, 1985. 194 с.

175. Тарланов З.К. Этнический язык и этническое видение мира //Язык и этнический менталитет. Петрозаводск, 1995. С.5-12.

176. Телия В.Н. Культурно-национальные коннотации фразеологизмов: (от мировидения к миропониманию) //Славянское языкознание: XI Междунар. съезд славистов: Докл. рос. делегации. М., 1993. С.302-305.

177. Телия В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лин-гвокультурологический аспекты. М., 1996. 288 с.

178. Теребихин Н.М. Сакральная география Русского Севера: (Религиозно-мифологическое пространство севернорусской культуры). Архангельск, 1993. 223 с.

179. Толстая С.М. Акциональный код символического языка культуры: движение в ритуале //Концепт движения в языке и культуре. М., 1996. С.89-104.

180. Толстая С.М. Стереотип в этнолингвистике //Речевые и ментальные стереотипы в синхронии и диахронии: Тез. докл. М., 1995. С. 124-127.

181. Толстой Н.И. Из опытов типологического исследования славянского словарного состава // Вопр. языкознания. 1963. № 1. С. 29-45.

182. Толстой Н.И. Из опытов типологического исследования славянского словарного состава II // Вопр. языкознания. 1966. № 5. С. 16-36.

183. Толстой Н.И. Славянская географическая терминология. М., 1969. 256 с.

184. Толстой Н.И. К проблеме изучения местных славянских географических терминов // Местные географические термины. М., 1970. С. 46-53.

185. Толстой Н.И. О предмете этнолингвистики и ее роли в изучении языка и этноса //Ареальные исследования в языкознании и этнографии: (Язык и этнос). Л., 1983. С.181-191.

186. Толстой Н.И. Язык и народная культура: Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. 2 изд., испр. М., 1995. 512 с.

187. Толстой Н.И. Избранные труды. М., 1997. Т. 1: Славянская лексикология и семасиология. 520 с.

188. Топоров В.Н. Об индивидуальных образах пространства: «феномен» Ба-тенькова //Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М., 1995. С.446-475.

189. Топоров В.Н. Пространство //Мифы народов мира. М., 1992. Т. II. С. 340-342.

190. Топоров В.Н. Пространство и текст //Текст: семантика и структура. М., 1983. С.227-284.

191. Топорова Т.В. Семантическая структура древнегерманской модели мира. М.: Радикс, 1994. 190 с.

192. Трубачев О.Н. Этимологические исследования и лексическая семантика // Принципы и методы семантических исследований. М., 1976. С. 147-179.

193. Трубачев О.Н. Этногенез и культура древнейших славян. Лингвистические исследования. М., 1991. 271 с.

194. Урысон E.B. Языковая картина мира vs. обиходные представления: (модель восприятия в русском языке) // Вопр. языкознания. 1998. № 2. С. 3-21.

195. Успенский Б.А. Семиотика искусства. М., 1995. 360 с.

196. Филлмор Ч. Фреймы и семантика понимания // Новое в зарубежной лингвистике. М., Прогресс, 1988. Вып. 23. С. 52-93.

197. Фрумкина P.M. Концепт, категория, прототип //Лингвистическая и экстралингвистическая семантика: Сб. обзоров. М., 1992. С.28-44.

198. Фрумкина P.M. Концептуальный анализ с точки зрения лингвиста и психолога: (концепт, категория, прототип) //НТИ. Сер. 2, Информационные процессы и системы. М„ 1992. №3. С. 1-8.

199. Харитончик З.А. Способы концептуальной организации знаний в лексике языка //Язык и структуры представления знаний: Сб. науч.-аналит. обзоров. М., 1992. С.98-123.

200. Хауген Э. Процесс заимствования // Новое в лингвистике. Вып. 6. Языковые контакты. М., 1972. С. 344-383.

201. Худяков A.A. Концепт и значение //Языковая личность: культурные концепты. Волгоград Архангельск, 1996. С.97-103.

202. Цивьян Т.В. Лингвистические основы балканской модели мира /Ин-т славяноведения и балканистики. М., 1990. 207 с.

203. Чайкина Ю.И. Вопросы истории лексики Белозерья // Очерки по лексике севернорусских говоров. Вологда, 1975. С. 3-187.

204. Чанышева 3.3. Культурный компонент в семантике языковых единиц //Вопросы семантики лексических единиц. Уфа, 1990. С.50-55.

205. Черенкова Н.Б. Мировосприятие сельских жителей и отражение его в лексике природы (на материале говоров Воронежской области) // Лексический атлас русских народных говоров. М., 1995. С. 78-85.

206. Черепанова O.A. Культурный аспект в историческом изучении лексики русского языка //Вести. Моск. ун-та. Сер. 9, Филология. 1995. № 3. С.136-148.

207. Черепанова O.A. Культурный компонент семантики и прагматика слова //Проблемы русской лексикологии и лексикографии: Тез. докл. межвуз. науч. конф. Вологда, 1998. С. 58-59.

208. Чернейко Л.О. «Языковое знание» и концептуальный анализ слова //Науч. докл. филологического факультета МГУ. М., 1998. Вып. 2. С. 19-50.

209. Чернейко Л.О., Долинский В.А. Имя СУДЬБА как объект концептуального и ассоциативного анализа //Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9, Филология. 1996. №6. С.20-42.

210. Чернов H.H. Лесные культуры: Термины и определения. Екатеринбург, 1993.132с.

211. Шапошников В.Н. Этнокультурная традиция: пространство и время в структуре древнего текста //Пространство и время в архаических культурах. М., 1992. С.50-52.

212. Шеварев П.А. Проблемы константности зрительного восприятия II Познавательные процессы: ощущения, восприятие. М., 1982. С. 277-299.

213. Шемякин Ф.Н. Ориентация в пространстве //Психологическая наука в СССР. М., 1959. Т.1. С.140-192.269

214. Этнолингвистический словарь славянских древностей: Проект словника. Предвар. мат-лы /Отв. ред. Н.И. Толстой. М., 1984. 170 с.

215. Язык культура - этнос /С.А. Арутюнов, А.Р. Багдасаров, В.Н. Белоусов и др. М, 1994. 233 с.

216. Язык и культура: IV Междунар. науч. конф.: Мат-лы. Киев, 1996. 4.1-3.304 с.

217. Язык и этнический менталитет: Сб. науч. трудов. Петрозаводск, 1995.163 с.

218. Язык, сознание, культура, этнос: теория и прагматика: XI Всерос. симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации. М., 1994. 214 с.

219. Язык. Культура. Взаимопонимание: Мат-лы Междунар. конф. Львов, 1997. 499 с.

220. Языковая деятельность в аспекте лингвистической прагматики. М., 1984. Языковая личность: культурные концепты: Сб. науч. тр. /ВГПУ, ПМПУ. Волгоград Архангельск, 1996. 260 с.

221. Янценецкая М.Н. О семантической соотносительности деривационно связанных слов. (Части речи и словообразовательные отношения) // Вопросы языкознания и сибирской диалектологии. Вып. 7. Томск, 1977. С. 31-39.

222. Янценецкая М.Н. Семантические вопросы теории словообразования. Томск, 1979. 242 с.

223. Янценецкая М.Н. Языковые условия актуализации словообразовательной структуры производных слов // Русские говоры Сибири. Томск, 1981. С. 92-99.