автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Национальные образы-архетипы в творчестве М.А. Булгакова

Полный текст автореферата диссертации по теме "Национальные образы-архетипы в творчестве М.А. Булгакова"

Урюпин Игорь Сергеевич

НАЦИОНАЛЬНЫЕ ОБРАЗЫ-АРХЕТИПЫ В ТВОРЧЕСТВЕ М.А. БУЛГАКОВА

10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

8 СЕН 2011

Елец-2011

4852843

Работа выполнена в государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Елецкий государственный университет имени И.А. Бунина»

Научный консультант доктор филологических наук профессор

Надежда Николаевна Комлик

Официальные оппоненты: доктор филологических наук профессор

Нина Михайловна Малыгина;

Ведущая организация ГОУ ВПО «Московский педагогический

государственный университет»

Защита диссертации состоится 11 октября 2011 г. в 10 часов на заседании диссертационного совета Д 212.059.01 по защите докторских и кандидатских диссертаций в Елецком государственном университете имени И.А. Бунина по адресу: 399770, Липецкая область, г.Елец, ул. Коммунаров, 28, ауд. 301.

С диссертацией можно ознакомиться в научном отделе библиотеки Елецкого государственного университета имени И.А. Бунина по адресу: 399770, Липецкая область, г. Елец, ул. Коммунаров, 28, ауд. 300.

Автореферат разослан «<2о» ¿г^гус/й 2011 г.

Ученый секретарь А. А. Дякина

доктор филологических наук профессор Александр Иванович Ванюков;

доктор филологических наук профессор Людмила Евгеньевна Хворова

диссертационного совета

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

В чрезвычайно ярком созвездии имен великих русских мастеров слова XX—XXI веков выделяется блистательное имя Михаила Афанасьевича Булгакова (1891-1940), художника, чье творчество отразило и судьбоносные перипетии национальной жизни первой трети XX столетия, и наиболее характерные поиски русского искусства не только в отрезке его литературного пути, но и в перспективе. М.А. Булгаков в своих произведениях сотворил глубинный духовный Космос, многоплановый уникальный мир, создал художественную планету с мощнейшим гравитационным полем, влияющим на ритм и траекторию движения литературного процесса последующих десятилетий. Его творчество, подобно «магическому кристаллу», приковывает к себе внимание как неискушенных читателей, так и опытных исследователей - филологов, культурологов, философов, лингвистов, стремящихся во всем «дойти до самой сути», приблизиться к постижению загадочной булгаковской Вселенной.

Художественное наследие писателя стало достоянием отечественной культуры лишь в 1960-е годы, когда в журнале «Москва» (1966. - №11; 1967. — №1) с многочисленными купюрами был опубликовг.н роман «Мастер и Маргарита». За более чем пятидесятилетнюю историю изучения величайшей «криптограммы XX века» были написаны тома фундаментальных исследований, среди них монографии, докторские и кандидатские диссертации, заложившие основу особой отрасли литературоведческой науки — булгаковедения, в котором сформировались различные научные школы и направления. Начиная с 1960-70-х годов, ознаменовавшихся сбором фактического материала о жизни и произведениях М.А. Булгакова, значительная часть которых еще даже не была напечатана, ведущим методом стал биографический, легший в основу изысканий В.Я. Лакшина, В.И. Лосева, О.Н. Михайлова, Б .С. Мягкова, П.В. Палиевского, Л.К. Паршина, В.В. Петелина, В.И. Сахарова, В.П. Скобелева, И.С. Скоропановой, М.О. Чудаковой, Л.М. Яновской и др., обратившихся к уяснению идейно-эстетической сущности прозы и драматургии М.А. Булгакова в тесной связи с реалиями его личной и общественной жизни.

Историко-генетический принцип изучения творчества писателя, разрабатывавшийся в 1980-1990-е годы И.Ф. Бэлзой, А.И. Ванюковым, И.В. Виноградовым, И.Л. Галинской, И.Е. Ерыкаловой, М. Золотоносовым, А.П. Казаркиным, В.В. Новиковым, М.С. Петровским, Е.Б. Скороспеловой, A.M. Смелянским, Б.В. Соколовым, Н.П. Утехиным, Л.Л. Фиалковой и др., выявил «истинные и мнимые» источники романов, повестей и пьес М.А. Булгакова, установил их культурную и литературную (по преимуществу западноевропейскую) «генеалогию».

В рамках структурно-семантического направления, господствовавшего в 1990-2000-е годы и представленного в работах М.Ю. Белкина, О.С.

Бердяевой, А.З. Вулиса, Б.М. Гаспарова, Н.В. Голубович, К.Д. Гордович, Т.Т. Давыдовой, A.B. Зайцева, A.A. Леонтьева, В.А. Кохановой, Г.А. Лес-кисса, В.И. Немцева, H.A. Плаксидкой, Е.В. Пономаревой, Г.М. Ребель, В.В. Химич, E.H. Хрущевой, C.B. Шаталовой, М.С. Штейман, Л.М. Щетининой, Д.А. Щукиной, Е.А. Яблокова и др., уделяется значительное внимание имманентной поэтике булгаковских произведений — жанрово-родовому, сюжетно-композиционному своеобразию, • мотивно-семиотической сфере, интертекстуальньш связям.

Мистико-метафизичгский ракурс исследования, предложенный

A.A. Абрашкиным, И. Белобровцевой, С. и О. Бузиновскими, A.A. Кораб-левым, С. Кульюс, Г.В. Макаровой, H.A. ГТермяковой, Т. Поздняевой и др., погрузил «закатный» роман М.А. Булгакова в историко-литературный и эстетико-эзотерический контекст европейской духовной традиции, воспринимавшейся как едва ли не единственный источник, оказавший первостепенное влияние на мирообраз художника, «свободного» от узконациональных и конфессиональных стереотипов. Более того, в современном булгаковедении нередки безапелляционные обвинения автора «Мастера и Маргариты» в «космополитизме», «чернокнижии», «сатанизме», приверженности «Тайной доктрине» Е.П. Блаватской и теософическим построениям А. Безант (Е. Блажеев, М.А. Бродский, Н.К. Гаврюшин, И.П. Карпов,

B.М. Розин). Некоторые православные богословы (о. М. Ардов, М.М. Дунаев, о. Л. Лебедев, о. А. Кураев), механически переносящие религиозные догматы на самобытное художественное полотно, каковым является роман «Мастер и Маргарита», не претендующий на жанр историко-теологического трактата, отказывают М.А. Булгакову даже в принадлежности к русской национальной культуре, богоцентричной и хриегологич-ной по своей сути, всячески демонстрируя «антихристианскую направленность» его «закатного» романа, игнорируя кровную связь писателя с исконной православной средой, к которой он принадлежал по рождению и воспитанию.

Со второй половины 1980-х годов, когда в отечественную культуру возвращается «задержанная литература», начинает смещаться центр исследовательского внимания от романа «Мастер и Маргарита» к другим произведениям М.А. Булгакова: роману «Белая гвардия», сатирическим повестям и рассказам, художественно-автобиографическим «запискам» («Записки юного врача», «Записки на манжетах», «Записки покойника»), драматургии, эпистолярно-документальному наследию, долгие годы находившемуся в запасниках. Литературоведов по преимуществу интересует жанрово-композиционная структура произведений писателя, их мотивно-образная система, историко-литературный контекст (Б.Ф. Егоров, Я.С. Лурье, А.М. Минакова, В.Д. Наривская, В.Н. Назарец, Ю.В. Неводов, В.И. Немцев, A.A. Нинов). Исследователями тщательно изучен дворянско-интеллигентский культурный «ареал» творчества М.А. Булгакова, уста-

новлсна «столичная ментальность», ставшая объектом как сатирического, так и философского осмысления в ранних фельетонах и «московских повестях», проанализировано игровое начало и эстетика парадокса, «врастающая в быт» фантастика и «антиутопическое мышление» художника.

В этой методологической и проблемно-тематической полифонии современного булгаковедения, пик которого пришелся на 1990-е годы, утвердился особый подход к М.А. Булгакову как интеллектуально-ироничному писателю с европейским комплексом мыслей и чувств. Между тем, сам тип мышления, «восчувствия» жизни у М.А. Булгакова имеют ярко выраженную национальную основу. Русский Логос и русская Душа -центральные в русской классической литературе - были осевыми и для художественной Вселенной писателя. Это стало особенно очевидно в последнее десятилетие, когда в многовекторном и многоаспектном изучении творчества М.А. Булгакова наметилось, на наш взгляд, продуктивное направление, осмысливающее творчество великого художника, и в частности роман «Мастер и Маргарита», в тесной связи с идеями религиозно-философского Ренессанса, явления очень русского по своей сути, обозначившего ментально-онтологическую основу русской истории и культуры. Этот серьезный и значительный шаг на пути «возвращения» писателя в национальный контекст русской культуры и литературы сделан в исследованиях Л.В. Борисовой, М.О. Булатова, М.Г. Васильевой, В.А. Ждановой, А. Зеркалова, Ж.Р. Колесниковой, Ю.В. Кондаковой, В.В. Лепахина, О. Масако, Л.Б. Менглиновой, В.Б. Петрова, Е.В. Уховой, Е.Р. Южанино-вой. Убеждение в том, что М.А, Булгаков не укоренен в русской национальной почве, а погружен исключительно в европейский мистико-философский контекст сегодня все чаще подвергается сомнению. В современном булгаковедении нередки интересные наблюдения над проблемой национального сознания в ее специфически булгаковском разрешении, над характером рецепции образов народной культуры в художественном мире писателя (С.М. Земляной, Е.А. Иваныпина, М.Н. Капрусова, Е.Г. Серебрякова и др.). Но эти очень важные и значимые размышления, оформленные чаще всего в жанре статьи или эссе, еще не вылились в системное исследование, направленное на уяснение глубинных связей творчества М.А. Булгакова с русской национальной культурой в ее архетипическом, духовно-онтологическом, ментально-психологическом аспектах. Между тем, влияние комплекса самых разнообразных нравственно-этических, религиозно-конфессиональных, философско-интеллектуальных, фольклорно-мифо-логическнх традиций России, ее уникальной «семиосферы» на образное мышление художника существенно сказалось в выработке неповторимого авторского взгляда на события прошлого и настоящего, на факты русской и европейской истории, на рецепцию западного и восточного духовно-культурных пространств, что способствовало созданию писателем целостной картины мира с ярко выраженным в ней национальным колоритом.

Мощный национально-культурный пласт художественного мира М.А. Булгакова в его исконной семантико-символической первооснове, глубинных первообразах/первосмыслах — архетипах (греч. arche — первоисток; typos — образец), еще до конца не проясненных в булгаковедении, нуждается сегодня в целостном и системном изучении, поскольку эти древнейшие ментально-психологические, мифо-суггесгивные, сущностно-онтологические образования во многом определили своеобразие проблематики и поэтики произведений писателя, насыщенных емкими смыслообразами (эйдосами) и мифологемами, принципиально значимыми для русского человека в силу его особого исторического опыта. Обращенностью к данной проблематике определяется актуальность диссертационного исследования.

Одна из главных задач современного булгаковедения (чрезвычайно неоднородного по своим подходам и методологическим установкам) состоит в том, чтобы обнаружить в произведениях М.А. Булгакова архетипи-ческий национально-культурный подтекст, безусловно, присутствующий в них, но еще не отрефлексированный в полной мере исследователями. В сложном современном процессе самоидентификации нашего народа немаловажную роль может сыграть уяснение степени влияния на художественное сознание писателя, сформировавшегося в атмосфере русской православной интеллигентной семьи, народной культуры, лежащей в фундаменте этико-эстетической системы М.А. Булгакова, на котором базируется и его религиозно-философская концепция, и аксиология, и вообще весь образно-семантический потенциал его художественного наследия.

В мифопоэтическом контексте творчества М.А. Булгакова, несущего в себе общечеловеческий смысл, активно познаваемый современным бул-гаковедением, доминантным элементом является образ-архетип. Архети-пическими ситуациями, мотивами, образами пронизаны рассказы и романы, пьесы и либретто М.А. Булгакова. Архетипичность выступает не только содержательно-смысловой, когнитивно-понятийной сферой художественного обобщения действительности, но и особой формой мифомышле-ния писагеля1, отразившего в своих произведениях уникальный духовный опыт русского народа, концентрированный в «первичных схемах», «первичных идеях», «сквозных», бессознательно и априорно воспроизводимых структурах психологического «генотипа» нации. Введенный в научный оборот К.Г. Юнгом термин архетип за более чем вековую историю своего функционирования в гуманитаристике получил немало интерпретаций и толкований. Первоначально он использовался философом-психоаналитиком для обозначения «прафеномена» коллективного бессоз-

1 Одним из первых в отечественном булгаковедении архетипичность «художественного мышления Булгакова» исследовал Е.А. Яблоков, огшечах в творчестве писагеля «демонстративное соположение знаков различных культурных эпох, диффузию культурных "кодов"», которые «слиты в неразрывное "метакультурное" единство» {Яблоков ЛА Проза Михаила Будтахсоа; структура художественного мира: автореф. дне... д-ра филол. наук. - М., 1997. - С. 8).

нательного, прорывающегося в область внешней реальности в образах-мифологемах, аккумулирующих в себе субъективные переживания человека, результат его мыслительной и психо-эмоциональной деятельности, его мировидение в целом. «Онтогенетический» опыт, транслируемый от предка к потомку, приобретал образно-симолическую форму — «праформу», которая оказывается основой общечеловеческого архетипа. Однако каждый народ в процессе своего развития приобретал уникальный исторический опыт, «конденсировавшийся» в национально-культурных архетипах, которые выступают хранителями и выразителями национальной ментальности, формируют национальный характер. Архетипическими становятся факты и реалии, на протяжении веков повторяющиеся в национальной истории, определяющие ее «логику», являющиеся «знаками», «вехами» на ее пути. Столь расширенное понимание архетипа обозначилось уже у юнгианцев в первой половине XX века и получило обоснование в трудах Р. Грейвза, М. Бодкина, Дж. Кэмбелла, А.Ф. Лосева, Г. Найта, Э. Нойманна, Ф. Уилрайта, Н. Фрая, посвященных философским и психологическим проблемам культурного сознания человечества.

Во второй половине XX столетия теория архетипа прочно утвердилась в сфере искусствознания и литературоведения, где архетипичность как эстетическая категория использовалась при анализе фольклора и мифологии разных народов мира. С.С. Аверинцев, Ю.М. Лотман, Е.М. Меле-тинский, В.Н. Топоров, М Элиаде под архетипом по преимуществу понимали образно-семиотическое вместилище культурной памяти народа, обеспечивающей преемственность в жизни человеческого рода, непрерывную связь времен. Архетипом именовались не только «вечные образы» как «матрицы первосмыслов», с определенной закономерностью повторяющиеся в новых исторических обстоятельствах, но и образы-символы, лейтмотивы, обладающие мифо-суггестивной природой, укорененные в национальном культурном пространстве и приобретающие черты универсалий. На рубеже ХХ-ХХ1 веков такой подход к определению архетипа как историко-культурной универсалии получил широкое распространение в гуманитарных науках, в том числе и в филологии, и утвердился в статусе «инструмента исследования», позволяющего проникнуть в глубинную структуру художественного образа, раскрыть его «внутреннюю форму» (В.Е. Хализев). Культурная ценность архетипических образов в современном литературоведении осознается как абсолютная и единственная, доступная верификации и герменевтическому анализу.

Архетипический потенциал творчества М.А. Булгакова, еще в полной мере не осмысленный, может быть использован для «генерации» историко-культурных констант / универсалий русского национального мирооб-раза. Художественный мир писателя вбирает в себя как изначальные общечеловеческие (первичные) архетипы, так и специфические национально-культурные архетипы, позволяющие реконструировать модель националь-

ного миробьгшя. Более того, произведения М.А. Булгакова насыщены ар-хетипическими мотивами (лейтмотивами) и образами инонациональных культур, пропущенных сквозь призму русского национального мировиде-ния.

Вообще проблема русской национальной идентичности, определения фундаментальных основ русской культуры в ее многовековом взаимодействии с культурами других народов - одна из магистральных в современных гуманитарных науках. «Полигенетичное» творчество М.А. Булгакова может служить надежным источником в сложном процессе самосознания, понимания сущности русского национального мирообраза, поскольку весь мегатекст писателя хранит в концентрированном виде «зашифрованный» русский «код», позволяющий осмыслить провиденциальную судьбу и путь России, существенно уточнить характерные черты национального мирови-дения в синхронном и диахронном измерениях.

Обнаружение этих черт, разгадка национальных «шифров» и «кодов», помогающих прояснить глубинные, потаенные нравственно-философские смыслы творчества М.А. Булгакова, его понимание России и русского культурного архетипа, являются главной целью диссертационного исследования, обуславливающей в свою очередь постановку следующих задач:

- исследовать степень влияния русской национальной культуры в ее духовно-религиозной, фолыслорно-мифологической, философско-интеллектуальной, ментально-психологической, бытийно-бытовой составляющих на мировидение М.А. Булгакова, его нравственно-аксиологическую систему и жизнеотношение в целом;

- проследить за функционированием в творчестве М.А. Булгакова образов-архетипов национального сознания, значимых для русской культуры (архетип русского бунта, архетип самозванства, архетип мастера), выявить их типологию (общечеловеческие / первичные архетипы, национально-культурные архетипы, архетипические мотивы, архетипические ситуации) и раскрыть их символика-семантический потенциал;

- прояснить особенности восприятия художником русской национальной истории, ее закономерностей и «логики» развития (осмыслить диалектику бунтарства и мастерства, разрушения и созидания), проанализировать архетипические параллели и аналогии между древностью и современностью, прошлым и настоящим, определить мифогенную сущность ключевых для отечественной истории фигур (князя Владимира, Ивана Грозного, Бориса Годунова, Минина и Пожарского, Петра Великого);

- реконструировать архетипическую модель миробытия писателя, уточнить ее формально-содержательные признаки, «прочертить» восточный (ордынско-татарский, кавказский, китайский) и западный (парижско-французскмй, римский) горизонты духовного, историко-культурного про-

странств булгаковского творчества, обнаружить их синтез в киевском, крымском, константинопольском археопластах;

- выявить систему взаимодействий национального и всеобщего (вселенского), частного и универсального начал в художественном мире М.А. Булгакова, обнаружить и интерпретировать конвергенцию культурных кодов (античных, библейских, западноевропейских, русско-славянских) в мифомышлении писателя, особенно ярко проявившемся в романе «Мастер и Маргарита», '

Обозначенные задачи решаются на материале очерков, фельетонов, рассказов, повестей, романов, пьес, инсценировок, эпистолярного и документального наследия М.А. Булгакова, а также его оперных либретто, которые впервые в булгаковедении подвергаются целенаправленному комплексному анализу в тесной связи с общими тенденциями творчества писателя. Объектом диссертационного исследования выступает все творчество М.А. Булгакова как единая художественная система, обладающая ироблемагико-философской и поэтико-стилистической целостностью, предметом оказывается архетипическо-менталыюе пространство русской культуры, проступающее в произведениях писателя.

Теоретико-методологическая основа диссертации обусловлена спецификой материала исследования, требующего использования комплекса самых различных подходов, существующих в сфере современных гуманитарных наук, непрерывно вступающих в процесс взаимодействия и взаимообогащения. Принципы структурно-семантического литературоведения, абсолютизирующего поэтику (план выражения), дополняются и уточняются в работе результатами герменевтического проникновения в идейно-философское ядро произведений М.А. Булгакова (план содержания), осмысляемых в концептуально-мировоззренческом контексте русского религиозного Ренессанса.

Труды крупнейших отечественных мыслителей XIX-XX веков (H.A. Бердяев, С.Н. Булгаков, Б.П. Вышеславцев, В.В. Зеньковский, Н.М. Зернов, И.А. Ильин, архиепископ Иоанн (Шаховской), К.Н. Леонтьев, А.Ф. Лосев, В.В. Розанов, B.C. Соловьев, П.Б. Струве, E.H. Трубецкой, Н.С. Трубецкой, Г.П. Федотов, П.А. Флоренский, СЛ. Франк, Л.И. Шестов, В.Ф. Эрн, П.Д. Юркевич) наряду с фундаментальными исследованиями теоретиков и историков литературы (В.В. Агеносов, М.М. Бахтин, А.Ю. Большакова, Г.Д. Гачев, М.М. Голубков, Н.К. Гей, Т.Т. Давыдова, Д.С. Лихачев, Ю.М. Лотман, Н.М. Малыгина, С.Г. Семенова, Е.Б. Скоро-спелова, В.Н. Топоров, О.М. Фрейденберг, В.Е. Хализев), а также ведущих мифологов и фольклористов (А.Н. Афанасьев, Ф,И. Буслаев, А.Н. Веселов-ский, E.M. Мелетинский, С.Ю. Неклюдов, Э.В. Померанцева, В .Я. Пропп, Б.Н. Путилов) составили методологическую базу исследования.

При доминировании системно-целостного подхода в изучении творческого наследия писателя в работе широко применяются историко-

генетический, сравнительно-типологический, мифопоэтический, мотивно-еемиотический методы исследования, активно устанавливаются междисциплинарные связи с культурологией, философией, лингвистикой, психологией, этнологией, актуализация которых была необходима для адекватного анализа фактического материала.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Творчество М.А. Булгакова, развивавшееся в русле традиций русской классической литературы, пронизанное ее пафосом, аллюзиями и реминисценциями, насыщено национально-культурными архетипами и мифологемами, концентрирующими в себе многовековой нравственно-философский опыт народа, с помощью которого писатель осмысляет события современности. Русская революция, воспринятая художником как иррациональная стихия, как разгул страстей и инстинктов толпы, воплощена писателем в пушкинском дискурсе «русского бунта, бессмысленного и беспощадного». Семантической реализацией архетипа прусского бунта» в произведениях М.А. Булгакова стала контаминация мотивов «окаянства», «разбойничества» и «пугачевщины», а миф о Пугачеве проступает в образах «вожаков» и «пастырей» революции, в том числе Сталина.

2. Русская история в творческом наследии М.А. Булгакова неизменно оказывается источником сюжетов и образов, проецируется на современную писателю реальность, обнаруживает поразительное созвучие удаленных друг от друга эпох. Аналогии и параллели между настоящим и прошлым, экспонированные в образной системе произведений, проявились и в прозе, и в драматургии, которые составляют единый метатекст М.А. Булгакова, скрепленный сквозными архетипическими мотивами. Ключевые для отечественной истории фигуры киевского князя Владимира, Ивана Грозного, Бориса Годунова, Минина и Пожарского, Петра Великого в творчестве М.А. Булгакова становятся общезначимыми символами, ядерными, архетипическими образами, способствующими воссозданию национальной картины мира в ее культурно-философской универсальности.

3. Важнейшим образом-архетипом, порожденным русской историей и ментально-психологическим складом русского национального характера, является самозванство, представленное М.А. Булгаковым во всем многообразии его смысловых нюансировок от историософского обобщения до сатирико-комедийного модуса. Самозванство в художественном контексте булгаковского творчества прочитывается как архетипическая ситуация подмены истинного мнимым, становится сюжетообразующим приемом многих произведений писателя, отразившего санкционированный государством процесс обезличивания «советского человека», стирания его подлинного лица и формирования генерации «преображенной» твари, то есть «антропологического самозванца» - идеологически и нравственно искаженного человека, выдающего себя не за то, что он есть на самом деле.

4. Архетип самозванца в произведениях М.А. Булгакова коррелирует с архетипом мастера, выступая его семантико-символической антитезой, ибо самозванец / профан находится в онтологической оппозиции по отношению к истинному творцу — мастеру, являющемуся носителем высокого нравственного идеала у русского народа. А потому созидательное начало, сконцентрированное в мастерстве, в художественном сознании писателя противостоит разрушительному, анархическому порыву, воплощенному в бунтарстве. Диалектика мастерства и бунтарства, созидания и разрушения составляет архетипическую основу историософской концепции М.А.Булгакова.

5. Неповторимость булгаковского мирообраза в его национальном преломлении обусловлена во многом глубинно-генетической связью писателя с его прародиной, «самой настоящей» Россией, орловско-черноземным краем, из которого вышли предки автора «Белой гвардии» и «Мастера и Маргариты», с городом его детства и юности — Киевом — древнейшим фундаментом русского дома, духовной колыбелью-купелью русского народа, истоком русской цивилизации. Киевская модель миробытия, сопрягающая и органично переплавляющая в своих недрах токи разных культур, обнаруживается в произведениях М.А. Булгакова на уровне архе-типических мотивно-образных структур, сюжетостроения, характеров героев, художественных деталей, метафор и т. д.

6. Образы-архетипы русского национального сознания в художественной системе М.А. Булгакова коррелируют с духовными константами других национальных культур, к которым писатель испытывал повышенный интерес, открывая в них универсальные смыслы, улавливая созвучия и ассонансы с «русской» проблематикой. Синкретизм булгаковского миро-видения проявляет себя в художественной реализации евразийской идеи, выразившейся в представлении о России как перекрестке Севера и Юга, Запада и Востока и определившей историко-культурное пространство творчества писателя.

7. Поливалентность булгаковского универсума в единстве его микро- и макрокосма ярче всего проявлена в романе «Мастер и Маргарита», где общечеловеческое / вселенское и национальное сознание представлено в нерасторжимом диалектическом единстве, выступая смыслообразующей антиномией, органично сопрягающей библейскую древность, советскую современность и космическую вечность. В архетипических образах «ерша-лаимского» и «московского» духовного континуума так же, как и в оригинально воплощенной в романе демонологии, писатель синтезировал фило-софско-онтологические, этико-эстетические, историко-культурные традиции Востока и Запада, органично соединил европейскую, азиатскую, античную, библейскую и славянскую мифопоэтику.

Научная новизна диссертационного исследования состоит:

— в избрании ракурса изучения проблемы философско-поэтической специфики творчества М.А. Булгакова в контексте традиций русской национальной культуры в ее историко-архетипических, ментально-психологических, нравственно-этических, духовно-религиозных, художественно-эстетических основах, что позволило вывести ее осмысление на новый по отношению к писателю синтетико-диалогический уровень научного мышления, предполагающий «симбиоз» самых разных исследовательских подходов, осуществляемых в рамках многих гуманитарных дисциплин в их непрерывном взаимодействии и взаимовлиянии;

— в обнаружении национальных историко-культурных образов-архетипов разрушения (бунта) и созидания (мастерства), самозванства (мнимости) и подлинности (правды-истины), которые составляют основу идейно-художественной, сюжетно-композиционной, мотивно-поэтической, жанрологической структур произведений М.А. Булгакова;

— в выявлении организующих булгаковский метатекст национальных историко-архетипических мотивов и мифологем (мифологема смутного времени, мифологема цареубийства и т.д.), в раскрытии символического потенциала исторических реалий и личностей (князь Владимир, Иоанн Грозный, Борис Годунов, Минин и Пожарский, Пегр Великий), которые явно или подспудно присутствуют в произведениях писателя и обладают мифо-суггестивной природой, оказывающей влияние на духовно-культурное пространство России;

— в определении в литературном наследии М.А. Булгакова «горизонтов» русского мира, вбирающего в себя инонациональные миры, на протяжении веков оказывающих культурно-философское, этико-эстетическое, ментально-этническое влияние на Россию, не ее «семиосферу»;

— в обнаружении философско-онтологических перекличек творчества М.А. Булгакова с идеями сменовеховства (созидание / мастерство / циви-лизаторство / культурничество) и евразийства (синтез Европы и Азии, Запада и Востока) 20-х годов XX столетия на сущностно-архетипическом уровне;

— в системном анализе взаимодействий, взаимовлияний, диффузий различных национально-культурных кодов (библейского, античного, западноевропейского, восточнославянского, великорусского, ордыиско-татарского, кавказского, крымского, китайского) в творчестве М.А. Булгакова в целом и в романе «Мастер и Маргарита» в частности;

— в раскрытии историко-литературного краеведческого подтекста творчества М.А. Булгакова, связанного с глубинно-генетической принадлежностью писателя «самой настоящей» России, его прародине — орловскому краю, откуда ведут свой род Булгаковско-Покровские ветви.

Теоретическая значимость диссертационной работы определяется тем, что ее концептуальные положения и выводы открывают закономерно-

сти художественного бытования глубинных национально-онтологических пластов творчества писателя, рассматриваемого в широком культурно-философском и историко-литературном контексте эпохи, устанавливают механизм возникновения и функционирования актуальных для русского национально-культурного сознания архетипических образов, сюжетов, мотивов, методика выявления которых может быть распространена на художественное наследие других авторов. В работе осуществлен ориентированный на методологические достижения современного научного синкретизма синтез литературоведческого и этно-лингво-культурологического подходов.

Практическое значение исследования заключается в возможности использования его результатов при дальнейшем научном изучении творчества М.А. Булгакова (в том числе при составлении комментариев к академическому собранию сочинений писателя), написании учебных пособий для высшей и средней школы, в подготовке магистерских программ, вузовских курсов по истории русской литературы и культуры XX века, спецдисциплин, а также в практике преподавания литературы в классах с углубленным изучением гуманитарных предметов.

Апробация работы. Основное содержание диссертации нашло отражение в трех монографиях, учебном пособии, статьях в журналах из списка ВАК: «Вестник Тамбовского университета. Сер. Гуманитарные науки» (2008. - Вып. 5 (61). - С. 304-309); «Вестник Челябинского государственного университета. Филология. Искусствоведение» (2008. - № 26 (127). - С. 150-160); «Вопросы филологии» (2008. - №4. - С. 104-111); «Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета» (2008. -Лгу 4. - С. 212-216); «Вестник Ленинградского государственного университета им. A.C. Пушкииа. Научный журнал. Серия филология» (2009. - № 2 (26). - С. 70-81; 2010. - №3. - С.15-24); «Вестник Челябинского государственного педагогического университета. Научный журнал» (2009. -№5. - С. 289-301); «Известия Тульского государственного педагогического университета. Гуманитарные науки» (2009. -- Вып. 2. - С. 289297); «fisiólogos» (Выпуск 8. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2011. - С. 9098); «Известия Волгоградского государственного педагогического университета. Серия "Филологические науки"» (2011. -№5(59)).

Материалы исследования неоднократно обсуждались на конференциях различного уровня (международных, всероссийских, межвузовских): «Шешуковские чтения» (Москва: МПГУ, 2005; 2006; 2008); «Мировая словесность для детей и о детях» (Москва: МПГУ, 2005; 2008); «Литература в контексте современности» (Челябинск: ЧГПУ, 2005); «Художественный текст: варианты интерпретации» (Бийск: БПГУ им. В.М. Шукшина, 2005; 2008); «Виноградовские чтения» (Москва: МГПУ, 2005); «Жанрово-стилевое многообразие русской литературы ХХ-иачала XXI веков» (Тверь: ТвГУ, 2006); «Михаил Булгаков и литературный мир 1920-1930-х годов»

(Таллинн, 2006); «Изменяющаяся Россия — изменяющаяся литература: художественный опыт ХХ-начала XXI вв.» (Саратов: СГУ им. Н.Г. Чернышевского, 2007); «Язык. Текст. Культура» (Смоленск: СмолГУ, 2007); «Михаил Пришвин: диалоги с эпохой» (Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2008); «Актуальные проблемы науки в контексте православных традиций» (Армавир, 2008); «Москва и "московский текст" в русской литературе» (Москва: МГЛУ, 2008; 2010); «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие» (Москва: ГИРЯ им. A.C. Пушкина, 2008); «Духовные традиции русской культуры: история'и современность» (Тамбов: ТГУ им. Г .Р. Державина, 2008); «Литературное и лингвистическое краеведение и процесс реконструкции национального парка "Бунинская Россия"» (Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2008); «Концептуальные проблемы литературы: художественная когнитивность» (Ростов-на-Дону: ЮФУ, 2008; 2009); «Духовно-нравственные основы русской литературы» (Кострома: КГУ им. H.A. Некрасова, 2009); «Ершовские чтения» (Ишим: ИГПИ им. Г1.П. Ершова, 2009); «Литературный текст XX века (проблемы поэтики)» (Челябинск: ЮУрГУ, 2009; 2010); «Высшее гуманитарное образование 21 века: проблемы и перспективы» (Самара: ПГСГА, 2009); «Актуальные проблемы филологии» (Рубцовск, 2009); «Международный конгресс литературоведов» (Тамбов — Елец, 2009); «Русская классическая литература в философских контекстах» (Ставрополь: СГУ, 2009); «Актуальные вопросы гуманитарной науки» (Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2010); «Национальный и региональный Космо-Психо-Логос в художественном мире русских писателей XX века» (Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2010).

Результаты исследования нашли отражение в научных проектах, поддержанных администрацией Липецкой области (грант на издание учебного пособия «Идея "живого Бога" в философии русского религиозного Ренессанса и в романе М.А. Булгакова "Мастер и Маргарита"»), а также Российским гуманитарным научным фондом (грант №07-04-73401 а/Ц: «Библиотека культурного наследия Елецкого края: Лебедянь в творческой биографии Е.И. Замятина и М.А. Булгакова»; руководитель проекта - H.H. Комлик).

Диссертация обсуждалась на заседаниях кафедры русской литературы XX века и зарубежной литературы в Елецком государственном университете им. И.А. Бунина.

Структура диссертации. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, приложения и списка использованной литературы, включающего 525 наименований.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность темы, рассматривается степень ее разработанности в булгаковедении, ставится цель и реализую-

щие ее задачи, формулируются положения, выносимые на защиту, указывается теоретико-методологическая основа диссертации, определяется ее научная новизна, теоретическая и практическая значимость, сообщаются сведения об апробации результатов исследования.

В первой главе «Национально-культурные образы-архетипы разрушения в творчестве М.А. Булгакова» выявляются истоки архетипиче-ской образности писателя, отразившего в своих произведениях уникальный духовный опыт русского народа, сосредоточенный в архаических первообразах / первосмыслах национального миробытия, анализируется система национально-культурных архетипов с деструктивной семантикой, с помощью которых художник осмыслил события революции и Гражданской войны.

В первом параграфе «Архетип русского бунта в историко-культурном контексте России и в творчестве М.А. Булгакова» дается широкая панорама литературной, культурно-философской, общественно-политической жизни России революционной эпохи, осмысленной писателем сквозь призму национального «мифосознания», актуализировавшего архетипические образы, прежде всего — образ бунта и сопутствующие ему образы метели-вьюги, мути-смуты, неоднократно возникавшие в произведениях отечественной литературы XIX и XX веков. Русская революция воспринималась Булгаковым как русский бунт, как взрыв страстей и темных инстинктов толпы, вовлеченной в иррациональный / стихийный вихрь. Но если A.A. Блок («Двенадцать», «Интеллигенция и революция») и Б.А. Пильняк («Голый год», «Метель») воспринимали этот вихрь как «величайшее очищение», то Булгаков видел в нем сущую «дьяволиаду», разгул бесовства в том пушкинском понимании вихря/метели, которое поэт воплотил в стихотворениях «Бесы» и «Зимний вечер», ставших лейтмотивами пьесы «Александр Пушкин» и рассказа «Вьюга» из цикла «Записок юного врача». Архетипическая ситуация, в которой оказался «юный врач», застигнутый вьюгой и сбившийся с дороги в ненастье, приобретает символический смысл: революционная метель заметает путь России, теряющей свои духовные ориентиры в метафизической мути.

Муть в произведениях писателя оказывается не только значимой пейзажной деталью, но и ёмким смыслообразом, вызывающим ассоциацию со смутой, переживаемой Россией в начале XX века. В романе «Белая гвардия» и пьесе «Дни Турбиных», где одним из ведущих является мотив смуты/мути, Булгаков создает синкретический образ природного (разбушевавшаяся снежная стихия) и человеческого (полчища петлюровцев) бунта, сотрясающего Город и погружающего его в «черный туман» национально-социальной ненависти, причем «черный туман» — это одновременно и объективная реальность, и метафора исторического бытия России. Само слово «муть» в славянских языках настолько семантически многогранно, что в равной мере соотносится с «мятежом» и «метелью» (на это

указывает М. Фасмер2). Образ метели наряду с «образами бушующих стихий», по замечанию Е.М. Мелетинского, является архетипическим и вбирает в себя разные идеосмыслы: метель - мятеж - смятение - смута. Эту причудливую словесно-смысловую игру передал художник в рассказах о Гражданской войне («В ночь на 3-е число», «Налет») и в романе «Белая гвардия», где возникает образ «черной метели», ассоциирующейся с бло-ковской «черной злобой», поднимающейся из народного «чрева» и порождающей «бессмысленный и беспощадный» террор. Один из эпиграфов к роману, взятый из «Капитанской дочки» A.C. Пушкина, аллегорически связывает буран с бунтом. Оба эти образа являются атрибутами древнего архетипа хаоса, противостоящего космосу, воплощением которого становится Дом Турбиных. Однако гармонии этого Дома угрожает «некий корявый мужичонков гнев», идущий из непросветленной, «утробной» крестьянской массы, вооруженной «великой дубиной», которую она беспощадно готова обрушить на классово и культурно чуждый ему мир. «Дубина» наряду с «иконой» у Булгакова, как и у И.А. Бунина в «Окаянных днях», выступает архетипическим проявлением двусоставной природы русского человека - бунтаря и великого святого, разрушителя и созидателя. В «Белой гвардии» «дубина» - символ «бунташного» начала, разжигаемого в народе смутьянами, наподобие Пугачева.

Во втором параграфе «Архетипы самозванства и русской смуты в художественной системе М.А. Булгакова» устанавливаются культурно-исторические и сущностни-философские параллели и аналогии между революционными событиями начала XX столетия и «смутой», потрясавшей Россию на протяжении веков. Ярким воплощением национального бунтарского духа явился самозванец Пугачев, феномен которого в эпоху революции 1917 года оказался чрезвычайно актуален и получил художественное воплощение в творчестве С.А. Есенина, К.А. Тренева, М.И. Цветаевой, В.Я. Шишкова и др., уловивших созвучие современности с крестьянскими волнениями XVIII века, вылившимися в настоящую гражданскую войну. Булгаков, интересовавшийся фигурой Пугачева, мечтал написать о нем оперное либретто, а в проекте по созданию учебника «Курс истории СССР» посвятил бунтарю очерк. В романе «Белая гвардия» писатель, умножая примеры «окаянства» революционных будней, настойчиво проводит мысль о том, что русская революция приобрела отчетливые черты пугачевщины. Будучи одним из ключевых персонажей в художественной структуре произведения, Пугачев присутствует в сценах разгула казаков-самостийников во главе с Торопцом и Козырем-Лешко, в самоуправстве полковника Болботуна, в таинственном Петлюре, образ которого рекур-

2 Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4 т. — М.: Прогресс, 1987. — Т. 3. — С. 18,31.

рентен образу Пугачева и несет печать архетипа самозванца, ключевого для отечественной духовно-ментальной семиосферы.

В булгаковском Петлюре, примиряющем на себя разные маски, проявляется одно из главных качеств самозванца - способность к лицедейству, ибо самозванство в народной эстетике сродни актерству. Не случайно и власть Петлюры воспринимается горожанами как игра-фарс, жалкая оперетка, бесовское скоморошество. Инфернальный колорит образа Петлюры также прямо связан с самозванством, поскольку самозванец в русской фольклорной традиции — всегда представитель «вывороченного» мира. «Черт»-Петлюра (как называет его Николка Турбин) проецируется в романе на «вожатого» мятежников из «Капитанской дочки», образ которого у Пушкина был явно не лишен демонического ореола, а у Цветаевой прямо розвдалась рифма: «Пугачев» / «черт»3. Пушкинский эпиграф к «Белой гвардии», эксплицирующий видение Пугача, в «мутном кружении метели» напоминающего волка, актуализирует мифопоэтический контекст, в кагором волк ассоциируется с нечистой силой. В романе Булгакова петлюровское войско достаточно часто сравнивается с волчьей стаей, «волчья» сущность Петлюры оказывается проявлением его оборотничества, поскольку самозванец есть не кто иной, как оборотень. Оборотнем - «человеко-зверем» - оказывается и персонаж булгаковской повести «Собачье сердце» Шариков, претендующий на звание человека, а по сути являющийся «самозванцем». В нем пародийно снижен мифопоэтический образ волка, превратившегося в дворнягу, претендующую в результате «жестокого опыта» (революции) на роль «вожака».

Мотив «волка-оборотня», нередко встречающийся в булгаковских произведениях («Александр Пушкин», инсценировка толстовской эпопеи «Война и мир»), наиболее ярко представлен в пьесе «Батум», в которой художник демонстрирует генешческую и типологическую близость главного героя - Сталина - образу Пугачева, а следовательно, соотносит его с национальным архетипом самозванца. В мнимой апологии вождя Сталин представлен как мнимый пророк, глубоко прячущий свою демоническую сущность, то есть выступает в роли «мистического самозванца». Первоначальные варианты пьесы («Пастырь», «Вставший из снега») прямо указывали на связь с пушкинским «вожатым», появившимся в «Капитанской дочке» из мрака и вьюги. Образы Пугачева и Сталина объединяют струк-турно-смыслозые параллели вождя / вожатого, революционера / смутьяна, мотив душевно-духовной тьмы и сопутствующие ему семантические варианты (темное прошлое, мрачный характер). Выступающий «из темноты» Coco кажется героям пьесы «Батум» Порфирию и Наташе «чужим». Само слово «чужой» в русском фольклоре - эвфемистическое обозначение волка, на которого походит и Пугачев в восприятии пушкинского Гринева.

3 Цветаева М.И. Пушкин и Пугачеп // Русский бунт: сборник историко-литературных произведения. - М.: Дрофа, 2007. - С. 223.

«Человеко-волк» Сталин и «человеко-волк» Пугачев одинаково оправдывают свое «разбойничество» ссылкой на древние мифы (сказка старой калмычки о вороне и орле, вспоминаемая Пугачевым, и сказка о черном драконе, рассказанная Coco), санкционирующие их самозванство.

Семантическим вариантом историко-культурной аналогии Пугачев -Сталин в пьесе Булгакова «Александр Пушкин» («Последние дни») становится имплицитное противопоставление Пугачева / Николаю I. Архетип самозванца Пугачева просвечивает в образе царя-деспота Николая I, который, претендуя на роль духовного лидера нации, по отношению к Пушкину, подлинному «властителю дум», выступает духовным самозванцем. Его власть — это власть силы, которая, несмотря на кажущуюся непобедимость, проигрывает власти гения, потому что власть духа выше власти силы. Такова художественная логика пьесы М.А. Булгакова, ставшая реальностью в биографии самого драматурга.

Продолжая традиции Пушкина в осмыслении феномена самозванства, Булгаков обращается к его «истокам», к фигуре Лжедмитрия и эпохе смутного времени XVII века, символические картины которой появляются в «Белой гвардии» (образ Тушинского Вора в мутных сновидениях Василисы и Алексея Турбина), в романе вообще сконцентрировано немало исторических мифологем. Одна из самых значимых — цареубийство, которое выступает закономерным «логическим» звеном в «сюжете» национального мифа о русском бунте. В пьесе «Дни Турбиных» Мышлаевский вспоминает убиенных российских императоров - Петра III, Павла I, Александра II, однако к их числу не причисляет Николая II, поскольку верит, что он жив. Бытовавший в монархической среде слух о мнимой гибели русского царя был художественно реализован в «Белой гвардии» и спроецирован на легенду о царевиче Димитрии, которая в XVII веке «аккумулировала» смуту. Эпизод в доме Турбиных, в котором Шервинский делится новостью о чудесном спасении Николая II из-под власти большевиков, представляет собой развернутую реминисценцию из «Бориса Годунова» Пушкина (сцена в доме Шуйского).

Пушкинская оценка смуты для Булгакова является нравственным эталоном, с которым он соотносит современные события, обнаруживая в них мотивы и образы, уходящие в глубину исторического бытия России. В творческом сознании писателя возникает трагическая фигура Бориса Годунова, являющаяся не только символом самодержавной России, подвергшейся нашествию самозванцев и переживающей предсмертную агонию, но и судьбы Белой гвардии в целом. В одном из ее представителей — генерале Романе Хлудове проступают черты Бориса Годунова, испытывающего нравственные муки от осознания причастности к убийству невинного человека. Как и царя в драме Пушкина, булгаковского героя преследует тень жертвы, выступающая персонификацией Совести. Этот прием использовал писатель и в рассказе «Красная корона», и в романе «Мастер и Маргари-

та». Хлудов, болезненно принимая решение казнить вестового Крапилина, долго страдает от его последствий, но в конце концов обретает просветление, как обретает его и Понтий Пилат, прощенный тем, кого он обрек на смерть. Оба героя, освободившись от давлеющей над ними вины, направляются в Вечность, где их ожидает истинный «ловец человеков». О вечности томится и пушкинский Годунов, терзающийся сомнениями в легитимности своего восшествия на престол, переживающий комплекс самозван-ничества. Те же чувства охватывают Хлудова. Он с сожалением признает, что Белая армия, не сумевшая отстоять Крым, оказалась недостойной многовековой славы русского оружия, а весь ее генералитет, включая и его самого - жалкие самозванцы, особенно главнокомандующий, мнящий себя Александром Македонским.

В третьем параграфе «Сатирико-комическнй модус архетипа самозванца в творческом наследии М.А. Булгакова» представлены гротескно-шаржированные варианты национально-культурного архетипа самозванца, имеющие ярко выраженную обличительно-этическую направленность. «Самозванство» властей, не справляющихся со своим высоким призванием, высмеивает Булгаков в комедии «Иван Васильевич». В фантастическом хронотопе пьесы соединяются разные временные пласты, что делает историю обратимой. Иван Грозный, потомок Рюрика, с негодованием узнает о воцарении «на Москве» Бориски Годунова, упрекая его в «изменничестве» и «самозванничестве». Противопоставляя царя Бориса Ивану IV, драматург фактически отражает (а в некоторой степени и аллегори-зирует) извечную, ставшую архетипической, национальную социально-культурную и политическую диалектику самозванства и самовластья. В русском историческом сознании абсолютное самовластье законного монарха, символом которого выступает Иван Грозный, легитимнее, оправданнее самозванства, пусть даже относительного, каковым было «самозванство» Годунова, осознававшего себя «холопом» Рюриковичей. Как бы ни был справедлив и демократичен царь Борис Годунов, он не в силах преодолеть позор самозванничества, имеющего для русской культуры этическое измерение. Подлинность / истинность (в том числе и в сфере политической власти) в русском национальном мирообразе — знак сакральный. И потому настоящий царь всея Руси в отечественной истории - фигура священная.

Создавая образ Ивана Грозного, Булгаков ориентировался не столько на официальную историографию, сколько на фольклорные источники, посвященные легендарному царю, которые легли в основу сюжетно-фабульной структуры комедии «Иван Васильевич», восходящей к поэтике народных игрищ. Вообще булгаковская пьеса, представляющая собой парафраз традиционной русской потехи под названием «игра в царя», больше, чем комедия положений. Драматург актуализирует в ней культурно-историческую оппозицию «мнимого» и «истинного» царя, имеющую архе-

типическое значение. Роль всея Руси самодержца, «мнимого царя», вынужден в ней играть управдом Бунша-Корецкий, попавший в эпоху Ивана IV в результате эксперимента инженера Тимофеева по созданию машины времени. Он оказывается самозванцем дважды: в советской действительности выдает себя за пролетария, открещиваясь от своих княжеских кровей, а, чудом переместившись в XVI век, недолго правит страной от имени Ивана Грозного и при этом успевает совершить ряд государственных преступлений. Развенчание самозванства - естественное завершение «игры». Под натиском суровой реальности рассеивается иллюзия балаганпо-шутовского «царствия», которое есть не что иное, как маскарад. Об этом в финале комедии, возвратившись в современную Москву, заявил Мило-славский: «Мы с маскарада, из парка культуры и отдыха мы»4. Однако маскарад в европейской культуре далеко не праздная потеха, а определенное видение жизни, иносказание. Потому аллегорический смысл имеет и сама булгаковская комедия о царе Иване Васильевиче, личность которого в 1930-е годы вызывала вполне определенные ассоциации: А.Н. Толстой, С.М. Эйзенштейн, например, сознательно «освещали» авторитетом Грозного тиранию Сталина.

Идеологический флер вокруг фигуры Иоанна IV проступает в пьесе Булгакова «Багровый остров», где упоминается некая драма, посвященная Грозному, которую сняли с постановки по политическим соображениям. «Игрой» с участием Ивана IV оказывается и пьеса «Блаженство», в которой изображается светлое коммунистическое будущее - Москва XXIII века, соединенная «Голубой Вертикалью» с Москвой XVI века. Мир коммунистического Блаженства - это усовершенствованный тоталитаризм, истоки которого находятся в эпохе Грозного. А сам Иван Васильевич, затерявшийся в веках, представлен в пьесе как воплощение изощренного деспотизма, пребывающего вне времени и отражающегося, как в системе зеркал, в лицах и личностях больших и малых тиранов. Исторический Иоанн IV, прикрывающий своей «святостью» нравственные преступления, ничем не лучше, например, героя очерка «Комаровское дело» убийцы-извозчика Василия Ивановича Комарова-Петрова, который так же, как грозный царь, молился за своих жертв. Однако советская действительность своим окаянством превзошла жестокий XVI век и повергла Ивана IV в состояние умопомрачения от «взрыва» самозванства в Советской стране.

«Сумасшедшая» реальность XX столетия порождала разного рода самозванцев. Булгаков в своих ранних произведениях средствами философской сатиры передал атмосферу тотального безумия настоящего, катализирующего перманентный процесс подмены истины ложью. Самозванство становится сюжетообразующим приемом повести «Дьяволиада», персонажи которой все время оказываются «на месте» и «вместо» друг друга и

4 Булгаков МА Собр. соч.: В 5 т. - М.: Худож. лит., 1990. -Т. 3. - С. 461.

в этой дьявольской рокировке теряют собственную сущность. Уволенный со службы делопроизводитель Короткое принимается за Колобкова, все его попытки преодолеть фатальную деперсонализацию, заявить о своей «самости» воспринимаются окружающими как дерзкое самозванство, с которым вынужден бороться персонаж, бросая вызов поистине нечистой силе. «Дьявольский фокус» с путаницей в Спимате приводит я помешательство несчастного чиновника, вызывая ассоциации с гоголевской повестью «Записки сумасшедшего», только в отличие от ее героя Поприщина, самозванца «натурального», выдающего себя за испанского короля Фердинанда VIII, булгаковский Короткое - самозванец мнимый. Видя, как все отказываются признать в нем его истинное лицо, делопроизводитель перестает понимать, кто же он на самом деле, и в отчаянии бросается с московской высотки на землю, кончая жизнь самоубийством.

Чтобы выжить и приспособиться к обстоятельствам в безысходной атмосфере советской «дьяволиады», маленький человек, утративший свое подлинное лицо, был вынужден играть разные роли и примирять неожиданные маски. Так в творчестве Булгакова появляется тип авантюриста, являющегося разновидностью самозванца, расширившего до бесконечности свое личностное пространство, сделав его относительным и проницаемым. Нравственный релятивизм исповедует персонаж булгаковской «Зой-киной квартиры» Аметистов, бравирующий своим самозванством. Однако в «роли» самозванца в пьесе выступает и сама Зойкина квартира, в которой под вывеской ателье скрывается «веселый дом». Сатирический эффект в комедии усиливается за счет символизации художественной детали -портрета Маркса, заменяемого ночью картиной обнаженной купальщицы. Высмеивая в комедии «новое мещанство», драматург представил в ней целую галерею самозванцев: псевдопролетарии (Херувим и Газолин), псевдоплемянница Зойки Манюшка, псевдопартийцы (Гусь-Ремонтный) и псевдодобропорядочные граждане (Обольянинов и сам Аметистов). Эти характеры в очерках и фельетонах Булгакова множатся до бесконечности. Псевдокоммунист из числа «бывших» (как, например, персонаж «Московских сцен») — это самый распространенный тип пореволюционной эпохи, оказавшейся благоприятной для самозванства всех мастей и оттенков.

В советской реальности самозванство становится выражением безличности и фактически санкционируется государством, формирующим новую генерацию «преображенной» твари. В повести «Собачье сердце» писатель представил образ «антропологического самозванца» - не преображенного, а искаженного человека, каким предстает Шариков. Псевдочеловек, созданный профессором Преображенским, не приобретший элементарных культурных навыков, живущий исключительно низменными животными запросами, предуготован не к совершенствованию своей природы, а к ее «тиражированию». Об это говорит выбранное «очеловечившимся» псом имя - Полиграф Полиграфович. Шариков является результа-

том материализации деструктивной энергии революции и внедряемой в сознание «трудового элемента» через средства полиграфии - пресловутые «советские газеты», оказывающие эффект политического гипноза. Мистическая связь имени и человека, осмысленная русскими религиозными философами (П.А. Флоренский, С.Н. Булгаков, А.Ф. Лосев), трансформировалась в вульгарно-парадийную оппозицию имя / документ и в ее абсурдную разновидность - антитезу документ / человек, вылившуюся в четкую формулу в романе «Мастер и Маргарита»: «Нет документа, нет и человека»5.

Однако в творчестве Булгакова эта формула часто оказывается обратимой: есть документ - следовательно, есть и человек, причем совершенно неважно, насколько адекватно соответствие документа и удостоверяемого им человека. Отсюда в произведениях писателя особое значение приобретает мотив фальшивого документа, указывающего на мнимого человека. Документ, будучи материально-вещественным доказательством бытия человека, в условиях советской действительности выступает его буквальным «показателем», то есть именем. Все манипуляции с именем в древних сакральных учениях приравнивались к святотатству — «похищению священных вещей»6. Вещь и имя, имея общую онтологию, взаимообусловлены друг другом. Эта связь, приобретающая у Булгакова дополнительный смысловой нюанс в развитие темы самозванства, обнаруживается уже в повести «Собачьем сердце», где герой оказывается не только самозванцем, но и вором. В фельетоне «Золотые корреспонденции Ферапонта Ферапонтовича Капорцева» корреляция самозванства и воровства развернута Булгаковым сюжетно. Тип вора и авантюриста Лжедмитрия, возникающий в «корреспонденции» персонажа, получит дальнейшее развитие в пьесе «Блаженство» в образе мошенника Юрия Милославского.

В обширно представленной в творчестве писателя галерее образов-самозванцев Милославский восходит к гоголевскому Хлестакову, который признается дочери и жене городничего в том, что является автором романа «Юрий Милославский». Роман М.Н. Загоскина «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» выступает в пьесе Булгакова семантическим кодом-сигналом, актуализирующим важный историко-культурный контекст, необходимый драматургу для постижения сущности самозванства. Образ гоголевского самозванца Булгаков интерпретировал и в киносценарии «Необычайное происшествие, или Ревизор», где Хлестаков выдает себя за петербургского генерал-губернатора и мастерски играет эту роль в провинциальном городе. Актерство, искусство внешней и внутренней метаморфозы, имеет непосредственное отношение к самозванству, в чем был убежден Гоголь, обличавший в «Мертвых душах» самозванство Чичикова, виртуоз-

5 Булгаков М.А. Собр. соч.: В 5 т. -М.: Худож. лит., 1990. -Т. 5. - С. 281.

6 Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. - М.: ТЕРРА, 1995. — Т. 4. -С. 162.

но овладевшего таким искусством перевоплощения. Булгаков на материале великой поэмы создал собственную оригинальную пьесу, в которой по-своему расставил акценты. Чичиков в ней не только актер, но и талантливый режиссер, заставляющий губернских помещиков играть свою пьесу, в которой он предстает тайным ревизором, восходящим к гоголевской «Развязке Ревизора». «Будто не знаете, кто этот ревизор?» - вопрошал Гоголь. -«Ревизор этот — наша проснувшаяся совесть»7, перед лицом которой рассыпается в прах всякая ложь и фальшь. В этой апелляции Булгакова к образу Совести проявилась так же, как у его великого предшественника, жгучая тоска по подлинности в жизни и искусстве. Мечтавший о преодолении смуты и об искоренении самозванства в России, Булгаков верил в ее духовное преображение / возрождение.

Во второй главе «Национально-культурные образы-архетипы созидания в творчестве М.А. Булгакова» исследуется историософская концепция художника, отклихающаяся в идеях сменовеховства и получившая воплощение в архстипических образах разрушения и созидания, бунтарства и мастерства, обуславливающих мотивно-образную структуру многих произведений писателя.

В первом параграфе «Минин и Пожарский в исторической концепции М.А. Булгакова» архетипам самозванства и смуты в творчестве писателя противостоят архетипические образы созидателей и защитников Отечества, отстоявших Русь и положивших начало возрождению национального духа. В художественном сознании писателя ожили герои, давно застывшие в бронзе и уже успевшие покрыться патиной, следы которой отчетливо проявились на «памятнике Минину и Пожарскому» («Под стеклянным небом»). Народные заступники стали центральными в либретто «Минин и Пожарский». Булгаковское либретто с тщательно разработанными в ней психологическими коллизиями, строгой сюжетио-композиционной структурой представляет собой вполне самостоятельную пьесу. Выразителями глубокого идейно-философского содержания в ней являются не только заглавные герои, но и герои второго плана, среди которых патриарх Гермоген. Прикованный интервентами-поляками к стене в кремлевской темнице, он являет собой символический образ-архетип святой Руси, принимающей муки во имя веры и верности Родине. Фигура нервосвятителя напоминала Булгакову патриарха Тихона (Белавина), повторившего в XX веке подвиг своего древнего предшественника. С образом патриарха из булгаковского либретто связан мотив провиденциального испытания, ниспосланного Богом русскому народу, и последующего за ним искупления. Драматург развивает эту идею, представляя вождей русского ополчения духовными избранниками, принимающими «последний бой» за Отечество.

1 Гоголь Н.В. Собрщте сочинений: В 9 т. - М.: Русская книга, 1994. - Т. 3. - С. 463.

Эсхатологический мотив последнего дня / последнего боя в либретто достигает кульминационного разрешения в сцене пожара Москвы. Огонь, спаливший столицу, - не только историческая реалия, но и символ очищения Руси от вражеской скверны, знаменующий конец смуты. Семантика очистительного пожара усилена самой фамилией сподвижника Минина, начальника ополчения - Пожарский. Вообще в художественной системе Булгакова образы реальных исторических личностей часто обладают значительной мифогенной суггестивностью. Отсюда характерное для творчества писателя «обыгрывание» собственных имен, выступающее особым художественным приемом. Так в образе Пожарского Булгаков всячески подчеркивает светоносное начало героя, его мудрость, проявившуюся в стратегии промедления полководца, которая напоминала драматургу действия Кутузова в Отечественную войну 1812 года. Образы Пожарского и Кутузове, имеющие несомненное сходство, воспринимаются как варианты одного национально-культурного архетипа, восходящею к былинному богатырю Святогору, будто бы не совершающему никаких внешних подвигов, но вместе с тем наделенному необыкновенной внутренней - святой -силой, которую не могут одолеть враги русской земли. Былинная тема богатырства русского народа, связанная с образом князя Пожарского, начинает звучать в либретто в эпизоде костромского вече, на котором решается судьба Руси. Гонец Мокеев обращается к ополчению святорусскому, выступающему обобщенно-символическим образом всего народа и вызывающему ассоциацию с героем поэмы H.A. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» Савелием, «богатырем святорусским». Как и костромской крестьянин, сбросивший иго ненавистного управляющего, немца Фогеля, костромской люд в булгаковском либретто, испив чашу терпения до конца, поднимается на борьбу с чужеземцами. Русский человек в отличие от польско-литовских интервентов, кичащихся своим шляхетским достоинством и стяжающих исключительно личную славу, мечтает о славе Отчизны. Вся финальная сцена у Спасских ворот в Кремле, построенная как диалог-прение народа и вождей-защитников, завершается славословием пароду.

Во втором параграфе «Народ и интеллигенция в художественной концепции М.А. Булгакова» анализируется отношение писателя к судьбоносным для истории России начала XX века событиям — революции, Гражданской войне, осмысленным в романе «Белая гвардия» и в пьесе «Дни Турбиных». В этих произведениях наиболее ярко проявилось влияние историософских воззрений JI.H. Толстого. Созвучие идей великого русского писателя мироощущению Булгакова, в 1930-е годы пришедшего к толстовской мысли о том, что истинным творцом истории является народ, а не вожди, отразилось в инсценировке эпопеи классика. Булгаковская пьеса «Война я мир» передает не столько сюжет романа, сколько воплощенную в нем философию жизни и истории. Драматург вслед за Л.Н. Толстым утверждает обусловленность исторического бытия народа, его судьбы не

исключительной волей вождей, а всем ходом жизни русского человека в отдельности и русских людей в целом. Ответственность за происходящие события несет весь народ и каждый человек, являясь его неотъемлемой частью. Эта толстовская формула была реализована Булгаковым еще в «Белой гвардии», где писатель наглядно демонстрировал противоречие между «волей масс» и действиями «исторических лиц». Герои романа, переживая свои личные драмы, свои отдельные судьбы, вместе с тем оказываются в ответе за судьбу и трагедию всей России. Наблюдая за разгулом революционной стихии, Булгаков убеждался в правоте толстовской историософии: ни лидеры украинских самостийников во главе с Петлюрой, ни марионеточное правительство гетмана Скоропадского, ни большевистские вожди (Ленин, Троцкий) вовсе не выражают «волю народов», подлинная народная воля определяется «личными интересами» миллионов отдельных граждан, безвестных «героев времени», и потому совсем иеисторические герои вершат подлинную историю. В «Белой гвардии» и «Днях Турбиных» ряд эпизодов подтверждают эту идею: распускает артдивизион полковник Малышев, признает обреченность Белой Армии Алексей Турбин, готов вступить в ряды Красной Армии Мышлаевский. Булгаковские офицеры-интеллигенты проходят каждый свой путь «хождений по мукам», в конце концов осознавая, что единственная в истории созидательная сила, с которой бессмысленно бороться, - это народ. Отсюда психологически точно воссозданный писателем комплекс вины русского интеллигента перед народом. «Народ не с нами. Он против нас» , - с горечью признается Алексей Турбин. Ошеломившая героя правда о незнании интеллигенцией своего народа, которому она отдавала все силы в своем беззаветном служении, навеяла мысль о конце России. Смириться с этим не могла интеллигенция, стоявшая в 1920-е годы на позициях сменовеховства. В пьесе «Дни Турбиных» выражением исторического выбора «сменовеховской интеллигенции» явился Мышлаевский, признававший неизбежность революции и готовый вступить в ряды Красной Армии, чтобы быть с народом.

Извечная диалектика войны и мира, разрушения и созидания легла в основу идеологического фундамента сменовеховства, ставшего символом веры той части русской интеллигенции, которая, не приняв революцию в момент ее свершения, в 1920-е годы в эмиграции пришла к осознанию ее неизбежности и была готова принять активное участие в строительстве «новой жизни», «новой цивилизации». Булгаков, сотрудничавший со сменовеховским изданием «Накануне», разделял убеждения его редколлегии, о чем свидетельствуют воспоминания Л.Е. Белозерской, причастной к сменовеховскому движению в Берлине и вернувшейся в Россию вместе со многими его представителями. В романе «Белая гвардия», посвященном Белозерской, обнаруживаются некоторые сменовеховские акценты. Вос-

8 Булгаков М.Л. Собр. соч.: В 5 т. - М.: Худож. лит., 1990. - Т. 3. - С. 54.

созданному в нем национально-культурному архетипу русского бунта противостоит архетип русского труда, воплощением которого оказывается русский мастер - Петр Первый - герой-цивилизатор, ставший символом сменовеховского движения.

В третьем параграфе «Диалектика бунтарства и мастерства в историософии М.А. Булгакова: тема Петра Великого» представлена ар-хетипическая взаимосвязь разрушения и созидания, воплотившаяся в образе великого русского царя-реформатора, ставшего центральным в либретто «Петр Великий». Очевидная пушкинская традиция в трактовке фигуры Петра, по-своему продолженная Булгаковым, сказалась и в изображении славной «виктории» русской армии, и в динамике Полтавской битвы, и в поэтике сцены победного пира, на котором русский царь поднимает кубок за учителей-шведов. «Наука побеждать» нелегко далась Пегру, познавшему позор поражений, но получившему бесценный опыт в Северной кампании. В воссоздании образа Петра Булгаков активно использовал русский фольклор. Автор либретто сумел примирить русское и европейское как в самом характере царя, так и в его реформах. «Явление Петра» в русской истории было своевременным и необходимым, а значит - «эволюционным» при всей чисто русской «революционности» нрава императора. Политико-философские категории «эволюция» / «революция» получили в либретто Булгакова оригинальное смысловое наполнение. Драматург, предпочитавший Великую Эволюцию Великой Революции, постоянно подчеркивает созидательную сущность всех Петровских инициатив - как государственных, так и частных. Жесткие, а подчас и жестокие меры, которые принимал царь, были продиктованы исключительно радением об Отечестве, о его пользе и процветании. Царевич Алексей, на которого Петр возлагал большие надежды как на продолжателя своего дела, не оправдал его ожиданий. Конфликт между отцом и сыном в либретто представлен отнюдь не в мистическом ореоле, как в романе Д.С. Мережковского «Петр и Алексей», а в нравственно-этическом преломлении как конфликт труда и праздности. Великая цивилизаторская / культурническая сила Петра, которую не могли не признать ее гонители, пытавшиеся всячески ее дискредитировать, вплоть до того, что в благих деяниях царя усматривали антихристово лукавство, в либретто Булгакова бросает вызов мракобесию «кабалы святош», духовно поработившей Алексея, замыслившего заговор не столько против государя, сколько против России.

Автор постоянно подчеркивает в Петре его самоотверженность, беззаветную преданность Отечеству, в котором он работник на троне, а не самовлюбленный монарх, как Людовик XIV. Петр сравнивает себя с первым тружеником - Адамом, обреченным в поте лица добывать свой хлеб. Библейский образ-архетип выступает протагонистом «Саардамского Плотника», достигающего небывалого мастерства в корабельном искусстве. Так в либретто входит национально-культурный архетип мастера, сложивший-

ся в глубокой древности и проявившийся в русском фольклоре в образах кузнеца, искусного художника, своим творчеством заклинающего нечистую силу. Этот семантический потенциал архетипа мастера в русской литературе был реализован в образах гоголевского Вакулы, лесковского Левши, бажовского Данилы-мастера. Булгаковский Петр находится в этом ряду архетипических для национального сознания образов. Он предстает мастером и в буквальном смысле, поскольку достигает совершенства в ремесле, и в метафизическом (творит новую Россию), и в мистическом (становится духовным вождем дая своих учеников-сподвижников). Но самым верным сподвижником булгаковского мастера является его Маргарита, в роли которой выступает его жена императрица Екатерина, продолжающая высокое дело своего мужа. В образе Петра и Екатерины проступают черты Фауста и его возлюбленной. Фаустовская жажда познания мира и его преображения в отечественной культуре сфокусировалась в Петре Великом, которому суждено было стать отцом «мыслящего сословия» России - интеллигенции. Булгаков в «Белой гвардии» почувствовал и художественно отрефлектировал мистическую связь интеллигентства и мастерства, Фауста и Петра, ибо «"Фауст", как "Саардамский Плотник", - совершенно бессмертен»9.

В четвертом параграфе «Историко-культурный генезис архетипа мастера в "Записках юного врача" и в романе "Мастер и Маргарита"» устанавливается русский национальный исток архетипа мастера, идущий из глубины веков и отразившийся в произведениях устного народного творчества, а также в древнерусской литературе. В художественном мире Булгакова мастер является в высшей степени культурно-суггестивным образом, в равной мере обращенным как к русскому национальному контексту, так и к западноевропейской мистической традиции. Главная архетипическая черта мастера, истинного творца / художника, -способность своим искусством противостоять злу, своим светом рассеивать тьму. Герой-мастер - человек не от мира сего, он бесконечно далек от материально-меркантильных соблазнов и устремлен к нравственному абсолюту. Архетипическим «зерном» образа мастера выступает его беззаветная преданность Истине, которую он стяжает всей своей жизнью и которую стремится утвердить в мире. Мастер - не просто созидатель и строитель справедливого миропорядка, он - интеллигент, совершающий «дело культурного возрождения человечества», ибо интеллигенция призвана к культурному творчеству, а интеллигенты — «мастера культуры»10.

В творческом сознании Булгакова понятия интеллигент и мастер воспринимались как взаимодополняющие и взаимообуславливающие друг друга, выстраивающиеся в четкую логическую формулу: если интеллигент

® БулгаковМ.А. Собр.соч.: В 5т. -М.:Худож. лит., 1989.-Т. 1.-С. 199.

10 Горький М. Собр. соч.: В 16 т. - М.: Правда, 1979. - Т. 16. - С. 334.

не мастер, то он самозванец. Эта формула наполнилась конкретным художественным содержанием уже в цикле «Записок юного врача», в каждом из рассказов которого показан путь героя к мастерству. «Юный врач», совершая операции, спасая пациентов от смерти, доказывает себе, что он не «Лжедимитрий», а мастер, несущий людям свет жизни. Писатель, обогащая внешнюю фабулу произведения мощным культурно-философским подтекстом, подчеркивает символический смысл процесса преображения героя, его путь от профана до мастера, прибегая при этом к «морфологическим» приемам русской сказки: выдержавший испытание персонаж принимает от дарителя изготовленное им волшебное средство — оберег, каковым оказывается «полотенце с петухом». «Птица-солнце» в славянском фольклоре не только прогоняет нечистую силу, но и просветляет человека, делает его светонсцем. Образ светоносца подключает творчество Булгакова одновременно и к славянско-русской, и к западноевропейской традициям. В русской народной культуре мастер — праведник, несущий миру свет веры, что нашло отражение в говорах центрального Черноземья, в частности на орловщине, где мастер - «учитель грамоты по церковным книгам»1 В европейской мистике «светоносец» - один из эпитетов мастера в масонской иерархии. Масонский контекст актуализирует оппозицию посвященного в неизреченную тайну Духа тваргю и приземленного профана, являющуюся семантической разновидностью архетипического противопоставления мастера и самозванца.

Истинным творцом в «Мастере и Маргарите» Булгакова является заглавный герой, прозревший нравственно-этическую глубину христианского учения и запечатлевший ее в своем романе, который больше, чем литература, а его автор — больше, чем писатель. Он — мастер. В роли профана выступает начинающий поэт Бездомный, подчеркивающий свое самозванство, от которого после внутреннего просветления он отречется и возвратит свое настоящее имя — Иван Николаевич Понырев. Булгаков воссоздает путь духовного преображения Ивана, представляющего собой вариацию архетипа «блудного сына», возвращающегося к ранее отвергаемым им отеческим заветам. Услышав на Патриарших прудах историю об Иешуа Га-Ноцри, Бездомный прозрел высшую реальность, о которой он хотел поведать своим собратьям по перу. Ворвавшись в Дом Грибоедова, он с гневом обрушился на московских писателей - самых настоящих самозванцев в литературе, выдающих себя за истинных творцов, да и сама официальная литература, создававшаяся членами Массолита, претендующая на откровение, мастерство в изображении и познании жизни, отнюдь не безобидная пародия на подлинное творчество, а настоящее самозванство, равно как и сам Дом Грибоедова, не имеющий к автору «Горя от ума» никакого отношения. Ситуация, в которой оказался Иван, в шаржированном виде напо-

11 Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. - М.: ТЕРРА, 1995. - Т. 2. -С. 303.

минает сцену из грибоедовской комедии: Бездомный, обличающий литераторов, как Чацкий фамусовское общество, объявляется сумасшедшим и в «карете» скорой помощи доставляется в дом для умалишенных. В клинике Стравинского происходит «раздвоение Ивана», когда в недрах «ветхого», бездумного и безверного задиры-поэта рождается «новый Иван», поверивший в Истину, проповедуемую Иешуа Га-Ноцри. Внутренняя метаморфоза произошла с Бездомным благодаря знакомству с мастером, завещавшим своему ученику завершить недописанный им роман. А сам мастер, духовно обессиленный, сломленный, нуждался в покое, которым и был награжден Тем, о ком он писал свой роман. Иешуа распорядился даровать ему то, чего герой был лишен в реальном мире, - безмятежную, спокойную жизнь. Вырванный из оков времени, он не растворился в космической пустоте, как свита Воланда, а обрел вечное бытие, и за пределами земного бытия не переставшее быть земным, наполненное земной любовью к его возлюбленной и бесконечным творчеством. Так в финале романа приоткрылась загадка мастера - теурга, соработника у Бога, художника, интуитивно постигшего глубину евангельской истории и воплотившего ее «вечный сюжет» в искусстве.

В третьей гласе «Конвергенция культурных кодов в творчестве М.А. Булгакова» исследуется взаимодействие различных исторических, философских, литературных, этно-психологических, этико-эстетических традиций, органично переплавившихся в булгаковском мирообразе.

В первом параграфе «Историко-культурные и мифологические образы-архетипы в киевской модели миробыгия М.А. Булгакова» отмечается колоссальное влияние на мироощущение писателя города его детства и юности - Киева, на протяжении веков аккумулировавшего культурные токи Запада и Востока, Севера и Юга. Древняя столица Руси выступала неким сакральным камертоном, с помощью которого «настраивалось» особое видение мира художника. Писатель осознавал главную миссию Киева - быть оплотом незыблемых духовных ценностей в условиях «апокалипсиса нашего времени». В «Белой гвардии» Город представлен одновременно и как поверженный апокалиптический Вавилон, и как возрожденный апокалиптический Иерусалим, залитый горним светом. Мотив света неизменно сопровождает киевские пейзажи в произведениях Булгакова, начиная от очерка «Киев-город» и заканчивая романом «Мастер и Маргарита», но наиболее ярко он представлен в «Белой гвардии», где потрясающий по красоте вид на Город, открывающийся с подножия памятника князю Владимиру, освещен / освящен «невечерним светом». Мифологический ореол приобретает не только фигура крестителя Руси, напоминающая вселенского Судию и Ангела, ограждающего мечом врата Эдема, но и сам Город, который прямо соотносится в романе с раем. «Райский» колорит придают Городу раскинувшиеся сады. В Священном Писании са-

ми понятия сад и рай12 оказываются родственными. Библейские концепты сад, горы, город, мед, улей, актуализированные в романе, создают образ райского Города-Улья, Города-Ковчега, плывущего в океане Гражданской войны и хранящего среди гибнущего мира старую Россию.

В очерке «Киев-город» Булгаков размышляет об исторической судьбе «матери городов русских», колыбели единой древнерусской народности, формировавшейся в эпоху легендарного Рюрика и двух его воевод Ас-кольда и Дира, но эти «легендарные времена» лопнули «будто уэллсовская атомистическая бомба»13 в марте 1917 года, когда стало известно о падении самодержавия. С провозглашением независимости Украины в 1918 году Киев погрузился в стихию национально-культурной непримиримости по отношению к России и всему русскому. В очерке «Киев-город» и в романе «Белая гвардия» писатель ставит проблему онтологического единства Руси, символом которого выступает фигура Богдана Хмельницкого, воссоединившего Украину и Россшо. Архетипческими образами единства Малороссии и Великороссии в «Белой гвардии» становятся мосты через Днепр и сам Днепр, который выступает воплощением широкого исторического пути, избранного Русью, примирившей в своем национальном космосе Восток и Запад.

Во втором параграфе «Восточный горизонт художественного мира М.А. Булгакова» выявляется магистральная в творчестве писателя идея культурно-исторического синтеза Востока и Запада, Азии и Европы в духовном «генотипе» России, обнаруживаются евразийские симпатии автора «Белой гвардии», его причастность к философскому кружку Г.Г. Шпета, осмыслявшему в своих трудах глубинную связь славянства и татарщины, нашедшую художественное воплощение в булгаковском миро-образе. Ордынские мотивы, вошедшие в русскую словесность, начиная со «Слова о полку Игореве» и «Сказания о Мамаевом побоище», становятся архетипическими и неизменно сопутствуют историософским размышлениям писателей о судьбе России, ее пути и призвании, об особом национальном характере, в котором органично переплавились и смешались русское и татарское начала. Булгаков, далекие предки которого были выходцами из Золотой Орды14, в своих произведениях представил немало персонажей с необузданно-страстным, «диким», «степным» нравом, «огненной» кровью, которая бурлит в жилах полковника Най-Турса в романе «Белая гвардия», в отпрыске древнего дворянского рода князей Тугай-Бег-Ордынских в рассказе «Ханский огонь». Но если «огонь» Най-Турса, но сути «сгоревшего» при защите своего взвода и шире - Города, России, оказался спасительным, то огонь, «горевший» в душе Тугай-Бега, - губительным. Этот

и «Насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке, и поместил там человека, которою создал» [Быт. 2,8] (Курсив наш. - И.У.).

ь Булгаков М.А. Собр. соч.: В 5 т. - М.: Худож. лит., 1989. - Т. 2. - С. 307.

14 См.: Мягков B.C. Родословия Михаила Булгакова. - М.: АПАРТ,2003.

«огонь» ордынских ханов, испепелявший когда-то Древнюю Русь, в эпоху революции вырвался из глубин национального духа и уничтожил Дом-Россию. Красные с неистовством «поджигали» ненавистное самодержавие, а белые с упоением совершали «самосожжение». Констатируя гибель великой страны, сгоревшей в пожаре Гражданской войны, Булгаков противопоставляет «перегоревшую» Белую гвардию, не способную сохранить Россию, национальной стихии народов Северного Кавказа, куда писателя забросила судьба вместе с частями Добровольческой армии. Он с удивлением отмечает, что в «переворотившейся» действительности горцы сохраняют верность своим архаическим заветам и законам, веками поддерживающим непоколебимый «дикий» дух предков.

В рассказе «Необыкновенные приключения доктора», пьесе «Сыновья муллы» Булгаков запечатлел Кавказ, представляющий уникальную модель миробытия, где человек на протяжении столетий верен нравственно-родовым ценностям, которые не могут поколебать никакие внешние обстоятельства. В условиях Гражданской войны, посеявшей в России братоубийственную рознь, сохранение на Кавказе семейного мира казалось Булгакову явлением спасительным. Сыновья муллы Хассбога - белый офицер Магомет и студент-революционер Идрис разделены политическими убеждениями, но не являются личными врагами, осознают себя одним народом и всячески подчеркивают свое единство, приверженность традиционным, выработанным веками нравственным идеалам, хотя и по-разному понимаемым.

Инокультурная стихия в творчестве Булгакова представлена не только ордынско-татарскими, кавказскими, но и китайскими мотивами и образами, поскольку «Китай», как прародина скифов и гуннов, в русском мифо-поэтическом сознании выступает символом Востока. В художественном мире писателя особое место занимают персонажи-китайцы, являющиеся носителями стихийно-революцинного духа. В «Китайской истории» Булгаков осмыслил «бессознательную» (неосознанную) революционность китайских иммигрантов, обернувшуюся после событий 1917 года в России революционностью «без сознательной» (жесткой и бессмысленной). «Китайский камрад» Сен-Зин-По стал орудием революции и ее жертвой. В революционном радикализме китайских бойцов Красной Армии, принимавшем своеобразную форму жертвенного протеста, писатель отразил специфически буддистское отношение к борьбе за идеал, не допускающее какой бы то ни было внешней агрессии, зато поощряющее агрессию внутреннюю, то есть самоубийство. Проникновение Булгакова в экзотическую для европейца ментально-психологическую глубину азиатской культуры, будь то культура Кавказа или Китая, способствовало максимально полному раскрытию сущности русского национального миропостижения, примиряющего в себе диаметрально противоположные начала.

В третьем параграфе «Архетшшческая диада Восток — Запад в историко-культурном пространстве творчества М.А. Булгакова» устанавливается сущностное единство художественного мира писателя, прочерчивается его духовная «география», анализируются символические образы «перекрестка» культур / цивилизаций, обладающие мифо-суггестивным потенциалом. Сама «русская душа» в произведениях Булгакова являет собой сакральный «перекресток» Востока и Запада, она вбирает в себя и в то же время разделяет цивилизационные крайности, оборачивается разными гранями / ипостасями — восточной и западной. В творчестве писателя особое значение приобретают синкретичные культурные пространства, в которых Восток и Запад неразрывно слиты. Таков крымский топос, приобретающий в произведениях Булгакова символико-архетипическое значение. В очерке «Путешествие по Крыму» Таврия выступает далеко не только объектом художественной рефлексии, отнюдь не формальным фоном, на котором разворачиваются события, но прежде всего полноправным героем-субъектом, емким смыслообразом, «подключенным» к богатой традиции «крымского текста», находящегося в оппозиции к тексту «московскому». Истоки этой оппозиции уходят в глубокую древность, во времена набегов крымских ханов на Русь, на Москву. В сущности, антитеза Крым - Москва выступает семантической разновидностью историко-культурной, ментально-психологической антитезы Восток — Запад, хотя географически в данном случае «востоком» по отношению к Крыму оказывается Москва. Москва выступает символом цивилизации, рационального миропорядка - «Запада», а Крым - природной, необузданной стихийности, то есть «Востока». В пьесе «Бег» Крым - не просто место действия, это исток русской цивилизации, поскольку в Крыму, где крестился князь Владимир, начался первый акт истории государства Российского, и там же разворачивается ее заключительный акт - бег-исход «Белой гвардии» в изгнание.

Историко-культурное пространство художественного мира Булгакова вбирает в себя важнейшие «вехи» на крестном Пути России. «Остановкой» на этом пути для русских эмигрантов стал Константинополь, древнейшая колыбель европейской культуры и в то же время центр восточной цивилизации - Османской (Оттоманской) империи. Аллегорическим воплощением бессмысленного прозябания русских изгнанников в Константинополе стали «тараканьи бега» - архетипический образ, восходящий к русскому фольклору, где народный обряд «похорон таракана» выступал символом скоротечности жизни, целью которой была погоня за ничтожными ценностями. Ничтожность существования русских эмигрантов рождала тоску о лучшей жизни. Подобно чеховским сестрам, грезившим о Москве, почти все герои булгаковских произведений («Записки на манжетах», «Бег», «Зойкина квартира», «Театральный роман») стремятся в Париж. Архетипической оказывается и сама тоска по Европе «русского европей-

ца» Булгакова, страстно мечтавшего своими глазами увидеть родину Мольера, который для писателя был больше, чем реальное историческое лицо, в ием проступают черты архетипа мастера, да и сам Мольер - архетип, как архетипом для русского культурного сознания является Пушкин. В архетипической палитре булгаковской «мольерианы» особое место занимает «Король-Солнце» Людовик XIV - символ Франции, с которым связан архетипический конфликт мастера и властителя, мастера и самозванца. Чертами «самозванца» в творчестве Булгакова наделен и сам Париж - город иллюзий, кажущийся земным раем. Претендуя на звание Вечного Города, он выступает самозванцем по отношению к истинному Вечному Городу - Риму. В творчестве Булгакова лишь два города, два сакральных то-поса могут быть считаться Вечными. Это Рим и Москва, равноудаленные и равноприближенные к вселенскому центру Иерусалиму, где была явлена Истина, объединившая Запад и Восток.

В параграфе четвертом «Вселенское и национальное сознание в романе М.А. Булгакова "Мастер н Маргарита"» исследуется нравственно-философская концепция произведения, вписанная в широкий историко-культурный контекст. В своей заветной книге Булгаков раскрыл вселенское сознание человечества, получившего от Иешуа Га-Ноцри универсальный морально-этический закон сверхконфессионального христианства, которое, возникнув в недрах иудейской религии, оказалось созвучно идеям и идеалам, проповедуемым «бродячими философами» эллинизма (стоиками, киниками). Аккумулируя духовные искания эпохи, христианство преодолевает национально-культурную ограниченность и приобретает вселенское значение. Синтетический характер христианского вероучения художественно осмысляется Булгаковым в «древних» главах романа, в которых воссоздана духовная атмосфера Иудеи I века нашей эры, переданная с «этнографическими» подробностями в духе Э. Ренана, Д. Штрауса, Ф. Фаррара. При этом писатель не только воспроизводит национальные обычаи и обряды практически всех народностей, населявших восточную провинцию Римской империи, но и непременно обращает внимание на их мировосприятие, сконцентрированное в языке. Отсюда особое значение приобретает ментально-языковое многоголосие романа. В Ершалаиме на равных звучат три сакральных языка: греческий, арамейский и латинский. Греческий переводит на язык логики новозаветную духовно-сердечную аксиологию, облеченную в образно-поэтическую форму арамейского языка. Латинский язык, ассоциирующийся с могуществом Рима, оказывается языком «бесстрастного» закона, носителем которого предстает Пилат. Создавая мощное силовое поле, эти языки / культурные коды сопрягают библейскую древность, советскую современность и космическую вечность.

Вселенским, то есть общечеловеческим Слово Иешуа Га-Ноцри делает его любовь — любовь к миру, ближнему, осердеченное отношение к жизни. Именно это начало евангельского учения совпало с ядерным, менталь-

ным качеством русского национального мироощущения, что блистательно раскрыли в своих работах представители религиозно-философского Ренессанса в России рубежа Х1Х-ХХ веков (Н.А. Бердяев, Б.П. Вышеславцев, В .В. Розанов, С.Н. Булгаков, П.А. Флоренский, СЛ. Франк, ГЛ. Федотов и др.), оказавшие на автора романа «Мастер и Маргарита» колоссальное духовное влияние. Актуализированная отечественными мыслителями первой половины XX столетия одна из центральных христианских антиномий, проблема знания и веры, вызвала в романе Булгакова историко-культурную оппозицию «эллинский» / «иудейский», восходящую к архети-пическому противостоянию Афин Иерусалиму. Идущая от апостола Павла антитеза Афины - Иерусалим в русском культурно-религиозном сознании ассоциировалась с диалектикой разума и чувства, «головы» и «сердца», составившей в булгаковском романе духовно-философскую парадигму национального и универсального начал в микро- и макрокосме.

В пятом параграфе «Синтез русской и западноевропейской мифологических традиций в демонологии романа М.А. Булгакова "Мастер и Маргарита"» анализируется «диффузия культурных "кодов"» в инфернальных образах писателя, в которых претворились философско-онтологические, историко-литературные, фольклорные, мифопоэтические, мистико-религиозные интенции мировой художественной культуры.

В образе Воланда, князя тьмы, писатель причудливо соединил черты древнего Змия / дракона, апокалиптического зверя, с восточнославянскими представлениями о повелителе теней, являющемся на землю в виде «черной тучи», которая в романе «Мастер и Маргарита» накрывает Ершалаим и Москву и разражается очистительным ливнем, смывающим пороки погрязшего во зле мира. Булгаковский дьявол, противоречащий ортодоксально-христианской догматике, явился настоящим художественным открытием писателя, который создал сверхобраз, органично соединивший в себе различные мифопоэтические, религиозно-философские, культурно-исторические традиции. Однако в составе романной целостности все семантические пласты, творчески синтезированные и переплавленные, не утрачивают оригинальной сущности, подлинной самобытности и по-своему проступают в структуре архетипического образа, мерцающего многочисленными гранями. Отсюда равно обоснованные интерпретации и толкования самого художественного феномена, включаемого по своей полигенетической природе в несмежные культурные парадигмы. Так, образ Воланда в романе «Мастер и Маргарита» оказывается в той же степени вселенски-универсальным, в какой и национально-обусловленным: в нем «немецкое-европейское» и «русско-славянское» начала диалектически взаимодействуют и определяют друг друга.

15 Яблоков Б-А. Мотивы прозы Михаила Булгакова. - М: РГГУ, 1997. - С, 10.

Контаминация различных мифо-культурных кодов характерна и для персонажей, составляющих Воландову свиту. В образе Коровьева-Фагота невозмутимое рыцарское достоинство, идущее из глубин средневекового альбигойского учения о тождестве света и тьмы, контрастирует с шутовством и балаганным гаерством русского скоморошества; в образе Бегемота библейские и западноевропейские мифологические корни переплетаются с традициями русского народного лубка; в образе Азазелло древнееврейская мифосемантнка сочетается с элементами античной театральной эстетики и итальянской сотесЫ сЫГаЛе, славянскими «баснословными сказаниями» и русским «колдовским» фольклором; в образе Геллы проступают черты не только девушки-вампирши, но и русалки из русских народных сказок и романтических повестей начала XIX века. Конвергенция культурных кодов, осуществленная писателем в «дьяволиаде» романа «Мастер и Маргарита», наглядно демонстрирует единство духовно-онтологического опыта человечества. Универсально-вселенское и национально-самобытное в творчестве Булгакова выступают в диалектической взаимосвязи и определяют сущность творческой индивидуальности писателя.

В заключении подводятся итоги исследования, формулируются основные выводы:

- конститутивной основой художественной системы Булгакова являются образы-архетины, причем в творчестве писателя представлен весь возможный спектр архетипических образов — от общечеловеческих архетипов, в которых на уровне коллективного бессознательного концентрируется онтогенетический опыт человечества, до национально-культурных образов-архетипов, в которых сосредоточен уникальный исторический опыт русского народа. К числу первых относятся вечные образы дьявола -Волан да, мастера. Однако и они в художественной системе Булгакова, помимо своего родового общечеловеческого семантического потенциала, обладают ярко выраженной русской национальной ментальной окраской. В образе Воланда писатель соединил черты древнего библейско-апокалиптического зверя с восточнославянскими представлениями о повелителе теней, который является на землю то в виде «черном тучи», то «Огненного Змия». Общечеловеческий архетип мастера в творчестве Булгакова, помимо европейского культурного масонско-мистического контекста, приобретает и отчетливо выраженные русские национальные черты, восходящие к фольклору и отечественной классической литературе, где мастер издревле был воплощением истинного художника/творца/созидателя, носителя правды/праведности. Архетип мастера наиболее ярко представлен в образе заглавного героя романа «Мастер и Маргарита», а также в образе Петра Великого из одноименного либретто Булгакова;

- уникальный исторический, ментально-психологический, философ-ско-онгологический опыт русского народа, сконцентрированный в национально-культурных архетипах, получил в творчестве Булгакова художест-

венное воплощение. Писатель в своих произведениях добился предельной универсализации культурно-исторического сознания России, проявившегося в системе образов, имеющих для отечественной ментальной семи-осферы основополагающее значение. К числу национально-культурных архетипов, обладающих типологической и вневременной устойчивостью в пределах духовно-культурного пространства России, относятся архетипы русского бунта, русской смуты, архетип самозванства, которые, бесконечно варьируясь, не теряют своего конститутивного ядра, «скрепляют» эпохи, проецирующиеся друг на друга и выявляющие особую «логику» исторического бытия России. Русский бунт - национальный архетип, идущий из глубины Древней Руси, позволяет осмыслить «бунташные» эпохи в истории России, в том числе и эпоху русской революции XX века Национально-культурный архетип самозванца является в высшей степени универсальным смыслообразом, который может претендовать на статус общечеловеческого, поскольку его семантическое ядро составляет оппозиция мнимого/истинного, правды/лжи, подмены одного другим и т.д. Этот архе-типический образ реализовался в творчестве Булгакова во всех возможных вариантах: как в прямом, историко-философском, так и в переносном, аллегорически-сатирическом и комически-шаржированном (московские повести, фельетоны, комедии);

- архетипические черты в художественной системе Булгакова приобретают и образы, не являющиеся архетипами в собственном смысле слова, но в русской истории приобретающие очень важное ментально-философское наполнение, отражающее сущность национальной истории и национального характера. К таковым относятся образы героев-созидателей / освободителей Минина и Пожарского, а также Петра Великого. Архети-нический потенциал реальных исторических деятелей, получивших в национальной культуре особое конструктивное значение, в современном литературоведении оказывается предметом глубокого изучения;

- полигенетичное и гетерогенное творчество Булгакова насыщено различными историко-культурными реалиями, реминисценциями, аллюзиями, которые, выступая структурно-семантическими скрепами, организуют поэтико-философское единство и несут на себе печать архетипично-сти. Архетипичными выступают знаки и коды различных культур, синтезированные в самобытные художественнее образы, в которых контамини-руют и вступают в процесс культурной конвергенции библейские, античные, славянские мотивы и мифологемы, национальное и универсальное в них неразрывно слито и в тоже время отчетливо выражено, что в полной мере проявилось в главной книге Булгакова, его закатном романе, завещании миру - «Мастер и Маргарита».

Приложение представлено материалами краеведческо-факгического характера.

В первом параграфе «"Орловские корни" М.А. Булгакова: историко-культурная и духовно-ментальная связь писателя с "самой настоящей" Россией» с учетом архивных данных уточняется родословное древо писателя, даются сведения о близких родственниках писателя. Генетическая причастность Булгакова к орловской земле, из которой, по выражению И.А. Бунина, вышли «чуть ли не все величайшие русские писатели»16, глубинная связь со своей прародиной, «почвой», верность семейно-отеческим традициям - все это не могло не сказаться на мироощущении и творчестве автора «Мастера и Маргариты». Все предки Булгакова и по отцовской, и по материнской линии были священниками. Нами обнаружены биографические сведения о прапрадеде писателя по матери - Захарии Яковлевиче Попове (1783-1865), о котором почти ничего не было известно Б.С. Мягкову, составившему самое полное на сегодняшний день родословное древо Булгакова, не свободное, впрочем, от некоторых неточностей (в частности, в нем неверно указаны годы жизни Попова: «?—1860»). Будучи священником, пользовавшимся заслуженным духовным авторитетом, З.Я. Попов активно занимался просветительством, был удостоен многих государственных и церковных наград и отличий. Своим преемником в уездном городе Карачеве Орловской губернии (ныне город в Брянской области) он сделал молодого талантливого иерея Михаила Васильевич Покровского (1830-1894), за которого выдал замуж единственную внучку Анфису Ивановну Турбину (1835[?]-1910) (которой будет суждено стать крестной матерью своего внука — М.А. Булгакова). Сын причетчика, М.В. Покровский прошел долгий и трудный путь от простого клирика до благочинного I церковного участка Карачевского уезда. Его деятельность неоднократно освещалась на страницах «Орловских епархиальных ведомостей», которые и после смерти «любимого пастыря» поместили обстоятельную статью, составленную его зятем (мужем младшей дочери Александры) свящ. А. Бархатовым. Фрагменты этой статьи сохранились в семейном архиве Е.А. Земской без указания издания, а между тем нами обнаружен полный текст некролога, опубликованный в №15 «Орловских епархиальных ведомостях» от 16 апреля 1895 года. Духовная атмосфера дома Покровских оставила неизгладимый след в душе и памяти детей Варвары Михайловны, в том числе Михаила. Вообще чета Покровских (Михаила Васильевича и Анфисы Ивановны) очень любила детей (своих в семье было девять, вместе с ними воспитывались и дети старшего сына Василия). В ГАОО сохранилось несколько дел, касающихся обучения в Орловской классической гимназии младших сыновей М.В. Покровского — Николая, Митрофана и Михаила. Николай и Михаил впоследствии добьются значительных успехов в науке, станут профессорами-медиками, повлияют на выбор профессии племянника и, вполне вероятно, послужат прототипами его героев), а Иван и Варва-

16Бунин И.А. Собр. соч.: В 6 т. - М., J988. - Т. 6. -С.543.

ра Покровские изберут педагогическое поприще. По окончании Московского университета И.М. Покровский на протяжении десяти лет будет учительствовать в Елецкой классической гимназии в тот период, когда она переживала свой «золотой» век (в 1880-е годы в ее стенах учились И.А. Бунин, М.М. Пришвин, С.Н. Булгаков, преподавал В.В. Розанов), о чем в ГАОО имеются соответствующие документы (в частности, в Канцелярии Орловского губернатора хранится «Переписка с попечителем Виленского учебного округа о политической благонадежности И, Покровского для назначения его на должность учителя»). В.М. Покровская (1869-1922) по окончании с золотой медалью Орловской частной женской гимназии преподавала в женских прогимназиях Брянска и Карачева до тех пор, пока не вышла замуж за А.И. Булгакова (1859-1907), который приходился ей дальним родственником. Он также принадлежал к священнической семье, сам прошел все ступени церковного образования, начиная от Орловского духовного училища, семинарии и заканчивая Киевской духовной академией.

Мать и отец М.А. Булгакова, происходившие из духовного сословия, генетически связанного с русской народной культурой, коренным образом повлияли на мироощущение их старшего сына, всегда чувствовавшего свою причастность к «онтологическому ядру» России. Пробудившийся у Булгакова в 20-е годы интерес к религиозной проблематике, обусловленный конкретно-историческими, социально-политическими и нравственно-философскими факторами, имел и еще малоизученные биографические корни, уходящие в научное творчество отца-богослова и дальше вглубь родового древа, к которому принадлежал и крупнейший религиозный философ XX века - С.Н. Булгаков. О родстве С.Н. и М.А. Булгаковых впервые заявила парижская газета «Русская мысль», но никаких фактических доказательств, подтверждающих эту идею, пока не обнаружено. Однако духовное родство Булгаковых несомненно. С.Н. Булгаков был знаком с А.И. Булгаковым, вместе они принимали активное участие в организации в Киеве Религиозно-философского общества памяти Вл. Соловьева, призванного возвратить в церковное лоно вставшую на путь богоискательства русскую интеллигенцию. Богословские труды А.И. Булгакова («О просвещении народов», 1904; «О свободе человека христианина», 1905; «О законности и действительности англиканской иерархии с точки зрения православной церкви», 1906) высоко ценил П.А. Флоренский, а его идея нравственного преображения человечества светом евангельской истины стала центральной в художественном наследии старшего сына, воплотившего в образе Иешуа Га-Ноцри собственное видение Христа и Его проповеди великой силы любви и милосердия. Орловская почва, православная среда, непрестанные религиозно-философские поиски отца и его близкого друга, профессора-гебраиста А.А. Глаголева (пострадавшего за веру в сталинских застенках и причисленного Церковью к лику новомучеников Российских), венчавшего М.А. Булгакова с Т.Н. Лаппа, питали талант автора «Мастера и

Маргариты», наиболее ярко раскрывшийся в исторических центрах России

- Киеве и Москве.

Во втором параграфе «"Лебедянское лето" М.А. Булгакова: историко-культурный комментарий к письмам писателя Е.С. Булгаковой» сообщаются сведения о биографической и творческой связи писателя с липецкой землей, дается анализ эпистолярного «романа о любви» художника к своей музе - Маргарите - Е.С. Булгаковой.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

Монографин

1. Комлик, H.H. Урюпин, И.С. «... Пишу Вам из России...»: русское Подстепье в творческой биографии Е.И. Замятина и М.А. Булгакова: монография [Текст] / H.H. Комлик, И.С. Урюпин. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2007. - 183 е.: илл. (авторская доля: 5 п.л.).

2. Урюпин, И.С. Рома» М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» в контексте традиций русской национальной культуры: монография [Текст] / И.С. Урюпин. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2008. - 246 с.

3. Урюпин, И.С. Роман М,А. Булгакова «Мастер и Маргарита»: русский национальный культурно-философский контекст [Текст] / И.С. Урюпин. - LAP LAMBERT Academic Publishing GmbH & Co. KG. Saarbrücken, 2011.-373 p.

Учебное пособие

4. Урюпин, И.С. Идея «живого Бога» в философии русского религиозного Ренессанса и в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита». Учебное пособие печатный [Текст] / И.С. Урюпин. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2005. -169 с.

Статьи в журналах из списка ВАК

5. Урюпин, И.С. Синтез культурных кодов в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»: образ Коровьева-Фагота в контексте восточнославянской и западноевропейской мифологии [Текст] / И.С. Урюпин // Вестник Тамбовского университета. Сер. Гуманитарные науки. - Тамбов, 2008.

- Вып. 5 (61). - С. 304-309.

6. Урюпин, И.С. Мифопоэтические корни образа Азазелло в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» [Текст] / И.С. Урюпин // Вестник Челябинского государственного университета. Филология, Искусствоведение. Выпуск 25. - Челябинск, 2008. - № 26 (127). - С. 150-160.

7. Урюпин, И.С. Роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»: процесс духовного преображения Ивана Бездомного [Текст] / И.С. Урюпин // Вопросы филологии. - М., 2008. -№4. - С. 104-111.

8. Урюпин, И.С. Проблема вселенского и национального сознания в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» [Текст] / И.С. Урюпин И Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. -Пятигорск, 2008. - № 4. - С. 212-216.

9. Урюпин, И.С. Фольклорная природа образа кота Бегемота в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» [Текст] / И.С. Урюпин // Вестник Ленинградского государственного университета им. A.C. Пушкина. Научный журнал. Серия филология. - СПб., 2009. - № 2 (26). - С. 70-81.

10. Урюпин, И.С. Архетип «русского бунта» в творчестве М.А. Булгакова: национальный историко-культурный феномен самозванства и его воплощение в романе «Белая гвардия» и пьесе «Батум» [Текст] / И.С. Урюпин // Вестник Челябинского государственного педагогического университета. Научный журнал. - Челябинск, 2009. - №5. - С. 289-301.

И. Урюпин, И.С. Русская история и русский мир в либретто М.А. Булгакова «Минин и Пожарский» [Текст] / И.С. Урюпин // Известия Тульского государственного педагогического университета. Гуманитарные науки. Вып. 2. - Тула: Изд-во ТулГУ, 2009. - С. 289-297.

12. Урюпин, И.С. Воплощение национально-культурного архетипа самозванца в творчестве М.А. Булгакова 1920-х годов [Текст] / И.С. Урюпин // Вестник Ленинградского государственного университета им. A.C. Пушкина. Научный журнал. - СПб., 2010. - №3. - Т. 1. Филология. - С. 1524.

13. Урюпин, И.С. Тоска по мировой культуре: Париж и Рим в творчестве М.А. Булгакова [Текст] / И.С. Урюпин // ömiologos. - Выпуск 8. -Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2011. - С. 90-98.

14. Урюпин, И.С. Китайская тема в творчестве М.А. Булгакова: к вопросу об инокультурной стихии в русской литературе 1920-х годов [Текст] / И.С. Урюпин // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. Серия «Филологические науки». — Волгоград: ВГПУ, 2011.-№5(59).-С.132-135.

Статьи и материалы конференций

15. Урюпин, И.С. Оппозиция пророк / философ в русском национальном сознании и в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» [Текст] / И.С. Урюпин // Творческое наследие писателей русского Подстепья: проблематика и поэтика. Сборник научных трудов.- Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2002. - С. 102-113.

16. Урюпин, И.С. Образ булгаковского Христа в контексте нравственно-этических и религиозных исканий мыслителей русского философского ренессанса XX века [Текст] / И.С. Урюпин // Собор. Альманах религиоведения. Выпуск 3. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2003. - С. 41-63.

17. Урюпин, И.С. Образ Левия Матвея в контексте булгаковской «феноменологии сердца» [Текст] / И.С. Урюпин // Творческое наследие

писателей русского Подстепья: проблематика и поэтика. Сборник научных трудов. Выпуск II. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2003. - С. 113-126.

18. Урюпин, И.С. Нравственно-этическая проблематика романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» в контексте традиций русского религиозного Ренессанса [Текст] / И.С. Урюпин И Молодые голоса: Сборник статей аспирантов и соискателей ЕГУ им. И.А. Бунина. Выпуск 3. - Елец: ЕГУ им. Бунина, 2003. - С. 98-104.

19. Урюпин, И.С. Нравственно-философская проблематика романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» в восприятии современной молодежи [Текст] / И.С. Урюпин // Собор. Альманах религиоведения. Выпуск 4. - Елец: ЕГУ им. Бунина, 2003. - С. 36-42.

20. Урюпин, И.С. Иуда из Кириафа в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»: рациональный и иррациональный смысл образа [Текст] / И.С. Урюпин // XIII Ершовские чтения: Межвузовский сборник научно-методических статей. Материалы международной научно-методической конференции (18-19 февраля, 2003 г.) / Под ред. В.Н. Евсеева. - Ишим: ИГПИ им. П.П. Ершова, 2003. - С. 38-42.

21. Урюпин, И.С. Роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»: образ Левия Матвея в контексте «философии сердца» русского религиозного Ренессанса [Текст] / И.С. Урюпин // Вестник Елецкого государственного университета им. И.А. Бунина. Вып. 3: Филология. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина. Вып. 3: Филология. - Елец: ЕГУ им. Бунина, 2004. - С. 269-281.

22. Урюпин, И.С. История и современность в романах Е.И. Замятина «Бич Божий» и М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» [Текст] / И.С. Урюпин // Творческое наследие Евгения Замятина: взгляд из сегодня. Научные доклады, статьи, очерки, заметки, тезисы: В XIII кн. Кн. XIII. / Под ред. проф. Л.В. Поляковой, проф. H.H. Комлик. - Тамбов-Елец: ЕГУ им. Бунина, 2004. - С. 103-109.

23. Урюпин, И.С. Мотив «чистого» и «нечистого» сердца в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» в контексте традиций русского религиозного Ренессанса [Текст] / И.С. Урюпин // Русская литера1ура и философия: постижение человека: Материалы Второй Всероссийской конференции (Липецк, 6-8 октября 2003 г.). Часть 2. / Отв. ред. В.А. Сарычев. -Липецк: ЛГПУ, 2004. - С. 123-129.

24. Урюпин, И.С. Духовное бытие «московского народонаселения» в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» [Текст] / И.С. Урюпин П Викоградовские чтения. Поэтика и компаративистика: Материалы межвузовской научно-практической конференции / Ред.-сост. Д.В. Неустроев и H.H. Кузнецова. - М.-Коломиа: МГПУ, 2004. - С. 26-37.

25. Урюпин, И.С. Философско-богословские идеи А.И. Булгакова в контексте традиций русского религиозного Ренессанса [Текст] / И.С. Урюпин II «Поэтика» литературных гнезд: филология, история, краеведение:

Материалы Всероссийской научно-практической конференции. - Тула: Гриф и К, 2005.-С. 87-91.

26. Урюпин, И.С. Своеобразие булгаковской интерпретации образа Иуды в романе «Мастер и Маргарита» [Текст] / И.С. Урюпин II Художественный текст: варианты интерпретации: Труды X межвузовской научно-практической конференции (Бийск, 16-17 мая 2005 г.): В 2-х частях. Ч. 2. -Бийск: РИО БПГУ им. В.М.Шукшина, 2005. - С. 161-165.

27. Урюпин, И.С. Образы учителей и учеников в очерке М.А. Булгакова «В школе городка 111 Интернационала» [Текст] / И.С. Урюпин И Мировая словесность для детей и о детях. Вып. 10. - М.: МП ГУ, 2005. Ч. I. -С. 135-138.

28. Урюпин, И.С. Духовное бьггие «московского народонаселения» в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»: образ Михаила Берлиоза в контексте русской религиозной философии [Текст] / И.С. Урюпин // Москва и «московский текст» в русской литературе XX века: Материалы VIII Виноградовских чтений. - Москва, филологический факультет МГЛУ, 23 -25 марта 2004 года / Ред.-сост.: Малыгина Н.М. - М.: МГПУ, 2005. - С. 7279.

29. Урюпин, И.С. Оппозиция ум / сердце в процессе духовного преображения Ивана Бездомного (Роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита») [Текст] / И.С. Урюпин // Русская литература XX века. Типологические аспекты изучения: Материалы X Шешуковских чтений. - Под ред. докт. филолог, наук, проф. Трубиной Л.А. - М.: МПГУ, 2005. - С. 246-252.

30. Урюпин, И.С. «Мастер и Маргарита» М.А. Булгакова: образ Михаила Берлиоза в контексте русской религиозной философии XX века [Текст] / И.С. Урюпин // Вестник Елецкого государственного университета им. И.А. Бунина. Вып. 9: Филологическая серия (2).- Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2005. - С. 294-306.

31. Урюпин, И.С. Художественный синтез философских идей русского религиозного Ренессанса в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» [Текст] / И.С. Урюпин // Литература в контексте современности: материалы II Международной научной конференции. Челябинск, 25-26 февраля 2005 г.: в 2 ч. - Челябинск: Изд-во ЧГПУ, 2005. - Ч. I. - С, 224228.

32. Урюпин, И.С. Сатирическая трансформация мотива потерянной головы в «московских» главах романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» [Текст] / И.С. Урюпин // Творческое наследие писателей русского Подстепья: проблематика и поэтика: Сборник научных трудов. Выпуск III. -Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2006. - С. 107-118.

33. Урюпин, И.С. Проблема "интеллигенции и революции" в публицистике начала XX века (Материалы к уроку) [Текст] / И.С. Урюпин // Актуальные проблемы преподавания литературы в школе. Материалы Второй научно-методической конференции (Липецк, 6 декабря 2005 г.). Серия

«Литература» / Ответственный редактор Н.В. Ершова. - Липецк: ЛИРО, 2006.-С. 88-94.

34. Урюпин, И.С. Диалектика времени и вечности в романе «Мастер и Маргарита» (к вопросу о влиянии историософии Н.А. Бердяева на художественное сознание М.А. Булгакова) [Текст] / И.С. Урюпин // Историософия в русской литературе XX и XXI веков: традиции и новый взгляд: Материалы XI Шешуковских чтений. - Под ред. д.филол.н., проф. Труби-ной Л .А. - М.: МПГУ, 2007. - С. 58-63.

35. Урюпин, И.С. Библейский миф об Адаме и Еве в художественном сознании М.А. Булгакова [Текст] / И.С. Урюпин // Вопросы истории и теории русской литературы XX века: Межвузовский сборник научных трудов / Ред.-сост.: B.FJ. Лосев, И.И. Матвеева. - М.: МГПУ, 2007. - С. 24-30. (Серия "Виноградовские чтения").

36. Урюпин, И.С. Историко-богословские оппозиции Закон / Благодать, пророк / философ в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» [Текст] / И.С. Урюпин // Булгаковский сборник V. Материалы по истории русской литературы XX века / Сост. и ред. И. Белобровцева, С. Кульюс. -Таллинн: TLÜ Kirjastus, 2008. - С. 107-123.

37. Урюпин, И.С. Диалектика "ума" и "сердца" в "древних" главах романа М.А. Булгакова "Мастер и Маргарита" в контексте традиций русского религиозно-философского Ренессанса [Текст] / И.С. Урюпин // Актуальные проблемы науки в контексте православных традиций: сборник материалов международной научно-практической конференции 28-29 февраля 2008 года. - Армавир: ИП Шурыгин В.Е., 2008. - С. 147-150.

38. Урюпин, И.С. Проблема веры и знания в "древних главах" романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» [Тексг] / И.С. Урюпин // Русская литература XX века: жанр, поэтика, традиции. К 30-летгао деятельности кафедры новейшей русской литературы Тверского государственного университета. Сборник научных трудов. - Тверь: Твер. гос. ун-т, 2008. - С. 3035.

39. Урюпин, И.С. Онирическое пространство «древних» глав романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» [Текст] / И.С. Урюпин // Филологическое образование в школе и вузе: материалы Международной научно-практической конференции «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие» IX Кирилло-Мефодиевских чтений. - М.-Ярославль: Рем-дер, 2008. - С. 319-325.

40. Урюпин, И.С. Ордынские мотивы и образы в творчестве Г.Р. Державина и в рассказе М.А. Булгакова «Ханский огонь» [Текст] / И.С. Урюгшн// Духовные традиции русской культуры: история и современность (к 265-летию со дня рождения Г.Р. Державина): Коллективная монография / Научн. ред. НЛ. Потанина; Федеральное агентство по образованию, Тамб. гос. ун-т им. Г.Р. Державина, Тамбовское областное филологи-

ческое общество. - Тамбов: Издательский дом ТГУ им. Г.Р. Державина, 2008.-С. 165-172

41. Урюпин, И.С. Философско-ментальный смысл «языкового» многоголосия в «древних» главах романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» [Текст] / И.С. Урюпин И Художественный текст: варианты интерпретации: Труды XIII Всероссийской научно-практической конференции (Бийск, 16-17 мая 2008 г.): В 2 частях. Ч. 2. - Бийск: БПГУ им. В.М. Шукшина, 2008.-С. 138-142.

42. Урюпин, И.С. Проблема ответственности интеллигенции за судьбу России в публицистике М.А. Булгакова (на материале статьи «Грядущие перспективы») [Текст] / И.С. Урюпин // Общество и СМИ: поиск формулы доверия: материалы Всероссийской научно-практической конференции, посвященной 90-летию "Липецкой газеты". - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2008. - С. 27-29.

43. Урюпин, И.С. Январь - февраль 1922 года в дневниках М.М. Пришвина и М.А. Булгакова [Текст] / И.С. Урюпин // Михаил Пришвин: диалоги с эпохой: материалы Всероссийской научной конференции, посвященной 135-летию со дня рождения писателя. - Елец; ЕГУ им. И.А. Бунина, 2008. - С. 71-75.

44. Урюпин, И.С. Проблема веры и знания в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» (на материале ершалаимских глав) [Текст] / И.С. Урюпин // Изменяющаяся Россия - изменяющаяся литература: художественный опьгг XX - начала XXI веков: Сборник научных трудов. Выпуск II / Сост., отв. редактор проф. А.И. Ванюков. - Саратов: Издательский центр "Наука", 2008. - С. 184-189.

45. Урюпин, И.С. Сон Понтия Пилата в романе «Мастер и Маргарита»: проблема вины и нравственной ответственности в религиозно-философском сознании М.А. Булгакова [Текст] / И.С. Урюпин // Собор. Альманах религиоведения. - Выпуск 7. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2008. -С. 403-410.

46. Урюпин, И.С. Синтез культурно-философских традиций в "демонологии" романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»: образ Воланда [Текст] / И.С. Урюпин // Альманах современной науки и образования: Языкознание и литературоведение в синхронии и диахронии и методика преподавания языка и литературы: В 3 ч. Ч. 1. - Тамбов: Грамота, 2009. -№2 (21).-С. 145-150.

47. Урюпин, И.С. Роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»: образ Воланда в контексте идей Г.С. Сковороды [Текст] / И.С. Урюпин // Концептуальные проблемы литературы: художественная когнитивность: Материалы III Международной научной заочной конференции (октябрь 2008 г.). - Ростов н/Д: ИПО ПИ ЮФУ, 2009. - С. 306-309.

48. Урюпин, И.С. Тема революции в публицистике М.А. Булгакова в культурно-философском контексте эпохи [Текст] / И.С. Урюпин // XIX

Ершовские чтения: Межвузовский сборник научных и научно-методических статей / Отв. ред. В.М. Кашлач. - Ишим: Изд-во ИГПИ им. П.П. Ершова, 2009. - С. 54-55.

49. Урюпшг, И.С. Елецкий след в биографии М.А. Булгакова (об одном секретном деле из канцелярии Орловского губернатора) [Текст] / И.С. Урюпин // Русское Подстепье в историко-культурном и литературно-лингвистическом преломлении (памяти C.B. Красновой): сборник материалов по итогам научно-практической конференции (30 сентября - 1 октября 2008 г.), посвященной памяти C.B. Красновой. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина,2009.-С. 118-125.

50. Урюпин, И.С. Символико-аллегорический образ метели в рассказах М.А. Булгакова 1920-х годов [Текст] / И.С. Урюпин // Высшее гуманитарное образование XXI века: проблемы и перспективы: Материалы четвертой международной научно-практической конференции: В 2-х т. Т. 2. Филология и другие науки. - Самара: ПГСГА, 2009. - С. 386-389.

51. Урюпин, И.С. Трансформация мифологем «смутного времени» и мотивов пушкинского «Бориса Годунова» в творчестве М.А. Булгакова [Текст] / И.С. Урюпин Н Литературоведение на современном этапе: Теория. История литературы. Творческие индивидуальности: материалы Международного конгресса литературоведов. К 125-летию Е.И. Замятина. 5-8 окт. 2009 г. / отв. ред. JI.B. Полякова. - Тамбов: Издательский дом ТГУ им. Г.Р. Державина, 2009. - С. 306-312.

52. Урюпин, И.С. Синтез русской народной и западноевропейской мифологических традиций в образе Коровьева-Фагота в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» [Текст] / И.С. Урюпин / Художественный текст и текст в массовых коммуникациях: материалы международной научной конференции. В 2 ч. Ч. 1. - Смоленск: Изд-во СмолГУ, 2009. - Вып. 5.-С. 121-128.

53. Урюпин, И.С. Иван Грозный в художественном мире М.А. Булгакова (к вопросу о диалектике древности и современности в творчестве писателя) [Текст] / И.С. Урюпин // Актуальные проблемы филологии: сборник статей межрегиональной (заочной) научно-практической конференции с международным участием (7 июня 2009 г.). Вып. 3. - Барнаул; Рубцовск: Изд-во Алтайского университета, 2009. - С. 290-299.

54. Урюпин, И.С. Духовно-нравственный смысл архетипа «русского бунта» в романе М.А. Булгакова «Белая гвардия» [Текст] / И.С. Урюпин // Духовно-нравственные основы русской литературы: сборник научных статей / науч. ред. Ю.В. Лебедев; отв. ред. А.К. Котлов. - Кострома: КГУ им. Н.А. Некрасова, 2009. - С. 242-246.

55. Урюпин, И.С. «Лебедянское» лего М.А. Булгакова. Историко-культурный комментарий к письмам писателя жене Е.С. Булгаковой [Текст] / И.С. Урюпин И Вестник Елецкого государственного университета

им. И.А. Бунина. - Выпуск 25: Филологическая серия (5). - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2009. - С. 204-217.

56. Урюпин, И.С. Национально-культурный архетип «Саардамского плотника» в либретто М.А. Булгакова «Петр Великий» [Текст] / И.С. Урюпин И ®nnologos. - Выпуск 6 (№№ 3-4). - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина,

2009.-С. 100-113.

57. Урюпин, И.С. Мотив «смутного времени» в романе М.А. Булгакова «Белая гвардия»: историко-культурный аспект [Текст] / И.С. Урюпин // Литературный текст XX века: проблемы поэтики: материалы II международной научно-практической конференции. - Челябинск: ЮУрГУ, 2009. - С. 271-275.

58. Урюпин, И.С. Образ Геллы в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»: синтез восточнославянской и западноевропейской мифологической традиций [Текст] / И.С. Урюпин // Новые концепции в изучении русской классики XX века (междисциплинарный аспект): Материалы XIII Шешуковских чтений / Под ред. Л.А. Трубиной. - М.: МПГУ, 2010. - С. 99105.

59. Урюпин, И.С. Оппозиция имя/документ в реализации мотива самозванства в творчестве М.А. Булгакова [Текст] / И.С. Урюпин // Концептуальные проблемы литера'гуры: художественная когнитивность: Материалы IV Международной научной заочной конференции. - Ростов н/Д: ИПО ПИ ЮФУ, 2010. - С. 162-165.

60. Урюпин, И.С. Историко-культурный и нравственно-философский феномен самозванства в «гоголевском» тексте М.А. Булгакова [Текст] / И.С. Урюпин // Intuitus mentis русских писателей-классиков / Под общей редакцией профессора В.М. Головко. - Ставрополь: Издательство Ставропольского государственного университета; Ставропольское книжное издательство "Мысль", 2010. - С.291-296.

61. Урюпин, И.С. Диалектика московского быта и бытия в очерках М.А. Булгакова 1920-х годов [Текст] / И.С. Урюпин // Москва и «московский текст» в русской литературе. Москва в судьбе и творчестве русских писателей: материалы межвузовского научного семинара (Москва, 7 апреля 2008 г.) / Под ред. Н.М. Малыгиной. - Вып. 5. - М.: ГОУ ВПО МГПУ,

2010. - С.128-137.

62. Урюпин, И.С. Национально-культурный и мифо-философский контекст киевской темы в творчестве М.А. Булгакова [Текст] / И.С. Урюпин // Национальный и региональный "Космо-Психо-Логос" в художественном мире русских писателей XX века: материалы Международной заочной научной конференции. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2010. - С. 227243.

63. Урюпин, И.С. Историко-культурная оппозиция мастер / самозванец в творчестве М.А. Булгакова (на материале «Записок юного врача» и романа «Мастер и Маргарита») [Текст] / И.С. Урюпин Н Актуальные во-

просы гуманитарной науки: сборник материалов областной научной конференции, посвященной Году учителя. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2010. - С. 198-203.

64. Урюпин, И.С. Священническая ветвь Покровских в родословном древе М.А. Булгакова [Текст] / И.С. Урюпин // Собор. Альманах религиоведения. - Выпуск 8. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2010. - С. 391-409.

65. Урюпин, И.С. Тема народа и интеллигенции в творчестве М.А. Булгакова 1920-х годов: к вопросу об историософских воззрениях писателя [Текст] / И.С. Урюпин // Литературный текст: проблемы поэтики: материалы III международной научно-практической конференции. - Челябинск: Цицеро, 2010. - С. 380-386.

Лицензия на издательскую деятельность ИД№ 06146. Дата выдачи 26.10.01.

Формат 60 х 84 /16. Гарнитура Times. Печать трафаретная. Усл.-печ.л. 3,0 Уч.-изд.л. 3,1 Тираж 100 экз. Заказ 81

Отпечатано с готового оригинал-макета на участке оперативной полиграфии Елецкого государственного университета им. И. А. Бунина

Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Елецкий государственный университет им. И. А. Бунина» 399770, г. Елец, ул. Коммунаров, 28

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Урюпин, Игорь Сергеевич

Введение.

Глава I. Национально-культурные образы-архетипы разрушения в творчестве М.А. Булгакова

§1. Архетип русского бунта в историко-культурном контексте России и в творчестве М.А. Булгакова.

§2. Архетипы самозванства и русской смуты в художественной системе М.А. Булгакова.

§3. Сатирико-комический модус архетипа самозванца в творческом наследии М.А. Булгакова.

Глава II. Национально-культурные образы-архетипы созидания в творчестве М.А. Булгакова

§1. Минин и Пожарский в исторической концепции М.А. Булгакова.

§ 2. Народ и интеллигенция в художественной концепции М.А. Булгакова.

§3. Диалектика бунтарства и мастерства в историософии М.А. Булгакова: тема Петра Великого.

§4. Историко-культурный генезис архетипа мастера в «Записках юного врача» и в романе «Мастер и Маргарита».

Глава Ш. Конвергенция культурных кодов в творчестве М.А. Булгакова

§1. Историко-культурные и мифологические образы-архетипы в киевской модели миробытия М.А. Булгакова.

§2. Восточный горизонт художественного мира М.А. Булгакова.

§3. Архетипическая диада Восток - Запад в историко-культурном пространстве творчества М.А. Булгакова.

§4. Вселенское и национальное сознание в романе М.А. Булгакова

Мастер и Маргарита».

§5. Синтез русской и западноевропейской мифологических традиций в демонологии романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита».

Введение диссертации2011 год, автореферат по филологии, Урюпин, Игорь Сергеевич

В чрезвычайно ярком созвездии имен великих русских мастеров слова ХХ-ХХ1 веков выделяется блистательное имя Михаила Афанасьевича Булгакова (1891-1940), художника, чье творчество отразило и судьбоносные перипетии национальной жизни первой трети XX столетия, и наиболее характерные поиски русского искусства не только в отрезке его литературного пути,, но и в перспективе. М:А. Булгаков в своих произведениях сотворил глубинный духовный Космос, многоплановый уникальный мир, создал художественную планету с мощнейшим гравитационным полем, влияющим на ритм и траекторию движения литературного процесса, последующих десятилетий. Его творчество, подобно «магическому кристаллу», приковывает к себе внимание как неискушенных читателей, так и опытных исследователей

- филологов, культурологов, философов, лингвистов, стремящихся во всем «дойти до самой сути», приблизиться к постижению загадочной булгаков-ской Вселенной.

Художественное наследие писателя стало достоянием отечественной культуры лишь в 1960-е годы, когда в журнале «Москва» (1966. -№11; 1967.

- №1) с многочисленными купюрами был опубликован роман «Мастер и Маргарита». За более чем пятидесятилетнюю историю изучения величайшей «криптограммы XX века» были написаны тома фундаментальных исследований, среди них монографии, докторские-и кандидатские диссертации, заложившие основу особой отрасли литературоведческой науки — булгакове-дения, в котором сформировались различные научные школы и направления. Начиная с 1960-70-х годов, ознаменовавшихся сбором фактического материала о жизни и произведениях М.А. Булгакова, значительная часть которых еще даже не была напечатана, ведущим методом стал биографический, легший в основу изысканий В.Я. Лакшина, В.И. Лосева, О.Н.,Михайлова, Б.С. Мягкова, П.В. Палиевского, Л.К. Паршина, В.В. Петелина, В.И. Сахарова, В.П. Скобелева, И.С. Скоропановой, М.О. Чудаковой, Л.М. Яновской и др., обратившихся к уяснению идейно-эстетической сущности прозы и драматургии М.А. Булгакова в тесной связи с реалиями его личной и общественной жизни.

Историко-генетический принцип изучения творчества писателя, разрабатывавшийся в 1980-1990-е годы И.Ф. Бэлзой, А.И. Ванюковым, И.В. Виноградовым, И.Л. Галинской, И.Е. Ерыкаловой, М. Золотоносовым, А.П. Казаркиным, В:В. Новиковым, М.С. Петровским, Е.Б: Скороспеловой, A.M. Смелянским, Б.В. Соколовым, Н.П. Утехиным, Л. Л. Фиалковой и др., выявил «истинные и мнимые» источники романов, повестей и пьес М.А. Булгакова, установил их культурную и литературную (по преимуществу западноевропейскую) «генеалогию».

В рамках структурно-семантического направления, господствовавшего в 1990-2000-е годы и представленного в работах М.Ю. Белкина, O.G. Бердяевой, А.З. Вулиса, Б.М. Гаспарова, HIB. Голубович, К.Д. Гордович, Т.Т. Давыдовой, A.B. Зайцева, A.A. Леонтьева, В.А. Кохановой, Г.А. Jlec-кисса, В.И. Немцева, H.A. Плаксицкой, Е.В. Пономаревой, Г.М. Ребель, В.В. Химич, E.H. Хрущевой, C.B. Шаталовой, М.С. Штейман, Л.М. Щетининой, Д.А. Щукиной, Е.А. Яблокова и др., уделяется значительное внимание имманентной поэтике булгаковских произведений - жанрово-родовому, сю-жетно-композиционному своеобразию, мотивно-семиотической сфере, интертекстуальным связям.

Мистико-метафизический ракурс исследования, предложенный A.A. Абрашкиным, И. Белобровцевой, С. и О. Бузиновскими, A.A. Кораблевым, С. Кульюс, Г.В. Макаровой, H.A. Пермяковой, Т. Поздняевой и др., погрузил «закатный» роман М.А. Булгакова в историко-литературный и эстетико-эзотерический контекст европейской духовной традиции, воспринимавшейся как едва ли не единственный источник, оказавший первостепенное влияние на мирообраз художника, «свободного» от узконациональных и конфессиональных стереотипов. Более того, в современном булгаковедении нередки безапелляционные обвинения автора «Мастера и Маргариты» в «космополитизме», «чернокнижии», «сатанизме», приверженности «Тайной доктрине» Е.П. Блаватской и теософическим построениям А. Безант (Е. Блаже-ев, М.А. Бродский, Н.К. Гаврюшин, И.П. Карпов, В.М. Розин). Некоторые православные богословы (о: М. Ардов, М.М. Дунаев, о. JI. Лебедев, о. А. Ку-раев), механически переносящие религиозные догматы на самобытное художественное полотно, каковым является роман «Мастер и Маргарита», не. претёндующий на жанр историко-теологического трактата, отказывают М.А. Булгакову даже в принадлежности к русской- национальной культуре, бого-центричной и христологичной по своей сути, всячески демонстрируя «антихристианскую направленность» его «закатного» романа, игнорируя кровную связь писателя с исконной православной средой, к которой он принадлежал по рождению и воспитанию.

Со второй половины 1980-х годов, когда в отечественную культуру возвращается «задержанная литература», начинает смещаться центр исследовательского внимания от романа «Мастер и Маргарита» к другим произведениям М.А. Булгакова: его революционному эпосу «Белая гвардия», сатирическим повестям и рассказам, художественно-автобиографическим «запискам» («Записки юного врача», «Записки на манжетах», «Записки покойника»), драматургии, эпистолярно-документальному наследию, долгие годы находившемуся в запасниках. Литературоведов по преимуществу интересует проблематика и поэтика произведений писателя: их жанрово-композиционная структура, мотивно-образная система, историко-литературный контекст (Б.Ф. Егоров, Я.С. Лурье, A.M. Минакова, В.Д. На-ривская, В.Н. Назарец, Ю.В. Неводов, В.И. Немцев, A.A. Нинов). Исследователями тщательно изучен дворянско-интеллигентский культурный «ареал» творчества М.А. Булгакова, установлена «столичная ментальность», ставшая объектом как сатирического, так и философского осмысления в ранних фельетонах и «московских повестях», проанализировано игровое начало и эстетика парадокса, «врастающая в быт» фантастика и «антиутопическое мышление» художника.

В этой методологической и проблемно-тематической полифонии современного булгаковедения, пик которого пришелся на 1990-е годы, утвердился особый подход к М.А. Булгакову как интеллектуально-ироничному писателю с европейским комплексом мыслей и чувств. Между тем, сам тип мышления, «восчувствия» жизни у М.А. Булгакова имеют ярко выраженную национальную основу. Русский Логос и русская Душа — центральные в русской классической литературе — были осевыми и для художественной Вселенной писателя. Это стало особенно очевидно в последнее десятилетие, когда в многовекторном и многоаспектном изучении творчества М.А. Булгакова наметилось, на наш взгляд, продуктивное направление, осмысливающее творчество великого художника, и в частности роман «Мастер и Маргарита», в тесной связи с идеями религиозно-философского Ренессанса, явления очень русского по своей сути, обозначившего ментально-онтологическую основу русской истории и культуры. Этот серьезный и значительный шаг на пути «возвращения» писателя в национальный контекст русской культуры и литературы сделан в исследованиях JI.B. Борисовой, М.О. Булатова, М.Г. Васильевой, В.А. Ждановой, А. Зеркалова, Ж.Р. Колесниковой, Ю.В. Кондаковой, В.В. Лепахина, О. Масако, Л.Б. Менглиновой, В.Б. Петрова, Е.В. Уховой, Е.Р. Южаниновой. Убеждение в том, что М.А. Булгаков не укоренен в русской национальной почве, а погружен исключительно в европейский мистико-философский контекст сегодня все чаще подвергается сомнению. В современном булгаковедении нередки интересные наблюдения над проблемой национального сознания в ее специфически булгаковском разрешении, выявляется характер рецепции образов народной культуры в художественном мире писателя (С.М. Земляной, Е.А. Иваныпина, М.Н. Капрусова, Е.Г. Серебрякова и др.).

Но эти очень важные и значимые размышления, оформленные чаще всего в жанре статьи или эссе, еще не вылились в системное исследование, направленное на уяснение глубинных связей творчества М.А. Булгакова с русской национальной культурой в ее архетипическом, духовноонтологическом, ментально-психологическом аспектах. Между тем, влияние комплекса самых разнообразных нравственно-этических, религиозно-конфессиональных, философ ско-интеллектуальных, фолыслорно-мифолологических традиций России, ее уникальной «семиосферы» на образное мышление художника существенно сказалось в выработке неповторимого авторского взгляда на события прошлого и настоящего, на факты русской и европейской истории, на рецепцию западного и восточного ду-ховно-культуроных пространств, что способствовало созданию писателем целостной картины мира с ярко выраженным в ней национальным колоритом. Мощный национально-культурный пласт художественного мира М.А. Булгакова в его исконной семантико-символической первооснове, глубинных первообразах / переосмыслах — архетипах (греч. arche — первоисток; typos — образец), еще до конца не проясненных в булгаковедении, нуждается сегодня в целостном и системном изучении, поскольку эти древнейшие ментально-психологические, мифо-суггестивные, сущностно-онтологические образования во многом определили своеобразие проблематики и поэтики произведений писателя, насыщенных емкими смыслообразами (эйдосами) и мифологемами, принципиально значимыми для русского человека в силу его особого исторического опыта. Обращенностью к данной проблематике определяется актуальность диссертационного исследования.

Одна из главных задач современного булгаковедения (чрезвычайно неоднородного по своим подходам и методологическим установкам) состоит в том, чтобы обнаружить в произведениях М.А. Булгакова архетипический национально-культурный подтекст, безусловно, присутствующий в них, но еще не отрефлексированный в полной мере исследователями. Очень важно уяснить степень влияния на художественное сознание писателя, сформировавшегося в атмосфере русской православной интеллигентной семьи, народной культуры, лежащей в фундаменте этико-эстетической системы М.А. Булгакова, на котором базируется и его религиозно-философская концепция, и аксиология, и вообще весь образно-семантический потенциал его художественного наследия.

В мифопоэтическом контексте творчества М.А. Булгакова, несущего в себе общечеловеческий смысл, активно познаваемый современным булгако-ведением, доминантным элементом является образ-архетип. Архетипиче-скими ситуациями, мотивами, образами пронизаны рассказы и романы, пьесы и либретто М.А. Булгакова. Архетипичность выступает не только содержательно-смысловой, когнитивно-понятийной сферой художественного обобщения действительности, но и особой формой мифомыиипения писателя, отразившего в своих произведениях уникальный духовный опыт русского народа, концентрированный в «первичных схемах», «первичных идеях», «сквозных», бессознательно и априорно воспроизводимых структурах психологического «генотипа» нации. Введенный в научный оборот К.Г. Юнгом термин архетип за более чем вековую историю своего функционирования в гуманитаристике получил немало интерпретаций и толкований. Первоначально он использовался философом-психоаналитиком для обозначения «прафеномена» коллективного бессознательного, прорывающегося в область внешней реальности в образах-мифологемах, аккумулирующих в себе субъективные переживания человека, результат его мыслительной и психоэмоциональной деятельности, его мировидение в целом. «Онтогенетический» опыт, транслируемый от предка к потомку, приобретал образно-символическую форму — «праформу», которая оказывается основой общечеловеческого архетипа. Однако каждый народ в процессе своего развития приобретал уникальный исторический опыт, «конденсировавшийся» в на-цгюналъно-кулътурных архетипах, которые выступают хранителями и выразителями национальной ментальности, формируют национальный характер. Архетипическими становятся факты и реалии, на протяжении веков повторяющиеся в национальной истории, определяющие ее «логику», являющиеся «знаками», «вехами» на ее пути. Столь расширенное понимание архетипа обозначилось уже у юнгианцев в первой половине XX века и получило обоснование в трудах Р. Грейвза, М. Бодкина, Дж. Кэмбелла, А.Ф. Лосева, Г. Найта, Э. Нойманна, Ф. Уилрайта, Н. Фрая, посвященных философским и психологическим проблемам культурного сознания человечества.

Во второй половине XX столетия теория архетипа прочно утвердилась в сфере искусствознания и литературоведения, где архетипичность как эстетическая категория использовалась при анализе фольклора и мифологии разных народов мира. С.С. Аверинцев, Ю.М. Лотман, Е.М. Мелетинский, В.Н. Топоров, М. Элиаде под архетипом по преимуществу понимали образно-семиотическое вместилище культурной памяти народа, обеспечивающей преемственность в жизни человеческого рода, непрерывную связь времен. Архетипом именовались не только «вечные образы» как «матрицы перво-смыслов», с определенной закономерностью повторяющиеся в новых исторических обстоятельствах, но и образы-символы, лейтмотивы, обладающие мифо-суггестивной природой, укорененные в национальном культурном пространстве и приобретающие черты универсалий. На рубеже ХХ-ХХ1 веков такой подход к определению архетипа как историко-культурной универсалии получил широкое распространение в гуманитарных науках, в том числе и в филологии, и утвердился в статусе «инструмента исследования», позволяющего проникнуть в глубинную структуру художественного образа, раскрыть его «внутреннюю форму» (В.Е. Хализев). Культурная ценность ар-хетипических образов в современном литературоведении осознается как абсолютная и единственная, доступная верификации и герменевтическому анализу.

Архетипический потенциал творчества М.А. Булгакова, еще в полной мере не осмысленный, может быть использован для «генерации» историко-культурных констант / универсалий русского национального мирообраза. Художественный мир писателя вбирает в себя как изначальные общечеловеческие (первичные) архетипы, так и специфические национально-культурные архетипы, позволяющие реконструировать модель национального миробытия. Более того, произведения М.А. Булгакова насыщены архетипическими мотивами (лейтмотивами) и образами инонациональных культур, пропущенных сквозь призму русского национального мировидения.

Вообще проблема русской национальной идентичности, определения фундаментальных основ русской культуры в ее многовековом взаимодействии с культурами других народов - одна из магистральных в современных гуманитарных науках. «Полигенетичное» творчество М.А. Булгакова может служить надежным источником в сложном процессе самосознания, понимания сущности русского национального мирообраза, поскольку весь мета-текст писателя хранит в концентрированном виде «зашифрованный» русский «код», позволяющий осмыслить провиденциальную судьбу и путь России, существенно уточнить характерные черты национального мировидения в синхронном и диахронном измерениях.

Обнаружение этих черт, разгадка национальных «шифров» и «кодов», помогающих прояснить глубинные, потаенные нравственно-философские смыслы творчества М.А. Булгакова, его понимание России и русского культурного архетипа, являются главной целью диссертационного исследования, обуславливающей в свою очередь постановку следующих задач:

- исследовать степень влияния русской национальной культуры в ее духовно-религиозной, фольклорно-мифологической, философско-интеллектуальной, ментально-психологической, бытийно-бытовой составляющих на мировидение М.А. Булгакова, его нравственно-аксиологическую систему и жизнеотношение в целом;

- проследить за функционированием в творчестве М.А. Булгакова образов-архетипов национального сознания, значимых для русской культуры (архетип русского бунта, архетип самозванства, архетип мастера), выявить их типологию (общечеловеческие / первичные архетипы, национально-культурные архетипы, архетипические мотивы, архетипические ситуации) и раскрыть их символико-семантический потенциал;

- прояснить особенности восприятия художником русской национальной истории, ее закономерностей и «логики» развития (осмыслить диалектику бунтарства и мастерства, разрушения и созидания), проанализировать архетипические параллели и аналогии между древностью и современностью, прошлым и настоящим, определить мифогенную сущность ключевых для отечественной истории фигур (князя Владимира, Ивана Грозного, Бориса Годунова, Минина и Пожарского, Петра Великого);

- реконструировать архетипическую модель миробытия писателя, уточнить, ее формально-содержательные признаки, «прочертить» восточный (ордынско-татарский, кавказский, китайский) и западный (парижско-французский, римский) горизонты духовного, историко-культурного пространств булгаковского творчества, обнаружить их синтез в киевском, крымском, константинопольском археопластах;

- выявить систему взаимодействий национального и всеобщего (вселенского), частного и универсального начал в-художественном мире М.А. Булгакова, обнаружить и интерпретировать конвергенцию культурных кодов (античных, библейских, западноевропейских, русско-славянских) в мифо-мышлении писателя, особенно ярко проявившемся в романе «Мастер и Маргарита».

Обозначенные задачи решаются на материале очерков, фельетонов, рассказов, повестей, романов, пьес, инсценировок, эпистолярного и документального наследия М.А. Булгакова, а также его оперных либретто, которые впервые в булгаковедении подвергаются целенаправленному комплексному анализу в тесной связи с общими тенденциями творчества писателя. Объектом диссертационного исследования выступает все творчество М.А. Булгакова как единая художественная система, обладающая проблематико-философской и поэтико-стилистической целостностью, предметом оказывается архетипическо-ментальное пространство русской культуры, проступающее в произведениях писателя.

Теоретико-методологическая основа диссертации обусловлена спецификой материала исследования, требующего использования комплекса самых различных подходов, существующих в сфере современных гуманитарных наук, непрерывно вступающих в процесс взаимодействия и взаимообогащения. Принципы структурно-семантического литературоведения, абсолютизирующего поэтику {план выражения), дополняются и уточняются в работе результатами герменевтического проникновения в идейно-философское ядро произведений М.А. Булгакова (план содержания), в концептуально-мировоззренческий дискурс русского религиозного Ренессанса.

Труды крупнейших отечественных мыслителей XIX-XX веков (H.A. Бердяев, С.Н. Булгаков, Б.П. Вышеславцев, В.В. Зеньковский, Н.М. Зернов, И.А. Ильин, архиепископ Иоанн (Шаховской), К.Н. Леонтьев, А.Ф. Лосев, В.В. Розанов, B.C. Соловьев, П.Б. Струве, E.H. Трубецкой, Н.С. Трубецкой, Г.П. Федотов, П.А. Флоренский, С.Л. Франк, Л.И. Шестов, В.Ф. Эрн, П.Д. Юркевич) наряду с фундаментальными исследованиями теоретиков и историков литературы (В.В. Агеносов, М.М. Бахтин, А.Ю. Большакова, Г.Д. Га-чев, М.М. Голубков, Н.К. Гей, Т.Т. Давыдова, Д.С. Лихачев, Ю.М. Лотман, Н.М. Малыгина, С.Г. Семенова, Е.Б. Скороспелова, В.Н. Топоров, О.М. Фрейденберг, В.Е. Хализев), а также ведущих мифологов и фольклористов (А.Н. Афанасьев, Ф.И. Буслаев, А.Н. Веселовский, Е.М. Мелетинский, С.Ю. Неклюдов, Э.В. Померанцева, В.Я. Пропп, Б.Н. Путилов) составили методологическую базу исследования.

При доминировании системно-целостного подхода в изучении творческого наследия писателя в работе широко применяются историко-генетический, сравнительно-типологический, мифопоэтический, мотивно-семиотический методы исследования, активно устанавливаются междисциплинарные связи с культурологией, философией, лингвистикой, психологией, этнологией, актуализация которых была необходима для адекватного анализа фактического материала.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Творчество М.А. Булгакова, развивавшееся в русле традиций русской классической литературы, пронизанное ее пафосом, аллюзиями и реминисценциями, насыщено национально-культурными архетипами и мифологемами, концентрирующими в себе многовековой нравственно-философский опыт народа, с помощью которого писатель осмысляет события современности. Русская революция, воспринятая художником как иррациональная стихия, как разгул страстей и инстинктов толпы, воплощена писателем в пушкинском дискурсе «русского бунта, бессмысленного и беспощадного». Семантической реализацией архетипа «русского бунта» в произведениях М.А. Булгакова стала контаминация мотивов «окаянства», «разбойничества» и «пугачевщины», а миф о Пугачеве проступает в образах «вожаков» и «пастырей» революции, в том числе Сталина.

2. Русская история в творческом наследии М.А. Булгакова неизменно оказывается источником сюжетов и образов, проецируется на современную писателю реальность, обнаруживает поразительное созвучие удаленных друг от друга эпох. Аналогии и параллели между настоящим и прошлым, экспонированные в образной системе произведений, проявились и в прозе, и в драматургии, которые составляют единый метатекст М.А. Булгакова, скрепленный сквозными архетипическими мотивами. Ключевые для отечественной истории фигуры киевского князя Владимира, Ивана Грозного, Бориса Годунова, Минина и Пожарского, Петра Великого в творчестве М.А. Булгакова становятся общезначимыми символами, ядерными, архетипическими образами, способствующими воссозданию национальной картины мира в ее культурно-философской универсальности.

3. Важнейшим образом-архетипом, порожденным русской историей и ментально-психологическим складом русского национального характера, является самозванство, представленное М.А. Булгаковым во всем многообразии его смысловых нюансировок от историософского обобщения до сати-рико-комедийного модуса. Самозванство в художественном контексте бул-гаковского творчества прочитывается как архетипическая ситуация подмены истинного мнимым, становится сюжетообразующим приемом многих произведений писателя, отразившего санкционированный государством процесс обезличивания «советского человека», стирания его подлинного лица и формирования генерации «преображенной» твари, то есть «антропологического самозванца» - идеологически и нравственно искаженного человека, выдающего себя не за то, что он есть на самом деле.

4. Архетип самозванца в произведениях М.А. Булгакова коррелирует с архетипом мастера, выступая его семантико-символической антитезой, ибо самозванец / профан находится в онтологической оппозиции по отношению к истинному творцу — мастеру, являющемуся носителем высокого нравственного идеала у русского народа. А потому созидательное начало, сконцентрированное в мастерстве, в художественном сознании писателя противостоит разрушительному, анархическому порыву, воплощенному в бунтарстве. Диалектика мастерства и бунтарства, созидания и разрушения составляет архетипическую основу историософской концепции М.А. Булгакова.

5. Неповторимость булгаковского мирообраза в его национальном преломлении обусловлена во многом глубинно-генетической связью писателя с его прародиной, «самой настоящей» Россией, орловско-черноземным краем, из которого вышли предки автора «Белой гвардии» и «Мастера и Маргариты», с городом его детства и юности - Киевом — древнейшим фундаментом русского дома, духовной колыбелью-купелью русского народа, истоком русской цивилизации. Киевская модель миробытия, сопрягающая и органично переплавляющая в своих недрах токи разных культур, обнаруживается в произведениях М.А. Булгакова на уровне архетипических мотивно-образных структур, сюжетостроения, характеров героев, художественных деталей, метафор и т. д.

6. Образы-архетипы русского национального сознания в художественной системе М.А. Булгакова коррелируют с духовными константами других национальных культур, к которым писатель испытывал повышенный интерес, открывая в них универсальные смыслы, улавливая созвучия и ассонансы с «русской» проблематикой. Синкретизм булгаковского мировидения проявляет себя в художественной реализации евразийской идеи, выразившейся в представлении о России как перекрестке Севера и Юга, Запада и Востока и определившей историко-культурное пространство творчества писателя.

7. Поливалентность булгаковского универсума в единстве его микро-и макрокосма ярче всего проявлена в романе «Мастер и Маргарита», где общечеловеческое / вселенское и национальное сознание представлено в нерасторжимом диалектическом единстве, выступая смыслообразующей антиномией, органично сопрягающей библейскую древность, советскую современность и космическую вечность. В архетипических образах «ершалаим-ского» и «московского» духовного континуума так же, как и в оригинально воплощенной в романе демонологии, писатель синтезировал философско-онтологические, этико-эстетические, историко-культурные традиции Востока и Запада, органично соединил европейскую, азиатскую, античную, библейскую и славянскую мифопоэтику.

Научная новизна диссертационного исследования состоит:

- в избрании ракурса изучения проблемы философско-поэтической специфики творчества М.А. Булгакова в контексте традиций русской национальной культуры в ее историко-архетипических, ментально-психологических, нравственно-этических, духовно-религиозных, художественно-эстетических основах, что позволило вывести ее осмысление на новый по отношению к писателю синтетико-диалогический уровень научного мышления, предполагающий «симбиоз» самых разных исследовательских подходов, осуществляемых в рамках многих гуманитарных дисциплин в их непрерывном взаимодействии и взаимовлиянии; - в обнаружении национальных историко-культурных образовархетипов разрушения (бунта) и созидания (мастерства), самозванства (мнимости) и подлинности (правды-истины), которые составляют основу идейно-художественной, сюжетно-композиционной, мотивно-поэтической, жанро-логической структур-произведений М.А. Булгакова;

- в выявлении организующих булгаковский метатекст национальных историко-архетипических мотивов и мифологем (мифологема смутного времени, мифологема цареубийства и т.д.), в раскрытии символического потенциала исторических реалий и личностей (князь Владимир, Иоанн Грозный, Борис Годунов, Минин и Пожарский, Петр Великий), которые явно или подспудно присутствуют в произведениях писателя и обладают мифо-суггестивной природой, оказывающей влияние на духовно-культурное пространство России;

- в определении в литературном наследии М.А. Булгакова «горизонтов» русского мира, вбирающего в себя инонациональные миры, на протяжении веков оказывающих культурно-философское, этико-эстетическое, ментально-этническое влияние на Россию, не ее «семиосферу»;

- в обнаружении философско-онтологических перекличек творчества М.А. Булгакова с идеями сменовеховства (созидание / мастерство / цивили-заторство / культурничество) и евразийства (синтез Европы и Азии, Запада и Востока) 20-х годов XX столетия на сущностно-архетипическом уровне;

- в системном анализе взаимодействий, взаимовлияний, диффузий различных национально-культурных кодов (библейского, античного, западноевропейского, восточнославянского, великорусского, ордынско-татарского, кавказского, крымского, китайского) в творчестве М.А. Булгакова в целом и в романе «Мастер и Маргарита» в частности;

- в раскрытии историко-литературного краеведческого подтекста творчества М.А. Булгакова, связанного с глубинно-генетической принадлежностью писателя «самой настоящей» России, его прародине — орловскому краю, откуда ведут свой род Булгаковско-Покровские ветви.

Теоретическая значимость диссертационной работы определяется тем, что ее концептуальные положения и выводы открывают закономерности художественного бытования глубинных национально-онтологических пластов творчества писателя, рассматриваемого в широком культурно-философском и историко-литературном контексте эпохи, устанавливают механизм возникновения и функционирования актуальных для русского национально-культурного сознания архетипических образов, сюжетов, мотиbob, методика выявления которых может быть распространена на художественное наследие других авторов. В работе осуществлен ориентированный на методологические достижения современного научного синкретизма синтез литературоведческого и этно-лингво-культурологического подходов.

Практическое значение исследования заключается в возможности использования его результатов при дальнейшем научном изучении творчества М.А. Булгакова' (в том числе при составлении комментариев к академическому собранию сочинений писателя), написании учебных пособий для высшей и средней школы, в подготовке магистерских программ, вузовских курсов по истории русской литературы и культуры XX века, спецдисциплин, а также в практике преподавания литературы в классах с углубленным изучением гуманитарных предметов.

Апробация работы. Основное содержание диссертации нашло отражение в трех монографиях, учебном пособии, статьях в журналах из списка ВАК: «Вестник Тамбовского университета. Сер. Гуманитарные науки» (2008. - Вып. 5 (61). - С. 304-309); «Вестник Челябинского государственного университета. Филология. Искусствоведение» (2008. - № 26 (127). - С. 150160); «Вопросы филологии» (2008. - №4. - С. 104-111); «Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета» (2008. - № 4. - С. 212-216); «Вестник Ленинградского государственного университета им. A.C. Пушкина. Научный журнал. Серия филология» (2009. - № 2 (26). - С. 70-81; 2010. - №3. - С.15-24); «Вестник Челябинского государственного педагогического университета. Научный журнал» (2009. - №5. - С. 289-301); «Известия Тульского государственного педагогического университета. Гуманитарные науки» (2009. - Вып. 2. - С. 289-297); «Omiologos» (Выпуск 8. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2011. - С. 90-98); «Известия Волгоградского государственного педагогического университета. Серия "Филологические науки"» (2011.-№5(59)).

Материалы исследования неоднократно обсуждались на конференциях различного уровня (международных, всероссийских, межвузовских): «Шешуковские чтения» (Москва: Mi iL У, 2005; 2006; 2008); «Мировая словесность для детей и о детях» (Москва: МИГУ, 2005; 2008); «Литература в контексте современности» (Челябинск: ЧГПУ, 2005); «Художественный текст: варианты интерпретации» (Бийск: БПГУ им. В.М. Шукшина, 2005; 2008); «Виноградовские чтения» (Москва: МГПУ, 2005); «Жанрово-стилевое многообразие русской литературы XX—начала XXI веков» (Тверь: ТвГУ, 2006); «Михаил Булгаков и литературный мир 1920-1930-х годов» (Таллинн, 2006); «Изменяющаяся Россия — изменяющаяся литература: художественный опыт ХХ-начала XXI вв.» (Саратов: СГУ им. Н.Г. Чернышевского, 2007); «Язык. Текст. Культура» (Смоленск: СмолГУ, 2007); «Михаил Пришвин: диалоги с эпохой» (Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2008); «Актуальные проблемы науки в контексте православных традиций» (Армавир, 2008); «Москва и "московский текст" в русской литературе» (Москва: МГПУ, 2008; 2010); «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие» (Москва: ГИРЯ им. A.C. Пушкина, 2008); «Духовные традиции русской культуры: история и современность» (Тамбов: ТГУ им. Г.Р. Державина, 2008); «Литературное и лингвистическое краеведение и процесс реконструкции национального парка "Бунинская Россия"» (Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2008); «Концептуальные проблемы литературы: художественная когнитивность» (Ростов-на-Дону: ЮФУ, 2008; 2009); «Духовно-нравственные основы русской литературы» (Кострома: КГУ им. H.A. Некрасова, 2009); «Ершовские чтения» (Ишим: ИГПИ им. П.П. Ершова, 2009); «Литературный текст XX века (проблемы поэтики)» (Челябинск: ЮУрГУ, 2009; 2010); «Высшее гуманитарное образование21 века: проблемы и перспективы» (Самара: ПГСГА, 2009); «Актуальные проблемы филологии» (Рубцовск, 2009); «Международный конгресс литературоведов» (Тамбов - Елец, 2009); «Русская классическая литература в философских контекстах» (Ставрополь: СГУ, 2009); «Актуальные вопросы гуманитарной науки» (Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2010); «Национальный и региональный Космо-Психо-Логос в художественном мире русских писателей XX века» (Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2010).

Результаты исследования нашли отражение в научных проектах, поддержанных администрацией Липецкой области (грант на издание учебного пособия «Идея "живого Бога" в философии русского религиозного Ренессанса и в романе М.А. Булгакова "Мастер и Маргарита"»), а также Российским гуманитарным научным фондом (грант №07-04-73401 а/Ц: «Библиотека культурного наследия Елецкого края: Лебедянь в творческой биографии Е.И. Замятина и М.А. Булгакова»; руководитель проекта — H.H. Комлик).

Диссертация обсуждалась на заседаниях кафедры русской литературы XX века и зарубежной литературы в Елецком государственном университете им. И.А. Бунина.

Структура диссертации. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, приложения и списка использованной литературы, включающего 525 наименований.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Национальные образы-архетипы в творчестве М.А. Булгакова"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

М.А. Булгаков, воспринятый современным литературоведением исключительно как писатель г европейской выучки, воплотил в своих, произведениях самые заветные идеи русского национального- сознания. Его творчество,- вобравшее многосложные духовно-онтологические, религиозно-философские,, нравственно-этические,искания своего века, было прочно укоренено в народно-национальной культуре, носителем которой была прежде всего'его семья,, хранительница православных традиций. Художественный мир- М.А. Булгакова, сформированный под мощным воздействием русской классической литературы, средоточия духовного богатства русского народа, его многовековой мудроI сти, насыщен архетипическими ситуациями, реминисценциями, мотивами, образами. Архетипичность выступает не только содержательно-смысловой, когнитивно-понятийной сферой художественного обобщения действительности, но и особой формой мифомыьиления писателя, отразившего в своих произведениях уникальный духовный опыт русского народа, сосредоточенный в архаических первообразах / первосмыслах национального миробытия. Судьба России, ее прошлое и настоящее становится главной темой творчества Булгакова, обратившегося к глубинным пластам национального сознания, сконцентрированным- в национально-культурных архетипах, с помощью которых художник постигает сущность происходящих событий.

Эпоха потрясений начала XX века, воспринимавшаяся писателем сквозь призму национального «мифосознания», актуализировала в его творчестве такие архетипические образы, как образ русского бунта и сопутствующие ему образы метели-вьюги, мути-смуты. В рассказе «Вьюга» из «Записок юного врача», где представлена архетипическая для русской культуры ситуация потери героем дороги в ненастье, Булгаков представил символический образ революционной метели, заметающей метафизический путь России, теряющей свои духовные ориентиры и погружающейся в пучине смуты. В романе «Белая гвардия» и пьесе «Дни Турбиных», где концентрированно выражен мотив смуты / мути, Булгаков создает синкретический образ природного (разбушевавшаяся снежная стихия) и человеческого (полчища петлюровцев) бунта, сотрясающего Город и погружающего его в «черный туман» национально-социальной ненависти, причем «черный туман» — это одновременно и объективная реальность, и метафора исторического- бытия России. Слово «муть» в славянских языках настолько семантически многогранно, что в-равной мере соотносится с «мятежом» и «метелью». Эту причудливую словесно-смысловую игру передал художник в,рассказах о Гражданской войне («В ночь на 3-е число», «Налет») и в романе «Белая гвардия», один из эпиграфов к которому, взятый из «Капитанской дочки» Пушкина, аллегорически связывает буран с бунтом. Оба эти образа являются атрибутами древнего архетипа хаоса, противостоящего космосу, воплощением которого становится^ Дом Турбиных. Гармонии Дома.русских интеллигентов угрожает «корявый мужичонков гнев», идущий из непросветленной «утробной» крестьянинской массы, вооруженной «великой дубиной». «Дубина» наряду с «иконой» у Булгакова, как и у Бунина, выступает архетипиче-ским проявлением двусоставной природы русского человека — бунтаря и великого святого, разрушителя и созидателя. В «Белой гвардии» «дубина» — символ «бунташного» начала, разжигаемого в народе смутьянами, наподобие Пугачева. Умножая примеры «окаянства» революционных будней, писатель настойчиво проводит мысль о том, что русская революция приобрела отчетливые черты пугачевщины. Пугачев, будучи одним из ключевых персонажей в метаструктуре произведения, присутствует в сценах разгула казаков-самостийников во главе с Торопцом и Козырем-Лешко, в самоуправстве полковника Болботуна, в таинственном Петлюре, образ которого рекуррентен образу Пугачева и несет печать архетипа самозванца, ключевого для отечественной духовно-ментальной семи-осферы. В булгаковском Петлюре, примиряющем на себя разные маски, проявляется одно из главных качеств самозванца — способность к лицедейству, ибо самозванство в народной эстетике сродни актерству. Не случайно и власть Пет-люры воспринимается горожанами как игра-фарс, жалкая оперетка, бесовское скоморошество. Инфернальный колорит образа Петлюры также прямо связан с самозванством, поскольку самозванец в русской фольклорной традиции — всегда представитель «вывороченного», «изнаночного» мира. Кроме того, согласно мифопоэтическим представлениям славян, самозванец есть не кто иной, как оборотень, часто «перекидывающийся» в волка. «Волчью»- сущность Петлюры (и во внешнем облике, и в его поступках) подчеркивает Булгаков. Мотив «волка-оборотня» представлен и в пьесе «Батум», в которой художник демонстрирует генетическую и типологическую близость главного героя — Сталина — образу Пугачева, а следовательно, соотносит его-с национальным архетипом самозванца:

В мнимой апологии вождя Сталин представлен как мнимый пророк, глубоко прячущий свою демоническую сущность, то есть выступает в роли «мистического самозванца». Образы Пугачева и Сталина объединяют структурно-смысловые параллели вождя / вожатого, революционера / смутьяна,- мотив душевно-духовной тьмы и сопутствующие ему семантические варианты (темное прошлое, мрачный характер). Выступающий «из темноты» Coco кажется героям пьесы «Батум» «чужим». Само слово «чужой» в русском фольклоре — эвфемистическое обозначение волка, на которого походит и Пугачев в восприятии пушкинского Гринева. «Человеко-волк» Сталин и «человеко-волк» Пугачев одинаково оправдывают свое «разбойничество» ссылкой на древние мифы (сказка старой калмычки о вороне и орле, вспоминаемая Пугачевым; сказка о черном драконе, рассказанная- Сталиным), санкционирующие их самозванство.

Семантическим вариантом историко-культурной аналогии Пугачев — Сталин в пьесе Булгакова «Александр Пушкин» («Последние дни») становится имплицитное противопоставление Пугачева / Николаю I. Архетип самозванца Пугачева просвечивает в образе царя-деспота Николая I, который по отношению к Пушкину, подлинному «властителю дум», выступает духовным самозванцем. Его власть — это власть силы, которая, несмотря на кажущуюся непобедимость, проигрывает власти гения над умами и душами русских людей, потому что власть духа выше власти силы. Такова художественная концепция пьесы М.А. Булгакова, ставшая реальностью в биографии самого драматурга.

Продолжая традиции Пушкина в осмыслении феномена самозванства, Булгаков обращается к его «истокам», к фигуре Лжедмитрия и эпохе смутного времени XVII века, символические картины которой появляются в романе «Белая гвардия» (образ Тушинского Вора), где вообще сконцентрировано немало исторических мифологем. Одна из самых значимых — цареубийство, которое выступает закономерным «логическим» звеном в «сюжете» национального мифа о русском бунте. Бытовавший в монархической среде слух о спасении Николая 1Г был художественно реализован в «Белой гвардии», где развивается миф о мнимой гибели императора в контексте легенды о царевиче Димитрии, которая в XVII веке «аккумулировала» смуту. Эпизод в доме Турбиных, в котором Шервинский делится новостью о чудесном спасении Николая II из-под власти большевиков, представляет собой развернутую реминисценцию из «Бориса Годунова». Пушкинская оценка смуты для Булгакова является нравственным эталоном, с которым он соотносит современные события, обнаруживая в них мотивы и образы, уходящие в глубину исторического бытия России. В творческом сознании писателя возникает трагическая фигура Бориса Годунова, являющаяся не только символом России, подвергшейся нашествию самозванцев и переживающей предсмертную агонию, но и «белой гвардии» в целом. В'одном из ее представителей - генерале Хлудове — проступают черты Годунова, испытывающего нравственные муки от осознания причастности к убийству невинного человека. Как и царя в драме Пушкина, булгаковского героя преследует тень жертвы, выступающая персонификацией Совести. Этот прием использован писателем и в рассказе «Красная корона», и в романе «Мастер и Маргарита» (образ Понтия Пилата). Хлудов с сожалением признает, что Белая армия оказалась недостойной многовековой славы русского оружия, а весь ее генералитет, включая и его самого - жалкие самозванцы.

Восприняв идущую от Пушкина диалектику самозванства и самовластья, Булгаков подчеркивает очевидную для отечественного исторического сознания закономерность: абсолютное самовластье законного самодержца для русского народа всегда было несоизмеримо выше самозванства, пусть даже и относительного. Как бы ни был справедлив и демократичен Борис Годунов, он не в силах преодолеть позор самозванства, имеющего для русской культуры этическое измерение. Подлинность/истинность (в том числе и в сфере политической власти) в русском национальном мирообразе - знак сакральный. И потому настоящий царь всея Руси в отечественной истории — фигура священная:,В комедии, «Иван Васильевич», представляющей собой парафраз традиционной русской потехи под названием «игра в царя», Булгаков иронически представил культурно-историческую оппозицию «мнимого» и «истинного» царя; имеющую архетипическое значение. Роль «мнимого царя» вынужден играть Бунша-Корецкий, благодаря изобретенной инженером Тимофеевым машине времени переместившийся в XVI век. Развенчание самозванства — естественное завершение «игры». «Игрой» с участием Ивана IV оказывается-и пьеса «Блаженство», в которой изображается светлое коммунистическое будущее — Москва XXIII века, соединенная «Голубой Вертикалью» с Москвой XVI века. Мир коммунистического Блаженства — это усовершенствованный тоталитаризм, истоки которого находятся в эпохе Грозного. А сам Иван Васильевич, затерявшийся в веках, представлен в пьесе как воплощение изощренного деспотизма, пребывающего вне времени и отражающегося, как в системе зеркал, в лицах и личностях больших и малых тиранов исторической России. Однако- советская действительность своим окаянством превзошла жестокий XVI век и повергла Ивана IV в состояние умопомрачения от «взрыва» самозванства в Советской стране.

Сумасшедшая» реальность России XX столетия порождала разного рода самозванцев. Средствами философской сатиры Булгаков передал атмосферу тотального безумия настоящего, катализирующего перманентный процесс подмены истины ложью. Самозванство становится сюжетообразующим приемом повести «Дьяволиада», персонажи которой все время оказываются «на месте» и «вместо» друг друга и в этой дьявольской рокировке теряют собственную сущность, как делопроизводитель Коротков. Все его попытки преодолеть фатальную деперсонализацию, заявить о своей «самости» воспринимаются окружающими как дерзкое самозванство. В безысходной атмосфере советской «дьяво-лнады», чтобы выжить и приспособиться к обстоятельствам, маленький человек, утрачивая свое подлинное-лицо, вынужден играть разные роли и примирять неожиданные маски. Так в творчестве Булгакова появляется тип авантюриста, являющегося разновидностью самозванца, расширившего до бесконечности свое личностное пространство, сделав его относительным и проницаемым. Нравственный релятивизм исповедует персонаж булгаковской «Зойкиной квартиры» Аметистов, бравирующий своим* самозванством. Высмеивая-«новое мещанство» в комедии, драматург представил в ней целую галерею-самозванцев: псевдопролетарии (Херувим и Газолин), псевдопартийцы (Гусь-Ремонтный). Эти характеры множатся до бесконечности в очерках и фельетонах Булгакова. Псевдокоммунист из числа «бывших» («Московские сцены») — самый распространенный тип пореволюционной эпохи, оказавшейся благоприятной для самозванства всех мастей и оттенков.

В советской реальности самозванство становится выражением безличности и фактически санкционировано государством, формирующим новую генерацию «преображенной» твари. В повести «Собачье сердце» писатель представил образ «антропологического самозванца» — не преображенного, а искаженного человека, каким является Шариков. Псевдочеловек, созданный профессором Преображенским, не приобретший элементарных культурных навыков, живущий исключительно низменными животными запросами, предуготован не к совершенствованию своей природы, а к ее «тиражированию». Об этом говорит выбранное «очеловечившимся» псом имя — Полиграф Полиграфович. Мистическая связь имени и человека трансформировалась в вульгарно-парадийную оппозицию имя / документ и в ее абсурдную разновидность - антитезу документ / человек. Документ, будучи материально-вещественным доказательством бытия человека, выступает его буквальным «показателем», то есть именем. Поэтому все манипуляции с именем в древних сакральных учениях приравнивались к святотатству — «воровству священных вещей» (тать — вор). Вещь и имя, имея общую онтологшо, взаимообусловлены друг другом. Эта связь вносит дополнительный смысловой нюанс в развитие темы самозванства. В «Собачьем сердце», например, герой-самозванец непременно оказывается вором. В фельетоне «Золотые корреспонденции Ферапонта Ферапонтовича Капорцева» корреляция самозванства и воровства развернута Булгаковым сюжетно. Тип вора и авантюриста Лжедмитрия, возникающий в «корреспонденции» персонажа, получит дальнейшее развитие в образе мошенника Юрия Милославского («Блаженство»).

В обширно представленной в творчестве писателя галерее образов-самозванцев Милославский восходит к гоголевскому Хлестакову, образ которого Булгаков интерпретировал в киносценарии «Необычайное происшествие, или Ревизор», где Хлестаков выдает себя за петербургского генерал-губернатора и мастерски играет эту роль в провинциальном городе. Актерство, искусство внешней и внутренней метаморфозы, имеет непосредственное отношение к самозванству, в чем был убежден Гоголь, обличавший в «Мертвых душах» самозванство Чичикова, виртуозно овладевшего таким искусством перевоплощения. Булгаков на материале великой поэмы создал собственную оригинальную пьесу, в которой по-своему расставил акценты. Чичиков в ней не только актер, но и талантливый режиссер, заставляющий губернских помещиков играть свою пьесу, в которой он предстает тайным ревизором, восходящим к гоголевской «Развязке Ревизора», где Ревизор есть воплощение Совести. В этой апелляции Булгакова к образу Совести проявилась так же, как у его великого предшественника, жгучая тоска по подлинности в жизни и искусстве, перед которой рассыпается в прах всякая ложь и фальшь. Мечтавший о преодолении смуты и об искоренении самозванства в России, Булгаков верил в ее духовное преображение / возрождение.

Архетипам самозванства и смуты в творчестве писателя противостоят ар-хетипические образы созидателей и защитников отечества, которые являются центральными в либретто «Минин и Пожарский». Однако выразителями глубокого идейно-философского содержания оказываются не только заглавные герои либретто, но и герои второго плана, среди которых патриарх Гермоген. Прикованный к стене в кремлевской темнице, он являет собой символический образ-архетип святой Руси, принимающей муки во имя веры и верности Родине. Фигура первосвятителя напоминала Булгакову патриарха Тихона (Белавина)^ повторившего- в 'XX веке подвиг своего древнего предшественникам С образом -патриарха связан мотив провиденциального испытания, ниспосланного Богом русскому народу, и последующего за ним искупления. Драматург развивает эту идею; представляя вождей русского:- ополче! шя духовными избрали и ками, принимающими «последний бой» за Отечество. Эсхатологический мотив последнего дня / последнего * боя в либретто реализуется* в сцене пожара Москвы, который выступает не только исторической реалией; жни символом очищения Руси от вражеской скверны,- знаменующим: конец смуты. Сама фамилия сподвижника Минина - Пожарский — раскрывает светоносное начало героя. Стратегия промедления полководца: вызывает ассоциацию с действими Кутузова в Отечественную войну 1812'года. Образы Пожарского и Кутузова, имеющие несомненное сходство, воспринимаются как. варианты одного национально-культурного архетипа,, восходящего- к былинному богатырю Святогору, будто бы, не совершающему никаких внешних: подвигов, но вместе с тем наделенному необыкновенной внутренней - святой — силой, которую не могут одолеть враги русской земли: Былинная тема, богатырства народа, связанная^ с образом князя Пожарского, находит воплощение в «ополчёнии святорусском», представляющем собой единство/сплочение всего народа.

К середине 1930-х годов Булгаков убеждается в том, что истинным творцом истории является народ, а не вожди. В «Белой гвардии» и «Днях Тебиных» именно «неисторические личности» вершат историю: распускает артдивизион полковник Малышев, признает обреченность Белой армии Алексей Турбин, готов вступить в ряды красных Мышлаевский. Булгаковские офицеры-интеллигенты проходят каждый свой путь «хождений по мукам»,, осознавая в конце концов, что единственная в истории сила, с которой бессмысленно бороться, - это народ. В признании народа как созидательной силы Булгаков близок сменовеховству — движению, возникшему в среде эмигрировавшей из России интеллигенции, пытавшейся восстановить утраченную связь с родиной. Извечная диалектика войны и мира, разрушения и созидания легла в основу идеологического фундамента сменовеховства, ставшего символом веры той части русской интеллигенции, которая, не приняв революцию в момент ее свершения, пришла к осознанию ее неизбежности и была готова принять активное участие в строительстве «новой жизни», «новой цивилизации». В романе «Белая гвардия» обнаруживаются некоторые сменовеховские акценты. Воссозданному в нем национально-культурному архетипу русского бунта противопоставлен архетип русского труда, воплощением которого оказывается русский мастер — «Саардамский Плотник» — Петр Первый - герой-цивилизатор, ставший символом сменовеховского движения.

Образы-архетипы самозванца и мастера, доминирующие в булгаковском метатексте, укоренены в самой русской истории, где феномен самозванства, проявляющийся в эпохи разрушения, диалектически связан с феноменом мастерства, во всей полноте раскрывающийся в эпохи созидания. Эта закономерность осмыслена Булгаковым в либретто «Петр Великий». В воссоздании образа Петра драматург активно использовал русский фольклор. Булгаков сумел примирить русское и европейское начала как в самом характере царя, так и в его реформах. «Явление Петра» в русской истории было своевременным и необходимым, а значит — «эволюционным» при всей чисто русской «революционности» нрава императора. Драматург, предпочитавший Великую Эволюцию Великой Революции, постоянно подчеркивает созидательную сущность всех Петровских инициатив - как государственных, так и частных. Жесткие, а подчас и жестокие меры, которые принимал царь, были продиктованы исключительно радением об Отечестве, о его пользе и процветании. Великая цивилизаторская/культурническая сила Петра, которую не могли не признать ее гонители, пытавшиеся всячески ее дискредитировать, вплоть до того, что в благих деяниях царя усматривали антихристово лукавство, в либретто Булгакова бросает вызов мракобесию «кабалы святош», духовно поработившей царевича Алексея, замыслившего заговор не столько против государя, сколько против

России. Автор постоянно подчеркивает в Петре его самоотверженность, беззаветную преданность Отечеству, поразительное трудолюбие. Петр сравнивает себя с первым тружеником — Адамом, обреченным в поте лица добывать свой хлеб. Библейский образ-архетип выступает протагонистом «Саардамского Плотника», достигающего небывалого мастерства в, корабельном искусстве. Так в либретто входит национально-культурный архетип мастера, сложившийся в глубокой древности и проявившийся-в русском фольклоре в образах кузнеца, искусного художника, своим творчеством заклинающего нечистую силу. Этот семантический потенциал архетипа мастера в русской литературе был реализован в образах гоголевского Вакулы, лесковского Левши, бажовского Данилы-мастера. Булгаковский Петр находится- в этом ряду архетипических образов. Он, противостоя «нечисти» «московского мракобесия», предстает мастером и в буквальном смысле, поскольку достигает совершенства в ремесле, и в метафизическом (творит новую Россию), и в мистическом (становится духовным вождем для своих учеников). Фаустовская жажда познания мира и его преображения сфокусировалась для Булгакова в Петре I, которому суждено было стать отцом «мыслящего сословия» России — интеллигенции. Булгаков почувствовал и художественно отрефлектировал в романе «Белая гвардия» мистическую связь интеллигентства и мастерства, Фауста и Петра.

Вг творческом сознании Булгакова понятия интеллигент и мастер воспринимались как взаимодополняющие и взаимообуславливающие друг друга, выстраивающиеся в четкую логическую формулу: если интеллигент не мастер, то он самозванец. Эта формула наполнилась конкретным художественным содержанием уже в цикле «Записок юного врача», в каждом из рассказов которого показан путь героя к мастерству. «Юный врач», совершая операции, спасая пациентов от смерти, доказывает себе, что он не «Лжедимитрий», а мастер, несущий людям свет жизни. Символом этого света явился красный петух, вышитый на подаренном герою полотенце. «Птица-солнце» в славянском фольклоре не только прогоняет нечистую силу, но и просветляет человека, делает его све-тонсцем. Образ светоносца подключает творчество Булгакова одновременно и к славянско-русской, и к западноевропейской традициям. В русской народной культуре мастер - праведник, несущий миру свет веры, что нашло отражение в говорах центрального черноземья, в частности на орловщине, где мастер -«учитель грамоты по церковным книгам». В европейской мистике «светоносец» - один из эпитетов мастера в масонской иерархии. Масонский контекст актуализирует оппозицию' посвященного в неизреченную тайну Духа творца и приземленного профана, являющуюся семантической разновидностью архетипиче-ского противопоставления мастера и самозванца. Истинным творцом в «Мастере и Маргарите» Булгакова является заглавный герой, прозревший нравственно-этическую глубину христианского учения и запечатлевший ее в своем романе, который больше, чем литература, а его автор — больше, чем писатель. Он - мастер. В роли профана выступает начинающий поэт Бездомный, подчеркивающий свое самозванство, от которого после внутреннего просветления он отречется и возвратит свое настоящее имя — Иван Николаевич Понырев. Булгаков воссоздает путь духовного преображения Ивана, представляющего собой вариацию архетипа «блудного сына», возвращающегося к ранее отвергаемым им отеческим заветам. Под влиянием Воланда Бездомный прозрел высшую реальность, не доступную ограниченному человеческому разуму, и поистине сошел с ума, отказавшись от рационального миропостижения, как отказался от него и мастер-теург, «угадавший» евангельскую историю и воплотивший ее «вечный сюжет» в искусстве.

Архетипческий образ мастера, аккумулирующий самые разные культурные коды, в романе Булгакова сопрягает Россию и Европу в единый духовный континуум. В синтезе русского национального мирообраза с инокультурными влияниями проявилась сущность поэтики и эстетики Булгакова, сформировавшегося в поликультурном Киеве, где веками переплетались Запад и Восток, Юг и Север. Писатель осознавал особую миссию Киева — быть оплотом незыблемых духовных ценностей в условиях «апокалипсиса нашего времени». В «Белой гвардии» Город представлен одновременно и как поверженный апокалиптический Вавилон, и как возрожденный апокалиптический Иерусалим, залитый горним светом. Библейские концепты сад, горы, город, мед, улей, актуализированные в романе, создают образ райского Города-Улья, Города-Ковчега, хранящего среди гибнущего мира старую Россию. В эпоху революции, Гражданской войны и национального самоопределения Малороссии/Украины Киев, колыбель русской цивилизации, формировавшейся в эпоху легендарного Рюрика, погрузился в стихию национально-культурной непримиримости по отношению к России и всему русскому, актуальной и сегодня. В очерке «Киев-город» и романе «Белая гвардия» писатель ставит проблему онтологического единства Руси, символом которого выступает фигура Богдана Хмельницкого, воссоединившего Украину и Россию. Архетипческими образами единства Малороссии и Великороссии в «Белой гвардии» становятся мосты через Днепр и сам Днепр, который выступает воплощением широкого исторического, пути, избранного Русью, примирившей в своем национальном космосе Восток и Запад. Так в «Белой гвардии» отчетливо проявились евразийские симпатии Булгакова. Волновавшая евразийцев проблема исторического синтеза в русском национальном характере татарщины и славянства нашла отражение в образе Най-Турса, но наиболее полно была развернута Булгаковым в рассказе «Ханский огонь». Ордынский необузданный, «огненный» характер проявился в отпрыске древнего дворянского рода князей Тугай-Бег-Ордынских. В эпоху Гражданской войны этот «огонь», в древности испепелявший Русь под игом ордынских ханов, вырвался из глубин национального духа,и уничтожил Дом-Россию; Красные с неистовством «поджигали» ненавистное самодержавие, а белые с упоением совершали «самосожжение». Констатируя гибель великой страны, сгоревшей в пожаре Гражданской войны, Булгаков противопоставляет «перегоревшую» «белую гвардию», не способную сохранить Россию, национальной стихии народов Северного Кавказа, в которых еще не оскудел архаический, «дикий» дух предков. В рассказе «Необыкновенные приключения доктора», пьесе «Сыновья муллы» Булгаков запечатлел Кавказ, представляющий уникальную модель миробытия, где человек на протяжении веков верен нравственно-родовым ценностям, которые не могут поколебать никакие внешние обстоятельства. В условиях Гражданской войны, посеявшей в России братоубийственную рознь, сохранение на Кавказе семейного мира казалось Булгакову явлением спасительным.

Инокультурная стихия, идущая с Востока, в творчестве Булгакова представлена не только ордынско-татарскими, кавказскими, но и китайскими- мотивами и образами, поскольку «Китай», как прародина скифов и гуннов, в .русском мифопоэтическом сознании выступает символом Востока. В! художественном мире писателя^ особое место занимают персонажи-китайцы, являющиеся носителями стихийно-революцинного духа. В «Китайской истории» Булгаков осмыслил «бессознательную» (неосознанную) революционность китайских иммигрантов, обернувшуюся после событий 1917 года в России революционностью «без сознательной» (жесткой и бессмысленной).

Архетипическая диада Восток-Запад пронизывает все творчество Булгакова. Писатель исследует «восточную» и «западную» ипостаси «русской души», примиряющей и разделяющей цивилизационные крайности. Крымский топос как перекресток Востока и Запада в произведениях писателя («Путешествие по Крыму», «Бег») приобретает символическое значение. В Крыму, где крестился князь Владимир,- начинается первый акт истории государства Российского, и там же разворачивается ее заключительный акт — бег-исход «Белой гвардии» в изгнание. Историко-культурное пространство художественного мира Булгакова вбирает в. себя важнейшие «вехи» на крестном Пути России. «Остановкой» на этом пути для русских эмигрантов стал Константинополь, древнейшая колыбель европейской культуры и в то же время центр восточной цивилизации - Османской империи. Аллегорическим воплощением бессмысленного прозябания русских изгнанников в Константинополе стали «тараканьи бега» - архетипический образ, восходящий к русскому фольклору, где народный обряд «похорон таракана» выступал символом скоротечности жизни в погоне за ничтожными ценностями. Ничтожность существования русских эмигрантов рождала тоску о лучшей жизни. Подобно чеховским сестрам, грезившим о Москве, почти все герои булгаковских произведений («Записки на манжетах»,

Бег», «Зойкина квартира», «Театральный роман») стремятся в Париж. Архети-пической оказывается и сама тоска по Европе «русского европейца» Булгакова, страстно мечтавшего своими глазами- увидеть родину Мольера, который для? писателя был. больше, чем реальное историческое; лицо; в нем проступают черты? архетипа, мастера; да; и сам Мольер - архетип, как архетипом; для русского культурного созания является Пушкин. В архетипической палитре булгаков-ской «мольерианы» особое: место занимает.«Король-Солнце»ЛюдовикXIV -символ Франции-, с которым связан; архетипический конфликт, мастера и властителя, мастера и самозванца. Чертами «самозванца» в творчестве Булгакова; наделен и сам Париж - город иллюзий, кажущийся земным раем. Претендуя на звание Вечного Города; он выступает самозванцем по отношению' к истинному Вечному Городу - Риму. В творчестве Булгакова лишь два города, два. сакральных топоса.могут быть считаться Вечными. Это Рим; и Москва,, равноудаленные и равноприбли-женныек вселенскому центру Иерусалиму, где была явлена Истина, объединившая Запад и Восток. В; романе «Мастер и Маргарита» писатель раскрыл вселенское сознание человечества^ получившего от Иешуа Га-Ноцри универсальный; нравственно-этический закон сверхконфессионального христианства,, которое; возникнув;, в недрах иудейской, религии, оказалось созвучно идеям и идеалам, проповедуемым «бродячими: философами» эллинизма (стоиками;, киниками). Аккумулируя духовные искания эпохи,: христианство- преодолевает национально-культурную' ограниченность и приобретает вселенское значение. Его воплощением оказывается ментально-языковое; многоголосие. В Ершалаит ме на равных звучат три сакральных языка. Греческий переводит на язык логики новозаветную духовно-сердечную аксиологию; облеченную в образно-поэтическую форму арамейского языка. Латинский язык, ассоциирующийся с могуществом Рима,, оказывается языком «бесстрастного» закона, носителем котрого предстает Пилат. Создавая мощное силовое поле, эти языки / культурные коды сопрягают библейскую древность, советскую современность и космическую вечность.

В емких архетипических образах не только ершалаимского и московского духовных пространств, но и,. в первую - очередь, космическо-фантастического мира Воланда и его свитььБулгаков синтезировал философско-онтологические,; историко-культурные1 традиции Запада й Востока, органично переплавил: разные, мифопоэтические стихии. В образе Воланда; князя тьмы, писатель причудг ливо соединил черты древнего Змия/дракона,, апокалиптического зверя; с восточнославянскими представлениями о повелителе теней; являющемся на землю в виде «черной тучи», которая в романе «Мастер и Маргарита» накрывает Ер-шалаим и Москву и разражается очистительным ливнем, смывающим; пороки: погрязшего во зле мира. В образе Коровьева-Фагота невозмутимое рыцарское достоинство^ идущее: из глубин средневекового альбигойского учения о тождестве света и тьмы,, контрастирует с шутовством и балаганным гаерством^ русского скоморошества; в образе Бегемота библейские и западноевропейские: мифологические корни переплетаются с традициями русского народного лубка; в. образе: Азазелло древнееврейская-мифосемантика сочетается с элементами античной театральной эстетики и итальянской сотеёаг ёеН'айе, славянскими «баснословными сказаниями»- и русским «колдовским» фольклором; в- образе Геллы проступают черты не только девушки-вампирши, но и русалки из русских народных сказок и романтических повестей начала XIX века. Конвергенция культурных кодов; осуществленная писателем) в- «дьяволиаде» романа «Мастер и Маргарита», наглядно демонстривует единство духовно-онтологического опыта человечества: Универсально-вселенское и национально-самобытное в творчестве Булгакова выступают в; диалектической взаимосвязи и определяют сущность творческой индивидуальности писателя.

Список научной литературыУрюпин, Игорь Сергеевич, диссертация по теме "Русская литература"

1. Булгаков, М.А. Письма. Жизнеописание в документах Текст. / М.А. Булгаков. М.: Современник, 1989. — 576 с.

2. Булгаков, М.А. Собрание сочинений: В 5 т. Текст. / М.А. Булгаков. — М.: Художественная литература, 1989-1990.

3. Булгаков, М.А. Багровый остров: Ранняя .сатирическая проза Текст. / М.А. Булгаков. М.: Художественная литература, 1990. - 479 с.

4. Булгаков, М. Дневник. Письма. 1914 1940'Текст. / М. Булгаков: - М.: Современный писатель, 1997. - 640 с.

5. Булгаков, М.А. Сыновья муллы Текст. / М.А. Булгаков // Соколов Б.В. Бул-гаковская энциклопедия. -М.: Локид; Миф, 1998. С. 562-584.

6. Булгаков, М.А. Собрание сочинений: В 8 т. — М.-: Центрполиграф, 2004.

7. Бабель, И.Э. Собрание сочинений: В 2 т. Текст. / И.Э. Бабель. М.: Альд, Литература, 2002.

8. Бажов, П!П. Малахитовая шкатулка Текст. / П.П. Бажов. Мн.: БГУ, 1979. — 336 с.

9. Белинский, В.Г. Сочинения: В'5 т. Т. 5: Эстетика. Театр. Полемика. Общественные вопросы. Философия и психология: История. Письма Текст. / В.Г. Белинский. Киев: Издание Б.К. Фукса, 1901.

10. Ю.Белозерская-Булгакова, Л.Е. Воспоминания Текст. / Л.Е. Белозерская. — М.: Художественная литература, 1989. — 223 с.

11. Блок, A.A. Собрание сочинений: В 6 т. Текст. / A.A. Блок. М.: Правда, 1971.

12. Булгакова, Е.С. Дневник Текст. / Е.С. Булгакова. — М.: Книжная' палата, 1990.-400 с.

13. З.Бунин, И.А. Собр. соч.: В 6 т. Текст. / И.А. Бунин М.: Сантакс, 1994.

14. Былины Текст. — М.: Сов. Россия, 1988. — 576 с.

15. Волошин, М.А. Избранное: стихотворения, воспоминания, переписка Текст. /М.А. Волошин. -Мн.: Мастацкая лп-аратура, 1993. -479 с.

16. Волошин, М.А. Любовь вся жизнь: Стихотворения. Переводы; Статьи-Воспоминания^ о. Максимилиане Волошине Текст. / М:А. Волошин. - Оимг ферополь: ДИАЙПИ, 2008. - 368 с.

17. Тёте, ИШ:,Фауст Текст. / И.В. Гёте. — М.: Художественная литература, 1969. -512с. ; " ; .18Гоголь, Н:В: Собрание сочинений:: В<9 т. Текст. / НШ- Гоголь. М.: Русская книга; 199.4.,

18. Горький, М. Собр. соч.: В 30 т. Текст. / М. Горький. М.: ГИХЛ, 1952.

19. Горький, М. Рассказы. Пьесы. Мать Текст. / М. Горький. М.: Худож. лит.,- 1977.-671 с. :

20. Горький, М. Собрание сочинений: В 16 т. Текст. / М Горький: М.: Правда, 1979. ' . ,

21. Горысий, М. Фома Гордеев: Повесть; Рассказы Текст. / М. Горький. М.: Худож. лит., 1985. -464 с. .

22. Горький, М. Жизнь Клима Самгина (Сорок лет): Повесть Текст. / М. Горький: В 3 ч. М.: Худож. лит., 1987.

23. Горький, М. Несвоевременные мысли:: Заметки; о: революции: и культуре. Текст. /М:Горькиш,-М.: Художественная литература, 20001—63 е.25:Грибоедов, А:С1, Сочинения, Текст.;/ А.С. Грибоедов. — М1: Художественная;: литература, 1988.

24. Данте: Новая жизнь. Божественная комедия Текст. / Данте Алигьери. — М.: Художественная литература^ 1967.— 688 с.

25. Державин, Г.Р. Сочинения: Стихотворения; Записки; Письма Текст. / Г.Р. Державин. Л.: Художественная литература, 1987. - 504 с.

26. Достоевский, Ф.М. Братья Карамазовы Текст. / Ф.М. Достоевский. М.: ИХЛ, 1973.-816 с.

27. Достоевский, Ф.М. Собрание сочинений: В 15 т. Текст. / Ф.М. Достоевский. -Л.: Наука, 1989-1990.

28. Иванов, Вс. Собрание сочинений: В 8 т. Текст. / Вс. Иванов — М.: ГИХЛ, 1958.

29. Ильф, И. Двенадцать стульев; Золотой теленок Текст. / И. Ильф, Е. Петров.- М.: Художественная литература, 1986. — 495 с.

30. Каменский, В.В. Степан Разин. Пушкин и Дантес. Кафе поэтов Текст. / В.В. Каменский. М.: Правда, 1991. - 640 с.

31. Карамзин, Н.М. Письма русского путешественника Текст. / Н.М. Карамзин.- М.: Правда, 1988. 544 с.

32. Красноречие Древней Руси (Х1-ХУ11 вв.) Текст. — М.: Советская Россия, 1987.-448 с.

33. Лесков, Н.С. Собр. соч.: В 12 т. Текст. / Н.С. Лесков. М.: Правда, 1989.

34. Лермонтов, М.Ю. Собрание сочинений: В 4 т. Текст. / М.Ю. Лермонтов. — М.: Художественная лит., 1983-1984.

35. Литература Древней Руси: Хрестоматия Текст. — М.: Высшая школа, 1990.- 544 с.

36. Малышкин, А.Г. Избранные произведения: В 2 т. Текст. / А.Г. Малышкин. -М.: Художественная литература, 1978.

37. Маяковский, В.В. Сочинения: В 2 т. Текст. / В.В. Маяковский. М.: Правда, 1987.

38. Мережковский, Д.С. «Больная Россия» Текст. / Д.С. Мережковский. — Л.: ЛГУ, 1991.-272 с.

39. Мережковский, Д.С. Петр и Алексей: Роман Текст. / Д.С. Мережковский. — М.: Современник, 1994. 511 с.

40. Мордовцев, Д.Л. Державный плотник: Роман и повести Текст. / Д.Л. Мордовцев. М.: Советская Россия, 1990. - 480 с.

41. Некрасов, H.A. Сочинения: В 3 т. Текст. / H.A. Некрасов. — М.: Художественная литература, 1978.

42. Островский, А.Н. Собрание сочинений: B« 10 т. Текст. / А.Н. Островский -М.: ГИХЛ, 1959.

43. Пильняк, Б.А. Романы Текст. / Б.А. Пильняк. — М.: Современник, 1990. — 607, с.

44. Пильняк, Б.А. Повести и рассказы. 1915-1929 Текст. / Б.А. Пильняк. — М.: Современник, 1991. 687 с.

45. Платонов, А.П. Чевенгур: Роман Текст. / А.П. Платонов. М.: Советская Россия, 1989.-384 с.

46. Последний Лель: Проза поэтов есенинского круга Текст. — М.: Современник, 1989. 574 с.

47. Пришвин, М.М. Дневники 1920-1922 гг. Текст. / М.М. Пришвин. М.: Московский рабочий, 1995. - 334 с.

48. Пришвин, М.М. Мирская чаша Текст. / М.М. Пришвин. М.: Жизнь и мысль, 2001.-640 с.I

49. Пушкин, A.C. Собрание сочинений: В 5 т. СПб.: Библиополис, 1993-1994.

50. Русское народное поэтическое творчество: Хрестоматия Текст. М.: Просвещение, 1993. - 639 с.

51. Толстой, А.К. Смерть Иоанна Грозного; Царь Федор Иоаннович; Царь Борис; Стихотворения Текст. / А.К. Толстой. — М.: Художественная литература, 1988.-527 с.

52. Толстой, А.Н. Собрание сочинений: В 10 т. Текст. / А.Н. Толстой. М.: Художественная литература, 1982-1986.

53. Толстой, Л.Н. Собрание сочинений: В 12 т. — М.: Правда, 1987.

54. Тургенев, И.С. Сочинения: В 3 т. Текст.7 И.С. Тургенев. М.: Художественная литература, 1988:.

55. Фонвизин Д.И., Грибоедов A.C., Островский А.Н. Избранные сочинения Текст. -М.: Художественная литература, 1989. 608 с.

56. Эренбург, И.Г. Собрание сочинений: В 8 т. Текст.7 И.Г. Эренбург. М.: Художественная литература, 1990.1.

57. Алексеев, П.В., Панин A.B. Философия Текст. / П.В. Алексеев, A.B. панин. М.: Проспект, 2000. - 608 с.

58. Антоний (Храповицкий), митрополит Киевский и Галицкий. Словарь к творениям Достоевского. Не должно отчаиваться Текст. / Антоний (Храповицкий). -М.: Слово, 1998. 191 с.

59. Асов, А.И. Тайны русских волхвов Текст. / А.И. Асов. М.: Вече; 2007. -480 с. •

60. Балязин; В;Н. Мудрость,великой Руси Текст. / В.Н. Балязин. М.: ОЛМА Медиа Групп, 2009. - 560с .

61. Бердясв, H.A. Судьба России: Сочинения Текст. / H.A. Бердяев. — М.: ЭКСМО-Пресс; Харьков: Фолио, 1998. 736 с.

62. Бердяев, H.A. Духовный кризис интеллигенции Текст. / H.A. Бердяев. М.: Канон, 1998.-400 с.

63. Бердяев, H.A. Духовные основы русской революции; Опыты; 1917-1918 гг. Текст. / H.A. Бердяев. СПб.: РХГИ, 1998; - 432 с.75 .Бердяев, H.A. О человеке, его свободе и духовности: Избранные труды. М.: МПСИ; Флинта, 1999. - 312 с.

64. Бердяев, H.A. Новое религиозное сознание и общественность Текст. / H.A. Бердяев. М.: Канон, 1999. - 464 с.

65. Бердяев, H.A. Существует ли в православии свобода мысли и совести? Текст. / H.A. Бердяев \\ Православная-община. 2000. - №56. - С. 112-120.

66. Библия: В 2'т. Текст. Л.: Духовное просвещение, 1990.

67. Булгаков, С.Н. Моя Родина. Избранное Текст. / С.Н. Булгаков. Орел: Изд-во Орловской гос. телерадиовещательной компании, 1996. - 240 с.

68. Булгаков, С.Н. Автобиографические заметки. Дневники. Статьи Текст. / С.Н. Булгаков. Орел: Изд. Орловской гос. телерадиовещательной компании, 1998.-476 с.

69. Булгаков, С.Н. Из памяти сердца. Сборник автобиографической прозы Текст. / С.Н. Булгаков. Орел: Изд-во Орловской гос. телерадиовещательной компании, 2001. - 336 с.

70. Бурлака, Д.К. Метафизика культуры Текст. / Д.К. Бурлака. СПб.: РХГА, 2009.-352 с.83 .Василевский, И.М. Романовы: От Михаила до Николая: История в лицах и анекдотах Текст. / И.М. Василевский. Ростов-на-Дону: МАПРЕКОН, 1993.-384 с.

71. Вехи. Из глубины Текст. -М.: Правда, 1991. 607 с.

72. Всемирная история: В 24 т. Текст. -Мн.: Литература, 1996-1997.

73. Выготский, Л.С. Педагогическая психология Текст. / Л.С. Выготский. М.: ACT; Астрель; Хранитель, 2008. - 671 с.

74. Вышеславцев, Б.П. Сердце в христианской и индийской мистике Текст. / Б.П. Вышеславцев//Вопросы философии. 1990. - №4. - С. 62-87.

75. Вышеславцев, Б. Кризис индустриальной культуры Текст. / Б. Вышеславцев // Юность. 1991. - №2. - С. 70-73.

76. Вышеславцев, Б.П. Этика преображенного Эроса Текст. / Б.П. Вышеславцев. М.: Республика, 1994. - 368 с.

77. Вышеславцев, Б.П. Русская стихия у Достоевского Текст. / Б.П. Вышеславцев // Русские эмигранты о Достоевском. СПб.: Андреев и сыновья, 1994. -С. 61-86

78. Вышеславцев, Б.П. Русский национальный характер Текст. / Б.П. Вышеславцев //Вопросы философии. — 1995. -№6. С.112-121.

79. Вьюнов, Ю.А. Русский культурный архетип. Становление России: характер, склад мышления, духовные ориентации Текст. / Ю.А. Вьюнов. М.: Наука; Флинта, 2005.-480 с.

80. Гаврилина, JIM. Русская культура: проблемы, феномены, историческая типология Текст. / JIM. Гаврилина. Калининград, 1999. - 97 с.

81. Глаголев, A.A. Купина Неопалимая Текст. / A.A. Глаголев // Вестник русского христианского движения. — Париж Нью-Йорк - Москва. — 2003. - № 185.-С. 198-310.

82. Гринцер, П.А. Восток Запад Текст. / П.А. Гринцер // Теоретико-литературные итоги XX века. — М.: Наука, 2003. - Т. 2. Художественный текст и контекст культуры. - С. 397-402.

83. Гумилев, JI.H. Древняя Русь и Великая степь Текст. / JI.H. Гумилев. М.: Эксмо, 2008.-848< с.

84. Зелинский, Ф.Ф. Из жизни идей Текст. / Ф.Ф. Зелинский. СПб.: Алетейя; Логос, 1995.-465 с.

85. Зелинский, Ф.Ф. Соперники христианства (Статьи по истории античных религий) Текст. / Ф.Ф; Зелинский. СПб.; Алетейя; Логос, 1995. — 407 с.

86. Зелинский, Ф.Ф. Возрожденцы Текст. / Ф.Ф. Зелинский. СПб.: Алетейя, 1997.-325 с.

87. Зеньковский, B.B. Основы христианской философии Текст. / В.В. Зень-ковский. М.: Канон+, 1996. - 560 с.

88. Зеньковский, В.В. История русской философии: В 2 т. Текст. / В.В. Зеньковский. -М.: ACT; Ростов-на-Дону: Феникс, 1999.

89. Зеньковский, В.В. Из истории эстетических учений: Вл. Соловьев Текст. / В.В. Зеньковский // Вестник русского христианского движения. Париж — Нью-Йорк - Москва. - 2003. - №186. - С. 114-125.

90. Зернов, Н.М. Русское религиозное возрождение XX века Текст. / Н.М. Зернов. Paris: YMCA-PRESS, 1991.

91. Ильин, В.Н. Эссе о русской культуре Текст. / В.Н. Ильин. СПб.: Акрополь, 1997.t

92. Ильин, И.А. Кризис безбожия Текст. / И.А. Ильин // Москва. 1991. - №4. -С. 151-158.

93. Ильин И.А. За национальную Россию Текст. / И. А. Ильин // Слово. 1991. -№4. -С. 51-55.

94. Ильин, И.А. О грядущей России: Избранные статьи Текст. / И.А. Ильин. -М.: Воениздат, 1993. 368 с.

95. Ш.Ильин, И.А. Сущность и своеобразие русской культуры Текст. / И.А. Ильин//Москва.-1996.-№1.-С. 170-190.

96. Ильин, И.А. Собрание сочинений: В 10 т. Текст. / И.А. Ильин. М.: Русская книга, 1997. - Т. 6. Кн. III: - 560 с.

97. Ильин, И.А. Путь духовного обновления Текст. / И.А. Ильин. М.: Апостол веры, 2006. — 448 с.

98. Иннокентий (Борисов), архиепископ Херсонский. Никто да не теряет надежды: Проповеди Текст. / Иннокентий (Борисов). — М.: Изд-во свт. Игнатия Ставропольского, 1996. — 191 с.

99. Иоанн Грозный. Петр Великий. Меншиков. Потемкин. Демидовы: Биографические повествования Текст. — Челябинск: Урал LTD, 1997. 525 с.

100. Иоанн (Шаховской), архиепископ Сан-Францисский. Беседы с русским народом Текст. / Иоанн (Шаховской). -М.: Лодья, 1998. 160 с.

101. Ишимова, А.О. История России в рассказах для детей: В 2 т. Текст. / А.О. Ишимова. СПб;: Альфа, 1993.

102. Кайсаров, A.C. и др. Мифы древних славян. Велесова книга Текст. / A.C. Кайсаров, Г.А. Глинка, Б.А. Рыбаков. — Саратов: Надежда, 1993. — 320 с.

103. Ключевский, В.О. Исторические портреты. Деятели исторической мысли Текст. / В.О. Ключевский. М.: Правда, 1991'. - 624 с.

104. Ключевский, В.О. Энциклопедический словарь русскошистории Текст. / В.О. Ключевский. -М.: Эксмо, 2008. 768 с.

105. Козин, Н.Г. Постижение России. Опыт историософского анализа Текст. / Н.Г. Козин. -М.: Алгоритм, 2002. 656 с.

106. Костомаров, Н:И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей Текст. / Н.И. Костомаров. М.: Мысль, 1991. - 616 с.

107. Костомаров, Н.И. Смутное время Московского государства в начале XVII столетия. Исторические монографии и исследования Текст. / Н.И. Костомаров. М.: Чарли, 1994. - 800 с.

108. Костомаров, Н.И. Материалы и исследования. Богдан Хмельницкий Текст. / Н.И. Костомаров. М.: Чарли, 1994. - 768 с.

109. Костомаров, Н.И.! Славянская'мифология. Исторические монографии и исследования Текст. / Н.И. Костомаров. -М.: Чарли, 1995. 688 с.

110. Кубланов; М.М. Возникновение христианства. Эпоха. Идеи. Искания Текст. / М.М^ Кубланов. М.: Наука, 1974. - 216 с.

111. Ларин, А. Желтый вопрос Текст. / А. Ларин // Родина. 1999. - №1. — С. 66-71.

112. Левицкий, С.А. Очерки по истории русской философии Текст. / С.А. Левицкий. -М.: Канон, 1996. 496 с.

113. Леонтьев, К.Н. Византизм и славянство Текст. / К.Н. Леонтьев. — М.: ДАРЪ, 2005.-496 с.

114. Лосев, А.Ф. История античной эстетики. Ранний эллинизм Текст. / А.Ф. Лосев. -М.: Искусство, 1979. 815 с.

115. Лосев, А.Ф. Философия. Мифология. Культура Текст. / А.Ф. Лосев. М.: Политиздат, 1991. — 525 с.

116. Мауль, В.Я. Архетипы русского бунта XVTII столетия Текст. / В.Я. Мауль // Русский бунт: сборник^ историко-литературных произведений. М.: Дрофа, 2007.-С. 255-442.

117. Мень, А. Сын Человеческий Текст. / А. Мень. М., 2000. - 496 с.

118. Мень, А. Библия и литература. Лекции Текст. / А. Мень. М., 2002. — 340 с.

119. Мень, А. Русская религиозная философия. Лекции Текст. / А. Мень . М., 2003.-280 с.

120. Мир России Евразия: Антология Текст. / Сост.: Л.И. Новикова, H.H. Си-земская. - М.: Высшая школа, 1995. - 399 с.

121. Морозов, И.А. Из рязанского этнодиалектного словаря: «Похороны таракана» Текст. / И.А. Морозов // Живая старина. 1996. - №4. - С. 4-6.

122. Наши традиции: Крещение. Венчание. Погребение. Посты Текст. — М.: Букмэн, 1996. -378 с.

123. Нахов, И.М. Философия киников Текст. /И.М. Нахов. -М.: Наука, 1982. -224 с.

124. Нечволодов А., Сказания о Русской земле: В 4 кн. Текст. / А. нечволодов. — Кемерово: Урал, отделение всесоюзн. культурного центра «Русская энциклопедия», 1992.

125. Николаева, О. Православие и свобода: Сб. ст. Текст. / О. Николаева. М.: Изд. московского подворья Свято-Троицкой Сергиевой лавры, 2002. — 398 с.

126. Орлов, М.А. Сказания и легенды средневековой Европы Текст. / М.А. Орлов.-Ростов-н/Д.: Феникс; СПб.: Северо-Запад, 2007. -480 с.

127. Платонов, O.A. Русский труд Текст. / O.A. Платонов. М.: Современник, 1991.-355 с.

128. Платонов, O.A. Русская цивилизация. Учебное пособие для формирования русского национального сознания Текст. / O.A. Платонов. М.: Роман-газета, 1995. - 224 с.

129. Платонов, С.Ф. Лекции по русской истории Текст. / С.Ф. Платонов. -Петрозаводск: Фолиум, ,1995. 838 с.

130. Православие в жизни: Сборник статей Текст. / Под ред. проф. С. Верхов-ского. Клин: Христианская жизнь, 2002. - 448 с.

131. Розанов, В.В. Уединенное; Текст.:/ В.В. Розанов. М.: Политиздат, 1990. -'■• 543 с. •'■' ; . •• '.: ■•■ ' : . . '.- v.1481 Розанов; ВШ1 Люди лунного.света: Метафизика христианства Текст. / В.В. Розанов. -М.: Дружба народов, 1990. — 297 с.

132. Розанов, В.В. Темный лик Текст. / В.В. Розанов // Наука и религия. — 1990. №8. - С. 56-61. :

133. Розанов, В.В. О вере русских Текст. / В.В. Розанов // Русская литература. -1991. №1.-С. 104-123. : .;/151'. Розанов, В.В. Собр. соч. Около церковных стен Текст. / В.В. Розанов. -М.: Республика, 1995. 558 с.

134. Розанов, В.В. Апокалипсис нашего времени. Смертное. Уединенное Текст. / В.В. Розанов. М: Мир энциклопедий Аванта+, Астрель, 2009. —320 с. .'.':■'■■■'

135. Розин, В .Ml Влияние эзотерического мироощущения на искусство Текст. / В.М.'Розин // Философские науки- 200Г. - №1. - С. 95-105.

136. Российская ментальность (Материалы «круглого стола») Текст. // Вопросы философии. 1994. - Кч 1. - С. 25-53.

137. Русские: историко-этнографический атлас Текст. М.: Наука, 1970 - - 213 с.

138. Русское колдовство, ведовство, знахарство: Сборник Текст. СПб.: ВИ-AI1; Литера, 1997. - 464 с.

139. Сахаров, И.П. Сказания русского народа Текст. / Й.П. Сахаров. — Mi: Художественная литература, 1990. 398 с:

140. Свенцицкая, И.С. Рённее христианство: страницы истории Текст. / И.С. Свенцицкая. Ml: Политиздат, 1987. — 336 с.

141. Семенова, А.И. К вопросу о мемуарном наследии П.С. Попова — профессора МГУ Текст. / А.И. Семенова // Вестник Тамбовского университета. Сер. Гуманитарные науки. Тамбов, 2008. - Вып. 8 (64). - С. 445-459.

142. Семенова, С.Г. Тайны Царствия Небесного Текст. / С.Г. Семенова. М.: Школа-Пресс, 1994. - 415 с.

143. Семенова, С.Г. Глаголы вечной жизни: Евангельская история и метафизика в последовательности Четвероевангелия Текст. / С.Г. Семенова. — М.: Академический Проект, 2000. 479 с.

144. Сербиненко, В.В. Русская-философия: Курс лекций Текст. / В.В. Серби-ненко. М.: РГГУ; Омега-Л, 2005. - 464 с.

145. Сергеева, A.B. Русские: стереотипы поведения; традиции, ментальность Текст. / A.B. Сергеева. М.: Флинта; Наука, 2006. - 320 с.

146. Соловьев, B.C. Чтения о Богочеловечестве; Статьи; Стихотворения и поэма; Из «Трех разговоров»: Краткая повесть об Антихристе Текст. / B.C. Соловьев. СПб.: Художественная литература, 1994. - 528 с.

147. Соловьев, С.М. Сочинения: В 18 кн. / С.М. Соловьев. М.: Голос, 1994. -Кн. IV. Т. 7-8. История России с древнейших времен. — 768 с.

148. Тартаковский, М.С. Историософия. Мировая история как эксперимент и загадка Текст. / М.С. Тартаковский. М.: Прометей, 1993. - 336 с.

149. Тернавцев, В.А. Интеллигенция и Церковь Текст. / В.А. Тернавцев // Новый путь. 1901. - №1.

150. Трубецкой, E.H. Старый и новый национальный мессианизм Текст. / E.H. Трубецкой // H.A. Бердяев: pro et contra. Кн. 1. СПб.: РХГИ, 1994. - С. 238254.

151. Трубецкой, E.H. Избранное Текст. / E.H. Трубецкой. М.: Канон, 1995. -480 с.

152. Трубецкой, Н.С. Религии Индии и христианство Текст. / Н.С. Трубецкой // Литературная учеба. 1991. - Кн. 6. — С. 131-144.

153. Ушинский, К.Д. Избранные педагогические произведения Текст. / К.Д. Ушинский. -М.: Просвещение, 1968.

154. Федоров, Н.Ф. «Фауст» Гёте и народная легенда о Фаусте Текст. / Н.Ф.

155. Федоров // Контекст-1975. Литературно-теоретические исследования. — М.: Наука, 1977.-С. 315-343.

156. Федотов, Г.П. Судьба и грехи России. Избранные статьи по философии русской истории и культуре: В 2 т. Текст. / Г.П. Федотов. СПб.: София, 1991.-Т. 1.-352 с.

157. Федотов, Г.П. О национальном покаянии Текст. / Г.П. Федотов // Юность. -1991.-№8.-С. 6-8.

158. Федотов, Г.П. Собрание сочинений: В 12 т. Текст. / Г.П. Федотов. М.: Мартис, 1998. - Т.2. - 380 с.

159. Флоренский, П.А. Собрание сочинений: В 4-х т. Текст. / П.А. Флоренский. -М.: Мысль, 1994.

160. Флоренский, П.А. Столп и утверждение истины: Опыт православной теодицеи Текст. / П.А. Флоренский. М.: ACT, 2003. - 640 с.

161. Франк, С.Л. Свет во тьме Текст. / С.Л. Франк. М.: Факториал, 1998. -256 с.

162. Фрэзер, Д.Д. Золотая ветвь: Исследование магии и религии Текст. / Д.Д. Фрэзер. -М.: Политиздат, 1986. 703 с.

163. Фрейд, 3. Я и Оно: Сочинения Текст. / 3. Фрейд. М.: Эксмо; Харьков: Фолио, 2004. - 864 с.

164. Шапошников, Л.Е. Философия соборности. Очерки русского самосознания Текст. / Л.Е. Шапошников. СПб.: СПбГУ, 1996. - 200 с.

165. Шестов, Л.И. Афины и Иерусалим Текст. / Л.И. Шестов. СПб.: Азбука, 2001.-448 с.

166. Шпет, Г.Г. Философско-психологические труды Текст. / Г.Г. Шпет. — М.: Наука, 2005. 479 с.

167. Шпет, Г.Г. Искусство как вид знания. Избранные труды по философии культуры Текст. / Г.Г. Шпет. М.: РОССПЭН, 2007. - 712 с.

168. Щедровицкий, Д.В. Введение в Ветхий Завет. Пятикнижие Моисеево Текст. / Д.В. Щедровицкий. — М.: Теревинф, 2003. 1088 с.

169. Эрн, В.Ф. Борьба за Логос. Г. Сковорода. Жизнь и учение Текст. / В.Ф. Эрн. Минск: Харвест; М.: ACT, 2000. - 592 с.

170. Юнг, К.Г. Психология бессознательного Текст. / К.Г. Юнг. М.: Канон, 1994.-320 с.

171. Юнг, К.Г. Человек и его символы Текст. / К.Г. Юнг, М.-Л. Фон Франц, Дж.Л. Хендерсон, И. Якоби, А. Яффе. -М.: Серебряные нити, 1997. 368 с.

172. Юдин, A.B. Русская народная духовная культура Текст. / A.B. Юдин. — М.: Высшая школа, 1999. 331 с.

173. Юрганов; А.Л. Категории, русской средневеково культуры. Текст. / А.Л. Юрганов. М.: МИРОС, 1998. - 448 с.

174. Юркевич, П.Д. Философские произведения Текст. / П.Д. Юркевич. М.: Правда, 1990. - 672 с.Ш

175. Аверинцев, С.С. Собрание сочинений. София — Логос. Словарь Текст. / С.С. Аверинцев. К.: ДУХ I ШТЕРА, 2006. - 912 с.

176. Амелин, Г. Лекции по философии литературы Текст. / Г. Амелин. М.: Языки славянской культуры, 2005. — 424* с.

177. Афанасьев, А.Н. Мифология Древней Руси. Поэтические воззрения славян на природу Текст. / А.Н. Афанасьев. Ml: Эксмо, 2007. - 608 с.

178. Бахтин, М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет Текст. / М.М. Бахтин. М., 1975. - 502 с.

179. Бахтин, М.М. Эпос и роман Текст. / М.М. Бахтин. СПб.: Азбука, 2000. -304 с.

180. Белая, Г.А. Дон Кихоты революции опыт побед и поражений Текст. / Г.А. Белая. - М.: РГТУ, 2004. - 623 с.

181. Богаткина, М.Г. Теория литературы: формирование новой научной парадигмы Текст. / М.Г. Богаткина. — Казань: Изд-во Казанского гос. ун-та, 2007. 56 с.

182. Большакова, А. Литературный архетип Текст. / А. Большакова // Литературная учеба.-2001.-Кн. 6.-С. 169-173.

183. Большакова, А.Ю. Архетип в теоретической мысли XX в. Текст. / А.Ю. Большакова // Теоретико-литературные итоги XX века. М.: Наука, 2003. -Т. 2. Художественный текст и контекст культуры. - С. 284-319.

184. Буслаев, Ф.И. Народный эпос и мифология Текст. / Ф.И. Буслаев: М.: Высшая школа, 2003. - 400 с.

185. Веселовский, А.Н. Историческая поэтика Текст. / А.Н. Веселовский. — М.: ЛЬСИ, 2008. 648 с.

186. Володина, Н.В. Концепты, универсалии, стереотипы в сфере литературоведения: монография Текст. / Н.В. Володина. М.: Флинта; Наука, 2010. -256 с.

187. Гамзатов, Г. XX век как эпоха национальных литератур и региональных литературных общностей Текст. / Г. Гамзатов // Теоретико-литературные итоги XX века. — М.: Наука, 2003. — Т. 2. Художественный текст и контекст культуры. С. 403-410.

188. Гачев, Г.Д. Содержательность художественных форм Текст. / Г.Д. Гачев.

189. М.: Изд-во Московского ун-та; Флинта, 2008. — 288 с.

190. Гачева, А.Г. Философский контекст русской литературы 1920-1930-х годов Текст. / А.Г. Гачева, O.A. Казнина, С.Г. Семенова. М.: ИМЛИ РАН, 2003.- 400 с.

191. Гей, Н.К. Искусство слова. О художественности литературы Текст. / Н.К. Гей. М.: Наука, 1967. - 364 с.

192. Дунаев, М.М. Православие и русская литература: В 6 ч. М.: Христианская литература, 2000-2001.

193. Давыдова, Т.Т. Русский неореализм: идеология, поэтика, творческая эволюция (Е. Замятин, И. Шмелев, М. Пришвин, А. Платонов, М. Булгаков) Текст. / Т.Т. Давыдова. М.: Флинта; Наука, 2006. — 336 с.

194. Есаулов, И.А. Пасхальность русской словесности Текст. / И.А. Есаулов. ~ М.: Кругъ, 2004. - 560 с.

195. Лепахин, B.B. Икона в русской художественной литературе. Икона т ико-нопочитание, иконопись и иконописцы Текст. / В.В. Лепахин. — М.: Отчий дом, 2002. 736 с.

196. Лихачев, Д.С. Избранные труды по русской и мировой культуре Текст. / Д.С. Лихачев. СПб.: Изд-во СПбГУП, 2006. - 416 с.

197. Лотман, Ю.М. Статьи по семиотике культуры и искусства Текст. / Ю.М. Лотман. СПб.: Академический проект, 2002. - 544 с.

198. Лотман, Ю.М. История и типология русской культуры- Текст. / Ю.М. Лотман. СПб.: Искусство - СПб., 2002. - 768 с.

199. Лотман, Ю.М. Чему учатся люди. Статьи и заметки Текст. / Ю.М. Лотман. -М.: Центр книги Рудомино, 2010. 416 с.

200. Люсый, А.П. Крымский текст в русской литературе Текст.'/ А.П. Люсый. -СПб.: Алетейя, 2003.-314 с. ,

201. Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. М.: РГТУ, 1994. — 70 с.

202. Мелетинский, Е.М. Начало психологического романа Текст. / Е.М. Мелетинский. М.: РГТУ, 2002. - 36 с.

203. Мелетинский, Е.М. Герой волшебной сказки Текст. / Е.М: Мелетинский. -М. СПб.: Академия исследований культуры: Традиция; 2005. - 240 с.

204. Мелетинский, Е.М. Избранные статьи. Воспоминания Текст. / Е.М. Мелетинский. М.: РГТУ, 2008. - 570 с.

205. Наровчатов, С. Как строится художественное произведение Текст. / С. Наровчатов // Наука и жизнь. 1970. - №8. - С. 50-56.

206. Николюкин, А.Н. О русской литературе. Теория и история Текст. / А.Н. Николюкин. М.: ИНИОН РАН, 2003. - 560 с.

207. Панченко, A.M. Русская история и культура: Работы разных лет Текст. / A.M. Панченко. СПб.: Юна, 1999. - 520 с.

208. Позов, A.C. Метафизика Пушкина Текст. / A.C. Позов. М.: Наследие, 1998.-315 с.

209. Померанцева, Э.В. О русском фольклоре Текст. / Э.В. Померанцева. М.: Наука, 1977. - 120 с.

210. Поэтика мифа: Современные аспекты Текст. -М: РГГУ, 2008. 100 с.

211. Проблема национальной идентичности в литературе и гуманитарных науках XX в.: Лекции и материалы Зимней школы .Текст. — Воронеж: ЦЧКИ,2000.-Т. 1.-150 с.

212. Пропп, В.Я. Морфология сказки. Текст. / В.Я. Пропп. Mi: Наука, 1969. -168 с.

213. Пропп, В.Я. Исторические корни волшебной сказки Текст. / В1Я. Пропп. — М.: Лабиринт, 2009. 332 с.2301 Путилов, Б.Н. Фольклор и народная культура. In memoriam Текст. / Б.Н. Путилов. СПб.: Петербургское востоковедение, 2003. - 464 с.

214. Семенова, С.Г. Русская поэзия и проза 1920-1930-х годов. Поэтика Видение мира - Философия Текст. / С.Г. Семенова. - М.: ИМЛИ РАН; Наследие,2001.-590 с.

215. Сквозников, В.Д. «Русская идея» и русская литература Текст. / В.Д. Сквозников // Теоретико-литературные итоги XX века. — М.: Наука, 2003. -Т. 1. Литературное произведение и художественный процесс. С. 161-182.

216. Скороспелова, Е.Б. Советская литература Текст. / Е.Б. Скороспелова. -М1: Высшая школа, 1978. 144 с.

217. Скороспелова, Е.Б. Будущее не придет само.! Духовная биография^героического > поколения в прозе 20 30-х гг. Текст. / Е.Б. Скороспелова. - М.: Просвещение, 1989. - 143 с.

218. Скороспелова, Е.Б. Еретики и ортодоксы. К проблеме противоборства и сосуществования двух художественных тенденций в русской прозе 19201950-х годов Текст. / Е.Б. Скороспелова. Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2004.-231 с.

219. Соколов, Б.М. Художественный язык русского лубка Текст. / Б.М. Соколов. М.: РГТУ, 2000. - 264 с.

220. Спиридонова (Евстигнеева), Л.А. Русская сатирическая литература начала XX века Текст. / Л.А. Спиридонова. М.: Наука, 1977. - 304 с.

221. Султанов, К. Национальное самосознание и ценностные ориентации литературы Текст. / К. Султанов. М.: ИМЛИ РАН; Наследие, 2001. - 196 с.

222. Томашевский, Б.В. Теория литературы. Поэтика Текст. / Б.В. Томашев-ский. -М.: Аспект Пресс, 1996. 334 с.

223. Топоров, В.Н. Петербургский текст Текст. / В.Н. Топоров. М.: Наука, 2009. - 820 с.

224. Фрейденберг, О.М. Поэтика сюжета и жанра Текст. / О.М. Фрейденберг. — М.: Лабиринт, 1997. 448 с.

225. Юрьева, Л.М. Русская антиутопия в контексте мировой литературы Текст. / Л.М. Юрьева. М.: ИМЛИ РАН, 2005. - 320 с.1.

226. Абрашкин, A.A. Тайнопись «Мастера и Маргариты». Между строк великого романа Текст. / A.A. Абрашкин, Г.В. Макарова. М.: Вече, 2006. - 256 с.

227. Акимов, В.М. На ветрах времени: Очерки, эссе Текст. / В.М. Акимов. Л.: Детская литература, 1981. — 143 с.

228. Акимов, В.М. Свет художника, или Михаил Булгаков против Дьяволиады Текст. / В.М. Акимов. М.: Народное образование, 1995. - 56 с.

229. Альми, И.Л. Роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» и традиции русской классики Текст. / И.Л. Альми // Замысел и его художественное воплощение в произведениях советских писателей. Владимир, 1979. — С. 16-40.

230. Андреев, П. Беспросветье и просвет. Фантастические рассуждения о фантастическом романе Текст. / П. Андреев // Литературное обозрение. — 1991'. — №5. С.108-112.

231. Андреева, А. Александр Мень о романе «Мастер и Маргарита» Текст. / А. Андреева // Истина и жизнь. 1999. - №9. — С. 35-39.

232. Ардов, М. Прочтение романа Текст. / М. Ардов // Столица. 1992. - №42. -С. 55-57.

233. Балонов, Ф. Понятшг 'поэт' и. 'мастер' в системе представлений Михаила-Булгакова Текст. / Ф. Балонов // Булгаковский сборник III. Материалы по истории русской литературы XX века. — Таллинн, 1998. — С. 37-43.

234. Балонов, Ф. Песни лирников в «Белой гвардии»' Михаила Булгакова Текст. / Ф. Балонов*// Новое литературное обозрение. Mi, 2000: - № 44'. -С. 195-198.

235. Барков, А.Н. Кто они Мастер и Маргарита? Текст. / А.Н. Барков // Наука и жизнь. - 1991. - №9. - С. 88-96.

236. Барков, А.Н. Роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»: альтернативное прочтение Текст. / А.Н. Барков. К., 1994. - 300 с.

237. Барков, А.Н. Религиозно-философские аспекты романа «Мастер и Маргарита» Текст. / А.Н. Барков // Возвращенные имена русской литературы: аспекты поэтики, эстетики, философии. Самара: СГУ, 1994. - С. 64-73.

238. Белобровцева, И. Иностранец в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» Текст. / И. Белобровцева, С. Кульюс // Булгаковский сборник III. Материалы по истории русской литературы XX века. Таллинн, 1998*. — С. 57-67.

239. Белобровцева, И. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий Текст. / И. Белобровцева, С. Кульюс. М.: Книжный клуб 36.6, 2007. -496 с.

240. Бердяева, О.С. К вопросу о некоторых религиозно-философских подтек- стах романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита» Текст. / О.С. Бердяева //

241. Потаенная литература. Исследования и материалы. Иваново: ИвГУ, 2002. -Вып. З.-С. 195-203.

242. Биккулова, И.А. Русская проза XX века. М.А. Булгаков, К.Г. Паустовский; Е.И. Замятин Текст. / И.А. Биккулова, Л.П. Кременцов. М.: МПУ, 1993. -48 с.

243. Блажеев, Е. Роман Булгакова как опыт русской бездны Текст. / Е. Блажеев //Грани.-1994.-№174.-С. 109-125.

244. Боборыкин, В.Г. Михаил Булгаков Текст. / В.Г. Боборыкин. М.: Просвещение, 1991. — 208 с.

245. Бродский, М.А. «Мастер и Маргарита» антибиблия XX века? Текст. / М.А. Бродский // Русская словесность. - 1997. - №6. - С. 30-35.

246. Будицкая, Т.Г. Изучение творчества Михаила Булгакова за рубежом (19601990-е годы) Текст. / Т.Г. Будицкая // Филологические науки. 2001. - №5. - С. 78-88.

247. Бузиновский, С. Тайна Воланда: опыт дешифровки Текст. / С. Бузинов-ский, О. Бузиновская. СПб.: Лев и Сова, 2007. - 506 с.

248. Булгаков MIA. Жизнь и творчество. Фотоальбом Текст. М.: Эллис Лак, 2006.-320 с.

249. Варламов, А.Н. Михаил Булгаков ¡Текст. / А.Н. Варламов. М.: Молодая гвардия, 2008. - 840 с.

250. Вахитова, Т.М: Письма М: Булгакова правительству как литературный факт Текст. / Т.М; Вахитова // Творчество Михаила Булгакова. Исследования. Материалы. Библиография. СПб.: Наука, 1995. - Кн. 3'. - С. 5-24.

251. Волков, В.В. Концепция судьбы как встречи, вины, заслуги и воздаяния у М.А. Булгакова (Иешуа и Воланд в судьбах героев «Мастера и Маргариты») Текст. / В.В. Волков, Т.И. Суран // Понятие судьбы в контексте разных культур. М.: Наука, 1994. - С. 291-297.

252. Воронова, O.E. Творчество С.А. Есенина в контексте традиций русской духовной культуры Текст. / O.E. Воронова. Mí, 2000.

253. Воронцова, Г.Н. А.Н. Толстой в жизни и творчестве Текст. / Г.Н. Воронцова. -М.: Русское слово, 2004. 112 с.

254. Воротынцева, T.JI. Образ-символ звезд в прозе М.А. Булгакова Текст. / Т.Л. Воротынцева // Творческое наследие писателей русского Подстепья: проблематика и поэтика: Сборник научных трудов. Выпуск II. Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2003. - С.83-96.

255. Воспоминания о Михаиле Булгакове: Сборник Текст. М.: Советский писатель, 1988. — 528 с.

256. Вулис, А.З. Роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» Текст. / А.З. Вулис. М.: Художественная литература, 1991. — 222 с.

257. Вулис, А.З. Литературные зеркала Текст. / А.З. Вулис. — М.: Советский писатель, 1991.-480 с.

258. Гаврюпшн, Н.К. Нравственный идеал и литургическая символика в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» Текст. / Н.К. Гаврюшин // Творчество Михаила Булгакова. Исследования. Материалы. Библиография. — СПб.: Наука, 1995. Кн. 3.-С. 25-35.

259. Галинская, И.Л. «Мастер и Маргарита» М.А. Булгакова: К вопросу об историко-философских источниках романа Текст. / И.Л. галинская // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1982. - Т. 42. - №2. - С. 106-115.

260. Галинская, И.Л. Загадки известных книг Текст. / И.Л. Галинская. — Л. — М.: Наука, 1986.-128 с.

261. Галинская, И.Л. Наследие Михаила Булгакова в современных толкованиях. Сборник научных трудов Текст. / И.Л. Галинская. М.: РАН ИНИОН, 2003. - 132 с.

262. Гаспаров, Б. Из наблюдений над мотивной структурой романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» Текст. / Б. Гаспаров // Даугава. Рига, 1988. — №№10-12, 1989.-№1.

263. Громова, H.A. Все в чужое глядят окно Текст. / H.A. Громова. — М.: Совершенно секретно, 2002. — 288 с.

264. Гуськов, H.H. Булгаков и Лесков о нации русаков Текст. / H.H. Гуськов. — Белгород, 2006. — 100 с. ,t

265. Давыдова, Т.Т. О современном изучении прозы 20-х годов (на примере «Собачьего сердца» М:А. Булгакова) Текст. / Т.Т. Давыдова // Русская словесность. 1999. - №3. - С. 54-57.

266. Долгов, K.M. Восхождение на Афон. Жизнь,и мировоззрение Константина-Леонтьева, Текст. / K.M. Долгов. М.: Раритет, 1997. - 400 с.

267. Дякина, A.A. Духовное наследие М.А. Лермонтова'и поэзия Серебряного века: Монография Текст.?/ A.A. Дякина. М: МПУ, Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2001.-239 с.

268. Евнин, Ф:И.Роман «Бесы» Текст. / Ф:И. Евнин // Творчество Ф.М. Достоевского. Мя ИМЛИ АН СССР, 1959. - С. 215-264.

269. Егоров; Б.Ф. Булгаков и Гоголь (Тема борьбы со злом)'Текст. / Б.Ф. Егоров // Исследования по древней и новой литературе. — Л., 1987. С. 90-95.

270. Ермолинский, С. О Михаиле Булгакове Текст. / С. Ермолинский'// Театр. -1966.-№9-С. 79-97.

271. Ермолинский, С.А. О времени, о Булгакове и о себе Текст. / С.А. Ермолинский. М.: Аграф, 2002. - 448>с.

272. Ерыкалова, И:Е. Фантастика Булгакова: Творческая история. Текстология. . Литературный контекст Текст. / И.Е. Ерыкалова. СПб.: Изд-во СПбГУП, 2007.-284 с.

273. Земская, Е.А. Михаил Булгаков-и его родные: Семейный портрет Текст. / Е.А. Земская. М.: Языки славянской культуры, 2004. — 360 с.

274. Земляной, С. М". Булгаков и проблемы национального сознания русских Текст. / С. Земляной // Свободная мысль. 1992. - №11. - С. 92-100.

275. Земляной, С. Булгаков и Сталин Текст. / С. Земляной // Вечерняя Москва. 1993.-20мая.-С. 4.

276. Зеркалов, А. Иисус из Назарета и Иешуа Га-Ноцри Текст. / А. Зеркалов // Наука и религия. 1986. - №9. - С. 47-52.

277. Зеркалов, А. Лежащий во зле мир Текст. / А. Зеркалов // Знание сила. — 1991.-№5.-С. 34-41.

278. Зеркалов, А. Евангелие Михаила Булгакова. Опыт исследования ершала-имских глав романа «Мастер и Маргарита» Текст. / А. Зеркалов. — М.; Текст, 2003. 189 с.

279. Зеркалов, А. Этика Михаила Булгакова Текст. / А. Зеркалов. М.: Текст, 2004.-239 с.

280. Злочевская, A.B. «Мастер и Маргарита» MIA. Булгакова оригинальная версия русского метаромана XX века''Текст. / А.В1. Злочевская // Русская, словесность. - 2001. - №2. - С. 5-10.

281. Золотоносов, М. «Родись второрожденьем тайным.» Михаил Булгаков: позиция писателя и движение времени Текст. / М. Золотоносов // Вопросы литературы. 1989. - № 4. - С. 149^-182.

282. Золотусский, И. Заметки о двух романах. Булгакова Текст. / И. Золотус-ский // Литературная учеба. 1991. - Кн. 2. - С. 147-165.

283. Иванынина, Е.А. Национальное и профессиональное как семиотическая проблема в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» (о смысле ритмических повторов) Текст. / Е.А. Иванынина // Весник ВГУ. Серия: Филология. Журналистика. 2004. - №1. - С. 17-24.

284. Ионин, Л.Г. Две реальности «Мастера и Маргариты» Текст. / Л.Г. Ионин // Вопросы философии. 1990. - №2. - С. 44-55.

285. Ишимбаева Г.Г. Русская фаустиана XX века: Учебное пособие. М.: Флинта; Наука, 2002. - 128 с.

286. Казаркин, А.П. Истолкование литературного произведения (Вокруг «Мастера и Маргариты» М. Булгакова) Текст. / А.П. Казаркин. Кемерово: Ке-меров. гос. ун-т, 1988. — 83 с.

287. Казаркин, А.П. Типы авторства в романе «Мастер и Маргарита» Текст. / А.П. Казаркин // Творчество Михаила Булгакова: Сборник статей. Томск: ТГУ, 1991.-С. 11-27.

288. Канчуков; Е. Расслоение? мастера Текст.? / Е. Канчуков1// Литературное; обозрение. 1991. - №5; —С. 75—77.: . : ,

289. Комлик, H.H. Творческое наследие Е.И. Замятина.в. контексте традиций русской народной; культуры:; Монография; Текст., / H.H. Комлик. Елец: ЕГПИ, 2000. - 265 с. /

290. Комлик, H.H. Творчество; Е.И. Замятина: Лебедянский путеводитель. Учебное пособие Текст.; / H.H. Комлик. Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина; 20031 -241 с. ' '

291. Кораблев, А. Хорошо, продуманное пророчество Текст.; / А. Кораблев // Лепта. -1991.-№5:.- С.165-170:

292. Королев, А. Между Христом и Сатаной Текст. / А. Королев // Театральная жизнь. 1991. - №13. - С. 30-33.

293. Круговой, Г. Гностический роман М. Булгакова Текст. / Г. Круговой // Новый журнал. Нью-Йорк, 1979. - Кн. 134. - С. 47-81.

294. Крючков, В.П. «Он не заслужил света, он заслужил покой.» Комментарий к «Мастеру и Маргарите» М.А. Булгакова Текст. / В.П. Крючков // Литература в школе. 1998. - №2. - С. 54-61.

295. Крючков, В.П. «Еретики» в литературе: Л. Андреев, Е. Замятин, Б. Пильsняк, М. Булгаков Текст. / В.П. Крючков. Саратов: Лицей, 2003. - 288 с.

296. Кузнецова, О.Г. Особенности цветового письма в романе «Мастер и Маргарита» Текст. / О.Г. Кузнецова // Возвращенные имена русской литературы: аспекты поэтики, эстетики, философии. — Самара: СГУ, 1994. С. 91-97.

297. Кураев, А. «Мастер и Маргарита»: за Христа или против? Текст. / А. Ку-раев. -М., 2006. 176 с.

298. Куртис, Дж. М.А. Булгаков и иностранные языки Текст. / Дж. Куртис // Творчество Михаила Булгакова. Исследования. Материалы. Библиография. -СПб.: Наука, 1995. Кн. 3. - С. 112-128.

299. Лазарева, М.А. «Мастер и Маргарита» М.А. Булгакова в интерпретации литературоведения 1960-1990-х гг. Текст. / М.А. Лазарева // Вестник МГУ. Сер. Филология. 2000. - №5. - С. 127-134.

300. Лазарева, М.А. Жанровое своеобразие «Мастера и Маргариты» Текст. / М.А. Лазарева // Филологические науки. 2000. - №6. - С. 22-30.

301. Лазебник, И. Отец Мастера Текст. / И. Лазебник // Альманах библиофила. -М., 1993.-Вып. 28.-С. 108-113.

302. Лакшин, В.Я. Литературно-критические статьи Текст. / В.Я. Лакшин. — М.: Гелеос, 2004. 672 с.

303. Лесскис, Г. Путеводитель по роману Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» Текст. / Г. Лесскис, К. Атарова. М.: Радуга, 2007. - 520 с.

304. Лурье, Я.С. Михаил Булгаков и авторы «великого комбинатора» Текст. / Я.С. Лурье // Звезда. 1991. - №9. - С. 168-174.

305. Максудов, С. «Мастер и Маргарита» театральный романа в пяти измерениях (пространство, время, этика) // Новый журнал. - Нью-Йорк, 1995. - Кн. 196. - С. 202-244.

306. Малахов, В. Гавань у поворота времен (Онтология Дома в «Белой гвардии» Михаила Булгакова) Текст. / В. Малахов // Вопросы литературы. — 2000. — Кн. 4. С. 326-336.

307. Малыгина, НМ. Андрей Платонов: поэтика «возвращения Текст. / Н.М; Малыгина. -М.: ТЕИС, 2005. 334 с.

308. Менглинова, Л.Б. Гротеск в романе «Мастер и Маргарита» Текст. / Л.Б.

309. Менглинова // Творчество Михаила Булгакова: Сб. статей. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1991. - С. 49-78.

310. Менглинова, Л.Б. Апокалиптический миф в прозе М:А. Булгакова Текст. / Л.Б. Менглинова. Томск: Изд-во Томского университета, 2007. - 412 с.

311. Миллиор, Е. Винами расплата в романе М. Булгакова^«Мастер и Маргарита» Текст. / Е. Миллиор // Круг чтения. М.: Политиздат, 1991. - 128-132.

312. Михайлов, О. Проза Бунина Текст. / О. Михайлов // Вопросы литературы. 1957.-№5.-С. 128-155.

313. Мягков, Б.С. Родословия Михаила Булгакова Текст. / Б.С. Мягков. М.: АПАРТ, 2003.-400 с.

314. Мягков, Б.С. Родословия Михаила Булгакова. Семейный круг ближних и дальних родственников и свойственников (генеалогическая схема) Плакат. / Б.С. Мягков. -М., 2003.

315. Мягков, Б.С. Булгаков на Патриарших Текст. / Б.С. Мягков. М.: Алгоритм, 2008.-352 с.

316. Неёлов, Е.М. Сказка «Царевна-лягушка» и-повесть М. Булгакова «Роковые яйца» Текст. / Е.М. Неёлов // Проблемы детской литературы и фольклора. -Петрозаводск, 2001. С. 52-58.

317. Некрасов, В. Возвращение в Дом Турбиных Текст. / В. Некрасов. К.: Феникс, 2004.-112 с.

318. Немцев, В'.И. Михаил Булгаков: становление романиста Текст. / В.И: Немцев.' Самара: Самарский филиал Саратовского университета; 1991. — 164 с.

319. Немцев; В.И. Вопросы изучения художественного наследия М.А. Булгакова Текст. / В.И. Немцев. Самара, 1999. - 142 с.

320. Немцев, В.И*. Произведения' Михаила Булгакова в аспекте литературных связей Текст. / В.И. Немцев. — Самара: Из-во СамГПУ, 2002. — 127 с.

321. Никольский, C.B. На грани метафор и аллюзии (о некоторых зашифрованных мотивах в антиутопиях Булгакова) Текст. /C.B. Никольский»// Известия АН. Серия литературььи языка. — 1999. Т. 58. - №1. - С. 11-19.

322. Нилова, C.B. Время и пространство в произведениях' М.А. Булгакова 20-х годов Текст. / C.B. Нилова // Вестник Новгородского государственного' университета. 2007. - №41. - С. 63-65.

323. Новиков, В.В. Михаил Булгаков — художник Текст. / В.В. Новиков. — М.: Московский рабочий, 1996. 357 с.

324. Осипов, Ю.М. Два Булгакова (трактат о великих русских, искавших истину Сергее и Михаиле) Текст. / Ю.М. Осипов // Два Булгакова. Разные' судьбы: В 2 кн. - Кн.1. Сергей Николаевич. — М.; Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2002.-С. 6-30.

325. Паршин, JI.К. Чертовщина в американском посольстве в Москве, или 13 загадок Михаила Булгакова Текст. / Л.К. Паршин. М.: Изд-во «Книжная палата», 1991. -208- с.

326. Пермякова; H.A. Особенности поэтики Михаила Булгакова* (формы и функции фантастики демонического) Текст. / H.A. Пермякова. Киров, 2005.-134 с.

327. Петелин, В.В. Жизнь•>Булгакова. Дописать раньше, чем умереть Текст. / в.в: Петелин. М.: Центрполиграф, 2000. - 665 с.

328. Петелин; B.B. Комментарии Текст. / В.В. Петелин // Булгаков М:А. Собрание сочинений: В 8 т. М.: Центрполиграф, 2004. — Т. 3: Белая гвардия: Роман, пьесы. - С. 695-765.

329. Петровский, М. Мастер и Город. Киевские'контексты Михаила Булгакова Текст. / М. Петровский. Киев: Дух и Литера, 2001. - 367 с.

330. Плаксицкая, H.A. Сатирический модус человека и мира в »творчестве Ml А. Булгакова (на материале повестей 20-х годов и романа «Мастер и Маргарита»): учебное пособие Текст. / H.A. Плаксицкая. Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2006. -139 с.

331. Подоксенов, A.M. Михаил Пришвин и Василий Розанов: мировоззренческий контекст творческого диалога: Монография Текст. / A.M. Подоксенов. Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина; Кострома: КГУ им. H.A. Некрасова, 2010i -395 с:

332. Поздняева, Т. Воланд и Маргарита Текст. / Т. Поздняева. СПб.: Амфора, 2007. - 446 с.

333. Приходько, И.С. Традиции западноевропейской мениппеи в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» Текст. / И.С. Приходько // Замысел и его художественное воплощение в произведениях советских писателей. — Владимир, 1979.-С. 41-68.

334. Пьяных, М.Ф. Трагический XX век в зеркале русской литературы: сборник статей Текст. / М.Ф. Пьяных. — СПб.: Русско-Балтийский информационный центр «Блиц», 2003. — 512 с.

335. Рассадин, С. Путь с Голгофы Текст. / С. Рассадин // Диалог. 1993. -№5/6.-С. 72-80.

336. Ребель, Г.М. Художественные миры романов Михаила Булгакова Текст. / Г.М. Ребель. Пермь: ПРИЛИТ, 2001. - 196 с.

337. Рогачевский, А. Михаил Булгаков как детский писатель (предварительные заметки) Текст. / А. Рогачевский // Булгаковский сборник III. Материалы по истории русской литературы XX века / Сост. И. Белобровцева, С. Кульюс. — Таллинн, 1998. С. 77-88.

338. Рогинский, А.Б. «Белая гвардия». Комментарий Текст. / А.Б. Рогинский // Булгаков М.А. Собрание сочинений: В 5 т. М.: Художественная литература,'1989. - Т. 1. Записки юного врача; Белая гвардия; Рассказы; Записки на манжетах. — С. 563-590.

339. Рогощенков, И: Камо гряденш? Чье «евангелие» в романе Булгакова «Мастер и.Маргарита»? Текст. / И. Рогощенков,// Север. 2003. - №9-10. -С. 223-230.

340. Садыхова, С.А. Творчество М. Булгакова-сатирика. Монография Текст. / С.А. Садыхова. Баку: Адильоглу, 2007. - 132 с.

341. Сарнов, Б.М. Каждому по его вере. О романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» Текст. / Б.М. Сарнов. — М.: Изд-во Московского ун-та; Высшая школа, 2003. — 96 с.

342. Сахаров, В. Михаил Булгаков: уроки судьбы Текст. / В. Сахаров // Подъем. 1991. - №5. - С. 90-237.

343. Сахаров, В.И. Михаил Булгаков: писатель и власть. По секретным,архивам ЦК КПСС и КГБ Текст. / В.И. Сахаров. М.: OJIMA-ПРЕСС, 2000. - 446 с.

344. Сахаров, В.И. М.А. Булгаков в жизни и творчестве Текст. / В.И. Сахаров. М.: Русское слово, 2004. - 112 с.

345. Сергованцев, Н. Два самоотречения М.А. Булгакова Текст. / Н. Сергован-цев // Молодая гвардия. 1989. - №8. - С. 259-212. \

346. Серебрякова,. Е.Г. Образ А.С. Пушкина в творчестве М.А. Булгакова и Ю.И. Дружникова Текст. / Е.Г. Серебрякова // Вестник ВГУ. Серия Гуманитарные науки. 2002. - № 1. - С. 235-245.

347. Симонова, Т.Г. Мемуарная проза русских писателей XX века: поэтика и типология жанра Текст. /Т.Г. Симонова: Гродно:.ГрГУ, 2002.— 119 с.

348. Скульская, Е.А. Интерпретация жанра'«Театрального романа» М. Булгакова в критике Текст. / Е.А. Скульская // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2007. - №4. - С. 187-189.

349. Смелянский, A.M. Михаил Булгаков в Художественном театре Текст. / A.M. Смелянский. М.: Искусство, 1989. - 432 с.

350. Соколов, Б.В. К вопросу об источниках романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» Текст. / Б.В: Соколов // Философские науки. 1987. - № 12.-С. 54-64.379: Соколов, Б. На пути к истине Текст. / Б. Соколов // Молодая гвардия. -1991.-№5.-С. 274-279.

351. Соколов, Б. Михаил Булгаков Текст. / Б. Соколов. М.: Знание, 1991. — 64

352. Соколов, Б.В. Андрей Белый и Михаил Булгаков Текст. / Б.В1 Соколов // Русская литература. 1992. - №2. - С.42-55.

353. Соколов, Б.В. Михаил Булгаков и Лев Шестов: тайный диалог Текст. / Б.В. Соколов // Витрина. 1995. -№ 5-6.

354. Соколов, Б.В. Булгаковская энциклопедия Текст. / Б.В. Соколов. — Ml:1. Локид; Миф, 1998. -592 с.

355. Соколов, Б.В. Сергей Булгаков и Михаил Булгаков Текст. / Б.В. Соколов // Два Булгакова. Разные судьбы: В 2 кн. Кн.1. Сергей Николаевич. - М.; Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2002. - С. 247-253.

356. Соколов, Б.В. Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты» Текст. / Б.В. Соклов. М.: Яуза; Эксмо, 2006. - 608 с.

357. Соколов, Б.В. Михаил Булгаков: загадки творчества Текст. / Б.В. Соколов. М.: Вагриус, 2008. - 688 с.

358. Солоухина, О. Образ художника и время. Традиции русской литературы в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» Текст. / О.' Солоухина // Москва. 1987. - №3. - С. 173-181.

359. Стальная; Г. Булгаковские зеркала Текст. / Г. Стальная // Знание — сила. — 1998.-№1.-С. 144-152.

360. Стронгин, В.Л. Любовь Михаила Булгакова: Романтическая* история Текст. / В.Л. Стронгин. М.: Центрполиграф, 2000. - 475 с.

361. Сухих, И:Н. Двадцать книг XX века. Эссе Текст. / И.Н. Сухих. СПб.: Паритет, 2004. - 544 с.

362. Творчество Михаила Булгакова: Исследования. Материалы. Библиография Текст. Кн. 1. - Л.: Наука, 1991.

363. Творчество Михаила Булгакова. Исследования. Материалы. Библиография Текст. СПб.: Наука, 1995. - Кн. 3. - 368 с.

364. Травников, С.Н. Ода Г.Р. Державина «Фелица» Текст. / С.Н. Травников // Русская литература XVIII-XIX веков: Справочные материалы. М.: Просвещение, 1995. — С. 55-71.

365. Утехин, Н.П. «Мастер и Маргарита» М. Булгакова (об источниках действительных и мнимых) Текст. / Н.П. Утехин // Русская литература. — 1979. -№4.

366. Фиалкова, Л.Л. Рассказы и фельетоны Текст. / Л.Л. Фиалкова // Булгаков М.А. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 2. -М.: Худож. лит., 1989. С. 704-747.

367. Ханне, Д.Дж. Роль Иешуа в романе «Мастер и Маргарита» Текст. / Д.Дж. Ханне // Возвращенные имена русской литературы: аспекты поэтики, эстетики, философии. — Самара: СГУ, 1994. — С. 74-90.

368. Хашимов, Р.И. К этимологии имени Най-Турс Текст. / Р.И. Хашимов // Omiologos. Вып. 7 (№ 3-4). - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2010. - С. 147149.

369. Химия, В.В. В мире Михаила Булгакова Текст. / В.В. Химич. — Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2003. 336 с.

370. Чудакова, М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова Текст. / М.О. Чудако-ва // Москва. 1987. - №6-7; Чудакова, М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова [Текст] / М.О. Чудакова. - М.: Книга, 1988. - 672 с.

371. Чудакова, М.О. Избранные работы Текст. / М.О. Чудакова. — М.: Языки русской культуры, 2001. Т. 1. Литература советского прошлого. — 472 с.

372. Чудакова, М.О. Новые работы: 2003-2006 Текст. / М.О. Чудакова. М.: Время, 2007.-560 с.

373. Шафер, Н. М.А. Булгаков и А.Н. Толстой, год 1937-й Текст. / Н. Шафер // Музыкальная жизнь. 1991. - №13-14. - С. 22-24.

374. Шиндель, А. Пятое измерение Текст. / А. Шиндель // Знамя. 1991. - №5. -С. 193-208.

375. Штейман, М.С. Образ земского врача в раннем творчестве М.А. Булгакова Текст. / М.С. Штейман // Творческое наследие писателей русского Подстепья: проблематика и поэтика. Сборник научных трудов. Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2002. - С. 88-95.

376. Штейман, М.С. Проблема интеллигенции и революции в философско-нравственных исканиях С.Н. Булгакова и М.А. Булгакова Текст. / М.С. Штейман //«Поэтика» литературных гнезд: филология, история, краеведение. Тула: Гриф и К, 2005. - С. 92-96.

377. Штейман, М.С. В. Вересаев и М. Булгаков (проблема традиции и новаторства) Текст. / М.С. Штейман // Вестник Елецкого государственного университета им. И.А. Бунина. Вып. 9: Филологическая серия (2). — Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2005. С. 287-294.

378. Щукина, Д.А. По поводу одной гетевской цитаты у А. Фета и М. Булгакова Текст. / Д.А. Щукина // A.A. Фет и русская литература / Под ред. В.А. Кошелева, Г.Д. Аслановой. Курск-Орел: Изд-во Курского гос. пед. университета, 2000. - С. 294-299.

379. Эльбаум, Г. Анализ иудейских' глав «Мастера и Маргариты» Булгакова Текст. / Г. Эльбаум^ Энн Эрбор: Ардис, 1981.

380. Яблоков, Е.А. Мотивы прозы Михаила Булгакова Текст.1,/ Е.А. Яблоков. -М: РГГУ, 1997. 199 с.

381. Яблоков, Е.А. Художественный мир Михаила Булгакова* Текст. / Е.А. Яблоков. -М.: Языки славянской культуры, 2001. 424'с.

382. Яблоков, Е.А. Текст и подтекст в рассказах М. Булгакова («Записки юного врача») Текст. / Е.А. Яблоков. Тверь: Твер. гос. ун-т, 2002. - 103 с.

383. Яновская, Л1М. Творческий путь Михаила Булгакова Текст. / Л.М. Яновская.-М'., 1983.-320 с.I

384. Яновская, Л. «Беседовать с тобою одной». Из писем Михаила Булгакова к жене Текст. / Л. Яновская // Октябрь. 1984. - №1. - С. 189-201.

385. Яновская, Л.М. Треугольник Воланда Текст. / Л.М. Яновская // Октябрь. — 1991.-№5.-С. 182-202.

386. Яновская, Л.М. Горизонтали и вертикали Ершалаима Текст. / Л.М. Яновская // Вопросы-литературы. 2002. - Кн. 3. - С. 291-303.

387. Яновская, Л.М. Записки о Михаиле Булгакове Текст. / Л.М. Яновская. -М.: Текст, 2007.-413 с.V

388. Абрагам, П.РГ Роман «Мастер и Маргарита» М. Булгакова в аспекте литературных традиций (Проблема интерпретации). Дисс. к. ф. н. Текст. /П.Р. Абрагам. М., 1989. - 240 с.

389. Багирова, Е.П. Эволюция антропонимикона в текстах разных редакций романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»: Автореферат дисс. к. филол. наук Текст. / Е.П. Багирова. — Тюмень, 2004. 21 с.

390. Белкин, М.Ю. Поэтика диалогического в прозе М.А. Булгакова 1920-х годов: Автореферат дисс. к. филол. н. Текст. / М.Ю. Белкин. Волгоград, 2004.-27 с.

391. Бердяева, О.С. Проза Михаила Булгакова. Текст и метатекст: Диссертация, . доктора1 филологических наук Текст. / О.С. Бердяева. — Великий Новгород, 2004. 324 с.

392. Борисова; JI.B. М.А. Булгаков и М.Е. Салтыков-Щедрин: когнитивная^парадигма (на материале произведений* «Мастер и Маргарита» и «История одного города»): Дисс. к. филол. наук Текст. / JXB. Борисова. Ставрополь, 2001.

393. Васильева, M.F. Н.В. Гоголь в творческом сознании М:А. Булгакова: Автореферат дисс. к. филол. наук Текст. / M.F. Васильева. Томск, 2005. - 25 с.

394. Викторович, О.В. Становление системы персонажей романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита» в творческой истории произведения: Дисс. к. филол. наук Текст. / 0:В. Викторович. Коломна, 2000. - 169 с.

395. Волкова, П.С. Реинтерпретация художественного текста (на.материале искусства XX века): Автореферат дисс.доктора искусствоведения, Текст. / П.С. Волкова. Ставрополь, 2009. - 50 с.

396. Джабиров, Р.П. Этническое и культурное возрождение народов Дагестана в современных условиях: Автореферат дисс. к. философ, наук Текст. / Р.П. Джабиров. М., 2006. - 23 с.

397. Зайцев, A.B. Взаимодействие жанров в прозе М.А. Булгакова 1920-х годов: Автореферат дисс. к. филол. н. Текст. / A.B. Зайцев. — М., 1998. — 26.

398. Иваныпина, Е.А. Автор-текст-читатель в творчестве Михаила Булгакова 1930-х годов («Адам и Ева», «Мастер и Маргарита»): Автореферат дисс. к. филол. наук Текст. / Е.А. Иваныпина. Воронеж, 1998. - 22 с.

399. Коваленко, Ю.Д. Когнитивная категория художественного пространства и ее репрезентация в романе М.А. Булгакова «Белая гвардия»: Автореферат дисс. к. филол. наук Текст. / Ю.Д. Коваленко. Омск, 2002. - 22 с.

400. Колесникова, Ж.Р. Роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» и русская религиозная философия начала XX века: Автореферат дисс. к. филол. наук Текст. / Ж.Р. Колесникова. Томск, 2001. — 15 с.

401. Кондакова, Ю.В. Гоголь и Булгаков: поэтика и онтология: Дисс. к. филол. наук Текст. / Ю.В. Кондакова. Екатеринбург, 2001.

402. Кузьминых, Е.О. Пространственно-временная символика раннего М.А. Булгакова в контексте прозы начала 1920-х годов: Автореферат дисс. к. филол. наук Текст. / Е.О. Кузьминых. Воронеж, 2008. - 23 с.

403. Леонтьев, A.A. Интертекстуальность в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»: Автореферат дисс. к. филол. наук Текст. / A.A. Леонтьев. -М., 2001.-17 с.

404. Нестерова, O.A. Современные коммуникативные практики в пространстве российско-китайского межкультурного взаимодействия: Автореферат дисс. доктора филос. наук Текст. / O.A. Нестерова. -М., 2010. 41 с.

405. Орлова, О.А. Эсхатологические мотивы в творчестве М.А. Булгакова (на материале романов «Белая гвардия» и «Мастер и Маргарита»): Автореферат дисс. к. филол. наук Текст. / O.A. Орлова. — М., 2008. 31 с.

406. Пенкина, Е.О. Мифопоэтика и структура художественного текста в философских произведениях М.А. Булгакова: Автореферат дисс. к. филол. наук Текст. / Е.О. Ненкина. М., 2001. - 31 с.

407. Петров, В.Б, Художественная аксиология Михаила Булгакова: Диссертация . доктора филологических наук Текст. / В.Б. Петров. — М., 2003.

408. Плаксицкая, H.A. Сатирический модус человека и мира в творчестве М.А. Булгакова (на материале повестей 20-х годов и романа «Мастер и Маргарита»: Автореферат дисс. к. филол. н Текст. / H.A. Плаксицкая. — Елец, 2004. -24 с.

409. Подобрий, A.B. Межкультурный диалог в русской малой прозе 20-х годов XX века: Автореферат дисс.доктора филол. наук Текст. / A.B. Подобрий. -М., 2010.-39 с.

410. Сарычев, Я.В. Творческий феномен В.В. Розанова и «новое религиозное сознание»: Автореферат дисс. доктора филол. наук Текст. / Я.В. Сарычев. -М., 2008.-39 с.

411. Тимофеева, В.Г. Основные концепты русской культуры в исторических романах о Петре I: Дисс. к. филол. наук Текст. / В.Г. Тимофеева. Воронеж, 2001.-205 с.

412. Ухова, Е.В. Философско-этические идеи в творчестве М.А. Булгакова: Дисс. к. философ, н. Текст. / Е.В. Ухова. -М., 1999. 152 с.

413. Хрущева, E.H. Поэтика повествования в романах М.А. Булгакова: Автореtферат дисс. к. филол. н. Текст. /E.H. Хрущева. Екатеринбург, 2004. - 19 с.

414. Цораев, З.У. Миф и эпос как феномены сознания и социокультурной деятельности: Автореферат дисс. доктора филос. наук Текст. / З.У. Цораев. — СПб., 2009.-37 с.

415. Шаталова, C.B. Мифология смеха в прозе М.А. Булгакова 1920-х годов: Автореферат дисс. к. филол. наук Текст. / C.B. Шаталова. — Магнитогорск, 2008. -19 с.

416. Эрастова, A.B. Традиции философского романа Ф.М. Достоевского в прозе М.А. Булгакова («Братья Карамазовы» и «Мастер и Маргарита»): Автореферат дисс. к. ф. н. Текст. / A.B. Эрастова. Нижний Новгород, 1995. — 12 с.

417. Южанинова, Е.Р. Ценностные и рационально-теоретические компоненты в мировоззрении М.А. Булгакова: Автореферат дисс. к. философ, наук Текст. / Е.Р. Южанинова. Екатеринбург, 2008. - 23 с.

418. Яблоков, Е.А. Проза Михаила Булгакова: структура художественного мира: Автореферат дисс. доктора филол. наук Текст. / Е.А. Яблоков. М., 1997.-47 с.1. VI

419. Атеистический словарь Текст. / Под ред. М.П. Новикова. М.: Политиздат, 1986.-512 с.

420. Библейская энциклопедия Текст. / Сост. архим. Никифор. Репринтное изд. -М.: ТЕРРА, 1990. - 902 с.

421. Библейский словарь Текст. / Сост. Э. Нюстрем. — СПб.: Библия для всех, 2001.-523 с.

422. Брокгауз, Ф.А. Энциклопедический словарь Текст. / Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон / Под ред. проф. И.Е. Андреевского. СПб., 1899-1903.

423. Брокгауз, Ф.А. Россия. Иллюстрированный энциклопедический словарь Текст. / Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон. -М.: Эксмо, 2007. 704 с.

424. Воскобойников, В.М. Иллюстрированная православная энциклопедия: Толкование символов и обрядов. Описание главнейших православных святынь Текст. / В.М. Воскобойников. М.: Эксмо, 2007. - 288 с.

425. Грушко, Е.А. Словарь славянской мифологии Текст. / Е.А. Грушко, Ю.М. Медведев. Нижний Новгород: Русский купец; Братья славяне, 1996. — 480 с.

426. Даль, В.И. Пословицы русского народа Текст. / В.И. Даль. — М.: ННН, 1994.-616 с.

427. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. Текст. / В.И. Даль. -М.: ТЕРРА, 1995.

428. Детская энциклопедия Текст. М.: Просвещение, 1968. — Т. 12. Искусство. - 640 с.

429. Дилите, Д. Античная литература Текст. / Д. Дилите. М., 2003. — 487 с.

430. История русской литературы'XX века: В 4-х кн. Текст. / Под ред. Л.Ф. Алексеевой. М.: Высшая школа; 2005. - Кн. 1: 1910-1930 годы. - 366 с.

431. История русской' литературы XX века (20-50-е годы): Литературный процесс Текст. М.: Изд-во Московского ун-та, 2006. - 776 с.

432. История русской литературы. XX век: В 2 ч. Текст. / Под ред. В.В. Агено-сова. М.: Дрофа, 2007.

433. История русской- литературы XX века (20-90-е годы): Основные имена Текст. / Отв. ред. С.И. Кормилов. — М.: Изд-во Московского ун-та, 2008. — 576 с.

434. Казакевич, А.Н. Символы Русской Православной Церкви Текст.',/ А.Н. Казакевич. М.: Олма Медиа Групп, 2007. - 448 с.

435. Квятковский, А. Поэтический словарь Текст. / А. Квятковский. М.: Советская энциклопедия, 1966. - 376 с.

436. Кирло, X. Словарь символов. 1000'статей о важнейших понятиях религии, литературы, архитектуры, истории Текст. / X. Кирло. — М.: Центрполиграф, 2007. 525 с.

437. Лингвистический энциклопедический словарь Текст. / Гл. ред. В.Н. Ярцева. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — 685 с.

438. Литературный энциклопедический словарь Текст. / Под общ. ред. В.М. Кожевникова, П.А. Николаева. М.: Советскаяэнциклопедия, 1987. — 752 с.

439. Максимов, C.B. Крылатые слова'Текст.«/ C.B. Максимов. Нижний Новгород: Русский купец; Братья славяне, 1996. - 416 с.

440. Маковский, М.М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках: Образ мира и миры образов Текст. / М.М. Маковский. М.: Владос, 1996. - 416 с.

441. Минералов, Ю.И. История русской литературы XX века (1900-1920-е годы) Текст. / Ю.Н. Минералов, И.Г. Минералова. М.: Высшая школа, 2004. -430 с.

442. Мифологический словарь Текст. / Гл. ред. Е.М. Мелетинский. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — 672 с.

443. Мифы народов мира. Энциклопедия: в 2 т. Текст. / Гл. редактор С.А. Токарев.-М.: Российская энциклопедия, 1994.

444. Михельсон, М.И. Русская мысль и речь: Свое и чужое: Опыт русской фразеологии: Сборник образных слов и иносказаний: В 2 т. Текст. / М.И. Михельсон. -М.: ТЕРРА, 1994.

445. Ожегов, С.И. Словарь русского языка Текст. / С.И. Ожегов. М.: Русский язык, 1985. - 797 с.

446. Полный православный богословский энциклопедический словарь: В 2 т. Текст.! -М.: Возрождение, 1992.

447. Православная энциклопедия / Под ред. Патриарха Московского и вея Руси Алексия II Текст. М.: Православная энциклопедия, 2004. - Т. VIIL Вероучение - Владимиро-Волынская епархия.

448. Реформатский, A.A. Введение в языковедение Текст. / A.A. Реформатский. М.: Аспект-Пресс, 1996. - 536 с.

449. Роговер, Е.С. Русская литература XX века Текст. / Е.С. Роговер. — СПб. -М.: САГА; ФОРУМ, 2004. 496 с.

450. Руднев, В.П. Словарь культуры XX века Текст. / В.П. Руднев. М.: Аграф, 1997.-384 с.

451. Русская мифология. Энциклопедия Текст. М.: Эксмо; СПб.: Мидгард, 2007. - 784 с.

452. Семенова, М. Мы — славяне: Популярная энциклопедия Текст. / М. Семенова. СПб.: Азбука-классика, 2007. - 560 с.

453. Славина, В.А. Русская литература. XX век Текст. / М., 2000. 158 с.

454. Словарь иностранных слов Текст. М.: Русский язык, 1985. - 608 с.

455. Словарь иностранных слов в русском языке Текст. / Под ред. И.В. Лехина и проф. Ф.Н. Петрова. М.: ЮНВЕС, 1996. - 832 с.

456. Словарь русского языка: В 4 т. Текст. / Под ред. А.П. Евгеньевой. М.: Русский язык, 1985.

457. Снегирев, И.М. Словарь русских пословиц и поговорок; Русские в своих пословицах Текст. / И.М. Снегирев. Нижний Новгород: Русский купец; Братья славяне, 1996. - 624 с.

458. Советский энциклопедический словарь Текст. — М.: Советская энциклопедия, 1985.-1600 с.

459. Соколов, А.Г. История русской литературы конца XIX начала XX века í 1 Текст. / А.Г. Соколов. - М.: Высшая школа, 1979. - 400 с.

460. Фасмер; М. Этимологический словарь русского языка: В 4 т. Текст.'/ М'. Фасмер. -М.: Прогресс, 1986-1987.

461. Философский энциклопедический словарь Текст. М.: Советская энциклопедия, 1989. - 815 с.

462. Фразеологический словарь русского языка Текст. / Под ред. А.И. Молот?кова; М.: Русский язык, 1986. - 543 с. i 496. Шикман, А.П. Деятели отечественной истории: Биографический словарьсправочник: В 2 кн. Текст. / А.П. Шикман. -М.: ACT-ЛТД, 1997.

463. Энциклопедия мистицизма Текст. СПб.: Литера; ВИАН, 1997. - 480 с.

464. Юшин, П.Ф. Русская советская литературная критика (1917-1934). Хрестоматия Текст. / П.Ф. Юшин. М.: Просвещение, 1981. - 447 с.1. VII

465. Архив Павла Ивановича Новицкого // РГАЛИ. Ф. №2746. - Опись №1. -Ед. хран. №179.

466. Бархатов А. Протоиерей Казанской г. Карачева церкви Михаил Васильевич покровский (некролог) // ГАОО. Отдел периодики: Орловские епархиальные ведомости. 1895. - 16 апреля. - №15.

467. Бердяев H.A. Смысл истории //РГАЛИ. Ф. 1496. -Ед. х. 38. - On. 1.

468. Бердяев H.A. Чтение о христианстве и современном сознании. Конспект лекций. 1920. Количество листов 52. Копия рукой Е.Ю. Рапп // РГАЛИ. — Ф. 1469.-О. 1. — Ед. хр. 54.

469. Бердяев H.A. Речь на открытии Русской религиозно-философской академии и заметки о деятельности академии 1922-1932 // РГАЛИ. Ф. 1469. - О: l.-Ед. хр. 38. N

470. Бердяев H.A. Проблема христианской культуры в-православном сознании. Доклад на съезде «Лиги православной культуры». 1931 // РГАЛИ. — Ф. 1469. О. 1. -Ед. хр. 96.

471. Бердяев H.A. Столкновение рока и разума. Статья. 1938 // РГАЛИ. — Ф. 1469.-О. Г.-Ед.хр. 214.

472. Булгаков А.И. Судебная реформа в царствование императора Александра II // ГАОО. Отдел периодики: Орловские епархиальные ведомости. 1880. -№17. - 1 сентября: - С. 1208-1213.

473. Булгаков М.А. Заявление в Конфликтную комиссию при Всероссийском Союзе писателей о разборе дела о печатании романа «Белая гвардия» в издательстве «Россия» (Фонд Е.Ф. Никитиной) // РГАЛИ. Ф. 341. - Ед. хр. 257. -On. 1.

474. Булгаков М.А. Портрет Булгакова в группе. Письмо А.П. Кончарк.овскогок Г.А. Крыловой (пояснения к портрету) // РГАЛИ. Ф: 369. - Ед.хр. 577.

475. Булгаков М.А. Пометы на записках Д.Л. Мордовцева «Поездка в Иерусалим» («Исторический вестник». 1881. - № 6) 1920-1930 карандашом. 872 стр.+ 64 стр. +4 лл. (Пост. 96-1970) // Отдел рукописей РГБ. - Ф. 562. - Ед. хр. 25. — I.

476. Булгаков М.А. Пометы в книге П.А. Флоренского «Мнимости в геометрии» (М.: Поморье, 1922) красным и синим карандашом. 72 стр. (Пост. 961970) // Отдел рукописей РГБ. Ф. 562. - Ед. хр. 26. - 6.

477. Булгаков П. Русско-турецкая война 1877 / 78 года // ГАОО. Отдел периодики: Орловские епархиальные ведомости. 1880. - № 19. — 1 октября. — С. 1374-1382.

478. ГАОО. Отдел периодики: Орловские епархиальные ведомости. — 1894. 13 марта.

479. ГАОО. Отдел периодики: Орловские епархиальные ведомости. — 1894. -№40. 2 октября.

480. Личное дело. Покровский Митрофан Михайлович Орловская 1-я гимназия. // ГАОО. Ф. 64. - Оп. 2. - Ед. хр. 982.

481. Личное дело. Покровский Митрофан Михайлович Орловская 1-я гимназия. // ГАОО. Ф. 64. - Оп. 2. - Ед. хр. 992.

482. Личное дело. Покровский Митрофан Михайлович Орловская 1-я гимназия. //ГАОО. Ф. 64. - Оп. 2. - Ед. хр. 1001.

483. Любомирский В. Протоиерей Захарий Яковлевич Попов // ГАОО. Отдел периодики: Орловские епархиальные ведомости. — 1865. —№16. — 15 августа.

484. Переписка с попечителем Виленского учебного округа о политической благонадежности И. Покровского для назначения его на должность учителя Канцелярия Орловского губернатора. // ГАОО. Ф. 580. - Ст. 1. - Ед. хр. 3626.

485. Покровский Михаил Михайлович (Кондуитная тетрадь) Орловская 1-я гимназия. // ГАОО. Ф. 64. - Оп. 2. - Ед. хр. 1002.

486. Розанов В.В. Докладная записка Розанова В.В. обер-прокурору Синода об образовании религиозно-философских собраний // РГАЛИ. — Ф. 419. Оп. № l.-Ед. хр. 32 86.

487. Розанов В.В. «Эллинизм» и другие газетные вырезки и гранки 1901-1903 // РГАЛИ. Ф. 419. On. № 1. - Ед. хр. 71 46.

488. Рыбинский В.П. Профессор Афанасий Иванович Булгаков (некролог) // ГАОО. Отдел периодики: Орловские епархиальные ведомости. 1907. -№29. - 22 июля.1. VIH

489. Davies, J.M.Q. Bulgakov: atheist or 'militant old believer'? The Master and Margarita reconsidered / J.M.Q. Davies // Australian Slavonic and East European Studies. 1992. - Vol. 6. - №1. - P. 125-134.

490. The Master and Margarita: a critical companion / edited by Laura D. Weeks. -Northwestern University Press The American Association of Teachers of Slavic and East European Languages, 1996. 252 p.

491. Rosenshield, G. The Master and Margarita and the Poetics of Aporia: A Polemical Article / G. Rosenshield // Slavic Review. 1997. - Vol. 56. - №2. - P. 187211.