автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.09
диссертация на тему: Образы чудовищ-мангадхаек и женщин-богатырш в героическом эпосе бурят: функции, семантика и поэтика

Полный текст автореферата диссертации по теме "Образы чудовищ-мангадхаек и женщин-богатырш в героическом эпосе бурят: функции, семантика и поэтика"

На правах рукописи

Николаева Наталья Никитична Образы чудовищ-мангадхаек и женщин-богатырш в героическом эпосе бурят: функции, семантика и поэтика

Специальность 10.01.09 - фольклористика

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Улан-Удэ-2005

Работа выполнена в Отделе литературоведения и фольклористики Института монголоведения, буддологии и тибетологии Сибирского отделения Российской академии наук.

Научные руководители: доктор филологических наук

Соболева Нина Васильевна кандидат филологических наук Дашибалова Дарима Владимировна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук

профессор Хундаева Елизавета Очировна кандидат филологических наук Санжеева Лариса Цырендоржиевна

Ведущее учреждение: Восточно-Сибирская государственная

академия культуры и искусств

Защита диссертации состоится "16" сентября 2005 г. в_ч.

на заседании диссертационного совета Д 003.027.02. в Институте монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН (670047, Республика Бурятия, г. Улан-Удэ, ул. Сахьяновой, 6)

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Бурятского научного центра СО РАН (г. Улан-Удэ, ул. Сахьяновой, 6)

Автореферат разослан " 15 " августа 2005 г.

Учертый секретарь диссер+аиивнного совета доктор филологических наук

Г.А. Дырхеева

Актуальность работы.

Бурятский !ероический злое уникален и своеобразен пи архаичности своего содержания, по богатству языка, по композиционным особенностям. Ак Б. Я Влалимирцов. отмечая удивительную первобытность бурятских улигеров, писал о них так: «. настоящие эпопеи. не уступающие эпопеям других народов мира»'; по е.о мнению, они являются результатом долгой и сложной творческой жизни, результатом, завершающим длительный период развития в других

Бурятские улигеры стали предметом исследования многих ученых, которые изучали их генезис, символику, особенности сюжетообразования. структуру и композицию, систему поэтики, а также систему персонажей. Многие исследователи бурятского эпоса отмечали значительную роль и исключительное положение женских персонажей в улигерах. Г.Д. Санжеев исходил из того, что эпос разных бурятских племен отражает разные стадии или этапы в развитии одного и того же героического эпоса. В своих трудах он придерживался классификации улигеров на эхирит-булагатские и унгинскне, вслед за Ц.Ж. Жамцарано, который ранее выделил еще и хоринский эпос. На основе этого условного деления Г.Д. Сапжеев исследовал эпические произведения и сделал наблюдение об общей активности женских персонажей в эхирит-булагатских улигерах и пассивности их в унгинских. Наряду с этим он отмечал снижение роли женщин не только в бурятских улигерах, но и во всем монгольском эпосе по мере его исторического развития\

А.И Уланов развил и углубил предложенную классификацию. Он на убедительном материале доказал, что эхирит-булагатскис улигеры являются наиботее архаичными по своим стадиально-типологическим признакам В них явно просматриваются черты древнего родового общества охотников и собирателей, тогда как унгинский и хоринский эпосы стоят уже на ином, более развитом уровне. В своих работах ученый коснулся и особой роли женщин в улигерах. Он выявил положительную направленность таких женских образов, как сестра-богатырша. невеста-суженая, девы-носкресительницы, бабушка Манзан Гурмз. По его

1 В.галимирцои Б Я Монголо-ойратский героический >пос. - Пет рш рал. 1921 - С

4 С.шжсев 1 Л. Опое (.еверных оуряг // Лламжи Мэрпн Бурятский ¡нос. - М.-Л 1936. Санжеев I Д Новеть о Хане Харашуй и чонго 1ьский мюс (опьп историко-лиюратурною и ее юдонания - М.-Л.. 1937(ТИВДН. I .XX И).

формах2.

13

: I ам же - Г 13-14

мнению, в этих величео венных обра их народ воплотил свои надежды и чаяния о счастье, мире, гармонии и справетливости. В отрицательных образах, представленных мангадхайками, отчетливо проявилась нерасчлененность мышления древнего человека, который воплотил в них представления о враждебных стихийных силах природы и на юлил и и фантастические мифологические персонажи чертами, присущими людям и животному миру4.

По мнению Н.О. Шаракшиновой, образы мангадхаек и героических девушек восходят к наиболее раннему периоду общественного развития. Она называет их «образами матриархата», поскольку в связанных с ними эпизодах и сюжетах в наибольшей степени сохранности наблюдаются пережиточные моменты ранних общественных и семейных отношений, предшествовавших патриархальному роду и моногамному браку. Также ученый рассматривает, как нравственные и эстетические представления древних бурят находят свое выражение в действиях и поступках женских персонажей5.

Огромным вкладом в проблему изучения образов женщин и в эпосоведение в целом явилась монография E.H. Кузьминой «Женские образы в героическом эпосе бурятского народа»6. В этой работе на значительном текстовом материале исследователь показала эволюционирование женских персонажей от зооморфных обраюв до антропоморфных, изучила вопросы их происхождения, выделила типы улигерных героинь, показала художественную выразительность и многообразие поэтических приемов в изображении женских образов.

Д.Д. Гомбоин в своей монографии изучила сюжетику и систему персонажей эхирит-булагатских улигеров и выдвинула концепцию о дальнейшей эволюции образа сестры-богатырши уже в рамках этой древней традиции7.

С.Ю. Неклюдов в своем фундаментальном исследовании «Героический эпос монгольских народов. Устные и литературные традиции» на материале монгольского эпоса (халхасского, бурятского и калмыцкого) достаточно подробно рассмотрел особенности образа Аджу

4 Уланов А.И. К характерно (икс героического эпоса буряк - Улап-У i >. 1957;

Уланов А.И. Ьуряюкий iероический эпос. - Улан-Удэ. 1963. 4 Шаракшинова II.О Героический нюс бурят. - Иркутск. 1968; Шаракшинона II О. I ероико-шическая поэзия буря г. - Иркутск, 1987

6 КЧ зьмина С Н Женские образы в героическом эпосе бурятского ндро ш -Новосибирск. 1980.

7 Гомбоии Д.Д. Эхирит-булагатекис улигеры. - Улан-Уд >, 1990.

\1jpi )н (бур Алма Мэргэн) и женских персонажей, составляющих емейсгво мангуса (бур. мангадхайки). Он выдвинул версию об изначальной двучкомпонентности образа Ацжу Мэргзн и его различных фхаических истоках Класс женщин-маш усов он возвел к образам (емонических матриархальных «хозяек» архаической мифологии или разновидностям богини-матери и указал, что именно в бурятском эпосе они ближе всего к своим архаическим корням8.

Рассматриваемой темы касается статья Д.А. Бурчиной «Женские образы в Гэсэриаде бурят». Исследовагель показала особенности бытования образов и дала их характеристику4.

Исследования, касающиеся типологически сходных персонажей в калмыцком «Джангаре». проводились А.Ш. Кичиковым, Э.-Б.М. Г учиновой. В тюркском эпосе (среднеазиатском) вопросы происхождения и эволюции женских образов были разработаны В.М. Жирмунским. Основные женские персонажи эпических произведений якутов нашли свое освещение в трудах исследователей олонхо И.В. Пухова, Г.У. Эргиса, Н.В. Г- мельянова. Интересные замечания, касающиеся женских образов эвенкийского фольклора, встречаются в работах Г.И. Варламовой (Кэптукэ). В эпосе кавказских народов огромная работа по типологии, генезису и эволюции женских образов была проделана учеными-фольклористами У.Б. Далгат и Е.Б. Вирсаладзе. Аналогичные персонажи 1увинского эпоса рассмотрены Л.В. Гребневым. Героические женские образы эпоса хакасов получили освещение в работах В.Е. Майногашевой. В алтайском эпосе вопросы, связанные с образами женщин, разрабатывал С С. Суразаков. В русском былинном эпосе также встречаются подобные образы. История изучения былин насчитывает не одно столетие, поэтому, на наш взгляд, будет лишним приводить здесь многочисленные труды исследователей, так или иначе затрагивавших итересующую нас тему. Упомянем лишь исследования Н.Я. Янчука, Г.И. Потанина, В.Я. Проппа, С.Г. Лазучина, А.П. Евгеньевой и мн.др. Таким образом, образы женщин в мировом фольклоре неизменно притягивали к себе внимание исследователей. Не явился исключением из этого ряда бурятский эпос

Однако богатейшие материалы улигеров фебуют дальнейшего и!учения, исследования с разных позиций, с равных точек зрения, с учетом фактора развития современного общества, появления новых концепций и теорий Представленная диссертационная работа является

* 11склкиов С.Ю. Героический шое монгольских пародов Устные н литературные 'р.иииин - М„ 1984.

Ьурчина ДА Женские образы в 1 эсэриаде б>ря1 // Фи юлогический сборник 1.ШЯГИВ.Ц Найдакова - Улан-Уд з, 1998

попыткой осветить, углубим, и дополнить исследования по одной сюроне героического эпоса, связанной с системой персонажей, которая, тем ие менее, довольно важна для составления если не исчерпывающего, то достаточно объемного представления о древней идеологи, особенностях быта, общественных отношений, эстетических и этических воззрений предков современных бурят. Специальное исследование проблем (енезиса. эволюции, сравнительной типологии отдельных эпических персонажей на материале улигеров эхирит-булагатской, унгинской и хоринской групп обусловлено теоретической значимостью данной проблемы и необходимостью изучения в настоящее время конкретных вопросов художественной сис1емы бурятского эпоса.

Цель диссертационной работы - изучение архаичных образов чудовиш-мангадхаек и женщин-богатырш, выявление функциональных, семантических и поэтических особенностей данных образов, относящихся к системе персонажей бурятского героического эпоса. Для достижения поставленной цели решаются следующие задачи:

выявить истоки происхождения рассматриваемых женских

образов;

- показать взаимосвязь зооморфных образов мангадхаек и мотивов, привязанных к ним, с древними представлениями и обрядовой системой;

- проследить постепенное эволюционирование, расцвет и угасание этих образов в условиях исторического развития общественных отношений;

- рассмотреть образы чудовищ-мангаахаек и женщин-богатырш в сравнительно-типологическом аспекте;

- Ьпределить основные функциональные характеристики образов богатырШи и мангадхайки в процессе развития сюжета от простых повествова!ельных форм к сложным;

- показать многообразие стилистических приемов и поэтических средств в изображении рассматриваемых образов.

Объектом исследования является бурятский героический эпос -улигеры. Предмет исследования - образы чудовищ-мангадхаек и женщин-богашрш.

Методика исследования основана на текстологическом анализе с использованием сравнительно-типологического, сравни1ельно-исторического и вариативного методов. Диссертант опирался на общие 1 еоретико-методологические положения и выводы, изложенные в трудах H.H. Путилова, Е М Мелетинекого, В.Я Проппа. В М Жирмунского. В.М Гаиака, A.B. Кудиярова, С.Ю Неклюдова, Е.С Новик, К В. Чистова и др.

Новизна диссертации заключается в том, что она представляет собой первый опыт комплексного исследования отдельных женских образов бурятского героического эгюса. Впервые предпринимаются

попытки проследить типологию и развитие образа чудовиша-мангадхайки и женщины-богатырши. а также сравнить их с аналогичными персонажами и; фольклора тру г их народов.

Источниками исследования явились рукописные магери&ты. хранящиеся в архивном фонде Центра восточных рукописей и ксилографов ИМБиТ СО РАН (далее ЦВРиК ИМЬиТ СО РАИ), а также тексты улшеров, опубликованные в разные годы.

Теоретическая и практическая значимость работы закачается в том. что ее результаты, выводы и отдельные положения могут быть использованы в дальнейших теорешческих исследованиях по проблемам героического эпоса; представленные материалы даюг дополнительные сведения для сравнительной фольклористики и могут внеси* определенный вклад в решение проблем общей типологии фольклора: гакже материалы и результаты диссертационного исследования могут найти применение при составлении учебно-методических пособий для ВУЗов и общеобразовательных школ, при разработке спецкурсов, лекционных и практических занятий по фольклору для гуманитарных факультетов ВУЗов.

Апробация работы. Основные положения диссертационной работы освещены в статьях, вышедших в сборниках исследований бурятского фольклора и литературы, а также в докладах на научной конференции, посвященной 80-летию д.ф.н. У.-Ж.Ш. Дондукова и д.ф.н. СБ. Бадмаева (Улан-Удэ, 2003), на международном научном симпозиуме «Байкальские встречи - 5» (Улан-Удэ, 2005)

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, приложения, списка источников и литературы.

Содержание работы.

Во Введении обосновывается актуальность и научная новизна разрабатываемой ¡емы, дае!ся обзор литературы по истории изучения исследуемой проблемы, формулируются цель, задачи, объект и предмет исследования, определяются методологические основы, теоретическая и практическая значимость работы.

В главе I «Чудовнща-чажадхайки: отрицательные персонажи бурятского эпоса» исследуются особенности образа чудовища-мангадхайки.

§ 1 («Происхождение и характеристика образа иангадхайкк») посвящсн вопросам характеристики и происхождения данного образа Обосновывается его архаичность и близость к мифологическим источникам, обусловленные фактом возникновения в период матриархата Образ мангадхайки. верояшо, восходит к образу матриархального мифического божества - богини-матери, также в нем просматриваются определенные черты матери-родоначальнииы. прародительницы.

покровительствуюшей роду Прежде всего, мангадхайки обычно предстают в человеческом облике - неприглядной старухи с седой головой, единственным зубом и единственным глаюм. В облике старуч они связываются родством с многоголовыми и многорогими чудовищами-мангадхаями и являются аарейшинами их рода, выступая в роли прабабушек, бабушек, матерей, жен и сесгер. Старухи хранят внешние души мангадхаев (в виде птиц, камней и пр.). их грудное молоко можо придавать силы ослабевшим в схватках чудовищам, последние обращаются к ним за советом и помощью. Наряду с этим, мангадхайки наделяются огромной физической силой и магическими способностями. Например, в «Абай Гэсэр хубуне» Гэсэр должен во чтобы то ни стало победить самую старшую бабушку («Ехэ Холхи теедэй»), поскольку она «волшебством обладает могучим, колдовством обладает страшнейшим», и если ее не уничтожить, «все время несчастье и бедствие будет»10.

Встречаются улигеры, в которых женщины-противники не связаны с мангадхаями и имеют явные зооморфные и орнитоморфные черты (морда как у росомахи, круглые птичьи глаза у женщины из леса в «Айдурай Мэргэне»", птичий клюв и железные когти у девушки-красавицы в «Хухосэй Мэргэне»12. Подобные черты являются свидетельством древности образа и, вероятно, рудиментами, связанными с образом хозяйки леса, которая ранее одновременно представлялась покровительницей охотников и охраняла существовавшие неписаные законы охоты, была настроена по отношению к человеку (охотнику, собирателю) достаточно лояльно и позитивно, но затем превратилась в отрицательный образ, «во вредоносного духа леса, который пугает, мучает охотников или запоздалых путников»".

Таким образом, класс чудовищных женщин-мангадхаек и образов, относимых нами к этому ряду, в бурятском эпосе достаточно обширен и разнообразен. Эти женские персонажи в улигерах выступают в качестве одних из рсновных врагов героев или героинь. В работе прослеживается этимология лексической основы «мангад». которая входит в название мангадхаев («мангадхай», «мангад ахай», «мангад х\гшин ахай», «мангад гахай»). Данное слово "в различных фонетических вариантах встречается в качестве обозначения эпического чудовища у многих монгольских и тюркских народов. С другой стороны, оно встречалось у них же и в качестве названия реальных врагов со значением «чужой»,' «пришлый»

10Абай Пор чубун. - Улан-Утз. 1961,4.1 -С. 192 (перевод М.II Хомонова)

11 Айдурай Мзрпн -Улаи»Уд), 1979.-С 15-16. 69-70 (перевод М.11 Хомонова).

12 Х^чоосзй Мэргэн (вариаш А Барбарьевой) ЦВРиК ИМБиТ СО РАН. 1ичпый фонд С Г1 Балдаева. ст. инв. 347 - Л. 34-35.

13 Вирсаладзе Е.Б Грузинский очомжчий миф и по>зия - М . 1976. - С 131-134

Л.И. Удан.эв, не касаясь раскрытия этимологии этою слова, выдвинул предположение о том, чю в образе машадхасн воплотились представления о злых силах природы (стихии, болезни и т д.), перед которыми древний человек был бессилен. Поздьее, в процессе исторического развития общества и его социализации мангалхаи начали олицетворять абстрактное зло (социальную несправедливость, имущественное разделение общества, войны и т.д.). Таким образом, образ мангачхаев в бурятском эпосе сложился двусгоронне: как изображение реальных врагов, с которыми сталкивались в прошлом предки бурят, и как олицетворение природных и социальных сил, которые представлялись для человека злыми и враждебными.

В этом плане наблюдается различие происхождения образов иангадхаек и мапгадхиек. Вероятно, в качестве врагов героев мангадхапки появились ранее чангадхаев, поскольку в древнейших сюжетах последние отсутствуют, а врагом (или другом) выступает еще не персонифицированная природа в виде гор, рек, морей, животных и птиц, а также чудовищных женщин-врагов. Мотив родства, связывающий мангадхаев и маигадхаек, появился, видимо, с развитием и усложнением сюжетной структуры улигеров. Добавим, что в более архаичных эхирит-булагатскич улигерах их называют не мангадхайками, а «Ехэ холхи тоодэй» «самая старшая бабушка по ма!еринской линии», «холхи иибии»-«мать», возможно, «бабушка», «эхэ» «мать», «матушка», «геедэй»-«бабушка», «Ьамган»-«женщина», «изы (эзии)»-«женщина», «баба».

Атрибутика, локализация и быт мангадхаек приближены к человеческим и весьма примитивны. Они живут в травяных шалашах (реже в каменных или деревянных дворцах), пользуются ведрами, ковшами и котелками, в которых кипятят червивый чай или варят ядовитую кашу. Основное оружие - кожемялка, которая обладает огромными размерами и способна догонять врага при помощи заговора.

Архаичность образа мангадхайки позволяет провести параллели с аналогичными персонажами в эпосе других народов. В эпосе монголов фигурируют женские персонажи демонического характера: бабка, мать, сестра (чаще старшая) мангуса. В их облике утрируются груди отвисшие, вкинутые за спину, лежащие в очажной золе и тд Реже упоминаются жена и дочь (безобразная жестокая ведьма, напа шющая на героя с целью погубить его). В калмыцком «Джаигаре» встречается бесовка-шулма (старуха на косульих ножках с медным клювом), которая противостоит богатырям. В якутских олонхо представлен образ старой шаманки абаасы. покровительствующей демоническим богатырям-абаасы и вредящей герою.

В î} 2 («Развитие функции и ти'ююгш^) рассматриваются проблемы развития образа мангалхайки. определяются его основные функции, роль в сюжетной структуре произведения, а также iae\си типология образа. Исходя из ста'шально-типологического признака отнесенности бурятских утигеров к трем группам прослеживаются этапы эволюции образа мангалхайки По мере развития, усложнения, расцвета, а затем и упадка улигерного жанра шло и постепенное изменение фигурировавших в нем персонажей.

В эхирит-булагагских улигерах образ мангалхайки наиболее близок к своим истокам, тогда как в унгинском и хоринском эпосе произошли значительные изменения. касающиеся его содержательной и функциональной стороны В эхирит-булагатеких улигерах мангалхайки активны, ездят на конях и являются основными и грозными врагами героев-богатырей. Часто они мстят за своих мужей, сыновей -- мангадхаев, которых богатырь уничтожил. Встреча с ними представляет собой препятствие, преодолеть которое иногда богатыри не в силах. Они гибнут, сраженные их оружием или хитростью. В этом случае в сюжет вводится сестра-богатырша. которая и расправляется с женщиной-врагом. Вероятно, здесь прослеживается характерная черта материнского рода -женщину может победить только женщина, мужчина перед ней бессилен. Мангалхайки в эхирит-булагатских улигерах населяют всю землю, обычно проживая на распутье дорог или у истока рек. В других случаях они живут в море, либо в каменных пещерах на берегу. Ик внешний облик обычно типизирован, чаще всего в эхирит-булагатском эпосе они предстают безобразными старухами: «Сахюур сагаан юлгойтой ло, самсаал ехэ ургэтэй. оошо ханай дундаа ла гагсахан ш\дэт>й лэ, гагсаха нюдутзй лэ холхи иибии тэндэ байна»-«Там бабушка его с белоснежной головой, с острым подбородком, имеющая за щеками один лишь зуб, с одним лишь глазом»14.

Однако встречаются сюжеты, в которых они предстают красавицами, но со скрытыми животными чер!ами: «Хоолзуураарань нара харама. хоолойгооронь hapa харама гаарма Ьайхан басаган»-«Через кадык солнце просвечивало, через горло месяц просвечивал, такая прекрасная девица»"

В унгинских улигерах мангадхайки гораздо более пассивны, а их роль в развитии сюжета сокращается. Однако именно на этом этапе они

14 бабушка 1008-1 олового Шпхрайского Желтою млпталхая 1 ренсей - У тлн->Д). 1968. - С. 139 (перевил M If Хомонова)

Х\\еоои Мфпн (вариант А Ьарбарьеной) ЦВРиК ИМБиГ СО PMI. шчиый фонд С И Ьалгаева. ci инв 34"? - Л 34-35 (перевод автора)

начинакл именоваться «эмз мат акай». «ман'а тхэйн изы», «мангал теедзй» «женшина-мангадхайкм». «жена мангатлая», «бабушка мангадчайка», несмотря на го что и они сами и ман^адхаи, их бы г, окружение все более антропоморфизируютсх.

Местопребывание мангадхаек на данном этапе локализуется в некоторой стране мантадхаев. Они уже не населяют землю тероя, встречаясь на распутье дорог, выезжая ему навстречу из леса, а проживают в определенной местности; оттуда их сыновья-мангадхаи совершаю! вылазки п страну героя с целью отобрать имущество, угнать скот и ир Земной мир и страна мангалхаев разделяются преградой (водной стихией, краем земли и т.д.) Страна мантадхаев, на данном этапе, вероятно, осмысливается как потусторонний мир, мир мертвых, в отличие от земною мира живых, что сообразуется с образом мангадхайки, восходящим к хтонической богине-матери. Характерно, что герой путем физической расправы уничтожает врагов-мангадхаев и сжигает их тела, развеивая пепел лопатой. Очевидно, это связано с древними шаманистическими воззрениями бурят. Огонь имел сакральное очищающее значение. Уничтожая в огне врага, герой очищал мир от зла, от вредоносных потусторонних сил, вместе с тем он снимал возможность его последующего возвращения.

Мангадхайки в унгинских улигерах также имеют безобразный внешний вид, который, тем не менее, разительно отличается от прежнего. Например: «Эмэ мангадхайпь болдогой шинээн хухэтэй юума, уулын шинээн уусатай юума, бойнотынь х\хэн дээрээ унаьан юума, арибангынь убдэг дээрээ унаьан юума»-«У женщины-мангадхайки груди словно бугры, крестец словно гора, подбородок на груди свисал, жирное брюхо на колени спадало»

Постепенно мангадхайки теряют самостоятельность, активность образа и с!ан0вя!ся статичными и малозначащими персонажами. Хотя они сохраняют свою внутреннюю враждебность героям, борьба с ними предстает уже не стоть опасной и тяжелой, требующей напряжения сил и изворотливости ума. Герой не вступает с ними в открытое сражение, а просто убивает (разрубает пополам, отрубает голову, сжигает), что является логическим завершением противостояния с врагом, достижением полной победы. Fi результате противниками героя становятся уже не женщины-чудовища, а мужчины - иноземные ханы и богатыри.

В чоринских улигерах подобные образы встречаются редко. Они перестают именоваться мангадхайками и уже не связываются родством с

16 Хан С Мэргэн ЦВРиК ИМЬи! ( () РАН личный фонд С II. Ьалдаена. сг мни 478 Л 1 ^(перево i автора)

мангадхаями, Сохранив лить слабые черты прежнего об тика, они совершенно утрачивают былую активность образа, статус грозного врага героя. На этом этапе они игоаюг роли персонажей второго плана, выступая в функции незначительного препятствия в деле сватовства героя либо предстают губительницами сестры. Подобные образы встречаются лишь в нескольких хоринских улигерах. в редких случаях в унгинских Например, в улигере «Лодой Мэргэн» женшина с ломообразным рылом и остроконечным подбородком ('<салкр хушуутай самсаал уруутэй Ьамган») прислуживает дочери Тэнгри-хана. Когда конь Лодой Мэргэна похищает девушку, эта женщина бросает вслед ему свою золотую кожемялку с заговором, но кожемялка возвращается назад и убивает свою хозяйку17

Таким образом, эволюция образа приводит к почти полной его утрате. Вероятно, это связано с окончательным формированием и бытованием улигеров в условиях патриархата, идеология которого оказала влияние на сйстему персонажей и постепенно вытесняла прежние образы Основная и единственная функция мангадхайки, которая остается постоянной и не меняется в эхирит-булагагских. унгинских и хоринских улигерах - это попытки любыми способами погубить героя или героиню, причинить вред, встать препятствием на пути. Отмечается внутренняя противопоставленность образа мангадхайки целям и идеям, выражаемым главными героями. С одной стороны, мангадхайки являются персонификациями древнего божества - богини-матери и связаны с хтоническим (потусторонним) миром, с этим, вероятно, связана их функция погубить героя, умертвить ею, т.е. забрать его жизнь, поскольку культ богини-матери предполагал распоряжение вопросами жизни (покровительство плодородию земли, чадородию людей, дарение различных благ и пр.). а также смерти (бесплодие земли, бездетность, детская смертность, болезни и эпидемии и т.д.). Вместе с тем в образах мангадхаек нашли определенное выражение представления о не менее древней хозяйке леса, владычице животных, поскольку некоторые улигерные персонажи, относимые нами к классу мангадхаек. имеют явные рудименты животного облика и связаны с лесом и охотой. Их мотивация противопоставленности герою заключается в представлениях древних людей, согласно которым хозяйка животных может наградить охотника, даровать ему удачу на охоте, но может и наказать, отняв эгу удачу (для древнего человека, полностью зависевшего от природы, естественно, это трозило лишениями, голодом и гибелью).

В соответствии с уровнем эволюционирования образа, а также с той ролью, которую он играет в развитии сюжета улигера, по активности

"Руднев А.И Хори-бурягекий гонор -СПб. 19П. 1914. выи 2иЗ -С 1-29. 1-20

inn unaНПН0С1И действий выявлены след)кпши. условнее типы образа м^нгалхайки-

• жсншина и; леса

• манг адхайка-прародительница

• сестры, жены, матери мангадхаев (активные и пассивные)

• /К^ишина-путевое препятствие

Каждый тип является наиболее характерным для определенной традиции. Первые два типа чаше выступают в эх фит-будагатском эпосе, фетий характерен для унгинскич и хоринских улигеров, а последний встречается в улигерах всех групп. Следует заметить, что границы между этими типами достаточно размыты. Так, например, мангадхайка-нрародительница может выступать и как путевое препятствие- ее жилище может находиться на дороге или у дороги, она угощает богатыря червивым чаем. Как путевое препятствие может рассматриваться и женщина из леса. Подобная универсальность образа, возможно, может объясняться фактом общей архаики бурятского эпоса и как следствие, недостаточного оформления и разграничения разных сторон одного образа.

В § 3 («Позтика изображения чудовищ-мангадхаек») рассматривается многообразие поэтических приемов, при помощи которых создается образ мангадхайки.

Художественные средства, используемые для изображения мангадхаек, являются традиционными в бурятском эпосе. В первую очередь, это гипербола - образное выражение, преувеличивающее мощь, силу, размеры, красоту и т.д. В случае с мангадхайками преувеличивается \ их рост («уляаьани шэнээн ута шара эзы»-'<ростом с осину длинная рыжая

баба»)18. Гакже может гиперболизироваться внешний облик, физическая сила мангадхайки: огромные торчащие зубы, нижняя челюсть упирается в землю, верхняя - в небеса, она заглатывает все вокруг'9.

Эпитет придает определяемому слов) точность, меткость, образность и тем самым дает возможность читателю или слушателю увидеть или воспринять какой-либо предмет, персонаж так. как этого добивается сказитель, как этого требует улигер. Иными словами, эпитет в эпосе выступает способом оценки, характеристики героев или их антиподов, а также их действий и поступков. Эпитеты в бурятском героическом эпосе образую! с определяемым словом устойчивое сочетание и единое смысловое целое Часто эти сочетания имеют простой состав эпитет плюс определяемое с,>ово. Например: «хорхитонойхон

н Дбаи 1 юр хубун. - лаи-Удэ. 1961. Ч 1 ( !с7(иерюо iM 11 Чомонова)

Х^ч )> hoi лор VI эрг mi ЦВРиК ИЧЬи ! ('ОРАН личнми фонд С И Балдаепа. с г. инн 75 -'I 10 (перевод авюра).

Нам1 ан»- «сухопарая женщина», ''уга ты ^-'длинная баба», '<сагаам толгой7ой»-«с седой головой». «мунгэн хтл>р) э»-«серебряная колсемядка» и гл. Также они могут быть сложными определяемому слову предшествует связка определений (от двуч н более) Например «/.агшаа хара 1тамган»-«дряхлая черная бабка», «шобхохон муу ураса»-«плочонький остроконечный шалаш», <<\орю шорю зайсан»-«грозный коварный враг» и т д. В изображении женшин-адангадхаек неизменно употребляются цветовые эпитеты, те эпитеты, выраженные прилагательным, обозначающим цве1, окраску. Наиболее часто встречаются такие цвета, как «шара» (желтый) и «хара» (черный). Например: «эхэ хара машад теелэй мойс хара ьамган»-«мать черная

г- 1(1 г\

мангадхаика, оаоа черная как смоль» эта мангадхаика вместе с девятью сыновьями живет за Материнским Черным морем («Эхэйн Хара далайн саана»), за краем земли, ее оружие - железная черная кожемялка («тумэр хара палюур»). Такое обилие черного цвета, ассоциирующегося с пасмурными днями, сумерками, темнотой ночи рисует зримую картину мрачного, зловещего и таинственного могущества врага, тлубоко враждебного людям.

Эпитет «шара» (желтый) нередко выступает двойником-заменителем черного цвета. Старушки-мангадчайки живут на берегах не только Черного моря, по и Желтого Молочного моря («Иунхун Шара далай», варианты - «Эньин Шара ну у р »-« Э н ь и н с кое Желтое озеро», «Шара Ьурэн далай»-«Желтое Пасмурное море»). В ряде улитеров действует Ута Шара изы - «длинная желтая (рыжая) баба». Она обладает и физической силой и волшебным умением - оживлением. Ее можно убить, лишь уничтожив «золотое терцо души» («аминай алтан тооно»). В монгольском эпосе жен и дочерей мангусов зовут Гилбан Шар («Сияющее-Желтая»), Онхор Шар («Глубокая Желтая») или Милтгар Шар («Плоская Желтая»).

Эпитет «сагаан» (бетый) часто сопровождается дополнительными уточняющими словами Этот эпитет употребляется при описании облика машадхайки («сагаан яьан ^ргэтэй самсаал мунгэн хушуутай ьагшаа хара 11амган»-«дряхлая черная старушка с белым костяным подбородком и острым серебряным лицом»), Кожемялки часю описываются как «митан сагаан хэдэрг э»-«ярко-белая кожемялка», «мунгэн сагаан хэдзргэ» «белосеребряная кожемялка» Из других атрибукэв можно упомяну1ь снежно-белый войлок '«голи сагаан >ь>еэ») белосеребряные ковши и котелки («сагаан мунгэн хообши». «сагаан мунгэн зангууъ). бельк камышовые трости («хулаьан сагаан ьорьбо->). По всей видимости, в

~"'\ли)н Шагай ч\буун // Ь\ чу Хара чубун им-У о. 1972 - ( . 227 (мерево , ашор а)

ллнночт случае это связано с древними пеня мями полезности и красоты орудий труда и предметов быта, которые первоначально совпадали. Он^ бы'1и прекрасны, поскольку были сделаны реками человека и облегчали ею труд, поэтому, описывая их, человек • крашал такими )питетами. которые несли в себе положительное качество А И.Уланов отметил, что пвет «белый» в эпосе соотносится с понятиями «чудесный», «необычный»"' 'I е. белая кожемялка - это чудесная вешь, способная растят иваться на тысячу шагов, служить грозным оружием, повиноваться воле хозяйки Наряду с этим, можно дать сите одно объяснение белого цвета Возможно, сказитель этим чогел подчеркнуть преклонный возраст мангадхаек: «сагаан толгойтой». «хотт сатаан толгойтой»-«с седой головой», «с белой, словно лебедь, головой»

Среди украшающих эпитетов можно выделить «м\ нгэн»-серебряный и реже «алтан»-«золотой». Серебряными у мангадхаек бывают те же кожемялки, ковши, котелки и ведра. В поздних улигерах серебряная кожемялка заменяется золотой, впрочем, не утрачивая своих чудесных качеств. Эпитет «золотой», по-видимому, усиливает украшающее значение. Из других эпитетов, указывающих на материал изготовления, в отношении к мангадхайкам можно упомянуть «модон» («деревянный»), «гумэр» («железный»). «хулаИан» («камышовый»), «убэИэн» («травяной, сенной»), «таар» («волосяной»). Например, «модон байсан»-«деревянный дворец», «таар тохом»-«волосяной потник», «убэЬэн бухээт»-«травяной шалаш». Эти эпитеты несут в себе значение чего-то грубого, простого и примитивного, что вообще характерно для мангадхаев.

Достаточно распространенным изобразительным приемом является сравнение, т.е сопоставление одного предмета с другим с целью художественного описания первого предмета Обычно используются явления и предметы из привычного хозяйственно-бытового окружения, л ибо из мира природы. Например, в улитере «Хан Бугдур хани Ха Ошир хубун» женщина-враг прискакала на громадном коне, «словно вихрь, летя, словно белка, прыгая» («Хит: бэту хиидэюэр хэрмэн бэту дуулэжи Буха буурал моритой ьамаган гээтпи ерэбэлдаа»)""

Перечисленные средства художественной выразительности позволяют сказигелю нарисовать ярко очерченный объемный образ.

Лбам I Лф - У.мн-Уд). 1960.-С 299-300

Хан Ь(1 т\р хаани Хаа Ошир ' Жамцфа.. ) ЦЖ Сер Образцы наро тнои

с 1ове1.иос1 и монгочы-кич и ([.метг Тексты Прошь,- тения ттаро шой стонесиости о\ря( Эпические произие тения пирит-бу.кнаюь - Иефотрад. 1918. ( I, выи.Л ' 61~ (перевод аныра).

позволяющий читателю или слушатели, представить свою картину описываемого. С их помошью ддис* портрет аарух-манглдхаег, описываются их поступки я действия показывается отношение к ним других героев. Почти всегда внешнее уродство подразу мсвае I и внутреннюю несостоятельность несовершенство отрицательных персонажей Портрет-исключение - чудные красавицы-девушки (их красота сравнивается с чунпй и солнцем). По мнению автора, это пример дальнейшего развития нравственно-эаетических воззрений народа Если в ранних улигерах образы были прямолинейными - манга тхайки олицетворяли собой единство внешнего безобразия и внутреннею уродства, а героини-красавицы были прекрасными и в моральном плане, то далее развилось представление о том, что внешняя красота не подразумевает красоту внутреннюю, а незаурядные качества могут таиться у внешне неприглядного человека (герои многих улигеров в том числе и Гэсэр. превращаются в мальчиюв-соплячков, древних стариков и т.д.). Словом, человека следует судить по его поступкам и действиям. Действия этих красавиц, пытающихся погубить героя, отравив ядовитым чаем, заманив в ловушку - глубокую яму, вскрывают их глубинную отрицательную сущность и родство с мангадхайками.

В Главе II «Героические образы женшин-богатырш в бурятском эпосе» рассматриваются образы женщин-богатырш в сравнительно-типологическом плане на материале эпоса монгольских и тюркских народов.

В § 1 («Ггнете и таны звочк/гцш обра ¡а жеищины-6огатыршт>) рассматриваются вопросы происхождения и развития данного образа, который также имеет архаические истоки и восходит к эпохе материнского рода. В нем в некоторой степени просматриваются черты мифических амазонок, легенды и предания о которых часто встречаются в мировой мифологии и эпосе. Можно отметить определенные общие черты, присущие в одинаковой мере русским поляницам, бурятским богатыршам, девам-воительницам алтайского, хакасского вайнахского и многих других эносов - неимоверную физическую силу, храбрость, отвагу, выносливость, высокие моральные качества. Различия объясняются этническими особенностями а также особенностями мировоззрения, быта, уровня общественного развития нарота-создателя.

Исходя из функциональной характеристики данного образа, системы второстепенных персонажей привязанных к 1ероине, и целевой установки самих улигеров, становится ясно, что бурятские -кеншины-богатырши стоят примерно на отной ступени с аналогичными персонажами и? »посов других народов, если не архаичнее Сестра-богатырша и брат-богатырь в бурятском улнгере - пречетавители родового коллектива. Поэтому у них общие пели, лоыиженис которых является

весьма важным для продолжения жизни роза Привод жены из другого рода, экзогамный брак вместо прежнего эндогамного (родственного) представляется главной за пней и проходит красной нитью сквозь канву улигера, находя свое логическое завершение в финале - брак героя с суженой-воскресительнипей. Установление института парной семьи -мотив, являющийся одним из архаичных в мировом фольклоре. Богагырша. главной целью которой является привод жены для брата из другого рода, также является древним персонажем. Возможно, в качестве героини сказаний она появилась раньше, чем герой-мужчина.

Женщина-богагырша в бурятском героическом эпосе является самостоятельным, стержневым персонажем, но обязательно сквозь призм\' мужского начала. Здесь имеется в виду то. что в бурятском эпическом наследии почти нет улигеров. посвященных подвигам женщин в отрыве от мужчин и восхваляющих ее добродетели, в отличие, например, от хакасского эпоса, где женщина выступает могучей защитницей своей земли, на ее плечи возлагается огромный долг и ответственность по отношению к народу и своей родине. В бурятском эпосе женщина-богатырша - чаше всего сестра главного героя-богатыря, именем которого назван улигер, и намного реже - жена (возможно, Алма Мэргэн -единственный пример).

Эволюционирование рассматриваемого образа также происходит поэтапно в зависимости от стадиально-типологических уровней развития бурятского героического эпоса. В ранних эхирит-булагатских улигерах она, по сути, выступает в качестве главной героини, вокруг нее вращаются второстепенные персонажи, а сюжет привязан к ее действиям. Наиболее распространенным в этой традиции является сюжет «сестра добывает брату суженую-воскресительницу» Развитие действия в подобных улигерах отмечено устойчивыми основными мотивами, в то же время эти мотивы достаточно разнообразны

Гибель героя в улигере становится сюжетообразуюшим мотивом. С пего разворачивается основное действие, которое заключается в походе сестры за девой-суженой, способной воскресить богатыря. Тем самым актуализируется основная идея эпического произведения - борьба за основание семьи, характерная для периода расцвета родового общества Сестра в данном случае выступает инициатором установления новых брачных норм. Характерными примерами улигеров, относящихся к данной традиции, являются «Аламжи Мэргэн», «Айдурай Мэргэн><, «Эржэн Мэргэн хубун», «Алтан С это хубун» и мн.др.

Дальнейшее развитие образа идет по двум разным направлениям уже в рамках этой традиции- Она становится пассивной помощницей брата и отходит на второй план, выступая в качестве хранитетьницы домашнего очага.

- Она становится антагонистом бра га, губит его вместе со своим женихом 8 'лом случае посге своею оживления богатырь жестоко наказывает и\.

Ниспровержение ранее воспеваемого и идеализируемого образа сестры, ее трансформация в антагон"ега героя, вероятно, MoiyT быть объяснены столкновением идеологий матриархата и патриархата. С изменением общественных условий менялось и мировоззрение, связанное с родовым устройством. Сын являлся продолжателем рода, хранителем устоев, а дочь - «чужим товаром», продолжательницей другого рода, возможно, враждебного. Ее уход к мужу мог восприниматься своего рода ,

изменой, предательством по отношению к родным и, следовательно, получал Hei ативную окраску

В унгинском эпосе происходит заметное ограничение роли богатырши. Постепенно она отходит ira задний план, и все подвиги, в том числе и героическое сватовство, совершает мужчина - ее брат. Однако в данной традиции встречаются улигеры, содержащие и первый и второй пути развития образа. Например, в улигерах «Хан Сэгсэ Мэргэн», «Бойлон Гохон дутэй Богдони Хубшэ Мэргэн» сестрьт-богатырши совершают традиционные подвиги во имя спасения жизни своих братьев (структура этих произведений близка эхирит-булагатским) А улигер «Хан сутай хани Хабталжан Мэргэн хубун» дает образ совершенно пассивной героини, функции которой урезаны до минимума (накрыть на стол, помочь брату облачиться в походное одеяние и пр.).

Особняком в этой традиции стоят немногочисленные улигеры («Алак Булак басаган», «Эрэк Дурэк басаган»), в которых повествуется о сватовстве мангадхая к героине-богатырше Героини этих улит еров в i

достаточной мере полно и образно сохранили черты более древних богатырш. Однако в то же время в этих произведениях присутствует определенный момент, не характерный для бурятского эпоса' в них не затрагивается тема монотамного брака и продолжения рода, хотя во всех героических сказаниях мотив женитьбы или замужества является если не номинирующим, то весьма значительным. Такие черты, как самостоятельная свободная жизнь богатырш Алак Булак и Эрэк Дурэк, вероятно, в некоторой степени перек шкаются с образом богатырки Очы-Бала из одноименного эпического прои .ведения алтайцев.

Другим специфическим образом богатырши, который встречается только в унгинской традиции, выступает Алма Мэргэн Ее образ пришел из мифов, которые связывают ее проти сожзение с водной стихией, и во многом противоречив. Она - могучая богатырша и в то же время хитрая волшебница из иного мира. В функции спасительницы героя она близка тевам-богатыршам, спасающим героев-братьев. Здесь дело даже не в сходстве отдельных сюжетных ситуаций л в сходстве основной идеи,

соглюно которой спасение богатыря - дело рук иск ¡ючигедьно женщины, чю является отголоском материнского рода. С другой стороны, Алма Мэрг">м предстает как амазонка-охотница. Именно на охоте Гэсэр встречается с ней Как заметил С.Ю Неклюдов, «не исключено, что обе стороны этого образа - амазонка-охотница и чтоническая ведьма-оборотепь - указывает на его изначальную двухкомпонентносгь. на его различные архаические истоки Во всяком случае, можно утверждать, что в амплуа колдуньи и оборотня она существовала в монгольской версии эпоса ей те до сложения сюжета о превращении Гэсэра в осла, тде ей отведено одно из центральных мест»21.

В хоринском эпосе образ богатырши так же редок, как и ранее рассматривавшийся образ мантадхайки В основном, воспевается идеал женщины - храни 1ельницы очага, воспитательницы детей, будущего поколения героев, хранящей верность мужу. В опасных ситуаииях она спасается не с помощью физической силы или иных богатырских качеств, а в силу своего ума, смекалки, житейской мудрости и волшебных умений.

Данная эволюция, вернее дегрессия, происходит в результате изменившихся социальных условий, смены матриархата, в котором появились образы воинственных богатырш, патриархатом и, соответственно, изменения идейных представлений и ценностей. Вследствие этого в родовом обществе приоритет оТэается мужчинам, они начинают играть главенствующие роли. В эпосе появляются новые герои хубуны, мэртэны, баторы. ханы, которые совершают подвиги, ранее принадлежавшие женщинам.

В § 2 («Структура и композиция сюжета улиггров с героинями-вогатыршамт) рассматривается структура и композиция сюжетов, в которых главными героинями выступают женщины-богатырши. В качестве примера представлен улигер эхирит-булагатской группы «Эржэн Мэргэн хубун», хранящийся в ЦВРиК ИМБиТ СО РАН, личный фонд С.П. Балдаева. ст. инв. 76 и 734 (3025 стих, строк, зап. С.П. Балдаевьгм от Б. Донкина в 1935 г., улус Тулкен Качугскою района Иркутской области). Сравниваются сюжеты других улигеров с аналогичными 1ероинями.

В бурятском героическом эпосе произведения, в которых главным действующим лицом выступает богат ырша, в основном связаны с темой сватовства. Сюжет о героическом сватовстве сестры представляет собой наиболее архаичный вариант и сохранил следы мифологического начала, в то время как мотив свадебной поездки самого богатыря появился, вероятно, несколько позднее, на более высокой ступени развития эпоса, в

Пек по юп С К). 1 сроичсский шос монтольскич наро 'ов Устные и титературимс традицит« - М.. 1984.-С. 187.

результате ^вотюции и трансформации сюжета, посвященного женщине его сестре.

Улигеры с сестрой-бо!атыршей, совершающей сватовство вместо брата, отмечены устойчивостью внутренней структуры, которая состоит из нескольких основополагающих составных, своего рода опорных звеньев-

1. рождение героев на заре времен,

2. выезд и гибель брага.

3 выезд сестры за воскресительницей (которая в большинстве случаев является и суженой),

4. цорожные встречи,

5 сватовство и сопутствующие испытания,

6. воскрешение брата и его женитьба,

7.уход (часто в зооморфном облике) и возвращение сестры,

8.замужество сестры (иногда не происходит, иногда добавляется мотив ее гибели от рук жены брата).

По мере развития эпоса происходит разрастание сюжетов благодаря введению новых мотивов и дополнительных эпизодов в связи с переосмыслением и модификацией некоторых первоначальных архаичных мотивов, которые, вероятно, с течением времени стали непонятными или устаревшими. Однако традиционная сюжетно-композиционная структура, основанная на системе мифологического мировоззрения, сохраняется. Поэтому большинство улигеров подобного типа являются одноходовыми. т.е. их композиция представляет собой некий замкнутый круг или один «ход»: дается устойчивая последовательность этапов развития действия (выезд героя или героини с определенной целью, преодоление препятствий, достижение цели и возвращение домой). В более поздних улигерах встречаются несколько подобных ходов, слабо связанных между собой.

В § 3 («Типп логическая характеристика и функциональные особенности») представлена типология образа богатырши и определяются ее основные функции. В подавляющем большинстве улигеров богатырша выступает в роли сестры главного героя. Она добывает погибшему брату суженую-воскресительницу Ее главная функция - спасение жизни брата, который является продолжатетем рода, хранителем его устоев и заветов (это соответствует взглядам патриархального родбплеменного общества, при котором существовал и развивался эпос) ""Наряду с основной сверхфункцией и связанной с ней роли инициатора новых брачных отношений, она иногда еще выполняет функцию воскресительницы. В этом случае она может воскрешать брата («Гунхабай Мэргэн»>. других персонажей («')ржэн Мэргэн хубун». «Тодой Баян хан») Обряд

воскрешения обычно net тлен, атрибуты и действия носят тот -кс характер. что и у ряда зоо- ч антропоморфны* воскреситедьниц

Ьурятская бог<иырша не относится к типу девы-воительницы Г.е образ отмечен универсальными чертами, однако воинские потвити н< входят в их число Богатырские подвиги героини заключаются р преодолении преград на пути к невесте, сватовстве и выполнении различных задач, которые дает будущий тес п.. Совершение этих подвигов носит, несомненно, героический характер, но этого недостаточно для тою, чтобы назвать сеару-богатыршу девой-воительницей. Она не воюет, а преодолевает.

' Воительницей можно назвать Алма Мэргэн. На фоне других

героинь она действительно более активна в плане демонстрации «богатырской удалю-, боевого настроя. У нее богатырский облик, характерное снаряжение (чаще всего лук). В некоторых эпизодах показана ее борьба против врагов, угрожающих благополучию народа или Гэсэру. Как воительниц в какой-то мере можно определить девушек из унгинских улигеров, борющихся с мангадхаями-женихами. Однако эта борьба носит скорее личный характер, в крайнем случае, защищаются интересы рода.

H.H. Кузьмина выделяла типы улйгерных женщин, а из них -конкретные типажи: «Выявлены типы: прародительницы (типаж Манзан Гурмэ), девы-воительницы (типаж Алма Мэргэн), дев-воскресительниц (они же и суженые богат ьфей), дев-покровительниц»24 (по-видимому, небесных сестер). Кроме этого, она выделила тип земной сестры богатыря, образ которой отличается наибольшей универсальностью" . На основе этого автор заключает, что в бурятском эпосе представлены два типа ^ образа женщины-богатырши:

- воительницы, представленной, по-видимому, лишь Алма Мэрг эн,

- сестры героя, совершающей героическое сватовство вместо брата в • более архаичных улигерач и постепенно сдающей свои позиции с

эволюцией улигеров.

Замужество как самоцель абсолютно ire присуще образу бурятской богатырши. Героиня бурятского эпоса никогда не преследует матримониальные цели, она целиком и полностью действует во имя спасения жизни брата, во имя продолжения жизни своего рода, долг по отношению к которому она чувствует. Замужество героини означает утрату ею богатырских качеств, т.е. замужество и богатырство оказываются двумя несовместимыми понятиями. В этом смысле

К) зьмипа L.H Женские обра!ы в 1 ериическом эпосе бурятского народа - М-1980 - С 140. 1 ам же С. 94

показателен пример Алмл Mipr >н, которая прожвикя браку с 1 эором. и даже став его женой, сохраняс tic которую враждебность к нему.

С образом бога/ырши нередко святая мшив оборогиичества, перевоплощения в животный облик. Превращение героини в комара, зайца, мушку перед замужеством или после воскрешения брага носит типизированный характер. Обычно живожая форма лишь временная ипостась, превращение в животное или насекомое происходит без особых усилий, без соблюдения каких-либо обрядов и ритуалов. Нередко богатырша оказывается еще и волшебницей. Наличие подобной способности обычно передается усюйчивой формулой Например: «Ьойлон Гоохон дуухэй арбан гурбан хабаяа альган дээрэз наадуулба, хорин гурбан хубилгааяа хуртан дззрээ наадуулба»-«Бойлон Гохон сестрица тринадцать своих умений на ладони играть заставила, двадцать три своих волшебства на пальцах пустила играть»"''.

Обладание вышеупомянутыми свойствами почти всегда означает, что героиня - активный персонаж. Будучи пассивной, она обычно выступает в роли хранительницы домашнею очага Это уже последняя стадия угасания образа. Подчиненность сестры брату, ведение домашнею хозяйства, отстраненность от прежних героических деяний указывает на доминирование патриархальной идеологии, на переосмысление роли женщины в обществе.

Единственная ипостась женщины, которая сохраняется и в эхирит-булагатских и в хоринских улигерах - мудрая советчица героя. Ссстра-богатырша нередко предостерегает героя от гибельного пути, советует не доверяться врагам, часто брат не обращает внимания на ее предчувствия или предостережения, что в дальнейшем приводит его к гибели.

Окружение, условия, в которых действует героиня, традиционны для бурятского быта. Очень редко она показывается в своем прекрасном (железном, каменном) творце, где занимается рукоделием («Айдурай Мэргзн»). Улигер показывает героиню в дороге, поскольку зго обусловлено самим ходом повествования. Описание ее пути, ночевки в дороге, преодоления ра ¡личных природных препятствий (долины, юры, обширные степные пространства) создают яркую и живую картину эпического мира, в то же время они наполнены жизненными реалиями.

Атрибутами богатырши в основном является вооружение. Обычно это боевые доспехи, боевой лук, стрелы или стрела, обладающая волшебными свойствами, при ней колчан, реже сабля или копье. Из них намного чаще, чем все остальные виды вооружения упоминаются лук и стрела («бухайр шара номо». "хангай(н) чара ьомо»). Оружие вьнлядти

2йШ юн Гоохон дуут)й Ы 1ДОНИ Хубш) Мтргэн ЦВРиК ИМЬи! С О РАН. ипв 1731. Л. 13 (перевод aBíüf л).

сообранто героине Оно изютовляегся сложным способом - «далан бугайн эбэри ими зайжи элигэлЬэн бухайр шара номо»-'<умело сделанный из роюв семидесяти изюбров желтый бухарский туь». Тетиву лука не могут натянуть несколько человек, лишь боташрша без усилий делает это. Стрелы (годоли, уудхэ, Иомо) также описываются необыкновенными, они обладают волшебными свойствами, богатырша может при помощи своего слова направлять их полет: она заклинает на оперении или наконечнике гак. что выбивается пламя и идет дым, начинает натягивать лук на заре и выпускает стрелу на закате. Сабля как вооружение встречается достаточно редко. Она также чу тесная: «тэнтэриин ер>н юс >н дархашуулай хиисэн ерэн алда сэлмэ»-«выкованная девяносто девятью небесными кузнецами сабля в девяносто саженей»2'.

В эпосе других народов представлен ряд персонажей, типологически близких бурятским богатыршам. Например, Настасья Микулична из русских былин, Малх-Азни из чеченских и ингушских сказаний, Барчин (Барсын) из тюркского «Алпамыша», Кыыс Нюргун их якутского олонхо «Нюргун Боотур Стремительный», дочери Солнца из эвенкийских нимнгаканов, Алып-Хыс-Хан и Ай Хуучин из хакасского алаптых нымаха «Ай Хуучин», Очы-Бала и из одноименного алтайского сказания и т.д.

§ 4 («Стилистические средства и художественные приемы в изображении женщин-богатырш») посвящен вопросам поэтики изображения женщин-богатырш. Прежде всего, огромное место в арсенале чудожеетвенно-сгилевых приемов занимает обобщение, прием, характерный не только для бурятского, но и мирового эпоса в целом. Обобщаются сами образы главных героев, которые представляют собой целый род. племя, народ, а не определенных отдельных личностей, героев со своими индивидуальными судьбами. Эржэн Мэргэн и Боржом Тайжа, Аламжи Мэргэн и Агуй Гохон, Хан Сэгсэ и Амаран Гохон - это, по сути, сам народ, в их образах идеалистически выразивший идеи и принципы, являвшиеся для него наиболее значимыми и основополагающими.

Другой, не менее значительный стилеобразующий прием - общие места, типические формулы, которые можно назвать «основой», или, по определению М.И. Тулохонова, «несущей опорой, связующими узлами»28 словесной ткани улигеров. При помощи типических развернутых формул

'АрбатI таоан пасатай Абаатай Мзрпн // Начжилова М II Хоринские улигеры У мн-У о. 1997 С 88-89

8 Памятники фотьк.тора народов Сибири и Дальнего Востока. Бурятский тероический люс Ачамжи М>р| >н Вступит сг.под! текста, иер и коммент VI И 1\лохопона - Новосибирск, 1991. -С 33

передаются практически все >гапы жизни или предпринимаемых действий богатыря или богатырши: облачение в походные одежды, выстойка и седлайте коня, выезд, скачка, преодоление препятствий, пир и т.д. Сше один прием, присущий поэтическому стилю улигеров и тесно связанный с предыдущим - вариативность, которая позволяет улигершину выразить какую-либо мысль, не допуская повтора одних и тех же предложений, наиболее полно и выпукло, с прибавлением новых мелких деталей и подробностей. При этом обычно используется фразовая синонимия, позволяющая воспринять смысл через эмоциональное и эстетическое воздействие. Например: «Эрэк Дурэк басаган алиганайн шэнээн юумаар арбан захаты бутээжэ, хормээн шэнээн юумаар хорин захаты бутээжэ, дуулажа-дорложо Иуунал»-«Эрэк Дурэк девица из [шелка] величиной с ладонь десять изделий с воротником шьет, из [шелка] величиной с полу двадцать изделий с воротником шьет, сидит и поет-заливается»29.

В эхирит-булагатских улигерах образ богатырши не получил портретного описания (видимо, в силу их архаичности и неразвитости эстетической категории), тогда как в унгинских портретная характеристика присутствует. Она создается при помощи различных художественных приемов, используются поэтические тропы и фигуры -гиперболы, эпитеты, иносказания, сравнения. В идеализированном облике красавицы-богатырши воедино сплетаются этические и эстетические представления бурят Прекрасный облик подразумевает и наличие высоких нравственных качеств, что и подтверждается дальнейшими действиями героини, которые направлены на спасение брата, основного носителя идей эпоса, поэтому в любом случае они получают безоюворочное одобрение и восхищение со стороны как сказителя, так и ею слушателей. Подтверждающим фактом положительной установки образа героини, правильности ее действий, служит характеристика другими, второстепенными персонажами эпоса. Часто характеристика выражается лишь несколькими словами, но емко и исчерпывающе. Например: «хун бэшэ худэри»-«не человек, а молодец». Чудесный конь, откликаясь на призыв хозяйки, говорит: «Эжэн абай басагамни (эжэн богдомни) дуудан дурлан байна!»-«Хозяйка дорогая (хозяйка богдо) меня призывает!»

Распространенным средством раскрытия образа богатырши является речевая характеристика, монологи и диалоги, произносимые ею в хоце повествования. Речь ботатырши насыщена афоризмами, меткими и

)рж Дурэк басаган // Уш инекитЧ эпос. Улит еры >ш инеких буря г в записи 1 Д. С тнжеева. ЦВРиК ИМЬиТ СО РАН, инп 2224 - Л 58! (транслитерация и перево т амора)

точными сравнениями, образными характерно гиками. В зависимости 01 того, к кому она обращена, меняется ее тональность Например, в диалоге с братом ее речь уважительна, полна забогы и сестринской любви Разговор с отцом невесты, дающим все новые и новые задания, приобретает в конце угрожающие ноты. С животными-побратимами диалог ведется на равных.

Определенную роль в изображении героини играет семантика ее имени Как правило, богачырши наделяются красивыми, благозвучными именами, в которых фиксируются семейно-родственные отношения, сословный статус, духовные и телесные качества. Имена чаще всего бывают двухкомпонентными, в некоторых случаях состоят из трех компонентов, почти никогда из одного. Все составные несут определенную смысловую нагрузку и находятся между собой в гармоничном соответствии Обычно имена сестры и брата также взаимно согласуются. Например: Эржэн Мэргэн и Боржом Тайжа. «Эржэн»-букв. «перламутр», «перламутровый», иногда в значении «драгоценность», «сокровище»; «Мэргэн»-«меткий стрелок»; «Тайжа»-аристократический княжеский титул: «боржом» или «боржон»-семантика данного слова неясна, однако в эпосе оно часто встречается как постоянный эпитет к серебру и в этой функции имеет приблизительное значение «чеканный», «массивный».

Заключение

1 Рассмотренные образы женщины-богатырши и чудовиша-мангадхайки берут начало из эпохи господства матриархального права. Вероятно, они являются одними из наиболее архаичных образов в системе персонажей улигеров.

2. Эволюционирование образов мангадхайки и богатырши происходит поэтапно в зависимости от стадиально-типологических уровней развития бурятских улигеров. В отношении исследуемых персонажей проявляется отчетливая дегрессия, приведшая к угасанию и исчезновению образов из системы персонажей эпоса.

3. Выявлены типы образов чудовища-мангадхайки и женщины-богатырши и прослежены их функции. Типы достаточно условны, их выделение основывается на особенностях функциональной стороны образа, его роли и влиянии на развитие сюжета, а также на факте развития рассматриваемого образа в процессе исторической эволюции самих улигеров. Основная функция мангадхайки - погубить героя. Основная функция богатырши - спасти жизнь брата.

4. Поэтика изображения рассматриваемых образов отличается богатством ху тожественных средств и стилистических приемов (гиперболы, эпитеты, сравнения, обобщения и т.д.).

5 Образы, близкие бурятским мангадхайкам и бсяатыршам. встречаются в эпосе и дру(и\ народов (монголов, калмыков хакасов, алтайцев, якутов и т.д.) Наличие подобных однотипных персонажей в эпических произведениях разных народов служит дока ¡ателье! во м прохождения ими одних и тех же этапов развития на своем историческом пути, существования в прошлом единой основы образа, берущею начало из глубин матриархата.

В Приложении дан перевод улшера «Эржэн Мэргэн xvovh», выполненный автором

По теме диссертации опубликованы следующие статьи'

I Николаева Н.Н Эпический характер монгольской «Легенды о Мандухай Сэцэн-хатун» // Современные проблемы филодо! ии. Сб. материалов конференции, посвященной 80-летию д.ф.н. У.-Ж.Ш. Дондукова и д.ф.н. С,Б. Бадмаева. - Улан-Удэ. 2003. - С. 123 - !25. (0.4 пл.)

2. Николаева H.H. Гипы чудовищ-мангадхаек в эхирит-булагатских улигерах // Материалы V Международного научного симпозиума Байкальские встречи - 5. Образование, культура и гуманитарные исследования Восточной Сибири в начале XXI века - Улан-Удэ, 2005. (0.4 п.л.)

3. Николаева H.H. Цветовые эпитеты в изображении отрицательных персонажей бурятского эпоса (на примере женщин-мангадхаек) // Вестник БГУ. Востоковедная серия. Вып. 18. Улан-Удэ, 2005. (0.5 п.л.)

4. Николаева H.H. Сюжетный строй и поэтическая структура улигера «Эржэн Мэргэн хубун» из личного фонда С.П. Балдаева // Культура Центральной Азии: письменные источники. Вып.8. - Улан-Удэ, 2005 (0. 7 п.л.)

Подписано в печать 08.08-2005 г. Формат 60x84 1/16. Бумага офсетная. Объем 1,8 печ. л. Тираж ГО0. Заказ №76.

Отпечатано в типографии Изд-ва БНЦ СО РАН

$14 7 2 2

РНБ Русский фонд

2006-4 10903

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Николаева, Наталья Никитична

Введение.

Глава I. Чудовища—мангадхайки: отрицательные персонажи бурятского эпоса

§1. Происхождение и характеристика образа мангадхайки.

§2. Развитие, функции и типология.

§3. Поэтика изображения чудовищ-мангадхаек.

Глава II. Героические образы женщин-богатырш в бурятском эпосе.

§ 1. Генезис и этапы эволюции образа женщины-богатырши.

§ 2. Структура и композиция сюжета улигеров с героинямибогатыршами.

§ 3. Типологическая характеристика и функциональные особенности.

§ 4. Стилистические средства и художественные приемы в изображении женщин-богатырш.

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Николаева, Наталья Никитична

Актуальность работы.

Бурятский героический эпос уникален и своеобразен по архаичности своего содержания, по богатству языка, по композиционным особенностям. Ак. Б .Я. Владимирцов, отмечая удивительную первобытность бурятских улигеров, писал о них так: «.настоящие эпопеи, не уступающие эпопеям других народов мира» [Владимирцов, 1923, с. 13-14]; по его мнению, они являются результатом долгой и сложной творческой жизни, завершающим длительный период развития в других формах.

Улигеры не являются продуктом творчества определенного круга людей, наделенных талантом. Это венец творения многих сотен и даже тысяч талантов. Народ создавал улигеры, народ исполнял их, народ зачарованно слушал их, восхищаясь красотой развертывавшихся картин. Он понимал, что мир, в котором он живет, изменчив и противоречив: в нем есть правда и ложь, справедливость и несправедливость, красота и уродство, жизнь и смерть. Певец-улигершин, выступая от имени своего народа и воплощая его в себе, в своих вдохновенных улигерах, как под увеличительным стеклом, показывал само бытие человека в огромном мире. Он раскрывал все положительные и отрицательные качества и свойства, присущие человеку, его существованию в мире и, сталкивая их между собой, утверждал мысль о победе справедливого, истинного и светлого начала. Поэтому в образе главного героя - хубуна, мэргэна, батора, воплотились героические идеалы народа: мужество, бесстрашие, сила, благородство, способность пожертвовать собой во имя других. Эти качества отбирались и диктовались всем ходом исторического развития и той борьбой, которую приходилось вести предкам бурят, защищая свои территории, свой род, свое племя. Эпос подчеркивал: богатырь (Гэсэр, Аламжи-Мэргэн, Буху Хара хубун и др.) -лучший представитель своего рода, но в то же время это и есть сам род, воплотившийся в единственном родовиче. Подвиг героя представлялся идеальной нормой, эталоном поведения для каждого члена общества, а сам герой рассматривался как образец для подражания.

Бурятские улигеры, передаваясь из поколения в поколение, из уст в уста, постоянно находились в процессе исполнения, изменения, шлифовки и трансформации. Основное содержание, главная идея произведений оставались в основном неизменными, но менялись отдельные детали и эпизоды, получая новую трактовку или новое освещение соответственно тому времени и тем условиям, когда они исполнялись, обогащая или обедняя старое содержание. Улигеры впитали в себя многие стороны жизни бурят, их быта, нравов, психического склада, художественно-эстетических и религиозно-философских воззрений. Они отразили наиболее значимые исторические события прошлых эпох, находясь в тесной связи со всеми общественно-политическими процессами, происходившими на протяжении этих эпох, и с процессом исторического развития бурятского народа. Н.О. Шаракшинова писала: «Предки современных бурят в улигерах отзывались на все события, выражали свои взгляды на мир, свои впечатления и переживания, ставили волновавшие их вопросы и давали на них посильные ответы» [Шаракшинова, 1987, с.290]. Эпос был для них своеобразным зеркалом, отражавшим картину их жизни, но в то же время он отбирал и сохранял все то нужное и важное, что могло бы в будущем способствовать дальнейшему развитию истории, языка, культуры народа.

Несомненно, что первые образцы устного эпического творчества появились еще в эпоху первобытно-общинного строя. Исследователи не раз обращались к этому вопросу. В частности, А.И. Уланов в своей работе «К характеристике героического эпоса бурят» [Уланов, 1957] относит зарождение и формирование древнейшего ядра улигеров эхирит-булагатской группы к середине I тысячелетия н.э., а широкое развитие, по его мнению, они получили во второй половине I тысячелетия н.э. [там же, с. 104]. В другой, более поздней по времени работе он немного приблизил время появления эпоса: «Основные древние компоненты, общие с монгольскими и ойратскими, оформились, вероятно, уже во второй половине I тысячелетия, возможно, даже тогда, когда по существу и не было еще бурятских родов, но окончательно сформировался эпос к концу I тысячелетия. Формирование основных мотивов эхирит-булагатского эпоса датировать более поздним временем, чем конец I тысячелетия н.э., не представляется возможным. Тогда характер эпоса был бы другим, появились бы более «исторические» образы, более реальные действия героев, не ставилась бы проблема борьбы за экзогамный брак, против внутриродового брака» [Уланов, 1963, с.200].

Б.Я. Владимирцов отмечал: «Эпические настроения и эпические сюжеты. развиваются теперь, т.е. начиная с конца XII - начала XIII вв., необычайно, выливаются в определенные, более сложные формы: начинают создаваться большие эпические песни, былины, может быть, эпопеи» [Владимирцов, 1923, с.8].

По мнению Г.Д. Санжеева, героический эпос бурят зародился «в доскотоводческий период, в среде шаманской аристократии, своеобразной вольницы военно-охотничьего общества Приангарья, куда стекались все гонимые и недовольные из императорской Монголии XIII в.» [Санжеев, 1936, с.ХХШ].

Н.О. Шаракшинова, отдавая должное уважение взглядам коллег, считала, что зарождение героического эпоса бурят и монголов происходило в XI—XII вв., хотя, разумеется, часть эпических произведений формировалась и позднее, в последующие столетия. Она доказывала это предположение рядом фактов. В частности, сохранившимися отрывками эпических произведений в древнейших литературных памятниках монголов - «Сокровенном сказании монголов», «Алтан Тобчи» и пр.: «Целые строфы из эпоса, обнаруживаемые в «Сокровенном сказании», свидетельствуют о довольно высоком уровне развития героико-эпической традиции монгольских народов, зародившейся еще до XII столетия» [Шаракшинова, 1987, с.57]. Исследователь указывает, что представляется довольно проблематичным отнести возникновение эпоса бурят к середине I тысячелетия, поскольку сами буряты как народ появились значительно позднее. И неправомерно утверждать об оформлении эхиритбулагатских улигеров, если самих эхирит-булагатов тогда еще не было. Возможно, древнейшие элементы, выявляемые в бурятском эпосе, были заимствованы древними предками бурят от предшествующих племен (курыкан, чжурчженей, киданей, уйгуров). Не исключено, что помимо этого могли заимствоваться и некоторые сюжеты и мотивы. Исследователь утверждает: в середине I тысячелетия эпос мог существовать, но это была скорее предыстория собственно бурятского эпоса, которая не поддается более четкому выяснению в силу отсутствия фактологических данных по этой сложной проблеме [Шаракшинова, 1987, с.56].

Другой бурятский ученый М.П. Хомонов на примере наиболее архаичного эхирит-булагатского варианта «Гэсэра» доказывал, что эпос сформировался ранее второй половины I тысячелетия н.э. в условиях разложения материнского рода и возвышения отцовского; далее он вбирал в себя черты следующих эпох [Абай Гэсэр хубун, 1961, с.4].

Д.А. Бурчина осторожнее относится к проблеме датировки возникновения бурятского эпоса, считая, что этот вопрос еще требует дальнейшего детального рассмотрения с привлечением материалов тюрко-язычного эпоса и данных археологии, этнографии и истории. Очевидно, что улигеры явились результатом тысячелетнего творчества народа. Трудно сказать, какую жанровую форму они имели во времена своего расцвета в древности [Бурчина, 1990, с.54].

Анализируя мнения и данные этих ученых, можно сделать вывод: по всей вероятности, древняя основа бурятского эпоса, мифологические воззрения, легшие в эту основу, некоторые сюжеты и отдельные детали повествования возникли в I тысячелетии н.э., в эпоху родоплеменного строя, когда матриархат сменялся патриархатом, вследствие чего материнский род утрачивал свои привилегии и преимущества, а в силу вступал отцовский род, или, возможно, еще раньше. В дальнейшем формировалась устойчивая структура улигера, разрабатывались новые сюжетные ходы и художественные приемы, вырабатывался стиль и язык. Очевидно, что самые древние улигеры до нас не дошли. Но и сохранившиеся образцы эпического творчества являют собой наглядное доказательство этому утверждению. Нельзя сказать конкретно, сложился эпос в середине или во второй половине I тысячелетия н.э. Чтобы получить ответ на этот вопрос, недостаточно данных только бурятского эпоса. Необходимы сравнительные историко-типологические исследования бурятских улигеров и эпоса других монголоязычных народов, а также и тюркских (алтайцев, тувинцев, якутов, хакасов). Наряду с этим, как указала Д.А. Бурчина, нужно привлечь данные археологических, исторических и этнографических работ, а также древних летописных памятников.

Вопрос возникновения бурятского эпоса напрямую связан с рассматриваемой нами темой, поскольку образы чудовищ-мангадхаек и женщин-богатырш являются, на наш взгляд, наиболее архаичными и, возможно, были первыми героями, точнее героинями древних улигеров. Происхождение данных образов имеет общие корни, уходя в эпоху господства матриархата. Однако формирование эпоса в иных условиях оказало огромное влияние на их содержание и эволюцию. Бурятский героический эпос не знает матриархата в "чистом виде". Все содержание улигеров пронизано воззрениями, характерными для патриархата, отцовского права и рассматривается сквозь призму мужского начала. Поэтому главными героями эпических произведений бурят являются могучие и храбрые богатыри-мужчины, которые борются против зла и несправедливости на Земле, ради блага и счастья простых людей. Но наряду с этим немалое место в эпосе отводится женским образам. И это неудивительно, исходя из той исторической роли, которую женщины играли в развитии общества. В эпосе женщина - мать, невеста, жена, сестра, всегда находится рядом с героем, помогая ему в трудные и опасные моменты. Но женщина выступает и его врагом, нередко таким грозным и сильным, что он гибнет в борьбе с ней. Примером первого служит образ богатырши (сестры героя), примером второго - образ мангадхайки.

Рассматриваемые образы принадлежат к противоположным лагерям улигерных персонажей, что не мешает нам объединить их в одном исследовании. Основанием для этого служит положение общей архаики их происхождения, которая позволяет выявить особенности генезиса данных образов в эпоху древнего общества, проследить постепенную их эволюцию и неотвратимое угасание в эпоху доминирования чуждой им идеологии, установить характер их взаимодействия с другими, менее архаичными персонажами улигеров, вследствие чего выявляются общие закономерности развития, бытования и исчезновения улигерного образа.

Многие исследователи бурятского эпоса отмечали значительную роль и исключительное положение женских персонажей в улигерах. Г.Д. Санжеев исходил из того, что эпос разных бурятских племен отражает разные стадии или этапы в развитии одного и того же героического эпоса. В своих трудах он придерживался классификации улигеров на эхирит-булагатские и унгинские, вслед за Ц.Ж. Жамцарано, который ранее выделил еще и хоринский эпос. На основе этого условного деления Г.Д. Санжеев исследовал эпические произведения и сделал наблюдение об общей активности женских персонажей в эхирит-булагатских улигерах и пассивности их в унгинских. Наряду с этим он отмечал снижение роли женщин не только в бурятских улигерах, но и во всем монгольском эпосе по мере его исторического развития [Санжеев, 1936; Санжеев, 1937].

А.И. Уланов развил и углубил предложенную классификацию. Он на убедительном материале показал, что эхирит-булагатские улигеры являются наиболее архаичными по своим стадиально-типологическим признакам. В них явно просматриваются черты древнего родового общества охотников и собирателей, тогда как унгинский и хоринский эпосы стоят уже на ином, более развитом уровне. В своих работах ученый коснулся и особой роли женщин в улигерах. Он выявил положительную направленность таких персонажей, как сестра-богатырша, невеста-суженая, девы-воскресительницы, бабушка Манзан Гурмэ. По его мнению, в этих величественных образах народ выразил свои надежды и чаяния о счастье, мире, справедливости, гармонии и красоте. В отрицательных образах, представленных мангадхайками, по мнению ученого, отчетливо проявилась нерасчлененность мышления древнего человека, который воплотил в них представления о враждебных стихийных силах природы и наделил эти фантастические мифологические персонажи чертами, присущими людям и животному миру [Уланов, 1957; 1963].

По мнению Н.О. Шаракшиновой, образы мангадхаек и героических девушек восходят к наиболее раннему периоду общественного развития. Она называет их «образами матриархата», поскольку в связанных с ними эпизодах и сюжетах в наибольшей степени сохранности наблюдаются пережиточные моменты ранних общественных и семейных отношений, предшествовавших патриархальному роду и моногамному браку. Также ученый рассматривает, как нравственные и эстетические представления древних бурят находят свое выражение в действиях и поступках женских персонажей [Шаракшинова, 1968; 1987].

Огромным вкладом в проблему изучения образов женщин и в эпосоведение в целом явилась работа Е.Н. Кузьминой «Женские образы в героическом эпосе бурятского народа» [Кузьмина, 1980]. В ней на значительном текстовом материале исследователь показала эволюционирование женских персонажей от зооморфных образов до антропоморфных, изучила вопросы их происхождения, выделила типы улигерных героинь, показала художественную выразительность и многообразие поэтических приемов в изображении женских образов.

Д.Д. Гомбоин в своей монографии изучила сюжетику и систему персонажей эхирит-булагатских улигеров и выдвинула концепцию о дальнейшей эволюции образа сестры-богатырши уже в рамках этой древней традиции [Гомбоин, 1990].

С.Ю. Неклюдов в своем фундаментальном исследовании «Героический эпос монгольских народов. Устные и литературные традиции» на материале монгольского эпоса (халхасского, бурятского и калмыцкого) достаточно подробно рассмотрел особенности женских персонажей, составляющих семейство мангуса (бур. мангадхайки), и образа Аджу Мэргэн (бур. Алма Мэргэн). Он выдвинул версию об изначальной двухкомпонентности образа

Аджу Мэргэн и его различных архаических истоках. Класс женщин-мангусов он возвел к образам демонических матриархальных "хозяек" архаической мифологии или разновидностям богини-матери и указал, что именно в бурятском эпосе они ближе всего к своим архаическим корням [Неклюдов, 1982; 1984].

Рассматриваемой темы касается статья Д.А. Бурчиной «Женские образы в Гэсэриаде бурят». Исследователь показала особенности бытования образов и дала достаточно подробную их характеристику [Бурчина, 1998].

В героическом эпосе многих народов обнаруживается ряд персонажей, типологически близких и женщинам-богатыршам и мангадхайкам. Исследования, касающиеся подобных персонажей в калмыцком «Джангаре», проводились А.Ш. Кичиковым, Э.-Б.М. Гучиновой [Кичиков, 1976; 1978, Гучинова, 1990]. В тюркском эпосе (среднеазиатском) вопросы происхождения и эволюции женских образов были разработаны В.М. Жирмунским [Жирмунский, 1974; 1979]. Основные женские персонажи эпических произведений якутов нашли свое освещение в трудах исследователей олонхо И.В. Пухова, Г.У. Эргиса, Н.В. Емельянова [Пухов, 1962, Эргис, 1974, Емельянов, 1980; 1983; 1990; 2000]. Интересные замечания, касающиеся интересующей нас темы в эвенкийском фольклоре, встречаются в работах Г.И. Варламовой (Кэптукэ) [Варламова, 2002, 2004]. В эпосе кавказских народов огромная работа по типологии, генезису и эволюции женских образов была проделана учеными-фольклористами У.Б. Далгат и Е.Б. Вирсаладзе [Далгат, 1972, Вирсаладзе, 1976]. Аналогичные персонажи тувинского эпоса рассмотрены J1.B. Гребневым [Гребнев, 1960]. Героические женские образы эпоса хакасов получили освещение в работах В.Е. Майногашевой [Майногашева, 1988; 1997]. В алтайском эпосе вопросы, связанные с образами женщин, разрабатывал С.С. Суразаков [Суразаков, 1961]. В русском былинном эпосе также встречаются подобные образы. История изучения былин насчитывает не одно столетие, поэтому, на наш взгляд, будет лишним приводить здесь многочисленные труды исследователей, так или иначе затрагивавших эту тему. Упомянем лишь исследования Н.Я. Янчука, Г.И. Потанина, В .Я. Проппа, С.Г. Лазутина, А.П. Евгеньевой, Б.Н. Путилова, В.М. Гацака и мн.др. Таким образом, образы женщин в мировом фольклоре неизменно притягивали к себе внимание исследователей. Не явился исключением из этого ряда бурятский эпос.

Однако богатейшие материалы улигеров требуют дальнейшего изучения, исследования с разных позиций, с разных точек зрения - поэтики, стилистики, языка и т.д., с учетом фактора развития современного общества и появления новых научных концепций и теорий. Представленная диссертационная работа является попыткой осветить, углубить и дополнить исследования по одной стороне героического эпоса, связанной с системой персонажей, которая, тем не менее, довольно важна для составления если не исчерпывающего, то достаточно объемного представления о древней идеологии, особенностях быта, общественных отношений, эстетических и этических воззрений предков современных бурят. Специальное исследование проблем генезиса, эволюции и сравнительной типологии отдельных эпических персонажей на материале улигеров эхирит-булагатской, унгинской и хоринской групп обусловлено теоретической значимостью данной проблемы и необходимостью изучения в настоящее время конкретных вопросов художественной системы бурятского эпоса.

Цель диссертационной работы - изучение архаичных образов чудовищ-мангадхаек и женщин-богатырш, выявление функциональных, семантических и поэтических особенностей данных образов, относящихся к системе персонажей бурятского героического эпоса. Для достижения поставленной цели решаются следующие задачи:

- выявить истоки происхождения рассматриваемых женских образов;

- показать взаимосвязь зооморфных образов мангадхаек и мотивов, привязанных к ним, с древними представлениями и обрядовой системой;

- проследить постепенное эволюционирование, расцвет и угасание этих образов в условиях исторического развития общественных отношений;

- рассмотреть образы чудовищ-мангадхаек и женщин-богатырш в сравнительно-типологическом аспекте;

- определить основные функциональные характеристики образов богатырши и мангадхайки в процессе развития сюжета от простых повествовательных форм к сложным;

- показать многообразие стилистических приемов и поэтических средств в изображении рассматриваемых образов.

Объектом исследования является бурятский героический эпос -улигеры. Предмет исследования - образы чудовищ-мангадхаек и женщин-богатырш.

Методика исследования основана на текстологическом анализе с использованием сравнительно-типологического, сравнительноисторического и вариативного методов. Сравнительно-исторический метод дает. возможность рассмотреть эволюцию образов, сюжетов и мотивов в бурятских улигерах в соответствии с изменяющимися представлениями народа на разных стадиях жизни родового общества. Сравнительно-типологический метод вместе с вариативным позволяют сопоставить варианты эпических произведений, различающиеся по месту бытования, а также эпические традиции разных народов, и выделить в них традиционные элементы, общие образы и идеи, художественно-стилистические приемы и т.д. При помощи метода текстологического анализа осуществляется углубленное изучение тестового материала и выявление типологических особенностей рассматриваемых образов.

Диссертант опирался на общие теоретико-методологические положения и выводы, изложенные в трудах Б.Н. Путилова, Е.М. Мелетинского, В.Я. Проппа, В.М, Жирмунского, В.М. Гацака, А.В. Кудиярова, С.Ю. Неклюдова, Е.С. Новик, К.В. Чистова и др.

Новизна диссертации заключается в том, что она представляет собой первый опыт комплексного исследования отдельных женских образов бурятского героического эпоса. Впервые предпринимается попытка проследить типологию и развитие образа чудовища-мангадхайки и женщины-богатырши, а также сравнить их с аналогичными персонажами из фольклора других народов.

Теоретическая и практическая значимость работы заключается в том, что ее результаты, выводы и отдельные положения могут быть использованы в дальнейших научных исследованиях эпоса; представленные материалы дают дополнительные сведения для сравнительной фольклористики и могут внести определенный вклад в решение проблем общей типологии фольклора; также они могут найти применение при составлении учебно-методических пособий для ВУЗов и общеобразовательных школ, при разработке спецкурсов, лекционных и практических занятий по фольклору для гуманитарных факультетов ВУЗов.

Источниками исследования явились рукописные материалы, хранящиеся в архивном фонде Центра восточных рукописей и ксиллографов ИМБиТ СО РАН (далее ЦВРиК ИМБиТ СО РАН), а также тексты улигеров, опубликованные в разные годы.

Апробация работы. Основные положения диссертационной работы освещены в статьях, вышедших в сборниках исследований бурятского фольклора и литературы, а также в докладах на научной конференции, посвященной 80-летию д.ф.н. У.-Ж.Ш. Дондукова и д.ф.н. С.Б. Бадмаева (Улан-Удэ, 2003), на международном научном симпозиуме «Байкальские встречи - 5» (Улан-Удэ, 2005).

Диссертация прошла обсуждение и одобрена на заседании отдела литературоведения и фольклористики ИМБиТ СО РАН.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка источников и литературы, приложения.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Образы чудовищ-мангадхаек и женщин-богатырш в героическом эпосе бурят: функции, семантика и поэтика"

Заключение.

Таким образом, рассмотренные нами образы женщины-богатырши и чудовища-мангадхайки берут начало из эпохи господства матриархального права. Вероятно, они являются одними из наиболее архаичных образов в системе персонажей улигеров.

Образ мангадхайки, видимо, восходит к образу древнейшего божества — богини-матери и с этой стороны связан с потусторонним (демоническим или хтоническим) миром. Вдобавок к этому он в некоторой степени сочетает в себе черты не менее древнего образа хозяйки-покровительницы или владычицы животных, а также матери-прародительницы, предводительницы рода.

Образ женщины-богатырши более «реалистичен» и, по всей видимости, отражает существовавшее положение женщин в эпоху матриархата (активное участие и приоритет женщин в жизни рода или племени, занятия, общие для мужчин и женщин).

Эволюция улигеров повлекла за собой, соответственно, и развитие образов, причем это развитие шло как в положительном, так и в отрицательном направлении. Имеется в виду то, что некоторые образы приобретали новые черты, углублялись и дополнялись, в то время как другие, напротив, теряли свои характерные особенности и постепенно отходили на задний план или вообще исчезали, вытесняемые новыми персонажами. В отношении наших героинь — мангадхаек и богатырш, подобная эволюция просматривается достаточно четко.

В наиболее архаичных эхирит-булагатских улигерах основа относится к той древней эпохе, когда господствовал первобытно-общинный строй, шла ломка ранее доминировавшего матриархального порядка и борьба с ним патриархата, устанавливалась новая форма брака — экзогамия вместо прежней эндогамии (родственный брак). Эти жизненные реалии не могли не найти своего отражения в эпосе. Поэтому мотив, являющийся основным в большинстве эпических произведениях эхирит-булагатского цикла — героическое сватовство героя-богатыря, трудный поход за суженой.

Рассматриваемые женские образы в улигерах подобного типа получили наибольшее распространение и развитие.

Мангадхайка является антиподом главного героя или героини, выступает в качестве второстепенного отрицательного персонажа, в то же время играя достаточно важную роль в эпосе. Она — сильный и опасный враг, борьба с ней требует напряжения всех сил. В эхирит-булагатских улигерах мангадхайки активны и агрессивны, чаще всего выезжают навстречу герою или. героине в облике старой женщины с седой головой, одним глазом и единственным зубом во рту (портрет в сильной степени типизирован и является общим для длинного ряда этих персонажей). Хотя по внешнему облику многоголовые и многорогие мангадхаи и старушки-мангадхайки не похожи, однако связываются узами родства. Старушки являются предводителями рода мангадхаев и хранят их души (здесь, очевидно, и проявляется архаичная основа образа матери-богини, матери-родоначальницы). Поэтому, вероятно, мангадхайки появились в эпосе в качестве врага героя раньше мангадхаев. Они обладают огромной стихийной и магической силой, но часто действуют, прибегая к различным уловкам и хитрости. Атрибуты (оружие, одежда, жилище) и черты быта примитивны и характерны для первобытного общества, что еще раз доказывает древность их происхождения. Локализация места жительства часто привязывается к определенному месту, связанному, на наш взгляд, с ее причастностью к потустороннему миру (подножье горы, дорога, недалеко от водной стихии). Основная функция — причинение вреда герою, попытки погубить его, препятствие на пути. Нередко мангадхайка выступает причиной его гибели (в этом случае с ней обычно справляется сестра героя). На наш взгляд, наиболее характерный антропоморфный портрет мангадхайки эхирит-булагатского типа (старушки) представлен в эпосе «Абай Гэсэр хубун» (вариант М. Эмегенова). С другой стороны, в эхирит-булагатском эпосе представлены образы мангадхаек с зооморфными или орнитоморфными чертами. Они также выступают губительницами героя, однако обычно не связаны с мангадхаями. Вероятно, в основе подобных образов преобладают черты древней хозяйки леса, владычицы животных, покровительницы леса и охоты.

Образы, близкие бурятским мангадхайкам, встречаются в эпосе и других народов (калмыков, монголов, якутов, узбеков и т.д.). Наличие подобных однотипных персонажей в эпических произведениях разных народов служит, на наш взгляд, доказательством прохождения ими одних и тех же этапов развития на своем историческом пути, существования в прошлом единой основы образа, берущего начало из глубин матриархата.

Положительной героиней выступает сестра героя, которая и является богатыршей. Вероятно, именно эхирит-булагатские улигеры в силу своей архаичности дают наиболее близкий к своим истокам образ женщины-богатырши. По сути, хотя улигеры и названы по имени богатыря, но главным действующим лицом является именно сестра. Вокруг нее разворачивается основное действие и обращается система второстепенных персонажей, она, в конечном счете, выполняет основную задачу, с которой не справился брат (целевая ориентация улигера) — приводит невесту из другого рода. Образ героической женщины, способной совершать подвиги наравне с мужчинами, несомненно, берет свои корни из эпохи доминирования материнского права в обществе, господства женщин в деле выживания и процветания группы, рода или племени. Однако в улигерах мы не встретим матриархата в "чистом виде", сохраняются лишь некоторые персонажи, эпизоды и отдельные моменты, являющиеся его отголосками. Именно рассматриваемые образы мангадхаек и женщин-богатырш в наибольшей мере связаны с ним. Одним из подобных моментов оказывается то, что только женщина в силах сделать то, что не по плечу мужчине. Женщину (мангадхайку) побеждает женщина (богатырша), а мужчина перед ней бессилен. Подобное представление, по всей вероятности, могло существовать только в пору господства матриархата, а не позже, когда отцовский род урезал былые права женщины и поставил ее на ступень ниже мужчины.

Образ сестры, спасающей брата, и образ женщины-богатырши вообще (в улигерах, по сути, они слиты), встречается не только в бурятском эпосе.

Типологический ряд подобных персонажей представлен в образцах эпического творчества якутов, эвенков, алтайцев, хакасов, узбеков, вайнахов и многих других народов.

Данный образ во многом отмечен универсальными чертами (большая физическая сила, храбрость, стойкость, нередко исключительная привлекательность внешнего облика, высокие нравственные качества), и в то же время у каждого народа свое особое представление о богатырской деве, о ее атрибутах, окружении, действиях, целях и функциях. Например, в русских былинах в конечном счете, оказывается, что богатырка преследовала лишь матримониальные цели. Подобные моменты можно наблюдать в эвенкийских нимнгаканах и якутских олонхо. В хакасских и алтайских сказаниях героические девы, напротив, осознанно избегают брака, который для них означает утрату богатырства и может помешать их главной функции — защите родной земли и государства от посягательств внутренних и внешних врагов. Их главная цель — спокойная и мирная жизнь народа. Т.е. хакасские или алтайские богатырки жертвуют собой (возможностью создать семью, стать прародительницей рода) во имя других. Их функции и преследуемые цели шире и "глобальнее", если можно так выразиться, нежели функции и цели богатырок из эпосов других народов. Вероятно, это может объясняться более высоким уровнем развития и переосмыслением данного образа в эпических сказаниях этих народов.

Бурятская дева-богатырша никогда не преследует цель собственного замужества, напротив, все ее силы направлены на благополучное осуществление брака брата, которая означает возможность продолжения рода. Ее основная функция - спасение жизни брата, которое происходит опосредованно и связано с поездкой за суженой. В связи с этим она выступает как инициатор новой формы семейных отношений. Бурятская богатырша также жертвует собой, но эта жертвенность носит, скорее, неосознанный, но в то же время обязательный характер, трактуется как естественный поступок, как выполнение долга по отношению к своему роду. Нередко в финале произведения сестра выходит замуж за богатыря из дальних земель и уезжает вместе с ним. Этим, вероятно, знаменуется окончательная победа патриархата и утверждение экзогамного брака. В любом случае брак для самой героини означает утрату богатырских качеств, потерю самостоятельности и, как следствие, уход на второй план.

В отличие от аналогичных персонажей в эпосах других народов богатырша бурятских улигеров не является девой-воительницей. Она не отличается воинской доблестью, не совершает военные подвиги, не сражается с врагами в поединках. Ее богатырство проявляется в преодолении различных препятствий природного характера (горы, реки, моря и т.д.), укрощении и приручении животных, борьбе за невесту (выполнение различных заданий, которые дает хан-будущий тесть). В столкновении с врагом она чаще прибегает к уловкам, хитрости, своему уму, нежели к физической силе. Единственным исключением может служить образ Алма Мэргэн из унгинских версий «Гэсэра». Это может объясняться фактом его привнесенности, проникновения в бурятский эпос из монгольской традиции: «.Унгинские улигеры об «Абай Гэсэре» связаны с устной основой монгольской Гэсэриады, .эту основу привезли с собой прикочевавшие в Приангарье группы в XIV — XVI вв.» [Абай Гэсэр, 1960, с.8].

Уже в эхирит-булагатских улигерах начинается дальнейшее развитие образа женщины-богатырши, которое, скорее, представляет собой его деградацию. Оно идет по двум направлениям:

• В первом случае богатырша теряет былую активность действий, все свои незаурядные качества, отличающие ее от других героинь, и отходит на задний план повествования, сохраняя положительное отношение к герою-богатырю. Улигер воспевает доблесть уже богатыря-мужчины, который совершает подвиги. В этих условиях функции сестры сведены до минимума, ее образ статичен и пассивен, зависит от действий главного героя. Восхваляются ее красота, умение вести хозяйство, мастерство, трудолюбие, т.е. черты, присущие идеалу хранительницы домашнего очага.

• Во втором случае, также потеряв богатырские качества, сестра становится противником брата и причиной его гибели. Ее антагонизм в эпосе не объясняется (при этом обычно выясняется, что она собирается замуж). Можно предположить, что это результат позднего переосмысления образа в условиях патриархальных отношений, когда брак и уход девушки (дочери, сестры) в другой род могли восприниматься как своего рода измена, предательство по отношению к родным. В связи с этим заметим, что в отдаленном прошлом у бурят известны случаи убийства сестер и дочерей, с тем, чтобы они не унесли в чужой род секреты кузнечного ремесла (оно считалось особым, полученным в дар предками от небесных кузнецов) или не передали преемственность шаманского происхождения (удха). В шаманской мифологии есть соответствующий миф об Ээлиг Мээлиг, сестре девяти божинтойских кузнецов, которая после убийства ее братьями становится злым духом и всячески вредит им [Манжигеев, 1978, с. 106]. В эпосе сестра, погубившая брата, продолжателя рода и хранителя его устоев, подвергается наказанию — смерти.

Аналогичная деградация образа в рамках эхирит-булагатской традиции справедлива и в отношении образа женщин-мангадхаек. Прежний тип активной и агрессивной мангадхайки (на коне, с оружием), способной сражаться с могучими богатырями, постепенно деградирует и утрачивается. Хотя основная функция противопоставленности герою остается неизменной, но меняется портрет, окружение, бытовые и социальные черты:

• В первом случае родство с мангадхаями сохраняется. Однако они теряют прежние неестественные, стихийные черты, все более антропоморфизируясь. Антагонизм нередко предпринимает пассивный характер: богатырь приходит к мангадхайке сам, ее уничтожение является кульминацией в очищении родной земли от мангадхаев.

• Во втором случае вместо прежних старушек (препятствия на дороге) появляются девушки-красавицы, которые, однако, сохраняют рудименты прежних звериных или птичьих черт. Они также пытаются вредить героям, но их попытки обычно обречены на неудачу. Герой или героиня без особых усилий расправляются с ними. Т.е прежний характер титанической борьбы, требующей огромного напряжения сил, теряется.

В унгинском эпосе, который отражает «период военной демократии, последнюю стадию развития родовой общины и формирования новых социальных отношений с классовым делением» [Абай Гэсэр, 1960, с. 5], продолжается процесс дегероизации богатырш, встречаются и первый и второй пути развития образа, однако улигеры с активными женскими персонажами продолжают бытовать. Сюжет усложняется, дополняясь новыми эпизодами. Образ богатырши в основном не отходит от эхирит-булагатского типа. Она по-прежнему выступает в роли сестры героя, привозит дев-воскресительниц, спасая его жизнь. Но воскресительница оказывается не суженой богатыря. После оживления богатырь самостоятельно совершает свадебную поездку. Т.е. теряется одна из существенных функций сестры — установительницы новой формы брака. В некоторых улигерах появляются иные типы богатырш - Алма Мэргэн, жена Гэсэра (замужний статус — уже указание на несколько приниженное положение героини), девы, борющиеся с женихами-мангадхаями. Их цели и функции заметно отличаются от предыдущих. Однако если образ Алма Мэргэн может трактоваться как заимствованный (в других улигерах, кроме Гэсэриады он не встречается), что может объяснять его в некотором роде уникальность и неповторимость в ряду богатырш бурятского эпоса, а с другой стороны большую близость к подобным персонажам из фольклора других народов, то девушки, сражающиеся с мангадхаями, вероятно, все-таки принадлежат собственно бурятскому эпосу. Они либо представляют собой реликт древних общественных отношений (героиня одинока, ее окружают лишь животные, свобода выбора в отношении брака). Либо, наоборот, это дальнейшее развитие улигерного образа в унгинском цикле, отдельные попытки создать эпическое произведение с главной героиней — женщиной-богатыршей без привязки данного образа к мужскому корреляту. Напомним, что в фольклоре других народов (алтайцев, хакасов) эпические произведения, в которых женщины являются основными действующими лицами, встречается не редко.

В унгинском цикле также продолжается начавшийся распад образа мангадхайки. Наблюдаются образы, рассмотренные выше. В целом, отмечается пассивность действий. Мангадхайка, т.е. женщина, в качестве врага перестает представлять собой какую-либо угрозу. Эти моменты, вероятно, являются результатом проникновения идеологии патриархального общества. Как и в случае с богатыршей наблюдается постепенный уход персонажа на задний план и, как результат, угасание образа.

В хоринском эпосе, отражающем период раннего феодально-патриархального общества, в котором полностью господствовало отцовское право, завершается процесс дегрессии прежде активного и цельного образа женщины-богатырши. Практически не встречается произведений, в которых она выступает в качестве главного героя. В тех редких случаях, когда сюжет близок эхирит-булагатскому, и героями являются брат и сестра, функции и образ сестры до предела сокращены и минимизированы. Подобные улигеры, скорее, напоминают богатырскую сказку (часто в них нет ни аллитерации, ни каких-либо других видов рифмы, стиль повествования максимально близок к разговорному, ряд второстепенных персонажей носит сказочный характер). Угасание и исчезновение данного образа соответствует процессу общего упадка улигерного жанра в хоринской традиции. Героизм женщины в хоринских улигерах заключается не в совершении подвигов, на которые не способен мужчина-богатырь, не в преодолении препятствий на пути к далекой невесте, а в сохранении своей чести и достоинства, преданности мужу. Героиня идеализируется как хранительница домашнего очага, заботливая и любящая жена и мать, прославляется ее умение вести домашнее хозяйство. В случае нападения врага сопротивление женщины сводится к ее уходу, убеганию от опасности. Дело спасения богатыря переходит в руки других героев (обычно его сыновей). Основная ипостась женщины в хоринском эпосе — помощница главного героя (мужа, жениха, сыновей).

Мангадхайки в хоринских улигерах встречаются достаточно редко. Можно утверждать, что постепенное угасание образа привело к почти полному его исчезновению. В тех улигерах, в которых они присутствуют, они лишь некоторыми чертами напоминает прежних мангадхаек. Хотя эволюционирование данного образа несомненно, но это "отрицательная" эволюция.

Выделены следующие типы образа женщины-мангадхайки, встречающиеся в улигерах:

• женщина из леса

• мангадхайка-прародительница

• сестры, жены, матери мангадхаев

• женщина-путевое препятствие Типы достаточно условны, их выделение основывается на особенностях функциональной стороны образа, его роли и влиянию на развитие сюжета, а также на факте развития рассматриваемого образа в процессе исторической эволюции самих улигеров. Определенной ступени развития эпоса соответствует определенный тип образа мангадхайки. Так, типы «женщина из леса», «мангадхайка-прародительница» являются наиболее активными, их роль в сюжете достаточно значительна, они характерны для ранних эхирит-булагатских улигеров. Тип «сестры, жены, матери мангадхаев» уже более пассивен, появляется в улигерах этой группы, но более присущ унгинскому и •хоринекому циклу. Тип «женщина-путевое препятствие» встречается в улигерах всех групп.

Поэтика изображения женщин (мангадхаек и богатырш) в бурятском эпосе достаточно развита и обладает огромным арсеналом художественных средств. Изображение в основном происходит через описание портрета и через описание ее действий, из которых вырисовывается ее отношение к главному герою-богатырю, который является средоточием идей, выражаемых и декларируемых эпосом. Если в ранних эхирит-булагатских улигерах портрет обычно не распространен, то уже в унгинских он достаточно развернут и красочен. Однако все же он имеет несколько однотипные черты, что не позволяет говорить о развитии индивидуализированного начала в бурятском эпосе. Художественные приемы, при помощи которых происходит описание облика героини, ее поступков и действий, сильных эмоций, отличаются разнообразием. Одним из наиболее распространенных средств является гипербола, которая вообще характерна для всего мирового эпоса и придает эпическому действию масштабность и развернутость. Другими часто употребляемыми приемами являются сравнение (в подавляющем большинстве для этого употребляются природные объекты и явления), иносказание, эпитет, обобщение, которые в совокупности с художественной вариацией позволяют создать грандиозно-величественный и в то же время полный реализма образ богатырши, безобразный отталкивающий образ мангадхайки, являющийся воплощением зла для людей.

Эти художественные приемы используются для составления традиционных клише, определенных наборов устойчивых формул. Ими пронизана вся ткань улигера. Формулы используются для описания всех действий, событий, каких-то эмоций, поступков, облика героини.

Бурятский героический эпос дает галерею самобытных образов: могучих богатырей, прекрасных дев-воскресительниц, сестер-богатырш, их грозных и страшных врагов — мангадхаев и мангадхаек. Через них шло утверждение народных приоритетов, становление этических и эстетических воззрений, формировался художественный вкус народа, его представления о жизни в обществе. Поэтому система образов бурятских улигеров требует углубленного изучения и дальнейшего продолжения исследований.

Список научной литературыНиколаева, Наталья Никитична, диссертация по теме "Фольклористика"

1. Алак Булак басаган // Унгинский эпос. Улигеры унгинских бурят в записи Г.Д. Санжеева. ЦВРиК ИМБиТ СО РАН, инв. 2224, зап. Г.Д. Санжеева от А. Геленкенова, Аларский район.1

2. Аламжи Мэргэн хубуун. ЦВРиК ИМБиТ СО РАН. Личный фонд С.П. Балдаева, ст. инв. 624, зап. С.П. Балдаева от А. Батлаева, Эхирит-Булагатский район.

3. Алтан Сэгсээ хубуун. ЦВРиК ИМБиТ СО РАН, инв. 1229, зап. от Н. Гунханова, Эхирит-Булагатский район.

4. Бойлон Гоохон дуутэй Богдони Хубшэ Мэргэн. ЦВРиК ИМБиТ СО РАН, инв. 1731, зап. В.И. Золхоева от П. Дмитриева.

5. Гунан зээрдэ моритой Гунхабай Мэргэн хубуун. ЦВРиК ИМБиТ СО РАН. Личный фонд С.П. Балдаева, ст. инв. 1491, зап. С.П. Балдаева от Т. Чичигина, Эхирит-Булагатский район.

6. Нашан Хуйхэр Мэргэн. ЦВРиК ИМБиТ СО РАН. Личный фонд С.П. Балдаева, ст. инв. 1477, зап. С.П. Балдаева от X. Хабадаева, Эхирит-Булагатский район.

7. Убгэн Жэбжэнэй Мэргэн. ЦВРиК ИМБиТ СО РАН. Личный фонд С.П. Балдаева, ст. инв. 1, зап. С.П. Балдаева от Ш. Дарханова, Аларский район.

8. Хан Сагта абхай // П. Дмитриев. Улигеры. ЦВРиК ИМБиТ СО РАН, инв. 1135, зап. Д. Хилтухина от П.Д. Дмитриева, Нукутский район.

9. Хаан суутай хаани Хабтаалжан Мэргэн хубуун. ЦВРиК ИМБиТ СО РАН. Личный фонд С.П. Балдаева, ст. инв. 722, зап. С.П. Балдаева от X. Хосокова, Осинский район.

10. Хан Сэгсээ Мэргэн. ЦВРиК ИМБиТ СО РАН. Личный фонд С.П. Балдаева, ст. инв. 478, зап. С.П. Балдаева от Н. Иринчеевой, Аларский район.

11. Названия районов даны в соответствии с современным территориальным делением

12. Хараасгай Мэргэн. ЦВРиК ИМБиТ СО РАН. Личный фонд С.П. Балдаева, ст. инв. 348, зап. С.П. Балдаева от Б. Бахрушкинова, Эхирит-Булагатский район.

13. Хухеесэй Мэргэн. ЦВРиК ИМБиТ СО РАН. Личный фонд С.П. Балдаева, ст. инв. 347, зап. С.П. Балдаева от А. Барбарьевой, Нукутский район.

14. Хухеесэй Мэргэн. ЦВРиК ИМБиТ СО РАН. Личный фонд С.П. Балдаева, ст. инв. 6, зап. С.П. Балдаева от Б. Зурбанова, Аларский район.

15. Хухэрдэй Мэргэн. ЦВРиК ИМБиТ СО РАН. Личный фонд С.П. Балдаева, ст. инв. 1529, зап. С.П. Балдаева, информатор неизвестен.

16. Шандаабал Мэргэн хубуун. ЦВРиК ИМБиТ СО РАН. Личный фонд С.П. Балдаева, ст. инв. 2940, зап. С.П. Балдаева от Б. Прокопьева.

17. Шодон соохор моритой Шодой Мэргэн хубуун. ЦВРиК ИМБиТ СО РАН. Личный фонд С.П. Балдаева, ст. инв. 5, зап. С.П. Балдаева, информатор неизвестен, текст неполный.

18. Эрийн ьайн Сэмнэг Мэргэн. ЦВРиК ИМБиТ СО РАН. Личный фонд С.П. Балдаева, ст. инв. 826, зап. С.П. Балдаева от Л. Бардаханова, Эхирит-булагатский район.

19. Эржэн Мэргэн хубуун. ЦВРиК ИМБиТ СО РАН. Личный фонд С.П. Балдаева, ст. инв. 76 и 734, зап. С.П. Балдаева от Б. Донкина, Качугский район.

20. Эрхэ Монсог баатар. ЦВРиК ИМБиТ СО РАН. Личный фонд С.П. Балдаева, ст. инв. 722, зап. С.П. Балдаева от В. Башкуева, Боханский район.

21. Эрэк Дурэк басаган // Унгинский эпос. Улигеры унгинских бурят в записи Г.Д. Санжеева. ЦВРиК ИМБиТ СО РАН, инв. 2224, зап. Г.Д. Санжеева от Н. Тужинова, Аларский район.1. Опубликованные материалы

22. Абай Гэсэр. Вступит, ст., подг. текста, пер. и коммент. к нему А.И. Уланова.- Улан-Удэ, 1960.

23. Абай Гэсэр хубун. Эпопея. Эхирит-булагатский вариант. Подг. текста, пер. и примеч. М.П. Хомонова. — Улан-Удэ, 1961. — Ч. 1.

24. Абай Гэсэр хубун. Эпопея. Эхирит-булагатский вариант. Подг. текста, пер. и примеч. М.П. Хомонова. — Улан-Удэ, 1964. — Ч. 2.

25. Айдурай Мэргэн. Подг. текста, пер. и примеч. М.П. Хомонова. — Улан-Удэ, 1979.

26. Аламжи Мэргэн. Бурятский эпос. Пер. И. Новикова. Вводная ст. и коммент. Г.Д. Санжеева. — M.-JL: 1936.

27. Алтан Шагай хубуун Н Буху Хара хубун. Зап. Ц.Ж. Жамцарано, подготовка к печати И.Н. Мадасона. — Улан-Удэ, 1972.

28. Алтан Шагай. Пер. А. Преловского, подстр. пер. и коммент. Е.Н. Кузьминой. Новосибирск, 1983.

29. Арбан табан насатай Алтан Ганшуудай Мэргэн // Намжилова М.Н. Хоринские улигеры. — Улан-Удэ, 1997.

30. Арбан табан насатай Абаадай Мэргэн // Намжилова М.Н. Хоринские улигеры. — Улан-Удэ, 1997.

31. Баян Боролзой Баатар // Балдаев С.П. Бурят арадай аман зохеолой туубэри. — Улан Удэ, 1960.

32. Еренсей. Подг. текста, пер. и примеч. М.П. Хомонова — Улан-Удэ, 1972.

33. Лодой Мэргэн // Руднев А.Д. Хори-бурятский говор (опыт исследования, тексты и перевод). Вып. 2 и 3. — Санкт-Петербург, 1913, 1914.

34. Материалы по бурят-монгольскому фольклору. Вып. 2. Осоодор Мэргэн. — Улан-Удэ, 1956.

35. Мэньелтэ Мэргэн. Ввод, ст., коммент. М.Н. Намжиловой, подг. текста М.Н. Намжиловой и Ц.А. Дугарнимаева. — Улан-Удэ, 1984.

36. Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока. Бурятский героический эпос Аламжи Мэргэн. Вступит, ст., подг. текстов, пер. и коммент. М.И. Тулохонова. — Новосибирск, 1991.

37. Тоодой Баян хаан // Балдаев С.П. Бурят арадай аман зохеолой туубэри. Улан-Удэ, 1960.

38. Улигеры ононских хамниган. Подг. текста, пер., вступит, ст. и примеч. Д.Г. Дамдинова. — Новосибирск, 1982.

39. Уншин Хара хубуун // Буху Хара хубун. Зап. Ц.Ж. Жамцарано, подготовка к печати И.Н. Мадасона. — Улан-Удэ, 1972.

40. Хэеэдэр Мэргэн // Улигеры хори-бурят. Вступит, ст., подготовка текстов, перевод и примеч. М.Н. Намжиловой. — Улан-Удэ, 1988.

41. Шонходой Мэргэн хубуун // Буху Хара хубун. Зап. Ц.Ж. Жамцарано, подготовка к печати И.Н. Мадасона. — Улан-Удэ, 1972.

42. Ябаган тумэр тэргэту Буху Хара хубуун // Буху Хара хубун. Зап. Ц.Ж. Жамцарано, подготовка к печати И.Н. Мадасона. Улан-Удэ, 1972.

43. Список использованной литературы

44. Азбелев С.Н. Историзм былин и специфика фольклора. — Ленинград, 1982.

45. Алтайский эпос. Фольклор. Под общ. ред. Ю.М. Соколова. — Москва, 1935.

46. Алтын Арыг. Хакасский героический эпос. Запись и подг. текста, статья, пер. и коммент. В.Е. Майногашевой. Москва, 1988.

47. Арбачакова А.Н. Текстология шорского героического эпоса. — Новосибирск, 2001.

48. Астахова A.M. Былины. Итоги и проблемы изучения. — М.-Л., 1966.

49. Балдаев С.П. Избранное. Улан-Удэ, 1961.

50. Балдаев С.П. Родословные предания и легенды бурят. Ч. 1. Булагаты и эхириты. — Улан-Удэ, 1970.

51. Басаева К.Д. Семья и брак у бурят. Втор. пол. XIX—начало XX в. -Улан-Удэ, 1991.

52. Баранникова Е.В. Бурятская сатирическая сказка. — Улан-Удэ, 1963.

53. Баранникова Е.В. Бурятские волшебно-фантастические сказки. — Новосибирск, 1979.

54. Бардаханова С.С. Бурятские сказки о животных. Улан-Удэ, 1974.

55. Бардаханова С.С. Система жанров бурятского фольклора. — Новосибирск, 1992.

56. Баяртуев Б.Д. Предыстория литературы бурят-монголов. — Улан-Удэ, 2001.

57. Бурчина Д. А. Вооружение героев бурятских улигеров // Традиционный фольклор бурят. — Улан-Удэ, 1980.

58. Бурчина Д.А. Особенности поэтики унгинских улигеров (сюжет и композиция улигера «Хан Сагта Абхай») // Поэтика жанров бурятского фольклора. Улан-Удэ, 1982.

59. Бурмина Д.А. Эпос «Гэсэр» в записи М.Н. Хангалова // Современность и традиционная культура народов Бурятии. — Улан-Удэ, 1983.

60. Бурмина Д.А. Сюжетная структура улигера П.Д. Дмитриева «Арнай Гэрдэй Мэргэн» // Эволюция эпических жанров бурятского фольклора. Улан-Удэ, 1985.

61. Бурчина Д.А. Гэсэриада западных бурят. — Новосибирск, 1990.

62. Бурчина Д.А. Женские образы в Гэсэриаде бурят // Филологический сборник памяти В.Ц. Найдакова, — Улан-Удэ, 1998.

63. Бурят-монгольско — русский словарь. Сост. К.М. Черемисов, под ред. Ц.Б. Цыдендамбаева. — Москва, 1951.

64. Бурятский фольклор. — Улан-Удэ, 1968; 1970; 1975.

65. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. — M.-JI., 1940.

66. Вирсаладзе Е.Б. Грузинский охотничий миф и поэзия. — Москва, 1976.

67. Владимирцов Б.Я. Монголо-ойратский героический эпос. — Петроград, 1923.

68. Вопросы происхождения и поэтики «Джангара». — Элиста, 1976.

69. Варламова Г.И. (Кэптукэ). Эпические и обрядовые жанры эвенкийского фольклора. — Новосибирск, 2002.

70. Варламова Г.И. (Кэптукэ). Мировоззрение эвенков: Отражение в фольклоре. Новосибирск, 2004.

71. Гацак В.М. Восточнороманский героический эпос. Исследования и тексты. Москва, 1967.

72. Гацак В.М. Устная эпическая традиция во времени. Москва, 1989.

73. Гирченко В. Русские и иностранные путешественники XVII, XVII и первой половины XIX в. Москва, 1939.

74. Голосовкер Я.Э. Логика мифа. Москва, 1987.

75. Гомбоин Д.Д. Композиция улигеров Маншута Имегенова // Традиционный фольклор бурят. — Улан-Удэ, 1980.

76. Гомбоин Д.Д. Образы зооантропоморфных врагов в эхирит-булагатских улигерах // Поэтика жанров бурятского фольклора. Улан-Удэ, 1982.

77. Гомбоин Д.Д. Эхирит-булагатские улигеры. — Улан-Удэ. 1990.

78. Гребнев JI.B. Тувинский героический эпос (опыт историко-этнографического анализа). — Москва, 1960.

79. Гунгаров В.Ш. Отражение мифологических воззрений в легендах и преданиях хори-бурят // Традиционный фольклор бурят. — Улан-Удэ, 1980.

80. Гусев В.Е. Эстетика фольклора. — Ленинград, 1967.

81. Гучинова Э.-Б.М. Отголоски материнского рода в эпосе «Джангар» // «Джангар» и проблемы эпического творчества. Отв. ред. Н.Ц. Биткеев. — Элиста, 1990.

82. Далгат У.Б. Героический эпос чеченцев и ингушей. Исследования и тексты. — Москва, 1972.

83. Далгат У.Б. Литература и фольклор. — Москва, 1981.

84. Дамдинсурэн, Ц. Исторические корни Гэсэриады. — Москва, 1957.

85. Джангар. Калмыцкий героический эпос (тексты 25 песен). Ред.

86. A.Ш. Кичиков. Т.1 и 2. Москва, 1978.

87. Добрыня Никитич и Алеша Попович. Изд. подг. Ю.И. Смирнов,

88. B.Г. Смолицкий. Москва, 1974.

89. Евгеньева А.П. Очерки по языку русской устной поэзии в записях XVII-XX вв. М.-Л., 1963.

90. Емельянов Н.В. Сюжеты якутских олонхо.- Москва, 1980.

91. Емельянов Н.В. Сюжеты ранних типов якутских олонхо. -Москва, 1983.

92. Емельянов Н.В. Сюжеты олонхо о родоначальниках племени. — Москва, 1990.

93. Емельянов Н.В. Итоги и проблемы изучения сюжетов олонхо // Олонхо духовное наследие народа саха. — Якутск, 2000.

94. Жирмунский В.М. Тюркский героический эпос. — Ленинград, 1974.

95. Жирмунский В.М. Сравнительное литературоведение. Избранные труды. Ленинград, 1979.

96. Калугин В.И. Герои русского эпоса. Москва, 1983.

97. Кичиков А.Ш. Героический эпос «Джангар». — Москва, 1992.

98. Книга тысячи и одной ночи. Т. 5. М.-Л., 1933.

99. Козин С.А. Эпос монгольских народов. — М.-Л., 1948.

100. Косвен М.О. Амазонки. История легенды // ж. Советская этнография. — 1947 № 2, № 3.

101. Кудияров А.В. К вопросу о монгольских записях «Джангара» // Фольклор. Издание эпоса. — Москва, 1977.

102. Кудияров А.В. Художественно-стилевые традиции эпоса монголоязычных и тюркоязычных народов Сибири. Автореферат диссерт. на соиск. уч. степ, доктора филологических наук. — Москва, 2003.

103. Кузьмина Е.Н. Женские образы в героическом эпосе бурятского народа. — Новосибирск, 1980.

104. Лазарев А.И. Художественный метод фольклора. — Иркутск, 1985.

105. Липец Р.С. «Завоеванная женщина» в тюрко-монгольском эпосе // Фольклор и историческая этнография. — Москва, 1983.

106. Лосев А. Ф. Античная мифология в ее историческом развитии. — Москва, 1957.

107. Манжигеев И.А. Бурятские шаманистические и дошаманистические термины. — Москва, 1978.

108. Материалы по истории и филологии стран Центральной Азии. Отв. ред. Г.Н. Румянцев. — Улан-Удэ, 1968.

109. Материалы научной конференции «Цыбиковские чтения — 7». — Улан-Удэ, 1998.

110. Мелетинский Е.М. Происхождение героического эпоса. Ранние формы и героические памятники. Москва, 1963.

111. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. Москва, 1976.

112. Мелетинский Е.М. Палеоазиатский мифологический эпос. — Москва, 1979.

113. Мелетинский Е.М. Введение в историческую поэтику эпоса и романа. — Москва, 1976.

114. Мифология. Большой энциклопедический словарь. — Москва, 1998.

115. Мифологии древнего мира (очерки). Отв. ред. В.А. Якобсон. — Москва, 1977.

116. Мифы народов мира. Т.1 и Т.2. Москва, 1987.

117. Михайлов Г.И. Проблемы фольклора монгольских народов. — Элиста, 1971.

118. Михайлов Г.И. Мифы в героическом эпосе монгольских народов // Монголоведение и тюркология. — Москва, 1964.

119. Мир Центральной Азии. Языки. Фольклор. Литература. Т. 4, Ч. 1 и 2. Улан-Удэ, 2002.

120. Намжилова М.Н. Основные мотивы улигеров, записанных А.Н. Степановым // Традиционный фольклор бурят. — Улан-Удэ, 1980.

121. Намжилова М.Н. Хоринские улигеры. — Улан-Удэ, 1997.

122. Невелева С.Л. Мифология древнеиндийского эпоса. — Москва, 1975.

123. Неклюдов С.Ю., Тумурцерен, Ж. Монгольские сказания о Гэсэре. Новые записи. — Москва, 1982.

124. Неклюдов С.Ю. Героический эпос монгольских народов: устные и литературные традиции. — Москва, 1984.

125. Новик Е.С. Система персонажей русской волшебной сказки // Типологические исследования по фольклору. — Москва, 1975.

126. Нюргун Боотур Стремительный. Текст К.Г. Оросина. Ред. теста, пер. коммент. и вступит, ст. Г.У. Эргиса. — Якутск, 1947.

127. Памятники народов Сибири и Дальнего Востока. Хакасский героический эпос «Ай Хуучин». Вступит, ст., зап. и подг. текста, пер., примеч. и коммент., прилож. В.Е. Майногашевой. — Новосибирск, 1997.

128. Памятники народов Сибири и Дальнего Востока. Эвенкийские героические сказания. Вступит, ст., подг. текстов, пер., коммент. и словари А.Н. Мыреевой. Новосибирск, 1990.

129. Поппе Н.Н. Халха-монгольский героический эпос. — M.-JL, 1937.

130. Проблемы традиционной культуры народов Байкальского региона. — Улан-Удэ, 1999.

131. Пропп В.Я. Русский героический эпос. 2-е изд. — Москва, 1958.

132. Пропп В.Я. Морфология сказки. 2-е изд. Москва, 1969.

133. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. — Москва, 1998.

134. Проблемы истории и культуры кочевых цивилизаций Центральной Азии. Материалы международной научной конференции. Т. 2. — Улан-Удэ, 2000.

135. Путилов Б.Н. Русский и южнославянский героический эпос. — Москва, 1971.

136. Путилов Б.Н. Методология сравнительно-исторического изучения фольклора. Ленинград, 1976.

137. Путилов Б.Н. Героический эпос и действительность. — Ленинград, 1988.

138. Путилов Б.Н. Об изучении эпических универсалий // «Джангар» и проблемы эпического творчества. — Элиста. 1990.

139. Путилов Б.Н. Эпическое сказительство. Типология и этническая специфика. — Москва, 1997.

140. Пухов И.В. Якутский героический эпос олонхо. Основные образы. Москва, 1962.

141. Руднев А.Д. Хори-бурятский говор. В 3-х вып. — Санкт-Петербург, 1913, 1914.

142. Санжеев Г.Д. Эпос северных бурят // Аламжи Мэргэн. Бурятский эпос. — М.-Л.: 1936.

143. Санжеев Г.Д. Повесть о Хане Харангуй и монгольский эпос (опыт историко-литературного исследования. — M.-JL, 1937 (ТИВАН, Т.ХХИ).

144. Семенов Ю.И. Происхождение брака и семьи. — Москва, 1974.

145. Специфика фольклорных жанров. Отв. ред. Б.П. Кирдан. — Москва, 1973.

146. Суразаков С.С. Героическое сказание о богатыре Алтай-Буучае. — Горно-Алтайск, 1961.

147. Суразаков С.С. Из глубины веков. Статьи о героическом эпосе алтайцев. — Горно-Алтайск, 1982.

148. Суразаков С.С. Алтайский героический эпос. — Москва, 1985.

149. Типологические исследования по фольклору. — Москва, 1975.

150. Типология традиционных жанров бурятского фольклора. — Улан-Удэ, 1989.

151. Туденов Г.О. Бурятское стихосложение. Улан-Удэ, 1958.

152. Тулохонов М.И. К характеристике поэтики улигеров // «Джангар» и проблемы эпического творчества. Элиста, 1990.

153. Тулохонов М.И. Бурятский героический эпос «Аламжи Мэргэн» // Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока. Бурятский героический эпос «Аламжи Мэргэн». Новосибирск, 1991.

154. Уланов А.И. К характеристике героического эпоса бурят. — Улан-Удэ, 1957.

155. Уланов А.И. Бурятский фольклор и литература. — Улан-Удэ, 1959.

156. Уланов А.И. Бурятский героический эпос. — Улан-Удэ, 1963.

157. Уланов А.И. Бурятские улигеры. — Улан-Удэ, 1968.

158. Уланов А.И. Древний фольклор бурят. — Улан-Удэ, 1974.,

159. Филологический сборник памяти В.Ц. Найдакова. — Улан-Удэ, 1998.

160. Фольклор. Комплексная текстология. Москва, 1998.

161. Фольклор. Поэтика и традиция. — Москва, 1982.

162. Фольклор. Поэтическая система. — Москва, 1977.

163. Хангалов М.Н. Балаганский сборник. — Томск, 1903.

164. Хангалов М.Н. Собрание сочинений в 3-х т. — Улан-Удэ, 19581960.

165. Хомонов М.П. Бурятский героический эпос «Гэсэр»: эхирит-булагатский вариант. — Улан-Удэ, 1976.

166. Хундаева Е.О. Бурятский эпос о Гэсэре: символы и традиции. — Улан-Удэ, 1999.

167. Хундаева Е.О. Бурятский эпос о Гэсэре: связи и поэтика. — Улан-Удэ, 1999.

168. Чагдуров С.Ш. Стихосложение Гэсэриады. — Улан-Удэ, 1984.

169. Чагдуров С. Ш. Поэтика Гэсэриады. Иркутск, 1993.

170. Червинский П.П. Семантический язык фольклорной традиции. — Ростов, 1989.

171. Шаракшинова Н.О. Бурятский фольклор. — Иркутск, 1959.

172. Шаракшинова Н.О. Героический эпос бурят. Иркутск, 1968.

173. Шаракшинова Н.О. Героико-эпическая поэзия бурят. Иркутск, 1987.

174. Штернберг Л.Я. Первобытная религия в свете этнографии. Исследования, статьи, лекции. Ленинград, 1936.

175. Эволюция эпических жанров бурятского фольклора. — Улан-Удэ, 1985.

176. Эпическое творчество народов Сибири и Дальнего Востока. — Якутск, 1972.

177. Эргис Г.У. Очерки по якутскому фольклору. Москва, 1974.

178. Эстетические особенности фольклора. — Улан-Удэ, 1969.

179. Якутский фольклор. Тексты и переводы В.А. Попова. — Ленинград, 1936.