Осетино-ингушский конфликт: истоки и динамика урегулирования

Хохлов, Андрей Геннадьевич

автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: Осетино-ингушский конфликт: истоки и динамика урегулирования

Год: 2006
Автор научной работы: Хохлов, Андрей Геннадьевич
Ученая cтепень: кандидата исторических наук
Место защиты диссертации: Владикавказ
Код cпециальности ВАК: 07.00.02

450 руб.

Диссертация по истории на тему 'Осетино-ингушский конфликт: истоки и динамика урегулирования'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Осетино-ингушский конфликт: истоки и динамика урегулирования"

На правах рукописи

ХОХЛОВ АНДРЕЙ ГЕННАДЬЕВИЧ

ОСЕТИНО-ИНГУШСКИЙ КОНФЛИКТ: ИСТОКИ И ДИНАМИКА УРЕГУЛИРОВАНИЯ

Специальность 07.00.02 — «Отечественная история»

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук

Владикавказ 2006

Работа выполнена в Северо-Осетинском институте гуманитарных и социальных исследований им. В.И. Абаева ВНЦ РАН и Правительства РСО-А

Научный руководитель: доктор исторических наук, профессор

Айларова Светлана Ахсарбековна

Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор

Кусов Генрий Измайлович

кандидат исторических наук, доцент Кобахидзе Елена Исааковна

Ведущая организация: Северо-Осетинский государственный

педагогический институт

Защита состоится « Л0 » сентября 2006 г. в часов на

заседании диссертационного совета Д.212.248.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени кандидата исторических наук при СевероОсетинском государственном университете им. К.Л. Хетагурова по адресу: 362025, г. Владикавказ, ул. Ватутина, 46 (зал заседаний диссертационного совета).

С диссертацией можно ознакомиться в читальном зале библиотеки Северо-Осетинского государственного университета им. К.Л. Хетагурова.

Автореферат разослан « » августа 2006 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат исторических наук, доцент

Хозиев А.Б.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы исследования. Распад СССР, спровоцировавший политико-идеологический кризис, актуализировал массу социально-политических и межэтнических противоречий, в том числе и территориальных притязаний, обладающих значительным деструктивным потенциалом. На территории бывшего Советского Союза на 1992 год было зафиксировано около 200 этнотерриториальных споров, а к 1996 г. сохранили актуальность 140 территориальных притязаний1.

Квалифицируемый в литературе как этнотерриториальный2, осетино-ингушский конфликт был первым на территории РФ, перешедшим в открытую фазу. Кратковременное вооруженное столкновение привело к разрушительным последствиям, окончательно ликвидировать которые не удается доныне. Особо следует отметить, однако, что ни разу за весь постконфликтный период между сторонами не произошло новых вооруженных столкновений. Именно осетино-ингушский конфликт оказался единственным в отечественной истории, урегулирование которого происходит на основе переговорного процесса. Значимость данного прецедента определена еще и тем, что таким образом разрешаются противоречия между двумя субъектами одного государства.

Актуальность данной работы заключается таким образом в необходимости исследования переговорного процесса как механизма урегулирования конфликта и разрешения осетино-ингушских противоречий. Важным представляется также освещение исторической подоплеки осетино-ингушских противоречий, вылившихся в открытый конфликт.

Предметную область диссертационной работы составляет историческая динамика переговорного процесса по урегулированию осетино-ингушского конфликта и ликвидации его последствий.

1 Конфликты в современной России. М., 1999. С. 225-226.

2 Дробюкева Л.М. Этнополитические конфликты. Причины и типология (конец 80-х — начало 90-х гг.) // Россия

сегодня: трудные поиски свободы. М., 1993. С. 227-236.

Хронологические рамки исследования обусловлены спецификой темы. Исследование охватывает период с ноября 1992 г. по март 2006 г. Конечные рамки представленного исследования являются открытыми ввиду продолжающегося переговорного процесса, анализируемого в работе. Однако предпринятый в работе хронологический экскурс в Х1Х-ХХ вв. (т.е. период от начала установления российского государственно-административного аппарата на Северном Кавказе во втор. четв. XIX в. до конца 80-х гг. XX в.) вызван необходимостью освещения процесса формирования и развития осетино-ингушских противоречий, приведших к открытому противостоянию в начале 90-х гг. XX в.

Цели и задачи исследования. Основной целью представленного диссертационного исследования является анализ динамики процесса по урегулированию осетино-ингушского конфликта с момента его перехода в открытую фазу (31 октября 1992 г.) по март 2006 г. Эта цель конкретизирована рядом первоочередных и второстепенных задач:

- показать динамику урегулирования осетино-ингушского конфликта (1992-2006 гг.) и выявить основные этапы этого процесса;

- охарактеризовать особенности каждого этапа урегулирования;

- представить опыт анализа переговорного процесса;

- на основе анализа имеющейся литературы по истории осетино-ингушских отношений в Х1Х-ХХ вв. обозначить исторические предпосылки складывания конфликтной ситуации и факторы нарастания осетино-ингушских противоречий;

- определить роль советской национальной политики в углублении осетино-ингушских противоречий.

Исследование базировалось на таких ключевых принципах исторического анализа, как историзм и объективность. Принцип историзма в изучении разнообразных явлений общественной жизни предполагает их освещение в контексте конкретных исторических реалий, определяющих динамику и тенденции дальнейшего развития. Соблюдение принципа объективности предполагает отказ от предвзятости при обобщениях и выводах относительно тенденций дальнейшего развития исследуемого феномена.

Основными методами, применяемыми в диссертационном исследовании, стали проблемно-хронологический, историко-сравнительный, историко-системный, логический. В основу ряда структурных отделов работы положен источниковедческий анализ.

Степень изученности и научной разработанности темы. История Осетии и Ингушетии, развитие осетино-ингушских взаимоотношений, связей двух народов с Россией, вопросы установления в регионе российского административного режима неизменно привлекали внимание отечественных исследователей. Сведения путешественников, труды дореволюционных историков-кавказоведов, писавших о процессах утверждения на Кавказе российской администрации, дают богатый материал для характеристики осетино-ингушских связей и противоречий, проливают свет на конфликтогенные факторы межэтнических отношений3.

3 Осетины глазами русских и иностранных путешественников (XIII-XIX вв.) / Составление, вводная статья и примечания Б. А. Калосва. Орджоникидзе, 1967; Бутков П. Г. Материалы для новой истории Кавказа, с 1722 по 1803 год. — В 3-х частях. Ч. I. СПб., 1869; Потто В.А. Кавказская война в отдельных очерках, эпизодах, легендах и биографиях. СПб., 1889. Т. V; его же. Два века Терского казачества (1577-1801 гт.). - В 2-х т. Владикавказ, 1912. Репринтное воспроизведение. Ставрополь, 1991; Броневский С. Новейшие географические и исторические известия о Кавказе. — В 2-х частях. М., 1823. Ч. II; Бларамберг И. Кавказская рукопись. Репринтное воспроизведение. Ставрополь, 1992; Дубровин Н. Ф. История войны и владычества русских на Кавказе. - В 6-ти т. СПб., 1871-1888. Т. I. Очерк Кавказа и народов, его населяющих. Кн. I. Кавказ. 1871.

Б.П. Берозов, Б.А. Калоев, В.Б. Виноградов, З.М. Блиева, B.C. Уарзиати и др.4 В их трудах анализируются особенности вхождения двух народов в административное и социокультурное пространство империи, процессы освоения осетинами и ингушами плоскостных территорий.

Ряд публикаций советских и постсоветских десятилетий касается тех или иных аспектов развития двух народов в советское время, проблемы депортации ингушей и других народов в годы Великой Отечественной войны, послевоенного обустройства на территории Северной Осетии, складывания осетино-ингушского противостояния5.

Уже в первой половине 90-х гг. XX в. появились отдельные публикации, посвященные изучению различных аспектов осетино-ингушского конфликта, его предыстории и перспектив урегулирования.

4 Кокиев Г.А. Боевые башни и заградительные стены горной Осетии // Известия Юго-Осетинского НИК Сталинир, 1935. Вып. 2; Алборов Б. Ингушское «Гальерды» и осетинское «Аларды» (К вопросу об осетино-ингушских культурных взаимоотношениях // ИИНИИК Владикавказ, 1928. Т. 1; Далгат Б. Материалы по обычному праву ингушей. Владикавказ, 1929; Мартиросиан Г.К. История Ингушии. Орджоникидзе, 1933; Скитский Б.В. К вопросу о феодальных отношениях в истории ингушского народа // ИЧИНИИ. Грозный, 1959. Т. 1. Вып. 1; его же. Очерки по истории осетинского народа с древнейших времен до 1867 г. // ИСОНИИ. Дзауджикау, 1947; Крупное Е.И. Средневековая Ингушетия. М., 1971; Абаев В.И. Скифо-европейские изоглоссы: на стыке Востока и Запада. М., 196S; Кушева E.H. Народы Северного Кавказа и их связи с Россией в XVI-XVII вв. М., 1963; Волкова Н.Г. Этнический состав населения Северного Кавказа в XVIII - начале XX века. М., 1974; Блиев М.М. Русско-осетинские отношения. Орджоникидзе, 1970; его же. К проблеме общественного строя горских («вольных») обществ Северо-Восточного и Северо-Западного Кавказа XVIII - первой половины XIX века // История СССР. 1989. JV« 4; Березов Б.П. Переселение осетин с гор на плоскость. Орджоникидзе, 1980; Калоев Б.А. Осетино-вайнахские этнокультурные связи // Калоев Б.А. Осетинские историко-этнографические этюды. М., 1999; Виноградов В.Б. Вайнахо-алаяские историко-культурные параллели (на материалах горной Ингушетии) // Вопросы историко-культурных связей на Северном Кавказе. Орджоникидзе, 1985; Уарзиати B.C. Осетино-ингушские этнокультурные контакты в материальной культуре И Вопросы историко-культурных связей на Северном Кавказе. Орджоникидзе, 1985; Блиева З.М. Система управления на Северном Кавказе в конце XVIII - первой трети XIX в. Владикавказ, 1992 и др.

5 Бутаев К. Политическое и экономическое положение Горской Республики. Владикавказ, 1922; Датиев И. Земельный вопрос в ГССР. Владикавказ, 1922; Гражданская война в Северной Осетии. Орджоникидзе, 1965; Гиоев М.И. Ленинская аграрная политика в горском ауле. Орджоникидзе, 1969; Алиева С.У. Так это было: национальные репрессии в СССР 1919-1952 гг. М., 1993. Т. 2; Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. М., 1994; Бугай Н.Ф., Гонов A.M. Кавказ: народы в эшелонах (20-60-е гг.). М., 1998; Пушкарев Б.С. Коммунистический режим и народное сопротивление в России (1917-1998 гг.). М., 1998; Кокорхоева Д.С. Становление и развитие советской национальной государственности ингушского народа: Автореферат дисс. канд. истор. наук. Волгоград, 2001; Медоев Е.О. Крестьянство Северной Осетии в годы Великой отечественной войны 1941-1945 гг. и проблема заселения присоединенных районов: Автореферат дисс. канд. истор. наук. Владикавказ, 2005; Баликоев T.M. К вопросу о заселении земель на Северном Кавказе в 19431946 гг. // Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. Ростов-н/Д., 2003. № 2; его же. Национальная политика Советского государства на Северном Кавказе в 1941-1945 гг. Автореферат дисс. докт. истор. наук. Владикавказ, 2003; Дзидзоев В.Д. К проблеме взаимоотношений осетин и ингушей (историко-полнтологический анализ) // Вопросы политологии, истории и социологии: Сб. научных трудов. Владикавказ, 1999. С. 116-129; он же. Кавказ конца XX века: тенденции этнополитического развития. Владикавказ, 2004 и др.

Среди них следует отметить работу A.A. Цуциева, в которой представлен анализ предыстории и факторов развития осетино-ингушского конфликта6. Несмотря на то, что автор определяет ее как историко-социологический очерк, работа привлекает внимание прежде всего постановкой проблемы, новизной исследовательских подходов и глубиной проработки отдельных тем. A.A. Цуциев обосновывает собственное понимание конфликтогенности осетино-ингушских отношений, которые, по его мнению, имеют историческую точку отсчета — XVIII в. Именно в этот период осетинские и ингушские общества попадают в сферу российских интересов и становятся объектами кавказской политики России, направленной на установление в регионе государственности7. Существовавший прежде «параллелизм» социально-исторического развития осетинских и ингушских обществ со времени начала российской колонизации на Северном Кавказе уступил место процессу дивергентного вхождения этих обществ в систему российской государственности, который обусловил диспропорции, асимметрии в уровне и характере развития этих обществ, в конце концов выразившихся в непосредственном противостоянии.

Таким образом, исследователь склонен объяснять причины разворачивания осетино-ингушского конфликта разной степенью и самим характером адаптации осетин и ингушей к новым социально-политическим реалиям. Основная же причина конфликта, его «рациональное» зерно — территория, взгляды на которую конфликтующих субъектов и определяют ход и характер протекания конфликта. Только отказавшись от заданности взгляда на спорную территорию — Пригородный район Северной Осетии — как на «этническую собственность», можно, по мнению автора, выйти за пределы конфликтологической парадигмы и приблизиться к действительному урегулированию, связанному с гражданским миром и справедливым властным представительством8.

6 Цуциев A.A. Осетино-ингушский конфликт (1992--.)'. его предыстория и факты развития. Историко-социологический очерк. М., 1998.

7 Там же. С. 7.

8 Там же. С. 164.

Существенный вклад в изучение осетино-ингушского конфликта внес известный российский конфликтолог А.Г. Здравомыслов9. Именно в работах А.Г. Здравомыслова показывается роль центра и отдельных представителей центральной власти в разворачивании конфликтных ситуаций на всем постсоветском пространстве, которые во многом были спровоцированы происходящими в стране процессами смены политических режимов и сопровождающей их борьбы новых и старых элит за властные полномочия.

Для нас важными представляются взгляды исследователя на природу и предпосылки осетино-ингушского конфликта, которые анализируются им с нескольких точек зрения, отстаиваемых как самими противоборствующими сторонами, так и авторами, так или иначе прикоснувшимися к этой проблематике. Одна из них опирается на признание исторической и культурно-психологической предопределенности конфликта как результата различных биографий обоих этносов, их ментально-психологических особенностей. Другая же точка зрения обосновывает роль конкретно-исторической ситуации смены политического режима в условиях демократизации и спровоцированной этим борьбы за власть в общероссийском и локальном масштабах10. По мнению исследователя, эти позиции не взаимоисключающие, как может показаться на первый взгляд, а взаимодополняющие, поскольку имеют в основе один объект изучения, требующий рассмотрения с нескольких сторон. Наряду с исследованием истоков и динамики конфликта автор показал возможные пути достижения компромиссных решений относительно постконфликтного урегулирования и представил прогнозируемые сценарии дальнейшего развития конфликта.

9 См.: Здравомыслов А.Г. Социология конфликта. М., 1995; он же. Межнациональные конфликты в

постсоветском пространстве; он же. Осетино-ингушский конфликт: перспективы выхода из тупиковой ситуации. М., 1998.

10 Здравомыслов А.Г. Осетино-ингушский конфликт. С. 22.

широкой проблемы межэтнических отношений. При этом преобладающими в подходах к изучению особенностей межэтнических отношений в полиэтничных российских регионах являются концепции, в основе которых лежит фиксация геополитических интересов отдельных групп (этнических элит), задающих векторы этнополитической мобилизации. В этом исследовательском дискурсе находятся работы таких видных российских ученых, как В.А. Тишков, А.Г. Здравомыслов, Л.М. Дробижева, Г.У.Солдатова, В.А. Авксентьев, Л.Л. Хоперская и др.11, внесших свою лепту в изучение различных аспектов осетино-ингушского противостояния. В исследованиях всех этих авторов акценты расставлены на раскрытии конфликтогенных потенциалов этнических групп, поиске мотивов, приведших к вооруженному противостоянию, оценке роли и места этнических элит как в процессе разворачивания конфликтной ситуации, так и в ее урегулировании, а также перспективах постконфликтного строительства.

Середина 90-х гг. отмечена наибольшим количеством работ, посвященных осетино-ингушскому конфликту. Следует отметить, однако, что с течением времени исследовательский интерес к этой теме несколько ослаб, и уже начиная с 2000 г. специальных работ, посвященных изучению осетино-ингушского конфликта, становится значительно меньше. Среди них следует отметить работы В.А. Соловьева, А.Б. Дзадзиева, В.В. Смирнова12, посвященные изучению процесса постконфликтного урегулирования и разработке практических рекомендаций по разрешению ситуации.

Основные вехи в развитии переговорного процесса по урегулированию осетино-ингушского конфликта и анализ наиболее значимых мероприятий

п; Денисова Г.С., Радовель М.Р. Этносоциология. Ростов-н/Д., 2000; Дробижева Л.М., Аклаев АР., Коротеева В.В., Солдатова Г.У. Демократизация и образы национализма в Российской Федерации 90-х годов. М., 1996; Солдатова Г.У. Психология межэтнической напряженности. М., 1998; Тишков В.А. Осетино-ингушский конфликт (антропология этнической чистки) // Очерки теории и политики этничности в России. М., 1997; Хоперская Л.Л. Современные этнополигические процессы на Северном Кавказе. Ростов н/Д., 1997.

12 Соловьев В.А. Десять лет постконфликтного урегулирования осетино-ингушского конфликта: проблемы, опыт, рекомендации II Деятельность представительства специального представителя Президента Российской Федерации по вопросам урегулирования осетино-ингушского конфликта: Информационно-аналитический сборник. 2003. № 7, 8; см. также: Дзадзиев А.Б. Информация по этнополитической ситуации в Республике

постконфликтного строительства обозначены в работе A.B. Кулаковского и В.А. Соловьева13, снабженной большим количеством документальных данных, иллюстрирующих основные вехи постконфликтного урегулирования.

Теоретическое осмысление переговорного процесса по разрешению осетино-ингушского конфликта представлено в работе A.B. Чубенко14, где автор опирается на существующие в современной практической конфликтологии модели урегулирования и разрешения конфликтов.

Источниковая база исследования представлена несколькими группами документов.

Обширную группу источников составили уникальные документальные данные, отражающие все фазы развития конфликта и постконфликтного урегулирования и отложившиеся в систематизированном виде в текущем архиве Министерства по делам национальностей Республики Северная Осетия-Алания (фонд «Осетино-ингушские отношения»). Они послужили основой для написания второй главы диссертационного исследования.

Среди документов данного архива, особо значимых для решения поставленных в диссертационном исследовании задач, можно выделить многочисленные протоколы совещаний и рабочих встреч, проводившихся на разных уровнях представителями всех сторон - участников переговорного процесса, в том числе и федеральных посреднических структур, игравших ведущую роль в переговорном процессе. Изучение этих материалов, представленных в хронологической ретроспективе, позволяет делать выводы относительно динамики развития самого переговорного процесса и хода урегулирования постконфликтной ситуации и постконфликтного строительства в целом. Содержание протоколов отражает эволюцию взглядов и позиций сторон по различным аспектам постконфликтного урегулирования — с одной

Северная Осетия-Алания и Республике Ингушетия // Бюллетень сети этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов. 1994-2005 гг.

11 Кулаковский A.B., Соловьев В.А. Северная Осетия и Ингушетия: Опыт постконфликгного строительства новых взаимоотношений. Владикавказ, 2003.

стороны, и свидетельствует о значимости тех или иных проблем постконфликтного строительства на каждом этапе разрешения конфликта - с другой.

Особый тип документов составляют планы и графики мероприятий по ликвидации последствий осетино-ингушского конфликта. За количественными показателями и календарными планами можно увидеть реальное состояние проблем урегулирования и прежде всего — проблемы ликвидации последствий конфликта в социальном и хозяйственно-экономическом аспектах. Эта категория документальных свидетельств наглядно иллюстрирует, как в действительности реализовывался процесс возвращения вынужденных переселенцев в места их прежнего проживания на территории Северной Осетии и какие задачи выдвигались в качестве первостепенных в течение всего переговорного периода. Качественные изменения в осетино-ингушских отношениях, произошедшие после подписания Соглашения от 11 октября 2002 г., отразились и на содержании данного типа документов, в которых уже в значительно большем, чем прежде, объеме предусматривались разнообразные мероприятия по линии т.н. народной дипломатии и дипломатии второго пути — встречи и совместные акции общественных объединений, молодежных организаций, научной общественности, творческих союзов.

Информация, полезная для решения поставленных в диссертационном исследовании задач, содержится также в многочисленных исторических справках, аналитических записках и прочих документах подобного рода, подготовленных учеными РСО-А, сотрудниками федеральных посреднических структур, ведомственными работниками.

14 Чубенко А.В. Переговорный процесс как средство урегулирования этнотерриториальных конфликтов (на примере осетино-ингушского конфликта) // Центр системных региональных исследований и прогнозирования ИППКРГУ и ИСПИ РАН. 2002. Вып. 6.

аналитических сборниках, выпускавшихся федеральными посредническими структурами в зоне конфликта начиная с 1998 по 2004 гг. Отдельные рубрики бюллетеней содержат разнообразные сведения о ходе постконфликтного урегулирования, мероприятиях в рамках переговорного процесса, финансовой отчетности по выделению и расходованию средств, направляемых на ликвидацию последствий конфликта, а также большое количество документов и материалов, относящихся к хронологически-событийному контексту переговорного процесса13.

Следует отметить, что неоценимое значение для понимания морально-психологического климата в зоне конфликта, складывающегося на протяжении всех лет постконфликтного строительства, имеют также и материалы федеральных и республиканских средств массовой информации, освещающие ход переговорного процесса и его результаты на каждом этапе урегулирования.

Таким образом, архивные, историографические и публицистические материалы составили источниковую базу настоящего исследования.

Научная новизна диссертации состоит в том, что в таком ракурсе и в таких хронологических рамках представленная проблема исследуется впервые. Также впервые подвергнута анализу историческая динамика процесса по урегулированию осетино-ингушского конфликта, при этом анализ основывался на значительном объеме неиспользованных ранее современных архивных материалов, отражающих все этапы и аспекты процесса урегулирования осетино-ингушского конфликта.

15 См.: Деятельность представительства полномочного представителя Президента Российской Федерации в Республике Северная Осетия-Алания и Республике Ингушетия. Владикавказ-Назрань, 1998-2000. Вып. 1-10; Деятельность представительства специального представителя Президента Российской Федерации по вопросам урегулирования осетино-ингушского конфликта: Информационно-аналитический сборник. 20002004. Вып. 1-11.

Северного Кавказа, этнической конфликтологии, политологии и других обществоведческих дисциплин. Кроме того, выводы исследования могут использоваться в текущей работе министерств и ведомств, ответственных за реализацию положений государственной национальной политики на Северном Кавказе.

Научная апробация работы. Рукопись диссертационного исследования была обсуждена и рекомендована к защите на заседании отдела этнологии и антропологии Северо-Осетинского Института гуманитарных и социальных исследований им. В.И. Абаева ВНЦ РАН и Правительства РСО-А. Основные положения диссертации и ее выводы отражены в научных публикациях автора, в том числе в тезисах, подготовленных для доклада на III Всероссийском социологическом конгрессе.

Структура диссертации обусловлена целями и задачами настоящего исследования. Текст диссертационного исследования состоит из введения, двух глав, в составе которых шесть параграфов, заключения и списка использованных источников и литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во введении обосновывается актуальность диссертационного исследования, формулируются его цели и задачи, указываются хронологические рамки исследования, определяются его объект, предмет и методология, характеризуются степень изученности проблемы и источниковая база настоящего исследования. Во введении также дается оценка научной новизны и практической значимости настоящего исследования и сообщается об апробации результатов исследования.

Первая глава «Исторические предпосылки складывания конфликтной ситуации» носит вспомогательный характер. Она состоит из двух параграфов,

где рассматриваются особенности социального развития Осетии и Ингушетии в составе российско-советской государственности.

Осетино-ингушский конфликт осени 1992 г. обусловлен сочетанием различных факторов, и один из этих факторов, бесспорно, — исторический. Его учет позволяет проследить причинно-следственную канву конфликта, истоки которого кроются в отдаленном прошлом и выявляют матрицу реальных противоречий между двумя народами. Знание исторических, социальных и духовно-ментальных истоков осетино-ингушского конфликта позволяет понять сложную, нелинейную логику самой динамики урегулирования постконфликтной ситуации, многочисленные проволочки и «заторы», возникающие в ходе переговорного процесса на пути столь желаемого всеми умиротворения.

Осетино-ингушские отношения традиционны и уходят в глубь веков. Они документируются историческими источниками, позволяющими судить об их сложности и неоднозначности во все периоды «параллельной биографии» двух соседствующих народов, особенно во время развития в составе российской государственности. Каждый из исторических этапов включения двух социумов в российские государственно-политические и социально-экономические процессы углублял осетино-ингушские противоречия, формировал какую-либо существенную предпосылку, сказавшуюся в разворачивании конфликта осени 1992 г.

Это прежде всего различные формы адаптации двух обществ к государственно-административным формам управления. Методы прямого управления, игнорировавшие традиционную систему саморегуляции горских обществ, разрушали традиционные общественные связи, создавая почву для социального напряжения во взаимоотношениях народов.

С начала освоения Кавказа политика Российской империи в регионе подчинялась ее геополитическим интересам, сопряженным со стремлением

правительства к скорейшей централизации управления в стране и унификации всех сторон жизнедеятельности горских обществ по общероссийскому образцу.

Ингушское общество, облик которого определяла слабая степень социальной иерархии и ведущая роль тейпа в системе социальной организации, испытывало более серьезные трудности в адаптации к государственно-административной системе, часто отвечая на прямое военно-административное воздействие регулярными спонтанными взрывами.

Для осетинского же общества, отличавшегося достаточно выраженной социальной иерархией и обладавшего сформировавшейся социальной элитой, такие возмущения, острые и драматичные в каждом конкретном случае, оставались локальными эпизодами (восстание 1831 г., подавленное экспедицией генерала И.Н. Абхазова, и др.).

В ходе ускоренной и во многом искусственной модернизации горских обществ традиционные общественные связи оказались разрушенными, а имевшие место экономические, идеологические и правовые регуляторы межгрупповых и межэтнических отношений были исключены из жизнедеятельности горских обществ.

Не меньшую роль в возникновении осетино-ингушских противоречий сыграли также и перемещения, связанные со строительством Кавказской военной линии и завершившие формирование системы казачьих поселений, что также создавало почву и поводы для будущих конфликтов.

агрессивного средства «собирания» феодальной собственности превращаются в средство «собирания» квазикапиталистической собственности. В применении к осетинскому обществу конца XIX в. — начала XX в. можно говорить о росте внутриобщинных форм криминальной наживы; в применении к ингушскому обществу - о полномасштабной набеговой практике, направленной преимущественно на осетин и казаков.

«Матрица» набега как способа удовлетворения насущных, глубоко внутренних потребностей социально-экономического и политического развития ингушского общества актуализировалась всякий раз, когда оно оказывалось перед настоятельной необходимостью разрешения проблем модернизационного развития, как это происходило в конце XIX в., в годы революционных потрясений и позже, в начале 90-х гг., когда набеговый механизм «запустил» кровавый конфликт.

Обострение социальных противоречий, вызванное революционными переменами 1917-1918 гг., спровоцировало острые столкновения, в ходе которых осетины и ингуши занимали подчас диаметрально противоположные позиции. Кровавые междоусобицы гражданской войны получили предварительную санкцию в виде безответственного политико-правового решения съезда народов Терека («О ликвидации чересполосицы»).

Социальные потрясения этого периода способствовали углублению осетино-ингушских противоречий. Революция разрушила сложившиеся государственные структуры. Проблема управления на местах была в представлении большевиков малозначимой частью т.н. национального вопроса. Провозглашенные принципы равенства всех народов и права наций на самоопределение были совмещены с классовым подходом и на практике означали отказ от учета особенностей конкретной этнической среды.

Во многом это определит будущую «советскую» судьбу двух народов. Если Ингушетия вошла в советскую систему и эпоху в едином порыве, то осетинское общество оказалось политическим расколотым. Политическая

поляризация в Осетии, ее внутренний социальный разлом выразились в уничтожении или эмиграции части осетинской элиты, придерживающейся как консервативно-имперских взглядов, так и социал-либеральных, что не помешало Осетии в будущем обрести единство уже на советской почве, стать органической частью советского общества и культуры.

В осуществлявшемся с конца 20-х годов курсе советского руководства на модернизацию, проведении стратегии поглощения этнокультурной специфики жизненного уклада этнических меньшинств власть сталкивалась с проблемой отторжения рядом горских народов (например, ингушами) навязываемых политических условий существования, форм хозяйствования, норм регуляции социальной жизни. Приверженность вайнахов жестким фамильно-тейповым связям и исламу была несовместима с целями советского социально-экономического переустройства общественной жизни.

В 1934 г. Ингушетия была присоединена к Чеченской автономной области (с 1936 г. — Чечено-Ингушская автономная республика). В историографии нет однозначного мнения по поводу объединения Чеченской и Ингушской автономных областей. Согласно одной из точек зрения, оно способствовало упрочению вайнахского единства. Другое мнение сводится к тому, что объединение оказалось направленным на ликвидацию самостоятельности ингушского этноса, обозначившегося в виде Назрановского военного округа еще в дореволюционные времена.

Если в Северной Осетии в процессе социально-политической и экономической модернизации безраздельно господствовали советские правила упорядочения социальной реальности, то в Ингушетии доминировала традиционная элита (духовенство, старейшины тейпов), способствовавшая отторжению системы. Уничтожение вайнахского духовенства воспринималось народом как уничтожение самих основ национальной культуры и сделало неизбежным конфликт ингушей (и вайнахов в целом) с советской системой.

Неадекватность советско-тоталитарных, а затем прямых военных методов управления устройству и тенденциям развития ингушского социума подготовили катастрофу 1944 г. — депортацию ингушей и чеченцев в Казахстан и другие республики Средней Азии. Депортация задержала социальные процессы и создала основу для усугубления осетино-ингушских противоречий. После восстановления в 1957 г. Чечено-Ингушской АССР в несколько измененных границах Пригородный район остался в составе Северной Осетии, став районом смешанного проживания осетино-ингушского населения. Несмотря на то, что власти взяли курс на превращение Пригородного района в «район осетино-ингушской дружбы», совместное проживание народов со столь различной государственной судьбой породило череду эксцессов, хотя довольно долго удавалось сохранять обстановку стабильности.

К концу 1980-х гг. исторические предпосылки, социально-психологические измерения конфликта были налицо. Резкое обострение осетино-ингушских противоречий совпало с политико-идеологическим кризисом, вызванным распадом Советского Союза.

Немалую роль в разворачивании осетино-ингушского противостояния сыграли поспешные, непродуманные, а порой и откровенно неграмотные действия центрального руководства, предпринимаемые в первые постперестроечные годы. Принятый российским Парламентом Закон «О реабилитации репрессированных народов», содержащий статью о возвращении территорий, безответственные заявления ведущих российских политиков, Закон «Об образовании Ингушской Республики» без определения ее границ — все это сыграло формообразующую роль в катастрофе, спровоцировав вооруженный конфликт осени 1992 г.

Вторая глава диссертационного исследования «Динамика урегулирования осетино-ингушского конфликта (1992-2006 гг.)» включает в себя четыре параграфа, содержание которых посвящено поэтапному рассмотрению процесса по урегулированию последствий осетино-ингушского

конфликта (начиная с ноября 1992 г. по март 2006 г.) и тесно связанному с ним переговорному процессу. В отдельном параграфе представлен анализ результатов переговорного процесса, достигнутых на каждом его этапе.

Кризис советской государственности актуализировал массу социально-политических противоречий, имеющих зачастую этническую окраску, которые в ряде случаев переросли в открытые вооруженные столкновения, как это произошло осенью 1992 г. на территории Пригородного района Северной Осетии.

Несмотря на скоротечность, вооруженная фаза осетино-ингушского конфликта привела к катастрофическим последствиям, сотням человеческих жертв и колоссальным разрушениям жилого фонда и социально-бытовой инфраструктуры

Уже в первые месяцы после вооруженного противостояния в Северной Осетии стали придерживаться установки на мирное разрешение конфликта. Начало переговорному процессу было положено соглашениями, подписанными в Кисловодске в январе 1993 г. С этого времени началась история осетино-ингушских переговоров, начальный этап которых соответствовал периоду действия чрезвычайного положения в зоне конфликта (ноябрь 1992 - февраль 1995 г.).

Первоначальные позиции сторон были достаточно жесткими и взаимоисключающими, при этом определяющее значение имели собственные интересы сторон. В Осетии настаивали на обеспечении территориальной целостности республики и признании Пригородного района ее составной и неотъемлемой частью. По вопросу о возвращении беженцев ингушской национальности на территорию Пригородного района позиция была столь же непримирима и заключалась в признании невозможности совместного проживания осетин и ингушей в переделах одних и тех же населенных пунктов.

В Ингушетии не менее настойчиво требовали не только вернуть Пригородный район Северной Осетии под юрисдикцию Ингушетии (что в

условиях неопределенности административно-территориальных границ республики трактовалось как «сохранение территориальной целостности»), но и стремились придать этим требованиям законную силу (путем введения в Конституцию РИ положения о необходимости возвращения «политическими средствами незаконно отторгнутой у Ингушетии территории») и историческую обоснованность. Более того, восстановление исторической справедливости провозглашалось в Ингушетии важнейшей государственной задачей.

Федеральный центр в лице Временной администрации (учреждена 2 ноября 1992 г. Указом Президента РФ в качестве особой формы управления в зоне конфликта на период чрезвычайного положения), выступавшей посредником на начальных этапах переговорного процесса, также преследовал свои интересы, суть которых сводилась к предотвращению эскалации конфликта и стабилизации обстановки во всем северокавказском регионе. При этом федеральные органы власти исходили из положений Конституции РФ о недопущении насильственного пересмотра границ внутри региона и возможности их изменений на основе взаимного согласия субъектов федерации.

Непримиримость переговаривающихся сторон по наиболее болезненному вопросу — территориальному — показала бесперспективность этого пути. Заслугой участников начавшегося переговорного процесса следует считать попытку отделить «территориальный» вопрос от проблемы возвращения беженцев и вынужденных переселенцев, которая была предпринята в Беслане в июне 1994 г. В подписанных там документах («Порядок возвращения и расселения беженцев и вынужденных переселенцев в места их прежнего компактного проживания в населенных пунктах Чермен, Донгарон, Дачное, Куртат Пригородного района Республики Северная Осетия») «территориальный вопрос» не ставился.

Начавшийся в августе 1994 г. под руководством Временной администрации процесс возвращения людей в места их прежнего проживания в

Осетии следовало бы признать значительным успехом в постконфликтном строительстве. Но по-прежнему оставались нерешенными важнейшие задачи сугубо субъективного свойства: морально-психологическая обстановка в зоне конфликта отличалась высокой степенью напряженности, а возвращение ингушей в Пригородный район шло на фоне их стойкого неприятия жителями осетинской национальности.

Во многом процесс возвращения десятков тысяч вынужденных переселенцев блокировался и по вине федеральных властей, срывавших сроки и предусмотренные объемы финансирования мероприятий по восстановлению разрушенного жилого комплекса и соответствующей инфраструктуры. Недостаточным и несвоевременным финансированием хозяйственно-восстановительных работ был отмечен весь период постконфликтного урегулирования, что вносило дополнительное напряжение в и без того сложный переговорный процесс и нередко служило одним из факторов дестабилизации обстановки в зоне конфликта.

Но уже на первом этапе переговорного процесса удалось решить часть первоочередных задач: прекратить вооруженное противостояние, развести вооруженные группировки, возобновить деятельность властных структур и пр. В то же время развитие общественно-политической обстановки в регионе требовало перевода конфликта из острой фазы в умеренную.

Отмена в феврале 1995 г. режима чрезвычайного положения в зоне конфликта и формирование на базе Временной администрации Временного государственного комитета по ликвидации последствий осетино-ингушского конфликта октября-ноября 1992 г. повлияла и на ход переговорного процесса, который мало-помалу входил в конструктивное русло.

1995 г. обе стороны парафировали подготовленный в связи с распоряжением Президента РФ проект Договора об урегулировании отношений и сотрудничестве между Республикой Северная Осетия-Алания и Республикой Ингушетия, а в июле 1995 г. президентами обеих республик было Подписано Соглашение по вопросам ликвидации последствий осетино-ингушского конфликта. Одним из важнейших положений документа стало официальное закрепление отказа Ингушской Республики от территориальных притязаний к Северной Осетии.

В 1995-1996 гг. при непосредственном участии руководства ВГК сторонами был подписан ряд документов: «Соглашение между Республикой Северная Осетия-Алания и Республикой Ингушетия о реализации указов Президента Российской Федерации по вопросам ликвидации последствий осетино-ингушского конфликта» от 11 июля 1995 г., «Договор об урегулировании отношений и сотрудничестве между Республикой Северная Осетия-Алания и Республикой Ингушетия» от 16 декабря 1995 г., «Программа совместной работы Республики Северная Осетия-Алания и Республики Ингушетия и Временного Государственного комитета Российской Федерации по оздоровлению морально-психологического климата в республиках» и «Порядок возвращения вынужденных переселенцев в места их прежнего постоянного проживания на территориях Республики Северная Осетия-Алания и Республики Ингушетия» от 20 апреля 1996 г. и др.

Их принятие свидетельствовало о заметном сдвиге в переговорном процессе. В то же время спонтанно возникавшие осложнения ситуации в зоне конфликта однозначно демонстрировали непрочность инициированных, а точнее — достигнутых под явным нажимом третьей стороны договоренностей. Насущной для постконфликтного строительства оставалась задача оптимизации морально-психологического климата в зоне конфликта, преодоления негативных психологических установок самого населения.

Решать эту проблему в значительной степени помогали мероприятия, постоянно проводившиеся по линии «народной дипломатии», а также дипломатии второго пути. За период с 1992 по август 1996 г. было проведено более 700 встреч с жителями осетинской и ингушской национальностей и в раздельном, и в смешанном составе как в резиденции ВА, а затем ВГК, так и в селах и временных городках. «Низовые» контакты граждан обеих республик, неофициальные встречи представителей различных слоев общественности обеих республик, на которых обсуждались те же вопросы, что и на официальных заседаниях, во многом способствовали реальному потеплению морально-психологического климата в зоне конфликта и постепенному снижению уровня напряженности между субъектами конфликта. Но все еще сохранялись достаточно острые проблемы возвращения граждан ингушской национальности в такие населенные пункты Пригородного района, как Октябрьское, Южный, а также в г. Владикавказ.

Федеральный центр по-прежнему выступал в роли посредника в переговорном процессе. После ликвидации Временного госкомитета его правопреемником стал институт полномочного представителя Президента Российской Федерации в Республике Северная Осетия-Алания и Республике Ингушетия, созданный в сентябре 1996 г. Указом Президента РФ. Полномочный представитель представлял Президента РФ в отношениях с органами государственной и исполнительной власти, местного самоуправления, различными организациями и гражданами на территориях обеих республик в вопросах, касающихся ликвидации последствий конфликта.

Институт полномочных представителей Президента России в регионах просуществовал до мая 2000 г., когда президентским указом он был преобразован в представительства Президента Российской Федерации в федеральных округах. В действительности аппарат полномочного представительства функционировал вплоть до сентября 2000 г.

Качественно новый этап переговорного процесса связывается с подписанием 4 сентября 1997 г. Договора «Об урегулировании отношений и сотрудничестве между Республикой Северная Осетия-Алания и Республикой Ингушетия» и «Программы совместных действий органов государственной власти Российской Федерации, Республики Северная Осетия-Алания и Республики Ингушетия» от 15 октября того же года. Принятие этих документов, с одной стороны, означало, что федеральному центру удалось предотвратить дальнейшее обострение осетино-ингушских отношений, а с другой — показало конструктивность стремления двух субъектов РФ к политическому разрешению проблемы их взаимоотношений. В то же время «территориальный вопрос» и связанные с ним аспекты взаимоотношений двух республик в Договоре не затрагивались.

После подписания Договора заметно активизировалась работа федерального правительства в области социальной политики в республиках. В соответствии с Постановлением Правительства Российской Федерации «О государственной помощи гражданам Российской Федерации, лишившимся жилья в результате осетино-ингушского конфликта в октябре-ноябре 1992 г.» и «Положением о порядке открытия банковских счетов лицам, лишившимся жилья в результате осетино-ингушского конфликта в октябре-ноябре 1992 г., для зачисления средств на строительство, восстановление либо приобретение жилья и использования указанных средств» от 6 марта 1998 г. начался процесс перечисления финансовых средств на банковские счета лицам, лишившимся жилья в результате конфликта и изъявившим желание вести его строительство собственными силами. При всех своих недостатках идея замены централизованного строительства жилья перечислением необходимых для этого средств на персональные банковские счета оказалась тем универсальным механизмом, который во многом помог устранить ряд проблем, связанных с процессом возвращения вынужденных переселенцев, и послужила импульсом

для интенсификации строительства жилья и процесса возвращения вынужденных переселенцев.

Таким образом, переговорный процесс по разрешению осетино-ингушского конфликта с осени 1997 г. вступил в конструктивную фазу, когда возникла и стала реализовываться возможность достижения консенсуса между сторонами. Во многом качественному изменению характера переговорного процесса способствовали кадровые изменения, произошедшие в РСО-А и РИ в январе — марте 1998 г. после выборов там глав исполнительной власти. Характер контактов между руководством Северной Осетии и Ингушетии позволял принимать взаимосогласованные решения без давления посредников, о чем, к примеру, свидетельствуют подписанные законодателями обеих республик 29 апреля 1998 г. Совместное коммюнике по итогам встречи советов Парламента Республики Северная Осетия-Алания и Народного Собрания — Парламента Республики Ингушетия и «План совместной работы парламентов Республики Ингушетия и Республики Северная Осетия-Алания по ликвидации событий октября-ноября 1992 г.». Посреднические функции федерального центра постепенно стали сокращаться до координирующих и контролирующих (см., например, «Соглашение между Республикой Ингушетия и Правительством Республики Северная Осетия-Алания при посредничестве Полномочного Представителя Президента Российской Федерации в РСО-А и РИ» от 25 февраля 1999 г.).

Консенсусные взаимоотношения между участниками переговорного процесса базировались на сознательном отказе от обсуждения политических аспектов взаимоотношений, связанных с определением статуса спорной территории. С другой стороны, замалчивание наиболее острых тем не позволило перейти на заключительную стадию разрешения конфликта и вывести переговорный процесс на принципиально новый уровень.

Значительным продвижением на пути переговоров стало подписанное 11 октября 2002 г. Соглашение между Республикой Северная Осетия-Алания и

Республикой Ингушетия «О развитии сотрудничества и добрососедстве», ознаменовавшее качественно новый этап в осетино-ингушских отношениях. Широкий контекст взаимоотношений, определяемых документом, открывал перспективы для разноплановых контактов не только между властными структурами, но и между представителями экономической, образовательной и культурной областей жизнедеятельности обеих республик, широкого спектра их общественных организаций.

Однако «территориальный вопрос» оставался по-прежнему открытым. Радикального решения этого болезненного для обоих субъектов вопроса в их взаимоотношениях принятый документ не предусматривал. Это обстоятельство объективно блокировало окончательное разрешение конфликта и перевод его в заключительную фазу уже в то время, несмотря на все позитивные сдвиги в постконфликтном урегулировании.

Трагические события в Беслане в сентябре 2004 г. круто изменили логику развития ситуации, поставив на грань срыва весь ход постконфликтного строительства. Вернуться в рамки переговорного процесса удалось лишь в апреле 2005 года при вмешательстве федеральных посредников. Но их усилия по налаживанию осетино-ингушского диалога не были поддержаны, поскольку в предложениях посредников игнорировались интересы осетинской стороны, всерьез обеспокоенной возможной угрозой повторения терактов, и не учитывалась морально-психологическая ситуация, сложившаяся в Северной Осетии после бесланской трагедии.

Кроме того, существуют и финансовые проблемы ликвидации последствий конфликта, разрешение которых также находится в ведении федерального центра. На совещании во Владикавказе с участием главы Республики Северная Осетия и президента Ингушетии, а также правительств обеих республик, прошедшем в марте 2006 г., полпредом президента РФ в ЮФО Д.Козаком была названа цифра в 1,7 млрд. рублей, необходимых для удовлетворения сегодняшних реальных потребностей процесса ликвидации

последствий осетино-ингушского конфликта, обустройства вынужденных переселенцев и выплаты им государственной компенсации.

Оценивая качественные результаты переговорного процесса, следует прежде выделить два главных аспекта в разрешении осетино-ингушского конфликта. Первый касается проблемы возвращения граждан ингушской национальности, покинувших территорию Северной Осетии осенью 1992 г. В этом ракурсе можно говорить о позитивной динамике переговорного процесса, достигнутой при значительных посреднических усилиях федерального центра.. На сегодняшний день подавляющее большинство (боле 22 тысяч) вынужденных переселенцев ингушской национальности возвращено в места прежнего проживания на территории Северной Осетии и около 4 тысяч обустраиваются в других местах. При финансовой поддержке центра постепенно ликвидируются последствия конфликта в хозяйственно-экономической сфере.

Второй аспект заключается в разрешении вопросов политико-правового характера. Однако именно эти вопросы сознательно не включаются в переговорную повестку дня. С одной стороны, уход от обсуждения наиболее болезненной темы позволяет создать условия для решения проблемы возвращения вынужденных переселенцев, которая сама по себе достаточно остра. С другой стороны, замалчивание этих болезненных для каждой из сторон вопросов делает половинчатыми достигнутые соглашения, оставляя место для сомнений и притязаний. Проблема спорной территории так или иначе оказывает влияние на ход и результаты переговоров, создавая почву для дополнительного напряжения. Совершенно очевидно, однако, что сами переговаривающиеся стороны (и осетинская, и ингушская), и даже посреднические структуры не в состоянии самостоятельно прийти к взаимоприемлемым решениям без четкой позиции федерального центра. Лишь законодательное оформление на федеральном уровне решения об оспариваемой

территории может придать переговорному процессу статус эффективного инструмента разрешения противоречий.

В заключении диссертации подводятся итоги и формулируются основные выводы проведенного исследования.

Сложная и противоречивая история осетино-ингушских взаимоотношений во многом обусловливалась характером интеграции осетинских и ингушских обществ сначала в общероссийское, а затем и советское политико-административное и правовое пространство. Этим во многом объясняется ценностная природа осетино-ингушского конфликта, в основе которого лежат историко-культурные факторы. Именно по этим причинам не может быть быстрого разрешения конфликта, поскольку это конфликт принципов, выбор между «исторической справедливостью» и политическими реалиями.

Говоря о ходе постконфликтного урегулирования осетино-ингушского конфликта, необходимо иметь в виду, что этому процессу, как и любым переговорам, свойственна своя внутренняя логика развития, в данном случае направленного от жестких форм к все более мягким.

На этом пути можно выделить ряд этапов, отмечающих как объективные, так и субъективные особенности ситуации. В то же время конкретно-исторические обстоятельства во многом определяли содержание каждого этапа, зачастую не способствуя позитивным подвижкам в постконфликтном урегулировании. Поэтому развитие переговорного процесса по урегулированию осетино-ингушского конфликта далеко не всегда имело ясно выраженную линейную направленность. Другой важной особенностью данного переговорного процесса является активная посредническая роль федеральных структур, представляющих интересы центра в зоне конфликта.

Оценивая результаты переговорного процесса, следует выделять два его основных аспекта. Первый касается вопроса о возвращении вынужденных переселенцев, покинувших территорию Северной Осетии — основной темы

переговоров. Возвращение подавляющего большинства вынужденных переселенцев в места прежнего проживания в Северной Осетии свидетельствует о явной позитивной динамике переговорного процесса по ликвидации последствий конфликта. Что касается второго не менее важного аспекта процесса урегулирования осетино-ингушского конфликта — политико-правового разрешения проблемы спорной территории, — то приходится констатировать отсутствие эффективных решений по этому поводу. В этом случае без законодательного оформления на федеральном уровне решения об оспариваемой территории сам переговорный процесс теряет значимость эффективного инструмента разрешения осетино-ингушских противоречий.

Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

1. Хохлов А.Г. На пути к разрешению противоречий: опыт анализа переговорного процесса по урегулированию осетино-ингушского конфликта осени 1992 г. // Всероссийский социологический конгресс «Глобализация и социальные изменения в современной России»: Тезисы докладов и выступлений. М., 2006. — 0,3 п.л.

2. Хохлов А.Г. Опыт анализа переговорного процесса по урегулированию осетино-ингушского конфликта октября-ноября 1992 г. // История и философия культуры: актуальные проблемы: Сборник научных трудов. Владикавказ: Изд-во СОГУ, 2006. Вып. 9. - 0, 4 п.л.

3. Хохлов А.Г. К характеристике факторов конфликтогенности на Северном Кавказе (конец XIX - начало XX вв.) // История и философия культуры: актуальные проблемы: Сборник научных трудов. Владикавказ: Изд-во СОГУ, 2006. Вып. 9. - 0,4 п.л. (в соавторстве)

4. Хохлов А.Г. Осетино-ингушские противоречия: историко-политологический анализ переговорного процесса по урегулированию конфликта осени 1992 г. // Материалы летней историко-филологической школы-семинара молодых ученых (методика и практика научного исследования). Владикавказ, 2006. — 0,5 п.л.

Сдано в набор 13.07.2006 г., подписано в печать 27.07.2006 г. Гарнитура Тайме. Печать трафаретная. Формат 60x84 1/16. Бумага офсетная. Усл. печ. л. 1,75. Тираж 80 экз. Заказ № 78.

Типография ООО НПКП «МАВР», Лицензия Серия ПД № 01107, 362040, г. Владикавказ, ул. Августовских событий, 8, тел. 44-19-31

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата исторических наук Хохлов, Андрей Геннадьевич

Введение.

Глава 1. Исторические предпосылки складывания конфликтной ситуации.

1.1. Осетинские и ингушские общества в рамках российской государственности (вторая треть XIX - нач. XX в.).

1.2. Советская национальная политика как фактор нарастания осетино-ингушских противоречий.

Глава 2. Динамика урегулирования осетино-ингушского конфликта (1992-2006 гг.).

2.1. Постконфликтное строительство в период действия чрезвычайного положения (ноябрь 1992 - февраль 1995 г.).

2.2. Процесс ликвидации последствий осетино-ингушского конфликта после отмены режима ЧП

2-я пол. 90-х гг. XX в. - 2001 г.).

2.3. Современное состояние постконфликтного урегулирования (2002-2005 гг.).

2.4. На пути к разрешению противоречий: опыт анализа переговорного процесса.

Введение диссертации2006 год, автореферат по истории, Хохлов, Андрей Геннадьевич

Актуальность исследования. Распад СССР, спровоцировавший политико-идеологический кризис, актуализировал массу социально-политических и межэтнических противоречий, в том числе и территориальных притязаний, обладающих значительным деструктивным потенциалом. На территории бывшего Советского Союза на 1992 год было зафиксировано около 200 этнотерриториальных споров, а к 1996 г. сохранили актуальность 140 территориальных притязаний.

Среди основных межэтнических конфликтов именно территориальные споры отличаются наибольшей остротой. Все они имеют глубокую историческую подоплеку, которая, будучи далеко не всегда главной и единственной причиной противостояния, резко актуализировалась в условиях стремления этносов к государственной самоорганизации и суверенизации.

Квалифицируемый в литературе как этнотерриториальный1, осетино-ингушский конфликт был первым на территории РФ, перешедшим в открытую фазу. Кратковременное вооруженное столкновение привело к разрушительным последствиям, окончательно ликвидировать которые не удается доныне. Особо следует отметить, однако, что ни разу за весь постконфликтный период между сторонами не произошло новых вооруженных столкновений. Именно осетино-ингушский конфликт оказался единственным в отечественной истории, урегулирование которого происходит на основе переговорного процесса. Значимость данного прецедента определена еще и тем, что таким образом разрешаются противоречия между двумя субъектами одного государства.

- охарактеризовать особенности каждого этапа урегулирования;

- представить опыт анализа переговорного процесса;

- определить роль советской национальной политики в углублении осетино-ингушских противоречий.

Заметный вклад в изучение осетино-ингушских социально-политических и этнокультурных связей, сложившихся с древних времен до конца XIX в., а также разнообразных аспектов этнической истории двух народов внесли советские ученые Г.А. Кокиев, Б.А. Алборов, Б. Далгат, Г.К. Мартиросиан, Б.В. Скитский, Е.И. Крупнов, В.И. Абаев, E.H. Кушева, Н.Г. Волкова, М.М. Блиев, Б.П. Берозов, Б.А. Калоев, В.Б. Виноградов, З.М. Блиева, B.C. Уарзиати и др. В их трудах анализируются особенности вхождения двух народов в административное и социокультурное пространство империи, процессы освоения осетинами и ингушами плоскостных территорий.

Среди них следует отметить работу A.A. Цуциева, в которой представлен анализ предыстории и факторов развития осетино-ингушского конфликта5. Несмотря на то, что автор определяет ее как историко-социологический очерк, работа привлекает внимание прежде всего постановкой проблемы, новизной исследовательских подходов и глубиной проработки отдельных тем. A.A. Цуциев обосновывает собственное понимание конфликтогенности осетино-ингушских отношений, которые, по его мнению, имеют историческую точку отсчета - XVIII в. Именно в этот период осетинские и ингушские общества попадают в сферу российских интересов и становятся объектами кавказской политики России, направленной на установление в регионе государственности6. Существовавший прежде «параллелизм» социально-исторического развития осетинских и ингушских обществ со времени начала российской колонизации на Северном Кавказе уступил место процессу дивергентного вхождения этих обществ в систему российской государственности, который обусловил диспропорции, асимметрии в уровне и характере развития этих обществ, в конце концов выразившихся в непосредственном противостоянии.

Таким образом, исследователь склонен объяснять причины разворачивания осетино-ингушского конфликта разной степенью и самим характером адаптации осетин и ингушей к новым социально-политическим реалиям. Основная же причина конфликта, его «рациональное» зерно -территория, взгляды на которую конфликтующих субъектов и определяют ход и характер протекания конфликта. Только отказавшись от заданности взгляда на спорную территорию - Пригородный район Северной Осетии -как на «этническую собственность», можно, по мнению автора, выйти за пределы конфликтологической парадигмы и приблизиться к действительному урегулированию, связанному с гражданским миром и справедливым властным представительством7.

Существенный вклад в изучение осетино-ингушского конфликта внес о известный российский конфликтолог А.Г. Здравомыслов . Именно в работах А.Г. Здравомыслова показывается роль центра и отдельных представителей центральной власти в разворачивании конфликтных ситуаций на всем постсоветском пространстве, которые во многом были спровоцированы происходящими в стране процессами смены политических режимов и сопровождающей их борьбы новых и старых элит за властные полномочия.

Для нас важными представляются взгляды исследователя на природу и предпосылки осетино-ингушского конфликта, которые анализируются им с нескольких точек зрения, отстаиваемых как самими противоборствующими сторонами, так и авторами, так или иначе прикоснувшимися к этой проблематике. Одна из них опирается на признание исторической и культурно-психологической предопределенности конфликта как результата различных биографий обоих этносов, их ментально-психологических особенностей. Другая же точка зрения обосновывает роль конкретно-исторической ситуации смены политического режима в условиях демократизации и спровоцированной этим борьбы за власть в общероссийском и локальном масштабах9. По мнению исследователя, эти позиции не взаимоисключающие, как может показаться на первый взгляд, а взаимодополняющие, поскольку имеют в основе один объект изучения, требующий рассмотрения с нескольких сторон. Наряду с исследованием истоков и динамики конфликта автор показал возможные пути достижения компромиссных решений относительно постконфликтного урегулирования и представил прогнозируемые сценарии дальнейшего развития конфликта.

Проблема межэтнических конфликтов на Северном Кавказе до сих пор привлекает к себе пристальное внимание ведущих отечественных специалистов в области конфликтологии и этносоциологии, трактующих ее в рамках более широкой проблемы межэтнических отношений. При этом преобладающими в подходах к изучению особенностей межэтнических отношений в полиэтничных российских регионах являются концепции, в основе которых лежит фиксация геополитических интересов отдельных групп (этнических элит), задающих векторы этнополитической мобилизации. В этом исследовательском дискурсе находятся работы таких видных российских ученых, как В.А. Тишков, А.Г. Здравомыслов, JT.M. Дробижева, Г.У.Солдатова, В.А. Авксентьев, JT.JT. Хоперская и др.10, внесших свою лепту в изучение различных аспектов осетино-ингушского противостояния. В исследованиях всех этих авторов акценты расставлены на раскрытии конфликтогенных потенциалов этнических групп, поиске мотивов, приведших к вооруженному противостоянию, оценке роли и места этнических элит как в процессе разворачивания конфликтной ситуации, так и в ее урегулировании, а также перспективах постконфликтного строительства.

Середина 90-х гг. отмечена наибольшим количеством работ, посвященных осетино-ингушскому конфликту. Следует отметить, однако, что с течением времени исследовательский интерес к этой теме несколько ослаб, и уже начиная с 2000 г. специальных работ, посвященных изучению осетино-ингушского конфликта, становится значительно меньше. Среди них следует отметить работы В.А. Соловьева, А.Б. Дзадзиева, В.В. Смирнова11, посвященные изучению процесса постконфликтного урегулирования и разработке практических рекомендаций по разрешению ситуации.

Основные вехи в развитии переговорного процесса по урегулированию осетино-ингушского конфликта и анализ наиболее значимых мероприятий постконфликтного строительства обозначены в работе A.B. Кулаковского и

В.А. Соловьева , снабженной большим количеством документальных данных, иллюстрирующих основные вехи постконфликтного урегулирования.

Теоретическое осмысление переговорного процесса по разрешению

1 3 осетино-ингушского конфликта представлено в работе A.B. Чубенко ', где автор опирается на существующие в современной практической конфликтологии модели урегулирования и разрешения конфликтов.

Источниковая база исследования представлена несколькими группами документов.

Особый тип документов составляют планы и графики мероприятий по ликвидации последствий осетино-ингушского конфликта. За количественными показателями и календарными планами можно увидеть реальное состояние проблем урегулирования и прежде всего - проблемы ликвидации последствий конфликта в социальном и хозяйственноэкономическом аспектах. Эта категория документальных свидетельств наглядно иллюстрирует, как в действительности реализовывался процесс возвращения вынужденных переселенцев в места их прежнего проживания на территории Северной Осетии и какие задачи выдвигались в качестве первостепенных в течение всего переговорного периода. Качественные изменения в осетино-ингушских отношениях, произошедшие после подписания Соглашения от 11 октября 2002 г., отразились и на содержании данного типа документов, в которых уже в значительно большем, чем прежде, объеме предусматривались разнообразные мероприятия по линии т.н. народной дипломатии и дипломатии второго пути - встречи и совместные акции общественных объединений, молодежных организаций, научной общественности, творческих союзов.

Другую группу источников, важную для понимания сущности процесса по урегулированию конфликта и ликвидации его последствий, составляют материалы документального характера, опубликованные в информационно-аналитических сборниках, выпускавшихся федеральными посредническими структурами в зоне конфликта начиная с 1998 по 2004 гг. Отдельные рубрики бюллетеней содержат разнообразные сведения о ходе постконфликтного урегулирования, мероприятиях в рамках переговорного процесса, финансовой отчетности по выделению и расходованию средств, направляемых на ликвидацию последствий конфликта, а также большое количество документов и материалов, относящихся к хронологически-событийному контексту переговорного процесса14.

Методологическую основу диссертационного исследования составляет системный подход, который позволяет рассматривать любой этнотерриториальный конфликт как результат действия комплекса кризисных факторов: экономических, политико-идеологических и социокультурных. Исследование базировалось на таких ключевых принципах исторического анализа, как историзм и объективность. Принцип историзма в изучении разнообразных явлений общественной жизни предполагает их освещение в контексте конкретных исторических реалий, определяющих динамику и тенденции дальнейшего развития. Соблюдение принципа объективности предполагает отказ от предвзятости при обобщениях и выводах относительно тенденций дальнейшего развития исследуемого феномена.

Практическая значимость исследования обусловлена продолжающимся переговорным процессом по ликвидации последствий осетино-ингушского конфликта. Материалы исследования могут найти применение в разработке лекционных курсов для высшей школы по современной истории народов Северного Кавказа, этнической конфликтологии, политологии и других обществоведческих дисциплин. Кроме того, выводы исследования могут использоваться в текущей работе министерств и ведомств, ответственных за реализацию положений государственной национальной политики на Северном Кавказе.

Научная апробация работы. Рукопись диссертационного исследования была обсуждена и рекомендована к защите на заседании отдела этнологии и антропологии Северо-Осетинского Института гуманитарных и социальных исследований им. В.И. Абаева ВНЦ РАН и Правительства РСО-А. Основные положения диссертации и ее выводы отражены в научных публикациях автора, в том числе в тезисах, подготовленных для доклада на Всероссийском социологическом конгрессе.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Осетино-ингушский конфликт: истоки и динамика урегулирования"

Заключение

Осетино-ингушские отношения традиционны и уходят в глубь веков. Они документируются историческими источниками, позволяющими судить об их сложности и неоднозначности во все периоды развития двух соседствующих народов в составе российской государственности. Каждый из исторических этапов включения двух социумов в российские государственно-политические и социально-экономические процессы углублял осетино-ингушские противоречия, формировал какую-либо существенную предпосылку конфликта.

Различные формы адаптации осетин и ингушей к происходившим в России, а затем и Советском Союзе трансформационно-модернизационным процессам формировали диспропорции, асимметрии, разрывы в уровне и характере развития, проявившиеся в итоге в открытом противостоянии.

Адаптация к административным формам подчинения, налогам, повинностям шла у горского населения достаточно болезненно и приводила к регулярным локальным возмущениям. Для осетинского общества, имевшего опыт классового расслоения и обладавшего сформировавшейся социальной элитой, такие возмущения остались локальными эпизодами (восстание 1831 г., подавленное экспедицией генерала Абхазова, и др.). Ингушское же общество испытывало серьезные трудности с непривычной для него государственной администрацией, и часто отвечало на прямое военно-административное воздействие спонтанными взрывами. Почвой для конфликтов между российскими властями и ингушским обществом были методы прямого управления, игнорировавшие внутреннюю систему регулирования общественной жизни. Социальный облик ингушского общества определялся функционированием тейпа - основного института общественной организации. Система регулирования общественной жизни характеризовалась эгалитаризмом и отсутствием институализированной власти.

Перемещения, происходившие в середине XIX в. и завершившие формирование системы казачьих поселений, также создавали дополнительные почву и поводы для будущих конфликтов.

И осетины, и ингуши к концу XIX в. практически одинаково страдали от земельной нехватки. Однако в нараставшем с начала XX в. осетино-ингушском противостоянии проблема земельного голода не играла главенствующую роль. Гораздо важнее в нарастании осетино-ингушских противоречий был другой аспект этноконфликтной проблемы на Северном Кавказе второй половины XIX в. - набеговая практика. Ее «ренессансу» в начале XX в. способствовало втягивание горских народов в капиталистическое развитие, товарно-денежные отношения. В условиях «переходного» состояния горской экономики набеги из агрессивного средства «собирания» феодальной собственности превращаются в средство «собирания» квазикапиталистической собственности. В применении к осетинскому обществу конца XIX в. - начала XX в. можно говорить о росте внутриобщинных форм криминальной наживы; в применении к ингушскому обществу - о полномасштабной набеговой практике, направленной преимущественно на осетин и казаков.

В эпоху революционных перемен, сопровождаемых кризисом власти и политической борьбой за власть в центре, социальные противоречия обострились, продуцируя формы военного противостояния. Кровавые междоусобицы 1918 г. получили предварительную санкцию в виде безответственного политико-правового решения («О ликвидации чересполосицы»).

Крах российской государственности в 1917 г. способствовал углублению осетино-ингушских противоречий. Революция разрушила сложившиеся государственные структуры. Проблема управления на местах была в представлении большевиков малозначимой частью т.н. национального вопроса. Провозглашенные принципы равенства всех народов и права наций на самоопределение были совмещены с классовым подходом и на практике означали отказ от учета особенностей конкретной социокультурной среды.

Во многом это определит будущую «советскую» судьбу двух народов. Чем решительнее были ингуши «за» советскую власть, тем более явственным будет их разочарование и тем непонятнее окажутся для них последующие метаморфозы власти. Если Ингушетия вошла в советскую систему и эпоху в едином порыве, то осетинское общество оказалось политическим расколотым. Политическая поляризация в Осетии, ее внутренний социальный разлом выразились в уничтожении или эмиграции части осетинской элиты, придерживающейся как консервативно-имперских взглядов, так и социал-либеральных, что не помешало Осетии в будущем обрести единство уже на советской почве, стать органической частью советского общества и культуры.

В осуществлявшемся с конца 20-х годов курсе советского руководства на модернизацию, проведении стратегии поглощения этнокультурной специфики жизненного уклада этнических меньшинств, власть сталкивалась с проблемой отторжения рядом горских народов (например, ингушами) навязываемых политических условий существования, форм хозяйствования, норм регуляции социальной жизни. Приверженность вайнахов жестким фамильно-тейповым связям и исламу была несовместима с целями советского социально-экономического переустройства социальной жизни.

Неадекватность советско-тоталитарных, а затем прямых военных методов управления устройству и тенденциям развития ингушского социума подготовили катастрофу 1944 г. - депортацию ингушей и чеченцев в Казахстан и другие республики Средней Азии. Депортация задержала социальные процессы и создала основу для усугубления осетино-ингушских противоречий. После восстановления в 1957 г. Чечено-Ингушской АССР в несколько измененных границах Пригородный район остался в составе Северной Осетии, став районом смешанного проживания осетино-ингушского населения. Несмотря на то, что власти взяли курс на превращение Пригородного района в «район осетино-ингушской дружбы», совместное проживание народов со столь различной государственной судьбой породило череду эксцессов, хотя довольно долго удавалось сохранять обстановку стабильности.

К концу 1980-х гг. исторические предпосылки, социально-психологические измерения конфликта были налицо. Необходим был существенный фактор общероссийского уровня - кризис советской государственности, - чтобы сжатая пружина осетино-ингушских противоречий развернулась в открытое противостояние.

Принятый российским Парламентом Закон «О реабилитации репрессированных народов», содержащий статью о возвращении территорий, безответственные заявления ведущих российских политиков, Закон «Об образовании Ингушской Республики» без определения ее границ - все это сыграло формообразующую роль в катастрофе, спровоцировав вооруженный конфликт 1992 г.

И вновь актуализируется архетип набега, призванный разрешить глубоко внутренние проблемы модернизационного развития ингушского социума, для которого необходима урбанизированная и техногенная инфраструктура, сосредоточенная в Пригородном районе Северной Осетии, но отсутствующая в самой Ингушетии. Эта цель могла быть достигнута только вооруженным путем.

Несмотря на скоротечность, вооруженная фаза конфликта привела к катастрофическим последствиям, сотням человеческих жертв и колоссальным разрушениям жилого фонда и социально-бытовой инфраструктуры

Власти Северной Осетии уже в первые месяцы после вооруженного противостояния стали придерживаться установки на мирное разрешение конфликта. Начало переговорному процессу было положено подписанными в Кисловодске в январе 1993 г. соглашениями. С этого времени начался первый этап переговорного процесса, соответствующий периоду действия чрезвычайного положения (ноябрь 1992 - февраль 1995 г.).

Поначалу стороны вышли на переговоры с достаточно жесткими и взаимоисключающими позициями, носившими ярко выраженный обвинительный характер, при этом определяющее значение имели собственные интересы сторон. В Осетии настаивали на обеспечении территориальной целостности республики и признании Пригородного района ее составной и неотъемлемой частью. По вопросу о возвращении беженцев ингушской национальности на территорию Пригородного района позиция была столь же непримирима и заключалась в признании невозможности совместного проживания осетин и ингушей в переделах одних и тех же населенных пунктов.

В Ингушетии не менее жестко требовали не только вернуть Пригородный район Северной Осетии под юрисдикцию Ингушетии (что в условиях неопределенности административно-территориальных границ республики трактовалось как «сохранение территориальной целостности»), но и стремились придать этим требованиям законную силу (путем введения в

Конституцию РИ положения о необходимости возвращения «политическими средствами незаконно отторгнутой у Ингушетии территории») и историческую обоснованность. Более того, восстановление исторической справедливости провозглашалось в Ингушетии важнейшей государственной задачей.

Федеральный центр в лице Временной администрации, выступавшей посредником на начальных этапах переговорного процесса, также преследовал свои интересы, суть которых сводилась к предотвращению эскалации конфликта и стабилизации обстановки во всем северокавказском регионе. При этом федеральные органы власти исходили из положений Конституции РФ о недопущении насильственного пересмотра границ внутри региона и возможности их изменений на основе взаимного согласия субъектов федерации.

Непримиримость переговаривающихся сторон по наиболее болезненному вопросу - территориальному - показала бесперспективность этого пути. Заслугой участников начавшегося переговорного процесса следует считать попытку отделить «территориальный» вопрос от проблемы возвращения беженцев и вынужденных переселенцев, которая была предпринята в Беслане в июне 1994 г. В подписанных документах («Порядок возвращения и расселения беженцев и вынужденных переселенцев в места их прежнего компактного проживания в населенных пунктах Чермен, Донгарон, Дачное, Куртат Пригородного района Республики Северная Осетия») «территориальный вопрос» не ставился.

Начавшийся в августе 1994 г. процесс возвращения людей в места их прежнего проживания в Осетии следовало бы признать значительным успехом в постконфликтном строительстве. Но по-прежнему оставались нерешенными важнейшие задачи сугубо субъективного свойства: морально-психологическая обстановка в зоне конфликта отличалась высокой степенью напряженности, а возвращение ингушей в Пригородный район шло на фоне их стойкого неприятия жителями осетинской национальности.

Во многом процесс возвращения десятков тысяч вынужденных переселенцев блокировался и по вине федеральных властей, срывавших сроки и предусмотренные объемы финансирования мероприятий по восстановлению разрушенного жилого комплекса и соответствующей инфраструктуры. Первые транши на эти цели стали поступать из федерального бюджета на счет Временной администрации лишь в июле 1994 г. К сожалению, недостаточным и несвоевременным финансированием хозяйственно-восстановительных работ отмечен весь период постконфликтного урегулирования, что вносило дополнительное напряжение в и без того сложный переговорный процесс и нередко служило одним из факторов дестабилизации обстановки в зоне конфликта.

Прежде всего это связывается с тем, что стороны все же сумели отойти от конфронтационных установок, что позволило им достичь взаимопонимания по ключевым вопросам урегулирования постконфликтной ситуации и выражать готовность к совместным действиям, основанным на взаимоприемлемых принципах. Так, уже в декабре 1995 г. обе стороны парафировали подготовленный в связи с распоряжением Президента РФ проект Договора об урегулировании отношений и сотрудничестве между Республикой Северная Осетия-Алания и Республикой Ингушетия, а в июле 1995 г. президентами обеих республик было подписано Соглашение по вопросам ликвидации последствий осетино-ингушского конфликта. Одним из важнейших положений документа стало официальное закрепление отказа Ингушской Республики от территориальных притязаний к Северной Осетии.

Принятие в 1995-1996 гг. при непосредственном участии руководства ВГК ряда документов свидетельствовало о заметном сдвиге в переговорном процессе. В то же время спонтанно возникавшие осложнения ситуации в зоне конфликта однозначно демонстрировали непрочность инициированных, а точнее - достигнутых под явным нажимом третьей стороны, договоренностей. Насущной для постконфликтного строительства оставалась задача оптимизации морально-психологического климата в зоне конфликта, преодоления негативных психологических установок самого населения.

Решать эту проблему в значительной степени помогали мероприятия, проводившиеся по линии «народной дипломатии», а также дипломатии второго пути. «Низовые» контакты граждан обеих республик, неофициальные встречи представителей различных слоев общественности обеих республик, на которых обсуждались те же вопросы, что и на официальных заседаниях, во многом способствовали реальному потеплению морально-психологического климата в зоне конфликта и постепенному снижению уровня напряженности между субъектами конфликта. Но все еще сохранялись достаточно острые проблемы возвращения граждан ингушской национальности в такие населенные пункты Пригородного района, как Октябрьское, Южный, а также в г. Владикавказ.

Ингушетия, созданный в сентябре 1996 г. Указом Президента РФ. Полномочный представитель представлял Президента РФ в отношениях с органами государственной и исполнительной власти, местного самоуправления, различными организациями и гражданами на территориях обеих республик в вопросах, касающихся ликвидации последствий конфликта.

Качественно новый этап переговорного процесса связывается с подписанием в сентябре 1997 г. Договора «Об урегулировании отношений и сотрудничестве между Республикой Северная Осетия-Алания и Республикой Ингушетия» и в октябре того же года «Программы совместных действий органов государственной власти Российской Федерации, Республики Северная Осетия-Алания и Республики Ингушетия». Принятие этого документа, с одной стороны, означало, что федеральному центру удалось предотвратить дальнейшее обострение осетино-ингушских отношений, а с другой - показало конструктивность стремления двух субъектов РФ к политическому разрешению проблемы их взаимоотношений. В то же время «территориальный вопрос» и связанные с ним аспекты взаимоотношений двух республик в Договоре не затрагивались.

После подписания Договора заметно активизировалась работа федерального правительства в области социальной политики в республиках. В марте 1998 г. начался процесс перечисления финансовых средств на банковские счета лицам, лишившимся жилья в результате конфликта и изъявившим желание вести его строительство собственными силами.

При всех своих недостатках идея замены централизованного строительства жилья перечислением необходимых для этого средств на персональные банковские счета оказалась тем универсальным механизмом, который во многом помог устранить ряд проблем, связанных с процессом возвращения вынужденных переселенцев, и послужила импульсом для интенсификации строительства жилья и процесса возвращения.

Таким образом, переговорный процесс по разрешению осетино-ингушского конфликта к осени 1997 г. вступил в конструктивную фазу, когда возникла и стала реализовываться возможность достижения консенсуса между сторонами. Сами же стороны перешли от политических лозунгов к обсуждению сущностных вопросов урегулирования и разрешения конфликта, стремясь к достижению такого результата, который бы и в правовом, и в морально-психологическом аспектах был обоснован вне зависимости от позиций сторон и их готовности идти на уступки.

Во многом качественному изменению характера переговорного процесса способствовали кадровые изменения, произошедшие в РСО-А и РИ в январе - марте 1998 г. после выборов там глав исполнительной власти. Характер контактов между руководством Северной Осетии и Ингушетии позволял принимать взаимосогласованные решения без давления посредников. Посреднические функции федерального центра постепенно стали сокращаться до координирующих и контролирующих.

Следующий этап переговорного процесса наступил после избрания весной 2002 г. нового президента РИ М.Зязикова, лояльного федеральному центру и не связанного обязательствами прежних властей. Возникли благоприятные условия для отказа от жестких, взаимоисключающих установок и окончательного разрешения ситуации. Значительным продвижением в переговорном процессе стало подписанное 11 октября 2002 г. Соглашение между Республикой Северная Осетия-Алания и Республикой Ингушетия «О развитии сотрудничества и добрососедстве», ознаменовавшее качественно новый этап в осетино-ингушских отношениях. Широкий контекст взаимоотношений, определяемых документом, открывал перспективы для разноплановых контактов не только между властными структурами, но и между представителями экономической, образовательной и культурной областей жизнедеятельности обеих республик, широкого спектра их общественных организаций.

Однако даже при всем том позитивном потенциале, который был заложен в Соглашении, «территориальный вопрос» оставался по-прежнему открытым. Радикального разрешения этого болезненного для обоих субъектов аспекта взаимоотношений принятый документ не предусматривал. Это обстоятельство объективно блокировало окончательное разрешение конфликта и перевод его в заключительную фазу уже на том этапе, несмотря на все позитивные сдвиги в переговорном процессе.

Между тем сам переговорный процесс вступил в повседневную, «рутинную» фазу, способствующую ведению переговоров в «мягком» режиме. Это значит, что стороны конфликта подошли в ходе переговоров к такому состоянию, когда было достигнуто взаимопонимание, взаимодоверие, конструктивность, готовность пойти на уступки для достижения позитивного результата. Казалось бы, переговорный процесс подходит к своему логическому завершению, когда остается лишь перевернуть последнюю страницу в истории конфликта.

Но трагические события в Беслане в сентябре 2004 г. круто изменили логику развития переговорного процесса, поставив на грань срыва сам ход постконфликтного строительства. Вернуться в рамки переговорного процесса удалось лишь в апреле 2005 года, когда в ситуацию вмешались федеральные посреднические структуры. Но усилия посредников по налаживанию осетино-ингушского диалога не были поддержаны, поскольку в их предложениях игнорировались интересы осетинской стороны, всерьез обеспокоенной возможной угрозой повторения терактов, и не учитывалась морально-психологическая ситуация, сложившаяся в Северной Осетии после бесланской трагедии.

Несмотря на то, что сам переговорный процесс и тесно связанное с ним возвращение вынужденных переселенцев ингушской национальности в Северную Осетию возобновились, остаются вопросы, неурегулированность которых фактически создает почву для дезавуирования принимаемых договоренностей. Речь идет о политико-правовых аспектах конфликта, сознательно исключаемых из перечня обсуждаемых тем. Проблема спорной территории так или иначе оказывает влияние на ход и результаты переговоров, подспудно присутствуя в повестках дня заседаний. Замалчивание этих болезненных для каждой из сторон вопросов, уход от их принципиального разрешения делает половинчатыми достигнутые соглашения, оставляя место для сомнений и притязаний.

Анализ современного состояния переговорного процесса показывает, во-первых, шаткость позиций полпредства как посредника в процессе ликвидации последствий конфликта, во-вторых, низкую эффективность переговорного процесса как инструмента разрешения осетино-ингушских противоречий, и, наконец, в-третьих, неопределенность позиции федерального центра по вопросу урегулирования осетино-ингушских отношений, которая традиционно базируется на стремлении к компромиссу с местными элитами и неформальных договоренностях. Исходя из этих соображений, ждать скорого решения осетино-ингушской проблемы, видимо, не приходится.

Список научной литературыХохлов, Андрей Геннадьевич, диссертация по теме "Отечественная история"

1. Акты, собранные Кавказской археографической комиссией. Тифлис, 18661904. Т. 1-ХИ.

2. Бутков П. Г. Материалы для новой истории Кавказа, с 1722 по 1803 год. -В 3-х частях. СПб., 1869.

3. В тумане над пропастью. Владикавказ, 1994.

4. Деятельность представительства полномочного представителя Президента Российской Федерации в Республике Северная Осетия-Алания и Республике Ингушетия. Владикавказ-Назрань, 1998-2000. Вып. 1-10.

5. Деятельность представительства специального представителя Президента Российской Федерации по вопросам урегулирования осетино-ингушского конфликта: Информационно-аналитический сборник. 2000-2004. Вып. 111.

6. История Владикавказа (1781-1990): Сборник документов и материалов. Владикавказ, 1992.

7. Конституция Республики Ингушетия.

8. Конституция Российской Федерации.

9. Конституция Республики Северная Осетия-Алания. Ю.Русско-осетинские отношения в XVIII в.: Сборник документов в 2-х т. /

10. Путь к примирению. Обстановка в зоне осетино-ингушского конфликта. Владикавказ, 1994. Вып. 2.

11. Реабилитация народов России: Сборник документов. М., 2000.

12. Съезды народов Терека: Сборник документов и материалов. В 2 т. Т.2. Орджоникидзе, 1978.1. Архивные материалы:

13. Абдулатипов Р.Г. Национальные отношения и политика общественного согласия // Этнополитический вестник. 1995. № 2. С. 15-35.

14. Авксентьев В.А. Этническая конфликтология: в поисках научной парадигмы. Ставрополь, 2001.

15. Авторханов А. Мемуары. М., 1989.

16. Авторханов А. Убийство чечено-ингушского народа. М.-СПб., 1991.

17. Албакова Ф. Кризис государственной системы как катализатор этнополитической напряженности // Центральная Азия и Кавказ. 2002. №4.

18. Алиева С.У. Так это было: Национальные репрессии в СССР 1919-1952 гг. М„ 1993. Т. 2.

19. Анчабадзе Ю.Д. Конфедерация народов Кавказа // Северный Кавказ: этнополитические и этнокультурные процессы в XX в. М., 1996. С. 183200.

20. Арапханова Л.Я. Спецпереселенцы. История массовых репрессий и депортация ингушей в XX в. www.galgai.ru

21. Ахриев Ч. О характере ингуш // Терские ведомости. 1871. № 30.

22. Базоркина А. Терпение: Воспоминания // Так это было: Национальные репрессии в СССР. В 3-х т. М., 1993. Т. 2. С. 107-145.

23. Баликоев Т.М. К вопросу о заселении земель на Северном Кавказе в 1943-1946 гг. // Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. Ростов-н/Д., 2003. № 2.

24. Баликоев Т.М. Национальная политика Советского государства на Северном Кавказе в 1941-1945 гг. Автореферат дисс. докт. истор. наук. Владикавказ, 2003.

25. Березов Б.П. Переселение осетин с гор на плоскость. Орджоникидзе, 1980.

26. Берозов Б.П. Земельная реформа и отмена крепостного права в Северной Осетии. Орджоникидзе, 1989.

27. Бзаров P.C. Осетины // Эхо Кавказа. 1994. № 2. С. 6-15.

28. Бларамберг И. Кавказская рукопись. Репринтное воспроизведение. Ставрополь, 1992.

29. Блиев М.М. О некоторых проблемах присоединения народов Кавказа к России // Осетия, Кавказ: история и современность. Владикавказ, 1999. С. 29-54.

30. Блиев М.М. Русско-ингушские отношения и присоединение Ингушетии к России // Вопросы историко-культурных связей на Северном Кавказе. Орджоникидзе, 1985. С. 111-125.

31. Блиев М.М., Бзаров P.C. История Осетии. Владикавказ, 2000.

32. Блиев М.М., Дегоев В.В. Кавказская война. М., 1994.

33. Блиева З.М. Система управления на Северном Кавказе в конце XVIII -первой трети XIX века. Владикавказ, 1992.

34. Борисевич Кл. Черты нравов православных осетин и ингушей Северного Кавказа // Этнографическое обозрение. М., 1899. № 1-2.

35. Броневский С. Новейшие географические и исторические известия о Кавказе. В 2-х частях. М., 1823. Ч. II.

36. Брук С.И., Кабузан В.М. Динамика численности и расселения русского этноса (1678-1919) // Советская этнография. 1984. № 2.

37. Бугай Н.Ф. сИосиф Сталин Лаврентию Берия>: Документы, факты, комментарии. М., 1992.

38. Бугай Н.Ф. сЛаврентий Берия Иосифу Сталину: согласно Вашему указании». М., 1995.

39. Бугай Н.Ф. Правда о депортации чеченского и ингушского народов // Вопросы истории. 1990. № 7.

40. Бугай Н.Ф., Гонов A.M. Кавказ: народы в эшелонах (20-60-е гг.) М., 1998.

41. Бутаев К. Политическое и экономическое положение Горской республики. Владикавказ, 1922. С. 13; Культура и быт народов Северного Кавказа. М., 1968.

42. Бутков П. Г. Материалы для новой истории Кавказа, с 1722 по 1803 год. В 3-х частях. СПб., 1869. Ч. 2.

43. В.-Н.-Л. Ардасенов А.Г. Переходное состояние горцев Северного Кавказа. Тифлис, 1896.

44. Вахушти. География Грузии // Записки Кавказского отделения Русского географического общества. Тифлис, 1904. Кн. XXIV. Вып. 5.

45. Вебер М. Избранные произведения. М., 1990.

46. Весна берет на «карандаш» проблемы беженцев // Северная Осетия. № 35 от 1 марта 2006 г.

47. Виноградов В.Б. Генезис феодализма на Центральном Кавказе // Вопросы истории. 1981. № 1. С. 35-50.

48. Виноградов В.Б. Вайнахо-аланские историко-культурные параллели (на материалах горной Ингушетии) // Вопросы историко-культурных связей на Северном Кавказе. Орджоникидзе, 1985.

49. Влияние депортации на этнический облик ингушского народа // Ингушетия. № 8 (467) от 8 февраля 1997 г.

50. Волков В.В. Силовое предпринимательство. СПб.-М., 2002.

51. Волкова Н.Г. Этнический состав населения Северного Кавказа в XVIII -начале XIX века. М., 1974.

52. Волкова Н.Г. Этнокультурные контакты народов горного Кавказа в общественном быту // Кавказский этнографический сборник. М., 1989. Вып. IX.

53. Второй съезд ингушского народа. Грозный, 1990.

54. Гадло А.В. Основные этапы и тенденции этносоциального развития этнических общностей Северного Кавказа в период раннегосредневековья // Вестник Ленинградского университета. Сер. 2. «История, языкознание, литературоведение». 1986. Вып. 1.С. 11-24.

55. Гакаев Д.Д. Очерки политической истории Чечни (XX век). М., 1997.

56. Гакстаузен А. Закавказский край. Заметки о семейной и общественной жизни и отношениях народов, обитающих между Черным и Каспийским морями. СПб., 1857. Ч. 2.

57. Гальцев B.C. Из истории колонизации Северного Кавказа // Известия Северо-Осетинского научно-исследовательского института. Орджоникидзе, 1957. Т. XIX. С. 101-114.

58. Гальцев B.C. Кавказская линия и терское казачество к началу XIX столетия // Известия Северо-Осетинского научно-исследовательского института. Орджоникидзе, 1940. Т. IX. С. 90-118.

59. Гальцев B.C. Перестройка системы колониального режима на Северном Кавказе в 1860-1870 гг. // Известия Северо-Осетинского научно-исследовательского института. Орджоникидзе, 1956. Т. XVIII.

60. Гатагова Л.С. Кавказ после Кавказской войны: этноконфликтный аспект // Россия и Кавказ сквозь два столетия. Исторические чтения. СПб., 2001.

61. Гатагова Л.С., Исмаил-заде Д.И. Кавказ // Национальные окраины Российской империи: Становление и развитие системы управления. М., 1998. С. 245-322.

62. Гиоев М.И. Ленинская аграрная политика в горском ауле. Орджоникидзе, 1969.

63. Говорит элита республик Российской Федерации. Сто десять интервью Леокадии Дробижевой с политиками, бизнесменами, учеными, деятелями культуры, религии, лидерами оппозиционных движений. М., 1996.

64. Гордеев А.А. История казаков. М., 1992. Ч. 1-3.

65. Гостиев К.И. Опыт предшествующих поколений в разрешении осетино-ингушского противостояния // Межнациональные конфликты на Кавказе: методика их преодоления. М., 1995.

66. Грабовский Н. Присоединение к России Кабарды и борьба ее за независимость // Сборник сведений о кавказских горцах (далее ССКГ). Тифлис, 1876. Вып. IX.

67. Грабовский Н.Ф. Ингуши (их жизнь и обычаи) // Сборник сведений о кавказских горцах. Тифлис, 1876. Вып. IX. Отд. 1.

68. Гражданская война в Северной Осетии. Орджоникидзе, 1965.

69. Далгат Б. Материалы по обычному праву ингушей. Владикавказ, 1929.

70. Далгат У.Б. Героический эпос чеченцев и ингушей. М., 1972.

71. Датиев И. Земельный вопрос в ГССР. Владикавказ, 1922.

72. Денисова Г.С., Радовель М.Р. Этносоциология. Ростов-н/Д., 2000.

73. Дзадзиев А., Смирнов В. Процесс возвращения вынужденных переселенцев возобновился // Бюллетень сети этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов. 2005. № 62.

74. Дзадзиев А.Б. Динамика социально-этнической структуры автономных республик Северного Кавказа // Проблемы перестройки: социальный аспект. М., 1985.

75. Дзадзиев А.Б. Новый этап в осетино-ингушских отношениях // Бюллетень сети этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов. 2002. № 44.

76. Дзадзиев А.Б. Препятствия на пути к миру на Северном Кавказе и инициативы // Бюллетень сети этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов. 2005. № 63.

77. Дзадзиев А.Б. Северная Осетия: современная ситуация в зоне ликвидации последствий осетино-ингушского конфликта // Этнопанорама. 2000. № 1,2.

78. Дзадзиев А.Б. Тяжелый путь к прежнему добрососедству // Бюллетень сети этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов. 2003. № 48.

79. Дзадзиев А.Б. Ученые Ингушетии и Северной Осетии за межэтническое согласие // Бюллетень сети этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов. 2001. № 37.

80. Дзидзоев В.Д. Кавказ конца XX века: тенденции этнополитического развития. Владикавказ, 2004.

81. Дзарасов A.A., Дзарасов К.Э., Хубулова С.А. Социально-экономическое развитие Терской области на рубеже XIX-XX вв. (Арендные отношения) // Актуальные проблемы истории, культуры, образования. Владикавказ, 2000. Вып. I.

82. Дзидзоев В.Д. Белый и красный террор на Северном Кавказе в 1918-1918 гг. Владикавказ, 2000.

83. Дробижева JI.M. Национализм, этническое самосознание и конфликты в трансформирующемся обществе // Национальное самосознание и национализм в Российской Федерации начала 1990-х гг. М., 1994. С. 1647.

84. Дробижева J1.M. Этнополитические конфликты. Причины и типология (конец 80-х начало 90-х гг.) // Россия сегодня: трудные поиски свободы. М„ 1993. С. 227-236.

85. Дробижева J1.M., Аклаев А.Р., Коротеева В.В., Солдатова Г.У. Демократизация и образы национализма в Российской Федерации 90-х годов. М., 1996.

86. Дубровин Н.Ф. История войны и владычества русских на Кавказе. В 6-ти т. СПб., 1871-1888. Т. I. Очерк Кавказа и народов, его населяющих. Кн. I. Кавказ. 1871.

87. Заседателева Л.Б. Терские казаки (середина XVI начало XX в.). Историко-этнографические очерки. М., 1974.

88. Зверев А. Этнические конфликты на Кавказе (1988-1994) // Спорные границы на Кавказе / Под ред. Б. Коппитерса. М., 1996.

89. Здравомыслов А.Г. Межнациональные конфликты в постсоветском пространстве. М., 1997.

90. Здравомыслов А.Г. Осетино-ингушский конфликт: перспективы выхода из тупиковой ситуации. М., 1998.

91. Здравомыслов А.Г. Социология конфликта. М., 1995.

92. Зоев С.О. Осуществление ленинской программы хозяйственного и культурного строительства в Чечено-Ингушетии. Грозный, 1969.

93. Зомбарт В. Буржуа. Этюды по истории духовного развития современного экономического человека. М., 2004.

94. Ибрагимбейли Х.М. Сказать правду о трагедии народов // Политическое образование. 1989. № 4.

95. Иванова Ю.В. Поведенческие стереотипы: обряд примирения кровников в горных зонах Балкан и на Кавказе // Этнографическое изучение знаковых средств культуры. М., 1989. С. 139-154.

96. Ингушетия и ингуши. М. Назрань, 1999.

97. История народов Северного Кавказа (конец XVIII 1917 г.). - В 2-х т. М., 1988. Т. 2.

98. История Северо-Осетинской АССР: С древнейших времен до наших дней. В 2-х т. Орджоникидзе, 1987. Т. I.

99. Каламанов В.А. Некоторые итоги деятельности представительства полномочного представителя Президента РФ в РСО-А и РИ в 1998 г. // Деятельность представительства полномочного представителя Президента РФ в РСО-А и РИ. Владикавказ-Назрань, 1998. Вып. 4.

100. Калоев Б.А. Осетино-вайнахские этнокультурные связи // Кавказский этнографический сборник. М., 1989. Вып. IX.

101. Кара-Мурза С. Советская цивилизация. Кн. 1. От начала до великой Победы. М., 2002.

102. Карпов Ю.Ю. Военная организация и социальное развитие союзов сельских общин Северного Кавказа // Этнографические аспекты традиционной военной организации народов Кавказа и Средней Азии. М., 1990. Вып. 1. С. 7-31.

103. Карпов Ю.Ю. Межнациональные отношения на Северо-Восточном Кавказе // Межнациональные отношения в условиях социальной нестабильности. СПб., 1994. С. 7-33.

104. Кац М. Ингушетия в огне. Владикавказ Ростов-на-Дону, 1926, 1929.

105. Киняпина Н.С. Административная политика царизма на Кавказе и в Средней Азии в XIX в. // Вопросы истории. 1983. № 4. С. 35-47.

106. Киняпина Н.С., Блиев М.М., Дегоев В.В. Кавказ и Средняя Азия во внешней политике России. (Вторая половина XVIII 80-е годы XIX в.) М., 1984.

107. Клапрот 10. Путешествие по Кавказу и Грузии, предпринятое в 18071808 году // Осетины глазами русских и иностранных путешественников (XIII-XIX вв.) / Составление, вводная статья и примечания Б. А. Калоева. Орджоникидзе, 1967.

108. Кобахидзе Е.И. Осетия в системе государственно-административного управления Российской империи (поел. четв. XVIII кон. XIX в.): историко-этнологический анализ. Владикавказ, 2003.

109. Кобычев В.П. Историческая интерпретация этногенетических преданий ингушей // Вопросы историко-культурных связей на Северном Кавказе. Орджоникидзе, 1985. С. 27-38.

110. Кокиев Г. Военно-колонизационная политика царизма на Кавказе // Революция и горец. 1929. № 4-5.

111. Кокиев Г.А. Боевые башни и заградительные стены Горной Осетии // Известия Юго-Осетинского НИИ. Сталинир, 1935. Вып. 2.

112. Кокорхоева Д.С. Становление и развитие советской национальной государственности ингушского народа: Автореферат дисс. канд. истор. наук. Волгоград, 2001.

113. Кониев Ю.И. Автономия народов Северного Кавказа. Орджоникидзе, 1973.

114. Конфликты в современной России (проблемы анализа и регулирования) / Под ред. Е.И. Степанова. М., 1999.

115. Косвен М.О. К вопросу о военной демократии // Проблемы истории первобытного общества (Труды Ин-та этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая АН СССР). Нов. серия. М.-Л., 1960. Т. IV. С. 241-261.

116. Косвен М.О. Этнография и история Кавказа. М., 1961.

117. Крупник И.И. Национальный вопрос в СССР: поиски объяснений // Советская этнография. 1990. № 4. С. 8-21.

118. Крупнов Е.И. Средневековая Ингушетия. М., 1971.

119. Кузнецов В.А. Очерки истории алан. Орджоникидзе, 1984.

120. Кулаковский A.B. Деятельность представительства специального представителя Президента РФ по решению проблем ликвидации осетино-ингушского конфликта в 2002 году // Деятельность представительства специального представителя Президента Российской

121. Федерации по вопросам урегулирования осетино-ингушского конфликта. 2003. № 7, 8.

122. Кулаковский A.B., Соловьев В.А. Северная Осетия и Ингушетия: Опыт постконфликтного строительства новых взаимоотношений. Владикавказ, 2003.

123. Лавров Л.И. Роль естественно-географических факторов в истории народов Кавказа // Кавказский этнографический сборник. М., 1989. Вып. IX. С. 4-15.

124. Ларина В.И. Очерк истории городов Северной Осетии (XVIII-XIX вв.). Орджоникидзе, 1960.

125. Лунеев В.В. Преступность в межнациональных конфликтах // Социологические исследования. 1995. № 4.

126. Магометов А.Х. Политическое устройство у горских народов в первой половине XIX в. // Социальные отношения у народов Северного Кавказа. Орджоникидзе, 1978. С. 47-64.

127. Малахова Г.Н. Становление и развитие Российского государственного управления на Северном Кавказе в конце XVIII XIX вв. Ростов-н/Д., 2001.

128. Мартиросиан Г.К. История Ингушии. Орджоникидзе, 1933.

129. Медоев Е.О. Крестьянство Северной Осетии в годы Великой отечественной войны 1941-1945 гг. и проблема заселения присоединенных районов: Автореферат дисс. канд. истор. наук. Владикавказ, 2005.

130. Муталиев Т.Х. Исторические аспекты отношений собственности на землю в Ингушетии // Ингушетия на пороге нового тысячелетия. Назрань, 2000.

131. Осетины во второй половине XVIII века по наблюдениям путешественника Штедера. Орджоникидзе, 1940.

132. Паин Э.А., Попов A.A. Межнациональные конфликты в СССР (некоторые подходы к изучению и практическому решению) // Советская этнография. 1990. № 1.

133. Пожидаев В.П. Горцы Северного Кавказа: ингуши, чеченцы, хевсуры, осетины и кабардинцы. Краткий историко-этнографический очерк. М,-Л., 1926.

134. Потто В.А. Кавказская война в отдельных очерках, эпизодах, легендах и биографиях. СПб., 1889. T. V.

135. Потто В.А. Два века Терского казачества (1577-1801 гг.). В 2-х т. Владикавказ, 1912. Репринтное воспроизведение. Ставрополь, 1991.

136. Пригородный район: выбор цели?. Владикавказ, 1997.

137. Пушкарев Б.С. Коммунистический режим и народное сопротивление в России (1917-1991 гг.). М., 1998.

138. Ракович В.В. Прошлое Владикавказа. Владикавказ, 1911.

139. Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. М., 1994.

140. Рощин С.К. Проблемы этноцентризма: Теория и политическая действительность XX в. // Расы и народы. М., 1994. Вып. 23. С. 59-104.

141. Санакоев И.Б. Истоки и факторы эволюции грузино-осетинского конфликта. Владикавказ, 2004.

142. Сборник сведений о кавказских горцах. Тифлис, 1870. Вып. III.

143. Скитский Б.В. Назрановское возмущение 1858 г. Страница из истории ингушского народа. Владикавказ, 1930.

144. Скитский Б.В. Очерки по истории осетинского народа с древнейших времен до 1867 г. // ИСОНИИ. Дзауджикау, 1947.

145. Скитский Б.В. К вопросу о феодальных отношениях в истории ингушского народа//ИЧИНИИ. Грозный, 1959. Т. 1. Вып. 1.

146. Смирнов H.A. Политика России на Кавказе в XVI-XIX веках. М., 1958.

147. Современная ситуация в зоне осетино-ингушского конфликта 1992 года. kavkaz.memo.ru/analyticstext

148. Солдатова Г.У. Психология межэтнической напряженности. М., 1998.

149. Соловьев В.А. Проблемы урегулирования этнотерриториальных конфликтов и ликвидации их последствий // Центр системных региональных исследований и прогнозирования ИППКРГУ и ИСПИ РАН. 2002. Вып. 6.

150. Сосиев 3. Станица Черноярская // Периодическая печать Кавказа об Осетии и осетинах. Цхинвали, 1989. Кн. 4. С. 159-172.

151. Территория и расселение кабардинцев и балкарцев в XVIII начале XX вв. Нальчик, 1992.

152. Тишков В.А. Осетино-ингушский конфликт (антропология этнической чистки) // Очерки теории и политики этничности в России. М., 1997.

153. Ткачев Г.А. Ингуши и чеченцы в семье народностей Терской области. Владикавказ, 1911. Вып. 2.

154. Тменов В.Х. Древние верования осетин и ингушей и их отражение в памятниках материальной культуры // Вопросы историко-культурных связей на Северном Кавказе. Орджоникидзе, 1985. С. 33-72.

155. Труды комиссии по исследованию современного землепользования и землевладения в Нагорной полосе Терской области. Владикавказ, 1908.

156. Уарзиати B.C. Осетино-ингушские этнокультурные контакты в материальной культуре // Вопросы историко-культурных связей на Северном Кавказе. Орджоникидзе, 1985. С. 83-103.

157. Финансовые и налоговые формы помощи регионам Северного Кавказа -kavkaz.memo.ru/analyticstext

158. Харузин Н. По горам Северного Кавказа // Вестник Европы. СПб., 1888. Кн. 10,11.

159. Хасиев А.П. Хозяйственное и социально-культурное строительство Северной Осетии. Владикавказ, 1928.

160. Хевсаков В.В. Генезис религиозных воззрений ингушей: Автореферат дисс. канд. истор. наук. Владикавказ, 2004.

161. Хетагуров К.Л. Собр. соч. М., 1960. Т. 4.

162. Хоперская Jl.Jl. Современные этнополитические процессы на Северном Кавказе. Ростов н/Д., 1997.

163. Цуциев A.A. Исторические аспекты территориального конфликта между Ингушской республикой и Республикой Северная Осетия // Национальное самосознание и национализм в Российской Федерации начала 1990-х гг. M., 1994. С. 181-192.

164. Цуциев A.A. Осетино-ингушский конфликт (1992-.): его предыстория и факторы развития. Историко-социологический очерк. M., 1998.

165. Чахкиев Д.Ю. Общие и специфические черты в башенном строительстве Чечено-Ингушетии и Северной Осетии // Вопросы историко-культурных связей на Северном Кавказе. Орджоникидзе, 1985.

166. Через два года после войны: Проблема вынужденных переселенцев в зоне осетино-ингушского конфликта. www.memo.ru

167. Чубенко A.B. Переговорный процесс как средство урегулирования этнотерриториальных конфликтов (на примере осетино-ингушского конфликта) // Центр системных региональных исследований и прогнозирования ИППКРГУ и ИСПИ РАН. 2002. Вып. 6.

168. Шахбиев 3. Судьба чечено-ингушского народа. М., 1996.

169. Эсадзе С. Историческая записка об управлении Кавказом. Тифлис, 1907. Т.2.

170. Яндиев А. Жизнь, отданная народу. Саратов, 1996.1. Справочные материалы

171. Административное деление Кубанской и Терской областей со введения в них с 1-го января 1871 г. гражданского управления // Сборник сведений о Кавказе. Тифлис, 1871. Т. I. С. 288-292.

172. Весь Владикавказ: Справочник. Адрес-указатель. Владикавказ, 1926.

173. Виноградов В. Б. Россия и Северный Кавказ. (Обзор литературы за 19711975 гг.) // История СССР. 1977. № 3. С. 158-166.

174. Виноградов В. Б. Россия и Северный Кавказ. (Обзор литературы за 19761985 годы: итоги и перспективы изучения) // История СССР. 1987. № 3. С. 89-101.

175. Статистические сведения о кавказских горцах, состоящих в военно-народном управлении // Сборник сведений о кавказских горцах. Тифлис, 1886. Вып. 1. Отд. VIII.

176. Статистический справочник Северо-Осетинской автономной области. Владикавказ, 1926.

177. Терский календарь за 1916 г. Приложение: Статистический ежегодник. Обзор Терской области за 1914 год. Владикавказ, 1916.

178. Терский календарь. Статистический обзор Терской области за 1914 г. Владикавказ, 1915.