Осетинская русскоязычная литература

Хугаев, Ирлан Сергеевич

автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.02
диссертация на тему: Осетинская русскоязычная литература

Год: 2010
Автор научной работы: Хугаев, Ирлан Сергеевич
Ученая cтепень: доктора филологических наук
Место защиты диссертации: Владикавказ
Код cпециальности ВАК: 10.01.02

450 руб.

Диссертация по филологии на тему 'Осетинская русскоязычная литература'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Осетинская русскоязычная литература"

004Ы

На правах рукописи

ОСЕТИНСКАЯ РУССКОЯЗЫЧНАЯ ЛИТЕРАТУРА: ГЕНЕЗИС И СТАНОВЛЕНИЕ

Специальность 10.01.02-литература народов Российской Федерации (осетинская литература)

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Владикавказ 2010

2 8 ОКГ 2010

004611437

Работа выполнена в Учреждении Российской академии наук Северо-Осетинском институте гуманитарных и социальных исследований им. В.И. Абаева Владикавказского научного центра РАН и Правительства Республики Северная Осетия-Алания

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор,

заведующий кафедрой русской и зарубежной литературы РУДН КАРПОВ Анатолий Сергеевич

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор,

главный научный сотрудник и заведующий отделом осетинской литературы и фольклора Юго-Осетинского НИИ ДЖУСОЙТЫ Нафи Григорьевич; доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой русского языка Пятигорской государственной фармацевтической академии ШУЛЬЖЕНКО Вячеслав Иванович;

доктор филологических наук, профессор, заместитель директора института иностранных языков РУДН БАХТИКИРЕЕВА Улданай Максутовна

Ведущая организация - ГОУ ВПО «Дагестанский государственный

университет»

Защита состоится 28 октября 2010 г. в 11 часов на заседании диссертационного совета Д. 212.248. 02 при ГОУ ВПО «Северо-Осетинский государственный университет им. К.Л. Хетагурова» по адресу: 362025, РСО-Алания, г. Владикавказ, ул. Ватутина, 46.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке ГОУ ВПО «Северо-Осетинский государственный университет им. К.Л. Хетагурова» по адресу: 362025, РСО-Алания, г. Владикавказ, ул. Ватутина, 46.

Электронная версия автореферата размещена на официальной странице ВАК Министерства образования и науки Российской Федерации 26.07.2010. Режим доступа: http://vak.ed.gov.ru/ru/announcements_l/filolog_ 5с1епсез/т<1ех.рЬр?Ы4=2769

Автореферат разослан "СЖмд-ч-^^д 2010 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

канд. филол. наук, доцент А'О.Д. БИЧЕГКУЕВА

I. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Формой доказательства существования ОРЯЛ должно служить, помимо прочего, и комплексное рассмотрение вопросов генезиса и исторического становления ОРЯЛ, включающее частные вопросы, связанные с категорией выражения национального в иноязычном (транслингвальном) литературном тексте.

Обоснование культурно-исторической реальности указанной литературы должно быть минимальной программой подобного исследования, которая может быть реализована прежде всего в рамках рассмотрения генеалогических предпосылок и источников ОРЯЛ. Только по решении этого ряда вопросов становится логичным и правомерным системно-исторический взгляд на предмет исследования.

Общая цель диссертации - осветить генезис осетинской русскоязычной литературы, выявить логику ее эволюции на протяжении всей ее истории и специально охарактеризовать ее развитие на первом этапе, с середины XIX до начала XX века.

Характерно, что литература, о которой идет речь, никогда не подвергалась системно-историческому рассмотрению, - как раз потому, что не было общего мнения ни по поводу ее источников, ни по поводу ее «достоверности» и «аутентичности». В практическом исследовании немыслимо базироваться на скептических оценках; рабочая гипотеза должна носить положительный характер.

Прежде всего, следует исходить из того предположения, что русскоязычная осетинская литература - это объективное явление мировой литературной истории, обладающее своим индивидуальным и неповторимым генетическим кодом, системностью и процессуальностью.

1 Рамонов С.Д. «Русскоязычие» как проблема национальных литератур // Дарьял. 1996. № 1.С. 98.

2 Галазов А.Х., Исаев М.И. Народы-братья, языки-братья: Русско-осетинские лингво-культурные контакты. - Орджоникидзе: Ир, 1987. С. 28-29.

Уже сама по себе современная литература во всем ее языковом, стилистическом и тематическом разнообразии показывает, что совершенное владение языком не гарантирует искусства; подлинная литература произрастает только из этнокультурного корня. И даже если «русскоязычное творчество нельзя рассматривать как необходимое звено в развитии осетинской литературы»3 (курсив наш - И.Х.), то ничто не мешает рассмотреть его как возможное звено и компонент осетинской литературной истории и культуры. Мы допускаем, что то, что казалось возможным и случайным, при специальном рассмотрении может оказаться необходимым и закономерным.

Очевидно, что и проблема дефиниции исследуемого объекта (равно как и скепсис в отношении существования нашей литературы) связана в первую очередь с понятием «русскоязычия», которое всегда мыслилось в рамках альтернативы: русскоязычная литература - или русская литература? Казалось бы, можно предложить «паллиатив» этой формулировки, обозначив объект как русскоязычную литературу Осетии. Такое определение более гибко, но и менее конкретно. Если литература произрастает исключительно из этнокультурного корня, то и фиксироваться она может только в национальном определении. Топонимическое же определение оставляет неясными контуры предмета: с одной стороны, оно предполагает рассмотрение русскоязычной литературы, созданной в Осетии, но не осетинами; с другой — упускает из поля зрения литературу, созданную осетинами за пределами Осетии.

Наиболее адекватным определением объекта исследования представляется именно «осетинская русскоязычная литература». Только такая формулировка уточняет его специфику: осетинская русскоязычная литература - это результат определенного культурно-исторического синтеза и конфликта, единства и борьбы России и Кавказа, в известном смысле она возникает по поводу отношений Запада и Востока, Европы и Азии, и занимает, выражаясь схематически, некое промежуточное положение в контексте более широких (методологически) отношений между собственно русской литературой и собственно осетинской литературой (литературой на осетинском языке).

Поскольку ОРЯЛ берет свое пространственное и временное начало в точке соприкосновения русской и осетинской национальных культур и, таким образом, является феноменом русско-осетинской пограничной культурной зоны, исследование проблемы предполагает постоянное внимание, с одной стороны, к русской литературе, с другой - к осетинской осетино-язычной литературе (OJI). Таким образом, большое значение в исследовании подобного рода явлений имеют категории «пограничной культуры» и границы как важнейшей составляющей семиотического механизма.

Термин «осетиноязычная» литература правомерен только с формальной точки зрения, и исследователям ОРЯЛ этого не достаточно; мы не можем позволить себе употреблять его всякий раз, имея в виду осетинскую литературу на осетинском языке; с другой стороны, и термин «осетинская» литература в условиях наших задач, при фиксации частных положений, будет, вероятно, требовать уточнения в отношении того, имеются ли здесь в виду обе ветви этой литературы или только одна.

5 Джусойты Н.Г. История осетинской литературы: в 2-х т. — Тбилиси, 1980, 1982. Т. 1.С. 12.

Поэтому в целях прозрачности аналитического аппарата - именно в виду необходимости разграничения всех актуальных понятий-нам приходится-таки использовать и категорию литературы Осетии вообще (ЛО), которая объединяет две указанные (русскоязычную и осетиноязычную) ветви литературной традиции.

При изучении младописьменных литератур (каковой и является осетинская литература) особое внимание необходимо уделить национальной культуре с точки зрения «метаморфозы» из устной в письменную (вопрос разграничения ОРЯЛ и ОЛ здесь не стоит, поскольку русскоязычные тексты Осетия начинает производить прежде осетиноязычных) и в эпоху утверждения собственной литературной традиции; детальному анализу подлежит литературная деятельность первых образованных осетин (мы еще не говорим «писателей», поскольку далеко не все просвещенные осетины указанной эпохи соответствуют этому понятию).

В виду «генеалогических» задач для нас неактуальна конкретизация материала по каким-либо онтологическим, жанровым и стилистическим признакам: нас интересуют все (в первую очередь опубликованные в печати) русскоязычные осетинские тексты, — но при этом, конечно, с точки зрения их значения в формировании и становлении литературно-дуйолсес-твенной традиции. Это есть предмет исследования.

Материал исследования включает, помимо обозначенной литературы (первых письменных текстов осетинских литераторов), записи осетинского национального эпоса (Нартовского и Даредзановского) и фольклора, русскую этнографическую литературу о Кавказе и Осетии и произведения русской литературы, так или иначе актуализирующиеся при изучении ОРЯЛ и ОЛ.

Задачи исследования обусловливаются следующими основными, в соответствии с формулировкой проблемы и гипотезы, направлениями работы: необходимостью выявления, во-первых, объективных и субъективных предпосылок возникновения ОРЯЛ, во-вторых, ее источников; в-третьих, логики и динамики ее развития в известном культурно-историческом и социально-политическом контексте, в-четвертых, структурной специфики объекта.

Первое направление обязывает рассмотреть ряд вопросов до-литературной истории Осетии. Это спектр в первую очередь генеалогических вопросов, вопросов «происхождения» ОРЯЛ. Следует выявить исторические, культурные, геополитические и, что самое важное, языковые предпосылки зарождения данной литературы.

ми культурного саморазвития народа, с другой-доходящим до прессинга влиянием целого комплекса вполне оформившихся идеологических тенденций и эстетических систем. Речь идет об идеологическом и культурном «двоевластии» (А.Н. Веселовский), о взаимодействии внутренних и внешних этнокультурных архетипов, дающих жизнь новой литературе и задающих ей ее индивидуальную историческую динамику.

Третий аспект, таким образом, актуализирует спектр исторических вопросов, временное измерение бытия объекта, — его историческую динамику на разных, от жанра и метода до языка и стиля, уровнях. Здесь приобретает особую важность оговоренный выше вопрос процессуальное™ ОРЯЛ, к которой мы относим следующие основные категории: динамизм (способность к развитию, трансформации, новации), инертность (способность к формированию традиции), регулярность (не-спорадизм), степень и качество влияния на общественное сознание и, самое главное, внутренние и внешние литературные связи на разных уровнях.

Положительное решение вопросов этого ряда будет означать подтверждение гипотезы исследования в части историчности рассматриваемой литературы, доказательство ее обладания собственной историей. Ибо история литературы - как большой литературный процесс - есть категория качественная; не всякий язык имеет собственный литературный опыт, свою литературу; и не всякая литература имеет свой исторический опыт, свою историю.

Коль скоро объект получает развитие, можно говорить и о его структуре. Четвертое направление включает в себя задачи изучения объекта-русскоязычной литературы Осетии — как некоего достаточно «автономного» художественного мира, как единого текста, вполне способного «стоять на своих собственных ногах» (И.С. Тургенев), как идейно-эстетической системы методов, стилей, изобразительных средств, жанров, конфликтов, сюжетов, тем, характеров, типов и т.д.

Это спектр теоретических (по преимуществу) задач исследования. Они направлены на то, чтобы описать объект в имманентных ему свойствах и общих филологических параметрах. (Данная точка зрения требует поправки на то обстоятельство, что объект представляет собой субстанцию, то есть в отношении своего контекста выступает уже как субъект, приобретает характеристики действительного залога в культурно-историческом процессе.) При этом системные отношения внутри объекта рассматриваются в срезах условной единовременности, - поскольку всякая теория есть попытка фиксации процесса и опыта. Иначе говоря, это «пространственное)>> измерение объекта анализа.

4 Салагаева З.М. Четыре этюда об осетинской прозе. - Орджоникидзе: Ир, 1970. С.4.

5 Абаев В.И. За родную речь // Абаев В.И. Избранные труды: Общее и сравнительное языкознание. - Владикавказ : Ир, 1995. С. 294.

выражению национального в тексте произведения и литературы в целом; национальное воздействует на «матричную» форму русского текста подобно тому, как языковой субстрат влияет на различные уровни того или другого языка.

Проблематика исследования требует широкой методологической базы, первостепенное значение имеют здесь труды по исторической поэтике и сравнительно-историческому языкознанию Ф.И. Буслаева, А.Н. Ве-селовского, A.A. Потебни, О.М. Фрейденберг, Ф. Соссюра, В. Гумбольдта; по сравнительному изучению индоевропейских языков и осетиноведению В.Ф. Миллера, В.И. Абаева, Ж. Дюмезиля и др.; по истории русского литературного языка A.A. Шахматова и В.В. Виноградова; по истории Алании-Осетии В.А. Кузнецова, В.Б. Ковалевской, Б. В. Скитского, М.М. Блиева и др., по истории России и славянства Б.А. Рыбакова и JI.H. Гумилева, работы Ю.М. Лотмана по семиотике и типологии культуры (теория семи-осферы и «семиотических механизмов»), исследования по литературной истории Ю.Н, Тынянова, М.М. Бахтина, Д.С. Лихачева; труды по сравнительному литературоведению В.М. Жирмунского и М.ГГ. Алексеева; по современной теории языковых контактов У. Вайнрайха, Л.В. Щербы, А. Мартине, Э. Кассирера, В.В. Виноградова, Е.М. Верещагина, современные исследования различных аспектов литературного билингвизма и транслингвизма У.М. Бахтикиреевой, A.A. Гируцкого, Ч.Г. Гусейнова, Н.Г. Михайловской, Б. Хасанова, Т.К. Черторижской, К.В. Балеевских, P.O. Туксаитовой, С.Г. Николаева, этическое учение B.C. Соловьева, в частности, то, что мы называем его теорией «положительной глобализации» и значения войны в мировой истории; теория «архетипов» К. Юнга и исследования «пограничных культур» и «пограничного сознания» в современной социологии и геополитике С. Хантингтона, В. Цымбурского, О.В. Журавлева, И.В. Кондакова, В.Е. Багно и др.

Успешное решение поставленных в исследовании задач немыслимо также без строгого учета достижений осетинской гуманитарной науки; необходимо актуализировать работы первых профессиональных осетинских критиков и литературоведов — Г.Б. Дзасохова, Ц.С. Гадиева, A.A. Тиби-лова, Г.А. Дзагурова, Б.А. Алборова, И.В. Джанаева (Нигера) и др., исследования по осетинской лингвистике, фольклористике, истории Осетии, этнографии, осетинской культуры, литературы и отдельным вопросам русскоязычной осетинской литературы Л.ГТ. Семенова, М.С. Тотоева, В.Б. Корзуна, Н.Г. Джусойты, З.М. Салагаевой, С.Б. Сабаева, A.A. Хадарце-вой, З.Н. Суменовой, Х.Н. Ардасенова, Б.А. Калоева, Т.А. Гуриева, 111.Ф. Джикаева, К.Ц. Гутиева, Х.-М. Дзуццати, В.Н. Цаллагова, Ю.В. Хоруева, Н.Д. Цховребова, Л.А. Чибирова, С.Ш. Габараева, Т.А. Хамицаевой, Р.Я. Фидаровой, А.Х. Галазова, М.И. Исаева, Г.И. Кусова, В.З. Гассиевой, Т.К. Гальченко, В.А. Блажко, Р.З. Комаевой, Б.В. Кунавина, Ю.Д. Каражаева, Л.Б. Келехсаевой и других ученых.

Общая структура исследования предварительно определяется следующим тезисом. Мы говорим, что, с учетом гетерогенного происхождения ОРЯЛ, отраженного в ее формулировке, взаимодействие имманентных и внешних генеалогических компонентов или источников в реальных условиях XIX века в Осетии дают сначала осетинскую литературу (или литературу Осетии) на русском языке и - несколько позже - осетинскую литературу (литературу Осетии) на осетинском языке.

Рассмотрение вопросов генезиса ОРЯЛ должно быть сопряжено с анализом, во-первых, свойств культурной границы и пограничной культуры, во-вторых, культурных процессов на умозрительной границе русского и осетинского миров, явлений борьбы и синтеза указанных выше внешних и внутренних «архетипов», порождающих первые собственно литературные формы (в рамках осетинского билингвизма), в-третьих, предварительного рассмотрения динамики ОРЯЛ.

Вопросам генезиса предполагается отвести три первые главы работы и часть четвертой, в которой целесообразно рассмотреть образцы ранней, спорадической письменности осетин. Эта глава должна служить переходом от генезиса к истории - первым образцам ОРЯЛ, именно поскольку первые опыты младописьменной кириллической литературы осетин лежат в одном ряду с имевшими в их истории место до-литературными письменными прецедентами с использованием других график.

Далее последуют «исторические» главы (с 5-й по 9-ю), структурно соответствующие решению вопросов исторической периодизации в рамках избранного «хронотопа» (до начала XX в.).

Периодизация литературы возможна в силу более или менее ярко выраженного стадиального характера литературного процесса и всегда организована критерием отграничения одного качественного состояния объекта от другого. Наиболее целесообразным углом зрения на любую литературную историю был бы, вероятно, тот, что соединил бы в себе, или комбинировал «объективно-социологическую» и «имманентную» оптику. Литературу следует видеть «и как чудо, живущее по своим собственным законам, и как явление, взаимодействующее с другими»6. Это тем более относится к ОРЯЛ в силу ее пограничного (в указанном выше культурном смысле) происхождения. В строгом смысле слова ОРЯЛ следует рассматривать и как осетинскую литературу, и как русскоязычную литературу (как видим, все вопросы в конечном счете регулируются дефиницией исследуемого явления).

Основные закономерности и характеристики литературного процесса в России в значительной мере корректируют литературное движение Осетии и, разумеется, в наибольшей степени - развитие его русскоязычной ветви. Общность языка должна обусловливать особую интенсивность влияния. Следует выявить «алгоритм», или важнейшие принципы соотношения хронологической (исторической) шкалы развития ОРЯЛ с периодизацией русской классической литературы и осетинской литературы, а так же принять в строгий учет динамические параметры осетинского национального билингвизма как естественной социолингвистической базы литературного осетинского билингвизма и исторические формы и степени сбалансированности осетинского и русского языков в индивидуальном творческом сознании.

6 Архангельский А., Вайнштайн М., Новиков В. «Требую судьбу»: к столетию рождения Ю.Н. Тынянова// Литературная газета. 1994. № 42. С. 6.

тем»), которые частично накладываются одна на другую; а что касается творчества крупнейших представителей ОРЯЛ XIX века - И.Д. Кану кова и К.Л. Хетагурова - то они вообще не могут быть локализованы в соответствии с рамками возможных к выделению этапов, - но сами представляют важнейшие вехи исторической эволюции ОРЯЛ.

Тем не менее, в истории ОРЯЛ налицо свои причинно-следственные отношения, свои экспозиции и завязки, свои периоды развития действия (т.е. количественных накоплений в рамках и формах метода, стиля, жанра), свои кульминационные вехи идейной интенсивности и эстетического качества литературы, наконец, свои развязки и эпилоги. Иначе говоря, динамика литературного движения в Осетии сама по себе имеет структуру сюжета, и здесь налицо своя коллизия и интрига. Помимо прочего, мы надеемся показать, в чем заключается интрига развития ОРЯЛ.

Сегодня ничто не препятствует объективному взгляду на исторический и литературный процесс прошлого. Актуальность исследования заключается, однако, не в том, чтобы примирить здесь различные концепции или выдвинуть новую, - а именно в том, что таковых - еще раз подчеркнем это - в принципе нет: русскоязычная осетинская литература (ОРЯЛ) до сих пор не была объектом специального монографического исследования.

В случае положительного решения поставленных задач исследование расширит и углубит представления о механизмах зарождения младописьменных литератур России и алгоритмах их эволюции, о природе культурного билингвизма и национального литературного транслингвизма («русс-коязычия»), о формах и векторах влияния русской культуры и литературы на литературы народов Российской Федерации, - в этом видится научная новизна и теоретическая значимость работы.

Практически результаты исследования могут быть внедрены в учебный процесс гуманитарных вузов Осетии. Специальный курс по генезису и становлении ОРЯЛ решительно дополнил и «уплотнил» бы образовательный процесс в части литературоведческих, лингвистических, журналистских и педагогических дисциплин на факультетах осетинской и русской филологии.

Необходимость методического решения поставленных здесь вопросов вызвана не только собственно филологическими обстоятельствами: наступает качественно новая геополитическая и культурная эпоха, требующая, в виду глобальных процессов, новых знаменателей для давно знакомых величин.

Апробация исследования осуществлялась посредством публикаций его главных положений в научных журналах, а также обсуждения на расширенном заседании отделов фольклора и литературы и осетинского языкознания Учреждения Российской академии наук Северо-Осетинско-го института гуманитарных и социальных исследований им. В.И. Абаева Владикавказского научного центра РАН и Правительства РСО-А.

На защиту выносятся следующие основные положения:

1. Осетинская русскоязычная литература является органической частью не только осетинской национальной культуры, но и осетинской национальной литературы.

2. Генезис осетинской русскоязычной литературы связан с историческим взаимодействием внутренних и внешних этнокультурных источников и архетипов; так же, как литература на осетинском языке, она гетерогенна и имеет общий с ней этнокультурный корень.

3. Становление и развитие осетинской русскоязычной литературы не синхронно становлению осетинской литературы на осетинском языке; будучи с ней тесно связана, она, тем не менее, обладает собственной исторической динамикой как одна из ветвей билингвальной осетинской литературы.

4. Исторические перспективы и конечная судьба осетинской русскоязычной литературы в первую очередь зависят от жизнестойкости ее культурного корня, а не от интенсивности и направления внешних влияний.

И. СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Введение содержит постановку вопроса (мы актуализировали ее в связи с имеющими в осетинском литературоведении место скептическими оценками), формулировку цели и гипотезы, обоснование дефиниции объекта исследования (в целях анализа мы разграничили категории литературы Осетии, осетинской литературы и осетинской русскоязычной литературы, приняв соответствующие сокращения), определение предмета, материала и задач исследования, очерк методологической и теоретической базы, общую структуру диссертации и актуальность ее проблематики.

ОСНОВНАЯ ЧАСТЬ

В первой главе — «Предпосылки ОРЯЛ. Граница и контакт. Пограничная культура и культурная экспансия» -выявляются и рассматриваются культурно-исторические, геополитические и языковые предпосылки зарождения ОРЯЛ.

Предварительное осмысление общей механики возникновения ОРЯЛ и рекогносцировка в пространственных и временных контекстах явления, подчиненные принципу единства мира, законов человеческого развития и мировой литературной истории, привели к следующим выводам.

1. В истории и системе мировой литературы ЛО (ОЛ и ОРЯЛ) относится к четвертому поколению европейских литератур (античные — западноевропейские - восточноевропейские (русская) - литературы народов России).

2. Генезис ЛО в целом и, конкретно, ОРЯЛ, не составляют исключения из общего правила, согласно которому любая литература возникает из борьбы и синтеза, из взаимодействия имманентных, первичных филологических структур и внешних образцов: происхождение, названное гетерогенным. Специфика же природы и генезиса ОРЯЛ заключается в том, что она наряду с внешним классическим литературным образцом перенимает и самый язык.

3. Возникновение ОРЯЛ представляет собой явление языковой истории Осетии, которую следует видеть именно в контексте ее культурно-исторических контактов, а история ОРЯЛ - это, помимо всего, новый этап осетинского языкотворчества (что обязывает к согласованию лингвистического и литературоведческого аппаратов).

4. Специальное генеалогическое и историческое рассмотрение отдельной литературы не полно, и это тем более относится к младописьменной

иноязычной литературе, ибо уже понятийное обозначение такого объекта представляет собой составное определение, одна часть которого указывает национально-органический (имманентный) аспект, другая - непосредственно языковой и культурно-пространственный (контекст): осетинская русскоязычная.

Параметры «младописьменности» и «иноязычия» в равной мере актуализируют историко-лингвистический и лингвокультурный аспекты; дефиниция «осетинская русскоязычная» - проблему границы с точки зрения культурологической, семиотической. Поэтому, проследив исторические «траектории» Алании-Осетии и Руси-России к моменту непосредственного присоединения и Осетии к России в 1774 году, мы реконструировали основные этапы «сепаратной» русско-осетинской истории, важные с точки зрения филологии, и убедились в следующем.

1. Исторические судьбы России и Осетии характеризуются определенной общностью; Россия и Алания-Осетия интегрировались через ассоциации общей пограничности в евразийском масштабе; связь «Россия - Осетия» исторически формировалась как один из балансиров механизма отношений Запада и Востока, Севера и Юга.

2. Общая (до наших дней) динамика данных отношений на языковом уровне (взаимодействие иранского и славянских языков) представляет собой полный цикл с полярным смещением акцентов политической, культурной и языковой гегемонии.

3. Падение «престижного потенциала» (В.И. Абаев) осетинского языка в XV веке (Новое европейское время) вело не только к заимствованию слов из контактирующих с ним языков, но в конечном счете и подготавливало условия для заимствования осетинами самого языка доминирующей культуры.

4. ОРЯЛ можно мыслить как развернутую систематическую «изоглоссу», отвечающую культурным эхом древним иранским лингвистическим изоглоссам восточных славян.

5. ОРЯЛ стоит в одном (пространственном) ряду с другими русскоязычными литературами Северного Кавказа, и в одном (хронологическом) со всеми мировыми прецедентами заимствования литературного языка, каждый из которых является следствием снижения престижного потенциала собственного языка.

6. Использование чужого языка в регулярной национальной литературной практике возможно только в условиях кризиса этнодемаркационной функции языка — в условиях кризиса идеологической границы.

При рассмотрении проблем генезиса ОРЯЛ категория границы неизбежно локализуется в центре (фокусе) наблюдаемой картины; необходимость актуализации и специального рассмотрения свойств границы обусловливается конечным пограничным положением Осетии и России, в условиях которого зародилась ОРЯЛ. Здесь мы пришли к следующим главным наблюдениям.

1. Взаимодействие пограничных этнокультурных субъектов вообще (в ситуации доминирования одного из субъектов) и России и Осетии в частности, вполне исчерпываются рассмотрением, во-первых, природы и функций границы как «механизма семиотической индивидуальности», во-вторых, динамики «смыслового» взрыва (Ю.М. Лотман), - в данном случае, просветительского взрыва в Западной Европе в XVIII веке.

2. Природа границы парадоксальна, двояка, «таинственна» (Д.С. Лихачев): граница не только разделяет, но и соединяет.

3. Принцип семиотического понимания границы в практическом отношении необходим для осмысления культурных процессов; наряду с понятием границы культуры (культурной границы), неизбежно актуализируется явление пограничной культуры или культуры границы.

4. Россия и Осетия являются яркими примерами указанного феномена (в соответствующих геополитических масштабах); в контексте просветительского «взрыва» в Западной Европе Россия выступала проводником и ближайшей причиной осетинского просвещения; динамика семиотических отношений — это всегда динамика пограничного конфликта, понимаемого не только и не столько милитаристически.

5. Зарождение ОРЯЛ означает победу западной (русско-европейской) цивилизации и культуры в Осетии и преимущественную сознательность осетинского выбора из альтернативных культурных концепций (Грузия, Турция, Персия).

6. Возникая на границе русской и осетинской культур, определение ОРЯЛ неизбежно включает в себя два национальных «имени».

7. Пограничность и кризис «этнодемаркационной» функции языка - это вызов, брошенный осетинской культуре историей, а культура погра-ничности (границы) - это ответ данной культуры на исторический вызов: раз возникнув, ОРЯЛ становится мощным органом сцепления двух разных культур.

Если проблемы литературного генезиса вынуждают максимально расширить временной контекст в сторону прошлого, к эпохам глотгогенеза, то вопросы литературной эволюции обязывают сделать то же в сторону будущего-, исследование пограничных культурных явлений (каким выступает ОРЯЛ) не может игнорировать современные глобальные гуманитарные процессы; только контекст «субкультурной» перспективы придает смысл отдельным культурным эпохам и явлениям и заставляет констатировать основные положения диалектики пограничных культурных процессов в условиях глобализации.

I. Граница не имеет фатального характера; всякая граница подлежит конечной ликвидации.

10. С точки зрения целого и всеобщего нет ни духовной, ни политической, ни вооруженной борьбы за расширение границ и пределов (здесь просто кончаются обозримые сознанию мотивировки); есть только борьба за упразднение границы как таковой.

II. Конечное воплощение универсального метакультурного языка и конечное достижение Идеала земного общежития: точка перспективы, к которой стремятся и в которой так или иначе сходятся все векторы всех сил и тенденций мироздания', если граница тождественна форме, то цель истории — преодоление формы как ограниченности, мир без границ, семио-сфера без «разломов», «фронтов» и «лимитрофов» (В.Л. Цымбурский).

12. Национальные языки и содержащиеся в них гносеологические средства и алгоритмы представляют собой частные интерпретации высшего и общего смысла; в контексте стремления к гуманистическому идеалу граница уже не только разделяет и соединяет - она уже и растворима.

13. Пограничная культура являет собой яркий пример приверженности наднациональным ценностям, - именно когда народ, «не теряя своего

национального характера, освобождается от своего национального эгоизма» (B.C. Соловьев): будучи в значительной мере формируема фактором соприкосновения с другой культурой, культура границы компенсирует и «амортизирует» жесткую ограниченность «периодической формы» (Ю.М. Лотман).

14. ОРЯЛ - не только и не столько результат кризиса «идеологической» функции границы: в момент возникновения ОРЯЛ имеет место конфликт между реальным положением вещей - кризис границы и падение языкового потенциала - и потенциальной народной волей к жизни, творчеству и общению с другими народами. Такая литература становится оптимальным выходом из кризиса и компенсацией за издержки языковой и идеологической «аннексии». Побежденному не остается иного, как усвоить язык победителя, — но тем самым он перестает быть побежденным.

15. ОРЯЛ - это форма «стремления к единой и конечной истине» (Ю.М. Лотман), к универсальному метакультурному языку, новый язык нового качества бытия, возникший из динамического напряжения на умозрительной границе русского и осетинского миров и своим «телом» уже ликвидирующий эту границу.

Итак, к культурно-историческим предпосылкам ОРЯЛ следует относить: 1) «сепаратную» историю лингвокультурных контактов между предками русских и осетин, 2) «снижение престижного потенциала» осетинского языка, 3) просветительский взрыв в Европе и просветительское движение в России, 4) конечное пограничное положение России и Осетии, 5) диалектическую зыбкость культурной границы и жизнестойкость пограничной культуры.

Вторая глава - «Источники ОРЯЛ. Имманентные и внешние архетипы. Язык и субстрат» - содержит рассмотрение филологически соединяющихся в ОРЯЛ культурных миров - внутреннего (осетинского) и внешнего (русского): из их взаимодействия и возникают первые образцы национальной письменной словесности. Основные наблюдения можно резюмировать следующим образом.

1. В широком смысле источниками ОРЯЛ являются осетинская и русская культуры, — точнее, их наиболее идейно активные, филологически «валентные» концепты, к которым целесообразно применение термина «архетип».

2. К внутренним (имманентным) «архетипам» относятся: 1) концепты осетинской филологической культуры: а) системы устного народного предания (мифология, эпос, фольклор), б) сознание до-русских (до-кириллических) письменных прецедентов, 2) ментальные осетинские свойства в историческом развитии с учетом общих параметров Осетии как «семиотической монады».

3. К внешним - концепты русской культуры и православия, литературные методы классицизма, романтизма, реализма и декадентские тенденции; жанры и стили, проблемы и типы (характеры) европейского литературного канона Нового времени (Просвещения), наконец, и собственно заимствуемая осетинами кириллица как глубочайший символ русской культуры.

4. Имманентные архетипы, хоть и безусловно «мутируют» в ходе истории под давлением внешних, находят необходимое отражение на идейно-тематическом и конфликтологическом содержании ЛО; они - ориги-

нальные первообразы и схемы осетинского предания, которые национальное эстетическое чувство «готово репродуцировать вновь и вновь» (К.-Г. Юнг).

5. С точки зрения участия имманентных содержательных (идейных) архетипов генеалогической разницы между ОЛ и ОРЯЛ не существует; следует разграничивать их в смысле участия внешних архетипов и корреляции на формально-языковом уровне.

Генезис ОЛ в этом смысле актуализирует только графический аспект, ОРЯЛ - языковой: если ОЛ берет на вооружение только букву (кириллица), то ОРЯЛ - букву и самое слово, а вместе со словом вольно или невольно заимствует новые смыслы и алгоритмы мышления, в том числе художественного.

На односторонне-механистическом понимании указанного выше заимствования базируются теории категорического неприятия русскоязычия как явления национальных литератур; их недостаточность в том, что они в принципе подразумевают, что границы (в том числе культурные) неприступны, что культуры не способны к положительному взаимодействию и взаимо-проникновению.

По уяснении того, что соединяется на умозрительной границе русского и осетинского миров, следует выяснить, как это соединяется.

1. Строго филологический и логический взгляд на предмет требуют принятия следующего категорического положения (здесь продолжает работать принцип актуализации и упразднения границы): если язык способен проникать в другую культуру, то и культура может проникнуть в новый язык. Насколько осетин, пишущий по-русски, перестает быть осетином, настолько и русский язык перестает быть сугубо таковым, когда на нем пишет осетин; не только своя культура, но и свой язык проникает в новый язык.

2. Лингво-социальные определения этноса и этнической литературы оказывается узкими для таких сложных феноменов, как ОРЯЛ: литература - не произведение только языка, она возникает исключительно из этнокультурного и традиционно-ментального корня.

3. Если уже тип и способ реакции на внешние раздражения разнятся в разных этносах, то литература не может не отражать эту специфическую национальную рефлексию.

4. Если различия языков в филогенезе и этногенезе вторичны, то в известной мере вторичны и различия языков в литературах (если бы это было не так, то переводной текст полностью терял бы этнокультурный характер).

5. На высоких ступенях продуктивного билингвизма и транслингвизма в плане литературного творчества теряют актуальность тезисы о необходимости «борьбы» (Л.В. Щерба) с родным языком и необходимости его «забывания» (Э. Кассирер).

6. Генезис ОРЯЛ, связанный с внешне-языковым отношением, заключается в том, что при пользовании чужим языком (чужими именами своих вещей) определенному переименованию подвергаются и сами имена.

7. Методологически процессы корреляции между родным и заимствованным языками в литературе на заимствованном языке должны рассматриваться сквозь призму понятия языкового субстрата (по В.И. Абаеву); субстрат - вполне литературная и литературоведческая категория, с той

необходимой поправкой, что под субстратом в иноязычной литературе следует понимать не подпочвенный слой языка, а под-языковой слой литературы, - то есть, самую почву; литературный субстрат - это элемент народности в иноязычной литературе; в транслингвальной литературе «народность» (комплекс имманентных архетипов) в отношении к заимствуемому языку закономерно оказывается в позиции субстрата.

8. Если в собственно «осетинском языке и фольклоре оставил заметный след кавказский субстрат» (В.И. Абаев), то в осетинском русскоязы-чии (и, шире, русскоязычной литературе) присутствует осетинский субстрат; текст любой развитой культуры, с учетом истории межкультурных и межъязыковых контактов, подобен палимпсесту.

9. Скепсис в отношении ОРЯЛ подобен скепсису в отношении субстрата с точки зрения его значения для языкового генезиса (и в ряду категорий «родство — заимствование — субстрат»): ни свое, ни чужое.

10. Именно как яркий образец слияния двух линий преемственности (с утратой внешне-языковой национальной формы) ОРЯЛ долгое время оставалась «ничьей землей» (ни русской, ни осетинской литературой).

11. Коль скоро существуют субстратные языки, правомерно говорить и о литературах субстратного типа: традиция национальной литературы на заимствованном литературном языке, при которой национальное не только механически помещено (это может быть признаком простого билинг-вистического текста), но и растворено в литературном тексте.

Этнокультурный субстрат является абсолютным фактором транслингвальной литературы, - то есть, работающим всегда, хоть и с разной мерой интенсивности; все литературные явления, имеющие хотя бы минимальное и гипотетическое отношение к ОРЯЛ, должны быть идентифицированы с точки зрения субстратного участия.

1. Минимальным (теоретически) условием отношения к ОРЯЛ следует считать осетинскую национальную принадлежность русскоязычного автора, - даже в тех случаях, когда минимально и знание родного языка, и знание реалий народной жизни.

2. По мере развития ОРЯЛ проявление субстрата должно становиться все менее очевидным, что связано с объективно нивелирующим культурные различия характером цивилизации.

3. В коротком текстовом фрагменте субстрат определить трудней, нежели в большом-, отдельное лирическое стихотворение или публицистическая статья может при известных условиях даже вовсе не актуализировать субстратный компонент, но когда речь идет о романе, о творчестве того или иного писателя, и больше - о целой литературе, - субстратное содержание приобретает важнейшее значение.

4. Субстрат выражается, во-первых, на жанрово-родовой системе литературы (большой удельный вес записей и интерпретаций устного народного предания), во-вторых, на всех уровнях идейно-художественного содержания и формы: текст (употребление родных слов, словосочетаний и калек в русскоязычном тексте), внешняя тема (материал), проблематика и идея, стиль.

5. Выражение субстрата на уровне стиля - это наиболее «текучий» и «плавкий» элемент литературного субстрата: здесь вступают во взаимодействие два языка - родной и заимствованный — в узком смысле слова: лексика, семантика, синтаксис родного языка способны во многом обус-

лавливать окончательные стилистические решения. Сюда же входят метафоры и сравнения (образность в целом), основанные на национальном восприятии окружающего мира, и воплощение художественного вкуса, воспитанного родным ландшафтом.

6. ОРЯЛ гетерогенна и двудолтнантна: при доминировании русского языка как орудия, как матричной формы текста, в ней сохраняет актуальность осетинская культурно-мировоззренческая доминанта, всегда пребывающая под спудом творческого акта.

7. Если поэзия (литература) есть новый этап языкотворчества (Ф.И. Буслаев) и идеология, выраженная с помощью письменного языка, то субстратная литература - это национальная идеология (и эстетика), выраженная с помощью чужого литературного языка, который тем самым перестает быть чужим.

Генезис осетинской литературы, взятый в языковом аспекте, неотделим от вопросов происхождения ее билингвизма и транслингвизма; здесь актуализируются следующие положения.

1. В контексте общей теории билингвизма ОЛ правомерно рассматривать как явление коллективного литературного билингвизма.

2. Осетия - «личность» билингвальная; ОЛ - литература билингвапь-ная. Как таковая она представляет цельное художественное пространство с общими сверхзадачами и общей сверхтемой - национальный осетинский мир в историческом движении (и взаимодействии с другими народами) и духовном развитии; обе ее ветви так или иначе работают на положительную актуализацию различных уровней культурно-этнической идентичности осетин.

3. С точки зрения генезиса осетинский билингвизм - явление естественное, что относится и к билингвизму ОЛ: не может быть коллективного (национального) литературно-художественного искусственного двуязычия, навязанного или обусловленного каким-либо искусственным образом.

4. С позиций психолингвистики в новейшей истории Осетии (в российскую эпоху) выявляется постепенное движение от смешанного типа билингвизма в XIX - начале XX века - к координативному билингвизму, формирующемуся к 20-м годам XX века (первое наблюдение, необходимое при решении вопросов периодизации ОЛ и ОРЯЛ).

5. В отношении коммуникативно-функционального качества мы имеем дело с высшей степенью продуктивного двуязычия, в качестве какового всегда и выступает литературно-художественный билингвизм.

Поскольку в строгом смысле писатели-билингвы создают русскоязычные тексты лишь на ограниченном этапе истории ОРЯЛ, мы применили к осетинскому русскоязычию понятие транслингвизма.

1. Осетинский литературный транслингвизм формируется на базе билингвизма: изначально (до возникновения осетинского литературного образца) естественного нелитературного, затем литературного билингвизма и выступает его закономерным развитием, тем самым сохраняя естественное качество.

2. Природа осетинского регулярного национального би- и транслингвизма решительно отличается от «спорадических» аналогов, известных в европейской литературе XIX и XX веков, зато имеет ряд общих генеалогических черт с ближневосточным литературно-художественным персо-

язычием средневековья, приближается по характеру к соответствующим явлениям в колониях западноевропейских стран Нового времени и почти аналогична лингвистическим процессам среди других народов Северного Кавказа.

3. Если осетинский билингвизм эволюционирует от смешанного типа к координативному, то литературный транслингвизм закономерно движется от неполного транслингвизма - к полному, причем полный транслингвизм возникает позже, на базе субординативного и координативного билингвизма как достаточно высокой степени «аккультурации» (Е.М. Верещагин): второе наблюдение, необходимое при историческом взгляде на ОРЯЛ.

4. Спектр актуальных явлений, которые дает ОЛ, будучи пропущена сквозь призму теории билингвизма - осетиноязычие — билингвизм - неполный транслингвизм — полный транслингвизм (русскоязычие) — выявляет типологические меры баланса-дисбаланса языковых отношений в субъективном творческом сознании и степени (фазы) аккультурации.

5. Тем не менее, ОРЯЛ как единый текст остается, при ближайшем рассмотрении, текстом билингвистическим, ибо содержит разнообразные национально маркированные компоненты.

В третьей главе - «Динамика ОРЯЛ. Диахронические свойства младописьменности и транслингвизма. Периодизация ОРЯЛ» - предметом рассмотрения становится общая историческая динамика ОРЯЛ, которая во многом определяется взаимодействием указанных выше архетипов.

Для начала, абстрагируясь от языкового аспекта, мы выявили следующие моменты.

1. Очевидно, что динамически момент возникновения ОРЯЛ исчерпывается превращением устной культуры в письменную, и именно здесь пролегает граница между до-литературной и собственно литературной эпохами.

2. Фольклор - это литература «вне литер»; сказитель и писатель, сказание и писание расположены на одном векторе исторической морфологии словесного искусства; то, как одно становится другим, особенно очевидно в истории младописьменных народов.

3. Интенсивность процесса в Осетии (здесь, в отличие от истории некоторых других горских народов, граница между устной и письменной эпохой фиксируется более четко) объясняется высокой степенью лояльности осетин к «чужой песне» и чужой культуре.

4. Первыми шагами реформирования устной культуры в письменную являются собирание и перевод произведений устного народного творчества (УНТ); деятельность первых собирателей и переводчиков, записанных непосредственно от последних живых сказителей, оказывается необходимым технологическим звеном этой культурной эволюции.

5. Динамические особенности утверждения письменной культуры в Осетии определяются семиотическими обстоятельствами и параметрами: физически малое тело Осетии, пронизанное интенсивной устной культурой, оказалось как бы разом погружено в условия письменной внешней среды; реакция, после некой паузы, связанной с собиранием и переводом, не могла не протекать уже в революционном темпе.

6. Опыт УНТ отразился не только на жанровой, но и на образной типологии ОРЯЛ: образ Сказителя - один из устойчивых архетипов ОРЯЛ; он

навсегда вошел в эту литературу метафорой или аллегорией литературного творчества; все осетинские писатели, независимо от языка творчества, так или иначе декларируют свою генетическую связь с осетинским «Баяном».

7. Утверждение русской письменности в Осетии - наиболее яркое внешнее выражение упразднения культурно-политической границы, огосударствления Осетии в рамках России; в этом смысле публицистическое направление в ОРЯЛ, занимающее важнейшее место в жанровой системе на ранних этапах ее истории, показывает формирование государственно-политического сознания и мышления осетин в новых условиях.

8. Эпоха устного взаимопонимания и практического бытового опыта сменяется с письменностью эпохой теоретического мышления (О. Шпенглер); в утверждении осетинской письменно-культурной традиции сказались настоятельная потребность осетин в подведении итогов, в актуализации, поиске и формулировке истин (в противоположность текучим и изменчивым фактам), - в объективном осмыслении бытия и научном познании мира.

9. Если всякое обращение к идеалам устного предания было для осетин равнозначно взгляду в прошлое («золотой век позади»), то письменность указывала заманчивое продолжение, снова приглашала к борьбе и жизни; естественно, что мотив страстного желания постичь грамоту становится одним из общих мест художественно-этнографической прозы ОРЯЛ.

«Прозрение», с которым ассоциируется в первых произведениях ОРЯЛ обретение письменности и постижения грамоты, неизбежно сопровождается известными «комплексами» (психологическими и этическими), которые на десятилетия вперед определяют характер младописьменного литературного сознания.

1. Определяющими факторами последнего являются пограничность, периферийность и младописьменность, которые определяют комплекс просветительской жертвенности и подвижничества (одна из причин скорой революционной политизации и идеологизации).

2. В условиях младописьменности просветительская ситуация всегда более симптоматична: в младописьменная литература руководствуется прежде всего принципами идейности и пользы («утилитаризм», «журнализм» и «направленство»); она игнорирует буржуазный заказ и не имеет, за некоторыми исключениями) «бульварных», «пуристических» и даже «декадентских» наклонностей (просветитель не может говорить «символами» и «намеками»),

3. Сознание русскоязычия представителями ОРЯЛ не могло не противоречить сознанию национальности, но на первых порах не было и осетинской печати (это служило известным утешением), а отсутствие непосредственного (литературного) контакта с народной аудиторией только прибавляло страстности их просветительскому подвигу.

4. Если в отношении народной среды над «младописьменным» литератором довлеет сознание учительства, то дистанция отставания от метрополии (ее литературы) порождает сознание ученичества; влияние классического русского образца сказывается в невинном литературном подражательстве, в творческой самоидентификации и «само-ассоциации» с образами русских гражданских поэтов первой величины.

5. Отставание скоро ликвидируется (в методологическом плане скорей,

чем в эстетическом): понятие «младописьменности» актуализирует такие аспекты истории и системы литературы, как 1) форсированный темп и -2) вытекающий из него синкретизм методов и направлений, которые здесь именно сосуществуют: «младописьменность» - цейтнот, не позволяющий роскоши специальных идейно-художественных дискуссий, которые так или иначе указывают на степень литературной зрелости.

б. Того же рода форсирование наблюдается в демократизации осетинской интеллигенции, сказавшемся в ее активном участии в революционных процессах рубежа XIX и XX веков. В советское же время, с преодолением комплексов и исчерпанием «программы» младописьменности, «аура» национальной культуры становится все более уязвимой; главный вектор развития внутреннего состояния этой культуры - это движение от исторического вдохновения к усталости; от творческого сознания мирового гражданства - к пустой и депрессивной форме космополитизма.

Если композиция «генеалогической» части исследования определяется категориями границы и архетипа, то композиция «исторической» - решением проблем периодизации и принципами отбора материала.

Конкретизация «хронотопа» исследования включает два предварительных «шага»: во-первых, общую рекогносцировку в масштабе третьего (с XV века) периода языковой истории Осетии (характеризующегося падением «престижного потенциала» осетинского языка), в рамках которого зарождается и развивается JIO (ОЛ и ОРЯЛ); во-вторых, опыт общей (с возникновения и до наших дней) периодизации ОРЯЛ.

Методологическим основанием общей периодизации ОРЯЛ выступают известные периодические концепции русской литературы (Ю.Н. Тынянова, С.М. Петрова, В.И. Кулешова, А.Г. Соколова и др.) и версии периодизации ЛО и ОЛ (Ц.С. Гадиева, А.Х. Бязырова, М.С. Тотоева, Х.Н. Ардасенова, Ш.Ф. Джикаева, Н.Г. Джусойты, З.М. Салагаевой).

Выделение типичных критериев, алгоритмов и архетипов, полагающихся в основу периодизации JIO и ОЛ, приводит к актуализации трех важнейших аспектов: 1) наличие филологических систем до-литературных эпох, 2) литературные взаимосвязи Осетии и России, 3) историческое двуязычие осетин, находящий выражение в литературном билингвизме осетинской культуры.

Общая история ОРЯЛ может быть периодизирована по ряду следующих критериев: 1) основного метода или направления, 2) жанрово-родо-вой доминанты, 3) соотношения ОРЯЛ и ОЛ в рамках билингвизма ЛО, 4) уровня и меры выражения субстратного компонента.

Версии периодизации ОРЯЛ по данным критериям вполне сопоставимы структурно; два варианта периодизации исчерпывают природу явления.

1. Периодизация динамики ОРЯЛ по критерию метода или «эпохи-системы» и жанрово-родовой доминанты показывает, в частности, что, в отличие от ОЛ, берущей начало непосредственно из фольклора и производящей у самых истоков лирические и лироэпические формы, ОРЯЛ берет начало с этнографии и публицистики, и потому на раннем этапе развитие прозы здесь опережает поэзию.

2. Периодизация динамики ОРЯЛ с точки зрения ситуации моно- би- и транслингвизма (баланс между ОЛ и ОРЯЛ в виду негативной динамики забвения осетинами родного языка) соотносится с эволюцией субстратно-

го выражения, непостоянного на разных уровнях произведения в ходе развития ОРЯЛ; данная периодизация полностью основана на имманентных литературно-языковых параметрах и позволяет конкретизировать и наполнить реальным содержанием предыдущую периодическую структуру.

Мы выделили пять типологических фаз отношений между заимствованным и родным языками в младописьменной литературе на заимствованном языке и, в частности, выявили следующие обстоятельства.

1. Векторы развития ОРЯЛ и ОЛ не параллельны: по завершении этапа билингвизма и неполного транслингвизма русскоязычных писателей они расходятся чем дальше, тем больше.

2. Современные русскоязычные осетинские писатели остаются билингвами только на рецептивном уровне, что представляет собой зеркальное отражение рецептивному билингвизму Сека Гадиева, писавшего только на родном и едва понимавшего русский.

3. В настоящий момент мы являемся свидетелями завершения некого гиперцикла в литературной истории Осетии, и одновременно началом нового, связанного с актуализацией внешнего (относительно границ государства и государственного языка) билингвизма и внешних (прежде всего западноевропейских) литературных влияний.

4. Самобытность исторической динамики ОРЯЛ связана со способом и степенью выражения этнокультурного субстрата, с сознательным или бессознательным поиском новой в широком смысле филологической эстетики, сначала проявляющейся только на лексическом и фразеологическом уровне текста (на ранних этапах ОРЯЛ представляет собой собственно билингвистический текст) и внешней темы и материала, затем на уровне семантики литературного произведения: композиции, системы образов, сюжетостроения, тенденции, идеи, наконец, на уровне стиля (кульминации процесс достигает в 20-30-е годы в творчестве Дзахо Гатуева), - после чего вновь выпадает в «осадок» подстрочных примечаний и калек или сохраняется в виде элементов искусственной стилизации.

5. С точки зрения синхронии ОРЯЛ представляет в себе несколько типов или моделей взаимодействия этнического субстрата с заимствованным языком; диахронически же история ОРЯЛ может рассматриваться как постепенное (в той или иной мере) и безусловно связанное с общественной историей движение от одной субстратно-языковой «пропорции» к другой.

«Хронотоп» исследования окончательно конкретизируется в рамках двух первых периодов предложенной структуры: история ОРЯЛ от ее первых шагов в середине XIX века до начала XX века: в поле нашего зрения литература борьбы за европеизацию и просвещение, этнография и публицистика и процесс интенсивного заполнения «жанровой сетки» по основным художественным направлениям (в строгом смысле процесс становления ОРЯЛ), литература органического движения от просветительского пафоса — к революционному.

Языковое и стилистическое содержание рассматриваемого процесса включает, в соответствии с периодизацией по признаку моно- и билингвизма, следующие эволюционные стадии: 1) исключительное русскоязы-чие осетинских писателей, 2) двуязычие осетинских писателей (пишут и на русском, и на осетинском), 3) разветвление ОЛ и ОРЯЛ на уровне творческой индивидуальности (осетинские писатели пишут или на русском, или на осетинском).

При ближайшем рассмотрении выделяются следующие «блоки»: 1) до Канукова как основоположника ОРЯЛ (Жускаев, Тхостов, Кундухов), 2) Кануков, 3) возникновение ОЛ (условно говоря, между Кануковым и Хета-гуровым), 4) Хетагуров, 5) после Хетагурова (Туганов, Цаголов). При этом первый этап делится на две части в виду событий 60-х годов (реформы, завершения Кавказской войны и переселения части осетин в Турцию).

В главе четвертой - «Зарождение ОРЯЛ. Очерки Соломона Жуска-ева и Иналуко Тхостова» - фиксируется момент собственно зарождения ОРЯЛ, к которому логичней всего приходить «со стороны» исторических письменных прецедентов (коль скоро они имели место), рассмотренных в хронологическом порядке. В этой части работы мы пришли к двум главным заключениям.

1. Памятники древней и средневековой осетинской письменности и языка (т.н. «эпиграфы») исторически стоят в одном ряду с возникновением осетинской кириллической письменности, так же, как грузиноязыч-ные опыты осетинской литературы (стихотворение Борены, Нузальская надпись, поэма Я. Ялгузидзе-Габараева «Алгузиани») только предваряют утверждение ОРЯЛ.

2. Докириллические письменные прецеденты не имели положительного развития, поскольку носили спорадический характер, не были явлениями методично-просветительского толка, как кириллица A.M. Шегрена; тем не менее, указанные языковые и литературные факты в совокупности во многом заранее определяют характер осетинской литературы - как в части билингвизма и транслингвизма, так в части идеологии.

Следует учесть и ближайшую литературную и просветительскую конъюнктуру на момент зарождения ОРЯЛ.

1. Прежде всего это образ Кавказа, Осетии и осетина в русской этнографии (A.M. Шегрен и др.) и художественной литературе (A.C. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, М.Е. Салтыков-Щедрин и др.), которые содержали ряд стереотипов и интерпретаций, продиктованных методом, эпохой, чисто литературными задачами, и послуживших значительным раздражителем (катализатором) и непосредственной провокацией возникновения ОРЯЛ.

2. В таком контексте возникновение ОРЯЛ - это превращение «Осе-тии-литературного объекта» в «Осетию-литературный субъект»; первые опыты ОРЯЛ - этнографические очерки С. Жускаева и литературно-критическое сочинение И. Тхостова-имеют значение первых публичных «реплик» осетинской культуры и осетинского сознания в общении с Россией и Европой.

3. Важным фактором возникновения ОРЯЛ было отсутствие в Осетии печати на осетинском языке; но данное объективное обстоятельство имеет второстепенное значение: Осетия с самого начала своего литературного развития в известном смысле включалась в определенную идеологическую борьбу, в культурно-исторический диалог: она должна была овладеть в первую очередь оружием оппонента.

4. На ранних стадиях развития просвещения и литературы личные контакты представителей метрополии и периферии (отношение «Шегрен - Жускаев» и «Неверов - Тхостов») играют первостепенную роль.

С Соломона Жускаева и Иналуко Тхостова берут начало две прочные традиции ОРЯЛ: 1) этнографическое направление и 2) критика русского просвещения и романтизма.

В сочинении Тхостова впервые обозначились этнопсихологические феномены, которые мы называем «комплексом Тазита и Аммалатбека» (по именам героев произведений Пушкина и Марлинского, рассмотренных критиком); эти «комплексы» дадут себя знать в ОРЯЛ не однажды.

С первыми образцами ОРЯЛ в принципе завершается период просветительского движения в Осетии как процесса культурных отношений субъектно-объектного плана и открывается этап во многом автономного характера - само-просвещения, этап культурного само-познания и самоидентификации: отныне и осетинская интеллигенция говорит языком просвещения.

Первые литературные «реплики» Осетии относятся к дореформенному периоду, исчерпывающему фазу «детонации» и «вдоха» (Ю.М. Лотман) осетинской культуры; социально-политические события — реформа, завершение Кавказской войны и осетинская миграция в Турцию привели к «взрыву», к «цепной литературной реакции», - к явлениям, связанным и тематически, и проблемно; литературное движение в широком смысле переходит в собственно литературный прогресс, который и рассматривается в пятой главе - «Дифференциация этнографии. Становление жанров прозы. Мемуары Муссы Кундухова».

Издержки эпохальных сдвигов и политических потрясений компенсируются духовными приобретениями и литературным успехом.

ОРЯЛ первого пореформенного этапа характеризуется преобладающим этнографическим направлением и содержанием; к наиболее значительным и характерным - в рамках этого направления - относятся три раздела.

1. Процесс русскоязычных записей мифов, сказаний и сказок (братья Шипаевы, В. Цораев, А. Кайтмазое и др.), который достиг своей активной методической фазы в 80-е годы, благодаря школе В.Ф. Миллера и его «Осетинским этюдам»; что из первых записей Нартовских сказаний преимущественно сохранились переводные, русскоязычные, показывает сравнительную репрезентативную ценность последних.

2. Собственно этнографический раздел ОРЯЛ (во многом связанный со школой A.M. Шегрена), который обнаруживает в зачатке объективное научное знание (С. Жускаев, Ф. Натиев, К. Токаев, анонимный автор статьи «Осетины» и др.), расцвета тенденция получила в творчестве первого осетинского ученого и философа А. Гассиева.

3. Этнокритический раздел - литература, направленная против реакционных обычаев и суеверий {И. Тхостов, Б. Гатиев, анонимный автор очерка «Из писем осетина»}. Это наиболее важное направление с точки зрения генезиса и развития ОРЯЛ: соответствующие тексты тяготеет к публицистичности и художественности и влекут за собой критику капитализма и практической деятельности администрации края, подготавливая почву реалистической художественной прозы, в частности, художественно-этнографического очерка и рассказа, которые найдут воплощение у И. Канукова. Усложнение жанровой типологии выражается и в акцентировании исторических (в смысле историзма) элементов и притязаний и соответствующих творческих установок: возникают псевдо-эпистолярный («Из писем осетина»), историко-этнографический (М. Баев) и псевдоисторический (Г. Цаголов) очерковые жанровые прецеденты.

Высшим достижением ОРЯЛ в последнем из указанных направлений

(в широком смысле «историческое» направление) являются историко-биографические «Мемуары» генерала М. Кундухова.

1. Произведение Кундухова на всех своих уровнях - историческом, публицистическом и биографическом - обусловлено как личными этическими и психологическими мотивами, так общей военно-политической и социальной обстановкой на Северном Кавказе и культурной ситуацией в Осетии.

2. «Мемуары» являются органической частью литературного движения в Осетии и в жанровом (хотя это менее очевидно), и в идейно-тематическом отношении, и представляют собой яркое выражение горского характера, свойственных ему сомнений в отношении русского просвещения и цивилизации и того исторического «раскола», который пережил осетинский народ в соответствующую эпоху.

3. Образ повествователя методологически соотносится с известными типами культурно-пограничного горского сознания, в частности, с «комплексом Аммалат-бека».

4. Произведение Кундухова содержит яркие элементы художественной изобразительности и типизации.

5. На «Мемуарах» определенным образом отразился противоречивый характер практической деятельности Кундухова, совмещавшей в себе реакционные (инициация осетинского исхода в Турцию) и просветительские тенденции.

Развитие периодической прессы создает условия, когда литераторы читают друг друга, - что позволяет формироваться имманентной литературной инерции на главных уровнях литературной поэтики, от жанра до стиля; что один из участников этого процесса может уже быть полно, всесторонне ассоциирован с литературной эпохой, это закономерно: рано или поздно процесс выявляет Личность; на авансцену культурной истории выходит уже собственно писатель — И.Д. Кануков. Его литературное наследие и художественные завоевания, которых добилась в его лице ОРЯЛ, специально осмысливаются в главе шестой — «Творчество Инала Кану-кова. Развитие художественных форм прозы и социально-критических тенденций».

В качестве надежных биографических оснований исследования, позволяющих избежать прежних стереотипов в освещении творчества писателя и эволюции его общественно-этических воззрений, необходимо иметь в виду: 1) принадлежность Канукова (по рождению) к высшему сословию; 2) участие Канукова в одном из самых значительных событий национальной истории - переселении осетин в Турцию; 3) многолетнюю разлуку писателя с Осетией.

Творчество Канукова периодизируется в соответствии с его жизненной стезей и жанровой и идейно-тематической эволюцией; здесь налицо два больших этапа: 1) кавказский (70-е годы) и 2) дальневосточный (80-90-е годы).

Кавказский период правомерно характеризовать в следующих положениях.

1. Раннее творчество Канукова имеет ярко выраженный художественно-этнографический и просветительский характер.

2. Кануков начинает как писатель-этнограф в общем аполитичного характера, но идет от простого этнографического описания - к художествен-

ному воспроизведению и постановке социально-этической и экономической проблемы.

3. С жанровой точки зрения тексты Канукова следует классифицировать именно на основании критерия самостоятельности (самодостаточности, специальности) эстетического, художественного аспекта: 1) художественно-этнографические («В осетинском ауле», «Заметки горца», «Горцы-переселенцы»); 2) этнографические («Положение женщины у северных осетин», «Кровный стол», «Характерные обычаи у осетин, кабардинцев и чеченцев», «Танцы и мода у кавказских горцев», «К вопросу об уничтожении вредных обычаев у кавказских горцев»); 3) художественные («Из осетинской жизни», «Две смерти», «Воровство-месть»).

4. Кануков склонен идеализировать и упрощать сложные социально-экономические и культурные процессы: в построениях автора есть элементы некой социальной пропаганды, что еще раз подчеркивает просветительский характер его ранних произведений.

5. В смысле противодействия тенденциям «варваризации» и романтизации (у Канукова понятия синонимичны) образа горца кануковская этнография и публицистика первого периода представляют собой яркое и темпераментное явление; но здесь налицо некое этическое противоречие: футуристически решительно призывая сбросить «Казбичей» и «Аммалат-беков» с «корабля современности», Кануков в то же время отдает им честь, трактуя память героической, романтической, до-просветительской эпохи как непременное условие «новой жизни», к которой призывает своих земляков-соплеменников.

6. С точки зрения творческой психологии Кануков - писатель дворянский, с точки зрения проблематики — уже разночинский', он очевидно ностальгирует по «старой доброй», невинной (до-просветительской) Осетии, - но отнюдь не по прежним временам феодальной гегемонии.

7. Канукову в известном смысле характерны синтаксические, семантические и интонационные шероховатости; но они являются выражением отчасти субстрата, отчасти ученичества, и свойственны в той или иной мере всем первым представителям ОРЯ Л.

8. Очевидны реалистические наклонности Канукова, но они сказываются пока только в описательной методичности, а не в методологии; и чаще сказываются в творческих намерениях, чем в объективных результатах; его «кавказский» реализм еще не стал свойством его мировоззрения, настроения, творческого тонуса.

9. В первых своих художественных произведениях Кануков еще не создает типов и характеров, — но только «функции»; их художественность касается только формы: содержание остается прежним и также сводится к борьбе с адатами и критике пережитков патриархально-родового строя и соответствующих социально-экономических «неурядиц»; они служат своего рода иллюстрациями его этнографических очерков.

10. Действительный вклад кавказских сочинений Канукова в историю ОРЯЛ связан с первыми, еще нерешительными элементами сатиры и сценами урбанизирующейся пореформенной Осетии.

«Культурное возрождение» или «взрыв» имеет следствием и первых просвещенных «путешественников», первых «делегатов» родины далеко за ее границами (вот почему и жанр путешествия имманентен Просвещению); не только литература выходит за свои границы (языка, культуры и

народа), но и сам народ в лице своих передовых представителей выходит из собственных пределов; уже через Канукова (первого осетинского литература, совершившего «кругосветное путешествие») осетинская культура абсорбировала культуру народов многонациональной России, весь внешний мир.

Дальневосточный период (80-90-е гг.) творчества Канукова правомерно отличать от кавказского 1) развитием в нем собственно социально-критического направления (вплоть до канонов «натуральной» школы) и 2) увеличением удельного объема художественных очерков, фельетонов и рассказов.

Весь цикл произведений этого рода, первое из которых относится к 1883, а последнее к 1897 году, имеет и свою внутреннюю типологию; условно мы бы разделили его на шесть отделов: 1) сатирические очерки и фельетоны, 2) «драматические» очерки, 3) «природоохранные» очерки, 4) путевые (этнографические) очерки, 5) рассказы об аборигенах, 6) рассказы о писательстве.

При более детальном рассмотрении внутренняя жанровая типология произведений Канукова представляется особенно пестрой, что отражается в обилии и разнообразии используемых им подзаголовков («Из прошлого», «Набросок с натуры», «Бытовая картинка», «Уличные картинки» и т.п.), которые, вероятно, возникают постфактум и призваны «объяснить» некоторые композиционные и стилистические «особенности»; во всяком случае, они говорят о напряженном поиске стиля, ритма, дыхания, формата, угла зрения, в конечном счете, писательского «я» - о работе по самоидентификации.

1. Реализму Канукова на этом этапе присущ откровенно направленчес-кий, журнальный, прогрессистский акцент.

2. Здесь у Канукова находят свое воплощение принципиальные традиции русской сатиры и критического реализма, в том числе и в части образной типологии — «бедных», «униженных и оскорбленных», «маленьких», «изгоев», «лишних».

3. Урбанизм и социологизм в творчестве Канукова несколько опережает соответствующие тенденции в Осетии и ОЛ в виду его дальневосточного (владивостокского) опыта.

4. Атеизм и материализм Канукова сполна выражены в его литературно-критических позициях по вопросам исторического значения литературы и прессы, миссии и звания писателя и журналиста, психологии творчества, литературного процесса и т.д.

5. Но если в литературно-критической части своего творчества Кану-ков почти по-базаровски материалистичен, то, когда от него потребовался последовательный материализм в решении социальных и нравственных вопросов самой жизни, а не литературы (статья «Антимилитаризм» и др.), «Кирсанов» берет в нем верх: мы имеем в его лице то либерала, то мора-листа-непротивлет^а, то утописта.

Поэтическое творчество Канукова продолжает традиции русской классической поэзии XIX века, которая всегда была в оппозиции к господствующим нормам общественной практики.

1. С точки зрения синхронии гражданская лирика Канукова сродни по темпераменту декабристской революционно-романтической поэзии, по социологическому аппарату - поэзии критического реализма и натуральной

школы, по своей саморефлексии - неореализму 80-90-х годов, в котором временами чувствуется дыхание символизма.

2. С диахронической точки зрения поэзия Канукова - это движение от деклараций воинствующего гражданства и просвещения - к усталости, разочарованию и смирению; от романтики подвига, самоотвержения и гордыни - к лиризму одиночества и забвения, от критики внешней (капиталистической, буржуазной, милитаристической) действительности - к «сокровенному» себе самому.

3. Этическая противоречивость поэзии Канукова сводится к оппозиции гражданства и собственно поэзии («борьбы» и «песни») поэтического утилитаризма и чистого искусства, идеологии и эстетики.

4. К слабым сторонам стиха Канукова относятся элементы нарочитой стилизации и поэтические штампы, которые только вызывают много ассоциаций, но не создают оригинальной и органичной поэтической среды. Кануковутилитарен-, его поэзия не вполне самостоятельна, во многом не свободна от требований журнализма («комплекс идейности»),

5. Кавказская тема в лирике Канукова замечательна тем, что только в его поэзии зафиксировано возвращение писателя на родину — возвращение физическое, этическое и творческое, и, таким образом, на всех уровнях замыкающее кругосветное путешествие первого профессионального осетинского писателя; Кануков начинает с Осетии (первые очерки 70-х годов), — и Осетией заканчивает.

Позднейший упадок в мировоззрении и творческом «темпераменте» Канукова следует рассматривать как симптом просветительского движения в Осетии в конце XIX века. Конечное одиночество Канукова - это одиночество осетинского просветителя дворянской формации и эпохи; разочарование Канукова - это, в широком смысле, разочарование малого, вчера только ангажированного европейским просвещением, народа в высоких идеях прогресса, свободы, равенства и братства.

С литературно-практической точки зрения роль Канукова заключается в том, что он вышел за пределы этнографии и создал широкий спектр собственно художественных жанровых прецедентов (за исключением собственно драматических и лиро-эпических), что он - первый писатель Осетии в строгом смысле слова, - и, таким образом, основоположник ОРЯЛ.

С лингвистической зрения период до Канукова (включительно) - это период «чистого» русскоязычия (моноязычия) ЛО, поскольку не было еще литературы на осетинском языке. С появлением «Осетинской лиры» Коста ЛО стала билингвалъной, и дальнейший рост ее русскоязычной ветви должен учитывать развитие осетинской литературы на родном языке.

Рассмотрение первых письменных опытов осетинской словесности в седьмой главе - «Начало билингвизма осетинской литературы. «Ирон фандыр» Коста Хетагурова. Первые идейно-эстетические и филологические дискуссии в ОРЯЛ» — необходимо для выяснения того, как идентифицировало себя осетинское литературное сознание, из ряда каких прецедентов или альтернатив выделилась и возвысилась именно «Осетинская лира» Коста, а также в целях установления генеалогических и функциональных соотношений ОРЯЛ и ОЛ в рамках билингвизма осетинской культуры.

1. Сравнительная младописьменность ОЛ (помимо остальных характе-

ристик) выражает определенные генеалогические различия между ОРЯЛ и ОЛ: в частности, ОРЯЛ становится одним из факторов генезиса ОЛ.

2. С другой стороны, зарождение ОЛ есть важнейгиий показатель становления ОРЯЛ, ибо, с логической точки зрения, понятие ОРЯЛ наполняется реальным содержанием только по возникновении осетиноязычной осетинской литературы.

3. Различия культурно-исторических функций ОРЯЛ и ОЛ заключается в том, что первая возникает как орудие внешнего диалога, вторая как язык внутреннего - для Осетии - обмена.

4. Идеологическое отставание ОЛ от ОРЯЛ «компенсируется» степенью ее художественного качества как органичного (не-«субстратного») произведения национального духа: творчество на родном языке носит менее умственный и более свободный от известных комплексов характер: в виду родного языка менее актуален русский литературный образец.

Рассмотрение первых опытов ОЛ приводит к следующим заключениям.

1. Идеологическое и эстетическое отношение поэмы Л. Кубалова «Аф-хардты Хасана» к поэме И. Ялгузидзе-Габараева «Алгузиани» определяет вектор развития ОЛ в эпическом жанре от классицизма к романтизму. Социально-реалистические трактовки поэмы, отчасти обусловленные семантикой собственного имени главного героя и княжеским «достоинством» его врага, малоубедительны; в то же время очевиден реализм поэмы в части ее «исторической» мысли: смерть Хасаны Оскорбленного, не захотевшего стать Тазитом, символизирует конец «ветхозаветной» Осетии. Типологически актуальны образы Госамы (матери героя), содержащей реминисценции с пушкинским Гасубом (требование крови, жажда мести), и слепого сказителя (повествователя) Курм Бибо, через который (образ) осуществляется непосредственная связь с народно-поэтической стихией (первый надолго, а второй навсегда укоренятся в ОЛ и ОРЯЛ).

4. Творчество Б. Гурджибекова создало первый дигоро-язычный литературный прецедент; отныне ОЛ специфична не только литературным (осетино-русским), но и диалектно-литературный билингвизмом. Несмотря на наречное (диалектальное) различие, творчество Гурджибекова идейно-тематически и технически продолжает линию К. Хетагурова.

6. Пьесы М. Тхостова, М. Гардапова и Г. Сиукаева исчерпывают первые опыты (также во многом этнографические) осетинской драматургии и любительского театра 1890-х годов.

7. Ранние пьесы Е. Бритаева — основоположение осетинской драматургии', комедия «Побывавший в России» ценна как сатира на издержки осетинского просвещения и прогресса, драма «Лучше смерть, чем позор» — как разоблачение абречества и связанных с ним романтических стереотипов.

8. В творчестве С. Гадиева ОЛ совершила своеобразную эстетическую «реверсию» в смысле очевидной архаичности его поэтической техники (силлабика) и изобразительности, ярко выраженной стихийной народности; поэтика Гадиева - промежуточное и переходное между фольклорной традицией и профессиональной литературой явление. В то же время архаичность художественной формы у Сека совмещается с современностью идейного содержания, тоже по-своему развивающего «Осетинскую лиру». Гадиев — «условно первый поэт» и «безусловно первый прозаик» ОЛ.

Архитектоника, идейные концепты, образы и язык «Осетинской лиры» К. Хетагурова положили основу ОЛ, - и не только в части собственно лирики.

1. Уже символ «.осетинской лиры» оказался предпочтительней национальному эстетическому чувству в сравнении с прецедентами и альтернативами.

2. Если отношение «Алгузиани» - «Афхардты Хасана» выражает движение от классицизма к романтизму, то отношение эпики Кубалова к лирике Хетагурова синонимично отношению романтизма к реализму, что подтверждается опытом сопоставления образов 1) народного певца (сказителя) у Кубалова и Хетагурова («либерализация» отношения к народной поэтической традиции, новое качество слепоты и расширение тематического и стилистического «репертуара» Кубады в сравнении с Курм Бибо), 2) Кубады и Хасаны (от оскорбления, мести и убийства — к обиде, унижению и бегству: Кубады - уже «Тазит»), 3) Госамы и Матери Сирот (смещение акцентов в сторону «социальности»),

3. Категории «одиночества» и «сиротства» - важнейшие концепты (архетипы) «Осетинской лиры» и впредь OJI и ОРЯЛ.

4. Социально-критическая проблематика сборника Коста «разрешается» гипотетическим образом народного вождя и заступника, находящего разные лирические воплощения («пастух», «пастырь», «учитель», «просветитель»),

5. Коста дал первые урбанистические элементы в ОЛ, которые выступают своеобразной оправой национального соответственно отношению внешнего и внутреннего.

6. В целом лирический герой Коста характеризуется явными и скрытыми симптомами Тазитова комплекса; это позволяет квалифицировать значение «Ирон фандыра» как осетинского поэтического «Нового Завета».

Мера «младописьменности» пропорциональна скорости литературного развития: ОЛ возникла на рубеже XIX и XX веков на фоне вполне функциональной и развитой ОРЯЛ, и еще скорей, чем ОРЯЛ, дала разветвленную систему жанров, стилей и методов (даже два варианта литературного языка). Но именно «Ирон фандыр» утвержден основанием ОЛ: осетинским сознанием рубежа веков принята за образец поэзия гражданского пафоса, национального и общественного содержания и классической силлабо-тонической европейской формы.

Первые явления ОЛ послужили непосредственной провокацией первых идейно-эстетических и филологических дискуссий, которые хоть велись на русском языке, но решали вопросы осетинской письменности, просвещения и только зародившейся литературы; таким образом, в дискуссиях методологически и «композиционно» соединяются OJI и ОРЯЛ.

Дискуссионная проблематика включает три основных пункта.

1. Дискуссии о письменности (графике и печати) в части оспаривания адекватности кириллицы осетинскому языку («Осетин A.M.», «Ласин», «Микола») и предложений альтернативных (грузинской и латинской) график уже не имели практического значения, равно как и защита Шегрено-вой кириллицы Г. Цаголовым, Г. Баемым и «Саукудзом»: конфликт между К. Хетагуровым и Г. Баевым по поводу орфографических издержек первого издания «Осетинской лиры» показывает, что спорить уже давно было пора не о письменности, а о правописании.

2. В дискуссиях по вопросам литературного труда и теории осетинского стихосложения, впервые поднятых К. Хетагуровым конфликте с Г. Баевьм и в рамках критики баевского издания «Галабу» (куда вошли стихотворения Г. Баева, А. Кубалова, Г. Цаголова, А. Кайтмазова) Хета-гуров декларирует общественные цели поэзии и поэтического творчества, реалистические принципы искусства, защищает метрику осетинского (своего) стиха; в последнем отношении Коста был и осетинским Ломоносовым: он показал, что осетинской речи адекватна силлабо-тоническая форма европейского стихотворного образца.

3. В дискуссиях по вопросам осетинского просвещения важное место занимают полемика Коста с Г. Цаголовым касательно деятельности религиозных просветителей Осетии (Коста не склонен был оценивать ее слишком высоко) и современной (рубежа XIX и XX веков) осетинской разночинской интеллигенции, которую Коста защищает, в частности, от упреков в космополитизме и аполитичности, а также критика Хетагуровым социально-экономического анализа Цаголова.

Последняя критика соотносима с отзывом И. Канукова на социологическое исследование А. Ардасенова «Переходное состояние горцев Северного Кавказа» и с лирическим откликом С. Гадиева на деятельность М. Кундухова.

В то же время в части противостояния «алдарской» партии (в решении сословного вопроса в Осетии) выявляется безусловное «союзничество» Хетагурова и Цаголова.

В целом указанные дискуссии стали знаменательным явлением в истории осетинской культуры.

1. Историко-литературное значение данных дискуссий в том, что они выразили первый коллективный опыт самоидентификации национальной интеллигенции и подвели промежуточные итоги национального просвещения.

2. Проблематика этих дискуссий может рассматриваться в связи с идеологической борьбой дворянско-клерикальной (и военной) интеллигенции с разночинской, и с противостоянием этой последней с элементами формирующейся революционно-пролетарской тенденции.

3. Именно зарождение ОЛ вызвало к жизни первые опыты жанра литературной критики в ОРЯЛ; генеалогически они восходят к литературно-критическим сочинениям И. Тхостова и И. Канукова, но предметно и тематически - нет (Тхостов и Кануков исследовали явления исключительно русской литературы).

4. В русскоязычных дискуссиях, благодаря которым окончательно утверждается и интенсифицируется процессуальный характер литературного движения в Осетии, была подведена черта под альтернативными «проектами» осетинской филологической культуры; Коста победил не только практически, но и теоретически.

Итак, зарождение ОЛ означает, что отныне не только осетинская интеллигенция говорит языком просвещения, но и само просвещение говорит на осетинском языке.

О значительных успехах осетинского просвещения свидетельствует и тот факт, что уже в начале XX века в литературе подвизались женщины — традиционно наименее защищенная в правовом отношении часть горского общества. Сочинения первых осетинских писательниц-драматургов

Розы Кочисовой (1888-1910) и Елены Коцоевой (1885-1923) были опубликованы соответственно в 1907 и 1908 годах.

Практическим и одним из решающих факторов рассматриваемого процесса становится межлитературное общение, прежде всего отношения с русской литературой; непосредственно это выразилось в установившейся традиции переводной профессиональной литературы: в начале XX века мы имеем уже образцы переводов как с грузинского (И. Ялгузидзе-Габараев) и русского (И. А. Крылов, A.C. Пушкин и др.) языков на осетинский, так и с осетинского (К.Л. Хетагуров) на русский.

Среди литературных феноменов этого периода следует выделить и такое явление, как автопереводы осетинских писателей на русский язык; некоторые свои произведения переводили на русский язык А. Коцоев, Е. Бритаев и др.

Автоперевод - явление литературного билингвизма, который становится важнейшим общим критерием литературы Осетии: на двух языках пишут Кубалов, Бритаев, Коцоев, Малиев, Гулуев и другие. И хронологически, и по существу первое место в плеяде осетинских писателей-билингвов занимает Коста Хетагуров.

Восьмая глава — «Русскоязычное литературное наследие Коста Хе-тагурова. Становление лирики, лироэпоса и драматургии» - имеет своим предметом творчество Коста как один из главных пунктов развития ОРЯЛ в XIX веке. Анализу на этом этапе предпослан ряд методологических замечаний.

1. Коста — первый осетинский писатель-билингв (именно поэтому его русскоязычное творчество не могло быть рассмотрено без общей фиксации осетиноязычиой литературной конъюнктуры); если Кануков олицетворяет эпоху «стихийного» транслингвизма ОЛ, то наследие Хетагурова - наиболее яркое воплощение ее билингвизма. Билингвизм Коста безусловно сказывается на качестве его транслингвизма (русскоязычного творчества).

2. Необходимость новых, современных трактовок творческого наследия Коста обусловлена принципиальными переменами в общественно-политической и культурной ситуации.

3. Образ Коста в осетинском общественном сознании подвергся «естественной» моральной коррозии, внешним признаком которой оказывается известный «хрестоматийный глянец»; «культ личности» Коста очевидно вредит осетинской литературоведческой науке.

4. В советском литературоведении редкие критические дискуссии вокруг Хетагурова сводились к борьбе за его политический (а не литературно-художественный) статус, или же попросту к уточнениям и оговоркам, относящимся к его общественным «позициям».

5. Формальные стороны творчества К. Хетагурова сегодня требуют исследования., а проблемы его содержания - по меньшей мере пересмотра.

6. К общим наиболее проблемным пунктам изучения творчества Коста мы относим объективную (формально-эстетическую) ценность его русскоязычного творчества, меру его (и его творчества) «революционности», динамику отношения «личного» и «общественного» и известный «миф» о хетагуровском романе.

7. Следует различать значение Коста в истории, с одной стороны, ОЛ, с другой - ОРЯЛ. В первом контексте он основоположник, во втором - продолжатель, - хронологически, исторически, но не процессуально, ибо Кос-

та не знал своих предшественников и не имел русскоязычных учителей из соплеменников.

Рассмотрение поэтического наследия Коста приводит к следующим выводам.

1. Русскоязычная поэзия Коста имеет чисто лирическую основу и экзистенциальные психологические источники.

2. Развитие любовной темы соответствует некой эпической «романной» фабуле - отношениям лирического героя Коста с Женщиной вообще; «эротизм» лирики Коста - явление «возрожденческого» стиля и мироощущения.

3. Безысходность данной коллизии (конечное личное одиночество) ведет в лирике к смерти героя для личного и к категории смерти как таковой в поэтике Коста, но, тем самым, и к воскресению для 1) общественного, гражданского, исторического, 2) космополитического, вечного.

4. Программные вопросам хетагуровской этики решаются главным образом на уровне романтико-просветительской структуры «поэт (пророк) — поэзия — толпа».

5. К особенностям лексики и символики относятся, как и у Канукова, аллюзии сентиментализма, «.натуральной школы» и критического реализма.

6. Поэтическая самоидентификация Коста связана с декларациями просветительской жертвенности и оппозиции «чистому искусству» и декадансу.

7. Коста-поэт только расширил и углубил Канукова, но не создал нового поэтического стиля; единственное концептуальное отличие его лирического героя — сравнительная свобода в выражении интимных переживаний.

8. Качественное, концептуальное и методологическое различие русской и осетинской «лиры» Коста в том, что русскоязычная поэтическая форма Коста открыта шутке, игре и упражнению.

Место и функции лироэпического жанра в контексте творческой истории Коста выражаются в том, что он выходит из лирики и ведет к драматургии и повествовательной прозе.

1. Шесть русскоязычных поэм Хетагурова неоднородны именно в смысле своего лирического происхождения, или источника (Г. Дзасохов). «Фатима» (1887,1895) и «Перед судом» (1983) являются, большей частью, произведением из личного (женщина и смерть), «Чердак» и «Кому живется весело» (1894) - из общественного и гражданского (отечество), «Се человек» (1894) - из общеэтического и космополитического (вселенная), а «Плачущая скала» - из интереса к национальному культурно-историческому материалу («родной аул»).

2. С точки зрения объективного материала поэмы распадаются на две группы: «Фатима», «Перед судом» и «Плачущая скала» написаны на кавказском историко-этнологическом материале; «Чердак», «Кому живется весело» и «Се человек» индифферентны относительно последнего (если не считать некоторых частных деталей и аллюзий в «Кому живется весело»).

3. Соответственно, вторая группа поэм, за исключением посвященной Христу, носит урбанистический характер («Чердак» рисует физиологии Петербурга, «Кому живется весело» - Владикавказа), а поэмы первой группы воспроизводит сцены и пейзажи патриархального быта.

4. Первая группа поэм, говоря строго, больше принадлежит романтизму (уже в силу материала, фона и характеров), вторая (также за вычетом поэмы «Се человек») - к реализму (именно в виду «городских» типов и коллизий). Таким образом, если «Фатима», «Перед судом» и «Плачущая скала» восходят более к традициям русской дворянской литературы, то другие три поэмы следует видеть в традициях разночинской; первые проникнуты пушкинско-лермонтовским духом, вторые - некрасовским.

5. Различия обнаруживаются в смысле литературного контекста - места и значения - указанных групп поэм. «Романтические» (кавказские) поэмы Коста могут и должны методологически соотноситься с лироэпи-ческими произведениями его предшественников, «Алгузиани» И. Ялгу-зидзе-Габараева (на грузинском языке) и «Афхардты Хасана» А. Кубалова (на осетинском языке), чего нельзя сказать о его «реалистических» (урбанистических) поэмах, которые стали первыми в своем роде в осетинской литературе.

6. В развитии жанра осетинской поэмы XIX века произведения Ялгу-зидзе, Кубалова и Хетагурова символизируют три ее этапа: классицизм —романтизм —реализм.

7. Течение хетагуровского «лироэпоса» (с точки зрения материала) берет свое начало с Невы и открывает виды и физиологии Петербурга («Чердак»); затем Неву сменяет Терек («Фатима» и «Перед судом»); по усвоении горных кавказских ландшафтов Коста обращается к городским еласШ-кавказским («Кому живется весело»); скоро лироэпическая стихия уносит Коста ко «вселенским» берегам Кедрона («Се человек»); но в конце концов Коста возвращается на «круги своя», на родину, к родникам, питающим Терек, и к народной поэзии, питающей его творчество - («Плачущая скала» и «Хетаг»).

8. Сам по себе лироэпический метод Хетагурова в целом нельзя идентифицировать строго и однозначно; но то, что в нем доминирует тенденция, ведущая к реализму (это совсем не противоречит возвращению к национальной теме), несомненно.

9. С точки зрения формальных особенностей следует, прежде всех возможных наблюдений, указать тот факт, что из шести (семи, если иметь в виду зачин «Хетага») поэм Коста Хетагурова только две - «Фатима» и «Перед судом» являются законченными в строгом смысле слова.

10. Развитие лироэпической формы у Коста следует наблюдать на уровне архитектонической специфики, корректирующей ее жанровую типологию. Из эскизов (как этюдов и набросков: примечательно, что автор не решился назвать их «сценами» или «частями») состоит первый опыт -лироэпическая драма «Чердак»; из пронумерованных глав ненормированного объема состоит «Фатима» (чем оправдывается ее подзаголовок «кавказская повесть»); «Перед судом» как исповедь романтического героя отличается композиционной цельностью (с единственным разделом-паузой, в котором герою дано перевести дыхание); тоже цельность, но другого характера, присуща «Кому живется весело»: цельность физиологического очерка, беседы, включающей несколько тематически самостоятельных историй; наконец, в поэмах «Се человек» и «Плачущая скала» утверждается ярко выраженная и четкая строфическая архитектоника эпоса (напоминающая строфику пушкинского романа в стихах), где каждая строфа представляет собой сцену, картину, главу.

11. Если развитие идейно-тематических и методологических концепций в рамках жанра поэмы у Коста в целом тяготеет к реализму, - то эволюция соответствующей формы, несмотря на уточняющийся раз от разу стих, направлена к эпичности (тенденции взаимосвязанные и взаимообусловленные); в «лироэпосе» Хетагурова все больше собственно эпоса.

12. Эпическое мышление требовало себе чистой эпической формы, рифмы и метрика становились для Коста веригами; но, следуя творческому «бесу противоречия», он ставит себя в самые жесткие формальные условия строфики, размера и рифмы; Коста пробует строить строгими прямоугольными блоками, «кирпичами» — и не достраивает (разительный пример - «Плачущая скала»): даже когда ему удаются кирпичи - ему не удается целое здания, башни, — вероятно, потому, что горские башни кирпичами никогда не строились; здесь нужен был «самородный» булыжник, а из русского языка осетину Коста не всегда удавалось извлечь подобный строительный материал.

13. Лироэпическая форма у позднего Коста вступает в конфликт с идейным замыслом. Пока он был молод, он пользовался, даже в воспроизведении родных, кавказских стихий, русскими и европейскими (заимствованными) литературными чертежами («Фатима» и «Перед судом»); вернувшись к этим стихиям в расцвете творческих сил и с замыслами гораздо более глубокими и оригинальными, того русского языка, которым он владел, оказалось уже недостаточно.

Анализ художественной прозы К. Хетагурова резюмируется следующими тезисами.

1. Поэтика рассказов Коста не равнозначна и не равноценна, а жанровое и композиционно-стилистическое разнообразие, опять-таки, позволяет увидеть определенную качественную градацию, отражающую, вероятно, и хронологическую последовательность: «Предложение» — «Сегодня я окончил свои вечерние занятия...» - «Охота за турами» — «В горах».

2. Два последних прозаических опыта Коста знаменуют, опять-таки, возвращение писателя к национальной тематике и кавказскому материалу. При этом «Охота...» воссоздает быт и менталитет архаичной, до-просветительской, до-российской Осетии, а «В горах» - пограничной Осетии, современной автору.

3. «Предложение» относится к остальным эпическим произведениям Коста так же, как «Чердак» относится к последующим лиро-эпическим: здесь сказались молодость и ученичество; если о «Чердаке» нам доподлинно известно, что это первый лиро-эпический опыт Коста, то, вероятно, «Предложение» - его первый прозаический опыт.

4. «Предложение», в котором критики видели «глубину» и «широту» и «угадывали» за физическим текстом контуры романа, объективно слабей как произведение искусства, чем остальные прозаические произведения; жанр лучше всего определил сам автор: отрывок; прежде чем говорить о нем как об отрывке романа, следует заметить, что оно даже не является рассказом, а, скорее, отрывком рассказа.

5. «Охота за турами» максимально адекватна жанровому определению «рассказ»: объективность изображения, строгая композиция, концентрический интригующий сюжет.

6. «В горах» менее всего поддается жанровой квалификации, поскольку менее всего раскрывает масштаб авторского замысла; в таком темпоритме

пишутся и рассказы, и повести, и романы. Это самый серьезный и много обещавший прозаический текст Коста. Именно по степени серьезности, ни в коем случае не противоречащей иронии и сатире (а как раз наоборот), по действительной широте охвата реальности ему нет равных в прозе Хетагу-рова; «В горах», а не «Предложение», имел все предпосылки развиться в романную форму. Если в остальных опытах выразился только профессиональный писатель, то «В горах» являет нам талантливого писателя.

7. К наиболее общим характерным категориям и теоретическим параметрам, в которых существует данный пласт наследия писателя, относятся: детский жанр («Сегодня...» и «Охота за турами»), «кольцевое обрамлением или рассказ в рассказе («Сегодня...» и, предположительно, по замыслу автора, «Предложение»), повествование от первого лица («Сегодня...», «Предложение», «В горах») автобиографизм («Сегодня...» и «Предложение» как возможная сублимация личного опыта), хроника («Сегодня...» как путевые впечатления и, предположительно, «В горах»), сатира и ирония («В горах», «Предложение»).

8. С точки зрения проблемно-тематического аспекта проза Коста содержит и актуализирует такие явления и вопросы, как: национальная тема и кавказский материал («Охота за турами», «В горах» и, отчасти «Сегодня...»), урбанистический материал («Предложение» и, отчасти, «Сегодня...»), смешение времен и культур («Сегодня...», «В горах»), обнажение издержек цивилизации, прогресса и просвещения («Сегодня...», «Предложение», «В горах»),

9. Единственное онтологическое свойство, присущее всем опытам данного ряда - это, опять-таки, их незавершенность-, все они в том или ином отношении не закончены: «Предложение» лишено экспозиции (и стоит на ногах только как отрывок); «Сегодня я окончил свои вечерние занятия...» лишено завершения (обрамления внешним сюжетом), «В горах» - это только экспозиция (вступление, пролог), «Охота за турами» страдает явной анемичностью финала.

9. Требование здравого смысла таково, чтобы не верить в возможность романа там, где еще нет по-настоящему оконченного рассказа; другое дело, что прозаические опыты Коста Хетагурова имели решающее значение для последующего развития эпических жанров в ОРЯЛ.

Следующим - и закономерным — шагом в творчестве Коста было создание драматического произведения.

1. Пьеса «Дуня» подготовлена всей его предшествующей литературной работой во всех возможных отношениях метода, проблематики, языка и является одной та вершин русскоязычного творчества Коста; в определенном смысле «Дуня» и есть роман Коста Хетагурова.

2. К собственно драматургическому наследию Коста Хетагурова принадлежат, помимо пьесы «Дуня», три черновых наброска, очевидно относящихся к двум разным произведениям (первый известен по условному названию «Когда я нахожусь в церкви...», второй как «Поздний рассвет» и третий - «Поздний рассвет. Роль Ольги»),

3. Отправной точкой генеалогической линии драматургии Хетагурова является опыт ранней драматической поэмы «Чердак»: «Поздний рассвет» и «Поздний рассвет. Роль Ольги» представляют собой позднейшие прозаические переработки идейно-художественного материала указанного произведения.

4. Специфика пьесы Хетагурова «Дуня» заключается в том, что при наличии и даже частичном преобладании некоторых форм «вторичной условности» над «жизнеподобием» (как в драме романтизма и классицизма), она, тем не менее, представляет органическое явление новой, реалистической драматургии.

5. В целом она условна, но внутри ее идейно-композиционных составляющих неправдоподобие сведено к минимуму.

6. Ее коренная, определяющая условность - наличие двух персонажей с одним именем — компенсируется типичностью положений и тонким, деликатным юмором, а гротескность образов - их открытым для развития характером и психологической достоверностью реакций. По всем основным параметрам «Дуня» - это реалистическая комедийная пьеса социально-этической проблематики.

7. Как сатирическое произведение «Дуня» актуализирует одно из главных направлений творчества Хетагурова. Сатира у Коста- не столько жанровый комплекс, сколько особенность творческого мышления, находящая выражение в разных жанровых формах: в стихотворении («Владикавказ», «Спою вам куплеты...» и др.), поэме («Кому живется весело»), рассказе («В горах») и в публицистических жанрах.

8. Как произведение, свободное от национальной тематики, оно стоит в одном ряду с рассказом «Предложение» и черновиками «Позднего рассвета»; но, строго говоря, стоит особняком, ибо «Предложение» — всего лишь отрывок, а «Поздний рассвет» — всего лишь ряд эскизов.

9. Безотносительность «Дуни» к национальному и определенная условность ее внутренних «коммуникаций» позволяет предполагать, по аналогии с гипотезами, выдвинутыми в отношении поэм и рассказов Коста, что пьеса «Дуня» не является его последним драматургическим опытом: таковым является набросок «Когда я нахожусь в церкви...», во всех отношениях обещавший стать первой русскоязычной национальной драмой.

10. Общая генеалогическая линия драматургии Коста Хетагурова может быть представлена следующим образом: «Чердак» - «Поздний рассвет» - («Курсистка»)-«Дуня» - «Когда я нахожусь в церкви...»

11. Критерий материала в идентификации произведений русскоязычной литературы - это предмет псгаологии младописьменного сознания; возвращение к национальной теме подобно здесь обретению собственного стиля после полосы юношеских подражаний, овладению реалистическим принципом после романтико-экзотических стилизаций и фантазий, а так же эпосом и драмой после лирики.

12. Разница между качеством стилистической фактуры «Дуни» и драматического наброска «Когда я нахожусь в церкви...» очевидна, и их сопоставление не в пользу первой.

13. В наброске угадывается замысел драмы, острого сюжета с высоким напряжением страстей и эмоций, трагических дилемм и совсем не шуточной схватки; серьезность и глубина предполагавшихся к постановке вопросов очевидны, и композиция имела бы, конечно, более прочное основание, нежели, как в «Дуне», случайное совпадение имен.

14. Главная героиня, Кошер, не идет в сравнение с Дуней; по всем признакам Кошер младше (генеалогически) Дуни и, соответственно, интересней ее: поле ее деятельности шире, характер глубже, условий для внутренних коллизий (как горянки, и просвещенной) больше; кроме анекдотов и

комедийного гротеска в «Дуне» не ничего такого, чего не было бы в этой драме Хетагурова.

15. Можно сказать с уверенностью, что и в драматургии Коста не успел сказать главного; но своей комедией он заложил традицию русскоязычной осетинской профессиональной драматургии в строгом смысле слова,

- благодаря в значительной мере именно основной проблеме, которую пьеса ставила перед современниками: проблеме свободы личности в широком смысле и женской эмансипации в частности.

В советскую эпоху публицистика Хетагурова была в центре внимания исследователей, поскольку она имеет первостепенное значение для характеристики общественно-политических взглядов писателя; но идти от публицистики как литературного явления - к позиции автора значит, в определенном смысле, строить малопродуктивную «инверсию».

1. Значение публицистики Коста в том, что она — явление литературного процесса и общественного сознания Осетии конца XIX - начала XX века.

2. Для осмысления публицистики Коста Хетагурова с точки зрения исторического развития ОРЯЛ актуализируется проблема публицистической поэтики Коста в таки аспектах, как: 1) первичное языковое отношение

- русский язык (транслингвальная публицистика как естественное выражение национальной общественной мысли); 2) тематика (очевидный приоритет проблем межэтнического — русско-осетинского - взаимодействия); 3) жанровая типология (спектр публицистических форм: статьи, фельетоны, корреспонденции, открытые письма, заметки); 4) культурный уровень его полемических публикаций с точки зрения текстологии (наличие вспомогательного аппарата - фактического и статистического материала, ссылки на другие периодические органы и пр.); 5) литературно-критический и библиографический аспект; 6) литературные цитаты и аллюзии; 7) художественная ценность.

3. Публицистика - это наглядная констелляция для решения теоретических вопросов, относящихся к литературному транслингвизму и билингвизму; здесь предмет предстает в «дистиллированном» виде, освобожденном от ряда эстетических дилемм: если в отношении русскоязычной поэзии Коста определение «русская» так или иначе (в случае известного критического максимализма) возможно, то русская публицистика К. Хетагурова - это совершенный нонсенс.

4. Не только потому, что у Коста есть и осетинская поэзия, а осетинской публицистики - нет; ее не могло бы быть даже при существовании регулярной осетинской печати: осетинский язык во многом оставался еще языком национальной архаики, гражданское осетинское общество формировалось благодаря публицистическому (или публичному) диалогу на русском языке.

5. Публицистика Коста имела решающее значение для оптимизации и гармонизации просветительской работы среди горцев и утверждения на Северном Кавказе подлинно культурной государственности и гражданского сознания, в связи с чем решительно корректируется представление о «революционности» Коста: он не то что никогда не стремился «сотрясать основы государственности», но, напротив, боролся за их всестороннее укрепление.

6. Публицистика Коста, при всех ее стилистических достоинствах, ме-

нее интересна с литературной точки зрения, чем, скажем, с социологической или экономической.

По мере развития печати и просвещения, публицистика к рубежу столетий достигает высокого уровня популярности среди русскоязычных осетин; но обратно пропорционально росту «валового продукта» публицистики наше внимания к жанру газетной публикации закономерно ослабевает, что еще более естественно на фоне собственно художественных литературных форм - русскоязычной лирики, поэмы, пьесы и рассказа. То же относится и к этнографии.

Этнографический материал присутствует уже в публицистике Хета-гурова, но в «Особа» обретает классическую форму, значительно превосходящую по своим формальным и содержательным характеристикам все жанровые прецеденты ОРЯЛ; наиболее актуальны структурно-композиционный, художественно-стилистический и нравственно-этический аспекты очерка.

1. «Особа» - веха и рубеж в истории ОРЯЛ, и не в последнюю очередь потому, что данный этнографический очерк оказался последним произведением Коста Хетагурова и, в известной степени, квинтэссенцией его главной — национальной темы — и национального материала.

2. Это последнее, итоговое в творчестве Коста, возвращение на родину, его литературное этическое завещание: во вступительной части очерка сформулированы задачи осетинской и горской интеллигенции, а в заключении символически (в рамках темы примирения кровников) указаны цель и нравственный идеал исторического процесса отношений России и Северного Кавказа (Осетии).

3. Непосредственной внешней провокацией обращения к этнографии служили для Хетагурова те же факторы, что мы наблюдаем у самых истоков ОРЯЛ; в таком контексте последние строки этнографического очерка Хетагурова являются последними строками осетинской литературы эпохи особа и того периода развития ОРЯЛ, к важнейшим и наиболее общим онтологическим характеристикам которого относятся просветительство (как функция, обращенная внутрь этнической системы) и этнографич-ность (культурно-презентативная функция, обращенная вовне); в известном смысле Коста подводит черту под «этнографическим» периодом ОРЯЛ.

4. В контексте большого идеологического противостояния тенденций западничества (европейства) и имманентно-самобытного развития (концепции, которая в России получила название «славянофильства») творчество и мировоззрение Коста Хетагурова представляет собой редким образом сбалансированную и эстетически проверенную систему. Позиция Коста на всех ее уровнях вполне выражена уже грамматически", принцип его гражданской самоидентификации раскрывают употребляемые писателем местоимения («наш», «мы» — от имени российского государства и цивилизационной метрополии); в этом контексте даже «привычка» Коста называть горцев и единоплеменных осетин «туземцами» обладает свойствами общественно-этической декларации: он защищает и любит осетин не потому, что он сам осетин.

Диалог с внешней культурой неизбежно запечатлевается в национальных литературных текстах, но, вопреки возможным априорным суждениям, этот диалог не всегда интерпретируется исключительно в духе данной

стороны. Публицистика и этнография Коста Хетагурова показывает, каким органическим качеством и исторической объективностью может обладать интерпретация культурного диалога.

В развитии хетагуровских предпочтений в смысле отбора жизненного материала (собственно творческой темы) выявляется определенная закономерность: по-своему отвечая типичной лирической композиции Коста, для которой характерно в финале повторение вступительного стиха, тематика его поэм, эпических и драматических опытов обнаруживает постепенное методическое тяготение к национальной теме и кавказскому материалу (мы называли его в своем месте «возвращением Коста домой» и, кстати говоря, в целом аналогичное наблюдение делали и в отношении Канукова). Указанная тенденция прослеживается в каждой отдельной жанровой форме, но можно говорить и о целом тематической линии Хетагурова, имея в виду завершающий и во многом венчающий его творчество единственный этнографический очерк - «Особа».

Хетагуров - младший современник Канукова, непосредственно следующая большая фигура в истории ОРЯЛ; он сравнительно более демократичен и материалистически последователен и конкретен; он стоит «ближе к народу», - но едва ли ближе к революции.

Творчество Коста подводит черту под периодом просветительства, свободного от революционно-идеологических коэффициентов; дальнейшее развитие ОРЯЛ характеризуется участием осетинской литературы в революционном политическом процессе рубежа XIX и XX веков, что и показано в главе девятой — «Процесс ОРЯЛ 90-х гг. XIX — начала XX века. Творчество Батырбека Туганова и Георгия Цаголова. Формирование крупного эпоса и драмы. Урбанизация и пролетаризация ОРЯЛ». Рассмотрение предваряется рядом пролегомен.

1. Б. Туганов и Г. Цаголов так же, как Кануков и Хетагуров - писатели в строгом смысле слова.

2. Новое качество литературного процесса — известная плотность его фактуры и определенность направления, этическая преемственность - гарантируется уже тем обстоятельством, что они были лично знакомы как друг с другом, так и с Коста Хетагуровым.

3. Русскоязычное литературное наследие Коста — это апофеоз ОРЯЛ XIX века, но с точки зрения поэтики Хетагуров в целом более архаичен, чем Туганов и Цаголов; будучи младшими современниками Коста и его идейными и методологическими последователями, эти писатели принадлежат к другой эпохе-системе и представляют другую творческую психологию.

4. Пролетаризация политического процесса и русской литературы становится одним из основных внешних факторов осетинской культурной жизни рубежа XIX и XX веков.

В творчестве Б.И. Туганова выявляются четыре идейно-тематических блока: 1) современные осетинские (по материалу) рассказы; 2) историческая горская тема, 3) социально-политическая (уже строго классовая) тема, 4) глобальные философские и нравственные вопросы в связи с 1-ой мировой войной, решаемые с помощью выходящей за рамки реалистического искусства методологии.

Творческая эволюция Г.М. Цаголова - это движение от 1) лирики, 2) публицистики и 3) малых эпических форм ранних горских, степных («ка-

раногайских»), казацких рассказов (этюдов, миниатюр) - к 4) «городским» очеркам и 5) опытам в жанрах повестей и романов.

При ближайшем рассмотрении становится очевидным следующее.

1. Ранние произведения Туганова и Цаголова остаются в целом в идейно-стилистической парадигме ОРЯЛ хетагуровской эпохи, но постепенно их творчество приобретает характер, который может верно трактоваться исключительно а контексте социально-политических и духовных процессов XX века.

2. В смысле пролетаризации Цаголов пошел дальше Туганова; зато Ту-ганов компенсирует это «отставание» первым в ОРЯЛ воплощением принципов модернизма и символизма в драматургии («Пьеса без заглавия»), непосредственным участием в революции (Туганов успел погибнуть за советскую власть, Цаголов, в сущности, погиб из-за советской власти) и первым же переводом на осетинский язык «Манифеста коммунистической партии».

3. Уже последнее обстоятельство снимает разницу в сословном происхождении Туганова и Цаголова: и алдар Туганов, и разночинец Цаголов работали на одном литературном фронте и объективно приближали один — революционный - идеал.

4. Если Коста Хетагуров закрывает страницу истории ОРЯЛ XIX века (эпоху этнокритического и романтического, «дворянско»-разночинского» просвещения, литературную эпоху «особа»), то Б. Туганов и Г. Цаголов открывают новую страницу в истории ОРЯЛ, характеризующуюся пролетарским углом зрения на действительность, актуализацией классовой борьбы и политизацией стиля, языка и идейного содержания. С точки зрения отношений преемственности в литературном процессе рубежа веков Коста — это Толстой и Чехов, Туганов и Цаголов - осетинские Горькие.

5. Роль Туганова и Цаголова в истории ОРЯЛ не ограничивается значением последней аналогии; осетинский русскоязычный писатель никогда не принадлежит всецело современности: всякий раз мы наблюдаем изначальное стремление (или попытку) дать картину романтической национальной архаики, что выражает общее почтительное отношение младописьменнос-ти к священной «тьме веков». То же мы видим у Туганова и Цаголова: только со временем художественные миры без всякого признака просветительской (российской) эпохи («Ханифа» у Туганова, «Месть певца» у Цаголова) сменяются произведениями с мощным урбанистическим пластом иногда уже без всякого признака национального («Параллели» Туганова, «Приключения репортера» Цаголова).

6. Хотя они уже и не пишут собственно этнографических статей, но, начиная с этнокритики (ибо почтение к «тьме веков» не мешает осуждению вредных обычаев), приходят к изображению классовой борьбы и заканчивают абстрактно-этическими и антимилитаристическими концепциями и «декадентскими» настроениями («Воспоминания» Цаголова) и построениями («Пьеса без заглавия» Туганова).

7. На этом этапе наблюдается небывалое расширение идейно-тематического и методологического спектра ОРЯЛ (от элементов сентиментализма до символистских приемов), ее приобщения к большим и знаковым категориям современности: уже не только социальное, урбанизм и капитализм, - но глобальное.

8. Здесь ОРЯЛ выходит из пелен «младописьменности», ибо ее методология синхронизируется с методологией литературы метрополии.

9. При этом «удельный вес» национального материала в ОРЯЛ не становится меньше, но только изменяется качество национального по тому же параметру политизации и урбанизации: уже на материале осетинской действительности Туганов и Цаголов показали первых горских пролетариев (осетинских бедняков, воров-неудачников, абреков, бывших осетин-каторжан) и капиталистов-нуворишей, сельских старшин и писарей и, что показательно, уже ввели читателя в казенное помещение (воинский участок у Туганова и сельское правление у Цаголова).

10. Развитие типологии реалистического героя ОРЯЛ показывает ее качественный рост; в один ряд с типами горских, степных (караногайских у Туганова) и казацких пролетариев становятся «интеллигентные пролетарии» (бывшие писари и семинаристы), «лишние» и «маленькие» люди (фельетонисты и репортеры), разночинцы-социалисты, городские изгои, проститутки, босяки и люмпены, наконец, собственно рабочий пролетариат Болотинских нефтяных («В Болотинске» Цаголова) предприятий и калеки и рабочие далматовской фабрики («Параллели» Туганова).

11. На другой стороне типологического спектра - промышленники (нефтяные магнаты и фабриканты), помещики, кулаки, буржуа и, наконец, представители власти - от пристава и начальника участка до губернатора («Город Мутноводск» Цаголова).

12. Соответственно, в художественную литературу включаются алгоритмы и приемы портретно-описательной характеристики открыто социального (и социологического) направления: «Тип этот стал нарождаться...» («Цах-адага» Цаголова), «Видимо, общественность выработала такие типы...» («Какими судьбами?..» Туганова).

13. То же относится к основному вектору развития языка и стиля: лексика ОРЯЛ расширяется за счет словарного состава, сопутствующего развитию капиталистических отношений, политических процессов, социальных феноменов и явлений городской жизни, русского просторечия и групповых и профессиональных «диалектов» (как, например, язык рабочих).

14. Но, с другой стороны, русский язык Туганова и Цаголова, уже далеко ушедший от первых русскоязычных этнографических очерков, значительно адаптировался и приноровился к национальному выражению и выражению национального, - в то время как для художественного изображения драматических явлений национальной жизни Коста, например, предпочитал обращаться к осетинскому языку.

15. Хотя в сферу национального врываются разнообразные реминисценции современности, вплоть до криминального сленга (Туганов), они не вредят реалистическому воспроизведению горской стихии, психологизму и пластике.

16. Изобразительность и эмоционально-логическая мотивация Туганова и Цаголова гораздо свободнее и точней, чем у всех (включая Коста) предшественников; в виду большей демократичности и натуралистичности языка их мотивы и положения более ассоциативны с нашей современностью - в известном смысле аналогичным по политическому содержанию рубежом XX и XXI веков.

17. Последнее особенно очевидно в части сатирического отражения действительности, которому уже вполне подвержен, в силу урбанизации

и капитализации, национальный осетинский мир. Здесь кроются этические и моральные основания (которых не было, или было не достаточно, у Канукова и Хетагурова) для осмеяния «горской удали» (Туганов), пародийной стилизации национального акцента и сатиры на осетинского интеллигента (Цаголов).

18. Развивается и обогащается жанровое содержание ОРЯЛ: Туганов двинул вперед драматургию (первая урбанистическая социальная драма «Параллели», абстрактно-этическая стихотворная драма «Пьеса без заглавия», национальная псевдо-историческая драма «Дигор-Хабан»); и оба - и Туганов, и Цаголов — предприняли решительные опыты в крупных эпических формах как на горском материале («Батоноко Тембот» Туганова, «Как бунтовал Гуго» и «Абреки» Цаголова), так и на «урбанистическом», социальном материале («Записки репортера», «Город Мутноводск» и «В Болотинске» Цаголова).

Характерно, что эти повести и романы остались незавершенными, но важно, что опыты предприняты; иногда в литературном процессе значение незавершенных произведений более велико, чем завершенных и изданных в свое время, - поскольку незавершенное оставляет вопросы открытыми и приглашает к их решению уже многих других художников: полноценные и, наконец, композиционно законченные повести и романы будут созданы во второй половине 20-х годов («Зелимхан» и «Гага-аул» Дз. Гатуева и «Брат на брата» А. Цаликова).

На последнем из рассмотренных здесь этапов в ОРЯЛ входит новая плеяда писателей, судьбы которых также крепко связаны с социальными и политическими коллизиями, имевшими место в СССР в 20-30-е годы: А.Т. Циников (1882-1928), Дз.А. Гатуев (1892-1938), Г.Б.Дзасохов (18881918), Е.Ц. Бритаев (1881-1923), А.Б. Коцоев (1872-1944), Г. Г. Малиев (1886-1937), АЗ. Кубалов (1871-1937), Ц.С. Гадиев (1882-1931). •

Помимо достижений в публицистике, лирике и малой эпической форме начало XX века ознаменовалось в ОРЯЛ первой исторической драмой - «Хазби» (1907) Е. Бритаева, первыми поэтическими интерпретациями Нартовского эпоса: «Герои-нарты» (1906) А. Кубалова; расширением переводной художественной литературы (в том числе уже и произведений западноевропейских писателей — Андерсена, Шиллера, Байрона) и становлением научной литературной критики в творчестве Г. Б. Дзасохова, Ц.С. Гадиева, Г.Г. Малиева, А.З. Кубалова, А. С. Гулуева, А. Тибилова, Г.Т. Баранова, С.У. Косирати, Б.А. Алборова, Нигера (И.В. Джанаева) и др.

Последнее симптоматично: возникновение регулярной критики, как органа литературного самосознания, всегда свидетельствует о переходе литературы в новое профессиональное и процессуальное качество. Львиная доля литературно-критических работ посвящена литературе на осетинском языке, но львиная же доля этой критики представляет собой русскоязычный текст и является отныне неотъемлемой частью как ОРЯЛ, так и ОЛ, - и одним из важнейших факторов эволюции ЛО в целом.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В заключении сжато продублирован алгоритм исследования и подведены главные итоги работы. Здесь оно может быть резюмировано следующим образом.

Формирование культурно-исторических предпосылок генезиса и исторического бытия ОРЯЛ приводит к актуализации и активации ее внутренних и внешних источников, в результате чего возникают первые тексты младописьменной и транслингвальной осетинской литературы, которая в значительной мере в силу именно младописьменности (обязывающей литературу к форсированному темпу развития) и транслингвизма (определяющего положительное и непосредственное влияние классики, русского образца) скоро достигает определенного уровня зрелости, позволяющего констатировать факт ее становления.

Основными параметрами, в которых фиксируется момент становления ОРЯЛ, являются 1) заполнение «жанровой сетки», 2) возникновение ОЛ (принципиально с категориально-логической точки зрения, 3) зарождение регулярной литературной критики как органа литературного самосознания, 4) преодоление «младописьменных комплексов», 5) ликвидация методологического отставания от литературы метрополии.

По исчерпании процессуальной (исторической) части ОРЯЛ в заданном хронотопе, мы сформулировали основные выводы с фиксацией исследованного явления по общим теоретическим параметрам (отраженным в критериях периодизации).

С традиционной социологической точки зрения это период по преимуществу «дворянской» литературы. Социологический подход, учитывающий события и процессы общественной важности, допускает применение к материалу ОРЯЛ теории трехэтапной градации литературного развития вообще, — в соответствии с наличием трех условных социальных «этажей»: дворянский-разночинский-пролетарский периоды. Хотя указание хронологического первенства в осетинской литературе «господствующих сословий» есть у других исследователей (Б.В. Корзун) и других исследователей, мы бы не ссылались на них в силу известной идеологической мотивации их выводов; но факт остается фактом.

Конечно, для Осетии не так важно происхождение горца, как факт его вхождения — в тот или иной момент и в силу тех или иных обстоятельств — в класс горской интеллигенции (младописьменность вообще имеет свойство скрадывать различия в общественных и эстетических взглядах представителей различных сословий). Но указанные обстоятельства — ибо всегда работает система объективных льгот - таковы, что все осетинские писатели-интеллигенты первой волны так или иначе относились к «сильным» фамилиям, имевшим (или могшим иметь) дворянские привилегии. И Тхостов, и Кундухов, и Кануков, и Хетагуров, и Туганов (мы не упоминаем менее заметные фигуры ОРЯЛ) смотрели на многие вопросы народного просвещения, нравственности и этики с позиции личной дворянской и аристократической ответственности.

Другое дело, что форсированный темп демократизации «субъекта» литературного процесса в Осетии делает указанную градацию менее явной: дворянская, разночинская и пролетарская волны интеллигенции следуют одна за другой в минимальной дистанции, почти накрывают друг друга,

так, что на каждом отдельном отрезке времени можно говорить только о частичном преобладании представителей того или иного сословия. Заметим, что наиболее яркие представители последнего из рассмотренных в работе этапов принадлежат к разным сословиям: Туганов - алдар, Цаголов - разночинец, Коцоев - крестьянин.

С точки зрения общественной функции и позиции — это период просветительской ОРЯЛ. Она обязана своим зарождением просветительскому «взрыву» в Западной Европе и существует по поводу и в архетипах западно-европейской просветительской концепции: так или иначе вся литературная продукция этого периода направлена на утверждение в Осетии гуманистических ценностей европейского толка и мировоззрения, утвердившегося в эпоху и в системе Просвещения.

ОРЯЛ рассмотренного периода является во многих отношениях образцом если не качества, но отношения к подлинно просветительскому творчеству. Это касается, в частности, и жанровой системы (об этом ниже), проблематики и пафоса: общее убеждение представителей ОРЯЛ в том, что литература - это орудие борьбы, средство совершенствования общества и человека, а не самоцель в каком-либо смысле, что главное здесь не красота, а польза.

С учетом скоротечности культурных процессов, характеризующих младописьменность, естественно, что знамена и лозунги Просвещения подхватили революционные политические силы. Русские революции 1905, 1907 и 1917 годов были уже в известном смысле и осетинскими, поскольку большая часть национальной интеллигенции нового поколения сознательно играла в них активную роль, видя в этом логическое и практическое продолжение дела первых осетинских просветителей (Коста прежде всего), — так же, как в Европе Робеспьеры и Мараты видели себя наследниками Вольтера, а в России Рылеевы и Пестели - наследниками Радищева. Апофеоз Просвещения для осетинского народа и его исторического сознания —это революция: осетинское просвещение скоро переходит в революционную пропаганду. Среди горских народов осетины первыми перевели на свой язык «Манифест Коммунистической партии» (Б. Туганов, 1904) и «Марсельезу» (Е. Бритаев, 10-е гг.), а к 20-м годам в Осетии было известно уже несколько вариантов перевода «Интернационала» (К. Бутаев, А. Кочиев, А. Гулуев)

С точки зрения направления-метода это период преобладания реалистического метода, предполагающегося преимущественными просветительскими целями. Младописьменная литература обречена начинать с реализма, но это своего рода стихийный реализм, обусловленный необходимостью решения этнографических (описательно-фактографических), публицистических и этнокритических (борьба с пережитками прошлого) задач.

Младописьменная горская литература, казалось бы, не знает стадии классицизма в привычном нам смысле: классика для нее - литература метрополии, данная единовременно во всем своем многообразии и богатстве (причина относительной синкретической природы осетинской литературной методологии). Однако контекст общеевропейского литературного развития обязывает ввести условную и чисто теоретическую поправку: если западноевропейский классицизм есть следование античному образцу, а русский классицизм — следование западноевропейскому, то первые

опыты ОРЯЛ, характерные своим подражательством и ученичеством (этап исключительного русскоязычна О Л), тоже есть ее «классицизм». Экспоненциальный «рост» литературы очевиден в масштабе больших эпох: западноевропейскую литературу отделяют от ее образца полтора тысячелетия, русскую - два столетия (т.е., эти литературы опирались на прошлые методологии), а образец подражания осетинской литературы существовал практически синхронно ее развитию.

По мере обретения независимости от схемы этнографического очерка, в художественных формах (в т.ч. и лирике) набирают силу прежде всего революционно-романтические, с некоторым отставанием — социально-критические и, наконец, социалистические тенденции: в полном соответствии с тем, как сознание литературного героя тяготеет от инстинктивного протеста и мятежа («абречество») - к методичному и «научному» решению исторической коллизии (революция).

С точки зрения жанрово-родовой доминанты — это период преобладания малой этнографической, художественно-этнографической и художественной прозаической формы (очерк, рассказ) и публицистической статьи.

Следует еще раз указать на то принципиальное обстоятельство, что ОРЯЛ начиналась с элементарного этнографического текста (корреспонденции С. Жускаева); что даже при том, что «удельный вес» чистой этнографии в ОРЯЛ обнаруживает тенденцию к постепенному убыванию (ибо младописьменным литературам характерно и скорое заполнение «жанровой сетки»), - в рамках рассмотренного периода нет ни одного осетинского русскоязычного автора, который бы не работал в этом литературном жанре; что, наконец, даже собственно художественные произведения ОРЯЛ для внешнего (осетинскому) сознания и взгляда имеют этнографическое (познавательное) значение: осетинский русскоязычный писатель объективно начинал как корреспондент цивилизационной метрополии, агент европейской культуры в усваиваемой этнической среде.

Что касается развития родов и жанров (на фоне доминирующей этнографии), то его можно резюмировать следующим образом. В 60-80-е годы этнографический очерк заложил основы жанрам художественной прозы (эпос малой формы, некоторое исключение из которого составляет исто-рико-биографическая хроника Кундухова); в 80-90-е годы Кануков и Хе-тагуров (практически одновременно, но при этом не зная друг друга) расширили родовую парадигму ОРЯЛ лирическими образцами, а Хетагуров создал и первые лироэпические и драматические произведения; наконец, Туганов и Цаголов в начале XX века предприняли решительные опыты в жанрах крупного эпоса.

С точки зрения уровня, меры и функции субстратного компоненты -это период преимущественного выражения субстрата на уровне материала и темы текста (произведения и литературы в целом). На этом этапе ОРЯЛ представляет еще достаточно ярко выраженный билингвистический текст, при котором интерференция редко достигает смысловых и, тем более, стилистических уровней. Отдельные явления проникновения субстрата на уровень проблематики, пафоса и стиля (Хетагуров, Туганов, Цаголов) не столько типичны, сколько имеют значение симптома.

Утвердившийся к рубежу веков билингвизм ЛО требует резюмирования динамики ОРЯЛ с точки зрения соотношения русскоязычной и «осе-тиноязычной» традиций: это период, в рамках которого «чистое» русс-

коязычие или «стихийный» транслингвизм (Жускаев, Тхостов, Кундухов, Кануков) сменяется двуязычием представителей ОРЯЛ (Хетагуров, Куба-лов и др.), после чего «осетиноязычная» и русскоязычная литературные традиции в рамках индивидуального творчества начинают расходиться: Туганов и Цаголов могли и писали на родном языке, но широкую известность получили именно как русскоязычные осетинские писатели (неполный транслингвизм). Впредь при билингвизме ЛО мы не найдем в строгом смысле двуязычных осетинских писателей.

III. СПИСОК ПУБЛИКАЦИЙ ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИОННОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

Монография:

1. Хугаев И.С. Генезис и развитие русскоязычной осетинской литературы. - Владикавказ: Ир, 2008. - 559 с.

Научные статьи в изданиях, рекомендованных ВАК для публикации основных положений докторских диссертаций:

2. Хугаев И.С. От «сказительства» к «писательству»: динамика и комплексы младописьменной культуры // Обсерватория культуры, 2008, №6.-С. 102-109.

3. Хугаев И.С. Общие методологические подходы к изучению русскоязычной осетинской литературы // Вестник РУДН (серия «Журналистика и литературоведение»). 2008. № 4. - С. 12-20.

4. Хугаев И.С. О природе осетинской литературы с точки зрения теории билингвизма и транслингвизма // Вестник РУДН (серия «Лингвистика»), 2009. № 1. - С. 58-68.

5. Хугаев И.С. Казус Коста (интимный дискурс русскоязычной лирики Коста Хетагурова) // Вестник РУДН (серия «Журналистика и литературоведение»). 2009. № 3. - С. 19-20.

6. Хугаев И.С. Культурологическое значение младописьменной транслингвальной литературы (на примере осетинской русскоязычной литературы): актуализация и упразднение границы // Вестник МГОУ (серия «Русская филология»), 2009. № 2. - С. 177-189.

7. Хугаев И.С. Имманентные и внешние этнокультурные архетипы как факторы генезиса русскоязычной осетинской литературы // Научная мысль Кавказа. 2009. № 3. - С. 121-128.

8. Хугаев И.С. К проблеме этнокультурной идентичности транслин-гвального текста (этнический субстрат литературного осетинского русс-коязычия) // Вестник МГОУ (серия «Русская филология»), 2010. № 1. - С. 168-178.

9. Хугаев И.С. Образ Кавказа и Осетии в русской этнографии и беллетристике XIX века как фактор генезиса русскоязычной осетинской литературы // Обсерватория культуры. 2010. № 2. - С. 110-115.

10. Хугаев И.С. Фатум Фатимы (о конфликтной основе поэмы Коста Хетагурова «Фатима» в аспекте идеологии горского Просвещения) // Известия ВГГГУ (серия «Филологические науки»). 2010. № 2 (46).-С. 166-171.

11. Хугаев И.С. «Предложение» и продолжение: миф об утерянном романе Коста Хетагурова // Вестник СОГУ. 2010. № 1. - С. 208-213.

Статьи в других изданиях:

12. Хугаев И.С. Возвращение Гайто. (Отворчестве Гайто Газданова) //Дарьял. 1992. № 1.-С. 177-190.

13. Хугаев И.С. Осанна грядущему: жизнь и творчество Хаджи-Мурата Мугуева//Дарьял. 1994. № 3. - С. 122-140.

14. Хугаев И.С. Человек и война в историческом романе Х.-М. Му-туева«Буйный Терек»//Ираф. 1995.№4.-С. 170-180.

15. Хугаев И.С. Мюридизм и декабризм Х.-М. Мугуева // Мах дуг. 1995. №9.-С. 133-138.

16. Хугаев И. С. Дальше на Восток: к проблемам поэтики и стиля Дза-хо Гатуева // Дарьял. 1997. № 4. - С. 112-129.

17. Хугаев И.С. Некоторые вопросы поэтики Дзахо Гатуева// Ираф. 1997. № 3. - С. 153-159.

18. Хугаев И.С. Неизвестный Мугуев, или «Свет погасшей звезды» //Дарьял. 1999. №2.-С. 176-185.

19. Хугаев И.С. Репортаж с Голгофы (заметки на полях очерка И.Д. Канукова «Казнь») // Дарьял. 2010. № 1. - С. 198-219.

20. Хугаев И.С. Преступление и покаяние (сюжетная коллизия новеллы Б.И. Туганова «Ханифа») // Ираф. 2010. № 1. - С. 262-269.

IV. РЕЗЮМЕ (гипотеза о развитии объекта исследования)

Выше уже сформулированы наблюдения по общему развитию ОРЯЛ в XX веке; но, учитывая актуальность вопроса для осетинской филологии и культуры, стоит попытаться заглянуть и в более отдаленную перспективу.

Двуязычие ЛО, которое началось с Коста, может быть названо периодом постольку, поскольку может оказаться конечным явлением: национальная ОЛ (на осетинском языке) в некоторых отношениях идет на убыль (об этом говорят и последние оценки ЮНЕСКО), и нельзя исключать теоретически сценария, при котором осетинская литература вновь станет моноязычной («чисто» русскоязычной, транслингвальной). В этой связи снова возникает вопрос критерия национальности литературы: должны ли будем мы тогда признать, что осетинской литературы снова (и уже навсегда) нет?

Выше мы сказали, что понятие ОРЯЛ наполняется реальным содержанием только после того, как стала реальностью осетинская осетиноязыч-ная литература; ликвидируется ли это содержание с гипотетическим завершением творчества последнего осетиноязычного писателя? Нет: ОЛ на осетинском языке создана раз и навсегда; с объективной филологической точки зрения ее реальность не зависит от читателя, и филологически же всегда будет необходимость разграничения ОЛ и ОРЯЛ.

Кроме того, с нашей точки зрения, как невозможна литература гомогенного происхождения, так невозможен и абсолютный национальный литературный транслингвизм (даже при возможности полного): ОРЯЛ всегда будет если не билингвистическим текстом (как на ранних стадиях), то би-культурным, содержащим субстратный элемент (формально-логическим основанием такого утверждения выступает тот факт, что ОРЯЛ возникла в условиях только относительного падения осетинского языка,

а не в ситуации мертвого осетинского языка). Но и вторая, внешняя доминанта («матрица» русского текста и во многом русская литературная традиция) активна постольку, поскольку жива этнокультурная корневая система ОРЯЛ. Если литература отделится от корня, она станет не другой (русской) литературой, а никакой литературой, она перестанет существовать как литература.

Природа осетинского литературного русскоязычна сводится не только к тому, что оно все больше расходится с «осетиноязычием» (но, к счастью, никогда от него не отрывается в силу общности этнокультурного корня), но и к тому, что оно объективно обречено всегда стремиться к собственно «русскости», - и, к счастью, никогда его не достигать.

В целом негативная для культуры Осетии динамика забвения писателями-транслингвами родного языка кардинально определяет характер литературного процесса: векторы развития ОРЯЛ и ОЛ не параллельны; они расходятся чем дальше, тем больше. Но заметим, что для литературы это в любом случае естественно, — если мы уподобляем ОРЯЛ и ОЛ «ветвям» одного дерева (произрастающим из одного этнокультурного корня). Что касается русской литературы, то ОРЯЛ, стремясь к ней как к безусловному гуманистическому и эстетическому образцу и бесконечно к ней приближаясь, даже видимо касаясь ее, все же никогда с ней не «сращивается» (своего рода функция асимптоты). Русская литература - это могучее дерево, растущее рядом.

ХУГАЕВ ИРЛАН СЕРГЕЕВИЧ ОСЕТИНСКАЯ РУССКОЯЗЫЧНАЯ ЛИТЕРАТУРА: ГЕНЕЗИС И СТАНОВЛЕНИЕ

АВТОРЕФЕРАТ

Подписано в печать 15.09.2010. Формат бумаги 60x84 Vie. Бум.офс. Гарнитура "Times". Уч.-изд. л. 2,5. Тираж 100 экз. Заказ 356.

Огаечатано в ИПО СОИГСИ им. В.И.Абаева 362040, г. Владикавказ, пр. Мира, 10.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Хугаев, Ирлан Сергеевич

ВВЕДЕНИЕ.

Глава 1 ПРЕДПОСЫЛКИ ОРЯЛ. ГРАНИЦА И КОНТАКТ. ПОГРАНИЧНАЯ КУЛЬТУРА И КУЛЬТУРНАЯ ЭКСПАНСИЯ.

1.1 Генезис ОРЯЛ в свете исторической поэтики и сравнительно-исторического языкознания.

1.2 История и содержание русско-осетинских лингво-культурных контактов.

1.3 Культурологическое значение ОРЯЛ: актуализация и упразднение границы.

Резюме.

Глава 2 ИСТОЧНИКИ ОРЯЛ. ИММАНЕНТНЫЕ И ВНЕШНИЕ АРХЕТИПЫ. ЯЗЫК И СУБСТРАТ.

2.1 Имманентные и внешние этнокультурные архетипы как факторы генезиса ОРЯЛ.

2.2 Этнокультурная идентичность транслингвального текста: этнический субстрат литературного осетинского русскоязычия.

2.3 Природа ОРЯЛ с точки зрения теории литературного билингвизма и транслингвизма.

Резюме.

Глава 3 ДИНАМИКА ОРЯЛ. ДИАХРОНИЧЕСКИЕ СВОЙСТВА МЛАДОПИСЬМЕННОСТИ И ТРАНСЛИНГВИЗМА. ПЕРИОДИЗАЦИЯ ОРЯЛ.

3.1 От «сказительства» к «писательству»: историческая динамика и комплексы осетинской младописьменной культуры и транслингвизма.

3.2 Общая периодизация ОРЯЛ: критерии и алгоритмы.

3.3 Динамика в рамках «хронотопа» исследования.

3.4 Принципы композиции и отбора материала.

Резюме.

Глава 4 ЗАРОЖДЕНИЕ ОРЯЛ. ОЧЕРКИ СОЛОМОНА ЖУСКАЕВА И ИНАЛУКО ТХОСТОВА.

4.1 Докириллические письменные прецеденты («эпиграфический» период), просветительское движение до 50-х гг. XIX в. и утверждение кириллической письменности в Осетии.

4.2 Образ Кавказа и Осетии в русской этнографии и художественной литературе как ближайшая «провокация» ОРЯЛ.

4.3 Первые опыты ОРЯЛ: этнографические и литературно-критические очерки С.Б. Жускаева и И.Г. Тхостова.

Резюме.

Глава 5 ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ ЭТНОГРАФИИ. СТАНОВЛЕНИЕ ЖАНРОВ ПРОЗЫ. МЕМУАРЫ МУССЫ КУНДУХОВА.

5.1 Социально-политическая конъюнктура и осетинское сознание на первом этапе пореформенного периода.

5.2 Дифференциация этнографии. Основные тенденции развития? ОРЯЛ в 60-80 годы XIX века.

5.3 Историко-биографические «Мемуары» Муссы Кундухова.

Резюме.

Глава 6 ТВОРЧЕСТВО ИНАЛА КАНУКОВА. РАЗВИТИЕ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ФОРМ ПРОЗЫ И СОЦИАЛЬНО-КРИТИЧЕСКИХ ТЕНДЕНЦИЙ.

6.1 Замечания к методологии вопроса.

6.2 От этнографического очерка - к рассказу на национальном материале (проза кавказского периода).

6.3 От публицистики - к сатире и «натуральным физиологиям» (проза дальневосточного периода).

6.4 Литературно-критические и общественно-этические взгляды Канукова: от демократического «направленства» к воинствующему пацифизму.

6.5 Между «красотой» и «пользой»: поэтический цикл Канукова.

Резюме. О значении И.Д. Канукова в истории

ОРЯЛ.

Глава 7 НАЧАЛО БИЛИНГВИЗМА ОСЕТИНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ. «ИРОН ФАНДЫР» КОСТА ХЕТАГУРОВА. ПЕРВЫЕ ИДЕЙНО-ЭСТЕТИЧЕСКИЕ И ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ ДИСКУССИИ В ОРЯЛ.

7.1 Методологические замечания. Генеалогическое, динамическое и функциональное соотношение ОРЯЛ и ОЛ. Принципы рассмотрения первых явлений ОЛ (точка бифуркации). Первые опыты ОЛ в системе и динамике.

7.2 Основоположение осетинской национальной литературы: «Ирон фандыр» К. Хетагурова.

7.3 Первые идейно-эстетические и филологические дискуссии в ОРЯЛ.

Резюме.

Глава 8 РУССКОЯЗЫЧНОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ НАСЛЕДИЕ КОСТА ХЕТАГУРОВА. СТАНОВЛЕНИЕ ЛИРИКИ, ЛИРОЭПОСА И ДРАМАТУРГИИ.

8.1 История и методология проблемы хетагуровского русскоязычия.

8.2 Русскоязычная поэзия К. Хетагурова: динамика отношения «личного» и «общественного».

8.3 Русскоязычные поэмы К. Хетагурова: материал, форма, идея.

8.4 Опыты К. Хетагурова в жанре рассказа. Миф об утерянном романе Коста.

8.5 Драматургическое наследие К. Хетагурова. Реалистическое и «фантастическое» в пьесе «Дуня».

8.6 Публицистика К. Хетагурова в контексте диалога культур.

8.7 Этнография К. Хетагурова: очерк «Особа» и его место в творчестве Коста и истории ОРЯЛ.

Резюме. Закономерности истории хетагуровской творческой темы.

Роль K.JI. Хетагурова в развитии ОРЯЛ.

Глава 9 ПРОЦЕСС ОРЯЛ 90-х гг. XIX - НАЧАЛА XX ВЕКА. ТВОРЧЕСТВО БАТЫРБЕКА ТУГАНОВА И ГЕОРГИЯ ЦАГОЛОВА. ФОРМИРОВАНИЕ КРУПНОГО ЭПОСА И ДРАМЫ. УРБАНИЗАЦИЯ И ПРОЛЕТАРИЗАЦИЯ ОРЯЛ.

9.1 Методологические замечания (общероссийский литературный и идеологический контекст).

9.2 Творчество Б.А. Туганова: исчерпание «программы» младописьменности ОРЯЛ.

9.3 Творчество Г.М. Цаголова: преодоление «Тазитова комплекса» в ОРЯЛ.

Резюме. Опыт сопоставления творческих концепций и эволюций

Туганова и Цаголова и их значение в становлении ОРЯЛ.

Введение диссертации2010 год, автореферат по филологии, Хугаев, Ирлан Сергеевич

Постановка вопроса. Цель и гипотеза. Проблема формулировки. Объект, предмет и материал исследования. Задачи исследования. Методологическая и теоретическая база. Структура исследования. Актуальность исследования. Теоретическая и практическая значимость исследования.

Существование осетинской литературы так же бесспорно, как существование осетинского народа; существование осетинской русскоязычной литературы (ОРЯЛ) требует защиты, - в этом состоит один из современных филологических парадоксов и важнейший вопрос осетинского литературоведения. Попытки его решения приводят зачастую к радикальным взглядам, основывающимся на мнимых этических дилеммах. «Давно пора, -пишет, например, С. Д. Рамонов, - вынести четкое определение: осетинский (или какой-либо другой) писатель потому и называется осетинским, что творит на своем родном языке. Ни в коем случае нельзя уравнивать «русскоязычных» и исконно-национальных писателей, тем самым обесценивая творчество последних. Любая попытка дать русскоязычному произведению статус национального должна рассматриваться как серьезная угроза злокачественного перерождения национальной литературы» [Рамонов 1996: 98].

Формой доказательства существования ОРЯЛ должно служить, помимо прочего, и комплексное рассмотрение вопросов генезиса и исторического развития ОРЯЛ, включающее частные вопросы, связанные с категорией выражения национального в иноязычном (транслингвальном) литературном тексте.

Общая цель диссертации - осветить генезис русскоязычной осетинской литературы, выявить логику ее эволюции на протяжении всей ее истории и специально охарактеризовать ее развитие на первом этапе, с середины XIX до начала XX века.

Прежде всего, следует исходить из того предположения, что русскоязычная осетинская литература — это объективное явление мировой литературной истории, обладающее своим индивидуальным и неповторимым генетическим кодом, системностью и процессуальностъю.

Мы предполагаем также, что русскоязычная осетинская литература - это органическое явление осетинской культуры и произведение осетинского духа, осетинского мировосприятия. Ибо языковой признак литературы, при всем его безусловном значении, не может однозначно регулировать решение вопроса, и многие исследователи склонны критически относиться к «прямолинейным суждениям» в том роде, что «на каком национальном языке написано произведение, к той национальной культуре оно и относится. (.) Как тут не вспомнить о тех порой излишне затянутых спорах, которые разгораются по вопросу о том, в культуру какого народа вносят вклад писатели-билингвисты: в культуру народов своих или русского народа. (.) Вероятнее будет полагать, что наиболее выдающиеся произведения русскоязычных национальных писателей могут быть достоянием как своих национальных культур, так и русской культуры. В объяснении подобных явлений, на наш взгляд, следует отходить от привычных представлений и искать новые пути толкования нарождающихся фактов культурной жизни народов» [Галазов, Исаев 1987: 2829].

Уже сама по себе современная литература во всем ее языковом, стилистическом и тематическом разнообразии показывает, что совершенное владение языком не гарантирует искусства', подлинная литература произрастает только из этнокультурного корня. И даже если «русскоязычное творчество нельзя рассматривать как необходимое звено в развитии осетинской литературы» [Джусойты 1980: 12] (курсив наш - И.Х.), то ничто не мешает рассмотреть его как возможное звено и компонент осетинской литературной истории и культуры. Мы допускаем, что то, что казалось возможным и случайным, при специальном рассмотрении может оказаться необходимым и закономерным.

В последние десятилетия социалистического литературоведения, в условиях дефицита специальных исследований в соответствующей области, каждое попутное и механическое прикосновение к вопросу русскоязычия национальных литератур народов России только вносило дополнительную путаницу и заостряло проблему. Совершенно закономерно начинал давать сбои собственно филологический (в первую очередь литературоведческий) научный аппарат. Так, неубедительность в вопросах национального и интернационального в части диалектических отношений формы и содержания литературного текста привела к тому, что проблема иноязычных литератур требует в высшей степени деликатного обращения даже на уровне ее общих формулировок и самой необходимой описательной лексики. Только на рубеже XX и XXI веков вполне сформировался ряд соответствующих условий (геополитических, идеологических, культурных), и вопросы культурного и литературного билингвизма и транслингвизма начинают наполняться содержанием «суверенной» научной проблемы: возникла возможность специального, системного и диахронического взгляда на русскоязычную литературу младописьменных народов России.

Очевидно, что проблема формулировки исследуемого объекта (равно как и скепсис в отношении существования нашей литературы) связана в первую очередь с понятием «русскоязычия», которое всегда мыслилось в рамках альтернативы: русскоязычная литература - или русская литература? Казалось бы, можно предложить «паллиатив» этой дефиниции, обозначив объект как русскоязычную литературу Осетии. Такое определение более гибко, но и менее конкретно. Если литература произрастает исключительно из этнокультурного корня, то и фиксироваться она может только в национальном определении. Топонимическое же определение оставляет неясными контуры предмета: с одной стороны, оно предполагает рассмотрение русскоязычной литературы, созданной в Осетии, но не осетинами; с другой - упускает из поля зрения литературу, созданную осетинами за пределами Осетии.

Наиболее адекватным определением объекта представляется именно «русскоязычная осетинская литература». Только такая формулировка уточняет ее специфику: русскоязычная осетинская литература - это результат определенного культурно-исторического синтеза и конфликта, единства и борьбы (!) России и Кавказа, в известном смысле она возникает по поводу отношений Запада и Востока, Европы и Азии (1), и занимает, выражаясь схематически, некое промежуточное положение в контексте более широких (методологически) отношений между собственно русской литературой и собственно осетинской литературой (литературой на осетинском языке).

Поскольку ОРЯЛ берет свое пространственное и временное начало в точке соприкосновения русской и осетинской национальных культур и, таким образом, является феноменом русско-осетинской пограничной культурной зоны, исследование проблемы предполагает постоянное внимание, с одной стороны, к русской литературе, с другой - к осетинской осетиноязычной литературе (ОЛ). Таким образом, большое значение в исследовании подобного рода явлений имеют категории «пограничной культуры» и границы как важнейшего семиотического механизма.

Поэтому в целях прозрачности аналитического аппарата - именно в виду необходимости разграничения всех актуальных понятий — нам приходится-таки использовать и категорию литературы Осетии вообще (ЛО), которая объединяет две указанные (русскоязычную и осетиноязычную) ветви литературной традиции.

Категория ЛО актуальна там, где важно формально-логическое и экономное, оперативное указание осетино-русского билингвизма литературы и культуры Осетии; во всех остальных случаях позволительно говорить о билингвизме собственно ОЛ (русскоязычие является в данном случае конкретизацией и уточнением осетинского, причем препозиция уточняющего определения обусловлена исключительно интонационными, а не логическими или этическими, соображениями).

В виду «генеалогических» задач для нас неактуальна конкретизация материала по каким-либо онтологическим, жанровым и стилистическим признакам: нас интересуют все (в первую очередь опубликованные в печати) русскоязычные осетинские тексты, - но при этом, конечно, с точки зрения их значения в формировании и становлении лтофътутрпо-художественной традиции.

Второе направление актуализирует понятие источников ОРЯЛ. В широком смысле источниками ОРЯЛ являются осетинская и русская культуры; в более узком - русская литература и осетинское устное «священное предание» (Веселовский). Выявление и разграничение имманентного (внутреннего) и внешнего факторов в развитии всякой литературы представляется крайне желательным; и оно становится необходимым, когда речь идет об иноязычной младописьменной литературе, историческая траектория которой детерминирована, с одной стороны, внутренними законами культурного саморазвития народа, с другой — доходящим до прессинга влиянием целого комплекса вполне оформившихся идеологических тенденций и эстетических систем. Речь идет о взаимодействии внутренних и внешних этнокультурных архетипов, дающих жизнь новой литературе и задающих ей ее индивидуальную историческую динамику.

Третий аспект, таким образом, актуализирует спектр исторических вопросов, временное измерение бытия объекта, - его историческую динамику на разных, от жанра и метода до языка и стиля, уровнях. Здесь приобретает особую важность оговоренный выше вопрос процессуальности ОРЯЛ, к которой мы относим следующие основные категории: динамизм (способность к развитию, трансформации, новации), инертность (способность к формированию традиции), регулярность (не-спорадизм), степень и качество влияния на общественное сознание и, самое главное, внутренние и внешние литературные связи на разных уровнях.

Положительное решение вопросов этого ряда будет означать подтверждение гипотезы исследования в части историчности рассматриваемой литературы, доказательство ее обладания собственной историей. Ибо история литературы - как большой литературный процесс -есть категория качественная; не всякий язык имеет собственный литературный опыт, свою литературу; и не всякая литература имеет свой исторический опыт, свою историю.

Коль скоро объект получает развитие, можно говорить и о его структуре. Четвертое направление включает в себя задачи изучения объекта — русскоязычной литературы Осетии — как некоего достаточно «автономного» художественного мира, как единого текста, вполне способного «стоять на своих собственных ногах», как идейно-эстетической системы методов, стилей, изобразительных средств, жанров, конфликтов, сюжетов, тем, характеров, типов и т. д.

Это спектр теоретических (по преимуществу) задач исследования. Они направлены на то, чтобы описать объект в имманентных ему свойствах и общих филологических параметрах. (Данная точка зрения требует поправки на то обстоятельство, что объект представляет собой субстанцию, то есть в отношении своего контекста выступает уже как субъект, приобретает характеристики действительного залога в культурно-историческом процессе.) При этом системные отношения внутри объекта рассматриваются в срезах условной единовременности, - поскольку всякая теория есть попытка фиксации процесса и опыта. Иначе говоря, это «пространственное» измерение объекта анализа.

Рассмотрение относящихся к нему частных вопросов должно, помимо всего, показать, что мы имеем дело не только и не столько с «литературой Осетии», сколько именно с осетинской художественной литературой, с ее особой, русскоязычной «ветвью» [Салагаева 1970: 4], с одной из коренных форм общественного сознания современных этнических осетин. «Двуязычие, -писал В.И. Абаев, - это не нечто навязываемое нам (осетинам — И.Х.) извне, а наша внутренняя, осознанная необходимость, наше естественное состояние, наша судьба» [Абаев 1995: 294]. Русскоязычие не может препятствовать наличию и выражению наг{ионального в тексте произведения и литературы в целом; национальное воздействует на «матричную» форму русского текста подобно тому, как языковой субстрат влияет на различные уровни того или другого языка.

Проблематика исследования требует широкой методологической базы; первостепенное значение имеют здесь труды по исторической поэтике и сравнительно-историческому языкознанию Ф. И. Буслаева, А. Н. Веселовского, А. А. Потебни, О. М. Фрейденберг, Ф. Соссюра, В. Гумбольдта; по сравнительному изучению индоевропейских языков и осетиноведению В. Ф. Миллера, В. И. Абаева, Ж. Дюмезиля и др.; по истории русского литературного языка А. А. Шахматова и В. В. Виноградова; по истории Алании-Осетии В. А. Кузнецова, В. Б. Ковалевской, Б. В. Скитского, М. М. Блиева и др., по истории России и славянства Б. А. Рыбакова и Л. Н. Гумилева, работы Ю. М. Лотмана по семиотике и типологии культуры (теория семиосферы и «семиотических механизмов»), исследования по литературной истории Ю. Н. Тынянова, М. М. Бахтина, Д. С. Лихачева; труды по сравнительному литературоведению В. М. Жирмунского и М. П. Алексеева; по современной теории языковых контактов У. Вайнрайха, Л. В. Щербы, А. Мартине, Э. Кассирера, В. В. Виноградова, Е. М. Верещагина, современные исследования различных аспектов литературного билингвизма и транслингвизма У. М. Бахтикиреевой, А. А. Гируцкого, Ч. Г. Гусейнова, Н. Г. Михайловской, Б. Хасанова, Т. К. Черторижской, К. В. Балеевских, Р. О. Туксаитовой, С. Г. Николаева, этическое учение В. С. Соловьева, в частности, то, что мы называем его теорией «положительной глобализации» и значения войны в мировой истории; теория «архетипов» К. Юнга и исследования «пограничных культур» и «пограничного сознания» в современной социологии и геополитике С. Хантингтона, В. Цымбурского, О. В. Журавлева, И. В. Кондакова, В. Е. Багно и др.

Успешное решение поставленных в исследовании задач немыслимо также без строгого учета достижений осетинской гуманитарной науки; необходимо актуализировать работы первых профессиональных осетинских критиков и литературоведов - Г. Дзасохова, Ц. Гадиева, А. Тибилова, А. Алборова, И. Джанаева (Нигера) и др., исследования по осетинской лингвистике, фольклористике, истории Осетии, этнографии, осетинской культуры, литературы и отдельным вопросам русскоязычной осетинской литературы Л. П. Семенова, М. С. Тотоева, В. Б. Корзуна, Н. Г. Джусойты, 3. М. Салагаевой, С. Б. Сабаева, А. А. Хадарцевой, 3. Н. Суменовой, X. Н. Ардасенова, Б. А. Калоева, Т. А. Гуриева, Ш. Ф. Джикаева, К. Ц. Гутиева, X.-М. Дзуццати, В. Н. Цаллагова, Ю. В. Хоруева, Н. Д. Цховребова, Л. А. Чибирова, С. Ш. Габараева, Т. А. Хамицаевой, Р. Я. Фидаровой, А. X. Галазова, М. И. Исаева, Г. И. Кусова, В. 3. Гассиевой, Т. К. Гальченко, В. А. Блажко, Р. 3. Комаевой, Б. В. Кунавина, Ю. Д. Каражаева, Л. Б. Келехсаевой и других ученых.

Принципиальное значение имеет для нас то обстоятельство, что указанная здесь научно-критическая литература в абсолютно подавляющем большинстве исследований представлена русскоязычными текстами; она — как осетинское литературоведение, осетинская литературная критика и историография - есть ни что иное, как законная и органичная часть ОРЯЛ, результат ее исторического развития в определенном направлении и жанре.

Эта литература, несмотря даже на ее русскоязычие, не решила вопроса ОРЯЛ, хотя, казалось бы, именно его-то она и должна была решать едва ли не и в первую очередь. Весьма нерешительные указания на ОРЯЛ как на органичную часть ОЛ и явление осетинской культуры (2) в определенной мере обусловлены и специфичностью гуманитарного знания вообще, в частности, литературоведческого гносеологического аппарата; в связи с этим представляется крайне желательным преодоление целого ряда филологических комплексов, особенно ярко проявляющих себя именно в «периферийной» филологической науке.

Осетинскому литературоведению следует поверить в собственную полномочность в решении вопросов, касающихся осетинского литературного русскоязычия (3), помня при этом, что действенность филологического анализа гарантируется обстоятельствами более тонкими, нежели точность собственно точных дисциплин; в основе скептических взглядов на филологический инструментарий «лежит неверное понимание подлинного смысла филологии. Они исходят из ложной предпосылки, будто филология познает суть вещей. Но хорошая филология тем-то как раз и высвечивает подлинные суть и смысл, что не претендует на их познание; она как раз защищает это существенное ■ от смешения с филологически познаваемым, составляющим ее непосредственную тему. За всеми передними планами, реалиями, источниками, контекстами, зависимостями, мыслительными схемами, по мере того, как филология их выявляет, все более ясно проступает существенный смысл, субстанция, если, конечно, она есть, и, конечно, только для того, кто способен ее увидеть. Филологическое знание разрушает лишь ложное видение, и там, где оно поработало всего интенсивнее, оно открывает суть, ибо она одна остается в области подлинного незнания» [Ясперс 1994: 22].

Приступая к работе, мы отдавали себе отчет в том, что в известной мере обобщения и «ярлыки» неизбежны в силу жанровой обязательности обобщений, всегда сомнительных в историко-литературном отношении, с точки зрения текучести материала. При исследовании истории ОРЯЛ предполагается компенсировать эту неизбежность специально хронологическим подходом, единственно при котором текст исторического исследования сам становится выражением этой истории. Чтобы исследовать процесс, надо ему сначала следовать, и хронологический порядок — здесь самый предпочтительный принцип, при котором у исследователя нет другого времени для обобщений, кроме пауз самой истории.

Признавая, что «произведение - это звено в цепи речевого общения» [Бахтин 1986: 286], мы и литературный процесс как таковой уподобляем пьесе; теоретик и критик только пишут ремарки на ее полях.

Общая структура исследования определяется следующим тезисом. Мы говорим, что, с учетом гетерогенного происхождения ОРЯЛ, отраженного в ее формулировке, взаимодействие имманентных и внешних генеалогических компонентов или источников в реальных условиях XIX века в Осетии дают сначала осетинскую литературу (или литературу Осетии) на русском языке и — несколько позже - осетинскую литературу (литературу Осетии) на осетинском языке.

Вопросам генезиса предполагается отвести три первые главы работы и часть четвертой, в которой целесообразно рассмотреть образцы ранней, спорадической письменности осетин. Эта глава должна служить переходом от генезиса к истории — первым образцам ОРЯЛ, именно поскольку первые опыты младописьменной кириллической литературы осетин лежат в одном ряду с имевшими в их истории место до-литературными письменными прецедентами с использованием других график.

Далее последуют «исторические» главы, структурно соответствующие решению вопросов исторической периодизации в рамках избранного «хронотопа» (до начала XX в.).

Периодизация литературы возможна в силу более или менее ярко выраженного стадиального характера литературного процесса и всегда организована критерием отграничения одного качественного состояния объекта от другого. Наиболее целесообразным углом зрения на любую литературную историю был бы, вероятно, тот, что соединил бы в себе, или комбинировал «объективно-социологическую» и «имманентную» оптику. Литературу следует видеть «и как чудо, живущее по своим собственным законам, и как явление, взаимодействующее с другими» [Архангельский, Вайнштайн, Новиков 1994: 6]. Это тем более относится к ОРЯЛ в силу ее пограничного (в указанном выше культурном смысле) происхождения (социологический критерий в данном случае синонимичен вектору внешнего влияния и внешней оценки, поскольку до присоединения к России Осетия «не знала» сословного вопроса и классового антагонизма). Мы достаточно ясно видим обе опасности: и опасность «подмены литературной истории историей страны, увиденной через литературу» [Там же], и опасность «спецификаторства формализма» [Там же], которым чреват сугубо имманентно-литературный подход к вопросу периодизации ОРЯЛ.

Сопряжение полярных по своей сути критериев не только не является помехой, но, напротив, гарантирует стереофоническое освещение объекта и иммунитет от вульгаризаторских тенденций. В строгом смысле слова ОРЯЛ следует рассматривать и как осетинскую литературу, и как русскоязычную литературу (как видим, все вопросы в конечном счете регулируются дефиницией исследуемого явления).

Основные закономерности и характеристики литературного процесса в России в значительной мере корректируют литературное движение Осетии и, разумеется, в наибольшей степени — развитие его русскоязычной ветви. Общность языка должна обусловливать особую интенсивность влияния. Следует выявить «алгоритм», или важнейшие принципы соотношения хронологической (исторической) шкалы развития ОРЯЛ с периодизацией русской классической литературы и осетинской литературы, а так же принять в строгий учет динамические параметры осетинского национального билингвизма как естественной социолингвистической базы литературного осетинского билингвизма и исторические формы и степени сбалансированности осетинского и русского языков в индивидуальном творческом сознании.

При таком подходе простой, однолинейной последовательности качественных этапов (со сколько-нибудь четкими границами, отделяющими одну фазу от другой) в истории ОРЯЛ не наблюдается. Мы предполагаем, что задача диахронического взгляда на ОРЯЛ заключается в выявлении ее условных «синхроний», «блоков» (или, по Ю.Н. Тынянову, «эпох-систем»), которые частично накладываются одна на другую; а что касается творчества крупнейших представителей ОРЯЛ XIX века - И. Д. Канукова и К. Л. Хетагурова - то они вообще не могут быть локализованы в соответствии с рамками возможных к выделению этапов, - но сами представляют важнейшие вехи исторической эволюции ОРЯЛ.

Сегодня ничто не препятствует объективному взгляду на исторический и литературный процесс прошлого. Актуальность исследования заключается, однако, не в том, чтобы примирить здесь различные концепции или выдвинуть новую, - а именно в том, что таковых — еще раз подчеркнем это — в принципе нет: осетинская русскоязычная литература (ОРЯЛ) до сих пор не была объектом специального монографического исследования.

В случае положительного решения поставленных задач исследование расширит и углубит представления о механизмах зарождения младописьменных литератур России и алгоритмах их эволюции, о природе культурного билингвизма и национального литературного транслингвизма («русскоязычия»), о формах и векторах влияния русской культуры и литературы на литературы народов Российской Федерации, - в этом видится теоретическая значимость работы.

Практически результаты исследования могут быть внедрены в учебный процесс гуманитарных вузов Осетии. Специальный курс по генезису и становлению ОРЯЛ решительно дополнил и «уплотнил» бы образовательный процесс в части литературоведческих, лингвистических, журналистских и педагогических дисциплин на факультетах осетинской и русской филологии.

Список научной литературыХугаев, Ирлан Сергеевич, диссертация по теме "Литература народов Российской Федерации (с указанием конкретной литературы)"

1. Противопоставление Нартовского общественного строя — родовой демократии — «уже оформившимся феодальным порядкам соседей» Абаев 1982: 91. (33) говорит об имманентной, исторически традиционной приверженности осетин и их предков демократическим принципам.

2. Исторически открытый характер осетинского языческого пантеона, который для самих осетин необходимо символизирует их религиозную свободу и выступает императивом великодушия, открытого нрава и толерантности.

3. Путевые (этнографические) очерки «По Востоку» (1897).

4. Рассказы об аборигенах: «Кореец-носильщик и лошадь» (Уличные картинки) (1890), «Ирбо» (1894).

5. Теория «единой локализации и единого источника» (т.е. родства) в советском литературоведении подвергалась критике, но методологически историческая поэтика советского периода оставалась на той же платформе.

6. Дабы как-то поддерживать в носителях языка способность «священного трепета», включаются в работу критика и литературоведение, чем иногда и ставятся крест на всем священном.

7. Известны, как мы увидим ниже, ранние прецеденты грузиноязычной осетинской литературы, а также средневековые памятники докириллической; < осетинской письменности.

8. Семиотика имеет универсальный методологический характер, потому что по-своему апеллирует к атомистической теории мира, иллюстрируя сложнейшие процессы элементарными моделями.

9. Как говорит Лотман, «исконная предначертанность цели снимает вопрос о свободе» Лотман 2001: 348.

10. Исходна, пожалуй, в пределах опытно обозримой истории; во всяком случае, миф о разделении языков при вавилонском столпотворении тоже имеет отношение к вопросам глоттогенеза.

11. Имеются в виду «мифы» о романах К. Хетагурова и других писателей, якобы до нас не дошедших.

12. Впредь мы увидим, что осетинская литература характеризуется не только в строгом смысле языковым (осетинский и русский), но и диалектно-литературным билингвизмом.39 «Ирон агдау» «осетинский обычай» (традиция, порядок, путь, метод, стиль).

13. В 30-х годах А. Кубалов в предисловии к своему драматическому либретто «Амазонки на Тереке» (по Геродоту)» скажет: «.Для нас важно, что у осетин, хотьи смутно, сохранилось предание или, вернее, понятие о царстве женском» Кубалов 1978:301.

14. Исключительный в геральдике горских народов факт. Больше того: и волка, и арийские свастики перенесли на свои знамена соседние осетинам народы, которые к началу рассматриваемой эпохи как раз входили в стадию пассионарного толчка.

15. В свое время понятие будет прояснено.

16. Во всяком случае, едва ли не первыми они перевели на свой язык «Манифест коммунистической партии», «Интернационал» и «Марсельезу».

17. Осетия, как мы сказали в 1-й главе, уже на заре своего Просвещения имела Библию на грузинском, осетинском и русском языках, что ярко выразилось уже в первых опытах осетинской письменной литературы.

18. Специально термин будет разъяснен в свое время.

19. Очевидно, что нравственно и психологически народы отличаются друг от друга все же меньше, нежели их языки, в звуковом и письменном, собственно коммуникативном выражении.

20. Афхард «оскорбленный», анамонд - «несчастный» (осет.)

21. Строго говоря, «гора», «осетин», «бурка», «кинжал», «кровник», «абрек» и т.п. для осетинского слуха звучат иначе, нежели для русского, и вызывают оригинальный ряд ассоциаций, тоже ведущих творческое сознание по неразведанным в русской литературе путям.

22. Это общий вектор субстратного развития на умозрительно далекую перспективу, актуальный только теоретически.

23. В этом смысле ОРЯЛ представляет собой билингвистический текст в строгом смысле слова, характеризующийся толерантностью как «категориальным статусом» Туксаитова 2007. Об этом специально в следующем параграфе.

24. Так, на научной конференции РГГУ «Бахтинские чтения: Проблемы научного языка М. М. Бахтина» (2005) А. Гайван выступила с докладом «Проблемы литературного билингвизма в аспекте функциональной асимметрии головного мозга».

25. Даже Сека Гадиев, не говоривший по-русски, был все же рецептивным билингвом. Как, кстати говоря, и последнее (современное) поколение осетинских писателей-транслингвов (мы вернемся к этому вопросу 3-й главе).

26. Молчание это, однако, бывает в высшей степени плодотворным для культуры, ибо настоящее искусство, свободное от национальной идеологии, зачинается тем открытием, «что чужая песня может доставить такое же удовольствие, как своя» Абаев 1995: 33.

27. Впрочем, не всегда анонимным: широко известны, например, образы Курм Бибо (Слепой Бибо) А. Кубалова, Кубыды К. Хетагурова и Кудайнат Г. Цаголова.

28. Не случайно этот момент синхронизируется с изданием в Московской синодальной типографии первой книги на осетинском языке («Катехизис» 1798 г.).

29. К борьбе не в последнюю очередь: активное участие осетин в русских революциях было бы немыслимо вне письменного образования и литературного развития: «все великие революции предполагают литературу» Там же: 157.

30. Имеются в виду концепции Ц. С. Гадиева, А. X. Бязырова, М. С. Тотоева, X. Н. Ардасенова, Ш. Ф. Джикаева, Н. Г. Джусойты, 3. М. Салагаевой.

31. Дата публикации «Осетинской лиры» («Ирон фандыр») Коста Хетагурова как начала осетинской национальной литературы.

32. Русский язык был усвоен первыми осетинскими писателями в юношестве, на базе полностью сформированной родной речи.

33. Собственно осетинская литература не имеет отношения к генезису ОРЯЛ, поскольку, как уже сказано выше, ОЛ возникает после ОРЯЛ. Не ОЛ для ОРЯЛ, но ОРЯЛ для ОЛ выступает одним из условий генезиса (об этом специально в 7 главе).

34. Во всяком случае, писатели этой волны знакомятся с русским языком в более раннем возрасте, при более развитой системе образования и в более благоприятствующих тому социальных условиях.

35. Не случайно «стилистическая интерференция не характерна для первой изоглоссы русской речи адыгейцев (горцев вообще И. X.). Она обнаруживается во второй и третьей изоглоссе, то есть на более высоких ступенях овладения русской речью.» Багироков 2004.

36. Аналогично тому, что «лингвистическая сущность понятия «русский язык как средство межнационального общения» рассматривается и обосновывается в одной цепи понятий «русский язык русский литературный язык — русская речь нерусских - родной язык» Там же.

37. Аналогичные процессы наблюдаются и у других горских народов.

38. Значительная часть современной печатной продукции дает наглядное представление о такого рода «литературе».

39. Сословный вопрос в Осетии особая тема, которая интенсивно дискутировалась в ОРЯЛ; к ней мы обратимся неоднократно.

40. Лучше сказать, выбора как такового у первых осетинских писателей не было, что позволяет характеризовать исходный транслингвизм как своего рода стихийный транслингвизм. Заслуга Коста состоит и в том, что он дал своим соплеменникам возможность выбора.

41. Это не относится к Туганову и Цаголову: они тоже писатели в строгом смысле слова, но они больше принадлежат XX веку, нежели XIX, и не только хронологически, но и по содержанию творчества.

42. Заметим, что к началу X века относится и образование Аланской архиепископской кафедры.

43. Соответственно, к 1366 году относится последнее упоминание в источниках об Аланской епархии.

44. В» 1809 году Финляндия была присоединена к России: на северном «фронте» Просвещения проходили аналогичные процессы.

45. Ибо «очевидно, что народы, знакомые с письменностью, всегда миролюбивее тех, которые не имели возможности образовать для себя письменность» П.И. 1982: 42.

46. Аксо Колиев известен как автор нескольких религиозных стихотворений, которые стали первыми литературными произведениями на осетинском языке. Для нашей проблематики они неактуальны.

47. Тем самым мы, хоть и отступаем от хронологии, остаемся в рамках логической последовательности: этнография — и по задачам, и по существу прежде художественной литературы.

48. Дальше по тексту будут Ганимед, Рембрандт, Плиний, Потоцкий и все так или иначе по поводу осетинской темы.

49. Генерал-майор русской службы, в 60-х годах XIX века (с завершением Кавказской войны) он возглавил исход 5 тысяч осетин-магометан и порядка 20 тысяч чеченцев в единоверную Турцию.

50. Это отчасти касается и других осетинских писателей-этнографов первой волны: И. Тхостова, А. Гассиева, Ф. Натиева и др.

51. В дальнейшем И. Тхостов будет тесно сотрудничать с В. Ф. Миллером.

52. Д. Чонкадзе известный грузинский писатель, автор исторической повести «Сурамская крепость».

53. Следует подчеркнуть, что Южная Осетия таюке изначально включалась в русскоязычную литературную работу.

54. Известно, что Гассиеву принадлежит ряд статей по проблемам языкознания, которые до сих пор не опубликованы См. Кусаев, Елоева 1994: 39.

55. При этом полагаем, что они были написаны (во всяком случае, оформлены и отредактированы) между 1865 и 1877 (начало русско-турецкой войны на Балканах) годами.

56. Имеется в виду «Прокламация Чеченскому народу» (1860), в которой были оговорены права и обязанности горцев.

57. Показательно, в самом деле, что даже Кундухов, приложивший немало сил к искоренению этого обычая в народе, сам не сумел или не захотел воздержаться от убийства Бехо.

58. На это, в частности, указывают уже его «насекомые» псевдонимы. Отметим, что и «М. Иронов» не только «Миронов». «Ирон» - самоназвание осетин, что вызывает ассоциацию с иронией (русская «калька» Осетии), которую и обыгрывает Кануков-публицист и сатирик.

59. В известной мере Кануков остается этнографом и на Дальнем Востоке: в его сочинениях довольно широко представлен быт местных «инородцев» китайцев, корейцев и японцев.

60. Намеченной в «Двух смертях» каторжанской теме суждено было, таким образом, развиться в самостоятельный «трактат».158 «Кто поверил в систему, тот изгнал из своего сердца любовь» Ваккенродер 1990: 53.

61. В другой раз в очерке «Мотивы осени».

62. Все остальные носят общий и отвлеченный характер.

63. Любой критический реализм имеет своей основой романтическое мировоззрение, ибо и критика, возникает из сознания ущербности объективного мира; остальные критерии служат не типологической, а другой, более частной классификации.

64. Под этим названием были опубликованы IV и V очерки из цикла. «Эхо журналов». Некоторые мысли, относящиеся к проблеме «войны и мира», содержатся в других очерках указанного цикла. В дальнейшем мы не будем конкретизировать ссылку.

65. Эта тема в общем рассмотрена в предыдущем параграфе; здесь мы позволим себе ее опустить.

66. Помимо «Галабу» следует иметь в виду и другие издания Г. Баева -«Осетинские пословицы» (1900), сборник народных преданий и стихотворений «Фарн» (1901), «Осетинские сказки» (Вл., 1901) в изложении Цоцко Амбалова и других собирателей фольклора.

67. Если «Алгузиани» Ялгузидзе мы ассоциировали со «Словом о полку Игореве», то правомерно, отвлекаясь от частностей, соотнести «Афхардты Хасана» с «Песней про купца Калашникова».

68. Мы, как и прежде, не настаиваем на подобных аналогиях; они только одно из средств идентификации литературного явления.

69. Тут необходимо сказать, что первые пьесы на осетинском языке (М. Тхостова, М. Гарданова и Г. Сиукаева), которые ставились любительскими труппами, появились в 90-х годах См.: Хадарцева 1983: 42. Бритаев же в этом контексте осетинский Островский.

70. Так назовет свой сборник стихов 1907 года Георгий Цаголов.

71. Название сборника Сека Гадиева.

72. Название издания Г. Баева.

73. Коста Хетагуров учился в Петербургской академии художеств; он был и первым профессиональным (и народным) художником Осетии.

74. Курм Бибо (Дзугутов из с. Батакоюрт), которого Кубалов лично слышал и видел, был действительно слеп.

75. Впервые в осетинской литературе; в ОРЯЛ мы уже наблюдали это у И. Канукова.

76. М. Горький в этой связи предлагал для исторического рассмотрения литературы нечто весьма сходное с периодической таблицей химических элементов Д. Менделеева.

77. Соотношение условно и основано на том, что мы ассоциировали «Поэму об Алгузе» со «Словом о полку Игореве», а Коста с Пушкиным. Арина Родионовна, — первая демократическая «мать» и «муза» в русской поэзии.

78. У Коста, по замечанию А. А. Хадарцевой, «подчас трудно разграничить интимную лирику и гражданскую» Хадарцева 1955: 25.

79. Стихотворение арестовано только потому, что вместо пушкинского богатыря у Коста — повешенный ингуш.

80. Эту жанровую традицию продолжит в начале XX века Асламурза Кайтмазов.

81. Газеты «Ирон газет» («Осетинская газета») и «Ног цард» («Новая жизнь»), общественно-литературные журналы «Зонд» («Разум»), «Афсир» («Колос») и «Хуры тын» («Луч солнца»).

82. Поэтому при специальном рассмотрении творчества Хетагурова вопросы его литературно-критических позиций будут опущены.

83. Выше мы уже цитировали Саукудза в связи историей письменных прецедентов в Осетии.

84. Трудно сказать, что имеет в виду автор.

85. Реабилитация последовала только в период перестройки; тогда прах Г. Баева был перевезен из Германии, где он скончался в 1939 году, и был захоронен во Владикавказе на кладбище Осетинской церкви, рядом с могилой Коста Хетагурова.

86. Б. А. Калоев называет эту брошюру «превосходным трудом», «не имевшим (для своего времени И. X.) себе равных по актуальности темы и глубине содержания» Калоев 2004: 83.

87. Псевдоним А. Г. Ардасенова.

88. Имеется в виду М. Ю. Лермонтов. Как видим, в этой части критики русского просвещения Кануков остается верен своим самым ранним впечатлениям и оценкам.

89. Что и послужило причиной двух высылок Коста за пределы Терской области.

90. Достаточно вспомнить образ толпы у русских поэтов XIX века.

91. Не подсказано ли данное «определение» А. Фетом («Шепот, робкое дыханье, // Трели соловья.»)?

92. Тоже весьма условная форма, которой бы не воспользовался русский поэт; она употребляется у Коста неоднократно в разных произведениях.

93. Это самая общая, предварительная и гипотетическая оценка; все необходимые оговорки содержатся в специальном анализе произведений.

94. Село (аул) и город, картины естественной и социальной природы в младописьменной горской эстетике более, чем в какой-либо другой, соотносятся как до-просветительское прошлое и современность, модерн.

95. В отношении «Чердака» будут в свое время введены необходимые коррективы.

96. Вероятно, и оценка поэмы И. Ялгузидзе не могла бы быть слишком высокой, коль скоро среди просветителей священного сана Коста выделяет только А. Колиева.

97. Эстетика «Фатимы» и «Перед судом» относится полемически к художественности «Хасаны».

98. Ценность хетагуровского «свидетельства» повышается известной двойственностью его положения: воссоздавая родную среду, он имеет, благодаря оптике чужого языка, и возможность отстранения.

99. Русские разночинцы с социологической точки зрения формально соотносимы с осетинскими кавдасардами.

100. Ибо и в рамках поэмы так же, как в лирике, социология Коста -некрасовская, а антропология лермонтовская.

101. Вспомним Владимира (героя «Чердака»), которому бог был дан не в результате анализа и рефлексии, но в озарении, откровении.

102. Не беда, что он тем самым выводится за рамки собственно филологического анализа: он остается в русле проблем истории ОРЯЛ.

103. Пять, если иметь в виду не сохранившийся периода учебы в Ставропольской гимназии рассказ «Зима». См. Салагаева 1970: 7.

104. Коста, как мы уже видели, много писал для детей и на родном языке, и часто обращался к детям в русскоязычной лирике.

105. Один из параметров, обязавших нас начать рассмотрение прозы Коста именно с этого рассказа.

106. При этом вовсе не обязательно, что эти рассказы в каком-либо смысле служили Коста образцом: «Ванька» опубликован в 1886 году, а «Степь» в 1888. Над своим рассказом Коста мог работать раньше.

107. Ведь и у Канукова был, как мы помним, свой «отрывок из повести».

108. Что касается «остроты сюжета» то она не является обязательным критерием романа, если, конечно, заранее не ассоциировать «Предложение» с некоторыми тематическими аналогами - увидим ниже.

109. В конце рассмотрения мы специально обратимся к этому вопросу.

110. Даже в брюзжании старого Зураба «Детей никогда не надо спрашивать, они должны следовать за старшими» - есть определенная, с долей юмора, апелляция к детскому разумению.

111. Название аула буквально переводится как «каменистая пашня».

112. Цинизм' «Чердака» сгубил этот опыт на корню, именно потому, что Коста был слишком молод и не готов прикоснуться к болезням нового века.

113. A.A. Хадарцева считала, что в «Чердаке» мы имеем дело с «незавершенным творческим процессом при сюжетной завершенности» Там же: С. 54.

114. Как известно, в некоторых набросках поэмы «Чердак», не вошедших в основной текст, главный герой фигурирует под именем Борис; этот Борис может быть переходным звеном между концепциями «Чердака» и «Позднего рассвета».

115. A.A. Хадарцева также замечает, что Наташа.«чем-то напоминает Ольгу из «Позднего рассвета» Там же: 53.

116. Не зря Ш. Ф. Джикаев делает специальное примечание: «По отрывкам; неизвестно, какую картину увидели персонажи» Там же: 516.

117. Хотя и смущает здесь местоимение «этой».

118. Образ художника вообще часто встречается у Хетагурова.

119. Точнее сказать, она обрывается на следующей за тем строке «Явл. IV», -из чего ясно, что 3-е явление исчерпано.

120. В «Дуне» фигурирует только один не-русский персонаж, и тот татарин.235 «Образ Дуни не был типичным для той социальной и национальной среды, в которой пребывала горянка того времени» Хадарцева 1983: 63.

121. Но и другое: «фантазия» музыкальная пьеса свободной формы, в том числе на темы из оперных балетов, на мелодии народных песен и т.п.; часто виртуозного характера.

122. В. Д. Дзидзоев не без оснований относит работы этого рода к «разряду классических образцов политологической мысли» Дзидзоев 2000: 59.

123. Выше (гл. 4), мы отмечали, что именно эти полярные оценки и послужили во многом провоцирующим фактором ОРЯЛ.

124. Опять-таки, аналогично И. Канукову («Заметки горца», «Горцы-переселенцы»).

125. Имеется в виду исследование В.Н.Л. (псевдоним А. Ардасенова) «Переходное состояние горцев Северного Кавказа» (1896), о которой мы говорили в связи с критическим отзывом на эту работу И. Канукова (гл. 5).

126. Таким образом, Коста четко разграничивает подлинное просветительство и «тлетворное влияние» Там же: 134.

127. Имеется в виду статья «Избави бог и нас от этаких судей.», которая рассмотрена в гл. 7, в связи с первыми литературными дискуссиями в ОРЯЛ.

128. Характеристика реальных осетинских типов соответствует образу Джамбулата из поэмы «Фатима».

129. Коста обращается к статьям Г. Баева «Осетинская письменность» («Казбек», 1896) и «Отрадное движение (Тяга осетин к образованию)» («Терские ведомости», 1896).

130. Полемика Коста с Г. Цаголовым по поводу его статьи «Культурное движение среди осетин» («Северный Кавказ», 1900) рассмотрена выше в связи с первыми общественно-литературными дискуссиями в осетинской печати (гл. 7).

131. Впервые очерк был опубликован (в неполном варианте) в газете Северный Кавказ в 1894 году.

132. Вспомним, что в периодизации осетинской литературы Н. Г. Джусойты 1902 год также признается концом 2-го периода именно в связи с завершением общественно-политической и литературной деятельности Коста Хетагурова.

133. Вероятно, это следует относить и к преданию о Хетаге, родоначальнике Хетагуровых, который, по преданию, был кабардинский княжич и пришел «из-за Кубани».

134. Поэтической интерпретацией материала этого параграфа является стихотворение «На кладбище» («Осетинская лира»).

135. В статье «Неурядицы Северного Кавказа» мы указывали аналогичное положение.

136. Формула, взятая Набоковым для обозначения социального критицизма Набоков 1996: 56.

137. Важно заметить факт тугановского билингвизма.

138. В своем анализе мы, тем не менее, считаем логичным придерживаться порядка, в котором расположил свои рассказы автор в сборнике «Батоноко Тембот».

139. Может быть, не столько сюжетная, сколько психологическая-, героев Андреева и Туганова поглотила одна и та же «черная бездна».

140. Первоначальный вариант текста под заголовком «Украл» впервые опубликован в газете «Казбек» (1896, №№ 24, 25).

141. Гуйман осетинский образчик Раскольникова: он тоже не смог преступить содеянное.

142. Рассказ опубликован впервые в газете «Казбек» от 16 июня 1896 г.

143. Тем самым, кстати, которым в рассказе И. Канукова «Две смерти» руководствовался Бечир, когда убивал Данела (см. пар. 5.2.).

144. Первый вариант рассказа под заглавием «Он глядел на вершину Казбека.» был опубликован в газете «Казбек» от 9 февраля 1897 года.

145. Действие в рассказе «Ханифа» длится вечер и ночь, в «Конокраде» ночь и утро, «По адату» - полдня.

146. Впрочем, и Фацбай возвращается: если не к самому себе, то, как мы сказали выше, в лоно традиции «особа».

147. Кстати говоря, в первых редакциях сюжета «Пастуха Баде» (известного под названием «он глядел на вершину «Казбека») герой назывался Гуйманом, а Гуйман «Конокрада» носил имя Беппа («Украл»).

148. Вспомним, что молодой Туганов сам некогда находился в аналогичном положении.

149. Второе, вслед за хетагуровским, упоминание буров в ОРЯЛ.

150. Известно, что Туганов специально изучал «Капитал».

151. Финал драмы не вполне ясен именно в смысле решения* Елены Далматовой, но в этой неразрешенности есть тонкое драматическое обаяние.279 «Дуня» Хетагурова аналогична «Параллелям» по всем основным параметрам, кроме жанрового.

152. Туганов был «казначеем» боевой революционной дружины, вместе с Ч. Баевым и Е. Бритаевым вел революционную агитацию среди солдат Осетинского дивизиона и рабочих Владикавказа.

153. Хотя в этой войне погибло немало осетин (в том числе и Б. Гурджибеков, писавший на осетинском языке).

154. Что, между прочим, позволяет сближать идею пьесы с «Антимилитаризмом» И. Канукова и его антивоенными стихотворениями.

155. Вспоминаются «Жизнь человека» (1906), «Черные маски» (1908) и «Анатэма» (1909).

156. Вспомним первое произведение писателя, относящееся к 80-м годам и рассмотренное в главе 5-й «Эпизод из времени бунта в Осетии 1806 года».

157. Дата написания не установлена, что впредь и будет означать отсутствие ее специального указания.

158. С предметно-изобразительной точки зрения такая же «готика», как «Ханифа» Туганова {башни, бойницы, склепы, совы, факелы и пр.)

159. Мы еще обратимся к нему в своем месте.

160. Насколько важен этот вопрос для Цаголова, мы увидим, когда обратимся к его прозе.

161. Речь идет о буржуазности вкуса и нрава в чистом виде, о вульгарном и пошлом.

162. Туганов над конокрадом посмеялся, Цаголов его оплакал: различия жанровые, в углах зрения, но не более.

163. Помимо специально рассмотренных здесь в этой связи произведений следует иметь в виду этюд «Бецал. Картинка из осетинской жизни» («Казбек», 1903, № 1617).

164. Дуню у Хетагурова только однажды «потянуло» к Неве; да она и не была в строгом смысле осетинской героиней.

165. Известный народный мотив, один из архетипов национального (см. пар.21.).

166. То же мы видим и в «Цах-адага» и в целом ряде других произведений, выходящих за рамки данного исследования, наиболее ярким из которых представляется «Аг{амаз», где звучит песня дионисийски торжествующей весны.

167. Это тип цаголовского «паука» (восходящего к образу Темболата: из одноименного стихотворения). У Цаголова «пауки», у Хетагурова, как помним -«каннибалы».

168. Данный топоним не однажды возникает в текстах Цаголова (опосредованно сказалось тут, , вероятно, обстоятельство ссылки на остров отца' писателя).

169. Это уже третий образ «аульного писаря» (русского по происхождению) в произведениях Цаголова.

170. Имеется в виду рассказ «Абрек» («Тифлисский листок», 1905, № 165), в данном рассмотрении опущенный: он не дает концептуального материала, выходящего за рамки того, что уже сказано о цаголовском абречестве.

171. Налицо у Цаголова и горский аналог этого образа старик-осетин Гуго (тоже с трубкой), излагающий« предание о непонятом людьми пророке («Святая пещера», «Казбек», 1903, № 1654).

172. Фабула напоминает рассказ И. Канукова «Кореец-носильщик и;лошадь», где герой умер, объевшись огурцов (см. пар. 6.3.).

173. В то же время, если бы Цаголов заявил, что потерял рукопись романа, это не вызвало бы у нас сомнений, как соответствующее заявление Коста: жанр вызревал уже объективно.

174. Мы наблюдаем явление, отмеченное в свое время О. М. Фрейденберг: «История роста композиционной динамики есть история роста классового сознания и расширения поля его видения» Фрейденберг 1997: 270.

175. Хугаев И.С. Генезис и развитие русскоязычной осетинской литературы. Владикавказ: Ир, 2008. - 559 с.Научные статьи в изданиях, рекомендованных ВАК для публикации основных положенийдокторских диссертаций:

176. Хугаев И.С. От «сказительства» к «писательству»: динамика и комплексы младописьменной культуры // Обсерватория культуры, 2008, № 6. -С. 102-109.

177. Хугаев И.С. Общие методологические подходы к изучению русскоязычной осетинской литературы // Вестник РУДН (серия «Журналистика и литературоведение»). 2008. № 4. С. 12-20.

178. Хугаев И.С. О природе осетинской литературы с точки зрения теории билингвизма и транслингвизма // Вестник РУДН (серия «Лингвистика»). 2009. № 1.-С. 58-68.

179. Хугаев И.С. Казус Коста (интимный дискурс русскоязычной лирики Коста Хетагурова) // Вестник РУДН (серия «Журналистика и литературоведение»). 2009. № 3. — С. 19-20.

180. Хугаев И.С. Культурологическое значение младописьменной транслингвальной литературы (на примере осетинской русскоязычной литературы): актуализация и упразднение границы // Вестник МГОУ (серия «Русская филология»). 2009. № 2. С. 177-189.

181. Хугаев И.С. Имманентные и внешние этнокультурные архетипы как факторы генезиса русскоязычной осетинской литературы // Научная мысль Кавказа. 2009. № 3. С. 121-128.

182. Хугаев И.С. К проблеме этнокультурной идентичности транслингвального текста (этнический субстрат литературного осетинского русскоязычия) // Вестник МГОУ (серия «Русская филология»). 2010. № 1. С. 168-178.

183. Хугаев И.С. Образ Кавказа и Осетии в русской этнографии и беллетристике XIX века как фактор генезиса русскоязычной осетинской литературы // Обсерватория культуры. 2010. № 2. С. 110-115.

184. Хугаев И.С. Фатум Фатимы (о конфликтной основе поэмы Коста Хетагурова «Фатима» в аспекте идеологии горского Просвещения) // Известия ВГПУ (серия «Филологические науки»). 2010. № 2 (46). С. 166-171.

185. Хугаев И.С. «Предложение» и продолжение: миф об утерянном романе Коста Хетагурова // Вестник СОГУ. 2010. № 1. С. 208-213.Статьи в других изданиях:

186. Хугаев И.С. Возвращение Гайто. (О творчестве Гайто Газданова) // Дарьял. 1992. № 1.-С. 177-190.

187. Хугаев И.С. Осанна грядущему: жизнь и творчество Хаджи-Мурата Мугуева // Дарьял. 1994. № 3. С. 122-140.

188. Хугаев И.С. Человек и война в историческом романе Х.-М. Мугуева «Буйный Терек» // Ираф. 1995. № 4. С. 170-180.

189. Хугаев И.С. Мюридизм и декабризм Х.-М. Мугуева // Мах дуг. 1995. №9.-С. 133-138.

190. Хугаев И.С. Дальше на Восток: к проблемам поэтики и стиля Дзахо Гатуева // Дарьял. 1997. № 4. С. 112-129.

191. Хугаев И.С. Некоторые вопросы поэтики Дзахо Гатуева // Ираф. 1997. №3.- С. 153-159.

192. Хугаев И.С. Неизвестный Мугуев, или «Свет погасшей звезды» // Дарьял. 1999. № 2. С. 176-185.

193. Хугаев И.С. Репортаж с Голгофы (заметки на полях очерка И.Д. Канукова «Казнь») // Дарьял. 2010. № 1. С. 198-219.

194. Хугаев И.С. Преступление и покаяние (сюжетная коллизия новеллы Б .И. Туганова «Ханифа») // Ираф. 2010. № 1. С. 262-269.

автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.02 диссертация на тему: Осетинская русскоязычная литература

Полный текст автореферата диссертации по теме "Осетинская русскоязычная литература"

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Хугаев, Ирлан Сергеевич

Введение диссертации2010 год, автореферат по филологии, Хугаев, Ирлан Сергеевич

Список научной литературыХугаев, Ирлан Сергеевич, диссертация по теме "Литература народов Российской Федерации (с указанием конкретной литературы)"

Похожие темы диссертаций

автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.02
диссертация на тему: Осетинская русскоязычная литература