автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.10
диссертация на тему: Повесть "Шоколад" А.И. Тарасова-Родионова в контексте истории советской журналистики 1920-х гг.

Полный текст автореферата диссертации по теме "Повесть "Шоколад" А.И. Тарасова-Родионова в контексте истории советской журналистики 1920-х гг."

На правах рукописи

ЩЕРБИНА АННА ВЛАДИМИРОВНА

ПОВЕСТЬ «ШОКОЛАД» А. И. ТАРАСОВА-РОДИОНОВА В КОНТЕКСТЕ ИСТОРИИ СОВЕТСКОЙ ЖУРНАЛИСТИКИ

1920-Х ГГ.

Специальность 10. 01.10— Журналистика

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Москва-2006

Работа выполнена на кафедре литературной критики факультета журналистики Российского государственного гуманитарного университета

Научный руководитель:

кандидат филологических наук, доцент Фельдман Д.М. Официальные оппоненты:

доктор исторических наук, профессор Парсамов B.C. кандидат филологических наук Кочеткова Н.Е.

Ведущая организация:

Московский государственный педагогический университет

Защита состоится 5 октября 2006 г. в 17 часов на заседании диссертационного совета К 212.198.05 в Российском государственном гуманитарном университете по адресу: Москва, 125267, Миусская пл., 6, ауд. 530.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Российского государственного гуманитарного университета.

Автореферат разослан 28 августа 2006 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета ^^^

канд. филол. наук, доц. ^ZfjnffC ¿¿riP**'^ Д.М.Фельдман

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Данная работа посвящена анализу рецепции повести А.И. Тарасова-Родионова «Шоколад» в контексте истории советской журналистики 1920-х гг.

Выбор темы обусловлен прежде всего специфическим положением в истории советской литературы и журналистики как самого Тарасова-Родионова, так и его повести «Шоколад», сразу же замеченной и читателями, и критиками на рубеже 1922-1923 гг.

Согласно иностранным и отечественным справочным изданиям, Тарасов-Родионов, один из организаторов литературной группы «Октябрь», а позже и Российской ассоциации пролетарских писателей, стал большевиком в 1905 г. Тогда ему исполнилось 20 лет, он был студентом юридического факультета Казанского университета. Обучение пришлось прервать, диплом он получил лишь в 1914 г., сдав экзамены экстерном. Потом - мировая война, мобилизация, военное училище, служба под Петроградом, участие в февральских и октябрьских событиях 1917 г., гражданская война, быстрая армейская карьера. С 1922 г. — литератор. Написал он немало, но для критиков и большинства читателей остался автором одной книги — «Шоколад». В 1937 г. был арестован, ему инкриминировали «измену Родине», признали невиновным посмертно - в 1956 г.

Повесть «Шоколад» впервые опубликована журналом «Молодая гвардия» в декабре 1922 г.1 Главный герой — Зудин, председатель губернской ЧК, без колебаний отдающий приказы о массовых арестах и массовых расстрелах. Среди арестованных — бывшая балерина Вальц, которую подозревают в причастности к контрреволюционному заговору. Ее ожидает расстрел, Вальц умоляет Зудина пощадить ее, объясняя, что с заговорщиками знакома лишь постольку, поскольку ранее, вынуждаемая голодом, уступала

1 Тарасов-Родионов АЛ. Шоколад И Молодая гаардиа. М , 1922. № б—7.

3

домогательствам этих богатых поклонников. Зудин, сочтя Вальц «жертвой эксплуатации», не только освобождает ее, но и принимает на работу в качестве канцеляристки. Вальц - в отсутствие Зудина - приходит к его жене и дарит ей шелковые чулки, а детям — плитки шоколада. Зудин, узнав о подарках, сначала требует вернуть их, но жена уговаривает его не обижать Вальц. Между тем Вальц вымогает взятку у отца одного ш арестованных, обещая освободить сына из ЧК. Она ссылается на Зудина, а тот, убежденный Вальц в невиновности арестованного, отдает соответствующее распоряжение, после чего по городу распространяются слухи о чекистах-вымогателях. Комиссия, присланная ЦК, устанавливает: слухи не соответствуют фактам. Но старый товарищ чекиста объясняет ему, что если бы Зудин не пощадил Вальц, не было бы и разговоров о шоколаде, а теперь оправдательный приговор непременно дискредитирует партию. И Зудин соглашается, что его следует расстрелять как взяточника.

В литературном отношении, по мнению критиков, повесть была «беспомощной». Споры же шли о том, оклеветал или не оклеветал Тарасов-Родионов чекистов, и - в целом - коммунистов. Однако за восемь лет повесть была переиздана четырежды, предпринимались и попытки инсценировать ее. С начала 1930-х гг. «Шоколад» не переиздавали, но критики время от времени напоминали Тарасову-Родионову об «идеологических ошибках». После ареста обсуждение повести надолго прекратилось.

Реабилитация автора несколько изменила положение: в 1960-е гг. вновь предпринимались попытки инсценировать повесть, однако постановка опять вызвала столь резкие негативные отзывы критиков, что вопрос о переизданиях или новых инсценировках утратил актуальность2.

Переиздания «Шоколада» начались во второй половине 1980-х гг. И до сих пор идут споры о том, считать ли «Шоколад» образцом ортодоксально-большевистской прозы, а Тарасова-Родионова апологетом «красного

2 См.: Макпяровский М., Рапопорт К Высшая мера наказания. М., 1967; Таллегин А. Шамаро А. Превращения «Шоколдда» //Молодой коммунист. 1969. >& ^ С. 115 — 118.

террора», или же признать его писателем-нонконформистом, а повесть -попыткой рассказать правду «о времени и о себе». Не научный, историко-литературный, а публицистический дискурс предопределил результаты осмысления повести Тарасова-Родионова, ее места в истории литературы и журналистики. Из-за этого оставалось незамеченным, что ситуация сложилась не вполне обычно — и в аспекте биографии автора, и в аспекте рецепции повести. Во-первых, один из организаторов РАПП, которому партийный стаж, военные заслуги и, наконец, образование должны были бы обеспечить достаточно высокий пост в рапповской иерархии, такого поста не занял. Во-вторых, повесть его, признававшаяся в политическом отношении, что называется, сомнительной, регулярно переиздавалась. И то, и другое возможно было лишь при наличии факторов политических, но они выявлены небыли.

Биография Тарасова-Родионова реконструируется в данной работе на основе не изучавшихся ранее источников, а рецепция повести «Шоколад» исследуется в политическом контексте, для чего тоже привлечены ранее не изучавшиеся источники.

Актуальность темы обусловлена прежде всего тем, что анализ рецепции повести «Шоколад» позволяет внести существенные уточнения в историю отечественной литературы и журналистики. Кроме того, анализ рецепции повести «Шоколад» позволяет выявить ряд методов манипулирования общественным сознанием, создававшихся в 1920-е гг.

Научная новизна работы обусловлена тем, что рецепция повести Тарасова-Родионова исследуется не только в бширафическом контексте, не только в контексте истории литературы и журналистики, но и в политическом контексте.

Предмет исследования — история отечественной литературы и журналистики 1920-х гг. в политическом контексте.

Объект исследовання - полемика о повести Тарасова-Родионова «Шоколад» в контексте истории советской журналистики.

Основная цель исследования - описание и анализ специфики рецепции повести Тарасова-Родионова «Шоколад» в контексте истории советской литературы и журналистики.

Основные задачи исследования, решаемые для достижения основной

цели:

1) реконструкция биографии Тарасова-Родионова;

2) анализ рецепции повести «Шоколад» в политическом контексте;

3) изучение текстологии повести «Шоколад» и динамики ее переизданий в политическом контексте.

Хронологические рамки исследования определены самой темой. Это 1920-е гг. Материалы, относящиеся к предшествующим и последующим периодам, анализируются лишь постольку, поскольку они связаны с материалами 1920-х гг., относящимися к теме данного исследования.

Степень научной разработки темы низка: биография и творчество Тарасова-Родионова изучены крайне мало, рецепция же его творчества практически не изучалась.

Примечательно, что итоги впервые были подведены за пределами СССР. Уже в 1939 г. «Социалистический вестник» опубликовал в одиннадцатом номере работу В. Александровой (В.А. Шварц). Об авторе «Шоколада» там сообщалось: «В 1937 году в связи с чисткой рядов советской литературы от троцкистов и врагов народа заклеймен был старый писатель-большевик Тарасов-Родионов за роман "Шоколад", написанный им еще в 1925 году. Появление этого произведения вызвало в свое время резкий отпор официальной критики, но, может быть, именно поэтому "Шоколад" приобрел большую популярность в среде коммунистической молодежи. Сюжет романа предвосхищает ту эволюцию коммунистической этики, которая привела компартию к московским процессам»3. Впрочем, сочувственное отношение к автору повести и главному ее герою не было характерно для эмиграции в целом. Большинство эмигрантов, следивших за

3 АдехсаядроваВ. Литературные заметки//СоциалистическиВ весткии. 1939. № II (15 июня). С. 32- 33.

б

советской литературой, уже в 1920-е гг. считало автора «Шоколада» пропагандистом специфически советских антигуманистических установок, неприемлемых в принципе.

К началу 1970-х гг., когда интерес иностранных ученых к советской литературе, особенно к «опальным» писателям и книгам, рос постоянно, объектом анализа стал советский литературный процесс в целом. Однако даже в 1990-е гг. странное несоответствие военно-административной карьеры Тарасова-Родионова и его положения в литературной среде, равным образом динамика переизданий «Шоколада», текстология повести и, конечно, политический контекст суждений советских критиков о «Шоколаде» по-прежнему оставались вне сферы внимания. С этой точки зрения характерна статья В. Казака в его хрестоматийно известном «Лексиконе русской литературы XX века». Казак подчеркивал: «Изображение того, как народные настроения, направляемые партией, вытесняют законность, вызвало разногласия среди критиков самого различного толка»4. Но причины «разногласий», политический контекст, правовые установки, обусловившие «народные настроения», которые «вытесняют законность», в статье не анализировались. С правовыми установками эпохи гражданской войны соотнес «Шоколад» МЛ. Геллер в книге «Концентрационный мир и советская литература», но и здесь повесть не анализировалась в аспекте политической прагматики5.

На родине автора «Шоколада» снятие цензурных запретов почти через два десятилетия после ареста привело лишь к тому, что упоминания о Тарасове-Родионове появлялись в некоторых учебных пособиях, научных трудах и справочных изданиях. Но даже еще через десять лет сообщения о Тарасове-Родионове были предельно краткими, а дискуссии в периодике о повести «Шоколад» не анализировалась вовсе. В этом отношении примечательна двухтомная коллективная монография «Очерки истории

4 Каюк В. Лексикон русской литературы XX в. М., 1996. С. 412-413.

5 Геллер М Концентрационный мир и советская литература. London, 1974. С. 97 — 107.

русской советской журналистики». Тарасов-Родионов упомянут там неоднократно, приведено и несколько отзывов критиков-современников о повести «Шоколад», но проблематика дискуссий о «Шоколаде», связь их с политической прагматикой - не анализируются6. Изменений не произошло и в 1970-е гг., хотя статья о Тарасове-Родионове была помещена в девятитомной Краткой литературной энциклопедии. Автор сообщал, что в повести «Шоколад» Тарасовым-Родионовым «затронута тема о вредном влиянии буржуазной идеологии, но вместе с тем писатель ошибочно утверждал мысль о несовместимости личных интересов и обществ<енного> долга»7. Кстати, подобного рода суждения воспроизводились и во второй половине 1980-х гг.8.

Правда, вскоре опыт «русского зарубежья» актуализовался и по отношению к Тарасову-Родионову. 25 сентября 1987 г. «Литературной Россией» была опубликована статья В. Лепилова, где повесть «Шоколад» характеризовалась как свидетельство честного писателя, не желавшего идти на компромиссы9. Почти через два года журналом «Родина» напечатана посвященная истории советского права статья Д.М. Фельдмана, где был выявлен ряд текстуальных совпадений повести «Шоколад» и материалов, публиковавшихся в чекистской периодике. Но сама статья была в целом публицистической, задача анализа рецепции повести там не ставилась10.

Десятилетие спустя дискурс был уже вполне академическим. В этом аспекте интересны суждения М.М. Голубкова, настаивавшего, что уже в 1920-е гг. специфически советской «концепцией личности» было обусловлено и в литературе «обесценивание героя, он лишается

'См., напр.: Дикушин 11.И. Введение // Очерки истории русской советской журналистики. Т. 1. 1917- 1932. М, 1966. С 82, 83, 86, 91, 137; Кузнецов ММ «Красна» новь» // Там же. С. 219; Хтвюв А. И. «Молода» гвардия» // Там же. С. 373; Дмитриева Т.Б. «На посту» // Там же. С. 390, 393; Швецова Л.К. «На литературном посту» // Там же. С. 407,411; Хаилов А.И. Периферийные журналы И Там же. С. 489; Чувакоаа В.Н. «Колхозник»//Там же. Т. 2. 1933-1945. М., 1968. С. 164; Максимов A.A. «Октябрь» // Там же. С. 315; Дмитриева TJS. «Знамя» // Там же. С. 340, 344.

' Чуваков В.Н. Тарасов-Родионов АЛ // Краткая литературная энциклопедия. М., 1972. Т. 7. Стлб. 387 — 388.

* См. напр.: Бахметьева Е.П., Бузиик В.В., Выходцев П.С.и др. История русской советской литературы. М., 1986. С. 118,282.

9 Леггилов В. Свидетельство очевидца // Литературная Россия. ML, 1987. № 39 С. 24.

ФелъдмаиДМ. Чрезвычайные обстоятельства - чрезвычайные меры? // Родина. 1989. № 6. С. 73 - 78.

8

самоценности и оказывается значим постольку, поскольку способствует историческому движению вперед»11. Автор исследования стремился при анализе повести избежать явной оценочности, но и при таком подходе вне сферы анализа по-прежнему остался политический контекст полемики о «Шоколаде» в 1920 - 1930-е гг., пропагандистская прагматика дискуссий.

Попытки обобщения результатов дискуссий в политическом контексте - с учетом пропагандистской прагматики - и позже не предпринимались отечественными специалистами. Вот почему в данном исследовании преимущественно использованы работы, не относящиеся непосредственно к изучению творчества Тарасова-Родионова, однако на уровнях проблематики и методологии связанные с анализом рецепции повести «Шоколад» в политическом контексте. Прежде всего - работы М.П. Одесского и Д.М. Фельдмана, посвященные истории базовых терминов советской культуры12. К ним - на уровнях проблематики и методологии - примыкают работы тех же авторов, посвященные творчеству И.А. Ильфа и Е.П. Петрова13. Аналогичным образом - работы Д.М. Фельдмана по истории советского литературного процесса14. Влияние политического контекста на творчество Б.Л. Пастернака скрупулезно исследовал JL С. Флейшман13. Политические факторы, обусловившие эволюцию творчества Ю.К. Олеши, исследуются в работах A.B. Белинкова16. Литературный процесс 1920-1930-х гг. в политическом контексте анализируется в работах А.Ю. Галушкина,

11 Голубков ММ. Русская литература XX в. После раскола. 2001. С. 145.

52 См.: Одесский №17.. Фезъдман ДМ. Поэтика террора и новая административная ментальность: очерки истории формирования М., 1997; Фельдман ДМ. Терминология власти: Советские политические термины в историко-культурном контексте. М., 2006.

13 Одесский М.П., Фельдман ДМ. История романов И. Ильфа н £. Петрова «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» в политическом контексте 1920 - 1930-х годов // История России XIX — XX веков. Новые источники понимания. М., 2001, С. 236 — 252; Они оке. Легенда о великом комбинаторе, или Почему в Шанхае ничего не случилось (Вступительная статья) // Ильф И, Петров Е. Двенадцать стульев. Первый полный вариант романа с комментариями М. Одесского и Д Фельдмана М, 1998; Они же. Легенда о великом комбинаторе (в трех частях, с прологом и эпилогом) // Ильф И., Петров Е. Золотой теленок. М., 2000.

"См.. напр.: Фельдман ДМ Салон-предприятие; писательское объединение и кооперативное издательство «Никитинские субботники» в контексте литературного процесса 1920 - 1930-х годов. М, 1998. 15 См. напр.: Флейшман Л.С. Борис Пастернак в двадцатые годы. СПб ., 2003; Он же. Борис Пастернак и литературное движение 1930-х годов. СПб.,2005,

14 См. напр.: Белтков АЛ. Сдача и гибель советского интеллигента. Юрий Олеша. М., 1994.

посвященных творчеству Б.А. Пильняка и Е.А. Замятина17. В этом аспекте весьма интересны работы JI.M. Яновской18. Также весьма важны работы Н.Е. Кочетковой, анализировавшей рецепцию творчества Л.И. Гумилевского в политическом контексте 1920-х гг19. Проблеме анализа интертекстуальных связей в литературном контексте 1920-х гг. посвящены работы Л.Ф. Кациса20, Общие закономерности литературного процесса 1920-х — 1930-х гг. подробно анализируются в работах М.О. Чудаковой, посвященных проблемам поэтики советской литературы21. Ряд важных закономерностей описан в трудах А.Д. Синявского22. Проблемы стилевой динамики в контексте литературного процесса анализируются в работах Е.Б. Скрроспеловой23. Анализу литературного процесса 1920-х гг. и комментарию этапных с этой точки зрения художественных произведений посвящены работы O.A. Лекманова24. Проблемы влияния политических факторов на литературный процесс 1920-х - 1930-х гг. анализируются в трудах К. Аймермахера25. С этой точки зрения очень важны работы A.B. Блюма и Т.П. Коржихиной26. В аспекте истории

" См., шиф.: Галушкин А. Ю. «Дело Пильняка и Замятина»: Предварительные итоги расследования // Новое о Замятине: Сборник материалов М., 1997. С. 89 — 146.. Ом оке. К «допечаткой» истории романа Е. И. Замятина «Мы» (1921 - 1924) // Stanfird Slavic Studies. Stanford. 1994. Vol. 8. 11 См., напр.: ЯновскаяЛМ. «Почему вы пишете смешно?» Об И. Ильфе и Б. Петрове, их жизни и их юморе. М,, 1963; Она же. Записки о Михаиле Булгакове. М., 2002.

" Кочеткова Н.К Еврейский вопрос и дискуссия о «порнографической литературе» в СССР // Параллели: русско-еврейский историко-литературный и библиографический альманах. М., 2002. С. 123 - 143. Она же. Полемика о «порнографической литературе»: роман Л.И. Гумилевского «Собачий переулок» II Лотмаяовский сборник. 3. М. 2004. С. 986- 1000.

м См. напр.: Кацвс Л.Ф. Владимир Маяковский. Поэт в интеллектуальном контексте эпохи. М_, 2004; Он же. Русская эсхатология и русская литература, М., 2000; Он же. Осип Мандельштам: мускус иудейства. М,

2002;

21 ЧудаковаМ.О. Мастерство Юрия Олеши // Литература советского прошлого. Избранные работы. Т. 1. М., 2001. С. 13 - 77; Она асе. Поэтика Михаила Зощенко // Там же. С. 79 - 244; Она же. Без гнева и пристрастия: Формы деформации в литературе 20-30-х гг. // Там же. С. 309 - 337; Она же. Опыт историко-социологического анализа художественных текстов: На материале литературной позиции писателей-прозаиков первых революционных лет // Там же. С. 291 - 308; Она же. Жизнеописание Михаила Булгакова. М„ 1987.

32 См., напр.: Синявский А.Д. Литературный процесс в России // Синявский АД. (Абрам Тер а) Путешествие на Черную речку. М.. 2002. С. 139 - 167; Он же. Что такое социалистический реализм // Там же. С. 101 -138.

23 См., напр.: Скпроспелова ЕЛ. Русская проза XX в.; От А. Белого («Петербург») до Б. Пастернака («Доктор

Живаго»), М., 2003; Она же. Замятин и его роман «Мы». М., 2002; Она же. Идейно-стилевые течения в русской советской прозе первой половины 20-х годов. М , Х979.

См., напр.: Лекманов OA. О трех акмеистических книгах: М. Зенкевич, В. Нарбут, О. Мандельштам. М, 2006; Он же. Осип Мандельштам. М., 2004; См. также: Котоеа М, Лежманов О. В лабиринтах романа-загадки. Комментарий к роману В. Катаева «Алмазный мой венец». М. 2004. " См.. напр.: Аимермахер К Политика и культура при Ленине и Сталине (1917 -1932). М., 1998.

26 См., напр.: БлюмАМ. За кулисами «Министерства правды»: тайная история советской цензуры. М., 1994;. Коржихина Т.П. Извольте быть благонадежны! M., 1997.

издательского дела литературный процесс 1920-х гг. рассматривается Е.А. Динерштейном27.

Особо следует отметить исследования по истории советского права, так как спор об идеологии автора и героев повести «Шоколад» был спором о правовых установках. Прямое отношение к дискуссиям о «Шоколаде» имеют и работы по истории партийной борьбы 1920-х гг.

Источниковая база исследования, в отличие от литературы вопроса, довольно обширна. Потому целесообразно выделить три группы источников.

1. Публикации художественных и литературно-критических произведений Тарасова-Родионова, материалы дискуссий в периодике о произведениях Тарасова-Родионова, отзывы о творчестве Тарасова-Родионова, публиковавшиеся в книгах советских критиков, учебных и справочных изданиях, опубликованные мемуарные и эпистолярные источники, содержащие сведения о Тарасове-Родионове, а также относящиеся к биографии Тарасова-Родионова и публикации его произведений документы в фондах РГАЛИ, РГАСПИ, РО ИМЛИ РАН.

2. Публикации художественных произведений, тематически связанных с повестью «Шоколад», а также опубликованные в периодике и книгах советских критиков отзывы об этих произведениях 1920-х гг.

3. Материалы периодики, относящиеся к связанным с обсуждением повести «Шоколад» политическим дискуссиям о проблемах права, советские законодательные акты, труды советских правоведов, связанные с политическими дискуссиями, а также официальные документы, относящиеся к истории партийной борьбы в 1920-е гг.

Методологическая база исследования — историко-литературный и типологический методы, что подразумевает междисциплинарный подход.

Научно-практическое значение исследования состоит в том, что результаты исследования позволяют ликвидировать ряд существенных лакун

17 См. напр.: Динерштейн ЕЛ. Положившие первый камень: Госиздат и его руководителя. М., 1972; Он же.

А. К. Воронский. В поисках живой воды. М., 2001.

в истории отечественной литературы и журналистики, они могут быть использованы при подготовке курсов и спецкурсов по истории отечественной литературы и журналистики, написании книг и статей, а также для подготовки комментированных текстологически корректных публикаций. Исследование позволяет выявить ряд методов манипулирования общественным сознанием, создававшихся в 1920-е годы и эффективно применявшихся затем в советских средствах массовой информации.

Апробация—работа обсуждалась на заседаниях кафедры литературной критики факультета журналистики РГГУ, ее основные положения нашли отражение в ряде публикаций.

Структура исследования — традиционная. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка источников и литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении дается общая характеристика работы, обосновывается выбор темы, определяются предмет, объект и хронологические границы исследования, формулируются его основная цель, задачи, структура, описываются факторы, обусловливающие актуальность и научную новизну исследования, определяется его научно-практическое значение, описывается источниковая база и приводится обзор истории вопроса.

Глава I - «Две биографии автора "Шоколада"». В этой главе систематизируются сведения биографического характера, представлявшиеся Тарасовым-Родионовыма в партийные организации, по месту службы или работы, а также выявляются на основе не публиковавшихся ранее источников обстоятельства, из-за которых автору «Шоколада» не удалось стать одним из лидеров РАПП.

Установлено, что Тарасов-Родионов, представляя в официальные инстанции анкеты и автобиографии, не сообщал, что был дважды исключен из партии, но каждый раз ему удавалось вновь получить партийный билет. Разумеется, умолчание о таких фактах было возможным только по взаимной

договоренности: документы, связанные с исключением, хранились в архивах партийных организаций.

Первый раз Тарасов-Родионов был исключен в июле 1918 г. решением Петроградской партийной организации. Руководству ее было ранее известно, что Тарасова-Родионова, арестованного в июле 1917 г. за подготовку антиправительственных демонстраций, содержали в тюрьме, откуда он рассылал письма влиятельным социалистам, прося о заступничестве. Известно было, что в сентябре 1917 г. его освободили из тюрьмы. Равным образом известно было, что еще в тюрьме арестованный подпоручик объявил свои письма результатом нервного срыва. Тарасову-Родионову тогда простили малодушие. Однако летом 1918 г. он был срочно вызван Петроградской ЧК в столицу, где и состоялся «партийный суд». Вероятно, тогда был арестован один из тех, кого Тарасов-Родионов годом ранее просил о заступничестве, и чекисты нашли письмо, где «старый большевик» буквально умолял пожалеть его, отрекался от своей партии, называл большевистских лидеров шпионами и предателями. О таких подробностях руководство парторганизации не знало прежде, что и предопределило решение. Правда, в армии Тарасова-Родионова оставили. В апреле 1919 г. ходатайство о восстановлении Тарасова-Родионова в партии поддержал лично Сталин, и решение об исключении было отменено.

Вторично Тарасов-Родионов был исключен в декабре 1921 г. Тогда шла так называемая чистка партии: каждый коммунист должен был представить в контрольные инстанции сведения о взысканиях, а Тарасов-Родионов не сообщил об исключении. Оправдаться, доказав, что имел на это право из-за отмены соответствующего решения, ему не удалось. Тарасову-Родионову опять разрешили остаться в армии, литературной деятельности тоже не препятствовали, он неоднократно отправлял письма в контрольные инстанции, каялся, опять стал коммунистом, но военно-административная карьера его завершилась. Как тогда говорили, он «выпал из номенклатуры». Рапповская карьера не удалась по той же причине.

Специфика биографии Тарасова-Родионова, конечно же, влияла на восприятие повести «Шоколад» "осведомленными критиками: о недопустимости снисхождения писал тот, кто сам не раз просил о снисхождении. Но более важными были другие факторы — политические.

Глава II - «Рецепция первой редакции "Шоколада" в контексте истории гражданской войны и советского права».

Установлено, что повесть Тарасова-Родионова содержала достаточно прозрачные намеки на правовые установки, определявшие деятельность ее героев. Главным образом это принятое Советом народных комиссаров в сентябре Î918 г. «Постановление о красном терроре» и вскоре же телеграфно разосланный наркомом внутренних дел «Приказ о заложниках»28. Поставив в вину своим коллегам «расхлябанность и миндалышчанье» в деле «красного террора», нарком предписал брать заложников «из буржуазии», дабы при «малейших попытках к сопротивлению или малейшем движении в белогвардейской среде» применять «безоговорочный массовый расстрел». В третьем номере «Еженедельника ВЧК» была опубликована подписанная руководителями администрации города Нолинска (Вятская губерния) статья «Почему вы миндальничаете?»29. Авторы возмущались тем, что английский дипломат Р.Б. Локкарт, арестованный ВЧК, освобожден в связи с ультимативным требованием своего правительства: «Довольно миндальничать; бросьте недостойную игру в "дипломатию" и "представительства". Пойман опасный прохвост. Извлечь из него все, что можно, и отправить на тот свет». Тут слово «миндальничать» напоминало читателям еженедельника о приказе наркома внутренних дел. Эта статья тогда стала причиной скандала, откровенность авторов была сочтена неуместной, и в ноябре 1918 г. ЦК РКП (б) принял решение вовсе закрыть журнал. Тем не менее, Зудин, анализируя агентурные данные о разведывательной деятельности английского дипломата Хеккея, несколько

2* См.: О красном терроре // Вестник Народного комиссариата внутренних дел. 1918. J6 21-22. С. 1; Приказ о

заложниках//Еженедельник ВЧК. 1918. № 1. С. 11.

29 «Почему вы миндальничаете?» // Еженедельник ВЧК. 1918. № 3. С. 7.

14

раз повторяет его фамилию и добавляет, что если шпиона удастся задержать, тогда уж «долой миндали - это не Лохкарт: лишь бы попался». Осведомленные читатели не могли не увидеть, зачем автору повести понадобилось созвучие фамилий двух британцев и рассуждение Зудина о «миндалях», т.е. «миндальничании». Кстати, расстрел Зудина без вины, исключительно ради «интересов дела», тоже не противоречил правовым установкам эпохи «красного террора».

Однако в конце 1922 г. намеки Тарасова-Родионова были заведомо неуместны. Советское правительство годом раньше вновь официально подтвердило, что «красный террор» прекращен в связи с окончанием гражданской войны. Официально было объявлено о прекращении полигики «военного коммунизма» и переходе к «новой экономической политике». Вспоминать о расстрелах заложников, о призывах узаконить пытки «классовых врагов» уже не полагалось30.

Тарасов-Родионов нарушил негласный запрет на детализацию темы «красного террора». Критики, чьи отзывы анализируются в данной главе, не без оснований интерпретировали повесть как апологию «красного террора», его крайностей. Но этим (пусть и с учетом обстоятельств исключения автора «Шоколада» из партии) не могла быть обусловлена столь резкая негативная реакция критиков. По этой причине повесть не объявили бы «оплеванием и даже облеванием революции»31. Кроме того, негласный запрет нарушила и редакция журнала «Молодая гвардия», что могло случиться только с ведома цензурных инстанций. Значит, несоответствие повести описанным выше идеологическим установкам и цензурным запретам компенсировалось иными факторами. Они анализируются в следующей главе.

Глава Ш — «Повесть "Шоколад" и внутрипартийная борьба». Она посвящена проблемам текстологии повести "Шоколад" и динамики ее

30 Об эволюции цензурных установок см , напр : Фельдман Д.К1. Терминология власти: Советские политические термины в историко-культурном контексте. М., 2006. С. 174- 200.

31 Сосновский Л. Слабительный «Шоколад» (Критические заметки) // Рабочая газета. М., 1923. №8(15 апреля). С. 2.

переизданий в контексте полемики об истолкованиях терминов «законность» и «революционная законность».

Термин «законность» традиционно истолковывался как соблюдение законов частными и должностными лицами. С момента прихода к власти большевистскими лидерами целенаправленно уничтожалась вся правовая система Российской империи, что обосновывалось ссылками на необходимость уничтожить «механизм подавления эксплуатируемых». Кроме того, советские идеологи декларировали, что после победы «мировой революции» государство как таковое «отомрет». В период гражданской войны термин «законность» и вовсе вышел из употребления: несмотря на постоянные призывы исполнять декреты и постановления, имевшие силу закона, советские лидеры не раз оговаривали право и обязанность должностных лиц нарушать закон, если это нужно для решения конкретных административных задач. Наконец, идея «законности» изначально противоречила идее «красного террора». В 1921 г. от надежд на скорую «мировую революцию» пришлось отказаться, а пресловутая «новая экономическая полигика» подразумевала восстановление разрушенных государственных институтов. Требование «законности» в этой ситуации было целесообразно, и все же термин «законность», по мнению некоторых советских лидеров, вызывал нежелательные ассоциации со «старым порядком». Предложенный вместо него термин «революционная законность» тоже не казался удачным. Прилагательное «революционный» понималось не только как «относящийся к революции», «революцией порожденный», у него было и дополнительное, тоже традиционное истолкование — «чрезвычайный». Ну а под «чрезвычайностью подразумевалась возможность нарушать любые законы «в интересах революции»32.

Полемика о термине «законность, а затем и о термине «революционная законность» началась в центральной периодике еще зимой 1921 г. К весне

31 Одесский М.П., Фельдман ДМ. Поэтика террора и новая административная мешальность: очерки истории формирования. М., 1997; С 64—77; Фельдман ДМ. Терминология власти: Советские политические термины в историко-культурном контексте. М, 2006. С. 269 — 317.

16

она стала весьма оживленной. В ходе полемики опробовались различные схемы истолкования непривычных терминов, испытывались новые пропагандистские приемы. Суть полемики сводилась к решению вопроса о том, что подразумевается под термином «революционная законность»: обязательное для всех соблюдение законов или же, в отличие от «законности», предоставляемое должностным лицам право нарушать закон, если такая необходимость возникает, если закон противоречит «революционной справедливости», «революционной целесообразности».

К осени 1922 г. официально было многократно признано, что «революционная законность» отличается от «законности» в традиционном истолковании лишь тем, что имеется в виду соблюдение законов, революцией созданных. Была у термина «революционная законность» и другая функция. Он соотносился с термином «новая экономическая политика», тогда как термин «военный коммунизм» - с термином «красный террор». В силу чего советской пропагандой, утверждалось, что «революционная законность» пришла на смену «красному террору»33. Казалось бы, полемика о «революционной законности» исчерпала себя, но вскоре она возобновились, потому что началась борьба за власть между возможными преемниками В.И. Ленина.

Ленин к середине 1922 г. утратил возможность управлять советским государством, но еще в 1920 г. он попытался несколько уменьшить авторитет Троцкого, «второго первого в партии». С этой целью была инициирована знаменитая «дискуссия о профсоюзах». Троцкому инкриминировали избыточную «левизну», склонность к «чрезвычайщине», привычку и в мирное время использовать военные методы. Благодаря дискуссии «широкие партийные массы» убедились: Троцкий допускает ошибки, с ним можно спорить. В дальнейшем группа высших партийных функционеров, так называемых вождей, инициировала все новые и новые дискуссии в связи с

в Фельдман ДМ. Терминология власти: Советские политические термины в историко-культурном контексте. М, 2006.

любыми суждениями Троцкого, тем самым постепенно его дискредитируя. А в «узких кругах» партийной элиты, где тоже было немало противников Троцкого, вспоминали и о том, что он - бывший меньшевик, получивший известность среди социалистов не из-за основополагающих теоретических трудов, а как журналист. Не обходилось и без высказываний антисемитского характера, рассуждений о «еврейском засилье» в партии, о многочисленных приверженцах Троцкого, оттеснивших большевиков-ветеранов. Однако в начале 1920-х гг. эта тема была еще практически запретной даже в «узких кругах»34.

Первая публикация «Шоколада» совпала с завершением одной из дискуссий о «революционной законности». Конечно, пафос «Шоколада» явно не соответствовал ее официальным итогам, но редакция журнала руководствовалась иными соображениями. Значительной частью партийной элиты «Шоколад» воспринимался в качестве атаки на Троцкого как апологета «чрезвычайщины». Намеком та влияние Троцкого был в романе присланный ЦК следователь Шустрый — карьерист, «примазавшийся», по тогдашнему выражению, к партии, мыслящий только в категориях «чрезвычайщины».

Характерно, что Зудин во время допроса вспоминает прежнюю «партийную фамилию» Шустрого — Южанин. В повести никак не объяснено, зачем «товарищ Южанин» решил назвать себя «товарищем Шустрым». Но для осведомленного читателя намек был прозрачен. И дело было не только в том, что Троцкий - уроженец Херсонской губернии. «Южанин» в данном случае» эвфемизм: «черта оседлости» шла через южные губернии, оттуда родом были многие евреи. О «шустрых южанах» говорили, намекая на «еврейское засилье». Не вызывающий читательских симпатий Шустрый — тоже еврей, что Тарасов-Родионов акцентировал посредством речевой характеристики следователя. Сюжетом также не мотивируется, зачем следователь Шустрый сообщает Зудину, что ранее был меньшевиком.

** См., напр.: Арурский М Идеология национал-большевизма. Paris. 1980. С. 199 - 240.

18

Аналогичным образом сюжетом не мотивируется, почему Зудин считает, что Шустрый - «прожженный журналист». Но для осведомленных читателей загадок тут не было: еврей, бывший меньшевик, журналист, в общем, нетрудно было догадаться, о ком идет речь. Понятна была и связь «Шоколада» с полемикой о терминах «законность» и «революционная законность»: Шустрый заявляет, что добивается «революционной справедливости», а это для него означает колоссальную власть, ограниченную не нормами права, а соображениями целесообразности. Очевидно также, что Шустрым заранее решен вопрос о расстреле Зудина -вне зависимости от реальных масштабов провинности. Манипуляции Шустрого понятны всем участвующим в разбирательстве «дела Зудина». Все понимают, что именно в данном случае такая жертва необходима, но если другими большевиками, решающими судьбу товарища, происходящее воспринимается как трагедия, то для Шустрого это - обыденность. В итоге подразумевалось, что «шустрых» последователей Троцкого настоящие большевики и раньше едва терпели, а в мирное время от «примазавшихся» тем более нужно было избавляться. Характерно, что намеки Тарасова-Родионова были одинаково хорошо поняты и сторонниками, и противниками Троцкого, в частности, разгромную рецензию Л. Сосновского на повесть «Шоколад» Л. Чужак охарактеризовал так: «Суд, как видите, скорый, левый, но... несколько безапелляционный и немилостивый»35.

В 1923 г. переиздание «Шоколада» было уже анонсировано в периодике. Потому, если исходить из соображений экономических, странно, что повесть не вышла тогда отдельным изданием. В контексте же дискредитировавших Троцкого дискуссий, развернувшихся на страницах периодики, это вполне логично. Очередная атака на Троцкого началась именно в 1923 г., когда повесть «Шоколад» уже сыграла свою роль, скандал был и так громким, обвинений в антисемитизме целесообразно было

35 Сосноеский Д. Слабительный «Шоколад» // Рабочая газета. М, 1923. № 8 (15 апреля). С. 2; Чужак Я. «По новейшей литературе. Салопницы, умученные критикой» //Известия ЦИК. 1923. № 163 (22 июля). С 5.

избегать. К тому же для политических дискуссий нашлись другие поводы, литературная полемика могла добавить немного, а липшее напоминание о конкретике «красного террора» было все-таки нежелательным. Не вышла повесть и в 1924 г., когда Сталин открыто инкриминировал Троцкому попытки оспорить концепцию «построения социализма в одной отдельно взятой стране» и продолжить «мировую революцию», т.е. инкриминировал стремление вернуться к прежним методам управления, к «чрезвычайщине». Тут опять хватало поводов к дискуссиям.

В 1925 г. повесть Тарасова-Родионова вышла под прежним заглавием, но в новой редакции. Примечательно, что изменения были согласованы со Сталиным, которому автор в марте 1925 г. отправил прежнюю редакцию повести вместе с письмом, прося совета и помощи. А в апреле Тарасов-Родионов уже подписал договор с Государственным издательством РСФСР о новом издании повести, выпущенном затем с необычной тогда скоростью. И если в редакции 1923 г. Зудин абсолютно невиновен, он жертва, приносимая во имя революции, то в редакции 1925 г. Зудин оказывается хотя бы отчасти виновным, ему инкриминируют служебные проступки, пусть и совершенные невольно: халатность, невнимание к сотрудникам и т.д. Расстрел Зудина мотивируется еще и чрезвычайными обстоятельствами: к городу подходят отряды мятежников, нужно восстановить доверие рабочих к партии, поколебавшееся из-за слухов о чекисте-взяточнике. Идея жертвоприношения осталась, но акценты сильно смещены. Зато следователь Шустрый стал еще более антипатичным. Именно такими изображали тогда «троцкистов».

Новая редакция «Шоколада» создавалась к очередному пропагандистскому наступлению на «троцкистов». Обсуждение новой редакции совпало с очередной дискуссией о «революционной законности», о недопустимости прошвола, «чрезвычайщины». В ходе этой дискуссии опять были атакованы Троцкий и его сторонники. Троцкий уже потерял тогда основные посты, сталинское превосходство становилось все более заметным. Потому, вероятно, суждения критиков о повести «Шоколад» на этот раз не

были столь резкими, Тарасов-Родионов удостоился даже снисходительно-одобрительного отзыва Л.Л. Авербаха36. Кстати, на исходе очередной дискуссии о «революционной законности» автор «Шоколада» вновь получил партбилет.

В 1926 г. повесть не переиздавалась. Троцкий тогда вновь пытался контратаковать на съездах и конференциях, в периодике при участии его сторонников была организована публикация откровенно антисталинской «Повести непогашенной луны» Б.А. Пильняка37. Но Сталин по-прежнему атаковал с опережением. В массовой периодике все неудачи советского режима объявлялись результатами «левачества», «троцкизма», и это утверждалось в массовом сознании посредством новых дискуссий.

Например, как показано в работах НЕ. Кочетковой, МП. Одесского и Д.М. Фельдмана, дискуссия о так называемой «порнографической литературе» - повести Л.И. Гумилевского «Собачий переулок», повести С.И. Малашкина «Луна с правой стороны, или Необыкновенная любовь», рассказах П.С. Романова «Без черемухи» и «Суд над пионером» - была непосредственно связана с полемикой о советском семейном праве38. Имелись в виду законы, регламентирующие права матери на обеспечение детей, точнее, обязанности отца содержать детей. Социалистическими теориями подразумевалось, что такую обязанность примет на себя государство, освободив женщину «для социалистического строительства», почему и официальный брак, т.е. брак документально подтвержденный, считался «буржуазным пережитком». Но в нэповских условиях советские лидеры убедились: государство неспособно содержать всех внебрачных

х Авербах Л. Литературные очерки. О «Шоколаде» А. Тарасова-Родионова» // Молодая гвардия. 1925. Кн. 10-11.

37 См.: Пильняк ЕЯ. Повесть непогашенной луны // Новый мир. М„ 1926. № 5. См. также: Одесский Xi.II. Фельдман ДМ Легенда о великом комбинаторе (в трех частях, с прологом и эпилогом) // Ильф И., Петров В. Золотой теленок. М., 2000. С. 23 - 24.

м См.: Кочеткова НЕ. Еврейский вопрос н дискуссия о «порнографической литературе» в СССР И Параллели: русско-еврейский историко-литературный и библиографический альманах. М., 2002. С. 123 -143. Она же. Полемика о «порнографической литературе»: роман ЛИ. Гумилевского «Собачий переулок» // Логмановский сборник. 3. М. 2004. С. 986 - 1000; См, также: Одесский МП., Фельдман Д.М. Изобретатель Митин и профессор Коробки к. Пародия И.А. Ильфа и Е.П. Петрова на роман «Москва» Андрея Белого // Москва и «Москва» Андрея Белого. М., 1999. С. 353 - 364.

21

детей, между тем институт семьи был сильно дискредитирован. Противникам Троцкого пришлось немало стараться, чтобы хоть как-то обосновать весьма сомнительный тезис: противоречивые советские законы в области семейного права и пресловутую «половую распущенность» коммунистической молодежи надлежит соотносить не с характерным для концепций социализма нигилистическим отношением к институту брака, а с влиянием неких «ультрареволюционных» концепций Троцкого, в общем, с влиянием «семейного троцкизма» — по выражению Демьяна Бедного. В повести Малашкина, тоже «молодогвардейца», как и Тарасов-Родионов, была и откровенная аллюзия на Троцкого: Исайка Чужачок, разумеется, еврей, пропагандист «свободной любви», которого, по его словам, называли в родном городе «маленьким Троцким»39. Столь явные проявления антисемитизма в повести «писателя-коммуниста» вызвали протесты некоторых критиков40. Но закончилось все очередным шельмованием «троцкистов» в СССР41.

В 1927 - 1928 гг. разворачиваются очередные политические дискуссии, неудачи в сельском хозяйстве страны вновь объясняются не вполне изжитым «троцкизмом». И в связи с этим вновь поднимается вопрос о «революционной законности». Литературная полемика опять непосредственно обусловлена политическим контекстом. Соответственно и повесть «Шоколад» переиздана в 1927 г. и в 1928 г. Примечательно, что очередной раз повесть Тарасова-Родионова должны были опубликовать в конце 1929 г., о чем заведующий Государственным издательством РСФСР специально докладывал в ЦКК42. Однако публикация тогда не состоялась. На исходе 1927 г. Сталин одолевал своего главного противника, к началу 1928 г. победа была явной, в 1929 г. она стала и окончательной: Троцкий,

39 См.: Мапашкт С. Луна с правой стороны, или Необыкновенная любовь. М, 1927. С. 82 - 83, 92-Сы также. КЬчетхова Н.К Еврейские вопрос и дискуссия о «порнографической литературе» в СССР !/ Параллели: русско-еврейский историко-литературный и библиографический альманах. М , 2002. С. 133 -134.

40 См., напр.: Полонский В. Критические заметки (О рассказах С. Малашкина) // Новый мир. 1926. № 2. С. 171-186.

41 См.: Коненкова Н.Е. Указ. соч. С. 137 - 141.

41 Халатов А. Письмо в ЦКК тов. Ярославскому//РГАСПИ. Ф. 303. Оп. I, Д. 9. Л. 2-2 (об).

22

исключенный го ЦК, затем го партии, был выслан из Москвы, затем из СССР. Завершая разгром Троцкого и его сторонников, Сталин уже в 1928 г. приступил к дискредитации очередного конкурента, Н.И. Бухарина, поспешно объявленного лидером «правых уклонистов». Этим «правым», в отличие от «левых», инкриминировалось стремление к «классовому миру». Повесть Тарасова-Родионова, осмысленная в качестве «антилевацкой», была уже не нужна.

«Литературным скандалом» еще в августе 1929 г. стала кампания, связанная с иностранными публикациями романа Е.И. Замятина «Мы» и повести Б.А. Пильняка «Красное дерево». Печально известное «дело Пильняка и Замятина» было элементом пропагандистской кампании, направленной против Бухарина и его сторонников, что достаточно убедительно показано в работах А.Ю. Галушкина, М.П. Одесского и Д.М. Фельдмана43. А в 1930 г., подводя итоги очередного этапа «коллективизации», Сталин заявил, что все эксцессы «коллективизации» были вызваны пережитками «чрезвычайщины» — излишним усердием неких «перегибщиков», не справившихся с «головокружением от успехов»44. К тому времени Бухарин и его сторонники были побеждены, Сталин привычно начал борьбу с «левым уклоном», и повесть «Шоколад» опять пригодилась. Она была издана в 1930г., когда в периодике вновь муссировалась тема об отступлениях от принципов «революционной законности».

Однако уже в 1927 - 1928 гг. критики почти не уделяли внимания повести Тарасова-Родионова. «Шоколад» — повесть, осмыслявшаяся как «антилевацкая», потому на фоне «борьбы с правым уклоном» хвалить повесть было не вполне уместно, правда, ругать тоже опасно. В 1930 г. ситуация повторилась. Сталин очередной раз осудил «перегибщиков», но

^Галушкин А. Ю. «Дело Пильняка и Замятина»: Предварительные итоге расследования // Новое о Замятине. М., 1997. С. 89 — 146. Он же. Дискуссия о Б.А. Пильняке и Е.И. Замятине в контексте литературной политики конца 1920-х — начала 1930-х гг. Диссертация на соискание уч. степени канд. филол. наук. ML, 1997. Он же. К «допечаткой» истории романа Е. И Замятина «Мы» (1921 - 1924) // Stanford Slavic Sadies. Stanford. 1994. Vol. 8; Одесский MM., Фельдман ДМ. История романов И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» в политическом контексте 1920 - 1930-х годов // История России XIX - XX веков. Новые источники понимания. М, 2001. С. 236 - 252; " Сталин И.В. Головокружение от успехов ¡1 Правда. 1930. Xk 60 (2 марта).

23

сами по себе ангибухаринские пропагандистские кампании - борьба с «правыми уклонистами» - осуждены не были, и критикам опять пришлось проявить осторожность. Специфика рецепции повести обусловила и судьбу инсценировок «Шоколада». Ни один из вариантов не признавался удачным, как это показано в данной главе. А к началу 1930-х гг. повесть «Шоколад» окончательно утратила актуальность — в силу кардинального изменения политического контекста.

В заключении подводятся итоги и формулируются основные выводы работы.

Посредством исследования литературного процесса в политическом контексте разрушается ряд своего рода мифов, связанных с рецепцией повести «Шоколад» и биографией ее автора. Автор «Шоколада» не был ни фанатичным приверженцем «красного террора», ни писателем-нонконформистом. Внезапное завершение партийной карьеры, неудача попыток стать одним из лидером РАПП были обусловлены тем, что Тарасова-Родионова дважды исключали из партии. Первый раз он был исключен за трусость, но сумел добиться восстановления, доказав готовность и способность выполнять любые поручения руководства. Вторично его исключили за лживость, но он сумел вновь получить партбилет, благодаря участию во внутрипартийной борьбе на стороне Сталина. Публикации повести «Шоколад», воспринятой изначально в качестве скандальной, были обусловлены не оплошностями цензоров, редакторов, а прагматикой внутрипартийной борьбы. Обсуждение «Шоколада» в периодике каждый раз непосредственно соотносились с более масштабными литературными дискуссиями, а те, в свою очередь, непосредственно соотносились с дискуссиями политическими. Сообразно смене актуальных пропагандистских установок, эксплицируемых в периодике, повесть редактировалась.

Основные положения диссертации изложены в следующих публикациях:

1. История одной повести А. И. Тарасова-Родионова в контексте полемики о «революционной законности» / Щербина A.B. — РГГУ - М., 2006. — 28 с. - Библиогр. 37 назв. - Рукопись деп. в ИНИОН РАН № 59870.

2. Две биографии А.И. Тарасова-Родионова / Щербина A.B. - РГГУ - М, 2006. - 19 с. -Библиогр. 34 назв. - Рукопись деп. в ИНИОН РАН №59871.

3. Щербина A.B. Первая публикация повести А.И. Тарасова-Родионова "Шоколад" в оценке средств массовой информации 1920-х гг. // Журналистика в историко-литературном контексте. Сборник аспирантских работ, М: Полимед, 2006. С. 77- 105.

Заказ №527. Объем 1 пл. Тираж 100 экз.

Отпечатано в ООО «Петроруш». г. Москва, ул. Палша-2а, тел. 250-92-06 www.postator.ru

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Щербина, Анна Владимировна

Введение.

Глава 1. Две биографии автора "Шоколада".

Глава 2. Рецепция первой редакции "Шоколада" в контексте истории гражданской войны и советского права.

Глава 3. Повесть "Шоколад" и внутрипартийная борьба.

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Щербина, Анна Владимировна

Данная работа посвящена анализу рецепции повести Александра Игнатьевича Тарасова-Родионова «Шоколад» в контексте истории советской журналистики и литературы 1920-х гг.

Истолкование термина «рецепция» в данном случае традиционное, используемое большинством отечественных историков и литературоведов: имеется в виду восприятие и осмысление художественного произведения.

Выбор темы обусловлен прежде всего специфическим положением в истории советской литературы и журналистики как самого Тарасова-Родионова, так и его повести «Шоколад», сразу же замеченной на рубеже 1922-1923 гг. и читателями, и критиками.

Согласно иностранным и отечественным справочным изданиям, один из организаторов литературной группы «Октябрь», а позже и Российской ассоциации пролетарских писателей, Тарасов-Родионов стал большевиком в 1905 г. Тогда ему исполнилось двадцать лет, он был студентом юридического факультета Казанского университета. Из-за участия в революционном движении - подготовки нелегальных студенческих собраний и т.п. -Тарасову-Родионову пришлось прекратить обучение. Диплом он получил лишь в 1914 г., сдав экзамены экстерном. Затем - мировая война, мобилизация, военное училище, офицерский чин, тыловая служба под Петроградом, участие в пропагандистских акциях большевиков, участие в февральских и октябрьских событиях 1917 г. Примечательно, что он лично руководил одной из групп, обстреливавших Зимний при подготовке захвата. За время гражданской войны Тарасов-Родионов сделал карьеру в армии, занимал довольно высокие посты. Рапповская карьера столь удачной не была - ни административная, ни собственно литературная. В число рапповских лидеров Тарасов-Родионов не попал, как писатель тоже не прославился, хотя написал не так уж мало - по советским меркам 1920-1930-х гг. Для критиков и большинства читателей он остался автором «Шоколада», и с этой повестью соотносили все им опубликованное. В 1937 г. Тарасов-Родионов был арестован, ему инкриминировали «измену Родине». Невиновным его признали уже посмертно - в 1956 г.

Повесть «Шоколад», принесшая Тарасову-Родионову литературную известность, впервые опубликована журналом «Молодая гвардия» в декабре 1922 г.1 Главный герой - Зудин, председатель губернской ЧК, без колебаний отдающий приказы о массовых арестах и массовых расстрелах. Среди арестованных - бывшая балерина Вальц, находившаяся в квартире, где собирались участники контрреволюционного заговора. Вальц подозревают в причастности к заговору, ее ожидает расстрел. На допросе Вальц просит Зудина пожалеть ее, объясняя, что с арестованными заговорщиками знакома лишь постольку, поскольку ранее, вынуждаемая голодом, уступала домогательствам этих богатых поклонников. Зудин, сочтя Вальц «жертвой эксплуатации», не только освобождает ее, но и принимает на работу в качестве канцеляристки. Вальц - в отсутствие Зудина - приходит к его жене и дарит ей шелковые чулки, а детям - плитки шоколада. Зудин, узнав о подарках, сначала требует вернуть их, но жена уговаривает его не обижать Вальц. Между тем, воспользовавшись служебным положением, Вальц вымогает взятку у отца одного из арестованных, обещая освободить сына из ЧК. Она ссылается на Зудина, а тот, убежденный Вальц в невиновности арестованного, отдает соответствующее распоряжение, после чего по городу распространяются слухи о чекистах-вымогателях. Комиссия, присланная ЦК, устанавливает, что слухи не соответствуют фактам, но старый товарищ чекиста объясняет ему, что если бы Зудин не пощадил Вальц, не было бы потом и разговоров о шоколаде, а теперь оправдательный приговор непременно дискредитирует партию. Шоколад становится символом чувств, для дела революции губительных. И Зудин соглашается с тем, что его следует расстрелять как взяточника.

1 Тарасов-Родионов А.И, Шоколад // Молодая гвардия, М., 1922. № 6-7. С. 3-89.

Шоколад» сразу же был признан одним из самых значительных литературных событий минувшего 1922 г. и начавшегося 1923 г. При этом оценка повести в аспекте эстетическом сомнений почти ни у кого не вызывала: оценивали «Шоколад» крайне низко. Обсуждалась достоверность событийной канвы, характеров, спорили об идеологических установках автора и персонажей. Некоторые критики утверждай!, что Тарасов-Родионов оклеветал и чекистов, и - в целом - коммунистов. Однако повесть была четырежды переиздана: в 1925, 1927, 1928 и 1930 гг. Предпринимались и попытки инсценировать «Шоколад», но удачными они не были: пьеса либо не ставилась вовсе, либо выдерживала лишь несколько представлений2.

После 1930 г. «Шоколад» не переиздавали, но критики время от времени напоминали автору о тех или иных «идеологических ошибках». В последний раз - перед арестом. После ареста Тарасова-Родионова обсуждение повести надолго прекратилось. Она, как и все книги других «изменников», повсеместно изымалась из библиотек, даже упоминания о ней в печати считались недопустимыми - без особого на то разрешения цензуры.

Реабилитация автора несколько изменила положение. В 1960-е гг. вновь предпринимались попытки инсценировать повесть, однако постановка опять вызвала резко негативные отзывы критики3. Пьесу и повесть критики опять объявили чуть ли не «идеологической диверсией». Даже репутация автора, репутация «жертвы культа личности», никак не повлияла на резкость

2 Мясожников Л. Шоколад. Драма // РГАЛИ. Ф. 656. Главреп. On. 1. Ед.хр. 1948; Тимашевская Н.Ф. На пути революции. Драма в 4 действиях. Инсценировка по роману Тарасова-Родионова А.И. «Шоколад». (1928-1929) // РГАЛИ. Ф. 656. Главреп. On. 1. Ед.хр. 2788; Чаговец В. Шоколад. Пьеса в 7 эпизодах по повести Тарасова-Родионова А.И. (1923-1926) // РГАЛИ. Ф. 656. Главреп. On. 1. Ед.хр. 2992.

3 Макляровский М., Рапопорт К.И. Высшая мера наказания. М., 1967; Толпегин А. Шамаро А. Превращения «Шоколада» // Молодой коммунист. 1969. № 1. С. 115-118. оценок. Соответственно и вопрос о переизданиях или инсценировках утратил актуальность.

Надо отметить, что «Шоколад» привлекал и внимание литераторов-эмигрантов, и оценки идеологических установок, отраженных в повести, не были однозначными.

Бесспорно, «Шоколад» - идеальная иллюстрация к теме чекистской жестокости и фанатизма. Потому, с одной стороны, рассуждения о повести Тарасова-Родионова соотносились с рассуждениями о «преступлениях советского режима», о «красном терроре», об инсценированных процессах и т.д. «Шоколад» считали образцом ортодоксально большевистской прозы. А с другой стороны, ортодоксальные большевики ко второй половине 1930-х гг. воспринимались эмиграцией не только как палачи, но и как жертвы советского режима. Соответственно и автор, и главный герой повести вызывали сочувствие, так как судьба героя «проецировалась» на судьбу автора: пусть они и заблуждались, но погибли за то, во что верили, причем погибли, не предавая, не отрекаясь. И выходило, что «старый большевик» Тарасов-Родионов писателем был хоть и не слишком одаренным, зато честным. За честность и пострадал. Собирался прославить большевистскую принципиальность, оправдать жестокость большевиков, приведя пример чекистской беспощадности к себе, а показал, пусть и невольно, что даже лучшие из чекистов, даже честнейшие, отважные, бескорыстные - не более, чем фанатики.

Во второй половине 1980-х гг. и в 1990-е гг. повесть «Шоколад» и биография автора вновь обсуждались отечественными критиками и литературоведами. Точки зрения были полярными. Для одних Тарасов-Родионов был апологетом большевистского террора, а «Шоколад» -образцом ортодоксально большевистской прозы, другие, тоже не без оснований, видели в Тарасове-Родионове писателя-нонконформиста, повесть же считали попыткой рассказать правду «о времени и о себе». Чем был плох «Шоколад» для советских критиков 1920-1930-х г., тем он стал хорош в новых условиях4. Конфликты и характеры, которые некогда объявляли надуманными или искаженными, воспринимались как зеркальное отражение конфликтов и характеров эпохи гражданской войны. В жестокости и фанатизме главного героя, его готовности жертвовать всем и всеми ради великой идеи видели типологические особенности советских идеологических установок. На этом основании публицисты второй половины 1980-х могли еще раз подчеркнуть: миллионы безвинных жертв - не случайность, не результат интриг не разоблаченных вовремя честолюбивых злодеев, а закономерный итог реализации большевистских идей, причем итог, предсказуемый еще в 1920-е гг.

Шоколад» стал аргументом в полемике об уроках истории.

Как правило, не научный, историко-литературный, а публицистический дискурс предопределял результаты осмысления повести Тарасова-Родионова, ее места в истории литературы и журналистики. Тем же дискурсом чаще всего предопределялись и результаты осмысления биографии автора «Шоколада». Исключения тут были редки. А ведь ситуация сложилась не вполне обычно - и в аспекте биографии автора, и в аспекте рецепции повести.

Во-первых, один из организаторов Российской ассоциации пролетарских писателей, которому партийный стаж, военные заслуги и, наконец, образование должны были бы обеспечить достаточно высокий пост в этой организации, такого поста не занял. Во-вторых, повесть его, признанная в литературном отношении слабой, а политически, что называется, сомнительной, регулярно переиздавалась.

Конечно, все это можно попытаться объяснить спецификой рапповских организационных принципов, и спецификой литературного процесса 1920-х гг.

4 См. Ванюков A.PL Русские повести трудной судьбы: 1920-е годы // Трудные повести. М., 1990. С. 10-11.

Действительно, не каждый литератор с «дооктябрьским партийным стажем» и университетским дипломом получал высокий пост в рапповской иерархии. Аналогичным образом не каждый литератор, в прошлом сделавший военную карьеру, мог претендовать и претендовал на руководство рапповцами. Обычно решающую роль играли связи: личное знакомство с представителями высшего партийного руководства.

Что касается «Шоколада», то, как известно, до 1931 г. вопрос о переиздании книг решался с учетом читательского спроса, даже от государственных издательств в годы нэпа требовалась прибыль. В силу чего и критики, чтобы сохранить или увеличить свою популярность, должны были писать о книгах, читателями востребованных. Потому и переиздания можно, вроде бы, объяснить соображениями экономического характера, интерес же к повести массового читателя и профессиональных критиков можно, даже и с учетом крайне низкого литературного уровня «Шоколада», объяснить тематикой. Ну а прекращение изданий в начале 1930-х гг. можно объяснить изменением политической и экономической ситуации, «свертыванием нэпа», т.е. ослаблением воздействия экономических факторов и усилением воздействия факторов политических3.

Однако подобного рода объяснения вряд ли достаточны, если вообще уместны.

Во-первых, сочетание солидного партийного стажа, образования, армейского организационного опыта и участия в создании РАПП - редкость. Такого сочетания могло бы хватить, чтобы выбиться в лидеры. По той хотя бы причине, что при таком сочетании обычно подразумеваются и личные контакты с представителями высшего партийного руководства.

О проблемах коммерциализации/декоммерциализации деятельности издательств см., напр.: Фельдман Д.М. Салон-предприятие: писательское объединение и кооперативное издательство «Никитинские субботники» в контексте литературного процесса 1920-1930-х гг. М., 1998.

Во-вторых, о чекистах, как известно, написал не только Тарасов-Родионов. Если к 1923 г. тема могла считаться новой, то уже вскоре новой она не была. Кроме того, в периодике, отражавшей - по материалам статистики библиотечной и статистики книжной торговли - читательские интересы, нет сведений об ажиотажном или хотя бы устойчивом спросе на повесть Тарасова-Родионова. Тем не менее «Шоколад» каждые два-три года переиздавали.

В данной работе биография Тарасова-Родионова реконструируется на основе не изучавшихся ранее источников, а рецепция повести «Шоколад» исследуется в политическом контексте, для чего тоже привлечены ранее не изучавшиеся источники.

Устанавливается, что и положение Тарасова-Родионова в РАПП, и личная неприязнь к нему ряда критиков, включая рапповских, были обусловлены некоторыми обстоятельствами биографии автора «Шоколада», известными сравнительно небольшому количеству литераторов. Эти обстоятельства анализируются в данной работе.

Также устанавливается, что издания повести соотносились с различными фазами одной из политических дискуссий, своего рода символом которой стал «Шоколад». Речь идет о многолетней полемике по поводу истолкований термина «революционная законность». С начала 1920-х гг. полемика об истолкованиях термина «революционная законность» использовалась в ходе пропагандистских кампаний, мишенью которых были Л.Д. Троцкий и другие партийные лидеры, конкурировавшие с И.В. Сталиным. В зависимости от фаз этих кампаний повесть редактировалась, вносились изменения даже на уровне событийной канвы.

Актуальность темы обусловлена прежде всего тем, что анализ рецепции повести «Шоколад» позволяет внести существенные уточнения в историю отечественной литературы и журналистики, кроме того, анализ рецепции повести «Шоколад» позволяет выявить ряд методов манипулирования общественным сознанием, создававшихся в 1920-е гг.

Научная новизна работы обусловлена тем. что рецепция повести Тарасова-Родионова исследуется не только в биографическом контексте, не только в контексте истории литературы и журналистики, но и в политическом контексте.

Предмет исследования - история отечественной литературы и журналистики 1920-х гг. в политическом контексте.

Объект исследования - полемика о повести Тарасова-Родионова «Шоколад» в контексте истории советской журналистики.

Основная цель исследования - описание и анализ специфики рецепции повести Тарасова-Родионова «Шоколад» в контексте истории советской литературы и журналистики.

Основные задачи исследования, решаемые для достижения основной цели:

1) реконструкция биографии Тарасова-Родионова;

2) анализ рецепции повести «Шоколад» в политическом контексте;

3) изучение текстологии повести «Шоколад» и динамики ее переизданий в политическом контексте.

Хронологические рамки исследования определены самой темой. Это 1920-е гг. Материалы, относящиеся к предшествующим и последующим периодам, анализируются лишь постольку, поскольку они связаны с материалами 1920-х гг., относящимися к теме данного исследования.

Степень научной разработки темы низка: биография и творчество Тарасова-Родионова изучены крайне мало, рецепция же его творчества практически не изучалась.

Примечательно, что итоги впервые были подведены за пределами СССР. Еще в 1939 г. «Социалистический вестник» опубликовал в одиннадцатом номере работу В. Александровой (В.А. Шварц), где подробно анализировалась повесть Тарасова-Родионова6. Эта работа неоднократно

6 Александрова В. Литературные заметки // Социалистический вестник. 1939. № 11 (15 июня). переиздавалась и позже. О повести «Шоколад» и ее авторе там сообщалось: «В 1937 году в связи с чисткой рядов советской литературы от «троцкистов» и «врагов народа» заклеймен был старый писатель-большевик Тарасов-Родионов за роман "Шоколад", написанный им еще в 1925 году. Появление этого произведения вызвало в свое время резкий отпор официальной критики, но может быть именно поэтому "Шоколад" приобрел большую популярность в среде коммунистической молодежи. Сюжет романа предвосхищает ту эволюцию коммунистической этики, которая привела компартию к Московским процессам»7.

Александрова здесь допустила несколько ошибок фактографического характера, начиная с даты первой публикации, но они вполне извинительны, если учесть условия, в которых она работала. Кратко пересказав повесть, она объяснила, почему, с ее точки зрения, «Шоколад» вызвал интерес читателей: «Несмотря на литературную беспомощность, роман этот волнует читателя с детства знакомым волнением. Еще бы! Конфликт между маленькой правдой и интересами могущественного коллектива - один из любимых мотивов народного творчества. Симпатии народа, симпатии всех угнетенных всегда были на стороне этой крохотной личной правды, у которой никогда и не было другой защиты, кроме того, что она - правда всамделишная. Русская революция и была сначала воспринята всеми угнетенными как торжество именно этой правды-справедливости, Роман "Шоколад" - первый из произведений советской литературы показал читателю, что в революционном режиме правда-справедливость - беззащитна. "Не виноват Зудин", - страстно шепчет друг его Ваня Щеглов, назначенный одним из зудинских судей. Но и он пасует перед аргументом об интересах партийного коллектива, его авторитета. За "большое дело" можно пожертвовать "маленькой правдой"

7 Здесь и далее цит. по: Александрова В. Литературные заметки (1939 г.) // Александрова В. Литература и жизнь: Очерки советского общественного развития (До конца Второй мировой войны). Избранное.N.-Y., 1969. С. 324-326. такова "мораль" романа, в которой стремиться убедить Тарасов-Родионов своих читателей». Неприятие «Шоколада» советской критикой тоже было объяснено с присущей Александровой эмоциональностью: «При всей правоверности установки автора - произведение его было отвергнуто критикой, ибо оно слишком конкретизировало реальные трудности, в которых очутились коммунисты в революции». По словам Александровой, «официальная критика, в своей господствующей тенденции являвшаяся на всех этапах революции реакционным фактором, заклеймила роман: массы не должны быть посвящены в трудности, с трудностями надлежит справляться вождям! Во второй раз роман подвергся анафеме в 1937 г. Маленькая правда-справедливость могла гордиться, у нее появился старый козырь в руках: ее опять боятся сильные мира сего. И много крови должно было пролиться, много тягчайших преступлений должно было свершиться во славу этого пресловутого авторитета компартии, чтобы тема личной правды восторжествовала над псевдоправдой компартии.».

Такого рода суждения воспроизводились и при переиздании работ Александровой в 1950-1960-е гг. Во многом ее стараниями за «Шоколадом» и утвердилась репутация «опальной повести». Ну а Тарасов-Родионов рассматривался как «опальный писатель».

Однако сочувственное отношение к автору повести «Шоколад» и главному ее герою не было характерно для большинства русских эмигрантов, следивших за советской литературой. Большинство уже в 1920-е гг. считало автора «Шоколада» писателем специфически советским, т.е. носителем и пропагандистом специфически советских антигуманистических установок, неприемлемых в принципе. Ко всему прочему и сама повесть, как писала Александрова, оставляла впечатление «литературной беспомощности». Потому, вероятно, за пределами СССР интерес к повести и ее автору угас довольно скоро. Филологи, профессионально изучавшие советскую литературу, обычно не уделяли Тарасову-Родионову внимания. В лучшем случае о нем лишь упоминали, перечисляя других малозначительных писателей, отмеченных все же вниманием критики в 1920-1930-е гг.

К началу 1970-х гг., когда интерес к советской литературе «времени больших ожиданий» рос постоянно и особенно к «опальным» писателям и книгам, объектом тщательного анализа стал советский литературный процесс в целом. Исследовались не только сами художественные произведения, но и осмысление их современниками, отражаемое в частности, журналистикой. В силу чего пристальное внимание исследователей привлекли и полемика о повести «Шоколад», и биография Тарасова-Родионова. Однако даже в 1990-е гг. странное несоответствие военно-административной карьеры Тарасова-Родионова и его положения в литературной среде, равным образом динамика переизданий «Шоколада», текстология повести и, конечно, политический контекст суждений советских критиков о «Шоколаде» по-прежнему остаются вне сферы внимания иностранных литературоведов.

С этой точки зрения характерна статья В. Казака в его хрестоматийно о известном «Лексиконе русской литературы XX века» . Биография Тарасова-Родионова составлена Казаком на основе советских справочников, а в качестве причины дискуссий о «Шоколаде» указывался специфический конфликт повести. Аннотируя «Шоколад», Казак подчеркивал: «Автор заставляет своего героя самого почувствовать необходимость его расстрела в интересах политики коммунистов. Изображение того, как народные настроения, направляемые партией, вытесняют законность, вызвало разногласие среди критиков самого различного толка»9.

Примечательно, что авторитетный исследователь соотнес полемику о «Шоколаде» с термином «законность», достаточно часто встречавшимся в массовой периодике 1920-х гг., но полемика о «Шоколаде» все же не соотнесена с разворачивавшимися на страницах той же периодики дискуссиями об истолкованиях термина «революционная законность», с

8 Казак В. Лексикон русской литературы XX в. М., 1996. С. 412-413.

9 Там же. политической прагматикой таких дискуссий. Уместно предположить, что в данном случае действовала своего рода инерция: полемика о «Шоколаде» традиционно соотносилась с историей литературы и журналистики, а полемика об истолкованиях юридических терминов - с историей права. Две эти области традиционно считались далекими друг от друга. Исследователь ориентировался на традицию.

Непосредственно с правовыми установками эпохи гражданской войны соотнес «Шоколад» М.Я. Геллер в книге «Концентрационный мир и советская литература». Геллер подчеркивал, что герой Тарасова-Родионова принимает решения о массовых расстрелах, руководствуясь как идеологическими, так и собственно правовыми установками, обусловившими политику «красного террора»: «Человек перестает быть ценностью сам по себе, его ценность ставится в зависимость от его классовой принадлежности. И "неудачная" классовая принадлежность может лишить его вообще какой бы то ни было ценности. Превратить в атом, в цифру, в одного из сотни расстрелянных»10.

Однако и Геллер не соотнес «Шоколад» с дискуссиями об истолковании термина «революционная законность», хотя и анализировал ряд других дискуссий в аспекте политической прагматики.

На родине Тарасова-Родионова о нем самом и повести «Шоколад», как уже отмечалась выше, избегали упоминать после 1937 г. Почти через два десятилетия снятие цензурных запретов привело лишь к тому, что упоминания о Тарасове-Родионове появлялись в некоторых учебных пособиях, научных трудах и справочных изданиях. Но и еще через десять лет сообщения о Тарасове-Родионове были предельно краткими, а дискуссии о повести «Шоколад» не анализировалась вовсе.

В этом отношении примечательна двухтомная коллективная монография «Очерки истории русской советской журналистики». Тарасов

10 Геллер М. Концентрационный мир и советская литература. London, 1974. С. 103.

Родионов упомянут там и в качестве «пролетарского» писателя, равным образом и в качестве рапповского критика, и в качестве организатора группы «Октябрь», приведено также несколько отзывов критиков-современников о повести «Шоколад», но проблематика дискуссий о «Шоколаде», связь их с дискуссиями политическими - не анализировались11.

Принципиальных изменений не произошло и в 1970-е гг., хотя статья о Тарасове-Родионове была помещена в девятитомной Краткой литературной энциклопедии. Автор - В. Н. Чуваков - сообщал, что в повести «Шоколад» Тарасовым-Родионовым «затронута тема о вредном влиянии буржуазной идеологии, но вместе с тем писатель ошибочно утверждал мысль о несовместимости личных интересов и обществ<енного> долга»12. Кстати, подобного рода суждения воспроизводились и позже. Так, в «Истории русской советской литературы», изданной уже в 1986 г., сообщалось, что автор повести «Шоколад» поднял необычайно актуальную тему о тлетворном влиянии поверженного мира, о коммунистической бдительности и классовой непримиримости»13.

Но во второй половине 1980-х гг. политическая ситуация быстро менялась, и вскоре опыт «русского зарубежья» актуализовался по отношению к Тарасову-Родионову. 25 сентября 1987 г. «Литературная

См., напр.: Дикушина Н.И. Введение // Очерки истории русской советской журналистики. Т. 1. 1917-1932. М., 1966. С. 82, 83, 86, 91, 137; Кузнецов М.М. «Красная новь» // Там же. С. 219; Хайлов А.И. «Молодая гвардия» // Там же. С. 373; Дмитриева Т.Е. «На посту» // Там же. С. 390, 393; Швецова Л.К. «На литературном посту» // Там же. С. 407, 411; Хайлов А.И. Периферийные журналы // Там же. С. 489; Чуваков

B.Н. «Колхозник» // Там же. Т. 2. 1933-1945. М. , 1968. С. 164; Максимов А.А. «Октябрь» // Там же. С. 315; Дмитриева Т.Е. «Знамя» //

C. 340, 344.

12 Чуваков В.Н. А. И. Тарасов-Родионов // Краткая литературная энциклопедия. М., 1972. Т. 7. Стлб. 387-388.

13 Бахметьева Е.П., Бузник В.В., Выходцев П.С. и др. История русской советской литературы. М., 1986. С. 118.

Россия» опубликовала статью В. Лепилова, где суждения о биографии Тарасова-Родионова, о его творчестве были, пожалуй, апологетическими, а повесть «Шоколад» характеризовалась как свидетельство честного писателя, не желавшего идти на компромиссы14. Доминировала тут по-прежнему компонента публицистическая, а не собственно историко-литературная, изменилась лишь оценка.

Почти через два года в журнале «Родина» была напечатана статья Д.М. Фельдмана, где при анализе материалов чекистской периодики в связи с повестью «Шоколад» был отмечен ряд текстуальных совпадений15. Но эта статья, посвященная истории советского права, была в целом публицистической, автором не ставилась задача анализа рецепции повести.

Осмысление повести в контексте литературного процесса началось позже - в 1990-е гг. А десятилетие спустя дискурс был уже вполне академическим.

В связи с этим интересны суждения М.М. Голубкова, приведенные в книге «Русская литература XX в. После раскола»16. Повесть «Шоколад» анализируется в разделе с характерным заглавием «Нормативизм: отношение личности и мира». В 1920-е гг., по словам автора, «складывается новая концепция личности», что подразумевает «включенность человека в исторический процесс, утверждение его прямых контактов с "макросредой".,,», Специфически советской «концепцией личности» обусловлено в литературе «обесценивание героя, он лишается самоценности и оказывается значим постольку, поскольку способствует историческому движению вперед». Исследователь настойчиво подчеркивает: «Такая девальвация человеческой жизни и индивидуальности обусловлена

14 Лепилов В. Свидетельство очевидца // Литературная Россия. М., 1987. № 39 (25 сентября). С. 24.

15 Фельдман Д. М. Чрезвычайные обстоятельства - чрезвычайные меры? // Родина. 1989. №6. С. 73-78.

16 Здесь и далее цит. по: Голубков М.М. Русская литература XX в. После раскола. М., 2001. С. 145. финалистской концепцией истории, смысл и значение которой состоит в движении к «золотому веку», локализованному в далеком будущем, но само это движение оправдывает любые жертвы». Соответственно, по словам Голубкова, в литературе «герой осознает абсолютную ценность грядущего и весьма относительную ценность собственной личности, готов сознательно жертвовать собой. Крайнюю форму такой антигуманистической позиции воплотил (вполне сочувственно в отношении к идеям героя) А. Тарасов-Родионов в повести "Шоколад", рассказывающей о том, как чекист Зудин принимает решение пожертвовать своей жизнью, но не бросить и малой тени на мундир ЧК, Обвиненный во взяточничестве, Зудин приговорен к расстрелу. И для его товарищей, уверенных в его невиновности, но вынесших, тем не менее, смертный приговор, и для него самого это решение представляется единственно верным: лучше пожертвовать жизнью, чем дать хоть маленький повод для обывательских слухов».

В данном случае автор исследования стремился при анализе повести избежать явной оценочности, свойственной его предшественникам, что отчасти удалось. Но и при таком подходе вне сферы анализа по-прежнему остался политический контекст полемики о «Шоколаде» в 1920-1930-е гг., пропагандистская прагматика дискуссий.

Попытки обобщения результатов дискуссий в политическом контексте - с учетом пропагандистской прагматики - не предпринимались отечественными исследователями и позже. О Тарасове-Родионове и повести «Шоколад» вспоминали обычно лишь при подготовке учебных и справочных изданий. Аналогичным образом биобиблиографические справки о Тарасове-Родионове составлялись при подготовке публикаций эпистолярных или мемуарных источников.

Вот почему в данном исследовании преимущественно использованы работы, не относящиеся непосредственно к изучению творчества Тарасова-Родионова, однако на уровнях проблематики и методологии связанные с анализом рецепции повести «Шоколад» в политическом контексте. Прежде всего - работы М.П. Одесского и Д.М. Фельдмана, посвященные истории

17 базовых терминов советской культуры . К ним - на уровнях проблематики и методологии - примыкают работы тех же авторов, посвященные творчеству И.А. Ильфа и Е.П. Петрова18. Аналогичным образом - работы Д.М. Фельдмана по истории советского литературного процесса19. Влияние политического контекста на творчество Б.Л. Пастернака скрупулезно

20 исследовал JL Флейшман . Политические факторы, обусловившие эволюцию творчества Ю.К. Олеши исследуются в работах А.В. Белинкова21. Литературный процесс 1920-1930-х гг. в политическом контексте анализируется в работах А.Ю. Галушкина, посвященных творчеству Б,А, Пильняка и Е.А. Замятина . В этом аспекте весьма интересны работы Л.М. г/ См.: Одесский М.П., Фельдман Д.М. Поэтика террора и новая административная ментальность: очерки истории формирования, М., 1997; Фельдман Д.М. Терминология власти: Советские политические термины в историко-культурном контексте. М., 2006.

13 Одесский М.П., Фельдман Д.М. История романов И. Ильфа и Е. Петрова

Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» в политическом контексте

1920-1930-х годов // История России XIX - XX веков. Новые источники понимания. М., 2001. С. 236-252; Они же. Легенда о великом комбинаторе, или Почему в Шанхае ничего не случилось // Ильф И., Петров Е. Двенадцать стульев. Первый полный вариант романа с комментариями М. Одесского и Д. Фельдмана. М., 1998; Они же. Легенда о великом комбинаторе (в трех частях, с прологом и эпилогом) // Ильф И., Петров Е. Золотой теленок. М., 2000.

19 См., напр.: Фельдман Д.М. Салон-предприятие: писательское объединение и кооперативное издательство «Никитинские субботники» в контексте литературного процесса 1920-1930-х годов. М., 1998.

См. напр.: Флейшман Л.С. Борис Пастернак в двадцатые годы. СПб., 2003; Он же. Борис Пастернак и литературное движение 1930-х годов. СПб., 2005.

21 См. напр.: Белинков А.В. Сдача и гибель советского интеллигента. Юрий Олеша. М., 1994.

22 См., напр.: Галушкин А. Ю. «Дело Пильняка и Замятина»:

Предварительные итоги расследования // Новое о Замятине: Сборник материалов. М., 1997. С. 89-146. Он же. К «допечатной» истории романа

Яновской23. Также весьма важны работы Н.Е. Кочетковой, анализировавшей рецепцию творчества Л.И. Гумилевского в политическом контексте 1920-х гг24. Проблеме анализа интертекстуальных связей в литературном контексте 1920-х гг. посвящены работы Л.Ф. Кациса25. Общие закономерности литературного процесса 1920-х 1930-х гг. подробно анализируются в работах

26

М.О. Чудаковой, посвященных проблемам поэтики советской литературы . Ряд важных закономерностей описан в трудах А.Д. Синявского27. Проблемы стилевой динамики в контексте литературного процесса анализируются в

Е. И. Замятина «Мы» (1921-1924) // Stanford Slavic Studies. Stanford. 1994. Vol. 8. z3 См., напр.: Яновская Л.М. «Почему вы пишете смешно?» Об И. Ильфе и Е. Петрове, их жизни и их юморе. М,, 1963; Она же. Записки о Михаиле Булгакове. М., 2002. Кочеткова Н. Еврейский вопрос и дискуссия о «порнографической литературе» в СССР // Параллели: русско-еврейский историко-литературный и библиографический альманах. М., 2002. С. 123-143. Она же. Полемика о «порнографической литературе»: роман Л.И. Гумилевского «Собачий переулок» // Лотмановский сборник. 3. М. 2004. С. 986-1000.

25 См. напр.: Кацис Л.Ф. Владимир Маяковский. Поэт в интеллектуальном контексте эпохи. М., 2004; Он же. Русская эсхатология и русская литература. М., 2000; Он же.-- Осип Мандельштам: мускус иудейства. М., 2002;

26 Чудакова М.О. Мастерство Юрия Олеши // Литература советского прошлого. Избранные работы. Т. 1. М., 2001. С. 13-77; Она же. Поэтика Михаила Зощенко // Там же. С. 7 9-24 4; Она же. Без гнева и пристрастия; Формы деформации в литературе 20-30-х гг. // Там же. С. 309-337; Она же. Опыт историко-социологического анализа художественных текстов: На материале литературной позиции писателей-прозаиков первых революционных лет // Там же. С. 291-308; Она же. Жизнеописание Михаила Булгакова. М., 1987.

27 См., напр.: Синявский А.Д. Литературный процесс в России // Синявский А.Д. (Абрам Терц) Путешествие на Черную речку. М., 2002. С. 139-167; Он же. Что такое социалистический реализм? // Там же. С. 101138. работах Е.Б. Скороспеловой^. Анализу литературного процесса 1920-х гг. и комментарию этапных с этой точки зрения художественных произведений

У о посвящены работы О.А. Лекманова Проблемы влияния факторов политических на литературный процесс 1920-1930-х гг. анализируются в

30 трудах К. Аймермахера . С этой точки зрения очень важны работы А.В. Блюма и Т.П. Коржихиной31. В аспекте истории издательского дела

32 литературный процесс 1920-х гг. рассматривается Е.А. Динерштейном .

Особо следует отметить исследования по истории советского права, так как спор об идеологии автора и героев повести «Шоколад» был спором о правовых установках. Прямое отношение к дискуссиям о «Шоколаде» имеют и работы по истории партийной борьбы 1920-х гг.

Источниковая база исследования, в отличие от литературы вопроса, довольно обширна. Потому целесообразно выделить три группы источников. I. Публикации художественных и литературно-критических произведений Тарасова-Родионова, материалы дискуссий в периодике о произведениях Тарасова-Родионова, отзывы о творчестве Тарасова-Родионова, публиковавшиеся в книгах ус.

См.-, напр^ ■: Скороспелова Е.Б. Русская проза XX в,; От А. Белого («Петербург») до Б. Пастернака («Доктор Живаго»). М., 2003; Она же. Замятин и его роман «Мы». М., 2002; Она же. Идейно-стилевые течения в русской советской прозе первой половины 20-х годов. М., 1979.

29 См., напр.: Лекманов О.А. О трех акмеистических книгах: М. Зенкевич,

В. Нарбут, О. Мандельштам. М., 2006; Он же. Осип Мандельштам. М., 2004; См. также: Котова М., Лекманов О. В лабиринтах романа-загадки. Комментарий к роману В. Катаева «Алмазный мой венец». М. 2004. J0 См., напр.: Аймермахер К. Политика и культура при Ленине и Сталине (1917-1932). М., 1998.

Ji См., напр.: Блюм А.В. За кулисами «Министерства правды»: тайная история советской цензуры. М., 1994; Коржихина Т.П. Извольте быть благонадежны! М., 1997.

32 См. напр.: Динерштейн Е.А. Положившие первый камень: Госиздат и его руководители. М., 1972; Он же. А.К. Воронский. В поисках живой воды. М., 2001. советских критиков, учебных и справочных изданиях, опубликованные мемуарные и эпистолярные источники, содержащие сведения о Тарасове-Родионове, а также относящиеся к биографии Тарасова-Родионова и публикации его произведений документы в фондах РГАЛИ, РГАСПИ, РО ИМЛИ РАН.

2. Публикации художественных произведений, тематически связанных с повестью «Шоколад», а также опубликованные в периодике и книгах советских критиков отзывы об этих произведениях 1920-х гг.

3. Материалы периодики, относящиеся к связанным с обсуждением повести «Шоколад» политическим дискуссиям о проблемах права, советские законодательные акты, труды советских правоведов, связанные с политическими дискуссиями, а также официальные документы, относящиеся к истории партийной борьбы 1920-х гг.

Методологическая база исследования - историко-литературный и типологический методы, что подразумевает междисциплинарный подход, анализ фактов, относящихся к истории журналистики в политическом, правовом и лингвистическом контекстах.

Научно-практическая значение исследования состоит в том, что результаты исследования позволяют ликвидировать ряд существенных лакун в истории отечественной литературы и журналистики, они используются при подготовке лекционных курсов и спецкурсов по истории литературы и журналистики советского периода, написании книг и статей, а также для подготовки комментированных, текстологически корректных публикаций. Наконец, как уже отмечалось выше, исследование позволяет выявить ряд методов манипулирования общественным сознанием, создававшихся в 1920-е годы, и эффективно применявшихся затем в советских средствах массовой информации.

Структура исследования - традиционная. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка источников и литературы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Повесть "Шоколад" А.И. Тарасова-Родионова в контексте истории советской журналистики 1920-х гг."

Заключение

Подводя итоги, следует отметить, что при исследовании литературного процесса в политическом контексте разрушается ряд своего рода мифов, связанных с рецепцией повести «Шоколад» и биографией ее автора.

Как уже отмечалось ранее, иностранными и отечественными исследователями были сформулированы две своего рода биографических концепции, Согласно первой, Тарасов-Родионов был и остался апологетом «красного террора», почему и написал повесть «Шоколад». Согласно второй концепции, «старый большевик» Тарасов-Родионов - писатель-нонконформист, отвергший идеологические установки эпохи «красного террора». Он искренне заблуждался вплоть до окончания гражданской войны, однако потом сумел сказать правду «о времени и о себе».

В данном исследовании были поставлены вопросы о причинах, обусловивших прекращение весьма успешной военно-административной карьеры Тарасова-Родионова, а также о причинах, из-за которых Тарасов-Родионов не занял места в иерархии РАПП, соответствующего прежнему военно-административному статусу, партийному стажу и, наконец, подразумевающимся связям с партийной элитой.

На основании анализа известных и новых источников установлено, что автор «Шоколада» не был ни приверженцем «красного террора», ни писателем-нонконформистом, отвергшим идеологические установки эпохи «красного террора». Напротив, конформизм был ему в достаточной мере свойствен: Тарасов-Родионов никогда не отвергал идеологические установки, объявленные соответствующими «генеральной линии партии».

Внезапное завершение военно-административной карьеры, неудача попыток стать одним из лидером РАПП были обусловлены тем, что Тарасова-Родионова дважды исключали из партии.

Установлено, что Тарасов-Родионов, представляя в официальные инстанции анкеты и автобиографии, не сообщал, что был дважды исключен из партии, но каждый раз ему удавалось вновь получить партийный билет. Разумеется, умолчание о таких фактах было возможным только по взаимной договоренности: документы, связанные с исключением, хранились в архивах партийных организаций.

Первый раз он был исключен в июле 1918 г., когда выяснилось, что годом раньше, будучи арестованным за организацию антиправительственных демонстраций, он рассылал знакомым социалистам письма, где каялся, отрекался от большевистской партии, называл большевистских лидеров изменниками и шпионами. В 1918 г. Тарасову-Родионову разрешили остаться на военной службе. И в 1919 г. он, при содействии Сталина, сумел добиться восстановления в партии, доказав готовность и способность выполнять любые поручения руководства.

Вторично его исключили в декабре 1921 г. Причиной была предпринятая во время «чистки» попытка если и не скрыть, то произвольно интерпретировать обстоятельства исключения из партии в 1918 г., таким образом показав, что партийный стаж не прерывался с 1905 г. После исключения Тарасов-Родионов опять неоднократно каялся и четыре года спустя сумел вновь получить партбилет. Но, как тогда говорили, он «выпал из номенклатуры». Рапповская карьера не удалась по той же причине.

Специфика биографии Тарасова-Родионова, конечно же, влияла на восприятие повести «Шоколад» осведомленными критиками: о недопустимости снисхождения писал тот, кто сам не раз просил о снисхождении. Но более важными были другие факторы - политического характера.

В связи с анализом рецепции повести «Шоколад» были поставлены вопросы о причинах появления резко отрицательных отзывов, где Тарасову-Родионову инкриминировалась клевета на большевиков, которым он без оснований приписал расстрелы заведомо невиновных.

При исследовании правового контекста эпохи гражданской войны установлено, что политические обвинения, выдвинутые рецензентами, не были обоснованными. Более того, они противоречили официальным документам.

Установлено, что повесть Тарасова-Родионова содержала достаточно прозрачные намеки на правовые установки определявшие деятельность ее героев. Главным образом это принятое Советом народных комиссаров в сентябре 1918 г. «Постановление о красном терроре» и вскоре же телеграфно разосланный наркомом внутренних дел «Приказ о заложниках». Кроме того, в повести содержались аллюзии на опубликованную в специализированном чекистском журнале статью, где содержался призыв узаконить пытки шпионов с целью скорейшего предотвращения и пресечения разведывательно-диверсионных акций, предпринимаемых правительствами стран, враждебных советскому государству. Совпадения были текстуальными. Посредством такого рода аллюзий Тарасов-Родионов подчеркивал, что герой повести, отдавая приказ о массовом расстреле заложников, не нарушал действовавшие нормы права, а точно следовал им. Аналогичным образом главный герой повести, собиравшийся после поимки английского разведчика любой ценой получить от него нужные сведения, вовсе не был исключением из правила. Да и расстрел главного героя по причине оплошности которого ЧК и партия в целом были дискредитированы, не противоречил действовавшим нормам права.

Установлено, что к моменту публикации повести «Шоколад» продолжалась масштабная пропагандистская кампания, посредством которой советское правительство убеждало население советского государства и правительства других государств в том, «красный террор» прекращен по причине окончания гражданской войны. Официально было объявлено о прекращении политики «военного коммунизма» и переходе к «новой экономической политике». Вспоминать о расстрелах заложников, о призывах узаконить пытки «классовых врагов» уже не полагалось. Тарасов-Родионов нарушил негласный запрет на детализацию темы «красного террора». Потому некоторые критики не без оснований восприняли повесть как апологию «красного террора», его крайностей, попытку автора «Шоколада» игнорировать обязательные идеологические установки. Критики инкриминировали Тарасову-Родионову нарушения, им не совершенные, потому что обсуждать реальные нарушения не было возможности из-за цензурных запретов. Соответственно и автор «Шоколада» не мог уличить своих критиков, сославшись на документы.

Однако только данными факторами не могли быть обусловлены столь резкие отзывы. Кроме того, негласный запрет нарушила и редакция журнала «Молодая гвардия», что могло случиться только с ведома цензурных инстанций. Значит, несоответствие повести описанным выше идеологическим установкам и цензурным запретам компенсировалось иными факторами.

Вот почему был поставлен вопрос о причинах, в силу которых редакция «органа ЦК РКП (б) и ЦК РКСМ» сочла возможным допустить указанное нарушение.

Установлено, что публикация в «Молодой гвардии» повести «Шоколад» была обусловлена прагматикой внутрипартийной борьбы.

Именно в 1922 г. началась ожесточенная борьба Сталина и его союзников с Троцким как возможным преемником Ленина. Основным оружием стали дискуссии, инициируемые в связи с различными суждениями Троцкого. В ходе дискуссий «широкие партийные массы» убеждались, что Троцкий, чей авторитет был тогда неизмеримо выше авторитета Сталина и каждого из сталинских союзников, может ошибаться, споры с ним допустимы.

Одной из таких дискуссий, то прекращавшихся, то вновь начинавшихся, была дискуссия об истолкованиях терминов «законность» и «революционная законность». Суть полемики сводилась к решению вопроса о том, подразумевается ли термином «революционная законность» обязательное для всех соблюдение законов, или же «революционная законность», в отличие от «законности», подразумевает предоставляемое должностным лицам право нарушать закон, если такая необходимость возникает, если закон противоречит «революционной справедливости», «революционной целесообразности».

К осени 1922 г. официально было многократно признано, что «революционная законность» отличается от «законности» в традиционном истолковании лишь тем, что имеется в виду соблюдение законов, революцией созданных. Была у термина «революционная законность» и другая функция. Он соотносился с термином «новая экономическая политика», тогда как термин «военный коммунизм» - с термином «красный террор». Потому советской пропагандой утверждалось, что «революционная законность» пришла на смену «красному террору».

В ходе полемики Троцкому и его сторонникам инкриминировалась избыточная «левизна», неумение работать «в условиях мирного времени», склонность к использованию методов эпохи «военного коммунизма», т.е. «чрезвычайных методов», соотносившихся с «красным террором». А в «узких кругах» партийной элиты, где тоже было немало противников Троцкого, вспоминали и о том, что он - бывший меньшевик, получивший известность среди социалистов не из-за основополагающих теоретических трудов, а как журналист. Не обходилось и без высказываний антисемитского характера, рассуждений о «еврейском засилье» в партии, о многочисленных приверженцах Троцкого, оттеснивших большевиков-ветеранов.

Первая публикация «Шоколада» совпала с завершением очередной дискуссии об истолковании термина «революционная законность». Значительной частью партийной элиты повесть Тарасова-Родионова воспринималась как атака на Троцкого в качестве апологета «чрезвычайщины».

Прозрачным - для современников - намеком на влияние Троцкого был в романе присланный ЦК следователь Шустрый - карьерист «примазавшийся», по тогдашнему выражению, к партии, мыслящий только в категориях «чрезвычайщины».

Характеристики, данные автором повести следователю, выстраивались в своего рода знаковый ряд. У Шустрого маленькие холодные черные глаза. Главный герой повести во время допроса вспоминает, что Шустрый - не фамилия, это партийная кличка, а ранее у следователя был другой партийный псевдоним - Южанин. Выясняется также, что Шустрый-Южанин - бывший меньшевик. Наконец, главный герой повести считает следователя «прожженным журналистом», что опять никак не объяснено.

Совокупность характеристик почти не оставляла сомнений: шустрый южанин с маленькими холодными черными глазами, бывший меньшевик и прожженный журналист, сделал карьеру в большевистской партии, стал представителем ЦЬС, облеченным чрезвычайными полномочиями и решающим судьбы «старых большевиков». И дело было не только в том, что Троцкий - уроженец Херсонской губернии, слово «южанин» в данном случае» эвфемизм: «черта оседлости» шла через южные губернии, оттуда родом были многие евреи. О «шустрых южанах» говорили, намекая на «еврейское засилье». И то, что следователь - именно еврей, Тарасов-Родионов пытался акцентировать посредством речевой характеристики Шустрого-Южанина. Точнее, приписывая следователю элементы речевого поведения, считавшиеся традиционно присущими евреям, для которых русский язык не был родным.

Понятна была и связь «Шоколада» с полемикой о терминах «законность» и «революционная законность»: Шустрый заявляет, что добивается «революционной справедливости», а это для него означает колоссальную власть, ограниченную не нормами права, а соображениями целесообразности. В итоге подразумевалось, что «шустрых» последователей Троцкого настоящие большевики и раньше едва терпели, а в мирное время от «примазавшихся» давно пора избавиться.

Прозрачные аллюзии на Троцкого, антисемитский подтекст повести возмутили некоторых осведомленных критиков, однако обсуждать подобного рода темы в печати сочтено было неуместным. Партийные лидеры не пожелали привлекать к скандалу внимание. Свою роль он сыграл: было показано, что по отношению к Троцкому допустимы и такие приемы.

Новое издание «Шоколада» в 1925 г. было санкционировано лично Сталиным. Оно, как и все остальные, соотносилось с очередными этапами полемики о «революционной законности». И каждый раз Троцкого дискредитировали, инкриминируя ему склонность к «чрезвычайности», равнодушие к товарищам по партии, безнравственность и т.д. Сообразно смене пропагандистских установок, эксплицируемых в периодике, повесть редактировалась.

Второе издание повести в 1925 г. критики уже не обсуждали так оживленно, как первое. Не было ни разгромных, ни восторженных рецензий. Что, разумеется, обусловливалось политической ситуацией. Отношение к «Шоколаду» было и отношением к внутрипартийной борьбе. Высказав определенное отношение к повести, критик принимал либо сторону Троцкого, энергично контратаковавшего и, как полагали тогда многие, еще имевшего возможности победить, либо сторону уже одержавшего несколько побед Сталина, что было опасно в случае выигрыша Троцкого.

В 1927-1928 гг., когда «Шоколад» опубликовали третий и четвертый раз, полная победа Сталина была очевидна. Но опять критики практически не уделяли внимания новым публикациям скандальной повести. На исходе 1927 г. Сталин начал дискредитацию Бухарина, объявленного лидером «правых уклонистов». «Шоколад» - повесть, осмыслявшаяся как «антилевацкая», потому на фоне «борьбы с правым уклоном» хвалить повесть было не вполне уместно, правда, ругать тоже опасно. В 1929 г. окончательно дискредитированный, уже исключенный - последовательно - из Политбюро, ЦК и, наконец, партии Троцкий был выслан из СССР. Бухарин, тоже дискредитированный, в значительной мере утратил авторитет, оставаясь лишь номинально лидером. Повесть Тарасова-Родионова утратила актуальность. Но в 1930 г. она была издана пятый раз. Подводя итоги «коллективизации», Сталин очередной раз осудил «перегибщиков» за проявления «чрезвычайщины», названные «головокружением от успехов». Тем не менее критики опять проявили осторожность. «Чрезвычайщина», устойчиво ассоциировавшаяся с «троцкизмом», вновь была осуждена, однако сами по себе антибухаринские пропагандистские кампании - борьба с «правыми уклонистами» - осуждены не были.

Специфика рецепции повести обусловила и судьбу инсценировок «Шоколада». Ни один из вариантов не признавался удачным. А к началу 1930-х гг. повесть окончательно утратила актуальность - в силу кардинального изменения политического контекста.

Весьма важно, что в процессе обсуждения повести Тарасова-Родионова были конкретизированы методы использования литературных произведений для внутрипартийной борьбы.

По модели дискуссии о «Шоколаде» была, например, подготовлена и проведена в 1926 г. дискуссия о так называемой «порнографической литературе».

Для этой дискуссии была специально написана повесть Малашкина «Луна с правой стороны, или Необыкновенная любовь». Малашкин, как и Тарасов-Родионов, «молодогвардеец», и в повести его тоже был характерный антисемитский подтекст, карикатура на Троцкого и, конечно, инвективы в адрес Троцкого и его сторонников. Примечательно, что и эта литературная дискуссия шла в рамках более масштабной дискуссии о «революционной законности». Все неудачи советского государства в области семейного права, равным образом и постоянно обсуждавшаяся тогда «половая распущенность молодежи» были объявлены не следствием нигилистического отношения социалистов к институту брака, а результатом влияния Троцкого и его сторонников, разумеется, склонных к «чрезвычайщине» при решении любых вопросов.

Таким образом установлено, что специфика рецепции повести «Шоколад» обусловлена конкретными политическими факторами.

Эта повесть была инструментом политической борьбы, использовалась для дискредитации Троцкого и его сторонников. По мере того, как задача, для решения которой понадобилась повесть, решалась, повесть теряла актуальность.

Список научной литературыЩербина, Анна Владимировна, диссертация по теме "Журналистика"

1. ОПУБЛИКОВАННЫЕ ИСТО ЧНИКИ

2. А.Г, Вопрос критикам «Шоколада» // Октябрь мысли. 1923 г. № 5. С. 2.

3. Авербах Л. О «Шоколаде» А. Тарасова-Родионова // Молодая гвардия. 1925. Кн. 10-11.

4. Агабеков Г, С, Секретный террор; Записки разведчика, М., 1996,

5. АросевА. Записки Терентия Забытого. Берлин. 1922.

6. Бедный Д. «Всерьез и. не надолго» или советская женитьба. Юридический трактат // Правда. 1925. № 276 (3 декабря).

7. Брик О.М. Не попутчица // Леф. М.; Петроград, 1923. № 1 (март). С. 109-142.

8. Бродский Р. А.И. Тарасов-Родионов «Шоколад» (рецензия) // Красный студент. Петроград, 1923. № 2-3. С.49.

9. Вавулин А. Еще к вопросу о советской юстиции // Известия. 1921, № 141 (1 июля).

10. Вл. П. Шоколадное извращение революции // Ткач. Иваново-Вознесенск, 1923. № 2 (февраль). С. 124-125.

11. Владиславлев И.В. Литература великого десятилетия (1917-1927). М.;Л., 1928. Т. 1.С. 19.

12. Волин Б. Клеветники: Эренбург, Никитин, Брик // На посту. 1923. № 1.

13. Воронский А. Искусство видеть мир. М., 1987.

14. Воронский А. Искусство как познание жизни, и современность. (К вопросу о наших литературных разногласиях) // Красная новь. 1923. № 5. С. 347-384.

15. Воронский А. Литературные заметки // Красная новь. 1923. № 1. С. 290-305.

16. Воронский А. На попятный двор. «На посту» № 2-3 // Красная новь. 1923. № 6. С. 357-362.

17. Воронский А. О пролетарском искусстве и о художественной политике нашей партии // Красная новь. 1923. № 7. С. 257-276.

18. Воронский А, Тарасов-Родионов // Литературные портреты. М,, 1929. Т. 2. С. 262-266.

19. Вышинский А.Я. Революционная законность на современном этапе (1917-1923). М., 1932.

20. Гошбарг AS, Пролетарская революция и гражданское право // Пролетарская революция и право. М., 1918. № 1. С.9-20.

21. Голубь Л. Тарасов-Родионов А.И. "Линев" (рецензия) // Русский современник. М.; Л., 1924. Кн. IV. С. 242.

22. Горбачев Г. Очерки современной русской литературы. Л., 1925.

23. Горбов Д. Записки обывателя // Печать и революция. 1928. № 4. С. 107-110.

24. Декрет о спекуляции // Пролетарская революция и право. М., 1918. № 5. С. 38.

25. Декрет о сроке службы в Красной армии. // Вестник комиссариата внутренних дел. 1918. № 12-13. С, 5.

26. Декрет о суде II Пролетарская революция и право. М,, 1918. № 5.

27. Декрет о суде // Собрание узаконений и распоряжений. 1917. № 4. Ст. 50.

28. Договор об образовании Союза Советских Социалистических Республик//СталинИ.В. Собр. соч. М., 1949. Т. 5. С. 399.

29. Евгенъев-Максимов В. Очерк истории новейшей русской литературы. Этюды и характеристики. Л.; М., 1925. С. 246-249.

30. Игнатьев В. Революция и революционная законность // Известия.1922. № 102 (10 мая).

31. История русского советского романа. М.; Л., 1965. Кн. 1. С. 101102, 235.

32. Кадич А.Р. О народном суде // Пролетарская революция и право. М., 1918. №5. С.23-30.

33. КестлерА. Слепящая тьма. М., 1989.

34. Коган П.С. Литература этих лет. 1917-1923. Иваново-Вознесенск, 1924.

35. Козловский М. Пролетарская революция и уголовное право // Пролетарская революция и право. М., 1918. № 1 (1 августа). С. 21-28.

36. Крыленко Н.В. На старую тему // Известия. 1921. № 108 (20 мая).

37. Крыленко Н.В. О революционной законности. М.31932.

38. Крыленко Н.В. О философских выступлениях т. Сольца о «революционной законности», о «старом» и «новом» праве и его практических по этому поводу предложениях // Крыленко Н.В., Яхонтов В.И. Статьи о революционной законности. М., 1926. С, 45-67.

39. Крыленко Н.В. Об укреплении революционной законности // Известия. 1921. № 294 (29 декабря).

40. Крыленко Н.В. По поводу «философских» размышлений тов. Сольца о «революционной законности», о «старом» и «новом» праве и практическом смысле его предложения // Правда. 1925. № 280 (8 декабря).

41. Крыленко Н.В. Революционная законность и наши задачи. М., 1932.

42. Крыленко Н.В. Что такое революционная законность? М.; Л., 1927.

43. Кудрин А. К вопросу о революционной законности (Отклики) // Известия. М., 1921. № 186 (24 августа).

44. Куняев С. Роковая ошибка Есенина // Завтра. 1997. № 46 (18 ноября).

45. Курский Д. «Последнее слово» о советской юстиции // Известия. 1921. №142 (2 июля).

46. Курский Д. Ближайшие задачи Народного Комиссариата Юстиции // Еженедельник Советской Юстиции. М., 1922. № 1 (1 января). С. 3.

47. Курский Д. Заметки о Народном суде // Пролетарская революция и право. М„ 1918. № 5. С. 17-22.

48. Курский Д. Отчет отдела судоустройства Народного Комиссариата Юстиции. Апрель-май-июнь 1918 г. // Пролетарская революция и право. М., 1918. № 1. С. 44.

49. Курский Д. Отчет отдела судоустройства Народного Комиссариата Юстиции. Апрель-май-июнь 1918 г. // Пролетарская революция и право. М., 1918. № 1.С. 36-38.

50. JJ.3. Советская власть и правосудие // Известия. № 25 (5 февраля).

51. Лацис М. Красный террор //Красный террор. 1918. № 1. С. 1-2.

52. Левитин М. От законной революционности к революционному закону // Известия. 1921. № 112 (25 мая).

53. Левман С. Лик революции в художественной литературе // Вестник труда. М., 1923. № 10 (декабрь). С. 151-166.

54. Лежнев А. «Октябрь» и «Рабочий журнал» // Печать и революция. 1924. №4. С. 113-120.

55. Ленин В.И. Доклад совета народных комиссаров. 5 июля. V Всероссийский съезд советов рабочих, крестьянских, солдатских и красноармейских депутатов (4-10 июля 1918 г.) // Ленин В.И. Поли, собр. соч. М, 1962. Т. 36. С. 490-517.

56. Ленин В.И. Маленькая картинка для выяснения больших вопросов //ЛенинВ.И. Поли. собр. соч. М., 1981. Т. 37. С. 407-411.

57. Ленин В.И. Набросок тезисов постановления о точном соблюдении законов // Ленин В.И. Поли. собр. соч. М,, 1981. Т. 37. С. 129.

58. Ленин В.И. О внутренней и внешней политике республики. Отчет ВЦИК и СНКIX Всероссийскому съезду советов (23-28 декабря 1921 г.) //Полн. собр. соч. М., 1964. Т. 44. С. 289-353.

59. Ленин В.И. О двойном подчинении и законности // Правда. 1925. № 91 (23 апреля).

60. Ленин В.И. Письмо А.Б. Каменеву. 3. III. 1922 //Ленин В.И. Полн. собр. соч. М„ 1982. Т. 44. С. 428.

61. Ленин В.И. План доклада на II Всероссийском съезде политпросветов // Ленин В.И. Полн. собр. соч. М,, 1982. Т. 44. С. 464465.

62. Ленин В.И. Проект программы РКП (б). Программа о суде // Ленин В.И, Полн. собр. соч. М„ 1981. Т. 38. С. 81-124.

63. Локкарт Р.Г. Б. История изнутри. Мемуары британского агента. М., 1991.

64. Лунин А. Очередные организационные вопросы юстиции // Еженедельник советской юстиции. 1922. № 2. С. 7.

65. Макляровский М., Рапопорт К, Высшая мера наказания. М., 1967.

66. Малашкин С. Луна с правой стороны или Необыкновенная любовь // Молодая гвардия. 1926. № 9. С. 3-54.

67. О лишении свободы, как о мере наказания и о порядке отбывания такового (Временная инструкция), Меры репрессии к заключенным // Пролетарская революция и право. М,, 1918. № 5. С.62.

68. О милиции // Вестник комиссариата внутренних дел. 1918. №11. C.I1.

69. Петровский, Тихомиров Распоряжения Комиссариата Внутренних Дел: Циркулярные телеграммы. I. О красном терроре // Вестник НКВД. 1918. № 21-22 (26 сентября). С. 1.

70. Пильняк Б.А. Повесть непогашенной луны // Новый мир. 1926. №5.

71. Полонский В. Критические заметки (О рассказах С. Малашкина) // Новый мир. 1926. № 2. С. 171-186.

72. Полонский В. Очерки литературного движения революционной эпохи (1917-1927). М.-Л., 1928.

73. Постановление ВЦИК о введении в действие УК РСФСР // Собрание узаконений и распоряжений. 1922. № 55. Ст. 153.

74. Постановление ВЦИК об упразднении Всероссийской чрезвычайной комиссии и правилах производства обысков, выемок и арестов // Собрание узаконений и распоряжений. 1922. № 16. Ст. 160.

75. Постановление о точном соблюдении законов // Собрание узаконений и распоряжений. 1918. №90. Ст. 908.

76. Постановление Президиума ВЦИК по поводу статьи «Нельзя миндальничать», помещенной в «Еженедельнике Всероссийской Чрезвычайной Комиссии». 25 октября // Декреты советской власти. М., 1964. Т. 3. С. 451.

77. Постышев П.П. Основные задачи советской юстиции на современном этапе. Выправленная и дополненная стенограмма речи на VI совещании руководящих работников органов юстиции 13 февраля 1932. М, 1932.

78. Правдухин В. Литература о революции и революционная литература // Сибирские огни. Новониколаевск. 1923. № 1-2 (январь-апрель). С. 203-224.

79. Правдухин В. Литература о революции и революционная литература// Литературная современность. 1920-1924. М., 1925. С. 147186.

80. Правдухин В. Повесть о революции и о личности // Сибирские огни. Новосибирск. 1989. № 2. С. 4-5.

81. Приградов А. (Кудрин) К борьбе с произволом // Известия. 1921. № 148 (9июля).

82. Приградов А. (Кудрин) О роли юстиции в Советской России // Известия. 1921. № 109 (21 мая).

83. Приградов А. (Кудрин) О соблюдении законности // Известия. 1921. №33 (15 февраля).

84. Пролетарские писатели. Антология пролетарской литературы / Сост. С. Родов. М., 1924. С. 605-618.

85. Резолюция пленума ЦК ВКП (б). 16-24 ноября 1928 г. О контрольных цифрах народного хозяйства на 1928 /29 год // КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. 19271931. М., 1970.

86. Руднев Д. Уроки революционной законности // Коммунист Эстонии. Таллин, 1988. № 3. С. 79-88.

87. Солъц А.А. О революционной законности (Доклад на XIV Всесоюзной конференции РКП (б)) // Правда. 1925. № 101 (6 мая).

88. Солъц А.А. О революционной законности // Правда. 1925. № 268 (24 ноября).

89. Сосновский Л. Слабительный «Шоколад» (Критические заметки) // Рабочая газета. 1923. № 8 (15 апреля).

90. Сталин И. Беседа с иностранными рабочими делегациями. 5 ноября 1927 г. М,; Л., 1927. С. 44-48.

91. Сталин И.В, Головокружение от успехов // Сталин И.В, Собр. соч. М„ 1949. Т. 12. С. 191-199.

92. Сталин И.В. Итоги первой пятилетки // Сталин И.В. Собр. соч. М., 1950. Т. 13. С. 209-210.

93. Сталин И.В. К вопросам ленинизма. IV Пролетарская революция и диктатура пролетариата // Сталин И.В. Вопросы ленинизма. М., 1933. С. 201-202.

94. Сталин ИВ. О проекте Конституции Союза ССР. Доклад на Чрезвычайном УШ Всесоюзном съезде Советов 25 ноября 1936 г. // Сталин И.В. Вопросы ленинизма. М., 1953. С. 548.

95. Сталин И.В. Об итогах июльского пленума ЦК ВКП (б) // Сталин И.В. Собр. соч. М, 1949. Т. 11. С. 197-218.

96. Сталин И. В. Отчетный доклад на XVIII съезде партии о работе ЦК ВКП (б). 10 марта 1939 г. // Сталин И.В. Вопросы ленинизма. Л., 1953. С. 603-651.

97. Стеклое Ю. Во имя революционной законности // Известия. 1921. № 105 (17 мая).

98. Стеклое Ю. Еще о революционной законности // Известия. 1921. № 107 (19 мая).

99. Стучка П. Отчет Народного Комиссара Юстиции // Пролетарская революция и право. М,, 1918. № 1. С.33-36

100. Стучка П. Революционная законность // Энциклопедия государства и права. М, 1925. Т.1. Стлб. 1150.

101. Стучка П.И. Конституция гражданской войны // Пролетарская революция и право. М., 1918. № 3-4. С. 15.

102. Стучка П.И. Пролетарская революция и суд // Пролетарская революция и право. М. 1918 г. № 1 (1 августа). С. 3.

103. Стучка П.И. Пролетарская ревоюлиция и суд // Пролетарская революция и право. М., 1918. № 1. С. 1-8.

104. Тарасов-Родионов А. И. Шоколад, М.; Л,, 1925.

105. Тарасов-Родионов А.И. "Классическое" и классовое. (Статья) // На посту. 1923. № 2-3. С.61-94.

106. Тарасов-Родионов А.И. Линев. (Повесть) // Октябрь. 1924. № 1. С.54-142.

107. Тарасов-Родионов А.И. Пионер. 1924. № 1-6. (Рецензия) // Октябрь. 1924. №4. С.206-207.

108. Тарасов-Родионов А.И. Письмо Сталину И.В. о своей повести «Шоколад». 15.03.1925. // Большая цензура: Писатели и журналисты в Стране Советов. 1917-1956. М., 2005. С. 95-97.

109. Тарасов-Родионов А.И. Последняя встреча с Есениным. 10.1 26 г. // С.А. Есенин. Материалы к биографии / Сост. Н.И. Гусева, С.И. Субботин, С.В. Шумихин. М., 1993.

110. Тарасов-Родионов А.И. Рабочая весна. (Статья) // На посту. 1923. № 1.С. 179-186.

111. Тарасов-Родионов А.И. Рабочая весна. Москва. 1923. № 2. (Рецензия) // На посту. 1923. № 4.С. 198-200.

112. Тарасов-Родионов А.И. Стройка; Литературно-художественный альманах. Книга 1. Ленинград. 1924. (Рецензия) // Октябрь. 1924. № 3. С.201-202.

113. Тарасов-Родионов А.И. Тяжелые шаги (Роман) // Октябрь. 1927. № 3. С. 71-113; № 4. С. 91-137; № 5. С. 117-164; № 6. С. 85-123; № 7. С. 79-125; №8. С. 80-147.

114. Тарасов-Родионов А.И. Шоколад // Молодая гвардия. М., 1922. № 6-7. С. 3-89.

115. Тарасов-Родионов А.И. Шоколад. Харьков, 1927.

116. Тарасов-Родионов А.И. Шоколад. Харьков, 1928.

117. Тарасов-Родионов А.И. Шоколад. Харьков, 1930.

118. Толпегин А., Шамаро А. Превращение «Шоколада» // Молодой коммунист. М„ 1969. № 1. С. 115-118.

119. Трайнин А. О революционной законности // Право и жизнь. М., 1922. № 1. Книга I. (Июнь). С. 5.

120. Формула торжественного обещания. // Вестник комиссариата внутренних дел. 1918. № 12-13. С. 3-4.

121. Циркуляры и постановления Народного Комиссариата Юстиции. Об организации и действии местных народных судов. (Инструкция) // Пролетарская революция и право. М., 1918. № 5.

122. Черлюнчакевич Н.А. (Председатель Совета) Отчет о деятельности местных народных судов города Москвы за первую треть 1918 г. // Пролетарская революция и право. М., 1918. № 5. С. 31-36.

123. Чужак И. «По новейшей литературе». Салопницы, умученные критикой //ИзвестияЦИК. 1923. № 163 (22 июля).

124. Чужак Н Литература жизнестроения // Литература факта. Первый сборник материалов работников Лефа. М., 1929. С. 34-65.

125. Шапошников В. Предостережение // Литературная газета. 1989. № 38 (20 сентября).

126. Яхонтов В. И. О революционной законности: Доклад, прочитанный на заседании Института Советского Строительства // Крыленко Н.В., Яхонтов В.И. Статьи о революционной законности. М, 1926. С. 3-44.

127. НЕОПУБЛИКОВАННЫЕ ИСТОЧНИКИ

128. Болотников А. Заключение председателя комиссии, от партгруппы ВКП (б) Оргкомитета ССП) о книге А.И. Тарасова-Родионова «Июль» (1934) // ИМЛИ РАН. Ф. 257.0п. 1. Д. 10. Лл. 1-4.

129. Ваговгц В. Шоколад. Пьеса в 7 эпизодах по повести Тарасова-Родионова А.И. (1923-1926) //РГАЛИ. Ф. 656. On. 1. Д. 2992.

130. Выписка из протокола заседания ЦКК РКП от 01.12.1921. // РГАСПИ. Ф. 303. On. 1. Д. 8. Лл. 2-3.1. Д. 582.

131. Личное дело сотрудника Госиздата редактора литературно-художественного отдела (анкета, заявления, справки, удостоверения, переписка). 1925-1927//ИМЛИРАН. Ф. 257. On. 1. Д. 3.

132. Мясожников Л. Шоколад. Драма // РГАЛИ. Ф. 656. On. 1. Д. 1948.

133. Ольминский М, Письмо в ЦКК. 22 ноября. 1921. // РГАСПИ. Ф. 303. On. 1. Д. 8. Л. 1.

134. Письмо неизвестного И.Т. Седому // РГАСПИ Ф. 303. On. 1. Д. 4. Лл.2-2об.

135. Послужной список Тарасова-Родионова А.И. 08.03.1920 // РГАСПИ. Ф. 303. On. 1. Д.1. Лл. 4-9.

136. Протокол допроса Тарасова-Родионова А.И. 20.07.1919 г. // РГАСПИ Ф. 303. On. 1. Д.2. Лл.8-11.

137. Решение ЦК РКП(б) о закрытие «Вестника чрезвычайных комиссий» // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 5. Лл. 1-1 (об.).

138. Сводки поступивших в редакцию ж. «Знамя» писем читателей с отзывами о книгах. (1936-37 гг.) //РГАЛИ. Ф. 618. On. 1. Д. 32. Л. 23.

139. Сообщение о работе Комиссии по литературному наследию А.И. Тарасова-Родионова (1958) //ИМЛИРАН. Ф. 257. On. 1. Д. 12.

140. Срочная (запрос по делу А.И. Тарасова-Родионова). 28.08.1931. // РГАСПИ. Ф. 303 On. 1. Д. 8. Лл.4-5.

141. Сталин ИВ. Записка о реабилитации А.И. Тарасова-Родионова. 17 ноября 1921 г. //РГАСПИ. Ф. 303. On. 1. Д. 7. Л. 1.

142. Сталин KB. Письмо в ИСТПАРТ. 30.11.1921 (?) // РГАСПИ. Ф. 303. On. 1. Д. 7. Л. 4.

143. Сталин И.В. Телеграмма А.И. Тарасову-Родионову о восстановлении его в правах члена партии. 23,02.1919 // РГАСПИ. Ф. 303. On. 1. Д. 5. Л. 1.

144. Сталин И.В, Телеграмма А.И. Тарасову-Родионову о восстановлении его в правах члена партии. 23,02,1919 (перепечатка) // РГАСПИ Ф. 303. On. 1. Д. 5. Л. 2.

145. Стенограмма 1-го расширенного пленума секретариата ВОАПП. 1930 // ИМЛИ РАН. Ф. 257. On 1. Д. 2.

146. Тарасов-Родионов А.И. Автобиография (1920-е) // РГАЛИ. Ф. 341. Оп. 2. Д. 4.

147. Тарасов-Родионов А.И. Автобиография. 01.10.1921 // РГАСПИ Ф. 303. Оп. 1.Д. 1. Лл. 12-14 об.

148. Тарасов-Родионов А.И Анкета делегата съезда пролетарских писателей. 30.04.1928 //ИМЛИРАН. Ф. 257. On. 1. Д. 6.

149. Тарасов-Родионов АЛ. Выступление на 1 Всесоюзном съезде советских писателей. Стенограмма// РГАЛИ. Ф. 631. On. 1. Д. 98. Лл. 226; Д. 99. Лл. 12-24.

150. Тарасов-Родионов А.И. Выступление на 1 расширенном пленуме Оргкомитета Союза советских писателей. Стенограмма. (02. 11.1932) // РГАЛИ. Ф. 631. On. 1. Д. 11. Лл. 1.

151. Тарасов-Родионов А.И. Выступление на 1-м расширенном пленуме оргкомитета ССП о значении постановления ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932 г. в развитии советской литературы. (1932) II РГАЛИ. Ф. 631. On. 1. Д 11. Лл. 1-13.

152. Тарасов-Родионов А.И. Выступления и реплики на встрече московских писателей с делегатами XVII партсъезда от Якутии. (04. 02. 1934) П РГАЛИ. Ф. 631. On. 1. Д. 42. Лл. 30 об., 33, 34 об. 38 об., 39 об., 40 об., 41 об., 47, 50,51,53 об.

153. Тарасов-Родионов А.И. Записка Вишневскому В.В. (1931) // РГАЛИ. Ф.1038. Оп. 2. Д. 508.

154. Тарасов-Родионов А.И. Классовая борьба в художественной литературе. Тезисы доклада в АХР. (07.02.1930) // РГАЛИ. Ф. 2941. Оп. 1. Д. 176. Лл. 8-9.

155. Тарасов-Родионов А.И. Командировочное удостоверение, выданное Оргкомитетом ССП для поездки в Кузнецкстрой и Сталинск. 05.10.1932//ИМЛИ РАН. Ф. 257. On. 1. Д. 8.

156. Тарасов-Родионов АЛ. Личный листок //РГАСПИ. Ф. 303. On. 1. Д. 1. Лл. 10-11 об.

157. Тарасов-Родионов АЛ. О пролетарской тематике. Статья // РГАЛИ. Ф. 1698. On. 1. Д. 664.

158. Тарасов-Родионов А.И. Письма в литературно-художественный отдел Госиздата. 1927-1928 //ИМЛИРАН. Ф. 257. On. 1. Д. 2.

159. Тарасов-Родионов А.И. Письмо в ИСПАРТ. 17.11.1921. // РГАСПИ Ф. 303. Оп. 1.Д. 7. Лл. 2-3.

160. Тарасов-Родионов А.И. Письмо П.Я. Данчичу (испр. вариант). 12.06.1917. //РГАСПИ Ф. 303. On. 1. Д.2. Лл. 5-7.

161. Тарасов-Родионов А.И. Письмо П.Я. Данчичу. 12. 06. 1917. // РГАСПИ. Ф. 303. On. 1. Д. 2. Лл. 1-4.

162. Тарасов-Родионов АЛ. Письмо Серафимовичу А.А. (18.01.1938) // РГАЛИ. Ф. 457. Оп. 3. Д. 86.

163. Тарасов-Родионов АЛ. Подпись под обращением «К писателям всего мира, друзьям СССР!». (30.07.1931) // РГАЛИ Ф. 1038. On. 1.

164. Тарасов-Родионов АЛ. Рецензия на пьесу Р. Ролана «Игра любви и смерти». 1925 // ИМЛИ РАН. Ф. 257. On. 1. Д. 1.

165. Тарасов-Родионов В А. Биография А.И. Тарасова-Родионова с приложением библиографии. (10.1957) //РГАЛИ. Ф. 25.04. On. 1. Д. 127.

166. Тимашевская Н.Ф. На пути революции. Драма в 4 действиях. Инсценировка по роману Тарасова-Родионова А.И. «Шоколад». (19281929). // РГАЛИ. Ф. 656. On. 1. Д. 2788.

167. Удостоверение, выданное А.И. Тарасову-Родионову, в том, что он выбран представителем в Петроградский Совет Солдатских и Рабочих депутатов. 12.10.1917. //РГАСПИ. Ф. 303. On. 1. Д. 1. Л. 3.

168. Удостоверение, выданное А.И. Тарасову-Родионову, в том, что он избран членом Союза Солдатских депутатов Ораниенбаумского гарнизона. 26.02.1917 (?) //РГАСПИ. Ф. 303. On. 1. Д. 1. Л.1.

169. Удостоверение, выданное А.И, Тарасову-Родионову. 07.03.1917. // РГАСПИ Ф. 303. On. 1. Д. 1. Л. 2.

170. Учетная карточка руководителя литературного кружка на заводе «Серп и молот». 1932 // ИМЖ РАН. Ф. 257. On. 1. Д. 9.

171. Халатов А. Письмо в ЦКК тов. Ярославскому по поводу повести А.И. Тарасова-Родионова «Шоколад». 13.03.1929. //РГАСПИФ. 303. Оп. 1. Д. 9. Лл. 2-2об.

172. Ходатайство о восстановлении А.И. Тарасова-Родионова в правах члена партии (1918-1919 гг.) //РГАСПИ. Ф. 303. Оп. 1.Д. 4. Л. 1.

173. Чаговец В. Шоколад. Пьеса в 7 эпизодах по повести Тарасова-Родионова А.И. (1923-1926). // РГАЛИ. Ф. 656. On. 1. Д. 2992.1. ЛИТЕРАТУРА

174. Агурский М. Идеология национал-большевизма. Paris. 1980.

175. Аймермахер К. Политика и культура при Ленине и Сталине (1917-1932). М., 1998.

176. Александрова В. Литературные заметки (1939 г.) // Александрова

177. B. Литература и жизнь: Очерки советского общественного развития (До конца Второй мировой войны). Избранное / Сост. С. Шварц. New York, 1969. С. 324-326.

178. Александрова В. Литературные заметки // Социалистический вестник. 1939. № 11 (15 июня).

179. Бахметьева ЕЛ., Бузник В.В., Выходцев П.С. и др. История русской советской литературы. М., 1986. С. 118,282.

180. Белинков А.В. Сдача и гибель советского интеллигента. Юрий Олеша. М, 1994.

181. Блюм А.В. За кулисами «Министерства правды»: тайная история советской цензуры. М., 1994.

182. Бойд Б. Владимир Набоков: Русские годы: Биография. М., 2001.1. C. 438, 479-480.

183. Вапюков А.И Русские повести трудной судьбы: 1920-е годы // Трудные повести. М., 1990. С. 5-16.

184. Галушкин А. Ю. «Дело Пильняка и Замятина»: Предварительные итоги расследования // Новое о Замятине: Сборник материалов / Под ред. Л. Геллера. М., 1997. С. 89-146.

185. Галушкин А. Ю. К «допечатной» истории романа Е. И. Замятина «Мы» (1921-1924) // Stanford Slavic Studies. Stanford. 1994. Vol. 8.

186. Галушкин А.Ю. Дискуссия о Б.А. Пильняке и Е.И. Замятине в контексте литературной политики конца 1920-х — начала 1930-х гг. Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 1997.

187. Геллер М. Я. Концентрационный мир и советская литература. London, 1974.

188. Геллер М. Я., Некрич А. М. Утопия у власти. История Советского Союза с 1917 года до наших дней в 3-х книгах. М., 1995.

189. Голубков ММ. Русская литература XX в. После раскола. М., 2001. С. 145.

190. Дикушина Н.И. Введение // Очерки истории русской советской журналистики. 1917-1932. М„ 1966. Т. 1. С. 82, 83, 86,91,137.

191. Динерштейн Е.А. А.К. Воронский. В поисках живой воды. М., 2001.

192. Динерштейн Е.А. Положившие первый камень; Госиздат и его руководители. М., 1972.

193. Дмитриева Т.Е. «Знамя» // Очерки истории русской советской журналистики. 1933-1945. М., 1968. Т. 2. С. 340, 344.

194. Дмитриева Т.Е. «На посту» // Очерки истории русской советской журналистики. 1917-1932. М., 1966. Т. 1. С. 390, 393.

195. Замятин Е, Лица. Нью-Йорк. 1955,

196. Замятин Е. Я боюсь // Дом искусств. 1921, № 1. С. 43-45.

197. История русской советской литературы (1917-1940) / Под ред. А.И. Метченко. М., 1983.

198. Кацис Л.Ф. Владимир Маяковский. Поэт в интеллектуальном контексте эпохи. М., 2004.

199. Кацис Л.Ф. Осип Мандельштам: мускус иудейства. М., 2002.

200. Кацис Л.Ф. Русская эсхатология и русская литература. М., 2000.

201. Кокурин А., Петров Н. ВЧК (1917-1922) //Свободная мысль. М., 1998. №6. С. 104-113.

202. Коржшина Т.П. Извольте быть благонадежны. М., 1997.

203. Котова М., Лекманов О. В лабиринтах романа-загадки. Комментарий к роману В. Катаева «Алмазный мой венец». М., 2004.

204. Кочеткова Н, Еврейский вопрос и дискуссия о «порнографической литературе» в СССР // Параллели: русско-еврейский историко-литературный и библиографический альманах. М., 2002. Вып. 1. С. 123-143.

205. Кочеткова П. Полемика о «порнографической литературе»: роман Л.И. Гумилевского «Собачий переулок» // Лотмановский сборник. М. 2004. Вып. 3. С. 986-1000.

206. Кузнецов М.М. «Красная новь» // Очерки истории русской советской журналистики. 1917-1932. М., 1966. Т. 1. С. 219.

207. Куняев Ст.Ю., Куняев С.С. Сергей Есенин. М,, 1995.

208. Лекманов О.А. О трех акмеистических книгах: М. Зенкевич, В. Нарбуг, О. Мандельштам, М., 2006,

209. Лекманов О А. Осип Мандельштам. М., 2004.

210. Лекманов О.А. Что же пишут в газетах? (Смерть Иосифа Бродского в зеркале московской прессы) // НЛО. 2004. № 67. С. 233234.

211. Лепилов В. Свидетельство очевидца // Литературная Россия. 1987. № 39 (25 сентября). С. 24.

212. Литвин А. «На каждого интеллигента должно быть дело». Как ВЧК переделывали в ГПУ и что из этого вышло // Родина. 1995. № 6. С. 31-34.

213. Литвин А. Преемники ВЧК, или несостоявшийся гражданский мир //Татарстан. Казань. 1994. № 11-12. С.43-44.

214. Максимов А.А. «Октябрь» // Очерки истории русской советской журналистики. 1933-1945. М., 1968. Т. 2. С. 315.

215. Одесский М.П., Фельдман Д.М. Москва Ильфа и Петрова («Двенадцать стульев») // Лотмановский сборник. М., 1997. Т. 2. С. 743-765.

216. Одесский М.П., Фельдман Д.М. История романов И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» в политическом контексте 1920-1930-х годов // История России XIX -XX веков. Новые источники понимания. М., 2001. С. 236-252.

217. Одесский М.П., Фельдман Д.М. Легенда о великом комбинаторе (в трех частях с прологом и эпилогом) // Ильф И., Петров Е. Золотой теленок. М., 2000. С. 5-62.

218. Одесский М.П., Фельдман Д.М. Легенда о великом комбинаторе, или Почему в Шанхае ничего не случилось (Вступительная статья) // Ильф И., Петров Е. Двенадцать стульев. М., 1998.

219. Одесский М.П., Фельдман Д.М. Поэтика террора и новая административная ментальность; очерки истории формирования. М, 1997.

220. Панков А. Анатомия террора // Новый мир. 1989. № 9. С. 251.

221. ПортновВ.П. ВЧК. 1917-1922. М„ 1987.

222. Синявский А. Д. Литературный процесс в России // Синявский А.Д. (Абрам Терц) Путешествие на Черную речку. М. 2002. С. 139-167.

223. Синявский А.Д. Основы советской цивилизации. М., 2001.

224. Синявский А.Д. Что такое социалистический реализм // Синявский А.Д. (Абрам Терц) Путешествие на Черную речку. М. 2002. С. 101-138.

225. Скороспелова Е.Б. Замятин и его роман «Мы». М., 2002.

226. Скороспелова Е.Б. Идейно-стилевые течения в русской советской прозе первой половины 20-х годов. М., 1979.

227. Скороспелова Е.Б. Русская проза XX в.: От А. Белого («Петербург») до Б. Пастернака («Доктор Живаго»). М., 2003.

228. Фельдман Д М Чрезвычайные обстоятельства чрезвычайные меры? // Родина. 1989. № 6. С. 73-78.

229. Фельдман Д.М. Салон-предприятие: писательское объединение и кооперативное издательство «Никитинские субботники» в контексте литературного процесса 1920-1930-х годов. М., 1998.

230. Фельдман Д.М. Терминология власти: Советские политические термины в историко-культурном контексте. М., 2006.

231. Флейшман JI.C. Борис Пастернак в двадцатые годы. СПб., 2003.

232. Флейшман JI.C. Борис Пастернак и литературное движение 1930-х годов. СПб., 2005.

233. Хайлов А.И. «Молодая гвардия» // Очерки истории русской советской журналистики. 1917-1932. М., 1966. Т. 1. С. 373.

234. Хайлов А.И Периферийные журналы // Очерки истории русской советской журналистики. 1917-1932. М., 1966. Т. 1. С. 489.

235. Хгасняк СЛ. Юридическая терминология: формирование и состав. Саратов, 1997.

236. Чувакова ВЛ. «Колхозник» // Очерки истории русской советской журналистики. 1933-1945. М., 1968. Т. 2. С. 164.

237. Чудакова М.О. Избранные работы. М., 2001. Т. 1. Литература советского прошлого.

238. Швецова JJ.K. «На литературном посту» // Очерки истории русской советской журналистики. М., 1966. Т. 1. 1917-1932. С. 407, 411.

239. Яновская Л.М. Записки о Михаиле Булгакове. М., 2002.

240. Яновская Л.М. «Почему вы пишите смешно?» Об И. Ильфе и Е. Петрове, их жизни и их юморе. М., 1963.1. СПРАВОЧНАЯ ЛИТЕРАТУРА

241. Большая советская энциклопедия. М., 1926-1947. Т. 1- 65.

242. Великая Октябрьская социалистическая революция в произведениях советских писателей. К истории советской литературы. Библиографический указатель. 1917-1966. М., 1967.

243. Витман A.M., Покровская (Хаимович) Н.Д., Эттингер М.Е. Восемь лет русской художественной литературы (1917-1925). Библиографический справочник. М., 1926.

244. Казак В. Лексикон русской литературы XX в. М., 1996.

245. Краткая литературная энциклопедия. М., 1972. Т. 1-9.

246. Литературная энциклопедия. М.; 1929-1939. Т. 1-9, 11.

247. Мацуев Н. Русские советские писатели. Материалы для биографического словаря (1917-1967). М., 1981.

248. Ожегов С.К Словарь русского языка. М., 1973.

249. Писатели современной эпохи; Биобиблиографический словарь русских писателей XX в. М., 1928.

250. Пролетарские писатели. Антология пролетарской литературы / Сост. С. Родов. М., 1924. С. 606.

251. Русские писатели XX в. Биобиблиографический словарь М., 1998. Ч. 2. С. 419.

252. Энциклопедия государства и права. М., 1925. Т. 1.