Риторика власти и поэтика любви в романах-антиутопиях первой половины XX века

Борисенко, Юлия Александровна

автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.03
диссертация на тему: Риторика власти и поэтика любви в романах-антиутопиях первой половины XX века

Год: 2004
Автор научной работы: Борисенко, Юлия Александровна
Ученая cтепень: кандидата филологических наук
Место защиты диссертации: Ижевск
Код cпециальности ВАК: 10.01.03

450 руб.

Диссертация по филологии на тему 'Риторика власти и поэтика любви в романах-антиутопиях первой половины XX века'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Риторика власти и поэтика любви в романах-антиутопиях первой половины XX века"

На правах рукописи

БОРИСЕНКО Юлия Александровна

РИТОРИКА ВЛАСТИ И ПОЭТИКА ЛЮБВИ В РОМАНАХ-АНТИУТОПИЯХ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XX ВЕКА (Дж. Оруэлл, О. Хаксли, Е. Замятин)

10.01.03 - Литература народов стран зарубежья (литература Великобритании)

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Ижевск- 2004

Работа выполнена в ГОУ BI1Q «Удмуртский государственный университет»

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

ЛАШКЕВИЧ Анатолий Викторович

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

РАБИНОВИЧ Валерий Самуилович

кандидат филологических наук, доцент ШЕФЕР Елена Федоровна

Ведущая организация: Вятский государственный гуманитарный университет

Защита состоится 4 ноября, 2004 г. в_час. на заседании

Диссертационного совета Д 212.283.01 по присуждению ученой степени доктора (кандидата) филологических наук при ГОУ ВПО «Уральский государственный педагогический университет» по адресу: 620017, г. Екатеринбург, пр. Космонавтов, 26.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Уральского государственного педагогического университета.

Автореферат разослан «_»_2004 г.

Ученый секретарь ^ ,

Диссертационного Совета Скрипова О.А,

Антиутопия как специфический литературно-философский жанр формируется и достигает своего расцвета в первой половине XX в. Это период бурных социально-политических и культурных событий, двух мировых войн и революций, интенсивного развития науки и создания тоталитарных режимов. Эти процессы нашли свое литературно-художественное выражение в жанре антиутопии. Именно в это время в разных странах, почти одновременно, появляется множество произведений антиутопической направленности: романы Е. Замятина, О. Хаксли, Дж. Оруэлла, А. Платонова, Г. Уэллса, Р. Брэдбери, А. Кестлера и др. Это не случайно, поскольку именно в антиутопии выстраивается особый идейно-художественный универсум, в котором возможное выступает как сущее, идея становится реальностью, мечта превращается в действительность. Эти произведения быстро обретают широкую популярность у читателей и провоцируют бурную литературно-критическую полемику, в центре которой оказывается целый комплекс идеологических, социально-этических и эстетических проблем.

Очевидно, что отдельные мотивы, темы, приемы, присущие жанру антиутопии, можно встретить и в мировой литературе предшествующих эпох1. Вместе с тем, антиутопия как жанр литературы обнаруживает целый ряд особенностей, отличающих ее от других повествовательных жанров и придающих ей неповторимое художественное своеобразие.

' Так, многие исследователи практически единодушны, называя в качестве литературных источников жанра антиутопии "Путешествия Гулливера" (1726) Дж. Свифта, произведения Г. Уэллса, С. Батлера, Дж. Лондона, Ф. М. Достоевского, Г. К. Честертона и т.д. См., напр.: Кагарлицкий Ю. И. Что такое фантастика?, 1974; Чаликова В. А. Утопия и утопическое мышление, 1991; Richards D. Four Utopias, 1961; Krishnan В. Aspects of Structure, Technique and Quest in Aldous Huxley's Major Novels, 1977; Ferns C. S. Aldous Huxley: Novelist, 1980 и др.

2 Мосина В.Г. Три главные книги Джорджа Оруэлла. М., 1999; Рабинович^ С. Олдос Хаксли:

эволюция творчества. Екатеринбург, 2001; ЧаликсШ^^. Е. Замя-

тина «Мы» // Вопросы философии. 1991. № 1. С. 1 ных лет. М., 1992.

>-27;ЕИ|уйИпда»куль-С.Л< О»

Йгог

•т|ра:

: Эссе раз-

критической литературы об антиутопиях сводится к рецензиям и журнальным статьям общего характера, имеющим ярко выраженную идеологическую аксиологию. Сосредоточивая свое внимание на политической проблематике антиутопии, литературоведы и критики зачастую оставляют без внимания ее идейно-художественные особенности, ограничивая свой анализ поэтики лишь идеологической символикой и политически значимыми феноменами.

Основной проблемой настоящего исследования является проблема сочетаемости в пределах художественного повествования разнообразных дискурсивных практик - социально-нравственной, морально-этической, политико-идеологической, эстетической и риторико-поэтической. Иными словами, в диссертации предпринята попытка рассмотреть традиционную формально-содержательную эпистему жанра литературного произведения через современные концепции художественного слова с использованием новых подходов к изучению текста. В центре диссертационного исследования находятся существенные особенности эстетики и поэтики жанра антиутопии, в которых выявляется определенная систематика, а именно: связь идейного содержания . произведений данного жанра с общим ходом европейской философско-эстетической мысли и ее художественного выражения. Более конкретно, диссертационное исследование должно выявить специфику художественного раскрытия главных тем антиутопических повествований -власти и любви, - показать взаимоотношения этих феноменов на разных уровнях текста и контекста, а также установить особенности их выражения в языке романного повествования.

Основным материалом для исследования послужили романы, традиционно считающиеся наиболее «типичными» (или классическими) образцами жанра антиутопии. Это «1984» («Nineteen Eighty-Four», 1949) Джорджа Оруэлла (1903-1950), «О дивный новый мир» («Brave New World», 1932) Олдоса Хаксли (1894-1963) и «Мы» (1920) Евгения Замятина (1884-1837). Существующая критика практически единодушно признает этих авторов своего рода классиками жанра, оказавшими влияние на последователей во всех литературах мира, и то, что в этих романах художественное своеобразие антиутопии реализуется с наибольшей полнотой. По ходу работы к исследованию привлекались и другие произведения указанных авторов: «Желтый кром» («Crome Yellow», 1921), «Через много лет» («Many a Summer»,

1939), «Обезьяна и сущность» («Аре and Essence», 1955) О. Хаксли; «Скотный двор» («Animal Farm», 1944) Дж. Оруэлла, а также произведения других писателей, характеризующиеся в той или иной мере утопической/антиутопической направленностью. Кроме того, в диссертации были использованы литературно-публицистические и критические произведения писателей: эссе, журналистика и письма.

Целью настоящей работы является установление места и роли жанра антиутопии в европейской культурной парадигме в эпоху первой половины XX в. Для этого предполагается провести контекстуальное исследование художественного мира антиутопии и выявить представленные в нем основные жанрообразующие эстетические концепты - дискурсы власти, языка и любви, -через анализ их взаимосвязи и взаимовлияния в поэтике романов.

В соответствии с заявленной целью в работе ставятся следующие задачи:

1) рассмотреть жанр антиутопии в освещении зарубежной и отечественной критики;

2) выявить контекстуальные связи идейно-тематического содержания антиутопий XX в. с общим движением западноевропейской антропоцентрической парадигмы;

3) изучить философские, социально-нравственные, этические и эстетические концепции, сформировавшие мировоззрение авторов антиутопических романов;

4) провести сравнительное исследование поэтико-стилистических и языковых средств выражения основных тематических концептов (любви и власти) в романах-антиутопиях.

Выполнение этих задач также включает в себя:

- выявление сходства и различия эстетико-поэтических позиций трех исследуемых авторов антиутопических романов в контексте обозначенной проблематики;

- анализ феномена языка как основного вида деятельности человека в культуре, средств художественной объективации интимных межчеловеческих отношений (сферы любви, секса, отношений между полами);

- исследование концепта власти как центральной точки, организующей и регламентирующей дискурсы языка и любви.

Методологическую основу диссертации составили работы отечественных и зарубежных философов и культурологов (А.Ф. Лосева, Г. Маркузе, 3. Фрейда, Э. Фромма, М. Фуко, М. Хайдегтера), литературоведов (A.M. Зверева, Б.А. Ланина, Н.Л. Лейдермана, B.C. Рабиновича, Т.Ф. Разумовской и др.), лингвистов (Н.Д.Арутюновой, В.В.Виноградова, Н.Б.Мечковской, Ф.деСоссюра идр.).

При анализе классической антиутопии XX в., наряду с историко-литературным и сравнительным методами, используются элементы герменевтического подхода к анализу культурных феноменов любви и власти через исследование их языкового выражения. При этом романы Оруэлла, Хаксли и Замятина в диссертации рассматриваются как взаимодействие основных концептов антиутопического нарратива - власти, любви и языка.

Научная новизна исследования определяется тем, что концепты власти и любви в антиутопии впервые рассматриваются как взаимосвязанные феномены повествовательного дискурса. Впервые ставится проблема выражения указанных концептов в языке произведения и анализируется их риторико-поэтическое (стилистическое) оформление в тексте романа-антиутопии. Кроме того, в работе предпринята попытка уточнить имеющиеся определения жанра антиутопия и тем самым способствовать более глубокому осмыслению ее природы, структуры и функции.

Теоретическая значимость работы определяется возможностями дальнейшей интерпретации наблюдений и выводов, полученных в ходе исследования, для изучения литературного процесса и жанровой системы европейского романа. Результаты исследования могут способствовать более глубокому пониманию проблем культуры XX в., истории и теории европейской литературы в целом.

Практическая ценность работы заключается в возможности использования ее материалов и выводов при подготовке лекций и семинаров по истории зарубежной литературы XX в. в вузах, а также при разработке лингвистических спецкурсов.

Апробация работы: по теме диссертации были сделаны доклады: на международной научно-практической конференции «Гуманитарное знание на пороге XXI в.» (октябрь 1997 г.), а также на Российской университетско-академической конференции (апрель 1999 г.). Основные положения диссертационного исследования обсуждались на методологическом семинаре

кафедры зарубежной литературы и Центра американистики УдГУ «Слово в культуре: онтология, феноменология, герменевтика» (1999-2002 гг.), они также отражены в ряде научных публикаций.

Структура диссертации определяется целью, поставленными задачами и содержанием работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения и библиографического списка, включающего 286 наименований, в том числе на иностранном языке - 66. Общий объем диссертации - 190 страниц.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ Во Введении к диссертации дается обоснование темы, формулируется проблематика, определяются цель и задачи работы, оговариваются методы и материал исследования, специфицируется терминология научного языка и намечаются основные направления анализа произведений.

Первая глава — «Жанр антиутопии в осмыслении зарубежной и отечественной критики» - представляет собой критико-аналитический обзор трудов зарубежных и отечественных авторов, связанных с проблематикой диссертации, в ходе которого выявляются и анализируются основные контекстуальные и риторико-поэтические характеристики антиутопии.

Поскольку антиутопия находится на стыке литературы и философии, в литературоведении, как зарубежном, так и отечественном, существует тенденция рассматривать относящиеся к нему художественные произведения в связи с социально-политическими событиями, с развитием философской мысли в целом. Многие исследователи (Ч. Уолш, М. Хиллегас, Е.Н. Басовская, М.В. Горбаневский и др.) рассматривают анализируемые. в диссертации произведения скорее в социально-культурологическом или социально-психологическом, нежели в собственно литературоведческом аспекте.

Если же говорить о литературоведческих трактовках романов, то в зарубежной критике выделяются несколько взаимосвязанных направлений исследований:

1) рассмотрение антиутопии в контексте западной культуры предшествующих веков, выявление литературных истоков, традиций и взаимовлияний (Дж. Вудкок, А. Крофт, К. Фернс и Б. Кришнан и др.);

2) проведение сравнительно-сопоставительного анализа произведений, относящихся к жанру антиутопии (Л. Брандер, Э. Браун, Дж. Калдер, Д. Ричарде и др.);

3) изучение отдельных аспектов поэтики и жанровой специфики романа-антиутопии (М. Баркер, У. Стейнхофф, Ч.М. Холмс, А. Шейн и др.). В главе рассматривается проблема номинации жанра и констатируется терминологический, разнобой в его определении. Наряду с термином «антиутопия» в работах как отечественных, так и зарубежных литературоведов встречаются такие определения, как «негативная утопия», «реверсивная утопия», «дистопия», «какотопия», «псевдоутопия», «контр-утопия», «утопия-предупреждение» и т.д. Причем одни и те же произведения разными критиками определяются по-разному, а упомянутые выше термины нередко не дифференцируются и используются как синонимы.

Наиболее приемлемым, в этой связи, представляется термин дистопия (греч. dystopia - «плохое, неудачное место», в противоположность

«хорошее, благое место») как форма наррации, близкая к роду романа, в которой можно выделить две жанровые разновидности: утопию и антиутопию. Эти разновидности в европейском литературном процессе не разведены формально и содержательно, но сосуществуют вместе. Основным жанровым признаком антиутопии является художественная репрезентация антиномии двух миров: реального как страшного и ужасающего, и альтернативного - идеального как благого/доброго. Соответственно, в романах этого типа наличествуют ситуации экзистенциального выбора для главного героя произведения, а следовательно, в любой антиутопии присутствует, в той или иной степени, установка на идеал. С усугублением общей трагичности мировоззрения европейского человека внутри жанра происходят неизбежные трансформации, и его антиутопическая составляющая в первой половине XX в. выходит на первый план, становится доминирующей.

С этой точки зрения основной .характеристикой дистопии выступает ее «безместность». Другими словами, дистопия представляет собой неопределенно-амбивалентный хронотоп, так как временные и «топографические» рамки в ней лишь намечены. Например, Е. Замятин в своем романе не дает никаких указаний ни на географическую, ни на этническую принадлежность Единого Государства. Даже в том случае, если действие дистопии происходит не в вымышленной, несуществующей стране, а в реальной Англии, как в романах «1984» и «О дивный новый мир», амбивалентность не снимается, так как место действия предельно фикционально и художественно преображено.

В современной литературе антиутопию нельзя рассматривать в отрыве от утопической традиции. Речь должна идти скорее о симбиозе утопического и антиутопического начала в литературе XX в., о взаимопроникновении и взаимовлиянии этих тенденций в жанре романного повествования.

Во второй главе диссертации - «Диалектика власти и любви в западноевропейской культурной парадигме» - рассматриваются проблемы формирования и сущности антропоцентрической парадигмы, лежащей в основе западноевропейской культуры и обусловливающей философские основы художественно-содержательного подхода к жанру антиутопии.

Глава включает в себя два параграфа. Первый — «Становление антропоцентризма в западной литературе и философии» - посвящен анализу представлений о человеке и его месте в мире в западноевропейской общественной мысли и литературе. Проблема заключается в том, что в разных культурных пространствах (и, соответственно, в маркирующих их текстах) наблюдается сложное соотношение антропоцентризма с другими парадигмами (мифологической и теоцентрической), что, в свою очередь, приводит к причудливым взаимосвязям концептов любви и власти. Кроме того, в рамках исторического пути антропоцентризма формируются различные эпистемы, идеологемы и дискурсивные практики (античный и ренессансный гуманизм, Просвещение, позитивизм, сциентизм, филантропизм, расовый и социальный апартеид, пролетарский интернационализм, мультикультурализм и т.д.), - в которых эти концепты обретают различные формы экспликации и репрезентации.

Так, уже в эпоху поздней героики мифологическая парадигма, т.е. отношение к Природе как к высшему и более ценному Иному, начинает сменяться антропоцентрической, когда человек и его неотъемлемые свойства (в частности, интеллект) становятся главной действующей силой в мире. В то же время, поскольку на данном историческом этапе понятие свободы отдельной личности еще отсутствует, человек античности не конституирует себя как личность и фактически не способен отстоять собственную самость перед лицом более могущественных сил: богов, рока, судьбы, социума и т.д. Однако он все же стремится к осмыслению своих ближайших отношений - власти, любви, языка - как собственно человеческих его имманентной природе.

Эти идеи находят свое отражение в античной литературе - уже в «Илиаде» Гомера присутствуют концепты любви и власти, причем любовь выступает как разновидность власти, которая, в свою очередь, раскрывается двояко:

безусловная власть - подчинение человека бонам, и власть внутри социума, регламентирующая межличностные иерархические отношения героев, в частности, отношения между полами.

Примерно в это же время в литературно-художественном дискурсе впервые возникает антиутопическая линия (Гесиод, «Труды и дни»), которая позже получает развитие в философской концепции Платона. Она находит художественное выражение в виде идеального государства Атлантиды, представляющего собой синтез утопических и антиутопических начал. Атлантида Платона представляет собой пример нового, по сравнению с эпохой поздней героики, варианта соотношения концептов любви и власти: не любовь как разновидность власти, а власть как взаимная любовь правителей и граждан. Эта линия взгляда на мир развивалась позднее, в определенной степени ее преломление обнаруживается в классической антиутопии XX в.

Когда антропоцентрическая парадигма сменяется теоцентрической, роль человека кардинально меняется. Он перестает быть высшей ценностью и центром мира и снова попадает под власть Иного, но уже не мифологической природы, а трансцендентного Бога. При этом прослеживается и неразрывная связь любви и власти. Требуя от христиан «любви к ближнему» в соответствии с Божьей заповедью, церковь призывает к беспрекословному подчинению любой земной власти, подчеркивая необходимость возлюбить также царя, правителя и начальника. Налицо точки соприкосновения с платоновской моделью идеального государства, где взаимоотношения власти и простых граждан также строились на взаимной любви. Вместе с тем, в литературе средневековья наблюдаются весьма сложные отношения между религиозной доктриной любви и светской эротикой.

Последующие культурные эпохи, постулирующие установку на развитие человеческой индивидуальности, прежде всего, эпоха Возрождения, во многом ориентировались на идеалы античности. В это время, в отличие от Средневековья с его теоцентризмом, на первый план выходит светская жизнь, где особую роль играет концепт любви в ее физической форме (секс). При этом главной ценностью, которая дает человеку возможность распоряжаться собой и миром, становится свобода - свобода воли и мысли, знания и познания, слова и дела.

Ренессансную культуру можно в целом охарактеризовать как гуманистическую, или собственно антропоцентрическую. В это время человек

начинает мыслить себя не просто частью коллектива, а индивидуальностью, личностью, обладающей неотъемлемыми качествами и правами, на основании которых он не просто может строить отношения с миром, но изменять сам мир, подстраивать его под свои стремления и желания.

Без сомнения, это потребовало от человека грандиозных усилий самоосознания в истинном смысле этого слова, ведь такого рода антропоцентризм требует осознания не просто своей расчлененности с космосом, с природой, с абсолютным Богом, но и осмысления своей особости, отличия от других людей. Как следствие, перед европейским человеком вставали дополнительные культурные задачи. Помимо осмысления наличия собственного «я» как свободы, ему потребовалось и новое понимание «не-я» как границы этой свободы, т. е. осмысление феномена Иного (другого человека, природы и общества в целом), причем с этим Иным необходимо было учиться выстраивать отношения коммуникации - со-общения, диалога.

Любопытно, что осознание человеком себя как свободного центра мира неизбежно влекло за собой попытку практического применения новых форм власти как регуляторов этой свободы. В ренессансной культуре легко прослеживается параллель между художественным гуманизмом как пафосом отдельной личности и философско-этическим обоснованием тотального антропоцентризма как самовластья и эгоизма3. Можно поэтому согласиться с М. Фуко, постулирующим неразрывную связь между процессом познания (в том числе и художественного) и технологиями власти4.

Именно в эпоху Возрождения создаются произведения, традиционно считающиеся классикой утопической литературы: «Утопия» (1516) Томаса Мора и «Город Солнца» (1623) Томмазо Кампанеллы. Идеалы ренессансного гуманизма (амбивалентность концепта любви, земное счастье как высший ценностный критерий власти) еще сочетаются в них с теоцентрическими средневековыми коллективистскими идеями.

Анализ ранних утопических произведений, давших толчок развитию литературных жанров утопии и, впоследствии, антиутопии, свидетельствует о наличии тесной взаимосвязи между концептами любви и власти. Это дает все основания утверждать, что проблема синтеза этих явлений является ведущей и основополагающей для понимания внутренней логики существования общества

3 Лосев А. Ф. Эстетика Возрождения. М., 1982. С. 60-62.

4 См. об этом: Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М., 1999.

иной реальности, равно утопического или антиутопического, которое получает.в дальнейшем нарративную репрезентацию. Есть основания полагать, что утопия Кампанеллы свела воедино позиции Платона и Мора относительно синтеза понятий власти и любви. Если у Платона власть мыслится как взаимная любовь правителей и подданных, а Мор в качестве своего идеального государства предлагает модель единой большой семьи, то у Кампанеллы эти две позиции объединяются. Концепт любви занимает одно из первых мест в системе ценностей соляриев. Прежде всего, это любовь к общине, которой Кампанелла противопоставляет себялюбие и собственнические эгоистические интересы граждан реально существующих государств. Именно в любви к родине он видит главный фактор, обеспечивающий силу и безопасность государства.

Во втором параграфе - «Идейные предпосылки формирования жанра антиутопии» - освещаются процессы постепенной дегуманизации западной культуры на протяжении XVII-XX вв., которые привели к переоценке человеком своей лидирующей позиции в мире и кризису личностного начала.

Классическая эпистема, которая формируется после Ренессанса, характеризуется культом разума (ratio) как основного инструмента созидания и преобразования мира. Несмотря на некоторое смещение акцентов, человек по-прежнему остается в центре внимания культуры, но теперь он все чаще выступает как объект культуры, нежели ее субъект.

Параллельно с «триумфальным маршем гуманизма» в XIX в. углубляется кризис личностного начала, что связано с глобальными социально-политическими изменениями и разрушением привычной, четкой, стабильной картины мира. Детерминистские представления об окружающем мире сосуществуют с осознанием человеком собственной ничтожности перед необъятной вселенной, беспредельным космосом. Начиная со второй половины XIX в. этот процесс усугубляется научными открытиями: эволюционной теорией Ч. Дарвина в сфере биологии, психоаналитической теорией 3. Фрейда в сфере физиологии, структурной лингвистикой Ф. де Соссюра и учением диалектического материализма К.Маркса в социально-экономической сфере. Эти мыслители, каждый в своей области, сформулировали законы, лежащие вне сферы человеческого сознания и обусловленные действием механизмов объективной действительности. Бытие человека оказывается, таким образом, детерминировано различными надличностными феноменами: классом, семьей,

подсознанием, культурой или языком. Вследствие этого понимание человека в литературе рубежа XIX-XX вв. утрачивает свою целостность.

Рядом с этими научно-философскими дискурсами формируются концепции Шопенгауэра, Ницше, Кьеркегора, Достоевского, в которых можно усмотреть сомнения во всесилии гуманизма и попытки найти альтернативную систему ценностей западной культуры.

В начале XX в. антропоцентрическая парадигма и ее гуманистический дискурс входят в противоречие с социально-культурной практикой западного общества. Опыт первой мировой войны и социалистической революции показал возможность социального устройства на антигуманных основаниях, а опыт национал-социализма и большевизма открыли путь к общественному устройству, в котором личность выступает как «без-ликое» - масса, единица, ничтожество, «винтик», - которым управляют коллективные структуры, формируя ее поведение, сознание и подсознание. Преследуя гуманистические, по сути, цели расширения возможностей отдельного человека (и, следовательно, всех людей), человек создал техническую цивилизацию, и массовое общество, обратной стороной которых явилось обезличение, усреднение и примитивизация индивида.

Все это привело к тому, что в первой половине XX в. в литературе появились предпосылки для возникновения особого дискурса (отличного от реалистической литературы), который бы, рассматривая сущностные свойства человека, в художественной форме отобразил картину того, к чему может прийти человек, если дать ему определенную свободу. Взяв за основу такие основополагающие проявления человеческой личности, как любовь и власть, писатели-антиутописты выстраивают в своих произведениях модель общества, соответствующего самым примитивным полузвериным запросам человека, где любовь превращается в секс, а власть - в откровенное насилие над личностью.

Третья глава — «Концепты власти и любви в антиутопических текстах»- посвящена анализу романов-антиутопий с точки зрения функционирования в них концептов любви и власти, которые, как представляется, составляют основу их идейно-художественного своеобразия. В этой связи в работе предпринята попытка выстроить общую модель нарратива любовной проблематики в антиутопии, основываясь на определенном идейном и тематическом сходстве указанных текстов, и проследить, каким образом с

течением времени меняется само представление о любви у писателей различной национальной и идеологической принадлежности.

В романах-антиутопиях перед читателем раскрывается картина особой человеческой культуры - тоталитарного общества. Анализируя структуру и принципы тоталитарной культуры, необходимо отметить следующие основные моменты:

1. Отношения Я - Другой, характерные для любой культуры, в тоталитарном обществе выступают как оппозиция личность/государство. Тоталитарная система, с одной стороны, всячески подавляет и унижает человека, а, с другой - требует от него беззаветной любви к себе.

2. Каждый отдельный человек, являясь «винтиком» в системе тоталитарного государства, вовлечен в процесс создания власти и лично конституирует ее механизмы, передавая ей свою индивидуальность и личностные качества.

3. Основной принцип тоталитарной культуры состоит в стремлении власти унифицировать все бесчисленные проявления человеческих отношений (уважение, преданность, верность, любовь и т.д.), свести их к единственно возможному и допустимому отношению - любви к вождю.

4. Феномен «сенсуализации власти» (М. Фуко). В любой антиутопии власть так или иначе пытается контролировать человеческую сексуальность. Возникает парадокс: с одной стороны, система табуирует секс как высшую форму эмоционального напряжения, с другой стороны, власть постоянно тем или иным образом (например, с помощью Двухминуток ненависти) напоминает о нем, эксплуатирует чувственную энергию индивида в своих целях. Таким образом, сама власть подталкивает человека к осмыслению природы сексуальности и, в конечном счете, к осмыслению себя, своей природы, к самопознанию.

Сравнительный анализ моделей тоталитарных государств, представленных в рассматриваемых произведениях, позволяет утверждать, что, по сравнению с Океанией Дж. Оруэлла, Единое Государство Е. Замятина и Мировое Государство О.Хаксли представляют собой более изощренный и «продвинутый» этап в развитии образа тоталитарной культуры, несмотря на то, что роман «1984» является более поздним в хронологическом плане.

Во-первых, в отличие от Оруэлла, у Замятина и Хаксли бунт героя против системы основывается не на материальных, а на духовных притязаниях:

стремлении к свободе, независимости, индивидуальной любви, следовательно, личность изначально находится на более высокой ступени своего развития.

Во-вторых, более совершенны принципы, на которых строится власть «дивного нового мира». Отказавшись от применения грубой и примитивной силы и сосредоточив свое внимание на науке, государство создало аппарат трансцендентальной, практически не ощущаемой народом власти. Не случайно, что изнутри такую систему невозможно поколебать - для этого необходим аутсайдер, человек со стороны, радикальный Иной - Дикарь.

Конституирующим атрибутом и самым естественным проявлением человеческой личности выступает способность любить. В антиутопической тоталитарной жизни личности важную роль играет диалектическая пара любовь/ненависть. Думается, что было бы упрощением объяснять чрезмерную жестокость героев антиутопий действием садомазохистского комплекса, как это делает большинство зарубежных критиков применительно к роману Оруэлла (Дж. Гарретт, А. Уэст и др.). Вероятно, речь здесь идет о характерном качестве тоталитарной личности, для которой насилие, жестокость представляют привычную и единственно возможную среду обитания. Очевидно, что для того, чтобы выжить, личности необходимо быть независимой от власти в духовном и моральном отношении. Поэтому основное заблуждение героев антиутопий базируется на убеждении, что высшим критерием всех оценок и поступков выступает негативное отношение к власти. Считая достойным то, что вредит власти и подрывает ее, а дурным то, что помогает ей и укрепляет ее, они принижали свою собственную духовную сущность, уподобляясь той же власти, выступая как средство, но не цель. Замена абсолютных, безусловных критериев временными, преходящими, неизбежно приводит героя антиутопии к моральному краху и уничтожению, если не в физическом, то в духовном смысле. Эта идея получает свое законченное оформление в готовности персонажей романа «1984» Уинстона и Джулии плеснуть кислотой в лицо ребенку. Невозможно постоянно жить в атмосфере ненависти — она сжигает человека, разрушает его личность и используется Партией в своих интересах. Оруэлл в художественной форме показывает, как легко переступить черту, отделяющую применение власти в качестве средства для достижения каких-то высоких и благих целей (как это описано в антиутопиях Замятина и Хаксли) от использования власти ради нее самой. Это приводит к полному произволу со

стороны власть имущих, независимо от того, происходит ли это на уровне государства или касается взаимоотношений отдельных людей.

Наиболее полное выражение дилемма любви и власти получает в антиутопии Оруэлла «1984». Как в любой дистопии, здесь понятия любви и власти тождественны: власть мыслится как взаимная любовь правителя и граждан. Потому-то и сами взаимоотношения власти и народа (протагонистов Уинстона Смита и О'Брайена, в частности), строятся по сценарию любовного романа. Власть стремится овладеть объектом любви, полностью подчинить себе все его действия и направить на себя все его помыслы, интригуя свой объект, демонстрируя различные техники и механизмы: от простого ухаживания, многозначительных взглядов до садистского насилия. С другой стороны, герой пытается насколько возможно долго сопротивляться этим притязаниям. При этом важно, что обеим сторонам прекрасно известен исход любовного поединка, а именно - «поражение» героя. Но это поражение мнимое, поскольку герой в результате погружается в любовь, не в ложные сексуальные отношения с женщиной, но в единственно верную в рамках антиутопии, подлинную любовь власти к человеку.

В диссертации подробно анализируются взаимоотношения Уинстона Смита и О'Брайена, а также женские образы романа, которые укладываются в систему общеизвестных тендерных стереотипов.

В целом, при общем интересе писателей-антиутопистов к концепту любви, можно отметить существенные различия в его понимании русским и английскими авторами. Пытаясь ответить на основной вопрос антиутопии: что есть человек и каков этот человек, поставленный в условия Единого Государства, Е. Замятин приходит к выводу, что природа человека не меняется, что он остается человеком в традиционном понимании, со своими страстями, любовью, ревностью, собственническим инстинктом по отношению к любимому человеку. В условиях тоталитаризма все эти качества приглушены, подавлены системой власти, но они не исчезают окончательно. Дцля того, чтобы вытравить из человека все человеческое, как явствует из последующих антиутопий О. Хаксли и Дж. Оруэлла, необходимо применить насилие, либо особые научные методы. Человеческая природа возрождается под влиянием вспыхнувшего любовного чувства к женщине.

Представляется, что замятинская концепция любви коренным образом отличается от двух других произведений, написанных в жанре антиутопии,

поскольку все же восходит к тому традиционному пониманию любви как высшего блага, наделенного возвышенными и жертвенными характеристиками, которое находит отражение в мировой литературе еще со времен Платона и вплоть до начала XX столетия. Именно любовь, а не протест, вызов системе, как у Оруэлла, становится толчком и движущей силой всех изменений в жизни героя. Именно любовь, а не бессмысленность существования в дивном новом мире, как у Хаксли, приводит героя к духовной гибели.

Различия в постановке проблемы любви в романах «О дивный новый мир» и «1984», с одной стороны, и «Мы», с другой стороны, обусловлены, очевидно, менталитетом и культурными традициями Англии и России соответственно. Все-таки для русского человека до самого последнего времени было характерно определенное целомудрие, в то время как на Западе в XX в. стало принято откровенно обсуждать проблемы пола.

В четвертой главе - «Язык власти и власть языка в антиутопии» -рассматривается функционирование риторического дискурса власти в антиутопическом мире и выявляются его основные характеристики.

Глава состоит из трех параграфов. В первом параграфе - «Язык как детерминирующий фактор в развитии культуры» рассматриваются общие характеристики языка, позволяющие говорить о нем как о сущностном свойстве человеческой личности, социализирующем индивида как культурное существо.

Второй параграф - «Особенности языка власти в антиутопии» - посвящен анализу функциональных особенностей языка тоталитарного общества в представлении Дж. Оруэлла, О. Хаксли и Е. Замятина.

Слово в антиутопическом мире призвано выполнить как репрессивные, так и продуктивные функции. С одной стороны, «тоталитарный» язык изменяет мышление и прошлое человека, тем самым посягая на его природу и сам ход исторического развития. С другой стороны, язык вырабатывает особую идеологию, способствуя формированию новой антиутопической реальности. Таким образом, язык выступает детерминирующим фактором в развитии культуры.

Указанные функции реализуются в следующих взаимосвязанных направлениях языковой политики власти в антиутопии:

- формирование лояльного отношения граждан к своему государству;

- формирование отрицательного отношения к врагам государства;

- воздействие на человека с тем, чтобы отучить его критически оценивать окружающую действительность.

В то же время очевидно, что, разделяя интерес к проблемам соотношения языка и власти, писатели-антиутописты преследуют различные цели. Так, на основании эссеистики и романов О.Хаксли, можно заключить, что больше всего писателя интересуют не столько проблемы.коммуникации человека с Другим, участия .языка в межличностных отношениях людей, сколько способы самовыражения человека посредством слова. Для Хаксли человек представляет собой единство языковых и неязыковых факторов, при этом определяющими характеристиками человека оказываются язык и любовь. Е.Замятин же сочетает интерес к теме «язык - общество» с поиском новых форм художественного изображения.

В третьем параграфе - «Специфика антиутопического мира: проблема воплощения» - исследуются способы выражения антиутопической реальности в языке и стиле романа-антиутопии. Это необходимо, поскольку ряд зарубежных критиков (Р. Вурхес, А. Кеттл, И. Хау, М. Ходгарт и др.) отказывается видеть в антиутопии самоценное художественное явление. При этом критическое отношение литературоведов касается как содержания романов, так и их формы.

Действительно, язык романов О. Хаксли и Дж. Оруэлла отличает определенная сухость, наукообразность, отсутствие ярких образных средств и стилических приемов. Некоторая «бесцветность» образов объясняется, прежде всего, внутренней атмосферой антиутопического универсума. Кроме того, применительно к роману «О дивный новый мир» это можно объяснить общей сциентистской проблематикой романа. Ставя во главу угла науку, автор убедительно доказывает, что научно-технические достижения оказывают непосредственное влияние на человека и общество в целом. В технократическом обществе, основополагающими характеристиками которого являются общность, одинаковость и стабильность, язык как неотъемлемое свойство человеческой природы не может остаться неизменным и, подобно личности, превратившейся в «винтик» отлаженного механизма, неизбежно трансформируется в стандартизованный алгоритм, набор управляющих операционных команд.

В то же время следует отметить, что Е. Замятин использует широкий спектр выразительных средств и разнообразных стилистических приемов, поэтому по образности роман «Мы» значительно превосходит обе английские антиутопии. Для авторской манеры письма, которую можно охарактеризовать как импрессионистическую, характерно использование математических образов и символов при создании картины механистической цивилизации будущего,

богатая цветовая палитра и портретные характеристики, .изображающие персонаж отрывочными, мгновенно фиксирующими каждое впечатление штрихами.

В целом, анализ антиутопического текста позволяет выделить следующие его особенности:

-оригинальная экспозиция: читатель с первых строк погружается в мир повседневной действительности антиутопического государства. Обычно этот прием используется для скорейшего вхождения читателя в художественный мир произведения. Это тем более необходимо, когда речь идет о социальной фантастике или антиутопии, использующей фантастику как художественный прием, поскольку они предполагают создание особого мира, моделирование особой реальности, не знакомой читателю. Кроме того, на сюжетном уровне подобная экспозиция означает, что все описываемые общества стабильны в социальном и темпоральном плане, имеют свою устоявшуюся систему управления, свои законы и порядки;

-авторские эксперименты с повествовательной структурой романа (О.Хаксли), смешение различных функциональных стилей (Е.Замятин, Дж. Оруэлл) и категорий лексики (Е. Замятин, О. Хаксли) в рамках одного произведения. Цель подобных экспериментов заключается в том, чтобы представить на суд читателя художественную иллюстрацию нескольких альтернативных вариантов реальности - сущего, возможного и должного;

—широкое использование квази-терминологии и индивидуальных неологизмов, которые не только охватывают область описания природы техники и быта людей антиутопического мира, как это обычно бывает в произведениях научной фантастики, но отражают специфику духа общества будущего, его идеологию, политику. С одной стороны, они участвуют в построении художественного мира иной реальности. С другой стороны, их использование тесно связано с проблемой моделирования искусственного языка, призванного формировать мышление и поведение жителей антиутопического государства;

- «культурологичность» антиутопии, т.е. использование в тексте литературных аллюзий, культурных ассоциаций и исторических фактов, свидетельствующая о том, что антиутопия имеет глубокие корни в западноевропейской культурной парадигме;

- «перевертыши», т.е. использование классического парадокса. Думается, что широкое использование парадокса в антиутопии не ограничивается

созданием сатирического эффекта, как об этом говорит Т.Ф. Разумовская5. Подобные противоречия, вскрывающиеся по мере знакомства читателя с жизнедеятельностью «идеального» общества, призваны оттенить преимущества общества реального, но не совершенного, по сравнению с обществом совершенным, но не приемлемым по соображениям морали. Классический парадокс можно считать общим жанровым признаком антиутопии, что на уровне формы нашло отражение в оксюморонных сочетаниях, характеризующих противоположные ценностные модели;

-широкое применение стилистического приема иронии, под которым понимается фактическое отрицание, скрытое под маской утверждения или похвалы.

В Заключении диссертации содержатся основные выводы и обобщения.

Литературный жанр романа-антиутопии сформировался в русле антропоцентрической культурной парадигмы, которая в первой половине XX в. переживала острый кризис, связанный как с внешними причинами (две мировые войны, революции, создание тоталитарных режимов), так и с внутренними (переосмысление традиционных ценностей гуманизма и способов их реализации).

В антиутопиях трех основоположников жанра (Е. Замятина, О. Хаксли, Дж. Оруэлла) философские и словесно-художественные традиции антропоцентризма и гуманизма текстуализированы в сфере фикционального нарратива (романа), где они тематизируются как концепты власти, любви и языка. В романах-антиутопиях сохраняется традиция эмоционально-образной репрезентации философских концепций, которая развивается и обогащается на идейно-содержательном и художественно-выразительном уровнях.

5 Разумовская Т. Ф Поэтика английского сатирического романа (Хаксли - Оруэлл) // Вопросы взаимовлияния литератур Н Новгород, 1997. С. 69-76

разных этапах развития художественной литературы в ней представлены различные варианты соотношений указанных концептов. Так, если в античном антропоцентризме любовь и власть равноправны и находятся в тесной взаимосвязи, впоследствии между ними возникают определенные иерархические отношения. Любовь начинает занимать подчиненное положение, следуя предписаниям власти.

Все это находит отражение в антиутопиях, где наблюдается отождествление любви и власти, когда отношения государства и граждан выстраиваются по модели любовной связи, в рамках которой власть использует различные технологии для того, чтобы завладеть объектом своей любви, а человеку предписано любить своих вождей.

При несомненном сходстве общей модели концепта любви, анализ литературных текстов показывает, что авторам-антиутопистам свойственны различные подходы к этой теме. Так, необходимо отметить ярко выраженный гуманистический характер романа «Мы» с его традиционной интерпретацией феномена любви как чувства, возвышающего и облагораживающего человека. Любовь в английской антиутопии Хаксли-Оруэлла, напротив, располагается в русле популярной в первой половине XX в. тенденции к опрощению любовного переживания, сведению его к необременяющей сексуальной связи.

Другой важной идентифицирующей характеристикой человека в жанре антиутопии является язык. При этом особое место в спектре языковой проблематики антиутопии занимает проблема идеологического программирования. Каковы бы ни были взаимоотношения между человеком и Другим: дружеские или враждебные, слово Другого диктует поведение человека, поэтому в антиутопии на первый план выходит функция языка как инструмента осуществления социальной власти. Антиутопия первой половины XX в. предлагает лингвистический механизм внешнего давления на человеческую личность, подготовленный распространенными в обществе того времени идеями моделирования искусственных языков.

власть также выполняет конституирующую роль, организуя и структурируя ту сферу, в которой применяются ее механизмы.

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ ДИССЕРТАЦИОННОГО ИССЛЕДОВАНИЯ ОТРАЖЕНЫ В СЛЕДУЮЩИХ ПУБЛИКАЦИЯХ:

1.'Борисенко Ю.А. Проблема личности в антиутопии Дж. Оруэлла «1984» // Гуманитарное знание на пороге XXI в. Материалы международной научной конференции. Тезисы докладов / УдГУ. Ижевск, 1997. - С. 76-77.

2. Борисенко Ю.А. К вопросу о взаимосвязи языка и мышления (на материале романа Дж. Оруэлла «1984») // Женщины и общество: вопросы теории, методологии и социальных исследований: Материалы традиционной (IV) Всероссийской конференции с международным участием 12-13 февраля 1998 г. /УдГУ. Ижевск, 1998. -С.205-207.

3. Борисенко Ю.А. Женские образы в романе Дж. Оруэлла «1984» // Российское государство: прошлое, настоящее, будущее. Материалы третьей научной конференции/МВЕУ. Ижевск, 1998. - С. 194-195.

4. Борисенко Ю.А. К вопросу о жанровой природе утопии и антиутопии // Тезисы докладов 4-й Российской университетско-академической научно-практической конференции. Ч. 3. /УдГУ. Ижевск, 1999. - С. 65-66.

5. Борисенко Ю.А. Классическая антиутопия XX в. и «Фауст» Гете // Великий мастер слова: Гете и проблемы мировой литературы: Сб. ст. и материалов / УдГУ. Ижевск, 1999. - С. 81 -90.

6. Борисенко Ю.А. Жанр антиутопии XX в. в зеркале отечественной критики // Литература Великобритании в европейском культурном контексте: Материалы X ежегодной международной научной конференции Российской ассоциации преподавателей английской литературы (18-22 сентября 2000 года) / НГПУ. Нижний Новгород, 2000. - С. 147-148.

7. Борисенко ЮА Особенности языка тоталитарного общества (на материале антиутопии Дж. Оруэлла «1984») // Социальные варианты языка - II: Материалы международной научной конференции 24-25 апреля 2003 г. / НГЛУ. Нижний Новгород, 2003. -С. 295-300.

Отпечатано с оригинал-макета заказчика

Подписано в печать 14.09.2004. Усл. печ. л. 1,0. Тираж 100 экз. Заказ № 1484. Типография Удмуртского госуниверситета. 426034, г. Ижевск, ул. Университетская, 1, корп. 4.

р177 5 9

РНБ Русский фонд

2005-4 15511

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Борисенко, Юлия Александровна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА I. ЖАНР АНТИУТОПИИ В ОСМЫСЛЕНИИ ЗАРУБЕЖНОЙ И ОТЕЧЕСТВЕННОЙ КРИТИКИ.

ГЛАВА II. ДИАЛЕКТИКА ВЛАСТИ И ЛЮБВИ В ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОЙ КУЛЬТУРНОЙ ПАРАДИГМЕ.

2.1. Становление антропоцентризма в западной литературе и философии.

2.2. Идейные предпосылки формирования жанра антиутопии.

ГЛАВА III. КОНЦЕПТЫ ВЛАСТИ И ЛЮБВИ В АНТИУТОПИЧЕСКИХ ТЕКСТАХ

ГЛАВА IV. ЯЗЫК ВЛАСТИ И ВЛАСТЬ ЯЗЫКА В АНТИУТОПИИ.

4.1. Язык как детерминирующий фактор в развитии культуры.

4.2. Особенности языка власти в антиутопии.

4.3. Специфика антиутопического мира: проблема воплощения.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Борисенко, Юлия Александровна

Антиутопия как специфический литературно-философский жанр формируется и достигает своего расцвета в первой половине XX в., в период бурных социально-политических и культурных событий, двух мировых войн и революций, интенсивного развития науки и создания тоталитарных режимов. Все данные явления нашли свое отражение в литературном жанре антиутопии. Это не случайно, поскольку именно в антиутопии выстраивается особый идейно-художественный универсум, в котором возможное выступает как сущее, идея становится реальностью, мечта превращается в действительность. Именно в это время в разных странах, почти одновременно, появляется множество произведений антиутопической направленности: романы Е. Замятина, О. Хаксли, Дж. Оруэлла, А. Платонова, Г. Уэллса, Р. Брэдбери, А. Кестлера1 и др.). Эти произведения быстро обретают широкую популярность у читателей и провоцируют бурную литературно-критическую полемику, в центре которой оказывается целый комплекс идеологических, социально-этических и эстетических проблем.

Представители этого жанра, вынося на суд читателя разнообразные варианты дальнейшего развития человеческой цивилизации, исходят из настроений разочарования в утопических идеалах прошлого и неуверенности в завтрашнем дне. Эти социальные мотивы генерируют появление пессимистических и трагических романов-предупреждений, обладающих особыми идейно-эстетическими и художественно-выразительными характеристиками.

Очевидно, что отдельные мотивы, темы, приемы, присущие жанру антиутопии, можно встретить и в мировой литературе предшествующих эпох. Это вполне закономерно, так как формирование национальных литератур и их жанровой системы происходит в контексте развития мировой литературы в

1 Замятин Е.И. Мы (1920); Платонов А.П. Котлован (1930); Уэллс Г. Самовластье мистера Парэма (1930); Хаксли О. О дивный новый мир (1932); Кестлер А. Слепящая тьма (1940); Оруэлл Дж. 1984 (1949); Брэдбери Р. 451 по Фаренгейту (1953) и др. целом, через преемственность литературных и межкультурных связей2. Вместе с тем, антиутопия как жанр литературы обнаруживает целый ряд особенностей, отличающих ее от других повествовательных жанров и придающих ей неповторимое художественное своеобразие.

Актуальность современного обращения к произведениям антиутопической направленности обусловлена тем, что в отечественном литературоведении антиутопия до сих пор не стала объектом последовательного глубокого и систематического литературоведческого анализа. В силу ряда объективных причин она была фактически выведена из культурной парадигмы нашей страны более чем на полвека. Произведения авторов антиутопий стали доступны русскоязычному читателю лишь в 90-е гг. XX в. Эта «внезапность» появления романов-антиутопий на общественной сцене в сочетании со спецификой их идейного содержания обусловили тот факт, что эти произведения были главным образом позиционированы в пределах дискурса политико-идеологической критики, которая не уделяла достаточно внимания художественным аспектам романов, сосредоточившись в основном на анализе их идейно-политического содержания. За исключением немногих действительно серьезных и концептуальных работ3, основная масса критической литературы об антиутопиях сводится к рецензиям и журнальным статьям общего характера, имеющим ярко выраженную идеологическую аксиологию. Восторженно-хвалебные эссе начала 1990-х гг. лишь спустя десятилетие сменились гораздо более сдержанными аналитическими исследованиями. Сосредоточивая свое внимание на политической проблематике антиутопии, литературоведы и критики зачастую оставляют без

2 Так, многие исследователи практически единодушны, называя в качестве литературных источников жанра антиутопии "Путешествия Гулливера" (1726) Дж. Свифта, произведения Г. Уэллса, С. Батлера, Дж. Лондона, Ф. М. Достоевского, Г. К. Честертона и т.д. См., напр.: Кагарлицкий Ю. И. Что такое фантастика?, 1974; Чаликова В. А. Утопия и утопическое мышление, 1991; Richards D. Four Utopias, 1961; Krishnan В. Aspects of Structure, Technique and Quest in Aldous Huxley's Major Novels, 1977; Ferns C. S. Aldous Huxley: Novelist, 1980 и др.

3 Мосина В.Г. Три главные книги Джорджа Оруэлла. М., 1999; Рабинович B.C. Олдос Хаксли: эволюция творчества. Екатеринбург, 2001; Чаликова В.А. Крик еретика: Антиутопия Е. Замятина «Мы» // Вопросы философии. 1991. № 1. С. 16-27; Ее же. Утопия и культура: Эссе разных лет. М., 1992. внимания ее идейно-художественные особенности, ограничивая свой анализ поэтики лишь идеологической символикой и политически значимыми феноменами. В данной работе предполагается восполнить этот пробел современного понимания природы, структуры и функции жанра романа-антиутопии.

Основной проблемой настоящего исследования является проблема сочетаемости в пределах художественного (фикционального4) повествования разнообразных дискурсивных практик - социально-нравственной, морально-этической, политико-идеологической, эстетической и риторико-поэтической. Иными словами, в диссертации предпринята попытка рассмотреть традиционную формально-содержательную эпистему жанра литературного произведения через современные концепции художественного слова путем использования современных подходов к изучению текста. В центре диссертационного исследования находятся существенные особенности эстетики и поэтики жанра антиутопии, в которых выявляется определенная систематика, а именно: связь идейного содержания произведений данного жанра с общим ходом европейской философско-эстетической мысли и ее художественного выражения. Более конкретно, диссертационное исследование должно выявить специфику художественного раскрытия главных тем антиутопических повествований - власти и любви, показать взаимоотношения этих феноменов на разных уровнях текста и контекста, а также особенности их выражения в языке романного повествования.

Целью настоящей работы является установление места и роли жанра антиутопии в европейской культурной парадигме в эпоху первой половины ХХв. Для этого предполагается провести исследование художественного мира антиутопии как литературного феномена и выявление представленных в нем основных жанрообразующих эстетических концептов - дискурсов власти,

4 Изер В. Акты вымысла, или что фиктивно в фикциональном тексте // Немецкое философское литературоведение наших дней. Антология. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского университета, 2001. С.186-216. языка и любви, - через анализ их взаимосвязи и взаимовлияния в поэтике ♦ романов.

В соответствии с заявленной целью в работе ставятся следующие задачи:

1) рассмотреть жанр антиутопии в контексте его освещения зарубежной и отечественной критикой;

2) выявить контекстуальные связи идейно-тематического содержания антиутопий XX в. в рамках западноевропейской антропоцентрической парадигмы;

4) провести сравнительное исследование поэтико-стилистических и языковых средств выражения основных тематических концептов в романах* антиутопиях - любви и власти.

Выполнение этих задач также включает в себя

1837). Существующая критика практически единодушно признает этих авторов своего рода классиками жанра, оказавшими влияние на последователей во всех литературах мира, и то, что в этих романах художественное своеобразие антиутопии реализуется с наибольшей полнотой. По ходу работы к исследованию привлекались и другие произведения указанных авторов: «Желтый кром» («Crome Yellow», 1921), «Через много лет» («Many a Summer», 1939), «Обезьяна и сущность» («Аре and Essence», 1955) О. Хаксли, «Скотный двор» («Animal Farm», 1944) Дж. Оруэлла, а также произведения других писателей, характеризующиеся утопической/антиутопической направленностью. Кроме того, в диссертации были использованы литературно-публицистические и критические произведения писателей: эссе, журналистика и письма.

Как представляется, в произведениях указанных авторов сложилась специфическая эстетико-поэтическая система, которая позволяет исследователю современной культуры увидеть новые грани опыта трагичности бытия человека в мире, по-иному определить экзистенциальные возможности личности и ее отношений с окружающей действительностью. В этих произведениях формируются и новые способы романного повествования, специфически сочетающие эпическое, лирическое и драматическое начала.

Методологической основой диссертации являются работы отечественных и зарубежных философов и культурологов (А.Ф. Лосева, Г. Маркузе, 3. Фрейда, Э. Фромма, М. Фуко, М. Хайдеггера), литературоведов (A.M. Зверева, Б.А. Панина, H.JI. Лейдермана, B.C. Рабиновича, Т.Ф. Разумовской и др.), лингвистов (Н.Д. Арутюновой, В.В. Виноградова, Н.Б. Мечковской, Ф. де Соссюра и др.).

Одним из важных аспектов исследования является использование современной терминологии. Отечественное литературоведение, как и другие науки о культуре конца XX в., переживает определенный кризис философских и собственно научных оснований5. После утраты монопольного положения т. наз. марксистско-ленинского литературоведения образовался своего рода разрыв между набором «ближайших» слов и понятий западной критики и терминологическим аппаратом российских исследователей. Феноменология текста, которая активно развивалась в странах Европы и США, пока еще недостаточно полно освоена российскими филологами, а между тем литература конца XX - начала XXI вв. требует более глубокого и всестороннего исследования, недостижимого на базе традиционных понятий и категорий. Не составляет исключения и проблема антиутопии. Поэтому в диссертации эта проблема освещается с использованием терминов западной постклассической теории и истории литературы, которые, не отменяя опыта предшественников, открывают некоторые новые грани предмета и перспективы его изучения. В этом отношении диссертацию можно рассматривать как попытку сочетания национального научного дискурса с современной международной практикой изучения художественных произведений.

Так, термин «риторика» трактуется в работе предельно широко - как идеология и технология отношений со словом, в которых человек утверждает свое право на владение и управление Логосом, на утверждение законов словоупотребления и творчества, и через это - на всеобъемлющий контроль над мыслью, т.е. тем, что предшествует слову. Под «риторикой власти» в диссертации понимается способность политической системы посредством организации словесных практик осуществлять свои функции в обществе, т.е. претендовать в некоторых случаях на тотальное регулирование культурного бытия и сознания личности. В жанровом пространстве антиутопии проблема отношений власти и индивида является, очевидно, центральной идеей на всех уровнях организации текста. Специфика же антиутопического нарратива проявляется в использовании художественных приемов (текстуальной

3 Михайлов Ал. В. О литературных эпохах и их номенклатуре // Литературные связи и литературный процесс. Ижевск: Изд-во Удмуртского госуниверситета, 1992. С. 142-147. стратегии), которые раскрывают эту проблематику через сюжет, систему образов, стиль и язык повествования.

Термин «поэтика» в работе обозначает комплекс художественно-выразительных средств как отдельного произведения, так и совокупности однородных текстов. В этом смысле поэтика антиутопии может рассматриваться системно-структурно, т.е. как набор взаимосвязанных элементов, в которых отношения части и целого проявляются как связь особенного и общего. Любовь, т.е. интимные межличностные отношения, является универсальным компонентом поэтической наррации, пронизывающим другие структуры произведения как смыслообразующее начало. Без любовной темы и интриги литературное произведение теряет свои эстетические качества и становится дискурсивно-риторическим феноменом иного ряда - эссе, трактатом, философским очерком, моральной проповедью, идеологическим архивом, - т.е. тем, в чем поэтика является излишней. Поэтому анализ поэтики любви в романах-антиутопиях является важнейшим элементом исследования и осуществляется в диссертации на идейно-тематическом, сюжетном и стилистическом уровнях.

Риторика и поэтика рассматриваются как базовые компоненты жанра, а основной исследовательской установкой работы является их контекстуализация, т.е. определение роли и места в истории западноевропейской культурной и литературной традиции. Роман-антиутопия как повествовательная система (нарратив) представляет собой единство риторико-поэтических структур, объединяемых в понятии «концепт»6. Последний рассматривается в современном литературоведении как медиатор содержания и формы, структурирующий идейно-тематические и образно-выразительные элементы литературного произведения. При анализе классической антиутопии XX в., наряду с историко-литературным и сравнительным методами, используются элементы герменевтического подхода Макуренкова С.А. Джон Данн: риторика и поэтика. М.: Изд-во «Академия/Асас1егша», 1994; Ее же. Онтология слова: апология поэта, обретение Атлантиды. М.: Изд-во «Логос-Гнозис», 2004. к анализу культурных феноменов любви и власти через исследование их языка. Романы Оруэлла, Хаксли и Замятина в диссертации рассматриваются через взаимодействие основных концептов антиутопического нарратива - власти, любви и языка.

Научная новизна исследования определяется тем, что концепты власти и любви в антиутопии впервые рассматриваются как взаимосвязанные феномены. Впервые ставится проблема выражения указанных концептов в языке произведения и анализируется их риторико-поэтическое (стилистическое) оформление в тексте романа-антиутопии. Кроме того, в работе предпринята попытка уточнить имеющиеся определения жанра антиутопии и тем самым способствовать более глубокому осмыслению ее природы, структуры и функции.

Теоретическая значимость работы состоит в возможности использования наблюдений и выводов, полученных в ходе исследования, для дальнейшего изучения жанра антиутопии и его основных концептов. Результаты исследования могут способствовать пониманию проблем культуры XX в., истории и теории литературы в целом.

Апробация работы: по теме диссертации были сделаны доклады на международной научно-практической конференции «Гуманитарное знание на пороге XXI в.» (октябрь 1997 г.), а также на Российской университетско-академической конференции (апрель 1999 г.). Основные положения диссертационного исследования обсуждались на методологическом семинаре кафедры зарубежной литературы и Центра американистики УдГУ «Слово в культуре: онтология, феноменология, герменевтика» (1999 - 2002 гг.), они также отражены в ряде научных публикаций.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Риторика власти и поэтика любви в романах-антиутопиях первой половины XX века"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В середине XX в. в западном культурном сознании особое значение приобрела проблема романа. Начатая литературными критиками и литературоведами в первой половине века профессиональная полемика по специфике жанра переросла в широкую дискуссию о судьбах цивилизации и культуры, о возможностях и перспективах гуманизма как современного выражения антропоцентрической культурной парадигмы. Эта дискуссия привела к амбивалентному итогу. На протяжении веков рассматриваемый как частный случай эпического повествовательного рода, роман проявил в культуре XX в. такие функциональные аспекты, которые позволили М.М. Бахтину говорить о нем как об особом синтетическом литературном роде, сочетающем в себе элементы эпоса, лирики и драмы. Более того, роман первой половины прошлого века заявил о себе как о межвидовом культурном феномене, способном выражать такие грани опыта человеческого существования в мире, которые традиционно принадлежали другим дискурсам - философии, морали, политике, идеологии.

С другой стороны, французские структуралисты, акцентируя итоги модернистских экспериментов с романной формой, заговорили о «смерти романа» и об исчерпании возможностей художественного слова адекватно выражать опыт бытия человека в мире и знания о нем. Дискуссия о романе стала одним из главных симптомов кризиса западной антропоцентрической культурной парадигмы и стимулом для поиска новых путей в гуманитарном знании, альтернативных гуманистической доминанте двух последних столетий. Особая роль в этой дискуссии принадлежала жанру романа-антиутопии, который спорящие стороны единодушно признавали знаковым феноменом парадигматического кризиса.

В соответствии с заявленной целью диссертации, поставленными задачами и на основании проведенного исследования представляется возможным сделать следующие выводы.

Основу западного антропоцентризма составляют убеждение и вера в способность и право человека устанавливать такой порядок в окружающем мире, который создает условия для свободного развития человеческого личностного потенциала и устраняет все препятствия на этом пути. Эта преобразующая активность человека порождает научный и технический прогресс, направленный на изменение природного мира, и различные идеологические практики, стремящиеся к изменению внутренних свойств человеческой сущности - мышления, сознания, языка.

Анализ основных жанрообразующих концептов антиутопии - любви и власти - неотделим от рассмотрения художественного мира антиутопии в общем контексте европейской мысли, поскольку антиутопия XX в. имеет глубокие культурные корни в западноевропейской философии и литературе. В различные эпохи пара «власть - любовь» рассматривалась как контрастная пара, воплощающая противопоставление общественного личному, индивидуальному. В то же время, учитывая тот факт, что культурные эпистемы характеризуются различной степенью интереса к человеку и его сущностным свойствам, в художественной литературе представлены различные варианты соотношений указанных концептов. Так, если в античном антропоцентризме любовь и власть равноправны и находятся в тесной взаимосвязи, впоследствии между ними возникают определенные иерархические отношения. Любовь начинает занимать подчиненное положение, следуя предписаниям власти.

Другой важной идентифицирующей характеристикой человека в жанре антиутопии является язык. Разделяя интерес к проблемам соотношения языка и власти, писатели-антиутописты преследуют различные цели. Если в фокусе внимания Дж.Оруэлла находятся проблемы коммуникации человека с Другим, то анализ творчества О.Хаксли свидетельствует об интересе писателя к проблеме самовыражения человека посредством слова. Для Хаксли человек представляет собой единство языковых и неязыковых факторов, при этом определяющими характеристиками человека оказываются язык и любовь. Е.Замятин же сочетает интерес к теме «язык - общество» с поиском новых форм художественного изображения.

Особое место в спектре языковой проблематики антиутопии занимает проблема идеологического программирования. Каковы бы ни были взаимоотношения между человеком и Другим: дружеские или враждебные, именно слово Другого диктует поведение человеку через оценку и интерпретацию его поступков. Поэтому в антиутопии на первый план выходит функция языка как инструмента осуществления социальной власти. Антиутопия первой половины XX в. предлагает лингвистический механизм внешнего давления на человеческую личность, подготовленный распространенными в обществе того времени идеями моделирования искусственных языков.

Феномен власти, являясь одним из главных концептов антиутопии, помимо всего прочего, представляет собой некую центральную точку, организующую и регламентирующую дискурсы языка и любви. Власть устанавливает свои законы, распространяя их на все сферы жизни человека и общества в целом. По наблюдению М. Фуко, который в своих работах подробно анализировал стратегии и технологии осуществления власти, все аспекты жизнедеятельности общества пронизаны отношениями силы. Помимо репрессивной функции, власть также выполняет конституирующую роль, организуя и структурируя ту сферу, в которой применяются ее механизмы.

Одной из главных функций антиутопии стала иллюстрация к реализации этих теоретических построений и более глубокое и сложное представление о человеке, равно как и о том, каким он мог бы стать при определенном порядке мироустройства. Таким образом, в романе-антиутопии произошло совмещение основных экзистенциальных модусов - сущего, возможного и должного - а личная свобода была обусловлена границами и структурой общественно-культурного бытия.

С точки зрения развития художественных возможностей романа, антиутопия выступила как катализатор новых форм фикционального нарратива, т.е. создания таких повествовательных структур, в которых вымышленное не переходит в фантастическое, а литературная условность становится способом интерпретации и понимания реальности. Во второй половине XX в. именно эти аспекты антиутопии получили развитие в постмодернистской прозе Габриэля Гарсии Маркеса, Умберто Эко, Хорхе

Луиса Борхеса, Карлоса Кастанеды, Томаса Пинчона, Джона Барта, а также в «постклассических» антиутопиях Василия Аксенова («Остров Крым»), Владимира Войновича («Москва 2042»), Виктора Ерофеева («Русская красавица»). Отсюда можно заключить, что жанр романа-антиутопии во многом способствовал де-актуализации разговоров о смерти романа и энтропии литературы.

Список научной литературыБорисенко, Юлия Александровна, диссертация по теме "Литература народов стран зарубежья (с указанием конкретной литературы)"

1. Художественные тексты:

2. Гесиод Труды и дни // http://omen.ru/script/face7icH 13442.

3. Гете И.В. Фауст. М.: Худож. лит., 1955. 618 с.

4. Достоевский Ф.М. Записки из подполья // Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 10 т. Т. 4. М.: Гос. изд-во худож. лит., 1956. С. 143-244.

5. Замятин Е. И. Мы // Замятин Е. И. Избранное. М.: Изд-во «Правда», 1989. С. 307-462.

6. Кампанелла Т. Город Солнца // Утопический роман XVI-XVII веков. М.: Худож. лит., 1971. С. 143-191.

7. Мор Т. Утопия // Утопический роман XVI-XVII веков. М.: Худож. лит., 1971. С. 41-140.

8. О дивный новый мир: Английская антиутопия. М.: Прогресс, 1990. 640 с.

9. Оруэлл Дж. 1984 и эссе разных лет. М.: Прогресс, 1989. 384 с.

10. Оруэлл Дж. 1984. Скотный двор. Пермь: Изд-во «КАПИК», 1992. 304 с.

11. Оруэлл Дж. Эссе. Статьи. Рецензии. Пермь: Изд-во «КАПИК», 1992. 320 с.

12. Сад Д. А. Ф. де. Философия в будуаре. М.: МП «Проминформо», 1992. 224 с.

13. Хаксли О. Желтый кром // Хаксли О. Желтый кром. Рассказы. М.: Худож. лит., 1987. С. 19-184.

14. Хаксли О. Через много лет. Гений и богиня: Роман. Повесть. М.: Прогресс, 1994, 368 с.

15. Huxley A. Brave New World. L.: Flamingo, 1994. 237 p.

16. Huxley A. Collected essays. NY: Harper, 1960. 400 p.

17. Orwell G. 1984. Harlow: Longman, 1989. 310 p.

18. The Collected Essays, Journalism and Letters of George Orwell. Vol. I. An Age like This 1920-1940. Vol. II. My Country Right or Left 1940-1943. Vol. III. As I please 1943-1945. Vol. IV. In Front of your nose 1945-1950. NY: Harcourt, 1968.

19. Научная, учебная, критическая и публицистическая литература:

20. Августин (Блаженный) О граде Божием // Августин Творения. СПб.: Алетейя, 1998. Т. 3. 596 с. Т. 4. 586 с.

21. Азаров Ю., Давыдова Т. О Замятине, термодинамике и энтропии // Новый мир. 1997. № 10. С. 242-244.

22. Акимов В. М. Человек и Единое Государство («Мы» Е. Замятина) // Акимов В. М. На ветрах времени. Л.: Дет. лит., 1991. С. 33-54.

23. Аллен У. Традиция и мечта. М.: Прогресс, 1970. 424 с.

24. Алпатов В. М. История лингвистических учений. М.: Языки русской культуры, 1999. 368 с.

25. Алпатов В. М. История одного мифа: Марр и марризм. М.: Наука, 1991. 240

26. Английская литература XX в.: Учеб. пособие для студентов филол. спец. ун-тов. Воронеж: Изд-во ВГПУ, 1996. 122 с.

27. Английская литература XX в. и наследие Шекспира. М., 1997. 272 с.

28. Аникин Г. В., Михальская Н. П. История английской литературы. М.: Высш. шк„ 1985. 431 с.

29. Анисимов И. Враги человечества // Правда. 1950. 12 мая. С. 3.

30. Араб-Оглы Э. А. В лабиринте пророчеств. М.: Молодая гвардия, 1973. 303 с.

31. Араб-Оглы Э. А. В утопическом антимире // О современной буржуазной эстетике. Вып. 4. М.: Искусство, 1976. С. 72-103.

32. Арендт X. Истоки тоталитаризма. М.: ЦентрКоми, 1996. 672 с.

33. Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. М.: Языки русской культуры, 1999. 896 с.

34. Барт Р. Нулевая степень письма // Семиотика. М.: Радуга, 1983. С. 306-354.

35. Басовская Е. Н. Художественный вымысел Оруэлла и реальный советский язык // Русская речь. 1995. № 4. С. 34-43.

36. Баталов Э. Я. В мире утопии. М.: Политиздат, 1989. 317 с.

37. Баталов Э. Я. Философия бунта. М.: Политиздат, 1973. 222 с.

38. Батракова С. П. Искусство и утопия: Из истории западной живописи и архитектуры XX в. М.: Наука, 1990. 304 с.

39. Белов С. Бойня № X: Литература Англии и США о войне и военной идеологии. М.: Сов. писатель, 1994. 368 с.

40. Бердяев Н. А. Смысл истории. М.: Мысль, 1990. 175 с.

41. Бессонов Б.Н., Нарский И.С. Дьердь Лукач. М.: «Мысль», 1989. 171 с.

42. Библия. Книги священного писания Ветхого и Нового завета. Объединенные Библейские Общества, 1992.

43. Битов О. Часы опять бьют тринадцать, или новые откровения Энтони Берджеса // Литературная газета. 1979. 16 мая. С. 15.

44. Бушманова Н. И. Английский модернизм: психологическая проза. Ярославль, 1992. 148 с.

45. Быстрова О. В. Русская литературная антиутопия 20-х гг. XX в.: проблема жанра: Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1996. 18 с.

46. Бычков В. В. Идеал любви христианско-византийского мира // Философия любви. Ч. 1. М.: Политиздат, 1990. С. 68-110.

47. Вечный отрицатель и бунтарь. Евгений Замятин литературный критик // Литературное обозрение. 1988. № 2. С. 98-100.

48. Виноградов В.В. Поэтика русской литературы. М.: Наука, 1976. 511 с.

49. Виноградов В.В. О языке художественной прозы. М.: Наука, 1980. 360 с.

50. Волошинов В. Н. (Бахтин М. М.) Марксизм и философия языка. Л.: Госиздат., 1929. 188 с.

51. Воронский А. К. Евгений Замятин // Воронский А. К. Литературно-критические статьи. М.: Сов. писатель, 1963. С. 85-111.

52. Гайденко П. П. Прорыв к трансцендентному: Новая онтология XX в. М.: Республика, 1997. 495 с.

53. Гальцева Р., Роднянская И. Помеха человек: Опыт века в зеркале антиутопий // Новый мир. 1988. № 12. С. 219-230.

54. Геллер М. Машина и винтики: история формирования советского человека. М.: МИК, 1994. 336 с.

55. Геллер М. Я., Некрич А. М. Утопия у власти. М.: МИК, 2000. 856 с.

56. Глебов С. Оруэлл стучал не только на машинке // Книжное обозрение. 1998. 14 апреля. С. 12.

57. Горбаневский М. В. В начале было слово. М.: Изд-во ун-та дружбы народов, 1991. 256 с.

58. Горбаневский М. В. Конспект по корифею // Литературная газета. 1988. 25 мая. С. 12.

59. Григорьева Л. П. Художник должен говорить о завтра // Григорьева Л. П. Возвращенная классика. Л.: Знание, 1990. С. 14-21.

60. Гройс Б. Утопия и обмен. М., 1993. 375 с.

61. Давыдов Ю. Судьбы науки и приключения литературной теории // Вопросы литературы. 1987. № 12. С. 34-50.

62. Давыдова Т. Т. Евгений Замятин. М.: Знание, 1991. 64 с.

63. Джилас М. Лицо тоталитаризма. М.: Новости, 1992. 539 с.

64. Днепров В. Д. Черты романа XX в. М.-Л.: Сов. писатель, 1965. 548 с.

65. Долгополов Л. К. Е. Замятин и В. Маяковский (к истории создания романа «Мы») // Русская литература. 1988. № 4. С. 182-185.

66. Доронченков И. А. Об источниках романа Е. Замятина «Мы» // Русская литература. 1989. № 4. С. 188-202.

67. Дьяконова Н. Я. Олдос Хаксли и жанр интеллектуального романа // Типология жанров и литературный процесс. СПб., 1994. С. 23-29.

68. Ерофеев В. В. Маркиз де Сад, садизм и XX в. // Ерофеев В. В. В лабиринте проклятых вопросов. М.: Сов. писатель, 1990. С. 225-257.

69. Жантиева Д. Г. Английский роман XX в. М.: Наука, 1965. 346 с.

70. Жлуктенко Н. Ю. Английский психологический роман XX в. Киев: Выща шк. Изд-во при Киев. гос. ун-те, 1988. 157 с.

71. Жолковский А. К. Блуждающие сны и другие работы. М.: Наука. Изд. фирма «Восточная литература», 1994. 428 с.

72. Залкинд А. Б. Двенадцать половых заповедей революционного пролетариата// Философия любви. Ч. 2. М.: Политиздат, 1990. С. 334-355.

73. Залыгин С. П. Об Оруэлле // Литературная газета. 1989. 26 апреля. С. 5.

74. Замятин Е. И. Я боюсь. Серапионовы братья. Новая русская проза. О сегодняшнем и современном // Литературное обозрение. 1988. № 2.1. С. 100-112.

75. Затонский Д. В. Искусство романа и XX в. М.: Худож. лит., 1973. 535 с.

76. Зверев А. М. «Когда пробьет последний час природы.» // Вопросы литературы. 1989. № 1. С. 26-69.

77. Зверев А. М. Крушение утопии. Век на исходе // Иностранная литература. 1988. № 11. С. 206-215.

78. Зверев А. М. Между двух огней: Дж. Оруэлл и критики // Современная художественная литература за рубежом. 1989. № 4. С. 18-22.

79. Зверев А. М. О Старшем Брате и чреве кита // Оруэлл Дж. «1984» и эссе разных лет. М.: Прогресс, 1989. С. 5-21.

80. Ивашева В. В. Английская литература XX в. М.: Просвещение, 1967. 476 с.

81. Ивашева В. В. Литература Великобритании XX в. М.: Высш. шк., 1984. 488 с.

82. Ивин А. А. Многообразный мир любви // Философия любви. Ч. 1. М.: Политиздат, 1990. С. 380-509.

83. Изер В. Акты вымысла, или что фиктивно в фикциональном тексте // Немецкое философское литературоведение наших дней. Антология. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского университета, 2001. С. 186-216.

84. Из истории советской литературы 1920 1930-х гг.: Новые материалы и исследования. М.: Наука, 1983. 759 с.

85. Из переписки М. А. Булгакова с Е. И. Замятиным и Л. Н. Замятиной (19281936) // Русская литература. 1989. № 4. С. 178-188.

86. Ильин И. П. Проблема личности в литературе постмодернизма. Теоретические аспекты // Концепция человека в современной литературе. 1980-е гг. М.: ИНИОН АН СССР, 1990. С. 47-71.

87. Ионин Л. То, чего нигде нет: Размышление о романах-антиутопиях // Новое время. 1988. №25. С. 39-41.

88. История английской литературы. Т. 3. М.: Изд-во АН СССР,1958. 732 с.

89. Кагарлицкий Ю. И. Что такое фантастика? М.: Худож. лит., 1974. 349 с.

90. Канетти Э. Масса и власть. М.: Изд-во «Ad Marginem», 1997. 527 с.

91. Каракан Т. А. О жанровой природе утопии и антиутопии // Проблемы исторической поэтики. Петрозаводск: Изд-во ПГУ, 1992. Вып. 2. Художественные и научные категории. С. 157-160.

92. Каспер К. Антиутопия «Мы» Е. И. Замятина // Zeitschrift fur Slawistik. М., 1990. Bd. 35 № 3. P. 342-350.

93. Кеттл А. Введение в историю английского романа. М.: Прогресс, 1966. 446 с.

94. Киселева Р. А. Структурные особенности авторских неологизмов // Лексикологические основы стилистики. Л.: Изд-во ЛГПИ, 1973. С. 53-61.

95. Кобыш В. Об искусстве загонять себя в угол // Литературная газета. 1983. 26 января. С. 9.

96. Коллонтай А. М. Новая мораль и рабочий класс // Философия любви. Ч. 2. М.: Политиздат, 1990. С. 323-334.

97. Коллонтай А. М. Труд женщины в эволюции хозяйства. М., Петроград: Гос. изд-во, 1923. 209с.

98. Краткая литературная энциклопедия. М.: Изд-во СЭ, 1968.

99. Кузнецов С. Юбилей неслучившегося года // Иностранная литература. 1994. № 11. С. 244-248.

100. Кулинич М. А. Типология терминообразования в научно-фантастических текстах (на материале английского и русского языков) // Типологиявысказывания и текста: Межвуз. сб. науч. тр. Куйбышев: Изд-во КГПИ, 1983. С. 65-72.

101. Лазаренко О. Вперед смотрящие: (О романах-антиутопиях О. Хаксли, Дж. Оруэлла, А. Платонова) // Подъем. 1991. № 9. С. 233-239.

102. Лакшин В. «Антиутопия» Евгения Замятина // Знамя. 1988. № 4. С. 126130.

103. Ланин Б. А. Анатомия литературной антиутопии // Общественные науки и современность. М., 1993. № 5. С. 154-163.

104. Ланин Б. А. Жизнь в антиутопии: государство или семья // Общественные науки и современность. М., 1995. N° 3. С. 149-160.

105. Ланин Б. А. Роман Евгения Замятина «Мы». М.: Фирма «Алконост», 1992. 27 с.

106. Лафарг П. Язык и революция // Лафарг П. Литературно-критические статьи. М.: Худож. лит., 1936. С. 53-111.

107. Лашкевич А.В. Герменевтика Электронный ресурс.: Введение: Электронный гипертекстовый учебник. Ижевск: Центр «Интеграция», 2000.

108. Лашкевич А.В. Рецептивно-герменевтический подход в литературоведении. Очерки истории, теории и методологии. Учеб. пособие. Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 1994. 130 с.

109. Лейдерман Н. Л. Движение времени и законы жанра: Монография. Свердловск: Сред.-Урал. кн. изд-во, 1982. 256 с.

110. Ленин В. И. Две утопии // Ленин В. И. ПСС. 5-е изд. Т. 22. М.: Политиздат, 1961. С. 117-121.

111. Литературный энциклопедический словарь. М.: Изд-во СЭ, 1987. 897 с.

112. Лосев А. Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. М.: Искусство, 1969. 716 с.

113. Лосев А. Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М.: Мысль, 1993. 959 с.

114. Лосев А. Ф. Эстетика Возрождения. М.: Мысль, 1982. 623 с. ПЗ.Лотман Ю.М. Культура и взрыв // Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб.:

115. Искусство-СПб., 2000. С. 11-150.

116. Лотман Ю.М. Риторика // Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3-х т. Т. 1. Статьи по семиотике и типологии культуры. Таллинн: «Александра», 1991. С. 167-184.

117. Любимова А.Ф. Время и пространство в антиутопии // Проблемы метода и поэтики в зарубежной литературе XIX-XX вв. Пермь, 1993. С. 142-147.

118. Любимова А. Ф. Диалектика социального и общечеловеческого в романах О. Хаксли «О дивный новый мир» и Е. Замятина «Мы» // Традиции и взаимодействия в зарубежной литературе XIX-XX вв. Межвуз. сб. науч. тр. Пермь: Изд-во ПГУ, 1990. С. 107-113.

119. Макиавелли Н. Государь. М.: Планета, 1990. 84 с.

120. Маркс К. Экономические рукописи 1857-1861 гг. В 2-х ч. М.: Политиздат, 1980. 4.1. 564 е.; 4.2. 619 с.

121. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Политиздат, 1955. Т. 3. 630 с.

122. Маркузе Г. Одномерный человек: Исследование идеологии развитого индустриального общества. М.: REFL-book, 1994. 342 с.

123. Медведев Р. Сталин и языкознание // Свободная мысль. 1997. № 4. С. 110115.

124. Мечковская Н. Б. Социальная лингвистика. М.: Аспект-Пресс, 1994. 207 с.

125. Мечковская Н. Б. Язык и религия. М.: Агенство «ФАИР», 1998. 352 с.

126. Мир и Эрос: Антология философских текстов о любви. М.: Политиздат., 1991. 335 с.

127. Михайлов Ал. В. О литературных эпохах и их номенклатуре // Литературные связи и литературный процесс. Ижевск: Изд-во Удмуртского госуниверситета, 1992. С. 142-147.

128. Михальская Н. П. Английский роман XX в. М.: Высш. шк., 1982. 192 с.

129. Михальская Н. П. Пути развития английского романа 1920-1930-х гг. М.: Высш. шк., 1966. 271 с.

130. Михеев А. В. Язык тоталитарного общества // Вестник АН СССР. 1991. № 8. С. 130-137.

131. Мортон А. Л. Английская утопия. М.: Изд-во иностр. лит., 1956. 278 с.

132. Мосина В. Г. История «русского Оруэлла». М.: Магистр, 1997. 80 с.

133. Мосина В. Г. Три главные книги Джорджа Оруэлла. Монография. М.: Магистр, 1999.216 с.

134. Муриков Г. Они и «Мы»//Звезда. 1989. № 1. С. 187-191.

135. Наврозов Л. Замятин и Оруэлл: 2x2=4? //Московские новости. 1993. 3 января. С. 9.

136. Назаревская Н. Мы в зеркале «Мы» // Литературное обозрение. 1989. № 11. С. 90-92.

137. Называть вещи своими именами: Программные выступления мастеров западноевропейской литературы XX в. М.: Прогресс, 1986. 637 с.

138. Недошивин В. Джордж Оруэлл беглец из лагеря победителей // Иностранная литература. 1990. № 3. С. 167-176.

139. Недошивин В. Можно ли погасить звезды? Проза отчаяния и надежды Джорджа Оруэлла // Оруэлл Дж. Проза отчаяния и надежды. Роман. Сказка. Эссе. Л.: Лениздат., 1990. С. 391-428.

140. Недошивин В. Свиньи и. звезды. Проза отчаяния и надежды Дж. Оруэлла // Оруэлл Дж. Эссе, статьи, рецензии. Пермь: Изд-во «КАПИК», 1992. С. 297315.

141. Недошивин В. Чаликова В. Неизвестный Оруэлл // Иностранная литература. 1992. № 2. С. 215-225.

142. Новиков В. Возвращение к здравому смыслу // Знамя. 1989. № 7. С. 214220.

143. Озеров М. Пронизывающий ветер: По следам Дж. Оруэлла // Литературная газета. 1992. 1 января. С. 14.

144. Олейникова О. Н. Роман Е. Замятина «Мы» и антиутопия XX в. // Воронежский край и зарубежье: А. Платонов, И. Бунин, Е. Замятин, О. Мандельштам и др. в культуре XX в. Воронеж, 1992. С. 65-68.

145. Ортега-и-Гассет X. Избранные труды. М.: Изд-во «Весь мир», 1997. 704 с.

146. Паклин Н. И Оруэлл поступал по-свински. Писатель по призванию, фискал по совместительству // Российская газета. 1998. 5 сентября. С. 7.

147. Палиевский П. Гибель сатирика // Современная литература за рубежом. М.: Сов. писатель, 1962. С. 451-476.

148. Палиевский П. Непрошенный мир // Иностранная литература. 1988. №4. С. 125-126.

149. Пальцев Н. Глоток живительной влаги в океане нелицеприятных истин // Чертово колесо: Фантастика. М., 1992. Т. 1. С. 5-20.

150. Писатели Англии о литературе XIX-XX вв. М.: Прогресс, 1981. 410 с.

151. Письма Е. И. Замятина А. М. Ремизову // Русская литература. 1992. № 1. С. 176-180.

152. Письмо М. Горького И. А. Груздеву // Горький М. Собр. соч.: В 30 т. Т. 30. М.: Госиздат, худож. лит., 1952. С. 122-126.

153. Платон Диалоги. Харьков: Фолио, 1999. 381 с.

154. Платон Собрание сочинений: В 4 т. М.: Мысль, 1993-1994.153. «Предсказания» Дж. Оруэлла и современная идеологическая борьба: Научно-аналитический обзор. М.: АН СССР ИНИОН, 1986. 57 с.

155. Примочкина Н. Н. М. Горький и Е. Замятин (к истории литературных взаимоотношений) // Русская литература. 1987. № 4. С. 148-160.

156. Рабинович В. С. Олдос Хаксли: эволюция творчества. Екатеринбург: Уральское литературное агенство, 2001. 448 с.

157. Рабинович В. С. Проблема характеров в художественном мире «идеологического романа» О. Хаксли 20-30-х гг. // Проблема характера в зарубежных литературах: Сб. науч. тр. Свердловск: Изд-во СГПИ, 1991. С. 87-97.

158. Радзиховский J1. А. Почему мы не дошли до «1984» года? // Философские науки. 1990. № 12. С. 71-81.

159. Радугин А. А. Философия: курс лекций. М.: Центр, 1996. 336 с.

160. Разумовская Т. Ф. Поэтика английского сатирического романа (Хаксли -Оруэлл) // Вопросы взаимовлияния литератур. Н. Новгород: Изд-во Нижегор. ун-та, 1997. С. 69-76.

161. Ревич В. Предупреждение всем // Литературное обозрение. 1988. № 7. С. 44-46.

162. Русская литература XX в.: Очерки. Портреты. Эссе: В 2-х ч. Ч. 1. М.: Просвещение, 1994. 383 с.

163. Рюриков Ю.Б. Детство человеческой любви // Философия любви. Ч. 1. М.: Политиздат, 1990. С. 11-36.

164. Сартр Ж.-П. Первичное отношение к другому: любовь, язык, мазохизм // Проблема человека в западной философии. М.: Прогресс, 1988. С. 207-228.

165. Свентоховский А. История утопий. М.: Гос. изд-во, 1910. 427 с.

166. Семенов Ю. Н. Общественный прогресс и социальная философия современной буржуазии. М.: Наука, 1965. 297 с.

167. Сизов С. С. Утопия и общественное сознание: Филос.-социол. анализ. JL: Изд-во ЛГУ, 1988. 119 с.

168. Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США): концепции, школы, термины. Энциклопедический справочник. М.: Интрада-ИНИОН, 1996. 320 с.

169. Современный роман: Опыт исследования. М.: Наука, 1990. 285 с.

170. Сорокин Ю. А., Кулешова О. Д. Дж. Оруэлл и принципы его новоязыка с лингвистической точки зрения // Язык система. Язык - текст. Язык -способность. М., 1995. С. 250-259.

171. Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1977. 696 с.

172. Социокультурные утопии XX в.: Реф. сб. Вып. 3. М.: АН СССР, ИНИОН,1985. 297 с.

173. Социокультурные утопии XX в.: Реф. сб. Вып. 6. М.: АН СССР, ИНИОН, 1988. 200 с.

174. Сталин И. В. Вопросы ленинизма. Л.: Политиздат, 1953. 651 с.

175. Сталин И. В. Марксизм и вопросы языкознания. М.: Гос. изд-во полит, лит., 1950. 114 с.

176. Стрельцова Г. Я. Судьба любви сегодня // Философия любви. Ч. 1. М.: Политиздат, 1990. С. 331-380.

177. Сумерки богов. М.: Политиздат, 1990. 398 с.

178. Сумерки лингвистики. Из истории отечественного языкознания: Антология. М.: Academia, 2001. 576 с.

179. Сухих И. О городе Солнца, еретиках, энтропии и последней революции // Звезда. 1999. № 2. С. 222-232.

180. Терминология современного зарубежного литературоведения (страны Западной Европы и США). Справочник. Вып. 1. М., 1992.

181. Тронский И. М. История античной литературы: Учебник для ун-тов и пед. ин-тов. М.: Высш. шк., 1983. 464 с.

182. Тугушева М. Подлое ремесло лжепрорицателей // Литературная газета. 1964. 10 февраля. С. 4.

183. Урнов М. В. Вехи традиции в английской литературе. М.: Худож. лит.,1986. 380 с.

184. Фесенко А., Фесенко Т. Русский язык при Советах. Нью-Йорк, 1935. 222 с.

185. Фрейд 3. Неудовлетворенность культурой. М.: Московский рабочий: СП «Вся Москва», 1990. 176 с.

186. Фрейд 3. Очерки по психологии сексуальности. Минск: Белорус. СЭ им. П. Бровки, 1990. 164 с.

187. Фрейд 3. Психология бессознательного. М.: Просвещение, 1990. 448 с.

188. Фрейд 3. Психология сексуальности. Минск: Белорус. СЭ им. П. Бровки, 1993. 160 с.

189. Фромм Э. Бегство от свободы. М.: Прогресс, 1990. 270 с.

190. Фромм Э. Искусство любви: Исследование природы любви. Минск: ТПЦ «Полифакт», 1990. 80 с.

191. Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. М.: Касталь, 1996. 448 с.

192. Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М.: Ad Marginem, 1999. 480 с.

193. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. М.: Прогресс, 1977.488 с.

194. Хайдеггер М. Время и бытие. М.: Республика, 1993. 445 с.

195. Хуснулина Р. Р. Английский роман XX в. и «Преступление и наказание» Ф. М. Достоевского. Казань: Изд-во КГУ, 1998. 103 с.

196. ЧаликоваВ. А. Вечный год//Новый мир. 1989. №4. С. 128-130.

197. Чаликова В. А. Встреча с Оруэллом // Книжное обозрение. 1988. № 21. С. 13-14.

198. Чаликова В. А. Джордж Оруэлл: философия истории // Философские науки. 1989. № 12. С. 46-57.

199. Чаликова В. А. Крик еретика: Антиутопия Е. Замятина «Мы» // Вопросы философии. 1991. № 1. С. 16-27.

200. Чаликова В. А. Несколько мыслей о Дж. Оруэлле // Знамя. 1989. Кн. 8. С. 222-225.

201. Чаликова В. А. Тоталитарная личность: судьба символа // Знание сила. 1992. № 10. С. 113-118.

202. Чаликова В. А. Утопия и культура: Эссе разных лет. М.: ИНИОН РАН, 1992. Т. 1. 230 с.

203. Чаликова В. А. Утопия и свобода: Эссе разных лет. М.: Весть, 1994. 180 с.

204. Чаликова В. А. Утопия и утопическое мышление. М.: АН СССР ИНИОН, 1991.405 с.

205. Чаликова В. А. Эволюция современной буржуазной утопии. М.: АН СССР ИНИОН, 1983. 35 с.

206. Чанышев А. Н. Любовь в античной Греции // Философия любви. Ч. 1. М.: Политиздат, 1990. С. 36-68.

207. Чернец Л. В. Литературные жанры: Проблемы типологии и поэтики. М.: Изд-во МГУ, 1982. 192 с.

208. Чернин Б. Почему в моде Оруэлл? // Литературная газета. 1974. 9 января. С. 13.

209. Шайтанов И. Мастер // Вопросы литературы. 1988. № 12. С. 32-65.

210. Шахназаров Г. X. Антиутопия и жизнь // Иностранная литература. 1983. № 2. С. 199-209.

211. Шахназаров Г. X. Фиаско футурологии: Критический очерк немарксистских теорий общественного развития. М.: Политиздат, 1979. 352 с.

212. Шахназаров Г. Этот прекрасный новый мир в этом пресловутом 1984 году // Иностранная литература. 1979. № 7. С. 228-241.

213. Шестаков В. Социальная антиутопия Олдоса Хаксли миф и реальность // Новый мир. 1969. № 7. С. 230-247.

214. Шишкин А. «Есть остров на том океане.» Утопия в мечтах и в реальности // О дивный новый мир: Английская антиутопия. М.: Прогресс, 1990. С. 5-34.

215. Шопенгауэр А. Избранные произведения. М.: Просвещение, 1992. 479 с.

216. Шпенглер О. Закат Европы. Новосибирск: ВО «Наука». Сиб. изд. фирма, 1993. 584 с.

217. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. М.: Политиздат, 1980. 238 с.

218. Язык и моделирование социального взаимодействия: Сб. ст. М.: Прогресс, 1987. 464 с.

219. Язык как средство идеологического воздействия: Сб. обзоров. М.: АН СССР ИНИОН, 1983. 218 с.

220. Якобсон Р. О. Лингвистика и поэтика // Структурализм: «за» и «против»: Сб. ст. М.: Наука, 1975. С. 193-230.

221. Aldous Huxley: A Collection of Critical Essays. Englewood Cliffs: Prentice Hall, 1974. 188 p.

222. Aldous Huxley. The Critical Heritage. N-Y, 1975. 493 p.

223. Atkins J. Aldous Huxley. London: Calder, 1957. 218 p.

224. Barker Murl G. Onomastics and Zamyatin's We // Canadian-American Slavic Studies. Vol. 11. № 4 (Winter 1977). P. 551-560.

225. Bedford S. Aldous Huxley: A Biography. NY: Knopf: Harper & Row, 1974. 805 p.

226. Brander L. Aldous Huxley: A Critical Study. London: Hart-Davis, 1969. 244 p.

227. Brown E. J. Brave New World, 1984 and We: An Essay on Anti-Utopia. Ann Arbor: Ardis, 1976. 61 p.

228. Brown N. O. Life against Death. London: Routledge & Kegan Paul, 1959. 366 P

229. Burgess A. 1985. Boston; Toronto: Little, Brown & со., 1978. 272 p.

230. Doxiadis C. A. Between Dystopia and Utopia. Hartford: Trinity college press, 1966. 92 p.

231. Calder J. Animal Farm and 1984. Philadelphia: Open univ. press, 1987. 110 p.

232. Calder J. Chronicles of Conscience. A Study of George Orwell and Arthur Koestler. London: Seeker & Warburg, 1968. 304 p.

233. Calder N. 1984 and Beyond. NY, 1983. 208 p.

234. Clark R. W. The Huxleys. London; Melbourn; Toronto; Cape Town; Auckland: Heineman, 1968. 398 p.

235. Connelly M. The Diminished Self. Pittsburgh, PA, 1987. 166 p.

236. Crick B. George Orwell: A Life. London: Seeker & Warburg, 1980. 275 p.

237. Fadiman C. Any Number Can Play. NY, 1957. 404 p.

238. Ferns С. S. Aldous Huxley: Novelist. London: The Athlone Press, 1980. 240 p.

239. Fyvel T. R. George Orwell: A Personal Memoir. NY: Macmillan, 1982. 221 p.

240. Gardner A. George Orwell. Boston: Twayne, 1987. 157 p.

241. Garrett J. G. Hope or Disillusion: Three Versions of Utopia: Nathaniel Hawthorne, Samuel Butler, George Orwell. Christenhurch: Univ. of Cantenbury press, 1984. 69 p.

242. Hammond J. R. A George Orwell Companion: A guide to the novels, documentaries and essays. London: Macmillan press, 1984. 278 p.

243. Hillegas M. R. The Future as Nightmare: H. G. Wells and the Anti-utopians. NY: Oxford univ. press, 1967. 200 p.

244. Holmes Ch. M. Aldous Huxley and the Way to Reality. Bloomington; London: Indiana University Press, 1970. 238 p.

245. Huxley L. A. This Timeless Moment: a Personal View of Aldous Huxley. NY: Farrar, 1968. 330p.

246. Inside the Myth: Orwell: Views from the Left. London: Lawrence & Wishart, 1984. 287 p.

247. Kateb G. Utopia and its Enemies. NY, 1972, 244 p.

248. Keith M. Aldous Huxley. London, 1972. 251 p.

249. Kress G., Hodge R. Language as Ideology. London, 1979. 163 p.

250. Krishnan B. Aspects of Structure, Technique and Quest in Aldous Huxley's Major Novels. Uppsala. Stokholm: Almqvist & Wiksell International, 1977. 181 p.

251. Lewis P. George Orwell: The Road to 1984. London, 1981. 122 p.

252. Lyons E. Assignment in Utopia. London, 1937. 658 p.

253. Meckier J. Aldous Huxley. Satire and Structure. London: Chatto & Windus, 1969. 223 p.

254. Meyers J. A Reader's Guide to George Orwell. London, 1975. 192 p.

255. Mumford L. The Story of Utopias. NY: Viking press, 1962. 315 p.

256. Oldsey B. Browne J. Critical Essays on George Orwell. Boston: Hall, 1986. 256 P

257. On Nineteen Eighty-Four. NY: Freeman, 1983. 226 p.

258. Orwell G. Politics and the English Language // www. resort.comAprime8/Orwell/patee.html.

259. Orwell's 1984 : Text, Sources, Criticism. NY: Burlingame, 1963. 275 p.

260. Oxley B. George Orwell. NY: Arco, 1969. 146 p.

261. Patai D. The Orwell Mystique: A Study in Male Ideology. Amherst: Univ. of Massachusets press, 1984. 334 p.

262. Polak F. L. The Image of the Future. Vol. 2. Leyden, 1961. 376p.

263. Rai A. Orwell and the Politics of Despair. Cambridge, 1988. 192 p.

264. Richards D. Four Utopias // The Slavonic and East European Review. Vol. 40. № 94. December 1961. P. 220-228.

265. Richards D. J. Zamyatin. A Soviet Heretic. London, 1962. 112 p.

266. Rorty R. Essays on Heidegger and Others. Vol. 2. Cambridge, 1991. 202 p.

267. Russell R. Literature and Revolution in Zamiatin's My // The Slavonic and East European Review. Vol. 51. № 122. January 1973. P. 36-46.

268. Sandison A. The Last Man in Europe: An Essay on George Orwell. NY, 1973. 203 p.

269. Shane A. The Life and Works of Evgenij Zamjatin. Berkeley, 1968. 302 p.

270. Small Ch. The Road to Miniluv. Pittsburgh: Univ. of Pittsburgh press, 1975. 220 p.

271. Stansky P., Abrahams W. Orwell: The Transformation. London: Constable, 1979. 240 p.

272. Steinhoff W. George Orwell and the Origins of 1984. Ann Arbor: Univ. of Michigan press, 1975. 288 p.

273. Thody Ph. Aldous Huxley. London: Studio Vista, 1971. 144 p.

274. Utopias. London, 1984. 218 p.

275. Utopias and Utopian Thought. London, 1973. 321 p.

276. Voorhees R. J. The Paradox of George Orwell. Iowa, 1961. 128 p.

277. Walsh Ch. From Utopia to Nightmare. NY: McGraw-Hill, 1962. 192 p.

278. Watts H. Aldous Huxley. NY: Twayne Publishers, 1969. 182 p.

279. West A. George Orwell // West A. Principles and Persuasions. NY, 1957. P. 164-176.

280. Williams R. Orwell: With a New Chap., Nineteen Eighty-Four in 1984. London, 1984. 128 p.

281. Woodcock G. Dawn and the Darkest Hour: a Study of Aldous Huxley. NY: Viking Press, 1972. 296 p.

282. Woodcock G. Orwell's Message. 1984 and the Present, Madeira Park: Harbour publ., 1984. 193 p.

283. Woodcock G. Utopias in Negative // Sewanee Review. Vol. 64 (Winter 1956). P. 81-97.

284. The World of Aldous Huxley. NY: Harper & Brothers, 1947. 544 p.

285. The World of George Orwell. London, 1971. 182 p.

286. Zamyatin's We: A Collection of Critical Essays. Michigan, 1988. 306 p.

287. Zwerdling A. Orwell and the Left. New Haven, 1974. 215 p.