автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Семантика будущего времени древнерусского языка

Полный текст автореферата диссертации по теме "Семантика будущего времени древнерусского языка"

На правах рукописи

НОВИКОВА Нина Викторовна

СЕМАНТИКА БУДУЩЕГО ВРЕМЕНИ ДРЕВНЕРУССКОГО ЯЗЫКА

Специальность 10.02.01 -русский язык

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Тамбов 2004

Работа выполнена в Тамбовского государственном университете имени Г.Р.Державина.

Научный консультант:

доктор филологических наук, профессор

Руделев Владимир Георгиевич

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

профессор

Аннушкин Владимир Иванович

Защита состоится 27 декабря 2004 г. в 10.00 на заседании диссертационного совета Д 212. 261. 03 в Тамбовском государственном университете имени Г.Р.Державина по адресу: 392 622, г. Тамбов, ул. Советская, 93, институт филологии ТГУ имени Г.Р.Державина.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Тамбовского государственного университета имени Г.Р.Державина (Советская, 6).

Автореферат разослан 26 ноября 2004 г.

доктор филологических наук, профессор

Ковалев Геннадий Филиппович

доктор филологических наук, профессор

Маркелова Татьяна Викторовна

Ведущая организация: Тверской государственный

университет

Ученый секретарь диссертационного совета

Предметом исследования является категория футуральности как семантико-аксиологическая доминанта средневековой темпоральной картины мира, отраженная в памятниках древнерусской письменности XI-XIV вв.

Категория времени, объективного, философского, лингвистического, по общему признанию исследователей ее, - одна из самых сложных содержательных категорий, основополагающее понятие человеческой культуры. Она пронизывает все сущее, весь многомерный мыслительный универсум человека, отражаясь в разных языках по-разному.

Эволюция темпоральных представлений человека есть ярчайшее отражение эволюции его интеллекта, его культуры. Именно поэтому исследование лингвистического времени, как в синхронии, так и диахронии, является, безусловно, необходимым аспектом исследования человеческой цивилизации вообще.

Будущее время - самый молодой представитель темпоральной триады: ПРОШЕДШЕЕ - НАСТОЯЩЕЕ - БУДУЩЕЕ - является на сегодняшний день во многом terra incognita. Это кажется на первый взгляд парадоксальным, если взять во внимание весь массив лингвистических исследований в области темпуса. Однако если учесть работы, посвященные будущему времени, то окажется, что их доля крайне мала. Особенно недостаточно исследован футурум (шире - категория футуральности) в диахронии, в различных жанрах литературы. А вместе с тем именно категория футуральности оказалась в истории человечества в эпицентре пересечения глобальных процессов, связанных с эволюцией мышления и культуры, отразив процесс становления личности и появления новых цивилизационных парадигм.

Категория футуральности рассматривается в работе как семантическая, смыслосоставляющие которой реализуются различными языковыми средствами на уровне текста.

Актуальность исследования состоит в том, что исторический синтаксис, историческая футурология включаются в систему функционально-семантических исследований антопоцентрической направленности.

Краеугольным камнем языкознания и одновременно движущей силой научного прогресса была и остается проблема соотношения формы и содержания языкового знака. Неудовлетворенность односторонним подходом к изучению структуры и функций языковых единиц (с приматом формы над содержанием или того,

что язык - не просто особым обра: ма знаков,

созданная для кодировки реалий объективного мира, но нечто такое, что, при применении к нему безупречных, с точки зрения формальной логики, операций анализа, распадается на ряд материальных элементов, характеристики которых л своей совокупности не тождественны целостному объекту, требовали поиска новых подходов к раскрытию феномена языка.

Стремление постичь суть языка во всей полноте и многообразии его связей с внешним миром и внутренним миром человека привело к возникновению систематизирующих концепций (В.Гумбольдт и его русские последователи Г.П.Павский, И.И.Срезневский, А.А.Потебня, Б.де Куртенэ, А.А.Шахматов, Р.О.Якобсон, Н.С.Трубецкой, С.И.Кар-цевский), где в центре внимания «оказывается не язык в отвлечении от человека, а только человек как носитель языкового мышления» (Б.де Куртенэ) и где историческому языкознанию была отведена особая роль - «показать на деле участие слова в образовании последовательного ряда систем, обнимающих отношение личности к природе» (А.А.Потебня). Это был прорыв в диалектической стратегии научного познания, поставивший историю языка в авангарде гуманитарных исследований, главным объектом которых стал Человек.

Гумбольдтовский «дух народа» резонансом отозвался не только в отдельных авторских штудиях (Э.Сепир, Б.Уорф, К.Леви-Стросс), но и в создании целых направлений, связанных с «возвращением» человека в язык: прагмалингвистики, лингвосемиотики, лингвистической антропологии, лингвистической культурологии и этнокультурологии (Ю.С.Степанов, Ю.М.Лотман, Ю.А.Сорокин, А. Вежбицкая, Н.Д.Арутюнова, Е.М.Верещагин, В.Н.Телия, Н.И. Толстой, Ю.Д.Апресян, М.В.Все-володова, Н.Ф.Алефиренко, Б.А.Парахонский, А.Г.Шмелев, Ю.Н.Караулов, Е.В.Падучева, В.С.Храковский, В.В.Колесов, С.П.Лопушанс-кая, Е.С.Кубрякова, Н.Н.Болдырев). Возникает понятие «язык культуры». «Когда культура была открыта как особая реальность, как продукт истории и сама история человека, началось освоение пространства «под именем человек» (Федотова 1982).

Современный язык, оказавшийся благодатным, «живым» материалом для исследований антропоцентрической направленности, оттеснил на периферию палеорусистику. Потребность в историческом знании - показатель зрелости научной мысли - в последние десятилетия заметно снизилась. В наибольшей степени это относится к историческому синтаксису, многие проблемы которого ждут своего решения. К числу таких в первую очередь следует отнести изучение семантики категории футуральности в языке восточных славян эпохи Древней

Руси (XI-XГV вв.) как культурно-исторического феномена, так как именно в этот период происходит вычленение будущего времени из нерасчлененного настояще-будущего, сопровождавшееся активным поиском грамматических средств и синтаксических конструктов, способных выразить футуральную идею. Решение данной задачи в аспекте Человек - Язык - Культура закономерно предполагает рассмотрение параметров языковой личности, форм этнокультурного сознания, роли индивида в «актах языкового употребления», аксиологических констант человека эпохи Средневековья.

Изучение категории лингвистического времени, поиски языковых механизмов, определяющих ее эволюционные изменения применительно к истории русского языка рассматривалась с позиций «языка в себе» преимущественно на материале морфологии глагола. Это вполне объяснимо, так как нигде с такой выразительностью и пульсирующей энергией время не проявляет себя, как в глаголе. Исторический же синтаксис (Ф.И.Буслаев, И.И.Давыдов, В.И.Борковский, А.Н.Сте-цен-ко, К.В.Горшкова, ГАХабургаев; Е.С.Истрина, Й. Домбровский, В.В.Иванов, В.И.Собинникова, Б.П.Лавров) шел, в основном, по пути формально-грамматического освоения синтаксического материала, сосредоточиваясь на особенностях структуры, типах и способах связи элементов высказывания, частеречной принадлежности главных и второстепенных членов.

Появление системно-функциональной концепции позволило по-новому взглянуть на проблему семантики грамматических категорий. Стало очевидно, что категория времени, являясь базовой в формировании предикативности высказывания, буквально растворена в синтаксисе и что язык располагает целым рядом «неучтенных» традиционной грамматикой средств выражения темпоральности. Полагаем, что функциональный подход вполне актуален и для истории языка. Мнение о том, что язык древних текстов ввиду своей редуцированности, экзегетичности представляет изолированный участок лингвистических исследований, кажется сегодня не вполне правомерным и достаточно условным: «Так как историчность есть существенная черта языкознания и так как синтаксис есть момент истории языка, то неисторическое языкознание как наука, неисторическая этимология и неисторический синтаксис равно немыслимы» (ААПотебня 1958).

Оживившийся в последние годы интерес к проблемам исторического синтаксиса (фундаментальное исследование В.Б.Крысько 1997), исторической темпорологии (Г.В.Звездова 1996) и исторической лин-гвоантропологии (Т.И.Вендина 2002), а также несомненные достижения в изучении категории темпоральности на материале современного

русского и других языков (труды Л.Блумфилда, Л.Теньера, О.Есперсена, Р.О.Якобсона, В.В.Винэградова, БАМаслова, АВ.Бондарко, МАШелякина, Н.Ю.Шведовой, ГАЗолотовой, ПАдамщ, Т.ПЛомте-ва, В.Г.Гака Е.В. Падучевой, В.Г.Руделева, Н.К.Рябцевой, МА Кронгауз, Н.Д. Арутюновой, Козинцевой, Е.С. Яковлевой, В.Г.Григорьева, АЛ.Ша-рандина и многих других) дают надежду на успех в области, не без основания считающейся труд-нодоступной, и определяют актуальность предпринятого исследования.

Цель исследования: реконструкция системы футуральных представлений восточнославянской народности эпохи Древней Руси.

Цель работы определяет решение следующих задач:

1. Провести лингвистический анализ памятников письменности по жанрам, выявляя текстовую семантику лексем и структур, выражающих идею будущего времени.

2. Выявить причины и условия возникновения семантических вариантов общекатегориального значения будущего времени.

3. Установить причины нейтрализации временных значений.

4. Выявить условия объективации футурального значения в тексте источника.

5. Определить характерный для данного жанра репертуар языковых средств, формирующих футуральную перспективу.

6. Выявить лингвистические и экстралингвистические параметры соотношения субъект-предикат как концептуальной основы темпоральной картины текста.

Мегоды исследования. Ведущий метод нашего исследования -феноменологический, концептуальной стратегией которого является «беспредпосылочность», а основная задача - погружаясь в материал источника, - понять человека прошлого и через него окружающий мир, в связи с чем текст источника представляется «единственной реальностью, с которой следует считаться». Подобный подход предполагает отношение к извлекаемой из текста информации как к когнитивной верифицирующей основе порождаемых ею философских и социокультурных концепций ВРЕМЕНИ и опирается на такие важные методы, как метод интерпретации, функционально-семантический, дедуктивно-индуктивный, сравнительно-сопоставительный, филологического анализа, пресуппозиционных «включений», оппозитивный.

Новизна исследования заключается в том, что в нем впервые на материале широкого круга памятников письменности:

1. Устанавливается объем содержания категории футуральности в древнерусском языке Х1-Х1У веков.

2. Определяются культурно-исторические обоснования различных моделей Будущего в текстах разных жанров и в границах одного жанра.

3. Выявляется соотношение социально-иерархических, религиозных, индивидуально-психологических параметров субъектов-объектов - носителей футуральной информации в тексте источника и продуцируемых ими футуральных смыслов как выражение имплицитных связей языка и культуры.

4. Устанавливается аксиологическая «значимость» категории футуральности для каждого жанра в отдельности и русской культуры эпохи Среднековья в целом.

Объектом нашего исследования являются тексты XI-XIV веков1, переводные и оригинальные, принадлежащие ведущим жанрам древнерусской письменной культуры: скриптурному (Новый завет), проповедническому, летописному, делового и бытового письма (грамоты). Обращение к столь разным по назначению, содержанию и стилю источникам объясняется потребностью выявить как внутрижанровые особенности реализации футуральных представлений (варианты), так и наджанровые образцы (инварианты), в своей совокупности манифестирующие архетип темпорального мышления наших предков.«... Мы имеем дело не просто с текстами, а с языком, с пространством с м ы с л о в, в котором живет человек, а законы смыслообразования... не зависят от памятника письменности» (Т.И.Вендина 2002).

Теоретическое значение исследования - в дальнейшей разработке синтаксической теории в историческом аспекте, направленной на выявление концептуальных основ формирования и функционирования категории футуральности в древнерусском языке; в установлении соотношения между онтологическим инвариантом и его эпистемологическим коррелятом применительно к реконструкции архетипа темпорального сознания эпохи Древней Руси; в выявлении действующих в эпоху средневековья культурных закономерностей, участвующих в формировании темпоральной картины мира; в определении содержательной структуры категории оценки в исследуемый период; в разработке некоторых частных проблем лингвистики текста (способы выражения культурно-прагматической интенциональности, специфика презентируемого времени в метатекстовых единицах, особенности перевода как отражение речевого идеала и аксиологических установок данного социума).

1 В терминологии историков и культурологов - эпохи Средневековья.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Категория лингвистического времени, пройдя длительный исторический путь развития, в начальный период древнерусского языка являлась вполне сложившейся для выражения основных темпоральных различий прошедшее :: непрошедшее. Категория вида на этапе вычленения будущего времени из нерасчлененного настояще-будущего явилась хотя и сильным, но не определяющим средством, «вытолкнувшим» категорию будущего времени на поверхность понятийных представлений. Именно потому, что объем концепта «будущее» набрал критическую массу, возникла потребность в появлении языковых средств, репрезентирующих эту категорию. Завершается данный процесс появлением специальных форм. «Создание новой формы есть всегда создание новой грамматической категории, что и следует иметь в виду, говоря о замене одних форм другими (Потебня 1977). Такими формами стали: результативный презенс, получивший в условиях становления видовой корреляции значение простой формы будущего времени, и нарождающаяся аналитическая форма с инфинитивом.

2. Одним из важнейших культурно-исторических факторов, обеспечивших становление будущего времени как самостоятельной темпоральной категории, явилась христианизация Руси и усвоение в связи с этим новых культурных ценностей: идеи Бога, космопланетар-ной Вечности, необратимости Еременного потока.

3. Революционный трансцендентный метод познания мира, заявивший о себе в философии Нового завета (так никогда не было, но так будет, если я поверю) был противопоставлен эмпирическому и коренным образом менял представление о будущем, расширяя границы человеческого разума и «распрямляя» вектор времени. Возникают контуры эвристического мышления, креативной харизматической личности.

4. Русская гомилетика с ее антропоцентричностью и вниманием к внутреннему духовному миру человека, подготовила почву для самоидентификации субъекта в потоке времени, отразившуюся в усилении «личностного» начала (интенциональной референции) в текстовой манифестации будущего времени.

5. Становление личности явилось следующим этапом освоения территории будущего. Этот процесс наиболее ярко проявляет себя в древнерусских летописях, где коллективным формам сознания, связанным с идеей цикличности времени, противопоставляется индивидуальный способ моделирования будущего. Возникают предпосылки объективации будущего времени на уровне обыденного сознания.

6. Древнерусские грамоты, демонстрирующие изменение соотношения субъект - предикат на рубеже XГV-XV веков, указывает на возможную связь данного явления с историческим процессом становления государственности и, как следствие, - к личной свободе выбора решения на будущее. Верификация данной гипотезы находит отражение в смене модального вектора: надличная модальность уступает место личной.

7. Языковая аранжировка текстов различных жанров, отражающаяся в специфическом наборе средств, используемых для выражения идеи будущего, определяется эпистемической модальностью - ценностно-смысловой позицией автора, в соответствии с которой и строится текст культуры (Алефиренко 2002).

Практическая значимость обусловлена возможностью использования результатов исследования в практике научной разработки проблем исторического синтаксиса, исторической лингвоантрополо-гии, линвокультурологии. Полученные результаты могут быть использованы в теоретических и практических курсах по исторической грамматике русского языка, по современному русскому языку (исторический комментарий к синтаксическим явлениям современного языка, к особенностям формирования морфологической категории времени, к проблеме взаимодействия категорий вида и времени).

Апробация. Диссертация обсуждена на кафедре русского языка Тамбовского государственного университета имени Г.Р.Державина.

Основные теоретические положения и практические результаты доложены на научных международных конференциях в Москве, Санкт-Петербурге, Великом Новгороде, Тамбове, на ежегодных научных конференциях и семинарах в Тамбовском государственном госуниверситете, а также в авторских курсах по истории русского языка, истории русского литературного языка, исторической этимологии, дисциплинам специализации (спецкурсы и спецсеминары по исторической грамматике русского языка), при руководстве дипломными работами и проблемными группами.

Структура работы. Диссертационное исследование включает Введение, четыре главы, Заключение, Приложение (список источников) и Библиографии Объем работы 312 стр.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении определяется предмет и объект исследования, дается обоснование актуальности, научной новизны, ставятся цели и задачи, описываются основные методы анализа языкового, предлагается краткий анализ основных проблем современной темпорологии, актуальных проблем лингвистической темпорологии и футурологии.

ГЛАВА I. «Будущее время Нового завета» посвящена изучению функциональной семантики категории футуральности в Новом завете -первой книге, с которой начался этический взрыв, создавший Вселенную Духа (Гулыга 1995). Исследование производилось на материале трех Евангелий: от Матфея, Марка, Луки - с привлечением соответствующих византийских оригиналов.

Анализ текста источника показал, что Новом завете ясно противопоставляются две темпоральные сущности: будущее антропологическое2 и будущее теологическое, сакральное.

Антропологическое время предстает перед нами в разнообразии своих семантических варианте в. Самым выразительным в Новом завете, учитывая его притчевую специфику, является эмпирическое время (по другой терминологии - гномическое)3. Эго время коллективного знания, основанного на опыте.

Центральный образ такого темпуса- круг (суточный цикл, цикл времен года, жизненный цикл). Время обратимо, и будущее здесь -проспективное прошлое. Оно выступает в этих условиях как член триединой семы «время вообще», а потому по природе своей вневременно и отвечает формуле: «так будет, потому что так было всегда»:

И никтоже вливдетъ вТнд новл вт» л^х11 ветхи: лще ли же ни, просадить вшо новое м^х". и вТно пролУетсд, и лгйси погибнуть: но вТно новое вт» м^х" нювы кл'йти4 (ВШд ...эдасга, ка1 скудна!...

аяоХоиутш) (Марк, гл.2, 22). (Никто не вливает вина молодого в мехи ветхие, иначе молодое вино прорвет мехи, и вино вытечет, и мехи пропадут; но вино молодое следует вливать в мехи новые).

Ср.: когда созревал плод, человек (всегда) брал серп, ибо настала жатва = когда созревает плод, человек берет серп, ибо настала жатва =

2 Будущее антропологическое рассматривается как футуральное действие (состояние), манифестируемое человеком.

3 Меликова-Толстая СВ. Будущее время в греческом языке. Л.: Уч. зап Ленингр. ун-та имени Жданова, №156, вып.15,1952.

4 В последующем цитация Нового завета дается в переводе.

когда созреет плод, человек возьмет (всегда) серп, потому что настала жатва.

Корректность трансформаций, проведенных на материале русского языка и показывающих эквивалентный характер оппозиции прошедшее :: настоящее:: будущее в контекстах с эмпирическим временем, подтверждается греческими соответствиями. Так, в приведенном примере (как и во многих других) русским формам со значением будущего соответствуют греческие формы презенса.

Эмпирическое время всегда сохраняет живые связи с реальным миром, закрепляясь в коллективном сознании в виде отнологических знаков - примет: Сказал (господь) народу: «Когда вы увидите облако, поднимающееся с запада, тотчас говорите: «Дождь будет» - и бывает так» (Лука, гл.12, 54).

Однако знание этих примет не избавляет человека от ошибок в предсказании будущих событий, так как сам характер протекания будущего - процесс вероятностный: Он же (Иисус) сказал им в ответ: «Вечером вы говорите: «Будет вёдро, потому что небо красно». А поутру: «Сегодня ненастье, потому что небо багрово». Лицемеры! Различать лицо неба вы умеете, а знамений времен не можете».

Опыт, знание являются для человека в прагматически ориентированной системе мировоззрения мерилом истинности: «Христос, царь израилев, пусть сойдет теперь с креста, чтобы мы видели, и <тогда мы> уверуем».

Коллективная установка в данных контекстах репрезентируется определенными разрядами местоимений: каждый из вас, все мы, все вы, некий человек, один из нас, никто и т.п. - или субстантивами со значением класса: человек (вообще, любой), жена (женщина вообще), слуга, раб, господин и др.

Семантическим расширением эмпирического будущего в Новом завете является будущее социальной нормы, вневременный характер которого поддерживается знанием закономерностей общественного развития:

Если царство разделится само в себе, не сможет устоять царство то. И если дом разделится сам в себе, не сможет устоять дом тот (...ЦЕр1а0г|, ...он биуатсиатаОг^ш,) (Марк, гл.3,24-25).

Здесь также отмечается замена форм времени при переводе: в греческом - настоящего времени, в русском варианте - будущего.

Будущее психологического стереотипа отражает наблюдения над психологически устойчивыми моделями поведения человека: «Какой царь, идя на войну против другого царя, не сядет и не посовету-

ется прежде, силен ли он с десятью тысячами противостоять идущему на него с двадцатью тысячами?» (ка^аа^ РогАЕЪЕТах) (Лука, гл. 14, 31). «Никакой слуга не сможет служить двум господам, ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить, или одному станет усердствовать, а о другом не радеть. Не можете служить Богу и маммоне (5уя1

(Лука, гл. 16, 13).

Основные характеристики эмпирического будущего (БЭ):

1. Наступление БЭ не зависит от воли и желаний индивида, находясь во власти высших сил (природных —* небесных), объективных закономерностей социального развития или психологического стереотипа. Вход в такое будущее совершается помимо воли человека по ходу естественного течения жизни (так будет вне зависимости от моего - конкретного человека — желания).

2. БЭ опирается на весь предшествующий опыт данного социума, а потому коллективно по своей природе и лишено индивидуальных черт. Опыт в таком будущем — мерило знания и необходимое условие веры, он первичен, вера же - вторична, производна от него («Пусть произойдет, мы убедимся - тогда поверим»).

3. БЭ использует в качестве субъектов существительные - названия класса: человек (вообще), жена - «женщина» (вообще) и т.п. или местоимения, их заменяющие: всякий, никто, все мы и т.д., что отражает его коллективную природу.

4. БЭ объективно в той мере, в какой может быть объективна сама регулярность, повторяемость событий, явлений, но это псевдообъективность, поскольку она в любое время может быть опрокинута действием природных сил или сдвигами в сознании и поведении социума.

5. БЭ не имеет дейксиса на шкале лингвистического времени, обладает признаком вневременности, отвечая формуле: «так будет, потому что так было всегда», и является поэтому семантическим эквивалентом настоящего и прошедшего.

6. БЭ имеет известные приметы, по которым человек может прогнозировать время и способ (форму) реализации этого будущего. Если же какое-то явление выходит за рамки опытного знания, человек не в силах предугадать, когда и в какой форме это будущее ему явится (к примеру, проснулся вулкан, о котором народ ничего не знал ранее).

7. БЭ не осознается человеком как объективная категория, противопоставленная НЕ-будущему. Человек здесь - неотъемлемая часть природного макрокосма, управляемого высшими силами.

Будущее, инициируемое человеком (=личной субъективной модальности) имеет также свои семантические варианты. Ведущую роль

в Новом завете играет будущее, декларируемое как желание, намерение, возможность (либо отсутствие таковых) совершить действие в будущем (конструкции хочу-могу-иму + инфинитив): «Третий сказал: я женился, и потому не могу прийти» (ои 51мхц(н еА.Й£Л')» (Лука, гл. 14, 20). «В тот день пришли некоторые из фарисеев и говорили ему: выйди и удались отсюда, ибо Ирод хочет убить тебя» (0еХе1 ШГОКТОТОи) (Лука, гл. 13,31).

Будущее личной модальности (БЛ) обладает следующими признаками:

1. Осуществление БЛ зависит от воли и желаний индивида (ХОЧУ, МОГУ сделать что-то в будущем).

2. БЛ не опирается на предшествующий опыт данного социума, являясь объектом желания, стремления конкретной личности.

3. БЛ использует в качестве субъектов существительные конкретной семантики: Петр, Иоанн, Мария, человек (конкретный) и т.д., что отражает индивидуальную природу БЛ.

4. БЛ субъективно по своей природе.

5. БЛ не имеет дейксиса на шкале лингвистического времени, хотя футуральная направленность такого будущего безусловна.

6. Приметы БЛ не закреплены в коллективном сознании. Они известны только данному человеку, создающему образ такого будущего.

7. В БЛ проявляются предпосылки восприятия футурума как объективной категории, поскольку человек выступает здесь не как пассивный исполнитель, вовлеченный волей высших сил в круговорот жизни, а как личность, оценивающая свои возможности в настоящем для реализации их в будущем.

Тенденция к объективизации будущего усиливается в том случае, если человек готовится совершить действие в будущем под давлением извне (высших сил, законов общества, объективных условий). Такое потенциальное будущее имеет надличную (дебитивную=деонтичес-кую) модальность: И начали все, как бы сговорившись, извиняться. Первый сказал ему: «Я купил землю, и мне нужно пойти и посмотреть ее» (е^со кс111$£1у) (Лука, гл. 14, 18).

В Новом завете мы имеем лишь косвенные свидетельства (с позиции субъекта высказывания) того, что нециклические дейктические представления о будущем у человека были: И если кто скажет вам: «Что вы делаете?» Отвечайте, что он надобен господу; и (он) тотчас пошлет его сюда (штоотеХеО (Марк, гл. 11,3).

Прошедшее время реализуется в притчевом повествовании в категории примера («Некий человек имел двух сыновей...»), в рассказе о жизни и подвиге Христа.

Обобщая наблюдения над антропологическим футурумом, можно констатировать его псевдообъективный, интенциальный, гипотетический, характер. Темпоральная оппозиция антропологического времени в Новом завете имеет, таким образом, бинарный характер - прошедшее :: непрошедшее.

Будугцему антропологическому противопоставлено в Новом завете будущее теологическое (сакральное).

Бог-сын, имея двойственную природу (бог и человек), может проявлять себя двояко: 1) как «один из нас», и тогда используются все разновидности будущего антропологического. Яркий пример: И отойдя немного, упал на землю и молился, чтобы, если возможно, миновал его час сей (Марк, гл.14, 35); 2) как божество, и тогда выявляются следующие контекстные разновидности сакрального будущего:

Будущее проповедническое, связанное непосредственно с деятельностью Иисуса как пропопедника идеалов христианства; оно ан-тропоцентрично: объектом воздействия (формы императива) является человек: Иисус же сказал: «Не убывай; не прелюбодействуй; не кради; не лжесвидетельствуй. Почитай отца и мать и люби ближнего твоего, как самого себя» (Матфей, гл. Л. 19,18-19).

Будущее предсказания, или мантическое (от греческого «пророчество, прорицание»): Се отрок мой...не воспрекословит, не возо-пиет, и никто неуслышит на улицах голоса его; трости надломленной не переломит и льна курящегося не угасит, доколе не доставит суду побуды, и на имя его будут уповать народы (еи5окг|ОЕУ ... кш крипу тоц с(К'ГО1У шгууеХа, оик ергоец оибе краиуадеи оибе акоиаа.., ои катеа^ы, кш \\vov ... ои ореаа, ЕкДдХд.., еХтпотхп) (Магфей 12,18-21).

Данное будущее имеет для носителей христианского мировоззрения объективный характер (в тексте выражается формами и структурами со значением объективного будущего времени).

Таким образом, объективное будущее принадлежит только богу, и темпоральная оппозиция сакрального времени имеет трехчленный характер: прошедшее :: настоящее :: будущее.

Но объективное будущее может принадлежать и человеку: < Иисус >: истинно говорю вам: если будете иметь веру и не усомнитесь, не только сделаете то, что сделано со смоковницей, но если и горе сей скаже-

те: поднимись и ввергнись в морг, - будет. (ЕаУ ЕХП^Е ПИШУ КС11 Щ бкхкрШдтЕ ... повоете ... бщцтб ... усу^дстаО (Матфей, гл. 21,21).

Это будущее предложено человеку высшей силой. Однако путь познания здесь - принципиально иной, чем в будущем эмпирическом: если там опыт первичен, а вера вторична, то здесь - напротив: вначале вера в истинность того, что случится, а затем - через эзотерию - к будущему («и тебе откроется»). Эзотерию следует понимать как ЗНАНИЕ, которое откроется истинно верующему человеку, знание внера-циональное, духовное, эвристическое. Глагол БУДЕТ является здесь выразителем нейтрального объективного будущего, свободного от личной субъективной модальности: «и тебе будет». Будущее эвристическое характеризуется следующими чертами:

1. Осуществление БЭвр. зависит от воли и желания человека, поскольку они направляются высшей силой через установление связи (вера) между Богом и человеком.

2. БЭвр. не опирается на предшествующий опыт человечества и отвечает формуле «так никогда не было, но так будет, если я поверю». В данной модели вера первична, а знания (опыт) вторичны.

3. Субъектом - агенсом в БЭвр. выступает божество, объектом -пациенсом - отдельный человек, люди.

4. БЭвр. объективно по своей природе. Модальность характеризует только начальный этап установления связи между Богом и человеком («если поверишь», «если не усомнишься»). Когда же связь установлена, это уже нейтральное будущее: «так будет».

5. БЭвр. ориентировано на шкалу лингвистического времени и является полноправным членом троичной оппозиции прошедшее :: настоящее:: будущее. Формы будущего здесь не могут быть заменены никакими другими.

6. Приметы БЭвр. не закреплены в коллективном сознании, так как само будущее имеет характер феномена (гора сдвинется с места, если ты поверишь).

7. БЭвр. осознается носителем веры как объективная сущность. Человек вовлечен в процесс формирования будущего. Ему предлагается моделировать такое будущее и осуществить его под контролем высших сил {все, что ни задумаешь - будет тебе, если ты поверишь).

8. Модель БЭвр. выходит за рамки обыденного сознания человека. Это будущее новых знаний, открытий, смелых нестандартных решений.

И в этой связи наибольший интерес представляют примеры, где человек под воздействием высшей силы начинает моделировать объ-

ективное будущее : «Дочь моя теперь умирает; но приди, возложи на нее руку твою, и она будет жива» (aptl EteXs\)TT|0£V ... Kai ^T)G£iat)

(Матфей, гл. 9, 18).

Здесь можно говорить о предпосылках зарождения антропологического христианизированного объективного времени и утверждения понятийной категории будущего как полноправного члена троичной оппозиции прошедшее :: настоящее :: будущее (полная характеристика сакрального времени будут дана в главе 2).

ГЛАВА 2. «Будущее время древнерусской гомилетики». Содержанием данной главы является исследование категории футураль-ности в проповеднической книжности - ведущем жанре письменно-книжной культуры Древней Руси. Материалом для анализа послужили такие известные произведения, как Изборник 1076 г., Патерики, Златая цепь, сочинения митрополита Илариона, Серапиона Владимирского и Кирилла Туровского, Пчела, а также многие другие памятники, переводные и оригинальные, где нашла отражение проповедническая идея5.

Языковая картина мира, отраженная в проповеднической литературе, имеет свои яркие специфические черты, которые были предметом исследований с различных точек зрения: языковой, функциональной, стилистической, жанровой специфики (Лихачев 1987, Левшун 1992, 2000, Верещагин 1996, Алексеева 1975, Колосов 1998 , Буланин 1989, Кругликова 1990, Новак 1998, Прохватилова 2000 и др.). Особенности же отражения временных представлений в проповеднической книжности были традиционно з большей степени предметом интереса философов, преимущественно релизиозных, и культурологов-историков (П.Флоренский 1990, В.В.Розанов 1990, Н.С.Бердяев 1924, П.М.Бицилли 1919, А.Ф.Лосев 1927, Е.М.Мелетинский 1980а, С.С.Аве-ринцев 1975, С.А.Токарев 19786, В.Н.Топоров 19806, А.В.Гулыга 1995, А.Я.Гуревич 1969, 1974,1984,1990; А.Л.Юрганов 1998 и др.).

Темпоральный мир в гомилетике теоцентричен, космологичен, неоднороден. Христианство внесло в представления о времени феномен вечности, и оппозиция Время :: Вечность становится концепту-

5 Такое основание даст нам полисинтетизм ведущих жанров литературы Древней Руси: вероучительный, проповеднический и житийный жанры, будучи самостоятельными, «все же на периферии не имеют резких границ и переходят друг в друга». Так, например, Огласительные поучения, Прологи - синтетические произведения, включавшие два и три жанра одновременно (Верещагин, 1996).

альным остовом проповеди и ее ценностной доминантой, определяя содержание жизни человека после Страшного суда в измерении вечного блаженства либо вечной муки. В сравнении с Вечностью земное время получает пониженную оценку, так как оно - всего лишь приготовление к встрече с вечностью: кидммди ко кременьнл. некидимага же к'Ьчнл. ГБXIV, 66г; члвкт»... тЬлд ради земе(н) и времененъ и види(м). дшд же ради нвсенъ весмртнт. и разуменъ. ГБ XIV, 86; в'Ьк'ь (вечность) бо нн времд е(с). ни времени часть не числено ео. ГБХ'IV, 546

Будущее время в гомилетике становится центральным образом христианского темпорального семиозиса, возвышаясь до величественного символа: из объекта познания он превращается в субъект, созидательную силу, Демиурга, порождая культурные прецеденты: лще и мнить во времл не изити. но егдл времд позоветь. на в'ьзданье. ПНЧXIV, П5г; Бремл точию обличить моужл правдива. Мен к. XIV, 188 Ср. в совр. языке: время все вылечит, время зовет, время не терпит, время работает на нас (Рябцева 1997: 80). «...Пророки дают то, что можно прямо назвать религией будщего Времена сокращаются, и остается только будущее» (Лосев 1990:470).

Главным субъектом в гомилетике является Бог, время принадлежит только ему, оно объективно, как объективно все то, что исходит от Всевышнего. Языческая «судьба» переосмысливается в «божью волю». «Держатель теократических полномочий» (-проповедник, духовный наставник) выступает в этих условиях как медиатор воли Бога и, говоря от имени бога, оперирует будущим как объективной категорией: влжнъ скин сЬменл праведна. и пюжнеть седмернцею. и створить су(д) праведенъ. нага одежеть ризою. л алчьну дасть Хл-кк-ь.МПрХ1У, 37 об.

Подобная теоцентрическая модель неизбежно требовала, чтобы вся архитектоника текста в гомилетике выстраивалась в соответствии с этим генеральным принципом. Человек выступал в этой модели как объект-пациенс, испытывающий воздействие высшей силы.

Известно, что гомилетические тексты построены по принципу евангельского диалога, где собеседнику отведена роль слушателя. (Прохвати-лова 2000). В этих условиях дидаскал может построить свою сентенцию либо в виде жесткого императива, либо в виде советов-наставлений. По-

зиция наставника является принципиально важной, ибо определяет в конечном счете модель поведения пациенса-адресата6.

Наиболее ярко эта позиция, отражающая черты древнерусского речевого идеала (Михальская 1999), проявляется:

• в глагольной лексике («мы»-формы презенса и императива, выражавшие главную идею православия-соборность):

Здне мы согр^шдклгь, то не оутече(м) гр'Ьхл и вины Пч XIV, 78; и что къздлдилсь того клгостыни. зл то зл не же вт»здакть ндлгь Там же, 856; СЗвьрземъ врл(т)к всю непрдвдоу. ти тдко ндчнемъ прдздьновдтн рж(с)твоу x(c)B0V СЗложимт. клеветоу юсуженик. поперемт. гн-Ьвъ въздьрждникмь ПрЛХШв., ¡04 в.;

в использовании личных местоимений 1-го лица множ. числа:

Дд не прельстлть ндсъ мирьскьиа вещи са*Ьтдд и слдвнд ГЛВЛА6МЛ. Пч XIV-XV, 111 оС. ШрАСТИ НЛМ'Ь лукдвыга 0БЫЧД1Д. и пршдти нд(с) в доврод'ктелное введение. ФСтXIV, 230а.;

• в предпочтительности форм 2-го лица («близкого объекта») форме 3-го лица («отдаленного объекта»), создающей эффект доверительной беседы:

0льзт> ли не имдши. нт, не отъчли ca. воздыхай же часто и тажько отт. всего ср(д)цл Изб 1076, 36 об.;

• в широком спектре оценочной модальности, отражающей намерение говорящего привести модель поведения объекта-пациенса в соответствие с религиозно-этическими (или социально-этическими) нормами: не подоеакть послоушлти ихт», кдсньномолвАше твори-телем-ь имъ ГА XII1-X1V, 42г; Недостойно см'кхолмвьцю еыти, ни р'Ьчи стоудомт» гноуситн дли въскоую изт»мЪ[оу приимеши. Пч к. XIV, 118; Оуне ти въ селгь времени клзнитиса, нежели шнои мо-уцтЬ преддтисА Пч к. XIV, 94\ луче ew ти приокр'Ьсти ¡ма докро сь Елг(с)вленикмь. неже вдтьство сь клатвою. МПрXIV24.;

• во включенности в сферу личных притязаний на будущее интенции «желание» как необходимого условия продвижения к идеалу (широкое использование конструкций хощеши- хощеть + инфинитив): возможно есть вслкому xeTAlJ4eMY ЕЛ3'Ъ пожити. ввестисА

6Эту позицию без преувеличения следует рассматривать как стратегию русского проповедничества, которое, развивая лучшие традиции античной и византийской культуры, стремилась к созданию образа не столько грозного карающего судьи, сколько мудрого наставника, советчика.

въ свершенье ФСт XIV, 88 в. Аще рдзоум-ктн ед, преже

вдривъ рдзоум-Ьи севе Пч, 108.;

• в строгой регуляции личного модуса надличным: если хочешь -должен (можешь, подобает) сделать так (=сделай так).

Исследование особенностей переводов византийских оригиналов на древнерусский открывает возможность увидеть архетип темпорального сознания, особенности «языка культуры» эпохи Средневековья. Так, анализ языка гомилетического фонда «Хроники Георгия Амар-тола» показал регулярную замену греческих форм со, значением объективного будущего конструкциями с модальными компонентами в древнерусском переводе: и створю в та соудт» и рдсЬю вьса остаткы твои кт» всакъ к'ктръю. здне стая мои «оскверни всели* негодовд-нмкмь твоими, дзт» же та СЗриноу и не имдмъ та полмшватн пдкы ГА ХШ-Х1Увв., 166 г. В греч.:ои цг) еХ^а© ае еп - те помилую тебя» -переведена как «не смогу тебя помиловать». и зндмено\'гл, гако Иго-.укнскок Ж1тик рдзорити имлть ... л. 170 г-171 а. В греч.: оп тт]у 1ои5ш.'кг|у яоХпеют кабгХа (= Иудейское царство разорится) - переведено как «разориться должно»; се оузришн \vmhma своилла и СЗ того не имдши гасти л. 116 в. В греч.: кси егавеу ои цт] <рауг| (= не съешь) -переведено как «не сможешь есть».

Модальная интерпретация футуральной картины текста верифицируется не только особенностями жанра (это пророчества), но и данными словарей: так, к примеру, у глагола «исти» зафиксирован видовой оппозит Подобная ситуация выявляет, на наш взгляд, не просто стилистические пристрастия автора перевода, но обнажает глубинные понятийные структуры, связанные с ментальными представлениями о времени и пространстве в Древней Руси: там, где автор оригинала смело моделирует будущее, русский переводчик возводит модальные рамки надличного характера, демонстрируя тем самым восприятие объективного будущего как категории, всецело находящейся во власти провидения, являющейся божественной прерогативой7, Таким образом, можно говорить о данном явлении как имеющем мировоззренческую природу аксиологического свойства.

7 В пользу нашей гипотезы о некотором отходе автора перевода от материала источника говорит также исследование Н.А.Мещерского, который причисляет «Хронику» к произведениям, в меньшей степени отклоняющимся от оригинала, но не передающим их буквально (1962).

Главные утопии христианства - Рай и Ад, где Рай - одновременно и утопия времени: это «будущее праведников» (Савельева, Полетаев 1997), Футуральная перспектива в отрывках, повествующих о Страшном Суде и небесном рае, поддерживается знанием внеязыковой ситуации: это предсказания. Вполне естественно, что предикаты-носители идеи Ада или Рая являлись футуральными по смыслу и представляли будущее как объективнуюреальность.

«Видения», пророчества, предзнаменования - являлись обязательными сегментами событийной картины мира после Страшного Суда, верифицируя в сознании собеседника реальность предстоящих событий: вывдше н1ж<ж ситник и воудоущлга прозндмендше. ГА ХШ-Х1У, 175г; и глвлено же имл кы(с) п(гЬже кончл. СЗкръвеньла Будущее. Пр ¡383, 31 в.

Уже в самых ранних памятниках начинает пропагандироваться образ православного священника, подвижника, святого, владеющего даром предвидения, в свое божественное предназначение:

глдше же ндмъ въиноу пэдвижьныи сь стлрьць. гако в-йроуите ми чадл. цретвовлти имдмъ. Сип. Пат. XI, 80.

Пример предвидения открывает прецедент «возможности» его проявления в любом человеке. Психологическим обоснованием данного акта служила вера в собственные духовные силы: и гллше клиросоу свокмоу сьм'Ьреныи. не глахт> ли вамъ гако одол'Ьти имдмъ клгд'ктинк хвонк. и вы кгдд имдте врлгд. тако творите и одол'Ькте Син. Пат. XI, 158.

Гомилетика расширяет со:тав персоналий-прогностов будущего. В сборнике «Пчела», к примеру, это БОГ - апостолы - отцы церкви -мудрые люди (цари, античные писатели, философы и ученые). Проповедник с вершины социальной пирамиды (БОГ, высшая материя) постепенно снисходит к основанию (обыкновенный человек). Таким образом, будущее становится постепенно доступным обыкновенному человеку: Фило(н). Такт, воуди кт» свонмъ рлвомт» и слоуглмт», гако ты хощеши вд к тевНЬ витн. гакъ во мы послУшлкм'ъ тдко и въ послоушлеть нлеь ПЧ, 21 об.

Гомилетика наделяет подлинно пророческим даром только истинно верующих людей. Формируется тип духовного наставника -носителя и проповедника основных концептуальных «столпов» древнерусского культуры - истины и правды, неразрывно связанных с концептами благо - сердце - добро - целомудрие, которым проти-

востоят зло и грех. Все эти понятийные категории имели в Древней Руси отчетливо выраженное нравственно-этическое содержание. Возрастающую аксиологичность данных категорий в общественном сознании средневековой Руси отчетливо проявляет материал словарей8.

Словом благо древние славяне обозначали предметы быта и материальной культуры, способные удовлетворить их необходимые жизненные потребности (см. указ. словари). В христианской культуре лексема Благо приобретает новый сакральный смысл и развивает его в своих многочисленных дериватах: всего зафиксировано более чем 8300 случаев их употребления в древнерусском языке (СДРЯ, т. I, с. 167-226). Подобная частотность может быть осмыслена в сравнении с «ядерными» лексемами, такими, к примеру, как выти (>50000), длтн (>3000), вьрлтн (>3000), женд (~ 2500), вр-кмА (>1000), н (га, к ) (>25000), дзъ (>2000), иным (>5500).

Данный факт позволяет рассматривать религиозно-дидактические произведения как тексты антопологического целеполагания, созданные для человека и во имя человека. Такой текст имеет ярко выраженный футуральную направленность и атрибутивную доминанту аксиологического свойства: не что произойдет интересует в первую очередь наставника, а как проявит себя при этом личность и какой оценки свыше она заслуживает.

При этом следует отметить доминирование позитивно окрашенной атрибуции в сентенциях или предсказаниях. Так, совокупный объем употреблений лексем с корнями БЛАГ- и ДОБР- составляет более -13000 единиц, в то время как объем употреблений с корнем ЗЛО- 4300 единицы (СДРЯ).

Так проявляет себя действующий в древнерусскую эпоху «центральный регулятивный принцип, включающий все существующее в стройную иерархию, на вершине которой находился бог, отчего мир и все его части получали нравственную окраску» (Гуревич 1984).

Футуральная перспектива в гомилетике часто «задается» в глубинных монологах-раздумьях духовного наставника о будущем либо в евангельских диалогах и реализуется в риторических тропах: Кую похвалу створимт» ДОСТОННу твокго блжньства, ли кому ОуПОДОБЛЮ

сего прдведннкА. КТур XII сп. XIV, 34; что оуко влжггкк коуде(т) кротклго сего Двда 77ч к. XIV, 120 об. кд-Ь и кдко оуво окрАщетьсА

8 По данным словаря Р.МЦейтлин, Р.Вечерки, Э.Благовой (по рукописям XXI вв.) лексем с корнем БЛАГ- насчитывается 85, лексем с корнем ДОБР- 33, а в Словаре древнерусского языка Х1-Х^ вв. (СДРЯ) их уже соответственно 493 и 190.

дшд смирендга. лще оуво въ клг(с)вн'Ыь н десн-Ьлгь стогании. или оуко нд лон'Ъ дврдмли ФСт XIV, 316.

Гомилетика утверждает трансцендентный метод познания истины, и этот посыл также адресован в будущее: ииии могуть ВЪСКОр'ь В'ЬрОЮ. вьсако пронбник СТВОрИТИ. и горы престдвлати. СбУв XIV, 71 Дд коудеть ти в'Ьрл ндчдло бественымъ словомъ..., в'Ьрл, гаже не геч>мет( р) иискыимъ д-ьлдникмъ рджлктьсл, ко дховныилгь и кественыимъ 1Тч к. XIV, 101.

В русской гомилетике на первый план выдвигается образ активной созидательной личности, для которой будущее — реально достижимая цель.

Данный процесс наиболее ярко отразился в топах: 1) в субституции презентной формы НСВ презенсом СВ при выражении вневре-менности; 2) в использовании форм СВ как синонимов к формам НСВ в тех же контекстах; 3) в использовании императивов СВ в жанре наставлений. Этот процесс, как известно, был тесно связан со становлением видовой корреляции (Силина Е!.Б. 1985): А св'Ьтилникоу что док-род'Ьганик; «же светло сиглтм и просв'Ьтити веси доллъ, л не кже кроугло меть и докросгроино Пч, 93 (= в чем достоинство светильника -

<всецр> светло сиять и осветить весь дом <вм ожидаемого освещать), нежели быть круглым и добротным) (при просв'Ьфдтн - СДРЯ).

Регулярным выразителем будущего в гомилетических текстах является также глагол БЫТИ в составе именного сказуемого, который обозначал постигнутое состояние или качественную характеристику субъекта-объекта в будущем: Казлтелелгк по(д)вдеть первое ис-пытдти илказдемыхт», клци соуть, дд жь воудоуть стыдливи по-слоушдти оученыд, лще ли не стыдатса, то не сыплтн кисерд пре(д) свиныдми Пч, 52. Менее регулярными следует признать:

1) форму преждебупущего, которая связана, как правило, с условной конструкцией: Дд не смотримъ, гако не моучени ксмы, но и» семг д'Ьпо смотритн, дще не сьгр'Ьиилн коуделгь Пч,77 об.

2) аналитическую форму типа НАЧНУ (ИМУ, ХОЩЮ) + инфинитив, где глагол-связка утрачивает лексическое значение и является грамматическим указателем будущего: и створю грддъ сь вт» ищез-новеньк, нд подвиздник в-Ьчнок, и дд вси шествоующеи по немь оуждсноутьсА и оужлсноутьсА и оуныли воудоу(т) и кывдтн имо-уть глдвдми своими и* всЬхч извт» кго ГА, XIII-XIV, 167 б-в. В тр.: кси К1У1]асоо1 таа ухцакас, ашыу = будут двигать своими головами-, бгдд ндчнемъ нослУшдтн Е'Ьсомъ сонънымъ привидение (м), то-

гда и ил ив'ь пороугатиса нлчноуть б'ьсн нлм'ь Пч, 119 (= когда станем прислушиваться к бесам во сне, тогда и наяву после пробуждения бесы станут осмеивать нас). В гр.: ЕЦЯСИ^оиШУ = осмеют;

3) конструкции V (возможно причастие) + НА + субстантив: И ВЪрАЗуМЛАЮ ВАГЬ... НА ИСПрАВЛ€НЬ6 СЪЕЛАЖНеНЫЮ. НА ОуСТрОСНке рЛСужбНы(м). НА ВСАКО КЛГ0СТ01АНИ6. и НА ЁлГОСТЫНЮ ФСт Х1У,

173г; 4) эллипсис: Горе горе тогда, в т-Ьх'ь стоищихт» ико и англ(с)каго сонма сспдддющихъ. Таи же. 148в.

Проповедник, рисуя картины будущего, использует категорию примера и выступает выразителем опыта, накопленного народом (эмпирическое будущее пословиц и поговорок). Такое будущее имеет высокий потенциал объективации.

Таким образом, гомилетические тексты отражают возрастающую потребность общественного сознания в осмыслении концепта «будущее» и создают очевидные предпосылки к оформлению будущего как самостоятельной понятийной категории. Именно проповедническая книжность подготовила почву для аналитического восприятия будущего. Синтетический способ временных представлений человека раннего средневековья заменяется постепенно аналитическим с четкой трихотомией ПРОШЕДШЕЕ :: НАСТОЯЩЕЕ :: БУДУЩЕЕ.

Будущее время в гомилетике - объективное; бесконечное, каузально-активное, гомогенное, континуальное, аксиологичное, космо-логичное, надопытное (феноменальное) (вера превыше опыта), теоцен-тричное, умозрительное, совмещающее в себе цикличность (христианские праздники, обряды) и линейность. Индивидуальное (земное) время существует лишь как имманентный признак, как интенция, как воспринимающая сигналы вечности мысль. Оно приоткрывается только в категории «примера», поддерживая живую связь прошлого - через настоящее - с будущим.

Историческое время (обращение к событиям Священной истории, временам античности, к событиям и фактам прошлого народа) играет особую роль в произведениях митрополита Илариона и Серапиона Владимирского: оно актуализировано и является одновременно прообразом будущего Руси; ретроспективно и одновременно проспективно.

ГЛАВА 3. «Будущее время древнерусских летописей». Своеобразие летописного времени кроется в широкой панорамности временной ориентации летописей, что, в свою очередь, определяется как личностью самого летописца, его стремлением отразить социальный и природный космос, так и жанрово-стилистической спецификой этого

«объединяющего жанра», подчиняющего себе жанры своих компонентов - исторической повести, жития, похвального слова и т.д. (Творогов 1985). Многоликий хронос летописных сводов вмещает в себя не только «наджанровые» конструкты футуральной корреспонденции, но и уникальные образцы ее языковой материализации, проявляющиеся в границах именно данного жаура. Для анализа нами избраны: Лавреы-тьевская летопись 1377 года [ЛЛ], I Новгородская летопись младшего извода [ЛН], Ипатьевская летспись 1425 года [ЛИ].

Анализ летописей выявил несколько семантическо-грамматичес-ких оппозиций, в свете которых представляется целесообразным рассматривать летописное будущее время.

3.1. Оппозиция Бог : человек. Данная оппозиция выявляется на основе противопоставления сакральных образцов футурума профан-ным и является мировоззренчески одной из главных, показывая зарождение народных образцов христианского сознания. Маркировка в этой оппозиции проходит по линии: адресант - адресат.

Сакральное будущее в летописях адекватно отражает особенности теоцентрического времени, проявляясь во фрагментах, связанных с христианской тематикой (см. павы 1,2 настоящей работы).

Зарождение народных форм христианского темпорального сознания с его устремленностью в будущее находит отражение в процессе творческого осмысления библейско-евангельского наследия, проявляясь:

1) в наполнении сакральных клише «русским материалом»: именами и деяниями выдающихся личностей, русскими символами и са-краментами православной веры (княгиня Ольга, князья Ярослав, Владимир; Феодосии Печерский, Русская земля, святая София, святая Троица, патриарх, вера и правда, клятва на кресте, грамота на постав-ление и др.): защитить во есть сию влжну йольгу. СЗ... супостата дыавола. ЛЛ, 21; Богъ показа силу крестияньскую на показанье зелми Рустуй, аще ли преступят, то и ЗД'Ь приимут казнь, и на приидущимт. в'кц'й казнь вечную ЛН, 89 об.;

2) в использовании христианских символов (к примеру, клятвы на кресте): в контекстах с ирофанным содержанием: ИзАСлавт» ч'Ьловал'ь кр(с)ть к нама сак» не под'ьзр'Ьти Киева. ЛИ, 120;

3) в апелляции к силе и могуществу богов, служащих гарантом выполнения условий договоров на будущее: И иже помыслить от страны Руския разрушнти таку любовь, и елико ихъ крещенье прияли суть, да прнимуть м1;сть от вога вседержителя, осуженье на погивель въ весь в'Ькт» в вудущии. ЛЛ (945).

4) в особом религиозном пафосе, формирующем объективную модальность будущего: (Новгородцы - Ярославу, замышляющему взять Новгород): княже, сдумалъ еси на святую Соф'кю; и ты пойди, дажь изомремъ честно за святую Соф'Ью ЛН, 184 об.

Сакральному будущему и его народно-христианским интерпретациям противостоит в летописях будущее профанное (обыденное, земное). Адресантом, и адресатом здесь выступает человек, а оппозиция настоящее:: будущее простирается на сцены бытового и батального характера, однако содержание этой оппозиции принципиально иное, чем в будущем сакральном: профанное время предполагает противопоставление настоящего будущему в пределах ближайшей обозримой перспективы (~ земной жизни индивидуума). Таким образом, временные рамки этого противопоставления значительно уже: нашю землю дн(с)ь Знали, а ваша заоутро възатд кудеть. ЛН, 97; и ре(ч) ВлрАгъ не суть во кзи на (вм. но) др-Ьво. днь(с) есть, а оутро из'ьгнеет'ь не идатъ ко ни пью (т). ни молва(т) но суть д'Ьлани руками в дерев-Ь. ЛЛ, 26 об.

Однако сферы реализации категориальных значений настоящего и будущего в древнерусском языке еще не вполне разграничены, что находит отражение: 1) в столкновении временного футурального фона контекста с временным значением глагольной формы (настоящее время): дан кнАже юружье и кони, н еще кьемсл с ними. ЛЛ, 57 об. (при повити' - СДРЯ); да аще ннъ кто помыслить на страну кашю да и азъ куду противенъ ему и ворюсл с нимь ЛЛ, 22 об. (при покорите - СДРЯ); 2) в совмещении временных планов настоящего и будущего: ти держать овидье, да лще истревив'Ь и изк'Ьваемъ сих, и гудеть говнино; аще ли хощешм, то перед тобою выимев'Ь жито или рыку, или иное что ЛН, 92; 3) в контекстной обусловленности временного значения презентной формы.

Очень важной с точки зрения общественно-исторической ситуации, способствующей (или препятствующей) индивидуализации временных представлений, является оппозиция БОГ / ВЛАСТЬ / ЗАКОН :: ЧЕЛОВЕК, так как она регулирует конкретное наполнение сложного комплекса субъективно-объективного модуса темпоральных апперцепции в любом обществе.

Древнерусские летописи отражают представления о сакральном происхождении института власти:

9 Приставки в этот период (ХГГГ-ХГ^ вв.) уже получают конкретное видовое содержание (Силина В.Б. 1982).

с^ть. ЛЛ, ¡42; иже кто противитсл вллсти. противитсА злкоиу Ежью. ЛИ, 209.

Культурологическая ситуация: активное внедрение в обыденное сознание догмата «власти мирские - от бога» естественным образом предполагает» значительное расширение круга лиц, оперирующих будущим как объективной категорией.

3.2. Оппозиция будущее эмпирическое: будущее провиденческое.

В параграфе рассматривается генезис, содержание, условия и способы текстовой реализации данных семантических разновидностей категории футуральности. Семантику этой оппозиции можно выразить следующим образом: а) так будет, потому что так было всегда (см. гл. 1) и б) так будет, потому что я это предвижу. Маркировка осуществляется по признаку «обычное» : «феноменальное».

Будущее эмпирическое («вечных истин»): всякт» челов'Ькт», дще вкусит сллдкл, последи горести не прнимет ЛН, 61 об.

Будущее социально-исторической нормы (узуальное) выражает, как и настоящее узуальное, действия, имеющие свойство происходить «время от времени с определенным постоянством» (Древнерусская

грамматика ХП-ХШ 1995: 387): ими же вид^вше вещисденое множьство. злато и сревро и плколокы. и р-Ьшд... сего суть кметьк луче, мужи во с а доищють и волше сего. ЛЛ, 66 об.

Опыт в решении практических задач ставился превыше веры: не имуть в*Ьры наши князи, дще не ядять сами (=не поверят нам князи наши, если не отведают сами).

Будущее провиденческое: и р'Ьшл стдрци Коздрьстии не досрд дань КНАЖе ми СА донскдхомъ шружьемь ц7дин0ю стороной [ост-ромь] рекошд саблами. а сн)(т> шружье швонду шстро рекше мечь. сн имуть имдти длнь на наст, и нд ин'кх'ь стрлнд(х) ЛЛ, 6 (обоюдоострый меч имеет неоспоримые преимущества перед саблей, отсюда апостериорные основы предсказания).

Подобные предсказания по сути своей - прогнозы, они имеют эмпирическое либо сакральное обоснование, ибо предполагают: а) знание свойств предметов и явлений природного мира, человеческой психологии, закономерностей их проявления; о) оценку объективно складывающихся условий; г) веру в могущество сверхъестественных сил, знамения. Выражаются они в широком контексте, содержащем эксплицитную или имплицитную мотивацию пророчества, и предицируются различными языковыми средствами со значением объективного будущего.

Характерной структурно-семантической особенностью подлинных пророчеств является отсутствие мотивации того события, которое

предсказывает ясновидящий. Для передачи собственно момента предсказания летописец использует, как правило, прямую речь или имитацию прямой речи: (Волхв) тако гллголлше, яко прейду по Волхову пред вгЬми людьми ЛН, 94 и в-Ьстьно вы (с) емоу. гако не вни-деши во грл(д). ЛИ, 265 об.; К> негоже (коня) влху рекгьли во-лъстви оумрети ДОльгови. ЛИ, 15 об.

В Новом Завете отчетливо проступили черты совершенно иного по своей сути, трансцендентного метода постижения будущего (= так никогда не было, но так будет, если я поверю), который успешно был развит всем церковно-каноническим наследием Древней Руси, что, в свою очередь, существенно расширило возможности средневекового человека в «приручении» будущего и моделировании его: от компиляции провиденческихобразцов футурума - к будущему самосознательной творческой личности (прекрасный пример тому - предсказание константинопольских царей князю Владимиру о том, что, приняв крещение, он сможет избавиться от слепоты. Владимир принял крещение и избавился от слепоты, а многие дружинники, видя это чудо, последовали его примеру).

3.3. Оппозиция Будущее личное : будущее надличное отражает процесс объективации будущего на уровне обыденного сознания. Маркировка в данной оппозиции проходит по линии: человек (=субъект действия) как источник энергии, инициатор события в будущем и конструктор будущего // человек как пассивное начало, декларирующий будущее в виде причинно обусловленного, детерминированного объективными обстоятельствами либо «правовым полем» культурно-исторической нормы.

Будущее надличноеманифестирует будущее действие (состояние) как детерминированное причинами внеличногохарактера.

Будущее культурно-исторической нормы. В наиболее сильном своем выражении надличная модальность выступает как догматическая установка, культурно-исторический императив, всецело подчиняющий себе эгоистические проявления личности. Субъект выступает в этих условиях как «рупор» кудыурно-исторической (социальной или религиозно-этической) нормы: и д'кдомъ своимъ. ГОдлвъ швщии долгъ егоже н'Ь(с) оусЬклтн всАкомоу роженомоу. ЛИ. 215 об. (= и дедам своим воздал общий долг, которого не избежать никому из родившихся).

Различная строгость прескриции в будущем договорных обязательств, советов-наставлений проявляется в различных оттенках деонтической модальности в инфинитиве: от «должно, необходимо» до «подобает, приличествует»: Яди и питью вест» плищл велика выти.

при старыхт. молчлти. пр-Ьмудрыхт. слушдтн. стар'ъишим'ь покл-рятиса. сь точными и м6ншними любовь им"Ьти. не свер'Ьповлти словомь. ни хулити кескдою... долу игчи нм'Ьти. а дшю гор'Ь. ЛЛ, 79.

Во всех этих фрагментах предикаты - независимые инфинитивы, исключающие форму субъекта Им.п., отражают культурно-историческую ситуацию, при которой адресат является объетом воздействия извне.

Для выражения надпичной модальности пои инфинитивах активно используются модальные стативы иму (должен) - не нму, льз'к -нельзя, достоить - не достонть, подовлеть - не подовдеть, могу -не могу, довл'Ьеть также выражающие регулирование социальных отношений (правовых, этических) в границах культурно-исторической нормы, к примеру: ндмъ во достоить за нь Ба молнтн. понеже тЬмк Вд позндхо(м). ЛЛ, 45.

В бытовых и батальных сценах летописей проявляются предпосылки для самовыражения конкретной личности, ее эгоистических устремлений. Для выявления «соотношения» человек : объективные условия нами вводится термин «волевой импульс».

Будущее объективной неизбежности. Формируется регулярно в контекстах с причинно-следственной или условно-следственной пропозицией при имплицитном или эксплицитном выражении этих отношений и содержит обоснование футурального действия (либо состояния) как неизбежно вытекающего из данныхусловий.

Варианты проявления волевого импульса различны, к примеру:

1) Волевой импульс отсутствует в силу оценки адресантом буду-гцего действия как невозможного в данных объективных условиях (^фактический субъект пассивен): и ре(ч) Блудъ гарополку. вндншн колько воин у врд(т) тв(о)его. ндмд ихъ не перевороти ЛЛ, 24 об.

2) Волевой импульс присутствует, но выступает как вынужденный акт, продиктованный объективными причинами (=факгический субъект вынужденно активен): лще не поступите здутрд кт> грдду. и людие преддтися имут Печен-Ьгомъ ЛН, 37 об. (=сдадутся люди печенегам = вынуждены будут сдаться).

Препозиционную схему в этих случаях можно представить так:

(объективные условия детерминируют пассивность фактического субъекта, а футуральное действие либо состояние, предписываемое субъекту, мыслится как невозможное или неизбежное).

Будущее объективных предпосылок. Формируется в тех же синтаксических условиях, что и будущее объективной неизбежности, но декларирует ситуацию в До-будущем как предпосылки будущего дей-

ствия в соответствии со сложившимися объективными обстоятельствами. Варианты проявления волевого импульса в этом случае также могут быть различными, к примеру:

Волевой импульс проявляет себя в выборе наиболее адекватного данной ситуации решения: се нлл\ъ оуже Соце зде оу Рускои земли ни рлти ни что(ж) & зл теплл оуидемт* и пусти и шць ЛИ, 160 Снам уже здесь, отец, в Русской земле, ни рати, ничего <не осталось > -уйдем в теплые края); И рече Доврынл к Володимеру: съгладдх'ь колодникт», и>же суть кси в сллоз^Х! симт» дани нлмъ не дляти; пондемт» искдтъ лапотьниковъ (= и сказал Добрыня Владимиру: «Поглядел я на колодников: коль они все в сапогах, не платить им нам дани < = не станут они нам дань платить > - пойдем искать лапотников») Л/7,27.

Пропозиционная схема здесь такова: ОУ—»[8ас(Чг»Рп ] (объективные условия «открывают вакансию» действию <1,2,3...> в будущем).

Данные варианты будущего имеют высокий потенциал объективации, так как обусловлены: 1) объективными причинами, провоцирующими его наступление, 2) социальной или религиозной нормой, в рамках которой формируется естественная перспектива или открывается вакансия для проявления личной инициативы персонажа летописи.

Будущее личное генетически связано с культурно-историческим процессом становления личности. Отличительной особенностью предикации в данных типах контекстов является манифестация будущего действия (состояния) как детерминированного причинами личностного характера, инициированного волей и желанием конкретного человека. Личностная установка может проявлять себя в различных интенциях: в желании, повелении, совете, просьбе, призыве, разрешении совершить действие, в виде следственной инициативы, к примеру: в повелении: что за тосою городовт» Руских"ь. то ти все възворотити ЛИ, 163 об.

Данные образцы профанного будущего субъективны, хотя воля личности здесь уже заявлена.

Разрыв с календарным эмпирическим временем, где будущее представлялось оборотной стороной прошлого, и осознание необратимости временного потока отразились в древнерусских летописях в виде объективации концепта «будущее», и здесь определяющим фактором выступала сама личность, ее волевые, интеллектуальные и социально-иерархические характеристики - то, что условно можно назвать феноменом сильной личности. Таким образом, под «.сильной лично-

стью» понимается лицо (или группа лиц), способное (способная) моделировать будущее как объективную сущность.

В отличие от будущего объективных обстоятельств, где эпический герой вынужден поступать так или иначе, здесь проявляет себя личная установка персонажа летописи на совершение действия в будущем:

а поилт. ксмь коне тьхв'Ьрыо. а кще волховомь напою. ЛН, 100 об. ; положю главу свою за та ЛЛ, 68; а головою повалю за новггородт». ЛН, 82 об.; Поид< князь Александра с новгородци н с вратом-ь Лндр'Ьем'ь и с низокцн на Чюдскую зелию на НгЬл\цн в зим*Ь, в сил'Ь велиц-Ь, да не похвалятся, ркуще: укорнлгъ словень-скын язык ь ниже севе ЛН, 166.

В данном разделе выявляются психологические, социально-иерархические, ментальные основания для объективации будущего. Так, сравнительный анализ поверхностной и глубинной семантики формально тождественных структур (условно-следственных конструкций) евангельского диалога и летописей, позволил вскрыть различную когнитивную природу предикации обусловленной части:

Гомилетика: Зане мы согр'Ьшакмъ, то не оутече(м) гр-Ьхл и вины Пч, 78 (не избежим = не сможем избежать греха и вины): Если (Б, + то (Б.+ 82) -и- [М (Р2)]

(Условные обозначения: Б - субъект; Р - предикат; М - модальный компонент).

Летописи: Изнемогаху людие вт> град'Ь, и рече Володимерт» ко гражданомх: аице ся не вдасте, имамт. стояти зд*Ь за три л*кта

ЛН, 61 об. (=если не сдадитесь - буду стоять здесь три года).

Если Б^Р), то 82«-* Р2

Формально объективное будущее (1 пример) на уровне глубинной семантики оказывается модально заданным, так как субъект в гомилетике - фактический объект-пациенс, испытывающий воздействие высшей силы. Будущее же время летописного героя (2 пример) объективно, поскольку мотивация действия здесь лежит в сфере витально-эгоистических интересов личности.

Для вербализации воли сильной личности летописец использует, как правило, прямую речь, которая в сочетании с презенсом СВ обеспечивает высокую предикативную силу этих контекстов.

Менто-психологической основой объективации будущего может стать личная преданность князя - дружине, дружины - князю, брата -

брату, горожан - князю: Козлан-Ь же св'Ьть створше не вдатисл Батыю, рекше гако аще кназь нашь л\ла(д) есть, но положимъ

жикотт» свои за нь. ЛИ. 263 об. И нын*Ь врдте не тужик-Ь. дще вудеть ндмд причдстье в Русский земли, то ое-Ьмд. дще лишенд вудев'Ь. то окд. дзъ сложкз голову за тя ЛЛ(1078).

Будущее ментальное по энергии заложенной в нем иллокутивной силы имеет также высокий потенциал объективации. Выражается структурами формульного характера, в состав которых входят компа-ративы луче (лучши), хуже, л'Ьпши:

дд лоуче есть нд своей земл'Ь костью лечи и не м (км. нежели) нд чюже слдвноу выти. ЛИ, 245; л'Ьпши ми того смрть и съ дроужиною нд своей ГОцин'Ь и нд ,уЬднн'1; взати. нежели Коурь-скои. кнАженьи. и>ць мои Коурьск-Ь не сЬд'кл'ь. ЛИ, 113.

Эффект объективации может быть достигнут и в том случае, когда актуализируется не само действие, направленное в будущее, а иной признак (субъект или объект, способ протекания действия, место, время, временной предел и др.). Такие примеры встречаем как в контекстах с прямой речью, так и в описательных:

И р<Ьшл стдрци и воляре: мещем жревьи о отрокд н д'Ъвнцю;

нд него же пддеть, того здрежемъ вогомъ ЛН, 46\ Князь и новго-родци ркошд ЛИитрофдну и О кто ну: идитд к митрополиту, дд коего нам!» послеть, то намъ владыка ЛН, 141.

3.4. Оппозиция будущеереальное - будущее ирреальное.

Первое манифестируется как объективная сущность, второе - как субъективная (мыслительная, гипотетическая). Объективация будущего, как показали материалы нашего исследования, связаны со следующими факторами: 1) с проявлением воли высших сил; 2) с объективными обстоятельствами, благодаря которым человек вовлекается в процесс формирования будущего (в профанных вариантах футурума); 3) с феноменом сильной личности.

Высоким потенциалом субъективированности характеризуются следующие варианты футурума, формирующиеся на основе прямой речи либо имитации ее в условиях нарратива:

Побуждения'0 (императивы): йдсилкови же кназю. ин-Ьмь пол-комт>. рекшоу. дд поидоуть тихо нд гроунлх*ъ. ЛИ, 278 об; заповедала Шльгд не творите трызны нд(д) совою ЛЛ, 20 об.

10 О способности форм повелительною и сослагательного наклонений выражать футуральные смыслы писалось неоднократно: данные формы реализуют потенциально присущее им временное значения в соответствующих типах глагольных синтагм (Поспелов, с. 35). «...Нельзя утверждать, что синтаксические формы побудительного, сослагательного, желательного наклонений лишены временных значений» (Шведова 1978, с. 96).

Сомнения: (вопросительные конструкции, широкий контекст): егдд кто в"Ьсть кто и>дол-Ьеть мы ли WH'fc ли. ЛЛ, II (= кто знает, кто одолеет: мы ли, они ли?) ; вид-Ьвъ же м(а)ло дружины своей. ре(ч) в сок'к кда клко прельстивше изъбьють дружину мою и мене. ЛЛ, 22.

Условия: лще са кгвлдитк волки» вт» овц'Ь. то выносить все стлдо. лще не оувьють «го ЛЛ, 15.

Цели: (структуры с целевыми сирконстантами, шире - целевыми

пин, форму условного наклоне яия, презентную форму: не хощемт. его и идошл прогнлти его с Лукч» ЛН, 112; Тогда посллша искать те-лесе святого (Глева) ЛН, 78 об. пов'Ьл'Ь оусадити ихт» в пороуБТ».. лбы оутишилсА мдтежь ЛИ, 213 об. пов*Ьжьте ны колько влсь да вдамы по числу нл главы ЛЛ, 21.

Характерными для древнерусского языка, но недостаточно изу-

Конструкция Vfin + ради+ Sub: Богь же единъ в-Ьсть, кто суть и откол'Ь изидоша, премудрии лчрки св-Ьдят их довр-fe, кто книги рдзу-м-кеть; мы же их не в*Ьмы, кто суть; но зд"Ь вписахомъ о них памяти ради рускых князей в-Ьды, яже бысть от них имгь ЛН, 143 об.

Конструкция Vfin + в + Sub: Бъ поставила нась волостели, в месть злод^емт» и в доврод'Ьтель елгоч(с)тивымъ ЛИ, 142 об.; в тоу же зиму посла Всеволодъ сна своего... во помочь злтоу свое-моу ЛИ, 116.

Конструкция Vfin + о + Sub: Тон же зимы присланы послы из н-Ьмечкого городка из Вывора о миру в Нов-ьгород ЛН, 206.

Особую активность проявляет конструкция Vfin + на + Sub: Богъ показа силу крестияньскую на показанье земли РустЬи ЛН, 89 об.

Несмотря на то, что в функции объектного актанта в летописях часто фиксируются субстантивы абстрактного значения, являющиеся калькой с греческого (очищение, благоверие, прелесть - «прельщение», погубление и т.п.), есть все основания полагать, что распространение их в данной функции в древнерусском языке имело общеславянские корни (ср. такие славянские этимоны, как рать, добро, зло, беда, память, месть, срам, казнь, похвала, пагуба, победа и др.).

Семантика основного глагола в целевых синтагмах охватывает все лексико-семантические группы глаголов, известные в древнерусском языке (Крысько 1997; Колесник 2000). Это явление объяснимо самой

природой категории цели: она является предметом любой деятельности человека.

Лексические актуализаторы будущего времени. Значение будущего регулярно возникает в синтаксемах с объектным актантом и глаголами (или отглагольными образованиями), включающими в свою сему футуральную перспективу: уповати, надеятися,- думати, -мыслити, помышляти, ожидати, -боятися, опасаться, поручити, докончати, обещати, завещати, провидети, -ведати, -хотети, -желати, предвещати, предсказывати, предсказати, предвидети и др. В роли актантов могут выступать инфинитивы, составные сказуемые с причастием. Они порождают такие семантические варианты будущего, как будущее замысла, подстрекательства к совершению действия, надежды, готовности к совершению действия, использования подходящего случая, стремления, предвидения, мольбы и мн. др., к примеру: Новгородци призвдшд плесковиць и ллдожлнт» и сдумдшл, яко сго-нити князя своего Всеволода ЛН, 104; Б'Ь ко Володимиръ любя дружину, и с ними думая о строении земьскомъ и о рлтех и о ус-тав*Ь земномъ ЛН, 74.

3.5. Синтаксемы УПп +1пС. Данные структуры также заслуживают внимания, так как их эволюция раскрывает пути формирования аналитической формы будущего времени в русском языке.

В параграфе исследуется роль вспомогательного глагола в составе синтагмы, выявляются условия нейтрализации его лексического значения и степень грамматикализации конструкции, прослеживается их различная судьба в современном языке. Анализируются реликтовые структуры древнерусского языка типа «если хощеши бога к себе быти», решается вопрос об их генетическом статусе.

Особый интерес представляют структуры с объектным инфинитивом: Посла богь благодать и ддр*ь святого духл на нь (князя Михаила): вложи ему вт» сердце ити пред цесдря Батыя и обли-чити его прелесть ЛН, л. ¡68 об. Футуральная идея детерминирована в данных синтаксемах самой семантикой субъектного предиката, по отношению к которому действие, приписываемое объекту, выступает как могущее или должное совершиться в будущем (т.н. «будущее реактивное»). В условиях нарратива субъектные предикаты имеют, как правило, форму претерита:

Взяшд розмирье князь великыи Василии Дмитриевич с вели-кымъ Новымгрлдом про грдмоту, что здписдлъ великыи Новъгрлд грдмоту к митрополиту не зватнся на Москву Там же, л. 232 об. И

вдлстк своводу (князь Михдилт.) сл\ердол\-ъ нл 5 л-Ьт длни не пллтити Там же, л 151.

Такое будущее формируется на базе субъектно-объектных отношений, и выбор основного глагола напрямую зависит от характера этих отношений, как социально-иерархических, так и личностных".

Наиболее регулярными субъектными предикатами выступают глаголы со значением повеления, наказа, что вполне объяснимо социальным статусом главных героев летописных хроник: это, как правило, власть имущие персоны. Структуры с реактивным (=объектным) будущим представляют собой трансформированные в услових нарратива структуры с предикатами-императивами: <Ольга> повелела ископать яму великую и глубокую... = <Люди, копайте яму великую и глубокую!» Ср. подобные: и повел-Ь рлздрлжити быка, возложишл на нь. жел'ЬзА гордмА. ЛЛ, 42 об в-Ь же в'Ьсть глрополку и покел*Ь гнлти люди, и Торкы в Едручь. и вг4> прочли грады. ЛИ, 108 и запов-Ьда (Владимир Перуна) никому же нигд'Ь же не прияти ЛИ, 68 об.

Дальнейшее развитие «структур, способствующих суждению» (В.В.Колесов) приводит к трансформации синтагмы в сложноподчиненное предложение с различными видами связей между частями. При этом \Вл (или отглагольная форма) и актант-Ш становятся предикатами разных предложений.

Представленные семантико-грамматические варианты объектного будущего реализуют его в условиях нарратива как нереальное, мыслительное, субъективное. Однако средством связи двух предложений может стать союзное слово, которое в этом случае актуализируется, затмевая тем самым нереальный характер мыслительного будущего и создавая иллюзию объективации его: Акие влетавши Каинт» х®тяше уБити и не ум'Ьдше, кдко увита ЛИ, 50 об ; в се время рдзвол'Ься володимиръ очимд, и не видяше ничто же, и туждше велми, и не домысляше, что створити ЛН, 62 об

11 Для древнерусского языка очень актуально взаимодействие лексической и грамматической семантики. Одной из причин этого является недостаточная «грамматичность» системы, передающей грамматическое значение не только и не столько грамматическими, сколько лексико-фонетическими средствами (Прокопова Т.И. 1993).

3.6. Оппозиция будущее абсолютное:: будущее относительное (таксисное).

В определении таксиса мы исходим из функционально-семантической концепции, ограженной в трудах Ю.С.Маслова, А.В.Бон-дарко, Т.Г.Акимовой и Н.А.Козинцевой12. В параграфе рассматриваются полипредикативные структуры с наличием двух или нескольких предикативных единиц (о синтагматических способах манифестации будущего действия мы писали в предыдущих разделах).

Итогом исследования семантики профанного времени послужили следующие выводы: профанное (земное, обыденное) время - субъективно, конечно, планируемо, целерационально, интенциально, умозрительно.

ГЛАВА 4. «Будущее время древнерусских грамот. В главе исследуется функциональная семантика категории футуральности в памятниках делового и бытового письма (грамоты).

Древнерусские грамоты Х1-ХГУ веков имеют для исследователя древнерусского языка первостепенное значение, когда речь заходит о народно-разговорной основе письменного языка и формирующейся системе средств ее выражения.

Деловые грамоты Х1-ХГУ веков, разные по языковой принадлежности (псковские, новгородские, полоцкие, смоленские, рязанские, московские и др.), различного содержания: жалованные, отказные, дарственные, мирные, данные, продажные, правые, раздельные, присяжные, купчие, духовные и др., - при всем функциональном многообразии, имеют достаточно однородную жанровую директивную природу и демонстрируют устойчивый синтаксический рисунок на протяжении четырех веков.

Наиболее регулярным выразителем футуральной идеи в грамотах, начиная с самых ранних и кончая поздними, на стыке XIV-XV веков, является независимый дебитивный инфинитив13, выражающий действие в будущем, декларированное в виде жесткого императива, и имеющий различные оттенки объективной предопределенности: неизбежность, долженствование, вынужденность, возможность, невозможность, ненужность, отсутствие необходимости, недопустимость и др.

12 «Семантика таксиса связана с общей идеей времени, что проявляется в упорядочивании действий на оси времени. Значения, объединяемые в понятие «таксис», не являются ни темпоральными в точном смысле слова, ни аспекту-альными, но лежат как бы содержательно «между» теми и другими (Маслов 1984).

13 От лат. (СеЪйиш - обязанность, долженствование.

лже латининт» дасть. роусиноу товаръ свои оу дълго. оу смольнске. заплатит« немчиноу пьрв-Ьк. Гр 1229, сп. А (смол.); а Холопъ. или рова. почнеть влдити на господоу томоу ти в'Ьры не гати. Гр 1269 (новг.). како нстьца не св'Ьдакть. взати кмоу коуны. колико воудеть длл*ь по неправд. Гр 1304-1305 (2, новг.); лжь пакт» некоторая ма д'Ьла заидуть. или немочь, ино ми послатн крата своего Гр 1386 (4, смол.).

Конкретный человек выступает в этих условиях как объект, на который направлена воля высшей власти, духовной или светской: архимандрита, митрополита, игумена, епископа, короля, князя, посадника, наместника, воеводы, старосты, новгородского вече и др. Исключение составляют, пожалуй, лишь договорные грамоты, но лишь в том смысле, что субъектами в них выступают партнеры, для которых статус императива имеет закон (договор), ими же установленный.

Дебитивный инфинитив Е, древнерусских грамотах является, как правило, предикатом главного предложения в структуре условного гипотаксиса и выносится в нашьную позицию, а данная структура проявляет признаки особой устойчивости на протяжении исследуемого лингвистического времени. Он отражает надлично-обязательную интерпретацию действия в будущем. Здесь нет еще будущего конкретного человека, а есть типичная ситуация и декларация воли власть имущего лица или закона. Вариативность союзных компонентов отражает процесс становления данной синтаксической фигуры. В отдельных контекстах дебитивный инфинитив является предикатом независимого предложения:

а дворлномъ твоимъ кнже х°Антн по пошлин^ како пошло ис-перва. Гр ¡264-1265 (2, новг.); а в'Ьсти чистым воскт» кезт» подъелды везъ смолы, кезт» сала, как в'крхт» тако исподт.. Гр ок. 1330 (полоцк.). Значение нестрогой прескрипции несет в себе форма императива: аще кто ... хочеть сзатн сз нивъ ли сз пожьнт, ли или сз ло-внщь а воуди емоу против&гь <:тыи спсъ. Гр ок. ¡¡92 (новг.); что имъ посоулишь. то дли. а вол'Ь не дай. Гр 1229, сп. А (смол.).

«Мягкий императив», близкий к оптативу и имеющий значение «пусть сделает, сделают» обнаруживается в условных конструкциях с предикатом главного предложения, выраженным формой презенса совершенного вида или несовершенного. Такой презенс может употребляться самостоятельно или в сочетании с оптативными компонентами: Л, ДТЬ, ИНО.

а кт. скотк. вт» швцахъ. и вг свиныахъ. розделнть. съ женою моею, наполт.. Гр до ¡270 (новг.); тако и ныне кнажо. (сложи лиш-

нее и вслку непрлвду. ать стоить старый миръ твердо како до-концдно. Гр ок. 1300 (2рижск.).

Будущее реактивное представлено регулярной конструкцией -объектным инфинитивом при личной форме глагола к'Ьл'Ьти, который

является предикатом субъекта-агенса:

©же вудеть нечисть [так!] поу(ть) в р-Ьчках'ь кназь велнть своимъ моужемъ приводити [км. проводити] син гост-ь. Гр ¡269 (новг.); не велелч. гостеви со гостемь торговлти. Гр ок. 1300 (2, рижск.).

Реже в данной функции используются формы инфинитива: на л'Ьпшоую ведомость печд(т) ндшоу к аз али есмо привесит Гр 1383 (ю.-р.); казалъ пописати овесъ. што немы выврали на ЗеМЛАНОХ'ь, и мы то вчинили твою казнь. пописали ксмы вшитко. Гр 1386-1418 (ю.-р.).

Семантика личных глаголов ясно указывает также на дебитивную направленность данного будущего,

Появление рядом с дебитивным инфинитивом модальных ком по-нентов типа надо, не нддов'Ь, вудеть (в значении «должно», «нужно», «придется»), имдкть, нельз'Ь и др. на фоне преобладания контекстов с независимым инфинитивом следует, очевидно, рассматривать как ослабление директивной силы предписания:

русину же не л.з'Ь позвати на опции судъ. разв'Ьк на смолень-екдго кнза. Гр 1229, сп. Г (смол.); Тдко кдко грдмо(т) написано. Тдко имъ надо всею землею СЗступи(т). што есть лотыгольскаа зелма Гр 1264 (з.-р.); а чего вудеть искати мн-б. и моимт, воАромъ. и моимъ слуглмъ. у иов-ьгородьцевт». и у новотор*ьжь-цевъ. и у волочат». Гр 1294-1301 (1, новг.).

Будущее цепи (немногочисленные примеры) выражается преимущественно также инфинитивом в синтаксеме V + т/, где глагол имеет' семантику движения, конкретного действия. Реже футуральное значение связывается с другими конструкциями: ЧТОБЫ + М; АБЫ + М; ШТОБЫХОМЪ + М:

и шн-ь шолъ с темь члвкомъ соли в*Ьсить. Гр ок. 1300 (2, рижск,); и молилъса тове кнажо авы ты его товлрт» ССддлъ что еси взалт» с розвоиниковымъ товдромъ. Гр ок. 1300 (2, рижск.); на се(л\ъ) на все(м). мы ДВАИ сь БрАТО-моимт». Ц'ЬлуеВА кретъ. што жь ... ма все то нспрдвити к осподаревн нашему велико(м) королю. Гр 1386 (3. ю.-р.).

Будущееличноймодальности, или субъективной предопределенности: дже немьчнць коупить ... оу смолнанина товдрт» ... д въсхо-четь воротити. СмолнАниноу же тьть тьвАрч, не нддове коде Гр ок. 1239 (смол.); мы свое ингнды не положимъ. д воле не можемъ терпети. Гр ок. 1300 (2, рижсн.).

Интерес представляет серия примеров, где личная модальность «даруется» свыше: А волен пмддти. и зд ддрт. дд. кому коли х«-четь. Гр после 1349 (ю.-р.); коленъ пднъ гднько проддти. воленъ Юддти воленъ едмъ держдти, Гр 1368 (ю.-р.).

Глагол БЫТИ в составе именного сказуемого являлся в этом случае выразителем статальности: дче воудеть соудъ. кназю новго-роцкъму нов'Ьгород'Ь. или н^мецкъмоу в н'Ьмчьх'ь. Гр 1189-1199 (новг.); дже кдпь. чимь то весАтЬ. излъмльнд воуд'Ьте. д люво льгче воуд'Ьть. тотъ споускдти юв'Ь в "ьдино мьсто. Гр 1229, сп. А (смол ).

Форма преждебудущего была в языке официальных грамот регулярным выразителем таксисного футурального значения и преимущественно функционировала в условных конструкциях, получая при этом различные оттенки значения: «окажется, обнаружится, выявится», «придется», «нужно, должно»:

ндсклик. евоводнь жене, д вогд'Ьть пьреже нд ней не_кылъ соромд. зд то плдтити гривьнъ «е- серёврд. Гр 1229 (смол). А хто ву-де(т) мои(х) кдзндч'Ьевт.. Или х™ вуде(т) мои(х) дыакокт» привыто(к) мои от мене в,Ьдд(л) ... тЬ всЬ не надоб-Ь моей кнагин'Ь и мои(м) д'Ьте(м). Гр 1389 (2, моек.) (= если окажется, что кто-то из моих казначеев или дьяков мою прибыль от меня утаивал, то эти люди ни моей княгине, ни моим детям не нужны).

Все эти виды футурума имеют мыслительный гипотетический характер и вскрывают преобладание надличной семантики в древнерусских грамотах делового содержания.

Особый интерес представляют примеры, где появляются предпосылки для объективизации будущего. Обратимся к этим примерам:

комоу дддать ли. посддать ли кого немци. то по свое! вши. Гр 1229, сп. О (смол.); котором село здшло вес коунъ. то вес коунт» поидеть кг новоугородоу. Гр 1305-1308 (2, твер.); который крд(т) до него вуде(т) довръ тому ддеть. Гр 1389 (2, моек.); д ® кого вудеть кдкда обида, ндшему мондстырю. Гр ок. 1399 (5, полоцк.).

Объективизация футурального значения становится возможной в контекстах, где речь идет о явлениях регулярных, обычных, повто-

ряющихся, вероятность осуществления которых в будущем достаточно велика. Такие контексты по сути содержат признак условности, но она как бы остается «за кадром», нейтрализуется, что становится возможным благодаря актуализации не самого действия, а какого-то иного признака, который становится доминантой высказывания. К примеру: А что зверет (налогов), тому итн в мою казну, в городскую

Логическая схема здесь примерно такова:

КНЯЗЬ (или довере-lioe лицо)

ОБЯЗА-

НАЛОГИ -► ТЕЛЬНЫЙ

СБОР

(власть существует за счет налогов)

(вероятность того, что налоги не будут собраны, практически сведены до минимума)

(поскольку сам процесс сбора налогов приобретает характер объективной реальности, условность нейтрализуется и на первую позицию выдвигается и актуализатор: способ протека действия, конкретные исполнители, место действия и т.д.)

Чаще всего актуализируется субъект действия или объект, который в условиях типичной ситуации мыслится обобщенно и выражается местоимениями КТО, ЧТО, КОТОРЫЙ:

Который роусинъ или ллтимескыи. имьть тлта. нлдт» тЬмь кмоу свои въла. Гр ¡229, сп. А (смол.); л что взато товара новгородского или коупецьского или гостиного или по всей волости новгородской. л того всего новоугородоу не поминлти, Гр 1314 (нова.). Появление наречных анализаторов типа ГД-Ь, КОГДА, КАКО, КУДА и др. способно усилить объективизацию, так как в этом случае внимание сосредоточивается на деталях действия, а не на нем самом, т.е. реальность свершения такого действия в будущем мыслится здесь как бы a priori.

& кдко оуслышнть волочьскьж тивоунъ. ожо гость немечьскыи сь смолнаиы ПрИе^лл!» нл волокъ. посллти емоу члвкл своего вт. корзЕ кт> волочлномъ. Гр ¡229, сп. D (смол.); А где вуде(т) кто

кому внновд(т) в томь городе прлвити где тотт» члект» живеть.

Гр 1264 (з -р.); Подобная актугшизация может сопровождаться появлением во второй части гипотаксиса личного глагола 3-го лица на месте дебитивного инфинитива:

шже тажд родитсл вес крови снидутсл послуси. и русь и н-Ьмцн. Гр 1189-1199 (нова); или кто почнеть са здпирдти того, ть стднеть. со мною, передъ вмь. Гр до 1270 (новг.); дже кто вт>с(тоу)пить. нд сю грдмо(т)оу. дд не со мною, съ шднымь. стднеть пр'Ь(д) вмъ Гр до 1270 (новг.). - и этот факт, вероятно, можно интерпретировать как возникновение предпосылок для персонификации адресата и субъекта. Именно с этим процессом связана, как показывает материал, дальнейшая объективизация будущего.

Такие примеры появляются в массе в XIV веке, в московских грамотах и, возможно, косвенно связаны с зарождением сильной государственной власти в лице московского князя. Речь идет о ситуации, когда автор директивы берет на себя личную ответственность за осуществление действия в будущем или называет лиц, которым доверено осуществить действие в будущем. Подобную смелость можно объяснить тем, что человек, сознающий себя наследником бога на земле (князь, царь и т.п.), начинает оценивать себя как личность, которому передоверены многие божественные прерогативы, в том числе - возможность заглянуть в будущее. Возникновение сильной государственной власти и условий ее преемственности может создать предпосылки к тому, чтобы начать воспринимать будущее как сферу интересов не только бога, но и человека. В языке грамот этот процесс выразился в том, что на смену старому дебитивному инфинитиву приходит новый способ выражения футурального значения: личная глагольная форма, показывающая, что исполнителем действия в будущем становится конкретное лицо.

Степень объективизации будущего напрямую зависит, как показывает материал грамот, от следующих факторов: 1) является ли адресант лицом, от которого исходит директива, или же он - медиатор воли другого лица (коллктива); 2) кто является субъектом действия: адресат, адресант или какое-то третье лицо; 3) какой социальный статус имеет адресант, адресат или некое третье лицо, являющееся субъектом действия в будущем. Здесь возможны следующие варианты развития:

А) Адресант является ли дом, от которого исходит директива, но не является субъектом действия в будущем. Футуральное значение в этих условиях репрезентируете в виде:

• а) императива, выраженного глаголом повелительного наклонения 2-го лица, если директива направлена непосредственно адресату;

• б) «мягкого императива», близкого к оптативу с формой выражения глагола-сказуемого - 3 лицо, если исполнителем действия в будущем является третье лицо;

• в) независимого дебитивного инфинитива (обо всех этих способах подачи футуральной информации говорилось выше). В этих контекстах будущее время проявляет себя как условное, гипотетическое, нереальное.

• г) личной формой глагола настоящего времени 3-го лица единственного и множественного числа совершенного вида без оптативных компонентов. В этом случае субъектом действия становится лицо (лица), которому (которым) автор директивы (обычно, князь) передает свои полномочия для совершения действия в будущем: княгиня, дети князя или другие доверенные лица:

а оврокомь медовымь городьскимь вдсилцевд в'Ьдлныа по.уьлатса снве мои. Гр ок. 1339 (1, моек.); а ци по гр^хом-ь отоиметс(л) которое м*Ьсто д-Ьтн мои ... в то м'ксто и кнагмни под-Ьлатса везъпеньнымн м*Ьсты. Гр ок. 1358 (2, моек.); д их мо-ихт» су(д)вт> серевреныхт» длдуть к стЬи вци володимерь блюдо великое серевроно с колци д иными суды серебреными д'Ьти мои кка(з) Дмитрии и кна(з) ивднъ своею мтрыо подн^латса нд трое Гр ок. 1358 (2, моек.); А переменить вт. орду д-Ьтк л\ои не имуть ддвдти выходд в орду и который снъ мои возме(т) дд(н) нд свое(м) оуд"кле. то тому и есть. Гр 1389(2, моек).

Гарантом осуществления такого действия в будущем выступал принцип преемственности власти и институт наместничества. Будущее действие манифестируется здесь как объективное, однако сам факт передачи полномочий и неопределенно-временной интервал от момента составления директивы до ее исполнения другими лицами снижает уровень реальности данного будущего и оставляет его в рамках имплицитной условности. Такое восприятие будущего достаточно легко объясняется психологическим фактором.

Б) Адресант директивы является одновременно субъектом действия в будущем. В этом случае будущее принимает реальные очертания. Однако рамки условной конструкции не позволяют такому будущему объективизироваться в полной мере:

или не выдадите нездильцл пороучникоу. то мы исправима, въ пльскове нд вдшеи врдтии. Гр н. Х1У (3, псков.); д што ми оу-скдже(т) чисподдрь мои тое радт. чиню. Гр 1386(3, ю.-р.).

В) Адресант директивы выступает как субъект независимого предложения, при этом объективизация достигает наивысшей силы:

мы свое швиды не положим!., а воле не можемъ терпети. Гр ок. 1300 (2, рижск.); наша присдгд. и ндшд в-Ьрд ... чист да верность, и полнд. вудемъ держд(т). тому истому королеви. Гр 1388 (4, ю.-р.); д приказываю очку свою москку д"Ьте(м) свои(м). Гр 1389 (2, моек.); д д ворзо вуду Гр№131, 80-90XIV.

Новгородские бытовые грамоты, исследованные А.А.Зализняком (1995) обнаруживают возможность недолгосрочного планирования будущего.

В ЗАКЛЮЧЕНИИ содержатся выводы, полученные в ходе исследования. Утверждается мысль о сложной и неоднородной системе футу-ральных представлений человека Древней Руси, о наличии когнитивных темпоральных констант - смыслосоставляющих содержание категории футуральности в XI-XIV вв., о многообразии семантических вариантов Будущего, представленных в памятниках различных жанров и отражающих богатство и многообразие отношений ЧЕЛОВЕК - ЯЗЫК -КУЛЬТУРА.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях автора:

1. Новикова, Н.В.Семантика будущего времени древнерусского языка: Монография / Н.В.Новикова. Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р.Державина, 2004. С. 253.

2. Новикова, Н.В. О некоторых неморфологических способах выражения будущего времени (на примере поэзии А.С.Пушкина) / Н.В.Новикова // Русский язык в школе. М, 2004. № 5. С. 85-89.

3. Новикова, Н.В. Провиденческое будущее древнерусских летописей и его творцы / Н.В.Новикова // Вестник ТГТУ. Вып. 4. Тамбов: Изд-во ТГТУ, 2004. С. 102-106.

4. Новикова, Н.В. Роль синтаксиса в процессе становления аналитической формы будущего времени русского и других славянских языков / Н.В.Новикова // III Державинские чтения. Филология: Материалы научной конференции преподавателей и аспирантов. Февр. 1998 г. Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р.Державина, 1998. С. 27-28.

5. Новикова, Н.В. Будущее время Нового завета / Н.В.Новикова // Вестник ТГУ им. Г Р.Державина. Серия: Гуманитарные науки. Вып. 4. Тамбов: Изд-во ТГУ, 1999. С. 3-19.

6. Новикова, Н.В. Будущее время древнерусских грамот / Н.В.Новикова // Вестник ТГУ. Серия: Гуманитарные науки. Вып. 4. Тамбов, 1999. С. 87-94.

7. Новикова, Н.В. Будущее время древнерусской гомилетики, Н.В.Новикова // Вестник ТГУ им. Г.Р.Державина. Серия: Гуманитарные науки. Вып. 2 (18).Тамбов, 2000. С. 46-54.

8. Новикова, Н.В. О некоторых способах выражения будущего времени в летописных сводах Древней Руси / Н.В.Новикова // IV Царскосельские чтения: Материалы научно-теоретической межвузовской конф. С международным участием 25-26 апреля 2000 г. Т. V. С.-Петербург, 2000. С. 142-147.

9. Новикова, Н.В. Феномен сильной личности и особенности его вербализации в древнерусских летописях / Н.В.Новикова // Язык образования и образование языка: Материалы международной конференции (Великий Новгород, 11-13 июня 2000 г.). Великий Новгород: Изд. НовГУ. 2000. С. 224-226.

10. Новикова, Н.В. Концепт «будущее» и особенности его вербализации в летописных сводах Древней Руси / Н.В.Новикова // Когнитивная семантика: Материалы второй международной школы-семинара по когнитивной лингвистике 11-14 сентября 2000. Ч. I. Тамбов: Изд-во ТГУ, 2000. С. 111-113.

И. Зябликова, Н.Ю., Новикова, Н.В. Художественное время и особенности его языкового воплощения в поэзии Н.Гумилева/ Н.В.Новикова // Актуальные проблемы современной лингвистики: Сборник статей к юбилею проф. Н.Г.Блохиной / Отв. ред. Р.П.Козлова. Тамбов: Изд-во ТГУ, 2001. С. 83-88.

12. Новикова, Н.В. Объектный инфинитив древнерусского языка / Н.В.Новикова // Самостоятельная работа студентов-филологов. Ч. 2: Учеб. пособие. Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р.Державина, 2001. С. 67-72.

13. Новикова, Н.В. Модели будущего и личность (на материале древнерусских летописей) / Н.В.Новикова // Вестник ТГУ им. Г.Р.Державина. Серия: Гуманитарные науки. Вып. 3 (27), 2002. С. 134-142.

14. Новикова, Н.В. Русский перевод «Хроники Георгия Амарто-ла» как отражение ценностных ориентиров средневекового человека / Н.В.Новикова // VII Державинские чтения. Филология и журналистика: Мат-лы научн. конф. преподавателей и аспирантов. Тамбов, 2002. С. 69-71.

15. Новикова, Н.В. Будущее время древнерусской проповеднической книжности / Н.В.Новикова // Риторика в современном обществе и образовании: Сб. материалов Ш-У Международных конфенренций по риторике. М.: Флинта: Наука, 2003. С. 177-187.

16. Новикова, Н.В. Вторичная семантика глаголов с корнем БОУД- в древнерусском языке / Н.В.Новикова // VIII Державинские чтения: Филология и журналистика // Материалы научной конференции преподавателей и аспирантов. Тамбов, 2003. С. 61-63.

17. Новикова, Н.В., Зябликова, Н.Ю. Роль наречий и наречных комплексов в создании авторской модели будущего времени (по произведениям Н.С.Гумилева) / Н.В.Новикова // Самостоятельная работы студентов-филологов. Ч. 3. Вып. 1. Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р.Державина, 2003. С. 121-130

18. Новикова, Н.В. Средневековая личность в зеркале условно-следственных конструкций древнерусского языка / Н.В.Новикова // Социальные варианты языка - III: Материалы международной науч. конф. 22-23 апреля 2004 г. Нижний Новгород: Нижегородский гос. лингвистический университет им. Н.А.Добролюбова, 2004. С. 292-295.

19. Новикова, Н.В. Синтаксическое время и способы его репрезентации в художественном тексте (на примере поэзии А.С.Пушкина) / Н.В.Новикова // IX Державинские чтения. Институт филологии: Материалы науч. конф. преподавателей и аспирантов. Февр. 2004 г. Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р.Державина, 2004. С. 99-100.

20. Новикова, Н.В. О диффузности границ времени в древнерусских летописях / Н.В.Новикова // Русский язык: исторические судьбы и современность: II Международный конгресс исследователей русского языка (Москва, МГУ им. М.В.Ломоносова, фил. фак., 18-21 марта 2004 г.): Труды и материалы. М.: Изд-во МГУ, 2004. С. 67.

21. Новикова, Н.В. Ментальные структуры будущего времени древнерусских летописей и средства их вербализации / Н.В.Новикова // Отражение русской ментальности в языке и речи: Материалы Всероссийской конференции (апрель 2004). Липецк: Изд-во Липецкого гос. ун-та, 2004. С. 54-59.

22. Новикова, Н.В. Маргинальные явления в образовании форм настоящего-будущего времени а Тамбовских говорах / Н.В.Новикова // Современные говоры в системе языковой культуры: Сборник статей / Отв. ред. С.В.Пискунова; Мин-во образования Рос. Федерации, Тамб. гос. ун-т им. Г.Р.Державина. Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р.Державина, 2004. С. 207-209.

Подписано в печать 25.11.2004 г. Формат 60x84/16. Объем 2,56 п.л. Тираж 100. Заказ № 1339. Бесплатно. Издательство Тамбовского государственного университета им. Г.Р. Державина. 392008, г. Тамбов, Советская, 181а.

HS25 О 96

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Новикова, Нина Викторовна

ВВЕДЕНИЕ.

Глава I.

БУДУЩЕЕ ВРЕМЯ НОВОГО ЗАВЕТА.

1.1. Будущее антропологическое.

1.1.1. Антропологическое будущее темпоральной 15 перспективы.

1.1.2. Будущее время личной модальности (субъектное).

1.1.3. Будущее время личной модальности (объектное).

1.2. Будущее теологическое.

1.2.1. Будущее проповедническое.

1.2.2. Будущее провиденческое.

1.2.3. Будущее эвристическое.

1.3. Выводы.

Глава II.

БУДУЩЕЕ ВРЕМЯ ДРЕВНЕРУССКОЙ ГОМИЛЕТИКИ.

2.1. Представления о времени в эпоху Древней Руси.

2.2. Особенности футуральной картины мира в гомилетике.

2.3. Выводы.

Глава П1.

БУДУЩЕЕ ВРЕМЯ ДРЕВНЕРУССКИХ ЛЕТОПИСЕЙ.

3.1. Оппозиция БОГ : ЧЕЛОВЕК.

3.1.1. Будущее теологическое.

3.1.2. Народные формы христианского темпорального сознания.

3.1.3. Будущее антропологическое (профанное).

3.1.3.1. Диффузность границ настоящего и будущего

3.1.3.2. Глаголы и отглагольные образования с корнем БОУД-.

3.1.3.3. Человек в системе ВЛАСТЬ : ЗАКОН.

3.2. Оппозиция будущее эмпирическое : будущее провиденческое

3.2.1. Будущее эмпирическое.

3.2.2. Будущее прогностическое.

3.2.3. Будущее провиденческое.

3.3. Оппозиция будущее личное : будущее надличное.

3.3.1. Будущее надличной модальности.

3.3.1.1. Будущее объективной неизбежности.

3.3.1.2. Будущее объективных предпосылок.

3.3.2. Будущее личной модальности.

3.3.2.1. Феномен сильной личности.

3.4. Оппозиция будущее реальное : будущее ирреальное.

3.4.1. Будущее ирреальное.

3.4.1.1. Будущее пожелания.

3.4.1.2. Будущее побуждения.

3.4.1.3. Будущее сомнения.

3.4.1.4. Будущее условия.

3.4.1.5. Будущее цели.

3.4.1.6. Лексически детерминированные образцы будущего (замысла, готовности к совершению действия, надежды, предвидения и др.).

3.4.1.7. Синтексемы V + Inf.

3.4.1.8. Эволюция синтаксем V + Inf.

3.5. Оппозиция будущее абсолютное : будущее таксисное

3.6. Выводы.

Глава IV.

БУДУЩЕЕ ВРЕМЯ ДРЕВНЕРУССКИХ ГРАМОТ.

4.1. Будущее время официально-деловых грамот.

4.2. Будущее время бытовых грамот.

4.3. Выводы.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Новикова, Нина Викторовна

Предметом исследования является категория футуральности как се-мантико-аксиологическая доминанта средневековой темпоральной картины мира, отраженная в памятниках древнерусской письменности XI - XIV вв.

Категория времени, объективного, философского, лингвистического, по общему признанию исследователей ее, - одна из самых сложных содержательных категорий, основополагающее понятие человеческой культуры. Она пронизывает все сущее, весь многомерный мыслительный универсум человека, отражаясь в разных языках по-разному.

Эволюция темпоральных представлений человека есть ярчайшее отражение эволюции его интеллекта, его культуры. Именно поэтому исследование лингвистического времени как в синхронии, так и диахронии является, безусловно, необходимым аспектом исследования человеческой цивилизации вообще.

Будущее время - самый молодой представитель темпоральной триады: ПРОШЕДШЕЕ - НАСТОЯЩЕЕ - БУДУЩЕЕ - является на сегодняшний день во многом terra incognita. Это кажется на первый взгляд парадоксальным, если взять во внимание весь массив лингвистических исследований в области темпуса. Однако если учесть работы, посвященные будущему времени, то окажется, что их доля крайне мала. Особенно недостаточно исследован фу-турум (шире - категория футуральности) в диахронии, в различных жанрах литературы. А вместе с тем именно категория футуральности оказалась в истории человечества в эпицентре пересечения глобальных процессов, связанных с эволюцией мышления и культуры, отразив процесс становления личности и появления новых цивилизационных парадигм.

Категория футуральности рассматривается в работе как семантическая, смыслосоставляющие которой реализуются различными языковыми средствами на уровне текста.

Актуальность исследования состоит в том, что исторический синтаксис, историческая футурология включаются в систему функционально-семантических исследований антропоцентрической направленности.

Краеугольным камнем языкознания и одновременно движущей силой научного прогресса была и остается проблема соотношения формы и содержания языкового знака. Неудовлетворенность односторонним подходом к изучению структуры и функций языковых единиц (с приматом формы над содержанием или наоборот), осознание того, что язык - не просто особым образом организованная система знаков, созданная для кодировки реалий объективного мира, но нечто такое, что, при применении к нему безупречных, с точки зрения формальной логики, операций анализа, распадается на ряд материальных элементов, характеристики которых в своей совокупности не тождественны целостному объекту, требовали поиска новых подходов к раскрытию феномена языка.

Стремление постичь суть языка во всей полноте и многообразии его связей с внешним миром и внутренним миром человека привело к возникновению систематизирующих концепций (В. Гумбольдт и его русские последователи Г.П. Павский, И.И. Срезневский, A.A. Потебня, Б. де Куртенэ, A.A. Шахматов, P.O. Якобсон, Н.С. Трубецкой, С.И. Карцевский), где в центре внимания «оказывается не язык в отвлечении от человека, а только человек как носитель языкового мышления» (Б. де Куртенэ) и где историческому языкознанию была отведена особая роль - «показать на деле участие слова в образовании последовательного ряда систем, обнимающих отношение личности к природе» (A.A. Потебня). Это был прорыв в диалектической стратегии научного познания, поставивший историю языка в авангарде гуманитарных исследований, главным объектом которых стал Человек.

Гумбольдтовский «дух народа» резонансом отозвался не только в отдельных авторских штудиях (Э. Сепир, Б. Уорф, К. Леви-Стросс), но и в создании целых направлений, связанных с «возвращением» человека в язык: прагмалингвистики, лингвосемиотики, лингвистической антропологии, лингвистической культурологии и этнокультурологии. Возникает понятие «язык культуры» (Ю.С. Степанов, Ю.М. Лотман, Ю.А. Сорокин, А. Вежбицкая, Н.Д. Арутюнова, Е.М. Верещагин, В.Н. Телия, Н.И. Толстой, Ю.Д. Апресян, М.В. Всеволодова, Н.Ф. Алефиренко, Б.А. Парахонский, А.Г. Шмелев, Ю.Н. Караулов, Е.В. Падучева, B.C. Храковский, В.В. Колесов, Е.С. Кубря-кова, H.H. Болдырев). «Когда культура была открыта как особая реальность, как продукт истории и сама история человека, началось освоение пространства «под именем человек» [Федотова, 1982: 92].

Современный язык, оказавшийся благодатным, «живым» материалом для исследований антропоцентрической направленности, оттеснил на периферию палеорусистику. Потребность в историческом знании - показатель зрелости научной мысли - в последние десятилетия заметно снизилась. В наибольшей степени это относится к историческому синтаксису, многие проблемы которого ждут своего решения. К числу таких в первую очередь следует отнести изучение семантики категории футуральности в языке восточных славян эпохи Древней Руси (XI-XIV вв.) как культурно-исторического феномена, так как именно в этот период происходит вычленение будущего времени из нерасчлененного настояще-будущего, сопровождавшееся активным поиском грамматических средств и синтаксических конструктов, способных выразить футуральную идею. Решение данной задачи в аспекте Человек - Язык - Культура закономерно предполагает рассмотрение параметров языковой личности, форм этнокультурного сознания, роли индивида в «актах языкового употребления», аксиологических констант человека эпохи Средневековья.

Изучение категории лингвистического времени, поиски языковых механизмов, определяющих ее эволюционные изменения применительно к истории русского языка осуществлялись с позиций «языка в себе» преимущественно на материале морфологии глагола. Это вполне объяснимо, так как нигде с такой выразительностью и пульсирующей энергией время не проявляет себя, как в глаголе. Исторический же синтаксис (Ф.И. Буслаев, И.И. Давыдов, В.И. Борковский, А.Н. Стеценко, К.В. Горшкова, Г.А. Хабургаев; Е.С. Истрина, Й. Добровский, В.В. Иванов, В.И. Собинникова, Б.П. Лавров) шел, в основном, по пути формально-грамматического освоения синтаксического материала, сосредоточиваясь на особенностях структуры, типах и способах связи элементов высказывания, частеречной принадлежности главных и второстепенных членов.

Появление системно-функциональной концепции позволило по-новому взглянуть на проблему семантики грамматических категорий. Стало очевидно, что категория времени, являясь базовой в формировании предикативности высказывания, буквально растворена в синтаксисе и что язык располагает целым рядом «неучтенных» традиционной грамматикой средств выражения темпоральности. Полагаем, что функциональный подход вполне актуален и для истории языка. Мнение о том, что язык древних текстов ввиду своей редуцированности, экзегетичности представляет изолированный участок лингвистических исследований, кажется сегодня не вполне правомерным и достаточно условным: «Так как историчность есть существенная черта языкознания и так как синтаксис есть момент истории языка, то неисторическое языкознание как наука, неисторическая этимология и неисторический синтаксис равно немыслимы» [A.A. Потебня, 1958: 48].

Оживившийся в последние годы интерес к проблемам исторического синтаксиса (фундаментальное исследование В.Б. Крысько 1997), исторической темпорологии [Г.В.Звездова, 1996] и исторической лингвоантропологии [Вендина, 2002], а также несомненные достижения в изучении категории темпоральности на материале современного русского и других языков (труды JI. Блумфилда, JL Теньера, О. Есперсена, P.O. Якобсона, В.В. Виноградова, Б.А. Маслова, A.B. Бондарко, М.А. Шелякина, Н.Ю. Шведовой, Г.А. Золото-вой, П. Адамца, Т.П. Ломтева, В.Г, Гака, Е.В. Падучевой, В.Г. Руделева, Н.К. Рябцевой, М.А. Кронгауза, Н.Д. Арутюновой, Козинцевой, Е.С. Яковлевой, В.Г. Григорьева, A.JI. Шарандина и многих других) дают надежду на успех в области, не без основания считающейся труднодоступной, и определяют актуальность предпринятого исследования.

Цель исследования: реконструкция системы футуральных представлений восточнославянской народности эпохи Древней Руси.

Цель работы определяет решение следующих задач:

1. Провести лингвистический анализ памятников письменности по жанрам, выявляя текстовую семантику лексем и структур, выражающих идею будущего времени.

2. Выявить причины и условия возникновения семантических вари--антов общекатегориального значения будущего времени.

3. Установить причины нейтрализации временных значений. ,

4. Выявить условия объективации футурального значения в тексте источника.

5. Определить характерный для данного жанра репертуар языковых средств, формирующих футуральную перспективу.

6. Выявить лингвистические и экстралингвистические параметры соотношения субъект-предикат как концептуальной основы темпоральной картины текста.

Методы исследования. Ведущий метод нашего исследования - феноменологический, концептуальной стратегией которого является «беспредпо-сылочность», а основная задача — погружаясь в материал источника, - понять человека прошлого и через него окружающий мир, в связи с чем текст источника представляется «единственной реальностью, с которой следует считаться». Подобный подход предполагает отношение к извлекаемой из текста информации как к когнитивной верифицирующей основе порождаемых ею философских и социокультурных концепций ВРЕМЕНИ и опирается на такие важные методы, как метод интерпретации, функционально-семантический, дедуктивно-индуктивный, сравнительно-сопоставительный, филологического анализа, пресуппозиционных «включений», оппозитивный.

Новизна исследования заключается в том, что в нем впервые на материале широкого круга памятников письменности:

1. Устанавливается объем содержания категории футуральности в древнерусском языке XIV - XV веков.

2. Определяются культурно-исторические обоснования различных моделей Будущего в текстах разных жанров и в границах одного жанра.

3. Выявляется соотношение социально-иерархических, религиозных, индивидуально-психологических параметров субъектов-объектов носителей футуральной информации в тексте источника и продуцируемых* ими футуральных смыслов как выражение имплицитных связей языка и культуры.

4. Устанавливается аксиологическая «значимость» категории футуральности для каждого жанра в отдельности и русской культуры эпохи Средневековья в целом.

Объектом нашего исследования являются тексты XI-XIV веков1, переводные и оригинальные, принадлежащие ведущим жанрам древнерусской письменной культуры: скриптурному (Новый завет), проповедническому, летописному, делового и бытового письма (грамоты). Обращение к столь разным по назначению, содержанию и стилю источникам объясняется потребностью выявить как внутрижанровые особенности реализации футуральных представлений (варианты), так и наджанровые образцы (инварианты), в своей совокупности манифестирующие архетип темпорального мышления наших предков. «. Мы имеем дело не просто с текстами, а с языком, с пространством смыслов, в котором живет человек, а законы смыслообразования. не зависят от памятника письменности» [Вендина, 2002: 17].

Теоретическое значение исследования - в дальнейшей разработке синтаксической теории в историческом аспекте, направленной на выявление концептуальных основ формирования и функционирования категории футу-ральности в древнерусском языке; в установлении соотношения между онтологическим инвариантом и его эпистемологическим коррелятом применительно к реконструкции архетипа темпорального сознания эпохи Древней Руси; в выявлении действующих в эпоху средневековья культурных закономерностей, участвующих в формировании темпоральной картины мира; в определении содержательной структуры категории оценки в исследуемый период; в разработке некоторых частных проблем лингвистики текста (способы выражения культурно-прагматической интенциональности, специфика презентируемого времени в метатекстовых единицах, особенности перевода как отражение речевого идеала и аксиологических установок данного социума).

На защиту выносятся следующие положения:

1. Категория лингвистического времени, пройдя длительный исторический путь развития, в начальный период древнерусского языка являлась вполне сложившейся для выражения основных темпоральных различий прошедшее :: непрошедшее. Категория вида на этапе вычленения будущего времени из нерасчлененного настояще-будущего явилась хотя и сильным, но не определяющим средством, «вытолкнувшим» категорию будущего времени на поверхность понятийных представлений. Именно потому, что объем концепта «будущее» набрал критическую массу, возникла потребность в появлении языковых средств, репрезентирующих эту категорию. Заверша

1 В терминологии историков и культурологов - эпохи Средневековья. ется данный процесс появлением специальных форм. «Создание новой формы есть всегда создание новой грамматической категории, что и следует иметь в виду, говоря о замене одних форм другими [Потебня, 1977: 114]. Такими формами стали: результативный презенс, получивший в условиях становления видовой корреляции значение простой формы будущего времени, и нарождающаяся аналитическая форма с инфинитивом.

2. Одним из важнейших культурно-исторических факторов, обеспечивших становление будущего времени как самостоятельной темпоральной категории, явилась христианизация Руси и усвоение в связи с этим новых культурных ценностей: идеи Бога, космопланетарной Вечности, необратимости временного потока.

3. Революционный трансцендентный метод познания мира, заявивший о себе в философии Нового завета (так никогда не было, но так будет, если я поверю) был противопоставлен эмпирическому и коренным образом менял представление о будущем, расширяя границы человеческого разума и «распрямляя» вектор времени. Возникают контуры эвристического мышления, креативной харизматической личности.

4. Русская гомилетика с ее антропоцентричностью и вниманием к внутреннему духовному миру человека подготовила почву для самоидентификации субъекта в потоке времени, отразившуюся в усилении «личностного» начала (интенциональной референции) в текстовой манифестации будущего времени.

5. Становление личности явилось следующим этапом освоения территории будущего. Этот процесс наиболее ярко проявляет себя в древнерусских летописях, где коллективным формам сознания, связанным с идеей цикличности времени, противопоставляется индивидуальный способ моделирования будущего. Возникают предпосылки объективации будущего времени на уровне обыденного сознания.

6. Древнерусские грамоты, демонстрирующие изменение соотношения субъект- предикат на рубеже Х1У-ХУ веков, указывают на возможную связь данного явления с историческим процессом становления государственности и, как следствие, - к личной свободе выбора решения на будущее. Верификация данной гипотезы находит отражение в смене модального вектора: надличная модальность уступает место личной.

7. Языковая аранжировка текстов различных жанров, отражающаяся в специфическом наборе средств, используемых для выражения идеи будущего, определяется эпистемической модальностью - ценностно-смысловой позицией автора, в соответствии с которой и строится текст культуры [Але-фиренко, 2002: 90].

Практическая значимость обусловлена возможностью использования результатов исследования в практике научной разработки проблем исторического синтаксиса, исторической лингвоантропологии, линвокультурологии. Полученные результаты могут быть использованы в теоретических и практических курсах по исторической грамматике русского языка, по современному русскому языку (исторический комментарий к синтаксическим явлениям современного языка, к особенностям формирования морфологической категории времени, к проблеме взаимодействия категорий вида и времени).

Апробация. Диссертация обсуждена на кафедре русского языка Тамбовского государственного университета имени Г.Р. Державина.

Основные теоретические положения и практические результаты доложены на научных международных конференциях в Москве, Санкт-Петербурге, Великом Новгороде, Тамбове, на ежегодных научных конференциях и семинарах в Тамбовском государственном госуниверситете, а также в авторских курсах пр истории русского языка, истории русского литературного языка, исторической этимологии, дисциплинам специализации (спецкурсы и спецсеминары по исторической грамматике русского языка), при руководстве дипломными работами и проблемными группами.

13

Заключение научной работыдиссертация на тему "Семантика будущего времени древнерусского языка"

4.3. Выводы

Древнерусские официальные грамоты имеют достаточно однородную директивную природу и демонстрируют устойчивый синтаксический рисунок на протяжении XI-XIV вв.

Наиболее регулярным выразителем футуральной идеи в грамотах, начиная с самых ранних и кончая поздними, на стыке XIV-XV веков, является независимый дебитивный инфинитив, выражающий действие в будущем, декларированное в виде жесткого императива, и имеющий различные оттенки объективной предопределенности: неизбежность, долженствование, вынужденность, невозможность, ненужность, отсутствие необходимости, недопустимость. Конструкции с дебитивным инфинитивом проявляют признаки особой устойчивости на протяжении исследуемого лингвистического времени.

АЖе латининъ дасть. роусиноу товлръ свои оу дълго. оу смольнске. злплл тнтн немчиноу пьрв'Ък. Гр 1229, сп. А (смол.); а холопъ. или рок а. почнеть вадити на господоу томоу ти в^ры не /а77/. Гр 1269 (нова.).

Конкретный человек выступает в этих условиях как объект, на который направлена воля высшей власти, духовной или светской: архимандрита, митрополита, игумена, епископа, короля, князя, посадника, наместника, воеводы, старосты, новгородского вече и др.

Вариативность союзных компонентов, а также способов выражения предиката обусловленной части отражает процесс становления данной синтаксической фигуры.

Объективация футурального значения становится возможной в контекстах, где речь идет о явлениях регулярных, вероятность осуществления которых в будущем достаточно велика. При этом актуализируется не само действие, а иной признак: Л что зверет, тому ити в мою клзну Гр 1398 (1, моск.).

Степень объективации будущего зависит от следующих факторов:

1) является ли адресант лицом, от которого исходит директива, или же он - медиатор воли другого лица; 2) кто является субъектом действия: адресат, адресант или какое-то третье лицо; 3) какой социальный статус имеет адресант, адресат или некое третье лицо, являющееся субъектом действия в будущем.

В Объективация достигает наивысшей силы, если адресант директивы выступает как субъект независимого предложения: мы свое швиды не положнмъ. а воле не можемъ терпети. Гр ок. 1300 (2, рижск.); л мы слувоуемо ему. при ндше1 в'кри. и е врАту роману, и ¡его дткте(м). т^хо »А* тисами рувлш. воротнтн исполна Гр 1388 (1, ю.-р.).

Примеры подобного рода появляются в массе к XV веку, в московских грамотах, и, вероятно, косвенно отражают культурно-историческую ситуацию, связанную с укреплением государственной власти в лице московского князя.

В бытовых грамотах проявляется возможность недолгосрочного планирования будущего.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Результатом проведенного исследования послужили следующие выводы:

1. Категория будущего времени древнерусского языка (= категория фу-туральности) является семантико-аксиологической доминантой категории темпоральности. Именно категория футуральности оказалась в Х1-ХУ вв. в эпицентре пересечения глобальных сдвигов, связанных с эволюцией мышления и культуры, отразив процесс становления личности и появления новых цивилизационных парадигм.

2. Категория лингвистического времени, пройдя длительный исторический путь развития, в начальный период древнерусского языка являлась вполне сложившейся для выражения основных темпоральных различий прошедшее :: непрошедшее. Категория вида на этапе вычленения будущего времени из нерасчлененного настояще-будущего явилась хотя и сильным, но не определяющим средством, «вытолкнувшим» категорию будущего времени на поверхность понятийных представлений. Именно потому, что объем концепта «будущее» набрал критическую массу, возникла потребность в появлении языковых средств, репрезентирующих эту категорию. Завершается данный процесс появлением специальных форм. «Создание новой формы есть всегда создание новой грамматической категории, что и следует иметь в виду, говоря о замене одних форм другими [Потебня, 1977: 114]. Такими формами стали: результативный презенс, получивший в условиях становления видовой корреляции значение простой формы будущего времени, и нарождающаяся аналитическая форма с инфинитивом.

3. Одним из важнейших культурно-исторических факторов, обеспечивших становление будущего времени как самостоятельной темпоральной категории, явилась христианизация Руси и усвоение в связи с этим новых культурных ценностей: идеи Бога, космопланетарной Вечности, необратимости временного потока.

4. Революционный трансцендентный метод познания мира, заявивший о себе в философии Нового завета (так никогда не было, но так будет, если я поверю) был противопоставлен эмпирическому и коренным образом менял представление о будущем, расширяя границы человеческого разума и «распрямляя» вектор времени. Возникают контуры эвристического мышления, креативной харизматической личности. Яркий тому пример - последовавшая за Средними веками эпоха Возрождения, где наблюдается четкая дифференциация прошедшего, настоящего и будущего.

5. Русская гомилетика с ее антропоцентричностью и вниманием к внутреннему духовному миру человека, подготовила почву для самоидентификации субъекта в потоке времени, отразившейся в усилении «личностного» начала (интенциональной референции) в текстовой манифестации будущего времени. Проповедническая книжность отразила возрастающую потребность общественного сознания в осмыслении концепта «будущее» и создала очевидные предпосылки к оформлению будущего как самостоятельной понятийной категории. Именно проповедническая книжность подготовила почву для аналитического восприятия временной картины мира: синтетический способ временных представлений человека раннего средневековья заменяется постепенно аналитическим с четкой трихотомией ПРОШЕДШЕЕ : НАСТОЯЩЕЕ : БУДУЩЕЕ.

6. Становление личности явилось следующим этапом освоения территории будущего. Этот процесс наиболее ярко проявляет себя в древнерусских летописях, где коллективным формам сознания, связанным с идеей цикличности времени, противопоставляется индивидуальный способ моделирования будущего; онтологически либо культурно-исторически детерминированным - витально-эгоистические. Возникают предпосылки объективации будущего времени на уровне обыденного сознания, что находит отражение в использовании форм и конструктов со значением объективного будущего.

7. Древнерусские грамоты, демонстрирующие изменение семантико грамматического статуса субъекто- и объектохарактеризующих предикаций на рубеже Х1У-ХУ веков, указывают на возможную связь данного явления с историческим процессом становления государственности и, как следствие, -к личной свободе выбора решения на будущее. Верификация данной гипотезы находит отражение в смене модального вектора: надличная модальность уступает место личной, субъективная модальность — объективной.

8. Языковая аранжировка текстов различных жанров, отражающаяся в специфическом наборе средств, используемых для выражения идеи будущего, определяется эпистемической модальностью — ценностно-смысловой позицией автора, в соответствии с которой и строится текст культуры [Алефи-ренко, 2002: 90].

9. Каждый жанр литературы (включая деловую и бытовую письменность) представляет свою модель будущего времени.

10. Будущее время в гомилетике, отражая теоцентрическую модель ми1 роустройства (где главный субъект - БОГ, а человек — объект-пациенс, испытывающий давление высшей силы), является объективным, бесконечным, каузально-активным, гомогенным, континуальным, аксиологичным, космо-логичным, феноменальным, теоцентричным, умозрительным, совмещающим в себе цикличность (христианские праздники, обряды) и линейность.

11. Профанное время, манифестируемое древнерусскими летописями и отражающее витально-эгоистические устремления человека, субъективно, конечно, планируемо, целерационально, интенциально, умозрительно. Отражая различные интенции, оно может объективироваться субъектом высказывания, то есть моделироваться как объективная сущность: га поилъ ксмь коне тьхв'Ърью. а кще волховомь напою. ЛН, 100 об. ; положю главу свою за та ЛЛ, 68; а головою повалю за новъгородъ. ЛН,

82 об.; Поиде князь АлексАндръ с новгородци и с врлтомт» Андр^емт* и с ннзовцн на Чюдскую землю на Н'Ьмци в зим^, в сил^ велиц'Ь, да не похвалятся, ркуще: укорнмъ словеньскын языкъ ниже севе JIH, 166.

12. Будущее время деловой письменности, выражающее идею пре-скрипции, - надличностно, гипотетично: а дворлномъ твоимъ х°Анти по пошлин^ како пошло нспервА. Однако в определенных категориях грамот (даровных, жалованных, отказных и др.) будущее может объективироваться: а приказываю очну свою москву д'Ьте(м) свон(м). Особенно отчетливо этот процесс проявился на рубеже XIV-XV веков и имел, вероятно, культурно-исторические обоснования (см. п. 7). В бытовых грамотах обнаруживается возможность недолгосрочного планирования: а я прндоу по велнкдънн.

Список научной литературыНовикова, Нина Викторовна, диссертация по теме "Русский язык"

1. Гр 1264 (з.-р.) Грамота литовского кн. Герденя о заключении им, в качестве князя Полоцкого и Витебского, мирного договора с ливонским геррмейстером, 22 декабря 1264 г. Хран.: РА. Изд.: ГСЗР, № 2а. Полоцк, гр., № 1: 28 декабря 1263г., копия н. XV в.

2. Грамота договорная Новгорода с в. кн. тверским Михаилом Ярославичем, 1294-1301 гг. (Шахматов), или 13011302 гг. (Срезневский, 1863, с. 80), или 1296-1301 гг. (ГВНП, № 5). Хран.: РА. Изд.: Шахматов, № 5 (с. 243245).

3. Грамота рижан к витебскому князю Михаилу Константиновичу (2, рижск.) о его обидах, ок. 1300 г. Хран.: РА. Изд.: Срезневский, 1863, с. 240-241 (ср. также РЛА, № 49).

4. Янин 1962, с. 179: 1303-1307 гг.

5. Грамота договорная тверского в. кн. Михаила Ярослави-ча с Новгородом, 1314 г. (Шахматов), или 1317 г. (СГГД, I, № 12), или 1316 г. (ГВНП, № 11). Хран.: ЦГАДА. Изд.: Шахматов, № 12 (с. 256-258). Зимин, с. 310: февраль 1316 г.

6. Грамота духовная московского в. кн. Ивана Даниловича2, моек.)1. Гр после 1341 (ю.-р.)1. Гр после 1349 (ю.-р.)1. Гр 1349 (1,ю.-р.)1. Гр 1350 (2, ю.-р.)1. Гр 1350-1351 (моек.)

7. Калиты, ок. 1339 г. (ДЦГ), или 1328 г. (СГТД, 1, № 22), или 1331 г. (Срезневский, 1863, с. 88). Хран.: ЦГАДА. Взяты лексические варианты к Гр ок. 1339 (1, моек.) (см. выше) по изданию: ДЦГ, № 16.

8. Грамота кн. Кестутия и Любарта, после 1341 г. (Срезневский, 1882, ст. 191; Розов). Хранилась в Кенигсбергском архиве. Изд.: Срезневский. Приложение, № 39 (см. также: Розов, № 1). Пещак, № 8.

9. Грамота духовная московского в. кн. Симеона Ивановича Гордого, 18 марта-26 апреля 1353 г. (ДДГ; СГТД, I, № 24) Хран.: ЦГАДА. Изд.: ДДГ. № 3. Кучкин 1980, с. 40: 1354 г.

10. Грамота купчая Петра Радцеовского Анне Радивонковой на (ю.-р.) землю с млином, корчмою и половиной става, писанная в Перемышле, 1359 г.'Хранилась в Архиве Пе-ремышльской латинской капитулы. Изд.: Розов, № 5. Пещак, № 16.

11. Пташицкий, № 8 (см. также: Розов, № 7). Пещак, № 19.) Гр 1366 Грамота купчая Петра Радцеовского Хлиплю и Захарии2, ю.-р.) Шульжичам на Пнеколт, 1366 г. Хран.: ВСг. Изд.: Розов,

12. Пещак, № 20.) Гр ок. 1367 Грамота договорная московского в. кн. Дмитрия Ивано-(моск.) вича (моек.) Донского с кн. серпуховским и боровским

13. Срезневский, 1863, с. 108). Хран.: ГБЛ, собр. Рум. Изд.: Иванов, № 8. Янин 1962, с. 206-207: ок. 29 сентября 1373 г.

14. Грамота Новгорода Любеку с требованием возврата товаров, награбленных морскими разбойниками у новгородцев, 1373 г. (не позднее сентября). Хран.: фотокопия в Архиве ЛОИИ. Изд.: ГВНП, № 44. Янин 1962, с. 206210: 1370-1371 гг.

15. Гр ок. 1381-1425 (бел озер.)

16. Изд.: Срезневский. Приложение (см. также: Розов,11.. Пещак, № 25.

17. Грамота духовная митрополита Алексея, данная Московскому Чудову монастырю, на села и деревни, ок. 1377 г. (АСВР) или до 1378 г. (Срезневский, 1882, ст. 236). Изд.: АСВР, III, № 28.

18. Грамота купчая Михаила Федоровича и Юрия Вонцифо-рова на село Медну с деревнями и пустошами, ок. 13801417 гг. Хран.: ГБЛ, собр. Тр.-Серг. Изд.: ПМГ, I. Янин 19706, с. 65: до 1409 г.

19. Грамота данная Оксиньи, дочери Фомы Васильевича, архимандриту Чудова монастыря Иоакиму на пустошь Шу-гаровскую, ок. 1381-1425 гг. Хран.: ГБЛ, собр. Бел. Изд.:1. ACBP, III, № 30.

20. Гр 1387 Грамота польского короля Владислава Ягелла князю1. з.-р.) Скир-гайлу на Троцкое княжение и г. Полоцк, 25 апреля1387 г. Хран.: БАН. Изд.: Сахаров, № 15 (см. также: Соболевский и Пташицкий, № 14).Пещак, № 40; Полоцк, гр., № 10.

21. Гр 1387 Грамота королевского слуги Панка князю Скиргайлу о2. з.-р.) доставлении 200 рублей, 9 ноября 1387 г. Хран.: ВСг.

22. Изд.: Соболевский и Пташицкий, № 12. Пещак, № 39. Гр 1388 Грамота закладная польского короля Владислава Ягелла1, ю.-р.) молдавскому воеводе Петру на Галич, 27 января 1388 г.

23. Хран.: ЦТ АДА. Изд.: Розов, № 19. Пещак, №41. Гр 1388 Грамота поручная князей и бояр польскому королю Вла2, ю.-р.) диславу Ягеллу и его жене за его брата северского кн.

24. Дмитрия Корибута, 26 апреля 1388 г. Хран.: ВСг. Изд.: Соболевский и Пташицкий, № 6 (см. также: Розов, № 20). Пещак, № 43.

25. Ягеллу за Олехна, 10 октября 1388 г. Хран.: ВСг. Изд.: Соболевский и Пташицкий, № 10 (см. также: Розов, №1. Гр 1388 (6, ю.-р.)1. Гр 13891, моск.)1. Гр 1389 (2, моек.)1. Гр 1389 (3, з.-р.)1. Гр после 1389 (белозер.)1. Гр 13901, моск.)22.. Пещак, № 46.

26. Грамота духовная (вторая) московского в. кн. Дмитрия Ивановича Донского, 13 апреля- 16 мая 1389 г. (Срезневский, 1863, с. 119; ДДГ). Хран.: ЦГАДА, ф. 135, отд. 1, рубр. I, № 7. Расписана по фотокопии, восстановленные места по изд.: ДДГ, № 12.

27. Грамота кн. Симеона-Лугвеня на верность польскому королю Владиславу Ягеллу, 18 апреля 1389 г. (Срезневский, 1863, с. 119). Хран.: ГПБ, фонд Западнорусские акты. Изд.: Соболевский и Пташицкий, № 47. Пещак, № 48.

28. Грамота купчая белозерской княгини Федосьи, после 1389 г. (Срезневский, 1863, с. 267—268) или 1380-1390 гг. (АСВР). Хран.: ЛОИИ, собр. Головина. Расписана по фотокопии. Изд.: АСВР, II, № 1.

29. Грамота договорная московского в. кн. Василия Дмитриевича с кн. серпуховским и боровским Владимиром Андреевичем, после 6 января 1390 г. (ДДГ) или 1389 г. (СГГД, I, № 35; Срезневский, 1863, с. 120). Хран.: ЦГА

30. Гр 1392 Грамота мирная (Нибуров мир) новгородцев с немецки3, новг.) ми купцами (список А), январь февраль 1392 г. (РЛА, №115; ГВНП, № 46). Хран.: РА. Изд.: Th. Shiemann. Russland, Polen und Livland bis 17. Jahrhundert, Bd 1. Berlin, 1886.

31. Грамота присяжная северского кн. Федора Любартовича на верность польскому королю Владиславу Ягеллу и его жене, ок. 23 мая 1393 г. Хран.: BCz. Изд.: Соболевский и1. Гр 1393 (3, ряз.)1. Гр 1393 (4, ю.-р.)1. Гр 1394 (ю.-р.)1. Гр 1396 (полоцк.)

32. Гр 1397-1427 (2, белозер.)1. Гр. 1398 (1,ю.-р.)

33. Пташицкий, № 11 (см. также: Розов, № 27). Пещак, №59.

34. Грамота поручная рязанского в. кн. Олега Ивановича польскому королю Владиславу Ягеллу за своего зятя -кн. Корибута (брата Ягелла), 11 октября или 14 ноября 1393 г. (АЮЗР, II, № 67). Хран.: ВСг. Изд.: Соболевский и Пташицкий, № 7. Пещак, №61.

35. Грамота раздельная Галицкого старосты Гневоша о выделе женой и детьми Ходька Лоевича его племянника Волчка, 1393 г. Хран.: ОзэоНпеит. Изд.: Соболевский и Пташицкий, № 27 (см. также: Розов, № 28). Пещак, №60.

36. Грамота жалованная польского короля Владислава Ягелла своему слуге Данилу Дажбоговичу Задеревецкому на именья в Галиции, 29 июня 1394 г. Хран.: ВСг. Изд.: Соболевский и Пташицкий, № 15 (см. также: Розов, № 29). Пещак, № 64.

37. Грамота снятинского и галицкого старосты Бенка, 13 сентября 15 ноября 1398 г. Хранилась в б-ке гр. Тарнов-ских в Дзикове. Изд.: Соболевский и Пташицкий, № 28 (см. также: Розов, № 31). Пещак, № 71.

38. Гр 1398 Грамота-обязательство луцкого епископа Иоанна дать2, ю.-р.) польскому королю Владиславу Ягеллу 200 русских гривен и 30 коней за получение галицкой митрополии, 1398 г. Хран.: ГБЛ, собр. Рум. Изд.: Розов, № 30. Пещак, № 73.

39. Грамота литовского в. кн. Витовта рижскому бургомистру Никтиборгу о взаимной присяге, 6 марта 1399 г. (Срезневский, 1863, с. 131-132). Хран.: РА. Изд.: Сахаров, № 18 (см. также: PJIA, № 122). Пещак, № 77; Полоцк, гр., № 26.

40. Грамота данная Панка Обуховича, сына тивуна Негне-вицкого, Лаврашевскому монастырю на две сеножати, XIV в. Вписана в Лаврашевское евангелие н. XIV в., л. 140 об. Хран.: ВСг. Изд.: АЮЗР, II, № 64/11. Пещак, № 84.

41. Грамота Пскова Риге с требованием выдачи должника Нездильца псковичу Ивану Голову, начала XIV в. (ГВНП, № 332). Хран.: РА. Изд.: Соболевский и Пташиц-кий, № 45.

42. Грамота вкладная полоцкого в. кн. Андрея Ольгердовича Полоцкому Троицкому монастырю на сельцо Просмужи-ци, XIV в. Вписана в Полоцкое евангелие ХШ-Х^ вв. Хран.: ГПБ, Погод., № 12, л. 31 об. Расписана по рукописи. Полоцк, гр., № 29.

43. Грамота вкладная духовная Ивана Никоновича сына Дементьева Полоцкому Троицкому монастырю на разные земли, XIV в. Вписана в Полоцкое евангелие XIII—XIV вв. Хран.: ГПБ, Погод., № 12, л. 126 об. Расписана по рукописи. Полоцк, гр., № 28.

44. Грамота раздельная Василия Федоровича с братом его Василием Степановичем, XIV в. Хран.: ГПБ. Изд.: Лопа-рев, ч. III, с. 183-185.

45. ИларМол XI сп. XIV ИларПосл XI сп. XIV

46. ИларПоуч XI сп. Х11-ХШ ИларСлЗак XI сп. Х1У/ХУправильности веса, к. XIV в. Хран.: РА. Изд.: Боголюбова и Таубенберг, с. 21.

47. Канонник, XIV в., ГБЛ, Тр.-Серг., № 254: л. 53-56 Молитва Илариона.

48. Сборник, XIV в., ГБЛ, ф. 29 (Беляевск.), № 54/М., 1548: л. 192 об.-202. Наказание Илариона к отрекшимся от мира (или Послание к брату столпнику). Пролог на сентябрь-февраль ХИ-ХШ вв., ГПБ, Соф., №. 1324.

49. Сборник к. XIV н. XV в. (по датировке Никольского) или к. XV в. (по датировке арх. Леонида), ГИМ, Увар., № 509, 4°: л. 159-169 об.-Слово о законе и благодати митрополита Илариона. Изд.: см. Чт. ОИДР, 1848, № 7..

50. KEXII Кормчая Ефремовская, XII в., ГИМ, Син., № 227: л. 11876 текст. Изд.: Древнеславянская кормчая XIV титулов без толкований, труд Бенешевича В.П., т. 1. СПб., 1906 г. с. 1-15,40-803.

51. КТурКан Каноны Кирилла Туровского, XII в., по рук.: Обиход

52. XII сп. XIV церковный, XIV в., ГПБ, Соф., № 1052.

53. ЛИ ок. 1425 Летопись Ипатьевская, южнорусский летописный свод к.

54. XIII в., сп. ок. 1425 г. Изд.: ПСРЛ, т. 2, изд. 2. СПб., 1908, ст. 1-938.

55. Пч к. XIV СбСоф к. XIV СбТ XIV/XV СбТр XII/XIII1. СбТр к. XIV

56. СбУв XIV СбХл XIV СбЧуд XIV СбЯр XIII1. СВл XIII сп. к. XIV1. УЯрЦерк сп. 1420-14301. OCTXIVго изводов. Под ред. и с предисл. А. Н. Насонова. М.-Л., 1950, с. 15-100.

57. Пандекты Никона черногорца, XIV в., ГИМ, Чуд., № 16, 207 л.

58. Пролог "Лобковский" сетябрьской половины, 1262 г.,или 1282 г., ГИМ, Хлуд., № 187, 148 л.

59. Пчела, XIV-XV вв., ГПБ, F. п. 1, 44, 196 л.

60. Сборник, к. XIV в., ГПБ, Соф., № 1262.

61. Сборник, к. XIV н. XV в., ГПБ, Q. п. 1, 7.

62. Сборник слов и поучений, в том числе апокрифических,к, XII н. XIII в., ГБЛ, Тр.-Серг, № 12,- 202 л.

63. Иоанна Златоуста и других поучения, к. XIV в., ГБЛ, Тр.1. Серг., № 9.

64. Сборник, XIV в., ГИМ, Увар., № 589, 1°.

65. Сборник, XIV в., ГИМ, Хлуд. № ЗОд

66. Сборник Чудова монастыря, к. XIV. в; ГИМ, Чуд., № 20.

67. Сборник молитв, вт. пол. XIII в., Ярославский областнойкраеведческий музей № 15481, 1°; 226 л: (л, 200 хранитсяв ГИМ, Барс., № 347).

68. Поучения (пять) Серапиона Владимирского (по рукописям ЗЦ к. XIV, СбПаис XIV/XV. Изд.: Е. Петухов. Серапион Владимирский, русский проповедник XIII в., СПб, 1888.

69. Устав князя Ярослава о судах церковных по сп. 20-х годов XV в ГИМ, Музей, № 1009, л. 95-96 об. Щапов, с. 243-257: Пространная редакция XII-XIII вв Ипатьевский извод. Изд.: ДКУ, с. 91-93.

70. Огласительные поучения Феодора Студита, XIV в., ГБЛ,

71. МДА ф. 172 (I), № 52, 230 л. ЧудН XII Златоструй и отрывок торжественника XII в., ГПБ, Р. п. I,46 л. 66а-766 Чудеса Николая Чудотворца. СК XI-XIII, № 74: XII в.

72. Шест XIV Шестоднев, XIV в., ЦГАДА, ф. 3 81, № 67 (Тип., № 175):л. 34, 95 записи, л. 70 об., 78, 79, 81, 82, 83, 84, 84 об., 87, 90, 96, 97, 110 - приписки. Каталог: окт. 1374 г.1. БИБЛИОГРАФИЯ

73. Аванесов, Р.И., Иванов, В.В. Принципы реконструкции исходной морфологической системы / Р.И. Аванесов, В.В. Иванов // Историческая грамматика русского языка. Морфология. Глагол / Под ред. Р.И. Аванесова,

74. B.В. Иванова. М., 1982. - С. 5-10.

75. Августин Аврелий. Исповедь. М.: Рос. библейское общ-во, 1992.327 с.

76. Аверинцев, С.С. Истоки и развитие раннехристианской литературы /

77. C.С. Аверинцев //История всемирной литературы. М., 1983. - Т. 1. - С. 583.

78. Аверинцев, С.С. Порядок космоса и порядок истории в мировоззрении раннего средневековья (общие замечания) / С.С. Аверинцев // Античность и Византия. М.: Наука, 1975. - С. 266-285.

79. Аверинцев, С.С. Поэтика ранневизантийской литературы / С.С. Аверинцев. M.: Coda, 1997. - 343 с.

80. Аверинцев, С.С. Риторика и истоки европейской литературной традиции / С.С. Аверинцев. М.: Школа «языки русской культуры», 1996. - 448 с.

81. Акимова, Т.Г., Козинцева, H.A. Аспектуально-таксисные ситуации. Зависимый таксис. Независимый таксис / Т.Г. Акимова, H.A. Козинцева // ТФГ 1987. Л: Наука, 1987. - С. 256-294.

82. Аксаков, К.С. О русских глаголах / К.С. Аксаков // Полное собрание сочинений. Т. 2. - Ч. 1. -М., 1875. - 661 с.

83. Алексина, Т.В. Власть Хроноса / Т.В. Алексина. М.: РУДН, 1994. -- 100 с.

84. Ю.Алефиренко, Н.Ф. Поэтическая энергия слова. Синергетика языка, сознания и культуры / Н.Ф. Алефиренко. М.: Academia, 2002. - 394 с.

85. П.Ананьев, Б.Г., Айрапетьянц, Э.Ш. Восприятие пространства и времени / Б.Г. Ананьев, Э.Ш. Айрапетьянц. Л.: Наука, 1969. - 312 с.

86. Андреев, H.Д. Раннеиндоевропейский праязык / Н.Д. Андреев. JL: Наука, 1986. - С. 328.

87. Аннушкин В.И. История русской риторики. Хрестоматия: Учебное пособие. 2-е изд., испр. и доп. - М., 2002. - 416 с.

88. Аннушкин, В.И. Русская риторика: исторический аспект: Уч. пособ. / В.И. Аннушкин. М.: Высшая школа, 2003. - 397 с.

89. Аннушкин, В.И. Что такое словесность (К определению научного термина и границ учебного предмета) / В.И. Аннушкин // Русская словесность. 1994. - № 5. - С. 33-40.

90. Апресян, Ю.Д. Экспериментальное исследование семантики русского глагола. -М.: Наука, 1967.-251 с.

91. Апресян, Ю.Д. Коннотации как часть прагматики слова (лексикографический аспект) / Ю.Д. Апресян // Избранные труды. Т.П. Интегральное описание языка и системная лексикография. М., 1995. - 766 с.

92. Арутюнова, Н.Д. Вступительная статья / Н.Д. Арутюнова // Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке. М.: Индрик, 1999. -С. 3-11.

93. Арутюнова, Н.Д. Оценка. Событие. Факт / Н.Д. Арутюнова. М: Языки русской культуры, 1988. - 895 с.

94. Арутюнова, Н.Д. Речь // Лингвистический энциклопедический словарь / Н.Д. Арутюнова. М., 1990. - С. 414-416.

95. Арутюнова, Н.Д. Язык и мир человека / Н.Д. Арутюнова. М.: Языки русской культуры, 1998. - XV. - 895 с.

96. Аскин, Я.Ф. Направление времени и временная структура процессов / Я.Ф. Аскин // Пространство. Время. Движение. М.: Наука, 1971. - С. 56-80.

97. Аскин, Я.Ф. Проблема времени. Ее философское истолкование / Я.Ф. Аскин. М.: Мысль, 1966. - 200 с.

98. Ахундов, М.Д. Концепция пространства и времени: Истоки, эволюция, перспектива / М.Д. Ахундов. М.: Наука, 1982. - 222 с.

99. Баженова, С.JI. Придаточные предложения цели в древнерусском языке (по памятникам XIV-XVII вв.): автореф. дисс. канд. филол. наук (10.02.01)/Баженова С.Л. М., 1954.-16 с.

100. Барнет, В. К вопросу о методологии синхронного среза в диахронии // Языкознание в Чехословакии. / В. Барнет. М., 1978. - С. 134-141.

101. Бергсон, А. Опыт о непосредственных данных сознания (Время и свобода воли) Собр. Соч. В 4-х т. Пер. с фр. / А. Бергсон. М.: Московский клуб, 1992.-Т. 1.-С. 50-159.

102. Бердяев, H.A. Новое средневековье / H.A. Бердяев. Берлин: Обелиск, 1924.-244 с.

103. Бердяев, H.A. О назначении человека / H.A. Бердяев. М.: Республика, 1993.-382 с.

104. Берман, Б.И. Читатель жития (Агиографический канон русского средневековья и традиция его воспроизведения) / Б.И. Берман // Художественный язык средневековья. М., 1982. - С. 159-183.

105. Библейская энциклопедия: Путеводитель по Библии. 2-е изд. испр. - М: Российское библейское общество. - 2002. - 352 с.

106. Боас, Ф. Ум первобытного человека / Ф. Боас. М.-Л.: Гос. изд., 1926.-216 с.

107. Богородицкий, В.А. Общий курс русской грамматики / В.А. Богоро-дйцкий. Казань: Тип. ун-та, 1904. - 211 с.

108. Бодуэн де Куртене, И.А. Избранные труды по общему языкознанию в 2-х томах / И.А. Бодуэн де Куртене. М., 1963. - Т. 2. - 616 с.

109. Болдырев, H.H. Когнитивная семантика: Курс лекций по английской филологии / H.H. Болдырев. Тамбов: Изд. ТГУ, 2002. - 123 с.

110. Бондарко, A.B. Проблемы и методы сопоставительного изучения грамматических категорий в славянских языках / A.B. Бондарко // Славянское языкознание. М., 1983. - С. 34-42.

111. Бондарко, A.B. Вид и время русского глагола (значение и употребление) / A.B. Бондарко. М.: Просвещение, 1971. - 371 с.

112. Бондарко, A.B. Основы функциональной грамматики: Языковая интерпретация времени / A.B. Бондарко. СПб. 1999. — 256 с.

113. Бондарко, A.B. Темпоральность / A.B. Бондарко // ТФГ 1990. Д.: Наука, 1990. - С. 5-58.

114. Борковский, В.И. Синтаксис древнерусских грамот / В.И. Борковский. Львов: Изд. Львов, гос. ун-та, 1949. - 390 с.

115. Бородина, А.Н. Категория таксиса в современном немецком языке в сопоставлении с категорией таксиса в английском языке: автореф. дисс. канд. филол. наук (10.02.01) / А.Н. Бородина. Киев, 1975. - 20 с.

116. Борхес, Х.Л. История вечности 1936а. // Х.Л. Борхес. Соч. в 3-х т. Пер. с исп. М.: Полярис, 1994. - Т.1. - С. 173-192.

117. Борхес, Х.Л. Циклическое время 19366. // Х.Л. Борхес. Соч. в 3-х т. Пер. с исп. М.: Полярис, 1997. - Т.1. - С. 206-210.

118. Буланин, Д.М. Античные традиции в древнерусской литературе XI-XVI вв.: автореф. дисс. докт. филол. наук (10.02.01) / Буланин Д.М. Л., 1989.-42 с.

119. Булаховский, Л.А. Исторический комментарий к русскому литературному языку / Л.А. Булаховский. Киев: Радяньска школа, 1950. — 410 с.

120. Бунина, И.К. Категория времени и категория таксиса. О противопоставлении относительных и абсолютных времен болгарского индикатива / И.К. Бунина // Исследования по славянскому языкознанию. — М.: Наука, 1971. С.124-128.

121. Бурдина, Н.И. Сложные предложения со значением следствия в истории русского языка (по памятникам XI первой половины XVII вв.): автореф. дисс. канд филол. наук (10.02.01) /Бурдина H.A. — Казань, 1971. — 16 с.

122. Буслаев, Ф.И. Историческая грамматика русского языка / Ф.И. Буслаев. Ч. II. - Синтаксис. - М., 1869. - 394 с.

123. Бычков, В.В. Аллегорическая экзегеза как феномен эстетического сознания / В.В. Бычков // Библия в культуре и искусстве // Материалы научной конференции: Випперовские чтения 1995. Выи 28. ГМИИ им. Пушкина. -М, 1996.-С. 46-56.

124. Вагнер, Г.К. Канон и стиль в древнерусском искусстве / Г.К. Вагнер. — М: Искусство, 1987. — 288 с.

125. Вагнер, Г.К., Велецкая, H.H. Становление личности в нравственном сознании Киевской Руси / Г.К. Вагнер, H.H. Велецкая // Истоки русской культуры. Археология и лингвистика. М.: Русский мир, 1997. - С. 21-29.

126. Вальденберг, В. Древнерусские учения о пределах царской власти / В. Вальденберг. Пгд., 1916. - 463 с.

127. Вандриес, Ж. Язык: Лингвистическое введение в историю / Ж. Ван-дриес. -М, 1937.-316 с.

128. Ваулина, С.С. О модальных функциях глагола МОЧИ в древнерусском языке. (Х1-ХУП вв.) / С.С. Ваулина // Калининград, ун-т. Л.:, 1988. — 143 с.

129. Вейсман, А.Д. Греческо-русский словарь. Репринт V-ro издания 1899 г. / А.Д. Вейсман. М., 1991.- 1370 с.

130. Вендина, Т.И. Средневековый человек в зеркале старославянского языка / Т.И. Вендина. М.: Индрик, 2002. — 336 с.

131. Верещагин, Е.М. Христианская книжность Древней Руси / Е.М. Верещагин. М.: Наука, 1996. -208 с.

132. Вернадский, В.И. Размышления натуралиста: Пространство и время в неживой и живой природе / В.И. Вернадский. М., 1975. - 432 с.

133. Виноград ob, B.B. История русского литературного языка: Избранные труды / В.В. Виноградов. М., 1978. - 320 с.

134. Виноградов, В.В. Личность / В.В. Виноградов // Из истории слов. -М, 1994.-С. 21-25.

135. Виноградов, В.В. Русский язык: (Грамматическое учение о слове) / В.В. Виноградов. М.: Русский язык, 2001. - 717 с.

136. Винокур, Г.О. Избранные работы по русскому языку / Г.О. Винокур. М., 1959. - 491 с.

137. Вундт, В. Проблемы психологии народов / В. Вундт. М.: Космос, 1912.-212 с.

138. Выготский, JI.C. Мышление и речь / JI.C. Выготский. М.: Лабиринт, 1996.- 415 с.

139. Гадамер, Г.-Х. Истина и метод / Г.-Х. Гадамер. М.: Прогресс, 1988. - 699 с.

140. Гак, В.Г. К типологии функциональных подходов к изучению языка / В.Г. Гак // Проблемы функциональной грамматики. М.: Наука, 1985. -С. 5-15.

141. Гак, В.Г. Языковые преобразования / В.Г. Гак. М.: Школа «Языки русской культуры», 1998. — 763 с.

142. Гаспаров, Б.М. Язык, память, образ / Б.М. Гаспаров. М.: Новое литературное обозрение, 1996.-351 с.

143. Георгиева, В.Л. История синтаксических явлений русского языка / В.Л. Георгиева. -М.: Просвещение, 1968. 167 с.

144. Гиппиус, A.A. Лингво-текстологическое исследование синодального списка Новгородской первой летописи: автореф. дисс. канд. филол. наук (10.02.01) / Гиппиус A.A. М., 1996. - 27 с.

145. Гончаров, Е.Б. Время грамматическое и время философское/ Е.Б. Гончаров. Киев, 1986. — 35 с.

146. Горалек, К. О теории литературного языка / К. Горалек // Новое в зарубежной лингвистике. Вып XX.- М.: Прогресс, 1988. С. 21-38.

147. Горшков А.И. Теория и история русского литературного языка. М., 1984. -319 с.

148. Горшков, А.И. Теоретические основы истории русского литературного языка / А.И. Грршков. М., 1983. - 160 с.

149. Горшкова, К.В., Хабургаев, Г.А. Историческая грамматика русского языка / К.В. Горшкова, Г.А. Хабургаев. М., 1981. - 359 с.

150. Грановский, Т.Н. Лекции по истории средневековья / Т.Н. Грановский. М.: Наука, 1986 1849-1850. -427 с.

151. Грюнбаум, А. Философские проблемы пространства и времени / А. Грюнбаум. М.: Прогресс, 1969. - 590 с.

152. Гудзий, Н.К. История древней русской литературы / Н.К. Гудзий. -М., 1966. 543 с.

153. Гулыга, A.B. Русская идея и ее творцы / A.B. Гулыга. М.: Соратник, 1995.-310 с.

154. Гумбольдт, В. фон. Избранные труды по языкознанию / В. фон Гумбольдт. М., 2000. - 396 с.

155. Гумбольдт, В. фон. Язык и философия культуры / В. фон Гумбольдт. М.: Прогресс, 1985. - 449 с.

156. Гуревич, А.Я. Категории средневековой культуры / А.Я. Гуревич. — М.: Искусство, 1984. 350 с.

157. Гуревич, А.Я. Время как проблема культуры / А.Я. Гуревич // Вопросы философии, 1969. № 3. - С. 105-116.

158. Гуревич, А.Я. Представление о времени в средневековой Европе / А.Я. Гуревич // История и психология. М., 1971. - С. 159-199.

159. Гуревич, А.Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства / А.Я. Гуревич. М.: Искусство, 1990. — 396 с.

160. Гуссерль, Э. Логические исследования. Т. 2.: Исследования по феноменологии и теории познания / Э. Гуссерль // Логос, 1997. № 9. - С. 3438.

161. Гюйо, М. Происхождение идеи времени / М. Гюйо. СПб, 1899.372 с.

162. Даль, В.И. Пословицы русского народа: Сборник. В 2-х т. / В.И. Даль. Т. 1. - М.: Худ. лит., 1984. - 383 с.

163. Даль, В.И. Толковый словарь живаго великорусского языка. В 4-х тт. / В.И. Даль. М.: Русский язык, 1978-1980.

164. Данилевский, И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (1Х-ХП вв.): Курс лекций / И.Н. Данилевский. М.: Аспект Пресс, 1998. -399 с.

165. Данилевский, И.Н. Западноевропейские земли в летописном понятии «Русская земля» / И.Н. Данилевский // Древняя Русь и запад: Научная конференция: Книга резюме. М., 1996. - С. 53-56.

166. Дворецкий, И.Х. Древнегреческо-русский словарь / Под ред. С.И. Соболевского /И.Х. Дворецкий. М., 1958. - T. I-II. - 1320 с.

167. Демин, A.C. Историческая персонология «Повести временных лет» / A.C. Демин // Автопортрет славянина. М: Индрик, 1999. —255 с.

168. Десницкая, A.B. Сравнительное языкознание и история языков / A.B. Десницкая. M.-JL: Наука, 1984. - 352 с.

169. Дешериева, Т.И. Лингвистический аспект категории времени в его отношении к физическому и философскому аспектам / Т.И. Дешериева // Вопросы языкознания, 1975. № 2. - 57-62.

170. Добиаш, A.B. Опыт семасиологии частей речи и их форм на почве греческого языка / A.B. Добиаш. Прага, 1897. - 544 с.

171. Долинина, И.Б. Функциональная грамматика и содержательная классификация грамматических категорий / И.Б. Долинина // Проблемы функциональной грамматики. -М.: Наука, 1985. С. 132-142.о ъу

172. Добровский, И. Историческая грамматика русского языка / И. Доб-ровский. Budapest, 1971. - Т. 2: Морфология и синтаксис. — 151 с.

173. Древнерусская грамматика ХП-ХШ вв. / Иванов, В.В., Иорданиди, С.И., Вялкина, Л.В. и др. М.: Наука, 1995. - 520 с.

174. Древнерусский летописный текст: принципы образования и факторы эволюции: (На материале Галицко-Волынской летописи) : Учеб. пособие. Волгоград: Изд-во ВГУ, 2001. - 179 с.

175. Древнерусский литературный текст: проблемы исследования смысловой структуры и эволюции в аспекте категории оценки. Волгоград: Изд-во ВГУ, 1997. - 259 с.

176. Древнерусский литературный язык / ЛГУ. Л.: Изд-во ЛГУ, 1989.295 с.103 .Древнерусский литературный язык и его отношение к старославянскому. М.: Наука, 1987. - 244 с.

177. Древнерусский святой // Труды Отдела древнерусской литературы. СПб., 1993. - Т. 48. - С. 96-99.

178. Древнерусский язык: "язык-быть" или "язык-иметь"? // Теория языкознания и русистика: наследие Б.Н. Головина. Н. Новгород, 2001. - С. 209-211.

179. Дурново, H.H. Очерк истории русского языка / H.H. Дурново. М.-Л., 1924.-376 с.

180. Есперсен, О. Философия грамматики / О. Есперсен. М.: Иностранная литература, 1958. - 404 с.

181. Ефимов, А.И. История русского литературного языка / А.И. Ефимов. -М., 1954.-431 с.

182. Жирмунский, В.К. О синхронии и диахронии в языкознании / В.К. Жирмунский // Вопросы языкознания, 1958. № 5. - С.43-52.

183. О.Жуковская, Л.П. Текстология и язык древнейших славянских памятников / Л.П. Жуковская. М., 1976. - 351 с.

184. Ш.Журавлев, В.К. Внутренние и внешние факторы языковой эволюции / В.К. Журавлев. М.: Наука, 1982. - 328 с.

185. Журавлев, В.К. Диахроническая морфология / В.К. Журавлев. М.: Наука, 1991.-207 с.

186. Исаченко, A.B. О сравнительно-историческом изучении грамматических категорий в славянских языках / A.B. Исаченко // Slavia. Rocnik XXI. -Praha, 1952-1955. S. 200-213.

187. Исследования по глаголу в славянских языках: История славянского глагола. М., 1991. - 200 с.

188. Историческая грамматика русского языка. Синтаксис. Сложное предложение. М.: Наука, 1979. — 464 с.123 .Историческая грамматика русского языка: Морфология. Глагол. — М: Наука, 1982. С. 280-411.

189. Историческая грамматика русского языка: Синтаксис. Простое предложение. М.: Наука, 1978. - 448 с.

190. Истрин, В.М. Книги временные и образные Георгия Мниха: Хроника Георгия Амартола в древнем славяно-русском переводе / В.М. Истрин. -Л., 1930.-Т. 3.-348 с.

191. Истрин, В.М. Очерк истории древнерусской литературы домосков-ского периода (11-13) / В.М. Истрин. М, 1976. - 248 с.

192. Истрина, Е.С. Синтаксические явления Синодального списка I Новгородской летописи / Е.С. Истрина. Пг., 1923. - 204 с.

193. К вопросу о синтаксических греко-славянизмах в древнерусском литературном языке: (Дативно-инфинитивные конструкции в придаточныхпредложениях следствия) // Старобьлгаристика Ра1аеоЬи^апса. - С., 1987. -Г. 11.-№4.-С. 41-54.

194. Каган, М.С. Философская теория ценности / М.С. Каган. СПб., 1997.-359 с.

195. Каждан, А.П. Византийская культура / А.П. Каждан. СПб., 2000.287 с.

196. Караулов, Ю.Н. Русский язык и языковая личность /Ю.Н. Караулов. М.: Наука, 1987.-261 с.

197. Карский, Е.Ф. Из синтаксических наблюдений Лаврентьевского списка летописи / Е.Ф. Карский. Л., 1928. - 4 с.

198. Килевая, Л.Т. Становление категории наклонения славянского глагола: автореф. дисс. докт. филол. наук (10.02.01) / Килевая Л.Т. Алматы, 2003.-48 с.

199. Клименко, Л.П. Структурно-семантические особенности лексической системы древнерусского глагола и ее функционирование в памятниках письменности Х1-ХУ1 вв.: автореф дисс. докт. филол. наук (10.02.01) / Клименко Л.П. СПб., 1993. - 51 с.

200. Ключевский, В.О. Сочинения: В 9-ти тт. / В.О. Ключевский. М., 1987-1990. - Т. ЫХ.

201. Ковалев Г.Ф. Этнонимия славянских славянских языков. Воронеж: Изд-во ВГУ, 1991. - 153 с.

202. Ковалев Г.Ф. Этнос и имя / Г.Ф. Ковалев. Воронеж: Изд-во ВГУ, 2003.-234 с.

203. Колесов, В.В. Мир человека в слове Древней Руси / В. В. Колесов. Л.: Изд-во ЛГУ 1986. - 311 с.

204. Колесов, В.В. «Жизнь происходит от слова» / В. В. Колесов. СПб: Златоуст, 1999.-351 с.

205. Колесов, В.В. Древнерусский литературный язык / В. В. Колесов. -Л.: Изд-во ЛГУ, 1989. 289 с.

206. Колесов, В.В. Древняя Русь: наследие в слове: Мир человека / В.В. Колесов СПб.: Филол. фак. СПбГУ, 2000. - 315 с.

207. Колесов, В.В. Философия русского слова / В. В. Колесов. СПб.: Юна, 2002.-316 с.

208. Кондильяк, Э.Б. Сочинения: В 3-х тт. / Э.Б. Кондильяк. Т. 1. - М: Философское наследие, 1980. - 334 с.

209. Кошмидер, Э. Турецкий глагол и славянский глагольный вид// Вопросы глагольного вида / Э. Кошмидер. М.: Иностр. лит., 1962а. - С.382-394.

210. Крутикова, Т.М. Текст проповеди как образец воздействующей речи: (На материале проповеди Эльфрика, XI век / Т.М. Кругликова // Логико-семантические и прагматические проблемы текста. Красноярск, 1990. -С. 54-57.

211. Крысько, В.Б. Закономерности языковой эволюции / В.Б. Крысько.- Рига: Латв. ун-т, 1990. 205 с.

212. Крысько, В.Б. Исторический синтаксис русского языка. Объект и переходность / В.Б. Крысько. М.: Индрик, 1997. - 424 с.

213. Кузнецов, П.С. О принципах изучения грамматики / П.С. Кузнецов.- М: Изд-во АН СССР, 1961. С. 82-99.

214. Кузнецов, П.С. Очерки исторической морфологии русского языка / П.С. Кузнецов. М: Изд-во АН СССР, 1959. - 275 с.

215. Кузнецов, П.С. Очерки по морфологии праславянского языка / П.С. Кузнецов. М.: АН СССР, 1961. - 148 с.

216. Кукушкина, Е.И. Познание. Язык. Культура / Е.И. Кукушкина. М: Изд-во МГУ, 1984. - 263 с.

217. Кукушкина, O.B. Формирование категории вида и видо-временной системы русского языка: автореф. дисс. канд. филол. наук (10.02.01) / Кукушкина O.B. М., 1979. - 20 с.

218. Кунавин, Б.В. Функциональное развитие системы причастий в древнерусском языке: автореф. дисс. докт. филол. наук (10.02.01) / Кунавин Б.В. СПб: Изд-во СПбГУ, 1993 - 42 с.

219. JIe Гофф, Ж. Цивилизация средневекового запада. М.: Прогресс-Академия, 1992.-212 с.

220. Леви-Брюль, Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении / Л. Леви-Брюль. М.: ГАИЗ, 1937. - 518 с.

221. Леви-Стросс, К. Первобытное мышление / К. Леви-Стросс. М.: Республика, 1994. - 382 с.

222. Леви-Стросс, К. Структурная антропология / К. Леви-Стросс. М., 1985.-382 с.

223. Левшун, Л.В. Очерки истории восточнославянской средневековой книжности: Эволюция творческих методов / Л.В.Левшун. Минск: Евразийский гуманитарный университет, 2000. — 270 с.

224. Левшун, Л.В. Проповедь как жанр средневековой литературы: (На материале проповедей в древнерусских рукописных и старопечатных сборниках): автореф. дисс. канд. филол. наук (10.02.01) / Левшун Л.В. М., 1992. - 23 с.

225. Леонтьев, A.A. Возникновение и первоначальное развитие языка / A.A. Леонтьев. М.: Наука, 1963. - 300 с.

226. Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1990. - 685 с.163 .Лихачев, Д.С. Человек в литературе Древней Руси. Избр. работы в 3-х тт./ Д.С. Лихачев. Л: Ленинград, отд. худ. лит, 1987. - 519 с.

227. Лихачев, Д.С. Возникновение древнерусской литературы / Д.С. Лихачев. Л: Наука, 1952. - 239 с.

228. Лихачев, Д.С. Повесть временных лет. Избранное / Д.С. Лихачев. -М., 1998. -С. 59-169.

229. Лихачев, Д.С. Поэтика древнерусской литературы. Избранные работы: В 3-х тт. / Д.С. Лихачев. Л.: Худ. литература, 1987. - Т. 1. - 653 с.

230. Лихачев, Д.С. Развитие русской литературы Х-ХУП веков / Д.С. Лихачев. СПб: Наука, 1987. - 653 с.

231. Лихачев, Д.С. Русские летописи и их культурно-историческое значение / Д.С. Лихачев. М.-Л., 1947. - 500 с.

232. Ломтев, Т.П. Очерки по историческому синтаксису русского языка / Т.П. Ломтев. М: Изд-во МГУ, 1956. - 591 с.

233. Лопушанская, С.П., Горбань O.A. Прямой и обратный словник к старославянскому словарю (по рукописям X-XI веков) / С.П. Лопушанская / Под ред. P.M. Цейтлин, Р. Вечерки и Э. Благовой. М.: Русский язык, 1994. -842 с.

234. Лопушанская, С.П. Комплексный анализ темпоральной системы древнерусского глагола / С.П. Лопушанская // Материалы XI научн. конф. проф.- препод, состава. — Волгоград, 1994. С. 241-245.

235. Лопушанская, С.П. Лингвистическое описание «Устава Святослава Ольговича» / С.П. Лопушанская // Литературный язык Древней Руси: Проблемы исторического языкознания. Вып. 3. Л., 1986. - С. 131-137.

236. Лопушанская, С.П. Лингвокультурологический аспект сопоставления старославянского и русского церковнославянского языков / С.П. Лопушанская // Мир Православия. Сб. науч. статей. Волгоград, 1997. - С. 104.

237. Лопушанская, С.П. Отражение древних конкретно-пространственных представлений в «Слове о полку Игореве» / С.П. Лопушанская // Развитие частей речи в истории русского языка. Рига, 1988. - С. 73-78.

238. Лопушаиская, С.П. Развитие и функционирование древнерусского глагола / С.П. Лопушанская. Волгоград, 1990. - 395 с.

239. Лопушанская, С.П. Развитие и функционирование древнерусского глагола / С.П. Лопушанская. Волгоград, 1990. - 114 с.

240. Лопушанская, С.П. Семантическая модуляция как речемыслитель-ный процесс / С.П. Лопушанская // Русский глагол. С. 20-29

241. Лосев, А.Ф. Античный космос и современная наука / А.Ф. Лосев. -М.: Московлитграф., 1927. 213 с.

242. Лосев, А.Ф. Диалектика мифа / А.Ф. Лосев // Из ранних произведений. М.: Правда, 1990. - С. 393-599.

243. Лосев, А.Ф. Историческое время в культуре классической Греции (Платон, Аристотель) / А.Ф. Лосев // История философии и вопросы культуры. М.: Наука, 1975. - С.7-61.

244. Лосев, А.Ф. История античной эстетики. Поздний эллинизм / А.Ф. Лосев. — М: Искусство, 1980. 766 с.

245. Лосский, В.Н. Богословское понятие личности / В.Н. Лосский // Богословские труды. М: ACT, 2003. - 760 с.

246. Лотман, Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек текст — семи-осфера - история / Ю.М. Лотман. - М.: Языки русской культуры, 1996. - 451 с.

247. Лотман, Ю.М. О понятии географического пространства в русских средневековых текстах / Ю.М. Лотман // Труды по знаковым системам. Тарту, 1965. - Вып. 2. - С. 210-212

248. Лотман, Ю.М. Семиосфера / Ю.М. Лотман. СПб: Искусство, 2000. -316с.

249. Лунде, И. Риторика и проблема жанра в древнерусской литературе /И. Лунде// Scando-slavica. Copenhagen, 1995.-Т. 41.-С. 131-143.

250. Макеева, И.И. Языковые концепты в истории русского языка / И.И. Макеева // Язык о языке: Сб. статей / Под общ. рук. и ред. Н.Д. Арутюновой. М.: Языки русской культуры, 2000. - С.63-155.

251. Мальцева, Р.И. Предлоги и приставки в русском языке XI-XVII вв. Семантическая и функциональная эволюция: автореф. дисс. докт. филол. наук (10.02.01) / Мальцева Р.И. Краснодар, 1999. -36 с.

252. Мамардашвили, М.К. Стрела познания (набросок естественноисто-рической гносеологии) / М.К. Мамардашвили / По редакцией Ю.П. Сеноко-сова. М.: Школа «Языки русской культуры», 1997. - 304 с.

253. Маркелова, Т.В. Семантика оценки и средства ее выражения в русском языке. М: Изд-во МГУ, 1993. - 125 с.

254. Маслов, Ю.С. Вид и лексическое значение глагола в русском языке: Изв. АН СССР / Ю.С. Маслов. СЛЯ, 1948. - Т. 7. - № 4. 412 с.

255. Маслов, Ю.С. Глагол / Ю.С. Маслов // Лингвистический энциклопедический словарь. -М: Наука, 1990. С. 104.

256. Маслов, Ю.С. Очерки по аспектологии / Ю.С. Маслов. Л.: ЛГУ, 1984.-263 с.

257. Маслов, Ю.С. Типология славянской видо-временной системы и функционирование форм претерита в «эпических» повествованиях / Ю.С. Маслов // Теория грамматического значения и аспектологические исследования. Л.: Наука, 1984. - С. 22-41.

258. Маслов, Ю.С. У истоков славянской аспектологии / Ю.С. Маслов // Из истории науки о языке. СПб: Наука, 1993. - С.21-40.

259. Мейе, А. Общеславянский язык / А. Мейе. М., 1952. - 492 с.

260. Меликова-Толстая, C.B. Будущее время в греческом языке / C.B. Меликова-Толстая // Уч. зап. Ленингр. ун-та им. A.A. Жданова. № 156. -Вып. 15. - Л., 1952. - С. 219-247.

261. Мечковская, Н.Б. Язык и религия: Пособие для гуманитарных вузов / Н.Б. Мечковская. М., 1998. - 352 с.

262. Мещанинов, И.И. Глагол / И.И. Мещанинов. JL: Наука. 1982. —272 с.

263. Мещанинов, И.И. Члены предложения и части речи / И.И. Мещанинов. М.-Л: Изд-во АН СССР, 1945. - 312 с.

264. Мещерский, H.A. Избранные статьи / H.A. Мещерский. — СПб.: Яз. центр филол. фак., 1995. 364 с.

265. Мещерский, H.A. История русского литературного языка / H.A. Мещерский. — Л: Наука, 1981. 277 с.

266. Мещерский, H.A. О синтаксисе древних славяно-русских переводных произведений / H.A. Мещерский // Теория и критика перевода. Л., 1962. - С.83-103.

267. Мещерский, H.A. Проблемы изучения славяно-русской переводной литературы XI-XV вв. / H.A. Мещерский // ТОДРЛ. Т. XX. - Л., 1964. - С. 180-231.

268. Милых, М.К. Конструкция с прямой речью как синтаксическая единица / М.К. Милых // Филологические науки, 1961. № 4. - С. 136-145.

269. Миронова, Т.Л. Категория наклонения в древнегреческой и ранней восточнославянской грамматической традиции / Т.Л. Миронова // Исследования по глаголу в славянских языка. С. 158-170.

270. Молчанов, Ю.Б. Проблема времени в современной науке / Ю.Б. Молчанов. М.: Наука, 1990. - 213 с.

271. Молчанов, Ю.Б. Философские аспекты учения о времени, пространстве, причинности и детерминизме / Ю.Б. Молчанов. М.: Ин-т философии АН СССР, 1985. - 187 с.

272. Ю.Молчанов, Ю.Б. Четыре концепции времени в философии и физике / Ю.Б. Молчанов. М.: Наука, 1977. - 201 с.

273. Мудрое слово Древней Руси (XI — XVII вв.): Сборник / Сост., вступ. ст., подгот. древнерус. текстов, пер. и коммент. В.В. Колесова. М.: Сов. Россия, 1989. - 464 с.

274. Мустафина, Э.К. Способы выражения значения будущего времени в тексте «Повести временных лет». К вопросу о будущем времени в древнерусском языке: автореф. дисс. канд. филол. наук (10.02.01) / Мустафина Э.К. Душанбе, 1984. - 21 с.

275. Мучник, И.П. Грамматическая категория глагола и имени в современном русском литературном языке / И.П. Мучник // Вопросы языкознания,1993.-№1.-С. 45-51

276. Найт, Ф. Понятие риска и неопределенности / Ф. Найт // THESIS,1994.-Вып. 5.-С. 12-28.

277. Падучева, Е.В. К семантике грамматических категорий времени и вида в повествовательном тексте / Е.В. Падучева // Семиотика и информатика. -М., 1989. Вып. 29. - С. 164-176.

278. Параметры сферы субъекта как признаки целостности летописного текста // Материалы XI научной конференции профессорско-преподавательского состава (18-22 апреля 1994 года). Волгоград: Изд-во ВГУ, 1994. - С. 285-290.

279. Парахонский, Б.А. Формы рациональности и коммуникативные отношения в культуре / Б.А. Парахонский // Доказательство и понимание. Киев: Наук. Думка, 1986. - С. 102-109.

280. Пелипенко, A.A., Яковенко, И.Г. Культура как система / A.A. Пе-липенко, И.Г. Яковенко. М: Языки русской культуры, 1998. - 371 с.

281. Пенчев, И. Време, таксис, синтаксис / И. Пенчев // Българско ези-кознание. Кн. 6. 1985. - С. 523-594.

282. Перельмутер, И.А. Общеиндоевропейский и греческий глагол: Ви-до-временные и залоговые категории / И.А. Перельмутер. JL: Наука, 1977. -208 с.

283. Пешковский, A.M. Русский синтаксис в научном освещении. 7-е изд. / A.M. Пешковский. М: Учпедгиз, 1956. - 512 с.

284. Платонова, И.В. Перевод в риторическом типе культуры: переводческая техника в Геннадиевой Библии 1499 г.: автореф. дисс. канд. филол. наук (10.02.01) / Платонова И.В. М., 1997. - 21 с.

285. Полный церковнославянский словарь: В 2 т. / Состав, священник магистр Г. Дьяченко. М.: ТЕРРА, 1998. - 1168 с.

286. Полянский, С.М. О принципах функционально-семантического описания категории таксиса / С.М. Полянский // Понятийные категории и их языковая реализация. JL: ЛГУ, 1989. - С. 77-90.

287. Попов, П.С. Суждение и предложение / П.С. Попов // Вопросы синтаксиса современного русского языка. М., 1950. - С. 5-35.

288. Потаенко, H.A. К языковому освоению временной структуры действительности / H.A. Потаенко // Вопросы языкознания. — 1984. № 6. - С. 43-53.231 .Потебня, A.A. Из записок по русской грамматике / A.A. Потебня. -М., 1958.-Т. 1-2.-536 с.

289. Потебня, A.A. Из записок по русской грамматике. Глагол / A.A. Потебня. Т. 4. - Вып. 2. - М.: Просвещение, 1977. - 459 с.

290. Потебня, A.A. Мысль и язык. Собрание трудов / A.A. Потебня. -М.: Лабиринт, 1999. 268 с. >"

291. Потебня, A.A. Эстетика и поэтика / A.A. Потебня. М: Просвещение, 1976.-307 с.

292. Православие: Словарь атеиста. М.: Изд-во политической литературы, 1988.- 1280 с.

293. Преображенский, А.Г. Этимологический словарь русского языка / А.Г. Преображенский. -М., 1958. 1279 с.

294. Припадчев, A.A. Иерархическая организация синтаксической системы древнерусского книжного языка 1Х-ХШ вв. / A.A. Припадчев. Воронеж: Изд-во ВГУ, 1986. - 142 с.

295. Припадчев, A.A. Межуровневые связи в древнерусском книжном языке ХП-ХШ вв. (на материале Успенского сборника) / A.A. Припадчев // (см. № 111).-С. 209-211.

296. Прокопова, Т.И. О лексико-стилистической характеристике форм грамматического времени в древнерусском языке ХП в. / Т.И. Прокопова // Русский язык донационального периода. СПб., 1993. - С. 166-176.

297. Прокопович, E.H. Глагол в предложении: Семантика и стилистика видо-временных форм / E.H. Прокопович. М.: Наука, 1982. - 284 с.

298. Проничев В.П. Типы и модели именных односоставных предложений в современном русском языке /В.П.Проничев. JL: ЛГПИ, 1989. - 84 с.

299. Проскурин, С.Г., Степанов, Ю.С. В поисках констант мировой культуры / С.Г. Проскурин, Ю.С. Степанов // Н.С. Трубецкой и современная филология. М.: Наследие, 1994. - С. 82-87.

300. Прохватилова, O.A. Речевая организация звучащей православной проповеди и молитвы: автореф. дисс. докт. филол. наук (10.02.01) / Прохва-тилова O.A. М., 2000. - С. 48.

301. Ремнева, M.JI. Еще раз о типах (видах, стилях) древнерусского литературного языка / M.JI. Ремнева // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология, 1995. -№ 4. С.99-104.

302. Ремнева, M.J1. Пути развития русского литературного языка XI-XVII вв.: Учебное пособие по курсу «История русского литературного языка» / M.JI. Ремнева. М.: Изд-во МГУ, 2003. - 336 с.

303. Реферовская, Е.А. Истоки аналитизма романских языков: Очерки по синтаксису раннесредневековой латыни / Е.А. Реферовская. M.-JL: Наука, 1966.-152 с.

304. Робинсон, А.Н. Воинствующая грамматика и текст (XVn в.) / А.Н. Робинсон // Русский язык. Функционирование грамматических категорий. Текст и контекст: Виноградовские чтения ХП-ХШ. М.: Наука. 1984. -С. 112-134.

305. Робинсон-Плотникова, В.А. Из истории условных предложений в русском языке / В.А. Робинсон-Плотникова. М., 1949. - 647 с.

306. Русская грамматика: В 2 т. М.: Наука, 1982. - 720 с.

307. Русские языковеды. Тамбов: Изд-во ТГПИ, 1975. - 113 с.

308. Русское слово как предмет изучения и средство формирования концептов культуры // Искусство, образование, наука в преддверии III тысячелетия. Волгоград: Изд-во ВГУ, 1999. - С. 436-438.

309. Савельева, ИМ., Полетаев, A.B. История и время. В поисках утраченного / И.М. Савельева, A.B. Полетаев. М.: Языки русской культуры, 1997.-800 с.

310. Савченко, А.Н. Сравнительная грамматика индоевропейских языков / А.Н. Савченко. М., 1974. - 412 с.

311. Свирида, И.И. Человек в контексте культуры / И.И. Свирида // Человек в контексте культуры. Славянский мир. М., 1995. - 318 с.

312. Седельников, Е.А. Эволюция структуры и грамматических категорий инфинитивных предложений в русском языке (по памятникам Х1-ХУШ вв.) / Е.А. Седельников. — Талды-Курган, 1977. 213 с.

313. Семантические типы предикатов. -М.: Наука, 1982. 365 с.

314. Семенова, Н.В. Отражение особенностей конкретно-пространственного мышления в древнерусских текстах / Н.В. Семенова // Современные проблемы гуманитарных дисциплин. Кемерово: Изд-во Ке-мер. гос. ун-та, 1996. - Вып. 2. - С. 154-156.

315. Семенова, Н.В. Таксис в древнерусском книжно-литературном языке Х1-Х1У вв.: автореф. дисс. канд. филол. наук (10.02.01) / Семенова Н.В. — Кемерово: Изд-во Кемер. гос. ун-та, 1995. — 25 с.

316. Серова, Л.К. Диахронно-сопоставительный анализ глагола «быть» в русском и романском языках: автореф. дисс. канд. филол. наук (10.02.01) / Серова Л.К. М., 1982. - 22 с.

317. Силина, В.Б. Развитие категории глагольного вида в русском языке Х1-ХУП вв. (формирование видовых корреляций): автореф. докт. дисс. филол. наук (10.02.01) / Силина В.Б. М., 1985. - С. 36.

318. Сильницкий, Г.Г. О категории вида и временной соотнесенности: Опыт аксиоматического описания / Г.Г. Сильницкий // Ученые записки. Смоленский пед. ин-т и Новосибирский пед. ин-т. Вып 25. - Смоленск: Изд-во Смол. пед. ин-та, 1970. - С. 153-167.

319. Славянские языки // Очерки грамматики западно-славянских и южно-славянских языков / Под ред. А.Г. Широковой и В.П. Гудкова. М.: МГУ, 1977. - С. 375.

320. Славятинская, М.Н. Учебник древнегреческого языка / М.Н. Славя-тинская. М., 1996. - Ч. 2. - 453 с.

321. Словарь древнерусского языка (Х1-Х1У вв.): В 10 т. Т. 1-4. -М., 1988-1990.

322. Словарь русского языка / Под ред. Д.Н. Ушакова.: В 4 т. ТЛИ. М.,

323. Слюсарева Н.А. Функциональная грамматика и когнитивность морфологии // Проблемы функциональной грамматики. М.: Наука, 1985. -С. 56-65.

324. Современный философский словарь. Лондон; Париж; Москва. 1998.-1560 с.

325. Соколова, М.А. Очерки по исторической грамматике русского языка / М.А. Соколова. Л., 1962. - 167 с.

326. Сорокин, П.А. Социальная и культурная динамика / П.А. Сорокин. -СПб., 2000.-301 с.

327. Сорокин, П.А. Человек, цивилизация, общество / П.А. Сорокин. -М., 1992.-316 с.

328. Сорокин, Ю.А. Этнические формы культуры: осознание и модусы его вербальной репрезентации / Ю.А. Сорокин // RES LINGÜISTICA. Сб. ст. к 60-летию проф. В.П. Нерознака. М.: Academia, 1999. - 213 с.

329. Сорокин, Ю.А., Марковина, И.Ю. Национально-культурные аспекты речевого мышления / Ю.А. Сорокин, И.Ю. Марковина // Исследование речевого мышления в психолингвистике. М., 1985. - С. 83-92.

330. Спринчак, Л.А. Очерк русского исторического синтаксиса. Простое предложение / Я.А. Спринчак. Киев: Радяньска школа, 1960. - 256 с.

331. Срезневский, И.И. Словарь древнерусского языка: В 3-х тт. / И.И. Срезневский. М., 1989.

332. Старовойтова, О.А. Конструкции с прямой речью в древнерусских памятниках повествовательного жанра конца XIV начала XVI веков: автореф. дисс. канд. филол. наук (10.02.01) / Старовойтова O.A. Л., 1988. - 16 с.

333. Старославянский словарь (по рукописям Х-Х1 веков) / Под ред. P.M. Цейтлин, Р. Вечерки и Э. Благовой. М., 1994. - 842 с.

334. Степанов, Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования / Ю.С. Степанов. М.: Школа «Язык русской культуры», 1997. -1283 с.

335. Стеценко, А.Н. Исторический синтаксис русского языка / А.Н. Стеценко. М.: Высшая школа, 1972. - 360 с.

336. Таргонская, Е.П. Глаголы речи в памятниках письменности XI-XIV вв.: автореф. дисс. канд. филол. наук (10.02.01) / Таргонская Е.П. М., 1993.- 16 с.

337. Творогов, О.В. Древне-русские хронографы / О.В. Творогов. Л.: Наука, 1975.-320 с.

338. Творогов, О.В. Лаврентьевская летопись. М.: Языки рус. культуры, 1997.-360 с.

339. Творогов, О.В. Литература Киевской Руси (XI начало ХШ в.) / О.В. Творогов // История русской литературы XI-XVII веков. — М: Наука, 1985.-С. 31-125.

340. Творогов, О.В. Сюжетное повествование в летописях XI-ХП вв. / О.В. Творогов // Истоки русской беллетристики: Возникновение сюжетного повествования в древнерусской литературе. Л., 1970. - С. 31-66.

341. Телия, В.Н. Реконструкция стереотипов окультуренного мировиде-ния во фразеологических знаках / В.Н. Телия // Речевые и ментальные стереотипы в синхронии и диахронии. М., 1999. - С. 97-102.

342. Теория функциональной грамматики. Темпоральность. Модальность. Л.: Наука, 1990. - 264 с.

343. Теория функциональной грамматики: Введение, аспектуальность, временная локализованность, таксис. 2-е изд. — М.: Эдиториал УРСС, 2001. — 348 с.

344. Тираспольский, Г.И. Стативы в русском, болгарском и польском языках: автореф. дисс. докт. филол. наук (10.02.01) / Тираспольский Г.И. — СПб, 1999.-48 с.

345. Токарев, С.А. Четыре основных концепции исторического процесса / С.А. Токарев // Древняя Русь и славяне. М., Наука, 19786. - С. 10-20.

346. Толстой, Н.И. Slavia orthodoxa и slavia latina общее и различное в литературно-языковой ситуации / Н.И. Толстой // Вопросы языкознания. -М., 1997.-№2.-С. 16-23.

347. Толстой, Н.И. История и структура славянских литературных языков / Н.И. Толстой. М., 1988. - 238 с.

348. Топоров, В.Н. История и мифы / В.Н. Топоров // Мифы народов мира: В 2-х тт. М.: Сов. энциклопедия, 19806. - Т. 1. - С. 572-574.

349. Традиции древнейшей славянской письменности и языковая культура восточных славян. М.: Наука, 1991. - 387 с.

350. Тронский, И.М. Общеиндоевропейское языковое состояние: (Вопросы реконструкции) / И.М. Тронский. JL, 1967а. - 104 с.

351. Тупикова, H.A. Формирование функционально-семантической категории ин-персональности русского глагола: автореф. дисс. докт. филол. наук (10.02.01) / Туликова H.A. Саратов, 1997. - 45 с.

352. Уитроу, Дж. Естественная философия времени / Дж. Уитроу. М.: Прогресс, 1969.-291 с.

353. Успенский, Б.А. История и семиотика. (Восприятие времени как семиотической проблемы) Избр. Труды: В 2-х тт. / Б.А. Успенский. М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. - Т. 1. - С. 9-70.

354. Успенский, Б.А. Краткий очерк истории русского литературного языка (XI-XIX вв.) / Б.А. Успенский. М., 1994. - 240 с.

355. Успенский, Б.А. Языковая ситуация Киевской Руси и ее значение для истории русского литературного языка / Б.А. Успенский. М., 1983. -437 с.

356. Федотова, В.Г. Понимание в системе методологических средств современной науки / В.Г. Федотова // Проблемы объяснения и понимания в научном познании. М.: Ин-т философии АН СССР, 1982. - С. 87-117.

357. Философский энциклопедический словарь. М., 1997. - 1420 с.

358. Фичи Джусти, Ф. Об употреблении презенса СВ и о значении форм будущего времени в «Житии протопопа Аввакума» / Ф. Фичи Джусти // Русистика. Славистика. Индоевропеистика. — М.: Индрик,1996. С. 311-320.

359. Флоренский, П. Столп и утверждение истины / П. Флоренский. Т. 1. - Ч. 1-2. - М.: Правда, 1990. - 839 с.

360. Фортунатов, Ф.Ф. Избранные труды / Ф.Ф. Фортунатов. Т. 2. -М.: Мин. прос. РСФСР. - 427 с.

361. Фуко, М. Археология знания / М. Фуко. Киев, 1996. - 316 с.

362. Ю.Фуко, М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук / М. Фуко. -СПб.: A-cad, 1994.-297 с.

363. Хайдеггер, М. Бытие и время / М.Хайдеггер. М., 1997. — 567 с.

364. Храковский, B.C. Типы грамматических описаний и некоторые особенности функциональной грамматики / B.C. Храковский // Проблемы функциональной грамматики. -М.: Наука, 1985. С. 65-77.

365. Храковский, B.C., Володин, А.П. Семантика и типология императива: Русский императив / B.C. Храковский, А.П. Володин. JL: Наука, 1986. -516с.

366. Христианство: Энциклопедический словарь: В 3 т. М.: Большая Российская энциклопедия, 1995.

367. Чернышева, М.И. Проблема влияния греческого языка на язык переводных памятников в древнерусской книжности: автореф. дисс. докт. филол. наук (10.02.01) / Чернышева М.И. М. 1994. - 42 с.

368. Шахматов, A.A. Исследование о языке новгородских грамот XIII и XIV века / А.А.Шахматов // Исследования по русскому языку. СПб., 18851985. - Т. 1. - Вып. 2. - С.131-226.

369. Шахматов, A.A. Исследование о двинских грамотах XV в. / A.A. Шахматов. СПб., 1903. - Ч. 1. - 140 с.

370. Шахматов, A.A. Историческая морфология русского языка / A.A. Шахматов. — М: Учпедгиз, 1957. 400 с.

371. Шахматов, A.A. Исторический синтаксис русского языка / A.A. Шахматов. Л., 1958. - 289 с.

372. Шахматов, A.A. Разыскания о русских летописях / А.А.Шахматов. М.: Академический Проект, Жуковский: Кучково поле, 2001. - 880 с.

373. Шахматов, A.A. Синтаксис русского языка / A.A. Шахматов. Л.: Госиздат, 1941. - 620 с.

374. Шведова, Н.Ю. Один из возможных путей построения функциональной грамматики русского языка / Н.Ю. Шведова // Проблемы функциональной грамматики. М.: Наука, 1985. - С. 30-37.

375. Шведова, Н.Ю. Синтаксическое время / Н.Ю. Шведова. // Филологические науки. 1978. - № 3. - С. 67-72.

376. Шелякин, М.А. Модально-аспектуальные связи / М.А. Шелякин // ТФГ 1990.-Наука, 1990.-С. 110-123.

377. Шелякин, М.А. О единстве функционального и системного описания грамматических форм в функциональной грамматике / М.А. Шелякин // Проблемы функциональной грамматики. М.: Наука, 1985. - С. 37-49.

378. Шмальштиг, В. Морфология глагола / В. Шмалыптиг // Новое в лингвистике. М., 1988. - Вып. 21. - С. 262-330.

379. Щур, Г.С. О новых и традиционных методах исследования языка / Г.С. Щур // Проблемы развития языка. Саратов: Изд-во СГУ, 1981. - С. 143150.

380. Эрлихман, В. Тропою вольков / В. Эрлихман // «Родина»: Славянский мир, 2001 (январь февраль). - С. 29-32.

381. Этимологический словарь славянских языков. Праславянский лексический фонд. М., 1974. - Т. 1-27.

382. Юнг, К.Г. Личное и сверхличное, или коллективное бессознательное / К.Г. Юнг // Бог и бессознательное. М.: Олимп, ООО «Изд-во АСТ-ЛТД», 1998.-С. 292-313.

383. Юнг, К.Г. О становлении личности / К.Г. Юнг // Бог и бессознательное. М.: Олимп, ООО «Изд-во АСТ-ЛТД», 1998. - С. 454-477.

384. Юнг, К.Г. Психологические типы. Проблема типов в истории античной и средневековой мысли / К.Г. Юнг. Минск, 1998. — 183 с.

385. Юрганов, А.Л. Категории русской средневековой культуры / А.Л. Юрганов. -М.: МИРОС, 1998.-448 с.

386. Юрганов, А.Л. Удельно-вотчинная система и традиции наследования власти и собственности в средневековой России / А.Л. Юрганов // Отечественная история. 1966. - № 3. - С. 93-114.

387. Якобсон, P.O. Избранные работы / P.O. Якобсон. М.: Прогресс, 1985.-С. 455.

388. Якобсон, P.O. Шифтеры. / P.O. Якобсон // Принципы типологического анализа языков различного строя. М: Наука, 1972. - 101 с.

389. Яковлева, Е.С. Пространство умозрения и его отражение в русском языке / Е.С. Яковлева // Логический анализ языка. Языки пространств. М.: Языки русской культуры, 2000. - С.268-277.

390. Яковлева, Е.С. Фрагменты русской языковой картины мира (модели пространства, времени и восприятия) / Е.С. Яковлева. М., 1994. - 187 с.

391. Якубинский, Л.П. История древнерусского языка / Л.П. Якубин-ский.-М., 1953.-368 с.

392. Brentano, F. Psychologie vom empirischen Standpunkt / F. Brentano -Leipzig: Meiner, 1924-1928.

393. Craig W.L. Tense and the New B-TheorV of language / W.L. Craig. // Philosophy. Cambridge ; N.V., 1996. - Vol. 71. - № 275. - P. 5-26.

394. Fraser, J.T. The genesis and evolution of time / J.T. Fraser.- Brighton, 1982.

395. Havränek, В. Genera verbi v slovanskych jazycich. I./ B.Havränek. -Praha, 1928. 184 s.

396. Le GOFF, Jacgues. La Civilisation de l'occident medieval. Жак Jle Гофф. Цивилизация средневекового Запада / Ж. Ле Гофф. М.: Прогресс, 1992.-С. 375.

397. Klemensiewicz, L. Historia j?zyka polskiego / L.Klemensiewicz. War-szawa. 1985, t. 1-3. - 797 s.

398. New theory of time / Contributors: Beer M., Garret B.J., Hestevold H.S. et al.; Ed. a. with introd. by Oaklander L.N., Smith Q. New Haven; L.: Vale unit, press., 1994. - XV. - 378 p.v

399. Siefkes, F. Zur Form des Zitije Feodosija: Vergleichende Studien zur bizantinischen und altrussischen Literatur / F.Siefkes. Bad Homburg etc., 1970. - 287 S.

400. Vintr, J. Shody mezi prvnim staroceskym prekladem bible a staroruskym Novym zakonem tzv. treti redakce / J. Vintr. // Wiener slavistisches Jb. Viennese Slavonic jb. - 1987. - Bd 33. - S. 105-111.

401. Vojvodic, D. Opca sintakticka znacenja vidsko-vremenskih oblika / D. Vojvodic. Zadar, 1990. - G. 29, sv. 29 (19): 1989 / 1990. - S. 93-109.