автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Вопросы поэтики Вячеслава Иванова

Полный текст автореферата диссертации по теме "Вопросы поэтики Вячеслава Иванова"

На правах рукописи

Павлова Лариса Викторовна

ВОПРОСЫ ПОЭТИКИ ВЯЧЕСЛАВА ИВАНОВА

Специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Смоленск

2005

Работа выполнена на кафедре истории и теории литературы Смоленского государственного педагогического университета

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

профессор Николай Алексеевич Богомолов

доктор филологических наук, главный научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН, профессор Борис Федорович Егоров

доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Института русского языка РАН, профессор Наталия Витольдовна Павлович

Ведущая организация: Тверской государственный университет

Защита состоится « 3 » ¿с/о/с/9 2005 года в 14 часов 30 минут на заседании диссертационного совета Д. 212. 254. 01 ГОУ ВПО «Смоленский государственный педагогический университет» по адресу: 214000, г. Смоленск, ул. Пржевальского, д. 4, ауд. 72.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке СГПУ по адресу: 214000, г. Смоленск, ул. Пржевальского, д. 2 Б.

Автореферат разослан « 2005 года

Ученый секретарь диссертационного совета

доктор филологических наук, профессор \s-fl /)[)/) H.A. Максимчук

Общая характеристика работы

За последние десятилетия одной из наиболее интенсивно изучаемых сфер в нашем литературоведении стала поэтика русского символизма. В трудах Д.Е. Максимова, З.Г. Минц, С.П. Ильева, М.Л. Гаспарова, Вяч. Вс. Иванова, В.Н. Топорова, С.С. Аверинцева, H.A. Богомолова, A.B. Лаврова, Д.М. Магоме-довой, И.С. Приходько представлены продуктивные, хорошо зарекомендовавшие себя приемы анализа символистского текста, собраны разносторонние факты, сделаны содержательные выводы, намечающие возможности и перспективы дальнейшей разработки данной проблемы. Исследование особенностей поэтического мира Вячеслава Ивановича Иванова (1866 - 1949), одного из ярчайших русских символистов, во многом определившего лицо этого литературного направления в России рубежа XIX - XX веков, находится в русле нарастающего внимания к эстетике символизма, чем обусловливается актуальность темы диссертации.

Было бы неверно утверждать, что интерес к символизму не затронул личности и творчества крупнейшего теоретика, признанного виртуоза стиха, автора нескольких образцово-символистских поэтических книг, коим является Иванов. Однако следует отметить, что вопросы поэтики Иванова, и прежде всего центральные из них - приемы создания, структура и функционирование символа, -рассматриваются, исходя из теореггико-лигературных, культурологических и философских работ автора, тогда как наше исследование символа основывается на всей традиции изучения истории поэзии. Оно предпринято на материале поэтических произведений (свыше 700 текстов), вошедших в прижизненные книги лирики «Кормчие Звезды» (1903 г.), «Прозрачность» (1904 г.), «Эрос» (1907 г.), «Cor Ardens» (1911 - 1912 гг.), «Нежная тайна. - Ае7ШХ» (1912 г.)1.

1 В дальнейшем приняты следующие сокращения: К,3 - «Кормчие Зпаодшч, Пр - «Прозрачность», CA - «Cor Ardens» и НТ - «Нежная т^ййайЬ НАЦИОНАЛЬНАЯ !

Г библиотека I

I. ¿"g^i!

Научная новизна диссертации заключается в перенесении акцента с «теории символа» на «практику символа»: а) «рождение» символа, структурно и семантически, из конкретных тропов, выявленных в конкретных текстах; б) взаимодействие разных символов из разных текстов, обеспечивающее единство поэтического мира в целом.

Предмет исследования (поэтический мир) и объект исследования (символ) могут показаться традиционными, однако предлагаемый подход неавтономного их анализа (структура отдельного символа как совокупность составляющих тропов => система символов как структурное и семантическое взаимодействие отдельных символов => модель поэтического мира) является вполне оригинальным. Исследований подобного рода об Иванове в современном литературоведении нет, о чем свидетельствует сделанный нами обзор работ, посвященных поэзии Иванова, за сто лет, начиная с 1903 года, который автор считал началом литературной деятельности.

Обзор позволяет выделить определенные «центры притяжения» - наиболее изученные области наследия поэта: западноевропейская литературная традиция (Данте, Гете, Новалис) 2; эстетические, философские, историософские взгляды 3; теория символизма 4; связи с другими видами искусства 5; творческий путь 6.

1 См , например Davidson Р The Poetic Imagination of Vyacheslav Ivanov A Russian Sym-

bolist's Perception of Dante (Cambridge, 1989), WachteI M Goethe and Novalis in Life and Work of Vvacheslav Ivanov (Harvard, 1990), Wachtel M A Russian Symbolism and I .iteran' Tradition Goethe, Novalis, and the Poetics of Vyacheslav Ivanov (Madison, 1994)

3 Szilard Lena A kameválelmélet Vjacseszlav Ivanovtól Mihail Bahtymig (Budapest, 1989), Пургин СИ Философия в круге Слова- Вячеслав Иванов (Екатеринбург, 1997), Обатнин Г В Иванов-мистик (Оккультные мотивы в поэзии и прозе Вячеслава Иванова (1907 1919)) (М , 2000)

4 Mueller-Vollmer Р Dionysos Reborn: Vjaceslav Ivanov's Theory of Symbolism (Russia) (Stanford, 1985), Carpi G Mitopoiesi e ideología Vjaceslav I Ivanov teorico del simbolismo (Lucca, 1994)

5 Стахорстй С В Вячеслав Иванов и русская театральная культура начала XX века (М , 1991), Bobilewic: G Wyobraznia poetycka - Wiaczeslaw Iwanow w krçgu sztuk (Warszawa, 1995)

6 Аверинцее С О «Скворешниц вольных гражданин » Вячеслав Иванов путь поэта между мирами (СПб, 2002)

На протяжении более чем полувековой истории формирования науки о Вячеславе Иванове усилиями нескольких поколений талантливых западных и российских ученых достигнуты значительные результаты, главными среди которых можно считать:

1) детальное изучение биографии (количество и качество накопленных материалов позволяют предполагать, что одна из наиболее близких перспектив в этой области - создание «Летописи жизни и творчества Вячеслава Иванова»);

2) основательная разработка философского и культурологического наследия (благодаря достижениям в этой области представление об Иванове как поэте «сложных» теы и авторе статей о русской идее, соборности, символизме и т.д. переросло: а) в признание Иванова как мыслителя европейского масштаба; б) в осознание его поэтического творчества как равноправной части философских, религиозных, культурологических построений);

3) создание устойчивого представления о поэтическом мире Иванова (основных темах, мотивах и образах). Именно в этой области, на наш взгляд, наряду с достижениями существуют серьезные проблемы.

Когда речь заходит о таких поэтах, как Иванов, обладающих незаурядной эрудицией, мастерски владеющих тонкостями версификации, до предела насыщающих свой стих сложными переплетениями образов различных культур, - обилие ассоциаций и возможностей интерпретации превращает стихи в повод для разговора о философских проблемах, стоящих за текстом. Рождается цепь «неконтролируемых» подтекстов (выражение О. Ронена), контекст исследования разрастается до необозримых пределов, а поэтический текст оказывается лишь «точкой вхождения» в философские, психоаналитические, мистические глубины.

Сам автор первичной и основной областью своей разносторонней деятельности считал поэзию, тщательно работал со словом и стихом. Создание сугубо научного представления о поэтическом мире - главная проблема нау-

ки о Вячеславе Иванове. В нашем диссертационном исследовании, сосредоточенном на способах создания и функционирования символа в поэзии Иванова, предлагается один из подходов к решению этой важнейшей на сегодняшний день проблемы.

С опорой на труды Аристотеля, А.Н. Веселовского, Ю.Н. Тынянова, В.М. Жирмунского, В.Б. Шкловского, Б.В. Томашевского, В.В. Виноградова, Ю.М. Лотмана, Л.Я. Гинзбург, К.Ф. Тарановского, Д.С. Лихачева, М.Л. Гас-парова, ставшие методологической основой диссертации, и идеи В.С Баев-ского, Н.В. Павлович, H.A. Кожевниковой разработана специальная методика исследования поэтического словаря Иванова (лексики и тропов), рассматриваемого как адекватная модель художественного мира автора. Мы стремились сочетать формальный, структурный, описательный, историко-типологический подходы.

Постоянный эпитет, сопутствующий поэзии Иванова, - «трудная»: «Творения Вячеслава Иванова стали пред нами труднейшим, мудрейшим, "крутейшим" экстрактом культуры <.. >» 7; «Вы самый непонятный, самый темный, в обыденном словоупотреблении, поэт нашего времени <...>» 8; «Одаренность его была огромная. Но поэтом он был ученым и трудным» 9.

Действительно, поэтические произведения Иванова требуют усиленной работы мысли. Непривычные обороты речи, в которых обиходные слова, не говоря уже о сложнейших символах, неузнаваемы, многочисленные отсылки к отнюдь не «школьно-программным» авторам, философские пассажи, богословие... Радость приобщения к истине - вот то сильное чувство, которым живет поэзия Иванова. В. Ходасевич писал об Иванове: «<...> для него из

7 Вечый Андрей Вячеслав Иванов // Русская литература XX век (1890 - 1910) / Под ред

ироф С А Венгсрова M Изд-вотв-ва «Мир»,<1916> ТЗ Кн 8 Ч II С 114 * Письма ОЭ Мандельштама к В И Иванову // ГБЛ Записки отдела рукописей Книга M, 1973 Вып 34 С 262

^ Бердяев H А Самопознание Опыт философской автобиографии M Книга, 1991 С 155

мысли родится чувство, не менее, а порою и более живое (и живительное), чем у иного вполне "чувствительного" поэта» 10.

Поэтическая система Иванова абсолютно логична, до предела насыщенные уровни и элементы ее взаимообусловлены, плотно пригнаны к друг другу, создавая необыкновенно устойчивый, тщательно мотивированный художественный мир: «Если для поэтов обычно характерно психологическое и биографическое единство, то у Вяч. Иванова единство чисто систематическое» 11, или: «символы составляют у Вяч. Иванова систему такой степени замкнутости, как ни у кого из русских символистов. У него в принципе нет двух таких символов, каждый из которых не требовал бы другого, не "полагал" бы его <...>» 12.

Положения, выносимые на защиту, формулируются на основе факторов, совокупность которых, как показало исследование, обеспечивает целостность и стабильность поэтического мира Иванова.

1. Удивительный для эпохи войн и революций «лучезарный» оптимизм, коим пронизана каждая строка, «любовная энергия, направленная на окружающий мир» |3, есть отражение веры автора в непреходящую разумность и гуманность мира: Красен и свят и един Богом задуманный мир!. («Эпифания» КЗ).

2. Иванову свойственно восприятие и воспроизведение окружающего мира как откровения, где каждое явление, предмет есть ознаменование высшей реальности: В росинке каждой - небеса <...> («Хоры мистерий» Пр.).

10 Из переписки В Ф. Ходасевича (1925 - 1938) / Публ Дж Мальмстада // Минувшее Исторический альманах. 3 М Прогресс. Феникс, 1991. С. 264.

11 Бахтин ММ Эстетика словесного творчества М : Искусство, 1986. С 397.

12 Аверинцев С С «Скворешниц вольных гражданин ..». Вячеслав Иванов' путь поэта между мирами СПб Алетейя, 2002 С 123

13 Иванов Д В Из воспоминаний // Вячеслав Иванов. Материалы и исследования М : Наследие, 1996. С. 60.

3. Лирический герой Иванова - «символист», чье жизненное credo неизменно- «Безостановочно к бытию высочайшему стремиться» 14 Узнаваемый и четко очерченный образ поистине уникален. При максимальной биографической и мировоззренческой откровенности автор избегает психологизма, считая его «ничтожной возней личности с самим собой» ,5; личное заслуживает внимания как способ существования Сверх-личного. С этим связана вторая особенность образа: нет становления, есть некая данность (вне времени, в «декоративном» пространстве; без тезы, антитезы и т. п.).

4. Структура поэтического мира обусловлена «внутренним каноном», то есть «признанием иерархического порядка реальных ценностей, образующих в своем согласии божественное всеединство последней Реальности, в творчестве - живую связь соответственно соподчиненных символов <...>» |6. Отсюда сквозные темы, образы, мотивы, поясняющие и дополняющие друг друга и в результате образующие единую «текстовую плоть».

5. Иванов в своей творческой практике отграничивал поэтическое слово, как обладающее «магической и теургической энергией» п, от слова прозаического.

6. Вышеперечисленные факторы подчинены главному - воспринятой от Владимира Соловьева и творчески переосмысленной концепции всеединства, диалектическому и вместе с тем символистски-мифологизированному представлению об исконной общности всего сущего, о тождестве Вселенной и человеческой души: Есть некий Он в огнях глубин явленных, /Есть некий Я в глубинных чудесах («Небо - вверху, небо - внизу» СА). Речь идет об авторском мифе, который по праву можно назвать «мифом о Едином».

14 Эти слопа Гете послужили эпиграфом к первому разделу «Порыв и грани» дебютной книги лирики Иванова «Кормчие Звезды» и неоднократно повторялись им в статьях

15 РГБ Ф 109 Карг 5 Ед. хр. 2 Л 6

и'Иванов Вячеслав Собрание сочинений Брюссель, 1974 Т II С 601 " Переписка Вяч Иванова с С А Вгнгеровым / Публ О А Кузнецовой // Ежегодник Руко-

писного отдела Пушкинского Дома на 1990 год СПб, 1993 С 90

Представление о мерцающем в многоликой действительности единстве-основе мира, о вечном «общем типе в сменяющемся и неустойчивом многообразии явлений» 18 характерно для символизма. Но в творчестве Иванова это положение обретает всеобъемлющий характер, в его мире не остается оппозиций, только со-позиции: язычество / христианство; мужское / женское; общее / индивидуальное; искусство / наука; земное / небесное; прошлое / настоящее; любовь / вожделение и т. д.: Стозвучье броней - созвучье граней / Один Вселикий во всем велик! («Орфей растерзанный» Пр.).

Основным способом реализации авторского мифа в поэзии Иванова является символ. Рассуждая о символе в программной статье «Две стихии в современном символизме», Иванов подчеркивает: а) его семантическую многомерность, способность (в отличие от иероглифа или аллегории) трансформироваться в разных культурных контекстах («Символ есть знак, или ознаменование. То, что он обозначает, или знаменует, не есть какая-либо одна определенная идея. <...> В разных сферах сознания один и тот же символ приобретает разное значение» |9); б) структурную специфику символа как способа корреляции эмпирического и экзистенциального бытия. Искусство, оперирующее символами, таким образом, «позволяет осознать связь и смысл существующего не только в сфере земного эмпирического сознания, но и в сферах иных» 20; в) религиозное значение символа, поскольку «религия есть прежде всего чувствование связи всего сущего и смысла всяческой жизни»21.

То, что на сегодняшний день сказано о поэтике Иванова (им самим, его современниками, исследователями, число которых возрастает с каждым годом), позволяет предположить: любой символ, более того, составляющие его тропы, включен в образно-символическую систему и, в конечном итоге, является реализацией того или иного положения авторской концепции «все-

18 Иванов Вячеслав Собрание сочинений Брюссель, 1974. ТИС 549.

19 Там же. С. 537

20 Там же. С. 538.

21 Там же.

единства». Подтвердить это предположение - цель предпринятого исследования. Для достижения цели были поставлены следующие задачи:

а) разработать алгоритм выявления и описания основных символов в поэтическом тексте,

б) определить способы взаимодействия, «сцепления» отдельных символов, приводящие к образованию «кристаллической решетки» художественного мира.

Теоретическое значение диссертации заключается в открытии новых аспектов функционирования символа в поэзии первой трети XX века.

Практическая ценность состоит в том, что выводы, полученные в ходе исследования, могут использоваться в трудах, посвяшенных не только поэзии Иванова, но и других произведений символизма. Материалы диссертации могут быть полезны при чтении лекций по русской литературе и спецкурсов Составленные словари лексики и тропов могут привлекаться для сопоставительных исследований.

Апробация работы. Основные положения опубликованы в монографии (16, 5 п л.) и 30 статьях. Общий объем публикаций 34 п. л По проблемам, освещенным в диссертации, были сделаны доклады на межвузовских и международных конференциях в Москве, Санкт-Петербурге, Смоленске, Гродно, Екатеринбурге, Нижнем Новгороде (1989 - 2004 гг.).

Структура диссертации. Работа состоит из введения, пяти глав, заключения, а также примечаний, списка источников и списка цитируемой научной литературы, двух приложений.

Основное содержание работы

Во Введении обосновывается актуальность избранной темы, анализируется состояние ее научной разработки, формируются цель и основные задачи исследования, описываются методы исследования, характеризуется научно-практическое значение и новизна работы.

В Главе I «Система образов как отражение поэтического мира» обоснована возможность реконструкции поэтического мира Иванова по опорным символам одной тематической группы и мотивирован выбор тематической группы «Фауна» для проведения подобной реконструкции. Нельзя утверждать, что Иванов как-то особенно «зоологичен», хотя его животный мир весьма богат, о чем свидетельствует составленный нами Словарь «Животные в лирике Вячеслава Иванова», который вошел в Приложение. Как известно, пристрастие к образам животных - поветрие, захватившее модернизм рубежа XIX - XX веков в целом. Еще Вл. Соловьев колко высмеивал навязчивую декадентскую манеру обряжать свои чувства в «звериные» обличия: И не зови сову благоразумья / Ты в эту ночь! Ослы терпенья и слоны раздумья / Бежали прочь («На небесах горят паникадила...», 1895). Эта знаменитая пародия, казалось бы, надолго, если не навсегда, сделала сочетания типа ослы терпенья, леопарды мщенья и слоны раздумья невозможными в высокой поэзии. Иванов все же не убоялся насмешек и обвинений в «дурном тоне», включая и в последующие годы в свои произведения быка воспоминаний («Огненосцы» СА), тигров пламени, зуб полуночных мышей («Хоры мистерий» Пр.) и т.п.

В любой мифологии (склонность к мифотворчеству - едва ли не определяющая черта личности и деятельности Иванова) животные занимают ключевые позиции; «зоологическая» символика как таковая чрезвычайно насыщена; образы зверей, птиц, насекомых, рыб овеяны многочисленными толкованиями, поскольку «животные в течение длительного времени служили некоей наглядной парадигмой, отношения между элементами которой могли использоваться как определенная модель жизни человеческого обще-

ства и природы в целом»22. Эта особенности символики животных способны сослужить хорошую службу поэту-символисту 23. Есть и другие причины, более частные, более индивидуальные для Иванова, которые объясняют интерес к «зоо»-образам в его поэзии. Многочисленные, хотя и разрозненные факты указывают на особые отношения Иванова к животным, на существование своеобразного «зооморфного кода» в его творчестве. С животным царством связаны первые детские воспоминания поэта: <"...> Сад зверей /Предстал обителью царей, / Плененных в сказочных палатах (поэма «Младенчество»). В отличие о г прочих символистских «зоосадов» (Ф. Сологуб, 3. Гиппиус и др ), где плененные звери - это прозрачная аллегория одинокого страдания, «скованности» человеческих чувств, не-свободы, у Иванова звери -царственные особы (парадигма «звери —> цари»), величественно принимающие в своих сказочных палатах поклонение и восторги толпы. Много позже, объясняя смысл названия книги Л. Д. Зиновьевой-Аннибал «Трагический зверинец», Иванов говорил, что зверинец - это мир, «и зверинец этот не научный, не комический, а трагический» 24. Еще одно утверждение: «В человеке все звери <...>» 25, - позволяет дополнить модель «Мир - Зверинец» аналогией «Человек - Зверинец»: Мир = Зверинец = Человек. Интерес к зверю оказывается одним из способов постижения самого себя и мира, созданного Творцом.

В близких Иванову литературных кругах бытовала полушутливая, полусерьезная интеллектуальная забава: «<...> различной группировкой (в два этажа: зверь на звере) апокалипсических зверей характеризовали многих <...> известных людей. Апокалипсические звери - это те же звери, что в Сфинксе, и соответствующие четырем евангелистам: человек (не как всеобъ-

12 Мифы народов мира Энциклопедия В 2т М Рос энциклопедия, 1994 Т 1 С. 440

23 Богатейшие ресурсы мира животных оценили не только модернисты, но и поэты других

литературных направлений, еще в поэзии барокко «животная» символика чрезвычайно

рашита См , например Зосокки ?1оУптк Ьагокгну^ 5утЬоЫа паШгу \Vroslaw, 2000 " АчьтманМС Ра)говоры с Вячеславом Ивановым СПб ИНАПРЕСС, 1995 С 16 Там же С 84

емлющий миры человек, а как один в ряду других животных), орел, лев и бык» 26. Рассказы Иванова об этих психологически-символических упражнениях, всегда вызывали у слушателей один и тот же вопрос: каких зверей он считает «своими»? Ответ оставался неизменным: бык (вол) и орел. К библейскому толкованию добавлял поэт, по своему обыкновению, мифологические параллели: «У каждого за плечами звери, как у евангелистов - по два. У меня - орел и вол. Иоаннов орел парит, а вол (филолог) тянет плуг. И тени их: тень орла - змея, тень вола - козел, похотливый и бездельный»27.

Орел, бык, змея и козел - обитатели личного «зверинца» Вячеслава Иванова, и, опираясь на установленную ранее цепь аналогий «Человек - Зверинец» и «Мир - Зверинец», мы предприняли попытку реконструировать поэтический мир автора по этим «животным» ориентирам.

Орлу посвящена Глава II «"Орлиный" текст Вячеслава Иванова». Материалом исследования послужил корпус текстов, который насчитывает более 30 стихотворений. Рассмотрев контекстуально каждый случай появления этой птицы в произведениях Иванова, мы установили, что чаще всего орел выступает в составе одной из обратимых парадигм тематической группы «Небесные светила и явления»: «молния «-» орел», «солнце <-> орел», «звезды орел». Так «орлиный» образ приобретает весьма существенные символические значения, закрепленные за этими природным объектами в древнейших верованиях и искусстве. Привлечение разнообразных подтекстов (миф о Ганимеде, «Божественная комедия» Данте, стихотворения Пушкина и Тютчева, «Так говорил Заратустра» Ницше и др.) позволило выявить тематиче-ски-мотивные комплексы, которые поэт скрепляет орлом. Так, в § 1 «Зеницы Орла, или Обретенное прозрение» рассматриваются образы, созданные по модели «молния орел». Подобное сопоставление весьма распространено в народных представлениях, где орлу, главному воплощению бога-

26 Альтман МС Разговоры с Вячеславом Ивановым. СПб.- ИНАПРЕСС, 1995. С. 84 - 85

27 Герцык Е К Воспоминания: Мемуары, записные книжки, дневники, письма. М • Московский рабочий, 1996 С. 129.

громовника, отведены соответствующие «грозовые» действия, среди которых особо выделяется «метание молниеносных стрел» 28. Однако Иванов не столько акцентирует внимание на угрожающе-карательных функциях орла, сколько подчеркивает его огненно-световую и небесную природу. Орел-молния означает некое высшее волеизъявление; так, во всей своей деятельной мощи, обнаруживает себя божество- «<...> если крест и распятие, ступени и жертвенный столб служат символами стремления человека к горнему миру, то молния выражает обратное: действие верхнего на нижнее» 29. В отблесках молнии, знаменующей божественную силу и неземное озарение, конкретизируется религиозный аспект орла, и на первый план выходит вершинная в тематической иерархии Иванова тема-причина «благодать Духа» (дохристианский вариант - «милость богов») и тема-следствие «прозрение»' Что дух благовестил / Твоим очам9 («Врата» КЗ) или Прозри моею огневицею («Порука» СА), а также тесно связанная с «прозрением» тема «творчества». Прозрение в видимом мире вещей невидимых открывает путь «а геаНЬиз а<1 геаНога» («от реального к реальнейшему») - единственный, по мнению Иванова, путь истинного творчества: «<...> реалистический символизм, в своем последнем содержании, предполагает ясновидения вещей в поэте и постулирует такое же ясновидение в слушателе. <...> теургическая попытка религиозного творчества - утвердить, познать, выявить в действительности иную, более действительную действительность. Это - пафос мистического устремления к Епэ геаНззтиБ, эрос божественного»30. В § 2 «Похищение Га-нимеда, или Огненный Олень и Мировой Орел» проанализированы варианты следующей парадигмы - «звезды «-» орел» Данная модель появляется в стихотворении «Ганимед» Пр Поэт соединил два варианта знаменитого мифа о похищении Зевсом прекрасного Ганимеда: в начале стихотворения орел вы-

28 Афанасьев А Н Поэтические воэчрения славян на природу В 3 т М • Современный пи-са1ель, 1995 Т 1 С 251-252

14 КерчотХЭ Словарь символов М ЯЕРЬ-Ьоок, 1994 С 328

30 Иванов Вячеслав Собрание сочинений Брюссель, 1974 Т 11 С 553

ступает как птица Зевса («орел птица верховного бога» соответствует более поздней версии), затем как сам Зевс («верховный бог <-» орел»). Подобное смешение принципиально для поэта, неоднократно утверждавшего, что на высотах высот, за видимым и вещественным (в данном случае - орел) раскрывается сущностное (божество). О том, что для Иванова мир и каждый человек в нем подобны Ганимеду, способному преобразиться божественной силой вознесения; что над каждым раскинул крылья небесный орел, позволяет судить стихотворение «Созвездие Орла» СА: И снова Ночь святыней тайнодеющей / В молчанье свод на землю оперла. / И под рекою Млечной, бледно-рдеющей, / Парит над нами знаменье Орла. Как многие созвездия, Орел связан с древнегреческим мифом, а именно с мифом о похищении Га-нимеда 3|. И этот Орел устремлен к таинственным далям мирозданья: Там за зримыми святынями, / Где внемирный брезжит день, / Аметистными пустынями / Скачет огненный Олень. Олень (как и синонимичная ему в текстах Иванова лань) соседствует с мотивом жажды и «водными» образами (струи, озеро, волна и т.п.). Данная образно-мотивная комбинация представлена, например, в «Псалме солнечном» СА (речь идет о Солнце-Сердце): Се агнец блаженных истоков, струей огневых утолений / Напояющий трепетных ланей / И жаждущих робких оленей!. . Еще раз огненный (солнечный) олень появляется в непосредственной близости от водной глади в цикле «Золотые завесы» СА: Венчанная крестом лучистым лань, - / Подобие тех солнечных оленей, / Что в дебрях воззывал восторг молений, - / Глядится так сквозь утреннюю ткань / В озерный сон < >. Здесь лань названа напрямую подобием солнечного оленя, что позволяет утверждать семантическую и функциональную близость этих образов. О близости свидетельствует и тот факт, что сияющий крест между рогов - атрибут оленя, упоминаемый в житиях (например, св. Евстахия и св. Губерта). Очевидное сближение лани и оленя, вплоть до передачи запоминающегося атрибута; общность сопутствующего

31 КерлотХЭ Словарь символов М ЯЕЕЬ-Ьоок, 1994 С 364

мотива жажды и образа влаги позволяют при определении значения образа оленя воспользоваться библейской аналогией «душа —> лань», представленной в псалмах царя Давида: «Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже!» (Пс. 41:2).

Измученная жаждой душа устремлена к струям небесной влаги, сила этого стремления ввысь представлена: а) образом орла, уносящего в небеса Ганимеда («Ганимед» Пр.); б) Орлом -знамением, парящим над темной землей, над нами («Созвездие Орла» СА); в) образом Мирового Орла, который взирает с запредельных высот на огненного Оленя мирозданья: А над ним, пылая взорами, / Жертвы алча снами алыми, /Мировой кружит Орел («Созвездие Орла» СА). Ганимед, мы, огненный Олень - аллегорические изображения души: Ганимед - душа отдельной личности; мы - душа человечества; Олень - Мировая Душа. Переход от уровня микрокосма (душа человеческая) на уровень макрокосма (Душа Мира) задан контекстом стихотворения, где локус обитания огненного Оленя вынесен за пределы зримых святынь, туда, где внемирный брежжит день.

В следующем параграфе «Пламенеющий Орел» в центре находится парадигма «солнце <-»■ орел». В текстах Иванова установлено тождество образов огненного орла и Феникса, пламенным присутствием которого отмечен ряд стихотворений («Светоч» КЗ, «Обновление» Пр., «De Profundis» СА и др.). Поэта трудно назвать инициатором данного сближения, еще древние греки утверждали, что эта птица «имеет вид орла и великолепную окраску красно-золотых и огненных тонов» 32. Тождество «орел э Феникс» требует включения в семантическое поле орла значений, которыми поэт наделяет Феникса. На первый взгляд, Феникс Иванова ничем не отличается от Феникса Овидия («Метаморфозы» XV), Данте («Ад» XXIV) или Шекспира («Генрих VIII» V, 5) - он сгорает и возрождается из пепла: Феникс, гори! («Светоч» КЗ); О, учитесь Фениксом сгорать! («Обновление» Пр.); Феникс, уми-

12 Мифы народов мира Энциклопедия В 2т М Рос энциклопедия, 1994 Т 2 С 560

рающий / На краткий срок.. Гори!.. («Огненосцы» CA) и др. Контекстуальный анализ позволяет конкретизировать круг объектов и состояний, сопряженных в лирике Иванова с образом Феникса, и выделить в качестве доминанты парадигму «солнце -> Феникс» (например, Пылает в небе Феникс-птица в «Cor Ardens Rosa» CA). Привлечение парадигмы «Солнце -> Феникс» может показаться излишним, поскольку общеизвестно, что в большинстве символических систем сам орел напрямую отождествляется с Солнцем, однако наш подход оправдан тем, что, во-первых, в лирике Иванова нет ни одного текста, где реализовывалась бы напрямую парадигма «солнце —> орел», зато есть подводящая к ней цепочка: «Солнце —> Феникс» и «Феникс = орел»; во-вторых, именно посредничество Феникса приобщает орла к доминантной оси «смерть - жизнь» в могущественной символике Солнца.

В лирике Иванова устойчивой парой Солнцу выступает сердце («солнце <-> сердце»). Так, один из разделов в «Cor Ardens» называется «Солнце-Сердце», в нем главенствуют образы, созданные по указанной модели: Солнце - сердце солнц-сердец! («Хвала Солнцу»); Солнце ль ты богатое, / Сердце ль, сердце бедное, / Радостно-распятое, / Горестно-победное! («Assai Palpitaste»); о жертвенной судьбине / Солнцу-сердцу говорит («Завет Солнца») и др. Посредничество Солнца приводит к тому, что образ орла-Феникса, горящей птицы, сливается с образом-магистралом поэзии Иванова - Солнце-Сердце, пламенеющее сердце, Cor Ardens: охваченное любовью сердце сгорает, но эта гибель частного «я» - путь ко Всеобщему, то есть возрождение.

Образ Феникса в очередной раз демонстрирует столь характерное для Иванова совмещение нескольких культурно-исторических пластов, позволяя установить тождество цепи парадигм «Солнце -> сердце -> факел (светоч) -» Феникс», дионисийской по духу, с христианским вариантом «Иисус Христос -> Солнце —> Феникс». Так, в «Светоче» КЗ, где образ огненного Феникса озаряет финальную строфу, наряду с жезлами, змеями, криками «Эвой!» и

другими атрибутами, подтверждающими присутствие в тексте Диониса («Дионис —> солнце —► Феникс»), появляются строки, созвучные тропарю из пасхального канона («Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав»), которые в качестве основания сопоставления заявляют имя «Иисус Христос» («Иисус Христос солнце —> Феникс»): Смертию смерть, / Бог, поборай!/Идо зари, /Феникс, гори!

Комплекс «орлиных» парадигм, оказавшийся средоточием центральных тем, мотивов и целого ряда важнейших образов Иванова, представим так:

Глава III «Бык и стадо коз: парадигмы образов и сопутствующие мотивы» состоит из двух параграфов: § 1 «Амапфея, или Матерь - Дойная Коза» и § 2 «Бык, вол, телец и чернокосмый буй-тур». В первом на примере образа козы описывается характерный для Иванова прием создания многослойных образов-символов - «опора на общеизвестное или сообщенное ранее значение». Этот прием - одна из причин затрудненности восприятия поэтического языка автора. Семантическая структура образа (у Иванова как поэта-символиста каждое слово потенциально претендует на статус символа) подобна кристаллу. Грань кристалла - значение образа в конкретном тексте, и какое бы из значений ни оказывалось на переднем плане, «играют» и те, что находятся «в тени». Чем больше граней-значений, тем ярче образ, но главная сложность заключена именно в том, чтобы добиться стереоскопического эффекта, когда отдельное значение воспринимается не автономно, само по себе, а присоединяется к зафиксированным в других текстах смыслам Один из остроумных способов решения этой сложной задачи Ивановым -

«Вознесение»

«Воскресение»

«Прозрение»

ОРЕЛ

создание произведений, которые условно можно назвать «собрание значений». В одном тексте, в близко лежащих или одноименных, дается развернутый перечень образов сопоставления, относящихся к одному основанию, как правило, указанному в названии («Утренняя Звезда» КЗ, «Радуги» Пр., «Эе РгойикНб» СА и др.). Поэт «прописывает» те значения образа-символа, которые образуют его семантического ядро. Наличие подобных текстов значительно облегчает усвоение авторского словаря.

Для выявления того, что же означает коза в лирике Иванова, определяющим стало такое «собрание значений» - стихотворение «Амалфея» НТ. Название указывает на сюжетную основу текста - миф о чудесном спасении Зевса-младенца, вскормленного молоком козы по имени Амалфея: У Идей-ской у пещеры / Ты скакала по скалам, / В тайнике горы лелея / Сына мощного небес. Щепетильно-бережное обращение с мифологическим материалом, как это свойственно Иванову, сочетается с самобытной интерпретацией. «Свое» поэт надстраивает над «общим», превращая повествование о рогатой кормилице Зевса в размышление о творчестве. В первых двух строфах коза Амалфея несомненно принадлежит миру «Земли», в потаенных глубинах которой, в пещере спасен бог. Мать-земля в обличии Амалфеи («земля —> коза») растит сына небес. В заключительной строфе существенно меняется пространственно-временной ракурс: действие происходит ныне и Амалфея уже не земная коза, она - в вышине, в струях эфирных Звездное небо - ее шкура, священная Дифтера, на которой Зевс начертал правды предмирные (парадигма «небо -> коза (козья шкура)»).

Тайну бытия - земля взрастила бога - постигает, глядя на звезды, певец (звезды как божественное откровение и источник вдохновения -повторяющаяся образно-мотивных ситуаций в лирике и теоретических статьях Иванова). Бога «питала» земля молоком Амалфеи; поэта - небеса. Мотив «вскармливания», который в первой части текста очевиден, во второй задается упоминанием о Борее, северном ветре, название которого происходит от

слова bora, что значит питание 33, и Роге Обилья, из которого, по преданию,

«нескончаемо извергаются фрукты и другие приятные дары»34. Певец и Амапфеин сосец появляются рядом, образуя рифму в стихотворении «Гемма» НТ' Все загадка - символ, имя, /Друг таинственный певца / Но усладней ото вымя / Амалфеина сосца.

«Небесно-земной» образ козы Амалфеи подчеркивает единоприрод-ность источника божественного и художественного бытия: «Земля - Мать -Дойная Коза - Амалфея» и «Небо - Мать - Священная Дифтера - Амалфея». Рождая бога и поэта, встречаются Земля и Небо

Определение основного значения образа козы как матери, помимо прочего, объясняет отсутствие в поэтическом мире Иванова коровы. Закрепив за козой «материнскую» функцию вскармливания, поэт отказался от дублирующего образа кормилицы-коровы. Обратная ситуация произошла с быком и козлои Символические значения этих животных во многом совпадают: и бык, и козел воплощают неистовую мужскую силу, связаны с дионисийским культом, оба - жертвенные животные. При этом бык лишен тех неприятных качеств, которыми столь щедро наделен козел, из-за чего ему не нашлось места в лирике Иванова.

Во втором параграфе рассматриваемой главы проанализированы реализованные в поэзии Иванова мотивы-функции, через которые проявляются семантические аспекты образа быка: а) «сельскохозяйственные работы»: рев тельцов долины под ярмом («Кто?» Пр.); б) «нападение / сопротивление»: Чернокосмый буй-тур, - / Свирепых рогов / Дикую мощь/ Ставит в упор

коза

кормилица поэта

13 Порфирий О пещере ничф / Пер А.А Тахо-Годи // Тахо-Годи А А , Лосев А Ф Греческая куцы ура к мифах, символах и терминах СПб Алетейя, 1999 С 588

34 Бидерманн Г Энцикпопсдия символов / Пер с нем М • Республика, 1996 С 223

(«Рокоборец» КЗ); в) «оплодотворение»: Вся в неге млечной нива млела: / Небесный бык склонял рога («Материнство» НТ); г) и, наконец, главная функция - «жертва»: Жадным пламеням алтарным / Уготованы тельцы. («Терпандр» КЗ). Учитывая тот факт, что в древней фетишистской мифологии божество отождествляется с приносимой ему жертвой 35, можно утверждать наличие образов, реализующих обратимую парадигму «бог <-> бык». Контекст стихотворений, в которых присутствует мотив жертвоприношения быка, позволяет уточнить, кто из богов принимает обличив этого животного в поэзии Иванова. Так, в стихотворении «Неведомому Богу» КЗ реализуется парадигма «Дионис <-> вол» (Шатается, грянулся вол - / И пьет из-под черной секиры живую струю тавробол)', второе жертвоприношение быка упоминается в «Терпандре» КЗ (Жадным пламеням алтарным / Уготованы тельцы), здесь, как свидетельствуют присутствующие в тексте атрибуты и названия (кифара, пэан, Феб и т.п.), налицо парадигма «Аполлон *-* телец». Образ быка и мотив жертвоприношения оказываются объединяющим звеном, показателем синкретичности образа Диониса-Аполлона: «Дионис <г* бык» и «Аполлон <-» бык», отсюда «Дионис <-» Аполлон».

35 Лосев А Ф Афина Паллада Н Тахо-Годи А А , Лосев А Ф Греческая культура в мифах, символах и терминах СПб Алетейя, 1999 С 243- 244

О родстве-тождестве этих богов пишет Иванов в своей диссертации (глава «Дельфийские братья»): «Мистическое слияние братьев-соперников в двуипостасное единство было намечено дельфийским жречеством в экзотерической форме внешних доказательств нерушимого союза и особенно в форме обмена священными атрибутами и знаками соответствующих божественных энергий» 36. Какую же «энергию» символизирует бык, раскрывается в стихотворении «Солнцев перстень» CA, где обнаруживается парадигма «бог-Солнце <-> тур».

Из большого количества характеристик и функций ключевого символа Солнца поэт чаще всего повторяет, что «солнце есть свет». Свет - та «божественная энергия», которая является основанием мистического слияния Диониса, Аполлона, Солнца. Внешним показателем нерушимого союза выступает в лирике Иванова общий образ-воплощение бык.

В статье «Две стихии в современном символизме» Иванов, размышляя о многоименности неизвестной человеку, но предчувствуемой «религиозной величины», писал: «<...> пришли потом новые мифотворцы и сказали, что Гелиос - Феб, <...> пришли орфики и мистики и провозгласили, что Гелиос -тот же Дионис, что доселе известен был только как Никтелиос, ночное Солнце, < > спорили о всем этом испытатели сокровенного существа единой res < >» 37 Бык, в символике которого, помимо мотива жертвоприношения, значительное место занимает тема любви, представленная мотивами оплодотворения, защиты, пахоты; и бог плодородия и возрождения Дионис; и целитель Аполлон; и дарующий жизнь бог-Солнце - этапы приближения к единой res, животворящему Свету, Который и «во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин. 1: 5).

В Главе IV «Офиолатрия Вячеслава Иванова» рассмотрены основные аспекты разветвленной «змеиной» символики Внимание и уважение к зме-

16 Иванов Вячеслав Дионис и прадионисийство СПб Алетейя, 1994 С. 54.

37 Иванов Вячеслав Собрание сочинений Брюссель, 1974 Т. II, С 555 - 556

ям, которое демонстрирует поэт, достойно истинного приверженца офиолат-рии, культа змей. В § 1 «Змеиное гнездо» изложены результаты анализа поэмы «Сон Мелампа» - концептуального центра «змеиного» текста Иванова. Поэт подбирает более десяти образов сопоставления к основанию «змеи», от вполне привычных до неожиданных и труднообъяснимых, стремясь к максимально объемной характеристике брака змия (Небо-Цель-Антиройя-Зевс) и змеи (Земля-Причина-Ройя-Персефона): <..> из грядущего Цели текут навстречу Причинам, /Дщерям умерших Причин, и Антиройя Ройю встречает / В молнийном сил сочетанье взгорается новое чадо / Соприкоснувшихся змей; и в тот миг умираем мы оба — / Змий и змея, - рождая на свет роковое мгновенье. Комплекс нанизанных на знак бесконечности «змеиных» парадигм в «Сне Мелампа» можно представить схемой:

Зевс-отец

мужи (жало)

жены (утробы] боговещие стражи наперсницы Ночи стебли Мудрые Очи нива лианы

Цели (Антиройя)

Вечность змеи Земли Персефона-мать

Причины (Ройя) священные таинницы Солнца пажить подруги сестры сеть

колосья-* дубрава

В § 2 «Бог кивнул мне, смуглоликий, змеекудрой головой...» рассмотрена основополагающая парадигма «Дионис <-» Змей»: «Змея, символ владык и душ подземного царства, в круге Дионисова богопочитания - исконный символ-фетиш самого "змеями увенчанного" или "змеевидного" бога <...>»38. В ходе исследования доказано, что все «змеиные» парадигмы объединяются вокруг «Дионис <-» Змей» как частные проявления. Так, парадигма «корень

38 Иванов Вячеслав Собрание сочинений. Брюссель, 1974 Т. II. С 109.

змея» реализует противопоставление-связь темного, инстинктивного, «глубинного» бога Диониса светлому Аполлону; все парадигмы тематической группы «Человек и его чувства» имеют вызывающе яркую эротическую окраску, столь свойственную дионисийскому культу. Включение в этот круг парадигм, восходящих к христианскому преданию - «Распятый —» Змий» и «Дух Святой —> змея», объясняется тем, что страдающий бог Дионис для Иванова был наиболее убедительным прообразом Христа.

В § 3 «Змеи и Розы» устанавливается связь «змеиного» комплекса парадигм с центральным символом поэзии Иванова - роза\ «У Вячеслава Иванова роза связывает бесконечное число символов. Какой бы момент судьбы мы не взяли, они сопровождаются у него розами. Движение розы соединяет все и проникает во все. <...> У Вяч Иванова все символы - колыбель, брачный чертог, смерть - переплетают и соединяют розы. Роза всюду: она как бы в миниатюре сжимает весь мир» 39. Наши наблюдения позволяют с уверенностью утверждать, что в лирике Иванова не только розами 40, но и змеями отмечены основные вехи жизни: рождение (колыбель) - любовь (кольцо, брак) - смерть (могила).

Равноценность этих символов подчеркивается несколькими приемами: передача признаков и атрибутов друг другу; частое соседство в тексте; взаимозаменяемость. Так, в «Гиппе» КЗ не розы, а змеи украшают младенческую колыбель Диониса: Кольцами змей я колыбель венчала / В ней опочит рожденный бог. Произведенная замена не вытесняет из текста розу, традиционно украшающую божественные образы. Фигура Гиппы, «души вселенской» (Прокл-Неоплатоник), держащей на голове круглую корзину с переливающимися кольцами змей, подобна стеблю цветка, подымающего свой венчик навстречу солнцу: Кольцами змей я колыбель-кошницу, / Кочьцами змей вкруг увила / Стеблем цветка я поднялась из сердца / Темной земли - тебя

39 Бахтин M M Эстетика словесного творчества M Искусство, 1986 С 403

40 О символе рочы у Иванова, например, см Davidson Р The Poetic Imagination of Vyacheslav Ivanov A Russian Symbolist's Perception of Dante Cambridge, 1989. С 206-228

приять! В сонете «Душа и Жених» СА мотив «приятие душой Бога», поданный уже в христианском ключе, облечен в ту же «розово-змеиную» образность: Венцом благоуханным кольца сложит / Страстной стези багряная змея. Венец, благоуханный, багряная, обычно сопутствующие образу розы, в данном случае переданы змее. Змеиные кольца у Иванова наделены способностью источать нежнейший аромат, благоухать, а роза взамен получает определение ползучая и выразительную «шелестяще-шипящую» звукопись на <ч>, <с>, <з>, <х> (Лунных чар сребродымный очаг / Сети роз осеняют ползучих в «Лунных Розах» КЗ); ее шипы уподобляются жалу, нектар - яду.

Прекрасная роза и змея, чей вид вызывает леденящий страх, в поэтическом мире Иванова, как и все, кажущееся поверхностному взгляду безнадежно разделенным, оказываются едины, как корень и цветок, земля и небо, радость любви и страдание, жизнь и смерть.

§ 4 «Тайна Змей и Солнц» посвящен одному из самых загадочных «змеиных» образов в поэзии Иванова, который появляется в газеле «Возрождение» СА: Нам суд - быть богомольцами могучих Змей и Солнц /Мы, золотом и кольцами тягучих Змей и Солнц // Облачены, священствуем, жрецы и ведуны, - / Пророча, верховенствуем на кручах Змей и Солнц <...>. В золотом змеино-солнечном кольце мерцает образ «мы», в характерной авторской манере сопровождаемый многочисленными определениями - богомольцы, жрецы, ведуны, пророки, те, кому явлены воочию сокровенные глубины бытия и т. д. Определения эти по сути сводимы к утверждению: «мы - посвященные». Отметим, что мотив посвящения - центральный мотив самого «змеиного» в книгах Иванова раздела «Arcana», включающего и газелу «Возрождение». В газеле «мы» занимает левый край текста, где из строки в строку перетекают повторы нам - мы - мы - нам - нам - нам, а правая часть текста отдана Змеям и Солнцам, повторенным симметрично «мы» 6 раз. Соответственно, утверждение «мы - посвященные», расширяясь, конкретизируется: «мы - посвященные в тайну Змей и Солнц». Какова же эта тайна9

Змеи и Солнца в тексте выступают настолько монолитной парой, что предшествующие эпитеты (могучие, тягучие, живучие, летучие и др.) трудно разделить между ними - это «змеям» (например, кольцо или чешуя), а это «солнцам» (например, золото). Поэт усиленно добивается осознания: Змеи = Солнца Змеи обретают, а точнее, возвращают себе статус светоносного божества, извечного объекта поклонения: Звучит нам песнь забвенная в созвучьях Змей и Сочнц / И нам необычайные напоминают сны / Былые славы тайные летучих Змей и Солнц Исходное, но забытое ныне единство Змей и Солнц - это и есть та сокровенная тайна, постижение которой превращает человека в жреца или пророка. Констатация единства не отвечает, однако, на вопрос, кто или что скрывается под маской «Змеи-и-Солнца», какому божеству, собственно говоря, служат, священствуя, жрецы и ведуны.

Образ солнца в соответствии с наивысшей степенью значимости в поэзии Иванова имеет самый разветвленный комплекс парадигм. Для подтверждения сказанного приведем небольшой фрагмент этого комплекса - «солнечные» парадигмы стихотворения «Эе РгоЛтсНэ» СА:

зримый свет царь, в лучах семи тиарТна жаркой четверне Гинерион, царь сил \ I в пламенях дракон Иксион, распятый на колесе \ \ / / Митра, рдяный лев

Гелиос с чашей \ I / / / - с луком Аполлон

Феникс на костре ' ' всевидящее око

всадник на пышущем коне ^ --- агнец с крестною хоругвию

____Л Солнце

кормщик в сияющем челне ^ --- * жених на пламенных иирах

Набор парадигм одного лишь стихотворения позволяет судить о том, насколько богата коллекция разноплеменных и разновременных представлений о Солнце-божестве, собранная поэтом. В данном случае нас интересовал тот факт, что здесь Солнцу как зримому свету противопоставлен незримый свет, иное Солнце: Есть некий бог во мне, - так с Солнцем спорит прах < .>. В родной прозрачности торжественных небес, -/Я жду, - из-за моих

редеющих завес, / Единосущней, соприродней,/ Чем ты, о зримый свет < >. Тема солнцедвойничества у Иванова возникает неоднократно. Еще в первой книге «Кормчие Звезды» помещен был дифирамб под тем же названием, что и солнечно-змеиная газела «Возрождение» из третьей книги «Cor Ardens», в нем Дионис прямо назван Солнцем теней, Светом полунощным Комплекс парадигм образа Диониса в этом тексте показывает, что бог этот и есть тот способ, благодаря которому возможно слияние макрокосма и микрокосма. Дионис - Светоч двоезарный. он: 1) семя, уснувшее в колыбели чреватой Смерти (беременная смерть, один из мнимых оксюморонов Иванова, поскольку никакого противоречия в образе этом нет: смерть как потенция жизни, жизнь как продолжение смерти, см., например, традиционный образ зерна); 2) багрец заката, Ночь и он же - пурпур утра, День; 3) ветви Древа, возносимые в вышину, и его же корни, впивающиеся в глубь земли и т. п.

Одно из проявлений антиномичного, двоезарного Диониса - Свет полунощный, Солнце теней Это проявление, «темная фаза», «фаза нисхождения», названо в газеле «Возрождение» Змеи (во многих архаичных культурах змеи рассматриваются прежде всего как символ подземного мира и царства мертвых), а на противоположном конце вертикали располагается «светлая фаза», «фаза восхождения» - Солнца. Змеи и Солнца - это взаимоотражения (вторая книга «Cor Ardens», в которую входит данный текст, называется «Speculum Speculorum», «зеркало зеркал»).

Чередование «восхождения» и «нисхождения» задает повторяющийся цикл - круг. Напомним, что круговой план в древнейших верованиях связан как с культом солнца, изображавшегося в виде круга, так и (через образ-посредник - кольцо) со змеей: .. л Дар золотой, змею, хвост алчным жалом / Язвящую, сомкнутую кольцом, - / Разлуки дар, знак вечного начала («Врата» КЗ). Кольцо судьбины стократной", чешуи возвратной живучих Змей и Солнц, иллюстрирует идею, вынесенную в название дифирамба из «Кормчих Звезд» и газелы из «Cor Ardens» - «Возрождение»:

Солнца

Фаза восхождения' Рассвет, День, Жизнь, Ветви, Слово, Явление

Фаза нисхождения Закат, Ночь, Смерть, Корни, Музыка, Откровение

Змеи

*

По неоднократному утверждению Иванова, лишь в несовершенном, замкнутом границами личности сознании эти две фазы единого процесса, два лика единой сущности разделены и, более того, противопоставлены. Однако есть сфера человеческой жизни, где забытое единство осознается и культивируется: «В поэзии они оба вместе. Мы зовем их ныне Аполлоном и Дионисом, знаем их неслиянность и нераздельность, и ощущаем в каждом истинном творении искусства их осуществленное двуединство»41. Жрецы и ведуны, «мы» из «Возрождения» - поэты. Именно поэты, которым звучит песнь забвенная и необычайные сны напоминают о былых славах, - хранители тайной истины, орган всеобщей памяти, через них «народ вспоминает свою древнюю душу и восстановляет спящие в ней веками возможности» 42. Тема памяти у Иванова тесно связана с темой творчества как аналога божественному деянию43: «О древней правде говорит нам художник и, жертвуя Музам, служит великой и мудрой богине Памяти. <...> художник тогда только наиболее творец, когда побуждает в нас живое чувствование кровной связи нашей с Матерями Сущего и древнюю восстановит память Мировой Души» 44.

41 Иванов Вячеслав Собрание сочинений Брюссель, 1974 ТИС 591

42 Иванов Вячеслав Собрание сочинений. Брюссель, 1971 Т. I. С. 713.

43 Тема памяти, одна из ключевых тем Иванова, неоднократно привлекала внимание исследователей Так, о связи истолкования памяти Ивановым с учением Блаженного Августина пишет Цимборска-Лебода М Эрос в творчестве Вячеслава Иванова На пути к философии любви Томск М,2004 С 140 - 144 и др , о сакрализованном понимании памяти Ивановым см • DudekA Wizja kultury w twyrczosci Wiaczestawa Iwanowa Krakow, 2000 S 83-92, одна из последних работ на эту тему - Аверин Б В Палимпсест воспоминаний («Младенчество» Вячеслава Иванова) // Дар Мнемозины Романы Набокова в контексте русской автобиографической традиции СПб, 2003. С 147 - 175

44 Иванов Вячеслав Собрание сочинений Брюссель, 1979. Т Ш С 92-93

В § 5 «Узлы Змеи» рассматривается характерный для Иванова мотив мистического брака как способа преодоления личностной автономии. Любви небесной учит человека земная любовь: «Взаимопроникновение и непостижимое слияние космического дня и космической ночи, то есть мужского логического начала трансцендентных форм и женского имманентного начала подсознательной бытийственности - то же, что вечные объятия двух вечно любящих» 45. Связанный с мотивом брака образ узлы змеи входит в авторский миф Иванова. Это синтезированный образ, созданный наложением нескольких семантических пластов: самостоятельной символики «узла» (соответственно «кольца», «ожерелья», «венца», т.е. «круга») и столь же разветвленной символики «змеи». Если в тематической группе, в которую входит «узел», преобладает значение соединения, то образ «змеи» конкретизирует то, что соединяются именно полярные начала: телесное и духовное, жизнь и смерть, добро и зло, начало и конец, любовь и Любовь; тем самым полярность преодолевается, восстанавливается изначальная однородность.

Сфера бытования образа узел змеи в лирике Иванова может быть определена как стихия мировой эротической энергии, той силы, которая влечет части целого воссоединиться. В этой идее отголоском раздается гимн Зара-тустры: «Сладострастие: великий символ счастья для более высокого счастья и наивысшей надежды. Ибо многому обещан был брак и больше, чем брак, -многому, что более чуждо друг другу, чем мужчина и женщина <...>» 46. Энергия космического эротизма, как и выражающий ее образ, не может быть маркирована ни как негативная, ни как позитивная. Потенциально возможно развитие образа и в том, и в ином направлении. Земная страсть может превратиться в удушающий узел греха, а может, пройдя испытание страданием, звеном-колечком вплестись в ожерелье вселенской любви: И я был раб вуз-

45 Иванов Вячесчав О Новалисе // Лира Новалиса в переложении Вячеслава Иванова Томск, 1997 С 118

46 НицшеФ Сочинения В 2 т./Пер с нем. М, 1990 Т. 1 С 135-136

лах змеи, /Ив корчах звал клеймо укуса, / Но огнь последнего искуса / Заклял, и солнцем Эммауса / Озолотились дни мои («Mi fur le serpi amiche» CA).

В § 6 «Змий - царь зачатий Красоты» рассмотрен характерный прием работы Иванова над созданием символа. Двучленные парадигмы типа «страсть —» змея», «дым —> змея», «молния —» змея» оказываются звеньями в обширных комплексах. Так, змея может быть включена в цепочку парадигм, выступая сначала образом сопоставления, а затем - основанием, выполняя тем самым функция сцепления между отдаленными друг от друга понятиями, но и сама обретая тот или иной смысловой оттенок, а иногда и новые дополнительные значения. В качестве примера рассматривается образно-мотивная структура стихотворения «Изумруд» из цикла «Царство Прозрачности» Пр. Подбирая вереницу сопоставлений для описания ненаглядного изумруда, поэт обращается к образу зелено-искристого и нежного Змия («изумруд <-» змий»; ее обратимость отмечена, поскольку в текстах Иванова есть «зеркальные» образы - горят главы змей изумрудных в «Лунных Розах» КЗ; змеи смарагдно искрились (смарагд = изумруд) в «Eritis Sicut Dei» КЗ -здесь реализована модель «змеи -» изумруды»); а далее Змий определяется как царь зачатий Красоты Соответствующая парадигма присоединяется к первому «изумрудно-змеиному» звену: «изумруд <-> змий царь». Изумрудный Змий-Царь - вполне объяснимый образ, переходы между составляющими компонентами не противоречат привычным ассоциациям: царственный Змий - известный фольклорный персонаж, как правило, выступающий в роли оборотня, совращающего девушек и замужних женщин обличи-ем прекрасного юноши (царь - змий); «изумрудная» - традиционный эпитет для змеи (изумруд - змий); драгоценные камни, в том числе и изумруд, сопутствуют царственным особам (изумруд - царь). Однако, напомним, у Иванова изумрудный Змий - не просто царь, а царь зачатий Красоты, и в полной мере этот образ раскрывается при сопоставлении с другими парадигмами данного текста, исходящими из того же основания сопоставления -

«изумруд»: тот, у чьих луней живые силы, мил, как луга весны', зелено-искристый и нежный Змий; царь зачатий Красоты; зов творческой мечты, злачность Земли; рождающее Да

При всем разнообразии образов сопоставлениям нельзя не заметить, что большинство из них связано с темой «рождение» (живые силы, весна, зачатие, злачность, рождающее Да, просветленная) и примыкающими темами - «любовь» {мил, ненаглядный, нежный) и «творчество» (творческая мечта). Минимальные темы указанных групп настолько тесно переплетены между собой, что вполне поддаются перемещению из одной группы в другую, например, рождающее Да может относиться к теме творчества, а просветленность сопутствовать любви. И все же внешний показатель (количество входящих лексем) подчеркивает, что доминирует тема «рождение». Эта тема в полной мере совпадает с символикой драгоценного камня-изумруда: «Омоложение и плодовитость - символизм, возможно, основанный на весеннем зеленом цвете этой разновидности берилла. <...> Считали, что он помогает при тяжелых родах» 47. Изумруд у Иванова не выходит за рамки традиционного понимания, поэт сохраняет общепринятые функции и значения, хотя его интерпретации далеко не всегда прямолинейны, обычно изумруд (изумрудный) в качестве характеристики сопровождает некий более объемный образ с той же «рождающей» символикой, неразличимо сливаясь с ним. Чаще таким образом оказывается море - универсальный символ рождающего лона. Например, парадигма «волна —► изумруд» реализуется в «Адриатике» КЗ: Воюет, ропща, мель седая глубина -/ И шлет вспененный вал - и изумруд кипучий /В прозрачный зиждет свод. Волны, в свою очередь, сравниваются со змеями («волна <-> змея»): И влачатся, роясь под скалами / Змеи-волны в «Жреце озера Неми» СА или в портрете Океанид из «Орфея растерзанного» Пр., где цепочка сопоставлений длиннее («волны волосы Океанид змеи»): Мы телами сплелись, < >/ Волосами свились, как поле змей1.

47 Тресиддер Д Словарь символов М ФАИР-ПРЕСС, 2001 С 126-127

змея

Этот комплекс взаимообратимых парадигм подтверждает принадлежность змеи к «изумрудно-морскому» пространству с его порождающей функцией и тем самым объясняет, почему Змий назван царем зачатий. На при-кровенное присутствие моря в «Изумруде» указывает и даль безбрежная, и зачатие Красоты (Афродиты). К рождающим Змеям Земли и Змеям Неба из «Сна Мелампа» (см. § 1 рассматриваемой главы) присоединяется Змий Моря.

В § 7 «Пучинный змий и Огненный Змий» анализируется взаимодействие языческого (купальские игрища, дионисийские ритуалы) и христианского (Книга Иова, Деяния Святых Апостолов, житие и сочинения Франциска Ассизского) подтекстов при создании образов-символов. Например, образ Огненного Змия разворачивается путем наложения двух пластов, объединенных мотивами тематической группы «Брак»: 1) языческое предание о браке неба и земли - «Земля и небо почти повсеместно осмысляются как женское и мужское начала, как супружеская пара, стоящая в начале теогони-

48

ческого или теокосмогонического процесса» ; с землей сочетается славянский Ярила-Солнце, античный Дионис-Солнце (в одном из своих выступлений Иванов утверждал, что «еще язычники молились Дионису: "Гряди, Жених, гряди, Свете Новый"» 49; 2) христианская «брачная» образность, воплощающая идею союза Христа и души человеческой, Христа и Церкви как совокупности душ.

Полисемантичность образа Огненного Змия, выявленную в ходе анализа, можно передать схематически:

J* Ме.четинский Е М Поэтика мифа М , 1995. С 207.

" Иванов Вяч Доклад «Евангельский смысл слова "земля"» Письма Автобиография (1926) / Публ, вступ ст и коммент Г В Обатнина // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома на 1991 год СПб, 1994 С 150

Огненный Змий

суженый души-земли

Солнце

$

Купало-Ярило

Ф

Дионис

Христос

Созданный автором образ Огненного Змия является связующим звеном, благодаря которому смыкается язычески-христианская цепь: Солнце -Дионис - Ярила (Купала) - Бог. Этот образ иллюстрирует один из основных постулатов религиозно-философского мировоззрения Иванова, занимающий центральное место и в его эстетическо-творческой концепции, - утверждение генетического родства язычества и христианства.

Не только в метафизической концепции, но и в эстетике Иванова змеям отведены важнейшие роли, даже ключевое понятие «символ» в своей знаменитой статье «Две стихии в современном символизме» он иллюстрирует именно «змеиными» примерами: «Нельзя сказать, что змея, как символ, значит только "мудрость" <...>. В каждой точке пересечения символа, как луча нисходящего, со сферою сознания он является знамением, смысл которого образно и полно раскрывается в соответствующем мифе. Оттого змея в одном мифе представляет одну, а в другом - другую сущность. Но то, что связывает всю символику змеи, все значения змеиного символа, есть великий космогонический миф, в котором каждый аспект змеи-символа находит свое место в иерархии планов божественного всеединства» 50.

В Главе V «Об одной орлино-змеиной истории: текст и затекст книги "Эрос"» исследуется влияние биографических реалий на семантическое наполнение символа. «Эрос» - запечатленная в художественной форме попытка Иванова, Л.Д. Зиновьевой-Аннибал и молодого поэта С. Городецкого воплотить платоновскую концепцию «восхождения по лестнице Эроса». Поэт и его жена по всем правилам словесного искусства продумали фабулу «сплава трех в одно», в письмах и дневниках разрабо рактическую философию

50

Иванов Вячеслав Собрание сочинений Брюссель, 1 1г С"з37®тЕКА

«■ос. национальна»

С Петербург I

08 Я» м, I

Любви, распределили роли. Затем была предпринята попытка перевода созданного предтекста в жизнь, попытка неудачная, поскольку на этом этапе («текст => жизнь») задуманный финал провалился: создать новую общность людей, объединенных высокой, по-платоновски трактуемой эротикой, не удалось. А вот следующий этап («жизнь => текст»), описание «жизнетворче-ского» эксперимента, непосредственное создание поэтического текста, принес автору-исполнителю восторженные отклики и творческое удовлетворение.

«Эрос» привлек наше внимание тем, что участникам эксперимента во славу Любви, во имя достижения соборности, ставшего сюжетной основой книги, отведены орлино-змеиные роли. Двое старших, мужчина и женщина -идеологи и инициаторы происходящего действа - предстают в образе мудрых змей, служителей Диониса (парадигмы «Дионис —> Змий», «мы —> медяницы», «Диотима (имя Зиновьевой-Аннибал на «башне») -» змея», «я змей») Третий, еще не нашедший себя, становящийся, по ходу текста-эксперимента меняет обличия - Китоврас, сын и брат, Орфей, Вакх, Гермес, себя забывший бог, отцеубийца, Эдип, наконец, орел.

I этап. «Она и я» В «Змее» «я» принадлежит «посвящаемому», активную же роль исполняет возлюбленная, моя змея, жрица, которая приобщает «я» к религии бога-Змия: она поцелуем (из уст в уста) передает (передыхает) тайные знания (яд бесовств и порч); вдохновленный «я» начинает творить (поет мой чарый хмель, / Развязанный тобой. ). Это этап становления, на котором «я» благодаря силе любви обретает статус «певца» и «жреца».

И этап. «Я и он». В стихотворении «Три жала» уже «я» переданы функции «посвящающего» «Я» как жрец должен вовлечь в дионисийский круг (<...> ты придешь, вожделея, / Даров неотвратных) «третьего», сделать его не только возлюбленным, но и поэтом (Повлечет твое тело Стримоном-рекою / Моя алчба - / Безгласное тело вакхоборца Орфея), и жрецом, и богом (растерзанный-Орфей, напомним, ипостась Диониса). Перипетии посвя-

щения «третьего» описаны гораздо подробнее, чем детали посвящения «я». Если «я» желал приобщения к таинствам, зазывной свирелью вызывая свою змею («Змея»), то «третий» ничего не подозревает о планах четы медяниц, и «я-змий» старается быть очень осторожным, чтобы не спугнуть легконогого, блаженного («Сад Роз») избранника: За тобой хожу и ворожу я, / От тебя таясь и убегая («Китоврас» СА) Дионисийские чары (Колдовал я, волховаля / Бога-Вакха вызывал я в «Вызывании Вакха») подействовали, и «третий» явился на зов (Облик стройный у порога). Однако сделать его мудрым, как змий, оказалось невозможно, глухонемая душа («Ропот») не вняла откровениям и мольбам: Люблю тебя, любовью требуя; / И верой требую, любя!/ Клялся и поручился небу я /За нерожденного тебя («Порука» СА).

III этап. «Я и Он». В «Пожаре» «я» лицом к лицу оказывается с божеством, которому поклоняется. Бог предстает во всем своем величии как Огненный Змий (Пламень, Креститель рдяный, в змеиных кольцах). Несмотря на неудачу с «третьим», связь-тождество с богом-Змием остается незыблемой: змия змий не жалит, /Пламени пламень не опаляет В следующем стихотворении, название которого «Утешитель» можно в контексте книги рассматривать как одно из наименований бога-Змия, и в заключительном «Нищ и светел» страдающее и опустошенное «я» получает уверение в том, что не бессмысленно все, сделанное во имя любви, придет время и прорастет навстречу свету брошенное во мрак зерно: Вея шепотами утешения, / Стелет ветр шумящие дожди, / И чрез мертвый дол опустошения / Гул надежды слышу сей и жди! («Утешитель» СА). Не усомнившийся в силе своего бога «я» остается «поэтом», дар у него не отнят: Нищ и светел, прохожу я и пою, - / Отдаю вам светлость щедрую мою («Нищ и светел» СА).

Красота (идея)

Эрос, способ постижения и осуществления Красоты Бог-Эрос, дыханьем надмирным / По лирам промчись многострунным, / Дай ведать восторги вершин/ Прильнувшим к воскрыльям эфирным («Зодчий») _

Змея, жрица Эроса, носительница тайного знания Виясь, ползешь ко мне на грудь - / Из уст в уста передохнуть / Свой яд <. >_(«Змея»)

1 1-я ступень «лестницы» (в тексте - преодолена) | 1 i Змея и Змей

она приобщает его, создается союз двоих, познавших силу и смысл Эроса Ярь двух кровей, двух душ избыток, / И власть двух воль, и весть двух вер, / Судьбы и дней тяжелый слиток

/ Вместил смесительный кратэр («Кратэр»)_

| 11-я ступень «лестницы» (« тексте не преодолена) 1

I Г Г

Змея, Змей и третий

она и он «размыкают кольцо» своей любви, дабы включить в зону Эроса третьего И в темноогненном кратэре, / Где жизни две - одна давно, / Бог-Растворитель в новой мере / Мешает цельное вино /Льет

третий хмель < .> («Кратэр»)_I

эксперимент не удался, растворения-соединения не произошло: Всех похорон печальней, / О други, погребенье /Любви неразделенной / Троих душа хоронит / Возлюбленную душу, / И с ней - себя иную

(«Симпосион» 111)__

П1-я и далее ступени (предполагаемое в «Эросе» Иванова, но не реализовавшееся развитие действий: я => мы (двое) => мы (трое) => мы (множество ) я-мы (мир небо и земля)' И с вами, кущи дремные, / Туманные луга, -/ Вы, темные, поемные, / Парные берега, - //Я слит ночной любовию, / Истомой ветерка, / Как будто дымной кровию / Моей бежит река // И, рея огнесклоначи / Мерцающих быстрин, / Я - звездный сев над ионами / Желающих низин1 < „> («Истома»)_

^ ^ jf

Красота (осуществление идеи, ее практическое воплощение в мире благодаря усилиям человека __или, по Вл Соловьеву, «ощутительная реализация идеала»)_

( 37

Сложный многоуровневый комплекс «змеиных» парадигм в «Эросе», выявленный в результате анализа, можно охарактеризовать как совмещение нескольких симметричных трехчленных моделей. Так создано, по нашим наблюдениям, большинство образов-символов Иванова, где в неразрывном единстве существуют явления внешнего мира, Макрокосм (А) и три составляющих Микрокосма - душа, разум, дух (Б, В, Г).

А) Эмпирический комплекс (образы животных, половые признаки которых неочевидны, он и она, - единого рода «Змий») Змий /1 змея £ змий Б) «Душа» (переживание страстей, жертвенная самоотдача, обретение необходимого опыта чувствований, в которых ценность «ты» (а затем и «Ты») выше собственного «я»: Любови совершенной / Слепого научи!) Ты ты { я

В) «Разум» (истинное понимание себя и мира невозможно в замкнутом пространстве «я»; любовь, преодолевающая индивидуальные грани, выводит к постижению Истины всеединства («Всякое познание -эротично» 51) и пробуждает творческое отношение к жизни, необходимое для достижения этого всеединства: Истина а Любовь? \. Творчество Г) «Дух» (Бог являет себя образом и/или словами другого человека, любя которого «я» приобретает опыт самоотречения и приобщается божественному началу (1+1=3 52): «мы - это бог», любовь - условие и путь богообретения (<...> если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает (1 Иоан. 4:12)) Дионис-бог (возможен также вариант Бог) Диотима-жрица (путеводительница) я - посвященный

51 Альтман М С Разговоры с Вячеславом Ивановым СПб ИНАПРЕСС, 1995 С 34 12 Цимборска-Лебода М Эрос в творчестве Вячеслава Иванова На пути к философии

любви Томск М . Водолей Publishers, 2004 С 47

Определив в «Эросе» себе и своей Диотиме «змеиные» роли в создании тройственного союза под знаком Диониса, «третьего», молодого возлюбленного, поэт наделяет чертами орла. Выбор объясняется безупречной репутацией орла: он - посланник бога и его личина; он - устремленность к солнцу, сила вознесения и нисходящее, подобно молнии, божественное волеизъявление; он - гордость и прозрение, мужество и заботливая нежность; он - сгорающий и возрождающийся Феникс.

Создавая вариацию на известную тему-оппозицию: орел и змея, Иванов не мог не учитывать то, что мотив борьбы этих двух существ, персонифицирующих соответственно силы добра и смертоносные силы зла, чрезвычайно распространен в мифологии и искусстве (аккадский миф о царе Этане, эпос Гильгамеша, древнеиндийские мифы о Гаруде, пожирателе змей и др.). Однако в его версии (поэт дважды обращается к описанию орлино-змеиной пары - летящий в небесах орел и опутавшая его шею змея - в «Рокоборце» КЗ и «Орлу» СА) решающую роль играет иной подтекст - «Так говорил Зарату-стра» Ницше: «И он увидел орла: описывая широкие круги, несся тот в воздух, а с ним - змея, но не в виде добычи, а как подруга: ибо она обвила своими кольцами шею его. "Это мои звери!" - сказал Заратустра и возрадовался в сердце своем. "Самое гордое животное, какое есть под солнцем, и животное самое умное, какое есть под солнцем, <...> хотят знать, жив ли еще Заратустра. <...> попрошу же я свою гордость идти всегда с моим умом!» 53. В стихотворении «Орлу» СА Иванов, сохраняя традиционное отношение к орлу как представителю верхнего мира (пламень горний) и змее как воплощению мира земного/подземного {персть), так же, как и Ницше, снимает негативную оценку ситуации, но не введением мотива примирения, а, в соответствии с собственным представлением об изначальном единстве всего сущего, декларацией первоначальной общности данных существ: змея была когда-то крылатой странницей небес, память пробуждает в ней желание полета, по-

53 Ницше Ф Сочинения В 2т / Пер с нем М ' Мысль, 1990 Т 1 С 16-17

этому к орлу, возносящему ее в небеса, она испытывает любовное чувство. Мотив борьбы заменен у Иванова мотивом брака. В его поэтической системе орел, обвитый змеей, символизирует не борьбу добра и зла, а единство небесного и земного, судьбы и воли, мудрости и гордости: Орел, не верь: змея ужалить / Не хочет в облаке орла («Орлу» СА). Поэт подчеркивает гармоничность этого союза: орел возвращает змее утраченную способность полета, а змея, воплощенная мудрость, оказывается для орла вождем к иным поднебесьям.

В лирике Иванова связующей силой неизменно предстает любовь, божественный Эрос. Мотив влюбленности, отмеченный в стихотворении «Орлу» СА (Она взлюбила взмах орлиный / Всей памятью былых чудес), присутствовал и в «Ганимеде» Пр. (^ > могучие лапы /Тесно нежат и далее: Цвет > сорван влюбленным небом0- и в др. «змеино-орлиных» текстах. Только в триединстве: орел-сила (способность и стремление к полету) - змея-мудрость (осмысленность этого стремления) - брак-любовь (благоволение друг к другу до самопожертвования) - возможно достижение неизведанных высот, где Над бездной ночи Дух, горя, / Миры водил Любви кормилом. Это вдохновенно-творческое приобщение к всеобщей жизни и являлось целью жизнетворческого эксперимента, живописно представленного в «Эросе».

В Заключении подведены итоги исследования и сформулированы основные выводы. Исследование структуры символа, то есть значения, функций, тематической и мотивной принадлежности составляющих его тропов, позволяет делать выводы о принципиальных основах и особенностях поэтического мира Иванова. Обобщая наблюдения, собранные в ходе анализа зооморфных символов в лирике Иванова, можно утверждать (подчеркнем, что сформулированные положения извлечены не из теоретических работ Иванова, а из его поэтических текстов, то есть они не просто заявлены автором, но и реализованы на практике): 1) символ религиозен; центральная парадигма -модель, основанием сопоставления которой является «Бог (божество)»;

2) символ амбивалентен; одному и тому же образу сопоставления соответствуют не просто различные, но и «полюсные» понятия - огонь / вода, земля / небо, Дионис / Христос и т.п.; 3) символы взаимосвязаны; в комплексах парадигм центральных символов обнаруживаются общие компоненты, посредством которых осуществляется «слияние» разных символов в Символ Единого (например, бык о Дионис <-» змей о Христос); 4) символ «прочитывается» как в контексте Макрокосма (мироздание), так и Микрокосма (личность); через установление аналогии / тождества характеризуется обоюдная сущность, но, кроме того выявляется динамика взаимоотношений, то есть в символе заложена основная семантическая вертикаль «восхождение / нисхождение».

* * *

Декларируемый вслед за Фридрихом Ницше и по-своему осмысленный Ивановым принцип «верности земле» в его поэтической практике реализуется в том, что в качестве материала дня художественного образа он избирает конкретный предмет окружающей действительности, затем в веренице контекстов и подтекстов «разворачивая» этот образ в символ, объединяющий частное и общее, конкретное и абстрактное, материальное и идеальное. Иванов не раз утверждал, что истинный символизм «не подменяет вещей и, говоря о море, разумеет земное море, и, говоря о высях снеговых <...> разумеет вершины земных гор» 54. Поэт настаивал, что при изображении того или иного явления действительности в символизме работает не принцип разделения (аллегория, метафора и т.п.), - «одно через другое», а принцип объединения (символ) - «одно, как и другое» или «одно есть другое». Например, смысл обратимой парадигмы «люди <~> волны» не в том, что, волны очеловечены, а люди подобны волнам. Эти явления, формы существования в основе своей, по мнению Иванова, имеют нечто общее и их постановка рядом, соотнесенность позволяет выявить это общее, дает шанс разглядеть

м Иванов Вячеслав. Собрание сочинений Брюссель, 1974 Т II С 611-612

«Единое в многообразном». Помимо переменчивости настроений, присущей и волнам, и человеку, важен факт их существования в сообществе: волны в совокупности - это море, люди в совокупности - человечество. Легко и привычно воспринимается море не дифференцированно, именно как совокупность. Труднее увидеть, что человечество есть некий организм, единый Адам, о котором «давно намекали наши христиане-ревнители: Достоевский, с его учение о вине всякого пред всеми и за всех и за все и об отсутствии грани, разделяющей человека от человека; Федоров, с его единою думою о «вселенском деле» воскрешения отцов, не осуществимом без преодоления индивидуации; Вл. Соловьев, с его проповедью всемирного богочеловечест-ва <..> Словесное же знаменование имеющей раскрыться в сердцах истины уже давно найдено и прозвучало в пустыне мира- тот же Достоевский обрел слово "Всечеловек"» 55.

Этот авторский принцип (от эмпирического к умозрительному, от частного к общему) предопределил нашу систему работы с поэтическими образами Иванова: от словаря поэзии - к осмыслению художественного мира.

Высокая повторяемость того или иного слова стала для нас отчетливым сигналом, указывающим на символический статус данного слова в поэтической системе автора. Вслед за М.Л. Гаспаровым, мы считаем, что повтор является одним из средств «расширения смысла» слова, превращения его в символ 56. Повтор слова в разных контекстах позволяет увидеть различные (в случае с частотными словами - многочисленные) грани значений, что по определению свойственно символу. В лирике Иванова каждое появление слова сопровождается изменением значения. Отсюда большое количество переносных и добавочных смыслов, что свидетельствует о присутствии тропа. Анализ показал, что символ у Иванова - это открытый (то есть пополняемый из текста в текст) комплекс тропов.

55 Иванов Вячесчав Собрание сочинений Брюссель, 1979 Т III С 379

56 Гжпаров МЛ Поэтика «серебряного века» // Русская поэзия «серебряного века», 1870 -1917 Антология М Наука, 1993. С 21- 22

Известная формула символа, предложенная Ивановым и воспринятая символизмом: а геаПЬиэ ас! геНога (от реального к реальнейшему)57, - выявляет двучленную структуру символа: основание сопоставления (реальнейшее) и образ сопоставления (реальное). Отметим, что структура символа тождественна структуре тропа. Это подчеркивает их единородность и вполне соответствует представлению Иванова о том, что многообразие - лишь воплощение в разных вариантах глубинного единства-инварианта. При этом следует подчеркнуть специфику символа как сложнейшего элемента текста. В плане содержания специфика символа заключается в том, что его образ сопоставления (реальное) относится к миру эмпирическому, тогда как основание сопоставления (реальнейшее) располагается в мире трансцендентальном. В структурном отношении путь от образа сопоставления к основанию сопоставления символа напоминает весьма запутанный лабиринт. Один и тот же образ сопоставления в разных текстах соответствует разным основаниям сопоставления, и сам в свою очередь оказывается основанием для ряда образов. Доказать, что образ является символом, невозможно в границах отдельного текста. Необходим контекст большего масштаба (цикла, книги, творчества автора, литературного направления). Дать однозначное определение понятия, лежащего в основании сопоставления символа, невозможно: трансцендентальное поддается лишь пояснительно-описательной характеристике.

Описание символа разрастается в реконструкцию авторского мифа, отражением которого является данный символ, т.е. символ - это знак, смысл которого раскрывается в соответствующем мифе: «<...> змея в одном мифе представляет одну, в другом - другую сущность. Но то, что связывает всю символику змеи, все значения змеиного символа, есть великий космогонический миф, в котором каждый аспект змеи-символа находит свое место в иерархии планов божественного всеединства»5$.

51 Иванов Вячеслав Собрание сочинений Брюссель, 1974 Т II С 553, 561

5" Там же. С 537

Подробно приемы контекстуального анализа тропов и способы «перехода» в категорию символа изложены нами в Главах II - IV.

В Главе II «"Орлиный" текст Вячеслава Иванова» рассмотрена тексто-образующая функция слова-символа, причем под текстом мы подразумеваем не только отдельное произведение, а лирику в целом. Каждое новое появление символа требует учета предыдущего значения, тем самым в построение нового произведения «втягивается» предшествующий текст, образуются межтекстовые связи. Наличие этих связей порождает редкостную структурную и семантическую устойчивость - характерную особенность поэтического мира Иванова. Центральный вывод данной главы: основная функция символа - создание текстообразующих горизонтальных (в пределах творчества автора) связей, гарантия стабильности поэтической системы.

В Главе III «Бык и стадо коз: парадигмы образов и сопутствующие мотивы» были рассмотрены уже не способы связи разных авторских текстов, объединенных одним символом, а способы связи внутри символа, между составляющими его тропами. Вывод данной главы: основным способом меж-тропеической связи является общность мотива. Символ, по известному определению Иванова, подобен солнечному лучу, который «прорезывает все планы бытия и все сферы сознания и знаменует в каждом плане иные сущности, исполняет в каждой сфере иное назначение»59. Мотив и есть, как показал анализ, этот «солнечный луч», вектор, на который нанизываются разнообразные по смыслу, порой противоположные значения.

Процесс «накопления» семантических значений в пределах символа рассмотрен в Главе IV «Офиолатрия Вячеслава Иванова», где проанализированы принципы работы поэта с подтекстами. Иванов не выдумывает символ, а разыскивает его в недрах человеческой культуры, которую называет лестницей Эроса и иерархией благоговений. Познание символа требует учета опыта

59 Иванов Вячеслав Собрание сочинений Брюссель, 1974 ТИС 537

предшествующих эпох, зафиксированного в искусстве, и шаг за шагом приближает к первородной истине. Так выявляется еще одна функция символа -осуществление «вертикальных» (за пределами авторских текстов) диахронических связей, своеобразных каналов поступления информации о мире.

В Главе V «Об одной орлино-змеиной истории: текст и затекст "Эроса"» исследованы способы взаимодействия символа с внелитературной средой, приводящие к появлению новых «лично-авторских» значений символа. Возможности выхода символа за рамки текста свидетельствуют о его открытости, органичности, жизнеспособности.

Символ у Иванова - основной способ познания и достижения Единства: тропы как составляющие символа связаны между собой; символы связаны друг с другом в синхронии и диахронии, символ, выходя за рамки эстетической категории, связывает искусство и жизнь. В силу сказанного поэтический мир Иванова можно охарактеризовать его собственными словами -«одна символика единого бытия, где каждая клеточка живой благоухающей ткани творит и славит свой лепесток, и каждый лепесток излучает и славит сияющее средоточие неисповедимого цветка - символа символов, Плоти Слова»60.

Основные положения диссертации отряжены в публикациях:

I. Книги

1. «У каждого за плечами звери»: символика животных в лирике Вячеслава Иванова. Смоленск: СГПУ, 2004.264 с.

II. Статьи в центральных изданиях

2. Parodia sacra: «Симфония (2-я, драматическая)» А. Белого // Известия АН. Серия литературы и языка, 1998. Т. 57, № 1. С. 28 - 35.

3. «День белоогненный» и «день влажнокудрый» в «Кормчих Звездах» Вячеслава Иванова // Известия АН. Серия литературы и языка, 2000. Т. 59. № 6. С. 49 - 52.

''" Иванов Вячеслав Собрание сочинений Брюссель, 1974 Т. II. С. 601

4. На пути к созданию единой теории поэтической фоники // Славянский стих. M.: Языки славянской культуры, 2004. VII: Лингвистика и структура стиха. С. 477 - 482 (совместно с B.C. Баевским, И.В. Романовой, Т.А. Самойловой).

5. «И я был раб в узлах змеи...»: об одном из образов лирики Вячеслава Иванова // Известия АН. Серия литературы и языка. 2004. Т. 63. №1. С. 58-63.

III. Статьи в вузовских и региональных изданиях

6. Генезис образов книги С. Городецкого «Ярь» // Модели культуры: Межвуз. сб. науч. трудов, поев. 60-летию проф. B.C. Баевского. Смоленск: СГПИ, 1992. С. 89- 102.

7. Дионис Фр. Ницше и Дионис Вяч. Иванова // Край Смоленский. 1994. №3-4-5. С. 214-220.

8 Парадигмы образа «Ты» в книге Вяч. Иванова «Эрос» II Русская филология: Ученые записки Смоленского гуманитарного ун-та. Смоленск: СГУ, 1994. С. 173 - 188.

9. «Кто же он, Диотима?» (Античные и новоевропейские концепции Эроса в книге Вяч. Иванова «Эрос») // Взаимосвязи национальных литератур и культур: Сб. науч. трудов. Смоленск: СГПИ, 1995. Вып. 1. С. 65 - 75.

10. От «Я» к «Мы»: парадигмы образов в книге С. Городецкого «Ярь» // Русская филология: Ученые записки Смоленского гос. пед. ин-та. Смоленск: СГПИ, 1996. С. 168 - 185.

11. Пушкин в мире Вячеслава Иванова // Пока в России Пушкин длится, метелям не задуть свечу: Тр. семинара «Творчество Пушкина в историко-культурном контексте». Смоленск: СГПУ, 1998. С. 90 - 100.

12. «Пейзажи словес» Вячеслава Иванова: К вопросу о сложносостав-ных прилагательных и причастиях в «Кормчих Звездах» // Риторика в свете современной лингвистики. Смоленск: СГПУ, 1999. С. 62-65.

13. От метафоры к символу: образ Утренней Звезды в книге Вячеслава Иванова «Кормчие Звезды» // Русская филология. Ученые записки Смоленского гос. пед. ун-та. Смоленск: СГПУ, 2001. С. 199 - 206.

14. «Огранка самоцветных слов»: типы и функции лексико-грамматических повторов в «Кормчих Звездах» Вячеслава Иванова // Риторика о Лингвистика. 3: Сб. ст. Смоленск: СГПУ, 2001. С. 57 - 62.

15. Пушкин в поэтическом мире Вячеслава Иванова. Статья вторая: звуковая организация стиха // Русская классика: между архаикой и модерном. СПб.: РГПУ им. А.И. Герцена, 2002. С. 141- 147.

16. «Призраки тихого звона» в поэзии Вячеслава Иванова // Культура как текст: Материалы науч. конф. Смоленск: Универсум, 2002. С. 135 - 140.

17. К построению единой теории поэтической фоники // Русская филология. Ученые записки Смоленского гос. пед. ун-та. Смоленск: СГПУ, 2002. Т. 6. С. 17-21 (совместно с B.C. Баевским, И.В. Романовой).

18. Чада Старца-Моря: парадигмы образа «волна / волны» в лирике Вячеслава Иванова // Русская филология. Ученые записки Смоленского гос. пед. ун-та. Смоленск: СГПУ, 2002. Т. 6. С. 102 - 114.

19. «Женское» в лирике Иванова: имена собственные // Актуальные проблемы современной филологии: Сб. науч. ст. Смоленск: СГПУ, 2002. Вып. 111. С. 92 - 97.

20. Море в лирике Вячеслава Иванова: парадигмы акустических образов // Современные методы анализа художественного произведения: Материалы науч. семинара. Смоленск: Универсум, 2002. С. 149 - 160.

21. О некоторых особенностях мира животных в лирике Вячеслава Иванова II VIII Кирилло-Мефодиевские чтения: Науч.-практ. конф. Смоленск: Универсум, 2002. С. 38 - 42.

22. Почему у Вячеслава Иванова море женского рода? // Двадцатый век - двадцать первому веку: Юрий Михайлович Лотман: Материалы междунар. семинара. Смоленск: Универсум, 2003. С. 62 - 68.

23. Фауна поэтического мира Вячеслава Иванова // Культура как текст: Сб. науч. ст. Смоленск: Универсум, 2003. Вып. III. С. 157- 161.

24. «Стозвучье браней - созвучье граней...»: об оксюморонах Вячеслава Иванова // Риторика о Лингвистика: Сб. статей. Смоленск: СГПУ, 2003. Вып. 4. С. 105- 111.

25. «Жадным пламеням алтарным уготованы тельцы .»: о символике быка и мотиве жертвоприношения в лирике Вячеслава Иванова // Русская филология. Ученые записки Смоленского гос. пед. ун-та. Смоленск: СГПУ, 2003. Т. 7. С. 39 - 48.

26. «Все горы, за грядой гряда...»: о некоторых особенностях ландшафта поэтического мира Вячеслава Иванова // Первые Авраамиевские чтения: Материалы научно-практ. конф. Смоленск: Универсум, 2003. С. 125 - 135.

27. Тема «Слово» в поэзии Вячеслава Иванова. Статья первая: Слово на престоле (интерпретация темы в русле христианской традиции) // Смоленские говоры - Литературный язык - Культура: Сб. науч. трудов. Смоленск: СГПУ, 2003. С. 263 - 271.

28. Символика горы в поэзии Вячеслава Иванова // Русская филология: Ученые записки Смоленского гос. пед. ун-та. Смоленск: СГПУ, 2004. Т. 8. С. 57-66.

29. Этапы изучения поэтического творчества Вячеслава Иванова в России и Зарубежье // Русская филология: Ученые записки Смоленского гос. пед. ун-та. Смоленск: СГПУ, 2004. Т. 8. С. 180 - 208.

30. Орел-молния, или Обретенное прозрение: о некоторых значениях и функциях образа орла в лирике Вячеслава Иванова // Русская филология: Ученые записки кафедры истории и теории литературы Смоленского гос. пед. ун-та. Смоленск: СГПУ, 2004. Т. 9. С. 149 - 169.

31. Огнь-глагол: об одном из образов Слова Божьего в лирике Вячеслава Иванова // Русская литература XX века. Типологические аспекты изучения. Сб. науч. ст., поев. 90-летию проф. С.И. Шешукова. М.: МПГУ, 2004.

Вып. 9. С. 383 - 387.

Подписано к печати 14 03 2005 Формат 60x84 1/16 Бумага офсетная Печать ризографическая Уел п л 3,0 Уч -изд л ЗДТираж 100 экз __Заказ №313 _

Отпечатано в типографии СГПУ 214000 Смоленск, ул Пржевальского, 4.

55 7t

РНБ Русский фонд

2006-4 3495

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Павлова, Лариса Викторовна

Введение.

§ 1. Основные этапы и результаты изучения поэтического творчества Вячеслава Иванова в России и Зарубежье.

§ 2. Постановка проблемы.

§ 3. Методика исследования.

Глава I. Система образов как отражение поэтического мира.

§ 1. Обоснование возможности реконструкции поэтического мира по опорным символам одной тематической группы.

§ 2. Фауна поэтического мира Вячеслава Иванова.

Глава II. «Орлиный» текст Вячеслава Иванова.

§ 1. Зеницы Орла, или Обретенное прозрение.

§ 2. Похищение Ганимеда, или Огненный Олень и Мировой Орел.

§ 3. Пламенеющий Орел.

Глава III. Бык и стадо коз: парадигмы образов и сопутствующие мотивы.

§ 1. Амалфея, или Матерь - Дойная Коза.

§ 2. Бык, вол, телец и чернокосмый буй-тур.

Глава IV. Офиолатрия Вячеслава Иванова: основные аспекты «змеиной» символики.

§ 1. «Змеиное гнездо». ф

§ 2. «Бог кивнул мне, смуглоликий, змеекудрой головой.».

§3. Змеи и Розы.

§ 4. Тайна Змей и Солнц.

§ 5. Узлы Змеи.

§ 6. Змий - царь зачатий Красоты.

§ 7. Пучинный змий и Огненный Змий.

Глава V. Об одной орлино-змеиной истории: текст и затекст книги «Эрос».

§ 1. Судьба «Эроса».

§ 2. Змеи в «Эросе».

§ 3. Орел в «Эросе».

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Павлова, Лариса Викторовна

За последние десятилетия одной из наиболее интенсивно изучаемых сфер в нашем литературоведении стала поэтика русского символизма. В трудах Д.Е. Максимова, З.Г. Минц, С.П. Ильева, M.J1. Гаспарова, Вяч. Вс. Иванова, В.Н. Топорова, С.С. Аверинцева, A.B. Лаврова, Д.М. Магомедовой, И.С. Приходько предложены продуктивные, хорошо зарекомендовавшие себя приемы анализа символистского текста, собраны разносторонние факты, сделаны содержательные выводы, намечающие возможности и перспективы дальнейшей разработки данной проблемы. Исследование особенностей поэтического мира Вячеслава Ивановича Иванова (1866 - 1946), одного из ярчайших русских символистов, во многом определившего лицо этого литературного течения в России рубежа XIX - XX веков, находится в русле нарастающего интереса к эстетике символизма, чем и обусловливается актуальность темы нашего диссертационного исследования - «Вопросы поэтики Вячеслава Иванова».

Было бы неверно утверждать, что интерес к символизму в целом не затронул личности и творчества крупнейшего теоретика, признанного виртуоза стиха, автора нескольких «образцово-символистских» поэтических книг, коим является Иванов. Однако следует отметить, что вопросы поэтики Иванова, и прежде всего центральные из них - приемы создания, структура и функционирование символа, - до сих пор рассматриваются исходя из теоретико-литературных, культурологических и философских работ данного автора, тогда как наше исследование символа предпринято на материале его поэтических произведений, вошедших в прижизненные книги лирики: «Кормчие Звезды» (1903), «Прозрачность» (1904), «Cor Ardens» (1911 - 1912), «Нежная тайна. -Аелта» (1912) (в дальнейшем тексте приняты следующие сокращения: КЗ -«Кормчие Звезды», Пр. - «Прозрачность», CA - «Cor Ardens» и НТ - «Нежная тайна»).

Научная новизна диссертации заключается в перенесении акцента с аспекта «теория символа» на аспект «практика символа»: а) «рождение» символа, структурно и семантически, из конкретных тропов, выявленных в конкретных текстах; б) взаимодействие разных символов из разных текстов, обеспечивающее единство поэтического мира в целом.

Предмет исследования (поэтический мир) и объект исследования (символ) могут показаться традиционными, однако предлагаемый нами подход неавтономного их анализа (структура отдельного символа как совокупность составляющих тропов => система символов как структурное и семантическое взаимодействие отдельных символов => модель поэтического мира) является вполне оригинальным. Насколько нам известно, работ подобного рода о Вячеславе Иванове в современном литературоведении нет. В качестве доказательства приведем обзор работ, посвященных поэтическому творчеству Иванова, за сто лет.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Вопросы поэтики Вячеслава Иванова"

Заключение

1. Иванов Вячеслав. Собрание сочинений / Под ред. Д.В. Иванова и О. Дешарт; введ. и прим. О. Дешарт. Брюссель, 1974. Т. II.

2. Шеллинг Ф.В. Философия искусства. М.: Мысль, 1999.

3. «Ведет тропа святая.»: Из последних бесед с А.Ф. Лосевым / Публ. Ю. Роговцева//Поэзия: Альманах. М., 1989. Вып. 53.

4. Иванов Вячеслав. Собрание сочинений / Под ред. Д.В. Иванова и О. Дешарт; введ. и прим. О. Дешарт. Брюссель, 1979. Т. III.

5. Альтман М.С. Разговоры с Вячеславом Ивановым / Сост. и подг. текстов В.А. Дымшица и К.10. Лаппо-Данилевского. Ст. и коммент. К.Ю. Лап-по-Данилевского. СПб.: ИНАПРЕСС, 1995.

6. Иванов Вячеслав. Собрание сочинений / Под ред. Д.В. Иванова и О. Дешарт; введ. и прим. О. Дешарт. Брюссель, 1971. Т. I.

7. Гаспаров М.Л. Поэтика «серебряного века» // Русская поэзия «серебряного века», 1870- 1917: Антология. М.: Наука, 1993. С. 5 -44.

Список научной литературыПавлова, Лариса Викторовна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Бальмонт К.Д. Светлый час: Стихотворения и переводы из 50 книг / Сост., авт. предисл. и коммент. В. Крейд. М.: Республика, 1992. Кн. 1. 590 с.

2. Белый А. Кубок метелей: Роман и повести-симфонии. М.: ТЕРРА, 1997. 786 с. (Серия «Манон»).

3. Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета / В рус. пер. М. 1968. 292 с.

4. Блок A.A. Собрание сочинений: В 8 т. / Под общ. ред. В.Н. Орлова, A.A. Суркова, К.И. Чуковского; подг. текста и прим. Д.Е. Максимова и Г.А. Шабельской. М.-Л.: ГИХЛ, 1962. Т. 1: Стихотворения. 1897 1904. 715 с.

5. Брюсов В.Я. Собрание сочинений: В 7 т. / Под общ. ред. П. Г. Антокольского и др. М.: Худож. лит., 1973. Т. 1: Стихотворения, поэмы 1892 -1909. 553 с.

6. Волошин М.А. Стихотворения. М.: Книга, 1989. 543 с. (Серия «Из литературного наследства»).

7. Гоголь Н.В. Собрание сочинений: В 6 т. / Под общ. ред. С.И. Ма-шинского, А.Л. Слонимского, Н.Л. Степанова. М.: ГИХЛ, 1959. Т. 1: Вечера на хуторе близ Диканьки. 492 с.

8. Городецкий С.М. Ярь. Стихи лирические и лиро-эпические. СПб.: Кружок молодых, 1907. 127 с.

9. Городецкий С.М. Ярь. Лирические и лиро-эпические стихотворения. 2-е изд. СПб., М.О. Вольф. 1910. 193, XII с.

10. Духовные стихи. Канты / Сост., вступ. ст., подг. текстов, исследование и коммент. Е.А. Бучилиной. М.: Наследие, 1999. 416 с.

11. Иванов Вячеслав. Собрание сочинений / Под ред. Д.В. Иванова и О. Дешарт; введ. и прим. О. Дешарт. Брюссель, 1971 1987. Т. I. 872 е.; Т. II. 852 е.; Т. III. 896 е.; Т. IV. (при участии А.Б. Шишкина) 800 с.

12. Измайлов A.A. Истомных сред моих яд чарый пролияв. // Русскаялитература XX века в зеркале пародии: Антология / Сост., вступ. ст., ст. к разд., коммент. О.Б. Кушлиной. М.: Высшая школа, 1993. 478 с.

13. Лира Новалиса в переложениях Вячеслава Иванова. Томск: Водолей, 1997. 127 с.

14. Ницше Ф. Стихотворения. Философская проза / Пер. с нем.; сост. М. Кореневой; вступ. ст. М. Кореневой и А. Аствацатурова; коммент. А. Аст-вацатурова. СПб.: Худож. лит., 1993. 672 с. (Серия «Лук и лира»).

15. Пастернак Б.Л. Собрание сочинений: В 5 т. / Вступ. ст. Д.С. Лихачева, сост. и коммент. Е.В. Пастернак и K.M. Поливанова. М.: Худож. лит., 1989. Т. 1: Стихотворения и поэмы (1912 1931). 751 с.

16. Платон. Сочинения: В 3 т. / Пер. с древнегреч.; под общ. ред. А.Ф. Лосева и В.Ф. Асмуса; вступит, статья А.Ф. Лосева. М.: Мысль, 1970. Т. 2. 611с. (Серия «Философское наследие»).

17. Пушкин A.C. Полное собрание сочинений: В 17 т. М.: Воскресенье, 1998. Т. 2. Кн. 1.560 с.

18. Соловьев B.C. Стихотворения. Эстетика. Литературная критика. М.: Книга, 1990. 574 с. (Серия «Из литературного наследства»).

19. Тютчев Ф.И. Полное собрание сочинений: В 2 т. / Ред. и коммент. Г. Чулкова. Вступ. ст. Д. Благого. М.: ТЕРРА, 1997. Т. 1. 416 с.

20. Хлебников Велимир. Творения / Общ. ред. и вступ. ст. М.Я. Полякова; сост., подг. текста и коммент. В.П. Григорьева и А.Е. Парниса. М.: Советский писатель, 1987. 736 с.

21. Цветочки святого Франциска Ассизского: Первое житие святого Франциска / Пер. с лат. Цветочки святого Франциска / Пер. с лат. Св. Франциск Ассизский / Пер. с англ. СПб.: Амфора, 2000. 447 с.

22. Аверин Б.В. Палимпсест воспоминаний («Младенчество» Вячеслава Иванова) // Аверин Б.В. Дар Мнемозины: Романы Набокова в контексте русской автобиографической традиции. СПб.: Амфора, 2003. С. 147 175.

23. Аверинцев С.С. Вячеслав Иванов. Вступительная статья // Вячеслав Иванов. Стихотворения и поэмы. Л.: Советский писатель, 1976. С. 5 — 62. («Библиотека поэта. Малая серия»).

24. Аверинцев С.С. «Скворешниц вольных гражданин.» Вячеслав Иванов: путь поэта между мирами. СПб.: Алетейя, 2002. 167 с.

25. Автоматизация подготовки словарей. М., 1988. 137 с.

26. Адамович Г.В. Вячеслав Иванов: По поводу его кончины // Русские новости. Париж, 1949. № 218. 5 августа. С. 3.

27. Алексеев П.М. Частотные словари: Учебное пособие. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2001. 156 с.

28. Альтман М.С. Разговоры с Вячеславом Ивановым / Сост. и подг. текстов В.А. Дымшица и К.Ю. Лаппо-Данилевского. Ст. и коммент. К.Ю. Лап-по-Данилевского. СПб.: ИНАПРЕСС, 1995. 384 с.

29. Аристотель. Этика. Политика. Риторика. Поэтика. Категории. Мн.: Литература, 1998.1391 с.

30. Асеев Н. Московские записки. / Вступ. заметка, подг. текста и прим. А.Е. Парниса // Вячеслав Иванов. Материалы и исследования. М.: Наследие, 1996. С. 151-170.

31. П.Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу: В 3 т. М.: Современный писатель, 1995. Т. 1. 416 с. (Серия «Славянский мир»).

32. Баевский B.C. «Генералам двенадцатого года» М. Цветаевой: текст, подтекст, затекст // Известия РАН. Серия литературы и языка, 1992. Т. 51. № 6. С. 43-51.

33. Баевский B.C. Лингвистические, математические, семиотические и компьютерные модели в истории и теории литературы. М.: Языки славянской культуры, 2001. 336 с.

34. Баевский B.C. Б. Пастернак лирик: Основы поэтической системы. Смоленск: Траст-имаком, 1993. 239 с.

35. Баран X. Поэтика русской литературы начала XX века: Сборник / Авториз. пер. с англ. / Предисл. Н.В. Котрелева; общ. ред. Н.В. Котрелева и А.Л. Осповата. М.: Изд. группа «Прогресс» «Универс», 1993. 368 с.

36. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества / Сост. С.Г. Бочаров; подг. текста Г.С. Бернштейн и Л.В. Дерюгина; прим. С.С. Аверинцева и С.Г. Бочарова. 2-е изд. М.: Искусство, 1986. 445 с.

37. Белый А. Вячеслав Иванов // Русская литература: XX век. (1890 -1910) / Под ред. проф. С. А. Венгерова. М.: Изд-во тв-ва «Мир», <1916>. Т. 3. Кн. 8,4. II. С. 114-149.

38. Белый А. Вячеслав Иванов // Поэзия слова. Пг.: Эпоха, 1922. С. 20105.

39. Белый А. Вячеслав Иванов. Силуэты // Утро России. 1910. № 263. 2 окт. С. 2.

40. Белый А. Начало века. Воспоминания: В 3 кн. / Подгот. текста и коммент. A.B. Лаврова. М.: Худож. лит., 1990. Кн. 2. 687 с.

41. Белый А. Сергей Городецкий. Перун // Перевал, 1907. № 2. С. 7.

42. Белый А. Символизм: Книга статей. М.: Мусагет, 1910. 634 с.

43. Белый А. Символизм как миропонимание / Сост., вступ. ст. и прим. JI.A. Сугай. М.: Республика, 1994. 528 с. (Серия «Мыслители XX века»),

44. Белькинд E.JI. Блок и Вячеслав Иванов // Блоковский сборник. Труды Второй научной конференции, посвященной изучению жизни и творчества A.A. Блока. Тарту, 1972. С. 365 384.

45. Берберова H.H. Памяти Вячеслава Иванова // Русская мысль. Париж, 1949. № 159. 3 августа. С. 5.

46. Бердяев H.A. Очарование отраженных культур. О Вяч. Иванове // Бердяев H.A. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т. М.: Искусство, 1994. Т. 2. С. 389-399.

47. Бердяев H.A. Самопознание: Опыт философской автобиографии. М.: Книга, 1991.446 с.

48. Библейская энциклопедия: В 2 т. М.: NB- press. Центурион. АПС, 1991. Т. 1.: А Н. 496 е.; Т. 2.: Н - Я. 400 с.

49. Бидерманн Г. Энциклопедия символов: Пер. с нем. / Общ. ред. и предисл. И.С. Свенцицкой. М.: Республика, 1996. 335 с.

50. Блок A.A. Творчество Вячеслава Иванова // Блок A.A. Собрание сочинений: В 8 т. / Под общ. ред. В.Н. Орлова, A.A. Суркова, К.И. Чуковского; подг. текста и прим. Д.Е. Максимова и Г.А. Шабельской. M.-JL: ГИХЛ, 1962. Т. 5: Проза: 1903 1917. С. 7 - 18.

51. Бобров С. Вячеслав Иванов и лирика // Второй сборник Центрифуги. М.: Центрифуга, 1916. С. 58 59.

52. Богомолов H.A. Михаил Кузьмин: Статьи и материалы. М: Новое литературное обозрение, 1995. 367 с.

53. Богомолов H.A. Петербургские гафизиты // Серебряный век в России: Избранные страницы. М.: Радикс, 1993. 340 с. С. 167 211.

54. Богомолов H.A. Русская литература начала XX века и оккультизм. М.: НЛО, 1999. 560 с.

55. Богомолов H.A. Эпизод из петербургской культурной жизни 1906 -1907 годов // Ал. Блок и революция 1905 года. Блоковский сборник. Тарту, 1988. VIII. С. 95-111.

56. Бондарь О.П. Идея соборности в историософии Вяч. Иванова // Историческая наука на рубеже веков. Томск, 1999. Т. 1. С. 126 132.

57. Большой путеводитель по Библии / Пер. с нем. М.: Республика, 1993.479 с.

58. Борхес X.JI. Бестиарий. Книга вымышленных существ. М.: Эксмо-Пресс, 2000. 368 с. (Серия «Антология мудрости»).

59. Брагинская Н.В. Трагедия и ритуал у Вячеслава Иванова // Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятниках. М., 1988. С. 294 329.

60. Брюсов В.Я. Среди стихов: 1894 1924: Манифесты. Статьи. Рецензии. / Сост. H.A. Богомолов и Н.В. Котрелев. М.: Советский писатель, 1990. 720 с.

61. Бутырин K.M. Проблема поэтического символа в русском литературоведении (XIX XX вв.) // Исследования по поэтике и стилистике. JL: Наука, 1972. С. 248-260.

62. Венцлова Т. Вячеслав Иванов и кризис русского символизма // Венцлова Т. Собеседники на пиру. Статьи о русской литературе. Вильнюс, 1997. С. 103-116.

63. Вертлиб Е. О природе символа у Андрея Белого и Вячеслава Иванова // Дон. Ростов н/Д., 1998. № 4. С. 244 253.

64. Винокур Г.О. О языке художественной литературы. М.: Высшая школа, 1991.447 с.

65. Волошин М.А. Лики творчества. 2-е изд. Л.: Наука, 1989. 848 с. (Серия «Литературные памятники»)

66. Воспоминания о серебряном веке / Сост., авт. предисл. и коммент. В. Крейд. М.: Республика, 1993. 559 с.

67. Виноградов В.В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. М.: Изд-во АН СССР, 1963. 255 с.

68. Вячеслав Иванов: Архивные материалы и исследования / Отв. ред. Л.А. Гоготишвили, А. Т. Казарян. М.: Русское слово, 1999. 487 с.

69. Вячеслав Иванов: Материалы и публикации / Сост. Н.В. Котрелев. Новое литературное обозрение. М., 1994. № 10. 312 с.

70. Вячеслав Иванов ~ творчество и судьба: к 135-летию со дня рождения / Сост. Е.А. Тахо-Годи. М.: Наука, 2002. 349 с.

71. Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. М.: Наука, 1981. 139 с.

72. Гаспаров М.Л. Античный триметр и русский ямб // Вопросы античной литературы и классической филологии. М., 1966. С. 393 410.

73. Гаспаров М.Л. Русский трехударный дольник XX века // Теория стиха / Под ред. В.М. Жирмунского и др. Л.: Наука, 1968. С. 59 106.

74. Гаспаров М.Л. Избранные статьи. М.: Новое литературное обозрение, 1995. 477 с.

75. Герасимов Ю.К. Русский символизм и фольклор // Русская литература, 1985. № 1. С. 96-109.

76. Гервер Л.Л. Музыка и музыкальная мифология в творчестве русских поэтов (первые десятилетия XX века). М.: Индрик, 2001. 248 с.

77. Герцык Е.К. Воспоминания: Мемуары, записные книжки, дневники, письма. М.: Моск. рабочий, 1996. 443 с.

78. Гинзбург JI.Я. О лирике. М.: Интрада, 1997. 415 с.

79. Голенищев-Кутузов И.Н. Лирика Вячеслава Иванова // Современные записки. Париж, 1930. № 43. С. 463 471.

80. Голенищев-Кутузов И.Н. Отречение от Диониса: Вячеслав Иванов // Возрождение, 1930. № 1857, 3 июля. С. 3 4.

81. Голосовкер Я.Э. Логика мифа / Сост. и авторы примеч. Н.В. Брагинская и Д.Н. Леонов. Послесл. Н.В. Брагинской. М.: Наука, 1987. 218 с. (Серия «Исследования по фольклору и мифологии Востока»).

82. Городецкий С.М. Жизнь неукротимая: Статьи. Очерки. Воспоминания. / Составл., послесловие и примеч. В. Енишерлова. М.: Современник, 1984. 256 с. (Библиотека «О времени и о себе»).

83. Гофман В. Язык символистов // Литературное наследство. М.: Жур-нально-газетное объединение, 1937. Т. 27 28. С. 54 - 105.

84. Григорьев А.Л. Мифы в поэзии и прозе русских символистов // Литература и мифология: Сборник научных трудов. Л.: ЛГПИ им. Герцена, 1975. С. 56-74.

85. Григорьев В.П. Поэтика слова. М.: Наука, 1979. 345 с.69; Гудзий Н.К. Тютчев в поэтической культуре русского символизма // Известия по русскому языку и словесности. Л., 1930. Т. 3. Кн. 2. С. 465 549.

86. Гумилев Н.С. Письма о русской поэзии / Сост. Г.М. Фридлендер (при участии Р.Д. Тименчика). Вступ. ст. Г.М. Фридлендера. Подготовка текста и коммент. Р.Д. Тименчика. М.: Современник, 1990. 383 с. (Серия «Любителям русской словесности»).

87. Дадун Р. Фрейд / Пер. с фр. Д.Т. Федорова. Предисл. A.M. Руткеви-ча. М.: АО «Х.Г.С.», 1994. 512 с.

88. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. / Под ред. проф. И.А. Бодуэна де Куртенэ. М.: ТЕРРА Книжный клуб, 1998. Т. 1: А - 3. 912 е.; Т. 3: П - Р. 912 с.

89. Данилевский Р. Ю. Русский образ Фридриха Ницше (предыстория и начало формирования) // На рубеже XIX XX веков. Д.: Наука, 1991. С. 5 -43.

90. Дзуцева Н.В. М. Цветаева и Вяч. Иванов: пересечение границ // Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания XX века. Иваново, 1998. Вып. 3. С. 150- 159.

91. Дикман М.И. Поэтическое творчество Федора Сологуба // Сологуб Ф. Стихотворения. Д., 1975. С. 27 30.

92. Долгополов Л.К. Поэзия русского символизма // История русской поэзии / Под ред. Б.П. Городецкого. Д., 1969. Т. 2. С. 253 329.

93. Дуганов Р.В. Велимир Хлебников: Природа творчества. М.: Советский писатель, 1990. 352 с.

94. Дэвидсон П. Вячеслав Иванов в русской и западной критической мысли (1903 1995)// Studia Slavica. Budapest, 1996. Т. 41. С. 111 - 132.

95. Егоров Б.Ф. Вяч. Иванов и русские славянофилы // Русский текст. С-Пб. (Россия), Лоуренс (Канзас, США). 1993. № 1. С. 43 55.

96. Жирмунский В.М. Гете в русской поэзии // Литературное наследство. М: Журнально-газетное объединение, 1932. Т. 4 6. С. 505 - 650.

97. Жирмунский В.М. Преодолевшие символизм // Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л.: Наука, 1977. С. 106 133.

98. Зайцев Б. Италия: «Вновь» в Риме // Русская мысль. Париж, 1949. № 166. 26 августа. С. 4 5.

99. Зелинский Ф.Ф. Вячеслав Иванов // Русская литература XX века (1890 1910) / Под ред. проф. С.А. Венгерова. М.: Изд-во «Мир», <1916>. Т. 3. Кн. 8.4. II. С. 101-113.

100. Зелинский Ф.Ф. Из жизни идей. СПб.: Алетейя, 1995. 464 с. (Серия «Античная библиотека»).

101. Зелинский Ф.Ф. Мифы трагической Эллады / Сост. B.C. Золотарь. Мн.: Вышэйшая школа, 1992. 366 с.

102. Золотницкий Н.Ф. Цветы в легендах и преданиях. М.: ВО Агро-промиздат, 1991. 318 с.

103. Зубарев JI. Метаморфозы теории «хорового действа» Вячеслава Иванова после революции // Русская филология. Тарту, 1998. № 9. С. 140 -147.

104. Иванов В.И. Родное и вселенское / Сост., вступ. ст. и прим. В.М. Толмачева. М.: Республика, 1994. 428 с. (Серия «Мыслители XX века).

105. Иванов В.И. Голубой Цветок (конспект лекции) // Лира Новалиса в переложении Вячеслава Иванова. Томск: Водолей, 1997. С. 122 125.

106. Иванов Вяч. Доклад «Евангельский смысл слова "Земля"» / Публ., вступ. ст., коммент. Г.В. Обатнина // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома на 1991 год. СПб., 1994. С. 142 154.

107. Иванов Вячеслав. Автобиография (1926) // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома на 1991 год. СПб., 1994. С. 166- 170.

108. Иванов Вячеслав. Дионис и прадионисийство. СПб.: Алетейя, 1994.344 с.

109. Иванов Вячеслав. Письма к Ф. Сологубу и Ан. Н. Чеботаревской / Публ. A.B. Лаврова // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1974 год. СПб., 1976. С. 136- 150.

110. Иванова Л.В. Воспоминания: Книга об отце / Подг. текста и коммент. Д. Мальмстада. М.: РИК «Культура», 1992. 432 с.

111. Из переписки В.Ф. Ходасевича (1925 1938) / Публ. Дж. Мальмстада // Минувшее: Исторический альманах. 3. М.: Прогресс: Феникс, 1991. С. 262-291.

112. Измайлов A.A. Помрачение божков и новые кумиры. М., 1910. С. 75-83.

113. Ильин В.Н. Эссе о русской культуре. СПб.: Акрополь, 1997. 464 с.

114. Иованович М. Некоторые вопросы подтекстуального строения сборника «Прозрачность» Вяч. Иванова // Cultura е memoria: del terzo Simposio Internazionale dedicato a Vjaceslav Ivanov. Firenze, 1988. T. 2 / Под ред. Фаусто Мальковати. С. 59 82.

115. Капрусова М.Н. Мифологические, фольклорные, религиозные темы в поэзии С. Есенина. Дис. . канд. филолог, наук. М., 1994.

116. Керлот Х.Э. Словарь символов. М.: «REFL-book», 1994. 608 с.

117. Климов А. Вячеслав Иванов в Италии (1924 1949) // Русская литература в эмиграции: Сборник статей / Под ред. Н.П. Полторацкого. Питтс-бург, 1972. С. 151-165.

118. Клюс Э. Ницше в России: Революция морального сознания. СПб.,1999.

119. Книга о русских поэтах последнего десятилетия / Под ред. М. Гофмана. СПб. М., 1909. С. 265 275, 333 - 342.

120. Козубовская Г.П. Афанасий Фет и Вячеслав Иванов: Проблема мифологизма русской поэзии // A.A. Фет: проблемы изучения жизни и творчества. Курск, 1998. С. 59 66.

121. Кожевникова H.A. Словоупотребление в русской поэзии начала XX века / Отв. ред. В.П. Григорьев. М.: Наука, 1986. 253 с.

122. Колобаева JI.A. Русский символизм. М.: Изд-во Московского унта, 2000. 296 с.

123. Корецкая И.В. О «солнечном ццикле» Вяч. Иванова // Известия АН СССР, Серия литературы и языка. 1978. Т. 37 № 1. С. 38 57.

124. Корецкая И.В. Системность символов в поэзии Вячеслава Иванова // Контекст. 1989. М., 1989. С. 58 69.

125. Котрелев Н.В. Вяч. Иванов профессор Бакинского университета // Труды по русской и славянской филологии. XI. Литературоведение. Тарту, 1968. С. 326-338.

126. Котрелев Н.В. Иванов Вячеслав Иванович // Русские писатели: 1800- 1917. Биографический словарь. М.: Большая российская энциклопедия, 1992. Т. 2: Г К. С. 372 - 377.

127. Кранихфельд В.П. Новые наследники «Переписки» Гоголя // Кра-нихфельд В.П. В мире идей и образов (этюды и портреты). Пг., 1917. С. 251 -272.

128. Кубрякова Е.С., Соболева П.А. О понятии парадигмы в формообразовании и словообразовании // Лингвистика и поэтика. М.: Наука, 1979. С. 7-19.

129. ИЗ. Лавров A.B. Мифотворчество «аргонавтов» // Миф фольклор -литература. Л., 1978. С. 137- 170.

130. Лавров A.B. Этюды о Блоке. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2000.320 с.

131. Лессинг Г.Э. Лаокоон, или О границах живописи и поэзии / Пер. E.H. Эдельсона // Лессинг Г.Э. Лаокоон, или О границах живописи и поэзии. М.: Худож. лит., 1957. С. 65 320.

132. Литературное наследство. Валерий Брюсов / Под ред. А.Н. Дубо-викова и H.A. Трифонова. М.: Наука, 1976. Т. 85. 854 с.

133. Литературное наследство. Александр Блок: Новые материалы и исследования / Ред. И.С. Зильберштейн и Л.М. Розенблюм. М.: Наука, 1980 -1993. Т. 92. Кн. 1-5.

134. Лосев А.Ф. Афина Паллада // Тахо-Годи A.A., Лосев А.Ф. Греческая культура в мифах, символах и терминах. СПб.: Алетейя, 1999. С. 227 -328.

135. Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. М.: Изд-во полит, лит., 1991. 525 с. (Серия «Мыслители XX века»).

136. Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии / Сост. A.A. Тахо-Годи; Общ. ред. A.A. Тахо-Годи и И.И. Маханькова. М.: Мысль, 1993.959 с.

137. Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь: Книга для учителя. М.: Просвещение, 1988. 352 с.

138. Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. СПб.: Искусство СПБ, 1996.848 с.

139. Лотман Ю.М. Текст как семиотическая проблема // Лотман Ю.М. Избранные статьи. В 3 т. Таллинн: Александра, 1992. Т. I. С. 129 248.

140. Лотман Ю.М. Три заметки о Пушкине // Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Таллинн: Александра, 1993. Т. III. С. 396-405.

141. Магомедова Д.М. Автобиографический миф в творчестве А. Блока. М.: Мартин, 1997. 224 с.

142. Маковский М.М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках: Образ мира и миры образов. М.: Гуманитарный издательский центр ВЛАДОС, 1996. 416 с.

143. Максимов Д.Е. Идея пути в творчестве Блока // Максимов Д.Е. Поэзия и проза Александра Блока. Л., 1981.С.6-151.

144. Максимов Д.Е. Русские поэты начала века: Очерки. Л.: Сов. писатель, 1986. 408 с.

145. Максимов С.В. Куль хлеба. Нечистая, неведомая и крестная сила. Смоленск: Русич, 1995. 672 с.

146. Масленников И.О. Культура будущего в философии Вяч. Иванова // Горизонты культуры накануне XXI века. Тверь, 1997. С. 168 177.

147. Масленников И.О. Философия культуры Вячеслава Иванова (конспект лекций). Тверь, 1999. 42 с.

148. Материалы к Словарю сюжетов и мотивов русской литературы. Вып. 4: Интерпретация текста: Сюжет и мотив. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2001. 328 с.

149. Машбиц-Веров И.М. Русский символизм и путь Александра Блока. Куйбышев: Куйбышевское книжное издательство, 1969. 350 с.

150. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. 2-е изд., репринтное. М.: Издательская группа «Восточная литература» РАН, Школа «Языки русской культуры», 1995. 408 с. (Серия «Исследования по фольклору и мифологии Востока»).

151. Минц З.Г. О «Беседах с поэтом В.И. Ивановым» М.С. Альтмана // Труды по русской и славянской филологии. XI. Литературоведение. Тарту, 1968. С. 297-304.

152. Минц З.Г. Александр Блок и русские писатели. СПб.: Искусство -СПБ, 2000. 784 с.

153. Митрополит Антоний (Сурожский). Человек перед Богом. М.: Паломник, 2000. 383 с.

154. Мифы в искусстве старом и новом. Историко-художественная монография (по Рене Менару). СПб.: Лениздат, 1993. 384 с.

155. Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2 т. / Гл. ред. С.А. Токарев. М.: Рос. энциклопедия, 1994. Т. 1. А-К. 671 е.; Т. 2. К-Я. 719 с.

156. Михайловский Б.В. Иванов Вячеслав Иванович // Литературная энциклопедия / Под ред. А.Н. Луначарского. М., 1930. Т. 4. С. 404 409.

157. Морозов М. Перед лицом смерти // Литературный распад. СПб.: Зерно, 1908. С. 241-298.

158. Никольская Т.Д. Творческий путь Л.Д. Зиновьевой-Аннибал // Ал. Блок и революция 1905 года: Блоковский сборник. VIII. Тарту, 1988. С. 123 -137.

159. Ницше Ф. Сочинения: В 2 т. / Сост., ред., вступ. ст. и примеч. К.А. Свасьяна; Пер. с нем. М.: Мысль, 1990. Т. 1. 829 с.

160. Обатнин Г.В. Иванов-мистик (Оккультные мотивы в поэзии и прозе Вячеслава Иванова (1907 1919)) - М.: Новое литературное обозрение, 2000. 240 с.

161. Обатнин Г.В. Из материалов Вячеслава Иванова в рукописном отделе Пушкинского Дома // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома на 1991 год. СПб., 1994. С. 29 51.

162. Обер Р., Гфеллер У. Беседы с Димитрием Вячеславовичем Ивановым / Предисл. Ж. Нива; перевод с фр. Е. Баевской и М. Яснова. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 1999. 232 с.

163. Орлов В.Н. Перепутья. Из истории русской поэзии начала XX века. М.: Худож. лит., 1976. 367 с.

164. Орфей. Языческие таинства. Мистерии восхождения. М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2001. 432 с. (Серия «Антология мудрости»),

165. Павлова Л.В. День «белоогненный» и «день влажнокудрый» в «Кормчих Звездах» Вячеслава Иванова // Известия АН. Серия литературы и языка, 2000. Т. 59. № 6, С. 49 52.

166. Павлова Л.В. «Огранка самоцветных слов»: типы и функции лек-сико-грамматических повторов в «Кормчих Звездах» Вячеслава Иванова // Риторика <=> Лингвистика 3: Сб. статей. Смоленск, 2001. С. 57 62.

167. Павлова Л.В. От метафоры к символу: образ Утренней Звезды в книге Вячеслава Иванова «Кормчие Звезды» // Русская филология. Ученые записки Смоленского гос. пед. ун-та. 2001 г. / Сост. и ред. М.В. Ливанова, И.В. Романова. Смоленск, 2001. С. 199 206.

168. Павлова JI.B. От «Я» к «Мы»: парадигмы образов в книге С. Городецкого «Ярь» // Русская филология: Ученые записки Смоленского гос. пед. ин-та. 1996 г. / Сост. и ред. JI.JI. Горелик. Смоленск, 1996. С. 168 185.

169. Павлова JI.B. Парадигмы образа "Ты" в книге Вяч. Иванова "Эрос" // Русская филология: Ученые записки Смоленского гуманитарного ун-та / Сост. и ред. B.C. Баевский. Смоленск, 1994. Т. 1. С. 173 187.

170. Павлова JI.B. Пушкин в поэтическом мире Вячеслава Иванова. Статья вторая: звуковая организация стиха // Русская классика: между архаикой и модерном. СПб., 2002. С. 141 147.

171. Павлова JI.B. «Призраки тихого звона» в поэзии Вячеслава Иванова // Культура как текст: Материалы научной конференции. Смоленск: Универсум, 2002. С. 135- 140.

172. Павлова JI.B. «Чада Старца-Моря: парадигмы образа «волна / волны» в лирике Вячеслава Иванова // Русская филология. Ученые записки Смоленского гос. пед. ун-та. Смоленск, 2002. Т. 6. С. 102 114.

173. Павлова JI.B. «Женское» в лирике Иванова: имена собственные // Актуальные проблемы современной филологии: Сб. научных статей. Смоленск, 2002. Вып. III. С. 92 97.

174. Павлова JI.B. Почему у Вячеслава Иванова море женского рода? // Двадцатый век двадцать первому веку: Юрий Михайлович Лотман: Материалы международного семинара. Смоленск: Универсум, 2003. С. 62 - 68.

175. Павлова Л.В. «Стозвучье браней созвучье граней.»: об оксюморонах Вячеслава Иванова // Риторика -о Лингвистика: Сб. статей. Смоленск, 2003. Вып. 4. С. 105-111.

176. Павлова JI.B. «Все горы, за грядой гряда.»: о некоторых особенностях ландшафта поэтического мира Вячеслава Иванова // Первые Авраами-евские чтения: Материалы научно-практической конференции (26 сентября 2003 г.). Смоленск: Универсум, 2003. С. 125 135.

177. Павлова Л.В. «И я был раб в узлах змеи.»: об одном из образов лирики Вячеслава Иванова // Известия АН. Серия литературы и языка. 2004. Том 63, № 1.С. 58-63.

178. Павлова Л.В. Символика горы в поэзии Вячеслава Иванова // Русская филология: Учёные записки Смоленского гос. пед. ун-та / Сост. и ред. Э.Л. Котова, И.В. Романова. Смоленск: СГПУ, 2004. Т. 8. С. 57 66.

179. Павлова Л.В. Тема «Слово» в поэзии Вячеслава Иванова. Статья первая: Слово на престоле (интерпретация темы в русле христианской традиции // Смоленские говоры литературный язык - культура: Сб. научных трудов. Смоленск: СГПУ, 2003. С. 263 - 271.

180. Павлович Н.В. Образование поэтических парадигм // Проблемы структурной лингвистики. 1983. М.: Наука, 1986. С. 74 87.

181. Павлович Н.В. Словарь поэтических образов: На материале русской художественной литературы XVIII XX веков: В 2 т. М.: Эдиториал. УРСС, 1999. Т. I. 795 е.; Т. II. 872 с.

182. Павлович Н.В. Язык образов. Парадигмы образов в русском поэтическом языке. М., 1995. 491 с.

183. Пайман А. История русского символизма / Авторизованный пер. Пер. с англ. В.В. Исакович. М.: Республика, 2000. 415 с.

184. Парнис Е.А. Вячеслав Иванов и Хлебников: к проблеме диалога и о ницшевском подтексте «Зверинца» // De visu. М: Агентство «Алфавит»,1992. № о (нулевой). С. 39 45.

185. Переписка Вяч. Иванова с С.А. Венгеровым / Публ. O.A. Кузнецовой // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1990 год. Спб.,1993. С. 72- 100.

186. ПИР (псевд.) Поэзия, вышедшая в тираж // Комсомолия. М., 1926. № 5 (май). С. 66 67.

187. Письма В. Иванова к М.А. Волошину, М.В. Сабашниковой, Д.С. Мережковскому, А.Р. Минцловой // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома на 1991 год. СПб., 1994. С. 155 166.

188. Письма О.Э. Мандельштама к В.И. Иванову / Публ. A.A. Морозова // ГБЛ. Записки отдела рукописей: Книга. М., 1973. Вып. 34. С. 258 264.

189. Полный церковно-славянский словарь / Сост. протоиерей Г. Дьяченко. М.: Отчий дом, 2001. 1120 с.

190. Помирчий P.E. Примечания // Иванов В.И. Стихотворения. Поэмы. Трагедия / Вступ. ст. А.Е. Барзаха., сост. подг. текста и примечания P.E. По-мирчего. Спб.: Академический проект, 1995. Кн. 2. С. 261- 364. (Серия «Новая библиотека поэта»).

191. Порфирий. О пещере нимф / пер. A.A. Тахо-Годи // Тахо-Годи A.A., Лосев А.Ф. Греческая культура в мифах, символах и терминах / Сост. и общ. ред. A.A. Тахо-Годи. СПб.: Алетейя, 1999. С. 577 591.

192. Приходько И.С. Александр Блок и русский символизм: Мифопо-этический аспект. Владимир, 1999. 80 с.

193. Пумпянский Л.В. О поэзии В. Иванова: мотив гарантий // Пумпянский Л.В. Классическая традиция. Собрание трудов по истории русской литературы. М, 2000. С. 538 540.

194. Пургин С.П. Философия в круге Слова: Вячеслав Иванов. Екатеринбург: Сфера, 1997.

195. Пяст В.А. Встречи / Сост., вступ. ст., науч. подгот. текста, ком-мент. Р. Тименчика. М.: Новое литературное обозрение, 1997. 416 с.

196. Пяст В.А. Вячеслав Иванов // Книга о русских поэтах последнего десятилетия / Под ред. М. Гофмана. СПб. М., 1909. С. 265 275.

197. Рерих Н. К. Глаз добрый. М.: Художественная литература, 1991.

198. Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. М: Наука, 1994. 608 с.

199. Розанов B.B. Мысли о литературе / Вступ. статья, сост., комментарии А. Николюкина. М.: Современник, 1989. 607 с. (Б-ка «Любителям российской словесности. Из литературного наследия»).

200. Розанов В.В. О себе и жизни своей / Сост., предисловие, комментарий В.Г. Сукача. М.: Московский рабочий, 1990. 876 с. (Серия «Голоса времени»).

201. Ронен О. Поэтика Осипа Мандельштама. СПб.: Гиперион, 2002. 240 с. (Серия «Филологическая библиотека»).

202. Русская литература в эмиграции: Сборник статей / Под ред. Н.П. Полторацкого. Питтсбург, 1972. 381 с.

203. Русский Эрос, или Философия Любви в России» / Сост. и авт. вступит, ст. В.П. Шестаков; коммент. А.Н. Богословского. М.: Прогресс, 1991.448 с.

204. Садовская Л.Б. Специфика художественного символа в философии творчества Вяч. Иванова // Вестник Белорусского университета. Сер. 3. История, философия, политология, социология, экономика, право. Мн., 1998. № 3. С. 21-25.

205. Саркисова В.Ю. Символика креста и чаши в творчестве Вячеслава Иванова // Филологический поиск. Волгоград, 1999. Вып. 3. С. 165- 169.

206. Святополк-Мирский Д.П. О современной русской поэзии / Публ. Г. Струве и послесл. Дж. Смита // Новый журнал. Нью-Йорк, 1978. Кн. 131. С. 97- 98.

207. Силард Л. Герметизм и герменевтика. СПб.: Изд-во Ивана Лимба-ха, 2002. 328 с.

208. Симфония на Ветхий и Новый Завет. СПб.: Христианское общество «Библия для всех», 1994. 1500 с.

209. Славянская мифология: Энциклопедический словарь. М.: Эллис Лак, 1995.416 с.

210. Созина E.K. Космологические зеркала: образ «двойной бездны» в русской поэзии XIX начала XX века // Литературный текст: проблемы и методы исследования: Сборник научных трудов. Тверь, 1997. Вып. III. С. 81 -95.

211. Соколов А.Г. Судьбы русской литературной эмиграции 1920-х годов. М.: Изд-во МГУ, 1991. 184 с.

212. Соловьев B.C. Сочинения: В 2 т. / Сост., общ. ред. А.Ф. Лосева и вступит, ст. А.Ф. Лосева и A.B. Гулыги; примеч. С.Л. Кравца и др. М.: Мысль, 1990. Т. 1. 892 с. Т. 2. 823 с. (Философское наследие. Т. 110).

213. Соловьев С.М. С. Городецкий. «Ярь» // Золотое руно, 1907. № 2. С. 88 89.

214. Стахорский C.B. Вячеслав Иванов и русская театральная культура начала XX века. M., 1991.

215. Степун Ф.А. Вячеслав Иванов // Иванова Л.В. Воспоминания: Книга об отце / Подг. текста и коммент. Д. Мальмстада. М.: РИК «Культура», 1992. С. 373-389.

216. Степун Ф.А. Памяти Вячеслава Иванова: I // Возрождение. Париж, 1949. №5. С. 162-164.

217. Тайлор Э.Б. Первобытная культура / Пер. с англ. Д.А. Коропчев-ского, предисл. и прим. проф. А.И. Першица. М.: Изд-во полит, лит., 1989. 573 с.

218. Тарановский К.Ф. Пчелы и осы в поэзии Мандельштама. К вопросу о влиянии Вячеслава Иванова на Мандельштама // То Honor Roman Jakobson. Essays on the Occasion of his Seventieth Birthday 11 October 1966. The Hague-Paris, 1967. T. 3. C. 1973- 1995.

219. Тарановский К.Ф. Три заметки о поэзии Мандельштама // International Journal of Slavic Linguistics and Poetics, 1969. № 12. C. 165 170.

220. Тарановский К.Ф. О поэзии и поэтике / Сост. М.Л. Гаспаров. М.: Языки русской культуры, 2000. 432 с.

221. Тахо-Годи A.A., Лосев А.Ф. Греческая культура в мифах, символах и терминах / Сост. и общ. ред. A.A. Тахо-Годи. СПб.: Алетейя, 1999. 718 с. (Серия «Античная библиотека»).

222. Толмачев В.М. Саламандра в огне: о творчестве Вяч. Иванова // Иванов Вячеслав. Родное и вселенское / Сост., вступ. ст. и прим. В.М. Толмачева. М.: Республика, 1994. С. 3 16.

223. Томашевский Б.В. Пушкин: Работы разных лет. М.: Книга, 1990.672 с.

224. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М.: Изд. группа «Прогресс» «Культура», 1995. 624 с.

225. Трессиддер Дж. Словарь символов / Пер. с англ. С. Палько. М.: ФАИР-ПРЕСС, 2001. 448 с.

226. Тынянов Ю.Н. Проблема стихотворного языка: Статьи. М.: Сов. писатель, 1965.

227. Тюрина И.И. Мотив небесного и земного во второй книге лирики Вяч. Иванова «Прозрачность» // Культура и текст: Литературоведение. СПб.; Барнаул, 1998. Ч. 1. С. 148- 158.

228. Устинова В.А. Символика трех чаш в стихотворении Вячеслава Иванова «Покорность» // Гуманитарные исследования: Ежегодник. Омск, 1997. Вып. 2. С. 70-74.

229. Философов Д.В. Старое и новое. М., 1912.

230. Флоренский П.А. Столп и утверждение истины: Опыт православно теодицеи. М.: ООО «Издательство ACT», 2003. 640 с.

231. Фрезер Д.Д. Золотая ветвь: Исследование магии и религии / Пер. с англ. 2-е изд. М.: Политиздат, 1986. 703 с.

232. Фрейд 3. Психоаналитические этюды / Сост. Д.И. Донского, В.Ф. Круглянского. Мн.: Беларусь, 1991. 606 с.

233. Фрейд 3. «Я» и «Оно»: Труды разных лет / Пер. с нем. Тбилиси: Мерани, 1991. Книга 1. 398 с.

234. Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. М.: Лабиринт, 1997.448 с.

235. Ханзен-Леве А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. Ранний символизм / Пер. с нем. С. Бромерло, А.Ц. Масевича и А.Е. Бар-заха. СПб.: Академический проект, 1999. 512 с. (Серия «Современная западная русистика»).

236. Ханзен-Леве А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. Мифопоэтический символизм начала века. Космическая символика / Пер. с нем. М.Ю. Некрасова. СПб.: Академический проект, 2003. 816 с. (Серия «Современная западная русистика).

237. Ханзен-Леве А. Русский формализм: Методологическая реконструкция развития на основе принципа остранения / Пер. с нем. М.А. Ромашко. М.: Языки русской культуры, 2001. 672 с. (Серия «Stadia philologica»).

238. Ходасевич В.Ф. Некрополь: Воспоминания. М.: Советский писатель, 1991. 192 с.

239. Холл М.П. Энциклопедическое изложение масонской, герметической, каббалистической и розенкрейцеровской символической философии / Пер. с англ. и предисл. В.В. Целищева. Новосибирск: Наука. Сибирская издательская фирма РАН, 1997. 3-е изд. испр. 794 с.

240. Христианство: Энциклопедический словарь: В 3 т. / Ред. кол.: С.С. Аверинцев и др. М.: Большая российская энциклопедия, 1993 1995. Т. 1. 863 е.; Т. 2. 671 е.; Т. 3.783 с.

241. Цветаева М.И. Собрание сочинений: В 7 т. / Сост., подг. текста и коммент. А. Саакянц, Л. Мнухина. М.: ТЕРРА; «Книжная лавка РТР», 1997. Т. IV. Кн. 1: Воспоминания о современниках. 416 с.

242. Цимборска-Лебода М. Эрос в творчестве Вячеслава Иванова. На пути к философии любви. Томск. М.: Водолей Publishers, 2004. 256 с.

243. Частотный словарь русского языка / Под ред. JI.H. Засориной. М.: Русский язык, 1977. 936 с.

244. Чуковская JI.K. Записки об Анне Ахматовой. СПб.: Журнал «Нева»; Харьков: Фолио, 1996. Т. 1. 1938 1941. 288 с.

245. Шеллинг Ф.В. Философия искусства / Под общ. ред. М.Ф. Овсянникова; пер. с нем. П.С. Попова. М.: Мысль, 1999. 608 с. (Серия «Классическая философская мысль»).

246. Шестов J1. И. Сочинения: В 2 т. / Сост., вступ. ст. и прим. A.B. Ахутина. М.: Наука, 1993. Т. 1. 669 с.

247. Широков В. Чародей русского стиха // Иванов Вяч. Эрос. М.: Книга, 1991 (репринт.). С. 89 102.

248. Шишкин А. О границах искусства у Вяч. Иванова и о. Павла Флоренского // Le messager. Вестник русского христианского движения. Париж. Нью-Йорк. Москва, 1990. III. № 160. С. 118 140.

249. Шкловский В.Б. Искусство как прием // Поэтика. Сборник по теории поэтического языка. Пг., 1919. II. С. 3 14.

250. Элиаде М. Трактат по истории религий: В 2 т. / Пер. с фр. яз. A.A. Васильева. СПб.: Алетейя, 2000. Т. 2. 394 с. (Серия «Миф, религия, культура»),

251. Эрберг Конст. (К.А. Сюннерберг). Воспоминания / Публ. С.С. Гречишкина и A.B. Лаврова // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома на 1977 год. Л.: Наука, 1979. С. 99 146.

252. Эткинд A.M. Эрос невозможного. История психоанализа в России. СПб.: Medyza, 1993. 453 с.

253. Эткинд Е.Г. Поэзия Новалиса. «Мифологический перевод» Вячеслава Иванова // Эткинд Е.Г. Там, внутри. О русской поэзии XX века. СПб.: Максима, 1995. С. 168- 182.

254. Юрьева 3. Миф об Орфее в творчестве А. Белого, А. Блока и Вяч. Иванова // American International Congress of Slavists ed Terras Columbia. Ohio, 1978. P. 789-794.

255. Юшкевич П. О современных философско-религиозных исканиях // Литературный распад. Критический сборник. СПб.: Зерно, 1908. С. 95 125.

256. Якобсон P.O. Работы по поэтике: Переводы / Сост. и общая редакция И.Л. Гаспарова. М.: Прогресс, 1987. 464 с.

257. Якобсон P.O. Поэзия грамматики и грамматика поэзии // Семиотика. М.: Радуга, 1983. С. 462 483.

258. Bilokur В. A concordance to the Russian Poetry of Fedor I. Tiutchev. Providence: Brown University Press, 1975.

259. Bobilewicz G. Wyobraznia poetycka Wiaczeslaw Iwanow w krçgu sztuk. Warszawa, 1995. 383 s.

260. Chuzeville J. Wenceslas Ivanov // Anthologie des poètes russes. Paris: Georges Crés, 1914. P. 219-230.

261. Davidson P. The Poetic Imagination of Vyacheslav Ivanov: A Russian Symbolist's Perception of Dante. Cambridge, 1989. 334 p.

262. Davidson P. Viacheslav Ivanov: A Reference Guide. N.Y., 1996. 382p.

263. Dictionary of Simbols and Imagery. Ad de Uries. North-Holland publishing company. Amsterdam. London, 1981.

264. Donchin G. The Influence of French Symbolism on Russian Poetry. The Hague: Mouton, 1958.

265. Dudek А. Поэтическая мариология Вячеслава Иванова // Studia lit— teraria polono-slavica. Warszawa, 1993. № 1. C. 41 52.

266. Dudek A. Wizja kultury w twórczosci Wiaczeslawa Iwanowa. Krakow,2000.

267. Il Convegno. Milan, 1933. Year XIV. № 8 12.

268. Jerzy Faryno. Wstep do literaturoznawstwa. Panstwowe Wydawnictwo Naycowe. Warszawa, 1991.

269. Klimoff A. Dionysos tamed. Unpublished dissertation. Yale University, 1974.301 p.

270. Langer G. Kunst Wissenschaft - Utopie. Die «Überwindung der Kulturkrise» bei V. Ivanon, A. Blok, A. Belyj und V. Chlebnikov. Frankf. a. M., 1990.

271. Lo Gatto E. Viaceslav Ivanov // Storia della letteratura russa contemporánea. Milano: Nuova Accademia Editrice, 1958. P. 96 302.

272. Mueller-Vollmer P.Dionysos Reborn: Vjaceslav Ivanov's Theory of Symbolism (Russia). Stanford, 1985.

273. Nietzche in Russia. Princeton: University Press, 1986.

274. Socolski J. Slovnik barokowej symboliki natury. Wroslaw, 2000. 171p.

275. Stasy R. A study of Vjacheslav Ivanov, «Cor Ardens» (Part I): Ph. D. Dissertation. Syracuse University, 1965. 304 p.

276. Studia Slavica. Budapest, 1996. T. 41. 418 s.

277. Szilard Lena. A karneválelmélet. Vjacseszlav Ivanovtól Mihail Bahty-inig. Budapest, 1989.

278. Taranovsky Kiril. Essays on Mandel'stam. Harvard University Press. Cambridge, Massachusetts and London, England, 1976.

279. Tschöpl С. Vjaceslav Ivanov: Dichtung und Dichtungsteoria (Slav-istische Beiträge, 30). München, 1968. 235 p.

280. Un maître de sagesse au XXe siècle: Vjaceslav Ivanov et son temps. Cahiers du monde russe, 1994, Vol. XXXV (1 2). 428 p.

281. Vjaceslav Ivanov: Russischer Dichter europäischer Kulturphilosoph: Beiträge des IV. Internationalen Vjaceslav - Ivanov - Symposiums. Heidelberg, 4 - 10 September 1989 / Herausgegeben von Wilfried Potthoff. Heidelberg, 1993. 384 p.

282. Vyacheslav Ivanov: Poet, Critic and Philosopher. Под ред. Robert Louis Jackson and Lowry Nelson, Jr. Yale Russian and East European Publications, no. 8. New Haven, Yale Center for International and Area Studies, 1986, 4741. P

283. Wachtel M. Goethe and Novalis in Life and Work of Vyacheslav Ivanov. Ph. D. dissertation. Harvard, 1990. 252 p.

284. Wachtel M. A Russian Symbolism and Literary Tradition: Goethe, Novalis, and the Poetics of Vyacheslav Ivanov. Madison, 1994. 247 p.

285. West J. Russian Symbolism. A study of Vyacheslav Ivanov and Russian symbolist aesthetic. London, 1970. 257 p.