автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.13
диссертация на тему: Феномен науки в когнитивно-антропологической перспективе

Полный текст автореферата диссертации по теме "Феномен науки в когнитивно-антропологической перспективе"

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ВОЛКОВ АЛЕКСЕЙ ВЛАДИМИРОВИЧ

ФЕНОМЕН НАУКИ В КОГНИТИВНО-АНТРОПОЛОГИЧЕСКОЙ ПЕРСПЕКТИВЕ

Специальность 09.00.13 — Философская антропология, философия культуры

диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук

На правах рукописи

АВТОРЕФЕРАТ

1.1 О КТ 2012

Санкт-Петербург

2012

005052956

005052956

Работа выполнена на кафедре философской антропологии философского факультета ФГБОУ ВПО «Санкт-Петербургский государственный университет»

Научный консультант

Официальные оппоненты:

Марков Борис Васильевич, доктор философских наук, профессор Санкт-Петербургский государственный университет

Щербаков Владимир Петрович, доктор философских наук, профессор Санкт-Петербургский государственный университет кино и телевидения;

Сергеев Андрей Михайлович, доктор философских наук, профессор Мурманский государственный гуманитарный университет;

Иванов Андрей Федорович, доктор философских наук, профессор Санкт-Петербургский государственный электротехнический университет «ЛЭТИ» им. В. И. Ульянова (Ленина)

Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова

.2012 г. в

//

часов на заседании

Ведущая организация Защита состоится

диссертационного совета д 212.232.68 по защите кандидатских и докторских диссертаций при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199034 Санкт-Петербург, В. О., Менделеевская линия, д. 5, философский факультет,т^/^ауд.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке им. М. Горького Санкт-Петербургского государственного университета.

Автореферат разослан «

/У » ССкгЛфЦ 2012 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат философских наук, доцент

Т. И. Лузина

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы исследования

Не будет большим преувеличением сказать, что на сегодняшний день одним из самых важных и актуальных объектов для исследования является наука. XX век вполне может быть охарактеризован как все расширяющееся ее использование в самых различных областях жизнедеятельности человека. Все, что кардинальным образом изменило условия жизни целых поколений (будь то медицинские препараты или компьютерные технологии), основано на познании законов мироздания, то есть в конечном итоге на науке. Вместе с тем обращает на себя внимание и другой факт. С развитием научного знания и появлением современной техники связаны не только самые существенные надежды человечества, но и возникает беспокойство за его будущее. Так, уже в начале 60-х годов XX века было осознано, что бурный научно-технический прогресс порождает различного рода негативные последствия в сфере экологии: истощение природных ресурсов планеты, растущее загрязнение воздуха, вод, почв. Чуть позже - в 70-е годы - широкий резонанс вызвали результаты биомедицинских и генетических исследований. Перспективы использования этих открытий по сей день порождают дискуссии в связи с их потенциальной опасностью для генетической конституции ныне живущих организмов. В силу этих и многих других обстоятельств наука оказалась в кругу внимания ряда дисциплин истории, социологии, психологии и, конечно, философии. Философская рефлексия, аккумулируемая обычно эпистемологией, противостоит слепому, гипнотическому отношению к науке и позволяет более трезво оценить статус научных представлений о мире и человеке. Без выполнения этой критико-рефлексивной работы современная цивилизация едва ли сможет сохранить и приумножить те достижения, которыми она обладает в области науки и техники.

На сегодняшний день эпистемология является общепризнанной и престижной областью философских исследований, за которой стоит достаточно большая традиция. Но несмотря на то, что ею накоплен значительный опыт осмысления механизмов, принципов и категорий познания, в последние десятилетия все чаще звучит мысль о том, что она обнаруживает некоторую ограниченность своего подхода к познанию и науке. Данное обстоятельство вызвано, прежде всего, отвлечением от антропологической размерности познания.

Действительно, при внимательном рассмотрении эпистемолощческой рефлексии трудно не заметить, что в тени интереса к теме обоснования объективности научного знания часто остается главный герой и участник познавательного процесса - человек. Последний либо исчезает

в абстракции безразмерной, лишенной бытийной плотности идеальной точки, либо получает одностороннюю интерпретацию, выступая по преимуществу как социальное существо. Так, например, в отечественной философии проделана большая работа по осмыслению социокультурной обусловленности познания. Было показано, как и в каких формах социальное и культурно-историческое входят в содержание знания и влияют на способы и результаты познавательной деятельности. Человек, однако, принадлежит не только миру социума и культуры, но и миру природы, а между тем эволюционно-биологическая форма обусловленности познания часто оставалась в тени философского интереса. Такое разъятие социокультурного и биологического начал познавательной деятельности приводит к односторонней репрезентации картины познания. В этой связи настоятельной потребностью оказывается восстановление антропологической целостности и полноты феномена знания.

Недостаток внимания к реальному субъекту познания - человеку -проявляется в традиционной эпистемологии и отвлечении от тендерного измерения научного познания, в котором биологические и социокультурные факторы оказываются тесно переплетены и взаимосвязаны. Высказанную в свое время Ст. Тулминым мысль о том, что физики, а не физика объясняют физические явления, можно было бы продолжить: коль скоро сами ученые отнюдь не бесполые существа, их принадлежность к «сильному» или «слабому» полу, их представления о поле как таковом могут накладывать отпечаток как на особенности социальной организации науки, так и специфику порождаемого ей знания. Резонно задать вопрос: не оказывают ли влияние тендерные установки, стереотипы, представления на выбор направления и предмета научного исследования, на способ постановки научных проблем и язык научного описания?

Наконец, приходится обратить внимание еще на одно обстоятельство, а именно: человек не просто живет в мире природы и культуры - он есть существо пограничное, вынужденное выходить за пределы как первозданной, биологической природы, так и «второй природы», то есть культуры, которую человек создал себе сам. Как соотносится и соотносится ли вообще научное познание с таким способом человеческого бытия? Обусловлено ли научное познание экзистенциально? Данные вопросы часто остаются за пределами внимания эпистемологов, а между тем экзистенция как способность человека к активному выходу из состояния наличного бытия представляется весьма важной для видения и понимания творческого измерения научного познания.

Таким образом, обобщая сказанное, заметим следующее. Несмотря на то что сегодня существует несколько направлений, осмысляющих научное познание: эволюционная и социальная эпистемология, филосо-

фия и социология науки, ни одно из них само по себе не предоставляет целостного образа познания в его человеческом измерении. На наш взгляд, преодоление подобной неполноты и односторонности может и должно осуществляться через построение антропологии науки - направления, которое тематизирует познание в многообразии и единстве человеческих измерений — эволюционно-биологического, социокультурного, тендерного, экзистенциального. Разумеется, такое антропологическое исследование будет иметь междисциплинарный характер, но ведь и сам человек как существо познающее живет во многих мирах и время от времени переходит их границы. Пожалуй, главное, чтобы при продумывании путей возвращения человека в теорию познания идеи и принципы разных направлений сочетались не механическим, а органическим образом. Именно такой философский подход, синтезирующий в себе ряд ключевых для современной эпистемологии и антропологии идей, пронизанный представлением о человеке как существе, с одной стороны, конечном и обусловленном, а с другой — открытом и незавершенном, мы и стремились положить в основу данной работы.

Степень разработанности проблемы

Преодоление издержек абстрактно-гносеологического подхода и привлечение внимания к антропологической размерности познания — проблема, которая только начинает получать систематическое, комплексное осмысление в исследовательской литературе. В достаточно разнообразной по духу и тематической направленности литературе рассматриваются отдельные стороны данной проблемы.

Одной из таких проблем является изучение активной, деятельностной природы человеческого сознания, особенностей его базовых познавательных способностей - восприятия, мышления, памяти. Уходящая своими корнями в идейное наследие немецкой классической философии и феноменологии тема познавательной активности человеческого сознания обсуждается в трудах отечественных философов (С. С. Гусев, Э. Ф. Караваев, А. М. Коршунов, В. А. Лекторский, В. М. Розин, Г. Л. Туль-чинский, Ю. М. Шилков), получила экспериментальную проработку в рамках советской психологической теории деятельности (Ю. Б. Гип-пенрейтер, В. П. Зинченко, А. Н. Леонтьев, А. Д. Логвиненко), гештальт-психологии (Р. Арнхейм, К. Коффка), когнитивной психологии (Дж. Брунер, У. Найссер, Дж. Фодор), а также в исследованиях специалистов по теории искусственного интеллекта (М. Минский, Д. Румель-харт, Д. Мак-Клеленд) и нейронауки (В. Рамачандран, Т. Сейновкий, П. С. Черчленд).

Другой стороной проблемы экспликации человеческого измерения познания является вопрос об истоках и специфике той когнитивной

«оснастки», которую задействует сознание в процессах восприятия и осмысления окружающего мира. Данный вопрос выступает частью большой и острой дискуссии, касающейся «врожденных» и «приобретенных» свойств человеческой психики (The Nature - Nurture Debate). Первый член данной дихотомии («врожденное») отсылает к эволюционному происхождению и биологической обусловленности человеческого когнитивного аппарата — теме, которая представлена на уровне эволюционной биологии (Р. Докинз, Э. Майер, А. Н. Северцов, Дж. Уильяме), эволюционной эпистемологии (И. А. Бескова, Ф. Вукетич, К. Лоренц, Р. Ридль, Г. Фоллмер), социобиологии (Ч. Ламсден, Э. Уилсон), эволюционной психологии (Л. Космидес, Дж. Туби), когнитивистики (П. Блум, С. Линкер). Генетические основы когнитивных процессов получают освещение в работах по нейробиологии интеллекта (Дж. Грей, П. Томпсон, М. Чорни), генетике поведения (Е. Григоренко, К. Кендлер, С. Скарр, Р. Пломин, Д. Фулкер) и психо- и нейролигвистике (М. Гопник, Т. Черниговская).

В последнее время поднимаются также вопросы, связанные с выяснением эволюционно-биологических истоков научного познания. Наряду с философией (Э. фон Глазерсфельд, О. Дитрих, П. Карразерс, А. В. Ке-зин, И. П. Меркулов, Э. Ойзер, М. Пешл) данные вопросы разбираются в литературе по когнитивной археологии (С. Митен, Э. К. Ренфрю), когнитивной антропологии (С. Атран, Л. Либенберг, Э. Хатчинс) и психологии когнитивного развития детей (Р. Байлляджон, К. Винн, Р. Гельман, Ф. Кейл, С. Кэри, Ж. Пиаже, Э. Спелке).

Вторая составляющая дихотомии - «врожденное - приобретенное» -указывает на исследование социокультурных факторов в аспекте их порождающего воздействия и влияния на познавательные процессы. Положение о социально-исторической природе и обусловленности познания, высказанное впервые в отчетливой теоретико-рефлексивной форме К. Марксом, становится в XX веке предметом различных исследований. В отечественной философии, для которой учение К. Маркса приобрело парадигмальное значение, к данному положению обращались и развивали на его основе собственные идеи многие исследователи, среди которых: Г. С. Батшцев, Э. В. Ильенков, М. С. Каган, Н. В. Мот-рошилова, Ю. В. Перов, Г. Ф. Сунягин. В трудах Л. С. Выготского и А. Р. Лурии идея социокультурной обусловленности познания впервые получила экспериментальное изучение: была продемонстрирована и обоснована зависимость высших интеллектуальных процессов от культурно-исторических факторов (уровня образования, специфики хозяйственно-экономической деятельности). Идеи отечественной культурно-исторической школы получили впоследствии продолжение на

Западе в исследованиях М. Коула и С. Скрибнера, М. Сигелла и Г. Уит-кина, Т. Масуды, Р. Нисбетта, И. Чоя, А. Норензаяна, К. Пенга и др.

В отечественной и зарубежной исследовательской литературе имеется богатый опыт анализа научного познания в контексте социума и культуры. Западная традиция осмысления проблемы социокультурной детерминации научного знания берет начало в дискуссиях интерналис-тов (А. Койре, Дж. Рестиво, Р. Холл) и экстерналистов (Р. Мертон, А. Кромби, Э. Цильзель), проходит через исследования «исторической школы» (Дж. Агасси, Т. Кун, П. Фейерабенд) и продолжается сегодня в рамках таких теорий и направлений, как «сильная» социологическая программа (Д. Блур, Б. Варне, Д. Маккензи, С. Шейпин), «эмпирическая программа релятивизма» (Г. Коллинз, Т. Пинч), «акторно-сетевая теория» (М. Каллон, Б. Латур, Дж. Ло). В процессе обсуждения данной проблемы была осознана зависимость возникновения, направления развития и даже содержания научного знания от социокультурного контекста исторической эпохи, норм и традиций отдельных стран и научных коллективов (лабораторий).

Проблеме социокультурной обусловленности научного знания посвящены многие страницы отечественной философской литературы. В работах В. П. Бранского, А. Ф. Иванова, В. Г. Иванова, А. С. Кармина, Б. В. Маркова, М. В. Мостепаненко, А. Э. Назирова, В. И. Свидер-ского показана роль философии в формировании основ научной теории. Продемонстрирована фундаментальная роль ценностных предпосылок и ориентации, мировоззренческих оснований в переломные периоды развития науки (П. П. Гайденко, Л. М. Косарева, Л. А. Микешина, К. А. Сергеев, В. С. Степин, В. П. Филатов). Тема обусловленности научной рациональности социальными институтами обсуждается в работах А. П. Огур-цова, 3. А. Сокулер. В исследованиях Ф. И. Гиренка, В. Д. Губина, И. Т. Касавина, Б. И. Пружинина, М. М. Решетникова, М. С. Уварова находит отражение проблема культурного многообразия человеческого мира, форм бытия и познания. В связи с «социологическим поворотом» в западных исследованиях науки и техники в конце XX века, в отечественной философии особенно актуальным становится поиск методологических принципов, содержание которых оставалось бы независимым от смены научных парадигм, изменений в социуме и культуре (Е. А. Мам-чур, Л. А. Маркова).

В настоящее время предметом исследования все чаще становятся тендерные аспекты науки. Первые работы в этом направлении были посвящены маргинальному положению женщин-ученых, выявлению дискриминационных механизмов, действующих в структуре социальных институтов науки (Э. Ф. Келлер, С. Малькольм, М. Росситер, Л. Шибин-гер). Впоследствии спектр тендерных исследований расширяется: ана-

лизируется специфика женского мышления (С. Раддик, Н. Хартсок), изучается влияние тендерных установок, стереотипов на коммуникацию и доверие между учеными (К. Андерс, Д. Рицке, М. Фербер, Р. Штейн-прайс), на объективность научного знания и направление его развития (X. Лонгино, К. Мерчант, Д. Харавэй, С. Хардинг). Увеличивается число работ, открывающих тендерное измерение конкретных научных дисциплин: археологии (Э. Уайли), приматологии (Д. Харавэй, Л. Федиган), биологии развития (Э. Ф. Келлер, Р. Хаббард, М. Эмили), физики (К. Ба-рад, М. Вертгейм, Э. Потгер, Ш. Травик, К. Хайлес), иммунологии (Л. Ви-зель), эндокринологии (Д. Рой). В последние десятилетия к теме тендерного анализа науки обращается и российское научное сообщество. Проводятся научные конференции, появляются публикации, посвященные положению женщин в отечественной науке, их социально-психологическим проблемам и специфике профессионального и административного продвижения в академической и университетской среде (Н. С. Ага-мова, А. Г. Аллахвердян, Г. Ф. Беляева, И. Д. Горшкова, И. А. Жереб-кина, Е. Здравомыслова, Н. X. Орлова, А. Темкина).

Вместе с реконструкцией специфики науки как определенного типа познавательной деятельности и мировоззрения тематизация человеческого измерения научного познания предполагает выяснение своеобразия того способа бытия, который присущ человеческому существу. Данная проблема получила освещение в работах философов экзистенциалистского толка (X. Ортега-и-Гассет, М. Хайдеггер, К. Ясперс), представителей Франкфуртской школы (Т. Адорно, Г. Маркузе, Ю. Ха-бермас, М. Хоркхаймер). В отечественной философии тема «Разум и экзистенция» обсуждалась в работах А. В. Ахутина, П. П. Гайденко, Б. И. Липского, М. К. Мамардашвили, Б. В. Маркова, Л. М. Микешиной, В. Н. Поруса, А. М. Сергеева, Э. Ю. Соловьева, В. Ю. Сухачева. Культурологические аспекты взаимосвязи человеческого бытия и познания анализируются в работах А. А. Грякалова, В. М. Диановой, С. Н. Иконниковой, Л. К. Кругловой, В. В. Прозерского, Б. Г. Соколова, Е. Г. Соколова, Е. Э. Суровой, В. П. Щербакова.

Таким образом, можно констатировать следующее. Проблема экспликации человеческого измерения научного познания в исследовательской литературе рассматривалась только в ее отдельных аспектах. Полное и систематичное исследование данной проблемы пока отсутствует. Кроме того, как видно из приведенного нами обзора исследовательской литературы, существо антропологической проблематики познания как бы децентрировано, то есть разнесено по различным наукам и дисциплинам. Интегрировать эти разрозненные элементы в ткань философского дискурса, построить из них целостную, непротиворечивую картину -

задача, которая часто оставалась нереализованной, но которая, на наш взгляд, требует выполнения.

Объектом исследования является наука как деятельность, направленная на производство и обоснование знания об окружающем мире.

Предмет исследования составляет человеческое измерение научного познания в многообразии его связей, аспектов, детерминант.

Цель настоящего исследования заключается в том, чтобы выявить, эксплицировать и обосновать антропологические предпосылки научного познания.

Для достижения поставленной цели определены следующие конкретизирующие ее задачи:

исследовать состояние современной философско-антропологиче-ской мысли и наметить перспективы включения в нее данных когнитивной науки, осмысляющей познавательную деятельность человека из сравнения и сопоставления ее не только с «естественным» (животным), но и «искусственным» (компьютерным) интеллектом;

выявить ограниченность эпистемологических попыток осмысления познания и науки вне учета его главного участника и творца - человека - и тем самым обосновать необходимость построения антропологии науки — направления, занятого тематизацией научного познания в его человеческом измерении; проанализировать специфику познавательной деятельности, прежде всего в аспекте взаимодействия восприятия и мышления, а также в контексте ее фундированности телесной организацией человека и языковой способностью;

исследовать эволюционно-биологические корни таких феноменов познавательной деятельности, как восприятие, память, мышление;

А показать место и роль генетических факторов в аспекте их влияния на когнитивные способности и процессы; рассмотреть положение о социокультурной природе познания с учетом современных экспериментальных данных и обосновать дополнительность социальной и биологической обусловленности перцептивных и интеллектуальных процессов;

ж выявить возможности и границы модулярной концепции психики в плане обоснования нативистского (врожденного) базиса научно-познавательной деятельности;

А проанализировать структуру научного знания, выделить в ней уровень философских оснований и показать его зависимость от эволюционно-биологических и социокультурных факторов;

х эксплицировать тендерное измерение науки в единстве социальных и когнитивных аспектов;

А снять дилемму созерцательного и деятельностного на основе

коммуникативного подхода к обоснованию научного знания; х выявить связь между особенностями научно-познавательной деятельности, с одной стороны, и экзистенциальной спецификой человеческого бытия - с другой.

Научная новизна исследования

1. Впервые использован материал когнитивных наук для построения интегративной модели философской антропологии, ориентиром которой служит представление о двойственности человеческого бытия: его открытости и конечности, неопределенности и обусловленности.

2. Предложено и обосновано новое направление философского анализа научного познания — антропология науки; направление, которое те-матизирует познание в многообразии и единстве человеческих измерений — эволюционно-биологического, социокультурного, тендерного, экзистенциального. Тем самым впервые в отечественной философии проведено комплексное исследование феномена научного познания как способа человеческого бытия.

3. Доказано, что видение и понимание человекоразмерных параметров познавательного процесса и его результатов достигается только на основе антропологической трактовки субъекта, исходящей из живой целостности, а не абстрактной разъятости восприятия и мышления, тела и языка.

4. С учетом современных эмпирических данных продемонстрирована ограниченность дилеммы социальной и биологической обусловленности сознания и показана диффузность границы между «врожденными» и «приобретенными» началами в составе человеческого бытия и познания.

5. На основе современных данных о развитии человеческой психики на онтогенетическом и филогенетическом уровнях проведена реконструкция становления познавательных способностей и тем самым выявлены как сильные, так и слабые стороны попыток фундировать истоки научно-познавательной деятельности в детском и архаичном сознании.

6. Предложена философско-антропологическая программа анализа научного знания, в рамках которой достигается синтез эволюционно-биологических и социокультурных предпосылок научного познания. Показано, что ученый видит и познает окружающий мир не только природой данными ему органами, но и «органами», возникшими и сформировавшимися в социокультурном пространстве обучения. Отмечено, что войти в роль субъекта научного познания означает, с одной стороны, овладеть практикой амплификации (усиления и рас-

ширения) естественных психических способностей, а с другой стороны, освоить способность к эк-зистированию, то есть выхождению за пределы исторически сложившихся, культурных объективаций.

7. При экспликации антропологической составляющей научного познания выяснено, что именно социокультурные, а не биогенетические факторы являются решающими при объяснении меры представленности женщин и мужчин в институтах науки, а также степени публичной освещенности их научно-познавательной деятельности. Показано, что инкорпорированные в институциональные структуры науки тендерные установки и представления накладывают отпечаток на производство и содержание научного знания.

8. Выявлена специфика познавательной деятельности ученого в рамках микросоциума (научной лаборатории) и продемонстрирована зависимость научного знания от его коммуникативных истоков — научных споров, разногласий, а также дискурсов, на основе которых возникают и решаются конфликты.

9. Сформулирована и обоснована идея о том, что наука как тип познавательной деятельности есть в то же время и особый способ человеческого бытия, требующий для своей реализации экзистенциальных условий и предпосылок.

Положения, выносимые на защиту:

1. Традиционные формы исследования и проблематизации человеческого бытия и познания, закрепленные за «философской антропологией» и «эпистемологией», требуют расширения, модификации, а главное, органического взаимопроникновения, синтеза. Применительно к осмыслению «человека познающего» данный синтез достигается в рамках антропологии науки — направлении, в котором как человек, так и осуществляемый им процесс познания понимаются из взаимодействия множества факторов — эволюционно-биологических, генетических, социокультурных, тендерных, экзистенциальных.

2. Человеческое познание обусловлено телесной организацией человека, языком, имплицирующим семантические каркасы, зависит от имеющихся у субъекта набора категорий, объект-гипотез, когнитивных схем, предвосхищающих перцепцию. Все эти средства обеспечивают процедуры селекции, категоризации, интерпретации, в результате чего сенсорные данные получают предметные смыслы, а восприятие оказывается тесно связанным с процессом мышления. В этой связи человек не просто отражает как в зеркале некий «естественный» мир, но делает это при помощи человеческих процедур и операций, которые незримо присутствуют и в результатах такого отражения.

3. Процессы переработки когнитивной информации, идущие от сенсорных фильтров к восприятию, осуществляются автоматически, на основе сформировавшихся в ходе эволюции «алгоритмов», «программ». В то же время работа восприятия кооперируется с памятью, мышлением - когнитивными способностями, которые в значительной степени обусловлены социокультурными факторами. Данная кооперация снимает резкое разграничение биологических и культурных, врожденных и приобретенных начал в составе познавательного опыта. Таким образом, врожденные сознанию структуры представляют собой диспозиции, склонности, которые для своего дальнейшего развития требуют обязательного участия внешней, социокультурной среды, которая может усилить или ослабить ту или иную диспозицию, придать ей то или другое направление.

4. Научно-познавательное отношение к действительности имеет определенный когнитивный базис, сформировавшийся в ходе эволюции человека. Насущная необходимость адаптации и ориентации прежде всего в трех областях: мире физических, неживых объектов, мире живых, биологических объектов и мире индивидов, носителей сознания - содействовала становлению у эволюционного предка человека (а равно и первых, анатомически современных людей) способности к выдвижению и проверке предположений, склонности постулировать существование чужого сознания и тесно связанному с ней навыку каузального мышления, а также способности к абстрактному мышлению, творческому воображению и языку. Эволюционный характер происхождения ряда существенных для науки когнитивных способностей подтверждается наличием у младенцев, детей 3-4 лет ряда врожденных когнитивных предрасположенностей, диспозиций.

5. Становление научно-познавательного отношения к миру невозможно без способности к рефлексии - навыка отстраненного отношения к собственным идеям, умения делать свои представления объектом критического рассмотрения. Способность к рефлексивному мышлению не является врожденной и для своего возникновения на онтогенетическом уровне предполагает определенный опыт социализации индивида, приобщения его к культуре; в качестве существенного элемента научно-познавательной деятельности стала возможна только благодаря наличию социокультурных условий, в частности тех, которые сложились в Древней Греции.

6. Присутствие в структуре научного знания философских оснований показывает, что научное знание не является продуктом некоего «естественного взгляда на мир», напротив, оно всякий раз оказывается результатом задействования онтологических, гносеологических и методологических предпосылок, которые аккумулируют опыт жизне-

деятельности под давлением императивов естественного отбора, а также отражают социокультурные особенности исторической эпохи, к которой принадлежит научное знание. Изменчивое содержание данных предпосылок связано с социокультурными, а относительно устойчивое - с эволюционно-биологическими факторами.

7. Будучи социальным институтом, наука реализует в своем функционировании представления, стереотипы, ожидания, которые имеют представители данного института относительно себя и друг друга. Среди многообразия этих представлений важное место занимают тендерные стереотипы. Данные представления и стереотипы часто оказываются неявными для самого субъекта научного познания, выступая как часть «естественного», «само собой разумеющегося» взгляда на мир. В этом случае они могут оказывать влияние на выбор направления и предмета исследования, способ постановки научных вопросов, язык описания. Преодоление свойственного естествознанию маскулинного взгляда на природу как на нечто подлежащее покорению и преобразованию связано не просто с увеличением количества женщин в составе научных учреждений, но с активным использованием когнитивных стилей, базисных матафор, уходящих своими корнями в специфику женского мышления и ориентирующих на синтез, целостность, взаимодействие, то есть на «живое», а не «мертвое».

8. Исполнять роль субъекта научного познания означает приобщиться к культуре определенного ансамбля практик, техник, умений, характерных для определенной группы, школы, традиции. Выработанные различными научными группами правила наблюдения, навыки обращения с оборудованием, способы интерпретации эмпирических данных зачастую несопоставимы, поэтому путь к научному результату лежит через дискуссии, переговоры, в которых задействованы не только объективные, но и субъективные факторы. В этой связи результат научно-познавательной деятельности оказывается не идеальной копией внечеловеческого мира, а конструкцией, вобравшей в себя ряд переговоров, решений, то есть имеет двуединую — субъектно-объектиую природу.

9. Конструирующий характер научного познания, предполагающий как соединение, так и разъединение фактического и артефактического, природного и культурного элементов в процессе и продукте познавательной деятельности, вынуждает субъекта познания периодически переопределять не только картину сконструированной им реальности, но и то место, которое он отвел в этой картине себе. Конструирующий характер научного познания отвечает экзистенциальной специфике человека - существа пограничного, не принадлежащего

всецело ни миру природы, ни миру культуры, принципиально незавершенного, истиной не обладающего, но ее ищущего. 10. В современных условиях, когда производство научного знания представляет собой построение сетей, в которых взаимосвязаны и взаимодействуют различные элементы: лаборатории, промышленные предприятия, финансовые фонды, государственные организации, издательства — от ученого Требуется умение «переводить» язык своих профессиональных интересов на язык потенциальных союзников -бизнесменов, политиков, военных и т. д., что, в свою очередь, зависит от его способности трансформировать свой габитус и существовать сразу в нескольких социальных полях. В этой ситуации запроса на выполнение субъектом научного познания не одной, а нескольких социальных ролей (например, «я исследователь, поставщик достоверного знания», «я эксперт, оценивающий риски новейших технологий», <01 администратор, менеджер знания, убеждающий в необходимости финансирования исследований и разработок») обостряется вопрос о целостности, себетождественности субъекта познания, а главное, о сохранности его способности к бескорыстному поиску истины и принятию на себя ответственности перед обществом.

Методологическая и теоретическая база исследования

Экспликация человеческого измерения научного познания во всем многообразии ее связей, аспектов, детерминант возможна только в рамках комплексного, междисциплинарного исследования. В этой связи теоретико-методологическая база исследования определяется в спектре пересечения гносеологии и философии науки, философской антропологии и экзистенциальной философии, а также ряда смежных с ними областей знания: истории и социологии науки, когнитивной психологии и психологии развития. Для понимания научного познания как целостного явления, существующего во взаимосвязи своих важнейших характеристик и в общем контексте социума и культуры, применяется системный подход. В ходе исследования выявилась необходимость обращения к историко-генетическому методу, дающему возможность проследить логику становления таких сложных объектов, как «человек» и «научное познание», позволяющему последовательно раскрывать свойства, функции, присущие этим объектам в процессе их исторического развития. В работе использовались идеи феноменологического и герменевтического подходов, в которых познание предстает как понятие, отражающее границы конструктивной человеческой деятельности, лежащие в самом человеке и в создаваемом им мире. Ввиду того что современная наука представляет собой весьма сложный социальный институт, функционирование которого не в последнюю очередь зависит от того, как понима-

ют и интерпретируют представители этого института действия и поведение друг друга, чрезвычайно полезной оказалась культур-антрополо-гическая установка на выявление системы ценностей и смыслов, которая стоит за поведением участников социального института науки.

На протяжении всей работы осуществляется идея совмещения теоретического и эмпирического ракурсов рассмотрения заявленной темы. Теоретической основой исследования послужили философские, истори-ко-научные, социологические исследования различных сторон научного познания, отраженные в работах отечественных и зарубежных философов и ученых. В качестве эмпирического материала в работе используются данные из области психологии, генетики, лингвистики, антропологии, нейронауки, что позволяет всесторонне изучить рассматриваемую проблему и сделать философские выводы и обобщения.

Теоретическая и практическая значимость исследования

Теоретическая значимость работы заключается в целостном и систематическом анализе форм обусловленности научного познания со стороны его субъекта-носителя — человека, познавательные способности которого сформировались под давлением эволюционных императивов и социокультурных процессов. Значимость результатов исследования заключается в том, что они позволяют занять сбалансированную фило-софско-методологическую позицию и, в частности, избежать крайностей социологического и биологического редукционизма по вопросам происхождения и специфики научного познания, места науки в культуре. Диссертационное исследование способно внести вклад в общее движение к пониманию фундаментальной взаимосвязи между спецификой человеческого бытия и особенностями познавательного опыта и в этой связи может рассматриваться как шаг в направлении синтеза философии познания и философской антропологии и создании антропологии науки. Ценность проведенного исследования заключается и в том, что оно вводит исследователя в круг вопросов, который широко обсуждается в западной философской, психологической литературе, но пока лишь фрагментарно представлен в отечественных научных работах.

Апробация работы

Основные результаты и положения диссертационного исследования обсуждались на различных международных, всероссийских и межрегиональных научных конференциях, из которых следует выделить в качестве важнейших следующие: Международная научная конференция «Какая философия науки нам нужна?» (Санкт-Петербург, июнь 2007 г.), Международная научная конференция «Дни Петербургской философии» (Санкт-Петербург, ноябрь 2008-2011 гг.), Международная научная

конференция «Рациональные реконструкции истории науки» (Санкт-Петербург, июнь 2009 г.), Международная научная конференция «Через новые идеи — к тендерному равенству» (Петрозаводск, март 2011 г.), IX Конгресс этнографов и антропологов России «Культурное наследие -ресурс инновационного развития» (Петрозаводск, май 2011 г.).

Диссертация обсуждалась на заседании кафедры философской антропологии философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета. Отдельные положения диссертационного исследования освещались на заседаниях кафедры философии Петрозаводского государственного университета. Материалы исследования использовались при чтении курсов «Философия» и «История и философия науки», «Философские проблемы медицины» в Петрозаводском государственном университете. Основное содержание диссертации отражено в публикациях, в том числе в монографиях «Наука в зеркале современной философской рефлексии» (Изд-во Мурманского государственного гуманитарного ун-та, 2011) и «Человеческое измерение научного познания» (Изд-во Петрозаводского государственного ун-та, 2012).

Структура диссертации определяется поставленной целью и сформулированными исследовательскими задачами. Диссертация объемом 313 страниц состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка, насчитывающего 322 наименования.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Первая глава «Человек и познание в перспективе когнитивно-антропологического анализа» посвящена обоснованию необходимости органичного взаимопроникновения и синтеза эпистемологии и философии человека. Данный синтез возможен в рамках антропологии познания и науки. В параграфе 1.1 автор определяет антропологию науки как направление, которое анализирует научное познание в отношении к феномену человека в связи с основными формами и параметрами бытия человека в мире. Коль скоро антропология науки должна опираться на определенное понимание человеческого бытия, то главным предметом осмысления становится вопрос о том, какие факторы и силы конституируют бытие человека и в качестве таких конституент придают человеко-размерный характер самим результатам познания. Лейтмотив, которым руководствуется автор, заключается в том, что факторы, конституирующие человеческое бытие и направляющие его развитие, принадлежат не какой-либо одной сфере - будь то природа или культура - но обеим сферам одновременно. Именно во взаимодействии этих сфер - природы и культуры — происходит становление и развитие человеческого бытия. Справедливо, что функционирование человеческого организма, психики

находится под определенным генетическим контролем. Об этом свидетельствуют многочисленные психогенетические, психобиологические исследования. Однако автор стремится показать, что функционирование генов само зависит от наследуемых, но негенетических факторов, а также факторов «внешних» (социальных, культурных) для человеческого организма. В этой связи природа и культура вовлечены в конструктивное взаимодействие, и человеческое бытие есть поэтому одновременно и результат, и процесс этого взаимодействия.

Рассмотрение человеческого бытия в его становлении и развитии позволяет автору продемонстрировать крайности генетического (биологического) и культурного детерминизма. Уходящие в филогенетическое прошлое человека и имеющие генетическую подоснову «культурные универсалии» препятствуют релятивизации человеческого бытия, противостоят раздроблению его на изолированные, замкнутые в себе монады. Это, с одной стороны. С другой стороны, «культурные универсалии» не растворяют человека в пределах биологического вида Homo sapiens, ибо подобные «культурные универсалии» имеют свои локальные нюансы и оттенки. Отсюда, по мнению автора, возникает еще одна важная мысль: человеческое бытие представляет со-бытие — совместное существование и взаимодействие не только природы и культуры, но в том числе и различных культур, традиций. Автор полагает, что данная «событийность» только потому и имеет место, что человек не принадлежит всецело ни миру природы, ни миру культуры (социума), а являет собой эк-зистирующее, «пограничное» существо. Рождаясь и воспитываясь в рамках определенного социума, культуры, человек, однако, имеет возможность быть открытым и для другой культуры, социума. Для того чтобы эта возможность реализовалась, требуется экзистенциальное усилие, необходимо претерпеть «становление-себе-иным». Такое «ста-новление-себе-иным» собственно и делает из человеческого бытия событие — человек поворачивается к себе ранее неизвестной ему стороной и тем самым открывается и для Другого.

Установив, что специфика человеческого бытия заключена в его целостности, а составные части (слагаемые) этого целого приобретают свои свойства только во взаимодействии и взаимовлиянии, автор считает важным проверить, насколько данное понимание человеческого бытия востребовано эпистемологической мыслью, насколько оно учитывается философией, осмысляющей научное познание. В параграфе 1.2 автор обращается к истории позитивистской философии и показывает, что всякий раз, когда внимание позитивистов было приковано к вопросам специфики и динамики научного знания, главный участник и герой познавательного процесса - человек - оказывался в тени или выступал в рамках односторонней, усеченной перспективы. Последний представал

либо в качестве абсолютного наблюдателя, не занимающего определенного места в историческом пространстве и времени (логический позитивизм), либо - как часть социума, познающий по исторически-конкретным, ситуативным правилам парадигм (Т. Кун), либо, наконец, как часть природы, познающий и действующий, как и животные, по методу проб и ошибок (К. Поппер). Картина, которая бы объединяла все уровни познающего субъекта: от организма с присущими ему врожденными когнитивными диспозициями до рефлексивного Я и бытийного ядра личности (экзистенции), так и не была построена. Автор полагает, что в условиях становления неклассической научной парадигмы, когда гуманитаризация научно-познавательной деятельности связана с рефлексивным анализом ее субъектных установок, предпосылок (В. С. Швырев), когда предметом научного исследования все чаще становятся системы и объекты, получившие названия «человекоразмерных» (В. С. Степин), а ответственность ученого за последствия используемого им знания резко увеличивается (Б. Г. Юдин), подобная отвлеченность от целостности антропологической размерности научного познания оказывается серьезным методологическим просчетом.

Учитывая, таким образом, специфику реального носителя познания — человека, который принадлежит миру природы и социума' и в то же время не находится с ними в состоянии мертвого тождества, то есть эк-зистирует, автор обосновывает необходимость создания антропологии науки. Будучи направлением, которое тематизирует познание в многообразии и единстве человеческих измерений — эволюционно-биологиче-ского, социокультурного, тендерного, экзистенциального, антропология науки формируется, по мнению автора, на путях пересечения и синтеза философии и когнитивистики, эволюционной и культурной психологии, лингвистики и этнонауки. Не отрицая возможности построения нормативных моделей познания и науки, автор тем не менее стремится подчеркнуть, что чрезмерная отвлеченность таких моделей чревата отрывом от реального познавательного процесса и истории науки, поэтому антропология науки должна сочетать в себе как нормативный, так и дескриптивный элементы. Антропология науки должна обращаться к эмпирическим данным из области психологии, социологии, лингвистики и т. д. Однако цель этого обращения не в том, чтобы растворить философию в смежных ей науках, а в том, чтобы содержательно наполнить и развить одну из центральных для философской антропологии идей -идею человека, с одной стороны, принимающего, а с другой - преодолевающего собственную конечность. Без сотрудничества философской антропологии с комплексом эволюционных, социальных, когнитивных наук трудно показать укорененность человека как познающего существа в реальном мире. В то же время, опираясь только на эволюционную

психологию, социологию науки, когнитивистику и оставаясь вне союза с философской антропологией, трудно удержать столь важное и необходимое понимание человека как существа принципиально открытого и незавершенного. Таким образом, в центре антропологии науки — Homo cognoscens, человек, познающий окружающий мир и сталкивающийся в процессе этого познания с противоречивым - конечно-бесконечным характером собственного существа.

Автор считает целесообразным начать тематизацию человеческого измерения научного познания с рассмотрения некоторых особенностей познания как такового и в параграфе 1.3 в качестве первоначальной своей цели предпринимает попытку показать, что сознание отражает окружающий мир, будучи частью и продолжением самого мира, а поэтому и результаты такого «встроенного» отображения носят неизбежно «человекоразмерный» характер. Для экспликации человекоразмерности познавательной деятельности автор полагает необходимым вывести из тени те средства и структуры, которые задействованы в процессе познания, и сосредоточивается на рассмотрении такой когнитивной способности, которая передает органическое единство субъекта и объекта познания и выражает целостность познавательного опыта — способности восприятия.

Основываясь на том, что восприятие есть способность генерировать непрерывную последовательность внутренних репрезентаций (перцептивных образов) путем непосредственного сенсорного контакта с объектами и событиями внешнего мира, автор раскрывает активный, селективный и конструктивный характер человеческого восприятия. Привлечение данных из области феноменологии, психологии, лингвистики позволяет показать, что на способ восприятия человеком первичной информации о мире в значительной степени влияет изначальная организация сенсорной системы и мозга. В частности, модульная организация вводных систем, телесная воплощенность восприятия накладывают ограничения на способ представления перцептивных данных, определяя, к какому виду должно быть приведено стимульное многообразие для того, чтобы оно могло быть воспринято и осмыслено. Отмечается также, что, несмотря на определенную инкапсулированность систем для ввода перцептивных данных, восприятие предполагает кооперацию с другими когнитивными способностями — вниманием, памятью, мышлением, и поэтому восприятие сенсорных стимулов, формирование образа и его интерпретация — это, скорее, стороны единого развивающегося процесса, чем его стадии. Таким образом, подчеркивается, что источником познания является не совокупность отдельных изолированных способностей, а интегральное целое, некое подобие синергетической системы. Восприятие, понятое как активный процесс извлечения информации, презентует субъекту те

качества и свойства внешнего мира, которые соотносимы с возможностями его деятельности в окружающем мире, с имеющимся у субъекта набором категорий, предвосхищающих схем, языковых каркасов. Все эти средства обеспечивают процедуры селекции, категоризации, интерпретации, в результате чего сенсорные данные получают предметные смыслы, а восприятие оказывается не сводимым к пассивному «копированию» действительности. Общий вывод, к которому приходит автор, заключается в том, что человек не просто отражает, как в зеркале, некий неочеловеченный мир, но делает это при помощи человеческих процедур и операций, которые незримо присутствуют и в результатах такого отражения. В этой связи результат отражения - физическая реальность -оказывается не просто идеальной копией внечеловеческого мира, а конструкцией, имеющей двуединую - объектно-субъектную, материально-идеальную - природу.

Вслед за выводом о том, что порождаемое человеком знание зависит от когнитивного оснащения сознания, автор задается вопросом об истоках и природе самой когнитивной «оснастки». Ведущей при осмыслении данного вопроса, освещаемого в параграфе 1.4, становится мысль о том, что человек — это существо биосоциальное, и поэтому когнитивный инструментарий сознания складывается под влиянием как биологических, так и социокультурных факторов. Обращение к комплексу эволюционных наук дает возможность показать, что человеческий познавательный аппарат отчасти являет собой продукт естественного отбора. Уже тот факт, что в процессе психического отражения происходит селекция информации, ее преобразование, дифференциация, интеграция, представляется весьма примечательным. Дело в том, что активно-конструктивный характер отражения обеспечивает возможность фиксировать не только прошлое и настоящее, но и предвидеть будущее. Такой «опережающий» характер психического отражения как раз и способствовал повышению адаптивного потенциала человека и его эволюционных предков.

Весьма важным, по мнению автора, является и другой факт. Когнитивные способности человека: восприятие, память, мышление - не являются однородными, не расчлененными в себе целостностями, напротив, каждая из этих способностей представляет собой совокупность отдельных механизмов — модулей, ориентированных в своем функционировании на определенный круг ситуаций, задач, стимулов. Автор полагает, что данный факт еще раз возвращает к эволюционным истокам человеческого когнитивного аппарата. В самом деле, с эволюционной точки зрения естественный отбор благоприятствует тому, что повышает адаптивность существа к окружающему миру, но, следует подчеркнуть, что сама адаптивность ситуативна: то, что является адаптивно успешным в одной ситуации, может не являться таковым в другой. Так, в ситуации

столкновения с хищником обращение эволюционного предка человека к опыту прошлого в виде детализированных воспоминаний могло стоить ему жизни, а в ситуации выбора брачного партнера подобное восстановление особенностей и нюансов, связанных с неким индивидом, наоборот, оказывалось желательным и эффективным в плане выработки соответствующей стратегии поведения. В данном случае сам факт, что проблема адаптации требовала (и требует) различных решений, способствовал формированию не одной общей, а нескольких специализированных систем (модулей) памяти, в частности, например, инсептивной и деривативной. Автор считает оправданным применение подобной логики рассуждения и для других когнитивных способностей человека.

Двигаясь по пути выявления эволюционно-биологической обусловленности познания, автор полагает необходимым обратиться к рассмотрению генетических основ когнитивных процессов. Автор показывает, что на основе имеющихся сегодня данных затруднительно говорить о том, каким именно образом молекулярно-генетические процессы в нейронах и изменения в нейроструктурах взаимосвязаны с когнитивными процессами, как на основе этих взаимосвязей возникают и генетически закрепляются адаптивно ценные сдвиги в процессах переработки мозгом когнитивной информации. Одна из главных трудностей данной ситуации сопряжена с тем, что сложные фенотипические проявления, к коим как раз и относятся когнитивные способности, выступают, как правило, результатом не одного, а множества генов. И тем не менее сам факт наличия генетически контролируемых когнитивных форм и поведенческих репертуаров имеет достаточно весомую эмпирическую поддержку. Косвенным тому подтверждением выступают, по мнению автора, экспериментальные данные о наличии ряда врожденных младенческому сознанию ожиданий, а также факты культурного универсализма некоторых когнитивных форм.

В то же время привлечение к анализу материала кросс-культурных антропологических, психологических исследований позволяет автору уточнить эволюционные, нативистские представления. В частности, в параграфе 1.5 автор демонстрирует, что гены и среда, «внутреннее» и «внешнее», природа и культура связаны сложной диалектической связью и противопоставлять их друг другу не следует. В очередной раз, но уже применительно к познавательным процессам, автор стремится подчеркнуть, что так называемые врожденные сознанию ожидания представляют собой диспозиции, склонности, которые для своего дальнейшего развития требуют обязательного участия внешней, социокультурной, среды. Социокультурная среда может усилить или ослабить ту или иную диспозицию, придать ей то или другое направление. К примеру, способность поддерживать представление о вещи как объекте - самотожде-

ственной, существующей вне восприятия сущности — является, видимо, врожденной. Однако представители восточной и западной культур используют различные стратегии при решении одних и тех же познавательных задач, задействующих понятие объекта. Японцы склонны к хо-листской мыслительной стратегии, подразумевающей ориентацию субъекта на контекст как на то целое, в котором существует и пребывает объект восприятия, мышления. Особое значение придается отношениям между объектом и самим контекстом. Американцы предпочитают аналитический способ мысли, ориентированный на отделение объекта от контекста и сфокусированный на категоризации атрибутов самого объекта. Таким образом, особенности социума и культуры предъявляют свои требования к работе системы «мозг - психика» и лежащие в основе перцептивных и интеллектуальных процессов стратегии переработки информации не обходятся без влияния социокультурных факторов.

В целом предпринятый автором анализ специфики и происхождения той когнитивной оснастки, которую задействует человек в процессах восприятия и осмысления окружающего мира, призван показать, что сама граница между «биологическим» и «культурным», «врожденным» и «приобретенным» является скользящей, диффузной. Ни эволюционно-биологические, ни социокультурные факторы, взятые изолированно, сами по себе недостаточны для выяснения специфики и истоков когнитивного арсенала человеческого сознания. Единственно адекватный и продуктивный путь при решении данного вопроса - это осмысление указанных факторов в аспекте взаимодействия, дополнительности. Только так можно увидеть и развернуть человекоразмерную природу познания - тот факт, что человек познает окружающий мир «органами», сформировавшимися в пространстве эволюционной и социальной истории.

Вслед за осмыслением истоков и обусловленности когнитивной оснастки сознания автор осуществляет анализ научного познания в отношении к фундирующему его источнику - человеческому бытию. Данный анализ составляет содержание второй и третьей глав диссертационного исследования. Мысль о том, что человек - существо, принадлежащее к природному и социокультурному мирам, выступает и в данном случае определяющей для автора, поэтому осмысление научного познания проводится в единстве его эволюционно-биологической и социокультурной обусловленности. Вторую главу «Когнитивный арсенал научно-познавательной деятельности: эволюционно-антропологические истоки» автор начинает с реконструкции становления характерного для науки арсенала познавательных способностей, с одной стороны, и развития самого человека (как на уровне отдельного индивида, так и вида в целом) - с другой.

Предпринимаемое автором в параграфе 2.1 обращение к особенностям филогенетического прошлого позволяет выделить следующие когнитивные способности, сформировавшиеся в ходе эволюционной истории человека: способность к выдвижению и проверке предположений, склонность постулировать существование чужого сознания и тесно связанный с ней навык каузального мышления, способность к абстрактному мышлению, творческому воображению и языку. Автор подчеркивает, что данные способности сами по себе еще не образуют науки как таковой. Для существования собственно научно-познавательной деятельности необходимо, чтобы эти способности были направлены на достижение человеком определенной цели, а именно на приобретение обоснованного, достоверного знания об окружающем мире — знания, мерилом познавательного достоинства которого выступает истина, а не практическая полезность или что-либо другое. Однако цель анализа - показать, что ряд ключевых для научно-познавательной деятельности способностей сформировались, обслуживая поначалу далекие от самой науки цели, и поэтому научное познание все же имеет определенный эволюционно-биологический базис. Выявление эволюционно-антропологических истоков научного познания предполагает рассмотрение развития человека не только на уровне вида, но и индивида. В этой связи автор ставит задачу продемонстрировать, что эволюционный характер происхождения ряда существенных для науки когнитивных способностей свидетельствует о себе и через наличие у младенцев, детей 3—4 лет некоторых врожденных когнитивных предрасположенностей, диспозиций. Речь, в частности, идет о когнитивных диспозициях относительно того, как устроен человеческий язык (так называемая «универсальная грамматика»), физический мир (окружающие вещи представляют собой объекты — непроницаемые твердые образования, которые существуют независимо от человеческого сознания, двигаются последовательным образом, не перескакивая с места на место, и падают вниз в отсутствии поддержки), мир живой природы (представители естественных видов разделяют присущую им каузальную сущность, которая и определяет категориально-типические черты их внешнего вида и поведения) и даже социальный мир (поведение людей осуществляется на основе невидимых для непосредственного наблюдения психических состояниях — интенций, эмоций и т. д.). Отталкиваясь от этих врожденных сознанию структур, дети строят свои первые теории об окружающем мире и корректируют их по мере освоения этого мира.

Вместе с тем автор считает, что было бы заблуждением полагать, будто дети (а равно и первобытные люди) уже располагают необходимым для осуществления научно-познавательной деятельности когнитивным инструментарием. Дело в том, что становление научно-познавательного

отношения к миру невозможно без способности к рефлексии или мета-когниции. Автор считает важным обратить внимание на то, что характерная для науки практика выдвижения и проверки гипотетических представлений предполагает деятельность по согласованию этих представлений с опытными данными. Последнее означает, что субъект научного познания не должен смешивать свои представления о мире с самим миром, должен обладать навыком отстраненного отношения к собственным идеям, умением делать свои представления объектом критического рассмотрения. Между тем именно нехватка рефлексивного навыка, свойственная детскому, подростковому мышлению — это факт, который часто свидетельствует о себе в различных экспериментальных исследованиях и в том числе в тех, которые приводит в своей работе автор. Не являясь врожденной, способность к рефлексивному мышлению требует для своего возникновения определенный опыт социализации индивида, приобщения его к культуре. Данный вывод, по мнению автора, согласуется не только с философией и психологией детского когнитивного развития, но и с самой историей науки. Далеко не случайно, что подлинной колыбелью науки считается античная Греция. Именно там сложились благоприятные социокультурные условия для формирования кри-тико-рефлексивного мышления. Феномен публичного спора, практика свободных дискуссий, предполагаемые демократической формой общественного устройства, культивировали способность к рефлексии - умению обособлять содержание мышления от его функции идеального плана действия и превращать это содержание в «идеальные объекты», система которых образует «теоретический мир» философии и науки. В свою очередь, благодаря способности к рефлексии, собственно и возникает наука как деятельность направленная не просто на получение знания об окружающем мире, но и на экспликацию норм и оснований самой познавательной деятельности, наука как «система с рефлексией» (М. С. Розов).

Тот факт, что существенные для становления научного познания когнитивные способности зависят в своих истоках от эволюционно-биоло-гических, социокультурных процессов, ведет автора в параграфе 2.2 к рассмотрению указанной зависимости и на примере содержания и развития научного знания. Автор считает важным обратить внимание на то, что естественный отбор представляет собой долгий, крайне медленный процесс и большая часть эволюционной истории человека, относящаяся к эпохе плейстоцена, прошла под знаком таких видов деятельности как охота и собирательство. Данные виды деятельности имели колоссальное значение для предков человека и, как показывает автор, наложили отпечаток на современных людей, занимающихся научно-исследовательской деятельностью. Привлекаемые автором археологические данные вкупе с наблюдениями над жизнью современных обществ

охотников-собирателей позволяют считать, что первые анатомически современные, использующие язык люди (появившиеся на исторической арене, видимо, около 100 ООО тыс. лет назад) должны были обладать развитым умением выслеживать добычу. В ситуации отсутствия огнестрельного оружия преследование раненого животного могло продолжаться до нескольких дней. Непосредственное опознание следов, которые свойственны тем или иным животным, в подобного рода ситуации оказывалось явно недостаточным. Скорее, от первобытного охотника требовалось внимание к многообразию так называемых косвенных обстоятельств, например, к тому, как потревожена галька, согнута ветка, примята трава и т. д. Можно сказать, что охотник был вынужден выдвигать определенные гипотезы, касающиеся как прошлого, так и будущего поведения преследуемого животного. То есть, опираясь на ряд доступных его наблюдению «знаков» и соотнося эти знаки с определенным запасом знаний об анатомии, поведении животных, особенностях ландшафта, он шел к определению ненаблюдаемых причин.

Автор полагает, что именно эта уходящая своими корнями в филогенетическое прошлое человека склонность к каузальному мышлению, наложила отпечаток на специфику и развитие научного познания. Действительно, хотя идея причинности не раз подвергалась и подвергается в рамках философии критике на том основании, что опыт не может обосновать идеи всеобщей и необходимой связи явлений, тем не менее в качестве регулятивного принципа познания данная идея вполне оправданна, о чем недвусмысленно свидетельствует история развития научного знания. Опираясь на философские, историко-научные исследования, автор показывает, несмотря на все трансформации, которые произошли при переходе науки от классической стадии к неклассической и постнеклассической, тем не менее осталось и нечто неизменно сохраняющееся. Это нечто сама идея закона, законосообразной связи явлений. Так, квантовая механика не дает предсказаний, в какой именно точке пространства и в какой момент времени обнаружится та или иная элементарная частица. Однако на ее основе все же удается предсказать вероятность попадания элементарной частицы в данную точку пространства. Сходным образом дело обстоит и в синергетике. Для теоретической реконструкции поведения хаотических систем удалось разработать новый концептуальный аппарат, в котором используется вероятностное описание в терминах ансамбля траекторий. Таким образом, сам факт, что наука по-прежнему за многообразием событий ищет повторения, устойчивые регулярности, обладающие всеобщим, необходимым характером, свидетельствует о глубокой укорененности идеи причинности в человеческом когнитивном аппарате.

С точки зрения автора, отголоски древнего, филогенетического прошлого человека просматриваются и в еще одной особенности развития науки, а именно в ориентации ученых на принцип единства и простоты научного знания. Рассмотрение научного знания в аспекте его динамики показывает, что все крупные достижения в науке диктовались не столько попытками разрешить противоречия между теорией и аномальными экспериментальными данными, сколько стремлением к единству и простоте теоретического знания. Чем объясняется столь устойчивое присутствие в науке принципа единства и простоты знания? Автор полагает, что и в данном случае мог бы оказаться полезным тот факт, что человеческий когнитивный аппарат, по крайней мере отчасти, является продуктом естественного отбора. Дело в том, что в мире естественного отбора существо подчиняется императивам выживания и приспособления к окружающей среде. Для эффективного приспособления необходимо обладать информацией о том, что происходит в этой среде. Между тем, будучи вовлеченной в изменчивое многообразие окружающего мира, психика человека и его предков оказывалась внутри плотного информационного потока, и для того, чтобы не утонуть в нем, то есть приспособиться к окружающему миру, требовалось научиться извлекать из многообразия единство, из изменчивости - относительную устойчивость. Именно об этом, по мнению автора, свидетельствуют материальные фрагменты нижнего палеолита - артефакты, содержащие выдобленые, выгравированные насечки в виде абстрактных геометрических форм, чашеобразных углублений, меандров (пещера Аудиториум), треугольников (пещера Бломбос) и т. д. По мнению автора, данные артефакты стоит рассматривать не как результат отражения соответствующих форм в природе, а как материально закрепившиеся следствия попытки архаичной психики перевести себя на уровень организующей, структурирующей деятельности, которая бы устанавливала порядок, симметрию, гармонию в фрагментарно текучем многообразии информационного потока.

Последнее соображение представляется особенно значимым в связи с обращением к некоторым особенностям развития детской психики. Известно, что рисование является важным элементом в процессе детского развития и первые «художественные» опыты детей весьма схожи с содержанием артефактов нижнего палеолита. Таким образом, представляется весьма не случайным тот факт, что принцип единства и простоты научного знания играет столь важную роль на протяжении всего развития науки. Автор полагает, что сама когнитивная архитектура человеческого разума как бы предрасполагает к данным принципам.

Помимо зависимости со стороны эволюционно-биологических факторов, предпосылки и установки научного познания испытывают влияние и со стороны социокультурных факторов. Объективную основу социо-

культурной обусловленности научного знания образует специфика процессов порождения и проверки научного знания, ценностно-нормативная природа научно-познавательной деятельности. Будучи проявлением творческой деятельности, научное познание неминуемо связано с деятельностью умозрения, интуиции, воображения. В ходе конструирования научных гипотез, теорий ученый может ввести в них самые разнообразные абстракции и идеализации. По сути, свободная творческая деятельность создает бесконечное множество теоретических принципов, и выбор исследователем определенных теоретических принципов методом перебора становится невозможным. Автор подчеркивает, что ограничение указанного множества реализуется на основе мировоззрения исследователя, через которое как раз и происходит влияние различных социокультурных факторов.

Социокультурная обусловленность научного знания имеет своим истоком и некоторые особенности процессов проверки научного знания. Автор обращает внимание, что в процессе проверки научных теорий ученые руководствуются не только эмпирическими, но и внеэмпирически-ми требованиями, такими, как сравнительная простота теории, точность ее предсказаний, математическая строгость и т. д. При этом сами эти требования могут толковаться различными учеными по-разному, что связано с социокультурными по своей природе факторами, например, с традициями научных школ, к которым принадлежат исследователи.

Наконец, предметом внимания автора становится и еще одно обстоятельство: наука как деятельность по производству и обоснованию знания об окружающем мире осуществляется сообразно определенным нормам и идеалам, и эти последние оказываются мощными каналами, по которым осуществляется влияние социума и культуры на научное знание. Недостаточно утверждать, что специфика научного знания заключается в его доказательности — опытно-экспериментальной обоснованности и логической аргументированности. Необходимо иметь в виду и тот факт, что сами правила, управляющие технологиями доказательства, не являются однородными, одними и теми же на все времена и случаи. Напротив, данные правила гетерогенны, т. е. специфичны для каждой исторической эпохи, культуры, общества. История становления новоевропейской науки и ее социальных институтов - Лондонского Королевского общества, Парижской академии наук - предлагает на этот счет весьма выразительные примеры. Принятые в те времена способы проведения доказательств являлись, по сути, результатом соглашения между знанием и властью - соглашения, организованного вокруг хорошо подготовленного спектакля-эксперимента. Если ученый-экспериментатор хотел, чтобы высказываемое им мнение пользовалось определенным доверием, то свидетелями его опытов должны были выступать люди изб-

ранные, высокого социального положения. При этом во внимание принимались и личностные характеристики самого наблюдателя или экспериментатора, такие как честность, репутация.

В целом общий вывод, к которому приходит автор, заключается в том, что не только когнитивные способности, но и содержание и развитие научного знания несут на себе печать эволюционно-биологиче-ских, социокультурных процессов. В эволюционном прошлом человека берут свое начало, прежде всего, фундаментальные научные категории и принципы. Сформировавшись в результате приспособления человеческого существа к окружающему миру, они отражают как наиболее общие особенности строения этого мира, так и специфику приобретенных человеком в ходе его эволюционной истории инструментов жизнедеятельности. Являясь предельно общими, данные категории и принципы задают цели и ориентиры научного познания. Именно они обладают наиболее устойчивым и сохраняющимся в ходе развития научного знания содержанием. Что касается частнонаучных понятий, а также процессов отбора и интерпретации изучаемых явлений, принципов обоснования и проверки знания, то они, с одной стороны, заданы свойствами познаваемой реальности, а с другой — отражают специфику норм и ценностей конкретного исторического периода, научного сообщества.

В параграфе 23 автор обращается к рассмотрению еще одного важного аспекта темы зависимости научного познания от эволюционно-био-логических и социокультурных факторов. Речь идет о тендерном измерении научного знания — измерении, в котором биологические и социокультурные факторы оказываются тесно переплетенными и взаимосвязанными. Учитывая, что тендерные различия проявляются, прежде всего, в виде неравенства мужского и женского присутствия в социальных институтах науки, автор показывает, что каковы бы ни были биологические различия между мужчинами и женщинами, сами по себе они не являются единственным и достаточным фактором, объясняющим диспропорцию между мужским и женским присутствием в науке. Коль скоро понятие биологического пола зависит от культурной и социальной атмосферы, от тех, кто производил научные исследования, от их социально-экономического окружения, то к объяснению необходимо подключать социокультурные факторы.

Мысль автора заключается в том, что в ряде научных дисциплин (прежде всего, в математике, физике) успела сложиться культура (совокупность социальных и когнитивных норм и ценностей), которая поддерживает и транслирует представление о том, что научно-исследовательская деятельность — это сугубо мужское занятие. Проводники и трансляторы данной культуры — учебные пособия, научные конференции, научно-популярные работы — являются источниками многочисленных

нарративов о роли и месте ученых в жизни современного общества, о том образе мысли и поведения, которому следует придерживаться начинающему исследователю, каких ошибок ему необходимо избегать и т. п. Подобные нарративы в ряде существенных черт напоминают сказочные повествования: их главный персонаж - ученый - почти всегда представитель мужского пола, который изображается как герой, спасающий человечество от некого зла. Выступая в образе героя, ученый должен быть преисполнен мужества, смелости, отваги, готовности разорвать эмоциональные привязанности, которые, как нити, соединяют его с миром повседневных забот. Автор подчеркивает, что идеология героизма, затре-бующая образ ученого-героя, который, спасая человечество, проникает в глубины мироздания и открывает его тайны, программирует по преимуществу маскулинные ассоциации и диссонирует с представлением о женщине как матери, которое является одним из самых устойчивых и распространенных в культуре и обществе. Вывод, к которому приходит автор, заключается в том, что для восполнения нехватки женского присутствия в науке научное сообщество и общество в целом должны выработать более мягкие и тонкие модели и стратегии идентификации, совмещающие супружество и занятие наукой, материнство и творческую активность, научный поиск, открытия и зрелый, преклонный возраст. Опираясь на феминистские исследования, автор отмечает, что подобные модели не мифы, они имеют опору в реальной истории науки.

Вместе с тем диспропорция женского и мужского присутствия в научном сообществе - это только один из аспектов тендерного измерения науки. Внимание автора сосредоточено также на отношениях тендерных представлений и предметного содержания научного знания. Отталкиваясь от феминистских исследований науки, автор стремится показать, что инкорпорированные в институциональные структуры науки гендер-ные установки накладывают отпечаток на генерирование, производство научного знания. В тех случаях когда научный предмет предполагает тендерную составляющую, зависимость содержания знания от тендерных представлений выступает наиболее очевидным образом. Так, в медицине возведение некоторых характерных для мужского тендера переживаний, черт до уровня нормативных, всеобщих может приводить к ошибкам в диагностике. В частности, недостаточная исследованность некоторых форм рака груди, среди прочих причин, имеет и ошибочные предположения, что женщины страдают от тех же самых (уже известных) сердечных заболеваний, которые свойственны мужчинам. В психологии детское развитие, будучи промоделировано исключительно на основе мужского тендера, также приводит к упущениям. Например, некоторые специфические именно для девочек черты, свойства морально-нравственного развития могут остаться незамеченными или быть квалифици-

рованы как проявления «женской незрелости». В археологии, этнографии тендерные стереотипы зачастую приводят к построению односторонних, как правило андроцентрических, моделей развития обществ.

Определенная зависимость содержания научного знания от тендерных представлений проявляется и в тех науках, в которых предмет научного исследования лишь проективным образом связан с тендерными стереотипами. Приматология, зоология представляют яркие примеры в этом отношении. В данных науках тендерные представления оказывают влияние на изучаемый предмет главным образом через используемый для научного описания язык. Так, в приматологии в 70-80-х гг. прошлого столетия были распространены примеры языка с явно андро-центрическим уклоном. В биологии развития гендерно нагруженными оказываются описания репродуктивных возможностей представителей женского и мужского пола.

Наконец, об определенной зависимости предметного содержания научного знания от тендерных факторов можно говорить и в том случае, когда предмет научного исследования не содержит внутренне присущей ему половой составляющей и не предрасполагает к тендерным проекциям. Основанием для правдоподобности данного вывода автору служит психоаналитическая теория Н. Ходоров. В рамках ее теории объектных отношений говорится, что женская и мужская идентичности формируются через различные отношения к материнским узам. Мальчики для утверждения собственной идентичности, как правило, отделяют себя от матери — объекта любви и обожания, тогда как девочки, напротив, склонны к идентификации себя со своими матерями. Одновременно с формированием идентичности происходит и становление различных когнитивных стилей. Для представителя мужского пола в качестве более вероятного и характерного оказывается видение и понимание мира из перспективы обособления субъекта от объекта, объекта от контекста, в котором он существует, а для женщин, наоборот, из перспективы связанности субъекта с объектом, объекта с контекстом. В свете данных соображений автор считает неслучайным тот факт, что успех в исследовании в 70-80-х гг. XX века феномена под названием «мутации с материнским эффектом» коррелирует с увеличившимся женским присутствием в области молекулярной биологии. Данное обстоятельство, по-видимому, связано с приматом холистского когнитивного стиля и, в частности, убеждения в том, что генетический контроль должен быть функцией сложного взаимодействия внутриклеточных компонентов как целостной системы, а не одного единственного компонента - ДНК.

В целом в результате своего обращения к теме «Гендер и наука» автор считает вполне обоснованным говорить об определенной зависимости предмета научного знания от тендерных установок, интересов,

представлений. Несмотря на то что наблюдение, эксперимент являются главными источниками познания в науке, тем не менее сама постановка научных вопросов, отбор эмпирических данных осуществляются не без влияния маскулинной и феминной идентичности исследователя. Последние, выступая как часть «естественного», «само собой разумеющегося» взгляда на мир, могут оказывать влияние на выбор направления, предмета научного исследования, способ постановки научных вопросов, языка описания. В этой связи чрезвычайно важной для обеспечения объективности научного исследования является требование рефлексивности исследователя к своим собственным предпосылкам и установкам.

Антропология науки, требующая преодоления чрезмерной абстрактности субъекта познания, сведения его к сознанию вообще, чисто мыслительной деятельности, ведет автора к необходимости брать за основу при рассмотрении научного познания человека в многообразии его сил и способностей как «воляще-чувствующе-представляющее» существо, а само субъект-объектное отношение трактовать сквозь призму отношений интерсубъективных. В итоге в третьей главе «Наука как способ человеческого бытия и познания» научное знание исследуется как многомерный феномен - единство эмоционально-волевых, коммуникативных, экзистенциальных компонентов.

В параграфе 3.1 автор утверждает, что хотя научное познание действительно невозможно вне рефлексивного акта, предполагающего личностные, индивидуальные усилия, тем не менее рефлексивная (сознательная) субъективность не является единственной формой субъективности, которую предполагает и требует научное познание. Дело в том, что работа с экспериментальными установками, приборами, важной частью которой является их отладка, калибровка, предполагает весьма сложные движения и поэтому требует специальной сноровки, мышечной памяти, телесной дисциплины, которые в конечном итоге результируются в своего рода «телесное чутье». Такое телесное чутье представляет собой результат многолетней личной гимнастики для нервов и мускулов, упражнений, совершаемых в одном и том же порядке, с одним и тем же инструментарием, и, что самое главное, оно неотделимо от познающего субъекта, т. е. носит неявный, неформализованный характер. Таким образом, не только рефлексивная, но и телесная субъективность составляет условие возможности научно-познавательной деятельности. Стремясь раскрыть тот факт, что в процессе научного познания участвует не «гносеологический робот», а живое, чувствующее существо, автор обращается к осмыслению роли чувственно-эмоциональных состояний в научном познании.

Уже первые шаги субъекта научно-познавательной деятельности продиктованы по преимуществу его чувственно-эмоциональными состоя-

ниями. Интерес, любопытство, удивление - таковы наиболее распространенные чувственные состояния, стимулы, инициирующие процесс научного поиска. Значимую роль в процессе научного исследования играет и надежда. Надежда — это не просто ожидание желаемого результата, но радостное, воодушевленное его предвосхищение. Без нее ученому было бы тяжело скрупулезно и точно выполнять все те сложные экспериментальные процедуры, которые необходимы для достижения истины. В процессе научного исследования ученые испытывают не только «положительные», но и «отрицательные» эмоции - разочарование, тревогу, раздражение. Автор считает, что было бы ошибкой оценивать влияние этих эмоций исключительно как деструктивное. Разочаровывающий результат эксперимента может не просто побудить исследователя повторить его, но и породить сомнения в надежности используемой аппаратуры, стимулировать критическую рефлексию, направленную на пересмотр теоретических положений, стандартов проведения исследования. Кроме того, ученые обнаруживают эмоциональную заинтересованность не только в научных идеях — они испытывают, проявляют эмоции и по отношению к своим коллегам. Теплые человеческие отношения между учеными сплачивают их умы и облегчают творческое сотрудничество. Однако и амбициозность, желание опередить «коллег по цеху» также могут составить мощный «энергетический потенциал» научно-познавательной деятельности. Как это ни парадоксально, но негативно эмоциональные состояния могут служить сильным стимулом научного поиска и приводить к получению значимых для науки результатов.

Говоря о значимости чувственно-эмоционального начала в научном познании, автор отмечает особую роль такого чувственного состояния, как сомнение. Сомнение является важным атрибутом научно-познавательной деятельности. В его отсутствие исследователю легко впасть в догматизм. В то же время сомнение только тогда выступает органичной частью научного познания, когда оно имеет форму эмоциональной реакции - беспокойства. Подвергая сомнению некое утверждение, ученый оценивает его как «эпистемически ненадежное». Подобная оценка, однако, возможна лишь потому, что субъект обеспокоен тем, что в структуре его исследовательской деятельности присутствует (или будет присутствовать) такое знание, на которое нельзя положиться, развивая эту деятельность. В отсутствие обеспокоенности у субъекта вряд ли появились бы мотивы пересматривать те или иные положения, искать им замену и т. д. Автор считает важным отметить и другое обстоятельство. Обычно чувство сомнения (а вместе с ним и обеспокоенность) в неком положении возникает в связи с соотнесением данного положения с имеющимся в сознании субъекта знанием. При этом субъект, как правило, готов дать отчет, в свете какого именно знания данное поло-

жение представляется ему сомнительным. Поскольку, однако, сознание хранит весьма обширный объем информации, а способности субъекта ориентироваться в этой полноте информации, оперировать ею ограничены, постольку само сомнение, чувство обеспокоенности не могут обойтись без другого чувства - уверенности в том, что та информация, которая присутствует в сознании, но не была рационально эксплицирована в процессе конституирования сомнения, является для рассматриваемого вопроса несущественной.

Наконец, чувственно-эмоциональные состояния не только обостряют мышление ученого, создавая для него сильный мотивационный потенциал, но и составляют основу для оценки познавательного достоинства научного знания. Опираясь на историко-научные, философские исследования, автор показывает, что важным стимулом, определяющим направление научного поиска, а также принятие или отвержение научных идей, является не столько соответствие (или несоответствие) между теорией и экспериментальными данными, сколько наличие (или отсутствие) единства, согласованности внутри научного знания. При этом само это единство и согласованность идут рука об руку с чувством гармонии, красоты научного знания, переживанием интеллектуального комфорта (или дискомфорта) от некой системы знания.

В параграфах 3.2-3.3 в центре внимания автора оказывается тема коммуникативной размерности научно-познавательной деятельности, деятельность ученого в рамках микросоциума - научной лаборатории. Исходя из того, что ученые постоянно взаимодействуют, вступают в общение друг с другом, автор стремится показать, что научно-познавательная деятельность, вопреки обыденным о ней представлениям, проходит под знаком постоянных разночтений и разногласий, и пытается выявить источники этих споров.

Одним из таких источников является, по мнению автора, разность научных культур (культур наблюдения, измерения, экспериментирования), носителями которых выступают ученые. На примере анализа элементарной способности зрительного восприятия автор показывает, что человек учится смотреть, культивируя определенный способ восприятия. Акт восприятия является актом культурным. Сходным образом и ученый: научается «видеть» и реагировать на видимое так, как реагирует ученый, лишь после длительного специализированного обучения. В то же время демонстрируемые автором примеры из истории науки показывают, что навыки наблюдения, приобретаемые в ходе обучения и работы в рамках одной научной группы, могут оказаться несопоставимыми с навыками и правилами наблюдения другой. В итоге возникают споры и разногласия, которые социально и культурно обусловлены, т. е. зависят от того, где, как, чему и у кого обучался конкретный ученый.

Для того чтобы выявить еще один источник споров и разногласий между учеными, автор обращает внимание на характерную для современной науки зависимость от инструментально-технических средств. Казалось бы, введение в практику научного познания различных приборов должно избавлять ученых от одного из самых главных зол научного познания - субъективности, тем самым устранять почву для дискуссий. Между тем реальное положение дел далеко от столь однозначного вывода. Как минимум три вещи сразу же обращают на себя внимание при рассмотрении процессов замены человека-наблюдателя автоматическими регистрирующими приборами. Во-первых, несмотря на то что роль наблюдателя и может быть передоверена какому-нибудь автоматическому устройству, тем не менее эмпирические данные, которые поступают, например, в виде машинных (компьютерных) распечаток, нуждаются в теоретическом осмыслении, то есть в конечном итоге в субъекте-интерпретаторе. Во-вторых, как показало развитие науки в XX веке, введение и использование того или иного инструмента предполагает, как правило, возникновение связанной с ним инструментальной традиции — совокупности определенных навыков восприятия, мышления, действия при работе с данным инструментом. При этом представления о «научных данных», «доказательствах», циркулирующие в разных инструментальных традициях, будут различными. В-третьих, автор обращает внимание на то, что распространение и использование всевозможных приборов обнажило задействованный в практике научного познания массив «неявного знания» — информации, используемой в практической и познавательной (в том числе научной) Деятельности, не имеющей четкого дискурсивного и операционального оформления. Как свидетельствует история науки, данное знание также оказывается почвой для различного рода разногласий и споров.

Наконец, еще один источник, который провоцирует дискуссии и споры между учеными, имеет отношение к теоретическому уровню научного познания и связан с особенностями научного языка. Автор считает, что не стоит преувеличивать идею о том, что научные понятия отличаются своей строгостью, четкостью, а потому устраняют причины, провоцирующие споры и разногласия. Несмотря на то что данная идея содержит рациональное зерно, ее абсолютизация ведет к существенному упрощению и даже искажению специфики научного знания. Действительно, внимательное рассмотрение реальной истории науки и, в особенности, вопросов развития научного знания показывает, что конкурирующие и сменяющие друг друга научные теории дают разные и даже несовместимые определения одному и тому же понятию. Кроме того, одно и то же понятие может одновременно «работать» в целом ряде научных дисциплин, в каждой из которых складывается своя традиция его

определения. Примечательно, наконец, и то, что контекстная зависимость значения характерна не только для отдельных понятий, но и целых теорий. Ссылаясь на современные историко-научные исследования, реконструирующие историю первых шагов теории относительности, автор показывает, что данная теория вовсе не являла собой некий единообразно понимаемый учеными концептуальный комплекс. Оказывается, физики и математики Англии, Германии имели мало общего в понимании этой теории. Данное различие было связано со специфичными для научных групп Кембриджа и Вены исследовательскими интересами, которые, в свою очередь, отражали особенности научных традиций этих школ. Более того, даже внутри одной страны (в частности, Англии) специальная теория относительности понималась по-разному, что видно на примере позиций таких исследователей, как Каннингхем и Кэмпбелл.

В целом анализ автором особенностей экспериментальной и теоретической деятельности позволяет выделить следующий факт: научные данные для того, чтобы получить статус «научных», должны быть интерсубъективными, но при этом сама интерсубъективность отражает не только естественные свойства изучаемой реальности, но и те переговоры и дискуссии, в которых сталкивались отличающиеся друг от друга научные культуры, инструментальные традиции и т. д. В этой связи научное знание неизбежно содержит в себе элемент условности, конвенциональное™ и имеет консенсусную природу. Учитывая, что научно-познавательная деятельность не исчерпывается «безоблачной» констатацией по определению тождественных научных данных, но подразумевает дискуссии и переговоры, автор считает важным привлечь внимание к вопросу о том, какие факторы участвуют и оказывают решающее влияние на ученых в этих дискуссиях и переговорах. Трудность данного вопроса сопряжена с тем, что многие процессы аргументации и убеждения, протекающие в научных спорах, никогда не «всплывают» в научных публикациях. Ссылаясь на исследования в рамках «дискурс-анализа» (Дж. Гилберт, М. Малкей), «эмпирической программы релятивизма» (Г. Коллинз, Т. Пинч), «акторно-сетевой теории» (Б. Латур, М. Каллон), автор считает недостаточной мысль о том, что исход того или иного научного спора, дискуссии связан исключительно с приоритетом суждений, содержание которых обусловлено реальными свойствами изучаемых явлений, т. е. удовлетворяющих норме объективности. В действительности для разрешения научного спора большое знание имеют и неформальные коммуникации, в которых суждения относительно достоинств заявок на новое знание зависят от личностных характеристик -таких, как доверие к способностям и добросовестности экспериментатора, мнение относительно его личности и интеллекта, его репутация, социальное положение и т. д. Таким образом, вывод, который делает ав-

тор, заключается в том, что в переговорах, дебатах ученых присутствуют как объективные, так и субъективные факторы. Самое важное то, что в реальной деятельности ученых эти факторы неразрывно связаны между собой, так что проведенное между ними (факторами) различие часто оказывается рационализацией post factum.

Говоря о специфике современной научно-познавательной деятельности, автор подчеркивает, что она постоянно пересекается и поддерживается взаимоотношениями, которые выходят за пределы конкретной лаборатории и определенной исследовательской области. Речь идет о взаимоотношениях ученых с представителями промышленных корпораций, финансовых фондов, правительственных организаций, издательств т. д. При всей уникальности и неповторимости данных отношений в каждом конкретном случае они тем не менее имеют и нечто общее. Коль скоро научно-познавательная деятельность, будь-то регистрация треков элементарных частиц в камере Вильсона или наблюдение бактерий под микроскопом, лишь косвенным образом связана с практическими запросами общества, от ученого требуется умение «переводить» язык своих профессиональных интересов на язык потенциальных союзников - бизнесменов, политиков, военных и т. д. Такая интерпретация-перевод зависит во многом от личности самого ученого, его способности трансформировать свой габитус и существовать сразу в нескольких социальных полях. Это с одной стороны. С другой стороны, вся эта обширная и достаточно разветвленная сеть социальных взаимоотношений в которой существует научная лаборатория, не просто предоставляет (или не предоставляет) необходимые для развития науки ресурсы, но и активно влияет на направление развития и содержание научного знания. В итоге автор приходит к следующей мысли. В условиях, когда научное познание приобретает характер коллективного, трансдисциплинарного, ориентированного на прикладной результат процесса, а границы между научным сообществом и объемлющим его целым оказываются подвижными, диффузными, сам носитель познавательного процесса перестает быть привязанным к некоему обладающему точечной онтологией субъекту. По сути, производство научного знания представляет сегодня построение сетей - таких целостностей, в которых взаимосвязаны и взаимодействуют ряд различных элементов — лаборатории, промышленные предприятия, финансовые фонды, государственные организации, издательства, а главный принцип научно-познавательной деятельности заключается в том, чтобы добиться успеха, сделать так, чтобы все элементы сети: экспериментальные данные, поддержка спонсоров, публикации в ведущих изданиях и т. д. — функционировали как единое целое, звенья одной цепи. В этой связи научная истина не просто открывается некой иссле-

довательской группой, а конституируется через построение сети и затем под держивается и транслируется в ее же рамках.

Ориентация на экспликацию человеческого измерения научного познания ведет автора к необходимости рассматривать научное познание не только как социокультурный, эволюционный, но и экзистенциальный феномен. В параграфе 3.4 автор отмечает, что человек не просто живет в мире природы и культуры, он есть существо пограничное, вынужденное выходить за пределы как первозданной, биологической природы, так и «второй природы», то есть культуры, которую человек создал себе сам. В этой связи экзистенция как способность человека к активному выходу из состояния наличного бытия представляется весьма важной для видения и понимания человеческого измерения научного познания. Для того чтобы показать, как научное познание соотносится с экзистенциальным способом человеческого бытия, автор считает важным обратить внимание на ряд ключевых особенностей теоретической и эмпирической форм научного познания.

С точки зрения автора, принципиальным является следующее обстоятельство. Коль скоро эмпирический опыт частичен, локален, уникален, а теоретические формулировки науки универсальны и аподиктич-ны, то сама попытка прямого выведения основных понятий и законов теории из опыта обречена на провал. Никакого прямого логического моста от опыта к теории не существует. Наука развивается не путем индуктивных выводов из наблюдений, но путем выдвижения гипотез, из которых затем по правилам логического вывода дедуцируются следствия, которые, в свою очередь, сопоставляются с опытно-экспериментальными фактами. Это с одной стороны. Но с другой стороны, опыт не гарантирует однозначно истинности научных теорий. Для того чтобы факты могли вообще что-либо говорить о теории («за» или «против»), они должны быть интерпретированы, и в зависимости от интерпретации одни и те же экспериментальные факты могут свидетельствовать в поддержку разных теорий. Процесс проверки теории экспериментальными данными осложняется еще и тем, что сама проверяемая теория тоже вовлечена в интерпретацию этих экспериментальных данных и таким образом как бы участвует «в вынесении собственного приговора».

Сам факт, что научные теории не выводятся из опыта и не оправдываются им всецело, указывает, по мнению автора, на то, что какого-то определенного места в мироздании у человека нет. Во всяком случае ни эмпирическая, чувственно воспринимаемая действительность, ни теоретическая, умопостигаемая, таковыми не являются. По-видимому, занятие наукой, которое нацелено на решение определенных проблем, предполагает и некую фундаментальную проблематичность положения человека в мире - проблематичность, заключающуюся в без-местности

такого существа, как человек. Данная проблематичность впервые только и делает науку возможной и в этой связи является неснимаемой. В самом деле, если представить, что человеку удалось бы вывести свои теории напрямую из наблюдения окружающего мира, то это бы говорило о том, что человек и мир связаны непосредственно, что они одно целое. Но в такой связи с миром может находиться, пожалуй, только животное. В то же время, если бы человеку удалось путем чисто духовных, интеллектуальных усилий сконструировать теорию, которая бы описывала и объясняла устройство мироздания раз и навсегда и одним единственным образом, то это свидетельствовало бы о том, что человек никто иной, как творец этого мира. Но в таком отношении к миру может находиться только высшее сущее — Бог. Отсюда получается, что наука не нужна ни тому сущему, которое растворено в мире (животное), ни тому, которое само творит мир и заключает его в себе (Бог). Наука нужна только такому по-граничному существу, как человек, который мира не имеет. В этой связи можно сказать, что наука — это способ, попытка человека быть в мире.

Не только теоретическая, но и эмпирическая деятельность, считает автор, содержит косвенные указания на экзистенциальный характер вовлеченного в эту деятельность человеческого бытия. Для экспликации и обоснования данного обстоятельства автор считает важным указать на тот факт, что базовыми, фундаментальными единицами современной научно-познавательной деятельности являются так называемые «экспериментальные системы», для которых характерна тесная и неразрывная связь между субъектом и объектом исследования. Речь идет о том, что в современной научной лаборатории познавательный процесс не ограничивается привязкой к некоему интеллектуальному центру, присутствующему в сознании индивида-исследователя, но как бы «распределен» между научной аппаратурой, интеллектом исследователя и телесным чутьем, отвечающим за отладку, настройку и качество функционирования научного оборудования. Функционирование подобного рода экспериментальных систем ставит перед исследователем проблему учета факторов, препятствующих выделению искомого «сигнала» из постороннего «шума», фона. Если все подобные факторы выявлены, то система становится полностью понятной исследователю и приобретает закрытый характер. Однако чаще всего некоторые факторы остаются неучтенными, поэтому экспериментальная система нуждается в дальнейшем понимании и носит открытый характер. Далее, любая экспериментальная система дает картину изучаемой реальности селективно, т. е. избирательно. При этом видение в одном аспекте может затруднять или вообще исключать видение в другом. Наконец, любая экспериментальная система предполагает совокупность навыков наблюдения, измерения,

обращения с оборудованием - экспериментальную культуру, которая может разниться от исследователя к исследователю, и поэтому придает экспериментальной системе локальный характер, делать ее контекстуально-зависимой и ситуационно случайной.

Автор подчеркивает, что открытость, аспектуальность, локальность экспериментальных систем делает их образованиями, которые сочетают в себе разнородные элементы: человеческий и нечеловеческий, социальный и природный, фактический и артефактический, случайный и необходимый и т. д. Будучи такими гетерогенными образованиями, экспериментальные системы носят как бы «осциллирующий» характер, т. е. в них указанные элементы в процессе развития научного познания варьируются (о чем недвусмысленно свидетельствует история науки), и поэтому субъект научного познания оказывается перед необходимостью переопределять не только картину сконструированной им реальности, но и то место, которое он отвел в этой картине себе. Специфика экспериментальных систем как бы вынуждает субъекта научного познания вновь и вновь задаваться вопросом о том, где собственно он пребывает — на территории мира или на территории своих представлений о мире. Автор полагает, что открытый, аспектуальный, локальный характер экспериментальных систем наиболее точно отвечает специфике самого субъекта познания — человека, существа, для которого место в мире заранее не уготовано, существа принципиально незавершенного, истиной не обладающего, но ее ищущего.

Говоря о познании и науке, автор всякий раз исходит из того, что их носитель - человек - живет как в мире природы, так и в мире социума, культуры. При этом как природа, так и социум, культура являют собой реалии, которые старше и больше познающего индивида. Эти реалии предсуществуют индивиду, но не только в виде объекта познания, а в качестве условия возможности его самого как человека. В этой связи познающий индивид не волен развивать научное познание каким угодно образом, по своему собственному усмотрению. Вместе с тем для автора особенно важно подчеркнуть и другое обстоятельство: было бы заблуждением считать человека слепым орудием логики естественного отбора или послушным проводником норм социума, культуры. Будь это так, познающий субъект так и остался бы привязан к мезокосмосу и определенному историческому (в частности, классическому) типу научной рациональности. Появление теории относительности, квантовой механики, т. е. неклассической науки, могут рассматриваться как косвенное указание на то, что ученый должен быть готов не только осознать условность созданных им представлений об окружающем мире, но и уметь выйти за пределы этих представлений.

Оценить значимость последнего обстоятельства помогает такой важный для научного познания фактор, как обучение. Примечательным, по мнению автора, является тот факт, что в начале XX века в атомной физике появляются атласы, содержащие изображения треков элементарных частиц в камере Вильсона. Цель подобных атласов была в том, чтобы научить физика владеть своим глазом, распознавать альфа-частицы, гамма-лучи и т. д. Постановка подобного навыка выступала необходимым условием для работы с чтением, интерпретацией изображений ядерных процессов. Этот и подобные ему факты говорят о том, что ученый видит и познает окружающий мир не только природой данными ему органами, но и органами, возникшими и ставшими в социокультурном пространстве обучения. В этой связи войти в роль субъекта научного познания означает для человека овладеть практикой «амплификации» (т. е. усиления и расширения) естественных способностей, «достраивания» недостающих для познания органов, что вполне согласуется с определением человека как «символического животного» (Э. Кассирер) и антропологическим законом «естественной искусственности» (X. Плеснер). В число таких «искусственных органов» можно включить как навыки наблюдения, так и теоретические понятия и т. д. В то же время нельзя не отметить, что эти же искусственные органы научно-познавательной деятельности могут оказаться и препятствием на ее пути. Автор считает уместным вспомнить ситуацию начала XX века в физике, когда многие ученые пытались ответить на вопрос о том, какова траектория движения электрона в атоме, между тем как сам вопрос был «незаконным», ибо представлял собой следствие понятийного аппарата классической механики, поставляющей неадекватные специфике микромира наглядные образы: «электрон — маленький шарик», «движение шарика осуществляется по некой орбите».

Данный пример хорошо показывает, как человек (ученый) может пребывать под властью созданных им самим искусственных конструкций. Существует ли в подобного рода случаях субъект научного познания или он как бы «растворен» в инерции некой интеллектуальной традиции? Склоняясь ко второму варианту, автор отмечает, что умение быть субъектом научного познания вполне соответствует описанной экзистенциалистами способности человека выходить за пределы хорошо освоенного — прожитого и продуманного — мира в мир новый, для которого, как правило, еще нет слов и т. д., а релевантная научному познанию форма субъективности должна включать понимание человека как существа трансцендирующеш, снимающего в эк-статическом порыве наличные пределы, конечные формы, определения мысли. Автор убежден, что такой способ бытия не есть нечто само собой разумеющееся, напротив, это - деятельность, требующая для себя определенных условий, своего

рода экзистенциальных предпосылок. Составляя корень человеческого существования, подобные предпосылки «вручают» исследователю его собственное бытие не в качестве очевидной данности, а в качестве задачи, вопроса, ставить и решать которые приходится собственно лично. Вопросы: «Я свободен или в плену у своих знаний, идей, ценностей?»; «открыт ли я для Другого или Другой — это всего лишь проекция меня самого?» и подобные им могут послужить примерами экзистенциальных вопросов и предпосылок. По мнению автора, было бы уместно воспринимать данные предпосылки как такие вопросы, которые должны всегда оставаться открытыми. Эти предельные вопросы образуют, скорее, фон, а не предмет конкретно-научных, теоретических рассуждений. Они отражают тот факт, что в науке на пути человека к истине часто в качестве препятствия выступает сам человек и поэтому всякое научное познание должно включать в себя и самопознание. Только при наличии у познающего способности к эк-зистированию для него открывается возможность стать чувствительной мембраной, различающей «голос» собственного исследовательского сознания и «речь» познаваемой им природы.

В заключении подведены общие итоги диссертационного исследования, сформулированы краткие ответы и резюмирующие суждения, вытекающие из содержательной конкретики ключевых вопросов и поисковых задач, поставленных во введении.

Содержание диссертации отражено в следующих публикациях автора:

Монографии:

1. ВолковА. В. Наука в зеркале современной философской рефлексии : монография / А. В. Волков. - Мурманск: Изд-во МГГУ, 2011. -88 с.

2. Волков А. В. Человеческое измерение научного познания : монография / А. В. Волков. - Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2012. — 276 с.

Статьи в ведущих рецензируемых научных журналах,

рекомендованных ВАК РФ для публикации основных результатов диссертационных исследований:

1. Волков А. В. Homo cognoscens: от позитивизма к антропологии науки / А. В. Волков // Среднерусский вестник общественный наук. -2012. - № 1. - С. 7-13. - 0,6 п. л.

2. Волков А. В. Наука в перспективе феминистских исследований / А. В. Волков // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. - 2012. - № 9 (1). - С. 50-54. - 0,6 п. л.

3. Волков А. В. Научное познание в контексте эволюционной эпистемологии / А. В. Волков // Ученые записки Петрозаводского государственного университета. - 2012. — № 1 (122). - С. 88-94. - 0,7 п. л.

4. Волков А. В. Наука и тендер (социально-когнитивные аспекты) / А. В. Волков // Вопросы культурологии. — 2012. — № 2. - С. 53-58. -0,6 п. л.

5. Волков А. В. К вопросу о специфике субъекта современного научного познания / А. В. Волков // Глобальный научный потенциал. -2012.-№ 8 (17). - С. 53-58. - 0,6 п. л.

6. Волков А. В. Современная эпистемология: тематизация «человеко-размерного» характера научно-исследовательской деятельности / А. В. Волков // Вестник Тамбовского университета. - 2011. - № 6

■ (98). - С. 142-147. - 0,5 п. л.

7. Волков А. В. Когнитивный базис науки: эволюционно-антропологи-ческие истоки / А. В. Волков // Известия РГПУ им. А. И. Герцена. -2011.-№ 147. -С. 51-61.-0,8 п. л.

8. Волков А. В. Наука как способ человеческого бытия и познания / А. В. Волков // Ученые записки Петрозаводского государственного университета. - 2011. - № 3 (116). - С. 77- 79. - 0,4 п. л.

9. Волков А. В. Лаборатория как место и форма научно-познавательной деятельности / А. В. Волков // Вопросы философии. - 2010. -№6.-С. 80-88.-0,9 п. л.

10. Волков А. В. Биологические корни человеческого познания / А. В. Волков // Ученые записки Петрозаводского государственного университета. - 2010. - № 7 (112). - С. 71-79. - 0,9 п. л.

11. Волков А. В. Научное познание: от отражения к конструированию / А. В. Волков // Гуманитарные и социально-экономические исследования. - 2010. - № 1 (50). - С. 5-11. - 0,8 п. л.

12. Волков А. В. Культура как субъект научного познания (эпистемологические аспекты) / А. В. Волков // Этносоциум и межнациональная культура. - 2010. - № 1 (25). - С. 63-71. - 0,4 п. л.

13. Волков А. В. Наука и консенсус: критика одного из мифов обыденного сознания / А. В. Волков // Вестник Тихоокеанского государственного университета. - 2010. - № 1 (16). - С. 219-228. - 0,8 п. л.

14. ВолковА. В. От обыденного к философскому образу научного познания (социокультурный аспект) / А. В. Волков // Известия Уральского государственного университета. — 2009. — № 1/2 (64). — С. 5— 17.-0,9 п. л.

15. Волков А. В. О человеческом измерении научного познания / А. В. Волков // Эпистемология и философия науки. - 2009. - № 2, Т. XX.-С. 157-171.-0,9 п. л.

16. Волков А. В. Коммуникативная природа научно-познавательной деятельности / А. В. Волков // Вестник Российского университета дружбы народов. - 2009. - № 1. - С. 26-33. - 0,7 п. л.

17. ВолковА. В. К вопросу об основаниях научного познания (экзистенциально-антропологический аспект / А. В. Волков // Вестник СПбГУ. Сер. 6. - Вып. 1. - 2009. - С. - 154-164. - 0,8 п. л.

18. Волков А. В. Феноменология: основные идеи и значение для исторической науки / А. В. Волков // Вестник Ленинградского университета имени А. С. Пушкина. - 2008. - № 4 (17). - С.77- 84. - 0,4 п. л.

19. Волков А. В. Лингвистический поворот в философии XX века и методология социально-гуманитарных наук / А. В. Волков // Ученые записки Петрозаводского государственного университета. — 2008. -№ 1 (91). - С. 92-100. - 0,9 п. л.

Статьи и доклады, опубликованные в прочих изданиях:

20. Волков А. В. Концепция «власти-знания» М. Фуко и ее вклад в дискуссию о происхождении наук об обществе и человеке / А. В. Волков // Всероссийская конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Наука и образование» (20—24 апреля 2009 г.) : в 6 т. Т. V. Философия. Культурология; ГОУВПО «Томский государственный университет» науки». — Томск: Изд-во ТГПУ, 2009. - С. 25—32. — 0,8 п. л.

21. Волков А. В. Феноменология: основные идеи и значение для медико-психологических наук / А. В. Волков // Вопросы гуманитарных наук. - 2007. - № 3. - С. 121-125. - 0,3 п. л.

22. Волков А. В. Наука и свободное исследование / А. В. Волков // Вопросы гуманитарных наук. - 2007. - № 3. - С. 131-133. - 0,2 п. л.

23. Волков А. В. Синергетика и ее значение для методологии социогу-манитарного познания / А. В. Волков // Вопросы гуманитарных наук. - 2007. - № 3. - С. 126-130. - 0,3 п. л.

24. Волков А. В. Западно-европейская философия и М. Хайдеггер: деструкция классического понятия сущности / А. В. Волков // Проблемы модернизации общества в зеркале философии: Материалы научно-практической конференции (20-22 сентября 2004 г.) / МГПИ. — Мурманск, 2005. - С. 49-51. - 0,2 п. л.

25. Волков А. В. Соотношение визуальной и вербальной информации в истории культуры. Проблема онтологического обоснования / А. В. Волков // Информация - Коммуникация - Общество (ИКО-2001): Тезисы докладов и выступлений Международной научной конференции (Санкт-Петербург, 13-14 ноября 2001 г.). СПб. : Изд-во СПбГУ. - С. 45-46. - 0,1 п. л.

26. Волков А. В. Язык и соблазн его понимания (путь феноменологического описания языка) / А. В. Волков // Культура: соблазны понимания: Материалы научно-теоретического семинара (24—27 марта 1999 г.) : в 2 ч. Ч. 1. - Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 1999. - С. 115-119.-0,4 п. л.

27. Волков А. В. Событийный смысл перелома внутри мышления: опыт неметафизической реконструкции / А. В. Волков // Ситуации культурного перелома: Материалы научно-теоретического семинара (24-26апреля 1997г.), Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 1998. -С. 54-57.-0,4 п. л.

Подписано в печать 14.09.2012. Формат 60x84 Vis. Бумага офсетная. Печ. л. 2,5. Тираж 100 экз. Изд. № 201.

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования ПЕТРОЗАВОДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

Республика Карелия, 185910, г.Петрозаводск, пр. Ленина, 33.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора философских наук Волков, Алексей Владимирович

Введение

Оглавление

Глава 1. Человек и познание в перспективе когнитивно-антропологического анализа.

1.1.Человек: бытие между природой и культурой.

1.2.Ното с

§по8сепз: от позитивизма к антропологии науки.

1.3.Целостность познавательного опыта: союз восприятия, мышления, тела и языка.

1.4.Эволюционно-биологические корни познания.

1.5.Социокультурная обусловленность когнитивных процессов: единство врожденного» и «приобретенного».

Глава 2. Когнитивный арсенал научно-познавательной деятельности: эволюционно-антропологические истоки.

2.1.Научное познание в системе когнитивных способностей человека (филогенетические и онтогенетические аспекты).

2.2.Философские основания науки: эволюционно-биологическая и социокультурная обусловленность научного познания.

2.3.Наука и тендер (социально-когнитивные аспекты).

Глава 3. Наука как способ человеческого бытия и познания.

3.1. Тело и мышление, эмоции и разум в научно-познавательной деятельности.

3.2. Споры и разногласия в ситуациях научной коммуникации.

3.3. Мир научной лаборатории: отражение и конструирование, естественное и искусственное.

3.4. Познающая экзистенция.

Введение диссертации2012 год, автореферат по философии, Волков, Алексей Владимирович

Актуальность темы исследования

Не будет большим преувеличением сказать, что на сегодняшний день одним из самых важных и актуальных объектов для исследования является наука. XX век вполне может быть охарактеризован, как все расширяющееся ее использование в самых различных областях жизнедеятельности человека. Все, что кардинальным образом изменило условия жизни целых поколений (будь то медицинские препараты или компьютерные технологии), основано на познании законов мироздания, то есть в конечном итоге на науке. Вместе с тем обращает на себя внимание и другой факт. С развитием научного знания и появлением современной техники связывают не только самые существенные надежды человечества, но и возникает беспокойство за его будущее. Так, уже в начале 60-х годов XX века было осознано, что бурный научно-технический прогресс порождает различного рода негативные последствия в сфере экологии: истощение природных ресурсов планеты, растущее загрязнение воздуха, воды, почв. Чуть позже - в 70-е годы -широкий резонанс вызвали результаты биомедицинских и генетических исследований. Перспективы использования этих открытий по сей день порождают дискуссии в связи с их потенциальной опасностью для генетической конституции ныне живущих организмов. В силу этих и многих других обстоятельств наука сегодня оказалась в кругу внимания ряда дисциплин - истории, социологии, психологии и, конечно, философии. Философская рефлексия, аккумулируемая обычно эпистемологией, противостоит слепому, гипнотическому отношению к науке и позволяет более трезво оценить статус научных представлений о мире и человеке. Без выполнения этой критико-рефлексивной работы современная цивилизация едва ли сможет сохранить и приумножить те достижения, которыми она обладает в области науки и техники.

На сегодняшний день эпистемология является общепризнанной и престижной областью философских исследований, за которой стоит достаточно большая традиция. Но несмотря на то, что ею накоплен значительный опыт осмысления механизмов, принципов и категорий познания, в последние десятилетия все чаще звучит мысль о том, что она обнаруживает некоторую ограниченность своего подхода к познанию и науке. Данное обстоятельство вызвано, прежде всего, отвлечением от антропологической размерности познания.

Действительно, при внимательном рассмотрении эпистемологической рефлексии трудно не заметить, что в тени интереса к теме обоснования объективности научного знания часто остается главный герой и участник познавательного процесса - человек. Последний либо исчезает в абстракции ч безразмерной, лишенной бытийной плотности идеальной точки, либо получает одностороннюю интерпретацию, выступая по преимуществу как социальное существо. Так, например, в отечественной философии была проделана большая работа по осмыслению социокультурной обусловленности познания. Было показано, как и в каких формах социальное и культурно-историческое входят в содержание знания и влияют на способы и результаты познавательной деятельности. Человек, однако, принадлежит не только миру социума и культуры, но и миру природы, а между тем эволюционно-биологическая форма обусловленности познания часто оставалась в тени философского интереса. Такое разъятие социокультурного и биологического начал познавательной деятельности приводит к односторонней репрезентации картины познания. В этой связи настоятельной потребностью оказывается восстановление антропологической целостности и полноты феномена знания.

Недостаток внимания к реальному субъекту познания - человеку -проявляется в традиционной эпистемологии и в отвлечении от тендерного измерения научного познания, в котором биологические и социокультурные факторы оказываются тесно переплетены и взаимосвязаны. Высказанную в свое время Ст. Тулминым мысль о том, что физики, а не физика объясняют физические явления, можно было бы продолжить: коль скоро сами ученые отнюдь не бесполые существа, их принадлежность к «сильному» или «слабому полу», их представления о поле как таковом могут накладывать отпечаток как на особенности социальной организации науки, так и специфику порождаемого ей знания. Резонно задать вопрос: не оказывают ли влияние тендерные' установки, стереотипы, представления на выбор направления и предмета научного исследования, на способ постановки научных проблем и язык научного описания?

Наконец, приходится обратить внимание и на еще одно обстоятельство, а именно: человек не просто живет в мире природы и культуры - он есть существо пограничное, вынужденное выходить за пределы как первозданной, биологической природы, так и «второй природы», то есть культуры, которую человек создал себе сам. Как соотносится и соотносится ли вообще научное познание с таким способом человеческого бытия? Обусловлено ли научное познание экзистенциально? Данные вопросы часто остаются за пределами внимания эпистемологов, а между тем экзистенция как способность человека к активному выходу из состояния наличного бытия представляется весьма важной для видения и понимания творческого измерения научного познания.

Таким образом, обобщая сказанное, заметим следующее. Несмотря на то что сегодня существует несколько направлений, осмысляющих научное познание: эволюционная и социальная эпистемология, философия и социология науки, ни одно из них само по себе не предоставляет целостного образа познания в его человеческом измерении. На наш взгляд, преодоление подобной неполноты и односторонности может и должно осуществляться через построение антропологии науки - направления, которое тематизирует познание в многообразии и единстве человеческих измерений -эволюционно-биологического, социокультурного, тендерного, экзистенциального. Разумеется, такое антропологическое исследование будет иметь междисциплинарный характер, но ведь и сам человек как существо познающее живет во многих мирах и время от времени переходит их границы. Пожалуй, главное, чтобы при продумывании путей возвращения человека в теорию познания идеи и принципы разных направлений сочетались не механическим, а органическим образом. Именно такой философский подход, синтезирующий в себе ряд ключевых для современной эпистемологии и антропологии идей, пронизанный представлением о человеке как существе, с одной стороны, конечном и обусловленном, а с другой - открытом и незавершенном, мы и стремились положить в основу данной работы.

Степень разработанности проблемы

Преодоление издержек абстрактно-гносеологического подхода и привлечение внимания к антропологической размерности познания -проблема, которая только начинает получать систематическое, комплексное осмысление в исследовательской литературе. В достаточно разнообразной по духу и тематической направленности литературе рассматриваются отдельные стороны данной проблемы.

Одной из таких проблем является изучение активной, деятельностной природы человеческого сознания, особенностей его базовых познавательных способностей - восприятия, мышления, памяти. Уходящая своими корнями в идейное наследие немецкой классической философии и феноменологии, тема познавательной активности человеческого сознания обсуждается в трудах отечественных философов (С. С. Гусев, Э. Ф. Караваев, А. М. Коршунов, В. А. Лекторский, В. М. Розин, Г. Л. Тульчинский, Ю. М. Шилков), получила экспериментальную проработку в рамках советской психологической теории деятельности (Ю. Б. Гиппенрейтер, В. П. Зинченко, А. Н. Леонтьев, А. Д. Логвиненко), гештальт-психологии (Р. Арнхейм, К. Коффка), когнитивной психологии (Дж. Брунер, У. Найссер, Дж. Фодор), а также в исследованиях специалистов по теории искусственного интеллекта (М. Минский, Д. Румельхарт, Д. Мак-Клеленд) и нейронауки (В. Рамачандран, Т. Сейновкий, П. С. Черчленд).

Другой стороной проблемы экспликации человеческого измерения познания является вопрос об истоках и специфике той когнитивной «оснастки», которую задействует сознание в процессах восприятия и осмысления окружающего мира. Данный вопрос выступает частью большой и острой дискуссии, касающейся «врожденных» и «приобретенных» свойств человеческой психики (The Nature - Nurture Debate). Первый член данной дихотомии («врожденное») отсылает к эволюционному происхождению и биологической обусловленности человеческого когнитивного аппарата -теме, которая представлена на уровне эволюционной биологии (Р. Докинз, Э. Майр, А. Н. Северцов, Дж. Уильяме), эволюционной эпистемологии (И.А. Бескова, Ф. Вукетич, К. Лоренц, Р. Ридль, Г. Фоллмер), социобиологии (Ч. Ламсден, Э. Уилсон), эволюционной психологии (Л. Космидес, Дж. Туби), когнитивистики (П. Блум, С. Линкер). Генетические основы когнитивных процессов получают освещение в работах по нейробиологии интеллекта (Дж. Грей, П. Томпсон, М. Чорни), генетике поведения (Е. Григоренко, К. Кендлер, С. Скарр, Р. Пломин, Д. Фулкер) и психо- и нейролигвистике (М. Гопник, Т. В. Черниговская).

В последнее время поднимаются также вопросы, связанные с выяснением эволюционно-биологических истоков научного познания. Наряду с философией (Э. Глазерсфельд, О. Дитрих, П. Карразерс, А. В. Кезин, И. П. Меркулов, Э. Ойзер, М. Пешл) данные вопросы разбираются в литературе по когнитивной археологии (С. Митен, Э. К. Ренфрю), когнитивной антропологии (С. Атран, Л. Либенберг, Э. Хатчинс) и психологии когнитивного развития детей (Р. Байлляджон, К. Винн, Р. Гельман, Ф. Кейл, С. Кэри, Ж. Пиаже, Э. Спелке).

Вторая составляющая дихотомии «врожденное - приобретенное» указывает на исследование социокультурных факторов в аспекте их порождающего воздействия и влияния на познавательные процессы. Положение о социально-исторической природе и обусловленности познания, высказанное впервые в отчетливой теоретико-рефлексивной форме К.

Марксом, становится в XX веке предметом различных исследований. В отечественной философии, для которой учение К. Маркса приобрело парадигмальное значение, к данному положению обращались и развивали на его основе собственные идеи многие исследователи, среди которых: Г. С. Батищев, Э. В. Ильенков, М. С. Каган, Н. В. Мотрошилова, Ю. В. Перов, Г. Ф. Сунягин. В трудах Л. С. Выготского и А. Р. Лурии идея социокультурной обусловленности познания впервые получила экспериментальное изучение: была продемонстрирована и обоснована зависимость высших интеллектуальных процессов от культурно-исторических факторов (уровня образования, специфики хозяйственно-экономической деятельности). Идеи отечественной культурно-исторической школы получили впоследствии продолжение на Западе в исследованиях М. Коула и С. Скрибнера, М. Сигелла и Г. Уиткина, Т. Масуды, Р. Нисбетта, А. Норензаяна, К. Пенга, И. Чоя и др.

В отечественной и зарубежной исследовательской литературе имеется богатый опыт анализа научного познания в контексте социума и культуры.

Западная традиция осмысления проблемы социокультурной детерминации научного знания берет начало в дискуссиях интерналистов (А. Койре, Дж. Рестиво, Р. Холл) и экстерналистов (Р. Мертон, А. Кромби, Э. Цильзель), проходит через исследования «исторической школы» (Дж. Агасси, Т. Кун, П. Фейерабенд) и продолжается сегодня в рамках таких теорий и направлений как, «сильная» социологическая программа (Д. Блур, Б. Барнс, Д. Маккензи, С. Шейпин), «эмпирическая программа релятивизма» (Г. Коллинз, Т. Пинч), «акторно-сетевая теория» (М. Каллон, Б. Латур, Дж. Ло). В процессе обсуждения данной проблемы была осознана зависимость возникновения, направления развития, ассимиляции и даже содержания научного знания от социокультурного контекста исторической эпохи, норм и традиций отдельных стран и научных коллективов (лабораторий).

Проблеме социокультурной обусловленности научного знания посвящены многие страницы отечественной философской литературы. В работах В. П. Бранского, А. Ф. Иванова, В. Г. Иванова, А. С. Кармина, Б. В. Маркова, М. В. Мостепаненко, А. Э. Назирова, ;В. И. Свидерского показана роль философии в формировании основ научной теории. Продемонстрирована фундаментальная роль ценностных предпосылок и ориентаций, мировоззренческих оснований в переломные периоды развития науки (П. П. Гайденко, Л. М. Косарева, Л. А. Микешина, К. А. Сергеев, В. С. Степин, В. П. Филатов). Тема обусловленности научной рациональности социальными институтами разбирается в работах А. П. Огурцова, 3. А. Сокулер. В исследованиях Ф. И. Гиренка, В. Д. Губина, И. Т. Касавина, Б. И. Пружинина, М. М. Решетникова, М. С. Уварова, М. М. Шахнович находит отражение проблема культурного многообразия человеческого мира, форм бытия и познания. В связи с «социологическим поворотом» в западных исследованиях науки и техники в конце XX века, в отечественной философии особенно актуальным становится поиск методологических принципов, содержание которых оставалось бы независимым от смены научных парадигм, изменений в социуме и культуре'(Е. А. Мамчур, Л. А. Маркова).

В настоящее время предметом исследования все чаще становятся тендерные аспекты науки. Первые работы в этом направлении были посвящены маргинальному положению женщин-ученых, выявлению дискриминационных механизмов, действующих в структуре социальных институтов науки (Э. Ф. Келлер, С. Малькольм, М. Росситер, Л. Шибингер). Впоследствии спектр тендерных исследований расширяется: анализируется специфика женского мышления (С. Раддик, Н. Хартсок), изучается влияние тендерных установок, стереотипов на коммуникацию и доверие между учеными (К. Андерс, Д. Рицке, М. Фербер, Р. Штейнпрайс), на объективность научного знания и направление его развития (X. Лонгино, К. Мерчант, Д. Харавэй, С. Хардинг). Увеличивается число работ, открывающих тендерное ^ измерение конкретных научных дисциплин: археологии (Э. Уайли), приматологии (Д. Харавэй, Л. Федиган), биологии развития (Э.Ф. Келлер, Р. Хаббард, М. Эмили) физики (К. Барад, М. Вертгейм, Э. Поттер, Ш. Травик,

К. Хайлес), иммунологии (Л. Визель), эндокринологии (Д. Рой). В последние десятилетия к теме тендерного анализа науки обращается и российское научное сообщество. Проводятся научные конференции, появляются публикации, посвященные положению женщин в отечественной науке, их социально-психологическим проблемам и специфике профессионального и административного продвижения в академической и университетской среде (Н. С. Агамова, А. Г. Аллахвердян, Г. Ф. Беляева, И. Д. Горшкова, И. А. Жеребкина, Е. Здравомыслова, Н. X. Орлова, А. Темкина).

Вместе с реконструкцией специфики науки как определенного типа познавательной деятельности и мировоззрения тематизация человеческого измерения научного познания предполагает выяснение своеобразия того способа бытия, который присущ человеческому существу. Данная проблема получила освещение в работах философов экзистенциалистского толка (X. Ортега-и-Гассет, М. Хайдеггер, К. Ясперс) представителей Франкфуртской школы (Т. Адорно, Г. Маркузе, Ю. Хабермас, М. Хоркхаймер). В отечественной философии тема «Разум и экзистенция» обсуждалась в работах А. В. Ахутина, П. П. Гайденко, Б. И. Липского, М. К. Мамардашвили, Б. В. Маркова, Л. М. Микешиной, В. Н. Поруса, А. М. Сергеева, Э. Ю. Соловьева, В. Ю. Сухачева. Культурологические аспекты взаимосвязи человеческого бытия и познания анализируются в работах А. А. Грякалова, В. М. Диановой, С. Н. Иконниковой, Л. К. Кругловой, В. В. Прозерского, Б. Г. Соколова, Е. Г. Соколова, Е. Э. Суровой, В. П. Щербакова.

Таким образом, можно констатировать следующее. Проблема экспликации человеческого измерения научного познания в исследовательской литературе рассматривалась только в ее отдельных аспектах. Полное и систематичное исследование данной проблемы пока отсутствует. Кроме того, как видно из приведенного нами обзора исследовательской литературы существо антропологической проблематики познания как бы децентрировано, то есть разнесено по различным наукам и дисциплинам. Интегрировать эти разрозненные элементы в ткань философского дискурса, построить из них целостную, непротиворечивую картину - задача, которая часто оставалась нереализованной, но которая, на наш взгляд, требует выполнения.

Объектом исследования является наука как деятельность, направленная на производство и обоснование знания об окружающем мире.

Предмет исследования составляет человеческое измерение научного познания в многообразии его связей, аспектов, детерминант.

Цель настоящего исследования заключается в том, чтобы выявить, эксплицировать и обосновать антропологические предпосылки научного познания.

Для достижения поставленной цели определены следующие, конкретизирующие ее задачи:

• исследовать состояние современной философско-антропологической мысли и наметить перспективы включения в нее данных когнитивной науки, осмысляющей познавательную деятельность человека из сравнения и сопоставления ее не только с «естественным» (животным), но и «искусственным» (компьютерным) интеллектом;

• выявить ограниченность эпистемологических попыток осмысления познания и науки вне учета его главного участника и творца - человека и тем самым обосновать необходимость построения антропологии науки -направления, занятого тематизацией научного познания в его человеческом измерении;

• проанализировать специфику познавательной деятельности, прежде всего в аспекте взаимодействия восприятия и мышления, а также в контексте ее фундированности телесной организацией человека и языковой способностью;

• исследовать эволюционно-биологические корни таких феноменов познавательной деятельности, как восприятие, память, мышление;

• показать место и роль генетических факторов в аспекте их влияния на когнитивные способности и процессы;

• рассмотреть положение о социокультурной природе познания с учетом современных экспериментальных данных и обосновать дополнительность социальной и биологической обусловленности перцептивных и интеллектуальных процессов;

• выявить возможности и границы модулярной концепции психики в плане обоснования нативистского базиса научно-познавательной деятельности;

• проанализировать структуру научного знания, выделить в ней уровень философских оснований и показать его зависимость от эволюционно-биологических и социокультурных факторов;

• эксплицировать тендерное измерение науки в единстве социальных и когнитивных аспектов;

• снять дилемму созерцательного и деятельностного на основе коммуникативного подхода к обоснованию научного знания;

• выявить связь между особенностями научно-познавательной деятельности, с одной стороны и экзистенциальной спецификой человеческого бытия - с другой.

Научная новизна исследования

1. Впервые использован материал когнитивных наук для построения интегративной модели философской антропологии, ориентиром которой служит представление о двойственности человеческого бытия: его открытости и конечности, неопределенности и обусловленности.

2. Предложено и обосновано новое направление философского анализа научного познания - антропология науки; направление, которое тематизирует познание в многообразии и единстве человеческих измерений -эволюционно-биологического, социокультурного, тендерного, экзистенциального. Тем самым впервые в отечественной философии проведено комплексное исследование феномена научного познания как способа человеческого бытия.

3. Доказано, что видение и понимание человекоразмерных параметров познавательного процесса и его результатов достигается только на основе антропологической трактовке субъекта, исходящей из живой целостности, а не абстрактной разъятости восприятия и мышления, тела и языка.

4. С учетом современных эмпирических данных продемонстрирована ограниченность дилеммы социальной и биологической обусловленности сознания и показана диффузность границы между «врожденными» и «приобретенными» началами в составе человеческого бытия и познания.

5. На основе современных данных о развитии человеческой психики на онтогенетическом и филогенетическом уровнях проведена реконструкция становления познавательных способностей и тем самым выявлены как сильные, так и слабые стороны попыток фундировать истоки научно-познавательной деятельности в детском и архаичном сознании.

6. Предложена философско-антропологическая программа анализа научного знания, в рамках которой достигается синтез эволюционно-биологических и социокультурных предпосылок научного познания. Показано, что ученый видит и познает окружающий мир не только природой данными ему органами, но и «органами», возникшими и сформировавшимися в социокультурном пространстве обучения. Отмечено, что войти в роль субъекта научного познания означает, с одной стороны, овладеть практикой амплификации (усиления и расширения) естественных психических способностей, а с другой стороны, освоить способность к эк-зистированию, то есть выхождению за пределы исторически сложившихся, культурных объективаций.

7. При экспликации антропологической составляющей научного познания выяснено, что именно социокультурные, а не биогенетические факторы являются решающими при объяснении меры представленности женщин и мужчин в институтах науки, а также степени публичной освещенности их научно-познавательной деятельности. Показано, что инкорпорированные в институциональные структуры науки тендерные установки и представления накладывают отпечаток на производство и содержание научного знания.

8. Выявлена специфика познавательной деятельности ученого в рамках микросоциума (научной лаборатории) и продемонстрирована зависимость научного знания^ от его коммуникативных истоков - научных споров, разногласий, а также дискурсов, на основе которых возникают и решаются конфликты.

9. Сформулирована и обоснована идея о том, что наука как тип познавательной деятельности есть в то же время и особый способ человеческого бытия, требующий для своей реализации экзистенциальных условий и предпосылок.

Положения, выносимые на защиту:

1. Традиционные формы исследования и проблематизации человеческого бытия и познания, закрепленные за «философской антропологией» и «эпистемологией», требуют расширения, модификации, а главное, органического взаимопроникновения, синтеза. Применительно к осмыслению «человека познающего» данный синтез достигается в рамках антропологии науки - направлении, в котором как человек, так и осуществляемый им процесс познания понимается из взаимодействия множества факторов - эволюционно-биологических, генетических, социокультурных, тендерных, экзистенциальных.

2. Человеческое познание обусловлено телесной организацией человека, языком, имплицирующим семантические каркасы, зависит от имеющихся у субъекта набора категорий, объект-гипотез, когнитивных схем, предвосхищающих перцепцию. Все эти средства обеспечивают процедуры селекции, категоризации, интерпретации, в результате чего сенсорные данные получают предметные смыслы, а восприятие оказывается тесно связанным с процессом мышления. В этой связи человек не просто отражает как в зеркале, некий «естественный» мир, но делает это при помощи человеческих процедур и операций, которые незримо присутствуют и в результатах такого отражения.

3. Процессы переработки когнитивной информации, идущие от сенсорных фильтров к восприятию, осуществляются автоматически, на основе сформировавшихся в ходе эволюции «алгоритмов», «программ». В то же время работа восприятия кооперируется с памятью, мышлением -когнитивными способностями, которые в значительной степени обусловлены социокультурными факторами. Данная кооперация снимает резкое разграничение биологических и культурных, врожденных и приобретенных начал в составе познавательного опыта. Таким образом, врожденные сознанию структуры представляют собой диспозиции, склонности, которые для своего дальнейшего развития требуют обязательного участия внешней, социокультурной среды. Социокультурная среда может усилить или ослабить ту или иную диспозицию, придать ей то или другое направление.

4. Научно-познавательное отношение к действительности имеет определенный когнитивный базис, сформировавшийся в ходе эволюции человека. Насущная необходимость адаптации и ориентации прежде всего в трех областях: мире физических, неживых объектов, мире живых, биологических объектов и мире индивидов, носителей сознания -содействовала становлению у эволюционного предка человека (а равно и первых, анатомически современных людей) способности к выдвижению и проверке предположений, склонности постулировать существование чужого сознания и тесно связанному с ней навыку каузального мышления, а также, способности к абстрактному мышлению, творческому воображению и языку. Эволюционный характер происхождения ряда существенных для науки когнитивных способностей подтверждается наличием у младенцев, детей 3-4 лет ряда врожденных когнитивных предрасположенностей, диспозиций.

5. Становление научно-познавательного отношения к миру невозможно без способности к рефлексии - навыка отстраненного отношения к собственным идеям, умения делать свои представления объектом критического рассмотрения. Способность к рефлексивному мышлению не является врожденной и для своего возникновения на онтогенетическом уровне предполагает определенный опыт социализации индивида, приобщения его к культуре; в качестве существенного элемента научно-познавательной деятельности стала возможна только благодаря наличию социокультурных условий, в частности тех, которые сложились в Древней Греции.

6. Присутствие в структуре научного знания философских оснований показывает, что научное знание не является продуктом некоего «естественного взгляда на мир», напротив, оно всякий раз оказывается результатом задействования онтологических, гносеологических и методологических предпосылок, которые аккумулируют опыт жизнедеятельности под давлением императивов естественного отбора, а также отражают социокультурные особенности исторической эпохи, к которой принадлежит научное знание. Изменчивое содержание данных предпосылок связано с социокультурными, а относительно устойчивое - с эволюционно-биологическими факторами.

7. Будучи социальным институтом, наука реализует в своем функционировании представления, стереотипы, ожидания, которые имеют представители данного института относительно себя и друг друга. Среди многообразия этих представлений важное место занимают тендерные стереотипы. Данные представления и стереотипы часто оказываются неявными для самого субъекта научного познания, выступая как часть «естественного», «само собой разумеющегося» взгляда на мир. В этом случае они могут оказывать влияние на выбор направления и предмета исследования, способ постановки научных вопросов, язык описания. Преодоление свойственного естествознанию маскулинного взгляда на природу как на нечто подлежащее покорению и преобразованию связано не просто с увеличением количества женщин в составе научных учреждений, но с активным использованием когнитивных стилей, базисных матафор, уходящих своими корнями в специфику женского мышления, ориентирующих на синтез, целостность, взаимодействие, то есть на «живое», а не «мертвое».

8. Исполнять роль субъекта научного познания означает приобщиться к культуре определенного ансамбля практик, техник, умений, характерных для определенной группы, школы, традиции. Выработанные различными научными группами правила наблюдения, навыки обращения с оборудованием, способы интерпретации эмпирических данных зачастую несопоставимы, поэтому путь к научному результату лежит через дискуссии, переговоры, в которых задействованы не только объективные, но и субъективные факторы. В этой связи результат научно-познавательной деятельности оказывается не идеальной копией внечеловеческого мира, а конструкцией, вобравшей в себя ряд переговоров, решений, то есть имеет двуединую - субъектно-объектную природу.

9. Конструирующий характер научного познания, предполагающий как соединение, так и разъединение фактического и артефактического, природного и культурного элементов в процессе и продукте познавательной деятельности, вынуждает субъекта познания периодически переопределять не только картину сконструированной им реальности, но и то место, которое он отвел в этой картине себе. Конструирующий характер научного познания отвечает экзистенциальной специфике человека - существа пограничного, не принадлежащего всецело ни миру природы, ни миру культуры, принципиально незавершенного, истиной не обладающего, но ее ищущего.

10. В современных условиях, когда производство научного знания представляет собой построение сетей, в которых взаимосвязаны и взаимодействуют различные элементы: лаборатории, промышленные предприятия, финансовые фонды, государственные организации, издательства - от ученого требуется умение «переводить» язык своих профессиональных интересов на язык потенциальных союзников -бизнесменов, политиков, военных и т.д., что в свою очередь, зависит от его способности трансформировать свой габитус и существовать сразу в нескольких социальных полях. В этой ситуации запроса на выполнение субъектом научного познания не одной, а нескольких социальных ролей (например, «я исследователь, поставщик достоверного знания», «я эксперт, оценивающий риски новейших технологий», «я администратор, менеджер знания, убеждающий в необходимости финансирования исследований и разработок») обостряется вопрос о целостности, себетождественности субъекта познания, а главное, о сохранности его способности к бескорыстному поиску истины и принятию на себя ответственности перед обществом.

Методологическая и теоретическая база исследования

Экспликация человеческого измерения научного познания во всем многообразии ее связей, аспектов, детерминант возможна только в рамках комплексного, междисциплинарного исследования. В этой связи теоретико-методологическая база исследования определяется^ в спектре пересечения гносеологии и философии науки, философской антропологии и экзистенциальной философии, а также ряда смежных с ними областей знания: истории и социологии науки, когнитивной психологии и психологии развития. Для понимания научного познания как целостного явления, существующего во взаимосвязи своих важнейших характеристик и в общем контексте социума и культуры, применяется системный подход. В ходе исследования выявилась необходимость обращения к историко-генетическому методу, дающему возможность проследить логику становления таких сложных объектов как «человек» и «научное познание», позволяющему последовательно раскрывать свойства, функции присущие этим объектам в процессе их исторического развития. В работе использовались идеи феноменологического и герменевтического подходов, в которых познание предстает как понятие, отражающее границы конструктивной человеческой деятельности, лежащие в самом человеке и в создаваемом им мире. В виду того что современная наука представляет весьма сложный социальный институт, функционирование которого не в последнюю очередь зависит от того, как понимают и интерпретируют представители этого института действия и поведение друг друга, чрезвычайно полезной оказалась культур-антропологическая установка на выявление системы ценностей и смыслов, которая стоит за поведением участников социального института науки.

На протяжении всей работы осуществляется идея совмещения теоретического и эмпирического ракурсов рассмотрения заявленной темы. Теоретической основой исследования послужили философские, историко-научные, социологические исследования различных сторон научного познания, отраженные в работах отечественных и зарубежных философов и ученых. В качестве эмпирического материала в работе используются данные из области психологии, генетики, лингвистики, антропологии, нейронауки, что позволяет всесторонне изучить рассматриваемую проблему и сделать философские выводы и обобщения.

Теоретическая и практическая значимость исследования

Теоретическая значимость работы заключается в целостном и систематическом анализе форм обусловленности научного познания со стороны его субъекта-носителя - человека, познавательные способности которого сформировались под давлением эволюционных императивов и социокультурных процессов. Значимость результатов исследования заключается в том, что они позволяют занять сбалансированную философско-методологическую позицию и, в частности, избежать крайностей социологического и биологического редукционизма по вопросам происхождения и специфики научного познания, места науки в культуре. Диссертационное исследование способно внести вклад в общее движение к пониманию фундаментальной взаимосвязи между спецификой человеческого бытия и особенностями познавательного опыта и в этой связи может рассматриваться как шаг в направлении синтеза философии познания и философской антропологии и создании антропологии науки. Ценность проведенного исследования заключается и в том, что оно вводит исследователя в круг вопросов, который широко обсуждается в западной философской, психологической литературе, но пока лишь фрагментарно представлены на страницах отечественных работ.

Апробация работы

Основные результаты и положения диссертационного исследования обсуждались на различных международных, всероссийских и межрегиональных научных конференциях, из которых следует выделить в качестве важнейших: Международная научная конференция «Какая философия науки нам нужна?» (Санкт-Петербург, , июнь 2007 г.), Международная научная конференция «Дни Петербургской философии», (Санкт-Петербург, ноябрь 2008-2011 гг.), Международная научная конференция «Рациональные реконструкции истории науки» (Санкт-Петербург, июнь 2009 г.), Международная научная конференция «Через новые идеи - к тендерному равенству» (Петрозаводск, март 2011 г.), IX Конгресс этнографов и антропологов России «Культурное наследие - ресурс инновационного развития» (Петрозаводск, май 2011 г.).

Диссертация обсуждалась на заседании кафедры философской антропологии философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета. Отдельные положения диссертационного исследования освещались на заседаниях кафедры философии Петрозаводского государственного университета. Материалы исследования использовались при чтении курсов «Философия» и «История и философия науки», «Философские проблемы медицины» в Петрозаводском государственном университете. Основное содержание диссертации отражено в публикациях, в том числе в монографиях «Наука в зеркале современной философской рефлексии» (Изд-во Мурманского государственного гуманитарного ун-та, 2011) и «Человеческое измерение научного познания» (Изд-во Петрозаводского государственного ун-та, 2012).

Структура диссертации определяется поставленной целью и сформулированными исследовательскими задачами. Диссертация объемом 313 страниц состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка, насчитывающего 322 наименования.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Феномен науки в когнитивно-антропологической перспективе"

Заключение

Завершая наше исследование, попытаемся еще раз выделить его основные идеи. Приступая к рассмотрению эпистемологической проблематики, мы ставили себе целью эксплицировать человеческое измерение научного познания. Достижение этой цели потребовало на первоначальном этапе анализа особенностей познавательного опыта как такового и в частности идеи «познания как отражения». В ходе данного анализа выяснилось, что сенсорные данные, будучи результатом воздействия предмета на органы чувств, не являются собственно познавательным образом, знанием как таковым. Сенсорные данные - это лишь материал, в котором субъекту презентируется предметное содержание и который в процессе восприятия подвергается различным способам переработки уже не отражательного характера - выбору, категоризации, интерпретации и т. д. Принципиальным в этом случае оказывается то, что познание предстает в системе гипотетико-селективной, творчески-проективной, интерпретирующей деятельности, не сводимой к пассивному «копированию» действительности. Главный вывод в этой связи заключается в том, что порождаемое знание зависит от когнитивной оснастки сознания (модульной природы системы для ввода перцептивной информации, выразительных ресурсов языка, телесной организации и т.д.) и поэтому имеет человеческое измерение.

Далее, тематизация «человекоразмерных» параметров познания потребовала также рассмотрения вопроса об истоках и природе той когнитивной оснастки, которую задействует сознание в процессах восприятия и осмысления окружающего мира. Обращение к ряду наук и направлений, активно использующих эволюционные идеи (например, эволюционная биология, эпистемология, психология, экология) показало, что определенные системы восприятия, памяти, мышления сложились под давлением естественного отбора, возникли как адаптации, обеспечивающие выживание и воспроизводство человека как биологического вида. Косвенным тому подтверждением могут послужить экспериментальные данные о наличии ряда врожденных человеческому сознанию структур - модулей. В то же время, привлечение к анализу проблемы истоков когнитивной оснащенности человеческого сознания материала кросскультурных психологических, лингвистических исследований, позволило уточнить эволюционные, нативистские представления: так называемые врожденные сознанию структуры представляют собой диспозиции, склонности, которые для своего дальнейшего развития требуют обязательного участия внешней, социокультурной среды. Социокультурная среда может усилить или ослабить ту или иную диспозицию, придать ей то или другое направление. Таким образом, особенности социума и культуры предъявляют свои требования к работе системы «мозг - психика» и лежащие в основе перцептивных и интеллектуальных процессов стратегии переработки информации не обходятся без влияния социокультурных факторов.

Наконец,х анализ структуры познавательного опыта в системе взаимодействия когнитивных способностей предоставил основания для еще одного вывода, а именно: сама граница между «биологическим» и «культурным», «врожденным» и «приобретенным» является, скорее всего, скользящей, диффузной. Действительно, хотя ряд эмпирических данных, связанных, прежде всего, с модулярной гипотезой, говорит о том, что процессы переработки когнитивной информации, ведущие от сенсорных фильтров к восприятию, осуществляются, автоматически, на основе сформировавшихся в ходе биологической эволюции «алгоритмов», «программ», тем не менее, работа восприятия кооперируется с когнитивными способностями, которые в значительной степени обусловлены социокультурными факторами - памятью, вниманием, мышлением. Данная кооперация как раз и снимает резкое разграничение биологических и культурных, врожденных и приобретенных начал в составе познавательного опыта. у

Вслед за осмыслением истоков и обусловленности когнитивной оснастки сознания был предпринят анализ научного познания в отношении к фундирующему его источнику - человеческому сознанию. Поскольку человек - это существо, принадлежащие и к природному, и социокультурному мирам, то осмысление научного познания проводилось в единстве его эволюционно-биологической и социокультурной обусловленности. В рамках первого шага в данном направлении была эксплицирована связь между становлением характерного для науки арсенала когнитивных, познавательных способностей, с одной стороны и развитием самого человека (как на уровне отдельного индивида, так и вида в целом), с другой стороны. С опорой на материал когнитивной археологии, палеонтропологии было показано, что истоки ряда ключевых для научного познания когнитивных способностей лежат в предыстории человеческого рода, филогенетическом прошлом человека. Насущная необходимость адаптации и ориентации прежде всего в трех областях - мире физических, неживых объектов, мире живых, биологических объектов и мире индивидов, носителей сознания, способствовала становлению у эволюционного предка человека (а равно и первых, анатомически современных людей) способности к выдвижению и проверки предположений, склонности постулировать существование чужого сознания и тесно связанному с ней навыку каузального мышления, а так же, способности к абстрактному мышлению, творческому воображению и языку. Было также уделено внимание тому факту, что эволюционный характер происхождения ряда существенных для науки когнитивных способностей свидетельствует о себе и через наличие у младенцев, детей 3-4 лет ряда врожденных когнитивных предрасположенностей. В то же время обращение к опыту истории и философии науки показало, что становление научно-познавательного отношения невозможно без способности к рефлексии - навыка отстраненного отношения к собственным идеям, умения делать свои представления объектом критического рассмотрения. Было показано, что способность к рефлексивному мышлению не является врожденной и для своего возникновения на онтогенетическом уровне предполагает определенный опыт социализации индивида, приобщения его к культуре, и в качестве существенного элемента научно-познавательной деятельности стала возможна только благодаря наличию социокультурных условий, в частности тех, которые сложились в Древней Греции.

Рассмотрение научного познания в его структуре и динамике позволило показать, что знание не является продуктом некоего «естественного взгляда на мир», напротив, всякий раз оно оказывается результатом задействования определенных предпосылок и установок. Данные предпосылки и установки, выделяемые часто в качестве уровня философских оснований науки, испытывают на себе влияние как эволюционно-био логических, так и социокультурных факторов. В эволюционном прошлом человека берут свое начало прежде всего фундаментальные научные категории и принципы. Сформировавшись в результате приспособления человеческого существа к окружающему миру, они отражают как наиболее общие особенности строения этого мира, так и специфику приобретенных человеком в ходе его эволюционной истории инструментов жизнедеятельности (например, способности к передвижению, памяти, сведению информационного многообразия стимулов к единству и извлечению из информационного потока относительно устойчивых, повторяющихся структур). Что касается частнонаучных понятий, а также процессов отбора и интерпретации изучаемых явлений, принципов обоснования и проверки знания, то они, с одной стороны, заданы свойствами познаваемой реальности, а с другой - отражают специфику норм и ценностей конкретного исторического периода, научного сообщества.

Разговор о зависимости оснований научного знания от эволюционно-биологических и социокультурных факторов повлек за собой рассмотрение еще одной важной темы, а именно: тендерного измерения научного знания - измерения, в котором биологические и социокультурные факторы оказываются тесно переплетены и взаимосвязаны. В процессе обсуждения данной темы было продемонстрировано, что будучи социальным институтом, наука реализует в своем функционировании представления, стереотипы, ожидания, которые имеет представители данного института о самих себе и друг друге. Среди многообразия этих представлений важное место занимают тендерные стереотипы. Данные представления и стереотипы часто оказываются неявными для самого субъекта научного познания, выступая как часть «естественного», «само собой разумеющегося» взгляда на мир. В этом случае они могут оказывать влияние на выбор направления и предмета исследования, способ постановки научных вопросов, язык описания.

Предпосылочная природа научного познания, проблема чувствительности ученого к предпосылкам собственной научно-исследовательской деятельности заставили обратить внимание на еще одно важное обстоятельство: необходимость рассматривать субъект научного познания и его исследовательскую деятельность как единство мышления и тела, разума и эмоций, понятий и образов. Было показано, что возникновение и поддержание субъект-объектного познавательного отношения возможно только на базе рефлексивного акта, который никакого другого обеспечения, кроме личностного не имеет. Продемонстрировано, что получение научных знаний об объектах сопряжено с так называемым «телесным» чутьем -совокупностью неформализируемых умений, навыков, усвоение и трансляция которых возможно только на индивидуально-личностной основе. Подчеркнуто, что чувственно-эмоциональные состояния не только не всегда препятствуют, но и содействует открытию истины, обостряя мышление ученого, создавая для него сильный мотивационный потенциал, и даже составляют основу для оценки познавательного достоинства научного знания, в том случае, когда речь идет об элегантности, красоте научных теорий. Показано также, что использование в научном познании языка образов, метафор может отражать не только индивидуальные, личностные особенности субъекта познания (его творческое воображение, интуицию), но и особенности его эволюционной, социальной истории.

Ориентация на экспликацию человеческого измерения научного познания привели к необходимости рассматривать научное познание не только в контексте субъект-объектных, но и интерсубъективных отношений. Так в центре нашего внимания оказалась тема коммуникативной размерности научно-познавательной деятельности. В ходе обсуждения данной темы выяснилось, что войти в роль субъекта научного познания означает приобщиться к культуре определенного ансамбля практик, техник, умений, характерных для определенной группы, школы, традиции. Обращение к ряду социальных и культурологических исследований науки помогло осознать, что выработанные различными научными группами правила наблюдения, навыки обращения с оборудованием, способы интерпретации эмпирических данных зачастую несопоставимы, поэтому путь к научному результату лежит через дискуссии, переговоры, в которых задействованы не только объективные, но и субъективные факторы. В итоге, был сделан вывод о том, что результат научно-познавательной деятельности является не идеальной копией внечеловеческого мира, а конструкцией, вобравшей в себя ряд переговоров, решений, то есть имеет двуединую - субъектно-объектную природу.

Конструирующий характер научного познания стал предметом отдельного рассмотрения в связи с выявлением особенностей познавательной деятельности в рамках микросоциума (научной лаборатории). Было показано, что научные лаборатории представляют сегодня мощную силу, формирующую реальность, а их рабочие единицы - экспериментальные системы - оказываются «гибридными», «гетерогенными» образованиями, отражающими как внешнюю, пред-даную реальность - природу, так и реальность внутреннюю - сам контекст лабораторной, научно-познавательной деятельности.

Наконец, в связи с экспликацией человеческого измерения научного познания встал вопрос о связи между особенностями научно-познавательной деятельности, с одной стороны и спецификой человеческого бытия, с другой. Предпринятый анализ научного познания позволил сформулировать следующее соображение: конструирующий характер научного познания, предполагающий как соединение, так и разъединение фактического и артефактического, природного и культурного элементов в процессе и продукте познавательной деятельности вынуждает субъекта познания - периодически переопределять не только картину сконструированной им реальности, но и то место, которое он отвел в этой картине себе. В этой связи, конструирующий характер научного познания отвечает экзистенциальной специфике человека - существа пограничного, не принадлежащего всецело ни миру природы, ни миру культуры, существа принципиально незавершенного, истиной не обладающего, но ее ищущего.

Список научной литературыВолков, Алексей Владимирович, диссертация по теме "Философия и история религии, философская антропология, философия культуры"

1. Анохин П. К. Философские аспекты теории функциональных систем: Избранные труды / П. К. Анохин. М. : Наука, 1978. - 400 с.

2. Арнхейм Р. Визуальное мышление // Хрестоматия по общей психологии. Психология мышления / Отв. ред. Ю. Б. Гиппенрейтер. М. : Изд-во Моск. ун-та, 1981. - С. 97-108.

3. Баженов Л. Б. Строение и функции естественно-научной теории / Л. Б. Баженов. М. : Наука, 1978. - 256 с.

4. Бор Н. Избранные научные труды : в 2 т. / Н. Бор. М.: Наука, 1971.

5. Бранский В. П. Философия физики. Итоги и перспективы / В. П. Бранский. СПб. : Политехника, 2002. - 253 с.

6. Брунер Дж. Психология познания / Дж. Брунер. М. : Прогресс, 1977. -413 с.

7. Бурдье П. Практический смысл / П. Бурдье. СПб. : Алетейя, 2001. -562 с.

8. Велихов Е. П. Сознание: опыт междисциплинарного подхода / Е. П. Велихов, В.П. Зинченко, В.А. Лекторский // Вопросы философии. 1988. - № 11.-С. 3-30.

9. Витгенштейн Л. Философские работы : в 2 ч. / Л. Витгенштейн. М. : Гнозис, 1994. - Ч.1.- 612 с.

10. Волков А. В. Наука в зеркале современной философской рефлексии / А. В. Волков. Мурманск : Изд-во МГГУ, 2011. - 88 с.

11. Гейзенберг В. Избранные философские работы: Шаги за горизонт. Часть и целое / В. Гейзенберг. СПб. : Наука, 2005. - 572 с.

12. Гилберт Дж. Открывая ящик Пандоры: Социологический анализ высказываний ученых / Дж. Гилберт, М. Малкей. М. : Прогресс, 1987. - 269 с.

13. Голдстейн М. Как мы познаем. Исследование процесса научного познания / М. Голдстейн, И. Голдстейн. М. : Знание, 1984. - 256 с.

14. Грязное Б. С. Логика, рациональность, творчество / Б. С. Грязнов. М. : Наука, 1982.-256 с.

15. Гудмен Н. Способы создания миров / Н. Гудмен. М. : Идея-Пресс, Логос, Праксис, 2001. - 326 с.

16. Данин Д. С. Вероятностный мир / Д. С. Данин. М. : Знание, 1981. - 208 с.

17. Декарт. Р. Сочинения : в 2 т. / Р. Декарт. М.: Мысль, 1989 - 1994.

18. Дирак П. Воспоминания о необычайной эпохе / П. Дирак. М. : Наука, 1990.- 205 с. ^

19. Дирак П. Эволюция физической картины природы / П. Дирак // Элементарные частицы. Над чем думают физики. М. : Физматгиз, 1965. -Вып.З.-С. 123-139.

20. Дирак П. Электрон и вакуум / П. Дирак. М. : Знание, 1957. - 15 с.

21. Дмитриев И. С. Искушение Святого Коперника. Ненаучные корни научной революции / И. С. Дмитриев. СПб. : Изд-во СПб. ун-та, 2006. - 278 с.

22. Дмитриев И. С. Увещание Галилея / И. С. Дмитриев. СПб. : Издательство «Нестор-История», 2006. - 380 с.

23. Зотов А. Ф. Структура научного мышления / А. Ф. Зотов. М. : Политиздат, 1973. - 182 с.

24. Идеалы и нормы научного исследования : сб. науч. статей / отв. ред. В. С. Степин, А. П. Огурцов, Н. В. Мотрошилова и др. Минск : Изд-во БГУ, 1981. -431с.г —

25. Ильин В. В. Критерии научности знания / В. В. Ильин. М. : Высш. шк., 1989. -128 с.

26. Карнап Р. Значение и необходимость / Р. Карнап. М. : Изд-во иностр. лит., 1959.- 382 с.

27. Карнап Р. Философские основания физики. Введение в философию науки / Р. Карнап. М. : Едиториал УРСС, 2003. - 360 с.

28. Касавин И. Т. Миграция. Креативность. Текст / И. Т. Касавин. СПб. : РХГИ, 1998. - 408 с.

29. Касавин И. Т. Рациональность в познании и практике. Критический очерк / И. Т. Касавин, 3. А. Сокулер. М. : Наука, 1989 - 192 с.

30. Касавин И. Т. Традиции и интерпретации: Фрагменты исторической эпистемологии / И. Т. Касавин. СПб. : РХГИ, 2000. - 320 с.

31. Кезин А. В. Натуралистические подходы в эпистемологии XX века / А. В. Кезин. -М. : АО / РАН. ИНИОН, 2006. 100 с.

32. Косарева Л. М. Социокультурный генезис науки Нового времени / Л. М. Косарева. -М.: Наука, 1989. 160 с.

33. Кочергин А. А. Концепции естествознания: история и современность -Часть I, Философия и методология науки / А. А. Кочергин, А. Н Кочергин, А. Г. Егоров. М.: Международная академия наук педагогического образования, 1998. - 447 с.

34. Красота и мозг. Биологические аспекты эстетики / под ред. И. Ренчлера, Б. Херцбергер, Д. Эпстайна ; пер с англ. М. : Мир, 1995. - 335 с.

35. Куайн У. Слово и объект / У. Куайн. М.: Логос ; Праксис, 2000. - 386 с.

36. Кулюткин Ю. Н. Эвристические методы в структуре решений / Ю. Н.

37. Кулюткин. М. : Педагогика, 1970. - 232 с.

38. Кун Т. Структура научных революций / Т. Кун. М. : ООО «Издательство ACT» : ЗАО НИИ «Ермак», 2003. - 365 с.

39. Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ / И. Лакатос. М. : Наука, 1995. - 236 с.

40. Лакофф Д. Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории языка говорят нам о мышлении / Д. Лакофф. М. : Языки славянской культуры, 2004. - 792 с.

41. Лакофф Дж. Метафоры, которыми мы живем / Дж. Лакофф, М. Джонсон. -М.: Едиториал УРСС, 2004. 256 с.

42. Латур Б. Нового времени не было. Эссе по симметричной антропологии / Б. Латур. СПб. : Изд-во Европ. ун-та в С.-Петербурге, 2006. - 240 с.

43. Лекторский В. А. Эпистемология классическая и неклассическая / В. А. Лекторский. М. : Едиториал УРСС, 2004. - 256 с.

44. Липский Б. И. Практическая природа истины / Б. И. Липский. Л. : Изд-воЛГУ, 1988.-152 с.

45. Лоренц К. Кантовская концепция a priori в свете современной биологии / К. Лоренц // Эволюция. Язык. Познание : сб. науч. статей / отв. ред. И. П. Меркулов. M : Языки русской культуры, 2000. - С. 15-42.

46. Лоренц К. Так называемое зло / К. Лоренц. М. : Культурная революция, 2008- 616 с.

47. Лоренц К. Кантовская концепция a priori в свете современной биологии / К. Лоренц // Эволюция. Язык. Познание : сб. науч. статей / отв. ред. И. П. Меркулов. M : Языки русской культуры, 2000. - С. 15-42.

48. Мамардашвили М. К. Как я понимаю философию / М. К. Мамардашвили. Прогресс, М. ; 1993. - 415 с.

49. Мамчур Е. А. Образы науки в современной культуре / Е. А. Мамчур. -М. : «Канон +» РООИ «Реабилитация», 2008. 400 с. 7

50. Мамчур Е. А. Проблема социокультурной детерминации научного знания / Е. А. Мамчур. М. : Наука, 1987. - 125 с.

51. Марков Б. В. Проблемы обоснования и проверяемости теоретического знания / Б. В. Марков. Л. : Изд-во ЛГУ, 1984. - 155 с.

52. Маркова Л. А. Человек и мир в науке и искусстве / Л. А. Маркова. М. : «Канон +» РООИ «Реабилитация», 2008. - 384 с.

53. Марр Д. Зрение. Информационный подход к изучению представления и обработки зрительных образов / Д. Марр. М. : Радио и связь, 1987. - 400 с.

54. Мартынович С. Ф. Факт науки и его детерминация / С. Ф. Мартынович. Саратов : Изд-во Саратовского университета, 1983. - 180 с.

55. Матурана У. Р. Древо познания / У. Р. Матурана, Ф. X. Варела. М. : Прогресс-Традиция, 2002. - 452 с.

56. Меркулов И. П. Эпистемология (когнитивно-эволюционный подход) / И. П. Меркулов. СПб.: Изд-во РХГА, 2006. - 416 с.

57. Мерло-Понти М. Феноменология восприятия / М. Мерло-Понти. -СПб.: Ювента, наука, 1999. 603 с.

58. Микешина Л. А. Новые образы познания и реальности / Л. А. Микешина, М. Ю. Опенков. М. : «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 1997.-240 с.

59. Михайловский В. Н. Философские основания естественно-научного познания: физика и философия / В. Н. Михайловский, А. Э. Назиров. Л. : Наука, Ленингр. отд-ние, 1990. - 166 с.

60. Мостепаненко М. В. Философия и физическая теория / М. В. Мостепаненко. Л. : Наука, Ленингр. отд-ние, 1969. - 240 с.

61. Найссер У. Познание и реальность / У. Найссер. М.: Прогресс, 1981. -232 с.

62. Наука и культура: Сб. науч. статей / Отв. ред. В. Ж. Келле. М. : Наука, 1984.-335 с.

63. Наука и научность в исторической перспективе: Сб. науч. статей / Под. общ. ред. Д. Александрова, М. Хагнера. СПб. : Европейский университет в Санкт-Петербурге; Алетейя, 2007. - 330 с.

64. Огурцов А. П. Дисциплинарная структура науки: ее генезис и обоснование / А. П. Огурцов. М. : Наука, 1988. - 255 с.

65. Панченко А. И. Философия, физика, микромир / А. И. Панченко. М. : Наука, 1988.-192,с.

66. Пестр Д. Социальная и культурологическая история науки: новые определения, новые объекты, новые практики / Д. Пестр // Вопросы истории естествознания и техники. 1996. - № 4. - С. 40-59.

67. Пиаже Ж. Генетическая эпистемология / Ж. Пиаже. СПб. : Питер, 2004. -160 с.

68. Пинч Т. Культура ученых и дисциплинарная риторика Электронный ресурс. URL: http://www.v- lab.unn.ru/texts/PinchCultureofScientists.htm

69. Полами М. Личностное знание / М. Полани. М. : Прогресс, 1985. -344 с.

70. Порус В. Н. Рациональность. Наука. Культура / В. Н. Порус. М. : «Гриф и К», 2002.- 352 с.

71. Порус В. И. У края культуры (философские очерки) / В. Н. Порус. М. : «Канон +» РООИ «Реабилитация», 2008. - 464 с.

72. Пружинил Б. И. Ratio Serviens? Контуры культурно-исторической эпистемологии / Б. И. Пружинин. М. : Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2009. - 423 с.

73. Рожанский И. Д Античная наука / И. Д. Рожанский. М. : Наука, 1980. -199 с.

74. Розин В. М. Визуальная культура и восприятие / В. М. Розин. М. : Едиториал УРСС, 2004. - 224 с.

75. Роуз Дж. Что такое культурологические исследования научного знания? / Дж. Роуз // Вопросы истории естествознания и техники. 1994. -№4.-С. 23-41.

76. Северцов А. Н. Эволюция и психика / А. Н. Северцов // Психологический журнал. 1982. - № 4. - С. 149-159.

77. Сокулер 3. А. Знание и власть: наука в обществе модерна / 3. А. Сокулер. СПб. : РХГИ, 2001. - 240 с.

78. Соловьев Э. Ю. Прошлое толкует нас: (Очерки по истории философии и культуры) / Э. Ю. Соловьев. М.; Политиздат, 1991. 432 с.

79. Степин В. С. Теоретическое знание / В. С. Степин. М. : Прогресс-Традиция, 2000. - 744 с.

80. Степин В. С. Философская антропология и философия науки / В. С. Степин. -М.: Высш. школа, 1992. 191 с.

81. Тихомиров О. К. Структура мыслительной деятельности человека / О. К. Тихомиров. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1969. - 304 с.

82. Уорф Б. Наука и языкознание / Б. Уорф // Новое в лингвистике. Вып. 1. -М.: Наука, 1960. - С. 92-106.

83. Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки / П. Фейерабенд. М.: Прогресс, 1986. - 544 с.

84. Филатов В. П. Научное познание и мир человека / В. П. Филатов. М. : Политиздат, 1989. 270 с.

85. Флек Л. Возникновение и развитие научного факта / Л. Флек. М. : Идея-Пресс, Дом интеллектуальной книги, 1998. - 220 с.

86. Холтон Дж. Тематический анализ науки / Д. Холтон. М. : Прогресс, 1981. - 382 с.1. I \

87. Чудинов Э. М. Природа научной истины / Э. М. Чудинов. М. : Наука, 1977. - 298 с.

88. Швырев В. С. Рациональность как ценность культуры. Традиция и современность / В. С. Швырев. М.: Прогресс-Традиция, 2003. - 176 с.

89. Швырев В. С. Теоретическое и эмпирическое в научном познании / В. С. Швырев. М.: Наука, 1978. - 382 с.

90. Шелер М. Положение человека в космосе / М. Шелер // Проблема 4 человека в западной философии : сб. науч. статей / отв. ред. П. С. Гуревич. М.: Прогресс, 1988. - С. 31-96.

91. Шулъц Д. П. История современной психологии / Д. П. Шульц, Э. С. Шульц^- СПб.: Евразия+, 1998. 528 с.

92. Эддингтон А. С. Теория относительности / А. С. Эддингтон. М. : КомКнига, 2007. - 507 с.

93. Эйнштейн А. Собрание научных трудов : в 4 т. / А. Эйнштейн. М.: Наука, 1965 -1967.

94. Юревич А. В. Социальная психология науки // А. В. Юревич. СПб.: Изд-во РХГИ 2001. - 352 с.

95. Abel T. Memory suppressor genes: inhibitory constraints on the storage of long-term memory / T. Abel, K. C. Martin, D. Bartsch, E. R. Kandel // Science. -1998.-Vol. 279.- P. 338-341.

96. Anderson J. R. Human Memory: An Adaptive Perspective / J. R. Anderson, R. Milson // Psychological Review. 1989. - Vol. 96. - P. 703-719.

97. Atran S. Cognitive Foundations of Natural History: Towards an Anthropology of Science / S. Atran. Cambridge : Cambridge University Press, 1990.-376 p.

98. Axelrod R. The evolution of co-operation / R. Axelrod, W. D. Hamilton // Science.-1981.-Vol. 211.- P. 1390-1396.

99. Bailenson J. A bird's eye view: Biological categorization and reasoning within and across cultures / J. Bailenson, M Shum., Atran, J. Coley, D. Medin // Cognition. 2002. - Vol. 84. - P. 1-53.

100. Barinaga M. Is There a Female Style of Doing Science? / M. Barinaga // Science. 1993. - Vol. 260. - P. 384-391.

101. Baron-Cohen S. Mindblindness: An Essay on Autism and Theory of Mind / S. Baron-Cohen. Cambridge, MH : MIT Press, 1995.- 197 p.

102. Baron-Cohen S. Sex differences in the brain: Implications for explaining autism / S. Baron-Cohen, R.C. Knickmeyer, M.K. Belmonte // Science. 2005. -Vol.310. - P. 819-823

103. Beale J. M. Categorical effects in the perception of faces / J. M. Beale, F. C. Keil // Cognition. 1995. - Vol. 51. - P. 1-23.

104. Berlin B. Ethnobiological classification / B. Berlin. Princeton : Princeton University Press, 1992. - 364 p.

105. Bersoff, D. M. Culture, context, and the development of moral accountability judgments / D. M. Bersoff, J. G. Miller // Developmental Psychology. 1993. -Vol. 29. - P. 664-676.

106. Biagioli M. Galileo's patronage / M. Biagioli // History of science. 1990. -Vol. 28.- Vol. 79.-P. 1-62.

107. Blickenstaff J. C. Women and science careers: leaky pipeline or gender filter / J. C. Blickenstaff// Gender and Education. 2005. - Vol. 17 (4). - P. 372-373.

108. Boroditsky L. Does language shape thought?: English and Mandarin speakers'conceptions of time / L. Boroditsky // Cognitive Psychology. 2001. -Vol. 43.-P. 1-22.

109. Bourtchuladze R. Deficient long-term memory in mice with a targeted mutation of the cAMP-responsive element-binding protein / R. Bourtchuladze, B. Frenguelli, J. Blendy, D. Cioffi, G. Schutz, A.J. Silva // Cell. 1994. - Vol. 79. -P. 59-68.

110. Boyd R. Culture and evolutionary process / R. Boyd, P. Richerson. -Chicago. : University Of Chicago Press, 1985. 340 p.

111. Brown A. Domain-specific principles affect learning and transfer in children / A. Brown 11 Cognitive Science. 1990. - Vol. 14. - P. 107-133.

112. Brown C. Language and Living Things: Uniformities in Folk Classification and Naming / C. Brown. New Brunswick, N. J. : Rutgers University Press, 1984. -306 p.

113. Brown D. Human Universals / D. Brown. New York : McGraw-Hill, 1991. - 220 p.

114. Bruner J. S. On the Perception of Incongruity: A Paradigm / J. S. Bruner, L. Postman // Journal of Personality. 1949. - Vol. 18. - P. 206-223.

115. Butterworth B. What counts: How every brain is hardwired for math / B. Butterworth. New York : Free Press, 1999. - 432 p.

116. Carruthers P. Architecture of the Mind: Massive Modularity and the Flexibility of Thought / P. Carruthers. Oxford, GBR : Clarendon Press, 2006. -480 p.

117. Casson R. Schemata in Cognitive Anthropology // Annual Review of Anthropology. 1983. - Vol. 12. - P. 429-462.

118. Ceci S. J. The effects of context on cognition: Postcards from Brazil / S. J. Ceci, A. Roazzi. // Mind in Context / R. J. Sternberg, R. K. Wagner (Eds.). -Cambridge : Cambridge University Press, 1997. P. 74-101.

119. Cheney D. How Monkeys See the World / D. Cheney, R. Seyfarth. -Chicago : Chicago University Press, 1990. 388 p.

120. Choi I. Culture and judgment of causal relevance /1. Choi, R. Dalai, C. Kim-Prieto, H. Park // Journal of Personality and Social Psychology. 2003. - Vol. 84. - P. 46-59.

121. Chomsky N. Review of «Verbal Behavior» by B. F. Skinner / N. Chomsky // Language. 1959. - Vol. 35. -P. 26-58.

122. Chorney M. J. A quantitative trait locus (QTL) associated with cognitive ability in children / M. J. Chorney // Psychological Science. 1998. - Vol. 9. - P. 159-166.

123. Chua H. F. Cultural variation in eye movements during scene perception / H. F. Chua, J. E. Boland, R. E. Nisbett // Proceedings of the National Academy of Sciences USA.-2005.-Vol. 102.- P. 12629-12633.

124. Churchland P. S. A Critique of Pure Vision / V. S. Ramachandran, T. J. Sejnowski // Large-scale neuronal theories of the brain / C. Koch, Joel L. Davis (eds.). Cambridge, MA : MIT Press, L994 - P. 23-60.

125. Clark A. Being there: Putting brain, body, and world together again / A. Clark. Cambridge, MA : MIT Press, 1997. - 269 p.

126. Cognitive Linguistics Research, 35.1 : Body, Language, and Mind, Volume 1 : Embodiement / T. Ziemke (Ed.). Berlin, DEU : Mouton de Gruyter, 2008. -460 p.

127. Cognitive models of science. Minnesota Studies in the Philosophy of Science / R. Giere (Ed.). Minneapolis, MN, USA : University of Minnesota Press, 1992.-Vol. 15.-508 p.

128. Cole M. The cultural context of learning and thinking / M. Cole, J. Gay, J. Glick, D. Sharp. New York : Basic Books, 1971. - 304 p.

129. Collins H. M. Surviving closure: post-rejection adaptation and plurality in science / H. M. Collins // American sociological review. 2000. - Vol. 65. - P. 824-845.

130. Collins H. M. The Meaning of Data: Open and Closed Cultures in the Search for Gravitational Waves / H. M. Collins // American Journal of Sociology. 1998. - Vol. 104.-P. 293-338.

131. Collins H. M. The Seven Sexes: A Study in the Sociology of a Phenomenon, or the Replication of Experiments in Physics / H. M. Collins // Sociology. 1975. -Vol. 9.- P. 205-224.

132. Collins H. M. The TEA Set: Tacit Knowledge and Scientific Networks / H. M. Collins // Science Studies. 1974. - Vol. 4. - P. 165-186.

133. Cosmides L. Are humans rational thinkers after all? Rethinking some conclusions from the literature on judgment under uncertainty / L. Cosmides, J. Tooby // Cognition. 1996. - Vol. 58. - P. 1-73.

134. Cosmides L. The logic of social exchange: Has natural selection shaped how humans reason? Studies with the Wason's selection task / L. Cosmides // Cognition. 1989. - Vol. 31. - P. 187-276.

135. Cousins S. D. Culture and self-perception in Japan and the United States / S. D. Cousins // Journal of Personality and Social Psychology. 1989. - Vol. 56. - P. 124-131.

136. Gibbons M. The new production of knowledge: the dynamics of science and research in contemporary societies / M. Gibbons, C. Limoges, H. Nowotny, S. Schwartzman, P. Scott, M. Trow. London : Sage Publications, 1994. - 192 p.

137. Crain S. Structure dependence in children's language / S. Crain, M. Nakayama // Language. 1986. - Vol. 62. - P. 522-543.

138. D'Errico F. A new look at the Berekhat Ram figurine: Implications for the origins of symbolism / F. D'Errico, A. Nowel // Cambridge Archaeological Journal. 2000. - Vol. 10.-P. 123-167.

139. Dale P. Genetic influence on language delay in two-year-old children / P. Dale, E. Simonoff, D. Bishop, T. Eley, B. Oliver, T. Price, S. Purcell, J. Stevenson, R. Plomin // Nature Neuroscience. 1998. - Vol. 1. - P. 324-328.

140. Damasio A. R. The brain binds entities and events by multiregional activation from convergence zones / A. R. Damasio // Neural Computation. -1989.-Vol. l.-P. 123-132.

141. Danbar R. Grooming, gossip and the evolution of language / R. Danbar. -Cambridge : Harvard University Pres, 1996. 242 p.

142. Dasen P. R. Cross-cultural Piagetian research: A summary / P. R. Dasen // Journal of Crosss-Cultural Psychology. 1972. - Vol. 7. - P. 75-85.

143. Deacon T. W. The symbolic species the co-evolution of language and the brain / T. W. Deacon. - London : W. W. Norton & Company, 1997. - 528 p.

144. Diettrich O. A Physical Approach to the Construction of Cognition and to Cognitive Evolution // Foundations of Science, special issue on «The Impact of Radical Constructivism on Science» (ed. by A. Riegler), 2001. Vol. 6. - No. 4. -P. 273-341.

145. Draper P. Sociobiological perspective on human reproductive strategies / P. Draper, H. A. Harpending 11 Sociobiological perspectives on human development / K. B. MacDonald (ed.). New York : Springer, 1988. - P. 340-372.

146. Eimas P. D. On infant speech perception and the acquisition of language / P. D. Eimas, J. L. Miller, P. W. Jusczyk // Categorical perception: The groundwork of cognition / S. Harnad (Ed.). Cambridge : Cambridge University Press. -1987.- P. 161-195.

147. Eimas P. D. Selective adaptation of linguistic feature detectors / P. D. Eimas, J. D. Corbit // Cognitive Psychology. 1973. - Vol. 4. - P. 99-109.

148. Epistemology and Emotions / D. Kuenzle. (Ed.). Abingdon, Oxon, GBR :

149. Ashgate Publishing, Limited, 2008. 211 p./

150. Evolution of Mind: Fundamental Questions and Controversies / Gangestad Steven W. (Ed). New York, NY, USA : Guilford Press, 2007. 448 p. ,

151. Fausto-Sterling A. Myths of gender: Biological theories about women and men / A. Fausto-Sterling. New York : Basic Books, 1992. - 320 p.

152. Ferber M. A. Citations and Networking / M. A. Ferber // Gender and Society. 1988. - Vol. 2 (1). - P. 82-89.

153. Ferber M. A. Citations: Are They an Objective Measure of Scholarly Merit? / M. A. Ferber // Signs. 1986. - Vol. 11 (2). - P. 381-389.

154. Flint J. The genetic basis of cognition / J. Flint 11 Brain. 1999. - Vol. 122. - P. 2015-2031.

155. Forman P. Weimar Culture, Causality, and Quantum Theory, 1918-1927: Adaptation by German Physicists and Mathematicians to a Hostile Intellectual Environment / P. Forman // Historical studies in the Physical Sciences. 1971. - Vol. 3.-P. 1-115.

156. Frandiskasis J. M. LIM-Kinase-1 hemizygosity implicated in impaired visuospatial constructive cognition / J. M. Frandiskasis, A. K. Ewart, C. A Morris // Cell. 1996. - Vol. 86. - P. 59-69.

157. Galison P. How Experiments End / P. Galison. Chicago : University of Chicago Press, 1987. - 330 p.

158. Galison P. Image and Logik: A Material Culture of Microphysics / P. Galison. Chicago : University of Chicago Press, 1997. - 956 p.

159. Gardiner H. W. Life across cultures: Cross-cultural human development / H. W. Gardiner, J. D. Mutter, C. Kosmitzki. Boston : Allyn & Bacon, 1998. - 3841. P

160. Gay J. The new mathematics and the old culture / J. Gay, M. Cole. New York : Holt, Rinehart and Winston, 1967. - 100 p.

161. Gelman S. A. Categories and induction in young children / S. A. Gelman, E. M. Markman // Cognition. 1986. - Vol. 23. - P. 183-209.

162. Gelman S. A. Young children's inductions from natural kinds: The role of categories and appearances / S. A. Gelman, E. M. Markman // Child Development. 1987.-Vol. 58.- P. 1532-1541.

163. Giere R. Visual models and scientific judgment / R. Giere // Picturing Knowledge: Historical and Philosophical Problems Concerning the Use of Art in Science / B. Baigrie (ed.). Toronto : University of Toronto Press, 1996. - P. 269-302.

164. Gilbert G. N. The transformation of research findings into scientific knowledge / G. N. Gilbert // Social Studies of Science. 1976. Vol. 6. - P. 281306.

165. Gilbert S. The Importance of Feminist Critique for Contemporary Cell Biology / S. Gilbert // Hypatia. 1988. - Vol. 3(1).- P. 61-76.

166. Goodale M. A. Separate visual pathways for perception and action / M. A. Goodale, A. D. Milner 11 Trends in Neurosciences. 1992. - Vol. 15. - P. 20-25.

167. Gopnik A. The scientist as child / A. Gopnik // Philosophy of Science. -1996.-Vol. 63.- P. 485-514.

168. Gopnik A. Words, Thoughts and Theories / A. Gopnik, A. Meltzoff. -Cambridge : The MIT Press, 1997. 350 p.

169. Gopnik M. Impairments of tense in a familial language disorder / M. Gopnik // Journal of Neurolinguistics. 1994. - Vol. 8. - P. 109-133.

170. Gopnik M. Familial aggregation of a developmental language disorder / M. Gopnik, M. Crago // Cognition. 1991. - Vol. 39. - P. 1-50.

171. Ml. Gopnik M. Language deficits and genetic factors / M. Gopnik // Trends in Cognitive Science. 1997. - Vol. 1 (1). - P. 5-9.

172. Götz K. A new visual aesthetic sensitivity test (VAST): I Construction and -psychometric properties / K. Götz, A. Borisy; R. Lynn, H. Eysenck.// Perceptual and Motor Skills. 1979. - Vol. 49. - P. 795-802.

173. Gould P. Women and the culture of university physics in late nineteenth-century Cambridge / P. Gould // BJHS. 1997. - Vol. 30. - P. 127-149.

174. Gray J. R. Neurobiology of intelligence: science and ethics / J. R. Gray, P. M. Thompson // Nature Reviews Neuroscience. 2004. - Vol. 5. - P. 471-482.

175. Griggs R. A. The elusive thematic-materials effect in Wason's selection task / R. A. Griggs, J. R. Cox // British Journal of Psychology. 1982. - Vol. 73. - P. 407-420.

176. Harrington A. Metaphoric connections: holistic science in the shadow of the Third Reich / A. Harrington // Social Research. 1995. - Vol. 62 (2). - P. 357385.

177. Hartsock N. The Feminist Standpoint / N. Hartsock // Discovering Reality / S. Harding and M. B. Hintikka (eds.). Holland; Boston; London : D. Riedel Publishing Company, 1983. - P. 283-310.

178. Hays T. Ndumba folkbiology and general principles of ethnobotanical classification and nomenclature / T. Hays // American Anthropologist. 1983. -Vol. 85.-P. 592-611.

179. Henrion C. Women in Mathematics: The Addition of Difference / C. Henrion. Bloomington : Indiana University Press, 1997. - 293 p.

180. Hill C., Corbett Ch., Rose A. Why So Few? Women in Science, Technology, Engineering, and Mathematics Электронный ресурс. URL: http://www.aauw.org/learn/research/upload/whysofewexecsummary.pdf

181. Hodgson D. Art, Perception and Information Processing: An Evolutionary Perspective / D. Hodgson // Rock Art Research. 2000. - Vol. 17. - N. 1. - P. 334.

182. Hubbard R. The Politics of Women's Biology / R. Hubbard. New Brunswick : Rutgers University Press, 1990. - 240 p.

183. Iwawaki S. A new visual aesthetic sensitivity test (VAST): II Cross-cultural comparison between England and Japan / S. Iwawaki, K. Götz, H. Eysenck // Perceptual and Motor Skills. 1979. - Vol. 49. - P. 859-862.

184. Jackendoff R. S. Consciousness and the Computational Mind / R. S. Jackendoff. Cambridge: MIT Press, 1987. - 376 p.

185. Ji L. Culture, change, and prediction / L. Ji, R. E. Nisbett, Y. Su // Psychological Science. 2001. - Vol. 12. - P. 450-456.

186. Johnson M. H. Biology and Cognitive Development: The Case of Face Recognition / M. H. Johnson, J. Morton. Oxford: Wiley-Blackwell, 1991. - 192 P

187. Johnson M. The Body in the Mind: The Bodily Basis of Meaning, Imagination and Reason / M. Johnson. Chicago. : University Of Chicago Press 1987.- 272 p.

188. Kahneman D. Judgment under uncertainty: heuristics and biases / D. Kahneman, P. Slovic, A. Tversky. Cambridge. : Cambridge University Press, 1982.-544 p.

189. Keil F. C. The acquisition of natural kinds and artifact terms / F. C. Keil. // Language learning and concept acquisition / W. Demopolous W., Marras M (Eds.). -Norwood, N. J. : Ablex Publishing, 1986. P. 133-153.

190. Keller E. F. Developmental Biology as a Feminist Cause? / E. F. Keller // Osiris. 1997. - Vol.12. - P. 16-28.

191. Keller E. F. A Feeling for the Organism: The Life and Work of Barbara McClintock / E. F. Keller. New York : Times Books, 1996. - 272 p.

192. Kellman P. J. Perception of partly occluded objects in infancy / P. J. Kellman, E. S. Spelke // Cognitive Psychology. 1983. - Vol. 15. - P. 483-524.

193. Kellogg R. Children's drawings, children's minds / R. Kellogg. New York : Mayfield Pub Co, 1979. - 244 p.

194. Kirsh D. On distinguishing epistemic from pragmatic action / D. Kirsh, P. Maglio // Cognitive Science. 1994. - Vol.18. - P. 513-549.

195. Kitayama S. Perceiving an object and its context in different cultures: A cultural look at New Look / S. Kitayama, S. Duffy, T. Kawamura, J. Larsen // Psychological Science. 2003. - Vol. 14. - P. 201-206.

196. Klahr D. Exploring Science. The cognition and development of discovery processes / D. Klahr. Cambridge : The MIT Press, 2000. - 255 p.

197. Klein S. B. Decisions and the evolution of memory: Multiple systems, multiple functions / S. B. Klein, L. Cosmides, J. Tooby, S. Chance // Psychological Review. 2002. - Vol. 109. - P. 306-329. ' ,

198. Klein U. Paper tools in-Experimental Cultures / U. Klein // Studies in History and Philosophy of Science. 2001. - Vol. 32. - No. 2. - P. 265-302.

199. Knorr-Cetina K. Epistemic Cultures: Forms of Reason in Science / K. Knorr-Cetina // History of Political Economy. 1991. - Vol. 23. - No. 2. - P. 105122.

200. Knorr-Cetina K The manufacture of Knowledge: an essay on the constructivist and contextual nature of science / K. Knorr-Cetina. N. Y. : Pergamon Press, 1981.-200 p.

201. Kuhn D. Connecting scientific'and informal reasoning / D. Kuhn // Merrill-Palmer Quarterly. 1993. - Vol. 39. - P. 74-103.

202. Kuhnen U. Cross-cultural variations in identifying embedded figures: Comparisons from the United States, Germany, Russia, and Malaysia / U. Kuhnen, B. Hannover, U. Roeder // Journal of Cross-Cultural Psychology. 2001. - Vol. 32,- P. 365-371.

203. Lakoff G. Philosophy in the flesh: The embodied mind and its challenge to western thought / G. Lakoff., M. Johnson. New York : Basic Books, 1999. - 624

204. Latour B. Laboratory Life: The construction of Scientific Facts / B. Latour., S. Woolgar. Princeton : Princeton University Press, 1986. - 296 p.

205. Latour B. Science in Action: How to Follow Scientists and Engineers through Society / B. Latour. Milton Keynes : Open University Press, 1987. -288 p.

206. Latour B. The Pasteurization of France / B. Latour. Cambridge, Mass., and London, Harvard University Press, 1988. - 273 p.

207. Law J, Engineering and Sociology in a Military Aircraft Project: A Network Analysis of Technological Change / J. Law, M. Callon // Social Problems. 1988. -Vol.35. - P. 284-297.

208. Leakey R. The origin of humankind / R. Leakey. New. York : Basic Books, 1984. - 190 p.

209. Lee F. Explaining real life events: How culture and domain shape attributions / F. Lee, M. Hallahan, T. Herzog // Personality and Social Psychology Bulletin. 1996. - Vol. 22. - P. 732-741.

210. Leslie A. Do six-month old infants perceive causality? / A. Leslie, S. Keeble // Cognition. 1987. - Vol. 25. - P. 265-288.

211. Leslie A. Pretending and believing: issues in the theory of ToMM / A. Leslie //Cognition. 1994. Vol. 50. - P. 211-238.

212. Levin D. T. Failure to detect changes to attended objects in motion pictures / D. T. Levin, D. J. Simons // Psychonomic Bulletin and Review. 1997. - Vol. 4. -P. 501-506.

213. Levinson S. C: Language and space / S. C. Levinson // Annual Review of Anthropology. 1996. - Vol. 25. - P. 353-382.

214. Levinson S. C. Returning the tables: Language affects spatial reasoning / S. C. Levinson, S. Kita, D. Haun, B. H. Rasch // Cognition. 2002. - Vol. 84. - P. 155-188;

215. Li P. Turning the tables: Language and spatial reasoning / P. Li, L. Gleitman // Cognition. 2002. - Vol. 83. - P. 265-294.

216. Lickliter R. The Fallacy of Partitioning: Epigenetics' Validation of the Organism-Environment System / R. Lickliter // Ecological Psychology. 2009. -Vol. 21.-P. 138-146.

217. Liebenberg L. The Art of Tracking: The Origin of Science / L. Liebenberg. -Cape Town : David Philip Publishers, 1990. 192 p.

218. Light P. The conservation task as an interactional setting / P. Light, N. Buckingham, A. Robbins // British. Journal of Educational Psychology. 1979. -Vol.49. - P. 304-310.

219. Lloyd G. The Man of Reason: «male» and «female» in Western philosophy / G. Lloyd. Minneapolis : University of Minnesota Press, 1984. - 168 p.

220. Lopez A. The tree of life: Universals of folk-biological taxonomies and inductions / A. Lopez, S. Atran, J. Coley, D. Medin, E. Smith // Cognitive Psychology. 1997. - Vol. 32. - P. 251-295.

221. Lumsden C. J. Promethean Fire: Reflections on the Origin of Mind / C. J. Lumsden, E. O. Wilson. Cambridge: Harvard University Press, 1983. - 216 p.

222. Lynch M. Art and Artifact in Laboratory Science. A Study of Shop Work and Shop Talk in a Research Laboratory / M. Lynch. London : Routledge & KeganPaul, 1985.- 180 p.

223. MacDonald K. B. Social and personality development. An evolutionary synthesis / K. B. MacDonald. New York : Springer, 1988. - 340 p.

224. Mania D. Deliberate engravings on bone artefacts of Homo erectus / D. Mania, U. Mania // Rock Art Research. 1988. - Vol. 5. - P. 91-107.

225. Markus H. R. Selfways: Diversity in modes of cultural participation / H. R. Markus, P. R. Mullally, S. Kitayama // The conceptual self in context / U. Neisser, D. Jopling (Eds.). Cambridge : Cambridge University Press, 1997. - P. 13-61.

226. Masuda T. Attending holistically versus analytically: Comparing the context sensitivity of Japanese and Americans / T. Masuda, R. E. Nisbett // Journal of Personality and Social Psychology. 2001. - Vol. 81. - P. 922-934.

227. Mayr E. Behavior programmers and evolutionary strategies / E. Mayr // American Scientist. 1974. - Vol. 62. - P. 650-659.

228. McGarridge J. Conservation accidents / J. McGarridge, M. Donaldson // Cognition. 1974. - Vol. 3. - P. 341-350.

229. Miller G. F. The mating mind: how sexual choice shaped the evolution of human nature / G. F. Miller. London : Anchor, 2000. - 528 p.

230. Miller J. G. Cultural influences on the development of conceptual differentiation in person description / J. G. Miller // British Journal of Developmental Psychology. 1987. - Vol. 5 (4). - P. 309-319.

231. Mithen S. On Early Palaeolithic «concept-mediated» marks, mental modularity and the origins of art / S. Mithen // Current Anthropology. 1996. -Vol. 37.- P. 666-670.

232. Mithen S. Palaeoanthropological perspectives on the theory of mind / S. Mithen // Understanding Other Minds / S. Baron-Cohen, H. Talgar-Flusberg and D. Cohen (eds.). Oxford : Oxford University Press, 2000. - P. 488-502.

233. Mithen S. The Prehistory of the Mind / S. Mithen. London and New York : Thames & Hudson, 1996. - 288 p.

234. Morris M. W. Culture and cause: American and Chinese attributions for social and physical events / M. W. Morris, K. Peng // Journal of Personality and Social.Psychology. 1994. - Vol. 67. - P. 949-971.

235. Murray M. Women becoming mathematicians: creating a professionalidentity in post-World War II America / M. Murray. Cambridge, MA: The MIT Press. - 297 p.

236. Nelson C. A. Change and continuity in neurobehavioral development: lessons from the study of neurobiology and neural plasticity / C. A. Nelson // Infant Behavior and Development. 1999. - Vol. 22(4). - P. 415- 429.

237. Oldenziel R. Making Technology Masculine: Men, Women and Modern

238. Machines in America / R. Oldenziel. Amsterdam : Amsterdam University Press, 1999.-271 p.

239. Oppenheim J. The Other World: Spiritualism and Psychical Research in England, 1850-1914 / J. Oppenheim. Cambridge-:'Cambridge University Press, 1985.-532 p.

240. Peng K. Culture, dialectics, and reasoning about contradiction / K. Peng, R. E. Nisbett // American Psychologist. 1999. - Vol. 54. - P. 741-754.

241. Penn D. S. Causal Cognition in Human and Nonhuman Animals: A Comparative, Critical Review / D. S. Penn, D. J. Povinelli // Annu. Rev. Psychol. -2007. Vol. 58. - P. 97-118.

242. Perner J. Understanding the representational mind / J. Perner. -Cambridge, MA : MIT Press, 1991. 362 p.

243. Pickering A. Against putting the phenomena first: the discovery of the weak neutral current / A. Pickering // Studies in History and Philosophy of Science.- 1984.-Vol. 15.- P. 85-117.

244. Pickering A. Constraints on controversy: the case of the magnetic monopole / A. Pickering // SociarStudies of Science. 1981. - Vol. 11. - P. 63-93.

245. Pickering A. Sociological problems of high-energy physics / A. Pickering, W. P. Trower // Nature. 1985. - Vol. 318 (21). - P. 243-245.

246. Pickering A. The Hunting of the Quark / A. Pickering // Isis. 1981. -Vol. 72.- P. 216-236.

247. Pinch T. J. The Sun-Set: on the presentation of certainty in scientific life / T. J. Pinch// Social Studies of Science. 1981. - Vol. 11. - P. 131-158.

248. Pinch T. The social construction of facts and artifacts: Or how the sociology of science and the sociology of technology might benefit each other / T. Pinch, W. Bijker^Social Studies of Science. 1984. - Vol. 14. - P. 399441.

249. Pinker S. Natural language and natural selection / S. Pinker, P. Bloom // Behavioral and Brain Sciences. 1990. - Vol. 13. - P. 707-784.

250. Potts R. Early Hominid Activities at Olduvai Gorge / R. Potts. New York : Transaction Publishers, 1988. - 407 p.

251. Povinelli D. Folk Physics for Apes: The Chimpanzee's Theory of How the World Works / D. Povinelli. Oxford : Oxford University Press, 2000. - 408 p.

252. Rheinberger H.-J. Scrips and scribbles / H.-J. Rheinberger // Modern Language Notes. 2003. - Vol.118. - P. 622-636.

253. Rheinberger H.-J. Towards History of Epistemic Things: Synthesizing Proteins in the Test Tube / H.-J. Rheinberger. Stanford : Stanford University Press, 1997.-340 p.

254. Rifkin W. D. Negotiating expert status: who gets taken seriously / W. D. Rifkin, B. Martin // IEEE Technology and Society Magazine. 1997. - Vol. -16(1).-P. 30-39.

255. Rizzolatti G. Neurophysiological mechanisms underlying action understanding and imitation / G. Rizzolatti, L. Fogassi, V. Gallese // Nature Reviews Neuroscience. 2001. - Vol. 2. - P. 661-670.

256. Roberson D. Color categories are not universal: Replications and new evidence from a Stone-age culture / D. Roberson, I. Davies, J. Davidoff // Journal of Experimental Psychology: General. 2000. - Vol. 129. - P. 369398;

257. Roberson D. Colour categories in Himba: Evidence for the cultural relativity hypothesis / D. Roberson, J. Davidoff, I. R. L. Davies, L. Shapiro // Cognitive Psychology. 2005. - Vol. 50. - P. 378-411.

258. Rosser S. V. Female-Friendly Science / S. V. Rosser. New York : Teachers College Press, 1990. - 159 p.

259. Rossiter M. Women Scientists in America / M. Rossiter. Baltimore : The Johns Hopkins University Press, 1982. - 528 p.

260. Ruddick S. Maternal thinking / S. Ruddick // Mothering: Essays in Feminist Theory / J. Trebilcot (ed.). Totowa, NJ: Rowman and Allanheld, 1983. P. 213-230.

261. Russett C. E. Sexual science: The Victorian construction of womanhood / C. E. Russett. Cambridge : Harvard University Press, 1989. - 256 p.

262. Saxe R. The perception of causality in infancy / R. Saxe, S. Carey I I Acta Psychologia. 2006. -Vol. 123.- P. 144-165.

263. Schacter D. L. The Seven Sins of Memory: How the Mind Forgets and Remembers / D. L. Schacter. New.York : Mariner Books, 2001. - 288 p.

264. Schiebinger L. The mind has no sex?: women in the origins of modern science / L. Schiebinger. Harvard : Harvard University Press, 1989. - 368 p.

265. Schore A. N. Attachment and the regulation of the right brain / A. N. Schore // Attachment and Human Development. 2000. - Vol. 2. - P. 23-47.

266. Shapin St. A Social History of Truth: Civility and Science in Seventeenth-Century England / St. Shapin. Chicago : University of Chicago Press, 1994. -476 p.

267. Shepard R. N. Ecological constraints on internal representations: Resonant kinematics of perceiving, imagining, thinking, and dreaming / R. N. Shepard // Psychological Review. 1984. - Vol. 91. - P. 417^147.

268. Siegel D. J. The developing mind. Toward a neurobiology of interpersonal experience / D. J. Siegel. New York : Guilford Press, 1999. -394 p.

269. Siegel P. T. The psychological consequences of Turner syndrome and review of the National Cooperative Growth Study psychological substudy / P. T. Siegel, R. Clopper, B. Stabler // Pediatrics. 1998. - Vol. 102. - P. 488-491.

270. Slater A. Shape constancy and slant perception at birth / A. Slater, V. Morison // Perception. 1985. - Vol. 14. - P. 337-344.

271. Smith L. The development of embodied cognition: Six lessons from babies / L. Smith, M. Gasser 11 Artificial Life. 2005. - Vol. 11. - P. 13-29.

272. Sonnert G. Gender Differences in Science Careers: The Project Access Study / G. Sonnert, G. Holton. New Brunswick : Rutgers University Press,1995.- 187 p.

273. Spear M. G. The biasing influence of pupil sex in a science making exercise / M. G. Spear 11 Science for girls? / A. Kelly (ed.). Milton Keynes, Open University Press, 1987. - P. 46-51.

274. Spelke E. S. Origins of knowledge / E. S. Spelke, K. Brienlinger, J. Macombre, K. Jacobson // Psychological Review. 1992. - Vol. 99. - P. 605632.

275. Spencer S. J. Stereotype threat and women's math performance / S. J. Spenser, C. M. Steele, D. M. Quinn // Journal of Experimental Social Psychology. 1999. - Vol. 35 (1). - P. 4-28.

276. Steinpreis R. E. The Impact of Gender on the Review of the Curricula Vitae of Job Applicants and Tenure Candidates: A National Empirical Study / R. E. Steinpreis, K. A. Anders, D. Ritzke // Sex Roles. 1999. - Vol. 41. - P. 509-528.

277. Stenrberg R. Metaphors of Mind / R. Stenberg. New York: Cambridge University Press, 1990. - 364 p.

278. The adapted mind: Evolutionary psychology and the generation of culture / J. Barkow, L. Cosmides, J. Tooby (Eds.). New York: Oxford University Press, 1992.-688 p.

279. Theories of Theories of Mind / P. Carruthers, P. K. Smith (eds.). -Cambridge : Cambridge University Press, 1996. 408 p.

280. Thompson P. M. Genetic influences on brain structure / P. M. Thompson // Nature Neuroscience. 2001. - Vol. 4. - P. 1253-1258;

281. Traweek S. Beamtimes and Lifetimes: The world of high energy physics / S. Traweek. Cambridge : Harvard University Press, 1988. - 206 p.

282. Trivers R. L. The evolution of reciprocal altruism / R. L. Trivers // Quarterly Review of Biology. 1971. - Vol. 46. - P. 35-57.

283. Tulving E. Episodic and Semantic memory / E. Tulving // Organization of memory / E. Tulving, W. Donaldson (eds.). New York : Academic Press, 1972.- P. 381-403.

284. Tweney R. D. Faraday's discovery of induction: A Cognitive Approach / R. D. Tweney // Faraday rediscovered: Essays on the life and work of Michael

285. Faraday, 1791-1867 / D. Gooding, F. A. J. L. James (Eds.). New York: Stockton Press, 1985.- P. 189-210.

286. Understanding Other Minds / S. Baron-Cohen, H. Talgar-Flusberg and D. Cohen (eds.). Oxford : Oxford University Press, 2000. - 530 p.

287. Van der Lely H. Past tense morphology in specifically language impaired and normally developing children / H. Van der Lely, M. Ullman // Language and Cognitive Processes. 2001. - Vol. 16. - P. 177-217.

288. Van der Veen J., Cook-Gumperz J. The Role of Narratives in the Co-construction of Community Identity in Physics Электронный ресурс. URL: http://web.physics.ucsb.edu/~jatila/

289. Varela F. Embodied mind / F. Varela, E.Thompson, E. Rosch. -Cambridge, MA : MIT Press, 1991. 328 p.

290. Visalberghi E. Primate causal understanding in the physical and psychological domains / E. Visalberghi, M. Tomasello // Behav. Process. -1998.-Vol. 42.-P. 189-203.

291. Walton G. M. Latent ability: Grades and test scores systematically underestimate the intellectual ability of negatively stereotyped students / G. M. Walton, S. J. Spencer // Psychological Science. 2009. - Vol. 20 (9). - P. 1132-1139.

292. Warwick A. Cambridge mathematics and Cavendish physics: Cunningham, Campbell and Einstein's relativity 1905-1911. Part I: The uses of theory / A. Warwick // Studies in History and Philosophy of Science. 1992. -Vol. 23.-P. 625-656.

293. Wason P. C. Psychology of reasoning: Structure and Content / P. C. Wason, P. H. Johnson-Laird. Cambridge, Mass. : Harward University Press, 1972.-272 p.

294. Wellman H. M. The child's theoiy of mind / H. M. Wellman. -Cambridge, MA : MIT Press, 1990. 358 p.

295. Wenneras C. Nepotism and Sexism in Peer Review / C. Wenneras, A. Wold // Nature. 1997. - Vol. 387. - P. 341-343.

296. Williams G. C. Adaptation and natural selection / G. C. Williams. -Princeton : Princeton University Press, 1966. 320 p.

297. Within H. A. Psychological differentiation in cross-cultural perspective / H. A. Witkin, J. W. Berry // Journal of Cross Cultural Psychology. 1975. -Vol. 6.-P. 4-87.

298. Woolgar S. W. Discovery: logic and sequence in a scientific text / S. W. Woolgar // The Social process of scientific investigation / K. Knorr-Cetina, R. Krohn, and R. Whitley (eds.). Dordrecht and Boston : D. Reidel, 1981. - P. 239-268.

299. Woolgar S. W. Writing an intellectual history of scientific development: The use of discovery accounts / S. W. Woolgar // Social Studies of Science. -1976.-Vol. 6.-P. 395^422.

300. Wylie A. The Constitution of Archaeological Evidence: Gender Politics and Science / A. Wylie // The Disunity of Science: Boundaries, Contexts, and Power / P. Galison, D. J. Stump (eds.). Stanford : Stanford University Press, 1996.-P. 311-343.

301. Wylie A. The Engendering of Archaeology: Reflguring Feminist Science Studies / A. Wylie 11 Osiris. 1997. - Vol. 12. - P. 80-99.

302. Wynn K. An evolved capacity for number / K. Wynn // The evolution of mind / D. Cummins, C. Allen (eds.). Oxford: Oxford University Press, 1998. -.P. 107-126.

303. Wynn T. Symmetry and the evolution of the modular linguistic mind / T. Wynn // Evolution and human mind / P. Carruthers, A. Chamberlain (eds.). -Cambridge : Cambridge University Press, 2000. P. 113-139.

304. Zuckerman H. The scientific elite: Nobel laureates' mutual influences / H. Zuckerman // Genius and Eminence: the Social Psychology of Creativity and Exceptional Achievement (Edited by Albert R.S.). Oxford : Oxford University Press, 1983.-P. 157-169.