автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.06
диссертация на тему: Милет накануне колонизации

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата исторических наук Ефимов, Алексей Егорович

Ввведение.

1. Обоснование темы, хронологические рамки и периодизация.

2. Обзор источников.

3. Историография.

Глава I. Древнейший Милет.

§ 1. Милет в Бронзовом веке.

§ 2. Ионийская миграция.

§ 3. Автохтонное население Милетского полуострова.

Глава II. Археологическая топография северо-восточной оконечности

Милетского полуострова в XI - VII вв. до н.э.

§ 1. Область храма Афины IV в. до н.э.

§.2. Область южного участка эллинистической стены.

§.3. Калабак-тепе.

§ 4. Зейтин-тепе. .л.

§.5. Район Священной дороги.

Глава III. Строительство Милета геометрического и раннеархаического периодов.*.

Глава IV.

Глава IV. Ремесло и торговля Милета XI-1 пол. VII вв. до

§ 1. Керамическое производство. Милетская керамика.

§ 2. Милетская коропластика.

§ 3. Металлургия и металлообработка.

§ 4. Деревообработка.

§ 5. Косторезное ремесло.

§ 6. Текстильное и кожевенное ремесло.

§ 7. Торговля Милета.

Глава V. Сельскохозяйственное производство и хора Милета.

§ 1. Милетская хора.

§ 2. Сельскохозяйственное производство.

Введение диссертации1999 год, автореферат по истории, Ефимов, Алексей Егорович

Обоснование темы, хронологические рамки и периодизаиия,

Одной из ключевых проблем гоеческой истории является Формирование полиса как основы античной цивилизации. Весомым вкладом в. теоретическую и прикладщто разработку этой проблемы стало исследование полиса как общественного организма - сословной гражданской общины, основанной на античной форме собственности. Основная заслуга в распространение такого понимания полиса принадлежит отечественным исследователям. Соответственно и проблема становления полиса в ряде фундаментальных работ, опубликованных в нашей стране за последние десятилетия, рассматривается в социально-экономическом и социально-политическом контекстах [ см, напр. Андреев Ю.В,. 1976; Фролов Э Л., 1988, Яйленко В.П„ 1990]. В других исследованиях подчеркивается, что в центре различных отношений в формирующемся античном обществе находился человек, и главной темой становится проблема развития личности в сложную эпоху становления полиса в контексте складывания этических, правовых, культурных основ античной цивилизации [ напр. Зайцев А.И., 1985]. В последнее время популярность подобного рода подхода стремительно возрастает как среди отечественных, так и среди зарубежных исследователей. Определение полиса как "города-государства", не так давно популярное особенно в зарубежной историографии, лежит в основе ряда работ, посвященных заре античной цивилизации, ориентированных на рассмотрение процесса становления полиса или в общей перспективе истории города, или н контексте Формирования политических институтов [ ЕЬгепЬегг V . 1965] В ряде зарубежных исследований по формированию полиса можно проследить элементы аютшодернизаторских теорий. Важно, что в подобных работах интерес к материальному уровню эпохи становления полиса, экономики вообще не затеняет других сторон и факторов формирования новой цивилизации. Например, Ч. Старр и О. Мюррей обращают особое внимание на роль аристократической личности в процессе становления полиса [ Starr Ch r 1977, p. 119 if ; Murray G.: 1986. S. 32 ff r 86 ff.].

При всем многообразии описанных подходов к проблеме становления полиса можно во многих из указанных направлений выявить общую тенденцию, особенно хорошо заметную в отечественных исследованиях. Авторы обращают внимание на общие для всей Эллады направления развития, говорят о факторах и этапах становления полиса вообще и, впоследствии, конкретизируют общую концепцию рождения полиса или закономерности этого процесса на примере отдельных регионов и городов. Такой подход таит в себе опасность не только игнорирования региональных-особенностей процесса формирования античного полиса, но и искажения тех или иных его сторон и факторов. Конечно, во многом такой частично "дедуктивный" ( в аристотелевском понимании этого термина) подход к изучению эпохи становления полиса объясняется состоянием источниковой базы. Для эпохи начала зарождения полиса - XI - VIII вв. до н.э. -исследователям приходится иметь дело в основном с двумя синхронными письменными источниками - гомеровским эпосом и сочинениями Гесиода VT1 в. до н.э. дает большее разнообразие источниковой базы, но и для этого времени история далеко не всех районов и городов Греции поддается в достаточной степени реконструкции. Вряд ли стоит ставить под сомнение, что в любое научное исследование не возможно без индукции. У. Эренбергу принадлежит суждение о полисе как об абстрактном понятии, которое должно охватывать особенности огромного числа греческих государств [ Ehrenherg V. 1965. S. 831 Из регионов Балканской Греции в отечественной историографии процесс складывания полиса, пожалуй лучше всего освещен для Аттики. В нескольких отечественных работах обращается внимание на особенности протекания данного процесса в некоторых других районах

Греции, например в Спарте. Коринфе. Мегарах. на Эвбее. Родосе и Самосе. Но, как и для вышеупомянутых, так и для многих других областей Гпепии попытки реконструкции ранней истории наталкиваются на скудность сведений, содержащихся в синхронных письменных источниках и искажения в освещении данного периода истории в более поздней античной традиции, вследствие чего авторы нередко вообще отказываются от таких попыток. Более благоприятной выглядит ситуация для периферийных областей античного мира. Отечественными авторами детально исследованы самые различные аспекты ранней истории Северного Причерноморья, увеличивается количество работ посвященных Великой Трении, Интересно, что прогресс в изучении ранней истории греческих полисов Северного Причерноморья во многом объясняется значительным накоплением и привлечением для реконструкции различных исторических процессов археологических источников. В зарубежной историографии имеются работы, в которых на основе изучения археологического материала отдельных областей Греттии с привлечением данных письменных источников предпринимаются попытки реконструкции исторического развития регионов, особенностей протекания в них тех или иных процессов, а уже за тем делаются предположения по общим тенденциям и закономерностям формирования античной: цивилизации [ Desborough V„ 1972; Jefferv, 1976; Coldstream J., 1977] Конечно, далеко не для всех областей Эллады состояние источниковедческой базы позволяет в более-менее оформленном виде выделить своеобразие и особенности развития в "темные века" и в раннеарха-ическое время, а тем более дать какие-либо весомые указания для комплексного понимания процесса формирования полиса. Соответственно, многие реконструкции и выводы могут носить гипотетический и умозрительный характер, не всегда выходя за рамки предположений. Тем не менее, расширенная в последнее время в основном за счет накопления археологического материала источниковая база, дает возможность уточнения iffcijnii^fci - Л /i-i-i i-;-:. ^ p J- - Л :. ; - . . , I t i^S^ft'iirvH'i.;--:-"-! - - ' •"■■;;• ь ■■ \ . ■

-.Чл ! ■■■"■•:;•<■ '■■'■ . . i ; . . ;J ■ ■■ . " ! : :j ■ " MMtifbtli'i f ' • fr J • r1 • ' ! ■ ' ■• \ > " ' специфики протекания процесса становления полиса в отдельных регионах. ;;;,i ,:ero этапов и подход к более полному и объективному пониманию если не - генезиса античной цивилизации в целом, то его отдельных ключевых • феноменов, к числу которых следует относить, в частности. Великую ; , греческую колонизацию.

Особый интерес в контексте вышесказанного представляет! ранняя история одного из крупнейших в полисной Греции городов - Милета. Этот город в позднеархаическое время был круттейюим экономическим центром ; Греции, сосредоточением развитого ремесла и морской торговли. Геродот называл Милет "жемчужиной Ионии" ( V, 28). Творческая деятельность милетских скульпторов и архитекторов оказала большое влияние на развитие не только античной, но и мировой культуры. Уроженцем Милета был .!" крупный инженер, архитектор и ученый Гипподам, имя которого стало синонимом регулярной планировки. Город бил родиной Фалеса, ягй ••••;. •-. • ;, ■ ~ . "" • . \ i'Wwt'^-— . ' - -.1 , '•■ ■)■ Анаксимандра и Анаксимена, основателей знаменитой "ионийской школы" ! ; философии ( FGrHist. 244 F 28; Her. Т. 120; Strabo.: XiV: 1г 7; Diod. ТХ. X 3). В Милете зародилась и историческая наука в лице первых логографов -Кадма и Гекатея { Strabo., X 2, 6; FGrHist., 1, Т. F. 1 - 25 >. Но наибольшую ;; славу сыскал Милет как участник Великой греческой колонизации ( Strabo., XIV. 1,6). По сообщению Плиния Милет основал более 90 колоний ( N.H. 112). Даже с учешм того. что эта цифра была завышена Плинием более чем в два раза - по мнению современных исследователей Милет был метрополией почти 40 колоний [Ehrhardt N. 1983. S. 961,- этот город внес самый большой вклад в колонизационную деятельность греков.

Актуальность изучения данного города продиктована в значительной степени тем, что большинство колоний в Северном Причерноморье, в том числе и часть немногих на территории современной России островков античной цивилизации основаны именно выходцами из Милета. В то же время ранняя история античного Милета изучена недостаточно. За грошедшие почти 35 лет после выхода работы Марии Михайловны • Кобылиной [ Кобылина М.М., 1965], как впрочем, и до 11965 г. отечественные исследователи в основной своей массе обходили вниманием результат археологических исследований в Милете. Детальное изучение метрополии большинства северопричерноморских греческих ! городов позволило бы не только уточнить особенности складывания полиса в Ионии, но и обратиться к ряду наиболее спорных проблем Великой греческой колонизации, в частности к вопросу об ее причинах и движущих силах.

При рассмотрении тех или иных аспектов колонизации как у зарубежных, так и отечественных исследователей можно проследить тенденцию обрашагь большее внимание на саму колонию. Рассматривается местоположение апойкии. наличие или отсутствие плодородной земли, месторождений металлов и другого сырья, характер природных ресурсов. [ см. напр. Жебелев С.А. 1953. С. 48 - 54; Блаватский В.Д., 1961. С. 7 - 12; Блаватский В.Д. 1964. С. 10 - 24. 26 - 37: Виноградов Ю.Г.; 1983. С. 367 -376; Виноградов Ю.В., 1989. С. 33 - 61; Козловская В.И., 1990; Кошеленко Г. А. 1993; Boardman J., 19801. Широко привлекается археологический материал, эпиграфика, анализируется античная письменная традиция с целью установить начало торговых отношений метрополии с территорией, где основывается колония, ведутся долгие дискуссии об интенсивности торговых связей, предметах экспорта и импорта и т. д. [Онайко H.A. I960: Лапин В.В. 1966: Доманский Я.В. 1970: Марченко K.K. 1980: Roebuck С., 1959: Woodhead A.G. 1962]. Исследователи не обходят вниманием культовые и политические связи между метрополией и колонией, сравнивают общественное и государственное устройство [ Блаватский В.Д., 1961; Русяева A.C. 1979; Виноградов Ю.Г.Г Русяева A.C. 1980: Яйленко В.П.: 1982: Русяева А.С.: 1986: Bilabel Fr.: 1920; Graham A I. 1964; Ehrhardt N.i 1983; Malkin L, 19871. Разумеется, это лишь некоторые примеры из историографии, в которой представлены наиболее общие и часто встречаются подходов к изучению колонизационного процесса, в том числе и причин колонизации. Среди отечественных исследователей тенденция рассматривать причины колонизации на основа изучения всей совокупности яаггтгьгх по палеогеографии, палеояемографии, археологии. этно-ттолитической истории и т.д. конкретных колоний РШ1^олее отчетливо была выражена в большинстве докладов и сообщений на симпозиуме в Цхалтубо по древнегреческой колонизации Северного и Восточного Причерноморья в 1977 г. Г Проблемы греческой колонизации ., 1979]. Результатом такого подхода стала гипотеза множественности моделей греческой колонизации. Колонизация признается гетерогенным процессом, ее причины, цели, движущие силы в разных местах проявляли себя по-разному [ Брашинский И.Б. Щеглов А.Н., 1979. С. 35 - 36]. Для той или иной колонии на основе рассмотрения различных факторов - местоположения ( яри особом внимании к торговым путям, гаваням, рекам и т.п.). стратегического значения, отношений греков с местным население ( если таковое имеется), уровня социально-экономического и политического развития автохтонов, природных ресурсов, сырьевой базы ( прежде всего металлов) и т.д. -определяется главная цель ее основания. При этом не отрицаются другие факторы, повлиявшие на вывод той или иной апойкии. "Полиформность при доминанте - таким должен быть главный принцип, определяющий дальнейшее направление конкретного поиска" [ Виноградов Ю.В., 1983. С. 378]. Конечно, при этом формально не отрицаются и общие закономерности колонизационного процесса [ Брашинский И.Б., Щеглов А.Н. 1979. С. 42] и необходимость изучения ситуации в метрополии [ напр. Виноградов Ю.В. 1989. С. 57 сл.]. На наш взгляд справедливой является критика такого подхода В.Д. Кузнецовым. Действительно, многие сторонники этой гипотезы фактически отказываются не только от анализа исторической обстановки, складывающейся в полисе накануне выведения им апойкии, но и в целом от исследования социально-экономических проблем развития архаической Греции. В итоге, причины колонизации ищутся не в развитии метрополии, а в осваиваемом греками районе [ Кузнецов В.Д., 1989. С. 63]. Можно согласиться с мнением В. Д. Кузнецова о том, что интерпретация археологического материала, происходящего из раскопок тонкий, анализ палеогеографической и палгеодемографическои ситуаггий в осваиваемом греками регионе дают многое для реконструкции истории данного региона, но не могут быть решающими при определении причин, характера и движущих сил колонизации Г Кузнецов В.Д., 1989. С. 63]. К сожалению, прозвучавший в 1989 г. призыв В.Д. Кузнецова обратиться к вопросам социально-экономического развития метрополий для выяснения причин колонизационного процесса не получил в отечественной историографии, за немногим исключением [ напр. Горлов Ю.В., 1996], должного отклика и по настоящий день.

Поиск причин колонизации в развитии метрополий яошея в отечественной историографии по традиционному пути. Исследователи продолжают акцентировать внимание прежде всего на социально-политическом развитии и внешнеполитической ситуации в метрополиях, в том числе и Милете. Еще в 1930 г. A.C. Жебелев высказал мнение, что одним из главных факторов основания апойкий в Северном Причерноморье, в частности на Боспоре, была ожесточенная социальная борьба в Милете в 40 гг. VI в. до н.э. [ Жебелев С.А., 1953. С 56 - 60]. Речь идет о социальных распрях потрясших Милет за поколение до ионийского восстания ( Her:, V. 28 - 29). обозначенных в античной традиции как борьба между двумя партиями ( ' етсцреГаО - тгХоит(.<г и xeipoudxa, которую С.А. Жебелев интерпретировал как конфликт между торговой аристократией и демосом [ Жебелев С.А. 1953. С. 58 - 59]. Эта борьба, протекавшая с переменным успехом, по мнению российского ученого как раз и привела к эмиграции сторонников тех партий, которым пришлось терпеть поражение. Критикуя завышенные по его мнению датировки ионийской керамики, найденной в Пантикапее и других районах: и городах Боспора, СЛ. Жебелев отводит время основания греческих колоний к середине и второй половине VI в. до н.э., что согласуется с событиями в Милете. Частично гипотеза основания Пантикапея и ряда других городов Северного Причерноморья проигравшими в внутриполитической борьбе партиями но главным образом сама идея обращать внимание на внутриполитическое развитие и социальную борьбу как источники мотиваций к колонизационной деятельности, была представлена в некоторых других работах Г напр. Блаватский В.Д., 1964. С. 24: Доманский Я.В. 1965. С. 129 ]. Впоследствии это предположение подверглось обоснованной критике, как с привлечением археологического материала, ког да удалось доказать более ранние даты основания апойкий в Северном Причерноморье [ обзор устоявшихся в настоящее время дат основания городов на Боспоре и основную литературу см. Kochelenko G. Kouznetsov V. 1990, p. 70 - 73; для Ольвии - Русяева A.C., 1998; для СевероЗападного Причерноморья - Карышковский И.О. Клейман И.Б. 1985. С. 35 -38]. так и на основе более детального рассмотрения и иной интерпретации античной традиции ( Her., V, 28, 29; Plut, Ouaest. Gr., 32, p. 298 с; Athen., XII, 26, p. 523 с - 524 b), повествующей о смуте в Милете Г Лаптева М.Ю. 1988. С. 35 - 36]. Критика социальных мотивов в колонизационном движении в ряде исследований основывается и вообще на отрицании наличия серьезных социальных противоречий в формирующихся ионийских полисах, в том числе и в Милете [ Яйленко В.П., 1990. С. 69]. С другой стороны, признается. что рассматриваемая гипотеза "политической колонизации" еще требует специального изучения [ Виноградов Ю.Г., 1983. С. 384}. Как бы не была решена эта проблема, необходимо подчеркнуть, что если социально-политические конфликты 40 - х гг. VI в. до н.э. в Милете и могли выступать в качестве одной из причин колонизации на ее позднем этапе, то они не имеют никакого отношения к основанию большинства милетских апойкий в Северном Причерноморье, тем более к первым колонизационным мероприятиям милетян. С другой стороны, в историографии не ставился пока вопрос о возможном влиянии внутриполитических конфликтов, связанных с установлением и последствиями первой тирании в Мил ere -тирании Амфитрета ( кон. VITT в. до н.э. [ Лаптева М.Ю. 1996. С. 55 - 57]). Так же не удалось встретить исследования, кроме нескольких предположений И. Зрхардта [ Ehrhardt N. 1983. S. 200 - 2011 и не всегда в достаточной степени подкрепленных фактами замечаний В.Г. Боруховича Г Борухович В.Г., 1985. С. 17 сл.1 значения тирании Фрасибула для милетской колонизации и политических событий, связанных с переходом эпонимных функций от пританов к эсимнетам.

Другой подход к поиску причин колонизационного движения отталкиваясь от событий в самой метрополии связан с обращением к внешнеполитической ситуации в Западной Анатолии в VII - VI вв. до н.э. Предположения о взаимообусловленности внешнеполитической и колонизационной экспансии выдвигались различными исследователями, разно как призывы посвятить рассмотрению этому вопросу специальное исследование ГКолобова K.M. 1951. С. 157; Копейкина Л.В., 1981. С. 108; Яйленко В.П. 1983. С. 139; Виноградов Ю.В., 1989. С. 58 сл.1. Связь между покорением персами Ионии и вторым этапом ( по периодизации В.П. Яйленко Г Яйленко В.П. 1983. С. 1401) колонизации отмечалась в работах многих исследователей, имевших возможность опираться на различные свмде-пельсгва ашичной традиции. Одним из наиболее классических примеров обусловленности причины колонизационного мероприятия внешнеполитическим событием считается основание Фаногории выходцами из Теоса около $40 г. до н.э. [ Жебелев С.А. 1953. С. 61; Блаватский В.Д., 1954 С. 16; Кобылина М.М., 1956. С. 12; Яйленко В.П., 1983. С. 138 - 139: Roebuck С. 1959, р. 124; Boardman J. 1980. p. 242]. Гораздо большую важность и перспективы, на наш взгляд, имеет вопрос о возможных связях между внешнеполитической ситуаций в западной Малой Азии и колонизационным движением в VIT в. до н.э., т.е. в тот период, когда колонизация из мшгоазийских полисов в направлении Пропонтиды и Понта только начиналась. Первые, нередко весьма успешные, шаги в этом направлении были предприняты и в отечественной и в зарубежной историографии. Так, например, вслед за предположениями Л. В. Копейкиной Г Копейкина Л.В., 1981. С. 108], на основе более детального анализа различных групп источников, касающихся и основания колоний на Боспоре, и исторических событий в Милете. было выдвинуто предположение, что милетская колонизация Боспора во многом стала следствием сокращения милетской территории после продолжительной лидийской агрессии и заключения мирного договора между Аллиатом и Фрасибулом в 90 - х гг. VI в. до н.э. [ Kocheîenko G, Kouznetsov V. 19901. H. Эрхардт так же обратил внимание на возможные последствия войн с Лидией и для более раннего времени выдвинул интересное предположение, что перерыв в колонизационной деятельности Милета в 80 - 50 гг. Vil в. до н.э. мог быть связан с вторжениями киммерийцев [ Ehrhardt N. 1983. S. 250 ff] При всех различиях в подходах и степени внимания к разным эпизодам истории Милета, приведенные в качестве примера исследования, содержащие обращение к поиску причин колонизации через анализ внешнеполитических событии, как и другие аналогичные наблюдения [ Roebuck С., 1959, р. 112: Свеншшкая И.С. 1978. С. 32]. за некоторым исключением [ Akorgal Е. 1962, р. 373 ] объединяет первостепенное внимание к письменной традиции и более поздним эпиграфическим памятникам, относящихся к истории метрополии, в то время как результаты археологических изысканий в этой самой метрополии почти не принимаются во внимание.

Таким образом, для работ, посвященных поиску причин колонизации в истории самой метрополии, ее внутриполитическом развитии или внешнеполитических событиях нередко присущ тот недостаток, что причины и характер колонизации рассматриваются как самодостаточные, иногда в шрыве ш контекста исторического развития метрополии вообще. Иными словами, адекватное представление о причинах и характере Вел икой греческой колонизации невозможно получить без комплексного рассмотрения всех сторон жизнедеятельности метрополии, прежде всего экономической в ее взаимосвязи с демографическими, этническими и соттально-политическими процессами. С другой стороны, как будет более подробно показано в соответствующих главах, наибольшие успехи в изучении ранней истории самой знаменитой метрополии - Милета -относятся как раз к ее социально-политической, исследованной на основе скрупулезного анализа античной традиции и эпиграфических источников Г Свеншшкая И.С.,1967; Лаптева М.Ю. 1984: Борухович В.Г. 1985: Лаптева М.Ю., 1988: Лаптева М.Ю., 1996], идеологической и культурной [ Фармаковский Б.В. 1914: Копейкина Л.В., 1972: Копейкина Л.В., 1975: Виногралов Ю.Г. Русяева A.C., 1980; Русяева A.C., 1986; Корпусова В.Н. 1987; Залюбовина Г.Т. 1989; Haussouleier В.: 1902; Laumonier А., 1958: Akurgal F. 1961; Gunther W. 1971 и др.] сферам. В сравнительно немногочисленных монографиях, непосредственно посвященных Милету, основное внимание обращено к проблемам его культуно-исторического развития начиная с VI в. до н.э. Г Haussouleier В., 1902: Dunham А., 1915: Кобылина М.М., 1965; Kleiner G., 1968 ]. В ряде работ проблема специфики складывания милетского полиса и составной части этого процесса -колонизационно! о движения - была рассмотрена с учетом археологического материала в контексте формирования античной цивилизации в Малой Азии, в которых основное внимание было уделено особенностям и темпам развития ионийских городов Г Хогард Д., 1914; Bean G.E., Cook J.M. 1957 ; Cook .Т. 1961; Cook J.? 1961a; Akurgal E.r 1962: Cook .T.: 1962 ]. Существуют немногие исследования, авторы которых пытались подойти к проблеме причин ионийской колонизации с учетом развития метрополии, но и в них основной внимание, как правило, обращается на археологический материал из зоны колонизации, прежде всего для раскрытия предколнизационных торговых связей [Roebuck С., 1959: Boardman J., 1980]. Так же в основных немногочисленных, по сравнению с богатейшей историографией Великой греческой колонизации, работах, специально посвященных милетской колонизации, авторы обращаются прежде всего к проблемам колонизационного процесса, связей между колониями и метрополий, сопоставляют различные институты и культы, но нередко не решаются непосредственно в деталях рассмотреть возможные причины основания колоний [Bilabei Fr., 1920: Ehrhardt N. 1983]. Такая тематическая направленность вполне понятна и обоснована: синхронные колонизационному процессу источники крайне немногочисленны, а более поздняя письменная традиция, скрупулезно и с разных сторон интерпретируемая на протяжении двух столетий, может не только привести к диаметрально противоположным выводам, но и совершенно исказить историческую действительность. Зато для поздних этапов колонизации и постколонизационных отношений имеется в распоряжении исследователей более надежные эпиграфические и нумизматические источники. Работа с многократно увеличивающимися с каждым годом данными, получаемыми при археологических раскопках, сопряжена не только с трудностями по их обобщению, на которое не всегда отваживаются даже авторы раскопок в Милете, но, что главное, с проблемой их интерпретации и вообще применения для написания истории формирующегося полиса. Тем не менее, лишь опора на бог атейший археологический материал, накопленный в Милете особенно за последние несколько десятилетий, позволяет восполнить обрисованный выше пробел в зарубежной и, главным образом, в отечественной историографии, т.е. проследить, хотя бы в общих чертах, не только основные особенности и этапы развития экономики города, этно-лемографические процессы, обратиться к проблемам внешнеполитической истории, но и подойти к решению проблемы причины милетской колонизации, отталкиваясь от потребностей развития самой метрополии.

С учетом вышеизложенного, целью данного диссертационного сочинения является определение специфики, тенденций и этапов экономической и этнодемографической истории Милета до начала его основных колонизационных мероприятий на основе привлечения различных групп источников, что позволит высказать предположения о связи указанных аспектов исторического развития полиса с последующей колонизацией. Для реализации этой цели по ходу исследования диссертантом решались следующие задачи:

1) проанализировав основные вехи древнейшей истории Милета. прежде всего ионийское переселение, проследить возможность континуитета с минойско-микенских поселением и определить истоки, продолжительность и время заселения Милетского полуострова ионийцами:

2) исходя из результатов археологических исследований в Милете установить расположение, динамику роста и специфику этапов развития поселения на Милетском полуострове в XI - первой половине УП вв. до н.э.;

3) выявить динамику развития и особенности строительства ремесла и торговли в указанное время и на этой основе определить демографические изменения и возможные причины колонизационного движения;

4) исходя их количественных и качественных параметров хоры Милета в контексте внешнеполитических событий и уровня развития сельского хозяйства обратиться к проблеме "аграрной" стороны в милетской колонизации.

В то же время, автор не ставит задачу в полной мере проследить все аспекты исторического развития Милета, некоторые из которых - культурная и социально-политическая стороны жизни, как отмечалось выше, достаточно детально исследованы на основе письменной традиции.

Такая постановка цели и задач определяет хронологические рамки работы - от окончательного разрушения минойско-микенского поселения, т.е. от начала формирования новых протополисных отношений в XI в. до н.э. до середины VII в. до н.э. Вторая хронологическая граница нуждается в особом пояснении. При исследовании процессов, протекающих в экономической сфере жизни того или иного древнего общества вряд ли на настоящий момент уместно употребление точных, вплоть до определенного года, дат. пожалуй, за исключением каких-либо особых исторических событий ( например, разрушение города). Кроме того, учитывая потенциал источниковой базы, представленной, главным образом, археологическим материалом, датируемым для рассматриваемого времени в лучшем случае в пределах четверти века, и античной традицией, в которой далеко не всем датам можно доверять, предполагается ориентироваться на те временные допуски, которые позволяют археологические источники. Поскольку одной из основных задач данного диссертационного исследования является выяснение причин милетской колонизации, временные рамки вряд ли следует расширять за даты основания колоний. При этом, на наш взгляд, следует учитывать, что не все поселения, где каким-либо образом обозначено присутствие выходцев из Милета следует считать милетскими колониями. Принимая во внимание полемику относительно типологизации колоний Г см. например, Graham A.J., 1964, р. 4 f.; Ehrhardt N. 1983 ] и не имея возможности подробно остановиться на этом вопросе, представляется уместным обращать внимание прежде всего на апойкии. эмпории и клерухии. как основные формы поселений, появившихся в процессе Великой греческой колонизации. На наш взгляд, не следует считать мялегскими колониями поселения и территории, вошедшие в милетскую хору благодаря экспансии Милета в глубь Анатолии или в соседние районы непосредственно по малоазийскому побережью - Фебы, Jlepoc. Лепсия, Патмос. Лилимы. Иониаполис. Тейхиусса, Пидаса. Миус. Эгиальт на Аморгосе и Скепсис у Алрамитгия занимают своеобразное промежуточное положение в типологии Н. Эрхардта, но эти города могли быть связаны с Милетом не ранее V в. до н.э. F Bitebel Fr., 1920. S. 52; Ehrhardt N., 1983. S. 291. Аналогичным образом. за. рамками собственно Великой колонизации должны находятся более поздние учреждения, например Ампьг и "города Бранхидов" [ Ehrhardt N., 1983. S. 94; Пичикян И.Р. 1991]. Иными словами, представляется правомерным применять термин "милетская колония'1 лишь ко всем остальным городам, основание которых выходцами из Милета или доказано, или предполагается с достаточной долей уверенности. Для таких поселений на настоящий момент имеются следующие сведения о времени их основания.

Предположительно, в область Пропонтиды милегцьг начинают проникать с целью основания колоний с начала VII в. до н.э., хотя поздняя античная традиция обычно предлагает более раннее время [Graham А. J. 1964. р. 107: Boardman .Т., 1980. р. 240. 242 - 246]. Для одного из наиболее значительных милетских поселений на южном побережье Пропонтиды -Кизика - время основания, вероятнее всего, может приходиться на первую четверть VÎT в. до н э. [ подробнее см.: Boardman J., 1980, p. 241; Ehrhardt N. 1983. S. 41 - 42]. Так же основание одной из первых милетских колоний в Пропонтиде Абидоса наиболее убедительно по сравнению с- остальными милетскими учреждениями может датировать концом первой или второй четвертью VII в. до н.э. f Свенцицкая И.С. 1978. С. 29, 34; Ehrhardt N., 1983. S. 321. Кардия у основания залива Мелос основана, вероятно, в последней четверти VII в. до н.э.[ Ehrhardt N. 1983. S. 34: Roebuck С. 1959, p. 109]. Другие поселения в Пропонтиде, для которых иредиолагаегся их основание выходцами из Милета - Зимны, Колнай, Пайс, Приап, Проконнес, Аполлония, Милетополис (?), Даскилий, Киос - возникают в первой или второй четверти VII в. до н.э. ( Проконнес. Даскилий) [ Roebuck С., 1959, р. 112 - 114: Graham A.I, 1964, p. 107: Ehrhardt N,r 1983, S, 38 - 39, 47], в последней четверти VIT в. до н.э. ( Киос) [Ehrhardt N. 1983. S. 47]. в V в. до н.э. ( Милетополис) Г Ehrhardt N. 1983. S. 471.

По-видимому, вряд ли следует доверять античной традиции в отношении основания милетских колоний на берегах Черного моря в Vffî в. до н,э, Вероятное знакомство греков с этим регионом в столь раннее время [ о доколонизационных контактах, или лучше говорить* плаваниях см. напр. Иессен A.A., 1947; Блаватский В,Д, 1954. С. 7 - 10; Roebuck С., 1959, р. 117118; Boardman .Т., 1980, р. 239; Ehrhardt N , 1983 S. 49 - 50] не означает основание там греческих поселений. Так существуют серьезные сомнения в ранней датировке основания Синопы ( 757/756 гг. до н.э.), идущей от Евсевия и других нарративньк источников [Ehrhardt N., 1983. S. 49, 55 - 57 с библиографией ], при чем датировка серединой VÏÏ в. до н.э., предложенная, например. К. Райбоком [Roebuck С., 1959, р. 118 - 119, 128], так же может казаться несколько завышенной [ Согомонов А.Ю., 1984. С. 12; Boardman X, 1980, р. 242]. Вероятно, можно принимать во внимание основание Синопы около 630 г. до н.э. [ Ehrhardt N. 1983. S. 56]. Для Амиса не исключается дата основания, зафиксированная у Псевдо-Скимна ( V, 956 - 959) - около 560 г. до н.э. [ Bilabel Fr., 1920. S. 29; Boardman J., 1980, p. 255: Ehrhardt N. 1983 S. 591 О времени основания других милетских колоний на южном побережье Черного моря - Тионе, Кромн, Сесамоса - говорить сложно, но вряд ли стоит предполагать даты ранее середины VII в. до н.э. [ Bilabel Fr., 1920. S. 41 f.; Ehrhardt N., 1983. S. 52 - 54]. Вероятно, параллельно шло освоение милетцами западного побережья Черного моря. Одной из важнейших милетских колоний здесь была Аполлония Понтийская ( современный Созопол). основанная в конце VII в. до н.э. [ Блаватская ТВ., 1952. С. 26; Boardman J., 1980, p. 246], хотя не исключается и начало VI в. до н.э. если принимать во внимание, что ойкистом мог быть философ Анаксимандр [ Ehrhardt N. 1983. S. 61]. Согласно Псевдо-Скимну (V,749) во время правления мидийского паря Астиага { 593 - 558 гг. до н.э.) милетцами был основан Одесс ( современная Варна). С учетом этого свидетельства и других источников различными исследователями предлагались разнообразные датировки основания этого города - около 585 г. до н.э., 570 г, до н.э., первая половина VI в. до н.э., вообще VI в. до н.э. [ Блаватская Т.В., 1952. С. 28: Ehrhardt N. 1983. S. 63]. С учетом археологического материала вероятно основание Одесса в 70 - 60 тт. VI в. до и з. [ Boardnran J.; 1980, p. 247]. Сложнее определить время основания Том - античные авторы о дате умалчивают, а наиболее ранний эпиграфический материал относится к IV в. до н.э. [Ehrhardt N., 1983. S. 68]. Наиболее вероятным временем основания может быть VI в. до h.3.[Boardman J., 1980, p. 247], хотя не следует исключать и VII в. до h.3.[Ehrhardt N., 1983. S. 69, Anm. 524]. Находки восточно-ионийской керамики в Истрии в общем подтверждают свидетельство Евсевия ( 95 в> об основании города в середине VII в. до н.э. [ Alexandrescu Р., 1978, р. 19 ff.; Boardman J., 1980, p. 248; Ehrhardt N. 1983. S. 70, Anm. 544]. О времени основания Тиры по весьма немногочисленным и нередко уже не сохранившимся ( если вообще существовавшим) находкам архаического времени судить сложно [ Античные государства., 1984 С. 27 - 28], наиболее вероятной датой представляется VI в. до н.э. Г Карышковский П.О., Клейман И.Б., 1985. С. 381. Свидетельство Евсевия об основании Борйсфена в 647/646 гт. до н.э. ( 95 в; Helm.), традиционно относимое к поселению на о. Березань [ Карышковский П.О. 1967. С. 86 - 88; Яйленко В.П. 1983. С. 136 - 149; Виноградов Ю.В. 1989. С. 35, 69], как правило, подкрепляется данными и археологии [ Копейкина Л.В., 1981. С. 107; Копейкина Л.В., 1982. С. 31] и эпиграфики [ Русяева A.C., 1986. С. 35, 62], хотя в последнее время в литературе встречаются замечания, что стационарное поселение на Березани возникло лишь в конце VII в. до н.э.[ Соловьев С.Л., 1993. С. 42]. Дата основания Березанского поселения в середине VII в. до н.э. может представляться несколько заниженной, реальной представляется более осторожная датировка - середина - третья четверть VII в. до н.э. f Русяева A.C., 1986. С. 621. Вряд ли стоит в данном случае подробно останавливаться на полемике по вопросу об основании Ольвии, основательно рассмотренном в статье A.C. Русяевой [Русяева A.C., 1998]. Представляется вполне обоснованной и отстаиваемая ею точка зрения об основании Ольвии в 90 - 70 гг. до н.э. [ Русяева A.C., 1998. С. 169]. Видимо на рубеже VII - VI вв. до н.э. колонистами из Милета был основан Пантикапей [ Блавятский В Д , 1964. С 23]. Не исключено, что следует пересмотреть дату основания Феодосии, традиционно принятую за вторую половину VI в. до н.э.[ Античные государства., 1984. С. 63] в пользу более ранней [ Boardman J., 1980, p. 242; Kochelenko G, Kouznetsov V., 1990, p. 71]. Из других городов Боспора Милет в качестве метрополии представлен по свидетельствам нарративных источников прежде всего для Ken ( Ps. - Seymn, V, 896; Plin., N.H., VI, 18), время основания которых можно относить к 80 - 70 гг. VI в. до н.э.Г Кузнецов В.Д., 1991; Kochelenko G, Kouznetsov V., 1990, p. 711. Милет как метрополия предполагался для Тиритаки, Мирмекия [ Гайдукевич В.Ф., 1949. С. 166, 174 - 176], основанных, вероятно, во второй четверти или середине VI в. до н.э.[ Шмидт Р.В., 1952. С. 130 - 131; Античные государства., 1984. С. 66; Kochelenko G, Kouznetsov V., 1990, p. 711. Некоторые исследователи не исключали' что в состав первых колонистов поселений на месте будущих Херсонеса и Гермонассы могли входить милетяне. прибывшие сюда примерно в то же время [ Жебелев С.А., 1953. С. 65 - 68; Блаватский В.Д., 1954. С. 16]. На восточном побережье Черного моря Милет, по-видимому, основал свои колонии позднее - во второй половине VI в. до н.э. [Boardman J., 1980, p. 254]. К числу поселений, в отношении которых Милет достоверно выступаег ме1рогшлией, можно отнести Фасис [ Ehrhardt N., 1983. S. 85 - 86], основанный, по-видимому, во второй половине VI в. до н.э., хотя греческий импорт в Колхиде засвидетельствован с начала указанного столетия [Проблемы греческой колонизации., 1979. С. 256 - 259,322 - 326].

Согласно Геродоту ( П. 178) египетский фараон Амасис (570 - 526 гг. до н.э.Г Заболоцка Ю., 1989. С. 362]) предоставил г. Навкратис для жительства эллинским переселенцам, в числе которых были уроженцы Милета [

Колобова K.M., 1951. С. 210 -211; Соловьева С.С., 1985. С. 244; Bilabel Fr,, 1920. S. 58 f.], хотя имеются опасения, что роль Мшгета в основании этого города завышена [ Ehriiardt N., 1983. S. 87 - 88; Dupont P., 1986. S. 62]. Английские исследователи, ведущие с 1884 г, раскопки в Навкратисе, на основе эпиграфического и археологического материала склонны были предполагать более ранее основание города - около середины VH в. до н.э. [ Ehrhardt N., 1983. S. 87, Anm. 703, 706, 707]. С другой стороны, представляются обоснованными сомнения Н. Эрхардта о возможности использования для установления времени основания Навкратиса указанных надписей, датировка которых столь ранним временем активно оспаривается [ Ehrhardt N., 1983. S. 87], и более осторожные датировки - самое раннее концом УП в. до н.э. - восточно-греческой керамики из Навкратиса, преложенные Дж: Бордманом [ Boardman J., 1980, p. 122 - 124]. Соответственно, весьма вероятным представляется оснояание Навкратисана месте какого-то греческого поселения или эллинских кварталов внутри египетского города, существовавшего с конца шт второй половины VII в. до н.э. [ Яйленко В.П., 1990. С. 200 - 202; Roebuck С., 1959, р. 69; Boardman J., 1980, p. 117, 132; Ehrhardt N., 1983. S. 88]. Это можно согласовать со свидетельством Страбона ( Strabo., XVII, I, 18) об основании Навкратиса милетскими ( по-видимому, вообще ионийскими и карийскими, судя по находкам карийских надписей в Египте [Boardman J., 1980, p. 115 -117, 132]) наемниками во времена Псамметиха I [Соловьева С.С., 1985. С. 243]. Хотя, не следует исключать, что Страбон имел ввиду Псамметиха II ( 595 - 589 гг. до н.э.) [ Ehrhardt N., 1983. S. 89, Anm. 716]. В любом случае, как уже не раз приходилось сталкиваться в отношении других милетских колоний, явно заниженной выглядит датировка основания Навкратиса - 749 г. до н.э. -предложенная Евсевием ( 88 в / Helm.).

Ряд исследователей не исключают возможность присутствия выходцев из Милета в Аль-Мине ( предполагаемый Посидеон [ Яйленко В.П., 1990. С. 145]) по-видимому, начиная с середины или последней четверти VII в. до н.э., судя по находкам ваз стиля Middle Wild Goat [ Boardraan J., 1980, p. 47 -49], в том числе, и II этапа развития этого стиля, датируемого Р. Куком 625 -600 гг. до н.э. [ Cook R., 1992, р. 118, 120], и причисляемого П. Дюггоном к продукции милетских мастерских [ Dupont Р., 1986. S. 62]. Более раннее присутствие здесь милетцев сомнительно - чаши с изображением птиц, представленные в Аль-Мине [ Boardman J., 1980, p. 47 - 48], могли быть произведены в мастерских Северной Ионии, а не в Милете [ Dupont Р., 1986.

О ill

0. Olj.

Таким образом, беглый обзор дат основания милетских колоний показывает, что нет весомых оснований говорить о начале колонизационной ( в узком значении этого термина) деятельности Милета ранее 700 г. до н.э. На первом этапе - 700 - 650 гг. до н.э. Милет основывает колонии в Пропонтиде - Кизик, Абидос, Проконес, Дааскилий. Казалось бы, следовало бы я ограничить рамки данного диссертационного исследования рубежом VIII -VII вв. до н.э. Но не меньшее значение, учитывая направленность большинства отечественных исследований по античной археологии, имеет , следующий этап колонизационной деятельности Милета, ознаменованный проникновением милетцев на побережье Понта Евксинского. Одни из самых известных колоний Милета - Синопа, Аполлония Понтийская, Истрия, Березань, Ольвия, Пантикапей,- расположенные на побережье Черного моря, основаны именно во второй половине VII - начале VI в. до н.э. На этом же этапе колонизационной деятельности продолжается освоение Пропонтиды ( Кардия, Киос), в это же время милетцы вместе с другими ионийцами и карийцами появляются в качестве наемников в войсках египетских фараонов ( Her., II, 152; Diod., I, 66), основывают там крепости ( теГхо?) ( Strabi, XVII,

1, 18), а, впоследствии, и города. К этому же времени относится вероятное присутствие милетцев в Аль-Мине. Естественно, возникает необходимость обратить внимание на экономические и демографические процессы, происходившие в Милете не только до VII в. до н.э., но и во время перед указанными мероприятиями, т.е. в первой половине VII в. до н.э. Что касается развития метрополии во второй половине VII - VI вв. до н.э., оно должно стать темой отдельного самостоятельного исследования, поскольку к этому времени на жизни Милета уже в значительной степени отразились результаты его колонизационных мероприятий и, как мы считаем, могли поменяться мотивы колонизации, которая продолжается в VI в. до н.э. Кроме того, например, в отношении колоний Милета, возникших на Боспоре в первой половине VI в. до н.э., опубликовано исследование, на наш взгляд, вполне объективно обрисовывающее причины основания этих городов [ Kochelenko G, Kouznetsov V., 1990].

Поскольку, главной группой источников, на кошрых основано диссертационное сочинение, являются результаты археологических исследований в Милете, мьг опирались прежде всего на археологическую периодизацию, сохраняя при этом обозначения отдельных этапов, предложенные авторами раскопок в Милете. Сознавая, что периодизация может представляться как " необходимое зло в истории" [Starr Ch., 1977, p. 187], употребление обозначений тех или иных периодов в дальнейшем будет нести прежде всего нагрузку установления хронологических ориентиров в историческом процессе. Иными словами, за названиями того или иного периода не подразумеваются какие-либо бесспорные сущностные определения этапов развития Греции вообще. Помимо обозначений периодов, используемых авторами раскопок в Милете, учитывались предложенные в более общих работах [ Desborough V., 1972; Coldstream J., 1977; Cook R., 1992] ориентиры развития стилей керамики в рассматриваемую эпоху и периодизации, намеченные для соседних регионов [ Walter Н., 1968], поскольку разработку хронологии и этапов развития милетской керамики еще нельзя считать завершенной. С учетом этих замечаний, в предлагаемом исследовании используется следующая периодизация:

S!I" 24 ;

1100 -1025 гг. до н.э.- субмикенский период;

1025 - 900 it до н.э. - протогеометрический

900 - 850 гг. до н.э. - раннегеометрический;

850 - 750 (или 740) гг. до н.э. - среднегеометрический;

750 ( 740) - 700 ( или 680) гг. до н.э. - позднегеометрический;

700 ( 680) - 650 ( или 640) гг. до н.э. - субгеометрический;

650 ( 640) - 600 гг. до н.э. - раннеархаический.

Методологической базой исследования является, прежде всего, комплексный анализ и критическое сопоставление различных видов источников -не только результатов археологических раскопок, но и свидетельств письменных источников, а так же палеогеологических и палеобиологических наблюдений. Представляется необходимым в этой связи сделать некоторые замечания относительно проблемы использования при анализе этих источников некоторых методов и принципов подхода к историческому исследованию.

Для рассматриваемого в данной работе периода при весьма узкой источниковой базе с сожалением приходиться констатировать наличие весьма серьезных проблем, возникающих при попытке применения ряда исследовательских методов и приемов как для реконструкции тех или иных сторон археологического прошлого Милетского полуострова, так и длят решения более глобальных, общеисторических проблем. В последнем случае зачастую бывает затруднительно опираться на те или иные Методы, например, статистические, по сравнению с возможностями их использования при обращении к конкретным вопросам более позднего времени. Крайне осторожно приходится подходить к количественным показателям, которые учитывая скудность источников, могут быть очень полезны при решении некоторых частных вопросов, но могут и привести к серьезным заблуждениям при обращении к более глобальным проблемам общеисторического характера. В частности, мы избегали каких-либо категоричных выводов исходя из чисто количественных показателей, почерпнутых в античной письменной традиции. Это касается, прежде всего, демографии. На наш взгляд, определения К. Райбок [ Roebuck С., 1959, р. 21 - 23] количества жителей в городах Ионии на основе указаний Геродота о греческих кораблях в сражении у о. Ладе ( VI, 8) не только приводят к искажению реальной демографической ситуации при их экстраполяции в более ранние эпохи, но и сомнительны для рубежа VI - V вв. до н.э. Демографические построения на основе археологических данных, разумеется, могут дать более достоверные результаты, но, ввиду слабой изученности хоры Милета и пока сравнительно небольшой площади вскрытых слоев геометрического и раннеархаического периода в самом городе, пока подобные вычисления, в частности, с учетом площади и селитебной ёмкости поселений [ см. напр. Крыжицкий С.Д., Буйских С.Б., Бураков А.В., Отрешко В.М., 1989. С. 35 - 36], способны дать лишь очень приблизительные результаты. С другой стороны, в истории изучения архаического Милета имеются примеры весьма успешного применения статистических методов. Интересные результаты были получены при обработке остеологического материала с применением естественно-научных и статистических методов, добытого при раскопках на Калабак-тепе и Зейтин-тепе [ 1st- Mitt, 1992. S. 117 - 125].

Не отказываясь полностью от сравнительно-исторического метода, хочегся особо обратить внимание на ограниченность его использования для решения поставленных выше задач. Проблема заключается не только в опасности построения модернизаторских реконструкций. При изучении общих и специфических закономерностей исторического развития какого-либо мир-экономического региона на протяжении сравнительно длительного исторического периода увлечение проведением различных временных или географических параллелей может увести в сторону от понимания особенностей развития рассматриваемого региона. В этой связи необходимо обратиться к принципам отбора источников, в частности к методике анализа сведений, получаемых от источников классического периода и более позднего времени. В ряде и отечественных [ Борухович В.Г., 1985. С. 9] и зарубежных [ Ehrhardt N., 1983. S. 10] исследований, подчеркивается необходимость ретроспективного анализа, проекции отношений, институтов и исторических реалий поздних эпох на рассматриваемый период. Такой подход правомерен при изучении политических, религиозных и других общественных институтов, например фил, отличающихся определенной консервативностью. Однако, при анализе процессов, протекавших в более динамичных сферах, например, в экономике, вряд ли оправдано применение такого метода. Соответственно, для решения поставленных перед данным исследованием задач указанный метод может привести к серьезным искажениям исторической действительности. С другой стороны, скудность синхронных источников, вряд ли позволит полностью использовать ригористический метод отбора источников, т.е. ориентировку исключительно на источники, относящиеся к рассматриваемому периоду. При обращении же к античной традиции, созданной за рамками изучаемой эпохи и насыщенной различными измышлениями и построениями в соответствии с теми или иными политическими интересами и идеологическими установками, вряд ли следует настаивать на исторической идентичности многих событий, переданных поздней античной традицией, например, восходящих к микенской эпохе генеалогий аристократических родов, хотя и не стоит полностью отказываться от реконструкции политической истории. Основное внимание в данном диссертационном сочинении уделяется данным археологии, которые в сочетании с античными литературными свидетельствами могут обеспечить аутентичное понимание многих экономических и социальных процессов, приведших наряду с инновациями в других сферах жизни раннегреческого общества к рождению новой цивилизации. В этом плане большие перспективы имеет принцип сис

27 темного анализа, ориентировка на который может помочь не только при изучении межгосударственных связей и внешнеполитических контактов, но и при выяснении взаимосвязей между отдельными сферами жизни определенного общества. В качестве примера достаточно успешного применения этого подхода при исследовании формирующихся цивилизаций можно привести изыскания К. Ренфрю, в которых помимо конкретно-исторических построений присутствует и любопытные предложения по развитию теоретической основы научного поиска [ Renfrew С., 1972, р. 37].

Обзор ИСТОЧНИКОВ.

Источники, использованные в диссертационном сочинении, представлены двумя основными группами - археологические и письменные. Помимо этого привлекались лингвистические данные, палеогеологические и палеобиологические источники. Из письменных источников основная информация поступает от нарративных шлх*чшжс.щ^ а именно от яятич-яой/ эпической и исторической традиции, лирики архаической эпохи. Для реконструкции элементов общественно-политической структуры и религиозных институтов при критической обработке можно получить интересные сведения из посвятительных надписей, законодательных, актовых и дипломатических документов. Особо следует отметить значение дипломатической переписки и других документов из архивов восточных правителей, востребованность которых для изучения ранней греческой истории по настоящий день оставляет желать лучшего.

Эпическая и историческая традиция.

Обращаясь к тем или иным аспектам греческой истории "темных веков" и архаической эпохи, нельзя обойти вниманием эпическую традицию. Но ее использование вызывает порой настолько большие сложности, чту многие исследователи вообще отказываются от попыток проследить за разрозненными сказаниями, сохранившимися в том или ином произведении, например в "Илиаде", какие-либо исторические реалии эпохи "темных веков"[ Starr Ch., 1977, p. 7]. Устные предания, основанные на мифологическом мировосприятии и неподвластные рационалистическим представлениям о времени и истории, легенды, сохраняемые местными аэдами и передаваемые, прежде всего, в рамках отдельных общин, дошли до нас в сочинениях более поздних авторов - логографов, Геродота, Павсания, Аполлодора, Страбона и др. Как правило, бывает очень сложно отделить эти изначальные представления о "героическом веке", устные предания - |ii>ii|iai, которые при формировании этнического самосознания были, в частности, нацелены на установление происхождения отдельных общин и ветвей греческого народа через реконструкцию разветвленной родословной [ Desborough У., 1972, р.322], от более поздних напластований, возникавших, нередко, в угоду той или иной политико-идеологической коньюктуре. В этой связи, особую ценность представляет художественно-рационалистическая обработка эпических преданий в первых дошедших до нас литературных памятниках античности - гомеровский эпос, обращение к которому с целью вычленения исторических реалий сопряжено с многими проблемами:

Не ставя задачей в рамках данной работы в деталях осветить проблему историзма гомеровских поэм и ведущейся на протяжении нескольких веков полемики по различным аспектам "гомеровского вопроса" мы отсылаем к исследованиям последних лет, содержащих не только обзоры историографии Гомера, но и современную библиографию [ Фролов Э.Д., 1981. С. 5 - 43; Андреев Ю.В., 1984; Клейн JLC., 1991; Гиндин Л.А., Цымбурский В.Л., 1996; Snodgrass А., 1974; Powell В., 1993; Latacz J., 1996]. Полностью обойти вниманием эту проблему нельзя, поскольку в современной историографии можно встретить немало порой достаточно глобальных попыток на основе гомеровского эпоса реконструировать не только время "темных веков" и ранний архаический период в целом для Греции [ см. напр.: Андреев Ю.В., 1976, Murray О., 1986. S. 32 - 107], но и непосредственно различные аспекты социально-политической и экономической истории Ионии рассматриваемого периода [ Roebuck С., 1959, р. 35 - 44]. Во многих исследованиях прослеживается настойчивое желание связать появление гомеровского эпоса именно с особенностями развития Малой Азии, где ионийско-эоЛийская аристократия старалась сохранить традиции микенской культуры, стремилась обосновать древность своих генеалогических родов и способствовала расцвету эпического творчества [Фролов Э.Д., 1981. С. 25; , Roebuck С., 1959, p. 24, 36; Starr Ch., 1977, p. 7; Murray 0., 1986. S. 12]. В t »i . ^ качестве аргументов в пользу такой локализации обычно приводится

1) диалект Гомера, в основном ионийский, но шсыщенный различными эолийскими формами;

2) вероятное непосредственное знание Гомером Троады и отдельных деталей жизни в Малой Азии;

3) предположение, что потомки Гомера, которые могут быть прослежены для VI или даже VII вв. до н.э., жили на Хиосе.

Однако, в последние десятилетия часто можно встретить убедительные предложения по иной локализации или отдельных частей поэм - например, "данайские" песни "Илиады" связываются с Аргосом [ Клейн Л. С., 1991. С. 52],- или всего гомеровского эпоса ( Лефкацди) [ Powell В., 1993]. На настоящий день полемика по данному вопросу продолжается, но ясно, что вряд ли стою- вообще для всего шэтяческого творчества Гомера однозначно проводить параллели именно с ионийско-эолийским малоазийским регионом.

Еще один аспект гомеровского вопроса - в какой степени поэмы вообще пригодны для реконструкции общества "темных веков" и ранней архаики. При всем многообразии мнений, появившихся за последние полтора века, в

J целом выделяются четыре основных позиции.

1) Гомер изображает Бронзовый век в описаниях, терминах, эиитегах и "канонически" утвердившихся отрывках, унаследованных через устную традицию [ напр. Блаватская Т R , 1976]

2) Гомер изображает период между Бронзовым веком и его собственным днем (XI - VIII вв. до н.э.) [ напр. Андреев Ю.В., 1976].

3) Гомер, основываясь на мифологическом восприятии, изображает мир, который никогда не существовал, некий "героический вас", элементами почерпнутый от различных эпох и обобщенный в устной традиции [напр. Snodgrass А., 1974; Starr Ch., 1977, p. 7].

4) Гомер описывает его собственный день, т.е. VIII в. до н.э. [ напр. Перевалов С.М., 1984. С. 25]

В "чистом" виде эти положения встречаются в последнее время редко - исследователи обычно расставляются те или иные акценты при большой популярности компромиссных предложений. Иными словами, остается проблема соотнесения того или иного отрывка из гомеровского эпоса с реальным временем и реальным пространством, которая на настоящий день может критически решаться специально для каждого конкретного высказывания Гомера, привлекаемого в каком-либо исследовании. Соответственно, на наш взгляд, реконструкции общества рассматриваемого в данной работе периода в целом для всей Греции иди какого-либо региона на основе гомеровского эпоса, могут привести к детальной и законченной характеристики т.н. "гомеровского общества", оставляя открытым вопрос, насколько это "гомеровское общество" аутентично реальной истории Греции XI - VIII в. до н.э. Примерами такого, не всегда успешного соотнесения "гомеровского общества" и общества исторического; могут служить работы О. Мюрея и К. Райбок. Это не означает, что для анализа тех или иных конкретных аспектов развития того или иного региона следует отказаться от использования гомеровского эпоса вообще как исторического источника. Обращение к данным гомеровских поэм при воссоздании истории какой-либо области Эллады необходимо, но лишь при критическом анализе тех сведений, которые могут действительно относится к историческому прошлому рассматриваемого региона. В противном случае, сложно использовать эпос для раскрытия специфики развития какой-либо области или города Греции. С учетом этих соображений, в предлагаемом диссертационном сочинении почти не привлекались поэмы Гесиода, которые являются ценнейшим источником по истории Беотии, без обращения к которым вряд ли возможно написание истории Греции вообще, но которые почти ничего не могут дать для выяснения специфики развития Милета в рассматриваемый период.

Вероятно, к третьей четверти VIII в. до н.э. можно относить возобновление письменности в Греции [ Desborough V., 1972, р. 321; Boardman J., 1980, р. 83]. Примерно до второй половины VI в. до н.э. нарративные источники представлены только поэзией. Для исследования архаической эпохи произведения ранних греческих лириков, являющиеся синхронными данному периоду источниками, представляют большое значение. Важность этого вида источников заключается так же в том, что они наглядно демонстрируют складывание рационалистического мировоззрения, ставшее результатом глобальных перемен в жизни греческих общин.

К сожалению, произведения ранних греческих лириков дошли до нас в немногих отрывках. В сохранившихся сочинениях наиболее знаменитых лириков - Архилоха, Алкея, Сапфо, Феотида, Солона и Тяртея - сведений о развитии Милета в "темные века" и раннеархаический период совсем немного. Произведения лириков, согласно традиции рожденных в Мииете, дошли еще в в совсем немногочисленных фрагментах, переданных более поздних сочинениях античных авторов. Так очень мало сохранилось сведений о Фокилиде ( Aristo., Pol., 1259 b), гномическом поэте второй половины VI в. до н.э., который неодобрительно отзывался о жителях Лероса ( Strabo., X, 5, 12). Подобным образом почти ничего не известно ни о самом Тимофее, лирике и, прежде всего, музыканте из Митгета конца V - перкой половины IV вк до ни о его произведениях, одно из которых носило название "Персы" ( Diod., XIV, 46.6; Paus., III, 12.10; VIII, 50, 3; Aristo., Metaphys., 993 b). Некоторые сведения о происхождении восточных ионийцев содержатся в произведениях колофонского поэта Мимнерма.

Ведущее место среди письменных источников принадлежит сочинениям греческих и латинских историков. Поэтические сказания и официальные хроникальные записи породили в VI в. до н.э. прозаические подлинно исторические и географические сочинения, характеризующиеся систематичностью рассказа, методическим привлечением и использованием источников, идейностью интерпрет ации. Но эти черты подлинно исторических сочинений складывались постепенно и на первом этапе развития исторической науки в Греции заметно влияние мифологического мировоззрения и эпической традиции. Этот этап развития греческой историографии представлен писателями-прозаиками, которых еще Фукидид (I, 21,1) назвал логографами. Разумеется, для данного диссертационного исследования главное значение из произведений логографов имеют сочинения Гекатея Милетского, что объясняется не только его местом жительства, но и тем, что Гекатей заслуженно считается первым греческим историком. Время жизни Гекатея обычно определяется 550 - 490 гг. до н.э. [ Немировский А.Й., 1986. С. 30]. Лексикограф Свида говорит, что Гекатей, сын Гегесандра, жил во времена Дария ( уе'уоие ката тдь$ Дарб1ои х^ои? ) в 65 олимпиаду ( 520/516 гг. до н.э.). Вероятно, он, как и Фалес, происходил из аристократического рода [ ЛасоЬу Р., 1968. Б. 317]. У Геродота ( II, 143) сохранилось упоминание, что Гекатей во время своего пребывания в Фивах рассказал [жрецам] свою генеалогию и возвел свое происхождение по мужской линии в шестнадцатом поколении к богу ( <5суа8т)<7аьт1 т^у ттатр1Г]У е? еюсшб^като^ деду етпоЦааи ). В этой связи представляется не вполне оправданным предположение Ф. Якоби [ ЛасоЬу Г., 1968. Э. 317], поддержанное впоследствии А.И. Немцовским [ Немировский А.И., 1986. С. 35], основанное на сопоставлении этого отрывка из Геродота с хиосской надписью V в. до н.э., упоминающей некого Геропита, объявившеш себя потомком бога в пятнадцатом поколении, что Гекатей подразумевал переселение ионийцев в Малую Азикх Так же не понятно, почему А.И. Немировский, обращая внимание на это свидетельство Геродота, говорит о пятнадцатом поколении. Не исключено, что в данном случае имеет место простое подчеркивание Гекатеем древности своего рода, который восходит к эпохе, когда ионийцы только начали покидать изначальные места своего обитания и при некоторой метисации могло происходить выделение новых родов ( см. ниже, глава I). Сочинения Гекатея сохранились толь в отрывках. Более поздние авторы упоминают два его труда - "Историю" ( Strabo., XIV, 1, 7; FGrHis., I, Т 1. 2) или "Генеалогии" ( FGrHis., I, 1.3, 10, 11) и "Землеописания" или "Периэгезы" (FGrHis., I, 1. 37). "Генеалогии", вероятно, состояли из четырех книг В первой описывалось начало человеческой истории от Девкалионова потопа, расселение эллинов и других народов, их мифологическая история вплоть до похода аргонавтов ( FGrHis., I, 1, 13 - 18). Вторая книга видимо была посвящена данайцам, происхождению Геракла, его подвигам и Гераклидам (FGrHis., I, 1, 6 - 8, 19 -30). О содержаний третьей и чегвертых книг говорить сложно, видимо в них могли найти отражение сказания фиванского цикла ( третья книга) и идти речь о древнейшей мифической истории Малой Азии ( четвертая книга) ( FGrHis., 1,1, 10 - 12). "Землеописания" принято по сохранившимся отрывкам делить на две книги, содержащих описание соответственно Европы и Азии.

Об источниках, которыми мог пользоваться Гекатей при написании своих трудов, непосредственно по дошедшим до нас фрагментам судить крайне сложно. Имеется лишь оценка значения работ логографов у Дионисия Галикарнасского ( FGrHis., I, 1, Т 17), который говорит, что различные древние историки соблюдали одну и ту же цель - повсеместно обнародовать ( e'ts" tt)v KOivfjv andvTwv yvtoaiv ё£буеукбГ v) сохранившиеся среди местных жителей предания (iivrpai) и от народов и из городов и хранившиеся как в храмах, так и в несвященных местах документы ( урафси) в том виде, в каком они их получали ( oi a? napeXapov), ничего не прибавляя, ни убавляя. Среди этого были и некоторые мифы ( Tive? |iu0oL), которым верили и некоторые зрелищные необычные ( неожиданные) события ( Оеатршш tivea ттбрпгетбьси). Непосредственно для Гекатея так же предполагается его знакомство с трудами милетских натурфилософов. В частности, ему могла быть знакома первая географическая карта ойкумены, созданная около 550 г. до н.э. Анаксимандром (FGrHis., 1,1 Т. 12 а; Strabo., I, 1, И). В данном случае Страбон, использую высказывание Эратосфена, имел ввиду именно философа Анаксимацдра ( 611/610 - 547/546 гг. до н э.), сына Праксиада, ученика Фалеса, а не Анаксимандра историка, тоже уроженца Милета, который жил позже ( Diog.Laer., II, 1 - 2; FGrHis., I, 9). Вероятно, основываясь на карте Анаксимандра, Гекатей создает свою карту мира ( FGrHis., I, 1, Т 12 Ь). Не исключено, что Гекатеем использовалась и работа Анаксимандра "Землеописание" ( Suid. s.v. ' Ava£i|±av8pos:). Можно предполагать, что Гекатей был последователем милетских натурфилософов не только в области географических наблюдений, но и в мировоззрении. Появление критического отношения к используемым источникам, чем весьма четко отличаются сочинения Гекатея от эпической традиции -та'8е урафа), соа |ioi бокеГ с^беа elvar oi уар 'EXXfivwv Xoyoi тгоХХо l те ка1 yeXotoi (Ь? epoi фспиоутси el <jiv ( FGrHis., I, 1, F 1) - так же, видимо, связано с влиянием на первого историка взглядов Фалеса и Анаксимацдра. Можно согласиться с мнением Э.Д. Фролова, что такая индивидуализированно-рационалистическая обработка материала ведется Гекатеем прежде всего с позиций правдоподобия [ Фролов Э.Д., 1981;. С. 99 -100]. Не следует кроме того исключать, что основой критических рассуждений Гекатея по поводу тех или иных мифологических сюжетов и попыток отделить в них правду от вымысла (FGrHis., I, 1, F. 23, 26, 27) была возможность пользоваться широким кругом источников и понимание необходимости их сопоставления. Об этом говорит и обращение к этимологическому анализу, в котором Гекатей показывает знание не только различных диалектов греческого языка, но и языков других народов ( FGrHis., I, 1, F 19. 22, 34, 141, 370). Гекатей пытается упорядочить хронологию, используя способ отсчета времени по поколениям, определяя продолжительность одного поколения в 40 лет [ Фролов Э.Д.,1981. С. 99

100; Jaeoby F., 1968. S. 317]. Первый греческий историк понимает важность систематического изложения не только для исторического сочинения - в "Землеописание" видимо было построено в соответствии с географическим положением отдельных областей друг относительно друга. При этом в пределах определенной области или местности упоминаются не только границы, города и народа. Встречается описание природных условий, происхождения и истории того или иного народа (FGrHis., 1,1, F. 72,102,107,119, 127, 239 и др.). По дошедшим в переложении отрывкам сложно говорить, насколько политические пристрастия Гекатея нашли отражение в его трудах. Можно согласиться с А.И. Немировским [ Немировский А.И., 1986. С. 34 -35], подчеркивавшим беспристрастность Гекатея как историка, который сочувствует изгнанным из Аттики пеласгам ( FGrHis., I, 1, F. 127). С другой стороны, в реальной жизни Гекатей, если доверять свидетельствам Геродота ( V, 36, 125) и Диодора ( X, 25.2), предстает активным политическим деятелем. Гекатей, которого сам Геродот именует первым из Xoyoiroiwi ( П, 143), входит в ближний круг приверженцев Аристагора, вождей ионийского восстания - crraaLWTOL . На их совещаниях Гекатей демонстрирует не только глубину своих знаний, но и рационалистическое мышление, во многом не приемлемое его современниками. Гекатей выступает тонким осторожным политиком, бескорыстно преданным своему отечеству и готовый для блага Милета на самые решительные действия. Таким образом, труды Гекатея являются одним из основных источников для рассмотрения ранней истории Милета, не только в силу рационалистического и критического анализа широкого круга первоисточников, свойственного первому историку в отличие от сочинений эпического жанра, но так же по причине объективного и беспристрастного освещения событий, что становиться редкостью в исторических повествованиях более позднего времени. Однако, отрывочные и "переотложенные" ( если возможно в данном случае обратиться к археологической терминологии) сведения, получаемые из работ Гекатея, позволяют получить информацию лишь по некоторым интересующим нас вопросам - прежде всего по проблеме происхождения ионийцев и ионийской миграции, а так же по некоторым аспектам колонизационной деятельности Милета.

Аналогичные замечания можно сделать в отношении трудов других логографов, прежде всего Гелланика Лесбосского ( 480 - 400 гг. до н.э.)( FGrHis., I, 4), и Ферекида Афинского ( родился или в 480/477 гг до н.э. или был современником Алиатта, если считать одним лицом Ферекида Афинского и Ферекида Сиросского) ( FGrHis., I, 3), сочинения которых дошли до нас в переложении более поздних авторов и так же могут помочь при обращении к некоторым затрагиваемым в данном исследовании проблемам. Но в отличие от Гекатея при использовании их трудов следует учитывать вероятное влияние политико-идеологических установок, характерных для V в. до н.э. ( см. ниже глава I). Ввиду специфики задач данной работы почти не использовались сохранившие так же в отрывках труды милетских философов второй половины VII - VI вв. до н.э. - Фалеса, Анаксимандра и Анаксимена. Еще более отрывочны и противоречивы ' сведения о полулегендарном Кадме из Милета ( FGrHis., I, 3, Т 1; Dionys. Hai., De Thuc. 23), сочинившем, вероятно, первое произведение историческо-мифологического характера в прозе, посвященное основанию Милета и всей Ионии ( Suid., s.v. KdSjiT]?), которое практически не сохранилось. ; В этом плане значительно более пространные и, пожалуй, основные сведения содержаться в "Истории в девяти книгах" Геродота Галикарнасс-кого ( 484 - 430/425 гг. до н.э.). Здесь нет необходимости пространного анализа творчества Геродота, рассмотрения в полном объеме его мировоззрения, политических взглядов, а так же задач, методологических принципов, композиции его сочинения и т.п., чему посвящена обширная литература [ библиографию см. напр.: Лурье С.Я., 1955; Борухович ВТ., 1972; Фролов Э.Д., 1981. С. 103; Немировский А.И., 1986. С. 47 - 99;

Böckisch G., 1984; Murray О., 1986. S. 31 - 37, 380 - 381; Fowler R., 1996]. Следует указать на важность экскурсов Геродота - X6yoi посвященных непосредственно ранней доперсидской истории Ионии и Милета, сконцентрированных, в основном, в первой книге "Истории" и излагаемых в контексте большого "лидийского логоса". Несколько сюжетов о древней истории Милета встречаются и в V - VI книгах. Оценивая значение этих данных из "Истории" Геродота стоит обратить внимание на источники, использованные античным историком и степень его тенденциозности.

Традиционно считается [ Немировский А.И., 1986. С. 68 - 69; Murray О., 1986. S. 33], как об этом говорил и сам античный историк, что у него было два основных типа источников - то что он видел и то, что он слышал, Геродот скрупулезно и добросовестно собирал все сведения об интересующем его предмете и при их интерпретации старался изложить все не навязывая своего отношения к передаваемой информации, хотя при этом предупреждая читателя о необходимости осторожной оценки этой информации (Her., II, 123; VII, 152). Конечно, имел место отбор источников по критерию их правдивости с точки зрения автора ( Нет., I, 95; VI, 14). Иными словами, объективность и полнота сведений, передаваемых Геродотом, зависит, вероятно, в большей степени от достоверности и объема его источников, нежели от позиции и интересов их интерпретатора [ Борухович В.Г., 1972. С. 485; Мштау О., 1986. S. 33 - 34]. Помимо собственных наблюдений Геродота его источники, самым общим образом можно разделить на три группы: литературные источники, документальные и устные предания, в том числе, рассказы очевидцев. Из многочисленных во времена Геродота литературных источников в его сочинении можно встретить ссылки прежде всего на Гомера и Гекатея. Не исключено, что труды Гекатея были использованы Геродотом не только при написании египетского логоса ( Her., II, 153), освещении событий ионийского восстания (Her., V, 36, 125) и ранней истории Аттики ( Her., VI, 137), но и при составлении карты (

Her., IV, 31), а также и при создании лидийского логоса [ Мштау О., 1986. S. 32], хотя в последнем случае более вероятно знакомство Геродота с сочинениями Ксанфа Лидийского [ Немировский А.И., 1986. С. 69]. Более подробно с вопросом о влиянии сочинений Гекатея на творчество Геродота можно познакомится в статье Р. Фульвера [Fowler R., 1996, р. 71 ff ], Геродот нередко ссылается на документальные источники - надписи, стелы, сооружения, сборники изречений оракулов и т.п., но при изложении непосредственно Доперсидской истории Милета ссылки такого рода крайне немногочисленны. Так, очевидно хорошее знакомство античного историка с изречениями Дельфийского оракула, но в "Истории" почти ничего не говориться об оракуле в Дидимах. Вероятно, что в сравнении с Гекатеем, Геродот в значительно меньшей степени имел возможность пользоваться документальными источниками, происходящими непосредственно из Ионии: Главным же источником информации Геродота была устная традиция и свидетельства очевидцев. Заслуживает рассмотренш* вопрос о специфике устных преданий, происходящих из восточно-ионийских городов, в том числе и Милета. Можно согласиться с наблюдениями О. Мюррея о том, что детализированные знания о прошлом сохраняются в устной традиции как правило на протяжении примерно 200 лет [ Мштау О., 1986. S. 34]. Интересно, что в лидийском логосе наиболее подробные описания отношений между Лидией и ионийскими городами начинаются именно с правления Алиатта (Her., 1,18 - 28). Важны и другие черты устной традиции, происходящей из малоазийских греческих городов, которые, с одной стороны, находят аналогии с дельфийскими преданиями, ш шдашия их аристократической политизированной традиции других областей материковой Греции - сохранение мифологичеких мотивов, восходящих к эпическому повествованию, морализаторская обработка и незначительная деформация в интересах той или иной политической группировки [ Мштау О., 1986. Э 35]. Любопытно предположение О. Мюррея о том, что Геродота можно считать продолжателем именно этих традиций исторического рассказа, в рамках которых логографы сочиняли локальные логосы, а Геродоту принадлежит первенство в составлении единого большого прозаического эпоса [ Мштиу О., 1986. S. 35 - 36].

Оценка творчества Геродота, как почти полностью находящегося в зависимости от достоверности используемых им источников, быть справедлива для характеристики всего труда античного историка, но далеко не во всех конкретных случаях Геродот выступает как беспристрастный собиратель фактов и без искажений представляет их на суд читателя. К сожалению, к числу таких сведений, в которых мы сталкиваемся с тенден-циознос1ъю Геродота, относятся и большинство его высказываний о древнейшей истории Ионии и Мштета, r частности, о пересе лении ионийцев Taic античный историк подчеркивая родство малоазийских ионийцев и аттических, считая первых " самым слабым и незначительным" и менее благородным племенем, вторых, напротив, "самым выдающимся" ( Her., I, 56, 143, 146). В других местах ( Her., V.97; VIII.22) Геродот непосредственно говорит о Милете как об афинской колонии ( подробнее см. Глава I, С. ). Основой этой тенденциозности были проафинские симпатии Геродота, вытекавшие и из того, что античный историк нашел в Афинах свою вторую родину, и из дружеских отношений с Периклом [ Лурье С.Я., 1955. С. 60 с библиогр.; Борухович В.Г., 1972. С. 477 - 479; Saketlariou МБ., 1958, р 15 ff). Хотя в последнее время исследователи склонны более осторожно подходить к воздействию на труд Геродота афинской имперской идеологии Г Фролов Э.Д., 1981. С 114 - 115; Немировскии А.И., 1986. С. 67], любопытно, что время создания первых частей "Истории", в которые могли входигь и экскурсы к истории Ионии, относится, по-видимому, к 40 - 50 гг. V в. до н.э. [ Лурье С.Я., 1955. С. 17 сл.] и с этим приходятся как раз на период активного вмешательства Афин во внутренние дела Милета [ Ковдратюк В.М., 1983. С. 345-346; Строгецкий В.М., 1991. С. 134-135]. оссиА<|м*

ГО'СУДАРС

Таким образом, обращение к "Истории" Геродота дает богатый, но весьма дифференцированный но степени достоверности, материал для: изучения доперсидской истории Милета, при чем, наименьших искажений исторической реальности можно ожидать от экскурсов к лндийско-милетским отношениям.

Определенную информацию по рассматриваемым в диссертации вопросам мшено почерпнуть в работах античных авторов эллинистического и римского времени. Но в данном случае значительно возрастает необходимость проверки сообщаемых ими сведений, прежде всего с учетом достоверности привлекаемых позднеантичными авторами источников. Так немало интересных фактов по древнейшей истории Милета и его колонизационной деятельности содержится в "Географии" Страбона ( 64/63 гг. до н.э. - 23/24 гг. н.э. [ Стратановский Г.А., 1994. С. 775]). Одной из положительных черт труда Страбона является почти полное отсутствие влияния политических симпатий на изложение древнейшей истории Эллады, хотя определенные трактовки тех или иных сюжетов рассматриваемого периода могут быть изложены в духе времени жизни автора. Также, в гораздо большей степени, по сравнению с нарративными источниками классического времени, возможно искажение исторических реалий Греции "темных веков" и архаического периода по причине использования относящихся к этому времени первоисточников уже в- переложении и возрастающего в связи с этим субъективизма при интерпретации содержащейся в них информации. Например, в отношении Страбона предполагается, что тот использует "древних авторов" - Гекатея, Гелланика, Ферекида, Геродота и др. из вторых рук [ Стратановский Г.А., 1994. С. 785]. С другой стороны, осторожное и применимое прежде всего для ориентировки в общих тенденциях развития, но не всегда в конкретно-исторических событиях ранней Греции, обращение к сочинению Страбона оправдано и хорошим знанием древним географом Малой Азии, которая для него, местного уроженца, находились в центре мира [ Стратановский Г.А., 1994. С. 787], и опора Страбона на рад не дошедших до нас в оригинале, но ценных и заслуживающих доверия при обращении к древней истории малоазийских греков, источников, например, Ферекида и Эфора ( Strabo, VIII, 1, 2; XIV, 1, 3 и XIV, 1, 27; XIV, 5, 26), так и критическим подходом самого античного географа к источникам, его стремлением к максимальной точности, которую он пытался получить из свидетельств очевидцев и сопоставления различных источников [ Стратановский Г.А., 1994. С. 781]. Столь же важны сведения, переданные другим пшднеантичным автором -Павсанием (II в. н.э.), который как и Страбон был уроженцем Малой Азии, точнее - Лидии [ Маринович Л.П., Кошеленко Г.А., 1994. С. I, III]. Приведенные выше общие оценки позднеантичной традиции во многом справедливы и в отношении труда Павсания "Описание Эллады". Следует подчеркнуть особое внимание Павсания к древнейшему нросшсому Эллады, нашедшем отражение в богатейшем подборе мифологической традиции, детальном освещении генеалогий отдельных областей Греции и описании, как правило, именно древнейших памятников искусства и архитектуры ( в основном сакральной), а так же городов в контексте относящихся к ним историко-мифологаческих преданий. Исследователи склонны подчеркивать значение труда Павсания как источника сведений для локализации тех древнегреческих поселений, остатки которых были обнаружены к ходе археологических И историко-roimiрафических исследований на территории Греции [ Маринович Л.П., Кошеленко Г.А., 1994. С. X]. В настоящее время признается, что Павсаний лично неоднократно бывал в описываемых им местах, и круг источников, использованных им при создании "Описания Эллады" достаточно широк: личные наблюдения, надписи, рассказы жрецов местных храмов и экзегетов, другие устные преданна, сочинения шшгаих авторов. Из последних Павсаний, например, упоминает Гекатея со слов Креофила ( Paus., IV, 2, 3), Акусилая Милетского ( так же с чужих слов)

Paus., П, 16. 5), Геродота ( I, 5. 1; 33. 5; II, 16. 1 и др.), очень часто цитирует или: просто ссылается на Гомера. Помимо описания. Милета, истории его основания, различных памятников милетской округи и упоминания персоналий (Paus., IH, 12. 10; V, 7.4 - 5; VII, 1 - 3; VH, 5. 10; VII, 24. 5; X, 32. 3 - 5), труд Павсания дает информацию о различных версиях происхождения восточных ионийцев, сложившихся в античной традиции на основе генеалогических построений ( Paus., I, 31. 3; II, 14. 2; II, 26. 1; III, 1. 1-2; IV, 3; 3; V, 1. 1 - 2; VH, 24, 5; 26. 1 - 2; X, 8. 1 - 2; X, 38. 1]. К сожалению, в перечисленных отрывках Павсаний, за редким исключением, не даег конкретных ссылок на источники излагаемой информации - в основном эго, по-видимому, его личные наблюдения и устные предания.

Кроме того, сочинения многих античных авторов ( Фукидида, Екрипида, Платона, Аристотеля, Аполлодора, Полибия, Диодора Сицилийского, Плиния Старшего, Афинея, Диогена Лаэрция, Евсевия Кессарийского, Стефана Византийского) использовались при работе над диссертацией не столь широко, но имеют большое значение при рассмотрении целого ряда частных вопросов.

Эпиграфические и нумизматические источники.

К сожалению, в рамках данного исследования почти не удалось привлечь такие группы источников как эпиграфический и нумизматический материал. За годы исследований в Милете и вошедшего в милетское государство в VII в. до н.э. святилища в Дидимах было накоплено большое количество источников, относящихся к лапидарной и керамической эпиграфике. К началу 80 - х гг. нашего столетия из Милета и Дидим было опубликовано более 1100 надписей различного характера - декреты, религиозные уставы, посвящения, эпитафии, договоры и т.д. При этом, остается большое количество - более 1000 - неопубликованной лапидарной эпиграфики, представленной в основном мелкими и мельчайшими фрагментами [ Ehrhardt

N., 1983. S. 7, Amn. 24]. Публикация и интерпретация этого материала была начата со второй половины XIX в. Одним из наиболее известных результатов обработки надписей из Дидим в этот период стала книга Б. Оссулье [ Haussouleier В., 1902]. Но наиболее активно сбор и публикации эпиграфического материала развернулись с началом работ немецких археологов в Милете с 1899 г. и связаны прежде всего с именем А. Рема [ Milet I, 3; Milet I, 6; Milet I, 7; Milet I, 9; Milet II, 3; Rehm A., 1958]. В послевоенные годы продолжились публикации эпиграфических находок в различных периодических изданиях, из которых особо хочется отметить работы Т. Пекэри [ Pekary Т., 1965] и В. Гюнтера [ Tuchelt W., 1980. S. 164 -170]. Милетские и дидимские надписи вошли в ставшую классической монографию Л. Джеффери [Jeffery, 1961].

Зарубежная и отечественная историография знает примеры весьма успешного использования эпиграфического материала при решении тех или иных вопросов развития Греции в архаический период, в том числе проблем, связанных с сущностью и ходом колонизационного процесса, взаимоотношениями колонии и метрополии [ см. напр. Яйленко В.П., 1982; Graham A.J., 1964; Ehrhardt N., 1983 ]. Однако, вопрос о причинах того или иного колонизационного мероприятия за некоторым исключением [ напр. Яйленко В.П., 1982. С. 76 - 83] очень сложно решается на основе эпиграфических источников, если только в них не содержится непосредственных указаний на эти причины. Наибольшие проблемы возникают, конечно, когда на основе эпиграфических источников исследователи совершаюгпопытки рассмотреть указанный аспект колонизации в отношении ее самых ранних этапов. В этом случае из-за недостатка или вообще отсутствия синхронных надписей соответствующего содержания ( а для первой половины VII в. до н.э. и тем более конца VIII в. до н.э. такая ситуация обычна [ Murray О., 1986. S. 28] ) дело не обходится без широкого применения географических аналогий и хронологических ретроспектив, что нередко не только не позволяет выявить

• ' специфику развития той или иной метрополии накануне вывода первых колоний, но и просто ввесгигв заблуждение. Именно с такой ситуацией мы сталкиваемся в отношении Милета. Так к началу 80 гг. дидимский корпус лапидарной эпиграфики, относящейся к архаической эпохе, насчитывал 24 надписи ( 3 % от всего числа надписей ) [ ТисЬек W., 1980. Б. 169], из которых ни одна не могла быть уверенно датирована ранее середины УП в. до н.э. Доступные надписи являются ценными и уникальными источниками для исследования различных сторон религиозной и общественной жизни, строительной практики, внутри - и внешнеполитических процессов позднеархаического времени, но почти ничего не могут дать для изучения особенностей развития Милега в более раннюю эпоху и выявления причин вывода первых колоний.

Аналогичные замечания представляются справедливыми и в отношении другой группы источников - нумизматического материала, причем нет убедительных оснований датировать начало милетского чекана ранее четвертой четверти УП в. до н.э.

Археологические источники.

Большая часть привлеченных автором источников представлена данными археологии. Некоторые замечания следует сделать в отношении одной из центральных проблем, связанных с археологическими источниками. В последнее время значительно возрастает популярность точки зрения А. Снодграсса, в том числе и среди отечественных исследователей, относительно непродуктивности, а нередко, и вреда использования данных археологии при освещении и уточнении исторических собы тий, известных по письменной традиции, и при попытках исторической интерпретации тех или иных исторических наблюдений [ Снодграсс А., 1992 ]. Разделяя призывы А. Снодграсса опираться на археологические данные прежде всего для изучения долговременных исторических процессов [ Снодграсс А., 1992. С. 40], все же не хотелось бы содействовать превращению археологии во вспомогательную историческую дисциплину, признавая за археологом лишь право на раскопки и первичную публикацию полученных при раскопках источников. Не представляется продуктивным проведение жесткой границы между функциями археолога и историка, особенно когда идет речь об изучении дописьменных эпох человеческой истории. Для рассматриваемого в работе периода, по сравнению с другими этапами греческой истории вклад археологии особенно весом. Но, активно привлекая археологические свидетельства, не следует забывать о пока весьма слабо разработанном механизме исторической интерпретации археологического материала, что в данном случае сказывается на гипотетичности выводов.

Другая проблема, с которой сталкивается археолог, и на которую обязан обращать внимание историк при привлечении данных раскопок того или иного поселения - проблема качества археологического материала, которая складывается из многих аспектов: степень изученности поселения, сохранность слоев, относящихся к рассматриваемой эпохе, их "стерильность", надежность датирующего материала, добросовестность, методическая база и методологические принципы автора раскопок и т.д. На некоторые из указанных аспектов хотелось бы обратить внимание в отношении результатов раскопок в Милете.

Казалось бы, персидское разрушение Милета 494 г. до н.э. должно было поставить "жемчужину Ионии" в один ряд с такими поселениями, как Парахора, Посейдония, Афины, Помпеи и др., где какой-либо катаклизм способствовал отложению богатого археологического материала предшествующей эпохи. Для доперсидского Милета это справедливо, но лишь в отношении слоев позднеархаического времени, которые предоставили действительно богатые находки этого периода. Но как раз расцвет этого одного из крупнейших центров Ионии в VI в. до н.э. и сопряженная с эти интенсивная строительная и другая хозяйственная деятельность отрицательно сказались на сохранности слоев геометрического и раннеархаичее-кого периодов. В данном случае речь идет не только о переопгоженности указанных слоев в ряде мест раскопок ( например к югу от Театральной бухты), но и об уничтожении строительных остатков и слоев данного времени при проведении мероприятий по выравниванию местности перед следующей застройкой [ IstMitt, 1957. S. Ill; IstMitt, 1959/1960. S. 37 - 38; IstMitt, 1979. S. 89]. На сохранности ранних слоев города сказалась и интенсивное обживание Милетского полуострова в эллинистическое и римское время. Кроме того, стремление предотвратить окончательное разрушение замечательных архитектурных памятников классического -поздневизантийского периодов ( Рис.З^ в ряде случаев не позволяло расширить площадь раскопок слоев более раннего времени.

Следует указать еще на два фактора, отрицательно сказавшихся на сохранности слоев и качестве получаемых при раскопках данных. Во-первых, это хозяйственное использование территории бывшего города в настоящее время, которое хотя и выглядит менее интенсивным, нежели в античности, но, тем не менее, и препятствует расширению площади раскопок, и нередко негативно отражается на целостности археологических объектов. Так, на части территории Милета располагаются дома, огорода и поля хлопчатника жителей турецкой деревни Балаг, что, ограничивало площадь проводимых раскопок. Например, современное сельскохозяйственное использование местности у южного участка эллинистической стены Милета заставило немецких археологов вести исследования на очень небольшой площади, хотя природно-гео1рафические фшггоры наоборот не вызывали здесь особых проблем по сравнению с другими районами Милета [ IstMitt, 1973/1974. S. 65 - 66; IstMitt, 1979 a. S. 109]. Для проведения раскопок в послевоенное время в районе к югу от Театральной бухты ( у храма Афины IV в. до н.э.) аналогичная проблема сказалась в меньшей степени расширенное с 1938 г. вплоть до стен храма Афины турецкое поселение было частично разрушено во время землетрясения 1955 г. [IstMitt, 1957. S. 106]. Но здесь наиболее отчетливо проявилась другая сторона отрицательного воздействия современного антропогенного фактора - особенно до 70 - 80 гг. авторы раскопок в публикациях периодически выражали сожаление по поводу утраты тех или иных камней, частей стен и архитектурных деталей, пошедших на хозяйственные и строительные нужды турецких поселян [ IstMitt, 1968. S. 95].

Другим фактором, осложняющим проведение раскопок в Милете, является почвенно-водная ситуация. Речь идет о сравнительно значительном подъеме уровня фунтовых вод в послеангичное время в связи с заболачиванием местности. Особенно остро стояла эта проблема при довоенных раскопках. Так раскопки 1903 г. на возвьтгенносги у южного участка эллинистической стены Милета были остановлены из за выхода грунтовых вод на глубине 3,5 м., когда исследователям удалось вскрыть слои только до эллинистического времени [ Milet, I, 8. S. 39 ff., 82 f.], и даже при изменении почвенно-водных условий во время раскопок 60 - 70 гг. наблюдения за археологическими объектами были затруднены - лежащий на глубине 5 метров от уровня современной поверхности материк ( белый морской песок) на 70 см. был ниже уровня грунтовых вод [ 1st Mitt, 1973/1974. S. 68]. Речь идет о возвышенности, представлявшей в древности надежную основу для строительства с момента основания Милета [ IstMitt, 1973/1974. S. 67]. Еще более сложная ситуация сложилась в ходе раскопок на участке к югу от Театральной бухты, когда даже разветвленная система из помп, отстойников и каналов не всегда позволяла проводить исследования нижних горизонтов [ IstMitt, 1957. S. 103]. При довоенных раскопках здесь так же не удалось достигнуть самых нижних горизонтов по той же причине [ Milet, I, 8. S. 76 ff.]. Кроме того, авторы раскопок нередко отмечали, что в исчезновении или изменении расположения каких-либо античных строительных конструкций, случавшемся сравнительно часто - даже спустя 10 - 20 лет периодически не удавалось обнаружить те или иные строительные объекты, оставленные при предыдущих исследованиях [ IstMitt, 1968. S. 94 - 95; IstMitt, 1979. S. 80], - повинны не только местные жители, но и различные природные явления [ IstMitt, 1968. S. 95], в том числе землетрясения. Не только ненадежностью приборов или небрежностью исследователей следует объяснять возникновение проблемы соотнесения нивелировочных отметок разных лег раскопок, когда расхождения в промерах одних и тех же объектов могли значительно варьироваться [ IstMitt, 1959/1960. S. 77, Ашп. 8].

В процессе интерпретации и анализа полученных при раскопках результатов мы обращали внимание на обстоятельства собственно археологического плана, влияющие на качество получаемой информации. В Милете мы сталкиваемся с различными характеристиками слоев геометрического и раннеархаического времени для разных мест раскопок, где указанные слои были обнаружены. Наиболее сложная ситуация наблюдается для участка к югу от Театральной бухты (т.н. "район храма Афины IV в. до н.э.). Общая площадь, на которой удалось выявить слои данных периодов составила около 1100 м2. Здесь приходится констатировать наибольшую переотложенность указанных слоев в силу активной хозяйственной деятельности более позднего времени, выразившуюся не только в глубокой закладке фундамента при строительстве больших объектов, например храма Афины и западного рынка, но и предполагаемыми работами по выравниванию местности [ IstMitt, 1957. S. 110]. В результате слои геометрического й архаического времени в разных раскопах имеют различную мощность - более метра в т.н. Восточном раскопе [ IstMitt, 1959/1960. S. 34, 36, 40, 42], на большей площади Южного раскопа слой геометрического периода почти не наблюдался, но найден богатый керамический материал этого времени [ IstMitt, 1959/1960. S. 16 ff.], непосредственно у культового монумента и архаического храма Афины слои геометрического и архаического периодов не превышали одного метра [ Ist-Mitt, 1959/1960. S. 70, 77, 81, 82; IstMitt, 1968. Abb. 3]. В Западном раскопе слой с керамикой геометрического стиля достигал" чуть более полуметра. При такой сравнительно небольшой мощности культурного слоя рассматриваемых эпох исследователи сталкивались с очень сложной стратиграфической ситуацией, когда нередко авторам раскопок приходилось констатировать отсутствие возможности надежной датировки тех или иных объектов по найденному в их контексте керамическому материалу [ 1st- Mitt, 1979. S. 92]. Кроме того, как и для рассматриваемого участка раскопок, так и для других мест Милета немецкие исследовали признавали невозможность применения метода перекрестной датировки но причине отсутствия надежно локализованного и датированного импортного материала в Милете вплоть до начала VII в. до н.э. [ IstMitt, 1973/1974. S. 84 ]. При раскопках у южного участка эллинистической стены города слои геометрического раннеархаического периодов были вскрыты на площади около 500 м2. Здесь при более благоприятной стратиграфической ситуации и значительно меньшей переотложенности мощность указанных слоев составила около метра. Во время исследований на Калабак-Тепе слои и материал раннеархаического времени удалось обнаружить на сравнительно большой площади - около 1500 м.2., а стратиграфическая ситуация, сохранность объектов, возможности получения "закрытых комплексов" и надежных датировок были более благоприятны, нежели при исследованиях у храма Афины. Но здесь пришлось столкнуться с весьма значительными работами по искусственному преобразованию рельефа, о которых подробнее речь пойдет во второй главе.

В завершении обзора археологических источников необходимо указать на еще одну проблему, связанную с соотнесением результатов раскопок последних 40 лет и довоенных исследований. Как отмечалось, почти ничего из вскрытых до Второй мировой войны археологических комплексов и объектов рассматриваемого времени не сохранилось. В связи с этим, современным исследователям нередко приходится прибегать к сопоставлению планов раскопок различных лет, анадшу днев^ [ ЬМй;

1968. 8. 89 - 90; ЫМШ; 1972; 8. 47 - 49; ЬМ«, 1979. Б 79 - 82 и др.]. К тому же нередко выясняется не только несоответствие в каких-либо деталях, например нивелировочных отметка, но и более серьезные ошибки исследователей довоенного времени, в частности, в датировке и интерпретации различных слоев и объектов ( см. Главу П). Современный исследователь нередко лишен вообще возможности уточнения или проверки результата довоенных исследований, по крайней мере по той причине, что собранный в 1902 - 1938 гг. археологический материал, в том числе и керамика, по которой зачастую и предлагались те или иные датировки, за годы Второй мировой войны был утерян почти полностью [ ЫМй*, 1957. 8. 102. Сохранившиеся далеко не полностью коллекции из музея Измира и хранилища в д. Балат, как правило, не имеют точных указаний на место находки 1973/1974. Э. 63]. Порой и для полученных в послевоенное время находок утеряны указания на их стратиграфические и планографические связи рзгМтй., 1980. 8. 39]. Тем не менее, накошенные практически за сто лет раскопок археологические свидетельства ттютея важнейшим источником и могут позволить не только некоторые замечания чисто археологического плана, но и более общие предположения и выводы о специфике исторического развития Милета в рассматриваемый период.

Историография.

Столетие до начала раскопок немецких археологов в Милете в 1899 г. было ознаменовано лишь сбором сохранившихся деталей архитектуры и скульптур на территории города и его окрестностей, изучением ландшафта и созданием первых очерков истории Милета, Как и первые работы английских исследователей на территорий Милета, начатые в 1764 г., так и изыскания сменивших их с 1873 г. французских ученых были ориентированы на изучение архитектуры и скульптуры, прежде всего в Дидимах [Texier Gh., 1862; Ravet О.,Thomas А.Л 877; подробнее об этих исследованиях см. Кобылина М.М., 1965. С. 6 - 8]. В 1902 г. вышла работа Б. Оссулье, в которой история Милета была освещена, не только на основе античной письменной традиции, но и с привлечением анализа эпиграфических источников, полученных при раскопках в Дидимах [ Haussouleier В., 1902]. В перечисленных публикациях; история Милета "темных веков" и раннеархаического времени освещалась весьма фрагментарно и преимущественно без надлежащей критики нарративных источников. Незначительно от этих первых публикаций по качеству анализа источников и полноте описания ранней истории Милета отличался очерк истории ионийского города в " Realencyclopadie der klassischen Altertumswissenschaft" [ Gaertringen, 1932].

Новый период в археологическом изучении Милета и его окрестностей связан с систематическими площадными раскопками немецких археологов. Довоенные ежегодные раскопки юрода, предпринятые Берлинским музеем по руководством Теодора Виганда.'внесли значительный вклад в изучение Милета классического - ранневизантийского периодов [Milet I, 1 сл.]. В отношении доперсидского Милета до 1938 господствовало мнение Артура фон Геркана, что остатки архаических и более ранних построек следует искать за пределами классического и эллинистического города [IstMitt, 1957]. Раскопки в районе храма Афины IV в. до н.э. ( 1903 - 1908 и 1938 гг.) в тоже время дали значительный архаический и более ранний материал. Следы застройки VIII - VI вв. до н.э. на Калабак-тепе ( 1904 - 1907 гг.) позволили А. фон Геркану определить это место как акрополь архаического и более раннего периодов [Milet I, 5. S. 7 ff„ Taf. Ill - XVI; Milet II, 2. S. 323 ff.J. Только в ходе дискуссии 50-х. гг. К. Вайкерту и его сотрудникам удалось опровергнуть указанную концепцию на основании материала, добытого при раскопках 1955 и 1957 гг.[ Weickert С., 1939; IstMitt, 1957 ; IstMitt, 1959/1960, более подробно о этой дискуссии см. KleinerG., 1965].

Еще до II мировой войны исследование архаического и доархаического поселений установилось как одна их главных целей проводимых археологических компаний. Однако, использование богатого и ценнейшего материала, накопленного в ходе раскопок 1899 - 1938 гг., сопряжено с рядом затруднений, которые могут существенно повлиять на адекватность выводов. Во-первых, визуально на местности нельзя перепроверить интерпретацию тех или иных строительных деталей, которые авторами раскопок были оставлены in situ: уже при первых послевоенных раскопках для сопоставления данных приходилось пользоваться только чертежами и фотографиями не наблюдая в силу различных обстоятельств, прежде всего гючвенно-водных и атмосферных особенностей Милетского полуострова, строительных остатков, вскрытых в предыдущие полевые сезоны [IstMitt, 1968. S. 95]. Во-вторых, датировка тех или иных построек проводилась прежде всего по находимому в связи с ними керамического материала и индивидуальных находок. Большая часть керамической коллекции была утеряна и годы II мировой войны [IstMitt, 1957 . S. 108; IstMitt, 1968. S. 66], а для части сохранившейся в музеях Измира и Балата коллекции отсутствует упоминание их стратиграфических связей [IstMitt, 1980. : s. 39.].

Послевоенные исследования Милета можно по основным целям или задачам компаний разделить на два периода. ; 1) середина 50-х - середина 70-х гг. Раскопки, предпринимавшиеся в это ¡ время имели целью прежде всего поиск архаических и более ранних строительных горизонтов и восполнение коллекции ранней керамики и индивидуальных находок [IstMitt, 1957. S. 103; IstMitt, 1959/1960. S. 1-2; Kleiner ' G., 1965. S. 87; Kleiner G., 1970. S. 113; IstMitt, 1972. S. 45; IstMitt, 1973/1974. S. 66; IstMitt, 1975. S. 35]. В контексте рассматриваемых вопросов особое значение имели работы К. Вайкерта в области храма Афины классического времени, Ф. ; фон Граеве у южного отрезка эллинистической городской стены. Если появление обобщающей публикации архаическою храма Афины, сделанная А. ■ Малльвитцом и В. Ширингом [IstMitt, 1968], позволило Герхарду Кляйнеру посчитать практически исчерпанными исследования архаических слоев в данной области [IstMitt 1973/1974. S. 64], то в отношении артефактов геометрического и раннеархаического периодов можно согласиться с мнением того же автора, что работы в этой области наиболее всего далеки от завершения [IstMitt, 1968. S. 87; IstMitt, 1972. S. 46].

В 60-е - 70-е гг. особо необходимым стало обобщение в тематических публикациях открытий в области южного участка крепостной стены эллинистического Милета и храма Афины. В результате появились работы В. Ширинга и В. Фойгтландера, посвященные минойско-микенскому поселению, упоминавшаяся статья А. Малльвитца и В. Ширинга. В этих исследованиях, как впрочем и в более обобщающих работах Г. Кляйнера [Kleiner G., 1965 Kleiner G. 1968] поселению геометрического и раннеархаического периодов на . Милетском п-ве было уделено сравнительно мало внимания в силу отсутствия устойчивой картины сфоительных остатков этого времени даже на наиболее полно изученных участках раскопок, но в первую очередь из-за далеко не законченных исследованиях у южного участка эллинистической стены, где в 1963 и 1966 гг. впервые в Милете были обнаружены округлые стены геометрического периода. Среди упомянутых исследований хочется выделить выступление Г. Кляйнера на заседании немецкого научного общества и его небольшую статью, в которых была изложена общая периодизация доперсидского Милета: а) "das älteste Milet" ("древнейший") - примерно 1550 - 1200 гт до н.э.; б) " das altere Milet" ("более древний") - поселение в временной промежуток между микенскими ахейцами и архаическими ионийцами - примерно 1200 -1050 гг. до н.э.; в) "Alt-Milet" ( "древний") - архаический город первой половины I тыс. до Н;Э. т.е. примерно 1050 - 494 гг. до н.э.

В данной периодизации не нашлось места для геометрического периода, что, вероятно, произошло не случайно. Поскольку сам автор подробно не аргументирует данный выбор периодов можно только предположить, что под термином "Alt-Milet" немецкий исследователь подразумевал и геометрическое и архаическое время. На наш взгляд более правильнее придерживаться устоявшейся периодизации и которая применима практически во всех областях Эллады [Cook J.,1961] .

Одним из главных итогов первого периода послевоенного исследования Милета несомненно можно считать работу Г. Кляйнера " Die Ruinen von Milet"( 1968 г.). Автору удалось в сжатой, но вместе с тем красочной форме обобщить результаты археологического изучения Милета. В контексте рассматриваемых вопросов хочется выделить выводы автора о наличии весьма значительного разрыва между микенским и ионийским геометрическим поселениями, ведущей роли карийского местного населения, которое нанесло последний удар по микенскому городу, в этот период, расположения "древнего" и "нового" Милета на одном и том же месте [Kleiner G., 1968. S. 23 - 25 ], хотя в масштабах всей книги экскурсы автора в период "темных веков" и раннеархаическое время весьма фрагментарны.

2) сер. 70-х - настоящее время. В связи с в 1977 г. утвержденной среднесрочной программой [IstMitt. 1980. S. 23] окончательной обработки позднеантичных и раннесредневековых памятников архитектуры города и увеличения масштабов фиксирующих и реставрационных работ заметно сократился объем исследований архаического и более древнего Милета. Не исключено, чти на такую переориентировку основных целей компаний повлияла передача лицензии на раскопки Вольфангу Мюллер-Винеру в октябре 1976 г. в связи с болезнью Герхарда Кляйнера [IstMitt, 1979 b. S. 161]. Все же заслуживают большого внимания раскопки в этот период позади Булев герия и на Калабак-тепе [IstMitt, 1985; IstMitt, 1986; IstMitt, 1987; IstMitt, 1988; IstMitt, 1990; IstMitt, 1991; IstMitt, 1992]. В восьмидесятые годы все чаще компании проходят под знаком подготовки богатого материала из хранилища и обобщения материалов предыдущих исследований через небольшие повторные раскопки для намечающихся публикаций. Вышли в свет обзоры коллекций керамики из различных мест находок позднеархаического, классического, эллинистического и римского периодов [IstMitt, 1985. S. 134-147; Voigtlander W., 1985. S. 12-35; Voigtlander W., 1986. S. 30-173; и др.], вместе с тем, надолго задержались публикации архаической и геометрической в связи с большими объемами коллекций и наличием ряда особо дискуссионных вопросов хронологии, локализации и классификации материала [IstMitt., 1982 . S. 30 - 31].

Подводя итог обзору археологических исследований Милета, необходимо подчеркнуть, что применительно к доархаическому периоду вряд ли подходит высказывание В. Мюллер-Винера относительно того, что для изучения архаического периода "новые (послевоенные) раскопки предоставили только немного дополняющего материала"[ ЫМПТ, 1980, Б. 95], т.е. при рассмотрении различных вопросов развития поселения на территории Милета в геометрический период основную информацию дают раскопки первого послевоенного периода.

С конца XIX в. появляются первые специальные исследования, в которых история Милета "темных веков" и раннеархаического периода рассматривается в контексте отдельных проблем истории или всей Греции или непосредственно Ионии данного времени. Благодаря первым грандиозным успехам археологов, проливших свет, в частности на Крито-Микенский мир, оживляется дискуссия по вопросам источников происхождения "ионийской цивилизации" и взаимодействия восточной и греческой культур, одним из наиболее интересных результатов которой стала работа Д.Г. Хогарта "Иония и Восток" [ Хогард Д., 1914]. Исследователь, не оспаривая точку зрения о наиболее быстром и прогрессивном развитии малоазийских районов Греции по сравнению с балканскими, достаточно прочно устоявшуюся к началу XX в. в исторической литературе [ Хогард Д., 1914. С. 5 - 8], видит объяснение этого феномена в складывании "ионийской цивилизации" на основе Эгейской культуры, традиции которой, в основном привнесенные в Малую Азию беженцами из горящих микенских дворцов Балканской Греции, были обновлены "средне-европейским элементом" и развились в новую цивилизацию при активном взаимодействии с восточными культурами, в том числе и сравнительно отдаленными в глубь Азии [ Хогард Д., 1914. С. 9 - 61]. В последствие эта точка зрения о лидерстве Ионии, в том числе Милета, и на протяжении "темных веков", и в архаическое время, закрепилась в историографии до 50 - х гг. нашего века почти без изменений. Ее можно встретить и & некоторых современных исследованиях, в основном обобщающего характера, правда в менее критической форме [ Фролов Э.Д. 1988. С. 60, 75 - 76, прим. 49; 136].

Иная точка зрения счала набирать силу с 50 - 60 гг. с выходом работ М. Ханфманна, Р. Кука, Дж. Кука, К. Райбока и Е. Акургала. М. Ханфманн указал, что имелось небольшая возможность действительного сохранения микенских традиций, в том числе и привнесенных ионийскими переселенцами [Hanfmann А.Д948. р. 143]. Согласно этому исследователю не следует говорить о более быстром развитии Ионии под воздействием внешней опасности. Напротив, автор склонен подчеркивать интенсивные культурных контакты с Востоком в VIII - VI вв. до н.э., которые иллюстрируются археологическим материалом [Hanfmann А., 1948, р. 143 - 155]. В частности, именно в этом аспекте для работ М. Ханфманна прослеживаюi см некоторые модернизаторские тенденции, особенно когда он говорит об ионийской миграции как о переселении небольших групп торговцев.

В данном случае уместно вспомнить исследования другого историка, более ярко выражавшего модернизаторское направление в зарубежной историографии - А.Р. Бурна, который реконструировал три главных "торговых лиги" Греции VII в. до н.э. - Самосскую, Милетскую и Дорийскую ( Родосскую). Отправной точкой такой такой реконструкции послужила трактовка Лелантийской войны между Хажидой и Эрегрией как высшей точки торгового соперничества. Впрочем, исследователь проявлял разумную осторожность в отношении ранних дат основания тех или иных колоний, например, Калхедона, предлагаемых письменной традицией [Burn А., 1929, р. 14 - 37].

Из работ, авторы которых так или иначе затрагивают вопрос об основании ионийцами Милета, хочется отметить исследование М. Сакеллариу, который не только опираясь на письменные источники, но и на основе широкого сопоставления различных общественно-политических и религиозных институтов Ионии, в том числе и Милета, и материковой Греции в отличии от своих предшественников (У. Виламовиц-Меллендорфа, Ф. Якоби, М. Нильсона) [Sakellariou М.В., 1958, р. 15 ff.}, не склонен полностью отбрасывать традицию об основании афинянами Милета как политико-идеологический вымысел V в. до н.э., хотя и признает смешанное происхождение ионийцев от различных греческих городов [ Sakellariou М.В., 1958, р. 21 ff., 29 ff., 325 ff.].

Особое значение приобрела работа К. Райбок "Ионийская торговля и колонизация'^ Roebuck С., 1959], обобщившая знания по различным аспектам истории ионийских городов в доперсидский период. И по настоящий день не утратили своего значение ряд предположений автора по проблеме ионийской миграции, политического развития Ионии. Привлекают более осторожные по сравнению с его предшественниками оценки ранних торговых связей и уровня экономического развития Ионии вообще и Милета в частности, критика гиперболизации торговых интересов в внешнеполитических отношениях в раннеархаический период, внимательное отношение к заниженным датировкам основания колоний, известных по позднеантичным источникам [ Roebuck С., 1959, р. 5, 7, 16, 24 ff., 112, 133 и др.]. В работе был собран богатый материал, отражавший торговые контакты восточных греков с остальной Грецией и варварским окружением. С другой стороны, многие наблюдения автора, не редко излишне доверявшего письменной традиции, [ Roebuck С., 1959, р. 19- 21, 24. 30 ff., 61, 131 и др.] впоследствии подверглись обоснованной критике на основе накопленного археологического материала. Важно отметить, что в целом это исследование было выдержано в духе концепции "торговой колонизации", ио автор, говоря о торговых интересах, имеет ввиду не поиск греками рынков сбыта своей продукции, что было характерно для предшествовавшего ему модернизаторского направления, а указывает на потребность в сырье. В отношении Милета К. Райбок склонна видеть преобладание подобных торговых мотивов как на ранних этапах колонизационной деятельности, так и особо для VI в. до н.э.[ Roebuck С., 1959, р. 68, 109 ff, 119, 124]. Хотя полностью исследователь не исключает аграрный характер некоторых милетских колоний [ Roebuck С., 1959, р. 113].

Значительный шаг в исследовании Милета и понимании особенностей и этапов его развития в доперсидское время был сделан благодаря исследованиям Г.Ф. Бина и Дж. М. Кука. В 50 и 60 - е гг. нашего столетия эти ученые предприняли тщательное обследование карийского побережья, выявив не только различные поселения и могильники, но и многочисленные эпиграфические и архитектурные памятники. В данном слу чае необходимо отметить работы 1953 -1955 гг. расширивших представления не только о дорийском побережье Карии. но и непосредственно о хоре Милета [Bean G.E., Cook J.M.,1957], Результатом этих исследований стала и публикация статьи Дж. Кука, посвященной локализации ряда поселений милетской хоры - Тейхиуссы, Педасы. Иониаполиса, Миласы [ Cook J., 1961а]. На основе этих исследований с привлечением результатов раскопок непосредственно в самих ионийских городах, в том числе и в Милете, и различных других групп источников Дж. Кук публикует две своих работы, ставших хрестоматийными по доперсидской истории Ионии [ Cook J., 1961; Cook J., 1962]. Хочется отметить и осторожный подход к концепции афинского лидерства в ионийском переселении [ Cook J. 1961, p. 10 - 14], и критику гипербользации роли микенских традиций [Cook J., 1961, p. 15 - 18], и анализ взаимоотношений греков и местного населения [ Cook J., 1961, p. 22 - 23, 28; Cook J., 1962, p. 50]. Конечно же, наибольшее значение для концептуального понимания роли и места Ионии и Милета в процессе складывания античной цивилизации и составной части этого процесса - Великой греческой колонизации стали выводы Дж. Кука, что ионийские города на западном побережье Малой Азии вплоть до рубежа VIII - VII вв. до н.э. представляли собой небольшие поселения с слабо развитым ремеслом и торговлей, медленно протекавшими инновациями в социально-политической сфере и отнюдь не с передовой культурой [ Cook J., 1961, р, 24 - 27; Cook J., 1962, p. 30 - 34 ]. Иными словами, с точки зрения английского исследователя нет весомых оснований говорить о лидирующем положении Ионии в греческом мире вплоть до VII в. до н.э., когда под влиянием лидийской агрессии ионийские полисы были вынуждены перестроить свою экономику на интенсивный путь развития, активизировать торговлю и, вслед за этим, начать вывод колоний [ Cook J., 1962, 103 - 106]. Как следствие этих процессов наступает и расцвет ионийских городов в VI в. до н.э.

Данная концепция развития ионийских городов получила свое комплексное оформление в работах Е. Акургала. Помимо того действительно огромного вклада, который внес данный исследователь в изучение искусства и культуры различных областей и народов Малой Азии, в решение проблемы воздействия восточных традиций на формирование античного искусства [ см. напр. Akurgal Е.,1961], Е. Акургал обратил внимание и на более общие вопросы развития отдельных частей малоазийского региона, в частности Ионии. В статье "The Early Period and the Golden Age of Ionia" [ Akurgal E., 1962] турецкий исследователь предлагает периодизацию доперсидской истории Ионии:

I период - "ранний" - 1050 - 650 гг. до н.э.

1 фаза - 1050 - 750 гг. до н.э. - учреждение колоний ( т.е. ионийских поселений в западной Малой Азии - А.Е.) и экспансия ионийских городов (Панионион) [ Akurgal Е., 1962, р. 369];

2 фаза - 750 - 650 гг. до н.э. - развитие ионийской цивилизации, контакт в Востоком, создание гомеровского эпоса [ Akurgal Е., 1962, р. 370];

II период - "золотой век" Ионии - 650 - 494 гг. до н.э.

1 фаза - 650 - 600 гг. до н.э. - основание колоний в Египте и на Понте [ Akurgal Е., 1962, р. 373];

2 фаза - 600 - 545 гг. до н.э. - апогей ионийской цивилизации [ Akurgal Е., 1962, р. 375];

3 фаза - 545 - 494 гг. до н.э. - подчинение персами, потеря роли лидера [ Akurgal Е„ 1962, р. 378 - 379].

Как и Дж. Кук турецкий археолог говорит о простой, основанной на сельском хозяйстве жизни ионийских городов вплоть до середины VII в. до н.э., без развитых торговых отношений в полной зависимости от Балканской Греции и в сфере искусства [ Akurgal Е. 1962, р. 372]. Е. Акургал поддерживает Дж. Кука нив решение вопроса причин ионийской колонизации. Со ссылкой на одного из авторов данного предположения - Виламовитца-Моеллендорфа -турецкий исследователь видит исходный импульс в лидийской агрессии, значительно сократившей размеры хоры греческих городов и подтолкнувшей к перестройки экономики [ Akurgal Е., 1962. р. 373].

Аналогичные предположения были высказаны P.M. Куком, одним из наиболее авторитетных исследователей восточно-греческой архаической керамики [ Cook R., 1992], который в специальной статье рассмотрел хронологию основания различных ионийских колоний на основе археологического материала и подчеркнул, что причиной колонизации заключались в росте численности городского населения ионийских полисов, совпавшем с сокращением их хоры в связи с лидийской агрессией [ Cook R., 1946, р. 69 - 70; 93-96].

Основание ионийцами Милета в контексте ионийской миграции, вопросы взаимоотношений с местным населением, отдельные аспекты колонизационной деятельности Милета и его внутриполитической истории получили неплохое освещение в работах Л.Г. Хаксли, в частности в его обобщающем труде "Ранние ионийцы" [ Huxley G., 1966, p. 47 - 48; 50 - 52; 64 - 70]. Прежде всего, данное исследование внесло большой вклад в понимание сущности ионийской лиги как религиозно-политического объединения в период возрастания этнического самосознания малоазийских греков в условиях варварского, в основном, враждебного окружения.

Некоторые аспекты истории Милета, прежде всего архаического периода, затрагивались в многочисленных исследованиях, посвященных тем или иным проблемам Великой греческой колонизации. Конечно же, на первый план в этом списке выступают монографии, непосредственно посвященные колонизационным мероприятиям Милега. К ним в первую очередь следует отнести монографическое исследование Ф. Билабеля, который на основе систематизации различных групп источников, прежде всего эпиграфического - материала рассмотрел различные вопросы основания милетских колоний и их последующих отношений с метрополий [ Bilabel Fr. 1920]. Для своего времени это было действительно масштабное сопоставление государственного и общественного устройства, культов и календаря Милета и его колоний. Тем самым эта работа немецкого исследователя внесла значительный вклад в изучение не только различных проблем Великой греческой колонизации, но и непосредственно Милета, хотя, конечно, в наши дни и непосредственные аналогии, проводимые Ф. Билабелем междз' античной колонизацией и кожжиальными захватами Нового времени, и заниженные даты основания ряда колоний, вытекавшие из не всегда критического отношения немецкого историка к античной традиции, и многие другие выводы требуют основательной корректировки.

Частично именно такую цель ставит перед своей монографией " Милет и его колонии. Сравнительное исследование культовых и политических институтов" Норберт Эрхардт [Ehrhardt N., 1983]. На настоящий день данная монография может считаться наиболее полным анализом общественно-политических и культовых учреждений архаического Милега, предпринятым, прежде всего, на основе эпиграфических источников. Представляет интерес так же детальное исследование времени основания милетских колоний, уточнение метрополии колоний, приписываемых Милету (I часть), и выводы по политико-идеологическим отношениям между колониями и метрополией. С другой стороны, автор отказывается от решения вопроса о причинах колонизации и вообще ставит под сомнение разумность каких - либо однозначных суждений по этой проблеме [ Ehrhardt N., 1983. S. 24]. Не вполне можно принять и методологические принципы данного исследования - ориентировку на экстраполяцию институтов, доказанных в источниках для более позднего времени, в архаическую эпоху [ Ehrhardt N., 1983. S. 10].

Вряд ли возможно в данном случае даже перечислить все исследования, посвященные Великой греческой колонизации и те фрагментарные экскурсы к истории Милега, которые иногда можно в них встретить [ см. выше]. Из монографических трудов этого направления, следует, конечно, указать на работы, где обращение к ранней истории Милета выходят за рамки коротких сюжетов. Примером может служить " Колония и метрополия в Древней Греции" А. Грэйэма [ Graham A.J., 1964], в которой заслуживает особого внимания в контексте поставленных вопросов не только отельная глава, посвященная проблеме определения гражданского статуса, рассматриваемая на примере отношений между Милетом и Ольвией [Graham A.J., 1964, р. 98 - 117], но и общие положения относительно сущности греческой колонизации и мотивов основания колоний [ Graham A.J., 1964, р. 1 - 22].

Восхищенные отзывы, в том числе и у некоторых отечественных исследователей [ Яйленко В.П., 1982. С. 27 - 28; Яйленко В.П., 1983. С. 129], вызвала книга Дж. Бордмана "Заморские греки", выдержавшая несколько переизданий [

ВоапЗтап I, 1980]. Действительно, в ней можно встретить и анализ разнообразного и обширного археологического материала, как из метрополий, так и из зоны колонизации, и критику античной традиции, и методологические экскурсы, например по возможностям использования данных археологии в качестве источника для исследования проблем греческой колонизации. [ Воагс1тап I, 1980, р. 10 - 19]. Вряд ли существует необходимость в данном случае подробно останавливаться на высказываниях Дж. Бордмана по поводу тех или иных аспектов истории доперсвдского Милета, его гипотезах и доказательствах в отношении ряда общих проблем внутренней греческой истории и колонизационных предприятий [реков, важных для понимания специфики и этапов развития Милета, которые будут рассмотрены ниже в соответствующих главах и разделах диссертационного исследования. Хочется обратить внимание, прежде всего на решение английским исследователем наиболее принципиальных вопросов, поставленных в качестве цели и задач предлагаемой работы. Одним из наиболее удачных на наш взгляд разделов труда Дж. Бордмана можно считать его экскурс в историю заселения греками западного побережья Малой Азии [Воагс1тап I, 1980, р. 23 - 33], который примечателен не только активным привлечением результатов археологических исследований ионийских городов, но, прежде всего, стройным изложением и анализом как возможных факторов, определявшим в дальнейшем специфику развития ионийских полисов, так и различных аспектов ионийской миграции. Особый интерес вызывает, конечно, широкий подбор фактов, иллюстрирующих различные направления влияния восточных образцов на развитие греческого ремесла и искусства [ Воагёшап I, 1980, р. 53 - 84]. В целом же, на протяжении всей книги у читателя может возникнуть впечатление, что греки ничем более не занимались, как только торговали, или что археологический материал более ни на что не-пригоден, как на описание торговых связей или культурных влияний.

Незначительными отступлениями от этого выглядит анализ контактов восточных греков с государствами и народами Малой Азии, когда подробное описание фригийских, лидийских и др. влияний и импорта, греческого материала в этих странах и т.гт. [ ВоагсЬпап I, 1980, р. 84 - 95, 98 - 100 ] "разбавляется" политической историей [ВоагсЬпап I, 1980, р. 95 - 97]. Так же скупо, по сравнению с описанием импортного египетского материала в Греции и греческих находок в Египте выглядят указания на военно-политические аспекты греческого и карийского присутствия в Египте [ Воагёшап X, 1980, р. 114 - 122]. Констатируя стремление малоазийеких греков к расширению своих владений за счет внутренних областей Малой Азии [ Воагёпта X, 1980, р. 84, 86] автор книги не считает необходимым обратить внимание на причины такой экспансии. Наконец, лишь в отношении Кизика и Абидоса [ Воагдшап 1980, р. 241, 242], а. так же, частично, для Синопы и Трапезунда [ Воагётап Т, 1980, р. 242] Дж. Бордман склонен признавать существование каких-либо других, помимо торговых, мотивов к основанию их милетцами.

Развитию Милета от времени ионийского переселения до начала колонизационной деятельности уделялось некоторое ( как правило, не слишком значительное) внимание в зарубежных работах по истории Греции "темных веков" и раннеархаического периода. Так В. Десбороу, в частности в своем главном труде "Темные века Греции" [Ве8'Ього<^1г V., 1972} на основе разнообразного археологического материала и результатов раскопок в Милете. Старой Смирне и могильников из сопредельных районов Малой Азии указал на некоторые особенности орнаментации восточно-ионийской прото-геометрической керамики, которые, что особенно важно, представляю г интерес не только для рассмотрения становления керамического производства в Милете, но и позволяют обратиться к вопросам основания Милета и его связей как с другими областями греческого мира, в частности с Афинами, так и с внутренними регионами Малой Азии [Desborough V., 1972, р. 83, 179 - 184].

Особый интерес представляет монография Дж. Колдстрима "Геометрическая Греция" [ Coldstream J., 1977], которая отличается не только богатым подбором и систематизацией археологического материала из всех областей греческого мира, но и его вдумчивой и осторожной интерпретацией, предпринятой археологом-профессионалом, специалистом по керамике указанной эпохи. Отдельные особенности развития Милета рассматриваются в специальных главах, намечаются как общие тенденции развития, так и специфические черты восточно-ионийских городов [Coldstream J., 1977, p. 95 -99, 246 - 260]. Конечно, не со всеми выводами автора можно согласиться, особенно если учитывать накопленный за последнее время археологический материал: Так представляется несколько гипертрофированным подчеркивание афинского влияния на развитие милетской керамики [Coldstream J., 1977, p. 96, 102].

JI.H. Джеффери посвятил ионийским городам отельную главу своей монографии " Архаическая Греция. Города-государства 700 - 500 гг. до н.э." [ Jefferv, 1976, р. 207 - 248]. В ней основное внимание уделено политической истории ионийских полисов, в том числе и Милета, затрагиваются так же вопросы основания городов, взаимоотношений с местным населением и колонизационного движения. Основываясь преимущественно на данных письменной традиции, Л. Н. Джеффери признает лидерство Афин в основании Милета [ Jeffeiy, 1976, р. 210, 221], говорит о начале экономического расцвета Милета начиная с VII в. до н.э. [Jefferv, 1976, р. 211], особо подчеркивает роль милетской торговой деятельности, хотя склонен осторожно подходить к датам основания милетских колоний [ Jefferv, 1976, р. 221]. Но в основном автор анализирует внешнеполитические отношения Милета с различными греческими городами ( Хиос, Мегары, Коринф и др.), с восточными соседями, подробно освещает установление персидского господства [ Jeffery, 1976, р. 212 - 221]. Для своего времени вполне справедливым выглядело замечание Л.Н. Джеффери. что рассмотрение истории Милета в архаический период будет неизбежно поверхностным, прежде всего в силу далеко не завершенных археологических исследований доперсидских слоев города [ Jeffery, 1976, р. 210], хотя и по настоящий изучение многих аспектов ранней истории этого ионийского города сопряжено с многочисленными трудностями.

Обращаясь к истории Греции "темных веков" и раннеархаического периода, конечно, нельзя обойти вниманием гак же обобщающие исследования В. Эренберга [напр. Ehrenberg V., 1965], Г. Бенгтсона [Bengtson Н. 1969], М. Финли [ Finley М.J., 1956; Finlev МJ., 1970], Ч. Старра [ Starr Ch. 1962; Starr Gh. 1977], А. Снодграеса [ Snodgrass А., 1971; Snodgrass А., 1974; Snodgrass А., 1980 ], О. Мюррея [ Murray О., 1986] и др. Некоторые аспекты истории и археологии раннего Милета затронуты в работах специального характера, например, посвященных градостроительству и архитектуре [ Drerup Н., 1969; Mallwitz А., 1981; Voigtlander W., 1985 Bankel Н., 1989], керамическому производству [ Buschor Е., 1913; Villard F., 1956; Schiermg W., 1957; Cook R„ 1961; Desborough V., 1962; Coldstream J., 1968; Walter H., 1968; Walter-Karydi E. 1973; Alexandrescu P., 1978; Walter-Kary di E„ 1986; Dcrpont P., 1986; Voigtlander W., 1986 a; Cook R., 1992], другим ремесленным отраслям [ Yalgin U., 1993] религии [ Nilsson M., 1955; Mylonas G.E. 1961; Gunther W, 1971; Malkin 1., 1987], духовной культуре [ Page D., 1963; Latacz J., 1996] и т.д. При таком внушительном и не полном списке источники по истории Милета "темных веков" и раннеархаического времени, прежде всего археологический материал из раскопок последних исследований, так и не были систематизированы и обобщены в целом, а указанные периоды, за исключением упомянутых статей Г.

Кляйнера [Kleiner G., 1965; Kleiner G., 1970], так и не стали центральным объектом изучения.

Отечественная историография, в той или иной степени связанная с темой диссертации, не богата. Как говорилось выше [ см. СД, в основной своей массе это работы, освещающие отдельные эпизоды и частные проблемы ранней истории Милета. Единственное монографическое исследование Марии Михайловны Кобылиной [ Кобылина М.М., 1965], прежде всего было ориентировано на описание наиболее выдающихся памятников искусства и архитектуры Милета позднеархаического времени. Не хотелось бы в данном случае подробно останавливаться на достоинствах данной работы и ее некоторых недостатках, хорошо подмеченных рецензентами [ Куклина И.В., 1966; Ленцман А.Я., 1966]. При всех положительных чертах монографии, определенные выводы и заключения как из очерка по истории Милета ( например, относительно основания Милета и взаимоотношения ионийцев с местным населением), так и из обзора результатов археологического изучения этого ионийского города ( заниженные датировки ряда объектов из раскопок на Калабак-Тепе), на настоящий момент значительно устарели и требуют основательной корректировки.

Значительные успехи были сделаны отечественными исследователя в изучении социально-политического развития Милета. Прежде всего следует упомянуть изыскания М.Ю. Лаптевой, которая обращаясь к внутриполитическому развитию ионийских городов, достаточно полно раскрыла такие аспекты ранней истории Милета, как эволюцию царской власти [ Лаптева М.Ю., 1984], социально-политические противоречия [Лаптева М.Ю., 1988], типологию тирании [Лаптева М.Ю., 1996]. Непосредственно социально-политической истории Милета была посвящена статья В.Г. Боруховича [Борухович В.Г., 1985], в которой не только основательно проработан вопрос о падении царской власти. но и затронута проблема основания Милета, рассмотрена сущность таких институтов как эсимнетия, коллегии мольпов и пританов, проанализированы классовые и социальные противоречия. С некоторыми из положений данной статьи трудно согласиться, в первую очередь с доверием автора к методу ретроспективного анализа. Различные стороны взаимоотношений ионийских городов, в том числе Милета, с варварским миром стали темами нескольких статей И.С. Свенцицкой [ Свешдицкая И.С., 1967; 1978], Л.В. Копейкиной [ Копейкина Л.В., 1975], I.A. Моисеевой [Моисеева ТА, 1984], Е.А. Круглова-Мавридиса [ Круглое Е.А., 1985; Круглов Е.А., 1989; Круглое Е.А., 1990; Круглов-Мавридис Е.А., 1995]. Некоторые аспекты складывания рабовладельческих отношений в Милеге указаны в статьях И.А. Шишовой и

A.A. Нейхардта [ Шишова И.А., 1968; Нейхардт A.A., 1968]. Перечисленные работы объединяет ориентировка практически исключительно на письменные источники. Из археологических источников рассматриваемого в данной работе периода основное внимание привлекла керамика, прежде всего в силу необходимости ориентировки в раннем материале из Северного Причерноморья [ Фармаковский Б.В., 1914; Шмидт Р.В., 1952. С. ; Блаватский В.Д., 1953. С. 90 -96; Книпович Т.Н., 1955. С. 356 - 363; Скуднова В.М., i960. С. 153 - 167; Копейкина Л.В., 1970. С. 93 - 106; Копейкина Л.В., 1972. С. 147 - 159; Копейкина Л.В., 1975. С. 103 - 116; Копейкина Л.В., 1982.С. 6 - 35; Корпусова

B.Н., 1987. С. 35 - 49; Скуднова В.М., 1988. С. 12 - 15; Кузнецов В.Д., 1991. С. 36 - 52].

Перечисленные исследования российских и зарубежных авторов не снимают необходимости комплексного рассмотрения вопросов прежде всего экономического развития Милета в "темные века" и в раннеархаическое время с привлечением археологического материала, накопленного за последние десятилетия.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Милет накануне колонизации"

Выводы исследователей по данной проблеме варьируются, в частности в зависимости от региона, откуда этот импорт продовольствия мог происходить. К. Райбок говорит, например, об основании милетских колоний в Пропонтиде до появления у жителей Милета коммерческих интересов в отношении областей на побережье Черного моря, [ Roebuck С., 1959, р. 114]. тем самым отводя начало торговли с Понтийским регионом, и вообще импорт зерна к последней четверти VII в. до н.э.[ Roebuck С., 1959, р. 21]. А. Грэйэм, опираясь, в частности, на выводы К. Райбок, склонен предполагать начало какого рода торговых контактов с середины или даже с начала VII в. до н.э.[Graham A.J., 1964, р. 109 -110, п. 7]. Действительно уже осггрую потребность в импорте зерна для ряда областей Греции Дж. Бордман отмечает применительно к концу VI в. до н.э. [Boardman J., 1980, p. 244]. В современной литературе точка зрения относительно существования для Греции большого дефицита хлеба, даже начиная с VIII в. до н.э. [ Bravo В., 1984] набирает все большую популярность, о чем, например, свидетельствует рад докладов ( прежде всего А. Грэйэма ) на I австралийском конгрессе классической археологии в июле 1985 г., посвященном как раз отношениям между греческими колонистами и местным населением [ см. рец. Кошеленко Г. А. 1993; Baldwin В., 1993]. С другой стороны, имеются и примеры иной точки зрения, иногда гипертрофированно противоположной. Так В. Хансон склонен полностью поддерживать позицию И. Хазебрека и настаивает на незначительной роли торговли продуктами питания в Греции вплоть до V в. до н.э. [Hanson V., 1995, p. 359] и подчеркивает отсутствие торговых мотивов подобного рода в колонизационной практике [ Hanson V., 1995, р. 39]. Интересно при этом и другое его замечание, что архаические греческие полисы, имевшие исключительно аграрный характер, находились в определенной торговой изоляции от остальных стран Средиземноморья и причины их расцвета и вообще складывания античной цивилизации кроются именно во внутренней аграрной революции [Hanson V., 1995, р. 294, 408].

При современном состоянии источниковой базы вряд ли возможно привести надежные свидетельства для решения вопроса о времени начала и значимости торговли продуктами питания для Милета. Данные письменных источников весьма скупы. Одно из наиболее ранних упоминаний торговли хлебом относится к началу V в. до н.э., когда Геродот (VII, 147) описывает проходящие через Геллеспонт греческие суда с зерном, замеченные Ксерксом. Геродот ( IV, 17) говорит и о том, откуда это зерно могли везти. Приводимое же в другом месте Геродотом описание агрессии Садиатта и Алиатта против Милета может свидетельствовать о получении жителями Милета вплоть до конца VII в. до н.э. основного объема продуктов питания именно со своей хоры - в противном случае Садиатт, вероятно не совсем плохо представлявший себе положение дел в Милете вряд ли ориентировался бы на такую тактику ведения войны ( Her., I, 17, 22). Археологические источники аналогичным образом не всегда позволяют уверенно говорить по данному вопросу. Находки греческой расписной керамики, происходящие из богатых хлебом областей, не обязательно должны свидетельствовать именно о торговле продовольствием. Отсутствуют, по крайней мере, для Милета, какие-либо находки негреческой керамической тары, которая могла производиться в регионах-поставщиках продуктов питания в рассматриваемый в данной работе период. При раскопках т.н. "западной постройки" на западном склоне Калабак-Тепе были найдены четыре больших сосуда, которые могли применяться для хранения или транспортировки жидких или сыпучих продуктов, один из которых имеет достоверно финикийское происхождение и датируется не раннее конца VII в. до н.э. [ IstMitt, 1990. S. 52, Anm. 7]. Этот один из самых ранних примеров негреческой керамической тары вряд ли может дать информацию по данному вопросу. К сожалению, из публикаций о раскопках в Милета не удалось получить какой-либо иной информации по вопросу начала импорта зерна ( как впрочем и: вообще о наличии такого импорта применительно к доперсидскому времени.

В такой ситуации исследователи традиционно искали выход в источниках, происходящих из регионов-экспортеров зерна и других продуктов, которых могло не доставать в Греции. Надежным показателем такого рода торговых отношений обычно считается греческая керамическая тара. С другой стороны, значительные, а для ранних периодов, вероятно, основные, транспортировки сыпучих продуктов и рыбы могли осуществляться в таре, которая не могла сохраниться до наших дней. Для различных регионов эта группа источников исследована в разной степени. Богатейший материал дают раскопки Навкратиса и других поселений Нижнего Египта, на основе которого имеется большое количество публикаций [ библиографию см. напр. Ehrhardt N., 1983. S. 87, Anm. 703, 706, 707], хотя в отношении других мест находок греческого материала в Египте можно согласиться с мнением К. Райбока, что регулярная торговля греков с Египтом стала возможной после основания Навкратиса [ Roebuck С., 1959, р. 135], хотя до того времени можно предполагать спорадические торговые контакты, укрепляющиеся с середины VII в. до н.э. [ Roebuck С., 1959, р. 134]. Видимо не следует отрицать наличие коммерческих мотивов при основании Навкратиса, но иными выглядят первоначальные интересы греков в Египте, совпадавшие, вероятно, с интересами карийских наемников . и приходящиеся на первую половину и середину VII в. до н.э. ( датировки карийских надписей, происходящих из Северной Африки, VIII в. до н.э. [ Соловьева С.С., 1985. С. 246] представляются заниженными - более осторожные суждения см. Откупщиков Ю.В., 1966 ). Кроме того, не вполне ясна и степень участия Милета в основании Навкратиса, поскольку, в частности, пока нельзя признать завершенными исследования по локализации отдельных групп расписной керамики "родосского" [ Boardman J., 1980, p. 123] стиля, происходящих из этого города. Иными словами, какие-либо значимые поставки зерна из Египта в Милет вряд ли могли начаться ранее рубежа VII - VI вв. до н.э.

Действительно очень большая историография существует по вопросу о "доколонизационной" торговле и оценке коммерческих мотивов в основании милетских колоний на берегах Понта, в частности в Северном Причерноморье, которую в данном случае рассмотреть в полном объеме не представляется возможным. Так вряд ли есть необходимость еще раз анализировать труды Э Р. Штерна, С.А. Жебелева, М.И. Ростовцева, Т.Н. Книпович, A.A. Иессена, В.Ф. Гайдукевича, В.Д. Блаватского, H.H. Бондаря, H.A. Онайко и многих других авторов, в отношении которых в литературе не раз появлялись критические обзоры. Хочется обратить внимание на некоторые работы последних лет, в наиболее обобщающей и обоснованной форме исследовавшие этот вопрос Концепция В.В. Лапина [ Лапин В.В., 1966. С. 73 - 76] об отсутствии сколь-нибудь значимых и для греков и для варваров контактов ■ эмпориалытого характера не раннем этапе колонизационного освоения греками Северного Причерноморья, прежде всего Нижнего Побужья ( VII - начало VI в. до н.э.), получила в дальнейшем своих сторонников [ Отрешко В.М., 1979; Крыжицкий С.Д., Отрешко В.М., 1986; Русяева A.C., 1986. С. 62; Русяева A.C., 1994] хотя и столь многочисленных, как противников. Отстаивание большой значимости для греков как доколонизационных торговых мероприятий, нацеленных применительно к областям Северного Причерноморья на получение продуктов питания, так и активной посреднической торговли греческих колоний с туземным миром в ранний период своего существования наиболее отчетливо за последние 30 лет было выражено в исследованиях Я.В. Доманского [ Доматский Я:В., 1965; Доманский Я.В., 1970 ( с историографическим обзором)], Л.В. Ко-пейкиной [ Копейкина Л.В., 1979], К.К. Марченко [ Марченко К.К., 1979;

Марченко К.К., 1980; Марченко К.К., 1991], Ю.Г. Виноградова [ Виноградов Ю.Г., 1983. С. 389 - 392; Виноградов Ю.Г., 1989. С. 47 - 62, Виноградов Ю.Г., Доманский Я.В., Марченко К.К., 1990] С.Л. Соловьева [ Соловьев С.Л., 1993. С. 41 - 42]. Для доказательства торговых кот актов с туземным миром, в которых греки участвовали главным образом ради получения зерна, привлекается различные археологические и эпиграфические свидетельства как из первых греческих поселений, так и из варварской округи. Детальное рассмотрение этой проблемы, ставшей центральной темой ряда как кандидатских, гак и докторских диссертаций, вряд ли возможно в рамках данного исследования, но видимо следует указать на наиболее часто встречающиеся в перечисленных и многих других аналогичных штудиях аргументы ранних торговых отношений в Северном Причерноморье, которые условно можно разделить на следующие группы.

I. Данные археологии и эпиграфики из первых ионийских колоний ( Березань, Ольвия, Пантикапей).

1) Археологические объекты, в т.ч. закрытые комплексы, которые при соответствующей интерпретации прямо или косвенно указывают на торговую деятельность - т.н. "дом эмпория" [ Блаватский В.Д., 1964. С. 16 сл.]; землянки с обилием лепной посуды, которые могут быть, например по мнению С Л. Соловьева [ Марченко К.К., 1980. С. 136; Соловьев С.Л., 1993. С. 41], заселены именно штреками, пришедшими с коммерческими целями; большое количество хозяйственных ям, "часть из которых явно могла служить для хранения товарного зерна" [ Марченко К.К., 1980. С. 134] и т.п.

2) Высокий удельный вес в керамическом комплексе колоний огносшельно дорогой посуды, прежде всего расписной керамики высокого качества, принадлежащей к материально обеспеченным категориям лиц, к которым следует относить и купцов [Марченко К.К., 1976; Марченко К.К., 1980. С. 134].

3) Находки ранних монет, в т.ч. клады [ Карыппсовский П.О., Лапин В.В., 1979]:

4) Эпиграфические памятники, например граффити [ Марченко К.К., 1980. С. 134; Русяева A.C., 1987; Виноградов Ю.Г., ДоманскийЯ.В., Марченко К.К., 1990].

II. Следы деятельности греческих купцов за пределами колоний или до начала колонизации.

1) Находки ранней греческой керамики, в основном высокохудожественной расписной [ Доманский Я.В., 1970; Виноградов Ю.Г., 1989. С. 54].

2) Находки других ремесленных изделий, изготовленных греками^ например продукция ягорлыцких ремесленников [ Остороверхов A.C., 1979; Марченко К.К., 1980. С. 135, прим. 19; Виноградов Ю.Г., 1989. С. 56].

III. Динамика сельскохозяйственного освоения греками прилегающей к колонии округи, дающая указания на преобладание аграрных или торгово-ремесленных характеристик поселения.

Действительно, приведенных в упомянутых работах аргументов вполне достаточно, что бы оставить всякие сомнения относительно наличия обменных операций между жителями первых колоний и местным населением. Но гораздо сложнее решается вопрос относительно масштаба данных обменных операций и их значения в жизни метрополий. Именно при попытках ответить на этот вопрос высказывания сторонников "сырьевой колонизации" начинают звучать все с большей гипотетичностью. По удельному весу дорогой расписной керамики определить соотношения отдельных социально-проффесиональных категорий очень сложно. Для тех же случаев, когда с помощью археологических данных удается с большей вероятностью предполагать социальный и профессиональный статус обитателей какого-либо района поселения, усадьбы, дома и т.н., в последнее время предлаг аются датировки, не выходящее вниз за рамки VI в. до н.э. [ см. напр. Сидорова Н.А. , 1962. С. 109 - 112]. Широко обсуждавшееся в отечественной литературе Ягорлыцкое поселение гак же начинает функционировать только в VI в. до н.э.[ Виноградов Ю.В., 1989. С. 54]. Непосредственно к VII в. до н.э. относится керамический материал, главным образом расписная греческая посуда высокого качества, но ее количество пока вряд ли может свидетельствовать в пользу широкомасштабных торговых операциях между греками и варварским миром. Например, для района Поднестровья самый ранний греческий импорт в основной массе приходится на VI в. до н.э., когда, вероятно, туземное население стало вступать в контакты с появляющимися здесь греками, хотя выглядят несколько гипертрофированными заявления о тесном симбиозе находившихся здесь разноэтнических групп со сходными экономическими интересами [ Бруяно И.В., 1993. С. 65, 75 сл.]. Самая ранняя восточногеческая расписная керамика из раскопок Пантикапея относится к концу VII в. до н.э.[Сидорова Н.А., 1992. С. 131 - 172].Началом VI в. до н.э. как правило датируются самые ранние примеры расписной керамики из Кен [ Кузнецов В.Д., 1992. С. 32 - 38. ] и Мирмекия, пи чем в последнем случае видимо имеются данные об оборонительных укреплениях второй половины VI в, до н.э., ■и другие свидетельства, позволяющие несколько усомниться в традиционно отстаиваемом мирном характере колонизации и тесной экономической кооперации греков с варварским миром [ Виноградов Ю.А., 1995. С. 156 - 157]. Конечно, в ситуации, когда сравнительное небольшое количество расписной греческой керамики не может пока выступать в качестве достаточного эквивалента предполагаемому экспорту хлеба из внутренних районов варварского мира, остается предположение, что предлагаемые греками в обмен на варварское зерно товары были из органических веществ, не сохраняющихся в земле. В данном случае гфцхоДйтся йМетЬ дело iie с ЙЬдтверждеНием существования явления, а именно с предположением о возможном существовании самого подтверждения.

В целом и анализ материала из зоны колонизации и варварской периферии не дает пока достаточных оснований для предположения о важном для греков импорте зерна из Северного Причерноморья в VII в. до н.э. Вряд ли имели место значимые доколонизационные торговые контакты, хотя спустя определенное время после основания колоний налаживалась торговля хлебом между местным населением и колонистами [ Шелов Д.Б., 1994. С. 101 - 103].

Согласно вполне справедливым наблюдениям И.С. Свенцицкой [Свенцицкая Й.С., 1978. С. 37] вряд ли можно говорить об сколь либо значимом экспорте хлеба в ионийские города Малой Азии непосредственно из внутренних районов этого полуострова, например из Лидии.

Торговля с отдельными регионами.

Торговля с Востоком

В специальной литературе основными статьями фригийского импорта в греческие города принято считать бронзовые сосуды, фибулы, другие предметы из бронзы и железа, возможно так же указанные металлы в слитках и текстиль [ Roebuck С,, 1959, р. 47]. Непосредственно для Милета достоверного говорить о принадлежности каких либо предметов, найденных при раскопках города, к продукции фригийских мастерои пока не представляется возможным. Тем не менее, воздействие фригийских образцов, как с чисто технической точки зрения в виде заимствования приемов и технологических новшеств, как и влияние художественных образов, видимо могло сказаться и на развитие милетского ткачества и на металлообработки. Так в передаче восточных типов изображения животных и « дерева жизни», заметных на примере находок в Милете бронзовой шайбы с рельефом [IstMitt, 1968. S. 122, Abb. 3] и протом грифонов [IstMitt, 1957. S. 129, Taf. 41} могла сказываться некоторое фригийское влияние. Аналогичные замечания можно сделать в отношении торговых отношений с Лидией. Согласно письменной традиции в Милете должны были бы иметься и продукция лидийских мастерских, попавшая путем объмена, и приношения лидийских правителей в милетские храмы. Но в публикациях о раскопках в Милете не удалось обнаружить что-либо подобное, датируемое ранее VI в. до н.э. Собственно греческий импорт в Лидии прослеживается с VII в. до н.э., но, как правило, это продукция мастерских Балканской Греции, а из ионийских городов видимо лучше всего представлен Самос [Hanfmann А, 1948, р. 153, п. 87]. Но, согласно Дж. Бордману, бронзовая бляха, видимо являвшаяся частью сбруи имеет более близкие, нежели Фригия, аналогии с продукцией сирийских мастеров, что прослеживается по находкам аналогичного импорта на Самосе, Родосе, в Эретрии [Boardman J., 1980, p. 70]. Египетский импорт в Милете, например статуэтка ибиса [ IstMitt, 1957. Taf. 41. 1] так же вряд ли может датироваться ранее середины VII в. до н.э. Милетская керамика, как уже отмечалась, из Аль-Мины и Навкратиса так же в лучшем случае может быть представлена вариантами милетского ориентализирующего стиля.

Торговля с областями Греции.

Вряд ли можно считать полностью правомерными высказывания А. Буна [Bum А., 1929, р. 14 - 37] относительно три главных торговых "лиг" Восточной Греции - Самосской, Милетской и южной (Родосской), которые сложились еще накануне Лелантийской войны. В данном случае видимо в большей степени противоречия носили в большей степени политический характер, а основным экономическим стимулом к соперничеству была потребность в земельных владениях. Непосредственно греческий импорт в Милете рассматриваемого периода представлен в основном керамикой. Как отмечалось выше, на основе надежно локализуемой импортной керамики можно проследить связи Милета с раннего времени ( видимо с раннегеометрического периода) с Кикладами, опосредованно через которые заметно влияние Афин. С того же времени можно говорить о взаимовлияниях между Милетом и Самосом, а для позднегеометрического периода можно надежно констатировать находки милетской керамики в самосском герооне [ Walter Н., 1968. S. 36]. С MG II периода можно предполагать влияние коринфских образцов, которые для более поздних периодов непосредственно представлены [ IstMitt., 1973/74. Taf. 31. N. 139, 141]. Лакоонская керамика попадает в Милет не ранее середины VII в. до н.э. Во второй половине VIII в. до н.э. в Милет попадает весьма внушительное количество североионийской керамики, но могут возникнуть сомнения, что в данном случае мы данная керамика обозначает именно торговые связи. Видимо тесные отношения в рассматриваемый период налаживаются между Милетом и Хиосом, союзниками в Лелантийской войне. [Jeffery, 1976гр. 231]. К числу таких, вероятно, не только политических, но и торговых партнеров Милета мог относится Сибарис, игравший в более позднее время роль посредника в милетской торговле с Этрурией [Boardman J., 1980, p. 179]. Трудности в дефиниции милетской керамики пока значительно затрудняют выявление милетского экспорта в эти и другие области Греции. При этом продукция и

351 других восточногреческих центров, в частности поздне- и субгеометрическая керамика заметна на поселениях Великой Греции, но с большим трудом выделяется среди материала из раскопок в городах Балканской и островной Греции [СоокЯ.М., 1992, р. 167].

Таким образом, пока приходится констатировать, что торговые Милета связи с различными регионами для раннего время почти не прослеживаются. Только в отношении поздне- и субгеометрического периода можно наметить значительное расширение торговых связей, которое в первую очередь коснулось именно греческих областей.

Глава V. Сельскохозяйственное производство и хора Милета.

Пожалуй, сельское хозяйство является наименее изученной стороной жизни Милета не только рассматриваемого времени, но и более поздних эпох. Объясняется это, с одной стороны, скудностью источников, с другой стороны, концентрацией внимания исследователей, прежде всего археологов, на вопросах историко-культурного прошлого самого города. В основном, обращение к тем или иным аспектам развития сельского хозяйства Милета в немногочисленных специальных статьях или общих работах связано, как правило, с восходящей к Э. Мейеру и К. Бюхеру полемикой о соотношении в греческой экономике ремесла и сельского хозяйства, натурального и рыночного хозяйства и т.д. Примером такого исследования может служить небольшая, видимо по причине малоинформативности письменных источников по данной отрасли милетской экономики, статья А.И. Доватура [ Доватур Л.И., 1955]. В обобщающих работах по истории самого Милета и прилегающего региона, как правило, содержатся или короткие обращения к данному вопросу через экстраполяцию данных более поздней античной традиции в интересующий нас период [Кобылина М.М., 1965. С. 25; Kleiner G., 1968. S. 4], или пространные рассуждения о вероятном развитии сельского хозяйства в Ионии и Милете на основе интерпретации сведений из Гомера или Гесиода [ Roebuck С., 1959, р. 34 - 41]. К сожалению, в отчетах о раскопках города практически не содержатся сведений о сельскохозяйственных орудиях труда XI - VII вв. до н.э. Изучение костных остатков началось с конца 80-х годов и имеются интересные публикации первых результатов работ в этой области в рамках запланированной пятилетней программы [ IstMitt, 1992. S. 99, 117 - 125]. Особое значение имеют исследования геологической и почвенно-климатической ситуации на Милетском полуострове, в частности вопросов водоснабжения, которые начались так же с конца 80 - х гг [ IstMitt, 1990.'S. 67 - 68; IstMitt, 1991. S. 151 - 154; IstMitt, 1992. S. 110 - 117].

Изучение хоры Милета в кон. XIX - 1 пол. XX в. связывается прежде всего с первыми поисками в окрестностях Милетского полуострова античных памятников и составлением первых сводных археологических карт [ Milet I, 1.]. Как правило, исследователи в это время обращали внимание на скопления архитектурных и строительных остатков, скульптуру и т.п., не уделяя особого внимания мелким сельским поселениям. Интенсивные работы в окрестностях Милетского полуострова, проведенные JI. Робертом, Г. Бином и Дж. Куком в 50 -60 гг., были ориентированы, помимо прочего, на локализацию основных городских центров милетской хоры, известных по письменным источникам [Bean G.E., Cook J.M.,1957; Cook J., 1961a] . Но по сути дела, практически до конца 80 - х годов структура милетской хоры, сельские поселения, система межевания и т.п. оставались "белыми пятнами" милетской истории, особенно применительно к ее ранним этапам. В первой половине 80-х годов немецкие исследователи пытаются переориентироваться на т.н. "поселенческую археологию" и проводят тщательное изучение некоторых районов хоры [ Voigtlander W., 1986; Schneider P., 1987]. Действительно планомерные исследования хоры начинаются с 1991 г. [ IstMitt, 1992. S. 99], но к сожалению с результатами этих работ пока в достаточной степени не удалось познакомиться.

С учетом вышеизложенного, у данном случае вряд ли стоит для описания сельскохозяйственного производства в Милете в рассматриваемую эпоху приводить рассуждения о развитии данной отрасли хозяйства в это время в Греции вообще на основе данных гомеровского эпоса и поэм Гесиода. Пространные и разносторонние анализы упомянутых источников, не содержащих конкретных указаний на развитие сельского хозяйства непосредственно в Милете, можно встретить практически в любом обобщающем труде по Греции XI - VIII вв. до н.э., а интересующиеся возможностью использования этих данных для изучения сельского хозяйства Ионии могут обратиться, например, к работам К. Райбока [Roebuck С., 1959, р. 34 - 41] и Дж. Кука [ Cook J., 1961, p. 25 - 30]. Иными словами, хотелось бы обратить внимание именно на информацию письменных и археологических источников, пусть скудных, но относящуюся непосредственно к Милету рассматриваемого или несколько более позднего времени. Для хотя бы приблизительной оценке возможностей сельскохозяйственного производства, отрасли с как правило экстенсивным в рассматриваемый период типом развития, по-видимому, следует вначале привести некоторые наблюдения относительно размеров, структуры и особенностей хоры Милета.

§ 1. Милетская хора

В историографии на основе высказываний Геродота ( I, 18; IV, 20) закрепилось представление о трехчастном делении хоры Милета [ Cook J., 1961а, р. 90; Свенцицкая И.С., 1967. С. 83] на город или пригород (ó ttoXis- ), долину ( то TreSíov) и горную область ( та Члтеракрьа). У того же античного историка можно встретить и некоторые уточнения относительно границ милетских владений к началу персидских завоеваний или к несколько более раннему времени. В том же отрывке он упоминает карийский город Педасу, жители которого получили от персов после разгрома Милета упомянутую горную область ( Her,Vl2,0). Из другого высказывания Геродота можно было бы предположить вероятность принадлежности к Милету некоторой территории на противоположном берегу Латмийского залива на Микале ( Her, VIII. 99, 104). Но, разумеется, свидетельства античных авторов не всегда бывают достаточны, что бы с уверенностью говорить о принадлежности того или иного города к определенному политическому образованию или судить о структуре хоры. Так, если вспомнить настойчивое желание Геродота показать афинское происхождение ионийских переселенцев в Милет ( см. Глава I, с."/^,могут показаться несколько искусственными аналогии в структуре хоры Милета и Афин ( Her., I, 59; Aristot., Ath. pol., 13, 4 ). В связи с этим возникает необходимость более подробно рассмотреть основные районы и пункты милетской хоры с учетом предположений археологов по их локализации ( Рис. 1, 75)

Вероятно в архаическое и более раннее время к Милету относились прилегающие острова Лада с несколькими маленькими островками, например Астерием ( Paus., I, 35, 6), Икар и Лерос ( 1 Ava^ipévec youv о Ларфакг)уо$- оъты фтрьу ötl ка1 "1 kapov теу vqoov ка1 Aépov MlXt¡glol aiucúKLaav - FGrHis., 72, F. 26; Strabo., XIV, 1.6), хотя не следует исключать принадлежность Икара к Самосу с VII в. до н.э. или его политическую самостоятельность [ Ehrhardt N., 1983. S. 18 - 20 ]. Принадлежность Лепсии и Патмоса к владенениям Милета рассматриваемого периода в отличии от эллинистического времени вряд ли доказуема [ Ehrhardt N., 1983. S. 16-17].

Достоверно с 608 г. до н.э. по эпиграфическим данным можно говорить о вхождении в милетский полис святилища в Дидимах [ Ehrhardt N., 1983. S. 11]. Относительно более раннего времени археологические данные не дают однозначного ответа. Хотя там при раскопках обнаружена позднегеометрическая греческая керамика [ Tuchelt W., 1973. S. 192], достоверно о непрерывной греческой застройке, в том числе и теменоса, можно говорить лишь с VII в. до н.э. [ Tuchelt W., 1980. S. 109, 115 - 117]. Представляется интересным предположение П. Шнайдера на основе исследований Священной дороги из Милета в Дидимы относительно связи предполагаемого догреческого святилища в Дидимах с крупным комплексом поселений и могильников доархаического и архаического времени - предполагаемая Тейхиусса ( см. ниже) - на побережье у основания бухты Акбюк к востоку от Дидим [ Schneider Р., 1987. S. 128]. В таком случае переориентацию святилища в соответствии с эллинской религией, сооружение святилищ Аполлона и Артемиды, проведение Священной дороги к Мютету через труднопроходимые отроги Акрона кратчайшим путем, минуя районы обитания карийцев, можно, видимо, рассматривать как своеобразное "насильственное вторжение" милетян в чужое святилище, пришедшее в VII в. до н.э.

В связи с Дидимами следует обратить внимание на Тейхиуссу, поселение милетского полиса, зафиксированное по афинским спискам платилыциков фороса 454/3 г. до н.э. [ Строгецкий В.М., 1991. С. 343] и посвятительным надписям из Дидим [ Jeffery, 1961. р. 332 ff., N. 29, 34]), о которой уже говорилось в связи с карийцами (Глава I, с.^Лосле исследований Г. Бина и Дж. Кука [ Bean G.E., Cook J.M.,1957, p. 106 ff; Cook J., 1961a. p. 91- 101] в литературе [ см. напр. Elirhardt N., 1983. S. 20] закрепилось представление о локализации данного поселения у Кизикли, у основания одноименной бухты, примерно в 25 километрах к юго-востоку от Милета. Исследования В. Фойгтлэндера югу от Милета на мысе Комюрадаси и полуострове Саплиадаси залива Акбюк дают определенные основания для пересмотра локализации Тейхиуссы [ Voigtlander W., 1986. S. 613 - 630]. Многослойное поселение Комюрадаси предоставляет археологический материал, прежде всего керамику, свидетельствующий об интенсивном заселении в позднем неолите, возобновлении жизни около сер. II тыс. до н.э. и в IX - VIII вв. до н.э.[ Voigtlander W., 1986. S. 620 - 621]. С конца VIII в. до н.э. вероятно происходит переселение на более обширный и выгодный из соображений организации обороны полуостров Саплиадаси, на котором в основном до сер. VI в. до н.э. существует поселение с плотной застройкой, обнесенное оборонительной стеной. Интересно, что в пользу новой локализации говорит и аргумент, приводимый в свое время Г. Бином и Дж. Куком для античного местонахождения у Кизикли - поселения на побережье Акбюк находятся на той же самой важной транспортной артерии на Мшгасу и Ясос [ Voigtlander W., 1986. S. 620 -6213. Помимо упомянутых поселений комплекс памятников на побережье Акбюк включает два некрополя позднеархаического времени с карийскими "высокими гробницами" и изолированно расположенные объекты архаического и более раннего времени: небольшую усадьбу, постройку с двойной овальной стеной и монументальное сооружение на возвышенности, в котором можно предполагать теменос какого - то местного культа [ Voigtlander VV.,Î986. S. 630 - 637]. Если действительно здесь располагалась Тейхиусса, то это было греческое поселение с сильными карийскими традициями и в плотном местном окружении.

Следующее поселение милетской округи, на которое следует обратить внимание, - Пидаса, упомянутое Геродотом ко времени разгрома Мялега (см. выше) ( Her , VI, 20) как карийский город и принадлежащий Милету в эллинистическое время [ Milet I. 3, N. 149 - надпись ок. 180 г. до н.э.]. Дж. Кук локализует Пидасу у местечка Керт Осман Кале (Cert Osman Kale), на горном хребте, примерно в 10 километрах к юго-востоку от восточной оконечности Латмийского залива и примерно в 20 километрах от Миллисы [ Cook J., 1961 а, р. 91]. Осмотренный Дж. Куком памятник представляет собой укрепление с башнями, внутри которого обнаружено большое количество обработанных камней, среди которых читается фундамент большой постройки, несколько больших мраморных блоков, фрагменты позднеклассической и раннеэллинистической черепицы, чернолаковая керамика По мнению Дж. Кука поселение у Керт Осман Кале, население которым было небольшим, и, вероятно, для классического периода вряд ли значительно подверженным эллинизации, полностью согласуется со всеми данными для Пидасы [ Cook J., 1961 а, р. 95].

Предположение, что под упомянутой у Геродота гиперакрией ( Her., VI, 20) следует понимать по аналогии с Афинами не только северо-западные отроги Гриона, но и равнину к востоку за Грионом [ Ehrhardt N., 1983. S. 21] представляется слишком умозрительным и не вполне согласуется с приведенной выше локализацией Пидасы, которая могла быть крепость, перекрывающую милетцам доступ в равнину за Грионом [Cook J., 1961 а, р. 95]. Соответственно, для архаического и более раннего времени вряд ли можно предполагать распространение милетских владений на востоку далее западных отрогов Гриона, т.е. далее условной кратчайшей прямой линии от залива Акбток ( от предполагаемой В. Фойгтлэндером Тейхиуссы) до южного побережья Латмийского залива.

Как раз на этом южном берегу Латмоса по эпиграфическим источникам [ Milet I. 3, N. 149] прослеживается граница между Милетом и Геракпеей Латмийской, проходившая здесь в первой половине II в. до н.э. через портовый город Иониаполис. В настоящее время большинство исследователей склоняются к локализации йониаполиса у современной деревни Мержинет Искелези [ Peschlow-Bindokat А., 1977/1978. S. 132 - 133; Ehrhardt N., 1983. S. 22]. Возникновение этого города, или лучше говорить портового поселение, обычно связывается с необходимостью добычи и переправки мрамора из каменоломен северного Гриона для храмового строительства в Дидимах [ Peschlow-Bindokat А., 1977/1978. S.133] о чем говорят найденные западнее Мерсинет Искелеси многочисленные барабаны колон, сопоставимые по размерам с колоннами дидимского храма Аполлона. К сожалению, собственно остатки поселения весьма незначительные., что объясняется некоторым, поднятием уровня воды в современном озере Бафа ( Датмийский залив) [ Peschlow-Bindokat А., 1977/1978. S. 134], и по имеющимся данным нельзя уверенно говорить о наличии здесь хотя бы небольшого портового поселения архаического или более раннего времени, но предположения такого рода выдвигаются различными авторами [ Peschlow

Bmdokat А,, 1977/1978. S. 135; Ehrhardt N„ 1983. S. 22]. Предположительно, уже в VI в. до н.э. Латмийский залив превращается в озеро [ Peschlow-Bindokat А., 1977/1978. S. 135; IstMitt, 1990. S. 62, Abb. 2] и значение этого портового города, как впрочем и соседней Геракдеи значительно падает. В любом случае, о продвижении далее Иониаполиса на восток милетских владений говорить вряд ш приходится, а для раннеархаического времени владения Милета могли и не достигать Иониаполиса, если учесть сложившиеся по свидетельствам па*?личных источников представление о Гераклеи Латмийской как о полисе с обширной сельскохозяйственной округой [ литературу см. Peschlow-Bindokat А., 1977/1978. S. 132 - 133, Anm. 9 - 12], в которую скорее всего входила большая часть прибрежной долины Латмоса, если, конечно, граклейцам удалось оттуда вытеснить местное население [ Cook J., 1961 а, р. 96].

К сожалению, о северо-восточных границах милетской территории приходится говорить не более уверенно, чем о южных и юго-восточных. С одной стороны, есть свидетельство Геродота, что мидетцы ашериели поражение ш Садишта дважды: на их собственной земле при Лименее и в долине Меандара -ev тс Aip£vr)i(o кшрт}? тр? оббтбрт)? Kai ev MaiavSpou ттебш ( Her., I, 18), т.е. что хора Милета не распространялась на долину Меандра. С другой стороны, Страбон ( XIV, I, 40) говорит о том, что Магнезия, которая лежала далеко в верховьях равнины, претерпела милетское завладение после ее разрушения киммерийским племенем тререрами в " древние времена", о котором, по словам того же Страбона уже было известно Архилоху. В общем Страбон относит вторжение киммерийцев ко времени жизни Гомера (III, 2, 12 ), что может быть вероятно, если учитывать упоминание о киммерийцах ( II., IX, 529-606; Od., XI, 12 - 19). Геродот говорит о набегах киммерийцев применительно к времени до начала правления Креза (1,6). Исследователи по различному датируют вторжения киммерийцев в Малую Азию. На основе анализа письменных источников выдвигаются предположения о нескольких вторжениях киммерийцев в течении определенного достаточно длительного времени. Одну из наиболее ранних дат предлагается несколько умозрительно на основе сопоставления керамики из слоя

VII В2 Трои с керамикой срубникав Северного Причерноморья и учета упомянутых свидетельств Ограбона [ Златковская Т.Д., 1966. С. 89]. Некоторые исследователи более осторожно относят основные набеги киммерийцев в Малую Азию ко второй половине VIII и середине VII в. до н.э., а разрушение ими некоторых ионийских городов - к VII r. до н.э., что подтверждается не только свидетельствами античных историков или записями в восточных архивах, но и синхронными источниками ( Каллин Эфеский) { Sírabo, XIV, 1,4ft) [ Скрижинская М.В., 1986. С 88]. Обычно с набегом киммерийцев связывают падение Фригийского царства около 680 г. до н.э. [ Заболоцка Ю., 1989. С. 347], хотя по указанной дате мнения исследователей нередко расходятся [ Roebuck С., 1959, р. 46 - 668 г. до н.э]. В литературе упоминается вторжение киммерийце« а сер. VII в. до н.э. - иди 657 - 654 гг. до н.э.[ Заболоцка Ю., 1989. С. 348] или 652 г. до н.э. [ Roebuck С. 1959 ,р. 46, 50 ], которое закончилось разрушением Сард ( кроме акрополя) и гибелью Гигеса. Более обоснованно выглядит отнесение этого события к 644 г. до н.э. [Мазетти К., 1978. С. 176; Иванчик А.И., 1995. С. 8; Иванчик А.И., 1996. С. 121]. Тогда после какого из набегов Милет мог присоединить к своим владениям Магнезию ? Можно было бы, конечно, попытаться уточнить время этого события исходя из того, что Магнезия была разрушена конкретным киммерийским племенем - трерами. Но, например, вряд ли следует принимать во внимание легендарного трерского правителя Коба, который у греческих авторов эллинистического и римского времени, подобно другому киммерийскому правителю Лигдамису, играл своеобразную собирательную роль и с ним связывали многие собьтгия киммерийской истории

VIII - VI вв. до н.э. [Мазетти К., 1978. С. 177]. По последним наблюдениям археологов с киммерийцами можно сопоставить некоторые образцы стрел "скифского" тица, найденных в Малой Азии и датируемых второй четвертью -серединой VII в. до н.э. [Иванчик А.И., 1995. С. 3]. Можно принять во внимание вероятность набегов киммерийцев на ионийские города в первой половине VII в. до н.э. - агрессия киммерийцев против Фригии 670 гг. до н.э., во время которой погиб Мидас [Иванчик А.И., 1996. С. 77] не исключает, а как раз наводит на мысль о возможности крупномасштабного вторжения киммерийцев не только во Фригию. Но видимо апогей завоевательных ( или грабительских) походов киммерийцев в западные и центральные районы Малой Азии, в том числе и против ионийских городов должен приходиться на конец 644 - 641 гг. до н.э. и может связываться как раз с именем предводителя киммерийцев Лигдамиса [Иванчик А.И., 1996. С. 119 - 121]. Соответственно, если Милет е соответствии с замечанием Страбона мог овладеть Магнезией сразу после гибели Лигдамиса ( 641 г. до н.э. [Иванчик А.И., 1996. С. 121 - 122] , то, согласуй эти наблюдения с Геродотом, милетяне должны были уже потерять Магнезию до начала активизации агрессивной политики Садиатга. Магнезию, вероятно, могли захватить эфесцы, видимо незначительно, если судить не только по письменной традиции, но и по археологическим данным [Иванчик А И , 1995 С. 7] пострадавшие от киммерийцев Можно полагать, что киммерийские набеги ослабили не только Лидию. Кажется весьма маловероятным, что милетяне могли сколь - либо надолго закрепиться в долине Меандра у Магнезии, поскольку у самого Милета, подобно Колофону , могли возникнуть проблемы в связи с вторжением киммерийцев. По предположению П. Хоммеля прослеживаемый в раскопе у храма Афины слой разрушений начала VII.в. до н.э. мог возникнуть как раз в связи с киммерийским набегом [ IstMitt, 1959/1960. S. 39], хотя автор раскопок не исключает связь упомянутого слоя с набегами лидийцев во главе с Гигесом. При интерпретации слоя пожара с позднегеометрической керамикой из раскопа у южного участка эллинистической стены так же Ф. фон Грэве принимает во внимание вероятность сопоставления этого разрушения с киммерийским вторжением, хотя прямых доказательств ( типа наконечников стрел "скифского" типа) этому не обнаружено [ IstMitt, 1973/1974. S. 84]. Учитывая возможность того, что и в раскопе у храма Афины можно предполагать не один, а два слоя со следами пожара ( см. выше, Глава II), то для желающих ингерпрегировать те или иные слои пожара и разрушений какими-либо политическими событиями, то к вторжению киммерийцев мог бы "подходить" больше слой с субгеометрической, нежели позднегеометрической керамикой, из которых последний, как было показано ранее ( см. Глава 4), на наиболее четко стратиграфически представленных участках содержит керамический материал не позднее рубежа 3 и 4 четвертей VIII в. до н.э., а слой пожара с субгеометрической керамикой по найденным фрагментам позднего II протокоринфского стиля [ IstMitt, 1973/74. Taf. 139, 141] как раз может быть датирован 40 - гг. VII в. до н.э.

Но вряд ли Магнезия длительное время могла находиться под властью эфесцев. Вторая половина VII в. до н.э. была ознаменована для ионийцев не меньшей угрозой, чем разрушительные, но лишь грабительские набега киммерийцев. С момента обретения самостоятельности, Лидийское царство начинает агрессию на запад против ионийских городов, в основе которой лежало, по вполне на наш взгляд справедливому предположению И. С. Свенцицкой [ Свенцицкая И.С., 1978. С. 31], стремление Мермнадов расширить свои земельные владения. Уже Гигес предпринял компанию против Милета и Смирны и разрушил Колофон ( Her., I, 14), а, видимо, с именем Алиатта связано предполагаемое разрушение храма Артемиды в Эфесе [ Иванчик А.И., 1995. С. 7]. Упомянутый слой пожара позднегеометрического времени из Милета иногда связывается с вторжением лидийцев во главе с Гигесом [ IstMitt, 1959/1960. S.

39], хотя и для этой интерпретации больше походит слой субгеометрического времени. Но история дальнейших, в основном ( до нач. VI в. до н.э.) далеко не мирных отношений между Милетом и Лидией выходит за рамки данного исследования, хотя хочется обратить внимание на то, что среди обширной историографии по данной проблеме имеются достаточно успешные попытки рассмотрения лидийско-ионийскийских отношений в контексте проблемы причин Великой греческой колонизации [ Кошеленко Г.А., Кузнецов В.Д., 1992]. В итоге, упомянутые свидетельства Страбона относительно присоединения Магнезии к Милету могут отражать, вероятно, не расширение милетской территории на восток, а лишь попытки раздвинуть границы своей хоры, которые в итоге не дали ощутимого результата.

Из поселений в долине Меандра, которые более уверено можно относить к милетским владениям, но достоверно опять для более позднего ( позднеэллинистического) времени, следует упомянуть Миус, расположенный недалеко от места впадения Меандра в Латмийский залив. У Полиэна сохранилось сообщение о борьбе в Милете между ионийцами и сыновьями Нелея, во время которой ионийцы, видимо первоначально потерпевшие поражение, были вынуждены отправиться в Миус и оттуда продолжать борьбу. При этом, видимо, жителей Миуса можно рассматривать как главную опору этих милетских ионийцев, поскольку борьба продолжалась до тех пор, пока некая дева Пиерия из Миуса не влюбилась в вождя «сыновей Нелея» Фригия ( Polyaen., VIII, 35). Ввиду ранее приведенных рассуждений ( см. Глава 1), вряд ли следует под "сыновьями Нелея" понимать ахейцев из Пилоса [ Борухович В.Г., 1985. С. 16]. Видимо приведенная Полиэном легенда может отражать напряженность в отношениях между различными группами ионийских переселенцев в Милет - прибывших ранее и закрепившихся в Милете с появившимися позднее, вероятно одновременно и в Милете, и в Миусе. В любом случае, мы имеем дело с возможностью отнесения этих событий к достаточно раннему времени, хотя из рассказа Полгона не вытекает однозначно принадлежность Миуса к владениям Милета. Около 500 г. до н.э.( Her., V, 36) и в классическое время Миус был самостоятельным полисом; это предполагается и для архаического времени [ Weber Н., 1964. S. 45 - 46; Ehrhardt N., 1983. S. 23]. Иными словами, владения Миуса, локализуемого в 15 километрах по прямой линии через залив от Милета у местечка Азжар - Кале [ Weber Н., 1964. S. 43], можно рассматривать как северо-восточную оконечность милетской хоры [ Ehrhardt N., 1983. S. 23]. Попадание Миуса в зависимость от Милета в эллинистическое время привело к активной транспортировке строительного материала из Миуса в Милет [ Weber Н., 1964. S. 46 - 47], что, по более поздним наблюдениям, совершалось не впервые - геологические изыскания 90 - х годов подтвердили ранее высказываемые предположения, что гнейсовые породы, из которых сооружались крепостные стены микенского и архаического Милета, добывались именно в каменоломнях у Миуса и оттуда по воде переправлялись в Милет [ IstMitt, 1991. S. 149 - 150]. Тогда не следует исключать возможность вхождения Миуса в милетские владения для архаического и более раннего времени. Предположение, что Милет закупил 50 - 60 000 кубометров [IstMitt, 1991. S. 149] гнейса представляется маловероятным.

Наиболее северной точкой, обозначающей границы милетской хоры, вероятно можно считать Фебы на латмийском побережье Микале, перешедшие под власть Милета после войны с Самосом [ Bilabel Fr., 1920. S. 55]. Но вряд ли можно предполагать наличие сколь - либо больших владений Милета на Микале, ввиду активного противодействия милетской экспансии со стороны Самоса и Приены.

В итоге, по настоящий день о динамике размеров милетской хоры мы можем судить только гипотетически. По изложенным выше наблюдениям можно предполагать, что вплоть до конца VIII в. до н.э. хора Милета вряд ли распространялась в южном направлении за вершины Акрона, а в восточном в лучшем случае могла доходить до подошвы северо-восточных склонов Гриона. С конца VIII в. до н.э. ситуация меняется, что - то подталкивает жителей Милета к настойчивому расширению своих владений. Попытки расширить свои владения за счет внутренней карийской территории в конце VIII в. до н.э., сведения о которых сохранились в позднеантичной традиции, по-видимому, не привели к значительным территориальным приобретениям. Витрувий ( VI, 1) упоминает войну, которую вели Эфес, Самос, Приена и Милет против Мелии. Война, возможно происходившая в конце VIII в. до н.э. [ Борухович В.Г., 1985. С. 18] или в начале VII в. до н.э. [ Jeffery, 1976, р. 210], закончилась разрушением Мелии и разделом ее территории между союзниками. Однако сомнительно, что в результате этой войны Милет получил какие-либо значительные территориальные приобретения ! Roebuck С., 1959, р. 9, not. 14], о чем косвенно может свидетельствовать неудачная попытка завоевания Мелии по-видимому в то же время милетцами под предводительством некого Фитрега (Амфитрета [ Лаптева М.Ю. 1996. С. 56, прим. 6]) потомка Нелея, вступившего в соперничество с другим Нелеидом - Леодамантом [ Борухович B.F., 1985. С. 16 - 17]. История соперничества Леодаманта и Фитрета дошла до нас в отрывках мифографа Конона, видимо современника каппадокийского правителя Архелая ( рубеж I в. до н.э. -1 в. н.э.) ( FGrHis., 26, Т. 1). Пока не удалось встретить более убедительной датировки и вообще интерпретации этих во многом мифологических свидетельств позднеантичных авторов. В случае с свидетельством Конона ( FGrHis., 26, F. 1. XLIV) война с Мелией расположена, например, в хронологической последовательности спустя некоторое время, после вторжения Гарпага ( FGrHis., 26, F. 1, XXXVIIII ), но примерно приходится на время жизни Орфея ( FGrHis., 26, F. 1, XLV). Историчность

Леодаманта и Амфитрета (Фитрета) так же можно поставить под сомнение -кроме Конона, сохранившегося в переложении, и Николая Дамасского ( FGrHLs., 90, F. 52 - 53) сведений о об эти персонажах мы нигде не встречаем. Не исключено, что в данном случае приходится иметь дело толыш с сочиненной в эллинистическую эпоху легендой, если, конечно, имело смысл изобретать таких не вполне положительных персонажей, в которой, однако, нашли отражения смутные отголоски не только внутриполитической борьбы в Милете в архаическую эпоху или более раннее время, но и активное соперничество между формирующимися малоазийскими полисами за те или иные территории.

Напротив, для VII в. до н.э. данные о территории Милета имеют более объективный характер С этого времени можно уверенно говорить о вхождении Дидим в Милетское государство, предполагать появление милетцев на северных и восточных берег ах бухты Акбюк ( Тейхиусса по локализации В. Фойгтлэндера) и их активное стремление к продвижению в юго-восточном и северо-восточном направлениях. Но здесь Милет, по всей видимости, встретил упорное сопротивление гераклейцев и карийцев, которые, укрепив проходы через Грион, ( Пидаса) не пропустили милетцев к плодородным равнинам к востоку от горного массива. На северо-востоке расширение границ было осложнено конкуренцией быстро набирающего силу Лидийского государства и, вероятно, частыми и достаточно разрушительными набегами киммерийцев. На наш взгляд, не следует преувеличивать благоприятность внешнеполитической ситуации в конце VIII - первой половине VII вв. до н.э. для продвижения ионийских греков вглубь материка, как это можно встретить в ряде исследований [ Cook J., 1962, р. 35; Свенцицкая И.С., 1978. С. 27]. Таким образом, во второй половине VII в. до н.э. граница милетских владений на востоке могла проходить от западного побережья бухты Акбюк через западные отроги Гриояа к Иониагшлйгеу. Милегу в это время, не исключено, могли принадлежать некоторые земли к югу от устья

Меандра, но, по-видимому, положение Милета было не прочным, а границы достаточно "прозрачными" если вспомнить продолжительные войны, а скорее ежегодные набеги лидийцев во время правления Садиата и Алиатта ( Her., 17 -21). В этом случае кажутся не вполне понятными высказывания Дж. Кука относительно расширений границ Милета на 20 - 30 миль вглубь материка [ Cook J., 1962. р. 35]. Соответственно, общая площадь милетской хоры в VII в. до н.э. вряд ли могла значительно превышать по самым грубым подсчетам 300 - 400 км2 ( 30.000 - 40.000 гектар). Конечно, цифры могут показаться заниженными, если вспомнить, что только пахотная земля в Аттике была примерно 69.000 гектар, а определенный экономически рентабельный минимум земли одного ойкоса должен быть около 12 гектар [ Starr Ch., 1977, p. 156]. Но может быть для хоры Милета можно предполагать большую доходность сельского хозяйства?

§ 2. Сельскохозяйственное производство

Особенно для ранних обществ характерна сильная зависимость сельского хозяйства от природных условий. К Геродоту (I, 142) восходит представление об Ионии как о стране "под чудным небом и самым благодатным климатом на свете", жители которой ни страдают ни от холода, ни от влажности, ни от жары, ни от засухи. Во многих работах можно встретить, соответственно, описание Ионии как страны с весьма благоприятными для сельского хозяйства природными условиями [ Доватур Л.И., 1955. С. 27; Roebuck С., 1959, р. 2; Jeffery, 1976, р. 208 и др.]. С другой стороны, эти, вероятно справедливые суждения для античной Ионии, вообще могут варьироваться для ее отдельных районов. В отношении непосредственно Милетского полуострова земледелие, которое, как и в других областях Эллады, по-видимому, было основной отраслью сельского хозяйства [Starr Ch., 1977, p. 151], хотя в отношении "темных веков" можно встретить противоположные суждения [ Snodgrass А.,

1980, p. 23 ff., 160), могло успешно развиваться или в прибрежной полосе или в долинах рек. Для описанной выше хоры Милета, если не принимать во внимание возможность временного присутствия милетцев в низовьях Меандра, наиболее пригодной ля земледелия была равнина у бухты Панормос, в которую впадают несколько весьма небольших рек, берущих начало в горном хребте Акроне [Schneider Р., 1987. S. 116 - 118]. Земледелие могло успешно развиваться и у подощвы и северных склонах Акрона, непосредственно к югу от Милета, где прослеживаются функционировавшие, видимо и в античности, многочисленные ключи. В этой части Милетского полуострова так же имеются долины, но более узкие, нежели у южных склонов Акрона [Schneider Р., 1987. S. 106 - 107]. Долины в других местах хоры Милета, представленной в основном горными плато, которые образуются обычно небольшими ручьями, были , как правило, менее значимые. Исключение составляют лишь районы у основания бухты Акбюк и узкая полоса плодородной земли вдоль Латмийского залива ( Рис. 76 ). Не исключено, что отдельные поля могли находиться и на плато, но вероятно они вряд ли могли давать сколь - либо существенные урожаи. В целом же ландшафтные особенности Милетского полуострова способствовали, скорее, развитию скотоводства, а не земледелия.

Климатические характеристики рассматриваемой местности, по крайней мере в настоящее время, несколько расходятся с картиной, описанной Геродотом. Наблюдения за гидрологической ситуацией показали, что при сравнительной постоянности экстремальных ситуаций, когда жаркое сухое лето могло сменяться бедным по количеству осадков межсезоньем, занятия не только земледелием, но и скотоводством были возможны только вблизи источников и искусственных колодцев, карту расположения которых удалось составить немецким исследователям в начале 90 -х. гг ( Рис. 77) [ IstMitt, 1990. S. 67; IstMitt, 1991. S. 151 -154; IstMitt, 1992. S. 110 -114].

Если непосредственно говорить о развитии сельскохозяйственных отраслей, то стоит признать, что, не смотря на не вполне благоприятные условия, земледелие, судя по свидетельствам античных авторов, являлось основной отраслью сельского хозяйства. Именно так можно объяснить настойчивое уничтожение ливийцами милетских посевов п садоЕ { Her., I, 17 - 21). Косвенным, но, вероятно применимым к самому раннему времени, свидетельством особой роли земледелия для обитателей Милетского полуострова может быть высказывание Павсания (III, 20, 2) , что Милет, сын Лелега, первый из людей изобрел мельницы (милы). О развитии земледелия говорят находки жерновов и терочных камней из раскопок на Калабак - Тепе, которые, к сожалению, происходят из переотложенного слоя [ IstMitt 1986.Taf 19]. Вообще, в публикациях результатов археологических исследований в Милете содержатся весьма мало указаний на какие-либо объекты или находки, связанные с сельскохозяйственным производством, в частности с земледелием. Так, помимо глиняных "ниш", которые можно интерпретировать как остатки каких-то ям для хранения, в том числе и, вероятно, продуктов сельского хозяйства [IstMitt, 1973/1974.S. 69, АЪЪ.1, IstMitt, 1979 a.S.l 17 f.; IstMitt, 1990. S. 45, Anm. 16 ], и пифосов из различных районов города, в заполнении которых не сохранилось ( или авторы раскопок умолчали об этом ) непосредственных остатков сельскохозяйственных продуктов, в упомянутых публикациях практически ничего не говориться об объектах типа зернохранилищ, цистерн, виноделен и т.п., относящихся к рассматриваемому времени. В отношении поз/щеархаической и классической эпох такие сооружения уже встречаются, как, например, предполагаемая давильня винограда первой гготтовщгы VI ч до чиз раскопа позади Булеатерия [ IstMitt, 1981. S. 120 - 122, Taf. 38. 2] из плоских плотно подогнанных плит и отштукатуренных изнутри сген и винный догреб т раскопа у III героона классического времени [ IstMitt, 1985. S. 36]. Винные погреба обнаружены, кроме того, у раскопа к югу от Театральной бухты, которые так же относятся к позднеархаическому времени [ Milet71, 8. S. 80, 116]. При экстраполяции этих данных в более раннее время, как представляется, нужно быть весьма осторожным в выводах, особенно в отношении выращивания ряда садовых культур, типа винограда и оливок. Так, упоминание у Аристотеля ( Pol.,1259 а 5 - 20) предприимчивого поступка Фалеса, который предвидя по астрономическим наблюдениям большой урожай оливок накануне законтрактовал дешево большое количество маслобоен, а отдавая их впоследствии во время сбора большого урожая на откуп собрал много денег, может, вероятно, служить свидетельством интенсивного развития данной отрасли в Милете не только в VI, но и в VII вв. до н.э., но вряд ли приведенные источники в полной степени применимы для суждений об уровне развитии виноградарства и оливководства в более раннее время. Аналогичным образом, вероятно, следует отнестись к свидетельству Геродота о выршщвшши в округ»? Мялета плодовых деревьев (Her., IX, 97).

Учитывая природно-климатические особенности хоры Милета можно предполагать важное значение скотоводства в рассматриваемую эпоху. Для более позднего времени в письменных источниках сохранилось несколько подтверждений этому тезису. Как указывалось выше ( см. Глава III, с.Э^в основном от античной традиции исходит представление о Милете как одном из ведущих центров по изготовлению шерстяных тканей и, соответственно об особой роли такой отрасли как овцеводство. При этом, основные свидетельства о разведении особой породы тонкорунных овец и экспорте не только готовой шерстяной продукции, но и сырья, относятся к классическому времени (Aristoph., Lisist, V, 729; Plin., N. Н„ VII, 190, XXIX, 33 и др.). Вероятно, в определенной степени эти свидетельства подходят и для характеристики развития данной отрасли сельского хозяйства архаического периода и более ранних эпох. Так у Афинея (Athen., XII, 519, 540 ) сохранились упоминания о популярности милетских шерстяных плащей а Сибарисе и что самосский таран Поликрат вывозил из Мштета тонкорунных овец.

В последние время появилась возможность проверить и конкретизировать эти свидетельства развития животноводства в Милете благодаря действительно высокопрофессиональной обработке остеологического материала, полученного из раскопок жилых кварталов позднегеометрического-архаического времени на Калабак-Тепе за 1986 - 1991 гт. Результаты этих исследований, ставшие одним из примеров наиболее удачного применения в археологии естественнонаучных методов и междисциплинарного подхода, позволяют сделать выводы не только узко археологического, но обще-исторического плана. Аналогичные работы были предприняты и в отношении костных остатков, найденных при раскопках святилища на Зейтин-Тепе, но в данном случае, хотелось бы уделить основное внимание результатам обработки остеологического материала с Калабак-Тепе, поскольку находки из святилища отражают в большей степени не особенности питательного рациона и значение в хозяйстве тех или иных видов животных, а культовую практику, рассмотрение которой выходит за рамки основных задач данной работы. Так, общее количество остатков позвоночных млекопитающих, птиц, рептилий и рыб, принятых во внимание исследователями из раскопок на Калабак-Тепе составляет 3769 экземпляров [ IstMitt, 1992.S. 118, Tabh. 1]. Из них основное количество приходится на долю домашних животных ( 3538), дикие млекопитающие ( 10), сухопутные черепахи ( 14), рыбы (3) и человек (4) как видно значительно уступают по количеству. Со свидетельствами письменных источников и общими природными условиями при относительно сухом климате и скупым выбором пропитания согласуется преобладание количества мелких жвачных животных - овцы и козы - над крупным рогатым скотом. В этом соотношении свинья стоит на третьем месте, но вообще ее наличие позволяет предполагать произрастание в Западной Анатолии в рассматриваемую эпоху смешанных лиственных лесов с дубами. Общее количество находок упомянутых классов соотносится как 6 : 2 : 1 [ IstMitt, 1992. S. 117, Abb. 1], но если принимать во внимание величину животных й соответственно общее количество мяса, которые они могут дать, то соотношение меняется и крупный рогатый скот имеет одинаковое значение с мелкими жвачными животными, а свинья по-прежнему занимает третье место. Любопытно, что некоторые кости лошадей и собак так же обнаруживают следы разделки, что, по мнению авторов описываемых исследований, свидетельствует о употреблении r пищу милетцами иногда и мяса этих животных [ IstMitt, 1992. S. 117]. Для оценки общих резервов мясных продуктов интересно, что убой овец, коз и крупного рогатого скота осуществлялись не хаотично, а в соответствии с хорошо продуманными общими возможностями использования этих животных. Более 70 % мелких жвачных животных было забито во взрослом возрасте ( от 2 до 4 дет), а чем говорят результаты исследований нижних челюстей этих животных [ IstMitt, 1992. S . 117, Abb. 2]. Аналогичная картина рационального использования прослеживается для крупного рогатого скота, когда около 45 % костей данной группы принадлежат животным старше 5 лет. Иными словами, если вернуться в вопросу о значении овцеводства в Милете, то не только соотношение общего количества костей ( соотношение овцы к козе как 4:1 [IstMitt, 1992. Abb. 3] ), но и распределение возраста забоя, и соотношение самцов и самок как 1:1, и кастрация баранов для улучшения качества шерсти и др. наблюдения указывают, что овцеводство служило в основном как источник сырья, нежели для обеспечения мясом. Если обратиться к вопросу о других значениях крупного рогатого скота, то следует вспомнить о тягловом значении. В качестве источника молока и молочных продуктов, вероятно как в остальной Греции, с крупным рогатым скотом успешно конкурировали козы, о чем свидетельствует и явное преобладание среди поголовья последних самок [ ЫМШ, 1992. Б. 118].

Охота на диких животных, вероятно, могла играть определенную роль в пополнении запаса мяса, но как показывают результаты исследований остеологического материала из раскопок на Калабак-Тепе этот промысел явно уступал по доходности животноводству [ ^МШ, 1992. 3. 117, Та£ 1]. Значение моллюсков как источника белка так же, вероятно, было не значительным: хотя при раскопках обычно обнаруживается большое количество ракушек, большая часть их выловлена не в море, а собрана на берегу, о чем говорит заполировка прибоем внутренней стороны раковин [ Г^М^ 1992 8 1171. Промысел рыб, прежде всего крупных, гак же был развит в Милете рассматриваемого времени, о чем, например, говорят находки при раскопках в Милете больших бронзовых крючков [ ЫМШ:, 1986. Э. 50, Та£ 18. 7] и некоторые свидетельства античных авторов ( упоминание у Диогена Лаэртского ( I, 28) о милетских рыбаках), но, подобно охоте, вряд ли являлся одним из главных источников получения пи-гания, если принимать во внимание небольшое количество костей рыб ( окуня и леща) из раскопок на Калабак-Тепе [ ЫМт, 1992. Б. 117, ТаЬЬ. 1]. С другой стороны, как говорилось ранее ( см. Глава 4, сЩ, высокий уровень развития кораблестроения и мореплавания в позднеархаическое время предполагает вероятность тесной связи населения Милета с морем с значительно более раннего времени.

Таким образом, при сравнительно засушливом климате, небольшой площади обрабатываемых земель и в целом хоры вообще, сельское хозяйство можно считать основой экономики Милета XI - пер. половины VII вв. до н.э. Главной отраслью сельскохозяйственного производства, по-видимому, являлось именно выращивание зерновых культур, а в скотоводстве явно преобладало овцеводство и разведение коз. Вряд ли для населения Милетского полуострова

374 темных веков" подходят высказывания А. Снодграса о номадизме [ Snodgrass А., 1980, р. 23 ff., 160 ], если только не понимать данный термин в гипертрофированно расширенном смысле, включая перемещение пастухов при сезонных перегонах мелких жвачных животных В рационе, как это предполагается и для остальной Греции [ Starr Ch., 1977, p. 152-153], преобладал хлеб, а различные виды скота старались использовать экономно и максимально рационально. Вряд ли можно предполагать в условиях Милетского полуострова значительный прибавочный продукт от земледелия, и, вероятно, наибольший излишек продуктов, как для питания, так и в качестве источника сырья, могло давать разведение мелких жвачных животных. Иными словами, вероятно, можно говорить об относительной ограниченности сельскохозяйственных ресурсов.