автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.07
диссертация на тему: Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX-начала XX в.: половозрастной аспект традиционной культуры

Полный текст автореферата диссертации по теме "Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX-начала XX в.: половозрастной аспект традиционной культуры"

ИНСТИТУТ ЭТНОГРАФИИ им. Н. Н. МИКЛУХО-МАКЛАЯ АН СССР

На правах рукописи

БЕРНШТАМ

Татьяна Александровна

МОЛОДЕЖЬ В ОБРЯДОВОЙ ЖИЗНИ РУССКОЙ ОБЩИНЫ XIX—НАЧАЛА XX в.: ПОЛОВОЗРАСТНОЙ АСПЕКТ ТРАДИЦИОННОЙ КУЛЬТУРЫ

07.00.07 — ЭТНОГРАФИЯ

АВТОР ЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

ЛЕНИНГРАД — 1989

Работа выполнена в секторе этнографии восточных славян Ленинградской части ордена Дружбы Народов Института этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая АН СССР.

Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор Е. П. БУСЫГИН доктор философских наук, профессор И. С. КОН доктор искусствоведения И. И. ЗЕМЦОВСКИИ

Ведущая организация: Институт славяноведения и балканистики АН

на заседании специализированного совета в Московской части ордена Дружбы Народов Института этнографии имени Н. Н. Миклухо-Маклая АН СССР (г. Москва, 117036, ул. Дм. Ульянова, 19).

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Московской части ордена Дружбы Народов Института этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая АН СССР (г. Москва, 117036, ул. Дм. Ульянова, 19).

СССР.

Защита состоится «

»

19 года в « » часов

Автореферат разослан «

»

1989 года

Ученый секретарь специализированного совета к. и. н.

И. М. СЕМАШКО

.......- 3 -

I

Социальная организация и обрядовая деятельность иосточко-славянского крестьянства вызывали постоянное внимание отечественной этнографии на всех этапах ее становления и развития. Вне исследовательского интереса, вплоть до настоящего времена, оказалась важная часть социальной структуры позднетрадиционно-го сельского общества - его половозрастная дифференциация. Собирателям и ученный она воспринималась как естественная биологическая данность, значение которой выступало на первый план в брачно-семейных отношениях и в некоторых реликтошх формах • культуры, главным образом ритуальных. Поэтому и в дореволюционных, и в советских этнографических работах, посвященных, в частности, изучению русской деревни, половозрастные различая в быту и культуре отмечаются постоянно, но столь же постоянно отношение к ним как к анахронизму.

Дискуссия по проблеме половозрастной стратификация в обществах первичных формаций показала ее состояние в этнографической науке на современном этапе: а/ специального и полного исследования половозрастной структуры как тазовой не существует ни по одному из этих обществ, б/ для подобного труда необходимы расширение источниксвой базы и выработка единого категориального (понятийного) аппарата. Высказанное в ходе дискуссии мнение о периферийности половозрастной стратификзции в позднем традиционном обществе и ее "перекрытости" яшаш социальными институтами требует проверки в каждом конкретном случае.*

Работы Х1Х-ХХ вв., в той или иной степени касавшиеся половозрастного членения в русской (восточнославянской) среде,

1 Советская этнография, 1981, № 6; 1982, № I. В дискуссии приняли участие В.А.Попов, Д.А.Ольдерогге, Н.А.Бутинов, И.С.Кон, К.П.Калиновская, Н.М.Гиренко.

немногочисленны, в большинстве носят описательный характер и затрагивают, в основном, положение женщин, детей и отдельные формы поведения молодежи (К.С.Рябинекий, В.Борщковский, В.Н.Ха-рузина, З.Кузеля, А.Я.Ефименко, О.Капица и др.). Значение половозрастной дифференциации было осознано Д.К.Зелениным (книга "Восточнославянская /русская/ этнография" и ряд статей), но специальной темой исследования стала лишь в единственной ста-

о

тье советского времени, написанной Н.П.Гринковой. Постоянное внимание к возрастным различиям в русской крестьянской культуре заметно в крупных монографических трудах последних десятилетий (Е.П.Бусыгин, Н.Б.Зорин, М.М.Громыко, Н.А.Маненко и др.).

Сходная ситуация сложилась и в славистической этнографии в целом, хотя необходимо отметить повышение интереса, - не без влияния социологических исследований,-к проблемам социовозраст-ной стратификации и жизненного цикла в традиционных обществах этнографов различных стран, в том числе и советских (Ш Международный конгресс этнологии и фольклористики "Жизненный цикл", состоявшийся 9-12/17 1987 г. в Цюрихе).

В свете изложенного настоящая работа является первым в славистической (русской, восточнославянской) этнографии исследованием половозрастной дифференциации традиционного русского сельского общества на поздней исторической стадии его развития.

Важному, а в большинстве случаев и определяющему значению половозрастною членения не только в архаическом сознании (мировоззрении), но и в жизнедеятельности и поведении членов любой социальной единицы русской деревни (семья, артель, община) была посвящены наши специальные работы и выступления, которые

р

Гринкова Н.П. Родовые пережитки, связанные с разделением

по полу и возрасту (по материалам русской одежды)// Советская этнография, 1936, № 2.

йогу? рассматриваться как приступ к этой сложне2г:с2 л неразработанной в этнографии проблема (см.список работ по теме в конце). Объектом данной монографии стала половозрастная категория "молодежь", • находящаяся в центре внимания традиционного коллектива. Проблема "молодежи", как известно, звучит чрезвычайно актуально и остро и в нала дни, но ее разрешение невозмогно без опыта прошлого, без преемственности традиций, имеицах глубокие корки в сознании лддей и отражающихся в современны* этнокультурных процессах. Этнография обязана восстановись недостающие "звенья", что обеспечит ее гарионичнкй союз о социологией, а также скорректирует задачи, вшзоды и прогнозы последней.

Определение места я роли молодеян, ее функцяй и поведения в хозяйственной, бытовой и ритуальной сферах дореволюционной русской деревни составляет цель нашего исследования, производившегося в контексте всего традиционного образа лизни и народных представлений'о половозрастных процессах. Эта цель обусловила круг задач, последовательно раскрывающихся в главах монографии, в которых разделы о молодежи, как правило, занимают заключительное место, подчеркивая тем самым все изменения и особенности, связанные с этим возрастом.

Методологический подход, имеющий для нас принципиальное значение, заключается в изучении народной лизни /культуры из^ нутри, с мировоззренческих позиций ее носителей, мотивирующих представления о миропорядке - нормальном круговороте жизни-смерти во всех терминах, понятгаги парадоксах их связей. С этой позиции половозрастные процессы в человеческом обществе входили в косгаческий цикл, а социальная структура понималась как "последнее звено в структуре космической."3 Историческая

3 Иванов Вяч.Вс., Топоров В.Н. К истокам славянской соци-

роль половозрастной дифференциации, ее биологические истоки разрабатывались классиками марксизма ("Немецкая идеология", "Диалектика природа", "Лвдвиг Фейербах и конец немецкой классической философии"). Объективные законы космосоциальной взаимообусловленности были открыты в астрофизике, космической биологии, физиологии. Установка на изучение архаических, средневековых и позднеисторических обществ с адекватными ему критериями осуществляется в отечественной и зарубежной культоро-логии. В советской этнографической науке этот имманентный подход пока не используется: так называемая, "духовная" народная культура изучается либо в духе современной идеологии, либо интерпретируете^ с позиции отвлеченных научных представлений и в тех хе терминах.

Выбранный наш методологический принцип обусловил систему методических приемов исследования: а/ изучение половозрастной дифференциации проводится в единстве профанных (бытовых, социальных) и сакральных сторон жизнедеятельности традиционного коллектива; б/ выявление конкретных реалий осуществляется в соответствии о народной терминологией.(лексикой); в/ анализ отдельных явлений/фора производится в контек$сте образа жизни. Все эти приемы базируются на комплексном подходе, означающем использование не только этнографических, но и междисциплинарных данных; в частности, для нашего исследования важную роль играли данные и методика языкознания (этнолингвистики), фольклористики и-отчасти-этномузыкознания.

Методическую и познавательную ценность (в плане историко-

альной терминологии (семантическая сфера общественной организации, власти, управления и основных функций)// Славянское и балканское языкознание: Язык в этнокультурном аспекте.М.,1984. С.83.

-типологических параллелей) мы извлекла аз трудов с^зтских и зарубежных ученых по отдельным половозрастным аспектам в обществах различных формаций и у разных народов (Г.Н. Снесарев, К.В.Тревер,' К.П.Калинозсяая, Л.В.Варданян, Л.Фробениуо а др.). Новым этапом в изучения половозрастной проблематики в советской этнографии следует считать коллективный труд "Этнография детства", собирателю и редактору которого - И.С.Конг - принадлежит и заслуга введения в этнографзческий оборот ряда основных понятий, аспектов н методических правил изучения возрастных процессов на стыке разных дисциплин (философия, психология, социология, медицина). Мы использовали ряд этих понятий и терминов в классификационных целях.

Источниковая база исследования - архивные материалы сема рукописных хранилищ: Всесоюзного Географического общества (ВГО), Государственного музея этнографии народов СССР (главным образом фонд "Этнографическое бюро кн. В.Тензшева"), Лен. отд.архлва АН СССР, Отдела рукописей и редкой книга Библиотеки АН СССР, Лен.отд.архива ИЗ АН СССР, Института русской литературы АН СССР, Государственного архива Архангельской области. Материалы первых двух архивов дали основной фонд сведений (около 1000 дел) в хронологических рамках середины ХН-начала XX в. Из остальных архивов нами использованы отдельные материалы различного времени (от середины XIX до 70-х гг. XX в.) и места происхождения. Е^циничные факты заимствованы из фольклорно--этнографических архивов Муз.училища при Лен.Государственной Консерватории и Архангельского музея деревянного зодчества и народного искусства. Народная лексика собиралась по словарям Х1Х-ХХ в. (всего 14), в архивных материалах и в лексикографических публикациях. Библиографический список работ, использованных наш, содержит около 300 наименований.

Ряд основных положений монографии был апробирован в специальных статьях и докладах на институтских и всесоюзных конференциях. Рукопись книги обсуздалась на совместном заседании двух сокторбв Института этнографии (восточных славян и общих проблем); в ноябре 1988 г. книга была обсуждена на совместном заседании тех ае сектороЕ '(г.Ленинград). Положительную оценку она получала в двух рецензиях, готовящихся к публикации (у нас п зарубеаоп),.

Практическую значимость разработки половозрастной проблематики в этнографии в целом трудно переоценить: она всегда будет иыеть общественный резонанс, а результаты исследований мо-

I

гут быть использованы не только различными научными дисциплинами, но и в практической деятельности - медицине; педагогике и т.д. Пока ее -внедрение производилось нами в научно-музейных райках: включение вопросов о половозрастной дифференциации в программы этнографических и фольклорных экспедиций, по кото-рык работает сотрудники и музейные работники Северо-Западного региона (Ленинграда, Новгорода, Архангельска, Петрозаводска, Вологды); учет этого аспекта в.научном руководстве аспирантами и соискателями при выборе тем для кандидатских диссертаций, а также при анализе и классификации музейных вещественных коллекций.

Структура и содержание исследования. Монография состоит из Предисловия, трех глав и Эпилога.

В Предисловии обосновывается важность и новизна выбранной темы/аспекта; раскрывается степень ее изученности в этнографии; определяются методологические подхода и методические приемы исследования; дается характеристика использованных источников и историографический обзор.

Особо останавливается автор на значении народной понятийной

лексика для достоверной интерпретации кзтериала. Отмечается, что этнографы мало используют собранный к настоящему времена богатейший фонд народной лексики и обычно игнорирует его при анализе и толковании культурных форм, применяя для этого научные или литературные термины, как считают лингвисты,не имевшие точных эквивалентов крестьянским диалектным словам (А.С.Герд). Несовпадение народных и научных обозначений ведет к искажении смысла реалий и, в конечном итоге, к неверным (или абстрактным) построениям и умозаключениям. !1аксикальная . приближенность научных терминов и понятий к народным особенно необходима при изучении духовной стороны культуры с ее символическим языком, пронизывавшим не только сакральную, но и про-фанную (бытовую, мирскую) стороны жизни, и сыгравшим также роль в формировании поздних народных (отвлеченных) понятий, в частности таких, как обычай, 2^55.' ШЗВ и ДР* Неудов-

летворенность употреблением народных и научных понятий "на равных", - например, традиция и обычай, ритуал и обряд, - оказывается в стремлении исследователей уточнять в своих работах значение используемых ими слов и давать народным понятиям научное обоснование (П.Г.Богатырев, В.Я.Пропп, С.А.Токарев, Н.И. и С.М. Толстые, К.В.Чистов и др.). Можно считать общепринятым разделение в науке понятий "обряд" и "обычай", более широкое значение последнего и практическую тождественность понятий "обряд" и "ритуал".

Слова об£Яд и обычай/обж имели разные ареалы: первый -среднесевернорусский, второй - восточнославянский; однокорен-ное с "обрядом" слово порядок по значению (и распространению) приближалось к понятию "обычай". Под.последним словом, в широком значении, понималось вся совокупность воспроизводства образа жизни, а также самый способ воспроизводства - "испокон

веку", "по завету отцов". В узком смысле слова "Ьбычай/поря-док" означала любую ш^протродадас^здму^ Для обоих понятий (в широком н тесном значениях) характерна нерасчжвенмпегь бытовой (профанной) и сакральной сфер: так, например, термин (и понятие) обрстаться-об]эедня (работа по дому или уход за скотом) означал взаимосвязь практических действий и религиозно-магических отправлений, совершаемых женщиной ежедневно. Важно иметь в виду, что собственно сакральные формы или поведение, также воспроизводимые "по обычаю", никогда этим словом не назывались, а обозначались сигаоличесними терминами. Вместе с тем к црофанным сторонам бытия обобщенные термины иногда применялись, что, возможнолявлялось следствием постепенной десимволизации культуры.

Таким образом, если слово "обычай" употребляется в науке в синкретичном значении, близком к народному, то слово "обряд" приобрело сутубо узкое значение для определения только сакрального содержания. Возможно, на его появление в качестве научного термина (XIX в.), как в этнографии, так и в фольклористике, повлияло церковное значение этого слова, тем более, что обе формировавшиеся-науки занимались в основном ритуальными аспектами народной культуры. Возникший позднее в фолькясристике термин "необрядовый" был призван обозначать культурные формы, не связанные с обрядом, но на деле привел к механистическому разделению, по которому в "необрядовый фольклор", например, нередко попадают песенные жанры, исполняемые в ритуальных ситуациях.

Словосочетание "обрядовая жизнь", поставленное в заголовок книги, мы употребляем в значении, приближенном к народным понятиям "обычай-порядок (обряд)", - т.е.,-народная жизнь в синкретичном, профанно-сакральном единстве. Для называния собст-

венно сакральных сторон мы пользуемся словом "обряд" в научном значении, тождественном слову "ритуал".

Для исследования половозрастного аспекта в качестве социальной группы по ряду причин наш выбрана общана. Во-первых, она - самая характерная и емкая общность славянского мира, сложение которой относится к раннену средневековью, а способность к регенерации обнаруживалась у восточных славян в процессе постоянных передвижений (на север, в Сибирь, на Дальний Восток и т.д.) и в иноэтннчном окружении. Во-вторых, община -г достаточно самостоятельный организм, воспроизводивший и передававший групповой опыт, вследствие чего в его "недрах" к ХН в. отложились разностадиальные социо-культурные пласты. И, в-третьих, русская общана не изучалась как "обрядовое" сообщество в нашем понимании. В тесном значении "русская община" - это одно или несколько поселений, составляющих в глазах населения единство - ми£, общество; в широком значении мы подразумеваем под ней обобщенный "образ" ареальннх или общерусских традиций. Оба значения имеют основания, коренящиеся в многообразии структурных связей внутри одной общзны и между многими. Внутри-и межобщинная обрядовая структура далеко не всегда совпадала с административным делением и социально-хозяйственным единством. Подвижность "обрядовых" границ общины прослеживается в событиях жизненного цикла, календарных обрядах, праздниках, круге брачных связей и др.

Глава первая "Половозрастная стратификация русской общины и периодизация жизненного цикла" начинается с анализа народных представлений о возрастных слоях, обобщения и систематизации поло-и социовозрастной терминологии.

В позднем крестьянском обществе преобладало представление о трех стадиях жизненного цикла - шлодость, середовая пора,

старость; в официальной статистике XII в. этим стадиям соответствовали тра возрастные слоя (степени) - дети, взрослые, старики. Однако ареальные возрастные стратификацви и их терминологии значительно варьировали, причем эта вариативность нередко наблвдалась в соседних общинах. Двя систематизации народной терщЕОлЗгги ш воспользовалась офациаяьшы делением на Т£а возрастных слоя (дети, взрослые, старики), которое существовало и в битовой практике, хотя оценивалась в разных локальных традициях по-разному.

Дети. Младенец и ребенок получаля Енеподовые названия, ха-рактеразувщае особенности их физического состояния и поведения по мере роста, например: издающий звука - ^вя/кдзатаа (общерусск.), кор:шщайся грудью - подсос (шнорусск.), встающий на ноги - дабулк (общерусск.). В качестве собирательных, наряду с общерусскими образованиями типа детина, ребятня, бытовали локальные названия, подчеркивавшие физическую и умственную незрелость, свойственную этому возрасту и отражавшуюся в поведении: орда (севернорусск.), тва^кя (шнорусск.), блаз-нота (западнорусск.: от блазта - обман, наваждение нечистой силы). В отдельных ареалах существовало мнение о безвременности детского, а иногда и начала подросткового возраста, вследствие чего они объединялись под названием маше^ети, мелочь, без^годков (волог, ярославск., нижегородец, рязанск.). Неот-деленность детей от мара природа выражалась в названиях, представляющих собой звукоподражания, которыми призывали птиц, домашних животных (типа кага/кзта - южнорусск.).

Начало подросткового возраста (7-8 лет) отмечалось употреблением новой терминологии, производной от понятий "рост","время" или природно-животного происхождения. Так про детей говорили, что они стам^рйсти, яриться (севернорусск.), буйнеть

(ЕЕНорусск.), вдтл^сад (западнорусск.); на северз «альчяков называла недркутк, пнялик (ящерзца), зуш (птица), девочек -яраца, важенка (молодая сгака оленя). В земледельческих областях возрастными тер.'.анама становились соцаалыше, обозначающие трудовые функции мальчиков и девочек: пастух, бо^новолок (8-10 лет), иголок/лаосок (12-13 лет), дестунъя (8-9 лет), казатаха (с И-12 лет). В конце подросткового возраста появлялись половые названия - пацнёк, подёвье (арханг., волог., владам.); общгш для мальчиков и девочек были русскае терла- . ны подлеток и челядь.

Взрослые: молодежь. Первая степень взрослого состояния -совершеннолетие - определялась понятняш времена и роста: вой-тв^в%лета^года, в соверте^е_лета, стать по|дтац^[ей), _лет-янМой), йош™м_(ой), ^астоЕыы^Сой). Водное значение поры совершеннолетия для брака, а также вариативность областных представлений о начале этой возрастной степени породила многообразие ;диалектных терминов для ее обозначения. С подростками (и даже с детьми) молодежь мужского пола объединяли термины социально-хозяйственного происхождения - робя, пахолок/ /паорок, некоторые возрастные наименования - малый, детина, отрок, хлопец. В севернорусских и поволжских областях совершеннолетие девушки разделялось на три периода - начало, пик, конец; в первом периоде про нее говорили, что она стала^Золь-шой, на=взрощи, выкунела, в пике - в самой поре, на=замужьи, невеста, в конце - залётная, посиделка, пожитая, надолба. После этого девушка получала "старые" названия - застарелая, подставок и т.п.

Общерусскими собирательными названиями юношей являлись мо-лодада, ребята, парни. Первое название было не только "фольклорным", но употреблялось в праздничной или ритуальной (свадь-

ба) ситуация, а также на молодежных собраниях по отношению к парням и молодым мужчинам, т.е. носило ритуализованный групповой оттенок. Социально-хозяйственный смысл термина "ребята" обусловил его преимущественное употребление в трудовом быту. Русский термин "парки" (с суффиксом "н") единичен в славянских языках и в источниках русского происхождения появляется поздно; лингвисты считаю доказательным его связь с иранским словом рата., которое в древнем Иране обозначало социовозрастной стетус - член класса холостых и женатых молодых мужчин, получивших право на военные и свадеоные функции. (К.В.Тревер, В.Н.Топоров). В русской бытовой традиции этот термин использовался молодежью и взрослыми в различных ситуациях - будничных, обрядовых и праздничных. Взрослые также называли мужскую молодежь ^жешга, но в своей кругу ни парни, ни девушки этим словом не пользовались. Социально-ролевым термином некщта (рекрута) объединялись парни, достигшие возраста военного призыва, и иногда - молодые женатые мужчины. Этот термин можно рассматривать как поздний эквивалент терминов, обозначавших на разных стадиях исторического развития русской, общности членов мужского класса "воинов", типа отрок, муж, дружинник.

Собирательная терминология девичьего возраста ограничивалась различными производными от корня "дев(а)", которыми с одной стороны, девушки объединялись с девочками=подростками, а с другой, - со всеми женщинами (включая старух). Такой же объединительный признак наблвдается и в различных диалектных наименованиях девушки, например, мома/мошща, мата_ (новгородск., смоленск., арханг., воронежск.).

Большой пласт в терминологии молодежного возраста составляли названия, характеризующие специфический статус и поведение молодёжи в своем кругу: игратщики, бесещпжи, посидель-

щики, почётетюз, д^ушшки, мавники. К ним примыкала также названия, отражавшие- способ ухаживания, манеру одеваться, внешний облик и т.п., имевшие множество диалектных (ареалькых) вариантов. В целом все "игровые" названия лексически были достаточно поздним?,но очевидно, что они заменили собой архаическую терминологию систолического происхождения, в частности, - растительную, антропо-зоо-орнитоморфную, например: лебеда, сокол, мак (индивидуальные названия), ^оща, сад, вьюн (групповые названия).

Взрослые: семейные и старики. Оба возрастных слоя объединяли термины, образованные от понятий "лето/год": войта^_в_ле-та/года, в соверяешше___лета, вы^т_из^годов, забраться_летшш и др.

"Семейные" начинались со статуса молодоженов, на значительной территории России выделявшегося под названием молодые; в некоторых областях они назывались по-иному: пошд)ужье дим.), Д£Уга (воронежск.), довожены (средне-севернорусск.) и др. Название "молодица" либо могло сохраняться за женщиной до окончания деторождения (если ее первый ребенок был мальчик), либо сменялось через нормативные сроки, в зависимости от рождаемости и пола детей. В некоторых ареалах название "молодые" возвращалось к старикам, сыгравшим свадьбу последних детей (Поволжье, Полесье). Обычными половыми названиями взрослых были м^жик и баба. До оставления тягла возраст определялся как середовый, .матёрый; вышедшие из тягла назывались летнн^, ос-тарки/старвд. Немощные старики как бы утрачивали возраст ("весь вышел") и чаще назывались прозвищами. В своем кругу мужчины пользовались словом парень/паря без различия в возрасте.

Особый разряд составляли лица, чьи возрастные процессы были, с точки зрения народа, агар^альнш.и. Одни из них считались

"без возраста" и имела только прозвища (калека, больные, ни-Еде, родившая девушка), другие наделялись одним-двумя терминами на всю жизнь. Так, вдова и солдатка (чей муж не вернулся) по истечении 10 лет обретали, по мнению народа, как бы девственный статус и, наряду с вызеприведенныш, получали вновь название девка (с добавлением - "старая"), а холостые, безбрачие которых было предопределено с детства, назывались вековой/ вэков^ха. Различны® прозвищами наделялись внебрачные дети, иногда остававшаяся за лига вся гщзнь.

В поздней традиции соцновозрастние называния уступали в употреблении "улачноцу уставу" и шени собственному, таете менявшемуся с возрастом (полунмя-иш-полное иия=велачанае). Вариативность называния зависела от времена и места контакта, социального положеная, а также от реальных ситуаций (праздник, обряд, трудовая деятельность).

В разделе "Граница совершеннолетия и брачного возраста" дается обобщение и анализ народных представлений о понятии поры совершеннолениа, его нормативных сроках и реальной картины соотношения брачных "возрастов" девушек и парней в разных русских регионах.

В оценке совершеннолетия преобладали физиологические и аск-риптивные (приписываемые традицией) признаки; в целом пик по-

4

ловой зрелости (возможность вступления в брак) растягивался от одного года (с достижения) до 5 лет, причем нижняя граница (физиологическое созревание) фиксировалась слабо, т.е. часто бывала аскриптивной. Собранные нами сведения о девичьем возрасте обобщнны по регионам в Таблице для наглядного представления о народных критериях в отношении брачной нормы для этой половой группы; о юношеской зрелости данных значительно меньше.

- 17 - Таблица

Регионы Начало совершеннолетия Пик Вступление в брак

Южнорусские области 13-14 16 16-18 ( с 19 - старая)

Центральные и верхневолжские области 13-15 16-18 16-23 (с 25 - старая)

Среднее Поволжье^ 13-16 16-18 16-25 (с 25 - старая)

Севершрусская зона 13-16 16-22 16-27 (с 25-28-старая)

Сибирь (данных нет) 17-21 17-21

Как видно из Таблицы, наблюдается повышение границ совершеннолетнего возраста и брачной нормы в Европейской части России в широтном направлении - с юга на север. Максимальная разница в границах начала совершеннолетия между крайними районами составляла всего 2 года, а в верхней - 7-9 лет. Характерно, что хронологические показатели наступления девичьего совершеннолетия, его пика и вступления в брак повсюду одинаковы: по существу выделяется устойчивый период начала в 3 года (1316 лет), причем последний год является одновременно и нижней границей брачной нормы.

Колебания в хронологических границах совершеннолетия и брачного возраста в пределах выделенных регионов зависели от ряда причин: различных сроков полового созревания в разных природно-климатических, зонах, социально-экономических отношений и др. Немалую роль продолжали играть и "субъективные" факторы - тра-дициошше воззрения на брак; к гам можно отнести обычай ранних

4 ОгюЗдаше по данным книги: Зорин Н.В. Русская свадьба в Среднем Поволжье. Казань, 1981.

браков - несовершеннолетних, женитьбы подростков на взрослых девушках, женитьбы на девушках с детьми (старообрядцы, Зал, Сибирь). Представление о юношеском совершеннолетии были неотчетливы и противоречивы, во в описываемый исторический период в них доминировали экономические соображения, корректируемые сроками воинской повинности.

Динамика жизненного цикла (переход из одной возрастной степени в другую) оформлялась системой возрастного_символ1зма, пронизывающей все сферы бытия. Анализ этой системы начинается с категорий детей (подростков), взрослых и стариков.

Дети. Наряду с представлениями о "бесполовой" природе этой категории (см.возрастную терминологию), уже с новорожденным производили действия, символизирующие его половую идентификацию: обрезание пуповины на мужских и женских атрибутах, захоранивание последа в местах, считавшихся "мужскими" и "женскими" и т.п. В тех местностях, где сохранялся обычай крестинного обеда (новгородск., псковск., нижегородск., тверск.), на него собирали либо всех детей седа (до 7-8 лет), либо - одного пола с родившимся. Отдельные факты говорят .о символизации последовательных этапов детского роста - отнимание от груди, сидины, ходины (саратовск.) и др. Какая-то связь одного из этапов детского возраста с "действием на меже" (в поле) отразилась в русских присловьях типа: "Когда межуют, то парнишек на меже секут" (ср. свидетельства З.Кузели о сечении на меже украинских детей группами от 1 года до 3 лет). Детская одежда не имела половых различий: иногда до подросткового возраста (и даже - до совершеннолетия) ходили в одних рубахах. Правда, в рассматриваемый период эти обычаи перекрывались социально-престижным значением одежды, вследствие чего в зажиточных семьях начинали одевать с подросткового'возраста в "половую" одеж-

ду, а в семьях победнее - наряднее на праздник.

ПодростСковая степень, включающая детей в трудовую деятельность, отмечалась в семье только этим собнтием и повышением общественного внимания к мальчику как к "кормильцу". Некоторые архаические обряда, отмечавпие подростковый возраст девочек, сохранялись в западнорусских районах (смоленск., псковск.,). Однако на наш взгляд, они представляют собой "осколки" обрядов совершеннолетия. Интерес представляют профессиональные испытания мальчиков - членов промысловых или отхожих артелей, сохранявших (или стихийно возрождавших) традиции мужских объединений с внутренней структурной иерархией "возрастов". Некоторые изменения в одежде и поведении происходили на рубеже совершеннолетия: заготовление взрослого комплекта одеады, включение его отдельных элементов в праздничный наряд подростка, право на гуляния по улице (мальчики) и беседки (девочки). Нормативным считалось половое обособление подростков, но социально-экономическая реальность постоянно нарушала эту традицию.

Социальный статус молодых оформлялся обрядовыми актам, значительная часть которых входила в состав свадебного ритуала и, в основном, была связана с молодицей. В поздней традиции подобные обряды выглядели как демонстрация нового социального статуса и в этом же ключе интерпретируются в научной литературе. Однако их комплексный анализ раскрывает и более архаический аспект, безусловно восходящий к "переходным обрядам". Так, в послевенчальном цикле выделяются символические акты "рождения" (шум, "водные" обряда), "кормления" (принос еды в постель), "обучения" (молодых "учат" хозяйственным навыкам). Обряды свадебного пира, символизирующие соучастие всех взрослых в полоеом акте, приобщали молодых к этой категории. Переходное состояние молодых обычно продолжалось в течение кален-

дарного года, но бывали и иные сроки (до рождения первого ребенка, первого мальчика и др.). Все же по-существу полноправное включение молодых в категорию взрослых=семейных происходило с первыми родаыа.

• Дальнейшие соцаовозрастше изменения во взрослом статусе отражались, в основном, в одежде и в некоторых формах бытового поведения. Переход в стариковскую степень сопровождался сменой трудовых функций и рядом качественных изменений в одежде. Физиологические признаки староста обычно подгонялись к социальным (окончание трудовой деятельности, снятие с тягла), после чего старикам и старухам запрещалось спать вместе. Последние переходные обряды жизненного цикла связаны со смертью; в них ш, помимо погребально-пошнальных (см.работы Л.Невской, 0.Садиковой), выделяем предсмертные и послесыертше "перехода", поскольку в народном сознании жизнь и смерть представляли единство и по архаическим верованиям, половозрастная дифференциация существовала в "загробной жизни", наряду с представлениями о мертвых как о безвозрастном и бесполовом анонимном множестве.

Практическое-отсутствие возрастной символизации наблюдалось в отношении лиц, по тем или иным причинам, не вступивших в брак и не участвующих в продолжении рода.

Возрастной символизм перехода в совершеннолетие рассматривается в последнем разделе первой Главы.

Достижение совершеннолетия было событием, имевшим важное значение в жизни общины: появлялся новый взрослый член трудового коллектива и продолжатель рода. Первой внешней обществен» ной демонстрацией совершеннолетия были радикальные изменения во внешнем облике и одевде_: за исполнением этой семейной обязанности община строго следила. Хваление одездм и разговоры о

ней входили в улдчннй этикет и имели важное значение в собственно молодежном общении. В разных районах сохранились пережитки каких-то архаических обычаев собирания одезды для совер-шеннолетей Девушки коллективном села (стнорусск., северно;---;-; русск.).

Возрастная символика во внешнем облике а одежде свидетельствует об ее атрибутивном значении, возможно, имевшем более развитые формы в прошлом и относивлемся к фнзиологическии признакам совершеннолетия. В первув очередь это относится к девичьему статусу. Об изменениях, происходивших с волосами и головным убором девушки, существует как специальна* литература, так и массовый материал (включая свадебный), позволяющий расширить и углубить наши представления об их символических значениях. Меньше внимания уделялось возрастным переменам в оформлении головы (лицо, волосы, убор) парня: прямых сведений о них значительно меньше, но они могут быть реконструированы в комплексном фольклорно-этнографическом анализе.

Несомненно древние корни и ритуальный смысл имел широко распространенный в России девичье-молодичный обычай белиться и рушшггься, о чем свидетельствует символика заговоров, хороводных игр, свадебного ритуала (песни, причеты, отдельные обрядовые акты), жизненного цикла (например, регулы и магия, с ними связанная). Символика цвета.лица была значимой и для парня (ртдельные поверья, игровой и свадебный фольклор). Возможно предположить также какие-то "переходные" действия с разными частями тела совершеннолетних и вступающих в брак: в нащей работе суммированы прямые и косвенные свидетельства о возрастной символизации шеи, груди, рук - ног, поясной части: особый интерес представляет обычай молодежного трансвестизма (в разнополом коллективе и внутри девичьей группы), при котором проис-

ходила половая метаморфоза, видимо, являвшаяся важной часть» переходных обрядов в прошлом.

Большинство обрядов, которые могут быть отнесены к "переходным" , совершались в исследуемое время в форме игры_ в сугубо молодежном кругу и потому требуют специального изучения в обь-ед&аоей игровой культуры молодежи; к ним примыкают обряды свадебного и послесвадебного циклов, в которых наблюдается тесная ритуальная связь категорий девушки - молодицы. Однако в разных русских регионах сохранялась отдельные обычаи и обрядовые формы, символизирующие переход в совершеннолетие девушки. Прежде всего, - ото описанный Д.К.Зелениным южнорусский обряд "скакание 'в поневу", имеющий параллели в среднерусских, поволжских п других областях: скакание в пояс, сарафан, иную "переходную" (символическую) поясную одежду. Первое появление в этой одежде везде приурочивалось к определенному времени года (обычно, к весне) и к праздничному событию в общине, что говорит об общественном и групповом характере (и значении) этого действа: все девушки, достигшие совершеннолетия, публично выставлялись на обозрение, йзтуадизация надевания "новой" одезды более сохранялась в южнорусских областях: участвовал весь женский коллектив, имитировалось насилие, обряд происходил в "нечистых" местах и др.

В поздней традиции никаких явных обрядов юношеского совершеннолетия не наблюдается: групповая консолидация парней в России была крайне слабой, в отличие от Украины (громады) и даже белорусских районов. Косвенные указания на существование (необходимость) переходных испытаний содержат состязательные игры, объединяющие всю или большую часть мужского коллектива общины: конные ристалища (повсеместно), игры в мяч-шары (практически повсеместно), "взятие снежного города" (Поволжье, Си-

бирь) и различные другие игры юношей-подростков зля шошей--мужчин.

Общерусской формой мужского союза с некоторыми архаическими чертами ритуализованного поведения предстаат организация кулачнрго_боя_. Все участника боя (от подростков до стариков) составляли союз "военизированного" типа: возрастная иерархия, соответственно которой каждая возрастная категория выступала в определенных для нее пространственно-временных границах; подростки и молодежь представляли ьиадшие_ группы этого, союза, их включение в ядро "кулачных бойцов" зависело от выдерганных испытаний, а возможность передвижения из группы в группу - от личных борцовских качеств. Все бойцы составляли структурное единство: лидеры - масса, руководители-организаторы-победители; существовали правила боя и мирных передышек, "кулачный" язык, способы поощрения, наград, наказаний и т.д. Бои делились на внутриобщиннне и межобщинные, они происходили в определеннные годовые сезоны (святки, масленица. Пасха, Троица-Петров день), были праздничным событием. Все это, включая символизм самой битвы (имитация ссоры в мирное время, запреты на оружие, "свои" и "чужие" враги и проч.) свидетельствует о ее ритуальной природе, возмо.тло, вклкчавяей и перзходные обря-. да юношеского совершеннолетия.

Раздел заканчивается анализом народных представлений о социальных стереотипах девушки и юноши, отношений к совершеннолетним в семье и общине.

Глава вторая "Трудовые роли и обрддовыз функции" раскрывает значение половозрастной дифференциации в календарном трудовом году. Врассматриваемый период половозрастное распределение сельскохозяйственных работ в крестьянской общине было нечетким и сильно варьировало в локальных традициях. Нужда в рабочих

руках обусловливала раннее включение в труд подростковой даже детей) и позднее выключение стариков; многие виды работ требовали коллективного участия членов общины, без различия в поле или возрасте, например: уборка сена, заготовка дров, вывоз навоза на поля, подсечное земледелие.

По имеющимся данным, более или менее единообразным был набор мужских хозяйственных занятий: заготовка орудий труда, обработка полей, сев, молотьба, насаживание овина, различные внеземледельческие промыслы. Сведения относительно женских занятий неоднородны и противоречивы главным образом потому, что женщине приходилось в определенных условиях заменять мужчину практически во всех сельскохозяйственных и иных работах. В целом исключительно женскими занятиями можно считать саааыие овощей, жатву, домашний уход за скотом и обработку молочных продуктов, прядение - ткачество, шитье одежды.

Совершеннолетняя молодежь трудилась соответственно половым ролям: парни боронили, пахали, косили, молотили, помогали готовить рабочий инвентарь, укладывать хлеб в закрома; девушки (и молодицы) были основной рабочей силой при жатве, уборке овощей, бранье-и всей последующей обработке льна (конопли). 7 мужчин и парней после уборки хлеба наступало время относительного отдыха, у женщин прядильно-ткацкая страда. Молодежь обоего пола приглашалась в первую очередь на все виды индивидуальна! и общественных помочей - прополку, косьбу, жатву, уборку сена и урожая.

Столь же вариативна была и возрастная трудовая профиляция. Так, вне зависимости от природно-географических и хозяйственных различий русских областей дети приобщались к труду рано. Мальчики помогали в бороньбе, пасли скот, посильно участвовали в косьбе, уборке сена и вывозе навоза на поля; с 8-12 лет

их активно привлекали в различные артели. Девочка гребли сено, собирали колосья при затве, помогали вязать снош, дергать и трепать лен; приучать к прядению а ткачеству их начинали на самом грубом материале - очесах, гдебной^прете (арханг., во-лог., новгородск., ярославск.). Подростки обоих полов исполняли все вида взрослых работ, если :семья была бедна или отсутствовали взрослые.

В большинстве русских областей считался нормальным перевод стариков на легкие хозяйственные работы - починку инвентаря, домашней утвари, изготовление различных орудий (мужчины), уход за детьми (женщины). Уважение к старикам ослабевало с утерей ими физической силы, вследствие чего мужики продолжали работать до "последних" сил; исключение составляло положение "большаков" зажиточных или больших семей, а также стариков в промысловых, промышленных или старообрядческих общинах (север, Поволжье, Сибирь, Дон, Кубань), где в силу традиций их авторитет был еще сравнительно высок. Положение старух, за подобными же исключениями, повсюду было значительно тягостнее. Существовал обычай ухода с наступлением стариковского возраста из "мира" - в "келейные" или нищенство (странничество). Мужчины составляли особые вневозрастные социальные группы, добывающие пропитание пением духовных стихов.

Картина половозрастных обрядовых функций в земледельческом трудовом процессе выглядит, на первый взгляд, запутанной и пестрой. На фоне доминирования женской обрядности мужские функции кажутся случайными или дублирующини женские, а молодежные - почти "необрядовой " игрой; детские обрядовые функции трактуются (за редкими исключениями) как игровые пережитки исчезающих взрослых обрядов.

К сфере мужских обрядовых функций относится прежде всего

имитация важнейгшх полевых работ, в которых они составляли главную рабочую силу (на святки, касленницу, Страстной четверг я др.). К подобной имитации прикыкают символические полевые акты накануне действительных работ: заборашваще, за-шшса/заорнвание, засев (стремились делать тайно, в "легкий" день, полнолуние, не более 2-3 полос, с магическими действиями). Общинный засев производил засевальщик, выбранный по жребию или обладающей необходимыми для успеха сева качествами, -легкий на руку, удачливый, из благополучного семейства; семейные засевальщаки выбирались жребием, запекавшимся в какое-либо печеное изделие в ритуально значимые дни ("сорок мучеников" - 9 карта, середаЕа великого поста, Частый четверг).

Символика обрядовых действий мужчин при обработке земли и севе сохраняет следы мифологических представлений об этих занятиях как о "половом акте и оплодотворении земля"; именно в связи с ними существовало мнение, что женцаке "работать с землей" и сеять - грех. Сниволика "оплодотворения" имела более скрытую, неявную форму при посеве зерновых (сеять босым, без пояса, класть зерно в незавязанный мешок или штаны) и всегда явную - при посеве льна и конопли: штаны о семенами несли на шесте, посев производили без штанов или в обнаженном виде и т.п. (калужск., волог., моек., олонецк., симбирск.). Мифолого--религиожннй смысл мужских функций заключался в словесных приговорах перед началом обработки земли и сева (сами процессы производились молча или с потайной молитвой). В исследуемое время приговоры сводились, в основном, к краткой христианской формуле "Благослови/зароди, Господи" или к молитве "Отче наш". Более пространные приговоры содержат пожелания "изобилия" всем людям, птицам и скоту (повсеместно); подобные тексты сходны с древнейшей известной молитвой перед посевом, записанной

у восточных славян йбн-русте (конец IX - начало X г.}, Специфически мужскими были обряды при наоазяванин овэна (С.В.1,!ак-симов): молитвенные обращения к овану/овиннику, ритуальные трапезы под' названиями к^хок, ОЕЗнше^иенЕжг, корацещсмюи-на, поминовение таги, с участие» всего мужского состава семьи.

К трудовым обрядовым функциям кужчин ль:ели отношение и коллективные действия со охране общественного благополучия: профилактика и прекращение эпидемий и эпизоотай (добывание живого огня, вырывание земляных ворот), формы обетясй благодарности за избавление от стихийных бедствий (строительство обыденных крестов, часовен/храмов).

Важнейшую ритуальную роль регулятора жизнедеятельности общины играла мужские группы обходчиков. Цугскае обходы дворов (так же, как и обхода других половозрастных груш) могли быть календарными (зимние и весенние обхода дворов) и ситуативными (обхода деревень и полей в экстремальных ситуациях), быть частью трудового процесса и отделяться от него сезояно. Иг распространение у русского (и восточнославянского) населения было неравномерным. Святочные мужские обходы зафиксированы в .России практически повсеместно, а весенние - в отдельных ареалах, в частности: волочебников - ка руссчо-белорусском погра-ничье, лалышциков/волынщиков - в южнсм Полесье, егорьевские -в верхневолжских областях. Экстремальные обхода деревень, как правило, сочетались с крестными ходами, а обхода полей устраивались по договору с причтом в местностях, находившихся вблизи храма.

Волочебнне обхода (пасха) составляли ритуальную часть пе-сенней хозяйственной деятельности. Они давно и неоднократно исследовались, - самостоятельно (Н.НикольскиЯ) или в системе календарно-цикличной обходной обрядности (Д.К.Зеленин,

В.Я.Прош1, И.И.Земцовский и др.). Большинство исследователей связывало любую форму колядования, в том числе и волочебный обряд, с культом предков-опекунов; в последнее время появилось мнение о символическом тожде.стве волядовщиков с "предками" (Л.Виноградова). На наш взгляд, заслуживают внимания высказывания о связи обходов с пережитками переходшх_ обрщдев, поскольку обходчики составляют группа, структурно и функционально воспроизводящие формы половозрастных организаций (см."Календарные обычаи и обряда в странах зарубежной Европы"). Наиболее развитые формы иужских групп существовали в украинской традиции (коляда), но и русский материал дает основания для некоторых выводов. Так, волочебные обходчики представляются группой, прошедией некий переходный обряд "посвящения", как бы дающий им высшее сакральное "знание" и право передачи его коллективу обидны: обходчики - взрослые (и даже пожилые) мужчины, считающие себя "божьими посланцами", обещающими помощь в предстоящем трудовом сезоне 'и благополучие каждой семье. Вполне вероятно, что в мифологическом сознании обходчики отождествлялись с "пославшими" их (в том числе и с "предками"). "Знание" волочебников обнимало все основные аграрные занятия (земледелие, скотоводство, пчеловодство) и сферу социальной жизни (дом, семья, брачные отношения). В отличие от них, сферы магического воздействия святочных, егорьевских и выонишных обходчиков были дифференцированы. Трудно сказать, была ли для восточнославянского мира в прошлом более характерна универсальная (подобно волочебной) или дифференцированная функция обходчиков, но очевидно, что в основе ее лежали представления о том, что жизнеспособность и деятельность коллектива зависит, в первую очередь, от контакта мужчин с высшими сакральными силами, преимущественно положительного (светлого) начала.

В третьем разделе анализируются денские обрядовые функции. Представления, обусловившие их характер и сферу действия, основывались на мифологической идее о связи ленского начала о родственны!® ему стихиями земли и "низа", в силу чего женской магия приписывала одинаковую активность положительного и негативного свойства. Женское Знание" имело в целом как бп земное происхождение, и ритуальные функции женщин в совокупности {ложно определить как оргаяизацаш лизни коллектива в едином ратке с природным шром. По сути, женское участие постоянно пронизывало все стороны хозяйственной а бытовой деятельности, способствуя как стихийности индивидуального обрядового поведения, так я организации групповых форм с функциями активного магического воздействия, "предопределяющего" нормальный круговорот гязни ила "поправляющего" его. Женщины как бы подготавливает обрядовые функции мужчин в трудовом процессе и дополняла их своими (изготозленае ритуального хлеба со зребием севца, освящение зерна и семян для посева, устройство трапез в последовательные этапы полевых работ и т.д.). Успех мужской обрядовой деятельности зависел и от уровня "подготовка" женщинами природных условий: призыва и встречи весны, кормления природных стихий и растительно-гивотного мира, обеспечения чистоты -девственности весны и зерна и т.д. После "оплодотворения" земли женщины следили за ходом "беременности" (с^ш^шя_швы), стимулировали рост плода, сообщая земле свою силу (катания по ниве), отмечали этапы роста и созревания хлебов (весенние ссыпчины, б}ратчины от недели жен мироносиц до Троицы).

Самой ответственной была роль женщин в "родах нивы", как мы назвали жатву в широком смысле - от символического зажина до укладки высушенного хлеба в закрома. Семантический анализ всего этого цикла показал, что женская обрядность была призва-

на обеспечить не только благоприятный исход данного дела, но я способность земли к дальнейшему воспроизводству. Коллектив-ныка были вербальные и музыкально-словесные обращения женщин за помощью к высшим силам ("Благослови, боже, ниву зажать"), к земле ("Роди, нива, жито"), символические сообщения о свершении этого природно-космического акта (жатвенные песни с "гуканьем", плачи и причитания на ниве, сочетающиеся с праздничными интонациями, "родильные" мотивы и сюжеты песен и др.). Обряды дожинок в символической форме воспроизводили сохранение жизни "ребенка" и "матери": функция дожиналыциц=повитух, "обабливание" последнего снопа, оформление последнего места на ниве - "последа" - и верхушек колосьев, в сложных и многозначных обрядах с которыми преобладает представление о мужской природе "родивнеГтетТ. Мужская природа, вне зависимости от того, какие стихии за ним стояли (дух хлеба, солнца, огня и т.д.), была условием возрождения нивы="женщины" (ср.представ-ления о молодости или девственности женщин, рожающих мальчиков) и ее будущего брака.

Обрядовые функции женщин в период созревания льна/конопли были сходны с земледельческими; для всех процессов обработки этих культур характерны коллективные формы труда (метниды, ко-потихи и т.п.). Символика обрядности прядения и ткачества обычно рассматривается как единое целое и связывается с мифологическими представлениями о темной, низовой природе этих занятий (В.Иванов). Однако их надо различать какпоследовательных, но достаточно самостоятельных этапа, о чем свидетельствует и характер обрядовых действий, сопровождающих каждую из этих работ. Так, в обрядах и верованиях, связанных с ткачеством и шитьем одезды/вещей, преобладают представления о светдой, творческой их природе: начало ткачества в светлое

время года (рубеж зикы-весны, весна, утро-день), отождествление . снования со "снованием света/мяра", приписывание кроеная продуцирующей силы и способности наделять видением мертвых (Полесье). Таким образом, в прядении, ткачестве и шитье отразились мифологические идеи о женском, творении мира: изготовление материала и предметных сущностей; в этом "творении" Еерх а низ, светлое и темное, живое и неживое были взаимосвязаны. Положительное сакральное значение прядегая-ткачества кульмэнируется в обычае изготовления обыденной кнти/пряжи/ве-щей; в известном сшсле эта женская обрядовая функция была равна мужской в строительстве обыденных культовых построек. Обычай изготовления такой новины (от эпидемии, эпизоотии и проч.), видимо, воссоздавал праформу творения (создание нового взамен старого): в нем участвовала все женщины общины (от девочек до старух) и все процессы производились вручную.

Большинство же коллективных женских обрядов для избавления от стихийных бедствий было насыщено негативной магией, например, опатаваиие, пахание реки, соб^раете^росы, зарывание в землю животных и др. Распространение этих обрядов имело свои ареалы, еще до конца не выявленные. Возрастной состав таких групп был различен: в частности, в обрядах опахивания ведущую роль играли девственницы, зарывание в землю производили старухи (троедагжтгаца и др.); четкой структурностью подобные группы, в отличие от обходных мужских, не обладали.

Дети и подростки, в основном, использовались в трудовых х обрядах взрослых в качестве "подсобной" силы. Достаточно архаичной и, видимо, самостоятельной предстает функция мальчиков-подростков в обряде засева, что подтверждается и обычаем святочного засевания, сопоставимого с обходным обрядом. Дет-ско-подростковые святочные обходы и фольклор содержат элекен-

тн, которые могут быть отнесены к "переходным": возможно, это порубежное время (зимний солнцеворот, мифологическая тема "рождения") аккумулировало ряд переходных обрядов стадии молодости (дети - молодежь). Дополнительно об этом же свидетельствуют временная приуроченность обхода (первые дни святок, утро), мотивы "испытания" (загадок) колядных песен, специфика детского одаривания и др. Вместе с тем, к детям и подросткам "переходили" и некоторые взрослые обряды, причем эти' процессы эволюционировали по-разному в разных русских областях.

Старики, - особенно мужчины, постепенно исключались из групповых обрядов взрослых мужчин, но значительным оставалось их обрядовое знание, к которому прибегали в необходимых случаях; постоянным авторитетом пользовались деревннские "специалисты", относившиеся к категории "знающих", "ведунов" и т.п., - пастух, мельник, представители различных ремесленных профессий. Старухи дольше участвовали в коллективных женских обрядах и сохраняли способность к образованию собственных воз- . растных групп; к их помощи •'обращались для снятия различных видов "порчи": пе|гежины, отнятие^ молока (у коров) и др.

В целом можно сказать, что, различаясь на уровне обрядово-то "знания", детско-подростковые и стариковские функции сближались в практическом обрядовом использовании: «ч: эти категории допускались взрослыми к участию в обрядах очистительного, стимулирующего и обережного значения, т.е. их функции были опосредованно связаны с обрядами плодоносящего и воспроизводящего свойства.

О специфике обрядовых функций молодежи говорится в последнем разделе главы.

Будучи важной реальной силой в собственно трудовых занятиях, молодежь н^обладала обрядовыми функциями взрослых в

полном объеме в салу представлений об ее неполном взрослом статусе. Эти же представления обусловила различные запреты я игровой характер календарного поведения молодежи, символически воспроизводящего состояния молодости природно-кссйическо-го мира (чистота, девственность) и его сводебко-брачные процессы. Эта игра имела глубокие сакральные корна а составляла органическое единство с поведением взрослых, хотя в поздней традиции это единство было нарушено а едва ли осознавалось ео носителями, так как игровые формы дерятуализзвались и не воспринимались как обряды.

С начала подготовки к весенним полевым работам начинала функционировать девичья организация'- хоровод, который в этот период, символизировал пробуждение, расцвет природы (Естрзча весны), ее девственность, подготовку к браку я свадьбу Одю-. вода^зесны). Те же мотивы "разыгрывались" в молодежной (в основном, в девичьей) части взрослых женских обрядов. Верования в возможность неблагоприятного воздействия молодежи на сугубо взрослые события - "беременность" земли и "рост плода" - выразились в запретах на некоторые формы молодежных игр в это время (петь вблизи полей, качаться на качелях и "скакать на досках", петь и плясать на обходах полей и др.) С другой стороны, период созревания урожая, совпадающий с сеянием льна, сажанием овощей, был насыщен разнообразными обрядовп=игровыма комплексами, многие из которых имели прямое отношение к происходящему. Стимуляцию природного и собственного роста (и здоровья ) символизировали катания по ниве (с приговорами типа "расти, трава, в лесу, а рожь к овину"), хождения з поля с "величанием ржи" (например, игра "Колосок" во Владимирской губ.), обходы полей с ритуальными трапезами (яросл., новго-родск., курск., рязйнск., нижегородск., владим., костромск.,

сколенск.); этапы созревания отмечались складчинами, в составе женских групп или отдельно от них.

Молодежные игровые комплексы весенне-летнего рубежа (семнц-ко-троицкая, иваяовско-петровская обрядности) были полифунк-цаональны, и "аграрные" темы занимали в них свое место, всегда сливаясь в неразрывное целое с обрядами, символизирующими единство космо-социальных процессов. Многозначны были растительные символы, вещественные и человеческие олицетворения (персонажи) природного мира - объекты в календарных, ритуалах под названиями "проводы - свадьба - похороны". Многие из этих ратуалов, в которых молодежь играла специфическую роль, либо содержали аграрную тематику, либо производились непосредственно в полях (украшенные березки на межах, уничтожение ритуальных объектов и разбрасывание по полям, гадания об урожае -свадьбе - смерти и т.д.). В эзотерачных обрядах девичьих и деввчье-колодичных групп, а также в песенном фольклоре этого времени года звучала тема прощания с девственностью - с моти- , вами неприятия брака, враждебного отношения к мужскому началу, опасности смерти от родов (Стрела, ^ещеоте^^похорош^кукуш-га_и др.).

Купальско-петровский обрядовый цикл сливался с жатвой. В косьбе, зажиточном и собственно жатвенном процессах прямая обрядовая роль молодежи была минимальна, но зато неожиданно раскрывается она в символике фольклорных форм: переходная ситуация "родов" земли/нивы отразилась в брачно-смертных сюжетах и напевах прополочных, сенокосных, жнивных песен (известных всем восточнославянским народам), в жатвенных песнях о родах/грехе девушки (или молодицы), в связи мелодики жатвенных и свадебных песен и причитаний (И.Земцовский), которые девушкам разрешалось петь только на пути в поле и при возвра-

щенип домой. Молчание при жатве может быть объяснено запретом на их участие в человеческих родах: в "родах ниеы" их присутствие носило как бы незаконный характер. Активизируется роль девушек в обрядах доетнок: девушка сидит на последнем снопе, несет его в деревни, производит действия с венком, символззи-рующим возвращение девственности нивы; в игра с "завиванием борода" и последними колосьями шлючились и парни. Особына ритуальными признаками отличались совместные молодежные помочи на поле: в воскресенье или праздник, сочнтание работы и гуля-пья, питье, праздничная одежда и т.д.

Игровые формы, имеющие отношение к прядешю-ткачеству была едва ла не главными в групповых девичьих организациях - хороводе и посиделке. Анализ терминологии, обозначающий "хоровод" (карагод, танок, основа), игровых комплексов, хороводного фольклора убеждает в том, что само образование хоровода производилось в виде символического предения-ткачества, в результате чего эта игровая организация предстает как сотканный (сотворенный) гетр молодости. Ритуальная значимость хоровода=«о-лодежной группы и ее функций (общественных и внутригрупповых) состояла в том, что он был обязателен для всех совершеннолетних, так как в его рамках проигрывались переходные обряды, и одним из главных "испытаний" девушки являлось умение прясть (ткать), что символически отождествлялось с ее готовностью к браку. Посиделка была органическим продолжением хоровода: в ней прядение было практическим фоном, на котором происходила предбрачные игры и реальный брачный выбор. -

В Главе третьей "Будни и праздники" анализируются норда бытового и обрядового поведения людей в чередовании этих ситуаций и в зависимости от пола и возраста.

Народный календарь - сложное и малоизученное явление, если

иметь в виду весь комплекс и динамику составляющих его пластов. Вековые церковно-правительственные мероприятия по упорядочиванию календаря привели, как известно, к созданию православных "бытовых святцев", регламентирующих образ жизни, занятия и поведение согласно христианским правилам и морали. Традиционный же календарь развивался иным путем и в нем продолжали доминировать архаические космогонические представления, вкупе с апокрифическими "знаниями"..

Материалы по русскому народному календарю показывают, что к наиболее древним воззрениям можно отнести поверья об антропоморфности космоса=времени, об его возрастных,- частично -половых изменениях и их взаимообусловленности с таковыми же в человеческом жизненном цикле. Последнее касалось всех календарных единиц, вследствие чего половозрастной признак был одним из самых существенных изменений времени.

Повседневный образ жизни и семейно-общественные Форш поведения взрослых раскрываются через представления о женском и мужском времени. Так, преимуп(ественно женским временем, видимо считалась первая часть суток до восхода солнца - утро Сцо^ встань, ^>ано): важное значение его для женских занятий и обрядовых действий является общим не только для русской, но и для восточнославянской традиции (хождение за водой, "умБгеание, стирка, верчение масла, ткачество, уход за скотом и др.). Сакральность времени "рано" кульминируется в особо значимых датах (Благовещенье, Чистый четверг, Егорий и т.д.), в рубежах годовых сезонов и жизненных циклов (ср.пласт календарных и свадебных песен с припевом и запевом типа "раным-рано"). С женским началом связалось также вечернее время суток (ср.обычай посиделок-женских домов), среда и пягнхца, определенные недели, сосредоточенные, в основном, в "вечерней" части года

- осени - зиме. Представления о муяском_времени - более противоречивы и неопределенны, но обычно с ним ассоциировались часть суток от восхода до заката, вторник и четверг, возможно,

- весенне-летний годовой сезон (см. Эпилог).

Возраст времени связывался, прежде всего, с движением солн-па и его.активностью, но картина эта усложнялась представлениями о возрастных изменениях луны. Более четкам и универсальным является деление годового времена на стадии молодости (весна-лето) и старости, (осень-зима).

Половозрастные соотношения времени и человека особенно характерны для будней, что имело глубоко сакральный смысл.

Народный термин будни (и его производные) употреблялся и как понятие рабочего времени и времени вообще (век), им определялись нормы поведения и "мир вещей", кницей будничного времени бил день, делавшийся на части (^поводы) по движению солнца, соответственно чему менялись формы деятельности лвдей, их передвижение в пространстве и поведение. Стереотип будничного поведения взрослых рассматривается наш в рамках сежи, как первичной социальной группы, в которой были представлены все половозрастные слои. Постоянными и существенными признаками будничного поведения взрослых являлись: чередование рабочих и нерабочих временных отрезков, половое обособление, ограниченное передвижение женщин и социально-бытовой авторитет мужчин. Нерабочие отрезки (в некоторых традициях называвшиеся праздные) отмечали границы солнечного движения и отличались ритуалазосанным поведением в момент двух солнцестояний: полу-дничаньем (полдень) и сумерш1чакьем_(начало заката). Народная терминология (сиб. значение глагола "полудничать"=ушрать) и верования (полудница - солярный "дух", наказуищий смертью за работу в полдень) отразили "нежизненность" этого времени дня,

гребущего особого поведения - лежания/спанья. В этом же ключе осмысляется и сумерничанье, длившееся до наступления полной темноты и необходимости зажигать огонь. Половое обособление и границы передвижения полов как нормы поведения - признаки не только социальные: в их основе лежали и сакральные представления о соотношении полов с временно-пространственными границами (светлое-темное, верх-низ, свой-чужой и т.д.). Переход этих границ мог быть чреват опасными последствиями и потому всегда оформлялся своеобразными обрядами с переходной символикой (например, для мужчин: отъезд, возвращение).

Будни были насыщены трудом, заботами и сверлением важных жизненных дел (воспитание детей, помощь больным, родины, сватовство, похороны и проч.); они требовали умеренности в пище (питье), сщюмности бытовой обстановки, одежды. Все эти особенности отражались в вербальной, музыкальной, вещественной символике. Трудовой пафос будней достигал апогея в период жатвы, когда требовалась как четкость распределения половых и возрастных ролей, так и их ритмическое взаимодействие, в силу чего мы определили "жатву" как высшее воплощение понятия "будни".

Исследованию праздничных ситуаций и поведению взрослых по-овящен следующий раздел Главы.

Словами п^аздшнс/свят у русских назывались воскресенье, общинные и семейные торжества; в качестве праздников, а часто и под таким названием известны мужские, женские, девичьи и совместные молодежные сборища; собрания парней этими словами не назывались. \

Большой общинный праздник был своего рода безвременьем, "разрывом профанической действительности" (В.Топоров). На битовом уровне безвременье заключалось прежде Есего в снятии

обычного деления на уповоды всего праздничного времени, независимо от его сроков (один день или недели); под праздник запрещалось участие в основных видах человеческого поведения, связанного с началом и продолжением жизни (половые отношения, крестины, сватовство и др.). Представление о "вечности" и "всэмирности" праздника отразились в ддатегоности больших праздников общины, объединявших членов не только празднующей (микроструктуры), но и гостящих общин (макроструктуры): храмовые приходские праздники могли длиться до 16 дней по-очере-ди в каждой общине прихода; угощали всех "чужих" - нищих, богомольцев и т.п. "Космическое" значение праздника отразилось в народном выражении: "Мы целый год трудимся для праздника" •' (тверск.). Требовалось обязательное участие всех взрослых жителей общины, являвшейся центром праздничного события (кроме больных, калек и старых дев); уклоняющихся называли "богоотступниками". Праздничное поведение взрослых заключалось в полной праздности, постоянном столованье с приемом гостей и хождением в гости, чрезмерной еде/питье с пением песен.

В праздничное время сохранялось полпвое обособление (места за столами, образование своих групп, исполнение своих песен и т.д.), однако некоторыв общинные праздники, видимо, допускали ритуальное половое общение, вплоть до половой связи близких родственников (вятские братчины), . Большие праздники, прихо-1 лившиеся на природно-космические рубежи - масленица, Иванов-Петров дни, - объединяли в едином ритуальном действе всех членов общины, от детей до стариков.(Совместное гуляние во время праздничных ярмарок/торгов и т.п. носило социально-дифференцированный характер).

Итак, со словом "праздник" была связана многозначная и иерархическая шкала ситуаций, от ежедневного кратковременного

отдыха в будни (полудничанье, сумерничанье) до полного выключения из деятельности всего взрослого состава общины-мира на несколько дней. Видимо, в основе народного представления о поведении в будни и праздник лежала сакральная необходимость чередования этих состояний для нормального круговорота жизни-смерти. Кульминации будней - жатве - противостояли два праздничных цикла - святки-масленица и' Иванов-Петров дни (имевших свои ареалы наибольшего развития), которые могут быть соотнесены с воплощением понятия "праздник" - первопраздник (В.То-ропов).

Анализ _м2кских и женских праздников привел нас к предположению, что в их основе лежали специфические коллективные ритуалы, восходящие к жреческо-культовым отправлениям: преимущественно животноводческим, в частности на севере (мужские), и земледельческим (женские); многие из них эволюционировали со временем в общинные праздники (или сливались с ними). Видимо, частью мужских и женских праздников являлись в прошлом и обходы.

Специальным разделом <(Время* жизни молодежи" заканчивается третья Глава.

Отличия, в образе жизни и нормах поведения молодежи в чередовании будней-праздников от взрослых столь велики, что выделяют ее как особую группу и противопоставляют общинному коллективу.

Будничные правила и распорядок в семье для молодых ее членов совпадали со взрослыми .гашь отчасти и только в светлое, рабочее время суток. Однако уже перерывы в работе (отдыхи), в том числе, - полудничанье и сумерничанье, - молодежь проводила обособленно. Вечернее и ночное время полностью ей принадлежало. Таким образом, будничные состояния "не жизни" взрослых

колодежа не касаись, а арекя "етзни'-бодрствовапао - распространялось на большую часть суток.

Существенно отличалась от взрослых а норга погедеЕГЛ поло-деза по воскресеньям я во зреет обсзшшх праздников: она заполняла в подготовке к праздникам в слог огательше фупкязл, пз_ участвовала з сбгэм застолье, проводила эрегл з спссл хругу з гуляла кочьэ, .

."о-:оде:?ь существовала не в рзкках еппеззют будаа-зраздня-кп как ззрэсляе (за пезлшеннеи труда), а з спбцгшачзскоЗ зре-изннрй ene-rea-^, з зотороЗ будничное я праздное зркэс пагода-лось з нннх соотнояенаях з швло отличное от взрослых наполнение. эта временная сзстена была иеобходнка для етадэа роста - процесса, более подчиненного косгзсбзолотаческга, неяага социальным законаи и потому требующего некоторой взоляцза» свободы и ориентации на яазнь, без жестких чередовагаЗ а прзрз-еов. Считалось, что при таких условиях кюлэдезь долзна успсз-но выполнять свои основную йаосоциальяуп задачу - нореальплА переход в полноценное взрослое состояние. Bpeaa, которое отводилось молодежи на этот переход, и ее особый статус з обця-не - по сути обозначали состояние перехода. Образ казни гало-дежи в течение этого периода (от 1 года до 5 лет, если брак не происходил раньше) носил повсеместно в России название "arpa", указывающее па его сакральный характер, поскольку этяэ термином назывались и все ритуальные формы поведения взрослых. Игра имела свои временно-пространственные измерения, обусловливающие динамику отношений и поведенческих фор! молодежи в течение года и в соответствии с природными ритмами.

Календарное время игры начинались с весны: реальное пробуждение природы символически отождествлялось с рождением-детством-юностью мира, соотносимыми с возрастом молодежи. В целом

ранневесенний этап можно охарактеризовать как стадию "разминки, пробы сил", требующую половой чистоты и обособления. С Пасхи начинался качественно новый этап - начало девичьей групповой организадии на открытом пространстве. Хоровод был универсальной формой игры - жизни молодежи, - в рамках которого она также выполняла свою ритуальную роль календарно-трудового цикла. Отношения молодежи в хороводе изменялись в соответствии с движением времени и прохождения "переходных обрядов"; мы условно выделили два основных этапа в весенне-летнем функционировании хоровода - с Пасхи до Троицы ас Троицы до петровского заговенья.

Первый этап начинался с символического знакомства девушек и их объединения в единую группу; правила "приема" и поведение варьировали в отдельных традициях, наряду с общерусскими нормами и игровыми комплексами —обособление парней и девушек, шествия девушек по селу, качание на качелях, игры в мяч, песенные формы и т.д. Символика молодежной игры в троицкий период характеризует состояние девичьей группы как пик зрелости и активности, совмещающий такие оппозиционные настроения, как влечение к мужскому началу и агрессивность по отношению к нему, готовность к браку и отрицание его, . . отрешение к общению с парнями и самоорганизация в эзотеричные группы. Второй этап хоровода значительно уступал по времени первому: он приходился на период летнего солнцеворота, между подвижными датами Троицы - петровского заговенья. В этом коротком промежутке сближение девушек и парней достигало высшей фазы и в трудовых буднях, и на праздничных игрищах, которые носили поистине "языческий" и космический размах: сюда сходилась молодежь из разных сел, приходов, волостей и даже уездов, гулянья охватывали большие пространства с обязательным посещением сакральных

центров - храма, кладбища, природных "святынь" и др. Общана не контролировала отношения молодеет на игрищах: летний солнцеворот был поворотной точкой в игре молодежи, символизируя ее половозрастную зрелости дающую право на брак.

После солнцеворота наступал новнй период жизни молодежи, приурочивавиийся к окончанию полевых работ: в закрытом помещении и в иной форме организации - посиделка. В посиделке тоже можно выделить два этапа: осенний - £бычная посиделка а зимний - святочная посиделка.

Посиделка, будучи органическим продолжением хоровода, развивала иную семантику игры молодежи, точнее, - другую ее ступень - семейные отношения. Имитация семейной жизни сказалась в более четком соотношении обычной посиделки с буднично-праздничной системой календарного времени взрослых: трудовые вечера в будни и праздничные беседы по воскресеньям, соответствующие этому изменения в одежде, обращении, песенно-игровых комплексах и т.п. С посиделкой сочетался и хоровод, приобретая функцию ритуализованной игры, - т.е. "переходных обрядов", и подчеркивая тем самым условность "семейной жизни" молодежи.

Посиделка, как и хоровод в весенне-летнем периоде, в обязательном порядке охватывала всех девушек общины, но в ней их роль была еще более значительной: наём и содержание посиделоч-ной избы, высокий социально-ритуальный статус хозяек дома, в силу которого они обладали правами, как бы равными таковым же мужским в реальной семье. Символика статуса девичьей группы в посиделке, на наш взгляд,-одно из важных свидетельств об архаической женской организации типа "женского дома".

Групповое общение на посиделке было достаточно эз_отеричннм_ даже в пределах одной общины, что отразилось в отношениях "своих" и "чужих". Показ'ателъно, что крайняя нетерпимость к "чужим" проявлялась на обычной посиделке, в будни: соперничали

/

не только парня, во в девушки; повидимому, это происходило в силу представлений о сохранности полового потенциала "своей семьи". Внутри группового общения шло Индивидуальное: отношения пар называясь играть, ^сидеть, _стоять_ (общерусск.). '

Второй этап посиделки - святотаый - был завершающим периодом годовой игры, после которой наступал свадебный сезон (с Крещения). Святочные беседы и игрища играли огромную роль в общинных празднествах этого времени и брачные планы сельского коллектива занимали здесь не последнее место. Поэтому на святки приглашали девушек не только родственно-соседского крута, но и из домов дальнего знакомства: особый почет доставался на долю той деревни, куда съезжалось множество "невест". Госьйи-_ща Ошбо^ы, свозки и т.д.) нередко сочетались с базарами, торгаш, общественными гуляньями, в которых молодежь,особенно девушка непременно должны были участвовать: они стояли "рядами" на всех главных местах и дорогах и эти "выставки" были последним. в календарном году смотром_невест. Святочная посиделка становилась также местом общественных увеселений и театрализованных представлений - взрослой_игры, т.е. являлась в период зимнего солнцеворота своеобразным сакральным центров общины, 'значение которого в полном объеме нагл еще предстоит выяснить.

Итак, традиционный коллектив разумно относился к свойствам и поведению молодежи: последней была предоставлена возможность в течение своей обособленной игры - перехода - "проигрывать" любые, в том числе, а взрослые состояния, выплескивать избыток жизненной энергии, как бы пробовать брачные силы, - т.е., наиболее естественно дозревать до биологической и социальной полноценности.

Эпилог. В общественных и гуманитарных науках (в частности, в социологии, лингвистике) изучение половозрастной дифференци-

ации'средневековых и позднетрадационных обществ обычно декларируется, но на деле сводится к исследованию соцаовозрастной структуры, причем половой признак либо отходят на задний план, ля<5о воЕсе не учитывается как "неактуальный".

Нале исследование показало, что половозрастная стратифака-цпя русского сельского общества на поздней исторической стадии развития - важная действенная часть, обладающая сложной системой внутренних и внешних связей. Сфера ее действия проявлялась как в естественной (социально и сакрально осознанной) классификация ладей в их повседневности (жизненный цикл, труд, быт, праздники), так и на разных уровнях структурной организации. При этом любая форма половозрастной дифференциации сохраняла в большей степени, чем социовозрастная, мировоззренческую мотивированность упорэдотавшшя коллектива, его образа жизни, функций и поведения. Другое дело, что в прзднетрадпця-онном обществе мировоззренческие мотивировки были печеткшлн, большей частью деформировались, "перекрылись" социальными л т.д., что отразилось в региональной и локальной вариативности представлений о половозрастных процессах в человеческом обществе. Однако в сознании ладей их связь с таковыми же в космо-биологаческом маре оставалась главной и постоянной.

Более явшсд и четкиш были представления о возрасте косиоса= времени, в первую очередь, - о двух его стадиях - молодости и старости.

Анализ терминологии возрастных степеней показал, что термины с корнями "млад" и "стар" была преобладающими и по существу перекрывали все иные возрастные значения. Словами с корнем "ьшад" очерчивался биологический ряд ладей, потенциально (с рождения) и реально (с совершеннолетия) способных к деторождению; категория "старых" включала всех, не участвующих в нем.

В народе сохранялись верования в предощеделешость^ состояний молодости-старости: приметы психо-физической природы новорожденного, способы исправления врожденных недугов, их социализация по разрядам нормальный - анормальный и проч. Таким образом, главный признак, который лекал в разделении на категории молодые-старые, был биосоциальный: способов - неспособные, могущие - немогущае (к человеческому воспроизводству). Коскобиологическая оппозиция молодой-старый входила в идею круговорота жизни-смерти, дряхления-обновления, вследствие чего эта антитеза часто выступала в виде новый-старый. Символика преемственности, смены,обновления, а потому - и максимального сближения жизненных стадий молодости-старости пронизывает всю ритуальную сферу жизни. Взаимообратимость этой оппозиции наблюдается во всех переходных состяниях общества и природы: в обрядах жизненного цикла (родины, свадьба, смерть), в ритуалах календарных рубежей, в игровых комплексах переходных обрядов совершеннолетия.

Возрасты молодой и старый были также связаны с представлениями о росте, жизненных силах человека, о чем свидетельствует употребление возрастных терминов, производных от слова

» ,

"рост": так, слова подросток, ]эажун, ¡¿астовый и т.п. обозначали приближающихся к границе совершеннолетия и достигших ее, термин "взрослый" к старым лвдям не применялся. Коллектив, таким образом, делился на две группы - ра_стущих к выросших (переставших расти), - и мы склонны считать это разделение архаическим.

Реликты двухчастных возрастных структур позволяют утверждать, что в традиционном сознании сохранялась важность значения даух жизненных стадий, которым в древности моглк соответствовать два возрастных класса. Позднюю социсвсзрастнута пара.--

лель вм составляла оппозиция дети - взрослые.

С половыми изменениями космоса в первую очередь связывались представления о половой природе светил, составляющие мифологический пласт космогонических воззрений, требующий специальной реконструкции. В нашем исследовании мы лишь наметили возможности подхода к ней, обусловленные задачами работы, и выявленные соотношения рассматриваем как гипотетические.

Так, анализ разнообразного материала показывает, что наиболее архаическими, видимо, были представления об андрогиниз-ме светил и других коско-природных стихий, воздействующих на человека в зависимости от его пола и регулирующих отношения между полами. Верования и обрядовый фольклор говорят о том, что природа солнца как бы "менялась" в моменты солнцеворотов. Календарная символика и половозрастной состав групп в ритуалах летнего солнцеворота позволяют выделить преимущественную роль -активизацию- женского начала, хотя образ солнца=женщины известен только в сказочном фольклоре. Мужские образы солнца - Ярило (и отчасти Купало) и их христианские эквиваленты Петр -Иван дополняются персонажами с "солнечной"- символикой молодежных игровых комплексов с переходной семантикой №555, Олень), которые мц склонны отнести к архаическим. Обрядность и фольклор зимнего солнцеворота насыщены мунской семантикой, отразившейся и в мифе о рождении Христа. Но в контексте древней символики поверий и ритуалов, а также мужской консолидации и активных форм поведения этого времени, вырисовывается достаточно недвусмысленная картина рождения мужского начала как такового. Вместе с тем, нельзя не учитывать значения и женского образа Масленицы, если вспомнить, что святочно-масленичный цикл представляет бобой единство.

В целом можно заключить, что какай бы запутанными, аморф-

ныщ и усложненными ни были народные представления о половозрастных изменениях космсйрифОДнда» мира, они и в позднетради-ционной культуре русских продолжали играть роль важнейшего сакрального регулятора миропорядка, так что половое объединение или обособление в социуме никогда не было случайным. Поэтому "мужским" временем можно условно считать период с зимнего по летний солнцеворот, когда функционировала мужская организация кулачного боя, а "женским" -. период с летнего по зимний солнцеворот - время посиделки.

Постоянно действующим фактором в обрядовой жизни общины были также объединения или обособления людей по социовоз]заст_-ном^г принципу, но следует подчеркнуть, что мужские формы организации подобного рода в России были крайне слабо структу-ированы и невыразительны, в том числе - и мужской части молодежи. Парни, к тому же, по существу не обладали никакими функциями ритуального значения, если не находились в рамках взрослой мужской или девичьей организации, где им отводилась своя роль.

Формы социовозрастной организации существовали в исследуемый период лишь в возрастной категории молодости: а/ группа "пика молодости" с ритуально-игровым статусом; б/ социальная группа рекрутов-постоянно возникающий, но временно (сезонно) действующий коллектив; в/ совершеннолетняя молодежь. Последняя представляла собой самую "формализованную" группу'в русском сельском обществе: была обособлена (во времени и пространстве), обладала бытовым и ритуальными правами, имела внутреннюю структуру и развитую субкул.туру. Группа функционировала постоянно, по прошествии 5 лет состав группы обновлялся полностью, хотя все время существовала преемственность членов. В качестве "переходных обрядов" выступала сильно деритуализо-

ванная, но обязательная для всей молодела система игровых комплексов. Группа формировалась как бы стихийно, но взрослый коллектив общины столь же стихийно исполнял функция "наставничества", в поздний период выражйвшшся в виде так называемого "общественного мнения!! Ядром иолодежной группы было объединение дезукек, по сути руководившей соцао-ритуальноЯ гизнью ыояодека. Эта роль Еыделяла девичью группу в качество лидирующей, обусловила ее больсов внутреннее единство, отражая общее доманяровавае женского участия во внутренней обрядовой жизни традиционного общества.

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

1. Молодежь з обрядовой жизни русской общины XIX-XX в.: Половозрастной аспект культуры. Л., "Наука", 1938, 277 с.

2. Традиционный праздничный календарь в Поморье во второй половине XIX-начале XX в.// Этнографические исследования -Северо-Запада. Л., "Наука", 1977. С.88-115.

3. Девушка-невеста и предбрачная обрядность в Поморье в XIX-начале XX в.// Русский народный свадебный обряд: Исследования и материалы. Л., "Наука", 1978. С.46-71.

4. О "двойной" природе причета (к проблеме генезиса севернорусских причитаний)/УСб. "Сю.шсзиум-79" .Петрозаводск, 1979.

5. Проблема половозрастных групп в обрядовой жизни русской общины XIX-начала XX в.// Краткое содерж.докл.юбилейной научной конференц. ИЭЛО АН СССР. Л.,"Наука", 1980. С.25-26.

6. Виноградье - песня и обряд// Русский Север: Проблемы этнографии и фольклора, л.."Наука",1981.С.3-109 (совместно с В.А.Лапиным).

7. Обряд "крещение и похороны кукушки"// Сб.МАЭ.ХХХУП: "Мате-риалыая культура'и мифология". Л. ."Наука", 1981. C.I79-203.

8. Обряд "расставание с красотой" (к семантике некоторых элементов материальной культуры в восточнославянском свадебном обряде)// Сб.МАЭ.ХХХУШ: "Памятники культуры народов Еврош и Европейской части СССР? Л., "Наука", 1982.С.43-66,

9. Орнитоморфная символика у восточных славян // Советская этнография, 1982, № I. С.22-34

10. Русская народная культура Поморья в Х1Х-начале XX в.: Этнографические очерки. Л.."Наука", 1983. 233 с.

11. "Плач в восточнославянском свадебном обряде// Краткое содержание докл.научн.сессии, посвящен.основн. итогам работы в десятой пятилетке. Л., "Наука", 1983. С.69-71.

12. Предки=опекуны или участники переходного обряда?//Кратк. содерж.докл. Годичной научной сессии 14 ИЭ АН СССР. Л.,

"Наука", 1983. С.40-41.

13. Мяч в русском фольклоре и обрядовых играх// Фольклор и этнография: У этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов. Л.,"Наука", 1984. С.162-171.

14. Будни и праздники: поведение взрослых и русской крестьянской среде Х1Х-начала XX в.// Этнические стереотипы поведения. Л., "Наука", 1985. С.120-153.

15. Обсужд.ст» М.М.Громыко "Место сельской (террит., соседской) общины в соц.механизме формирования, хранения и изменения традиций// СЭ, № 2, 1985. С.64-67.

16. Плач в его отношении к жизни и смерти// Балто-славянские этнокультурные и археологич.древности: Погребальный обряд. Тез.докл.М.,"Наука", 1985. С.12-14.

17. Свадебный плач в обрядовой культуре восточных славян// Русский Север: Проблемы этнокультурной истории, этнографии, фольклористики. Д.,"Наука", 1986. С.82-100.

18. К реконструкции некоторых русских переходных обрядов со-

вершеннолетия// Советская этнография, 1986, й 6, С.24-35.

19. Социально-обрядовые роли и формы организации половозраст-пых категорий в русском сельском обществе ХК-начала XX в. // "Культура этноса и этническая история": Краткое содерж. докл.научн.сессии ЮМ и ГШ, посвящен. 70-летию Великой Октябрьской Социалист.революции. Л.,"Наука",1987.С.20-22.

20. Игровые образы с "переходной" семантикоЕ* формулы сеяния-роста// Этнолигвистика текста. Тез.симпозиума. М.,"Наука", 1988. С.182-184.

21. Народные представления о жизненном цикле и социовозраст-ных изменениях, отраженные в русской крестьянской терминологии-! а.л.(в печати).