автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.02
диссертация на тему: Татарская литература XIX века (Идейно-художественный генезис и исторические судьбы)

Полный текст автореферата диссертации по теме "Татарская литература XIX века (Идейно-художественный генезис и исторические судьбы)"

л АКАДЕМИЯ НАУК РЕСПУБЛИКИ ТАТАРСТАН ^ ^«^^Т^ГТ- иигл , .. ИСКУССТВА

ИНСТИТУТ ЯЗЫКА, ЛИТЕРАТУРЫ И С- им. ГАЛИМДЖАНА ИБРАГИМОВА

V

\

На правах рукописи

ГАЙНУТДИНОВ Масгут Валиахметович

ТАТАРСКАЯ ЛИТЕРАТУРА XIX века

(Идейно-художественный генезис и исторические судьбы)

10.01.02 — Литература народов

Российской Федерации

ДИССЕРТАЦИЯ в виде научного доклада на соискание ученой степени доктора филологических наук

Казань - 2000

ОФИЦИАЛЬНЫЕ ОППОНЕНТЫ:

доктор филологических наук, профессор

Хатипов Ф.М.;

доктор филологических наук, профессор

Минне гулов Х.Ю.;

доктор филологических наук, профессор

Кадыров О.Х.;

ВЕДУЩАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ: Елабужский государственный

педагогический институт

Защита состоится июня 2000 г. вчасов на засе-

дании диссертационного совета Д 184.01.01 в Институте языка, литературы и искусства им. Г.Ибрагимова Академии наук Татарстана по адресу: 420503, г. Казань, ул. Лобачевского, д. 2/31.

С диссертацией в виде научного доклада можно ознакомиться в Научной библиотеке КНЦ РАН (г. Казань, ул. Лобачевского, д. 2/31).

Научный доклад разослан "ХЗ " мая 2000 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

■Рамеев 3.3.

ОБШАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы. Актуальность темы нашей диссертации в виде научного доклада заключается в том, что художественно-эстетическое наследие татарского народа XIX века является наиболее значительным и своеобразным, требующим научного осмысления, всестороннего теоретического анализа, уточнения пробелов и устранения отдельных неточностей. Такого подхода требуют общеисторическое своеобразие нашей эпохи и коренные перемены, происходящие в жизни. Наша научная работа носит концептуальный характер, посвящена анализу новаторских подходов в татарской литературе XIX века.

Необходимо отметить, что перелом в общественной жизни татарского народа происходит именно в XIX веке, в этом столетии поэтами и писателями создаются судьбоносные художественные произведения, имеющие важное историческое значение, определяющие идейно-художественный генезис нации. В XIX веке в татарской литературе появляется обновленческое направление, вместо устарелых, застоявшихся направлений и течений возникают новые, передовые течения. Писатели все дальше отходят от постылого дидактизма, от традиций синкретизма, приближаются к мировому стандарту художественного мышления.

Приходит конец укоренившемуся игнорированию авторства. Творческие изыскания становятся специальностью талантов на всю жизнь. В условиях преобладания в XIX в. почти натурального хозяйства, при отсутствии единого национального и городского культурного центра и почти элементарной приспособленности литературной жизни того времени к возникшему в начале века национальному книгопечатанию, все же имена и произведения известного круга ведущих деятелей уже пользуются довольно широкой популярностью среди образованных слоев населения. В то же время, долго не изживается традиционное общенародное игнорирование их по

«истечении срока» актуализации. Увлеченные представшими перед ними новыми общественно-литературными задачами, образованные слои и последующих поколений не проявляли большого интереса к художественному наследию своих предшественников и идейно-эстетическим возможностям произведений предшествующих этапов. Предшествующие этапы, как правило, поколение за поколением предаются незаслуженному забвению. Поэтому в функционировании их, завоеваний вчерашнего дня, в последующей культурной жизни народа наблюдается определенная омертвляющая скованность. Советское время предоставило подобному отчуждению лишь идеологическое обоснование и тем самым укрепило такую функциональную отключенность литературного наследия, тем самым возникло их игнорирование еще и на почве утопическо-теоретического и социально-классового порицания. Были десятилетия, когда вся татарская литература XIX в. сводилась к творчеству отдельных писателей: Г.Кандалыя, в отрывках от его произведений; М.Акъегетзаде и З.Бигиева, для учащихся средних школ; и к творчеству одного, возведенного в «просветителя-демократа» К.Насыри, для широкой общественности. Частичные и довольно робкие количественные наращивания в послевоенные, послесталинские и после частично реабилитационные годы не могли вывести к существенным качественным сдвигам ни в накоплении, ни в систематизации — в научном изучении литературы XIX в. в целом. Задача вызволения литературного наследия и татарского литературоведения из этой закоренелой скованности — застойного и ущербного состояния — настоятельно требует обостренной актуализации, кардинального углубления научного анализа сложившегося положения, качественного расширения привлекаемого, вовлекаемого в оборот материала, теоретически выдержанного, квалифицированного их анализа. Этим определяется исключительная актуальность выбранной темы.

Цель и задачи исследования.

С целью выявления скрытых ведущих тенденций и внутренних закономерностей развития татарской литературы в XIX в., в работе ставятся задачи:

1. Выявление конкретной исторической связи эволюции литературы данного этапа с социально-общественными движениями народа тех лет.

2. С целью прослеживания связей этапов литературы, в целом, как частей целостного явления, выявление связей и перекличек с предшествующими и последующими ее периодами.

3. Прослеживание пульсации литературных видов в течение века, и смены ведущих стилевых течений на различных этапах.

4. Выделение этапов перехода традиционной татарской литературы: к просветительскому реализму в XIX в.

5. Расширение круга используемого материала за счет привлечения новых авторов и произведений. Транслитерация и текстологическая подготовка вновь выявленных материалов для активизации их функционирования.

Методологическую основу исследования составляют принципы объективности, историзма, диалектического развития общества и культурно-идеологических его феноменов. Основными методами анализа являются сравнительно-исторический, структурно-типологический и описательный методы.

При анализе общелитературных тенденций и отдельных художественных явлений в диссертации мы опирались на научно-теоретические положения, выработанные в трудах ведущих представителей татарской литературно-эстетической мысли, на русскую литературоведческую, критическую классику и мировую эстетическую, философскую классику.

Материал и источники. Будучи порождением этапных идейно-эстетических столкновений, произведения ведущих авторов XIX в. уже в свое время вызывали обостренное внимание современников, переписывались и тиражировались среди сторонников этого движения даже в довольно удаленных от места жительства и выступлений авторов татароязычных регионах, оказывались в центре внимания учащейся молодежи. Поэтому ни последующие вековые игнорирования, ни лихолетья, общественные и стихийные бедствия не смогли полностью свести на нет определенную часть этого наследия.

При всем игнорировании, в литературоведении происходило медленное, постепенное, но неуклонное накопление привлекаемого в культурно-эстетическия оборот материала. В деле сохранения и включения некоторых авторов и их произведений в историю литературы исключительное значение имело их своевременное тиражирование в печати в XIX в. Наша диссертационная работа опирается прежде всего на этот накопленный, уже известный основной фонд литературного наследия. Большие возможности имеются и в области привлечения нового, остающегося в забвении рукописного материала. Петербургские, казанские и уфимские хранилища содержат еще множество татароязычных рукописей, не введенных в научный оборот. Причем казанские, уфимские фонды почти не имеют отвечающих элементарным запросам описаний и даже каталогизации. Из-за отсутствия научно разработанной истории литературы и при полном отсутствии публикаций текстов, описания петербургских фондов отличаются существенной неопределенностью и большими неточностями. Мы извлекли из этих хранилищ и ввели в научный оборот немало нового материала. Кроме этого, активно были извлечены имеющие важное историко-литературное значение забытые материалы и из дореволюционных изданий на арабской графике, так же уже недоступные из-за азбуки современному читателю. Эти источники остаются неисчерпаемой кладезью для новых поколений и последующих исследователей.

Научная новизна. До сих пор круг литературных явлений в истории XIX в. ограничивался, в основном, именами авторов, популяризованных, по тем или иным соображениям, книгоиздателями XIX в. Проблему последующего сбора и изучения первоисточников, выявления и популяризации новых фактов татарское литературоведение как бы не :шало. Расширение Р.Фахретдиновым, одним из светил татарской поэзии XIX в., Ш.Заки и Г.Рахимом «канонизированного» книгоиздателями материала новым разделом литературы — драматургией, в лице Г.Ильяси, в переломные годы почти незаметно, без шума, без ломки вписалось в литературу. Но это не было результатом планомерной работы и не стало началом круше-

ния той порочной, почти канонизированной вышеописанной нами традиции. В таких условиях, нами были введены в научный оборот и в историю литературы XIX в. несколько десятков новых имен. Немало из них вошли и в новое издание «Антологии татарской поэзии»1 и в «Татарский энциклопедический словарь»2. Из предложенных литературе новых имен Ахмедбек, Г.Мухамед, Бахави, Р.Амирханов, Г.Халидов, Б.Ва-исов выделяются особой яркостью своего поэтического таланта и значимостью вклада в литературу, в общественную и культурную жизнь народа. Возможности такого рода новых исканий далеко не исчерпаны.

С середины 60-х гг. XX в. на русском языке появился ряд серьезных исследований, посвященных изучению татарской общественно-философской и исторической мысли XIX в.3 И они опираются, по преимуществу, как на наиболее универсальное явление того времени, на те же литературные факты. На те же, ибо предмет исследования и угол зрения в подобного рода исследованиях не обязывают авторов задаться, специально, целью углубления и литературно-эстетического анализа, или заниматься самодовлеющими поисковыми работами. На основе уже известных материалов, они ведут акцентированный, углубленный анализ социально-идеологического содержания того материала.

Заметное расширение источниковой базы, привлечение новых фактов и углубление художественно-эстетического анализа привели и к немаловажным концептуальным открытиям. Литературные явления XIX в. в исследовании анализируются в сознательной нацеленности на освобождение от традиционного груза нанизывания их в спонтанно возникающий, в чем-то (например, в религиозной окрашенности, в гипер-болизованности, фантастичности и т.п.) однородный, взаим-

1 Татар поэзиясе антологиясе. I том.— 1992

2 Татарский энциклопедический словарь.

3 Нафигов Р.И. Формирование и развитие передовой татарской общественно-политической мысли.— Казань: из-во —1964.—448 с.

— Михайлова С.М. Формирование и развитие просветительства среди татар Поволжья (1800—1860).—Казань: из-во КГУ.—228 с.

— Абдуллин Я. Г. Татарская просветительская мысль - Казань: Тат. кн. из-во, 1976.—320 с.

но несвязанный ряд фактов. Литература рассматривается как историческое явление, — отраженное преломление в художественном творчестве определенных общественных — идеологических, социальных, этнокультурных сдвигов, происходивших в глубинах жизни народа в то время. На этой почве сама литература исследуется как литературно-исторический процесс. На основе четко соотнесенных и отчетливо выраженных исторических и литературных фактов предлагается новая концепция литературного процесса XIX в., проводится новая периодизация; впервые выделяются заметно эстетически разграниченные стили в пределах отдельно бытующего обобщенного общекультурного периода.

На наш взгляд, татарское литературоведение сформировалось и до сих пор существовало, в основном, лишь как школьно-информативно-дидактическая дисциплина. Даже научно обобщенные литературно-аналитические исследования не выходили из этих рамок. В подобных исследованиях почти игнорируется хронология; художественно-эстетический анализ низводится до наукоподобного выявления и систематизации приемов чисто внешне-художестъенного эффекта. В нашем исследовании поэтому значительное внимание уделяется исправлению укоренившихся в литературоведении хронологических перекосои, углублению эстетического анализа.

В нашей диссертации впервые формулируется вопрос об абызовском движении в литературе и выделяются его этапы, раскрываются специфические особенности дастанного направления в татарской литературе XIX века. Нами намечаются истоки этого жанра, мотивы его новой актуализации в XIX в., подчеркивается значение необычайной его активности е. литературе этого периода в деле обновления и демократизации литературы.

В последней четверти XIX в. в литературе складывается и почти сразу становится приоритетным запоздалое у татар реалистическое направление. Уже к рубежу 1905 г. термин литература включает в себя исключительно только это молодое направление. Любые, не укладывающиеся в рамки реалистического направления факты и проявления, по крайней мере,

последних двух столетий, "¡ретируются исключительно как не имеющие к литературе непосредственного отношения, как ложно-литературный побочный продукт — химерическое порождение прошившего феодализма. По убеждению этого нового реалистического направления, литература, как художественное явление и история литературы, начинается лишь с первого произведения реалистического направления. Такое отношение стало в советское время канонизированным и всеобще обязательным. Но уже во второй половине нашего века, хотя официально литературоведение и не хочет с ним распрощаться, такое отношение становится досадным анахронизмом. В своем исследовании мы старались показать, что нет не-переходимой пропасти между этими направлениями литературы. Вырваться из пут этого застойного заблуждения — насущная задача литературы.

Теоретическое и практическое значение работы. Наша диссертация имеет большое практическое и теоретическое значение. В ней находят место малоизвестные факты литературной жизни татарского народа в XIX веке. Наши научные труды широко используются в процессе преподавания истории татарской литературы в учебных заведениях. Материалы диссертации были изложены в написанных нами разделах коллективного труда — 2 тома «Истории татарской литературы»1 I!: являются, на сегодняшний день, наиболее обширным, по охвату памятников, сводом информации о татарской литературе XIX в. и могут служить настольной справочной книгой для всех, так или иначе, соприкасающихся с литературными явлениями XIX в. Теоретические положения о художественном своеобразии, акцентах и мотивах памятников литературы этого века могут быть использованы как дополнительный гипотетический довод при атрибутации некоторых анонимных недатированных памятников. Творческие портреты ведущих деятелей литературы могут служить большим подспорьем при монографическом изучении творческого пути этих деятелей. Привлеченные нами материалы отте-

1 Татар эдэбияты тарихы.—2 том. XIX йез эдэбияты.—Казан : Татарстан китап нашрияты, 1985.—576 б.

няют существенные тенденции в исторической жизни народа в XIX в. и могут оказаться бесценными для историков при написании соответствующих научных трудов. Опубликованные в вышеназванном втором томе «Истории татарской литературы» (1985) статьи уже в продолжении многих лет служат основным учебным пособием для преподавателей и студентов факультетов татарской филологии университетов и педагогических вузов республики и соседнего Башкортостана. Ими широко пользуются преподаватели общеобразовательных школ и педучилищ для углубления своих знаний.

Апробация работы. На протяжении тридцатилетней работы диссертанта в Институте языка и литературы АН Республики Татарстан выявлены десятки новых имен и произведений, проведена текстологическая работа как над вновь выявленными, так и над произведениями уже известных писателей, частично опубликованных в разных изданиях. Так, им подготовлены к печати тексты художественных произведений К.Насыри, вошедших в двухтомник, изданный к его 150-ле-гию (1974, 1975 гг.). Диссертантом подготовлен и издан однотомник Ф.Карими («Дочь мурзы Фатима», 1996). Нами осуществлена подготовка текстов произведений почти всех поэтов XIX в., представленных в «Антологии татарской поэзии» (1992). В томе «Дастаны» (Эпос) 12-и томника «народного творчества» опубликованы выявленные нами дастаны — «Буз джигит» Бахави и «Гариб и Шахсанам» Мауликая Юмачикова. Стихотворения А.Каргалыя были опубликованы в соавторстве с Ш.Садретдиновым отдельной книжечкой — учебным пособием для студентов (1978 г.) и в более полном объеме в книге «XIX йез татар эдэбияты ядкэрлэре» («Памятники татарской литературы XIX в.», 1982 г.). В 70-х гг. диссертант участвовал в написании коллективного труда «История татарской литературы XIX в.» (39 а.л.). Из 25 разделов книги — 12, объемом около 20 л., были выполнены нами. Изданная в 1985 г. книга и ныне служит главным учебным пособием для студентов факультетов татарского языка и литературы вузов Татарстана и Башкортостана. В ходе работы над курсом и позже результаты этих изысканий многократно докладывались на ежегодных итоговых научных конференциях института, были изложены

в более пятидесяти газетно-журнальных публикациях автора (список прилагается).

1. ПРОБЛЕМЫ ВЫЯВЛЕНИЯ-СБОРА, ИЗУЧЕНИЯ, СИСТЕМАТИЗАЦИИ ПАМЯТНИКОВ ТАТАРСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1.1. Своеобразие исторической судьбы татарской литературы. Начало необратимого обновления. Содружество печати и литературы. Крушение своей государственности — Золотой Орды и Казанского ханства — поставило последующее многовековое развитие общества и татарской литературы в весьма неординарные специфические условия. Завоеватели могли увековечить свое господство над имевшим в прошлом богатые традиции политической, государственной жизни народом лишь путем систематического целенаправленного извращения всей общественной жизни и сознания этого народа. Будучи самым оперативным, наиболее массовым, неуемно бойким из средств общественного сознания, в первую очередь в жизни народа, литература, уже по самой своей природе, новой властью котируется как предельно ей антипатичное, в этой социальной структуре нежелательное явление, которое необходимо вытесниь из жизни. И это не оставалось одним вожделением новой власти. Именно создание и непременное поддержание условий, выгодных правителям, загнало татарскую литературу на обочину жизни, как бы в тупиковый угол, вынуждая ее на затаенное подспудное развитие, на глубоко замаскированное существование. В свою очередь, это было и загоном татарской литературы в непременную оппозицию к находящимся у власти. Такая специфика еще более усугубляется фактическим отсутствием гражданского мира в регионе. С падением Казанского ханства, вооруженные действия населения на своей территории не прекращаются. То ярко вспыхивая, то принимая скрытые формы, сопротивление народа продолжается вплоть до подавления пугачевского движения. Аренами вооруженного столкновения становятся удобные для маневрирования луговые марийские леса (т.н.

«черемисские бунты» во II половине XVI в.). В результате строительства городков-крепостей «повстанческие» районы оттесняются все дальше на Восток: в I половине XVII в. в Северное Закамье (они известны под названиями «Джанали-евщина», «Сеидовское восстание»). В XVIII в. в поле сражения превращается Предуралье и Урал («башкирские восстания» XVIII в.). В деле идеологической подготовки восстаний, в деле мобилизации населения к борьбе с насилием наиболее оперативным и действенным средством становится та же художественная литература. Татарскую литературу подобная ее функция содержала на уровне сложившегося накала, она соответствовала народному идеалу о свободе и независимости; тем и объяснялось ее животворное наступательное развитие, ее страстная и высокоэстетичная содержательная струя. И эта самая задача обязывала ее еще более скрывать не только такое свое содержание, но и само существование. Одновременно с творческой деятельностью, приходилось ещэ больше усилий приложить на утаивание своих произведений от пытливых и нескромных глаз, от любого досужего повседневного внимания. Не могло быть и речи не только об изучении или о каком-либо публичном толковании подобных произведений, но и о подборе, собирании их. Произведения с таким уклоном, легко угадываемые, после выполнения своей непосредственной (внелитературной) задачи, видимо, предумышленно и с крайней тщательностью ликвидировались. Проявление «праздного» интереса к произведениям прошлого (сбор, накопление, сохранение их), чреватым известной опасностью для всей общественности, становится не только нежелательным, но и предосудительным. Так, из года в год, из века в век, такое предубежденное отношение к литературным памятникам превращается как бы: в устойчивую традицию, вроде бы генетически преходящим ко всем последующим поколениям. Традиции исторического культуроведческого интереса к художественным произведениям, если и не сходят на нет, то пребывают в крайне невыразительном, заброшенном безысходном состоянии. На наш взгляд, вопреки ее определенной «заброшенности», в XIX веке специфической особенностью татарской литературы становится ее

влиятельность, активность и значимость, трудное, но почетное ее существование.

1.2. Начало необратимого обновления. Всемирно-исторические сдвиги — Великая Французская революция и наступление эры капитализма не оставили в стороне и далекий татарский край. Наступает XIX век — светоносная предрассветная пора энергичного культурного возрождения народа. Однако в колониальной стране и новая культура, и ее энергичность проявляют своеобразное преломление. Все было предрассветно, серо. Казалось, не будет ничего ясного, конкретного, определенного. В то же время, все вокруг предвещало состояние всеобщего пробуждения. Жизнь была пронизана предощущением дня, света, восхода светила. Специфичный внутренне безупречный оптимизм татарской литературы этого век«, при ее довольно-таки скромном культурном размахе и материально-базовых возможностях, объясняется именно таким характером времени. С первых же годов этого века татарская литература как бы приобретает современный гражданский голос, начинает говорить во всеуслышание. Начитаются явные своеобразные «обнародования» новых художественных произведений. На почве своего просвещения как бы внезапно татарская общественность была охвачена и оптимистичной верой в возможность установления разумных, по-божески справедливых — праведных общественных отношений, в.а основе разумных, справедливых, правдивых правил (исправленного шариата). Вспыхивает повальное увлечение книжной мудростью. В учебных заведениях на передний план выдвигается изучение и усвоение основ исламского законоведения — шариата. Возникает поход молодежи в учебные заведения — медресе («Бурсы»}. Формирующаяся современная художествен лая литература — литература на злобу дня — находит в этой молодежи благодатную почву и глубоко заинтересованного читателя. Так, медресе становятся первым, со времени разгрома ханства, надежным убежищем — местом обитания и тиражирования новой литературы. Программы медресе не были унифицированы. Недовольные программой данного медресе предприимчивые шакирды в поисках духовного удовлетворения, не обращая внимание на расстояния,

отправляются в отдаленные учебные заведения. Так и слухи об известных и знаменитых наставниках, и актуальные литературные новинки приобретают известность во всех тата-роязычных регионах. Становится обычным явлением появление шакирдов из далекого Заказанья в знаменитых учебных заведениях Приуралья (в Эстерлибаше, Каргалах) и, в свою очередь,, шакирдов из Урала и Зауралья — в Заказанье (в Мечкаре, Кошкаре и др.). Такие «бродячие» шакирды являются распространителями и пропагандистами нашумевших произведений новой литературы во все татароязычные регионы. Современные археографические экспедиции то и дело обнаруживают стихотворения поэтов Причермышанья — Г.Утыз-Имяни и Г.Кандалыя — в вообще удаленных от татарских центров районах, например, у пермских татар. Произведения Каргалинского (Оренбургского) поэта Абулманиха обнаруживаются, скажем, среди татар марийского края. Идет интенсивный процесс складывания татарского народа в нацию с единообразными культурно-историческими интересами и запросами. Отвечающие эстетическо-идеологическим запросам времени произведения, независимо от места зарождения, становятся общенародным достоянием. Однако и это превращение литературы в общенародное достояние не могло существенно поколебать веками складывающуюся вышеотмечен-ную традицию, игнорирования литературных памятников прошедшего этапа. Литература говорит во всеуслышание. Однако такое функционирование произведений сохраняется лишь на период актуальности породивших их фактов и проблем. Какую бы эстетическую ценность они не представляли, обязательная фиксация, заинтересованное собирание, тщательное сохранение всевозрастающего потока произведений, включения их, как непременный элемент, в дальнейшую циркуляцию культурной жизни народа так и не превращается в неотложную каждодневную задачу общественности. Как и прежде, очень скоро, невзирая на эстетическую ценность, литературные создания оказываются низвергнутыми во власть вихря времени. Основная часть литературного наследия М.Ак-муллы (1831—1895) до нас не дошла. Мы не можем с уверенностью утверждать, основную ли, существенную ли часть на-

следия представляют известные нам произведения А.Каргалыя (1782 — после 1833) и Ш.Заки (1825—1865). Лучшую ли часть наследия Г.Утыз-Имяни (1754—1834) и Г.Кандалыя (1797—1860) мы имеем в руках?.. Такое, можно сказать, почти демонстративное, безразличное, незаинтересованное, инертно-индифферентное отношение к культурному наследию все еще, даже в еще более напряженной форме, поддерживается и подогревается, в первую очередь, со стороны самодержавия. Слуги самодержавия не могли не заметить исключительную роль литературы в общественной жизни татар. Поэтому очень рано возникает методичная упорная работа, с одной стороны, приручения татарской литературы, вернее, работа по «гибридизации» такой татароязычной литературы, которая бы верно служила исключительно наиболее сокровенным целям только царизма, по внедрению такого «гибрида» среди тата-роязычного населения. При наличии неограниченной власти и финансовых возможностей, такие цели были вполне по плечу и тогда уже, в целом, осуществимы, Введенные в эпос башкирского народного творчества «Кузы-курпяс» Тимофея Беляева, анонимный русскоязычный «Зухра и Алдар» — типичные образчики такой литературы. Со времени писавшего оду Борису Годунову Кадыргали бека (начала XVII в.), втягиваются в это дело и татароязычные авторы (стихи Габ-делманнана Муслими в последней четверти XVIII в.; сочинители из окружения первого муфтия М.Хусеинова и его одописцы, как Валид Каргалый, Габдерашит Иштиряки; Рахим-кул Абубакиров, «певец» второго муфтия Габдессаляма; Г.Мохаммедов, в начале XIX в.). С другой стороны, власти и, всевозрастающиеся в массе, татароязычные их холуи, в своих узкополицейских целях, до XIX в. уже приловчились в оперативном и вполне продуктивном использовании изначально принудительного пренебрежения общественности к дальнейшей судьбе произведений своей литературы. С одной стороны, все активней инициировали и поощряли уничтожения. С другой, использовали такое варварское отношение, через проповеди мулл, для дальнейшего отвращения массового сознания народа от этой отрасли своей культуры. Бессловесной ссылкой на традиционный, почти «одноразовый» (не-

надежный, бренный) характер татарской литературы, апеллируя и на авторитет религии, на уровне массового сознания, литература постоянно квалифицируется как крайне непристойное занятие — «бесовская уловка», «пачкотня», впрочем, предосудительная и досадная и перед царским величеством, будто бы то и дело провоцирующ ая царизм на непредсхсазуе-мые противомусульманскне акции. И под этим предлогом, уже на государственном уровне, в административном порядке, изподтишка, организуется и пронодится уничтожение письменных памятников татар — ликвидация всяких следов былой татарской литературы и культуры. Если, до этого времени, отношение к татарской литературе со стороны властей выражалось, в основном, лишь в форме принципиального неприятия, непризнания, угрожающего морального осуждения, без особых актов, конкретных санкций, полицейских преследований, то с XIX в. все большую силу набирают порицания актами действия. Жизненная стезя литературы проходит как бы «сквозь строк» и царских экзекуторов. Вспомним Ильминского, Смирнова и др. цензоров. Если раньше литературное наследие страдало от предумышленной или непреднамеренной самоликвидации, то с XIX в. она еще больше начинает страдать и от неусыпного внимания и корректирований бдительных имперских властей, цензоров и т.п.

Дошедшие до нас памятники тех мятежных десятилетий века являются-все еще случайно уцелевшими после выполнения первоначального своего предназначения единицами, выдержавшими все игнорирования авторов и общественности, избежавшими травли и кары всевластных политических противников. Все же XIX век, век неучно-техиической революции, не полностью замуровал эту замордованную литературу, не остановил ток жизни в ее многострадальном существе, придавал ей все более страстное взволнованное гражданственное звучание. Светоносной зарей для новой литературы стало возникновение и с большими перебоями, но упорное усиление издательского дела у татар. Начиная с 40-х гг. XIX в. печать уже тиражировала, увековечивала, тем самым спасала многие произведения XIX в. от грозящего им истребления.

Печать на арабской графике в России возникает во время царствования Петра. Во время Персидского похода (1722 г.) Д.К.Кантемир отлил арабские буквы и напечатал на татарском языке перевод Манифеста Петра 1 от 15.7.1722 г. об объявлении войны Персии. После создания Академии Наук эта «Восточная типография:) переходит в ее ведение. Во время царствования Екатерины II — с целью пополнения казны, при помощи татарских му.лл (священников) организуется печатание Корана. В последнее десятилетие XVIII в. среди татар возникает серьезное движение за приобретение права на создание своего, татарского Восточного издательства. Татарским первопечатником стал Габделгазиз Бурашев (Бурнашев), в 1800 г. получивший разрешение на открытие Восточной типографии в Казани. Юридически эту типографию передали в ведение Казанской гимназии. Первыми изданиями этой типографии были «Иман кгарты» (Букварь с текстом символа веры) и книги популярного законоведения — толкований шариата «Устуани китабы» («Книга Устуани») «Рисалэ Мехэммэд эфэнде» («Книга Мухамеда-афанди» (Ееркеви)) и стихотворные изложения проблем шариата «Фэузенн;>ж,ат» («Благовесть»), «Пиргули ки-табы» («Книга завещания Пиргули» (Бэркэви)). Следующими первопечатными изданиями стали уже и чисто литературные произведения, стихотворные «Себател гаж,изин» («Стойкость слабых») Аллахижре-суфи (ок. 1630—1723) и «Кыйссаи Сэй-фелмелек» («Дастан Сайфелмулюк» Маджлиси, поэта начала XVII в.). Сделан крупный радикальный шаг в направлении популяризации основ просветительских идей и памятников литературного наследия. Однако, как было заведено в империи, в общественной жизни татар делалось все возможное, чтобы туг же подменить наметившийся зародыш действительного прогресса одной его видимостью. Так было и с печатью. После открытия в Казани университета, в 1809 г. и при университете открывается Восточная типография. Никакая конкуренция не допускается. Уже в подготовительные его годы, с 1807 года, типография при гимназии как бы задыхается в дрязгах препирательств и сутяжничеств. Новые издания не показываются. Через многие годы, единичными лишь переизданиями вышеназванных первопечатных книг, типо-

графия выказывает свое существование. В первые десятилетия и университетская типография, выполняя лишь редкие заказы университета, остается исключительно узковедомственной. В 1829 году Восточные типографии гимназии и университета объединяются. И после этого «обновления», она целое десятилетие «дышит на ладан». Лишь с начала 40-х гг., когда заинтересованное внимание и надежды общественности по отношению к печати почти сведены были на нет, уже как коммерческое занятие издательское дело на татарском языке вновь встает на путь некоторого оживления. Как и все новое в жизни татар, медленно, но неуклонно, напористо увеличивается поток книг. В 1839 г. был издан сохранившийся первенец родной литературы — произведение булгарского периода «Кыйссаи Юсыф» Кул Гали, которое как бы открывают шлюзы и для родной литературы. В 1845 г. были изданы произведения татарских писателей XIX в. — Абульманиха («Переводы хаджи Абульманих»), Г.Утыз-Имяни («Книга первостепенной важности»); в 1847 г. «Книга Газизы» Т.Ялчыгулова. Так печать выступает ранним инициатором выявления, как бы составления репертуара и сохранения произведений родной литературы и XIX в. С 50-х годов начинается печатание, распространение, значит, и сохранение произведений еще здравствующих татарских авторов (Ш.Марджани, Х.Салихо-ва, К.Насыри и др.). С 60-х годов К.Насыри самостоятельно начинает издавать свои произведения. Все большую часть печатной продукции начинают составлять произведения художественной литературы. Литература превращается в живой, производящий механизм культуры. В некотором смысле, именно коммерческий характер изданий становится подспорьем повышения доли занимательной, полуфольклорной восточной фантастики. «Ходжа Насретдин» (1845), «Тутыйна-ме» (1851), «Марзбаннаме» (1864) Г.Махмудова, «40 везирей» (1868) и «Абугалисина» (1872) К.Насыри, «Хатам Таи» (1879); «1001 ночь» в шести томах (1897—1899) в переработке Ф.Халиди, «Калила и Димна» (1889) в переводе Г.Фаизханова; «Повесть о Кулафе и Турандоте» и др. в переводе Ш.Рахма-туллина — жемчужины народной классики Востока — вливаются в идейно-эстетический и литературный арсенал та-

тарского народа. Далеко не полная перечень, меньшая част*. В масштабах возможностей татарского народа, величие этого подвига найдет достойную оценку, если вспомним, что за послереволюционные десятилетия, кроме 2—3-х изданий «Абу-галисины» К.Насыри в послевоенный период — во второй половине века, так и не смогли переиздать, вернуть читателю ни одно из этих произведений. От случая к случаю продолжается, и во второй половине века, выявление и публикация отдельных рассеянных произведений Г.Утыз-Имяни, Г.Кан-далыя, Абульманиха и др. Появляются в печати отдельные произведения Г.Чокрыя, М.Акмуллы. Так, благодаря хотя и маломощной печати, литература медленно, но, вынуждаемая необходимостью, упорно и устойчиво превращается в материал повторных перечтений. Правда, при жесткой зависимости от возможностей (и произвола) и в печати вырабатывается как бы строго регламентированный, сильно урезанный определенный круг и круговращение перечитываемого литературного материала. Так, книжное издательство, хотя и преднамеренно, без плана — без системы, участвует в переоформлении литературного дела и литературного феномена в современное его состояние.

1.2.1. Начало и ход монтажа истории литературы. Отпечатки нэповских свобод и вульгарно-социологического нигилизма тоталитаризма. Первые шаги изысканий и обнародования памятников литературы текущего XIX в., как в общей массе печатной продукции, так и в масштабах истории литературы,- занимают весьма незначительное место. В этом деле у печати не было ни ясно намеченной и осознанной задачи — программы, ни системы, ни методичности, ни руководящего, ни организационного, ни научно-идеологического наводящего центра, ни специализированных и подготовленных кадров. Очень редкие такие издания оставались оторванными от общего хода литературы, единичными пренебрежительными фактами. Подбор к печати литературного материала носит случайный характер. Эта область знания еще не отпочковалась от общесинкретического характера культуры. Поэтому она в XIX в. еще не имеет определившуюся форму, четко очерченные грани. Даже обращение к этому делу

европейски-образованных люден («Татарская хрестоматия» М.Иванова, 1842 г., «Турецкая хрестоматия» И.Н.Березина и др.) не могло внести какое-нибудь обновление — поколебать устои синкретизма. И в трудах татарских ученых, так или иначе соприкасающихся с этой задачей, оно носит скорее подсобный, вспомогательный характер. Так, в исторических трудах Ш.Марджани (II том «Мустафаделахбаряа,.. VI том «Ва-фиятел ахлаф»а...), Р.Фахрутдинова (I и II томы «Асар»а) и в культурологических рукописях К.Насыри зафиксированы весьма ценные короткие биографические справки писателей XIX в., приводятся отдельные образцы творчества некоторых авторов. Дальше этого в освоении истории литературы XIX век не перешагнул. Правда, в произведениях, выросших из отчетов полицейской инспекции русских цензоров татарской литературы, как-то: «Обзор литературной деятельности казанских татар-магометан за XIX в.» Н.Ф.Катанова (Н.Новгород, 1903); «Очерк литературной деяте/лности казанских татар-магометан за 1890—1895 г.» и отчетах-очерках цензора В.Д. Смирнова, как бы появляются первичные наметки исследования истории татарской литературы последних лет XIX в. Но и они стояли в стороне от общего хода литературного развития татар в те годы, какого-нибудь существенного влияния на формирование истории татарской литературы оказать не смогли. Более кардинальное значение, в будущем, имел оставшийся, до сих пор, единственным, составленный и изданный Н.Ф.Катановым «Каталог книг, отпечатанных в типографии Императорского Казанского университета с 1300 по 1896 г. (Казань. Типография университета, 1896 г. Библлографию мусульманских изданий составил Н.Ф.Катанов).

К сожалению, бурный XX век, как ни парад,оксально» почти заглушает и то, более чем скромное, оживление в освоении литературного наследия, которое так не просто пробивало себе кой-какую отдушину через вековечные отложения противоречий. На рубеже XIX—XX векоЕ загорается ожесточенная борьба между прогрессистами — обновителями (джа-дидами) и традиционалистами — консерваторами (кедемиста-ми). Поляризация сил и труднопроявляемая, как бы скованная по рукам и ногам, победа вынуждает победителей — об-

новленцев (прогресспстов-джадидов) всю доджадидскую культуру, литературу — всю систему ценностей — лишь неустанно клеймить как досадное naiydnoe заблуждение человеческого невежества. Iîce поколение джадидских культработников больше были озабочены потугами окончательного и полного обособления себя от всякого, для них так докучливого, наследия недавнего прошлого. Не могло быть и речи о затруднении себя розыском, выявлением, систематизацией этого отрицаемого и отметаемого добра. Такие единичные факты, как первичная публикация Р.Фахругдиновым нескольких стихотворений Ш.Заки (в 13-ой книжке «Асар»а в 1907 г.) и опубликование Г.Вансовым, в двух книжечках, некоторых третьестепенных стихов отца (Б.Ваисова, в 1907 г.) были, в сущности, чистой случайностью. (Превда, Ш.Заки, именно благодаря этой публикации и, фактически, по рекомендации Р.Фахрутдинова, потом попадает в число классиков XIX в.). Нельзя было окончательно искорени!ь, и далее умалчивать труды предшественников. Статья исследовательского характера, биографии деятелей прошлого из II тома Ш.Марджани (1897) взорвали форпосты молчаний. Во втором десятилетии XX в. становится довольно обычным явлением упоминания ближайших предшественников джадидизма. Особенно публикации Р.Фахрут-диновым в журнале «Щура» материалов о Ш.Марджани, К.На-сыри, М.Акмулле в др. ст<1ли отправной точкой и первоначальными образцами научного системного изучения подобного материала. Капитальный юбилейный сборник о жизни и творчестве Ш.Марджани (1915 г.) был первым коллективным многосторонним исследованием жизненного пути крупного культурного деятеля. В середине 10-х годов намечаются первые попытки составления исторического очерка ранней джадид-ской литературы 90-х годов XIX в. (Цикл статей в журнале «Ац» Дж.Валиди, 1915—1916 гг.). В детском журнале «Ак юл» редактор этого издания Ф.Агеев (1887—1938) в посмертной биографии поэта Г.Тукая сформулировал образец хрестоматийной биографии литературных деятелей. Приобретает как бы форму исторической закономерности: как только становится явным, что искусственно возводимые против наследия прошлого препятствия начинают терять непроницательность,

в жизни происходит резкое изменение, снова закупоривающее эту «течь». Так, с появлением только что отмеченных, в сущности, мизерных симптомов оживления, как тоталитаризм, выйдя из горнила революции, в татарской действительности снова, и с еще большей категоричностью, принимается за третирование и отрицание культурного, в первую очередь, именно литературного наследия.

Под влиянием «освободительных» деклараций революции, наблюдается и некоторое оживление мысли. Как и у всех цивилизованных народов, желание иметь историю своей национальной литературы, по крайней мере, уже со времени революции 1905 г., витало в воздухе. В поисках материалов д\я выполнения этой задачи, обращались даже к вышеохарак-теризованным цензорским обзорам. Статья Н.И.Ашмарина «Несколько слов о современной литературе казанских татар» («Журнал Министерства народного просвещения», 1905 г., № 5) в 1913 г. была издана и на татарском языке под названием «Татар эдэбияты хакында» отдельной книжечкой. В 1920 г. был издан довольно содержательный учебник — хрестоматия нового образца (Гата Исхаки). Под знаком революционной (1917 г.) раскованности, в первые послереволюционные годы наконец и в направлении оформления истории татарской литературы был совершен первый решающий шаг: Гали Рахим (1892—1942) и Г.Газиз (Газиз Губайдуллин, 1887— 1938) составили и выпустили книгу «История татарской литературы» в трех томах (1922—1924). I том — древнейшие тюркоязычные письменные памятники. Наиболее распространенные среди татар среднеазиатские и турецкие произведения. II том называется «Татар эдэбияты» («Татарская литература») — татарские письменные памятники до европейского влияния — XVII—XIX вв. Характеристики сохранившихся письменных памятников. Из 25 разделов 7 посвящены XIX веку. Разделы, посвященные XVII—XVIII веку, названы именами памятников. Разделы XIX в., в основном, написаны как обзор творчества поэтов. Разделы названы именами этих авторов. Попытка формирования целостного курса истории татарской литературы. Доведена до уровня создания первого, правда, далеко не полного курса литературы. Но целостный ее

каркас уже очерчен. В том включены обзоры творчества Г.Утыз-Имяни, Абульманиха, Ш.Заки, Габделкахир Сулейма-нова, Х.Салихова, Г.Кандалыя и разбор произведений А.Кур-маши. Джадидовская (обновительная) литература выделена в отдельный, III том. В 1925 г. авторы издали курс истории литературы в более компактной, усовершенствованной, обогащенной форме, в виде капитального однотомника под названием «История татарской литературы эпохи феодализма». В 1923 г. в Москве появляется небольшая книга Дж.Валиди «Очерки истории образованности и литературы татар» на русском языке. Издания и Г.Рахима, и Дж.Валиди, вызвав переполох в гуще поддерживаемых силами тоталитаризма охранительных сил застоя, подверглись пристрастному необоснованному сплошному охаиванию. Новые, советского образца «благоверные» тоталитаризма вынуждены были, в срочном порядке, подготовить подмену этим книгам. За образец были приняты русскоязычные очерки цензоров. Татарская литература до джадидизма не имеет никакой ценности. Как таковая, литература у татар начинается лишь в последней четверти XIX в. Художественные достижения нового времени зависят от степени следования европейским образцам. Такая капитальная история была подготовлена и издана в 1926 г. Г.Сагди. Его курс «Истории татарской литературы» начинается с середины XIX в. Писателям из духовенства (например, Ш.Марджани) и «буржуазного» круга (например, Ф.Карими) выказывается остро критическое, неприязненное, негативное отношение. Центральной фигурой дореволюционной (1905 г.) литературы всего XIX в. становится (видимо, только из-за его сотрудничества с русскими миссионерами) К.Насыри. История литературы знает и состоит исключительно из светил первой величины. Структура и принципы книги Г.Сагди (не напоминая имени- этого его главного конструктора) стали как бы сакральным незыблемым стандартом для всех подобных работ вплоть до 70-х гг. Уже после составления своей «Истории литературы», в конце 20-х гг., Гали Рахим вносит существенный вклад и в дальнейшее расширение фонда литературы XIX в. Он вернул в литературу почти забытого первенца татарской драматургии Г.Ильяси (1856—1895). Упоминание его

пьесы «Бичара кыз» («Бедная девушка», 1887} неминуемо заставляло назвать и другого драматурга тех лет — Ф.Халиди (1850—1923) и его пьесу, написанную в 1888 г. как сюжетный антипод «Бедной девушки», под названием «Рэдг^е Бичара кыз» («Опровержение "Бедной девушки"»}. Возвращение имени Ф.Халиди заставило вспомнить и другие многочисленные его произведения, в т.ч. и из серии восточных фантастических повествований. Таким образом, он дал повод и для частичной реабилитации «фантастических» произведений. Правда, по обыкновению советской действительности, это «освобождение» тут же подменялось лишь его видимостью. За исключением «Абугалисины» К.Насыри, 2—3-х сказаний из «1001 утра» самого Ф.Халиди и нескольких сказок из «1001 ночи», многочисленные занимательные и популярные фантастические повествования, вошедшие в репертуар татарской литературы XIX в., за годы советской власти так и не были опубликованы ни разу. Причина — не в их «фантастичности:», аналогичной же участи не избежало и наследие реалистического направления. Почти единственными советскими изданиями образцов реалистической прозы конца XIX в. явились, потом чуть ли не возведенные в криминал, издания в последних зарницах нэповских вольностей, в 1925—1926 гг., в серии «Библиотеки татарской литературы», небольших книжечек М.Акъ-егетзаде, З.Бигиева, Ф.Карими. Всевластным поборникам «чистоты советской идеологии», ревнителям авторитарного режима, почти тут же удалось свести на нет и эти скромные успехи — результаты всех своих таких упущений в еще зыбкие годы нэпа. Приказной тотальный переход, сперва, с 1929г., к латинской графике, потом, с 1940 г. — к кириллице, напрочь отсекает от современной 1сультуры все арабографическое прошлое наследие. Одновременно повсеместно полыхал, пожар пи-онерско-комсомольских костров. «Юных борцов» натравливали против всякого наследия прошлого, убеждая, что непомерные осложнения и трудности жизни в стране порождены злостным и наглым сопротивлением свергнутых сил, в особенности, и именно развращающим давлением кх ве:гхозавет-ной разлагающей идеологии. Для торжественного маршевого хода прогресса, для победы социализма — этого заветного рая

на Земле, надо лвшь выжечь следы этой старины. Вот и жгли. Книги, газеты, рукописи на арабской графике, оставшиеся, как-то, от вековечного тления, архивы газетно-журнальных редакций и известных культурных центров — медресе, библиотеки собирателей культурного наследия — книголюбов, — все сделалось добычей огня — всеуничтожающего костра. Так, послереволюционная действительность административно, почти принудительно, искусственно, публично была противопоставлена, на антагонистично-непримиримом враждебном уровне, всей дореволюционной культуре народа. Трагичность положения усугублялось тем, что факелоносцами и застрельщиками этой аномалии были вынуждены выступать учителя и культработники. Борьба за надуманное абсолютное доминирование нового искусственно нагнетается и принимает все более ожесточенный, разрушительный, пагубный и уродливо-болезненный характер. Почти своего крайнего предела достигает эта борьба, в особенности, среди татар и, вообще, среди мусульманских народов России, графически оторванных и противопоставленных своему былому культурному наследию. Как нигде годами пылали костры безрассудных юнцов, безвозвратно пожиравшие все памятники на арабской графике. И избежание огня не стало спасением, эти жалкие остатки, став чуждой и ненужной для не знающего эту графику нового поколения, на многие десятилетия стали богатой сырьевой базой для многочисленных картонных предприятий республики. К началу 50-х гг., приказом сверху, государство начисто вымело застрявшие остатки такого рода памятников и из всех библиотек республики. Случайно избежали костра крохи та.тароязычных памятников лишь в Научной библиотеке университета в Казани, в Московской и Петербургской публичных библиотеках, в Петроградском отделении Института востоковедения. Во всех остальных городах все было выметено подчистую. Да и о сохранившихся, и в Казани, я в Москве, и Петербурге нет ни исчерпывающей библиографии, ни даже достоверного, научно выдержанного каталога даже печатной продукции.

Однако, даже- при таких, крайне аномальных условиях, никаким)!! возвышенно-фантастическими утопиями не удалось

окончательно укротить животворный творческий дух народа. Жидкие ростки истинных культурных традиций из-под пепла тут же пробивались к жизни. Жизнь сама требовала, подталкивала пусть к полускрытому, но неотложному налаживанию живой, плодоносной корневой системы культуры. Так, в багряных просветах тех книжных костров идет, какая ни есть, беспрерывная кропотливая, почти подземная, уже начавшаяся вековечная работа созидания, в т.ч. и работа по составлению из уцелевших крох истории родной литературы. Она находит в себе побудительные импульсы, укрытие и прибежище, сперва, в школьных учебниках. Так, пусть в предельно стандартизованной, очерченно-ограниченной форме, литературное наследие входит в контакт с широкими читательскими массами. Правда, и в школьной практике преподавание литературы находится на стадии формирования. До революции подведомственных министерству просвещения школ у татар почти не было. Общественности разрешалось заводить лишь обслуживающие религиозные потребности конфессиональные школы. Народ сумел создать широкую сеть таких школ, достаточную для обеспечения почти поголовной грамотности населения. Литература, хотя и ютилась тогда уже среди преподавателей и передовых учащихся в закоулках таких учебных заведений, однако ее преподавание и изучение по стандартизованной программе отсутствовало. С начала XX в., в новометодных школах, во всех классах уже вводится урок литературного чтения. Учеников знакомят с образцами художественного текста из произведений ведущих современных писателей, с именами авторов, названиями некоторых их произведений. Как уже отметили, после революции 1905 г. несколько активизируется, в этом деле, роль повременной печати и книгоиздательского дела, которые по значению в оказании влияния на население выходят на передовые рубежи. И в условиях крушения, под разъяренными ударами тоталитаризма, вновь основными рассадниками (кое-каких) литературных знаний становятся массовые школы, уже находящиеся в ведении государственных органов просвещения. Введение всеобщего начального и неполно-среднего образования, постановление 1932 г. о, систематизации школьного образования

(об учебных планах, программах и учебниках) стали знаменательными вехами в упорядочивании школьного дела. В данном случае, приобретает первостепенное значение упорядочивание, систематизация литературного знания и материала, а не суживание материала до детского школьно-стандартизованного восприятия и до уровня предельно ограниченной и обобщенной школьной программы. Ориентированность к широкому, демократичному, заинтересованно увлекающемуся кругу читателей, внесение, в обязательном порядке, в сознание подрастающего поколения ориентирующей информации о родной литературе и ее истории,— вот что имело определяющее значение. Правда, из-за нагнетания и поддерживания тоталитаризмом зышеуказанной обстановки, Госиздат и повременная печать были отстранены от тиражирования и популяризации материалов на подобные темы. В укреплении и развитии положительного содержания, каждую кроху все еще приходится отвоевывать. За истинно содержательную положительную работу осмеливались приниматься и могли добиваться результатов лишь редкие подвижники этого дела. Тоталитарные власти не забывали на такие должности выдвигать, до предела уплотненной стеной, свои политизированные кадры. Низведенные до уровня безотказного робота, такие «идеологизированные» (полицеизированные) кадры реагировали только па тоталитарные импульсы, безошибочно понимали, каких «научных открытий» и «изысканий» хотели, добивались и ждали от них тоталитарные хозяева. (За два-три поколения таксе «свойство» предугадывания запросов тоталитаризма перерастало в естественную природу, в генетический код советских кадров.) В тропически разросшихся джунглях таких «кадров» одиночными светлячками изредка мелькали неуемные, осмелившиеся под каким-то предлогом на истинно содержательную работу. Таких подстерегала травля и трагичный финал. Первопроходцем в составлении стандарта учебника по истории татарской литературы с уклоном на положительное содержание были в середине 30-х гг. Б.Яфа-ров и Л.Заляй. Ими был возведен первоначальный каркас школьного курса современной истории татарской лнтерату-

ры. Долгие годы учебники по литературе для средних школ составлялись в определенных ими пределах.

В татарской действительности того времени преобладали гипертрофированно размноженные полуполицаи от литературы, специализировавшиеся исключительно на фабрикации, нагромождении преград и препон прогрессу. В сложившихся тоталитарных. условиях они нашли для себя особо благоприятную почву. Весь вменяемый им труд сводился, в основном, к доступным и свойственным для махровой посредственности — к подмене действительно содержательной, целеустремленной, серьезной, результативной работы мнимой, насквозь фальшивой «активностью», в экспериментациях шаблонной (модной-стандартной) словесной мишуры. Такое направление превозносилось как истинно «социалистическое» и находило повсеместную безусловную поддержку, защиту и покровительство со стороны тоталитарных сил. Поползновений от «курса партии» (тоталитаризма) в сторону поисков новых открытий, положительных обобщений от таких «литературоведов» ждать не приходились, этого они и другим не позволяли. Вот почему, в 30-х годах, в объеме вузовских курсов татарской филологии учебные пособия по истории родной литературы так и не сумели пробиться к жизни через эти абсурдные препоны. А там началась война. С самого начала этого авторитарного курса развития регулярно проводились действенные меры и в направлении своевременного отстранения, ликвидации способных на положительную работу сил. Г.Газиз уехал (бежал) в Азербайджан. Даже Г.Сагди (по словам сына, «литературный чекист» с 1918 г.) с начала 30-х годов был вынужден бежать в Среднюю Азию. Дж.Валиди, Г.Рахим до смерти были загнаны судебными и административными преследованиями. Получившие преобладание полицеизирован-ные литературоведы держали эту неблагоприятную для мысли я прогресса обстановку на властно штурмующей позиции. Малейшие, робкие попытки углубления знаний, даже об «узаконенных», «канонизированных» системой авторах, неизменно разбивались, столкнувшись с глухой стеной безгласного неодобрения, недозволения, общественно-административного порицания. Какими бы доброкачественными, значительны-

ми ни были, информативные новации не могли прорваться к печати, дойти до внимания научной и широкой общественности, что на бытовом уровне поддерживается и поощряется действенной и эффективной административной санкцией. Так, в конце 30-х годов каким-то чудом «поклонникам старины» удалось составить «Антологию татарской поэзии», начиная с Кул Гали (XIII век). Дело довели до набора и печатания. Однако издание тут же было уничтожено. В 60-х годах был в хождении ныне утерянный брошюрованный единственный корректурный экземпляр этой книги. Литературовед У.Беляева в 1949 г. подготовила и защитила диссертацию о творчестве поэта Г.Утыз-Имяни (1754—1834). Вышеохарактеризованное неприятие выхолащивало значение и результаты этого серьезного, в своем роде, уникального в те годы исследования. Это, до сих пор не потерявшее своего значения исследование, при издании и ныне (и в будущем) находило бы заинтересованного читателя... Между тем, пустозвонные, нигилистические, далекие от науки «разоблачительные» «декламации» никогда не встречали подобного неприятия.

1.2.2. Импульсы надлома времени хрущевской «оттепели», застоя, перестройки. И годы «вдохновленной» борьбы против культа личности приложили силы разве лишь на то, чтобы случайно не задеть, не передвинуть эту закореневшую, закосневшую традицию в татарской культуре. И при самой пылкой кампании разоблачений последствий культа личности они проводились, в сущности, такими же тоталитарными силами, в официозно программированном виде, в диапазоне, возвеличивающем вновь возводимого кумира. Авангардные силы «обновляемого» тоталитаризма — штурмовики подновляемого, модернизируемого кумира, рекрутировались опять-таки исключительно из тех же «партактнвистов»-тоталитари-стов, из их наиболее пронырливых беспринципных, потаенно полицеизированных вышибал. Такие нигилиствующие кадры призваны, в сущности, единственно и исключительно, опять-таки только для разрушения, сокрушения третируемой «буржуазной» (былой) культуры, в основном, живых традиций прошлого. Сложившийся из бывших корпус татарского литературного чиновничества периода борьбы против «куль-

та личности» для себя нашел, в новых складывающихся условиях потепления, даже ранее невиданный новый «парниковый эффект» — условия для своего нового буйного расцвета. В развертывающейся борьбе против культа личности они тут же усмотрели, в сущности, ее нацеленность на наиболее эффективное отстаивание тех же, породившего и вскармливающего их, так соблазнительного для них, насквозь дискредитированного воинствующего субъективизма, нигилизма, рвачества, крикливо приукрасив их внешность, фасад новой словесной мишурой. Вот так же и последующие разные «перестройки», «реформы», «демократизации», переходы разным «уличным» или «базарным отношениям» не смогли (вернее, не хотели и не могли) приблизиться к очистке этих «авгиевых конюшен» татарской литературы даже на расстояние выстрела баллистической ракеты. Рациональные, положительные тенденции все так же натыкаются на былое (правда, модернизированное) ужесточенное неприятие, как и при Иване IV, Петре I, Сталине или Брежневе. И все же, с послевоенных лет происходит, хотя и иррегулярное, но неуклонное наращивание как (элементов) положительного начала, так и их научной систематизации. Однако они исходят совсем из другого импульса.

Несмотря на величайшую в истории победу, беспримерная по напору, напряжению и кровопролитию война до основания травмировала и потрясла советское общество. И в дни послевоенных победных торжеств, заметных успехов в восстановлении народного хозяйства, страну лихорадила недоступная осознанию, глубинная, основательная лихоманка. Власти, вначале старались отвлечь внимание общественности от этого неприятного ощущения своими натренированными средствами. В победившей в страшной войне стране тут же возобновили свое наступление на ведьм (на «врагов» коммунизма). Шумихи вокруг Постановлений о журналах «Звезда» и «Ленинград»; об опере Мурадели; Ленинградское дело и др. Освободившихся по истечении срока репрессированных вновь загнали в лагеря. Обратная сторона той же медали: бум — невероятная шумиха вокруг фальшивых выборов; «пророческих откровений» Сталина об экономических законах социализма, по

вопросам языкознания, по случаю очередного съезда партии... и т.п. Однако, и внутренние послевоенные тряски, видимо, были настолько серьезны, что вызвали глубинную трещину, что можно усмотреть хотя бы в крушении в вышеохарак-теризованном, до сих пор так успешно противостоявшем, случае, например, с вузовским курсом литературоведения. В 1947 г. наконец появляется капитальный вузовский учебник-хрестоматия «Татарская литература. XX век, до 1917 г.», подготовленная М.Гайнуллиным и Дж.Вазиевой. Перед татарским послевоенным читательским взором открылся невиданный, чудный литературный простор с уже забытыми именами — писателями и поэтами, встреча читателя со своей отстраненной, необоснованно наказанной классикой. В это же время, как уже отметили, появляется и первое диссертационное исследование жизни и деятельности поэта начала XIX в. — Г.Утыз-Имяни.1 Б.Яфаров даже успел написать диссертацию о произведении глубокой древности, середины XIV в., о «Нах-джел фарадис» («О путях ведущих в рай»).2 Санкции тоталитаризма были «по-сталински» быстрыми и лютыми. Способные на серьезные положительные результаты подверглись угрожающим гонениям и, травлей, были загнаны в гроб (Б.Яфаров, М.Гали), Л.Заляй изгнан из партии, со службы. В Отношении М.Гайнуллина ограничились нервотрепкой. Говорят, У.Беляева, скорее, была лишь подставным лицом, а работа ее была выполнена другим человеком. Однако и она не осталась без расплаты: была отстранена от работы, а результаты ее содержательной диссертации были преданы полному забвению. Однако и тоталитаризму не суждены были, как в 30-х годах, новые лавры торжества, Смерть Сталина еще больше раскачала и углубила наметившуюся ту внутреннюю неустойчивость тоталитарного режима. Приходилось, даже на высшем уровне (Политбюро), перед широкой общественностью ответственность за обвал, за изъян, возложить на кого-то.

1 Беляева У.И. Утыз Имэни поэзиясе (дисс.).—Казан, 1948. Беляева У.И. Творчество Утыз Имянн : Автореферат к.д.—Казань, 1949.

1 Яфаров Б.А. Литература Камско-Волжских булгар X—XIV вв. и руко-

писи «Нахдж-эль-фарадис» : Автореферат к.д.—Казань, 1950.

Приходилось идти на заклание из своих рядов. Заклание даже Берии не вернуло заветную стабильность, Пришлось распрощаться с планетарной партийной славой даже самого Сталина, словесно осудив и заклеймив «культ личности». А дальше... борьба с «антипартийной группой». Ни радужные прожектерские наметки семилетки, ни даже фантастическое обещание построения «коммунистического общества» в течении двадцати лет не могли предотвратить грозящую катастрофу. Под откос был сброшен и сам «неуемный: реформатор» — Хрущев. Решили отказаться от беспокойных, хса-ких-то радикальных вывесок; обитая в условиях неведения, загнивания и застоя, пребывать как в «пкру во время чумы». При такой серьезной устойчивости порождающей силы и подпоры этого ненормального положения, кажется, в литературе должно бы наблюдаться, хотя бы ощущаться, какое-то чувство пробуждения совести, или некой раскован ности, воодушевления, тенденция возвращения, возрождения, хотя бы вековечных полулитературных демократичных животворных традиций, принявшая такой основательный разгон, например, в первых десятилетиях века со стороны Г.Исхаки, Г.Тукая, Г.Ибрагимова. Ничего подобного не наблюдается. Литература пребывает в том же коматозном состоянии. На то имелись основательные объективные и субъективные причины. Литература, и в особенности татарская, стала областью (возможно, даже единственной), где тоталитаризму, в целом, удалось захватить почти все позиции, отыгрываясь исключительно чисто внешними количественными показателями. Что там литература, даже объекты более высокого политического порядка, как-то партия, социализм (коммунизм), далее неординарно высокой ценой добытые положительные завоевания революций, все, все оказались незначительными по сравнению с тоталитаристскими и имперскими идеалами. В этой реальности все годились лишь для использования как разменных монет в отстаивании неприкосновенности и приоритета имперских и тоталитарных ценностей. Поэтому как при развале, так и даже при крушении социалистических завоеваний, не могло быть и речи об изменении (обновлении) отношения к литературе и литературному наследию. На этом участ-

ке, по-прежнему статус-кво так же пунктуально гарантировалось и политическими силами «развитого» (и развивающегося) тоталитаризма, то бишь социсчлизма. При тоталитаризме литературе наотрез было отказано в доступе к кардинальным проблеме н бытия. Многолетняя такая отрешенность привела к атрофированию — почти добровольной полной утере литературой чутья, навыкоз, разработанных приемов и подходов к исконно литературным проблемам. После методично-систематического устранения, на протяжении многих десятилетий, до последних единичек, выросших на былых традициях, способных на положительную, творческую работы деятелей, и в литературе не осталось кадров, квалифицированно знавлцих прошлое, его традиции. Так, исключительно чуткий к общественным сдвигам инструмент — литература — нисколько не реагировала на такой глубокий разлом, наметившийся в общественной жизни. Литература не встала на путь серьезных поисков и коренных преобразований. Она больше озабочена, как и все охранительные органы, замазыванием трещин и зазороЕ! тоталитаризма «пестрыми дешевыми конфетными бумагами». Невозможность удержать напор одними охранительны! ш мерами заставляла одновременно прибегать и к иным средствам. Приходилось создавать видимость напряженной работы по устранению назойливых негативных сторон былого. Однако все усилия с акцентированной последовательностью сводятся к внешнему обновлению, при сохранении в неприкосновенности былого внутреннего существа. По истечении годов л десятилетий становится ясным, что эти «наращивания подновлений» были тем же «бегством (топтанием) на месте», и что их главенствующим побудительным мотивом могло быть только то самое публично отрицаемое неприятие былого, нигилистическое отношение к положительному, творческому, которое гак последовательно поддерживалось и проводилось тоталитарным государством. Вся разница исчерпывается выражением: «если не мытьем, то катанием»... Мать-земля (почва — общественная среда) в изобилии содержит зародыши любых реальных содержательных прогрессивных тенденций. Если в условиях этой, проводимой с целью заглушения истинного обновления, упорной, ус-

тойчивой подмены реального его видимостью, не наблюдаются случаи с порывами к коренному обновлению,— выхода за рамки тоталитарных штампов 20—30-х годов, это значит, во-первых, что в действительности непеременно начеку и под ружьем остаются все ранее мобилизованные третиро-вания и табуирования того же тоталитаризма. Во-вторых, неприкрыто сохраняется и отстаивается атмосфера решительного неприятия любого радикального изменения в сложившихся отношениях, в т.ч. и к литературному наследию. Даже рискованное приближение к угрожающим пределам, к духовному опустошению не смогли это общество сдвинуть от такого опасного курса.

Все попытки притормаживания внутреннего кризиса — разоблачения культа личности Берии, «антипартийных групп» — эти внутрипартийные политические игры, как показали злоключения периода застоя, были работой вхолостую, той же показухой, внутренне выхолощенными мерами, утешительными лишь в деле отстаивания позиций тоталитаризма. Неудивительно, что такие, кажущиеся мниморадикальные встряски, нисколько не влияли на общее состояние страны, на ход нашей проблемы — преображение литературного дела. Подопечная властей — официозная литература, как и при «культе Сталина», как всегда, озабочена и занята исключительно возведением все тех же абсурдных барьеров на пути органичного развития, ориентацией и приноравливанием пера, единственно, на предельно утопичные, выдуманные тупиковые ценности. Поэтому каждое новое, действительно положительное тут же наталкивался на устрашающее неприятие среды, на ожесточенное порицание. И в жизни, и в печати, и в литературе автоматически активизированы исключительно многошумные, всемерно поощряемые, настырные и до конца «выигрышные», но уводящие от правды и, фактически, от прогресса ложные ходы. Со времени крушения царизма, эта игра превращается во всеобъемлющую несокрушимую систему. В беспросветно политически закабаленной и развращенной самовластием мелкобуржуазной стране строго обязательное и принудительно-административное нагнетание такого абсурда, в супермо-дернизированной («освободительной» «революционной») под-

слащенной обертке, как и следовало ожидать, дало буйно-тропические всходы. Уже в первые послереволюционные годы специализирующиеся, по благословению тоталитаризма, на негативные (разрушительные) задания силы, в сущности, пагубные, тлетворные, получают абсолютное преобладание, проникают во все клетки и сферы жизни, которые до конца такого наступательного текущего века только и наращивают свои негативные силы и упрочивают позиции. Умер Сталин. Появление коллективного труда Г.Халита, Х.Хисматуллина, Б.Гыйззата — учебника-хрестоматии «XX йез башындагы татар эдэбияты»1 в 1954 г. как бы выражало, в условиях той политической зыбкости, уже и полуофициального признания некоего права татарской общественности на так долго третируемый вузовский учебник литературы, правда, лишь по «допущенным» еще в 20-х гг., по известным меткам Г.Сагди, в строго сверху определенных информационных и идеологических пределах. Именно эти ограничительные (запретительные — негативные) дефиниции преобладали в новом учебнике. Учебник оказался для условий послесталинской действительности скорее заметным откатом даже от тех скромных достижений, добытых уже в учебнике 1947 г. Такие недостатки учебника ныне уже воспринимаются как устрашающее предуведомление о незыблемости в литературоведении укоренившихся запретительных тенденций. Вот почему даже самым незначительным сдвигам в наращивании информации, не говоря уже о теоретических обобщениях, как и прежде приходилось пробиваться сквозь абсурдные препоны. Однако, настали другие времена. В условиях, когда даже верхние эшелоны вынуждены вновь и вновь прибегать к «шоковым» «возрожденческим» акциям, и в сфере культуры все чаще и чаще приходилось демонстрировать подобные же «внушительные уступки» («обновления»). Причем, чтобы инициативу не перехватили «неустойчивые разнородные» (пронародные) силы, приходилось эти «уступки» реализовать руками наиболее надежных ревнителей тоталитаризма. Отказ от позиций недо-

1 Халит Г., Хисматуллин X., Гыйззвт Б. XX йоз башындагы татар эдэбияты.—Казан : Татарстан китап нэшрияты, 1954.

пущения доходит до того, что в 1956 г. появляется солидный том «Антологии татарской поэзии».1 Коллектив составителей напоминает, скорее, обычный список прилежных исполнителей очередных дежурных поручений. Видимо, в основном, просто были пущены в оборот материалы изъятой из печати «Антологии» 1939—1940 г., с прибавлением некоторых свежих материалов поэзии военных лет, представленные по требованию редакции самими поэтами-авторами. Вот почему, при всей неординарности издания, в нем преобладают отпечатки тоталитарно-бюрократического безразличия к привлечению и подбору сущностно-добротного материала. В условиях как бы нарочно сколоченного безраздельного разгула в литературе такой обстановки, просветительско-пропагандистская работа проф. М.Х.Гайнуллина по возвращению — публикации и популяризации памятников литературы XIX в. и по разработке их теоретических проблем, вырастает в неординарную для той среды положительно-целеустремленную деятельность. Всегда он выступает зачинщиком, застрельщиком в актуализации новых проблем. Со второй половины 50-х годов он как бы специализируется по литературе XIX в. В 1957 г. выпускает первый новый учебник-хрестоматию по истории татарской литературы XIX в.2 В 1968 г. появляется его новое, переработанное издание. Издания сборников сочинений К.Насыри (1945, 1953, 1956) З.Хади (1957), Ш.Мухаммедов а (1958), З.Бвгнева (1960)... Составление теоретического курса истории татарской литературы XIX в. на русском языке3... Неординарная активность. Вершинные достижения своего времени в этой области. В своих трудах он как бы перешагивает за пределы границ, навязанных в 20-х годах; добивается охвата материала, минимум в пределах достижений Г.Рахима, Г.Газиза, на новом, более современном теоретическом уровне. Активным пропагандистом литературы XIX в. он выступает и в повременной печати и на научных конференциях (о К.Насыри — 25, о З.Бигиеве — 4

1 Татар поэзиясе антологиясе / Тезучелэре Ъом махсус рэдакциялиуче-лэре М.Гайнуллин, Х.Госман, Э.Исхак, Ш.Маннур, Х.Мохэммэтеи, Э.Юныс, Х.Ярми.—Казан : Татарстан китап нэшрияты, 1956,

* Татар эдэбияты. XIX йез.—Казан : Татарстан хитап нэшрияты, 1957.— 654 б.

3 Гайнуллин М. Татарская литература XIX в.—Казань : Таткнигиздат, 1975,—307 с.

выступления; о Ш.Марджани, 1943; о Ф.Халиди, 1950; М.Акъ-егет, 1965). Поклонники поэзии получили возможность ознакомиться с образцами творчества А.Каргалыя, Х.Салихова, Ш.Заки, Г.Чокрыя, М.Акмуллы, А.Курмаиш, Я.Емельянова, находили выход к произведениям Р.Фахрутдинова, Ф.Карими через его вузовские хрестоматии. Так, в условиях фактически вынужденного закосневия и оцепенения, при исступленном сопротивлении нигилизма малейшему прогрессу в этом направлении, литература и общественная мысль сумели продвинуться еще на одну шкалу в оформлении своей истории и систематизации литературного наследия. И «культ» сокрушен. И. сползаниям карательных органов к засилию над общественностью, кажется, установлен предел. Социализм вымахал в Мировую систему. Даже то губительное пугало, не-переборимое земными силами табу, запрещающее татарской общественной мысли взглянуть за грань революционных лет (1905 г.), кажется тоже слиняло на корню. Даже сами административно-бюрократические работники тоталитаризма, буквально поголовно все специализировавшиеся и на литературной работе, со словами страшного проклятия на устах в адрес «культа личности», кеокется ополчились против тоталитаризма и застоя. И татарские интеллектуалы, одопевцы тоталитаризму, и в этом были солидарны с ними. В действительности же, прекрасно чувствуя, что их «избранничество», их многорадостное благополучие, престижное положение, исключительно все — буйно взошли и могут бытовать именно и только под сенью былого тоталитарного беззакония, литераторы, в массе, оставались на позиции активной борьбы за его увековечение. Поэтому они, былые адепты тоталитаризма, под любой личиной вставали монолитной стеной, исключительно только за отстаивание всех тех заповедных негативных разрушительны:: задач и отношений, сложившихся в послевоенной действительности, ведущих и действительно приведших в наши дни к крушению не только былых культурных традиций, но и всей и всякой духовности. Оказалось, что на этой почве и без специального (целомудренно скрытного) полнцеизированного общества, без разнузданного за-силия карательных, без крайних бесчинств партийных ор-

ганов, возможно сохранить все тоталитарные устои и установки. Не только без ущерба, но и во всепрогрессирующемся темпе, под любой модернизированной маской можно проводить все те негативные нигилистические действия по отношению к наследию прошлого и к традициям. Позиции мобилизованных из круга былых активистов «крушителей» культа личности остались непроницаемыми для всех при «культе» третируемых лиц, тем и идей, порой, возможно, в недосягаемой и для времен культа степени. Такие факты чреваты еще более опасными последствиями. При социализме как охранительные меры они как бы имели еще кое-какое общественное содержание. В современных условиях такие тлетворные усердия могут быть лишь выражением распада, разложения, загнивания... Вот так, не только радикальное ослабление, но даже и кажущийся полный распад советских запретов, не превратились в органическую циркуляцию культурного наследия. Произведения даже широко признанных авторов все еще остаются недоступными современному читателю. Как и в дни их появления, местом обитания татарской культуры XIX в. остаются древние рукописи, куда не могут (да и если бы и могли, не хотят) проникать современные читатели, исследователи и досужие любопытные. Ни одна каторга, ни при каком режиме, никогда, видимо, не была так недосягаема, охранялась так заинтересованно и бдительно, как вероятность попадания — выхода материалов за пределы этих рукописей. Впрочем, и такой небывалый успех не смог освободить и нигилизм от необходимости, то и дело, проявить некую «уступчивость»: открыть клапаны, дать отдушину. Так, в 1960 г., к столетию кончины поэта, наконец, появляется небольшой сборник эротических стихов Г.Кандалыя.1 В 1973 г. состоялась защита еще одной диссертации (А.Шариповым) о творчестве Г.Утыз-Имяни. В Уфе в 1979 г. было издано подготовленное в Казани исследование С.Х.Хафизова «XIX йез татар прозасы» («Татарская проза XIX века»).2 Введением в этот раздел литературоведения богатого свежего материала из почти забытых изданий 1890—1905 годов, эта книга как бы стала прологом появившегося в 1985 г. тома истории татарской литературы

1 Кандалый Г. Шигырьлер / Тезучеларе Х.Госман Ьвм Ж,.Алмаз.—Казан : Татарстан китап нешрияты, 1960,

* Хафизов Сэгыйдулла. «XIX йез татар прозасы».—Уфа, 1979.—80 с.

XIX в.1 К 150-летию К.Насыри (в 1975 г.) был подготовлен и выпущен первый за советское врмея двухтомник писателя. Заметным явлением в культурной жизни стало издание подготовленных М.Усмановым избранных сочинений М.Акмуллы (1981) и Г.Кандалыя (1988), А.Шариповым — избранных произведений Г.Утыз-Имяни (1986) и Р.Даутовым — избранных произведений З.Бигиева (1991). Несмотря на неполноту, они представляют большую ценность своей уникальностью как справочные издания. Однако этим их уникальность и исчерпывается. Из-за доминирования в жизни укоренившегося умертвляющего, нигилистического, бюрократического отношения к наследию, издания не стали возрождением авторов и их произведений, не имели полноценного отражения в культурной жизни народа. Несмотря на их кардинальное культурное и эстетическое содержание, в сущности, ими пользуются крайне узкий круг людей — студенты-филологи да специалисты-литературоведы... Такое, только такое отношение потребно и надобно тоталитаризму, имперским интересам и их порождениям, лишь пестрым окрашиванием подновляемым модернизированным вариациям. Отчужденные от народных и национальных гуманитарных, истинно демократичных воззрений, с вожделением ориентировавшиеся исключительно на иллюзорные и примитивные приманки номенклатуры вырождающиеся интеллектуалы, кадры да и поддакивающая им инертная среда — современная общественность, в результате почти вековой муштры, наглухо «запрограммированы» лишь автоматически, как роботы, отвергать все, что не совместимо с номенклатурной бездуховностью.

С начала 70-х годов по долгу службы мы были привлечены к разработке отдельных проблем татарской литературы Х1Хв. За прошедшие годы нам удалось осуществить следующие работы: составление для внутреннего пользования аннотированного указателя биографий, включенных в напечатанные тома «Асар»а Р.Фахрутдинова; по XIX веку участие в подготовке произведений К.Насыри для двухтомника: авторский вариант «Абугалисины», пропущенные части

1 Татар эдэбияты тарихы. Алты томда. II том. XIX йез.—Казан, 1985.— 576 б.

«Камарджан и Гульрух»; извлечены из полузабытья и возвращены к новой активной жизни в литературе ряд новых произведений писателя («Тэрбия китабы» — «Книга о воспитании»; очерк «Сагид» и др.; позже, для «Антологии татарской поэзии», из рукописного наследия писателя, образцов его неизвестных стихотворений); активные поиски новых имен и забытых произведений из рукописного наследия и в старинных изданиях: даже 4—5 остающихся в забвении произведений единственно сносно исследованного Г.Утыз-Имяни; возвращены в литературу имена таких крупных деятелей культуры века, как Т.Ялчыгул, Р. Амир-хан, М-Г.Махмудов, Л.Галиуллин; М.Юмачиков, Г.Махмудов (Петропавловский), Ш.Ибрагимов, М.Мостафа, Ш.Рахма-туллин и др.; по старинным изданиям и из рукописного наследия были извлечены имена и произведения таких значительных поэтов, как Ахметбик, Г.Габделманнан, Г.Тугалбаи, М.Габдерашид, М.Наласави, Г. (Аль) Мухаммедов, Бахави, Г.Халитов, Б.Ваисев, Мухаммедсадыйк и др. (Библиографические сведения по всем этим материалам приводятся в приложении).

В увидевшем свет в 1985 г. II томе «Истории татарской литературы», посвященном литературе XIX века, из 25 разделов 12 написаны нами. В них многие из этих новых материалов были вставлены на свое место в историческом ходе литературного процесса. Значительные из них были включены в антологию1 и энциклопедический словарь2. Они позволили более аргументированно обосновать предложенную нами новую концепцию истории татарской литературы XIX века.

Проявление целенаправленного интереса к литературному наследию прошлого (да и вообще к прошлому, истории) и в современной татарской действительности остается самой неблагодарной работой. Видимо, вся общественность, ее аппаратно-бюрократические и интеллектуальные кадры, в особенности, может уже слегка скрытно, все еще пребывают в недавней, негативно запрограммированной, форме,

1 Татар поэзия антологиясе. I том.—Казан, 1992.—544 б.

2 Энциклопедический словарь Татарстана.—Казань, 1999.

нацеленной на неприятие, отвержение традиций, основ своего культурного наследия. Внедрение в эту среду даже самых незначительных, малых крох положительного содержания сопряжены несоразмерными, практически, обреченными трудностями. Поэтому даже те незначительные, лишь случайно сохранившиеся от уничтожения крохи рукописного наследия все еще лежат нетронутой целиной. Представителям каждого Поколения, по личному или должностному увлечению, приходится приближаться к этой, как бы запретной зоне, гаге или иначе, заново пробиваться. Следы былых первопроходцев не складываются в некую колею. Даже эти жалкие остатки наследия сохраняют свою первозданную неизвестность. В условиях беспредела всегда, правда, вокруг пасутся легионы (поставленные на «кормление») ревнителей режима «неприятия», призрачные лжеисследователи. Их назначение (и вклад) — дополнительной искусственной мешаниной превратить этот табуированный объект если не в мерзкопакостный бедлам, то в некий головокружительный, умопомрачительный хаос, арену инсценированного разгула некоего чужеродного и неукротимого иррационализма. В такой обстановке нами был привлечен в научный оборот перечисленный комплекс забытых или даже вовсе неизвестных ранее произведений и авторов. Главное затруднение — не в деле их выявления или систематизации, как бывает'при нормально-цивилизованных условиях, а в деле внедрения выявленного материала в печать, в жизнь, в культуру. Везде, в органах печати, научных кругах и со стороны как администрации, так и общественности, главенствует, скорее, всенепременное неприятие, неприязнь, враждебность, активная отчужденность. Если удалось достигнуть кое-каких результатов, то лишь исключительно благодаря, в первую очередь, некоторой благоприятности исторического момента и терпеливого, упрямого выжидания и оперативного использования конъкжтурных возможностей, то и дело возникающих в результате охватившего страну в эти годы глубоко кризиса.

Планировали в многотомник татарского фольклора включить том дастаноЕ (эпоса) в 1984 г. Материала не хватает.

Тут я предложил «Бюз джигит» («Непорочный Юноша») Ба-хави и «Гариб и Шахсаням» М.Юмачикова и «Чуру-батыр». Чтобы не сорвать план издания, вынуждены были включить и эти новые материалы. В 1986 г. «солидные товарищи» готовили к переизданию «Антологию татарской поэзии» 1956 года. После острой критики подобранного дополнительного материала за крайнюю неадекватность предмету, по требованию времени, согласились на некоторые изменения. За крайне ограниченный, трехмесячный ультимативный срок, за счет ранее подготовленного материала, с Антология...» нами подверглась коренному обновлению. В раздел XIX в. были включены более двух десятков, в основном, ранее неизвестных поэтов. Материалы по творчеству известных поэтов были несопоставимо расширены и обновлены. Сколько бы ни старались недоброхоты, после многолетней задержки, видимо, в связи с переработкой, в 1992 г. обновленная с Антология...» все же увидела свет... Новые обобщения в оценке литературной критики всенепременно встречает подобное же необоснованное единодушное неприятие. Подготовленные материалы по истории татарской литературы XIX в. были написаны мною и попали в книгу лишь по воле случая. К моменту оформления книги руководитель тома профессор М.Х.Гайнуллин, преклонного возраста, был серьезно болен. Лишь два-три раздела и биографические очерки — наши плановые работы. Большинство же из 12 разделов, представленных в томе, — ранее составленные нами анализы произведений. Они были в срочном порядке отредактированы и предложены редакции в ходе подготовки тома, к производству. Правда, и такие вкрапления новых элементов в литературные стандарты режима воспринимаются безынициативной общественностью лишь как подновление бутафории.

Изменения декора и бутафорий не могут существенно подновить содержание вечнозеленого в Российской империи опричничьего режима. Это так же непосильно годам перестройки, как и времени перехода к насквозь криминализированным рыночным отношениям.

Попытка издания первого, единственного на новой графике, более представительного (в 20—25 п.л.) собрания со-

чинений наиболее яркого и плодотворно работавшего классика татарской литературы Фатыха Карими, подготовленного нами к 120-летию со дня рождения (в 1990 г.), несмотря на повторное новое специальное постановление правительства республики, не смогло появиться и к стодвадцатипя-тилетию. Добились издания книги лишь в 1996 г., и то в заметно урезанном виде. Через подобную же мороку прошла попытка ознакомления современного читателя даже с «миниатюрными» образцами творчества Т.Ялчыгулова (в 2,5 листа) — книжечка увидела свет в 1998 г. в издательстве при религиозном управлении (издательство «Иман»). Такова далеко не культурная реальность литературно-интеллектуального бытия татарского народа. Литературная макулатура «всегда и всенепременно встречает на своем пути исключительно зеленую улицу» и обязательные поощрения. В то время, как государственно-административные силы, правительственные, общественно-интеллектуальные кадры, издательские и коммуникативные структуры как бы подняты на битву, в атаку против целесообразной содержательной пульсации своей, кровной, литературы. Это не результат материальной необеспеченности, не отражение общественного безучастия, безразличия, индифферентности народа к этой области своего бытия. Скорее наоборот, реакция на необыкновенное, неординарное значение (в исторической жизни народа) и активность литературы, которая, в силу исторических причин, совмещает, как бы растворив в себе, и философию, и науку, и искусствознание, политические и социальное учения в их функциональной форме. Поэтому литература играла и играет в жизни татарского народа, как уже отметили, неординарную, исключительно активную роль, выходит на передовую линию в формировании и исторической судьбы, и духовной жизни, и идеологического лица народа как этнической общности. Искусственно вводимая и насаждаемая тоталитаризмом (как раньше самодержавием), ныне уже всеохватно владычествующая монопольная официозная литература выступает антиподом такой активизированной национальной литературы. Как видим, и с этой стороны на не ручную, .с точки зрения тоталитаризма (и

самодержавия), «неудобную» литературу идет такое же наступательное давление. Довольно четко рассматриваются истоки, цели и предназначения всего вышеизложенного противостояния естественной научно (логически) выдержанной нормальной пульсации литературной жизни. Усердия тоталитаризма (и пользующихся им сил) ведут (и привели) к единосущему финишу: к выхолащиванию содержательности (видовой сущности) литературы, что оборачивается подменой ее неким суррогатом, эрзацем, которому не дозволяется выход за пределы расхожих общенавязанных идей, приспособленных к скрытным целям тоталитаризма.

Вековечное застойное отношение, безразличие к культурному наследию, со временем превращается в закостенелую традицию как в общественности, так и у культуроведческих кадров. Татарский народ, татарская культура принуждены пробиваться в грядущее, неся груз вот такой антиобщественной, антикультурной «запрограммированности». Вот почему даже оставшиеся от тотального истребления крохи наследия до сих пор не паспортизованы, лежат незатребованные, как бы в ожидании новых катаклизмов и пожарищ, чтоб уже полностью сойти на нет, превратившись в прах.

2. ОБЩЕСТВЕННОЕ ДВИЖЕНИЕ И ТАТАРСКАЯ ЛИТЕРАТУРА XIX ВЕКА

2.1. Абызовское движение. Первичные ориентиры реализма — злободневность и непримиримость как действенный рычаг обновления. Татарская литература первых трех четвертей XIX в. третировалась еще в дореволюционном — джадидском — литературоведении как исключительно средневековое замшелое кадимистское, а в советское время и вовсе антисоциальное, как феодально-клерикальное, отжившее, тлетворное, махрово-консервативное застойное явление. И та, и эта оценка предлагается как аксиома, никогда не подтверждается квалифицированным идейно-эстетическим анализом литературных материалов тех лет.

Уже простое сопоставление еще с почти анонимной и почти безгласной литературой XVIII века показывает небывалый подъем и исключительную напряженную активность литературного процесса у татар в XIX. Пафос этого оживления, накала и необыкновенного подъема явственно направлен не на утверждение и отстаивание, а на порицание и коренное реформирование существующего бытия, как средневековья. Все известные авторы и все вышеперечисленные нововведенные материалы литературного наследия XIX века, скорее, связаны с бурными протестами и бунтарскими выходками активных молодых сил. Исследователи умышленно никогда не хотели обращать соответствующего внимания на эту сторону, на эту особенность проблемы. Литературные факты, произведения рассматривались всегда почти как суверенные, самодовлеющие явления, в полном отрыве от породивших их конкретных исторических реалий. Вся историчность подобных суждений сводилась к соотнесению фактов (и авторов) исключительно какой-то абстрактной (многовековой) закостенелой, неизменной, безэтапной общественно-экономической формации. История подменялась безжизненной схемой.

В 1985 г. вышел из печати коллективный труд — II том «Истории татарской литературы» (XIX век) на татарском языке объемом около 40 печатных листов. В отличие от обзоров предшественников, в написанных нами разделах мы обратили серьезное внимание на выявление конкретной связи литературных явлений с исторической действительностью, явлениями жизни, конкретными общественными и социальными движениями и сдвигами в общественной жизни своего времени. Оказалось, что ведущие литературные тенденции первой половины века и творчество всех крупных писателей, их произведения были тесно связаны формирующимся в это время широким общественно-культурным движением, которое проглядели и историки. Эти связи, их культурно-исторические ориентиры, по сравнению с другими этапами, выступают доминантой наиболее активной части литературы этого периода. Это было обусловлено историческим своеобразием времени.

Годы пугачевского движения оставили глубокий след в истории татарского народа. Завершился многовековой этап почти бесперерывной вооруженной борьбы в национально-освободительном движении народа. Крушение обособленного замкнутого хозяйствования, неумолимое вовлечение в единые всеуглубляющиеся рыночные отношения страны, стремление народов к национальной самостоятельности постепенно переносились на хозяйственные и культурно-идеологические рельсы. Новые серьезные сдвиги в предназначении литературы в народной жизни перемещают ее на новые, передовые рубежи.. В татарской литературе этот сдвиг, на рубеже XIX в., принимает форму глубокого слияния ее с общественными движениями своего времени.

В обновляющихся взаимоотношениях на передний план выдвигается борьба за ведущие в тогдашнем татарском обществе интеллектуальные силы (мусульманское духовенство). Чтобы подтолкнуть их в большей мере к сотрудничеству с собой и держать под своим неусыпным административно-полицейским контролем, самодержавие в 17139 г. создает так называемое Оренбургское мусульманское духовное управление — Духовное собрание — с местопребыванием в Уфе. Все мусульманские приходы и их обслуживающее духовенство передается в ведение этого Духовного собрания. Отныне каждый желающий получить приход клерикал, имея соответствующие решение (согласие — «приговор») приходской общины и направление от уездного полицейского правления, должны были пройти; при Духовном собрании в Уфе процедуру некоего экзамена и получить удостоверение этого органа о назначении его священником («указ»). Прошедшие экзамен духовные лица назывались «указными муллами». Такая бюрократизация корпуса духовенства сталкивается с единодушным глухим сопротивлением мусульманской общины и духовенства. В отличие от указных мулл, безуказные пастыри возвращают себе стариное полузабытое название интеллектуалов «абыз», называют себя «абыз-агаями» («дядьками-абыза-ми»). Накал противостояния и столкновений с Духовным собранием и его покровителями, власть придержащими,

очень скоро выдвинул и страстных теоретиков и яростных «трубадуров» абызовского движения. Видимо, одним из первых из Нижнего Прикамья подал голос Таджетдин Ял-чыгул (1768—1838). В 1795 году он составляет книгу комментариев на суфийско-дидактическое стихотворное сочинение Аллахьяра-суфи (ок. 1630—1723) «Себател-Гаж,изин» («Стойкость слабых»). Азтор ратует за неукоснительный аскетизм, преданность исключительно духовному идеалу. И, ссылаясь на. поступки, повадки былых общепризнанных знаменитых правоверных старцев, святых шейхов, ополчается против сношений, контактов духовных лиц с власть придержащими. Книга Т.Ялчыгулова снискала необыкновенную популярность, стала «народной книгой» XIX в. С середины XIX в. (до революции 1917 г.) выдержала почти полсотни изданий, установив рекорд.

В противовес к притворным «экзаменам» Духовного собрания, неистовый Габденнасир Курсави (1776—1812) из-под Казани, выдвигаясь е; лидеры абыз-агаевского движения, принимается за разработку освященных традицией «безошибочных» и разумных» рационализированных теоретических основ для неофициозных, «истинно правоверных» мусульман. Он стал наиболее смелым ранним рационалистом-реформатором исламского правоведения (шариата). Он начисто выметает асе многочисленные схоластические труды последних веков по фикху (шариату) и провозглашает возврат исключительно к «Корану» и сунне, к первоисто-кам шариата.

Имя Г.Курсави на всем протяжении XIX в. осталось глашатаем коренной перестройки, смелого обновления народного менталитета. Его труды стали вдохновляющей теоретической: и методологической базой не только для многочисленных его учеников и ближайших последователей. Они служили путеводной звездой и для таких последующих реформаторов, как Ш.Марджани (1818—1889), Р.Фахрутдинов (1860—19361, Г.Баруди (1859—1921), М.Бигиев (1873—1949) и др.

Мощью протеста среди низовых слоев духовенства абызов-ское движение подняло растревоженную литературу на высокую орбиту. Происходит сращивание общественно-исто-

рического движения с передовой частью литературы. Такая литература, как и само абызовское волнение, принимает массовую форму и фактически превращается в мощное обновляющее движение в общелитературном масштабе. С начала века до середины 30-х гг. поступательное движение всей прогрессивной татарской литературы идет под знаком абызовского движения. Все крупные, наиболее значительные достижения литературы идут именно в рамках этого движения. Бытующее в литературоведении абсолютное игнорирование этой сущностной грани литературы первой трети XIX в. ведет к практическому выхолащиванию содержания этой литературы. Этим объясняется существующий разнобой в определении и характеристике этой литературы: «мэрсияче шагыйрьлэр» (поэты поминальной литературы — творцы поэтических некрологов); «суфи шагыйрьлэр» (суфийские поэты); «дини-дидактик эдэбият» (религиозно-дидактическая литература) и т.п. Вся татарская дореалисти-ческая литература, по традициям джадидов и тоталитарно-коммунистической идеологии, до сих пор относится к «средневековой литературе». В лучшем случае, в последние, «перестроечные» и «реформные» (без реформ) годы ее могут назвать «литературой у порога обновления». Такие определения не освещают сущность этой литературы, а затемняют. Только соотнесение и увязка с фактами общественного (исторического) движения того времени выявляет идейно-тематическую (предметную) фактуру этой литературы. Именно отсюда исходит ее борцовский боевой настрой, ее восходящее наступательное развитие, которые не может отрицать всякий мало-мальски знакомый с этой литературой. Благодаря принадлежности к такому движению, эта литература ориентирована на все историческо-эстетические достижения своего народа в прошлом, до введения Духовного управления, на культурно-этнографические народные традиции. Именно благодаря такой нацеленности на традиции, обновление этой литературы идет не за счет выброса устоявшихся традиций (и таким традициям она сообщает свое новое наполнение, оживление), а за счет выхода на передовые рубежи современной жизни, современного

общественного движения. Это сближение с современной историей, злободневностью делает ее как бы моментом в переходе к реалистической литературе.

Наиболее ярким представителем первой волны абызов-ского движения в литературе был Габдерахим Утыз-Имяни (1754—1834) — поэт, педагог, археограф, автор многочисленных трактатов, филолог, активный общественный деятель. Несмотря на исключительно деятельный его вклад в активизацию и актуализацию литературы и культурной жизни народа, несмотря на его неординарную общественную активность, впоследствии вся жизнь и биография его были сфальсифицированы до неузнаваемости. Полумифические сведения о родителях, о родине, о жизненном пути сопровождаются бесконечными бездоказательными оговорками. Совершенно отсутствуют материалы как для утверждения, так и для отрицания этих оговорок. В то же время эти оговорки не выходят за рамки фольклорно-ли-тературного штампа. Возможно, проявленное в молодые годы в результате неуемности характера слишком большое (заметное) участие в пугачевских событиях, широко развернувшихся в восточных районах современной Республики Татарстан (ведь ему тогда было уже 19—20 лет, и он жил в эпицентре движения), пришлось «заметать следы» в своей подлинной биографии. От возможных гонений, какой-то расплаты, он укрылся в бурсах далекого Оренбуржья, Каргалах. Радикальная позиция в национально-освободительном движении заставляет его и оттуда сняться и притаиться на долгие годы в глубинах далекой Средней Азии, Туркестана и Афганистана. Исколесив Бухару, Фергану, Северный Афганистан через 10—15 лет, он решился возвратиться на родину. Как шатки различные показания биографов, можно проследить по дате возвращения. В учебнике, хрестоматии «Борынгы татар эдэбияты» («Древняя татарская литература, 1963 г., с.534), сообщается, что в 1796 г. он отправился в Афганистан. После путешествия в Балхе, Герате, Кабуле вновь вернулся в Бухару. Прожив там 9—10 лет (значит в 1805—1806 г.), решил вернуться на родину. Во время возвращения из Бухары, в местности

«Кавертач» в Балхе (т.е. в Афганистане) в 1798 г. умерла жена. В «Татар эдэбияты тар их ы» («История татарской литературы. Средневековый период», т. I, 1984 г., с.431) счет упрощается: в 1798 г. возвращается в Бухару и, недолго прожив там, в том же году отправился на родину. Ни первое, и ни второе утверждение, конечно, не подкрепляются никакими достоверными источниками, держатся лишь на расхожих преданиях. Одно бесспорно: он появляется на родине где-то в преддверии или в первые годы XIX в. Почти все его известные поэтические произведения были созданы после возвращения, т.е. в XIX в., и как наиболее действенные порождения вышеотмечеиного движения абызов, насыщены исключительно сугубо актуализированными мотивами этого движения. Однако в советском татарском литературоведении утвердилась несостоятельная устойчивая традиция безоговорочного причисления поэта к деятелям татарской литературы XVIII в. Такое смещение во времени не имеет ничего общего с каким-либо наукообразием. Просто в начале ЗО-з: гг. возник вопрос о составлении истории татарской литературы для школьных курсов. В 20-х гг. был заново открыт яркий крупный поэт XVII в. Мауля Кулый. XIX в. могли представлять такие оригинальные поэты, как Г.Кандалый и М.Акмулла. Нельзя было оставить литературно «беззвучный» XVIII в. без яркого поэтического образца. Поскольку соразмерного вышеперечисленным поэтам творца в этом многошумном веке не «обнаружили», незаслуженную честь оказали довольно традиционному плодовитому Г.Утыз-Имяни, чему способствовала и загадочная запутанность его биографии. Его произведения, созданные в XIX в. были объявлены образцами дидактичной «древней татарской литературы», созданиями «затемненного» XVIII в. Усилия специалистов по древнетатарской литературе, «научных» исследователей нацелены исключительно на внедрение этого «неудобного» и для своего времени человека и литературу XVIII в. Никаких фактов, отсутствие достоверности, верность заветам и идеям, унаследованным от «благоверных» 30-х гг. Вот такая антинаучная традиция стала глухой стеной против

включения монографической главы о творчестве поэта Г.У-тыз-Имяни в «Историю литературы XIX в.» в 1985 г. И все же, из обзора литературного движения не сумели вычеркнуть имя поэта. Так, произведения Г.Утыз-Имяни, правда, в заметно урезанном виде, впервые в истории татарской литературы, пробив брешь, промелькнули в числе произведений периода, к которому они и относятся, — в литературе XIX в.

История страны вступила в полосу существенной активизации жизни. Замечается процесс как бы спонтанной ломки, кризиса старинного уклада. Кризиса обновляющего, созидающего. В минувших, ставших уже преданием, веках вооруженного отстаивания самобытной жизни народа, бесспорно, функционировала в общественной жизни некая самопроизвольно возрождающаяся после очередного, как всегда сокрушительного, поражения система восстановления сил регулирования пульса жизни общественности в тех непростых условиях. Та же неординарность времени сохранила и активизировала и эту систему-невидимку. В биографиях Т.Ялчыгула, Г.Утыз-Имяни ярко запечатлелись метки функционирования этой системы.

По пути на родину Утыз-Имяни сделал остановку в Уфимской провинции, в современном Даулекановском районе, где, видимо, он был вовлечен на стезю, требующую еще большего затемнения его биографии. После насильственного крещения в 1740—1750 гг., немалое число ново-крещенных татар сохранили втайне верность исламу. Еще в «Соборное уложение» (1649 г.) был включен закон о смертной казни за проповедь ислама среди представителей иного вероисповедания. Во время кампаний насильственных крещений в XVIII в., во время правления Петра, Анны Ивановны и Елизаветы Петровны, этот закон вновь и вновь публично провозглашается, возобновляется. Новокрещен-ные тайно исповедующие ислам, всегда чувствовали острую нужду в мусульманском вероучителе. Время повального крушения стариных устоев обострило и эту проблему, или до этих сотрясений уже сложилась такая традиция. На рубеже XVIII—XIX веков, в феерических биографиях

Т.Ялчыгула, Г.Утыз-Имяни просвечивает вероятность их проповеднической деятельности среди исповедующих ислам крещеных татар. За такой рискованный труд в виде гарантии материального обеспечения их семей на случай провала, в дальних регионах наделяли их земельными угодьями. (Для обоснования их права на такой надел, создавались мифические версии их биографий. Легенда так объясняет подобное приобретение, например, Г.Утыз-Имяни. По пути из Средней Азии где-то в Предуралье (в современном Дав-лекановском районе Башкирии) он познакомился с богатым башкирцем-старшиной, который, будто бы, недавно потерял взрослого сына по имени Габдрахим, очень похожего на Утыз-Имяни. Потрясенный, вернее, умиротворенный, сходством старик усыновил Габдрахима Утыз-Имяни и безвозмездно передал ему в полную собственность земельные угодия сына. Некоторые отпрыски многодетного Г.Утыз-Имяни, владельца этих наделов, стали позже жителями селения Мряс Давлекановского района.) В творчестве Г.Утыз-Имяни есть стихотворный рассказ о его богословских дебатах с крещеным монотеистом Гришей... Неуемного Г.Утыз-Имяни хватало на все. Однако его поэтическое наследие, в первую очередь, насквозь насыщено мотивами движения абызов. Он был наиболее крупным и ярким представителем литературы этой начальной, первой, волны движения абызов. И вышеупомянутые фальсификации его биографии представляют его коллегой наиболее типичного энтузиаста начала XIX в. Т.Ялчыгулова, представителем татарского общественного и культурного движения именно начала и первой трети XIX в.

2.2. Отражение амплитуды абызовского движения в прогрессивной литературе. Просвещенческие порывы и мотивы спаянности абызов в литературе 20—30-х гг. XIX века. Ко времени литературного выступления Г.Утыз-Имя-ни властям удалось, в основном, укомплектовать татарские приходы готовыми верно служить скрытным целям царизма неразборчивыми в вопросах чести и общественного долга властолюбивыми полуграмотными указными муллами. Несогласные на примирение с Духовным собранием абызы ад-

министративнс» отстранялись от своих приходов, а иные даже были осуждены и заключены в тюрьмы. В стихотворении: «Гаварифез-зпман» («Просвещенцы нашего времени») У.Имяни обрушивается с разгромными разоблачениями на таких мулл. Возмущается, что подонки толпы намотали на головы чалмы, вызубрили, без осознания, фразы ритуала и лицемерно чешут языки о благочестии, плодят саму мерзость. Подобные же мысли с такой же горячностью излагал в большом стихотворении, написанном и на персидском языке «Сайфес-сарим» («Острый меч») и в садже (белом стихе) «Нэшрет тзкьриб» («Нагнетание сродства»), напечатанном в 1845 г. в книге «Рисалэи меЬиммэ» («О знамении времени»). Царизм (государство), опираясь на поддержку указных мулл, очень быстро (уже к двадцатым годам) сметает абызов с их престижной иозиции — с постов вероучителей народа. Этот разгон и рассеивание в первоначальном всплеске, вносит в ряды абызов брожение и сумятицу. Воодушевленные первоначальным размахом, накалом и масштабом движения, многочисленные временные попутчики, неизбежные в таких массовых движениях «рыцари удачи», не только не ударились в бега, но с таким же воодушевлением начали бесцеремонные атаки на своих бывших вожаков-абызов. Этот распад принимает особенно внушительный размах в окружении таких «неистовых» вожаков движения, как Г.Курсави, Г.Утыз-Имяни. Предельно возмущенный Г.Курсави покинул родину, под предюгом паломничества, уехал на Ближний Восток и погиб в Турции от чумы (1812 г.). И Г.Утыз-Имяни оказался в устрашающей изоляции. Многочисленные ученики и последователи покинули его. В стихотворении «Эл-карз микраз-м-мзхэббэт» («Долги — ножницы благосклонностей») рассказывает, как один из верных учеников перед праздной публикой кощунственно оскорбил его, обозвав орудием зла, сказав, что из-за него, будто, безвинно страдают все мусульмане. Даже такие оскорбления были еще лишь цветками. Дело дошло до его заточения. Известны 4—5 стихотворений, созданных им в заключении. Пожилой поэт после освобождения, видимо, отходит от общественной борьбы и всю свою непреоборимую энергию направляет на

сугубо мирную культурно-просветительную работу. Создает школы, погружается в педагогическую работу. Составляет критический текст памятника древнетатарской литературы — «Кыссаи Юсуф» Кул Гали, который был издан в 1839 г. по подготовленному им тексту, составляет критический текст книги Аллахияра суфи «Себэтель гаж,изин», рукописно размножает капитальные труды средневековых знаменитостей. Такая невиданная вспышка культурного возрождения под влиянием абызовского движения накладывает глубокий отпечаток и на творчество писателей, непосредстрен-но не связаных с абызовским движением. Заметный обновленческий порыв, отход от архаизмов, существенная модернизация литературы и в их творческих исканиях становится знамением времени. В Центральном государственном историческом архиве в Петербурге нами был обрару-жен блокнот со стихами некоего Ахметбика. Стихи датированы первыми годами XIX в. Его стихотворение о прощании с месяцем поста «Алвидаг» приобретает такую популярность, что до сих пор живет как. почти ритуальное песнопение, исполняемое в мечетях в последние дни месяца рамазана. Стихотворение о легендарном родоначальнике суфийского движения Вайсе из Йемена — «Вайс-л-Ка-рани» — тоже, став песней, не исчезает из памяти народной до настоящего времени. И другие некоторые стихотворения из блокнота изумляют своим поэтическим совершенством и своей созвучностью даже современным эстетическим запросам. И такое совершенство не было единичным случаем. Многие строфы вышедшей в те же годы стихотворной книжечки «Вакты сахар» («Перед рассветом») в поэтических деталях, лексико-ритмическом совершенстве ничем не отличаются от современном стиховой культуры.

В условиях всемирного победного поступа реакции 10-х гг. XIX в., в рамках Священного союза, после крупной победы в наполеоновских войнах, и, с другой стороны, разворачивания восстаний офицеров в Испании, карбонариев в Италии, декабристского движения в России, и в татарской общественности назревает новое серьезное выступление абызов. Вторая волна абызовского движения в 1815—

1825 гг. выдвигает целью изъятие из ведения «Духовного собрания» и «указных мулл» (приходских священников) дела народного просвещения. Консолидация абызов нового поколения яснее проявляется в движении за светское образование. Как всегда в таких случаях, чтобы сбить темп движения, в это дело внедряются разлагатели. Во второй половине 10-х гг. появляется 5—6 проектов создания для татар Восточного училища — среднего светского учебного заведения по образцу, структуре и программе русских главных народных училищ. По крайней мере, два из них исходят от враждебных абызам муфтия Хусаинова и Магницкого. Ибрагимом Халфиным и его учениками развертывается активная упорная работа по переводу с русского языка учебников для таких училищ. Делаются попытки создания обновленных татарских школ, без всякого подражания и следования каким-либо образцам. Большой переполох вызвало создание такой школы татарами в Чистополе в 1820 г. Они же (Сейдбурханов и др.) заказали учебники у Халфина. Чиновники Казанского учебного округа, послав специальную комиссию, в первый же год ее деятельности, спешили закрыть эту школу, под предлогом несоответствия помещений школы требованиям санитарии и гигиены. Учредителей и педагогов перессорили. Некоторые мотивы столкновений вокруг этой школы тут же нашли отражение и в литературе. Нами был обнаружен и введен в научный оборот литературный памятник — стихотворное произведение, в сатирическом ключе отображающее злоключения этой Чистопольской школы на этапе ее возникновения. Вновь резко обостряются до открытых столкновений взаимоотношения между абызами и «указными муллами». Как и в первой волне движения, литература тут же превращается в «наступательное оружие» этого столкновения. Превосходная эпиграмма на дружка руководителя Духовного собрания, имама первой Казанской мечети И.Худжашу, составленное из эпиграмматических строф, сатирическое стихотворение о закостенелом мулле села Наласа в Заказанье Фахрутдине Баязи-тове. (Оно является, видимо, совместным творением Шам-сутдина Кошкари и Мухамедамина Наласави. Они выступа-

ли с чтением стихов во всех мечетях окрестных сел.) Чтение с михрабов (амвона, кафедры) мечетей этих разящих стихов вызывает сильное общественное волненние. Стихотворение вызвало такую шумиху, что 12—13 указных мулл вынуждены были выступить с 800-строчным стихотворным опровержением. Оба произведения были обнаружены нами в хранилище Рукописного отделения Петербургского Института Востоковедения. Сатира была опубликована в «Антологии».

Восхождение абызовской литературы к новым идейным критериям четко наблюдается в творчестве одного из ведущих поэтов-классиков XIX в. — Абульманиха Каргалыя (1782—после 1833 г.). Его неординарное мастерство формируется на гребне именно этой волны абызовского движения. В творчестве А.Каргалыя абызовекая литература делает заметный уклон в направлении осмысления сущностных внутренних проблем движения. Раздавливаемое административно организованной военно-бюрократической силой государства и Духовного Управления, абызовское движение мечтает о строго организованном обособленном товариществе прогрессистов. В приливе второй волны эта проблема всплывает на поверхность и находит концентрированное выражение в творчестве А.Каргалыя. Абульмаиих Каргалый, выходец из Сеидовского посада Оренбуржья,, долго жил, учился, дотом и работал, в Бухаре. В 1816 г. он, как многообещающий молодой ученый, был назначен имамом (священником) и секретарем посольства Бухарского эмира в Турецки. После пятидесятидневного пребывания там по посольским делам он отправляется в хадж (паломничество) в Мекку. Оттуда, через Турцию, возвращается в родной Сеидоиский посад (Кар-галы). Несмотря на всеми признанное неординарное теологическое образование, он не поехал, как все абызы, за «указом» в Духовное собрание, не стал муллой, а занимался земледелием. В эти годы им были написаны стихотворные рассказы-притчи из жизни известных суфийских старцев. Десять таких стихотворных рассказов в 1845 г. были изданы отдельной книжечкой под названием «Тэрж,ема>и Хаж,и Эбел-мэних...» («Переводы Абульманиха-хаджи). «Переводами» он назвал свои произведения потому, что пользовался сюже-

тами прозаических арабоязычных источников. В рассказах он выступает с идеей сплочения абызов, объединив их в суфийские организации. Ему кажется, что во многих мусульманских странах санкционированная суфийская организация может стать для абызов готовой формой объединения, готовым орудием для успешной борьбы. Сам он в этом деле, кажется, дальше такой идейной подсказки не пошел. (Неизвестно о сплочении им вокруг себя «мюридов» — последователей.) И тематика «переводов» этим не ограничивается. А.Каргалый внутренне, подсознательно, уже одержим устремлениями к. активному познанию и переделке современной неблагополучной действительности. И это отражается не только в необыкновенном накале, напряженности остающихся в рамках традиций стихов. Нет, он и в тексте рассказов обрушивается яростными филиппиками против аморальных расползаний бытия. Так, в первом рассказе поэт обрушивается на удручающие пороки современников. В обществе, увязшем в эпохе первоначального накопления капитала, поэга коробит алчность, скопидомство, жадность, стяжательство состоятельных современников. Правда, никакой альтернативы он не в ид,ит, положительной программы действий против этих бедствий не намечает, но страстно проповедует настроение их неприятия, осуждения и призывает к традиционной благотворительности. Поэт приходит к осознанию страшной антиобщественной разрушительной силы капитала. Лаконично, но веско он отмечает тлетворную силу капитала. Существует реальная опасность, предвещает он, что сосредоточение двух грошей в одной руке уже может совратить все святое в человеке, начисто вытеснив веру из души. Второй рассказ — татарский вариант Самсона и Далилы. Зло при помощи сребролюбия и коварства, легко одолевает даже неординарную мощь Самсона. Третий рассказ, о гибели Сабийс-кого царства, о тон, что нравственная распущенность губит даже чудеснейшие общества... Так, от рассказа к рассказу, глубокофилософичными раздумьями подводит поэт своих читателей к кардинальным проблемам своего времени. С помощью описания фантастических событий и чудес воспевается всесилие знания. Жгуче ополчается автор против устра-

шающе распространяющихся пороков века: против беспросветной нищеты, голода, морального разложения. Однако все эти мотивы переносятся на предельно обобщенные материалы (сюжеты) священного предания. Вполне современная личностная окрашенность, страстность, правдивость и искренность поэтического чувства, легко разгадываемые параллели с самыми болевыми актуальными проблемами современности. Они придавали сюжетам преданий остросовременное звучание. А.Каргалый — поэт лирического склада. Среди, лишь по воле случая, дошедших до нас его немногочисленных стихов имеются и прекрасные образцы лирики того времени. Они оказывали серьезное влияние на формирование творческого почерка его современника и земляка Х.Салихова. Традиции его стихотворных рассказов были подхвачены и развиты Г.Кандалыем в его ранних стихотворных рассказах-притчах о суфийском старце Ибрахиме Адхаме.

Второй подъем абызовского движения был таким же краткосрочным, как и первый. Его постигла та же участь — к середине 20-х гг. оно, как и в первый раз, было разогнано. Часть активистов подверглась судебно-административ-ным преследованиям, часть рассеялась чтобы избежать неминуемого ареста или, разочаровавшись, не находя смысла в дальнейшем продолжении борьбы, подалась на чужбину. Ш.Кошкари, М.Наласави бежали в Египет. Даже престижная работа преподавателями в университете Аль-Азхар не спасла их. Глубоко разочарованные, они безвременно скончались на чужбине (1832—1833 гг.).

Но и пребывание на родине не спасало от мучительного прозябания. Так, А.Каргалый почти десятилетие бился, все дальше и дальше отступая в литературное мелкотемье, ото-шель от активного творчества. Удрученный таким положением, он, под предлогом нового паломничества, покинул после 1833 г. родину. Дальнейшая его судьба неизвестна.

В середине 30-х годов имела место еще одна вспышка абызовского движения, опять среди сельских грамотеев, уже даже «декорированных» «указами». Опять конфликт с Духовным Управлением. Лишение «указов» — изгнание из приходов. Отходные замыкающие импульсы. Нет, кажется,

новых, броских, новых боевых идей. Характерная живучая приверженность традициям, кажется, лишь немудреная ностальгическая попытка возрождения былых поэтических высот в чем-то сближает с предыдущими этапами. Импульсивные идеи о суфийской организации. Однако, как бы заслоняясь литературой, именно на этой волне «абызовская» суфийская поэзия достигает наивысшей раскованности и силы. Вернее, борьба переносится на литературную почву, что выдвинуло такие колоритные фигуры выразителей этого этапа XIX в., как Х.Салихов, Г.Кандалый, Ш.Заки. Отсюда боевой накал их творчества.

Хибатулла Салихов (1794—1867) учился и прожил в Кар-галах (Сеидовском посаде) под Оренбургом. Занимался и суфийской практикой. Как и у всех татарских авторов, у него стандартная судьба: и в свое время, и позже — никогда нигде никто не занимался сбором, сохранением и систематизацией его творческого наследия. И писавшие обзоры для истории литературы исследователи, не имея ни традиций, ни навыков, ни спроса в этом, не имея на это ни настроя, ни времени, не смогли сдвинуть проблему сбора и систематизации его творчества с мертвой точки. Все же, ему, можно сказать, больше повезло. Еще при жизни (1856 г.) была опубликована его большая (200 страниц) стихотворная книга «Мэж,-мэгыль эдаб» («Собрание правил благочестия»), которая выдержала до 1917 г. около полутора десятков переизданий. Автор книги совмещает поэтическое изложение идеологических и организационных основ суфизма с непримиримой жгучей критикой социального надлома, морального разложения современного ему общества. Публицистическая конкретность, страстность, демократические идеалы, гуманизм делали его стихи новым действенным достижением в возрождении, обновлении литературы в XIX веке.

Именно на этой стадии социального разложения, затухания абызовского движения формируется, как ведущая тенденция, кардинальная демократизация литературы, по крайней мере, в ведущей ее поэтической части; популяризация поэзии за счет близости его к фольклорным истокам и традициям. Литература выявляет в направлении демокра-

тизации все новые и новые возможности, на базе которых на передовые рубежи литературы выдвигаются все новые и новые стилевые направления. Наметившееся в ранних формах еще в творчестве Т.Ялчыгулова, Ахметбика, А.Каргалыя стремление к популяризации литературы среди народных масс приближение ее к эстетическим запросам широкого круга читателей, в рамках классического стиха, в творчестве Х.Салихова как бы достигает предельных своих возможностей.

По иному пути пошел современник Х.Салихова, тоже не посторонний для суфизма мулла, талантливый поэт Г.Кан-далый (1797—1860). Он родился на левобережье Волги под Симбирском (Майнский р-н), учился в окрестных конфессиональных школах-медресе. В бурсацкие годы уже он присоединяется к абызовскому движению. Составляет остро сатирические разоблачительные стихотворения на «благоверных» своих наставников, («Бу иллэрдэ торып калсам» — «Если останусь жить в этих краях», «Мулла илэ абыстай» — «Мулла с женой»), из-за чего обычно недолго держался в учебных заведениях. Видимо в эти ранние годы он, как талантливый поэт, привлекался наставниками, абызами, к составлению стихотворных рассказов из жизни суфийских старцев («Поэма об Ибрагиме Адхаме»). Г.Кандалый уделяет пристальное внимание отражению влияния неудач абы-зов на общественное настроение и психологию широких слоев населения. Под влиянием спада абызовского движения он настраивает свою музу на развлекательные, отвлекающие абызов от тех серьезных проблем темы. За многовековое существование народ, во имя самосохранения и выживания, выработал в своем фольклоре и народной (лубочной) литературе приемы освобождения себя от гнетущих отрицательных эмоций — лицедейства, скоморошьи балагурства, карнавально-увеселительные травестирования серьезных тем, игры, сопровождаемые соответствующими куплетами. Бытовали подобные куплеты безотносительно к игровым действиям, в особенности, среди юношеско-бур-сацкой молодежи, куплеты на эротические темы. Г.Кандалый, очертя голову, устремляется в эти табуированные для

большой литературы пределы. В пику всемерной демократизации литературы, как бы предается полностью стихии этой, по традиционным представлениям «нескромной», сублитературы. Восприняв жанры, приемы и всю образно-стилевую систему балагурно-развлекательного полуфольклора, Г.Кандалый поднимает ее до уровня актуализированной высокой литературы. Близкий к разговорному язык, по-бытовому конкретные любовно-психологические конфликты, жизненно (социально) объективные образы и образно-стилевые средства, как бы совершили переворот в поэзии тех лет, сотрясая все устои серьезного классического стихового строя. Правда, литература тех лет не была способна и готова безоговорочно воспринимать и усвоить все эти новации в полном их объеме. В первых реакциях, скорее, не видели, уде находили в них различия от развлекательного полуфольклорного зубоскальства. Автор чутьем понимал высокое назначение этой своей новой поэзии, неотступно стоял на этом пути и, не зная ни усталости, ни утомления, работал по тиражированию и усовершенствованию подобных произведений. Через четверть века после смерти автора, в середине 80 гг., уже К.Насыри объявляет их .созданиями, наиболее полно отвечающими поэтическо-эстетическим запросам. Постсоветская мысль (правда, по случаю юбилея) уже готова даже усмотреть в произведениях поэта небывало яркую вспышку поэтического гения.

На другом, от абызовского, полюсе обновленческого движения идет радикальное обличение нового материала в традиционные формы, как увидим, при преднамеренной и искусственной разграниченности целевой и функциональной установок. Эта тенденция особенно ярко выступает в творчестве до последнего времени игнорируемого литературными кругам» Оренбургского поэта Гумера (аль) Муха-медова. Из наследия этого поэта до нас дошли, впервые нами выявленные и введенные в научный оборот две, на поверхностный взгляд, очень архаичные поэмы. Первая — «Жизнеописание (житие) благочинного муфтия Габдуссаля-ма» — поэтизированное одическое жизнеописание второго муфтия (182:5—1838 гг.) Габдуссаляма Габдурахимова, где вос-

певается деятельность и: восхождение к высокой духовной должности этого известного человека. Автор осмеливается предлагать литературе действительным (социально активным) идеальным героем столько лет усердно третируемый абызами персонаж — главу Духовного Собрания, муфтия. Это, видимо, было как бы попыткой водружения «знамени» победителей над кажущимся разрушенным литературным бастионом абызов. В то же время, обращение автора, к герою из современной реальной жизни, поспевание активного, реального, социально четко очерченного человека, изображение картин экономического оживления края:, мотивы реального просвещения и просвещенности были, в сущности, прогрессивными, определенно новаторскими моментами в литературе тех лет. Еще четче эти тенденции проявляются во втором его одическом произведении «Сефориамо шаЬ-задэ Александр» («Вояж царевича Александра:)). Летом 1837 г. престолонаследник Александр Николаевич, по случаю достижения им совершеннолетия, в сопровождении воспитателей В.А.Жуковского и К.И.Арсеньева, путешествовал по Уралу. 12.6.1837 г. он прибыл из Тобольска (через Челябинск, Миасс, Злотоуст) в Оренбург. Чтобы придать «экзотический местный» колорит этому важному для региона событию, воспевать и на татарском языке это неординарное событие, среди встречающих и сопровождающих по городу находился и татарский поэт Г.Мухамедов. Его описание пребывания царевича в Оренбурге, позже было преподнесено в дар царевичу и сохранилось до наших дней. В его описании впервые в татарской литературе появляются такие новации, как поэтическое отображение военного парада, балов, оркестра, танцев, сабантуя (народных игр). В картине с военного парада автор выражет восхищение армией, говорит о величии победы в войне 1812 г. Все эти исключительные и существенные новации и в этом произведении, до макушки, погружены в архаичные традиционные стереотипы и: одические формы. В произведениях Г.Мухамедова обновленческие порывы выставляются пока в их почти тупиковой обособленности от общелитературных прогрессивных традиций, обнажив их неорганичный, противоречивый характер.

В то же время это было и отражением того неоспоримого факта, что литература обездоленного народа, шествуя сквозь безмерные сложности и трудности, как по хляби, все же неуклонно следует в направлении модернизации, обновления.

Созданный неким Бахави в 1842 г. в г.Уфе «по стандарту» народных сказаний стихотворный любовно-романтический трагичный дастан «Кысса Бюз егет» («Сказание о непорочном юноше») как бы устремлен в весьма перспективную, но полярно противоположную сторону.

Дастан как бы предваряет возрождение читательского интереса к поэтичным фантастическим сказаниям Восточной литературы, буйно распространившимся в последней четверти века. Устойчивое внимание к фольклорным формам, приемам и традициям в остро кризисные годы не раз возникало раньше («Кыссаи Юсуф» «Чура батыр», «Тулек» было проявлением глубоко демократического настроя татарской литературы. Этот демократизм не вел к упрощению схематизации фольклора, ибо предназначался для несения вполне конкретной, значительной литературной нагрузки. Во второй половине XIX в. такая демократизация была главным средством привлечения широкого круга читателей к книжной культуре и письменной литературе.

3. НА ГРЕБНЕ СКРЫТОГО РЕАЛИЗМА

3.1. Годы высокопродуктивного «безвременья» (1845— 1870). Тяготение к предельно схожему с фольклорным, схематично обобщенному демократизму (Г.Кандалыя, Бахави) были устремлениями, лихими порывами и метаниями в поисках иных, других, новых манящих идеалов, порывами к радикальным идеологическим ориентирам. Отход от уже изжившего себя, затухающего, уходящего в прошлое такого многозначительного для литературы XIX в. абызовского направления в литературе происходит непросто и нелегко. Это отпочкование переносится на более серьезный фундаментальный уровень. Литературные кадры, как бы оттесня-

ются на второй план. В штурмовые отряды, обновленческого движения выдвигаются ученые мужи-идеологи. Времена Ш.Марджани (1818—1889), Х.Фаизханова (1828—1866), К.Насыйри (1825—1902)... Все эти молодые реформаторы к рубежу 50-х гг. оказались новичками в культурной жизни, на стартовой линии своей научно-идеологической деятельности. Поэтому на протяжении почти всей третьей четверти века они и сами еще пребывают почти в неизвестности. Они не могут встать во главе культурного движения, оказывать действенное, главенствующее влияние на исторический ход литературы, несмотря на то, что уже в эти годы их деятельность и труды составляют значительное явление в культурной жизни эпохи. Попытки выхода в пределы литературы таких их сподвижников, как С.Кукляшев (1811— 1864 гг., восточные повести, «Татарская хрестоматия») и М.Г.Махмутов (1824—1891 г., восточные басни, «Марзбан-наме») остались такими же как бы безмолвными трудягами, как и идейно-идеологические вожди, позже объявленными властителями дум тех лет, как и Ш.Марджани, К.Насыри. На ниве народного просвещения в эти годы наметились серьезные сдвиги. Если и не потоком, но все же просачивались в общественную среду татар специалисты с университетским или среднеспециальным светским образованием. Однако и они вплоть до XX в. не оказывали заметного влияния на ход общественной жизни татар. На схожем уровне эффективности остаются и из года в год идущее в рост книгоиздательское дело. Такое же положение наблюдается и в самой художественной литературе. Старшее поколение классиков того времени — Х.Салихов (1794—1867), Г.Кандалый (1797—1860) — отстают от общелитературного движения. Будущие знаменитости — К.Насыри (1825—1902), Г.Чокрый (1826—1889) — пребывают еще в неизвестности у масс. Поэтическое светило периода, Ш.Заки (1825—1865) остается неизвестным даже для самой литературы вплоть до наших дней.

В XX веке Ш.Марджани (1818—1889) и К.Насыри (1825— 1902) признаны основателями и духовными отцами всего обновленческого движения предыдущих лет в истории татарского народа. Реформаторская и научно-теоретическая

деятельность Ш.Марджани, по меньшей мере, на следующую половину столетия становится теоретической и идеологической основой всего обновленческого движения. Своим вождем деятели культуры его признают и в последующие десятилетия'. Он около десяти лет (1838—1848) учился в Бухаре. Заново переработал и обобщил тысячелетнее традиционное культурное наследие исламского Востока. Вернувшись на родину, стал муллой Первой соборной мечети в Казани. Следуя традициям абызов, он конфликтовал с сильными мира сего, официозной верхушкой мусульманского духовенства — Духовным собранием. Ш.Марджани создал десятки капитальных трудов, в основном, на традиционно-научном арабском языке. Серьезно увлекался историей. Он написал на старотатарском литературном языке первую двухтомную историю татарского народа «Мостафа-дел эхбар фи ехиали Казан вэ Болгар» («Выбранные сведения по истории Казани и Булгара»). Отдельные краткие биографические очерки о знаменитых ученых мужах края были одновременно первыми многотемными художественно -реалистическими эскизами, зарисовками из жизни народа, литературными этюдами, формировали чисто реалистические литературные традиции. Сама жизнь ученого стала живым образцом подвижнического служения культуре, новым высоким жизненным идеалом своего народа. До конца жизни, Ш.Марджани беспрерывно занимался педагогической деятельностью. Несмотря на то, что коренного обновления педагогической системы в его школе еще не было, он сумел воспитать многих своих учеников ярыми реформаторами, энтузиастами коренного обновления, активными поСюрниками будущего джадидского (обновленческого) движения. Один из любимых его учеников, Хусейн Фаизханов (1828—1866), становится преподавателем турецко-татарского языка на Восточном факультете Петербургского университета. Он составляет картотеку арабско-пер-сидско-тюркоязычиых рукописей, хранящихся в рукописных фондах Казанского и Петербургского университетов. По поручению Академии Наук, исследует фонды Архива Министерств-1 иностранных дел, готовит капитальный труд,

сборник татароязычных документов архива, которые были изданы под редакцией академика В.В.Вельяминова-Зернова под названием «Материалы по истории Крымского ханства, извлеченные по распоряжению Императорской Академии наук из Главного архива Министерства иностранных дел». В такой культурной ориентации Х.Фаизханов был не одинок. Мухаммедгали Махмудов (1824—1891 гг.) в 19-летнем возрасте становится преподавателем каллиграфии восточного факультета Казанского университета. После перевода Казанского восточного факультета в Петербургский университет (1854 г.), работает преподавателем татарского языка в Казанской гимназии. Активно участвует в организации Татарской учительской школы (1376 г.) и становится ее руководителем (инспектором). Опубликовал в 1864 г. перевод популярного в литературе Ближнего Востока «Марзбан-наме» под названием «Китаб дэстур шаЬи фи хнкаят по-дишаЬи» («Книга рассказов для руководства царей»). Ныне уже совершенно забытое, это произведение стало одним из первых и наиболее ярких произведений возрождаемой «развлекательной» художественной литературы — (фантастики, дастанов. Причем, и в лексико-стилистическом, и в идейно-содержательном плане, эта книга представляла наиболее зрелый этап этого направления. Эга обрамленная повесть из восточных басен вплотную подводила литературу к реализму и к народно-разговорной стихии речи, в чем, видимо, не смогло бы состязаться с ней ни одно произведение этого направления и более позднего этапа.

Видимо, дастанное направление: стало тогда насущным запросом дня. В аналогичном же направлении действовали, в меру своих способностей, и другие деятели, ориентировавшиеся на русскую культуру. Актуализация внимания таких деятелей к дастанной литературе была частным случаем возникновения внимания и интереса к народному творчеству и к народной фантастической литературе. Некоторые из них, например, учитель восточных языков Оренбургского Неплюевского военного училища С.Кукляшев (1811 —1864 гг.), в хрестоматии сДиван хнкэят» тоже поднимает пласты восточных рассказов. Г.Вагапов (1821— ? гг.),

М.Бикчурин {1820—1903 гг.) и др. проявляли тягу к фольклору —народным поговоркам и пословицам.

Из представителей этого этапа крупных, исключительных достижений и всеобщего признания добился Каюм Насыри (1825—1902 гг.), которого потом представляли чуть ли ни творцом всей новой татарской литературы. Было время (1930—1960 гг.), когда почти вся история татарской литературы до XX века была чуть ли не сведена исключительно к творчеству К.Насыри. Признавая неординарность, многосторонность его личности, высокую продуктивность его умственного труда, относительно высокую эффективность его творчества, из-за структурной зыбкости его теоретических устоев, бьющегося у истоков шаткого и вообще-то поверхностного позитивизма, почти тупиковой расплывчатости его общественного идеала, его творчество, ни в одном (даже в излюбленном им дастанном) направлении не сыграло, в действительности определяющей, направляющей роли в культурной жизни народа, даже на узко литературном поприще. До конца своих дней он остается типичным образцом трудяги невыразительной трети XIX в., не заслужившего признания общественности. В то же время, и заслуги его многочисленны и: внушительны. Его возвышает многогранность. Даже в его шатком позитивизме он умеет выступать зачинщиком, достичь во всем, за что бы не брался, высокого уровня... Как и многие другие из вышеназванных деятелей, он ориентирован на русскую культуру: посещает (вольнослушателем) Казанский университет; работает преподавателем татарского языка в русской миссионерской семинарии, за что подвергается острому порицанию со стороны соплеменников; работает одним из первых. учителей русских классов мя татарских детей г.Казани. Более весомый вклад, по сравнению с другими, он вносит в научное исследование татарского фольклора, этнографии языка, частично и история; составляет учебники и учебно-методические материалы. Как уже отметили, с самого начала этого этапа исключительное значение для культурного и литературного развития приобретает издательское дело. Наблюдается невиданное до сего времени оживление

издательского' дела. Возникают частные типографии. Появляются печатные книги еще здравствующих татарских писателей. К концу периода уже все авторы устремляются к этому. Видимо, во многом, этим определялось перемещение центра литературного и культурного движения из стен крупных учебных заведений в крупные города. И в печатном деле К.Насыри сумел сказать новое слово: сам занялся печатным делом. Этим не ограничился, пошел дальше: серьезно включился в борьбу за создание татарской периодической печати. Уже в декабре 1862 г. он и казанский издатель М.Яхин обращаются с прошением о разрешении издания газеты под знаменательным названием «Тан, йолды-зы» («Звезда зари») на татарском языке. После отказа, они думают добиваться своего, (через посредничество Х.Фаиз-ханова) прибегнув к помощи русских демократических журналистов центра. Так 2.5.1864 г. Н.Пашино подает прошение на издание журнала «Файда» («Польза») на татарском языке. В 1865 г. подобным же прошением, но уже на издание газеты «Файда» обращается в Петербургский цензурный комитет поэт В.С.Курочкин. Неудачи не обескураживают К.Насыри. С 1871 г. он приступает к изданию, в виде периодики, ежегодных календарей, которое продолжалось до 1897 г. К.Насыри ввел устойчивую практику издания своих произведений по мере их завершения. От него стараются не отставать другие его современники, (например, Ш.Марджани). «Кыскача нэху» («Краткий синтаксис», 1859), «Краткая татарская грамматика» (1860) «Буш вакыт» («Свободное время» — дидактические материалы по природоведению, 1860) были первыми изданными книжечками К.Насыри. С конца 60-х гг. К.Насыри становится ведущим писателем. В 1868 г. он издает книгу, переработанную для татарского читателя, «40 везир кыйссасы» («Повествование о 40 везирях»); в 1872 г. — «Абугалисина кыйссасы» («Повесть об Авиценне»; в 1882 г. — «Кабус-наме»; в 1884 г. — «Ж,ева11ирел хикэят» («Жемчужины повествований»). Большинство из этих книг при жизни автора выдержали 6—7 изданий и пользовались большой популярностью среди читателей. К.Насыри раздвинул эмоциональные и функцио-

нальные грани возрождающихся восточных повествований Так он участвует в демократизации литературы. И в то же время, в таких произведениях, как «40 везирей», «Авиценна», «Камарзян и Гульрух» и др., травестирует созвучнук с агиографическими преданиями восточную фантастику Отход литературы от запоздалого традиционного синкретизма, переход к реалистической прозе проходит именнс через такие произведения, в частности, К.Насыри. Из-зг сопричастности к реализации подобных кардинальных задач литературы, К.Насыри наравне с Ш.Марджани, считается одним из ведущих зачинателей обновления татарское культуры, в том числе и литературы.

3.2. Своеобразие художественных постижений времени скрытного реализма. Исключительное место и значение литературы в необычайно напряженной жизни народа все-таки не позволяли вытесненной на второй план художественной литературе отойти в резерв. В условиях действенного функционирования таких всезатеняющих мощны? творческих личностей, как Ш.Марджани, К.Насыри, в переживающей упадок, в чем-то ослабленной, художественной литературе наблюдается такое масштабное явление, такая уникальная и высокоталантливая личность, как Шам-сутдин Заки (1825—1865). Слепой от рождения, он суме/ развить в себе высокую традиционно-мусульманскую интеллектуальность и феноменальный поэтический талант Однако и он нисколько не нарушил скрытности наступившего в то время этапа развития. Его творчество в то время не нашло соразмерного таланту отражения, отзвука, влияния на современников, осталось незамеченным. Как поэт, он стал известен слишком узкому кругу. Возможно, это сказалось на задушевной окраске его стихов с налетом некоей «камерности», на индивидуально окрашенной их лиричности... Через этот ярко индивидуализированный лиризм, его стихотворения кажутся такими же близкими духовному настрою и современного нашего читателя, как скажем, стихи Г.Тукая или Дэрдменда. Эта же субъективиза-ция поэтической окраски, видимо, сыграла и недобрую роль, превратив его творчество в «гадкого утенка» для

общественности, несколько десятилетий воспитывавшейся на кодах абызовской поэтики. Видимо, потому так нещадно смыло время и его литературное наследие:, сведения о нем. Р.Фахрутдинову почти случайно удалось .приобрести около полсотни его затерянных произведений. До обидного мало, однако, достаточно, чтоб иметь довольно целостное представление о поэте. Творчество Ш.Заки — этапное, обобщающее, синтетичное явление. Это придает его стихам масштабность, значительность. Он как бы обобщает поэтические свершения абызовского периода. Из-за этой внутренней соотнесенности, переклички, джздидовская и советская традиция в анализах сводит их в единосущное явление. Многие важные достижения и свойства абызовской поэзии Ш.Заки наполняет новым совершенством, возводит на новый уровень. Так, в приверженности к. традициям он, как бы поднимает новые, более древние пласты. Обновляет, возвращает к новой жизни традиции исконно тюркоязыч-ного жанра «хикмэт», достигшего совершенства уже в творчестве Ахмеда Яссави (умер в 1166 г.), и громкозвучно заявившего о себе в татарской литературе еще в творчество Мавла Кулыя в последней четверти XVII п. Ш.Заки находит радикальные приемы оживления и обновления до закосте-нения стандартизованных поэтических форм классического восточного газельного стиха. Он как бы скрещивает координальные достижени классического стиха с акцентированными современно-демократичными: образно-лексическими приемами, с остро-болевыми актуальными, лично-стно конкретизированными мотивами современности. Так, стих этого поэта «безвременья» стал, даже в масштабах всего этого продуктивного века, одним из вершинных явлений поэзии. Такой взлет таланта в условиях некоего культурного безвременья предполагает и авторе наличие гениальной одаренности, марджаниевского идеологического размаха. Прискорбно, что время не сохранило его наследие в целостности.

Итак, промежуточную, между абызовской литературой а просветительским реализмом, треть века можно назвать «безвременьем» исключительно за ее переходный межзтап-

ный характер. Сходящая со сцены абызовская идеология становится непроизводительной, основополагающие принципы просветительского реализма еще не выявлены. Литература отходит от абызовских принципов и устоев. Принципы реализма, з цельной жанрово-канонизированной форме себя еще не обнаруживают. Однако это не означает, что в литературе (в культурной жизни тех лет) идет застойный процесс разложения, какого-то распада. Наоборот, идет все ускоряющаяся, интенсивная, напряженнейшая подготовительная работа конструирования, возведения основ новой генеральной линии. Поэтому, как видели на примере Ш.Заки, достижения, даже в общелитературных масштабах, значительны и внушительны. Ш.Заки — не единственный, обособленный случай. Абсолютно игнорируемые литературной наукой «Бюз егет» («Непорочный юноша») Бахави (1842), «Анекдоты Ходжи Насретдина» (1845), «Хик-мэтле Тутый хикэяте» («Рассказы благоразумного попугая»

— видимо, переложения на татарский язык крупного деятеля культуры тех лет переводчика Казанской ратуши Р.Амирханова) (1351), «Марзбаннаме» М.-Г.Махмудова (1864)

— ожерелье из ярких художественных жемчужин, образцы восходящего пер>иода, отмеченные чем-то, напоминающим яркость стихов Ш.Заки. Можно сказать, это совершенно новые явления во вставшей на путь коренного обновления литературе, почти отсутствующая в абызовской, вполне современно звучащая полнометражная художественная проза. В отличие от допущенных позже в литературу произведений К.Насыри подобного рода («Абугалисина», «Камард-жан») вышеназванные произведения, в основном, нацелены на бытовые сюжеты. Речь повествований ядреная, сочная реалистическая. Светлое, как лазоревый рассвет, оптимистическое настроение. Правда, еще и смутное, непретенциозное, однако, внутренне обнадеживающее, радостное. Вот такие специфичные свойства делают именно их, а не творения К.Насыри и других, предвестием, непосредственным предшественником реализма последней четверти века.

Они стали как бы экспериментальным полем реалистического повествования, демонстрацией его изобразитель-

ных средств и их преимуществ в выразительности. Однако восточные повествования дастанной литературы не стали истоком реалистической литературы. Уже к концу 60-х гг., например, у К.Насыри («40 визирей», 1868; «Абу-галисина», 1972 г.) выпячиваниями дидактизма и «занимательности» эти достижения отодвигаются на второй план, в восточных повествованиях начинает превалировать «занимательное чтиво». Лишь в районах татарско-казакского контактирования («пограничья» в Звериноголовске, Петропавловске, Павлодаре, Семипалатинске) действующие литературные круги еще до середины 90-х гг. сохраняют и пользуются и реалистическим декором.

Если средневекавая восточная фантастика стала ареной разработки художественной речи и приемов повествования будущего реалистического направления, то сама жизнь исполнителей этой важной работы, биографии первых поборников поступательного движения культурного развития этого периода, как бы разыгриваемого на жизненной сцене, становится стандартом, макетом сюжета будущей реалистической литературы, а сами эти поборники становятся прообразами положительных героев: Рахма-тулла Амирханов и Салихджан Кукляшев, Шигабутдин Марджани и Каюм Насыри, Хусейн Фаизханов и Мухам-медгали Махмудов, Габдюш Вагапов и Мирсалих Бикчурин — все высокообразованные. Почти половина — даже с университетскими дипломами. Все «западники», первые поборники неизбежной европеизации татарской культуры. Именно из-за такой специфики и ориентированности биографии, безотносительно к заслугам перед литературой и вкладу в нее, они и ныне кажутся и считаются, как бы на равных, и деятелями, и героями литературы этого периода. Их трудно отделить и от джадидского движения 1880— 1905 гг., ибо именно они и явились истоком, воплощением этого движения в период его зарождения. Именно такая специфика их направления приводит к образованию из их антагонистов первосгустка будущих кадимистов. Причем, и этот процесс также был связан непосредственно с литературой.

Литературоведы 20—30-х гг. называли поэтов XIX в. «Мэрсияче шагыйрълэр» («Составители поминальных стихов»). В абызовской поэзии хотя и встречаются прецеденты этого жанра (Г.Утыз-Имяни, марсии жене Хамиде и ей же от имени сына Габденнасира; у А.Каргалыя «Марсия Абеллайс», т.е. брату), все же они носят случайный, частный характер. Почти небывалая активизация жанра как бы начинается с ранних стихов Г.Чокрыя (1842 г., марсия матери, марсия наставнику). Во Н-ой половине XIX в. временами этот жанр как бы наводняет всю литературу. На кого только не составлялись «марсии» — поминальные стихи: знаменитым настоятелям медресе, суфийским старцам — ишанам, богачам, трагично погибшим, малолетним покойникам из знатных семей и т.д. Множество таких посвящений появлялось в печати, еще больше — ходило в обращении в виде рукописей. Составлялись как поэтами, так и графоманами. По случаю смерти одного старца могли написать марспю десятки авторов. Все они составлялись по единому образцу и стандарту, строгому речевому и композиционному клише. Высокопарная, риторическая, манерная речь. Ритуально обязательные предвзятость и пристрастие. Эти свойства жанра оказались на руку протагонистам прогрессистов. В сущности, это они брали жанр себе на вооружение. Космическим потоком произведений этого жанра они решили нейтрализовать, смыть в массовом сознании переживающую своеобразный период безвременья литературу. В то же время, это было воспеванием и возвеличиванием консерваторами своих адептов, провозглашением их героями дня — героями века. Как и в наши дни, в период застоя поиски в направлении качественного обновления литературы они пытались подавить, заглушить лишь числом, количеством, массой. Было время безграничного преобладания и господства консервативных сил. Поэтому эта попытка количественного преобладания в то время выливается лишь в открытую обструкцию вообще литературы. Само это направление и не старается стать литературой, не добивается для себя этой чести и поэтому не выходит за рамки клише, не добивается оригинальности, художественности, неповторимой выразительности. Кажется поэт М.Акмулла высокоху-

дожественной «Марсией на смерть Ш.Марджани» (издано в 1892 г.), изобличая тщетность, бесплотность этих потуг консерваторов, ставил неодолимую черту перед дальнейшим расползанием этого направления в рамках жанра. Действительное радикальное обновление идэт на прогрессивном крыле литературы. Оно заняло прочную позицию на подступах к реализму. Реалистический декор пронизывает и традиции классической поэзии 70—80-х гг. Если первооснову стихов Г.Чокрыя (1826—1889), М.Акмуллы (1831 — 1895), Б.Ваисова (1819—1893) и-составляет традиционный классический стих, они в то же время, как бы разбив «скорлу1гу» не только абы-зовской поэзии, но и своего этана безвременья — скрытности, вплотную приближаются к идейно-тематическим и интонационным пределам реализма Тематический сдвиг в этом направлении намечается уже в начале 1860 г. в творчестве Габделлатифа Халитова («Мэкар;к,э баете» — «Банки о Ма-карьевской ярмарке»), С этим произведением Г.Халитов еще в конце 50-х гг., познакомил П.И.Пашино. Опубликование этого произведения в 1879 г. вызвало громкий скандал аж в Петербургском Цензурном Комитете и губернском правлении. Все издание было сожжено. В упрощенно традиционном, почти лубочном стихе, автор обрушивается на произвол местного чиновничества. В 1882 г., вместе с бунтарскими баснями, он осмеливается вновь напечатать отрывки из этого своего скандального произведения.

«Дело» Г.Халитова как бы подхватывает и продвигает дальше Гали Чокрый (1826—1889). В акцентирован но упрощенных, стилизованных на вкус массового читателя, опубликованных стихотворных книжечках («Источник света», «Похвала Казани», «Прибавление схожего») автор обрушивается острой критикой на типичные аморально-абсурдные пороки своего времени и вдохновенно воспевает просветительские идеалы. Даже в пределах традиций поэтического наследия автор далек от единообразия. В своих стихах «высокого стиля» — в «чистой лирике» — поиски путей «демократизации» (упрощения стихов, приближения их к массовому читателю) приводят его к почти современному озвучанию стиха. Это становится особенно заметньш при сравнении его

лирики со стихами Ш.Заки или даже М.Акмуллы. Замена традиционных поэтических формул бытовыми повседневными речевыми реалиями, сугубо личные автобиографичные (и личностные) сюжеты и мотивации и эмоционально-психологический настрой сообщают стихам Г.Чокрыя несвойственную для традиционной поэзии публицистичность и сиюминутность переживаний. Это приближает его стихи к жизни, открывает перед поэзией новые, невиданные просторы и горизонты. КаК и во всех исходно первоначальных опытах, в этих новациях Г.Чокрыя если и ощущается налет какой-то ущербности, неоправданно тенденциозных упрощений, незавершенности, некоей узости первопроходца, то смелый отход от отживших трафаретов, стертых стандартов сообщает им неувядаемую первозданную свежесть. Эти достижения делают поэзию Г.Чокрыя заметным явлением в литературе тех лет и в истории татарской литературы вообще Г.Чокрый типологически как бы тяготеет к традициям К.На-сыри: разбрасывается на полярно разные стороны творческой деятельности и отличается исключительной творческой активностью и плодовитостью. Его «Дастан хаж,намэ» («Путевые записки пилигримма», 1876—1879 гг.) даже можно было бы охарактеризовать и изучать как первое крупное реалистическое произведение татарской прозы. К сожалению, «Хаж,намэ» осталось в рукописи, и впервые было опубликовано нами в переложении к современному татарскому языку лишь в 1998—Г999 гг. в религиозном журнале «Иман нуры» («Луч веры»). Очень многие произведения Г.Чокрыя все еще остаются в арабографической рукописи; видимо, одна, значительная часть наследия, в условиях грубого разгула нигилизма всепожирающим временем и вовсе сведена на нет, другая — на подходе к такому трагическому финалу.

Своим особым подходом приближается к реализму и поэт Мифтахутдин Акмулла. Своеобразие художественных особенностей произведений этого поэта во многом определяется географией его местожительства. Учился в Троицке. Провел жизнь на Южном Урале, в Казахстанском пограничье. В какой-то мере примыкает к татарским поэтам регионов татаро-казахского контакта, выступающих за создание единой

тюркоязычной литературы для братских народов подобных районов. В речи и художественной манере таких поэтов некоторую активность проявляют мотивы, приемы и традиции богатой устно-народной поэзии и лексики степняков, Основная часть творческого наследия М.Акмуллы до нас не дошла. В 1895 г. он посетил г. Уфу. В «мушагынре», публичном поэтическом состязании по созданию поэтических: экспромтов, очаровал любителей поэзии. У поэта был полный сундучок рукописей. Восхищенный его поэтическими достижениями Р.Фахрутдинов предложил ему оставить сундучок, с рукописями в Уфе, пообещал найти издателей и опубликовать их. Поскольку в сундуке было немало и черновых набросков, поэт обещал прислать для издания отредактированные, побеленные варианты. На обратном пути к месту жительства, недалеко от Миасского завода, он был убит. Убийцы расправились и с его поэтическим наследием — уничтожили сундучок. Написанные в начете 70-х гг. в традициях поэтической классики тюремные стихи («Г'ажэп, берау гани улса» — «Странно, ежели кто богат...» и др.) борцовской тематикой, актуализацией социального содержания, чутьем к силе художественного слова больше перекликаются с поэтическими творениями тукаевского периода. В 1889 г. не сгало Ш.Мс.рд-жани. На эту большую утрату М.Акмулла откликается из Сибирской дали своей «Марсией на смерть Марджани». Нет, это — не поминальная речь. М.Акмулла вдохновенно воспевает новый современный ему период татарского Просвещения, великого своего современника-просветителя. В 1892 г. «Оду Марджани» и тюремные стихи он издает отдельной книжечкой. Новое издание книжки, дополненное, с сохранившимися у отдельных людей стихами, было выпущено Г.Батталом в 1904 и в 1907 гг. Некоторые его стихи сохранились в устных преданиях. Вот и все, что дошло от «стихотворного сундучка» М.Акмуллы до наших дней. В языке, художественном декоре М.Акмуллы ясно обозначается влияние литературы региона татаро-казахского контакта. В то же время, он далеко отходит от этой приграничной литературы остротой идейно-тематической направленности, по сюжетам и по шкале художественного совершенства произведений,

строго следуя в них стандарту татарской поэтической классики.

Еще большим своеобразием отличалось творчество скандального сектанта-бунтаря Багаутдина Ваисова (1819—1893). Он называл себя «мусульманским старовером». Отказался подчиняться всему корпусу чиновничества (кроме самого царя). Жил в остром конфликте с духовенством и Духовным собранием. Сплотил вокруг себя единомышленников и создал многошумное движение «ваисовцев» — «Божий полк» («Фир-каи наж,ия)>). Объявил свой двор в г. Казани «экстерриториальным» (не подчиняющимся имперским законам), поднял «Булгарское знамя независимости» над своим домом. Много писал, издал большое количество книг. Однако еще при жизни его творчество было предано забвению. Никогда не значился в списке литераторов. Сразу же после убийства Александра II (1881 г.) появился: в Петербурге и преподнес новому царю и царице вместе со стихотворной «присягой» несколько прежде отвергнутых издателями стихов. Эти стихи (около двух тысяч строк), сохранившиеся в делах цензурного комитета и извлеченные нами, стали основой для введения поэта в Есториго литературы (1985). Образцы его стихов были помещены в «Антологию татарской поэзии» (1992). Б.Вайсов выступает как поэт-новагор. В отличие от других поэтов, он крушит весь строй классического традиционного стиха. Создает спою шестнстрочную строфу, в которой созвучия (рифмы) без особой системы лишь слегка намечаются. Поэт превращает строку в поэтическое воплощение охватившей душу человека бури страстей. Яростные разоблачения, гневные бичевания. Стройность, страстность, накал делают излияния Б.Ваисова оригинальным, новым этапным достижением татарского стиха. Достижения Г.Халитова, Г.Чокрьш, М.Акмуллы и Б.Ваисова в совокупности как бы наметили грани будущей реалистической поэзии, подготовили условия и набор изобразительных средств для появления Г.Тукая, Х.Такташа.

Как видно из обзора ведущих тенденций, с середины 40-х гг., с момента полного затухания импульсов абызов-ского движения и его литературы, идет напряженная рабо-

та в направлении выявления и утверждения в литературе отдельных ведущих принципов поэтики просветительского реализма. Борющаяся за поступательное, прогрессивное развитие передовая часть литературы безошибочно, неотступно и последовательно ведет упорно успешную работу в одном единственном направлении. В какие бы отклонения от магистрали, тупиковые направления, загибы не загнала суровая действительность эти непрекращающиеся поиски, всегда и везде обнаруживались бесценные, как жемчужины, все новые и новые грани поэтики грядущего реализма. Из всех имеющихся учебников по истории литературы вытекает, что реализм в татарской литературе появляется неожиданно, внезапно и быстро, облеченный во всеоружие. Эти высокопродуктивные три-четыре десятилетия, их приобретения в деле подготовки почвы для возникновения реализма всегда начисто игнорируются, остаются за пределами истории литературы.

4. ВСТУПЛЕНИЕ В ВЕК РЕАЛИЗМА

4.1. Общественная почва и географическая среда коренного обновления. В последней четверти XIX в. намечается восхождение татарского общества на ускоренный путь развития. Появляются факты, которые, на поверхностный взгляд, не имея кардинального значения, приобретали в дальнейшем радикальном обновлении культуры исключительное значение. С 1871 г. К.Насыри приступает к изданию ежегодного настольного календаря. Продолжавшаяся до 1897 г. (впрочем, подхваченная в 90-х гг. и многими другими энтузиастами) эта работа, по мнению исследователей, выполняла для татар функцию периодической печати. В 1876 г., в целях подготовки учителей правительственных русскоязычных школ для татар, в Казани открывается Татарская учительская школа. Школа создается царизмом как бастион русификации татар. Татарские просветители с первых же шагов школы начинают борьбу за отвоевывание и превращение ее в кузницу национальных кадров. Пересилив предрассудки, наставником вероучения для учащихся поступает

пожилой хазрет (преосвященный) Ш.Марджани. Именно в годы заведования школой М-Г.Махмудова и, особенно, Ш.И-.Ахмерова (1853—1900) школа, среди выпускников которой были такие колоритные фигуры, как Г.Исхаки, С.Максуди, Ф.Туктаров, Х.Ямашев и др., выходит на передовые рубежи татарского общественного движения,

13 дело перевода литературы на реалистические рельсы внесла существенный вклад и сыграла исключительную историческую роль деятельность Исмагила Гаспринского (1851— 1914). С апреля 1883 г. он начал издавать в г^Бахчисарае, в Крыму первую в России татароязычную газету «Тарджу-ман» («Переводчик»). Газета издается на общетюркском литературном языке для всех тюркоязычных народов России. Однако в Казахстане, в Туркестане (Средней Азии) и Азербайджане уже имелись свои издания в виде тюркоязычных листков местных газет на русском языке, а в Азербайджане далее свои тюркоязычные издания. Поэтому гезета «Тарджу-ман» имела исключительное значение, в первую очередь, для татар Поволжья. Состоятельные люди Поволжья участвуют в финансировании издания. С первых шагов издания газеты просветители Поволжья принимают в нем участие как журналисты (З.Акчурина, М.Акъегетзаде и др.). С первых же дней газета орган изует и возглавляет борьбу за коренное обновление школьной системы и методов обучения (т. н. «ысуле ж,эдит», откуда «джадидизм» — название обновительного движения). «Тарджуман» выступает инициативой сплочения живущего почти на грани распада общественных связей, хаотической жизнью татарского народа вокруг «движения благотворительности» — «ж,эмгыяте хэйрия». Именно среди татар Поволжья оба эти движения получили наиболее последовательное, организованное и массовое распространение. Именно темы и мотивы этих движений накануне революции 1905 г. становятся ключевыми для нового реалистического направления литературы.

И, наконец, нельзя не отметить плодотворное влияние русской литературы. Активизации этого влияния способствует целый ряд обстоятельств. С середины XIX в. русская литература вырывается на передовые рубежи мирового эс-

тетического движения. Стремление избежать окончательного безнадежного отставания, как результата вековой исторической тяжбы, заставило обособляющихся татар искать выходы на путь успеха, изучать тайны мастерства этого, нового для них, направления. С другой стороны, в связи со сравнительной демократизацией системы народного образования (возникновением т. н. «народных училищ» со И-ой половины 80-х гг. XVIII в.) и созданием университета в Казани, среди татар появляется прослойка, получившая образование в этих учебных заведениях. Идет медленное стирание наиболее острых граней отчуждения от поработителей, отказ от замкнутости. Через выпускников университета (Г.Вагапов, С.Кукляшев, Ш.Ахмеров, САлкин и др.) да и по другим многочисленным каналам многоликой и все усложняющейся жизни все более активизируется диффузия культур. Грани отчуждения стираются. Чужеродные, истинно художественные достижения становятся понятными и близкими. Возникает повальное увлечение татар-горожан театром. Неслучайно первые реалистические произведения были созданы совсем еще молодыми людьми, имеющими, однако, гимназическое образование. Зачинателем-первопроходчиком реалистической литературы выступает Муса Акъегетзаде (1864—1923).

Муса Мухаметджанович Акъегетов родился в г. Чембаре, в семье чиновника. Дед из крестьян села Мачали Чембарского уезда, он, благодаря смелости и расторопности, в Отечественную войну 1812 г. дослужился до прапорщика, и на этом основании был включен в дворянское сословие. Отец окончил в Чембаре четырехклассную русскую школу и работал чиновником. Мусу в детстве отдали на учебу в татарскую школу села Мачали. Через несколько лет его возвращают в Чембар и отдают в русскую школу. В 1878 г. поступает в Пензенскую гимназию и в 1884 г. заканчивает ее. В гимназические годы увлекается литературой. Попытки поступить в Московский, а затем и в Казанский университеты в условиях закона «о кухаркиных детях» для «инородца» завершаются крахом. Молодой Муса от неудач не раскис: серьезно принимается за литературное творчество и создает первый в истории родной литературы татарский реалистический роман «Хисаметдин мулла».

После издания романа в 1886 г. он отправляется в Крым и поступает на работу в редакцию первой татароязычной газеты «Тарджуман» («Переводчик»). В 1888 г. он отправляется в Турцию, в Истанбул и поступает учиться в высшую школу, готовящую государственных чиновников. После окончания этой школы остается там же преподавать русский язык. Умер в Истанбуле в 1923 г, Такая судьба для многих, наиболее активных и деятельных представителей новой татарской демократической интеллигенции была типичной.

Первое в татарской литературе реалистическое произведение «Хисаметдин мулла» М.Акъегета, как художественное воплощение татарской действительности, в числе произведений этого направления последующего десятилетия отличается своей исключительной оригинальностью и художественной цельностью. В произведении как бы акцентируются все преимущества нового направления. Перед читателем развертываются картины современной будничной сельской жизни татар. Герой повествования — поборник прогресса и просве-) щения, молодой мулла (священник), только что приступив/ ший к своим обязанностям. Он своей должностью пользуется для реализации идеалов просветителя. Это приводит его к столкновению с закоснелыми, матерыми силамы застоя и консерватизма. Эпизоды преодоления их натиска переплетаются с поэтично изображенной любовной интригой. Во вдохновленном повествовании они выливаются в живую, осознанную художественную картину жизнедеятельности татарской общественности тех лет. Молодой автор-первопроходец правильно угадал контуры методологии нового перспективного направления в литературе. В произведении впервые как бы канонизируются идеологические и идейные ориентиры новой литературы. Соотношения фактов действительности и реалистического художественного обобщения и типизации, лексическо-стилйстические стандарты и образцы, — одним словом, бесчисленные детали всех составляющих фактур нового направления впервые предложил литературной и читательской общественности именно М.Акъегетзаде. Его творчеством была намечена и определена и высокая шкала общественной активности, и четкость общедемократического ори-

ентира, и высокая художественная доброкачественность будущей татарской реалистической литературы. Все это вместе уготовило автору фактически единственного произведения завидное место в истории татарской литературы.

Почин М.Акъегетзаде почти тут же был подхвачен другим, еще более молодым автором, тоже из диаспоры. Захир (Мухаммедзахир) Яруллович Бигиев родился в 1870 г. в г. Ростове-на-Дону, в семье муллы. Начал учиться в русской школе. В 1881 г. умер отец, и мать переводит сына из русской школы в мусульманское медресе. Е> отроческие годы сильно увлекается русской литературой. Почта одновременно с М.Акъегетзаде, в 1886—1887 гг., используя конструкцию и интригу русской повести «Охота за миллионами», пишет свой первый роман «влуф, яки гузэл кыз Хадичэ» («Тысячи, или красавица Хадича») и направляется в Казань, чтобы опубликовать свое произведение. В том же 1837 г. роман был издан. Автор остается в Казани, продолжеет свое мусульманское образование. По своим наблюдениям за казанским обществом и жизнью медресе, подражая некоторым интригам русского романа «Петербургские трущобы», создает роман «Г'енаЬе кэбаир» (1889, «Великие грехи»), изданных! в 1690 г. В 1891 г. возвращается в Ростов, становится мул\ой (мусульманским священником). Здесь в 1891 —1892 гг. создает два новых романа — продолжение «Великих грехов» — «Каткля» («Убийца») и «Мертэт» («Вероотступник»). К сожалению, эти романы не смогли пробиться в печать, а рукописи где-то затерялись. В 1893 г. 3.Бигиев совершает поездху в Среднюю Азию, затем пишет о своем круизе книгу путешествия «Мэвара-эннэЬэрдэ саяхэт» («Путешествие в Мавареннахре»), Книга была издана только в 1908 г. Серьезные попытки писателя получить разрешение на издание газеты на татарском языке не увенчались успехом. О творческих опытах посл.едугющих лет известия не сохранились. Трагически погиб в расцвете лет в 1902 г. (ходят слухи, что был избит до смерти, видимо умышленно, как мусульманский священник-прогрессист разъяренной толпой черносотенцев во время Ростовской стачки. Видимо, чтобы скрыть правду, задним числом, были сфабрикованы слухи об отравлении его женой. А в современ-

пых: биографиях пишут, что впал в меланхолию и наложил на себя руки).

В обращении З.Бигиева к сюжетным схемам и интригам произведений русской литературы есть нечто, напоминающее обращение писателей эпохи Просвещения к «восточным» сюжетам. «Сюжет» воспринимается лишь как материал иллюстрации идеи, как бы уподобляется живому факту жизни. Он пронизывается, пропитывается новыми этнографическими реалиями, мотивами и идейно-эстетическими идеалами из современной жизни родного народа. Таким путем — использованием разработанного клише — как бы акцентируется, еще более выпячивается острота постановки вопроса и универсальность оригинального материала. Произведения З.Бигиева были восприняты читателями как глубоко национальные, высокоталантливые, оригинальные, приключенчес-ко-з внимательные произведения, картины-сгустки современной татарской жизни, что подтверждается появлением их второго издания уже в 1896 г.

Как. и: М.Акъегетзаде, З.Бигиев был первопроходцем, «пророком» нового направления, нового этапа в литературе. Все оценки, все определения значения произведения М.Акъе-гетзаде действительны и в отношении произведений З.Бигиева. Их перечисление было бы простым повторением сказанного. Кроме параллельного повторения и закрепления этих достижений З.Бигиев своими произведениями обогатил новое направление жанром авантюрного и детективного романа, расширил и упрочил позиции реализма.

4.2. Литературная жизнь последней четверти XIX в. С точки зрения сегодняшнего дня появление в 1886—1887 гг. романов «Хисамутдин мулла» и «Тысячи, или красавица Ха-дича» — полнометражных, классически совершенных реалистических художественных произведений из современной жизни татар — в тысячелетней татарской литературе было эпохальным явлением, переворотом в культурной жизни. Дальнейшее существование и развитие татарской литературы идет исключительно под знаком этого свершения. На бытовом же уровне, в конкретной исторической действительности тех лет это событие и самом литературном процессе не

нашло, не получило даже отдаленно адекватной, соответствующей его значению огласки. Периодики тогда еще не было, бесполезно искать оценок, отзывов критики в виде рецензий, отзывов или даже простых сообщений рекламы. До общественности не доводились планы или отчеты изданий. Маленькие книжечки никому неизвестных провинциальных юнцов могли пройти и, видимо, прошли, многими незамеченные. Факты, достойные трубного гласа архангела, в татарской действительности того времени могли встретить и встретили космически застывшее безмолвие. Вдобавок к этому невниманию, характерному к жизни покоренных (колониальных) народов, явление: когда у этих народов намечаются в какой-либо области жизнедеятельности симптомы оживления, возрождения, прогресса, то возможность появления этих новаций заглушается, атрофируется «ниагарским потоком» подмены — выхолощенным, непродуктивным подобием той деятельности. Сила инерции подобных манипуляций вокруг коренного обновления литературы многократно наращивалась небывалым оживлением, ажиотажем на всех участках и направлениях литературного дела. В наиболее выигрышном положении оказалось направление восточной фантастики. Опираясь на действительные животворные достижения направления во времена Бахави, Р.Амирханова, М.Г.Махмудова и сиюминутную потребность превращения литературы в чтиво массового потребителя, в последней четверти XIX в. «восточная фантастика» — дастанная литература — переживает период нового бурного расцвета. Выпущенные К.Насыри в 1868 г. «Рассказы о 40 ве-зирах» и в 1872 г. «Абуталисина» до конца века выдержали пять-шесть переизданий. Появляется новое поколение писателей, активно работающих в этом направлении. Примечательно, что наибольшая активизация жанра происходит именно после появления первенцев реалистического направления. Габдельгаллям Фа-изханов (1850—1910) в 1887 г. выпускает новый перевод «Книги попугая» («Тутыйнамэ»), в 1889 г. издает «Кадилу и Димну» на татарском языке. Ф.Халиди (1850—1923) дебютировал как поборник реализма, выступив в 1888 г. пьесой «Рэме „Бичара кыз"» («Опровержение „Несчастной девушки"»). В 90-х гг. наибольшую активность он проявляет в деле популяризации восточной фантастики. Подготавливает и в 1897—1899 гг. выпускает в

шести томах сказки «Тысяча и одна ночь» на татарском языке. По клише этих сказок приступает к созданию по местным материалам сказочной серии под названием «Тысяча I один рассвет». В 1902—1903 гг. выпускает сказки «300 рассветов» в трех томах.

Большую активность в этом направлении проявляет Ши-габутдин Рахматуллин, издав из «Тысячи и одного утра» (другое название «Повести о мужчинах, верных в любви») книги о «Калуфе и Диляре», о «Кулафе и Турандот», также прозаическое переложение «Сайфульмулюка», свой вариант «Абугалисины», «Рассказ о Малике» и др. Идущая по преимуществу в рамках дастанного направления литература регионов татаро-казахского контакта (пограничья) в эти годы также достигает своего апогея, приближаясь, несмотря на языковую неустойчивость, к своему наивысшему расцвету. Этс было время новой активизации творчества М.Акмуллы (Оде Ш.Марджани, поэтическое состязание в Уфе и др.). Создания такого широкога круга поэтов «пограничья», с таким! широко известными именами, как Лотфулла Галиулла, Фах-рутдин Мифтахетдин, Мауликай Юмачиков, Валиулла Тухва-туллин, Хасан Мирбаба, Гали Махмудов-Петропавловский Муртаза Мустафа и др. составляют неотъемлемую часть художественного наследия татарской литературы тех лет и пс значению и художественным качествам стоят на уровне общелитературных достижений. Именно они сыграли немаловажную роль в подготовке к литературе выросшего на казак-ском пограничье молодого Г.Тукая. К сожалению, из этого богатого наследия лишь два произведения одного автора — «Бюз егет» (1874) и «Тахир и Зухра» (1879) Ахмета Уразае-ва-Курмаши (1855—1883) — не самые оригинальные и актуальные, благодаря популярности сюжетов, попали в литературный оборот и никогда не выпадали из поля зрения. Во II томе «Истории татарской литературы» (1985 г.) нами были привлечены к историко-литературной оценке некоторые произведения и этих забытых авторов. Игнорирование их наследия лишь уводит историю литературы от ее конкретности.

Однако, несмотря на внушительный размах и масштабность наследия, на необыкновенную популярность среди

массового читателя, это направление в татарской литературе последней четверти XIX в. не могло стать этапным явлением, ведущей частью литературы. Вот почему, несмотря на масштабность, занимательность и общекультурологическое значение, произведения этого направления теряют черты монументальности, новизны, характерные для памятников его начального этапа. Расширение идейно-эстетических горизонтов литературы, обновление и прогресс сразу становятся безраздельным достоянием нового, молодого реалистического направления. Наряду с дастанным жанром оживление, активизация замечаются и в других, более традиционных и консервативных направлениях литературы. Традиционалисты и консерваторы — разные течения, ибо традиционалистам не чужды цели прогрессистов. Они часто примыкали к джади-дам (Таиб Яхьин, Шакирджан Хамили и др.), в то время как консерваторы были антогонистами джадидизма (Шахиахмет Мангари, Гарифулла Салихов, мулла Мухакмади, Габдулла б. Габдулла и мн. др.). Произведения двух этих направлений в свое время хотя и занимали господствующее положение, никогда не считались художественным (литературным) достоянием.

4.3. Новый жанр — драматургии — как прибежище молодого татарского реализма. После первых реалистических произведений М.Акъегетзаде и З.Бигиева в татарской литературе тех лет реализм как бы выдохся. В течение 5—10 лег желающих подхватить эту эстафету не появляется. Реализм как бы бьется в поисках плацдарма для своей деятельности. В начале 90-х гг. появляется несколько переводов дидактических рассказов Л.Н.Толстого. Однако переводы еще очень долго не могли стать источником умножения жизненных сил реализма. Лишь в одной, совершенно ноной отрасли литературы — драматургии — идет (правда, не особенно интенсивно) исправное приращение ресурсов и традиций нового направления. Источники сообщают, что, несмотря на полное отсутствие собственной драматургии и татарского театра, татарское население г. Казани любит театральные зрелища. В числе зрителей с 60-х гг. XIX в. они составляют уже заметную часть посетителей русского театра города, и органи-

заторы постановок иногда вынуждены считаться с их запросами (например, отказ от постановки пьесы о мусульманском пророке Мухаммеде). В воспоминаниях Ю.Акчуры упоминается, как в летаем театре города, в Апанаевском саду, летом 1890 г. для мусульманских детей-сирот купцом М.-Р.Юнусо-вым была проведена постановка оперы «Хаджи Мурат», на которой присутствовал и сам купец со своим племянником Юсуфом (Акмурой). В обществе назрела потребность в своей драматургии. Последним решающим толчком оказалось возникновение реализма я литературе. Первопроходцем в новом д€;ле выступает известный просветитель Габдерахман Ильяси (1856—1895). В 1887 г. он издает первую пьесу на татарском языке «Бичара кыз» (Бедная девушка). В жанровом отношении, как любительская инсценировка рассказа, пьеса далека от совершенства. Однако решительный шаг в сторону театра уже сделен. С каждым новым произведением жанр возвращается на крути своя. В 1888 г. был издан «Рэдде „Би-чара кыз"» («Опровержение „Бедной девушки"») Ф.Халиди. И «Бедная девушка», и ее «Опровержение», обращенные к сугубо бытовым тепам среднего слоя татарского городского населения, явились заметным фактом реализма, серьезным достижением в культурной жизни: татар, составив первый бессменный репертуар для домашних и школьных молодежных постановок того времени. В то же время они еще слишком схематичны, элементарны, прямолинейны. После их появления на эгом направлении также наступает семилетняя пауза. В середине 1894 г. прошла цензуру и в 1895 г. была издана созданная в подражание комедии Екатерины II «О время» пьеса «Комедия Чистайда» («Комедия в Чистополе»). В этой анонимкой комедии жанр совершил решительный шаг в направлении художественного совершенства. Внутренняя перекличка с появившейся через год анонимной сатирической комедией «Хосед баба» («Папаша-скряга»), еле уловимые признаки чисто польского окружения и еще кое-какие приметы приближают их к творчеству Ф.Карими последующих лет. Эти комедии, и как художественные, и как драматургические произведения,— этапные для тех лет. Драматургия, благодаря этим памятникам, вырывается из примитивных,

прямолинейных интриг, предлагает литературе тонко, художественно разработанные образы-типы, образы-маски. Переработку и издание в 1897 г. «Ворона» К.Гоцци можно оценить как значительный шаг вперед, как новое культурологическое явление, первое обращение татарской драматургии к сказочному сюжету. Однако, видимо под грузом традиций дастанной литературы, произведение воспринимается скорее как нескладная попытка переложения восточной фантастики новой татарской драматургией. Вот на такой многосторонней и солидной основе в последний год XIX в., в 1900 г., появляются «Кызганыч бала» («Несчастное дитя»), «Эч бэдбэхет» («Три подлюги»), «Бэхетсез егет» («Несчастный юноша») Г.Камала и «0ч хатын берлэн тормыш» («Житье с тремя женами») Г.Исхаки — первые и многообещающие опыты будущих «отцов татарского театра».

4.4. Превращение реализма в ведущее направление литературы. После восьми—десятилетнего затишья (1886—1896) в наступательном развитии реалистического направления во второй половине 90-х гг. намечается серьезный перелом. Намечается «приход» молодежи в литературу, в его новое реалистическое направление. Отныне, вступившие на путь литературного творчества молодые силы (Г.Исхаки, С.Мак-суди, Г.Камал и мн. др.) с первых же шагов ориентируются на реалистическое направление. С тех пор под «литературой», «литературным творчеством» подразумевается исключительно художественное творчество реалистического направления. Такая серьезная переориентация сопровождается и глубокими структурными изменениями в литературе. Набравшая оперативность, художественную остроту и масштабность еще при разработке восточной фантастики художественная проза становится в авангард реалистической литературы. Поскольку реализм уверенно притязает на «моду дня», и другие литературные жанры ориентируются на этот метод. Драматургия, как уже отметили, обеими ногами стоит на позициях реализма, само ее возникновение было связано с реализмом. Являющиеся откликами на общественные дрязги тех лет многочисленные сатирические стихотворные книжечки «Ян,а „Бэдэвам"», «Яда „Тэкай гаж,эп"»... показывают, что даже в глу-

бокотрадиционной поэзии идет тот же процесс сближения с реалиями дня. Правда, эти стихотворные книжечки пока недалеко ушли от лубочной литературы. Реалистические ориентиры достигают уровня высокой поэзии уже на тукаевском этапе развития литературы. На рубеже веков миссию реалистического обновления литературы прочно держит в своих руках художественная проза. Зачинателем этого новогс этапа обновления выступает Фатих Карими (1870—1937) Завершив учебу в Турции, в 1896 г. он возвращается на родину. Его пригласили на педагогическую работу в село Дара-кюе под Ялтой. Наряду с педагогической работой он окунулся в литературное творчество. Создает повесть «Мирза кызн Фатыйма» («Дочь мурзы Фатыма») о жизни крымских мурз Созданный в 1897 г. поэтический рассказ «Салих бабайныв ейлэнуе» («Женитьба деда Салиха») стал первенцом жанре реалистической новеллы в татарской литературе, открыл для этой литературы высокопродуктивную тему «детей природы» Оба произведения отданы в печать лишь в 1901 г. В 1898 г Ф.Карими становится одним из ведущих лидеров движения за обновление школьной системы и методов обучения. Этот факт биографии тут же находит отражение в его творчестве В 1898 г. он пишет рассказ «Ж,и11ангир мэхмумнец авыл мэктабендэ укуы» («Учеба сына муллы — Джигангира в деревенской школе»), где создает развернутую сатирическую картину затхлой жизни старометодных приходских (конфессиональных) школ. Рассказ был издан в 1900 г. в виде отдельной книжечки. В созданной в том же 1898 г. повести «Шэкерэ илэ студент» («Бурсак и студент») объектом едкого смехе делает духовно выхолощенного в бурсе шакирда и его духовника — наставника ишана. На пароходе, на Волге шакир^ встречается с русским студентом восточного факультете Петербургского университета, что особенно выпукло выставляет ущербность схоластических, в сущности мнимых знаний и вообще интеллектуального уровня шакирда, воспитанника конфессиональных школ. Разящая сатира Ф.Карими выставляет на всеобщее посмешище наиболее болевые точки общественной жизни татар тех лет. В условиях отсутствия периодической печати в произведениях Ф.Карими предель-

но активизируется публицистическое начало. Под его воздействием образы и интриги произведений становятся остро полемичными, задиристыми. Реализм как бы заново выявляет новые свои возможности и горизонты. Поэтому, наравне с М.Акъегетзаде, З.Бигиевым, Ф.Карими фактически выступает учредителем татарской реалистической литературы.

15 февраля 1899 г. в качестве спутника и переводчика он отправляется вместе с известным золотопромышленником и меценатом Ш.Рамиевым в продолжительное путешествие по Западной Европе. Побывав в крупнейших городах Германии, Бельгии, Франции, Италии, Австрии, Венгрии, Турции, они только 1.06.1899. вернулись в Оренбург. По материалам этого турне он написал книгу «Аурупа сэяхэт-памэсе» («Записки путешествия по Европе»), которая была издана в 1902 г. До этого вся положительная программа татарских просветителей ограничивалась (довольно кус;ей на практике) реформой метода обучения в начальных классах. В своих «Записках путешествия...» Ф.Карими впервые в татарской общественной мысли выступает со строго систематизированной, развернутой программой общественного развития и обновления жизни и менталитета — интеллектуального уровня татар. На примере конкретных художественно-интеллектуальных, научно-технических и культурно-просветительских достижений стран Западной Европы он создает величественно-монументальные наметки осуществления общественного прогресса, совершенно конкретных новых просветительских идеалов. Причем, в конкретном изложении они воплощены не в строго логичные, научно-публицистические, а в художественно-литературные формы. Т.е. он продолжает открывать в литературе реализма все новые и новые грани и возможности. Как видим, подобные достижения литературы поднимали всю татарскую просветительскую идеологию на новый, более высокий уровень, что обеспечило эту идеологию светлыми, конкретными ориентирами, раздвинуло горизонты наступательной борьбы за прогресс. «Путевые замео-ки...» Ф.Карими по идейно-эстетическому содержанию и структурно-художественной форме оставались до сих пор недооцененным уникальным достижением татарской реалистической прозы ру~

бежа XX в. И в первых двух десятилетиях XX в., в условиях ускоренного развития татарской культуры, Ф.Карими сумел сохранить свою творческую активность, оставался высокооригинальным лидером в наступательно обновленческом движении своего народа.

Почти идентичную с Ф.Карими миссию в татарской литературе последних лет XIX в. выполняет и художественное творчество крупного ученого, богослова и историка Р.Фах-рутдинова (1859—1936). Включившись в литературную борьбу своего племянника Ф.Карими, Р.Фахрутдинов в последние годы XIX в. создает два художественных произведения «Салима» (издана в 1899 г.) и «Асма» (издана в 1903 г.), названные именами главных герояпь. Ученый-рационалист в повести «Салима» дал образец художественного воплощения положительных идеалов просветителей. Возведенное на новую ступень развития это начинание Р.Фахрутдинова привело к обогащению татарской литературы такими уникальными достижениями, как «Записки путешествия по Европе» Ф.Карими (1902) и «Исчезновение через 200 лет» Г.Исхаки (1904). Таким же непроторенным путем в новой реалистической литературе идет Р.Ф<1хрутдипов и в своем романе «Асма». В письме Фатыху Карими от 27.8,1902. автор выражает сожаление, что цензура серьезно испортила некоторые места «Асмы»; выражает надежд/ па то, что перечеркнутые эпизоды (а они, видимо, настолько важны) можно будет использовать в будущем, в другом произведении. Однако в будущем такая возможность не представилась. Но и в опубликованной форме «Асма» (созвучное, кстати, к «Отверженным» В.Гюго) — структурно сложное произведение. Автор обрисовывает общественные условия современной жизни неприемлемыми для совестливого человека. Писатель острую Ф.Каримиевскую критику старой школьной системы и наставничества как бы распространяет на весь жизненный уклад. Таким образом, оба произведения писателя также приобретают определяющее значение в восходящем развитии реалистического направления этого этапа.

В. эти же, последние годы уходящего века в литературе появляются представители: «нового поколения», «молодые

писатели», будущие обновители новой реалистической литературы и литературного движения (Г.Исхаки, С.Максуди, Г.Камал). Они- обогащают литературную жизнь новыми темами, как бы приступают к созданию новой своеобразной «библиотеки» реализма. Г.Исхаки пишет повествования «Счастие в просвещении» и «Сын богача» в 1897 г., «Вышивальщицу тюбетеек» в 1898 г., пятиактную пьесу «Жизнь с тремя женами» в 1900 г., Г.Камал в 1900 г. издает сразу три пьесы. Беллетризация новой реалистической литературы вступает в свой завершающий этап. С этого времени литература становится довольно распространенным, многонаправленным явлением. Так, новый размах литературного дела и небывалое оживление издательского дела подвели литературное развитие и культурный уровень народа к новому витку развития.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

XIX век, век научной-технической и социальной революций в Европе и Северной Америке, был временем такого же революционно-переломного обновления и в литературах народов этих регионов. В то же время, сфера влияния этих коренных обновлений не ограничивается пределами деятельности лишь одних, втянутых в эпицентр этого процесса народов. Не только негативные последствия (войны, обнищание от разгула тенденций накопления капитала и др.), но и раскаты мощного действительного обновления, возможно и в неузнаваемо преломленном, в каком-то отраженном и ограниченном виде, не могли не сказаться на определенных сферах жизнедеятельности и контактировавших с ними, и сопредельных народов. Одним из таковых был колониальный татарский народ. Наиболее значительное отражение влияния этого обновления у татар запечатлелось в их просвещенческих устремлениях и в литературе. Еще в 1790 г. преподаватель татарского языка в Казанской гимназии Исхак Халь-фин выступает с проектом создания светского учебного заведения на татарском языке, подобного русским «главным на-

родным училищам». В 10-х гг. XIX в. появляется уже с полдюжины таких проектов.' Однако эти попытки не могли пробиться через запреты и препоны самодержавия. Тогда, с начала 30-х гг. XIX в., намечается (правда, в целом и до конце века в очень робком виде) втягивание татарской молодежи I русские светские и специальные учебные заведения. Так намечается некий канал беспрестанного возникновения и накопления сил, ориентированных на новые традиции, модернизированных этическо-эстетическими ценностями социальных прослоек с новыми культурными запросами. Этг скрытная, общественно значимая, пока незаметная устойчивая тенденция коренного обновления общественной жизнг. подготавливала в будущем надежную почву для новой литературы. Одновременно под действием тех же импульсов кардинального обновления, безотносительно к просвещенческой тенденции, начинает набирать и наращивать темп устойчивое действенное обновление и татарской литературы. Подобный, практически в то время ненаблюдаемый в иных сферам общественной и культурной жизни народа успех в обновлении литературы объясняется ее особой миссией в жизнк татарского народа. В ходе исторических катаклизмов, забившись в темные закоулки сельских приходских школ, литература сохранила живую душу и осталась, поэтому, какими бк скромными ни были успехи, единственным и наиболее универсальным публичным выразителем симптомов неискоренимой общественной жизни своего народа. И вот она, одна ж первых, встает на стартовую черту и провозглашает наступление момента поворота к коренному обновлению... Все успехи литературы объясняются ее своеобразием и назначением; это были не просто механическое примыкание (прилипание) к мощному постороннему движению, не имитация а, в силу своих возможностей, достойное самостоятельногс живого организма творческое переосмысление и усвоение с пользой для себя положительного из того влияния. Вот почему, на поверхностный взгляд, в этом обновлении преоблада-

1 Мухитдинов Н.К. Проекты организации средней школы европейское типа // Вестник научного общества татароведения.—Казань: Издание Домг татарской культуры.—1930.—№ 9—10.—С.120.

ющее значение приобретает броский «местный колор»ит». Однако углубленный анализ показзавает, что этот «местный колорит» нисколько не деформирует, не ущемляет основ ведущей, именно обновленческой тенденции. Так литература вступает на путь нового подъема. В общем ходе развития татарская словесность XIX в. как бы приобретает вид некоего завершенного цикла с этапами формирования процессов, с самодостаточным непреходящим значением. В этом вековом своем шествии, под напором громады неотвратимо подступающей непостижимости всего нового, не впадая от этого в бездну беспомощной дезориентированности, непреодолимого хаоса, разлада, литература сумела активно и выдержанно следовать в русле действенного обновления. Внутренние потенции и былые порывы и приобретения обеспечили литературу такой возможностью. К сожалению, недостаточный уровень акцептации и изученности материалов XVIII в. не позволяет сегодня сказать что-то категоричное об этих потенциях. Правда, «Гарыз-наме» (письмо к царице) Батырши (Абдуллы Алиева, 50-ые гг.), дошедшие до наших дней намеки об объеме и проблематике книги муллы Мурата (нач. 70-х гг.) и др. дают некоторые представления о меткости и широте размаха литературы и на предшествующем этапе. Не меньшее значение в отмеченных и литературе XIX в. достижениях имела конечно мобильность, историческая предприимчивость и в среде широких масс населения, дополнительно спровоцированная скандальным насаждением института «указных» мулл.

Подобное наличие и действенное сочетание объективных условий и субъективных способностей, возможностей и привело к появлению такого логически стройного и наступательно развивающегося феномена, как татарская .штература XIX в. В ее ведущей прогрессивной части нет ничего несущественного — незначительного, иррационального — непонятного, ирреального — нежизненного, сумбурного, вздорно фантастического — фантасмагорического. Акцентирование внимания на такие, как правило, неучитываемые свойства этого явления, позволяет четче отметить сущностные свойства этой литературы. В круговороте калейдоскопа обновленчес-

кой мировой литературы татарская, наряду с другими, имеет свой, довольно четко очерченный, рисунок, тон, своеобразный колорит. Заинтересованная обращенность на злобу дня, яростные наскоки на исторически конкретных общественных противников — «указных» мулл, принципиальная непримиримость, идеологическая выдержанность, своеобразная точность, ясность превращают эту литературу в поэтический клич своего времени, в зов истории. На всем протяжении веха прогрессивная литература остается верной этому своеобразию. Это то магистральное направление, которое привело татарскую литературу к реализму; один из вариантов содержательного, продуктивного преломления кардинального обновления XIX в. в истории и культуре народа восточного типа. Как таковая, татарская литература XIX в. приобретает всемирно-исторический интерес. И в истории самой татарской культуры, благодаря достаточной сдержанности в заветах обновления — продуктивного укоренения их в вековечную татарскую культуру, она сумела стать надежным, исправным трамплином, стартовой площадкой для восхождения литературы в ее «золотой век» — на Исхаки-Тукаевс-кий этап. В достижении вершин этого «золотого века» для новой татарской .литературы первостепенное значение имела именно скрупулезно адекватная предварительная обработка почвы и кропотливая подготовка добротного строительного материала.

Как видно из первого раздела нашей диссертации в форме научного доклада, исторически сложившееся своеобразие бытования источниковой базы татарской литературы и ее историографии не содействовали ее действенному, адекватному своей природе функционированию. Между тем, это был стабильно ориентированный на положительное начало созидательный век в татарской литературе. С первых своих устремлений литература нового века (Ахметбик, Г.Утыз-Имяни) отрывается от прошлого этапа — порывает с безысходностью, безгласием, анонимностью последней четверти XVIII в. Причем приобретение звовкогласия идет как в направлении приобретения громкозвучия путем усиления высокохудожественной публицистичности (Г.Утыз-Имяни, Г.Курсави и др.),

так и за счет гармонизации эмоциональной окраски и акцентирования благозвучия стиха (Ахметбик и др.).

Недозволяемое в самодержавно-деспотическом режиме проявление и .отстаивание свободы выбора, самостоятельности («своеволия») — личностно-гражданского права — в первом же десятилетии века встретило сокрушительное, грубое насилие со стороны властей. Организуются открытые травля и гонения, провоцируются судебные преследования (Салим Рамеев, Г.Утыз-Имяни и др.). Многие активные абызы бегут от преследований на Кавказ и примыкают к продолжателям мансуровского движения.1 Многие бежали из страны за кордон — в Туркестан (Г.Курсави), в Турцию, на арабский Ближний Восток. В 1808—1815 гг. наблюдается спад движения. Во второй половине 10-х гг. казавшееся потухшим движение возгорается с новой силой. Их обновленное требование таково же: (свободное от контроля Духовного собрания и «указных» мулл) светское образование. Опять на передние рубежи выдвигается литература. Возникает стихотворная сатира, отражающая эпизоды борьбы за светское образование («Чистопольское происшествие»). И под Казанью Мухаммед-амдн Наласави и Шамсутдин Кошкари создают высокохудожественную язвительную сатиру на именитого консерватора Баязита Фахрутдинова и, читая ее с амвонов мечетей всех близлежащих сел, подняли ажиотаж и брожение среди населения. Недальновидные, придерживающиеся отсталых взглядов муллы вынуждены были также составить псевдопоэтическое трактатоподобное опровержение чуть ли не в тысячу строк. Новое литературное светило поэт Абуль-маних Каргалый ратует за спаянное объединение новых абызов в, подобную суфийской, организацию. Такая острая вспышка с ее накалом была достаточна, чтобы литература перешагнула на новый, более «модернизированный» (по сравнению с этапом Г.Курсави, Г.Утыз-Имяни) уровень. И это обновление завершилось без триумфа. Вновь возобновленные преследования расставляют активистов этого поколения по «закордонным адресам» предшественников. Как видим, со-

1 [Р.Фэхрегдщ|]. Тарихтан бер кэгазь // Вакыт.—1906.—1 сентябрь.

крушительные нападки, ужесточенные гонения, преследования видных литераторов как активных абызов не смогли сбить литературу с пути обновления и поступательного движения в силу созидательной направленности возрождения. Обновление литературы становится необратимым. Уже кс времени первого отлива абызовского движения связанная с этим движением новая литература становится как бы самостоятельным, самодавлеющим явлением. Г.Утыз-Имяни, будучи в заключении, продолжает творческую работу. Во период нового подъема движения он не пристал к новому поколению борцов, как бы остался в стороне, однако свою культурно-просветительскую деятельность продолжал в ранее выбранном направлении. То же повторяется и с А.Каргалы-ем. Глубоко лиричные лучшие его малые произведения созданы в годы второго отлива абызовского движения. Ко времени самого напряженного периода творчества Х.Салихова и Г.Кандалыя новая литература предстает уже вполне самостоятельным явлением. Это позволило литературе безболезненно распрощаться со сходящим со сцены абызовским движением и наступательно продолжать свой победный путь. Вот почему она тут же активно и продуктивно подключается ? работе по беллетризации своих приемов, к разработке реалистической речевой фактуры и бытовых ситуативных стандартов. Таков был путь восхождения к реализму в литературе восточного типа, успешный с первых же попыток.

Большое количество материалов литературы XIX в. безвозвратно утеряно, немалое (рукописи, документы, книги] пылится на полках хранилищ и библиотек в полной безвестности. В них скрыты многие закономерности и факты неучтенных преломлений о ходе векового активного развития Однако наличный и уже изученный материал позволяет установить точный курс развития, его поступь и зигзаги в определенной конкретности.

Предстоит очень большая работа по освоению материало* и их научному анализу. Быть может, компьютеризация архивного и библиотечного дела сдвинет работу по изучению сохранившихся рукописей с ее заколдованной, почти мертвой точки. Такая необходимость настала. Этого требует наше

бурная эпоха научно-технических открытий. В этом суть цивилизованного отношения к истории художественной культуры любого народа, в том числе и татарского. В таком случае каждое новое художественное приобретение раскроет свои сокровенные тайны, до сих пор остающиеся неизвестными новые аспекты татарской литературы XIX века.

Делая выводы, необходимо сказать, что новаторские искания художников слова. XIX века послужили благодатной почвой для дальнейшего развития литературного процесса в начале XX века, составляющего золотую эпоху истории: татарской литературы. Художественно-эстетическое влияние поэтов и писателей XIX века на творчество таких классиков татарской литературы, как Габдулла Тукай, Гая а Исхаки, Фа-тих Амирхан, Галиасгар Камал, Дэрдменд и Сагиг Рамиев было огромным; татарская литература начала XX века смогла в полную мощь раскрыть свои крылья, идти в ногу с новой эпохой, ставить кардинальные проблемы, актуальные не только для татарского народа, но и всего передового мирового сообщества.

Таким образом, татарская литература XIX века была литературой нового Возрождения, укрепляющей реалистические основы художественного творчества, правдиво изображающей историю борьбы родного народа за свободу и независимость, верно определяющей его духовные и исторические корни. В татарской литературе XIX века было уделено большое внимание связям родного народа с восточными и западноевропейскими народами.

Следовательно, татарские писатели, поэты и мыслители XIX века внесли большой вклад в развитие не только художественной культуры родного народа, но и мировой литературно-эстетической мысли.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Основные положения диссертации в виде научного доклада изложены в следующих изданиях и публикациях автора.

Отдельные издания

I. Исследования:

1. Ш.Садретдинов, М.Гайнетдинов. Эбелмэних Каргалый : Студентлар очен ярдэмлек (Абульманих Каргалый. Пособие для студентов).—Казан: Ун-т нэшрияты, 1978.—36 б.

2. Х.Миннегулов, Ш.Садретдинов, (М.Гайнетдинов). XIX йез татар эдэбияты ядкэрлэре (Памятники татарской литературы XIX в.).—Казан: Ун-т нэшрияты, 1982.—144 б.— Наше участие подтверждается соавторами на стр. 50, 91.

3. (Коллектив). Татар эдэбияты тарихы. 2 том. XIX йез татар эдэбияты (История татарской литературы. 2 том. Татарская литература XIX в.).—Казан: Тат. китап нэшрияты, 1985.—576 б. М.Гайнетдинов язган булеклэр:

1) Иж,тимагый~тарихи вакыйгалар Ьэм татар культура хэрэкэте (Общественно-исторические события и культурное движение у татар).—Б. 20—58.

2) Эдэбият усешенец теп тенденциялэре (Ведущие тенденции развития литературы).—Б. 59—68, 73—124.

3) Эбелмэних Каргалый.—Б. 125—138.

4) Гомэр Мехэммэд улы.—Б. 139—148.

5) Ьибэтулла Салихов.—Б. 149—163.

6) БаЬави Ъэм аныц «Буз егет» китабы (Бахави и его книга «Буз егет»).—Б. 164—169.

7) Шэмсетдин Зэки.—Б. 170—184.

8) XIX йезнен, икенче яртысында иж,тимагый-культу-ра хэрэкэте (Общественно-культурное движение во II половине XIX в.).—Б. 252—258.

9) Шакир Мехэммэдев.—Б. 351—362.

10) Поэзия.—Б. 377—415.

11) Эхмэт Уразаев-Кормаши.—Б. 431—439.

12) БаЬаветдин Вэисев.—Б. 473—483.

Всего 235 с.

Рецензии:

У.Гыймадиев. Мэгьрифэтчелек эдэбияты (Просветительская литература) // Кызыл тан,.—Уфа, 1986.—6 август.

Х.Курбатов. История татарской литературы. II том // Советская Татария.—1986.—23 сентябрь.

II. Текстология:

1. Каюм Насыйри. Сайланма эсэрлэр. Ике томда. 1 том (Коллектив).—Казан: Тат. китап. нэшрияты, 1974.—340 б.

2. Каюм Насыйри. Сайланма эсэрлэр. Ике томда. 2 том (Коллектив).—Казан: Тат. китап. нэшрияты, 1975.—320 б.

3. Каюм Насыри. Избранные произведения. (Коллектив).— Казань: Таткнигоиздат, 1977.—256 с.

4. Татар халык иж,аты. Дастаннар. (Коллектив).—Казан: Тат. китап нэшрияты, 1984.

а) М.Юмачиков. ШаЬсенэм Ьэм Гариб.—Б. 248—274;

б) БаЬави. Буз егет.—Б. 275—334.

5. Татар поэзиясе антологиясе. Беренче китап. (Коллектив).—Казан: Тат. китап нэшрияты, 1992.—544 б.

(XIX йознен; 32 шагыйре).—Б. 215—393.

6. Фатыйх Кэрими. Морза кызы Фатыйма : Сайланма эсэрлэр.—Казан: Тат. китап нэшрияты, 1996.—414 б.

7. Таж,етдин Ялчыгол. Рисалэи Газизэ.—Казан: «Иман» нэшрияты, 1998.—60 б.

8. Гали Чокрый. Дастан хаж.намэ.—Казан: «Иман» нэшрияты, 1998; Иман нуры.—1998.—март, июль, декабрь; 1999.— июль.—82 б.

Статьи в журналах и тематических сборниках

1. Мэкэржэ бэете (в соавторстве) // Татар теле Ьэм эдэби-яты (сб).—5-китап.—1976.—0,5 а. л.

2. Литературный процесс XIX в. и Каюм Насыйри // Выдающийся просветитель-демократ К.Насыйри (сб.).—1976.— 0,7 а. л.

3. XIX йез татар эдэбиятына яца материаллар Ц Татар теле Ьэм эдэбияты (сб.).—6-китап.—1978.—0,8 а.л.

4. Мэгьрифэтче Хэлфиннэр династиясе М Совет мэк-тэбе.—1978.—N° 10.-0,3 а. л.

5. Суфичылыктан деньявилыкка таба (Т.Ялчыгол) Ц Урта гасыр татар эдэбияты тарихыннан (сб.).—1981.—0,6 а. л.

6. Э.Каргалый. Бетмэс гамем: нэдэндер бу? // Казан ут-лары.—1982— № 7.-0,8 а. л.

7. Бишенче ел эдибе (З.Ьади) (Писатель революции 1905 г.) // Казан утлары.—1983—№ 11.-0,8 а. л.

8. Акмулла биографиясенен, кайбер бэхэсле яклары (Некоторые невыясненные моменты биографии поэта Акмуллы) // Поэт-просветитель Акмулла (сб.).—1983.—1 а. л.

9. Татар хрестоматияларе (Татарские хрестоматии XIX в.) // Казан утлары.—1985.—№ 2.—0,6 а. л.

10. Развитие обновленческих идей в татарской общественной мысли // Проблемы преемственности в татарской общественной мысли (сб.).—1985.—0,8 а. л.

11. «©мет йолдызлары» (ред.) (Звезды надежды) // Азат хатын —1989.—№ 3.-0,4 а, л.

12. Эбъят мэгариф кальбият (Стихи просвещения души) Ц Эдэби; мираснын, я к, а катламнары (сб.).—1990.—0,6 а. л.

13. Ш.Марджанн и татарская литература // Марджани: ученый, мыслитель, просветитель (сб.).—1990.—0,6 а. л.

14. Гаки Хесэенев Нам яда мэктэп очен керэш (Борьба за новую школу и Гани Хусаинов) Л Народное просвещение у татар в дооктябрьский период (сб.).—1992.—2 а. л.

15. Ян,а мектэп очен керэш Ьэм Г.Хвсэенев // Татарстан.— 1993,—•№ 5, 6.-2 а. л.

16. Мэгърифэтче эдиб (Писатель-просветитель) : (Ф.Карими) // Мирас.—1995.—№ 7.—1,5 а. л.

17. Такой далекий Ближний Восток (Ш.Ибрагимов и Ш.Ишаев) Л Эхо веков.—1996.—№ 1—2—0,3 а. л.

18. Ф.Карими — педагог Ц Мэгариф.—1996.—№ 4.—0,3 а. л.

19. С.Максуди Ьем татар эдэбияты (С.Максуди и татарская литература) // С.Максуди (сб.).—1996.—0,5 а. л.

20. Садыйк хэзрот кем ул? (Кто он — Садыйк-хезрет?) // Татарстан.—1996.—№ 8.-0,3 а. л.

21. Магьрзфэтче эдип — Ф.Карими (Писатель-просветитель — Ф.Карш^ Морза кызы Фатыйма (Дочь мурзы — Фа-тыма) // Сайлапма асорлэр (сб.).—1996.—1,5 а. л.

22. Прошение возвратить Б.Ваисову, а дело кончить // Эхо веков.—1996.—№ 3—4.—0,5 а. л.

23. Ф.Карими Ьэм милли журналистика (Ф.Карими и национальная журналистика) // Татарстан.—1997.—№ 5.—0,5 а. л.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Общая характеристика работы............................3

1. Проблемы выявления—сбора, изучения и систематизации памятников татарской литературы.........................11

1,1. Своеобразие исторической судьбы татарской литературы. Начало необратимого обновления. Содружество печати и литературы........................................11

1.2.1. Начало и ход монтажа истории литературы. Отпечатки нэповских свобод и вульгарно-социологического нигилизма тоталитаризма............................19

1.2.2. Импульсы надлома времени хрущевской «оттепели», застоя, перестройки..................................29

2. Общественное движение и татарская литература

первой трети XIX в.........................................44

2.1. Абызовское движение. Первичные ориентиры реализма — злободневность и непримиримость как действенный рычаг обновления......................................44

2.2. Отражение амплитуды абызовского движения

в прогрессивной литературе. Просвещенческие порывы и мотивы спаянности абызов в литературе 20-х—30-х гг. XIX в.........52

3. На гребне скрытого реализма........................63

3.1. Годы высокопродуктивного «безвременья» (1845—1875)..... 63

3.2. Своеобразие художественных постижений времени скрытного реализма............................69

4. Вступление в век реализма...........................78

4.1. Общественная почва и географическая среда коренного обновления......................................78

4.2. Литературная жизнь последней четверти XIX в...........83

4.3. Новый жанр — драматургия — как прибежище

молодого татарского реализма.........................86

4.4. Превращение реализма в ведущее направление литературы . 88

92