автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Жанровая рецепция стихотворных произведений Н.А. Некрасова ("Поэт и гражданин", "Мороз, красный нос")

Полный текст автореферата диссертации по теме "Жанровая рецепция стихотворных произведений Н.А. Некрасова ("Поэт и гражданин", "Мороз, красный нос")"

I} р

ИНСТИТУТ ФИЛОЛОГИИ ОБЪЕДИНЕННОГО ИНСТИТУТА ИСТОРИИ, ФИЛОЛОГИИ И ФИЛОСОФИИ СО РАН

На правах рукописи

РОМАЩЕНКО Светлана Анатольевна

ЖАНРОВАЯ РЕЦЕПЦИЯ СТИХОТВОРНЫХ а ПРОИЗВЕДЕНИЙ Н.А.НЕКРАСОВА («ПОЭТ И ГРАЖДАНИН', «МОРОЗ, КРАСНЫЙ НОС»)

Специальность 10-01-01 — русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Новосибирск 2000

Работа выполнена на кафедре русской литературы Новосибирского государственного педагогического университета.

Научный руководитель:

кандидат филологических наук, доцент Н.Е.Меднис

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Б.А. Чмыхало кандидат филологических наук, доцент Н.Н.Соболевская

Ведущая организация:

Алтайский государственный университет

Защита состоится 18 декабря 2000 г. в 10 часов на заседании диссертационного совета к 200.04.02 при Объединенном институте истории, филологии и философии СО РАН по адресу: (630090, г.Новосибирск, проспект ак.Лаврентьева, 17).

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Объединенного института истории, филологии и философии СО РАН

Автореферат разослан 17 ноября 2000 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

ЫЬ [Я = -Ч И е^р ЗЦ41 и. ^ гяг о

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Диссертация посвящена изучению жанровых аспектов рецепции стихотворных произведений Н.А.Некрасова, которые выделяются на фоне разнородных опытов в области прозы, драматургии и критики.

Актуальность работы определяется необходимостью осмыслить феномен творчества Некрасова с позиций его особого воздействия на читательское восприятие и объяснить механизм перехода в читательский опыт сложно организованных, актуализируемых читателем текстовых структур. Достаточно широко освещенный советским литературоведением подход к стихотворному произведению Некрасова с точки зрения его социальной прагматики требует дополнения, которое учитывало бы различные формы рецепции стихотворного текста в их соотнесенности с жанровым аспектом.

Целью данной работы является исследование механизма взаимодействия стихотворного текста Н.А.Некрасова с контекстом читательских предпочтений, обусловленных каклитературным опытом, таки параметрами жизненной практики, которые могут быть соотнесены с миропониманием современной Некрасову читательской аудитории.

В работе поставлены следующие задачи:

- проанализировать особую рецептивную заданность декларативного стихотворения («Поэт и гражданин» и уникальной в своей жанровой соотнесенности поэмы «Мороз, Красный нос» на фоне некоторых жанровых конвенций (драматизированное стихотворение, историко-революционная поэма, эпическая поэма в народном духе).

- выделить и объяснить закономерности функционирования различных форм рецепции художественного текста («наивное» восприятие, критика, эпистематический дискурс) в указанных пределах жанрового аспекта и в отношении к конкретным текстам (стихотворение «Поэт и гражданин» и поэма «Мороз, Красный нос»).

- показать связь всеобъемлющей риторической заданности некрасовского текста с имплицитными смыслами, характеризующими авторскую ментальность, на примере функционирования в тексте декларативного стихотворения матричной, канонической структуры («Разговор» из цикла «Мечты и звуки») и репрезентации в тексте «народной поэмы» глубинного, личностного поля актуальных смыслов, тематически связанного савторефлексией по поводу самого процесса творчества («Мороз, Красный нос»).

Методологической базой для исследования послужило использование в литературоведческом анализе герменевтической(теоретико-познавательной) и структурлой(списывающе-прсизводящей) стратегий рецептивно-эстетического подхода. В конкретных разборах некрасовских текстов используется методика риторического анализа, включающего в себя описание приемов «стилистики декодирования»в их семантической функциональности.

Материалом для исследования послужили помимо основных, указанных в заглавии, тексты стихотворений некрасовских циклов «Мечты и звуки» и

«Последние песни», поэм «Княгиня Трубецкая» и «Княгиня М.Н.Волконская», а также черновые варианты стихотворения «Поэти гражданин» и поэмы «Мороз, Красный нос». В качестве дополнения к наблюдениям над текстовыми импликатами читательского опыта анализируются современные пародийные тексты-проекции актуальных цитат из поэмы «Мороз, Красный нос» и декларативного стихотворения, выявленные посредством сета Интернет, атакже путем социологических наблюдений над цитированиемН-А.Некрасовавсредствах массовой информации и бытовых коммуникативных ситуациях. В качестве объектов метаописания послужили тексты литературоведческих работ В.Е.Евгеньева-Максимова, Ф.И.Евнина, А.И.Груздева и В.А.Сапогова.

Новизна работы заключается в разработке подхода к анализу жанровой уникальности поэмы «Мороз, Красный нос» с точки зрения еедискурсивности и особой формы автореференции вданныхжанровых пределах. В диссертации намечены возможности использования в литературоведческом анализе рецептивно-эстетических стратегий.

На защиту выносятся следующие положения:

Стихотворные тексты Н.А.Некрасова включаютмеханизм, формирующий различные формы художественной прагматики;

Рецептивный потенциал жанровых экспериментов Некрасова позволяет говорить о выделении стихотворной декларации как индекса выстраивания стратегии репрезентации ключевых моментов творческого кредо автора;

Создав уникальную жанровую структуру (поэму «Мороз, Красный нос») Некрасов сумел в ее риторической заданности трансформировать глубинное переживание раздвоенности творящего субъекта в особую форму авторефлексии.

Практическая значимость данного исследования обусловлена тем прагматическим уровнем, на который выводит исследователя особая природа некрасовских стихотворных произведений. Предполагается, что материалы диссертации могут быть использованы в изучении воздействия определенных текстовых структур, вводимых в область рецепции, на массового читателя и его читательский опыт. Это выводит работу в область междисциплинарных исследований (социология искусства, теория коммуникации, коммуникативная дидактика). Взаимодействие художественного текста с имплицитно заданной функцией читателя необходимо учитывать при работе с различными читательскими аудиториями, создавая для массового читателя необходимый для вхождения в поле классической культуры рецептивный опыт, расширяя поле рецептивной компетенции. Описанный в работе подход может использоваться в практике школьного и вузовского преподавания как материал для спецкурсов по творчеству НАНекрасова и прагматике художественного текста.

Апробация работы. Материалы диссертации докладывались на пленарном заседании конференции в рамках «Проекта переподготовки учителей-гуманитариев» (1998г.), межрегиональной конференции «Гуманитарное образование в Сибири» (2000г.), а также на аспирантском семинаре филологического факультета НГПУ (1999 г.). По материалам диссертации опубликовано три статьи, еще одна находится в печати.

Структура работы включает введение, 3 главы и заключение, изложена диссертация на#2страницах, список литературы насчитывает 254 названия.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении определяется область исследуемого материала (декларативное стихотворение «Поэт и гражданин» и уникальная в своем жанровом варианте поэма «Мороз, Красный нос»), дается историографический обзор в четырех аспектах (проблематика жанра, восприятие стихотворного текста, отдельные исследования по стихотворению и поэме), обосновывается актуальность работы и правомерность обращения к прагматическому аспекту в изучении стихотворного текста Н.А.Некрасова.

Глава 1. Стихотворный текст Некрасова в аспекте жанровой рецепции.

В первой главе рассматривается смысловое поле для изучения стихотворного текста в его жанровом своеобразии, обосновывается выделение двух обозначенных в заглавии текстов в плане их особой рецептивной значимости. Описание выбранного подхода сопровождается анализом отдельных аспектов «парадигмы некрасоведения». В данном плане оказывается существенным факт преобладания в периоде 1917 по 1952 г. в плане исследовательского выбора работ, которые актуализируют сравнительный аспект изучения с ключевыми словами «связи», «взаимодействия», «отзывы» в заглавиях. Тематические поля концентрируются вокруг эмоционально значимых концептов «социальность» и «народность». Проблематика жанровой репрезентативности в плане восприятия отдельных текстов и творчества в целом для начального периода изучения творчества Некрасова оказалась совершенно не актуальной, несмотря на существование концептуально значимых работ Ю.Н.Тынянова, Б.М.Эйхенбаума и В.М.Шкловского, которые дали толчок для формирования парадигмы рецептивной эстетики в 60-70-е годы (М.Риффатерр, Х.-Р.Яусс, С.Фиш, В.Изер).Далее в работе обосновывается адекватность методологии рецептивного эстетического анализа изучаемому предмету и специфике некрасовского стихотворного текста в его феноменологической целостности.

Выбор двух текстов, указанных в заглавии, обусловлен их особой выделенностью в рецептивной актуализации. Декларативное стихотворение «Поэт и гражданин» было выделено в структуре сборника 1856 года самим автором как «манифест» (М.Гин), «увертюра» (В.Евгеньев-Максимов). Трансформированное в качестве модели новой прагматической установки из «матричного» стихотворного диалога «Разговор»( «Мечты и звуки») оно было предпослано сборнику, который после неудачи дебютного опыта объявлялся самим Некрасовым «первым сборником стихотворений». В результате трансформации Некрасов создает стихотворную декларацию, соединяющую в себе традиции философских диалогов (например, диалог Платона «Федон», в котором воспроизводится дизъюнктивное разъединение души и тела как повод к дискуссии) и эксплицитно выраженную установку на монологически выстроенное, декларативное слово.

В драматизированном стихотворении , которое по сути воплощает единую рецептивную установку, возникает имитация диалога. Некрасов к моменту выхода в свет сборника 1856 года, попытавшись отработать в «Мечтах

и звуках» различные жанровые модели, выдвигает декларативное стихотворение в качестве «индекса», перепоручая ему конструирование горизонта читательских ожиданий и формирования устойчивого фона конкретизации, на котором должны были возникать все последующие новаторские эксперименты Некрасова в области «прозаизации стиха». В случае с «Поэтом и гражданином» в качестве актуальной смысловой доминанты выдвигается концепт «гражданственность», который впоследствии оказывается репрезентативным для описания феномена творчества Некрасова. В качестве усиления фона, на котором эстетическая декларация начинает мыслиться как политическая, выдвигается, помимо других признаков, формальная «драматичность» и мнимая «диалогичность» стихотворения «Поэт и гражданин». Именносэтихпозицийвработе сравнивается диалог«Разговор» из цикла «Мечты и звуки» с его последующим модельным вариантом, реализовавшим в полной мере успешную прагматическую установку.

Текст стихотворения «Разговор» разворачивается как аллегорически мыслимый, предельно декларативный спор-диалог, в котором Душа и Тело дизъюнктивно противоположны и наделены определенной степенью речевой автономии, более того - они замещают цельного человека, носителя коммуникативной функции. В «увертюрном» «Поэте и гражданине» заданная в первоначальном варианте дизъюнкция декларируется с помощью маркированной читательской активностью цитаты, ставшей впоследствии клише «Поэтом можешь ты не быть,// Но гражданином быть обязан». Диалогическая форма усиливает эксплицированность внутренних смыслов и в то же время создает классическую ситуацию «коммуникативной неопределенности» (Р.Ингарден).Таким образом, в случае со стихотворением «Разговор» мы имеем делосявно выраженным воплощением жанровой схемы ( прения, философский диалог) и соотнесением ее с прецедентным текстом (стихотворение М.Воскресенского «Разговор души и тела»). Попытка формально, конвенционально воспроизвести в виде стихотворного диалога дизъюнкцию тела и души могла бы послужить примером явного в своей действенности «обнажения приема», если бы речь не шла о юном, только осознающим себя автором, Фиксируя раздвоенность в уже готовой, конвенционально заданной форме, Некрасов стремился к предельно точной фиксации своих глубинных имплицитных смыслов, связанных со спецификой личности поэта. «Раздвоенность» Некрасова наиболее конструктивно объясняет М.Скабичевский, говоря о необходимости преодоления стереотипического подхода к статусу «певца народного горя», который отнюдь не должен «сидеть на чердаке и проливать слезы». В работе показывается, что вся последующая авторефлективная практика Некрасова осуществлялась в направлении смещения читательской активности в сторону противоречий внешней человеку окружающей «среды» и социальных рамок. Именно так представляется нам отказ сборника «Мечты и звуки» в плане «отцовства» и прагматически обусловленный жест изъятия непроданных экземпляров первого стихотворного опыта, концентрирующего лирическое начало в пространстве целой «книги».

В плане соотношения текстов «Разговора» и «Поэта и гражданина» можно констатировать общность тематических полей и цепочек актуализированных лексем, которые образуют сквозной метафорический ход, например, аргументом «под занавес» в том и в другом случаях становится

«гроб» как граница между разными по своей направленности смысловыми полями (Душа, угрожая Телу, собирается «отторгнуть» егоотгреха, превратив в «труп бессильный»). Поэт, озадаченный нападками собеседника, констатирует печальный факт: «У двери гроба я стою».

Концепт «страдания души», противопоставленный «телесному упоенью», а впоследствии сопряженный с ним в сквозном метафорическом ходе «пир жизни», соотносится в обоихтекстах с пушкинскими коннотациями, в «Разговоре» — имплицитно, в «Поэте и гражданине» - эксплицитно. Введение в собственный текст «тени сильного поэта» (Х.Блум) с его противостоянием «гробу», усугубляет некрасовскую антиномичность: в «Разговоре» пушкинские ассоциации вводятся в реплику Тела («и чинный бал, и гул глухой на беспорядочной пирушке»), а в «Поэте и гражданине» присутствует эксплицированное авторство Пушкина в цитате из «Поэта и толпы», которую озвучивает Гражданин. Однако к концу спора поэт исчезает как носитель самостоятельной речевой стратегии и переходит на позицию, навязанную ему собеседником-«громи пороки смело». В пространство текста врывается стихия самобичевания, связанная с персонифицированной субстанцией музы, которая «тихозарыдав, ушла». Перед нами своеобразная перекличка с известным, хрестоматийным стихотворением «Вчерашний день, часу в шестом...», где присутствует лирический субъект, отдавший свою андрогинную половину на публичное самобичевание.

Связь между периферическим текстом и одним из лидеров в области воздействия на читателя осуществляется вне поля зрения активной позиции последнего. Превращение философского диалога в эстетическую, а в конечном итоге, и политическую декларацию, протекавткакпроцесс отрабатывания не просто параметров поэтического мастерства, но особой стратегии авторства, осознаваемого через прагматику бытования собственного текста в поле рецептивной компетенции.

Рассмотренный нами риторический план обоих текстов, в котором разворачивается семантически актуализированная метафора «пир жизни» и ее антиномический компонент «сон поэзии» («пища души», «сонная хандра», противостоящие «житейским волнениям»), позволяет сделать вывод о преобладании в творческой стратегии Некрасова «дидактичности», а не «романтичности», за которуюупрекал себя сам начинающий автор, его критики и герой романа «Жизнь Тихона Тростникова», наделенный автобиографическими чертами. Анализ двух риторически соотнесенных текстов показывает устойчивую фиксацию Некрасова на дизъюнктивности, бинарности как мировоззренческой константе и желании избавиться от изначальной раздвоенности путем слияния с противоположным. Так «диалогичность» в «Поэте и гражданине», которая должна быть задана в жанровой конвенции, унифицируется до декларативности и в центр читательской активности выдвигается призыв «иди в огонь за честь отчизны...», который в современной Некрасову ситуации не предполагает множества прочтений, следовательно, уже в раннем, «дебютном» тексте («Разговор»), активность читательской инстанции становится тенденцией, осознаваемой эксплицитно, а особая «серьезность» «пафосность», отсутствие смысловых коннотатов игры и установка на совместное приобщение к Истине станет впоследствии репрезентативной в определении Некрасовым его отношения с читателем. Отсюда устойчивый интерес поэта к определенным

жанрам, которые могут послужить усилению читательской функции. Отсюда постоянное обращение его к цитированию, автоцитированию, воспроизводству жанровых клише, смысловых блоков, отмеченных повышенной эмотивностью («страдания души», «агрессия, направленная на женщину, «смерть ребенка», «самобичевание»).

На фоне исследуемых соотношений рассматривается поэма «Мороз, Красный нос» в качестве противоположного полюса рецептивной активности и принципиально иной жанровой конвенции. В русле традиций некрасоведения возникает возможность целенаправленного описания критической, эпистематической, а затем и собственно эстетической форм рецепции с учетом жанровой специфики выделенных для анализа некрасовских текстов.

Глава 2. Поэма «Мороз, Красный нос» и декларативное стихотворение «Поэти гражданин» взеркалекритическойрецепции и эпистематического дискурса»

Описанию подлежат два типа рецептивных установок и их конкретизация: в случае с критикой мы имеем инстанцию, которая «производит значение», а наука - готовые формы - концепты» (Ф.Водичка). Критик же, по мнению Р.Барта, может «породить смысл» из формы произведения. Отсюда возникают объективные трудности при описании метатекстуальной проекции, которая существует как акт раздельно направленной рефлексии («значения» и «концепты»),

В области некрасоведения сложилась определенная традиция изучения проблемы «Некрасов в русской критике». Общая тенденция исследований определяется В.Кулешовым, как выстраивание критического материала «по его классовой и идеологической природе». Опираясь на точку зрения Х.Р.Яусса, напротив, представляется возможным отразить в описании критической формы рецепции моменты перехода от пассивной читательской реакции к активной, различных случаев возникновения собственно читательских текстов-проекций, а также формирования особой области этического освоения эстетического опыта и расширение горизонта читательских ожиданий.

В арсенале советского некрасоведения существуют работы Б.Трубецкого, С.Джиоева, М.Гина, А.Мелихова, В.Евгеньева-Максимова, В.Кулешова и др., в которыхлрисутствует описание различных критических высказываний в адрес Некрасова и его текстов, но лишь в последние 10 лет появились работы, в которых проблемы восприятия и отражения ставятся с позиций эстетики и философии творчества свежо и оригинально, как, например, в статьях И.Кондакова «Между жизнью и искусством»: нерешенный вопрос русской реалистической эстетики» и Г.Краснова «В последний путь: «Уход» Некрасова, Достоевского, Тургенева».

В плоскости критической рецепции стихотворного текста Некрасова возникает система ключевых событийныхдоминант, которая включает в себя безусловный неуспех сборника «Мечты и звуки» у читающей публики и достаточно большое количество откликов (7 выступлений в печати, втом числе и безусловно отрицательная оценка Белинского), триумф сборника 1856 года с «Поэтом и гражданином» во главе и практически полное отсутствие критических выступлений по его поводу. При этом в поле бытования текста возникаютне только словесные проекции, но и особые прагматические жесты.

Так, например, В.Заборова в статье «Запрещенный Некрасов» ссылается на ряд фактов переписывания и распространения некрасовских стихотворений, подвергшихся цензурной правке, которые свидетельствуют не просто о приобщении читателя к статусу авторства, но и о принятии им на себя всей полноты ответственности за судьбу творения. Цензурные гонения сыграли особую роль в судьбе «Поэта и гражданина» как текста, практически «защищенного» цензурой от каких бы то ни было нападок, воплощавших стратегию «чужого слова». Не имея возможности отстраненно проникнуть в мир сложно организованных смыслов художественного текста, читатели воспринимали его как сигнальный набор определенных концептов («гражданственность», «аскетизм», «жертвенность», «самобичевание»). Те же, кто не имел доступа непосредственно к тексту, приобщались к нему нерефлеетивно, включаясь в особого рода коллективную медитацию.

При анализе черновых редакций «Поэта и гражданина» («Русскому писателю», «Самому себе») было замечено целенаправленное движение от декларации служения «благу ближнего» к окончательному варианту, где весь змотивный заряд концентрируется вокруг запрещенного цензурой эпизода. В нем декларируется жертвенность как особая форма гражданственности: «Иди и гибни безупречно//, Умрешь недаром-дело прочно,//Когда под ним струится кровь...» Относимое вначале только к глашатаю «истин вековых», это утверждение приобретает характер универсальной жизненной установки. Данный ракурс абсолютизировался еще и потому, что при цензурировании возник прецедент вмешательства «высшей цензуры», чей красный карандаш «исполосовал» текст, обнаружив в нем скрытый выпад против власти (строка «Когда там рыскал дикий зверь», понятая превратно, была, по воспоминаниям цензора Бекетова, отнесена к намеку на «государя Николая Павловича»).

В ходе критической рецепции стихотворного текста, открывающего сборник обнаружилось тяготение к концентрации читательской активности вокруг эмоционально значимого текстуального эпизода. Весь объем драматизированного стихотворения (294) не позволял читателю полностью автоматизировать процесс чтения. Особыми «точками фокализации» (Ж.Женетт) становятся опознаваемые цитаты из Пушкина («Поэт и толпа») и из гоголевского «Ревизора» («Вишь, куда метнул!»), которые позволяют напряженно внимающему читателю расслабиться на восприятии профанированного варианта идейного спора Гражданина (этимологически «горожанина», соотносимого с Городничим, который серьезен даже в своей глупости) и «миражного» (Ю.Манн) Хлестакова, для которого ложь сродни «поэзии ребяческим снам» и который « с Пушкиным на дружеской ноге». Читатель, таким образом, превращается в «соучастника», погрузившегося в бездну, эксплицированную семантикой формулы «страх ночи», которая вместе с объемом графического материала втягивает читателя, вынужденного напряженно внимать мировоззренчески маркированному, декларативному тексту. В русле жанровых конвенций (вопреки мнению Д.Аверкиева, который назвал «Поэта и гражданина» «стихотворной диссертацией») стихотворение наследует параметры политического памфлета (П.Вяземский, цензор Некрасова) и манифеста (М.Гин), игнорируя «диалогическую» природу первоначального варианта. Если представить выбор заведомо опасного, уязвимого перед цензурой варианта в качестве особой стратегии, организующей поле рецепции в заданном направлении, то стихотворный текст

Некрасова может быть интерпретирован в рамках «отцовской заботы» о жизнеспособности своего детища, которая тем выше, чем меньше шансов подвергнуть текст процедуре «медленного чтения».

Абсолютно иначе сложилась судьба второго «полюса рецептивной активности» - поэмы «Мороз, Красный нос». Особое внимание обращено в диссертации не на параметры критических откликов и споров вокруг поэмы, но на способ, который Некрасов избрал в качестве решающего для продвижения текста в поле критической рецепции. Речь идет о чтении поэмы вслух на вечере Литературного фонда 18 апреля 1864 года. В своем вступительном слове Некрасов фиксирует в качестве актуальных смысловых индексов «отсутствие тенденции», «картинки сельской жизни». Чтобы объяснить выступление поэта в роли интерпретатора собственного текста еще до того, как его услышат, необходимо принять во внимание особое отношение Некрасова к тексту, который требовал от ставшего своим читателя смены привычных форм взаимодействия на новую, деавтоматизированную рецептивную установку. Используя личный контакт, прибегая к неблагодарному занятию - самоописанию - автор выходит лицом к лицу с читателем, чтобы вывести его на уровень специфической формы конкретизации - эстетической. То, что к моменту выхода поэмы превратилось в пресуппозицию восприятия любого некрасовского текста (например, концепты «гражданственность», «прозаичность», «страдания народа», сплетенные в некрасовских текстах с различными семантическими ядрами), по очень важным для автора причинам должно было абстрагироваться от привычных структурных и семантических связей.

Ситуация, в которой оказалась поэма «Мороз, Красный нос», став центром критической полемики, оказалась непосредственным образом связанной с некрасовским интерпретационным ходом. В споре между Н.Павловым и В.Зайцевым о конкретном произведении выявились противостоящие друг другу тенденции в актуализации концепта «народная жизнь», которая в трактовке Н.Павлова представала слишком личностно переживаемой, а у В.Зайцева, наоборот, воплощенной с особой силой непосредственного, бессознательно-коллективного вчувствования. В процессе описания семантических полей в области критической рецепции выстраивается дескриптивная система с ядерным словом «народность»: «смрадная нищета», «нерадостный труд», «бедствия народные» - по В.Зайцеву, «эгоистическая тоска» и отсутствие «свежей струи русской народности» - по Н.Павлову, входит в нее и иронический пассаж Н.Страхова по поводу издержек полемики о сути народности (речь идет об эпизоде, где Савраска «в мягкие, добрые губы// Гришухино ухо берет»). Критическая рецепция, таким образом, будучи направленной из контекста в текст, продуцируя новые интерпретирующие коды, создавала, во-первых, индекс клиширования, облегчающий рядовому читателю продвижение в глубину литературного произведения, во-вторых, «курируя» литературные нормы, обращала читающую публику в качестве коллективного субъекта к новой реальности, отмеченной эстетически.

В области, определяемой как новая по сравнению с критикой ступень рецептивной компетенции, присутствует установка на поиск новых путей для актуализации стратегии «точного знания».

Граница между критикой и литературоведческим (эпистематическим) " дискурсом устанавливается В.Кулешовым с момента создания текстов (40-е -70-е годы 19 века) по 1917 год. В указанных рамках (1917-2000 гг.) диапазон охвата актуальных смысловых блоков по-разному определяется относительно стихотворения «Поэт и гражданин» и поэмы «Мороз, Красный нос». Относительно стихотворения сложилась устойчивая традиция, воплощенная в работах М.М.Гина, А.М.Гаркави, А.П.Грачева, В.А.Громова, Л.М.Лотман, Н.Н.Мостовской, Г.Е.Тамарченко, В.А.Недзвецкого, Л.Л.Шестаковой,

A.М.Груздева, Н.Д.Никитиной. Традиция предполагала интерпретацию некрасовского декларативного стихотворения в качестве программного, непосредственнымобразом провозглашающего мировоззренческое кредо поэта.

Глубина подходов не подлежит сомнению, однако сопровождается фиксацией на монументальном структурно-смысловом образовании, которое включает в себя несколько фиксированных концептов: «манифест», «декларация», «новая поэзия», «эстетическая программа» и т.п. Ряд исследований текстологического и сравнительно-исторического плана (Л.М.Лотман, Н.Д.Никитина, М.Н.Мостовская) довершают исчерпанность эпистематического смыслового поля, как это произошло с восприятием стихотворения в русле тех немногих критических проекций, которые сумели пробиться сквозь цензурные запреты.

Что касается пространства литературоведческих исследований, то представляется возможным на фоне историографическогоописания работ по поэме «Мороз, Красный нос» выделить концептуально значимые исследования

B.Е.Евгеньева-Максимова, Ф.Й.Евнина, А.Й.Груздева и В.А.Сапогова и проследить на их примере закономерности выстраивания системы наиболее продуктивных в смысловом отношении концептов («народность», «социальность», «мотивы зимы и смерти», «женское - материнское»).

Более ранние по времени работы В.В.Евгеньева-Максимова и Ф.И.Евнина конституируют сам предмет как входящий в пространство «некрасоведения». В них отчетливо прослеживается «программность» актуальных в области стихотворного текста Некрасова эксплицитно выражаемых смыслов. Некрасоведы 40-х - 60-х гг. воплотили в своей текстопорождающей практике тенденцию к актуализации самого процесса рецептивной деятельности, а не просто его результатов. У В.Евгеньева-Максимова и Ф.Евнина преобладают особые эмотивные установки, которые можно определить не только как смысловую горизонталь (социальную, бытовую, идеологическую), но и как «героическую», и «трагическую» конкретизации художественного целого поэмы. При этом авторы встраивают представления о «своем» Некрасове в смысловое поле «наш Некрасов». Что касается жанрового аспекта, воспринимаемого читателем-профессионалом, то предпринимаются попытки встроить уникальный феномен в искусственно сконструированную форму «оптимистической трагедии» (Ф.Евнин) или скомпилировать ее пограничные признаки в определении «поэма не только эпическая, но и лирическая» (В.Евгеньев-Максимов).

Лиризм рассматривался как дополнение к основной рецептивной установке и формулируется как выражение безграничной «любви к народу», о коллективном образе которого ведется речь.

Иная плоскость просвечивает в работах А.И.Груздева и В.А.Сапогова: в них возникают два плана вертикали - область «сверхсознания» в концепте

«эпопеи нового типа» (А.Груздев), включающая коллективное, объективное, общее, трансцендентное социальному и бытовому, иплан«архетипического» (В.А.Сапогов), мифопоэтического, отмечающего границу, за которой начинается новая история рецепции поэмы.

Глава 3. Эстетическая форма рецепции художественного произведения

В третьей главе рассматривается «поэтичность» некрасовского стихотворного шедевра- поэмы «Мороз, Красный нос» - с позиций рецептивно-семиотического подхода и предлагается анализ риторической структуры текста с точки зрения описания механизма, выделяющего в тексте активную позицию реципиента. Поэма «Мороз, Красный нос» в пространстве «свободного чтения» представляет собой явление, при описании которого целесообразно выделить семантический и риторический аспекты в их связи с предполагаемой рецептивной доминантой.

В качестве отправного пункта для описания семантического поля коннотаций можно выделить как несомненно репрезентативное поле сверхдетерминированныхлексем,связанныхсметафорическимходом«зима - вечный покой» в сопоставлении с конструкцией «лето - пир жизни». Из 12 некрасовских поэм с «зимними коннотациями» связаны поэмы «Несчастные» и цикл из двух поэм «Русские женщины». «Зимняя» семантика оказывается связанной с тематикой каторги, тюрьмы, страдания. Так, в «Несчастных» упоминается «преступная нога», которая «звуча целями, полирала недружелюбные снега», тот же семантический план задается в «Княгине М.Н.Волконской» («Мороз сильней, пустынней путь,// Чем дале на восток»). Данные коннотации являются стереотипными и задаются как отождествление мороза и зимы с жестокими обстоятельствами социальной действительности, а мотив «зимней дороги» трактуется в плане преодоления сверхличных обстоятельств героическим усилием воли человека. В поэме «Мороз, Красный нос», напротив, зимняя дорога и движение по ней связаны с семой «стояние», «застывание» (смерть крестьянина Прокла происходит из-за того, что «случилось в глубоком сугробе// Полсуток ему простоять»). Однако семантическое поле «стояние - движение» иначе реализуется в 29 главке поэмы, где героиня «стоит подсосной чуть живая...». Отсутствие балладных коннотатов в связи с определением ситуации замерзания героини («невольный и страшный покой») выстраивает сцену замерзания и гибели героини каксмену героического плана (как в «Русских женщинах») на идиллический («день светел», «душа улетает за песней»).

Сочетание в одном стиховом промежутке «тихого воя» убитой горем Дарьи и «тишины гробовой» указывает в пространстве текста на момент перехода от одного типа повествования к другому, когда всезнающий аукториальный тип повествования сменяется наакториальный, совпадающий с рамками горизонта персонажа - Дарьи, которая фиксирует дальнейшие события как особую виртуальную реальность. Не случаен также у Некрасова и тот факт, что героиня «Княгини М.Н.Волконской» слушает стон вьюги со стороны - из кибитки или комнаты, которые отделяют ее от таинственного и невольного «страшного покоя», а Дарья, отдаваясь этой стихии, чувствует небывалое единение с ней, испытывает ощущение «довольства и счастья» Большинство исследователей поэмы отмечают фольклорность хода «зима -

вечный покой», тогда как в литературе он имеет и другие семантические варианты («бессмертие» у Тютчева, «пробуждение живых сил» у Пушкина).

Описание семантического ядра концепта «зима-лето» в дискурсивном плане предполагает сдвиг поля рецептивной компетенции в сторону особого рода личностных смыслов, связанных с авторефлективным комплексом, тематикой «угасания дара». Именно поэтому в поэме появляется медитативное вступление - посвящение сестре, в котором Некрасов эксплицирует глубинный план субъективных ощущений «смерти творения» («а теперь мне пора умирать» - «с музой моей раздружился»).

Сточки зрения «линейного прочтения» в сюжетной линии поэмы можно выделить ряд семантических индексов, которые обозначены актуализированными лексемами, включенными в смысловое поле «замерзание, застывание» («замерзание слезы», «промерзшие лапти», «настудившаяся изба», «застывшая от горя героиня», у которой нет сил приласкать «зазябнувших Машу и Гришу»), а отъезду Дарьи в лес предшествует сцена описания «пустого ритуала», где словесные формулы-клише, воспроизводимые в похоронном ритуале, символизируют «окаменение словесной материи» в репликах участников похорон («Свалился, а то-то был всиле! Свалился - не минуть и нам»). Отсутствие «живого слова», а не просто бытовое отсутствие дров заставляет Дарью сменить траекторию движения -от мира людей к царству нежити. Не случайно только там, в лесу, постоянно молчавшая Дарья обретает причастность слову.

Таким образом «зимняя тематика» риторически встраивается в семантическое поле «измельчание, истощение - застывание, сохранение». В один ряд с семантикой конструкции «угасание дара», (с которой на звуковом уровне соотносится имя героини, и во 2 части ей переадресовывается функция текстопорождения) ставится рассуждение о «типе величавой славянки, расширющее поле коннотатов до соотношения «русское - материнское -женское». Весь текст поэмы оказывается обусловленным данным метафорическим ходом. В области семантической доминанты «измельчание творящего начала» особую значимость приобретают второстепенные фигуры,например, юродивый Пахом, который, как и Мороз, совершает ритуальные действия, имитирующие пластику письма («посох по снегу черкал», «по веточкам палицей бьет», «постукал дуракдеревенский в морозную землю колом»). Их роль в восстановлении стихии живого слова связана с особым набором итерированных сем: Морозко «хвастливую песню поет», а Пахом, беседуя со стариками, едущими с кладбища, «сердобольно мычит». Дарья и Прокл как адекватные реальности персонажи соотносятся в пространстве текста со своими двойниками — Пахомом и Морозом — именно по признаку явной выраженности в их сюжетной функции моментов сопричастности слову.

В данной связи понятен факт снятия Некрасовым благополучного, бытового эпилога, который позволяет Дарье вернуться из заколдованного леса, но лишает ее творящей, текстопорождающей силы. Героиня замерзает в лесу со счастливой улыбкой на губах, душа ее «улетает за песней», а функция текстопорождения , становясь эксплицитным выражением виртуального образа поэтического космоса, реализуется как повествование о летней идиллии заколдованного сна. Отсюда в тексте сна Дарьи присутствует намек на возможность беременности героини, которая, замерзая, сохраняет способность к порождению. Сравнив в своих дневниковых записях

«присмиревшую Музу» с беззубой старухой , Некрасов отталкивается от созданной им уникальной модели, которая фиксируется в поэме «Мороз, Красный нос» в образе «породистой русской крестьянки» по имени Дарья. Ей переадресуется имплицитно ощущаемая Некрасовым авторефлексия по поводу сохранения «своего», неповторимого личностного статуса и безусловного растворения творящего субъекта в стихии живой материи слова. Таким образом, смерть героини в окончательном варианте текста поэмы «Мороз, Красный нос» приобретает позитивные смысловые индексы и соотносится с посвящением сестре как семантически( строка «А теперь мне пора умирать» открывает свой метафорический план), так и риторически, с ■точки зрения безусловно значимого для Некрасова преодоления социальной прагматики ее эстетической формой.

В заключении делается вывод о соотнесении жанрового аспекта различных типов рецепции стихотворения и поэмы с возникшими в художественном сознании эпохи предпосылками формирования новой эстетической практики, которая помимо творящего субъекта, включала бы и имплицитно заданную читательскую функцию.

Взаимодействие между социальными аспектами индивидуальных исканий Некрасова-поэта и его экзистенциальными глубинными устремлениями «защищать» свой дар творца и плоды его действия воплотилось в различных формах бытового и творческого поведения, в попытке совместить различные функции (редактор, издатель, «властитель дум», наделенный и в общении способностью к порождению новых смыслов).

Эксплицируемая в ходе жизнетворческой деятельности двойственность Некрасова-человека и его эстетически значимая фиксация на отделении от художника его дара оказалась напрямую связанной с целенаправленным выбором жанровой стратегии в ее рецептивном аспекте

Представляется возможным в плане исследования тотальной риторической субстанции стихотворного шедевра поэта ( поэмы «Мороз, Красный нос») и его программной декларации ( стихотворения «Поэт и гражданин»), проследить, как «двоичность» некрасовского мироощущения реализуется в двух полярных точках творческой самотрансцеденции («жар исступленной жертвенности» и «холод отрешения»), между которыми располагается поле прагматических смыслов, преодолеваемых Некрасовым в течение всей жизни.

По материалам диссертации опубликованы работы:

1. История «бедной Зины» и ее репрезентация в «Последних песнях» Некрасова // Молодая филология. - Новосибирск, 1998. - С. 134-144. (0,7 п.л.)

2. О возможности усиления читательской функции в пространстве урока литературы (Н.А.Некрасов «Последние песни»), // Итоги двух лет. - Вып.2. -Пространство гуманитарного поиска. - Новосибирск, 1999. - С.107-118. (0,7 п.л.)

3. Квопросуовозможностипостроениямоделиконцептаавторскогосознаниячерез стихотворную формулу-цитату (НАНекрасов «Поэт и гражданин»)// Гуманитарное образование в Сибири. - Новосибирск, 2000. - С.138 -146. (0,6 п.л.)

4. О рецептивной функции клише-цитаты (Н.А.Некрасов «Поэт и гражданин»)//Анализ художественного текста. Сборник работ кафедры теории литературы и методики преподавания литературы. - Новосибирск, 2000. — В печати.(0,8 п.л.)