автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Данте и русская литература

Полный текст автореферата диссертации по теме "Данте и русская литература"

МОСКОВСКИЙ ОРДЕНА ЛЕНИНА II ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ имени В. И. ЛЕНИНА

Спецнализнрованш.ш совет Д 053.01.0G

На правах рукописи

АСОЯН Арам Айкович

ДАЙТЕ II РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Специальность 10.01.01 — русская литература н 10.01.05 — литература стран Западной Европы, Америки н Австралии

АВТОРЕФЕРАТ диссертации в виде опубликованной монографии на соискание ученой степени доктора филологических наук

Москва 1992

Работа выполнена в Омском ордена Знак Почета государственном педагогическом институте имени А. М. Горького.

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Л. И. ЖУРАВЛЕВА,

доктор филологических наук, профессор И. О. ШАЙТАНОВ,

доктор филологических паук, профессор А. Л. ШТЕЙН

Ведущая организация — Институт русской литературы РАН (Пушкинский дом).

Защита состоится «...../.....л г. в 14 часов

на заседании специализированного совета Д 053.01.06 по присуждению ученой степени доктора наук в Московском ордена Ленина л ордена Трудового 'Красного Знамени педагогическом государственном университете имени ЛЗ. И. Ленина по адресу Малая Пироговская, д. 1, ауд.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке МПГУ имени В. И. Ленина (Малая Пироговская, д. 1).

Автореферат разослан <<..^^.>>...^.^^4.^.(1992 г.

Ученый секретар^сг/сниалиднрованного совета

с/ В. П. ТРЫКОВ

Значение сравнительгого литературоведения, чрезвычайно важного для понимания единства мирового' художественного сознания, всегда по достоинству оценивалось отечественной наукой, несмотря на конъюнктурные выпады государства против компаративизма*. Традиции Александра и Алексея Веселовских продолжали учение, чей авторитет никогда не подвергался сомнению: 3. Жирмунский, П.Горков, М,Алексеев, Н.Конрад, Е.Реизов, Д.Лихачев... Теория и практика изучения межлитературных связей углублялась в трудах следу™'ей генерации исследователей, посвятивших свои занятия осмысления восприятия в русской литературе Гомера, Оссиана, ¡"екс.пмра, Вольтера, Кайрона и других представителей мировой культуры. Среди этих "вечных спутников" человечества одно из самых высоких мест принадлежит Данте. О влиянии средневекового поэта на дореволюционную русскую литературу опубликованы специальные работы, внесшие значительный вклад в отечественную дантологию. Отапннми событиями в ее развитии стали деятельность Дантовской комиссии АН СССР под многолетним руководством И.Еэлзы, выход в свет девяти выпусков "Дантовских чтений"/1968-19С9/, коллективных трудов "Данте и- славяне"/I960/, "Данте и всемирная литература"/19'77/, академическое издание "Божественной Комедии'71966/ и "Малых произведений" /1958/ Данте, подготовленное И.Голенищевш-Кутузовш, его фундаментальная монография "Творчество Данте и мировая культура"/1971/ и, конечно же, библиографический указатель русских переводов и критической литературы на русском языке "дчнте <\ли-гьерип/1973/ В.Данченко. Появление этих трудов, заслуживтих 'широкое научное и общественное признание, сделали возможным погехад от обзоров и отдельных монографических тем к систематическому изучению связей русской литературы с творчеством Данте?.

1. О соотношении понятий, - сравнительно-историческое, сравнительное литературоведение, компаративистика, - ми придерги-ваемся мнения, высказанного в статье И.Горского "Об отличии литературной компаративистики от сравнительного литературоведения1'. - См.: Контекст-1990. Литературно-теоретические исследования. - 'Д., 1990. С. 141-160'.

Z. О насущной потребности такого изучения косвенно говорят и недавно' Вышедшие рабОТЫ: Х. I) avld s on P. Tho poetic imagination of Vyuoheslov Ivirnov. Simbollst's perseptlon of ¡Junte. Cnnbri(l£,o, I9U9;

2, Dftntisrao llusao e Cornice Europea. A ourn di E.Guidubaltll. Virenfte,

1989. v. 1-2; 3. Силард Л., Барта П. Дантов код русского символизма // Sdudia Slnvloa, Aondemlae sclentnrlurun llungariono. Budapest. T. 35, ровс. 1-2. 1'. 61-95.

- г -

В предлагаемой диссертации, представленной в виде монографии "Данте и русская литература". Свордловск. Изд-во Уральского университета, Г."8?. С. 17й, предпринята первая попытка проследить особенности тецепции "Гокественной Комедии" от романтиков до символизма, выявить ее роль в становлении этих направлений и литературного процесса, показать филиацию дантовских мотивов'в оилософии, эстетике и художественном творчестве русских писателей XIX - начала /.X века. Наряду с постановкой неизученных проблем восприятия дан-товской поэмы Пушкиным, Гоголем, Ал.Плоком в научный обиход вводится достаточно обггарный материал, связанный с '¡илосо^ской и художественной рецепцией Данте и его "Комедии" 3.Кюхельбекером, А.Гер-, цоном, Ап.Майковым, ¡Зл. Соловьевым,- Вяч.Ивановым, причем использу-птся да-.нне архивных разысканий в фондах Рукописного отдела Института русской литературы /Пушкинский дом/, Рукописного отдела ГЕЛ и ЦГАЛИ. ¡3 этом к заключается новизна представляемой работы.

Актуальность диссертации определяетея масштабам твврче«»г» гения Данте. Он один из величайших поэтов Европы, которые, как го-варил Достоевский, в XIX веке стали "почти русской силой". Плил-ние автора "Комедии" на менталитет русских писателей, их эстетические и художественные интенции заслуживает обстоятельного изучения. Важно и другое. В сравнительном литературоведении все очевиднее становится несостоятельность фактографического подхода к вопросу о литературных связях. В диссертации предпринята актуальная попнтка преодолеть разрыв между исследованиями истории литературы и пнтерлитературных коммуникаций, рассматривать дантологические сюжеты в русле проблематики "Литературные связи и литературный процесс".

йце одной методологической первоосновой диссертации является интерпретация "предмета" сравнительного литературоведения как двух взаимопроникающих комплексов: генетических литературных связей и типологических общностей/литературные, психологических и т.п./ При птом традиция трактуется как диалог культур, как "категория отношения, обнаруживающая историческое развитие"/Р.Вей>лан/, п результате которого возникают новые художественные цечноети. Традиция не всегда поступает на уровне сознания. Являясь порой достоянием подсознательного, она образует «меловые пгостганства, которые вкл;гча-от в себя как мало Формализуемые зоны, так и совсем не формализуемые.

Практическая значимость полученных в ходе исследования результатов г<—човлена тем, что они фиксируют генезис и логику

формирования некоторых художественно-эстетических и философских идей, тлеющих принципиальное значет:е. для истории русской литература и творческого пути русских писателей, истории создания их произведений и обнажают те особенности "Божественной Комедии" и литературного процесса в России, которое вне межлитературных сопоставлений остается завуалированными. Материал}! диссертации могут бить использованы при чтении об:",их и специальных истогико-лн-тературных и теоретических курсов, частью ига введены в учебный процесс при подготовке спецкурсов и спецсеминаров, а такг.е лекций по истории русской и зарубежной литературы, которые читается в Омском государственном пединституте и других гуманитарных вузах. Конкретные наблюдения над текстам ногут найти место в издательской практике - при комментировании сочинений 3.Кюхельбекера, Пушкина, Герцена, Майкова, Зл.Соловьева, Вот.Иванова и историко-функционального значения дантовской поэмы.

Апробация работы осуществлялась на всесоюзных, республиканских и межвузовских научных конференциях: Санкт-Петербург -1978,1982-1985, 1987-1989; Тюмень - 1904, 1986; Государственный историко-литературный и природный музей Л.А.Глока - 1981, 1986; Вологда - Í9Ü7, Псков - I9E8, Пермь - 1989, Омск - 1989, 1991; Колоша - 1931, а такте при обсуждении диссертации и ее отдельных глав в Даытовской комиссии, на кафедре русской литературы и каоедр-е всемирной литературы/1985,1991/ !.!ПГУ им. 3.II.Ленина, в Секторе литературных взаимосвязей Института русской литературы-1936, 1987, на совместном заседании кафедр русской литературы и зарубетой литературы Уральского госуниверситета им. А/'.Гтгысо-го - 1966. Содержание диссертационной работы отражено в научных статьях и четырех книгах. Рецензии и отклики на них опубликованы В ;л'^налах: П Voltro. llivista ilella clvilta Italiana, ¡tona, ISOT,

n.3-4. i'.4I6-H7. Г-усская литература, 1988, :;n 3. С. 211-21-1. ueut-cches I)tinte Jnhrbueh. KSln-Wlcn, 19П7,Ъ(1.62/обзор "ДаПТОВСКИХ ЧТОНИ!'."-

1982, 1985/; Литературная учеба, 1991, 9 5. С. 192.

Диссертация, представленная в виде монографии, состоит из краткого предисловия, десяти глав и заключения.

3 первой главе - "Божественная Комедия" в русских библиотеках" - рассматривается вопрос об активном читательском "онде, именем гн&чение для литературной рецепции дантовской поге«ч в России. 3 кпигягк собратшк писателе!'! 'Тогестяэннал начинает появляться с середины ХУНТ века. До недавнего jwt"! с i порте проникновение в северную стга!>у тягп-т-чш с ггодп *:.....чи-

вой акции некого венецианца графа де Сиснероса, который в 1757 голу предпринял издание поэмы с посвящением императрице Елизавете Петровне. Однако публикация материалов о вятской библиотеке друга 'Тео^ана Прокоповича Лаврентия Горки /ум. около 1737/ позволяет уточнить начало читательского знакомства с Дачте. В этой библиотеке хранилось одно из самых старинных изданий "Комедии", отмеченное в русских собраниях. Оно отпечатано в 1536 году в Венеции и по своей антикварной ценности уступает липть раритетам из библиотек директора Эрмитажа Д.П.Бутурлина /1763-1829/. первая из них сгорела во время московского пожара в 1812 году, а вторая, собранная во Флоренции, была продана в 1831 с публичного торга ç парике. Ь ней числилось два манускрипта, - "Комедия" и "Новая яизнь", - один Х1У, другой - ХУ1 века^; четыре издания "Ьожеет-венной Комедии" ХУ столетия. Среди них фолиант, изданный в 1478 году в Бретии с комментариями знаменитого толкователя Данте Кри-сто'Торо Лачдино.

Несколькими изданиями "Комедии" в подлиннике и переводах на (Транцузеком, немецком, английском, а .после 1842 года и русском языке располагали Батюшков, Чуковский, Чаадаев, Пушкин, В.Одоевский, Брюсов, Блок... Некоторые из них оставили на своих книгах помети при чтении, и эти маргиналии позволяет более корректно трактовать рецепцию Данте в России. Не менее информативны и сопутствующие "Комедии" историко-литературные материалы. !1х анализ в пушкинской библиотеке дает право утверждать, что до се- ■ редины двадцатых годов поэт, цитируя Данте, чаще, чем к какому-либо изданию "Комедии", обращался к "Литературной истории "талии" П.^енгене^,где дантовская поэма цитировалась на итальянском языке. Этот многотомный труд французского историка, в котором сотни страниц посвяцены разбору сочинений Данте, был, по свидетельству Катенина, у всех на памяти. С ним Не расставался и страстный обожатель Италии Константин Батюшков. У Кенгене он заимствовал материал для своих "итальянских" статей. И хотя многие из писателей пушкинского времени владели итальянским: Ф.Глинка и С.Раич, И.Козлов и Л.Норов, И.Крылов и Л.Грибоедов, А.Еаховской и В.Одоевс- ' кий... - в книжных собраниях преобладали французские переводы по-r*>w, .Нить в тридцатое годы ситуация стала меняться в пользу- под-

3. Catalogue île la blblloteheque de son exo. a. le conte D.Boutourlln. Florence, 1031. P. 10.

4. Gin;;uono p.L. Histoire littéraire de l'Italie. Taris. IÛII-IOIS. V. 1-Х.

линника. К немалая роль в отом принадлежала С.1.!ев\греву. i) своей диссертации "Данте и его пек" он указал на органичность сочетания поэзии и религии кап главную особенность "Комедии" и обострил внимание к оригиналу.

Вторая глаза - "Данте и русский романтизм". Исследовании Шевчрева, в котором азтор раскрыл ти'опоэтичестий характер "Го-лествонной комедии" и определил ее лиро-символическуч природу, явилось шглатоеКся страницей не только гусскоР, но и европейской даптологии . По существу, в диссертации были обобщены романтические воззрения на дантовскую поэму. Романтизм актуализировал творческое освоение "Комедии". В Данте увидели отца наро чдартей-ся поэзии, Гомера новых времен. Его поэма предстала как вызов нормативной эстетике, как явление самобытного, национального искусства. Ока покорила уникальной формой, дерзновенной свободой самовыражения, универсальной картиной мира.

Зтот общеромантический подход не исключал особых пристрастий к Данте в различных течениях нового литературного движения. Декабристы вслед за ГаГроном считали великого (Тлорентийца певцом свобода и выделяли в его судьбе жребий изгнанника, так "Давид" Кюхельбекера оказался насквозь проникнут аллюзиями на "Комедию". Йдесь влияние Данте было инспирировано идеологией узника, борца и художественными запросами гражданского романтизма. Отдавая в поэме предпочтение "Аду", декабристы прежде всего ценили экспрессию, энергию дантовского языка, "историческую народность" и грубую красоту образов.

Краеугольное место отводилось Данте в тщательно проработанное эстетических и историко-литературных концепциях нового направления. В диссертации "О происхождении, природе и судьбах поэзии, называемой романтической" Н.Надеждин заявлял: "Комедия" -полное выражение феодальной, то есть средневековой эпохи, по его мнению, это свидетельствовало о подлинно романтическом характере дантовской поэмы, в которой содержанием стала "духовность идеальных ощущений", "биография человеческого духа". Надеждин разграничивал средневековую и новеЛпуэ поэзию по отношению к бесконечному. На этом основании он считал безнадежными современные попытки воскресить романтизм, ибо то, что для средневекового искусства представляло предмет религиозного верования, для новой поэаттн

5. Насколько перспективны были определения Тевнгева, в данном случае истинного ученика ч^В.Шеллинга, евчдетлтьствуе^ работа" известного медиевиста. С».'.: ])го»1;о Г. Vrnto mul "edlevnl lnttn

Traditions. Cnmlirldco, I'jnfi. P. 21-32.

оказалось метафорой, категорией поэтического вообгтэ^ения.

:».чвод Надет.дина вызвал возражения у магистра Московского университета И.Кама'нова-Среднего. Он соглашался, что в "Г'ожест-венной Комедии" "сосредоточилось бытие целого периода" и что девятнадцатое столетие отличается от средних веков, "обнаруживчтх романтизм в полнейтпем развитии", но защищал тезис- о преемственности нового искусства с дантовской поэзией. "!.!ы, - писал он, - до сих пор еще то же европейцы /.../ у нас та же религия, несмотря на то, что Реформация была причиною многих .изменений; политическая жизнь наша есть непосредственно следствие Феодализма /.../ мы до сих пор те же еще рыцари, но только охладевшие..."

Оба, и Надекдин, и Камашев,' исходили из единого закона развития. Но 'для Надеждина этот закон обусловливался диалектической логикой и соотносился с гегелевской триадой: классическая поэзия -тезис, романтическая - антитезис, новая - синтез. Нодеждин полагал, что синтез классицизма и романтизма должен дать искусству форму, соответствующую характеру новой эпохи; современную ""еороман-тическую" поэзию он обвинял в "пустом подражании" и считал, что именно оно обезобразило музу Байрона.

Совершенно иной позиции придерживался Н.Полевой. В поэзии от Данте до В.айрона он видел развитие одной эстетической идеи, ибо г дантовской поэмы и началось, по его мнение, разрушение средненотис го, Феодального духа в западноевропейском искусстве. Поэтому связь новейшей поэзии с "Божественной' Комедией" казалась ему несомненной. Девятнадцатый век мыслился Полевым как век романтизма.

Эстетические баталии стимулировали самопознание нового литературного движения. Интерес романтиков к Данте был гивым, избирательным, концептуальным. Они первые оценили сопряжение смых сокговеншга устремлений поэта с культурой эпохи, исторической тазнью нации.

Третья глава - «ц ег<ш ралге а.р." , В русле романических настроений Фор-.-иговалсл и пулккнский интерес к Данте. Южный период его творчества складыполся не только под "знаком БаГро"а", но и в созвучии с инфернальными картинами "Ада", го?:-:вя"и из^чокни»- • чества, пок^ятч-'я, переосмысления своего нравственного, духовного опч-а. При, это*? отношение молодого Пушкина к Дачте было не столь однозначным, как у других романтиков. Так, в элегии "Андрей "снье" мотив славы не только сблиглят опального русского поэта с Французским, забытого или полузабытого после казн;-:, - ко и разводит с ГаГго"-!!,' и Данте, которые еще при яизни обрели безогово-

рочное птипнатю.

Другой ракурс внимания Пушкина к Ддчте стол прояпчгтьоч ч одесских стгофпх "Евгения Онегина", ¡3 Одессе дате л'-бопнне увлечения позта влекли па собой 'Тлорентийскуо ауру. Тлогенция ''"ла очной из достопримечательностей свадебного путешествия Ч.К. ;5ого"цг.-вой. Гтот город б»гл родиноК Амални Риянич. Позднее Пуякии поечя-ич> en памяти олегич "Под небом голуби» стран:; своей родной...", и образ дантопской чтончески осенкт облик пушкинской героини. "'•'. j¡-ная, легковерная тень", напоминая о "скорбящей тени" Транцеоки, е:::е pan паспипетельствует непрело:::ну:> истину, открчшчу >ся проносной грсчппшз Данте: "Л"бопь с.\;игает неян'.'е сердца", но лс'Уат'дчес-кое припнание позта о недоступной черте ме:',пу ним и той, »oTojyr-он так мучительно л-¡бил, раскроет ину», собственно пужииску"4 коллизию -.непредсказуемость человеческого чувства:

Где муки, где л-^овь? Увн, в дуге гоой

Для бедной, легковерной тени, Для сладкой памяти невозвратим-.^ дней Не нахоху пи слеп, ни пени. Последние два стиха звучат контгаверзой да'"повскнм, готогче Пушкин внес в свои бумаги летом IE20 года:

й мне она: "Тот стра-дет в:.-с-«вй ?.«укой, Кто радостнее помнит вгемена 3 несчастьи...+ ^леги.о нег)0М страны своей годно."..." попт т-

пкгает через два года после пребкт.г'лпя на Гге, к воппог'инчт:? нгопч перенесут его в город, где образ 'ранчоски витал нэ только ''ад кен^ина-ми, запладеп'иягд его сердцем, но и героиней его романа. Начиная т'«тьг> главу "Онегина", Пуякин otwtbt сбоку от птг-of: с-ро-(1к Bai луг, видимо, птапнуг*, доту своих отношений с Зогстщово?* и предварит основной текст /»опросом Дт!те к 'г-чтеко:

Mn illrni: al lenpo cío' tJolol so.spirl, Л che e coí.iu concede vto tu.iore Cl.o conoscc-sto 1 dubbiosl illsiri?

1'ггимкме п?ре'"итння пог-?а соот^кеч—"свата его jiq »«jjv-v»-

ский '.'. бу"."":ая судьба Т^тьтич оказалась как птлггГг>_

+ Пушкинская запись на языке подлинника.

++ !!о ^а^-окаги: ve* вздохов пепп.-х дней Что било в и< лг^овчо"- наукой, Раскрнр-пзй слуху тарный зов сттастей"

шейной трагической историей Паоло и Сранчески. Зероятно, поятому Пушкин допускал гибель Татьятгч, но она и здееь "удрала штуку", ее образ стал развиваться, подчиняясь своей внутренней логике, и автор отказался от избранного onurpa'fa, Но вопрос, заключенный в дантовских стихах, предполагал ранее отклик, и для кратчайшего ответа бил взят е;це один эпиграф к третьей главе:

Uli« etnlt f 131 е( eile e'tftit ni.ioureuse«.

Рта строка Луи :'.алы}илатра осталась в окончательном тексте романа, хотя природа влечения Лариной к Онегину причудливей девичьей влюбленности и сложнее. Да, "Пора пришла, она влюбилась", но д;итее следует стихи, словно отсылающие нас к снятому эпиграфу и • л^бпи Паоло и Франчески, которым книга о Ла1гчелоте раскрыла "тайный зов страстей":

Вообрагдяь героиней Своих возлэтблешшх творцов, Кларисой, Глией, Делы'иной, Татьяна в тишине лесов Одна с опасной книгой бродит, Она в ней ищет и находит Спой тайный жар, свои мечты.

Возможно, откровенная перекличка стихов с первым опигра», ■Тчэм, задающая вроде бы исчерпывающую характеристику чувству Тать-лнч, и побудила Пушкина убрать дантовские стихи из третьей главы. Автор хотел вернуться к ним в следующей, в которой вновь возникала тема "опасной" книги, когда Ленский читает Ольге "нравоучительный роман". Но и в четвертой главе от эпиграфа пришлось отказаться. 3 одном из ее вариантов необходчмость обойтись без него была продиктована уте тем, что первая стро'а начиналась с неявной реминисценции из "Комедии": "3 начале жизни мною правил... " Получалось слитком много "дантовского". Пушкин переписал первую стпо'Ту, и все se эпиграф снял, ибо.насмешливо-ироничный тон рассказа о чтении"нравоучительного романа" репродуцировал стихи рпиграгТа во фривольном регистре. 3 такой тональности для четвертой главы особой беды не было, но она распространялась и на предшествующую, которая посвящена Татьяне. И этот "гг-тект", конечно, Пушкина но устраивал.

После Одессы пятэл песнь "Ада" стала как будто »еньше волновать поэта, но в целом "Божественная Комедия" оставалась активным Ферментом его художественного сознания. Татьяна, как и

+ Она была дг.т/шка, она была влюблена.

V» - У -

Беатриче в поеме, предстает Музой поэта, а Онегин - "спутником странным" самого Автора, персонажа романа. Словно Вергилий в "Комедии", Автор ведет своего героя от "душевной пустоты" к духовному прозрению, и его странствия с Онегины:.! заканчивается в ту минуту, когда герою открываются ранее неведогае переживания. Причем выражения "Мой бестолковый ученик", "¡¿ой беспонятны'* ученик", которыми Пушкин характеризует Онегина, несмотря на.мягкую иронию, обнажают связи Автора с образом Вергилия, Учителя и наставника г<1роя "Божественной Комедии".

Среди других типологических схождений укажем еще на те, которые касаются Автора и Данте. Автор в "Онегине" принадлежит сразу двум мирам: миру героев, сотворенному его сознанием, и миру становящейся исторической действительности. Он свободно перемещается через границу обоих миров и этой привилегией напоминает автора "Комедии", который воочию предстает живым звеном между историческим и идеальным мирами;

Совмещение в авторском лице разных форм бытия имеет свои ценностные следствия. Идеал Данте - преображенная, приобщенная к сонму ангелов блаженная Беатриче. Она олицетворяет красоту транс-цедентного мира. И все же полнота жизни и духовное совершенство человеческой личности воплощено не в этом художественном образе, а путнике, преодолевшем грань между мирами ради спасения людей. Пушкинский идеал - Татьяна. Однако неоспоримо, что именно образ Автора становится той мерой многообразия и глубины отношений к жизни, которое определяет достоинство каждого из героев гомана, а среди них и "милого идеала" поэта.

В итоге, сюжетные ситуации романа, соотносящиеся с "Комедией", порождают ряд постоянно перестраивающихся ролевых дуэтов, вступающих в диалог с дантовским миром: Онегин и Татьяна - с Па-оло и и Франческой, Пушкин и Татьяна - с Данте и Беатриче, Пушкин и Онегин - с Вергилием и Данте... Суть соотнесенности пушкинского романа с "Комедией" оказывается не в механическом соответствии одного образа другому, а в непроизвольных, пульсирующих ассоциациях творческого сознания Пушкина, в непринужденной филиации дантовских идей, порождающей новые художественные ценности.

. Свободные связи автора "Евгения Онегина" с высочайшим поэтом Европы свидетельствовали об артистической восприимчивости и в то же время суверенности пушкинского гения. Свот< романом Пушкин, как и творец тройственной поэмы, завершил целую эпоху в развитии

отечественной культуры и положил начало новой, обусловив ее дальнейшее становление. Впервые в русской литературе иушкин слил воедино конкретно-историческое с вечным, национальное с общечеловеческим, решив задачу, которую поставил перед художественной «мелью Европы итальянский поэт. Словно вслед за Данте, обладавшим способностью подчинять единому ритму интимные переживания и спор с Флоренцией, религиозный опыт и политические распри, так что внешние явления трансформировались в символы мироощущения поэта, Пушкин выявлял гарлонию и порядок вселенной, вовлекая историческую жизнь в орбиту своего могучего духа.

Четвертая глава - "Данте и "Мертвые души" Гоголя". Для • Пушкина "Божественная Комедия" выла прежде всего явлением высокого искусства. Иначе воспринимал дантовскую поэму Гоголь. Он видел в ней боговдохновенную книгу, шагнувшую далеко за пределы . литературного ряда и явившуюся читателю как откровение религио- I зно-этического сознания. "Комедия" оказала значительное влияние на замысел "Мертвых душ". В пору работы над поэмой Гоголь перечитывал любимые места из Данте и нередко повторял, что в "известные эпохи одна хорошая книга достаточна для наполнения всей жизни человека". "Мертвые души", как и "Божественная Комедия", представлялись ему эпопеей духа, движением человеческой души от сонной призрачной жизни к истинному бытию. С этим связана многозначность гоголевского шедевра. В "Четырех письмах к разным ли--цам по поводу "Мертвых душ" Гоголь настойчиво возвращал внимание читателя к многосмысленности своей поэмы. И забота автора исходила не только из глубокого понимания природы искусства. Он бее зусловно знал о средневековом методе толкования Библии по1 четырем смыслам и идущую от богословской традиции дантовскую трактовку 'Тожественной Комедии". Для него был важен пример применения методы толкования Священного Писания к художественному произведению. Прецедент был создан данте и -подхвачен Гоголем. Он ' неоднократно заявлял, что "вовсе не губерния и не несколько уродлив;,ос помещиков, и не то, что им приписывают, есть предает "Мертвых душ". Он полагал, что о "многом существенном и главном следует напомнить человеку вообще и русскому в особенности?. Вместе с тем Гоголь утверздал: "... все мои последние сочинения - история моей собственной души". Здесь напрашивается принципиальная параллель между Гоголем и автором "Комедии", о котором Гегель писал: "... о созданиях своей фантазии он может пове-

ствовать как о собственных переживаниях, л потоку получает прапо включить в объективное произведение и. свои собственные чувства и размышления".

Данте считал создание "Комедии" своим долгом перед годиной, потомками. Он называл ее "священной позмой", для пего ото был труд, выполнение которого Тог поручает генич. Насколько подобные представления были созвучны Гоголч,мо":но судить по его письмам. Я процессе работы над "Мертвыми дутппми" Гоголь вое глу*'-^о убеждался в своем даре провидения, е"у казалось, чпо он свертит то, чего не делает "обыкновенный человек", что кто-то "незримый пишет" пегед ним своим "могущественным жезлом". '! эта ^пу-бокая неотразимая вора, что'небесная ела помогоач* е"у го понгн-ч;е, где только и "о.тет разрешиться загадка е^о сут/ютяоп^ня, л'н-ла несомненно близка дячтовскону п-изчппию бо-"ео-"ае'"то'1 о'уолов-лечности творческого акта.

В КЛЗ году, сообщая о' свое'! работе, Гоголь писал лп'оп -CKOiJiyj "Такие открывается тайны, которые не слушала дотоле ду'п, и многое в мире становится ясно". Сознание птеобгрнмоети к "неизреченному" смыслу русской газки к ж'/зни в-юбще давило «riy го-вод ощущать себя "судьей стран и убеждений". Подобную позиции поэта, пророка и верховного судьи, провозглатал, обращаясь к Данте, Каччагвида:

.......... и будет честь тебе,

Что ты остался сам себе клевретом.

Перекличка с этими стихами слышится в одном из московских писем Гоголя: "Хотел бы я, чтобы по прочтении моей кшги л",пи всех мнений и партий сказали: "он знает точно русского человека; не скрывши ни одного нашего недостатка, ом глубже всех почувствовал нале достоинство".

Замысел "Мертвых душ" был сродни идее "Го-*еотве"''ой Комедии", автор которой писал: "___цель целого и части - в'тт'ть "".!-

вущих в этой жизни из состояния бедствия и п* кв?сти их к состоянию счастья". Столь грандиозная задача, ставшая символом веры творца "священной поэмы", заставила Гегеля ,-озвать 'Тожественную Комедию" памятником субт.ективной религии. Но не меньше ос-овачи* было и у Овсянико-Куликовского считать "Мертвые души" »-овально-религиозной поэмой. Ее автор верил, что бывает вгемя, "т'огда нельзя иначе устремить общество или да"--е все поколение к пгок' асчо-му, пока не покажешь веч глубину ого на стоящей м^рзоси". ¡'орлль.

словно Данте, мнил себя апостолом истины и шел право на такое притязание, ибо, как великий тосканец, являл собой совесть нации. Вот почему гоголевский смех, как гнев творца "Божественной Комедии", снедает самого себя, на что так чутко и с тоской отозвался Пушкин: "Готе, как грустна наша Россия!"

Поэма была "душевным делом"- Гоголя, и к нему лриложимы слова, сказанные де Санктисом в адрес величайшего мага Италии и его "комедии": "... он весь здесь, всем своим существом, настоящий "микрокосмос", жизненный центр этого мира, его апостол и вместе с тем его жертва".

Пятая глава - "Дантовские мотивы в творчестве Герцена". Один из первых, у кого картины "Мертвых дую" ассоциировались с образами 'Тожественной Комедии", был Герцен. О тех пор, как в Крутицких казармах он выучил итальянский язык по учебнику, купленному для арестованного квартальным, дантовская поэма стала постоявши спутником его жизни. Ухе юношеский роман Герцена с Н.Захарьиной, разгоравшийся в вятских письмах, вбирал в себя в качестве культурного прецедента любовный сюжет. "Комедии". Здесь, в Вятской ссылке, посчитав "отыскиваемый рай идеала" утраченным, он увлекся "темным" смыслом дантовских терцин, и его ранние творческие искания приняли религиозно-мистическую окраску, по со временем мысль Герцена все более утрачивала субъективно-мечтательный характер и, как сказал бы сам Герцен, одействотворялась. Эволюция была связана с развитием реалистических тенденций в его мировоззрении, ибо реализм для Герцена был, действительно, проблемой миропонимания. О результатах эволюции немало говорят "Записки одного молодого человека", где идейный центр не в изображении Малиновских нравов и не в биографическом описании, а полемике."молодого человека" с Трензинским. Их спор, явившийся продолжением яг.юстннх баталий Герцена с Белинским, определил философское содержание "записок..." Он разгорелся вокруг тезиса о "разумной действительности" и коснулся "олимпийца Гете".

Сущность этапов развития "молодого человека", соответствующего гегелевской триаде, - тезис-антитезис-синтез, - обозначе-' на эпиграфа!,(и. Первой части предпосланы стихи Гете, в которцх жизнь славится как "высший дар, полученный нами от Бога и природы". Стихи свидетельствуют о периоде непосредственного приятия мира в становлении героя. Вторая часть, в которой перед читателем переходное состояние "молодого человека", его "выход из естественной непосредственности", обозначена как антитезис, .здесь

знаком эволюции оказывается Шиллер. Третья фаза - синтез, новое возвращение к Гете, символу духовной зрелости, и эпиграфом к заключительной части избирается стихи из пролога второй части "«а-

уста . So bleibe ilerui die Sonne mir im Hucken

Ara farbigen Abglanz haben wir tins Leben.

Нике Герцен помещает еще один эпиграф - начальный стих третьей песш "Ада": "Гег по si va nelln olttà dolente!"-"Через меня идут в город скорби'". Первый эпиграф, предуведомляет, что "логическое" развитие героя завершилось: жизнь предстала как "отблеск вечной и абсолютной правды". Уверовав в панлогизм всего сущего "молодой человек" пребывает в той с^ере, где, как говорил Белин- -ский, "шсль опирается на самое себя" и обретает олимпийское спокойствие.

Значение последнего эпиграфа выясняется через идейный кон-, фликт "молодого человека" с Трензинским. Трензинский смотрит па "теорет'.гческое разрешение вопросов" как на что-то посторошгас. 3 основе его сужений, в отличие от силлогизмов "молодого человека", лежат пережитые испытания. ?то, однако, нэ означает, что ок. противопоставляет духу обыденную реальность, ""ирнь,- - говорит Трензински"., - не икеет ни ядра, ни скорлупы". Он сочувсгсуот . полковнику, который еще мальчиком затгердил пословицуt я человек, н ничто человеческое мне не чуждо. Тронгинский не может принять (Huioco:TcKo"' позиции, при которой дольний 'как все преходящее, игнорируется. Таку? позиции занимает "молодой человек", ссылаясь на авторитет "олнми^ца Гете". Ге-ой Герцена спорит не только со своим оппонентом, но и "примнренннм"Белинс!:'.гм, который утвзржд.ат в статье ".'.¡енпзль, критик Гете": "Нападая на человека, отнюдь не дол;-лно епегатать его с художником, равно, как рассматривая художника, отнюдь не следует касаться человека", Поэту-олимпийцу про- ■ тивостоит в "Записках..." тень Данте. 3 страстном ¿лоренти'-це художник ке выше и не ниже человека. Он великий человек и делит с Л"-дыт скорбь ада, ?ялду очищения и мечту о рае, ибо за пределами "царства духа" жизнь остается юдолью мук и страданий. Повседневный опыт разрушает л^бке иллюзии и, словно врата дантова Ада, не обэиает ни гармонии, пи утешения.

Спор Герцена с Белинским совсем не означал, что автор "Записок..." солидаризуется с Мепцелеи, обвинявшим Гете в эстетическом самолюбовании, эгоизма, отсутствии патриотического ч.увства. Еще в "Первой встрече" один из герценовских героев, отводя упреки

в единомыслии с филистером и дюжинным критиком, резонно возражал

собеседнику, "обожатели Гете": "Не политики - симпатии всему великому тгебуг л от гения. Велики;1, человек живет обще С жизнью человечества". В ртом ракурсе Герцен рассматривал и путешествие Данте: "... когда он увидел, - писал о позте Герцен, - бесплотных жителей рая, ему, земному, стало стыдно тени, бросаемой его телом, 1£му, земному, но товарищи были оти светлые, э'ишные, и он пошел опять в нашу юдоль, опираясь на свой посох бездомного изгнанника".

Образ Данте занимал ключевое место в системе размышлений автора статей "Дилетантизм в науке", критикуя формализм спекулятивной 'Мглосо;ии, 1'орцен стремился доказать необходимость "перевода ':илосо'гии в .жизнь". Он считал, что только в деяниях истории разрешается противоречие между всеобщим и частным, мыслью и сущим. Всякому абстрактному умозрению Герцен противополагал "тяжелый крест трезвого знания". М здесь примером ему был прежде всего Данте. Герцен живо ощущал притягательность внутрибнтийного .. характера философии творца "Божественной ломедии", как духовно-жизненного опыта. Данте, говорил он, пережил свое становление, выстрадал его. Отношение Герцена к порту-изгнаннику было весьма личным. Суждения о нем - обнажение сокровенного, интимного. Они звучат как признания.

Шестая глава - "Божественная Комедия" и "Сны" Лп.Майкова. В то время как Герцен писал статьи "Дилетантизм в науке", молодой поэт Лп..Майков отправился в Италию учиться живописи. Из Италии он сообщал родителям:'"... продолжаю с споим маэстро читать Данте! Сге! как скучновато!" по ото заблуждение "«ого ума дово-: льно быстро рассеялось. Чтение терцин убедило Майкова, что "поэт должен видеть, знать, чувствовать синтез эпохи, видеть, куда идут все современные направления /..,/ и в каком отношении все это находится к внутреннему человеку". С этой мыслью в середине пятидесятых годов .Майков приступает к работе над "Снами", и ориентация на дантовское творение определяет замысел и формальные особенности его поэмы. Зслед за Данте он намеревается назвать ее "Земной Комедией" и первую песнь начинает со знаменательного посвящения: "Суровому Данту Гением его вдохновенный труд посвящает автеф".

1{аждую песнь майков предваряет стихами из "Божественной

Комедии", а одному из черновых списков предпосылает терцину "лда" в собственном переводе:

На половине человеческой жизни Я очутился в дремучем лесу; , ;

След прямой стези был утрачен.

В пору работы над поэмой Майкову исполнилось тридцать пять лет, он достиг высшей точки дуги человеческой жизни. За плечами насчитывалось два десятилетия литературной деятельности. Общественная ситуация после Крымской войны, которую сам Майков характеризовал как борьбу старого с новым, заставила его оглянуться на пройденное и заново осмыслить свои идейно-эстетическиё пристрастия, личные симпатии, гражданские устремления. Ощущение' растерянности, перелома на "половине пути" и привели его к начальной терцине "Ада". 3 то время Майков писал Я.Полонскому: "Вдруг все перевернулось, бывшие либералы сделались преданными слугами государя, бывшие столпы и опоры его переходят в оппозицию" .

Затрудняясь осознать события в их исторической перспективе, поэт посчитал самой приемлемой роль визионера и остановился на форме "видения", которая презде всего ассоциировалась с "Комедией". Героем "Снов", как и в дантовском творении,-, стал сам автор. Его рассказ о пути своего духовного возмужания должен был воплотить идею развития человека вообще. И как странствия данте должны в аллегорической форме подсказать путь к спасению, так и путешествие Чайковского героя по "темным галлереям" жизни символизирует познание истины, которая способна облаготворить душу и принести благоденствие миру.

Другое структурное подобие "Снов" дантовской поэме касагт.-отся системы образов. У лирического героя Майкова есть свой вожатый, некий Путник. Он олицетворяет рассудок, самоуверенный, но пасующий перед сложностями, противоречия^ бытия. И в этом сход^ стве майковского персонажа с Вергилием-меньше всего механического подражания высокому образцу. В пору работы над поэмой Майков действительно критически относился к "головным теориям" преодоления Россией нравственно-политического,-общественного разброда.- В одном из писем он рассуждал о "жертвах логики", под которыми разумел "все мыслящие партии, от синода до нигилистов". Поэт пытался стать над схваткой идеологических групп и в одном из черновых списков поэ!<ы предварил четвертую песнь словами "Ни гвельф, ни гибеллин", а эпиграфом записал стихи из пятнадцатой

кантики "лда"

Hd elli a me: "Se tu ае;;и1 tua stollu, non puol falliré а glorl'oso porto..."

Стихи соотносятся с астрологическим поверяем, по которому ро:кденные под созвездием Близнецов, - дни роэдвния Данте и Майкова приходятся на вторую половину мал, - предрасположены к занятия;,! искусством и наукой. 'А обращение к ним Майкова перед четвертой, песней поэмы, где с помощью Музы поэт проникает в тайну грядущего, проливает дополнительный свет на аллегорический смысл Путника. По 'мнению автора, строгий разум играет немалую роль в отыскании истины, но он бессилен проникнуть в таинственный. удел мира. Вот почему, взявшись быть вожатым поэта, Путник оставляет его на полдороге. Но там, где бессильна логика, рассудок, беспредельны возможности поэзии. На помощь майковскому герою приходит Муза. Как дантовская Мательда, чье явление обещает возрождение человечества, Муза воплощает высшую мудррсть. Благодаря ей становится возможным созерцание будущей гармонии, которое возвращает поэту утерянную гол веру в разумность мироздания.

Сопоставление "Снов" и дантовской поэмы, шедевра миро/вой поэзии, естественно,"-нуждается в оговорках. Художественный мир "Божественной Комедии" возникает в результате эстетического синтеза религиозных, философских, исторических, этических представлений. Они обобщены и сведены в единое целое в'мифе о потустороннем мире, глубоко духовном и освобожденном от всякой абстракции. "Сны" не обладают такой полнотой внутренней жизни, но замечателен сам факт попытки Майкова опереться на дантовский опыт в художественном воплощении целостной картины мира, в которой бы нашли отражение и вечные проблемы, и "проклятые вопросы" русской жизни, В этом творческом порыве, где поэтическая интуиция мыслилась прорицательницей потаенного бытия, поэт оказался близок к предтече русского символизма - Бл.Соловьеву.

Седьмая глава - "Беатриче и "Вечная Кена" Вл.Соловьева. Новая волна популярности "Божественной Комедии" в конце века была вызвана религиозным Ренессансом, вниманием к внутренней жизни лит, чйости, к мистике, целостному знанию, где истина, добро и красота воспринимаются нераздельными,..слиянными. Адекватным содержанием такого знания представлялось религиозное переживание, "внутреннее слово", которое обретало выражение лишь в символе. Это и явилось

+ Звезде своей доверься, - он ответил, -!i в пристань славы вступит твой челнок.

одной из причин широкого интереса русских символист ">г- к "Ко^ест-венной Комедии", как ярчайшему образцу "ознамснопательной", символической поззии, в которой буквальный смысл толковался как первая ступень восхождения к апагогическому, обнажающему связь проходящего с вечностью.

Актуальность дантопской традиции в среде символистов инспирировалась и их пиетотом к социологии Вл.Соловьева, к его"учению о "ворующей любви". По Соловьеву, София - ото личностный образ идеального всеединства, и подлинный смысл любви представлялся ому как откровение в индивидуальном ¡эмпирическом лице ¿очной Женственности, Со(Чш. В такой любви Соловьев видел путь, на котором каждый мог стать живым отражением абсолютного целого, Самостоя-' тельным органом всемирной жизни. Соловьев был убежден: только заблуждением и греховностью жизни можно обтяснить, что "спет дгбви ни для кого не стал путсвпдшгм л;пюм к потерянному раю". Нравст-вонный naioc его учения был направлен на "превращение смертного в бессмертие", на "утверждение человека в абсолютной с:''ере".

Учение Соловьева о Ьечной Женственности и его <'илосо Тия "верующей л^бви" напоминают о дантовском культе Геатриче, которая ' из земно": женщины как будто превратилась в символ Co'TПремудрости Го.тиеГ, сосд'лняр-щей творение с Творцом. У Дайте, писал, например А..4.1)5 рос, "как бы существует собственная "святая троица"- • Христос, Богоматерь и Геатртю, причем последняя является его связью с первыми, зее идет через нее и от нее", По и ко Соловьеву, Сожня - зто "истинное и полное человечество, в-'сшпя и все— объемлкщая форма и живая душа природы н зееленной, вечно соединенная и в повременном процессе соединяющаяся с Г-ожеством и соединяющая все, что есть". Знаменательно, что такое содержанке Софии • ■ ( илосо^ приравнивал к смыслу Великого Сущестза, "наполовину, -как писал он, - почувствованного и осознанного монтоь:". В этом рассуждении о Великом Сущестзе у О.Конта важно указание Соловьева на личностное бытие "Crnnd litre" ,но еще замечательнее его дальнейшее замечание: "Само собою напрашиваемся сближение между Контовою . религией человечества, представляемого в ¿Зеликом Существе женского рада, и средневековым культом Г.'здочнк".

Реплика Соловьева адресует нас к тем временам, когда ■ "плотское ощущение, - как отмечал Александр Воселовский, - одухотворилось до Ci'intx отвлеченных привязанностей, возводясь под конец к какому-то обдему началу, которую все знждится з мирт". Ск-

с курс в эти -премена немыслим без обращения к Данте, недаром именно то стихами Веселовский иллюстрирует свои размышления о сакральном содержании средневековой любви. "?ту лпбовь, - пишет он,-создатель, по своей благости, даровал человеческой природе поимущественно перед всеми другими /страстями. - Л.Л./, какие только соединяет материю с субстанциальной Нормой".

Для Соловьева интуиция Лечной женственности была "силой сордгд", противопоставит»Г себя заведомо не должному миру, li статье "Смысл л- бпи" он писал об увлекающей энергии со'шйной интуиции : "лсли иеизсигтио и невольно присущая лпбви идеализация, -гопогкл Соловьев, - показывает нам сквозь эмпирическую видимость и;;ж':лы;ы:: обра? любимого предмета, то, конечно, но затем, чтобы мы только лыбоьадись, а затем, чтобы мы силой истинной поры, дой-ст,.'.уг-;ого воображения и реального творчества преобразовали по этому /.../ образцу носоотвотстпут^у!-? ему действительность". Сгромлеияои ко псеобцему духовному преображению Ямл' проникнут и даптовский замысел: в 'Тожественной помедия" поэт надеялся сказать о лжбимой то, что "еще никогда не говорилось ни об одной". Через любовь к 1'еатриче. он постиг свет изначального Лмора, "Любви, что движет Солнце и другие звезды", и ото придало ему решимости мощт-л) поэтического гения изменить чолоье':г. и жизнь.

Действуя во имя Любви, оба поэта утверждали присутствие в окружающем миро "самозаконной." нравственности. Данте бил убежден, что только свободный выбор "открывает путь к добродетели" и что подлинную свободу человек может заслужить лишь внутренним подвигом. По Соловьеву, такой независимый "деятель высшего идеала", чье служение вдохновляется лишь "порою в истинный образ будущего", только и мог называться пророком. Сн писал: Зыс-лую вол!п в себе сознавая, Что ж толковать о ребяческих снах? ¡."изнь только подвиг, - и правда живая Свлтит бессмертьем в истлевших гробах.

Социология определяла и соловьевску» теорию познания. Со-лорьеь r.;r¡:e всего ставил интуитивное созерцание петит-!. Он утверждал, что аподиктическое исследование основ человеческого духа прлчодит лк-.п» к понижали:;! задач истинного знания. Само же реше-. :;ио в-гходит за продел;.! умозаключений и становится проблемой ху-до~ле?вдж;ого тв-ичостпа. Эта мысль была близка дантовской концепции нсхус.стиа. .'> ху;о :естве поэт пндел сродство тмбликения к потустороннему, неосуществимому помимо искусства, идеалу. П "Пи-

ре" дайте писал: "... разум не в состоявши подняться до некоторых вещей, как-то до субстанций, отрешенных от материн". Но то, что казалось недоступным для философского разума, стало достижимым для Данте-поэта. сЗ познании и преображении от пни у него и у Соловьева Музе отводилась решагчцая роль. Благодаря искусству со-фийная интуиция обретала плоть миФопоэтического образа, взыва-сще-го к нравственному совершенству, к одухотворенна повседневного опита высшим смыслом бытия, и творчество трактовалось как священнодействие, как "свободная теургия" - преображение материн через воплощение в ней другого, сперхчатсриального начала". Соловьев уверял, что было бы ошибкой принимать существующие пределы художественного творчества за окончательные. 3 теперешней :таз:-.;г, говорил он, красота, творимая в искусстве, есть лишь символ лучшей надежды, лишь предварение настоящей красоты, а ме-ду тем ху-' до:шик способен подняться на пчс:'ту"> ступень творчества, где осу- ' ществление надежды станет фактом действительности, Водь уже и сейчас, схватывая проблески вечной красоты в текущей :н1зни и продолжая их далее, искусство в своих величайших творениях дает предо ощущение грядущей реальности и служит переходом от настоящего к будущему.

Сто дерзновенное стремление растарить границы возможного для искусства и его средствами пресущестпитъ преходящее в бессмертное имело лишь один аналог я европеГской культуре Нового времени. Лишь Данте пресуществил земное в божественное, приподнял иевидешук» завесу мещду вгеуопем и Вечностью и вернулся обгат-

н ' .,б

но познавшим пределы мертвых ..

Лепящая глава - "Дчнте и Вячеслав Кпанов";". Близость миФопоэтического содержания творчества Соловьева ж эпоса Дайте чутко улавливалось теми, кто считал себя воспреемникомн их идей,. По словам Андрея Белого, интерес к Данте был предопределен'той "езя-зьр, которая существует между символизмом всех времен". Такой точки зрения придерживался и Вячеслав кланов. Он полагал, что ехмполизм - не школа, а мпроотношение.' Символизм требует от художника самоопределения к миру, как "великому целому", :: истинная

6. Слова из эпитапии, сочиненной на смерть Данте его болонскнм другом, поэтом Джованни дель Лфджилио.

+ Восьмая глава "Вдея всемирного государства у Вл.Соловьева и Данте" в автореферат не вклрчена, ибо предметом рассмотрения в этом разделе монографии стал материал", не т:ерщиГ| отношения к литературному творчеству Соловьева.

поэзия - ото ознаменование зечных реальностей, которые образует в своем согласии "божественное всеединство". Ее предмет не польза, а тайна человека, взятого по вертикали, мезхду дольним и горним, ибо "-.ивая Земля находится в изначальном соотношении с внс-!!1ими и реапьнейчшш правдами бытия. Образец такой поэзии являет, по мнение Иванова, "Божественная ломе дня".

■Т'о эмулируя религиозно-эстетические принципы символизма, ''панов рассматривал заключительный стих "Комедии", - "Любовь, что движет Солнце и другие звезды", - как пример "синтетического суждения", в котором слово, его энергия выражения он(ущается как тайнопись неизреченного и служит, таким образом, тк общепонятным начертанием внешнего, так и ¿¡сратической записью, или иероглифом, знутреннего опыта. "Если бы мы дерзнули, - писал Иванов, - дать оценку/.../ действия заключительных слов "Божественной Комедии" с точки зрения иерархии ценностей религиозно-метафизического порядка, то должны были бы признать это действие теургическим". В умозрении Иванова теургия означалась тем, что символ становился плотью, слово - жизнью животворящею, а музыка выражения - гармонией сфер. В этом он видел мжТопоэтическую суть

■ символического стиха и, в целом, ознаменовательного искусства.

По его млели, оно призвано будить в людях мистическую кизнь, приобщая их к "коренным интуициям сверхчувственных реальностей".

В стихах Иванова дантовское присутствие очевидно не менее, •чем в статьях. "Италия владеет мечтами поэта, - заметил Н.Гумилев, рецензируя одну из его книг. - Дате эпиграфы все итальянские". Большинство из них - терцины "Комедии". И .не только в сборнике "Прозрачность", о котором писал Гумилев, но и в "Кормчих звездах", и в "Cor onions". "Пламенеющее сердце" - сквозной символ этой книги. Он соотносится и с католической эмблематикой барок--ко, - где религиозный, культ включал особое почитание сердца Христа как эмблемы любви, - и с теогонией орфиков, согласно которой -. ■ все люди носят в себе частицу божественного диониса, вкушенную их предками. В мгновения дионисийского экстаза это дает возможность смутить биение мирового сердца. Вместе с тем реальной представляется и связь латинского названия книги с текстом «vito Nova" , где в аллегорическом видении поэту является Амур и со смирением дает его возлюбленной вкусить "пылающее сердце" самого Данте. Почти буквальное совпадение с этим фрагментом "Новой í/.изни" обнаруяива-

■ ется и в "Золотых Завесах":

И в сонной мгле, что шепчет безглагольно,

Единственная светится рука И держит сердце радостно и больно...

Здесь, как и в "Золотых сандалиях", "'!енке сонетов", "Споре" и других стихах, любовная страсть вела поэта к мистическим откровениям. И когда он писал, что Данте череп святыню л^бви был приведен к познанию общей таг-ны, то имел в виду и себя. Он говорил, что тленно опыт большой любви вернул ему веру в трансцендентное бытие. Уто и повлекло за собой дантовские мотивы в--любовной лирике. Свойственная роману данте атмосфера миф-а и сна стала характерной принадлежностью стихов, адресованных Л.Д.Зиновьевой-Ан-нибал и М.В.Сабаганиковой. Летом 190S года Иванов помечал*в дневнике: "42 сонета и 12 канцон должны, по меньшей мере, войти в мою. будущую книжку /.../ по числу лет нашей жизни /Вяч.Иванова и Л.Зиновьевой-Лннибал. - A.A./ и лет жизни совместной". Запись знаменательная: число играет важную роль в символике Данте. Семантизируя числа, Иванов создав,ал собственную мифопоэтическую систему, наподобие той, которая присуща "Божественной Комедии" и "Новой л'.изни". Особое место принадлежало в ней розе. В католическом обиходе этот цветок символизировал небесное блаженство. В од- • ном ряду с ним мыслилась и Небесная Роза Данте. В экстатическом видении поэта она предстала в виде огромного цветка, лепестками ' которого были все души праведных, а высший из них - Дезой "Йарией. . Обращаясь к дачтовскому символу, Иванов писал:.

Но твой расцветший цвет, как древле отражен Корней твоих земной отчизной...- '

3 сознании Иванова Небесная Роза - атрибут Мировой Души. II потому в своем земном воплощении она всюду. Роза в стихах Иванова связывает воедино бесконечное число символов, сопровождая человека от колыбели через брак к смертному ложу, и является.то знаком тайной любви - красная роза, то скорби - смугло-желтая, ■ то полноты жизни - алая роза... Эти знаки не повторяют дэлтов-ского символа, но исходят из его смысла.

" Иванов любил гетевские слова: "Истина обрете-

на давно и сочетает в одну духовную общину благородных". Влияние средневекового поэта на его духовную жизнь было столь значительным, что порой он собственный путь начинал воспринимать через миф.опоэтические сюжеты "Божественной Комедии". Показательно, что, подбирая название для своей последней книги "о памяти, бо-гопознаннк, смерти", он долго колебался между "Чистилищем" и

"Затворенным. Раем"... позднее прилло другое название - "Свет вечерний". Имеете с тем отношение Вячеслава Ивалова к "заветам" данте б"ло весьма избиратель!™, око полностью определялось е"0 'мистическими, интенциями и представлением о мифотворческой сущности искусства.

;;есятая глава - "Пометы Ал.Клока. К пгоблеме "Дачте и Ал. Глок". Увлеченность "Божественной комедией" не обспла ни одного из поэтов-соловьевцев. Размышляя о художнике и его призвании, Клок писал: "Искусство есть Ад. Недаром Ерюсов завещал художнику: "Как Данте, подземное пламя Должно тебе щеки обжечь". Клок был убежден, что между искусство!/ и жизнью существует "вечное и трагическое" противоречие и что подлинное искусство открывает мир;; иные, откуда измеряются времена и сроки. Он верил, что "испытание "вечным и трагическим" противоречием, испытание бесчисленны: то кругами Ада мотет пройти, не погибнув, только тот, у кого "есть спутник, учитель и руководительная мечта о 'Той, которая .поведет туда, куда не смеет войти и учитель".

Эти слова поэта отсылают нас к Вергилию, Беатриче, Дан» те. Как и даитовский сон о Беатриче, ожидание Блоком Прекрасной Да.мы было не просто мечтанием, а основанием "мистической Философии" его духа.'"Когда родное, - говорил Блок, - сталкивается в веках, всегда происходит мистическое". Беатриче и Прекрасная Дама были для него явлениями одного ппозрения и духовного порыва. Обе родились из вдохновенной человеческой влюбленности и "торжества пророческого",- Недаром Елок писал Л.Д.Менделеевой: "В прежних столетиях я вспоминаю тебя".

Творчество Данте служило Бяоку. внутренним каноном. 3 1917 году, после окончания работы над вторым изданием трехтомника стихов, поэт записал: "... утвердив себя как художника, я поплатился тем, что узаконил середину жизни". "Середина жизни", явившаяся для Данте началом запредельных странствий и знаком драматических .заблуждений, обрела у Блока сложную многознач^ ность. Она стала символом того этапа пути, на котором он "пал", "изменил" Вечноженственному, не смог остаться пророком, оп;утив в когда-то восторженном сердце вдруг "роковую пустоту". Вместе с тем "середина жизни" означала у поэта итог его человеческого и творческого пути, где нет исхода, "нет конца", явленных и обе-щанщтх Прекрасной Дамой. Поэт-пророк, знавтлй когда-то "нечто большее, чем искусство", уступил место художнику, открытому тра-

гическим противоречиям. В отличие от Данте, который обрел Рай, Елок навсегда остался "Обожженный языками Преисподнего огня". С этим соотносится и его дневниковая запись от 18 апреля 1821 го-да:"Жизнь изменилась, она изменилась,- но не новая, не пиоуа ¿здесь "середина", как символ утраты правого пути, характеризовала уже саму действительность, изменившуюся, но духовно не преображенную.

Понимание Блоком дантовской поэзии существенно расходилось с восприятием "Комедии" другими символистами: Эллисом, Бел™, Брюсовым, Ивановым... Переводы Зллиса дантовских терцин вызвали у Блока откровенное неприятие. "Нервный мистицизм-и Вечная женственность, - писал он о переводческих упражнениях поэта, - не ' имеют ничего общего между собой". Ему претил и "душный эротизм" Вячеслава Иванова. Поклонение, как и для рыцаря-монаха Зл.Соло- ' вьева, означало для Блока "стояние на страже, а не богему души". Дантовскал мера искусства явственно присутствовала в художественных оценках поэта. "Почему, - спрашивал Клок, - все не л^бят Мережковского? Оттого ли, что он знает что-то, или оттого, что он не сходил в ад?" 3 "Божественной Комедии" поэт видел творо- • ние, где каждое-слово далось страданием, прошло через горнило эпохи, добела раскаленной души. Естественно, что восторженный отзыв Андрея Белого о Верхарне, где бельгийский поэт ставился рядом с Шекспиром и данте, вызвал у Штока недоумение. "Гений, -возразил он, - всегда народен", читая статью Т.Карлейля "Жизнь и произведения Данте", Елок отчеркнул: "Не б'-мто бы ничего удивительного, если бы кто-нибудь стал утверждать, что его поэма /"Божественная Комедия" Данте. - Д.А./ окажется самым прочным делом, какое только Европа совершила до сих пор..."

Заключение. У творчестве Блока завершилась целая эпоха восприятия Данте в России. Преимущественно она определялась тремя основными факторами: общекультурной тенденцией приобщения к ттировому художественному и духовному опыту, внутренними закономерностями литературного развития в'России и индивидуальными творческими интенциями отечественных писателей. Конфессиональный барьер и отсутствие развитой академической "гколы в русской дантологии симулировали национальные особенности восприятия • "Божественной Комедии". В частности, поэтому в рецепции Данте отразились ведуне мотивы литературного процесса.

Общерететический подход к дантовской поэзии в гомантиз-

мо, с которого началось литературно-критическое, научное, художественное освоение 'Тожественной Комедии", сменился на следующих этапах литературной истории глубоко индивидуальным восприятием творчества и рудьбы итальянского поэта. В пушкинской рецепции актуализировалась самопорождающая энергия дантовских образов, в гоголевской - пропетический пафос поэмы, Герцен был захвачен внутри-бытийной пилософией "поэта справедливости"... Символисты придали новый импульс и оригинальное религиозно-эстетическое содержание связям русской литературы с Данто. В их интерпретации "Божественная Комедия" утратила ореол литературного памятника и стала восприниматься как эзотерический символ инициации духа и образец вечного "ознаменовательного" искусства.

В границах века интерес.к "Божественной Комедии" рос по мере утверждения в русской культуре идеальных и элитарных начал, артистизма и духовной изощренности, а падал в связи с экспансией позитивизма и эмпиризма, психологизма и анализа. В "поэтические" эпохи "Божественная Комедия" расширяла свое влияние, в периоды, когда первенство переходило к прозе, - сужала.

От начала одного столетия к другому внимание перемещалось с этики - к мистике, с драмы - к мистерии, с образа - к 'символу, с универсума художественного мира поэмы - к парадигме духовного преображения.

Рецепция "Божественной Комедии" в России служила самоопределением отечественной литературы в пространстве европейского художественного сознания. Однако освоение дантовского наследия оказалось благодатным не только для русской, но и мировой культуры. Чужой ,тон проявил непредугаданные черты в облике Данте и расширил представление о его уникальном вкладе в самопознание человека.

По теме диссертации опубликованы работы:

1. Данте и русская литература. Монография. - Свердловск: Изд-_во Уральского университета, 1989. - 172 с.

2. Данте и русская литература 1820-1850-х годов. Пособие к спецкурсу. - Свердловск: СвГПИ, 1966. - 60 с.

3. Данте и русская литература конца XIX - начала XX века. Пособие к спецкурсу.- Свердловск: СвГПИ, 1Уо8. - 79 с.

■4. "Почтите высочайшего поэта..." Судьба "Божественной комедии" в.России. - ?.',.: Книга, 1990. - 217 с.

5. «Подражаппо Дапту...» «Божественная Комедия» Дапте п «Сны» Л. Майкопа // Даптовскне чтения. — М.: Наука, 19S2. — 206—214 с.

G. Заметки о даптовскнх мотивах у Белинского и Гоголя // Даптовскне чтения. — М.: Наука, 1985. — 104—119 с.

7. «Бо;ксстпенная Комедия» в библиотеках русских писателей // Альманах библиофила. XX. — М.: Книга, 1980. — 218—229 с.

8. Батюшков п Дапте // Константин Николаевич Батюшков: Тезисы докладов к научной конференции, посвященной 200-лотшо со дня рождения К. II. Батюшкова. — Вологда, 1987. — 3S—39 с.

9. Дапте н эстетические запеты Вячеслава Иванова // Поэтика писателя п литературный процесс: Межвуз. сб. научных трудов. — Тюмень: ТГУ, 1988. — 71—79 с. (н соавторстве с В. Шадриным).

10. Из истории русской даитеаны (40—50-е годы XIX века) // Дап-тонекпо чтения. — М.: Наука, 1989. — 41—57 с.

11. Целостность и динамизм системы реминисценции как фактор .художественности литературного произведения (мотивы «Божественной Комедии» в «Евгении Онегине») // Проблема художественности н анализ литературного произведения п пузо и школе: Тезисы научной конференции. — Пермь: ПГПИ, ,1989. — 24—2(5 с.

12. «На путях зеленых н земных...» Филиация дантовекпх мотп-воп п творчестве II. Гумилева // Советская литература второй половины 80-х гг. и со осмысление и критике: Тезисы докладов на межвузовской конференции. — Омск: ОГНИ, 1990. — 30—38 с.

13. Изучение ме;клитературных связен как фактор идеологического воспитания студентов // Идеологические аспекты преподавания зарубежной литературы и иностранного языка в вузе и школе: Тезисы научно-методической конференции. — Тюмень: ТГУ, '1988. — 6 с.

Объем 1,5 п. л. Зак. 210. Тпр. 100

Подп. к печ. 23.03.92.

Типография МПГУ пм. В. И. Лепипа

знаком эволюции оказывается Шиллер. Третья фаза - синтез, новее возвращение к Гете, символу .духовной зрелости, и зпигра'ом к заключительной части избираются стихи из пролога второй части "<:>а-

УСТа ' So bleibe denn die Sonne mir in Uu'cken

Am* frirbii.en Ab/sinnz lmben wir dns Leben.

Ниже Герцен помещает еще один эпиграф - начальный стих третьей песни "Лда": "Гег mo si »a nelln oltta dolcnte!"-."q0pg3'i.,;eHJI идут в город скорби!". Первый эпиграф, предуведомляет, что "логическое" развитие героя завершилось: жизнь предстала как "отблеск вечной и абсолютной правды". Уверовав в панлогизм всего сущего "молодой человек" пребывает в той сфере, где, как' говорил Белин- • ский, "шсль опирается на самое себя" и обретает олимпийское спокойствие.

Значение последнего эпиграфа выясняется чегез идейный кон-. |?шикт "молодого человека" с Трензипским. Тронзинский смотрит на "теоретическое разрежение вопросов" как на что-то постороннее. :Ч основе его суждений, в отл:гчие от силлогизмоз "молодого человека", ле-'-ат пережитые испытания. сто, однако, по означает, что он. противопоставляет духу обыденную реальность. "Хизнь,- - говорит Трензннски", - не икеет ни ядра, ни скорлупы". Си сочувствует полковнику, который еще мальчиком затвердил пословицу:, л ця.топок, и ничто человеческое мне не чуждо. Тронзинский не может принять философской позиции, при которой дольний 'как все проходящее, игнорируется. Такую позицию занимает "молодой человек", ссылаясь на авторитет "олими"пд Готе". Ге'ой Герцена спорит не только со своим оппонентом, но и "примиреннге.1"Еэлинск',;м, который утверждал в статье "Меннель, критик Гете": "Нападая на человека, отнюдь не должно смешивать его с художником, равно, как рассматривая художника, отнюдь не следует касаться человека". Пооту-олимпийцу про- • тивостоит в "Записках..тень Данте, ü страстном Флорентийце художник не выше и не ниже человека. Он велики;! человек и делит с людьми скорбь ада, жажду очищения и мечту о рае, ибо за продолами "царства духа" .жизнь остается юдолью мук и страданий. Повседневный опит разрушает любые иллюзии и, словно врата дантова Лда, не обещает ни гармонии, ни утешения.

Спор Герцена с Белинским совсем но означал, что автор "Записок..." солидаризуется с Менцелем, обвинявшим Гете в пстеттее-ском самолюбовании, эгоизма, отсутствии патриотического чувства. Еще в "Первой встрече" один из герценовских героев, отводя упреки

п единомыслии с (филистером и дюжинным критиком, резонно возражал

собеседнику, "обожателе Бете": "Не политики - симпатии всему великому тгобуг л от гения. Велики!1 человек живет обще? жизнью человечества". В ртом ракурсе Герцен рассматривал и путешествие Данте: "... когда он увидел, - писал о поэте Герцен, - бесплотных- жителей гая, ему, земному, стало стыдно тени, бросаемой его телом, й:у, земному, не товарищи были эти светлые, о"ирные, и он пошел опять в нач>у пдоль, опираясь на свой посох бездомного изгнанника".

Образ Данте занимал клгчевое место в системе размышлений автора статей "Дилетантизм в науке", критикуя Формализм спекулятивной -Тилосо^ии, Герцен стремился доказать необходимость "перевода г'илосо'гии в жизнь". Он считал, что только в деяниях истории разрешается противоречие между всеобщим и частным, мыслью и сущим. Всякому абстрактному умозрению Герцен противополагал "тяжелый крест трезвого знания". И здесь примером ему был прежде все*-го Данте. Герцен живо ощущал притягательность внутри бытийного .. характера философии творца "Божественной помедии", как духовно-жизненного опыта. Данте, говорил он, пережил свое становление, выстрадал его. Отношение Герцена к порту-изгнаннику было весьма личным. Суждения о нем - обнажение сокровенного, интимного. Они звучат как признания.

Шестая глава - "Божественная Комедия" и "Сны" Ап.Майкова. В то время как Герцен писал статьи "Дилетантизм в науке", молодой поят Ап.Майков отправился в Италию учиться живописи. Из Италии он сообщал родителям:'"... продолжаю с своим маэстро читать Дайте! Сге! как скучновато!" по это заблуждение «■«ого ума дово-: льно быстро рассеялось. Чтение терцин убедило Майкова, что "поэт должен видеть, знать, чувствовать синтез эпохи, видеть, куда идут все современные направления /.../ и в каком отношении все это находится к внутреннему человеку". С этой мыслью в середине пятидесятых годов Майков приступает к работе над "Снами", и ориентация на дантовское творение определяет замысел и формальные особенности его поомы. Зслед за Данте он намеревается назвать ее "Земной Комедией" и первую песнь начинает со знаменательного посвящения: "Суровому Данту Гением его вдохновенный труд посвящает автор".

Каждую песнь Майков предваряет стихами из "Божественной

Комедии", а одному из черновых спиеков предпосылает терцину "Дда" в собственном переводе:

На половине человеческой'жизни Я очутился в дремучем лесу; . ;

След прямой стези был утрачен.

В пору работы над поэмой Майкову исполнилось тридцать пять лет, он достиг высшей точки дуги человеческой жизни. За плечами насчитывалось два десятилетия литературной деятельности. Общественная ситуация после Крымской войны, которую сам Майков характеризовал как борьбу старого с новым, заставила его оглянуться на пройденное и заново осмыслить свои идейно-эстетические пристрастия, личные симпатии, гражданские устремления. Ощущение' растерянности, перелома на "половине пути" и привели его к. начальной терцине "Лда". В то время Майков писал Я.Полонскому: "Вдруг все перевернулось, бывшие либералы сделались преданными слугами государя, бывшие столпы и опоры его переходят в оппозицию" .

Затрудняясь осознать события в их исторической перспективе, поэт посчитал самой приемлемой роль визионера и остановился на форме "видения", которая прежде всего ассоциировалась с ■ "Комедией". Героем "Снов", как и в дантовском творении,-, стал сам' автор. Его рассказ о пути своего духовного возмужания должен был воплотить идею развития человека вообще. И как странствия данте должны в аллегорической форме подсказать путь к спасению, так и путешествие Чайковского героя по "темным галлереям" жизни символизирует познание истины, которая способна облаготворить душу и принести благоденствие миру.

Другое структурное подобие "Снов" дантовской поэме касав-.-ется системы образов. У лирического героя Майкова есть свой вожатый, некий Путник. Он олицетворяет рассудок, самоуверенный, но пасующий перед сложностями, противоречиями бытия. И в этом сход^-стве марковского персонажа с Вергилием-меньше всего механического подражания высокому образцу. В пору работы над поэмой Майков действительно критически относился к "головным теориям" преодоления Россией нравственно-политического,-общественного разброда." В одном из писем он рассуждал о "жертвах логики", под которыми разумел "все мыслящие партии, от синода до нигилистов". Поэт пытался стать над схваткой идеологических групп и в одном из черновых списков поэни предварил четвертую песнь словтга "Ни гвельф, ни гибеллин", а эпиграфом записал стихи из пятнадцатой

кантики "лда":

■ 2tl elli a me: "Se tu scauI tua stelln, + ' non puol falliré а glorl'oso porto..."

Стихи соотносятся с астрологическим повернем, по которому роздонние под созвездием Близнецов, - дни ро-ждения Данте и Майкова приходятся на вторую половину мая, - предрасположены к занятия;.! искусством и наукой. 11 обращение к ним Майкова перед четвертой песней по омы, где с помощью [Лузы поэт проникает в тайну грядущего, проливает дополнительный свет на аллегорический смысл Путника. По мнению автора, строгий разум играет немалую роль в отыскании истины, но он бессилен проникнуть в таинственный удел мира. Вот почему, взявшись быть вожатым поэта, Путник оставляет его на полдороге. Но там, где бессильна логика, рассудок, беспредельны возможности поэзии. На помощь майковскому герою приходит Муза. Как дантовская Мательда, чье явление обещает возрождение человечества, Муза воплощает высшую мудррсть. Благодаря ей становится возможный созерцание будущей гармонии, которое возвращает поэту утерянную им веру в разумность мироздания.

Сопоставление "Снов" и дантовской поэмы, шедевра миро-,'вой поэзии, естественно,'-нуждается в оговорках. Художественный мир "Божественной Комедии" возникает в результате эстетического синтеза религиозных, философских, исторических, этических представлений. Они обобщены и сведены в единое целое в'мифе о потустороннем мире, глубоко духовном и освобожденном üt всякой абстракции. "Сны" не обладают такой полнотой внутренней жизни, но замечателен сам ¿акт попытки Майкова опереться на дантовский опыт в художественном воплощении целостной картины мира, в которой бы нашли отражение и вечные проблемы, и "проклятые вопросы" русской жизни. В этом творческом порыве, где поэтическая интуиция мыслилась прорицательницей потаенного бытия, поэт оказался близок к предтече русского символизма - Вл.Соловьеву.

Седьмая глава - "Беатриче и "Вечная Кена" Вл.Соловьева. Новая волна популярности "Божественной Комедии" в конце века была вызвана религиозным Ренессансом, вниманием к внутренней лизни лит чности, к мистике, целостному зн.анию, где истина, добро и красота воспринимаются нераздельными,., слиянными. Адекватным содержанием такого знания представлялось религиозное переживание, "внутреннее слово", которое обретало выражение лишь в символе. Это и явилось

Звезде своей доверься, - он ответил, -ы в пристань славы вступит твой челнок.

+

одной из причин клфокого интереса русских символист чг- к "Божественной Комедии", как ярчайшему образцу "ознгмонояо.тельпой", с:"<-волической поозии, в которой буквальный смысл толковался как первая ступень восхождения к апагогическому, обнажающему связь проходящего с вечностью.

Актуальность дантопской традиции в среде символистов инспирировалась и их пиетотом к социологии ¡'-л.Соловьева, к его"учению о "ворующей; любви". По Соловьеву, София - ото личностным образ идеального всеединства, и подлинный смысл любви представлялся ему как откровение в индивидуальном эмпирическом лице ¿очной Женственности, Сой'ии. В такой любви Соловьев зидел путь, на котором каждый мог стать живкм отражением абсолютного целого, Самостоятельным органом всемирной жизни. Соловьев был убежден: только заблуждением и греховностью жизни можно объяснить, что "свет л-бви ни для кого не стал путоводным лучом к потерянному раю". Нравственный па-Тос его учения был направлен на "превращение смертного в бессмертие", на "утверждение человека в абсолютной с^ерс".

Учение Соловьева о Ьсчной Женственности и его <'илосо Тття "ворующей л^бви" иапоиинагт о дантовском культе Беатриче, которая ' из земной женщины как будто превратилась в символ Соф;;г: Премудрости Гожией, соединяющей творение с Творцом. У Дайте, писал, например Л.л.ифгос, "как бы существует собственная "святая троица"-• Христос, Богоматерь и Беатриче, причем последняя является ого езязьк с первыми, все идет через пес и от нее". !!о г: по Соловье- . ву, Со':;:я - это "истинное и полное человечество, высшая и все— объемлкщая форма и живая душа природ;-: и вселенной, вечно соединенная и в повременно?.! процессе соединяющаяся с Божеством и соединяющая все, что ость". Знаменательно, что такое содержание Софии • (и.чосо* приравнивал к смыслу Великого Существа, "наполовину, -как писал он, - почувствованного и осознанного Конто!.;". 3 этом рассуждении о ¿Зеликом Существе у О.Конта важно указание Соловьева на личностное бытие "Сгат1 ц1ге",но еще замечательнее его дальнейшее замечание: "Само собою напрашиваемся сближение между КЪнтовою религией человечества, представляемого в Велико« Существе -'ейского рода, и сюеднепсков'л! культом 1-лдочнн".

Реплика Соловьева адртсует нас к тем временам, когда ■ "плотское ощущение, - как отмечал Александр Воселовский, - одухотворилось до елммх отвлеченных привязанностей, возводясь под конец к какому-то об"е:!у началу, которга все зиждитсп в миро". Гк-

скурс в эти времена немыслим без обращения к Данте, недаром именно '-го стихами Взсоловскпй иллюстрирует свои размышления о сакральном содержании средневековой любви. "?ту любовь, - пишет оп,-согдатель, по свое!! благости, даровал человеческой природе преимущественно перед всеми другими /страстями. - Л.Л./, какие только соединяют шторки с субстанциальной ¿ормой".

Для Соловьева интуиция Вечной женственности б"ла "силой согдца", пготяпопосталивтоГ себя заведомо не должному миру. В ст.тп.с "Смысл .ж-'баи" он писал об увлекающей энергии сомлйпой ин-"Бел;: неизбежно и невольно присущая любли идеализация, -глг.-!г::л Соловьев, - показывает и:к сквозь ампирическуч видимость и/;-' ¡лькыГ. образ любимого предмета, то, конечно, не затем, чтобы мы только л'ч'оьлдиеь, а затем, чтобы мы силой истинной поры, дой-ст,'у:"' ;ого воображения и реального творчества преобразовали по птгму г.../ образцу несоответствующую ему действительность". С?-\)мленпом ко всеобщему духовному преображению был'проникнут и дантозскип замысел: в "Божественной ломе дин" позт надеялся сказать о любимой то, что "еще никогда не говорилось ни об одной", чероз л:>бовь к Беатриче, он постиг свет изначального Лмора, "Люб-пи, что движет Солнце и другие звезды", и ото придало ему реши-моет:: мощью поэтического гения изменить чолоьс". и жизнь.

д.'Гстоуя во имя Любви, оба поэта утверждали присутствие в окружающем миро "самозаконной" нравственности. Данте с'ыл убежден, что только свободный выбор "открывает путь к добродетели" и что подлипнув свободу человек может заслужить лишь внутренним подвигом. По Соловьеву, такой независимый "деятель высшего идеала", чье служение вдохновляется лишь "верою в истинный образ будущего", только к мог называться пророком. Он писал: .я.'а.тур волю в себе сознавая, Что ж толковать о ребяческих снах? ¡."изнь только подвиг, - и правда живая Светит бессмертьем в истлевших гробах. Социология определяла и соловьевскув тсоги^ познания. Соленье» всего ставил интуитивное созерцание истины. Он утверждал, что аподиктическое исследование основ человеческого .духа нги';одкт лклп> к поччмаыию задач истинного знания. Само же реже-. :.ио шгуодит за пределы умозаключений и становится проблемой ху-.до-'^ствонпого творчества. Эта мысль была близка дантовской кон-".ипц::!: кохусстиа. о худо::естве позт видел ср^пство приближения к потустороннему, неосуществим^'у помимо искусства, идеалу. П "Пи-

ро" данте писал: "... разу.! не в состоянии поднятьсг до некоторых вещей, как-то до субстанций, отрешенных от материи". Но то, что казалось недоступным для философского разума, стало достижн-мм для Данте-поэта. 3 познании и преображении таз ни у него и у Соловьева Музе отводилась решающая роль. Благодаря искусству со-фийная интуиция обретала плоть мипопоэтического образа, взнважщо-го к нравственному совершенству, к одухотворению повсоднопного опита выспгнм смыслом бытия, и творчество трактовалось гак св.яще-ннодействие, как "свободная теургия" - преображение материи через воплощение в ной другого, сверхматериального начала". Соловьев уверял, что было бы ошибкой принимать существующие пределы художественного творчества за окончательные. В теперешней жиз:.и, говорил он, красота, творимая в искусстве, есть лишь символ луч-сой надежды, лишь предварение настоящей красоты, а метлу тем -у-' дожник способен подняться на вчс:ту-1 ступень творчества, где осу- ' ществление наде^ПИ станет фактом действительности. Ведь уже и сейчас, схватывая проблески вечной красоты в текущей жизни и продолжая их далее, искусство в своих величайших творениях даст про-доо1:(ущение грядущей реальности и служит переходом от настоящего к • будущему.

Сто дерзновенное стремление растерять границы возможного для искусства и его средствами просущестпить преходящее в бессмертное итюло лишь один аналог в европейской культуре Нового времени. Лишь Данте пресуществил земное в божественное, приподнял невидимую завесу между временем и Вечностью и вернулся обратно "познавши!.' пределы мертвых"?.

Делящая глава - "Данте и Вячеслав Кпанов"!. Близость ми-фопоотического содержания творчества Соловьева и эпоса Данте чут- . ко улавливалось теми, кто считал себя воспреемниками их идей.. По словам Андрея Белого, интерес к Данте бг'л предопределен-той "связью, которая существует между символизмом всех времен". Такой точки зрения придерживался и Вячеслав 'Лванов. Он полагал, что екмволизм - не школа, а мироотношение/ Символизм требует от художника самоопределения к тару, как "эелико:!у целому", истинная

6. Слова из эпитагшш, сочиненной.на смерть Данте его боленеккм другом, поэтом Джованни дель ¿ирджлио.

+ Восьмая глава "Идея всемирного государства у Вл.Соловьева и Данте" в автореферат не включена, ибо предметом рассмотрения в этом разделе монографии стал материал, не теющий отягчения к литературному творчеству Соловьева.

поэзия - ото ознаменование вечных реальностей, которые образует в своем согласии "божественное всеединство". Ее предмет не польза, а тайна человека, взятого по вертикали, между дольним и горним, ибо живая оемля находится в изначальном соотношении с высшими и реальнейшими правдами бытия. Образец такой поэзии являет, по мнению Иванова, "Божественная помедия".

'Тогмулируя религиозно-эстетические принципы символизма, Иванов -рассматривал заключительный стих "Комедии", - "Любовь, что движет Солнце и другие звезда", - как пример "синтетического суждения", в котором слово, его энергия выражения оч(ущается как тайнопись неизреченного и служит, таким образом, как общепонятным начертанием пнепгнего, так и иератической записью, или иероглифом, внутреннего опыта. "Если бы мы дерзнули, - писал Иванов, - дать оценку/.../ действия заключительных слов "Боже-ствонной Комедии" с точки зрения иерархии ценностей религиозно-метафизического порядка, то должны были бы признать это действие теургическим". В умозрении Иванова теургия означалась тем, что символ становился плотью, слово - жизнью животворящею, а музыка выражения - гармонией cijop. В этом он видел мифопоэтическую суть ■ символического стиха и, в целом, ознаменовательного искусства. По его млели, оно призвано будить в л^дях мистическую жизнь, приобщая их к "коренкш иптуициям сверхчувственных реальностей".

В стихах Иванова дантовское присутствие очевидно но менее, •чем в статьях. "Италия владеет мечтами поэта, - заметил Н.Гумилев, рецензируя одну из его книг. - Даже эпиграфы все итальянские". Большинство из них - терцины "Комедии". И .не только в сборнике "Прозрачность", о котором писал Гумилев, но и в "Кормчих звездах", и в "Cor artions", "Пламенеющее сердце" - сквозной символ этой книги. Он соотносится и с католической эмблематикой барок--ко, - где религиозный культ включал особое почитание сердца Христа как эмблемы любви, - и с теогонией орфиков, согласно которой все люди носят в себе частицу божественного дионйса, вкушенную их предками. 3 мгновения дионисийского экстаза это дает возможность о'цутить биение мирового сердца. Вместе с тем реальной представляется и связь латинского названия книги с текстом "vito Kova" , где в аллегорическом видении поэту является Амур и со смирением дает его возлюбленной вкусить "пылающее сердце" самого Данте. Почти буквальное совпадение с этим фрагментом "Новой ;;лзни" обнаруживается и в "Золотых Завесах":

И в сонной мгле, что шепчет безглагольно,

Единственная светится рука И держит сердце радостно и больно...

Здесь, как и в "Золотых сандалиях", "Венке сонетов", "Споре" и других стихах, любовная страсть вела поэта к мистическим откровениям. И когда он писал, что Данте через святыню л^бви был приведен к познания общей та'-ны, то тлел в виду и себя. Он говорил, что тленно опыт большой любви вернул ему веру в трансцендентное бытие, йто и повлекло за собой дантовские мотивы в-любовной лирике. Свойственная роману данте атмосфера мифа и сна стала характерной принадлежностью стихов, адресованных Л.Д.Зиновьевой-Ан-нибал и М.В.Сабашниковой. Летом 1908 года Иванов помечал "в дневнике: "42 сонета и 12 канцон должны, по меньшей мере, войти в мою. будущую книжку /.../ по числу лет нашей жизни /Вяч.Иванова и Л.Зиновьевой-Лнш1бал. - A.A./ и лет жизни совместной". Запись знаменательная: число играет важную роль в символике Данте. Семантизируя числа, Иванов создавал собственную миЦопоэтическую систему, наподобие той, которая присуща "Божественной Комедии" и "Новой л;изни". Особое место принадлежало в ней розе. В католическом обиходе этот цветок символизировал небесное блаженство. В од- • ном ряду с ним мыслилась и Небесная Роза Данте. В экстатическом видении поэта она предстала в виде огромного цветка, лепестками ' которого были все души праведных, а высший из них - Девой "Йарией.. Обращаясь к дачтовскому символу, Иванов писал:.

Но твой расцветший цвет, как древле отражен Корней твоих земной отчизной...- '

3 сознании Иванова Небесная Роза - атрибут Мировой Д^ши ¡1 потому в своем земном воплощении она всюду. Роза в стихах Иванова связывает воедино бесконечное число символов, сопровождая человека от колыбели через брак к смертному ложу, и является.то знаком тайной любви - красная роза, то скорби - смугло-желтая, •' то полноты жизни - алая роза... Эти знаки не повторяют дантов-ского символа, но исходят из его смысла.

" Иванов любил ' гетевекие слова: "Истина обрете-

на давно и сочетает в одну духовную общину блягороднтсс". Влияние средневекового поэта на его духовную жизнь было столь значительным, что порой он собственный путь начинал восприштмать через миф.опоэтические сюжеты "Божественной Комедии". Показательно, что, подбирая название для своей последней книги "о памяти, rto-гопознанин, смерти", он долго колебался между "Чистилищем" и

"Затворенным. Раем"... позднее прияло другое название - "Свет вечерний". Имеете с тем отношение Вячеслава Иванова к "заветам" Данте бччо весьма избирательным, оно полностью определялось е"о 'мистическими, интенциями и представлением о мифотворческой сущности искусства.

десятая глава - "Пометы Ал.Блока. К пгоблеме "Данте и Ал. Блок". Увлеченность "Божественной комедией" не обочша ни одного из поэтов-соловьевцев. Размыгаляя о художнике и его призвании, шок писал: "Искусство есть Ад. Недаром Брюсов завещал художнику: "Как Данте, подземное пламя Должно тебе щеки обжечь". Блок был убежден, что между искусством и жизнью существует "вечное и трагическое" противоречие и что подлинное искусство открывает миры иные, откуда измеряются времена и сроки. Он верил, что "испытание "вечным и трагическим" противоречием, испытание бесчисленны:^ кругами Ада может пройти, не погибнув, только тот, у кого "есть спутник, учитель и руководительнпя мечта о 'Той, которая .поведет туда, куда не смеет войти и учитель".

Эти слова поэта отсылают нас к Вергилию, Беатт-иче, Дан1-те. Как и даытовский сон о Беатриче, ожидание Блоком Пгекрасной Дамы было не просто мечтанием, а основанием "мистической 'Тилосо-('ии" его духа.' "Когда родное, - говорил Блок, - сталкивается в веках, всегда происходит мистическое". Беатгиче и Прекрасная Дама были для него явлениями одного прозрения и духовного порыва. Обе родились из вдохновенной человеческой влюбленности и "торжества пророческого"; Недаром Блок писал Л.Д.Менделеевой: "В прежних столетиях я вспоминаю тебя".

Творчество Данте служило Блоку, внутренним каноном. 3 1917 году, после окончания работы над вторым изданием трехтомника стихов, поэт записал: "... утвердив себя как художника, я поплатился тем, что узаконил середину жизни". "Середина жизни", явившаяся для Данте началом запредельных странствий и знаком драматических .заблуждений, обрела у Блока сложную многознач^ ность. Она стала символом того этапа пути, на котором он "пал", "изменил" Вечноженственному, не смог остаться пророком, о-чутив в когда-то восторженном сердце вдруг "роковую пустоту". Вместе с тем "середина жизни" означала у поэта итог его человеческого и творческого пути, где нет исхода, "нет конца", явленных и обе-щанштх Прекрасной Дамой. Поэт-пророк, знавтай когда-то "нечто большее, чем искусство", уступил место художнику, открытому тра-

гическим противоречия!*. В отличие от Данте, который обрел Рай, Елок навсегда остался "Обожженный языками Преисподнего огня". С этим соотносится и его дневниковая запись от 18 апреля IC2i го-да:"Жизнь изменилась, она изменилась,- но не новая, nenuova н. ¿десь "середина", как символ утраты правого пути, характеризовала уже саму действительность, изменившуюся, но духовно не преображенную.

Понимание Блоком далтовской поэзии существенно расходилось с восприятием "Комедии" другими еттмволисташ: Эллисом, Бел!-!/, Ьрюсовш, Пвановьм... Переводы Эллиса дантовских терцин вызвали у Блока откровенное неприятие. "Нервный мистицизм-и Вечная женственность, - писал он о переводческих упражнениях поэта, - не ' имеют ничего общего между собой". Ему претил и "дутый эротизм" Вячеслава Иванова. Поклонение, как и для рыцаря-монаха Пл.Соло- ' вьева, означало для Блока "стояние на страже, а не богему дули".' Дантовская мера искусства явственно присутствовала в художественных оценках поэта. "Почему, - спрашивал Клок, - все не л-^бят Мережковского? Оттого ли, что он знает что-то, или оттого, что он не сходил в ад?" 3 "Бонестзекной Комедии" поэт видел творе- • ние, где каждое-слово далось страданием, прошло через горнило эпохи, добела раскаленной души. Естественно, что восторженный отзыв Андрея Белого о Зерхарне, где бельгийский поэт ставился рядом с Шекспиром и данте, вызвал у Ьлока недоумение. "Гений, -возразил он, - всегда народен", читая статью Т.Карлейля "Жизнь и произведения Данте", Блок отчеркнул: "Не было бы ничего удивительного, если бы кто-нибудь стал утверждать, что его поэма /"Божественная Комедия" Данте. - A.A./ окажется самым прочным делом, К1КОЭ только Европа совершила до сих пор..."

Заключение. В творчестве Клока завершилась целая эпоха восприятия Данте в России. Преимущественно она определялась тремя основным:» факторами: общекультурной тенденцией приобщения к мировому художественному и духовному-опыту, внутренними закономерностями литературного развития в'России и индивидуалы-гаги творческими кнтенцияз/и отечественных писателей. Конфессиональный барьер и отсутствие развитой академической школы в русской дантологии стимулировали национальные особенности восприятия • "Божественной Комедии". В частности, поэтому в рецепции Данте отразились ведуне мотивы литературного процесса.

Общеэстетический подход к дантовской поэзии в романтиз-

мо, с которого началось литературно-критическое, научное, художественное освоение "Божественной Комедии", сменился на следующих этапах литературной истории глубоко индивидуальным восприятием творчества и судьбы итальянского поэта. В пушкинской рецепции актуализировалась самопорождающая энергия дантовских образов, в гоголевской - пропетический паЛ-ос поэмы, Герцен был захвачен внутри-бытийной "илосо'Тией "поэта справедливости"... Символисты придали новый импульс и оригинальное религиозно-эстетическое содержание связям русской литературы с Данте. В их интерпретации "Божественная Комедия" утратила ореол литературного памятника и стала вос-прш!иматься как эзотерический символ инициации духа и образец вечного "ознаменовательного" искусства.

В границах века интерес к "Божественной Комедии" рос по мере утверждения в русской культуре идеальных и элитарных начал, артистизма и духовной изощренности, а падал в связи с экспансией позитивизма и эмпиризма, психологизма и анализа. В "поэтические" эпохи "Божественная Комедия" расширяла свое влияние, в периоды, когда первенство переходило к прозе, - сужала.

От начала одного столетия к другому внимание перемещалось с этики - к мистике, с драмы - к мистерии, с образа - к-символу, с универсума художественного мира поэмы - к парадигме духовного преображения.

Рецепция'"Божественное Комедии" в России служила самоопределением отечественной литературы в пространстве европейского художественного сознания. Однако освоение дантовского наследия оказалось благодатным не только для русской, но и мировой культуры. Чужой ,тон проявил непредугаданные черты в облике Данте и расширил представление о его уникальном вкладе в самопознание человека.

По теме диссертации опубликованы работы:

1, Данте и русская литература. Монография. - Свердловск: Изд-_во Уральского университета, 1989. - 172 с.

2. Данте и русская литература 1820-1650-х годов. Пособие к спецкурсу. - Свердловск: СвГПИ, 1966. - 80 с.

а. Данте и русская литература конца Л1Х - начала М. века. Пособие. к спецкурсу.- Свердловск; СвПШ, 1уЕ8. - 79 с. ■4. "Почтите высочайшего поэта..." Судьба "Божественной комедии" п.России. - ;,!.: книга, 1990. - 217 с.

5. «Подражаппе Дапту...» «Божественная Комедия» Данте и «Сны» Л. Майкова // Даптовскне чтения. — М.: Наука, 1982. — 206—214 с.

6. Заметки о дантопских мотивах у Белинского н Гоголя // Дан-товские чтения. — М.: Наука, 1985'. — 104—119 с.

7. «Божественная Комедия» в библиотеках русских писателей // Альманах библиофила. XX. — М.: Книга, 1986. — 218—229 с.

8. Батюшкой и Данте // Константин Николаевич Батюшков: Тезисы докладов к научной конференции, посвящепной 200-летию со дня рождения К. II. Батюшкова. — Вологда, 1987. — 38—39 с.

9. Дайте и эстетические запеты Вячеслава Иванова // Поэтика писателя и литературный процесс: Межвуз. сб. научных трудов. — Тюмень: ТГУ, 1988. — 71—79 с. (в соавторство с В. Шадриным).

10. Из истории русской дантеаны (40—50-е годы XIX века) // Даптовскне чтения. — М.: Наука, 1989. — 41—57 с.

11. Целостность и динамизм системы ремшшсцепций как фактор художественности литературного произведения (мотивы «Божественной Комедии» в «Евгении Онегине») // Проблема художественности и анализ литературного произведения в вузе и школе: Тезисы научной конференции. — Пермь: ПГПП, ,1989. — 24—26 с.

12. «На путях зеленых ц земных...» Филиация дантовскнх мотивов в творчестве II. Гумилева // Советская литература второй половины 80-х гг. и ее осмысление в критике: Тезисы докладов па межвузовской конференции. — Омег;: ОГНИ, 1990. — 36—38 с.

13. Изучение межлитературных связей как фактор идеологического воспитания студентов // Идеологические аспекты преподавания зарубежной литературы п иностранного языка л вузе и школе: Тезисы научно-методической конференции. — Тюмень: ТГУ, '1988. — 6 с.

Объем 1,5 п. л. Зак. 210. Тнр. 100

Поди, к печ. 23.03.92.

Типография МПГУ им. В. И. Ленина