автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Художественная картина мира в прозе Венедикта Ерофеева

Полный текст автореферата диссертации по теме "Художественная картина мира в прозе Венедикта Ерофеева"

На правах рукописи

БРЫКИНА Наталья Фаридовна

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ КАРТИНА МИРА В ПРОЗЕ ВЕНЕДИКТА ЕРОФЕЕВА

Специальность 10 01 01 —русская литература

2 2 ОКТ 2009

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Волгоград—2009

003480828

Работа выполнена на кафедре литературы, издательского дела и литературного творчества Государственного образовательного учреждения «Волгоградский государственный университет»

Научный руководитель— доктор филологических наук, профессор

Валерий Васильевич Компанеец

Официальные оппоненты доктор филологических наук, профессор

Альфия Исламовпа Смирнова (Московский городской педагогический университет),

кандидат филологических наук, доцент Елена Вячеславовна Никульшина (Волгоградский государственный педагогический университет)

Ведущая организация— Астраханский государствешшй университет

Защита диссертации состоится 12 ноября 2009 г в 10 00 час на заседании диссертационного совета Д 212 027 03 в Волгоградском государственном педагогическом университете по адресу 400131, г. Волгоград, пр им В И Ленина, 27

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Волгоградского государственного педагогического университета

Текст автореферата размещен на официальном сайте Волгоградского государственного педагогического университета http //www vspu ru 12 октября 2009 г

Автореферат разослан 12 октября 2009 г

Ученый секретарь

диссертационного совета

доктор филологических наук, профессор

ЕВ Брысина

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Венедикт Васильевич Ерофеев — одна из наиболее спорных и колоритных фигур русского андеграунда и постмодернизма История творческого наследия писателя отмечена трагизмом долгое время произведения В В Ерофеева не издавали на родине, и только спустя 20 лет после создания они были впервые опубликованы в Советском Союзе «Антиобщественная проблематика» ерофеевских текстов много лет заслоняла их эстетический аспект, превращая автора в заложника политической демагогии

За последние годы в изучении творчества Ерофеева произошло значительное смещение приоритетов внимание исследователей сосредоточилось на раскрытии творческой уникальности автора, поэтике произведений, их эстетическом своеобразии На сегодняшний день основная часть работ о Ерофееве связана с центральным и самым известным его произведением — поэмой «Москва—Петушки» Большую ценность представляют подробные и едва ли не построчные комментарии к тексту (Ю И Левин, А Ю Плуцер-Сарно), широко освещен вопрос о культурном контексте поэмы (О В Богданова, Л Бераха, А Васюшкин, И В Вольфсон, С Гайсер-Шнитман, Г Дзаппи, Г С Прохоров) Ряд исследователей рассматривают произведение в аспекте традиций русской классики (В Б Ба-чинин, Б М Гаспаров и И А Паперно, Н В Живолупова, А Сказа, Е А Смирнова), а также с точки зрения жанровой нестандартности (П Л Вайль и А А Генис, В И Догалакова) Самой «горячей» точкой большинства исследований является своеобразный финал произведения — смерть главного героя-повествователя (И Я Авдиев, М Н Липовецкий, Вяч Курицын, И С Конрад)

Что же касается других текстов Ерофеева, то им, к сожалению, посвящено всего лишь несколько исследований, анализирующих, главным образом, философские и религиозные воззрения писателя (А А Генис, Т А Касаткина, А Н Безруков, И С Скоропанова) Новаторской работой явилась книга Н А Благовещенского (СПб , 2006). Ее особенность заключается в том, что это не литературоведческий труд, а анализ творчества писателя с позиций глубинной психологии Отдельный блок составляют исследования, посвященные жизни В В Ерофеева, его сложной и трагичной судьбе Это прежде всего воспоминания друзей писателя И Я Авдие-ва,А Иванова, В Муравьева, О Седаковой, Н Шмельковой, а также работы критиков В Бондаренко, М Н Эпштейнаидр

Несмотря на то, что к настоящему времени изданы все ерофеевские произведения, включая записные книжки и отрывки, целостный, системный анализ всей прозы писателя отсутствует Прочтение поэмы «Москва—Петушки», как правило, осуществляется в рамках традиционных эс-

тетических категорий (жанр, стиль, композиция и т п), что сужает ее художественный смысл В настоящее время необходим новый подход к творчеству Ерофеева, основанный на детальном рассмотрении художественной картины мира в прозе писателя Ранее исследователями не рассматривались произведения Ерофеева как тексты, порожденные измененным состоянием сознания (ИСС) автора Между тем такой подход к творчеству писателя является перспективным и определяет особое место его прозаического наследия в литературном контексте XX в Предпринятое нами исследование представляет собой попытку такого рассмотрения

Мы полагаем, что применение результатов изучения ИСС в современной литературе позволяет расширить границы традиционного художественного анализа текста Специфика речевого построения в аспекте ИСС, связь творческого процесса с «пограничными» ситуациями, в которых находится автор-герой, будут подробно представлены в первой главе диссертации Сфера бессознательного и ее функционирование в художественном тексте станут предметом рассмотрения второй и третьей глав Таким образом, особенностью литературоведческой интерпретации произведений писателя в нашем исследовании является применение феноменологического и психоаналитического подходов с опорой на лингвистику, семиотику, философию, культурологию Сказанным выше определяется актуальность нашей работы

Объектом исследования выступает многоуровневая художественная структура прозы В В Ерофеева как феномен, созданный в период смены художественных парадигм, на стыке модернистской и постмодернистской эпох и, как следствие, вобравший в себя литературные параметры данных творческих модусов

Предмет изучения •— способы создания художественной картины мира в прозе В В Ерофеева, особенности соотношения категорий «автор» и «герой» с позиций ИСС

Материалом диссертации является творчество Венедикта Ерофеева, в котором конкретные произведения — повесть «Благая весть», поэма «Москва—Петушки», дневниковые записи «Записки психопата», эссе «Василий Розанов глазами эксцентрика», коллаж «Моя маленькая лениниана» и «Записные книжки» — рассматриваются нами как самодостаточные литературно-художественные тексты

Цель работы—раскрытие художественной картины мира в прозе Венедикта Ерофеева как оригинальной структуры, обладающей параметрами, общими для всего творчества писателя

Поставленная цель предполагает решение следующих задач: 1) доказать возможность идентификации автора и героя в аспекте проблемы измененного состояния сознания, рассмотреть символику «инобытия» в жизни и творчестве писателя,

2) раскрыть специфику речевого построения текстов Ерофеева, показать возможность их «матричного» прочтения,

3) охарактеризовать соотношение реального/ирреального в художественном мире писателя, проанализировать особенности пространственно-временного структурирования его произведений,

4) выявить функции сновидения, рассмотреть мифопоэтику как способ расширения художественной картины мира в прозе Ерофеева,

5) показать внутреннюю противоречивость оппозиции категорий «добро» и «зло», раскрыть неоднозначность использования библейских мотивов в творчестве писателя, исследовать процесс демифологизации советской действительности как формы авторского противостояния злу

Теоретико-методологическую базу диссертации составили труды отечественных и зарубежных исследователей Р Барта, М М. Бахтина, Г Баш-ляра, Ж Деррида, И Ильина, Вяч Курицына, Ж Лакана, Ж Ф Лиотара, М Н Липовецкого, Д С Лихачева, Ю М Лстмана, И С Скоропановой, М Фуко, М Хайдеггера,М Н Эпштейнаидр Анализируя структуру сновидения и ее связь со структурой мифа, мы ориентировались на работы А Ф Лосева, Е М Мелетинского, В Н Топорова, О М Фрейденберг, М Элиаде Рассмотрение процессов измененного состояния сознания потребовало обращения к работам Д Л Спивака, А В Рассохина, В П Руднева, при изучении функционирования бессознательного значимыми для нас оказались психоаналитические концепции 3 Фрейда и К Г Юнга, исследования постструктуралйстов Ж Делеза, Ф Гваттари и др

Методология работы обусловлена необходимостью решения указанных задач и основывается на системно-комплексном подходе, синтезирующем различные методы исследования биографический, историко-литературный, сравнительно-сопоставительный, метод структурного анализа, контент-анализ, культурологический, феноменологический, психоаналитический

Произведения Ерофеева изучаются нами на всех уровнях организации текста идейно-тематическом, образном, сюжетно-композиционном, лек-сико-стилистическом, которые принципиально не сводимы к элементарной сумме признаков, организующих художественную систему

Научная новизна диссертации состоит в том, что впервые предпринято целостное исследование междисциплинарного характера, содержащее в себе комплексный анализ художественной картины мира во всей прозе В Ерофеева, рассмотрен вопрос о принципах художественного воплощения измененного состояния сознания писателя и его героев, о влиянии измененной ментальности на воплощение творческих замыслов автора

Теоретическая значимость обусловлена разработкой методов исследования измененного состояния сознания в художественной словесности,

а также определением элементов шизофренического дискурса в текстах постмодернизма

Практическая значимость. Основные положения диссертации могут быть реализованы в учебном процессе, в преподавании курса истории русской литературы конца XX — начала XXI в Ключевые выводы исследования могут быть также использованы в работах, посвященных творчеству В В Ерофеева

Основные положения, выносимые на защиту:

1 Главные герои произведений В В Ерофеева представляют собой alter ego автора Художественное пространство прозы писателя возводится к единому организующему центру — авторскому Я, для которого характерны депрессивность, нестабильная самооценка, пребывание в «пограничных» ситуациях и, как следствие, ИСС С одной стороны, ерофеев-ские герои опускаются на дно социальной жизни, с другой —находят для себя специфический портал с выходом в «иную» реальность

2 Эстетические вкусы и ИСС автора-героя определяют специфику речевого воплощения повествования внутреннюю моно-поли-диалогич-ность, а также возможность «матричного» разбора анализируемых текстов

3 Ерофеевская проза построена на стыке реального и ирреального, возможного и невозможного Преобразование пространственно-временной картины мира напрямую зависит от личности главного героя, от субъективного восприятия им параметров бытия

4 Литературные сновидения являются способом воссоздания бредо-во-онейрической реальности, они тесно переплетены с мифологическими основами мироустройства, что проявляется и на смысловом, и на речевом уровнях Тексты Ерофеева содержат многослойную мифологическую память и тем самьм расширяют границы созданной им художественной картины мира

5 Произведения писателя представляют собой столкновение двух ан-тиномичных полюсов — христианства и советской действительности Библейские мотивы трактуются и воспроизводятся автором неоднозначно, однако его герои, подобно юродивым, обретают спасение именно в христианском понимании этого слова. Развенчивание мифов тоталитаризма и протест против существующей системы проявляются в текстах Ерофеева в пародировании языковых штампов и догм, характерных для 1960— 1990-х гг

Апробация работы состоялась на международных, всероссийских и региональных конференциях в Волгоградском государственном университете (2006,2008,2009 гг), Волгоградском государственном педагогическом университете (2006 г), Астраханском (2008 г ), Пермском (2008 г ),

Уральском (2008 г), Санкт-Петербургском (2008 г) государственных университетах Основные положения работы отражены в 9 публикациях

Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы, включающего 336 наименований

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во введении обосновывается актуальность выбранной темы, определяются цель, задачи, предмет и объект изучения, материал и методологическая основа анализа, раскрываются научная новизна, теоретическая и практическая значимость исследования, формулируются положения, выносимые на защиту

В первой главе «Автор и герой в прозе Венедикта Ерофеева» рассматривается идентификация Я автора и Я литературных героев ерофеев-ской прозы, выясняются причины их ухода в «иную» реальность, посредством языкового анализа доказывается пребывание автора-героя в состоянии измененного сознаши

В разделе 1.1. «Главный герой как alter ego автора: жизнь в измененной состоянии сознания» исследуется связь творческого процесса с «пограничными» ситуациями, в которых находится автор-герой

Главные персонажи прозы В В Ерофеева являют собой alter ego автора Особенностью «творческого тандема» героя и автора «Москвы—Петушков» стало необычное и непривычное для литературы 1960—1990-х гг измененное состояние сознания, в котором они пребывали Не менее важным является и то, что язык прозы писателя представляет собой шизофренический дискурс

Изменение состояния сознания героев Ерофеева характеризуется множеством фактов и, прежде всего, нестабильной самооценкой Социальная принадлежность персонажей также не стабильна Веничка из «Москвы— Петушков» — явный маргинал, Веничка из «Записок психонага» — алкоголик, несостоявшийся студент, вечно изгоняемый из общежития, рассказчик в эссе о Василии Розанове — трижды неудавшийся самоубийца Герои Ерофеева не имеют определенного статуса в обществе То же можно сказать и о самом авторе Личность писателя выбивается из всех сценариев советской действительности, а чего ей это стоит и что с ней при этом делается — мы ясно видим, наблюдая за героями его прозы

Источник отчуждения, изоляции Венички кроется в его собственной душе Проявляется это в шизоидном расщеплении его самости на агрессивную и мягкую, нежную Аналогичное соотношение наблюдается и в главных двойниках поэмы «Москва—Петушки» — Венедикте и Веничке,

авторе и герое произведения, причем писатель проявляет неограниченную власть над своим героем, в конце текста «убивая» его

Следующим фактом, свидетельствующим о душевном неравновесии ерофеевского героя, являются состояния страха, скорби и тревоги, в которых он так часто пребывает Пережитая писателем травма — потеря любимой девушки, Юлии Руновой, впоследствии сказывается на его творчестве, оборачиваясь цинизмом и горькой иронией Как много значила в жизни Венедикта эта женщина, можно судить уже по тому, что кровавую букву «Ю», всплывающую в финале поэмы в глазах главного героя, никто из его друзей иначе и не понимал, как воспоминание о Юлии В тексте поэмы акцент сделан также на том, что букву «Ю», единственную из алфавита, знает младенец И в этом случае, как нам кажется, автор переносит свою травму на ребенка, своего сына Не зря ведь он назвал его своим именем — Венедикт

Одной из причин проявлений шизофренического дискурса в прозе Ерофеева является также то, что в раннем возрасте писатель был разлучен с отцом, а когда будущему художнику слова не исполнилось и восемнадцати лет, его отец скончался Венедикт Ерофеев жил и творил в социалистическую эпоху, когда в советской действительности 1950—1980-х гт присутствовал режим отторжения реального отца и психопатического поклонения «Имени Отца», роль которого играли вожди—Ленин и Сталин В связи с этим не вызывает удивления эдипальная проблематика, столь характерная для XX в в целом и для творчества Венедикта Ерофеева в частности

Таким образом, шизофреническая направленность дискурсов Ерофеева обусловлена, на наш взгляд, потерей любимых объектов отца, сына, любимой женщины В итоге тем объектом, который, в отличие от людей, не предаст и не продаст, становится алкоголь

Анализу неоднозначности и амбивалентности роли алкоголя в творческом наследии шхателя посвящен раздел 1.2 «Символика "инобытия " в жизни и творчестве В.Б. Ерофеева» Алкоголь, ставящий писателя на грань бытия, является роковым и центральным вопросом для понимания и интерпретации его творческого наследия Художественный смысл увлечения главного героя «Москвы—Петушков» и «Записок психопата» алкоголем проясняется культурной ветвью русского юродства—именно в «бунтующей грусти» сосуществуют, взаимоперетекая, святость и пьянство

В своем главном произведении, поэме «Москва—Петушки», Веничка предпочитает исключительно горькие настойки — «Кориандровую», «Охотничью», «Зубровку» Символично, что герой начинает похмеляться именно с этих настоек — горечь с первых строк произведения становится одним из основных «вкусовых» ощущений, сопровождающих Веничку на

протяжении всей поэмы Когда герой предлагает столь отвратительные смеси, это может означать лишь одно — он воспринимает их как своеобразное лекарство, способное излечить его страдающую душу Но алкоголь в этом случае обладает двойственной природой он «хороший», излечивающий, но он же, по существу, — убивающий

«Болезнь души» и депрессивные настроения писателя закономерно выливаются в несколько попыток самоубийства, что мы и наблюдаем на страницах «Записок психопата» Впоследствии танатологические мотивы станут настойчиво повторяющимися в творчестве Ерофеева «Москва— Петушки» заканчивается смертью главного героя, более раннее произведение «Благая весть»—тем же, эссе «Василий Розанов глазами эксцентрика» начинается с того, что автор-рассказчик пытается покончить с собой разными способами, а драма «Вальпургиева ночь, или Шаги Командора», как апогей, завершается всеобщей смертью всех героев, по ошибке выпивших этанол вместо винного этилового спирта

В то же время в художественном мире писателя алкоголь предстает концентратом инобытия, своеобразным катализатором, с помощью которого автор и его герои обретают другой мир—мир свободы, прежде всего — творческой Омытый «Слезой комсомолки», ерофеевский мир рождается заново Именно отсюда — то о*щушение полноты и счастья жизни, которое, переполняя текст, заряжает читателя

В разделе 1.3 «Спецификаречевого построения прозы В.В. Ерофеева» речевые и языковые структуры анализируемых текстов исследуются в аспекте измененного состояния сознания автора-повествователя Стихия необычного и отчаянно-смелого сознания ерофеевских персонажей находит свое выражение в речевых структурах Герои прозы писателя пребывают в состоянии измененного сознания, непосредственным репрезентантом которого является язык в его речевой форме. Учитывая результаты исследований Д Л Спивака в области филологии измененных состояний сознания (ИСС), произведения Ерофеева следует отнести к текстам ИСС

Во-первых, для прозы писателя характерна близость к стихотворной речи, насыщенность метрическими фрагментами, обилие различных видов повторов и устойчивых сочетаний Во-вторых, все ерофеевские тексты содержат эмоционально окрашенную, экспрессивную и бранную лексику (за исключением «Моей маленькой ленинианы») В-третьих, в поэме «Москва—Петушки» глаголы преобладают над именами, что выявлено нами в ходе контент-анализа и также свидетельствует о ИСС Наиболее частотной по употреблению является группа глаголов с корнем от «пить» — «выпить», «напиться» и т д В-четвертых, в «Москве—Петушках», подобно текстам, созданным в ИСС, параллельно собственно фразеологизмам употребляется заместительная и инвективная лексика

Поэма «Москва—Петушки» проанализирована в диссертации как своего рода «матричное» образование «Матричный» текст может быть как средством ввода в ИСС, так и порождением ИСС Мы полагаем, что Венедикт Ерофеев намеренно вводит своего героя в измененные состояния сознания как бы «с двух сторон» непосредственно употреблением алкоголя и использованием соответствующего строя языка

Яркий пример организации текста как «матричного» в прозе автора представляет и повесть «Благая весть» При анализе этого произведения практически весь текст можно разбить на «слитки матрицы» Методы филологии измененного состояния сознания в анализе «Москвы—Петушков» и «Благой вести» обнаруживают неожиданное сближение их ритмики и синтаксиса со словесным строем молитвы

Используя технику «матричного» анализа, мы выяснили, что ИСС автора и его персонажей становится одним из наиболее важных текстообра-зующих средств в произведениях писателя С ее помощью мы выявили семантическую и структурную «многослойность» художественных построений Ерофеева

Объект рассмотрения второй главы «На пороге миров Реальное и ирреальное в прозе Бенедикта Ерофеева» составляют сфера бессознательного автора-героя и способы ее реализации в тексте

В разделе 2.1«Особенности пространственно-временного структурирования» время и пространство анализируются на нескольких уровнях географическом, библейском, общемировом, бытовом и бытийном, выявляется бессознательный характер пространственно-временного структурирования прозы писателя Особым индивидуальным пространством ерофеевских персонажей является путь Поэма «Москва—Петушки» представляет собой лабиринт, застывший и пространственно замкнутый в своей территориальной конкретности мир Эквивалентом топологического понятия непрерывности и неделимости у Ерофеева выступает а л к о -г о л ь, но именно из-за него Веничка не может преодолеть пространственно-временную замкнутость

Герой путешествует в пятницу С этим днем недели связаны страшные факты из жизни самого писателя три покушения на самоубийство приходились на пятницу, в пятницу скончались его отец, брат и мать Дата смерти Ерофеева 11 мая 1990 г — тоже пятница, на что ранее не обращали внимания исследователи его биографии и творчества

Путь главного героя субъективен, а потому лишен динамики События «Москвы—Петушков» длятся не более двух часов, но за это время перед читателем разворачивается вся человеческая история, раскрывается ее мифологическое наполнение Пространство и время в поэме сжимаются, растягиваются, разветвляются и замыкаются в к о л ь ц о Это обусловлено

тем, что события, реально происходившие в разное время и в разных точках пространства, в бессознательном состоянии могут восприниматься как одновременные и сосредоточенные в одном месте

Переход героя из плоскости текста в пространство литературного творчества усиливает мотив лестницы Спуск по лестнице в «Москве—Петушках» особый являясь по сути нисхождением в загробный мир, он противоположен последнему по цели и смыслу — он ради жизни, ради поездки в блаженные Петушки Подъем же по лестнице, символизирующий восхождение и обретение силы, у Ерофеева также предполагает инверсию — ведет к физической смерти Однако при этом возрождается жизнь духовная

Хаос поэмы создается также и через острое отсутствие Космоса, порядка Пространственным эквивалентом порядка, на наш взгляд, в поэме мог бы послужить дом Но дом в «Москве—Петушках» отсутствует Произведение начинается уже со ступенек, причем «неизвестного» подъезда, там же оно и заканчивается Подъезд возникает в начале поэмы, чтобы в конце замкнуть в себя весь мир

Одним из ключевых классификаторов и наиболее глубоких символов в произведении является окно Оно образует границу между «внутренним» и «внешним», дает надежду на выход из кризисного положения, на спасение, но эта надежда — ложна Герой, томимый пространственной узостью и страхом, устремляется к окну в надежде найти простор и свободу Но для Ерофеева окно — не окно, а «нет-окно», «минус-окно» оно таит за собой лишь тьму

Создание картины бытия в форме самоорганизующегося хаоса присуще еще одному произведению автора — «Благой вести» Повесть представляет собой ирреальный переход ерофеевского персонажа в пространство условного испытания Выход к проблемам бытия осуществляется главным героем с помощью обновленного взгляда на мир, и взгляд этот всецело имманентно-индивидуален

Раздел 2.2 «Сновидческоемиромоделировапие и его формы» посвящен рассмотрению поэтики сна и анализу онейрических состояний героев Ерофеева

Один из потусторонних миров в текстах писателя является порождением сна Сновидения относятся к виртуальным реальностям, к измененным состоящим сознания В прозе Ерофеева реальности будничная и фантасмагорическая, порожденная алкоголем, сосуществуют, продуцируя бредовые сны На страницах его произведений предстает не только ирреальный мир, но и ирреальный герой, вполне соответствующий этому миру В поэме «Москва—Петушки», начиная с главы «Орехово-Зуево», главный герой создает отдельную онейрическую реальность, которая в дальней-

шем усугубляет его несчастья Возникает мотив потери пути герою нужно не в Кремль, а в Петушки Сон, явь и алкогольный бред перемешиваются

Центральным сюжетом Веничкиного сна становится бескровная революция в Петушкинском уезде, «между деревней Тартино и деревней Ели-сейково» Герой участвуете ней против своей воли Неприятие кровавой стороны революции было характерно для русской интеллигенции Поэтому в сновидении возникает переворот без насилия отечественная история приобретает сновидческую абсурдность, в том числе и с помощью языкового строя эпизодов, в которых описываются сновидения

«Москва—Петушки» заканчивается фразой «И с тех пор я не приходил в сознание » Этот же мотив звучит и в «Записках психопата», и в «Благой вссти» Герой выбирает для себя пребывание в бессознательном состоянии, т к сознание, поочередный выход из сна и алкогольного опьянения, приносит только боль, открывают трезвую и жестокую картину мира Поэтому смерть в общепринятом восприятии как раз и значит для героя долгожданное возрождение в его узком понимании, является единственно возможным выходом в иную (свою) реальность Видимо, поэтому частым мотивом сновидений у Ерофеева является смерть, а затем и похороны самого себя

В «Записках психопата» писатель обращается к сочетанию разных миров —сна и яви В его произведениях зачастую размывается грань между сном и бодрствованием, действительностью и видением В конце концов оказывается, что сновидения — всего лишь еще одна псевдореальность Воплощением абсурда является ерофеевская теория «вертикального сна» Герою «Записок .» трудно найти какой-нибудь определенный ответ сплю или не сплю"? В нашем исследовании приведены несколько наглядных примеров

Онейрическая основа прозы Ерофеева очевидна Несмотря на то, что в «Благой вести» как будто нет сновидческого контекста, все происходящее в ней иллюзорно, нереально, а следовательно, происходит либо во сне, либо в другом состоянии, соотнесенном с онейрнческим Повествование начинается со смещения времени, а заканчивается смещением пространства Мир снов у Ерофеева возникает на границе/поверхности сознания Практически все его произведения (за исключением «Моей маленькой ленинианы») пронизаны бессознательным состоянием сна Вводя своего героя в онейрическое состояние, автор имеет возможность максимально глубоко заглянуть в его подсознание Поэтому сон у Ерофеева — это даже не выход в инобытие, а подтверждение бесконечной многоуровневое™ мира, одна из форм измененного состояния сознания

В разделе 2 3 «Мифопозтика как способ расширения художественной картины мира» архстипические мотивы и ситуации рассматривают-

ся как ключевые элементы художественной картины мира прозы Ерофеева Особенностью мифологической структуры произведений писателя является то, что мифотворчество зачастую сочетается у Ерофеева со сновидением и неумеренным приемом алкоголя, что усиливает онейрический эффект и позволяет вскрыть наиболее глубокие пласты коллективного бессознательного События, описанные в «Москве—Петушках» и в «Записках психопата», происходят в пространстве внутреннего мира автора-героя, что позволяет квалифицировать уровни этих текстов как глубинно-психологические

В «Москве—Петушках» главный герой встречает хвостатых собеседников — Сатану и Сфинкса Важно вспомнить, 'по в библейском мифе Сатана искушал Иисуса Христа и примерно таким же способом, как и героя Ерофеева Иисусу предлагал сброситься вниз с крыла храма, Веничке — под откос мчащейся электрички Сфинкс — такое же порождение хаоса, как и Сатана В поэме он лишен конечностей, что делает его еще ужаснее, чем в мифе об Эдипе

«Москва—Петушки» содержит в себе мотивы эдипальных конфликтов Нечто вроде отцовской фигуры представляет в поэме контролер Семе-ныч Веничка, как Эдип, убивает своего «отца» — случайно С) ставит у входных дверей, после чего тот падает и разбивается Об этом свидетельствует и хор эриний, несущихся за ним по вагону Напомним, что эти хто-нические божества мстили отцеубийцам и клятвопреступникам

Не менее важным в мифологическом контексте поэмы является образ петушкинской красавицы «Белобрысая дьяволица» — важнейшее звено мотивной структуры и наиболее полное воплощение авторской концепции мира Специфика этого образа заключается в его двойственности У Ерофеева героиня — «сука», «потаскуха» и одновременно «божество» Сочетание в одном образе противоположных свойств и характеристик дает возможность установить соотнесенность петушкинской красавицы с комплексом архаических женских божеств героиня «Москвы—Петушков» сочетает в себе черты Мокоши и святой Пятницы, тем самым обнаруживая связь со смертью и жизнью одновременно

Интересным представляется и телесный акцент в описании возлюбленной героя Мифологический мотив «тело—космос» пересекается с отмеченным М Элиаде традиционным уподоблением «дом — Космос — человеческое тело» В связи с этим наше предположение об отсутствии у Венички дома как символа мира должно быть дополнено выводом о том, что для героя таким символом выступает тело любимой женщины Петушки— не просто конечная цель путешествия Венички, это место его единения с женщиной, место обретения покоя, радости, дома в высшем смысле этого слова

Очевидно, что произведения Ерофеева вобрали в себя культурные универсалии различных эпох, что позволяет рассматривать анализируемые тексты как воплощение идеи всеединства мира Обращение писателя к мифу объясняется творческой потребностью заново космологизировать мир, преодолеть реальный жизненный хаос, превратив его в художественный Космос Наполненность прозы Ерофеева мифологическими пластами несет в себе огромную культурную информацию и расширяет границы создаваемой им художественной картины мира

В третьей главе «Категории добра и зла в прозе В.П. Ерофеева и специфика их выражения» проанализированы два полюса в творчестве писателя — использование библейских мотивов и пародирование мифологем тоталитарного режима Советского государства

В разделе 3.1 «Библейскиемотивы в прозе В.В. Ерофеева: многовариантность интерпретаций» прослеживаются неоднозначность отношения автора к христианскои религии и своеобразие использования евангельских мотивов в его произведениях

Тема Бога — одна из самых значимых в творчестве писателя Характерной особенностью прозы Ерофеева является включение библейских мотивов в вызывающе сниженное смеховое повествование Герои его произведений ориентированы одновременно на две различные художественные стихии — мир грубой и грязной современности и сакральный мир Евангелия Интересно, что прямых цитат из Библии в тексте поэмы «Москва—Петушки» практически нет Автор избегает дословного цитирования библейских формул, заканчивает цитаты по-своему В результате такого типа цитирования ерофеевский текст как бы оживает и продолжает свое развитие Мы приводим и анализируем несколько примеров цитат, наиболее совпадающих с первоисточником

Повесть «Благая весть» рассказывает о духовном прозрении автора иод воздействием идей Ф Ницше История мира открывается новообращенному под углом зрения «философии жизни» Однако со временем Ф Ницше сменил В Розанов, «философия жизни» была заменена модернизированным христианством Главная цель автора — провести некую историческую параллель точек зрения на существование или не-существо-вание Бога «Благая весть» может считаться опытом напряженного религиозного переживания

Финал поэмы «Москва—Петушки» часто воспринимается критиками однозначно — как смерть главного героя О том, кто были «эти четверо», убившие Веничку, спорили и спорят до сих пор Наиболее интересные интерпретации, на наш взгляд, предложили И А ПаперноиБ М Гаспа-ров, И Я Авдиев, Ю И Левин, Н А Благовещенский, П Л Вайль и А А Генис Многие исследователи полагают, что «четверка» убийц —

Ангелы Господни Мы же считаем такое суждение не обоснованным Ангелы и Бог в последней главке явно противопоставляются этой «четверке» Кроме того, финальную сцену можно воспринимать не как смерть, а как переход героя в иное состояние, своеобразную сублимацию в творчество Развенчиванию мифов тоталитарной культурной системы в творчестве В В Ерофеева посвящен второй раздел 3.2 «Демифологизация советской действительности как способ авторского противостояния злу». Работы и высказывания классиков марксизма-ленинизма, советская печать, партийные и государственные документы, официальная культура — вот неполный перечень предметов авторского пародирования советской действительности В своем исповедальном слове герой Ерофеева отрицает упорядоченный мир, мир-схему социалистического общества Болезнь души, которую констатирует в себе Веничка, — своеобразная метафора внутреннего разлада В его системе ценностей быть здоровым хуже, чем быть больным Ерофеев доказывает, что неприятие обезбоженного мира, основанного на «разумной необходимости», оправданно. И выход, который находит писатель, — в вере в Бога

Прозаическое наследие Ерофеева пронизывают мотивы полного отрицания и неприятия идей Ленина и его соратников В «Москве—Петушках» насчитывается свыше двадцати как дословных, так и трансформированных цитат и перефразировок текстов В И Ленина «Моя маленькая лениниа-на» представляет собой сборник цитат из полного собрания сочинений В И Ленина и отрывков из его переписки с современниками, после которых или перед которыми писатель дает свою оценку процитированным фрагментам С горькой иронией комментирует Ерофеев письма «вождя пролетариата», отличающиеся беспощадностью и жестокостью

Окончательно избавиться от идеологического дурмана и однозначных характеристик этого «удушающего» мира помогает автору «русский Ницше» — Василий Розанов Этот процесс показан художником слова в эссе «Василий Розанов глазами эксцентрика» Герой-индивидуалист Ерофеева подобен автобиографическому герою В В Розанова, традиции которого он продолжает в «Москве—Петушках» Однако Розанов не только довершил начатое Ницше, но и дал писателю то, чего тот у немецкого философа не находил Ницше опоэтизировал сверхчеловека, Розанов (в собственном лице)—юродивого Розанов оправдывал слабость, сострадание и жалость, и именно по этой причине Ерофеев почувствовал в нем родную душу

Мы далеки от мысли, что можно говорить о прямом противостоянии героев Ерофеева тоталитарному коммунистическому режиму Веничка Ерофеев, «ни о каком противоборстве не помышляющий», противопоставлен не только конкретному социуму, но и всему окружающему миру, действительности, враждебной ему Коммунистический же режим (Кремль,

упоминания К Маркса, Ф Энгельса, Ленина, цитаты и аллюзии к их работам) является в данном аспекте лишь высшей точкой, квинтэссенцией этой действительности

В заключении диссертации подводятся итоги проведенного исследования и формулируются основные выводы Эстетическая оценка Венедиктом Ерофеевым мироустройства сводится к тому, что мир утратил свою целостность В своих произведениях автор манифестирует свободу как личную, так и творческую Зачастую для этого ему приходится использовать такой эпатирующий прием, как уход в измененное состояние сознания В конце диссертационного исследования намечены перспективы изучения выбранной темы

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

Статьи в изданиях, рекомендованных ВАК

1 Брыкина, H Ф Специфика языкового построения поэмы Венедикта Ерофеева «Москва—Петушки» / H Ф Брыкина//Вестн Волгогр гос унта Сер 2,Языкознание —2009 —№ 1 (9) —С 189—]93 (0,25 п л )

Статьи и тезисы докладов в сборниках научных трудов и'материалов научных конференций

2 Рахматулина (Брыкина), H Ф Интертекстуальные ряды поэмы Вен Ерофеева «Москва—Петушки» / H Ф Брыкина // XI региональная конференция молодых исследователей Волгоградской области г Волгоград, 8— Юнояб 2006 г тез докл Напр 13 «Филология» —Волгоград Изд-во ВГПУ«Перемена»,2007 —С 22—24(0,1 п л)

3 Рахматулина (Брыкина), H Ф Своеобразие реального и ирреального в поэме Венедикта Ерофеева «Москва—Петушки» / H Ф Брыкина // Русская словесность в контексте современных интеграционных процессов материалы Второй Междунар науч конф г Волгоград, 24—26 апр 2007 г в2т — Волгоград Изд-воВолГУ,2007 —Т 2 —С 342—347(0,3п л)

4 Брыкина, H Ф Функции интертекстуальности в поэме Венедикта Ерофеева «Москва—Петушки» / H Ф Брыкина // Мировая литература в контексте культуры сб ст по материалам Междунар науч конф (12 апр 2008г)иВсерос студ науч конф (19апр 2008г)/подред НС Бочкаре-вой,Перм гос ун-т — Пермь,2008 —С 15—17(0,2п л)

5 Брыкина, H Ф Демифологизация советской действительности в поэме Венедикта Ерофеева «Москва—Петушки» / H Ф Брыкина // Картина мира в художественном произведении материалы Междунар науч Ин-

тернет-конф , 20—30 апр 2008 г / сост Г Г Исаев — Астрахань Изд дом «Астраханскийуниверситет»,2008 —С 71—75(0,4п л)

6 Брыкина, H Ф Алкогольный миф поэмы Венедикта Ерофеева «Москва—Петушки» неоднозначность прочтения / H Ф Брыкина//Русская литература в мировом, культурном и образовательном пространстве Место и роль русской литературы в мировом образовательном пространстве материалы конгресса в2т Санкт-Петербург, 15—17окт 2008 г /подред ПЕ Бухаркина —СПб МИРС,2008 —Т II —Ч 2 —С 171—175 (0,35 п л)

7 Брыкина, H Ф Жанровая нестандартность поэмы Венедикта Ерофеева «Москва—Петушки» как следствие особенностей авторского сознания/НФ Брыкина //Дергачевские чтения-2008 Русская литература национальное развитие и региональные особенности Проблема жанровых номинаций материалы IX Междунар науч конф Екатеринбург, 9— 11 окт 2008 г в2т /сост А В Подчиненов —Екатеринбург Изд-воУрал ун-та,2009 —Т 2 —С 35—42(0,4п л)

8 Брыкина, H Ф Особенности жанрового построения поэмы «Москва—Петушки» Венедикта Ерофеева / H Ф Брыкина // Проблемы модернизации региона в исследованиях молодых ученых материалы IV межрегион науч-практ конф г Волгоград, 19—20 марта2008 г /ВолГУ ,редкол О И Сгибнева (отв ред ) [и др ]. — Волгоград Изд-во ВолГУ, 2008 — С 264—267(0,1 п л)

9 Брыкина, H Ф Сновидческое миромоделирование в прозе Венедикта Ерофеева/H Ф Брыкина, В В Компанеец//Вестн Волгогр гос ун-та Сер 8, Литературоведение. Журналистика ■—2009 —Вып 8 —С 59—67 (0,75 п л )

БРЫКИНА Наталья Фаридовна

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ КАРТИНА МИРА В ПРОЗЕ ВЕНЕДИКТА ЕРОФЕЕВА

Автореферат

Подписано к печати 08 10 2009 г Формат 60x84/16 Печать офс БумоФс Гарнитура Times Уел печ л 1,2 Уч-изд л 1,3 Тираж 110 экз Заказ ОлО

ВГПУ Издательство «Перемена» Типография издательства «Перемена» 400131, Волгоград, пр им В И Ленина, 27

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Брыкина, Наталья Фаридовна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА I. АВТОР И ГЕРОЙ В ПРОЗЕ ВЕНЕДИКТА ЕРОФЕЕВА.

1.1. Главный герой как alter ego автора: жизнь в измененном состоянии сознания.

1.2. Символика «инобытия» в жизни и творчестве.

1.3. Специфика речевого построения прозы В.В. Ерофеева.

ГЛАВА И. НА ПОРОГЕ МИРОВ. РЕАЛЬНОЕ И ИРРЕАЛЬНОЕ В

ПРОЗЕ ВЕНЕДИКТА ЕРОФЕЕВА.

2.1. Особенности пространственно-временного структурирования.

2.2 Сновидческое миромоделирование и его формы.

2.3. Мифопоэтика как способ расширения художественной картины мира.

ГЛАВА Ш. КАТЕГОРИИ ДОБРА И ЗЛА В ПРОЗЕ ВЕНЕДИКТА ЕРОФЕЕВА И СПЕЦИФИКА ИХ ВЫРАЖЕНИЯ.

3.1. Библейские мотивы: многовариантность интерпретаций.

3.2. Демифологизация советской действительности как способ авторского противостояния злу.

Введение диссертации2009 год, автореферат по филологии, Брыкина, Наталья Фаридовна

Венедикт Васильевич Ерофеев — одна из самых спорных и колоритных фигур русского андеграунда и постмодернизма. Все более и более привлекает он к себе внимание исследователей и читательской аудитории, как бы расположенной к ожиданию чего-то большего, чем то, что пока о нем известно. Хотя литературное наследие Ерофеева представляет собой всего несколько произведений и фрагментов, этого оказалось достаточно для того, чтобы мифологизировать личность писателя и сделать его классиком современной литературы. Тем не менее, Венедикт Ерофеев как характернейший и редчайший представитель особого типа русского сознания в целом понят неадекватно — излишне противоречиво в одних случаях и поразительно упрощенно и прямолинейно - в других.

Человек сложной судьбы, как личной, так и творческой, за свою жизнь он создал всего несколько произведений, однако каждое из них становилось знаменательным событием в отечественной литературе. «Первым заслуживающим внимания сочинением, начатым в 17-летнем возрасте», -отмечал автор, - «были «Записки психопата», самое объемное и самое нелепое из написанного» (Ерофеев 2008: 557). «Записки.» создавались в период с 14 октября 1956 года по 16 ноября 1957 года. «Благая весть» («Благовествование») была датирована 1962 годом. К сожалению, повесть сохранилась не полностью. Эссе «Василий Розанов глазами эксцентрика» (другое заглавие «Проза из журнала «Вече») было написано «случайно и по заказу», но вместе с тем это произведение явилось глубоко закономерным, суммирующим постоянную работу писателя над словом, столь очевидную в «Записных книжках». В 1988 г. был составлен коллаж, своеобразный сборник цитат из трудов В.И. Ленина - «Моя маленькая лениниана». В годы учебы во Владимирском педагогическом институте юный филолог Ерофеев писал статьи о любимых земляках-норвежцах - Ибсене, Гамсуне, Бьернсоне, но они не были приняты к печати как «методологически неверные», так и остались неопубликованными.

Самым известным произведением Ерофеева, сделавшим его имя легендарным, стала поэма «Москва-Петушки». Впервые произведение было опубликовано в израильском альманахе «Ами» в 1973 г., затем во Франции в 1977 г. На сегодняшний день поэма переведена и издана уже на тридцати языках. Трагический парадокс заключается в том, что, существуя в русской литературе реально, Ерофеев долгое время в ней отсутствовал: он печатался за рубежом, где был принят и понят. Наконец, спустя почти двадцать лет, поэму напечатали, правда, в сильно сокращённом варианте, в России. Первая публикация состоялась в журнале «Трезвость и культура» (1988, №12, 1989, № 1-3). В 1990 году издательство «Интербук» опубликовало «Москву-Петушки» отдельной книгой, причем по ценам, установленным самим автором: первое издание - 3 руб. 62 коп., второе - 4 руб. 12 копеек. Это была последняя его шутка. На настоящий момент поэма «Москва-Петушки» переиздана уже более двадцати раз, а в 2002 г. была выпущена аудиокнига на дисках формата МРЗ, где текст читается самим автором.

По словам писателя, в 1972 году он написал роман «Шостакович», который у него украли в электричке вместе с авоськой, где лежали две бутылки бормотухи. В 1994 году Владислав Лён объявил, что рукопись всё это время лежала у него и он вскоре её опубликует. Однако напечатан был лишь небольшой фрагмент якобы написанного Ерофеевым романа. Большинство критиков считает этот фрагмент фальшивкой. По мнению Владимира Муравьёва, сама история с романом была вымышлена Ерофеевым, который, вслед за своим любимым писателем Н.В. Гоголем, был большим любителем мистификаций (Муравьев 1991: 93). За неимением доказательств подлинности «Шостаковича», мы считаем неправомерным включать этот роман в список анализируемых нами текстов прозы писателя.

Основные исследования ерофеевского творчества связаны с изучением его центрального произведения - поэмы «Москва-Петушки». После выхода ее в свет в литературной среде развернулась полемика: кто же есть сам писатель и как воспринимать его тексты — как плевок в сторону общественных вкусов или как совершенно новое явление в отечественной словесности? Первая- журнальная публикация текста сопровождалась статьей С.И. Чупринина «Безбоязненность искренности» (1988). По мнению автора, Венедикт Ерофеев сумел вскрыть проблему русского пьянства и показать трагический его результат. Безусловно, такая узкая интерпретация была вызвана социально-политической ситуацией в стране — статьей «маскировали» идеологически сомнительный текст.

Как правило, поэма «Москва-Петушки» вписывается исследователями в несколько разных контекстов. Так, активно изучаются-связи лексического строя произведения с классической русской и мировой литературами. Одним из фундаментальных исследований поэмы в этом плане является монография. С. Гайсер-Шнитман «Москва-Петушки», или The Rest is Silence» (1989), которая является одновременно прочтением и комментарием произведения. Автор монографии с большой тщательностью восстанавливает библейские и евангельские аллюзии, обращается к теме юродства, обнаруживая в образе Венички черты, присущие русскому юродивому: приоритет этического-принципа над эстетическим, вынужденную аскезу, бездомность и бесприютность героя, глумление окружающих и связь повествования со смеховым началом. Соотношению текста поэмы с Библией, а также творчеством Ф.М. Достоевского и русской поэзией посвящено одно из первых западных исследований «Москвы-Петушков» — статья Бориса Гаспарова и Ирины Паперно под названием «Встань и иди» (1981). Авторы устанавливают также аллюзивную связь произведения с творениями И.-В. Гете, Б.Л. Пастернака и другими великими текстами мировой культуры.

Большую ценность представляют подробные, едва ли не построчные комментарии поэмы. Это прежде всего работа КЭ. Левина «Комментарий к поэме «Москва-Петушки» В'. Ерофеева» (1996). Исследователь рассматривает ерофеевский текст с точки зрения интертекстуальных связей. Обращаясь к его литературным источникам, критик выделяет два полюса: 1) Библию (особенно Песнь Песней и Псалтирь); 2) пропагандистскую советскую радио-и газетную публицистику, образцы литературы соцреализма. Между этими полюсами, по мнению автора, располагаются: русская поэзия от Тютчева до Мандельштама; литература сентиментализма (прежде всего «Сентиментальное путешествие» Стерна и «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева); классическая проза XIX века - Гоголь, Тургенев, Достоевский и др. Во главу угла комментатор все же ставит параметры сентиментализма: жанр сентиментального путешествия, предполагающий систему названий глав по пунктам следования; многочисленные отступления-рассуждения на темы, уводящие1 от основной^ линии повествования; чрезвычайное обилие цитат, ссылок, имен, аллюзий.

В отличие от Ю. Левина, который, выделяет «темные места» поэмы и называет их образцом абсурда, комментатор Эдуард Власов (2001) идет иным путем, находя в ерофеевском абсурде свою логику. Однако многие критики видят в комментарии Э. Власова неточности даже в цитировании самого текста поэмы. Исследователю присущ субъективизм истолкования, спонтанность воспоминаний, шаткость аллюзий. Отсылки к литературным и культурным источникам, цитатам, фрагментам разных текстов, объяснение символического значения того или иного элемента поэмы, трактовка сюжетных и структурных заимствований порой действительно безосновательны. Об этом пишет, например, А.Ю. Плуцер-Сарно в работе «Веня Ерофеев: «Разве можно грустить, имея такие познания!». Комментарий к комментарию» (2000). Автор статьи очень критично и на основе подлинных фактов и документов «разбивает» многие доводы Э. Власова. В исследовании А.Ю. Плуцера-Сарно мы нашли для себя много ценных замечаний в плане анализа структуры, содержания и идейного смысла поэмы.

Связь «Москвы-Пётушков» с образцами русской классической литературы, произведениями таких писателей, как Ф.М. Достоевский и Н.В.

Гоголь, очевидна и прослеживается на протяжении всего произведения. Об этом писали многие исследователи. Особо следует выделить обстоятельную аналитическую статью «Паломничество в Петушки, или Проблема метафизического бунта в исповеди Венички Ерофеева» (1992), автор которой, Н.В. Живолупова, доказывает, что исповедь центрального героя не что иное, как «метафизический бунт против абсурда, восторжествовавшего в мире, в котором воцарился апокалипсический хаос» (Живолупова 1992: 81). Исследовательница обнаруживает также сходство с «Записками из подполья» Достоевского, выявляет определенные переклички с «Преступлением и наказанием», «Братьями Карамазовыми», «Скверным анекдотом» и «Двойником».

На близость «Москвы-Петушков» с «Мертвыми душами» Гоголя указывает уже само название: обозначение жанра как поэмы. О гоголевском влиянии на ерофеевское произведение писала Е.А. Смирнова в статье «Венедикт Ерофеев глазами гоголеведа» (1990). Исследовательница прослеживает параллели в творчестве двух писателей и приходит к выводу, что гоголевские мотив «пути» и «герой пути» превращаются у Ерофеева в блуждание по заколдованному кругу, где начало одновременно является его концом. В свою очередь О.В. Богданова (2002) не соглашается с выводом Е.А. Смирновой и считает, что в определении ерофеевского повествования как «поэмы» больше внутренней морфологической семантики междометия или наречия, чем существительного. В этой работе анализ повести (а именно так исследовательница определяет жанр произведения) ведется на фоне постмодернистских тенденций русской литературы 1970-х гг. XX в. Систематизируя обширные исследовательские суждения, О.В. Богданова относит к важным составляющим структуры повествования интертекстуальность, абсурдную стилистику, алкоголь как главную стилевую доминанту, комедийную технику писателя.

Несомненным является тот факт, что поэма основывалась не только на образцах русской классической литературы, но также вместила в себя большой пласт зарубежного искусства. Так, например, А. Васюшкин в статье «Петушки как Второй Рим?» (1995) небезосновательно обнаруживает в ерофеевском произведении многочисленные переклички с романом «Изменение» представителя французского «нового романа» Мишеля Бютора. Оба произведения представляют собой путешествие в «потемки души» героев на фоне своеобразного культурного ландшафта. Каждый из героев рвется в «землю обетованную» (один - в Петушки, другой — в Рим); время действия/отправления одно и то же — пятница (страстная); оба героя пытаются преодолеть разрывающую их раздвоенность, совместить несовместимое. Герой «Изменения» не обретает искомой свободы, герой «Москвы-Петушков» - единения с Богом.

Наиболее спорным и до конца не изученным является вопрос о жанровой принадлежности «Москвы-Петушков». Здесь мнения исследователей расходятся. П. Вайль и А. Генис, совместно интерпретируя поэму, считают, что по своей сути «Москва-Петушки» - фантастический роман в его утопической разновидности» (Вайль 1992: 8). По их мнению, Ерофеев создал мир, в пространстве которого трезвость - аномалия, а пьянство - закон. Веничка, герой текстового мира, его пророк. По мнению-другой исследовательницы, В.И. Догалаковой, сложность текста Ерофеева требует не просто новых подходов к его изучению, но и новой терминологии: «Учитывая синтетическую жанровую природу произведения, мы рискуем предложить (не претендуя, разумеется, на истину в последней инстанции) для обозначения жанра квазитермин «ерофея», который, как представляется, позволяет напомнить о прожанре, с одной стороны, и с другой - увидеть уникальность текста» (Догалакова 1994: 65).

Самой «горячей» точкой соприкосновения большинства исследовательских мнений и суждений является финал произведения — смерть героя-повествователя. Оригинальную дешифровку кода «Москвы-Петушков» предложил Вячеслав Курицын в статье «Мы поедем с тобою на «А» и на «Ю» (1992). Критик предполагает, что главный герой поэмы мертв и что его загробное путешествие реально отразило общественную и культурную жизнь страны 1960-1970-х годов. Железная дорога, по Курицыну, не средство передвижения, а один из мистических символов советского государства. С этим символом возникают соответствующие ассоциации — лагерь, колония, тюрьма, заключение, смерть. Исследователь интерпретирует ерофеевский текст как с литературных, философских, так и с символических позиций. Интересную и оригинальную трактовку финалу произведения дает М.Н. Липовецкий (1997). Он указывает на «воскрешение» архетипа юродства и восстановившиеся в тексте теснейшие отношения между героем-юродивым и автором-творцом, в результате которых, по мнению исследователя, «трагическое поражение героя оборачивается «смертью автора». Но сама «смерть автора» равносильна обретению той точки зрения, которая позволяет найти прочную основу внутри зыбкого хаоса и, следовательно, обеспечивает плодотворность диалога с хаосом, итогом которого и оказывается прочитанная поэма» (Липовецкий 1997: 174). Такая интерпретация финала поэмы нам наиболее близка, так как созвучна нашему пониманию «смерти автора» как своеобразного перехода главного героя на метафизический уровень. Анализ фольклорных мотивов с семантикой смерть/возрождение содержится в работе И.С. Конрад (2004). Исследовательница первой проанализировала текст поэмы в контексте русской обрядовой традиции.

Что же касается других текстов Ерофеева, то им, к сожалению, посвящено всего лишь несколько исследований, анализирующих, главным образом, философские и религиозные воззрения писателя. Одной из таких работ является статья И. Скоропановой - «Благовествование» и «Василий Розанов глазами эксцентрика» Вен. Ерофеева как комментарий к поэме «Москва-Петушки» (2000). В работе исследовательница пишет о влиянии философских идей Ф. Ницше и В.В. Розанова на «понимание жизни» Венедиктом Ерофеевым. По мнению И. Скоропановой, «воздействие Розанова в «Москве-Петушках» уравновешивает воздействие Ницше как защитника жизни, критика моноцентризма/рациоцентризма/телеологоцентризма, но ниспровергателя христианства. Вен. Ерофеев на плюралистически-релятивистской основе примиряет Ницше и Розанова и трансформирует определенные положения их философии в духе постмодернизма» (Скоропанова 2000: 87). От Ницше к Ерофееву идет переоценка ценностей, враждебных жизни, отрицание исторического фатализма, восприятие мира как дионисийского хаоса. Мысль Розанова: «.нежная идея переживает железные идеи», - оказалась важной для писателя, т.к. нал ожил ась на опыт XX столетия с его господством «железных идей», опасных, как показало время, для самого существования человечества. Исследовательница делает вывод, что все три произведения «отвечают установке на тотальную деидеологизацию, релятивизацию сознания, плюрализацию мышления» (Скоропанова 2000: 90).

Еще одной работой, анализирующей повесть «Благая весть», явилась статья А.Н. Безрукова «Реконструкция горизонта ожидания в «Благой вести» Вен. Ерофеева» (2007). Исследователь подчеркивает, что особенность анализируемого текста заключается прежде всего в том, что читатель становится, «соучастником» произведения. По мнению А.Н. Безрукова, текст «Благой вести» «есть развивающийся по внутренним законам объем смыслов, которые из сферы подсознательного извлекает читатель», а реконструкция горизонта ожидания «создает ситуацию выхода к ответам на вопросы, которые содержит текст» (Безруков 2007: 352). Автор статьи считает (и мы соглашаемся с его мнением), что «Благая весть» - уникальное явление искусства. Большой ценностью для нас явилось также диссертационное исследование этого же автора: «Поэтика интертекстуальности в творчестве Венедикта Ерофеева: поэма «Москва-Петушки», многие выводы которого во многом созвучны нашим. Это, прежде всего, феноменологическое прочтение текста поэмы, а также обращение к вопросам психологии при анализе проблемы автора.

Необычным, неожиданно-новым и очень интересным исследованием, на наш взгляд, является работа H.A. Благовещенского «Случай Вени Е. Психоаналитическое исследование поэмы «Москва-Петушки» (2006). Ее особенность заключается в том, что это — не литературоведческий труд, а анализ поэмы с позиций глубинной психологии. Автор, известный петербургский психоаналитик, на примере Венички и его творца В.В. Ерофеева исследует проблему взаимосвязи художественного творчества с культурной средой, ментальностью эпохи и индивидуальной историей художника. Оригинальной является форма подачи материала: автор, психоаналитик, «укладывает» Веничку на свою «аналитическую кушетку», беседует с ним и интерпретирует его ответы-цитаты.

Отдельный блок составляют исследования, посвященные жизни самого писателя, его сложной и трагичной судьбе. В статье В. Бондаренко-«Подлинный Веничка. Разрушение мифа» (1999) делается , попытка пересмотра представлений о самобытной фигуре художника слова. Критик анализирует ситуацию социума при жизни Ерофеева и после его смерти, говорит об отношении советского общества к писателю, отмечает уникальную правдивость текста «Москвы-Петушков». Особенности личности Венедикта Ерофеева исследует и Михаил Эпштейн (1997). Он считает, что ерофеевский миф - «возможно последний литературный миф советской эпохи» и что в некоторых отношениях «миф о Вене своими общими очертаниями совпадает с есенинским мифом, мифом Владимира Высоцкого и даже Николая Рубцова. Проступает в нем «архетип» юродивого. Но в центре Вениного мифа - деликатность, редчайшее и еще почти не обозначенное свойство в русской литературе» (Эпштейн 1997: 5). Несомненную ценность представляют работы Н. Шмельковой, известного журналиста, писательницы, а также близкой подруги и крестной матери Ерофеева. Ее книга «Во чреве мачехи, или Жизнь - диктатура красного» (1999) носит характер дневниковых записей о пяти представителях неофициального искусства, среди которых Ерофеев поставлен на первое место. В 2002 г. издательство «Вагриус» выпустило следующую работу Н. Шмельковой — «Последние дни Венедикта Ерофеева. Дневник», где Венедикт Ерофеев сам становится героем литературного произведения. На страницах «Дневника.» автор «Москвы-Петушков» предстает перед нами человеком огромной духовной силы и стойкости, но вместе с тем чрезвычайно ранимым и одиноким.

На сегодняшний день по поэме «Москва-Петушки» защищено уже несколько кандидатских диссертаций1, проводятся научные конференции, выпускаются сборники статей . Многие литературоведы считают, что поэма «Москва-Петушки», как и все творчество Ерофеева, не поддается однозначной трактовке. Как точно подметил И.В. Фоменко: «Загадка поэмы в том, что всякое ее понимание убедительно и не противоречит другим. Она опровергает привычные представления об интерпретациях как вариантах некого инварианта, потому что в ней нет (или пока невозможно найти) доминанты. Ее можно читать и так, и эдак, и все будет «правильно», доказательно и не будет противоречить другим толкованиям даже в пределах одной социокультурной группы» (Фоменко 2001: 4).

К настоящему времени изданы все произведения писателя, включая записные книжки и отрывки. Однако целостный, системный анализ всей прозы писателя отсутствует. Но и прочтение поэмы «Москва-Петушки», как правило, осуществляется в рамках традиционных художественных категорий (жанр, стиль, композиция и т.п.). Никто из исследователей не рассматривал произведения писателя как тексты, порожденные измененным состоянием

1 Вольфсон И.В. Речевая экспликация образа автора в поэме Вен. Ерофеева «Москва-Петушки»: Традиции и новаторство (1998); Хан Санг Хюунг. Языковые единицы с национально-культурной семантикой в произведении Вен. Ерофеева «Москва-Петушки» (1998); Квон Чжен Им. Современная русская постмодернистская проза: Вен. Ерофеев и Саша Соколов (1999); Марутина И.Н. «Москва-Петушки» Венедикта Ерофеева и «Школа для дураков» Саши Соколова в контексте русской литературы (2002); Конрад И.С. Фольклорные мотивы с семантикой смерти/возрождения в произведении Вен. Ерофеева «Москва-Петушки» (2004); Безруков А.Н. Поэтика интертекстуальности в творчестве Венедикта Ерофеева: поэма «Москва-Петушки» (2005).

2 См.: Художественный мир Венедикта Ерофеева (1995); Анализ одного произведения: «Москва-Петушки» Вен. Ерофеева. Сборник научных трудов (2000, 2001). сознания автора. Между тем такой подход к творчеству Венедикта Ерофеева является перспективным и определяет особое место его прозаического наследия в литературном контексте XX века. Предпринятое нами исследование представляет собой подобную попытку.

Актуальность работы обусловлена необходимостью детального рассмотрения художественной картины мира на материале всей прозы писателя в ракурсе измененного состояния сознания как автора, так и его пересонажей.

Для глубокой и полноценной характеристики ерофеевской прозы представляется уместным рассмотреть целостную картину художественного мира писателя. Термин «картина мира» относится к числу достаточно широких понятий, функционирующих во многих областях знания: философии, психологии, языкознании, культурологии, литературоведении. Существуют целые научные направления, работающие в рамках этой общей темы и оперирующие, помимо термина «картина мира», понятиями «образ мира», «модель мира», «художественная картина мира», «языковая картина мира», «концептуальная картина мира», «поэтический мир и картина поэтического мира», «внутренний мир литературного произведения», «художественный мир и мир писателя»3.

Дефиниция «художественная картина мира» в нашем исследовании базируется главным образом на теоретических положениях Д.С. Лихачева. Исследователь ввел в литературоведческий оборот понимание художественного произведения как «особого мира», предложив терминологическое сочетание «внутренний мир литературного произведения». По его мнению, «внутренний мир произведения словесного искусства (литературного или фольклорного) обладает известной художественной целостностью. Отдельные элементы отраженной

3 См., например: Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности (2000); Витгенштейн Л. Философские работы (1994), Хайдеггер М. Время и бытие (1993); Гачев Г. Национальные образы мира (1995); Леонтьев А.Н. Образ мира (1983); Лихачев Д.С. Внутренний мир литературного произведения (1968); Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров (1996); Топоров В.Н. Модель мира (1980) и др. действительности соединяются в этом внутреннем мире в некоей определенной системе, художественном единстве» (Лихачев 1968: 74). Д.С. Лихачев включает в структуру внутреннего мира произведения пространство и время, предметный мир, систему действующих лиц, в их числе повествователя, психологический мир, социальное устройство, а также некие общие принципы объединения этих составляющих в художественное целое.

В процессе анализа структурных элементов прозы Венедикта Ерофеева главным обобщающим фактором выступает образ автора, который представлен как изменяющаяся и тем не менее постоянная величина. В своих текстах писатель создает уникальную символическую миромодель, читатель находит в них картину кризисного состояния мира, неспособных к социальной адаптации героев. Для лучшего понимания ерофеевской эстетики и особенностей миропонимания автора необходим, на наш взгляд, анализ состояний его сознания.

Как известно, в XIX в. психика отождествлялась с сознанием и ведущим методом научного осмысления был метод интроспекции. Открытие 3. Фрейдом бессознательных пластов в структуре личности значительно расширило рамки предмета психологической науки и породило психоанализ как новый метод исследования. Уильям Джеймс писал в начале XX в.: «Наше нормальное бодрствующее сознание, разумное сознание, как мы его называем, - это не более, чем один особый тип сознания, в то время как повсюду вокруг него, отделенные от него тончайшей преградой, лежат потенциальные совсем другие формы сознания. Мы можем прожить жизнь и не подозревая об их существовании; но стоит применить уместный стимул, -и они появятся во мгновение ока и во всей полноте — определенные умонастроения, которые, возможно, где-то могут быть применены и приспособлены» (Джеймс 1993: 107).

В конце XX - начале XXI в. психотерапия, этнография, антропология и другие научные направления вскрыли огромный пласт новой феноменологии, условно называемой измененными состояниями сознания

ИСС). Общим ориентиром ряда работающих в данной области научных школ и направлений стало выдвинутое в 1960-х гг. определение немецкого психолога А. Людвига, установившее понимание ИСС как «психических состояний, индуцированных применением разнообразных физиологических, психологических или фармакологических процедур.» (Людвиг 2003: 17). Взгляды Людвига во многом отразил в своей классификации ИСС российский ученый Д.Л. Спивак (1989). Свои научные разработки Д.Л! Спивак (1983, 1985, 2000, 2002) перенес на исследование психических процессов в языке и первым в отечественной науке открыл такие направления, как Лингвистика измененных состояний сознания (ЛИСС) и выросшую из нее Филологию измененных состояний сознания (ФИСС).

Следует добавить, что развитие психологии' как самостоятельной дисциплины в конце XIX в. выдвинуло на передний план ее связь- с. классическими языками и классической литературой, подняв существовавшую со времен средневековья герменевтику на новую высоту. Трансформационный, или двуязычный, характер психоанализа 3. Фрейда согласуется с целым рядом современных подходов к языку, включая структурализм французского психоаналитика Жака Лакана ип деконструктивистский подход Жака Деррида, основные положения которых мы используем в диссертации.

Одним из главных вопросов нашего исследования является обращение к сфере бессознательного автора-героя. Применение понятия бессознательного в работе основывается на трех наиболее влиятельных концепциях: индивидуальное (или личное) бессознательное (3: Фрейд), коллективное бессознательное (К.Г. Юнг), культурное бессознательное. В постструктурализме Ж. Делеза и Ф. Гватарри бессознательное выступает в двух культурологических ипостасях - параноической и шизофренической.

Анализу текстов Ерофеева с представленных позиций и посвящено наше диссертационное исследование. Мы полагаем, что применение результатов изучения ИСС в современной литературе позволяет расширить границы традиционного художественного анализа текста. Специфика речевого построения в аспекте ИСС, связь творческого процесса с «пограничными» ситуациями, в которых находится автор-герой будут подробно представлены в первой главе диссертации. Сфера бессознательного и ее функционирование в художественном тексте станут предметом рассмотрения второй и третьей глав. Таким образом, особенностью литературоведческой интерпретации текстов Венедикта Ерофеева в нашем исследовании является применение феноменологического и психоаналитического подходов с опорой на лингвистику, семиотику, психологию, философию,- культурологию. Заметим, что в нашей работе мы не будем касаться глубинных психологических основ «Я» писателя; эта задача требует специфических знаний; что выходит за рамки литературоведения.

Объектом исследования выступает многоуровневая художественная структура прозы В.В. Ерофеева как феномен, созданный в период смены художественных парадигм, на стыке модернистской и постмодернистской эпох и, как следствие, вобравшей в себя литературные параметры данных творческих модусов.

Предмет изучения - способы создания художественной картины мира в прозе В.В. Ерофеева, особенности соотношения категорий «автор» и «герой» с позиций ИСС.

Материалом диссертации является творчество Венедикта Ерофеева, в котором конкретные произведения - повесть «Благая весть», поэма «Москва-Петушки», дневниковые записи «Записки психопата», эссе «Василий Розанов глазами эксцентрика», коллаж «Моя маленькая лениниана» и «Записные книжки» - рассматриваются нами как самодостаточные литературно-художественные тексты.

Цель работы - раскрытие художественной картины мира в прозе Венедикта Ерофеева как оригинальной структуры, обладающей параметрами, общими для всего творчества писателя.

Поставленная цель предполагает решение следующих задач:

1. Доказать возможность идентификации автора и героя в аспекте проблемы измененного состояния сознания; рассмотреть символику «инобытия» в жизни и творчестве писателя.

2. Раскрыть специфику речевого построения текстов Ерофеева, показать возможность их «матричного» прочтения.

3. Охарактеризовать соотношение реального/ирреального в художественном мире писателя, проанализировать особенности пространственно-временного структурирования его произведений.

4. Выявить функции сновидения; рассмотреть мифопоэтику как способ расширения художественной картины мира прозы Ерофеева.

5. Показать внутреннюю противоречивость оппозиции1 категорий «добро» и «зло»; раскрыть неоднозначность использования библейских мотивов в творчестве писателя; исследовать процесс демифологизации советской действительности как формы авторского противостояния» злу.

Теоретико-методологическую базу диссертации составили труды отечественных и зарубежных исследователей: Р. Барта, М.М. Бахтина, Г. Башляра, Ж. Деррида, И. Ильина, Вяч. Курицына, Ж. Лакана, Ж.Ф. Лиотара, М.Н. Липовецкого, Д.С. Лихачева, Ю.М. Лотмана, И.С. Скоропановой, М. Фуко, М. Хайдеггера, М. Эпштейна и др. Анализируя структуру сновидения и ее связь со структурой мифа, мы ориентировались на работы А.Ф. Лосева, Е.М. Мелетинского, В.Н. Топорова, О.М. Фрейд енберг, М. Элиаде. Рассмотрение процессов измененного состояния сознания потребовало обращения к работам Д. Спивака, A.B. Рассохина, В. Руднева; при изучении функционирования бессознательного значимыми для нас оказались психоаналитические концепции 3. Фрейда и К.Г. Юнга, исследования постструктуралистов — Ж. Делеза, Ф. Гваттари и др.

Методология работы обусловлена необходимостью решения указанных задач и основывается на системно-комплексном подходе, синтезирующем различные методы исследования: биографический, историко-литературный, сравнительно-сопоставительный, метод структурного анализа, контент-анализ, культурологический, феноменологический, психоаналитический методы.

Произведения Ерофеева изучаются нами на всех уровнях организации текста: идейно-тематическом, образном, сюжетно-композиционном, лексико-стилистическом, которые принципиально не сводимы к элементарной сумме признаков, организующих художественную систему.

Научная новизна диссертации состоит в том, что впервые предпринято целостное исследование междисциплинарного характера, содержащее в себе комплексный анализ художественной картины мира всей прозы Венедикта Ерофеева; рассмотрен вопрос о принципах художественного воплощения измененного состояния сознания писателя и его героев, о влиянии измененной ментальности на воплощение творческих замыслов автора.

Теоретическая' значимость обусловлена разработкой методов исследования измененного' состояния сознания в художественной словесности, а также определением элементов шизофренического дискурса в текстах постмодернизма.

Практическая значимость. Основные положения диссертации могут быть реализованы в учебном процессе, в преподавании курса истории русской литературы конца XX - начала XXI века. Ключевые выводы исследования могут быть также использованы в работах, посвященных творчеству В.В. Ерофеева.

Основные положения, выносимые на защиту: 1. Главные герои произведений В.В. Ерофеева представляют собой alter ego автора. Художественное пространство, прозы писателя возводится к единому организующему центру - авторскому «Я», для которого характерны депрессивность, нестабильная самооценка, пребывание в «пограничных» ситуациях и, как следствие, ИСС. С одной стороны, ерофеевские герои опускаются на дно социальной жизни, с другой — они находят для себя специфический портал с выходом в «иную» реальность.

2. Эстетические вкусы и ИСС автора-героя определяют специфику речевого воплощения повествования: внутреннюю моно-поли-диалогичность, а также возможность «матричного» разбора анализируемых текстов.

3. Ерофеевская- проза построена на стыке реального и ирреального, возможного и невозможного. Преобразование пространственно-временной картины мира напрямую зависит от личности главного героя, от субъективного восприятия им параметров бытия.

4. Литературные сновидения являются способом воссоздания бредово-онейрической реальности; они тесно переплетены с мифологическими основами мироустройства, что проявляется и на смысловом, и на речевом уровнях. Тексты Ерофеева содержат многослойную мифологичёскую память и тем самым расширяют границы созданной им художественной'картины мира.

5. Произведения писателя представляют собой столкновение двух антиномичных полюсов - христианства и советской действительности. Библейские мотивы трактуются и воспроизводятся автором неоднозначно, однако его герои, подобно юродивым, обретают спасение именно в христианском понимании этого слова. Развенчивание мифов тоталитаризма и протест против существующей системы проявляется в текстах писателя в пародировании языковых штампов и догм, характерных для 1960-1990-х гг.

Апробация работы состоялась на международных, всероссийских и региональных конференциях в Волгоградском государственном университете (2006 г., 2008 г., 2009 г.), Волгоградском государственном педагогическом университете (2006 г.), Астраханском государственном университете (2008 г.), Пермском государственном университете (2008 г.), Уральском государственном университете (2008 г.), Санкт-Петербургском государственном университете (2008 г.). Основные положения работы отражены в 9 публикациях.

Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы, включающего 336 наименований. Материал изложен на 208 страницах.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Художественная картина мира в прозе Венедикта Ерофеева"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

О Венедикте Ерофееве, эклектичном и «неправильном», возможно, одном из самых необычных представителей русской литературы последних десятилетий еще долго предстоит спорить критикам и читателям. И по сей день неоднозначные, а то и прямо противоположные толкования его произведений обусловливают несомненную трудность характеристики подлинного лица Ерофеева как писателя. Однако очевидно, что Веничка, литературная ипостась Венедикта, главный герой поэмы «Москва-Петушки» — «последний литературный миф советской эпохи» (Эпштейн) и что Ерофеев, представитель интеллектуальной богемы и скорее добровольный внутренний эмигрант, чем посвятивший себя борьбе против существующего режима диссидент, во многом близок Василию Розанову, своему любимому писателю и мыслителю. Как и Розанов, Ерофеев разрушал самим своим существованием все предустановленные нормы жизни, зачастую выставляя напоказ свой антидогматизм, что отразилось, в частности, и в очерке «Василий Розанов глазами эксцентрика». Именно поэтому в советской литературе, увлеченно плутавшей в плоских реалистических схемах, Венедикт Ерофеев - фигура одинокая.

В повествовательной ткани текстов писателя заложена многоуровневость, сложность, ассоциативность сознания. Оригинальность и яркая индивидуальность ерофеевской прозы, на наш взгляд, кроется в том, что спектр значений смысловых полей писателя не ограничивается одним творчеством — он выходит в бездну жизни/существования. Это в который раз подчеркивает самобытность и неисчерпаемость прозаического наследия этого удивительного художника слова, однако и свидетельствует о том, что его творчество требует к себе нового подхода. Такой попыткой и явилось данное исследование, анализирующее художественную картину мира в прозе одного из самых известных писателей второй половины XX века в ракурсе измененного авторского сознания.

Анализ ерофеевской прозы привел к следующим выводам. Герои произведений писателя представляют собой своеобразное alter ego автора. Дав повествователю и главному герою «Москвы-Петушков» и «Записок психопата» собственные имя и фамилию, писатель вступает в диалог с самим собой, причём эта полемика носит характер соотношения «внешнего», реального и «внутреннего», духовного. Веничка, по нашему мнению, есть не что иное, как воплощение внутреннего мира автора, мира его души, полной «никому не ведомыми слезами» с одной стороны, и безудержными страстями, порождёнными безднами этой души - с другой. В общем и целом же герой Ерофеева ускользает от интерпретации. Его сознание — расколотое, смещенное, он воспринимает мир в масштабах, не соотносимых с привычными. Персонажи Ерофеева живут в мире хаоса и, пытаясь познать этот мир, противопоставляют ему свой внутренний мир, который оказывается еще более хаотичным. В произведениях писателя предстает не только иррациональный мир, но и иррациональный герой, вполне соответствующий этому миру.

Возникающие в «Москве-Петушках» двойники, выстраиваясь по структуре в ризому, свидетельствуют о раздвоенности сознания Венички. Главный герой, в свою очередь являясь двойником писателя, вступает с ним во внутренние диалоги. В прозе Ерофеева наблюдаются постоянные противоборства между автором и героем, что порождает в них внутриличностный конфликт. Это выражается в желании писателя убить либо похоронить себя на страницах своих произведений и вызывает неадекватность его самооценки. Депрессия Венички вызвана неудачными, несложившимися отношениями с близкими людьми: отцом, сыном, любимой женщиной.

В итоге тем объектом, который, в отличие от людей, не предаст и «не продаст», становится алкоголь. Ерофеев спасается от фрагментации и пытается обрести ощущение стабильности своей личности, идентифицируя себя с ролью алкоголика и бездомного маргинала. Кроме отрицательной функции, «зеленый змей» реализует в жизни и творчестве писателя еще и условно-положительную — является символом и концентратом инобытия, основным средством, с помощью которого автор-герой обретает свободу — личную и творческую.

Стихия необычного, нестандартного, пародийно-ироничного, серьезно-смехового и отчаянно-смелого сознания героев Ерофеева находит свое выражение в речевых структурах. Специфика ерофеевской прозы заключается прежде всего в ее внутренней моно-поли-диалогичности. Используя разнообразные средства, в том числе и «матричный» анализ, мы выяснили, что ИСС становятся одними из наиболее важных и показательных текстообразующих средств в творчестве автора. С помощью методики ФИСС мы выявили семантическую и структурную «многослойность» художественных построений писателя, а также определили неоднозначность и зашифрованность эстетически значимой информации в исследуемой прозе.

Далее мы доказали, что в текстах В.В. Ерофеева реализуется несколько различных уровней времени и пространства: географическое, библейское, время мировой культуры, быта и бытийности, а также внутреннее время и пространство бессознательного главных героев. Преобразование пространственно-временной картины мира напрямую зависит от личности персонажа, от субъективного восприятия им параметров бытия. Из-за разрыва ерофеевских героев с внешней средой их движение составляет некую траекторию, внешне разомкнутую («Записки психопата») и хаотичную («Москва-Петушки»), но внутренне непрерывную, каждый из моментов которой находится в своем особом отношении к окружающему пространству. Особым индивидуальным пространством персонажей Ерофеева становится путь.

Одним из потусторонних миров в произведениях писателя является сон. Сновидение объединяет в себе иррациональное и рациональное, решает этические проблемы, выявляет скрытые стороны характера и мотивы поведения героев. В художественном пространстве прозы Ерофеева понятия сон», «болезнь» и «смерть» оказываются тождественными. Сон у писателя — это даже не выход в инобытие, а подтверждение бесконечной многоуровневости мира. Практически все произведения автора (за исключением «Моей маленькой ленинианы») пронизаны бессознательными онейрическими состояниями.

Наполненность прозы писателя мифологическими структурами выполняет ту же функцию, что и сновидения - мифы отражают процессы, происходящие в глубинах психики ерофеевских персонажей. Население сознания героев всевозможными видоизмененными и отнюдь не светлыми мирами сегодня встречается не только в творчестве Венедикта Ерофеева, но именно он впервые в советское время позволил себе столь откровенно изобразить провокационные и табуированные вещи. Такие маргинальные прежде явления, как алкогольный бред, галлюцинации, состояния измененного сознания становятся одними из основных объектов авторской рефлексии. Мифоцентричность способствует расширению границ создаваемой писателем художественной картины мира.

Особенностью текстов художника слова является сочетание в них двух антиномичных полюсов - христианства и советской действительности. Герои произведений писателя ориентированы в одно и то лее время на две различные художественные стихии - мир грубой и грязной современности и сакральный мир Евангелия. Библейские мотивы трактуются и воспроизводятся автором неоднозначно, однако его герои, подобно юродивым, обретают спасение именно в христианском понимании этого слова. Не меньший акцент в прозе писателя сделан и на пародировании мифов, рожденных советским временем. Ерофеевская пародия обращается с советской культурой как с мифологическим целым, которое отвергается им как мертвая инертная масса. Однако говорить о прямом противостоянии героев Ерофеева коммунистическому тоталитарному режиму неправомерно. Персонажи его произведений противопоставлены не только социуму, но и всему окружающему миру, враждебной действительности.

Коммунистический же режим (Кремль, упоминания К.Маркса, Ф.Энгельса, Ленина, цитаты и аллюзии к их работам) является в данном аспекте лишь высшей точкой, символом этой действительности.

Создание в текстах писателя представленной миромодели свидетельствует о желании автора уйти от той реальности, которая душит, убивает физически и морально. Пренебрегая злобой дня, Ерофеев смотрел в корень: человек как место встречи всех планов бытия. Эстетическая оценка писателем мироустройства сводится к тому, что мир утратил свою целостность. В своих произведениях автор манифестирует свободу. Зачастую для этого ему приходится использовать такой эпатирующий прием, как уход в измененное состояние сознания.

Проделанная нами работа открывает возможности для нового этапа осмысления творческого наследия писателя. Анализ художественной картины мира прозы В.В. Ерофеева, основывающийся, прежде всего, на специфике выражения авторского «Я» и на особенностях его сознания может найти продолжение в сопоставлении с текстами Ф.М. Достоевского, сознание которого также можно считать измененным. Мы полагаем, что такой аспект дальнейшего изучения вопроса может быть актуальным и перспективным.

Список научной литературыБрыкина, Наталья Фаридовна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Библия. Книги Ветхого и Нового завета. М. : Российское библейское общество, 1994. - 304 с.

2. Битов, А. Пушкинский дом. М. : Изд-во «Вагриус», 2007. - 528 с.

3. Гофман, Э. Т. А. Эликсиры Сатаны / Э. Т. А. Гофман; Пер. Н. А. Славятинского — СПб. : Наука : Санкт-Петербург, изд. фирма, 1993. -286 с.

4. Достоевский, Ф. М. Двойник / Ф. М. Достоевский // Достоевский Ф. М. Собрание сочинений в 9 т. Т. 1. М. : ACT, 2007. - 768с.

5. Ерофеев, В. В. Мой очень жизненный путь / В. В. Ерофеев М. : Вагриус, 2008. - 624 с.

6. Ерофеев, В. В. Москва-Петушки. Поэма. С иллюстрациями С. Семенова / В. В. Ерофеев СПб. : Невская книга, 2000. - 103 с.

7. Ерофеев, В. В. Оставьте мою душу в покое : (Почти все) / В. В. Ерофеев М. : Изд-во АО «Х.Г.С.», 1995.

8. Ерофеев, В. В. Собр. соч. : в 2-х т / В. В. Ерофеев М. : Вагриус, 2001.- Т. 1.-352 е., Т. 2.-384 с.

9. Ерофеев, Венедикт. Москва-Петушки / Венедикт Ерофеев -Звукозапись. ООО «РасМин», МедиаКнига, 2002.

10. Шукшин, В. Собр. соч. : в 3-х т. / В. Шукшин. М. : Наука. - Т. 3. -422 с.

11. Исследовательская литература, посвященная творчеству В.В. Ерофеева

12. Авдиев, И. Клюква в сахаре / И. Авдиев // Новое литературное обозрение. 1996. - №21. - С. 276-287.

13. Авдиев, И. Некролог, «сотканный из пылких и блестящих натяжек» / И. Авдиев // Ерофеев В. Оставьте мою душу в покое : (Почти все). -М. : Изд-во АО «Х.Г.С.», 1995. С. 403-407.

14. Авдиев, И. О Венедикте Ерофееве / И. Авдиев // Театр. 1991. - №9. -С. 103-116.

15. Айхенвальд, Ю. Страсти по Венедикту Ерофееву / Ю. Айхенвальд // Восемь нехороших пьес. -М. : Союз-театр, 1990. С. 74-78.

16. Бавин, С. П. «Самовозрастающий Логос» (Венедикт Ерофеев): Библиографический очерк / С. П. Бавин М. : РГБ, 1995. - 45 с.

17. Баранов, В. Ох уж этот великий «пост»! : Полемические заметки о том, как зачисляют в классику и отлучают от нее / В. Баранов // Знамя. 1993. - №10 - С. 205-208.

18. Бачинин, В. А. Петербург Москва - Петушки, или «Записки из подполья» как русский философский жанр / В. А. Бачинин // Общественные науки и современность. - 2001. - №5. - С. 182-192.

19. Безелянский, Ю. Москва-Петушки, далее бездна, или Шаги Командора по кличке Ерофеич (Венедикт Ерофеев) / Ю. Безелянский // Безелянский Ю. Страсти по луне. Книга эссе, зарисовок и фантазий М.: Радуга, 1999.-С. 102-127.

20. Безруков, А. Н. Поэтика интертекстуальности в творчестве Венедикта Ерофеева : поэма «Москва-Петушки» : дисс. канд. филол. наук : 10.01.01/ Безруков А. Н. Бирский гос. пед. ин-т. - Бирск, 2005.-204 с.

21. Богданова, О. В. «Москва Петушки» Венедикта Ерофеева как пратекст русского постмодернизма. / О. В. Богданова - СПб. :

22. Филологический факультет Санкт-Петербургского государственного университета, 2002. — 117 с.

23. Бондаренко, В. Подлинный Веничка. Разрушение мифа / В. Бондаренко // Наш Современник. 1999. - №7. - С. 177-185.

24. Вайль, П. Генис А. Страсти по Ерофееву / П. Вайль, А. Генис // Книжное обозрение. 1992 (14 февр.). - №7. - С. 8-9.

25. Васильев, Э. Москва-Петушки : трезвый маршрут / Э. Васильев // Российская газета. 1997. - 3 октября. - С. 25.

26. Васюшкин, А. Петушки как второй Рим? / А. Васюшкин // Звезда -1995.-№12.-С. 201-209.

27. Ватолина, Ю. Венедикт Ерофеев : ландшафтное становление формы / Ю. Ватолина // Национальный гений и пути русской культуры : Пушкин, Платонов, Набоков в конце XX века. — Омск, 2000. — Вып. 2. -С. 39-43.

28. Венедикт Ерофеев (1938 1990). Биография в цитатах // Новое литературное обозрение. - 1996. - №18. - С. 150 - 160.

29. Верховцева-Друбек, Н. «Москва-Петушки» как parodia sacra / Н. Верховцева-Друбек // Соло. 1991. - №8. - С. 88-95.

30. Власов, Э. Бессмертная поэма В. Ерофеева «Москва Петушки» : Спутник писателя / Э. Власов // Ерофеев Вен. «Москва-Петушки». -М. : Вагриус, 2001. - С. 121-574.

31. Вольфсон, И. В. Библейская лексика в поэме Венедикта Ерофеева «Москва-Петушки» / И. В. Вольфсон // Филолгические этюды. -Саратов, 1998.-Вып. 1. С. 210-214.

32. Вольфсон, И. В. Роль библеизмов в поэме Вен.Ерофеева «Москва-Петушки» / И. В. Вольфсон // Словоупотребление и стиль писателя. -СПб., 2003.-Вып. 2.-С. 175-185.

33. Гайсер-Шнитман, С. Венедикт Ерофеев «Москва-Петушки», или «The Rest is Silence» / С. Гайсер-Шнитман Bern: Peter Lang, Cop. 1989. -307 с.

34. Генис, А. Беседа пятая : благая весть. Венедикт Ерофеев / А. Генис // Звезда.- 1997. №6. - С. 227-229.

35. Генис, А. Благая весть / А. Генис // Иван Петрович умер: статьи и расследования. М. : Новое литературное обозрение, 1999. - С. 49-53.

36. Генис, А. Пророк в отечестве : Веничка Ерофеев. между легендой и мифом / А. Генис // Независимая газета. 1992. - №90. - С. 7.

37. Дарк, О. В.В.Е., или крушение языков / О. Дарк // Новое литературное обозрение. 1997. - №25. - С. 246-262.

38. Дзаппи, Г. Апокрифическое Евангелие от Венички Ерофеева / Дзаппи Г. // Новое литературное обозрение 1999. - №4. - С. 326-331.

39. Догалакова, В. И. Жанровое и композиционное своеобразие поэмы Венедикта Ерофеева «Москва-Петушки» / В. И. Догалакова //

40. Проблемы филологии и методики. — Балашов : Изд-во «Николаев», 1994.-С. 63-67.

41. Ерофеев В. В. Письма к сестре // Театр. 1992. - № 9. - С. 122-144.

42. Ерофеев Вен. Кольский : Лето 1976 / Публ. Вен. Ерофеева-мл. // Комментарии. 2001. - № 21. - С. 232-261.

43. Ерофеев Венедикт / Энциклопедия постмодернизма. Электронный ресурс. Режим доступа: http://slovari.vandex.ru/dict/postmodernism/article/pm 1/ргп 1 -0139.htm

44. Ерофеев Венедикт. 26 октября 1938 года — 11 мая 1990 года // Театр. 1991.-№9.-С. 74-122.

45. Зорин, А. Насылающий ветер / А. Зорин // Новый мир. 1989. - №12. -С. 250-253.

46. Зорин, А. Опознавательный знак / А. Зорин // Театр. 1991. - №9. - С. 119-122.62.3орин, А. Пригородный поезд дальнего следования / А. Зорин // Новый мир. 1989. - №5. - С. 253-259.

47. Иванов, А. Как стеклышко : Венедикт Ерофеев вблизи и издалече / А. Иванов // Знамя. 1998. - №9. - С. 170-177.

48. Игнатова, Е. Венедикт / Е. Игнатова // Нева. 1993. - №1. - С. 217234.

49. Кавадеев, А. Сокровенный Венедикт / А. Кавадеев // Соло. 1991. -№8. - С. 85-88.

50. Карамитти, М. Образ Запада в произведениях Венедикта Ерофеева / М. Карамитти // Новое литературное обозрение. 1999. - №38. - С. 320-325.

51. Карасти, Р. В чужом пиру / Р. Карасти // Звезда. 2000. - №9. - С. 218-226.

52. Касаткина, Т. Мифологема «4» в поэме В. Ерофеева «Москва-Петушки» / Т. Касаткина // Начало. 1995. - №3. - С. 203-210.

53. Касаткина, Т. Философские камни в печени / Т. Касаткина // Новый мир. 1996. - №7. - С. 228-232.

54. Квон, Чжен Им. Современная русская постмодернистская проза : Вен. Ерофеев и Саша Соколов : дисс. канд. филол. наук : 10.01.01 / Квон Чжен Им. М.: Московский гос. ун-т им. М.В. Ломоносова, 1999. -206 с.

55. Конрад, И. С. Фольклорные мотивы с семантикой смерти/возрождения в произведении Венедикта Ерофеева «Москва-Петушки» / И. С. Конрад II . дисс. канд. фил. наук. 10.01.01 - М. : Московский пед. гос. ун-т, 2004. - 160 с.

56. Костырко, С. Подводные камни свободы / С. Костырко // Новый мир.- 1990.-№3.-С. 249-257.

57. Курицын, В. Великие мифы и скромные деконструкции / В. Курицын //Октябрь. 1996.-№ 8.-С. 171 - 187.

58. Курицын, В. Мы поедем с тобою на «А» и на «Ю» / В. Курицын // Новое литературное обозрение. 1992. - №1. — С. 296-304.

59. Курицын, В. Четверо из поколения дворников и сторожей / В. Курицын // Урал Свердловск. - 1990. - №5. - С. 99-123.

60. Лакшин, В. Беззаконный метеор / В. Лакшин // Знамя. 1989. - №7. — С. 225-227.

61. Левин, Ю. Классические традиции в «другой» литературе. Венедикт Ерофеев и Федор Достоевский / Ю. Левин // Литературное обозрение.- 1992.- №2.-С. 45-50.

62. Левин, Ю. Комментарий к поэме «Москва-Петушки» Венедикта Ерофеева = Kommentar zum Poem «Moskva-Petushki» von Venedikt Erofeev/ Levin J.; Предисл. на нем. яз. Пфайндля X. Грац ; Москва : Мартис, 1996.-95 с.

63. Лесин, Е. И немедленно выпил : (отрывки о Ерофееве) / Е. Лесин // Юность. 1994. - №3. - С. 15-18.

64. Лесин, Е. Пять небритых Аленушек / Е. Лесин // Книжное обозрение.- 1999. №33. — с. 8.

65. Липовецкий, М. «С потусторонней точки зрения» : (Специфика диалогизма в поэме Венедикта Ерофеева «Москва-Петушки») / М. Липовецкий // Русская литература XX века : направления и течения. Вып. 3. Екатеринбург : Изд-во Урал, ун-та, 1996. - С. 69-108.

66. Липовецкий, М. Апофеоз частиц, или Диалоги с Хаосом : Заметки о классике, Венедикте Ерофееве, поэме «Москва-Петушки» и русском постмодернизме / М. Липовецкий // Знамя. 1992. - №8 - С. 209-227.

67. Липовецкий, М. Свободы черная работа / М. Липовецкий // Вопросы литературы. 1989. - №9. - С. 3-45.

68. Ломазов, В. Нечто вроде беседы / В. Ломазов // Театр. 1989. - №4 -С. 33-34.

69. Любчикова, Л. О чемоданчике невзрачном / Л. Любчикова // Театр. -1991. №9.-С. 81-90.

70. Маркелова, О. А. Функция литературной цитаты в структуре поэмы Венедикта Ерофеева «Москва-Петушки» / О. А. Маркелова // Русская словесность. 2001. - №5. - С. 10-18.

71. Марутина, И. Н. «Москва-Петушки» Венедикта Ерофеева и «Школа для дураков» Саши Соколова в контексте русской литературы : дисс. канд. филол. наук.: 10.01.01 / И. Н. Марутина. — М. : Литературный институт им. Горького, 2002. 165 с.

72. Марутина, И. Н. Преломление темы «маленького человека» в поэме Вен.Ерофеева «Моска-Петушки» : традиции и новаторство / И. Н. Марутина // Русская словесность. 2002. - №3. - С. 34-38.

73. Муравьев, В. «Высоких зрелищ зритель» / В. Муравьев // В. В. Ерофеев. Собр. соч. в 2-х т. -М. : Вагриус, 2001. Т.1. - С. 5-15.

74. Муравьев, В. О Венедикте Ерофееве / В. Муравьев // Театр. 1991. -№9.-С. 90-95.

75. Муравьев, В. Предисловие / В. Муравьев // Ерофеев В. Москва -Петушки : Поэма. М. : СП Интербук, 1990. - С. 3-12.

76. Несколько монологов о Венедикте Ерофееве // Театр. 1991. -№9.-С. 74-122.

77. Новиков, В. «Три стакана перцовки» : Выдуманный писатель : (О Вен. Ерофееве) / В. Новиков // Столица. 1994. - №31. - С. 56.

78. Орлова, Е. И. После сказа (Михаил Зощенко Венедикт Ерофеев — Абрам Терц) / Е. И. Орлова // Филологические науки. - 1996. - №6. -С. 13-22.

79. Панн, Л. Улыбка Венички : к пятилетию со дня смерти автора / Л. Панн // Литературная газета. 1995. - №23. — С. 5.

80. Паперно, И. Встань и иди / И. Паперно, Б. Гаспаров // Slavica Hierosolymitana. 1981. - Vol. V-VI. - С. 387-400.

81. Пелевин, В. Икстлан Петушки. Электронный ресурс. / В. Пелевин // Режим доступа : http://pelevin.nov.ru/rass/pe-ixt/l.html

82. Плуцер-Сарно, А. Ю. «Бессмысленное, но ученое». Комментарий к комментарию Ю. И. Левина к поэме В. В. Ерофеева «Москва-Петушки» / А. Ю. Плуцер-Сарно // «На посту». 1998. - № 1. - С. 49 -51.

83. Плуцер-Сарно, А. Ю. Веня Ерофеев: «Разве можно грустить, имея такие познания!» : Комментарий к комментарию / А. Ю. Плуцер-Сарно // Новый мир. 2000. - №10. - С. 215-226.

84. Померанц, Г. На пути из Петушков в Москву / Г. Померанц // Новое время. 1995. - № 28. - С. 40-42.

85. Померанц, Г. Хазанов Б. Под сенью Венички Ерофеева : Диалог / Г. Померанц //Литературная газета. 1995. - №32. - С. 5.

86. Пригов, Д. Манифесты / Д. Пригов // Wiener slavistischer almanach. Band 34. - 1994. - С. 293- 342.

87. Прудовский, Л. Интервью с В. Ерофеевым / Л. Прудовский // Литературный Запад. 1991. - №1. - С. 76-82.

88. Руденко, М. Палата № 3, или В чужом пиру. / М. Руденко // Стрелец. 1992. - № 1 (68). - С. 159-176.

89. Седакова, О. Несказанная речь на вечере Венедикта Ерофеева / О. Седакова // Дружба народов. 1991. - №12. - С. 264-265.

90. Седакова, О. Несколько монологов о Венедикте Ерофееве / О. Седакова // Театр. 1991. - №9. - С. 98-102.

91. Седакова, О. О Венедикте Ерофееве / О. Седакова // В. В. Ерофеев. Мой очень жизненный путь. М. : Вагриус, 2008. - С. 590 — 601.

92. Седов, К. Ф. Опыт прагма-семиотической интерпретации поэмы Вен. Ерофеева «Москва-Петушки» / К. Ф. Седов // Художественный мир Венедикта Ерофеева. Саратов : Изд-во Сар. гос. пед. ин-та, 1995.-С. 4-17.

93. Семыкина, Р. С. Метафизика подполья в творчестве Ф. М. Достоевского и Вен.Ерофеева : («Записки из подполья» и «Москва-Петушки») / Р. С. Семыкина // Дергачевские чтения-2002. -Екатеринбург : Изд-во Урал. гос. ун-та, 2004. С. 331-335.

94. Сказа, А. Традиция Гоголя и Достоевского и поэма «Москва-Петушки» Венедикта Ерофеева / А. Сказа // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 1995. - №4. - С. 26-31.

95. Смирнова, Е. Венедикт Ерофеев глазами гоголеведа / Е. Смирнова // Русская литература. 1990. - №3. - С. 58-65.

96. Стебловская, С. Веничка и Христос / С. Стебловская // Литературная Россия. 2001. - №31. - С. 6-7.

97. Сухих, И. Заблудившаяся электричка / И. Сухих // Звезда. 2002. -№12.-С. 220-229.

98. Тосунян, И. Венедикт Ерофеев в «самоволке» / И. Тосунян // Литературная газета. 1995. - №28. - С. 6.

99. Тосунян, И. Загадки Венедикта Ерофеева / И. Тосунян // Литературная газета. 2002. - №41. - С. 13.

100. Тосунян, И. От Москвы до самых Петушков / И. Тосунян // Литературная газета. 1990. - 3 января. — С. 5.

101. Тюпа, В. И. Эстетическая модальность прозаической поэмы Вен.Ерофеева / В. И. Тюпа, Е. И, Ляхова // Литературный текст : проблемы и методы исследования. 7/Анализ одного произведения :

102. Москва-Петушки» Вен.Ерофеева : Сборник научных трудов. Тверь : Твер. гос. ун-т, 2001. - С. 34-45.

103. Фатеева, Н. А. Типология интертекстуальных элементов и связей в художественной речи / Н. А. Фатеева / Известия Академии Наук. Серия литературы и языка. Т. 57. 1998. - №5. - С. 25-38.

104. Хан, Санг Хюунг. Языковые единицы с национально-культурной семантикой в произведении Вен. Ерофеева «Москва-Петушки» : дисс. канд. филол. наук : 10.02.01 / Хан Санг Хюунг. М. : Московский гос. ун-т им. М.В. Ломоносова, 1998. -116 с.

105. Художественный мир Венедикта Ерофеева / Сб. статей под ред. К. Ф. Седова. — Саратов : Изд. Сарат. гос. пед. инст., 1995. 56 с.

106. Черноусый (И. Авдиев). Некролог, «сотканный из пылких и блестящих натяжек» / И. Авдиев // Ерофеев В. В. Оставьте мою душу в покое : Почти все. М. : Изд-во «Х.Г.С.», 1997. - С. 403-407.

107. Чупринин, С. Безбоязненность искренности / С. Чупринин // Трезвость и культура. 1988. - №12. - С. 27-31.

108. Шмелькова, Н. «Времени нет.» / Н. Шмелькова // Литературное обозрение. 1992. - №2. - С. 39-45.

109. Шмелькова, Н. Во чреве мачехи, или Жизнь — диктатура красного / Н. Шмелькова СПб. : Лимбус-Пресс, 1999. - 304 с.

110. Шмелькова, Н. Последние дни Венедикта Ерофеева. Дневники / Н. Шмелькова М.: Вагриус, 2002. - 319 с.

111. Эпштейн, М. После карнавала, или Вечный Веничка / М. Эпштейн // Ерофеев В. В. Оставьте мою душу в покое (Почти все). — М. : Изд-во АО «Х.Г.С.», 1997. С. 3-30.

112. Эпштейн, М. После карнавала, или обаяние энтропии. Венедикт Ерофеев / М. Эпштейн // Эпштейн М. Постмодерн в России М. : Издание Р. Элинина, 2000. - С. 254-274.

113. Ястремский, С. Хождение (не)святого Венедикта в Святую Землю : «Москва-Петушки» как текст авторского тела / С. Ястремский // «Москва-Петушки» Вен. Ерофеева. Тверь : Твер. гос. ун-т, 2000.-С. 11-16.

114. Avdijev, I. Venedict Jerofejv (1938-1990). Biografija u citatima / I. Avdijev // Republika. Zagreb, 2002. - G.59, br. 5/6. - S. 187-199.

115. Baslyk, V. Venichka's Divided Self: The Sacred and the Monstrous / V. Baslyk // Venedict Erofeev's Moscow-Petushki. Critical perspectives. -New York, 1997. P. 92-104.

116. Klimowicz, T. Przewodnik po wspolozesnej literaturze rosyjskej i jej okolicach (1917 1996) / T. Klimowicz - Wroclaw, 1996. - 135 s.

117. Kustanovich, K. Venichka Erofeev's Grief and Solitude: Existantialist Motifs in the Poema / K. Kustanovich // Venedict Erofeev's Moscow-Petushki. Critical perspectives. New York, 1997. P. 123-152.

118. Lakshik, I. Venedikt Jerofejv / I. Lakshik // Republika. Zagreb, 2002. - G. 59, br. 5/6. - S. 183-186.

119. Ryan Karen, L. «Introduction» // Venedikt Erofeev's «Moscow-Petushki». Critical perspectives / Ed. Karen L. Ryan. New York, NY : Peter Lang Publishing, Inc., 1997. P. 3-11.

120. Simmons, C. An Alcoholic Narratinve as «time-out» and the Double in «Moskva-Petushki» / C. Simmons // Canadian and the American Slavic Studies, 24. 1990. - №3. - S. 155-168.

121. Simmons, C. Moscow-Petushki : A Transcendental Commute / C. Simmons // Their Fathers' Voice. New York, 1993. - P. 70-95.

122. Skotnicka Maj, A. Szalenstwo jako wartosc we wspotczesnej literaturze rosyjskiey / A. Skotnicka - Maj // Uniwersalizm w literaturze rosyjskej. - Katowice, 1992. - S. 113-123.

123. Tumanov, V. The end in V. Erofeev's «Moskva-Petushki» / V. Tumanov // Russ. lit. Amsterdam, 1997. - Vol. 39, №1. - P. 95-113.

124. Wielg, T. Reminiscencje literackie w strukturze narracyjnej Moskwy-Pieturzek Wieniedikta Jerofiejwa / T. Wielg // Zeszyty nauk. Uniw. Opolskiego. Filología ros. Opole, 1996. - №35. - S. 37-44.

125. Zveteremich, Pietro. Nota del curatore / Pietro Zveteremich // Erofeev Venedikt. Mosca sulla vodka. Милан : Фельтринелли, 1990. - с. 3-11.

126. Теоретические, философские, психоаналитические, историко-литературные труды

127. Абрахам, К. Сновидение и миф / К. Абрахам // Человек и его символы / Под ред. К. Г. Юнга ; Под общ. ред. Б. Зеленского. СПб. : Б.С.К., 1996.- С. 65-123.

128. Амосова, С. Н. Параскева Пятница / С. Н. Амосова. Электронный ресурс. Режим доступа : http://lvgi.rsub.ru/folklore/amosoval.htm - Загл. с экрана.

129. Барт, Р. Избранные работы : Семиотика. Поэтика. Пер. с фр. / Сост., общ. ред. и вступ. ст. Г. К. Косикова. М. : Издательская группа «Прогресс», «Универс», 1994. — 616 с.

130. Баткин, JI. О постмодернизме и «постмодернизме» / JI. Баткин // Октябрь. 1996. - №10. - С. 176-188.

131. Бахтин, M. М. (Волошинов В. Н.) Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении. Марксизм и философия языка / M. М. Бахтин. -М. : Лабиринт, 2000. 638 с. (сер. : Бахтин под маской).

132. Бахтин, M. М. Автор и герой в эстетической деятельности // Эстетика словесного творчества / M. М. Бахтин. СПб. : Азбука, 2000. - 336 с.

133. Бахтин, M. М. Вопросы литературы и эстетики / M. М. Бахтин. -М. : Художественная литература, 1975. — 504 с.

134. Бахтин, M. М. Проблемы поэтики Достоевского / M. М. Бахтин. -М. : Советская Россия, 1963.-470 с.

135. Бахтин, M. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса / M. М. Бахтин. М. : Худож. литература, 1990.-543 с.

136. Башляр, Г. Грезы о воздухе : опыт о воображении движения / Гастон Башляр; пер. с фр. Б. М. Скуратова; М. : Изд-во гуманитарной литературы, 1999. - 344 с.

137. Башляр, Г. Дом от подвала до чердака. Смысл хижины / Гастон Башляр // Башляр Г. Избранное : Поэтика пространства / Пер. с фр. — М. : РОССПЭН, 2004. 376 с.

138. Башляр, Г. Земля и грезы воли / Гастон Башляр ; предисл. и перев. с фр. Б. М. Скуратова. М. : Алетейя, 2000. - 383 с.

139. Бердяев, Н. А. Философия свободного духа / H.A. Бердяев. М. : Республика, 1994-480 с.

140. Блейлер, Э. Руководство по психиатрии / Э. Блейер ; перев. с нем. А. С. Розенталь. — М. : Изд-во Независимой психиатрической ассоциации, 1993. 542 с.

141. Борев, Ю. Б. Эстетика / Ю. Б. Борев М. : Политиздат, 1988. -495 с.

142. Вахрушев, В. С. Постмодернизм. и несть ему конца? / В. С. Вахрушев // Волга. Саратов, 1999. - №10. - С. 129-137.

143. Веселовский, А. Н. Историческая поэтика / А. Н. Веселовский -М. : Высшая школа, 1989. 404 с.

144. Виноградов, В. В. О теории художественной речи / В. В. Виноградов -М. : Высшая школа, 1971. -239 с.

145. Виноградов, В.В. Проблема авторства и теория стилей / В. В. Виноградов М. : Наука, 1961. -614 с.

146. Витгенштейн, JI. Избранные работы : Логико-философский трактат / Л. Витгенштейн ; пер. с нем. и коммент. В. П. Руднева. — М. : Территория будущего, 2005. 436 с.

147. Выготский, Л. С. Психология искусства / Л. С. Выготский. М. : Искусство, 1965. -380 с.

148. Гачев, Г. Национальные образы мира. Космо-Психо-Логос / Г. Гачев. — М.: Прогресс-Культура, 1995. -480 с.

149. Генис, А. Треугольник (Авангард, соцреализм, постмодернизм) /

150. A. Генис // Иностранная литература. 1994. - №10. - С. 244-248.

151. Гинзбург, JI. Я. О литературном герое / JI. Я. Гинзбург- JI. : Советский писатель, 1979. 222 с.

152. Гинзбург, JI. Я. О психологической прозе / JI. Я. Гинзбург. JI. : Художественная литература, 1977. - 448 с.

153. Грейвс, Р. Мифы древней Греции / Р. Грейвс ; Пер. с англ. К. Лукьяненко М. : Эксмо, 1992. - 480 с.

154. Греймас, А. Ж. В поисках трансформационных моделей / А. Ж. Греймас // Зарубежные исследования по семиотике фольклора; Сб. ст. Сост. Е. М. Мелетинский. М. : Наука, 1985. - 516 с.

155. Гроф, С. За пределами мозга : Рождение, смерть и трансценденция в психологии / С. Гроф. M : ООО «Издательство ACT», 2001. — 504 с. - (сер. : Тексты трансперсональной психологии).

156. Гроф, С. Холотропное сознание: Три уровня человеческого сознания и их влияние на нашу жизнь / С. Гроф. М. : ООО «Издательство ACT», 2002. - 267 с.

157. Данилин, А. Г. LSD. Галлюциногены, психоделия и феномен зависимости / А. Г. Данилин. М. : ЗАО Изд-во Центрополиграф, 2001. - 521 с.

158. Делез, Ж. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения / Жиль Делез, Феликс Гваттари; пер. с франц. и послесл. Д. Кралечкина; науч. ред.

159. B. Кузнецов. — Екатеринбург: У-Фактория, 2007. 672 с.

160. Деррида, Ж. Эссе об имени / Ж. Деррида ; пер. С фр. Н. А. Шматко. М. ; СПб. : Ин-т экспериментальной психологии : Алетейя, 1998.- 190 с.

161. Джеймс, У. Многообразие религиозного опыта / У. Джеймс; пер. с англ.; послесл. П.С. Гуревича. -М. : Наука, 1993. 431 с.

162. Диссоциативные расстройства / Электронный ресурс. // Режим доступа : http://bodvandsoul.hl.ru/psy/31 .shtml

163. Днепров, В. Идеи времени и формы времени / В. Днепров. М.: Советский писатель, 1980 - 595 с.

164. Доманский, Ю. В. Смыслообразующая роль архетипических значений в литературном тексте : Пособие по спецкурсу / Ю. В. Доманский. Тверь : Тверс. гос. ун-т, 1999. - 92 с.

165. Дрёмов, С. В. Измененные состояния сознания : Психологическая и философская проблема в психиатрии / С. В. Дремов, И. Р. Семин. -Новосибирск : Издательство СО РАН, 2001. 204 с.

166. Есин, А. Б. Принципы и приемы анализа литературного произведения / А. Б. Есин. М. : Флинта : Наука, 1999. - 248 с.

167. Жерар, Ж. Фигуры. Работы по поэтике / Ж. Жерар. М. : Изд-во им. Сабашниковых, 1998. - 472 с.

168. Жирмунский, В. М. Теория литературы : Поэтика. Стилистика / В. М. Жирмунский. Л. : Наука, 1997. - 404 с.

169. Жолковский, А. К. Блуждающие сны и другие работы / А. К. Жолковский. М. : Наука : Изд. фирма «Восточная литература», 1994. -428 с.

170. Зарубежный психоанализ / Сост., ред. В. М. Лейбина. СПб. : Питер, 2001.-506 с.

171. Затонский, Д. В. А был ли Франсуа Рабле ренессансным гуманистом? (опыт «постмодернистской» интерпретации «Гаргантюа и Пантагрюэля») / Д. В. Затонский // Вопросы литературы. 2000. -Вып. 5. - С. 208-234.

172. Затонский, Д. В. Модернизм и постмодернизм : Мысли об извечном коловращении изящных и неизящных искусств / Д. В. Затонский. Харьков : Фолио ; М. : «Изд-во ACT», 2000. - 256 с.

173. Затонский, Д. В. Постмодернизм в историческом интерьере /Д. В. Затонский // Вопросы литературы. 1996. - №3. - С. 182-205.

174. Зеленский, В. Сон, исполненный «тайным» значеньем / В. Зеленский // Юнгианское толкование сновидений. Практическое руководство. СПб. : МЦНК И Т «Кентавр», 1996. - С. 145-159.

175. Зиник, 3. Двуязычное меньшинство / 3. Зиник// Золотой векъ. -1992.-№2.-С. 58-61.

176. Иванов, С. А. Византийское юродство. М. : Международ, отношения, 1994 - 234 с.

177. Иеромонах, Серафим Роуз. Душа после смерти / Серафим Роуз, Иеромонах//Москва. 1991. - №8. - С. 183-191 ; №9. - С. 155-172.

178. Ильин, И. П. Постмодернизм от истоков до конца столетия : эволюция научного мифа / И. П. Ильин М. : Интрада, 1998. - 250 с.

179. Ильин, И. П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм / И. П. Ильин. М. : Intrada, 1996. - 255 с.

180. Ингарден, Р. Исследования по эстетике / Р. Ингарден // Пер. с польского А. Ермилова, Б. Федорова. М. : Изд-во Иностранной литературы, 1962. -223 с.

181. Интеллект, воображение, интуиция: Размышления о горизонтах сознания (мифологический и художественный опыт). Электронный ресурс. / Глав. ред. Любава Морева // Режим доступа : http://www.spbric.org/PDF/ivi 11 .pdf

182. Караулов, Ю. Н. Русский язык и языковая личность / Ю. Н. Караулов. М. : Эдиториал УРСС, 2004. - 261 с.

183. Кардаш, С. Измененные состояния сознания / С. Кардаш. -Донецк : Сталкер, 1998. 416 с.

184. Кемпинский, А. Психология шизофрении / А. Кемпинский. М. : Орион, 1998.-322 с.

185. Кернберг, О. Тяжелые личностные расстройства: Стратегии психотерапии / Отто Ф. Кернберг; Пер. с англ. М. И. Заваловой; Под ред. М. Н. Тимофеевой. М. : Класс, 2001. - 459 1. с.

186. Кожинов, В. В. Голос автора и голоса персонажей / В. В. Кожинов // Проблемы художественной формы социалистического реализма. -М.: Наука, 1971. С. 195-235.

187. Корман, Б. О. Изучение текста художественного произведения / Б. О. Корман. М. : Просвещение, 1972. - 111 с.

188. Корман, Б. О. Избр. Труды. Теория литературы электр. ресурс. / Корман, Б.О. ; ред.- сост. Е.А. Подшивалова. — Электрон, данные (2 файла : 3, 35 МБ). Волгоград, 2007.

189. Кохут, X. Анализ самости : Системный подход к нарушению нарциссической личности / Хайнц Кохут; Пер. с англ. А. М. Боковикова- М. : Когито-Центр, 2003. 367 с.

190. Курицын, В. Русский литературный постмодернизм / В. Курицын. М. : ОГИ, 2001. - 288 с.

191. Лакан, Ж. «Я» в теории Фрейда и в технике психоанализа. Семинары / Жак Лакан; пер. с фр. А. Черноглазова М. : РГБ, 2005. Книга 2. - 516 с.

192. Лейдерман, Н. Л. Современная русская литература : в 3 кн. Книга 2 : семидесятые годы (1968-1986) / Н. Л. Лейдерман, М. Н. Липовецкий. -М. : УРСС, 2001.-288 с.

193. Леонова, Л. Г. Вопросы профилактики аддиктивного поведения в подростковом возрасте: Учебно-методическое пособие / Л. Г. Леонова, Н. Л. Бочкарева Новосибирск : Смысл, 1998. - 150 с.

194. Леонтьев, А. Н. Образ мира / Леонтьев А. Н. // Избранные психологические произведения: В 2 т. Т. 2. М. : Смысл, 2003. - С. 251-261.

195. Лехциер, В. Апология черновика или «Пролегомены ко всякой будующей.» / В. Лехциер // Новое литературное обозрение. 2000. -№4 (44).-С. 256-259.

196. Лиотар, Ж.-Ф. Состояние постмодерна / Ж.-Ф. Лиотар. М. : Институт эксперименьальной социологии ; СПб. : Алетейя, 1998. -160 с.

197. Липовецки, Ж. Эра пустоты: Эссе о современном индивидуализме / Жиль Липовецки ; Пер. с фр. В. В. Кузнецова -СПб. : Владимир Даль, 2001. 330 с.

198. Липовецкий, M. Н. Паралогия русского постмодернизма / M. Н. Липовецкий // Новое литературное обозрение. 1998. - №2 (30) - С. 285-304.

199. Липовецкий, М. Русский постмодернизм. Очерки исторической поэтики / М. Липовецкий. Екатеринбург : Уральский Государственный педагогический университет, 1997. - 317 с.

200. Лихачев, Д. С. Внутренний мир литературного произведения / Д. С. Лихачев // Вопросы литературы. 1968. - №8. - С. 74 - 87.

201. Лихачев, Д. С. Заметки и наблюдения: из записных книжек разных лет / Д. С. Лихачев. Л. : Сов. писатель, 1989. - 501 с.

202. Лихачев, Д. С. Поэтика древнерусской литературы / Д. С. Лихачев. Л., : Просвещение, 1979. — 296 с.

203. Лосев, А. Ф. Знак. Символ. Миф / А. Ф. Лосев. М. : Изд. МГУ, 1982.-479 с.

204. Лосев, А. Ф. Философия. Мифология. Культура / А. Ф. Лосев. — М. : Политиздат, 1990. 524 с.

205. Лотман, Ю. М. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов, Гоголь / Ю. М. Лотман. М. : «Просвещение», 1988. - 348с.

206. Лотман, Ю. М. Внутри мыслящих миров. Человек текст -семиосфера - история / Ю. М. Лотман. - М.: «Языки русской культуры», 1996. -464 с.

207. Лотман, Ю. М. Структура художественного текста / Ю. М. Лотман. М. : Просвещение, 1970. - 384 с.

208. Людвиг, А. Измененные состояния сознания / А. Людвиг / Пер. с англ. Е. Филиной, Г. Закарян. М. : Изд-во Эксмо, 2003. - 288 с.

209. МакДугал, Дж. Тысячеликий Эрос / Джойс МакДугал СПб. : Амфора, 1999.-337 с.

210. Маньковская, Н. Б. Париж со змеями (Введение в эстетику постмодернизма) / Н. Б. Маньковская М. : Академия, 1994. - 220 с.

211. Маньковская, Н.Б. Эстетика постмодернизма / Н. Б. Маньковская СПб. : Алетейя, 2000. - 347 с.

212. Между Эдипом и Озирисом : Становление психоаналитической концепции мифа / Сборник. Переводы с нем. Львов : Инициатива : М.: Изд-во «Совершенство», 1998. - 512 с.

213. Мелетинский, Е. М. Поэтика мифа / Е. М. Мелетинский. М. : Восточная литература : Пандора-1, 2000. - 406 с.

214. Мечковская, Н. Б. Язык и религия : лекции по философии и истории религии / Н. Б. Мечковская М. : Гранд : Фаир, 1998. - 350 с.

215. Нагорная, Н. А. Онейросфера в русской прозе XX века : модернизм, постмодернизм : дис. д-ра филол. наук : 10.01.01 / Нагорная Н. А. М., 2004. - 414 с.

216. Нефагина, Г. Л. Русская проза конца XX века / Г. Л. Нефагина. -М. : Флинта : Наука, 2005. 320 с.

217. Николина, Н. А. Филологический анализ текста / Н. А. Николина. М. : Academia, 2003. - 254 с.

218. Носов, Н. Виртуальная психология / Н. Носов М. : Наука, 2000. -432 с.

219. Падучева, Е. В. Семантические исследования / Е. В. Падучева. -М. : Школа «Языки русской культуры», 1996. — 464 с.

220. Пелевин, В. Икстлан-Петушки. Электрон, ресурс. Режим доступа: http://pelevin.nov.iai/rass/pe-ixt/l.html

221. Персиков, Я. М. Хвост пчелы : изменение состояния сознания как изменение культурной парадигмы / Я. М. Персиков СПб. : Квантус, 1996.-221 с.

222. Пестерев, В. А. Постмодернизм и поэтика романа : Историко-литературные и теоретические аспекты / В. А. Пестерев. — Волгоград : Изд-во ВолГУ, 2001. 40 с.

223. Петренко, В. Ф. Основы психосемантики / В. Ф. Петренко. — СПб. : Технич. книга, 2005. 479 с. (сер. : Мастера психологии)

224. Померанц, Г. С. Кришнамурти и проблема религиозного нигилизма / Г. С. Померанц // Идеологические течения современной Индии. -М. : Сов. Писатель, 1965. С. 138-160.

225. Пропп, В. Я. Проблемы комизма и смеха / В. Я. Пропп. СПб. : Алетейя, 1997. - 282 с.

226. Пропп, В. Я. Ритуальный смех в фольклоре / В. Я. Пропп // Пропп В. Я. Фольклор и действительность. -М. : Лабиринт, 1998. -274 с.

227. Психология и психоанализ любви : Хрестоматия / Сост. Д. Я. Райгородский. Самара : Бахрам-М, 2002. — 686 с.

228. Пятигорский, А. Литература и миф / А. Пятигорский. -Электрон. ресурс. Режим доступа : http : //www.zavtra.ru/cgi/veiI/data/denIit/026/21 .html

229. Пятигорский, А. М. О постмодернизме / А. М. Пятигорский // Пятигорский А. М. Избранные труды. М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. - С. 362-368.

230. Ранк, О. Травма рождения / Ранк Отто Пер. с фр. О. Лежниной. М. : Аграф, 2004. - 398 с.

231. Ремизов, А. М. Мартын Задека / А. М. Ремизов // Ремизов А. М. Избранные произведения. Сост. Данилевской А. А. Л. : Лениздат, 1991.- С. 15-24.

232. Ронен, О. Подражательность, антипародия, интертекстуальность и комментарий / О. Ронен // Новое литературное обозрение. 2000. -№42.-С. 255-261.

233. Россохин, А. В. Личность в измененных состояниях сознания в психоанализе и психотерапии / А. В. Россохин, В. Л. Измагурова. -М. : Смысл, 2004. 544 с.

234. Руднев, В. Культура и сон / В. Руднев // Даугава. 1990. - №3. — С. 121-124.

235. Руднев, В. Прочь от реальности. Исследования по философии текста. 2. / В. Руднев. -М.: Аграф, 2000.-428 с.

236. Руднев, В. Психотический дискурс / В. Руднев // Логос. №3 (1999)13.-С. 113-132.

237. Руднев, В. Философия языка и семиотика безумия. Избранные работы / В. Руднев. М. : Издательский дом «Территория будущего», 2007. - 528 с.

238. Руднев, В. Шизофренический дискурс / В. Руднев // Логос. №4 (1999 а) 14.-С. 21-34.

239. Русская культура на пороге нового века (Russian Culture on the Threshold of a New Century) / Под редакцией : Тэцуо Мотидзуки Саппоро : Центр славянских исследований Хоккайдского университета, 2001. 303 с.

240. Скоропанова, И. С. Русская постмодернистская литература / И. С. Скоропанова. М. : Флинта : Наука, 2004. - 608 с.

241. Спивак, Д. Л. Измененные состояния сознания : психология и лингвистика / Д. Л. Спивак. СПб. : «Издательский Дом Ювента» ; Филологический ф-т СПбГУ, 2000. - 296 с.

242. Спивак, Д. Л. Лингвистика измененных состояний сознания : проблема текста / Д. Л. Спивак // Вопросы языкознания. 1987. - № 2. -С. 11- 84.

243. Спивак, Д. JI. Лингвистика измененных состояний сознания: проблемы и перспективы / Д. Л. Спивак // Вопросы Языкознания. — 1985.- №1.-С. 50-57.

244. Спивак, Д. Л. Матрицы: пятая проза? (Филология измененных состояний сознания) / Д. Л. Спивак // Родник. 1990. - № 9. — С. 33 — 39.

245. Спивак, Д. Л. Многообразие религиозного опыта (к столетию публикации книги У. Джеймса) / Д. Л. Спивак. — Электронный ресурс., 2002. Режим доступа : http://www.religare.ru/article4117.htm

246. Спивак, Д. Л. Язык в условиях измененных состояний сознания / Д. Л. Спивак // Вопросы Языкознания. 1983. - №5. - С. 43-49.

247. Спивак, Д. Л. Язык измененных состояний сознания / Д. Л. Спивак. Л.: Наука, 1986. - 92 с.

248. Степанян, К. Что такое русский постмодернизм / К. Степанян // Вопросы литературы. 1998. - Сентябрь-Октябрь. - С. 43-51.

249. Сэмуэлс, Э. Тайная жизнь политики / Э. Сэмуэлс. СПб. : Гуманит. акад. наук, 2002. - 282 с. (сер. Мастерская психологии и психотерапии)

250. Тайна имени : Сборник. Харьков : ИКН «Паритет ЛТД», 1994. -234 с.

251. Топоров, В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ : Исследования в области мифопоэтического : Избранное / В. Н. Топоров М. : Издательская группа «Прогресс» - «Культура», 1995 - 624 с.

252. Топоров, В. Н. Модель мира (мифопоэтическая) / В. Н. Топоров // Мифы народов мира: Энциклопедия в 2-х т. М, : Сов. энциклопедия, 1991.-Т. 2.-С. 161-166.

253. Уитроу, Дж. Естественная философия времени / Дж. Уитроу ; Общ. ред. М. Э. Омельяновского ; Пер. с англ. Ю. Молчанова М. : УРСС, 2004 - 401 с.

254. Филологический анализ текста / под. ред. Л.Г. Бабенко. — Екатеринбург : Деловая книга, 2004. — 399 с.

255. Флоренский, П. А. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях / П. А. Флоренский -М. : Мысль, 1993. 324 с.

256. Фрейд, 3. Я и Оно / 3. Фрейд. М. : Эксмо-пресс, 1997. - С. 32362.

257. Фрейд, 3. Жуткое // 3. Фрейд. Художник и фантазирование. М. : Просвещение, 1995. - С. 312-365.

258. Фрейд, 3. Недовольство культурой / 3. Фрейд // Фрейд 3. Психоанализ. Религия. Культура. — М.: Ренессанс, 1992. С. 60-88.

259. Фрейд, 3. Психология бессознательного : Сб. произведений / 3. Фрейд. М. : Просвещение, 1990. - 448 с.

260. Фрейд, 3. Сон и сновидение / 3. Фрейд. Пер. с нем. - М. : Олимп, ACT - ЛТД , 1997а. - 541 с.

261. Фрейд, 3. Три статьи по теории сексуальности / 3. Фрейд // Фрейд 3. Психоанализ и теория сексуальности. СПб. : Алетейя, 2000. - С. 10-52.

262. Фрейденберг, О. М. Миф и литература древности / О. М. Фрейденберг. М. : Вост. лит. РАН, 1998. - 798 с.

263. Фрумкин, К. Эпоха Пелевина. / К. Фрумкин // Электронный ресурс. Режим доступа : http : / www.kulturolog.ru 8 с.

264. Фуко, М. Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексуальности / М. Фуко / Пер. с фр. М. : Паскаль, 1996. - 446 с.

265. Фуко, М. О трансгрессии / М. Фуко // Танатография эроса : Жорж Батай и французская мысль середина XX в. СПб. : Университетская книга, 1997.-С. 111- 132.

266. Хайдеггер, М. Время и бытие : Статьи и выступления / Пер. с нем. В. В. Бибихина / Мартин Хайдеггер. М. : Республика, 1993. -447 с.

267. Хализев, В. Е. Теория литературы / В. Е. Хализв. М. : Высшая школа, 1999.-397 с.

268. Человек и его символы. Под ред. К. Г. Юнга / Под общ. ред. Б. Зеленского. СПб. : Б.С.К., 1996. - 454 с.

269. Элиаде, М. Священное и мирское / М. Элиаде / Пер. с фр., предисл. И коммент. Н. К. Гарбовского М. : Изд-во МГУ, 1994. — 143 с.

270. Энгельгардт, Б. М. Феноменология и теория словесности / Б. М. Энгельгардт / Сост. и науч. комментарий А.Б. Муратова. М. : Новое литературное обозрение, 2005. -460 с.

271. Эпштейн, М. Дар слова. Проективный лексикон / М. Эпштейн. — Электр, ресурс., 2001.-Режим доступа: http : //www.emory.edu//html.

272. Эпштейн, М. Интернет как словесность / М. Эпштейн II Пушкин. -1998.-№1.-С. 6.

273. Эпштейн, М. Постмодерн в России : Литература и теория / М. Эпштейн. -М.: Олма-пресс, 2000. 367 с.

274. Эриксон, Э. Жизненный цикл: эпигенез идентичности / Э. Эриксон // Теория личности в западноевропейской и американской психологии. СПб. : Речь, 1996. - С. 354-370.

275. Эткинд А. Эрос невозможного или история психоанализа в России

276. Юнг, К. Г. AION : Исследование феноменология самости / К. Г. Юнг / Отв. ред. С. Л. Удовик. М. - Киев : РЕФЛ-Бук, Ваклер, 1997. -330 с.

277. Юнг, К. Г. О современных мифах : Сб. трудов / К. Г. Юнг / Под ред. М. О, Оганесяна; пер. с нем. М. : Практика, 1994. - 251 с.

278. Юнг, К. Г. Подход к бессознательному / К. Г. Юнг // Человек и его символы / Под ред. К. Г. Юнга ; Под общ. ред. Б. Зеленского. -СПб. : Б.С.К., 1996. С. 16.-120.

279. Юнг, К. Г. Психология переноса / К. Г. Юнг. М. - Киев : Ваклер : Рефл-Бук, 1997а. - 298 с.

280. Юнг, К. Г. Сознательное и бессознательное / К. Г. Юнг — М. : ACT-ЛТД, Универсальная книга, 1997b. — 536 с.

281. Юнг, К. Г. Структура психики и архетипы / К. Г. Юнг. / Пер. с нем. Т. А. Ребеко. -М.: Академический проспект, 2007. 302 с.

282. Юнг, К.Г. Душа и миф : шесть архетипов / К. Г. Юнг / Пер. с анг. -Киев : Совершенство Порт-Рояль, 1997с. -384 с.

283. Deleuze, G. Rhizome Versus Trees // The Deleuze Reader / Ed. By Constantin V. Boundas. -N.Y., 1992. P. 16-36.

284. Horney, K. Neurosis and human growth: The struggle toward self-realization / K. Horney. New York, 1950. - P. 18.

285. James, W. The varieties of Religious Experience: A study in Human Nature Электронный Ресурс. / W. James. 2002 — Режим доступа : http://etext.lib.virginia.edU/modeng.T.browse.html

286. Krippner, S. Postmodernity and consciousness studies / S. Krippner, M. Winkler // The Journal of Mind and Behavior. 1995. - No.3 - p. 273 -280.

287. Martindale, C. Cognition and consciousness / C. Martindale. -Homewood, III.: Dorsey Press. 1981. -223 c.

288. Справочная литература и энциклопедические издания

289. Большая энциклопедия снов. М. : Эксмо, 2000. — 575 с.

290. Введение в литературоведение (Литературное произведение: Основные понятия и термины) / Под ред. Л. В. Чернец — М. : Высшая школа: Академия, 1999. 555 с.

291. Даль, В. Толковый словарь живого великорусского языка : В 4-х т. / В. Даль М. : ОлмаМедиаГрупп, 2008. - Т. 1. - 640 с; Т. 3. - 556 с.

292. Елисеев, И. А. Словарь литературоведческих терминов / И. А. Елисеев, Л. Г. Полякова Ростов-на-Дону : Феникс, 2002. - 320с.

293. Ильин, И. П. Постмодернизм : Словарь терминов / И. П. Ильин -М. : Интрада, 2001. 384 с.

294. Керлот, X. Э. Словарь символов : мифология, магия, психоанализ. : пер. с исп. / X. Э. Керлот М. : Refl book, 1994. - 601 с.

295. Культурология XX век : Антология. Философия и социология культуры / Отв. ред. П. С. Гуревич. М.: Гардарики, 1994. - 251 с.

296. Литературная энциклопедия терминов и понятий / Гл. ред. и сост. А. Н. Николюкин. -М.: НПК «Интелвак», 2001. 1600 с.

297. Литературный энциклопедический словарь / Под общ. ред. В. М. Кожевникова, П.А. Николаева. -М.: Советская энциклопедия, 1987. -750 с.

298. Миллер, Г. X. Сонник, или что происходит во сне: научное и практическое изложение : пер. с англ. / Г. X. Миллер М. : Гранд : Фаир, 1996.-397 с.

299. Мифологический словарь / Гл. ред. Е. М. Мелетинский. М. : «Советская энциклопедия», 1990. - 672 с.

300. Мифы народов мира : В 2-х. т. / Гл. ред. С. А. Токарев М. : Советская энциклопедия. - Т. 1. - А-К. - 1991 - 671 е., Т. 2. - К-Я. -1992.-719 с.

301. Новый энциклопедический словарь. — М. : Большая Российская энциклопедия, 2006 1456 с.

302. Постмодернизм. Энциклопедия / Сост. и науч. ред. А. А. Грицанов, М. А. Можейко. Минск : Книжный дом, 2001. - 1040 с.

303. Руднев, В. П. Энциклопедический словарь культуры XX века : ключевые понятия и тексты / В. П. Руднев М. : Аграф, 2003. - 560 с.

304. Славянская мифология. Энциклопедический словарь / Ред. В. Я. Петрухин М. : Эллис Лак, 1995. - 416 с.

305. Словарь московского арго / Сост. Г. Н. Кудина. М. : Эксмо, 1994.-725 с.

306. Современная западная философия. Словарь / Сост. и отв. ред. В. С. Малахов. -М. : Тон-остожье, 1998. 542 с.

307. Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США) : концепции, школы, термины. Энциклопедический справочник. М. : ИНТРАДА - Инион, 1996. - 319 с.

308. Справочник по психиатрии / Под ред. А. В. Снежневского. — М. : Медицина, 1985.-416 с.

309. Тихонов, А. Словарь русских личных имен / А. Тихонов, Л. Бояринова, А. Рыжкова М.: Школа-Пресс, 1995. - 736 с.

310. Фразеологический словарь русского языка / Под ред. А. И. Молоткова. М. : Советская энциклопедия, 1967. — 543 с.

311. Чупринин, С. Жизнь по понятиям. Русская литература сегодня / С. Чупринин М. : Издательство «Время чайки», 2007. - 768 с.