автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Основные аспекты творческой эволюции Ю. М. Лотмана-литературоведа

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Ким Су Кван

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1

В начале была «иконичность»": искусство как «иконический знак»

ГЛАВА 2

Путь к "пространству"-' художественный текст как «пространство»

ГЛАВА 3

Мифологичное": «мифологичность» как культурный механизм

ГЛАВА 4

Личностное" в Семиосфере^ семиотическая система как «личность»

ВМЕСТНО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Возможна ли семиотическая наука?" - между структурализмом и постструктурализмом

Введение диссертации2002 год, автореферат по филологии, Ким Су Кван

Суммарное освещение исторических судеб российского литературоведения XX века пока остается актуальнейшей задачей для нынешних исследователей. В отличие от первой четверти XX века, когда, накануне общественно-политического поворота 1930-х годов, был достигнут своего рода апогей литературоведческих усилий, исторический путь литературоведения второй половины XX века до сих пор не удается описать более или менее систематизированно. Несомненно, что для решения этой задачи, прежде всего, необходимо целостное постижение творческого наследия каждого из исследователей, бывших главными величинами этого весьма сложного и динамичного периода, таких, как M. М. Бахтин, Д. С. Лихачев, Ю. М. Лотман и др.

Ю. М. Лотман - одна из самых ярких личностей в истории российских гуманитарных наук второй половины XX века - стал известен, прежде всего, как создатель и организатор тартуско-московской семиотической школы, название которой навсегда останется в интеллектуально-научном наследии XX века. К концу века уже сама по себе школа начала привлекать пристальное внимание исследователей, и на протяжении последнего десятилетия, с уходом из жизни Лотмана, она все чаще и чаще становится объектом исследования.

Возникшая при этом первая волна мемуаров участников тартуско-московской школы, которые с неизбежностью, наряду с «зарисовкой» своих впечатлений, носят характер «самометаописания» своего прошлого, дала исследователям возможность рефлективного изучения этого мощного и весьма любопытного во всех своих проявлениях историко-культурного явления.1

1 Были сначала опубликованы (в несколько иной подборке) в тартуской газете «Aima mater» и в «НЛО» (1993, № 3), а потом в книге «Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа» (М., 1994. С. 265-351). Прошлое школы увидено глазами основателей-идеологов (Ю. М. Лотман, Б.

В своей статье, определяя тартускую школу 1960-годов как своего рода «семиотический феномен», Б. М. Гаспаров выделяет такие ее основные черты, как «утопическое мышление», «стремление к абсолютному синтезу», «тотальное мышление», «преобладание общей цели над частными «эмпирическими» интереп сами», наличие «начертанного плана» и т. д. За характеристиками подобного рода стоит более общее утверждение, которое можно выразить так: основные принципы школы, которые в течение более чем двадцати лет считались эффективным филологическим оружием, прекратили свое активное существование и отныне принадлежат «истории» науки. Иными словами, «утопия 1960-х годов больше не существует в чистом виде»,3 и, соответственно, научная перспектива школы как типичное воплощение «духа» шестидесятых навсегда покинула центральное место среди прочих гуманитарных направлений вместе с уходом самой «героической эры структурализма».

При этом основное внимание направлено на то, чтобы вскрыть единство структуры мышления разных методологических установок школы и представить их на метауровне как некую единую систему, выразившую дух своего времени, который запечатлевает «сциентизм», по сути, восходящий еще к традиции научного позитивизма. Таким образом, тартуско-московская школа как таковая выступает в качестве своего рода культурного «текста», который подлежит рефлективной интерпретации и в этом отношении имеет характер предмета структурного метаопи-сания.

Ф. Егоров, Б. А. Успенский, В. Н. Топоров), преемников и продолжателей (С. Ю. Неклюдов, Ю. И. Левин), свидетелей и современников, наблюдавших семиотический бум из своего «угла» (выражение М. Л. Гаспарова), внутренних оппонентов (Б. М. Гаспаров, А. М. Пятигорский), наконец - глазами чутких бытописателей (Г. А. Лесскис, Т. В. Цивьян).

Гаспаров Б. М. Тартуская школа 1960-х годов как семиотический феномен // Ю. М. Лотман и тартуско-московская школа. М., 1994. С. 279-294.

3 Гаспаров Б. М. Там же. С. 294.

Оставив в стороне вопрос правомерности такого подхода, здесь мы подчеркнем только одно обстоятельство: ставя перед собой задачу описать «семиотически» один конкретно-живой, и в этом смысле, безусловно, не исключающий внутренних противоречий, исторический факт, исследование Б. М. Гаспарова тем самым демонстрирует известную неизбежность упрощения объекта в ходе структурного его описания. Определенная парадоксальность заключается в том, что в самом процессе критики характерной «устремленности к инвариантным структурам»4 объекта невольно наблюдается ориентация самого субъекта-исследователя на инвариантное «обобщение», неизбежным результатом которого является вытеснение всех, с его точки зрения несущественных признаков объекта, из «поля существования». В этом отношении совсем не случайно, что среди всех критических оценок Б. М. Гаспаровым общих установок тартуской школы больше всего критиковался самими ее участниками (в том числе и Лотманом) его тезис о «внутреннем единообразии» школы. Специфика «внутренней» точки зрения непосредственных носителей историко-культурной реальности проявляется, прежде всего, в апологии «разнообразия» своего существования.5

4 См: «Как бы ни ощущалось различие между ними в чисто «житейском» смысле - на уровне «кода» семиотических исследований все они выступали в соотнесенности между собой, в качестве частей единой системы; утопическое стремление к единству, всеохваченности и всесоотнесенно-сти явлений преобладало над интересом к каждому явлению в отдельности». Гаспаров Б. М. Там же. С. 289.

5 Ср.: «Разнообразие интересов, психологическая, возрастная и прочая разница участников - их неодинаковость во всем - приводили к постоянному и продуктивному диалогу. Здесь мое первое расхождение с Б. М. Он рисует целостную картину. Так можно смотреть. Но внутри себя встречи были очень напряжены, плодотворными и противоречиями и описать их как единую систему трудно». Лотман Ю. М. Зимние заметки о летних школах // Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М. 1994. С. 295; «В чем я серьезно не согласен с Б. М. - это с его тенденцией представить Тартускую школу более унифицированной, единой и целеустремленной, более мето-дологизированной, чем она, с моей точки зрения, была. <.> Элементы этого, конечно, были, - но Б. М. рисует картину сплоченных рядов, идущих на штурм здания мировой культуры под флагом единой структурно-семиотической идеологии, - мне же рисуется, скорее, анархистская вольница.» - Левин Ю. И. «За здоровье Ее Величества!» // Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1994. С. 311. Лучше всего это описывает М. Л. Гаспаров, по-видимому, благодаря своему «взгляду из угла»: «Б. М. Гаспаров применил в описании тартуско-московской школы тот анализ, который она сама привыкла применять к другим объектам. И тартуско-московская школа сразу занервничала, потому что почувствовала, насколько такой анализ недостаточен» - Гаспаров М. Л. Взгляд из угла // Там же. С. 303.

Однако само по себе такое упрощение объекта в ходе его описания в принципе не должно вызывать возражений, поскольку оно является в известной мере существенной чертой науки как таковой. Проблема здесь заключается в другом: дело в том, что рассуждения такого рода нередко выходят за пределы своего объекта и начинают играть роль своего рода «метаязыка» для описания уже другого объекта. Речь идет об обычной уже тенденции к применению без необходимых оговорок выведенных общих характеристик тартуской школы 1960-х гг. к проблемам творческого наследия Лотмана.

Как известно, творческие идеи Ю. М. Лотмана на протяжении почти тридцатилетнего своего существования претерпели серьезную эволюцию, при этом и семиотическая теория Лотмана значительным образом трансформировала как свой внешний облик, так и внутренние характеристики. В этом смысле, при всех ее неоспоримо «структуралистских» чертах, нельзя характеризовать семиотическую теорию Лотмана в целом только в рамках эпистемологической специфики 1960-х годов. Описание главных принципов, положенных в основу «Лекций по структурной поэтике» (1964) и книг «Внутри мыслящих миров» (1990) и «Культуры и взрыв» (1992), одновременно в синхронном плане, с использованием какой-либо одного метаязыка, - не только неприемлемо, но и практически невозможно. Очевидное расхождение между теоретическими взглядами раннего и позднего Лотмана иногда даже позволяет сделать вывод о том, что поздние идеи Лотмана должны пониматься как «отказ» от всех исходных понятий, то есть возникают за счет «взрывной трансформации» своей сущности.6

6 «Ю. М. Лотман, особенно в последних своих работах, всегда сдвигал семиотику на ту грань, где она уже не может срабатывать, где она должна оправдать и осуществить себя . отказом от всех своих исходных понятий (знак, значение, код, означаемое, означающее, информация и т. д.). Точнее, их трансформацией («взрывом»)» - Библер В. С. Ю. М. Лотман и будущее филологии // Лотма-новский сборник 1. М., 1995. С. 281.

Это обстоятельство в известной мере дает нам основание говорить о некой «двусмысленности» творческого наследия Лотмана как такового. При этом существенно отметить, что такая «двусмысленность» имеет характер совмещения в одном плане двух как бы взаимно-несовместных полюсов. В каком-то смысле двусмысленность заложена уже в самом словосочетании «структурно-семиотический», которое включает в себя представление о двух противоположных полюсах метода. То есть сам по себе эволюционный путь Лотмана от панлингви-стической системности и логической предсказуемости в «Лекциях по структурной поэтике» до принципиального «полиглотизма» и непредсказуемости в понятиях «семиосферы» и «взрыва» можно рассматривать, несколько огрубляя, как движение от одного полюса к другому.

Очевидно, что подобная постановка вопроса будет осмысленной лишь на фоне известного эпистемологического разлома между структурализмом и постструктурализмом. Каждый, кто сколько-нибудь внимательно читал работы Лотмана, не может не ощутить, что магистральная линия развития творческих идей Лотмана в известной мере соответствует интеллектуальному пути от первого ко второму в общественно-философских умонастроениях XX века.7

Однако конкретное сопоставление некоторых главных теоретических понятий Лотмана с типичными структуралистскими или постструктуралистскими стратегиями почти сразу выявляет неполноту и недостаточность подобного схематизма. Дело в том, что мы можем наблюдать ряд абсолютно НЕструктуралистских

7 Схематически разделяя структурно-семиотические исследования XX века на два этапа, Г. С. Кнабе связывает первый с именем Ф. де Соссюра, а второй - с Ж. Деррида. Если первый «ознаменован прежде всего стремлением обнаружить за многообразием материально разнородных явлений связь и систему» и представить ее в качестве «некой метаструктуры», то во втором этапе главное не в «структурной универсальности и логической внятности» знака, а «в его непосредственной пережитости, следовательно - эмоциональной насыщенности, значит - интуитивности, т. е. невыговариваемости (или, во всяком случае, неполной выговариваемоити)». По мнению Кнабе, «смысл и высшие достижения» наследия Лотмана - «между намеченными выше этапами, уже не целиком на первом, но во всяком случае до второго» - Кнабе Г. С. Знак. Истина. Круг (Ю. М. Лот-ман и проблема постмодерна) // Лотмановский сборник 1. М., 1995. С. 270-271. черт в теоретических построениях Лотмана в период применения метода «структурализма» и, одновременно, обнаруживаем у него некоторые в корне отличающиеся от «постструктурализма» черты тогда, когда общая перспектива теории Лотмана, казалось бы, в значительной мере сблизилась с постструктурализмом. Такая невозможность полностью осмыслить теоретические модели Лотмана на любых стадиях его творческой эволюции только при освещении какого-либо одного полюса метода отчетливо подчеркивает специфику структурно-семиотической теории Лотмана как таковой, то есть характерную для нее «двусмысленность», которая в принципе имеет не временный и преодолимый, а постоянный, всепроникающий характер.

В этом отношении чрезвычайно показательно, что эта «двусмысленность» структурно-семиотической теории Лотмана в ее диахроническом плане неожиданно находит свою параллель в известной «двойственности» лотмановской мысли уже в «синхроническом» выражении. Речь идет об одной из самых характерных для всего творчества Лотмана черт - об одновременном наличии в нем двух различных тенденций: постоянной устремленности к систематизации и схематизации и в такой же мере упорных попыток обращения к конкретным художественным деталям, которые живут именно преодолением заданного схематизма: «Для всего творчества Ю. М. Лотмана были характерны два полюса. Первый полюс: постоянное углубление в формальную структуралистскую терминологию, обнаружение единой - но постоянно перестраиваемой формальной матрицы, принципиально отделенной от художественной материи. И - второй полюс: упорное и целеосознанное сопротивление материала, поразительная густота, неповторимость, «смачность», радостность художественных деталей, которое не только не подчиняются «своей» формальной схеме, но постоянно живут преодолением за8 данного схематизма».

Безусловно, это связано с личными особенностями таланта Лотмана, умевшего осознать неповторимость каждой художественной детали и, одновременно, холодную отстраненность семиотической схематизации. Теоретическая схема у Лотмана всегда обогащается и оживляется конкретным материалом художественного текста и только в сопоставлении с ним может осознаваться полно9 стью.

Однако вместе с тем нельзя не отметить следующее: подобная ситуация непосредственно приводит нас к принципиальной трудности постижения целостного образа Лотмана, то есть осмысления «единства» творческого наследия ученого. Вместо единого, уникального и в этом смысле истинного образа Лотмана чаще всего мы встречаем «моего Лотмана», созданного по собственному образу и подобию автора. Для того, чтобы представить его в соответствии с собственными запросами и потребностями, в мире Лотмана актуализируется какой-то один момент, а все остальное сознательно или бессознательно игнорируется. Так возникают разные образы Лотмана, которые решительно расходятся между собой, порой даже оказываются несовместимыми: знаменитый пушкинист, выдающийся теоретик семиотики, чистый структуралист, верный методолог марксизма или даже постмодернистский мыслитель.

Возможно, что подобная «многоликость» Лотмана и является своего рода свидетельством ценности его мыслей. Разные последователи Лотмана от учеников

8 Библер В. С. Ю. М. Лотман и будущее филологии // Лотмановский сборник 1. М., 1995. С. 279.

9 «Лично я не могу провести резкую черту, где для меня кончается историческое описание и начинается семиотика. Здесь нет противопоставления, нет разрыва. Для меня эти сферы органически связаны. Это важно иметь в виду, поскольку само семиотическое направление начиналось с отрицания исторического изучения. Отойти от исторического исследования необходимо было для того, чтобы вернуться к нему». Лотман Ю. М. Зимние заметки о летних школах/УЮ. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1996. С. 296. до случайных читателей могут актуализировать для себя какой-то один аспект его взглядов, а по результатам такой актуализации можно говорить о продуктивности отдельных работ или идей Лотмана.10 Однако в то же время несомненно, что все эти разные концепции и идеи Лотмана, которые в его творчестве оказываются в отношениях дополнительности, полностью могут быть осмыслены только на фоне некой смысловой целостности творческой мысли Лотмана. Без учета этой целостности творческого наследия Лотмана любая оценка достоинств его «разнообразия» оказывается лишь риторическим предположением.11

При таком подходе мы можем наблюдать весьма любопытное совпадение между творческим наследием Лотмана и его теоретическим понятием «семиосфе-ры». Пытаясь определить творческое наследие Лотмана как своего рода лотманов-скую «семиосферу», Л. Киселева отмечает: «Перефразируя лотмановское определение семиосферы, мы можем сказать, что его наследие - это саморазвивающееся с помощью индивидуальных творческих усилий культурное пространство».12 По ее мнению, «свобода, многообразие, динамизм - черты, которые Лотман считает фундаментальными характеристиками семиосферы, условиями ее существования», в такой же мере присущи и самому творческому наследию Лотмана, «кото

10 «Очень нелегко ответить на простой, казалось бы, вопрос: кем, собственно, был Юрий Михайлович Лотман? Филологом, историком, искусствоведом, культурологом, семиотиком, философом? <.> Безусловно, это тот случай, когда перечисление не только грозит оказаться неполным, но и вообще теряет смысл. Он был мыслителем универсального размаха, что, впрочем, не мешало ему быть специалистом в особо избранных областях. Его личность, как бы, олицетворяет принцип дополнительности, а научная деятельность соизмерима с работой целого института ученых разного профиля» - Григорьев Р. Г., Даниэль С. М. Парадокс Лотмана // Об искусстве. СПб., 1998. С. 5.

11 Ср.: «У Лотмана нет сформулированной на едином метаязыке семиотической доктрины, поиски такой доктрины приведут к ощущению противоречивости взглядов Ю. М. Лотмана. Ю. М. Лотман не столько методолог, сколько мыслитель, который может об одном и том же мыслить бесконечно долго и разнообразно. В этом мыслительном процессе он един, продуктивен и заразителен» - То-роп П. Тартуская школа как школа // Лотмановский сборник 1. М., 1995. С. 232.

12 И дальше: «Думается, что перенос термина «семиосфера» на деятельность автора этой концепции - не просто эффективная метафора. Наше предложение основано не только на наших наблюдениях, но и на размышлениях большого числа исследователей, оценивавших то, что было сделано Лотманом, как культурное строительство» - Киселева Л. Ю. М. Лотман: от истории литературы к семиотике культуры (о границах лотмановской семиосферы) // БйкИа гиББюа ЬеЫп^епз1а Й 1аЛие1ша VI. Тарту, 1998. С. 11. рое не является ни идеологической, ни философской доктриной, ни утопическим или мифологическим учением, ни единой методологией».13

Однако здесь нельзя упускать из виду, что, наряду с внутренней динамичностью и разнообразием, понятие «семиосферы» в принципе подразумевает еще и целостность своего пространства. По мнению Лотмана, «динамическое развитие элементов семиосферы (субструктур) направлено в сторону их спецификации и, следовательно, увеличения ее внутреннего разнообразия. Однако целостность ее при этом не разрушается».14 Целостность семиосферы - это целостность особого рода, которая принципиально допускает внутреннее разнообразие. Все замкнутые сами в себе самостоятельные единицы, которые заполняют это пространство, входят в целое не как механические детали, а как «органы в организм».

Отсюда вытекает принципиальная потребность установить внутреннюю связь между различными понятиями и идеями, которые составляют лотмановскую семио сферу. Важно при этом, что такая задача не является систематизированным описанием их с помощью какого-либо одного метаязыка, а призвана обозначить историческую «реконструкцию» жизненной картины этих различных понятий, способных пережить динамическую трансформацию, эволюционируя вместе с окружающим их миром, и в этом смысле «саморазвивающихся». Сущность творческого наследия Лотмана как своего рода целостного смыслового пространства, которое характеризуется синхронной неоднородностью («двойственностью») и диахронной неравномерностью («двусмысленностью»), заключается только в этом реальном движении различных понятий, а не в любом синхронном срезе этого пространства или механической совокупности его частей.

13 Там же. С. 12.

14 Лотман Ю. М. О семиосфере // Избранные статьи. Таллинн, 1992. т. 1. С. 20.

Вместе с тем нельзя забывать о том, что предлагаемый процесс реконструкции внутренней эволюции творческих идей Лотмана вряд ли исчерпывается установлением чисто логической соотнесенности между разными теоретическими понятиями семиотической теории Лотмана. При всей своей правомерности такой подход всегда обладает потенциальной опасностью превратить наследие Лотмана, то есть «живую, не лишенную противоречий, но в чем-то главном единую систему»15 в некую абстракцию, которая решительно потеряет свою содержательность и в конечном итоге окажется бесплодной спекуляцией или жонглированием терминами.

Одной из главных черт лотмановской семиосферы является то, что она сформировалась на основе исследования художественных, в первую очередь, литературных текстов, что, в свою очередь, составляет одну из существенных особенностей семиотической теории Лотмана как самостоятельной теоретической системы. В этом смысле задача постижения целостного образа семиотической теории Лотмана не может быть решена без тщательного анализа того, как конкретные культурно-исторические факты формулируются в определенные теоретические понятия и, наоборот, эти понятия сами видоизменяются в применении к новым конкретным текстам. Для Лотмана всегда выработка новых абстрактных моделей была необходима именно для того, чтобы получить новое орудие для анализа традиционного материала.16

15 Киселева Л. Указ. С. И.

16 Ср.: «Метод не живет в безвоздушном пространстве, он все время ведет диалог с материалом, эволюционирует. Он требует новых материалов, и материал требует новых методов. Поэтому расширение чисто количественное в разные стороны культурного универсума приводило к значительному развитию, уточнению методологических сторон. Вместе с тем не только расширение материала (от современности - до самых древних культур, от крайнего Востока - до крайнего Запада, от словесности - до кинематографа), но и усложнение самой теории играло роль». Лотман Ю. М. Зимние заметки о летних школах//Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М„ 1994. С. 297.

Таким образом, главное стремление автора данной работы связано с исторической реконструкцией эволюции некоторых основных теоретических понятий Лотмана в тесном соотношении с его взглядом на конкретные художественные, прежде всего, литературные тексты. При этом творческая эволюция Лотмана от начала 1960-х до начала 1990-х гг. анализируется в диссертации по четырем главным аспектам теории Лотмана: «иконичность», «пространственность», «мифоло-гичность» и «личностность». С одной стороны, применяя эти четыре аспекта как своего рода «понятия-ключи» для понимания сущности всего творческого наследия Лотмана, с другой, мы на основе этого попытаемся показать динамический процесс формирования и развития этих понятий в творческой эволюции Лотмана.

Избранные аспекты структурно-семиотической теории Лотмана, во-первых, позволяют систематизировать различные теоретические понятия Лотмана на разных этапах его творческой деятельности в рамках определенных типологических характеристик, а во-вторых - дают необходимые и достаточные основания для всестороннего рассмотрения предмета исследования. В то же время многочисленные теоретические понятия Лотмана, которые анализируются в нашей работе с точки зрения выбранных аспектов, продемонстрируют свою актуальность именно в их применении к разным конкретным культурно-литературным текстам.

Рассмотрение указанного спектра проблем в данной работе, как надеется автор, поможет выявить научную специфику семиотической теории Лотмана и ее роль для русской культуры и, в конце концов, превратив ее в объект необходимой рефлексии, будет содействовать определению ее «статуса» в интеллектуально-эпистемологическом пространстве XX века.

Список научной литературыКим Су Кван, диссертация по теме "Русская литература"

1. Амелин Г. Г., Пильщиков И. А. Семиотика и русская культура // Московско-тартуская семиотическая школа. М., 1998.

2. Бак Д. П. Исповедь или автометаописание? // Новое Литературное Обозрение. № 11. 1995.

3. Барт Р. Основы семиологии // От структурализма к постструктурализму французская семиотика. М., 2000.

4. Барт Р. От науки к литературе // Барт Р. Избранные работы. М., 1994.

5. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975.

6. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1986.

7. Бердяев Н. А. Русская идея // О России и русской философской культуре. М., 1990.

8. Библер В. С. Ю. М. Лотман и будущее филологии // Лотмановский сборник 1. М., 1995.

9. Богданов К. Повседневность и мифология (Исследования по семиотике фольклорной действительности). СПб., 2001.

10. Веселовский А. Н. Историческая поэтика. М., 1989.

11. Гаспаров Б. М. В поисках «другого» // Московско-тартуская семиотическая школа. М., 1998.

12. Гаспаров Б. М. Тартуская школа 1960-х годов как семиотический феномен // Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1994.

13. Гаспаров М. Л. Взгляд из угла // Ю. М. Лотман и тартуско-московскаясемиотическая школа. М., 1994.

14. Гаспаров М. Л. Лотман и марксизм // Внутри мыслящих миров, М.,1996.

15. Гржибек П. Бахтинская семиотика и московско-тартуская школа // Лотмановский сборник 1. М., 1995.

16. Григорьев Р. Г., Даниэль С. М. Парадокс Лотмана // Об искусстве. СПб.,1998.

17. Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1984.

18. Девид Бедеа. Юрий Лотман в 1980-е годы: код и его отношениик литературной биографии» // Новое Литературное Обозрение. № 19.

19. Егоров Б. Ф. Полдюжины поправок // Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1994.

20. Егоров Б. Ф. Жизнь и творчество Ю. М. Лотмана. М., 1999.

21. Егоров Б. Ф. Бахтин и Лотман // Жизнь и творчество Ю. М. Лотмана. М, 1999.

22. Ерофеев В. В лабиринте проклятых вопросов. М., 1996.

23. Жирмунский В. М. Теория стиха. Л., 1975.

24. Зарецкий А. Р., Песков А. М. Имя мифа к проблеме семиотики культуры// Новое Литературное Обозрение. №. 32. 1998.

25. Иванов Вяч. Вс. Метамодель // Труды по знаковым системам. Вып. 14.1981.

26. Иванов Вяч. Вс. Очерки по истории семиотики в СССР. М., 1976.

27. Иванов Вяч. Вс. Значение идей М. М. Бахтина о знаке, высказывании и диалоге для современной семиотики // Семиотика. Вып. 6. 1973.; перепечатана в журнале «Диалог. Карнавал. Хронотоп». 1996.

28. Иванов Вяч. Вс. Семиосфера и история // Внутри мыслящих миров. М.,1996.

29. Киселева Л. Ю. М. Лотман: от истории литературы к семиотике культуры (о границах лотмановской семиосферы) // ЗйлсИа гшвка ЬеЫг^егша е!1а11иеп81а VI. Тарту, 1998.

30. Кнабе Г. С. Знак. Истина. Круг. (Ю. М. Лотман и проблема постмодерна) //Лотмановский сборник 1. М., 1995.

31. Лахман Р. Ценностные аспекты семиотики культуры/семиотики текста Юрия Лотмана // Лотмановский сборник. Вып. 1. М., 1995.

32. Левин Ю. И. «За здоровье Ее Величества!.» // Ю. М. Лотман и тарту-ско-московская семиотическая школа. М., 1994.

33. Лихачев Д. С. Историческая поэтика русской литературы. Смех как мировоззрение. СПб., 2001.

34. Лихачев Д. С. Рождение нового через хаос // Полярность в культуре. СПб, 1996.

35. Лотман М. Ю. За текстом: заметки о философском фоне тартуской семиотики (Статья первая) //Лотмановский сборник 1. М., 1995.

36. Манн Ю. В. Поэтика Гоголя. М., 1978.

37. Махлина С. Т. Семиотика культура и искусства (опыт энциклопедического словаря). СПб., 2000.

38. Потебня А. А. Мысль и язык // Эстетика и поэтика. М., 1976.

39. Пятигорский А. М. Заметки из 90-х о семиотике 60-х годов // Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1994.

40. Пятигорский А. М. О времени в себе: Шестидесятые годы от Афин до ахинеи. (Беседа А. М. Пятигорского с Игорем Смирновым) // Избранные труды. М., 1996.

41. Смирнов И. Поэзия уб Проза // Смысл как таковой. СПб., 2001.

42. Смирнов И. Художественный смыл и эволюция поэтических систем // Смысл как таковой. СПб., 2001.

43. Смирнов И. Бытие и творчество. СПб., 1996.

44. Смирнов И. Человек человеку философ. СПб., 1999.

45. Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М., 1977.

46. Томашевский Б. В. Стих и язык. М., 1959.

47. Тамашевский Б. В. Теория литературы: поэтика. М., 2001.

48. Топоров В. Н. Пространство и текст // Из работ московского семиотического круга. М., 1997.

49. Топоров В. Н. О структуре романа Достоевского в связи с архаичными схемами мифологического мышления («Преступление и наказание») // Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ исследования в области мифопоэтическо-го. М., 1995

50. Тороп П. Тартуская школа как школа // Лотмановский сборник 1. М.,1995.

51. Тынянов Ю. Н. О композиции «Евгения Онегина» // Поэтика, История литературы, кино. М., 1977.

52. Успенский Б. А. К генезису тартуско-московской семиотической школы// Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1994.

53. Успенский Б. А. Поэтика композиции. СПб., 2000.

54. Фрейденберг О. М. Поэтика сюжета и жанра. М., 1997.

55. Федотов Г. П. «Письмо о русской культуре» // Судьба и грехи России. Т. 2. СПб., 1992.

56. Чередниченко И. В. Структурно-семиотический метод тартуской школы. СПб., 2001.

57. Шкловский В. Б. Теории прозы. М., 1983.

58. Шкловский В. Б. Избранное в двух томах. М., 1983. т. 2.

59. Шмид В. Проза как поэзия. СПб., 1998.

60. Эткинд Е. Проза о стихах. СПб, 2001.

61. Якобсон Р. В поисках сущности языка // Семиотика антология. М,2001.

62. Якобсон Р. О. Грамматика поэзии и поэзия грамматики» // Семиотика (антология). М., 2001.

63. Якобсон Р. К вопросу о зрительных и слуховых знаках // Семиотика иискусствометрия. М., 1972.

64. Shukman A. Literature and Semiotics A study of the writings of Yu. M. Lotman. North-Hollan Pub., 1977.

65. Shukman A. Semiotics of culture and the influence of M. M. Bakhtin // Issues in Slavic literature and cultural theory. Bochum, 1989.

66. U. Eco. A theory of Semiotics. Bloomington, 1979.