автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: Принудительные миграции на советском Дальнем Востоке в 1920-1950-е гг.

Полный текст автореферата диссертации по теме "Принудительные миграции на советском Дальнем Востоке в 1920-1950-е гг."

На правах рукописи Чернолуцкая Елена Николаевна //

ПРИНУДИТЕЛЬНЫЕ МИГРАЦИИ НА СОВЕТСКОМ ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ в 1920 - 1950-е гг.

Специальность 07.00.02 — Отечественная история

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

з МАЙ Ш1

Владивосток - 2012

005016743

Работа выполнена в отделе социально-политических исследований Федерального государственного бюджетного учреждения науки Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока Дальневосточного отделения Российской академии наук

Научный консультант Ващук Ангелина Сергеевна

доктор исторических наук, профессор

Официальные оппоненты: Широков Анатолий Иванович

доктор исторических наук, профессор, ректор ФГБОУ ВПО "Северо-Восточный государственный университет"

Высокое Михаил Станиславович

доктор исторических наук, профессор ГУ "Всероссийский НИИ документоведения и архивного дела"

Бондаренко Елена Юрьевна

доктор исторических наук, профессор кафедры отечественной истории и архивоведения Гуманитарной школы ФГАОУ ВПО "Дальневосточный федеральный университет"

Ведущая организация: ФГБОУ ВПО "Саратовский государственный

университет им. Н.Г.Чернышевского"

Защита состоится 24 мая 2012 г. в 13 час. 30 мин. на заседании диссертационного совета ДМ005.010.01 при ФГБУН Институте истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН по адресу:

690950, г. Владивосток, ул. Пушкинская, 89.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ФГБУН Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН.

Автореферат разослан 10 апреля 2012 г.

Ученый секретарь диссертационного совета _ л

кандидат исторических наук <$цкоАй(~- Г.А. Сухачева

I. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы. XX век предстает перед нынешним поколением как век масштабных противоречий, в нем нашли место яркие социальные и технологические достижения, гуманитарные катастрофы, войны и революции. Власти разных стран для решения тех или иных политических задач использовали депортации как форму репрессивной политики, которая приобретала порой самые жестокие формы, особенно в период войн. Однако в истории найдется немного примеров, когда принудительные миграции имели бы столь же внушительный размах (и не только в военное, но и в мирное время), как в советском государстве 1930-1950-х гг.

Массовые депортации были неотъемлемой частью сталинизма. Они выступали орудием государственного террора в интересах укрепления сталинской диктатуры, служили инструментом широкомасштабной социальной инженерии «во имя светлого коммунистического будущего», меняли социальный, демографический, этнический облик целых регионов, выступали одним из звеньев в создании системы принудительного труда. Демографические, социальные, этнические, экономические, нравственно-психологические процессы, сопровождавшие сталинские принудительные миграции, были явлениями пролонгированного действия. Анализ их генезиса, сущности, исторических последствий рассматривается современным научным сообществом в качестве одной из важных теоретических задач, решение которой помогает приблизиться к пониманию глубинных факторов развития отечественной истории в советский период.

Актуальность этому научному направлению придает общее понимание сталинизма не как некоторого досадного отклонения от магистральной линии хода всемирной истории, а как ключевой темы для осмысления природы современного общества вообще, какова бы ни была его идеология1.

Необходимым элементом изучения практик сталинского режима является их региональное прочтение. Политика принудительных миграций, имея общие цели и задачи, находила конкретное воплощение на определенных территориях страны, исходя из той роли, которую власть придавала их географической, геополитической, экономической значимости. Только детальный анализ насильственных миграций в каждом из регионов даст возможность для действительно глубокого их понимания в общегосударственном масштабе. Советский Дальний Восток имеет все основания быть включенным в такого рода региональный анализ. Специфика осуществлявшихся здесь депортаций выступает одним из индикаторов общего отношения власти к Дальнему Востоку, характера его включенности в общегосударственное политико-экономическое пространство. Анализ этого феномена служит одним из путей осмысления противоречий

1 Кабытов П.С., Леонтьева О.Б. Введение. Зенит «прекрасной эпохи»: Сталинизм глазами американских историков // Американская русистика: Вехи историографии последних лет: Советский период. Самара: Изд-во «Самарский ун-т», 2001. С. 17.

государственной политики на Дальнем Востоке, его влияния на общее развитие региона, хозяйственное и демографическое освоение, на характер структурирования местного социума.

Изучение поставленной проблемы имеет также общественно-политическую значимость. В последние годы констатируются тенденции к возрождению сталинизма в сознании общества. Эксперты связывают реставрацию этой идеологии с кризисом национальной идентичности в постсоветский период и стремлением части общества обеспечить ее путем возвращения к традициям авторитаризма2. С другой стороны, среди этнических групп, переживших ужасы сталинских депортаций, живут утверждения о подспудном продолжении «культурного геноцида». Как показывает пример Кавказа, коллективные травмы прошлого в условиях современных политических кризисов и военных конфликтов легко активизируются и политизируются, что обычно благоприятствует разного рода экстремистам3. Наличие подобных явлений ставит на повестку дня более глубокое изучение сталинских принудительных миграций, широкую популяризацию научных достижений по данной проблематике с тем, чтобы способствовать преодолению стереотипов советского идеологического и политического наследия.

Степень изученности темы. Подробный историографический анализ проблемы дан в первой главе диссертации. Он показал, что тема сталинских депортаций привлекала внимание исследователей с середины XX в. (H.A. Ивницкий, Р. Конквест, А. Некрич и др.), однако до конца 1980-х гг. возможности ученых были ограничены труднодоступностью источников и идеологическими «шорами». По-настоящему серьезное изучение проблемы как отечественными, так и зарубежными исследователями началось в 1990-е гг. с открытием российских архивных фондов и в связи с произошедшими коренными политическими изменениями. За два последних десятилетия накоплено значительное количество трудов, включающих публикации документов, статьи и фундаментальные монографии, кандидатские и докторские диссертации. В рамках общей проблематики сформировалось несколько направлений — по изучению «крестьянской ссылки» (С.А. Красильников, Л. Виола и др.), этнических депортаций (Н.Ф. Бугай,

A.A. Герман, Т. Мартин и др.), послевоенной репатриации (A.A. Шевяков,

B.А. Ионцев) и др., созданы обобщающие исследования (П.М. Полян, В.Н. Земсков). В значительной части трудов депортации изучаются в территориальных рамках конкретного региона выхода или вселения принудительных мигрантов — Украины, Поволжья, Крыма, Сибири, Казахстана, республик Коми, Калмыкии и др.

2 История сталинизма: итоги и проблемы изучения: междунар. науч. конф. // Российская история. 2009. № 5. С. 195 - 196.

3 Дерлугьян Г.М. Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе. М.: Издат. дом «Территория будущего», 2010. С. 339,408,409.

В целом историографический обзор приводит к выводу о высокой степени внимания со стороны научного сообщества к проблеме принудительных миграций в СССР, значительных достижениях в ее конкретно-историческом освещении и теоретическом осмыслении в масштабе всей страны и ряда ее регионов. Однако дальневосточный срез проблемы остается слабо изученным, что позволяет поставить его в центр предлагаемой диссертационной работы.

Объект исследования — массовые принудительные миграции на Дальнем Востоке СССР, осуществлявшиеся сталинским руководством в 1930—1950-е гг.; принудительные мигранты как особый социальный слой.

Предмет исследования — эволюция политики депортаций в регионе, генезис, факторы, формы принудительных миграций и связанные с ними процессы социального структурирования.

В работе поставлена цель исследовать массовые принудительные миграции на Дальнем Востоке как элемент репрессивной политики в полной совокупности форм, потоков и направлений4 за весь период их применения в советском государстве, проанализировать их региональные особенности, общие итоги и влияние, оказанное на социальное, демографическое и экономическое развитие региона.

В соответствии с указанной целью определены следующие основные задачи диссертации.

1. Выявить региональную специфику генезиса массовых принудительных миграций, исходя из совокупного анализа исторических особенностей освоения Дальнего Востока, политико-экономических реалий начального периода его советизации и становления общей советской уголовно-репрессивной практики.

2. В поэтапной динамике проследить реализацию политики насильственных переселений на Дальнем Востоке, определив главные факторы воздействия на этот процесс.

3. Выделить и охарактеризовать потоки принудительных мигрантов в регионе по географической направленности и методам депортации, категорийному, социальному, демографическому, этническому, количественному составу.

4. Проанализировать особенности размещения различных категорий принудительных мигрантов на Дальнем Востоке, показать процесс создания и функционирования региональной ветви системы спецпоселений и других институтов принудительного удержания репрессированных групп в регионе (ссылка на поселение, высылка и др.).

4 Нами не рассматриваются такие виды международных принудительных миграций, имевших место на Дальнем Востоке, как интернирование китайских военнопленных в период советско-китайского конфликта на КВЖД в 1929 г., и миграции, ставшие следствием итогов Второй мировой войны, - репатриация японских граждан с присоединенных территорий Южного Сахалина и Курил и внутрирегиональные перемещения японских военнопленных с последующей их репатриацией, поскольку эти акции не являлись системным элементом советской репрессивной политики.

5. Дать характеристику процессам обустройства и адаптации принудительных мигрантов в местах расселения, определить сферы и условия эксплуатации их труда.

6. Установить причины, масштабы, региональную географию принудительных выселений с Дальнего Востока, показать политическую сущность этих кампаний.

7. Проследить темпы и масштабы нисходящей и восходящей социальной динамики, характерные для различных категорий принудительных мигрантов на Дальнем Востоке.

8. Определить место принудительных мигрантов в социальной структуре на советском Дальнем Востоке, путем выявления его соотношения с другими группами в следующих подсистемах — пенитенциарной, трудовых ресурсах, общем составе населения.

Хронологические рамки исследования обусловлены развитием изучаемого феномена в течение 40 лет. Его присутствие в репрессивной практике советского государства отмечено уже в 1920-е гг. В наиболее развернутом виде массовые принудительные миграции предстают в 1930-х — первой половине 1950-х гг., конец 1950-х гг. стал периодом их заката. Однако следует отметить, что некоторые принудительные переселения (например, депортация корейцев и китайцев), проведенные на Дальнем Востоке в сталинскую эпоху, имели более глубокие исторические корни. В связи с этим в разделах, посвященных данному аспекту, имеются хронологические отступления в более ранний период.

Территориальные рамки исследования охватывают дальневосточный регион России. С одной стороны, пограничный и стратегически важный, а с другой — самый отдаленный к востоку от Москвы и слабозаселенный, но богатый сырьевыми ресурсами, он стал одним из полигонов реализации политики принудительных миграций и одним из немногих, где она проводилась, имея ярко выраженные противоположные векторы — как по выселению местного «неблагонадежного населения», так и по вселению такового из других регионов страны. В 1920-1950-е гг. административно-территориальное деление региона неоднократно изменялось, корректировались внутрирегиональные границы. В данной работе анализ рассмотренных процессов с учетом этих изменений адаптирован к современной административной структуре Дальнего Востока, включающей Приморский, Хабаровский и Камчатский края, Магаданскую, Сахалинскую, Амурскую и Еврейскую автономную области.

Методология и методика исследования. Представленная работа написана с позиции социальной истории. Её принципиальным достижением во второй половине XX — начале XXI в. стало выдвижение на первый план «обычного», «рядового» человека в обществе, что придало гуманистическое звучание всему научному направлению. Идея о самоценности человеческой жизни, приоритетности элементарных человеческих прав и условий реализации личности служит в современных исторических исследованиях

моральной парадигмой, острота звучания которой многократно усиливается при изучении проблем, связанных с государственными репрессиями.

В диссертации автор использовала совокупность методологических подходов различного уровня. Важнейшую роль играли общие принципы научного познания (объективность, всесторонность, единство исторического и логического, неразрывность общего, особенного и отдельного, принцип взаимной обусловленности явлений и др.) и общенаучные методы исследования (анализ и синтез, индукция и дедукция, реконструкция, описание и измерение, восхождение от конкретного к абстрактному и от абстрактного к конкретному, структурный и функциональный анализ, и т.д.). Говоря об исторической объективности, мы исходим из современного философского понимания её относительности: в силу присущего историческим источникам субъективизма и в силу зависимости от текущего этапа научного знания5. Автор стремилась достичь объективности, следуя сложившейся методологии, т.е. путем выявления совокупной источниковой базы в качестве эмпирической основы и применения выработанных методов внешней и внутренней критики и сопоставления источников6.

Работа основывалась на многообразии подходов, принципов и методов исторического исследования. Одним из базовых является принцип историзма, руководствуясь которым, мы рассматривали принудительные миграции на Дальнем Востоке в их исторической обусловленности, последовательности, взаимосвязи и развитии. Важнейшим условием научного анализа для нас являлась хронологическая цельность изучаемого феномена, который был рассмотрен на всех стадиях существования — от возникновения через точки кульминаций и спадов до исчезновения. Данный принцип был применен не только в отношении обобщенно понимаемого процесса сталинских депортаций в рамках региона, но и отдельных его составляющих — «крестьянской ссылки», переселений репатриантов, этнических групп, «неблагонадежного» населения и т.д. Оптимальным для комплексного и всестороннего раскрытия поставленной темы мы считаем сочетание хронологического и проблемного подходов, аналитического и описательного планов исследования.

Использование специальных исторических методов (историко-генетического, историко-системного, историко-сравнительного, историко-типологического, факторного анализа и др.) обеспечило выявление и анализ узловых аспектов истории принудительных миграций на Дальнем Востоке СССР, их изучение в тесной связи с общей репрессивной политикой сталинского режима и в сравнении со спецификой ее реализации в других регионах страны. Историко-генетический метод нацеливал автора на анализ

5 Хвостова К.В. Истина и объективность в истории // Новая и новейшая история. 2011. №5. С. 58-68.

6 Коломийцев В.Ф. Методология истории: От источника к исследованию. М.: РОССПЭН, 2001. С. 23.

преемственности и динамики, поиск истоков и причинно-следственных связей процессов насильственных переселений.

Необходимость системного подхода определялась общепринятым положением о том, что системность является неотъемлемым свойством социумов и исторического процесса в целом. Этот подход предполагает рассмотрение конкретных явлений как сложную иерархичную целостность, являющуюся частью более крупной системы и состоящую из подсистем в их функциональной взаимосвязи. Данная методика применена автором в институциональном и социо-структурном плане. Депортации анализируются как элемент репрессивной политики государства и как совокупность потоков, направлений, форм и методов проведения. Другой феномен (система спецпоселений), являясь сегментом пенитенциарной сферы, представлял собой функциональное единство институтов расселения депортантов, надзора за ними и принудительного трудоиспользования, что требовало, с одной стороны, рассмотрения системы спецпоселений во взаимосвязи ее территориальных уровней, а с другой — включение в научный анализ таких аспектов как организация и дислокация спецпоселков, создание их инфраструктуры, правовой режим, трудовое использование, хозяйственно-бытовое обустройство мигрантов. Структурно-системный анализ как неотъемлемая часть системного подхода позволил определить место принудительных мигрантов в советском социуме и внутреннюю дифференциацию самой группы.

Историко-типологический метод использован нами в основном опосредованно — через выработанную в современной историографии классификацию и типологию сталинских принудительных миграций. Вместе с тем в представленной работе на базе дальневосточного материала внесены некоторые дополнения в указанные схемы, в частности выделены и описаны в качестве специфических типов депортаций — выселение семей «врагов народа» из режимных территорий и отправка на Колыму строителей атомных объектов, а как специфический тип расселения — колонпоселки при ИТЛ.

Помимо общенаучных и специальных исторических методов исследования в диссертации использованы подходы и методы смежных дисциплин. Подробная характеристика теоретико-методологической базы работы приведена в первой главе диссертации.

Источниковая база исследования. Диссертационная работа опирается на широкий круг опубликованных и введенных автором в научный оборот неопубликованных источников, отбор которых проводился, исходя из задач исследования.

I. При характеристике и анализе общего содержания, направлений и эволюции репрессивной (в том числе депортационной) политики мы использовали директивную документацию высших партийных и государственных органов - ЦК ВКП(б), СНК, ЦИК, ПВС и ГКО СССР, ВЦИК, а также делопроизводственные материалы наркоматов/министерств (юстиции, иностранных дел и др.), Прокуратуры СССР, отраслевых ведомств (главным образом горнодобывающих, лесозаготовительных, строительных),

причастных к реализации этой политики. Изучение данного аспекта на уровне Дальнего Востока потребовало привлечения документов региональных (Дальревкома, Дальбюро и Далькрайкома ВКП(б), Далькрайисполкома), краевых, областных и районных органов партийной и исполнительной власти - постановлений, решений, справок, инструкций, циркуляров, переписки с вышестоящими инстанциями.

Эта группа источников не отложилась единым комплексом в фондах ведомственной принадлежности, а разбросана по различным архивам и фондам, нередко отрывочна и разнотипна. Автором привлечены материалы, полученные в центральных (ГАРФ, РГАСПИ, РГАЭ) и местных государственных архивах всех краев и областей Дальнего Востока, за исключением Камчатского края и ЕАО (РГИА ДВ, ГАХК, ГАПК, ГААО, ГАСО, СЦДНИ, ГАМО, ЦХСД МО). В совокупности они раскрывают картину принятия решений о насильственных переселениях, освещают сущность «проблем» управления в данной сфере в общем политическом и социально-экономическом контексте на центральном и региональном уровнях. Эти документы отражают также межведомственные противоречия, степень давления и подчинения во взаимоотношениях Центра с Дальним Востоком, т.е. характер обстановки во властных структурах при выработке политических шагов и оперативных действий, связанных с конкретными депортационными кампаниями.

И. Основную источниковую базу исследования составляют документы ОГПУ, НКВД, МВД и МТБ СССР, ГУЛАГа, т.е. органов, которые осуществляли депортации и надзор за принудительными мигрантами. Большой комплекс таких документов 1930-1960-х гг. хранится в ГАРФ в фондах НКВД—МВД СССР. Некоторые источники этого круга выявлены нами в региональных государственных и ведомственных архивах местного уровня - ГАХК, ГАПК, Архиве УВД Амурской области, Отделении спецфондов ИЦ УВД по Приморскому и Хабаровскому краям. Весь массив указанных документов можно разделить на несколько групп:

- Приказы, распоряжения, циркуляры ОГПУ, НКВД, МВД, ГУЛАГа, Прокуратуры СССР составляли нормативную основу реализации репрессивной политики непосредственно на местах.

— Наиболее информативно насыщенным для целей данной диссертационной работы является фонд Отдела спец(труд-)поселений (ОСП/ОТП ГУЛАГа). Особенно продуктивным было использование таких типов документов, как переписка между центральными и дальневосточными подразделениями данной структуры, отчеты, справки, обзоры, докладные и аналитические записки УНКВД и ОСП по краям и областям Дальнего Востока. Они позволили в динамике осветить все основные аспекты функционирования системы спецпоселений в регионе, в том числе организацию спецпоселков и их географическое расположение, развитие поселковой инфраструктуры, состав спецпоселенцев по ряду параметров, характер эксплуатации их труда, политические настроения и т.д.

— Особую группу составляют документы бывшего Приморского Управления НКВД. Это материалы о выселении из края «неблагонадежного» населения в 1939 г., которые в настоящее время в виде цельного комплекса находятся на временном хранении в Отделении спецфондов Отдела реабилитации и спецфондов ИЦ УВД по Приморскому краю. Они представлены в 12 томах, из них 10 — это предварительные и окончательные списки выселявшихся граждан, сгруппированные по городам и районам края, и два тома — переписка между центральными и местными органами НКВД. Списки являются полными и систематизированными по территориальному принципу, содержат стандартные биографические данные и компрометирующий материал по каждому выселенному, информацию о составе их семей, что позволяет не только сделать статистико-демографический анализ, но и выявить типичные и индивидуальные поведенческие характеристики жертв депортации, которые расценивались властью как опасные. Делопроизводственная переписка отражает логику принятия и реализацию директив, обобщающие итоги выселения, содержит разделы «о политических настроениях». В других архивных фондах какая-либо информация о данной кампании не выявлена.

— Как специфический тип источников необходимо выделить архивно-следственные дела лиц, репрессированных в период сталинского режима. Документы, относившиеся к ведению УФСБ по Приморскому краю и Сахалинской области, в 1990-е гг. были переданы из архива ФСБ в специально сформированные фонды Приморского краевого и Сахалинского областного государственных архивов. Автор диссертации получила доступ к некоторым из них, в том числе к делам «обычных» граждан и делам сотрудников НКВД, которые перед арестом сами являлись исполнителями государственного террора. Несмотря на то что многие материалы в период их составления были сфальсифицированы, они вполне поддаются внутренней научной критике и позволяют извлечь ценную информацию о ходе проведения конкретных репрессивных операций и судьбах пострадавших, что оказалось невозможным сделать, опираясь на иные источники (например, о массовых арестах и депортации китайцев).

— Документы, содержащие информацию о применении на Дальнем Востоке внесудебных репрессий в виде ссылки и высылки. Их выявление было весьма затруднительным и в итоге оказалось недостаточным для всестороннего раскрытия аспекта. Если во время проведения большинства массовых депортаций составлялась региональная и сводная отчетная документация, доступная современному исследователю, то ссылки и высылки в основном носили персональный характер и в суммарном итоге не имели четко очерченных хронологических рамок, вследствие чего соответствующие архивные данные не сконцентрированы. Кроме того, основная информация о внесудебных репрессиях хранится в архивах госбезопасности, доступ к которым ограничен. Полных сведений ни по стране в целом, ни по отдельным регионам исследователям пока найти не

удалось, что заставляло нас пользоваться фрагментарными и косвенными сведениями и прибегать к гипотетическим суждениям.

III. Важное место в источниковой базе исследования занимают статистические источники разного типа.

- Общая статистика народонаселения - опубликованные и архивные материалы Всесоюзных (1923, 1926, 1937, 1939, 1959 гг.) и специальных переписей населения регионального уровня, а также дальневосточные статистические ежегодники, справочные книги и неопубликованные документы региональных структур статучета и ОВИРа. Они содержат ценные сведения о численности, гражданстве, демографическом и этническом составе населения Дальнего Востока, дают возможность составить динамические ряды по этим параметрам и соотнести их с аналогичными показателями по принудительным мигрантам. Следует отметить, что в межпереписные годы эта статистика далеко неполна.

Недостаточно данных об этнических группах в регионе, особенно корейцах и китайцах. Научным сообществом признано, что все официальные сведения о численности этих групп на Дальнем Востоке как в имперский период, так и в первой трети советского, являются заниженными. Более плотная статистика «восточников» характерна для 1920-х гг. — начала 1930-х гг. Тогда они попадали под статистическое обследование во время общих переписей населения (1923 и 1926 гг.) и в период специальных региональных переписей корейского населения Владивостокского округа (1929 г.) и населения Сахалина (1931 г.). Данные о них включались также в материалы КрайУНХУ. Однако с 1934 г. статистические сведения о национальных меньшинствах стали считаться секретными, и их сбор местными отделами народнохозяйственного учета категорически воспрещался. Вновь искомая информация появляется в засекреченной переписи 1937 г. но по ограниченному кругу параметров. Эта особенность источниковой ситуации стала причиной многих дискуссионных положений и лакун в историографии депортации корейцев и китайцев.

— Статистика, охватывавшая различные категории репрессированного населения. В секретной части переписей 1937 и 1939 гг. в масштабах всей страны, а также краев и областей содержится информация о «спецконтингентах», в которой совмещены сведения о поднадзорных группах и аппаратах силовых структур. Ценность «спецпереписей» заключается в том, что они позволяют определить степень «отягощённости» состава населения конкретных территорий пенитенциарным сектором, однако лишь в общих чертах.

Более детализированные материалы содержит статистика отделов спецпоселений общесоюзного и регионального уровня («специальная» статистика), которая «рассыпана» в общей документации подразделений ОСП, ГУЛАГа, НКВД (отчеты, справки, сводки, переписи). Распыленность этого вида информации потребовала длительной скрупулезной работы по ее сведению. Данное обстоятельство объясняет наличие в диссертации многочисленных статистических таблиц, составленных автором,

необходимых для анализа материала и аргументации выводов. Другая проблема связана с недостаточной точностью и полнотой этого вида источников. Учет принудительных мигрантов и параметров их жизнедеятельности имел множество «провалов», особенно ощутимых при изучении первых лет крестьянской ссылки, административных выселений семей «врагов народа» и др. Не отличались скрупулезностью местные структуры надзора, поставлявшие первичные сведения в Центр, а некоторые статьи отчетности (например, о побегах) могли намеренно искажаться. Определенную путаницу для исследователя вносит двойная система учета спецпоселенцев - общего числа лиц, поставленных на учет ОСП, и числа лиц, реально находившихся в спецпоселках (т.е. за исключением бежавших или находившихся в заключении). Вместе с тем по периодам, когда исследуемый сегмент пенитенциарной системы функционировал как отлаженный механизм, в документах учета отложились ценные для историков систематизированные сведения.

В общей совокупности специальная статистика является неоценимым источником для изучения принудительных миграций. Несмотря на неточности и лакуны, она дает возможность выявить общую динамику и тенденции происходивших процессов. Анализ этих данных позволил определить масштабы различных кампаний принудительного вселения на Дальний Восток, состав миграционных потоков, их демографические характеристики, параметры трудового использования, место спецпоселенцев в общей структуре населения региона, а в ряде случаев на основе статистической динамики уточнить и хронологию процессов, которая не выявлялась в иных источниках (например, о прибытии в регион калмыков и немцев «выселенных по решению правительства», о переводе репатриантов на спецпоселение в Дальстрое и т.д.).

IV. Материалы прессы. Специфика темы исследования обусловила слабую ее отраженность в средствах массовой информации советского периода, где обнародование фактов о большинстве кампаний принудительных переселений было под строжайшим запретом. Тем не менее, некоторые акции и косвенные материалы о них все же освещались в газетах краевого уровня. В 1920 — начале 1930-х гг. много внимания в региональной печати уделялось проблеме взаимоотношений с восточными иммигрантами, в том числе их занятости в производстве, специфическим видам преступности и методам противодействия ей. В целом публикации прессы того периода позволяют ощутить общую политическую и экономическую обстановку, на фоне которой разворачивались принудительные миграции.

V. В диссертации использованы источники личного происхождения. Живую картину страданий жертв депортаций рисует мемуарная литература. Однако относительно событий на Дальнем Востоке она немногочисленна. Значительный интерес представляет автобиографическая повесть

Р.Ф. Гаврилова7, находившегося в 1930-е гг. вместе с семьей на спецпоселении в Хабаровском крае. Ряд воспоминаний бывших спецпоселенцев в формате небольших статей опубликован в «Книгах Памяти» (см. ниже) как дополнение к основному материалу. Такого же рода информация нами полумена при личных контактах с людьми, которые либо сами были жертвами депортаций, либо являются их родственниками. Переписка и интервью с ними помогли раскрыть некоторые конкретные детали исследуемых событий, которые невозможно выявить в документальных материалах.

VI. Ценным подспорьем в работе явился значительный массив опубликованных документов, специализированный на проблематике принудительных миграций в СССР, куда частично вошли источники, охарактеризованные нами выше в группах I, II, III. С начала 1990-х гг. со снятием грифа секретности эти документы публиковались в журналах и отдельных сборниках, вводились в научные статьи (Ф.Н. Бугай, В.Н. Земсков, С.А. Красилышков, В.А. Ауман и др.)8. Тогда же усилиями Ю.А. Полякова, В.В. Жиромской, И.Н. Киселева и др. был сделан информационный прорыв в отношении спецпереписей 1937 и 1939 гг. В настоящее время опубликованы их общие итоги, наработана методика использования в научных исследованиях9.

В 2000-е гг. на базе фондов центральных архивов страны ведущие специалисты историки и архивисты издали несколько солидных многотомных сборников документов по истории политических репрессий, исправительно-трудовых лагерей и принудительных миграций, в том числе специальный том о сталинских депортациях (издательство Международного Фонда «Демократия»), а также 7-томное собрание документов «История

сталинского Гулага» (издательство РОССПЭН), в котором один из томов

ю

посвящен спецпоселенцам .

7 Гаврилов Р.Ф. Временем реабилитированные: Историческая эпопея в 4 кн. Кн.1. В тисках. Владивосток: Русский остров, 1999.

8 Земсков В.Н. Спецпоселенцы (по документам НКВД-МВД СССР) // Социол. исследования. 1990. № 11. С. 3 - 17; Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1930 - весна 1931 г. / сост. С.А. Красильников и др. Новосибирск: Наука, Сиб. издат. фирма, 1992; «Мобилизовать немцев в рабочие колонны... И. Сталин»: сб. документов (1940-е годы) / сост. Н.Ф. Бугай. 2-е изд. М.: Готика, 2000; История российских немцев в документах. Т.1 (1763-1992 гг.) / сост. В.А. Ауман, А.Г.Чеботарева. М.: МИГУП, 1993; Сборник законодательных и нормативных актов о репрессиях и реабилитации жертв политических репрессий. М.: Республика: Верховный Совет Рос. Федерации, 1993; и др.

Жиромская В.Б., Киселев И.Н., Поляков Ю.А. Полвека под грифом «Секретно»: Всесоюзная перепись населения 1937 г. М., 1991; Всесоюзная перепись населения 1939 г.: Основные итоги / сост. Ю.А. Поляков, В.Б. Жиромская, A.A. Исупов, И.Н. Киселев. М., 1992; Земсков В.Н. Об учете спецконтингента НКВД во Всесоюзных переписях населения 1937 и 1939 гг. // Социол. исследования. 1991. № 2. С. 74 - 75; Всесоюзная перепись населения 1937 г.: Общие итоги: сб. документов и материалов. М.: РОССПЭН, 2007, и др.

10 Лубянка. Сталин и ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД. Архив Сталина: Документы высших органов партийной и государственной власти. Январь 1922 - декабрь 1936. М.: МФД, 2003; История сталинского Гулага. Конец 1920-х - первая половина 1950-х годов: Собр.

Особый вид публикаций составляет «Книга Памяти жертв политических репрессий». Кроме своей основной мемориальной функции она является источником систематизированной информации о времени, месте и характере наказания, примененного государством к конкретным лицам, пострадавшим в годы сталинских репрессий. Несмотря на то что авторам-составителям не удалось собрать полных сведений о жертвах государственного террора в рамках обозначенных территорий, массовость приведенных сведений позволяет делать ориентировочные статистические построения и выявлять общие тенденции, а также анализировать конкретные индивидуальные случаи. Такие издания выпущены в Хабаровском крае, Амурской, Сахалинской и Магаданской областях, некоторые из томов посвящены спецпоселенцам и депортированным11. В Приморском крае работа по подготовке «Книги Памяти» велась силами краевого отделения общества «Мемориал» с 1990-х гг. Тогда же началась публикация списка расстрелянных в газете «Утро России» (Владивосток). К сожалению, выпуском отдельного издания работа так и не завершилась. Но предварительная рукопись Мартиролога была любезно предоставлена нам для ознакомления бывшим председателем Приморского общества «Мемориал» И.П. Поповой.

В целом приведенная характеристика источниковой базы свидетельствует о ее широте, типологическом, ведомственном и уровневом разнообразии, что позволяет говорить о ее достаточной репрезентативности для исследования темы представленной диссертации. Вместе с тем обеспеченность источниками нельзя признать исчерпывающей, их накопление было затруднено фондовой распыленностью и фрагментарностью большого корпуса документов, наличием существенных пробелов в хронологии и номенклатуре дел, а также сохраняющейся частичной труднодоступностью для исследователей в связи со статусом секретности или во исполнение закона о сохранении личной тайны. Вследствие этого по ряду аспектов проблемы предложены гипотетические суждения, а некоторые аспекты остались за рамками исследования.

Научная новизна работы определяется следующим.

- Впервые в историографии проведено специальное комплексное исследование, посвященное сталинским принудительным миграциям на

документов в 7 т. Т.5. Спецпереселенцы в СССР. М.: РОССПЭН, 2004; Сталинские депортации. 1928-1953. М.: МФД: Материк, 2005; Политбюро и крестьянство: высылка, спецпоселение. 1930-1940. В 2 кн. Кн.1. М.: РОССПЭН, 2005;.и др.

11 Книга Памяти жертв политических репрессий в Амурской области. Т.6. Спецпоселение. 1920-50-е годы. Благовещенск: Приамурье, 2008; Пашков A.M., Подпечников B.JI. Книга Памяти жертв политических репрессий в Сахалинской области (Книга Памяти, т.З). Южно-Сахалинск, 1996; «Хотелось бы всех поименно назвать...»: Книга-мартиролог. А-К. Кн.1. Хабаровск, 1997; За нами придут корабли: Список реабилитированных лиц, смертные приговоры в отношении которых приведены в исполнение на территории Магаданской области. Магадан: Кн. изд-во, 1999; и др.

Дальнем Востоке как целостному явлению под углом зрения их репрессивной, мобилизационной и социоструктурирующей сущностей.

- На базе вновь выявленного архивно-документального материала подведены общие итоги т.н. «кулацкой ссылки» на Дальнем Востоке, уточнены масштабы и хронологические рамки ее формирования, показана дальнейшая динамика, в научный оборот впервые введены сведения о пребывании на Дальнем Востоке группы т.н. «кулаков особого назначения».

- В качестве специфических форм принудительных миграций, до сих пор не получивших освещения в научной литературе, автором выделены и проанализированы перевод заключенных в колонизационные поселки дальневосточных ИТЛ (БАМлага и Севвостлага) и выселение семей «врагов народа» из режимных территорий Дальнего Востока. Показана ошибочность имеющего место в историографии мнения, относящего колонизацию заключенных к спецпоселенчеству. На основе совокупного анализа косвенных данных, вызванного отсутствием полных источниковых материалов о выселении семей «врагов народа», предложена авторская гипотеза масштабов этой формы насильственных миграций.

Дана детальная и обобщающая характеристика кампаний принудительного выселения с территории Дальнего Востока, тесно увязанная с анализом политики создания режимных зон и превентивной социальной «зачистки» региона. Осуществлена подробная документальная реконструкция ряда ранее не изучавшихся кампаний (паспортизация, депортация китайцев и др.). Генезис этнических депортаций с Дальнего Востока в авторской концепции рассматривается в тесной взаимосвязи с исторически сложившимися проблемами иммиграции в Россию корейского и китайского населения.

- Представлен систематизированный анализ послевоенного этапа сталинских депортаций на Дальнем Востоке, в результате чего достигнута полнота научного охвата предмета исследования. Выявлен максимальный уровень расширения системы спецпоселений в регионе. Новая архивная база, привлеченная автором, позволила дать подробную характеристику всех категорий принудительных мигрантов этого периода.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. В реализации массовых принудительных миграций Дальний Восток СССР имел специфическое положение, определявшееся наличием ярко выраженных противоположных векторов депортационных кампаний — как вселений, так и выселений. Эта противоречивость исходила из неоднозначности общего значения, которое придавала Дальнему Востоку власть на разных этапах советской истории. Выступая в роли форпоста страны на востоке, вызывавшей проведение соответствующей погранично-оборонительной политики, регион одновременно представлял собой источник слабоосвоенных природных ресурсов, востребованных на этапе форсированной индустриализации и повлекшей организацию его ускоренного заселения. Общую окраску решению этих разнонаправленных

задач придавали репрессивные методы, стоявшие в ряду основных в арсенале утвердившейся в 1930-е гг. сталинской диктатуры.

2. Политика принудительных миграций на Дальнем Востоке прошла ряд этапов. В 1920-е гг. при отсутствии массового применения этой формы репрессий шла апробация ее внесудебной практики и формирование некоторых черт, характерных для депортаций последующих этапов.

3. В 1930-е гг. регион был отнесен к районам «спецколонизации», что предопределило организацию здесь сети спецпоселений, куда ссылались репрессированные крестьяне из западных регионов страны и дальневосточных сел. Однако принудительные выселения этого десятилетия многократно преобладали над вселениями, что свидетельствовало о понимаемой властью приоритетности социальной «чистки» Дальнего Востока, обусловленной обострением геополитического фактора. Изгнание жителей проводилось по критериям политической, социальной и этнической «неблагонадежности». Попутно силовым методом были «ликвидированы» застарелые проблемы, связанные с иммиграцией корейцев и китайцев в Россию. «Чистки» наносили серьезный урон демографическому и трудовому потенциалу Дальнего Востока и отражали противоречивость миграционной политики, в которой сталкивались экономические, стратегические, политические и репрессивные мотивы.

4. Годы Великой Отечественной войны были периодом консервации принудительных миграций в регионе, за исключением кампании переселения из приграничья в глубинные районы Хабаровского края местного немецкого населения (3-4 тыс. чел.), завершившей социальную «чистку».

5. С окончанием Второй мировой войны и ликвидацией внешней угрозы насильственные выселения из региона почти прекратились, а масштаб вселений резко увеличился за счет новых категорий депортантов. В 1950-е гг. Дальний Восток вместе с рядом других регионов страны пережил период максимального подъема, а затем постепенного спада и ликвидации принудительных миграций как массового явления, что стало результатом общего кризиса репрессивной системы сталинского типа и либерализацией политического режима после смерти диктатора.

6. Проведенные на Дальнем Востоке массовые принудительные миграции по организационному признаку можно разделить на следующие типы: а) «классические депортации», имевшие характер «сквозных» кампаний или операций, проводившихся на контингентной основе в короткие сроки в жестком силовом режиме; б) «неклассические депортации», которые также были направлены на стигматизированные контингенты и в совокупности имели массовый характер, однако осуществлялись в индивидуальном порядке внесудебными инстанциями в рамках реализации режима запретных зон; в) перевод заключенных в колонизационные поселки; г) ссылка на поселение, ссылка и высылка в судебном или административном (квазисудебном) порядке; д) принудительное переселение на Колыму в условия строгой территориальной изоляции с мотивацией предотвращения

утечки государственной тайны («особый контингент» строителей-атомщиков).

7. Принудительные миграции влияли на изменение структуры советского общества, являясь каналом насильственного нисходящего социального перемещения. На Дальнем Востоке особенно ярко это проявилось в 1930-е гг. в отношении выселенной части населения. В то же время слой размещенных в регионе депортантов был небольшим. Гораздо более многочисленной здесь стала другая подневольная группа — заключенные ИТЛ. В целом социальная структура дальневосточного населения в сталинский период, особенно в 1930-е гг., оказалась существенно «отягощенной» пенитенциарными и дискриминированными группами, составлявшими ее нижнюю ступень.

Практическая значимость исследования заключается в приращении и углублении научного знания в области отечественной истории сталинского периода. Результаты представленной диссертационной работы включены в качестве самостоятельных разделов в две фундаментальные коллективные монографии по истории Дальнего Востока России. В дальнейшем результаты исследования могут быть использованы в такого же рода изданиях, общих работах по общероссийской и региональной истории советского периода, при разработке лекционных курсов в вузах и преподавании гуманитарных дисциплин в средней школе.

Апробация работы. Основные положения и выводы диссертации отражены в индивидуальной монографии и серии статей, из них девять опубликованы в ведущих рецензируемых научных отечественных изданиях, рекомендованных ВАК РФ, две — в зарубежных. Результаты исследования были представлены в виде докладов и обсуждались на Ученом совете и годичных сессиях ИИАЭ ДВО РАН, научных конференциях, проходивших в Москве, Саратове, Владивостоке, Хабаровске, Благовещенске, Южно-Сахалинске, Мельбурне.

Структура диссертации включает введение, шесть глав, заключение, список использованных источников и литературы, приложения.

II. ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность избранной темы, степень ее новизны, цель, задачи, объект и предмет исследования, территориальные и хронологические рамки, методологические основания, характеристика источников, основные положения, выносимые на защиту, практическая значимость и апробация результатов работы.

Глава 1 «Проблемы теории и историографии принудительных миграций в СССР» включает три раздела.

В разд. 1.1. «Историографический обзор проблемы» показано, что изучение принудительных миграций в мировой науке прошло два периода. Первый из них охватывает 1960-е - начало 1990-х гг. Почти до конца периода отечественные историки работали в условиях господства

официальной парадигмы, запретности самой темы, закрытости архивной базы. Небольшими исключениями в разрешенном сюжетном ряду были «кулацкая ссылка», рассматривавшаяся в рамках «классовой борьбы в деревне и перевоспитания кулачества» (H.A. Ивницкий, Н.Я. Гущин, И.Я. Трифонов и др.12), и некоторые аспекты упразднения и восстановления автономий карачаевцев, калмыков, чеченцев, ингушей и балкарцев, т.е. народов, получивших в период «хрущевской оттепели» реабилитацию, позволившую говорить о «нарушении ленинских принципов национального строительства и социалистической законности» (А.Х. Дзукаев, Х.И. Хутуев, M.JI. Кичинов и др.)13.

Лишь в конце 1980-х - начале 1990-х гг. в отечественной науке произошли изменения, связанные с курсом партии на «перестройку» и «гласность», что было вызвано «сползанием» советской системы в глубокий кризис. В 1989 г. появилось множество статей в газетах и журналах, в которых очевидцы событий, их родственники, журналисты впервые раскрывали многие факты трагической судьбы семей и целых народов, ставших жертвами принудительных миграций, что определяло высокий эмоционально-разоблачительный накал таких публикаций14. В это время изменились подходы к проблеме и со стороны профессиональных историков. Некоторые из них получили доступ в закрытые архивы и в своих статьях стремились ввести в научный оборот первые, пока еще небольшие порции ранее неизвестных материалов. Большей частью это касалось статистики жертв сталинской репрессивной политики и географии депортаций (Н.Ф. Бугай, А.Н. Кичихин, В.В. Цаплин, В.Н. Земсков и др.)15. Однако в целом доступность источников была ограниченной, а идеологические «путы», хотя и видоизменились, но продолжали действовать в виде

12 Ивницкий H.A. Классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса (19291932 гг.). М.: Наука, 1972; Гущин Н.Я. Классовая борьба и ликвидация кулачества как класса в сибирской деревне (1926-1933 гг.): курс лекций. Новосибирск, 1972; Трифонов И.Я. Ликвидация эксплуататорских классов в СССР. М.: Политиздат, 1975; и др.

13 См. обзор в работах: Бугай Н.Ф. К вопросу о депортации народов СССР // История СССР. 1989. № 6. С. 135, 143; Андросов A.A. Трагедия народов: коллаборационизм и этнические депортации в исторической литературе // Историография сталинизма: сб. ст. М.: РОССПЭН, 2007. С. 265.

14 Ким С. Исповедь сорен-сарам — советского человека // Дружба народов. 1989. № 4. С. 168 - 195; Ибрагимбейли X. Сказать правду о трагедии народов // Полит, образование. 1989. № 4. С. 58 — 63; Боков X. Эхо невозвратного прошлого // Москва. 1989. № 1. С. 160 — 167; ВормсбехерГ. Немцы в СССР//Знамя. 1988. № 11. С. 193-203; и др.

15 Цаплин В.В. Статистика жертв сталинизма в 30-е годы // Вопросы истории. 1989. № 4. С. 175 — 181 ; Земсков В.Н. Численность и состав спеппоселенцев по состоянию на 1 января 1953 г. // Аргументы и факты. 1989. № 39; Его же. К вопросу о репатриации советских граждан 1944 - 1951 гг. // История СССР. 1989. № 2. С. 3 - 19; Бугай Н.Ф. К вопросу о депортации народов СССР в 30-40-х годах // Вопросы истории. 1989. № 6. С. 135 - 143; Его же. Правда о депортации чеченского и ингушского народов // Вопросы истории. 1990. № 7. С. 32 - 44; Кичихин А.Н. Советские немцы: откуда, куда и почему? // Военно-исторический журнал. 1990. № 9. С. 26-28; и др.

концепции перестройки с ее направленностью на раскрытие «гуманистической природы и созидательной мощи социализма».

В тот же период история принудительных миграций в СССР как самостоятельная научная проблема была поставлена в зарубежной исторической литературе (Р. Конквест, А. Некрич, Й. Хоффман и др.16), что являлось несомненной заслугой этой плеяды ученых. Но и они находились во власти ограничительных факторов, так как, во-первых, их позиции формировались в рамках советологии эпохи «холодной войны» и в силу этого были политизированы, а во-вторых, их источниковая база была довольно скудна и состояла в основном из газетных и журнальных публикаций, официальных советских материалов, воспоминаний эмигрантов, беженцев и перемещенных лиц.

Второй период историографии проблемы относится к 1990-2000-м гг. Переход к нему обусловлен радикальными политическими изменениями в нашей стране и международных отношениях. Важным следствием этих событий для исторической науки были снятие идеологических запретов и открытие бывших секретных фондов российских архивов, что позволило начать по-настоящему серьезное изучение принудительных миграций в СССР. За прошедшие два десятилетия в этом направлении произошел историографический прорыв, накоплено значительное количество изданий, включающих публикации документов, статьи и фундаментальные монографии, кандидатские и докторские диссертации.

Большинство авторов занимаются историей одного вида насильственных переселений, охватывавших определенную этническую или социальную группу. Обобщающих публикаций сравнительно немного, среди них — монографии П.М. Поляна и В.Н. Земскова17, которые показали общую картину принудительных миграций в СССР на протяжении 1920-1950-х гг., их периодизацию, географию, правовую базу, потоки, социальный и этнический состав, развитие системы спецпоселений.

История системы спецпоселений представлена блоком исследований, отражающих различные аспекты ее создания и функционирования (И.В. Бердинских, В.В. Сарнова, JI.H. Лобченко и др.18). Одной из активно изучаемых аспектов является «крестьянская ссылка», получившая освещение

16 Историографические обзоры по данному аспекту см.: Бруль В.И. Депортированные народы в Сибири (1935-1965 гг.): Сравнительный анализ // Репрессии против советских немцев: Наказанный народ. М.: Звенья, 1999. С. 95 - 117; Земсков В.Н. Спецпоселенцы в СССР, 1930-1960. М.: Наука, 2005. С. 3 - 12; Полян П.М. Депортации и этничность // Сталинские депортации... С. 14 - 19; и др.

17 Полян П.М. Не по своей воле... История и география принудительных миграций в СССР. М.: ОГИ - Мемориал, 2001; Земсков В.Н. Спецпоселенцы в СССР...

18 Сарнова В.В. Принудительные миграции населения СССР в Западную Сибирь в период Второй мировой войны: автореф. дис. ... канд. ист. наук. Новосибирск, 2005; Лобченко Л.Н. Вклад спецпоселенцев в развитие экономики и социально-культурной сферы Северного края. 1929-1946 гг.: автореф. дисс. канд. ист. наук. М., 2006; Бердинских И.В. Особенности формирования инфраструктуры системы спецпоселений в СССР в 1930-1940-е гг.: автореф. дисс. ... канд. ист. наук. Киров, 2007; и др.

на базе общегосударственных (H.A. Ивницкий) и региональных материалов — Сибири (С.А. Красильников, Н.Я. Гущин, В.П. Данилов,), Урала (И.Е. Плотников, Т.И. Славко), европейского Севера (В.Я. Шашков, А.П. Воробей) и др., что позволило существенно расширить эмпирическую базу проблемы и углубить ее понимание с учетом территориальной специфики основных регионов-реципиентов ссыльных крестьян19. Среди работ этого круга заметно выделяются исследования С.А. Красильникова, в которых автор решает задачи общего концептуального развития проблематики, далеко выходящие за пределы регионального масштаба, в том числе исследует иерархию и эволюцию статусов различных категорий спецпереселенцев20. Зарубежные историки уделяют больше внимания общим аспектам сталинской аграрной политики, взаимоотношениям крестьянства с властью и массовым политическим репрессиям в СССР в целом (А. Грациози, Ш. Фицпатрик, Дж. Гетти, Ш. Мерль и др.21). Непосредственно истории «кулацкой ссылки», в основном на европейском Севере, посвящена монография JL Виолы22.

Другой активно изучаемый аспект — этнические депортации. Одним из признанных российских авторитетов в этой области является Н.Ф. Бугай. Ученым введен в научный оборот и изучен обширный корпус архивных документов по широкому кругу аспектов, показаны особенности депортаций немцев, корейцев, народов Кавказа, иранцев, калмыков и др., а также проблемы их реабилитации23. В англоязычной литературе выделяются труды Т. Мартина, рассматривающие этнические депортации в контексте общей

19 Ивницкий H.A. Судьба раскулаченных в СССР. М.: Собрание, 2004; Гущин Н.Я. «Раскулачивание» в Сибири (1928-1934 гг.): Методы, этапы, социально-экономические и демографические последствия. Новосибирск, 1996; Данилов В.П. Необычный эпизод о взаимоотношениях ОГПУ и Политбюро (1931 г.) // Вопросы истории. 2003. № 10. С. 112 — 128; Славко Т.И. Кулацкая ссылка на Урале. 1930-1936. М., 1995; Шашков В.Я. К вопросу о выселении раскулаченных семей в Северный край. 1930-1933 гг. // Отеч. история. 1996. № 1. С. 98 - 107; Воробей А.П. Спецпереселенцы в Северном крае: 1930-1931 годы // Проблемы культуры, языка, воспитания. Архангельск, 2000. Вып. 4. С. 168 - 175.

20 Красильников С.А. Серп и Молох: Крестьянская ссылка в Западной Сибири в 1930-е годы. М.: РОССПЭН, 2003; Его же. Гл. 3. Ссыльные крестьяне // Маргиналы в советском социуме. 1930-е - середина 1950-х гг. Новосибирск, 2010. С. 156 - 222; и др.

21 Stalinist terror: New perspectives / ed. by J. Getty and R. Manning. New York: Cambridge University Press, 1993; Мерль Ш. Голод 1932-1933 годов - геноцид украинцев для осуществления политики русификации? // Отеч. история. 1995. № 1. С. 49 - 61; Фицпатрик Ш. Сталинские крестьяне: Социальная история Советской России в 30-е годы: деревня. М.: РОССПЭН, 2001; Грациози А. Великая крестьянская война в СССР. Большевики и крестьяне. 1917-1933. М., 2008; Виола Л. Крестьянский бунт в эпоху Сталина: Коллективизация и культура крестьянского сопротивления. М., 2009; и др.

22 Viola L. The unknown Gulag: The lost world of Stalin's special settlements. N.Y.: Oxford University Press, 2007.

23 Бугай Н.Ф. 20—40-е годы: депортация населения с территории Европейской России И Отеч. история. 1992. №4. С. 37 - 49; Его же. Проблемы реабилитации этнических общностей Северного Кавказа: 1950-1990-е годы//Российская история. 2011. Ks 3. С. 141 - 155; Бугай Н.Ф., Гонов A.M. Кавказ: народы в эшелонах. М.: ИНСАН, 1998; и др.

эволюции советской национальной политики24, и П. Холквиста — одного из немногих авторов, кто обратился к сравнительному анализу политики принудительных миграций царской и большевистской России и показал их преемственность25.

Современную историографию депортаций «наказных народов» отличает внутренняя специализация по этническому признаку. Сформировались направления исследований по каждой пострадавшей этнической группе. Во всех работах отражен репрессивный характер депортаций, трагичность человеческих судеб. Авторы исследуют этапы депортаций, адаптационные процессы в местах расселения, проблемы правовой и этносоциальной реабилитации. Выселенцам из Западной Украины, Белоруссии, Прибалтики посвящены работы С.Г. Филиппова, Х.П. Стродса, В. Дённигхауса, с Северного Кавказа - труды A.M. Гонова, В.П. Сидоренко, Э. Эркенова, A.C. Хунагова, А.Б. Кузнецовой, Х.-М.А. Сабанчиева, калмыкам - В.Б. и К.В. Убушаевых, Э.-Б. Гучиновой26, немцам -A.A. Германа, A.A. Шадта, В.И. Бруль27, и др.

На фоне широкомасштабного исследования вышеназванных аспектов остается еще ряд тем, разработка которых хотя и ведется, но не столь активно. Не стала предметом специального освещения история первых шагов советского государства по применению принудительных миграций как репрессивной меры, хотя в ряде публикаций и рассмотрены ее отдельные аспекты (A.M. Плеханов, О.Б. Мозохин, С.А. Красильников, Н.Ф. Бугай, П.М. Полян28). Административные выселения, связанные с паспортными

24 Martin Т. An affirmative action empire: ethnicity and the Soviet state, 1923-1938: dis. ... ph.d. Chicago University, 1996; Его же. The origin of Soviet ethnic cleansing // The journal of modern history/The University of Chicago. 1998. Vol. 70. December. P. 813-861.

25 См. в историографическом обзоре: Полян П.М. Не по своей воле... С. 17, 27.

26 Стродс Х.П. Депортация населения Прибалтийских стран // Вопросы истории. 1999. № 9. С. 130 — 136; Гонов A.M. Проблемы депортации и реабилитации репрессированных народов Северного Кавказа: 20-90-е годы XX века: автореф. дисс. ... докт. ист. наук. Ростов-н-Д., 1998; Дённингхаус В. В тени «Большого Брата»: Западные национальные меньшинства в СССР (1917-1938 гг.). М.: РОССПЭН, Фонд «Президентский центр Б.Н.Ельцина», 2011. С. 502 - 543; Убушаев В.Б. Калмыки: Выселение, возвращение, возрождение. 1943 - 1959 гг. Элиста: Изд-во Калм. ун-та, 2007; Убушаев К.В. Депортация и правовая реабилитация калмыцкого народа: историко-правовые аспекты (1943—1991 гг.): автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Ставрополь, 2003; Сабанчиев Х.-М.А. Депортация, жизнь в ссылке и реабилитация балкарского народа (1940-е - начало XXI в.): автореф. дисс. ... докт. ист. наук. Ростов-на Дону, 2007; и др.

27 Чернова Т.Н. Российские немцы: Отечественная библиография 1991-2000 гг.: Указ. новейшей лит. по истории и культуре немцев России. М., 2001; Герман A.A. Немецкая автономия на Волге. 1918-1941. М.: МСНК-пресс, 2007; Шадт A.A. Спецпоселение российских немцев в Сибири (1941-1944): автореф. дисс. ... канд. ист. наук. Новосибирск, 2000; и др.

28 Плеханов A.M. ВЧК-ОГПУ: Отечественные органы государственной безопасности в период новой экономической политики. 1921-1928. М.: Кучково поле, 2006. С. 92 - 176; Мозохин О.Б. Право на репрессии: Внесудебные полномочия органов государственной безопасности (1918-1953). М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. С. 23 - 110;

ограничениями нашли в историографии в основном косвенное отражение -через призму контрольно-учетной и ограничительно-репрессивной функции советской паспортной системы (Ш. Фицпатрик, В.П. Попов, Н. Муан, Г. Кесслер, Д. Ширер и др.29). Историки приступили к комплексному анализу процесса репатриации советских граждан в конце и после Второй мировой войны, в рамках нашей темы является важным выделение среди них групп, зачисленных в рабочие батальоны НКО или переданных в распоряжение НКВД как «спецконтингент». Однако число таких трудов невелико (В.Н. Земсков, A.A. Шевяков, М.П. Полян, В.А. Ионцев30), особенно нуждаются в разработке вопросы размещения и трудоиспользования репатриантов в регионах. На периферии исследований остается кампания выселения из колхозов лиц, не выработавших нормы трудодней, по Указам ПВС от 21 февраля и 2 июня 1948 г. («указников»). Если в общесоюзном плане она получила определенное освещение (В.П. Попов, В.Ф. Зима, Ж. Левеск), то на уровне регионов (за редким исключением) практически не исследовалась31.

Красильников С.А. На изломах социальной структуры: Маргиналы в послереволюционном российском обществе (1917 — конец 1930-х годов). Новосибирск, 1998; Бугай Н.Ф. Реабилитация репрессированных граждан России (XX - начало XXI века): Книга-мониторинг. М.: ЗАО МСНК-пресс, 2006. С. 57 - 63; Полян П.М. Не по своей воле... С. 53 - 55; Высылка вместо расстрела: Депортация интеллигенции в документах ВЧК-ГПУ. 1921-1923. М.: Русский путь, 2005.

29 Fitzpatric S. The great departure. Rural - urban migration in the Soviet Union, 1929-1933 // Social dimensions of Soviet industrialization. Bloomington, 1993. P. 15 - 40; Попов В.П. Паспортная система в СССР (1932-1976 гг.) // Социол. исследования. 1995. № 8. С. 3 - 14; Moine N. Passeportisation, statistique des migrations et contrôle de l'identité sociale // Cahiers du monde russe. 1997. Vol. 38. № 4. P. 587 - 600; Kessler G. The passport system and state control over population flows in the Soviet Union, 1932-1940 // Cahiers du monde russe. 2001. Vol. 42. № 2-4. P. 477 - 504; Shearer D. Elements near and alien: passportization, policing, and identity in the Stalinist State, 1932-1952 // The journal of modem history. 2004. Vol. 76(4). P. 835-881.

30 Земсков В.Н. К вопросу о репатриации советских граждан. 1944-1951 годы // История СССР. 1990. № 4. С. 26 - 39; Шевяков A.A. «Тайны» послевоенной репатриации // Социол. исследования. 1993. № 8. С. 10 - 11; Эмиграция и репатриация в России / В.А. Ионцев, Н.М. Лебедев. М.В. Назаров, A.B. Окороков. М.: Попечительство о нуждах российских репатриантов, 2001 ; Население России в XX веке: Исторические очерки. В 3 т. Т.2. 1940— 1959. М.: РОССПЭН, 2001. С. 145 - 165; Полян М.П. Жертвы двух диктатур: Жизнь, труд, унижения и смерть советских военнопленных и остарбайтеров на чужбине и на родине. М., 2002.

31 Неизвестная инициатива Хрущева (о подготовке указа 1948 г. о выселении крестьян) / вступ. ст., подготовка текста к публ. В.П. Попова // Отеч. архивы. 1993. № 2. С. 31 — 38; Зима В.Ф. «Второе раскулачивание»: (Аграрная политика конца 40-х - начала 50-х годов) // Отеч. история. 1994. №3. С. 109 - 125; Минц М.М. Реферат кн.: Levesque J. Exile and discipline: The June 1948 campaign against collective farm shirkers. Pittsburgh: Carl Beck Papers, 2006. // Социальные и гуманитарные науки. Отеч. и зарубеж. лит. Серия 5. РЖ. История, М., 2008. № 3. С. 101 - 104; Хисамутдинова P.P. Антикрестьянская сущность Указа Президиума Верховного Совета СССР от 2 июня 1948 г. и его осуществление на Урале // Веста. Оренбург, гос. ун-та. Оренбург, 2002. № 8. С. 56 - 62.

Несмотря на длинный список работ, комплексное изучение принудительных миграций за весь советский период в рамках конкретных территорий остается редким явлением. Это в полной мере относится и к Дальнему Востоку России. Внимание историков привлекли лишь отдельные кампании проведенных здесь насильственных переселений, главным образом - это «кулацкая ссылка» (Л.И. Проскурина, Е.А. Лыкова, Е.М. Ермизина32) и депортация корейцев (Ф.Н. Бугай, А.Т. Кузин, Г.А. Ткачева, Б.Д. Пак,

A.A. Торопов, М. Гелб, X. Вада33). Другие формы насильственных миграций в регионе не получили никакого или почти никакого освещения. К таким сюжетам относятся административные «чистки», связанные с паспортизацией, реализацией режима запретных зон, депортация китайцев, депортации периода Второй мировой войны. Вне поля зрения исследователей оказался период второй половины 1940-х — 1950-х гг., если не считать публикацию немногочисленных материалов «точечного» характера (И.Д. Бацаев, А.Г. Козлов, С.М. Мельников, А.И. Широков - по Колыме,

B.В. Щеглов, A.M. Пашков — по Сахалину34). По ряду позиций неполнота и фрагментарность приведенных авторами материалов определили дискуссионный или явно ошибочный характер утверждений. Это касается масштабов, сроков и динамики крестьянской ссылки в регионе, вопросов о колонпоселках при ИТЛ, переселении на Дальний Восток немцев в 1930-е гг. и др. Целый «букет» ошибочных суждений и домыслов сложился вокруг депортации китайцев в 1938 г.

32 Лыкова Е.А., Проскурина Л.И. Деревня российского Дальнего Востока в 20-30-е годы XX века: Коллективизация и ее последствия. Владивосток: Дальнаука, 2004; Ермизина Е.М. Раскулачивание в амурской деревне (1930-1934 гг.): учеб.-метод. материалы. Благовещенск, 1999; Ткачева Г.А. Принудительный труд в экономике Дальнего Востока России в 20-40-е годы // Краевед, бюллетень. Южно-Сахалинск. 1996. № 1. С. 97 - 157.

33 Бугай Н.Ф., Вада X. Из истории депортации «русских корейцев» // Дружба народов. 1992. № 7. С. 218 - 224; Бугай Н.Ф. Выселение советских корейцев с Дальнего Востока // Вопросы истории. 1994. № 5. С. 141 - 148; Кузин А.Т. Дальневосточные корейцы: Жизнь и трагедия судьбы: документ.-ист. очерк. Южно-Сахалинск, 1993. С. 114 — 166; Торопов A.A. К вопросу о депортации корейского населения // Политические репрессии на Дальнем Востоке СССР в 1920-1950-е годы: материалы 1-й Дальневост. науч.-практ. конф. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 1997. С. 245 - 256; Gelb M. An early ethnic deportation: The Far-Eastern Koreans // The Russian review. 1995. Vol.54. №. 7. P. 389 - 412; Merrit St. The Great Purges in the Soviet Far East. 1937-1938: dis. ...d.ph. University of California, Riverside, 2000. P. 396-441; и др.

34 Бацаев И.Д. Особенности промышленного освоения Северо-Востока России в период массовых политических репрессий (1932-1953): Дальстрой. Магадан: СВКНИИ ДВО РАН, 2002. С. 123, 132; Козлов А.Г. Лагерная система Дальстроя в период послевоенной реорганизации и последующего распада (1945-1957) // Материалы по истории Севера Дальнего Востока. Магадан: СВКНИИ ДВО РАН, 2004. С. 154; Мельников С.М. Особый контингент в системе Дальстроя // Колыма. Магадан, 1993. №3. С. 37 - 39; Пашков A.M. Немцы-спецпереселенцы на Сахалине: политические, исторические и источниковедческие аспекты // Вестн. Сахалинского музея: Ежегодник. №10. Южно-Сахалинск, 2003. С. 253 -256; Щеглов В.В. Спецпоселенцы в Сахалинской области // Материалы 33-й науч.-метод. конф. Южно-Сахалинск: Изд-во СахГУ, 1999. 4.2. С. 39-41; и др.

Вместе с тем имеется обширная историографии по общим вопросам развития Дальнего Востока в рассмотренный период (A.B. Ващук, Л.И. Галлямова, Н.И. Дубинина, Г.А. Ткачева, А.И. Широков35 и др.), которая помогает лучше понять тот исторический фон, на котором разворачивались принудительные миграции, определить основные факторы влияния на них.

Приведенный историографический обзор показывает, насколько сложна и многогранна тема массовых принудительных миграций в СССР. В современный период историками проделан поистине огромный путь по накоплению эмпирической базы, аналитическому осмыслению различных аспектов этой проблемы, разработке новых концепций. Несмотря на несомненные достижения в данной области истории, в ней продолжает существовать немало пробелов и нерешенных вопросов. Среди слабо изученных остается дальневосточный срез проблемы, для которого характерен «рваный» характер исследовательского поля, наличие множества не освещенных аспектов, спорных, а иногда и ошибочных суждений. Все это позволило нам сформулировать и исследовать тему предлагаемой диссертационной работы.

В разд. 1.2. «Понятийный аппарат в историографическом, информационно-политическом и методологическом контекстах» дается определение термина «принудительные миграции» (синонимичного термину «депортации» в широком смысле), понимаемое автором как мера репрессивного воздействия со стороны государства, выражавшаяся в насильственном территориальном перемещении определенных групп населения или отдельных лиц, включая советских и иностранных граждан. Автор обосновывает правомерность употребления терминов «политика принудительных миграций» и «депортационная политика», поскольку, несмотря на неиспользование их в свое время в бюрократическом языке, и независимо от логики и степени продуманности, депортационные кампании представляли осознанное направление государственной политики, решавшей репрессивные, мобилизационные и социо-дифференцирующие задачи.

Автор опирается на классификацию советских принудительных миграций, разработанную П.М. Поляном36. Вместе с тем в работе акцентируется внимание на тех типологических признаках феномена,

35 Ващук A.C. Социальная политика в СССР и ее реализация на Дальнем Востоке (середина 40-80-х годов XX в.). Владивосток: Дальнаука, 1998; Мир после войны: Дальневосточное общество в 1945 - 1950-е гг. / под общ. ред. В.Л. Ларина; отв. ред. A.C. Ващук. Владивосток: Дальнаука, 2009; Широков А.И. Государственная политика на Северо-Востоке России в 1920-1950-х гг.: Опыт и уроки истории. Томск: Изд-во Том. унта, 2009; Ткачева Г.А. Дальневосточное общество в годы Великой Отечественной войны (1941-1945). Владивосток: ДВО РАН, 2010; Дубинина Н.И. Дальний Восток Яна Гамарника: документ.-ист. повествование. Хабаровск: КГУП «Хабар, краев, типография», 2011; и др. Более подробный историографический обзор по этой проблематике см.: Галлямова Л.И. Российский Дальний Восток в контексте новейшей отечественной историографии: картина последних лет // Россия и АТР. Владивосток, 2006. № 2. С. 103 -133; и др.

36 Полян П.М. Не по своей воле... С. 47.

которые были наиболее характерны для дальневосточного региона. Прежде всего, это вектор миграций, на основании чего выделены насильственные вселения и выселения, а также внутрирегиональные переселения.

Другой критерий - характер переселений по организационному признаку. Наиболее активно в СССР использовались массовые депортации, понимаемые в узком смысле, для удобства сравнения условно их можно обозначить как «классические депортации». Их характерные черты — внесудебный характер и списочность (т.е. направленность не на конкретного индивида, а на определенную группу, отвечавшую заданным сверху критериям), а также проведение в виде «сквозных» кампаний или операций37.

Наряду с ними автором представленной работы выделены и другие виды насильственных миграций, которые не имели столь же ярко очерченных форм депортационных операций и осуществлялись в индивидуальном порядке, хотя в совокупности имели массовый характер (условно их можно обозначить как «неклассические депортации»), К ним относятся выселения, связанные с паспортными ограничениями, а также судебная и внесудебная высылка и ссылка. При проведении некоторых административных выселений власти ограничивались объявлением конкретным лицам о запрете проживания в данной местности (ставился штамп в паспорте) и возлагали организацию выезда на самих выселяемых. В ряде других случаев организация выселения была похожа на «классические» депортации. Однако как та, так и другая группы в местах нового проживания не концентрировались в специальных пунктах и не ставились под надзор пенитенциарных органов (кроме ссыльнопоселенцев, ссыльных и высланных). Некоторым через 3—4 года разрешили вернуться.

В работе также даны пояснения официальной терминологии того времени, зачастую имевшей вид эвфемизмов, целью которых было скрыть репрессивную суть принудительных миграций от широкого круга населения («спецконтингент», «кулаки особого назначения», «особый контигент» и др.). Автор считает возможным использовать в современных исследованиях термины «спецпереселенцы», «трудпоселенцы» и «спецпоселенцы» как синонимы, если не требуется акцентировать внимание на структурно-организационных изменениях системы спецпоселений.

В разделе 1.3. «Теоретико-методологические основания исследования» обосновывается выбор теории модернизации в качестве опорной макротеории, согласно которой Россия относится к числу обществ «догоняющей» модернизации. Ее исторической задачей в течение последних трех веков было преодоление отставания от развитых стран, прохождение ускоренного пути развития. Обратной стороной этого процесса в условиях «сжатости» во времени становились доминирование государства (вплоть до установления диктатуры), большое социальное напряжение, общественные противоречия и конфликты, асинхронность развития составных частей общественно-государственной системы, оплата высокой ценой жертв и

37 Там же. С. 11 - 12; Его же. Депортации и этиичиость // Сталинские депортации... С. 5.

страданий людей. Российские власти сосредотачивались на отдельных аспектах модернизационной задачи. Главная роль отводилась военной и экономической сферам. Высокие темпы экономического роста достигались за счет принудительной мобилизации финансово-материальных и человеческих ресурсов, жестким военно-бюрократическим контролем. При этом в политико-социальной сфере консервировались архаичные отношения, неразвитость институтов влияния масс на принятие государственных решений. В системе взаимоотношений с властью человек как личность, его гражданские права и сама жизнь особой ценности не представляли38.

Приведенные позиции современной теории модернизации успешно выступают в роли методологической опоры при исследовании сталинской эпохи, позволяя «вписать» её в контекст отечественной и общемировой истории как этап советской модернизации, объяснить многослойность и противоречивость развития страны этого времени, когда в одних сферах происходил грандиозный рывок вперед, а в других - не менее внушительное утверждение архаичности. Для понимания такого характера исторической динамики теория модернизации выдвигает важную методологическую задачу — выяснить, в каких сферах общества находились тормозящие элементы. Несомненно, к ним относятся и массовые принудительные миграции, на изучение которых направлено наше исследование.

Вместе с тем мы исходим из того, что всякая метатеория не может быть универсальной, неся в себе определенную схематичность и эвристические ограничения. В конкретно-исторических исследованиях не обойтись без опоры на теории среднего уровня и частные концептуально-теоретические разработки. В нашем случае в центре внимания находятся теории, объясняющие сталинизм. Автором показана их эволюция в исторической науке второй половины XX — начале XXI в., раскрыты достоинства и слабости теорий «тоталитаризма», «ревизионизма», постмодернистских концепций. Мы разделяем позицию большинства современных исследователей39 в том, что вместо характерного для вышеназванных теорий противопоставления политической, социальной и культурно-антропологической составляющих сталинизма требуется их совокупный анализ. Этот методологический подход в равной степени применим и к изучению отдельных практик сталинского режима, в частности принудительных миграций.

38 Опыт российских модернизаций. XVIII-XX вв. М.: Наука, 2000; Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало XX в.). В 2 т. Т.2. СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 2000. С. 295, 335; Каспэ С.И. Империя и модернизация: Общая модель и российская специфика. М.: РОССПЭН, 2001; Гавров С.Н. Модернизация во имя империи: Социокультурные аспекты модернизационных процессов в России. М.: Едиториал УРСС, 2004; May В.А. Соч. в 6 т. Т.1. Государство и экономика: опыт экономической политики. М.: Изд-во «Дело» АНХ, 2010. С. 31 - 32,42,44,45; и др.

39 Верт Н. Террор и беспорядок: Сталинизм как система. М.: РОССПЭН, Фонд Первого Президента России Б.Н. Ельцина, 2010. С. 9; Соломон П. Советская юстиция при Сталине. М.: РОССПЭН, Фонд Первого Президента России Б.Н. Ельцина, 2008. С. 445 - 446; и др.

Для более глубокого понимания этих процессов автор привлекает также разработанные в исторической науке подходы к вопросу об основных факторах генезиса и функционирования сталинизма. Кроме модернизационного (см. выше) большое значение в современных теориях придается доктриналыю-конструктивистскому подходу, основанному на представлении о возможности изменения мира с позиции разума40. В СССР во имя идеи «построения коммунизма» большевистская власть выстраивала систему социально-экономических отношений, которая вела к переструктурированию общества, ликвидации его «старых» слоев и формированию «новых», для чего использовались как идеолого-воспитательные, так и репрессивно-деструктивные практики. В третьем подходе одним из основных факторов считается военный: именно войной и подготовкой к ней объясняется жесткость и мобилизационный тип сталинской модели развития41. Все вышеназванные позиции, на наш взгляд, не только не противоречат, но взаимно дополняют и пересекаются друг с другом, поскольку отражают разные, но неотъемлемые грани сталинизма. Это со всей очевидностью показывает практика массовых депортаций, в которой нашли воплощение как фактор социального конструктивизма, так и модернизационный (включая его военный аспект).

В целом главная характеристика феномена сталинизма, позволяющая понять сущность анализируемых в диссертации процессов, сводится к тому, что это была система государственного управления, основной родовой чертой которой являлся террор как универсальный принцип решения экономических, социальных и политических проблем.

В работе используются также междисциплинарные подходы, в том числе некоторые методы и инструментарий социологии, демографии, статистики, миграциологии, культурной антропологии. Одним из важных в рамках нашей проблематики является социально-структурный анализ. В вопросе о социальной дифференциации в СССР мы исходим из того, что она основывалась на распределительных отношениях, которые регулировались партийно-государственным аппаратом, устанавливавшим объем доходов, прав, обязанностей, повинностей и привилегий для каждой социальной группы. Такая структура имеет характер сословной, воспроизведенной в новой советской форме и являвшейся свидетельством архаизации общества42. Теоретическому осмыслению обозначенной нами темы помогает и

40 Скотт Дж. Благими намерениями государства. М.: Университетская книга, 2005; Медушевский А.Н. Сталинизм как модель социального конструирования: К завершению научно-издательского проекта // Российская история. 2010. № 6. С. 3 - 29; и др.

41 Самуэльсон J1. Красный колосс: Становление военно-промышленного комплекса СССР, 1921-1941. М.: АИРО-ХХ, 2001; Клемантович С.П. Военная политика ВКП(б) и Советское государство в 1920-1930-е гг.: Военно-стратегические, экономические и политические аспекты: дис. ... д-ра. ист. наук. М., 2003; и др.

4:Ващук A.C. Социальная политика в СССР... С. 6, 190; Красильников С.А. На изломах социальной структуры... С. 7 - 8, 85; и др.

концепция социальной мобильности43, с позиции которой сталинские депортации оцениваются как канал нисходящего социального перемещения.

Концептообразующим для предлагаемого исследования является также региональный подход, понимаемый нами как выявление характера принудительных миграций в условиях определенных территориальных пространств (в нашем случае — Дальнего Востока), входящих в единое государственное целое. Применение данной методики позволило акцентировать внимание на исторически сложившихся особенностях дальневосточного региона, которые влияли на формирование целей и методов государственной политики в этой части страны и определяли их специфику по сравнению с другими регионами.

Важная характеристика Дальнего Востока — его пограничное положение. В современных разработках такие регионы оцениваются как переходные полиэтничные и поликультурные зоны с неустойчивой политической лояльностью и ослабленной властью Центра. Расширение контроля над ними составляет особый компонент усилий власти44. Изучение эволюции и сущности советского пограничного контроля выступает важным компонентом анализа депортаций на Дальнем Востоке СССР, показывает непосредственную взаимосвязь между этими явлениями.

В работе был применен факторный анализ, на основе которого выделены наиболее значимые факторы изменения политики принудительных миграций на Дальнем Востоке - репрессивный, экономический (трудоресурсный) и геополитический. Анализ изменения их конфигурации и взаимодействия позволил объяснить специфику исследуемого феномена, вектора его развития на разных этапах региональной истории.

В самом обобщенном виде методологические основания предпринятого исследования можно свести к следующему. Принудительные миграции рассматриваются нами сквозь призму регионального подхода в двух основных ипостасях - как репрессивный и как социальный институты. С одной стороны, акцент делается на роли государства в организации массовых депортаций и функционировании специального сегмента пенитенциарной системы, с другой — на тех изменениях, которые происходили в социальной идентификации и жизнедеятельности репрессированных групп. Третьей составляющей выступает конкретно-исторический опыт людей, аккумулировавший через отдельные человеческие судьбы специфику процессов, отражавших сущность эпохи сталинизма.

Глава 2 «Характер принудительных выселений с территории советского Дальнего Востока в 1920-е гг.» рассматривает предысторию массовых принудительных миграций в СССР на примере первоначального этапа советизации региона. В разд. 2.1. «Особенности применения

43 Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М.: Политиздат, 1992. С. 297 - 424.

44 Центр - провинция: Историко-психологические проблемы: материалы Всерос. науч. конф. СПб., 2001; Chandler A. Institutions of isolation border controls in the Soviet Union and its successor states, 1917-1993. McGill-Queen's University Press, 1998. P. 56; и др.

принудительных выселений в уголовно-репрессивной практике Советской России в 1920-е гг.» показаны первые шаги и перипетии разработки правовых норм о ссылке и высылке в советском государстве. Правом применения таких форм репрессий наделялись как суды (УК 1922 и 1926 гг.), так и внесудебные инстанции - Особая комиссия НКВД, Особое бюро, Коллегия, Особое совещание и «тройки» ОГПУ. Активное применение внесудебных форм выселения было связано с борьбой с бандитизмом и уголовной преступностью, с одной стороны, и стремлением большевиков обезвредить своих идейных противников, с другой. Эти задачи в репрессивной политике рассматривались как наиболее важные, и основная ответственность за их выполнение возлагалась на органы госбезопасности. Один из известных примеров - высылка за границу и административная ссылка в отдаленные районы страны более 160 чел. русской интеллигенции в августе - сентябре 1922 г. («философский пароход»). В целом такая практика начала осуществляться еще до ее законодательного оформления. Кроме того, акции выдворения «неблагонадежного элемента» за пределы уездов и губерний предпринимали и те органы, которые не имели этих полномочий, - уездные и волостные исполкомы, сельсоветы, сходы граждан.

Правовые нормы судебных и внесудебных выселений не были достаточно проработаны, вносили путаницу в работу соответствующих инстанций. В УК 1922 и 1926 гг. имелось положение о применении репрессии к лицам, «представляющим общественную опасность по прошлой деятельности и связи с преступной средой», т.е. не за реальные преступления, а на основании субъективных оценок. Таким образом, в 1920-е гг. наряду с попытками правового регулирования принудительных миграций, создавалась почва для произвола исполняющих структур в этой сфере.

В разд.2.2. «Административные выдворения как способ «разгрузки» региона и борьбы с политической и уголовной преступностью» показано, что на Дальнем Востоке пришедшее к власти большевистское руководство решало как общие задачи первоначального этапа советизации региона, так и специфические проблемы, связанные с выходом из Гражданской войны. На юге региона скопилось огромное число беженцев, военнопленных, демобилизованных красноармейцев и других, что создавало массовую безработицу, переполненность населенных пунктов, трудности снабжения. В качестве одного из способов «разгрузки» от избыточного населения была использована высылка из Приморья бывших военнослужащих белых армий, которая проводилась на основании приказов губвоенкомата при организационном участии губотдела ОГПУ. Зимой 1922/23 г. из Владивостока несколькими железнодорожными эшелонами было вывезено 3,5 тыс. бывших белогвардейцев, а всего с Дальнего Востока к июню 1923 г. - около 5 тыс. Рядовой состав направлялся к месту постоянного жительства, офицеры - в распоряжение 5-й Красной Армии. Всем отправляемым разрешалось брать с собой семьи. Проезд и питание оплачивались за счет государства. В целом нельзя не признать, что поствоенная «разгрузка» Приморья являлась необходимой мерой оздоровления социально-

экономической обстановки. Методы же и принципы ее проведения соответствовали политической доктрине новой власти, явственно проявив некоторые родовые черты последующих массовых депортаций: направленность на определенные слои, контингентный характер выселения, «прихватка» случайных лиц («по ошибке»).

Однако губернское руководство считало проведенную акцию недостаточной, особенно в условиях разгула белого бандитизма, который находил поддержку среди антисоветски настроенных слоёв. Поэтому в дальнейшем административная высылка продолжала практиковаться как способ борьбы с политическими противниками и «неблагонадежными» лицами в тех случаях, когда их нельзя было привлечь к суду из-за недостатка доказательной базы. В течение 1920-х гг. с Дальнего Востока выдворялись члены небольшевистских партий (большей частью эсеры и меньшевики), националистических и бывших монархистских организаций, духовенство. Решения принимались на индивидуальной основе Особой комиссией при НКВД. Такой же вид наказания применялся за нарушение паспортно-визовых правил, контрабанду, наркотики. Иностранные граждане (в основном китайцы) высылались за границу. В целом высылки не были массовыми. Что касается высылки и ссылки по суду, то сведений об их применении на Дальнем Востоке до 1929 г. автору выявить не удалось. Возможно, такая практика не была широко распространена. Но уже в 1929—1930 гг. в рамках репрессивной кампании против крестьянства, которая проводилась с целью выполнения планов хлебозаготовок, дальневосточные суды приговорили к ссылке и высылке более 600 чел. Эту кампанию можно считать переходной к последующему процессу массовых антикрестьянских репрессий и депортаций.

Разд. 2.3. «Специфика использования принудительного труда на Дальнем Востоке в 1920-е гг.» необходим для сопоставления с последующим периодом. В 1920-е гг. пенитенциарная система в регионе была представлена тюремными учреждениями, которые размещались во всех крупных городах — Чите, Верхнеудинске, Нерчинске, Благовещенске, Хабаровске, Никольске-Уссурийском, Владивостоке, Николаевске-на-Амуре. В них содержались как подследственные, так и осужденные, общая среднемесячная численность узников составляла около 3—5 тыс. чел. Действовавшие нормативные документы обязывали использовать долгосрочных заключенных на работах при домах лишения свободы. Однако состояние экономики не только не позволяло «перевоспитывать трудом» заключенных, но и обеспечить их какой бы то ни было работой. В лучшем случае они могли быть заняты в переплетных, сапожных, портняжных, слесарных, кузнечных тюремных мастерских.

Еще одним видом уголовного наказания являлись принудительные работы без содержания под стражей. Они назначались лицам за мелкие и случайные правонарушения на сроки до 6 мес. и выше, но не более одного года. Частично или полностью их заработок удерживался в пользу государства. В начале 1930 г. в ДВК было 4,5 тыс. «принудработников», они

исполняли приговор по месту прежней службы или на заготовке леса, угля и разных работах. Практика 1920-х гг. показала неэффективность этого института.

На рубеже 1920-1930-х гг. в стране были организованы исправительно-трудовые лагеря как новый тип учреждений исполнения наказаний с высокой концентрацией заключенных и массовым использованием их труда. В регионе в 1929 г. появился Дальневосточный ИТЛ (тогда — ЛОН ОГПУ), узники которого были задействованы на лесозаготовках, в рыбной и горнодобывающей промышленности, строительстве. Эти годы стали переломными в пенитенциарной практике государства и послужили трамплином для последующего резкого расширения принудительных миграций и объединения этой репрессии с принудительным трудом.

В главе 3 «Принудительная колонизация Дальнего Востока в 1930 — начале 1940-х гг.» на базе региональных материалов проанализировано проведение «спецколонизации», под которой власть понимала освоение малообжитых сырьедобывающих регионов страны с помощью принудительных переселений и принудительной рабочей силы в лице спецпереселенцев. В число регионов, охваченных этой политикой, попал и Дальний Восток с его малоосвоенным сырьевым потенциалом в виде запасов золота, леса, угля, имевших не только внутреннее, но и валютно-экспортное значение.

Разд. 3.1. «"Кулацкая ссылка" и спецпоселения в ДВК в 1930-1941 гг.» состоит из четырех подразделов. В первом из них (3.1.1. «Переселение репрессированных крестьян внутри ДВК и их прибытие из других регионов страны») показано, что на Дальнем Востоке кампании по «раскулачиванию» и выселению крестьян в спецпоселки этого же региона проходили в 1930, 1931, 1933 и 1934 гг., в общей сложности охватив 29,8 тыс. чел., или 7,9 тыс. семей. В 1933 г. кроме крестьян на спецпоселение перевели около тысячи бывших заключенных, освобожденных в ходе «разгрузки тюрем».

Из других регионов страны в 1930 и 1931 гг. на Дальний Восток были отправлены 34,1 тыс. спецпереселенцев (6,8 тыс. семей) из Средне-Волжского края, Татарской АССР, Белорусской и Украинской ССР, Центрально-Черноземной и Ленинградской областей. Выселенцы из Белоруссии и Украины составляли особую категорию принудительных мигрантов, обозначенную как «кулаки особого назначения», или «особовцы». Первоначально в нее входил т.н. «социально опасный элемент» - жители западных пограничных районов, высланные оттуда по причине родственных связей с заграницей. Позже вместе с ними белорусские власти прихватили «наиболее мощных в прошлом и настоящем, оставшихся злостных кулаков тыловых округов». Около 2 тыс. «особовцев» считались размещенными на Дальнем Востоке временно, поскольку главы их семей еще ранее были сосланы на золотые прииски Алдана (Якутия). Из-за отсутствия в Якутии мало-мальски приемлемых условий для проживания женщин и детей воссоединение семей растянулось до 1932 г., что усугубляло и без того бедственное положение этой группы спецпереселенцев.

По подсчетам автора, общее число направленных в спецссылку в ДВК к концу 1934 г. составило 70 тыс. чел. (14,7 тыс. семей), или 4,3% общего количества спецпереселенцев в стране. С 1935 г. их прибытие в регион почти прекратилось.

В разд. 3.1.2. «Трудовое использование и размещение спецпереселенцев в регионе» проанализированы характер и сферы принудительного труда в спецссылке. Главными держателями рабочей силы спецпоселенцев стали объединения и тресты Цветметзолото, Амурзолото, Приморзолото, Дальлеспром, Дальдревтранс, Транслеспром, Среднеамурлес, Хабаровсклес, лесной отдел Уссурийской железной дорога. Кроме того, к 1934 г. была создана 21 неуставная сельхозартель (в 1939-1940 гг. они переведены на устав колхозов, которых к началу 1941 г. насчитывалось 13). В среднем 6085% спецпоселенцев на Дальнем Востоке были заняты на золотодобывающих предприятиях, 15—30% — лесозаготовительных, 10—11% — в сельском хозяйстве. В этом проявилась специфика дальневосточного региона, где сосланные крестьяне практически сразу же были «раскрестьянены».

В соответствии с трудовым использованием формировалась география расселения спецссыльных и организация спецпоселков. В 1934 г. на территории совр. Амурской области, Хабаровского и Приморского краев в ведении Управления Дальлага находилось 17 спецпереселенческих районов со 127 спецпоселками (в дальнейшем число поселков менялось). В 1939 г. в целях «зачистки» погранполосы 2 924 семьи (13 104 чел.), или половину находившихся на Дальнем Востоке спецпоселенцев, переместили из пограничных районов в тыловые. В результате число спецпоселков Хабаровского края сократилось со 105 (1939 г.) до 34 (1940 г.). К началу войны спецпоселенцы проживали в 87 поселках (в Хабаровском крае — 54, Амурской области — 27, Приморском крае - 6).

В разд. 3.1.3. «Динамика численности спецпереселенцев в ДВК и ее факторы» показано, что число жителей спецпоселков в ДВК стабильно увеличивалось до 1936 гг. (1932 г. - 40,4 тыс. чел., 1936 — 51,1 тыс.). Поначалу рост определялся вселениями, а в 1935-1936 гг. - стабилизацией естественного воспроизводства. В 1937 г. численность спецпослеенцев впервые сократилась (на 01.01.1938 - 43,1 тыс.), что было следствием восстановления граждан в правах, перевода в другие организации, освобождения неправильно высланных, передачи сирот и инвалидов на иждивение родственникам. Но еще более резкая нисходящая динамика наблюдалась в 1938 г. (на 01.01.1939 - 24,3 тыс.). Однако она имела формальный характер, поскольку была связана с выводом Зейской области из административного подчинения ДВК, когда часть спецпоселков, оставаясь на прежнем месте, «отошла» Читинской области. В результате доля дальневосточных спецпоселенцев в суммарной численности по стране снизилась до 2,7%.

Освобождение по легальным каналам, приоткрывшимся во второй половине 1930-х гг. в связи с частичной либерализацией режима спецссылки,

на Дальнем Востоке проходило очень медленно и всячески тормозилось исполнительными структурами. Всего в регионе в довоенный период были сняты с учета не более 2,6 тыс. чел. (неправильно высланные, на учебу, молодежь, получившая паспорта). Предположительно еще около 4 тыс. чел. выехали самовольно, воспользовавшись восстановлением в гражданских правах. Показательно, что в 1939-1941 гг. учетное население ОСП снова выросло до 26,4 тыс. чел.

В разд. 3.1.4. «Хозяйственное бытовое обустройство и социальное обслуживание спа/поселенг/ев» проанализированы процессы расселения и адаптации высланных крестьян на Дальнем Востоке. Предприятия, получившие в свое распоряжение этих людей, были заинтересованы лишь в их хищнической эксплуатации. Особенно трудным был первоначальный этап. На приисках и в леспромхозах семьи размещались в землянках, полуразрушенных домах, палатках и общих бараках, они не получали почти никакой медицинской помощи, чрезвычайно плохо питались. Потребовалось несколько лет для более или менее сносного обустройства спецпоселенцев и создания поселковой инфраструктуры в виде больниц, школ, детсадов и клубов. К концу десятилетия материально-бытовое положение сосланных «кулаков» приближалось к средним стандартам, характерным для жителей данной местности или работников данной отрасли.

Однако эта относительная стабильность часто нарушалась из-за переброски людей на другие предприятия или, как в 1939 г., в связи с «зачисткой» погранполосы. Кроме того, сам факт хозяйственного укрепления спецпоселенцев вызывал у властей обеспокоенность, что ярко проявилось в 1938 г. в отношении семей, проживавших в Оборском районе Хабаровского края, заподозренных в «чрезмерном обогащении» и «новом окулачивании». В течение всего периода жизнь спецпоселенцев была отягощена их подневольным состоянием, полной зависимостью от спецкомендатур и производственного начальства.

В разд. 3.2. «Лагерная колонизация» на Дальнем Востоке (1933— 1940гг.») автор выдвигает новый для историографии принудительных миграций аспект — перевод заключенных ИТЛ на колонизацию, т.е. в специальные колонизационные поселки, куда могли приехать и семьи. На Дальнем Востоке в 1933 и 1934 гг. были организованы 3 таких поселка при Северо-Восточном ИТЛ на Колыме и 8 поселков при БАМлаге. Они имели в основном рыбопромысловую, сельскохозяйственную и строительную специализацию. Являясь структурным элементом ИТЛ, поселки полностью подчинялись его администрации в лице Колонбюро. Условия труда и жизни колонистов были схожи со спецпоселенческими, но их семьи оставались вольными гражданами, а самих заключенных-колонистов по истечении срока наказания ожидала ясная перспектива освобождения и снятия судимости, чего были лишены спецпоселенцы.

Сущность лагерной колонизации, несмотря на ее полупринудительный характер, автор оценивает как либеральный шаг режима, как «кулацкую ссылку наоборот». Если отправка крестьян в спецпоселки означала

нисходящее социальное движение - перемещение с «воли» в «неволю», то перевод заключенных на колонизацию был переходным этапом в обратном направлении, к тому же - по их согласию. Однако этот феномен стал лишь небольшим эпизодом в истории принудительных миграций. В конце 1930-х гг. в связи с ужесточением режима в лагерях колонпоселки стали закрывать, а колонистов возвращать в заключение. В 1940 г. лагерная колонизация была полностью свернута. В течение 1933-1940 гг. Севвостлагу и БАМлагу удалось «колонизировать» около 2,7 тыс. заключенных и 1,5 тыс. их семей, что в общей сложности составило не более 7 тыс. чел. или 1,3 — 1,8% от общей численности работников из числа заключенных в этих лагерях. Данный феномен оказался слишком «либеральным» для пенитенциарного сектора в рамках существовавшего государственного режима, что, на наш взгляд, и послужило главной причиной ликвидации колонпоселков.

В главе 4 «Политика пограничного режима и социальные "чистки" на Дальнем Востоке в преддверии Второй мировой войны» показано, что в 1930-е гг. в глазах власти регион выглядел сильно «засоренным» нелояльными категориями населения. Считая их «пятой колонной», в условиях обострения геополитической ситуации в АТР сталинское руководство превратило Дальний Восток в почти сплошную режимную зону и провело серию превентивных социальных «зачисток».

Первая крупная из них рассмотрена в разд. 4.1. «Паспортизация населения 1933—1934 гг. и ее миграционные последствия». В период ввода единой системы внутренних паспортов на Дальнем Востоке было запрещено проживание гражданам, причисленным к «неблагонадежным» и «социально опасным» группам. Они обязаны было покинуть режимные районы в 10-дневный срок со дня отказа в выдаче паспорта, самостоятельно организуя свой выезд и неся связанные с этим расходы. Кампания сопровождалась многочисленными нарушениями инструкций, злоупотреблениями, необоснованными отказами в паспортах. Во многих случаях отъезд сопровождался не только материальными, но и физическими лишениями, особенно из труднодоступных местностей края.

К 1 апреля 1934 г. на Дальнем Востоке в режимных зонах паспорта получили 792,6 тыс. чел., в нережимных районах (Камчатка, ряд районов Амурской и Нижне-Амурской областей) — 30,3 тыс. Отказали в выдаче паспорта 56,2 тыс. гражданам, или 6,6% от числа лиц, подлежавших паспортизации в ДВК (для сравнения: в целом по РСФСР - 1,4%, в Москве -2,6%, Ленинграде - 4,1%, в Баку и Киеве - свыше 10%). Наиболее жесткой «чистке» подверглась Сахалинская область (12%) и районы по границе с Маньчжурией (до 16%). С учетом несовершеннолетних детей число выселенных из региона превышало 100 тыс. чел. Состоявшаяся кампания по сути была первой массовой «неклассической» депортацией «неблагонадежного» населения за пределы ДВК.

В разд. 4.2. «"Корейский вопрос" и депортация корейцев 1937 г.» освещаются истоки, мотивация и характер проведения первой тотальной депортации, проведенной в СССР по этническому признаку. Автор обращает

внимание на то, что задолго до этого стала вызревать идея выселения корейцев из южного Приморья. Она была порождена теми негативными факторами иммиграции восточных соседей, которые создавали опасность для российских интересов на Дальнем Востоке (массовость и распространенный нелегальный характер иммиграции, слабая подконтрольность, высокая концентрация корейцев в приграничной зоне, аграрное перенаселение в южных районах, неуверенность российских властей в политической лояльности корейцев и др.). Еще в имперский период переселение данной этнической группы в глубь региона неоднократно предлагалось в качестве основной меры по нейтрализации таких явлений. Однако попытки реализации этой задачи были слабыми и неэффективными, что объяснялось как неоднозначностью самого феномена корейской иммиграции, так и отсутствием по отношению к ней четкой государственной политики.

Советская администрация в 1929-1931 гг. также предприняла попытку отселения иммигрантов из Приморья в Хабаровский край, при этом впервые для корейцев на советском Дальнем Востоке были опробованы не только добровольные, но и принудительные методы (применялись к лицам, задержанным за попытку бегства из Приморья за границу). Однако из-за плохой организации кампания провалилась. Из запланированных 23,5 тыс. чел. удалось расселить 3,4 тыс., из них 0,8 тыс. принудительно. В 1931 г. кампания была прекращена, многие корейцы покинули места расселения.

Но идея депортации в государственных структурах продолжала вызревать и была реализована в тот период, когда власть абсолютизировала репрессивные методы и политическую мотивацию выселений («зачистка» приграничья). Сам подход к депортации 1937 г. менялся уже в ходе её проведения. На первом этапе корейцев выселили только из приграничных районов Приморского, Хабаровского краев и Амурской области, откуда к 5 октября в Казахскую и Узбекскую ССР было вывезено 74 тыс. чел. Однако у руководства страны появились опасения, что выселение части корейцев вызовет недовольство их соплеменников, оставшихся на Дальнем Востоке, что в свою очередь «создаст базу для японского шпионажа». Поэтому был проведен второй этап депортации, который превратил ее в тотальную. К 25 октября 1937 г. из ДВК было выселено 171,9 тыс. чел. Условия их перевозки и обустройства в Казахстане и Узбекистане по своей драматичности мало чем отличались от других спецпереселений сталинской эпохи. Формально корейцы получили статус административно высланных. В начале 1940 г. их перевели из подчинения НКВД и НКЗема СССР в ведомство Переселенческого управления СССР. Вернуться на Дальний Восток им разрешили только после смерти Сталина.

Разд. 4.3. «Вытеснение китайцев с советского Дальнего Востока и депортация 1938 г.» состоит из двух подразделов. В подразд. 4.3.1. «Проблемы китайской иммиграции и попытки вытеснения китайцев с территории российского Дальнего Востока» показано, что, как и в случае с корейцами, депортация китайцев 1938 г. в своем генезисе уходила корнями в долговременные проблемы их иммиграции в Россию, среди которых —

высокие обороты миграции, сезонность и плохая подконтрольность, значительные масштабы нелегального пребывания, специфические виды преступности (хунхузничество, хищнический сбор и вывоз биоресурсов, макосеяние, содержание опиумных и игорных притонов), использование китайцев в шпионаже против СССР, что особенно проявлялось в период войн. Во всех крупных городах юга Дальнего Востока имелись китайские кварталы, где процветала криминальная обстановка и антисанитария. В пределах региона наибольшая часть китайцев концентрировалась в Приморье. Многие не имели не только разрешительных бумаг на право проживания в России, но и вообще никаких документов. Предпринимавшиеся в имперский период меры по регулированию и ужесточению контроля над китайской иммиграцией были малоуспешными, прежде всего, в связи с высокой зависимостью дальневосточной экономики от данного источника рабочей силы.

Эта же ситуация сохранялась и в советское время. Вопрос о наплыве восточных иммигрантов неоднократно рассматривался государственными органами разного уровня, принимались решения о противодействии этому явлению, для чего использовались как косвенные методы, так и прямое принуждение. В конце 1922 - начале 1923 гг. были ликвидированы китайские национальные союзы, уличенные в антигосударственной деятельности. Во второй половине 1920-х гт. проводилась политика ограничения деятельности китайских предпринимателей и купцов, что привело к их оттоку. Однако поставленная властью задача постепенного отказа от китайской рабочей силы не могла быть успешно решена в силу экономических причин.

Только в 1930-е гт. с усилением охраны границ приток китайцев в ДВК стал ослабевать, сокращалась их численность. В качестве одной из мер усиления контроля над этой диаспорой во Владивостоке в 1936 г. была проведена операция по ликвидации китайского квартала «Миллионки». Здания у китайских домовладельцев (по сути, это были нелегальные ночлежки) изъяли и передали в собственность города, а многочисленных жильцов из них выселили. В период проведения этой акции органы НКВД закрыли 97 притонов и подвергли уголовному наказанию 807 чел., в Китай добровольно выехало 3 682 чел. Однако это не решило проблему пребывания в регионе бездокументных китайских иммигрантов.

В подразд. 4.3.2. «Массовые арестные операции и депортация китайцев (1938 г.)» показано, что репрессивная кампания против китайского населения на Дальнем Востоке началась с массовых арестов, проведенных по национальному признаку в рамках Большого террора. В декабре 1937 г. — марте 1938 г. в Приморской области было арестовано 6 тыс. китайцев, в Амурской области к июню 1938 г. — 1,4 тыс., а всего на Дальнем Востоке, по некоторым сведениям, — 11 тыс. чел.

Участь соотечественников попыталось смягчить китайское посольство в Москве, которому удалось договориться с советским руководством о частичном освобождении из тюрем и проведении депортации граждан Китая на родину через провинцию Синьцзян. Тех, кто состоял в советском

гражданстве, переселяли из пограничных зон в нережимные районы Хабаровского края и Амурской области. В 1939 г. при проведении другой кампании (выселение «неблагонадежных» лиц) остававшихся в Приморье немногих китайцев и членов их семей другой национальности отправили в Казахстан. Итоги депортации показали, что основная «чистка» прошла вдоль границы с Маньчжурией, главным образом в Приморском крае. По подсчетам автора, в течение 1938—1939 гг. на Дальнем Востоке переселению подверглись 11,2 тыс. китайцев (и членов их семей другой национальности), в том числе 10,8 тыс. — в Приморье. В Синьцзян депортировано 7,9 тыс., в Казахстан - 1,4 тыс., в глубинные районы Дальнего Востока — более 1,9 тыс. чел. Переписью 1939 г. в регионе было учтено 5,5 тыс. китайцев, проживавших в основном в нережимных районах Амурской области и Хабаровского края.

В разд. 4.4. «Административные выселения из дальневосточного приграничья в 1930-е гг.» анализируются процессы, которые автор относит к «неклассическим депортациям». В течение всего десятилетия применялась высылка и ссылка, назначавшиеся в индивидуальном порядке внесудебными (квазисудебными) органами (Судебная коллегия, Особое совещание, «милицейские» и «политические» тройки ОГПУ/НКВД). Как правило, этому виду наказания подвергались некоторые уголовные преступники, лица, обвиненные по ряду пунктов ст. 58 УК, а также причисленные к «социально вредному» или «социально опасному элементу». Местом ссылки служили районы Сибири и нережимные районы Дальнего Востока. Срок наказания составлял от 3 до 5 лет, однако согласно директиве ОПТУ от 22 апреля 1931 г. лица, хотя бы раз высланные из пограничных районов, навсегда теряли право на постоянное проживание в них без предварительного разрешения ОПТУ. Иностранные граждане (в подавляющем большинстве китайцы, корейцы, реже японцы) высылались из СССР. По неполным данным, на Дальнем Востоке внусудебные органы ОГПУ/НКВД только в 1930-1935 гг. вынесли более 8 тыс. таких приговоров. Обобщающих сведений по этой категории депортантов выявить не удалось.

В 1936 г. на основании Постановления Политбюро «О приграничных районах ДВК» от 7 января т.г. из пограничных районов ДВК в административном порядке выслали в Казахстан 1 500 лиц, исключенных из партии (корейцев-фракционеров, троцкистов, зиновьевцев и др.).

В годы Большого террора массовыми жертвами административных выселений из приграничья («в порядке паспортных ограничений») стали семьи, главы которых были расстреляны как «враги народа». Выселение проводилось в 1937-1938 гг. постепенно, по мере попадания семей в данную категорию. Под надзором сотрудников НКВД их мелкими и крупными группами отправляли в районы Сибири, где размещали отдельными семьями в небольших населенных пунктах и предоставляли самим себе. Большинство оказалось в чрезвычайно бедственном положении, многие буквально нищенствовали. По предположению автора, общее число таких выселенцев могло превышать 10 ты с. семей (более 40-60 тыс. чел.).

Очередным этапом превентивной «зачистки» дальневосточного приграничья стала кампания по выселению «неблагонадежных» категорий из Приморского края, проведенная во исполнение Постановления Политбюро от 31 июля 1939 г. Характер репрессии определялся как «выдворение в общем порядке» с целью соблюдения правил проживания в режимных и пограничных местностях. С августа по декабрь 1939 г. в крае работали оперативные штабы НКВД, занимавшиеся сбором компрматериалов и составлением посемейных списков на выселение, которые затем утверждала краевая комиссия (секретарь крайкома партии, начальник УНКВД, краевой прокурор). После этого граждан вызывали в милицию, аннулировали штамп прописки и требовали в 10-15-дневный срок самостоятельно выехать в нережимные зоны западнее Дальнего Востока. В случае отказа санкционировалось выдворение под конвоем. Организация выезда была схожа с выселением по паспортизации 1933-1934 гг., с той лишь разницей, что проезд малоимущих оплачивался из средств НКВД. К 8 декабря комиссия рассмотрела списки на 7,6 тыс. семей, утвердила к выселению почти 4 тыс. (14,1 тыс. чел.). Рассмотренные материалы показывают, что целями административных выселений были не только «стерилизация» приграничья, но также маргинализация и территориальное распыление «нелояльного» населения.

В разд. 4.5. «Итоги и последствия "чистки" Дальнего Востока» автор установила, что в результате серии массовых депортаций за пределы Дальнего Востока были изгнаны более 350 тыс. чел. Это весьма ощутимая потеря для слабозаселённого края (около 20% к численности населения на 1932 г.). Особенно пострадали районы, непосредственно примыкающие к государственной границе. Они буквально обезлюдели, а экономическая деятельность в них вследствие нехватки трудовых ресурсов переживала глубокий кризис. Такая политика, нацеленная на укрепление социальной опоры власти в стратегически важном регионе, вступала в противоречие с задачами его индустриализации и освоения и требовала организации компенсаторных вселений на Дальний Восток.

Политика массовых выдворений из региона имела далеко идущие негативные последствия не только в экономической, но и в социальной сферах. Общими для всех потоков изгнанного населения было крайнее обнищание, ухудшение демографических процессов, семейные трагедии и глубокие душевные травмы, укоренение чувства полнейшей беспомощности перед силой государственной машины.

В главе 5 «Особенности принудительных миграций на Дальнем Востоке в период Великой Отечественной войны» рассмотрены три аспекта. В разд. 5.1. «Кулацкая ссылка» в 1941—1945 гг.» показано, что в период войны новых категорий спецпереселенцев из других регионов на Дальний Восток не посылали из-за угрозы войны с Японией. В спецссылке продолжала пребывать группа «бывших кулаков». Ее численность за военные годы сократилась с 26,5 до 19,6 тыс. чел. К прежним каналам снятия

с учета добавились мобилизация в армию (с 1942 г.) и освобождение членов семей фронтовиков.

Тем не менее число спецпоселков стало расти, что было вызвано увеличением числа производственных объектов, где применялся труд спецпоселенцев. Более того, было разрешено вернуть эту категорию населения в леспромхозы Оборского района, откуда их выселили в 1939 г. в целях «зачистки» погранполосы. Основными сферами трудовой занятости спецпосленцев оставались золотодобывающая и лесозаготовительная, а методы и интенсивность эксплуатации соответствовали потребностям военно-мобилизационной экономики. В это время ужесточился режим содержания и усилилась агентурно-осведомительная работа, направленная на контролирование политической лояльности спецпоселенцев.

В разд. 5.2. «Война и судьба немецкого населения на Дальнем Востоке» автор исследует кампанию внутрирегионального принудительного переселения, ставшую завершающей в серии превентивных социальных «чисток» региона. В конце 1941 - начале 1942 г. более 3 тыс. российских немцев, проживавших в пограничных районах юга Дальнего Востока, были переселены в труднодоступные районы Хабаровского края и Амурской области. При обживании новых мест они пережили такие же личные трагедии и мытарства, как и их соплеменники, выселенные в 1941 г. из европейской части страны в Сибирь и Казахстан.

Другим испытанием стала для них мобилизация в «трудовую армию», которая проводилась с 1942 г. Формально не будучи заключенными, трудармейцы работали в условиях лагерного режима, женщины отдельно от мужчин. Сформированные в южной части Дальнего Востока рабочие колонны немцев использовались в Хабаровском крае на добыче золота, молибдена и лесозаготовках. В конце 1944 — начале 1945 гг. в них числилось 1,7 тыс. чел. Немцы, мобилизованные в «трудармию» в Дальстрое (около 500 чел.), работали на строительстве Кулинской обогатительной фабрики (центральный район Колымы). Сопутствующими мобилизации явлениями были разрыв семей, лишение детей попечения родителей, ужасающие условия трудовой эксплуатации и быта, высокая смертность, катастрофическое падение рождаемости.

Разд. 5.3. «Мобилизация спецпоселенцев на строительство железной дороги Комсомольск — Советская Гавань» демонстрирует исключение из существовавшего правила не направлять на Дальний Восток депортантов из других регионов, что объяснялось большой стратегической важностью прерванного перед войной и возобновленного в 1943 г. строительства железной дороги (стройка № 500), которая давала кратчайший выход к Тихому океану. Основную рабочую силу на объекте составляли заключенные Нижне-Амурского и Восточного ИТЛ. Наряду с ними привлекались и другие категории работников, в том числе на основании постановлений ГКО по всей стране для стройки проводилась мобилизация спецпоселенцев («бывших кулаков» и немцев) и ссыльнопоселенцев (высланных из Прибалтийских и Молдавской республик). Мобилизованных направляли в Комсомольск-на-

Амуре и Владивосток, где передавали представителям стройки. В правовом положении они приравнивались к вольнонаемным рабочим. Для проведения мобилизации НКВД спустил разнарядки в 18 краев, областей и республик страны в общей сложности на 8,7 тыс. чел. Однако к этому времени людские ресурсы повсеместно использовались на пределе возможностей. Руководители регионов настойчиво сопротивлялись мобилизации, просили уменьшить разнарядку или перенести ее выполнение на более поздний срок, отправляли на стройку не пригодных к тяжелому труду людей. К декабрю 1943 г. было мобилизовано только 1,5 тыс. чел. В начале 1945 г. в общесписочном составе (92 тыс.) рабочей силы стройки № 500 числилось 1971 спецпоселенец и 1 002 мобилизованных немца. Службам НКВД выполнить задание ГКО так и не удалось.

В главе 6 «Послевоенный этап принудительных миграций на Дальнем Востоке (1945-1950-е гг.)» показано, что с окончанием Второй мировой войны и ликвидацией угрозы со стороны Японии в развитии принудительных миграций в регионе приоритетным стал фактор трудообеспечения. Остававшихся в спецссылке «бывших кулаков» освободили в 1947 г. в Приморском крае (439 чел.), в 1950 г. — в Хабаровском крае (5 407) и Амурской области (1 451). Но на смену им были направлены новые, более многочисленные категории спецпереселенцев.

Один из потоков рассмотрен в разд. 6.1. «Спецконтингент, "власовцы"». С 1945 г. на Дальний Восток стали прибывать группы советских репатриантов, которых переводили на 6-летнее спецпоселение. Поставленные на учет как контингент «власовцы», они стали самой многочисленной категорией спецпоселенцев в регионе (в 1949 г. — 39,1 тыс. чел.). 70% из них были размещены в Дальстрое, остальные - в Приморском и Хабаровском краях, Амурской и Сахалинской областях, где работали в основном на предприятиях золотодобывающей, угольной и нефтяной промышленности.

Данную категорию мигрантов отличало почти полное отсутствие среди них женщин, что полностью устраивало сырьедобывающие производства, где требовалась мужская физическая сила. Однако на местах оказывалось, что многим «власовцам» нужно время для укрепления здоровья и освоения навыков профессии. Они плохо подчинялись трудовой дисциплине и режиму, совершали правонарушения. «Вольное население» отвечало «власовцам» неприязнью, открыто называя их «предателями», «фашистами». Автор обращает внимание на то, что в составе «спецконтингента» наряду с лицами, оказавшимися на территории противника в силу неумолимых обстоятельств военного времени, находились и те, кто стал предателем и пособником оккупантов по принципиальным соображениям, в том числе настоящие военные преступники, участвовавшие в уничтожении мирного населения (таких спецпоселенцев арестовывали и предавали суду).

В разд. 6.2. «Этнические депортанты» рассмотрено несколько групп принудительных мигрантов, определенных на спецпоселение по критерию этнической принадлежности.

Группа немцев подразделялась на 4 учетные категории. Две из них были рекрутированы на Дальнем Востоке. С конца 1945 г. на спецпоселение переводились трудармейцы («мобилизованные»). Они закреплялись за теми же предприятиями, где работали в военное время, с разрешением вызвать к себе семьи. Вторую категорию составили «местные немцы» — постоянные жители Дальнего Востока, в 1946-1951 гг. взятые на учет ОСП и отправленные в нережимные районы края. Этот процесс шел постепенно по мере того, как люди попадали в поле зрения соответствующих структур. В Хабаровском крае спецпоселенцами стали более 50% немцев-дальневосточников из числа ранее свободных граждан. Лица, относившиеся к третьей категории, - «выселенные по решениям правительства в 1941 г.» были завезены в Дальстрой, Хабаровский край, Сахалинскую и Амурскую области из районов Сибири в 1947-1952 гг. в рамках вторичного переселения, которое имело целью перераспределение трудовых ресурсов и шло в острой конкурентной борьбе между регионами. Четвертую категорию составили немцы-репатрианты («фольксдойче»), в основном мужчины без семей, в 1947-1953 гг. направленные в Дальстрой, Хабаровский край, Амурскую область. К началу 1953 г. общая численность немцев-спецпоселенцев на Дальнем Востоке достигла 9,3 тыс.чел.

Калмыки — еще одна группа, оказавшаяся в регионе в 1947—1949 гг. в результате вторичного перемещения семей из районов, куда были депортированы в годы Великой Отечественной войны. Их разместили в Сахалинской области (1950 г. - 2,1 тыс. чел., 696 семей). Они трудились на предприятиях рыбной, лесозаготовительной и угольной промышленности.

В 1949-1952 гг. на Дальнем Востоке наблюдался очередной приток этнических мигрантов, ставший следствием послевоенных депортаций из западных территорий СССР. В Дальстрой, Хабаровский и Приморский края, Амурскую область прибыли украинцы-оуновцы (33,6 тыс. чел., около 9 тыс. семей), выселенцы из Крыма и с Северного Кавказа (528 чел., 38 семей), Латвии (5,0 тыс. чел., 1,8 тыс. семей), Литвы (760 чел., 186 семей), Молдавии (1,9 тыс. чел.). Большей частью это были участники националистического подполья и их семьи, имевшие репутацию наименьшей политической благонадежности и сохранявшие в спецссылке антисоветские убеждения. Взаимоотношения их с местным населением нередко были враждебными.

В разд. б.З. «"Указники" (крестьяне, выселенные из колхозов на основании Указа ПВС СССР от 2 июня 1948 г.)» показано, что на Дальнем Востоке реализация обозначенного указа фиксируется документами только в пределах Хабаровского и Приморского краев. Автор анализирует характер проведения и итоги общих собраний колхозников, которые выносили приговоры на выселение односельчан, не выработавших нормы трудодней. В основном такому наказанию подвергались три группы сельских жителей, уклонявшихся от работы в колхозе: а) имевшие крепкие личные хозяйства; б) получавшие льготы и ссуды переселенцы; в) откровенные пьяницы и тунеядцы. Вместе с тем, желая избавиться от всякого «балласта», сельчане с необъяснимой жестокостью приговаривали к выселению больных и

немощных людей, многодетных и молодых матерей. В ряде случаев руководители колхозов прибегали к фальсификации показателей, чтобы свести счеты с неугодными лицами. Эти нарушения далеко не всегда учитывались при утверждении приговоров райисполкомами, после чего выселение принимало законную силу.

В целом число дальневосточников, пострадавших от указа, было невелико: на 22 октября 1948 г. из сел Приморского края выселили 67 чел., добровольно с ними выехали 79 членов семей, из Хабаровского края (вместе с Амурской областью) соответственно 152 и 120 чел., т.е. всего по региону 219 и 199 чел. Почти всех их отправили на спецпоселение в пределах Дальнего Востока - в северные районы Хабаровского края и Амурской области для трудоиспользования на приисках и лесозаготовках. Выполнение указа имело эффект устрашения колхозников: повысилась дисциплина и интенсивность колхозного труда. Однако такое воздействие не было длительным.

Одновременно в гораздо большем количестве «указники» прибывали на Дальний Восток из других регионов страны в распоряжение трестов Приморзолото, Амурзолото, Верхамурзолото, Амурлес, Хабаровсклес, на строительство Теплоозерского цементного завода (ЕАО), на завод им. Горького. Общая численность спецпоселенцев этой категории в регионе достигла максимума в 1950 г. —4,6 тыс. чел.

В разд. 6.4. «Принудительные мигранты вне системы спецпоселений» рассматриваются две специфические категории подневольного населения. Одна из них — ссыльнопоселенцы, ссыльные и высланные. В отличие от спецпоселенцев, они получали свой статус по приговорам судебных органов или решению ОСО при НКВД/МТБ СССР и одновременно лишались гражданских прав. Ссылка на поселение назначалась как дополнительная мера наказания после отбытия заключения в тюрьмах и ИТЛ за уголовные и политические преступления, считавшиеся особо опасными. В 1948 г. все административно-ссыльные и высланные «за вражескую деятельность и антисоветские связи» были переданы из МВД под надзор МТБ СССР, а места их размещения ограничивались районами Колымы, Красноярского края, Новосибирской области и Казахской ССР. На Дальнем Востоке (в Дальстрое) общая численность этих пенитенциарных групп в 1952—1956 гг. увеличилась с 5 тыс. до 12,5 тыс. чел., а ее региональная доля в масштабах страны - с 11% до 18%, что объяснялось переводом освобождавшихся заключенных соответствующих категорий в ссылку на поселение. Их массовое освобождение состоялось в 1956 г.

Другая специфическая группа принудительных мигрантов официально обозначалась как «особый контингент», под которым понимали бывших строителей и охранников секретных атомных объектов (Арзамас — 16, Челябинск — 40 и др.). На основании распоряжений Совета Министров и МВД СССР в целях предотвращения утечки государственной тайны их по окончании строительства отправили в наиболее отдаленный и глухой район страны - Дальстрой, где разместили изолированно от всего остального

населения и трудоустроили на правах вольнонаемных. Такому переселению подлежали солдаты срочной службы и демобилизованные бойцы охраны, спецпоселенцы, бывшие заключенные, однако в реальности отбор, проводившийся специальными комиссиями, был неаккуратным, и среди жертв акции оказалось немало людей «по ошибке». В 1949 г. на Колыму было доставлено 5,3 тыс. чел. (4,2 тыс. муж., 1,1 тыс. жен.). Вместе с семейными приехали 324 ребенка. Использовавшиеся на атомных стройках заключенные ИТЛ также перевозились в Дальстрой как «заключенные-спецконтингент». По окончании сроков лишения свободы их присоединяли к «особому контингенту», который к началу 1952 г. насчитывал 10,3 тыс. чел. Освобождение проходило в 1952—1954 гг. по истечении трех лет пребывания в Дальстрое. Положение граждан, причисленных к «особому контингенту», регламентировалось государством на всех этапах их ссылки, однако это не предотвратило административного произвола по отношению к ним.

Разд. 6.5. «Общая характеристика принудительных миграций послевоенного этапа» раскрывает завершающий этап массовых депортаций на Дальнем Востоке и подводит его общие итоги. После войны на Дальний Восток было завезено значительно больше спецпереселенцев, чем в 1930-е гг., и их численный рост шел быстрее, чем в других регионах-реципиентах. Если в целом по СССР с 1945 по 1953 г. увеличение было в 1,2 раза, в Восточной Сибири - 1,6, то на Дальнем Востоке - в 4,8 раза, где пик роста пришелся на 1952 г. (94,6 тыс. чел). С учетом специфических групп («особого контингента», ссыльнопоселенцев, ссыльных и высланных) общее число принудительных мигрантов в регионе в 1952 г. достигло 109,9 тыс. Расширилась география спецссылки: теперь кроме Хабаровского, Приморского краев и Амурской области она размещалась также на Сахалине и Северо-Востоке (Дальстрой).

Отличием послевоенного периода стало и усложнение структуры этой категории населения. В его региональном составе в 1952 г. наиболее многочисленными были «власовцы» (36%) и оуновцы (30,5%), далее по нисходящей - «особый контингент» (9,4%), немцы (8,3%), выселенцы из Прибалтики (5,3%), «указники» (4,1%), калмыки (2,0%) и др. Основная масса депортантов сосредоточивалась в Дальстрое (39,2%), Хабаровском крае (35,3%) и Амурской области (17,2%). Менее всего их приходилось на Приморский край (4,6%) и Сахалинскую область (3,7%.). После 1952 г. с освобождением «власовцев» основным «держателем» принудительных мигрантов становится Хабаровский край, где размещалась большая группа «выселенцев-националистов».

В разделе исследуется эволюция правового положения, хозяйственно-бытового обустройства, трудовой эксплуатации депортантов на Дальнем Востоке, их поэтапное освобождение, завершившееся к концу 1950-х гг., специфика этих процессов по краям и областям. Автор акцентирует внимание на действиях власти, направленных на обеспечение политической лояльности спецпереселенцев, их постепенной интеграции в сообщество полноправных граждан, укоренение в местах принудительного расселения.

Но такая политика оказалась малоуспешной. После освобождения значительная часть принудительных мигрантов покинула районы ссылки.

Насильственные выселения с Дальнего Востока в этот период осуществлялись в ограниченных масштабах, в основном в порядке поддержания паспортного режима. Рецидивом кампании «зачистки» было выселение «неблагонадежных» лиц в 1952 г. из Владивостока, ставшего главной базой Тихоокеанского военно-морского флота. Запрет на проживание охватил более 600 чел., но в следующем году был отменен.

В 1950-е гг. Дальний Восток наряду с другими регионами страны пережил период максимального подъема, а затем постепенного спада и окончательной ликвидации принудительных миграций как массового явления, что стало результатом кризиса репрессивной системы в целом и началом политической либерализации в стране после смерти Сталина.

В Заключении подведены основные итоги и сделаны обобщающие выводы диссертационного исследования. В истории принудительных миграций на Дальнем Востоке выделяются несколько периодов, развивавшихся под воздействием трех основных факторов — общей эволюции государственной репрессивной политики, потребностей трудоемких отраслей промышленности в рабочей силе, геополитического положения региона.

1920-е гг. были периодом становления советских карательных институтов и формирования уголовного законодательства. Дальний Восток как слаборазвитый и малозаселенный регион, позже других приступивший к советизации, не представлял для Центра экономического интереса, важным было включение его в общеполитическое пространство страны. В эти годы ссылке и высылке с Дальнего Востока в другие районы страны или за границу подвергались нарушители паспортно-визовых правил, контрабандисты, представители небольшевистских партий. Из Приморья в административном порядке были выселены более 3,5 тыс. бывших военнослужащих белых армий с целью «разгрузки» края, переполненного после Гражданской войны. За редким исключением выселения не имели массового характера, но уже тогда наряду с судебной получила развитие их внесудебная практика, в которой вызревали черты, ставшие в последующем принципами массовых депортаций: политическая подоплека, применение этого вида репрессии при отсутствии юридических оснований для привлечения человека к суду, прихватывание «лишних». Положение изменилось в 1929 г., когда в ходе хлебозаготовительной кампании несколько сотен крестьян привлекли к уголовной ответственности с применением судебной высылки за пределы Дальнего Востока. Рубеж 1920— 1930-х гг. стал переходным в развитии репрессивной и пенитенциарной политики государства.

Период 1930-1941 гг. характеризуется проведением в стране поистине массовых депортаций. На Дальнем Востоке они осуществлялись как в прямом, так и в обратном направлениях. В 1930—1934 гг. в ходе общесоюзной кампании по «раскулачиванию» государство выслало в ДВК не менее 35 тыс. чел. из европейской части страны и насильственно переселило внутри края

около 30 тыс. крестьян. Они стали основными «контингентами» системы спецпоселений в ДВК, сформированной на базе золотодобывающих и лесозаготовительных предприятий. Регион был включен в зону т.н. «спецколонизации», призванной обеспечивать индустриализацию сырьевыми и экспортно-валютными ресурсами. Относительно небольшие объемы вселения извне (2-4% от общего числа спецпоселенцев в стране) объяснялись пограничным положением Дальнего Востока.

Тот же фактор определил проведение социальной «стерилизации» региона. Геополитическое положение ДВК и агрессивная политика Японии заставляли сталинское руководство, используя режим запретных зон, почти беспрерывно проводить здесь кампании по выселению «нежелательных» категорий населения, к которым причисляли лиц по критериям политической, социальной и этнической «неблагонадежности». В ряду таких кампаний были паспортизация, депортация корейцев и китайцев, выселение семей «врагов народа», «неблагонадежных» граждан из Приморья, лиц, осужденных «тройками» и особыми совещаниями ОГПУ-НКВД. Всего было изгнано более 350 тыс. чел. Попутно сталинское руководство силовым методом «ликвидировало» застарелые проблемы, связанные с «желтой» иммиграцией, которые не удалось решить более гуманным способом ни имперской, ни советской властям. Преобладание насильственных выселений над вселениями было десятикратным. «Чистки» нанесли громадный ущерб демографическим и трудовым ресурсам края, в которых Дальний Восток остро нуждался в связи с начавшейся форсированной индустриализацией. В этом проявилась противоречивость государственной миграционной политики, в которой постоянно сталкивались экономические, стратегические, политические и репрессивные мотивы.

Период Великой Отечественной войны был временем консервации принудительных миграций в регионе, насильственных вселений и выселений здесь почти не проводилось. Превентивная «зачистка» завершилась переселением из приграничья в глубинные районы Хабаровского края немногочисленного местного немецкого населения. Все трудовые силы размещенных в регионе принудительных мигрантов были задействованы в военно-мобилизационной экономике.

Вторая половина 1940-х — начало 1950-х гг. характеризуются проведением массовых принудительных вселений на Дальний Восток, что объяснялось разрядкой геополитической ситуации в АТР и возрастающими потребностями региона в рабочей силе. Резко расширились география размещения и состав спецпереселенцев. Послевоенная репрессивная политика поставляла на рынок труда все новые и новые категории мигрантов - репатриантов, «наказанные» этнические группы, засекреченных строителей-атомщиков, крестьян-«указников» и др. Активно осуществлялось территориальное перераспределение «старых» депортантов (выселенных в военный период) в соответствии с потребностями региональных экономик. Общая численность принудительных вселенцев на Дальний Восток в 1952 г. достигла 110 тыс. чел., что было максимальным за весь советский период. Но

доля региона в размещении данного пенитенциарного сегмента по стране оставалась в пределах 2—4%.

Немассовые административные выселения с Дальнего Востока, проводившиеся в этот период, миграционной значимости не имели. Международная обстановка позволила власти преодолеть в рамках существовавшего режима характерное для предыдущих лет противоречие между двумя основными мотивами миграционной политики на Дальнем Востоке — обеспечением безопасности и производственными потребностями. Теперь и принудительные, и еще более крупные добровольно-плановые потоки советских переселенцев, а также вновь «ангажированные» после войны советским правительством вербованные рабочие из КНДР и КНР «работали» на одну задачу — дальнейшее хозяйственное освоение Дальнего Востока в его прежнем сырьедобывающем обличье.

1952 - конец 1950-х гг. — завершающий период в развитии массовых депортаций. Гигантская машина Гулага вступила в затяжной кризис и после смерти Сталина была кардинально реформирована. С 1952 г. до конца десятилетия все категории принудительных мигрантов были поэтапно освобождены. Диссонансом общей динамике стал лишь некоторый всплеск численности ссыльнопоселенцев в Магаданской области в середине 1950-х гг. Реформа болезненно ударила по отраслям, работавшим в значительной степени на основе применения принудительного труда, особенно это проявилось в Магаданской области - преемнице Дальстроя.

Во второй части заключения автор на примере Дальнего Востока делает вывод о социо-конструирующей роли принудительных миграций. В течение 1930—1950-х гг. они оказывали ощутимое влияние на изменение не только численности и этнического состава населения региона, но и его социальной структуры. Силой государственной репрессивной машины массы граждан становились депортантами, причисленными к одному из низших советских сословий, наделенных правовыми и режимными ограничениями, внутри которого подразделялись на категории. На них обрушивались разорение, ужасающие условия транспортировки и обустройства на новых местах, что сопровождалось резким ухудшением демографических процессов. Положение мигрантов усугублялось и тем, что политические решения и директивы Центра о депортациях полностью не выполнялись. Из двух выдвигавшихся задач — репрессивной и социальной — первая, как правило, обеспечивалась «любой ценой», а вторая — «как придется».

В 1930-е гг. в результате такой социальной инженерии 20% дальневосточного населения, причисленных к стигматизированным группам и выселенных за пределы региона, пополнила слой советских маргиналов. В то же время аналогичная страта была сформирована в структуре населения самого Дальнего Востока в лице «пришлых» и «доморощенных» спецпереселенцев, хотя и в значительно меньших масштабах: в течение всего рассмотренного периода она составляла около 3%. Этот небольшой слой был дополнением к другой более крупной пенитенциарной группе — заключенным (в среднем по региону — до 20% в 1930-е гг. и около 10% в

послевоенный период). Наиболее высокой доля подневольных групп была в Дальстрое: заключенных - свыше 60% в довоенный и более 50% в послевоенный периоды, а принудительных мигрантов к 1950 г. - около 13%. Таким образом, социальная структура дальневосточного населения в сталинский период, особенно на Северо-Востоке, была существенно «отягощена» пенитенциарными и дискриминированными группами, составлявшими ее нижнюю ступень.

«Обратное» (восходящее) социальное перемещение также инициировалось государством и шло с разной скоростью у различных «контингентов», особенно долго — у «бывших кулаков», чье освобождение тормозилось как «сверху», так и на исполнительском уровне «снизу». В 1930-е гг. была опробована колонизация заключенных как форма полупринудительной миграции и восходящего социального движения с самого «дна» наверх. Но она просуществовала недолго и была свернута как излишне «либеральная». Принуждение оказало пролонгированное негативное воздействие на морально-психологическое состояние значительного сегмента общества в виде комплекса гражданской неполноценности, горечи необоснованного наказания, изломанных человеческих судеб. В целом анализ процессов принудительных миграций на Дальнем Востоке подтверждает современную оценку сталинских депортаций как пути рефеодализации общества и преступления против человечности.

Основные положения диссертационного исследования отражены в следующих публикациях

Научные статьи в ведущих отечественных периодических изданиях, рекомендованных ВАК РФ

1. Чернолуцкая E.H. Приказ НКВД № 00447 «Об операции по репрессированию... антисоветских элементов». Дальний Восток, 1937—1938 // Россия и АТР. Владивосток, 2005. № 3. С. 55 - 65 (1,0 пл.).

2. Чернолуцкая E.H. «Указники» на Дальнем Востоке: (Принудительное выселение крестьян из колхозов в 1948-1950 гг.) // Вестн. ДВО РАН. Владивосток, 2007. № 3. С. 102 - 109 (0,7 пл.).

3. Чернолуцкая E.H. Вытеснение китайцев с Дальнего Востока и депортация 1938 г. // Проблемы Дальнего Востока. М., 2008. № 4. С. 133 - 145 (0,9 пл.).

4. Чернолуцкая E.H. Конец «Миллионки»: ликвидация китайского квартала во Владивостоке (1936 г.) // Россия и АТР. Владивосток, 2008. № 4. С. 24-31 (0,5 пл.).

5. Чернолуцкая E.H. Принудительное переселение дальневосточных крестьян в 1930-1933 гг. // Вестн. ДВО РАН. Владивосток, 2009. № 1. С. 40 - 47 (0,7 пл.).

6. Чернолуцкая E.H. Колонизационные поселки при исправительно-трудовых лагерях на Дальнем Востоке (1933-1940 гг.) // Вестн. ДВО РАН. Владивосток, 2011. № 1. С. 54 - 63 (0,9 пл.).

7. Чернолуцкая E.H. «Кулаки особого назначения» на советском Дальнем Востоке в начале 1930-х гг. // Гуманитарные науки в Сибири. Новосибирск, 2011. № 1. С. 73 - 76 (0,5 пл.).

8. Чернолуцкая E.H. Выселение семей «врагов народа» с территории советского Дальнего Востока в конце 1930-х годов как форма массовых депортаций // Гуманитарные исследования в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке. Владивосток, 2011. № 2. С. 45 - 49 (0,6 пл.).

9. Чернолуцкая E.H. Спецпоселенцы «власовцы» на советском Дальнем Востоке (1945-1955 гг.) // Вестн. СВНЦ ДВО РАН. Магадан, 2011. № 2. С. 106 -113 (1,0 пл.).

Монографии

10. [Чернолуцкая E.H.] Гл. 1. Этнические миграции в Приморье в условиях российской империи (конец XIX в. - 1917 г.); Гл. 2. Этномиграционные процессы в Приморье в 1917-1930-е годы // Ващук A.C. и др. Этномиграционные процессы в Приморье в XX веке. Владивосток: ДВО РАН, 2002. С. 10 - 98 (26,5 / 13,5 усл. пл.).

11. [Чернолуцкая E.H.] Гл.2. Особенности демографического развития Дальнего Востока во второй половине 1940-х - 1950-е гг. // Мир после войны: Дальневосточное общество в 1945-1950-е гг. / под общ. ред. B.JI. Ларина; отв. ред. A.C. Ващук. Владивосток: Дальнаука, 2009. 696 с. (История Дальнего Востока России. Т.З, кн. 4). С. 123 - 198 (56,12 / 4,2 усл. пл.).

12. Чернолуцкая E.H. Принудительные миграции на советском Дальнем Востоке в 1920-1950-е гг. / науч. ред. A.C. Ващук. Владивосток: Дальнаука. 2011.512 с. (41,6 усл. пл.).

Научные статьи и материалы научных конференций

13. Чернолуцкая E.H. Депортация китайцев из Приморья (1938 г.) // Исторический опыт открытия, заселения и освоения Приамурья и Приморья в XVII-XX вв.: К 350-летию начала похода В.Д. Пояркова на Амур: Тез. докл. и сообщ. Владивосток, 1993. Кн.2. С. 78 - 81 (0,2 пл.).

14. Чернолуцкая E.H. Особенности формирования населения и трудовых ресурсов Дальнего Востока СССР в 30-е - начале 50-х гг. (о роли «спецконтингентов»). Препр. Владивосток, 1993. 24 с. (1,4 пл.).

15. Чернолуцкая E.H. Принудительные миграции на советском Дальнем Востоке в сталинский период // Вестн. ДВО РАН. Владивосток, 1995. № 6. С. 71 - 79 (0,8 пл.).

16. Чернолуцкая E.H. Принудительное переселение в дальневосточном регионе в 30-е гг. // Народонаселенческие процессы в региональной структуре России XVIII-XX вв.: материалы междунар. науч. конф. Новосибирск, 1996. С. 156-159 (0,3 пл.).

17. Чернолуцкая E.H. «Националы» Приморья в сталинских политических репрессиях // Известия РГИА ДВ: сб. науч. тр. Владивосток, 1996. Т.1. С.149 -160 (0,7 пл.).

18. Чернолуцкая E.H. Архивные документы о политических репрессиях на Дальнем Востоке России И Известия РГИА ДВ: сб. науч. тр. Владивосток, 1997. Т.2. С. 90-95 (0,4 пл.).

19. Чернолуцкая E.H. Условия жизни (?) спецпоселенцев в Приамурье в 1934 г. // Семья и семейный быт в восточных регионах России: сб. науч. тр. Владивосток: Дальнаука, 1997. С. 171 - 177 (0,4 пл.).

20. Чернолуцкая E.H. Судебные репрессии на Дальнем Востоке в период хлебозаготовительной кампании 1929-1930 гг. // Политические репрессии на Дальнем Востоке (20-50-е гг.): материалы 1-й дальневост. науч.-практ. конф. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 1997. С. 129- 137 (0,5 пл.).

21. Чернолуцкая E.H. Пенитенциарная система на Дальнем Востоке в 20-е гг. // Известия РГИА ДВ: сб. науч. тр. Владивосток, 1998. Т.З. С. 95 - 107 (0,8 пл.).

22. Чернолуцкая E.H. Принудительный труд как мера уголовного наказания на советском Дальнем Востоке в 20-х — нач. 30-х гг. (на материалах РГИА ДВ) // Архивы Дальнего Востока России на пути в новое тысячелетие: материалы регион, науч.-практ. конф. Владивосток, 1998. С. 118 - 126 (0,5 пл.).

23. Чернолуцкая E.H. Паспортизация дальневосточного населения (19331934) // Revue des Etudes Slaves. Paris, 1999. LXXI/1. P. 17 - 33 (1,2 пл.).

24. Чернолуцкая E.H. Гл.З. Попытки ликвидации казачества в 20-30-е годы // Уссурийское казачье войско: История и современность (к 110-й годовщине образования УКВ). Владивосток, 1999. С. 56 - 69 (0,5 пл.).

25. Чернолуцкая E.H. Попытки принудительного переселения корейцев из Приморья в Хабаровский край в 1930 г. // Аграрное и демографическое развитие Сибири в контексте российской и мировой истории XV1I-XX вв. Новосибирск: Ин-т истории СО РАН, 1999. С. 106 - 109 (0,2 пл.).

26. Чернолуцкая E.H. «Очистка» Приморья от «неблагонадежного» населения в 1939 г. как элемент сталинской репрессивной политики // Вопросы социально-демографической истории Дальнего Востока в XX веке: сб. науч. ст. Владивосток: ДВО РАН, 1999. С. 95 - 112 (1,2 пл.).

27. Чернолуцкая E.H. Мотивация и попытки отселения корейцев из Приморья в дореволюционный период // Гуманитарные и социально-экономические аспекты обучения и воспитания кадров военно-морского флота: сб. науч. ст. Владивосток: ТОВМИ им. Макарова, 1999. Вып.З. С. 164 — 171 (0,5 пл.).

28. Chernolutskaya E.N. Stalin's camps: Vladivostok and the Russian Far East in the 1930s // The Soviet and post-Soviet review. Vol. 27. №2-3. Idyllwild, California: Chares Schlacks, Jr., Publisher. 2000. P. 279-291 (0,8 пл.).

29. Чернолуцкая E.H. Военнопленные и беженцы Первой мировой войны на российском Дальнем Востоке и их репатриация // Исторический опыт освоения Дальнего Востока. Вып.З. Проблемы истории социально-экономического и культурного развития. Благовещенск: Изд-во АмГу, 2000. С. 138- 143 (0,5 пл.).

30. Чернолуцкая E.H. Немцы на советском Дальнем Востоке: статистико-демографический аспект // Этнос и культура в условиях общественных трансформаций: сб. науч. тр. Владивосток: Дальнаука, 2004. С.156-176(1,2 пл.).

31. Чернолуцкая E.H. Спецпоселенцы в Дальстрое (1946-1956) // Наука Северо-Востока России - начало века: материалы Всерос. науч. конф. Магадан: СВКНИИ ДВО РАН, 2005. С. 602 - 605 (0,5 пл.).

32. Чернолуцкая E.H. Немцы и политические репрессии на Дальнем Востоке (1930-е годы) // Государство и личность: Политические репрессии на Дальнем Востоке в XX в.: материалы регион, науч.-практ. конф. Благовещенск, 2005. С. 248 - 254 (0,5 пл.).

33. Чернолуцкая E.H. Принудительные миграции на советском Дальнем Востоке в послевоенный период (1945-1950-е гг.) // Труды института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН. Серия: Отечественная история. Т. 13. Дальний Восток России: проблемы социально-политического и культурного развития во второй половине XIX—XX вв. Владивосток: Дальнаука, 2006. С. 126-136 (0,8 пл.).

34. Чернолуцкая E.H. Принудительные миграции на советском Дальнем Востоке в 1920-е гг. // Известия РГИА ДВ: сб. научн. тр. Владивосток, 2007. Т. 10. С. 108-125 (1,1 пл.).

35. Чернолуцкая E.H. Принудительные переселения немцев на советский Дальний Восток в 1940-х - начале 50-х гг. // Российское государство, общество и этнические немцы: основные этапы и характер взаимоотношений (XVIII—XXI вв.): материалы XI междунар. науч. конф. М.: МСНТС-пресс, 2007. С. 368 - 372 (0,6 пл.).

36. Чернолуцкая E.H. Особенности формирования пенитенциарного населения Дальстроя в послевоенный период (1945-50-е гг.) // Гуманитарные и социально-экономические аспекты обучения и воспитания кадров Военно-морского флота: сб. науч. тр. ТОВМИ им. С.О. Макарова. Владивосток, 2007. Вып.10. С.144 - 152 (0,5 пл.).

37. Чернолуцкая E.H. «Особый контингент» на Колыме (1949-1954 гг.) // Тихоокеанская Россия в истории российской и восточноазиатских цивилизаций: (Пятые Крушановские чтения, 2006 г.). В 2 т. Т.1. Владивосток: Дальнаука, 2008. С. 411-420 (0,6 пл.).

38. Чернолуцкая E.H. «Кулацкая ссылка» на Дальнем Востоке в 1930-е гг.: статистико-географический аспект // Миграционные процессы в азиатской России в XIX-XXI вв.: сб. науч. тр. Новосибирск: Параллель, 2009. С. 93 - 112 (1,0 пл.).

39. Чернолуцкая E.H. Политика пограничного режима и социальные «чистки» на Дальнем Востоке СССР в преддверии второй мировой войны (1930-е годы) // Материалы 52-й Всерос. науч. конф. Т.5. Проблемы тактики военно-морского флота, военной истории, геополитики и военно-морской географии. Владивосток: ТОВМИ им. Макарова, 2009. С. 231 - 242 (0,8 пл.).

40. Чернолуцкая E.H. Миграции немецкого населения на Дальнем Востоке СССР в 1930-е гг.: версии, факты, заблуждения // Этнические немцы России: исторический феномен «народа в пути»: материалы XII науч. конф. М.: МСНК-пресс, 2009. С. 337 - 348 (0,7 пл.).

41. Чернолуцкая E.H. «Кулацкая ссылка» на Дальнем Востоке в годы Великой Отечественной войны // Великая Отечественная война: итоги и уроки: сб. науч. ст. Владивосток: ДВО РАН, 2010. С. 106 - 114 (0,5 пл.).

42. Чернолуцкая E.H. Массовое освобождение узников пенитенциарной системы на Дальнем Востоке в 1950-е гг. // Колымский гуманитарный альманах. Магадан: Кордис, 2010. Вып.5. С. 130 - 143 (0,5 пл.).

43. Чернолуцкая E.H. Проблемы китайской иммиграции на российский Дальний Восток в свете обеспечения государственной безопасности // Культура Дальнего Востока России и стран АТР: Восток — Запад: материалы науч. конф. Владивосток: РИО ДВГАИ, 2010. Вып.16, 17. С.14 - 19 (0,5 п.л.).

44. Чернолуцкая E.H. Неудавшаяся интеграция: принудительные мигранты из западных республик СССР на Дальнем Востоке в конце 1940-х — 1950-е гг. // Проблемы межэтнического взаимодействия на Дальнем Востоке России: история и современность: сб. науч. тр. по итогам регион, науч.-практ. конф. Хабаровск: Изд-во Дальневост. гос. гуманит. ун-та, 2011. С. 116 - 123 (0,5 п.л.).

45. Чернолуцкая E.H. Особенности депортации советских немцев на Дальнем Востоке в 1940-1950-е гг. // Начальный период Великой Отечественной войны и депортация российских немцев: взгляды и оценки через 70 лет: материалы междунар. науч.-практ. конф. М.: МСНК-пресс, 2011. С. 755 — 768 (0,8 п.л.).

47. Чернолуцкая E.H. Депортация китайского населения из Приморья (1938 г.) // Приморье: народы, религии, общество. Владивосток, 2011. С. 69 — 75 (0,4 п.л.).

Чернолуцкая Елена Николаевна

ПРИНУДИТЕЛЬНЫЕ МИГРАЦИИ НА СОВЕТСКОМ ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ в 1920 - 1950-е гг.

Специальность 07.00.02 - Отечественная история

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Отпечатано методом оперативной полиграфии в ИИАЭ ДВО РАН. 690950, г. Владивосток, ул. Пушкинская, 89 Подписано в печать 20.02.12. Заказ 31. Формат 60x84 1/16. Усл. печ. л. 2,9. Тираж 120 экз.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Чернолуцкая, Елена Николаевна

Введение.4

Глава 1. Проблемы теории и историографии 28принудительных миграций в СССР.

1.1. Историографический обзор проблемы.28

1.2. Понятийный аппарат в историографическом, 51-55 информационно-политическом и методологическом контекстах.

1.3. Теоретико-методологические основания исследования 55-

Глава 2. Характер принудительных выселений с территории советского Дальнего Востока 1920-е гг.97

2.1. Особенности применения принудительных выселений в уголовно-репрессивной практике Советской России в 1920-е гг.97

2.2. Административные выдворения как способ «разгрузки» региона и борьбы с политической и уголовной преступностью.106

2.3. Специфика использования принудительного труда на Дальнем Востоке в 1920-е гг.122

Глава 3. Принудительная колонизация Дальнего Востока в

1930 - начале 1940-х гг.130

3.1. «Кулацкая ссылка» и спецпоселения в ДВК в 1930

1941 гг.131

3.1.1. Переселение репрессированных крестьян внутри ДВК и их прибытие из других регионов страны.133

3.1.2. Трудовое использование и размещение спецпереселенцев в регионе.153

3.1.3. Динамика численности спецпереселенцев в ДВК и ее факторы.164

3.1.4. Хозяйственное бытовое обустройство и социальное обслуживание спецпоселенцев.174

3.2. «Лагерная колонизация» на Дальнем Востоке

1933-1940 гг.).197

Глава 4. Политика пограничного режима и социальные «чистки» на Дальнем Востоке в преддверии второй мировой войны.221

4.1. Паспортизация населения 1933-1934 гг. и ее миграционные последствия.226

4.2. «Корейский вопрос» и депортация корейцев 1937 г.239

4.3. Вытеснение китайцев с советского Дальнего Востока и депортация 1938 г.256

4.3.1. Проблемы китайской иммиграции и попытки вытеснения китайцев с территории российского

Дальнего Востока.256

4.3.2. Массовые арестные операции и депортация китайцев

1938 г.).263

4.4. Административные выселения из дальневосточного приграничья в 1930-е гг.272

4.5. Итоги и последствия «чистки» Дальнего Востока.287

Глава 5. Особенности принудительных миграций на

Дальнем Востоке в период Великой Отечественной войны.299

5.1. «Кулацкая ссылка» в 1941-1945 гг.299

5.2. Война и судьба немецкого населения на Дальнем Востоке.307

5.3. Мобилизация спецпоселенцев на строительство железной дороги Комсомольск - Советская Гавань.320

Глава 6. Послевоенный этап принудительных миграций на

Дальнем Востоке (1945-1950-е гг.).330

6.1. Спецконтингент, «власовцы».330

6.2. Этнические депортанты.336

6.3. «Указники» (крестьяне, выселенные из колхозов на основании Указа ПВС СССР от 2 июня 1948г.).359

6.4. Принудительные мигранты вне системы спецпоселений 366

6.5. Общая характеристика принудительных миграций послевоенного этапа.378

Введение диссертации2012 год, автореферат по истории, Чернолуцкая, Елена Николаевна

Актуальность темы. XX век предстает перед нынешним поколением как век масштабных противоречий, в нем нашли место яркие социальные и технологические достижения, гуманитарные катастрофы, войны и революции. Власти разных стран для решения тех или иных политических задач использовали принудительные миграции как форму репрессивной политики, которая приобретала порой самые жестокие формы. Территориальные «чистки» активно применялись в Первую мировую войну. Воюющие державы, в том числе Франция и Россия, из превентивных соображений интернировали подданных вражеских государств. В России из прифронтовых зон изгонялось и своё «неблагонадежное» население, главным образом по этническому признаку. В Турции в 1915 г. были проведены тотальная депортация и массовое истребление армян (по разным оценкам, депортировано от 0,5 до 1,5 млн. чел., из них погибло две трети). Вторая мировая война продолжила этот скорбный перечень. Гитлер организовал масштабное добровольно-вынужденное переселение «фольксдойче» в перекроенные владения Германии, угонял славянское население с оккупированных территорий, проводил политику геноцида в отношении евреев. Власти США в 1942 г. насильственно переместили с западного побережья в специальные лагеря во внутренних штатах около 120 тыс. японцев, большинство из которых являлись американскими гражданами1.

Однако в истории найдется немного примеров, когда принудительные миграции приобрели бы столь же внушительный размах (и не только в военное, но и в мирное время), как в советском государстве 1930-1950-х гг.

Массовые депортации были неотъемлемой частью сталинизма. Они выступали орудием государственного террора в интересах укрепления сталинской диктатуры и понимаемой властью внутренней и внешней безопасности, принося беды и страдания миллионам людей, попирая их человеческое достоинство, унося здоровье и сами жизни. Они служили 4 инструментом широкомасштабной социальной инженерии «во имя светлого коммунистического будущего», выбрасывая на обочину общества огромные массы «неподходящего» населения. Они опустошали одни территории и наполняли «гражданами второго сорта» другие, меняя социальный, демографический, этнический облик целых регионов. Они стали одним из звеньев в создании системы принудительного труда, используя которую государство пыталось решать задачи модернизации. Демографические, социальные, этнические, экономические, нравственно-психологические процессы, сопровождавшие сталинские принудительные миграции, были явлениями с долгосрочными эффектами. Анализ их генезиса, сущности, исторических последствий рассматривается современным научным сообществом в качестве одной из важных теоретических задач, решение которой помогает приблизиться к пониманию глубинных факторов развития отечественной истории в советский период.

Актуальность этому научному направлению придает общее понимание сталинизма не как некоторого досадного отклонения от магистральной линии хода всемирной истории, а как ключевой темы для осмысления природы современного общества вообще, какова бы ни была его идеология2.

Необходимым элементом изучения практик сталинского режима является их региональное прочтение. Политика принудительных миграций, имея общие цели и задачи, находила конкретное воплощение на определенных территориях страны, исходя из той роли, которую власть придавала их географической, геополитической, экономической значимости. Только детальный анализ насильственных миграций в каждом из охваченных этой практикой регионов даст возможность для действительно глубокого понимания данного феномена в общегосударственном масштабе, во всей его цельности и множественном переплетении элементов, составлявших взаимоотношения Центра с перифериями и между регионами. Советский Дальний Восток имеет все основания быть включенным в такого рода региональный анализ. Специфика осуществлявшихся здесь депортаций 5 выступает одним из индикаторов общего отношения власти к Дальнему Востоку, характера его включенности в общегосударственное политико-экономическое пространство. Анализ этого феномена служит одним из путей осмысления противоречий государственной политики на Дальнем Востоке, его влияния на общее развитие, хозяйственное и демографическое освоение региона, на характер структурирования местного социума.

Изучение принудительных миграций как одного из проявлений сталинизма имеет не только научную, но и общественно-политическую значимость. В последние годы констатируются тенденции к возрождению сталинизма в сознании общества. Эксперты связывают реставрацию этой идеологии с кризисом национальной идентичности в постсоветский период и стремлением части общества обеспечить ее путем возвращения к традициям авторитаризма. Свою негативную роль в этом играют средства массовой информации, которые фактически привели к изменению структуры образа сталинизма, превратив диктатора в «медиа-звезду» и умалчивая о жертвах его террора. Некоторые старые мифы о нем воспроизводятся и в школьных учебниках. Как показывают социологические опросы, сталинизм начинает восприниматься скорее позитивно, чем негативно3.

С другой стороны, среди этнических групп, переживших ужасы сталинских депортаций, живут утверждения о подспудном продолжении «культурного геноцида». Как показывает пример Кавказа, коллективные травмы прошлого в условиях современных политических кризисов и военных конфликтов с почти автоматической легкостью активизируются и политизируются, что обычно благоприятствует разного рода экстремистам4.

Наличие подобных явлений ставит на повестку дня более глубокое изучение принудительных миграций в СССР, широкую популяризацию научных достижений по данной проблематике для того, чтобы способствовать адекватному пониманию места сталинизма в отечественной и мировой истории, преодолению стереотипов советского идеологического и политического наследия.

Степень изученности темы. Подробный историографический анализ проблемы дан в первой главе диссертации. Он показал, что тема сталинских депортаций привлекала внимание исследователей с середины XX в. (H.A. Ивницкий, Р. Конквест, А. Некрич и др.), однако до конца 1980-х гг. возможности ученых были ограничены труднодоступностью источников и идеологическими «шорами». По-настоящему серьезное изучение проблемы началось в 1990-е гг. с открытием российских архивных фондов и в связи с произошедшими коренными политическими изменениями. За два последних десятилетия проявилось значительное количество изданий - публикации документов, статьи и монографии, кандидатские и докторские диссертации. В рамках общей проблематики сформировалось несколько направлений - по изучению «крестьянской ссылки» (С.А. Красильников, JI. Виола и др.), этнических депортаций (Н.Ф. Бугай, A.A. Герман, Т. Мартин и др.), послевоенной репатриации (A.A. Шевяков, В.А. Ионцев) и др., созданы обобщающие исследования (П.М. Полян, В.Н. Земсков). В большинстве трудов депортации изучаются в территориальных рамках конкретного региона выхода или вселения принудительных мигрантов - Украины, Поволжья, Крыма, Сибири, Казахстана, республик Коми, Калмыкии и др.

Историографический обзор приводит к выводу о высокой степени внимания со стороны научного сообщества к проблеме принудительных миграций в СССР, значительных достижениях в ее конкретно-историческом освещении и теоретическом осмыслении в масштабе всей страны и ряда ее регионов. Однако дальневосточный срез проблемы остается слабо изученным, что позволяет поставить его в центр предлагаемой диссертации.

Объект исследования - массовые принудительные миграции на Дальнем Востоке СССР, осуществлявшиеся сталинским руководством в 1930-1950-е гг.; принудительные мигранты как особый социальный слой.

Предмет исследования - эволюция политики депортаций в регионе, генезис, факторы, формы принудительных миграций и связанные с ними процессы социального структурирования. с В работе поставлена цель исследовать массовые принудительные миграции на Дальнем Востоке как элемент репрессивной политики в полной совокупности форм, потоков и направлений*1 за весь период применения в советском государстве, проанализировать их региональные особенности, общие итоги и влияние, оказанное на социальное, демографическое и экономическое развитие региона.

В соответствии с указанной целью определены следующие основные задачи диссертационной работы.

1. Выявить региональную специфику генезиса массовых принудительных миграций, исходя из совокупного анализа исторических особенностей освоения Дальнего Востока, политико-экономических реалий начального периода его советизации и становления общей советской уголовно-репрессивной практики.

2. В поэтапной динамике проследить реализацию политики насильственных переселений на Дальнем Востоке, определив главные факторы воздействия на этот процесс.

3. Выделить и охарактеризовать потоки принудительных мигрантов в регионе по географической направленности и методам депортации, категорийному, социальному, демографическому, этническому, количественному составу.

4. Проанализировать особенности размещения различных категорий принудительных мигрантов на Дальнем Востоке, показать процесс создания и функционирования региональной ветви системы спецпоселений и других институтов принудительного удержания репрессированных групп (ссылка на поселение, высылка и др.). а Нами не рассматриваются такие виды международных принудительных миграций, имевших место на Дальнем Востоке, как интернирование китайских военнопленных в период советско-китайского конфликта на КВЖД в 1929 г., и миграции, ставшие следствием итогов Второй мировой войны, - репатриация японских граждан с присоединенных территорий Южного Сахалина и Курил и внутрирегиональные перемещения японских военнопленных с последующей их репатриацией, поскольку эти акции не являлись системным элементом советской репрессивной политики.

5. Дать характеристику процессам обустройства и адаптации принудительных мигрантов в местах расселения, определить сферы и условия эксплуатации их труда.

6. Установить причины, масштабы, региональную географию принудительных выселений с Дальнего Востока, показать политическую сущность этих кампаний.

7. Проследить темпы и масштабы нисходящей и восходящей социальной динамики, характерные для различных категорий принудительных мигрантов на Дальнем Востоке.

8. Определить место принудительных мигрантов в социальной структуре на советском Дальнем Востоке путем выявления его соотношения с другими группами в следующих подсистемах - пенитенциарной, трудовых ресурсах, общем составе населения.

Хронологические рамки исследования обусловлены развитием изучаемого феномена в течение 40 лет. Его присутствие в репрессивной практике советского государства отмечено уже в 1920-е гг. В наиболее развернутом виде массовые принудительные миграции предстают в 1930-х -первой половине 1950-х гг., конец 1950-х гг. стал периодом их заката.

Однако следует отметить, что некоторые принудительные переселения проведенные на Дальнем Востоке в сталинскую эпоху (например, депортация корейцев и китайцев), имели более глубокие исторические корни. В связи с этим в соответствующих разделах имеются хронологические отступления в более ранний период.

Территориальные рамки исследования охватывают дальневосточный регион России. С одной стороны, пограничный и стратегически важный, а с другой - самый отдаленный к востоку от Москвы и слабозаселенный, но богатый сырьевыми ресурсами, он стал одним из полигонов реализации политики принудительных миграций и одним из немногих, где она проводилась, имея ярко выраженные противоположные векторы как по выселению местного «неблагонадежного населения», так и по вселению 9 такового из других регионов страны. В 1920-1950-е гг. его административно-территориальное деление неоднократно изменялось, корректировались внутрирегиональные границы. В данной работе анализ рассмотренных процессов с учетом этих изменений адаптирован к современной административной структуре Дальнего Востока, включающей Приморский, Хабаровский и Камчатский края, Магаданскую, Сахалинскую, Амурскую и Еврейскую автономную области.

Методология и методика исследования. Представленная работа написана с позиции социальной истории. Эта дисциплина, проходя этапы своего развития, по-разному преломляла угол зрения в освещении взаимоотношений власти и общества. Принципиальным достижением социальных историков второй половины XX - начала XXI вв. стало выдвижение на первый план «обычного», «рядового» человека в обществе, что придало гуманистическое звучание всему научному направлению. Идея о самоценности человеческой жизни, приоритетности элементарных человеческих прав и условий реализации личности служит в современных исторических исследованиях моральной парадигмой, острота звучания которой многократно усиливается при изучении проблем, связанных с государственными репрессивными практиками.

В диссертации автор использовала совокупность методологических подходов различного уровня. Важнейшую роль играли общие принципы научного познания (объективность, всесторонность, неразрывность общего, особенного и отдельного, принцип взаимной обусловленности явлений и др.) и общенаучные методы исследования (анализ и синтез, индукция и дедукция, реконструкция, описание и измерение, восхождение от конкретного к абстрактному, от абстрактного к конкретному и др.). Говоря об исторической объективности, мы исходим из современного философского понимания её относительности - в силу присущего историческим источникам субъективизма и зависимости от текущего этапа научного знания5. Автор стремилась достичь объективности, следуя сложившейся методологии ю истории, т.е. путем выявления совокупной источниковой базы в качестве эмпирической основы, применения выработанных методов внешней и внутренней критики и сопоставления источников6.

Работа основывалось на многообразии подходов, принципов и методов исторического исследования. Одним из базовых является принцип историзма, руководствуясь которым, мы рассматривали принудительные миграции на Дальнем Востоке в их исторической обусловленности, последовательности, взаимосвязи и развитии. Важнейшим условием научного анализа для нас являлась хронологическая цельность изучаемого феномена, который был рассмотрен на всех стадиях существования - от возникновения через точки кульминаций и спадов до исчезновения. Данный принцип был применен не только в отношении обобщенно понимаемого процесса сталинских депортаций в рамках региона, но и отдельных его составляющих - «кулацкой ссылки», переселений репатриантов, этнических групп, «неблагонадежного» населения и т.д. Оптимальным для комплексного и всестороннего раскрытия темы мы считаем сочетание хронологического и проблемного подходов, аналитического и описательного планов изложения.

Использование специальных исторических методов (историко-генетического, историко-системного, историко-сравнительного, историко-типологического и др.) обеспечило выявление и анализ узловых аспектов истории принудительных миграций на Дальнем Востоке СССР, их изучение в тесной связи с общей репрессивной политикой сталинского режима и в сравнении со спецификой ее реализации в других регионах страны. Историко-генетический метод нацеливал автора на анализ преемственности и динамики, поиск истоков и причинно-следственных связей процессов насильственных переселений.

Необходимость системного подхода определялась общепринятым положением о том, что системность является неотъемлемым свойством социумов и исторического процесса в целом. Этот подход предполагает рассмотрение конкретных феноменов как сложную иерархичную

11 целостность, являющуюся частью более крупной системы и состоящую из подсистем в их функциональной взаимосвязи. Данная методика применена автором в институциональном и социо-структурном плане. Так, сталинские депортации анализируются как элемент государственной репрессивной политики и как совокупность потоков, направлений, форм и методов проведения. Другой феномен (система спецпоселений) являясь сегментом пенитенциарной системы, представлял собой функциональное единство институтов расселения принудительных мигрантов, надзора за ними со стороны силовых органов и принудительного трудоиспользования, что требовало, с одной стороны, рассмотрения системы спецпоселений во взаимосвязи ее территориальных уровней, а с другой - включение в научный анализ таких аспектов, как организация и дислокация спецпоселков, создание их инфраструктуры, правовой режим, сферы и условия эксплуатации труда, хозяйственно-бытовое обустройство мигрантов. Структурно-системный анализ как неотъемлемая часть системного подхода позволил определить место принудительных мигрантов в советском социуме и внутреннюю дифференциацию самой группы.

Историко-типологический метод использован в основном опосредованно - через выработанную в современной историографии классификацию и типологию советских принудительных миграций. Вместе с тем в представленной работе на базе дальневосточного материала внесены некоторые дополнения в указанные схемы, в частности, выделены и описаны в качестве специфических типов депортаций выселение семей «врагов народа» из режимных территорий и отправка на Колыму строителей атомных объектов, а как специфический тип расселения - колонпоселки при ИГЛ.

Помимо общенаучных и специальных исторических методов исследования в диссертации использованы подходы и методы смежных дисциплин. Подробная характеристика теоретико-методологической базы работы приведена в первой главе диссертации.

Источниковедческая база исследования. Диссертационная работа опирается на широкий круг опубликованных и введенных автором в научный оборот неопубликованных источников, отбор которых проводился, исходя из задач исследования.

I. При характеристике и анализе общего содержания, направлений и эволюции репрессивной (в том числе депортационной) политики мы использовали директивную документацию высших партийных и государственных органов - ЦК ВКП(б), СНК, ЦИК, ПВС и ГКО СССР, ВЦИК, а также делопроизводственные материалы наркоматов/министерств (юстиции, иностранных дел и др.), Прокуратуры СССР, отраслевых ведомств (главным образом горнодобывающих, лесозаготовительных, строительных), причастных к реализации этой политики. Изучение данного аспекта на уровне Дальнего Востока потребовало привлечения документов^ региональных (Дальревкома, Дальбюро и Далькрайкома ВКП(б), Далькрайисполкома), краевых, областных и районных органов партийной и исполнительной власти - постановлений, решений, справок, инструкций, циркуляров, переписки с вышестоящими инстанциями.

Эта группа источников не отложилась единым комплексом в фондах ведомственной принадлежности, а разбросана по различным архивам и фондам, нередко отрывочна и разнотипна. Автором привлечены материалы, полученные в центральных (Г АРФ, РГАСПИ, РГАЭ) и местных государственных архивах всех краев и областей Дальнего Востока, за исключением Камчатского края и ЕАО (РГИА ДВ, ГАХК, ГАПК, ГААО,

ГАСО, СЦДНИ, ГАМО, ЦХСД МО). В совокупности они раскрывают картину принятия решений о насильственных переселениях, освещают сущность «проблем» управления в данной сфере в общем политическом и социально-экономическом контексте на центральном и региональном уровнях. Эти документы отражают также межведомственные противоречия, степень давления и подчинения во взаимоотношениях Центра с Дальним

Востоком, т.е. характер обстановки во властных структурах при выработке

13 политических шагов и оперативных действий, связанных с конкретными депортационными кампаниями.

II. Основную источниковую базу исследования составляют документы ОГПУ, НКВД, МВД и МТБ СССР, ГУЛАГа, т.е. органов, которые осуществляли депортации и надзор за принудительными мигрантами.

Большой комплекс таких документов 1930-1960-х гг. хранится в ГАРФ в фондах НКВД-МВД СССР. Некоторые источники этого круга выявлены нами также в региональных государственных и ведомственных архивах местного уровня - ГАХК, ГАПК, Архиве УВД Амурской области, Отделении спецфондов ИЦ УВД по Приморскому и Хабаровскому краям. Весь массив указанных документов можно разделить на несколько групп:

- Приказы, распоряжения, циркуляры ОГПУ, НКВД, МВД, ГУЛАГа, Прокуратуры СССР составляли нормативную основу реализации репрессивной политики непосредственно на местах.

- Наиболее информативно насыщенным для целей данной диссертационной работы является фонд Отдела спец(труд-)поселений (ОСП/ОТП ГУЛАГа). Особенно продуктивным было использование таких типов документов как переписка между центральными и дальневосточными подразделениями данной структуры, отчеты, справки, обзоры, докладные и аналитические записки УНКВД и ОСП по краям и областям Дальнего Востока. Они позволили в динамике осветить все основные аспекты функционирования системы спецпоселений в регионе, в том числе организацию спецпоселков и их географическое расположение, развитие поселковой инфраструктуры, состав спецпоселенцев по ряду параметров, характер эксплуатации их труда и т.д. В ряде отчетов имеется раздел «Политические настроения», материалы которого в определенной степени отражают специфику восприятия разными категориями спецпоселенцев своего положения, их реакцию на политические события и действия власти.

- Особую группу составляют документы бывшего Управления НКВД по Приморскому краю. Это материалы о выселении из края

14 неблагонадежного» населения в 1939 г., которые в настоящее время в виде цельного комплекса находятся на временном хранении в Отделении спецфондов Отдела реабилитации и спецфондов ИЦ УВД по Приморскому краю. Они представлены, в 12 томах, из них 10 - это предварительные и окончательные списки выселявшихся граждан, сгруппированные по городам и районам края, и два тома - переписка между центральными и местными органами НКВД. Ценность данного вида источников для исследования вышеназванного аспекта определяется следующими обстоятельствами. 1) Практически полное отсутствие какой-либо выявленной информации о выселении 1939 г. в других архивных фондах. 2) Списки на выселение являются полными и систематизированными по территориальному принципу. 3) Списки содержат стандартные биографические данные и обвинительный материал по каждому выселенному, а также информацию о составе их семей, что позволяет не только сделать статистико-демографический анализ, но и выявить типичные, а также индивидуальные поведенческие характеристики жертв депортации, которые расценивались властью как опасные. 4) Делопроизводственная переписка по выселению отражает логику принятия решений в верхних эшелонах власти и их реализацию на нижних этажах, а также содержат обобщающие сведения по данной акции. Кроме того, в них имеется информация «о политических настроениях». Особенности данного источникового материала позволили уделить большее внимание механизму проведения «зачистки» Приморья в 1939 г. и реакции на нее местного населения.

- Как специфический тип источников необходимо выделить архивноследственные дела лиц, репрессированных в период сталинского' режима.

Документы, относившиеся к ведению УФСБ по Приморскому краю и

Сахалинской области, в 1990-е гг. были переданы из архива ФСБ в специально сформированные фонды Приморского краевого и Сахалинского областного государственных архивов. Автор диссертации получила доступ к некоторым из них, в том числе к делам «обычных» граждан и делам

15 сотрудников НКВД, которые перед арестом сами являлись исполнителями государственного террора. Несмотря на то что материалы большой группы дел в период их составления были в значительной степени сфальсифицированы, они вполне поддаются научной критике и позволили извлечь ценную информацию о ходе проведения конкретных репрессивных операций и судьбах пострадавших, что оказалось невозможным сделать, опираясь на иные источники (например, об арестных операциях в отношении китайцев и их депортации из Приморья в 1938 г.).

- Документы, содержащие информацию о применении на Дальнем Востоке внесудебных репрессий в виде ссылки и высылки. Их выявление было весьма затруднительным и в итоге оказалось недостаточным для всестороннего раскрытия данного аспекта. Если во время проведения большинства массовых депортаций составлялась региональная и сводная отчетная документация, отложившаяся в известных архивных фондах и доступная современному исследователю, то ссылки и высылки носили персональный характер и в суммарном итоге не имели чётко очерченных хронологических рамок, вследствие чего соответствующие архивные данные не были сконцентрированы. К тому же основная информация о внесудебных репрессиях хранится в архивах госбезопасности, доступ к которым ограничен. Полных сведений как по стране в целом, так и по отдельным регионам найти не удалось, что заставляло нас пользоваться фрагментарной и косвенной информацией и прибегать к гипотетическим суждениям.

III. Важное место в источниковой базе исследования занимают статистические источники разного типа: а). Общая статистика народонаселения - опубликованные и архивные материалы Всесоюзных (1923, 1926, 1937, 1939, 1959 гг.) и специальных переписей населения регионального уровня, а также дальневосточные статистические ежегодники, справочные книги и неопубликованная статистика дальневосточных структур статучета и ОВИРа. Они содержат ценные сведения о численности, гражданстве, демографическом и

16 этническом составе населения Дальнего Востока, его краев и областей, дают возможность составить динамические ряды по этим параметрам и соотнести их с аналогичными показателями по принудительным мигрантам. Следует отметить, что в межпереписные годы эта статистика далеко неполна.

Недостаточно данных об этнических группах в регионе, особенно о корейцах и китайцах. Последнее вызвано тем, что органы власти на Дальнем Востоке никогда не располагали точными сведениями о восточных иммигрантах в связи с их высокой миграционной подвижностью, значительной степенью нелегального проникновения на территорию России, слабой подконтрольностью. Научным сообществом признано, что все официальные данные по этому аспекту как в имперский период, так и в первой трети советского, являются заниженными. Более плотная статистика «восточников» характерна для 1920-х - начала 1930-х гг. Тогда они попадали под статистическое обследование во время общих переписей населения (1923 и 1926 гг.) и в период специальных региональных переписей корейского населения Владивостокского округа (1929 г.) и населения Сахалина (1931 г.). Данные о них включались также в материалы КрайУНХУ. Однако распоряжением ЦУНХУ СССР от 3 января 1934 г. статистические сведения о национальных меньшинствах стали считаться секретными и их сбор местными отделами народнохозяйственного учета категорически воспрещался7. Вновь искомая информация появляется в государственной статистике лишь в 1937 г. («засекреченная перепись»), но по ограниченному кругу параметров. Эта особенность источниковой ситуации стала причиной многих дискуссионных положений и лакун в историографии по проблеме депортации корейцев и китайцев с территории Дальнего Востока. б). Статистика, охватывавшая различные категории репрессированного населения. В секретной части переписей 1937 и 1939 гг. в масштабах всей страны, а также краев и областей содержится информация о т.н. спецконтингентах», среди которых под контингентом «В» подразумевались заключенные (осужденные и следственные), спецпоселенцы, воспитанники

17 трудколоний для несовершеннолетних. К сожалению, они совмещены с контингентом «Б» (милиция, аппарат мест заключения, пожарная охрана), поэтому выделение сведений о репрессированных группах по данному источнику может быть осуществлено лишь гипотетическим путем. Ценность «спецпереписей» заключается в том, что они позволяют определить степень «отягощенности» состава населения конкретных территорий пенитенциарным сектором, однако лишь в общих чертах.

Более детализированные сведения содержит статистика отделов спецпоселений общесоюзного и регионального уровня («специальная» статистика), которая «рассыпана» в общей документации подразделений ОСП, ГУЛАГа, НКВД (отчеты, справки, сводки, переписи). Распыленность этого вида информации потребовала соответствующей длительной скрупулезной работы по ее сведению. Данное обстоятельство объясняет наличие в диссертации многочисленных статистических таблиц, составленных автором, необходимых для анализа материала и аргументации выводов. Другая проблема, возникающая при использовании этого вида источников, связана с их недостаточной точностью и неполнотой. Учет принудительных мигрантов и параметров их жизнедеятельности, осуществлявшийся надзорными органами, имеет множество «провалов», особенно характерных для первых лет крестьянской ссылки, административных выселений семей «врагов народа» и др. Не отличались скрупулезностью местные структуры надзора, поставлявшие первичные сведения в Центр, а некоторые статьи отчетности (например, о побегах) могли намеренно искажаться. Определенную путаницу для исследователя вносит двойная система учета спецпоселенцев - общего числа лиц, поставленных на учет ОСП, и числа лиц, реально находившихся в спецпоселках (т.е. за исключением бежавших и находившихся в заключении). Вместе с тем по периодам, когда исследуемый сегмент пенитенциарной системы функционировал как отлаженный механизм, в статистике учета отложились ценные для историков систематизированные сведения.

В общей совокупности специальная статистика является неоценимым источником информации в изучении принудительных миграций. Несмотря на неточности и лакуны, она дает возможность выявить общую динамику и тенденции происходивших процессов. Анализ этих данных позволил определить масштабы различных кампаний принудительного вселения на Дальний Восток, состав миграционных потоков, их демографические характеристики, параметры трудового использования, место спецпоселенцев в общей структуре населения региона, а в ряде случаев на основе статистической динамики уточнить и хронологию процессов, которая не выявлялась в иных источниках (например, о прибытии в регион калмыков и немцев «выселенных по решению правительства», о переводе репатриантов на спецпоселение в Дальстрое и т.д.).

IV. Материалы прессы. Специфика темы исследования обусловила слабую ее отраженность в средствах массовой информации советского периода, где обнародование фактов о большинстве кампаний принудительных переселений было под строжайшим запретом. Тем не менее, некоторые акции и косвенные материалы о них все же освещались в газетах краевого уровня. Так, газета «Красное знамя» (орган партийной печати в Приморском крае) публиковала поэшелонные списки высылавшихся в 19221923 гг. из Приморья бывших военнослужащих белых армий, а также директивные и информативные материалы, связанные с паспортизацией 1933-1934 гг. В 1920 - начале 1930-х гг. много внимания в местной печати уделялось проблеме взаимоотношений с восточными иммигрантами, в том числе занятости в производстве, специфическим видам преступности и методам противодействия ей. В целом публикации прессы позволяют ощутить общую политическую и экономическую обстановку, на фоне которой разворачивались принудительные миграции.

V. В диссертации использованы источники личного происхождения. Живую картину страданий жертв депортаций рисует мемуарная литература. Однако относительно событий на Дальнем Востоке она немногочисленна. Значительный интерес представляет автобиографическая повесть Р.Ф. Гаврилова8, находившегося в 1930-е гг. вместе с семьей на спецпоселении в Хабаровском крае. Ряд воспоминаний бывших спецпоселенцев в формате небольших статей опубликован в «Книгах памяти» (см. ниже) как дополнение к основному материалу. Такого же рода информация нами получена при личных контактах с людьми, которые либо сами были жертвами депортаций, либо являются их родственниками. Переписка и интервью с ними помогли раскрыть некоторые конкретные детали исследуемых событий, которые невозможно выявить в документальных материалах.

VI. Ценным подспорьем в работе явился значительный массив опубликованных документов, специализированный на проблематике принудительных миграций в СССР, куда частично вошли источники, охарактеризованные нами выше в группах I, II, III. С начала 1990-х гг. со снятием грифа секретности эти документы публиковались в журналах и отдельных сборниках, вводились в научные статьи (Ф.Н. Бугай, В.Н. Земсков, С.А. Красильников, В.А. Ауман, В.Г. Чеботарева и др.)9. Тогда же усилиями Ю.А. Полякова, В.В. Жиромской, И.Н. Киселева и др. был сделан информационный прорыв в отношении спецпереписей 1937 и 1939 гг. В настоящее время опубликованы их общие итоги, наработана методика использования в научных исследованиях10.

В 2000-е гг. на базе фондов центральных архивов страны ведущие специалисты историки и архивисты издали несколько солидных многотомных сборников документов по истории политических репрессий, исправительно-трудовых лагерей и принудительных миграций, в том числе специальный том о сталинских депортациях (изд-во Международного Фонда

Демократия»), а также 7-томное собрание документов «История

20 сталинского Гулага» (изд-во РОССПЭН), в котором один из томов посвящен спецпоселенцам11.

Особый вид публикаций составляет «Книга Памяти жертв политических репрессий». Кроме своей основной мемориальной функции она является источником массового характера - носителем систематизированной информации о времени, месте и характере наказания, примененного государством к конкретным лицам, пострадавшим в годы сталинских репрессий. Несмотря на то что авторам-составителям не удалось собрать полных данных о жертвах государственного террора в рамках обозначенных территорий, тем не менее массовость приведенных сведений позволяет делать ориентировочные статистические построения и выявлять общие тенденции, а также анализировать конкретные индивидуальные случаи. На Дальнем Востоке такие издания выпущены в Хабаровском крае, Амурской, Сахалинской и Магаданской областях, некоторые из томов посвящены спецпоселенцам и депортированным12. В Приморском крае работа по подготовке «Книги Памяти» велась силами краевого отделения общества «Мемориал» с 1990-х гг. Тогда же началась публикация списка расстрелянных в газете «Утро России» (Владивосток). К сожалению, выпуском отдельного издания работа так и не завершилась. Но предварительная рукопись Мартиролога была любезно предоставлена нам для ознакомления бывшим председателем Приморского общества «Мемориал» И.П. Поповой.

В целом приведенная характеристика источниковой базы свидетельствует о ее широте, типологическом, ведомственном и уровневом разнообразии, что позволяет говорить о ее достаточной репрезентативности для исследования темы представленной диссертации. Вместе с тем обеспеченность источниками нельзя признать исчерпывающей, их накопление было затруднено фондовой распыленностью и фрагментарностью большого корпуса документов, наличием существенных пробелов в хронологии и номенклатуре дел, а также сохранявшейся

21 частичной труднодоступностью для исследователей в связи со статусом секретности или во исполнение закона о сохранении личной тайны. Вследствие этого по ряду аспектов проблемы предложены гипотетические суждения, а некоторые аспекты остались за рамками исследования.

Научная новизна работы определяется следующим.

1. Впервые в историографии проведено специальное комплексное исследование, посвященное сталинским принудительным миграциям на Дальнем Востоке как целостному явлению под углом зрения их репрессивной, мобилизационной и социоструктурирующей сущностей.

2. На базе вновь выявленного архивно-документального материала подведены общие итоги т.н. «кулацкой ссылки» на Дальнем Востоке, уточнены масштабы и хронологические рамки ее формирования, показана дальнейшая динамика, в научный оборот впервые введены сведения о пребывании на Дальнем Востоке группы т.н. «кулаков особого назначения».

3. В качестве специфических форм принудительных миграций, не получивших освещения в научной литературе, автором выделены и проанализированы перевод заключенных в колонизационные поселки дальневосточных ИТЛ (БАМлага и Севвостлага) и выселение семей «врагов народа» из режимных территорий Дальнего Востока. Показана ошибочность имеющего место в историографии мнения, относящего колонизацию заключенных к спецпоселенчеству. На основе совокупного анализа косвенных данных, вызванного отсутствием полных источниковых материалов о выселении семей «врагов народа», предложена авторская гипотеза масштабов этой формы насильственных миграций.

4. Дана детальная и обобщающая характеристика кампаний принудительного выселения с территории Дальнего Востока, тесно увязанная с анализом политики создания режимных зон и превентивной социальной зачистки» региона. Осуществлена подробная документальная реконструкция ряда ранее не изучавшихся кампаний (паспортизация, депортация китайцев и др.). Генезис этнических депортаций с Дальнего

22

Востока в авторской концепции рассматривается в тесной взаимосвязи с исторически сложившимися проблемами иммиграции в Россию корейского и китайского населения.

5. Представлен систематизированный анализ военного и послевоенного этапов сталинских депортаций на Дальнем Востоке, в результате чего достигнута полнота научного охвата предмета исследования. Выявлен максимальный уровень расширения системы спецпоселений в регионе. Привлеченная автором новая архивная база позволила дать подробную характеристику всех категорий принудительных мигрантов этого периода.

Основные положения, выносимые на защиту

1. В реализации массовых принудительных миграций Дальний Восток СССР имел специфическое положение, определявшееся наличием ярко выраженных противоположных векторов депортационных кампаний - как вселений, так и выселений. Эта противоречивость исходила из неоднозначности общего значения, которое придавала Дальнему Востоку власть на разных этапах советской истории. Выступая в роли форпоста страны на востоке, вызывавшей проведение соответствующей погранично-оборонительной политики, регион одновременно представлял собой источник слабо освоенных природных ресурсов, востребованных на этапе форсированной индустриализации и повлекшей организацию его ускоренного заселения. Общую окраску решению этих разнонаправленных задач придавали репрессивные методы, ставшие главными в арсенале утвердившейся в 1930-е гг. сталинской диктатуры.

2. Политика принудительных миграций на Дальнем Востоке прошла ряд периодов. В 1920-е гг. при отсутствии массового применения этой формы репрессий шла апробация ее внесудебной практики и формирование некоторых черт, характерных для депортаций последующих этапов.

3. В 1930-е гг. регион был отнесен к районам «спецколонизации», что предопределило формирование здесь сети спецпоселений, куда ссылались репрессированные крестьяне из западных регионов страны и

23 дальневосточных сел. Однако принудительные выселения этого десятилетия многократно преобладали над вселениями, что свидетельствовало о понимаемой властью приоритетности социальной «чистки» Дальнего Востока, обусловленной обострением геополитического фактора. Изгнание жителей проводилось по критериям политической, социальной и этнической «неблагонадежности». Попутно силовым методом были «ликвидированы» застарелые проблемы, связанные с иммиграцией корейцев и китайцев в Россию. «Чистки» нанесли серьезный урон демографическому и трудовому потенциалу Дальнего Востока и отражали противоречивость миграционной политики, в которой сталкивались экономические, стратегические, политические и репрессивные мотивы.

4. Годы Великой Отечественной войны были периодом консервации принудительных миграций в регионе, за исключением кампании переселения из приграничья в глубинные районы Хабаровского края местного немецкого населения (3-4 тыс. чел.), завершившей социальную «чистку».

5. С окончанием Второй мировой войны и ликвидацией внешней угрозы насильственные выселения с Дальнего Востока почти прекратились, а масштаб вселений резко увеличился за счет новых категорий депортантов. В 1950-е гг. Дальний Восток вместе с рядом других регионов страны пережил период максимального подъема, а затем постепенного спада и ликвидации принудительных миграций как массового явления, что стало результатом общего кризиса репрессивной системы сталинского типа и либерализацией политического режима после смерти диктатора.

6. Проведенные на Дальнем Востоке массовые принудительные миграции по организационному признаку можно разделить на следующие типы: а) «классические депортации», имевшие характер «сквозных» кампаний или операций, проводившихся на контингентной основе в короткие сроки в жестком силовом режиме; б) «неклассические депортации», которые также были направлены на стигматизированные контингенты и в совокупности имели массовый характер, однако осуществлялись в

24 индивидуальном порядке внесудебными инстанциями в рамках реализации режима запретных зон; в) перевод заключенных в колонизационные поселки; г) ссылка на поселение, ссылка и высылка в судебном или административном (квазисудебном) порядке; д) принудительное переселение на Колыму в условия строгой территориальной изоляции с мотивацией предотвращения утечки государственной тайны («особый контингент» строителей-атомщиков).

7. Принудительные миграции влияли на изменение структуры советского общества, являясь каналом насильственного нисходящего социального перемещения. На Дальнем Востоке особенно ярко это проявилось в 1930-е гг. в отношении выселенной части населения. В то же время слой размещенных в регионе депортантов был небольшим. Гораздо более многочисленной здесь стала другая подневольная группа -заключенные ИТЛ. В целом социальная структура дальневосточного населения в сталинский период, особенно в 1930-е гг., оказалась существенно «отягощенной» пенитенциарными и дискриминированными группами, составлявшими ее нижнюю ступень.

Практическая значимость исследования заключается в приращении и углублении научного знания в области отечественной истории сталинского периода. Результаты представленной диссертационной работы включены в качестве самостоятельных разделов в две фундаментальные коллективные монографии по истории Дальнего Востока России. В дальнейшем результаты исследования могут быть использованы в такого же рода изданиях, общих работах по общероссийской и региональной истории советского периода, при разработке лекционных курсов в вузах и преподавании гуманитарных дисциплин в средней школе.

Апробация работы. Основные положения и выводы диссертации апробированы в индивидуальной и коллективных монографиях и серии статей, из них девять опубликованы в ведущих рецензируемых научных отечественных изданиях, рекомендованных ВАК РФ, две - в зарубежных.

25

Результаты исследования были представлены в виде докладов и обсуждались на Ученом совете и годичных сессиях ИИАЭ ДВО РАН, научных конференциях, проходивших в Москве, Саратове, Владивостоке, Хабаровске, Благовещенске, Южно-Сахалинске, Мельбурне.

1 Котек Ж., Ригуло П. Век лагерей. Лишение свободы, концентрация, уничтожение. Сто лет злодеяний. М.: Текст, 2003. С. 75 - 99, 628; Позняк Т.З. Реализация на Дальнем Востоке России государственной политики в отношении подданных неприятельских держав в годы первой мировой войны // Дальний Восток России: основные аспекты исторического развития во второй половине XIX - начале XX века. Владивосток: Дальнаука, 2003. С. 34; Stephan J. Hawaii under the rising sun. Japan's plans for conquest after Pearl Harbor. Honolulu: University of Hawaii Press, 1984. P. 5; Баберовски Й. Красный террор: история сталинизма. М.: РОССПЭН, Фонд Первого Президента России Б.Н. Ельцина, 2007. С. 27; Полян П.М. Не по своей воле. История и география принудительных миграций в СССР. М.: ОГИ - Мемориал, 2001. С. 28 - 42; и др.

2 Кабытов П.С., Леонтьева О.Б. Введение. Зенит «прекрасной эпохи»: сталинизм глазами американских историков // Американская русистика: Вехи историографии последних лет. Советский период. Самара: Изд-во «Самарский ун-т», 2001. С. 17.

3 Медушевский А Н. История сталинизма: Итоги и проблемы изучения: междунар. науч. конф. //Российская история. 2009. № 5. С. 195 - 196.

4 Дерлугьян Г.М. Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе. М.: Издат. дом «Территория будущего», 2010. С. 339, 408, 409.

5 Хвостова К.В. Истина и объективность в истории // Новая и новейшая история. 2011. № 5. С. 58 - 68.

6 Коломийцев В.Ф. Методология истории: (От источника к исследованию). М.: РОССПЭН, 2001.С. 23.

7 РГИА ДВ Ф. Р-2413. Оп. 4. Д. 1100. Л. 85.

8 Гаврилов Р.Ф. Временем реабилитированные. Историческая эпопея в 4-х кн. Кн.1. В тисках. Владивосток: Русский остров, 1999.

9 Земсков В.Н. Спецпоселенцы (по документам НКВД-МВД СССР) // Социол. исследования. 1990. № 11. С. 3 - 17; Его же. «Кулацкая ссылка» в 30-е гг. // Там же. 1991. № 10. С. 3 - 21; Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1930-весна 1931 г. / сост. С.А. Красильников и-др. Новосибирск: Наука, Сиб. издат. фирма, 1992; Иосиф Сталин -Лаврентию Берии: «Их надо депортировать.» Документы, факты, комментарии / вступ. ст., послесл. Н. Бугая. М.: Дружба народов, 1992; История российских немцев в документах. Т.1. (1763-1992 гг.) / сост.: В.А. Ауман, А.Г. Чеботарева. М.: МИГУП, 1993; Сборник законодательных и нормативных актов о репрессиях и реабилитации жертв политических репрессий. М.: Республика: Верховный Совет Рос. Федерации, 1993; и др.

10 Поляков Ю.А., Жиромская В.Б., Киселев И.Н. Полвека молчания: (Всесоюзная перепись населения 1937 г.) // Социол. исследования. 1990. № 8. С. 3 - 25; Жиромская В.Б., Киселев И.Н. Население СССР по переписям 1937 и 1939 гг. // Комплексный подход к изучению социальной структуры. Источники и методы. М., 1991 С. 28 - 40; Жиромская В.Б., Киселев И.Н, Поляков Ю.А. Полвека под грифом «Секретно»: Всесоюзная перепись населения 1937 г. М., 1991; Всесоюзная перепись населения 1939 г.: Основные итоги / сост. Ю.А. Поляков, В.Б. Жиромская, A.A. Исупов, И.Н. Киселев. М., 1992; Земсков В Н. Об учете спецконтингента НКВД во Всесоюзных переписях населения 1937 и 1939 гг. // Социол. исследования. 1991. № 2. С. 74 - 75; Всесоюзная перепись населения 1937 года: Общие итоги: сб. документов и материалов. М.: РОССПЭН, 2007.

11 История сталинского Гулага. Конец 1920-х - первая половина 1950-х годов: . Собр. документов в 7 т. Т.5. Спецпереселенцы в СССР / отв. ред. и сост. Т.В. Царевская-Дякина. М.: РОССПЭН, 2004; Сталинские депортации. 1928-1953 / под общ. ред. акад. А.Н.Яковлева; сост. H.JI. Поболь, П.М. Полян. М.: МФД: Материк, 2005; Политбюро и крестьянство: высылка, спецпоселение. 1930-1940. В 2 кн. Кн.1. / отв. ред. H.H. Покровский. М: РОССПЭН, 2005; Лубянка. Сталин и ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД. Архив Сталина: документы высших органов партийной и государственной власти. Январь 1922 - декабрь 1936 / под ред. А Н. Яковлева; сост. В.Н. Хаустов, В.П. Наумов, Н.С. Плотникова. М.: МФД, 2003; и др.

12 Книга Памяти жертв политических репрессий в Амурской области. Т.4 / сост. Л.М. Журавлев. Благовещенск, 2005; Т.6. Спецпоселение. 1920-50-е годы Благовещенск: Приамурье, 2008; Пашков A.M. Боль и память. Южно-Сахалинск, 1990; Его же. Книга Памяти о калмыках-спецпереселенцах на острове Сахалин. Элиста: Калмыцкое кн. изд-во, 2003; Пашков A.M., Подпечников В.Л. Книга Памяти жертв политических репрессий в Сахалинской области (Книга Памяти, т.З ). Южно-Сахалинск: Администрация Сах. обл., СЦДНИ, 1996, Их же. Книга Памяти о корейцах Сахалинской области, пострадавших от политических репрессий и депортации. Т.5. Южно-Сахалинск: Ин-т экономики, права и информации, 2000; «Хотелось бы всех поименно назвать.»: Книга-мартиролог. А - К. Кн.1. / сост. А.П. Лавренцов, Т.Г. Беспалова, О.В. Радченко. Хабаровск; Т.6. А - Я / сост. М.М. Рашевский, H.A. Дзюня, Н.Д. Бондаренко, В.Н. Крючко, М.В. Мигина. Хабаровск, 2004; За нами придут корабли: Список реабилитированных лиц, смертные приговоры в отношении которых приведены в исполнение на территории Магаданской области. Магадан: Кн. изд-во, 1999; и др.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Принудительные миграции на советском Дальнем Востоке в 1920-1950-е гг."

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В истории принудительных миграций на Дальнем Востоке выделяются несколько этапов, развивавшихся под воздействием трех основных факторов - общей эволюции государственной репрессивной политики, потребностей трудоемких отраслей промышленности в рабочей силе, геополитического положения региона.

В 1920-е гг. на этапе складывания советских карательных институтов и формирования уголовного законодательства наиболее часто применявшейся формой насильственных переселений были ссылки и высылки, представлявшие собой относительно мягкую меру персональной уголовной ответственности за преступления, не относившиеся к числу особо опасных. Наряду с судебной получила развитие их внесудебная (административная) практика, в которой стали проявляться черты, ставшие на последующих этапах основными принципами массовых депортаций. Во многих случаях административные выселения имели ярко выраженную социально-политическую подоплеку и применялись тогда, когда не было юридических оснований для привлечения того или иного человека или группы лиц к уголовной ответственности по суду.

Дальний Восток в этот период был слаборазвитым и слабозаселенным регионом, позже других окончившим Гражданскую войну и начавшим советизацию. Для Центра он не представлял значительного экономического интереса, важным было включение этой восточной окраины в общеполитическое пространство страны и укрепление там нового режима. Поэтому проводившиеся здесь репрессивные мероприятия уже тогда имели оттенок социальной «зачистки». Выдворению с Дальнего Востока в другие районы страны или за границу подвергались нарушители паспортно-визовых правил, контрабандисты, некоторые категории реальных или мнимых противников большевиков. В то же время ДВК исполнял традиционную роль места ссылки граждан из других территорий. Принудительные миграции этого периода, как правило, не имели массового характера, если не считать отдельных эпизодов, к числу которых можно отнести административную высылку из Приморья более 3,5 тыс. бывших военнослужащих белых армий, проведенную в экстремальных условиях выхода из Гражданской войны и обозначенную властью нейтральным термином «разгрузка», что должно было подчеркнуть нерепрессивный характер этой акции.

На рубеже 1920-1930-х гг. под воздействием начавшейся «сталинской революции сверху» в репрессивной политике государства произошел качественный скачок - резко расширился масштаб карательных акций, более ярко выраженной стала их направленность против стигматизированных слоев общества, появились новые массовые пенитенциарные институты, объединившие наказание в виде лишения или ограничения свободы с обязательным принудительным трудом (ИТЛ, спецпоселки). Одним из направлений такой политики был переход к массовым депортациям, полностью выходившим за пределы существовавшего правового поля, первой жертвой которых оказалось крестьянство.

В 1930 - середине 1941 г. на Дальнем Востоке осуществлялись массовые принудительные миграции как в прямом, так и в обратном направлениях. В 1930-1934 гг. в ходе общесоюзной кампании по «раскулачиванию» и зачистке западных границ СССР от «социально-вредных элементов» государство выслало в ДВК не менее 35 тыс. чел. из европейской части страны и насильственно переселило внутри края примерно 30 тыс. крестьян. Они стали основными «контингентами» системы спецпоселений в ДВК, сформированной на базе золотодобывающих и лесозаготовительных предприятий, в которой в течение данного этапа содержалось от 26 тыс. до 51 тыс. чел. Регион был включен в зону т.н. «спецколонизации», призванной обеспечивать начавшуюся бурную индустриализацию страны сырьевыми и экспортно-валютными ресурсами. Относительно небольшие объемы вселения извне (2-4% от общего числа спецпоселенцев в стране и около 2,5% от численности населения ДВК) объясняются пограничным положением Дальнего Востока - главным ограничительным фактором данного направления депортаций.

Тот же фактор определил проведение политики, которую можно назвать социальной «стерилизацией» региона. Общая для страны атмосфера подготовки к ожидавшейся войне на Дальнем Востоке обострялась агрессивной политикой милитаристской Японии, оккупировавшей соседние территории Кореи и Маньчжурии. Особенности геополитического положения обусловливали стратегическую важность Дальневосточного края, что заставляло .сталинское руководство применять здесь специальные методы управления и контроля над населением, используя режим запретных зон с ограниченным правом пребывания «неблагонадежных» и «социально-опасных» групп. В течение десятилетия государственная политика внешнего изоляционизма и эскалации внутренних репрессий приводила ко все большему разрастанию и слиянию пограничных и «режимных» зон, покрывших собой в конце концов почти всю территорию Дальнего Востока, при одновременном расширении списка «опасных» категорий населения.

Вследствие этого ДВК в предвоенный период стал территорией активного и почти непрерывного применения т.н. социальных «чисток», особенно в пограничных районах, которые нанесли серьезный урон демографическим и трудовым ресурсам края. В результате принудительного выселения «неблагонадежных» граждан, осужденных «тройками» и особыми совещаниями ОГПУ - НКВД, кампании по введению внутренних паспортов, депортаций корейского и китайского населения и некоторых других акций с территории Дальнего Востока было изгнано более 350 тыс. чел. Попутно сталинское руководство силовым методом «ликвидировало» застарелые проблемы, связанные с «желтой» иммиграцией, которые не удалось решить более гуманным способом ни имперской, ни советской властям.

Значительное преобладание насильственных выселений над вселениями и социальная «фильтрация» добровольных переселенцев свидетельствовали о том, что в данный период в миграционной политике на

406

Дальнем Востоке геополитический фактор был решающим. «Недобор» же трудодефицитными отраслями принудительной рабочей силы в лице спецпоселенцев с лихвой компенсировался другим ее видом - заключенными ИТЛ - более изолированным, управляемым и, по мнению властей, очевидно, более подходящим для этого региона.

Интенсивное промышленное и военно-оборонительное строительство требовало значительного притока новой рабочей силы, а массовые «чистки» - компенсаторного замещения убывших. Если сопоставить все виды региональных миграций 1930-х гг., то обнаружится мощное движение встречных потоков: на Дальний Восток направлялись добровольно-плановые переселенцы, спецпоселенцы и заключенные, в обратном направлении двигались «социально-опасные» и «неблагонадежные» контингенты, а также «вольные обратники». Внутри региона мигранты перемещались из сел в города, из погранполосы во внутренние районы и обратно. В этих процессах отразилась вся противоречивость государственной миграционной политики, в которой постоянно сталкивались экономические, стратегические, политические и репрессивные мотивы, что делало ее непоследовательной, а зачастую просто нелогичной.

Период Великой Отечественной войны на Дальнем Востоке был временем мобилизации всех внутренних ресурсов для военной экономики и тревожного ожидания войны с Японией. Депортантов сюда почти не направляли, за исключением небольшой группы трудпоселенцев (около 2 тыс. чел.), мобилизованных в районах Сибири и Средней Азии для работы на строительстве железной дороги Комсомольск - Советская Гавань. Учетное население спецпоселков к концу войны сократилась до 20 тыс. чел. Прекратились массовые высылки с Дальнего Востока, однако внутри региона в результате продолжения «зачистки» приграничья насильственному переселению в глубинные районы подверглось немецкое население (примерно 3—4 тыс. чел.), трудоспособная часть которого вместе с остальными советскими немцами вскоре составила еще одну группу принудительной рабочей силы - мобилизованных «трудармейцев».

Вторая половина 1940-х - начало 1950-х гг. явились периодом массовых принудительных вселений на Дальний Восток. С окончанием Второй мировой войны и ликвидацией угрозы со стороны Японии в региональной миграционной политике функция социальной «зачистки» отодвинулась на задний план, приоритетным стало обеспечение производства рабочими руками. Послевоенная репрессивная политика поставляла на рынок труда все новые и новые категории принудительных мигрантов из западных и центральных территорий страны - репатриантов, этнические группы, обвиненные в сотрудничестве с фашистами и вооруженном сопротивлении советской власти, засекреченных строителей-атомщиков, крестьян-«указников» и др. Активно осуществлялось территориальное перераспределение «старых» депортантов (выселенных в военный период) в соответствии с потребностями региональных экономик, какими они виделись Центру, и в остром противоборстве между хозяйственными ведомствами и региональными властями.

В результате этого численность спецпоселенцев на Дальнем Востоке к 1952 г. выросла до 94,6 тыс. и вместе с ссыльнопоселенцами, ссыльными, высланными и т.н. «особым контингентом» (строителями атомных объектов) составила 110 тыс. - максимальный показатель масштабов принудительного вселения в регион за весь советский период. Географически «спецссылка», размещавшаяся до середины 1940-х гг. в южной зоне региона (Хабаровском, Приморском краях и Амурской области), в послевоенный период появилась также в его северо-восточной и островной частях (Сахалинской, Магаданской и Камчатской областях)3, распространившись, таким образом, на всю территорию Дальнего Востока. Но это не привело к увеличению доли а Имеется в виду территория этих краев и областей в современных границах, на Камчатке использовались рабочие батальоны региона в размещении данного пенитенциарного сектора по стране - она оставалась в пределах 2-4%, поскольку не менее массовые потоки послевоенных депортантов направлялись также и в другие районы; 2/3 всех спецпоселенцев страны в начале 1950-х гг. находились в Казахстане, Западной и Восточной Сибири. В общей структуре населения Дальнего Востока доля принудительных мигрантов также почти не изменилась: в пиковый период она составляла около 3%, что объяснялось значительными масштабами общей миграционной прибыли и послевоенным улучшением естественного прироста числа жителей региона.

Административные выселения с Дальнего Востока в этот период проводились на индивидуальной основе в ограниченных масштабах, им подвергались в основном нарушители паспортного режима. Редкие рецидивы внутрирегиональных принудительных миграций (выселение крестьян-колхозников по Указу от 2 июня 1948 г. и «зачистка Владивостока в 1952 г.) также не были массовыми, охватив в общей сложности менее тысячи чел.

Международная обстановка позволила власти преодолеть в рамках существовавшего режима характерное для предыдущих этапов противоречие между двумя основными мотивами миграционной политики на Дальнем Востоке - обеспечением безопасности и производственными потребностями. Теперь и принудительные, и еще более крупные добровольно-плановые потоки советских переселенцев, а также вновь «ангажированные» после войны советским правительством вербованные рабочие из КНДР и КНР «работали» на одну задачу - дальнейшее хозяйственное освоение Дальнего Востока в его прежнем сырье добывающем обличье.

1952 - конец 1950-х гг. - завершающий период в развитии массовых принудительных миграций. В это время «сбой» стала давать карательная система сталинского образца. Гигантская машина Гулага вступила в затяжной кризис. Идеолого-оправдательные основания массовых политических репрессий, которые режим выдвигал в экстремальные периоды (коллективизация, форсированная индустриализация, подготовка к

409 ожидавшейся войне, ликвидация последствий войны), ко времени выхода из послевоенного восстановительного периода себя исчерпали. Смерть Сталина лишь ускорила назревшие перемены.

Депортации на Дальний Восток полностью прекратились. В 1952 г. освободили первую крупную группу спецпоселенцев - «власовцев», а в последующие годы десятилетия - почти все остальные «контингента», в результате чего система спецпоселений как массовый пенитенциарный институт была ликвидирована. Диссонансом общей динамике стал лишь некоторый всплеск численности ссыльнопоселенцев в Магаданской области в середине 1950-х гг., что можно расценить как проявление агонии разваливавшейся системы.

Реформирование пенитенциарного сектора болезненно ударило по отраслям, работавшим в значительной степени на основе применения принудительного труда. В середине 1950-х гг. Центр и региональные власти в стремлении «укоренить» спецпоселенцев в районах расселения и обеспечить лояльность к власти предпринимали попытки их постепенной интеграции в «полноправное» сообщество: смягчался режим правовых ограничений, микшировались негативные политические оценки, из общественного сознания стало вытесняться отношение к спецпоселенцам как к гражданам «второго сорта», приветствовались их производственные достижения и общественная активность.

Однако эти действия оказались малоэффективными. Значительная часть освобожденных узников сталинской репрессивной системы быстро покинула районы принудительного проживания, особенно такие неблагоприятные как Магаданская и Сахалинская области. Оставались в основном те, кому некуда было переезжать. Аналогичный процесс проходил и в исправительно-трудовых лагерях, где с 1953 г. в результате объявления крупнейшей советской амнистии также началось массовое освобождение заключенных. Предприятиям пришлось переходить на «вольный» тип рабочей силы, но мобилизационные начала трудообеспечения во второй

410 половине 1950-х гг. еще продолжали играть определенную роль в виде оргнаборов и общественных молодежных призывов.

Как эхо ранее проводившихся насильственных вселений потоки бывших спецпоселенцев хлынули с Дальнего Востока. Принуждение не могло стать долговременным фактором укрепления демографического и трудового потенциала. Для действительного закрепления населения в регионе государство не сделало главного. Сталинский режим, не будучи социально ориентированным, не был нацелен на создание достойных жизненных условий ни добровольным, ни тем более принудительным переселенцам, рассматривая последних главным образом как рабсилу (в прямом и переносном смыслах) и одновременно как враждебную себе массу. V

Принудительные миграции сыграли определенную социо-конструирующую роль на Дальнем Востоке. В течение 1930-1950-х гг. они оказывали ощутимое влияние на изменение не только численности и этнического состава населения региона, но и его социальной структуры. Силой государственной репрессивной машины массы граждан становились депортантами, причисленными к одному из низших советских сословий, наделенных правовыми и режимными ограничениями, внутри которого подразделялись на категории. На них обрушивались разорение, ужасающие условия транспортировки и обустройства на новых местах, что сопровождалось резким ухудшением демографических процессов.

В 1930-е гг. в результате такой социальной инженерии 20% дальневосточного населения, причисленных к стигматизированным группам и выселенных за пределы региона, пополнили слой советских маргиналов. В то же время аналогичная страта была сформирована в структуре населения - самого Дальнего Востока в лице «пришлых» и «доморощенных» спецпереселенцев, хотя и в значительно меньших масштабах: в течение всего рассмотренного периода она составляла около 3%. Этот небольшой слой был дополнением к другой более крупной пенитенциарной группе -заключенным (в среднем по региону - до 20% в 1930-е гг. и около 10% в

411 послевоенный период). Наиболее высокой долей подневольных групп характеризовалось население Дальстроя: заключенные - свыше 60% в довоенный и более 50% в послевоенный периоды, принудительные мигранты в начале 1950-х гг. - около 15%. Таким образом, социальная структура дальневосточного населения в сталинский период, особенно на Северо-Востоке, была существенно «отягощена» пенитенциарными и дискриминированными группами, составлявшими ее нижнюю ступень.

Обратное» (восходящее) социальное перемещение также инициировалось государством и шло с разной скоростью у различных «контингентов», особенно долго - у «бывших кулаков», чье освобождение тормозилось как «сверху», так и на исполнительском уровне «снизу» (данная категория спецпоселенцев просуществовала 20 лет). В 1930-е гг. была опробована колонизация заключенных как форма полупринудительной миграции и восходящего (переходного) социального движения с самого «дна» наверх. Но ее довольно быстро свернули как излишне «либеральную».

Принуждение оказало пролонгированное негативное воздействие на морально-психологическое состояние значительного сегмента общества в виде комплекса гражданской неполноценности, горечи необоснованного наказания, изломанных человеческих судеб. В целом анализ процессов принудительных миграций на Дальнем Востоке подтверждает современную оценку сталинских депортаций как пути рефеодализации общества и преступления против человечности.

Список научной литературыЧернолуцкая, Елена Николаевна, диссертация по теме "Отечественная история"

1. И ЛИТЕРАТУРЫ I. Не опубликованные источники а) архивные документы Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), г. Москва

2. Ф. А-374 Государственный комитет по статистике. 1925-1990.1. Оп. 11. Д. 488.

3. Ф. Р-393 Народный комиссариат внутренних дел РСФСР. 1917-1930.1. Оп. 43. Д. 36, 54, 59.

4. Ф. Р-5446 Совет Министров СССР. 1923-1953.

5. Оп. 12-а. Д. 178, 181,1096.

6. Ф. Р-5515 Народный комиссариат труда СССР. 1923-1933.• Оп. 33. Д. 21, 53, 54, 56.

7. Ф. Р-9414 Главное управление мест заключения МВД СССР.1930-1960. Оп. 1-а. Д. 1186.

8. Ф. Р-9415 -МВД, Управление милиции, паспортный отдел.1. Оп. 3. Д. 1390, 1394.

9. Ф. Р-9478 Главное управление по борьбе с бандитизмом МВД СССР.1938-1950. Оп.1. Д. 953.

10. Ф. Р-9479 4-й специальный отдел МВД СССР. 1931-1959.

11. Ф. 1562 Центральное статистическое управление при СМ СССР.1. Оп. 329. Д. 148, 973.

12. Ф. 5675 Министерство сельского хозяйства СССР.1. Оп.1. Д. 183, 199.

13. Российский государственный архив современной политической и истории (РГАСПИ), г. Москва

14. Ф. 17-ЦККПСС. 1898, 1903- 1991.

15. Он. 162. Д. 19,22,25. Он. 167. Д. 7.

16. Ф. 372 Дальневосточное бюро ЦКРКП(б) (Дальбюро). 1920 - 1925.

17. Он. 1. Д. 198, 201-а, 201-6, 203, 208, 216, 223, 236. Архив Госкомстата РФ, г. Москва

18. Пересчеты таблиц в границах переписи 1989 г. по Сахалинской области: Национальный состав.

19. Российский государственный исторический архив Дальнего Востока (РГИА ДВ), г. Владивосток

20. Ф. Р-2413 Дальневосточный краевой исполнительный комитет,г. Хабаровск. 1923-1938.

21. Оп. 2. Д. 146, 194,299, 334, 399, 620, 623, 735, 873. Оп. 3. Д. 718.

22. Оп. 4. Д. 147, 427,1100, 1019, 1671, 1674, 1730, 1732, 1741, 1773.

23. Ф. Р-2422 Дальневосточный революционный комитет, г. Хабаровск.1920-1926.

24. Оп. 1. Д. 61, 132, 188, 202, 225, 340, 956, 960, 1439.

25. Ф. Р-4363 Охото-Эвенкийская окружная инспекция исправительнотрудовых учреждений (г. Аян Охотского округа). 1931 1934. Оп. 1.Д1.

26. Государственный архив Приморского края (ГАПК), г. Владивосток

27. Ф. 25 Исполком Приморского областного совета рабочих,крестьянских и красноармейских депутатов Оп. 6. Д. 4.

28. Ф. 85 Владивостокский городской совет депутатов трудящихся.1. Оп. 1. Д. 118.

29. Ф. 163 Отдел виз и регистрации Управления милиции УНКВД

30. Уссурийской области, г. Ворошилов (совр. Уссурийск). Оп. 1. Д. 2,4, 17,21.

31. Ф. 183 Плановая комиссия Приморского облисполкома1. Оп.4. Д. 12.

32. Ф. 715 Коллекция документов о событиях в Приморье в 1917-1933 гт.1. Оп. 1. Д. 61.

33. Ф. П-1 Приморский окружной комитет ВКП(б).1. Оп. 1. Д. 461,462.

34. Ф. П-61 Приморский губернский комитет РКП(б), г. Владивосток.

35. Оп.1. Д. 4, 11, 15, 26, 34, 61, 83, 88, 90, 91, 93, 95, 97, 106, 107, 160, 228.

36. Ф. П-68 Приморский крайком ВКП(б).

37. Оп. 34. Д. 263, 910, 933, 934, 935, 938, 925. Оп. 35. Д. 95.

38. Ф. Р-1588 Уголовно-следственные дела граждан, репрессированных в

39. Приморском крае в 1920 1950-е гг. (без описей) Д. П-3032, ПУ-3075, П-4375, П-15955; П-22848. Т. 8, П-33491 Архивный отдел муниципального образования Хасанский район, п. Славянка Приморского края

40. Коллекция документов по истории Хасанского района (без № ф., оп.)

41. Д. Историческая справка. Государственный архив Хабаровского края (ГАХК), г. Хабаровск

42. Ф. 58 Дальневосточный революционный комитет (Дальревком).1922-1926. Оп. 1. Д. 62,66, 101.

43. Ф. 384 Краевое управление милиции НКВД по Хабаровскому краю,г. Хабаровск. 1929-1941. Оп. 2. Д. 25, 39.1. Оп. 5. Д. 3,21.

44. Ф. 424 Полномочное представительство ОГПУ по ДВК:

45. Особый отдел, г. Хабаровск. 1920-1937. Оп. 1. Д. 5, 16, 17.

46. Ф. 719 Хабаровский краевой комитет государственной статистики,г. Хабаровск. 1926 по наст, время. Оп. 4. Д. 13. Оп.13. Д. 42.

47. Ф. 844 Краевое управление милиции УНКВД, г. Хабаровск.1. Оп. 2. Д. 39.

48. Ф. 893 ОГПУ. Владивостокский окружной отдел.

49. Контрразведывательное отделение. Оп. 1. Д. 1. Оп.13. Д. 42.

50. Ф. 1228 Представительство исполкома Дальневосточного краевогосовета рабочих и крестьянских депутатов, г. Москва. 1926-1939. Оп. 1. Д. 100.

51. Ф. П-2 Дальневосточный краевой комитет (Далькрайком) ВКП(б),г. Хабаровск. 1925 1938. Оп. 1. Д. 8, 12, 41, 43, 45, 588, 1309.

52. Ф. П-35 Далькрайком ВКП(б), Хабаровский крайком КПСС,г. Хабаровск. 1923-1991. Оп. 1. Д. 9, 12, 12-а, 15,16,17, 19, 29, 42, 44, 73. Оп. 41. Д. 22.

53. Государственный архив Амурской области (ГААО), г. Благовещенск.

54. Ф. 37 Тыгдинский РИК Зейской области1. Оп. 8. Д. 11.

55. Ф. 81 Исполнительный комитет Благовещенского горсовета депутатовтрудящихся. Оп. 1. Д. 161.

56. Ф. 114 Амурский областной исполнительный комитет депутатовтрудящихся, г. Благовещенск. Оп. 2. Д. 6, 156, 427, 712. Оп. 4. Д. 302.

57. Ф. 131 Благовещенский районный исполнительный комитет.1. Оп. 3. Д. 2.

58. Ф. 376 Амурский окружной исполнительный комитет рабочих икрестьянских депутатов трудящихся, г. Благовещенск. Оп. 1. Д. 12. Оп. 2. Д. 52.

59. Ф. 403 Амурский революционный суд.1. Оп. 2. Д. 3.

60. Ф. 542 трест «Амурзолото».1. Оп. 2. Д. 54, 66.

61. Ф. 759 Прокуратура Амурской области.

62. Оп. 1. Д. 36. Оп. 5. Д. 7.

63. Ф. П-1 Амурский областной комитет ВКП(б).

64. Оп. 1. Д. 19,27. Оп. 15. Д. 670, 748.

65. Государственный архив Сахалинской области (ГACO), г. Южно-Сахалинск

66. Ф. 1. Исполком Сахалинского окружного совета рабочих,крестьянских и красноармейских депутатов Оп.1. Д.34.

67. Ф. 3 Статистическое управление Сахалинской области.1. Оп. 2. Д. 1.

68. Ф. 53 Областной исполнительный комитет Сахалинской области.

69. On. 1. Д. 34. Оп. 5. Д. 911. Оп. 25. Д. 1663.

70. Сахалинский центр документации новейшей истории (СЦДНИ), г. Южно-Сахалинск*

71. Ф. П-2 Сахалинское окружное бюро ВКП(б).1. Оп. 2. Д. 44.

72. Ф. П-4 Сахалинский областной комитет ВКП(б).

73. On. 1. Д. 278. Оп. 2. Д. 160, 177, 194. Оп. 158. Д. 4, 6, 28. Государственный архив Магаданской области (ГАМО), г. Магадан

74. Ф. 21 Магаданский обком КПСС. 1953 - 1991.

75. Оп. 5. Д. 7, 14, 15, 36, 69-а.

76. Отделение спецфондов (ОСФ) Отдела реабилитации и спецфондов ИЦ УВД по Приморскому краю, г. Владивосток.

77. Ф. 88 УНКВД по Приморскому краю (временное хранение).

78. Оп. 3. Д. 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 139. Д. Формы учета по очистке Приморского края за 1939 г.

79. Список дел с компрматериалами на лиц, подлежащих выселению из г. Владивостока согласно приказу МТБ СССР 00198 от 14.02.1952 г.

80. Отделение спецфондов (ОСФ) информационного центра УВД Хабаровского края, г. Хабаровск

81. Д. 2261-е. Хронологическая справка о структурном построении УНКВД-УМВД-УВД Хабаровского края (б/№ ф., оп.).

82. Архив УВД Амурской области, г. Благовещенск

83. Оп. 295. Д. 835. Т. 5. (б/№ ф.)

84. Личное дело спецпоселенки Е.А. (б/№ ф., оп.) Личное дело спецпоселенки А.Т. (б/№ ф., оп.) Личное дело спецпоселенки К.Д. (б/№ ф., оп.) Личное дело спецпоселенца В.К. (б/№ ф., оп.)

85. Фондовое дело 42. Т.2. Отборочные списки уничтоженных дел спецпоселенцев.б) материалы личного происхождения: письма и интервью репрессированных лиц и их родственников

86. Письмо М.А. Дыги автору от 18 апреля 1992 г. Письмо Л.М. Ковтуна автору от 16 апреля 1992 г. Письмо Т.П. Гречкиной автору от 2 августа 1992 г.

87. Письмо П.Г. Аркатовой-Задорожной автору от 28 апреля 1992 г. Письма К.И. Щегоцкой автору от 19 августа, 15 и 17 октября 1993 г.

88. Интервью автора с С.М. Бржезинской, г. Владивосток, 2 февр. 1993 г. Интервью автора с Н.М. Сладченко, г. Владивосток, 27 окт. 2008 г.1.. Опубликованные источники а) документы

89. Бацаев И.Д., Козлов А.Г. Дальстрой и Севвостлаг ОГПУ НКВД СССР в цифрах и документах: В 2 ч. 4.1: (1931-1941). Магадан: СВКНИИ ДВОРАН, 2002. 381 с.

90. То же. 4.2: (1941-1945). Магадан: СВКНИИ ДВО РАН, 2002. 428 с.

91. Белая книга о депортации корейского населения России в 30-40-х годах. Кн. 1. / сост. Ли У Хе, Ким Ен Ун. М., 1992. 204 с.

92. Всесоюзная перепись населения 1926 г. Т.7. Дальневосточный край. Якутская АССР. Народность. Родной язык. Возраст. Грамотность. М.: Издание ЦСУ Союза ССР, 1928. 200 с.

93. Всесоюзная перепись населения 1937 года: Общие итоги: сб. документов и материалов / сост. В.Б. Жиромская, Ю.А. Поляков. М.: РОССПЭН, 2007. 320 с.

94. Всесоюзная перепись населения 1939 г.: Основные итоги / сост. Ю.А. Поляков, В.Б. Жиромская, A.A. Исупов, И.Н. Киселев. М., 1992. 256 с.

95. Всесоюзные переписи населения 1937 и 1939 гг. Дальний Восток РСФСР: Основные итоги: сб. документов / сост. С.А. Головин. Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2005. 449 с.

96. Высылка вместо расстрела: Депортация интеллигенции в документах ВЧК-ГПУ. 1921 1923. М.: Русский путь, 2005. 542 с.

97. ГУЛАГ: Главное управление лагерей. 1918-1960 / под ред. А.Н. Яковлева; сост. А.И. Кокурин, Н.В. Петров. М.: МФД, 2002. 888 с.

98. О культе личности и его последствиях. Доклад Первого секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущева XX съезду КПСС 25 февраля 1956 г. // Известия ЦК КПССС. 1989. № 3. С. 128 170.

99. Документы свидетельствуют: Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации. 1927-1932 гг.: сб. документов / под ред. В.П. Данилова и H.A. Ивницкого. М.: Политиздат, 1989. 526 с.

100. Дугин Н. Неизвестный ГУЛАГ: Документы и факты. М.: Наука, 1999. 103 с.

101. Иосиф Сталин Лаврентию Берии: «Их надо депортировать.» Документы, факты, комментарии / вступ. ст., сост., послесл. Н. Бугая. М.: Дружба народов, 1992. 228 с.

102. История российских немцев в документах. Т.1. (1763-1992 гг.) / сост.: В.А. Ауман, А.Г. Чеботарева. М.: МИГУП, 1993. 445 с.

103. История сталинского Гулага. Конец 1920-х первая половина 1950-х годов: собр. документов в 7 т. Т.1. Массовые репрессии в СССР / отв. ред. Н. Верг, C.B. Мироненко; отв. сост. И.А. Зюзина. М.: РОССПЭН, 2004. 728 с.

104. То же. Т.2. Карательная система: структура и кадры / отв. ред. Н.В. Петров, отв. сост. Н.И. Владимирцев. М.: РОССПЭН, 2004. 696 с.

105. То же. Т.З. Экономика Гулага / отв. ред. и сост. О.В. Хлевнюк. М.: РОССПЭН, 2004. 624 с.

106. То же. Т.5. Спецпереселенцы в СССР / отв. ред. и сост. Т.В. Царевская-Дякина. М.: РОССПЭН, 2004. 824 с.

107. То же. Т.6. Восстания, бунты и забастовки заключенных / отв. ред. и сост. В.А. Козлов, сост. О.В. Лавинская. М.: РОССПЭН, 2004. 736 с.

108. Итоги переписи корейского населения Владивостокского округа в 1929 г. Хабаровск; Владивосток, 1932. 91 с.

109. Л.Берия И. Сталину: «Согласно Вашему указанию.» / сост. Н.Ф. Бугай М.: АИРО-ХХ, 1995. 320 с.

110. Лубянка. Сталин и ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД: Архив Сталина: документы высших органов партийной и государственной власти. Январь 1922 декабрь 1936 / под ред. А.Н. Яковлева, сост. В.Н. Хаустов, В.П. Наумов, Н.С. Плотникова. М.: МФД, 2003. 912 с.

111. Лубянка. Сталин и Глав.ное управление госбезопасности НКВД: Архив Сталина: документы высших органов партийной и государственнойвласти. 1937-1938 / под ред. акад. А.Н. Яковлева; сост. В.Н. Хаустов, В.П. Наумов, Н.С. Плотникова. М.: МФД, 2004. 736 с.

112. Лубянка. Сталин и НКВД-НКГБ-ГУКР «Смерш». 1939 март 1946: Архив Сталина: документы высших органов партийной и государственной власти / под ред. акад. А.Н. Яковлева; сост. В.Н. Хаустов, В.П. Наумов, Н.С. Плотникова. М.: МФД: Материк, 2006. 640 с.

113. Неизвестная инициатива Хрущева (о подготовке указа 1948 г. о выселении крестьян) / вступ. статья, коммент., подготовка текста к публ. В.П. Попова// Отеч. архивы. 1993. № 2. С. 31 38.

114. Политбюро и крестьянство: высылка, спецпоселение. 1930-1940. В 2 кн. Кн. 1. / отв. ред. H.H. Покровский. М.: РОССПЭН, 2005. 912 с.

115. Попов В.П. Российская деревня после войны. Июнь 1945 март 1953 гг.: сб. документов. М.: Прометей, 1993. 204 с.

116. Советская деревня глазами ВЧК ОГПУ - НКВД. 1918-1939: документы и материалы. В 4 т. Т.З. 1930-1934 гг. Кн.1. 1930-1931 гг. / под ред. А. Береловича, В. Данилова. М.: РОССПЭН, 2003. 864 с.

117. Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918-1939: документы и материалы. В 4 т. Т.З. 1930-1934 гг. Кн.2. 1932-1934 гг. / под ред. А. Береловича, В. Данилова. М.: РОССПЭН, 2005. 840 с.

118. Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1930 весна 1931 г.: сб. документов / сост. С. А. Красильников и др. Новосибирск: ВО «Наука», Сиб. изд. фирма, 1992. 283 с.

119. Спецпереселенцы в СССР в 1944 г. или год большого переселения // Отеч. архивы. 1993. № 5. С. 98 111.

120. Ссылка крестьян на Урал в 1930-е годы: документы из архивов / публ. подготовил Плотников И.Е. // Отечеств, история. 1995. № 1. С. 160 179.

121. Сталинские депортации. 1928-1953 / под общ. ред. акад. А.Н. Яковлева; сост. Н.Л. Поболь, П.М. Полян. М.: МФД: Материк, 2005. 904 с.

122. Сталинские стройки ГУЛАГа. 1930-1953 / под общ. ред. акад.

123. A.Н. Яковлева, сост. А.И. Кокурин, Ю.Н. Моруков. М.: МФД: Материк, 2005. 568 с.

124. Тезисы ЦК КПСС к XIX Всесоюзной партийной конференции // Правда. 1988. 24 мая

125. Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927-1939: документы и материалы. В 5 т. Т.З. Конец 1930-1933 / под ред.

126. B. Данилова, Р. Маннинг, Л. Виолы. М.: РОССПЭН, 2001. 1008 с.

127. То же. Т.4. 1934-1936. М.: РОССПЭН, 2002. 1056 с.

128. Хрестоматия по отечественной истории (1946-1995): учеб. пособие для студентов вузов / под ред. А.Ф. Киселева, Э.М. Щагина. М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 1996. 600 с.

129. Экономика ГУЛАГа и ее роль в развитии страны. 1930-е годы: сб. документов / сост. М.И. Хлусов, под ред. В.П. Дмитренко. М.: Ин-т рос. истории РАН, 1998. 172 с.б) Книги Памяти

130. За нами придут корабли: Список реабилитированных лиц, смертные приговоры в отношении которых приведены в исполнение на территории Магаданской области. Магадан: Кн. изд-во, 1999. 215 с.

131. Книга Памяти жертв политических репрессий в Амурской области. Т. 4 / сост. Л.М. Журавлев. Благовещенск, 2005. 448 с.

132. То же. Т. 5. Спецпоселение. 1920-50-е годы. Благовещенск: Приамурье, 2007. 496 с.

133. То же. Т.6. Спецпоселение. 1920-50-е годы. Благовещенск: Приамурье, 2008. 384 с.

134. Пашков A.M. Боль и память. Южно-Сахалинск, 1990. 139 с.

135. Пашков A.M. Книга Памяти о калмыках-спецпереселенцах на острове Сахалин. Элиста: Калмыцкое кн. изд-во, 2003. 262 с.

136. Пашков A.M., Подпечников В.Л. Книга Памяти жертв политических репрессий в Сахалинской области (Книга Памяти, т.З.). Южно-Сахалинск: Администрация Сах. обл., СЦДНИ, 1996. 266 с.

137. Пашков A.M., Подпечников В.Л. Книга Памяти о корейцах Сахалинской области, пострадавших от политических репрессий и депортации. Т.5. Южно-Сахалинск: Ин-т экономики, права и информации, 2000. 140 с.

138. Пашков A.M., Подпечников В.Л. Сахалинская областная Книга памяти. Т. 12. Южно-Сахалинск: Изд-во «Лукоморье», 2003. 231 с.

139. Гаврилов Р.Ф. Временем реабилитированные: Историческая эпопея в 4-х кн. Кн.1. В тисках. Владивосток: Русский остров, 2000. 464 с.

140. Гончар З.Н. В ночь на праздник/ЛСнига Памяти жертв политических репрессий Амурской области. Т.З. Благовещенск, 2004. С. 447 448.

141. Иванов И. На балет с Ворошиловым // Газ. Новости. Владивосток. 2007. 15 июня. С. 2.

142. Ким С. Исповедь сорен-сарам советского человека // Дружба народов. 1989. № 4. С. 168 - 195.

143. Козлова (опубликовано без инициалов. Е.Ч.). Тот проклятый ссыльный товарняк // Книга Памяти жертв политических репрессий Амурской области. Т.З. Благовещенск, 2004. С. 432 - 433.

144. Комзина A.C., Клопова B.C. Пятнадцать лет мытарств // Книга Памяти жертв политических репрессий Амурской области. Т.5. С. 465 466.

145. Мемуары о политических репрессиях в СССР, хранящиеся в архиве общества «Мемориал»: анннот. каталог / сост. С.А. Ларьков, ред. Т.А. Бек, Л.С. Еремина. М.: Звенья, 2007. Вып.1. 365 с.

146. Мухина A.B. Свет доброты // Книга Памяти жертв политических репрессий Амурской области. Т.6. Спецпоселение. 1920-50-е годы Благовещенск: Приамурье, 2008. С. 360 361.г) периодическая печать

147. Газ. Красное знамя. Владивосток. 1922, 1923, 1930, 1933.

148. Вестник Приморского ГУБОНО. Владивосток, 1922. № 2. 30 дек.

149. I. Исследования а) монографии и статьи

150. Аблажей H.H. С востока на восток: Российская эмиграция в Китае. Новосибирск: Изд-во СО РАН, 2007. 300 с.

151. Абылхожаев Ж.Б., Козыбаев М.К., Татимов М.Б. Казахстанская трагедия // Вопросы истории. 1989. № 7. С. 53 71.

152. Азаренков A.A. Методы ликвидации Дальневосточной республики в 1922 г. // Вопросы истории. 2006. № 8. С. 94 104.

153. Алексеев В.В., Тихвинский С.Л., Вандалковская М.Г., Сидорова JI.A. К юбилею Андрея Николаевича Сахарова // Российская история. 2010. №3. С. 142-151.

154. Аманжолова Д.А. Сталинизм в национальной политике: некоторые вопросы историографии // Историография сталинизма: сб. статей. М.: РОССПЭН, 2007. С. 321 355.

155. Американская русистика: Вехи историографии последних лет. Советский период / сост. М. Дэвид-Фокс. Самара. Изд-во «Самарский университет», 2001. 376 с.

156. Андросов A.A. Трагедия народов: коллаборационизм и этнические депортации в исторической литературе // Историография сталинизма: сб. статей. М.: РОССПЭН, 2007. С. 262-273.

157. Астемиров З.А. История советского исправительно-трудового права. Рязань: НИиРИО РВШ МВД СССР, 1975. 52 с.

158. Аурилене Е.Е., Цыбин А.Ю. Меч пролетарской диктатуры: Дальневосточный органы ГПУ-ОГПУ в борьбе за экономическую безопасность СССР. Хабаровск: Частная коллекция, 2010. С. 123.

159. Баберовски Й. Красный террор: История сталинизма. М.: РОССПЭН, Фонд Первого Президента России Б.Н. Ельцина, 2007. 278 с.

160. Байбурин А. К предыстории советского паспорта (1917-1923) // Неприкосновенный запас. 2009. №2. URL: http://www.intelros.ru/readroom/nz 64/3859-k-predystorii-sovetskogo-pasporta-1917.html (обращение 04.12.2009).

161. Бадаев И.Д. Колымская гряда архипелага ГУЛаг (заключенные) // Исторические аспекты Северо-Востока России: экономика, образование, колымский ГУЛаг. Магадан: СВКНИИ ДВО РАН, 1996. С. 46 72.

162. Бацаев И.Д. Особенности промышленного освоения Северо-Востока России в период массовых политических репрессий (1932-1953): Дальстрой. Магадан: СВКНИИ ДВО РАН, 2002. 217 с.

163. Бадаев'И.Д. Основные направления развития социальной сферы Магаданской области во второй половине 50-х начале 60-х гг. XX в. // Вестн. СВНЦ ДВО РАН. Магадан, 2005. № 1. С. 72 - 81.

164. Бацаев И.Д. Очерки истории Магаданской области (начало 20-х -середина 60-х гг. XX в.). Магадан: СВКНИИ ДВО РАН, 2007. 255 с.

165. БетеллН. Последняя тайна. М.: Изд-во «Новости», 1992 256 с.

166. Бирюков A.M. Реализация приказа № 00447 на Колыме. К истокам «гаранинщины» // Колыма. Дальстрой. ГУЛАГ. Скорбь и судьбы: материалы науч.-практ. конф. Магадан: Изд-во СМУ, 1996. С. 28 39.

167. Бобков М.Ю. Очерки истории пенитенциарных учреждений в Амурской области (1923-1941 гг.). Кн.2. Благовещенск, 2006. 363 с.

168. Бобков М.Ю. Спецпереселенцы в Рухловском районе // Книга Памяти жертв политических репрессий Амурской области. Т.5. Спецпоселение. 1920-50-е годы. Благовещенск: Приамурье, 2007. С.445-447.

169. Бок Зи Коу. Корейцы на Сахалине. Южно-Сахалинск, 1993. 219 с.

170. Боков X. Эхо невозвратного прошлого // Москва. 1989. № 1. С. 160 167.

171. Бочков Е.А. «Вряд ли Германия и Польша выступят против нас без. участия в войне Японии»: Советско-японское вооруженное противостояние на Дальнем Востоке во второй половине 1930-х годов // Военно-исторический журнал. 2009. № 11. С. 36 41.

172. Боякова С. Дело «островных» // Газ. Красное знамя. Александровск-на-Сахалине, 1995. 27 окт. С. 3.

173. Бруль В.И. Депортированные народы в Сибири (1935-1965 гг.): Сравнительный анализ // Репрессии против советских немцев: Наказанный народ. М.: Звенья, 1999. С. 95 117.

174. Бугай Н.Ф. К вопросу о депортации народов СССР в 30-40-х годах // Вопросы истории. 1989. № 6. С. 135 143.

175. Бугай Н.Ф. Правда о депортации чеченского и ингушского народов // Вопросы истории. 1990. № 7. С. 32 44.

176. Бугай Н.Ф. 40-е годы: «Автономию немцев Поволжья ликвидировать.» // История СССР. 1991. № 2. С. 172 180.

177. Бугай Н.Ф. 40-50-е годы: последствия депортации народов (свидетельствуют архивы НКВД-МВД СССР) // История СССР. 1992. № 1. С. 122 143.

178. Бугай Н.Ф. 20^40-е годы: депортация населения с территории европейской России // Отеч. история. 1992. № 4. С. 37 49.

179. Бугай Н.Ф. О выселении корейцев из Дальневосточного края // Отеч. история. 1992. № 6. С. 141 168.

180. Бугай Н.Ф. Корейцы в СССР: Из истории вопроса о национальной безопасности // Восток. 1993. № 2. С. 151 156.

181. Бугай Н.Ф. 40-е годы: депортированные и мобилизованные немцы на Дальнем Востоке // Проблемы Дальнего Востока. 1993. № 2. С. 172 177.

182. Бугай Н.Ф. Выселение советских корейцев с Дальнего Востока// Вопросы истории. 1994. № 5. С. 141 148.

183. Бугай Н.Ф. Реабилитация репрессированных граждан России (XX начало XXI века): Книга - мониторинг. М.: ЗАО МСНК-пресс, 2006. 464 с.

184. Бугай Н.Ф. Проблемы реабилитации этнических общностей Северного Кавказа: 1950-1990-е годы // Российская история. 2011. № 3. С. 141 155.

185. Бугай Н.Ф., Вада X. Из истории депортации «русских корейцев» // Дружба народов. 1992. № 7. С. 218 224.

186. Бугай Н.Ф., Гонов A.M. Кавказ: народы в эшелонах. М.: ИНСАН, 1998. 368 с.

187. Булдаков В.П. Россия, Восточная Азия и Япония в начале XX в.: к переоценке русско-японской войны: междунар. симпозиум в Японии // Отеч. история. 2005. № 1. С. 201 -205.

188. Буяков A.M. Русские в Шанхае // Газ. Владивосток. Владивосток, 1993. 11 марта.

189. Буяков A.M. Депортация приморских корейцев: как это было // Газ. Восток России. Владивосток, 1992. № 44, окт. С. 18.

190. Буяков A.M. Карьера палача: Дело Лиходзеевского // Газ. Тихий океан. Владивосток, 1992. 3 авг. С. 4 5.

191. Буяков A.M. М.М. Гвишиани во главе органов госбезопасности Приморья в 1938-1950 гг. // Органы государственной безопасности Приморья: Взгляд в прошлое во имя будущего: материалы науч.-теор. конф. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 2003. С. 32 40.

192. Буяков A.M., Полутов А.А. Корейский узел // Родина. 1992. № 2. С. 42-44.

193. Валлерстайн И. Россия и капиталистическая мир-экономика // Свободная мысль. 1996. № 5. С. 30 42.

194. Васильева E.B. Политика советского государства в области науки как фактор трансформации социальной структуры научной интеллигенции Дальнего Востока. Владивосток: Изд-во Дальневост. федерал, ун-та, 2011. 300 с.

195. Ващук A.C. Социальная политика в СССР и ее реализация на Дальнем Востоке (середина 40-80-х годов XX в.). Владивосток: Дальнаука, 1998.212 с.

196. Ващук A.C. Актуальные проблемы изучения социальной истории // Россия и АТР. 2006. № 2. С. 22 40.

197. Ващук A.C. Политическая ситуация на Южном Сахалине в 1945 -начале 1950-х гг. // Гуманитарные и социально-экономические аспекты обучения и воспитания кадров военно-морского флота: сб. науч. тр. Владивосток, 2007. Вып. 10. С. 153 164.

198. Ващук A.C. Социальные последствия Великой Отечественной войны: выход дальневосточного сообщества из «социального шока» военного времени// Россия и АТР. 2010. №2. С. 63-75.

199. Ващук A.C., Чернолуцкая E.H., Королева В.А., Дудченко Г.Б., Герасимова JI.A. Этномиграционные процессы в Приморье в XX веке. Владивосток: ДВО РАН, 2002. 228 с.

200. Верт Н. Введение // История сталинского Гулага. Т.1. Массовые репрессии в СССР. М.: РОССПЭН, 2004. С. 57 89.

201. Верт Н. Террор и беспорядок: Сталинизм как система. М.: РОССПЭН, Фонд Первого Президента России Б.Н. Ельцина, 2010. 447 с.

202. Виола JI. Крестьянский бунт в эпоху Сталина: Коллективизация и культура крестьянского сопротивления. М.: РОССПЭН, 2009. 367 с.

203. Витковская Г.С., Зайончковская Ж.А. «Китайское вторжение» в Сибирь и на Дальний Восток: миф о «желтой угрозе» и реальность // Россия и ее регионы в XX веке: Территория расселение - миграции. М.: О.Г.И., 2005. С. 552 - 572.

204. Вишневский А.Г. Серп и рубль: Консервативная модернизация в СССР. М.: ОГИ, 1998. 432 с.

205. Вишневский А.Г. Цивилизация, культура и демография // Обществ, науки и современность. 2011. № 2. С. 57 76.

206. Власть. и советское общество в 1917-1930-е годы: Новые источники // Отеч. история. 2000, № 1. С. 129 142.

207. Войнилович М. Дело № СУ-3246 (жизнь и смерть комбрига Дрекова). Южно-Сахалинск, 1991. 59 с.

208. Вормсбехер Г. Немцы в СССР // Знамя. 1988. № 11. С. 193 203.

209. Воробей А.П. Спецпереселенцы в Северном крае: 1930-1931 годы // Проблемы культуры, языка, воспитания: сб. науч. тр. преподавателей и аспирантов. Архангельск, 2000. Вып. 4. С. 168 175.

210. Высоков М.С. Советская колонизация Сахалина на рубеже 20-30-х годов: выбор пути // Славяне на Дальнем Востоке: проблемы истории и культуры: докл. и сообщ. науч. конф. Южно-Сахалинск, 1994. С. 99 104.

211. Гавров С.Н. Модернизация во имя империи: Социокультурные аспекты модернизационных процессов в России. М.: Едиториал УРСС, 2004. 352 с.

212. Галлямова Л.И. Российский Дальний Восток в контексте новейшей отечественной историографии: картина последних лет // Россия и АТР. Владивосток, 2006. № 2. С. 103 133.

213. Галенович Ю.М. Россия и Китай: Славная и горькая история отношений и их перспективы // Свободная мысль. 2007. № 7. С. 65 74.

214. Гамерман В. Крестный путь советских немцев // Амурская правда. Благовещенск, 1998. 29 июля. Прил. «Порубежье». С. 3.

215. Герман A.A. Немецкая автономия на Волге. 1918-1941. М.: МСНК-пресс, 2007. 576 с.

216. Герман A.A., Иларионова Т.С. Плеве И.Р. История немцев России: учеб. пособие. М.: Изд-во «МСНК-пресс», 2005. 544 с.

217. Говоров И.В. Люди. События. Факты. Советское государство и преступный мир (1920-е-1940-е гг.) // Вопросы истории. 2003. №11. С. 143-152.

218. Головин С.А. Дальний Восток РСФСР в 20-30-е гг. XX века: Аспекты репрессивной политики. Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2005. 349 с.

219. Головин С.А. Изменение социальной структуры населения Дальнего Востока СССР: 1923-1939 годы. М.: МПГУ, 2008. 412 с.

220. Голубев A.B. Россия, век XX // Отеч. история. 1997. №5. С.80 92.

221. Голубев A.B. «Добро пожаловать или посторонним вход воспрещен»: К вопросу о закрытости межвоенного советского общества // Отеч. история. 2004. № 4. С. 32-53.

222. Горбунов М. По следу Берии до золотой Теньки // Газ. Магаданская правда. Магадан, 1994. 24 февр., 1 марта.

223. Гражданская идентичность и внутренний мир российских немцев в годы Великой Отечественной войны и в исторической памяти потомков: материалы 13-й междунар. науч. конф. М.: «МСНК-пресс», 2011. 576 с.

224. Грациози А. Великая крестьянская война в СССР: Большевики и крестьяне. 1917-1933. М.: РОССПЭН; Фонд Первого Президента России Б.Н. Ельцина, 2008. 135 с.

225. Гринберг М.С. Уголовное право и массовые репрессии 20-х и последующих годов // Государство и право. 1993. № 1. С. 63 73.

226. Греков Н.В. Русская контрразведка в 1905-1917 гг.: Шпиономания и реальные проблемы. М.: Моск. обществ, науч. фонд; ООО «Издат. центр науч. и учеб. программ», 2000. URL: http://www/auditorium/ books/124/glava3-l.pdf (дата обращения 17.02.2007).

227. Гусев A.B. Коммунистическая оппозиция: Феномен, формы и методы сопротивления // История сталинизма: Репрессированная российская провинция: материалы междунар. науч. конф. М.: РОССПЭН, Фонд «Президентский центр Б.Н. Ельцина», 2011. С. 461 468.

228. ГусеффК. Новая история советского государства // Неприкосновенный запас. 2005. № 4 (42). URL: http://magazines.mss.ru/nz/ 2005/42/gu8-pr.html (дата обращения 04.12.2009).

229. Гущин Н.Я. Классовая борьба и ликвидация кулачества как класса в сибирской деревне (1926-1933 гг.): курс лекций. Новосибирск, 1972. 289 с.

230. Гущин Н.Я. «Раскулачивание» в Сибири (1928-1934 гг.): методы, этапы, социально-экономические и демографические последствия. Новосибирск, 1996. 160 с.

231. Гущин Н.Я., Ильиных В.А. Классовая борьба в сибирской деревне. 1920-е середина 1930-х гг. Новосибирск: Наука, 1987. 336 с.

232. Дальневосточный государственный университет. История и современность. 1899-1999. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 1999. 704 с.

233. Данилов В.П. Необычный эпизод о взаимоотношениях ОГПУ и Политбюро (1931 г.) // Вопросы истории. 2003. № 10. С. 112 128.

234. Данилов В.П. Сталинизм и советское общество // Вопросы истории. 2004. № 2. С. 169 175.

235. Данилов В.П., Красильников С.А. Вместо предисловия // Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1930 весна 1931 г.: сб. документов. Новосибирск: ВО «Наука», Сиб. изд. фирма, 1992. С. 3 - 18.

236. Дацышен В.Г. Формирование китайской общины в Российской империи (вторая половина XIX в.) // Диаспоры. М., 2001. № 2-3. С. 36 53.

237. Дацышен В.Г. Китайцы в России и советско-китайский конфликт 1929 года на КВЖД // Российская история. 2011. № 5. С. 51 62.

238. Дерлугьян Г.М. Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе. М.: ИД «Территория будущего», 2010. 560 с.

239. Дённингхаус В. В тени «Большого Брата»: Западные национальные меньшинства в СССР (1917-1938 гг.). М.: РОССПЭН, Фонд «Президентский центр Б.Н. Ельцина», 2011. 727 с.

240. Дзюня H.A. Дальлаг как составляющая карательной системы Советского государства на Дальнем Востоке // «Хотелось бы всех поименно назвать.» Книга-мартиролог. А Я. Т.6. Хабаровск, 2004. С. 39 - 45.

241. Дискуссия по поводу статьи И.В. Павловой, основанной на критике «ревизионистского подхода» // Отеч. история. 1999. № 3. С. 121 141.

242. Дмитриев A.B. Миграция: конфликтное измерение. М.: Апьфа-М, 2006. 432 с.

243. Дубинина Н.И. Дальний Восток Яна Гамарника: документально-историческое повествование. Хабаровск: КГУП «Хабаровск, краев, типография», 2011. 432 с.