автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.03
диссертация на тему: Проблема "своего" и "чужого" в творчестве Йозефа Рота

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Кацура, Анна Геннадьевна

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА I. Понятия «свое» и «чужое» у Йозефа Рота.

Способы раскрытия конфликта.

ГЛАВА II. «Свое» и «чужое» в категориях времени-пространства художественного текста у Йозефа Рота.

ГЛАВА III. Значение парных тем в разрешении конфликта.

Попытки преодоления «чужого».

Раздел 1. Природа и цивилизация.

Раздел 2. Провинция и «мировая столица». Пути развития «западного мира».

Раздел 3. Тема странствия.

Бегство без конца.

Раздел 4. Двойник. К проблеме самоидентификации героя.

Раздел 5. Роль предметного мира в познании окружающей действительности.

Введение диссертации2002 год, автореферат по филологии, Кацура, Анна Геннадьевна

Йозеф Рот (Joseph Roth, 1894 - 1939) - прозаик и публицист -оставил заметный след в литературе XX столетия. Он, один из крупнейших немецкоязычных писателей, на протяжении всей жизни был предан национальной традиции Австрии. При этом важнейшая особенность его поэтики состоит в намеренном отказе от новых форм, столь характерных для современной ему литературной эпохи. Особый и единый мир произведений, в которых преломляется современная художнику действительность и его размышления о непреходящих ценностях человечества создан классическими повествовательными средствами. Это роднит Йозефа Рота с великими авторами XIX века, хотя основным материалом его прозы были события века ХХ-ого: Первая мировая война и распад Австро-Венгерской империи, охватившие Европу революционные волнения, сгущающийся мрак в преддверии новой войны - события, увиденные и пережитые его современниками, «маленькими людьми».

В сравнении с метафизической прозой Франца Кафки и с монументальностью Роберта Музиля, с философскими раздумьями Германа Броха и непримиримым нигилизмом Карла Крауса тексты Рота кажутся едва ли не архаичными. Но за простотой и ясностью его повествования скрывается великая человеческая трагедия, глубокий душевный надрыв, по силе не уступающий апокалиптическим настроениям интеллектуалов - собратьев по перу.

За двадцать с небольшим лет литературной работы Рот написал много: восемнадцать романов (впрочем, два из них остались незаконченными), около двух десятков повестей и новелл, а также бесчисленные эссе, статьи и репортажи.

Проблема «своего» и «чужого», вынесенная в заголовок настоящей диссертации, была обозначена в предшествующих исследованиях, но до сих пор не становилась темой специальной научной разработки. Мы полагаем, что именно данная постановка вопроса позволяет выявить во всей полноте особенности поэтики Рота, определить ее своеобразие и оценить наследие писателя в контексте современной ему литературы.

Австро-Венгерская империя с присущим ей космополитизмом всегда оставалась для писателя мерилом «своего» и «чужого». Место (вернее, неуместность) человека в новом времени, потеря родного дома, безнадежное одиночество и отчаяние, бегство от окружающей действительности и от себя, предчувствие близкого «заката Европы» и осознание собственного бессилия перед наступающей катастрофой - все эти проблемы волновали Рота и, соответственно, созданных им персонажей. Основной конфликт его прозы - человек и окружающая действительность - раскрывается через оппозицию «своего» и «чужого», которая обозначена на уровне родовых, семейных, общественных, культурных, национальных и исторических связей.

Под «своим» мы имеем в виду все присущие человеку качества, состояния, обстоятельства, ландшафты, в которых он ощущает себя естественно. «Чужое» включает в себя все инородное, непознаваемое и далекое. И хотя оба понятия могут существовать автономно друг от друга, все же доподлинно осмысливаются они только в паре.

У Рота конфликт «своего» и «чужого» зарождается еще до появления героя на свет. Способы его раскрытия различны. В настоящей работе рассмотрено постепенное вторжение «чужого» в сферу «своего», которое герой испытывает в течение всей жизни, начиная с детства. Воспитание личности под чужим давлением, ставящее под сомнение саму личность бремя навязанной социальной роли, где нет места собственно человеческому, идея избранничества, завладевающая человеком и ведущая к расщеплению личности и «двойничеству», страшное одиночество и тщетность попыток найти контакт с миром - во всем прослеживается тема «своего» и «чужого». Кроме того, по нашему мнению, у Рота отчуждение героя от мира есть следствие его отчужденности от самого себя, что проявляется не только на социальном уровне, но даже в облике человека: в речи, в поведении, во внешности и в его отношениях с окружающим предметным миром.

За последовательным и мягким повествованием, за развитием незамысловатых историй у Рота всегда разыгрывается настоящая драма. Едва появившись в безупречно выстроенном и изящном художественном пространстве, его герои вызывают чувство безграничной жалости и сострадания у читателя. Они трудятся, устраивают дом, растят детей, идут на войну, возвращаются в свои семьи, переезжают из города в город, приноравливаются к новым условиям. Но за внешней стороной этой, казалось бы, обыкновенной жизни обыкновенных людей скрывается странная дисгармония человеческого мира. Цельность и наполненность существования оборачиваются хаосом и безутешностью.

Любой герой, будь то император или простолюдин, аристократ или бедный крестьянин, интеллектуал или торговец, грешник или праведник, бесконечно несчастен и до глубины души ощущает несправедливость, искаженность окружающей действительности. Это подтверждают и переходящие из одного произведения в другое мучительные раздумья героев о родине и чужбине, о последствиях прогресса и целительной силе природы, о войне и мире.

С самого начала каждого романа, повести, новеллы при видимом благополучии ощущается едва уловимый душевный надлом, а далее постоянно растущее напряжение. Терзающие героев тревоги и противоречия, их неутолимая печаль отражают трагическое несовершенство и безотрадность мира, каким его видит Йозеф Рот.

Тотальная отчужденность человека, проблема самоидентификации (а точнее, невозможность ее) в условиях нового времени, тщетные поиски родины и обреченность пребывания на чужбине, отношения природы и цивилизации и их борьба за человека - в каждой из перечисленных тем взаимодействие «своего» и «чужого» раскрывается по-новому, и каждая могла бы стать предметом отдельного исследования. Однако на данном этапе изучения творчества Рота даже краткий анализ названных тем дает возможность глубже проникнуть в многосложный художественный мир, созданный австрийским писателем и во многом соотносящийся с его биографией.

В материалах, посвященных Йозефу Роту, всегда обращает на себя внимание некоторая путаница, загадочные смещения и неточности. Это подтверждает и красноречивое признание известнейшего его биографа Д.Бронзена: «После двадцати интервью я вообразил, что знаю о Роте все, после тридцати начал сомневаться, после пятидесяти был близок к отчаянию» (148, 14). Несообразности объясняются, в первую очередь, пристрастием самого Рота вводить интересующихся им в заблуждение, давать разноречивые сведения о себе, выдумывать события из прошлого. Рот, как принято считать, сочинял собственное жизнеописание подобно историям своих героев, или - словами одного из друзей - «играл великую комедию в жизни и в искусстве, носил множество масок» (24, т.1, с.XI).

Но дело и не только в этом. Он действительно прожил жизнь, событий в которой хватило бы на несколько книг. Мозес Иозеф Рот родился в окружном городке Броды на периферии Австро-Венгрии, в

Галиции - самой большой из коронных земель1. Родители писателя, прожив в законном браке около полутора лет, расстались, едва у отца стали проявляться признаки душевной болезни. Сын с ранних лет научился «балансировать» между выдуманными для посторонних версиями собственной биографии («своим») и куда более мрачной реальностью («чужим»). Отца он рисовал то венским заводчиком, то художником, то крупным государственным служащим-австрийцем, то польским графом.

В детстве будущего писателя окружал пестрый, многоязычный и многонациональный мир австрийской провинции: в Бродах столетиями жили рядом поляки, украинцы, русские, немцы, евреи - со своими нравами, обычаями, религиями и занятиями. В нескольких километрах от австро-российской границы образовалось особенное братство единой империи, придававшее этим местам неповторимый колорит. Где бы ни происходило действие будущих книг Рота - в Вене, Париже, Петербурге, Одессе, Нью-Йорке - для любимых его героев только этот родной клочок земли всегда оставался действителен как точка отсчета «своего». Столицу Галиции, Лемберг2, называли в те времена «маленькой Веной»; сюда Рот переехал, поступив в университет, и жил у дяди, торговца хмелем и солодом Зигмунда Грюбеля, ставшего впоследствии прототипом многих героев писателя.

С 1913 года Рот изучал германистику и философию на филологическом факультете Венского университета, и именно здесь, в столице дунайской империи, его впервые заметили как подающего надежды автора: его стихи и статьи печатались в газетах и журналах.

Вена с ее западным образом мышления и изысканными манерами заставила молодого человека впервые вспомнить о своем происхождении.

1 После первой мировой Броды отошли к Польше, а в 1930-е годы к Советской Украине.

2 С 1939 года-Львов.

Стремление к личной свободе и чувство самосохранения вывели Рота на путь внешней ассимиляции, как он сам его называл. Это было «бегством или попыткой к бегству из жалкого круга гонимых» (23, т.П, 842)1.

Первая мировая война знаменовала, по словам Стефана Цвейга, конец «золотого века надежности» (51, 15). Как и многие другие, в 1916 году Рот добровольцем пошел на фронт, считая, что передовая -единственно подходящее место для поэта. В качестве военного корреспондента он снова оказался в родных местах под Лембергом.

Юного писателя поразили ужасы войны и ее последствия. Неоднократно он говорил о завидной участи павших на фронте и о безысходном положении оставшихся в живых. «Самым сильным моим переживанием была война и гибель моей родины, единственной, что у меня когда-либо имелась: Австро-Венгерской империи», - такое признание сделал Рот в одном из писем (26, 240). После войны он, как и многие его соотечественники, беззаветно преданные родной Австрии, оказался иностранцем и, по сути, находился на нелегальном положении, считаясь по паспорту гражданином Польской республики. Потребовалось много сил и целых восемь лет, чтобы добиться австрийского гражданства.

Возвращение на родину, тщетные поиски отчего дома, попытки обрести себя в новом мире - темы, ставшие без преувеличения ключевыми во всех произведениях Рота. Локальные границы послевоенной Европы, где происходило действие первых романов, впоследствии разрослись до вселенских масштабов. Зрелый Рот повествует уже о тотальной потерянности человека на земле.

В 1920 году Рот перебрался в Берлин с намерением сделать журналистскую карьеру. Его статьи и фельетоны печатались не только в

1 Эта тема подробно рассматриваются в работах западных литературоведов: И.Стрелки (80), К.Магриса (131), Ф.Эггерса (160) и др. ежедневной «Нойе Берлинер Цайтунг», сотрудником которой он являлся, но и еще в четырех конкурирующих друг с другом изданиях («Берлинер Берзен-Курьер», «Берлинер Тагеблатт», «Фоссише Цайтунг», «Форвертс») совершенно полярного толка. В жанре «художественного репортажа», расцвет которого пришелся как раз на 1920-1930-е годы, Рот сумел достичь предельной пластичности и сжатости изложения, найти свой особенный стиль и завоевать уважение таких «неистовых репортеров» как Эгон Эрвин Киш (1886-1948), Карл фон Осецкий (1889-1938), Курт Тухольский (1890-1935). Уже через два года он стал одним из самых известных и высокооплачиваемых журналистов Веймарской республики.

Однако, по воспоминаниям многих современников, не было другого журналиста, который бы так плохо разбирался в политике! Его статьи подчас не имели ничего общего со злободневными репортажами, строились не столько на изложении фактов, сколько на внутреннем переживании. Критерием истины становилось не объективное «чужое», а субъективное «свое». Такой способ видения не «ослеплял», не отдалял от действительности, а напротив, позволял проникнуть в самую суть. Осознавая ценность наблюдения, схваченного факта, запечатленного мига, он не мог оставаться внешне беспристрастным и сдержанно-объективным, как того требовала эстетика жанра. За сторонним наблюдателем всегда стоял непосредственный участник событий, пропускавший увиденное через себя. Статьи и репортажи Рота, преломленные через темперамент прирожденного литератора, всегда отличались особой экспрессивностью, горькой ироничностью и тонкостью анализа.

Именно в журналистике раскрывался и оттачивался дар прозаика. Длившееся почти десять лет тесное сотрудничество с «Франкфуртер цайтунг», одной из самых авторитетных газет того времени, позволило Роту совершить немало увлекательных поездок по Европе. Серии репортажей с юга Франции («В полуденной Франции», 1925) и из Советской России («Путешествие в Россию», 1926), из Албании («Путешествие в Албанию», 1927) и из Саарской области («Письма из Германии», 1927), из Польши и Италии (1927) укрепляли славу незаурядного журналиста. В это время вышли в свет первые романы: «Паутина» (1923), «Мятеж» (1924), рассказ «Апрель. История одной любви» (1925) и повесть «Слепое зеркало» (1925).

В 1922 году Рот женился на обаятельной венской красавице Фридерике Райхлер, которая была для него «единственной нитью, связывавшей с миром, частичкой души» (26, 158). Но кочевой образ жизни писателя имел для обоих трагические последствия. Уже через три года Рот горько признался в одном из писем, что несмотря на всю любовь, жена отдалилась от него (26, 75). Фридерика, вряд ли прочитав хотя бы одну книгу мужа, мечтала о домашнем уюте и семейных обедах, а не о купе в вагоне или столике в кафе.

Вскоре у нее обнаружились признаки душевного расстройства. Рот пережил тяжелый кризис. Изучал Фрейда, сам пытался разобраться в психиатрии, не жалея средств, помещал жену в дорогостоящие клиники к знаменитым врачам. Разочаровавшись во врачебном искусстве, он надеялся только на благосклонность небес, что нашло отражение в романе «Иов» (1930): его героиня, красавица Мирьям, повторила судьбу несчастной женщины.

После «Иова» Рота впервые признали как прозаика, что ознаменовало новую веху в его литературной работе. Этот факт единодушно отмечают все исследователи (142, 168, 175, 206). Роману дали высокую оценку, причем в самых в широких кругах. Упоминания о нем можно найти в мемуарах и биографиях многих современников Рота. Так, «Иов» стал любимой книгой Марлен Дитрих. А на выдающегося скрипача

Иегуди Менухина произвел такое сильное впечатление, что тот, в порыве написать сценарий к фильму, даже отложил на время скрипку. Альберт Эйнштейн в одном из писем благодарил знакомого, приславшего ему «эту утешительную книгу настоящего человека и писателя», при чтении которой «испытываешь не только боль за жестокость и страдания, порожденные душевной пустотой современного мира и выпавшие на долю чистой и добродетельной человеческой души, но и редкостное чувство освобождения благодаря той объективности в повествовании, добиться которой способен только поистине одаренный художник» (26, 405).

В 1932 году увидел свет «Марш Радецкого» - самый, наверное, значительный роман Рота. «Написанный на немецком языке, с героями словенского происхождения, он остается единственным в своем роде», -справедливо заметил немецкий исследователь творчества писателя Х.Нюрнбергер (137, 10). Однако роман не был оценен по достоинству, ибо судьба дунайской империи в то время уже мало кого интересовала. Мир находился на пороге новых перемен, грозивших обернуться катастрофой для европейской культуры.

Задолго до прихода нацистов к власти Рот чувствовал иллюзорность и зыбкость внешнего благополучия - «засахаренного, сентиментального и приторного до тошноты» (23, 68), своими выступлениями и статьями пытаясь помешать подготовке ко всеобщей гибели, которая велась в «безумной Пруссии». Выражая активное неприятие существующего мира, он был пессимистичен в оценке настоящего и будущего Европы: «Европа совершает самоубийство, а медленный и ужасный способ этого самоубийства объясняется тем, что его совершает труп. Этот закат чертовски напоминает психоз. Так выглядит самоубийство психопата. Миром действительно правит дьявол» (12, 208).

В последних числах января 1933 года Рот покинул Германию. Непосредственная опасность писателю как гражданину Австрии в тот момент еще не угрожала, но все его произведения в Германии незамедлительно попали в черный список. Рот разделил судьбу многих немецких художников, вынужденных скрываться от преследований.

Скитаясь по отелям разных городов, он за всю свою жизнь так и не нашел постоянного пристанища. «Бегство без конца» — название одного из романов (1927), где в образе героя очевидны черты самого автора, звучит очень точно. В эмиграции он по-прежнему вел кочевую жизнь, путешествуя между Веной, Зальцбургом, Марселем, Ниццей, Остенде, Амстердамом, другими городами, и считая постоянным местом жительства Париж, а точнее отель «Фуайо», потом «Отель де ля Пост». Разница состояла в том, что писал он отныне для эмигрантских печатных органов. Его литературная судьба и теперь складывалась относительно удачно, и даже в самые тяжелые годы его печатали больше, нежели многих других коллег по перу. В этот период вышли романы «Тарабас» (1934), «Сто дней» (1935), «Фальшивый вес» (1936), «Исповедь убийцы, рассказанная однажды ночью» (1936), «Склеп капуцинов» (1938), «История 1002-ой ночи» (1938).

Аншлюс» был воспринят Ротом как личная трагедия. Бесславный конец Австрии возвестил для него конец всей Европы. Тяжело переживая происходящее, он много пил, с каждым днем состояние его здоровья быстро ухудшалось. «Легенду о святом пропойце»1, последнюю повесть, написанную за две недели до смерти, он называл «своим завещанием». Йозеф Рот умер 27 мая 1939 года в Париже.

1 Так названа эта новелла в русском переводе С.Шлапоберской. Исходя из содержания новеллы, нам представляется более правильным перевод «Легенда о святом пьянице». В диссертации мы будем использовать второе название.

На его похороны собралось множество французов и эмигрантов из Вены, Праги, Берлина. Здесь были католический священник и представители еврейской общины, монархисты и коммунисты, известные писатели и безвестные собутыльники, художники и красивые женщины в глубоком трауре. Каждый считал его «своим», и у каждого были на то основания. Однако Рот не принадлежал ни к одной партии.

Рот четко разграничивал то, что происходило до и после 1916 года. До крушения дунайской монархии, при Габсбургах, было «его время», когда «человек еще считался важнее своей национальности, и существовала возможность превратить старую монархию в родину для всех. Она могла бы стать малым примером большого будущего мира и, одновременно, последним воспоминанием о великих днях Европы, в которой Север и Юг были едины» (23, t.IV, 922). В этом истоки гражданской позиции писателя, определяемой им так: «Я европеец, житель Средиземноморья, если хотите римлянин и католик, гуманист и человек Возрождения.» (26, 95).

В католицизме Рот прежде всего видел обитель наднациональности. Церковь как воплощение гуманного начала стала для него одним из немногих учреждений, сохранившихся еще среди нового зверства и старого хаоса, преодолевших сети дьявола и Антихриста. Писателя, который, по словам Д.Бронзена, в традиционном смысле никогда не был религиозным (148, 33), притягивал универсализм апостольской церкви, как он его понимал.

В стилевом отношении он также не примыкал ни к одному из существовавших тогда многочисленных литературных течений. В разное время его считали то экспрессионистом, то романтиком, то приверженцем «новой деловитости», то реалистом. Однако произведения зрелого Рота доказали, сколь чужды ему поиски новизны. Всякого рода модернистскими теориями и новейшими тенденциями того времени в философии и социологии, неслыханными открытиями в психологии и естественных науках, столь сильно повлиявшими на многих писателей, он вовсе не заинтересовался.

Генеалогию писательского дарования Рота выводят из французского психологического реализма, из русской литературы. Действительно, многое в его прозе сознательно или бессознательно оказывалось близким эпической широте и яркости Бальзака, аналитической тонкости Стендаля, ювелирной точности флоберовского стиля. Фантасмагория, врывающаяся в обыденную жизнь его героев, вдруг напоминает о Гоголе, а мучительные нравственные поиски и постоянное осознание собственной греховности роднят их с персонажами Достоевского.

Однако гражданин мира Йозеф Рот — прежде всего австриец. В своих ранних опытах он откровенно пытался подражать Рильке, «боготворил Грильпарцера и Нестроя, а в его романах собраны совершенно все достоинства венской школы» (195).

По собственному признанию Рота, он высоко ценил Бальзака и Флобера, Гофмана и Гейне, Грильпарцера и Кафку, Г.Манна и К.Крауса (181). Некоторые исследователи пытаются провести сравнения с Толстым, Фонтане, Чеховым, увидеть какие-то влияния и заимствования (135, 137, 148). По нашему мнению, однако, правильнее говорить о своего рода внутреннем родстве или пересечениях, которые проявляются в тематике и в интонации произведений казалось бы совершенно различных авторов.

Творчество Рота тесно связано с общими исканиями и переживаниями европейской интеллигенции в первой половине XX века: тогда Австрия, находившаяся в эпицентре общественных и социальных потрясений, была, как пишет Музиль, своеобразной промежуточной станцией, «где пересекались старые и новые оси мира» (41, т.1, 56). Ф.Троммлер, автор книги «Роман и действительность», отмечает: «Европа повсюду переживала распад старых порядков, но нигде, если не считать Октябьской революции в России, это не выглядело так убедительно, как в Австрии» (83, 53). Не удивительно, что всех австрийских писателей волновали общие проблемы: преодоление прошлого, преемственность традиций, утрата чувства реальности, место человека и художника в столь явно несовершенном мире. Вопросами определения истинного и ложного, временного и долговечного, собственного (нем. das Eigene) и чужого (нем. das Fremde) неизбежно задавался человек, оказавшись среди развалин мощных культурных традиций и государственных систем.

В один прекрасный день мы проснулись, и оказалось, что наши деды были иностранцами», - пишет Петер Хааге в книге «Вена. Хофбург между мирами» (цит. по 169, 228). В этих обстоятельствах каждый получил право на самоопределение, на приспособление к «чужому» или сохранение «своего», одним словом, право на выбор: территориальный, языковой, религиозный.

На территории Австро-Венгрии родились Герман Брох (1886 — 1951), Франц Верфель (1890 — 1945), Франц Кафка (1883 — 1924), Роберт Музиль (1880 — 1942), Стефан Цвейг (1881 — 1942). Все они росли во время «веселого апокалипсиса» и «духовного вакуума» (Г.Брох), когда обреченная на увядание держава продолжала вести беззаботную жизнь, будучи уверена в неистощимости своих богатств. В становлении столь разных писателей на удивление много общего. Похожи даже отдельные страницы из их биографий. Так, Брох признает: «Кое-что у меня, во всяком случае, есть с Кафкой и с Музилем общее: у нас всех троих нет истинной биографии; мы жили и писали, и это все» (58, 215).

Почти все они пришли в литературу в зрелом возрасте. Почти все чувствовали отчужденность даже в родительском доме, из которого удалось высвободиться только после долгих лет мучительной внутренней борьбы. Брох первую треть жизни отдал делу отца, текстильного фабриканта. Музиль на протяжении десяти лет тоже исполнял «сыновний долг», обучаясь военной инженерии. Постоянно видя перед собой пример родителя, Кафка так и не смог порвать семейные узы и отказаться от занятий юриспруденцией. В этот ряд можно поставить и Вальтера Газенклевера, и Георга Тракля, и Франца Верфеля - все они принадлежали к поколению, обостренно воспринимавшему всемогущество старших и свое подчиненное положение по отношению к ним.

Роту «повезло» больше, он отца вообще никогда не видел. Но многие исследователи Рота обращают внимание на своеобразный «абсолют» отца: в его художественных произведениях он нашел отражение в образе Франца Иосифа как благодетеля и заступника австрийских народов (Д.Бронзен (148), К.Магрис (187), Й.Райбер (201), Ф.Хенце (171) \

Кафка, Верфель, Рот, Канетти родились на периферии тогдашней империи, в восточных ее землях. Именно здесь из многообразия народов и языков, традиций и культур, из пестроты земель и религий, составлявших сущность дунайской монархии, - из всего этого складывалось австрийское сознание «над». В статье «Христианское сословное государство» (1935) Рот пишет: «Австрийское мироощущение» - это не патриотизм, а почти религия, на которой строится первое, так сказать, самое первое немецкое, наднациональное и христианское государство!» (23, т.Ш, 674).

1 Ф.Верфель понимает это так: «Что вы подразумеваете под главенством отца? - Все. Религию, так как Бог - Отец всех людей. Государство, так как король или президент - отцы своих граждан. Суд, так как судьи и надзиратели - отцы тех, кого человеческое общество любит называть преступниками. Армию, так как офицер - отец солдата. Промышленность, так как предприниматели - отцы рабочих» (148, 26).

К прошлому дунайской монархии с ее идеей государственности обращались в своем творчестве многие писатели, хотя многовековое наследие Габсбургов каждый оценивал по-своему. У одних монархия выступает в качестве объекта глубокой иронии и насмешки, другие описывают ее с чувством щемящей тоски по спокойному и надежному миру. Но общим для всех было сознание того, что мир, подойдя к своему естественному концу, ушел раз и навсегда.

Писатели словно заново переживали настроения предвоенной эпохи и переносили их в современность. Р.Музиль писал об этом так: «Для молодого человека в первую голову важно настоящее, все прошлое для него - одно большое кладбище. Чем заставлять его бездумно зубрить даты с этих могильных плит, лучше растолковать ему, что там покоится его истинная, живая и горячая жизнь, причем в бесконечно большей концентрации, чем в настоящем» (42, т.2, 240). Не в настоящем, а в прошлом нужно искать пути преодоления социального кризиса и духовной смуты, экзистенциальной бездомности и тотального отчуждения человека.

Писатели ставили вопрос о том, способен ли человек выдержать натиск чуждого и враждебного мира. В бесхребетное время борьбы нового и старого духа литературный герой становился главным ее выразителем, о чем свидетельствуют «Замок» (1922) и «Процесс» (1922) Ф.Кафки, в трилогии «Лунатики» (1931-1932) Г.Броха, «Человек без свойств» (1930о

1943) Р.Музиля. Эта борьба составляет основное содержание прозы Иозефа Рота.

Почти все произведения (за исключением повестей «Легенда о святом пьянице», «Левиафан» и новеллы «Бюст императора», увидевшей свет сначала во французском переводе в 1934 году) были опубликованы при его жизни если не отдельными книгами, то как романы с продолжением.

Основная часть архива писателя размещена в Нью-Йоркском институте Лео Бека (Leo Baeck Institut, New York), куда передали сохранившиеся материалы Бланш Жид - французская переводчица Рота, друзья Герман Кестен (в 1920-1930-е годы - главный редактор издательства «Кипенхойер»), Сома Моргенштерн и Фридерика Цвейг. Другую часть архива составляют документы, по крупицам собранные Д.Бронзеном и переданные в 1994 году после смерти биографа его вдовой в Информационный центр современной австрийской литературы в Вене (Dokumentationsstelle fuer neuere oesterreichische Literatur, Wien). Так называемый «Берлинский архив Рота» - две папки, оставленные на хранение незадолго до эмиграции в издательстве «Кипенхойер», размещавшемся в то время в Берлине - ныне находится в Немецком литературном архиве в Марбахе (Deutsches Literaturarchiv, Marbach)1.

Как предсказывал в одном из писем к С.Цвейгу сам писатель, «. Интерес к нашим особенным фигурам очень скоро утихнет. Через два-три месяца мы уже станем жалкими и всеми забытыми человечками. А еще через десять лет уйдет поколение, знавшее нас» (26, 264). Действительно, в начале 1950-х годов имя Рота было известно только специалистам. Но уже в 1953 году Г.Кестен опубликовал в журнале «Дер Монат» отрывки из главных книг писателя.

Первое трехтомное собрание сочинений Рота (24), включавшее в себя поздние романы и рассказы, вышло в Берлине/Кельне в 1956 году, а

1 Следует назвать и другие фонды, располагающие материалами о Роте: Deutsche Kinemathek, Berlin; Deutsche Bibliothek Exilarchiv 1933-1945, Frahkfurt am Main; Internationaal Institut voor sociale Geschiedenis, Amsterdam; Nederlands Letterkundig Museum en Documentatiecentrum, s-Grawenhage; Bundesarchiv, Abteilungen Potsdam; Reed Library, State University of New York, College at Fredome. через двадцать лет было дополнено и переиздано в Кельне (1975-1976, (25)). Переписка Рота стала доступна широкому читателю в 1970 году (26). И, наконец, в течение 1989-1991 годов в издательстве «Кипенхойер & Витч» увидело свет наиболее полное собрание сочинений писателя (23). В шеститомнике, подготовленном Ф.Хакертом и К.Вестерманном, собраны все известные на сегодняшний день тексты: журналистское наследие и напечатанные только при жизни писателя стихотворения (тт.1-111); наряду с уже публиковавшимися произведениями сюда вошли фрагменты незавершенных романов и первые рассказы (tt.IV-VI). Тексты расположены в хронологическом порядке. Издание снабжено лишь кратким предисловием и еще более сжатым послесловием, что, на наш взгляд, является досадным упущением издателей.

В связи с 40-ой годовщиной смерти Рота (1989) и к 100-ию со дня его рождения (1994) в Штутгарте, Лиде, Бадене, Вене и Лондоне прошли международные симпозиумы (135, 136, 137, 138). Немецкой библиотекой во Франкфурте-на-Майне (Deutsche Bibliothek, Frankfurt am Main, 1979) и Государственной библиотекой в Берлине (Staatsbibliothek, Berlin, 1994) были организованы две выставки, посвященные жизни и творчеству писателя, представившие неизвестные широкой публике документы и свидетельства того времени.

В 1995 году в Кельне была издана «Библиография Йозефа Рота» (сост. Р.-Й. Зигель, (28)). Она включает в себя более 700 названий: статьи, изданные при жизни писателя, рецензии на новые книги, работы преимущественно немецких и американских исследователей, но также и литературоведов других стран, диссертации, опубликованные до 1994 года.

Еще при жизни писателя многие его произведения переводились на иностранные языки: французский, английский, русский и др. Сегодня же Рот переведен без малого на 30 языков мира.

Для Советской России представлял интерес исключительно «красный Рот». Такие романы как «Отель Савой» (пер. 1925, (1)), «Мятяж» (пер. 1925 (2), в переводе 1927 года - «Бунт» (3)) сразу снискали писателю популярность среди русских читателей. В 1927 году была переведена повесть «Слепое зеркало» (в рус. пер. «Фини. Маленький роман», (4)), а в 1928 году почти одновременно с оригинальным текстом увидел свет роман «Циппер и сын» (5). Потом наступило затишье, связанное с публичным отказом писателя от «красной идеологии». Только в 1939 году на русском языке впервые вышел знаменитый роман «Марш Радецкого» (6) в переводе Н.Ман, впоследствии он дважды переиздавался в том же переводе: в 1987 (с предисловием Д.Затонского, (11)) и в 2001 годах (с предисловием В.Пронина, 21).

После почти полувекового перерыва началось «возвращение» русскоязычного читателя к творчеству Рота, постепенное возрождение интереса к его прозе. В журнале «Советская Россия» печатается рассказ «Апрель» (1976, пер. Ю.Архипова, (7)). Новые переводы продолжают появляться и в наши дни: в 1994 году в журнале «Вопросы литературы» печатаются избранные письма (пер. и предисловие В.Седельника (12)), в 1995 году в журнале «Нева» выходит роман «Исповедь убийцы, рассказанная однажды ночью» (пер. Г.Ноткина, (13)), в журнале «Иностранная литература» - роман «Иов» (пер. Ю.Архипова, (14), в 1999 году выходит отдельной книгой (20)), а также «Красная земля», глава из эссе «Антихрист» (пер. и комментарии А.Жеребина, (15)). В 1996 году отдельной книгой печатается роман «Бегство без конца» (пер. А.Белобратова, (16)), журнал «Иностранная литература» публикует повесть «Легенда о святом пропойце» (пер. С.Шлапоберской, (18)), а в 1998 рассказ «Бюст императора» (пер. А.Кацуры, (19)). В 2001 году была издана «Сказка 1002-й ночи» (пер. Г.Кагана, (22))1.

Словами М.Райх-Раницкого, «отца немецких критиков», тексты Рота «просты для читателей и необычайно сложны для интепретаторов» (202, 203). Тем не менее, художественному наследию писателя посвящены около 60 монографий и диссертаций немецких, австрийских, американских, французских, польских, русских, чешских, корейских исследователей и не менее 600 отдельных статей.

Три монографии немецкоязычных авторов охватывают его творчество в целом. Это монументальный труд Д.Бронзена «Йозеф Рот. Биография» (146, 148), а также работы Х.Нюрнбергера (195) и Р.Кёстера (181). В каждой из этих работ сделана попытка проследить формирование личности Рота, проанализировать его художественнный мир, выделить главные его черты и тенденции развития, предложить интерпретации важнейших произведений. Наиболее фундаментальной представляется написанная раньше остальных (1974) монография Д.Бронзена (146). Ученый последовательно излагает биографию Рота в соотношении отдельных фактов, событий, переживаний, опыта с его литературным творчеством. Он доказывает, что каждое из художественных произведений Рота есть попытка «додумать собственную жизнь» и этим способом создать «свое». Труд Бронзена является надежным источником сведений о Роте-человеке и художнике, представленных с большой убедительностью и фактологической точностью. Однако в задачи автора не входил подробный литературоведческий анализ текстов Рота.

1 В диссертации мы будем использовать другое название - «История 1002-й ночи», так как данный перевод, на наш взгляд, точнее соотносится с сюжетным и смысловым содержанием романа.

За выходом в свет первого собрания сочинений писателя (1956) последовала волна литературоведческих исследований, в том числе диссертации С.Розенфельда (207), Ф.Хакерта (166), Р.Экарта (159). Но справедливости ради следует отметить, что самая первая диссертация была написана в Америке еще на «первичном» материале (В.Х.Пауэр, 199). С середины 1960-х годов количество статей и исследований постоянно растет. 1970-е годы литературоведы назвали «ренессансом Рота». Действительно, в Германии были защищены 14 диссертаций, в США - 6, в Швейцарии - 2, и еще по одной в Австрии и в Чехословакии.

Со второй половины 1970-х годов и по сей день появляются серьезные монографии, посвященные Роту, среди них исследования В.Зига (211), И.Зюльтемайер (214), В.Р.Марханд (188), Х.Шайбле (209). Из работ последнего времени необходимо выделить следующие книги: У.Штайервальд (1994, (212)) - о трактовке истории в прозе Рота, где впервые предпринята интересная попытка проанализировать сложные отношения героев к историческим событиям, Ф.Эггерса (1996, (160)) - о критике современости и об обращении к религии Й.Рота и Ф.Верфеля. Работа исследователя М.Бирка (1997, (141)) посвящена переписке Йозефа Рота и Стефана Цвейга, куда вошли более 20 ранее неопубликованных писем. Следует назвать также исследования Ф.Троммлера (1966, (83)), Й.Хофера (1986, (75)), К.Магриса (1988, (187)), Й.Стрелки (1994, 1999 (81, 82)), где рассматривается значение писателя в контексте австрийской литературы в целом.

Рот был немногословен в оценке своих трудов, и даже в его письмах редко встречаются размышления о собственном творчестве. В этой связи специального внимания заслуживают книги его современников: «Святой пьяница» Г. фон Гциффры (154), «Фотографии и истории из эмиграции» последней подруги писателя Ирмгард Койн (180), «Иозеф Рот» Стефана Цвейга (126).

Особый интерес представляет книга С.Моргенштерна «Бегство и конец Йозефа Рота», написанная вскоре после смерти Рота, но изданная в Берлине только в 1994 году (191). Писатель-эмигрант Моргенштерн, также уроженец Галиции, возможно, знал Рота лучше многих других. В воспоминаниях Моргенштерну в полной мере удалось отобразить противоречивую натуру друга и коллеги, его душевные терзания, одиночество и отчужденность, показать безвыходность ситуации, в которой тот оказался, и в какой-то степени оправдать его трагический конец.

В нашей стране первую попытку литературоведческого анализа творчества Йозефа Рота предпринял Н.Н.Вильям-Вильмонт уже в конце 1930-х годов (112). В 1962 году в журнале «Новый мир» появилось небольшое эссе И.Эренбурга, знавшего Рота в 1920-е годы (129). Написанное в жанре воспоминаний, эссе впервые давало русскому читателю представление о Роте-человеке. Ю.Архипов в рецензии на роман «Справа и слева», вышедшей в 1968 году, познакомил читателя с некоторыми сторонами творчества Рота (108). В академической «Истории немецкой литературы» дан сжатый обзор произведений австрийского писателя (52). В 1977 году была опубликована книга Д.Затонского «В наше время» (58), где впервые в отечественной германистике творчество Рота рассмотрено в общем контексте развития немецкоязычной литературы. Работа Затонского - первое объемное исследование, где биография художника и его наследие оценивается в связи с «австрийским литературным феноменом». Автор сопоставляет различные этапы жизни писателя и строит анализ по хронологическому принципу.

Среди работ, написанных в нашей стране до настоящего времени, обращают на себя внимание три диссертации: Л.Горелик (115), Л.Ефремовой (117) и Л.Безировой (110). В первой (1977) анализируются произведения 1920-х годов и дается подробная картина эволюции романной формы в творчестве писателя на фоне конфронтации реалистических и модернистских тенденций, царивших в литературе первой половины XX века. Вторая (1983) базируется на материале романов 1930-х годов. И хотя выводы и сам анализ видятся нам противоречивыми, подчас вызывают недоумение (что во многом объясняется идеологическими границами, в которых невольно оказался исследователь, отягощенный к тому же грузом атеистического советского прошлого), труд Ефремовой освещает важный период в истории австрийской литературы. В диссертации Л.Безировой (1985) прослеживается литературная традиция «габсбургского мифа» и его отражение в романе «Марш Радецкого».

Из работ последних лет особенно выделяется статья А.Жеребина, вышедшая в сборнике «Достоевский и русская литература в Австрии после 1900 года» (1994, (219)). Рассматривая эссе Рота «Антихрист» в контексте апокалиптических настроений, охвативших русскую литературу и философию рубежа XIX—XX столетий, автор проводит любопытные параллели. Сходство мировоззрений у таких разных авторов как Й.Рот, Ф.М.Достоевский, В.Розанов, Н.Бердяев, определяется, по мнению А.Жеребина, не взаимным влиянием, а социальным и духовным кризисом целой эпохи, сильнее всего отразившемся в судьбах России и в Австрии.

На русском языке в альманахе «Достоевский и мировая культура» было опубликовано эссе английского исследователя Александра Штильмарка, где автор подробно сопоставляет текст «Преступления и наказания» Достоевского и «Исповедь убийцы» Рота (128).

Роту посвящены статьи Н.Павловой и А.Смирнова, помещенные в «Энциклопедии литературных героев» (1998, (53)), а также рецензии В.Шпакова на «Марш Радецкого» (2000, (127)) и А.Иконникова-Галицкого на «Сказку 1002-й ночи» (2001, (119)).

Большая часть журналистского наследия Рота до середины 1990-х годов оставалась неизданной, а следовательно практически недоступной для исследователей. Материалом для данной диссертации послужили прозаические произведения Рота, однако в необходимых случаях мы ссылаемся и на журналистские работы. Многие темы и мотивы, затронутые в репортажах и эссе, переходили впоследствии на страницы романов.

Значительных работ, специально посвященных проблеме «своего» и «чужого» в творчестве Рота, нет. Отечественное литературоведение этим вопросом до сих пор не занималось, хотя в упомянутых выше работах (58, 112) отмечена важность проблематики «своего» и «чужого». Диссертация Л.Ефремовой (117) вообще не затрагивает связанных с данной темой вопросов, а диссертации Л.Горелик (115) и Л.Безировой (110) содержат весьма любопытные, хотя и разрозненные наблюдения по этому поводу.

Среди исследований зарубежных литературоведов прежде всего заслуживает внимания книга В.Мюллер-Функа «Иозеф Рот» (192), где в ряду других тем подробно освещается проблематика «своего» и «чужого» и ее роль в становлении Рота как человека и писателя. Особенно стоит отметить вторую главу работы «Родная чужбина». В ней автору удалось показать сложность и многозначность понятий «родина» и «чужбина» - на первый взгляд, противоположных, а в действительности - близких друг другу. Исследователь заключает, что поиски родины становятся поисками собственного «я»; чем она дальше, чем призрачнее, тем больше у героев шансов ее обрести. Однако нам эта трактовка представляется несколько запутанной. Ведь герои Рота, особенно в поздних его произведениях, даже не лелеют надежды на встречу с родиной, ибо они познали «вечное очарование чужбины». К сожалению, интересный теоретический материал Мюллер-Функа не всегда подкрепляется примерами. Почти не затрагивается и тема провинции, а ведь для Рота она являлась своего рода экзистенциальной родиной, ибо в ней единственной теплился духовный источник жизни.

С этой точки зрения интересны исследования уже упомянутого Х.Нюрнбергера (195) и С.Касцинского (177), где австрийская провинция, населенная преимущественно народами славянского происхождения, рассматривается как прочная и защищенная от веяний смутного времени область, способная противостоять греховному центру. Однако ни в той, ни в другой работах ничего не сказано о том, что после крушения Австро-Венгрии провинция как таковая перестала существовать: бывшие коронные земли обрели статус независимых государств, а маленькие города превратились в столицы. Как об этом свидетельствует ранняя проза Рота, где описываются события после 1918 года, провинция уже индустриализирована, а ее обитатели предстают мучениками и невольными заложниками нового времени.

Индустриализация и всеобщее преклонение перед Западом становятся главными темами монографии немецкого литературоведа Ф.Й.Эггерса (160). Исследователь сравнивает мировоззрение двух писателей - Верфеля и Рота - на том основании, что их объединяло критическое отношение к действительности и пессимизм в отношении дальнейшего развития мира. Обращение в сторону Запада неизбежно вело к ассимиляции, считали оба. По мнению Рота, это первый шаг мира к самоуничтожению. Однако последствиям ассимиляции в работе уделяется недостаточное внимание, хотя именно она была для Рота исключительно важна. Усвоение новых правил, обычаев, языка, религии, уподобление себя «чужому» непременно сопровождается у него разрывом всех других, изначально своих связей - родственных, культурных, религиозных, что приводит человека в состояние «экзистенциального одиночества» (Й.Рот), безнадежной отчужденности.

Важно упомянуть еще две работы: это убедительная статья итальянского германиста К.Магриса «Одиссей с востока» (131) и исследование К.Бонена «Бегство на родину» (144), где анализируется мотив возвращения домой и его причинно-следственные связи в поэтике Рота. К.Магрис называет прозу писателя «одиссеей». С поправкой на новое время, домой возвращаются не отцы, а сыновья, возвращаются не за тем, чтобы восстановить заведенный прежде порядок, а за тем, чтобы убедиться в безнадежном хаосе жизни. Однако на наш взгляд именно с этого момента и начинается «одиссея» некоторых героев Рота, ведь только в самом странствии обретают они родину, только в пути чувствуют себя как дома.

К диссертации С.Розенфельда «Символика и изображение пространства в романах Йозефа Рота» (207) мы не раз обращаемся в главе II настоящей работы, так как в этом труде отмечены некоторые интересные для нас особенности в изображении пространства и его осмысления (в частности, роль горизонтальной и вертикальной перспектив, соответственно понимаемых как формы преходящего и вечного, земного и божественного).

Проблематика «своего» и «чужого» лишь затрагивается под тем или иным углом зрения в монографии Р.Баумгарта (139), в диссертациях

Р.Экарта (159) и Р.Фрея (162), а также в специальных и небольших по объему работах И.Бойга (131), А.Штильмарка (128), Х.О.Хорха (174), Б.Хюппауфа (175).

Этим на сегодняшний момент исчерпываются исследования, авторы которых так или иначе касаются темы «своего» и «чужого» в творчестве австрийского писателя. В настоящей диссертации учтены и при необходимости критически рассмотрены положения трудов названных авторов, связанные с данной темой.

Вышедшие в 1990-х годах сборники статей ведущих российских, немецких и английских исследователей о феномене «чужого» в истории культуры и литературы дают обширный материал для понимания данной проблематики (85, 86, 99, 100, 101). Так, в сборнике статей «Ссылка и внутренняя эмиграция» (64), в основном посвященном проблеме вынужденного переселения как «пограничной ситуации» (К.Ясперс), управляющей жизнью и вытесняющей «свое», этой теме отведены многие страницы. Для наиболее полной и исчерпывающей интерпретации «своего» и «чужого» в контексте творчества Йозефа Рота мы принимали во внимание теоретические работы зарубежных культурологов, философов и филологов, среди которых: Б.Вальденфельс (91, 92, 107), Г.Зиммель (106), Ю.Кристева (103), К.Г.Юнг (98). В этом списке выделяется имя Б.Вальденфельса, одного из наиболее ярких и интересных представителей современной философской мысли. Его работы, посвященные мотиву «чужого», являются серьезным источником теоретического материала. Поэтому мы позволили себе в некоторых случаях пользоваться его терминологией применительно к литературоведческому анализу.

В настоящей работе проведен анализ как ранних, так и поздних романов Рота, а также наиболее заметных рассказов и повестей - к каковым могут быть, без сомнения, причислены «Больное человечество», «Апрель. История одной любви», «Слепое зеркало», «Начальник станции Фальмерайер», «Триумф красоты», «Бюст императора», «Легенда о святом пьянице», «Левиафан», некоторых эссе («Антихрист», «Грильпарцер») и статей. Это позволяет выделить различные аспекты проблематики «своего» и «чужого» в творчестве писателя, проследить их развитие во времени, оценить их взаимосвязи в его художественном мире.

Подобный анализ важен в первую очередь для выявления особенностей поэтики Рота. Но кроме того он дает богатый материал для разработки общетеоретической и эстетической проблемы соотношения «своего» и «чужого» в художественном творчестве вообще, а также вопроса о взаимодействии «своего» и «чужого» в современном мире, каким он представлен в европейской литературе XX века.

В соответствии с названными задачами диссертация состоит из следующих разделов:

1. Введение.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Проблема "своего" и "чужого" в творчестве Йозефа Рота"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В судьбе Йозефа Рота отразилось трагическое положение современного ему мира. Его творческие искания теснейшим образом связаны с общими тенденциями в развитии немецкоязычной литературы первой половины XX столетия.

В прозе Рота проблема «своего» и «чужого» - это равноправное и взаимопроникающее воплощение духовного мира творца и созданной им особой художественной реальности, главную проблему которой самым кратким образом можно определить как искания пути: имеется в виду не только непосредственно окружающая героя действительность, окружающие его люди, но также и человечество вообще, мироздание, космос.

Уже ранние рассказы оказываются ценным источником материала, позволяющим обнаружить и исследовать проблематику «своего» и «чужого», которая выражена через всю сложность взаимоотношений человека и мира. Рот, распознавший окольные пути, уводящие «больное человечество» все дальше от собственно человеческого, пытался вскрыть причины подобной дисгармонии. Истоки «чужого» следует искать не вовне, а в нас самих - такой вывод можно сделать из анализа его прозы.

Вхождение человека в мир у Рота начинается с познания «чужого». Для его героев характерно изначальное отношение к себе как к «чужому». Существенную роль в изучении конфликта играет «жало» (Э.Канетти) или «жало чужого» (Б.Вальденфельс) - полученный извне негативный опыт, следствием которого становится внутренняя и внешняя несвобода героя. Рано или поздно «жало» вырывается наружу. Идея избранничества и вера в свое высокое предназначение, подпитываемая неуемной фантазией, также увеличивает дистанцию человека по отношению к самому себе.

Вместе с тем Рот постоянно проводит мысль о том, что смятенный душевный мир человека есть следствие окружающей его хаотичности и нестабильности. Мотив постороннего или чужого, то есть не привязанного к тому, что составляет основу существования для окружающих, - один из центральных в литературе XX века - также чрезвычайно важен для Рота. По Кафке, например, быть чужим означает быть всюду лишним, всюду мешать. Для Музиля это единственно возможная форма существования. Поздний Рот также приходит к положительному видению постороннего в современном мире.

Необычайное одиночество и глубокое отчуждение отличают современного человека, болезненно реагирующего на состояние мира. Условием для выживания в этом мире становится отказ от «своего», что означает настройку на общую, чуждую любому самовыражению волну и утрату связи с действительностью, в которой нет места жизни, ибо она, как считал писатель, становится маскарадом. Сходные взгляды высказывали также Г.Брох (жизнь в духе господствующих фикций), Э.Канетти (мир без головы), Р.Музиль (повторение подобного). Единственный способ примирения с окружающим достигается у Рота благодаря восприятию жизни как череды возможных состояний или сущностей, каждое из которых в определенный момент времени оказывается «своим». Конфликт «свое» - «чужое» обнаруживается на самых различных уровнях, в частности, имени, внешности, речи, поведения.

Ключевыми категориями в раскрытии проблемы «своего» и «чужого» становятся время и пространство. Используя терминологию М.Бахтина и выявляя время и пространство через хронотоп, мы доказываем, что свой мир человека формируется не только в бытовом, но и в историческом времени и пространстве, а каждое исторически значимое событие - война, революция, крушение старых порядков и идеологий, установление новых - грозит вторжением «чужого» в мир собственный. Пространство, по мнению Рота, - единственное, что объединяет бесконечно чуждых друг другу людей в современном мире. Сужение географического пространства рано или поздно заканчивается сужением жизненого пространства отдельного человека. Так, потенциальная широта собственного мира героев, заложенная в «австрийском самосознании», после установления новых государственных границ подвергается изменениям, и присущая ему прежде масштабность пропадает.

Исключительно важную роль в объяснении пассивной позиции героя («свое») по отношению к различным изменениям со стороны внешнего мира («чужое») играет выделенное нами ведущее или абсолютно-объективное время, чей неизменный ход вызывает у человека панический страх. Подчинение героев ведущему времени обрекает их на несостоятельность и нереализованность «своего».

Роту свойственна своеобразная игра временем: его сжатие (до мгновения), растяжение, исчезновение. Смещение пространства, переходы из одного времени в другое приводят к дублированию пространства «своего» во времени «чужого», и это оказывается возможным не только в воображаемой, но и в реальной действительности. Замкнутое пространство, выраженное в хронотопе тюрьмы, лишает человека возможности к реализации «своего» в мире. Ему противопоставлен хронотоп провинциального ресторана или трактира, чье пограничное (или приграничное) положение отображает пограничность такого состояния самого человека, из которого происходит прорыв в совершенно иные сферы бытия. Граница также становится метафизической субстанцией, разделяющей «свое» и «чужое», а в мотиве перехода через границу реализуется метафора перехода из одной жизни в другую.

Возможные пути преодоления «чужого» приобретают большое значение в парных темах. Вечная природа и подчиненная законам времени цивилизация, хранительница традиций - провинция и сосредоточение чужих культур - «мировая столица», чужая родина и родная чужбина выражают взаимодействие «своего» и «чужого». В теме двойника особенно ярко раскрывается двойственность и противоречивость человеческой натуры, что роднит героев Рота с героями Ф.М.Достоевского.

Взгляд Рота на развитие цивилизации схож с мировоззрением Ф.М.Достоевского, В.Розанова, Н.Бердяева, которые также говорили о торжестве Антихриста и приближении конца мира. Поклоняясь цивилизации как Богу, человек лишился собственно человеческого и оказался в царстве духовной пустоты, где жизнь подменяется чужой, противоестественной. Рождение «нечеловека» (нем. Unmensch) в эпоху «анархической деловитости» (Г.Брох) - одна из центральных тем австрийских романистов.

Рот убежден в том, что быть всюду чужим - участь современного человека. Постепенно он приходит к мысли, что это «великое счастье», ведь не иметь дома - чувствовать себя везде как дома. Доведенные до высшей точки отчаяния, когда все земные пути уже пройдены, герои Рота (особенно в поздних книгах) начинают прислушиваться к своему внутреннему голосу. С этого момента странствия превращаются в настоящее духовное путешествие от земного «чужого» до божественного «своего». Узнавание героем себя настоящего и ощущение себя в окружающем происходит благодаря соприкосновению с предметным миром, наделенным у Рота особыми свойствами и символическим значением.

Искания человеком пути и своего места в разобщенном мире были общими для художников первой половины XX века, чье мировоззрение определялось окружающим состоянием культуры, социума, религии. Для писателей, родившихся на территории Австро-Венгерской империи, это выразилось даже в языке. Ведь в австрийском самосознании немецкому языку отводилась особая роль. Так, по мнению Д.Затонского, он был «в известном смысле тоже «чужой». Не только потому, что среди австрийцев немало лиц чешского, хорватского, еврейского, польского, венгерского или смешанного происхождения, но и потому, что даже у лиц происхождения немецкого он несет иной, немецкий, замешанный на многочисленных влияниях душевный настрой» (60, 34). Выбор языка, таким образом, становится критерием, определяющим статус писателя, замыкая его в узких региональных границах национальных литератур (Карл Эмиль Францос, Иозеф Виттлин, Юлиан Стриковски родились в Австро-Венгрии, но писали по-польски) или же выводя на качественно новый уровень литературы европейской (Кафка, Канетти, Рот)1. Немецкий язык на австрийской почве становится своеобразным универсальным посредником между западным и восточным миром.

Выбор языка (даже «частичный»), - констатирует Д.Затонский -диктовался выбором ориентации. Если выходец из немецких земель ориентировался на центробежные, национальные силы, он выбирал для творчества родной язык, если на центростремительные, наднациональные — писал по-немецки. И становился австрийским писателем» (60, 79).

После 1933 года многие писатели оказались в иной языковой ситуации. Для Рота это было не впервые. Еще в детстве он добровольно заключил себя в своего рода «языковое гетто»: в родных Бродах, где

1 Ирландец Джеймс Джойс, писавший по-английски, заметил: «Я хотел бы овладеть языком, стоящим над всеми языками, языком, которому служат все другие. Я не могу писать по-английски, не загоняя себя в рамки определенной традиции» (цит. по 51, 294). большая часть населения говорила на идише, он намеренно изъяснялся по-немецки и называл себя австрийским ассимилянтом. Друг Рота О.Форст де Батталья называет его «гостем, даже сторонним наблюдателем, но любящим и близким членом двух сообществ, первое из которых (восточное еврейство) он по собственной воле оставил, но никогда не порывал с ним окончательно, а в другое (австрийство) с радостью вступил, но так никогда и не почувствовал себя дома» (цит. по 202, 123). О ротовской неудовлетворенности или ненасытности говорят многие его современники. Писателю становилось тесно в узких рамках той или иной идеологии, той или иной религии или национальности, поэтому он одновременно был всем, сознательно создавая миф о себе, выдумывая себя - чужого! - для публики и одновременно отстраняя себя от настоящего мира.

В статье «Намордник для немецких писателей» (1938) Рот отмечает: «Настоящей родиной для писателя-эмигранта является язык, на котором он пишет, и свобода выразить то, о чем он думает» (16, т.Ш, 852). Язык Рота исполнен особой, библейской простоты и прозрачности, ему свойственна предельная ясность при бесконечном богатстве значений. Немецкий язык - единственное, что осталось у Рота после всех потерь, единственное, чему он никогда не изменял: «У меня нет родины, если отвлечься от того обстоятельства, что только в себе самом я дома и чувствую себя как дома. Если я хоть раз отрекусь от себя, я тут же себя потеряю» (26, 165). Подобное отношение к языку, по мнению М.Райх-Раницкого, сближает писателя с Генрихом Гейне1.

Так и по Музилю, родина поэта («свое»), его единственное пристанище - в области индивидуальных реакций на окружающее,

1 С другой стороны, уход в творчество можно рассматривать и как сознательное бегство от действительности, что подтверждает следующее признание, сделанное писателем в письме к С.Цвейгу в 1936 г.: «Каждый день я пишу только затем, чтобы затеряться среди выдуманных мною судеб» (26, 213). отражавшихся в художественном процессе. В «Очерке поэтического познания» 1918 года он выделил две сферы, раскрывающие отношение поэта к миру. Первая - «рациоидная» охватывала все, поддающееся научной систематизации, выражаемое в законах и правилах. Противостоящая ей «нерациоидная» сфера представляла собой мир идей, задача которого «открывать внутреннего человека» (42, т.П, 309). Только в творчестве писатель находил утешение, только здесь соединялось его «я» с миром.

Для затворника Кафки, всю жизнь находившегося в болезненном конфликте с окружающим миром, процесс писания был сродни таинственному ритуалу, до которого никто не допускался. Известно, сколь неохотно давал он согласие на публикацию своих произведений, завещав Максу Броду сжечь их после смерти.

Только Брох желал соединить в поэзии три стороны -художественную, познавательную и воздействующую, что означало слияние трех сфер - искусства, науки и политики. Он настаивал на том, чтобы «поэзия обладала такой же необходимой реальной действенной силой, как и наука, а наука создавала «поэтическую картину мира» как художественное произведение, чья задача «творить мир по-новому», и чтобы обе они - насыщенная знанием поэзия и вымышленная наука -находили свое повседневное разрешение в практических поступках человека» (46, 192). Эти невыполнимые требования привели писателя к жизненной драме.

Взаимоотношения «своего» и «чужого» в XX столетии, отмеченном в мировой истории войнами и бедствиями, становятся причиной глубоких разногласий внутри самого человечества, последствия которых могут быть самыми катастрофическими. В произведениях Германа Броха, Франца Кафки, Роберта Музиля, Стефана Цвейга отразилось общее состояние европейского мира, который находился в стадии еще неосуществившегося перехода, незрелости. Все они оказались свидетелями распада нравственных и моральных ценностей, приведшего к тотальному отчуждению человека. Почти через тридцать лет те же самые проблемы продолжали волновать умы младшего поколения австрийских писателей -Элиаса Канетти, Ингеборг Бахман, Томаса Бернхарда, Пауля Целана, на долю которых пришлась уже следующая война и еще один «передел» Европы.

Человек полон загадок, и ему нечем помочь», - сказал однажды Рот. Призывая к постижению неисчерпаемой сложности жизни и человека, он, вместе с тем, ясно видел, что есть добро и что есть зло в социальной действительности XX века, где политика довлела над нравственностью, где был провозглашен тип нового механического человека. Мнимость чувства свободы среди многочисленных очагов враждебности, появление живых мертвецов - людей, морально погибших, но по-прежнему живущих, опасность «растворения» в чуждой стихии и роковая отчужденность австрийца - все эти взаимопересечения «своего» и «чужого» отразились в творчестве Рота. Поставленные художником проблемы и сегодня не утратили своей актуальности, а напротив, зазвучали с новой силой.

Совсем недавно произошло крушение диктатур, за установлением которых пристально наблюдали Рот и его современники. С открытием границ началось новое «переселение народов», что еще больше расширило зону действия «своего» и «чужого». Обе сферы непрерывно проникают друг в друга в культурном сплаве большого города, страны, континента. В наши дни, в условиях необратимого ускорения времени, развития цивилизации и нарастающей динамичности жизни по-прежнему остаются значимы вопросы родины и чужбины, возвращения к корням и их утрата, разделения на «своих» и «чужих», самовыражение человека и его растерянность. Йозеф Рот одним из первых предугадал и выразил умонастроения целой эпохи. В конечном счете именно это определяет его место в культуре XX века.

Список научной литературыКацура, Анна Геннадьевна, диссертация по теме "Литература народов стран зарубежья (с указанием конкретной литературы)"

1.раздел1. На русском языке

2. Рот Й. Отель Савой / Пер. с нем. и предисл. Г. Генкеля. JL, 1925. -114 с.

3. Рот И. Мятеж / Пер. с нем. Г. Генкеля. Л., 1925. - 102 с.

4. Рот И. Бунт / Пер. с нем. А. А. Петрова. М., Л., 1927. - 118 с.

5. Рот И. Финн. Маленький роман / Пер. с нем. Б. М. Гимельфорба. М., 1927.-55 с.

6. Рот И. Циппер и сын / Пер. с нем. Р. А. Крестинской. Л., 1929. - 206 с.

7. Рот Й. Марш Радецкого / Пер. с нем. Н. Ман. М., 1939. - 392 с.

8. Рот Й. Апрель. История одной любви / Пер. с нем. Ю. Архипова // Лит. Россия. 1976. 8 окт. № 41. С. 22-23.

9. Рот Й. История одной карьеры / Пер. с нем. Е. Факторовича // Лит. Россия. 1979. 9 февр. № 6. С. 22-23.

10. Рот Й. Апрель. История одной любви / Пер. с нем. Ю. Архипова // Австрийская новелла XX века. -М., 1981. С. 254-271.

11. Рот Й. Барбара / Пер. с нем. В. Шведова // Лит. Россия. 1982. 22 окт. №43. С. 22-23.

12. Рот Й. Марш Радецкого / Пер. с нем. Н. Ман; Предисл. Д. Затонского. -М., 1987.-342 с.

13. Рот Й. Из писем / Пер. с нем. и вступ. ст. В. Седельника // Вопросы литературы. 1994. Вып. VI. С. 174-227.

14. Рот Й. Исповедь убийцы, рассказанная однажды ночью / Пер. с нем. Г. Ноткина // Нева. 1995. № 6. С. 60-127.

15. Рот Й. Иов / Пер. с нем. Ю. Архипова // Иностранная литература.1995. №8. С. 123-189.

16. Рот Й. Красная земля / Пер. с нем. и коммент. А. Жеребина // Антихрист: Антология. -М., 1995. С. 338-351.

17. Рот Й. Бегство без конца / Пер. с нем. А. Белобратова. СПб., 1996. -189 с.

18. Рот Й. Карьера / Пер. с нем. Е. Факторовича // Сельская молодежь.1996. № 3. С.26-28.

19. Рот Й. Легенда о святом пропойце / Пер. с нем. С. Шлапоберской // Иностранная литература. 1996. № 1. С. 34-47.

20. Рот Й. Бюст императора / Пер. с нем. А. Кацуры // Иностранная литература. 1998. № 3. с. 85-99.

21. Рот Й. Иов / Пер. с нем. Ю. Архипова. М., 1999. - 238 с.

22. Рот Й. Марш Радецкого; Иов: Пер. с нем. / Предисл. В. Пронина. М., 2001.-480 с.

23. Рот Й. Сказка 1002-й ночи / Пер. с нем. Г. Кагана; Ред. В. Топорова. -СПб., 2001.-307 с.1. На немецком языке

24. Roth J. Werke: Bd. 1-6 / Hrsg. von F. Hackert und K. Westermann. -Koeln, 1989 -1991.

25. Roth J. Werke: Bd. 1-3 / Hrsg. von H. Kesten. Koeln, Berlin, 1955-1956.

26. Roth J. Werke: Bd. 1-4 / Hrsg. und eingel. von H. Kesten. Koeln, 1976-1977.

27. Roth J. Briefe: 1911 1939 / Hrsg. und eingel. von H. Kesten. - Koeln, 1974

28. Der "Berliner Nachlass" von Joseph Roth / Deutsche Schillergesellschaft. -Marbach am Neckar, 1995. 24 S.

29. Joseph Roth- Bibliographie / Hrsg. Rainer-Joachim Siegel. Koeln, 1995. 551 S.1. раздел1. На русском языке

30. Австрийская новелла XX века: Пер. с нем. / Сост. и предисл. Ю. Архипова. М., 1981. -518 с.

31. Современная австрийская повесть: Пер. с нем. / Вступ. ст. Ю. Архипова. М., 1988. - 637 с.

32. Бахман И. Три дороги к озеру: Повесть; Рассказы. М., 1976. - 302 с.

33. Бахман И. Рассказы: К 70-летию со дня рождения / Пер. с нем. и вступл. С. Шлапоберской // Иностранная литература. 1996. №9. С. 54-72.

34. Брох Г. Лунатики: В 2 т. / Пер. с нем. Н. Кушнира. СПб., 1996.

35. Гессе Г. Собр. соч.: В 8 т. / Пер. с нем.; Сост. Н. С. Павлова и В. Д. Седельник; Авт. предисл. Н. С. Павлова; Коммент. В. Д. Седельника. Харьков, 1994.

36. Гофмансталь Г. фон Избранное. Драмы; Проза; Стихотворения: Пер. с нем. / Сост. и предисл. Ю.Архипова; Ред. и коммент. Э. Венгеровой. -М., 1995.-846 с.

37. Достоевский Ф. М. Тт. I-XVII: Худож. произведения // Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч: В 30 т. Л., 1972.

38. Краус К. Эпиграммы. Афоризмы: Пер. с нем. // Нева. 1997. № 6. С. 33-35.

39. Канетти Э. Ослепление / Пер. с нем. С. Апта; Предисл. и коммент. Т. Федяевой. СПб., 1995. - 575 с.

40. Кафка Ф. Сочинения: В 3 т. / Пер. с нем.; Предисл., сост. и коммент. Д. В. Затонского. Харьков, 1994.

41. Кафка, Ф. Дневники / Вступ. ст., сост., пер. с нем. и коммент. Е. А. Кацевой. М., 1998. - 444 с.

42. Музиль Р. Человек без свойств: В 2 т. / Пер. с нем. С. Апта; Вступ. ст. Д. В. Затонского. М., 1994.

43. Музиль Р. Малая проза. Избранные произведения: В 2 т. / Пер. с нем.; Сост. Е. А. Кацевой; Предисл. А. Карельского. М., 1999.

44. Штифтер А. Бабье лето / Пер. с нем. С. Апта; Предисл. Н. Павловой. -М., 1999.-615 с.1. На немецком языке:

45. Glueckliches Oesterreich. Hamburg, 1978. - 157 S.

46. Bachmann I. Simultan: Erzaehlungen. Muenchen, 1982. - 165 S.

47. Broch H. Hofmannsthal und seine Zeit. Muenchen, 1964, - 197 S.

48. Brod M. Streitbares Leben 1884-1968. Muenchen, 1969. - 367 S.

49. Canetti E. Der andere Prozess. Kafkas Briefe an Felice. Leipzig, 1983. -268 S.

50. Kafka F. Traeume. Ringkaempfe jede Nacht. Frankfurt am Main, 1992. -105 S.

51. Kirsch E. E. Der rasende Reporter. Berlin, 1952. - 325 S.

52. Zweig S. Die Welt von gestern. Erinnerungen eines Europaeers. Berlin, 1985,-512 S.1.l раздел1. На русском языке

53. История немецкой литературы: В 5 т./ Под общ. ред. Н. И. Балашова, В.М.Жирмунского и др. М., 1976, Т. 5: 1918-1945. - 696 с.

54. Энциклопедия литературных героев. Зарубежная литература XX века / Под общ. ред. Н. С. Павловой; Предисл. Н. С. Павловой. М., 1998. -686 с.

55. Архипов Ю. И. Австрийские романисты XX века // Вопр. лит. 1970. № 10. С. 207.

56. Бланшо М. От Кафки к Кафке. М., 1998. - 237с.

57. Грюнвальд JI. Современная австрийская литература // Иностранная литература. 1958. № 10. С. 200-205.

58. Данилевский Н. Я. Россия и Европа. СПб., 1995. - 513 с.

59. Затонский Д. В. В наше время. М., 1979. - 429 с.

60. Затонский Д. В. Австрийский литературный феномен // Вопр. лит. 1983. №2. С. 45-90.

61. Затонский Д. Австрийская литература в XX столетии. М., 1985. -443 с.

62. Затонский Д. Эта гротескная Австрия. // Иностранная литература. 1995. №8. С. 114-123.

63. Карельский А. В. Метаморфозы Орфея: Беседы по истории западных литератур. Вып. 2: Хрупкая лира. Лекции и статьи по австрийской литературе XX века / Сост. Э. В. Венгерова. М.: РГГУ, 1999. - 303 с.

64. Михайлов А. Диалог двух культур: русско-австрийские литератур-ные связи // Иностранная литература. 1983. № 7. С. 186-188.1. На немецком языке

65. Exil und innere Emigration. Frankfurt am Main, 1972. - 210 S.

66. Literatur aus Oesterreich: Ein Bonner Symposium. Bonn, 1981. - 241 S.

67. Schreiben im Exil: zur Astetik der deutschen Exilliteratur 1933-1945. -Bonn, 1985.-251 S.

68. Literatur und Sprache in Oesterreich der Zwischenkriegszeit. Stuttgart, 1985.-266 S.

69. Im Zeichen Hiobs. Juedische Schriftsteller und deutsche Literatur im 20 Jahrhundert. Frankfurt am Main, 1986. - 372 S.

70. Oesterreichische Literatur des XX. Jahrhunderts. Berlin, 1988. - 880 S.

71. Dostoewskij und die russische Literatur in Oesterreich seit der Jahrhundertwende. SPb, 1994 (1). - 239 S.

72. Althaus H. Zwischen Monarchic und Republik. Schnitzler, Hofmannsthal, Kafka, Musil. Muenchen, 1976. - 188 S.

73. Bienert M. Die eingebildete Metropole. Berlin im Feuilleton der Weimarer Republik. Stuttgart, 1992. - 280 S.

74. Dahlke H. Geschichtsroman und Literaturkritik im Exil. Berlin, Weimar, 1976.-451 S.

75. Grotzer P. Die zweite Geburt. Figuren des Jugendlichen in der Literatur des 20. Jahrhunderts. Mainz, 1991. Bd. 12.

76. Hofer J. P. Untersuchungen zu den Problemen der Beziehungslosigkeit und Verweigerung in ausgewaehlten Texten moderner oesterreichischen Prosa. -Innsbruck, 1984.-275 S.

77. Lipinski K. Auf der Suche nach Kakanien: literarische Streifzuege durch eine versunkene Welt. St. Ingbert, 2000. - 181 S.

78. Strelka J. P. Kafka, Musil, Broch und die Entwicklung des modernen Romans. Wien, 1959. - 111 S.

79. Strelka J. Bruecke zu vielen Ufern. Wesen und Eigenart der oesterreichischen Literatur. Wien, 1966. - 130 S.

80. Strelka J. Auf der Suche nach dem verlorenen Selbst. Zu deutscher Erzaehlprosa des XX.Jahrhunderts. Bern, Muenchen, 1977.

81. Strelka J. P. Zwischen Wirklichkeit und Traum. Das Wesen des Oesterreichischen in der Literatur. Tuebingen, 1994. - 332 S.

82. Strelka J. P. Austroslavica: Die Slaven und Oesterreich in ihrer literarischen Wechselwirkung. Tuebingen, 1996. - 257 S.

83. Strelka J. P. Das Odysseus Nachfahren: Oesterreichische Exilliteratur seit 1938. Tuebingen, 1999. - 297 S.

84. Trommler F. Roman und Wirklichkeit. Eine Ortsbestimmung am Beispiel von Musil, Roth, Broch, Doreder und Guetersloh. Stuttgart, 1966. - 180 S.1. раздел1. На русском языке

85. Антихрист (Из истории отечественной духовности): Антология / Сост. коммент. А. С. Гришина, К. Г. Исупова. М., 1995. - 415 с.

86. От Я к Другому / Сб. статей. Минск, 1995. - 251 с.

87. Чужое: опыты преодоления. Очерки из истории культуры Средиземноморья / Под ред. Р. М. Шукурова. Москва, 1999. - 380 с.

88. Свое и Чужое в европейской культурной традиции. Литература. Язык. Музыка / Сб. статей. Нижний Новгород, 2000. - 349 с.

89. Бахтин М. Работы 1940-х начала 1960-х гг. - М., 1996. - 731 с.

90. Бахтин М. Формы времени и хронотопа в романе / Бахтин М. Эпос и роман. СПб, 2000. С. 11-193.

91. Бердяев Н. Человек и машина / Бердяев Н. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т. М., 1994. Т.2. С. 499-523.

92. Вальденфельс Б. Своя культура и чужая культура // Логос. 1994. № 6. С. 77-93.

93. Вальденфельс Б. Мотив Чужого. Минск, 1999. - 175 с.

94. Делез Ж. Мишель Турнье и мир без Другого // Комментарии. М., СПб., 1996. № 10. С. 80-98.

95. Канетти Э. Масса и власть / Пер. с нем. и предисл. JI. Ионина. М., 1997.-527 с.

96. Левинас Э. Время и другой. Гуманизм другого человека. СПб, 1998. - 265 с.

97. Лотман Ю. М. О понятии географического пространства в русских средневековых текстах / Лотман Ю. М. О русской литературе. СПБ, 1997. С. 112-117.

98. Шпенглер О. Закат Европы: В 2 т. Т. 2 : Всемирно исторические перспективы / Пер. с нем. и примеч. И. И. Маханькова. М., 1998. -607 с.

99. Юнг К. Г. Психологические типы. М., 1998. - 716 с.1. На немецком языке

100. Neue Heimaten neue Fremden / Hrsg. Mueller-Funk W. - Wien, 1992. -228 S.

101. Kulturthema Fremdheit. Muenchen, 1993. - 575 S.

102. Der fremde Blick: Perspektiven interkulturellen Kommunikation und Hermeneutik. Innsbruck, Wien, 1996.

103. Gyr U. Die Fremdthematik im Werk von C-F Ramuz. Bern, 1978. - 349 S.

104. Kristeva J. Fremde sind wir uns selbst. Frankfurt am Main, 1990. - 213 S.

105. Lobsien E. Landschaft in Texten. Zur Geschichte und Phaenomenologie der literarischen Beschreibung. Stuttgart, 1981. - 158 S.

106. Rath W. Fremd im Fremden. Zur Scheidung von Ich und Welt im deutschen Gegenwartsroman. Heidelberg, 1985.

107. Simmel G. Exkurs ueber den Fremden / Simmel G. Soziologie. Frankfurt am Main, 1992. S. 764-771.

108. Waldenfels В. In den Netzen der Lebenswelt. Frankfurt am Main, 1994. -248 S.1. V раздел1. На русском языке

109. Архипов Ю. Йозеф Рот справа или слева? // Иностранная литература. 1968. № 10. С .267-269.

110. Беньямин В. Московский дневник. М., 1997. - 224 с.

111. Безирова JI. Ш. Роман Й. Рота «Марш Радецкого» и проблема габсбургского мифа: Дис. . канд. филолог, наук. Л., 1985.

112. Вайскопф Ф.-К. Вечный странник // Лит. газ. 1939. 15 авг. С. 2.

113. Вильям-Вильмонт Н. Н. О Йозефе Роте // Интернациональная литература. 1938. № 6. С. 177-182.

114. Гаген Отель Савой: Рецензия //Книгоноша. 1925. № 3. С. 16.

115. Горелик Л. В. Йозеф Рот борец против милитаризма и фашизма. -Воронеж, 1974. - 56 с.о

116. Горелик Л. В. Творчество Йозефа Рота 20-х годов: Дис. . канд. филолог, наук. Ворошиловград, 1977. - 220 с.

117. Грюнвальд Л. Сегодня в центре Европы: Рецензия на телефильм по роману «Марш Радецкого» // Иностранная литература. 1965. № 7. С. 220-224.

118. Ефремова Л. М. Романы И. Рота 1930-х годов (к проблеме творческого метода и жанра): Дис. . канд. филолог, наук. -М., 1983, 170 с.

119. Ефремова Л. М. Прозорливость Йозефа Рота: заметки о творчестве австрийского писателя // Лит. обозрение. 1983. № 3. С. 108-109.

120. Иконников-Галицкий А. Все мы уже не существуем: Рецензия на книгу «Марш Радецкого» // Петербургский книжный вестник. 2000. № 5 (16).

121. Кацура А. Проблема времени в прозе Йозефа Рота / Лит. ин-т им. А. М. Горького. М., 2000. Деп. в ИНИОН РАН № 55906. 1 а.л.

122. Кацура А. Европеец, утративший родину. Метаморфозы «своего» и «чужого» в биографии и творчестве Йозефа Рота // Вестник литературного института им. А.М.Горького. М., 2000. № 2. С. 140-150.

123. Книпович Е. Марш Радецкого: Рецензия // Лит. обозрение. 1939. № 16. С. 36-39.

124. Лукач Г. Марш Радецкого // Лит. газ. 1939. 15 авг.

125. Марш Радецкого: Анонимная аннотация на книгу Й. Рота «Марш Радецкого» //Лит. обозрение. 1938. № 19. С. 12.

126. Петров И. Иов: Рецензия // Книжное обозрение. 1999. 28 июня. № 26. С. 14.

127. Цвейг С. Йозеф Рот // Собр. соч.: В 9 т. М„ 1997. Т. 9. С. 414-428.

128. Шпаков В. Троянский конь с Востока: Рецензия на книгу «Сказка 1002-й ночи» // Книжный Петербург, 2001. № 5.

129. Штильмарк А. Литературная исповедь: Йозеф Рот и Достоевский // Достоевский и мировая культура. 1999. № 10. С. 150-161.

130. Эренбург И. Йозеф Рот // Собр. соч.: В 9 т. М., 1966. Т. 8. С. 554-557.1. На других языках

131. Joseph Roth / Hrsg. von H. L. Arnold. Text + Kritik (Sonderband). -Muenchen, 1974. 166 S.

132. Joseph Roth und die Tradition. Aufsatz und Materialsammlung / Hrsg. und eingel. von D. Bronsen. Darmstadt, Agora, 1975. - 399 S.

133. Joseph Roth. 1894-1939. Eine Ausstellung der deutschen Bibliothek. Frankfurt am Main / Hrsg. von G. Pflug. Frankfurt am Main, 1979. - 553 S.

134. Galizien eine literarische Heimat. - Poznan, 1987. - 254 S.

135. Joseph Roth. Werk und Wirkung / Hrsg. von В. M. Kraske. Bonn, 1988. - 144 S.

136. Joseph Roth: Interpretation. Rezeption. Kritik. Akten des internationalen interdisziplinaren Symposiums / Hrsg. von M. Kessler und F. Hackert 1989. Tuebingen, 1990. - 476 S.

137. Coexistent Contradictions Joseph Roth in Retrospekt. Papers of the 1989 Joseph Roth Symposium at Leeds University to commemorate the 50th anniversary of his death / Edited by Helen Chambers. Riverside, California, 1991.-246 S.

138. Die Schwere des Gluecks und die Groesse der Wunder. Joseph Roth und seine Welt: Beitrage bei einer Tagung 1994 in Bad Herrenalb / Hrsg. von der evangelischen Akademie Baden. Karlsruhe, 1994. - 130 S.

139. Joseph Roth. Der Sieg ueber die Zeit: Londoner Symposium / Hrsg. von A. Stillmark. Stuttgart, 1996. - 181 S.

140. Baumgart R. Auferstehung und Tod des Joseph Roth. Drei Aussichten. -Muenchen und Wien, 1991. 125 S.

141. Bienert M. Eine Reise durch die 20er Jahre mit Joseph Roth / Joseph Roth in Berlin. Ein Lesebuch fuer Spaziergaenger. Koeln, S.l 1-53.

142. Birk M. Vielleicht fuehren wir zwei verschiedene Sprachen. Zum Briefwechsel zwischen Joseph Roth und Stefan Zweig mit 21 bisher unveroeffentlichen Briefen. Muenster, 1997. - 164 S.

143. Blanke H.-J. Joseph Roth «Hiob»: Interpretationen. Muenchen, Oldenburg, 1993. - 135 S.

144. Boell H. Ein Denkmall fuer Joseph Roth / Boell H. Erzaehlungen, Horspiele, Aufsatze. Koeln und Berlin, 1961. S. 361-363.

145. Bohnen К. Flucht in die Heimat // Text und Kontext. 1985. Jg 13. S. 320-334.

146. Boening H. Joseph Roths «Radetzkymarsch»: Thematik, Struktur, Sprache. Muenchen, 1968. - 220 S.

147. Bronsen D. Joseph Roth. Eine Biographie. Koeln, 1974. - 713 S.

148. Bronsen D. Joseph Roth unterwegs in Wien, Prag und Deutschland. Die Geburt eines Romanciers: 1923 //Philologica Pragensia. 1970. Jg. 13. № 1. S. 16-25.

149. Bronsen D. Joseph Roth. Eine Biographie. Koeln, 1993. - 421S.

150. Bronsen D. Der Sonderfall als exemplarischer Fall. Joseph Roth und die Emigration als Grenzsituation // Exil und innere Emigration. 1970. Bd. 2. S. 65-84.

151. Bronsen D. Das Doppelbewusstsein als literarischer Prozess bei Joseph Roth // Podium. Baden, 1979. Jg. 32. Heft 2. S. 4-5.

152. Chevassus V. Die Joseph-Roth-Rezeption im Exil / Die deutsche Literaturkritik im europaeischen Exil (1933-1940). Bern, 1993. S. 203-213.

153. Chiao H.-F. Eine juenge «unglueckliche und zukuenfitige Stadt». Das Berlin der 20-er Jahre in Joseph Roths Werk. Berlin, 1994. - 179 S.

154. Curling M. Roths «Radetzkymarsch». Eine psychosoziologische Interpretation. Frankfurt am Main und Bern, 1981. - 196 S.

155. Cziffra G. von Der heilige Trinker. Erinnerungen an Joseph Roth. -Bergisch-Gladbach, 1983. 143 S.

156. Dippel A. Oesterreich das ist etwas, was immer weitergeht fuer mich. Zur Fortschreibung der «Trotta»-Romane Joseph Roths in Ingeborg Bachmanns «Simultan». - St.Ingbert, 1995. - 155 S.

157. Dohrin V. Verfallen wie in Brody. Joseph Roth und Isaak Babel, Schriftsteller im Grenzland // Neue Rundschau. 1990. Jg. 101. Heft 2. S. 53-62.

158. Dollenmayer D. Ingeborg Bachmann Rewrites Joseph Roth // Modern Austrian Literature. 1993, Heft 1. S. 59-74.

159. Dullo T. Zufall und Melancholie. Untersuchungen zur Kontingenzsemantik in Texten von Joseph Roth // Zeit und Text. Muensterische Studien zur neueren Literatur. 1994, Heft 5.

160. Eckart R. Die Kommunikationslosigkeit des Menschen im Romanwerk von Joseph Roth. -Muenchen, 1959.

161. Eggers F. J. «Ich bin ein Katholik mit juedischem Gehirn» -Modernitaetskritik und Religion bei Joseph Roth und Franz Werfel. -Frankfurt am Main, 1996. 300 S.

162. Faber M. Joseph Roths Beziehungen zum Gustav Kiepenheuer Verlag. Ein Kapitel zum Autor-Verleger-Verhaeltnis in der Zeit der Weimarer Republik // Marginalien. Berlin, 1991. Heft 123. S. 36-42.

163. Frey R. Kein Weg ins Freie. Joseph Roths Amerikabild. Frankfurt am Main und Bern, 1983. - 207 S.

164. Greiner U. Joseph Roth / Oesterreichische Portraets. Leben und Werk bedeutender Persoenlichkeiten von Maria Theresia bis Ingeborg Bachmann: Bd. 1-2. Salzburg und Wien, 1985. Bd. 2. S. 356-378

165. Grieser D. Menschen im Hotel Savoy. Am Schauplatz von Joseph Roths erstem Roman / Grieser D. Schauplaetze der oesterreichischen Literatur. -Muenchen und Wien, 1974. S. 105-117.

166. Haeberli H. P. Ein Ich im All. Freundschaft im Werk und Leben Joseph Roths. Diss. Zuerich, 1978. - 131 S.

167. Hackert F. Kulturpessimismus und Erzaehlform. Studien zu Joseph Roths Leben und Werk. Bern, 1967. - 220 S.

168. Hackert F. Joseph Roth / Deutsche Dichter des 20. Jahrhunderts. Berlin, 1994. S. 363-377.

169. Hackert F. Joseph Roths «Hiob». Roman eines einfachen Mannes / Erzaehlungen des 20. Jahrhunderts: Bd. 1-2. Stuttgart. Bd. 1. S. 201-218.

170. Hallden E. Das Phanomen Oesterreich im Leben und Werk Joseph Roths // Literatur und Kritik. Wien, 1976. № 104. S. 226-238.

171. Hansen M. Rechtpolitik und Linkskultur. Exilpositionen von Joseph Roth und Arnold Schoenberg // Sinn und Form. 1984. S. 143-163.

172. Henze V. Juedischer Kulturpessimismus und das Bild des alten Oesterreich im Werk Stefan Zweigs und Joseph Roths. Heidelberg, 1988. - 375 S.

173. Hesse H. Joseph Roth. Tarabas / Hesse H. Gesammelte Werke. Bd. 12. -Frankfurt am Main, 1972. S. 542-543.

174. Hofstetter H. Wirtschaft der Verworrenheit: Analyse des Romans «Beichte eines Moerders» von Joseph Roth. Berlin, 1980. - 193 S.

175. Horch H. O. «Im Grunde ist er sehr juedisch geblieben.». Zum Verhaeltnis von Katholizismus und Judentum bei Joseph Roth / Deutsch-juedische Exil-und Emigrationsliteratur im 20. Jahrhundert. Tuebingen, 1993. S. 205-235.

176. Hueppauf B. Joseph Roth: Hiob. Der Mythos des Skeptikers / Im Zeichen Hiobs. Juedische Schriftsteller und deutsche Literatur im 20.Jahrhundert. -Frankfurt am Main, 1986. S.309-326.

177. Jansen P. W. Nachwort zum J. Roths Roman «Das Spinnennetz». Koeln, 1999. S. 153-160.

178. Kaszynski S. H. Metropole und Provinz im Roman «Radetzkymarsch» von Joseph Roth / Metropole und Provinz in der oesterreichischen Literatur des 19. und 20. Jahrhunderts. Wien, 1994. S. 165-174.

179. Kaszynski S. H. Die Mythisierung der Wirklichkeit im Erzaehlwerk von Joseph Roth // Literatur und Kritik. Salzburg, April/Mai 1990. Hefte 243/244. S. 137-143.

180. Kerekes G. Der Teufel hiess Jeno Lakatos aus Budapest. Joseph Roth und die Ungarn // Literatur und Kritik. Salzburg, April/Mai 1990. Hefte 243/244. S. 157-169.

181. Keun I. Bilder und Gedichte aus der Emigration. Koeln, 1947. - 247 S.

182. Koester R. Joseph Roth. Berlin, 1982. - 96 S.

183. Lensing L. A. Joseph Roth and the Voices of Bachmann's Trottas. Topography, Autobiography and Literary History in «Drei Wege zum See» // Modern Austrian Literature. Riverside, 1985. Jg. 18. № 3-4. S. 53-76.

184. Lipinski K. Mondaene Sehnsucht und verkleinerte Groesse: zum Bild der galizischen Provinz bei Joseph Roth und Andrej Kusniewicz / Metropole und Provinz in der Osterreichischen Literatur des 19. und 20. Jahrhunderts. Wien, 1994. S. 165-174.

185. Lunzer H. und Lunzer-Talos V. Joseph Roth. Leben und Werk in Bildern. -Koeln, 1994.-279 S.

186. Magris C. Joseph Roth. Der Aufbruch nach der Suche nach dem Bekannten // Literatur und Kritik. Salzburg, Juni 1973. Heft 75. S. 277-291.

187. Magris C. Weit von wo. Verlorene Welt des Ostjudentums. Wien, 1974. -381 S.

188. Magris C. Der Habsburger Mythos in der oesterreichischen Literatur. -Salzburg, 1988.-455 S.

189. Marchand W. R. Joseph Roth und voelkisch-nationalistische Wertbegriffe. Zur politisch-weltanschaulichen Entwicklung Roths und ihrer Auswirkung auf sein Werk. Bonn, 1974. - 386 S.

190. Mathew C. Ambivalence and Ironie in the Work of Joseph Roth. -Frankfurt am Main, Bern und New York, 1984. 212 S.

191. Morgenstern S. Dichten, denken, berichten. Gespraech zwischen Roth und Musil // Musil-Forum. Klagenfurt, 1976. Heft 2. S. 12-18.

192. Morgenstern S. Joseph Roths Flucht und Ende. Erinnerungen. Lueneburg, 1994.-328 S.

193. Mueller-Funk W. Joseph Roth. Muenchen, 1989. - 132 S.

194. Mueller-Funk W. «Der Antichrist». Joseph Roths Daemonologie der Moderne // Literatur und Kritik. Salzburg, April/Mai 1990. Hefte 243/244. S. 115-123.

195. Nuernberger H. Joseph Roth mit Selbstzeugnissen und Bilddokumenten. -Reinbek, 1981.- 149 S.

196. Nuernberger H. Joseph Roth. Eine Biographie. Hamburg, 1981. - 158 S.

197. Omelanink I. Ingeborg Bachmann's «Drei Wege zum See». A Legacy of Joseph Roth // Seminar. A Journal of Germanic Studies. Toronto, November 1983. Jg. 19. № 4. S. 246-264.

198. Pauli K. Joseph Roth. «Die Kapuzienergruft» und «Der stumme Prophet». Untersuchung zu zwei zeitgeschichtlichen Portraetromanen. Frankfurt am Main, 1985.-360 S.

199. Pollak M. David Bronsen. Biograph und Archaeologe. Ein verspaeteter Nachruf // Literatur und Kritik. Salzburg, September 1994. № 287/288. S. 50-53.

200. Power W. H. The problem of Primitivism in the Novels of Joseph Roth. Diss. Colorado (USA), 1956.

201. Reber N. Motiv und Charakter bei Dostojewskij und Joseph Roth // Canadian American Slavic Studies. - Bakersfield, California, 1978. Jg. 12. №3. S. 382-391.

202. Reiber J. Ein Mann sucht sein Vaterland. Zur Entwicklung des Oesterreichbildes bei Joseph Roth // Literatur und Kritik. Salzburg, April/Mai 1990. Hefte 243/244. S. 103-114.

203. Reich-Ranicki M. Joseph Roths Flucht ins Maerchen / Reich-Ranicki M. Nachpruefung. Aufsaetze ueber die deutsche Schriftsteller von gestern. -Zuerich, 1977. S. 202-229.

204. Renner U. Ein Denkmal wird beerdigt: «Die Bueste des Kaisers» von Joseph Roth. / Verschweigendes Ich: vom Un-Ausdruecklichen in autobiographischen Texten. Pfaffenweiler, 1993. S. 125-146.

205. Riemen A. Der tapfere Dichter: Joseph Roth und Heinrich Mann // Heinrich Mann Jahrbuch. 1984. Bd. 1. S. 67-83.

206. Rollka В. Joseph Roths Amerikabild // Literatur und Kritik. Salzburg, Dez. 1972. Heft 70. S. 590-598.

207. Rosenfeld S. «Hiob» und die Frage deutsch-juedischer Symbiose // Tribune. Zeitschrift zum Verstandnis des Judentums. Frankfurt am Main, 1990. 29 Jg. Heft 116. S. 175-186.

208. Rosenfeld S. Raumgestaltung und Raumsymbolik im Romanwerk Joseph Roths. Urbana, 1965. - 206 S.

209. Sauerland K. Das ostjuedische Antlitz in den Augen von Gustav Landauer, Arnold Zweig, Alfred Doeblin und Joseph Roth. Bonn, 1996. - 422 S.

210. Scheible H. Joseph Roth. Mit einem Essay ueber Gustave Flaubert. -Stuttgart, 1971.-201 S.

211. Schroeder I. Experimente des Erzaehlers. Joseph Roths fruehe Prosa 1916— 1925. -Bern, 1998. -267 S.

212. Sieg W. Zwischen Anarchismus und Fiktion. Eine Untersuchung zum Werk von Joseph Roth. Bonn, 1974. - 170 S.

213. Steierwald U. Leiden an der Geschichte: zur Geschichtsauffassung der Moderne in den Texten Joseph Roths. Wuerzburg, 1994. - 198 S.

214. Steinmann E. Von der Wuerde des Unscheinbaren. Sinnerfahrung bei Joseph Roth. Tuebingen, 1984. - 138 S.

215. Sueltemeyer I. Das Fruehwerk Joseph Roths 1915-1926. Studien und Texte. Wien, Freiburg und Basel, 1974. - 237 S.

216. Wallas A. Das Bild Sloweniens in der oesterreichischen Literatur. Anmerkungen zum Werk von Joseph Roth, Ingeborg Bachmann und Peter Handke // Acta Neophilologica. Ljublyana, 1991. Jg. 24. S. 55-76.

217. Wegner E. Die Gestaltung innerer Vorgaenge in den Dichtungen Joseph Roths.-Bonn, 1964.-255 S.

218. Willerich-Tocha M. Rezeption als Gedachtnis. Studien zur Wirkung Joseph Roths. Frankfurt am Main, 1984. - 520 S.

219. Zatons'kyj D. Joseph Roth oder das Problem der literarischen Heimat / Von Taras Sevcenko bis Joseph Roth. Ukrainisch-Oesterreichische Literaturbeziehungen. Bern, 1995. S. 115-127.

220. Zerebin A. I. Joseph Roths Essay «Antichrist» im Kontext der russischen Apokalyptik / Dostoewskij und die russische Literatur in Oesterreich seit der Jahrhundertwende. SPb, 1994 (1). S. 41-52.