автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.09
диссертация на тему: "Декабристская легенда" Герцена

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата исторических наук Эрлих, Сергей Ефроимович

ВВЕДЕНИЕ: МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ОТЕЧЕСТВЕННОГО ДЕКАБРИСТОВЕДЕНИЯ (ПОСТАНОВКА

ПРОБЛЕМЫ).7

1. ДЕКАБРИСТЫ КАК ИСТОРИЯ И КАК МИФ.7

2. СЛОВО «ДЕКАБРИСТЫ».19

3. ХАРАКТЕРИСТИКА ДЕКАБРИСТСКОГО МИФА В ИСТОРИОГРАФИИ ТЕМЫ «ГЕРЦЕН И ДЕКАБРИСТЫ».26

4. ХАРАКТЕРИСТИКА ИСТОЧНИКОВ ДИССЕРТАЦИИ.36

ГЛАВА I. МЕСТО ДЕКАБРИСТОВ В ПЕРСОНАЛЬНОМ МИФЕ ГЕРЦЕНА.38

1. ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ.38

2. "ИСПЫТАНИЕ": "ВОРОБЬЕВЫ ГОРЫ" -ДЕКАБРИСТСКАЯ ИНИЦИАЦИЯ ГЕРЦЕНА

И ОГАРЕВ А.43

2.1 ПЕРЕХОД В САКРАЛЬНОЕ

ПРОСТРАНСТВО.45

2.2 СМЕРТЬ И ВОЗРОЖДЕНИЕ.47

2.3 ПРИОБЩЕНИЕ К ТАЙНОМУ ЗНАНИЮ.48

3. «ДОБЫВАНИЕ»: МЕТАФОРЫ

ТИРАНОБОРЧЕСТВА.50

3.1 СВЯТОЙ РЫЦАРЬ/ГРОМОВЕРЖЕЦ

ПРОТИВ ЧУДОВИЩА.50

3.2 СОЛНЦЕ ПРОТИВ МРАКА.58

3.3 «ПОЛЯРНАЯ ЗВЕЗДА».61

ГЛАВА II. ДЕКАБРИСТСКИЙ МИФ.64

1. СОЗИДАТЕЛЬНАЯ ЖЕРТВА.66

1.1 АНТИЧНЫЕ МЕТАФОРЫ.67

1.2 ХРИСТИАНСКИЕ МЕТАФОРЫ.69

1.2.1 ОТОЖДЕСТВЛЕНИЯ С ХРИСТОМ.70

1.2.2 ПАРАЛЛЕЛИ ЕВАНГЕЛЬСКОГО СЮЖЕТА

С ИСТОРИЕЙ ДЕКАБРИСТОВ.72

1.2.3 «СВЯТЫЕ МУЧЕНИКИ».76

1.2.4 ДРУГИЕ БИБЛЕЙСКИЕ МЕТАФОРЫ.78

2. ПЕРВОПРЕДКИ.79

2.1 «НАСЛЕДИЕ».82

2.2 «НРАВСТВЕННОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ».85

ГЛАВА III. «ИСТОРИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ»

14 ДЕКАБРЯ.88

ГЛАВА IV. ИСТОРИЯ В ПРЕЛОМЛЕНИИ МИФА.96

1. ИСТОЧНИКИ ГЕРЦЕНА.99

1.1 ИСТОЧНИКИ, ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО ИЗВЕСТНЫЕ ГЕРЦЕНУ.100

1.2 ИСТОЧНИКИ, ДОСТОВЕРНО

ИЗВЕСТНЫЕ ГЕРЦЕНУ.101

1.3 ИСТОЧНИКИ, СВЕДЕНИЯ КОТОРЫХ ИСПОЛЬЗОВАНЫ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ГЕРЦЕНА.108

1.3.1 «ДОНЕСЕНИЕ СЛЕДСТВЕННОЙ КОМИССИИ».115

1.3.2 «ЗАПИСКИ» И.Д.ЯКУШКИНА.122

1.3.3 ВОСПОМИНАНИЯ Н.А.БЕСТУЖЕВА. 126

2. ИМЕНА.130

2.1 «РАССКАЗ О ПЯТИ ПОВЕШЕННЫХ».131

2.1.1 П.И.ПЕСТЕЛЬ.132

2.1.2 К.Ф. РЫЛЕЕВ.135

2.1.3 С.И.МУРАВЬЕВ-АПОСТОЛ.138

2.1.4 М.П.БЕСТУЖЕВ-РЮМИН.

2.1.5 П.Г.КАХОВСКИЙ.141

2.2 «ВОСКРЕСШИЕ ИЗ ГРОБА».145

2.2.1 И.Д.ЯКУШКИН.149

2.2.2 С.П.ТРУБЕЦКОЙ.150

2.2.3 М.С.ЛУНИН.

2.2.4 С.Г.ВОЛКОНСКИЙ.

2.2.5 Н.М.МУРАВЬЕВ.154

2.2.6 А.В.ПОДЖИО.155

2.2.7 А.А.БЕСТУЖЕВ.156

2.2.8 Е.П.ОБОЛЕНСКИЙ.

2.2.9 А.П.ЮШНЕВСКИЙ.159

2.2.10 И.И.ПУЩИН.160

2.2.11 М.А.ФОНВИЗИН.

2.2.12 ДЕКАБРИСТЫ-«СИБИРЯКИ», УПОМИНАЕМЫЕ МЕНЕЕ ЧЕМ В ПЯТИ ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ГЕРЦЕНА.161

2.3 «ДЕКАБРИСТЫ БЕЗ ДЕКАБРЯ».162

2.3.1 М.Ф.ОРЛОВ.163

2.3.2 П.Я.ЧААДАЕВ.166

2.3.3 А.А.ТУЧКОВ.181

2.3.4 Н.И.ТУРГЕНЕВ.184

2.4 «РЕНЕГАТЫ».190

2.4.1 М.Н.МУРАВЬЕВ.192

2.4.2 В.П.ЗУБКОВ.197

2.4.3 А.А.СУВОРОВ.198

2.4.4 С.С.ЛАНСКОЙ.200

2.4.5 М.Д.ГОРЧАКОВ.201

2.4.6 С.П.ШИПОВ.202

2.5 «ПРЕДАТЕЛИ».203

2.5.1 Я.И.РОСТОВЦЕВ.204

2.6 «МНИМЫЕ ДЕКАБРИСТЫ».207

2.6.1 В.Ф.АДЛЕРБЕРГ.

2.6.2 А.М.БАКУНИН.

2.6.3 Ф.В.БУЛГАРИН И Н.И.ГРЕЧ.208

2.6.4 В.А.ДОЛГОРУКОВ.

2.6.5 Ф.И.ТЮТЧЕВ.210

3. СОБЫТИЯ.212

3.1 ИСТОРИЯ ТАЙНЫХ ОБЩЕСТВ.212

3.2 МЕЖДУЦАРСТВИЕ И ВОССТАНИЯ

НА СЕВЕРЕ И ЮГЕ.223

3.3 СЛЕДСТВИЕ, СУД, КАЗНЬ.227

3.4 ДЕКАБРИСТЫ НА КАТОРГЕ И В

ССЫЛКЕ.233

3.5 ДЕКАБРИСТЫ ПОСЛЕ АМНИСТИИ.235

Введение диссертации2001 год, автореферат по истории, Эрлих, Сергей Ефроимович

1. ДЕКАБРИСТЫ КАК ИСТОРИЯ И КАК МИФ

Первое, что поражает при обращении к декабристской теме -ее "поистине огромная" литература (Нечкина 1955а: 5). Она нашла отражение в четырех преемственных библиографических указателях:

1) Ченцов 1929 - 4451 библиографический номер;

2) Эймонтова 1960 - 3613 библиографических номеров;

3) Эймонтова 1983 - 3800 библиографических номеров;

4) Мироненко 1994 - 3231 библиографический номер.

Ввиду того, что во многих случаях под одним номером учтено по несколько публикаций - их общее число намного превосходит суммарное количество библиографических номеров - 15095. По моим подсчетам в четырех указателях зафиксировано (без учета рецензий) 18355 публикаций.

Из них преимущественно декабристской тематике посвящены:

1) 217 книг - публикации мемуаров, дневников, писем, официальных документов;

2) 422 книги - монографии и научно-популярные работы;

3) 232 сборника статей;

4) 4022 статьи в журналах и сборниках;

5) 149 авторефератов диссертаций.

В этой связи, видимо, правомерно утверждение, что декабристы - "одна из наиболее исследованных тем отечественной дореволюционной истории" (Казьмирчук, Силкин 1990: 3). Более того, возможно, что это наиболее популярный в отечественной историографии сюжет "петербургского периода": "Движение декабристов не перестает интересовать историков. События более чем полутора-вековой давности, несмотря на свою отдаленность, вновь и вновь притягивают к себе внимание, волнуют, побуждают размышлять, сопоставлять, делать выводы для настоящего, прогнозы на будущее" (Эймонтова 1995: 178).

Такой интерес историков загадочен, поскольку не объясним потребностями исторической науки, измеряющей значимость того или иного события, в первую очередь, его непосредственными следствиями. В этом смысле значение декабристов несопоставимо с преобразованиями Петра Великого, "великими реформами" Александра II, Отечественной войной 1812 г., Мировой войной 1914— 1918 гг. Последнее косвенно подтверждается скудостью декабристской темы в западной историографии. Среди тысяч работ по русской истории XIX - начала XX вв. декабристам посвящены едва более десятка. Причем самые значительные принадлежат выходцам из России.

Как историческая заурядность декабристов может сочетаться с тем выдающимся положением, какое они занимают в "историческом наследии" - наших представлениях о ПРОШЛОМ?1 В поисках ответа необходимо на время отвлечься от декабристов и, прежде, выяснить в каких формах нам явлено прошлое и как эти формы связаны между собой.

А прошлое существует для нас не только как ИСТОРИЯ - неповторимые действия людей . Прошлое живет в общественной памяти и как МИФ - повторяемые людьми действия богов и культурных героев (Элиаде 1998: 56-76)".

Обращаясь к двойственности восприятия прошлого, нельзя обойти молчанием широко распространенный предрассудок, согласно которому миф (легенда, предание4 - "это вымысел, не соответствующий действительности или даже вообще утверждающий нечто несуществовавшее" (Нечкина 1955а: 16). Диапазон этого "вымысла" простирается чрезвычайно широко: от невинных выдумок народных сказок до злонамеренной лжи государственной пропаганды. В действительности миф - это не форма вымысла или лжи, а способ осознания мира, порожденный особым мифологическим типом мышления. И в этом смысле миф противоположен логическому5, "научному", "рациональному" типу мышления (Фрей-денберг 1936: 255; Лотман, Успенский 1973: 283-284). В настоящем исследовании прежде всего рассматривается взаимодействие мифа с логическим, "научным", "рациональным" способом восприятия прошлого, т.е. историей.

Существует и второй предрассудок, препятствующий осмыслению проблемы феноменального интереса к декабристам в двойственном "историомифическом" ключе6. Согласно этому предрассудку:

1) Миф - способ восприятия прошлого, свойственный архаическим народам, бытующий в современном обществе исключительно как пережиток, нехарактерный для интеллектуальных элит Нового времени;

2) История - присущее "нововременному" человеку представление о прошлом архаическим людям недоступное7. "В отличие от древних современные люди соотносят себя с историей и исключительно с ней" (Дараган 1987: 5).

Хронологическое разнесение рассматриваемых феноменов (Первобытная эпоха - миф, Древность и Средневековье - переходный период, Новое время - история) верно лишь как тенденция. В действительности история зарождается в глубокой древности (Элиаде 1998: 116-117; Лотман, Успенский 1973: 291-292). В свою очередь миф не умирает с наступлением Нового времени, "функционируя в современном обществе по тем же основным законам", что и в древности. "Он служит парадигмой профанной деятельности, он вызывает к жизни или же объясняет некий ритуал" (Дараган 1987: 24). Вытесненный в подполье бессознательного миф скрытно задает НАПРАВЛЕНИЕ "критики чистого разума". Вот почему М.Элиаде считает возможным определить поведение наших современников как "криптомифологическое" (Дараган 1987: 23). Ю.М.Лотман и Б.А.Успенский (1973: 292) полагают, что "гетерогенность" - сочетание мифа и логики - "является исконным свойством человеческого сознания, для механизма которого существенно необходимо наличие хотя бы двух не до конца взаимопереводимых систем".

История и миф, взаимосвязанные атрибуты сознания, выполняющие разные задачи. Общественная роль истории - творение новых способов деятельности. Последние испытываются "критерием истины" и либо отвергаются, либо принимаются в качестве образцов для подражания. Назначение мифа - удержать эти образцы в общественной памяти, "установить образцовые модели для всех обрядов и всех важных видов человеческой деятельности" (Элиаде 1999в: 324). Герой мифа - создатель значимых для общества "практических отношений к миру", с именем которого эти способы деятельности связаны в общественном сознании8.

Священный характер героя имеет вполне рациональное объяснение. Он обусловлен задачами общественного воспитания -стремлением как можно убедительнее представить необходимость подражания образцовой деятельности. Ссылка на священный, т.е. высший, авторитет НАГЛЯДНА (поступай по примеру бога/героя, потому что "это хорошо") и, следовательно, более влиятельна чем затруднительные для понимания теоретические рассуждения: "Мы должны делать то, что совершали боги в начале времен" (Шатапатха-брахмана, VII, 2, 1, 4); "Так поступали боги, а теперь так поступают люди" (Тайттирия-брахмана, I, 5, 9, 4; Цит. по: Элиаде 1999в: 334).

Е.М.Мелетинский (1976: 167) отмечает, что ориентацию "на достойные подражания сакрализованные "образцы", можно обнаружить и в обществах с весьма развитой цивилизацией". Забегая вперед, не могу удержаться, чтобы не привести рассуждения А.И.Герцена по аналогичному поводу. Они во многом объясняют причину феноменального интереса к декабристам: "14 (26) декабря действительно открыло новую фазу нашего политического ВОСПИТАНИЯ, и - что может показаться странным - причиной огромного влияния, которое приобрело это дело и которое сказалось на обществе больше, чем пропаганда, и больше, чем теории, было само восстание, ГЕРОЙСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ заговорщиков на площади, на суде, в кандалах, перед лицом императора Николая, в сибирских рудниках. <.> Теория внушает убеждения, ПРИМЕР определяет образ действий" (Герцен VII: 200, в дальнейшем при ссылках на Собрание сочинений А.И.Герцена в 30-ти томах указывается только номер тома, здесь и в дальнейшем во всех случаях, кроме особо оговоренных, подчеркнуто мной - С.Э.)9.

Миф начинается с неповторимого, т.е. исторического, события. М.Элиаде (1999в: 298) в качестве одной из "ключевых характеристик мифического времени" указывает следующий факт: ".Сакральное время имеет свое "начало" в ИСТОРИИ; "начало" это совпадает с тем моментом, когда божество творит или организует мир, когда предок или культурный герой устанавливает прообраз какой-то деятельности."

Исторические события конкурируют, чтобы завершиться мифом, стать образцом для подражания10. История обретает в мифе статус "исторического наследия", переживаемого как "сложное чувство очарования и трепетного страха" (Р.Отто. Цит. по: Чаликова 1987: 255). Трепетное отношение к "историческому наследию" выдает его мифическую природу.

Историомифическая" двойственность осознания прошлого позволяет выдвинуть следующее объяснение вопиющего несоответствия между историческим значением декабристов и размахом декабристоведческих исследований. Можно предположить, что этот интерес вызван не столько восприятием декабристов как исторических деятелей, а, прежде всего, отношением к ним как "культурным героям", чьи деяния приобрели значение нравственного образца, т.е. одного из "основных мифов" в структуре "исторического наследия" русской культуры: "Романтическая эпоха 20-х годов XIX в., движение декабристов - темы, уже более века вызывающие устойчивый интерес исследователей и читателей. Интерес этот вполне объясним: неизменно суровая российская действительность заставляет искать ИДЕАЛЫ в прошлом. В том времени, когда, по ПРЕДАНИЮ, "помыслы были чисты' и молодые русские дворяне, люди вполне благополучные и обеспеченные, ставили на карту не только карьеры, но и жизни для того, чтобы искоренить царящую в обществе несправедливость" (Киянская 1997: 7).

Гипотеза о мифе косвенно подтверждается тем, что интерес к декабристам получает не одно лишь научное воплощение. М.В.Нечкина (1978: 7) отмечает, что слово "декабристы" - не только "неотъемлемый термин исторической науки", но и обладает общекультурным значением. В библиографии декабристов рядом с академическими исследованиями соседствуют газетно-журнальная публицистика, а также художественные произведения всех жанров, многие из которых принадлежат корифеям "золотого", "серебряного" и "железного" веков русской словесности: "Миф может "выродиться' в эпическое сказание, балладу или роман <.>, не теряя при этом ни своей структуры ни значения" (Элиаде 1999в: 359; Ср.: Ча-ликова 1987: 263).

Гипотетический декабристский миф предположительно стимулирует и направляет отечественных историков. Следовательно -выступает как ПРЕДПОСЫЛКА исторических исследований. В чем может проявляться его воздействие на историографию декабристо-ведения?

Американский литературовед Л.Дж.Лейтон (1995: 14) указывает на "явную тенденцию советского периода превращать декабристов, которым не чужды были человеческие слабости, в БЛАГОРОДНЫХ РЫЦАРЕЙ революции" и на стремление "части" советских историков "затушевать не вполне достойное поведение некоторых заговорщиков". Со стороны, как говорится, виднее.

Новые русские" исследователи также фиксируют тенденцию прежнего декабристоведения отбирать из истории "факты, укладывающиеся в мифологизирующую схему", тенденцию характерную, по мнению Г.А.Левинтона (19926: 333), для исторического предания. Содержанием последнего "является не историческое событие, а воспроизводимая мифологическая схема".

К 170-летию восстания декабристов в журнале "Отечественная история" (1995, № 6) была опубликована подборка любопытных исследований и рецензий. Их авторы на различных примерах демонстрируют как советские декабристоведы не замечали очевидных фактов.

М.А.Рахматуллин (1995: 4) рассказывает о "мерах, предпринятых по инициативе Николая I с целью облегчить материальное положение семей декабристов. Осуществлялись они в строго секретном порядке". ".И потому Николая Павловича нельзя заподозрить в лицемерии и притворной добродетельности" (Андреева 1998: 142): ".Эти факты отражены в документах хорошо известных и в достаточной степени изученных фондов РГВИА. Очевидно, они настолько НЕ УКЛАДЫВАЛИСЬ В РАМКИ устоявшегося представления о Николае I, что историки советского времени предпочли вообще умолчать о них". "Рамки" возникли "по тем или иным причинам (в том числе и сугубо конъюнктурным)" (Рахматуллин 1995: 4, 17).

Для настоящего исследования важно, что "в том числе" наряду с "сугубо конъюнктурными" подразумеваются и причины иного характера11.

О.И.Киянская (1995: 22) отмечает "парадоксальную ситуацию" в советском декабристоведении: ".Большое количество документов, как опубликованных, так и хорошо известных архивистам, оказались выключенными из научного оборота, материалы эти не учитывались при написании статей и монографий. Традиционное для русских историков ВОСХИЩЕНИЕ декабризмом стало сочетаться с четко оформленным социальным заказом". В работах о восстании Черниговского полка "тщательно обходились стороной <.> данные о бесчинствах солдат в дни восстания, о нравственном падении офицеров, не сумевших удержать в полку дисциплину и вынужденных потакать своим подчиненным. Следуя политической конъюнктуре, советские ученые были вынуждены 'забывать' о давно опубликованных фактах, доказывать, что "правительство распускало клеветническую ЛЕГЕНДУ о ""неистовствах"" черниговцев во время восстания". И убеждать себя и читателей, что "большинство источников, в том числе и официальных, наоборот, отмечают строгую дисциплину в революционных ротах Черниговского полка"" (Киянская приводит цитаты из статьи И.В.Пороха (1954: 174)).

О.И.Киянская, аналогично М.А.Рахматуллину, не сводит причины "выключения из научного оборота" ряда документов только к "социальному заказу" ("политической конъюнктуре"). Но в отличие от Рахматуллина она прямо называет "иную причину" - "традиционное для русских историков ВОСХИЩЕНИЕ декабризмом".

О.В.Эдельман (1995: 36), рассматривая воспоминания декабристов о следствии, приходит к выводу, что у последних: ".Сложилась версия событий, порой даже противоречившая хорошо известным фактам, искажавшая их. <.> Это не только оставило определенный отпечаток на их воспоминаниях, но и привело к возникновению своего рода "декабристского ПРЕДАНИЯ"".

Сопоставление воспоминаний декабристов о следствии со следственными документами дает уникальную возможность "протестировать" мемуары на предмет их достоверности. Тем не менее "такого рода исследование до сих пор не осуществлялось" (Эдель-ман 1995: 34). Историк предоставляет читателям самостоятельно делать заключения, почему важнейшая источниковедческая проблема была обойдена вниманием. Сопоставление, проведенное О.В.Эдельман (1995: 36), заставляет думать, что декабристоведы как и декабристы-мемуаристы "старались избегать подробностей, бросавших тень <.>, не желая омрачить даже малейшим намеком память казненных".

Действительно, контраст мемуарных рассказов о следствии, где "декабристы старались упомянуть эпизоды, свидетельствующие о мужестве узников, их находчивых и дерзких ответах" (Эдельман 1995: 34), со следственными документами поначалу ввергает в шок. П.Е.Щеголев (1926: 138) вспоминал, что открытие архивов следствия и публикация их материалов, ставшие возможными в результате революции 1905 года, вселили "горькое разочарование в современное сознание, полное БЛАГОГОВЕЙНОЙ памяти о героях 14 декабря. Привлеченные к следствию заговорщики, от прапорщика до генерала, - не проявили никакой стойкости и с удивительной безудержностью спешили поведать своим судьям все тайные действия, все мысли даже самые сокровенные; спешили назвать возможно больше имен, хорошо зная, что всякое указание влечет за собой арест, не останавливаясь по временам даже перед наветами и оговорами своих товарищей, и раскаивались, раскаивались без конца".

Р.Г.Эймонтова (1995: 180) в рецензии на книгу В.А.Федорова (1992), в частности, упрекает последнего в изолированном рассмотрении декабристских конституционных проектов "от того, что происходило тогда в России, где вопрос о конституции оживленно обсуждался устно и в печати, разрабатывался на правительственном уровне": "Сопоставить же все эти факты с замыслами декабристов автор не решился: видимо, помешал сложившийся в прежние годы СТЕРЕОТИП, не допускавший подобных аналогий"

Причину сложения "стереотипа" Эймонтова (1995: 178) видит, в отличие от Киянской и Рахматуллина, только в одном - в давлении "официальной идеологии", которая "целенаправленно использовала движение декабристов для прославления революционного насилия".

Ю.Д.Марголис, А.Д.Марголис и Т.Н.Жуковская (1995: 184) приводят еще один пример "куриной слепоты" декабристоведов: "Мы все еще почему-то СТЫДИМСЯ признать, что антикрепостнический пафос, которым были одержимы вернувшиеся из заграничных походов офицеры (в том числе и И.Д.Якушкин), мало у кого из них трансформировался в готовность стать "освободителями" собственных крестьян на условиях утверждения крестьянской собственности на землю, единственно приемлемых для дела буржуазной аграрной эволюции. <.> Условия освобождения, предложенные И.Д.Якушкиным в проекте 1819 г., явно не "дотягивали" до правительственного указа о "вольных хлебопашцах", гарантировавшего наделение выходящих из крепостной зависимости землей".

Говоря о неудавшейся попытке И.Д.Якушкина освободить крестьян, исследователи обычно не упоминают о том, что у будущего декабриста была законная возможность избавить своих подданных от ненавистного рабства. Ему всего лишь надо было воспользоваться указом о "вольных хлебопашцах" 1803 г., который предписывал освобождать крестьян с землей. Но Якушкин хотел освободить крестьян без земли и нанимать их, уже "вольных", для возделывания своих угодий, на что ни согласия крестьян, ни разрешения властей не последовало. Экономические расчеты исторического декабриста: "живя в деревне, он не мог совсем отказаться от доходов с имения" (Марголис, Жуковская 1995: 184), - не согласуются с "бескорыстием", приписываемым мифическим декабристам. Чтобы вписать якушкинский проект в смысловую оболочку мифа он должен быть представлен как "исторически прогрессивный". А поскольку он не может выглядеть "прогрессивным" в сравнении с указом "реакционного царизма", возможность законного освобождения крестьян декабристоведами не рассматривалась.

Пилотный" обзор историографии позволяет предположить, что миф задает "рамки" - смысловые границы, за которые неосознанно "верующие" в него исследователи выйти не в состоянии. Это не означает, что работы последних не могут быть определены как научные: "Рациональные, научные построения ничуть им (мифам -С.Э.) не противоречат, поскольку работают ВНУТРИ их, на их основе" (Балла 1999: 42).

Нет необходимости приводить примеры, в том числе и блестящих, исторических исследований, уютно разместившихся внутри декабристского мифа. Таковы практически все декабристоведче-ские исследования дореволюционного и советского периодов. Влияние мифа обнаруживается, когда историки искренне, как в вышеприведенных случаях, не замечают фактов, не вписывающихся в мифические представления: ".Там где речь идет о культе, трудно ждать беспристрастности и объективности. "Жития святых" и научный труд - явления различных порядков, а на практике выходило так, что почти все, что писалось о "декабристах", соответствовало требованиям не столько научным, сколько житийным. Клишировались тысячи благонамеренных, благолепных статей и заметок, герои которых, неразличимо похожие друг на друга, были старательно приглажены, набелены и оскоплены. ЗА ПРЕДЕЛАМИ устоявшейся СХЕМЫ оказывалось не только множество биографических черт и подробностей, способных "опорочить" любимых героев, таких, как адюльтер, венерические болезни, брошенные внебрачные дети, имущественные споры и т.п. - как бы важны для реальной судьбы они не были, но это еще полбеды, за пределами схемы оказывались не вписывающиеся в канон идеи и факты. Их либо не замечали, либо не интерпретировали должным образом" (Бокова 1994: 163-164).

Особо следует подчеркнуть, что речь не идет о пресловутых "фальсификациях прошлого" под влиянием конъюнктурных соображений государственного советского мифа, в котором декабристам

12 отводилась роль "первого поколения" . Не могу согласиться с О.И.Киянской, М.А.Рахматуллиным и, особенно, с Р.Г.Эймонтовой отдающим приоритет "сугубо конъюнктурным", "официально-идеологическим" причинам "слепоты" советских историков. Если не считать трудов, немногочисленных в советском декабристоведе-нии, преданных слуг режима, то "политическая конъюнктура" сказывалась только в случаях, связанных с актуальными для официальной идеологии общими вопросами ~. В целом история декабристов оставалась одной из немногих тем, где в советское время можно было писать искренне. Те, кто сообразовывали историю с НЕГОСУДАРСТВЕННЫМ декабристским мифом (далее будет показано для какой социальной группы он выступал в качестве священного образца) верили, что рационально изучают прошлое. Для человека верующего в миф реально только то, что освящено последним, остальное - не существует: ".Реальность в высшей степени сакральна: ибо только сакральное существует абсолютно." (Элиаде 1998: 24).

Чтобы изучать воздействие мифа на историографию необходимо прежде выяснить: "А был ли мальчик?" - выявить и описать характеристики мифа. При решении этого вопроса исследователь мифов Нового времени имеет существенные преимущества в сравнении с коллегами, занятыми изучением древности. Хорошая доку-ментированность эпохи позволяет детально проследить процесс "мифологизирования" исторических событий, т.е. исследовать историю мифа.

2. СЛОВО "ДЕКАБРИСТЫ"

С чего начать исследование вопроса еще не имеющего историографии?

В начале было слово" - говорится в мифе с двухтысячелет-ней историей. Рассмотрение времени и обстоятельств происхождения слова "декабристы" может подсказать, где искать начало декабристского мифа.

Существуют различные версии рождения слова "декабрист". У исследователей обнаруживается существенный разброс мнений как относительно места (Петербург, Москва, Сибирь), так и времени (20-е, 30-е, 40-е, 50-е гг. XIX в.) его возникновения (Рейсер 1956; Нечкина 1978; Азадовский 1981; Житомирская 1981; Коваль 1981; Рейсер 1981; Сергеев 1985; Тальская 1985).

С.А.Рейсеру (1956: 248) принадлежит честь обнаружения достоверного и очень раннего употребления слова "декабристы".

В дневнике А.И.Герцена содержится запись "о кончине Михаила Федоровича Орлова", сделанная 26 марта 1842 г. во время новгородской ссылки. Вспоминая покойного, Герцен (II: 201, 202), в частности, пишет: "Правительство смотрело на него как на закоснелого либерала и притом как на бесхарактерного человека; а либералы - как на изменника своим правилам, даже легкое наказание его, в сравнении с другими ДЕКАБРИСТАМИ, не нравилось".

С.А.Рейсер так характеризует герценовское словоупотребление: "Слово, как это видно из контекста, употреблено легко и свободно, как нечто совершенно понятное и привычное, очевидно оно в устной речи Герцена его друзей бытовало и раньше, т.е. существовало уже в кругах московской и петербургской интеллигенции".

Тот же исследователь нашел и первое печатное употребление слова "декабристы". В первом французском издании брошюры "О развитии революционных идей в России" (1851 г.) А.И.Герцен (VII: 113, 243-244) пишет: "Не нужно ли было бы постараться всеми средствами призвать русский народ к сознанию его гибельного положения, - пусть даже в виде опыта, - чтоб убедиться в невозможности этого? И кто же иной должен был это сделать, как не те, кто представляли собою разум страны, мозг народа, - те, с чьей помощью он старался понять собственное положение? Велико их число или мало - это ничего не меняет. Петр I был один, ДЕКАБРИСТЫ -горстка людей. Влияние отдельных личностей не так ничтожно, как склонны думать; личность - живая сила, могучий бродильный фермент, - даже смерть не всегда прекращает ее действие".

С.А.Рейсер (1956: 250) сопровождает эту цитату следующим комментарием: ".Контекст позволяет утверждать, что Герцен легко употребил привычное для него слово, отнюдь не как неологизм, и без обычных для нового термина кавычек. Перед нами еще одно подтверждение того, что слово существовало в языке около этого времени".

В последствии С.А.Рейсер (1981: 177) счел возможным "выдвинуть предположение", что ".слово "декабрист" возникло не-вдолге после восстания. Местом его зарождения, скорее всего, надо считать Петербург. Не исключено, однако, и спонтанное его возникновение одновременно в нескольких местах". Документальным основанием этого предположения является дневник А.В.Никитенко (1893: 246, 325, 339), где слово "декабрист" употребляется в записях от 30 января 1828 г., 9 апреля и 1 августа 1834 г. К сожалению "рукопись дневника не сохранилась, а текст его был в 1880-х гг. отредактирован дочерью мемуариста С.А.Никитенко": "Наличие трех мест в различных частях дневника создает уверенность, что перед нами оригинальный текст, избежавший повторной правки", - считает С.А.Рейсер (1981: 175, 176).

Уверенность исследователя представляется чрезмерной. В отсутствии рукописи можно только предполагать наличие искомого слова в оригинале.

С.Ф.Коваль (1983: 128, 126) в качестве факта "происхождения и бытования слова "декабристы" в Москве" в среде "вступающей в жизнь молодежи 40-х гг. XIX в." приводит письмо "молодого москвича" Н.С.Зыкова к Н.Д.Фонвизиной из Тобольской тюрьмы от 14 апреля 1852 г. В этом письме Зыков разъясняет свое "понятие" "наименования Д[екабристо]в": "Д[екабрист]ы одно и то же, что защитники Отечества" (Коваль 1983: 130).

В пользу утверждения С.Ф.Коваля можно привести и не упомянутый им факт. Известно, что Н.С.Зыков в числе других "молодых людей статистического комитета" посещал в начале 1840-х гг. "понедельники" Пассеков - Татьяны Петровны ("кузины" и подруги детства Герцена) и Вадима Васильевича (друга юности Искандера).

Хотя круг посетителей вечеров был совсем не либеральным (в частности на "понедельниках" бывал "покаявшийся декабрист" Ф.Н.Глинка) не будет совсем невероятным предположить, что Н.С.Зыков мог усвоить слово "декабристы" от людей прежде духовно близких Герцену. Последний упоминает Зыкова, "в 1851 сосланного в Тобольск за убийство" (XIX: 210), в одной из своих статей. Данный факт не доказывает их личного знакомства, поскольку С.Н.Зыков получил скандальную известность именно тем, что "поступил послушником в монастырь и убил кинжалом княгиню Голицыну, за что был сослан в Сибирь" (Пассек 19636: 286).

В том, что С.Ф.Коваль не использовал безусловно известный ему факт причастности С.Н.Зыкова к кругу друзей Герцена, можно усмотреть еще один пример воздействия декабристского мифа на историографию. Ссылка на Т.П.Пассек делала невозможным умолчание криминального прошлого героя. Она вынуждала исследователя покинуть пределы мифа: человек, допущенный до переписки со "святыми" женами декабристов не может быть уголовником.

Возвращаясь к письму, опубликованному С.Ф.Ковалем, следует признать - его содержание не позволяет утверждать наверняка, что слово "декабристы" было известно Зыкову еще в Москве, а не усвоено им в Сибири.

М.В.Нечкина (1978: 9-10) - сторонница сибирского происхождения этого слова "по-видимому, действительно вскоре после восстания 14 декабря". Ее вывод основан на показаниях петрашевца Р.А.Черносвитова от 23-27 июля 1849 г.: "Случилось говорить мне о государственных преступниках в Сибири, сосланных по 14 декабря, их вообще в Сибири называют ДЕКАБРИСТАМИ; главные вопросы были об их образе мыслей, и постоянный ответ мой был, что они все теперь уже старики и жалеют о происшедшем" (Дело петрашевцев 1937: 448),

Дата показаний Черносвитова не позволяет признать правомерной временную отнесенность - "вскоре после восстания 14 декабря" - заключений Нечкиной.

С.В.Житомирская (1981: 181) основывается на сделанном С.Я.Штрайхом пересказе письма исполняющего обязанности генерал-губернатора Восточной Сибири В.И.Копылова к генерал-губернатору В.Я.Руперту в Петербург от 30 марта 1841 г. В этом письме, "между прочим, упоминая о товарищах Лунина, Копылов называет их "ДЕКАБРИСТАМИ" и сообщает, что государственные преступники очень потревожены взятием Лунина" (Штрайх 1923: 104).

Исследовательница полагает: ".Если такое словоупотребление в 1841 г. могло найти себе место в официальной переписке, то оно, несомненно прочно вошло в жизнь к этому времени. Начало его распространения в Сибири надо искать, вероятно, в конце 1830-х гг. - времени, непосредственно последовавшем за выходом всей массы декабристов на поселение".

Если бы "такое словоупотребление" действительно имело место в источнике, пересказанном С.Я.Штрайхом, то вывод С.В.Житомирской следовало признать убедительным. М.М.Сафонов любезно подсказал мне, что это письмо опубликовано (Лунин 1988: 296-298), но в нем нет слова "декабристы". Ничего не сообщается и о том, что "государственные преступники очень потревожены взятием Лунина". Фраза, близкая к последней ("взятие Лунина", "государственные преступники", "потревожило"), содержится в там же опубликованном письме чиновника особых поручений Главного управления Восточный Сибири П.Н.Успенского -В.Я.Руперту от 30 марта 1841: ".Взятие Лунина, о котором теперь узнали и некоторые из прочих государственных преступников, возбудило в них крайнее любопытством, как кажется, очень их потревожило" (Лунин 1988: 306).

В этом же письме присутствует процитированная Штрайхом (1923: 104), как принадлежащая Копылову, фраза: "В доме Лунина кроме значительного числа книг на латинском, частично греческом и польском языках религиозного содержания найден также алтарь, устроенный в особой задней комнате, и на нем все принадлежности священнодействия, даже потир и каменная доска, которая заменяет у католиков наш антиминс, равно и полное священническое облачение" (Лунин 1988: 305).

Но слово "декабристы" в письме Успенского тоже отсутствует. Легко объяснить, почему Штрайх перепутал автора письма. Оба письма датируются одним днем, адресованы одному человеку и в архиве расположены в одном деле (ГА РФ. Ф. 109.1 эксп., 1826. Ед. хр. 61. Ч. 61.) одно за другим (П.Н.Успенского - Л. 30-33, В.И.Копылова - Л. 34-36). Но зачем исследователь "между прочим" упомянул об употреблении слова "декабристы", если ни в письме Копылова, ни в письме Успенского такого слова не было? Единственное правдоподобное предположение основано на присущей Штрайху неаккуратности при работе с документами. Возможно, он перепутал источник, в котором нашел слово "декабристы"1. Пока это слово не будет обнаружено в официальной переписке по случаю ареста Лунина в 1841, указание Штрайха нельзя считать достоверным.

О.С.Тальская (1985: 163, 164) считает, что слово "декабрист" зародилось в 1840-х гг. среди сибирских чиновников. Для последних оно стало "сокращенным обозначением в разговорном языке <.> длинного определения лиц, причастных к 14 декабря, о которых им так часто нужно было писать". Это весьма вероятное объяснение документировано лишь цитированными показаниями

Р.А.Черносвитова. У О.С.Тальской (1985: 165) "не вызывает сомнения", что последний "вращался" в Сибири "в кругу чиновников, от которых он и мог узнать, как они "вообще" называют государственных преступников по 14 декабря".

К.М.Азадовский (1981: 177) утверждает: "Слово "декабрист" было введено в русскую литературу в конце 50-х гг., и его автором и создателем явился Герцен. Можно смело сказать, что в 20-30-е гг. XIX в. этого термина не знает ни один официальный документ. Он не встречается ни в переписке декабристов, ни вообще в известных нам письмах людей этого времени. <.> Нет никаких сведений об употреблении этого слова в 40-х гг."

В подтверждение своей мысли автор приводит как первое употребление слова "декабристы" принадлежащее А.И.Герцену примечание к некрологу И.Д.Якушкина в "Колоколе" (№ 5 от 1 ноября 1857 // Кл I: 35): "Говорят, будто государь не знает, что Декабристов, возвратившихся из Сибири, теснят - Долгоруков и Тима-шев" (XIII: 71).

Аргументация К.М.Азадовского противоречит несомненным фактам, установленным в историографии. В текстах 40-х гг. слово "декабристы" достоверно употребляется дважды (дневниковая запись А.И.Герцена от 26 марта 1842, показание на следствии Р.А.Черносвитова от 23-27 июля 1849) В русскую литературу на французском языке оно впервые вводится в начале 50-х гг. (брошюра Герцена "О развитии революционных идей в России" (1851) (VII: 113, 243-244)2.

Тем не менее, утверждение, что А.И.Герцен "автор и создатель" слова "декабристы" истинно в обоих смыслах, в каких одни считают изобретателем радио - Попова, а другие - Маркони:

1) Перу Герцена принадлежат и первое достоверное письменное и самое первое печатное употребления этого слова;

2) С Герценом связано и первое употребление слова "декабристы" в заголовке опубликованного текста. Приписываемое Д.Л.Крюкову стихотворение "Декабристам" впервые опубликовано в издаваемой "Искандером и Н.Огаревым" "Полярной звезде" на 1858 г. (ПЗ IV: 274; Ср.: Лернер 19266: 399);

3) Общеизвестна роль Герцена в публикации произведений декабристов и в полемике с официальной версией 14 декабря (Эй-дельман 1966; Эйдельман 1973).

Вышеприведенный обзор мнений подтвердил, очевидное: "в начале" слова "декабристы" был Герцен.

3. ХАРАКТЕРИСТИКА ДЕКАБРИСТСКОГО МИФА В ИСТОРИОГРАФИИ ТЕМЫ "ГЕРЦЕН И ДЕКАБРИСТЫ"

Прежде чем перейти к рассмотрению взглядов Герцена на декабристов следует обратиться к обзору обширной историографии темы "Герцен и декабристы" (Сыроечковский 1925; Гессен 1926; Покровский 1927; Парадизов 1928; Мордвишин 1955; Пирумова 1956; Иллерицкий 1963; Порох 1968; Невелев 1972; Рудницкая, Тартаковский 1994; Андреева, Жуковская 2000 и др.) Есть ли в ней указания или хотя бы намеки на причастность Искандера к созданию декабристского мифа?

Наблюдения известного кадета Ф.И.Родичева (1906: 84-85) в какой-то мере подтверждают предположение о мифической доминанте декабристианы Герцена. Речь о декабристской легенде у последнего заходит сразу за упоминанием полемики А.И.Герцена с Ж.Мишле1: "Когда в 1850 году французский историк и поэт, "камень в сердце русское бросая", назвал Россию страной молчания и деспотизма - единственный в то время свободный русский голос, голос Герцена, поднялся в защиту русской чести и с гордостью указал на героев 14-го декабря. Память о них ЛЕГЕНДОЙ спустилась в темные слои народа, как сказка, сулящая заманчивую надежду, как таинственный пароль раз явившегося и снова грядущего Спасителя. Нам в детстве пришлось слышать темный рассказ старого нищего, шепотом передававшего, что Рылеев хотел освободить народ и завещал освобождение младенцу Александру, с которого взял клятву".

Трепетное отношение к декабристам как "примеру" и "образу": "Восстание 14 декабря взволновало умы поколений, тогда еще бессознательных, и создало для них ПРИМЕР и ОБРАЗ свободных людей", - свидетельствует, что автор искренне верует в "благую весть" от Искандера2.

Предположение о выдающейся роли Герцена в творении "декабристской легенды" получило аргументированное обоснование в работе с красноречивым названием: "Декабристы. (Легенда и действительность)" (Покровский 1927: 32-52). Уже из подзаголовка явствует, что под "легендой" М.Н.Покровский (1927: 32) понимает нечто отличное от реальной истории: "Начало революционного движения против царизма до сих пор окутано / .оторым ТУМАНОМ. Сначала принимались энергические меры, чтобы он не рассеялся. Потом не было принято достаточно энергических мер, чтобы его рассеять"; ".Не было лучшего средства РАССЕЯТЬ ЛЕГЕНДУ, как напечатать подлинные документы" , - т.е. "легенда" это род идеологического тумана, который рассеивается при знакомстве с "подлинными документами". По мнению М.Н.Покровского наряду с заведомо ложной официальной версией 14 декабря возникли две искажающие действительность "легенды" - либеральная и революционная. Либеральная легенда "полнее всего <.> отразилась у Пы-пина" (Покровский 1927: 33). "Литературным воплотителем" революционной легенды был Герцен (Покровский 1927: 36).

Несмотря что Покровский использует понятие "легенда" скорее как метафору, синоним искажения истории, сам выбор термина свидетельствует: историк верно почувствовал характер декабри-стианы Герцена. Рассказывая о неспособности последнего "написать связную ИСТОРИЮ событий" (Покровский 1927: 37), "историк-марксист" выделил важные мифические характеристики декаб-ристоведческих штудий "дворянского революционера" - ХУДОЖЕСТВЕННО изображенных ОБРАЗЦОВ для подражания, имеющих непреходящее ВОСПИТАТЕЛЬНОЕ значение. Утверждение, что Покровский "выделил важные мифические характеристики" вовсе не означает, что он дал целостное описание декабристского мифа. Меткие наблюдения над отдельными проявлениями мифа не связаны в концепцию.

В первую очередь следует привести сущностную характеристику декабристского мифа. М.Н.Покровский (1927: 39) пишет об изображении декабристов как высокого ("выше <.> подняться некуда") идеала, т.е. нравственного образца для всех последующих поколений: "Для Герцена декабристы - ИДЕАЛ революционеров. После них революция могла расти количественно, могла усовершенствовать свою тактику: но как тип бойца за революцию выше героев 14 декабря подняться некуда".

Упомянута и воспитательная (как уже говорилось - одна из важнейших задач любого мифа) функция герценовской "легенды": "Брошюра Герцена ("Русский заговор 1825 года" - С.Э.) так заражает своим революционным энтузиазмом, что с ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ (подчеркнуто автором - С.Э.) точки зрения ее стоит рекомендовать еще и сейчас. <.> Повторяем, воспитательное значение брошюры Герцена огромно даже и после 1917 года".

В связи с вышеотмеченной генетической связью художественной литературы и мифа показательно следующее рассуждение

М.Н.Покровского: "Декабристы Герцена - подлинные, живые люди, или герои РОМАНА, психологически правдивые, но так же далеко отстоящие от жизни, как вообще жизнь бывает далека от романа".

Вряд ли правомерно предпринятое М.Н.Покровским рассечение оппозиционного самодержавию декабристского мифа на "либеральную" и "революционную" легенды. Видимо, ближе к истине комментаторы собрания сочинений А.И.Герцена, которые утверждают, что последний стремился "объединить и направить к единой цели ВСЕ группировки русской ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ" (XII: 543). В обращении "К нашим", заключавшем первую книгу "Полярной звезды" (1855 г.), Герцен писал: "Мы равно приглашаем наших европейцев и наших панславистов, умеренных и неумеренных, осторожных и неосторожных. <.> Мы открываем настежь все двери, вызываем на все споры" (XII: 296).

Как справедливо отмечал А.Е.Пресняков (1906: 56): "Далеко недостаточно зная их, потомство все-таки окружало их ОРЕОЛОМ первых бойцов за политическое освобождение России, при чем в своего рода КУЛЬТЕ декабристов сходились люди РАЗНЫХ направлений".

Аналитический" подход Покровского скорее служит примером "опрокидывания политики в прошлое". Вместе с тем у "красного Карамзина" (П.Н.Милюков) встречается и более историчное изображение "общелегендарного" характера дореволюционного декаб-ристоведения: "Почти столетие декабристы были СВЯЩЕННОЙ РЕЛИКВИЕЙ для русской ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ. Прикосновение к этой реликвии исторического анализа, в особенности анализа классового, рассматривалось, как СВЯТОТАТСТВО" (Покровский 1927: 62)4.

Из рассуждения Покровского явствует, что он первым указал на интеллигенцию как общественный слой носителей декабристского мифа5. В статье "Два вооруженных восстания (1825-1905)" (Покровский 1927: 76-83), посвященной юбилеям восстания декабристов в Петербурге и декабрьского восстания 1905 г. в Москве он еще раз подчеркивает "сословную" интеллигентскую природу декабристского мифа: "Юбилеи мирно размежевались. Масса населения, в первую голову учащаяся молодежь и рабочие, обратили внимание только на двадцатилетие пятого года; а наша старая интеллигенция занялась декабристами, о которых массы, увы, не вспомнили, хотя ежедневная печать <.> наводила их на это воспоминание достаточно усердно" (Покровский 1927: 76)6.

Другое высказывание М.Н.Покровского (1927: 83): ".ВОСПОМИНАНИЕ о пяти виселицах и сотнях каторжников ОЖИВЛЯЛО в ряде поколений русской интеллигенции НЕНАВИСТЬ к самодержавию", - позволяет предположить, что педагогическое значение интеллигентского мифа о декабристах заключается в воспитании НЕНАВИСТИ к власти ("деятельной ненависти к деспотизму" (VI: 216)).

Следует еще раз отметить важные для целей настоящего исследования выводы, которые можно сделать из анализа историографических статей М.Н.Покровского:

1) Декабристоведение в значительной своей части имеет мифическую ("легендарную") подоплеку;

2) А.И.Герцен играет первостепенную роль в творении "революционной легенды" - декабристского мифа;

3) Декабристский миф носит не общенациональный, а "про-слоечный" характер, являясь "священной реликвией" русской интеллигенции7;

4) Миф воспитывает ("оживляет") в "поколениях" интеллигентов "ненависть" к власти.

До осуждения "антимарксистской" концепции Покровского термин "легенда" применялся по отношению к герценовской декаб-ристиане, не получая развития. Так П.П.Парадизов (1928) снабдил посвященный А.И.Герцену раздел своих "Очерков по историографии декабристов" подзаголовком: "Революционная легенда о декабристах". При изложении так неоригинально обозначенной темы Парадизов (1928: 50) буквально следует за Покровским: Герцен -"литературный воплотитель революционной легенды о декабристах - сам глубоко ВЕРИЛ в их величие, могущественность, самоотверженность <.> Для Герцена декабрист - классический ОБРАЗЕЦ революционера".

Последнее предложение примечательно тем, что, переписывая Покровского (1927: 39 - "Для Герцена декабристы - идеал революционеров"), Парадизов заменяет "идеал" на "образец". Тем самым сильнее подчеркивается мифический характер герценовских текстов.

М.В.Нечкина (1955а: 16) в первом томе "Движения декабристов" пишет, по сути, то же самое, что и ее учитель: "Не видя классового существа движения, Герцен и Огарев ИДЕАЛИЗИРОВАЛИ своих героев, создали ПРИПОДНЯТЫЙ облик "рыцарей с головы до ног, кованных из чистой стали"."

Но поскольку репрессированный посмертно Покровский еще не был реабилитирован к тому времени, то способная ученица, на всякий случай, решила подстраховаться разоблачительным пассажем: "Пущенное М.Н.Покровским и подхваченное его "школой" выражение "революционная легенда" незакономерно по отношению к революционной историографии декабристов и, в частности, по отношению к концепции Герцена-Огарева. Легенда - вымысел, не соответствующий действительности или даже вообще утверждающий нечто несуществовавшее; в силу этого выражение "революционная легенда" было бы правильно, если бы в действительности декабристы не были революционерами, а Герцен ошибочно провозгласил их таковыми. Но подлинное научное понимание как раз утверждает революционный характер движения" (Нечкина 1955а: 16).

В комментариях (1960 г.) "Исторических очерков о героях 1825 года и их предшественниках, по их воспоминаниям" (скорее всего автор комментариев - В.В.Пугачев (см. состав авторского коллектива: Герцен XX: 996)) декабристиана Герцена характеризуется, по сути, как "легендарная". Не упоминая ни имени Покровского, ни слова "легенда", комментатор отмечает основные ("образцовую" и "воспитательную") функции мифа: "Декабристы всегда были для Герцена НЕ СТОЛЬКО ИСТОРИЕЙ, сколько боевым политическим знаменем, ПРИМЕРОМ героического подвига, ОБРАЗЦОМ для подражания"; "Популяризация образов декабристов казалась Герцену особенно важной в конце шестидесятых годов, когда развитие революционного потребовало наглядных примеров героизма для ВОСПИТАНИЯ передовой молодежи в духе самопожертвования, готовности пойти в Сибирь и на смерть ради свободы" (XX: 766).

К 1968 году, когда И.В.Порох писал статью "Герцен о революционных традициях декабристов", Покровского уже можно было не только ругать. Порох (1968: 30) в "значительной степени" соглашается с последним, при этом не признавая "верной общую оценку": "В значительной степени прав исследователь (М.Н. Покровский - С.Э.), утверждая, что Герцену была свойственна некоторая ИДЕАЛИЗАЦИЯ движения декабристов"; "И, однако, при наличии многих верных суждений и психологически тонких характеристик, все же нельзя признать верной общую оценку, которую дал М.Н.Покровский взглядам Герцена на движение декабристов. Его вывод о том, что Герцен воспроизвел не историю, а создал легенду, написав революционный роман о декабристах, не может быть принят".

Заключительный пассаж исследования И.В.Пороха (1968: 88): "Не легенду о декабристах создал Герцен, а волнующий ГИМН о героике революционной борьбы. Подвиг декабристов он сделал ЗНАМЕНЕМ освободительного движения 50-60-х годов XIX в." -противоречив. Трудно сказать чем "легенда" (священное повествование) по неисторической сути отличается от "гимна" (священного песнопения) и "знамени" (священного символа).

Яркий историк-беллетрист Н.Я.Эйдельман (1966: 18) в еще "оттепельную" пору объяснял почему "почти нет портретного сходства" в знаменитом изображении пяти профилей на обложке герце-новской "Полярной звезды": ".За три десятилетия реальные образы пятерых сделались ЛЕГЕНДОЙ и тайной".

В "перестроечную" эпоху тот же автор опять употребил термин "легенда": "Касаясь ошибок, слабостей движения, в первую очередь его удаленности от народа, Герцен не расширял эту тему, представляя своим читателям правду о декабризме с элементом известной ИДЕАЛИЗАЦИИ, ЛЕГЕНДЫ" (Эйдельман 1987: 348).

Советские историки, соглашаясь или не соглашаясь с термином "легенда", единодушны, что герценовский взгляд отличается "идеализацией" декабристов. Понятие "идеализация" во многом синонимично выражению "создание образца для подражания". Следовательно, по сути "легендарный" подход М.Н.Покровского не был отвергнут советской историографией. В то же время он не мог получить тогда развития, поскольку исследователи сами были "погружены" в миф: "И даже сейчас, когда мы пытаемся заново прочесть нашу историю, многие исследователи не могут отрешиться от герценовских представлений о декабристах как о "богатырях из чистой стали"" (Киянская 1997: 117).

В историографии 90-х гг. наблюдается стремление "ОТРЕШИТЬСЯ ОТ ГЕРЦЕНОВСКИХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О ДЕКАБРИСТАХ", от "оценок", которые "восходят к А.И.Герцену" (Рахма-туллин 1995: 3). В.М.Бокова (1994: 162) воскрешает выводы М.Н.Покровского: "Именно Герцен, впрочем, вольно или невольно, стал родоначальником 'декабристской легенды". Он сотворил вокруг "героев 14 декабря' ореол борцов и мучеников."

Аналогично оценивают "интерпретацию, предложенную "вольным писателем" Герценом и подхваченную либеральной журналистикой.", Я.В.Леонтьев (1999: 173) и А.В.Аникин (1995: 85). Последний именует Герцена ""духовным отцом" новой "житийной" литературы" - основоположником "жанра революционной агиографии".

Историки начинают употреблять слово "миф" по отношению к историографии декабристов.

М.М.Сафонов (1996: 529) связывает один из "мифов о 14 декабря" с именем Герцена: "Существуют два мифа о 14 декабря: официальный, правительственный, созданный Николаем I, и революционный создателями которого были сами декабристы, А.И.Герцен, Н.П.Огарев".

О.И.Киянская (1997: 118) отмечает необходимость публикации материалов следствия над нижними чинами Черниговского пехотного полка: ".Это поможет развеять миф о "благородном поведении" солдат в дни восстания".

Б.Ф.Егоров (1999: 240) пишет о знаменитой работе Ю.М.Лотмана "Декабрист в повседневной жизни": "Лотман концентрировал свое внимание на типичнейших чертах декабристов, чертах становившихся мифологическими".

Я.В.Леонтьев (1999: 173) считает, что в восприятии декабристов современниками и потомками "миф причудливо переплетался с жизнью. В результате появилось сразу несколько легенд о декабристах, противоречивших друг другу".

Подводя итог обзору историографии следует подчеркнуть, что "демифологизация" декабристоведения затруднена по двум причинам. Во-первых, инерция "легендарных" представлений не позволяет "отрешиться" от них разом . Чтобы избавиться от предрассудков их необходимо не только назвать, но и проследить всю их историю, от времени возникновения до наших дней. Во-вторых, на смену мифу о декабристах-святых закономерно приходит миф о декабристах-демонах: "Былые боги превращаются нередко в сказочных людоедов-драконов" (Голосовкер 1993: 7; Ср. Бокова 1994: 160).

О.И.Киянская (1997: 118) предупреждает об опасности творения нового мифа: "Поэтому главный вывод, который необходимо сделать из всего, о чем было сказано выше, - вывод о необходимости комплексного исследования движения декабристов как ИСТОРИЧЕСКОГО явления. И целью этого исследования должна стать не смена знаков, не создание новой, уже негативной ЛЕГЕНДЫ о декабристах, а полный и всесторонний историографический анализ, как отрицательных сторон этого движения, так и положительных"9.

Несмотря на эти препятствия, преодоление декабристского мифа, составляет основное содержание современного декабристоведения, осознавшего "необходимость создания новой научной, концепции "декабристского движения". Рано или поздно она, конечно, будет создана и лишит, наконец, это явление "заидеологизи-рованности", учтет и объяснит все его своеобразие, все многообразие составляющих его, нередко взаимоисключающих, элементов" (Бокова 1994: 178).

4. ХАРАКТЕРИСТИКА ИСТОЧНИКОВ ДИССЕРТАЦИИ

В связи с тем, что диссертация в значительной мере носит источниковедческий характер, источники подробно рассмотрены в главе IV "История в преломлении мифа". В настоящем разделе перечислены основные комплексы источников, использованных в исследовании.

Основным источником диссертации послужило Собрание сочинений А.И.Герцена в 30-ти томах (1954-1965). В этом издании опубликованы все выявленные к 1965 году художественные, мемуарные, философские, публицистические произведения, дневники и письма Герцена. Оно включает подавляющую часть письменного наследия писателя. Произведения из корпуса указанного Собрания сочинений, содержащие декабристские сюжеты, дают достаточный материал для изучения декабристианы Герцена. По возможности были выявлены все его обращения к декабристской теме. Кроме работ, традиционно привлекающих внимание декабристоведов ("Россия" (1849, VI: 187-223), "О развитии революционных идей в России (1851, VII: 137-263), "Русский народ и социализм" (1851, VII: 307-339), "Былое и думы" (1852-1868, УШ-Х1), "В редакцию "Польского демократа"" (1853, XII: 72-79), "Старый мир и Россия. Письма к В.Линтону" (1854, XII: 167-200), "Письмо к императору Александру II (По поводу книги барона Корфа)" (1857, XIII: 35-46), "О романе из народной жизни в России (письмо к переводчице "Рыбаков")" (1857, XIII: 170-180), "Русский заговор 1825 года" (1858, XIII: 128-145), "Новая фаза в русской литературе" (1864, XVIII: 171-220), "Исторические очерки о героях 1825 года и их предшественниках, по их воспоминаниям" (1868, XX: 227-272)), привлекаются более 300 произведений Герцена (См.: Приложение), где упоминаются те или иные декабристские сюжеты, в том числе даются характеристики участникам тайных обществ.

Другим источником послужили произведения Герцена, опубликованные в серии "Литературное наследство" (тт. 7-8, 39-40, 4142, 61, 62, 63, 64, 96, 99). Особое внимание было обращено на тома 96 и 99, опубликованные после 1965 г., так как герценовские тексты из них не вошли в Собрание сочинений в 30-ти томах.

Использовались издания Вольной русской типографии: "Полярная звезда", "Колокол", "Ко1око1", "Исторический сборник", "Голоса из России", "Записки декабристов".

Широко привлекались, также, произведения Н.П.Огарева (Огарев I, Огарев II, Огарев 1953, Огарев 1994). Кроме публицистических работ, посвященных декабристским сюжетам, большой интерес здесь представляют мемуарные произведения, содержащие сведения о первоначальном знакомстве с декабристами и их идеями.

Важный комплекс источников - воспоминания лиц, близко общавшихся с Герценом на протяжении долгого времени: Т.П.Пассек (1963), М.К.Рейхель (1909), Н.А.Тучковой-Огаревой (1959), М.Мейзенбуг (1933). Сведения об отношении Герцена к декабристам содержатся также в ряде мемуаров лиц (А.Н.Милюкова, А.Н.Пыпина, Н.В.Шелгунова, А.В.Романова-Славатинского, Н.А.Белоголового, Е.Ф.Юнге, Г.Н.Вырубова, Н.Н.Ге, А.П.Пятковского, П.Д.Боборыкина и др.), встречавшихся с "лондонским пропагандистом" в период эмиграции (Герцен в воспоминаниях 1956).

Список научной литературыЭрлих, Сергей Ефроимович, диссертация по теме "Историография, источниковедение и методы исторического исследования"

1. Источники, ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО известные Герцену;

2. Источники, ДОСТОВЕРНО известные Герцену;

3. Источники, сведения которых ИСПОЛЬЗОВАНЫ в произведениях Герцена в декабристском контексте.Внутри каждой из трех названных групп имеет значение и подразделение источников, по виду "носителя", на письменные и устные.

4. ИСТОЧНИКИ, ДОСТОВЕРНО ИЗВЕСТНЫЕ ГЕРЦЕНУДостоверно известные Герцену письменные источники о декабристах очень разнообразны. Те, что появились при жизни Николая I и в первые годы правления его наследника подразделяются на три группы:

5. Не позднее 1861. "Рассказ старого капитана, конвоировавшего Муравьева (С.И.Муравьева-Апостола С.Э.) до Петербурга" (XVI: 282). Н.Я.Эйдельман (2001: 139) считает, что эти сведения Герцену были присланы "неизвестным поляком";

6. С января 1865. А.В.Поджио. 4 января 1865 Герцен пишет Огареву: "Вчера был у старика П<оджио> титаны" (XXVIII: 9)под "титанами", несомненно, понимаются декабристы, о которых рассказывал Поджио;

7. Не позднее 1851. "Анекдот" о М.Н.Муравьеве-"Вешателе", который "любил повторять: "Я не принадлежу к тем Муравьевым, которых вешают, а к тем, которые вешают"" (VII: 352);

8. Не позднее 1851. "Слух" об "устранении" Ф.В.Булгариным и Н.И.Гречем "фактора, который по их приказанию набирал в типографии Греча революционные прокламации" (VII: 215; Ср.: VII: 430-431; См.: Азадовский 1992: 205);

9. Не позднее 1854. Свидание Пестеля с отцом перед казнью. "Говорят, что" последний "осыпал сына бранью" (VIII: 430);

10. Не позднее 1857. "Говорят, что в 1826 году в Следственной комиссии и в государевом кабинете подсудимые заговорщики были оскорблены ругательными словами, которых позор долго не сотрется." (XIII: 46);

11. Не позднее 1859. "Ростопчинская шутка": "se faire roturiers de gentilshommes" (XVI: 73; Ср.: XIV: 178; XI: 464; XVIII: 348; Ср.: Булгаков 1901: 342; Лернер 1926а: 398-399).

12. Вступление Пестеля в тайное общество, создание им устава общества (XIII: 130; Ср.: Донесение: 74);

13. Разговор Пестеля с Рылеевым, в котором первый "изъявлял попеременно разные политические мнения" (XIII: 131; Ср.: Донесение: 93);

14. Выход А.Н.Муравьева из тайного общества (XIII: 131; Ср.: Донесение: 81-82);

15. Московский съезд (1821) (XIII: 131-132; Ср.: Донесение: 82-83);

16. Реорганизация общества на Юге после роспуска Союза благоденствия (XIII: 132; Ср.: Донесение: 84, 86-87);

17. Совещания в Киеве и в Каменке (1823). Пестелевский план истребления императорской фамилии (XIII: 132; Ср.: Донесение: 87);

18. Восстановление тайного общества в Петербурге (1822) (XIII: 133; Ср.: Донесение: 84-85);

19. Беседа П.И.Пестеля с А.В.Поджио о "необходимости временной диктатуры" (XIII: 133 1824; Ср.: Донесение: 92-93);

20. Переговоры с поляками (XIII: 133-134; Ср.: Донесение: 8788);

21. Цели Общества соединенных славян (XIII: 134; Ср.: Донесение: 95);

22. Присоединение Соединенных славян к Южному обществу (XIII: 134; Ср.: Донесение: 95-97);

23. Переговоры Южного и Северного обществ с целью соединения сил (XIII: 135; Ср.: Донесение: 93-95);

24. План членов "Васильковского округа" "немедля поднять знамя бунта" при отставке И.С.Повало-Швейковского (XIII: 135; Ср.: Донесение: 97);

25. План восстания в 1826 при смотре у Белой церкви (XIII: 135; Ср.: Донесение: 97-98);

26. План возмущения во 2-й армии 1 января 1826 (XIII: 136; Ср.: Донесение: 98);

27. Доносчики во 2-й армии (XIII: 136; Ср.: Донесение: 7273);

28. Уведомление С.Г.Краснокутским заговорщиков о времени присяги Сената (XIII: 137; Ср.: Донесение: 107-108);

29. Свидание Я.И.Ростовцева с Николаем (XIII: 140; Ср.: Донесение: 106-107);

30. События в Московском полку 14 декабря (XIII: 141; Ср.: Донесение: 112-113);

31. Арест Пестеля (XIII: 142; Ср.: Донесение: 116);

32. Восстание Черниговского полка (XIII: 142; Ср.: Донесение: 116-118);

33. Подобный обман использовал и М.П.Бестужев-Рюмин, когда присоединял Соединенных славян к Южному обществу, "говоря именем своего могущественного общества, распространившего отрасли свои по всей империи" (Донесение: 96);

34. Ничего не сообщается о растрате С.П.Трубецким "пяти тысяч рублей" взносов членов Союза благоденствия (Донесение: 78);

35. Не приводится показание А.А.Бестужева, что руководители Северного общества "многих" членов "назначали слепыми орудиями". Им "говорили только, что их дело рубиться" (Донесение: 85);

36. Герцен упоминает пестелевский проект "временной диктатуры" (XIII: 133), не сообщая, что "первою мерою сего правления было бы запрещение тайных обществ и заведение искусного, деятельного шпионства" (Донесение: 86);

37. Не говорится и о плане выдворения в Малую Азию "находящихся в Польше и России жидов" для создания там "нового Иудейского царства" (Донесение: 86);

38. Умерших до суда П.П.Пассека (XX: 245, 257, 685) и А.М.Булатова (XIII: 137; XX: 254);

39. Написание устава начального тайного общества (XIII: 131);

40. Роспуск непоследовательного Союза благоденствия и создание радикального Южного общества (XIII: 131-132, XX: 240);

41. Планы республики, радикальной земельной реформы, цареубийства и диктатуры "временного правления" (VII: 199-20; XII: 81, 128, 262, 290; XIII: 132-133; XX: 240);

42. Второй по значению, после Пестеля, "истинный вождь общества" декабристов, "самый замечательный из петербуржцев" (XIII: 133);