автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Фольклорные мотивы с семантикой смерти/возрождения в произведении Вен. Ерофеева "Москва - Петушки"

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Конрад, Инна Сергеевна

Введение.

Глава I. Карнавал в истории культуры: от праздника к мировоззренческой категории.

1.1. Специфика мироощущения и форм карнавального действа.

1.2. Проблемы карнавализации литературы в концепции М.М. Бахтина. 26 1.3 Семантика карнавала в русских обрядово-зрелищных формах.

1.3.1. Специфика антропоморфных образов русской масленицы.

1.3.2. Семантика масленичной трапезы и ее связь с представлениями о загробном мире.

1.4. Вербальные и невербальные формы масленичных действ.

1.4.1. Театрализация масленичных обрядов и семантика брани.

1.4.2. Функции брачных мотивов. 4.3. Особое качество масленичного смеха.

1.5. Праздник Ивана Купалы: эротические мотивы в русской аграрной обрядности.

1.6. Русские традиции карнавализованной литературы.

Глава II. Поэма Вен. Ерофеева «Москва - Петушки» в контексте народно-смеховои культуры».

2.1 Трансформация карнавальных образов «телесного низа».

2.2 Переосмысление карнавальной традиции социальной критики.

2.3. Стилистические традиции карнавализованной литературы и их изменение в поэме «Москва - Петушки».

2.4. Новое качество смеха и его карнавальные истоки.10°

Глава III. Мифологема «город-женщина» в мотивнон структуре произведения «Москва-Петушки».

3.1 Бинарная оппозиция мужское/женское как принцип мифологического мышления и ее функции в «Москве - Петушках».

3.2 Семантика имени/безымянности.

3.3 «Белобрысая дьяволица» в системе женских образов произведения

3.4 Функции мифологемы «город-женщина» в «Москве — Петушках»

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Конрад, Инна Сергеевна

Близость поэмы Венедикта Ерофеева «Москва - Петушки» к карнавальной традиции была отмечена почти каждым исследователем, обращавшимся к этому тексту. Парадоксальное единство профанного и сакрального в сюжете произведения, травестия как основной художественный прием, определившая жанровую специфику («память жанра» архаического комплекса «серьезно - смехового») настолько очевидны, что стали общим местом в работах, исследующих одно из самых популярных произведений современной русской прозы.

Однако показательно, что все критики, писавшие о ерофеевской карнавализации, вынуждены были оговариваться насчет специфической, нетрадиционной семантики этих традиционных форм в «Москве - Петушках»1. То обстоятельство, что текст Вен. Ерофеева не укладывается; в рамки бахтинской теории, первым засвидетельствовал сам М.М. Бахтин, чье восхищение поэмой было неполным: ее трагический финал ученый расценил как «энтропию», разрушение карнавального мироощущения. Наблюдения критиков, справедливо отметивших воздействие «высоких жанров» житийной литературы и духовных исканий на поэтику «Москвы - Петушков», развили и аргументировали краткое высказывание М.М; Бахтина. Стремясь найти объяснение феномену Ерофеева, исследователи его творчества создали несколько интересных концепций о «послебытии» карнавала в ерофеевском тексте, который растворяет его в каком-то новом мироощущении. Так, М.Н.Липовецкий отмечает: «Приведенные суждения позволяют высказать гипотезу о парадоксальной серьезности и даже трагедийной карнавальности поэмы (и, по-видимому, всей жизненной философии) Ерофеева, осуществленной в рамках диалогической поэтики в целом. Можно также предположить, что такая трансформация связана с общей логикой

1 Липовецкий М.Н. Русский постмодернизм Екатеринбург, 1997, с. 156 постмодернистского диалога с хаосом, заставляющей художника отождествлять сам процесс творчествах созданием фиктивных симулякров и даже со смертью»2.

Различие методологических подходов и разница окончательных выводов существующих концепций позволяет считать, что проблема еще не разрешена. Многообразие интерпретаций свидетельствует о том, что произведение Венедикта Ерофеева отмечено особой чертой - множественностью истин, которые ни в коем случае не отменяют одна другую, но сливаются в характерный для карнавализованной литературы полилог. Разнообразие литературоведческих подходов, обнаруживших в тексте черты асоциальной поэтики постмодернизма и социальной критики, продолжение темы «маленького человека», современное переосмысление библейских текстов, карнавальных традиций - и разрыв с ними в контексте постмодернистского «кризиса авторитетов», позволяют говорить о том, что для современного прочтения «Москвы - Петушков» и того «сложного чувства», которое непременно останется у нас после прочтения поэмы»3 необходим новый подход. Поэтому мы считаем возможным предложить свою гипотезу, объясняющую специфическую художественную природу произведения и причину неоднозначного прочтения «Москвы-Петушков».

Этическим стимулом к созданию нашей работы стало убеждение, что надтекстовый смысл поэмы, связанной одновременно с карнавальным мироощущением, феноменом юродства, альтернативной литературой и русской классической традицией, содержит некое знание о мире и человеке, новую философию существования.

Задаваясь вопросом о характере текста: в большей степени трагедия ли «Москва - Петушки» или все-таки поэма близка к смеховым жанрам, постигла ли героя реальная смерть или это символический уход в немоту, - в своих

2 Там же с. 156-15 7.

3Муравьев B.C. Предисловие. В кн.: Ерофеев В.В. Москва - Петушки. - М.: «Интербук», 1990, с.7. выводах читатель основывается на эмоциональном восприятии. Тем не менее, если возникает подобная «непонятность» и «непонятость» текста, можно сделать вывод о специфических механизмах его создания.

Взаимосвязь трагического и смехового (что в современном понимании отождествляется с весельем) начал является чертой архаического обрядового комплекса. В большом количестве обрядов была воплощена идея единства жизни и смерти - смерти/возрождения. Смех веселья уходит корнями в обрядовое действие, сопровождавшее человека в загробный мир. На наш взгляд, противоречивые оценки пафоса и авторской позиции в «Москве-Петушках» связано с игнорированием двойственности архаической обрядовой системы. А поскольку самым действенным инструментом «опосредования фундаментальных противоречий» (К. Леви-Стросс) давно признан миф, мы и попытались найти путь к Вен. Ерофееву через анализ архаического типа сознания, воплотившегося в обрядах, и текстах и вырастившего на своей почве особое мироощущение.

По утверждению Е.М.Мелетинского, «генетически литература связана с мифологией через фольклор» 4. Искусство слова уходит корнями в устное народное творчество. Литература может быть связана с фольклором на уровнях средств художественной выразительности, системы образов, мотивов и т.п. Специфической связи литературы и фольклора посвящено множество исследований как частного, так общетеоретического характера. В свою очередь, фольклорное творчество тесно связано с мифом, о чем свидетельствует народная обрядовая культура, в основе которой в метафорической форме заключены народные представления о связи человека с миром, вечностью, Богом.

Для понимания ерофеевской эстетики необходим анализ мифологических основ «Москвы-Петушков». В. Н. Топоров, автор книги

4 Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. 3-е изд., репринтное. - М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2000, с.277.

Миф. Ритуал. Символ. Образ», определив миф, символ и архетип как «высший класс универсальных модусов бытия в знаке»3, указал на то, что «отношение художественно-литературных текстов (особенно - великих текстов литературы) к этим модусам, по меньшей мере двояко: тексты выступают в «пассивной» функции источников, по которым можно судить о присутствии в них этих модусов, но эти же тексты способны выступать и в «активной» функции, и тогда они сами формируют и «разыгрывают» мифологическое и символическое и открывают архетипическому путь из темных глубин подсознания к свету сознания»6. Таким образом, можно говорить, с одной стороны, об использовании автором определенных выразительных средств, мотивов, сюжетов, с другой - о его способности к глобальным обобщениям на содержательном и проблемном уровне произведения как способу преодоления хаоса путем ремифологизации.

Актуальность работы обусловлена тем, что, несмотря на многостороннее изучение текста «Москвы-Петушков», недостаточное внимание уделялось мифопоэтическим основам ерофеевского произведения. Очевидна необходимость нового научного осмысления текста «Москвы-Петушков» в контексте русской традиционной обрядовой культуры, связанной с семантикой смерти/возрождения, и анализа мифопоэтических основ «Москвы - Петушков» в контексте парадигмы комического конца XX в. Бинарная оппозиция как принцип мифологического мышления делает очевидной необходимость более углубленного исследования образа возлюбленной героя как второго «идеологического центра» художественной структуры; вне анализа специфического отсутствия/присутствия символа женского начала в тексте, обусловленного глубинной связью автора с

5Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследование в области мифотопэтического: Избранное. - М.: Издательская группа «Прогресс» - «Культура», 1995, с.4.

6 Там же, с. 4. мифологическим мироощущением, концепция мира Вен. Ерофеева не может быть достоверно интерпретирована.

Предметом исследования является поэма Венедикта Ерофеева «Москва — Петушки» как многоуровневая художественная структура, творимая в период смены художественных парадигм, на стыке творческих модусов и, как следствие, впитавшая в себя литературные архетипы, модернистской и постмодернистской эпох. Объектом исследования является мифопоэтическая основа поэмы и, прежде всего, формы связи текста «Москвы-Петушков» с семантикой смерти/возрождения в русской традиционной обрядности, а также мифологические универсалии европейской культуры, славянский миф и русский фольклор как основа народно-смеховой культуры, древнерусские литературные традиции, связанные со смеховым мироощущением.

Основной целью исследования является установление функций русской традиционной культуры и мифопоэтического подтекста, в поэме Венедикта Ерофеева, в связи с чем были поставлены следующие задачи :

1. анализ форм мифологического сознания и обрядности в русской культуре в сопоставлении с формами воплощения карнавального мироощущения в более поздние исторические периоды;

2. сравнительное описание генезиса жанровой системы, области «серьезно-смехового» в европейской и русской традициях;

3. определение специфики русской смеховой культуры (традиции скоморошества и юродства) и ее реализации в «Москве - Петушках»;

4. установление связи проблематики и поэтики поэмы «Москва -Петушки» с карнавальным мироощущением;

5. анализ трансформации карнавальных образов и приемов в произведении;

6. определение качества смеха как мировоззренческой категории для установления авторской позиции и отношения «Москвы-Петушков» к постмодернистской и постреалистической парадигмам художественности.

Москва-Петушки» в литературоведении и критике 1980-2000 гг.

Уникальность произведения Венедикта Ерофеева «Москва-Петушки» -особенности стиля, специфика жанровой принадлежности, синтез трагического и смехового мироощущения - стала причиной появления большого корпуса исследований, посвященного различным аспектам воплощения авторского замысла.

И.В. Фоменко точно подметил: «Загадка поэмы в том, что всякое ее понимание убедительно и не противоречит другим. Она опровергает привычные представления об интерпретациях как вариантах некого инварианта, потому что в ней нет (или пока невозможно найти) доминанты. Ее можно читать и так и эдак, и все будет правильно, доказательно и не будет противоречить другим толкованиям даже в пределах одной социокультурной* группы»7.

Многообразие работ, посвященных творчеству Ерофеева, и многоаспектность анализа «Москвы-Петушков» подтверждают эту мысль. Диапазон исследовательского интереса охватывает разные стороны произведения. Текст рассматривается в аспектах жанрового своеобразия, творческого метода, структуры образа главного героя, повествовательных стратегий, функций интертекстуальности, как социокультурное явление 60-х годов 20 века и как исток русского постмодернизма. Отправной точкой для истории изучения этого произведения можно считать 1973 г., когда ходившая в самиздате поэма впервые была опубликована в Израиле8.

Одной из первых работ является статья Б. Гаспарова и И. Паперно, в которой определены основные направления исследовательского интереса:: аллюзии и реминисценции текста, символика чисел и специфика внутреннего монолога героя. Авторы статьи, указывая на преемственность, а именно связь «Москвы - Петушков» с произведениями JI. Стерна, А.П. Радищева. Н.В.

7 Фоменко И.В. Предисловие//Анализ одного произведения: «Москва-Петушки» Вен.Ерофеева. Сборник научных трудов. Отв.ред. И.В. Фоменко. - Тверь: Твер. гос. ун-т, 2000, с.4.

8 «Москва - Петушки» Венедикт Ерофеев. Иерусалим: AMI, 1973.

Гоголя, подчеркивают, что «особенность композиции придает повести

- 9 характер странствия, вызывая ассоциации с духовной литературой» . Исследователи уделили большое внимание связи «Москвы - Петушков» с Библией, романами Ф.М. Достоевского, «Мастером и Маргаритой» М.А Булгакова и русской поэзией. Так, «важная линия связи между двумя произведениями («Москвой-Петушками» и «Преступлением и наказанием») выступает в отождествлении героя повести с Раскольниковым. Тема Раскольникова явным образом вводится упоминанием выражения «твари дрожащие» в эпизоде с икотой»10, к тому же «наряду с «Преступлением и наказанием», составляющим сквозной фон повествования, в повести важное место занимают некоторые другие мотивы, также связанные с творчеством Достоевского; важнейшими являются мотивы двойника и умерших детей »м. По замечанию исследователей, одно из основных мест в тексте занимают библейские аллюзии, воплощенные и как повтор - проекция героя на образ Христа, и как отсылки к эпизоду Моления о Чаше, к мотивам смерти/воскресения. Кроме того, «. евангельские мотивы представлены в повести «Москва - Петушки» <.> опосредованно, через отсылку к литературным произведениям, в которых эти мотивы активно разрабатываются»12. Авторы исследования устанавливают также аллюзивную связь поэмы Венедикта Ерофеева с произведениями И.-В.Гете, Б.Л. Пастернака и многими другими великими текстами мировой культуры13.

9Гаспаров Б., Паперно И. «Встнь и иди»// 81ау1ка ЬПегоБсЯупиЧапа, Иерусалим, 1981, т. 5-6., с. 387.

10 Там же с. 392. Там же с.393.

12 Там же, с.391.

13 На наш взгляд, весьма примечательной является заключительная сноска данной статьи: « Авторы приносят благодарность своим коллегам, прочитавшим эту статью в рукописи и указавшим на ряд параллелей »(с.400): Б.Гаспаровым и И.Паперно тем самым подчеркнули, что каждое прочтение «Москвы - Петушков» дает возможность обнаружить новые аллюзивные и типологические сходства.

Первая журнальная публикация «Москвы - Петушков»14 на родине предварялась статьей С.И.Чупринина «Безбоязненность и искренность». Автор, указывая на несомненные литературные достоинства поэмы, остановился на социологическом аспекте. По мнению С.И.Чупринина, Венедикт Ерофеев сумел вскрыть проблему русского пьянства и показать трагический его результат. Очевидно, что такой комментарий был обусловлен социально-политической ситуацией: текст удалось опубликовать под знаком инициированной властями борьбы с пьянством, и статья послужила своеобразной «охранной грамотой», без которой обнародование ерофеевскго произведения не представлялось бы возможным.

Многоаспектный анализ поэмы Ерофеева был проведен С. Гайсер-Шнитман в книге «Венедикт Ерофеев. «Москва- Петушки» или «The rest is silence».15 Исследовательницей были скрупулезно проанализированы все компоненты художественной структуры произведения. С. Гайсер-Шнитман обратилась к системе образов, композиции, стилистике, особенностям пространства и времени; большое внимание уделила источникам цитат и их функциям. В первой главе монографии («Принц Гамлет на пути в Петушки») анализируется состояние героя, проходящего насколько стадий: «Созерцание», «Опохмеление», «Пьянство», «Алкогольная горячка». По мнению исследовательницы, композиция произведения дает возможность сопоставить путь Венички с последними днями Христа: Созерцание - Моление о Чаше (от «Москва. На пути к Курскому вокзалу» до «Серп и Молот»), Опохмеление -Вознесение («Серп и Молот - Карачарово» - «43 километр - Храпуново»), Пьянство - Тайная Вечеря («43 километр - Храпуново» — «Орехово-Зуево»), Алкогольная горячка - Распятие («Орехово -Зуево» - «Москва. Неизвестный подъезд»).

14 Москва-Петушки//Трезвость и культура, 1988 №12, 1989 №1-2. Публикация подтверждает, что неписаный закон "маскировки" идеологически сомнительного текста предисловием, о котором писала JT.K. Чуковская ("Процесс исключения", М.1990. с. 194-211) действовал и в "перестроечное" время.

1 Гайсер-Шнитман С. Венедикт Ерофеев «Москва - Петушки» или «The rest is silence». - Берн, 1989.

С.Гайсер-Шнитман с большой тщательностью восстановлены библейские и евангелические аллюзии и реминисценции. Указывая на то, что «произведение Ерофеева должно быть проанализировано на широком библейском фоне», 16 автор монографии обращается к символике чисел (герой спускается с сороковой ступеньки в подъезде, что соответствует сорока дням пребывания Христа в пустыне), прямым цитатам и парафразам («душа в высшей степени окрепла, а члены ослабели»), образу мальчика и возлюбленной (сопоставляемых с Сыном и с Суламифью) и приходит к выводу о том, что композиция «Москвы - Петушков» представляет собой «триптих с вертикальной архитектоникой. Нижняя часть ее (Ыро1ех1) - это изображение жития Иисуса Христа; верхняя - искаженная проекция новозаветного рассказа, юродивое, «собачье» бытие алкоголика»17. Однако связь с Библией не исчерпывается точными или переосмысленными цитатами: «Сочетание библейского контекста с комическим повествованием о дне московского алкоголика значительнее органичнее, чем это может показаться на первый взгляд <.>. Сталкивая в повествовании внешне не совместимые и антагонистические культуры и традиции < советский официоз и стиль, восходящий к Библии> Венедикт Ерофеев придает своей книге острый оксюморонный дух»18.

Исследовательница обращается также к теме юродства, обнаруживая в образе Венички черты, присущие русскому юродивому: приоритет этического принципа над эстетическим, вынужденная аскеза, бездомность и бесприютность героя, глумление окружающих и связь со смеховым началом -все это присуще герою «Москвы-Петушков»19. Одна из немногих, С.Гайсер -Шнитман уделяет внимание теме любви: «Ломая замкнутый круг жизни, из

16 Там же с.ЗЗ.

17 Там же с.235.

18 Там же с.ЗЗ.

19 Там же с.117-121. тупика» выводит единственное - любовь».20 Возлюбленная главного героя -«сочетание Настасьи Филипповны с Грушенькой» - символ воскресения главного героя, его спасение в этом суетном мире. В сферу исследовательского интереса литературоведа входит образ читателя поэмы. Во-первых, чтение текста предполагает активное участие читателя в «расшифровке» цитат и, как следствие, их заинтересованном восприятии: «Речь идет о двойной рецепции: писателя и читателя, воспринимающего текст сквозь призму своей культуры, образованности, подготовленности и памяти» 21. Во-вторых, стремление Венички установить диалог с окружающим миром делает читателя еще одним персонажем текста: образ читателей -интеллигентов, отличающихся «духовной тонкостью», посвященных в интимные тайны героя, доброжелательных («Мы добра тебе хотим»), — складывается из риторических восклицаний, обращений и дискуссий, которые герой ведет с ними.22

Исследовательница указывает на трагедийность финала, но осмысливает его как торжество Слова: «Но сама «поэма» - глубокий катарсис, очищение, несущее свет возрождения. Сквозь безнадежность, скрашенную родной стихией смеха, в ней звучит слово писателя <. .> уловившего и отразившего С л о во, пребывающее в Начале».

По мнению А. Зорина, произведение Венедикта Ерофеева останется символом определенной эпохи: знакомое поколению шестидесятников по машинописным копиями, оно наполнено приметами времени, понятными только тем, кто соприкасался с описываемыми Ерофеевым реалиями. Исследователь отмечает, что идейный и предметный слой повествования «отразили атмосферу общественных умонастроений после краха

20 Там же с.121.

21 Там же с.37.

22 Об образе читателей: указ. соч. с. 68.

23 Там же с. 273. и шестидесятнических иллюзий» . А. Зорин указывает также одно из важных культурных событий той эпохи - появление работы М.М. Бахтина о Рабле (с которой писатель был знаком), помогающей понять ерофеевский текст, как образец карнавализации в литературе 70-х годов XX века. Однако, полагает исследователь, несмотря на очевидное сближение с раблезианскими мотивами, «карнавал» «Москвы - Петушков» чреват смертельным исходом и потому свидетельствует о гибели карнавальной культуры.

Беззаконным метеором» назвал Венедикта Ерофеева В. Я. Лакшин, тем самым определяя творческий метод писателя - собственный стиль, «выбивающийся» из общей литературной картины: «Перед нами гипербола, гротеск, художественное заострение, подобное которому мы находим у Свифта, л с

Гофмана, Гоголя или Булгакова» . Исследователь обращается к основной теме произведения - «Вероятно, тема мелка (водка, пьянство), но сюжет вырастает как трагический <.> Несчастье Венички - несчастье всей огромной, могущественной страны, ее беда и позор, всем явленная и долго скрываемая дурная болезнь»26. Рассматривая текст в социальном аспекте, В. Лакшин утверждает, что место Ерофеева - в ряду значительных писателей: «Русская литература приобрела в Венедикте Ерофееве, ворвавшегося в нее беззаконным, метеором, значительного писателя, русский читатель - талантливую книгу. Рядом с унынием и горечью повесть поселяет в душе чувство освобождения и надежды, как при встрече с искусством, сознающим, а значит, в чем-то уже и превозмогшим породившую ее боль».

К проблеме неоднозначности смехового начала в тексте «Москвы— ло

Петушков» обратился B.C. Муравьев в предисловии к изданию поэмы 1990 г.

Принципиальной «новизной» ерофеевского текста В. Муравьев называет противоиронию - новое качество смеха: «. .То «сложное чувство», которое

24 Зорин А. Пригородный поезд дальнего следования// Новый мир. - 1989, №5, с.257.

25 Лакшин В.Я. Беззаконный метеор // Знамя. - 1989. - № 7, с. 225-227.

26 Там же с.226.

27 Там же с.227.

Муравьев B.C. Предисловие. В кн.: Ерофеев В.В. Москва - Петушки. - М.: «Интербук», 1990. непременно останется у вас после прочтения поэмы, есть непостижимый компонент противоиронии, изобретения сугубо российского <.>это она самая, перекошенная на всероссийский, так сказать, абсурд, а лучше сказать -порядок. Перекосившись, она начисто лишается гражданского пафоса и правоверного обличительства»29.

Е.А. Смирнова, обратившись к теме возлияния, указала: «Формообразующая роль выпивки заключается у Ерофеева в том, что процесс опьянения героя идет у него рука об руку с расширением того художественного пространства, в котором герой существует и действует, выходом его из пределов быта в беспредельный план» бытия»30. Исследовательница уделяет внимание библейским реминисценциями и гоголевским традициям, ею отмечены композиционные приемы повестей Н.В. Гоголя.

Образ главного героя стал предметом отдельного изучения. Н. В. Живопулова в своей работе31 указала на преемственность традиции создания образа центрального персонажа. По мнению исследовательницы, одним из главных предшественников Вен.Ерофеева был Ф.М.Достоевский: «Универсальность созданного Достоевским художественного типа получила многократное подтверждение в литературном процессе»32, сделав исповедь «подпольного человека», интеллектуального отшельника или социального маргинала одной из самых распространенных повествовательных стратегий XX века.

29 Там же с.7-8.

30 Смирнова Е.А. Венедикт Ерофеев глазами гоголеведа // Русская литература. - 1990. - №3.

31Живопулова Н.В. Проблема свободы в исповеди антигероя. От Достоевского к литературе XX века (Е.Замятин, В. Набоков, Вен.Ерофеев, Э.Лимонов)//Поиск смысла. - Нижний Новгород: НГПИИЯ им. Добролюбова, 1994.

32 Там же с. 180.

К рассмотрению образа главного героя обратилась и О.В.Богданова.33 В главе «Образ главного героя повести Венедикта Ерофеева «Москва-Петушки» исследовательница рассматривает традиции юродства, мотив избранничества и т.д.: «Отрицательный с точки зрения «литературного кодекса» тех лет, герой Ерофеева - <.>не из числа образцовых. Но он создан автором так, что герой постепенно начинает восприниматься как положительный (хотя и иронический) персонаж»34. Однако уже традиционная для литературоведения параллель Веничка-Христос О.В.Богдановой отвергается и предлагается иная: не уподобление Христу, а следование его заповедям, то есть апостольский чин, поэтому параллель Веничка - апостол Павел кажется литературоведу более логичной35.

Одним из главных объектов исследовательского интереса является специфика языка «Москвы - Петушков». По замечанию К.Ф. Седова, «Языковое сознание героя отражает чужие голоса и интенции, которые проявляют себя в обилии цитат, реминисценций, парафраз, наполняющих повествование <.> Во-первых, это знаки «совкового» бытия, если так можно выразиться, следы «советской герменевтики» <.>. Другой источник языкового портрета главного героя - это мир большой культуры <. .> Причем все это стилевое многоголосие присутствует в поэме не в виде безвкусного эклектического коктейля. Оно сплавлено в единое вещество, в единую целостную картину мира»36. Указывая на несомненную связь «Москвы-Петушков» с карнавализованной литературой, К.Ф.Седов, тем не менее, отмечает: «Поэма - произведение, смеховое по преимуществу. Народно

Богданова О.В. «Москва -Петушки» Венедикта Ерофеева как пратекст русского постмодернизма.— Санкт-Петербург: Филологический факультет Санкт-Петербургского государственного университета, 2002.

34 Там же с.22.

35 Там же с.34.

36 Седов К.Ф. Опыт прагма-семиотической интерпретации поэмы В.В.Ерофеева «Москва-Петушки»// Художественный мир Венедикта Ерофеева/Под редакцией К.Ф. Седова. Труды Саратовского межрегионального центра по изучению художественного текста. Выпуск 5. - Саратов: Издательство Саратовского государственного педагогического института, 1995. карнавальное начало, присутствующее в нем, несет мощный жизнеутверждающий заряд <.> Однако смеховая интерепретация мира, данная в «Москве-Петушках», несколько отличается от ренессансной философии смеха <.>. Трагизм превращает веселый карнавальный смех в финале в кощунственный бесовский смех над погибающим героем»37.

К специфике карнавального мироощущения поэмы обратился М. Эпштейн: «У Вени ценности, раньше карнавально перевернутые, стали опять медленно переворачиваться <.> Но это уже не сам карнавал, а его послебытие: все ценности, опрокинутые карнавалом, теперь восстанавливаются

38 в каком-то новом, «ноуменальном» измерении» .

Проблема жанровой принадлежности текста «Москвы-Петушков» стоит в центре многих исследований. Так, по мнению В.И. Догалаковой, сложность текста Ерофеева требует не просто новых подходов к изучению, но и новой терминологии: «Учитывая синтетическую жанровую природу произведения, мы рискуем предложить (не претендуя, разумеется, на истину в последней инстанции) для обозначения жанра квазитермин «ерофея», который, как представляется, позволяет напомнить о пражанре, с одной стороны, и с другой - увидеть уникальность текста»39. Исследовательница, обратившись к анализу хронотопов, вычленяет три дороги: путешествие героя в реальном мире, странствия героя сквозь «мифы и рифы культуры», блуждание в онтологическом пространстве (метасюжет философского романа). Это переплетение помогает выразить «экзистенциальный феномен Ерофеева, отразившего трагедию человека в условиях исторического абсурда и трагедию

37 Там же с. 14.

38 Эпштейн И. После карнавала, или Вечный Венечка. В кн.: Оставьте мою душу в покое: Почти все.-М.: «Х.Г.С.», 1995, с.8.

39Догалакова В.И. Структура и функции пространства и времени в поэме В.Ерофеева «Москва -Петушки»//Художественный мир Венедикта Ерофеева/Под редакцией К.Ф. Седова. Труды Саратовского межрегионального центра по изучению художественного текста. Выпуск 5. - Саратов: Издательство Саратовского государственного педагогического института, 1995, - с. 17. одиночества человека, оставленного Богом один на один с самим собой и

40 миром» .

Одной из попыток определить жанровую принадлежность ерофеевского текста стала статья М.Г. Альтшуллера «Москва-Петушки» Венедикта Ерофеева и традиции классической поэмы»41. По мнению автора, очевидна связь поэмы о «стихийном русском пьянстве» с произведениями не только Стерна, Радищева и Гоголя (первый круг читательских ассоциаций), но и с поэмами классицизма и античности. В ряду произведений, посвященных путешествию лирического героя, поэма «Москва-Петушки» является «современной формой травестированного эпоса»42. Лирические излияния Венички смешиваются с травестированным рассказом об окружающем его мире: «в ней (поэме) выворачивается наизнанку, снижается и пропускается весь арсенал культуры, которым располагает современный советский интеллигент»43. Вслед за своими предшественниками М.Г. Альтшуллер говорит о специфике реминисценций, предлагая первую классификацию: «Могут быть выделены три группы этих реминисценций: 1) явления западноевропейской культуры; 2) русская культура; 3) культура (или антикультура) современного советского общества, включая события Октябрьской революции, партийные лозунги, изречения вождей и пр»44. Исследователь также обращается к финалу поэмы, трактуя ее несколько социологизированно: «Смерть героя символизирует гибель всех духовных ценностей захлебнувшегося в пьянстве народа. Это воистину «трагические листы», как охарактеризовал книгу сам автор. Может быть самые трагические во всей русской литературе последнего десятилетия»45.

40 Там же, с. 17.

41 Альтшуллер М.Г. «Москва - Петушки» Венедикта Ерофеева и традиции русской классической поэмы. В кн.: Русская литература XX века: направления и течения. Выпуск 3. - Екатеринбург, 1996.

42 Там же с.72.

43 Там же с.72.

44 Там же с.72.

45 Там же с.77.

К проблеме жанра обращается и Л.Бераха. «Мениппея, путевые заметки, мистерия, житие, предание, фантастический роман - это лишь некоторая часть жанровых определений, так же как и метаутопия, дионисийская трагедия, травестированное сказание, апокалиптическое сочинение, алкогольный нарратив. Данное разнообразие можно определить как плутовской роман»46 - таково заключение автора статьи.

JI. Бераха особо акцентирует на авантюрности предпринимаемого Веничкой путешествия. Путь героя, система образов, личность самого героя — его взлеты и падения, взаимоотношения с окружающими людьми, пародийность текста и т.д. — все это дает возможность отнести текст Вен. Ерофеева к плутовской традиции: «Если поэма «Москва - Петушки» ныне провозглашается «пра-текстом русского посшодернизма, то она возможно, является и нео- и пост - плутовским текстом»47.

Попытка провести специальное исследование, посвященное теме

48 религии в «Москве - Петушках», была предпринята К.Г.Дочевой. Исследовательница обратилась к общему тону повествования и сделала вывод о том, что «несмотря на попытки автора работать с евангельскими и библейскими текстами, утверждать, что его произведения базируются на христианских истоках — нельзя»49 К.Г.Дочева, подчеркивая эклектичность текста, определяет его как снижающий саму идею Божественного слова, и настаивает на мысли об отсутствии у Венедикта Ерофеева понимания сущности христианства50.

Эволюция критической мысли за три десятилетия литературоведческой судьбы поэмы Вен. Ерофеева прошла этапы социальной критики, мотивного

46Бераха JI. Традиции плутовского романа в поэме Венедикта Ерофеева. В кн.: Русская литература XX века : направления и течения. Выпуск 3. - Екатеренбург, 1996, с.78.

47 Там же с.78.

48 Дочева К.Г. Интуиция христианского миропонимания в творчестве литературного поколения 1960-80-х годов ( И.Бродский, Вен. Ерофеев, С.Довлатов) // Писатель, творчество: современное прочтение. Сборник аспирантских научных статей. - Курск, 2000.

49 Там же с. 105.

50Видится необходимым указать на замечание В.С.Муравьева: «сочинения Ерофеева не дают ни малейших оснований судить о его религиозности» , - В.С.Муравьев. Никаких аплодисментов// Общая газета. - 1998, №42 (272), 22-28 октября, с. 16. анализа, интерпретации в русле рецептивной эстетики, бахтинской концепции карнавализации (понятой глубоко или поверхностно) и «духовного литературоведения». По-видимому, в историческом литературном процессе текст «Москвы-Петушков» останется символом интерпретационного множества: он может быть прочитан как пародия, как травестийный текст, как апология культуры и как кощунственное ее осмеяние. Специфика смехового мироощущения и трагический пафос, философская позиция автора и главного героя, - все эти элементы подвергаются пристальному изучению и сегодня51.

Но, несмотря на большое количество научных изысканий, исследующих отдельные аспекты произведения, текст «Москвы-Петушков» как художественное целое остается непонятым, а связь Венедикта Ерофеева с типологией художественного сознания в русской литературе XX в. -неопределенной. Утверждая, что «Венедикт Ерофеев стал признанным классиком русской литературы»52, часть исследователей уверенно говорит о его принадлежности к постмодернизму, другая настаивает на автономности писателя от любого течения или метода.

Специфика постмодернистского дискурса является одним из наиболее отрефлексированных вопросов, касающихся этого текста: близость структуры «Москвы-Петушков» к постмодернистской поэтике проанализирована в большом количестве исследовательских работ.

Постмодернистская интерпретация поэмы проявляется «прежде всего как попытка выявить на уровне организации текста определенный мировоззренческий комплекс, состоящий из специфических эмоционально окрашенных представлений. Основные понятия, которым оперируют сторонники этого направления: «мир как хаос», и «постмодернистская чувствительность», «мир как текст» и «интертекстуальность», «кризис

51 Анализ одного произведения: «Москва-Петушки» Вен.Ерофеева. Сборник научных трудов. Отв.ред. Ю.В.Доманский. - Тверь: Твер. гос. ун-т, 2000; Отв.ред. И.В.Фоменко, 2001.

52 Зорин А. Опознавательный знак//Театр, 1991, №9, с.119. авторитетов» и «эпистемологическая неуверенность» и т.д.53. Наличие всех этих элементов можно обнаружить в поэме, что служит основанием для оценки произведения как пратекста русского постмодернизма.

По мнению М.Н.Липовецкого, «сила воздействия «Москвы-Петушков» на все последующее развитие русского постмодернизма и современной литературы <.> наводит на мысль о том, что этот писатель не просто оформил имплицитную постмодернистскую парадигму художественности, но и, придав ей глубоко оригинальное звучание, ввел ее в контекст русской культурной традиции»54. В постмодернистском дискурсе — «диалоге с Хаосом» Ерофеевым актуализируется мениппейная традиция, давшая начало карнавальному мироощущению: «принцип тотальной амбивалентности становится той основой, на которой в художественном мире формируется мирообраз хаоса, пронизывающий все уровни текста: систему образов, повествовательную структуру, хронотоп, ассоциативный фон - и проявляющийся через три пересекающиеся семантические подсистемы (образ народа, мотивы «советскости», метафизическое измерение хаоса)»55.

М.Н. Липовецкий также указывает на «воскрешение» архетипа юродства и установившиеся в тексте «теснейшие соответствия между героем-юродивым и автором-творцом, в результате которых трагическое поражение героя оборачивается «смертью автора». Но сама «смерть автора» равнозначна обретению той точки зрения, которая позволяет найти прочную основу внутри зыбкого хаоса и, следовательно, обеспечивает плодотворность диалога с хаосом, итогом которого и оказывается прочитанная поэма»56.

О.А.Смирнова , отвечая на; вопрос: что позволяет говорить о постмодернистичности текста «Москвы-Петушков»? - указывает на игру

33Ильин И.П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. - М.: Интрада, 1996, с.204.

34Липовецкий М.Н. Русский постмодернизм .- Екатеринбург, 1997, с.157.

55 Там же, с. 174.

56 Там же, с. 175. аллюзий и реминисценций, трагическую картину мира, лежащую за игровым началом, о соединении различных культурных традиций57.

Корейский исследователь Квон Чжен Им рассматривает приметы постмодернизма у Вен. Ерофеева не в эстетико-онтологическом, а в социокультурном измерении. В диссертации «Современная русская постмодернистская проза: Венедикт Ерофеев и Саша Соколов» он отмечает: «После крушения гитлеризма и в процессе упадка коммунизма возникает постмодернистское умонастроение, остро ощущающее «конец истории». Такое мироощущение у постмодернистов составляет «постутопический» циничный со нигилизм» . Сын и возлюбленная - ничтожество и блядь, олицетворяют собой антиутопическое настроение автора. Происходит разрушение идеала и кощунствование. Одним из главных положений диссертации является мысль о специфическом хронотопе текста - хронотопе алкоголя: «В этом хронотопе хмеля и опьянения мир лишается своего облика и превращается в взволнованную, головокружительную карусель, мчащийся выпить сумасшедший поезд и кольцевой замкнутый круг, где ерофеевские герои обречены на страшную гибель»59. Квон Чжен Им указывает далее: «Человек постмодернистского времени начинает осознавать, что все яблоки познания и всезнания уже им съедены и мир больше не открыт будущему <.> Это ощущение предстоящей гибели и самоуничтожения господствуют в произведении Вен. Ерофеева, в результате чего с его страниц веет трагическим апокалипсическим пафосом» 60.

В.А. Бачинин, отмечая связь текста Ерофеева с модернисткой традицией, ставит произведение в промежуточное положение - между

57 Смирнова О.А. «Христианские реминисценции в постомодернистическом контексте («Москва-Петушки» Вен. Ерофеева)»//Анализ одного произведения: «Москва-Петушки» Вен.Ерофеева. Сборник научных трудов. Отв.ред. И.В. Фоменко. - Тверь: Твер. гос. ун-т, 2000,с.102.

58 Квон Чжен Им. Современная русская постмодернистская проза : Венедикт Ерофеев и Саша Соколов. Дис.на соиск. уч. степени к.ф.н. - М.: Московский государственный университет им. Ломоносова, 1999, с.84.

59 Там же, с. 194.

60 Там же, с 194-195. модерном и постмодерном: «Вглядываясь в «далекое-близкое» отечественной культуры, можно, пожалуй, констатировать, что русский литературно-философский модерн открылся «Записками из подполья» (1864), а начал заканчиваться «Москвой-Петушками» (1969). Повесть В.Ерофеева оказалась не просто «очень своевременной» книгой, но книгой, своевременность которой по прошествии вот уже более чем тридцати лет тихого угасания модерна и его медленного перетекания в постмодерн, не думает иссякать»61.

По замечанию Н.А. Козиной, «поэма Вен. Ерофеева «Москва -Петушки», ставшая классикой русского постмодерна, представляет собой образец такой новой формы, в конструкции которой есть целый ряд знаменательных образований», а эклектическая природа постмодернизма проявляется в необходимости использования разных языков культуры, перевода кодов литературных стилей, направлений, отдельных текстов в собственную знаковую систему постмодернизма для порождения новых значений и смыслов. «Следствием неоднократно отмечаемых в исследовательской литературе мутаций жанров, пастишизации, тяготения к технике бриколлажа стало появление в литературе постмодернизма новых гибридных форм»62. Доминирующее в «Москве - Петушках» лирическое начало дало основание И.С. Скоропановой говорить о новом явлении -лирическом постмодернизме: «В лирическом постмодернизме осуществляется лирическое самовыражение на «чужом», гибридно-цитатном сверхъязыке симулякров, предполагающее использование авторской маски. Посредством обращения к авторской маске преодолевается тоталитаризм языка,

61 Бачинин В.Л. Петербург - Москва - Петушки или «Записки из подполья» как русский философский жанр //Общественные науки и современность, №5, 2001, с.187.

Козина H.A. Феномен «рамы» в структуре поэмы Вен.Ерофеева «Москва — Петушки» // Анализ одного произведения: «Москва-Петушки» Вен.Ерофеева. Сборник научных трудов. Отв.ред. И.В. Фоменко. - Тверь: Твер. гос. ун-т, 2001, с. 19. разрушается культ писателя-пророка, писателя-учителя жизни, которому была бы известна истина в последней инстанции»63.

Исследовательница указывает на гипертекстуальность64, характерную для «Москвы - Петушков»: «На постмодернистской основе писатель продолжает традицию русской словесной карнавальной культуры, которая «моделирует уже отраженную действительность, пользуясь «двойным» отражением»65.

Не менее убедительно аргументирована позиция О.В.Богдановой, отметившей, что черты новой поэтики, впоследствии получившей название постмодернистской, лишь намечались в произведении Ерофеева. «Текст Ерофеева при всей его цельности не был еще «формализован» в той степени, которую обнаруживает (диктует) эстетика постмодернизма. Он хранил в себе многие черты поэтики реалистического романа (традиционные приемы романного построения, композиционной организации, сюжетного развертывания, создания системы персонажей и т.д.)»66.

Результаты двадцатилетней рецепции «Москвы-Петушков» литературоведами и критиками подтверждают ее актуальность для современного художественного сознания, содержат важные для истории литературы XX в. концепции и сами по себе являются фактом истории литературы, отражая эволюцию филологического знания и смену методологических подходов. «Возвращение» к поэтике реализма XX в., вместившего в себя постсимволистскую и неомифологическую тенденции, а также приемы поэтики постмодернизма, но избежавшего тотального «кризиса

63 Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература: новая философия, новый язык. Санкт-Петербург: Невский простор - 2002, с. 58.

64 Гипертекстуальность основана на пародийном соотнесении создаваемого текста с другими текстами, включаемыми в создаваемый текст в виде цитат или цитаций ( различных кодов).Благодаря этому осуществляется децентрирование дискурса, возникает явление полистилистики. Язык утрачивает тоталитарность, преломляет представление о неоднозначности, множественности истины - с. 102. Там же.

65 Тамже-с.ЮЗ.

Богданова О.С. Указ. соч. с.4. авторитетов», свидетельствует о поиске новых, более адекватных тексту, интерпретаций поэмы «Москва-Пушки» - классике современности. Предпринятое исследование - одна из таких попыток.

Научная новизна диссертации заключается в том, что впервые текст «Москвы — Петушков» анализируется в контексте русской обрядовой традиции, а мифопоэтический план поэмы рассматривается как основа мироощущения писателя, реализовавшаяся на всех уровнях художественной структуры.

Теоретическая значимость работы определяется тем, что разработанные в ней на примере «Москвы - Петушков» принципы мифопоэтического анализа могут быть применены к исследованию других текстов современной литературы,. прежде всего связанных со специфическим карнавальным мироощущением.

Практическая значимость диссертации заключается в том, что ее результаты могут быть использованы при изучении как истории литературы XX в. и непосредственно творчества Венедикта Ерофеева, так и ее теории (проблема воплощения мифологического мироощущения в современных литературных текстах).

Методологической основой работы стали труды А.Ф. Лосева, О.М. Фрейденберг, Д.С. Лихачева, В.Я. Проппа, Б.А. Успенского, Вяч. Вс. Иванова, В.Н. Топорова, Д. Фрезера, М. Элиаде, В.П. Даркевича, А.Я. ГуревичА, по изучению мифа и фольклора, а также труды в области исторической поэтики и типологии художественного сознания А.Н. Веселовского, М.М. Бахтина, Ю.М. Лотмана, и исследования В.В. Агеносова, С.Н. Бройтмана, H.H. Велецкой, Н.С. Выгон, В.И. Тюпы.

Глава Т.Карнавалв истории культуры: от праздника к мировоззренческой категории.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Фольклорные мотивы с семантикой смерти/возрождения в произведении Вен. Ерофеева "Москва - Петушки""

Заключение.

За три десятилетия исследования поэмы Вен.Ерофеева «Москва-Петушки» количество написанных о ней страниц многократно превысило объем самого произведения. Неоднозначность читательского восприятия и многообразие литературоведческих подходов обозначили ряд проблем, связанных с пониманием этого текста. Соединение трагического и комического пафосов; диалог с мировой культурой, выразившийся в огромном количестве аллюзий и реминисценций, и «диалог с Хаосом»; ощутимая «память жанров» и уникальность созданной художественной структуры, которую предложено называть «ерофеей» по аналогии с мениппеей; связь образа главного героя с классической традицией «маленьких» и «лишних» людей и маргинальными персонажами битников, использование приемов постмодернистской поэтики и сохранение этико-эстетического пафоса русского реализма - все это обусловило появление интерпретаций, зачастую противоположных по своему содержанию и выводам. Это лишний раз подчеркивает самобытность и неисчерпаемость ерофеевского текста, однако и свидетельствует о том, что поэма «Москва — Петушки» требует к себе нового подхода. Таким является анализ мифопоэтической структуры одного из самых известных произведений второй половины XX века.

Как показало исследование, элементы архаического мироощущения, базировавшегося; на представлении о единстве процессов» умирания? и рождения^ жизни и смерти, не забыты человечеством. Воплощенные в символической форме, они, утратив гносеологический смысл, тем не менее, сохранили в редуцированной форме вечную этико-философскую семантику, реализующуюся в новом качестве. Множество обрядовых действ, носящих в современной культуре развлекательный характер, на бессознательном уровне связаны с архаической системой миропонимания; Символы и знаки архаического культурного кода не теряют своей актуальности и по сей день. Найдя: свое прибежище в литературе, они способны вызывать «генетические» ассоциации с мифологическим прошлым, и текст «Москвы-Петушков» подтверждает это на всех уровнях художественной структуры.

Попытка рассмотреть произведение Венедикта Ерофеева сквозь призму мифологического сознания, реализовавшегося в аграрной обрядности, а затем перешедшего в карнавализованную литературу, привела к следующим выводам:

- анализ форм мифологического сознания и обрядности в русской культуре в сопоставлении с формами воплощения карнавального мироощущения в более поздние исторические периоды (на примере римских сатурналий, средневекового карнавала, русской масленицы, славянского праздника Ивана Купалы) дал возможность убедиться в близости мифологических универсалий. Сравнение европейской и русской культур наглядно демонстрирует наличие не только общего обрядового комплекса, но и представления о единстве жизни и смерти. Амбивалентность их стала идейным центром карнавального мироощущения и, как следствие, карнавализованной литературы;

- сопоставительный анализ карнавальных традиций средневековой Европы и русской масленицы ХУ1-Х1Х веков свидетельствует о единой системе обрядовых жестов, символического содержания, а также об эмоциональной потребности «вписать» человека в систему отношений с окружающими его людьми и миром в целом. Устанавливая зависимость между едой и жизнью, смехом и смертью, человек наполняет мир особой системой ценностей, которая не может исчезнуть бесследно. Найдя свое прибежище в литературе, символическая система древних обрядов продолжает оказывать влияние на современное художественное сознание. Карнавализованная литература, в данном случае, в полной мере способна реализовать и «воскресить» в культурной памяти утраченные мифологические основы целостной модели мира;

- сравнительное описание генезиса жанровой системы области «серьезно-смехового» в европейской и русской традициях дало возможность убедиться в наличии русских традиций карнавализованной литературы, в основе которой лежит идея жизнеутверждающего смеха. Пародийные тексты Древней Руси свидетельствуют о наличии собственно русских травестийных приемов. Обращение к феномену юродства позволяет установить связь христианских традиций со смеховым началом аграрной обрядности. Юродство как особая этика поведения и эстетика исполнения представляется уникальным комплексом, объединяющим трагедийность мира со смеховым началом;

- установление связи проблематики и поэтики поэмы «Москва -Петушки» с мироощущением и важнейшими формами карнавала наглядно продемонстрировало наличие карнавализации в современной литературе. Несмотря на существующую традицию современного ерофееведения оговаривать существование этих мотивов в «Москве - Петушках» как специфических, не соответствующих сути праздника, связь с подобной литературой очевидна. Произведение, расцениваемое критиками как кризисное, связано с универсалиями мифологической обрядности и основано на переосмыслении традиций, а не на'их утрате.

Проведенный анализ трансформации карнавальных образов и приемов в произведении обнаруживает новый тип их воплощения в литературе. Так, мотивы возлияния и поглощения, редуцированные и утратившие раблезианский размах, приобрели новое качественное значение. Выделенные аспекты возлияния (этический, эстетический, культурологический, гносеологический) позволяют говорить о более высоком уровне семантизации карнавального мотива: гротескная избыточность заменяется широтой распространения; символ становится концептом. Тем самым возлияние у Вен. Ерофеева возвращается к сакральному смыслу обряда на новом уровне.

Тема телесного низа также приобретает дополнительное значение. Жизнь тела переводится из бытовой сферы в метафизическую, что отражает суть карнавального мироощущения, и связано с гносеологической функцией мифа. Мотивы тошноты, икоты, физиологических отправлений звучат в поэме, однако это не свойственный современной литературе «жестокий натурализм», а тонкая связь с представлениями о двуединой духовно-телесной сущности человека и его жизненной силе.

Идея связи плодородия с рождающим началом, лежащая в основе почти всех аграрных культов, также нашла свое отражение в «Москве - Петушках». Эротическая тематика занимает одно из главных мест в произведении. Любовный трепет героя выражается широким спектром эмоциональных оценок петушинской красавицы. Библейский аллюзии и низкие ругательства, с помощью которых герой-повестователь дает характеристику «белобрысой дьяволице», свидетельствуют о высоком накале его страстей. Способность к эмоциональному и творческому воскрешению герой ощущает лишь при условии соединения с любимой женщиной. Отождествление возлюбленной и Петушков (реализованная мифологема город-женщина) переносит мотив странствия в метафизическое пространство мениппеи. Движение к возлюбленной и итог его - неизвестный подъезд и «шило в самое горло» -позволяет говорить о реализации архаического представления об амбивалентной сущности женщины, сочетающей в себе жизненное начало и начало смертоносное.

Анализ стиля писателя выявляет присутствие в поэме многообразие языковых форм. Текст с большим количеством прямых и косвенных цитат из мировой литературы, переосмысленных автором, представляет собой мозаичный образ реальности. Различные аллюзии и реминисценции дают возможность не только представить сферу интересов и культурных ценностей писателя, но и нарисовать картину мира, современного Ерофееву. Обогатив новым смыслом всем известные афористические высказывания («джентльменский набор» знаний советского человека 60-70 годов) или недоступные широкому читателю (Библия), Венедикт Ерофеев создал пестрое языковое полотно.

В тексте Вен. Ерофеева традиции социальной критики реализованы в виде парафраз и переосмысленных цитат. Обыгрывание в смеховом ключе множества устоявшихся; истин свидетельствует о «памяти» обрядового комплекса хуления. Связь ритуальной ругани с семантикой смерти/возрождения является одним из основных признаков карнавального действия.

Определение качества смеха как мировоззренческой категории позволяет говорить о жизнеутверждающем начале произведения. Комическое у Вен. Ерофеева - не оружие сатиры. Улыбка - щит, с помощью которого можно уберечься от нарастающего хаоса и преодолеть его. Видовое многообразие смеха - иронического, пародийного, травестирующего, «слезы сквозь смех» - составляют присущую только Венедикту Ерофееву противоиронию, прежде всего связанную с юмористическим мироощущением, а следовательно, с положительным модусом бытия.

Таким образом, анализ поэмы Венедикта Ерофеева «Москва - Петушки» дает возможность установить связи произведения с архаическим мироощущением, в основе которого лежала идея непрекращающегося круговорота бытия, и рассматривать текст как пример реализации мифологического сознания в литературе XX века.

Новый этап осмысления поэмы «Москва - Петушки» и всего наследия Венедикта Васильевича Ерофеева будет связан не с изучением; частных проблем жанра и стиля, а с «идеологическим комплексом», выстраданным в диалоге с Хаосом: «Нет, честное слово, я презираю поколение, идущее вслед за нами<.> Боже упаси! - святынь у нас было совсем чуть-чуть, но зато сколько вещей, на которые нам было не наплевать.» .

285 Ерофеев В.В. Оставьте мою душу в покое: Почти все. - М: «Х.Г.С.», 1995. С. 69.

Поэтому перспективой дальнейшего исследования являются проблема реализации мифологических универсалий в драматургии писателя и анализ «автомифа» Вен. Ерофеева.

Список научной литературыКонрад, Инна Сергеевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Ерофеев В.В. Москва-Петушки.-París: YMCA-Press, 1977.

2. Ерофеев В.В. Москва-Петушки // Трезвость и культура, 12 (1988): 26-38, 1 (1989): 25-37, 2 (1989): 29-39.

3. Ерофеев В.В. Москва-Петушки. М.: «Прометей», 1990.

4. Ерофеев В.В. Москва-Петушки. М.: «Интербук», 1990.

5. Ерофеев В.В. Оставьте мою душу в покое: Почти все. М: «Х.Г.С.», 1995.

6. Ерофеев В.В. Москва-Петушки. С комментариями Эдуарда Власова. М.: Вагриус, 2001.

7. Ерофеев В.В. Москва-Петушки. Собрание сочинений в 2 томах. -М.:Вагриус, 2001.

8. Ерофеев В.В. Со дна души. М.:Вагриус, 2003.

9. Словарь античности / Пер. С нем.- М.: Эллис Лак; Прогресс, 1993.

10. Ю.Словарь иностранных слов.- М.: «Сов. энциклопедия», 1964.

11. Словарь русского языка в четырех томах. Главный редактор Евгеньева А.П.- М.: «Русский язык», 1981.

12. Словарь средневековой культуры. Под общей редакцией Гуревича А.Я. -М.: РОССПЭН, 2003.

13. Современный философский словарь. Главный редактор Кемеров В.Е.Лондон, Франкфурт-на-Майне, Париж, Люксембург, Москва, Минск: «Панпринт», 1998.

14. Литературная энциклопедия терминов и понятий. Главный редактор и составитель Николюкин А.Н. М.:НПК «Интелвак», 2001.

15. Мифологический словарь. Главный редактор Мелетинский Е.М. М.: «Сов. энциклопедия», 1990.

16. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. В четырех томах. -С-Пб.: «Азбука», 1996.

17. Авдиев И. Клюква в сахаре//Новое литературное обозрение. 1996. -№21.

18. Аверинцев С.С. Бахтин, смех, христианская культура. В. кн.: Бахтин как философ. М.: «Наука», 1992.

19. Агеносов В.В. Советский философский роман. М.:Прометей, 1989.

20. Айхенвальд Ю. Страсти по Венедикту Ерофееву. В кн. : Восемь нехороших пьес.- М.: «Союзтеатр», 1990.

21. Альтшуллер М.Г. «Москва Петушки» Венедикта Ерофеева и традиции русской классической поэмы. В кн.: Русская литература XX века: направления и течения. Выпуск 3. - Екатеринбург, 1996.

22. Амосова С.Н Архаические черты культа св. Параскевы Пятницы на Вятке. Сайт «Фольклор и постфольклор: структура, типология, семиотика» http://tvgi.rsuh.ru/folklore/amosoval.htm

23. Анализ одного произведения: «Москва-Петушки» Вен.Ерофеева. Сборник научных трудов. Отв.ред. Ю.В.Доманский. Тверь: Твер. гос. ун-т, 2000.

24. Анализ одного произведения: «Москва-Петушки» Вен.Ерофеева. Сборник научных трудов. Отв.ред. И.В. Фоменко. Тверь: Твер. гос. унт, 2001.

25. Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. В трех томах.-М.: «Индрик», 1994.

26. Бавин С. Самовозрастающий Логос (Венедикт Ерофеев).- М.: «РГБ», 1995.

27. Баткин Л.М. Смех Панурга и философия культуры // М.М.Бахтин: pro et contra. Санкт-петербург: РХГИ, 2001.

28. Бахтин М.М. Дополнения и изменения к «Рабле» // Вопросы философии, №1, 1996.

29. Бахтин М.М. Искусство слова и народная смеховая культура (Рабле и Гоголь)// Контекст. М.:Наука., 1973.

30. Бахтин М.М. Поэтика Достоевского.- М.: «Сов. писатель», 19631

31. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М.: «Художественная литература», 1965.

32. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества.- М.: «Искусство», 1986.

33. Бачинин В:А. Петербург Москва - Петушки или «Записки из подполья» как русский философский жанр //Общественные науки и современность, №5, 2001.

34. Бераха Л. Традиции плутовского романа в поэме Венедикта Ерофеева. В кн.: Русская литература XX века: направления и течения. Выпуск 3. -Екатеренбург, 1996.

35. Белкин A.A. Русские скоморохи.- Mi, 1987.

36. Бергсон А. Смех. М.: «Искусство», 1992.39.Библия.

37. Богданова О.В. «Москва Петушки» Венедикта Ерофеева как пратекст русского постмодернизма. - Филологический факультет Санкт-Петербургского университета, 2002:

38. Большакова А.Ю. М.М. Бахтин и проблемы русского самопознания. В кн.: Бахтинские чтения.- Орел .ИОГТК, 1997.

39. Борев Ю.Б. Комическое, или о том, как смех казнит несовершенство мира, очищает и обновляет человека и утверждает радость бытия. М;: «Искусство», 1970.

40. Борев Ю.Б. Основные эстетические категории. М.: «Высшая школа», 1960.

41. Бройтман С.Н. Историческая поэтика. М.: Российский государственный гуманитарный университет, 2001.

42. Букса И.П. О художественном мире поэмы Венедикта Ерофеева «Москва Петушки». В сб.: Текст: грани и границы (сборник научных статей).-Орел, 1995;

43. Вари Э. «Мой антязык от антижизни». Место поэмы Венедикта Ерофеева «Москва-Петушки» в современнойлитературе/ZStudia slavica. Academiae scientiarum hungaricae. T.44., festl-2, Budapest. 1999.

44. Ватолина Ю. Венедикт Ерофеев: ландшафтное становление формы // Национальный гений и пути русской культуры: Пушкин, Платонов, Набоков в конце XX века. Омск, 2000.

45. Велецкая Н. Н. Языческая символика славянских архаических ритуалов. -М.: Наука, 1978.

46. Веселовский А.Н. Разыскания в области русских духовных стихов. I-IX. Санткпетербург, 1880.

47. Веселовский А. Гетеризм, побратимство и кумовство в купальской обрядности. 1894.

48. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. М.: Высшая школа, 1989.

49. Ветловская В.Е. Летописное осмысление княжеских пиров и дарений в свете фольклорных и этнографических данных// Русский фольклор, Т. 14. -М., 1987.

50. Власов Э. Бессмертная поэма Венедикта Ерофеева «Москва-Петушки». В кн. Венедикт Ерофеев «Москва-Петушки». Mi: Вагриус, 2001.

51. Вольфсон И.В. Речевая; экспликация автора в поэме «Москва — Петушки».Дисс. на соискание степени к.ф.н. Саратов, 1998.

52. Выгон Н.С. Юмористическое мироощущение в русской прозе. — М.: Книга и бизнес, 2000.

53. Выгон Н.С. Современная русская философская юмористическая; проза: проблема генезиса и поэтики. Дисс. На соискание ученой степени д.фил. н. МПГУ, Москва, 2000.

54. Выгон Н.С. Парадигма комического в новейшей русской литературе /Новейшая русская литература. Учебное пособие для филологических факультетов университетов. СПб.-М.:Логос-Высшая школа, 2003 (в печати).

55. Гайсер-Шнитман С. Венедикт Ерофеев «Москва Петушки» или «The rest is silence». - Берн, 1989.

56. Гальковский Н.М. Борьба христианства с остатками язычества в древней Руси. -Харьков, 1916.

57. Гаспаров Б., Паперно И. «Встань и иди»// Slavika Hierosolymitana, Иерусалим, 1981, т. 5-6.

58. Генис А. Благая весть. Венедикт Ерофеев//Звезда. 1997. - №6.

59. Глебкин В.В. Ритуал в советской культуре. М.: «Янус-К», 1998.

60. Голубков М.М. Русская литература XX века: После раскола. М.:Аспект Пресс, 2002.

61. Гуревич А.Я. Мировая культура и современность// Иностранная литература 1976. - №1.

62. Гуревич А.Я. Смех в народной культуре средневековья// Вопросы литературы. 1966. -№6.

63. Даркевич В.П. Народная культура средневековья. М.:Наука, 1988.

64. Даркевич В.П. Народная культура средневековья: Пародия в литературе и искусстве. М.:Наука, 1992.

65. Дмитриева JI.C. Теоретические проблемы праздничной культуры в работах М. Бахтина. В' кн.: Бахтинология. Исследования, переводы, публикации. С-Пб.: «Алетейя», 1995.

66. Домников С.Д. Мать-земля и царь-город. Россия как традиционное общество. М.: Алетейа, 2002.

67. Дочева К.Г. Интуиция христианского миропонимания в творчестве литературного поклоения 1960-80-х годов ( И.Бродский, Вен. Ерофеев, С.Довлатов) // Писатель, творчесво: современное прочтение. Сборник аспирантских научных статей. Курск, 2000.

68. Еремина В.И. Ритуал и фольклор. Л.: «Наука», Ленинградское отделение, 1991.

69. Ерофеев В.В. Из записных книжек 1972//Знамя. 1995. - №5.

70. Ерофеев В.В. Письма к сестре// Театр. 1992. - №9.

71. Ерофеев В.В. Бесполезное ископаемое. М.: «Вагриус», 2003.

72. Жельвис В.И. Поле брани. Сквернословие как социальная проблема. М.: научно-исследовательский центр «Ладомир», 2001.

73. Живопулова Н. В. Паломничество в Петушки, или проблема метафизического бунта в исповеди Венички Ерофеева// Человек. 1992. -№1.

74. Зорин А. Легализация обсценной лексики и ее культурные последствия// Антимир русской культуры. Язык. Фольклор. М.: Научно-исследовательский центр «Ладомир», 1996.84.3орин А. Пригородный поезд дальнего следования// Новый мир. 1989. -№5.

75. Зорин А. Опозновательный знак // Театр, 1991, №9.

76. Иванов Вяч.Вас. К семиотической теории карнавала как инверсии двоичных противопоставлений// Труды по знаковым системам. Тарту. -1977.- №8.

77. Иванов Вяч. Вас., Топоров В.Н. Исследования в области славянских древностей. М.:Наука, 1974.

78. Игнатова Е. Венедикт//Нева. 1993. - №1.

79. Ильин И.П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. -М;: Интрада, 1996.

80. Кабакова Г.И. Антропология женского тела в славянской традиции. М.: Научно-издательский центр «Ладомир», 2001.

81. Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы, XIX — начало XX в.: Зимние праздники / И. Н. Гроздова, С. А. Токарев, Н. А. Красновская и др. М.: Наука, 1973.

82. Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы, конец XIX— начало XX в.: Весенние праздники / И. Н. Гроздова, С. А. Токарев, Н. А. Красновская и др. М.: Наука, 1977.

83. Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы, конец XIX — начало XX в.: Летне-осенние праздники / И. Н. Гроздова, С. А. Токарев, Н. А. Красновская и др. М.: Наука, 1978.

84. Календарно-обрядовая поэзия сибиряков. Сост. Болонева Ф.Ф. и Мельникова М.Н; Новосибирск: Наука. Сибирское отделение, 1981.

85. Капица Ф.С. Славянские верования, праздники и ритуалы. М.: Флинта-Наука, 2000.

86. Каравашкин A.B., Юрганов AJI. Опыт исторической феноменологии. Трудный путь к очевидности. М.: РГГУ, 2003.

87. Карасев Л.В. Философия смеха .- М.: РГТУ, 1996.

88. Квон Чжен Им. Современная русская постмодернистская проза: Венедикт Ерофеев и Саша Соколов. Дис.на соиск. уч. степени к.ф.н. — М.: Московский государственный университет им. Ломоносова, 1999.

89. Коновалова Ж.Ф. О теории Барта и практике советской мифологии сайт Антропология http ://anthropology. ru/ru/texts/kono val o v/m i si 868 .htm 1

90. Кормилов С.И. Металингвистическая классификация типов прозаического слова М. Бахтина и состав литературно-художественного произведения. Бахтинология. Исследования, переводы, публикации.- СПб.: «Алетейя», 1995.

91. Кормилов С.И. М.Бахтин и М.Стеблин-Каменский: две противостоящие и взаимодополняющие концепции смеха//М.М.Бахтин и философия культуры XX века. Вып. 1, часть 2. Санкт-Петербург, 1991.

92. Круглов Ю.Г. Русские обрядовые песни. 2-е изд., - М.:Высшая школа, 1989.

93. Круглый год. Русский земледельческий календарь. Сост. А.Ф. Некрылова.-М.: Издательство «Правда», 1991.

94. Лакшин В.Я. Беззаконный метеор // Знамя. 1989. - № 7.

95. Левин Ю.И. Классические традиции в «другой» литературе: Венедикт Ерофеев и Федор Достоевский // Лит. Обозрение. 1992. - №2.

96. Левин Ю.И. Комментарий к поэме «Москва Петушки» Венедикта Ерофеева.-Гарц, 1996.

97. Лексикон нонклассики. Художественно-эстетическая культура XX века. М.: РОССПЭН, 2003.

98. Лён Слава. Веничка как национальный герой (в рукописи).

99. Липовецкий М.Н. Апофеоз частиц, или Диалоги с хаосом: Заметки о классике, Вен. Ерофееве, поэме «Москва Петушки» и русском постмодернизме // Знамя. - 1992. - № 8.

100. Липовецкий М.Н. Изживание смерти//3намя. 1995.- №8.

101. Липовецкий М.Н. Русский постмодернизм.- Екатеринбург, 1997.

102. Лихачев Д.С., Панченко A.M., Понырко Н.В. Смех в Древней Руси. Л.: «Наука», 1984.

103. Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения. М.: «Мысль», 1998.

104. Лосев А.Ф. Философия имени. М.: Издательство Московского университета, 1990.

105. Лосев А.Ф. Диалектика мифа. М.: «Мысль», 2001.

106. Лотман Ю.М. Семиотика Петербурга и проблемы семиотики города// Труды по знаковым системам. Тарту, 1984, №18.

107. Лотман М.Ю. Художественное пространство в прозе Гоголя. В кн. О русской литературе. Статьи и исследования: история русской прозы, теория литературы. С-Пб.: «Искусство-СПБ», - 2000.

108. Лотман Ю.М., Успенский Б. А. Новые аспекты изучения * культуры Древней Руси // Вопросы литературы. 1977. - №3.

109. Лотман Ю.М. Семиосфера. С-Пб.: «Искусство-СПБ», 2001.

110. Лукиан. Икароменипп, или заоблачный полет. Поздняя греческая проза. М.: Гослитиздат, 1996.

111. Лупанова И.П. «Смеховой мир» русской волшебной сказки. -Лениград. Русский фольклор. Том 19.

112. Любимова Т.Б. Литературные облики неосознанного покояния (М.Бахтин, В. Набоков, Вен. Ерофеев). Диалог. Карнавал. Хронотоп //Витебск, 1995.

113. Мазаев А.И. Праздник как социально-художественное явление. — М.:Наука, 1978.

114. Максимов C.B. Куль хлеба. Нечистая. Неведомая и крестная сила. -Смоленск: Русич, 1995.

115. Манн Ю.В. Поэтика Гоголя, Вариации к теме, M.: «Coda», 1996.

116. Марутина И.Н. «Москва Петушки» Вен. Ерофеева и «Школа для дураков» Саши Соколова в контексте русской литературы. Дисс. На соискание ученой степени к.ф.н. Москва, 2002.

117. Махлин В. Л. Наследие М.М. Бахтина в контексте западного постмодернизма. Бахтинология. Исследования, переводы, публикации. -С-Пб.: «Алетейя», 1995.

118. Мелетинский Е.М. О литературных архетипах.- М.: РГТУ, 1994.

119. Мелетинский Е.М. Избранные статьи. Воспоминания. — Москва, 1998.

120. Мелетинский E.Mi Поэтика мифа. 3-е изд., репринтное. М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2000.

121. Минаков С.Т. Ставрогин, Смердяков, Тухачевский и некоторые черты русской культурно-исторической традиции . Бахтинские чтения. -Орел : ИОГТК, 1992.

122. Мотив вина в литературе. Материалы научной конференции 27-31 октября 2001 года. Отв. Ред. Ю.В.Доманский. Тверь: Твер. гос.ун-т, 2001.

123. Муравьев B.C. Предисловие. В кн.: Ерофеев В.В- Москва -Петушки. М.: «Интербук», 1990.

124. Муравьев B.C. Никаких аплодисментов// Общая газета. 1998, №42 (272), 22-28 октября, с. 16.

125. Несколько монологов о Венедикте Ерофееве: Писатель, 1938 -1990 : Воспоминания.// Театр. 1991. - №9.

126. Нефагина Г.Л. Русская проза второй половины 80-х годов > начала 90 годов XX века. Минск: Изд. Центр «Экономпресс». - 1998.

127. Обрядовая поэзия. Сост. Жекулина> В.И., Розова А.Н. М.: Современник, 1998.

128. Осипова О.С. Славянское языческое миропонимание (философское исследование). М., 2000.

129. Песни, сказки, частушки саратовского Поволжья. Сост. Т.М.Акимова, В.К. Архангельская. Саратов: Приволжское книжное издательство, 1969.

130. Пинский Л.Е. Рабле в новом освещении// Иностранная литература. 1966.- №6.

131. Пропп В.Я. Морфология <волшебной> сказки. Исторические корни волшебной сказки. Изд. «Лабиринт», М., 1998.

132. Пропп В:Я: Проблемы комизма и смеха. Ритуальный смех в фольклоре. Ml:Лабиринт, 1999;

133. Пропп В .Я Русские аграрные праздники. М.: Лабиринт, 2000.

134. Реутин М.Ю. Народная культура Германии. Позднее средневековье и Возрождение. Москва, 1996.

135. Руднев В.П. Словарь культуры XX века. М.:Аграф, 1997.

136. Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. Собр. М.Забылиным. Репринтное воспроизведение издания 1880 года. -Москва: Совместное советско-канадское предприятие «Книга Принтшоп», 1989.

137. Русские пиры. Спб.: РАН Институт русской литературы (Пушкинский дом), 1998.

138. Русский эрос или философия любви в России. М.: «Прогресс», 1991.

139. Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. М.: Наука, 1987.

140. Рюмина М.А. Тайна смеха или эстетика комического. М.: «Знак», 1998.

141. Садовская И.Г. Мифология. СПб.: Алетейя, 2000.

142. Сибиданова С.А. Идея бога в поэме Вен. Ерофеева «Москва-Петушки» и традиции Достоевского//Литература и религия: проблемы взаимодействия в общекультурном контексте. Сборник научных статей. -Улан-Удэ: Издательство Бурятского госуниверситета, 1998.

143. Сказа А. Традиции Гоголя и Достоевского и поэма «Москва-Петушки» Венедикта Ерофеева // Вестник МГУ, Сер.9 Филология, 1995. - №4, с.26-31.

144. Скоропанова И.С. Русская постмодернистская' проза: новая философия, новый язык. Санкт-Петербург: Невский простор, 2002.

145. Словарь мифов http://greekroman.narod.ru/sphinx.htm

146. Собрание народных песен П.В. Киреевского в 2-х томах. — Л. :Издательство « Наука», ленинградское отделение, 1977.

147. Соколов Ю.М. Русский фольклор. М: Государственное учебно-педагогическое издательство наркомпроса РСФСР, 1941.

148. Соколова В.К. Весенно-летние календарные обряды русских , украинцев и белорусов XIX-начала XX.- М.:Наука, 1997.

149. Соколова В.К. Масленица (ее состав, развитие и специфика)//Славянский и балканский фольклор. М.: Наука. - 1978.

150. Сопровский М. Конец прекрасной эпохи // Континент. 1982, №32.

151. Смирнова Е. Венедикт Ерофеев глазами гоголеведа // Русская литература. 1990. - №3.

152. Тайна имени: Сборник. -Харьков: ИКН «Паритет ЛТД», 1994.

153. Тамарченко Н.Д. «Эстетика словесного творчества Бахтина и русская религиозная философия. Пособие по спецкурсу. М.: РГГУ, 2001.

154. Топоров В.Н. Заметки по реконструкции текста. Исследования по структуре текста. Изд. «Наука», М., 1987.

155. Успенский Б.А. Мифологический аспект русской экспрессивной лексики// Антимир русской культуры. Язык . Фольклор. — М.: Научно-исследовательский центр «Ладомир», 1996.

156. Фамицын A.C. Богиня весны и смерти в песнях и обрядах славян // Вестник Европы. 1895. - №6.

157. Фольклорные сокровища московской земли. Обряды и обрядовый фольклор. Сост. Ананичева Т.М., Самоделова E.A. Вст.ст. В.М.Гацака-М.:Наследие, 1997.

158. Фомина В. Метафизический Ерофеев и как с ним бороться// ДН.-1997-№7.

159. Фрезер Д. Золотая ветвь: Исследование магии и религии 7 Пер. С англ. М.: ООО «Фирма «Издательство ACT», 1998.

160. Франк-Каменецкий И.Г. Женщина-город в библейской эсхатологии//Сергею Федоровичу Ольденбургу, Ленинград: Издательство академии наук, 1934.

161. Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. Введение в теорию античного фольклора. 2-е изд., испр. и доп. М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1998.

162. Фрейденберг О.М. Въезд в Иерусалим на осле (из евангельский мифологии). В кн.:Миф и литература древности. 2-е изд., испр. и доп. -М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1998.

163. Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. М.: «Лабиринт», 1997.

164. Художественный мир Венедикта Ерофеева/Под редакцией К.Ф. Седова. Труды Саратовского межрегионального центра по изучению художественного текста. Выпуск 5. Саратов: Издательство Саратовского государственного педагогического института, 1995;

165. Цивьян Т.В. Анализ одного полесского текста в связи с мифологемой сада//Полесье и этногенез славян. М.- 1983.

166. Чеботарева B.F. К проблеме мифотворчества в русской прозе двадцатых годов// Русский фольклор, t.XXI. Ленинград: Наука. Ленинградское отделение, Академия наук СССР (Пушкинский дом), 1981.

167. Чистяков В.А. Представление о дороге в загробный мир в русских похоронных причитаниях XIX-XX вв.//Обряды и обрядовый фольклор. -М.: Издательство «Наука», 1982.

168. Чичеров В.И. Зимний период русского земледельческого календаря XVT-XIX веков. Очерки по истории народных верований. — М. 1957.

169. Чичеров В.И. Русское народное творчество.- М.: Издательство московского университета, 1959.

170. Чупринин С.И. Безбоязненность и искренность// Трезвость и культура. -1988. №12.

171. Шейн П.В. Великорусе в своих песнях, обычаях, верованиях.Материалы, собранные и приведенные в порядок П.В.Шейном. Том I, выпуск первый. Издания императорской академии наук. Санктпетербург, 1898.

172. Шилова О.И. Афродита богиня смерти? (К постановке проблемы) // Классическая филология на современном этапе. Сб. научных статей. -М.: Наследие. - 1996.

173. Шталь И.В. Эпические предания Древней Греции. М.:Наука, 1989.

174. Элиаде М. «Священное и мирское». М.: Изд-во МГУ,1994 - С.29.

175. Элиаде М. Миф о вечном возвращении. М.: Научно-издательский центр «Ладомир», 2002.

176. Эпштейн М. После карнавала, или Вечный Венечка. В кн.: Оставьте мою душу в покое: Почти все.- М. : «Х.Г.С.», 1995.

177. Эрос и порнография в русской культуре. Под ред. М.Левитта и А. Топоркова. М.: Научно-издательский центр «Ладомир», 1999.

178. Юдин A.B. Русская народная духовная культура. М.: «Высшая школа», 1999.

179. N. Drubek-Meyer. Gogol's Psychologik in Vecera na hutore bliz Dikan'ki //Psychopoetik. Wiener slawistischer almanach Wien, 1992, Sonderband 31.