автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Функции архетипов и архетипических образов в произведениях П.В. Засодимского

Полный текст автореферата диссертации по теме "Функции архетипов и архетипических образов в произведениях П.В. Засодимского"

На правах рукописи

Власенко Елена Юрьевна

Функции архетипов н архетипических образов в произведениях П.В. Засодимского

Специальность 10.01.01 - русская литература

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Ульяновск - 2005

Работа выполнена на кафедре литературы Ульяновского государственного педагогического университета имени И.Н, Ульянова.

Научный руководитель - доктор филологических наук, профессор

Шаврыгин Сергей Михайлович

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Ведущая организация - Чебоксарский государственный университет

диссертационного совета К 212.276.02 по присуждению ученой степени кандидата филологических наук при Ульяновском государственном педагогическом университете по адресу: 432980, г.Ульяновск, пл. 100-летая В.И. Ленина, 4.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Ульяновского государственного педагогического университета.

Дырдии Александр Александрович

кандидат филологических наук, доцент Васильчикова Татьяна Николаевна

Защита состоится «

юов на заседании

Ученый секретарь диссертационного совета, кандидат филологических наук, доцент

-чУО 7 Ь> Общая характеристика работы

Наследие П.В. Засодимского (1843-1912), как и большинства писателей народнического направления в русской литературе, до настоящего времени остается малоизученным. Критическое освоение его творчества связано с именами таких исследователей, как Н.И. Пруцков, Н.И. Якушин, Н.И. Соколов, АЛ. Спасибенко, М.С. Горячкина, Т.П. Маевская, В.К. Архангельская, Т.В. Затеева. Однако в целом анализ наследия писателя в их работах носит обзорный характер, основное внимание в них уделяется прежде всего историко-литературной проблематике, идеологической стороне произведений, а не поэтической структуре текста. Между тем, существует необходимость использования современных методов и подходов к изучению творческого наследия и личности писателя, позволяющих выдвигать новые гипотезы и открывать все большие глубины смыслов в давно знакомых художественных произведениях. Одним из невыясненных до настоящего времени является вопрос существования универсальных мифологических моделей в структуре произведений народнического направления, и, в частности, П.В. Засодимского. Творчество этого автора находится в центре внимания в настоящей диссертации. Особенности мифопоэтики произведений П.В. Засодимского исследуются с точки зрения функционирования в них универсальных архетшгаческих образов, мотивов, сюжетов.

Мифопоэтика П.В. Засодимского основывается преимущественно на привлечении образов и мотивов восточно-славянской фольклорно-мифологической традиции, в частности, в его творчестве обнаруживают себя традиционные сказочные архетипы и архетипические мотивы поисков «иного царства», инициационных испытаний, вдовства, сиротства и др., а также элементов античного и библейского мифологизма.

Актуальность темы данного исследования обусловлена тем, что творчество П.В. Засодимского еще не исследовалось с точки зрения наличия и функционирования в нем мифопоэтических струкйуд,ос национал».

БИБЛИОТЕКА 1 СПетсв 09

Ч | I. «■ |-

Научная новизна работы заключается в том, что в ней впервые проанализированы формы мифологического мышления в творчестве П.В. Засодимского; рассмотрен ряд архетипических образов и мотивов, воплощающихся в ранних произведениях писателя, выявлено их происхождение, установлены особенности существования в структуре произведения и смыслообразующая роль.

Цель работы - исследование особенностей функционирования и семантики важнейших архетипов в ранних произведениях ПВ.Засодимского.

Основная цель определила круг конкретных задач:

- обосновать органичность включения в поэтическую структуру текстов \ Засодимского архаических образов, установить связь элементов структуры произведений с национальными и античными мифологическими моделями, образами славянского фольклора, христианских текстов;

проследить особенности реализации личностных архетипов (культурного героя-демиурга, трикстера, сироты, вдовы, бабы Яги) и архетипических мотивов (оборотничества, инициационных испытаний, Золушки, девушки в «мужском доме») в прозе П.В. Засодимского;

- описать работу пространственных архетипов (дома, леса, ада и рая) в произведениях П.В. Засодимского.

Предметом исследования являются рассказы и повести начального периода творчества П.В. Засодимского (1867-1873), а также самый известный его роман «Хроника села Смурина» (1874). Выбор материала объясняется тем, что архетипичность авторского мышления в этих произведениях наиболее очевидна, универсальные образы и модели в них отчетливо заявляют о себе.

Объект исследования - архетипические образы и мотивы с точки зрения смыслообразоваяия и выражения авторской оценки.

Теоретико-методологическую основу составляют идеи и концепции Ю. Лотмана, В, Иванова, В. Топорова, Е. Мелетинского и др. по изучению специфики мифа, мифологического мышления и мифопоэтики различных авторов. Принцип реконструкции архетипических значений в текстах

произведений опирается на приемы, предложенные в работах А. Жолковского, А. Щеглова, Ю. Доманского.

Практическая значимость. Представленный в диссертации материал может быть использован для дальнейшего изучения творчества П.В. Засодимского и других писателей-народников. Содержание и выводы могут применяться при чтении общих вузовских курсов по истории русской литературы XIX века, в специальных курсах и семинарах по проблемам изучения творчества писателей народнического направления.

Апробация работы. Основные положения настоящего исследования отражены в ряде статей и публикаций, а также использованы при подготовке докладов на итоговых научных конференциях УлГПУ (Ульяновск, 2003 г.; Ульяновск, 2005 г.) и на 5-ой Международной научно-методической конференции памяти И.Н. Ульянова «Гуманизация и гуманитаризация образования 21 века» (Ульяновск, 2004 г.).

Структура работы. В соответствии с целями и задачами исследования, диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, примечаний, библиографического списка, включающего 213 наименований, и двух приложений.

Основное содержание работы

Во введении содержится обзор литературы о жизни и творчестве П.В. Засодимского, характеризуются основные аспекты и степень изученности его произведений, формулируются цели и задачи настоящего исследования, его методологические основы, структура, научно-практическая значимость, положения, выносимые на защиту.

Первая глава «Проблема архетипов и архетипических образов в литературоведении» раскрывает понятие «архетип» и способы функционирования архетипических значений в литературном тексте, а также содержит экскурс в историографию данного вопроса. В главе представлен спектр взглядов на проблему архетипа отечественных исследователей (Ф.И. Буслаев, А.Н. Афанасьев, А.А. Потебня, А.Н. Веселовский, Е.М. Мелетинский,

5

С.С. Аверинцев, А. Большакова, В.А. Марков, Б. Парамонов, Ю.В. Доманский), а также зарубежных ученых (К.Г. Юнг, Дж. Кэмпбелл, М. Элиаде, Дж.Ф. Бирлайн).

Автор диссертации разделяет ту точку зрения, что архетипы, сосредоточенные в человеческой психике и реализующиеся в различных видах духовной деятельности, в том числе и в литературном творчестве, не являются врожденными. Они имеют различные источники происхождения, главным из которых является мифология. В литературоведении архетип понимается как универсальный прасюжет или прообраз, зафиксированный мифом и перешедший из него в литературу.

Главным источником литературных архетипов стали мифология и мифологическая ментальность. Неиссякаемой сокровищницей древнейших арХетипических образов явились также связанные с мифологией произведения фольклора. Со временем роль важного «арсенала» архетипов стали играть Библия и сложившиеся под ее влиянием христианские фольклорные легенды. Еще более поздним по времени возникновения источником архетипов является и сама литература Нового времени, в которой формируются так называемые «вечные» сюжеты и образы.

Вслед за В.А. Марковым, Е.М. Мелетинским, А. Большаковой, Ю.В. Доманским автор диссертации признает наличие архетипов в структуре художественных текстов. Принятие этого постулата позволяет проводить интерпретацию литературного текста с учетом тех пластов смыслообразования, которые иначе были бы скрыты от внимания исследователя. Архетипы дают возможность увидеть глубинные содержательные стороны произведений, неразрывно связанные с сохранением архетипической памяти человечества в ее разнообразных проявлениях.

Правомерность мифопоэтического подхода к анализу творчества писателей-народников обусловлена, по мнению диссертанта, следующими факторами. Во-первых, предметами изображения в произведениях народников являлись рядовые, типичные представители крестьянского, рабочего, мещанского сословий. Отличительная черта «почвенной» культуры быта и

6

сознания народных масс такова, что она изначально формируется с опорой на устойчивые традиции, установки, ценности, ориентации, мотивы; в этой культуре, к примеру, неразрывно связаны языческие суеверия и религиозные верования и догматы. Структура подобного сознания не может не быть матричной, «архетипичной». Базовые схемы настолько прочно впечатаны в массовое сознание, что достаточно лишь сделать намек на какую-либо знаковую жизненную ситуацию, чтобы запустить механизм личной сопричастности и сопереживания происходящим событиям. Именно с таким сознанием и имеют дело писатели-народники. Во-вторых, тот период русской истории, в который выпало жить и творить писателям-народникам, можно обозначить как период больших социальных потрясений, слома старых и «предчувствия» скорого установления новых общественных отношений, схем существования, ценностных ориентиров, период поиска дальнейших путей развития России. Именно в такие периоды со всей отчетливостью заявляет о себе мифопоэтическое мировосприятие, призванное примирить обычных людей с социальной нестабильностью и в то же время являющееся своеобразным творческим стимулом для создания в художественных произведениях «виртуальных» идеальных моделей существования, основанных на мифопоэтических принципах вероятностности и всевозможности. В творчестве народников это выразилось в тяге к построению социально-нравственных утопических картин. Таким образом, особенности социокультурной ситуации обусловливают архетипичность мифопоэтического мировосприятия. Все это, на наш взгляд, делает оправданным применение мифопоэтического подхода к освоению наследия писателей народнического направления.

В прозе П.В. Засодимского архетипы реализуют свои значения в виде различных элементов текста: сюжетов, образов, предметных и предикативных мотивов. Понятие архетипа применительно к объекту исследования используется для обозначения любых наиболее общих, основополагающих, общечеловеческих мифологических мотивов, повествовательных схем, лежащих в основе художественной структуры текстов.

Вторая глава «Личностные архетипы в произведениях П.В. Засодимского» состоит из семи разделов. Первые 5 разделов посвящены анализу функционирования личностных архетипов в романе «Хроника села Смурина». В 6-м и 7-м разделах рассматриваются архетипы, наиболее полно обнаруживающие себя в повестях «Грешница» и «Старый дом».

Первый раздел «Архетип культурного героя - демиурга» посвящен семиотике архетипа культурного героя в романе «Хроника села Смурина». Путем реконструкции, учитывая ряд исторических трансформаций, систему образов романа условно можно соотнести с системой культурных героев и трикстеров в мифах. Так, в образе центрального персонажа Дмитрия Кряжева просматриваются черты культурного героя - демиурга. В этом образе находят отражение все три ипостаси мифологического героя: культурный герой (добытчик благ природы и элементов культуры, необходимых для нормального существования родоплеменного образования), демиург (творец природных или культурных объектов), тотемный первопредок (прародитель общины, рода). В этом смысле представляются далеко не случайными, семантически значимыми имя и фамилия героя. Согласно «Толковому словарю живого великорусского языка» В.И. Даля, «кряж» - это «твердая, отдельная часть чего-либо, составляющая по себе целое ... толстый слой, однородный пласт, елань земной толщи». Имя «Дмитрий» означает «принадлежащий Деметре» (древнегреческой хтонической богине плодородия, отождествлявшейся с самой матерью-землей). Таким образом, этимология фамилии и имени героя дает основания предполагать наличие в нем особых качеств, необходимых для крестьянского лидера: твердости, крепости духа, цельности, близости к земле (как в буквальном, так и в переносном смысле). Семантически маркированной является и его профессия кузнеца. В мифологиях многих стран и народов творцы-демиурги обладают этой профессией. Кузнецы традиционно наделяются сверхъестественной силой, божественным происхождением и функциями бога-творца, могут быть помощниками верховного божества и проводниками его воли. Образ кузнеца всегда связан со стихией огпя, энергия которого и созидательная, и разрушительная одновременно. Зачастую кузнец

8

выступает в роли «божественного мастера: он знакомит соплеменников с кузнечным и другими ремеслами, со стихией огня вообще, дает им необходимые орудия труда, добывает для них хлебные злаки. Во многих народных традициях, в том числе и в восточно-славянской, существует представление о кузнеце как ре1уляторе семейно-родовых отношений. Кузнец наделен сокровенными знаниями и способностями, в то же время простые соплеменники испытывают страх перед возможной реализацией этих способностей.

Смелость, склонность к лидерству, некоторая «царственность» в образе героя и неоднократное сравнение его с орлом (соколом) (который в различных мифологиях, в том числе и в славянской, мыслится как представитель верховного божества) позволяют провести параллель между главным героем романа и высшими мифологическими божествами. Очевидно, что роль героя в судьбе односельчан должна стать аналогичной роли некоего «верховного бога» или, по крайней мере, культурного героя. Это предположение находит подтверждение на страницах романа, где обнаруживается целый ряд свидетельств «мироустроительной» функции Кряжева (трансформированный мотив чудесного рождения и быстрого роста, героическое детство, введение новых социальных законов и порядков, строптивый характер, сокровенные знания, добывание злаков и др.).

Изначально образ Кряжева ассоциируется в восприятии читателя с общеизвестным в народной художественной культуре образом богатыря: ему присущи общегероические черты (красота, физическая сила), при описании его характера используются сказочно-мифологические ассоциации. Потенциально он воспринимается как подлинный герой, могущий стать настоящим спасителем односельчан от сил «хаоса». Установка на такую ассоциацию была у Засодимского сознательной: отражение в произведениях крупных писателей того времени (Салтыкова-Щедрина, Лескова, Г. Успенского) черт характера и нравственного облика русского народа в духе идеала «богатырства» стала знаком эпохи. Художники выражали веру в активность людей из народа, в их одаренность, жизнелюбие и оптимизм, в перерождающую силу крестьянского

9

труда, в большие возможности нравственного развития народа в целом. В то же время, наблюдается сильное снижение, осложнение и преодоление данного архетипа в русской литературе второй половины XIX в.: обнаруживается бессмысленность эпической активности в условиях всеобщего нравственного упадка, изображается процесс деградации «богатырского» начала, вековая пассивность народа, отсутствие должного применения для его огромного потенциала (М.Е. Салтыков-Щедрин, сказка «Богатырь»). У Засодимского мотив богатырства служит показателем неполного соответствия героя романа той титанической функции, которая возлагается на культурного героя в мифах. Социальный хаос, с которым так самоотверженно боролся Кряжев, торжествует над космосом, ожидавшаяся гармония не установлена, следовательно, основная цель деятельности культурного героя не достигнута. Героический масштаб личности Кряжева оказывается отчасти мнимым, происходит «развенчание» его героизма. Тем самым автор подводит к мысли об утопичности народнических способов решения социальных проблем, о необходимости поиска нового пути борьбы. Таким образом, архетип культурного героя наполняется в романе «Хроника села Смурина» новым, социальным содержанием. Это содержание придает архетипической модели актуальность в свете авторской историко-философской концепции общества.

Во втором разделе «Архетип трикстера» проанализированы конкретные воплощения данного архетипа на страницах романа «Хроника села Смурина». Выявлены две разновидности этого архетипа, реализованные в структуре образов романа:

1. Далеко не безобидный вариант трикстера, который вершит злые дела сознательно, а не из озорства, и в итоге достигает своих целей за счет обмана доверившихся ему.

2. Сочетание необузданного плута и безумца с героем, способным, хотя и весьма специфическими методами, принести пользу людям.

В романе происходит частичная актуализация мотивов, связанных с архетипом мифологического трикстера, причем в первую очередь воплощаются мотивы удовлетворения жадности (образ Лисина) и мотив маргинальности,

10

асоциальное™ (образ Агтушки). Каждый из этих мотивов раскрывает доминирующую черту в характере соответствующего персонажа. Наряду с мотивами вредительства, создания препятствий культурному герою, демонизма и профанирования святынь, частичной зооморфности, эти мотивы дают целостную персонификацию архетипа трикстера, воплотившегося в произведении в «полиперсональной» форме.

В третьем разделе «Образ Аггушки как воплощение мотивов оборотаичества и инициационных испытаний» рассматривается механизм реализации и семиотика указанных мотивов. Характеристики, даваемые герою автором, и его собственные автохарактеристики всегда так или иначе связаны с животным началом, причем чаще всего в персонаже обнаруживаются собачьи и волчьи черты, что придает ему хтоническую окраску. Зооморфность образа и открыто выраженное желание превратиться в собаку роднят героя с такими персонажами народной мифологии, как оборотни, волколаки. Его «оборотничество» можно рассматривать как «проклятие», которому он подвергается со стороны «колдунов» (злых родственников). В структуре образа героя обнаруживаются отголоски древней ритуальной схемы, где животное играло роль знака трансформации, происшедшей с человеком. Нагнетание же демонических черт, в сочетании с приемом авторской иронии, служит средством создания психологической характеристики героя. В то же время зооморфные черты персонажа символизируют приближение к природе в ее первозданном виде, которое и демонстрирует герой романа, порывающий с привычным существованием и стремящийся к полному освобождению и, в своем роде, к духовному самосозиданию.

Четвертый раздел «Образ Евгении как воплощение мотива Золушки, мифа о Даяае, мотива девушки в «мужском доме»» исследуется архетипическая наполненность данного образа и его смыслообразующая функция. Указанные мотивы служат в первую очередь средством психологической характеристики героини и позволяют по-новому взглянуть на ее место и роль в сюжетном пространстве. Мотив Золушки способствует выявлению морального превосходства героини над ее ближайшим окружением. Мотив Данаи,

11

проецируясь на образ героини, дает возможность рассматривать ее как «богоизбранную», обладающую явным духовным превосходством над окружающими. Мотив девушки в «мужском доме» символизирует посвященность во все события, происходящие в этом доме, которые, согласно мифологической схеме, должны оставаться тайной для внешнего мира. Гарантом сохранения этой тайны является обряд, служивший аналогом временной смерти, оборачивающийся для героини романа смертью настоящей.

В работах о романе «Хроника села Смурина» образ Евгении традиционно принято считать случайным и лишним. Однако, проследив взаимосвязь мифологем и мотивов, способствующих формированию данного образа, можно говорить о наполнении его важным эстетическим и психологическим смыслом. Образ является символом животворящего женского начала, искреннего человеческого чувства, созидательной силы любви, противопоставляемых всепроникающей социальной вражде. По отношению того или иного персонажа к героине определяется степень его сострадательности, человечности, степень живости его души, то есть данный образ сам по себе служит тем показателем, который позволяет оценить соответствие личности любого героя романа универсальным «нравственным моделям».

В пятом разделе «Образ Прокудихи как воплощение черт бабы-яги» рассматриваются особенности реализации черт традиционного фольклорного персонажа в структуре образа Матрены Тимофеевны Прокудовой. Здесь обнаруживается корреляция мотивов яги и «женщины в мужском доме», позволяющая постичь истинную сущность героини: злость, мстительность, «инфернальность». Героиня сближается с тем типом сказочной бабы-яги, который В.Я. Пропп называет ягой-похитительницей. Но если в сказках яга-похитительница, как правило, проигрывает герою, пришедшему из мира живых, и при этом погибает, то у Засодимского, вопреки сказочной схеме, гибнет не «яга», а попавшие к ней во власть дети. Таким образом, в связи с воплощением архетипа бабы-яги в романе «Хроника села Смурина» мы сталкиваемся с приемом инверсии, дающим автору возможность наполнить

традиционный фольклорный образ актуальным содержанием, придать ему социальную окраску, четко обозначив существующие проблемы губительной власти денег и отсутствия духовности в семейных отношениях.

Шестой раздел «Архетип сироты» посвящен описанию семиотики сиротства в прозе Засодимского. По нашим наблюдениям, образы сирот у Засодимского строятся согласно архетипической модели, в целом присущей русской классической прозе XIX века (образ сироты, как правило, женский; у нее почти нет помощников; значение обретения сиротой благополучия практически нигде не находит реализации; сирота, как правило, превосходит своих обидчиков в плане моральных качеств). Архетип сироты у Засодимского подробно разворачивается только в двух основных мотивах: обездоленность сироты и ее потребность в помощи, причем не столько материальной, сколько духовной. Воплощения же мотива обретения сиротой благополучия автор осознанно избегает, стремясь сконцентрировать внимание читателя на процессе разрушения универсальных нравственных канонов в изображаемой современной ему действительности.

Седьмой раздел «Архетип вдовы» посвящен особенностям реализации и смыслообразования данного архетипа в повестях Засодимского.

В начале повести «Грешница» значение беззащитности вдовы и ее потребности в помощи находит прямое воплощение в сюжете. Однако в дальнейшем, при актуализации значений верности умершему мужу и избранности, обнаруживается инверсия, указывающая на несоответствие образа вдовы традиционным представлениям о вдовстве, на разложение тех универсальных ценностей, которые изначально аккумулированы в этом архетипе. По мнению автора, вдова действительно нуждается в помощи, но не в материальной, как считает сама героиня, а прежде всего в духовной.

В сюжете повести «Старый дом» архетип вдовства воплощается в двух

взаимно контрастных образах, в первом из которых актуализируется значение

избранности, способности оказывать помощь другим людям, и полностаю

отсутствует значение беззащитности, потребности в помощи, во втором же,

напротив, воплощается исключительно значение беспомощности, нужды в

13

покровителе. Завуалированные оценки, даваемые автором своим героиням-вдовам, неоднозначны. Сочувствия и помощи по-своему достойна каждая из них, но никто из вдов не является носителем универсальной нравственности, как этого можно было бы ожидать в связи с реализацией этого архетипа. Образ вдовы Коробовой («Старый дом»), отмеченный, с одной стороны, чертами избранности, в то же время проникнут духом накопительства и мещанской пошлости (не случайно именно Коробова является владелицей старого дома -символа жалкого обывательского существования). Семантика образов Свориной («Грешница») и Кремневой («Старый дом») строится на том, что, на первый взгляд, они олицетворяют собой незащищенность и слабость, но при более внимательном рассмотрении в них просматриваются хищнические черты. Подход Засодимского к разработке архетипа вдовы отличается дидактизмом. По его мысли, все без исключения вдовы, каждая по-своему, нуждаются в первую очередь в духовной помощи. Архетип вдовы реализуется в инверсированном виде, и это приводит к выводу, что вдовство, с точки зрения автора, оказывается неоднозначным, противоречивым состоянием, которое требует осторожного к себе отношения и непременного нравственного руководства.

Как видим, при создании образов героев архетипы у Засодимского очень часто подвергаются инверсии либо воплощаются не во всех своих привычных значениях. Инверсия, как правило, происходит оттого, что, по мнению автора, материальное и социальное в сознании героя вытесняет архетипическое, и этот социальный фактор носит ярко выраженный отрицательный характер, поскольку не дает возможности осуществиться положительному архетипу. Примечательно в этом смысле, что все герои, являющиеся носителями нравственного начала, так или иначе терпят жизненный крах, оказываются одинокими, покинутыми, становятся жертвами социального отчуждения. Знание человеческой психологии вело Засодимского к сложному взаимодействию с читателем, отличающемуся дидактизмом: порой он явно стремится «перевоспитать» читателя, воздействуя на глубинные, скрытые

пружины его сознания и подсознания своими предельно эмоционально заостренными, драматичными образами.

Третья глава «Пространственные архетипы в произведениях П.В. Засодимского» посвящена рассмотрению семиотики пространства в художественном мире писателя.

В первом разделе «Архетип дома» исследуются особенности реализации и смыслообразования данного архетипа. Дом в мифологическом сознании традиционно выступает символическим центром пространства, объединяющим людей семейными, кровными узами. Дом и связанные с ним понятия семьи, крепкого хозяйства, стабильности, благополучия становятся воплощением нормированной жизни, защищенности, создания индивидуального «микрокосма». В повестях «Грешница» и «Старый дом» мы имеем дело с инверсированной реализацией этого архетипа. Дом в них - это место, являющееся враждебным по отношению к главным героям, которые изначально мыслятся автором как носители универсальных законов бытия. Главная героиня «Грешницы» ни в одном из домов, в которых ей приходится жить, не может обустроить жизнь по своим собственным правилам, создать свой «космос»: вторгающиеся в него хаотические силы мешают это сделать. Главный герой повести «Старый дом», в образе которого поначалу обнаруживаются отдельные черты героической личности, попадая в пространство «старого дома», отказывается от всех своих стремлений и идеалов и становится заурядным обывателем. Особенностью рассмотренных повестей является то, что анти-дом в них получает целый ряд конкретных воплощений, каждое из которых дополняет и усиливает собой другие. Дом же, напротив, не воплощается ни в одном реальном образе, возможно лишь создать гипотетическое представление о нем, используя метод «от противного» и руководствуясь переживаниями героев и где-то открытыми, где-то завуалированными авторскими оценками.

В романе «Хроника села Смурина» многократно реализуется архетип «мужского дома» - одного из атрибутов обряда инициации. В произведении изображено несколько «мужских домов»: это и усадьбы закручьевских кулаков,

15

и, отчасти, дом главного героя. Определенными чертами «мужского дома» обладает и избушка Аггушки Акцентированный мотив «мужского дома» как бы настраивает на то, что в Смурине преобладает мужское начало и все, что с ним связано: власть и борьба за нее, деловая хватка, расчет, жестокость, сила и насилие. С домами кулаков связано «посвящение» главного героя, то есть его прохождение через ряд суровых испытаний и лишений, вызванных в огромной степени обитателями именно этих домов. «Мужской дом» самого героя отличается от всех остальных «мужских домов» поселка. Присутствие в нем благотворного женского начала, мотив «странноприимного дома» делают его особым местом в романном пространстве, находящимся вне досягаемости тех «темных сил», что бушуют вокруг. Образ дома Кряжева приближается к общемифологическому архетипу дома.

В прозе Засодимского функционируют три основные разновидности архетипа дома: а) анти-дом, внутреннее пространство которого не дает герою чувства защищенности, а, напротив, связано с тяжелыми испытаниями и постоянными потерями (повести «Грешница», «Старый дом»); б) «мужской дом» - символ власти мужского начала, обряда инициации, временной смерти (дома кулаков, избушка Агтушки в «Хронике села Смурина»); в) объединение черт «мужского дома» и дома в его традиционном понимании (жилище главного героя в «Хронике села Смурина»).

Инверсия архетипа дома у Засодимского призвана показать полное моральное разложение, отступление большинства героев от той универсальной нравственности, что исторически заложена в коллективном бессознательном. Такая функция архетипического мотива дома полностью соответствует творческому методу автора как писателя народнического направления с его публицистичностью, злободневностью, стремлением повлиять на существующее положение дел в обществе. Инверсированный архетип дома выступает средством отрицательной оценки писателем того общественного устройства, при котором переворачиваются с ног на голову вековые моральные устои, обесцениваются исконные нравственные принципы и совершается насилие над человеческим естеством в его лучших проявлениях.

Второй раздел «Архетип леса» посвящен рассмотрению семиотики леса в повести «Темные силы». В структуре повести Засодимского лес предстает как некая самодостаточная, живущая по собственным законам стихия, состояние которой всегда напрямую связано с душевным состоянием героев, соприкасающихся с ней. «Стихийность» лесного пространства как бы намекает на могущество и неуправляемость человеческих желаний. Выполняя роль своеобразного «мерила нравственности» героев, лес может стать для них как надежным убежищем (братья Петровы), так и пространством, враждебным человеку, связанным с нечистой силой, местом изгнанничества (Пелагея). Лес у Засодимского приобретает значение пространства, на котором восстанавливаются и свято сохраняются моральные законы, регулирующие отношения между людьми. Такая эмоциональная и духовная наполненность образа леса восходит еще к фольклорной и древнерусской литературной традиции. В целом архетип леса в пределах сюжетного пространства повести «Темные силы» реализует два своих противоположных значения, выполняя при этом роль своеобразного «индикатора» человеческих поступков. Для героев, ищущих лучшей доли, несчастных, гонимых лес становится прибежищем, для тех же, кто в своей погоне за счастьем преступает нравственные законы, он оказывается пространством, на котором их постигает наказание.

В третьем разделе «Архетипы ада и рая» осмысляется символика соответствующих образов на материале повести «Темные силы». Повесть целиком построена на контрасте этих двух архетипических образов, берущих свое начало в Ветхом Завете. Рай у Засодимского предстает в рамках литературно-художественной опредмечивающей традиции - как «город-сад», в чем мы усматриваем связь с жанром утопии, генетически родственным многим произведениям народнического направления.

Для каждого из героев повести его тяжелая, беспросветная жизнь в действительности - это «ад», из которого, более или менее осознанно, они стремятся вырваться и обрести свой «рай», свою «землю обетованную». Каждый делает это по-своему, но для большинства из них рай — это только схематичная, статичная и перенасыщенная чертами быта картина лучшей

17

жизни. Почти все персонажи понимают рай язычески. Для них это прежде всего рай земной, то есть идеальный образ благостной, благополучной жизни в этом мире, а не символ обретения высшей духовной гармонии.

Особого внимания заслуживает представление о рае Ивана Мудрого. В своих «просветительских» речах и попытках предсказания будущего этот герой ссылается на «старинную книгу», в основе которой, судя по всему, лежит народный пересказ Откровения Иоанна Богослова (Апокалипсиса), апокрифическая легенда.

Иван Мудрый - единственный герой повести, который толкует (то есть стремится передать свое понимание другим) рай в духе народного христианства. Значимое прозвище, детали портрета, «просветительская» функция, пророчества, твердая вера в грядущее наступление рая создают перекличку образа героя с образом самого Иоанна Богослова и других святых. Современное общество нуждается в переустройстве, и христианская мораль, по мнению автора, должна сыграть в этом не последнюю роль. В библейском тексте Иоанн Богослов является свидетелем Божественного откровения, избранником, которому предписано воплотить Божественное Слово в текст. Иван Мудрый у Засодимского - не «тайнозритель» великих знамений, а скорее провидец будущего. Но точки зрения его и автора полностью совпадают, сливаются в одну. Сближение образа Ивана Мудрого с Иоанном Богословом дает возможность расширить границы понимания содержания повести и убедиться в сильном влиянии библейской образности на творческое сознание Засодимского.

Чрезвычайно важную смысловую нагрузку в повести несет образ Андрюши. С помощью него автор воплощает идею чистой детской души как символа нравственного возрождения человечества, приближения к «раю на земле». Засодимский одним из первых в русской литературе разрабатывает в своем творчестве мотив ребенка как духовной надежды человечества. Раньше него это сделал только Ф.М. Достоевский в романе «Идиот» (1869). Вообще же родоначальником этого мотива считается Ч. Диккенс («Лавка древностей», 30-е гг. XIX в.). У Засодимского, как и в указанных произведениях, разработка

18

мотива идет согласно общей схеме: маленький герой вынужден принести себя в жертву (в широком смысле) для того, чтобы остальные герои получили шанс хотя бы незначительно приблизиться к Царству Божию. Смерть Андрюши воспринимается в этом контексте не только как конец, но и как начало жизни, так как для некоторых из героев повести она становится фактором, подтолкнувшим их к пересмотру нравственных основ своего существования. Реализация мотива ребенка как средства духовного спасения людей свидетельствует о глубине творческого замысла писателя и о «вневременности» его проблематики.

Недоступность рая для персонажей повести «Темные силы» является, с точки зрения автора, закономерной. Герои недостойны райского существования, так как не способны ни постичь его истинной, духовной сути, ни тем более достичь его своими поступками. С другой стороны, рай в его глубинном, христианском понимании в принципе не может быть построен на земле, сотворен силой человеческих рук и сознания. Это место блаженства духа, а не тела. О нем можно мечтать, к нему можно стремиться в душе, приближать его своей верой, как это делает Иван Мудрый, и своими делами, подобно Андрюше. С христианской моралью, воплощенной в этих двух образах повести, и связывает автор надежды на освобождение людей из-под власти «темных сил», на нравственное возрождение общества.

В заключении подведены итоги проведенного исследования. Художественное сознание П.В. Засодимского сформировалось под влиянием непосредственного и целенаправленного знакомства с восточно-славянским фольклором, изучения богатого фонда современных ему научных, философских и общественно-политических идей, постоянного нахождения в гуще событий, связанных с деятельностью революционных народников, а также постоянных духовно-религиозных поисков. На основе всего этого формируется демократизм Засодимского, базирующийся на бережном сохранении и тщательном изучении народной культуры, окрашенный в религиозные и социально-утопические тона. Как следствие - провозглашаемая им

необходимость творить «в народном духе», а следовательно - использовать для создания произведений фольклорную образность и жанровые черты.

Система образов и мотивов писателя имеет глубинные истоки в области мифопоэтической традиции, восходя, в первую очередь, к славянскому фольклорному и религиозно-христианскому культурным пластам.

В произведениях раннего периода творчества Засодимского получает реализацию ряд архетипических мотивов, соотносимых с основополагающими концептами бытия - человеком, природой и пространством, вдовство, сиротство, дом, лес, ад и рай. В некоторых образах просматриваются черты славянских фольклорных персонажей, а также героев традиционных архаических мифов.

Реализация комплекса значений того или иного архетипа в художественном образе происходит у Засодимского по трем основным схемам: а) архетип получает частичное воплощение, то есть актуализируются лишь некоторые значения, реконструируемые в его составе, остальные же «опускаются» (образы Аггушки и Лисина в романе «Хроника села Смурина»; образ Маши в повести «Грешница» и др.); б) архетип реализуется по типу инверсии (архетип дома в повестях «Грешница» и «Старый дом»); в) оба вышеуказанных способа реализации архетипа в пределах одного образа сочетаются (образ вдовы в повести «Грешница»).

Реализация архетипического значения в частично трансформированном либо в инверсированном виде напрямую определяет собой особенности смыслопорождения. Сохранение тех или иных мотивов указывает на близость вновь создаваемого образа к универсальным моделям, зафиксированным мифом. В свою очередь, инверсия архетипов всегда происходит у Засодимского под воздействием значений социального порядка, сигнализируя об отступлении в обществе от универсальных законов человеческого бытия, от общечеловеческих ценностей.

Анализ произведений П.В. Засодимского 1867-1873 гг. позволяет сделать вывод: творчество писателя несводимо к отображению в художественной форме народнической теории, несомненно, оказавшей большое воздействие на

20

писателя. Использование архетипических образов позволяет автору даже в рамках самых злободневных сюжетов поднимать глубинные вопросы бытия, философски осмысливать судьбы героев, наполнять произведения вневременным содержанием.

Основное содержание работы отражено в следующих публикациях:

1. Некоторые мифологические архетипы в романе П.В. Засодимского «Хроника села Смурина» // Фольклор. Литература. Библиография: Работы молодых исследователей. - Сызрань, 2003. - С.65-71.

2. О некоторых ритуально-мифологических мотивах в романе П.В. Засодимского «Хроника села Смурина» // Фольклор. Литература. Книга: Исследования молодых филологов. - Ульяновск, 2004. - С.55-67.

3. Функционирование архетипа дома в повести П.В. Засодимского «Грешница» // Гуманизация и гуманитаризация образования 21 века: Материалы 5-ой Международной научно-методической конференции памяти И.Н. Ульянова «Гуманизация и гуманитаризация образования 21 века» (20-21 мая 2004 г., Ульяновск). - Ульяновск, 2004. - С. 74-81.

4. Архетипический образ рая в повести П.В. Засодимского «Темные силы» II Вопросы филологии и книжного дела. Межвузовский сборник научных трудов. - Ульяновск, 2004. - С. 22-27.

5. Архетипические черты образа Евгении в романе П.В. Засодимского «Хроника села Смурина» // Вопросы филологии и книжного дела. Межвузовский сборник научных трудов. - Ульяновск, 2004. - С.132-136.

6. Образ дома в прозе П.В. Засодимского // Литература r школе. -2005.-№6. -С. 44-45.

В ЛАСЕНКО Елена Юрьевна Функция архетипов и архетипических образов в произведениях ПЛ. Засодимского

Автореферат

Формат 60x84/16/ Бумага писчая.

Тираж 100 экз. Заказ {Ш Отпечатано в типографии УлГТУ 432027, г. Ульяновск, ул. Сев. Венец, 32 22

!

I

i i

/ i

i

1

4

I

I \

!

t

2 О Г* 2 5

РНБ Русский фс

2006-4 19045

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Власенко, Елена Юрьевна

Введение.

Глава 1. Проблема архетипов в литературоведении.

Глава 2. Личностные архетипы и мотивы в произведениях П.В. Засодимско-го.

2.1. Архетип культурного героя - демиурга.

2.2. Архетип трикстера.

2.3. Образ Аггушки как воплощение мотивов оборотничества и посвятительных испытаний.

2.4. Мотивный комплекс образа Евгении.

2.5. Образ Прокудихи как воплощение черт образа бабы-яги.

2.6. Архетип сироты.

2.7. Архетип вдовы.

Глава 3. Пространственные архетипы в произведениях П.В. Засодимского.

3.1. Архетип дома.

3.2. Архетип леса.

3.3. Архетипы ада и рая.

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Власенко, Елена Юрьевна

Наследие П.В. Засодимского (1843-1912), как и большинства писателей народнического направления в русской литературе, до настоящего времени остается малоизученным. Писатели-народники, не будучи фигурами первой величины в литературном процессе эпохи, являясь беллетристами, далеко не всеми литературоведами «приняты» в качестве достойных объектов исследования. Здесь необходимо пояснить, что мы имеем в виду под понятием «беллетристика». «Литературный энциклопедический словарь» (1987) дает три значения этого термина: 1) художественная литература вообще; 2) художественная проза (в отличие от двух других литературных родов); 3) так называемое «легкое чтение» (В .Г. Белинский) бытописательного и развлекательного характера, традиционно противопоставляемое серьезной литературе. Второе, а тем более первое определения, на наш взгляд, слишком расширительны, последнее же понятие правильнее называть массовой литературной продукцией. Таким образом, все три значения не отражают истинной сути понятия «беллетристика». Мы понимаем под беллетристикой те прозаические произведения, в которых отражаются острые, животрепещущие проблемы современности, часто социального «характера (в отличие от классической литературы, которую волнуют непреходящие, вневременные, общечеловеческие вопросы). Не стоит думать, что беллетристика, выигрывая у классики в плане злободневности содержания, обязательно должна проигрывать ей по уровню художественного мастерства создателей. Так, писатели-народники в лучших своих произведениях проявляют себя как подлинные художники, поднимаясь до создания замечательных типических образов, освещенных высокими идеями, глубоко сочувствуя, сопереживая своим героям, делая важные социальные выводы и обобщения.

В отечественном литературоведении долгое время существовала тенденция причислять к народническому направлению не только писателей 70-90-х гг., но и «шестидесятников» (А.И. Левитова, Ф.М. Решетникова, Н. и Г. Успенских и др.). Эта тенденция вела начало еще от А. Пыпина и А. Скабичевского.

В довоенном советском литературоведении творчеству писателей-народников были посвящены только две наиболее значимые работы: «Очерки литературного народничества» В.Буша (1931) и «Народничество в литературе и критике» Н.Ф. Бельчикова (1934).

Интерес к народнической литературе, в том числе и к прозе П.В. Засо-димского, несколько повысился под влиянием дискуссии, развернувшейся в 1960-1961 гг. на страницах журнала «Вопросы литературы». В ней приняли участие У. Фохт, Б. Мейлах, Я. Эльсберг и другие литературоведы и историки. Дискуссия носила в основном идеологический характер: участники рассматривали, по большей части, общественную позицию революционных народников, особенности их социально-политической теории и то, насколько полно эта теория отразилась в произведениях писателей народнического направления. Рассмотрению собственно поэтики этих произведений было уделено минимальное внимание. Несмотря на явную «расплывчатость» предмета обсуждения, дискуссия послужила толчком к созданию на протяжении последующего десятилетия целого ряда исследовательских работ, посвященных народнической литературе. Это монографии «По градам и весям» Н.И. Якушина (1965), «Русская литература и народничество» Н.И. Соколова (1968), «Писатели-народники» А.П. Спасибенко (1968), «Художественная проза народничества» М.С. Горячкиной (1970), «Идеи и образы русского народнического романа» Т.П. Маевской (1975), «Очерки народнической фольклористики» В.К.Архангельской (1976). В двухтомнике «История русского романа» (1964) имеется раздел «Народнический роман», написанный Н.И. Пруцковым. В книге «Развитие реализма в русской литературе» (1973) несколько глав посвящено творчеству писателей-народников, в том числе и П.В. Засодимского. Однако в целом анализ наследия писателя в их работах носит обзорный характер, основное внимание в них уделяется прежде всего историко-литературной, идеологической стороне произведений, а не поэтической структуре текста (некоторое исключение в этом ряду составляет книга «Развитие реализма в русской литературе»).

В связи с этим необходимо отметить, что отличительной чертой народнической прозы является ее социологическая направленность, «в центре их (писателей-народников. - Е.В.) творчества стоит не человек в быту, а человек социальный, в его сложных взаимоотношениях с общественным строем» [55; 140]. Тем не менее, литераторы этого направления - не бесстрастные социографы. По словам П.В. Засодимского, «фотография - не художество, где начинается фотографирование, там искусство кончается» [55; 139]. Свойственные произведениям народников яркие бытовые описания, в силу этого, никогда не являются для писателей самоцелью, но всегда подчинены задаче раскрытия народной психологии.

Писатели народнического направления осваивали в основном малые жанры: рассказ, очерк, цикл рассказов, цикл очерков, повесть. Происходило это, с одной стороны, в силу достаточно тривиальных объективных причин: большинство авторов, живя в крайней бедности, были вынуждены заниматься литературной поденщиной, и потому не могли себе позволить писать большие по объему произведения. Но это, безусловно, не главная причина. Решающее значение имело то, что сама «исследовательская» природа метода народников органически требовала создания произведений, малых жанров, живее реагирующих на общественные перемены. Поэтому, зная основные эстетические принципы построения романа (синтетизм, наличие «больших идей», эпических событий), писатели-народники, по большей части, лишь мечтали о создании «романа из народной жизни». Но отдельные образцы народнических романов все же появлялись. Самые яркие из них - «Устои» Н.Н. Златовратского и «Хроника села Смурина» П.В. Засодимского. Последнее произведение является одним из объектов исследования в настоящей работе. Данная разновидность народнического романа - роман «из народной жизни» - обладает следующими типологическими чертами, некоторые из которых обозначает Н.И. Пруцков [141; 439-465]:

1. Это роман-хроника, то есть в нем показана история развития взаимоотношений отдельной сильной личности и пассивной крестьянской массы, история их борьбы за свои права, их духовного становления и роста. Так, например, в интересующей нас «Хронике села Смурина» Засодимского показан начинающийся процесс борьбы между двумя «лагерями» - беднотой и кулачеством, причем бедняцкую массу возглавляет и инициирует на активные действия крестьянский лидер, чья личность сформировалась в недрах самой деревенской общины. А в «Устоях» Златовратского изображен процесс постепенного разложения и гибели крестьянской общины и одновременного усиления власти новоявленного деревенского кулака.

2. Романы «из народной жизни» - это романы социальные, то есть авторы в них обращаются к широкой народной среде, а следовательно, проблемы, затрагиваемые в произведениях, в корне отличны от тех, что разрабатываются в классических романах: в центре внимания стоит не духовное развитие отдельной личности (или, напротив, ее деградация), не история конкретной семьи, рода, а социальные коллизии, столкновения общественных групп, классов. Структурообразующими факторами этой разновидности романа являются детальное изображение человека из народа как существа общественного, показ процесса формирования его самосознания, пристальный интерес к психологии деревенского «мира».

3. Романы остро полемичны, публицистичны, тенденциозны, дидактичны. Это особенно ярко проявляется в романе Засодимского, изобилующем авторскими морально-психологическими описаниями, рассуждениями, отступлениями, носящими сентиментально-морализирующий характер. Характеристики героев всегда хлестки, прямолинейны и публицистичны. Публицистичность проявляется и в названиях глав романа, многие из которых представляют собой народные поговорки и афоризмы («Кто с борку - кто с сосенки», «Из пустого в порожнее», «Отрезанный ломоть» и др.). Автор всегда стоит над предметом своего повествования, ни на минуту не давая забыть о своем присутствии, вынося оценку поступкам героев, делая выводы и прогнозы.

4. Герой микросреды в народническом романе - это всегда незаурядная личность, личность нового типа, наделенная героическим самосознанием. Согласно типологии Т.В. Затеевой, существуют две разновидности положительного героя в народнических романах о деревне. Первая - это «герой практик-романтик» [71; 22]. Не принадлежа, в силу своего происхождения, к интеллигенции, такой герой, тем не менее, тяготеет к ней по духу. Высокие нравственные идеалы сочетаются в нем с идеей практического служения народу. Герой изображается в процессе своего духовного развития и роста. Примером такого героя в «Хронике села Смурина» является Дмитрий Кряжев. Вторая разновидность - это интеллигент-народник, воплощающий идею служения интеллигенции народу. Такой герой изображается уже сформировавшейся личностью и выполняет функцию носителя авторского идеала. Его деятельность - это своеобразный «эталон» деятельности народника в деревне. В романе Засодимского этой второй разновидности соответствует образ учителя Верхозова.

Образы героев микросреды, как правило, романтически окрашены, причем романтизация у разных авторов носит различный характер. Так, в «Хронике села Смурина» главный герой Дмитрий Кряжев овеян романтическим ореолом как сильная, колоритная, развивающаяся и борющаяся личность и отчасти как обобщенный образ, в котором содержится квинтэссенция лучших качеств народного характера. И по внешнему виду, и по духу это богатырь; его образ также заставляет вспомнить фигуру мифического культурного героя. Совсем иного рода романтизация в романе Златовратского «Устои», центральные герои которого - это романтики по духу, «люди мечты».

Что касается повести народников, то она в целом достаточно традицион-на по структуре и обладает всеми характерными жанрообразующими типологическими признаками повести [53; 5-180] (стремление отобразить в небольшом по объему произведении «типичные обстоятельства» и «типические характеры», показать жизнь в ее ярчайших проявлениях; аналитизм; социально значимая проблематика, изображение героя (героев) в кризисный, переломный момент жизни; объективность, достоверность, порой даже документальность; как следствие - хроникальность сюжета; тяготение к прошлому как к предмету изображения, четкое разграничение «авторского настоящего» и изображаемого времени; усиление роли автора-повествователя). Отличительной чертой народнической повести является ее тематика, связанная либо с показом тяжелой жизни городской и деревенской бедноты в условиях социального гнета, несправедливости, безысходности, либо с созданием образов отчаявшихся, не нашедших применения своим силам, разочарованных в романтических народнических идеалах интеллигентов. Интересующим нас повестям П.В. Засодимского, помимо этого, присущи следующие сюжетно-композиционные особенности:

1. Особая композиционная роль типических обстоятельств, перенесение доминанты с развития характеров на статичные компоненты произведения выражается в яркой бытописательности, восходящей к традиции натуральной школы.

2. Сюжеты, в которых, как это свойственно жанру повести в целом, герои показаны в моменты душевного кризиса, перелома в сознании, отличаются особой остротой, драматизмом, множеством перипетий.

3. Активная сюжетная роль повествователя оборачивается обилием авторских отступлений публицистического характера, морализирующих рассуждений, «медитаций», в целом не свойственных данному жанру, сюжет которого основан на действии.

Отмечая наличие глубинных, генетических связей в проблематике и поэтике русских повестей 1860-1870-х годов, В.М. Головко пишет: «В них (повестях. - Е.В.) дается приговор старой, изжившей себя системе общественных отношений, показывается, что кризис патриархальных устоев сопровождался высвобождением чувства личности, чувства собственного достоинства» [53; 170171]. Показателем пробуждения человеческого самосознания в повестях Засодимского является глубокая грусть, состояние безысходности, крайняя степень разочарования героев как лейтмотив большинства повестей.

Сложившееся в науке о литературе мнение о том, что под влиянием философии позитивизма литература XIX в. переживает «процесс демифологизации» [206; 640], представляется нам не бесспорным, тем более что Е.М.Мелетинский, выдающийся современный мифолог, блестяще продемонстрировал возможности интерпретации некоторых произведений русской литературы XIX в. через архетипы в сюжетах и образах [109]. На наш взгляд, в произведениях Засодимского наблюдается «соотнесение литературы и мифа через архетип» [63; 4], что мы и намерены доказать. Уже в произведениях раннего периода творчества (1867 - 1873) П.В. Засодимского можно обнаружить глубинные пласты смыслообразования, ориентацию художественной структуры текста на архаические, христианские и литературные мифологемы. Несмотря на злободневность тематики, на сосредоточенность писателя на проблемах современного общественного устройства (что определялось особенностями того творческого направления, в русле которого работал Засодимский), содержание его повестей и романов на поверку оказывается укорененным в глубинах общечеловеческих универсальных ценностей. Грубость и грязь жизни; с которыми поневоле приходилось иметь дело писателям-народникам, пристальное внимание к неприглядному крестьянскому и мещанскому быту не мешали Засодим-скому оставаться идеалистом и мыслителем, жить не только в плоскости злободневной современности, но и возвышаться на лучших страницах своих произведений до истинного трагизма, углубляться в вековые пласты культуры, перенося оттуда в свое творчество древнейшие мифологемы и «нациологемы» [161; 677]. Философско-моралистические рассуждения переплетаются у него с бытописанием, архетипическое содержание - с «поэзией быта», подводя к истинному смыслу произведений. Эта особенность творчества роднит его с одним из величайших писателей того времени М.Е. Салтыковым-Щедриным, к «школе» которого он имеет непосредственное отношение. Как и у Щедрина, чья социально-политическая сатира насыщена фольклорными образами, библейскими и евангельскими мотивами, философской доминантой в произведениях Засодимского становится идея гуманности, терпимости в отношениях, естественной человеческой справедливости. Эта идейная направленность, а также общность предмета изображения, сближает Засодимского и с Ч. Диккенсом, который одним из первых в мировой литературе сделал объектом писательского внимания городские трущобы, работные дома, сиротские приюты, больницы для бедных и т.д., ввел нового героя - критически воспринимающего действительность человека из народа - и которого Ф.М. Достоевский, «самый красноречивый проповедник правоверия, православия» [177; 144], назвал христианским писателем.

Поскольку миф - всеобщее явление человеческого сознания, одна из важнейших форм культуры, постоянно присутствующая в ней и призванная из века в век воспроизводить ее универсальность, - то безотносительно к какой-либо мифологической системе мы не можем говорить ни о каких духовных «продуктах» нации и ее отдельных представителей: религии, философии, литературном и ином творчестве. Мифология является обязательным фундаментом всякого типа общественного устройства, всякого способа мировосприятия, обеспечивает «связь времен», помогает составить целостное представление о путях развития культуры того или иного общества. Не составляет исключения в этом смысле и русская культура.

Мифопоэтический подход является одним из возможных аналитических подходов, позволяющих выявить в произведении его наиболее значимые мотивы, образы, идеи. Благодаря своей яркости и емкости, мифопоэтические образы позволяют создателю произведения наделить даже небольшой по объему текст значительным и порой «многослойным» содержанием. «Расшифровка» мифологем, имеющих разное культурно-историческое происхождение и воплощенных в одном и том же образе, дает возможность выявить в нем множество смыслообразующих «пластов». Это, в свою очередь, позволяет судить о насыщенности, неоднозначности повествования, постичь во всех нюансах художественный замысел произведения. Сориентированный на глубинную культурную «память», мифопоэтический подход дает также возможность создать представление о поэтической картине мира автора, определить культурные, философские и другие феномены, оказавшие наибольшее влияние на его творческое сознание.

Правомерность мифопоэтического подхода к анализу творчества писателей-народников обусловлена, на наш взгляд, следующими факторами. В России в XIX в., так же как и в других странах и в другие эпохи, решающую роль играла массовая культура. Здесь необходимо провести разграничение понятий «массовая культура» и «культура масс». Культура масс - это культура, укорененная в самом почвенном укладе, духе, стиле народной жизни, определяющаяся целым комплексом естественно сложившихся условий. Массовая культура имеет под собой не только вышеупомянутую почву, но и сознательно избираемые рациональные, политизированные и идеологизированные основы. Эти основы гораздо более шатки, чем под культурой масс. Именно культура масс, всегда опираясь на естественные, проверенные жизнью традиции, обеспечивает историческое развитие, совершенствование и преемственность культур.

Народническое направление в русской литературе возникает именно в точке пересечения, небезболезненного взаимодействия этих двух культур. Что преобладало в творчестве писателей-народников - высокий народный дух, интеллектуальные и эмоциональные находки или же расчетливо-рациональные устремления, направленные на решение политических проблем, - вопрос, лежащий за пределами данного исследования. На наш взгляд, лучшие образцы народнической литературы, к которым, несомненно, относится и творчество П.В. Засодимского, переняли из народной культуры ее лиризм, чуткое отношение к окружающей природе и земле-кормилице, богатейшую мифологическую основу. Те произведения, в которых эти достоинства отстутствуют, представляют собой образцы конформистского искусства, массовой литературной продукции.

Весь предметный мир, все жизненное пространство и свободное время широких слоев населения Российв этот период определялось и обставлялось предметами массовой культуры. Здесь нельзя не упомянуть об огромном количестве дешевой и доступной читателю лубочной литературы, организации массовых зрелищ (например, постановок народной драмы), «соборном» характере религиозных служб и отправлений (в том числе и захоронений), по сути также превращавшихся в массовые мирские зрелища. Все это способствовало профа-нированию сознания людей, формированию стандартизированных и стереотипных ощущений и эмоциональных реакций, шаблонов поведения. Отличительная черта «почвенной» культуры быта и сознания народных масс такова, что она изначально формируется с опорой на такие устойчивые компоненты, как выработанные и проверенные самой жизнью традиции, установки, ценности, ориентации, мотивы; в этой культуре, к примеру, неразрывно связаны языческие суеверия и религиозные верования и догматы. Структура подобного сознания не может не быть матричной, «архетипичной». Базовые схемы, клише настолько прочно впечатаны в массовое сознание, что достаточно лишь сделать намек на какую-либо знаковую жизненную ситуацию, чтобы запустить механизм личной сопричастности и сопереживания происходящим событиям. Именно с таким сознанием и имеют дело писатели-народники, поскольку предметами изображения и в то же время - не в последнюю очередь - адресатами их произведений являлись рядовые, обычные представители крестьянского, рабочего, мещанского сословий. Тот период русской истории, в который выпало жить и творить писателям народнического направления, можно обозначить как период больших социальных потрясений, постепенного слома старых и «предчувствия» скорого установления новых общественных отношений, схем существования, ценностных ориентиров, период поиска дальнейших путей развития России. Как известно, именно в такие периоды со всей отчетливостью заявляет о себе мифопоэтическое мировосприятие, призванное примирить обычных людей с социальной нестабильностью, а художникам дающее своеобразный творческий стимул для создания в своих произведениях «виртуальных» идеальных моделей существования, основанных на мифопоэтических принципах вероят-ностности и всевозможности. В творчестве народников это выразилось в тяге к построению в их произведениях социально-нравственных утопических картин, о чем подробнее пойдет речь ниже. Мифопоэтическое восприятие мира предусматривает многофункциональность образов: каждый образ несёт в себе отголоски множества других образов, ситуаций, действий. В то же время он оказывается устойчив и единственен для разных культур и обществ в разные исторические времена, поскольку каждое общество выделяет из этого первообраза тот смысловой пласт, который является значимым именно для него. Это позволяет сделать вывод о том, что особенности социокультурной ситуации обусловливают архетипичность мифопоэтического мировосприятия. Все это, на наш взгляд, делает оправданным применение мифопоэтического подхода к освоению наследия писателей народнического направления.

Настоящая работа имеет целью проследить особенности семантики и функционирования в прозе П.В. Засодимского некоторых архетипических образов и мотивов и использовать затем полученные результаты для интерпретации этих произведений. Под мифопоэтическими мы будем понимать такие явления в произведениях писателя, в которых можно выявить мифологические образы, схемы, «модели».

Мифопоэтика П.В. Засодимского строится преимущественно на привлечении образов и мотивов славянской фольклорно-мифологической традиции, а также элементов античного и библейского мифологизма.

По нашему мнению, творческое сознание П.В. Засодимского формировалось под влиянием ряда факторов. Прежде всего, оно прочно основывалось» на знании народной культуры. Под народной культурой следует понимать всю совокупность взаимодействующих между собой традиционных видов фольклора, памятников рукописной книжности, иконописи. Этот термин охватывает сферу ментальности «простого человека», включая и религиозные искания. То есть народная культура - это совокупность умственных преданий плюс духовное творчество трудящихся масс. Именно на основе ближайшего, непосредственного, естественного и целостного, начавшегося с самых ранних лет знакомства с демократической средой сформировался объективный взгляд Засодимского на представителя русского простонародья. Писателю были известны все особенности его социального, морально-философского облика, бытовые традиции, богатство речевого и поэтического ресурса. «Фольклоризм» Засодимского вкупе с внимательным изучением этнографии, обусловили изображение им русского мужика во всей правде его существования.

В произведениях писателя наблюдается синтез литературы с народной, «низовой» культурой. Насыщенность его сознания образцами устного народного поэтического слова так велика, что это требует специального исследования с обращением к биографическим первоисточникам (стоит отметить, что попытка такого исследования была предпринята в монографии В.К. Архангельской «Очерки народнической фольклористики» (1976)). Но важно отметить, что именно ранний период жизни, с его скорее эмоциональным, чем рассудочным постижением мира, сыграл решающую роль в творческой судьбе Засодимского, изначально породив в нем стремление к накоплению в кругозоре огромного богатства знаний о народе во всех областях его жизни, чуткость и восприимчивость к народному слову. С детства круг общения будущего писателя не был ограничен людьми, равными ему по происхождению, - напротив, мальчик рос «в общении с крестьянскими детьми и людьми из народа» [200; 16]. Вообще, как отмечает С.Г. Мозговая, «народные поверья, суеверия - часть сказочного мира детства многих городских жителей России XIX века. Этот волшебный сказочный мир во многом определял и своеобразно окрашивал научные и художественные интересы выраставших обитателей помещичьих усадеб, деревень, небольших городков» [117], и Засодимский в этом смысле не является исключением. Одним из самых любимых занятий будущего писателя было слушание рассказов деда Андрея, одного из представителей отцовской дворни. Этот человек познакомил юного Засодимского с народной демонологией, его «рассказы .о домовых, кикиморах, гуменных и о прочих страшных вещах мальчик готов слушать часами» [200; 15]. Рассказывал дед Андрей и «страшные» истории о мертвецах, привидениях. Эти демонологические повествования Засодимский называл «бывалыцинами» и «небывальщинами» и частично включал их в свои произведения, правда, по большей части, как элемент чисто бытовой, а не эстетический.

В мир фольклорной волшебной сказки ввела своего воспитанника няня: «Она любила рассказывать об Иване Царевиче, о Жар-птице и золотых яблоках, о Волке и Лисице, о Ветре Ветровиче.» [200; 16]. Впечатление от сказок было у Засодимского глубоким и продолжительным: даже став почти взрослым, уезжая в университет, он вспоминал о «ярком, цветистом мире сказок, привлекавшем . своею таинственностью и в то же время нагонявшем . страх и трепет» [18; 94].

До целенаправленных поездок по стране народно-культурные впечатления накапливались у Засодимского в основном стихийно-попутно. Но в 1872 году по предложению Г.Е. Благосветлова, фактического редактора журнала «Дело», в котором писатель некоторое время сотрудничал, он отправляется в поездку по Тверской губернии с целью изучения состояния дел в сыроварных и гвоздарных артелях края. С этого момента все, что касается духовной деятельности народа, фиксируется Засодимским тщательно и регулярно. В дальнейшем писатель объездит полстраны, изучая быт, нравы и культуру простонародья: по нескольку лет проживет в Тамбовской, Воронежской, Новгородской губерниях, в разных местах Поволжья, побывает в Башкирии и Зырянском крае (ныне республика Коми), не говоря уже о родной Вологодчине. Засодимский не имел сознательной цели становиться ученым-этнографом и фольклористом. Тем не менее, его экономико-этнографический очерк о жизни Зырянского края «Лесное царство» (1878), статьи «Хлебная житница» (1872) и «Умственное состояние первобытного человечества» (1901) позволяют считать его таковым, поскольку содержат богатый исторический, статистический и фольклорный материал.

Близость к демократической среде, тесное общение с ней, знание ее основных настроений, канонов народной культуры не могли не отразиться впоследствии на художественных особенностях произведений Засодимского, которые подчас содержат в себе элементы сказки, христианской легенды, народной песни, изобилуют пословицами и поговорками.

Современный исследователь Б.Ф. Егоров определяет народническую теорию как одну из разновидностей массовых, коллективно созданных утопий [64; 28]. Действительно, для народнического движения в целом был характерен утопический взгляд на крестьянство, склонность преувеличивать его роль в создании будущего справедливого общественного устройства. Само же это устройство мыслилось народниками в виде чего-то подобного большой сельской общине, очищенной от чужеродных «примесей» феодализма и крепостничества. Средством достижения этой цели, то есть создания такого общества, являлось, во-первых, сближение с народом, а значит, глубокое и масштабное изучение его труда, быта, психологии, а во-вторых, агитация и пропаганда в необразованной и, как правило, малограмотной крестьянской среде. Все это оказалось невозможным осуществить без обращения к русскому устному народному творчеству, а потому участники «хождения в народ» 1873-1875 годов вынуждены были стать отчасти фольклористами и этнографами. В связи с этим народническая литература многое заимствует у устного народного творчества, но делает это по-разному. Народники-пропагандисты собирают и изучают фольклор не только и даже не столько с целью эстетической, сколько с вполне конкретной политической установкой: плодотворное общение с крестьянской массой возможно было, по их мнению, вести лишь на языке, понятном и доступном народу. На основе переработанных былин («старин»), сказок, исторических песен они создают новые произведения морализаторского, назидательного толка, стоящие как бы на грани литературы и фольклора (таковы «Илья Муромец», «Степан Разин», «Атаман Сидорка» С. Синегуба, «Емельян Иванович Пугачев, или Бунт 1773 года» JI.A. Тихомирова, «Сказка о Мудрице Наумовне» С. Кравчинского, «Осьминог Вакула» И.Маляревского и др.). В этих произведениях традиционные сюжетные схемы фольклорных жанров наполняются необходимым самим авторам социально-нравственным содержанием. Попытки стилизации «под фольклор», при явном недостатке литературных талантов у создателей, грешили фальшью и антихудожественностью, что было неоднократно отмечено критиками народнического направления [18; 76-92].

Совсем иначе подходили к проблеме соотношения фольклора и литературы народники-беллетристы, отстаивавшие ценность народного творчества в его подлинном виде и обусловленную этим необходимость его глубокого и внимательного изучения. Именно таких позиций придерживается и П.В. Засодим-ский, во многих произведениях которого присутствуют элементы фольклорных жанров: различные виды песен, пословиц, сказок, а также преданий, небывальщин, толков.

Нередко фольклор используется народниками для создания социально-этических утопий, прежде всего в виде путешествий в социалистическое будущее. Крестьянские представления об «обетованной земле», отраженные в сказках и легендах, оказались особенно созвучны народническому утопизму и, наряду с идеями западно-европейского утопического социализма, повлияли на формирование и развитие русских утопических теорий. Волшебная сказка, в силу своей жанровой природы связанная с фантастикой, мечтой, народным романтизмом и социальным утопизмом, наиболее активно используется народниками. Необычайные приключения героев в сказке неизменно сопровождаются нравственным осуждением зла и насилия. Традиционный сказочный финал -воцарение на престоле героя, прежде «не подававшего надежд», простого мужика (Иванушка-дурачок, Иван - крестьянский сын) - свидетельствует не только о наивном желании крестьянина стать полновластным и свободным хозяином своей судьбы, но и символизирует собой торжество правды и справедливости в их народном понимании. Являясь художественным воплощением народных представлений о земле обетованной, о «молочных реках и кисельных берегах», волшебная сказка, по утверждению В.Г. Базанова, «в какой-то степени является предшественницей романа, в частности - социально-утопического» [21; 161]. Подтверждение этому можно обнаружить в творчестве многих народников, причем не только тех, что, не являясь профессиональными литераторами, создавали откровенно слабую и политически ангажированную «полуфольклорную» пропагандистскую литературу, но и достигших определенных художественных высот настоящих писателей, в частности, П.В. Засодимского. В творчестве последнего обнаруживают себя традиционные сказочные архетипы и архе-типические мотивы поисков «иного царства», инициационных испытаний, сиротства и др. Особую роль в семиотической структуре и композиционной организации его произведений играют также мотивы сна, больного бреда, воспоминания, служащие средством создания образа некоего «идеального» мира, гипотетического социального «рая». Однако автор использует такой комплекс мотивов с целью противопоставления сказочных идеалов действительности, с целью идейного и художественного опровержения народных иллюзий, воплотившихся в этих мотивах, развенчания примитивизма и ограниченности крестьянского идеала лучшего будущего, противопоставления ему своей позитивной программы духовного возрождения человека.

Еще один важный фактор, оказавший воздействие на формирование писательской личности Засодимского, - это самообразование. С раннего детства будущий писатель очень много читал - «без разбора» [200; 12], все, что попадалось под руку. Домашняя отцовская библиотека дала ему некоторую возможность познакомиться с классикой русской и зарубежной литературы: он прочел, в частности, сочинения Державина, сказки, повести и стихотворения Пушкина, «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Миргород» Гоголя, исторические романы Загоскина, сказки «Тысячи и одной ночи», «Жизнеописание великих мужей древности» Плутарха, «Робинзона Крузо» Дефо и множество других книг. Когда библиотека отца была прочитана, Засодимский обратился к тому, что читали обитатели людской, а именно к лубочной литературе. «Битва русских с кабардинцами», «Георг, милорд Английский», «Ведьма за Днепром» и другие подобные произведения привлекали его самоотверженностью и смелостью героев, встававших на защиту слабых и восстанавливавших справедливость. Позже, уже в гимназии, Засодимский еще больше расширил свой круг чтения, но в то же время стал подходить к выбору литературы осмысленнее. В немалой степени это произошло благодаря влиянию учителя русской словесности Н.П. Левицкого, под руководством которого гимназисты изучали Белинского и Пушкина, Гоголя и Лермонтова, Некрасова, Гончарова, Салтыкова-Щедрина, Л.

Толстого. Юный Засодимский живет наисовременнейшими умственными изысканиями, соприкасается с богатым фондом научных, философских и общественно-политических идей, вне связи с которыми не могла сформироваться его творческая индивидуальность. По признанию самого писателя, наибольшее воздействие на склад его сознания и на убеждения оказали Герцен, Чернышевский и Добролюбов, причем Герцен - в особенности. «С того берега», «Былое и думы», номера «Колокола» читались и перечитывались многократно, несмотря на то, что имя автора находилось под запретом. Читает Засодимский и зарубежных писателей, среди которых больше остальных привлекает его Гюго, и античных авторов. Помимо художественной литературы, будущий писатель знакомится и с произведениями немецких философов (Бюхнера, Фейербаха, Канта), а также внимательно изучает труды социалистов-утопистов - Сен-Симона, Фурье, Оуэна. Их идеи бесклассового общества, уничтожения частной собственности, равенства всех людей находят живой отклик в душе молодого Засодимского и оказывают несомненное влияние на его последующие произведения. Во многих из них, создавая свои «модели» справедливого устройства общества, писатель отталкивается именно от этих идей, так как считает своим долгом распространять их.

В 1868 г. в Вологде у Засодимского происходит знаменательное знакомство с Н.В. Шелгуновым, революционером-демократом, соратником и последователем Чернышевского и Добролюбова, публицистом, литературным критиком, одним из ведущих сотрудников журнала «Дело». Именно этот человек сумел внушить начинающему литератору мысль об органической связи писателя с народом, о необходимости тщательнейшего изучения его нужд и чаяний. В этом же году Засодимский знакомится с одним из виднейших идеологов революционного народничества П.Л. Лавровым, чьи «Исторические письма» также утверждают его в мысли о неоплатном долге русской интеллигенции перед народом, о необходимости усвоения народных идеалов истины и справедливости и их отстаивания.

В течение последующих нескольких лет писатель знакомится с земляками-революционерами: Ф.Н. Лермонтовым, М.В. Купреяновым, С.А. Лешерн (при содействии которой некоторое время учительствует в одной из деревень) и др. Он внимательнейшим образом следит за полемикой среди различных течений народничества. В конце 80-х - начале 90-х годов Засодимский увлекается философско-морализаторскими идеями Л.Н. Толстого. У него завязывается интенсивная переписка с В.Г. Чертковым, редактором издательства, сподвижником и другом Л.Н. Толстого, а затем он обменивается несколькими письмами и с самим Толстым, даже посылает ему для рецензии один из своих рассказов и получает благосклонный отзыв. Нравственные поиски, разнообразие изучаемых философских направлений порождают личностную эволюцию Засодимского. Симпатии к учению французских утопистов, тесные знакомства с представителями революционного народничества, вопреки ожиданиям, не порождают в нем радикальной «революционности». После непосредственного знакомства с жизнью и бытом деревни Засодимский твердо уверен, что ни бакунинский анархизм, ни заговорщическая тактика ткачевцев не встретят поддержки среди народа. Ему ближе учение П.Л. Лаврова и его последователей. В области общестт венных отношений он склоняется к социально-политическим и экономическим реформам. В частности, он переоценивает роль трудовых артелей как залога свободного труда и справедливого общественного устройства.

Наконец, одним из неотъемлемых условий формирования творческого мира Засодимского явились его религиозные взгляды, имевшие, несомненно, семейное происхождение. Прадед по отцовской линии, Андрей Ильинский, был священником в одном из бедных приходов Вологодской губернии; дед, Михаил Андреевич, по окончании семинарии и Московского университета, сам стал преподавать в Вологодской семинарии [87]. Несмотря на отсутствие принуждения со стороны родителей к внешнему соблюдению религиозных обрядов, основные каноны христианской морали, ставшие на всю жизнь руководящими в его сознании, были привиты будущему писателю с самых юных лет. Специфика религиозных взглядов Засодимского состоит в том, что он понимает христианство широко, не столько в ортодоксальном религиозном аспекте, сколько как часть обширной гуманистической программы перевоспитания человека путем культивирования в нем добрых чувств.

Демократизм Засодимского - это не воинствующий атеистический демократизм в духе Чернышевского и Добролюбова. Его демократизм базируется на чутком, бережном отношении к народной культуре, на осознании себя ее частью, на религиозности и утопических идеалах. Он ближе к демократизму Лескова и Салтыкова-Щедрина (кстати, Салтыков-Щедрин был «крестным отцом» Засодимского в литературе: именно он отредактировал и опубликовал в журнале «Отечественные записки» роман «Хроника села Смурина», именно в русле щедринской «школы» Засодимский впоследствии формировался как писатель).

Засодимский настаивает на необходимости социолого-этнографического освещения народной жизни литературой и публицистикой во имя преобразования этой жизни. А такое освещение возможно только при условии досконального изучения положения простого народа, а следовательно, русскую литературу необходимо обогащать наблюдениями такого рода.

Обращение к образам русского фольклора было вызвано у Засодимского желанием найти самобытные формы для выражения национального содержания, творить в «народном духе», вносить в литературу сокровенные черты народного мировидения, народные идеалы.

Актуальность темы данного исследования обусловлена недостаточной исследованностью творчества П.В. Засодимского в аспекте наличия и функционирования в нем мифопоэтических структур.

Научная новизна работы заключается в том, что в ней впервые проанализированы формы мифологического мышления в творчестве П.В. Засодимского; рассмотрен ряд архетипических образов и мотивов, воплощающихся в ранних произведениях писателя, выявлено их происхождение, установлены особенности функционирования в структуре произведения и смыслообразующая роль.

Цель работы - исследование особенностей функционирования и семантики некоторых архетипов в произведениях П.В.Засодимского.

Основная цель определила круг конкретных задач:

- обосновать органичность включения в поэтическую структуру текстов Засодимского архаических образов, установить связь элементов структуры произведений с национальными и античными мифологическими моделями, образами славянского фольклора, христианской традицией;

- проследить особенности реализации личностных архетипов (культурного героя-демиурга, трикстера, сироты, вдовы, бабы Яги) и архетипических мотивов (оборотничества, прохождения обряда инициации, Золушки, девушки в «мужском доме») в прозе П.В. Засодимского;

- описать функционирование пространственных архетипов (дома, леса, ада и рая) в произведениях П.В. Засодимского.

Предметом исследования являются рассказы и повести начального периода творчества П.В. Засодимского (1867-1873), а также самый известный его роман «Хроника села Смурина» (1874). Выбор материала объясняется тем, что архетипичность авторского мышления в этих произведениях наиболее очевидна, универсальные образы и модели в них отчетливо заявляют о себе.

Объект исследования - архетипические образы и мотивы с точки зрения смыслообразования и выражения авторской оценки.

Теоретико-методологическую основу составляют идеи и концепции Ю. Лотмана, В. Иванова, В. Топорова, Е. Мелетинского и др. по изучению специфики мифа, мифологического мышления и мифопоэтики различных авторов. Мы руководствуемся, в частности, положением Ю.М. Лотмана, З.Г. Минц и Е.М. Мелетинского о том, что реалистическая литература XIX века, несмотря на присущую ей, под влиянием философии позитивизма и бурного развития естественно-научных знаний, демифологизирующую тенденцию, все же тяготеет к мифологизированию как литературному приему, «даже на самом прозаическом материале. В этой литературе нет традиционных мифологических имен, но уподобленные архаическим ходы фантазии активно выявляют в заново созданной образной структуре простейшие элементы человеческого существования, придавая целому глубину и перспективу» [97; 61]. Принцип реконструкции архетипических значений в текстах произведений опирается на приемы, предложенные в работах А. Жолковского, А. Щеглова, Ю. Доманского.

Практическая значимость. Представленный в диссертации материал может быть использован для дальнейшего изучения творчества П.В. Засодимского и других писателей-народников. Содержание и выводы могут применяться при чтении общих вузовских курсов по истории русской литературы XIX века, в специальных курсах и семинарах по проблемам изучения творчества писателей народнического направления.

На защиту выносятся следующие положения:

1. В художественном творчестве П.В. Засодимского, начиная с раннего периода, в качестве одной из характерных черт поэтики утверждается заимствование фольклорных, мифологических, библейских архетипов.

2. Реализация комплекса значений того или иного архетипа в художественном образе происходит у Засодимского по трем основным схемам: а) архетип получает частичное воплощение в виде некоторых значений, выделяемых в его составе; б) архетип реализуется в инверсированном виде; в) в пределах одного образа сочетаются оба вышеуказанных способа реализации архетипа. От того, каким образом воплощается архетипическое значение, напрямую зависят особенности смыслопорождения.

3. В прозе Засодимского воплощаются основные архетипические образы и мотивы, коррелирующие с ведущими концептами бытия - человеком, природой и пространством: вдовство, сиротство, дом, лес, ад и рай. Мифологема рая в повести «Темные силы» реализуется двояко: с одной стороны, рай является идеальной моделью земного, материального существования, то есть, скорее, языческим подобием рая, генетически восходящим к античной мифологеме золотого века, с другой, воплощение мифологемы рая обретает свое истинное, высшее значение, приближаясь к библейскому архетипу Небесного Града.

Апробация работы. Основные положения настоящего исследования отражены в ряде статей и публикаций, а также использованы при подготовке докладов на итоговых научных конференциях УлГПУ (Ульяновск, 2003 г.; Ульяновск, 2005 г.) и на 5-ой Международной научно-методической конференции памяти И.Н. Ульянова «Гуманизация и гуманитаризация образования 21 века» (Ульяновск, 2004 г.).

Структура работы. В соответствии с целями и задачами исследования, диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, примечаний, библиографического списка, включающего 213 наименований, и двух приложений.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Функции архетипов и архетипических образов в произведениях П.В. Засодимского"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В задачи данного исследования входило изучение состава архетипических значений и особенностей их реализации в творчестве П.В. Засодимского. Наследие этого писателя представляет собой интересную и незаслуженно забытую страницу истории русской литературы XIX века.

Понятие архетипа в науке о литературе подразумевает некие первичные мотивы (как предметные, так и предикативные), образы, сюжетные модели, сформировавшиеся как на самых ранних стадиях существования словесного творчества (мифы, фольклор), так и в развитой литературе Нового времени. Эти «первообразы», в течение длительного времени сохраняясь в подсознании людей, обнаруживают способность воспроизводиться в произведениях более поздних эпох, причем воспроизведение может быть и осознанным (по замыслу автора), и бессознательным.

На наш взгляд, мифопоэтический подход к анализу произведений П.В. Засодимского и других писателей-народников имеет право на существование в силу следующих факторов:

1. Отражение действительности в произведениях этих авторов имело непосредственную связь с клишированным, «архетипичным», сформированным в русле традиционной культуры сознанием и подсознанием широких народных масс.

2. Произведения писателей-народников создавались в судьбоносный период слома старых и зарождения новых общественных отношений в России, поиска направлений дальнейшего развития страны. Именно в такие эпохи происходит расцвет мифопоэтического мировидения, дающего своеобразную почву, основу, ориентир как для обыденного, так и для творческого сознания

Творческое сознание П.В. Засодимского, сформировавшись под влиянием непосредственного знакомства с восточно-славянским фольклором, самообразования и знания канонических религиозных текстов и апокрифов, оказывается органичным образом проникнуто мифопоэтическими элементами.

Проведенный анализ комплекса прозаических произведений П.В. Засодимского позволяет сделать следующие выводы:

1. Начиная с раннего периода творчества, одной из характерных черт поэтики П.В. Засодимского является использование архетипических образов, которое призвано даже в самых злободневных произведениях поднимать глубинные вопросы бытия, философски осмысливать судьбы героев.

2. В творчестве Засодимского получает реализацию ряд архетипических мотивов, соотносимых с основополагающими концептами бытия - человеком, природой и пространством: вдовство, сиротство, дом, лес, ад и рай. «Арсеналом» архетипических образов и мотивов для писателя являются несколько «информационных полей». Так, например, славянская демонология предоставляет архетипическую основу для создания ряда образов романа «Хроника села Смурина» (Аггушка— оборотень, волколак; Прокудиха - Баба-Яга). Черты культурного героя и трикстера — традиционных героев архаических мифов -просматриваются в структуре некоторых образов того же произведения (Кряжев, Аггушка, Лисин), а также повести «Волчиха» (Митюха Косматый). Христианская символика и образность - и прежде всего антитеза пространственных моделей ада и рая - играют сюжето- и смыслообразующую роль в повестях «Темные силы» и «Волчиха».

3. Как правило, реализация комплекса значений того или иного архетипа в художественном образе происходит у Засодимского по трем основным схемам: а) архетип получает частичное воплощение, то есть актуализируются лишь некоторые значения, реконструируемые в его составе, остальные же «опускаются». Так, например, мы выявили частичное воплощение архетипа трикстера в образах Аггушки и Лисина в романе «Хроника села Смурина»; частичное воплощение архетипа сироты в образе Евгении в том же произведении и в образе Маши в повести «Грешница»; частичную реализацию архетипа леса в повести «Темные силы» и архетипа дома в романе «Хроника села Смурина». Такая модель использования архетипических значений больше других востребована писателем, образы, построенные согласно ей, наиболее многочисленны; б) архетип реализуется по типу инверсии. Согласно данной модели воплощается архетип бабы-яги в образе Прокудихи в романе «Хроника села Смурина», архетип дома в повестях «Грешница» и «Старый дом»; в) оба вышеуказанных способа реализации архетипа в пределах одного образа сочетаются. Так, например, в образе вдовы в повести «Грешница» сохраняется такое значение архетипа, как потребность в помощи, значения же верности покойному мужу и избранности инверсируются.

Реализация архетипического значения в частично трансформированном либо в инверсированном виде напрямую определяет собой особенности смыс-лопорождения. Сохранение тех или иных мотивов указывает на близость вновь создаваемого образа к универсальным моделям, зафиксированным мифом. В свою очередь, инверсия архетипов всегда происходит у Засодимского под воздействием значений социального порядка (что объясняется соответствующей идеологической и эстетической векторальностью его как писателя народнической школы) и, как следствие, всегда сигнализирует об отступлении в обществе от универсальных законов человеческого бытия, от общечеловеческих ценностей.

4. Реализация мифологемы рая в повестях «Темные силы» и «Волчиха» имеет ряд особенностей. В дискурсах большинства героев «Темных сил» и главной героини «Волчихи» рай является ничем иным, как идеальной моделью земного, материального существования, то есть это не собственно рай в его истинном христианском понимании, а скорее его языческое подобие, генетически восходящее к античной мифологеме золотого века. В то же время в точке зрения автора-повествователя понятие рая обретает свое истинное, высшее значение: это идеал духовной гармонии, блаженства, недостижимый на земле. Родственна авторской и точка зрения Ивана Мудрого, с той, однако, принципиальной разницей, что последний верит в возможность существования рая на земле.

В дискурсах автора и Ивана Мудрого воплощение мифологемы рая приближается к библейскому архетипу Небесного Града.

Проведенное исследование является первой попыткой мифопоэтического прочтения творчества П.В. Засодимского, доказывающей, что последнее несводимо к отображению в художественной форме народнической теории, несомненно, оказавшей большое воздействие на писателя. Образность и комплекс мотивов в прозе П.В. Засодимского имеют глубинные истоки в области мифо-поэтической традиции, восходя, в первую очередь, к славянскому фольклорному и религиозно-христианскому культурным пластам. Сфера мифопоэтического в творчестве Засодимского не ограничивается произведениями начального этапа его творчества, поэтому в качестве перспектив дальнейших исследований можно указать изучение мифопоэтики в остальных произведениях писателя.

Список научной литературыВласенко, Елена Юрьевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Достоевский Ф.М. Идиот. М.: Правда, 1981. - 640 с.

2. Засодимский П.В. А ей весело она смеется.// Засодимский П.В. Собрание сочинений в 2-х т. - СПб.: Типография И.Н.Скороходова, 1895. - Т.1. - С. 73-85.

3. Засодимский П.В. Волчиха // Засодимский П.В. Собрание сочинений в 2-х т. СПб.: Типография И.Н.Скороходова, 1895. - Т.1. - С. 4-73.

4. Засодимский П.В. Грешница // Собрание сочинений в 2-х т. СПб.: Типография И.Н.Скороходова, 1895. - Т.1. - С. 1-49.

5. Засодимский П.В. Старый дом // Засодимский П.В. Собрание сочинений в 2-х т. СПб.: Типография И.Н.Скороходова, 1895. - Т.1. - С. 136-168.

6. Засодимский П.В. Темные силы // Засодимский П.В. Собрание сочинений в 2-х т. СПб.: Типография И.Н.Скороходова, 1895. - Т.1. - С. 85-136.

7. Засодимский П.В. Терехин сон (святочный рассказ) // Засодимский П.В. Собрание сочинений в 2-х т. СПб.: Типография И.Н.Скороходова, 1895. -Т.1.-С. 460-470.

8. Засодимский П.В. Хроника села Смурина // Собрание сочинений в 2-х т. ,-СПб.: Типография И.Н.Скороходова, 1895. Т.1. - С. 179-321.

9. Салтыков-Щедрин М.Е. Богатырь // Салтыков-Щедрин М.Е. Сказки. Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1988. - С. 163-165.

10. Салтыков-Щедрин М.Е. Рождественская сказка // Салтыков-Щедрин М.Е. Сказки. Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1988. - С. 185-192.

11. Научная и критическая литература

12. Аверинцев С.С. «Аналитическая психология» К.-Г. Юнга и закономерности творческой фантазии // Вопросы литературы. 1970. № 3. - С. 113-143.

13. Аверинцев С.С. Рай // Мифы народов мира. Энциклопедия: в 2-х т. / Гл. ред. С.А. Токарев. М.: НИ «Большая Российская энциклопедия», 1998. Т. 2. - С. 363-366.

14. Агапкина Т.А. Колокольный звон // Словарь языческой мифологии славян. http://wvm.pagan.ni/k/kolokzwonO.php.

15. Агранович С.З., Саморукова И.В. Гармония цель - гармония. Художественное сознание в зеркале притчи. - М., 1997. - 135 с.

16. Агранович С.З., Саморукова И.В. Двойничество. — Самара: издательство «Самарский университет», 2001. 132 с.

17. Андреев Ю.В. Поэзия мифа и проза истории. — Л.: Лениздат, 1990. 223 с.

18. Арутюнова Н.Д. Диалогическая цитация (К проблеме чужой речи) // Вопросы языкознания. 1986. № 1. - С. 50-64.

19. Архангельская В.К. Очерки народнической фольклористики. Саратов: Издательство Саратовского университета, 1976. - 174 с.

20. Базанов В.Г. От фольклора к народной книге. Л.: Художественная литература, 1984.-344 с.

21. Байбурин А.К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1983. - 192 с.

22. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1989. - 615 с.

23. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Художественная литература, 1972. - 470 с.

24. Бахтин М.М. Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении. Марксизм и философия языка. Статьи. М.: Лабиринт, 2000. - 640 с.

25. Бахтин М.М. Эпос и роман. СПб.: Азбука, 2000. - 304 с.

26. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1986. - 444 с.

27. Бедненко Г. Архетип волка у индоевропейцев. http://pryahi.indeep.ru/mythology/animals/wolf.html.

28. Бедненко Г. Архетип ворона у индоевропейцев. http://pryahi.indeep.ru/mythology/animals/raven.html.

29. Бедненко Г. Змей у скандинавов. http:// pryahi.indeep.ru/mythology/animals/snake.html.

30. Белкин А. Народники и революционные демократы // Вопросы литературы. 1960. № 2. С. 117-131.

31. Бирлайн Дж.Ф. Параллельная мифология. М.: КРОН-ПРЕСС, 1997. - 336 с.

32. Большакова А. Литературный архетип // Литературная учеба. 2001. № 6. -С. 169-173.

33. Буслаев Ф.И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. В 2-х т. СПб., 1861.

34. Буслаев Ф.И. О народной поэзии в древнерусской литературе // О литературе: Исследования; Статьи. М.: Художественная литература, 1990. -С. 30-91.

35. Буслович Д.С. Мифологические и литературные сюжеты в произведениях искусства. СПб.: Паритет, 2001. - 352 с.

36. Бухаркин П.Е. О функции цитаты в повествовательной прозе // Вестник ЛГУ. Серия «История. Языкознание. Литературоведение». 1990. - Вып. 3. -С. 29-37.

37. Бушмин А.С. Преемственность в развитии литературы. Л.: Художественная литература, 1978.-223 с.

38. Введение в литературоведение. Литературное произведение. Основные понятия и термины/ Ред. Л.В.Чернец. М.: Высшая школа; Издательский центр «Академия», 1999. - 556 с.

39. Вейман Р. История литературы и мифология. М.: Прогресс, 1975. - 344 с.

40. Вербицкая М.В. К обоснованию теории «вторичных текстов» // Филологические науки. 1989. - № 1. - С. 30-36.

41. Вердеревская Н.А. Русский роман 40-60-х годов XIX века. Казань: Издательство Казанского университета, 1980. - 136 с.

42. Веселовский А.Н. Из введения в историческую поэтику // Веселовский А.Н. Историческая поэтика. М.: Высшая школа, 1989. - С. 42-58.

43. Веселовский А.Н. Три главы из исторической поэтики // Веселовский А.Н. Историческая поэтика. М.: Высшая школа, 1989. - С. 155-298.

44. Виленская Э., Итенберг Б. Действительно, не надо упрощать! // Вопросы литературы. 1960. - № 10. - С. 96-107.

45. Волкова Е., Оруджева С. М. Бахтин: «Без катарсиса нет искусства» // Вопросы литературы. -2000. -№ 1. -С. 108-131.

46. Вюнанбурже Ж.Ж. Принципы мифопоэтического воображения. http://ontoimago.spb.ru/library/texts/semash/imagination.htm.

47. Габдуллина В.И. Мифологема дома в произведениях Ф.М. Достоевского. http://filfac.bspn.secna.ru/files/gabdullinal.doc.

48. Гаспаров M.JI. Отзыв официального оппонента о докторской диссертации И.С. Приходько «Мифопоэтика Александра Блока» (ВГУ, 1996) // Филологические записки. 1997. - № 8.

49. Герменевтика: история и современность / Под ред. Н.Б. Бессонова, И.С. Нарского. М.: Мысль, 1985. - 304 с.

50. Гин М. Об отношениях Некрасова с народничеством 70-х годов // Вопросы литературы. 1960. - № 9. - С. 112-127.

51. Головко В.М. Поэтика русской повести. Саратов: Издательство Саратовского университета, 1992. - 192 с.

52. Горелов А.А. Н.С. Лесков и народная культура. Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1988. -296 с.

53. Горячкина М.С. Художественная проза народничества. М.: Наука, 1970. -216 с.

54. Греймас А.-Ж. Размышления об актантных моделях // Вестник МГУ, серия ФИЛОЛОГИЯ. 1996. -№ 1. - С. 118-135.

55. Гура А.В. Волк // Словарь языческой мифологии славян, http ://www.pagan.ru/w/wolk0.php.

56. Г.Гюнтер. Жанровые проблемы утопии и «Чевенгур» А.Платонова // Утопия и утопическое мышление: антология зарубежной литературы / Под ред. В.А. Чаликовой. М.: Прогресс, 1991. - С. 252-276.

57. Давыдов И.П. Баня у Бабы Яги. http://paganism.ru/babayaga.htm.

58. Дементьев А. Народничество и народническая литература // Вопросы литературы. 1961. -№ 2. - С. 149-163.

59. Доманский Ю.В. Архетипические мотивы в русской прозе XIX века. Опыт построения типологии // Литературный текст: проблемы и методы исследования. IV сборник научных трудов. Тверь: Издательство ТГУ, 1998.

60. Доманский Ю.В. Семантика архетипического значения мотива слияния неба и земли в поэме Венедикта Ерофеева «Москва Петушки». http://poetical.narod.ru/shornik/domanski.htm.

61. Доманский Ю.В. Смыслообразующая роль архетипических значений в литературном тексте. Тверь: Издательство ТГУ, 2001. - 94 с.

62. Егоров Б.Ф. Жанры русских утопий XVIII начала XX веков// Известия Академии Наук. Серия литературы и языка. - 2004. - № 1. - С. 28-32.

63. Есин А.Б. Принципы и приемы анализа литературного произведения: Учебное пособие. М.: Флинта, Наука, 1998. - 248 с.

64. Жолковский А.К. Блуждающие сны. М.: Наука, Издательская фирма «Восточная литература», 1994. - 428 с.

65. Жолковский А.К., Щеглов Ю.К. Работы по поэтике выразительности. М.: Издательская группа «Прогресс», 1996. - 344 с.

66. Жук A.A. Русская проза второй половины XIX века. М.: Просвещение, 1981.-254 с.

67. Журавлева А.И. Новое мифотворчество и литературоцентристская эпоха русской культуры// Вестник МГУ, серия ФИЛОЛОГИЯ. 2001. - № 6. - С. 35-43.

68. Забияко А.П. Архетипы культурные // Культурология. XX век: Энциклопедия / Сост. С.Я. Левит. СПб.: Университетская книга, 1998. -Т. 1: А - Л. - С. 38-39.

69. Затеева Т.В. Народнический роман. Концепция личности и способы ее изображения: Автореф. дис. . докт. филол. наук. М., 1998. 37с.

70. Захаров А. На неведомых дорожках, http://paganism.ru/babayaga.htm.

71. Иванов В.В. Волк // Мифы народов мира. Энциклопедия в 2-х т. / Гл. ред. С.А. Токарев. М.: НИ «Большая Российская энциклопедия», 1998. - Т. 1. — С. 242.

72. Иванов В.В. Кузнец // Мифы народов мира. Энциклопедия в 2-х т. / Гл. ред. С.А. Токарев. М.: НИ «Большая Российская энциклопедия», 1998. - Т. 2. -С. 21-22.

73. Иванов В.В., Топоров В.Н. Волкодлак // Мифы народов мира. Энциклопедия в 2-х т. / Гл. ред. С.А. Токарев. М.: НИ «Большая Российская энциклопедия», 1998. - Т. 1. - С. 242-243.

74. Иванов В.В., Топоров В.Н. Змей Горыныч // Словарь языческой мифологии славян. http://www.pagan.ru/z/zmejgoryn0.php.

75. Иванов В.В., Топоров В.Н. Орел // Мифы народов мира. Энциклопедия в 2-х т. / Гл. ред. С.А. Токарев. М.: НИ «Большая Российская энциклопедия», 1998.-Т. 2.-С.258-260.

76. Иванов В.В., Топоров В.Н. Проблема функций кузнеца в свете семиотической типологии культур // Материалы всесоюзного симпозиума по вторичным моделирующим системам I (5). Тарту: Издательство ТГУ, 1974. -С. 88-90.

77. Ивановский Г.И., Фрумкин Л.Р. П.В. Засодимский на Новгородской земле. -Л.: Лениздат, 1974. 46 с.

78. Кайсаров А.С., Глинка Г.А., Рыбаков Б.А. Мифы древних славян. Велесова книга / Сост. Баженова А.И., Вардугин В.И. Саратов: Надежда, 1993. - 320 с.

79. Кожинов В.В. Происхождение романа. М.: Советский писатель, 1963. - 439 с.

80. Козицкая Е.А. Смыслообразующая функция цитаты в поэтическом тексте. -Тверь: Издательство ТГУ, 1999. 140 с.

81. Козицкая Е.А. Цитата, «чужое слово», интертекст: материалы к библиографии // Литературный текст: проблемы и методы исследования / «Свое» и «чужое» слово в художественном тексте. Тверь: Издательство ТГУ, 1999.-С. 177-218.

82. Косиков Г.К. От Проппа к Греймасу // Вестник МГУ, серия ФИЛОЛОГИЯ. 1996. №1.-С. 114-117.

83. Кристева Ю. Бахтин, слово, диалог, роман // Вестник МГУ, серия ФИЛОЛОГИЯ. 1995. - № 1. С. 97-124.

84. Курганов Е. Анекдот Символ - Миф. Этюды по теории литературы. -СПб.: Издательство журнала «Звезда», 2002. — 218 с.

85. Лазарчук P.M. «. С латинского языка переведены на Вологде» (Кто был первым переводчиком «Георгию) Вергилия?)". http://www.booksite.rU/fulltext/pos/luzh/ity/l 1 .htm/.

86. Лаушнин К.Д. Баба-Яга и одноногие боги, http://paganism.ru/babayaga.ht

87. Левинтон Г.А. Инициация и мифы // Мифы народов мира. Энциклопедия в 2-х т. / Гл. ред. С.А. Токарев. М.: НИ «Большая Российская энциклопедия», 1998. - Т. 1. - С. 543-544.

88. Левкиевская Е.Е. Мифы русского народа. М.: Астрель, ACT, 2000. - 528 с.

89. Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М.: Искусство, 1995.-320 с.

90. Лоскутова А.А. Поэтика протоинтертекстуальности. К постановке проблемы // Литературный текст: проблемы и методы исследования / «Свое» ичужое» слово в художественном тексте. Тверь: Издательство ТГУ, 1999. -С. 102-106.

91. Лотман Ю.М. Дом в «Мастере и Маргарите» // Лотман Ю.М. О русской литературе. СПб.: Искусство-СПБ, 1997. - С. 748-754.

92. Лотман Ю.М. Массовая литература как историко-культурная проблема// Радуга. 1991. -№ 1. - С.13-26.

93. Лотман Ю.М. Сюжетное пространство русского романа XIX столетия // Лотман Ю.М. О русской литературе. СПб.: Искусство-СПБ, 1997. - С. 712729.

94. Лотман Ю.М. Художественное пространство в прозе Гоголя // Лотман Ю.М. О русской литературе. СПб.: Искусство-СПБ, 1997. - С. 621-658.

95. Лотман Ю.М., Минц 3.Г., Мелетинский Е.М. Литература и мифы // Мифы народов мира. Энциклопедия: в 2-х т./ Гл. ред. С.А. Токарев. М.: НИ «Большая Российская энциклопедия», 1998. - Т.2. - С. 61.

96. Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Миф имя - культура // Труды по знаковым системам. - Вып. 308. - Тарту: Издательство ТГУ, 1973. - С. 282-303.

97. Люсин В.Н. Особость женского/девичьего успеха в русской сказке. http://ons.gfns.net/2000/4/10.htm.

98. Маевская Т.П. Идеи и образы русского народнического романа (70 80-е годы XIX в.). - Киев: Наукова думка, 1975. - 208 с.

99. Малинов А.В. Предрассмертные прогулки. http://anthropology.ru/ru/texts/malinov/walks.html.

100. Марков В.А. Литература и миф: проблема архетипов (к постановке вопроса) // Тыняновский сборник. Четвертые тыняновские чтения. Рига, 1990.-С. 133-144.

101. Массовая культура и массовое искусство. «За» и «против»: Сб. науч. тр. -М.: издательство «Гуманитарий» Академии гуманитарных исследований, 2003.-512 с.

102. Мелетинский Е.М. Введение в историческую поэтику эпоса и романа. -М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1986. 320 с.

103. Мелетинский Е.М. Ворон // Мифы народов мира. Энциклопедия в 2-х т. / Гл. ред. С.А. Токарев. М.: НИ «Большая Российская энциклопедия», 1998. -Т. 1.-С. 245-247.

104. Мелетинский Е.М. Герой волшебной сказки. Происхождение образа. — М.: Издательство восточной литературы, 1958. 264 с.

105. Мелетинский Е.М. Миф и сказка // Мелетинский Е.М. Избранные статьи. Воспоминания. М.: Издательство РГТУ, 1998. - С. 284-296.

106. Мелетинский Е.М. Низкий герой волшебной сказки // Русская фольклористика / Под ред. Минц С.И., Померанцевой Э.В. М.: Высшая школа, 1971. - С. 322-334.

107. Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. М.: Изд-во РГГУ, 1994. -136 с.

108. Мелетинский Е.М. О происхождении литературно-мифологических сюжетных архетипов // Литературные архетипы и универсалии. М.: РГГУ, 2001.-С. 73-149.

109. Мелетинский Е.М. От мифа к литературе. Учебное пособие по курсу «Теория мифа и историческая поэтика повествовательных жанров». М.: Издательский центр РГГУ, 2000. - 170 с.

110. Мелетинский Е.М. Первобытные истоки словесного искусства // Мелетинский Е.М. Избранные статьи. Воспоминания. М.: Издательство РГГУ, 1998.-С. 52-110.

111. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М.: Наука, 1976. - 407 с.

112. Мелетинский Е.М. Предки Прометея (Культурный герой в мифе и эпосе) // Мелетинский Е.М. Избранные статьи. Воспоминания. М.: Издательство РГГУ, 1998.-С. 334-359.

113. Мелетинский Е.М. Трансформации архетипов в русской классической литературе (Космос и Хаос, герой и антигерой) // Литературные архетипы и универсалии. М.: РГГУ, 2001. - С. 150-224.

114. Мириманов В.Б. Искусство и миф. Центральный образ картины мира. — М.: Согласие, 1997. 328 с.

115. Мозговая С.Г. Духи природы в фольклоре и литературе. http://www.paganism.ru/spirits.htm.

116. Морозов А. Пародия как литературный жанр. (К теории пародии) // Русская литература. I960. - № 1. - С. 48-77.

117. Нойман Э. Происхождение и развитие сознания. М.: Рефл-бук; Киев: Ваклер, 1998.-464 с.

118. Одиноков В.Г. Проблемы поэтики и типологии русского романа XIX века. Новосибирск: Наука, Сибирское отделение, 1971. - 192 с.

119. Парамонов Б. Согласно Юнгу // Октябрь. 1993. - № 5. - С. 155-164.

120. Пашинина Д.П. Оборотничество и оборачивание // «Логос». 1999. - № 6.-С. 83-93.

121. Петрухин В.Я. Кузнец // Словарь языческой мифологии славян. http://www.pagan.ru/k/kuznec0.php.

122. Поспелов Г.Н. Теория литературы. М.: Высшая школа, 1978. - 351 с.

123. Потебня А.А. Миф и слово // Потебня А.А. Слово и миф. М.: Правда, 1989.-С. 256-270.

124. Потебня А.А. О доле и сродных с нею существах // Потебня А.А. Слово и миф. М.: Правда, 1989. - С. 472-516.

125. Потебня А.А. О купальских огнях и сродных с ними представлениях // Потебня А.А. Слово и миф. М.: Правда, 1989. - С. 530-552.

126. Потебня А.А. О мифическом значении некоторых обрядов и поверий // Потебня А.А. Слово и миф. М.: Правда, 1989. - С. 379-443.

127. Потебня А.А. О некоторых символах в славянской народной поэзии // Потебня А.А. Слово и миф. М.: Правда, 1989. - С. 285-378.

128. Потебня А.А. Переправа через воду как представление брака // Потебня А.А. Слово и миф. М.: Правда, 1989. - С. 553-565.

129. Потебня А.А. Характер мифического мышления // Слово и миф. М.: Правда, 1989. - С. 244-255.

130. Пропп В.Я. Змееборство Георгия в свете фольклора // Пропп В.Я. Фольклор. Литература. История. М.: Лабиринт, 2002. - С. 92-114.

131. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. М.: Лабиринт, 2002. -336 с.

132. Пропп В.Я. Морфология <волшебной> сказки. М.: Лабиринт, 1998. -512 с.

133. Пропп В.Я. Мотив чудесного рождения // Пропп В.Я. Фольклор и действительность. М.: Наука, 1976. - С. 205-240.

134. Пропп В.Я. Мотивы лубочных повестей в стихотворении А.С. Пушкина «Сон» 1816 г.// Пропп В.Я. Фольклор. Литература. История. М.: Лабиринт, 2002.-С. 115-119.

135. Пропп В.Я. Русская сказка. Л.: Издательство ЛГУ, 1984. - 335 с.

136. Пропп В.Я. «Сравнительная мифология и ее метод» А.Н. Веселовского // Пропп В .Я. Фольклор. Литература. История. М.: Лабиринт, 2002. - С. 269276.

137. Пруцков Н.И. Народнический роман// История русского романа. В 2-х т. Т.2. - М.-Л.: Наука, 1964. - С.439-465.

138. Развитие реализма в русской литературе / Под ред. К.Н. Ломунова. Т. 2, кн. 2. - М.: Наука, 1973. - 390 с.

139. Руднев Ю. Анализ хронотопа художественного текста: возможность подхода к проблеме, http://zhelty-dom.narod.ru/literature/txt/chronotopjr.htm/

140. Русская литература и народничество / Отв. ред. И.Г. Ямпольский. JL: Издательство Ленинградского университета, 1971. - 192 с.

141. Рошияну Н. Традиционные формулы сказки. М.: Наука, 1974. - 216 с.

142. Руткевич A.M. Архетип// Культурология. XX век: Энциклопедия / Сост. Левит С .Я. СПб.: Университетская книга, 1998. - T.l: А - Л. - С.37-38.

143. Руткевич А. Познай самого себя// Октябрь. 1993. - № 5. - С. 181 -184.

144. Рымарь Н.Т. Реалистический роман XIX века: поэтика нравственного компромисса // Поэтика русской литературы. М.: РГГУ, 2001. - С. 9-21.

145. Силантьев И.В. От героя сказки к герою романа // Традиция и литературный процесс. Новосибирск: Издательство СО РАН, научно-издательский центр ОИГГМ СО РАН, 1999. - С. 373-376.

146. Силантьев И.В. Теория мотива в отечественном литературоведении и фольклористике: очерк историографии. Новосибирск: Издательство ИДМИ, 1999. - 104 с.

147. Современные зарубежные литературоведческие концепции (герменевтика, рецептивная эстетика) / Под ред. Е.А. Цургановой. М., 1983.

148. Соколов Н.И. Русская литература и народничество. Л.: Издательство ЛГУ, 1968.-254 с.

149. Соколова В.Ф. Русский роман 60-70-х годов XIX века и народознание // Русская литература. 1986. -№ 3. - С. 71-88.

150. Спасибенко А.П. Писатели-народники. М.: Просвещение, 1968. - 430 с.

151. Стеблин-Каменский М.И. Миф. Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1976. -104 с.

152. Строганова Е. Мирча Элиаде // Элиаде М. Аспекты мифа. М.: Академический проект, 2000. - С. 190-208.

153. Тамарченко Н.Д. Русский классический роман XIX века. Проблемы поэтики и типологии жанра. М.: РГГУ, 1997. - 203 с.

154. Тамарченко Н.Д. «Свое» и «чужое» в эпическом тексте. К вопросу о «родовых» структурных признаках // Литературный текст: проблемы иметоды исследования / «Свое» и «чужое» слово в художественном тексте. -Тверь: Издательство ТГУ, 1999. С. 3-13.

155. Тахо-Годи А.А. Греческая мифология. М.: Искусство, 1989. - 304 с.

156. Тевс О.В. Семиотический аспект моделирования природы и социума вхудожественном мире В.М. Шукшина: Автореф. дисдокт. филол. наук.1. Барнаул, 1999. 20 с.

157. Телегин С. О художественном смысле образа коняги в одноименной :сказке Щедрина // Салтыков-Щедрин М.Е. История одного города. Господа Головлевы. Сказки. М.: Олимп, ООО «Фирма «Издательство ACT»», 1999. -С. 672-677.

158. Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Кн. 2. Роды и жанры литературы. М.: Наука, 1964. - 486 с.

159. Тодоров Ц. Как читать? // Вестник МГУ, серия ФИЛОЛОГИЯ. 1998. -№6.-С. 114-128.

160. Топорков А. Л. Дом // Словарь языческой мифологии славян. http://www.pagan.ru/d/dom0.php.

161. Топорков А. Л. Мост // Словарь языческой мифологии славян. http://www.pagan.ru/m/most0.php.

162. Топорков А.Л. Предвосхищение понятия «архетип» в русской науке XIX века // Литературные архетипы и универсалии. М.: РГГУ, 2001. - С. 348368.

163. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического. М.: Издательская группа «Прогресс» - «Культура», 1995.-624 с.

164. Третьякова Е. Архетипические образы славянской мифологии в романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». http://www.relga.rsu.ru/n70/cult 70.htm.

165. Тураева З.Я. Лингвистика текста (Текст: структура и семантика). М.: Просвещение, 1986.- 126 с.

166. Тюпа В.И. Грани и границы притчи // Традиция и литературный процесс. Новосибирск: Издательство СО РАН, научно-издательский центр ОИГГМ СО РАН, 1999.-С. 381-387.

167. Faryno J. «Полотенце с петухом» Булгакова (Проблемы наррации и мифопоэтики) // Традиционные модели в фольклоре, литературе, искусстве. В честь Натальи Михайловны Герасимовой. СПб.: Европейский Дом, 2002. -С. 24-44.

168. Федорова Т.Н. Художественный мир Б.А. Пильняка 1920-х годов («Иван Москва» и «Красное дерево»): Автореф. дис. . канд. филол. наук. Самара, 2000.-14 с.

169. Фрейденберг О.М. Введение в теорию античного фольклора. Лекции // Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1998. — С. 7-222.

170. Фрэзер Дж.Дж. Золотая ветвь. М.: Издательство политическойлитературы, 1986.-702 с.

171. Хализев В.Е. Мифология XIX-XX веков и литература // Вестник МГУ,серия ФИЛОЛОГИЯ. 2002. - №3. - С.7-21.

172. Хализев В.Е. Теория литературы. М.: Высшая школа, 2000. - 398 с.

173. Цвейг С. Три мастера: Бальзак, Диккенс, Достоевский // Цвейг С. Три мастера: Бальзак, Диккенс, Достоевский. Триумф и трагедия Эразма Роттердамского. М.: Республика, 1992. - 286 с.

174. Цурганова Е.А. Два лика герменевтики // Российский литературоведческий журнал. 1993. - № 1. - С. 47-55.

175. Чернец Л.В. «Как слово наше отзовется.». М.: Высшая школа, 1995. -239 с.

176. Чернец Л.В. Литературные жанры (проблемы типологии и поэтики). М.: Издательство Московского университета, 1982. - 192 с.

177. Чернов А.В. Архетип «блудного сына» в русской литературе XIX века // Евангельский текст в русской литературе XVII-XIX веков. Петрозаводск: Издательство Петрозаводского университета, 1994. - С. 151-158.

178. Чистов К.В. Русские народные социально-утопические легенды XVIII-XIX вв. М.: Наука, 1967. - 342 с.

179. Шайтанов И. Жанровая поэтика // Вопросы литературы. 1996. - № 3. -С.17-21.

180. Шайтанов И. Жанровое слово у Бахтина и формалистов // Вопросы литературы. 1996. - № 3. - С.89-114.

181. Шарапов Г. Реализм писателей-народников // Вопросы литературы. -1961.-№2. С. 134-149.

182. Шестаков В.П. Эволюция русской литературной утопии // Русская литературная утопия. М.: Издательство Московского университета, 1986. -С. 5-32.

183. Элиаде М. Аспекты мифа. М.: Академический Проект, 2000. - 222 с.

184. Элиаде М. Мефистофель и андрогин. СПб.: Алетейя, 1998. - 384 с.

185. Элиаде М. Миф о вечном возвращении. Архетипы и повторяемость. -СПб.: Алетейя, 1998. 250 с.

186. Эльсберг Я. Упрощенные решения (ответ А. Белкину) // Вопросы литературы. 1960. - № 2. - С. 132-142.

187. Эсалнек А.Я. Архетип // Русская словесность. 1997. - № 5. - С. 90-93.

188. Эсалнек А.Я. Внутрижанровая типология и пути ее изучения. М.: Издательство МГУ, 1985. - 183 с.

189. Эсалнек А.Я. Основы литературоведения. Анализ художественного произведения. М.: Флинта - Наука, 2001. - 112 с.

190. Эсалнек А.Я. Своеобразие романа как жанра. Спецкурс. М.: Издательство Московского университета, 1978. - 79 с.

191. Эсалнек А.Я. Типология романа (теоретический и историко-литературный аспекты). М.: Издательство МГУ, 1991. - 156 с.

192. Юнг К.Г. Душа и миф: шесть архетипов. Психологические аспекты архетипа матери. http://www.upelsinka.com/Russian/classicyungl.htm.

193. Юнг К.Г. Душа и миф: шесть архетипов. Психология образа трикстера. http://www.upelsinka.com/Russian/classicyung2.htm.

194. Юнг К.Г. Настоящее и будущее // Октябрь. 1993. - № 5. - С.164-181.

195. Юртаева И.А. Мотив ночи последнего выбора в русской повести 1880-х годов и традиция // Поэтика русской литературы. М.: РГГУ, 2001. - С. 293315.

196. Якушин Н.И. По градам и весям. Архангельск - Вологда: СевероЗападное книжное издательство, 1964.

197. Яркова А.В. Мифопоэтика В. Цоя. http://www.yarkova.lodya.ru/Alla 51 .htm.1. Словари

198. Библейские афоризмы / Сост. Горбачев Н.А. Саратов: Приволжское книжное издательство, 1991. 181 с.

199. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М.: Русский язык, 1989.-Т.2.-С. 208.

200. Культурология. XX век: Энциклопедия / Сост. С.Я. Левит. СПб.: Университетская книга, 1998. Т. 1: А - Л. - 447 с.

201. Литературный энциклопедический словарь / Под общ. ред. В.М. Кожевникова, П.А. Николаева. М.: Советская энциклопедия, 1987. 752 с.

202. Мифологический словарь / Ред. Е.М.Мелетинский. М.: Советская энциклопедия, 1990. 672 с.

203. Мифология. Большой энциклопедический словарь / Ред. Е.М.Мелетинский. 4-е изд. М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. -736 с.

204. Мифы народов мира. Энциклопедия: в 2-х т. / Гл. ред. С.А. Токарев. М., НИ «Большая Российская энциклопедия», 1998. Т. 1 - 672 с. Т. 2 - 720 с.

205. Словарь языческой мифологии славян. http://www.pagan.ni/k/kolokzwonO.php.

206. Немировский А.И. Мифы древности. Научно-художественная энциклопедия. Эллада. (Серия «Античное наследие»). М., Лабиринт, 2000. -416 с.

207. Славянская мифология. Словарь-справочник / Сост. Л.М. Вагурина. М., 1998.-320 с.

208. Современное зарубежное литературоведение: Страны западной Европы и США. Концепции, школы, термины. Энциклопедический справочник. М., Интрада ОНИОН, 1996. - 320 с.

209. Философский словарь. М., Политиздат, 1991. 560 с.

210. Приходит господин не то барин, не то купец — садится за стол, и ест, ипьет.

211. Кто это? спрашивает Никита, сильно удивляясь тому, что за странные знакомые завелись нынче у Ивана: приходят, не здороваются и без всякого приглашения садятся за стол.

212. Не знаю! отвечает Иван Мудрый, выкраивая спинку сюртука, и с лукавой усмешкой смотрит на Никиту сверх своих старых очков.

213. Никита еще более удивляется и тут вдруг замечает, что Иван как будто бы тот, да не тот.

214. Господин, закусивши, пошел было вон.- Послушай-ка! остановил его Мудрый. - Ты книгу-то эту дочел?

215. Гость молча кивнул головой.

216. Дай-ка мне ее теперь!. Иван подошел к незнакомцу. - Да уж и трубочки-то эти оставь, пожалуй.

217. Незнакомец молча положил на стол принесенные снаряды и книгу иушел.

218. Вот ужо, как потемнеет, мы с тобой, Никита, звезды будем считать! сказал хозяин. - Я-то их, почитай, все уж пересчитал.1. Никита удивлялся.

219. В то время толпа людей валила по улице с топорами, лопатами, с вилами, косами, с разным дреколием.- Что это? Куда они идут? спрашивает столяр, опять удивляясь.

220. На работу идут! поясняет Мудрый и сам начинает шить и шьет усердно-усердно.

221. Что за притча! Ровно нечистый меня обошел.» раздумывает Никита и идет опять к Ивану Мудрому за объяснениями.

222. Помнишь, в старой книге я тебе о чудовище-то читал? Давно читал, помнишь? спрашивает Мудрый.

223. Помню! машинально отвечает Никита. - Да ведь ты мне это недавно, брат, читал.