автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.03
диссертация на тему: Индийское средневековье - проблемы формирования представлений о человеке и обществе, времени и пространстве

Полный текст автореферата диссертации по теме "Индийское средневековье - проблемы формирования представлений о человеке и обществе, времени и пространстве"

На правах рукописи

ВАНИНА Евгения Юрьевна

ИНДИЙСКОЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ - ПРОБЛЕМЫ ФОРМИРОВАНИЯ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О ЧЕЛОВЕКЕ И ОБЩЕСТВЕ, ВРЕМЕНИ И ПРОСТРАНСТВЕ

Специальность 07.00.03 - Всеобщая история (Средние века)

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Москва, 2007

003056204

Работа выполнена в Центре индийских исследований Института востоковедения РАН

Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор

Л. Б. Алаев

доктор исторических наук, профессор Л. П. Репина доктор исторических наук В. А. Шнирельман

Ведущая организация: Институт стран Азии и Африки

при Московском государственном университете им. М. В. Ломоносова

Защита диссертации состоится « (О !_2007 г.

в 11.00 на заседании диссертационного совета по историческим наукам Д.002.042.03 Института востоковедения РАН по адресу 107996, Москва, ул. Рождественка, 12.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института востоковедения РАН.

Автореферат разослан« ^ » 0 3 2007 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

доктор исторических наук О. Е. Непомнин

© Институт востоковедения РАН, 2007

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Постановка проблемы. С тех пор, как существует индология, исследователи продолжают спорить, какие стадии эволюции прошло индийское общество на протяжении своей истории и на каком уровне развития застало его британское колониальное завоевание. Первых ориенталистов интересовала, в основном, индийская древность, а все последующие этапы истории субконтинента они рассматривали как деградацию, не заслуживающую научного внимания. Впоследствии, однако, среди индологов появились медиевисты, доказавшие необходимость изучения предко-лониального индийского общества и определившие его как феодальное, а точнее - индийский феодализм.

Первые индологи-медиевисты в Европе и США, в самой Индии, а также в нашей стране, в основном, занимались политической историей, но примерно с середины XX в. на первый план вышла история социально-экономическая. Были досконально описаны и проанализированы все аспекты аграрных отношений, от крестьянского землевладения до всевозможных видов земельных пожалований и военно-ленной системы, все варианты административного устройства, способы налоговой и иной эксплуатации. Изучалось, хотя и менее активно, развитие ремесла и торговли; исследовались разнообразные типы социальной организации, будь то сельская община, ремесленная или торговая каста, религиозное сообщество, феодальный клан. Горячо обсуждался характер средневекового государства, которое одни называли восточной деспотией, другие - феодальной монархией, третьи - патримониально-бюрократической системой. Все эти дискуссии в той или иной степени ведутся и поныне.

Если в отечественной индологии концепция индийского феодализма после горячей полемики со сторонниками «азиатского способа производства» надолго заняла ведущие позиции, то в индологической медиевистике других стран, и прежде всего Индии, ситуация была и остается более сложной. Довольно многочисленной и квалифицированной группе историков, рассматривавших доколониальное индийское общество как феодальное, противостояла и до сих пор противостоит не менее многочисленная и квалифицированная группа противников «концепции феодализма», прилагающая гораздо больше усилий для опровержения выводов оппонентов, чем для выработки альтернативного подхода. И та, и другая строят свои аргументы на анализе широкого круга источников, причем зачастую одни и те же тексты служат для подтверждения противоборствующих точек зрения. Несмотря на все различия, каждое сообщество опирается в своей аргументации на одни и те же основополагающие принципы. Эти принципы, следует подчеркнуть, являются столь же решающими и для отечественных специалистов по средневековой истории Индии.

Во-первых, ученые исследуют средневековое индийское общество и оценивают стадии его эволюции исключительно на основании сведений об экономических, социальных и политических (точнее - административно-политических) институтах. Процессы в сфере идеологии, общественной мысли, религий, культуры, научных знаний, само мировосприятие средневековых индийцев историками рассматриваются несравненно реже, чаще всего как некое дополнение к «основополагающей» проблематике. Не случайно перечисленные процессы исследуются, главным образом, религиоведами, филологами, искусствоведами, культурными антропологами, с которыми историки крайне редко объединяют свои усилия.

Во-вторых, вопрос «феодализм или нет» решается для Индии обеими сторонами методологически одинаково. Поскольку феодализм и вообще средневековое общество лучше изучены на примере Западной Европы, индологи-медиевисты, равно как и их коллеги - специалисты по другим странам Азии, коллективно составили именно на западноевропейском материале некий «словесный портрет» феодализма, систематизировали его основные черты и траекторию развития (опять-таки в социально экономической и политико-административной сферах). При этом, как правило, социально-экономическая, политическая и этнокультурная специфика различных западноевропейских обществ не принималась в расчет, все они выступили в собирательном образе некоего единого и гомогенного «Запада», который был взят за образец не просто феодализма, а «правильного», «настоящего» феодализма. С этим воображаемым «Западом» стали сопоставлять воображаемый «Восток» вообще или, конкретно, Индию, региональная и этнокультурная гетерогенность которой также часто игнорировалась. В результате поиск ответа на вопрос об уровне развития индийского общества на различных стадиях средневековой истории свелся к выяснению, насколько те или иные институты и стадии эволюции индийского («восточного») общества соответствовали западному эталону. Сопоставление Индии (и «Востока» в целом) с воображаемым «Западом» при такой методике неизбежно приводило к представлениям о «прогрессивном» характере последнего и «исторически сложившемся отставании» от него Индии, ее «стагнации» на протяжении почти всего средневековья.

Отечественные и зарубежные исследователи, работая в рамках изложенных выше концепций, достигли, несомненно, многого. Индологи-медиевисты теперь знают все или почти все о сельской общине, аграрном строе и феодальной эксплуатации, но до сих пор не могут дать всестороннюю характеристику индийского феодализма, четко определить, что в исследуемом обществе было характерным для всех феодальных социумов, а что - специфически индийским. Восприятие индийского феодализма как незрелой, «неправильной» формы западноевропейского, постулат об «исторически сложившемся отставании» Индии от Западной Европы едва ли способны прояснить дело: с их помощью можно выявить, и то, как выясня-

ется, с большой долей ошибок, чего в Индии не было, но гораздо сложнее определить, что и, главное, почему было, из какой индийской специфики «исторически сложилось» отставание.

В абсолютном большинстве отечественных и зарубежных публикаций по средневековой истории Индии едва ли не ритуалом стали сетования авторов на недостаток фактического материала, на многозначность и расплывчатость терминологии, позволяющей, например, считать одного и того же «господина» чиновником на государственной службе, самостоятельным правителем, вассалом, данником, феодалом и не феодалом, а одну и ту же территорию - частным владением, суверенной «страной», аллодом, леном, бенефицием и т. д. Причина, видимо, заключается в специфике восприятия самих людей средневековья, которые считали важным и достойным письменной фиксации совсем не то, что сочли бы таковым наши современники. Абсолютное большинство средневековых источников, с которыми работают сейчас индологи-медиевисты, фиксирует не столько реальные события, процессы и отношения, сколько те общепринятые нормы и ценности, которые существовали в обществе и должны были наследоваться потомками, а точнее - даже не сами эти ценности, а их идеальный образ. Не найдя в средневековых источниках фактов, которые для историков нашего времени означают эволюцию форм собственности, производства и социальной структуры, мы часто отказываем исследуемому обществу вообще в каком-либо развитии, в то время как источники могут фиксировать значительные изменения в ценностных ориентирах, социально-этических нормах, мировосприятии и духовных исканиях людей, что, несомненно, всегда указывает на какие-то важные сдвиги и в базисных сферах социальной жизни.

Научная актуальность. Все вышеизложенное делает актуальным исследование индийского средневековья через иной угол зрения, который позволял бы более адекватно представить основные черты и темпы развития общества и при этом учитывал бы специфику информативности средневекового текста. Предпринятое в диссертации исследование мировоззренческих стереотипов и социально-этических ценностей индийского средневековья, которые несравнимо полнее, чем привычная для индологов-медиевистов социально-экономическая и административно-политическая проблематика, отражены в доступных источниках, позволяет приблизиться к ответу на многие вопросы о характере и специфике исторической эволюции данного общества в доколониальный период.

Являясь одной из наиболее динамично развивающихся стран современного мира, Индия сохраняет ряд элементов средневековой культуры, причем не просто в виде памятников и музейных экспонатов. Многие аспекты мировосприятия современных индийцев обнаруживают живую связь с теми средневековыми воззрениями, которые исследуются в данной работе. Нередко определенные категории средневековой культуры активно ис-

пользуются различными политическими силами в своей идеологической и пропагандистской деятельности. Представления о прошлом, оценка исторических событий и деятелей, в значительной степени относящихся именно к средневековью, уже не раз становились в современной Индии поводом для серьезных общественно-политических конфликтов. Этим обусловлена актуальность избранной для диссертации темы и для изучения различных аспектов современного индийского общества.

Предмет исследования - индийское средневековье, но не с позиции его экономики, административно-политической системы и форм социальной организации, а с точки зрения существовавших в нем социально-этических ценностей и метальных стереотипов. Предлагаемая работа -это попытка описать и исследовать то, что сами средневековые индийцы, судя по доступным источникам, представляли актуальным и достойным фиксации для будущих поколений. Цель — охарактеризовать основные ценности и поведенческие устои, определявшие на протяжении веков мировосприятие средневековых индийцев и получившие отражение в письменных источниках. Речь идет о том, как они представляли себе важнейшие категории бытия - пространство и время, каким видели современное им общество и какими стереотипными чертами наделяли представителей основных социальных групп, как воспринимали физическую и духовную природу человека, его место в обществе и поведение в конкретных жизненных ситуациях.

Эти основополагающие категории средневековой индийской культуры рассматриваются как «ментальная программа», определяющая и регулирующая мировосприятие, ценностные ориентиры, поведение людей в исследуемую эпоху и при этом, несомненно, обусловленная определенным уровнем экономического, социального и политического развития общества. Важно при этом отметить, что данное исследование социально-этических норм и мировоззренческих стереотипов средневековых индийцев не подразумевает непримиримой оппозиции к более традиционным для индологической медиевистики работам коллег по социально-экономической и политико-административной истории. Напротив, оно позволяет дополнить созданную этими работами картину, во многом прояснить и скорректировать ее.

Композиция работы. Избранные для исследования четыре тематических комплекса - человек и общество, время и пространство - в равной степени важны для характеристики ценностных ориентиров средневекового индийского общества. Их логическая и диалектическая связь между собой не нуждается в пространном обосновании: достаточно вспомнить, например, что время и пространство объединялись средневековыми мыслителями в единый «хронотоп». Очевидна также и неразрывная связь между представлениями о человеке и обществе. Вместе с тем, несмотря на всю равнозначимость указанных в заглавии работы четырех мировоззренче-

ских категорий, человек выступает как фокусирующая точка, в которой преломляются и пространственно-временные представления, и представления о том, каким должно быть общество, в чем состоят права и обязанности составляющих его групп. Именно поэтому в заглавии диссертации четыре тематических компонента объединены в логически связанные пары и распределены по степени важности. Сама же композиция работы построена по принципу нарастания значимости - начинаясь с пространства как комплекса представлений об окружающем средневекового индийца мире, исследование логически вторгается в область темпоральных воззрений. Затем приходит очередь общества, существующего и развивающегося и во времени, и в пространстве. Кульминацией является человек, с его «хронотопом» - представлениями о внешнем облике и возрастных характеристиках, с тем местом и ролью, которые общество определяет для него и которые он может (или не может) избрать в обществе сам.

Методологические основы. Тема, избранная для диссертации, несомненно, требует междисциплинарного подхода. С одной стороны, работа посвящена индийскому средневековью, и поэтому ее методологическая основа должна опираться на необходимые для всякого исторического исследования, базирующегося на изучении текстов, принципы и методы критического анализа и сопоставления различных письменных источников -свидетельств данной эпохи, ее различных этапов. Но, с другой стороны, поскольку темой исследования избрана не более привычная для историков социально-экономическая или политическая проблематика, а мировосприятие и ценностные установки средневековых индийцев, возникла необходимость применить к исследуемому материалу некоторые методологические подходы, которые скорее характерны для культурологических работ. При этом данная работа никоим образом не может считаться культурологической или культурно-антропологической. Предметом исследования является история, но история культуры, история мировоззрений.

В работах ряда отечественных и зарубежных историков (М. М. Бахтина, А. Я. Гуревича, М. А. Барга, Ж. Ле Гоффа, Ж. Дюби, Й. Хёйзинги и др.) была разработана методология исследования «истории ментально-стей» - основополагающих категорий культуры, которые характеризовали, на уровне того или иного общества или социальной группы, мировосприятие людей средневековья и определяли его специфику в сравнении с другими эпохами и странами. Такая методология, во многом ставшая основой и данной работы, выявляет, что исторические эпохи, а также страны в определенную эпоху, различаются не только по типам хозяйственной деятельности, видам орудий труда, формам экономической и социально-политической организации, но и по образу мышления, по способу восприятия таких важнейших аспектов бытия, как пространство, время, человек, общество и социально-этические ориентиры основных составляющих его групп. Это позволяет воспринимать и использовать формационный и ци-

вилизационный подходы к средневековому обществу как не противоречащие друг другу, а вполне совместимые, дополняющие друг друга. Оперируя понятием «феодализм», я рассматриваю его и как формацию, и как цивилизацию.

Исследование историко-культурных категорий средневековья требует в качестве основной методологии не просто описания, но и сравнительно-исторического анализа. Чтобы охарактеризовать ту или иную мировоззренческую черту как средневековую, проследить ее историческую эволюцию, необходимо сопоставление - с ценностями предыдущих и последующих эпох, а также с аналогичными элементами восприятия в других средневековых обществах. Именно последнее обстоятельство и делает необходимым сравнение в данной работе индийского материала с западноевропейским. Это необходимо потому, что, как уже отмечалось, именно на примере Европы был лучше всего изучен феодализм, в том числе и характерная для людей на этой стадии исторического развития «картина мира», выработаны основные критерии и методологические основы изучения средневекового общества. Вместе с тем, выбор автором данной работы именно Запада представляет лишь один из возможных вариантов для сравнения средневековой Индии с другими обществами, находившимися на той же стадии исторического развития.

Однако для того, чтобы сравнение индийского материала с любым другим, и прежде всего европейским, было результативным, оно должно строиться на иных, чем прежде, методологических принципах, главными из которых является, во-первых, равный уровень знаний о сопоставляемых предметах, и, во-вторых, отказ от признания одной из сравниваемых сторон в качестве эталона. Возведение именно Западной Европы в ранг эталона «чистого» феодализма и вообще «правильного» пути исторического развития базируется на ретроспективном подходе к изучаемой истории, при котором известный современному историку результат того или иного процесса заранее предопределяет восприятие его хода и значения. Такой подход, во-первых, игнорирует довольно многочисленные исторические факты, когда по ряду обстоятельств высокоразвитые общества терпели поражение от значительно более «отсталых» противников, а во-вторых, приводит к невольному «подстраиванию» анализа под уже известный результат, который не мог быть известен самим участникам исследуемых событий.

Научная новизна. Таким образом, диссертация является первым в отечественной и, насколько известно, зарубежной индологии комплексным исследованием основных элементов «картины мира» средневековых индийцев, основополагающих элементов их мировоззрения. Это позволяет дополнить, уточнить, а во многих случаях и пересмотреть сложившиеся в науке представления об индийском средневековье, основных этапах, направлении и темпе исторического развития индийского общества. Сопос-

тавление основных категорий средневекового индийского менталитета с западноевропейским позволяет более адекватно вписать Индию в мировую историю, определить как специфику развития доколониального индийского общества, так и степень его подчиненности общим закономерностям исторической эволюции. В основу работы легло исследование многочисленных и разнообразных источников, многие из которых впервые вводятся в научный оборот.

Это - средневековые индийские хроники, историко-героические поэмы и баллады, биографические сочинения, обширная литература комплекса религиозно-мистических учений, известных под собирательным названием бхакти — сочинения самих поэтов-проповедников и их агиография, а также произведения художественной литературы во всем их жанровом разнообразии: любовно-авантюрные «романы», сборники городских новелл, драматургия, сатира, религиозная и светская лирика, записки путешественников. Ряд образцов западноевропейской средневековой литературы (жесты и рыцарские романы, лирика, фаблио) привлечены в качестве сравнительного материала.

Хронологические рамки исследования. Исследование «картины мира» средневековых индийцев возможно не в сколько-нибудь четких и определенных хронологических рамках, а на протяжении более тысячи лет, иными словами - от первых веков нашей эры, открывших в Индии феодальную эпоху, до начала колониального периода. Ведь речь идет об исторически длительных процессах, возникновение и ход которых хронологически проследить в источниках едва ли удастся. По той же причине оказалось невозможно ограничить исследование каким-либо одним периодом средневековья, например - его «ранней» (с первых веков н. э. до XI-XII вв.) или «развитой» фазой (XI1I-XVIII вв.). Выбор для исследования столь обширных хронологических рамок продиктован, таким образом, самим способом отражения изучаемой тематики в источниках, а также необходимостью проследить эволюцию того или иного ментального процесса на протяжении всего средневековья. История идей, представлений, ценностей, различных элементов «ментальной программы» требует применения разработанной Ф. Броделем методологической категории «длительной временной протяженности» (la longue durée) в гораздо большей степени, чем социально-экономическая история.

Историографический обзор. Как ни странно это звучит, научных публикаций по проблематике индийского средневековья одновременно и избыток, и дефицит. По различным аспектам доколониального общества Индии в нашей стране и за ее пределами было издано великое множество работ. Однако абсолютное большинство этих публикаций посвящено социально-экономическим и административно-политическим проблемам индийского средневековья, хотя некоторые из «традиционных» историков-медиевистов в той или иной мере затрагивали и проблемы средневековой

культуры, общественной мысли. Исследование различных составляющих «картины мира» средневекового индийца в зарубежной индологии началось сравнительно недавно, и, хотя уже появились весьма интересные и высококачественные работы по отдельным аспектам, обобщающих трудов на эту тему до сих пор нет. Именно поэтому все изученные и процитированные автором научные публикации можно разделить на следующие категории.

1. Труды, давшие автору методологическую основу исследования «картины мира» средневековых индийцев, должны, по логике, войти в первую категорию. К сожалению, именно по Индии такие работы практически отсутствуют. Методология исследования ментальных установок, поведенческих стереотипов и ценностных ориентиров средневекового общества лучше всего разработана на примере Западной Европы. Именно потому труды М. М. Бахтина, А. Я. Гуревича, М. А. Барга, Ж. Ле Гоффа, Ж. Дюби, М. Шпигела, Ф. Контамина, Р. Хоррокс, Ф. Ариеса, Й. Хёйзинги, Б. Гене и других специалистов по культуре и ментальности европейского средневековья стали для данной работы не только сравнительным материалом, но и ценной методологической помощью. Они позволяют выработать подход к средневековому мышлению, определить специфические черты и основные элементы средневековой «картины мира».

2. Работы, посвященные истории индийского средневековья в целом или отдельных его этапов, главным образом - на основе изучения социально-экономических и политических процессов. Этой проблематике были посвящены практически все труды отечественных индологов-медиевистов - И. М. Рейснера, А. М. Осипова, К. А. Антоновой, Л. Б. Алаева, К. 3. Аш-рафян, Е. М. Медведева, А. И. Чичерова, В. И. Павлова, Г. Г. Котовскогб и др. Они исключительно важны для понимания основополагающих явлений и процессов истории индийского средневековья, прежде всего - для формирования представлений об индийском феодализме, о базисных социально-экономических и политических процессах внутри средневекового общества. Исследование индийского средневековья невозможно без учета предшествующего периода, что делает необходимым изучение работ по основополагающей проблематике индийской древности, прежде всего - Г. М. Бонгард-Левина, Г. Ф. Ильина, А. А. Вигасина, А. М. Самозванцева. В многочисленных трудах по социально-экономической и социально-политической истории индийского средневековья Д. Д. Косамби, Р. Ш. Шарма, Д. Н. Джха, X. Мукхиа, И. Хабиб, Ш. Мусви, Р. Тхапар, Б. Н. С. Дцава и другие индийские историки внесли решающий вклад в формирование концепции индийского феодализма.

3. Публикации, авторы которых стремятся объединить в своих тру- ■ дах собственно историческое исследование с достижениями других дисциплин, прежде всего - культурной антропологии, литературоведения, религиоведения. Результатом стали оригинальные, во многом новаторские ис-

следования С. Гордона и Дж. Лейна по истории и идеологиям Махараштры, С. Талбот по средневековой Андхре, Г. Кулке по раннесредневе-ковым государствам Индии и особенно Ориссы, А. Уинка и Р. Итона по истории индийского ислама, К. Бэйли по раннему периоду британского колониализма. Весьма удачным примером «методологического контакта» истории и социологии, а также истории и культурной антропологии являются работы К. Бэйли «Происхождение национальности в Южной Азии. Патриотизм и этическое правление в создании современной Индии» и С. Бэйли «Каста, общество и политика в Индии. С XVIII в. до современности», а также работы Н. Б. Диркса по «этноистории» небольшого тамильского княжества Пудуккотаи и по истории изучения и «конструирования» британским орие1ггализмом такого важного института индийского общества, как каста.

4. Исследования, в которых рассматриваются отдельные аспекты «картины мира» средневековых индийцев. Из отечественных публикаций такого рода следует прежде всего отметить работы И. П. Глушковой (монография «Индийское паломничество: метафора движения и движение метафоры», а также статьи по идеологии и духовной практике средневековых мистических учений, по индуизму и его интерпретациям в идейно-политических движениях на различных этапах истории Индии, этнокультурным процессам в Махараштре). Монографии А. А. Суворовой («Индийская любовная поэма (маснави)», «Ностальгия по Лакхнау», «Мусульманские святые Южной Азии») рассматривают широкий круг проблем мировосприятия индийских мусульман в средние века и в новое время. Многообразные аспекты мировоззрения и социальной этики раджпутов исследует монография Е. А. Успенской «Раджпуты. Рыцари средневековой Индии». Среди отечественных публикаций заслуживают упоминания труды, в которых различные аспекты «картины мира» средневековых индийцев изучаются на основе какого-то одного источника, как правило - в приложении к переводу текста или его фрагмента. Таковы «"Океан сказаний" Сомадевы как памятник индийской средневековой культуры» И. Д. Серебрякова, «Гаруда-пурана. Человек и мир» Е. В. Тюлиной и «Видъя-иати и его книга "Испытание человека" ("Пуруша-парикша")» С. Д. Серебряного.

Что касается зарубежных исследований, то среди них в последнее время выделяются работы, посвященные темпоральным и историософским аспектам средневекового мировоззрения. Особенно плодотворно по этой тематике работает в последнее время индийский историк Р. Тхапар, проанализировавшая в целой серии статей и книг соотношение в древней и раннесредневековой индийской мысли концепций циклического и линейного времени, возникновение и развитие исторических воззрений. Этой же тематике, но на материале средневековой Южной Индии, посвящает свои труды израильский ученый Д. Шулман (самостоятельно или в сотрудниче-

стве с индийскими коллегами, историком С. Субрахманиамом и филологом В. Н. Рао, которые и сами весьма успешно исследуют различные стороны средневекового индийского мировоззрения). Плодом этого сотрудничества стала опубликованная в 2001 г. книга «Текстуры времени. Историческое писание в Южной Индии 1600-1800», посвященная различным аспектам южноиндийской исторической традиции.

Важнейшие процессы в средневековой индийской ментальности исследует в своих статьях американский индолог Ш. Поллок. Его научные интересы лежат на стыке истории, литературоведения и философии. Изучая литературные и философские памятники на санскрите, он уделяет особое внимание мировоззренческим аспектам, отражению в текстах реальной исторической действительности, социокультурной роли философии и литературы. Работы Ш. Поллока позволяют значительно пересмотреть сложившееся в индологии отношение даже к тем санскритским памятникам, которые традиционно относились к наиболее консервативному пласту индийской мысли.

Кстати, для современной зарубежной индологии вообще характерно обращение к исследованию тех социокультурных и идеологических сфер, которые прежде однозначно отбрасывались историками как «консервативные», «элитарные», представляющие враждебную «народным массам» культуру правящих кругов. Так, характерно, что почти одновременно (2004 г.) были опубликованы два высококачественных исследования придворной культуры индийского средневековья: «Придворная культура и политическая жизнь в раннесредневековой Индии» Дауда Али и «Моголы Индии» X. Мукхиа. Написанные на хронологически разном материале, обе эти работы в равной степени восполняют уже давно существовавшую лакуну в исследовании средневековой индийской ментальности, причем рассматривают элитарный пласт культуры не в противопоставлении народному мировосприятию, а в непосредственной взаимосвязи с ним. Важные аспекты мировоззрения и социально-этических норм в средневековом индийском обществе анализируют в своих статьях и монографиях Б. Чатто-падхъяя, Д. Лоренцен, В. Рамасвами, X. Мукхиа, Музаффар Алам, С. Блэкберн и др.

5. Работы отечественных и зарубежных текстологов и литературоведов, посвященные отдельным средневековым источникам. Труды Т. Я. Елизаренковой, В. Н. Топорова, А. М. Дубянского, П. А. Гринцера, В. Я. Василькова, А. М. Самозванцева, Н. М. Сазановой, Е. В. Паевской, Ю. В. Цветкова, И. А. Товстых, Н. Б. Гафуровой, X. П. Двиведи, В. Каллеворта, Ш. Водвиль, Дж. С. Холи, Д. Шулмана, К. Звелебила важны не только как исследования (часто в дополнение к переводам) текстов и в ряде случаев единственно доступная возможность познакомиться, пусть во фрагментах, с некоторыми из них, но и как попытки, с разной степенью успешности,

реконструировать на их основе те или иные стороны средневекового мировоззрения,

6. Исследование «картины мира» средневековых индийцев невозможно без привлечения религиоведческих работ, посвященных тем или иным аспектам индуизма. Из поистине необъятного моря трудов были выбраны те, которые затрагивали, во-первых, древний и средневековый периоды и, наряду с собственно культовой практикой, рассматривали морально-этические проблемы, ментальные и поведенческие установки последователей определенных направлений индуизма. Среди публикаций по этой тематике были в первую очередь использованы главы (А. А. Куцен-кова, В. Г. Эрмана, В. Е. Ефименко, А. Я. Сыркина, Г. Д. Зонтхаймера), вошедшие в опубликованную в 1999 г. под редакцией И. П. Глушковой коллективную монографию «Древо индуизма», а также работы Р. Дандека-ра, А. Ш. Эшманн, С. Л. Невелевой, Р. Кросса, Г. фон Штитенкрона и др.

7. Работы отечественных индологов (Р. Б. Рыбакова, А. А. Ку-ценкова, Е. С. Юрловой, Б. И. Клюева) по истории и социально-политическим проблемам Индии более позднего периода (нового и новейшего времени). Эти труды привлечены потому, что, во-первых, в них затрагиваются актуальные для всего развития индийского общества проблемы (кастовый строй, неприкасаемость, межконфессиональные отношения), и, во-вторых, в своих исследованиях авторы обращаются к более раннему периоду, справедливо видя в социально-экономических, этнокультурных и политических явлениях средневековья корни многих из тех процессов, которые разворачивались в последующие эпохи.

8. Исследования по актуальнейшей для современного востоковедения и уже упомянутой выше теме ориентализма. Для данной работы эти исследования важны потому, что их авторы, критически анализируя наследие ученых XIX — первой половины XX в., пересматривают многие возникшие в рамках и под непосредственным влиянием колониального мировоззрения стереотипы, надолго пережившие колониализм и зачастую до сих пор препятствующие адекватному изучению восточных обществ и Индии в частности. Среди таких работ следует особо отметить вышедший под редакцией К. Э. Брекенридж и П. ван дер Фиера 13 лет назад, но нисколько не утерявший актуальности сборник «Ориентализм и постколониальная категория». Помимо этого, были использованы вышедшие одновременно с указанным сборником или позднее работы Р. Индена, Т. Меткафа, А. Чат-терджи, Р. Кинга, К. Телтшер, Д. Уошбрука, Н. Диркса. Труды П. Чат-терджи, Б. Прасада, Ч. Бхатта посвящены исследованию различных направлений индийского национализма и содержат, помимо прочего, анализ взглядов националистической мысли Индии на историю Южноазиатского субконтинента.

Научно-практическая значимость. Данная работа содержит материал, необходимый для написания обобщающих трудов по истории и

культуре Индии, разработки учебных программ, подготовки учебных пособий, чтения общих и специальных курсов по истории и культуре Индии, истории стран Азии и Африки, всеобщей истории в российских и зарубежных вузах. Исследование средневекового мировоззрения, многие элементы которого сохраняют свою актуальность и в современной Индии, может сделать содержащийся в диссертации материал актуальным для тех, кто осуществляет контакты с этой страной в политико-дипломатической, экономической, культурной и иных сферах практической деятельности.

Апробация работы. Основные положения и выводы работы были опубликованы в двух монографиях, изданных на русском языке и в авторском переводе на английском (английские издания монографий включены рядом индийских университетов в списки литературы, рекомендованной для учебных курсов по истории Индии1), главах и разделах в коллективных трудах по истории и культуре Индии, научных статьях, учебных пособиях по истории Индии и Востока. Часть фактического материала, теоретические и методологические подходы диссертации были апробированы при чтении курса «История Индии» в Российском государственном гуманитарном университете (РГГУ) и Восточном университете при Институте востоковедения РАН. Результаты работы обсуждались на заседаниях Центра индийских исследований Института востоковедения РАН. По тематике диссертации автором были подготовлены и прочитаны доклады на Международном конгрессе по азиатским и североафриканским исследованиям (1САЫА8, Москва, август 2004 г.), международной конференции по исследованиям истории Декана (г. Колхапур, Индия, декабрь 2005), специальных заседаниях Индийского совета по историческим исследованиям (Индия, Дели, февраль 2001 и декабрь 2005), кафедр истории Делийского университета, университета им. Дж. Неру (Индия, Дели, февраль 2001 г.).

СТРУКТУРА И СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Диссертация строится по проблемному принципу и состоит из введения, четырех глав, заключения и библиографии.

Введение кратко характеризует развитие основных концептуальных представлений об индийском средневековье в зарубежной и отечественной индологии, формулирует предмет, цели и задачи исследования, его научную новизну и актуальность, излагает методологические подходы автора к избранной теме, определяет хронологические рамки исследования, дает обзор основных источников и использованной при подготовке диссертации отечественной и зарубежной научной литературы.

Глава I, «Пространство», исследует пространственный аспект «картины мира» средневековых индийцев и состоит из трех разделов. Пер-

Например, Делийский университет, список обязательной литературы по курсу средневековой истории Индии: http://www.du.асл1г'с1оц'п[оя^/5уИЬ:11'Ъ2-Ь-Ь1^гогу рг1 Г

вый из них, «Пространство, природа, человек», повествует о том, как воспринималось окружающее человека пространство, излагает представления о строении Вселенной, рассматривает эволюцию пространственных составляющих взаимоотношений между человеком и богом.

Важным аспектом пространственной картины мира средневековых индийцев являлось противопоставление окультуренной местности (кшет-ра) и дикого «леса» (ваны). В индийском, как и средневековом европейском, понимании «лес» противопоставлялся «миру», то есть пространству, на котором существовали организованное общество, ученая культура, комфорт и, вместе с тем - заблуждения, пороки и соблазны мирской жизни. Именно поэтому «лес» был обиталищем как нечистой силы, так и святых отшельников, а также - основной «зоной» подвигов, совершавшихся героями эпосов и рыцарских романов. В течение практически всего средневековья происходили индуизация племенных культов и «трайбализация» индусских богов. Важнейшим социально-политическим процессом индийского средневековья была «кшатризация» и последующая феодализация верхушки племен, так что многие знатные феодальные семьи и правящие династии, причислившие себя к благородным ариям, потомкам Рамы или героев «Махабхараты», на самом деле происходили из «леса».

Природно-климатические явления, с которыми сталкивался человек, рассматривались им в непосредственной связи с собственной деятельностью, с полной уверенностью в том, что эта связь является двусторонней, причем роль человека состоит не в прямом хозяйственном воздействии на природу, как полагаем сейчас мы, а в совершении поступков, поддерживающих или нарушающих гармонию миропорядка. Так, живописуя ужасы калиюги - Железного Века мифологической истории, который предшествовал разрушению мира, - средневековые авторы перечисляли проявления социального зла (тирания царей, мздоимство чиновников, смешение сословий, воровство, разврат и т. д.) в одном ряду с природными катаклизмами (засухой, неурожаем, эпидемиями), которые всегда следовали в описании за общественными пороками и рассматривались как прямое их следствие. Равным образом, ни у кого не вызывало вопроса, что в правление благочестивого и добродетельного царя природа не может не быть благосклонна к людям.

Пейзаж в средневековой индийской (да и европейской) литературе, как правило, олицетворен, но при этом лишен индивидуальных черт. Описываемые в средневековых текстах реально географические объекты почти одинаковы: поэт оперирует стандартным набором эпитетов, но при этом, как правило, «не видит», чем отличается одна местность от другой.

Для средневековых индийцев, как и для других народов в ту эпоху, ■ определенные участки пространства характеризовались не только природ-но-географическими, но и духовно-нравственными отличиями, что непременно должно было сказываться на внешнем облике и поведении жителей.

Человек и окружавшее его пространство были неразрывно связаны и отличались одними и теми же качествами. При этом в глазах средневековых индийцев обжитое или дикое пространство было лишено своего, только ему присущего облика, как не было, такого облика до поры и у самого человека.

Второй раздел, «Индия: страна и страны» исследует представления средневековых индийцев о физической и политической географии Южноазиатского субконтинента, определяет, какую часть окружавшего их пространства они считали своей страной. То, что остальной мир издревле называл Индией, сами индийские источники всегда описывали не как единую страну, а как конгломерат регионов и государств, но не отражали хотя бы туманного представления об Индии как о некоем целостном пространстве, отграниченном от чуждой территории. Под смысловой рубрикой «страны» или «языки» средневековые описательные тексты помещали индийцев и живущих вне Индии на равных, то есть, кашмирцы и гуджа-ратцы, тамилы и каннадига фигурировали бок о бок с китайцами, эфиопами, арабами, персами, европейцами. При этом жители тех регионов Индии, к которым сам автор и его аудитория не принадлежали, выглядели такими же иностранцами, как персы или китайцы. Для мусульман понятие «Хинд», «Хиндустан» вначале обозначало нечто целостное, но не в значении географическом или политическом, а в значении религиозном - место, где живут язычники-индусы. Позднее могольские авторы описывали «Хинд» как империю Великих Моголов, а не входившие в нее территории рассматривались как «заграница».

Вся история Индии, от образования империи Маурьев до начала колониальной эры, выглядит как смена периодов «порядка», когда индийские регионы объединялись в крупные империи, и «хаоса», когда эти империи распадались, уступив место раздробленности и «войне всех против всех». Причина состояла в том, что практически все эти империи возникали как насильственная, верхушечная интеграция территорий, в которых процесс регионального развития (формирование рыночных связей, этнокультурной общности, единой иерархии элит) не был завершен и не ощущалось объективной потребности объединения с соседними регионами. На какое-то время завоевателям удавалось подавить региональные интересы, но вскоре мощные силы дезинтеграции давали о себе знать, и держава распадалась, не успев за короткий срок своего существования выработать у подданных новую, имперскую, не говоря уже об общеиндийской, идентичность.

В период между распадом гуптской империи и образованием Делийского султаната (\Ч-ХШ, а для Юга и раджпутских земель - до XIV в.) оформилась новая ступень самоидентификации индийцев: помимо семьи, рода, клана, касты, общины они стали ассоциировать себя с определенным «народным регионом», на основе которого возникло феодальное государство - на первых порах небольшое княжество. Постепенно «народные ре-

гионы» и мелкие княжества объединялись в более крупные региональные государственные образования, консолидирующими основами которых были экономические связи, формировавшие рынок, элита с четко определившейся иерархией, которую возглавляли доминирующие землевладельческие и торговые касты; местный культ и язык.

Третий раздел, «Индия и внешний мир», исследует представления средневековых индийцев о мире за пределами субконтинента. Укрепившиеся в индологии представления о значительной степени изолированности «традиционной» Индии от окружающего мира и об отсутствии у индийцев знаний о соседях по планете и интереса к их жизни нуждается в пересмотре. Индия никогда не развивалась в изоляции: разнообразные контакты древней и раннесредневековой Индии с Египтом, Вавилоном, греко-римским миром, странами Центральной и Юго-Восточной Азии, Закавказьем, а также Китаем хорошо известны. В конце XII- начале XIII в. Северная Индия стала частью мусульманского мира, поэтому вполне естественно, что взаимоотношения со странами ислама развивались во всех сферах жизни, будь то коммерция, дипломатия, религия, наука, культура. С конца XV в. начались регулярные контакты Индии с европейцами. Колонии индийских купцов вели активную торговую деятельность от Адена до Астрахани и китайских портов. Индия много заимствовала из опыта других народов, будь то новые сельскохозяйственные культуры, отрасли ремесленного производства, военная техника или религиозные учения.

Представления средневековых индийцев о географии окружающего мира были, несомненно, фантастическими, но не более чем у их западноевропейских современников. Древняя и раннесредневековая индийская литература содержала туманные сведения о Шри Ланке, Андаманских островах, Суматре, «городе ромаков (Риме или Византии)», Иране, ряде регионов Центральной Азии. С течением времени, однако, знания образованных индийцев о странах за пределами субконтинента все же расширялись. Это происходило, в частности, за счет контакта с мусульманской элитой, которой, в свою очередь, были доступны сочинения арабских географов и путешественников, а затем - благодаря общению с посещавшими Индию европейцами. ХУ1-ХУШ вв. стали для образованных индийцев важнейшим этапом в развитии географии, расширении знаний о Земле. Именно к этому периоду относятся записки индийцев, посещавших зарубежные страны, в том числе — Европу. Их авторы вполне четко осознавали и фиксировали пространственно-географическую и этнокультурную специфику посещаемых территорий, проявляли живой интерес к различным сторонам жизни европейских народов, объективно фиксировали позитивные и негативные стороны европейской жизни, при этом сохраняя достоинство и вступая в контакт с западной культурой как равноправная сторона. Записки индийских путешественников XVIII в. отличались ярко выраженной просветительской направленностью. Интерес к научным, технологическим и духов-

ным достижениям Европы сочетался у них с резким неприятием начавшейся в то время колониальной экспансии. Разумеется, такие воззрения оставались уделом лишь достаточно узкого слоя образованных людей, что, если вспомнить хорошо известные факты из истории и литературы других стран, для того времени не являлось специфически индийским феноменом.

Глава II, «Время», посвящена темпоральным представлениям индийского средневековья, тому восприятию времени, которое было характерно для средневековых индийцев или, по крайней мере, тех социальных слоев, чей голос позволяет «услышать» литература. Глава состоит из трех разделов. Первый, «Время и его измерения», рассматривает распространенные в средневековой Индии единицы времени (от «мгновения ока» до года) и способы его измерения, главным из которых были водяные часы. В соединении с гонгом они использовались лишь во дворцах, крепостях и крупных городах, для остального населения основным измерительным прибором было солнце. Несмотря на упоминающиеся в источниках попытки ученых создать более совершенные механизмы, а также знакомство индийцев с механическими часами в XVII в., индийское общество в целом довольствовалось знанием даты (год, месяц и его «светлая» или «темная» половина, число, день недели) и времени суток, не ощущая при этом потребности в почасовом, не говоря уже о минутном, делении времени.

В центре второго раздела, «Время - циклическое и линейное» -проблема соотношения циклизма и линеаризма в представлениях средневековых индийцев. Вопреки устоявшимся представлениям об исключительно циклическом характере времени в средневековом индусском мировосприятии, на самом деле темпоральные воззрения индийского средневековья характеризовались сочетанием циклизма и линеаризма. В качестве непрерывно повторяемых циклов осознавались бытие живой природы, цепь перерождений человеческой души и существование Вселенной, которая неоднократно создавалась и разрушалась, чтобы вновь быть созданной. Но если время от начала творения мира Брахмой до разрушения мира Шивой и нового творения составляло космический цикл, то внутри цикла, в период каждой из четырех эпох - юг, и особенно последней - калиюги оно воспринималось, напротив, как линейное, при этом, как считали средневековые индийцы, его течение приносило с собой негативные изменения. Представление о том, что мир «стареет» и время «портится», средневековые индийцы полностью разделяли со своими западноевропейскими современниками. Линейное восприятие времени было в целом характерно практически для всей древней и средневековой литературы Индии.

Третий раздел, «Время историческое», анализирует представления средневековых индийцев об историческом прошлом. Современные исслс дования, базирующиеся на изучении широкого круга источников, убедительно опровергают один из главных постулатов ориентализма — «индусское сознание внеисторично». Этому способствовала выработка более аде-

кватного методологического подхода к историософским представлениям средневековья, признание того, что историческое сознание в различные эпохи и у разных народов отражалось и фиксировалось в специфических формах - устных и письменных, а потому некорректно подходить, как это делали ориенталисты и их последователи, к средневековым индийским текстам с выработанными западной наукой нового времени требованиями «достоверности» и «научности». В разделе подробно рассматривается эволюция форм исторического сознания и фиксации событий прошлого -эпос, панегирики царей и героев, эпиграфика, историко-героические баллады и поэмы, биографии великих людей, хроники, представлявшие как «индусскую», так и «мусульманскую» исторические традиции. Особое внимание уделено историософским представлениям индусских и мусульманских хронистов, которые, несмотря на естественные различия, придерживались во многом аналогичных взглядов на ход истории, в частности -трактовали причины и исход рассматриваемых событий в духе провиденциализма, предопределения свыше, видели определяющую движущую силу истории в интересах и моральных качествах царей и героев.

Мышление средневековых индийцев было не более «антиисторичным», чем мышление прочих народов той эпохи. Прошлое интересовало не само по себе, а лишь как источник моральных ценностей, на которые надлежало равняться последующим поколениям. Сочинения на историческую тему, к каким бы жанрам они ни относились, были, прежде всего, дидактическими пособиями для новых поколений, призванных максимально копировать образ жизни предков. Правители и государственные деятели оценивались в зависимости от того, насколько они воплощали идеалы «доброго старого времени»; возможность изменения этих идеалов в различные эпохи не осознавалась. Воссоздавая события далекого прошлого, средневековый автор, будь то индус, мусульманин или европеец, неизбежно делал персонажей своими современниками. Представление о том, что одна эпоха чем-то отличается от другой с точки зрения хотя бы материальной культуры, быта, одежды, не говоря уже о мышлении людей, отсутствовало. «Неподвижность» времени в представлениях средневековья означала не только отсутствие историзма в произведениях литературы и искусства, но и абсолютную ориентированность на прошлое во всех построениях социальной жизни, нормах законодательства, государственной политике, ценностях и моделях поведения людей.

Приход ислама с его подчеркнуто линейным восприятием времени и развитой традицией хронистики не принес революционных изменений, но сыграл в развитии исторического мышления индийцев весьма значимую роль: линейная составляющая в темпоральной картине мира была значительно усилена, а трагические уроки поражения индусских правителей и необходимость борьбы против власти «варваров» давали богатую пищу для исторического осмысления. В начале индусско-мусульманского кон-

такта каждая из конфессиональных общностей имела свою историю, почти полностью игнорировавшую существование «неверных» или «варваров» или трактовавшую их в качестве чуждой враждебной силы. Взаимодействие индусского и мусульманского культурного субстратов сыграло здесь, как и в других сферах жизни индийского общества, весьма позитивную роль, позволившую позднесредневековой Индии создать, особенно на региональном уровне, общие для индусов и мусульман историософские воззрения и в прямом смысле единую историю.

В позднее средневековье, однако, в воззрениях как индусских, так и мусульманских авторов на историю и ход времени появились новые черты. Прежде всего, они выражались в постепенном осознании того, что время движется, это движение связано с определенными переменами в жизни людей и общественном устройстве, и поэтому далеко не все идеалы и установления далеких предков пригодны для их потомков. В XVI в., особенно в среде «просвещенных философов», составлявших окружение моголь-ского падишаха-реформатора Акбара, утвердилось представление о том, что течение времени может и должно приносить изменения в общественной жизни и мышлении людей. Представления «просвещенных философов» о времени отличаются от взглядов предшественников тем, что в них, пожалуй, впервые во всей индийской литературе, довольно четко выражена идея прогресса.

Глава III, «Общество», состоит из пяти разделов и представляет собой попытку реконструировать социальный облик основных групп средневекового индийского общества, выявить тот набор ценностей и качеств, которыми, по существовавшим представлениям, должна была отличаться каждая из них. Основным принципом социальной структуры в Индии, как и в любом средневековом обществе, являлся корпоративно-общинный. Общество мыслилось как конгломерат сообществ - сословий, каст, гильдий, сельских общин, религиозных групп. Как и в любом средневековом социуме, существовало, фиксировалось в устной и письменной традиции и переходило из поколения в поколение представление о том, какими надлежало быть представителям основных социальных групп, какие качества им изначально подобали, какие были для них предосудительны. Этими имманентными, ведущими отсчет от «сотворения мира» качествами были обусловлены место каждой группы в социальной иерархии и функции, от надлежащего выполнения которых зависело благополучие группы и всего общества. В центре первого раздела, «Ценности — кастовые и (или) сословные» - проблема выбора адекватной социальной единицы для исследования. Ориенталистские представления о касте как о вечном, единственном и основополагающем институте, объясняющем все специфические черты индийского общества и ответственном за его «отсталость» и «варварскую жестокость», пересмотрены современными исследователями. Помимо касты, существовало немало других критериев идентичности, других сооб-

ществ, к которым индивидуум или группа, в зависимости от конкретных обстоятельств, относили себя. Хотя кастовая система была важным аспектом общественной организации, эта организация кастой не исчерпывалась и не сводилась к ней. В различных регионах развитие кастовой организации шло неодинаковыми темпами, даже в колониальные времена она сформировалась не полностью и никогда не достигала того идеального, законченного вида, который существовал в раннесредневековой брахманской литературе и трудах ориенталистов. Следовательно, не являлась постоянной величиной и вследствие этого - единственной структурообразующей единицей социального устройства. Не случайно поэтому современные ученые, в зависимости от конкретной тематики своих исследований, все чаще стремятся выйти либо на более мелкие градации социального устройства (семья, род, клан, община, религиозное сообщество и т. д.), либо, наоборот, предпочитают более крупные. В этой связи диссертация сгавит вопрос о существовании в средневековом индийском обществе сословного деления и, что имеет непосредственное отношение к целям данной работы, исследует сословные ценности.

Вопрос о соотношении «каста - сословие» для средневековья давно является в индологии дискуссионным и некоторыми индологами решается однозначно негативно, хотя исследователи древнеиндийского общества определяют варны именно как сословия. Действительно, на общеиндийском уровне многообразие, скажем, земледельческих или землевладельческих каст было бы непреодолимым препятствием на пути формирования единых сословий, но никакого единого общеиндийского государства в средние века не существовало - ни на реальной политической карте, ни даже в воображении наиболее дальновидных мыслителей. А вот на уровне сначала «народных районов», а затем более крупных региональных государственных образований, на каждой конкретной территории складывались собственная номенклатура и иерархия каст - землевладельческих, земледельческих, брахманских, служебных, торговых, ремесленных и прочих. Каждая из них обладала определенным варновым статусом, некоторые, особенно достигшие определенной степени экономического и политического могущества, стремились перейти в более высокую варну. В результате получалось, что тот или иной набор моральных ценностей, трудовых навыков, бытовых традиций оказывался общим для нескольких близких по статусу и занятиям каст. Одни следовали этому архетипу «с начала времен» (например, считая себя потомками еще эпических кшатриев), другие достигали нового статуса и усваивали соответствующие ему нормы постепенно, в процессе так называемой санскритизации.

Более того, эти кастовые конгломераты могли, опять-таки на уровне регионов, быть и надконфессиональными. С приходом и утверждением ислама возникла необходимость найти для мусульман какое-то место в общественной структуре. И лишь на первых порах индусы зачисляли всех

мусульман целиком в категорию «варваров». Довольно быстро выяснилось, что среди завоевателей так же, как и среди завоеванных, есть множество социальных градаций. С распространением кастовой организации на мусульман, чему, как известно, немало способствовало обращение в ислам многих низких каст и племен, возникла параллельная кастовая структура, так что практически каждая профессия, каждая ступень социальной лестницы была представлена близкими по статусу индусскими и мусульманскими кастами, представители которых имели больше общего между собой, чем каждый из них с единоверцами из иных каст. Например, раджпут-ский феодал был по уровню жизни, основным ценностям, многим аспектам культуры и быта ближе мусульманскому эмиру, чем индусу-ремесленнику.

Таким образом, древняя варновая структура в условиях региональных государств средневековья наполнялась новым содержанием и представляла собой набор комплексов социально-этических ценностей, соответствующих определенным межкастовым и иногда межконфессиональным сообществам, объединявших близкие по статусу касты при сохранении определенной иерархической подчиненности и противоречий внутри каждого сообщества. Такие сообщества, по своему характеру приближавшиеся в географических рамках каждого региона или государственного образования к уровню сословий, могут быть условно, в соответствии с целями дальнейшего исследования, определены как «военно-феодальное», «клерикально-чиновничье», «торгово-ремесленное» и «земледельческое». Это во многом соответствует и классической четырехварновой схеме, и классификации, которую можно встретить в средневековых текстах: «люди меча», «люди пера», «люди базара» и «райяты» (земледельцы, буквально «стадо»).

Разумеется, сословные группы должны были находиться между собой в отношениях иерархической соподчиненности. Ортодоксальная индусская традиция отдавала священнослужителям-брахманам первое место, ниже их помещала воинов-кшатриев, в том числе царей, еще ниже вайшьев, в самом низу - нгудр и неприкасаемых. Но в реальной жизни, особенно в средние века, ситуация была гораздо сложнее: реальная власть принадлежала «людям меча» — военно-землевладельческой элите, относившей себя к кшатриям. «Люди пера» играли важную, но все же подчиненную роль, и прорывались к власти лишь тогда, когда, отложив перо, брали в руки меч. На значительное место в обществе претендовали в ряде регионов наиболее богатые и влиятельные «люди базара». Можно даже предположить, что средневековое индийское общество знало не одну, а несколько иерархий, и те, кто, например, находился на высших ступеньках в иерархии святости, благочестия, ритуальной чистоты, могли занимать подчиненное положение на иерархической лестнице власти: ярчайшим примером является положение брахманов во многих регионах средневековой Индии. При этом ни одна из четырех сословных групп не была абсолютно

закрытой и стабильной, состав каждой из них время от времени пополнялся за счет новых общностей (каст, кланов и т.д.), которые либо прорывались наверх, либо деградировали.

Отношения между сословными группами, равно как и на более низком уровне - между кастами, регулировались в рамках обычного для средневековья принципа «обмена дарами / услугами» и вполне естественно соотносилась с иерархической соподчиненностью. Этот принцип, ведущий свое начало еще от первобытных времен и подвергшийся в последующие эпохи коренной трансформации, справедливо считают одним из основополагающих для феодализма. В этой связи необходимо подчеркнуть в качестве основополагающего принцип взаимности дарений и услуг. Низшие, само собой разумеется, были обязаны служить высшим, но и у последних были свои обязанности в отношении первых. Это особенно хорошо просматривается на примере военно-феодального сословия и государя как его важнейшего представителя. Подданные, от брахманов до шудр, были должны служить царю, но и ему, как и прочим кшатриям, вменялось в прямую обязанность поддерживать дхармический порядок и защищать свой народ, причем, как нередко подчеркивалось, «все касты», включая самых низких и неприкасаемых. Даже брахманы, которым, согласно текстам сЬсорлад-шастр, должны были служить все, включая царей, также выполняли общественный долг. Он заключался не только в жреческих и наставнических услугах, распространявшихся лишь на высшие и средние касты, но и в поддержании своим авторитетом древних традиций, защите общества от распространения различных неортодоксальных, еретических «новшеств», даже если они исходили от самого царя. И даже этого в средние века оказалось недостаточно, так что многие брахманы избрали вполне конкретное, хотя и не соответствующее предписаниям дхарма-щгстр, «служение» государству в качестве чиновников.

«Служение» было, как и в любом средневековом обществе, одним из ключевых слов, обозначавших основное содержание связей между людьми, будь то в семье, общине или государстве. При этом служение всегда предполагало взаимность, обмен услугами или дарами. Низший служил высшему, младший - старшему, но высший и старший, в свою очередь, были обязаны защищать, одаривать (в определенных случаях - содержать), наставлять на путь истинный своих подчиненных, включая и их семьи. В терминах феодального служения было принято описывать взаимоотношения адепта и божества, даже влюбленных. В разделе принятая в средневековом индийском обществе социальная иерархия сопоставляется с «трех-частной моделью» деления средневекового западноевропейского общества, подробно исследованной Й. Хёйзингой, Ж. Дюби, Ж. Ле Гоффом, А. Я. Гуревичем и другими историками. При всех естественных различиях, такое сопоставление позволяет выявить немало сходных черт между запад-

ноевропейскими и индийскими представлениями о структуре и иерархии общественного устройства в средние века.

В последующих разделах реконструируется социальный облик четырех сословных групп, анализируются данные источников о том, какими чертами каждой из них надлежало отличаться и, по мере возможности, насколько этот идеал соответствовал исторической реальности. Так, в центре второго раздела, «Люди меча», - комплекс социально-этических норм и идеалов военно-феодальной элиты, воссозданный, главным образом, на примере раджпутов. В разделе рассматривается процесс феодализации общинной и племенной верхушки, усвоение ими, с помощью брахманов, ряда этических норм древних кшатриев, к которым эта новая знать без всяких оснований причисляла себя. Устная традиция и богатейшая литература - хроники, историко-героические баллады и эпические поэмы - создавали, фиксировали и передавали будущим поколениям идеал благородного и отважного воина, для которого единственно достойная цель жизни - умножение славы предков, а лучший способ добиться этой славы - доблестная смерть на поле боя. Мужество, беззаветная храбрость, верность клану и сюзерену, честь и правдивость, показная щедрость, чванливая гордость своим знатным происхождением, учтивость и изысканность - таким был реконструируемый на основе «рыцарской» литературы индийского средневековья облик знатного феодала. В разделе далее рассматривается социальная реакция на приход в Индию мусульманских феодалов, анализируются их ценностный мир и процесс формирования у индусских и мусульманских феодалов на уровне конкретных регионов единого комплекса социально-этических ценностей, обусловившего формирование даже над-конфессиональных сословных сообществ. Далее отмечается то разочарование, та нарастающая критичность, с которой ряд источников позднего средневековья воспринимал поведение раджпутов перед лицом потрясений, которые пережила Индия в условиях распада Могольской империи и начала колониальной экспансии.

Третий раздел, «Люди пера», воссоздает облик тех слоев средневекового общества, уделом и монополией которых считался интеллектуальный труд, рассматривает социальные типы священнослужителей (индусских и мусульманских, в различных ипостасях - мирянина и аскета), чиновников различных рангов, представителей средневековой «интеллигенции». Значительное место уделено характерной для всего средневековья трансформации социального облика брахманов. Вопреки текстам классической индусской традиции, предписывавшей брахманам доминирующую роль в общественной иерархии, историческая реальность средневековья отводила брахманам подчиненную роль и в качестве главного способа их социального возвышения рассматривала служение кшатрийской элите, владение землей - как правило, пожалованной феодальными правителями. Одни брахманы, оставив предписанные занятия, напрямую входили в во-

енно-феодальные круги и усваивали их понятия, другие становились чиновниками, третьи занимались торговлей и ростовщичеством, что неизбежно размывало традиционный для них ценностный мир.

Для средних веков был характерен подрыв брахманских монополий: на жреческие и духовно-просветительские функции — проповедниками мистических учений, на чиновничью деятельность - формировавшейся с первых веков н.э. прослойкой каястхов. Аналогичные процессы, при всех различиях, происходили и в мусульманской среде. В общественном сознании брахманы и муллы стали как бы единым социальным слоем, подвергавшимся резкой критике со стороны идеологов религиозно-реформаторских течений - бхакти, суфизма, сикхизма. Они не только изобличали присущие «официальным» священнослужителям пороки, но и выдвигали иной комплекс социально-этических ценностей. Брахману или мулле, который в традиционном понимании олицетворял благочестие, мудрость, спокойствие, добродетельное поведение, четко следующее религиозным предписаниям и общепринятым правилам приличий, они противопоставляли облик поэта-проповедника с его мистическими озарениями и шокирующим поведением, нарушавшим все общепринятые нормы, по сути - юродивого, который, к тому же, мог быть из любой касты, включая неприкасаемую.

В государствах позднего средневековья, особенно на Севере и в Бен-галии, сложилась весьма многочисленная и влиятельная прослойка чиновников, писцов, секретарей и переводчиков, служивших как в различных ведомствах, так и лично вельможам. Среди них каястхи занимали важное место, соперничая с брахманами и писцами-мусульманами - дабирами, мунши. Ценностный мир этой прослойки и ее общественная репутация (в большинстве своем негативная) также рассматривается в разделе.

В средневековом индийском обществе «люди пера» составляли «интеллигенцию», которая с течением времени все больше оформлялась как специфическая социальная группа, обладавшая собственными ценностями [I отличавшаяся от других групп, что настойчиво подчеркивала литература, созданная ее представителями. Именно «люди пера» Могольской Индии и постмогольских государств оказались наиболее активными в период утверждения в Индии английского колониального господства. Большинство «людей меча», представителей знатных феодальных родов, либо погибло, либо было оттеснено вниз по социальной лестнице (последний удар им был нанесен поражением восстания 1857-1859 гг.). Это позволило «людям пера», особенно служилым брахманам и каястхам, выдвинуться на службе новым хозяевам Индии, довольно легко вписаться в колониальный порядок; стать первопроходцами европейского образования; составить основу «туземного чиновничества», преподавательского корпуса, адвокатуры, писателей и журналистов. Из их же среды впоследствии вышли первые реформаторы и националисты, многие лидеры освободительного движения.

Четвертый раздел, «Люди базара», воссоздает ценностный мир представителей торгово-ремесленных слоев города, ставшие темой особой, городской литературы - «обрамленных повестей», собраний басен и анекдотов, плутовских новелл и авантюрных «романов», а также других произведений, среди которых особое место занимает «Половина рассказа» (АгсМга-каЛатка), уникальная хроника небогатой купеческой семьи Банараси Да-са (завершена в 1641 г.). Основными ценностями купеческого сословия считались предприимчивость, деловая сметка, изворотливость, ловкость, коммерческая честность. «Половина рассказа», эта энциклопедия жизни средневекового индийского купечества, включает целую галерею образов деловых людей, вполне наделенных «бюргерскими» добродетелями. Они выглядят энергичными, готовыми на риск даже ради небольшого дохода, одновременно разумными, практичными и осторожными. Их отличают бережливость (хотя откровенная скупость и осуждается), подчеркнутая скромность в манерах и бьггу.

Средневековые тексты постоянно подчеркивали, насколько противоположными были ценности купеческой среды и ценности феодальной знати. Прежде всего, этот контраст проявлялся в отношении к богатству. Богатство было важным, но не определяющим атрибутом знатности и благородного происхождения: живущий милостыней брахман или бедный раджпут все равно оставались благородными и уважаемыми, в то время как разорившийся купец терял общественный статус. Разными должны были быть источники обогащения: благородному феодалу надлежало добыть богатство мечом, а купцу - торговлей, ростовщичеством и прочими приличными его статусу занятиями. Еще больше различий было в том, как следовало распоряжаться богатством. Благородному феодалу надлежало свою военную добычу как можно скорее и как можно демонстративнее растратить: раздать дружинникам и придворным бардам, пожертвовать храмам, священнослужителям и нищим, осыпать украшениями жен, наложниц и гетер, потратить на пиры, охоту, строительство роскошных дворцов, даже проиграть в азартные игры. Купцу же предписывались бережливость, скромность в расходах и, главное, постоянное стремление увеличить капитал. Главным доступным купцу способом борьбы с жизненными невзгодами считались хитрость, обман. Не случайно значительная часть городской литературы средневековой Индии (и не только Индии) - сюжеты о хитрецах, ловкачах и обманщиках. Коммерческая терминология переносилась даже на религию, что хорошо отражено, например, в литературе бхакти и сочинениях первых сикхских гуру, а также, с особой откровенностью - в «Половине рассказа».

Известные нам произведения средневековой литературы воссоздают собирательный образ ремесленника, как правило, наделенный положительными чертами. Это умелец, почтенный, благообразный мастер, честный, скромный и трудолюбивый. Его антиподом выступает ловкий жулик и об-

манщик, как правило, - ювелир. В противовес брахманской традиции, относившей ремесленников к шудрам и неприкасаемым, а ремесло - к низким занятиям, в литературе нередок мотив восхищения мастерством и талантом ремесленников, которые предстают как создатели волшебных колесниц, говорящих статуй, летающих кораблей. Голос средневековых городских ремесленников можно услышать благодаря сохранившимся, особенно на Юге, эпиграфическим надписям городских корпораций, а также обширной литературе бхакти, среди поэтов-проповедников которого особенно прославлены портной Намдев, ткач Кабир, кожевенник Райдас, ювелиры Акхо и Нархари, чесальщик хлопка Даду. Их мистический опыт и социально-этические воззрения, система литературных образов, сам язык -все несет на себе яркий отпечаток профессии и принадлежности к ремесленному сословию. Они равно не приемлют чрезмерной роскоши и нищенства, излишних наслаждений и аскетического самоистязания. Их идеал -добропорядочный труженик, живущий в скромном достатке или «честной бедности»; руки его всецело заняты работой, а ум и сердце погружены в мистическую любовь к богу. Именно такого человека они были готовы признать чистым и даже святым, а брахманские представления о ритуальной чистоте вызывали у них откровенную насмешку. И бог, и вся вселенная, и сложнейшие философские проблемы рассматриваются у бхактов-ремесленников в привычных терминах и категориях их профессиональной деятельности.

Пятый раздел, «Безмолвствующее большинство», посвящен подавляющему большинству населения Индии исследуемой эпохи - земледельцев и тех, кто по кастовому статусу находился еще ниже их. В отличие от военно-феодальной знати, «людей пера» и «людей базара», оно практически не донесло до последующих эпох своих воззрений и ценностей, не смогло зафиксировать их в письменных источниках.

Современная индология считает общепринятым, что в средневековой Индии понятие «крестьянин» скрывало целую гамму социальных градаций, к ряду которых само это понятие может быть применено лишь условно. Как показали многие исследования (в отечественной науке - особенно труды Л. Б. Алаева), сельская община была многослойной структурой, основополагающим элементом которой выступали землевладельцы, принадлежавшие к доминирующей в данном регионе земледельческой (вернее — землевладельческой) касте, а также к брахманам. Из их среды выделялись богатая и влиятельная верхушка, нередко возвышавшаяся до статуса мелких и средних феодалов, «середняки» и бедные. Помимо них сельское общество включало разнообразные по статусу (от разорившихся землевладельцев до полукрепостных и полурабов) слои арендаторов и батраков, а также «общинных служителей».

Редкие упоминания о крестьянах в документах, хрониках и литературных текстах, как правило, не отмечены сколько-нибудь негативным от-

ношением. По крайней мере, индийское средневековье не знало того презрительного отношения к «мужикам», которое было характерно для Западной Европы, изображавшей крестьян в рыцарских романах и лирике чудовищными уродами, злодеями, язычниками. Индийские авторы, в отличие от своих западноевропейских коллег, ассоциировали с «деревенщиной» глупость, невежество, но не подлость, низость характера. Большинство произведений средневековой литературы рисует идиллическую картину деревенской жизни. Все негативное, как правило, приходит в деревню извне, а главная угроза исходит от вполне реального налогового чиновника.

Уделом основной части селян, за исключением общинной верхушки, была бедность. Даже в санскритской антологической поэзии, во многих случаях предпочитавшей изображать светлые стороны бытия, нередки яркие и реалистичные картины бедствий обнищавшего, разоренного земледельца. Несмотря на все это, индийский селянин (речь идет, стоит специально подчеркнуть, только о полноправном общиннике-землевладельце) отличался своим социальным обликом и от западноевропейского виллана, и от русского крепостного. Махараштранский маратха-кунби и североиндийский джат, редди в Андхре, веллала в Тамилнаду и т. д., были лично свободными и принадлежали к основным землевладельческим кастам своих регионов, изначально к тем же самым, из которых вышли представители местных военно-феодальных кругов, зачастую владели оружием: именно из них формировался рядовой состав всех индийских армий, от средневековых до колониальных. Зажиточная и влиятельная верхушка земледельческих каст стремилась подняться вверх по социальной лестнице, встать вровень с близкими по касте местными феодалами, подражая им в быту и усваивая их ценности. Поэтому она болезненно, вплоть до вооруженного сопротивления, воспринимала любые попытки государства лишить ее привилегий, посягнуть на общинные «права и вольности». Отраженный доступными источниками социальный облик индийского крестьянина-землевладельца противоречит ориенталистским стереотипам забитого, бесправного и покорного крестьянина.

Если социальный облик полноправных общинников хотя бы смутно прослеживается по источникам и литературе, то о низших слоях деревни средневековые тексты хранят почти единодушное молчание. Голос низших каст в индийской литературе - это, как правило, голос городских ремесленников и работников, из среды которых, как уже отмечаюсь, вышло немало поэтов-проповедников бхакти, включая неприкасаемых Райдаса из Варанаси и Цокхамелу из Пандхарпура. Низшие слои негородского населения, упоминаемые в текстах, представлены людьми несельскохозяйственных занятий - чаще всего рыбаками и охотниками. Занимая в индус- ■ ском (да и мусульманском) обществе крайне низкое положение, они зачастую жили вне сельскохозяйственных поселений, отдельными хижинами или собственными поселками и поэтому были более самостоятельны,

меньше зависели от общинной верхушки. Не случайно в большинстве литературных сюжетов, описывающих любовь между знатными и низкородными, в качестве последних упоминаются именно охотники и рыбаки, иногда - городские неприкасаемые (чандалы), но не представители сельских низов. Не требуется слишком развитого воображения, чтобы представить батраков и общинных слуг, зависимых и «свободных», к какой бы касте они не принадлежали, как самую бедную и социально приниженную часть деревенского (и индийского в целом) общества, тем более что данные позднейших авторов полностью подтверждают этот вывод.

В заключительной части главы подчеркивается, что четыре вышеизложенных комплекса сословных ценностей средневекового индийского общества должны были определять образ жизни основных социальных групп и общественное отношение к ним. Благополучие общества зависело от того, насколько поведение всех социальных групп и каждого из их индивидуальных членов укладывалось в эти стереотипы. При этом моральный архетип «людей меча» занимал в обществе, на иерархической шкале власти, главенствующее положение. Монарх воспринимался если не как «первый из дворян», то как «первый из воинов». Любого правителя, от великого императора до мелкого князька, с детства воспитывали прежде всего как воина, даже если по варновому происхождению он не был кшатрием. Прорыв той или иной некшатрийской касты на верхние ступени властной иерархии был неразрывно связан, как уже отмечалось, с отказом от наследственной профессии в пользу именно воинского занятия. Это было характерно даже для сикхской общины, изначально объединявшей торгово-ремесленные слои, из которых вышли и гуру - духовные и светские руководители сообщества. Как только сикхская община стала превращаться из религиозной секты в территориально-политическую единицу, своего рода государство, ее гуру из скромных и аскетичных вероучителей усвоили стиль жизни и ценности военно-феодальной элиты.

Главная задача государя, помимо защиты подданных от внешнего врага и завоевания новых земель, состояла в том, чтобы удерживать каждую социальную группу в рамках предписанных для нее поведенческих архетипов и тем самым сохранять в неизменном виде предписанный свыше общественный порядок. Государь был обязан хранить общественный порядок в унаследованном от предков и закрепленном священными текстами виде, но не имел права, по крайней мере - формально, вносить в этот порядок какие-либо изменения. «Всевластный восточный деспот», если воспользоваться ориенталистскими клише, не мог своей волей ни предписать какой-либо касте или даже нижайшему из подданных изменить наследственное занятие и образ жизни, не мог даже отменить решения кастового совета старейшин в отношении внутрикастового дела или кого-либо из членов. И только если те или иные изменения в статусе или занятии каст (обычно экономически или политически влиятельных) реально про-

исходили «снизу», государственная власть фиксировала это новое положение, а брахманы «находили» в священных книгах или мифологии подтверждение исконного права данной касты на новый статус или новую профессию.

Средневековое индийское общество постоянно усложнялось, изменялось, переживало противоречия и кризисы. При этом оно, как правило, обладало достаточной гибкостью и изрядным потенциалом внутренней стабильности, чтобы отразить новые явления, допустить в свою среду пришлые элементы, многое изменить, не жертвуя главным принципом - со-словно-кастовым устройством, вернее - даже не столько самим устройством, сколько восприятием функций и ценностей, предписанных каждой социальной группе. Возникали новые виды хозяйственной деятельности, распадались касты, консолидировались сословия и этнокультурные единицы, возникали религиозные сообщества, большие общности людей мигрировали, меняли профессию и статус, но сохранялся главный подход.

Сословно-кастовый принцип общественного устройства не осуждали даже наиболее радикальные идеологи религиозно-реформаторских течений средневековья. Их проповедники выдвигали новые критерии чистоты и святости, отвергали кастовую иерархию, но при этом не посягали на основополагающий принцип, согласно которому общество делится на со-словно-кастовые группы и каждый человек, принадлежа по рождению к одной из этих групп, наделяется изначально присущей этой группе чертами и разделяет все характерные для нее ценности. Как ни странно, в колониальную эпоху этот средневековый подход был сохранен и поддержан англичанами, которые сделали его одним из основополагающих принципов своей социальной политики в Индии и вошли в индийское общество как своего рода единая каста, гораздо более замкнутая и элитарная, чем даже брахманы.

Глава IV, «Человек», рассматривает различные аспекты средневековых индийских представлений о человеке и состоит из пяти разделов. За кратким введением, излагающим взгляды средневековых мыслителей на место человека в тварном мире, его жизненную активность, социальный и морально-этический долг, следует первый раздел, «Человек и его возраст». В центре раздела - отношение общества к людям различных возрастных групп, от детства до старости, предъявлявшиеся к ним социально-этические требования. Как свидетельствуют источники, человеческая жизнь делилась на определенные возрастные стадии, каждой из которых соответствовали фиксированные нормы социального поведения. При этом принадлежность человека к той или иной возрастной группе имела большее значение, чем его конкретный возраст,-который, судя по всему, значительному большинству средневековых индийцев (как и их современников в других странах) не был известен. Поэтому для характеристики человека и оценки его поведения было важнее знать не точное число прожитых им

лет, а к какой возрастной группе он принадлежит. Каждая возрастная группа имела четко определенный свод прав и обязанностей, поведенческих стереотипов.

При этом возрастная эволюция человека воспринималась как набор количественных изменений: «маленький - большой», «слабый - сильный», «несмышленый - умный» и т.д. Поскольку все духовные и даже физические качества считались обусловленными принадлежностью индивидуума к данной социальной группе и потому заложенными изначально, развитие личности с возрастом не осознавалось и не отображалось в литературе, что нашло особенно яркое подтверждение в текстах биографического жанра и литературных сочинениях, герои которых, как правило - это люди без возраста, вечно молодые и с рождения наделенные всеми физическими и моральными совершенствами. Средневековая мысль считала главной целью человеческой жизни абсолютное воплощение сословных ценностей, максимальное повторение образа жизни предков или особо чтимых данной группой героев, поэтому, как только подобное совершенство было достигнуто, зачастую еще в первые годы жизни, дальнейшая эволюция человеческого характера, и между возрастными группами, и внутри них, лишалась смысла, а потому не осознавалась и не фиксировалась.

Второй раздел, «Человек и его внешность», посвящен весьма сложным и противоречивым представлениям индийского средневековья о внешнем, телесном облике человека. С одной стороны, многие религиозно-философские течения средневековой Индии рассматривали физическую природу человека как порождение майи - иллюзии, с которой соотносился весь грубый материальный мир. Человеческое тело воспринималось как клетка для плённицы-души, как тяжкая ноша, которую желательно скорее сбросить. С другой стороны, средневековая индийская мысль, признавая законным чувственное наслаждение - кому, не считала греховным главный объект и субъект наслаждения - человеческое тело, научилась осознавать и художественно воплощать его красоту значительно раньше, чем в средневековой Западной Европе, на долгие века «забывшей» художественно-эстетические достижения античности.

Поскольку средневековая индийская мысль полагала, что социальное происхождение человека определяет его характер и поведение, то и неразрывно связанная с нравственными качествами физическая природа также считалась зависящей от рождения индивидуума в той или иной сословно-кастовой группе. Именно поэтому положительные герой и героиня средневековой литературы, причем не только индийской, всегда неотразимо прекрасны, что должно указывать и на их добродетельный характер, и на высокое происхождение.

Индийская культурная традиция издавна выработала определенные эстетические критерии оценки внешности мужчины и женщины. Но при этом индивидуальность физического облика человека люди средневековья,

и индийцы в том числе, как бы «не умели» видеть. Живописные и скульптурные изображения мужчин и женщин не подразумевали портретного сходства, передачи физических и духовных особенностей модели, поэтому изображался не столько конкретный человек, сколько идея, идеализированное воплощение царской власти, святости, воинской доблести, женской красоты и т.п. «Неумение видеть» человеческую индивидуальность как огромный и неповторимый набор физических и психологических качеств, моральных установок и поведенческих особенностей, приводило к тому, что для средневекового сознания отличия одного человека от другого в значительной мере сводились к разнице во внешнем облике. Отсюда многочисленные фольклорные и литературные сюжеты о героях, которые полностью изменяют свой облик или с помощью волшебства переселяются в чужое тело, оставаясь не узнанными для окружающих.

Третий раздел, «Человек и его поведение», рассматривает социальные требования к поведению индивидуума, которое, как считалось, полностью зависит от его сословного / кастового происхождения, обусловливавшего «природу» человека, свойственную ему с рождения и потому неизменяемую. Средневековое индийское общество практически не знало универсальных нормативов социального поведения. Для каждой из сословных и кастовых групп существовал собственный, выработанный на протяжении столетий и закрепленный в устной и письменной традиции, комплекс моральных установок, ценностных ориентиров и поведенческих клише. Носителями этих норм, примерами праведного поведения для социальных групп в целом и для каждого индивида в отдельности служили мудрецы и герои минувших веков, мифологические и исторические персонажи, предки и наиболее уважаемые члены семьи.

Сословно-кастовое происхождение считалось определяющим как для всех аспектов поведения индивидуума, так и для оценки этого поведения окружающими. Происхождение человека должно было определять не только его поступки, но и образ жизни, одежду, манеры, стиль общения с вышестоящими, нижестоящими и равными по статусу. Вместе с тем, считая характер и поведение человека производными от его происхождения, средневековые индийцы в значительно большей степени имели в виду именно сословно-кастовый аспект, а не конфессиональный. Развитие параллельной сословно-кастовой структуры индусов и мусульман способствовало закреплению для каждой социальной ступени единого комплекса ценностей и поведенческих стереотипов, которые во многих случаях имели надконфессиональный характер.

Поведение конкретного человека сопоставлялось с предписанными его социальной и возрастной группе нормами поведения, и отступление от этих норм влекло за собой соответствующее наказание, которое, следует особо подчеркнуть, полагалось за отход от скорее социальных, чем чисто религиозных, нормативов поведения. Морально-этические установки, про-

поведуемые религией как всеобщие, были четко ориентированы по сословным и кастовым направлениям. То, что было преступлением для одного члена общества, прямо предписывалось другому как кастовый долг, восхвалялось как праведное поведение. Даже наиболее радикальные религиозно-реформаторские течения средневековья, давая человеку новую идентичность, строили ее в парадигме сословно-кастовых ценностей. Отвергая одни поведенческие «архетипы», они создавали новые, что не затрагивало основополагающего принципа средневекового общества - представления о непременной обусловленности поведения и характера индивидуума его социальным происхождением.

Четвертый раздел, «Человек и его статус», посвящен проблематике, которая активно обсуждалась в средневековой индийской литературе: если социальный статус человека обусловлен его происхождением, то должен ли человек стремиться к его изменению, и если да, то каким образом? В качестве важнейших определителей статуса, помимо происхождения и возраста, рассматриваются профессия и богатство. Средневековые тексты отмечали возрастающую роль богатства и часто отводили именно ему, а не происхождению, благочестию, добродетели, решающую роль в социальном возвышении человека.

Среди факторов, позволявших человеку изменить определенный рождением статус, отмечались судьба и собственное усилие. Соотношение между ними активно обсуждалось в различных текстах. Мнения высказывались полярные: нередко в одном и том же произведении можно найти противоположные сентенции на данную тему. Этой дискуссии, в частности, посвящен специально рассматриваемый в данном разделе и впервые вводимый в научный оборот источник - сочинение известного поэта хинди Кешавдаса «Луна славы Джахангира» (Jahangir jas candrika) (1612 г.). Признавая неотвратимую «волю судьбы», большинство литературных произведений все же утверждают необходимость активного действия, прославляют героев (подлинных или вымышленных), которые доблестью или мудростью смогли возвыситься в обществе, завоевать власть, богатство, славу. Это вполне соответствовало исторической реальности, особенно таким процессам, как феодализация общинной и племенной верхушки, претендовавшей на кшатрийский статус, возвышение торговых и чиновничьих слоев. Индийское общество поднимало на высокую ступень и незнатного храбреца, мечом завоевавшего себе княжество, и богатого купца, покупавшего придворные чины и политическое влияние, и чиновника, делавшего успешную карьеру.

Пятый раздел, «Человек и его индивидуальность», посвящен развивавшимся и особенно ярко выраженным в литературе позднего средневековья и начала нового времени представлениям о человеческой личности, об индивидуальных чертах характера и поведения. Человек в средние века рассматривался не как уникальное, неповторимое сочетание физических,

психических и поведенческих черт, которые определяют его индивидуальность, но как соединение, причем механическое, признаков, обусловленных его врожденной принадлежностью к тому или иному социальному слою. Для оценки конкретного человека была важна не его оригинальность, несхожесть с другими людьми, а степень приближения к сословным идеалам, повторения пути и образа жизни предков. Неповторимый внешний облик, возрастные изменения физического и психического состояния, специфика характера и поведения, особенности реакции на окружающую обстановку, а также вся гамма чувств и противоречий, то, что мы сейчас называем «внутренним миром», не осознавались и не отражались ни словесно (в литературе), ни зрительно (в скульптуре или живописи). Но при этом и военно-феодальная литература, превозносившая индивидуальные подвиги героев, и литература бхакти, уделявшая особое внимание внутреннему миру адепта, его духовным усилиям в мистическом контакте с богом, и городская литература, воспевавшая проделки хитрецов, отличались заметным личностным началом, в определенной степени утверждали представления о человеческой индивидуальности.

Индийское общество позднего средневековья училось видеть личность и проявляло к ней заметный интерес. Биографические и даже агиографические сочинения, традиционно рисовавшие царей или подвижников героями или святыми с самого рождения, стали отображать возрастную специфику поведения и мировосприятия персонажей. Следует особо отметить, что именно позднее средневековье отмечено значительным развитием биографического и автобиографического жанров, для многих образцов которых характерно внимание к внутреннему миру человека, усложнение и противоречивость образов. Жизнеописания насыщались яркими индивидуальными деталями, позволявшими судить о специфике той или иной личности, ее физического и духовного облика. В отличие от большинства произведений древней и раннесредневековой литературы, позднесредневе-ковые сочинения, как правило, датированы и содержат сведения об авторе, нередко - его развернутую автобиографию. Совсем не случайно, что в миниатюрной живописи, особенно могольской школы, особую популярность приобретает жанр портрета, причем в конце XVI - начале XVIII в. миниатюристы стали с большей или меньшей степенью достоверности отражать возрастные, физические, психологические особенности портретируемого.

Новые элементы восприятия человека, отразившиеся в позднесредне-вековых биографиях и автобиографиях, были непосредственно связаны с рядом идей, выдвинутых общественной мыслью той эпохи. В Индии появились отдельные мыслители и целые течения, которые поставили под сомнение многие прежде непререкаемые догмы социального поведения и мировосприятия. Некоторые из них, подобно «просвещенным философам» из окружения императора Акбара, осмелились усомниться в необходимости жить исключительно по образцу предков, максимально воспроизводя

кастовые и семейные образцы. Арабское слово таклид (безусловное подчинение догматам веры, подражание каким-либо образцам) стало в высказываниях «просвещенных философов» ключевым термином, обозначавшим главный объект их критики. Ему противопоставлялось свободомыслие, право на индивидуальный нравственный выбор, обусловленный разумом.

Все эти и им подобные новшества, разумеется, оставались уделом элиты, ни в коей мере не преобладали и сосуществовали с традиционными подходами, что так характерно для Индии. И все же само появление новых элементов в восприятии человека доказывали, что предколониальное индийское общество обладало определенным динамизмом, который позволял подвергнуть сомнению и пересмотреть многие старые подходы, создавая предпосылки для восприятия (конечно, узким слоем образованной верхушки) идей и ценностей Нового времени.

В заключении обобщены выводы, сделанные в процессе разработки темы диссертации. Главный из них состоит в том, что все рассмотренные в работе черты «ментальной программы» средневековых индийцев вполне соответствовали основным характеристикам, структурообразующим элементам феодального общества, которые являлись в той или иной степени общими для стран, прошедших через данный этап исторической эволюции.

Важнейшие формы и категории социально-экономической и политической организации, по которым то или иное общество может быть причислено к феодальным, рассматриваются во взаимосвязи со специфически средневековой картиной мира, которая в своем индийском варианте и стала предметом исследования. При этом специально отмечается, что неоднократно сопоставляемое в работе мировоззрение индийцев и европейцев исследуемой эпохи представляется вариантами единой «ментальной программы», общей для всех народов, переживавших в своей истории стадию феодализма, что логически предполагает определенное сходство и при этом, разумеется, ни в коей мере не отрицает множества естественных различий между ними.

Именно общие для всех средневековых обществ ценности и элементы мировосприятия способствовали тому, что, несмотря на все этнокультурное и конфессиональное несходство, порождавшее неизбежные конфликты, индусы и мусульмане смогли в целом ужиться на индийской почве. Они выработали в каждом из крупных регионов Индии некий общий культурно-мировоззренческий и поведенческий комплекс, вследствие которого бенгальский, североиндийский или деканский мусульманин по образу жизни был ближе к индусам своего региона, чем к единоверцам за его пределами. Это во многом объясняет ту относительную легкость, с которой султан или падишах занял в индусской картине мира обычное место махараджи - воина, щедрого и справедливого государя, раджпуты и моголы Северной Индии фактически образовали единую надконфессиональную

сословную группу. В лице же англичан Индия, не раз подпадавшая под власть чужеземных завоевателей, впервые в своей истории получила правящую элиту, «ментальная программа» которой кардинально отличалась от воззрений местной аристократии.

Доступные источники позволяют определить те новые черты, которые начали развиваться в мировоззрении индийцев к концу средневековья и к началу нового времени. Пространственно-географический горизонт образованных индусов и мусульман значительно расширился, в литературе место фантастических описаний фантастических описаний зарубежных стран заняли вполне реалистические записки путешественников. К началу колониальной эры Индия обладала уже развитой традицией исторического писания на различных языках. Этот жанр все больше отделялся от средневековой эпической и героико-биографической литературы; от хроник стали требовать достоверности и документальности, появились попытки осмыслить каузальность исторических явлений, выдвинуть идею исторического прогресса. Индийское общество, разумеется, в лице своих мыслящих представителей, почувствовало ход исторического времени, поняло, что различные периоды истории отличаются друг от друга, что далеко не все установления прошлого пригодны для последующих эпох.

Деление общества на сословно-кастовые группы, каждой из которых соответствовал свой комплекс ценностных и поведенческих стереотипов, сохранилось. Но подверглась серьезной трансформации социальная иерархия: на ее верх прорвались новые касты, традиционно не отмеченные высоким статусом, но зато обладавшие реальной экономической и политической властью. Среди ценностей, обеспечивавших продвижение вверх по общественной лестнице, все более определяющую роль стало играть богатство: почти во всех индийских государствах XVIII в. должности, включая самые высокие, продавались и покупались за деньги. Наиболее богатые и удачливые представители социальных слоев, не разделявших ценности военно-феодальной элиты, - крупные торговцы и чиновники, - во многих случаях поднимались на самый верх, к реальной власти. Не случайно одним из популярнейших мотивов литературы XVIII в. стало сетование на то, что «благородные отпрыски» остались не у дел, впали в нищету и убожество, в то время как всюду господствуют разбогатевшие «выскочки». Индийское общество позднего средневековья постепенно осознавало, что человек в течение времени меняется физически и духовно, открывало для себя человеческую индивидуальность. Произошли сдвиги и в критериях социальной оценки человека: возникло и стало развиваться представление о том, что добродетели или пороки обусловлены не рождением в данной касте, а индивидуальным выбором между добром и злом. В позднесредне-вековом индийском обществе появились люди, отстаивавшие право человека на независимый образ мыслей, на поведение, отличающееся от со-словно-кастовых стереотипов. Разумеется, все перечисленные новшества в

«ментальной программе» касались лишь узкого круга образованных, нестандартно мыслящих людей, хотя подлинное число их определит трудно - ведь далеко не все они зафиксировали свои взгляды для будущих историков. Даже верхушечные изменения общественного сознания указывают на то, что общество в своем развитии достигло определенного этапа и, не изжив феодализм, вышло на развитую, позднюю стадию его эволюции. По крайней мере, придя в Индию с собственной, уже полностью соответствовавшей Новому времени «ментальной программой», англичане без особых проблем нашли немало индийцев, естественно - принадлежавших к высшим или даже средним слоям общества, способных не просто служить победителям, но понять и принять их ценности. Ничтожный по историческим меркам отрезок времени (два-три десятилетия) отделяет «еще средневековое» мышление индийцев XVIII в. от мировоззрения членов первых просветительских и реформаторских организаций, зачинателей национальной прессы. О бурном процессе модернизации, которому подверглась с начала XIX в. индийская общественная мысль, написано много, но следует учесть в равной мере обе стороны этого процесса: не только внесение на индийскую почву западных идей, но и подготовленность индийского общества, пусть на уровне образованной элиты, к их восприятию.

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

I. Монографии:

1. Средневековое городское ремесло Индии XIII-XVIII вв. М., «Наука», Главная редакция восточной литературы, 1991,14, 8 п.л.

2. Urban Crafts and Craftsmen in Medieval India (Thirteenth - Eighteenth Centuries). Delhi: Munshiram Manoharlal, 2004. 13 пл. (переработанный и дополненный вариант п. 1, опубликован в авторском переводе на английский язык)

3. Идеи и общество в Индии XVJ-XVIII вв. М., Наука, Главная редакция восточной литературы, 1993, 12,2 п.л.

4. Ideas & Society. India Between the Sixteenth and Eighteenth Centuries. Second edition. Delhi: Oxford University Press, 1996; второе издание, расширенное и дополненное - 2004, 15, 8 п. л. (переработанный и дополненный вариант п. 3, опубликован в авторском переводе на английский язык)

5. Общественная мысль и культура средневековой Индии в XIII-XVIII вв. Учебное пособие. М., Восточный университет, 2000,5,5 пл.

II. Статьи, главы и разделы в коллективных трудах:

6. Мирза Абу Талиб (1752-1806) // Восток, 1991, с. 30-40,0, 8 пл.

7. Бхакти: история, типология, перспективы эволюции // Индия: религия в политике и общественном сознании. Отв. ред. Б. И. Клюев, А. Д.

Литман. М., Наука, Главная редакция восточной литературы, 1991, с. 180196, 1 п. л.

8. Некоторые особенности развития общественной мысли Индии в XVI-XVIII вв. И Общественная мысль Индии: проблемы человека и общества. Отв. ред. А. Д. Литман, Л. Р. Полонская. М., Наука, издательская фирма «Восточная литература», 1992, с. 59-84,1 п.л.

9. The Ardhakathanaka by Banarasi Das. A Socio- Cultural Study II Journal of the Royal Asiatic Society of Great Britain and Ireland (1995). Third Series, Vol. V, № 2, c. 211-224,1 пл.

10. Medieval Sikhism: A Historical Estimate // The Punjab Past and Present, Vol. XXIX, pt. 1-2 (1995), c. 54-67,1 п.л.

11. Человек, время, религия (средневековая Индия) // Вопросы истории, 1995, № 3, с. 136-144, 0, 8 пл.

12. Власть и народ; политические воззрения средневековых индийцев, Московское востоковедение. Очерки, исследования, разработки. Памяти Н. А. Иванова. Отв. ред. А. М. Петров. М., Наука, издательская фирма «Восточная литература», 1997, с. 124-144, 1,2 п.л.

13. Реформация в средневековых городах Индии и Западной Европы // Вопросы истории, 1998, № 11/12, с. 69-79,1 пл.

14. Communal Relations in Pre-Modern India: Some Observations // We Lived Together. Ed. by S. Settar and V. Kaimal. Delhi, Pragati Publications, Indian Council for Historical Research, 1999, c. 173-187, 1 л. л.

15. Средневековый мистицизм // Древо индуизма. Отв. ред. И. П. Глушкова. М., Восточная литература, 1999, с. 222-245, 1, 5 п.л.

16. Russian Studies in Medieval History of India: An Insider's View // Medieval History Journal, October, 1999, Vol. 2, № 2, c. 361-386,1, 5 пл.

17. Глава I. Исторический обзор // Индия: страна и ее регионы. Отв. ред. Е. Ю. Ванина. М., Эдиториал УРСС, 2000, с. 12-38, 1, 8 пл.

18. Индийское средневековье: представление о человеке и времени // Страницы истории и историографии Индии и Афганистана. К столетию со дня рождения И. М. Рейснера. Отв. ред. Р. Б. Рыбаков. М., Наука, Издательская фирма «Восточная литература», 2000, с. 145-167, 1,4 п.л.

19. Город и горожане в средневековой индийской литературе (XIV-XVIII вв.) // Индия и мир. Сборник памяти А. И. Чичерова. Отв. ред. М. С. Мейер, А. М. Петров. М., Муравей-Гайд, 2000, с. 7-27,1,3 п.л.

20. Поэма Алама «Мадхаванал и Камкандала». Литературный текст глазами историка // На семи языках Индостана. Памяти А. С. Сухочева. Отв. ред. А. А. Суворова. М., ИВРАН, 2002, с. 64-85, 1,4 п.л.

21. Банараси Дас. Половина рассказа. Семейная хроника XVI-XVIII вв. Предисловие, перевод с хинди, комментарии //• Голоса индийского средневековья. Отв. ред. И. Д. Серебряков, Е. Ю. Ванина. М., Эдиториал УРСС, 2002, с.197-240,262-271, 3,3 п.л.

и

22. Ценностный мир средневековья (опыт сравнения Индии и Западной Европы) // Ценностные ориентиры индийского общества. М. ИВРАН, 2003, с. 78-111,2 пл.

23. Наследники Моголов: проблемы развития индийских государств XVIII в.// Индия: общество, власть, реформы. Памяти Г. Г. Котовского. Отв. ред. Е. Ю. Ванина, В. П. Кашин. М.., Наука, Издательская фирма «Восточная литература», 2003, с. 145-167, 1, 3 пл..

24. Devotion and Dissent: Urban Heterodoxies in Medieval India and Western Europe - A Comparative Study // Indian History. A Russian Viewpoint. Ed. by Eugenia Vanina. Delhi: Pragati Publications, 2003, c. 164-183,1,2 пл.

25. India: The Whole and Its Parts in Historical Perspective // The Indian Historical Review, Vol. XXVIII Nos. 1-2,2003, с. 84-111,1,7 п.л.

26. Индия в XVI - XIX вв. Разделы: §1-8 // Новая история стран Азии и Африки XVI-XIX века. Учебник для студентов высших учебных заведений. Часть 2. М., Гуманитарный издательский центр ВЛАДОС, 2004, с. 8-74,4 пл.

27. История в политике: борьба за прошлое в современной Индии // Южная Азия: конфликты и компромиссы. Материалы научной конференции. Отв. ред. Е. Ю. Ванина, А. А. Куценков. М., ИВРАН, 2004, с. 138-168, 1,3 пл.

28. Утверждение общего, постижение индивидуального (опыт исследования средневековых североиндийских биографий) // Восток. № 1, 2005, 1 пл.

29. Основные ценности и институты индийской цивилизации // Индийская цивилизация в глобализирующемся мире. По материалам международной конференции. Отв. ред. С. И. Лунев, В. Г. Хорос. М., ИМЭМО РАН, 2005, с. 25-46,2 п.л.

30. Время в восприятии средневековых индийцев // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. Вып. 17. М., УРСС, 2006, с. 71114, 2 пл.

Отпечатано в ООО «Компания Спутник+» ПД № 1-00007 от 25.09.2000 г. Подписано в печать 31.01.07. Тираж 100 экз. Усл. п.л. 2,44 Печать авторефератов (095) 730-47-74,778-45-60

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Ванина, Евгения Юрьевна

Введение.

К истории вопроса.

Научная актуальность темы.

Предмет и задачи исследования. Композиция работы.

Методологические основы.

Научная новизна.

Источники.

Региональные и хронологические рамки исследования.

Историографический обзор.

Научно-практическая значимость.

Апробация работы.'.

Глава I. Пространство.

Пространство, природа, человек.

Индия: страна и страны.

Индия и внешний мир.

Глава II. Время.

Время и его измерения.

Время: циклическое и линейное.

Время историческое.

Глава III. Общество.

Ценности - кастовые и (или) сословные.

Люди меча».

Люди пера».

Люди базара».

Безмолвствующее большинство».

Глава IV. Человек.

Человек и его возраст.

Человек и его внешность.

Человек и его поведение.

Человек и его статус.

Человек и его индивидуальность.

Введение диссертации2006 год, автореферат по истории, Ванина, Евгения Юрьевна

К истории вопроса

С тех пор, когда в середине XVIII в. в Западной Европе начала развиваться индология, и далекая Индия стала представлять для окружающего мира не только военно-политический или коммерческий, но и научный интерес, исследователи продолжают спорить, какие стадии эволюции прошло индийское общество на протяжении своей истории и на каком уровне развития застало его британское колониальное завоевание. Мнения по этому поводу с самого начала высказывались абсолютно разные. Крайнюю позицию занял в своей знаменитой книге «История Британской Индии» (1817) Джеймс Милль, по мнению которого индийцы, не изменяясь за тысячелетия, всегда оставались на самом примитивном, первобытном уровне социального бытия и при этом не обладали добродетелями «благородного дикаря» Руссо, даже в XIX в. не выдерживая сопоставлений с древними бриттами [Милль, 1972, т. I, с. 482].

Один из отцов-основателей британской и мировой индологии, сэр Уильям Джонс, был скорее склонен искать параллели между современной ему Индией и античным миром: «Мы сейчас живем, - писал он из Калькутты, - среди тех же богов, которым под другими именами поклонялись в старой Греции и Италии, среди последователей философских учений, проиллюстрированных аттическими и ионическими писателями со всей красотой их мелодичного языка».1 Впоследствии, однако, многие индологи стали рассматривать предколониальное и даже колониальное индийское общество как феодальное, сопоставлять его институты и ценности со средневековыми западноевропейскими. Индийскую землевладельческую элиту сравнивали с рыцарями, крестьян - с феодально-зависимыми сервами или вилланами [Меткаф, 1995, с. 73-80]. Подобная оценка была во многом возвра

1 Цит. по: [Чаттерджи, 1998, с. 92]. том, разумеется - на новой основе, к воззрениям западноевропейских путешественников XIII-XVII вв., начиная с Марко Поло, которые также называли индийских придворных аристократов «баронами» и вообще без особого напряжения описывали современную им Индию в категориях тех обществ, к которым принадлежали.

Представления индологов о феодальном характере индийского общества были значительным шагом вперед по сравнению с воззрениями ранних ориенталистов, которые воспевали Золотой век древней, «классической» Индии, а все последующие этапы ее истории рассматривали как «деградацию».2 Аргументы сторонников «концепции средневековья» как правило, базировались на исследовании оригинальных источников: так, один из основоположников этой концепции, Джеймс Тод, еще в 20-е годы XIX в. изучил и пересказал на английском языке хроники и героический фольклор раджпутских княжеств, что привело его к выводу о существовании у рад-жпутов «феодализма, подобного европейскому» [Тод, 1920, т. I, с. 153].

Восприятие Тодом индийского средневековья, равно как и воззрения его единомышленников, было во многом сродни взгляду европейских романтиков на «готический период» собственной истории. Успеху концепции способствовала и распространенная в то время в самой метрополии мода на «неоготический стиль». Британская колониальная администрация охотно насаждала в Индии средневековую атрибутику (в забавной смеси индийского и западного элементов), учреждала для индийской знати «рыцарские ордена» и дворянские титулы. Вместе с тем, концепция подвергалась активной критике как со стороны тех, кто видел ее научные недостатки, так и со стороны тех, кто считал ее политически и идеологически неприемле

- з мои.

2 См. подробнее: [Инден, 1992, с. 8-9; ван дер Фиер, 1993, с. 25-26; Меткаф, 1995, с. 68-92; Кинг, 1999, с. 105].

3 Если, по мнению колониальных критиков концепции «индийского феодализма», индийское общество к началу английского завоевания было средневековым, то, следовательно, ему был не совсем чужд исторический прогресс, и расстояние между ним и «цивилизованным Западом» было не столь уж велико,

Постепенно в британской индологической медиевистике романтический настрой времен Джеймса Тода практически исчез. Публиковались и переводились средневековые источники, подробно и квалифицированно излагалась история государств и династий, в деталях описывались наиболее значимые битвы и перевороты, затрагивались некоторые проблемы экономических и социальных отношений. Основной же целью В. А. Смита, М. Элфинстона, Г. Эллиотта, Дж. Доусона, У. Г. Морленда и др. было не просто исследовать индийское средневековье, но и подчеркнуть его темные, негативные стороны по контрасту с той эрой процветания, которая ассоциировалась с британским правлением. Изучение «шокирующих анналов» раннесредневековых индийских государств было нужно В. А. Смиту, по собственному признанию этого прославленного индолога, чтобы «показать читателю, какой всегда была Индия, лишенная контроля верховной власти, и какой она может стать вновь, если ослабеет благодетельная рука, охраняющая ее в наши дни» [Смит, 1924, с. 372].4

Интерес к изучению индийского средневековья горячо подхватила формировавшаяся с середины XIX в. индийская националистическая историография, с которой были тесно связаны публицистика и художественная литература. Последней даже, пожалуй, принадлежит приоритет: в Индии средневековье сначала стало темой исторических романов и популярных статей, и лишь впоследствии - научных публикаций. При этом разница между научным и художественным осмыслением исторического прошлого была не слишком заметна. Первые индийские историки-медиевисты, подобно писателям, драматургам и публицистам, главной задачей считали не ческий прогресс, и расстояние между ним и «цивилизованным Западом» было не столь уж велико, что некоторым образом ставило под вопрос саму «миссию белого человека». Кроме того, как подчеркивали некоторые колониальные деятели, увлечение средневековьем могло породить у «туземцев» нездоровый интерес к возвеличиванию героического наследия прошлого и «ненужные надежды»: ведь где средневековье, там и общинные «свободы», и корпоративные привилегии, и возможность самостоятельной эволюции в сторону нового времени. См. подробнее: [Меткаф, 1995, с. 77-80].

4 Почти так же рассуждали и некоторые особо лояльные к британской власти индийские историки, например -знаменитый медиевист Джадунатх Саркар [Саркар, 1949-50, с. 343-347]. сугубо научный анализ, а просвещение своей аудитории, открытие для нее героических страниц прошлого, воспитание патриотических чувств, в значительной степени - создание образа будущего через прошлое. Вследствие этого индийская медиевистика на раннем этапе своего развития концентрировала внимание на политической истории средневековья, главным образом - на тех событиях и персонажах, которые могли пробудить в читателях чувство национальной гордости и предстать в облике исторических предшественников будущей суверенной Индии.5

Если первые индийские медиевисты, в основном, занимались политической историей, то примерно с середины XX в. на первый план вышла история социально-экономическая. Началось, во многих случаях под более или менее сильным влиянием марксистской методологии, глубокое изучение экономических основ и социального устройства индийского средневекового общества на различных стадиях его эволюции. Были досконально описаны и проанализированы все аспекты аграрных отношений, от крестьянского землевладения до всевозможных видов земельных пожалований и военно-ленной системы, все варианты административного устройства, способы налоговой и иной эксплуатации. Изучалось, хотя и менее активно, развитие ремесла и торговли; исследовались разнообразные типы социальной организации, будь то сельская община, ремесленная или торговая каста, религиозное сообщество, феодальный клан. Горячо обсуждался характер средневекового государства, которое одни называли восточной деспотией, другие - феодальной монархией, третьи - патримониально-бюрократической системой.

В многочисленных трудах по данной тематике Д. Д. 'Косамби, P. III. Шарма, Д. Н. Джха, X. Мукхиа, И. Хабиб, С. Нурул Хасан, С. Чандра, М. Атхар Али, Ш. Мусви, 3. Малик, Иктидар Алам Хан, X. X. Накви, Музаф

5 Как верно заметил известный индийский исследователь Партха Чаттерджи, в рамках националистической идеологии исторические воззрения эволюционировали «от "прошлого-каким-оно-могло-быть", через "прошлое-каким-ему-надлежало-быть" к "прошлому-каким-оно-будет"» [Чаттерджи, 2001, с. 55]. фар Алам, У. Н. Гхошал, Р. Тхапар, В. Натх, Б. Н. С. Ядава, К. М. Шримали и другие индийские историки подняли национальную школу медиевистики на мировой уровень. Приблизительно по тем же направлениям долгое время работали индологи-медиевисты в Европе и США, а также в нашей стране, где серьезное изучение средневековой истории Индии началось в 1927 г. статьями И. М. Рейснера о могольском крестьянстве и сикхском восстании против империи Моголов, а затем продолжилось работами И. М. Рейснера, А. М. Осипова, К. А. Антоновой, JI. Б. Алаева, К. 3. Ашрафян, Е. М. Медведева, А. И. Чичерова, В. И. Павлова, Г. Г. Котовского и др.6

Научная актуальность темы

Если в отечественной индологии концепция индийского феодализма после сравнительно недолгой, но горячей полемики со сторонниками «азиатского способа производства»7 прочно заняла ведущие позиции, то в ин-дологической медиевистике других стран, и прежде всего Индии, ситуация была более сложной. Довольно многочисленной и квалифицированной группе историков, рассматривавших доколониальное индийское общество как феодальное, противостояла и до сих пор противостоит не менее многочисленная и квалифицированная группа противников «концепции феодализма», прилагающая гораздо больше усилий для опровержения выводов оппонентов, чем для выработки альтернативного подхода.

И та, и другая строят свои аргументы на анализе широкого круга источников, причем зачастую одни и те же тексты служат для подтверждения противоборствующих точек зрения. Не вдаваясь в подробности взаимоотношений внутри каждой группы и между ними, отмечу суть полемики, которая продолжается уже почти полвека и, по всем признакам, еще далека

6 Перечисление основных трудов индийских и отечественных медиевистов заняло бы не одну страницу. Некоторые из них цитируются в данной работе.

7 Эта полемика велась в рамках общей для всего востоковедения дискуссии о путях исторического развития афро-азиатских обществ в доколониальную эпоху. Из публикаций, отражающих материалы этой дискуссии, то активно вспыхивавшей, то затухавшей, см.: [Общее и особенное, 1966; Проблемы, 1971; Классы и сословия, 1986]. до завершения. Примечательно, что, несмотря на все различия, каждое сообщество опирается в своей аргументации на одни и те же основополагающие принципы. Эти принципы, следует подчеркнуть, являются столь же решающими и для отечественных специалистов по средневековой истории Индии.

Во-первых, ученые исследуют средневековое индийское общество и оценивают стадии его эволюции исключительно на основании сведений об экономических, социальных и политических (точнее - административно-политических) институтах, что характерно для всех участников полемики, вне зависимости от их отношения к марксистской методологии. Если провести инвентаризацию исследований по средневековой истории Индии, опубликованных за последние полвека, то, за исключением сравнительно небольшого числа работ, написанных в последние два десятилетия, в основном в Западной Европе и США и при этом чаще всего исследователями, не относящими себя к историкам, абсолютное большинство монографий, статей и сборников посвящено социально-экономической и политико-административной проблематике средневековья.

Процессы в сфере идеологии, общественной мысли, религий, культуры, научных знаний, само мировосприятие средневековых индийцев историками рассматриваются несравненно реже, чаще всего как некое дополнение к «основополагающей» проблематике. Не случайно перечисленные процессы исследуются, главным образом, религиоведами, филологами, искусствоведами, культурными антропологами, с которыми историки крайне редко объединяют свои усилия. Типичная работа по средневековой истории Индии, рассматривающая определенный период, регион или эпоху в целом, обычно строится по следующей схеме: политические события, экономика, аграрный строй, ремесло и торговля, основные социальные группы, система управления и налоговый аппарат, и лишь в конце - «немножко культуры»: кратко перечисляются идейные и религиозные течения, наиболее крупные достижения в литературе и искусстве. При этом явления культуры и общественной мысли рассматриваются исключительно как отражение экономических и политических процессов, в большинстве случаев -как дополнительный источник для их исследования.

Во-вторых, вопрос «феодализм или нет» решается для Индии обеими сторонами методологически одинаково. Поскольку феодализм и вообще средневековое общество лучше изучено на примере Западной Европы, индологи-медиевисты, равно как и их коллеги - специалисты по другим странам Азии, коллективно составили именно на западноевропейском материале некий «словесный портрет» феодализма, систематизировали его основные черты и траекторию развития (опять-таки в социально экономической и политико-административной сферах). При этом социально-экономическая, политическая и этнокультурная специфика различных западноевропейских обществ не принималась в расчет, все они выступили в собирательном образе некоего единого и гомогенного «Запада», который был взят за образец не просто феодализма, а «хорошего», «настоящего» феодализма. Эталоном он стал и потому, что был лучше изучен, и потому, что (тут вступал в дело принцип обратной перспективы, о котором речь впереди) развивался «правильно», обладал, как известно ученым, потено циалом перехода на более высокую, капиталистическую стадию. С этим воображаемым «Западом» стали сопоставлять воображаемый «Восток» вообще или, конкретно, Индию, региональная и этнокультурная гетерогенность которой также часто игнорировалась.

В результате поиск ответа на вопрос об уровне развития индийского общества на различных стадиях средневековой истории свелся к выясне

8 Если ранее для ортодоксальных марксистов способность западноевропейского феодализма к эволюции в сторону капитализма была важна, главным образом, потому, что последнее имплицитно предполагало возможность последующего перехода к социализму, то в наше время многие из этих же исследователей, спешно ставших ортодоксальными антимарксистами, видят именно в капитализме (обычно используются термины «индустриальное общество», «западная демократия», «гражданское общество» и т. д.) высшую и последнюю стадию исторической эволюции. и нию, насколько те или иные институты и стадии эволюции индийского («восточного») общества соответствовали западному эталону. «Какой же это феодализм, - спрашивает одна сторона, - если в Индии отсутствовало поместье (манор), земельное пожалование означало только право сбора налога, а крестьяне в большинстве были лично свободными и вели самостоятельное хозяйство?». «Ничего подобного, - парирует другая, - вы неверно интерпретировали / не учли таких-то данных (эпиграфики, хроник, документов), в которых говорится о широких правах держателей земельных пожалований, их власти над крестьянами, вплоть до права насильственного переселения и судебного иммунитета. К тому же и на Западе феодалы не везде вели поместное хозяйство, а крестьяне не всегда и не все были крепостными». «Наступление феодализма предполагает упадок городов, сокращение торговли - в Индии после распада империи Гуптов ничего подобного не наблюдалось», - настаивает одна сторона, приводя в подтверждение множество документальных и эпиграфических свидетельств. «Наоборот, -возражает другая, цитируя порой те же самые тексты, - именно эти процессы и имели место, и потому речь должна идти именно о феодализме». «Если иерархия аристократических кланов определяется узами родства и степенью ритуально-кастовой чистоты, то отсутствует вассалитет - значит, это не феодализм». «Узы родства и кастовый статус не отрицают отношений вассалитета. Термины такие-то из таких-то текстов означают именно вассалов». «Ничего подобного, данные термины обозначают соседних правителей-данников, подчиненных завоевателем, родичей и друзей царя».Эти примеры можно продолжать до бесконечности, и читателям, которые заподозрят автора в некоем утрировании, можно порекомендовать обширную литературу, из которой почти дословно взяты приведенные высказывания.9

9 В качестве наиболее ярких примеров: [Шарма, 1985, Хабиб, 1985; Мукхиа, 1985; Уинк, 1990; Кулке, 1997а; Джха, 2000]. В двух последних работах не только излагаются позиции авторов, но и дается под

Отечественные исследователи также найдут эту аргументацию знакомой, и действительно, почти все вышеизложенное имеет прямое отношение к советской / российской школе историков индийского средневековья. В качестве примера можно привести главу «Восточный феодализм» во втором томе «Истории Востока». Ее автор, JI. Б. Алаев, попытался охарактеризовать восточный феодализм, акцентируя основное внимание на социально-экономической и политико-правовой сферах [Алаев, 1995]. В результате многие основополагающие черты экономики и социальной структуры феодальных обществ были обрисованы автором весьма убедительно, но целостной картины не получилось: модель общественного «здания» получила лишь фундамент и стены, но вновь оказалась лишена крыши, архитектурной отделки и внутренней планировки. И, главное, многие признаки, определенные автором как специфически «восточные» (особенно система отношений «индивид - общество - государство»), оказываются, при более тщательном рассмотрении, характерными в той или иной мере для любого феодального общества, включая «Запад».

Сопоставление Индии (и «Востока» в целом) с воображаемым «Западом» при такой методике неизбежно приводило к представлениям о «прогрессивном» характере последнего и «отставании» от него Индии, ее «стагнации» на протяжении почти всего средневековья. Здесь работали две ментальные установки, непосредственно связанные друг с другом. Если «Запад» - это «правильный» феодализм, то все характерные для него институты и процессы должны были в той или иной мере присутствовать во всех средневековых обществах, включая Индию. А поскольку многие «западные» черты (поместное хозяйство, крепостная зависимость, городские коммуны, сословное представительство и т. д.) в Индии не обнаруживались, то неизбежно следовали, в зависимости от принадлежности историка робный обзор взглядов основных участников дискуссии. к той или иной группе, два вывода: либо индийское средневековье - вообще не феодализм, либо это феодализм, но «неправильный», неразвитый, застрявший на архаических стадиях и лишенный потенциала развития.

В последнем случае задача исследователя сводилась к поискам внутренних и внешних причин того, что в советском востоковедении утвердилось в качестве незыблемого постулата об «исторически сложившемся отставании стран Востока [от Запада]». К тому же вопрос о «соревновании» Индии с «Западом» был решен самим колониальным подчинением: «кто кого завоевал?» на протяжении десятилетий остается обычным и, как представляется сторонникам такого подхода, неотразимым аргументом. Концепция «исторически сложившегося отставания» продолжает свою активную жизнь в отечественном востоковедении, включая, разумеется, индологию. Характерно, что авторы издаваемой в настоящее время Институтом востоковедения РАН многотомной «Истории Востока», несмотря на неоднократно декларируемое стремление к «пересмотру стереотипов», верность данному «наследию прошлого» сохранили полностью, сделав исследование причин «отставания Востока» доминирующей темой как многих разделов II и III томов, посвященных конкретным странам Востока, так и специальных обобщающих глав.10

Отечественные и зарубежные исследователи, работая в рамках изложенных выше концепций, достигли, несомненно, многого. Но было бы ошибкой не отметить то чувство неудовлетворенности и разочарования, которое характерно для индологической медиевистики последних одного-двух десятилетий. Это ощущение присутствует в трудах и устных высказываниях целого ряда авторов, посвятивших значительную часть своей научной карьеры изучению социально-экономической и политико-административной истории индийского средневековья. Оно выражается, в зависимости от темперамента исследователя, в форме то деликатного при

10 См.: [История Востока, 1995, с. 600-640; История Востока, 1999, с. 9-27] зыва «преодолеть ограниченность» и «рассмотреть проблемы под новым, современным углом зрения», то резкого и бескомпромиссного отрицания всей господствовавшей ранее методологии." Когда в Индии началось средневековье, какие стадии оно прошло в своей эволюции, на каком уровне развития застало Индию колониальное подчинение? Выяснилось, что, несмотря на обилие серьезных и высококачественных работ, к ответам на эти и подобные «проклятые вопросы» историки так и не приблизились. Сторонники концепции индийского феодализма теперь знают все или почти все о сельской общине, аграрном строе и феодальной эксплуатации, но до сих пор не могут четко определить, что в исследуемом обществе было характерным для всех феодальных социумов, а что - специфически индийским.

Восприятие индийского феодализма как незрелой, «неправильной» формы западноевропейского, постулат об «исторически сложившемся отставании» едва ли способны прояснить дело: с их помощью можно выявить, и то, как выясняется, с большой долей ошибок, чего в Индии не было, но гораздо сложнее определить, что и, главное, почему было, из какой индийской специфики «исторически сложилось» отставание. Оппоненты, отвергнув «индийский феодализм», не могут найти более адекватного определения, довольствуясь туманными образами «традиционного», «доколониального» или «предсовременного» (pre-modern) общества. Явным доказательством методологического тупика служит высказывание профессора И. Хабиба, одного из крупнейших индийских историков-медиевистов, который всерьез предложил определять доколониальное индийское общество просто и со вкусом: не феодализм, а «средневековая индийская система» [Хабиб, 1985, с. 45].

Все вышеизложенное делает актуальным исследование индийского средневековья через иной угол зрения, который позволял бы более адек Например: [Субрахманиам, 1998; Мукхиа, 2004, с. 10-12] ватно представить основные черты и темпы развития общества и при этом учитывал бы специфику информативности средневекового текста. Предпринятое в диссертации исследование мировоззренческих стереотипов и социально-этических ценностей индийского средневековья, которые несравнимо полнее, чем привычная для индологов-медиевистов социально-экономическая и административно-политическая проблематика, отражены в доступных источниках, позволяет приблизиться к ответу на многие вопросы о характере и специфике исторической эволюции данного общества в доколониальный период.

Являясь одной из наиболее динамично развивающихся стран современного мира, Индия сохраняет ряд элементов средневековой культуры, причем не просто в виде памятников и музейных экспонатов. Многие аспекты мировосприятия современных индийцев обнаруживают живую связь с теми средневековыми воззрениями, которые исследуются в данной работе. Нередко те или иные категории средневековой культуры активно используются различными политическими силами в своей идеологической и пропагандистской деятельности. Представления о прошлом, оценка исторических событий и деятелей, в значительной степени относящихся именно к средневековью, уже не раз становились в современной Индии поводом для серьезных общественно-политических конфликтов. Этим обусловлена актуальность избранной для диссертации темы и для изучения различных аспектов современного индийского общества.

Предмет и задачи исследования. Композиция работы

Данная работа ставит своей задачей исследовать средневековую Индию под углом зрения, который до сих пор весьма редко привлекал к себе внимание историков-индологов. Автором здесь руководило не амбициозное желание найти ключ к исследованию всех проблем, над которыми безуспешно бились предшественники. Просто если один путь не ведет к цели, здравый смысл подсказывает попытку зайти с другой стороны. Поэтому предметом исследования будет индийское средневековье, но не с позиции его экономики, административно-политической системы и форм социальной организации, а с точки зрения существовавших в нем социально-этических ценностей и ментальных стереотипов. Речь пойдет, по сути, о ряде основополагающих категорий средневековой индийской культуры, спроецированных на конкретную историческую реальность доколониального общества. Едва ли было бы уместно в данной работе перечислять все те концепции культуры, которые существуют в современной науке, и воспроизводить активную полемику между их сторонниками. Целям данного исследования более всего соответствует подход, при котором культура, по определению известного американского антрополога К. Гирца, «видится скорее не как комплекс конкретных поведенческих рамок - обычаев, привычек, традиций, навыков -., но как набор контрольных механизмов -планов, рецептов, правил, инструкций (то, что компьютерщики называют «программой»), - регулирующих поведение» [Гирц, 1973, с. 44].

При этом человек, подчеркивает К. Гирц, находит эти механизмы контроля уже готовыми, существующими к моменту его рождения в том социуме, к которому он принадлежит [там же, с. 45], что, разумеется, нисколько не отрицает их развития. Таким образом, культура будет рассматриваться как некая «ментальная программа», определяющая и регулирующая мировосприятие, ценностные ориентиры, поведение людей в исследуемую эпоху. Разумеется, если речь идет не о компьютере, а о реальном обществе, эта «ментальная программа» состоит из множества «программ», характерных для определенных социальных, тендерных, религиозных и этнокультурных сегментов. Мало того, внутри каждого сегмента, как и общества в целом, существуют, часто противоборствуя, доминирующие, официально признанные и девиантные, маргинальные «ментальные программы».

Я полагаю, что справедливое внимание исследователей к этим, и даже более мелким, «подпрограммам» не должно, как это нередко бывает, приводить к непризнанию единой, характерной для всего данного общества в определенную историческую эпоху картины мира. Наличие, что особенно характерно для средневековья, у каждого общественного слоя собственного набора социально-этических ценностей и мировоззренческих устоев, позволяет создать пеструю, мозаичную картину, но все же на едином полотне, ограниченном определенной «рамой» - временной, пространственной, этнокультурной. «Ментальная программа» феодала - представителя доминирующего класса - была несхожа с жизненными установками крестьянина или купца, но, как бы благородный дворянин ни презирал ценности «мужика» или «торгаша», он осознавал законность и необходимость их существования для нормального функционирования того, что воспринималось как данный богом и поддерживаемый властью общественный порядок.

Именно набор, сочетание и взаимоотношения мировоззренческих комплексов, характерных для каждой группы исследуемого общества, и составляли, как отмечал М. А. Барг, «ментальность эпохи» - «структурирующий элемент системы интеллектуальных и нравственных ориентиров человека» [Барг, 1987, с. 15]. Восприятие культуры как «ментальной программы» определенного социума показало свою продуктивность, например, при исследовании этнокультурной специфики регионов Индии, что в отечественной индологии успешно продемонстрировала на примере Махараштры И. П. Глушкова [Глушкова, 2000а]. Представляется, что такой подход вполне применим не только в культурной антропологии, но и в историческом исследовании, посвященном «ментальной программе» определенной эпохи.

Этот угол зрения избран по целому ряду причин. Во-первых, как уже отмечалось выше, сосредоточение усилий индологов-медиевистов исключительно на социально-экономической и политической проблематике привело к тому, что средневековая история Индии превратилась в восприятии ученых и их аудитории в некое необитаемое пространство, заселенное формами собственности, производственными отношениями, социальными и политическими структурами, но не людьми с их воззрениями и чувствами.12 Как ни парадоксально это может выглядеть, в трудах многих индологов-медиевистов, причем материалистов, социально-экономические и политические категории средневекового общества уподобились «идее» и «духу» в идеалистической философии и приобрели едва ли не самостоятельное существование, в отрыве от их главных создателей и носителей - людей.

Исследования социально-экономических и политических условий, в которых жили средневековые индийцы, не всегда учитывали, что «обстоятельства в такой же мере творят людей, в какой люди творят обстоятельства» [Маркс и Энгельс, 1955, с. 37]. Человек индийского средневековья, его восприятие окружающего мира, прошлого и настоящего, общества и себя самого - все это осталось за рамками исторических работ и создало огромную лакуну в индологической медиевистике, что весьма негативно отличает ее от исследований (как отечественных, так и зарубежных) но другим средневековым цивилизациям Востока и Запада.

Однако, во-вторых, просто восполнением лакуны вопрос не исчерпывается. Дело в том, что историки, попытавшиеся оценить характер эволюции средневекового индийского общества исключительно с точки зрения его социально-экономических и политических институтов, натолкнулись на препятствие, которое едва ли удастся преодолеть. Речь идет о самом характере индийских (и не только) средневековых источников. Как правило, хроники феодальных династий, эпиграфика, рескрипты монархов, даже налоговые и земельные документы - таковы основные виды текстов, к кото

12 Тем, кто полагает, что причина такой гиперболизации социально-экономических аспектов средневекового общества заключается в самом марксизме, нелишне напомнить: «не признавая самостоятельного исторического развития различных идеологических областей, играющих роль в истории, мы отрицаем и всякую возможность их воздействия на историю. В основе этого лежит шаблонное, недиалектическое представление о причине и следствии как о двух неизменно противостоящих друг другу полюсах, и абсолютно выпускается из виду взаимодействие» [Энгельс, 1966, с. 84] (курсив оригинала - Е. В.) рым обычно обращаются индологи-медиевисты - содержат крайне мало информации по интересующим современных исследователей проблемам.

В абсолютном большинстве публикаций по средневековой истории Индии едва ли не ритуалом стали сетования авторов на недостаток фактического материала, на многозначность и расплывчатость терминологии, позволяющей, например, считать одного и того же «господина» чиновником на государственной службе, самостоятельным правителем, вассалом, данником, феодалом и не феодалом, а одну и ту же территорию - частным владением, суверенной «страной», аллодом, леном, бенефицием и т. д. Не случайно для исследования многих социально-экономических проблем индийского средневековья ученым долгое время приходилось опираться на статистические обзоры, исследования и административные документы колониальной эпохи, что неизбежно искажало картину.

Ситуация не улучшилась кардинально даже в последние годы, когда историкам стали доступны новые данные эпиграфики, хроники, анналы храмов и сельских общин, архивы княжеств и старинных родов. Причина, видимо, заключается в специфике восприятия самих людей средневековья, которые считали важным и достойным письменной фиксации совсем не то, что сочли бы таковым наши современники. Абсолютное большинство источников, с которыми работают сейчас индологи-медиевисты, фиксирует не столько реальные события, процессы и отношения, сколько те общепринятые нормы и ценности, которые существовали в обществе и должны были наследоваться потомками, причем во многих случаях - даже не сами эти ценности, а их идеальный образ, на утверждении которого средневековые авторы столь активно настаивали именно потому, что в реальной жизни эти ценности либо отсутствовали (уже или еще), либо подверглись искажению.

Средневековый историк, и не только в Индии, был готов на протяжении многих страниц воспевать процветание городов и деревень в правление такого-то монарха и ни словом не обмолвиться о том, кому там принадлежала земля и как было организовано производство. «Низменные» проблемы бытия «черни» были чужды ему не только как аристократу, но и как творцу, задачей которого была не фиксация настоящего, а включение современных ему событий в единую цепь, соединяющую славных предков и будущие поколения. С этой точки зрения военные и любовные победы государя, его щедрость и справедливость, его абсолютное сходство с эпическими и историческими героями были несравненно более важной темой, чем характер собственности на землю или уровень ренты-налога. Привыкший к современным статистическим методам исследователь напрасно будет искать в средневековых текстах достоверные цифровые данные; на своей вопрос «сколько?» он в лучшем случае получит ответ «много», а в худшем -фантастические, заоблачные числа или далекую от реальности нумерологическую символику.

Безуспешные попытки найти в средневековых текстах решение интересующих историка XXI в. проблем порождают естественное сомнение: может быть, мы задаем жившим многие столетия назад авторам вопросы, на которые они просто не в состоянии ответить, и одновременно игнорируем то, о чем они действительно готовы поведать? Стремясь непременно найти в средневековых источниках подтверждение нашим представлениям о развитии общества, нашим критериям, мы не учитываем, что у средневековых авторов эти критерии могли быть совсем иными, что, в отличие от нас, их не интересовало отличие родственной иерархии от вассалитета, собственности от владения, типичной средневековой мастерской от капиталистической мануфактуры. Не найдя в средневековых источниках фактов, которые для нас означают эволюцию форм собственности, производства и социальной структуры, мы часто отказываем исследуемому обществу вообще в каком-либо развитии, в то время как источники могут фиксировать значительные изменения в ценностных ориентирах, мировосприятии и духовных исканиях людей, что, несомненно, всегда указывает на какие-то важные сдвиги и в базисных сферах социальной жизни.

Предлагаемая работа - это попытка описать и исследовать то, что сами средневековые индийцы представляли актуальным и достойным фиксации для будущих поколений. Цель - охарактеризовать основные ценности и ментальные стереотипы, определявшие на протяжении веков мировосприятие средневековых индийцев и получившие отражение в письменных источниках. Речь пойдет о том, как они представляли себе важнейшие категории бытия - пространство и время, каким видели современное им общество и какими стереотипными чертами наделяли представителей основных социальных групп, как воспринимали физическую и духовную природу человека, его место в обществе и поведение в конкретных жизненных ситуациях. Иными словами, речь пойдет о социокультурных категориях, которые позволяют охарактеризовать индийское общество начиная с первых

11 веков нашей эры и до конца XVIII в. как средневековое, феодальное и проследить его историческую эволюцию на разных этапах доколониальной истории.

Важно при этом отметить, что мое исследование социально-этических норм и мировоззренческих стереотипов средневековых индийцев не подразумевает непримиримой оппозиции к более традиционным для индологической медиевистики работам коллег по социально-экономической и политико-административной истории. Любому историку и просто здравомыслящему человеку очевидно, что производство материальных благ и общественные отношения, регулирующие их распределение, могут и должны изучаться как основополагающие для оценки данного общества и его исторической эволюции. Но «основополагающие» не означает «единственные».

13 Эти два понятия я буду рассматривать в применении к доколониальной Индии как синонимы, не настаивая на абсолютизации такого подхода для всех афро-азиатских обществ.

Историк, который попытается охарактеризовать исследуемое общество исключительно на основании его социально-экономического устройства, рискует оказаться в положении слепых из известной индийской притчи, которые ощупали хобот слона и единственно на основании этого, действительно ключевого, признака попытались представить себе животное в целом. Тем более, что, как уже отмечалось выше, средневековые тексты содержат крайне мало достоверной информации по социально-экономической проблематике. Сооружение, состоящее из одного фундамента и, в лучшем случае, стен, не может считаться полноценным зданием. Исследуя господствующие социально-этические ценности, моральные нормы и мировоззренческие стереотипы (а они, несмотря на свою известную самостоятельность, отражали все те же социально-экономические и политические процессы), мы можем не просто «достроить здание», но и приблизиться к ответу на многие вопросы о характере и специфике исторической эволюции данного общества.

Избранные для исследования четыре тематических комплекса - человек и общество, время и пространство - в равной степени важны для характеристики ценностных ориентиров средневекового индийского общества. Их логическая и диалектическая связь между собой не нуждается в пространном обосновании: достаточно вспомнить, например, что время и пространство объединялись средневековыми мыслителями в единый «хронотоп».14 Очевидна также и неразрывная связь между представлениями о человеке и обществе. Вместе с тем, несмотря на всю равнозначимость указанных в заглавии работы четырех мировоззренческих категорий, человек выступает как фокусирующая точка, в которой преломляются и пространственно-временные представления, и представления о том, каким должно быть общество, в чем состоят права и обязанности составляющих его групп. Именно поэтому в заглавии диссертации четыре тематических ком

14 См., например: [Гуревич, 1984, с. 43-166]. понента объединены в логически связанные пары и распределены по степени важности - ведь изучение истории соотносится прежде всего с человеком и обществом. Сама же композиция работы построена по принципу нарастания значимости - начинаясь с пространства как комплекса представлений об окружающем средневекового индийца мире, исследование логически вторгается в область темпоральных воззрений. Затем приходит очередь общества, существующего и развивающегося и во времени, и в пространстве. Кульминацией является человек, с его собственным «хронотопом» - представлениями о внешнем облике и возрастных характеристиках, с тем местом и ролью, которые общество определяет для него и которые он может (или не может) избрать в обществе сам.

Методологические основы

Тема, избранная для диссертации, несомненно, требует междисциплинарного подхода. С одной стороны, работа посвящена индийскому средневековью, и поэтому ее методологическая основа должна опираться на необходимые для всякого исторического исследования, базирующегося на изучении текстов, принципы и методы критического анализа и сопоставления различных письменных источников - свидетельств данной эпохи, ее различных этапов. Это позволяет выделить и охарактеризовать интересующие историка процессы и явления, расположить их в хронологическом порядке, выявить предпосылки и причины, описать этапы и результаты эволюции. Сопоставление основных элементов «ментальной программы» индийского и западноевропейского средневековья (подробнее об этом ниже) предполагает применение методологии сравнительно-исторического анализа.

Но, с другой стороны, поскольку темой исследования избрана не более привычная для историков социально-экономическая или политическая проблематика, а мировосприятие и ценностные установки средневековых индийцев, возникла необходимость применить к исследуемому материалу некоторые методологические подходы, которые скорее характерны для культурологических работ. При этом данная работа никоим образом не может считаться культурологической или культурно-антропологической. Предметом исследования является история, но история культуры, история мировоззрений.

Долгое время средневековая культура воспринималась как некое «приложение» к социально-экономическим и политическим процессам и потому изучалась, главным образом, искусствоведами и литературоведами. Помимо развития искусств и литератур, анализировались также основные черты повседневного быта основных социальных слоев (феодалов, духовенства, горожан, крестьян и т.д.). И лишь постепенно культура заняла в медиевистике (к сожалению, не индологической) подобающее место и стала рассматриваться как система ментальных установок, поведенческих стереотипов и ценностных ориентиров изучаемого общества. В работах ряда отечественных и зарубежных историков (М. М. Бахтина, А. Я. Гуревича, М. А. Барга, Ж. JTe Гоффа, Ж. Дюби, Й. Хёйзинги и др.) была разработана методология исследования «истории ментальностей» - основополагающих категорий культуры, которые характеризовали, на уровне того или иного общества или сегмента, мировосприятие людей средневековья и определяли его специфику в сравнении с другими эпохами и странами. Выяснилось, что исторические эпохи, а также страны в данную эпоху, различаются не только по типам хозяйственной деятельности, видам орудий труда, формам экономической и социально-политической организации, но и по образу мышления, по способу восприятия таких важнейших аспектов бытия, как пространство, время, человек, общество и социально-этические ориентиры основных составляющих его групп. Это позволяет воспринимать и использовать формационный и цивилизационный подходы к средневековому обществу как не противоречащие друг другу, а вполне совместимые, дополняющие друг друга. Оперируя понятием «феодализм», я буду рассматривать его и как формацию, и как цивилизацию.

Исследование историко-культурных категорий средневековья требует в качестве основной методологии не просто описания, но сопоставления, притом по двум парадигмам. Возникает необходимость ответить, по сути дела, двумя способами на один вопрос: на каком основании данная культурная категория или мировоззренческая ценность может быть определена как именно средневековая, феодальная, каковы критерии ее эволюции? Это важно еще и потому, что в массовом сознании, питаемом публицистикой, художественной литературой, кинематографом и СМИ, существует иллюзорное представление о неких «вечных ценностях», изначально характерных для того или иного народа (или «цивилизации» в целом) и не изменяемых на протяжении всего хода истории. Такое представление, унаследованное еще от средневековых и просвещенческих концепций о «неизменной человеческой природе», давно опровергнуто современной наукой, которая хорошо знает, насколько эта «природа» изменчива в зависимости от места, времени и огромного множества экономических, политических, социокультурных и иных факторов.15

Так, на примере различных обществ исследуется специфически средневековая «картина мира», отличающая людей той эпохи от живших в предшествующие и последующие века; особенно ярко это отличие проступает в сопоставлении с новым и новейшим временем.16 Чтобы охарактеризовать ту или иную мировоззренческую черту как средневековую, проследить ее историческую эволюцию, необходимо сопоставление - с ценностями предыдущих (в условиях Индии это сложнее) и последующих эпох, а

15 См., например: [Гирц, 1973, с. 35].

16 Разумеется, в новое и даже новейшее время элементы средневекового мировоззрения сохраняются в качестве «пережитков» или даже основополагающей ментальной установки в сознании определенных социальных групп и индивидуумов; иногда подобные элементы умышленно возрождаются и пропагандируются с той или иной политической или художественно-эстетической целью, но это тема для отдельного исследования. также с аналогичными элементами восприятия в других средневековых обществах.

Именно последнее обстоятельство и делает необходимым сравнение в данной работе индийского материала с западноевропейским. Сама возможность такого сравнения всегда вызывала сомнения или даже резкое неприятие у многих востоковедов, абсолютизировавших «специфику» (изучаемой страны или «Востока» в целом), но не всегда учитывавших, что сама эта специфика может осознаваться лишь в сопоставлении с чем-то, и это хорошо понимали многие прославленные востоковеды, ставшие классиками нашей науки и получившие мировое признание. «Мы увидели, - отмечал Н. И. Конрад, - что для лучшего понимания исследуемых нами явлений нам следует изучать аналогичные явления, возникшие на такой же - с точки зрения общих законов общественного развития - почве на Западе» [Конрад, 1996, с. 181]. Сопоставлять, подчеркивал ученый в письме А. Тойнби, «не только можно, но и нужно: хотя бы для того, чтобы обнаружить то неповторимое, единичное, что было у каждого из этих двух народов17 и что можно увидеть и оценить только на фоне общего с кем-нибудь другим» [там же, с. 404]. В отличие, например, от культурного антрополога, который в качестве непосредственного наблюдателя и участника описываемых событий исследует определенную, причем, как правило, ограниченную во времени и в пространстве социокультурную среду в именно ей присущих понятийных категориях и в большинстве случаев считает излишним сопоставление ее с другими средами, историк имеет дело с общечеловеческим процессом, развивающимся по определенным законам и имеющим бесконечное множество конкретных проявлений в различных обществах. Однако, в таком случае принципиально важно ответить на два взаимосвязанных вопроса: почему для сопоставления выбирается именно

17 В письме приводится в качестве примера сопоставление средневековой Франции и Японии.

Запад и на какой методологической основе следует это сопоставление проводить.

Самый простой, лежащий на поверхности, аргумент состоит в том, что, как уже отмечалось, именно на примере Европы был лучше всего изучен феодализм, в том числе и характерная для людей на этой стадии исторического развития «картина мира», выработаны основные критерии и методологические основы изучения средневекового общества. Вместе с тем, выбор автором данной работы именно Запада представляет лишь один из возможных вариантов для сравнения средневековой Индии с другими обществами, находившимися на той же стадии исторического развития. Сопоставление индийского средневековья с китайским, японским, арабским или более географически и культурно близким иранским могло бы стать предметом отдельного и исключительно важного исследования. Ученые, которые, я надеюсь, предпримут в будущем такое сопоставление, окажут востоковедению в целом и индологии в частности неоценимую услугу и, видимо, придут к весьма интересным выводам.

Однако для того, чтобы сравнение индийского материала с любым другим, и прежде всего европейским, было результативным, оно должно строиться на иных, чем прежде, методологических принципах, главными из которых я считаю, во-первых, равный уровень знаний о сопоставляемых предметах, и, во-вторых, отказ от признания одной из сравниваемых сторон в качестве эталона. Несоблюдение этих принципов, по-видимому, и привело во многом к тому методологическому тупику, в который зашли уже упомянутые мною выше споры о феодализме в Индии. Приведу в качестве примера две публикации последних лет - отечественную и индийскую. Одна из них - отличающаяся в целом высоким уровнем исследования монография Е. Н. Успенской «Раджпуты. Рыцари средневековой Индии» - посвящена военно-феодальному сословию Северной Индии. Автор настаивает на том, что «феодализма "в чистом виде" у раджпутов не существовало. Отношения между землевладельцами были построены на патриархальной основе, и правовая сторона экономических отношений зиждилась на обычном праве раджпутов» [Успенская, 2000, с. 41].

Вторая фраза приведенной цитаты может быть отнесена к любому средневековому обществу, включая западное, которое автор, видимо, пред

1 Я ставляет эталоном «чистого», «правильного» феодализма. Парадокс состоит в том, что, отрицая применимость для исследуемого социума понятия «феодализм», Е. Н. Успенская упорно, начиная с заглавия работы, называет членов военно-земледельческой знати Северной Индии рыцарями (то есть феодалами!) и всем текстом своей монографии доказывает, насколько сходным было мировоззрение раджпутов и средневекового западноевропейского рыцарства. Такие «феодалы без феодализма» характерны и для недавно опубликованной монографии известного индийского историка X. Мукхиа «Моголы Индии» [Мукхиа, 2004]. Не признавая существования в средневековой Индии феодализма19, X. Мукхиа неоднократно (и обоснованно) пользуется для тех или иных категорий могольской культуры определением «рыцарский» {chivalrous), что в устах медиевиста воспринимается однозначно. Приведенные примеры, как мне кажется, показывают, насколько бесперспективной является методика сопоставления, при которой один элемент без всяких оснований берется за абсолютный эталон, а другой рассматривается как отклонение от него.

Возведение именно Западной Европы в ранг эталона «чистого» феодализма и вообще «правильного» пути исторического развития базируется, как уже частично отмечалось выше, на ретроспективном подходе к изучае

18 Кроме этого, Е. А. Успенская подчеркивает, что даже в XIX в. «капитализм как социально-экономический строй не определялся в Индии "в чистом виде» [Успенская, 2000, с. 32]. Настойчивые поиски «чистого вида» феодализма или капитализма навеяны, несомненно, сравнением с Западом, воображаемом в виде той самой «чистой», «правильной» модели. Но, нелишне напомнить, «разве феодализм когда-либо соответствовал своему понятию?» [Энгельс, 1966а, с. 356].

19 Главным аргументом для X. Мукхиа здесь является то, что абсолютно» большинство крестьян в средневековой Индии были не зависимыми, а лично свободными землевладельцами. См. подробнее: [Мукхиа, 1985]. мой истории, при котором известный современному историку результат того или иного процесса заранее предопределяет восприятие его хода и значения («Англия завоевала Индию - значит, индийское общество было консервативным, отсталым, развивалось по тупиковому пути» и т. д.). Такой подход, во-первых, игнорирует довольно многочисленные исторические факты, когда по ряду обстоятельств высокоразвитые общества терпели поражение от значительно более «отсталых» противников (вспомним, хотя бы, с какой легкостью монголы одерживали победы над странами, гораздо более развитыми в социально-экономическом и политическом отношении, или победу феодального Афганистана над передовой индустриальной Англией).

Во-вторых, заранее зная, «чем все кончится», мы невольно подстраиваем анализ под уже известный нам результат, который не мог быть известен самим участникам исследуемых событий; так иногда школьник, не желая трудиться над задачей, подгоняет решение под напечатанный в конце учебника ответ. Пример такой методологии - обобщающий раздел Н. А. Иванова «Цивилизации Востока и Запада на рубеже нового времени», которым открывается третий том издаваемой Институтом востоковедения РАН «Истории Востока». Перечисляя некоторые черты западноевропейских обществ нового времени, оформившиеся в результате многовекового процесса эволюционного развития и революционных потрясений, автор ретроспективно распространил их на эпоху средневековья, противопоставляя «неправильному», «отсталому» Востоку. Специалисты по истории западноевропейского средневековья удивятся, узнав из данного раздела, что на средневековом Западе (конечно, в отличие от Востока) «преобладало личностное начало», что основу сложившейся в X-XI вв. западной цивилизации составлял «свободный человек, самостоятельный и независимый индивид, обладавший личными правами и привилегиями», для которого были характерны «бесконечные поиски нового» [Иванов, 1999, с. 29]. И немудрено: медиевисты-«западники» изучают подлинные средневековые тексты, авторы которых в те времена не знали, каким станет западный человек в XVIII-XIX вв. и потому запечатлевали что угодно, только не «свободного и независимого индивида».20

Точно так же, образованный житель Западной Европы XV в. не поверил бы, услышав, что три века спустя Англии будет суждено стать ведущей державой, «мастерской» и научным центром мира, а Италия, страна первых мануфактур и бирж, колыбель Ренессанса и передовой науки, надолго превратится в отсталую периферию. Поэтому объективное исследование истории и культуры средневековой Индии, ее сопоставление с другими цивилизациями предполагает, как мне представляется, пересмотр весьма стойкого в отечественной (да и в индийской также, но, необходимо отметить, не в современной западной) индологической медиевистике стереотипа «исторически сложившегося отставания стран Востока».

Никто не отрицает того факта, что когда в Англии наступила эпоха парового двигателя и механических станков, в Индии господствовало ручное производство, а самым мощным источником энергии был буйвол, что индийцы познакомились с книгопечатанием на триста лет позже европейцев и на тысячу лет позже китайцев. Но, как уже отмечалось, это не должно предопределять нашего отношения ко всему развитию Индии, которое предшествовало колониальной эпохе, и препятствовать ее сопоставлению с другими обществами, включая западные, на равных, тем более, что история знает периоды, когда сравнение по аналогичным критериям было бы явно не в пользу Европы. Нуждаются в уточнении и сами критерии прогресса, благосостояния, «цивилизованности», несхожие у разных народов и на разных этапах истории, а также сама методика оценки темпов историче

20 На страницах данной книги будут приведены суждения отечественных и зарубежных специалистов о специфике менталитета средневековых европейцев. Большинство этих характеристик, как увидит читатель, востоковеды с легкостью отнесут к «восточному сознанию». Данный пример ярко демонстрирует, насколько востоковедам и «западникам» необходимо читать работы друг друга и сопоставлять результаты своих исследований. ского развития. Многие исследователи, причем, еще раз подчеркну, в Европе и США, заслуженно подвергают сомнению претензии западной цивилизации на роль всемирного эталона исторической эволюции и ее право, словами британского индолога Д. Уошбрука, «трансформировать весь мир в подобие себя самой. - право, которое мир отнюдь не спешит признавать» [Уошбрук, 1997, с. 411]. При несомненном разнообразии позиций западные исследователи все более активно отходят от европоцентристской модели и признают различные общества равнозначимыми участниками единого исторического процесса.

Это означает, что Западную Европу прекращают воспринимать в качестве «отличника» в школе исторического прогресса, а другим народам перестают выставляться оценки в зависимости от степени приближения к эталону «освоения программы». Иными словами, исторический и культурный опыт Запада и Востока (в данном случае - Индии) надлежит при сопоставлении воспринимать как равнозначимый, одинаково «правильный». «Встраивание индийской истории в историю других регионов Евразийского континента, - подчеркивает германский индолог-медиевист Г. Кулке, -вовсе не должно проистекать из европоцентристских представлений, но восприниматься как результат множества взаимосвязанных, хотя и в большинстве своем автономных, процессов в евразийском контексте» [Кулке, 1992-93, с. 21].

Далее, в той же работе, Г. Кулке перечисляет «процессы», которые сближают между собой развитие средневековой Европы и Индии. Это одинаковое воздействие кочевой периферии, падение древних империй под ударами кочевых племен, почти одновременные и равно бесплодные попытки Юстиниана и Харши сдержать наступление раздробленности, упадок имперских центров и формирование региональных государств, возвышение и феодализация племенной знати, развитие системы служебных пожалований и аллодиального держания, похожая роль католических монастырей и индусских храмов, аналогично селективный подход к наследию классической древности, сосуществование и взаимовлияние ортодоксальной и «народной» религии, распространение мистических учений и ересей, многие сходные элементы «картины мира». Эти совпадения, подчеркивает далее историк, были не случайны: «как только мы согласимся с существованием постоянно взаимосвязанных исторических процессов на территории Евразии, в которых Индия и Европа, равно как и другие регионы, принимали участие, вопрос европоцентристской периодизации [истории] теряет актуальность. Один лишь факт, что эта периодизация возникла сперва в европейской историографии начала нового времени, не может быть достаточной причиной "запрета" на использование ее в более широком евразийском контексте» [там же, с. 36]

Именно такой подход преобладает сейчас в работах многих европейских и американских индологов и находится в логической взаимосвязи с активно развернувшейся в настоящее время на Западе работой по исследованию такого сложного и неоднозначного явления в мировой истории идей, как ориентализм.21 Здесь не место излагать все аргументы того критического пересмотра наследия ориенталистов, который начался в 1978 г. с прославленной книги Эдуарда Сайда «Ориентализм: западные концепции Востока» и продолжается по сей день. Достаточно отметить, что одним из основных направлений критики ориентализма в современной индологии (западной, не индийской, которую можно было бы обвинить в национализме) является характерная для ориенталистов методология сопоставления Индии (как и других восточных обществ) с Западом.

21 В России понятие «ориентализм» и его более распространенный синоним «востоковедение» означают направление в науке, профессию и не имеют никакого оценочного характера. Напротив, на современном Западе ориентализмом принято называть определенный этап в истории знакомства Европы с восточными цивилизациями (конец XVIII - начало XX в.), непосредственно связанный с колониализмом и опирающийся на ряд соответствующих постулатов (например, «отсталость Востока и цивилизаторская миссия Запада»), Современный западный индолог или арабист может обидеться, если его назвать ориенталистом.

Эта методология базировалась, подчеркивает американский исследователь Р. Инден, на «иерархизации других [народов] мира путем выстраивания их по пространственной, биологической или временной шкале, на вершине которой всегда стоит Homo Euro-Americanus» [Инден, 1992, с. 43]. Индологический ориентализм, отмечает Р. Инден, описывал «идеи и институты индийцев как отклонения от нормальных и естественных идей и институтов (в соответствии с доминирующим западным дискурсом исследуемой эпохи)» и представлял их «как проявления "чуждой" ментально-сти» [там же, с. 39]. В результате, продолжает эту же тему Д. Уошбрук, так называемая «традиционная Индия, лишенная возможностей самостоятельно творить историю и сравнимая с Европой только в категориях "несходства"», стала продуктом западной мысли, имеющим мало общего с исторической реальностью Индии [Уошбрук, 1997, с. 410, 416]. Такие казавшиеся ранее незыблемыми постулаты ориентализма, как «отставание Востока и цивилизаторская миссия Запада», «восточная деспотия», «самоуправляющиеся общины-республики», «особая восточная ментальность» и т. д. исследуются теперь нашими европейскими и американскими коллегами как специфические черты не азиатского общества, а западной «картины мира» и колониальной идеологии,22 в то время как некоторые отечественные востоковеды, к сожалению, до сих пор изучают перечисленные мифологемы в качестве реальной «восточной специфики». Разумеется, речь идет не о том, чтобы отвергнуть все наследие ориентализма, но о преодолении стереотипов, препятствующих изучению и восприятию средневекового Востока, включая Индию, на более адекватном уровне.

Научная новизна Таким образом, диссертация является первым в отечественной и, насколько известно, зарубежной индологии комплексным исследованием

22 Среди лучших индологических работ на эту тему: [Инден, 1992; ван дер Фиер, 1993; Лудден, 1993; Меткаф, 1995; Телтшер, 1995; Кинг, 1999]. картины мира» средневековых индийцев, основополагающих элементов их мировоззрения. Это позволяет дополнить, уточнить, а во многих случаях и пересмотреть сложившиеся в науке представления об индийском средневековье, основных этапах, направлении и темпе исторического развития индийского общества. Сопоставление основных категорий средневекового индийского менталитета с западноевропейским позволяет более адекватно вписать Индию в мировую историю, определить как специфику историко-культурного развития доколониального индийского общества, так и степень его подчиненности общим закономерностям исторической эволюции. В основу работы легло исследование многочисленных и разнообразных источников, многие из которых впервые вводятся в научный оборот.

Источники

Целью данной работы является исследование основных элементов «картины мира» средневековых индийцев и ее сопоставление, по возможности, с аналогичными явлениями западноевропейской средневековой культуры. Это сопоставление, стоит повторить, необходимо для того, чтобы выявить как специфику индийского средневековья, так и степень его подчиненности общеисторическим закономерностям развития феодального общества. Такой анализ делает необходимым определенный пересмотр отношения к выбору источников и к самому характеру средневековых текстов.

Исследование средневекового индийского общества исключительно с точки зрения социально-экономических и политических процессов обусловливало стремление историков к поиску в изучаемых текстах «конкретных фактов». С этой целью для исследования выбирались, как правило, придворные хроники, административные и хозяйственные документы, свидетельства иностранных путешественников. Последнему виду источников (прежде всего - западных XV-XVIII вв.) в индологической медиевистике уделялось особое внимание, поскольку считалось, что европейские путешественники как носители «правильной», западной ментальности, обладали более адекватным взглядом, были способны отразить и верно оценить те явления и процессы, на которые сами индийцы с их «трансцендентальной направленностью мышления» и «равнодушием к земным проблемам» не реагировали.

Именно поэтому в источниковедческой базе многих отечественных и зарубежных работ по индийскому средневековью записки европейских путешественников и служащих западных торговых компаний занимали ведущее место, нередко даже оттесняя на второй план собственно индийские тексты. В современной индологии отношение к источникам такого рода серьезно пересмотрено: критической переоценке подверглась степень достоверности сведений, сообщаемых западными путешественниками, доказана высокая степень их зависимости (порой - текстуальной) от предшественников и от тех ментальных стереотипов, которые обусловливали представление индийских реалий в виде негативного фона для формирующейся западноевропейской идентичности.23

Предлагаемая работа базируется на ином подходе к источникам. Я буду обращаться к ним в поисках не столько «конкретных фактов», которые, как уже отмечалось, далеко не всегда интересовали средневековых авторов, сколько представлений, идей, социально-этических ценностей и ментальных стереотипов. Иными словами, в источниках меня будет интересовать не просто «как было», а как, по мнению их авторов, «должно было быть», что гораздо больше соответствовало специфике самих средневековых текстов, создатели которых стремились, стоит повторить, к фиксации не конкретных явлений и процессов, а ценностей, моральных норм, призванных служить для современников и потомков образцом праведного поведения, справедливых, разумных и богоугодных общественных отношений.

23 Одно из лучших исследований на эту тему - [Телтшер, 1995].

Этим, во многом, был обусловлен и выбор в качестве основных тех источников, которые весьма редко привлекают внимание индологов-медиевистов. Так, среди источников, отражающих в той или иной степени историческое мышление средневековых индийцев, на равных представлены произведения, которые традиционно относятся исследователями к жанру хроник (Калхана, Абу-л Фазл, Мунхта Найнси, Али Мухаммад Хан, Ранчход Бхатта) и поэтому считаются заслуживающими доверия, и тексты, которые принято относить к историко-героическим поэмам и «романам», то есть к художественной литературе, не являющейся достоверным историческим материалом. Именно поэтому сочинения Чанда Бардаи, Мерутун-ги, Кришнаджи, Кавиндры Парамананды, Кхидиа Джаги, Лал Кави и других авторов были известны специалистам по средневековой литературе, но в течение долгого времени игнорировались историками.

На самом же деле, «достоверность» хроник и историко-героических поэм была примерно равной, а точнее одинаково не являлась приоритетной и для авторов, и для их аудитории. Представляется верной точка зрения тех современных исследователей, которые рассматривают и хроники, и «романы», и даже устную героическую традицию в равной степени как произведения, отражающие определенный уровень восприятия обществом времени и своего исторического прошлого.24 Отвергнув ориенталистский стереотип «антиисторичности мышления индийцев»,25 равно как и противопоставление в средневековых текстах «фактов» и «вымысла», современная индоло-гическая медиевистика смогла значительно расширить источниковедческую базу своих исследований. В частности, это позволило увидеть ценный исторический материал в различных жанрах и направлениях средневековой литературы. Так, например, крайне насыщенными в этом отношении оказались произведения биографического жанра, будь то жизнеописания госуда

24 См., например: [Тхапар, 1986; 1996: 2002; Нараяна Рао, Шулман и Субрахманиам, 2001; Блэкберн, 2004; Шулман, 2000; 2004; Чаттопадхъяя, 2002, с. 112].

25 В главе II подробно изложены аргументы сторонников и противников этой точки зрения. рей и героев, жития святых или уникальная семейная хроника-автобиография Банараси Даса «Половина рассказа» (XVII в.).

Этот жанр источников столь близко примыкает к хроникам и истори-ко-героическим «романам», что, например, непросто решить, является ли неоднократно используемая в данной работе эпическая «Песнь о Притхви-радже» Чанда Бардаи биографией доблестного правителя Дели, хроникой или просто художественным произведением, описывающим вымышленные подвиги героя. Биографические и автобиографические сочинения позднего средневековья (в диссертации, кроме упомянутой выше «Половины рассказа», использованы произведения десятого гуру сикхов Гобинда Сингха, прославленного поэта Мира Таки Мира, а также некоторые образцы популярных в XVIII в. биографических энциклопедий) в еще большей степени достойны считаться историческими источниками: в них с одинаковой силой отражены и сугубо личностные переживания авторов, и их взгляд на современные исторические события, причем в контексте данной работы первое представляется даже более важным, чем последнее.

Обильный исторический материал содержат цитируемые образцы агиографической литературы, особенно жития святых поэтов-проповедников мистических течений, известных под общим названием бхакти (bhakti). Из огромного свода средневековой индусской агиографии для данного исследования были выбраны жизнеописания Кабира, Даду, Экнатха, Басавы, Ченна Басавы, Сурдаса, Тулсидаса, автобиографические произведения Тукарама и Бахины Баи. Этот материал представляет интерес как отражение не столько той или иной конкретно-исторической реальности, сколько морально-этических ценностей, мировоззренческих и поведенческих установок, которые на примере поэтов-святых (сайтов, sant) должны были усваивать их последователи. Под аналогичным углом зрения рассматривались и сочинения самих сайтов, другие образцы религиозной литературы.

Как известно, для средневековой Индии сколько-нибудь четкое разделение литературы на «религиозную» и «светскую художественную» практически невозможно. Средневековая «картина мира», и не только в Индии, не проводила четкой границы между сакральным и профанным. Многие произведения сугубо религиозного характера (пример - используемые в работе поэмы бенгальских авторов XV-XVI вв. Биджоя Гупто и Мукундорама Чокроборти, воспевающие богинь Моношу и Чанди, прославленная «Рамаяна» («Море подвигов Рамы») Тулсидаса или не менее знаменитые кришнаитские поэмы «Песнь пастуха» Джаядевы и «Океан Сура» Сурдаса) являются по своей литературной форме приключенческими «романами», полусказочными эпическими поэмами или собраниями любовных и бытовых песен. Одновременно с этим, многие произведения, которые по содержанию могли бы быть отнесены к светским любовно-авантюрным «романам» (например - поэма прославленного суфия Джаяси «Падмават»), на деле излагают чисто религиозные темы, и занимательная литературная форма используется для донесения до широкой аудитории сложнейших вопросов религиозно-мистической практики. Для данной работы важны не жанровые особенности, не возможность соотнесения светского и религиозного компонентов, но степень отражения в данных текстах средневековой «картины мира».

Приоритет, который отдавался в исследованиях индологов-медиевистов социально-экономической и политической проблематике, обусловил весьма специфическое отношение ученых к литературным текстам, особенно к тем, которые по современной классификации могли быть отнесены к чисто художественной, светской литературе. Поскольку эти тексты не удовлетворяли главному требованию историков - быть поставщиками «конкретных фактов» об аграрных отношениях, формах собственности, ор

26 Имеется в виду, прежде всего, их общепризнанный статус религиозного текста, исполняемого во время храмовых и домашних обрядов богопочитания. ганизации производства и налоговой эксплуатации, то к ним относились с недоверием и лишь изредка использовали в качестве дополнительных источников.27

Принятый мною подход к исследованию аспектов индийского средневековья превращает художественную литературу в один из важнейших и наиболее содержательных источников. Это относится ко всему многообразию жанров, использованных в данной работе. Огромные эпопеи типа «Океана сказаний» Сомадевы и поэзия малых форм (раннесредневековые поэтические антологии, санскритская и тамильская лирика, сочинения позднесредневековых поэтов); героические и любовно-авантюрные «романы» (Нарпати Налха, Джаяси, Алам, Хирананда, Видъяпати), сборники прозаических новелл и басен (от знаменитых «Панчатантры» и «Хитопа-деши» до «обрамленных повестей» Дандина, Видъяпати, Амира Хосрова Дехлеви, ан-Наари, Баллалы), драматургия (Бхаса, Шудрака, Бхавабхути), сатира (Кшемендра) и др. - все это является поистине кладезем сведений о мировоззренческих ценностях и поведенческих стереотипах средневековых индийцев.

Чтобы оценить значение литературных источников, необходимо, разумеется, осознать их специфику, которая, быть может, действительно во многом затрудняет использование этого материала исследователями социально-экономической истории Индии, но зато открывает большие возможности для изучения духовной культуры и «картины мира» людей той эпохи, Прежде всего, здесь еще в большей степени, чем в случае с хрониками и историко-героическими поэмами, должна быть проигнорирована тема «фактической достоверности». Любое произведение художественной литературы - вымысел, средневековое - вымысел вдвойне, поскольку автор не только конструирует в своем воображении фабулу, нимало не заботясь о

27 Некоторые отечественные индологи делали это весьма успешно, находя в литературных текстах обильный материал по социально-экономической проблематике. См., например: [Медведев, 1969; 1990; Чиче-ров, 1965; Серебряков, 1989]. достоверности событий, но и стремится на основе этой фабулы предложить аудитории идеальную модель поведения, которая, скорей всего, никогда не существовала, но при этом должна была стать для читателей / слушателей образцом.

Дидактика являлась для средневекового автора важнейшим мировоззренческим принципом и творческим приемом, часто откровенно декларируемым в зачине или конце произведения. Герои всегда олицетворяли те или иные добродетели или пороки, причем в меньшей степени «общечеловеческие», а в большей - сословные, кастовые, реже конфессиональные. Погружая своих персонажей в мир различных приключений, часто фантастических, автор обычно ставил их перед выбором между добром и злом, пороком и добродетелью; сама фантастичность ситуации диктовалась характером героев. Человек-идея, человек-образец (особенно если речь шла о воинской доблести, справедливости, мудрости, великодушии, которые, как правило, соотносились со знатным происхождением) просто не мог действовать в обычной среде: сверхъестественные обстоятельства требовали от него сверхъестественных добродетелей и тем самым задавали читателям / слушателям некую планку, которую обычный человек преодолеть не мог, но к которой он должен был стремиться. Это дает возможность исследователю многое узнать о моральных нормах и ментальных стереотипах изучаемого общества. Ошибется тот, кто вздумает искать в средневековых «романах» реальные факты о военных действиях или государственной политике, но описания сверхъестественных подвигов героя на поле битвы или фантастической щедрости монарха позволят исследовать существовавшие в то время поведенческие установки военно-феодальной знати, отношение к богатству, идеал справедливого правителя.

Здесь, видимо, неизбежен вопрос: как можно быть уверенным, что средневековые литературные источники отражают воззрения, которые действительно преобладали в ту эпоху? По справедливому замечанию индий

РОССИЙСКАЯ л, ГОСУДАРСТВЕННАЯ

41 БИБЛИОТЕКА ского историка Б. Чаттопадхъяя, «выбор обстановки, отраженной в письменном источнике, будь то эпиграфическая запись о земельном пожаловании или махакавъя,28 принадлежал образованной элите, которая в процессе создания текста черпала из хорошо установившегося фонда убеждений, мотивов и символов» [Чаттопадхъяя, 1998, с. 22]. Иными словами, возможность письменного выражения своих идей и воззрений была действительно доступна лишь образованной высококастовой верхушке, которая, разумеется, «выбирала обстановку», отражаемую в письменных текстах, и во многих случаях препарировала реальность в нужном для себя духе. Но сам этот выбор происходил не из пустоты, а из всего набора существовавших в обществе ценностей, понятий, ментальных стереотипов. Средневековая индийская литература, особенно на санскрите, нередко критиковалась исследователями за свой преимущественно элитарный характер и презрительное игнорирование повседневной жизни народа, его нужд и чаяний. Такой упрек несправедлив, по крайней мере, в отношении значительного числа произведений, отличавшихся реалистическим описанием общественной жизни и активным отношением к ее проблемам. Вместе с тем, на протяжении всего средневековья голос неграмотного большинства действительно почти не был слышен в литературе, за исключением небольшого количества буддийских текстов, некоторых произведений тамильской и пракритской поэзии, а также наследия ряда вероучителей бхакти.

Эта ситуация отнюдь не была специфически индийской: не случайно А. Я. Гуревич назвал свою книгу о народных воззрениях средневековой Европы «Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства» [Гуревич, 1990]. Поэтому, как бы ни стремились современные исследователи изучать не только элитарные, но и массовые воззрения индийского

28 Махакавья (mahakavya,) - буквально «великая поэма», санскритское обозначение жанра крупных эпических поэм и средневековых «романов», сначала на санскрите, затем на других индийских языках. средневековья, на деле им приходится ограничивать себя тем, что дают доступные в настоящее время тексты, тем более, что «элитарная» и «массовая» литература средневековья не были отделены друг от друга непроходимой стеной: фольклор оказывал заметное влияние на все индийские литературы, включая санскритскую, а многие образцы последней, переложенные на местные языки, становились частью народной культуры. И все они, пусть в специфической форме, отражали преобладавшие в обществе ментальные установки и моральные ценности. Эти «ключевые элементы» ментальной программы, по мысли М. А. Барга, «с помощью доступных данной эпохе средств распространения информации внедряются в массовое сознание и превращаются в повседневные представления» [Барг, 1987, с. 15].

Как ни парадоксально это может показаться, при всей своей фантастичности литература исследуемого периода отличается специфическим реализмом. Он состоит в том, что средневековый автор «не видел», точнее - не осознавал, чем отличаются друг от друга различные территории или различные исторические эпохи. Это означает, что он мог перенести действие своего произведения в ту или иную реально существующую страну или, не менее часто, в некое вымышленное «тридевятое царство», а возможно и вообще в мир богов или иных сверхъестественных существ. Но, куда бы ни занесла автора фантазия, описываемое им пространство всегда оказывалось неотличимым от его родного края, и все реалии - географические, этнокультурные, социальные - относились к региону, к которому принадлежал автор и его аудитория. Равным образом, в какое бы далекое прошлое ни перенес автор своих героев, их внешний облик, быт, мышление и поведение оставались такими же, как у автора и его современников. Все эти специфические черты характерны не только для индийской, но и для западноевропейской средневековой литературы, ряд образцов которой лл жесты и рыцарские романы, лирика, фаблио) привлечены мною в качестве сравнительного материала.

Региональные и хронологические рамки исследования К сожалению, корпус используемых в данной работе источников не отражает регионального многообразия Индии, всех или даже большинства ее литератур и культур. Знакомый с индийскими реалиями читатель сразу же обнаружит, что большинство привлеченных автором источников географически принадлежит к Северной и Центральной Индии, частично -Восточной и Западной и в гораздо меньшей степени к Южной. Главная причина - физическая невозможность прочитать и проанализировать средневековые тексты, даже только опубликованные, на основных региональных языках средневековой Индии, тем более, что абсолютное большинство этих текстов доступно лишь на языке оригинала. Характер доступных источников и степень разработанности проблемы такова, что материал приходилось буквально собирать «с миру по нитке», а «миром» оказался огромный субконтинент.

В современной индологии магистральным направлением все больше становится изучение Индии на региональном уровне, и лучшие работы по истории и культуре Индии последних лет были, в основном, написаны именно на материале того или иного конкретного региона. Для многих современных исследователей весьма дискуссионным является вопрос о том, в какой степени вообще корректно представление о единой, общеиндийской культуре или истории. Был подвергнут справедливой критике подход, согласно которому данные источников, относящихся к определенному региону (чаще - к Северу), правомочны «отвечать» за всю историю или культуру Индии. Современный уровень исследований по данной проблематике не

29 Жесты (gestes) - жанр средневековой западноевропейской историко-героической поэмы, наиболее известные образцы - «Песнь о Роланде», «Коронование Людовика», «Нимская телега». См. [Песнь о Роланде, 1976]. О типологическом сходстве этих произведений с историко-героическими поэмами индийского средневековья речь пойдет ниже. позволяет еще показать, как отличалась средневековая «картина мира» у, например, маратхов и бенгальцев, тамилов и жителей Севера. Такие исследования, надеюсь, впереди, здесь необъятное поле сотрудничества историков, филологов, социологов и культурных антропологов.

В этой связи возникает еще один немаловажный вопрос: как при исследовании ценностей и мировоззренческих установок учесть конфессиональное разнообразие Индии? Иными словами, «средневековые индийцы» - это только индусское большинство, которое само по себе гетерогенно, или это также и представители других крупных конфессий, прежде всего -мусульмане? Значимость корректного ответа на данный вопрос выходит за рамки собственно научной проблематики и непосредственно соотносится с длительной и исключительно болезненной дискуссией, которая ведется в общественной мысли и политической практике Индии со времени возникновения националистических течений в XIX в. Даже краткое повествование о том, как в индийской мысли возникли течения, которые многими современными исследователями определяется как «религиозный» (индусский и мусульманский) или «эксклюзивный» национализм30, увело бы работу слишком далеко от темы.

Достаточно упомянуть, что именно это течение, в значительной мере ответственное за кровавый раздел Индии в 1947 г., сводило, в своем индусском варианте, всю индийскую культуру именно к культуре воображаемой «общины большинства» и не признавало за мусульманами право считаться индийцами. Разумеется, такой подход не имеет ничего общего с реалиями Индии и игнорирует длительный процесс адаптации ислама на индийской почве, в результате чего возник социокультурный тип индийского мусульманина, по образу жизни и воззрениям во многом близкого индусам своего региона и одновременно отличающегося от собратьев по вере из других стран ислама. Не игнорируя специфику исламского мировосприятия, я по

30 См., например: [Чаттерджи, 2001; Бхатт, 2001; Прасад, 2001; Тхапар, 2004]. пытаюсь показать, что при всех различиях, диктуемых религией, социально-этические ценности и моральные стереотипы средневековых индусов и мусульман, равных по общественному статусу, были не просто во многом аналогичны, что естественно объяснить взаимовлиянием, многовековым сосуществованием на единой почве, но типологически сходны именно вследствие принадлежности к единому типу ментальности - средневековому.

Как выяснилось в процессе работы, исследование средневековой «картины мира» возможно не в сколько-нибудь четких и определенных хронологических рамках, а на протяжении более тысячи лет, иными словами - от первых веков нашей эры до начала колониального периода. Прежде всего, среди ученых до сих пор нет единого мнения о том, когда в Индии начался феодализм и какому общественному устройству он пришел на смену. В отечественной индологии вопрос о существовании в древней Индии рабовладельческого общества и его последующей смене феодальным был предметом оживленной полемики.31 В Индии представление о рабовладельческом характере древних государств непопулярно: сторонники концепции феодализма относят его генезис либо к первым векам нашей эры, либо ко времени распада империи Гуптов (V-VI вв.), с чем согласны их единомышленники и в других странах32, включая и автора этих строк. Совместными усилиями последователи этой точки зрения определили, пусть и не исчерпывающе, изменения в социально-экономической и культурной жизни Индии, которые ознаменовали переход от древности к средневековью.33 Те же, кто считает, что с самого начала индийское общество было феодальным, или вообще не приемлет понятия «феодализм», рассматривают соответственно феодальную или некую нерасчлененную во

31 Сторонниками рабовладельческого характера древнеиндийского общества выступили Г. М. Бонгард-Левин и Г. Ф. Ильин [Бонгард-Левин и Ильин, 1985]. А. М. Осипов и Е. М. Медведев полагали, что классовое общество в Индии изначально было феодальным [Осипов, 1948; Медведев, 1973].

32 См. обзор позиций по этому вопросу: [Ашрафян, 1997, с. 9-27; Кулке, 1997; Джха, 2000].

33 Одна из удачных попыток такого рода была недавно предпринята Л. Б. Алаевым [Ллаев, 2003, с. 15-17]. времени, неподвластную периодизации, «традиционную» историю Индии от древнейших государств до XVIII в.

Эта дискуссия имеет к теме данного исследования лишь косвенное отношение. Разумеется, изучение «картины мира» средневековых индийцев требует выработать более или менее ясные представления о том, как и когда зародились ее основные составляющие, на смену чему они пришли. Но на самом деле сделать это весьма непросто, если учесть, что речь идет об исторически длительных процессах, возникновение и ход которых хронологически проследить в источниках едва ли удастся. По той же причине оказалось невозможно ограничить исследование каким-либо одним периодом средневековья, например - его «ранней» (с первых веков н. э. до XI-XII вв.) или «развитой» фазой (XIII-XVIII вв.). Более того, в процессе исследования пришлось «заглянуть» в источники, относящиеся к более раннему, чем средневековье, периоду, например - в эпос (некоторым «оправданием» здесь может служить то, что «Рамаяна» и «Махабхарата», хотя и отражают реалии древности, но в дошедшей до нас форме они были зафиксированы, по мнению ученых, в первые века нашей эры, т. е. ближе к началу средневековья).

Столь широкое хронологическое поле исследования может вызвать сомнение у коллег, которые повторят за известным французским медиевистом Бернаром Гене: «Кому пришло бы в голову сунуть в один мешок людей и учреждения VII, XI и XIV столетий?». Правда, чуть ниже на той же странице историк показывает, что на протяжении столь длительного исторического периода на обширном пространстве изучаемой им католической Европы существовали (разумеется, в развитии) социально-политические институты, идейные и мировоззренческие комплексы, культурные процессы, которым все же нашлось место в едином «мешке», именуемом средневековьем [Гене, 2002, с. 13]. Для Индии, в которой средневековье кончилось на два века позже, чем в Европе, «мешок» окажется еще объемнее.

Выбор для исследования столь обширных хронологических рамок продиктован, таким образом, самим способом отражения изучаемой тематики в источниках, а также необходимостью проследить эволюцию того или иного ментального процесса на протяжении всего средневековья. История идей, представлений, ценностей, различных элементов «ментальной программы» требует применения выдвинутой Фернаном Броделем методологической категории «длительной временной протяженности» ( la longue duree)u в гораздо большей степени, чем социально-экономическая история, которой занимался прославленный французский историк.

Историографический обзор Оценить степень разработанности и проанализировать основные направления историографии по теме данного исследования представляется весьма непростой задачей. Как ни странно это звучит, научных публикаций по проблематике индийского средневековья одновременно и избыток, и дефицит. Выше уже отмечалось, как много работ было издано по различным аспектам доколониального общества Индии, упомянуты имена наиболее известных исследователей, отечественных и зарубежных. Однако абсолютное большинство этих публикаций посвящено социально-экономическим и административно-политическим проблемам индийского средневековья, хотя некоторые из «традиционных» историков-медиевистов в той или иной мере затрагивали и проблемы средневековой культуры, общественной мысли. В отечественной индологии это особенно характерно для трудов И. М. Рейснера, К. А. Антоновой, К. 3. Ашрафян, JI. Б. Алаева, Е. М. Медведева, В. И. Павлова. К той же проблематике на материале индийской древности обращались в своих работах Г. М. Бонгард-Левин, Г. Ф. Ильин, А. М. Самозванцев, А. А. Вигасин. Они исключительно важны для понимания основополагающих явлений и процессов истории индийского средневеко

34 См. подробнее: [Бродель,1989] вья, прежде всего - для формирования представлений об индийском феодализме.

Однако для многих отечественных работ по средневековой истории Индии, при всей их научной значимости, характерно уже упомянутое восприятие проблем культуры и ментальности как «приложения» к социально-экономической и политической проблематике. И в зарубежной индологии исследование различных составляющих «картины мира» средневекового индийца началось сравнительно недавно, и, хотя уже появились весьма интересные и высококачественные работы по отдельным аспектам, обобщающих трудов на эту тему до сих пор нет. Именно поэтому все использованные автором научные публикации можно разделить на следующие категории.

1. Труды, давшие автору методологическую основу исследования «картины мира» средневековых индийцев, должны, по логике, войти в первую категорию. К сожалению, именно по Индии такие работы практически отсутствуют. Методология исследования ментальных установок, поведенческих стереотипов и ценностных ориентиров средневекового общества лучше всего, насколько мне известно, разработана на примере Западной Европы. Именно потому труды М. М. Бахтина, А. Я. Гуревича, М. А. Барга, Ж. Jle Гоффа, Ж. Дюби, М. Шпигела, Ф. Контамина, Р. Хоррокс, Ф. Ариеса, И. Хёйзинги, Б. Гене и других специалистов по культуре и ментальности европейского средневековья стали для данной работы не только сравнительным материалом, но и ценной методологической помощью. Они позволяют, путь и на западном материале, выработать подход к средневековому мышлению, определить специфические черты и основные элементы средневековой «картины мира».

2. Работы, посвященные истории индийского средневековья в целом или отдельных его этапов, главным образом - на основе изучения социаль

35 Выходные данные всех упомянутых в этом обзоре научных публикаций см. в «Библиографии». но-экономических и политических процессов. Этой проблематике были посвящены практически все труды отечественных индологов-медиевистов -И. М. Рейснера, А. М. Осипова, К. А. Антоновой, Л. Б. Алаева, К. 3. Ашра-фян, Е. М. Медведева, А. И. Чичерова, В. И. Павлова, Г. Г. Котовского и др. Они исключительно важны для понимания основополагающих явлений и процессов истории индийского средневековья, прежде всего - для формирования представлений об индийском феодализме, о базисных социально-экономических и политических процессах внутри средневекового общества. Исследование индийского средневековья невозможно без учета предшествующего периода, что делает необходимым изучение работ по основополагающей проблематике индийской древности, прежде всего - Г. М. Бои-гард-Левина, Г. Ф. Ильина, А. А. Вигасина, А. М. Самозванцева.

В многочисленных трудах по социально-экономической и социально-политической истории индийского средневековья Д. Д. Косамби, Р. Ш. Шарма, Д. Н. Джха, X. Мукхиа, И. Хабиб, Ш. Мусви, Р. Тхапар, Б. Н. С. Ядава, и другие индийские историки подняли национальную школу медиевистики на мировой уровень. Особое место занимают сборники и коллективные труды, фиксирующие материалы дискуссий о характере доколониального индийского общества и государства, прежде всего - это «Феодализм в неевропейских обществах» под редакцией Т. Дж. Байрса и X. Мукхиа, «Государство в Индии» под редакцией Г. Кулке и «Феодальный порядок» под редакцией Д. Н. Джха. Если два первые из них отражают весь спектр мнений в дискуссии о характере средневекового индийского государства, то последний, как отражено в названии, объединил лишь тех авторов, которые считают средневековое индийское общество феодальным.

Большинство аргументов, выдвигаемых участниками сборника «Феодальный порядок», затрагивает традиционную для индологической медиевистики сферу социально-экономических отношений и административно-политической структуры. Показательно, однако, что один из разделов сборника все же посвящен «феодальной идеологии», но, к сборника все же посвящен «феодальной идеологии», но, к сожалению, именно этот раздел оказался наиболее слабым. В специальной статье «Феодальное мышление» известнейший исследователь индийского феодализма Р. Ш. Шарма не смог выйти за рамки типично ориенталистских стереотипов и потому не нашел в ментальных установках средневековых индийцев ничего, кроме ставших штампами еще в работах ориенталистов XIX-XX вв. «иерархии», «ограниченности», «сервильности» и «покорности судьбе» [Шарма, 2000а].

3. Публикации, авторы которых пытаются рассматривать историю Индии на более современной методологической основе. Не игнорируя того, что было сделано коллегами по социально-экономической и политической истории Индии в средние века и в новое время, эти ученые стремятся объединить в своих трудах собственно историческое исследование с достижениями других дисциплин, прежде всего - культурной антропологии, литературоведения, религиоведения. Результатом стали оригинальные, во многом новаторские исследования С. Гордона и Дж. Лейна по истории и идеологиям Махараштры, С. Талбот по средневековой Андхре, Г. Кулке по рап-несредневековым государствам Индии и особенно Ориссы, А. Уинка и Р. Итона по истории индийского ислама, К. Бэйли по раннему периоду британского колониализма. Весьма удачным примером «методологического контакта» истории и социологии, а также истории и культурной антропологии являются работы К. Бэйли «Происхождение национальности в Южной Азии. Патриотизм и этическое правление в создании современной Индии» и С. Бэйли «Каста, общество и политика в Индии. С XVIII в. до современности», а также получившие высокую оценку научного сообщества работы Н. Диркса по «этноистории» небольшого тамильского княжества Пудуккотаи и по истории изучения и «конструирования» британским ориентализмом такого важного института индийского общества, как каста. Именно такой подход позволил авторам предпринять на весьма высоком научном уровне «сквозное» исследование актуальнейших для Индии на протяжении почти всей ее истории проблем кастовой и национальной идентичности, опровергнуть многие укоренившиеся под влиянием ориентализма стереотипы.

4. Исследования, в которых рассматриваются отдельные аспекты «картины мира» средневековых индийцев. Из отечественных публикаций такого рода следует прежде всего отметить работы И. П. Глушковой (монография «Индийское паломничество: метафора движения и движение метафоры», а также статьи по идеологии и духовной практике средневековых мистических учений, по индуизму и его интерпретациям в идейно-политических движениях на различных этапах истории Индии, этнокультурным процессам в Махараштре). Монографии А. А. Суворовой («Индийская любовная поэма (маснави)», «Ностальгия по Лакхнау», «Мусульманские святые Южной Азии») рассматривают широкий круг проблем мировосприятия индийских мусульман в средние века и в новое время. Многообразные аспекты мировоззрения и социальной этики раджпутов исследует уже упоминавшаяся выше монография Е. А. Успенской. Среди отечественных публикаций заслуживают упоминания труды, в которых различные аспекты «картины мира» средневековых индийцев исследуются на основе какого-то одного источника, как правило - в приложении к переводу текста или его фрагмента. Таковы «"Океан сказаний" Сомадевы как памятник индийской средневековой культуры» И. Д. Серебрякова, «Гаруда-пурана. Человек и мир» Е. В. Тюлиной и «Видъяпати и его книга "Испытание человека" ("Пуруша-парикша")» С. Д. Серебряного.

Что касается зарубежных исследований, то среди них в последнее время выделяются работы, посвященные темпоральным и историософским аспектам средневекового мировоззрения. Отвергая ориенталистский стереотип «антиисторичности» индусов, зарубежные индологи начали активно изучать представления средневековых индийцев о времени и истории. Особенно плодотворно по этой тематике работает в последнее время индийский историк с мировым именем Р. Тхапар, проанализировавшая в целой серии статей и книг соотношение в древней и раннесредневековой индийской мысли концепций циклического и линейного времени, возникновение и развитие исторических воззрений. Этой же тематике, но на материале средневековой Южной Индии, посвящает свои труды израильский ученый Д. Шулман (самостоятельно или в сотрудничестве с индийскими коллегами, историком С. Субрахманиамом и филологом В. Н. Рао, которые и сами весьма успешно исследуют различные стороны средневекового индийского мировоззрения). Плодом этого сотрудничества стала опубликованная в 2001 г. книга «Текстуры времени. Историческое писание в Южной Индии 1600-1800», посвященная различным аспектам южноиндийской исторической традиции.

Важнейшие процессы в средневековой индийской ментальности исследует в своих статьях американский индолог Ш. Поллок. Его научные интересы лежат на стыке истории, литературоведения и философии. Изучая литературные и философские памятники на санскрите, он уделяет особое внимание мировоззренческим аспектам, отражению в текстах реальной исторической действительности, социокультурной роли философии и литературы. Работы Ш. Поллока позволяют значительно пересмотреть сложившееся в индологии отношение даже к тем санскритским памятникам, которые традиционно относились к наиболее консервативному пласту индийской мысли.

Кстати, для современной зарубежной индологии вообще характерно обращение к исследованию тех социокультурных и идеологических сфер, которые прежде однозначно отбрасывались историками как «консервативные», «элитарные», представляющие враждебную «народным массам» культуру правящих кругов. Так, характерно, что почти одновременно (2004 г.) были опубликованы два высококачественных исследования придворной культуры индийского средневековья: «Придворная культура и политическая жизнь в раннесредневековой Индии» Дауда Али и «Моголы Индии» X. Мукхиа. Написанные на хронологически разном материале, обе эти работы в равной степени восполняют уже давно существовавшую лакуну в исследовании средневековой индийской ментальности, причем рассматривают элитарный пласт культуры не в противопоставлении народному мировосприятию, а в непосредственной взаимосвязи с ним. Важные аспекты мировоззрения и социально-этических норм в средневековом индийском обществе анализируют в своих статьях и монографиях Б. Чаттопадхъяя, Д. Лоренцен, В. Рамасвами, П. С. Канака Дурга, С. Блэкберн и др.

5. Работы отечественных и зарубежных текстологов и литературоведов, посвященные отдельным средневековым источникам. Труды Т. Я. Елизаренковой, В. Н. Топорова, А. М. Дубянского, П. А. Гринцера, В. Я. Василькова, А. М. Самозванцева, Н. М. Сазановой, Е. В. Паевской, Ю. В. Цветкова, И. А. Товстых, Н. Б. Гафуровой, X. П. Двиведи, В. Каллеворта, Ш. Водвиль, Дж. С. Холи, Д. Шулмана, К. Звелебила важны не только как исследования (часто в дополнение к переводам) текстов и в ряде случаев единственно доступная возможность познакомиться, пусть во фрагментах, с некоторыми из них, но и как попытки, с разной степенью успешности, реконструировать на их основе те или иные стороны средневекового мировоззрения,

6. Исследование «картины мира» средневековых индийцев невозможно без привлечения религиоведческих работ, посвященных тем или иным аспектам индуизма. Из поистине необъятного моря трудов были выбраны те, которые затрагивали, во-первых, древний и средневековый периоды и, наряду с собственно культовой практикой, рассматривали морально-этические проблемы, ментальные и поведенческие установки последователей определенных направлений индуизма. Среди публикаций по этой тематике были в первую очередь использованы главы (А. А. Куценкова, В. Г. Эрмана, В. Е. Ефименко, А. Я. Сыркина, Г. Д. Зонтхаймера), вошедшие в опубликованную в 1999 г. под редакцией И. П. Глушковой коллективную монографию «Древо индуизма», а также работы Р. Дандекара, А. Ш. Эшманн, С. JI. Невелевой, Р. Кросса и др.

7. Работы коллег - отечественных индологов (Р. Б. Рыбакова, А. А. Куценкова, Е. С. Юрловой, Б. И. Клюева) по истории и социально-политическим проблемам Индии более позднего периода (нового и новейшего времени). Эти труды привлечены потому, что, во-первых, в них затрагиваются актуальные для всего развития индийского общества проблемы (кастовый строй, неприкасаемость, межконфессиональные отношения), и, во-вторых, в своих исследованиях авторы обращаются к более раннему периоду, справедливо видя в социально-экономических, этнокультурных и политических явлениях средневековья корни многих из тех процессов, которые разворачивались в последующие эпохи.

8. Исследования по актуальнейшей для современного востоковедения и уже упомянутой выше теме ориентализма. Для данной работы эти исследования важны потому, что их авторы, критически анализируя наследие ученых XIX - первой половины XX в., пересматривают многие возникшие в рамках и под непосредственным влиянием колониального мировоззрения стереотипы, надолго пережившие колониализм и зачастую до сих пор препятствующие адекватному изучению восточных обществ и Индии в частности. Речь идет, стоит подчеркнуть, не о фактических ошибках, объясняемых определенным уровнем знаний, но о целой системе взглядов, о восприятии поколениями исследователей «своей» и «чужой» частей ойкумены. При этом важно, что многие ученые, исследующие ориентализм, не просто критикуют, но предлагают собственные методологические подходы. К сожалению, в отечественной индологии (не берусь утверждать в применении ко всему востоковедению) пересмотра ориенталистских концепций не произошло.

Поэтому в работе над избранной темой я обращалась к зарубежным исследованиям, среди которых следует особо отметить вышедший под редакцией К. Э. Брекенридж и П. ван дер Фиера 13 лет назад, но нисколько не утерявший актуальности сборник «Ориентализм и постколониальная категория». Вошедшие в него статьи П. ван дер Фиера, Н. Диркса, Д. Лудцена, А. Аппадураи, Ш. Поллока отличаются высоким уровнем исследования и непосредственно затрагивают средневековую проблематику. Помимо этого, были использованы вышедшие одновременно с указанным сборником или позднее работы Р. Индена, Т. Меткафа, А. Чаттерджи, Р. Кинга, К. Телтшер, Д. Уошбрука, Н. Диркса. Труды П. Чаттерджи, Б. Прасада, Ч. Бхатта посвящены исследованию различных направлений индийского национализма и содержат, помимо прочего, анализ взглядов националистической мысли Индии на историю Южноазиатского субконтинента.

Разумеется, дать сколько-нибудь законченный обзор и категоризацию всей использованной в монографии литературы не представляется возможным. Многие книги и статьи привлекались мной лишь потому, что содержали фрагменты из не доступных иначе источников. Но с какой бы целью я ни обращалась к той или иной научной публикации, ее автор, ныне здравствующий или уже ушедший, оказал мне серьезную и ощутимую помощь в работе над диссертацией и заслужил мою искреннюю благодарность. Не менее благотворным для меня было общение с коллегами-индологами Центра индийских исследований и других отделов Института востоковедения РАН, индийскими историками-медиевистами, оказавшими мне большую помощь во время научных командировок в Индию и в последующих контактах.

Научно-практическая значимость

Данная работа содержит материал, необходимый для написания обобщающих трудов по истории и культуре Индии, разработки учебных программ, подготовки учебных пособий, чтения общих и специальных курсов по истории и культуре Индии, истории стран Азии и Африки, всеобщей истории в российских и зарубежных вузах.

Разумеется, современная Индия далеко ушла от эпохи, исследованию которой посвящена диссертация. Но и являясь одной из наиболее динамично развивающихся стран современного мира, Индия сохраняет ряд элементов средневековой культуры, причем не просто в виде памятников и музейных экспонатов. Многие аспекты мировосприятия современных индийцев обнаруживают живую связь с теми средневековыми воззрениями, которые исследуются в данной работе. Это касается и пространственных представлений («родной край - страна - мир»), и отношения к времени, и взглядов на историческое прошлое. Несмотря на все социально-экономические и политические изменения, сохраняются, пусть и в трансформированном виде, многие институты средневекового общества (каста, клан, община и т.п.), а значит, сохраняются соответствующие им социально-этические ценности, взгляды на общество и человека. Все это может сделать содержащийся в диссертации материал актуальным для тех, кто контактирует с современными индийцами в политико-дипломатической, экономической, культурной и иных сферах практической деятельности.

Апробация работы

Основные положения и выводы работы были опубликованы в двух монографиях, изданных на русском языке и в авторском переводе на английском (английские издания монографий включены рядом индийских университетов в списки литературы, рекомендованной для учебных курсов по истории Индии36), главах и разделах в коллективных трудах по истории и культуре Индии, научных статьях, учебных пособиях по истории Индии и Востока. Часть фактического материала, теоретические и методологиче

36 Например, Делийский университет, список обязательной литературы по курсу средневековой истории Индии: http://vvwvv.du.ac.in/downloads/svllbai/ba-h-history.pdf. ские подходы диссертации были апробированы при чтении курса «История Индии» в Российском государственном гуманитарном университете (РГГУ) и Восточном университете при Институте востоковедения РАН. Результаты работы обсуждались на заседаниях Центра индийских исследований Института востоковедения РАН. По тематике диссертации автором были подготовлены и прочитаны доклады на Международном конгрессе по азиатским и североафриканским исследованиям (ICANAS, Москва, август 2004 г.), международной конференции по исследованиям истории Декана (г. Колхапур, Индия, декабрь 2005), специальных заседаниях Индийского совета по историческим исследованиям (Индия, Дели, февраль 2001 и декабрь 2005), кафедр истории Делийского университета, университета им. Дж. Неру (Индия, Дели, февраль 2001 г.).

Заключение научной работыдиссертация на тему "Индийское средневековье - проблемы формирования представлений о человеке и обществе, времени и пространстве"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Все рассмотренные в диссертации черты «ментальной программы» средневековых индийцев вполне соответствовали основным характеристикам, структурообразующим элементам феодального общества, которые являлись в той или иной степени общими для стран, прошедших через данный этап исторической эволюции. Не все эти явления и процессы были рождены самим феодализмом; многие из них были унаследованы от предшествующих эпох и получили свое наиболее полное и исчерпывающее развитие в средние века. Напомню некоторые из признаков, являвшихся необходимыми, хотя и не достаточными для признания данного общества феодальным.1

Преобладание ручного труда во всех сферах производственной деятельности, крайне медленное усовершенствование орудий. Преимущественно аграрный (сельскохозяйственный или животноводческий, в любом случае - негородской) характер экономики; основная часть общественного продукта производится в сельской местности; большинство населения добывает средства к существованию в аграрной сфере, хотя городская экономика может играть весьма важную роль. При этом сам физический труд, связанный с любой формой производства, является одним из основных показателей общественной деградации, подчиненности, приниженности, а освобождение от него - важнейшим мерилом продвижения вверх по социальной лестнице.

Формы собственности на землю могут быть разнообразными, от государственной до общинной или частной, но в любом случае собственность ассоциируется в первую очередь с властью, привилегией, статусом, и

1 При разработке этой характеристики, которую я никоим образом не считаю исчерпывающей и оригинальной, были учтены труды по феодализму - «восточному» [Алаев, 1995; Ашрафян, 1977; Медведев, 1990; Котовский 2000; Шарма, 1985; Мукхиа, 1985; Джха, 2000] и «западному» [Гутнова и Удальцова, 1975; Гуревич, 1984; Дюби, 2000; Ле Гофф, 2000]. именно этому, наряду с жизнеобеспечением, подчинено само получение от земли материальных благ. Земля и ее продукты являются главным, хотя и не единственным, мерилом богатства; владение землей и распоряжение, полное или частичное, тем, что она дает, включая золото и драгоценные камни, - определяющий критерий принадлежности к общественной элите. Чтобы войти в элиту, необходимо владеть землей, но при этом не работать на ней. Ключевым видом вознаграждения за службу государству или местному владетелю, и это нужно подчеркнуть особо, является земельное пожалование на тех или иных условиях (военная или чиновничья деятельность, распространение и поддержание религии, молитвы за благополучие государя и т. п.). Это, стоит напомнить классическое определение, «основное отношение всего феодального порядка» [Энгельс, 1961, с. 411].

Решающим принципом взаимоотношений государства, персонифицированного в облике монарха, а также индивидуумов или социальных групп является обмен дарами / услугами, причем эквивалент обмена не измеряется в цифровых, тем более денежных, единицах и выражается в моральных категориях, в определенном состязании между сторонами, находящимися на разных ступенях социальной лестницы (от феодала - максимум храбрости и верности, от государя - максимум щедрости). В категориях обмена дарами / услугами мыслятся практически все виды человеческих взаимоотношений, включая семейные и любовные, даже взаимоотношения верующего и бога. Этот же подход лежит в основе той или иной формы вассалитета, который может не образовывать классической «лестницы» и базироваться на разных принципах, включая родство и клановые связи, но составляет основной механизм территориального формирования и административной структуры государства: даже побежденные правители «дарят» победителю свою землю и часть административно-политической власти, получая в виде обменного дара свою же землю и часть привилегий. Аналогичная система существует на уровне региональных и местных центров власти; вассалы и крестьяне2 местных владык зависят от них гораздо больше, чем от центральной власти.

Основным принципом социальной структуры является корпоративно-общинный. Общество мыслится как конгломерат сообществ - сословий, каст, гильдий, сельских общин, религиозных групп. Критерием восприятия и самовосприятия индивидуума является врожденная принадлежность к той или иной корпорации. Идентичность часто бывает множественной, и в определенных обстоятельствах тот или иной ее критерий (например, сословная, кастовая или религиозная принадлежность) выступает на первый план. Каждая группа вырабатывает собственный набор социальных ценностей, поведенческих стереотипов, и именно от неуклонного следования этим клише зависит общественная оценка и самооценка индивидуума и сообщества, к которому он принадлежит. Иерархия - главный механизм структурирования общества, во многих случая она является множественной (социально-политическая, ритуальная, экономическая, этнокультурная), ее различные виды могут накладываться друг на друга или вступать в противоречие (например - священнослужитель ритуально чище, выше феодала, но подчинен ему в иерархии политической власти).

Доминирующей, однако, является социально-политическая иерархия: обществом правит та группа, которая находится на ее верху и представляет различные сегменты класса феодалов, получивших земельные наделы за тот или иной вид службы - военной, чиновничьей, религиозной. В зависимости от того, какой вид этой службы в данном обществе считается основным, феодализм можно классифицировать как воинский, чиновничий или, быть может, какой-то иной. С этим связан характер ценностей, которые в данном обществе являются доминирующими и определяют принадлеж

2 Характерно, что в Западной Европе вассалами называли не только феодалов-ленников, но и крестьян, находившихся в различной степени зависимости. Это хорошо иллюстрирует всеобщность принципа земельных пожалований и обмена дарами / услугами: низкородные вилланы являются, по сути, такими же держателями земли и так же, хотя и на иных условиях, служат сеньору, как и благородные рыцари. ность к элите. Чтобы подняться на верхние ступени по социальной лестнице, в одном обществе надо стать воином, в другом - чиновником, в третьем, быть может, - священнослужителем, иногда возможны несколько вариантов сразу. Это составляет важную специфику каждого из средневековых обществ, но не отменяет основного ее принципа, делающего и воина, и чиновника, и священнослужителя равно получателями земельных наделов за службу и, следовательно, в равной степени феодалами. Государь, венчающий социально-политическую иерархию, должен быть как можно более полным воплощением господствующих в среде феодальной элиты ценностей: в зависимости от их конкретного содержания он с детских лет воспитывается как военачальник, первый из дворян (Европа, Индия, Ближний Восток), совершенный чиновник (Дальний Восток) и т.д.

В нижней части социальной иерархии господствуют те же принципы: крестьянин, лично свободный или зависимый, «держит» по праву рождения в данной общине землю, которая также рассматривается как «надел» за службу - государю или местному владыке. По большому счету, он так же зависим, как и самый знатный феодал, хотя, разумеется, формы и степень этой зависимости кардинально отличаются, - от того, чью землю он «держит», от сословия, общины, касты, корпорации. При всей специфике городской жизни и городской экономики город подчинен тем же принципам. Он, в противоположность мнению ряда исследователей, вполне «системен» феодализму, даже если является «вольным»: организован на тех же корпоративных основах, представляя собой, по сути, большую общину, которая так же «служит» государству или отдельному феодалу и так же зависима от него, даже если в обмен на это «служение» и получает, в лице городской верхушки, определенные экономические, административные и юридические права на участок земли, ограниченный городскими стенами точно так же, как государь уступает феодалу часть своих прерогатив на пожалованной за службу территории. Весь обмен дарами / услугами между государем и подданными, корпорациями, группами, отдельными людьми регулируется обычным правом, которое, даже будучи оформленным в виде закона и кодифицированным, не теряет связи, подлинной или воображаемой, с унаследованной от предков традицией или практикой, и именно это является основным критерием его легитимности.

Все эти и многие другие характерные черты социально-экономической и политической организации представляли собой, при бесконечном обилии конкретных форм, важнейшие категории, по которым то или иное общество может быть причислено к феодальным. Они были одновременно и основой, и результатом определенной «ментальной программы», находились во взаимосвязи со специфически средневековой картиной мира, которая в своем индийском варианте и стала предметом моего исследования. Мир индийского средневековья был, разумеется, намного шире, сложнее и разнообразнее, чем удалось показать на страницах этой работы. Но все же можно получить представление о некоторых основополагающих элементах картины мира средневекового индийца. Эта картина обладала значительными отличиями от той, которая характерна для людей нового и новейшего времени. Ее пространственная составляющая делилась на два сегмента: «свой» и «чужой», причем первый из них нередко кончался за пределами родной округи, в лучшем случае включал в себя регион, но не Индию, представления о которой как о едином целом отсутствовали даже у наиболее образованных людей. Второй же сегмент представлялся далекой и часто фантастической «заграницей», плавно переходившей в Космос. Такое мировоззрение было естественно для людей, чье благосостояние и сама жизнь зависели, в конечном счете, от участка земли, какого бы размера он ни был.

Рыхлость и недолговечность государственных образований, зачастую насильственный и верхушечный характер объединения различных территорий под властью одной короны приводили к тому, что территориальная идентичность в границах даже таких мощных образований, как Мо-гольская держава или Майсур, не успевала выработаться, и, став подданным империи, человек продолжал ассоциировать себя с «народным регионом». Средневековый индиец наделял окружающее его пространство святостью или греховностью, добродетелью или пороком, создавал в художественном осмыслении стандартные образы «леса», «пустыни», «гор», «моря», «города» и т. д., но не осознавал и не отображал индивидуальных черт данной территории, «не видел», чем реально отличаются друг от друга различные «страны».

Точно так же специфически ощущалось обществом движение времени: отличие одной эпохи от другой не воспринималось. Социуму надлежало жить, подчиняясь выработанным мудрецами и героями древности законам и моральным нормам; отход от этих норм с течением времени рассматривался как деградация и наступление адхармы. Фиксируя исторические события для будущих поколений, хронисты и поэты стремились максимально приблизить описываемые события не к реальному их содержанию, а к древним образцам, без малейших колебаний жертвуя тем, что мы сейчас называем исторической достоверностью. Новизна была не достоинством, а опасным пороком, вызывавшим страх и осуждение. В отношении к конкретному человеку ход времени фиксировался не движением часовой стрелки или падающими листками календаря, а переходами из одной возрастной группы в другую, что каждый раз отмечалось соответствующими обрядами.

Общество воспринималось как физическое тело или единый организм, за каждой частью которого закреплены четко определенные функции. Основные социальные группы находились между собой в отношениях иерархического соподчинения, причем каждой сфере жизни - экономической, политической, ритуальной - соответствовала своя иерархия. Иерархическая соподчиненность предполагала фиксированную обычаем систему обмена дарами / услугами. Нарушение этого порядка, выполнение одним из членов несвойственных ему функций грозило обществу самыми тяжелыми последствиями и даже гибелью. Одной из главных задач государства было поддержание структуры в неизменном виде, принуждение каждой из социальных групп к выполнению своего дхармического долга.

Средневековое индийское общество практически не знало универсальных нормативов социального поведения. Для каждой из сословных и кастовых групп существовал собственный, выработанный на протяжении столетий и закрепленный в устной и письменной традиции, комплекс моральных установок, ценностных ориентиров и поведенческих клише. Носителями этих норм, примерами праведного поведения для социальных групп в целом и для каждого индивида в отдельности служили мудрецы и герои минувших веков, мифологические и исторические персонажи, предки и наиболее уважаемые члены семьи. В этом находила еще одно выражение характерная для средневековых обществ ориентированность на прошлое. Зафиксированные для каждой социальной группы моральные и ценностные нормативы считались ее исключительной принадлежностью и во многих случаях были противопоказаны всем остальным: то, что было дхармой для одного, являлось адхармой для другого. Чем выше находилась социальная группа на иерархической лестнице, тем строже были моральные требования, предъявлявшиеся к ее членам.

Брахману надлежало быть благочестивым, ученым, неуклонным в выполнении религиозных обрядов, целомудренным и воздержанным; воину-феодалу предписывались доблесть на поле боя, благородство, верность и честь, изысканность, чванливая гордость своим происхождением, безудержная щедрость, любовь к наслаждениям. Купцу полагалось быть бережливым, предприимчивым, ловким, готовым, если нужно, и обмануть, респектабельным и миролюбивым; ремесленнику и земледельцу - трудолюбивым, скромным, простодушным, почтительным к вышестоящим. От членов низких и неприкасаемых каст общество ожидало порочности, невежества, лживости, но не исключало и для них определенных добродетелей - прежде всего кротости, покорности, трудолюбия. Важно отметить, что все эти черты были не просто предписаны сверху и зафиксированы соответствующей традицией - они считались врожденными, имманентно присущими группе в целом и каждому ее члену в отдельности уже по самому факту рождения. Огромный комплекс устных преданий и литературных текстов утверждал и пропагандировал предписанные каждому сословию ценности: дидактика была основополагающим элементом художественного творчества, особенно словесного.

Конкретный человек воспринимался обществом не как отдельная личность, обладающая неповторимыми индивидуальными чертами, а как член той или иной социальной группы и именно в силу этого наделенный всеми присущими данной группе чертами морального, психологического и даже физического облика. Главным критерием общественной оценки и самооценки индивида было то, насколько его поведение соответствовало моральным нормативам и поведенческим стереотипам той социальной группы, к которой он принадлежал по рождению. Иными словами, в восприятии и самовосприятии человека было важно его сходство с другими людьми (героями прошлого, собственными предками), а не отличие от них, не индивидуальность и оригинальность, столь ценимая в последующие эпохи. Главным принципом воспитания и социализации человека было подражание - героям прошлого, наиболее добродетельным членам своей касты, старшим членам собственной семьи. Все личностное, неповторимое в физическом и духовном облике индивида не воспринималось и не фиксировалось ни в реальной жизни, ни в ее художественном отображении.

При этом человек не рассматривался как заранее отлаженный механизм, ему оставлялась возможность морального выбора между добром и злом, определенного продвижения по лестнице общественного статуса. Но все это должно было осуществляться, как правило, лишь в рамках той ценностной парадигмы, которая соответствовала его сословно-кастовой идентичности. Переход к более высокому статусу был обычно доступен коллективу (касте, группе), хотя мог инициироваться и отдельными, наиболее удачливыми ее членами: такой переход требовал кардинального изменения имущественного и социального положения, принятия новых ценностных и поведенческих ориентиров. Это, как уже отмечалось, особенно ярко проявилось на примере процесса феодализации верхушки земледельческих и пастушеских каст.

Среди определителей общественного статуса человека и группы в целом важная роль принадлежала таким факторам, как профессия и имущественное положение. Что касается первого из них, то занятие любым физическим трудом было основным показателем низкого социального положения, освобождение от него - доказательством перемещения индивидуума или группы вверх по статусной лестнице. Интеллектуальный труд, традиционно ассоциировавшийся с брахманами, считался наиболее возвышенным и ритуально чистым. Но претендовать на реальное главенство в обществе могли те, чьим профессиональным занятием, образом жизни было военное дело. Не случайно монополия брахманов на интеллектуальный труд (чиновничью деятельность, обучение, занятие литературным творчеством) была довольно рано подорвана другими социальными группами (каястхи и др.); даже в выполнении функций священнослужителей у них постоянно появлялись соперники в лице вероучителей бхакти и иных неортодоксальных сообществ, а также в лице служителей (часто - низкокастовых) местных доарийских богов, втянутых в орбиту индуизма.

По-иному обстояло дело с воинской профессией: на протяжении всего средневековья ее вместе с соответствующим ей комплексом ценностей усваивали представители многих каст, которые, согласно классическим представлениям дхарма-шастр, не должны были иметь с воинским образом жизни ничего общего - от брахманов до шудр. Что же касается богатства, то оно также было важным показателем, считалось желательным или даже необходимым для повышения социального положения индивида или сообщества, но не являлось определяющим фактором высокого статуса, по крайней мере, для двух высших сословно-кастовых групп. Чтобы в том или ином средневековом индийском государстве находиться на самом верху социальной (подчеркну: социальной, не ритуальной) иерархии, надлежало быть воином-феодалом, и прорыв к вершинам власти других сословно-кастовых групп, включая брахманов, связывался прежде всего с усвоением воинских (кшатрийских) ценностей. С этой точки зрения индийский феодализм - по доминирующему комплексу социальных ценностей воинский -отличается от дальневосточного, который можно условно назвать чиновничьим, но сближается с европейским или ближне - и средневосточным.

На страницах данной работы различные черты менталитета средневековых индийцев сопоставлялись с европейскими, и сходные черты специально подчеркивались. Значит ли это, может возникнуть вопрос, что средневековая Индия была похожа на средневековую Европу? Мой ответ будет таким: это значит, что мировоззрение и индийцев, и европейцев в ту эпоху представляется вариантами единой «ментальной программы», общей для всех народов, переживавших в своей истории стадию средневековья / феодализма, что логически предполагает определенное сходство и при этом, разумеется, ни в коей мере не отрицает множества естественных различий между ними.

Пытаясь сформулировать ту или иную модель феодализма, мы должны учитывать эти факторы, в значительно большей степени зафиксированные в средневековых текстах, чем элементы аграрной структуры или формы собственности. Сопоставление «Востока» (в данном случае - Индии) с «Западом» на равных, в качестве одинаково значимых опытов исторической эволюции, может показать, что те или иные аспекты, которые казались востоковедам спецификой восточного менталитета, а «западникам» -восточной экзотикой, на самом деле представляют собой закономерности историко-культурного процесса, общего для многих цивилизаций. Единая в своей основе для всех средневековых народов «ментальная программа», разумеется, опиралась на определенные общие закономерности социально-экономического и политического развития, которые, как уже отмечалось, в силу специфики средневекового сознания далеко не всегда отображались источниками.

Именно общие для всех средневековых обществ ценности и элементы мировосприятия способствовали тому, что, несмотря на все этнокультурное и конфессиональное несходство, порождавшее неизбежные конфликты, индусы и мусульмане смогли в целом ужиться на индийской почве. Они выработали в каждом из крупных регионов Индии некий общий культурно-мировоззренческий и поведенческий комплекс, вследствие которого бенгальский, североиндийский или деканский мусульманин по образу жизни был ближе к индусам своего региона, чем к единоверцам за его пределами. Каждый из сословно-ценностных комплексов - «люди меча», «люди пера», «люди базара» и «райяты» - был на уровне своего региона надконфессиональным; равные по социальному статусу индусы и мусульмане придерживались в значительной мере общих мировоззренческих ценностей и поведенческих стереотипов. Это во многом объясняет ту относительную легкость, с которой султан или падишах занял в индусской картине мира обычное место махараджи -воина, щедрого и справедливого государя, раджпуты и моголы Северной Индии фактически образовали единую надконфессиональную сословную группу. В лице же англичан Индия, не раз подпадавшая под власть чужеземных завоевателей, впервые в своей истории получила правящую элиту, «ментальная программа» которой кардинально отличалась от воззрений местной аристократии.

Было бы, разумеется, преувеличением утверждать, что элементы средневековых воззрений полностью изжиты современными обществами других стран, включая Запад. Но в Индии, очевидно, они проявляются часто и более ощутимо, поскольку живы, пусть в трансформированном виде, еще многие средневековые институты - каста, община, клан и т. д. Что касается Запада, то там все же эти элементы средневекового мировосприятия были в новое время оттеснены на обочину, стали маргинальными и возрождались к жизни впоследствии лишь под влиянием время от времени вспыхивавшей «моды», которую могут достоверно объяснить соответствующие специалисты. Медиевистам же хорошо известен процесс постепенного изживания на Западе основных элементов средневекового мировоззрения в конце феодальной эпохи и в начале нового времени.

Они подробно исследовали, как замкнутый пространственный мирок средневекового человека расширился благодаря открытию новых торговых путей в страны, где не нашли людей «с песьими головами», но зато обнаружили золото и много ценных товаров. Из трудов по истории Запада можно узнать, как башенные часы средневековых городов стали отсчитывать «время купцов», как общество осознало движение времени и истории, открыло для себя античное наследие и в конце концов назвало целую эпоху в своей эволюции «мрачным средневековьем». Как вышло на авансцену трудолюбивое, предприимчивое и беспринципное «третье сословие», как были опрокинуты социальные ценности средневековья, красу и гордость которого - благородного дворянина - сначала превратили в милого чудака с тазиком на голове вместо шлема, а затем отправили на фонарь и гильотину, чтобы впоследствии, правда, воспеть его устами Вальтера Скотта и Дюма. И, разумеется, как общество открыло для себя человеческую индивидуальность, научилось видеть, исследовать и художественно отображать ее физические и духовные аспекты, ценить оригинальность, нестандартность мышления и поведения своих членов.

Все это хорошо известно из истории Запада, но что касается Индии, то, поскольку в прямом столкновении с Западом Индия оказалась проигравшей стороной, поскольку средневековье в Индии, чего никто не отрицает, задержалось дольше, чем в Европе, и сохраняет ряд своих черт и по сей день, возникает искушение представить все проанализированные в этой работе элементы мировоззрения индийцев как вечные, не подвластные никакой исторической трансформации. На самом же деле материал, которым располагает современная индология, позволяет рассматривать эту проблему не столь однозначно. И здесь не лишним будет напомнить, какие новые для мировосприятия средневековых индийцев элементы проявились к началу колониальной эры.

В развитии своей пространственной самоидентификации индийцы к XVIII в. остановились на уровне крупных и средних региональных государств. Во многом сохраняла свое влияние на индусов и мусульман средневековая картина мира, хотя интерес многих образованных людей к западной науке свидетельствовал о том, что в ней тоже стали сомневаться. По крайней мере, раджпутский князь Саваи Джай Сингх, астроном и строитель знаменитых обсерваторий в Дели и других городах, уже не удовлетворялся древнеиндийскими астрономическими трактатами и обратился за новыми знаниями к единственно доступному европейскому источнику -миссионерам-иезуитам, которые, увы, «забыли» поведать ему о Копернике и Кеплере. Просвещенные индусы и мусульмане той эпохи знали об окружающем субконтинент мире гораздо больше, чем их предшественники, их пространственно-географический горизонт значительно расширился, а в литературе место фантастических описаний зарубежных стран заняли вполне реалистические записки путешественников.

К началу колониальной эры Индия обладала уже развитой традицией исторического писания на различных языках. Этот жанр все больше отделялся от средневековой эпической и героико-биографической литературы; от хроник стали требовать достоверности и документальности, от хроник стали требовать достоверности и документальности, появились попытки осмыслить каузальность исторических явлений, выдвинуть идею исторического прогресса. Индийское общество, разумеется, в лице своих мыслящих представителей, почувствовало ход исторического времени, поняло, что различные периоды истории отличаются друг от друга, что далеко не все установления прошлого пригодны для последующих эпох.

Деление общества на сословно-кастовые группы, каждой из которых соответствовал свой комплекс ценностных и поведенческих стереотипов, сохранилось. Но подверглась серьезной трансформации социальная иерархия: на ее верх прорвались новые касты, традиционно не отмеченные высоким статусом, но зато обладавшие реальной экономической и политической властью. Среди ценностей, обеспечивавших продвижение вверх по общественной лестнице, все более определяющую роль стало играть богатство: почти во всех индийских государствах XVIII в. должности, включая самые высокие, продавались и покупались за деньги. Наиболее богатые и удачливые представители социальных слоев, не разделявших ценности военно-феодальной элиты, - крупные торговцы и чиновники, - во многих случаях поднимались на самый верх, к реальной власти. Не случайно одним из популярнейших мотивов литературы XVIII в. стало сетование на то, что «благородные отпрыски» остались не у дел, впали в нищету и убожество, в то время как всюду господствуют разбогатевшие и нахальные «выскочки». Даже известный своим демократизмом знаменитый поэт урду На-зир Акбарабади (1740-1830) жаловался на то, что

Благородные скрывают свое происхождение, и это делает им честь.

Когда-то многие ели их хлеб, теперь булочник возомнил себя знатью.3

Индийское общество позднего средневековья постепенно осознавало, что человек в течение времени меняется физически и духовно, открывало

3 Цит. по [Хак, 1992, с. 125]. См. также: [там же, с. 119,126] для себя человеческую индивидуальность. Свидетельством этого стало развитие в литературе жанра биографии и автобиографии, в миниатюрной живописи - портрета. Причем важно, что в обоих случаях эти жанры, выйдя из средневековья, значительно отходят от его канонов. Биография все больше отдаляется от традиционных норм героической чариты и жития святого; портрет - от канонического изображения очеловеченной идеи (красоты, героизма, царского величия и т. д.). Каждый из этих жанров все больше стремится отразить присущими ему средствами индивидуальный облик личности, выявить элементы ее развития. Происходят сдвиги и в критериях социальной оценки человека: возникает и утверждается представление о том, что добродетели или пороки обусловлены не рождением в данной касте, а индивидуальным выбором между добром и злом.

Старанием проповедников мистических учений (бхакти, суфизма) святость и чистота начинают восприниматься как результат не кастового происхождения, а индивидуального духовного подвига и добродетельного ! поведения. С другой стороны, уже упоминавшийся выше прорыв на верхние ступени социальной лестницы представителей средних и даже низких каст также связывается в общественном сознании с индивидуальным усилием - отвагой, предприимчивостью, богатством, которые если не противостоят традиционным представлениям о карме и судьбе, то, по крайней мере, становятся вровень с ними. Более того, в позднесредневековом индийском обществе появляются люди, отстаивающие право человека на независимый образ мыслей, на поведение, отличающееся от сословно-кастовых стереотипов. Важнейшие средневековые ценности - неуклонное следование религиозным установлениям, подражание предкам и традиционным авторитетам - осуждаются этими людьми как духовное рабство, догматизм, ограниченность.

Разумеется, все перечисленные новшества в «ментальной программе» касались лишь узкого круга образованных, нестандартно мыслящих людей.

На основании этого оппонент может заявить, что отмеченными изменениями следует пренебречь, поскольку они не затрагивали основную массу народа, сохранявшего и в XVIII в., да и впоследствии, средневековое мышление. Такой подход будет подразумевать убежденность в том, что в XV-XVII вв. все западноевропейцы мыслили подобно титанам Возрождения, а в XVIII в. массово разделяли идеалы Просвещения. Способные мыслить по-новому составляли в Индии, разумеется, абсолютное меньшинство, хотя сколько-нибудь точно судить об этом трудно: ведь далеко не все они зафиксировали свои взгляды и убеждения для будущих историков. Но даже верхушечные изменения общественного сознания указывают на то, что общество в своем развитии достигло определенного этапа и, не изжив феодализм, вышло на развитую, позднюю стадию его эволюции.

По крайней мере, придя в Индию с собственной, уже полностью соответствовавшей Новому времени «ментальной программой», англичане не только столкнулись с неприятием и протестом, но и без особых проблем i нашли немало индийцев, разумеется - принадлежавших к высшим или даже средним слоям общества, способных не просто служить победителям, но понять и осознанно принять их ценности. Ничтожный по историческим меркам отрезок времени (два-три десятилетия) отделяет «еще средневековое» мышление индийцев XVIII в. от мировоззрения членов первых просветительских и реформаторских организаций, зачинателей национальной прессы. О бурном процессе вестернизации, которому подверглась с начала XIX в. индийская общественная мысль, написано много, но следует, по моему мнению, учесть в равной мере обе стороны этого процесса: не только внесение на индийскую почву западных идей, но и подготовленность индийского общества, пусть на уровне образованной элиты, к их восприятию.

Проанализированные мною в данной работе элементы «ментальной программы» средневековых индийцев надолго пережили исследуемую эпоху. Любой мало-мальски знакомый с Индией историк, антрополог, социолог или просто наблюдательный путешественник подтвердит, что многие из этих элементов легко обнаруживаются и в наши дни, даже в среде наиболее продвинутой, вестернизированной индийской элиты, не говоря уже о народных массах. До сих пор проблема территориальной идентичности является для Индии весьма актуальной и непосредственно соприкасается с множеством сложнейших политических узлов. И в наши дни специфическое восприятие индийцами времени отмечают все иностранцы, а интерпретация национальной истории является в Индии темой горячих дискуссий и конфликтов, нередко выходящих за рамки не просто академической благопристойности, но и общественной практики демократических государств.

Как правило, подобный конфликт возникает тогда, когда определенной социальной, этнической или политической группе «не нравится» интерпретация тех или иных страниц прошлого в каком-либо современном исследовании или художественном произведении на историческую тему. Причем никакие доказательства соответствия данной интерпретации подлинным фактам, никакие ссылки на документы не помогают. Противная сторона, как правило, логических контраргументов и документальных свидетельств в защиту своей позиции не выдвигает. «Обиженные» просто требуют, чтобы история представала в современных исследованиях, романах, фильмах такой, какой она должна быть, чтобы облик исторических персонажей фиксировался для будущих поколений таким, каким его хранит средневековая героическая традиция - точно так же средневековый хронист запечатлевал добродетели царей и игнорировал их недостатки.4 Политологи, социологи, антропологи видят в таких конфликтах столкновение кастовых или политических интересов, издержки процессов этнокультурной идентификации, и они, разумеется, правы, но для меня как медиевиста

4 См. подробнее: [Ванина, 2004; Глушкова, 2004; 2005]. такой подход к истории выглядит типично средневековым, что не мешает ему с успехом служить современным политическим целям.

Современное индийское общество, разумеется, мало чем напоминает средневековое. Никто уже не оценивает людей и сообщества в категориях дхарма - адхарма, не требует безусловного исполнения кастового долга. В Индии наших дней властвуют иные ценности, и для успешного продвижения вверх по социальной лестнице необходимы уже не воинская доблесть или благородное происхождение, а богатство, образование, профессионализм, предприимчивость. И, как правило, это успешное продвижение осуществляет все же конкретная личность, а не каста в целом. Однако типичное для средневековья сословно-кастовое, корпоративное, общинное устройство во многом сохранено. И дело не только в том, что, как хорошо известно всем сколько-нибудь знакомым с индийской действительностью, каста в современной Индии продолжает существовать и играет заметную роль в социальной и политической жизни, о чем написано множество работ.5 Сохранился подход к человеку, предполагающий, что основные морально-психологические и даже физические качества индивидуума определяются его кастовым происхождением как некая «природа», заложенная с рождения и почти не поддающаяся изменениям. Такой вывод может вызвать несогласие у многих индийских друзей и знакомых, которые будут возражать: «ничего подобного, у нас даже президент был из бывших неприкасаемых» или «у меня есть друзья и коллеги из зарегистрированных каст6», не чувствуя, что и в такой «прогрессивной» позиции сословно-кастовый подход тоже будет ощутим. Стереотипное восприятие черт и особенностей, присущих от рождения всем членам той или иной касты, прямо

5 В отечественной индологии, например, см. [Куценков, 1983; 1999; Юрлова, 2003].

6 Зарегистрированные или списочные касты (Scheduled castes) - бывшие неприкасаемые, вошедшие в особый список, утвержденный колониальными властями в 1936 г. Вместе с «прочими отсталыми классами» (Other backward classes, популярна аббревиатура О ВС) — племенами и другими низшими социальными группами, не вошедшими в этот список, определяются в современной Индии как долиты - «угнетенные». См. подробнее: [Юрлова, 2003]. или косвенно учитывается в оценке и самооценке абсолютного большинства. Все это делает исследование средневекового мировосприятия исключительно актуальным для формирования адекватных представлений о развитии индийского общества в новое и новейшее время.

Список научной литературыВанина, Евгения Юрьевна, диссертация по теме "Всеобщая история (соответствующего периода)"

1. Абу-л Фазл Аллами, 1977-1978 - Abu-1 Faz1.Allami, A 'In- iAkbaif. Vols. I (tr. by H. Blochmann), II& III (tr. by H.S. Jarrett). Delhi, Munshiram Manoharlal, reprint.

2. Абу-л Фазл Аллами, 1979 Abu-1 Fazl Allami. Akbar Nama. Tr. By H. Beveridge. Vol. I-III. Delhi, Ess Ess Publications.

3. Акинчан, 1978 Akincan Bal Krishna. Rahlm satakatrayam. Niti, srngar, bhakti. Delhi, Alankara Prakashan.

4. Алаев, 1986 Алаев Л. Б. Кастовая система и социальная мобильность в Индии, Классы и сословия в докапиталистических обществах Азии. Проблема социальной мобильности. Отв. ред. Г. Ф. Ким, К. 3. Ашрафян. М., Восточная литература.

5. Алаев, 1992 Алаев Л. Б. Темп и ритм индийской цивилизации, Цивилизации. Вып. 1. М.: Наука.

6. Алаев, 1995 Алаев Л. Б. Восточный феодализм, История Востока. Т. II. Восток в средние века. М., Восточная литература.

7. Алаев, 2000 Алаев Л. Б. Алаев Л. Б.: община в его жизни. История научных идей. М., Восточная литература.

8. Алаев, 2003 Алаев Л. Б. Средневековая Индия. СПб, Алетейя.

9. Алаев 2006 Алаев Л. Б. О методике содержательного анализа индийской эпиграфики, Теория и методы исследования восточной эпиграфики. Отв. ред. Д. Д. Васильев. М., Восточная литература.

10. Алам, 1943 Alam, Madhavanal Kamkandala, Hindi premgatha kavya samgrah. Sampadak Ganesprasad Dvivedl. Allahabad, Hindustani Academy.

11. Али Мухаммад Хан, 1927-28 Ali Muhammal Khan, Mir'at- i AhmadIVols. I & II. Calcutta: Asiatic Society.

12. Амбастхъя, 1974 Ambasthya В. P. Patal-Pota - A Biographical Account of Ram Das Kachchwaha, Proceedings of the Indian History Congress. 35th Session. Jadavpur, Calcutta. Indian Council of Historical Research.

13. Амир Хосров Дехлеви, 1972 Хусрав Дехлеви. Хашт бихишт. Сост. Текста и предисловие Ю. Эфтихара. Отв. ред. Г. Алиев. М., Восточная литература.

14. Амир Хосров Дехлави, 1975 Амир Хосров Дехлави. Восемь райских садов. Пер. А. Ревича, подстрочный пер. Г. Алиева. М., Художественная литература.

15. Ананд Рам Мухлис, 1993 Anand Ram Mukhlis, Mirat-i Istilah. Encyclopedic Dictionary of Medieval India. Tr. by Tasneem Ahmad. Delhi. Idara-i Adabiyat-i Delhi.

16. Андерсон, 1983 Anderson B. Imagined Communities. Reflections on the Origin and Development of Nationalism. London, Verso.17. ан-Наари, 1985 Имад ибн Мухаммад ан-Наари. Жемчужины бесед. Пер. М.-Н. О. Османова. М., Восточная литература.

17. Антонова, 1952 Антонова К. А. Очерки общественных отношений и политического строя Могольской Индии времен Акбара (1556-1605). М., Издательство Академии Наук СССР.

18. Аппадураи, 1993 Appadurai Arjun. Number in the Colonial Imagination, Orientalism and the Poscolonial Predicament. Ed. by Carol A. Breckenridge and Peter van der Veer. Philadelphia, University of Pennsylvania Press.

19. Ариес, 1973 Aries Philip. Centuries of Childhood. Harmondsworth, Penguin Books.

20. Атхар Али, 1997-Athar Ali M. The Perception of India in Akbar and Abu-1 Fazl, Akbar and His India. Ed. by Irfan Habib Delhi, Oxford University Press.

21. Ашрафян, 1965 Ашрафян К. 3. Аграрный строй Северной Индии (XIII- середина XVIII в.). М., Восточная литература.

22. Ашрафян, 1977 Ашрафян К. 3. Феодализм в Индии. М., Восточная литература.

23. Ашрафян, 1983 Ашрафян К. 3. Средневековый город Индии XIII - середина XVIII века. М., Восточная литература.

24. Ашрафян, 1986 Ашрафян К. 3. Социальная мобильности и каста в средневековом городе Индии, Классы и сословия в докапиталистических обществах Азии. Проблема социальной мобильности. Отв. ред. Г. Ф. Ким, К. 3. Ашрафян. М., Восточная литература.

25. Баллала, 1982 Баллала. История Бходжи. Пер. С. Д. Серебряного, Индийская средневековая повествовательная проза. М., Восточная литература.

26. Балслев, 1983 Balslev Anindita Niyogi. A study of Time in Indian Philosophy. Wiesbaden, Otto Harrassowitz.

27. Бана, 1993 The Harsa- Carita ofBana. Tr. by E. B. Cowell, F. W. Thomas. Delhi, Motilal Banarasidass (reprint)

28. Банараси Дас, 2002 Банараси Дас. Половина рассказа Семейная хроника XVI-XVII вв. Предисловие и перевод с хинди Е. Ю. Ваниной, Голоса индийского средневековья. Отв. ред. И. Д. Серебряков, Е. Ю. Ванина. М., Эдиториал УРСС.

29. Барани, 1961 Barani Ziya ad-din. The political theory of the Delhi sultanate (including a translation of Ziauddin Barani's Fatawa-i Jahandari, circa, 1358-9 A.D.), by Mohammad Habib and Afsar Umar Salim Khan. Allahabad, Kitab Mahal.

30. Барг, 1987 Барг M. А. Эпохи и идеи. Становление историзма. М., Мысль.

31. Бахтин, 1965 Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., Художественная литература.

32. Бётлингк и Рот, 1875 Bohtling Otto und Roth Rudolph. Sanskrit Worterbuch. St. Petersburg.

33. Биджой Гупто, 1992 Биджой Гупто. Сказание о Падме (Подмапуран). Пер. И. А. Товстых. М., Восточная литература.

34. Бил, 1906 Beal S. (tr.), Si-yu-ki, Buddhist Records of the Western World. Vol. I. London, Trubner.

35. Бируни, 1995 Бируни Абу Рейхан. Индия. Пер. А. Халидова и Ю. Завадовского. М., Ладомир.

36. Бобкова, 2003 Бобкова M. С. Память о событии и представления об истории в исторических сочинениях эпохи средневековья и Возрождения. Образы прошлого и коллективная идентичность в Европе до начала нового времени. Отв. Ред. Л. П. Репина. М., «Кругъ».

37. Бонгард-Левин, 2000. Бонгард-Левин Г. М. Древнеиндийская цивилизация. М., Восточная литература.

38. Бонгард-Левин и Ильин, 1985 Бонгард-Левин Г. М., Ильин Г. Ф. Индия в древности. М., Восточная литература.

39. Бродель, 1989 Braudel Fernand. History and Social Sciences; The Longue Duree, French Studies in History. Vol. II. Ed. by Maurice Aymard and Harbans Mukhia. Bombay - Hyderabad, Orient Longman.

40. Брокингтон, 1985 Brockington J. L. Righteous Rama. The Evolution of an Epic. Delhi, Oxford University Press.

41. Бхавабхути, 1915 Bhavabhuti. Rama" s Later History or Uttara Rama Charita. Tr. by S. K. Belvalkar. Vol. II. Oxford University Press.

42. Бхагавад-гита, 1999 Бхагавадгита. Пер. с санскрита, исследование и примечания В. С. Семенцова. М., Восточная литература.

43. Бхадани, 1989-90 Bhadani В. L. The Semi-Serfs (Basis) and Their masters in the 17th Century Marwar, Proceedings of the Indian History Congress, Golden Jubilee Session. Delhi, Indian Council of Historical Research.

44. Бхадани, 1992 Bhadani B. L. The Profile of Akbar in Contemporary Rajasthani Literature, Social Scientist, Vol. 20, №9-10.

45. Бхатт, 1980 Bhatt L. B. India and Indian Regions. A Critical Overview, An Exploration of India. Geographical Perspectives on Society and Culture. Ed. by D. E. Sopher. Ithaca-New York, Cornell University Press.

46. Бхатт, 2001- Bhatt C. Hindu Nationalism. Origins, Ideologies and Modern Myths. New York, Berg.

47. Бхатта, 1973 Mahakavi Ranchod Bhata pranltam Rajprasastih ma-hakavyam. Sampadak da. Motllal Menariya. Udaipur: Sahitya Samsthan, Rajast-han Vidyapith.

48. Бхушан, б.г. Bhiisan granthavalT. Allahabad, Hindustani Academy.

49. Бэйли, 1988 Bayly C. A. Indian Society and the Making of the British Empire. (The New Cambridge History of India). Cambridge, Cambridge University Press.

50. Бэйли, 1998 Bayly C. A. Origins of Nationality in South Asia. Patriotism and Ethical Government in the Making of Modern India. Delhi, Oxford University Press.

51. Бэйли, 1999 Bayly Susan, Caste, Society and Politics in India. From the Eighteenth Century to the Modern Age. The New Cambridge History of India. Cambridge, Cambridge University Press.

52. Бюлер, 1892 Buhler Georg. The Jagaducarita of Sarvananda. A Historical Romance from Gujarat. Wien, Buchhander der Kais. Academie der Wissenschaften.

53. Вагонер, 1993 Wagoner Philip. Tidings of the King. A Translation and Ethnohistorical Analysis of Rayavacakamu. Honolulu: University of Hawaii Press.

54. Валиулла, 1950 Shah WalTullah Dehlavi ki siyasl maktubat. Ali-garh, Aligarh Muslim University.

55. Ванина, 1991 Ванина E. Ю. Мирза Абу Талиб Хан (1752-1806), Восток, № 1.

56. Ванина, 1993 Ванина Е. Ю. Идеи и общество в Индии XVI-XVIII вв. М., Восточная литература.

57. Ванина, 1997 Ванина Е. Ю. Власть и народ: политические воз-' зрения средневековых индийцев, Московское востоковедение. Очерки, исследования, разработки. М., Восточная литература.

58. Ванина, 1999 Ванина Е. Ю. Средневековый мистицизм, Древо индуизма. Отв. ред. И. П. Глушкова. М., Восточная литература.

59. Ванина, 1999а Vanina Eugenia. Communal Relations in Pre-Modern India: Some Observations, We Lived Together. Ed. by S. Settar and P. К. V. Kaimal. Delhi, Indian Council of Historical Research, Pragati Publications.

60. Ванина, 2000 Ванина E. Ю. Исторический обзор, Индия: страна и ее регионы. М., Эдиториал УРСС.

61. Ванина, 2000а- Ванина Е. Ю. Город и горожане в средневековой индийской литературе, Индия и мир. Сборник статей памяти А. И. Чичеро-ва. М., Муравей-гайд.

62. Ванина, 20006 Ванина Е. Ю. Индийское средневековье: представления о человеке и времени, Страницы истории и историографии Индии и Афганистана. М., Восточная литература.

63. Ванина, 2002 Ванина Е. Ю. Поэма Алама «Мадхаванал и Кам-кандала». Литературный текст глазами историка, На семи языках Индостана. Памяти А. С. Сухочева. М., ИВРАН.

64. Ванина, 2003 Ванина Е. Ю. Ценностный мир средневековья (опыт сравнения Индии и Западной Европы), Ценностные ориентиры индийского общества. М. ИВРАН.

65. Ванина, 2004 Ванина Е. Ю. История в политике: борьба за прошлое в современной Индии, Южная Азия: конфликты и компромиссы. Ред. Е. Ю. Ванина и А. А. Куценков. М.: ИВРАН.

66. Ванина, 2005 Ванина Е. Ю. Утверждение общего, постижение индивидуального (опыт исследования средневековых североиндийских биографий), Восток. № 1,2005, с. 56-73.

67. Васильков, 1982 Васильков Я. В. Махабхарата как исторический источник (к характеристике эпического историзма), Народы Азии и Африки, № 5.

68. Ватсьяяна, 1993 Ватсьяяна Малланага. Камасутра. Перевод с санскрита, вступительная статья и комментарий А. Я. Сыркина. М., Восточная литература.

69. Вигасин, 2003 Вигасин А. А. Идеал царя в эдиктах Ашоки. Индия: общество, власть, реформы. Памяти Г. Г. Котовского. М., Восточная литература.

70. Вигасин и Самозванцев, 1984 Вигасин А. А., Самозванцев А. М. «Артхашастра». Проблемы социальной структуры и права. М., Наука.

71. Вигасин и Парибок, 1996 Вигасин А. А., Парибок А. В. Дхарма, Индуизм. Джайнизм. Сикхизм: Словарь. М., Республика, с. 180-183.

72. Видъякара, 1965 An Anthology of Sanskrit Court Poetry. Vidyakara' s Subhasitaratnakosa. Translated by Daniel H. H. Ingalls. Cambridge, Mass., Harvard University Press (Harvard Oriental Series, № 44).

73. Видъяпати, 1935 Vidyapati Thakur. The Test of Man. Being the Purusha Pariksha of Vidyapati Thakkura. Tr. by G. A. Grierson. London, Royal Asiatic Society.

74. Видъяпати, 1962 Vidyapati Thakur, Klrtilata. Jhansi, V. S. Agarwal.

75. Видъяпати, 1999 Видьяпати. Испытание человека (Пуруша-парикша). Издание подготовил. С. Д. Серебряный. М., Наука.

76. Вишну-пурана, 1995 Вишну-пурана. Пер. с санскрита, комментарии, введение Т. К. Посовой. СПб, Общество ведической культуры.

77. Водвиль, 1999 Vaudeville Charlotte. Myths, Saints and Legends in Medieval India. Complied and with an Introduction by Vasudha Dalmia. Delhi, Oxford University Press.

78. Вольфрам фон Эшенбах, 1974 Вольфрам фон Эшенбах. Парцифаль. Пер. JI. Гинзбурга, Средневековый роман и повесть. М., Библиотека всемирной литературы.

79. Вурт, 1864-1866а Wurth G. (tr.), The Basava Purana of the Lingaits, JBBRAS, Vol. VIII.

80. Вурт, 1864-18666 Wurth G. (tr.;. Channel- Basava- Purana, JBBRAS, Vol. VIII.

81. Ганди, 1986 Gandhi M. K. Hind Swaraj, The Moral and Political Writings of Mahatma Gandhi. Ed. by Raghavan Iyer. Vol. I. Oxford: Clarendon Press.

82. Гартман фон Ауэ, 1974 Гартман фон Ауэ. Бедный Генрих, Средневековый роман и повесть. М., Библиотека всемирной литературы.

83. Гене, 2002 Гене Бернар. История и историческая культура средневекового Запада. М., Языки славянской культуры.

84. Гирц, 1973 Geertz Clifford. The Interpretation of Culture. Selected Essays by Clifford Geertz. New York, Basic Books Inc.

85. Глушкова, 1997 Глушкова И. П. Трансформация традиции в пределах единого священного пространства, Восток, 1997, № 3.

86. Глушкова, 1998 Глушкова И. П. Путь маханубхавов, Независимая газета: НГ-религия. 15.07.

87. Глушкова, 1999 Глушкова И. П. Введение, Древо индуизма. Отв. ред. И. П. Глушкова. М., Восточная литература.

88. Глушкова, 2000 Глушкова И.П. Индийское паломничество. Метафора движения и движение метафоры. М., Научный мир.

89. Глушкова, 2000а Глушкова И. П. «Ментальная программа» ма-ратхов, Индия: страна и ее регионы. М., Эдиториал УРСС.

90. Глушкова, 2003 Глушкова И. П. Лингаяты, Из индийской корзины. М., Восточная литература.

91. Глушкова, 2004 Глушкова И. П. Боги здесь и сейчас: мифология как инструмент создания североиндийской идентичности, Южная Азия: конфликты и компромиссы. Ред. Е. Ю. Ванина и А. А. Куценков. М.: ИВРАН.

92. Глушкова, 2005 Глушкова И. П. Шиваджи: проблемы историографии, Вопросы истории, № 6.

93. Годе, 1954 Gode Р. К. Studies in Indian Literary History. Vol. II. Bombay.

94. Гордон, 1993 Gordon Stewart. The Marathas 1600-1818. The New Cambridge History of India. Cambridge, Cambridge University Press.

95. Гордон, 1994- Gordon Stewart, Marathas, Marauders and State Formation in the Eighteenth Century India. Delhi, Oxford University Press.

96. Гоул, 1989 Gole Susan. Indian Maps and Plans from Earliest Times to the Advent of European Surveys. Delhi, Manohar.

97. Гринцер, 1974 Гринцер П. А. Древнеиндийский эпос: генезис и типология. М., Восточная литература.

98. Гринцер, 1979 Гринцер П. А. Бхаса. М., Восточная литература.

99. Грек, 1972 Грек Т. В. Могольские миниатюры XVII в. с изображением дворцовых приемов - дарбаров (сравнительная характеристика групповых портретов), Страны и народы Востока. Т. 14. М: Наука.

100. Гуди, 1991 Goody Jack. The Time of Telling and the Telling of Time in Written and Oral Cultures, Chronotypes. The Construction of Time. Ed. by John Bender and David E. Wellbery. Stanford, Stanford University Press.

101. Гупта, 1996 Gupta Chitrarekha. The Kayasthas. A Study in the Formation and Early History of a Caste. Calcutta, K. P. Bagchi and Co.

102. Гуревич, 1984 Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., Искусство.

103. Гуревич, 1990 Гуревич А. Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. М., Искусство.

104. Гуруккал, 1989 Gurukkal Rajan. Forms of Production and Forces of Change in Ancient Tamil Society, Studies in History, Delhi, 1989, Vol. V, № 2.

105. Гутнова и Удальцова, 1975 Гутнова Е. В., Удальцова 3. В. К вопросу о типологии феодализма в Западной Европе, Проблемы социальноэкономических формаций. Историко-типологические исследования. М., Наука.

106. Даджи, 1867-1868 Daji Bhau. Merutunga's Theravali or Genealogical and Succession Tables, JBBRAS, Vol. IX, 1867-1868.

107. Далал, 1999 Dalai Urvashi. Women' s Time in the Havelis of North India, The Medieval History Journal, Vol. 2, № 2, July - December.

108. Дандекар, 2002 Дандекар P. H. От вед к индуизму. Эволюционирующая мифология. М., Восточная литература.

109. Дандин, 1993 Дандин. Приключения десяти принцев. Пер. Ф. И. Щербатского, Индийский «Декамерон». М., Восточная литература.

110. Дас Гупта, 1999 Das Gupta Bhagwan. Contemporary Sources of the Mediaeval and Modern History of Bundelkhand (1531-1857). Vol. I, Panna Records. Delhi, S. S. Publishers.

111. Дауд Али, 2004 Daud Ali. Courtly Culture and Political Life in Early Medieval India. Cambridge, Cambridge University Press.

112. Двиведи, 1947 Dvivedi R. Akbar Вirbal vinod. Benares, Baijnath Bookseller.

113. Двиведи, 1960 Dvivedi H. P. Kabir. Bombay, Hindi Granth Ratnakar.

114. Делери, 2005 Deleury Guy. India. The Rebel Continent. Delhi. Macmillan.

115. Десаи, 1993 Desai Ziya ud-Din В (tr.). The Dhakkira ul-Khawanin of Shaikh Ahmad Bhakkari (A Biographical Dictionary of Mughal Noblemen). Pt. One. Delhi, Idara-i Adabiyat-i Dehli.

116. Джаядева, 1995 Джаядева. Гитаговинда. Перевод с санскрита, вступительная статья, комментарий и приложения А. Я. Сыркина. М., Восточная литература.

117. Джаяси, 1935 JayasT granthavali arthat padmavat, akharavat aur akhinkalam. Sampadak Ravcandra Sukla. Allahabad, Indian Press limited.

118. Джха, 2000 Jha D. N., Editorial Introduction, The Feudal Order. Edited by D. N. Jha. Delhi, Manohar.

119. Джха, 2000a Jha D. N. Ancient India in Historical Outline. Revised and enlarged edition. Delhi, Manohar.

120. Дигби, 1989 Digby Simon. An eighteenth century narrative of a journey from Bengal to England: MunshI Isma'TT s New History, A. Shackle (ed.), Urdu and Muslim South Asia. Studies in Honour of Ralph Russell. Delhi, Oxford University Press.

121. Димок, 1963 -Dimock E. (ed., tr.) The Thief of Love. Bengali Tales from Court and Village. Chicago, University of Chicago Press.

122. Диркс, 1987 Dirks Nicholas B. The Hollow Crown. Ethnohistory of an Indian Kingdom. Cambridge, Cambridge University Press.

123. Диркс, 1993 Dirks Nicholas B. Colonial Histories and Native Informants: Biography of an Archive, Orientalism and the Poscolonial Predicament. Edited by Carol A. Breckenridge and Peter van der Veer. Philadelphia, University of Pennsylvania Press.

124. Диркс, 2001 Dirks Nicholas B. Castes of Mind. Colonialism and the Making of Modern India. Princeton, Princeton University Press.

125. Дубянский, 1979 Дубянский A. M. Стихи на пальмовых листьях. Классическая тамильская лирика. М., Восточная литература.

126. Дубянский, 2002 Дубянский А. М. Древнетамильский панегирик и жанровая форма Аттрупадей, На семи языках Индостана. Памяти А. С. Сухочева. Отв. ред. А. А. Суворова. М., ИВРАН.

127. Дхола-Мару, 1962 Dhola-Mam га duha. Ed. by Ram Singh, S. Parik and Narottamdas Swami. Kashi, Nagari Pracharini Sabha.

128. Дюби, 1990 Duby Georges. The Diffusion of Cultural Patterns in Feudal Society, Aymard M. and Mukhia H. (eds.). French Studies in History. Vol. II. The Departures. Delhi, Orient Longman.

129. Дюби, 2000 Дюби Ж. Трехчастная модель или представления средневекового общества о самом себе. М., Языки русской культуры.

130. Дюмон, 1970 Dumont Louis. Homo Hierarchicus. The Caste System and Its Implications. Tr. by Mark Sainsbury. Delhi, etc. Vikas Publications.

131. Елизаренкова, 1999 Елизаренкова Т. Я. Слова и вещи в Ригведе. М., Восточная литература.

132. Ефименко, 1999 Ефименко В. А. Шактизм и тантра, Древо индуизма. Отв. ред. И. П. Глушкова. М., Восточная литература.

133. Жизнь Викрамы, 1960 -Жизнь Викрамы или 32 истории царского трона. Пер., предисловие и примечания П. А. Гринцера. М., Восточная литература.

134. Звелебил, 1984 Zvelebil К. V. (tr.). The Lord of the Meeting Rivers. Devotional Poems of Basavanna. Delhi, Motilal Banarasidas - Paris, UNESCO.

135. Зеллиот, 1982 Zelliot Eleanor. A Medieval Encounter Between Hindu and Muslim: Eknath' s Drama-Poem Hindu Turk Samvad, Images of Man. Religion and Historical Process in South Asia. Ed. by Fred Clothey. Madras, New Era.

136. Зонтхаймер, 1999 Зонтхаймер Г.- Д. Пять компонентов индуизма и их взаимодействие, Древо индуизма. Отв. ред. И. П. Глушкова. М., Восточная литература.

137. Иванов, 1999 Иванов Н. А. Цивилизации Востока и Запада на рубеже нового времени, История Востока. Т. III. М. Восточная литература.

138. Изначальная книга, 1877 The Adi Granth or the Holy Scriptures of the Sikhs. Tr. by Ernest Trumpp. London, Allen and Triibner.

139. Инден, 1992 Inden Ronald. Imagining India. Cambridge MA-Oxford UK, Basil Blackwell.

140. Индия и Китай, 1988 Индия и Китай: две цивилизации - две модели развития. Круглый стол «МЭиМО», Мировая экономика и международные отношения, № 6.

141. История Востока, 1995 История Востока. Т. II. Восток в средние века. М., Восточная литература.

142. История Востока, 1999 История Востока. Т. III. Восток на рубеже средневековья и нового времени. XVI-XVIII вв. М., Восточная литература.

143. Итон, 2000 Eaton Richard М. Essays on Islam and Indian History. Delhi, Oxford University Press.

144. Кабир, 1992 Кабир. Грантхавали (собрание). Пер. с браджа и комментарий Н. Б. Гафуровой. Введение Н. Б. Гафуровой и Н. М. Сазано-вой. М., Восточная литература.

145. Каллеворт, 1988 Callewaert Winand М. (ed., tr.). The Hindi Biography ofDadu Dayal. Delhi, etc., Motilal Banarasidass.

146. Каллеворт и On де Беек, 1991 Callewaert Winand M., Op de Beek Bart (ed.), Devotional Hindi Literature. Vols. I, II. Delhi, Manohar.

147. Каллеворт и Фридландер, 1992 Callewaert Winand M. and P. G. Friedlander, The Life and Worb ofRaidas. Delhi, Manohar.

148. Калхана, 1935 Kalhana. Rajatarangini The Saga of the Kings of Kashmir. Tr. By Ranjit Sitaram Pandit. Allahabad, Indian Press Ltd.

149. Канака Дурга, 2001 Kanaka Durga P. S. Identity and Symbols of Sustenance: Explorations in Social Mobility of Medieval South India, Journal of Economic and Social History of the Orient, Vol. 44, №3.

150. Кешавдас, 1959 Kesavdas. Kesav granthavall Samp. VI. PI. Misra. Khand 3. Allahabad, Hindustani Academy.

151. Кин, 2000 -Кин Морис. Рыцарство. М., Научный мир.

152. Кинг, 1999 King Richard, Orientalism and Religion. Postcolonial Theory, India and the 'Mystic East'. Delhi, Oxford University Press.

153. Киртане, 1879 Kirtane N. J. The Hammira Mahakavya of Naya-chandra Suri, Indian Antiquary, vol. VIII.

154. Классы и сословия, 1986 Классы и сословия в докапиталистических обществах Азии. Проблема социальной мобильности. М., Восточная литература.

155. Клюев, 2002 Клюев Б. И. Религия и конфликт в Индии. М., ИВРАН

156. Колфф, 1990 Kolff D. Н. A. Naukar, Rajput and Sepoy: the Eth-nohistory of the Military Labour Market in Hindustan, 1450-1850. Cambridge.

157. Колфф, 2003 Kolff D. H. A. The Polity and the Peasantry, Warfare and Weaponry in South Asia 1000-1800. Ed. by Jso J. L. Gommans and Dirk H. A. Kolff. Delhi, Oxford University Press.

158. Конрад, 1996 Конрад H. И. Неопубликованные работы. Письма. М., Росспэн.

159. Контамин, 2001 Контамин Филипп. Война в средние века. М., Ювента.

160. Коркин, 2001 Коркин А. О. Проблема времени в индийской культуре (по данным трактата Бхартрихари «Вакъяпадия»), Orientalistica Juvenile. Сборник работ молодых сотрудников и аспирантов. М., ИВРАН.

161. Косамби, 1976 Kosambi D. D. The Culture & Civilisation of Ancient India in Historical Outline. Delhi, etc., Vikas Publishing House.

162. Котовский, 2000 Котовский Г. Г. Земельная собственность и структура феодального класса в Индии XVI-XVIII вв., Страницы историии историографии Индии и Афганистана. К столетию со дня рождения И. М. Рейснера. М., Восточная литература.

163. Кохли, 1986 Kohli Surindar Singh. The Life and Ideas of Guru Gobind Singh. Delhi.

164. Крамриш, 1946 Kramrisch Stella, The Hindu Temple. Calcutta, University of Calcutta.

165. Кретьен де Труа, 1974 Кретьен де Труа. Ивэйн или Рыцарь со львом. Пер. В. Микушевича, Средневековый роман и повесть. М., Библиотека всемирной литературы.

166. Кретьен де Труа, 1980 Кретьен де Труа. Эрек и Энида. Клижес Перевод М. Рыковой. М., Наука.

167. Кросс, 1992 Cross Robert Lewis. The Sadhus of India. A Study of Hindu Asceticism. Jaipur-Delhi: Rawat Publications.

168. Кудруна, 1984-Кудруна. Пер. P. В. Френкель. М., Наука.

169. Кулкарни, 1993 Kulkarni A. R. Marathi Sources of Maratha History. History in Practice: Historians and Sources of Medieval Deccan - Marathas. Ed. by A. R. Kulkarni. Delhi, Books and Books.

170. Кулкарни, 1996 Kulkarni A. R Medieval Maharashtra. Vols. 1-3. Delhi, Books and Books.

171. Кулкарни, 1999 Kulkarni A. R. The Jedhe Gharane, Home, Family and Kinship in Maharashtra. Ed. by Irina Glushkova and Rajendra Vora. Delhi: Oxford University Press.

172. Кулкарни, 2000 Kulkarni A. R. Sati in the Maratha Country. A. R. Kulkarni. Maharashtra: Society and Culture. Delhi, Books and Books.

173. Кулке, 1978 Kulke Hermann, Royal Temple Policy and the Structure of Medieval Hindu Kingdoms, The Cult of Jagannath and the Regional Tradition of Orissa. Ed. by A. Eschmann, H. Kulke and G.C. Tripathi. Delhi,.

174. Кулке, 1992-93 Kulke Hermann. Periodization of Pre- Modern Historical Processes in India and Europe: Some Reflections, IHR, Vol. XIX, Nos. 1-2 (July 1992-January 1993).

175. Кулке, 1997 Kulke Hermann. The Early and the Imperial Kingdom: A Processural Model of Integrative State Formation in Early Medieval India, The State in India 1000-1700. Ed. by Hermann Kulke. Delhi: Oxford University Press.

176. Кулке, 1997a-Kulke Hermann. Introduction. The Study of the State in Pre-Modern India, The State in India 1000-1700. Ed. by Hermann Kulke. Delhi: Oxford University Press.

177. Кулке, 2001 Kulke Hermann. Historiography in Early Medieval India, Explorations in the History of South Asia. Essays in Honour of Dietmar Rothermund. Ed. Georg Berkemer, Tilman Frasch, Hermann Kulke, Jtirgen Liitt. Delhi: Manohar.

178. Куценков, 1983 Куценков А. А. Эволюция индийской касты. M. Восточная литература.

179. Куценков, 1999 Куценков А. А. Социальный индуизм, Древо индуизма. М., Восточная литература.

180. Кшемендра, 2002 Кшемендра. Венок шуток. Предисловие и перевод И. Д. Серебрякова, Голоса индийского средневековья, М.: Эдитори-ал УРСС.

181. Лакманн, 1991 Luckmann Thomas. The Constitution of Human Life in Time, Chronotypes. The Construction of Time. Ed. by John Bender and David E. Wellbery. Stanford, Stanford University Press.

182. Лал, 2003 Lai Vinay. The History of History. Politics and Scholarship in Modern India. Delhi: Oxford University Press.

183. Лал Кави, 1916 Lnl Kavi rncit Chatraprakas. Syamsundardas aur Krsnabaldev sampadit Kashi: Nagari Pracarini Sabha.

184. Jlapyc, 1979 Larus Joel. Culture and Political Military Behaviour. The Hindus in Pre-Modern India. Calcutta, Minerva.

185. Jle Гофф, 1990 Le Goff Jacques. Merchant's Time and Church's Time in the Middle Ages, French Studies in History. Ed. by M. Aymard and H. Mukhia. Vol. II. The Departures. Delhi, Orient Longman.

186. Jle Гофф, 2000 Jle Гофф Жак. Другое средневековье. Время, труд и культура Запада. Екатеринбург, Изд-во Уральского университета.

187. Jle Гофф, 2001 Jle Гофф Жак. Средневековый мир воображаемого. М., Прогресс.

188. Лейн, 2001 The Epic of Shivaji. Kavindra Parmananda' s Sivab-harata. A translation and study by James W. Laine in collaboration with S. S. Bahulkar. Delhi, etc: Orient Longman.

189. Лейн, 2003 Laine James W. Shivaji. Hindu King in Islamic India. Delhi: OUP.

190. Ло, 1976 Law Bimala Churn. Historical Geography of Ancient India. Delhi, Ess Ess Publications.

191. Лодрик, 1994 Lodrick D.O. Rajasthan as a Region: Myth or Reality, The Idea of Rajasthan. Explorations in Regional Identity. Ed. by K. Schomer, J.L. Erdman, D. O. Lodrick, L. T. Rudolph. Delhi: Manohar.

192. Лонд, 1932 Lond J. (tr.) Geographical Works of Sadik Isphahani. London, Murray.

193. Лоренцен, 1987 Lorenzen David N. The Social Ideologies of Hagiography: Sankara, Tukaram and Kabir, Religion and Society in Maharashtra. Edited by Milton Israel and N. K. Wagle. Toronto, Centre for Asian Studies.

194. Лоренцен, 2003 Lorenzen David N. Europeans in Late Mughal south Asia: The preceptions of Italian Missionaries, The Indian Economic and Social History Review, Vol. XL, pt. 1.

195. Лудцен, 1993 Ludden David, Orientalist Empiricism: Transformation of Colonial Knowledge, Orientalism and the Poscolonial Predicament. Ed.by Carol A. Breckenridge and Peter van der Veer. Philadelphia, University of Pennsylvania Press.

196. Лысенко, 1988 Лысенко В. Г. Философия пространства и времени в Индии: школа вайшешика, Рационалистическая традиция и современность. Индия. М., Восточная литература.

197. Мадан, 1987 Madan Т. N. Non-Renunciation/ Themes and Interpretations of Hindu Culture. Delhi, Oxford University Press.

198. Маджумдар, 1956 Majumdar A. K. Chaulukyas of Gujarat. A Survey of the history and culture of Gujarat from the middle of of the tenth to the end of the thirteenth century. Bombay, Bharatiya Vidya Bhavan.

199. Мадхава Pao, 1963 Madhava Rao P. Setu, Eighteenth Century Deccan. Bombay: Popular Prakashan.

200. Маколифф, 1909 Macauliffe M. A. The Sikh Religion. Its Gurus, Sacred Writing and Authors. Vol. V-VI. Oxford: Clarendon Press.

201. Маллисон, 1979 Mallison Francoise. Sant Sudama of Gujarat: Should the Holy Be Wealthy, Journal of the Oriental Institute, MS University of Baroda. Vol. XXXIX.

202. Малукдас, 1946 Malukdasji klbam. Allahabad, Kitab Mahal.

203. Маркс, 1957 Маркс К. Британское владычество в Индии, К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Т. 9. М., Издательство политической литературы.

204. Маркс и Энгельс, 1955 Маркс К. и Энгельс Ф. Немецкая идеология, К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Т. 3. М., Издательство политической литературы.

205. Махипати, 1927 Mahipati Tahrabadkar. Eknath. A Translation from the Bhaktalilamrita by Justin E. Abbott. Poona: Scottish Mission Industries Co. Ltd.

206. Махипати, 1988 Mahipati Tahrabadkar., Stories of the Indian Saints. Translation of Mahipati's Marathi Bhaktavijaya by Dr Justin E. Abbottand Pandit Narhar R. Godbole. Vols. I & II. Delhi, etc.: Motilal Banarasidass, (reprint).

207. Медведев, 1969 Медведев E. M. Памятники средневековой индийской литературы как источник по истории социально-экономических отношений в феодальной Индии, История и историография стран Востока. М., Издательство МГУ.

208. Медведев, 1973 Медведев Е. М. Генезис феодальной формации в Индии, Очерки экономической и социальной истории Индии. Отв. ред. J1. Б. Алаев, К. А. Антонова. М., Восточная литература.

209. Медведев, 1982 Медведев Е. М. Роль географического фактора в исторических контактах индийской цивилизации с окружающим миром, Древняя Индия. Историко-культурные связи. М., Восточная литература.

210. Медведев, 1984 Медведев Е. М. (сост.). Индия в литературных памятниках III-VII веков. М., Издательство Московского университета.

211. Медведев, 1990 Медведев Е. М. Очерки истории Индии до XIII века. М., Восточная литература.

212. Мелетинский, 1983 Мелетинский Е. М. Средневековый роман. Происхождение и классические формы. М. Восточная литература.

213. Мертс, 1996 Mertes Kate. Aristocracy, Fifteenth Century Attitudes. Perceptions of Society in Late Medieval England. Ed. by Rosemary Hor-rox. Cambridge, Cambridge University Press.

214. Мерутунга, 1899 The Prabandhacintamani or Wishingstone of Narratives Composed by Merutunga Acarya. Translated from Original Sanskrit by С. H. Tawney, Bibliotheca Indica, New Series, No. 931. Calcutta.

215. Меткаф, 1995 Metkalf Thomas R Ideologies of the Raj. The New Cambridge History of India. Cambridge, Cambridge University Press.

216. Милль, 1972 Mill James. History of British India. Vol. I. Delhi: Associated Publishing House, reprint.

217. Мир, 1999 Mir Muhammad Taqi Mir. Zikr-i Mir. The Autobiography of the Eighteenth Century Mughal Poet: Mir Muhammad Taqi 'Mir'. Translated, annotated and with an introduction by С. M. Nairn. Delhi, Oxford University Press.

218. Митра, 1979 Mitra J. Geographical Data in the Kasyapa Samhita, Proceedings of the Indian History Congress. 39th Session. (Hyderabad, 1978) Delhi, Indian Council of Historical Research.

219. Миш, 1951 Misch Georg. A History of Autobiography in Antiquity. Tr. by E. W. Dickes.Vol. I. Cambridge, Mass.: Harvard University Press

220. Музаффар Алам, 1989-Muzaffar Alam. Indo-Islamic Interaction in Medieval North India, Itinerario, Vol. XIII, № 1.

221. Музаффар Алам, 2003 Muzaffar Alam. The Culture and Politics of Persian in Precolonial Hindustan, Literary cultures in History. Reconstructions from South Asia. Ed. By Sheldon Pollock. Berkeley - Los Angeles - London, University of California Press.

222. Музаффар Алам, 2004 Muzaffar Alam. The Languages of Political Islam in India c. 1200-1800. Delhi, Permanent Black.

223. Мукундорам Чокроборти, 1980 Мукундорам Чокроборти Ко-биконкон. Песнь о благодарении Чанди (Чондимонгол). Сказание об охотнике. Пер. И. А. Товстых. М., Восточная литература.

224. Мукундорам Чокроборти, 2004 Мукундорам Чокроборти Ко-биконкон. Песнь о благодарении Чанди (Чондимонгол). Сказание о Дхоно-поти. Пер. и. А. Товстых. М., Восточная литература.

225. Мукхиа, 1985 Mukhia Harbans. Was There Feudalism in Indian History? Feudalism and Non-European Societies. Ed. by T. J. Byres and Harbans Mukhia. London, Franc Cass.

226. Мукхиа, 1994 Mukhia Harbans. Perspectives on Medieval History. Delhi, Vikas Publishing House.

227. Мукхиа, 2001 Mukhia Harbans, Time, Chronology and History: the Indian Case, Making Sense of Global History. Ed. by Solvi Sogner. Oslo, Universitetsforlaget.

228. Мукхиа, 2002 Mukhia Harbans, Time, Religion and History in India, Historical Inquiry, Vol. 29, June, 2002.

229. Мукхиа, 2004 Mukhia Harbans. The Mughals of India. Maiden US - Oxford UK: Blackwell Publishing.

230. Мусви, 1987 Moosvi Shireen. The Economy of the Mughal Empite c. 1595. A Statistical Study. Delhi, Oxford University Press.

231. Мусви, 1993 Moosvi Shireen. Man and Nature in Mughal India. Indian History Congress. Symposia Papers: 5.

232. Найнси, 1962 NainsT Munhta. Munhta NainsTn khyat. Khand 1-2. Jodhpur, Rajasthan Pracyavidya pratisthana.

233. Найнси, 1974 NainsT Munhta. Munhta NainsT n likhl Marvad ra parganan iTvigat. Bhag 1-4. Jodhpur, Rajasthan Pracyavidya pratisthana.

234. Нанди, 2000 Nandi R. N. Agrarian Growth and Social Conflicts in Early India, The Feudal Order. Edited by D. N. Jha. Delhi, Manohar.

235. Нараяна, 1972 Narayana M. G. S. The Institution of 'Companions of Honour' With Special Reference to South India, Proceedings of the Indian History Congress, 33rd Session (Muzaffarpur, 1972). Delhi: Indian Council of Historical Research.

236. Нараяна Рао, Шулман и Субрахманиам, 2001 Narayana Rao Velcheru, David Shulman and Sanjay Subrahmanyam. Textures of Time. Writing History in South India 1600-1800. Delhi, Permanent Black.

237. Нараянан, 1979 Narayanan M.G.S. Presidential Address. Ancient India Session, Proceedings of the Indian History Congress. 39th Session (Hyderabad, 1978). Delhi, Indian Council of Historical Research.

238. Нараянан и Веллутхат, 2000 Narayanan M.G.S. and Kesavan Vel-luthat. Bhakti Movement in South India, The Feudal Order. Ed. by D. N. Jha. Delhi, Manohar.

239. Нарпати Налха, 1951 Nalha Narpati. Bisaldev-raso. Sampadak S. Varma. Kashi.

240. Невелева, 1991 Невелева С. JI. Махабхарата. Изучение древнеиндийского эпоса. М., Восточная литература.

241. Невелева, 1996 Невелева С. Л. Космология, Индуизм. Джайнизм. Сикхизм: словарь. М., Республика.

242. Неру, 1947 Nehru Jawaharlal. The Discovery of India. London: Meridian Books Limited.

243. Низами, 1958 Nizami Kh. A. Persian Literature Under Akbar, Medieval India Quarterly, 1958 № 3-4.

244. Общее и особенное, 1966 Общее и особенное в историческом развитии стран Востока. Под ред. Г. Ф. Кима. М., Восточная литература/

245. Олимов, 1996 Олимов М. А. Эволюция историософских воззрений в фарсиязычной историографии Индии, Восток, № 3.

246. Олимов, 2000 Олгшов М. А. Исторические взгляды средневековых историков Индии (период Делийского султаната), Страницы истории и историографии Индии и Афганистана. К столетию со дня рождения И. М. Рейснера. М., Восточная литература.

247. Ольденбург, 1991 Ольденбург С. Ф. Культура Индии. М., Наука.

248. Осипов, 1948 Осипов А. М. Краткий очерк истории Индии до Хвека. М., МГУ.

249. Павлов, 1979 Павлов В. И. К стадиально-формационной характеристике восточных обществ в новое время, Е. М. Жуков, М. А. Барг, Е.Б. Черняк, В. И. Павлов. Теоретические проблемы всемирно-исторического процесса. М., Наука.

250. Паевская, 1970 Паевская Е. В. Литература хинди. Глава. I Литература раннего средневековья, Литература Востока в средние века. М., Издательство Московского университета.

251. Панчатантра, 1958 Панчатантра. Пер. с санскрита и примечания А. Я. Сыркина. М., Издательство Академии Наук СССР.

252. Парджитер, 1979 Pargiter F. Е. Ancient Indian Tradition. A Historical Account of Vedic and Puranic Traditions. Delhi, Cosmo Publications.

253. Патхак, 1966 Pathak V. S. Ancient Historians of India. Bombay, etc., Asia Publishing House.

254. Перлин, 1985 Perlin Frank. Concepts of Order and Comparison, With a Diversion on Counter Ideologies and Corporate Institutions in Late pre-Colonial India. Feudalism and Non-European Societies. Ed. by T. J. Byres and Harbans Mukhia London, Franc Cass.

255. Песнь о Роланде, 1976 Песнь о Роланде. Коронование Людовика. Нимская телега. Песнь о Сиде. Романсеро. М. Библиотека Всемирной литературы.

256. Пиллей, 1904 Pillai Ananda Ranga. The Private Diary of Ananda Ranga Pillai, Dubash to Joseph Francois Dupleix, Knight of the Order of St. Michael and Governor to Pondicherry. Madras, Government Press.

257. Пиотровский, 1991 Пиотровский M. Б. Коранические сказания. М., Восточная литература.

258. Поллок, 1993 Pollock Sheldon. Deep Orientalism? Notes on Sanskrit and Power Beyond the Raj, Orientalism and the Poscolonial Predicament. Ed. by Carol A. Breckenridge and Peter van der Veer. Philadelphia, University of Pennsylvania Press.

259. Поллок, 1995 Pollock Sheldon. Public Poetry in Sanskrit, Indian Horizons, 1995, Vol. 44, № 4.

260. Поллок, 1998 Pollock Sheldon. India in the Vernacular Millennium: Literary Culture and Polity, 1000-1500, Daedalus, № 3.

261. Поллок, 2001 Pollock Sheldon. New Intellectuals in seventeenth-century India, The Indian Economic and Social History Review, Vol. 38, № 1.

262. Поллок, 2003 Pollock Sheldon. Sanskrit Literary Culture from the Inside Out, Literary Cultures in History. Reconstructions from South Asia. Ed. By Sheldon Pollock. Berkeley - Los Angeles - London: University of California Press.

263. Поэзия трубадуров, 1974 Поэзия трубадуров. Поэзия миннезингеров. Поэзия вагантов. М., Библиотека всемирной литературы.

264. Прасад, 2001 Prasad В. Pathway to India* s Partition. Vol. I. The Foundation of Muslim Nationalism. Delhi, Manohar.

265. Премчанд, 1954 Premcand ki sarvasresth kahaniya. Benares, Sarasvati Press.

266. Проблемы, 1971 Проблемы докапиталистических обществ в странах Востока. Под ред. Г. Ф. Кима. М., Восточная литература.

267. Пракаш, 2004 Prakash От. The Indian Maritime Merchant 15001800, Journal of the Economic and Social History of the Orient, Vol. 47, pt.3.

268. Проза, 1982 -Индийская средневековая повествовательная проза. М.

269. Рагхаван, 1952 Raghavan V. Yantras or Mechanical Contrivances in Ancient India, Indian Institute of World Culture. Transactions. № 10.

270. Рамасвами, 2004 Ramaswamy Vijaya. Vishwakarma Craftsmen in Early Medieval Peninsular India, JESHO, vol. 42, pt. 4.

271. Рассел и Ислам, 1968 Russel R. and Islam K. Three Mughal Poets: Mir, Sauda, Mir Hasan. London, Allen and Unwin.

272. Ратнават, 1989 Ratnawat R. S. Rajput Nobility. Jaipur, Pancsheel Prakashan.

273. Рахим, 1952 Abd ur-Rahim Khankhanan. Rahim Ratnavall Ka-shi, Kashi Nagari Pracarini Sabha.

274. Резайд, 1984 Raeside Ian. The Decade ofPanipat (1761-71). Bombay, Popular Prakashan.

275. Резван, 2001 Резван E. А. Коран и его мир. Спб., Петербургское востоковедение.

276. Рейснер, 1961 Рейснер И. М. Народные движения в Индии в XVII-XVIII вв. М., Восточная литература.

277. Репина, 2003 Репина JI. П. Образы прошлого в памяти и в истории, Образы прошлго и коллективная идентичность в Европе до начала нового времени. Отв. ред. Л. П. Репина. М., «Кругъ».

278. Речение, 1960 Vacanika Rathaud Ratansinghjl п Mahesdasaut ri Khidiya Jaga rlkahT. Sampadak Kaslram Sarma, Raghublr Singh. Delhi, Rajka-mal prakashan.

279. Ризви, 1950 Rizvi S. A. A. Abu-1 Fazl's Preface to the Persian Translation of the Mahabharat, Proceedings of the Indian History Congress. 13 th Session. Nagpur. Delhi: Indian Council of Historical Research

280. Ричарде, 2000 Richards John F. The Mughal Empire. The New Cambridge History of India. Delhi, Foundation Books, Cambridge University Press.

281. Ричарде, 2004 Richards J. F. Warriors and State in Early Modern India, Journal of the Economic and Social History of the Orient, Vol. 47, pt.3.

282. Робб, 2002 Robb Peter, A History of India. New York, etc., Palgrave.

283. Роман, 1974 Роман о Тристане и Изольде. Пер. JI. Гинзбурга. Средневековый роман и повесть. М., Библиотека всемирной литературы.

284. Романов, 1978 Романов В. Н. Древнеиндийские представления о царе и царстве, Вестник древней истории. №4.

285. Романов, 1991 Романов В. Н. Историческое развитие культуры. Проблемы типологии. М., Восточная литература.

286. Россия и Индия, 1986 Россия и Индия. Отв. ред. Н. А. Халфин, П. М. Шаститко. М., Восточная литература.

287. Рыбаков, 1981 Рыбаков Р. Б. Буржуазная реформация индуизма. М., Восточная литература.

288. Сазанова, 1992 Сазанова Н. М. Нет жизни без Кришны. Из средневековой индийской поэзии. М: Издательство Московского университета.

289. Самозванцев, 1991 Самозванцев А. М. Правовой текст дхармашастры. М., Восточная литература.

290. Самозванцев, 1994 Самозванцев A.M. Книга мудреца Яджнавалкьи. М., Восточная литература.

291. Самозванцев, 2004 Самозванцев А. М. Индийская космограмма -мандала (опыт истолкования легенды), Человек и природа в духовной культуре Востока. Отв. ред. JI. С. Васильев. М., ИВРАН, Издательство «Крафт+».

292. Сарда, 1913 Sarda Наг Bilas. The Prithviraja Vijaya, Journal of the Royal Asiatic Society of Great Britain and Ireland.

293. Саркар, 1949-50 Sarkar Jadunath. Fall of the Mughal Empire. Calcutta, M. C. Sarkar & Sons.

294. Сарма, Алам, 1992 Sarma S. R, Alam Ishrat. Announcing Time -The Unique Method at Hayatnagar, 1676, Proceedings of the Indian History Congress. 52nd session. Delhi, Indian Council of Historical Research.

295. Сахаров, 1991 Сахаров П. Д. Мифологическое повествование в санскритских пуранах. М., Наука.

296. Севадас, 1995 SewadasJ. Episodes from the Lives of the Gurus. Parchian Sewadas. English Translation and Commentary by Kharak Singh and Gurtej Singh. Chandigarh, Institute of Sikh Studies.

297. Семьдесят рассказов, 1993 Семьдесят рассказов попугая. Пер. М. А. Ширяева, Индийский «Декамерон». М., Восточная литература.

298. Сен, 1999 Sen Sudipta. Imperial Orders of the Past: the Semantics of History and Time in the Medieval Indo-Persianate Culture of North India, Invoking the Past. The Uses of History in South Asia. Ed. By Daud Ali. Delhi, Oxford University Press.

299. Сен, 2000 Sen Amartya. India Through Its Calendars, The Little Magazine, No. 1.

300. Сен, 2003 Sen Amiya P. (ed.). Social and Economic Reform. The Hindus of British India. Delhi, Oxford University Press.

301. Серебряков, 1979 Серебряков И. Д. Литературный процесс в Индии VII-XIII века. М., Восточная литература.

302. Серебряков, 1982 Серебряков И. Д. Памятники кашмирской санскритоязычной литературной общности. М., Восточная литература.

303. Серебряков, 1983 Серебряков И. Д. Бхартрихари. М., Восточная литература.

304. Серебряков, 1985 Серебряков И. Д. Литературы народов Индии. М., Высшая школа.

305. Серебряков, 1989 Серебряков И. Д. «Океан сказаний» Сомадевы как памятник индийской средневековой культуры. М. Восточная литература.

306. Серебряный, 1979 Серебряный С. Д. О некоторых аспектах понятий «автор» и «авторство» в истории индийских литератур, Литература и культура древней и средневековой Индии. М., Восточная литература

307. Серебряный, 1980 Серебряный С. Д. Видъяпати. М., Восточная литература.

308. Серебряный, 1999 Серебряный С. Д. Многозначное откровение «Бхагавад-гиты», Древо индуизма. Отв. ред. И. П. Глушкова. М., Восточная литература.

309. Серебряный, 1999а Серебряный С. Д. Видъяпати и его книга «Испытание человека» («Пуруша-парикша»), Видьяпати. Испытание человека (Пуруша-парикша). Издание подготовил С. Д. Серебряный. М., Наука.

310. Сеттар, 1999 Settar S. Balligave: A Medieval Urban Mosaic of Multi- Religious Communities, We Lived Together. Ed. by S. Settar and P. V. K. Kaimal. Delhi, Pragati Publications.

311. Сеттар и Зонтхаймер, 1982 Settar S. and Giinter S Sontheimer (eds.). Memorial Stones. A Study of Their Origin, Significance and Variety. Dharwad, Institute of Indian Art and History, Karnatak University & Heidelberg, South Asia Institute.

312. Сингх, 2004 Singh G. P. The Puranic Tradition of Historiography in India, The Indian Historical Review, XXXI, Nos. 1-2, January-July.

313. Синха, 2000 Sinha A. K. Readings in Early Indian Socio-Cultural History. Delhi, Anamika Publishers.

314. Слово, 1967 Слово о полку Игореве. М., Художественная литература.

315. Смит, 1985 Smith David. Ratnakara' s Haraviaya. An Introduction to the Sanskrit Court Epic. Delhi, Oxford University Press.

316. Смит, 1924 Smith V. A. The Early History of India from 600 В. C. to the Muhammaddan Conquest. Oxford, Oxford University Press.

317. Смит, 1994 Smith Brian K. Classifying the Universe. The Ancient Indian Varna System and the Origins of Caste. Delhi, Oxford University Press

318. Сомадева, 1976 Сомадева. Дальнейшие похождения царевича Нараваханадатты. Пер., предисловие и примечания И. Д. Серебрякова. М., Восточная литература.

319. Сомадева, 1982 Сомадева. Океан сказаний. Избранные повести и рассказы. Пер., послесловие, примечания и глоссарий И. Д. Серебрякова. М., Восточная литература.

320. Софер, 1980 Sopher D. Е. The Geographical Patterning of Culture in India, An Exploration of India. Geographical Perspectives on Society and Culture. Ed. by E. Sopher. Ithaca- New York, Cornell University Press.

321. Средневековая литература, 2000 Medieval Indian Literature. An Anthology. Vol. IV. Delhi, Sahitya Academy.

322. Сринивасан, 2002 Sreenivasan Ramya. Alauddin Khalji Remembered: Conquest, Gender and Community in Medieval Rajput Narratives, Studies in History, Vol. XVIII, № 2, July-December.

323. Столепестковый лотос, 1996 Столепестковый лотос. Антология древнеиндийской литературы. Сост. И. Д. Серебряков. М., Восточная литература.

324. Суворова, 1992 Суворова А. А. Индийская любовная поэма (маснави). М., Восточная литература.

325. Суворова, 1995 Суворова А. А. Ностальгия по Лакхнау. М., ИВРАН.

326. Суворова, 1999 Суворова А. А. Мусульманские святые Южной Азии XI-XV веков. М., ИВРАН.

327. Субрахманиам, 1998 Subrahmanyam Sanjay. Reflections on State-Making and History-Making in South India, 1500-1800, JESHO, Vol. 41 pt. 3.

328. Субрахманиам, 2005 Subrahmanyam Sanjay. Taking Stock of the Franks: South Asian Views of Europeans and Europe, The Indian Economic and Social History Review, Vol. XLII, 1, c. 69-100.

329. Сурдас, 1970-Surdas, SUrsagar. Mathura, Braj Academy.

330. Сыркин, 1999 Сыркин А. Я. Дидактика классического индуизма, Древо индуизма. Отв. ред. И. П. Глушкова. М., Восточная литература.

331. Сьюэлл, 1972 Sewell R. A Forgotten Empire (Vijayanagar). А Contribution to the History of India. Shannon, Ireland: Irish University Press.

332. Тавернье, 1977 Tavernier Jeanne Baptiste. Travels in India. Vol. III. Delhi, Munshiram Manoharlal.

333. Талбот, 1995 Talbot Cynthia. Inscribing the Other, Inscribing the Self: Hindu-Muslim Identities in Pre-Colonial India, Comparative Studies in History and Sociology, Vol. 34, pt. 2.

334. Талбот, 2001 Talbot Cynthia. The Nayakas of Vijayanagara An-dhra. A Preliminary Prosopography, Structure and Society in Early South India.

335. Essays in Honour of Noboru Karashima. Ed. by Kenneth R. Hall Delhi, Oxford University Press.

336. Талбот, 2001a- Talbot Cynthia. Precolonial India in Practice. Society, Region, and Identity in Medieval Andhra. Delhi: Oxford University Press.

337. Телтшер, 1995 Teltscher Kate. India Inscribed. European and British Writing on India 1600-1800. Delhi, Oxford University Press.

338. Тивари, 1951 Tiwari Bholanath, Hindi muhavra kos. Allahabad, Kitab mahal.

339. Товстых, 2002 Товстых И. А. Трансформация средневекового жанра монголкаббо, На семи языках Индостана. Памяти А. С. Сухочева. М., ИВРАН.

340. Тод, 1920 Tod James. Annals and Antiquities of Rajasthan of the Central and Western Rajput States of India. Vol. I-III. Oxford, Humphrey Mil-ford - Oxford University Press.

341. Топоров, 1998 Топоров В. H. Древнеиндийская драма Шудраки «Глиняная повозка». Приглашение к медленному чтению. М., Наука.

342. Тукарам, 2002 Тукарам. Берите бога задаром! Поэтическая автобиография Тукарама. Перевод с маратхи И. П. Глушковой, Голоса индийского средневековья. Отв. ред. И. Д. Серебряков, Е. Ю. Ванина. М., Эдиториал УРСС.

343. Тулсидас, б.г. GosvamI TulsTdas krt sacitr Ramcaritmanas. Samp. Syamsundar Das. Allahabad, Hindustani Academy.

344. Тулсидас, 1947 TulsTgranthavali. Diisra khand. Samp. Ramcandra Sukla Bhagvandln Vrajratnadas. Varanasi: Kashi Nagari Pracarini Sabha.

345. Тхапар, 1975 Thapar Romila. Asokan India and the Gupta Age, A Cultural History of India. Ed. by A. L. Basham. Oxford, Oxford University Press.

346. Тхапар, 1986 Thapar Romila. Society and Historical Consciousness: The Itihasa-Purana Tradition, Situating Indian History: for Sarvepalli Gopal. Ed. by S. Bhattacharya and Romila Thapar. Delhi, Oxford University Press.

347. Тхапар, 1996 Thapar Romila. Time as a Metaphor of History: Early India. Delhi., Oxford University Press.

348. Тхапар, 2000 Thapar Romila. Cultural Pasts. Essays in Early Indian History. Delhi, Oxford University Press.

349. Тхапар, 2002 Thapar Romila. Recent Trends in the Writing of Early Indian History: Searching for a Historical Tradition, Journal of the Asiatic Society, Vol. XLIV, № 1.

350. Тхапар, 2002a Thapar Romila. Early India From the Origins to AD 1300. Berkeley - Los Angeles, University of California Press.

351. Тхапар, 2004 Thapar R. The Future of the Indian Past, Outlook, 1.04. 2004 (www.outlookindia.com)

352. Тюлина, 1992 Тюлина E. В. Традиционные представления о человеке в Гаруда-пуране, Общественная мысль Индии: проблемы человека и общества. М., Восточная литература.

353. Тюлина, 2003 Тюлина Е. В. Гаруда-пурана. Человек и мир. Перевод с санскрита, исследование, комментарий. М., Восточная литература.

354. Уилсон, 1976 Wilson Н. Н. Essays and Lectures on the Religious Sects of the Hindus. Delhi, Asia Publication Services.

355. Уинк, 1990 Wink Andre. Al-Hind. The Making of the Indo-Islamic World. Vol. I. Early Medieval India and the Expansion of Islam. Seventh to Eighteenth Centuries. Delhi, Oxford University Press.

356. Уинк, 1999 Wink Andre. Al-Hind. The Making of the Indo-Islamic World. Vol. II. The Slave Kings and the Islamic Conquest llth-13th Centuries. Delhi, Oxford University Press.У

357. Украшение собраний, 1962 Sabha- Srngara. Samp. A. Nahta. Ka-shi, Nagari Pracarini Sabha.

358. Умар, 1998 Umar Muhammad. Muslim Society in Northern India During the Eighteenth Century. Delhi, Munshiram Manoharlal.

359. У ордер, 1973 Warder А. К. An Introduction to Indian Historiography. Bombay, Popular Prakashan.

360. Уотерфилд и Гриерсон, 1990 Waterfield W, Grierson A. The Lay ofAlha. Gurgaon, Vintage Press.

361. Уошбрук, 1988 Washbrook D. A. Progress and Problems: South Asian Economic and Social History c. 1720-1860, Modern Asian Studies, Vol. 22, № 1.

362. Уошбрук, 1997 Washbrook D. A. From Comparative Sociology to Global History: Britain and India in the Pre-History of Modernity, Journal of the Economic and Social History of the Orient. Vol. 40, pt. 4, (November, 1997).

363. Успенская, 2000 Успенская E. H. Раджпуты. Рыцари средневековой Индии. СПб, Евразия.

364. Фаблио, 1971 Фаблио. Старофранцузские новеллы. Пер. С. Вышеславцевой и В. Дынник. М.

365. Фелдхаус, 1986 Feldhaus Anne. Maharashtra as a Holy Land. A Sectarian Tradition, BSOAS, Vol. XLIX, pt. 3.

366. Филиппи, 1993 Fillippi G. G. The Polar Function of Tasawwuf, Contemporary Relevance of Sufism. Ed. By Sayeda Saiyidain Hameed. Delhi, Indian Council for Cultural Relations.

367. Форбс, 1856 Forbes A. K. Ras Mala, Hindoo Annals of the Province of Goozerat in Western India. Vol. 1-2. London,

368. Форбс, 1867-1868 Forbes A. K. (tr.) The Ratna Mala, JBBRAS, Vol. IX.

369. Хабиб, 1985 Habib Irfan. Classifying Pre- Colonial India, Feudalism and Non- European Societies. Ed. by T. J. Byres and Harbans Mukhia. London, Frank Cass.

370. Хабиб, 1995 Habib Irfan. Potentialities of Capitalistic Development in the Economy of Mughal India, Essays in Indian History. Towards a Marxist Perception. Delhi, Oxford University Press.

371. Хабиб, 1995a- Habib Irfan. The Peasant in Indian History, Essays in Indian History. Towards a Marxist Perception. Delhi, Oxford University Press.

372. Хабиб, 1999 Habib Irfan. Introduction, Confronting Colonialism. Resistance and Modernization under Haidar Ali and Tipu Sultan. Ed. by Irfan Habib. Delhi, Tulika.

373. Хабиб и Хабиб, 1990 Habib I and Habib F. Mapping the Mauryanth •

374. Empire, Proceedings of the Indian History Congress, 50 Session (Gorakhpur, 1989-1990). Delhi.

375. Хайдар, 1998 -Haidar Mansura (tr.). Mukntabat -i 'AllamT(Insha-i Abu-lFazI). Daftar I. Delhi, Munshiram Manoharlal.

376. Хак, 1992 Haque Ishrat. Glimpses of Mughal Society and Culture. A Study Based on Urdu Literature of the Second Half of the Eighteenth Century. Delhi, Concept Publishing Company.

377. Халбфасс, 1990 Halbfass Wilhelm. India and Europe. An Essay in Philosophical Understanding. Delhi, Motilal Banarasidass.

378. Халбфасс, 1991 Halbfass Wilhelm. Tradition and Reflection. Explorations in Indian Thought. New York, SUNY Press.

379. Хандикви, 1949 Handiqui Krishna Kanta. Yasastilaka and Indian Culture or Somadeva' s Yasastilaka and Aspects of Jainism and Indian Thought and Culture in the Tenth Century. Solapur, Jaina Sanskrit Samraksaka Sangha.

380. Харди, 1994 Hardy Friedhelm. The Religious Culture of India. Power, Love and Wisdom. Cambridge, Cambridge University Press.

381. Харирай, 2008 Hariray. Go. Sn Hariray ji krt Siirdas kf varta. Sampadak Prabhudayal Mital. Mathura: Agrawal Press, 2008 V. S. (1951).

382. Хариш, 1965 Hans (samp.). Adikal ka hindT gadya sahitya. Lucknow, Rama Prakashan.

383. Харт, 1995 Hart George L Archetypes in Classical Indian Literature and Beyond, Syllables of Sky. Studies in South Indian Civilisation in Honour of Velcheru Narayana Rao. Ed. by David Shulman. Delhi, Oxford University Press.

384. Хеестерман, 1979 Heesterman J. C. Power and Authority in Indian Tradition, Tradition and Politics in South Asia. Ed. by R. J. Moore. Delhi, Vikas Publishing House.

385. Хёйзинга, 1988 Хёйзинга И. Осень средневековья. Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV веках во Франции и Нидерландах. М., Наука.

386. Хидаят Хусайн, 1913 Hidayat Husain М. The Mirza Namah (The Book of Perfect Gentleman) of Mirza Kamran, Journal of the Asiatic Society of Bengal.

387. Хирананда, 1956 Hirananda. Vidyavilasno pavadau, Gurjara-rasavali. Ed. by В. K. Thakore, M. D. Desai and M. C. Modi. Baroda, Oriental Institute (Gaekwad Oriental Series, CXVIII).

388. Хитопадеша, 1982 Хитопадеша. Доброе наставление. Пер. П. А. Грицера, Индийская средневековая повествовательная проза. М., Художественная литература.

389. Холи, 1984 Hawley John Stratton. Sur Das. Poet, Singer, Saint. Seattle and London: University of Washington Press.

390. Хоррокс, 1996 Horrox Rosemary. Service, Fifteenth Century Attitudes. Perceptions of Society in Late Medieval England. Ed. by Rosemary Horrox. Cambridge, Cambridge University Press.

391. Цветков, 1979 Цветков Ю. В. Сурдас и его поэзия. М., Восточная литература.

392. Цветков, 1987 Цветков Ю.В., Тулсидас. М., Восточная литература.

393. Чанд, 1954 Chand Тага. Influence of Islam on Indian Culture. Allahabad, Indian Press.

394. Чанд Бардаи, 1955 Cand Bardai, PrthvTraj- rasau. Samp. Kavirao Mohan Singh. Vol I-IV. Udaipur, Sahitya Samsthan, Rajasthan Vidyapith.

395. Чандра, 1976 Chandra Prabha. Historical Mahakavyas in Sanskrit (Eleventh to Fifteenth Century). Delhi, Sri Bharat Bharati.

396. Чаттерджи, 1998 Chatterjee Amal. Representations of India 17401840. Creation of India in the Colonial Imagination. London, Macmillan Press.

397. Чаттерджи, 2001 Chatterjee Partha. The Nation and Its Fragments. Colonial and Postcolonial Histories. Delhi, Oxford University Press.

398. Чаттопадхъяя, 1997 Chattopadhyaya Brajadulal. Political Processes and the Structure of Polity in Early Medieval India, The State in India 1000-1700. Ed. Ъу H. Kulke. Delhi, Oxford University Press.

399. Чаттопадхъяя, 1998 Chattopadhyaya Brajadulal. Representing the Other? Sanskrit Sources and the Muslims. Delhi, Manohar.

400. Чаттопадхъяя, 2002 Chattopadhyaya Brajadulal. Confronting Fundamentalisms. The Possibilities of Early Indian History. Studies in History, Vol. XVIII, № 1, January-June.

401. Чаттопадхъяя, 2003 Chattopadhyaya Brajadulal. Historical Context of the Early Medieval Temples, Studying Early India. Archaeology, Texts and Historical Issues. Delhi, Permanent Black.

402. Чаттопадхъяя, 2003a Chattopadhyaya Brajadulal. The City in Early India: Perspectives from Texts, Studying Early India. Archaeology, Texts and Historical Issues. Delhi, Permanent Black.

403. Чаудхари, 1980 Chaudhary Sushil. Gujarati Mahajans. An Analysis of Their Functional Role in the Surat Crisis of 1669, Proceedings of the Indian History Congress, 41st session.

404. Чичеров, 1965 Чичеров А. И. Экономическое развитие Индии перед английским завоеванием (ремесло и торговля в XVI-XVIII вв.). М., Восточная литература.

405. Шарма, 1966 Sharma Brijnarain. Social Life in Northern India AD 600-1000. Delhi, Munshiram Manoharlal.

406. Шарма, 1968 Sharma G. N. Social Life in Medieval Rajasthan 1500-1800 A. D.. With Special Reference to the Impact of Mughal Influence. Agra, Lakshmi Narayan Agarwal Educational Publishers.

407. Шарма, 1983 Sharma R. S. Social Changes in Ealy Medieval India (circa A. D. 500-1200). The First Devraj Chanana Memorial Lecture. Delhi, People's Publishing House.

408. Шарма, 1985 Sharma R. S. How Feudal Was Indian Feudalism?, Feudalism and Non- European Societies. Ed. by T. J. Byres and Harbans Mukhia. London, Frank Cass.

409. Шарма, 2000 Sharma R. S. The Kali Age: A Period of Social Crisis, The Feudal Order. Ed. by D. N. Jha. Delhi, Manohar.

410. Шарма, 2000a Sharma R. S. The Feudal Mind, The Feudal Order. Ed. by D. N. Jha. Delhi, Manohar.

411. Шивадаса, 1982 Шивадаса. Двадцать пять рассказов вета-лы. Пер. Р. Шор, Индийская средневековая повествовательная проза. М., Художественная литература.

412. Шиванна, 1978 Shivanna К. S. Farm Labourers of Karnataka (An• th cient and Medieval Period), Proceedings of the Indian History Congress, 39

413. Session. Delhi, Indian Council of Historical Research.

414. Шпигел, 1997 Spiegel Gabrielle M. The Past as Text. The Theory and Practice of Medieval Historiography. Baltimore and London, The John Hopkins University Press.

415. Штейн, 2001 Stein Burton, A History of India. Delhi, Oxford University Press.

416. Штрек, 1987 Strek M. Kaf, E. BrilV s First Encyclopaedia of Islam 1913-1936, Vol. IV, Leiden, Brill.

417. Штитенкрон, 2005 Stietencron Heinrich von. Hindu Myth, Hindu History. Religion, Arts and Politics. Delhi, Permanent Black.

418. Шулман, 2000 Shulman David. Literature as a Source of History, Frontline, 9.06.

419. Шулман, 2001 Shulman David. Studies in Tamil, Telugu and Sanskrit. Delhi, Oxford University Press.

420. Шулман, 2004 Shulman David. Cowherd or King? The Sanskrit Biography of Anandra Ranga Pillai, Telling Lives in India. Biography, Autobiography, and Life History. Ed. by David Arnold and Stuart Blackburn. Delhi, Permanent Black,

421. Эбботт, 1985 Abbott Justin E. Bahina Bai. A Translation of Her Autobiography and Verses. Delhi, etc. :Motilal Banarasidass.

422. Элиаде, 2000 Элиаде Мирна. Трактат по истории религий. Т. II. СПб, Алетейя.

423. Элиотт и Даусон,1877 Elliott Н. and Dawson J. The History of India as Told by Its Own Historians. London: Trubner and Co. Vol. VIII.

424. Энгельс, 1961 Энгельс Ф. О разложении феодализма и возникновении национальных государств, К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Т. 21. М., Издательство политической литературы.

425. Энгельс, 1966 Ф. Энгельс - Францу Мерингу. 14 июля 1893 г., К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Т. 39. М., Издательство политической литературы.

426. Энгельс, 1966а- Ф. Энгельс Конраду Шмидту. 12 марта 1895 г., К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Т. 39. М., Издательство политической литературы.

427. Эрман, 1999 Эрман В. Г. Ведийская религия, Древо индуизма. М., Восточная литература.

428. Эшманн, 1978 Eschmann A. Hinduisation of Tribal Deities in Orissa: the Sakta and Saiva Typology, The Cult of Jagannath and the Regional Tradition of Orissa. Ed. by A. Eschmann, H. Kulke and G.C. Tripathi. Delhi.

429. Юрлова, 2003 Юрлова E. С. Индия: от неприкасаемых к долитом. Очерки истории, идеологии и политики. М., ИВРАН.

430. Ядава, 2000 Yadava В. N. S. The Problem of the Emergence of Feudal Relations in Early India, The Feudal Order. Edited by D. N. Jha. Delhi, Manohar.

431. Ядава, 2000a Yadava B. N. S. The Accounts of the Kali Age and the Social Transition from Antiquity to the Middle Ages, The Feudal Order. Edited by D. N. Jha. Delhi, Manohar.

432. Ядава, 2003 Yadava B. N. S. Chivalry and Warfare, Warfare and Weaponry in South Asia 1000-1800. Ed. by Jos J. L. Gommans and Dirk H. A. Kolff. Delhi, Oxford University Press.