автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.19
диссертация на тему: Интерпретация персонажных субтекстов: основы теории

Полный текст автореферата диссертации по теме "Интерпретация персонажных субтекстов: основы теории"

Воронин Александр Анатольевич

Интерпретация персонажных субтекстов: основы теории (на материале художественной прозы)

Специальность 10.02.19-теория языка

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

1 7 ОКТ 2013

Москва-2013

005534983

Работа выполнена в Московском государственном областном университете на кафедре английской филологии

Научный консультант:

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Телегин Лев Александрович

Бубнова Ирина Александровна, доктор филологических наук, профессор, Московский городской педагогический университет, зав. кафедрой зарубежной филологии

Зяблова Ольга Александровна, доктор филологических наук, доцент, Международный университет в Москве, профессор кафедры иностранных языков

Свиридова Лариса Константиновна доктор филологических наук, профессор, Московский государственный гуманитарный университет им. М.А. Шолохова, зав. кафедрой теории и методики преподавания иностранных языков

Ведущая организация: Московский государственный универ-

ситет им. М.В. Ломоносова

Защита состоится « ЛЬ » О 2013 г. в 1132 часов на засе-

дании диссертационного совета Д.212.1Д£04 на базе Московского государственного областного университета по адресу. 105082, г. Москва, Переведеновский пер., д. 5/7.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Московского государственного областного университета по адресу: 105005, г. Москва, ул. Радио, д. 10-а.

Автореферат разослан «

'2013 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

кандидат филологических наук, ¿^у*»/ Фролова Марина Вячеславовна доцент

Общая характеристика работы

В художественных прозаических текстах словесное общение персонажей весьма часто передаётся с помощью прямой речи. Прямая речь подразумевает дословную, точную передачу чужого высказывания. Необходимость цитирования, изображения слова, принадлежащего действующему лицу, обусловливает появление текстовых сегментов особого рода -персонажных субтекстов..

В персонажных субтекстах основная, по мнению многих исследователей, категория, присущая художественному тексту, - Человек, - высвечивается во всем многообразии своих красок и оттенков. Несмотря на большое число работ, в разных ракурсах рассматривающих феномен «персонажной» речи, до сих пор не создана целостная теория интерпретации весьма частотных сегментов художественного прозаического текста (персонажных субтекстов), учитывающая достижения современной лингвистической науки, что определяет актуальность данного исследования. Вслед за Л.Л. Нелюбиным мы трактуем термин «интерпретация» как «раскрытие содержания произведения во всей полноте его семантического, прагматического, эстетического потенциала»1.

Создание основ теории интерпретации персонажных субтекстов подразумевает обращение к обширнейшему корпусу данных сегментов, представленному в художественной прозе - именно персонажные субтексты выступают в настоящей работе в качестве объекта исследования. Благодаря анализу эмпирических данных, обследованию языковой ткани конкретных художественных произведений можно говорить о том, что исходный материал настоящего исследования конкретен, осязаем в своём реальном существовании. Причём то, что в фокусе нашего внимания находятся персонажные субтексты, не означает игнорирования той среды, в которую эти субтексты «погружены».

Вектор данного исследования определяется положением (оно встречается в различных формулировках либо подразумевается имплицитно в работах многих ученых) о существовании смыслов в виде идеальных образований в недрах читательского сознания. В связи с этим прозаический художественный текст и его сегменты - персонажные субординатные тексты (субтексты) - трактуются не как «сущности-в-себе», а как «сущности-для-. другого». Таким образом, предметом данного исследования является информация, содержащаяся в персонажных субтекстах и отражающаяся/возникающая в сознании реципиентов в ходе интерпретации художественного текста.

Общая гипотеза исследования заключается в предположении о том, что персонажные субтексты представляют собой самостоятельные сложно

1 Нелюбин Л.Л. Толковый переводоведческнй словарь. - М., 2003. - 320 с. - С. 65.

организованные в плане информативности текстовые единицы, имеющие особый онтологический статус и наделённые специфическими функциями.

Целью работы является создание основ теории, призванной дать панорамное, объёмное видение весьма сложного объекта - персонажных субтекстов, встречающихся в художественной прозе.

Для достижения поставленной цели в. диссертационной работе решаются следующие задачи:

1. Описание процедур, применяемых в ходе интерпретации художественного прозаического текста и его сегментов, то есть характеристика процедурного аспекта интерпретирующей деятельности.

2. Структурирование ментального образа текста, сформированного в ходе интерпретации художественного прозаического текста и его сегментов, то есть характеристика результата интерпретирующей деятельности.

3. Сегментация полисубъектного нарративного плана (выделение персонажных субтекстов), изучение онтологического статуса персонажных субтекстов, их семантического взаимодействия друг с другом, а также с текстовыми сегментами других видов.

4. Исследование фикциональной коммуникативной ситуации в статическом и динамическом аспектах.

5. Выявление роли персонажных субтекстов в процессах моделирования фикциональной языковой личности, различных видов дискурса, а также анализ особенностей референциального плана персонажных субтекстов, находящих отражение в прозаических художественных произведениях.

6. Раскрытие информационной структуры персонажных субтекстов, характеристика их семантического «пространства».

7. Обоснование фундаментальных принципов теории интерпретации художественного текста и его частей.

Общетеоретической предпосылкой данного исследования является постулат об интерпретации как виде деятельности, обладающем «субъектом, объектами, процедурным аспектом, целями, результатами и "инструментами"» . В свете этого постулата интерпретация текста трактуется как объёмно-динамический феномен, как явление, взятое в единстве процедурной/процессуальной и конечно-(гомео)статической сторон.

Учитывая чрезвычайную сложность проблемы описания персонажных субтекстов, мы говорим о разработке основ теории интерпретации персонажных субтекстов, в связи с чем эта теория открыта для дальнейшего достраивания при условии непротиворечивости новых «выкладок» её базисным положениям. Открытость теории вполне естественна, если помнить о том, что сложные объекты и процессы допускают возможность раз-

2 Демьянков В.3. Общая теория интерпретации и е£ приложение к критическому анализу метаязыка американском лингвистики 1970-80 гг.: автореферат дис.... д-ра филол. наук.-М., 1985.-С 7.

личного толкования, поскольку в случае изучения подобных объектов и процессов вступает в действие принцип «множественности описания системы» . В качестве теоретико-методологической опоры для настоящей работы также выступает принцип дополнительности. Суть методологического принципа дополнительности, открытого Н. Бором, заключается в постулировании следующего: отношения между наиболее значимыми сторонами объекта исследования не ограничиваются только взаимопротивопоставлением этих сторон. Утверждается, что различные стороны дополняют друг друга, образуя многомерный объект4. В соответствии с принципом дополнительности, свойства системного объекта можно описать с помощью традиционных понятий, но при этом не следует давать одновременное описание всех свойств данного объекта. Полное описание всех свойств достигается в результате ряда опытов, в которых реализуются обоюдодо-полняющие «экспериментальные установки», свободно выбираемые учеными для каждого опыта5.

Ясно, что различное истолкование фактов в существенной мере определяется выбранными методами исследования. В этой работе используются аналитико-синтезирующий /наблюдение с последующим обобщением/6, описательный (установление свойств изучаемого объекта с помощью метаязыка) методы, интроспекция, контекстуальный анализ, психолингвистический эксперимент. На отдельных этапах анализа использовалась методологическая база лингвистической семантики и применялся количественный метод.

Материалом исследования служат прозаические художественные тексты (рассказы, новеллы, повести, романы) англоязычных авторов, созданные в XIX и XX веках. В экспериментах использовались фрагменты из художественных текстов на русском языке. Основанием для выбора материала стало доминирующая тенденция четкого выделения моносубъектного и полисубъектного повествовательных планов в контексте изображения словесного взаимодействия персонажей.

Достоверность результатов диссертационного исследования обеспечивается анализом конкретного фактического материала, который учитывает данные, накопленные в таких языковедческих отраслях, как лингвистика текста, лингвопоэтика, когнитивная лингвистика и психолингвистика. Из этого следует, что работа носит интегративный характер и относится к указанным разделам языкознания.

Леонтович O.A. Системно-динамическая модель межкультурной коммуникации между русскими и американцами: автореферат лис.... д-ра филол. наук. - М., 2002. - С. 11.

4 Философский словарь. - М., 2001. - С. 167-168.

5 Борн М. Моя жизнь и взгляды. - М., 1973.-С. 127.

Чернухина И.Я. Принципы организации художественно-проза-ического текста: автореферат дис. ... д-ра филол. наук.-М., 1983.-С, 1.

Научная новизна работы выражается в том, что в ней:

-уточнено представление о сущности интерпретации художественного текста и его частей;

- осуществлен оригинальный системный анализ отрезков текста, изображающих коммуникацию фикциональных субъектов, в результате чего выявлены структурно-семантические особенности персонажных субтекстов и контекста их непосредственного функционирования;

- впервые введены и получили теоретическое обоснование ряд понятий («персонажный субтекст», «кортеж», «релятивная интертекстуальность» и др.), которые составляют необходимый терминологический аппарат теории интерпретации персонажных субтекстов;

- в результате теоретико-экспериментальной верификации уточнено строение ментального образа (проекции) художественного текста;

- обоснованы фундаментальные принципы теории интерпретации художественного текста и его частей (персонажных субтекстов).

Теоретическая значимость диссертации заключается в том, что разработка лингвистической теории интерпретации персонажных субтекстов позволяет максимально сконцентрировать внимание исследователей на той части полисубъектного повествовательного плана, которая образуется совокупностью весьма частотных сегментов текста, изображающих «прямую речь» фикциональных субъектов. Принципиально новый исследовательский подход, применённый к персонажным субтекстам, существенно расширяет научные представления о полисубъектном нарративе, при этом он вычерчивает траекторию дальнейших исследований - ведь предложенный подход может применяться не только по отношению к персонажным субтекстам, но и к иным текстовым фрагментам, берущим на себя нагрузку по изображению фикциональной коммуникации.

Практическая значимость диссертации выражается в том, что учёт результатов исследования способен повысить качество работы с художественными прозаическими произведениями в вузе. Это становится возможным благодаря четкому и многоаспектному описанию объекта интерпретации, выделению основных процедур интерпретации, описанию структуры предполагаемого результата интерпретации персонажных субтекстов.

Иными словами, проведённое исследование создаёт предпосылки для оптимального восприятия прозаического литературного произведения, максимально учитывающего художественно-эстетическую значимость объекта рецепции как произведения искусства, что крайне важно для вузовской практики преподавания иностранных языков, поскольку работе с иноязычным художественным текстом в высших учебных заведениях специального профиля отводится значительное количество времени. Кроме того, разработанная теория может найти применение и в осуществляемой в высшей школе работе с художественными текстами, написанными на родном языке.

Материал диссертации может быть полезен, прежде всего, на занятиях по аналитическому чтению, лингвостилистике, а также при составлении пособий к спецкурсам по интерпретации художественного текста, по межкультурному и межличностному общению, филологической герменевтике.

Апробация результатов и практическое внедрение работы. Основное содержание диссертации отражено в монографии и ряде статей (общий объём публикаций - более 40 печатных листов). Результаты работы были представлены на обсуждение в виде докладов диссертанта на различных межвузовских, всероссийских и международных научных и научно-практических конференциях: на Гумбольдтовских чтениях (Москва,

2006 г., 2007 г.), Аракинских чтениях (Москва, 2006 г.), Международном симпозиуме по психолингвистике и теории коммуникации (Москва, 2006 г.), Международном конгрессе по когнитивной лингвистике (Тамбов, 2006 г.), на заседании Круглого стола «Концептуальный анализ языка: современные направления исследования» (Москва, 2006 г.), на межвузовской научно-практической конференции «Наследие Д.С. Лихачёва в культуре и образовании России» (Москва, 2006 г.), на VI межвузовской научно-методической конференции «Филологические традиции в современном литературном и лингвистическом образовании» (Москва, 2007 г.), на заседании методологического семинара «Проблемы значения в лингвистике» (Москва, 2007 г.), на XI Международной научной конференции «Текст: структура и семантика» (Москва, 2007 г.), на межвузовской научно-практической конференции «Актуальные проблемы преподавания курса перевода в вузе» (Москва, 2007 г.), на межвузовской научной конференции по актуальным проблемам теории языка и коммуникации «Языковые контексты: структура, коммуникация, дискурс» (Москва, 2007 г.), на IV Международной научной конференция «Язык, культура, общество» (Москва,

2007 г.), на Международной научной конференции «Текст и контекст: лингвистический, литературоведческий и методический аспекты» /X Виногра-довские чтения/ (Москва, 2007 г.), на I межвузовской научной конференции «Язык для специальных целей: проблемы и перспективы» (Москва, 2007 г.), на 11-ой Международной научно-практической конференции по психологии и педагогике чтения «Чтение и письмо: междисциплинарный подход к исследованию и обучению» (Москва, 2007 г.), на межвузовской научно-практической конференции «Актуальные проблемы преподавания курса перевода в вузе» (Москва, 2008 г.), на XVI Международном симпозиуме по психолингвистике и теории коммуникации «Психолингвистика в XXI веке: результаты, проблемы, перспективы». (Москва, 15-17 июня 2009 г.),^на VII научно-практической конференции «Проблемы профессиональной подготовки современного учителя иностранного языка» (Москва, 2009 г.), на Международной конференции «Профессионально-ориентированное обучение иностранному языку и переводу в вузе» (Москва, 2010 г.), на на-

учной конференции «Жизнь языка в культуре и социуме» (Москва, 2010 г.), на Международной научной конференции «Жизнь языка в культуре и социуме-2» (Москва, 2011 г.).

Основные положения диссертационного исследования обсуждались на заседаниях кафедры английской филологии ИЛиМК МГОУ.

Отдельные положения диссертации были использованы автором при чтении курсов по стилистике английского языка, аннотированию и реферированию в НОУ «Гуманитарный институт» (г. Москва) в 2005, 2006, 2011, 2012 гл., а также на практических занятиях по английскому языку в

ГОУ ВПО «Московский государственный областной университет» в 2012 и 2013 г.г.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Ментальный образ художественного текста, формирующийся стихийно или упорядочений (при использовании интерпретативных процедур), неоднороден, он состоит из нескольких подструктур. Одним из факторов, обусловливающих специфику каждой из этих подструктур, является то, насколько полно и чётко элемент текста находит отражение в сознании реципиента. В связи с этим утверждается, что проекция текста представлена, в первую очередь, трансгрессивной и регрессивной ментальными конструкциями (подструктурами). Органической чертой третьей ментальной конструкции (рефлексивная ментальная подструктура) является наличие знания интерпретатора о своих способностях классифицировать информацию, содержащуюся в персонажных субтекстах, и распределять её в соответствии с рубриками собственного опыта. Неотъемлемой частью проекции текста является также лакунарная ментальная конструкция, которая в силу множества причин возникает в результате практически каждого ин-терпретативного акта. Все подструктуры проекции текста симбиотичны, связаны воедино, а образуемые ими конфигурации сугубо индивидуальны и предельно динамичны.

2. Точка зрения создателя текста обеспечивает концентричность архимира - художественного произведения в его целостности. Но внутри этого архимира существует ряд возможных миров, средоточий иных сознаний в виде персонажных субтекстов, являющихся смоделированным результатом вербализации виртуальных ментальных процессов, соотносимых с действующими лицами, который имеет специфическую выделен-ность в художественном прозаическом тексте. Полисубъектному повествовательному плану (вся совокупность персонажных субтекстов любого художественного произведения) присуща эксцентрическая организация в силу множественности возможных миров, представленных в персонажных субтекстах. При этом наблюдается разнонаправленное движение этих миров относительно друг друга внутри художественного текста, их смещение под действием центробежных и центростремительных сил.

3. Взгляд на персонажный субтекст сквозь призму интертекстуальности заставляет относиться к нему как в значительной степени автономному тексту, включённому в более сложное текстуальное образование, но не обладающему полной семантической герметичностью, неоспоримое свидетельство чему - связанные с персонажными субтекстами явления внутренней (релятивной) и «внешней» интертекстуальности.

4. Монтаж фикциональной языковой личности разных типов осуществляется в кортежах, то есть в совокупностях персонажных субтекстов, объединённых на основе того или иного интегрирующего признака (функционально-прагматического, содержательного, структурного и проч.).

5. Семантическая корреляция между однородными и разнородными текстовыми сегментами лежит в основе воссоздания фикциональной коммуникативной ситуации. Фикциональную коммуникативную ситуацию репрезентируют, наряду с персонажными субтекстами, паракортежные элементы - отрезки текста, относящиеся к моносубъектному повествовательному плану и описывающие различные параметры ситуации словесного взаимодействия персонажей. Особым текстовым репрезентантом фикциональной коммуникативной ситуации является нулевой персонажный субтекст.

6. Фикциональная коммуникативная ситуация представляет собой дискурсивную модель, динамизм которой раскрывается благодаря обращению к нелокализуемой множественности текстопорождающих импульсов, по определению связанному с выходом за границу линейного информационного ряда. Выделяются полидискурсивный и монодискурсивный типы фикциональной коммуникативной ситуации. Во многих фикцио-нальных коммуникативных ситуациях представлен интерпретирующий дискурс, возникающий как ответная реакция на антидискурс.

7. Информация в персонажных субтекстах двухрядна: она передаётся посредством линейного соположения языковых знаков, которые, будучи пропущенными через читательское сознание, стимулируют возникновение второго - надлинейного (супралинеарного) - информационного ряда. На уровне линейного информационного ряда нет информативной избыточности, а информация, имеющая новизну, не является приоритетной. Информация надлинейного ряда потенциально доступна, её потенциальная экс-плицитность опирается на процедурный аспект интерпретации персонажных субтекстов читателем. Оба информационных ряда персонажных субтекстов находят явное выражение во вторичных текстах, порождаемых испытуемыми в ходе экспериментов.

8. Персонажные субтексты представляют собой крайне неоднородное информационное поле, их информативность весьма заметно варьирует. При изучении информационной неоднородности персонажных субтекстов нужно акцентировать не столько качество отдельного вида информации, сколько существующую соотнесённость видов информации, специфику

взаимодействия между ними. Наличие в линейном ряду персонажных субтекстов содержательно-фактуальной и коммуникативно-регулятивной информации обусловливает возникновение концептуальной информации в некоторой степени изоморфной первым двум и являющейся стержнем надлинеиного информационного ряда. Введение эмоциональной информации в персонажный субтекст может интенсифицировать процесс порождения концептуальной информации.

9. Фундаментальными принципами, занимающими центральное место в теории интерпретации художественного текста и его частей (персонажных субтекстов), являются сегментация (определение формальных границ текста и его частей) и делимитация (определение онтологических границ текста).

Объём и структура работы связаны с этапами исследования, необходимыми для решения вышеуказанных задач. Диссертация изложена на 444. страницах машинописного текста и состоит из введения, шести глав, заключения, списка принятых в работе условных сокращений (определения приводятся в формулировке автора диссертации за исключением случаев непосредственного цитирования работ других авторов), списка основных терминов теории интерпретации персонажных субтекстов, списка научной литературы, включающего в себя 606 наименований, списка словарей, списка источников фактического материала, а также приложения (Приложения 1-8) на 15 страницах.

Во введении обосновывается актуальность темы исследования, формулируется его цель, ставятся основные задачи, кратко освещаются общетеоретические предпосылки исследования, описываются используемые методы, раскрываются научная новизна работы, ее теоретическая и практическая значимость, приводятся сведения об апробации исследования, перечисляются наиболее важные положения, выносимые на защиту.

В первой главе даётся обобщённая характеристика такого явления как интерпретация художественного текста (и его частей), излагаются основные особенности научной интерпретации художественного текста. Основное внимание в этой главе уделяется описанию процедур, применяемых в ходе интерпретации художественного прозаического текста и его сегментов, и структурированию ментального образа художественного текста и его сегментов.

Во второй главе освещается онтологический статус персонажных субтекстов, рассматривается феномен релятивной интертекстуальности анализируются взаимодействие текстовых сегментов одного вида (образование кортежей), а также взаимное соотнесение разновидовых текстовых сегментов.

В третьей главе изучаются статика и динамика фикциональной коммуникативной ситуации (ФКС): последняя рассматривается как набор совокупность текстовых репрезентантов, с одной стороны, и как динамичная

дискурсивная модель, с другой стороны. В данной главе также исследуется специфика отражения в сознании реципиентов ФКС.

В четвёртой главе показывается роль персонажных субтекстов в процессе моделирования фикциональной языковой личности, различных видов дискурса, а также подвергаются анализу особенности референци-ального плана персонажных субтекстов, которые находят отражение в прозаических художественных произведениях.

В пятой главе представлены результаты изучения информационного «пространства» персонажных субтекстов.

В шестой главе получают теоретико-экспериментальное обоснование два фундаментальных принципа теории интерпретации художественного текста и его частей - сегментация и делимитация.

В заключении подводятся итоги выполненной работы, намечаются перспективы дальнейшей разработки теории интерпретации персонажных субтекстов.

Основное содержание работы

В первой главе «Интерпретация художественного текста и его сегментов как вид деятельности» излагается авторская точка зрения на интерпретативный процесс, являющаяся результатом изучения соответствующих вопросов. При обращении к художественному тексту, к его фрагментам читателю необходимо понимать, что корректная («правильная») интерпретация не обязательно спорадична, ведь сложность, разветвлённость глубинной семантической структуры текста создает предпосылку для интерпретационных вариаций. Отдельная интерпретация имеет ограниченные возможности относительно экспликации объективной художественности. Дело в том, что имманентно присущая литературному тексту категория художественности объективна, но вместе с этим она определенным образом отчуждается от текста в виде многочисленных в разной степени конгруэнтных интерпретаций реципиентов. Коллективной интерпретации, состоящей из значительного числа индивидуальных непротиворечивых либо относительно непротиворечивых интерпретативных актов, удаётся приблизиться к определению объективной художественности. Онтологически объективная, категория художественности высвечивается в многочисленных актах субъективного восприятия. Разнообразие корректных интерпретаций связана с множественностью методологических установок интерпретаторов, а также со сложностью объекта рецепции - художественного текста. Считаем, что можно верифицировать корректность интерпретации текста на основе сопоставления разных вариантов истолкования объекта, инициировав своеобразный диалог интерпретаторов.

Интерпретирующая деятельность, связанная с художественным текстом, не протекает единообразно, поскольку она инкорпорирована в дискурсивные практики, каждая из которых имеет свои характерные черты. Так, например, результат интерпретации художественного текста, происхо-

дящей в рамках научного дискурса, за редкими исключениями, продуктивен, поскольку создание текста даёт возможность сделать результаты интерпретации достоянием коллективного сознания. Мы выделили несколько видов научной интерпретации художественного текста и его частей: перевод, сравнительное истолкование внутриязыковых интертекстуальных трансформаций, выразительное чтение. Эти виды предполагают деятельно-стную вариативность. Кроме того, исходя из способа восприятия информации, выделены не предполагающие деятельностной вариативности (конкретные) виды научной интерпретации: содержательная и семантическая, синтагматическая и парадигматическая, сплошная (последовательная) и селективная интерпретация художественного текста и его частей.

Кроме инкорпорированное™ интерпретативных актов в дискурсивные практики, разнообразие результатов интерпретации предопределяется

ЛИЧНОСТНЫМИ особенностями реципиентов И набором применяемых процедур-

Какие бы факторы не воздействовали на интерпретативный процесс, неизменным остаётся одно: результатом интерпретативного акта всегда является формирование проекции литературного произведения, его мысленного образа. Иными словами, интерпретация словесно-художественного произведения есть процесс создания вторичного текста, «аллотекста». Последний строится на основе переработки отдельных сегментов (и здесь уместно вспомнить суждение о метонимичности восприятия словесно-художественного произведения) - субтекстов, попавших в фокус внимания интерпретирующего индивида.

В ходе толкования художественного текста и его сегментов (персонажных субтекстов) реципиент выполняет интерпретативные действия, причём степень осознания этих действий самим субъектом, по всей вероятности, варьирует. В настоящей работе выделены такие процедуры, определяющие общий характер интерпретирующей деятельности, как гомеостази-рование, экспликация семантических оппозиций, экспликация симметрии/асимметрии, жанроопределение, аппроксимация, экспликация концептов, экспликация типов дискурса, релятивная инференция.

Благодаря гомеостазированию количественная асимметрия репрезентируемых в тексте признаков, то есть доминирование в тексте одних семантических признаков над другими, на понятийном уровне нейтрализуется. Гомеостазирование - это интерпретативная процедура, которая зиждется на семантической компрессии, на интеграции в сознании реципиента воспринимаемых в ходе чтения языковых номинантов ситуации, сходных в аспекте содержания и/или формы (этап формирования текстовой проекции), в результате чего возникает устойчивый образ текстовой ситуации как стержневая составляющая проекции художественного произведения.

Возможность для реализации рассматриваемой интерпретативной процедуры возникает благодаря стратегии информационного дублирования,

осуществляемой автором текста. Так, в полисубъектном нарративе мы выделили особый вид повтора - повтор персонажных субтекстов. Видимо, для читателей повести Э. Хемингуэя «Старик и море» не останется незамеченным повтор персонажных субтекстов, приводящий к возникновению особого типа тематического кортежа:

'I wish I had the boy,' the old man said aloud. 'I'm being towed by a fish and I'm the towing bitt. I could make the line fast. But then he could break it. I must hold him all I can and give him line when he must have it. Thank God he is travelling and not going down.'7

Aloud he said, 'I wish I had the boy.'8

'I wish the boy was here,' he said aloud and settled himself against the rounded planks of the bow and felt the strength of the great fish through the line he held across his shoulders moving steadily toward whatever he had chosen.9 'I wish the boy were here and that I had some salt,' he said aloud.10 Неоднократно репрезентируемая в персонажных субтекстах гипотетическая ситуация (ситуация-примитив) задаёт контраст, позволяющий подчеркнуть признак, который входит в трансгрессивную ментальную конструкцию.

Если в основе гомеостазирования лежит семантическое уподобление, синтез, смысловое сжатие, то другая интерпретативная процедура - «экспликация семантических оппозиций» - опирается на нечто противоположное - на семантическое расподобление; с некоторой долей огрубления можно сказать, что экспликация семантических оппозиций есть аналитическая процедура. Её осуществление становится возможным благодаря тому, что в тексте зачастую задается конвергенция интернарративных (образующихся на стыке авторского и персонажного речевых планов) и интранарративных (создаваемых на уровне полисубъектного либо моносубъектного повествовательного плана, см. пример ниже) семанйинеаррЬг шЬшйзйщйате upon a silver dish. And smilingly Irene said: "The azaleas are so wonderful this year!"

To this Bosinney murmured: "Wonderful! The scent's extraordinary!" June said: "How can you like the scent? Sugar, please, Bilson." <...> The charlotte was removed. Long silence followed. Irene, beckoning, said: "Take out the azaleas, Bilson. Miss June can't bear the scent." "No, let it stay," said June.11

Средством раскрытия специфики персонажных образов, средством индикации отношений между героями является интродукция противоположных знаков - субтекстов, относящихся к разным речевым партиям дей-

Hemingway E. The Old Man and the Sea. - M., 2004. - P. 38.

8 Hemingway E. The Old Man and the Sea. - M., 2004. - P. 44

® Hemingway E. The Old Man and the Sea. - M., 2004. - P. 43.

10 Hemingway E. The Old Man and the Sea. - M., 2004. - P. 49.

" Galsworthy J. The Man of Property. - M., 2000. - P. 123.

ствующих лиц (в примере субтексты-репрезентанты семиотической системы выделены жирным шрифтом). Внутренняя расчленённость текста делает возможным существование подобных (и гораздо более сложных) семиотических систем.

Полагаем, что интернарративные и интранарративные семантические оппозиции образуют некую сетку, позволяющую упорядочить процесс декодирования смысла художественного произведения.

Экспликация семантических оппозиций, в противоположность го-меостазированию, является интерпретативной процедурой, детализирующей образ текстовой ситуации. Вместе с тем, мы констатируем функциональную тождественность обеих процедур, поскольку они - каждая по-своему - обеспечивают чёткость этого образа.

Следующая интерпретативная процедура - «экспликация симметрии/асимметрии» - состоит в структурном либо семантическом сравнительном анализе текстовых сегментов, позволяющем установить содержание не только линейного, но и надлинейного информационного ряда персонажных субтекстов, кортежей. Так, например, ФКС, в финале которых наблюдается структурная асимметрия (речь идёт о тех случаях, когда полифонический кортеж не формируется), могут отражать драматические либо трагические события:

"Evans!" he cried.

But Evans was silent and motionless now, save for a horrible spasmodic twitching of his limbs. A profound silence brooded over the forest.12

Семантическая асимметрия, возникающая ввиду нарушения соразмерности объёма информации, заложенной в персонажных субтекстах, способна служить стимулом для формирования у реципиента художественного текста различных типов эстетических оценок. Содержательная асимметрия диалога, выражающаяся в нарушении тематической соотнесённости высказываний, может служить жанротипическим признаком, а проявляющаяся в персонажных субтекстах асимметрия тезаурусов литературных героев, участвующих в коммуникации, может быть, без преувеличения, основным фактором развития текстовой системы, являться «техническим» повествовательным приёмом. Отмеченное свидетельствует о важности описанной нами интерпретативной процедуры «экспликация симметрии/асимметрии». Без неё не исключено искажение эстетической оценки тех или иных фактов фикционального мира. Истолкование художественного текста оказывается неполноценным, ибо в таком случае от читателя ^ускользает художественная выразительность, ослабляется эффект воздействия на реципиента текста, глубина интерпретации уменьшается из-за того, что утрачивается символическое значение симметрии/асимметрии, репрезентированной в ФКС, остаётся незамеченной характеристика отно-

12 Wells H.G. Short Stories. — М., 2001, —P. 18.

шений, складывающихся между персонажами, а также в полной мере не осознаётся амплуа литературного героя. В отдельных случаях процедура экспликации симметрии/асимметрии сегментов художественного текста корреспондирует с интерпретативной процедурой жанроопределения.

Жанроопределение - это процедура, которая в нашем понимании подразумевает не только установление типа текста, но и идентификацию субжанров, то есть определение типических черт отдельных сегментов этого текста. Установлено, что определение специфических черт персонажных субтекстов, относящихся к речевым сферам разных фикциональ-ных субъектов, даёт возможность выявить амплуа, функцию литературных героев. Через анализ монофонических пленокортежей выводятся особенности структуры фикциональной личности.

В свою очередь, как показал анализ, тип текста накладывает свой отпечаток и на структуру персонажных субтекстов. Речь идёт о наличии в последних жанротипической лексики - лексических единиц, указывающих на принадлежность художественного произведения к определённому жанРУ (субжанру). С помощью жанротипической лексики писатель детально прорисовывает возможный мир и «приучает» к нему реципиента текста. Таким образом, речь персонажа может включать в себя «внеперсональ-ные» строевые элементы, введение которых оправдано жанровой целесообразностью.

Как показал анализ текстового материала, фактор жанра проявляется также на уровне обобщённого смысла персонажных высказываний, которые надлежит рассматривать как субтексты, порождаемые в рамках «внутренней» коммуникации. Из этого проистекает следующее: жанроопределение как интерпретативная процедура основывается не только на анализе монофонических пленокортежей, но и на анализе полифонических микро-и мезокортежей.

Особая интерпретативная процедура «аппроксимация» трактуется нами как процесс нормализации аномалий, представленных в художественных текстах. Суть её заключается в том, что читатель устанавливает приблизительное соответствие аномального факта некоей норме или же принимает за норму порядок вещей, царящий в фикциональном мире, вживается в иную логику альтернативного мира. Аномалии, связанные с нестандартным поведением персонажа при осуществлении словесного взаимодействия с другими литературными героями, а также основанные на необычности, нетривиальности содержания персонажных субтекстов, называются нами аномалиями фикциональной коммуникации.

Аномальность референциального плана персонажного субтекста -это один из главных видов аномалий, возникающих в фикциональной коммуникации. Аномалия в художественном произведении (и, в частности, в персонажных субтекстах) запускает механизм формирования в. сознании реципиента образа ситуации как центрального элемента текстовой проек-

ции; в первую очередь, мы имеем в виду те аномалии, которые связаны с репрезентацией события (так, например, в рассказе Д. Сэлинджера "А Perfect Day for Bananafish" предметом беседы персонажей становится аномальное состояние - болезнь одного из героев.13

Считаем, что аппроксимация, осуществляемая в процессе восприятия фикциональной коммуникации, затушёвывает границу между коммуникативными актами, имевшими место в реальности, и фикциональными коммуникативными актами, тем самым инкорпорируя последние в действительность, окружающую читателя.

В свою очередь, рассмотрение ФКС как возможных явлений действительности позволяет читателю применить ещё одну интерпретативную процедуру - экспликацию типов дискурса.

Художественный текст по своей природе интердискурсивен, он - результат фиксации разнообразных дискурсивных/дискурсных практик. Интерпретатор ощущает пересечение этих практик в словесно-художественном произведении, замечает смену дискурсивных практик, в том числе происходящую в рамках полисубъектного нарратива (то есть в персонажных субтекстах).

Мы провели экспериментальное исследование (психолингвистический эксперимент 2), целью которого стало выявление способности/неспособности непрофессиональных интерпретаторов к установлению дискурсивной тождественности персонажных субтекстов (для участия в эксперименте было привлечено 213 испытуемых (ии.) - студентов младших курсов МГМСУ). Им предъявлялись два примера, взятых из произведений разных авторов и представляющих собой, соответственно, полифонический микрокортеж и персонажный субтекст, в которых моделируется, по сути, один и тот же дискурсивный тип (см. Приложение № 2 на с. III диссертации). Результаты «наивной текстологии» свидетельствуют о том, что частью коммуникативной компетентности непрофессиональных интерпретаторов является способность (далеко не всегда осознаваемая) к установлению тождества между текстовыми сегментами (в нашем случае -между персонажными субтекстами), связанного с моделированием в них единого дискурсивного типа. Эксперимент показывает, что дискурсивная однородность оказывается в «зоне восприимчивости» субъектов художественной коммуникации, что ещё раз убеждает нас в справедливости выделения интерпретативной процедуры «экспликация типов дискурса», которая должна входить в арсенал средств профессиональной (научной) интерпретации художественного произведения.

Полагаем, что интердискурсивность распознаётся благодаря, главным образом, рефлексивной подструктуре проекции текста. Отношение

13 Sal inger J .D. N ine Stories. - M..2001.-P. 6-13.

интерпретатора к художественному тексту либо к его фрагменту формируется, в значительной степени, в зависимости от того, какой набор дискурсивных типов отразился в проекции текста, а также от индивидуально-личностной трактовки тех или иных дискурсивных практик.

Одним из этапов адекватной интерпретации персонажных субтекстов является выделение в их структуре особых единиц смысла - концептов . В результате анализа художественных текстов установлено, что персонажный субтекст обладает достаточным потенциалом для моделирования фикциональной языковой личности, понимаемой как изображенная в художественном произведений языковая личность литературного героя. Концепты, отражённые в полисубъектном повествовательном плане (в персонажных субтекстах), именуются нами идиоконцептами. Идиоконцепт - разновидность текстового концепта - создаётся на основе вербализируе-мых в персонажных субтекстах признаков, попавших в фокус внимания субъекта речи. Экспликация идиоконцептов позволяет читателю адекватно воспринять ту или иную фикциональную языковую личность. В полисубъектном нарративе указатели идиоконцептов - это различные по степени сложности своей структуры элементы персонажных субтекстов, а также сами персонажные субтексты, при этом и первые, и вторые имеют объективное или субъективное семантическое осложнение.

Концепт - это категория сознания, поэтому исследование идиоконцептов на уровне полисубъектного повествовательного плана позволяет произвести первичную атрибуцию фикциональных языковых личностей, поскольку происходит своеобразное «картографирование» сознания действующих лиц. Подобное исследование заключается в анализе совокупности персонажных субтекстов, относящихся к речевой сфере конкретного литературного героя. Изучение идиоконцептов как элементов концептуальной системы художественного текста, взятого в своей цельности, даёт возможность более основательно описать личностные особенности того или иного фикционального субъекта, раскрыть структуру образа персонажа, которая детерминирует функцию литературного героя в произведении.

Анализ фактического материала показывает, что персонажные субтексты обладают ярко выраженной способностью к одновременной актуализации признака/признаков, входящих в структуру сразу нескольких текстовых концептов.

Считаем важным то, что приращение знания в процессе интерпретации персонажных субтекстов основывается не только на оперировании уже имеющимися в сознании ассоциативными связями, когнитивными структу-

14 Механизм динамического развертывания концептуальной системы в прозаическом художественном тексте показан на примере рассказа Д. Сэлинджера "A Perfect Day for Bananafish" (подраздел 1.3.7 в тексте диссертации), выбранного для анализа в связи с тем, что, во-первых, концептуальная система представлена в этом рассказе относительно компактно, и, во-вторых, значительно большая часть текстовых концептов воссозда8тся с помощью персонажных субтекстов.

рами разной степени сложности, но и на использовании названных явлений, формирующихся непосредственно в процессе восприятия словесно-художественного произведения. Образование новых ассоциаций и структур знания связано с феноменом, для обозначения которого в работе используется термин «релятивная инференция». Под релятивной инференцией понимается такой тип семантического вывода, который становится возможным благодаря свойству релятивной интертекстуальности, присущему персонажным субтекстам. В данной работе релятивная инференция трактуется как особая, отдельная интерпретативная процедура.

Рассмотрим конкретный пример проявления релятивной инферен-ции. Для этого приведём высказывание персонажа по имени Арсат из рассказа Д. Конрада «Лагуна»:

Suddenly Arsat stumbled out with outstretched hands, shivered, and stood still for some time with fixed eyes. Then he said: "She burns no more."15

Внеконтекстуальное восприятие субтекста (изолированной фразы "She burns no more.") приводит к осознанию того, что у некоего лица женского пола больше нет жара; дальнейшая интерпретация ведёт к семантическому выводу-дилемме: «либо она выздоровела, либо она умерла». Но свойство релятивной интертекстуальности, которое присуще персонажным субтекстам, обусловливает релятивную инференцию, то есть семантический вывод второго порядка, получаемый в результате элиминации дилеммы, - «она умерла». Релятивная инференция обеспечивается сформированной в сознании реципиента устойчивой ассоциативно-смысловой связью, образующейся в силу ретроспективного соотнесения смысла субтекста "She burns no more" с содержанием других персонажных субтекстов: Не remained silent for a minute, then asked softly: "Tuan, will she die?"

"I fear so," said the white man sorrowfully.16

"She breathes," said Arsat in a low voice, anticipating the expected question. "She breathes and burns as if with a great fire. She speaks not; she hears not - and burns!"

He paused for a moment, then asked in a quiet, incurious tone: "Tuan, will she die?"17

В работе показано, что результатом прочтения художественного произведения является создание своего варианта - «аллотекста», который независимо от того, эксплицируется он в речи или нет, существует в сознании реципиента, представляя собой своеобразную мысленную «зарубку», становясь вехой индивидуального опыта. Утверждаем, что это ментальное об-

" Conrad J. The Inn of the Two Witches and Other Stories. - M., 2005. - P. 68-69.

16 Conrad J. The Inn of the Two Witches and Other Stories. - M, 2005. - P. 53.

" Conrad J. The Inn of the Two Witches and Other Stories. - M., 2005. - P. 54.

разование состоит из нескольких подструктур. Одним из факторов, обусловливающих специфику каждой из этих подструктур, является то, насколько полно и четко текстовые элементы нашли отражение в сознании читателя. Учет этого фактора позволил установить, что проекция текста представлена, в первую очередь, трансгрессивной и регрессивной ментальными конструкциями (подструктурами).

В прозе языковые элементы репрезентируют признаки ситуации в несколько ослабленном виде. Однако в процессе информационной «переработки» текста формируется трансгрессивная ментальная подструктура, сущностной чертой которой является «концентрированность» первоначально «ослабленного» семантического признака. Определено, что к основным стимулирующим создание этой подструктуры текстолингвистическим средствам относятся повтор и помещение языковой единицы в сильную позицию текста. Трансгрессивная ментальная подструктура образуется не только за счёт языковых элементов, так или иначе выделенных в тексте, но и за счёт малозначимых языковых элементов, не представляющих большой ценности для «вживания» в авторский замысел.

Механизм формирования другой - регрессивной - ментальной конструкции. вероятно, таков: чтобы в полной мере понять значимость семантического признака, следует переключиться на иной признак. Но реципиент текста не всегда может выделить корреспондирующий признак - потенциальный коррелят, и тогда исходный признак подавляется, ослабляется (регрессирует), ведь его подлинное значение не раскрывается. Многомерная множественность потенциально корреспондирующих элементов в художественном тексте является препятствием, не дающим произвести семантическую свёртку, поэтому онтологической чертой смысла текста становится его «дисперсированность» (рассеянность). Существование регрессивной ментальной конструкции связано также с недостаточным знанием читателем языкового кода, который используется для создания литературного произведения, с денотативной перегруженностью текста и с другими обстоятельствами.

Органической чертой ещё одной ментальной конструкции является рефлексия, то есть наличие знания интерпретатора о своих способностях классифицировать поступающую к нему извне (в нашем случае - через чтение текста) информацию, распределять её в соответствии с рубриками собственного опыта. На уровне этой подструктуры проекции, которая названа нами рефлексивной ментальной конструкцией, происходит максимальное отчуждение от конкретных признаков текстового денотата и одновременное осознание его во всей целостности, поскольку сущностным атрибутом данной конструкции является мыслительная операция по нахождению такого признака текстового денотата, который бы охватывал в полном объеме наиболее важные его стороны. В рамках описываемой ментальной конструкции формирование смысла происходит, вероятно, в разных аксиологических

плоскостях: вместе с оценкой текстовой ситуации реципиент оценивает и собственные интерпретационные способности. Считая своё толкование денотатов различной сложности (ситуаций), содержащихся в тексте, адекватным, индивид одновременно рассматривает себя как успешного интерпретатора, с чем, по всей вероятности, связан гедонистический момент интер-претативного процесса. Итак, рефлексивную ментальную подструктуру отличает денотативная/ситуативная многовалентность, при которой парадигматический ряд ситуаций актуализируется в сознании реципиента с помощью семантического признака-интегратора. Иными словами, суть характеризуемой подструктуры выражается в гиперсемантизации, то есть на уровне рефлексивной ментальной конструкции задаётся такое состояние, когда признак начинает господствовать над денотатами/ситуациями.

Полагаем, что неотъемлемой частью проекции текста является лакунарная ментальная конструкция, которая из-за множества причин возникает в результате практически каждого интерпретативного акта. К факторам возникновения лакунарной ментальной подструктуры относятся принципиальная невозможность реализации идеальной коммуникации (в том числе художественной), выбор неуместной установки по истолкованию текста, давность рецепции произведения (в последнем случае лакунарная ментальная подструктура может вытеснять все остальные компоненты текстовой проекции, что побуждает интерпретаторов, как показывают проведённые нами эксперименты, давать такие ответы: Стыдно, что не помню содержание текста. / С годами всё забыто, лишь поверхностные воспоминания и тому подобные). Лакунарная ментальная подструктура может трактоваться как дискурсивная норма: в таких случаях она создаётся произвольно, по воле интерпретатора.

Все подструктуры проекции текста нельзя рассматривать как набор инертных компонентов. Наоборот, ментальные подструктуры образуют органический сплав, они симбиотичны, весьма тесно взаимодействуют, а образуемые ими конфигурации сугубо индивидуальны и предельно динамичны.

Вышеизложенная структура проекции текста была верифицирована экспериментально (психолингвистический эксперимент 1 (130 ии.) и психолингвистический эксперимент 3 (125 ии.) описываются в разделе 1.4 первой главы и разделе 3.3 третьей главы).

Во второй главе «Персонажные субтексты в структурно-смысловой системе художественного прозаического произведения» показано, что преодоление структурной расчленённости текста за счёт семантического стяжения в сознании реципиента текстовых элементов - это кардинальная интерпретативная процедура, имеющая смыслопорождаю-щую функцию. Допустимо предполагать, что возникающие в процессе интерпретации текста смыслы потенциально могут трансформировать структуру личности и повлиять на дальнейшую деятельность индивида. Таким

образом, в данной части исследования системно описан способ когнитивной обработки художественного текста как объекта интерпретации.

Весьма важным представляется то обстоятельство, что точка зрения создателя текста обеспечивает концентричность того архимира, которым можно признать художественное произведение в его целостности. Однако проведённый анализ делает приоритетным положение, в соответствии с которым внутри обозначенного архимира существует подмножество возможных миров, средоточий иных сознаний в виде персонажных субтекстов.

Во второй главе обосновано введение термина «персонажный субтекст» и описана онтологическая сущность того явления, которое стоит за этим термином. Введённый термин указывает на важнейшие свойства персонажного высказывания: персонажные высказывания весьма отчётливо совмещают в себе отличительные признаки текста и дискурса. Это определяет особый взгляд на его формально-содержательные характеристики. Кроме того, новый термин предотвращает использование частично сходных по содержательному наполнению терминов, которые не вполне корректно вводить в арсенал теории интерпретации художественного текста.

Из изложенного в этой части работы видно, что полисубъектный повествовательный план (в нашем случае вся совокупность персонажных субтекстов любого художественного произведения) имеет эксцентрическую организацию в силу множественности возможных миров, представленных в персонажных субтекстах. Показано, что эксцентрическая организация полисубъектного повествовательного плана динамична, так как она характеризуется разнонаправленным движением миров относительно друг друга внутри художественного текста, их смещением под действием центробежных (семантические оппозиции в системе персонажных субтекстов) и центростремительных (явление релятивной интертекстуальности) сил.

В этой главе персонажный субтекст рассмотрен сквозь призму интертекстуальности, что заставило относиться к нему как в значительной степени автономному тексту, включённому в более сложное текстуальное образование, то есть как к тексту, не обладающему полной семантической герметичностью, неоспоримое свидетельство чему - связанные с персонажными субтекстами явления внутренней (релятивной) и «внешней» интертекстуальности. Термином «релятивная интертекстуальность» мы обозначили явление семантической интеграции персонажных субтекстов.

Релятивная интертекстуальность возникает также в случае осложнённой цитации. Слова фикциональных субъектов могут в том или ином виде повторно воспроизводиться в последующих персонажных субтекстах, происходит как будто бы наложение персонажных субтекстов - это и есть осложнённая цитация, когда один словесный отрезок употребляется вторично, то есть он включается в другой субтекст полностью или,, чаще всего, частично и, как правило, в трансформированном виде. Повтор говоря-

щим собственных слов - то есть повтор в монофонических кортежах - рассматривается как автоцитация. Она свидетельствует о стабильном характере структуры фикциональной языковой личности, а также указывает на её ингерентные и адгерентные характеристики (так, лексический повтор -стержневой элемент речевого плана актрисы из рассказа Д. Паркер "Glory is the Daytime"18).

Следует подчеркнуть, что рассмотрение персонажных субтекстов в аспекте релятивной интертекстуальности позволяет осуществить более глубокую интерпретацию содержания полисубъектного нарративного плана произведения и художественного текста в целом.

В этой главе установлено, что проявление релятивной интертекстуальности основывается не только на взаимодействии текстовых сегментов одного вида, что наблюдается в случае возникновения явления, названного кортежами, но и на взаимоотношениях разновидовых текстовых сегментов.

Так, информацию, которую заключает в себе заголовок, наиболее полно можно выявить путём соотнесения его семантической структуры с семантической структурой персонажных субтекстов. Рассмотрим конкретный пример семантической корреляции между заглавием рассказа и персонажными субтекстами.

In a misery of solitude and despair he muttered aloud: "So he is dead. He has left me." And then with a long sigh of mingled grief and fear, "So I have lost him - my only friend - now I am alone."19

В персонажных субтекстах констатируется факт потери говорящим единственного друга, ввергающей адресанта в одиночество. Задача пара-кортежного элемента - передать эмоциональное состояние субъекта речи через прямое указание на две эмоции негативного характера: grief и fear. Содержание второго персонажного субтекста довольно неожиданно для читателя: оно резко контрастирует с канвой предыдущих событий. Дело в том, что рассказ имеет название "The Fiend" («Изверг»), Персонаж убивает жену и сына автора вышеприведенных слов, за что и приговаривается к пожизненному заключению. Чувство мести в несчастном, безутешном супруге и отце определило всю его последующую жизнь - его целью становится до предела наполнить существование узника страданиями, муками. Для этого Энгелз добивается права на регулярное посещение заключённого. В каждый из своих визитов он оказывает мощное деструктивное психологическое давление на убийцу. Эти посещения длятся много лет, до самой смерти преступника.

Энгелз - активное начало, он олицетворяет возмездие. Изверг - объект воздействия чужой воли, чужих действий. Оба - несвободны, оба пребывают в закрытом (в первом случае - в прямом, а во втором случае - в

" Parker D. Short Stories. - М., 2004 - P. II 7-141.

" Fitzgerald F.S. Selected Short Stories.-M., 1979. -P. 278-279.

переносном значении этого слова) пространстве: один - в тюремных застенках, а другой - в плену навязчивого, болезненного чувства. Монофонический микрокортеж (речевая сфера Энгелза) - ключевой, поворотный момент повествования: поражённый читатель узнаёт, что Недруг становится Другом. Энгелз осознает образовавшуюся после События пустоту, которая оказывается настолько страшной, что он признаёт своим другом убийцу членов своей семьи. Таким образом, сходная форма двух языковых знаков - слова fiend, вынесенного в заглавие, и слова friend, включённого в персонажный субтекст, - в контексте художественного произведения служит основанием для возникновения особого семиотического комплекса, в предельной сжатой форме дублирующего содержание текстовой ситуации.

Текст является сложным стимулом для активизации у реципиента многих психических процессов. Отношения между разнородными текстовыми сегментами могут быть столь же симбиотичными, сколь и конкурентными. В частности, результирующей симбиотических отношений между эпиграфом и персонажным субтекстом является приращение смысла. Конкуренция же задаётся самой функцией эпиграфа, которую можно обозначить как трассировка смысла, интродукция смысла, в связи с чем некоторым образом девальвируются те текстовые сегменты, в которых смысл вводится повторно. Можно проанализировать семантическую корреляцию между эпиграфом к прозаическому произведению и персонажными субтекстами на конкретном примере. Ниже даны эпиграф (1) и персонажные субтексты (2, 3, 4, 5), взятые из романа Колина Уилсона «Паразиты сознания»20.

I must, before I die, find some way to say the essential thing that is in me, that I have never said yet - a thing that is not love or hate or pity or scorn, but the very breath of life, fierce and coming from far away, bringing into human life the vastness and the fearful passionless force of non-human things ...

BERTRAND RUSSELL My Philosophical Development p. 261 (1) "Dr. Weissman is dead." (2)

<...> "He committed suicide." (3)

"He took poison. There is almost nothing else I can tell you. But his letter says we should contact you immediately. So please come. We are all very tired."

(4)

<...> The moment we were alone, I asked him: "Could it be murder?" He replied: "It is not impossible, of course, but there is no reason to think so. He retired to his room at three this afternoon to write a paper, telling me that he was not to be disturbed. His window was locked, and I was sitting at a desk in the anteroom during the next two hours. At five, his wife brought tea, and found him

20 Wilson C. The Mind Parasites. - M., 2001.-P. 13, 16-17.

dead. He left a letter in his own handwriting, and had washed down the poison with a glass of water from the toilet." (5)

Заглавие («The Mind Parasites»), эпиграф и приведённые персонажные субтексты образуют единую тематическую ось, в связи с которой возникает психолингвистическое явление семантической напряжённости или, что то же самое, рецептивное непонимание. Дело в том, что на промежуточном этапе восприятия художественного произведения реципиент не может провести полноценное логическое соотнесение денотатов, содержащихся в персонажных субтекстах, с денотатами, представленными в по-зиционно маркированных текстовых сегментах - заглавии и эпиграфе. Корректное логическое соотнесение единиц денотативной информации всех текстовых сегментов весьма затруднено из-за разного статуса денотатов. Статусную неоднородность информации можно увязать с разными способами лингвистического кодирования. В заголовке основная «текстовая» ситуация (или главное событие) представлена в метонимически-конденсированном виде, в эпиграфе - в виде матрицы, а в персонажных субтекстах, как видно из примеров, базовая ситуация текста находит предельно конкретизированное отражение. Информативная плотность неодинакова на разных участках тематического кортежа. На промежуточных этапах интерпретации словесно-художественного произведения наличие денотатов разного ранга провоцирует читательское непонимание, служащее, вместе с тем, стимулом к дальнейшей рецепции, смысловой «переработке» текста.

Итак, выше приведены примеры, в которых проявляется релятивная интертекстуальность, основанная не только на взаимодействии текстовых сегментов одного вида, но и на взаимном соотнесении разновидовых текстовых сегментов.

В третьей главе «Фикциональная коммуникативная ситуация как контекст функционирования персонажных субтекстов» было установлено, что семантическая корреляция между однородными и разнородными текстовыми сегментами лежит в основе воссоздания фикциональной коммуникативной ситуации (ФКС).

На основе семантической корреляции между однородными текстовыми сегментами - персонажными субтекстами - выделяются кортежи. Показано, что определение кортежей возможно производить исходя из разных оснований.

Когда кортеж выявляется с учётом прагматического фактора, то принимается во внимание отнесённость персонажного субтекста к речевой партии того или иного действующего лица. Если же учитывать ещё и степень полноты включения персонажных субтекстов в кортеж, то выделяются следующие типы кортежей:

1. Монофонический микрокортеж - совокупность персонажных субтекстов, из которых состоит один речевой «ход» фикционального субъекта.

В зависимости от количества персонажных субтекстов выделяются следующие подтипы монофонических микрокортежей:

1.1. Двучленные монофонические микрокортежи:

«Ah-ha,» he said aloud, pressing his face hard against the glass. «Well done, Boggis.»21

1.2. Трёхчленные монофонические микрокортежи:

There was a roaring in my ears; I wanted to knock over the table and hit him until my arm had no more strength in it, then give him the boot, give him the boot, give him the boot - I drew a deep breath. "No. Definitely no. If you were a younger man, I'd knock you down, by God I would!" To my horror, I found my accent growing broader. "Ah reckon nowt to you bloody rotten offer. Ah'll dig ditches afore Ah'll be bought - " My voice stopped shaking as I regained my self-control. "Listen. You wouldn't understand, but I love Susan."22

1.3. Четырёхчленные монофонические микрокортежи:

"Well, it was like this," said the little priest, speaking in the same unaffected way. "I went back to that sweetshop and asked if I'd left a parcel, and gave them a particular address if it turned up. Well, I knew I hadn't; but when I went away again I did. So, instead of running after me with that valuable parcel, they have sent it flying to a friend of mine in Westminster." Then he added rather sadly: "I learned that, too, from a poor fellow in Hartlepool. He used to do it with handbags he stole at railway stations, but he's in a monastery now. Oh, one gets to know, you know," he added, rubbing his head again with the same sort of desperate apology. "We can't help being priests. People come and tell us these things."23 и так далее.

Для определения частоты использования отдельных персонажных субтекстов, а также разночленных монофонических микрокортежей был проведён выборочный анализ фактического материала - 40 прозаических произведений англоязычных авторов. Корпус примеров составил 4302 единицы (норма выборки - каждая десятая страница текста). Оказалось, что в 77,33 % примеров образования монофонических микрокортежей не происходит (то есть для выражения речевого действия литературного героя употребляются отдельные персонажные субтексты). Двучленные монофонические микрокортежи формируются в 20,99 % примеров, трёхчленные монофонические микрокортежи - в 1,23 % примеров, четырёхчленные монофонические микрокортежи - в 0,38 % примеров, пятичленные моно-

2' Dahl R. You Never Know ... - M., 2001. - P. 22.

22 Braine J. Room at the Top. - M., 2005. - P. 215.

Chesterton G.K. The Blue Cross and Other Stories. - M., 2000. - P. 39-40.

фонические микрокортежи используются для выражения речевого действия персонажа в 0,07 % примеров24.

2. Полифонический микрокортеж - персонажные субтексты, представляющие два взаимосвязанных речевых «хода» действующих лиц (каждый речевой «ход» оформлен в виде персонажного субтекста/субтекстов):

'You have all mypityV she said. .

, 'Thank you, dear. You have just a bit of mine.'25

3. Монофонический мезокортеж - совокупность всех персонажных субтекстов, относящихся к речевой партии того или иного литературного героя и представленных в одной и только одной ФКС.

4. Полифонический мезокортеж - совокупность всех персонажных субтекстов, представленных в одной и только одной ФКС.

5. Монофонический пленокортеж - совокупность всех персонажных субтекстов, относящихся к речевой партии конкретного литературного героя и представленных во всех ФКС, нашедших отражение в словесно-художественном произведении.

6. Полифонический пленокортеж - совокупность всех персонажных субтекстов, составляющих полисубъектный повествовательный план художественного прозаического текста.

Возможно выделение кортежей на основе тематической соотнесённости персонажных субтекстов: последние сближаются как кортежные единицы благодаря тому, что они передают одну и ту же ситуацию, описывают какой-либо фрагмент «альтернативной» действительности, то есть раскрывают единую подтему (воспроизводят аналогичный сложный денотат). В таком случае персонажные субтексты вступают в семантические отношения комплементации, так как наращивают денотативную ёмкость ситуации.

Особой конститутивной единицей фрагмента текста, в котором репрезентируется ФКС, надлежит признать нулевой персонажный субтекст. Описывая эту единицу, нужно указать на противоречие формального и содержательного аспектов: с одной стороны, нулевой персонажный субтекст относится к моносубъектному нарративу (то есть в плане выражения такие субтексты характеризуются отношениями замещения: о наличии нулевых персонажных субтекстов сигнализируют предложение/предложения, относящиеся к уровню моносубъектного нарратива), но, с другой стороны, эта единица воплощает в себе некий знак, соотносимый с коммуникативной сферой того или иного фикционального субъекта. С помощью этой единицы описывается неречевое (но не невербальное) коммуникативное действие персонажа:

Не asked: "How is it you're in? Are you expecting somebody?"

24 D

в корпус примеров не включались встретившиеся случаи употребления разрывных персонажных субтекстов (402 единицы), описание их статуса должно стать предметом специального исследования. Lawrence D.H. The Princess And Other Stories. - M., 2002. - P. 226.

"Yes - that is, not particularly."

"Who?"

"Mr. Bosinney said he might come."

"Bosinney. He ought to be at work."

To this she made no answer.

"Well," said Soames, "I want you to come out to the Stores with me, and after that we'll go to the Park."

"I don't want to go out; I have a headache."

Soames replied: "If ever I want you to do anything, you've always got a headache. It'll do you good to come and sit under the trees."

She did not answer.26

В этой главе обосновано, что ФКС воссоздают, наряду с персонажными субтекстами, паракортежные элементы — отрезки текста, относящиеся к моносубъектному повествовательному плану и описывающие различные параметры ситуации словесного взаимодействия персонажей. К паракортежным элементам относятся авторские вводы персонажных субтекстов, предложения, соположенные с персонажными субтекстами, абзацы. Несмотря на свою структурную разнородность паракортежные элементы выполняют единую функцию — они показывают речевую деятельность в единстве с неречевыми видами коммуникации. Таким образом, семантическая корреляция между разнородными текстовыми модулями - персонажными субтекстами и паракортежными элементами - имеет функциональную обусловленность. В ряде случаев паракортежные элементы более или менее существенно корректируют содержание персонажных субтекстов.

Во многом благодаря паракортежным элементам читатель в состоянии определить такие качества ФКС, как её уникальность или типизированность, фантомность или реальность, обыденность/профанность или символичность/семиотичность. Это обстоятельство, наряду с другими, формирует позицию автора настоящего исследования: моносубъектный и полисубъектный повествовательные планы находятся в тесном взаимодействии и нельзя постулировать вторичность того или иного повествовательного плана как элемента художественной системы.

Анализ фактического материала выявляет разную семантическую валентность паракортежных элементов, а также их способность отражать различные фазы коммуникативного взаимодействия фикциональных субъектов: благодаря последней способности паракортежные элементы выполняют делимитирующую функцию, указывают на дискретность ФКС с помощью очерчивания её внешних границ, а также сигнализируют о её дальнейшем разворачивании. Выделяются следующие виды паракортежных

26 Galsworthy J. The Man of Property. - M., 2000. - P. 218.

элементов (первые два определения для этой классификации заимствованы из работы С.С. Шимберг27):

1) зачинательные:

<...> But Jock stopped to talk to Beaver. "Well, old boy," he said.28

2) континуумные:

"You'll see him to-morrow night," Adrian went on. "Em's asked him to dinner, I gather; Clare too, I believe. Quite candidly, Dinny, I don't see anything to be done. Clare may change her mind and go back, or Corven may change his and let her stay without bothering about her."29

3) финальные:

He turned and strode away, very much at random, across the dewy fields, his half-penitent tormentor quietly watching him from his point of vantage in the saddle till he disappeared beyond an array of trees.30

Таким образом, разные паракортежные элементы образуют делимитирующую рамку, отмечая границы полифонических мезокортежей. В то же время, не исключается и «бесшовная» репрезентация полифонических мезокортежей, то есть их репрезентация без использования паракортежных элементов.

При изображении в разных паракортежных элементах одного и того же параметра ФКС можно говорить о функциональной тождественности этих паракортежных элементов. Функционально тождественными пара-кортежными элементами являются, в частности, информативно недостаточные двучленные авторские вводы персонажных субтекстов "he said" и "she said", используемые для воссоздания ФКС в рассказе Д. Паркер "New York to Detroit" (авторский ввод "he said" встречается 18 раз, a "she said" -20 раз)31.

Анализ фактического материала выявил два основных способа ввода информации о субъектных признаках фикциональной коммуникативной ситуации в эти сегменты (характеризация и индикация).

Использование терминов «персонажный субтекст», «кортеж», «пара-кортежный элемент» позволило более четко объяснить строение ФКС с точки зрения лингвистики текста. Но недопустимо трактовать фикцио-нальную коммуникативную ситуацию только как сумму «статичных» текстовых репрезентантов, наполненных содержанием однородного характера. ФКС надлежит рассматривать как дискурсивную модель, составляющие которой имеют (относительно) равный статус только лишь в линейном информационном ряду. Динамическая «ипостась» ФКС раскрывается благодаря обращению к нелокализуемой множественности текстопорож-

27 Шимберг С.С. Функциональный диапазон вопросительного высказывания в современном английском

диалогическом дискурсе: автореферат дис.... канд. филол. наук.-СПб., 1998. - 19 с.

"Waughl. Handful of Dust. — M., 2005. - P. 9.

29 Galsworthy. Over the River. M., 1960. - P. 64.

3aBierce A. Tales.— M.,2001. —P. 143.]

51 Parker D. Short Stories. - M., 2004. - P. 111-116.

дающих импульсов, по определению связанному с выходом за границу линейного информационного ряда.

Данное в работе определение ФКС как дискурсивной модели обусловлено разной природой «квантов» информации, содержащихся в персонажных субтекстах (и не только в них). ФКС направленно динамична по своей сути в силу того, что её можно расценивать как отображённую в тексте модель, подобную объекту моделирования - динамично развивающейся системе, а, конкретнее, ситуации словесного взаимодействия, могущей иметь место в действительности. Системность коммуникативной ситуации как факта реальности даёт возможность непротиворечивого описания её художественной модели с помощью метаязыка (тем самым обеспечивается тождественность сущностных свойств объекта и метаязыка, призванного описать этот объект). Так, если допустить то, что полифонический мезо-кортеж - это динамическая самоорганизующаяся система, то вполне справедливо использовать методологические установки синергетики для анализа фикциональных коммуникативных ситуаций. В разделе 3.2 (глава третья) конкретная ФКС анализируется в лингвосинергетическом «ключе» (пример вынесен в Приложение № 5 диссертации).

Динамизм ФКС порождается и непосредственно самим актом рецепции словесно-художественного произведения. В целях исследования специфики отражения фикциональной коммуникативной ситуации в сознании реципиентов текста был проведён психолингвистический эксперимент (эксперимент 3 проведён в очной форме и с письменной фиксацией ответов со студентами младших курсов МГМСУ, число испытуемых - 125).

Материалом эксперимента послужил отрывок из романа Т. Толстой «Кысь», в котором описывается интенсивное коммуникативное взаимодействие персонажей (см. Приложение № 6 в тексте диссертации).

В ходе данного эксперимента ии. предлагалось выполнить четыре задания, среди которых задания, сформулированные следующим образом: «Изложите все факты, связанные с содержанием текста» и «Опишите свои чувства, эмоции, ассог/иагщи, связанные с текстом». • .

На основе результатов проведённого эксперимента приходится констатировать следующий факт: фикциональная коммуникативная ситуация отражается в сознании ии. таким образом, что во вторичных текстах они практически всегда фиксируют речевое событие (речевые события). Причём отчётливо проявляет себя тенденция к восстановлению фикциональной коммуникативной ситуации с помощью трансформированных персонажных субтекстов. В 30 ответах доминирует моносубъектный повествовательный план: ии. тяготеют к использованию косвенной речи, употреблению цитатных включений непредикативного или предикативного типов. Так или иначе, в группе «неиконических» ответов референциальный план персонажных субтекстов текста-источника подлежит восстановлению, хотя и происходит это с известной долей «размытости». Если говорить о

наиболее распространённых случаях воссоздания фикциональной коммуникативной ситуации с помощью персонажных субтекстов, то нельзя не отметить тот факт, что количество персонажных субтекстов в ответах ии. заметно варьирует (причём средний показатель использования персонажных субтекстов в общем массиве ответов - 6 единиц на один ответ). При этом вполне естественно, что, как правило, доминирование моносубъектного повествовательного плана уменьшается пропорционально усложнению кортежной структуры.

При восстановлении кортежной структуры во «вторичном» полифоническом мезокортеже наблюдаются не только трансформация персонажных субтекстов, но и появление фантомных персонажных субтекстов (отсутствующих в «эталонном» тексте), помещение кортежных единиц в несвойственный им контекст. Все эти явления, вне всякого сомнения, свидетельствуют о наличии в сознании ии. регрессивной ментальной конструкции.

Повышенная частотность Воспроизведения во вторичных текстах тех или иных элементов кортежа, содержащихся в тексте-источнике, указывает на их отнесённость к трансгрессивной подструктуре проекции текста. Персонажные субтексты, реже всего воспроизводимые в ответах ии., указывают на наличие в индивидуальных проекциях реципиентов зоны лакунарности: такие персонажные субтексты используются реципиентами для построения «альтернативного» полифонического мезокортежа наиболее редко, то есть они представляются ии. нерелевантными (слаборелевантными) кортежными единицами.

В целом, фикциональная коммуникативная ситуация вызвала у большинства ии. (условно) отрицательную реакцию, что объясняется заметной аномальностью референциального плана персонажных субтекстов, образующих полифонический мезокортеж, а также восприятием фикциональной коммуникативной ситуации вне макроконтекста.

Анализ результатов эксперимента позволил выделить 16 видов реакций:

1. Экспликация отношения (внутренней установки) к действующему лицу [1,47 %]: Уважение к Фёдору Кузьмичу, т.к. он и стихи пишет, и указы сочиняет.

2. Мнение (это и некоторые другие обозначения используются вслед за А.И. Новиковым32) [0,98 %]: Я сама не люблю, когда мне указывают, да ещё так грубо.

.3. Ориентировка [0,98 %]: Недоумение по поводу его слов «мутант» и что он живёт уже 300 лет. Странно: это же, как я думаю, не фантастика.

Новиков А.И. Текст и его смысловые доминанты.-М., 2007. - С. 208.

4. Коррекция условий интерпретации [9,36 %]: Этот текст будет более интересен, если его прочитать полностью.

5. Цитация [3,45 %]: Запомнилась фраза «Я тоже хомо сапиенс».

6. Атрибуция действующего лица [2,46 %]: бурная фантазия Фёдора Кузьмича / грустные люди, недовольные жизнью.

7. Генерализация [0,98 %]: Все люди должны быть равны.

8. «Семантически опустошённая» вербальная реакция33 [2,46 %]: Очень важная и актуальная проблема, /неожиданныеречевые повороты.

9. Имитация профессиональной интерпретации [1,97 %]: Смысл повествования понятен смутно, многие реплики не соотносятся друг с другом по содержанию и лексике. В целом повествование очень эмоционально, насыщено различными эпитетами, метафорами, но события развиваются непоследовательно, и поэтому сюжетная линия остаётся завуалированной.

10. Приписывание коммуникативной интенции адресанту художественного сообщения [0,49 %]: Автор показывает своё негативное отношение к государственному строю.

11. Экспликация внутреннего состояния интерпретатора [27,1 %]: радость по поводу встречи нового <...> интеллектуального текста / никаких эмоций, кроме раздражения / Мне было весело и интересно читать этот текст.

12. Сравнение [5,92 %]: Сами же действия, описанные в тексте, напоминают какой-то шабаш нечистой силы.

13. Атрибуция текста [26,61 %]: Текст очень своеобразный, не очень сложный. Смысл текста понять легко. / Странный текст.

14. Экспликация обобщенной аксиологической оценки текста [7,39 %]: Текст мне не понравился, смысл уловить не удалось.

15. Номинация коммуникативного события [2,96 %]: оскорбление пожилого человека.

16. Вербальный отказ от ответа [5, 42 %]: нейтрально /эмоций никаких не вызвано.

Анализ ответов в задании «Опишите свои чувства, эмоции, ассоциации, связанные с текстом» показывает, что интерпретация текста, как правило, сопровождается преодолением дискретности - дискретности как сугубо «лингвистической» (имеется в виду план выражения: в ответах на это задание апелляция к элементам мезокортежа - редкое явление), так и содержательной: формируются эмоционально-аксиологические субъективные поля, которые по определению не совместимы с излишней дискретностью, ибо в самом акте смыслопорождения личностное «я» почти всегда в

33 Жестерева Е.В. К вопросу о способах диагностирования уровня языковой способности выпускника средней школы // Языковое бытие человека и этноса: психолингвистический и когнитивньлй аспекты. -М.,МГЭИ,2005.-С. 92.

значительной мере вытесняет, замещает разноплановые элементы фикциональной коммуникативной ситуации.

Полагаем, что динамизм ФКС можно разделить на миметический (возникает в результате моделирования дискурса) и рецептивный (возникает в процессе восприятия художественного текста и его частей).

Рассмотрение фикциональной коммуникативной ситуации в качестве дискурсивной модели и признание персонажных субтекстов ядерными текстовыми репрезентантами ФКС не позволяют обойти стороной вопрос о моделирующем потенциале персонажных субтекстов. В четвёртой главе «Персонажные субтексты и моделирование фикционального мира» рассматриваются несколько аспектов воссоздания вымышленного мира (моделирование фикциональной языковой личности, моделирование дискурса и манифестация референции в персонажном субтексте).

При исследовании проблемы воссоздания вымышленного мира учитывались следующие базовые положения. Художественная ценность литературного текста несомненна в том случае, если образы персонажей создаются посредством изображения совокупности характеристик, образующих портреты героев как личностей. Чтобы смоделировать личность, мастеру слова необходимо воссоздать в художественном пространстве идеальный, духовный микромир. Фикциональная языковая личность (ЯЛ) не принадлежит всецело к некоему изолированному миру, она - часть реальности.

Установлено, что в персонажных субтекстах, изображающих высказанную речь героя литературного произведения, часто происходит монтаж разных типов фикциональной ЯЛ. Иными словами, фикциональная ЯЛ воссоздаётся в кортежах - совокупностях персонажных субтекстов, объединённых на основе того или иного общего - интегрирующего - признака (функционально-прагматического, содержательного, структурного и пр.).

Однако было бы большим преувеличением говорить о том, что всякий раз, когда в художественном тексте изображается тот или иной персонаж, происходит моделирование фикционального субъекта во всей совокупности его личностных характеристик. Приходится сталкиваться со случаями ослабления субъектного начала героев повествования. Так, иногда нарративная категория «персонаж» используется в «технических» целях: эта категория нужна, в первую очередь, для того, чтобы отнести к личностному пространству ряд субтекстов, то есть для упорядочения содержательно-логической стороны повествования. Функция по характеристике действующего лица у подобных субтекстов если и наличествует, то является вторичной, третичной и пр. Например, в детективе логическая упорядоченность повествования создаётся персонажами-интерпретаторами. При этом автор волен изобразить такого персонажа «объёмно», то есть показать фикционального субъекта как личность, или же не делать этого. Возьмём, например, такого не столь известного, в отличие от Эркюля Пуаро, персо-

нажа-интерпретатора из цикла рассказов А. Кристи, которого зовут Харли Квин. Его амплуа интерпретатора эксплицитно передано в персонажном субтексте — высказывании одного из героев. В примечании переводчика говорится, что фамилия «Квин» «совпадает с латинским союзом quin - кто бы не (ни)», что указывает на свойство мистера Квина появляться тогда, «когда кто-либо упоминал его»34. Факт того, что мистер Квин относится к тем людям, «которые приходят и уходят», не раз подчёркивается в персонажных субтекстах35. Помимо этого, сочетание имени и фамилии Harley Quin является омофоническим коррелятом относительно существительного harlequin и прилагательного harlequin, означающего «смешной, пёстрый, многоцветный»36. «Функциональность» героя подчёркивается в паракор-тежных элементах:

Мистер Квин улыбнулся, а окрашенная стеклянная панель <...> облачила его на какой-то момент в разноцветное одеяние <.. .>.37

Мистер Квин сел. Красноватый отблеск светильника падал на него <.. .>, левая часть его лица оставалась в тени, как будто на нём была мае-ка.38

Проиллюстрируем тезис об ослаблении субъектного начала героев повествования ещё на одном примере. В рассказе Ф.С. Фицджеральда «Ледяной дворец» ("The Ice Palace") изображённый коммуникативный сбой39 приобретает особый символизм: несостоявшийся словесный контакт между Салли Кэррол и Гарри символизирует конфликт между американскими Севером и Югом. Молчание в этом эпизоде выступает как непременный атрибут ледяных чертогов непонимания. Коммуникативная неудача осознаётся не только в контексте данной ситуации речевого общения, но воспринимается более обобщенно, если не глобально. Являющаяся частью сложного механизма пространственной концептуальной метафоризации, ситуация, изображающая коммуникативную неудачу, воспринимается как сигнал о драматическом несходстве культур американских Севера и Юга.

Важным обстоятельством в работе признаётся то, что художественный текст интердискурсивен. Из поля зрения интерпретатора не ускользают смена либо взаимоналожение дискурсивных практик в полисубъектном нарративе (в персонажных субтекстах). Если смена и/или пересечение дискурсивных практик происходят в полифоническом мезокортеже, то возни-

54 Кристи А. Таинственный мистер Квин: сб. детективных рассказов / пер. с англ. / отв. ред. В.Д. Ившин. -М..2004.-С. 13.

35 Кристи А. Таинственный мистер Квин: сб. детективных рассказов ! пер. с англ. / отв. ред. В.Д. Ившин. -M., 2004.-С. 62,63, 80, 134-135.

36 Кристи А. Таинственный мистер Квин: сб. детективных рассказов / пер. с англ. / отв. ред. В.Д. Ившин. -M.,2004.-С. 13.

37 Кристи А. Таинственный мистер Квин: сб. детективных рассказов / пер. с англ. / отв. ред. В.Д. Ившин. -М..2004.-С. 121.

38 Кристи А. Таинственный мистер Квин: сб. детективных рассказов / пер. с англ. / отв. ред. В.Д. Ившин. -М., 2004.-С. 54.

35 Fitzgerald F.S. Selected Short Stories. - M., 1979. - P. 93-94.

кает полидискурсивный тип ФКС. Гомогенный характер дискурса, фиксируемого в полифоническом мезокортеже, даёт основания выделять монодискурсивный тип ФКС.

Уже указывалось на то, что художественный текст интердискурси-вен. Из поля зрения интерпретатора не ускользают смена либо взаимоналожение дискурсивных практик в полисубъектном нарративе (то есть в персонажных субтекстах). Если смена и/или пересечение дискурсивных практик происходят в полифоническом мезокортеже (в персонажных субтекстах, представленных в одной и только одной фикциональной коммуникативной ситуации), то мы говорим о полидискурсивном типе фикциональной коммуникативной ситуации. Гомогенный характер дискурса, фиксируемого в полифоническом мезокортеже, даёт нам основания говорить о монодискурсивном типе фикциональной коммуникативной ситуации.

Часть монодискурсивной фикциональной коммуникативной ситуации приведена в следующем отрывке: <...> "How's old socks?" "Fair to middlin'. How 're you?"

"Fine, Paulibus. Well, what do you know?"

"Oh, nothing much."

"Where you been keepin' yourself?"

"Oh, just stickin' round. What's up, Georgie?"

"How 'bout lil lunch 's noon?"

"Be all right with me, I guess. Club?"

"Yuh. Meet you there twelve-thirty."

"A' right. Twelve-thirty. S' long, Georgie."40 В диссертации указывается, что тип моделируемой дискурсивной практики обусловливает исключение некоторых фаз коммуникативной ситуации и редукцию персонажных речевых партий либо, наоборот, предельно подробное описание того или иного этапа словесного взаимодействия и изображение повышенной речевой активности действующих лиц (амплификация).

Нами отмечено, что во многих фикциональных коммуникативных ситуациях представлен интерпретирующий дискурс, назначение которого - пояснять, истолковывать текстовые события. По-видимому, стимулом для появления интерпретирующего дискурса становится наличие в литературном произведении антидискурса (ср. с эвристически продуктивным положением о существовании антиконцептов, выдвинутым Ю.С. Степановым41) - некоторого события, затрагивающего мировоззрение фикциональных субъектов-интерпретаторов. Антидискурс, таким образом, находит своё продолжение в интерпретирующем дискурсе. Выделение интерпретирующего дискурса и антидискурса - это результат анализа персо-

40 Lewis S. Babbitt. - СПб., 200S. - P. 39.

41 Степанов Ю.С. Концепты. Тонкая шгёнка цивилизации. - M., 2007. - С. 171-172.

нажных субтекстов как ядерных репрезентантов фикциональных коммуникативных ситуаций. Субъект будет успешен как интерпретатор, если он воспримет ситуацию словесного взаимодействия персонажей и как факт «альтернативного» мира, и как эпизод, который соотносится с авторским контекстом, и, безусловно, как явление, коррелирующее с совокупностью современных для реципиента текста реальных ситуаций словесного общения.

Один и тот же объект в художественном тексте может многократно воссоздаваться заново, но при этом важно поддерживать в читателе чувство «освоенности» этого объекта, важно избегать излишней энтропии. В связи с указанным хотим подчеркнуть, что особую значимость при создании художественного текста приобретает определенная референция. Другое явление -референциальная неопределённость в фикциональной коммуникации -может выступать как повествовательный приём. Апофеоз референциальной неопределённости мы наблюдаем в рассказе А. Бирса "The Stranger" . Воссоздаваемый в персонажных субтекстах незнакомца интенсиональный мир является гетерохронным по отношению к описываемой коммуникативной ситуации. В результате этого создаётся референциальная неопределённость. Имя «незнакомца» вводится изолированно: преодоление референциальной неопределённости через соотнесение субъекта речи, участвующего в фикциональной коммуникации (один возможный мир), с именем из повторяемого, словно рефрен, ономастического ряда (другой возможный мир) становится семиотически релевантным. Двуступенчатая референция (то есть соотнесение имени и персонажа в пределах двух различных возможных миров) маркирует возможный архимир как контрфактическую реальность. Если согласиться с мыслью о том, что «произнести слово - значит умереть» , а также с тем утверждением, согласно которому лишение имени в «традиционных культурах» «равносильно лишению жизни»44, то референциальная неопределённость в рассказе А. Бирса берёт на себя особую символическую нагрузку.

Референциальная неопределённость проявляется в разного рода трансформациях статуса как адресанта, так и адресата. Это выражается в умалении, принижении роли участников общения либо, наоборот, в излишней гиперболизации коммуникативных ролей. Подкрепим сделанное нами утверждение примером, который являет собой случай аутокоммуни-кации: главный герой фантастического рассказа Рея Брэдбери "Perchance to dream" в связи с аварией космического корабля попадает на одну из планет. Он обнаруживает, что её обитатели существуют в нематериальной форме, а их цель - завладеть телесной оболочкой астронавта, что можно сделать только тогда, когда он спит. Герой рассказа в ожидании помощи

42 Bierce A. Tales. - М., 2001. Р. 246-253.

"'Журавлёв И.В., и др. Психосемиотика телесности.-М., 2005.-С. 146.

14 Васильева Н.В. Собственное имя в мире текста. - М., 2005. - С. 161.

пытается подавить смертельное желание заснуть. Чтобы подчеркнуть напряжённость внутреннего психологического состояния героя, происходит передача интенсивной рефлексивной деятельности персонажа в оболочке аргументативного диалога - диалога с самим собой:

'What did you say?' he asked himself, aloud.

'I said "Ha, ha",' he replied. 'Some time, you'll have to sleep.'

'I'm wide awake,' he said.

'Liar!' he retorted, enjoying the conversation.

'I feel fine,' he said.

'Hypocrite,' he replied.

'I'm not afraid of the night or sleep or anything,' he said.

' Very funny,' he said.

He felt bad. He wanted to sleep. And the fact that he was afraid of sleep made him want to lie down all the more and shut his eyes and curl up. <...>45

Полифонический кортеж в действительности оказывается монофоническим кортежем.

Квинтэссенцию глубинного смысла данной коммуникативной ситуации, в которой личность совершает речевые акты самоадресации, можно выразить в виде двух функций:

1) атрибутивная функция: атрибуция художественного пространства (подчеркивается такое качество планеты, как её необитаемость, вследствие чего невозможна коммуникация с другим человеком);

2) прогностическая функция: во всех последующих коммуникативных ситуациях герой обречен на непонимание собеседников, что закончится для него трагически.

Обращаясь к другому аспекту рассматриваемой проблемы, полагаем, что условия художественной коммуникации не позволяют безоговорочно констатировать наличие в тексте отсылочной референции. Более оправданно говорить об интродуктивной референции, поскольку реципиент текста воспринимает ситуацию впервые. При этом читателю предлагается считать, по сути, новую ситуацию элементом своего опыта. Таким образом, можно отметить определённый игровой момент, позволяющий репрезентировать нечто новое с помощью условно известных опор.

В данной главе указывается на то, что наиболее существенный смысл текстового фрагмента может конденсироваться в языковой единице, используемой в персонажном субтексте (референциальная центрация). И напротив, возможно расщепление референта, его одновременная репрезентация в полисубъектном и моносубъектном повествовательных планах. Считаем оба явления функционально тождественными - потенциально они

45 Bradbury R. The Strawberry Window and Other Stories. - M., 2005. - P. 225.

способствуют созданию у реципиента ментальных конструкций трансгрессивного и/или регрессивного типов.

Анализ художественных текстов показал, что при моделировании фикциональной реальности проявляются две противоположные тенденции: стремление к референциальной определённости и стремление к референ-циальной неопределённости, при этом немаловажную роль в порождении обоих явлений играют как персонажные субтексты, так и паракортежные элементы.

В пятой главе «Информационная неоднородность персонажных субтекстов» для системного описания содержания изучаемых единиц использован термин «информация». В этой главе определена область значений, закреплённая за лингвистическим термином «информация», выделены основные факторы, детерминирующие содержание этого термина, сформулирован дискурсивный подход к исследованию информационной структуры персонажных субтекстов, раскрыто следствие применения этого подхода (признание существования линейного и надлинейного информационных рядов), охарактеризованы разновидности информации как основные необходимые элементы семантической структуры персонажных субтекстов.

Изучение вопроса позволило сделать вывод о том, что возникновение разных видов информации обусловлено пребыванием субъекта в предметной действительности, его вовлечённостью в коммуникативный процесс, ингерентными и адгерентными особенностями говорящего и адресата, интерпретирующего сообщение, специфическим характером кодировки сообщения, а также количеством языковых элементов, с помощью которых оно кодируется.

При изучении информационной неоднородности персонажных субтекстов учитывалось, что базисное деление информации должно принимать во внимание онтологический статус объекта исследования и акцентировать не столько качество отдельного вида информации, сколько существующую соотнесённость видов информации, специфику взаимодействия между ними.

В работе был выдвинут тезис о том, что информация в художественном тексте и в его сегментах — персонажных субтекстах — двухрядна: она передаётся посредством линейного соположения языковых знаков, которые, будучи пропущенными через читательское сознание, стимулируют возникновение второго — надлинейного, супралинеарного - информационного ряда. Автор стремится ввести в линейный ряд такое количество информации, которое способствовало бы адекватному восстановлению надлинейного информационного ряда. На уровне линейного информационного ряда мы не склонны говорить об информативной избыточности, а также отдавать приоритет информации, имеющей новизну. Стабильность «первоэлементов» линейного информационного ряда гарантирует успешное

формирование трансгрессивной ментальной подструктуры проекции текста.

Принцип повторяемости, лежащий в основе порождения любого типа дискурса, накладывает ограничения на количество смысловых элементов, представленных в художественном тексте. Тем самым, этот принцип создаёт предпосылку для «обозримости» как линейного, так и надлинейного информационных рядов, поскольку становится возможным исчисление их основных составляющих. Последняя возможность проистекает также из конечности самого словесного произведения как дискретной коммуникативной единицы. Итак, объективно-онтологическая ценность повторяемой информации является несомненной.

Об адекватности восстановления надлинейного информационного ряда свидетельствует читательское понимание эстетического замысла писателя. Реципиент текста считывает надлинейные конфигурации смыслов, порождая информацию, наделённую объяснительной силой - ведь такая информация «оправдывает» существование материальной оболочки текста, его «тела».

Доступ к информации, заключённой в надлинейном информационном ряду персонажного субтекста, обеспечивается с помощью интерпрета-тивных процедур. Информация супралинеарного ряда потенциально доступна, её потенциальная эксплицитность основывается на процедурном аспекте интерпретации персонажных субтекстов читателем.

Антропоцентрическая трактовка термина «имплицитная информация» позволяет наполнить его новым содержанием. Имплицитной информацией в работе именуется то смысловое пространство литературного текста, которое оказалось неосвоенным реципиентом. Другими словами, имплицитная информация - это свидетельство сбоя, имевшего место в художественной коммуникации. Имплицитная информация оказывается неизбежным явлением (особенно это положение справедливо для акта индивидуальной интерпретации), которое задаёт асимметрию в коммуникативном взаимодействии автора художественного сообщения и адресата. Помимо этого, имплицитную информацию следует рассматривать не только как «отрицательный» результат коммуникативного акта, но и как исходный момент коммуникации.

Основу линейного информационного ряда персонажных субтекстов образует содержательно-фактуальная информация (термин И.Р. Гальперина) (СФИ). На основе критерия ситуативности нами выделены моноконтекстная и поликонтекстная СФИ. Сведения, релевантные только в пределах полифонического мезокортежа, обозначаются как моноконтекстная содержательно-фактуальная информация (в примере выделена подчёркиванием):

"What do you think, Myra?" He pawed at the clothes hunched on a chair in their bedroom, while she moved about mysteriously adjusting and patting her petticoat and, to his jaundiced eye, never seeming to get on with her dressing. "How about it? Shall I wear the brown suit another day?"

"Well, it looks awfully nice on you."

"I know, but gosh, it needs pressing."

"That's so. Perhaps it does."46

Содержательно-фактуальная информация, которая значима для понимания персонажных субтекстов, относящихся к разным мезокортежам, именуется поликонтекстной СФИ. Сопутствующим критерием для выделения поликонтекстной СФИ может служить повтор содержания сообщения в разных коммуникативных ситуациях. В результате возникает совокупность персонажных субтекстов особого типа - кортеж, образуемый персонажными субтекстами, максимально сходными в плане содержания:

1) "My name is George Marvin Brash," said the younger man, seizing the other's hand and looking him squarely and a little glassily in the eye. "I'm glad to meet you. I travel in school-books. I was born in Michigan and I'm on my way to Wellington, Oklahoma." 2) <.. .> "I think your name is Blodgett. Mine is George Brush. George Marvin Brush. I travel in text-books. Glad to know you, Mr. Blodgett." 3) "My name is George Marvin Brush," he said, seizing the warden's hand. 4) "My name's George Marvin Brush," he said, seizing the photographer's hand. 5) "Glad to meet you. My name's George Marvin Brush. I travel in school-books. My home's in Ludington, Michigan." 6) "My name's Brush, George Brush. Your father got it all wrong, - George Marvin Brush."47

Содержательно-фактуальная информация, заключённая в персонажных субтекстах, классифицируется в работе с учётом того, каков статус субъекта, к которому относятся приводимые сведения. Исходя из специфики изучаемого материала, под статусом субъекта подразумевается, во-первых, его отнесённость к разворачивающейся коммуникативной ситуации и, во-вторых, его отнесённость к фикциональному миру, представленному в тексте. Если субъект является участником фикциональной коммуникативной ситуации и, одновременно, адресантом сообщения, то следует говорить об аутохарактеризующей содержательно-фактуальной информации. Аутохарактеризующую СФИ могут составлять также све-. дения о типе отношений между литературными героями.

Особый подвид СФИ представляют собой вводимые в персонажный субтекст сведения о субъекте, который является участником разворачивающейся коммуникативной ситуации, не продуцирующим этот персонажный субтекст. Ещё один подвид СФИ образуют сведения о субъекте/субъектах, не являющихся участниками той фикциональной коммуникативной ситуации, в рамках которой приводятся эти сведения; но при

"Lewis S. Babbitt - СПб., 2005,- Р. 9.

47 Wilder Th. Heaven's My Destination-M., 2001.-P. 9, 14,25,25,50,61.

этом, субъекты, данные о которых вводятся в персонажный субтекст, являются участниками других коммуникативных ситуаций, изображаемых в литературном произведении. Иными словами,, исключается возможность образования полифонического мезокортежа, к которому одновременно относятся персонажные субтексты, содержащие сведения о субъекте, и персонажные субтексты, включённые в речевую сферу этого субъекта. Следующий подвид СФИ представлен сведениями о субъекте с «нулевой» коммуникативной активностью, то есть в литературном произведении персонажные субтексты, которые могли бы быть отнесены к речевой сфере этого субъекта, отсутствуют.

Было сочтено целесообразным выделять в информационном пространстве персонажных субтекстов коммуникативно-регулятивную информацию. нацеленную на управление коммуникативным поведением индивидов. Выделяется богатейший арсенал языковых/речевых средств выражения коммуникативно-регулятивной информации (подраздел 5.3.2 диссертации). Так, например, коммуникативно-регулятивная информация возникает в результате запроса сведений, в случае вербализации рефлексии по поводу формы сообщения (металингвистический комментарий) и так далее:

In conversing with her on their way home the boy who walked at her elbow said that he hoped his father had not missed them.

'He have been so comfortable these last few hours that I am sure he cannot have missed us,' she replied.

'Has, dear mother - not haveV exclaimed the public-school boy, with an impatient fastidiousness that was almost harsh. 'Surely you know that by this time!'48

«Кванты» коммуникативно-регулятивной информации могут получать обособление через их использование в отдельных персонажных субтекстах, являющихся членами монофонических микрокортежей (1), либо входить в состав персонажных субтекстов наряду с лингвистическими единицами, передающими информацию других видов (2).

(1) 'Sam. I'll be frank,' she said, putting her hand on his. 'If it were only myself I would do it, and gladly, though everything I possess would be lost to me by manying again.'49

(2) "We've struck it all right this time, Bill," he said. "The place is lousy with gold. Come and see."50

В персонажных субтекстах часто находит отражение эмоциональная информация. Интерпретируя их, субъект определяет важный аспект правдоподобия фшсциональных коммуникативных ситуаций. В работе подчёр-

" Hardy T. The Best Love Stories. - M., 2006. - P. 45.

" Hardy T. The Best Love Stories. - M., 2006. - P. 60.

50 Australian Short Stories.-M., 1973.-P. 101.

кивается следующее: эмоциональная информация есть «формальная» причина текстогенеза - будучи введённой в персонажный субтекст, эмоциональная информация создаёт предварительные условия для возникновения симметрии либо асимметрии на уровне полифонического микрокортежа (мезокортежа). Та и другая проявляются в аспекте качественной определённости ответной эмоциональной реакции относительно «стимульной» эмоциональной реакции, в аспекте интенсивности эмоциональных реакций и, наконец, в плане наличия ответной эмоциональной реакции.

Можно полагать, что эмоциональная информация, вводимая в персонажные субтексты, активизирует интерпретативные процессы у реципиента текста, создавая предпосылки для усложнения структуры надлинейного информационного ряда, поскольку стимулируется порождение концептуальной информации. Введение эмоциональной информации в фикциональ-ную коммуникативную ситуацию, вероятно, призвано не только обеспечить эмотивную достоверность текста, но — в пределе — придать эмоциональную симметричность художественной коммуникации если не по качеству эмоционального переживания, то хотя бы по его интенсивности. В некоторых случаях наличие усложнённой лакунарной ментальной подструктуры у читателя не может свидетельствовать о радикальной асимметрии, присущей художественной коммуникации, если при этом достаточно высока интенсивность эмоциональных переживаний реципиента текста.

Допустимо считать, что наличие в линейном ряду персонажных субтекстов содержательно-фактуальной и коммуникативно-регулятивной информации обусловливает возникновение концептуальной информации, в некоторой степени изоморфной первым двум и являющейся стержнем су-пралинеарного информационного ряда. Одновременно с этим, введение эмоциональной информации в персонажный субтекст может создавать каталитический эффект, интенсифицировать процесс порождения концептуальной информации.

Итак, помимо содержательно-фактуальной информации в персонажных субтекстах наличествуют коммуникативно-регулятивная информация, нацеленная на управление внешним коммуникативным поведением и ментальной деятельностью (внутренним коммуникативным поведением) и придающая качественную определённость ФКС как дискурсивной модели, эмоциональная информация, обеспечивающая эмотивную достоверность текста, и концептуальная информация, являющаяся стержнем надлинейного информационного ряда и возникающая благодаря существованию всех остальных видов информации.

В шестой главе «Сегментация и делимитация как принципы теории интерпретации художественного текста н его частей (персонажных субтекстов)» обоснована методическая релевантность понятия «граница» как достояния теории интерпретации художественного текста и его сегментов. Показано, что введение в оборот разрабатываемой теории

понятия «граница» позволяет обосновать фундаментальные интерпрета-тивные принципы «сегментация» (определение формальных границ художественного текста и его частей) и «делимитация» (определение онтологических границ текста и его частей), а также сформулировать и решить смежный вопрос о правомерности интерпретативной установки на соотнесение конструктов, расположенных в разных - действительном и альтернативных - мирах. Теоретический анализ понятия «граница» позволил выделить методологически существенные для лингвистической интерпретации художественного текста и его частей признаки: ориентированность на субъекта, индикация полиреальности, дискурсивность, энтропийность.

В этой главе обоснована правомерность выдвижения двух интерпре-тативных принципов: сегментация и делимитация текста, которые различаются телеологически - по типу выделяемых границ, а также выработана более конкретная трактовка данных принципов в контексте создаваемой теории.

В применении к объекту разрабатываемой теории фундаментальный интерпретативный принцип «сегментация текста» раскрывается, в частности, следующим образом. Знаковая оформленность персонажного субтекста (главным образом, специфическая пунктуация) представляет собой наиболее очевидную границу персонажного субтекста, позволяющую воспринимать последний как максимально конкретную речевую сущность.

В применении к объекту разрабатываемой теории фундаментальный интерпретативный принцип «делимитация текста» раскрывается, в частности, в следующем. Определение онтологических границ персонажного субтекста обеспечивается неуклонным наращиванием контекстуальной базы, что даёт возможность читателю переживать постоянное ощущение изменения смыслового горизонта. Изменчивость границ находит своё оправдание в контексте интерпретативных констант - прежде всего, стабильных компонентов ментального образа художественного текста.

Методологически релевантный признак понятия «граница» индикация полиреальности даёт возможность нюансированно рассмотреть феномен полиреальности сквозь призму художественной коммуникации. В результате выяснилось, что полиреальность может рассматриваться не только как совокупность возможных миров, целиком и полностью моделируемых в художественном тексте, но и как дихотомия «реальность» - «вымышленный мир». Это создало проблему так называемой онтологической интерпретативной асимметрии. Она заключается в следующем. Фикцио-нальная коммуникативная ситуация во многом повторяет первостепенные по своей значимости черты тех ситуаций словесного взаимодействия, которые имеют место в действительности. В свою очередь, изображаемая в художественной прозе коммуникативная ситуация вписывается интерпретатором в контекст, который моделируется как установками адресанта художественного сообщения, так и установками реципиента этого сообще-

ния. При истолковании фикциональной коммуникации адресат вольно и невольно сверяет предлагаемую писателем ситуацию с её «анало-гом»/«аналогами» из мира действительности. При этом абстрактный образец, находящийся в одном с интерпретатором пространстве действительности, погружён в единый (монореальный) контекст, что контрастирует с разнообразием возможных контекстов, в которые помещается фикцио-нальная коммуникативная ситуация. Мы решили эту проблему, подробно разработав онтологическую модель коммуникации.

Для этого в шестой главе предложена модель коммуникации, основной особенностью которой является выведение коммуникативного процесса за рамки одной реальности, для чего описываются пространства (метау-ровни), в превращенном виде отражающие коммуникативные процессы и продолжающие их. Полиреальный контекст коммуникации моделируется посредством выделения интенсионального и семиотического коммуникативных метауровней. Создание данной модели позволило обосновать правомерность интерпретативной установки на соотнесение конструктов, расположенных в разных - реальном и альтернативных - мирах. На её основе происходят и сегментация, и делимитация текста.

Теоретическое обоснование интерпретативных принципов «сегментация» и «делимитация» подтверждено экспериментально. В настоящей главе представлено описание хода и результатов серии экспериментов по интерпретации персонажных субтекстов (пятый, шестой и седьмой эксперименты, проведённые в очной форме и с письменной фиксацией ответов со студентами младших курсов МГМСУ в 2010-2012 г.г., общее число испытуемых - 332), которые решили ряд частных задач и достигли общей цели, доказав, что сегментация и делимитация как абстрактные фундаментальные принципы теории интерпретации художественного текста и его частей (персонажных субтекстов) зримо реализуются в виде конкретных практических результатов. В своей основой массе реакции ии. соотносятся с разработанной в исследовании моделью текстовой проекции, состоящей из четырёх ментальных подструктур, что позволяет считать делимитацию предлагаемых стимульных текстов совершённой в контексте заданных экспериментальных условий.

В заключении перечисляются вопросы, решённые в результате создания теории интерпретации персонажных субтекстов. Указывается на то, что в работе сформулирована и содержательно раскрыта закономерность, лежащая в основе интерпретации художественного текста: интерпретация художественного текста осуществляется посредством череды разнородных переходов от единого к множественному и от множественного к единому.

Кроме того, в заключении называются те аспекты, обращение к которым позволило бы дополнить и уточнить основные положения, изложенные в настоящей работе. К таким аспектам, в частности, относятся всесторонняя параметризация кортежной структуры художественных текстов,

осуществляемая с целью установления особенностей идиостиля авторов; наблюдение над симметрией/асимметрией, проявляющихся на разных участках кортежей, проводимое для установления функционального диапазона этих феноменов; дальнейшее выявление процедур, применяемых в процессе интерпретации художественного прозаического текста и его сегментов; установление специфики статики и динамики фикциональных коммуникативных ситуаций в поэзии и драме; экспериментальная стратификация проекций текстов, формирующихся в результате рецепции словесно-художественных произведений, содержащих фикциональные коммуникативные ситуации разных типов; разработка вопросов и решение проблем, относящихся к лимологии художественного текста.

Список публикаций автора, отражающих основное содержание диссертации:

1. Воронин A.A. Семантическая корреляция между заглавием литературного произведения и персонажным субтекстом И Проблемы теории языка и переводоведения: сб. ст. - М.: Изд-во МГОУ, 2006. - № 29. - С. 512.

2. Воронин A.A. Симметрия и асимметрия в фикциональнои коммуникации // Проблемы теории языка и переводоведения: сб. ст. - М.: Изд-во МГОУ, 2006. - № 29. - С. 13-20.

3. Воронин A.A. Семантическая аура персонажного субтекста // Объединённый научный журнал. - М.: Изд-во Спутник*, 2006. - № 7. - С. 39-42.

4. Воронин A.A. Проблема изучения фикциональнои языковой личности // Вестник Московского гос. лингвистического ун-та. Языковое сознание как образ мира. Сер.: Лингвистика. - М.: МГЛУ,

2006. - Вып. 525. - С. 56-69.

5. Воронин A.A. От текста к смыслу // Вестник Московского гос. лингвистического ун-та. Языковое сознание как образ мира. Сер.: Лингвистика. - М.: МГЛУ, 2006. - Вып. 525. - С. 70-78.

6. Воронин A.A. Опыт интерпретации одного монологического персонажного высказывания (рассказ Ф.С. Фитцджеральда "The Fiend") // Studia Germanica et Romanica. Іноземні мови. Зарубежна література. Методика викладання: науковий журнал / ред. кол.: В.Д. Каліщенко (голов, ред.) та ін. - Донецьк: ДонНУ, 2006. - Т. 3. - № 1 (7). - С. 5-12.

7. Воронин A.A. Отражение фикциональнои языковой личности в персонажном субтексте // Языковые и культурные контакты различных народов: сб. ст. Междунар. науч.-метод. конф. (Пенза, 27-28 июня 2006 г.). - Пенза: Пензенский гос. пед. ун-т им. В.Г. Белинского: НОУ «Приволжский Дом знаний», 2006. - С. 35-37.

8. Воронин A.A. Персонажный субтекст как репрезентант идио-концептов, относящихся к сфере фикциональной языковой личности // Междунар. конгресс по когнитивной лингвистике: сб. материалов. (Там-

бов, 26-28 сентября 2006 г.) / отв. ред. H.H. Болдырев. - Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р. Державина. - С. 447-449.

9. Воронин A.A. Проблема референции и персонажный субтекст // Вестник Московского гос. областного ун-та. Сер.: Лингвистика. - М.: МГОУ, 2006. - № 1. - С. 6-10.

10. Боронин A.A. О дуалистическом характере персонажного субтекста // Вестник Московского гос. областного ун-та. Сер.: Русская филология. - М.: МГОУ, 2006. - № 2. - С. 18-23.

11. Боронин A.A. Трансгрессивная ментальная подструктура как часть проекции художественного текста (к анализу персонажных субтекстов) // Объединённый научный журнал. - М.: Изд-во Спутник+, 2006. - № 20.-С. 58-61.

12. Боронин A.A. Семантическая корреляция между эпиграфом к художественному прозаическому произведению и персонажным субтекстом // Вопросы филологических наук. — М.: Изд-во Спутник+, 2006. - № 6 (23).-С. 38-41.

13. Боронин A.A. О понятии «кортеж» // Актуальные проблемы современной науки. - М.: Изд-во Спутник+, 2006. - № 6 (33). - С. 55-58.

14. Боронин A.A. Термины «перспектива», «проспекция», «ретроспекция» и их использование в ходе анализа персонажных субтекстов // Вопросы гуманитарных наук. - М.: Изд-во Спутник+, 2006. - № 6 (27). - С. 204-207.

15. Боронин A.A. Принцип дополнительности и интерпретация сегментов художественного текста // Проблемы и методы современной лингвистики: сб. науч. тр.- М.: Ин-т языкознания РАН, 2006. - Вып. 2. - С. 90-96.

16. Боронин A.A. Фактор жанра в прямой персонажной речи (на материале англоязычной художественной прозы) // Ex ideae grammaticae: сб. науч. тр. в честь юбилея И.-Э. С. Рахманкуловой. - М.: МГПУ, 2006. -С. 30-36.

17. Боронин A.A. Персонажный субтекст в свете диктемной теории // Проблемы теории языка и переводоведения: сб. ст. - М.: Изд-во МГОУ, 2006. - № 30. - С. 24-35.

18. Воронин A.A. Интерпретация художественного текста: о некоторых аспектах теории // Вестник высшей школы (Alma Mater). — M.: РУДН, 2006. - № 9. - С. 27-31.

19. Боронин A.A. Выразительное чтение персонажных субтекстов как разновидность интерпретации произведений художественной прозы // Проблемы прикладной лингвистики: сб. ст Междунар. науч.-практической конф. - Пенза: Пензенский гос. пед. ун-т им. В.Г. Белинского: АНОО «Приволжский Дом знаний», 2006. — С. 39 -43.

20. Воронин A.A. Феномен непонимания и интерпретация художественного текста // Вопросы психолингвистики. - М.: Ин-т языкознания РАН, 2006. — № 4. - С. 134-142..

21. Воронин A.A. Перевод персонажных субтекстов как интерпретирующая деятельность субъекта // Вопросы теории и практики перевода: сб. ст. Всерос. науч.-практ. конф. - Пенза: Пензенский гос. пед. ун-т им. В .Г. Белинского: АНОО «Приволжский Дом знаний», 2007. - С. 33-38.

22. Воронин A.A. Интерпретация персонажных субтекстов: когнитивно-дискурсивный подход // Концептуальный анализ языка: современные направления исследования: сб. науч. тр. / редкол.: Е.С. Кубрякова (отв. ред.), Е.М. Позднякова (зам. отв. ред.) [и др.] - М. - Калуга: ИП Кошелев -изд-во Эйдос, 2007. - С. 186-195.

23. Воронин A.A. Коммуникативно-регулятивная информация в персонажных субтекстах (на материале вопросительных конструкций) // Языковые и культурные контакты различных народов: сб. ст Междунар. науч.-метод. конференции (Пенза, июнь 2007 г.). - Пенза: АНОО «Приволжский Дом знаний», 2007. - С. 48-52.

24. Воронин A.A. Интерпретация персонажных субтекстов: о некоторых аспектах когнитивного подхода // Когнитивная лингвистика: новые проблемы познания: сб. науч. тр. / под ред. JI.A. Манерко. - М.: Ин-т языкознания РАН; Рязань: Ряз. гос. ун-т им. С.А. Есенина, 2007. - Вып. 5. -С. 189-193.

25. Воронин A.A. Концептуальная система художественного текста: о динамике её репрезентации в моносубъектном и полисубъектном повествовательных планах // Вестник Московского гос. областного ун-та. Сер.: Лингвистика. - М.: Изд-во МГОУ, 2007. - № 1. - С. 3-9.

26. Воронин A.A. .Семантические оппозиции в фикциональной коммуникации (интерпретация персонажных субтекстов) // Проблемы теории языка и переводоведения: сб. ст. - М.: Изд-во МГОУ, 2007. - № 31. -С. 6-15.

27. Воронин A.A. Персонажный субтекст в системе членимостей словесно-художественного произведения // Проблемы лингвистики и межкультурной коммуникации: сб. науч. тр. - М.: Изд-во МГОУ, 2007. - Вып. 6.-С. 3-9.

28. Воронин A.A. Интерпретация персонажных субтекстов: основы теории (на материале художественной прозы): монография. - М.: Изд-во МГОУ, 2007. - 349 с. (Ионова C.B. Рецензия на кн.: Воронин A.A. Интерпретация персонажных субтекстов: основы теории (на материале художественной прозы): монография. - М.: Изд-во МГОУ, 2007. - 349 с. // Вестник Волгоградского государственного университета. Сер. 2, Языкознание. - Волгоград: ВГУ, 2010. -N 1 (11). - С. 221-223.)

29. Боронин A.A. Ментальный образ художественного текста: о результатах психолингвистического эксперимента // Вестник Московского гос. областного ун-та. Сер.: Русская филология. — М.: Изд-во МГОУ, 2007. - № 2. - С. 7-13.

30. Боронин A.A. Экспликация типов дискурса как способ интерпретации текста // Язык медицины: Всерос. межвуз. сб. науч. тр. - Самара: ГОУ ВПО "СамГМУ", 2007. - Вып. 2. - С. 62-67.

31. Боронин A.A. Опыт диашостики одного из аспектов коммуникативной компетентности студентов (экспериментальное выявление способности к установлению дискурсивной гомогенности персонажных субтекстов) // Современные технологии обучения иностранным языкам: сб. ст. V Всерос. науч.-метод. конф. (Москва, октябрь 2007 г.) — Пенза: Пензенск. гос. пед. ун-т им. В.Г. Белинского: АНОО «Приволжский Дом знаний», 2007.-С. 15-17.

32. Боронин A.A. Регрессивная ментальная подструктура как часть проекции художественного текста (экспериментальное исследование) // Текст и контекст в языковедении: материалы X Виноградовских чтений (Москва, 15-17 ноября 2007 г.) / отв. ред. Е.Ф. Киров. - М.: МГПУ, 2007.-Ч. 1.-С. 211-215.

33. Боронин A.A. Интерпретация персонажных субтекстов: вертикальный и горизонтальный контексты // Наследие Д.С. Лихачёва в культуре и образовании России: сб. материалов науч.-практ. конф. (Москва, 22 ноября 2007 г.) - М.: МГПИ, 2007. - Т. 2. - С. 14-21.

34. Боронин A.A. Суперконцепт «коммуникативная ситуация» и его вербальное воплощение // Проблемы представления (репрезентации) в языке. Типы и форматы знаний: сб. науч. тр. / редкол.: Е.С. Кубрякова (отв. ред.), Е.М. Позднякова (зам. отв. ред.) [и др.] - М. - Калуга: ИП Кошелев А.Б. - Издательство «Эйдос», 2007. - С. 180-188.

35. Боронин A.A. О норме и аномалии в фикциональной коммуникации // Гумбольдтовские чтения. Перспективы развития языкового образования в свете требований Болонских реформ: межвуз. сб. научных тр. / под ред. A.B. Щепиловой, H.A. Горловой. - М.: МГПУ, 2007. - Ч. II. - С. 9-15.

36. Боронин A.A. «Интерпретация проинтерпретированного». Можно ли правильно оценить понимание художественного текста? // Лингвистика: теория и практика тестирования: материалы круглого стола «Тестирование: за и против». - М.: МАКС Пресс, 2007. - С. 8-10.

37. Боронин A.A. Лакунарная ментальная подструктура как часть проекции художественного текста // Журнал Междунар. Ин-та чтения им. A.A. Леонтьева. Секция «Психология и педагогика чтения» Российского психологического общества - 20-летию Ассоциации исследователей чтения: материалы 11-ой Междунар. науч.-практ. конф. по психологии и педагогике чтения «Чтение и письмо: междисциплинарный подход к исследо-

ванию и обучению» (Москва 30 ноября 2007 г.) / ред.-сост. И.В. Усачёва, Е.В. Лазарева.-М.: НЩИНЛОККС,2007.-№7.-4.1.-С. 14-15.

38. Воронин A.A. Паракортежные элементы // Текст. Структура и семантика: доклады XI Междунар. конф. -М.: СпортАкадемПресс, 2007. -Т. 1,-С. 255-261.

39. Воронин A.A. Наблюдения над эмоциональной информацией, представленной в персонажных субтекстах // Проблемы теории языка и переводоведения: сб. ст. - М.: Изд-во МГОУ, 2007. - № 32. - С. 35-40.

40. Воронин A.A. О понятии «релятивная интертекстуальность» // Проблемы теории языка и переводоведения: сб. ст. - № 32. - М.: Изд-во МГОУ, 2007.-С. 41-53.

41. Воронин A.A. Линейный и надлинейный информационные ряды в персонажных субтекстах (к анализу англоязычных художественных прозаических произведений) // Проблемы прикладной лингвистики: сб. ст. Междунар. науч.-практ. конф. - Пенза: Пензенский гос. пед. ун-т им. В.Г. Белинского: АНОО «Приволжский Дом знаний», 2007. - С. 37-39.

42. Воронин A.A. Фикциональная коммуникативная ситуация: динамический аспект (на материале англоязычной художественной прозы) // Проблемы прикладной лингвистики: сб. ст. Междунар. науч.-практ. конф. - Пенза: Пензенский гос. пед. ун-т им. В.Г. Белинского: АНОО «Приволжский Дом знаний», 2007. - С. 39-41.

43. Воронин A.A. Гомеостазирование как интерпретативная процедура (о рецепции персонажных субтекстов) // Актуальные проблемы лингвистики и методики преподавания английского языка: сб. науч. ст. / сост. H.A. Спичко. - М.: МГПУ, 2007. - С. 28-33.

44. Воронин A.A. Лики безмолвия или о нулевых персонажных субтекстах // Актуальные проблемы лингвистики и методики преподавания английского языка: сб. науч. ст. / сост. H.A. Спичко. — М.: МГПУ, 2007. -С. 33-39.

45. Воронин A.A. Фикциональная коммуникативная ситуация // Филологические традиции в современном литературном и лингвистическом образовании: сб. науч. ст.— М.: МГПИ, 2007. - Вып. 6. - Т. 1. - С. 154-159.

46. Воронин A.A. О единицах фикциональной коммуникативной ситуации («текстолингвистический» анализ художественных прозаических произведений) // Проблемы теории языка и переводоведения: сб. ст. - М.: Изд-во МГОУ, 2007. -№ 33. - С. 6-11.

. 47. Воронин A.A. Лингвосинергетические начала интерпретации персонажных субтекстов // Проблемы лингвистики и межкультурной коммуникации: сб. науч. тр. - Вып. 7. - М.: Изд-во МГОУ, 2008. - С. 26-33.

48. Воронин A.A. К вопросу о переводе кортежей и паракортеж-ных элементов (художественный прозаический текст) // Актуальные проблемы преподавания курса перевода в вузе: материалы межвуз. науч-

практ. конф. (24 мая 2007 г.). - М.: Спецтипография Академии ФСБ России, 2008.-С. 101-110. .

49. Воронин A.A. Политический дискурс и интерпретация художественного текста // Политический дискурс в России - кадры решают всё. Л: материалы постоянно действующего семинара / под ред. В.Н. Базылева, В.Г. Красильниковой. -М.: Изд-во СГУ, 2009. - С. 19-21.

50. Воронин A.A. Коммуникативные коллизии в художественном диалоге: интерпретативный опыт // «Key Skills and Knowledge Students Need to Participate Successfully in the 21st Century Society»: материалы меж-вуз. науч.-практ. конф. - M.: Изд-во Академии бюджета и казначейства, 2009. - С. 81-89.

51. Воронин A.A. Об отдельных аспектах дискурсивной компетенции (художественная коммуникация) // Язык, культура, коммуникация: материалы и тезисы Междунар. научной конф. / под ред. д.п.н., проф. Г.С. Трофимовой. - Ижевск: УдГУ, 2009. - С. 178 - 182.

52. Воронин A.A. Психолингвистическое обоснование сегментации и делимитации текста // Язык и сознание: психолингвистические аспекты: сб. ст. / под ред. Н.В. Уфимцевой, Т.Н. Ушаковой. - М.: Ин-т языкознания РАН; Калуга: Изд-во Эйдос, 2009. - С. 289-306.

53. Воронин A.A. Семантическая стратификация персонажных субтекстов // Иностранные языки в высшей школе. - Рязань: ГОУ ВПО «Рязанский государственный университет им. С.А. Есенина», 2009. - № 4 (11).-С. 65-71.

54. Воронин A.A. Категория субъектности и типы коммуникативного взаимодействия // Жизнь языка в культуре и социуме: материалы конф., поев. 75-летию д. ф. н., проф. Е.Ф. Тарасова (Москва, 14—15 апреля 2010 г.)-М.: Изд-во Эйдос, 2010. - С. 158-161.

55. Воронин A.A. Статус коммуникативной ситуации, изображённой в художественном прозаическом тексте (текстоцентрический и антропоцентрический взгляды на проблему) // Non multum, sed multa. Немного о многом. У когнитивных истоков современной терминологии: сб. науч. тр. в честь В.Ф. Новодрановой. - М.: Авторская академия, 2010. — С. 56-65.

56. Воронин A.A. Индивидуальность и восприятие персонажных субтекстов // Психология индивидуальности: матер. Всерос. науч. конф., (Москва, 1-3 декабря 2010 г.) / отв. ред. A.B. Орлов - М.: Изд. дом Гос. унта - Высшей школы экономики, 2010. - С. 109-111.

57. Воронин A.A. Категория субъектности и проблема семантической открытости текстовых сегментов (к описанию коммуникации персонажей в художественной прозе) // Прикладные вопросы сопоставительной лингвистики: материалы науч.-практ. конф. преподавателей и аспирантов / под общ. ред. Т.С. Макаровой. - М.: МГПИ, 2010. - С. 18-21.

58. Воронин A.A. Мономодальная интерпретация персонажных субтекстов в художественной прозе (экспериментальный аспект)

Ii Вопросы психолингвистики. - М.: Ин-т языкознания РАН, НОУ ВПО «Московский институт лингвистики», 2011. - № 1 (13). - С. 98105.

59. Воронин A.A. Событие и персонажный субтекст // Вестник Московского гос. гуманитарного ун-та им. М.А. Шолохова. Сер.: Филологические науки. - М.: МГГУ им. М.А. Шолохова, 2011. - № 3. - С. 60-68.

60. Бороиин A.A. О понятии "граница" в лингвистике (к интерпретации художественного текста и его сегментов) // Вестник Сургутского гос. педагогического ун-та. - Сургут: СурГПУ, 2011. - № 4 (15).- С. 46-50.

61. Воронин A.A. Семантическая иррадиация образа автора на персонажные субтексгы (экспериментальное исследование) И Социальные и гуманитарные науки на Дальнем Востоке. - Хабаровск, ДВГУПС, 2011. - № 4 (32). - С. 11-15.

62. Воронин A.A. Инвариант в текстовой проекции (интерпретация персонажных субтекстов в условиях эксперимента) // Вопросы психолингвистики. - М.: Ин-т языкознания РАН, НОУ ВПО «Московский институт лингвистики», 2011. — № 2 (14). — С. 28-35.

63. Бороиин A.A. Образ автора и интерпретация персонажных субтекстов (экспериментальное исследование) // Вестник Московского гос. гуманитарного ун-та им. М.А. Шолохова. Сер.: Филологические науки. - М.: МГГУ им. М.А. Шолохова, 2011. - № 3. - С. 74-82.

64. Воронин A.A. Стереотип как лингвокогнитивное явление (интерпретация художественного текста и его частей в условиях эксперимента) // Когнитивные исследования языка. Взаимодействие ког-. нитивных и языковых структур: сб. науч. тр. / гл. ред. серии H.H. Болдырев. - М.: Ин-т языкознания РАН; Тамбов: Изд. дом ТГУ им. Г.Р. Державина, 2011. - Вып. IX. - С. 366-375.

65. Воронин A.A. Основания онтологической модели коммуникации и интерпретация персонажных субтекстов // Гуманитарные и социальные науки. Электронный научный журнал. - 2012. - № 3. (Статья зарегистрирована в ФГУП НТЦ Информрегистр 12.11.2012 под номером 0421200081/0084) [Электронный ресурс] Код доступа: URL:http:/www.hses-online.ru/2012 03.html Дата обращения: 21.06.13.

66. Воронин A.A. Когнитивная поэтика и интерпретация художественного текста и его сегментов // Когнитивные исследования языка. Теоретические аспекты языковой репрезентации: сб. науч. тр. / гл. ред. серии H.H. Болдырев. — М.: Ин-т языкознания РАН; Тамбов: Изд. дом ТГУ им. Г.Р. Державина, 2012. - Вып. XII. - С. 174-182.

Подписано в печать: 16.09.2013 г. Бумага офсетная. Гарнитура «Times New Roman». Печать офсетная. Формат бумаги 60/84 шб. Усл. п.л. 3,25.

__Тираж 100 экз. Заказ № 96._

Изготовлено с готового оригинал-макета в ИИУ МГОУ. 105005, г. Москва, ул. Радио, д. 10-а.

Текст диссертации на тему "Интерпретация персонажных субтекстов: основы теории"

Московский государственный областной университет

На правах рукописи

05201351690

Воронин Александр Анатольевич

ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ПЕРСОНАЖНЫХ СУБТЕКСТОВ: ОСНОВЫ ТЕОРИИ (НА МАТЕРИАЛЕ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ПРОЗЫ)

Специальность 10.02.19 - теория языка

Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор Телегин Л.А.

Москва-2013

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение...........................................................................................6

Глава 1. Интерпретация художественного текста

и его частей как вид деятельности........................................................................19

1.1. Сущность интерпретации художественного текста и его частей..............19

1.2. Научная интерпретация художественного текста и его частей...................28

1.3. Интерпретация художественного текста и его частей как процесс............42

1.3.1. Гомеостазирование как интерпретативная процедура.............................43

1.3.2. Экспликация семантических оппозиций..........................................48

1.3.3. Экспликация симметрии/асимметрии.............................................56

1.3.4. Жанроопределение....................................................................63

1.3.5. Аппроксимация...........................................................................71

1.3.6. Экспликация типов дискурса..........................................................78

1.3.7. Экспликация концептов................................................................82

1.3.8. Релятивная инференция..............................................................93

1.4. Интерпретация художественного текста и его частей как результат.......98

1.4.1. Трансгрессивная ментальная подструктура проекции художественного текста............................................................................................100

1.4.2. Регрессивная ментальная подструктура проекции художественного текста............................................................................................105

1.4.3. Рефлексивная ментальная подструктура проекции художественного текста ......................................................................................................110

1.4.4. Лакунарная ментальная подструктура проекции художественного текста

.....................................................................................................117

1.5. Выводы по первой главе................................................................126

Глава 2. Персонажные субтексты в структурно-смысловой системе

художественного прозаического произведения....................................128

2.1. Онтологический статус персонажных субтекстов...................................130

2.2. Релятивная интертекстуальность.......................................................140

2.2.1. Образование кортежей...............................................................147

2.2.2. Семантическая корреляция между заглавием прозаического художественного произведения и персонажными субтекстами ....................153

2.2.3. Семантическая корреляция между эпиграфом к прозаическому художественному произведению и персонажными субтекстами..................159

2.3. Выводы по второй главе...............................................................165

Глава 3. Фикциональная коммуникативная ситуация

как контекст функционирования персонажных субтекстов.....................168

3.1. Репрезентанты фикциональной коммуникативной ситуации......................173

3.1.1 Нулевые персонажные субтексты.................................................173

3.1.2. Кортежи................................................................................178

3.1.3. Паракортежные элементы.............................................................184

3.2. Фикциональная коммуникативная ситуация: динамический аспект........193

3.3. Проекция фикциональной коммуникативной ситуации

(психолингвистический эксперимент)......................................................196

3.4. Выводы по третьей главе................................................................204

Глава 4. Персонажные субтексты и моделирование

фикционального мира....................................................................207

4.1. Персонажные субтексты и моделирование фикциональной языковой личности ...................................................................................................207

4.2. Персонажные субтексты и моделирование различных типов дискурса

в художественном прозаическом тексте.................................................221

4.3. Персонажные субтексты и проблема референции................................228

4.4. Выводы по четвёртой главе............................................................239

Глава 5. Информационная неоднородность

персонажных субтекстов....................................................................................242

5.1. Понятие «информация» в современной лингвистике............................242

5.2. Линейный и надлинейный информационные ряды в персонажных

субтекстах.......................................................................................250

5.3. Стратификация семантического пространства персонажных

субтекстов.......................................................................................259

5.3.1. Содержательно-фактуальная информация, представленная в персонажных субтекстах....................................................................261

5.3.2. Коммуникативно-регулятивная информация, представленная в персонажных субтекстах...................................................................266

5.3.3. Эмоциональная информация, представленная в персонажных субтекстах ....................................................................................................274

5.3.4. Концептуальная информация, представленная в персонажных субтекстах ....................................................................................................279

5.4. Выводы по пятой главе.................................................................288

Глава 6. Сегментация и делимитация как принципы теории интерпретации художественного текста и его частей (персонажных субтекстов)............290

6.1. Теоретическое обоснование сегментации и делимитации как принципов теории интерпретации художественного текста и его частей

(персонажных субтекстов)...................................................................290

6.1.1. Понятие «граница» и интерпретация художественного текста и его частей............................................................................................290

6.1.2. Сегментация и делимитация художественного текста и его частей.......296

6.1.3. Онтологическая модель коммуникации и интерпретация художественного текста и его частей...........................................................................299

6.2. Экспериментальное обоснование сегментации и делимитации как принципов теории интерпретации художественного текста и его частей

(персонажных субтекстов)................................................................306

6.2.1. Мономодальная интерпретация персонажных субтекстов....................306

6.2.2. Семантическая иррадиация образа автора на персонажные

субтексты.....................................................................................317

6.2.3. Инвариант в текстовой проекции (интерпретация персонажных субтекстов в

условиях эксперимента).....................................................................327

6.2.4. Интерпретация персонажных субтекстов: когнитивно-дискурсивный

эксперимент....................................................................................338

6.3. Выводы по шестой главе................................................................348

Заключение......................................................................................350

Список условных сокращений..................................................................372

Список основных терминов теории интерпретации персонажных

субтекстов....................................................................................................................373

Список научной литературы...............................................................378

Список словарей..............................................................................438

Список источников фактического материала ...........................................442

Приложение........................................................................................ I

Введение

Как известно, в художественных текстах, помимо авторской речи, происходит выдвижение иных речевых партий, показ «чужого сознания» [Папава Е.И., 1983. С. 23] - имеется в виду изображение речевой активности персонажей, призванное дать характеристику героям, показать их роль в произведении [Sanger К., 1998. С. 47]. Одним из способов введения «чужой»', персонажной речи является прямая речь. И.В. Арнольд подчеркивает следующее обстоятельство: «Простейшее (классическое) текстовое строение складывается из противопоставления <...> прямой речи и речи рассказчика» [Арнольд И.В., 1981. С. 201]. Конструкции прямой речи органично вплетаются «в ткань авторского повествования и участвуют в текстообразовании» [Кирилкова A.A., Б.г. С. 46]. Прямая речь персонажей является художественной имитацией речевого общения, встречающегося в реальной жизни [Данилко М.И., 1987. С. 99]. Частота обращений писателей к последнему обусловливается тем, что и история общества и частная жизнь каждого человека включают в себя огромное количество речевых актов [Wierzbicka А. (сл.), 1987. Р.

3].

Прямая речь подразумевает дословную, точную передачу чужого высказывания, то есть передачу «в виде цитирования без какой-либо переработки» [Бран-дес М.П., 1990. С. 100]. На дословность передачи высказывания через прямую речь также указывают и другие исследователи [Ахманова О.С. (сл.), 1969. С. 387; Leech G.N., Short M.N., 1981. P. 318]. Таким образом, использование прямой речи требует оставлять без изменений «форму оригинала» [Марузо Ж. (сл.), 1960. С. 251]. Сравнивая прямую и косвенную речь, К.А. Долинин подчеркивает, что «прямая речь - это показ чужого слова, а косвенная - рассказ о нем» [Долинин К.А., 1985. С. 226].

Текстовые отрывки с «персонажной» речью - это пульсирующие антропо-центры, ведь именно в них основная, по мнению многих исследователей, катего-

1 А.Н. Гвоздев определяет понятие «чужая речь» как «включаемые в авторскую речь высказывания других лиц» [Гвоздев А.Н., 1965. С. 369].

рия, присущая художественному тексту, - Человек, - высвечивается во всем многообразии своих красок и оттенков. Несмотря на большое количество работ, в разных ракурсах рассматривающих феномен «персонажной» речи, до сих пор не приходится говорить о наличии целостной теории интерпретации весьма частотных сегментов художественного прозаического текста (персонажных субтекстов), учитывающей достижения современной лингвистической науки. Всё вышеприведенное позволяет говорить об актуальности данного исследования.

Создание основ такой теории подразумевает обращение к обширнейшему корпусу персонажных субтекстов, представленному в художественной прозе -именно персонажные субтексты выступают в качестве объекта исследования. Благодаря анализу эмпирических данных, обследованию языковой ткани конкретных художественных произведений (см. Список источников фактического материала) можно говорить о том, что исходный материал данного исследования конкретен, осязаем в своём реальном существовании. При этом то, что в фокусе нашего внимания находятся персонажные субтексты, отнюдь не означает игнорирования той среды, в которую эти субтексты «погружены».

Вектор настоящего исследования определяется положением (оно встречается в различных формулировках либо подразумевается имплицитно в работах многих ученых) о существовании смыслов в виде идеальных образований в недрах читательского сознания [Виноградов B.C., 1975. С. 11; Мамонтов A.C., 2001. С. 31-32; Сорокин Ю.А., 1988. С. 2] и мн. др. В связи с этим художественный текст и его сегменты - персонажные субординатные тексты (субтексты) - трактуются не как «сущности-в-себе», а как «сущности-для-другого». Таким образом, предметом данного исследования является информация, содержащаяся в персонажных субтекстах и отражающаяся в сознании реципиентов в ходе интерпретации художественного текста.

Общая гипотеза исследования заключается в предположении о том, что персонажные субтексты представляют собой самостоятельные сложно организо-

ванные в плане информативности текстовые единицы, имеющие особый онтологический статус и наделённые специфическими функциями.

Целью работы является создание основ теории, призванной дать панорамное, объемное видение весьма сложного объекта - персонажных субтекстов, встречающихся в художественной прозе.

Для достижения поставленной цели в диссертационной работе решаются следующие задачи:

1. Описание процедур, применяемых в ходе интерпретации художественного прозаического текста и его сегментов, то есть характеристика процедурного аспекта интерпретирующей деятельности.

2. Структурирование ментального образа текста, сформированного в ходе интерпретации художественного прозаического текста и его сегментов, то есть характеристика результата интерпретирующей деятельности.

3. Сегментация полисубъектного нарративного плана (выделение персонажных субтекстов), изучение онтологического статуса персонажных субтекстов, их семантического взаимодействия друг с другом, а также с текстовыми сегментами других видов.

4. Исследование фикциональной коммуникативной ситуации в статическом и динамическом аспектах.

5. Выявление роли персонажных субтекстов в процессах моделирования фикциональной языковой личности, различных видов дискурса, а также анализ особенностей референциального плана персонажных субтекстов, находящих отражение в прозаических художественных произведениях.

6. Раскрытие информационной структуры персонажных субтекстов, характеристика их семантического «пространства».

7. Обоснование фундаментальных принципов теории интерпретации художественного текста и его частей.

Общетеоретической предпосылкой данного исследования является постулат об интерпретации как виде деятельности, обладающем «субъектом, объектами, процедурным аспектом, целями, результатами и "инструментами"» [Демьянков

B.З., 1985. С. 7]. В свете этого постулата интерпретация текста трактуется как объёмно-динамический феномен, как явление, взятое в единстве процедурной/процессуальной и конечно-(гомео)статической сторон.

Ещё раз подчеркнём: учитывая чрезвычайную сложность, значительную «ёмкость» проблемы описания персонажных субтекстов, мы говорим о разработке основ теории интерпретации персонажных субтекстов, в связи с чем эта теория открыта для дальнейшего достраивания при условии непротиворечивости новых «выкладок» её базисным положениям. Открытость теории вполне естественна, если помнить о том, что сложные объекты и процессы допускают возможность различного толкования, поскольку в случае изучения подобных объектов и процессов вступает в действие принцип «множественности описания системы» [Jle-онтович O.A., 2002. С. 11]. В качестве теоретико-методологической опоры для настоящей работы также выступает принцип дополнительности. Суть методологического принципа дополнительности, открытого Н. Бором, заключается в постулировании следующего: отношения между наиболее значимыми сторонами объекта исследования не ограничиваются только взаимопротивопоставлением этих сторон. Утверждается, что различные стороны дополняют друг друга, образуя многомерный объект [Философский словарь, 2001. С. 167-168]. Принцип дополнительности стал «принципом описания» [Литвин Ф.А., 1984. С. 12] некоторых лингвистических явлений. Р. Якобсон ссылается на указанное правило, когда он описывает схему коммуникативного взаимодействия субъектов [Якобсон Р., 1965.

C. 400-401]. В соответствии с принципом дополнительности, свойства системного объекта можно описать с помощью традиционных понятий, но при этом не следует давать одновременное описание всех свойств данного объекта. Полное описание всех свойств достигается в результате ряда опытов, в которых реализу-

ются обоюдодополняющие «экспериментальные установки», свободно выбираемые учеными для каждого опыта [Борн М., 1973. С. 127].

Дополнительность, таким образом, выступает и как гносеологический и как онтологический принцип. Иными словами, помимо того, что объект познаваем с позиций различных методологических установок, он еще и существует комплементарно.

Вполне очевидно, что различное истолкование фактов в существенной мере определяется выбранными методами исследования. В этой работе используются аналитико-синтезирующий /наблюдение с последующим обобщением/ [Чернухи-на И.Я., 1983. С. 1], описательный (установление свойств изучаемого объекта с помощью метаязыка) методы, интроспекция, контекстуальный анализ, психолингвистический эксперимент. На отдельных этапах использовалась методологическая база лингвистической семантики и применялся количественный метод.

Материалом исследования служат прозаические художественные тексты (рассказы, новеллы, повести, романы) англоязычных авторов, созданные в XIX и XX веках. В экспериментах использовались фрагменты из художественных текстов на русском языке. Основанием для выбора материала стало доминирующая тенденция четкого выделения моносубъектного и полисубъектного повествовательных планов в контексте изображения словесного взаимодействия персонажей.

Достоверность результатов диссертационного исследования обеспечивается таким анализом конкретного фактического материала, который учитывает данные, накопленные в таких языковедческих отраслях, как лингвистика текста, лин-гвопоэтика, когнитивная лингвистика и психолингвистика. Таким образом, работа носит интегративный характер и относится к указанным разделам языкознания.

Научная новизна работы выражается в том, что в ней:

- уточнено представление о сущности интерпретации художественного текста и его частей;

2 - Ю.С. Степанов называет этот метод семиотическим [Степанов Ю.С., 1985. С. 44].

- осуществлен оригинальный системный анализ отрезков текста, изображающих коммуникацию фикциональных субъектов, в результате чего выявлены структурно-семантические особенности персонажных субтекстов и контекста их непосредственного функцион�