автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Категории сиротства и родства в художественном мире Андрея Платонова

Полный текст автореферата диссертации по теме "Категории сиротства и родства в художественном мире Андрея Платонова"

На правах рукописи

Грязпова Анна Юрьевна

КАТЕГОРИИ СИРОТСТВА И РОДСТВА В ХУДОЖЕСТВЕННОМ МИРЕ АНДРЕЯ ПЛАТОНОВА

Специальность 10.01.01 —русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Воронеж — 2013

005057533

Работа выполнена на кафедре русской литературы ХХ-ХХ1 веков ФГБОУ ВПО «Воронежский государственный университет»

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор,

заведующий кафедрой русской литературы ХХ-ХХ1 веков ФГБОУ ВПО «Воронежский государственный университет» Никонова Тамара Александровна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

кафедры русской литературы и журналистики ФГБОУ ВПО «Петрозаводский государственный университет» Спиридонова Ирина Александровна

доктор филологических наук, старший научный сотрудник Отдела Новейшей русской литературы ФГБУН «Институт русской литературы (Пушкинский дом) Российской академии наук» Колесникова Елена Ивановна

Ведущая организация: ФГБОУ ВПО «Воронежский государ-

ственный педагогический университет»

Защита состоится 27 февраля 2013 г. в 15 часов на заседании диссертационного совета Д. 212.038.14 в Воронежском государственном университете по адресу 394006, г. Воронеж, пл. Ленина, 10 ауд. 37.

С диссертацией можно ознакомиться в зональной научной библиотеке Воронежского государственного университета.

Автореферат разослан «(3 » января 2013 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Творческое наследие Андрея Платонова (1899 - 1951) неизменно привлекает внимание исследователей философской сложностью проблематики, трагической глубиной ее разработки, оригинальной творческой манерой. Немаловажную роль в непреходящей актуальности платоновского наследия играет включенность писателя в решение главных проблем XX столетия - философских, социальных, художественных. Трудный путь к читателю, многократно описанный исследователями 1960-х-1980-х годов, объясняется и обстоятельствами тоталитарной эпохи, и высокой сложностью платоновской художественной системы, требующей внимательного, вдумчивого изучения. Таким образом, актуальность обращения к платоновскому художественному миру является несомненной, определяется природой платоновского гения.

Внимание исследователей неизменно приковывает специфика художественной мысли писателя. Для А. Платонова характерно отсутствие жестко детерминированного взгляда на изображаемые явления. Любая устойчивая формула подвергается писателем сомнению, любое явление рассматривается с многих, иногда диаметрально противоположных позиций, что затрудняет постижение авторской мысли. Одной из многих тайн, связанных с платоновским «сомнением», до сих пор остается художественная антропология писателя К изучению антропологических аспектов прозы А. Платонова обращались К.А. Баршт, С.Г. Бочаров, М. Геллер, X. Гюнтер, М.А. Дмитровская, A.A. Дырдин, Л.В. Карасев, Н.В. Корниенко, X. Костов, Н.М. Малыгина, Е.Г. Мущенко, Т.А. Никонова, Н.Г. Полтавцева, С.Г. Семенова, И.А. Спиридонова, Л.А. Шубин, Е.А. Яблоков и многие другие исследователи.

Проблема взаимоотношений человека и мира, неизменная и неизбежная в литературе, уже в самой себе таит сложность и предполагает комплексный подход к исследованию. Платоновская антропология осложняется еще и тем, что в ней задействовано огромное количество тех философских идеи, которыми отмечена первая треть XX века и которыми, согласно тонкому наблюдению Е.Г. Мущенко, писатель «переболел» в ускоренном темпе. Исследователи отмечают в творчестве А. Платонова отголоски философии русского космизма, концепции богостроительства, философии общего дела Н.Ф. Федорова, учения о ноосфере В.И. Вернадского, идей A.A. Богданова, О. Шпенглера и др. Широта и разнородность ряда ассимилированных А. Платоновым философских идей позволяет исследователям говорить, с одной стороны, о экзистенциальном, трагическом мирочувствовании писателя, с другой -о пафосе переустройства мира в его творчестве. Общим моментом, однако, является признание того, что целостный, объёмный взгляд на личность писателя невозможен без проникновения в суть породившей его эпохи. В современном платоноведении уже достаточно прочно утвердилась мысль о том, что А. Платонова можно с полным правом назвать сыном своего времени.

Его творчество является органичным продолжением тех идей, которые питали русскую философию первой трети XX века.

XX век принес человеку ощущение онтологического одиночества, порожденное сменой антропологических парадигм. Если гуманистическая традиция, на которой базировались культура и искусство XIX века, утверждала, что человек является центром бытия, то век XX разрушает эту уверенность, а вместе с ней и мысль о целостности мира. Так, Н. Бердяев говорит о «гибели человека» в футуризме, связывая это явление с общей тенденцией искусства к нарушению границ между человеком и миром («Конец ренессанса и кризис гуманизма»).

Популярность приобретают идеи Ф. Ницше о «смерти Бога», которые конституируют отказ от трансцендентного и перемещают цель существования человека в мир социальный, предлагая тем самым сосредоточить внимание на движении исторического прогресса, а не на поисках высшего смысла. Одним из результатов такой подмены была мысль о вседозволенности, породившая мнимое чувство исторического оптимизма. Опасность такого смещения заключалась в утрате философского взгляда на человека, сведении человека к функции. В этом плане пророческим оказалось замечание М. Хайдег-гера, который увидел в словах Ф. Ницше «Бог умер» смерть метафизики и философии в целом.

Почувствовал эту опасность и А. Платонов. В катастрофических событиях своего времени писатель видел единую причину - утрату связи человека с Богом, с родовым целым, «распадение» единства человека и мира, то есть то, что может быть определено как онтологическое сиротство. Несовпадение такой позиции с основными положениями советской литературы почувствовали критики, современники писателя, обвинив его в «упадочнических» настроениях, в тяге «ко всему скорбному, к ночи, к смерти, к нищете» (А.Гурвич), не пожелав заметить, однако, главного: трагическое мироощущение А. Платонова было рождено целостным взглядом на мир, умением проникать в метафизическую суть явлений и не могло быть сведено к «текущему моменту».

Реферируемая работа посвящена исследованию ключевых категорий художественного мира А. Платонова — категорий сиротства и родства, помогающих понять динамичность мира писателя, антропологичность его характерологии, внутреннее многообразие его повторяющихся сюжетов. В плато-новедении обозначены религиозный, социально-политический, онтологический варианты сиротства у А. Платонова. Опираясь на такого рода наблюдения, мы утверждаем необходимость рассмотрения сиротства и родства как категорий — в целостности и сложной динамике смыслов.

Актуальность темы диссертационного исследования определяется наметившимся в современном литературоведении новым всплеском интереса к проблемам антропологии. Об этом ярко свидетельствует дискуссия, разворачивающаяся на страницах журнала «Новое литературное обозрение» в 2009 - 2012 годах, основным предметом которой является так называемый

«антропологический поворот» в гуманитарных науках. Эта дискуссия носит общедисциплинарный характер, тем самым актуализируя целый ряд научно-теоретических проблем, в том числе связанных с платоновской антропологией.

Научная новизна работы состоит в обозначении категориального статуса сиротства и родства, неразрывных по своей онтологической природе, в художественном мире А. Платонова.

В качестве предмета научного осмысления в диссертационной работе избраны сиротство и родство как онтологические категории творчества А. Платонова.

Объектом изучения является проза А. Платонова 1920-х - 1930-х годов. Основные положения исследования подтверждены детальным анализом следующих текстов: рассказов «Песчаная учительница» (1926), «Такыр» (1934), «Глиняный дом в уездном саду» (другое название - «Нужная родина», 1936), «Родина электричества» (1939); фрагментов «Технического романа» (конец 1920-х - начало 1930-х годов); повестей «Эфирный тракт» (1927) и «Джан» (1934). Репрезентативность выводов подтверждается обращением практически ко всему корпусу платоновских произведений, необходимость в которых возникает по ходу изложения.

Цель диссертационного исследования — рассмотреть специфику реализации категорий сиротства и родства в прозе А. Платонова. Поставленная цель определяет выполнение следующих задач:

1. Изучение мотивно-образного наполнения категорий сиротства и родства в прозе А. Платонова 1920-х- 1930-х годов.

2. Рассмотрение реализации категорий сиротства и родства в сюжетах платоновских произведений.

3. Исследование художественной характерологии героев-сирот А. Платонова.

4. Изучение пространственных решений категорий родства и сиротства в платоновской прозе.

Для решения поставленных задач использовались следующие методы исследования: мифопоэтический и мотивный анализ текста, историко-литературный, сравнительно-исторический, культурно-исторический, интертекстуальный методы исследования.

Теоретическая основа работы представлена литературоведческими трудами М.М. Бахтина, Б.М. Гаспарова, А.К. Жолковского и Ю.К. Щеглова, JI.C. Левитан и J1.M. Цилевича, Д.С. Лихачева, Ю.М. Лотмана, Н.Л. Лейдер-мана, В.П. Скобелева, Н.Д Тамарченко, Б.М. Эйхенбаума и др.; исследованиями H.A. Бердяева, Ф. Ницше, X. Ортеги-и-Гассета, М. Хайдеггера и др., посвященными антропологическим аспектам искусства и литературы первой трети XX века; теоретическими положениями исследований, посвященных социально-политическим и идеологическим контекстам литературы СССР 1920-х-30-х годов.

Положения, выносимые на защиту:

1. Сиротство и родство в художественном мире А. Платонова — универсальные, взаимосвязанные и взаимообусловленные категории, реализующие связи человека и мира.

2. Сиротство и родство проявлены в макрокосме как целостность и разъятость его основных частей - неба и земли, земли и воды; в микрокосме - как единство и борьба разума и сердца, тела и сознания.

3. Имплицитно явленная в творчестве писателя мысль о мире как о едином целом позволяет обозначить сиротство как нарушение онтологической целостности мира.

4. Родство как преодоление мирового сиротства — главная цель смысложизненных поисков и движущая сила деятельности платоновских героев — определяет характерологию писателя.

5. Категориальный статус сиротства / родства в творчестве А. Платонова подтверждается наличием мотивно-образных рядов, системно реализующих онтологические смыслы платоновских текстов (мотивы засухи, голода, старости, смерти / мотивы воды, пищи, родины, электричества).

6. Платоновская характерология, осмысленная в категориях сиротства / родства, позволяет типологизировать сюжеты произведений писателя по способу взаимоотношения героя с пространством («технический», социальный, духовно-нравственный, «природный») с учетом их интертекстуальности.

Практическая значимость работы заключается в возможности использования ее результатов в вузовском образовательном процессе (в курсах лекций по русской литературе XX века, спецкурсах, посвященных творчеству А. Платонова, в спецкурсах, освещающих проблемы художественной антропологии), в практике школьного преподавания.

Апробация результатов исследования. Основные положения, представленные в работе, прозвучали в форме докладов на VII Эйхенбаумовских чтениях (ВГПУ, сентябрь 2008 года); Всероссийской научной конференции «XX век как литературная эпоха», посвященной 50-летию кафедры русской литературы XX века ВГУ (ВГУ, 19-20 ноября 2010 года); VII Платоновских чтениях в рамках Международного Платоновского фестиваля (ВГУ, 7-9 июня 2011 г.); Третьей Всероссийской научной конференции «Русская литература и философия: постижение человека» (Липецк, ЛГПУ, 8-10 октября 2011); научной конференции «Взаимодействие гуманитарных данностей: литература, история, педагогика, психология, экономика» (ВГПУ, 20 апреля 2012 года). По теме работы опубликовано 8 статей, из них 3 - в изданиях, рекомендованных ВАК РФ.

Структура работы. Диссертационное исследование состоит из Введения, трех глав, Заключения и Списка использованной литературы, включающего 228 наименований. Объем диссертации - 176 страниц.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении содержится обзор работ, посвященных изучению биографии и творческого наследия писателя, обоснование выбора темы диссертации, обозначены ее актуальность и научная новизна, определены цели и задачи исследования, сформулированы положения, выносимые на защиту.

Первая глава «Сиротство и родство как антропоморфные характеристики мира» дает общий взгляд на категории сиротства и родства в творчестве А. Платонова. Раскрывается онтологический смысл этой пары: родство у писателя - это состояние целостности мира, органичного единства всех входящих в него элементов. Сиротство же возникает при разрушении метафизических связей, поддерживающих мир в гармонии, и является характерным для всего мироустройства состоянием неблагоустроенности, разъято-сти на части, незавершенности.

В первом параграфе «Оппозиция "сиротство /родство" в творчестве А. Платонова в контексте мифопоэтических представлений о мире» рассматриваются мифопоэтические смыслы анализируемых категорий. Исходным положением этой части исследования является утверждение, что художественный мир А. Платонова построен по принципу антропоморфизма - тождества части и целого. Макрокосм и микрокосм у А. Платонова часто совпадают в структурном плане. Так, например, строение человеческого тела в художественном мире писателя соотносимо со строением мироздания.

Родственность всех явлений мира обусловлена, по А. Платонову, в том числе их происхождением из одного «вещества существования» (формула, обозначающая у писателя единство материального и духовного): «...Вещество одинаковое: что я, что звезда», - говорит один из героев романа «Чевенгур». Вот почему сиротство как нарушение целостности мира в равной степени трагически переживается в произведениях писателя и людьми, и растениями, и животными, и предметами. Таким образом, сиротство является у А. Платонова универсальной характеристикой, применимой не только к человеку, но и ко всему мироустройству. Однако миссия по его преодолению возложена именно на человека.

Нарушение глубокой метафизической связи, обеспечивающей единство всего сущего, рождает в платоновском герое желание «окончить» неблагоустроенный мир, соединить его в целое. Отсюда столь частые у писателя мотив собирания ненужных вещей, мотив поиска родства с предметами или явлениями природы, а также сюжет поиска утраченных родителей, положенный в основу таких произведений, как роман «Чевенгур», повести «Котлован» и «Джан», рассказы «Такыр», «Глиняный дом в уездном саду», пьеса «Молчание» и др.. Важную роль в сюжете играет мотив осознания героем своего сиротства, так как именно он инициирует начало смысложизненных поисков и определяет направление движения героя. Чаще всего таким моментом является смерть родителя или близкого человека. Так, например,

Фома Пухов в «Сокровенном человеке» начинает свое странствие после того, как умирает его жена, Вогулов и Крейцкопф, герои ранних фантастических произведений А. Платонова, принимаются за свои глобальные проекты после того, как теряют возлюбленных. Движение платоновского героя является его реакцией на осознание онтологического одиночества, и в этом плане уже в самом сиротстве заключена тенденция к его преодолению.

Представление о родстве в художественном мире А. Платонова чаще всего осмысляется через его отрицание, поскольку образ «родственного» мира в его произведениях - редкость. Чаемая человеком А. Платонова гармония с миром предполагает, во-первых, завершенность и полноту каждого своего проявления (например, полнота семьи, целостность в самом человеке), во-вторых, соблюдение тождества между частью и целым. Одним из немногих примеров такого гармоничного состояния мира может служить детство главного героя рассказа «Потомки Солнца»: «Он был когда-то нежным, печальным ребенком, любящим мать, и родные плетни, и поле, и небо над всеми ими. По вечерам в слободе звонили колокола родными жалостными голосами, и ревел гудок, и приходил отец с работы, брал его на руки и целовал в большие синие глаза <...> Завтра гудел гудок, и опять плакали церковные колокола, и мальчику казалось, что и гудок и колокола поют о далеких и умерших, о том, что невозможно и чего не может быть на земле, но чего хочется. Ночь была песнею звезд, и жаль было спать, и весь мир, будто странник, шел по небесным, по звездным дорогам в тихие полуночные часы» (курсив наш. — А.Г.).

Цитированный фрагмент позволяет увидеть множественность значений родства у А. Платонова. Это, прежде всего, целостность семьи, состоящей из отца, матери и ребенка; это и завершенность пространства («и поле, и небо над всеми ими»); и замкнутость времени, когда прошлое («далекие и умершие») оказывается включено в будущее («завтра»). Наконец, это состояние, когда целое оказывается равным единичному, весь мир отождествляется с человеком («мир, будто странник...»).

Сиротство и родство на онтологическом уровне являются диалектически взаимосвязанными категориями: имплицитно явленное в творчестве А. Платонова представление о родстве как о тождестве макрокосма и микрокосма позволяет дать определение сиротству - разрушению этого тождества, а сиротство платоновского героя является в то же время шагом к восстановлению утраченного родства.

Во втором параграфе «Мотивно-образное наполнение сиротства и родства» на материале рассказа «Родина электричества» представлен анализ мотивов и образов, характеризующих каждую из исследуемых категорий. Особое внимание уделяется мотиву воды, засухи, голода, пищи, электричества, образам Родины и матери.

1) Мотив воды в рассказе «Родина электричества» имеет биографическую подоплеку: в 1923-24 годах в селе Рогачевка Воронежской губернии при участии А. Платонова проводились оросительные работы, а позднее бы-

ла установлена первая самодельная электростанция. Именно эти события положены в основу сюжета рассказа. В то же время в прозе А. Платонова мотив воды имеет мифологические корни, восходящие к представлениям о земле как о матери, плодоносящем начале, и воде как начале, дающем жизнь. Связь воды и родства в произведениях А. Платонова наглядно обоснована Л.В. Карасевым. Исследователь выдвигает понятие «пред-детство», обозначающее существование человека внутри материнской утробы. По мнению Л.В. Кара-сева, именно к этому состоянию стремятся все платоновские герои — к состоянию максимального родства. Родившись и разорвав связь с материнским началом, человек начинает путь в сиротском мире, сохраняя тем не менее подсознательную память и тоску по миру «родственному».

Увлажненность, таким образом, оказывается приметой родства. Земля, напоенная водой, является у А. Платонова залогом будущей, но еще не осуществившейся жизни, сухая земля, напротив, имеет признаки старости и увядания.

2) Образ родины и образ матери. В рассказе присутствуют три взаимосвязанных образа, восходящих к архетипу матери. Это высохшая земля, Богоматерь, изображенная на иконе «без Бога на руках» и родина, имеющая приметы сиротства. Вместе они составляют картину мира, пребывающего в состоянии разъятости составляющих частей. Особое значение приобретает в этом свете название рассказа: пространство, характеризующееся всеми признаками сиротства (земля без воды, мать без сына, человек без Бога), А. Платонов называет родиной. В этом нет парадоксальности, поскольку между родством и сиротством, как и между любыми другими полярными онтологическими категориями (жизнь и смерть, движение и покой, пустота и заполненность), в художественном мире А. Платонова не существует четкой грани. Человек у А. Платонова живет для того, чтобы «из смерти работать жизнь», поэтому бедствия и испытания являются необходимыми условиями духовного роста и сплочения людей. По этой же причине сиротское состояние мира неизбежно и необходимо, поскольку дает человеку импульс к его преодолению.

Пониманием этой истины обладает старуха, с которой беседует герой рассказа. Диалог «ветхой труженицы» и молодого механика - это столкновение простой, но давшейся ценой тяжелых испытаний мудрости народа и научного знания. Для молодого героя-рассказчика, целиком устремленного в будущее, крестный ход жителей Верчовки - бессмысленный пережиток прошлого. Для самих же крестьян это часть жизни, вошедшая в привычку, точно так же, как вошел в привычку непосильный труд и точно так же как ассимилируется народным сознанием новая идеология, воплощением которой в рассказе являются «свет и чтение». Поэтому уже в 1920-е годы молодой А. Платонов, увлеченный идеей переустройства мира, с большой осторожностью высказывается обо всем, что касается народного прошлого.

Сведение в одном эпизоде мифологического, религиозного и идеологического подтекстов делает отчетливой связь времен: на смену древним

языческим верованиям пришла религия, в 1920-е годы и она уходит в прошлое, уступив место идеологии и науке. Однако смена мировоззренческих шаблонов не устраняет главной причины человеческих бед, лежащей, по мнению А. Платонова, в самой сущности мироустройства.

3) Мотив пищи и мотив голода. Между хлебом (пищей) и деятельностью души человека у писателя существует почти прямая связь: назначение пищи — превратиться в «душевную силу», осуществив таким образом превращение вещества в энергию. Характерно, что именно этой же цели служит машина, созданная жителями деревни Верчовка: работая на хлебном самогоне, она дает человеку свет, необходимый для чтения, формирующего сознание. Это сходство дублирует отраженную в ранних публицистических сочинениях А. Платонова мысль о «братских» отношениях между человеком и машиной. Однако вера в торжество научно-технических методов в рассказе подвергается сомнению: «питая» машину, крестьяне вынуждены голодать; человек оказывается выключенным из процесса превращения вещества в энергию, и потому погибает.

Проанализировав мотивно-образную структуру рассказа, приходим к выводу: если в онтологическом плане категории сиротства и родства диалектически взаимообусловлены, то на уровне поэтики они подлежат достаточно четкому разграничению, так как каждую из них характеризует собственный мотивно-образный ряд. Для категории сиротства это мотив засухи, голода, старости, смерти; для категории родства - мотив воды, пищи, электричества, образ матери, образ родины.

В третьем параграфе «Антропологический смысл сиротства и родства. Человек как единство разума и чувств, духовного и телесного» избранные предметом научного осмысления категории анализируются в свете представлений А. Платонова о человеке. В качестве материала исследования нами выбраны произведения «Родина электричества» и «Технический роман».

В платоноведении сложилась традиция классифицировать платоновских героев по двум типам: герой «сознания» (герой-преобразователь, деятель) и герой-странник («сокровенный человек», мечтатель-утопист). Героя-сироту исследователи относят, как правило, ко второму типу, отмечая его сочувственное отношение к себе подобным и тягу к странничеству. С нашей точки зрения, сиротство, понимаемое как общее для человека и мира неблагополучие, характеризует всех героев А. Платонова. Трагедия героя «сознания» состоит в том, что, ощущая сиротство как свойство, присущее миру, и направляя все свои силы вовне, на его преодоление, он не замечает, что человек является сиротой еще и по отношению к самому себе. Не восстановив целостность внутри себя, такой герой пытается преобразовать мир с помощью разума, но чем больше усилий он вкладывает в свою деятельность, тем больше усугубляется сиротство как в самом герое, так и в мире. Так, проекты Матиссена и Петера Крейцкопфа, имеющие своей конечной целью облегчение людских страданий, сопровождаются человеческими жертвами, а мощ-

ная, но осиротевшая без чувства «мысль» Вогулова способна уничтожить всю Вселенную.

Условное разделение героев на «преобразователей» и «странников», особенно хорошо применимое к произведениям А. Платонова 1920-х годов, отражает мысль о разъятости человека, рефреном проходящую через творчество писателя. В этом плане показательны изменения в системе образов и сюжете рассказа «Родина электричества», герой которого является результатом сведения воедино двух героев «Технического романа» - Семена Душина и Дмитрия Щеглова. Душину А. Платонов отдает свои сокровенные юношеские идеи - преобразование мира с помощью любви-электричества, «научное» воскрешение мертвых и мечту о «царстве сознания». Щеглов же тяготеет к типу «странника», познающего мир сердцем, а не умом. Кроме того, в «Техническом романе» присутствует образ Лиды Вежличевой, воплощающий собой телесное начало. Таким образом, А. Платонов разделяет авторскую позицию между тремя голосами. Ни разум, оставшийся без подпитки чувства, ни «осиротевшее» без разума сердце в равной степени не способны полноценно существовать друг без друга. Человек у А. Платонова оказывается сиротой не только по отношению к миру. Сиротство укоренено в нем самом, в нарушении единства сердца и разума, тела и сознания.

В «Техническом романе» А. Платонов доводит до логического завершения свои ранние идеи. Фанатичное увлечение Душина электрификацией приводит его к уверенности в том, что любые жертвы в настоящем оправдаются в будущем, когда «наступит электричество». В результате для героя оказывается более важной сама его работа, а не люди, для которых он ее делает. Метафизический смысл этой ситуации высвечивается при рассмотрении произведения в контексте социально-политической и идеологической обстановки 1920-30-х годов.

Тема «хлеба и чтения», найденная А. Платоновым в «Техническом романе», в «Родине электричества» обрастает новыми социальными подробностями. Так, в рассказ включен отсутствующий в романе диалог главного героя с механиком самодельной электростанции, из которого выясняется, что топливом для машины служит самогон, для изготовления которого голодные крестьяне отдают последний имеющийся в колхозе хлеб. Подробности жизни в Верчовке отсылают к событиям конца 1920-х - начала 1930-х годов, связанным с коллективизацией, когда идея равенства и братства обернулась равенством в голоде и нищете для рядовых строителей социализма. Индустриализация страны проводилась по планам, разумность которых проверялась не реальным положением дел, а лозунгом усиления классовой борьбы по мере строительства социализма. При этом врагом был назначен сопротивляющийся коллективизации крестьянин. Сюжет 1920-х годов, спроецированный на события коллективизации, придает ей острое звучание продолжения революции «сверху», обернувшейся уничтожением крестьянства как потенциальной буржуазии.

В анализируемых произведениях А. Платонов указывает на истоки социального сиротства. Усугубление голода и неравенства, к которому привела коллективизация, показано А. Платоновым не с целью осуждения самой государственной программы, а для того, чтобы обнажить метафизические корни современной писателю ситуации. В центре внимания художника - параллель между образом обезбоженного мира и образом «разъятого» на части человека, в котором природное оторвано от социального, чувственное от рационального и т.д.. Тем самым писатель возвращает нас к мысли, ставшей очевидной уже на рубеже Х1Х-ХХ веков в преддверии краха гуманистической парадигмы: когда связь человека с Богом и родовым целым утрачивается, возникает угроза превращения человека из цели в средство любого социального деяния. Высшей ценностью становится не его жизнь, а те функции, которые он осуществляет. Реализацию этой угрозы увидел А. Платонов в событиях конца 1920-х - 1930-х годов, воспринятых писателем как метафизический раскол, которым, по его мнению, обернулись революционные преобразования.

Во Второй главе диссертационной работы «Преодоление сиротства как жизнестроительство» анализируется сюжет поиска родства в произведениях А. Платонова. Мы исходим из утверждения, что развитие платоновского сюжета определяется наличием действий не событийного плана, а онтологического. Мы выделяем четыре способа достижения родства героями А. Платонова: «технический», социальный, духовно-нравственный, «природный».

В первом параграфе описан "Технический" путь к достижению родства на материале повести А. Платонова «Эфирный тракт».

В 1934 году в одной из статей А. Платонов написал: «Истина, по-моему, в том, что "техника... решает все". Техника это и есть сюжет современной исторической трагедии, понимая под техникой не один комплекс искусственных орудий производства, а и организацию общества, обоснованную техникой производства, и даже идеологию... Точнее говоря, в технику надо включить и самого техника - человека, чтобы не получилось чугунного понимания вопроса». Техника понималась А. Платоновым не только как система орудий труда, но и как определенные отношения между человеком и миром. Эта мысль писателя созвучна мысли М. Хайдеггера, различавшего «инструментальный» аспект техники и метафизический (техника как способ «раскрытия потаенности»).

Метафизически понимаемая природа техники объясняет, помимо всего прочего, отсутствие у А. Платонова страха замены человека машиной. Проекты платоновских героев обусловлены не столько потребительскими задачами, сколько желанием найти и разом устранить корень всех человеческих бед, начиная от голода и заканчивая смертью. В этом плане оказывается важным еще и такое значение слова «техника» как «умение / метод»: ранние платоновские герои ищут универсальную технику учреждения всеобщего сча-

стья. Отсюда их отношение к машине не как к эксплуатируемому объекту, инструменту, а как к соратнику по борьбе.

В основе сюжета ранних произведений А. Платонова лежит попытка героя вырваться из цикличности природы при помощи разного рода технических средств. Замкнутость и повторяемость природных процессов выступают главным «врагом» человека. Даже цикл смены времен года воспринимается некоторыми героями как зло: «... Эти зима, лето и т.д. - замедляют темп работы человечества, берут много у него сил на приспособление к ним, обрекают огромные пространства земли на бесплодие, стужу и тьму» («Сатана мысли», 1921). Неудача попыток «переделать» природу, как правило, оказывается у А. Платонова следствием самой сущности человека - существа, стоящего между природой и «царством сознания», обладающего всеми средствами переустройства мира - и в то же время неспособного изменить самого себя. В этом смысле техника как самое могущественное из этих средств действительно является сюжетом современной писателю исторической трагедии: изыскивая различные технические «средства спасения» человечества, человек становится в противоборствующее отношение к природе, частью которой является и он сам.

Окружающее героев-техников природное пространство часто воспринимается ими как бедственное, непригодное для жизни, поскольку несет приметы сиротства. Поэтому герои видят выход из сиротского состояния мира в преодолении природы, однако каждый раз оказываются жертвой своих собственных проектов.

В «Эфирном тракте» мысль о принципиальной невозможности «вырваться» из природы подкрепляется многократными сюжетными повторами. Это, прежде всего, повтор на сюжетно-композиционном уровне. Схожими оказываются жизненные пути героев «Эфирного тракта» (увлеченность одним и тем же проектом, странствия Егора и Михаила Кирпичниковых, «случайная» смерть). События, происходящие в повести, повторяют часть событий вставного сюжета, раскрывающего историю гибели древней цивилизации: открытие «живого» электрона, создание эфирного тракта и возможности увеличения материи, гибель изобретателя, причиной которой является его собственное изобретение. Вставной сюжет, таким образом, позволяет составить представление об исходе событий, последующих за успешными опытами Егора Кирпичникова, и показывает неизменность хода истории: с течением времени сущность человека не меняется, человек идет по тому же пути и совершает те же ошибки, что совершал в древности.

Во-вторых, повтор обнаруживается на интертекстуальном уровне: на урнах с прахом в Доме воспоминаний стоят имена не только Михаила и Егора Кирпичниковых, но и других героев А. Платонова, мечтавших о техническом преобразовании мира - Вогулова и Крейцкопфа. Герои, пытавшиеся покорить «чужое» пространство и погибшие на этом пути, все равно в конечном итоге «возвращаются» на родину.

Второй параграф второй главы описывает Социальный и духовно-нравственный способы преодоления сиротства на материале рассказа «Песчаная учительница».

Одной из специфических черт советской эпохи 1920-30-х годов было проникновение новой государственной идеологии во все сферы общественной жизни. Научная и философская мысль, культура и искусство этого времени были пронизаны единой идеей построения социалистического общества. Вместе с тем формирование нового социального строя проходило в атмосфере резкой нетерпимости к дореволюционному, «буржуазному» прошлому, в результате чего оказалась неизбежной некая бинарность в оценках того или иного явления, которое тут же маркировалось как соответствующее или не соответствующее пролетарской идеологии.

Тенденциозность сказывалась, помимо всего прочего, в оценке одного из базовых принципов марксистской идеологии - принципа коллективизма. В публицистике 1920-х годов яростно пропагандировалась борьба с «индивидуалистской» психологией, которая объявлялась типичной чертой буржуазного общества, а процесс подчинения индивидуального коллективному изображался, в духе марксизма, исторически неизбежным и идеологически верным.

Русскими художниками и мыслителями вопрос о взаимоотношении индивидуального и коллективного рассматривался в религиозно-философском ключе. Мысли об объединении человечества в единое гармоничное целое, в котором воля отдельно взятого человека совпадает с общей волей, отражены в философии «общего дела» Н.Ф. Федорова, в идеях богостроительства, развиваемых A.B. Луначарским и A.A. Богдановым.

Идеями богостроительства был увлечен в 1920-е годы и молодой А. Платонов, ранние статьи которого содержат высказывания, созвучные мыслям A.A. Богданова и A.B. Луначарского. Однако в решении проблемы взаимоотношений личного и общественного позиция А. Платонова обнаруживает расхождение как с государственной идеологией, так и с идеями богостроителей. Государственная система всегда следует логике, согласно которой коллектив жестко противопоставляется личности. И с этой позиции подчинение индивидуального коллективному любым способом становится единственным вариантом достижения целостности. Такой способ разрешения конфликта приводит к равенству элементов системы, однако это равенство может трактоваться только в антиутопическом ключе. Подобную ситуацию А. Платонов описывает в рассказе «Мусорный ветер», доводя до логического завершения ту опасность, которая подстерегала и советское общество на этапе форсированного строительства социализма: все, что не вписывается в параметры системы, отбрасывается, как мусор, и подлежит уничтожению.

Разрешению противоречия между индивидуальным и коллективным с помощью принципа равенства, на основе которого возможно создание лишь мертвого государственного механизма, А. Платонов противопоставляет другое решение, основанное на принципе комплементарности, утверждающем,

что разнородные элементы призваны не взаимоисключать, а взаимодопол-нять друг друга. Этой логике следует главный герой повести «Сокровенный человек», Фома Пухов, который наделен способностью чувствовать родственную связь с людьми и миром и в то же время сохранять индивидуальность. Показательно отношение героя к идее ликвидации частной собственности: его огорчает тот факт, что «общность имущества» не может обеспечить родственное единение людей.

А. Платонов, для которого, как и для его героя Фомы Пухова, сама жизнь была приоритетней, чем искусственно созданные идеологические системы, призванные ее упорядочивать, не мог не отреагировать на очевидную подмену идеи социального «родства», базирующейся на принципе добровольности и взаимодополнения, - идеей социального равенства, предполагающей насильственное уравнивание людей. Последняя, помимо всего прочего, была опасна и тем, что неминуемо рождала проблему устранения «негодных» элементов, решение которой лежало не только в плане социальной практики, но требовало и морально-нравственной оценки.

В качестве «научного» обосновании атмосферы нетерпимости к инакомыслию в советской идеологии 1920-х годов часто использовалась теория социального дарвинизма, сторонники которой считали, что в обществе, как и в природе, происходит естественный отбор, в результате которого более приспособленные социальные группы вытесняют менее приспособленные. Примеры распространения теории социального дарвинизма на литературу и искусство 1920-х годов многочисленны. Периодические издания этого времени заполнены лозунгами, призывающими ликвидировать «упадочническую» литературу как «бессильную организовать волю класса».

В отличие от подавляющего большинства писателей и публицистов, А. Платонов во второй половине 1920-х годов остается в стороне от идеологических споров. Если взглянуть на заголовки его публицистических статей 1919 — 1926 годов, нетрудно заметить, что от рассуждений о культуре пролетариата, о «революции духа» писатель уходит в сторону обсуждения вполне насущных проблем: «О ликвидации катастроф сельского хозяйства», «О борьбе с последствиями голода», «О дешевом водном пути Черноземного края». Такая перемена интересов молодого писателя была обусловлена прежде всего жизненной необходимостью. После засухи 1921 года, приведшей к катастрофическим последствиям в сельском хозяйстве, основной задачей для А. Платонова стало улучшение земель путем мелиораций.

В 1926 году, в момент разгара идеологических споров, А. Платонов создает рассказ «Песчаная учительница», в котором актуализирует проблему столкновения идеологии и реальности. Конфликт между русскими поселенцами и кочевым народом, с позиций социального дарвинизма, мог быть разрешен только путем удаления одной из сторон. Перенесенная на литературную почву, теория социального дарвинизма, утверждавшая, что выживает более «идеологически приспособленный», ставила вопрос ребром: сторонники чужой идеологии подлежат либо перевоспитанию (применительно к ситу-

ации, созданной в рассказе, это означало, что Нарышкина должна была бы помочь кочевникам осесть в Хошутове, то есть фактически сделать их частью русского народа, обязав принять их чужие законы и культуру), либо уничтожению. Однако у А. Платонова не происходит ни того, ни другого.

Писатель акцентирует нравственную сторону конфликта, заставляя героиню понять, что оба народа имеют равные права на существование, и деление на «правых» и «неправых» в этой ситуации бессмысленно. Присущее писателю сомнение уберегало от ошибки, свойственной его современникам: распространение принципов социологии на другие сферы человеческой деятельности ведет к «обытовлению» проблем, имеющих далеко не бытовой смысл.

Поиск родства в социальном пространстве, осуществляемый героями А. Платонова, является постоянной темой платоновского творчества. В 1928 году он реализуется в романе «Чевенгур», в 1930-е годы - в повестях «Котлован» и «Джан». При этом во всех произведениях рефреном проходит мысль о невозможности исключения из социального творчества духовно-нравственной составляющей или ее формализации. В противном случае неизбежна подмена жизни идеологизированными шаблонами, одним из возможных последствий которой является девальвация фундаментальных человеческих ценностей.

Третий параграф описывает «Природный» способ достижения родства в творчестве А. Платонова. На материале рассказа «Такыр» нами рассмотрен онтологический смысл родства матери и ребенка.

Как и любое природное, естественное качество, инстинкт воспроизведения рода оценивается А. Платоновым двойственно. В ранних статьях писателя нередко обнаруживают себя призывы к преодолению пола во имя приближения «царства сознания». В то же время, когда речь идет о женщине и ее роли в деле продолжения жизни, безусловность публицистических юношеских решений уступает место сомнению. Главной характеристикой женщины-матери у писателя является жертвенность, заключающаяся в полной отдаче себя во имя ребенка. Рожая и выкармливая детей, мать отдает им не только свою заботу, но и свое тело, оставляя себе только самое малое, необходимое для поддержания жизненных сил. Жизнь матери, по А. Платонову, посвящена ребенку, поэтому женщина уже от природы обладает умением преодолевать границу между собственным «Я» и другим человеком, и миром в целом.

Так, в рассказе «Такыр» терпение и сила духа Заррин-Тадж, которые она проявляет, вбирая в себя и «перерабатывая» мертвое пространство пустыни, вознаграждаются появлением новой жизни - ее дочери Джумаль. Чужое, «сиротское» для Заррин-Тадж пространство такыра становится родиной для Джумаль. Таким образом реализуется платоновская формула основного назначения человека - «из смерти жизнь работать».

Появление ребенка — событие, дающее надежду на избавление от онтологического сиротства. Назначение человека, по А. Платонову, состоит в

том, чтобы «окончить» мир, то есть завершить его, сделать целостным, несиротским. Ребенок представляет собой тот элемент, который завершает собой семью, делая ее единым целым. Кроме того, он является продолжением своих родителей, залогом их бессмертия и сохранения памяти о них.

По А. Платонову, корень мирового сиротства, таким образом, заключается в большей степени не в наследии природного мира и не в проблеме пола как части этого наследия, а в неспособности человека преодолеть в самом себе дистанцию между собой и миром. По этой причине основным носителем смыслов родства в 1930-е годы у А. Платонова становятся женщина, жертвующая своей жизнью ради ребенка, и ребенок, наделенный способностью непосредственного, не отяжеленного догмами и стереотипами взгляда на мир как на единое целое.

Третья глава «Пространственные модели сиротства и родства» рассматривает реализацию анализируемых категорий в художественном пространстве А. Платонова. Поскольку сиротство и родство - величины онтологического порядка, они не имеют хронологической длительности. Однако можно говорить об их пространственных моделях.

Первый параграф «Пространственные деформации как нарушение картины мира» посвящен исследованию пространственных моделей сиротства в контексте мифопоэтических представлений.

В художественном пространстве А. Платонова сиротство проявлено в разъятости полюсов вертикали, которая в мифологическом сознании выстроена отношениями человека и бога, земли и неба. Обезбоженность отмечается исследователями платоновского творчества как один из устойчивых смыслов сиротства. В контексте мотива обезбоженности разрыв верха и низа, земли и неба предстает у писателя как нарушение онтологических связей. Земля оказывается предоставленной самой себе и приходит в запустение.

Сиротство как пространственная деформация обнаруживается и на уровне микрокосма. Устойчивый образ у А. Платонова - человек, у которого голова живет отдельно от остального тела. Такого человека мы наблюдаем на картине в повести «Джан» и в сновидении усомнившегося Макара. И в том, и в другом случае «разделенный» человек оказывается нежизнеспособным существом.

В сюжете о «большом человеке», пробивающем головой небо, обращают на себя внимание такие характеристики земли и неба у А. Платонова, как выпуклость и вогнутость. В рассказе «Ерик», герой которого задумал вывернуть небо и землю наизнанку, земля представлена как «пузо» - выпуклая поверхность. В «Джан» небо, напротив, напоминает таз, - полый вогнутый предмет — перевернутый дном вверх, из-за чего голова «искателя новой бесконечности», пробившая это дно, в буквальном смысле скатывается на тот свет, Согласно анализу мифопоэтических образов у А. Платонова, проведенному Л.В. Карасевым, идеальный мир для платоновских героев - утроба, полое, защищенное со всех сторон пространство, в центре которого находится человек. Той же семантикой огороженности человека от хаоса, его защищен-

ности обладает символическое изображение мира в форме шара, представляющего собой вогнутую поверхность земли и накрывающий ее купол неба. В сюжете о «большом человеке» эта сфера оказывается разрушенной, а нижняя ее половина вывернутой наизнанку, в результате чего человек, место которого, согласно мифологическим представлениям, между небом и землей, оказывается между «пузом» земли и накрывающим его сверху «тазом» неба.

Сиротство неба и земли, их разъятость и «вывернутое» состояние земли могут объяснить частую у А. Платонова ситуацию, когда движение героя по вертикали неожиданным образом оказывается направленным в сторону, противоположную задуманной, и не приводит к желаемым результатам. Так, проект возведения «общепролетарского дома» на деле оборачивается вырытым котлованом. Варианты такого движения в вертикальной плоскости, которое оборачивается своей противоположностью, в «Чевенгуре» отмечает Е.А. Яблоков: «"Погружение" в озеро (т. е. движение вниз) равно "выходу" из озера (т.е. движению вверх): "утопание"... эквивалентно "выныриванию" на поверхность».

С зеркальностью, обратимостью направления движения по вертикали, порожденной разъятым состоянием ее полюсов, связана амбивалентность оценок исследователями земли и неба у А. Платонова. С одной стороны, И.А. Спиридонова, Н.М. Малыгина отмечают традиционные в религиозном понимании смыслы неба и земли как божественного и человеческого планов. И в этом случае движение вверх воспринимается как естественное восхождение человека со «дна» существования. С другой стороны, Л.В. Карасев, на многочисленных примерах доказывающий, что «верх» у А. Платонова связан с ложью, обманом и опасностью падения, утверждает, что для героев большим благом является погружение под землю, в яму, наполненную водой, имеющую смысл утробы («Движение по склону. О сочинениях А.Платонова»).

Подобная двойственность возможна при оценке любых пространственных категорий платоновского творчества. Так, М.Ю. Михеев и Л.В. Карасев, исследуя семантику пустоты в произведениях А. Платонова, не приходят к единому мнению. По мнению Л.В. Карасева, пустота - «синоним смерти, небытия». Ей противопоставлено «вещество существования», своего рода квинтэссенция жизни. М.Ю. Михеев же указывает на амбивалентность пустоты: «Сами слова пустой / пустота и порожний могут быть поняты сразу в двух противоположных смыслах. Грубо говоря, с одной стороны, порожнее — плохо, т.е. это пустое пространство, где ничего нет, ничего не растет, и которое должно быть заполнено... Но с другой стороны, это и хорошо, поскольку пустота несет в себе потенцию заполнения - в согласии со свободной волей субъекта» (курсив М.Ю. Михеева. -А.Г.).

Расхождение во мнениях исследователей относительно семантики ключевых пространственных категорий платоновского творчества заставляет обратиться к конкретным платоновским текстам, в которых эти категории получают образное воплощение, и их контекстному анализу.

Этой задаче подчинен второй параграф третьей главы «Художественно-топографические аналоги родства и сиротства», в котором объектом рассмотрения являются локусы пустыни и сада как пространственные аналоги изучаемых категорий. В качестве материала исследования выбраны рассказы «Такыр», «Глиняный дом в уездном саду» и повесть «Джан».

В прозе писателя 1920-х годов пустыня выступает как пространство смерти («мертвая среднеазиатская пустыня» в рассказе «Песчаная учительница»), возникшее в результате неразумного отношения человека к природе. Вслед за Н.Ф. Федоровым, выдвигавшим идею «разумного регулирования» природы, А. Платонов понимает озеленение пустынь не только как создание более пригодной среды для существования человека, но и как «ремонт земли», устранение негативных последствий влияния человека на природу. В публицистике юный А. Платонов категорично заявляет: «Мы пустыни должны переделывать в зеленые страны и обитель человека». И вслед за этим публикует целый ряд статей, посвященных решению конкретных практических задач, связанных с мелиорацией: «Результаты искусственного орошения», «Мелиоративные работы в нашей губернии», «Борьба с пустыней» и др.

В 1934 году А. Платонов отправляется в экспедицию, организованную Союзом советских писателей с целью сбора материала для сборника, посвященного десятилетию Туркмении. Письма А. Платонова жене свидетельствуют уже о принципиально ином, по сравнению с юношескими статьями, восприятии пустыни писателем. Вместо мелиоративных проектов и размышлений о причинах превращения плодородных земель в мертвые пески находим восхищение простотой и бедностью «глиняной Азии».

Результатом поездки были рассказ «Такыр» и повесть «Джан», в которых пространство пустыни имеет уже ярко выраженный метафизический смысл. Если в 1920-е годы А. Платонов был уверен в том, что «мертвые» песчаные просторы необходимо превратить в цветущие сады (то есть пустота должна быть заполнена волеизъявлением человека), то в «Такыре» пустыня не служит человеку, а, напротив, оказывается «проверкой» его онтологической ценности. Антонимом пустыни в этом смысле является цивилизация, город, государство, характерными признаками которых у А. Платонова выступает заполненность веществом. С этой точки зрения, отъезд Джумаль из пустыни в цивилизованный мир имеет смысл бегства от испытаний. Заррин-Тадж, выбравшая путь мученического терпения, осуществляет переход из социально-исторического пространства (пустыня как территория врагов-туркменов) в онтологическое (пустыня как «вся жизнь»), и ее выбор сопровождается рождением новой жизни — ее дочери Джумаль. Джумаль же, для которой такыр является родиной, как и мать в свое время, обретает новое пространство, уезжая в Ташкент и получая профессию, а с ней и социальный статус. Новый путь уже не рабыни Джумаль завершен тем не менее тремя могилами в финале рассказа.

Сад - локус, противопоставленный пустыне по ряду параметров (плодородие и бесплодие, наполненность и пустота), - также не обладает у А. Платонова жестко фиксированной семантикой. В общекультурной традиции сад является воплощением образа Рая, с ним связано представление человека о неком изначальном счастье, упорядоченности и огражденности, защищенности от хаоса. У А. Платонова сад как окультуренное пространство часто предстает заброшенным или подвергается уничтожению: сад Нарышкиной вытаптывают кочевники, в романе «Чевенгур» сады увядают из-за того, что жители постоянно переносят их с места на место. В рассказе 1936 года «Глиняный дом в уездном саду» заросший сад обладает всеми признаками сиротства, соответствуя характеру обитающего в нем Еркина.

Таким образом, закрепленные в культурной традиции образы «сада» и «пустыни» как «живой» и «мертвой» земли в конкретных платоновских произведениях могут инвертироваться: сад Еркина представляет собой пространство смерти и сиротства, тогда как пустыня в рассказе «Такыр», напротив, наделена скрытой жизнью. При этом определяющим фактором для приобретения пространством того или иного значения является индивидуальный жизненный путь героя и его выбор, что позволяет сделать вывод о том, что мир у А. Платонова меняется вслед за движениями души человека. Это объясняет причину споров исследователей о значении пустоты и заполненности (как и любых полярных пространственных категорий) в творчестве А. Платонова.

В Заключении подведены итоги исследования.

Разные направления поиска родства, которыми идут платоновские герои, соответствуют, как показывает анализ, исканиям самого автора. Можно заключить, что платоновская проза 1920-х - 30-х годов носит автометаописа-тельный характер, являясь для самого писателя способом поиска истины. А. Платонов создает многочисленные варианты одного и того же типа героя и тем самым моделирует разные варианты развития дорогих его сердцу идей, получая, во-первых, возможность взглянуть на них как бы со стороны, подвергнуть их оценке, во-вторых, стремясь рассмотреть одно и то же явление с разных сторон, приблизиться к целостному пониманию его сути.

Основные положения работы отражены в следующих публикациях:

В изданиях, рекомендованных ВАК РФ:

1. Грязнова АЛО. «Технический роман» и «Родина электричества» А.

Платонова: тема преобразования мира / А.Ю. Грязнова // Вестник

Воронежского государственного университета. Серия: Филология.

Журналистика. - 2011. -№1. - С. 20-23.

2. Грязнова А.Ю. Образ отца в повести А. Платонова «Джан» / А.Ю.

Грязнова // Вестник Костромского государственного университета

им. H.A. Некрасова. - 2011. - № 5-6. - С. 145-148.

3. Грязнова АЛО. Образ матери в рассказе А. Платонова «Родина электричества» / А.Ю. Грязнова // Вестник Воронежского государственного университета. Серия: Филология. Журналистика. - 2012. -№1.-С. 43-46.

В других изданиях:

4. Грязнова А.Ю. Повесть А. Платонова «Джан» в контексте социологических идей 1920-х годов / А.Ю. Грязнова // Андрей Платонов в идеологических и художественных контекстах своего времени: Межвузовский сборник научных трудов. - Воронеж: НАУКА-ЮНИПРЕСС. -2010.-С. 66-74.

5. Грязнова А.Ю. Рассказ А. Платонова «Песчаная учительница» в контексте идей статьи Б. Эйхенбаума «Литература и литературный быт» / А.Ю. Грязнова // Эйхенбаумовские чтения - 7: Материалы научной конференции. - Воронеж: Воронежский госпедуниверситет, 2011. - С. 161-166.

6. Грязнова А.Ю. Сюжет сиротства в творчестве Андрея Платонова / А.Ю. Грязнова // Русская литература и философия: постижение человека: Материалы Третьей Всероссийской научной конференции. — Т. 2. — Липецк: РИЦЛГПУ, 2011.-С. 111-116.

7. Грязнова А.Ю. Индивидуальное и коллективное в творчестве А. Платонова / А.Ю. Грязнова // XX век как литературная эпоха: Сборник статей. - Воронеж: НАУКА-ЮНИПРЕСС, 2011.-С. 106- 115.

8. Грязнова А.Ю. «Пустыня» и «сад» в творчестве А. Платонова: диалог с О. Шпенглером / А.Ю. Грязнова // XX век как литературная эпоха: Сборник статей. - Вып. 2. - Воронеж: НАУКА-ЮНИПРЕСС, 2012. - С. 73 - 80.

Подписано в печать 21.01.13. Формат 60*84 Ч\ь. Усл. печ. л. 1,2. Тираж 100 экз. Заказ 40.

Отпечатано с готового оригинал-макета в типографии Издательско-полиграфического центра Воронежского государственного университета. 394000, Воронеж, ул. Пушкинская, 3

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Грязнова, Анна Юрьевна

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА I

СИРОТСТВО И РОДСТВО КАК АНТРОПОМОРФНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ МИРА

§ 1. Оппозиция сиротство / родство в творчестве А. Платонова в контексте мифопоэтических представлений о мире

§2. Мотивно-образное наполнение сиротства и родства

§3. Антропологический смысл сиротства и родства. Человек как единство разума и чувств, духовного и телесного

ГЛАВА II

ПРЕОДОЛЕНИЕ СИРОТСТВА КАК ЖИЗНЕСТРОИТЕЛЬСТВО

§ 1. «Технический» путь к достижению родства

§2. Социальный и духовно-нравственный способы преодоления сиротства

§3. «Природный» способ достижения родства

ГЛАВА III

ПРОСТРАНСТВЕННЫЕ МОДЕЛИ СИРОТСТВА И РОДСТВА

§ 1. Пространственные деформации как нарушение картины мира

§2. Художественно-топографические аналоги родства и сиротства

Введение диссертации2013 год, автореферат по филологии, Грязнова, Анна Юрьевна

На рубеже Х1Х-ХХ веков происходила смена антропологических парадигм, маркирующая, по мнению современных исследователей, кризис гуманистической культуры. Менялись фундаментальные представления о мире и человеке, рождались новые философские системы, главным содержанием которых было отрицание прежних мироустроительных ценностей. В первой трети XX века чрезвычайную популярность обрели идеи Ф. Ницше, провозгласившего «смерть Бога». Эта метафора констатировала отказ от трансцендентного, от того, что определяло цель и смысл существования человека, -акт, который не мог не привести к радикальному пересмотру взглядов на мир и место человека в нем.

Идея «Смерти Бога» породила мысль о вседозволенности, об избыточности и ненужности морально-нравственных ценностей, о возможности для человека самому решать, по какую «сторону добра и зла» ему следует находиться. На месте «умершего» Бога мыслился сверхчеловек, образ которого в начале XX века оброс многочисленными культурными, философскими, идеологическими вариациями.

С одной стороны, мысль о сверхчеловеке могла быть рассмотрена как побуждение к развитию, преодолению человеком своей природы, собственных слабостей. С другой - констатация «смерти Бога» обессмысливала направление и цель человеческого развития. Разрушив вертикаль «человек -Бог», ницшеанство разрушило тем самым и человека. От понимания человека как цели искусство эпохи рубежа Х1Х-ХХ веков постепенно переходило к трактовке человека как «случайного» явления в мире. Гуманистическая традиция, на которой базировалось классическое искусство, утверждавшая как категорический императив взгляд на человека как на цель, а не как на средство, стала восприниматься безнадежно устаревшей. Художественная мысль переходной эпохи определяла место человека в качестве некоего статического центра («человеческое ядро» в терминологии X. Ортеги-и-Гассета1). Любое явление окружающей реальности рассматривалось как значимое постольку, поскольку оно соотносилось с этим центром. Искусство таким образом замыкалось на себе самом: художественное произведение, ориентированное на «человеческое ядро», не выходило за пределы «человеческого», было обречено либо на утрату метафизических смыслов, либо на их подмену.

Искусство начала XX века реагировало на эти мировоззренческие потери утратой прежних критериев художественности. Не заметить взаимной связи онтологических и эстетических потерь было невозможно. Так, Н. Бердяев, характеризуя футуристическое искусство, назвал его «разложением образа человека»: «В футуризме погибает человек как величайшая тема искусства. В футуристическом искусстве нет уже человека, человек разорван в клочья. Все начинает входить во все. <.> В человека начинают входить предметы, лампы, диваны, улицы, нарушая целостность его существа, его образа, его неповторимого лика. Человек проваливается в окружающий его предметный мир»2.

Отмеченное философом «разложение» образа свидетельствовало не только о переакцентировке отношений «человек - мир», о нарушении целостности границ между ними («все начинает входить во все»), но и о неизбежных подменах нравственно-бытийного бытовым. И на первых порах такие подмены хотелось воспринимать как расширение границ человеческого восприятия. Так, испанский философ X. Ортега-и-Гассет увидел в дегуманизации искусства не только разрушение человека, но в утрате жизнеподобия и новую сферу эстетического: «С тем, что изображено на традиционных полотнах, мы могли бы мысленно сжиться. В Джоконду влюблялись многие англичане, а вот с вещами, изображенными на современных полотнах, невозможно ужиться: лишив их "живой" реальности, художник разрушил мосты и сжег корабли, которые могли бы перенести нас в наш обычный мир, вы

1 Ортега-и-Гассет X. Дегуманизация искусства// X. Ортега-и-Гассет Восстание масс. - М., 2002. - С. 236.

2 Бердяев H.A. Конец ренессанса и кризис гуманизма //H.A. Бердяев Смысл истории. - М., 1990. - С. 135. нуждая иметь дело с предметами, с которыми невозможно обходиться "по-человечески". Поэтому нам остается поскорее подыскать или сымпровизировать иную форму взаимоотношений с вещами, совершенно отличную от нашей обычной жизни; мы должны найти, изобрести новый, небывалый тип поведения, который соответствовал бы столь непривычным изображениям»3.

Расхождения Н. Бердяева и X. Оретеги-и-Гассета в оценке «взаимопроникновения» человека и мира в искусстве довольно точно обозначают спектр оценок проблемы, суть которых - в важном для начала XX века осмыслении противостояния культуры и цивилизации, о чем свидетельствует высокая популярность книги О. Шпенглера «Закат Европы» (1918). С позиций Н. Бердяева, с позиций культуры, «распадение» человеческого образа - это конец эпохи гуманизма, отказ от «целостного» человека, сотворенного по Божьему образу и подобию. Цивилизационный подход, легко ощущаемый в позиции X. Оретеги-и-Гассета, напротив, говорит о неизбежности такого распадения, определяя жизнь человека технологическими параметрами и превращая ее по сути дела в набор функций.

В этом плане пророческим оказывается оценка М. Хайдеггера постулата Ф. Ницше «Бог умер». Немецкий философ справедливо увидел в «смерти Бога» еще и смерть метафизики и философии в целом4. Проникновение ницшеанского нигилизма в искусство дезавуировало аксиологию, нравственные установки на «цель», «смысл», «ценность». Возможность сведения человека к инструменту, функции нивелировала антропологические аспекты искусства.

Мысль о перерастании человеком самого себя, о возвышении над собственной природой во имя сверхприродного бытия нашла отклик в творчестве художников разных направлений. Отзвуки «русского ницшеанства» можно обнаружить во многих программах и манифестах начала века — от символистов до художников социалистической ориентации. На русской почве она

3 Ортега-и-Гассет X. Дегуманизация искусства. - С. 233.

4 Хайдеггер М. Европейский нигилизм // М. Хайдеггер Время и бытие. - М., 1993. - С. 64; Хайдеггср М. Слова Ницше «Бог мертв» // Вопросы философии. - М., 1990. -№ 7. - С. 147. оказалась укорененной достаточно основательно, довольно долго она продолжала использоваться философскими системами, рассматривавшими человека не вершиной эволюции, а лишь ее промежуточным звеном. К ним можно отнести теорию богостроительства А. Луначарского, «Тектологию» А. Богданова и др. Все эти теории дают взгляд на человека как на «нечто, что должно превзойти»5, отталкиваясь от характерной для рубежа Х1Х-ХХ веков мысли о том, что «старый» образ человека распадается и необходим новый человек, способный пересотворить мир по велению собственной воли.

Событием, давшим мощный импульс к воплощению в реальность мифа о «новом человеке», оказалась Октябрьская революция 1917 года, явившаяся не просто сменой социально-экономического строя, но актом, имевшим метафизический смысл, эквивалентным пересотворению мира. Это находит подтверждение в многочисленных апокалипсических мотивах и обилии вариаций космогонического сюжета в литературе первого послереволюционного десятилетия. Уже первые попытки осмысления событий 1917 года дают представление о революции как о первородном хаосе, из которого затем должен возникнуть новый мир и новый порядок. Символику единства разрушительного и созидательного начал можно отметить в поэме А. Блока «Двенадцать», пьесе В. Маяковского «Мистерия-буфф», повести А. Малышкина «Падение Дайра» и многих других произведениях начала 1920-х годов.

Логичным образом из такого понимания революции следовал вывод о том, каким должен быть человек, наследующий новый мир. В обобщенном смысле антропологический слом, осуществленный в культуре послереволюционного периода можно охарактеризовать как отказ от человека-личности в пользу человека как части коллектива. В статье «Крушение гуманизма» А. Блок называет индивидуализм основным отличительным признаком уходящей культуры, а заодно и главной причиной ее упадка. Стремясь познать человека как индивидуальность, гуманистическая эпоха была вынуждена ид

5 Ницше Ф. Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого / Ницше Ф. Полное собрание сочинений в 13 т.-М., 1990. — Т.4.-С. 13. ти сотней разных путей, зачастую взаимоисключающих друг друга, что в конечном итоге привело к нарастанию ощущения нецелостности, дисгармонии, преодолеть которое можно было только путем радикальной перемены точки зрения на объект познания.

Первым результатом попыток взглянуть на человека как на часть целого было возникновение в культуре XX века феномена массы. В литературе 1920-х годов он фиксируется появлением особого типа героя - героя-массы, характерными чертами которого являются обезличенность, единство, стихийность и направленное движение, - свойства, которые во многом определили базовую точку зрения литературы 1920-30-х годов на человека: не как на личность, а как на функцию. Причиной такой схематизации было то, что революционная по своей сути задача пересоздания человека реализовывалась прежде всего в социальном и политическом пространстве, из-за чего (в отсутствие метафизического смысла, изначально ее наполнявшего) она заметно сужалась. Т.А. Никонова пишет: «.революция лишается единого метафизического содержания: уже на рубеже 1920-х годов она понимается как способ государственного и мирового переустройства. Политическое, классовое в послереволюционные годы стали господствующими факторами всех общественных, личностных процессов, в том числе художественных»6.

Политизация литературы, классовый подход к оценке творчества по сути сводили на нет антропологический поиск, заменяя его поиском нужных компонентов «схемы», по которой должен был создаваться новый человек. В литературно-критических статьях первого послереволюционного десятилетия шел строгий отбор тех качеств, которыми он должен был обладать и которые литература должна была взращивать. Можно сказать, что советская литература 1920-30-х годов является уникальным явлением с той точки зрения, что от традиционной задачи познания человека она поворачивается к задачам его пересоздания. Однако идеологизированность и строгая подчинен

6 Никонова Т.А. К проблеме периодизации русской литературы XX века: историческая и художественная реальности // XX век как литературная эпоха: сборник статей. - Воронеж, 2011. - С. 7. ность задачам политики превращали ее в утилитарный инструмент, призванный «воспитать» человека таким образом, чтобы он соответствовал одобренному советской идеологией шаблону. И если в 1920-е годы речь шла о формировании этого шаблона, то в 1930-е он оказался официально одобренным каноном соцреализма.

Это не означало, однако, что антропологический аспект совершенно был исключен из советской литературы 1920-30-х годов. Мысль о том, что сущность человека определяется не его классовой, партийной и идейной принадлежностью, а более глубокими, внеидеологическими причинами, толкала многих художников на создание произведений, где на первый план выходил человек в его онтологическом измерении.

Общее для всей литературы первой трети XX века ощущение недовольства существующей действительностью, осознание необходимости ее преобразования обнаруживало различия в своей непосредственной художественной реализации. В официальной литературе 1920-30-х годов, положившей в основу классовый критерий творчества, присутствует тенденция нивелирования антропологического аспекта как такового, замещения личности ее социальной функцией. Создание «нового человека», изначально мыслившееся как онтологический акт, подготовленный внутренними изменениями самой действительности, превращается для пролетарской литературы в утилитарный процесс, предполагающий рациональный отбор качеств для создания некоего идеала и дальнейшие, в целом безуспешные попытки подверстыва-ния реальности под этот идеал.

Ряду же других писателей была свойственна мысль о том, что человека, как и жизнь вообще, невозможно ограничить одним только социальным аспектом, а, следовательно, изменения, ожидание которых определяло идейную и художественную атмосферу этого времени, должны проходить глубже, в самой природе человека. К таким художникам можно отнести Е. Замятина, В. Зазубрина, И. Бабеля и многих других. Именно для их творчества свойственно пристальное внимание к антропологической проблематике в том ракурсе, который был характерен для русской литературы, стремившейся видеть в человеке прежде всего сущность, а не статус. Таким образом, можно предположить, что поворотные моменты антропологического поиска в советской литературе осуществлялись большей частью теми художниками, которые видели несовпадение между идеологическими схемами и действительностью и расставляли приоритеты в пользу последней.

Мысль об одиночестве человека в мире, которой по сути оказалась проникнута вся культура XX века, также вызвала в литературе две реакции. Одна из них в целом оптимистичная, увидевшая в дегуманизации искусства и «обесцеливании» бытия предвестие перемен, пришедшая к выводу о самостоятельности человека, о свободе его воли, а значит, - о возможности изменить мир, сделать его более благополучным. Другая - в целом трагичная, которую питало ощущение покинутости человека, его малости, «случайности» пребывания в мире. И именно она в конечном итоге дала наиболее глубокое проникновение в антропологическую проблематику. В этом плане слова А. Блока, сказанные в адрес представителей европейской цивилизации, могут быть применимы и к ситуации 1920-30-х годов в России: «Оптимизм вообще - несложное и небогатое миросозерцание, обыкновенно исключающее возможность взглянуть на мир как на целое. Его обыкновенное оправдание перед людьми в том, что он противоположен пессимизму; но он никогда не совпадает также и с трагическим миросозерцанием, которое одно способно дать ключ к пониманию сложности мира»7 (курсив А. Блока. -А.Г.).

Конечно, если речь идет о крупном художнике, имеющем собственное неповторимое видение мира, то попытки отнести его к какому-либо господствующему направлению художественной и философской мысли, как правило, не увенчиваются успехом. К числу таких фигур относится А. Платонов. С одной стороны, писателем были восприняты многие идеи его времени, имеющие «оптимистичную» футурологическую направленность. С другой -сюжеты многих его произведений имеют онтологическую основу, раскрыва

7 Блок A.A. Крушение гуманизма// Блок A.A. Собр. соч. в 8 тт. -Т.б. - М.-Л., 1962. - С. 105. ют вневременную сущность человека, и стремление А. Платонова к постижению мира в его целостности и сложности сопряжено с несомненным трагическим пафосом. Постоянное взаимопроникновение в творчестве А. Платонова вечности и современности, социального и онтологического затрудняет вынесение категоричного суждения об антропологической позиции писателя и определяет уникальность его прозы.

Диссертационная работа «Категории сиротства и родства в художественном мире Андрея Платонова» посвящена исследованию ключевых категорий художественного мира А. Платонова. В платоноведении уже обозначена мысль о том, что сиротство у А. Платонова является основной характеристикой метафизического состояния мира. Так, Е.А. Яблоков отмечает: «Сирота для писателя - метафора человека вообще, не знающего связи с мировым Целым и держащего свою жизнь в своих руках. В философском смысле сиротство - знак неразвитости связей человека с миром. Но одиночество, сиротство - это и важнейший стимул к душевному творчеству, к восстановлео нию некогда оборванных связей» .

Однако сиротство у А. Платонова является свойством не столько человека, сколько всего мироустройства, что лишний раз отсылает к специфичному для искусства XX века изображению реальности, исходящему из утверждения художественной равноценности человека и любого другого проявления мира. В основе философии писателя лежит взгляд на мир как на единое целое, где живое и неживое, материальное и нематериальное, физическое и метафизическое существуют по одним и тем же законам. Поэтому, кроме людей, сиротами у А. Платонова оказываются забытые или потерянные человеком вещи, животные и вся природа в целом.

Многоаспектность сиротства у А. Платонова лучше всего продемонстрировать на примере различных трактовок этой категории исследователями платоновского творчества.

8 Яблоков Е.А. Художественная философия природы (творчество М. Пришвина и А. Платонова середины 1920-х - начала 1930-х годов) // Советская литература в прошлом и настоящем: Сборник статей. - М., 1990. -С. 65.

Творчество А. Платонова в критике и литературоведении. В связи с особенностями идеологической обстановки в стране, обусловившими долгий запрет на публикацию многих произведений писателя, прижизненную критику, посвященную произведениям А. Платонова, нельзя назвать в достаточной степени объективной. После выхода в печать повести «Впрок» (опубликована в журнале «Красная Новь», 1931), вызвавшей негодование И. Сталина, А. Фадеев, с разрешения которого произведение увидело свет, попытался спасти свое положение публикацией статьи «Об одной кулацкой хронике»9, после которой за А. Платоновым закрепилось понятие классового врага. Статья положила начало потоку разгромной критики в адрес писателя, а произведения самого А. Платонова перестали публиковать.

Современниками А. Платонова был отмечен лежащий на поверхности социально-бытовой смысл сиротства. Статья А. Гурвича «Андрей Платонов», написанная в 1937 году и отличавшаяся резкой критикой в адрес писателя, уже в первых своих строках содержала обвинение последнего в тяге «ко всему скорбному, к ночи, к смерти, к нищете»10. Позиция А. Гурвича, как и позиция большинства критиков 1920-50-х годов, характеризовалась крайней степенью идеологизированное™: возмущение литературоведа вызвал, в первую очередь, тот факт, что сиротство у А. Платонова возможно в постреволюционном мире. Будучи поставленным в узкий социально-идеологический контекст, сиротство понималось А. Гурвичем как несомненное зло социального плана, а герой-сирота - как «жалостливый», противопоставляющий страданию один только «бесплодный гуманизм», «изможденный отчаяньем и безнадежностью», - одним словом, тип героя, мультиплицирующего «упадочнические» настроения и потому порицаемого советской литературной критикой.

Подобной точки зрения на сиротство как на результат социальных процессов (но уже в 1970-е годы) придерживался А.Л. Киселев в статье «Соци

9 Фадеев A.A. Об одной кулацкой хронике // Красная новь. - 1931. - № 5-6. - С. 206-209.

10 Гурвич A.C. Андрей Платонов // Андрей Платонов. Воспоминания современников. Материалы к биографии.-М., 1994.-С. 358. альный смысл сиротства в рассказах А. Платонова»11. Критик рассматривал сиротство как «одиночество труженика», возникшее в результате эксплуатации труда в дореволюционную эпоху и имеющее последствия в 20-30-е годы XX века. Бедность и угнетение в прошлом наложили отпечаток на поведение трудящегося человека и в годы революции: резкий слом старого общественного строя привел к ощущению растерянности среди множества новых социальных связей. По мнению А. Киселева, сиротство героев-тружеников А. Платонова - «состояние, возникшее от утраты не личных родственных связей, а широких социальных, их сужения в условиях эксплуатации труда»12. Однако, как утверждал исследователь, это состояние писатель не изображает как безысходное: в героях А. Платонова побеждает стремление к «социальному целому», проявляющееся в сострадании и соучастии другим людям.

1960-70-е годы можно считать началом серьезного изучения платоновского творчества. Событием, отчасти послужившим предпосылкой пристального внимания критиков к А. Платонову, был выход в печать первого посмертного сборника произведений писателя в 1958 году. Из крупных работ этого времени можно выделить статью Л.А. Шубина «Андрей Платонов»13, впервые опубликованную в журнале «Вопросы литературы» в 1967 году, и работу С.Г. Бочарова «Вещество существования»14. Общим для них является философское осмысление творчества писателя, положившее начало целому направлению платоноведения.

В 1980-е годы вышли в свет ранее не издававшиеся на родине А. Платонова повесть «Котлован» (1987) и роман «Чевенгур» (1988), дав новый материал для научного изучения наследия писателя. Конец 1980-х - начало 1990-х годов становятся переломным моментом в платоноведении в плане поворота от исследования социальной и идеологической сторон творчества А. Платонова к анализу философских контекстов произведений писателя.

11 Киселев А.Л. Социальный смысл сиротства в рассказах А. Платонова // Проблемы истории русской и советской литературы. - Томск, 1972.-С. 106-123.

12 Киселев А.Л. Социальный смысл сиротства в рассказах А. Платонова. - С. 112.

13 Шубин Л.А. Андрей Платонов // Вопр. литературы. - 1967. - № 6. - С.26-54.

14 Бочаров С.Г. «Вещество существования». Выражение в прозе// Проблемы художественной формы социалистического реализма: В 2-х т.-М., 1971.-Т.2.-С. 310-350.

Одним из первых зафиксировал эту переакцентировку исследовательского интереса журнал «Вопросы философии», опубликовавший на своих страницах материалы дискуссии на тему «Андрей Платонов - писатель и философ»15 (участниками ее были С. И. Пискунова, В. А. Подорога, С. Г. Семенова, К. М. Кантор). В этом же году в Воронеже (ВГУ) и в Москве (ИМЛИ РАН) состоялись первые международные конференции, посвященные А. Платонову, что еще более способствовало увеличению интереса к творчеству писателя и расширению спектра направлений платоноведения.

В критике об А. Платонове 1990-х - 2000-х годов можно выделить четыре основных направления. Это текстологические и биографические исследования; исследования, анализирующие стиль и язык платоновской прозы; работы, посвященные философским взглядам писателя, и, наконец, работы о мифопоэтике платоновского творчества.

Первенство в области составления научной биографии писателя принадлежит исследователям В, Васильеву и В. Чалмаеву16. На Западе этой про

17 блемой занимался голландец Т. Лангерак , составивший биографию раннего этапа творческого пути А. Платонова. Значительным событием стал выход в свет книги литературоведа и краеведа О. Ласунского18, посвященной воронежским годам жизни писателя. Исследователь пересматривает некоторые вопросы биографии (в частности, уточняет дату рождения) А. Платонова, приводя в качестве свидетельств документы и свидетельства современников.

В 2011 году в серии ЖЗЛ появляется книга А. Варламова «Андрей Плато

19 с нов» , что свидетельствует об интересе к жизненному и творческому пути писателя и в современной литературной среде.

Текстологические изыскания осуществляются главным образом двумя группами исследователей. В ИМЛИ РАН основным направлением деятель

15 Андрей Платонов - писатель и философ: Материалы дискус. // Вопр. философии. - 1989. 3. - С. 14-36.

16 Васильев В.В, Андрей Платонов: Очерк жизни и творчества, - М., 1982. - 287 е.; Чапмаев В.А. Андрей Платонов. - М„ 1978. - 176 с.

17 Лангерак Т. Андрей Платонов: Материалы для биографии. 1899-1929. - Амстердам, 1995. -275 с.

18 Ласунский О.Г. Житель родного города. Воронежские годы Андрея Платонова (1899-1926). - Воронеж, 1999.-288 с.

19 Варламов А.Н. Андрей Платонов. - М., 2011. - 592 с. ности является описание платоновского архива и подготовка научного собрания сочинений А. Платонова, первый том которого вышел в 2004 году. Работу группы возглавляет профессор, член-корреспондент РАН Н.В. Корниенко20, автор книги «История текста и биография А. Платонова» и многочисленных работ, основанных на архивных материалах. Вторая группа исследователей сосредоточена в Пушкинском Доме (ИРЛИ РАН). Коллективом сотрудников ИР ЛИ РАН было подготовлено академическое издание повести А. Платонова «Котлован», выпущено в свет четыре сборника научных работ «Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы». Над реконструкцией текстов платоновских произведений в ИР ЛИ работали В.Ю. Выо-гин21, Е.И. Колесникова22, A.A. Харитонов23 и др.

Истории создания произведений, объединенных темой сиротства (понимаемого в социально-бытовом его смысле), посвящена часть работы Н.В. Корниенко «История текста и биография А.П. Платонова»24, где сиротство рассматривается как забвение народом своего прошлого, проявившееся в разрушении крестьянского уклада, уничтожении религиозной основы - всего того, чем, по мнению писателя, определялась сила русского народа. Огромное количество редакторских правок и трудности с печатанием рассказов, связанных темой сиротства («Июльская гроза», многие военные рассказы), как показывает исследование Н.В. Корниенко, были вызваны тем, что писатель, по мнению советской цензуры, идеализировал прошлое, воссоздавая

20 Корниенко Н.В. «Заметки» Андрея Платонова (Комментарий к истории невышедших книг А.Платонова 1939 года) // Русская литература. - 1990. - № 3. - С. 179-192; Корниенко Н.В. Творческая биография и текстология А.П. Платонова (В художественной лаборатории писателя). - дис. .доктора филологических наук.- М., 1992; Корниенко Н.В. История текста и биография А.П.Платонова (1926-1946) // Здесь и теперь. -М.- 1993-№ 1.-320 с.

21 Выогин В.Ю. «Чевенгур» Андрея Платонова (к творческой истории романа). - автореферат дис. .кандидата филологических наук. - СПб., 1992; Выогин В.Ю. Повесть А.Платонова "Строители страны". К реконструкции произведения (Публикация, вступительная статья и комментарий) // Из творческого наследия ¡3jcckiix писателей XX века. М.Шолохов. А.Платонов. Л.Леонов. - СПб., 1995. - С. 309-390.

Колесникова Е.И. «Малая проза» Андрея Платонова (контексты и художественные константы). - автореферат дис. .доктора филологических наук. - СПб., 2010.-36 с.

23 Харитонов A.A. Пьеса А.Платонова "Голос отца" ("Молчание"). История текста - история замысла (Публикация, вступительная статья, комментарий) // Из творческого наследия русских писателей XX века. М.Шолохов. А.Платонов. Л.Леонов. - СПб., 1995. - С.391-425.

24 Корниенко Н.В. История текста и биография А.П.Платонова (1926-1946). - 1993 1.-320 с. образ дореволюционной крестьянской жизни народа. Это, с точки зрения современной Платонову критики, подрывало основы советской идеологии.

Н.В. Корниенко приводит слова А. Платонова из рецензии на книгу С. Аксакова «Детские годы Багрова-внука»: «Именно в любви ребенка к своей матери и к своему отцу заложено его будущее чувство общественного человека <.> Сиротства человек не терпит, и оно - величайшее горе»25. Таким образом, по мнению автора работы, главной бедой современности А. Платонов считал «сиротство» как обращение к созданию нового строя ценой полного отвержения идеалов прошлого: «Обращаясь к миру аксаковской Москвы, золотого века России, Платонов растолкует свою мысль о "преодолении злодейства" как преодолении безотцовщины, сиротства и беспамятства и обретении человеком "отца-матери"»26.

При изучении языка платоновской прозы основным объектом внимания исследователей становятся, как правило, речевые аномалии, отступления от нормы, которые определяют специфику стиля писателя. Здесь следует отметить, прежде всего, работы М.Ю. Михеева, Ю.И. Левина, М.А. Дмитров

27 ской . Интерес также представляют труды Л.Я. Борового и В.А. Свительско

О Й го , отметивших тесную связь языка и философии у А. Платонова.

В качестве отдельной, особо обширной ветви платоноведения можно выделить группу работ, посвященных философским контекстам произведений писателя. Исследователи рассматривают связь его творчества с идеями русских религиозных философов и философов-космистов. Среди литературоведов, занимающихся творчеством А. Платонова, достаточно прочно утвердилась мысль о влиянии на писателя философии Н. Федорова, которая

25 Цнт. по: Корниенко Н.В. Указ. соч. - С. 275.

26 Корниенко Н.В. История текста и биография А.П.Платонова (1926-1946). - М., 1993. -№ 1- С. 276

27

Михеев М.Ю. В мир Платонова - через его язык. Предположения, факты, истолкования, догадки. - М., 2002 - 407с.; Левин Ю.И. От синтаксиса к смыслу и далее ("Котлован" Андрея Платонова) // Левин Ю.И. Избр. тр. Поэтика. Семиотика. - М., 1998. - С. 392-419; Дмитровская М.А. "Переживание жизни": О некоторых особенностях языка А.Платонова // Логический анализ языка. Противоречивость и аномальность текста.-М., 1990.-С. 107-115.

28 Боровой Л.Я. «Ради радости» (Андрей Платонов) // Боровой Л.Я. Язык писателя. А.Фадеев, Вс.Иванов, М.Пришвин, Андрей Платонов, - М., 1966,- С. 178-218; Свительский В.А. Конкретное и отвлеченное в мышлении А.Платонова-художника// Творчество А.Платонова. Статьи и сообщения. - Воронеж, 1970,- С. 7-26. развивается в работах таких исследователей как С. Семенова, А. Киселева, Э. Бальбуров29. Несколько особняком здесь стоит позиция Е. Г. Мущенко30, проводящей грань между Н. Федоровым как продолжателем традиций XIX века и А. Платоновым, принадлежащим веку XX. В контексте идей О. Шпенглера платоновское творчество рассматривается А. Дырдиным31, предпринявшим попытку раскрыть отношение писателя к идее философа о цикличности культуры. А. Дырдин приходит к выводу о том, что фатализм, присущий философии культуры Шпенглера, был чужд А. Платонову-практику, предпочитавшему дело созерцанию и пассивному ожиданию гибели. Кроме того, к направлению платоноведения, в центре которого стоит изучение философских исканий писателя, можно отнести работы Н.Г. Полтавцевой, Н.В. Корниенко, Л.П. Фоменко32.

Религиозно-философский смысл сиротства рассмотрен в трудах С.Г. Семеновой, Т.М. Горичевой, И.А. Спиридоновой . Сиротство понимается исследователями как богооставленность и богозабвение, в связи с чем произведения А. Платонова рассматриваются большей частью в контексте мифа об Отце. Следует отметить, что общим моментом в анализе сиротства с религиозно-философской точки зрения является его понимание как состояния, дающего человеку стимул к творчеству и духовному развитию. Сиротство в

29 Семенова С.Г. О влиянии философских взглядов Н. Федорова на творчество А. Платонова // Семенова С.Г. Николай Федоров: Творчество жизни. М., 1990. С. 363-373; Киселев А.Л. Одухотворение мира: И. Федоров и А.Платонов // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. - М., 1994. - Вып. 1.

- С.237-248; Бальбуров Э.А. Космос Платонова // «Вечные» сюжеты русской литературы: («блудный сын» и др.). - Новосибирск, 1996. - С. 122-131; Бальбуров Э.А. А. Платонов и М. Пришвин: две грани русского космизма // Роль традиций в литератьурной жизни эпохи. Сюжеты и мотивы. - Новосибирск. - 1995. - С. 111-127.

30 Мущенко Е.Г. Философия «дела» у А. Платонова // Осуществленная возможность: А. Платонов и XX век.

- Воронеж., 2001. - С. 8-21.

31 Дырдин A.A. Андрей Платонов и Освальд Шпенглер: смысл культурно-исторического процесса [Электронный ресурс]. - URL: littp://\vww.hrono.ru/proza/platonova/dyrdin3.1itml.

32 Полтавцева Н.Г. Философско-эстетическая проблематика прозы Андрея Платонова. - дис. . кандидата филологических наук. - М., 1979; Корниенко Н.В. Указ. соч.; Фоменко Л.П. Философские категории и их стилевая функция в прозе А.П.Платонова // Жанрово-стилевые проблемы советской литературы. Межвузовский тематический сборник. - Калинин, 1982. - С.52-67.

33 Семенова С.Г. Философский абрис творчества А. Платонова // Семенова С.Г. Русская поэзия и проза 19201930-х годов. Поэтика - Видение мира - Философия. - М., 2001. - С. 471-505; Он же: О влиянии философских взглядов Н. Федорова на творчество А. Платонова. - С. 363-373; Горичева Т.М. Сиротство в русской культуре // Т. Горичева Христианство в современном мире. - СПб. - 1996. - С. 128-155; Спиридонова И.А. Мотив сиротства в «Чевенгуре» в свете христианских традиций // Евангельский текст в русской литературе XIX-XX веков.- Петрозаводск., 1994.-С. 514-537. таком случае оказывается отправным моментом поиска смысла жизни. Так, Т.М. Горичева пишет: «Сиротство - лишь ступень к лучшему осознанию своей непокинутости. Человек остается неприкаянным и непристроенным в мире сем, ибо "мир во зле лежит". Но в плане глубинном это сиротство л« уже в принципе преодолено» (ср. Е.А. Яблоков: «одиночество, сиротство -это и важнейший стимул к душевному творчеству, к восстановлению некогда оборванных связей»). Таким образом, для работ, в которых сиротство рассматривается в религиозном аспекте, характерна мысль об изначально «родственном» состоянии мира, которое по каким-то причинам было нарушено. Задача человека, оказавшегося свидетелем или даже причиной этого нарушения, состоит в поиске Отца - той точки, откуда начался и где должен завершиться его духовный путь.

Почти в том же ключе в работах С. Семеновой проводится параллель между сиротством платоновских героев и воскрешением отцов у Н. Федорова. Признавая, что писатель был вполне «сыном эпохи, отвергнувшей традиционную религию»35, исследователь говорит, тем не менее, о характерной для русского народа глубокой укорененности в сознании писателя основ христианского мировоззрения, в том числе и чаяние воскресения. Ссылаясь на многочисленные сюжеты возвращения героев к останкам своих родителей, С. Семенова показывает общую для А. Платонова и Н. Федорова мысль о «долге перед отцами», неустранимости из жизни человека его прошлого.

Вопросы мифопоэтики и мифа как основы платоновского сюжета составляют четвертое направление изучения творчества писателя. Большой вклад в его развитие внесли работы Л.В. Карасева , посвященные анализу стержневых категорий художественного мира А. Платонова (сон, пустота, смерть, скука и др.).

В частности, книгу Л.В. Карасева «Движение по склону» можно считать особо ценным вкладом в мотивный анализ сиротства и родства. Несмот

34 Горичева Т.М. Сиротство в русской культуре. - СПб. - 1996. - С. 131-132.

35 Семенова С.Г. Философ будущего века: Николай федоров. - М., 2004. - С. 541. зй Карасев Л.В. Движение по склону. О сочинениях А. Платонова. - М., 2002. - 140 с. ря на то, что работа не посвящена непосредственно сиротству в произведениях А. Платонова, для нас представляется важным конституализация Л.В. Карасевым категории «пред-детство», обнаруживающей на уровне мотивного наполнения сходство с категорией родства.

Попытки рассмотреть сюжет произведений писателя в контексте архе-типических моделей предприняты в работах А. Жолковского, Е. Мущенко, Н. Малыгиной, И. Спиридоновой37. В качестве отдельной группы можно выделить труды тех исследователей, которые говорят о соотношении сюжета у А. Платонова с системой так называемых государственных мифов. Такой подт о ход представлен работами Н. Полтавцевой, Э. Бальбурова, X. Гюнтера .

Миф об отце рассматривается в платоноведении не только с позиций религиозного мировоззрения. Одним из вариантов сиротства у А. Платонова является «безотцовщина», состояние, характеризующее не только отдельного человека, но и целый народ. Миф об отце в этом случае имеет, помимо религиозного, еще и социальный смысл. С такой точки зрения рассматривают сиротство М.Я. Геллер, X. Гюнтер. Отсутствие отца рассматривается этими исследователями не только как богооставленность, но и как отсутствие у народа вождя, отца в социальном смысле. Таким образом, «безотцовщина» в характерном для А. Платонова плане показывает необходимость цельности социального и метафизического, их взаимообусловленность.

Специфическое истолкование категория сиротства получает в статье

39

Н.Г. Полтавцевой , рассмотревшей сиротство в творчестве А. Платонова и Дж. Джойса как культурный лейтмотив. Исследуя сюжетную линию, связан

37 Жолковский А. «Фро»: Пять прочтений // Вопр. литературы. - 1989. - № 12. - С.23-49; Мущенко Е. Г. О мифотворчестве А. Платонова // Воронежский край и зарубежье. А. Платонов, И. Бунин, Е. Замятин, О. Мандельштам и другие в культуре XX века. - Воронеж, 1992. - С. 6-9; Малыгина Н.М. Модель сюжета в прозе А. Платонова // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. - М., 1995. - Вып. 2. -С. 274-286; Он же: Андрей Платонов: поэтика «возвращения». - М., 2005. - 336 е.; Спиридонова И.А. Христианские и антихристианские тенденции творчества Андрея Платонова 1910-1920-х годов // Евангельский текст в русской литературе ХУШ-ХХ веков. Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. Сб. науч. тр. -Петрозаводск., 1994. - С. 348 - 361.

38 Полтавцева Н.Г. Критика мифологического сознания в творчестве Андрея Платонова. - Ростов-н/Д., 1977. - 35 е.; Бальбуров Э.А. Мотив и канон // Материалы к словарю сюжетов и мотивов русской литературы: Сюжет и мотив в контексте традиции. Новосибирск, 1998. — С. 6—20; Гюнтер X. Архетипы советской культуры // Соиреалистический канон. - СПб., 2000. - С. 743-784.

Полтавцева Н.Г. Мотив сиротства как проблема культуры у Платонова и Джойса (Саша Дванов и Стивен Дедалус) // Творчество Андрея Платонова. Кн. 3. - СПб.,2004. - С. 263-280. ную с образом Саши Дванова в романе «Чевенгур», Н.Г. Полтавцева вписывает ее в контекст мифа об Одиссее и культурного мифа о поиске отца. «Рассматривая культурный мотив сиротства, существенный для обоих авторов, можно увидеть его обусловленность мифологемой инициации - перехода героя к иной жизни, в иной статус, посредством множественных тяжелых испытаний»40, — заключает Н.Г. Полтавцева.

В той или иной степени тема сиротства и родства у А. Платонова затрагивалась в работах В.А. Чалмаева, Е.А. Яблокова и многих других исследователей. Отдельно стоит выделить статью А. Щербакова «Родство, сиротство, гражданство и одиночество в произведениях А. Платонова». Автор рассматривает сиротство как распадение «родового целого»: утрату человеком связей как в вертикальной плоскости (связь поколений), так и в горизонтальной (утрата семьи). Исследователь предлагает классификацию героев-сирот. Кроме сироты по матери, сироты по отцу и круглого сироты - категорий, на которые можно разделить героев, исходя из буквального смысла сиротства, -А. Щербаков выделяет также «сирот-прочих», «которым никто не может рассказать об их родителях»41. Автор статьи предлагает различать сиротство и одиночество, родство и гражданство. Сиротство и родство - понятия, обладающие в творчестве А. Платонова философским смыслом, одиночество и гражданство - социальным. Гражданином или одиноким человек становится сознательно: «Одинокий человек сознательно отрекается не столько от памяти о родителях, сколько от действий, направленных к их поиску.»42

Таким образом, во временной проекции в комплексе исследований, посвященных анализу родства и сиротства в творчестве А. Платонова, можно отметить тенденцию к постепенному расширению как смысловой структуры самих этих понятий (от буквального смысла сиротства - через понимание его как одиночества и бесприютности - к сиротству как характеристике мира в

40 Полтавцева Н.Г. Мотив сиротства как проблема культуры у Платонова и Джойса (Саша Дванов и Стивен Дедалус). - С. 279.

41 Щербаков А. Родство, сиротство, гражданство и одиночество в произведениях А. Платонова // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. - Вып. 2. - М., 1995. - С. 269.

42 Там же. - С. 269. целом), так и сети мотивов, через которую они реализуются в творчестве писателя.

Актуальность темы диссертационного исследования определяется наметившимся в современном литературоведении новым всплеском интереса к проблемам антропологии. Об этом ярко свидетельствует дискуссия, разворачивающаяся на страницах журнала «Новое литературное обозрение» в 2009 -2012 годах43, основным предметом которой является так называемый «антропологический поворот» в гуманитарных науках. Несмотря на то, что сама дискуссия носит скорее общедисциплинарный характер (обсуждается вопрос о взаимодействии различных гуманитарных наук, объединенных возможностью развития в рамках антропологического движения), имя А. Платонова

44 г, вполне ожидаемо возникло в ее контексте . На наш взгляд, сиротство и родство являются именно теми категориями, анализ которых может в наибольшей степени приблизить к пониманию платоновской антропологии. Вновь обратившись к формуле А. Блока, поставившего знак равенства между «трагическим миросозерцанием» и «пониманием сложности мира», можно сказать, что родство как онтологическая характеристика человека и мира в произведениях А. Платонова созвучно взгляду самого писателя на универсум как на единое целое, тогда как сиротство - нарушение этого единства и целостности - определяет его «трагическое миросозерцание».

Большинством исследователей сиротство рассматривается как мотив или тема платоновского творчества. При этом высвечивается только один смысл этого понятия, чаще всего - религиозный (сиротство как богозабве-ние), социально-политический (сиротство как народ без вождя) или онтологический (одиночество, «вброшенность» человека в мир). В то же время сама природа платоновского творчества, в котором социальное, религиозно-мифологическое и бытийное очень тесно спаяны между собой, диктует необ

43 Прохорова И.Д. Новая антропология культуры: Вступление на правах манифеста // НЛО. - 2009. - № 100. - С. 9-17; Поселягин Н.В. Антропологический поворот в российских гуманитарных науках // НЛО. -2012. -№113. - С. 27-36; Гумбрехт Х.У. Брать на себя риск (вместо становления «научным») // НЛО. -2010.-№ 106.-С. 58-61.

44 Понтер X. Андрей Платонов sub specie anthropologiae // НЛО. - 2010. - № 113,- С. 88-93. ходимость рассмотрения сиротства и родства как категорий, в целостности и сложной динамике смыслов.

Научная новизна работы состоит в обозначении категориального статуса сиротства и родства, неразрывных по своей онтологической природе, в художественном мире А. Платонова.

В качестве предмета научного осмысления в диссертационной работе избраны сиротство и родство как онтологические категории творчества А. Платонова.

Объектом диссертационной работы является проза А. Платонова 1920-х - 1930-х годов, представленная в нашем исследовании наиболее репрезентативными текстами. Основные положения работы подтверждены детальным анализом следующих текстов: рассказов «Песчаная учительница» (1926), «Такыр» (1934), «Глиняный дом в уездном саду» (другое название - «Нужная родина», 1936), «Родина электричества» (1939); фрагментов «Технического романа» (конец 1920-х - начало 1930-х годов); повестей «Эфирный тракт» (1927) и «Джан» (1934). Репрезентативность выводов нашего исследования подтверждается обращением практически ко всему корпусу платоновских произведений, необходимость в которых возникает по ходу изложения.

При выборе цитируемых изданий наиболее приоритетными для нас являются источники, обладающие статусом научного издания: это первый том «Сочинений» А.Платонова, изданный ИМЛИ РАН в 2004 году в двух книгах, издание «Котлован. Текст, Материалы творческой истории» (СПб.,2000). Произведения писателя, не вошедшие в эти издания, цитируются в работе по восьмитомному собранию сочинений А. Платонова, вышедшему в свет в 2009 - 2011 году (М.: Время, 2009-2011). Текст романа «Чевенгур» цитируется по изданию 1991 года, сопровожденному комментариями и вступительной статьей Е. А. Яблокова и остающемуся, с нашей точки зрения, наиболее авторитетным изданием романа.

Цель диссертационного исследования - рассмотреть специфику реализации категорий сиротства и родства в прозе А. Платонова.

Поставленная цель определяет выполнение следующих задач:

1. Изучение мотивно-образного наполнения категорий сиротства и родства в прозе А. Платонова 1920-х - 1930-х годов.

2. Рассмотрение реализации категорий сиротства и родства в сюжетах платоновских произведений.

3. Исследование художественной характерологии героев-сирот А. Платонова.

4. Изучение пространственных решений категорий сиротства и родства в платоновской прозе.

Для решения поставленных задач использовались следующие методы исследования: мифопоэтический и мотивный анализ текста, историко-литературный, сравнительно-исторический, культурно-исторический, интертекстуальный методы.

Теоретическая основа работы представлена литературоведческими трудами М.М. Бахтина, Б.М. Гаспарова, А.К. Жолковского и Ю.К. Щеглова, JT.C. Левитан и Л.М. Цилевича, Д.С. Лихачева, Ю.М. Лотмана, Н.Л. Лейдер-мана, В.П. Скобелева, Н.Д Тамарченко, Б.М. Эйхенбаума и др.; работами H.A. Бердяева, Ф. Ницше, X. Ортеги-и-Гассета, М. Хайдеггера и др., посвященными антропологическим аспектам искусства и литературы первой трети XX века; теоретическими положениями исследований, посвященных социально-политическим и идеологическим контекстам литературы СССР 1920-х - 30-х годов.

Положения, выносимые на защиту:

1. Сиротство и родство в художественном мире А. Платонова -универсальные, взаимосвязанные и взаимообусловленные категории, реализующие связи человека и мира.

2. Сиротство и родство проявлены в макрокосме как целостность и разъятость его основных частей - неба и земли, земли и воды; в микрокосме - как единство и борьба разума и сердца, тела и сознания.

3. Имплицитно явленная в творчестве писателя мысль о мире как о едином целом позволяет обозначить сиротство как нарушение онтологической целостности мира.

4. Родство как преодоление мирового сиротства - главная цель смысложизненных поисков и движущая сила деятельности платоновских героев - определяет характерологию писателя.

5. Категориальный статус сиротства / родства в творчестве А. Платонова подтверждается наличием мотивно-образных рядов, системно реализующих онтологические смыслы платоновских текстов (мотивы засухи, голода, старости, смерти / мотивы воды, пищи, родины, электричества).

6. Платоновская характерология, осмысленная в категориях сиротства / родства, позволяет типологизировать сюжеты произведений писателя по способу взаимоотношения героя с пространством («технический», социальный, духовно-нравственный, «природный») с учетом их интертекстуальности.

Практическая значимость работы. Материалы диссертации могут быть использованы в вузовском образовательном процессе (в курсах лекций по русской литературе XX века, спецкурсах, посвященных творчеству А. Платонова, в спецкурсах, освещающих проблемы художественной антропологии), в практике школьного преподавания.

Апробация результатов исследования. Положения, представленные в работе, прозвучали в докладах на VII Эйхенбаумовских чтениях (ВГПУ, сентябрь 2008 года); Всероссийской научной конференции «XX век как литературная эпоха», посвященной 50-летию кафедры русской литературы XX века ВГУ (ВГУ, 19-20 ноября 2010 года); VII Платоновских чтениях в рамках Международного Платоновского фестиваля (ВГУ, 7-9 июня 2011 г.); Третьей Всероссийской научной конференции «Русская литература и философия: постижение человека» (Липецк, ЛГПУ, 8-10 октября 2011); научной конференции «Взаимодействие гуманитарных данностей: литература, история, педагогика, психология, экономика» (Воронежский государственный педагогический университет, 20 апреля 2012 года).

Основное содержание диссертации отражено в 8 публикациях, из них 3 - в изданиях, вошедших в список ВАК.

Структура диссертационной работы включает Введение, три главы, Заключение и Список использованной литературы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Категории сиротства и родства в художественном мире Андрея Платонова"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Главным и исходным моментом антропологической концепции А. Платонова является утверждение взаимоподобия человека и мира. Мир у А. Платонова выстроен по принципу фрактального тождества макро- и микроструктур, в соответствии с мифологическими представлениями о единстве, родственности всего сущего. Однако платоновская художественная система, при всей ее оригинальности, не может быть осмыслена во всей полноте и значительности вне художественных и философских поисков XX века. Основные идеи века были восприняты художником, для которого мысль о революции как глубинном, онтологическом преобразовании мира была так же важна, как и идея социального творчества в общественной жизни. Эти главные платоновские представления включались в сложный конгломерат идей, которые определяли умонастроение переходного времени от XIX века к XX. В таком контексте главные категории платоновского мира родство/сиротство не могли не обрести метафизического смысла. В нашей работе они и были рассмотрены в этом аспекте.

Провозгласив бунт против Бога, констатировав «распадение» человеческого образа, эпоха рубежа Х1Х-ХХ веков принесла человеку осознание атомарности мира, разрушения важнейших метафизических связей между его частями, отсутствия универсальных, прямых и логичных закономерностей, которыми определяется мироустройство. Такое представление о мире требовало объяснений, что и вызвало к жизни релятивистские концепции в науке и философии, согласно которым оценка любого явления зависит от той системы координат, в которую оно вписано. Найти место человека и человечества в таком неустойчивом, хаотичном мире стало одной из главных задач XX века. Гуманистическая парадигма, утверждавшая, что человек является мерой всех вещей, центром мироздания, уже не могла удовлетворить новые вопро-шания, поскольку релятивизм исключал возможность существования какого бы то ни было неизменного центра.

В качестве попытки разрешить возникавшие вопросы была использована не новая мысль о свободе и вседозволенности человека, трансформированная к новым условиям. Казалось, она могла указать, в целом, оптимистичные выходы из антропологического кризиса, утверждая богоравность человека, его право на пересоздание мира по собственному усмотрению. Однако, провозгласив отказ от трансцендентного («Бог умер»), постницшеанская философия перемещала цель существования человека из мира трансцендентного в мир социальный, предлагая ему сосредоточить внимание на движении исторического прогресса, а не на поисках смысла «отдельного и общего существования». Такое мышление в одной только исторической, «горизонтальной» плоскости М. Хайдеггер назвал «страусиной слепотой перед историческим моментом», поскольку оно неспособно, с позиции философа, дать полную картину мира.

Для Андрея Платонова, в отличие от многих его современников, освоение нового социального пространства, как мы старались показать в нашем исследовании, было неотделимо от движения «вглубь», в метафизическую суть явлений. «Будет время, и оно близко, когда один человек скажет другому: я не знаю ни тебя, ни себя - я знаю всех. Я живу, когда живут все, а один - умираю. .Я - все, и все - одно - тоже я» («Луначарский», 1920). Целостное видение мира (родство), которое высвечивало обратную сторону исторического и цивилизационного оптимизма, не позволяло ему воспринять сиротство отдельной человеческой судьбы как причину невозможности достижения общечеловеческого родства. В самых трагических событиях своего времени писатель пытался отыскать, внушить миру роднящее начало, доказательство того, что мир, который создан как гармоничное единство всех элементов, пребывает в состоянии незавершенности, сиротства. На человека, по А. Платонову, возложена миссия, имеющая онтологическое значение, -замыкание разрозненных явлений мира, создание связей между ними. Но произойти это может только через болезненное осознание им своей «выключенное™» из родового целого. Изображение мучительных попыток воссоздать утраченное родство с миром стало доминантой творчества писателя. Она определила поэтику его произведений, непростой язык общения с читателем, платоновскую характерологию. А.Платонов очень системен, последователен в реализации своей главной мысли. Его художественный мир не может быть подвергнут частичным изменениям, «исправлением ошибок», как этого требовали его идеологические «воспитатели». Это целостное, в своей глубине объединяющее разные тексты высказывание, главная цель которого - найти ответы на главные вопросы, поставленные перед человеком. Именно этого не поняли или не хотели понять критики-современники А. Платонова, обвинявшие его в «упадочнических» настроениях», пораженчестве и нежизнеспособности, переводя платоновскую онтологию в план социологии.

Платоновская характерология, сюжетика, мотивный ряд строятся по единому закону. Нарушение целостности внутри одной структуры, по А.Платонову, неизбежно отражается на состоянии другой. Так, в «Техническом романе» и «Родине электричества» «распадение» человека на три самостоятельных начала - телесное (пол), чувственное (сердце) и рациональное (сознание) сопровождается разрушением единства земли, воды и неба; в сюжете о «большом человеке», возникшем в рассказе 1920-х годов «Ерик» и повторившемся затем в эпизоде повести «Джан», разделению головы и тела соответствует разомкнутость неба и земли. Нецелостность мира, распадение родового целого на части, диспропорциональность этих частей («гипертрофированный» мозг инженера Вогулова) являются сущностными источниками сиротства и одинаково губительны и для человека, и для мира.

Характерной особенностью категорий родства и сиротства в прозе писателя является то, что они не существуют изолированно: осознание героями А. Платонова своего сиротства толкает их на поиски родства, «равенство в страдании» всех явлений мира является главным показателем их изначального единства; благодаря имплицитному представлению о единстве становится очевидным мировое сиротство, через отрицание / преодоление сиротства дается представление о родстве и т.д. Таким образом, в онтологическом измерении категории родства и сиротства являются взаимообусловленными и обнаруживают диалектическую взаимосвязь.

Тем не менее четкое разграничение сиротства и родства становится возможным на мотивно-образном уровне конкретных произведений, где каждая из этих категорий характеризуется определенным набором мотивов и образов символов. Родство характеризуется мотивами воды, «пред-детства» (нахождение ребенка в утробе матери), пищи, а также образами-символами Родины, матери, хлеба. Сиротство характеризуется мотивами засухи, старости, смерти/скуки, голода, безотцовщины, пустоты. Анализ этих мотивов приводит к выводу о том, что мир А. Платонова в большей степени обладает приметами сиротства, нежели родства. Наличествующий мир у писателя незакончен, незавершен, разъят на части. Момент его «родственного» состояния или отнесен к прошлому (как правило, это воспоминания героев о детстве или даже «пред-детстве») или представляет собой далеко не всегда осуществляемую у А. Платонова утопическую мечту о будущем («общепролетарский дом» в повести «Котлован», сад на месте пустыни в рассказах «Песчаная учительница» и «Такыр»). Жизнь же человека между двумя этими состояниями наполнена приметами сиротства.

К преодолению онтологического сиротства стремятся почти все платоновские герои. Часто варьирующийся в произведениях писателя сюжет поиска сиротой своих родителей воплощает общую тенденцию поиска человеком А. Платонова родства с миром, восстановления его целостности. Однако эти поиски ведутся разными путями. Нами выделено четыре способа преодоления сиротства:

1) «технический» - преобразование мира при помощи «умных машин» или научных открытий;

2) социальный - осуществление «социального строительства», создание «города-сада»;

3) духовно-нравственный, предполагающий преодоление сиротства путем душевного «природнения», создания родины-государства;

4) «природный» - воспроизведение жизни, создание семьи или «замещение» героем собой одного из родителей.

Множественность и равноценность вариантов преодоления онтологического сиротства говорит о том, что в художественном мире А. Платонова нет универсального способа достижения родства. Этот процесс имеет непосредственную связь с поиском смысла существования, и потому глубоко индивидуален.

Мысль о том, что все платоновские герои разными путями идут к одному и тому же (к восстановлению родового целого) подтверждается особенностями построения платоновского сюжета: единая циклическая схема переходит из произведения в произведение в разнообразных вариациях.

Цикличность сюжета и повторы сюжетных линий могут реализовы-ваться не только в пределах одного текста (как это происходит, например, в повести «Эфирный тракт»), но и в нескольких произведениях, порождая ситуацию, когда один герой продолжает и доводит до логического завершения путь другого (так, например, сюжет рассказа «Песчаная учительница» можно считать закономерным продолжением сюжетной линии Джумаль в рассказе «Такыр») или ситуацию, когда несколько сюжетов объединяются в один (в «Джан» находят отголоски как сюжет социального строительства, так и сюжет индивидуального духовно-нравственного поиска).

Можно заключить, что модели преодоления сиротства у А. Платонова на сюжетно-композиционном уровне соответствует преодоление границ текста, что лишний раз подтверждает не раз замеченное исследователями такое свойство платоновской прозы, как изоморфизм - подобие различных структур произведения друг другу.

Родство и сиротство как универсальные категории творчества А. Платонова взаимоподобно реализуются как на мотивно-образном уровне, так и на уровне сюжетном и интертекстуальном. Общая мифологическая модель сюжета движения от сиротства к родству обнаруживает ряд сходств с сюжетами конкретных произведений писателя, к поворотным моментам которых относятся, во-первых, осознание личного сиротства как проявления сиротства онтологического; во-вторых, поиск «родителей», «отца-матери», сопряженный с поиском смысла жизни; в-третьих, обретение родства с миром и людьми или смерть, предполагающая будущее воскрешение. И наоборот, сюжет каждого отдельного произведения А. Платонова содержит в сжатом виде определенный набор «сокровенных» идей писателя, к которым он возвращается на протяжении всего своего творчества.

Сопоставив художественную прозу А. Платонова 1920-х-30-х годов с его ранними статьями, нетрудно убедиться, что большая часть идей, заявленных писателем в юношеском творчестве, органично вошла в его более поздние произведения. Писатель «отдает» своим героям идею научного воскрешения мертвых, идею эволюции человека и его перехода к «царству сознания», мечту о превращении пустыни в «город-сад», о создании человечества-организма, о преобразовании мира с помощью электричества и многие другие, доводя их до логического завершения, до крайности, но не отрицая окончательно.

Разные направления поиска родства, которыми идут платоновские герои, соответствуют, таким образом, исканиям самого автора. Можно заключить, что платоновская проза 1920-х - 30-х годов носит автометаописатель-ный характер, являясь для самого писателя способом поиска истины. А. Платонов создает многочисленные варианты одного и того же типа героя и тем самым моделирует разные варианты развития дорогих его сердцу идей, получая, во-первых, возможность взглянуть на них как бы со стороны, то есть подвергнуть их оценке, во-вторых, рассмотреть одно и то же явление с разных сторон, приближаясь таким образом к целостному пониманию его сути.

Список научной литературыГрязнова, Анна Юрьевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Платонов А.П. Сочинения. Научное издание. / А.П. Платонов. Т. 1. 1918-1927. Кн. первая. Рассказы. Стихотворения. - М.: ИМЛИ РАН, 2004. - 646 с.

2. Платонов А.П. Сочинения. Научное издание. / А.П. Платонов. Т. 1. 1918-1927. Кн. вторая. Статьи. - М.: ИМЛИ РАН, 2004. - 512 с.

3. Платонов А.П. Усомнившийся Макар: Рассказы 1920-х годов; Стихотворения / Вступ. статья А. Битова. Под ред. Н.М. Малыгиной. М.: Время, 2011.-656 с.

4. Платонов А.П. Эфирный тракт: Повести 1920-х начала 1930-х годов /Под ред. Н.М. Малыгиной. -М.: Время, 2011. - 560 с.

5. Платонов А.П. Чевенгур: Роман; Котлован: Повесть / Под ред. Н.М. Малыгиной. М.: Время, 2011. - 608 с.

6. Платонов А.П. Счастливая Москва: Роман, повесть, рассказы: / Сост., подготовка текста, комментарии Н.В. Корниенко. М.: Время, 2011624 с.

7. Платонов А.П. Смерти нет! Рассказы и публицистика 1941-1945 годов / Сост., подготовка текста, комментарии Н.В. Корниенко. М.: Время, 2012.-544 с.

8. Платонов А.П. Сухой хлеб: Рассказы, сказки / Сост., подготовка текста, комментарии Н.В. Корниенко. М.: Время, 2011. - 416 с.

9. Платонов А.П. Дураки на периферии: Пьесы, сценарии / Сост., подготовка текста, комментарии Н.В. Корниенко. М.: Время, 2011. - 736 с.

10. Платонов А.П. Фабрика литературы: Литературная критика, публицистика / Сост., комментарии Н.В. Корниенко. М.: Время, 2011. - 720 с.

11. Платонов А.П. Технический роман // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Выпуск 4. Юбилейный. - М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2000. - С. 885-936.

12. Платонов А.П. Чевенгур / сост., вступ. ст., коммент. Е.А. Яблокова. -М.: Высшая школа, 1991. 654 с.

13. Платонов А.П. Котлован: Текст. Материалы творческой истории / А.П. Платонов. СПб.: ИР ЛИ РАН (Пушкинский дом), «Наука», 2000. -380 с.

14. Платонов А.П. Ноев ковчег: Пьесы / А.П. Платонов. М.: Вагриус, 2006.-464 с.

15. Платонов А.П. Государственный житель: Проза. Ранние сочинения. Письма / А.П. Платонов. М.: Советский писатель, 1988. - 608 с.

16. Платонов А.П. Записные книжки: материалы к биографии / публ. М.А. Платоновой, сост., подгот. текста, предисл. и примеч. Н. В. Корниенко. М.: Наследие, 2000. - 424 с.

17. Платонов А.П. Из неопубликованного / А.П. Платонов // Новый мир. -1991.-№1.-С. 130- 155.

18. Платонов А.П. Истина, сделанная из лжи / А.П. Платонов // Знание -сила. 1999. -№ 9-10. - С. 24-25.

19. Платонов А.П. Че-Че-О: Повести. Рассказы. Из ранних произведений / А.П. Платонов. Воронеж: Изд-во им. Е.А. Болохвитинова, 1999. - 670 с.1.. Научно-исследовательская литература

20. Абашева М. «Пропаду среди всех!» (А. Платонов и сюжет «ухода» в русской прозе XX века) / М. Абашева. // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Выпуск 3. - М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 1999. - С. 350-357.

21. Авербах Л.Л. О целостных масштабах и частных Макарах / Л.Л Авербах // На литературном посту. 1929. - кн. 21-22. - С. 10-17.

22. Авербах Л.Л. О беспринципном склочничестве и словесной трескотне.//Октябрь. 1926.-№ 11-12.-С. 195-215.

23. Алейников О.Ю. Агиографические мотивы в прозе Платонова о великой отечественной войне / О.Ю. Алейников // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Выпуск 5. - М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2003. - С. 142-148.

24. Андрей Платонов. Воспоминания современников: Материалы к биографии. Сборник. / Сост., подг. текстов и прим. Н.В. Корниенко и Е.Д. Шубиной. -М.: Современный писатель, 1994. -496 с.

25. Андрей Платонов писатель и философ: Материалы дискуссии // Вопр. философии. - 1989. -№ 3. - С. 14-36.

26. Андрей Платонов: Проблемы интерпретации: Сб. трудов / Под ред.: Т.А. Никоновой, Е.Г. Мущенко. Воронеж.: Траст, 1995. - 126 с.

27. Антонова Е.А. Платонов и история электрификации Воронежской губернии 1923-1924 гг. // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Выпуск 4. Юбилейный. - М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2000. - С. 760-768.

28. Артемов П. б/н. / П. Артемов // Железный путь. 1919. - № 7. - С. 15.

29. Бальбуров Э.А. А. Платонов и М. Пришвин: две грани русского космизма / Э.А. Бальбуров // Роль традиций в литературной жизни эпохи: Сюжеты и мотивы: Сб. научн. тр. Новосибирск: Ин-т филологии СО РАН, 1995.-С. 111-127.

30. Бальбуров Э.А. Космос Платонова / Э.А. Бальбуров // «Вечные» сюжеты русской литературы: («блудный сын» и др.). Новосибирск: Ин-т филологии, 1996.-С. 122-131.

31. Бальбуров Э.А. Мотив и канон / Э.А. Бальбуров // Материалы к словарю сюжетов и мотивов русской литературы: Сюжет и мотив в контексте традиции. Новосибирск: Ин-т филологии СО РАН, 1998. С. 620.

32. Баршт К.А. «Мусорный ветер» А. Платонова: Спор с Р. Декартом / К.А. Баршт // Вестник ТГПУ. 2005. - Вып.6 (50). - С. 62-66.

33. Баршт К.А. Поэтика прозы Андрея Платонова / К.А. Баршт. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2000. - 320 с.

34. Баршт К.А. Художественная антропология Андрея Платонова / К.А. Баршт. Воронеж: Изд-во ВГПУ, 2001. - 154 С.

35. Баршт К.А. «Эфирный ветер» и общая теория относительности А. Эйнштейна в произведениях А.П. Платонова: имитация и интерпретация / К.А. Баршт // Вестник ТГПУ. 2011. - Вып.7 (109). - С. 122-128.

36. Белая Г.А. Дон-Кихоты 20-х годов: «Перевал» и судьба его идей / Г.А. Белая -М.: Советский писатель, 1989. 400 с.

37. Белая Г.А. Закономерности стилевого развития советской прозы 20-х годов / Г.А. Белая. М.: Наука, 1977. - 256 с.

38. Бердяев H.A. Смысл истории / H.A. Бердяев. М.: Мысль, 1990. - 176 с.

39. Бердяев H.A., Букшпан Я.М., Степун Ф.А., Франк СЛ. Освальд Шпенглер и Закат Европы / H.A. Бердяев и др.. М.: Берег, 1922. - 95 с.

40. Блок A.A. Крушение гуманизма / A.A. Блок // Собр. соч.: в 8 т. М.-Л., 1962. -Т.6. - С. 93-115.

41. Бодин П.А. Загробное царство и Вавилонская башня. О повести Платонова «Котлован» / П.А. Бодин // Классицизм и модернизм: Сборникггстатей. Тарту: Tartu Ulikooli kirjastus, 1994. - С. 168- 183.

42. Бороздина П.А. Повесть А. Платонова «Джан» / П.А. Бороздина // Творчество А. Платонова: Статьи и сообщения. Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 1970. - С. 92-106.

43. Бороздина П.А. О притчевом характере рассказа А. Платонова «Песчаная учительница» / П.А. Бороздина // Третьи платоновские чтения: Тез. докл. междунар. научн. конф. Воронеж: Воронежский государственный ун-т, 1999. - С. 7-8.

44. Боровой Л.Я. «Ради радости» (Андрей Платонов) / Л.Я. Боровой // Боровой Л.Я. Язык писателя. А. Фадеев, Вс. Иванов, М. Пришвин, Андрей Платонов. М.: Советский писатель, 1966. - С. 178-218.

45. Бочаров С.Г. «Вещество существования»: Выражение в прозе / С.Г. Бочаров // Проблемы художественной формы социалистического реализма: В 2-х т.-М.: Наука, 1971. -Т.2. С. 310-350.

46. Брагина H.H. «Восточные» повести А. Платонова как попытка диалога двух культур / H.H. Брагина // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2008. - № 6. - С. 297-302.

47. Варламов А.Н. Андрей Платонов / А.Н. Варламов. М.: Молодая гвардия, 2011. - 546 с.

48. Васильев В.В. Андрей Платонов: Очерк жизни и творчества / В.В. Васильев. М.: Современник, 1982. - 287 с.

49. Васильев В.В. «Без меня народ не полный.» / В.В. Васильев // Васильев В.В. Сопричастность жизни: Лит.-критич. статьи. М.: Современник, 1977.-С. 5-70.

50. Виноградов И.А. Вопросы марксистской поэтики: Избранные работы / И.А. Виноградов. М.: Советский писатель, 1972. - 424 с.

51. Воронежский край и зарубежье: А.Платонов, И.Бунин, Е.Замятин, О.Мандельштам и другие в культуре XX века: Материалы международной научной конференции 9-10 октября 1992 г. Воронеж: МИПП «Логос», 1992.- 123 с.

52. Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. Очерки русской литературы XX века. -М.: Наука, 1993.-304 с.

53. Гаспаров Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования / Б.М. Гаспаров. М.: Новое литературное обозрение, 1996. - 351 с.

54. Геллер М.Я. Андрей Платонов в поисках счастья / М.Я. Геллер. М.: МИК, 2000.-432 с.

55. Горичева Т.М. Сиротство в русской культуре / Т.М. Горичева // Гори-чева Т.М. Христианство в современном мире. СПб.: Алетейя - 1996. -С.128-155.

56. Гроссман-Рощин И.С. Искусство изменять мир / И.С. Гроссман-Рощин. М.: Федерация, 1930. - 352 с.

57. Гроссман-Рощин И.С. Тезисы об упадочности в художественной литературе / И.С. Гроссман-Рощин // На литературном посту. 1927. - № 1. - С. 4-6.

58. Гурвич A.C. Андрей Платонов / A.C. Гурвич // Андрей Платонов. Воспоминания современников: Материалы к биографии. Сборник. -М.: Современный писатель, 1994. С. 358—413.

59. Гусев В.И. О стилевых процессах в советской лирике на рубеже 2030-х годов / В.И. Гусев // Революция. Жизнь. Писатель. Вопросы истории и теории советской литературы. Воронеж, 1969. - С. 24^15.

60. Гюнтер X. Андрей Платонов sub specie anthropologiae / X. Гюнтер // НЛО.-2012.-№ 1.-С. 88-93.

61. Гюнтер X. Архетипы советской культуры / Гюнтер X. // Соцреали-стический канон. СПб.: Академический проект, 2000. - С. 743-784.

62. Гюнтер X. По обе стороны утопии: Контексты творчества А. Платонова / X. Гюнтер. М.: Новое литературное обозрение, 2012. - 216 с.

63. Дарвин Ч. Воспоминания о развитии моего ума и характера / Ч. Дарвин // Дарвин Ч. Сочинения. М.: Изд-во АН СССР, 1959. - Т.9. - С. 166-242.

64. Дмитровская М.А. Архаичная семантика зерна (семени) у А. Платонова / М.А. Дмитровская // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Выпуск 4. Юбилейный. - М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2000. - С. 362-368.

65. Дмитровская М.А. Макрокосм и микрокосм в художественном мире А. Платонова: Учебное пособие / М.А. Дмитровская. Калининград: Изд-во КГУ, 1998. - 83 с.

66. Дмитровская М.А. Образная параллель «человек дерево» у А. Платонова / М.А. Дмитровская // Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Кн. 2. - СПб.: Наука, 2000. - С. 25-40.

67. Дмитровская М.А. «Переживание жизни»: О некоторых особенностях языка А. Платонова / М.А. Дмитровская // Логический анализ языка. Противоречивость и аномальность текста. М.: Наука, 1990. - С. 107— 115.

68. Дмитровская М.А. Трансформации мифологемы мирового дерева у А. Платонова / М.А. Дмитровская // Логический анализ языка. Языки пространств. М.: Языки русской культуры, 2000. - С. 420-428.

69. Дужина Н.И. Вымысел, основанный на реальности. Приметы сталинского быта в повести А. Платонова «Котлован» / Н.И. Дужина // НЛО. -2008.-№2.-С. 79-114.

70. Дужина Н.И. Путеводитель по повести А.П. Платонова «Котлован» / Н.И. Дужина. -М.: Изд-во МГУ, 2010.- 184 с.

71. Дужина Н.И. Творчество А. Платонова в политическом и культурном контексте (повесть «Котлован» и пьеса «Шарманка»): автореферат дис. .кандидата филологических наук / Н.И. Дужина. -М., 2004. 28 с.

72. Дырдин A.A. Андрей Платонов и Освальд Шпенглер: смысл культурно-исторического процесса Электронный ресурс. / A.A. Дырдин. -Режим доступа: http://hrono.info/proza/platonov a/dyrdin3.html

73. Дырдин A.A. Горизонты странствующего духа. Платонов и апокрифическая традиция Электронный ресурс. / A.A. Дырдин. Режим доступа: http://platonov.lib.ru/AP/dyrdin4.html

74. Дырдин A.A. Духовное и эстетическое в русской философской прозе XX века: А. Платонов, М. Пришвин, JI. Леонов / A.A. Дырдин. Ульяновск: УлГТУ, 2004. - 391 с.

75. Дырдин A.A. Потаенный мыслитель: Творческое сознание Андрея Платонова в свете русской духовности и культуры / A.A. Дырдин. -Ульяновск: УлГТУ, 2000. 172 с.

76. Евсюков В.В. Мифы о вселенной / В.В. Евсюков. Новосибирск: Наука, 1998.-177 с.

77. Ермилов В.В. Клеветнический рассказ А. Платонова / В. Ермилов // Андрей Платонов. Воспоминания современников: Материалы к биографии. Сборник. -М.: Современный писатель, 1994. С. 467-473.

78. Есиков Г. Крупная победа над безграмотностью / Г. Есиков // Железный путь. 1923. - № 14-28. - С. 9-10.

79. Жолковский А.К. «Фро»: Пять прочтений / А.К. Жолковский // Вопр. литературы. 1989. - № 12. - С. 23-49;

80. Жолковский А.К., Щеглов Ю.К. Работы по поэтике выразительности: Инварианты Тамма - Приемы - Текст / А.К. Жолковский, Ю.К. Щеглов. - М: АО Издательская группа «Прогресс», 1996. - 344 с.

81. Залыгин С.П. Сказки реалиста и реализм сказочника / С.П. Залыгин // Залыгин С.П. Литературные заботы. М.: Современник, 1972. - С. 143-185.

82. Замятин Д.Н. Империя пространства. Географические образы в романе А. Платонова «Чевенгур» / Д.Н. Замятин // Вопр. философии. 1999. -№ 10.-С. 82-90.

83. Зеленин И.Е. «Революция сверху»: завершение и трагические последствия / И.Е. Зеленин // Вопр. истории. 1994. - №10. - С. 28-42.

84. Зеленин И.Е. Сталинская «революция сверху» после «великого перелома» 1930-1939. Политика, осуществление, результаты / И.Е. Зеленин. М.: Наука, 2006. - 315 с.

85. Исупов К.Г. Русская философская танатология / К.Г. Исупов // Вопр. философии. 1994 - № 3. - С. 106-114.

86. Карасев JI.B. Движение по склону: О сочинениях А. Платонова / JI.B. Карасев. -М.: РГГУ, 2002. 140 с.

87. Карасев JI.B. Знаки покинутого детства («постоянное» у Платонова) / Л.В. Карасев // Вопр. философии. 1990. - № 2. - С. 26-43.

88. Карасев Л.В. Онтологическая поэтика (краткий очерк) / Л.В. Карасев // Эстетика: Вчера. Сегодня. Всегда. Выпуск 1. - М.: ИФ РАН, 2005. -С. 91-112.

89. Кеба A.B. Андрей Платонов и мировая литература XX века: типологические связи / A.B. Кеба. Каменец-Подольский: Абетка-Нова, 2001. - 320 с.

90. Кедровский А.Е. Мотивы «искушения» в повести А. Платонова «Джан» / А.Е. Кедровский // Третьи платоновские чтения: Тез. докл. междунар. научн. конф. Воронеж: Изд-во ВГУ, 1999. - С. 24-25.

91. Киселев А.Л. Одухотворение мира: Н. Федоров и А.Платонов / А.Л. Киселев // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Выпуск 1.-М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 1994. - С. 237-248.

92. Киселев А.Л. Социальный смысл сиротства в рассказах А. Платонова / А.Л. Киселев // Проблемы истории русской и советской литературы. -Томск: Изд-во ТГПУ, 1972. С. 106-123.

93. Коваленко В.А. «Демиурги» и «трикстеры» в творческой вселенной Платонова / Коваленко В.А. // Андрей Платонов: Проблемы интерпретации. Воронеж: Траст, 1995. - С. 126-133.

94. Кожинов В.В. Сюжет, фабула, композиция / В.В. Кожинов // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Кн. 2: Роды и жанры литературы. - М.: Наука, 1964. - 487 с.

95. Колесникова Е.И. К вопросу о традициях серебряного века в «Чевенгуре» / Е.И. Колесникова // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Выпуск 6. - М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2005.-С. 98-103.

96. Колесникова Е.И. «Малая проза» Андрея Платонова (контексты и художественные константы): автореферат дис. .доктора филологических наук / Е.И. Колесникова. СПб., 2010. - 36 с.

97. Колесникова Е.И. Опыт реконструкции замысла незавершенной пьесы «Взыскание погибших» / Е.И. Колесникова // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Выпуск 7. - М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2011.-С. 151-160.

98. Колесникова Е.И. Поэтика заглавия рассказа «Черноногая девчонка» / Е.И. Колесникова // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Выпуск 5. Юбилейный. - М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2003.-С. 582-588.

99. Колесникова Е.И. Рукописное наследие А. Платонова в Пушкинском Доме / Е.И.Колесникова. // Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Библиография. СПб.: Наука, 1995. - С.207-264.

100. Корниенко Н.В. «Добрые люди» в рассказах А. Платонова конца 3040-х годов / Н.В. Корниенко // Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Кн. 2. - СПб: Наука, 2000. - С. 3-24.

101. Корниенко Н.В. «Заметки» Андрея Платонова (Комментарий к истории невышедших книг А. Платонова 1939 года) / Н.В. Корниенко // Русская литература. 1990. - № 3. - С. 179-192.

102. Корниенко Н.В. История текста и биография А.П.Платонова (19261946) / Н.В. Корниенко // Здесь и теперь. 1993 - № 1. - 320 с.

103. Корниенко Н.В. «Нэповская оттепель»: становление института советской литературной критики / Н.В. Корниенко. М.: ИМЛИ РАН, 2010. -504 с.

104. Корниенко H.B. От «Родины электричества» к «Техническому роману», и обратно: метаморфозы текста Платонова 1930-х годов // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Выпуск 4. -М., 2000.-С. 739-745.

105. Корниенко Н.В. Основной текст Платонова 30-х годов и авторское сомнение в тексте (От «Котлована» к «Счастливой Москве») / Н.В. Корниенко // Современная текстология: теория и практика. М.: Наследие, 1997.-С. 176-192.

106. Костов X. Мифопоэтика Андрея Платонова в романе «Счастливая Москва» / X. Костов. Helsinki, 2000. - 326 с.

107. Краснощекова Е. «Умное сердце» Андрея Платонова / Е. Красноще-кова // Платонов А.П. У человеческого сердца. Рассказы. М.: Детская литература, 1981.-С. 3-14.

108. Красовская С.И. Художественная проза А.П. Платонова: жанры и жанровые процессы / С.И. Красовская. Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2005.-392 с.

109. Кретинин A.A. Трагическое в художественном мире Андрея Платонова и Бориса Пастернака. / A.A. Кретинин // Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Библиография. СПб.: Наука, 1995. - С.63-69.

110. Кройчик Л.Е. Особенности сатиры А. Платонова («Город Градов») / Л.Е. Кройчик // Творчество А. Платонова. Воронеж: Воронеж, ун-тет, 1970.-С. 117-128.

111. Кройчик Л.Е. Усомнившийся Платонов / Л.Е. Кройчик // Ямская слобода: Опыт губернского литературного процесса. Отделение третье. -Воронеж: Центр духовного возрождения Черноземного края, 2012. С. 141-164.

112. Лазаренко О.В. «Живя главной жизнью.»: А. Платонов в поисках истины / О.В. Лазаренко // Русская литература XX века: Учебное пособие. Воронеж: Изд-во ВГУ, 1999. - С. 416-434.

113. Лазаренко О.В. Русская литературная антиутопия 1990-х первой половины 1930-х годов: проблемы жанра: автореферат дис. . .кандидата филологических наук / О.В. Лазаренко. - Воронеж, 1997. -20 с.

114. Лангерак Т. Андрей Платонов: Материалы для биографии. 1899-1929 / Т. Лангерак. Амстердам: Пегаус, 1995. - 275 с.

115. Ласунский О.Г. Житель родного города. Воронежские годы Андрея Платонова (1899-1926) / О.Г Ласунский. Воронеж: Центр духовного возрождения Черноземного края, 2007. - 280 с.

116. Левин Ю.И. От синтаксиса к смыслу и далее («Котлован» Андрея Платонова) / Ю.И. Левин // Левин Ю.И. Избранные труды: Поэтика. Семиотика. М.: Языки русской культуры, 1998. - С. 392-419.

117. Левин Ю.И., Сегал Д.М., Тименчик Р.Д., Топоров В.Н., Цивьян Т.В. Русская семантическая поэтика как потенциальная культурная парадигма / Ю.И. Левин и др. // Russian Literature. Amsterdam, 1974. -№ 7/8. - С. 47-82.

118. Левитан Л.С., Цилевич Л.М. Сюжет и идея / Л.С. Левитан, Л.М. Ци-левич. Рига: Звайгзне, 1973. - 277 с.

119. Лейдерман Н.Л. Движение времени и законы жанра. Жанровые закономерности развития советской прозы в 60-70-е годы / Н.Л. Лейдерман. Свердловск: Сред.-Урал. кн. Изд-во, 1982. - 256 с.

120. Лихачев Д.С. Внутренний мир художественного произведения / Д.С. Лихачев // Вопр. литературы. 1968. - №8. - С. 74-87.

121. Лихачев Д.С. Поэзия садов: к семантике садово-парковых стилей. Сад как текст / Д.С. Лихачев. М., 1998. - 471 с.

122. Лотман Ю.М. Происхождение сюжета в типологическом освещении / Ю.М. Лотман // Избранные статьи: в 3 т. Таллин: «Александра», 1992. -Т. 1. - С. 224-242

123. Лотман Ю.М. «Сады» Делиля в переводе Воейкова и их место в русской литературе / Ю.М. Лотман // Избранные статьи: в 3 т. Таллин: «Александра», 1992. - Т. 2. - С. 265-281.

124. Лотман Ю.М. Смерть как проблема сюжета / Ю.М. Лотман // Лотман Ю.М. и тартуско-московская семиотическая школа. М.: Гнозис, 1994. - С. 417-430

125. Лотман Ю.М. Художественное пространство в прозе Гоголя / Ю.М. Лотман // Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М.: Просвещение, 1988. - С. 251-292.

126. Магун A.B. Отрицательная революция Андрея Платонова / A.B. Ма-гун // НЛО. 2011. - № 106.-С. 65-95.

127. Малыгина Н.М. Андрей Платонов: поэтика «возвращения» / Н.М. Малыгина. М.: ТЕИС, 2005. - 336 с.

128. Малыгина Н.М. Модель сюжета в прозе А. Платонова // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 2. - М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 1995. - С. 274-286.

129. Малыгина Н.М. Художественный мир Андрея Платонова. Учебное пособие М.: МПУ, 1995. - 96 с.

130. Михеев М.Ю. В мир Платонова через его язык. Предположения, факты, истолкования, догадки / М.Ю. Михеев. - М.: Изд-во МГУ, 2002 -407с.

131. Мороз О.Н. Антропологическая доминанта художественных исканий в творчестве Андрея Платонова: автореферат дис. .кандидата филологических наук / О.Н. Мороз. Краснодар, 2001. - 31 с.

132. Московская Д.С. Н.П.Анциферов и художественная местнография русской литературы 1920-1930-х гг.: К истории взаимосвязей русской литературы и краеведения. / Д.С. Московская. М.: ИМЛИ РАН, 2010. -432 с.

133. Мущенко Е.Г. В художественном мире А. Платонова и Е. Замятина / Е.Г. Мущенко. Воронеж.: «Логос», «Траст», 1994. - 84 с.

134. Мущенко Е.Г. Путь к новому роману на рубеже XIX XX веков / Е.Г. Мущенко. - Воронеж: Изд-во ВГУ, 1986. - 186 с.

135. Мущенко Е.Г. Философия «дела» у А. Платонова / Е.Г. Мущенко // Осуществленная возможность: А. Платонов и XX век. Материалы III Междунар. Платоновских чтений. Воронеж: Изд-во ВГУ, 2001. - С. 8-21.

136. Мущенко Е.Г. Художественное время в романе А. Платонова «Чевенгур» / Е.Г. Мущенко // Андрей Платонов: Исследования и материалы: Межвуз. сб. научн. трудов. Воронеж: Изд-во ВГУ, 1993. - С. 28-39.

137. Найман Э. «Из истины не существует выхода»: А. Платонов между двух утопий / Э. Найман // НЛО. 1994. - № 9. - С. 233-250.

138. Никонова Т.А. Андрей Платонов в диалоге с миром и социальной реальностью / Т.А. Никонова. Воронеж: НАУКА-ЮНИПРЕСС, 2011. -220 с.

139. Никонова Т.А. К проблеме периодизации русской литературы XX века: историческая и художественная реальности // XX век как литературная эпоха: Сборник статей. Воронеж: НАУКА-ЮНИПРЕСС, 2011. -С. 5 - 17.

140. Никонова Т.А. «Новый человек» в русской литературе 1900-1930-х годов / Т.А. Никонова. Воронеж: Изд-во ВГУ, 2003. - 232 с.

141. Никонова Т.А. Типология сюжета возвращения и проза Андрея Платонова / Т.А. Никонова // Вестник ВГУ. Серия Филология. Журналистика. 2008.-№1. - С. 146- 157.

142. Никонова Т.А. «Чужое» пространство у А. Платонова / Т.А. Никонова // Творчество А. Платонова: Исследования и материалы. Кн.З. -СПб.: Наука, 2004. - С. 16-23.

143. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого / Ф. Ницше // Полное собрание сочинений в 13 т. М.: Мысль, 1990. - Т.4. -432 с.

144. Ортега-и-Гассет X. Дегуманизация искусства // Ортега-и-Гассет X. Восстание масс. -М.: ACT, 2002. С. 209-268.

145. Перхин В.В. Русская литературная критика 1930-х годов: критика и общественное сознание эпохи /В.В. Перхин. СПб.: Изд-во СПб ун-та, 1997.-308 с.

146. Плеханов Г.В. К вопросу о развитии монистического взгляда на историю / Г.В. Плеханов. М.: Госполитиздат, 1949. - 334 с.

147. Полтавцева Н.Г. Критика мифологического сознания в творчестве Андрея Платонова / Н.Г. Полтавцева. Ростов н/Д.: Изд-во Рост, ун-та, 1977.-35 с.

148. Полтавцева Н.Г. Мотив сиротства как проблема культуры у Платонова и Джойса (Саша Дванов и Стивен Дедалус) / Н.Г. Полтавцева // Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Кн. 3. -СПб.: Наука, 2004. - С. 263-280.

149. Полтавцева Н.Г. Философская проза А. Платонова / Н.Г. Полтавцева. Ростов н/Д.: Изд-во Рост, ун-та, 1981. - 144 с.

150. Рогова Е.Е. Мотив странствия и дороги в рассказах А. Платонова 1930-х годов о детях / Е.Е. Рогова // Осуществленная возможность: А. Платонов и XX век. Материалы III Междунар. Платоновских чтений. -Воронеж: Полиграф, 2001. С. 195-200.

151. Рогова Е.Е. Художественный мир А. Платонова в 193.0-е годы: духовно-нравственное состояние общества и искания писателя: автореферат дис. .кандидата филологических наук / Е.Е. Рогова. Воронеж, 2004. -24 с.

152. Роговин В.З. Сталинский неонэп / В.З. Роговин. М., 1994. - 384 с.

153. Роженцева Е.А. Историческая концепция А. Платонова (на материале истории текста повестей «Епифанские шлюзы» и «Ямская слобода»): автореферат дис. . .кандидата филологических наук / Е.А. Роженцева. -М., 2003.-28 с.

154. Рудаковская Э. Семантика пищи в повести А. Платонова «Котлован» / Э. Рудаковская // Балтийский филологический курьер. 2003. - № 3. -С.58-69.

155. Рябов О.В. «Матушка-Русь». Опыт тендерного анализа поисков национальной идентичности России в отечественной и западной историософии / О.В. Рябов М.: Ладомир, 2001. - 202 с.

156. Савельзон И. Категория Пространства в художественном мире А. Платонова / И. Савельзон // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Выпуск 3. - М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 1999.-С. 233-242.

157. Свительский В.А. Андрей Платонов вчера и сегодня: Статьи о писателе / В.А. Свительский. Воронеж: Полиграф, 1998. - 156 с.

158. Свительский В.А. Конкретное и отвлеченное в мышлении А.Платонова-художника/ В.А. Свительский // Творчество А.Платонова. Статьи и сообщения. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1970.-С. 7-26.

159. Семенова С.Г. О влиянии философских взглядов Н. Федорова на творчество А. Платонова / С.Г. Семенова // Семенова С.Г. Николай Федоров: Творчество жизни. М.: Советский писатель, 1990. - С. 363373.

160. Семенова С.Г. Метафизика русской литературы: в 2 т. / С.Г. Семенова. М.: ПоРог, 2004. - Т. 2. - 512 с.

161. Семенова С.Г. Понятие «прогресса» в русском космизме / С.Г. Семенова // Человек, космос, эволюция: Традиции русской религиозной философии и современность. М.: ИФ РАН, 1992. - С. 56-66.

162. Семенова С.Г. Русская поэзия и проза 1920-1930-х годов. Поэтика -Видение мира Философия / С.Г. Семенова. - М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2001.-590 с.

163. Семенова С.Г. «Тайное тайных» Андрея Платонова (Эрос и пол) / С.Г. Семенова // Андрей Платонов. Мир творчества. М.: Современный писатель, 1994.-С. 122-153.

164. Семенова С.Г. Философ будущего века: Николай Федоров / С.Г. Семенова. М.: Пашков дом, 2004. - 583 с.

165. Скобелев В.П. Масса и личность в русской советской прозе 20-х годов (К проблеме народного характера) / В.П. Скобелев. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1973. - 339 с.

166. Скобелев В.П. Поэтика рассказа / В.П. Скобелев. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1982. - 156 с.

167. Спиридонова И.А. «Внутри войны» (поэтика военных рассказов А. Платонова) / И.А. Спиридонова. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2005. -212 с.

168. Спиридонова И.А. Метафора и метонимия в решении темы детства у Платонова (на материале военных рассказов) / И.А.Спиридонова // Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Кн.З. -СПб.: Наука, 2004. - С. 407-427.

169. Суматохина Л.В. Андрей Платонов в работе над киносценарием «Песчаная учительница» / Л.В. Суматохина // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 6. - М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2005. - С. 519-526.

170. Тамарченко Н.Д. Теоретическая поэтика: Понятия и определения. Хрестоматия для студентов филологических факультетов / Н.Д. Тамарченко. М.: РГГУ, 1999. - 286 с.

171. Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Библиография. СПб.: Наука, 1995. - 358 с.

172. Тимофеева О.В. Бедная жизнь: Зоотехник Високовский против философа Хайдеггера / О.В. Тимофеева // НЛО. 2010. - № 106. - С. 96113.

173. Тимофеева О.В. Зверинец духа / О.В. Тимофеева // НЛО. 2011. - № 107.-С. 164-175.

174. Третьи Платоновские чтения: Тез. докл. междунар. науч. конф. Воронеж, 24-26 сент. 1999 года / Отв. ред. Е.Г. Мущенко, Т.А. Никонова. -Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1999. 58 с.

175. Толстая-Сегал Е.Д. Идеологические контексты Платонова / Е.Д. Тол-стая-Сегал // Андрей Платонов. Мир творчества. М.: Современный писатель, 1994. - С. 47-83.

176. Толстая-Сегал Е.Д. О связи низших уровней текста с высшими (Проза Андрея Платонова) / Е.Д. Толстая-Сегал // Slavica Hierosolymitana

177. Slavic studies of the Hebrew university. Vol. II. Hierusalem., 1978. - C. 169-212.

178. Толстая Е.Д. Мирпослеконца: Работы о русской литературе XX века / Е.Д. Толстая-Сегал. М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 2002. - 511 с.

179. Топоров В.Н. К реконструкции балто-славянского мифологического образа Земли-Матери *Zema & *Mäte (*Mati) / В.Н. Топоров // Балто-славянские исследования 1998 1999: Сборник научных трудов. - М.: Индрик, 2000.-С. 239-371.

180. Фадеев A.A. Об одной кулацкой хронике / A.A. Фадеев // Красная новь. 1931. - № 5-6. - С. 206-209.

181. Филимонов В. «Прощание с Матерой»: Образ Родины-матери в кинематографе 1920—1980-х годов / В. Филимонов // Историк и художник. 2005. - № 3. - С. 90-109.

182. Фоменко Л.П. Мотив железной дороги в прозе А.Платонова / Л.П. Фоменко // Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. -Кн. 3. СПб.: Наука, 2004. -С.144-163.

183. Фоменко И.В., Фоменко Л.П. Художественный мир и мир, в котором живет автор / И.В. Фоменко, Л.П. Фоменко // Литературный текст: проблемы и методы исследования (Сборник научных трудов). Тверь: Изд-во Твер. ун-та, 1998. - С. 3-10.

184. Фоменко Л.П. Человек в философской прозе А. Платонова: Учебное пособие / Л.П. Фоменко. Калинин: Изд-во Калинин, гос. ун-та, 1985. —72 с.

185. Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления: Пер. с немецкого / М. Хайдеггер. М.: Республика, 1993. - 447 с.

186. Хайдеггер М. Слова Ницше «Бог мертв» / М. Хайдеггер // Вопр. философии.-М., 1990.- №7. -С. 143-176.

187. Чалмаев В.А. Андрей Платонов / В.А. Чалмаев. М.: Сов. Россия, 1978.- 176 с.

188. Чалмаев В.А. Андрей Платонов. К сокровенному человеку / В.А. Чалмаев. М.: Советский писатель, 1989. - 448 с.

189. Чандлер Р. Платонов и Средняя Азия / Р. Чандлер // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 5. - М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2003. - С. 47-55.

190. Червякова Л.В. «Философия существования» Андрея Платонова: автореферат дис. .кандидата филологических наук / Л.В. Червякова. -Саратов, 2000. 32 с.

191. Шенталинский В.А. Рабы свободы. В литературных архивах КГБ: Бабель, Булгаков, Флоренский, Пильняк, Мандельштам, Клюев, Платонов, Горький / В.А. Шенталинский. М.: Парус, 1995. - 390 с.

192. Шешуков С.И. Неистовые ревнители: Из истории литературной борьбы 20-х годов / С.И. Шешуков. М.: Московский рабочий, 1970. - 352 с.

193. Шошин В.А. Из писем к Андрею Платонову (По материалам Рукописного отдела Пушкинского Дома) / В.А. Шошин // Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Библиография. СПб.: Наука, 1995. - С. 163-206.

194. Шубин Л.А. Андрей Платонов / Л.А. Шубин // Вопр. литературы. -1967.-№6.-С. 26-54.

195. Шубин Л.А. Поиски смысла отдельного и общего существования / Л.А. Шубин. М.: Советский писатель, 1987. - 365 с.

196. Щербаков А. Родство, сиротство, гражданство и одиночество в произведениях А. Платонова / А. Щербаков // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 2. - М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 1995.-С. 265-273.

197. Эдмондсон Л. Тендер, миф и нация в Европе: образ матушки России в европейском контексте / Л. Эдмондсон // Пол. Тендер. Культура. Немецкие и русские исследования. М.: РГГУ, 2003. - Вып. 3. -С. 135-162.

198. Эйхенбаум Б.М. О литературе / Б.М. Эйхенбаум. М.: Советский писатель, 1987.-С. 428^136.

199. Энгельс Ф. Анти-Дюринг: переворот в науке, произведенный господином Евгением Дюрингом / Ф. Энгельс. М.: Политиздат, 1988. - 482 с.

200. Эпштейн М. Язык бытия у А. Платонова / М. Эпштейн // Вопр. литературы. 2006. - № 2. - С. 146-164.

201. Яблоков Е.А. На берегу неба: роман Андрея Платонова «Чевенгур» / Е.А. Яблоков. СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 2001. - 375 с.

202. Яблоков Е.А. О типологии персонажей А. Платонова Электронный ресурс. / Е.А. Яблоков. Режим доступа: http://platonov.kkos.ru/bio/28

203. Яблоков Е.А.Падающая башня (О художественном пространстве Платонова) / Е.А. Яблоков // Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Кн.З. - СПб.: Наука, 2004. - С.6-15.

204. Яблоков Е.А. Принцип художественного мышления А. Платонова «и так, и обратно» в романе «Чевенгур» / Е.А. Яблоков // Филологические записки. 1999. - Вып. 13. - С. 14-27.

205. Яблоков Е.А. Художественная философия природы (творчество М. Пришвина и А. Платонова середины 1920-х начала 1930-х годов) /

206. Е.А. Яблоков // Советская литература в прошлом и настоящем: Сборник статей. М.: Изд-во Моск. ун-та. - 1990. - С. 55-71.

207. Ярошенко JI.B. Жанр романа-мифа в творчестве А. Платонова / J1.B. Ярошенко. Гродно: ГрГУ, 2004. - 137 с.1.I. Справочная литература

208. Большая Советская Энциклопедия. 2-е изд. Т. 40. - М., 1957. - 645 с.

209. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. -М., 1999.

210. Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. М.: Рос. энциклопедия, 1997.

211. Советская историческая энциклопедия: В 16 т. М.: Сов. энциклопедия, 1961-1976.

212. Философский энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1989.-815 с.1.. Литература на иностранном языке

213. Bethea, David М. The shape of apocalypse in modern Russian fiction. -Princeton, 1989. -XIX, 307 p.

214. Seifrid, Thomas Andrei Platonov: Uncertainties of spirit. Cambridge etc., 1992 .-273 p.