автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Концепция слова в дискурсе русского литературного авангарда первой трети XX века

Полный текст автореферата диссертации по теме "Концепция слова в дискурсе русского литературного авангарда первой трети XX века"

На правах рукописи

ШУКУРОВ Дмитрий Леонидович

КОНЦЕПЦИЯ СЛОВА В ДИСКУРСЕ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО АВАНГАРДА ПЕРВОЙ ТРЕТИ XX ВЕКА

Специальность 10 01 01 - Русская литература

Автореферат диссертации на соискание учёной степени доктора филологических наук

Иваново-2007

003159514

Работа выполнена в Ивановском государственном университете

Научный консультант: доктор филологических наук,

профессор Раков Валерий Петрович

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Орлицкий Юрий Борисович

доктор филологических наук, профессор Федотов Олег Иванович

доктор филологических наук, профессор Океанский Вячеслав Петрович

Ведущая организация: Московский городской педагогический университет

Защита состоится 22 ноября 2007 года в 10-00 часов на заседании диссертационного совета Д 212 062 04 при Ивановском государственном университете по адресу 153025 Иваново, ул Ермака, 39, ауд 459

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Ивановского государственного университета

Учёный секретарь диссертационного совета

Тюленева Е.М.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Культура Серебряного века - явление многомерное и противоречивое Наряду с обусловленными предшествующей культурной традицией направлениями и течениями, в литературе и искусстве этой эпохи появляются и активно развиваются группы, объединения и творческие союзы, которые манифестируют радикальный отказ от традиционно сложившихся художественных и эстетических принципов. Авангардные направления и течения возникают как реакция на весь предшествующий опыт культуры Авангард тотально подчиняет себе все виды искусства - живопись, архитектуру, прикладные искусства, философию, поэзию и литературу И в каждом из них появляются новые «классики» художники -К С Малевич, В В Кандинский, М 3 Шагал, поэты - В Хлебников, В В Маяковский, А Е. Крученых, ДИ Хармс, ученые - В Б Шкловский, РО Якобсон, ЮН Тынянов

Русский литературный авангард - чрезвычайно пёстрое и разнородное явление С начала XX века и включительно до 30-х годов в России существовало большое количество объединений и групп, которые декларировали различные, часто противоположные и внутренне противоречивые программы эгофутуристы, кубофутуристы, заумники, имажинисты, биокосмисты, экспрессиионисты, ничевоки, конструктивисты, обэриуты и другие. Однако все они, безусловно, объединялись общей идеей экспериментаторского радикализма Общим был, как уже отмечено, и пафос отрицания любых форм классической литературной традиции, ее риторических правил, канонов и эстетических принципов В арсенал новых художественных средств авангардистов входят приемы деформации образа, сознательного нарушения языковых норм, законов повествования и т д Эстетика «пер-формативного» преображения действительности находит своё выражение в эпатирующих акциях, скандальных высказываниях и манифестах

В России термин «авангард» по отношению к новаторскому искусству начала XX века впервые использовал А.Н Бенуа Известный искусствовед употребил его в негативно-ироническом смысле в статье о выставке экспериментальных произведений «Союза русских художников», происходившей в 1910 году

В мировой науке сложилось устойчивое понимание термина, означающего «всю совокупность новаторских, бунтарских, революционно-анархических, эпа-тажно-манифестарных движений и направлений, возникших и завершившихся практически в первой половине XX в »' Возникновение авангарда знаменовало, по определению В В Бычкова, завершение многовекового периода существования классической европейско-средиземноморской художественной культуры и начало ее глобального перехода в иное качество.

Итак, терминологическое понятие «авангард» объединяет в себе многочисленные явления экспериментального искусства начала XX века в Европе и в России Глобальные процессы изменения мира в это время, революционные тенденции в политике, экономике и культуре, динамика научно-технического развития обусловили появление новой авангардистской эстетики, нацеленной на создание

1 Бычков В , Бычкова Л Художественно-эстетическая феноменология авангарда и модерниз-

ма//КорневиЩЕ 2000 Кн неклассической эстетики [Сб] М ИФ,2000 С 37

3

искусства будущего, воспевающего эпоху техногенной цивилизации Русский и западноевропейский авангардизм есть принципиально новая парадигма мировой культуры, ее «экстремальный миф»1, приведший к глобальной модификации современной картины мира

Актуальность исследования. Изучение концептуальных основ экспериментального слова в теоретической рефлексии самих авангардистов и в научной рецепции литературоведения является, несомненно, актуальным для современной филологии.

Абсолютизация экспериментаторских приёмов часто приводила к противоречиям внутри авангарда, в результате которых появлялись тенденции к размежеванию теоретических платформ, обособлению групп и образованию не только новых объединений, но и целых направлений (например, имажинизма) Тем не менее поэтика русского литературного авангарда обладает определенной целостностью и типологической общностью, которая характеризует текстовую практику даже декларативно противостоящих группировок На эти общие типологические черты указывают многие современные исследователи русского авангарда Однако объединяющего авангардную традицию научно-исследовательского контекста до сих пор не существует. Настоящее исследование создает прецедентную основу для интегрирующего научного восприятия русского литературного авангарда В качестве этой основы выступает концепция авангардного слова. Таким образом, актуальность указанной темы заключается в насущной необходимости теоретико-познавательной и историко-литературной рефлексии над проблемами развития русского литературного авангарда первой трети XX века

Концепция слова в дискурсе русского литературного авангарда менялась на протяжении всей его истории В зависимости от этих изменений в понимании авангардного слова модифицировалась и текстовая практика, т е технологическая сторона экспериментальных произведений Но в основании теоретических представлений новаторов есть фундирующий элемент Таким фундаментом является онтологизм художественного слова, интуитивно определяемый или вполне осознанно утверждаемый в эстетических программах И поэтому мы говорим не о множестве различных концепций, а о различных модификациях единой для всех русских авангардистов концепции слова

Целью настоящего исследования является изучение формирования и развития теории экспериментального слова в дискурсе русского литературного авангарда первой трети XX века

Основные задачи работы

1 Определение истоков концепции экспериментального слова в истории рус-

1 ской литературы

2 Исследование формирования и развития теории «самовитого слова» в дискурсе русского футуризма

3 Теоретическое обоснование трансформаций концепции авангардного слова в истории русской литературы на основе идеи субстанционального единства

1 Якимович А К Парадигмы XX века // Русский авангард 1910 - 1920-х годов в европейском контексте М.2000 С 3

слова и мира, тес учетом онтологического понимания художественного произведения

4 Анализ дискурсивных практик русских авангардистов в свете идеи Слова-Логоса, развивавшейся русской религиозной философией Серебряного века

5 Поиск интегрирующих традицию русской авангардной литературы условий и определений, которые формируют парадоксальную форму преемственности - от раннего футуризма до ОБЭРИУ

Объект и предмет исследования. Литературный авангард в отечественном изводе можно понимать - в расширительном значении - как постклассический (неклассический) дискурс русской литературы первой трети XX века, включающий в себя всё многообразие литературных практик, вступающих в противоречивые отношения с риторико-классвгаеским дискурсом литературы фугой тип авангардизма - в более узком значении - можно назвать новаторским, он включает в себя литературные течения и труппы, сознательно ориентирующиеся на радикальное, часто разрушительное, противодействие литературным традициям прошлого (Хотя исследователь всегда должен отдавать себе отчет в том, что это противодействие, пусть и разрушительное, никогда бы не возникло вне самого факта существования классического дискурса литературы)

Такое понимание авангардизма обосновывает в настоящей работе и границы рассмотрения интересующего нас феномена Объектом исследования является система новаторских литературных теорий и практик русского авангарда первой трети XX века Предмет исследования - концепция слова в дискурсе русской авангардной литературы

Если начальный этап формирования русского литературного авангарда традиционно рассматривается в тесной взаимосвязи с литературной теорией и экспериментальной поэтической практикой символистов (первое десятилетие XX века), то его и следует изучать в контексте основных идей русских символистов. Данный подход к изучению авангарда демонстрируют авторы сборника научных работ «Символизм в авангарде» (2003)1 Генетические взаимосвязи авангардизма и символизма - отдельная и сложная тема, которую мы оставляем без подробного рассмотрения Нас будет интересовать лишь один немаловажный в рамках намеченной проблематики аспект этой темы влияние на отечественную авангардную традицию того «возрожденческого» контекста эпохи Серебряного века, который был связан с идеей русского Логоса в культуре

1910-е годы - «боевое десятилетие» (А В Крусанов) русского авангарда-период возникновения и самостоятельного развития большинства литературных групп авангардистов, в который возникла и оформилась концепция авангардного слова. И, наконец, 1920 - 1930-е годы - заключительный, но не менее значимый этап, связанный с крахом большинства утопических проектов и формированием новых дискурсивных практик Именно эти годы являются хронологическими рамками рассматриваемого в нашей работе феномена

Методологическая основа исследования. Для решения поставленной в работе цели мы используем метод сравнительно-типологического изучения лите-

1 Символизм в авангарде сборник / отв ред Г Ф Коваленко, Рос акад наук, гос ин-т искусствознания М-ва культуры Рос Федерации, Комис по изучению искусства авангарда 1910 — 1920 гг - M Наука, 2003 -443 с

ратурного процесса и методы исторической поэтики, привлекая также в ходе исследования герменевтический метод и метод деконструкции текста, сочетающийся с приемами дискурсивного анализа

Сравнительно-типологический метод необходим для проведения анализа на уровне фундаментальных структур в рамках типологии авангардного слова Методы исторической поэтики используются для концептуализации принципов преемственности в дискурсе русского литературного авангарда

Использование герменевтического метода в третьей главе исследования обусловлено логикой научного анализа Идея Логоса, в свете которой осмысливается парадоксальное творчество русских авангардистов, по своей природе герме-невтична, а значит исследовательский анализ в этом направлении взыскует опыта герменевтического истолкования

И, наконец, избирательно используемые приемы деконструкции текста в сочетании с методологией дискурсивного анализа позволяют существенно расширить сферу современных представлений об историко-литературном и культурном контекстах развития русского авангарда Дискурсивный анализ необходим ещё и потому, что любой текст в авангарде понимается не только как манифестация креативной идеи автора, но и как способ трансформации мира посредством новой языковой реальности, т е. в качестве дискурсивной практики

Теоретическая база исследования. История литературы (ср греч 'цторкх - свидетельство очевидца) не есть механическое описание литературных фактов, событий и литературных потоков и даже не концептуальный анализ литературного стиля эпохи (всегда полезный, но имеющий, как правило, автономное или прикладное значение) История литературы - предмет целостного изучения эволюции литературных форм и стилей, сопряжённых в своём существе с теоретической рефлексией по поводу собственной специфики. Теоретическая рефлексия, сопутствующая художественной литературе в разных культурных контекстах, и является тем самоосмысляющим началом литературы (тем «свидетельством очевидца»), благодаря которому развивается литературная традиция

Научная полемика начала XX века обусловлена во многом неоднозначностью самого литературного процесса, представляющего широкий диапазон художественных феноменов - от символистской литературы, литературы авангарда и поставангарда до литературы пролетарских писателей Проблема жанра, проблема автора и героя, форма и содержание литературного текста, типология художественного слова и его инструментальная выразительность, значение историко-литературного контекста произведения - вопросы, которые не носили характер исключительно академического теоретизирования, автономно ведущегося в научных кругах, но, скорее, и даже в большей степени, это были вопросы, спровоцированные самой литературной действительностью и актуальные для ее развития

Таким образом, проведение научного изучения литературного процесса и литературоведческой проблематики начала XX века, как взаимообогащающих и взаимодополняющих друг друга явлений, во-первых, позволяет, создать основу целостного осмысления закономерностей истории русской литературы XX века и, во-вторых, свидетельствует («свидетельство очевидца») об исторических истоках феномена литературного авангарда Первое является «сверхзадачей» всей современной литературоведческой науки Решение второй намеченной проблемы (при

необходимой концептуализации темы - сфокусированности научного анализа на типологических особенностях художественного слова в дискурсе русского литературного авангарда первой трети XX века) стало непосредственным теоретико-методологическим основанием нашего исследования.

Каждый литературно-художественный опыт имеет свою теоретическую рефлексию (при отсутствии литературного самосознания - «опаздывающего» или «опережающего» осмысления — не существует развития литературы) Каждый литературно-художественный опыт имеет своего «исторического очевидца» В период, о котором идёт речь, филологические концепции эпохально совпадают с жизнью самих литературных феноменов Явление одновременности научно-теоретического дискурса и дискурса авангардной текстовой практики в 10 - 2030-е гг XX века создает прецедент большой культурной и эстетической значимости

В отечественной филологии полноценная дискуссия по вопросам истории литературы и проблемам литературного авангарда началась в трудные и далёкие 10-20-30-е годы прошлого столетия В теоретических спорах принимали участие самые разные учёные Б М Энгельгардт, Б М Эйхенбаум, П.Н. Сакулин, В Ф Переверзев, В М Фриче, Ю Н Тынянов, В Б. Шкловский, Р О Якобсон, Н Я Берковский, В В Виноградов, В М Жирмунский, М М Бахтин, В Н Воло-шинов, ПН Медведев и другие

Расхождение теоретических позиций, выразившееся в научной полемике между представителями формальной школы, литературоведами социально-генетического направления, учёными «бахтинского круга» по ряду ключевых вопросов литературной теории, следует рассматривать не только как теоретический спор литературоведческих школ, но и оценивать его как факт истории литературы, потому что очень часто теория в эти годы определяла художественную практику (ОПОЯЗ, формальная школа - поэзия футуристов, заумников и обэриутов, идеологи Пролеткульта - пролетарские писатели, теоретический дискурс М М Бахтина - романная проза К К Вагинова, ЛЦК (Литературный центр конструктивистов) со своей теорией /А Н Чичерин, К Л Зелинский/ и литературной практикой /И Л Сельвинский, Э.Г Багрицкий и др /) и т.д. Следует отметить также интересный историко-литературный факт - практически каждая литературная группа русского авангардизма начинает свое существование с теоретических деклараций, излагающих, часто в эпатирующей форме, эстетическую программу творчества

Литературоведческие исследования 1960 - 1980-х, а затем и 1990 - начала 2000-х годов постепенно ввели в научный оборот феномен русского литературного авангарда История и теория литературного авангарда сегодня представлены в трудах ученых, принадлежащих различным научным школам и исследовательским традициям; эти труды иногда представляются несопоставимыми по своему научному уровню и значению, очень часто содержат противоположные концепции и разные точки зрения на общие исследовательские проблемы Кроме того, следует добавить, что среди отечественных и зарубежных ученых - представители не только различных школ, но и разных поколений, что часто создает дисбаланс теоретической рефлексии

Большое значение для изучения русского авангарда имеют работы отечественных исследователей Г А Белой, В В Бычкова, Д В. Сарабьянова, В Н Аль-фонсова, НИ Харджиева, В.П Григорьева, РВ Дуганова, ЕР Арензона, О А Клинга, В П Ракова, М Б Мейлаха, Т Л Никольской, Ю Б Орлицкого, С Б Бирюкова, И Е Васильева, А Г. Герасимовой, А А Кобринского, А.В Круса-нова, Д В Токарева, Л Ф Кациса, М Б Ямпольского, В В Фещенко, А Н Рымаря, В А Сарычева, И Ю Иванюшиной, И М Сахно, Е В Тырышкиной, Е А Бобрин-ской, М.И Шапира, Ю М Валиевой, П Е Родькина и некоторых других ученых

Русский литературный авангард изучается также в трудах зарубежных ученых-славистов М Марцадури, Л Маргаротто, X Барана, Э Анемоуна, В Ф Маркова, А Б Накова, Н Ниллсона, Дж Янечека, Р Циглер, Ж -К Ланна, Е Фарыно, Ж -Ф. Жаккара, Г Маквея, Р.-Д. Клуге, Л. Флейшмана и других 1 Степень изученности темы. Несмотря на большое количество научных публикаций и даже появление монографических трудов, посвященных русской , авангардной литературе, история авангардной литературной традиции недостаточно исследована специалистами-филологами

Изучается историография литературного явления, описывается фактография литературного потока авангардных произведений, создаются исследования, посвященные тем или иным отдельным представителям авангарда Однако все эти, безусловно, ценные с научной точки зрения труды, во-первых, имеют, как правило, описательный характер (что не раскрывает смыслового содержания феномена) 1 и, во-вторых, часто не согласуются или недостаточно согласуются с общефилологической проблематикой

1) Описательность и фактографичность исследований (при недостаточности целостного научного подхода) связаны с объективными причинами Это обусловлено, прежде всего, существовавшей долгое время фактологической лакуной в изучении русского авангарда, что предопределяло необходимость поиска и описания архивных документов, раритетных изданий, незаслуженно забытых произведений Профессионально выполненные историко-литературные и архивные разыскания такого рода создают необходимую основу для дальнейшего, более глубокого изучения невостребованных ранее произведений русского литературного авангарда

2) Состояние несогласованности с широким историко-литературным и филологическим контекстом эпохи, свойственное большинству научных исследований в области литературного авангарда, может быть извинительно только до определенной степени К сожалению, история отечественной авангардной литературы (не концептуальное описание различных ее периодов - такие фактография и анализ существуют) до сих пор не написана

Научная новизна исследования. Топография риторического дискурса литературы имеет границы, которые удерживают художнический произвол автора, однако вмещают его преображающую креативность История литературы часто формируется как поэтика изменчивых жанровых форм и даже (в последнее время) как трансгрессия жанра Начиная со времени формирования европейской литературной традиции, риторического дискурса культуры, те теоретически с эпохи аристотелевских «Поэтики» и «Риторики», жанры литературы формируют различный характер художественной условности Речь в данном случае идет, конеч-

но, о стадии «рефлективного традиционализма» (С.С. Аверинцев) в развитии художественного слова, т е. о формировании собственно литературного дискурса, отличного от других многочисленных форм словесного творчества (древнейшая письменность, сакральный комплекс текстов - от ритуальных гимнов до христианских молитвословий) Собственно литература - в таких категориях, как жанр и присущая каждому жанру художественная условность, вымысел, авторское и персонажное повествование, сюжет, композиция, система выразительных и образных средств и т д, - возникает на основе риторической традиции с ее классическим каноном приёмов и правил построения нарратива Слово, сознающее и созидающее сферу своей выразительности и эстетизма, автор, режиссирующий собственное поведение в тексте (В .П. Раков), герой, полемизирующий со своим создателем, вступающий с ним в активный творческий диалог (М.М. Бахтин), - вот основные этапы развития «литературы вымысла» (В В Вейдле) Трансформации (и деформации) этого типа литературы в неклассическом дискурсе авангардной традиции XX века абсолютно неизученный аспект исследования в собременном литературоведении

Итак, рассмотрение истории русской авангардной литературы в ракурсе сопутствующих этой литературе литературоведческих дискуссий, теоретических споров и активной научной полемики позволяет точнее охарактеризовать сложный литературный процесс этих лет, транслирует опыт разработанной научной методологии исследований в области авангардной литературы и в широком смысле определяет сегодняшние историко-литературные приоритеты и научные предпочтения, благодаря все тем же «свидетельствам очевидцев» - литературной теории и литературной практике

Таким образом, проведение изучения литературного процесса и филологической проблематики первой трети XX века, как взаимообогащающих и взаимодополняющих друг друга явлений, представляет несомненную научную новизну и, во-первых, создаёт теоретические основы для целостного осмысления закономерностей истории литературы этого периода и, во-вторых, позволяет определить исторические истоки дискурсивной практики русского литературного авангарда.

В дискурсивной практике русского авангардизма присутствует множество творческих стратегий различные способы семантизации фонем, приёмы трансформации пространственно-временной и субъект-объектной координации в тексте, прием разрушения синтаксиса, нарушение логико-семантической и жанрово-композиционной структуры текста и т д Однако все перечисленные новаторские стратегии находятся в плоскости технологического восприятия произведения Принципиально важный вопрос, на который ещё не приходилось отвечать ученым в комплексном подходе ко всей авангардной традиции в целом, а не к отдельным её представителям, заключается в том, что, собственно, делает эту традицию именно традицией, т.е принципиально единой и неразрывной линией преемственности

Русский литературный авангард первой трети XX века, действительно, создал единую литературную традицию, повлиявшую в последующие годы на неподцензурную литературу андеграунда - в советский период, а через нее и на русский литературный постмодернизм Типологическую общность авангарда не следует относить только к формально-конструктивной сфере Технология создания

экспериментальных произведений, возникшая в раннем футуризме и непрерывно развивавшаяся и совершенствовавшаяся вплоть до 1930-х годов, безусловно, важна, и без учёта этой сферы поэтики невозможно построить программу современного изучения авангардизма Однако абсолютное большинство исследователей, к сожалению, концентрируют внимание исключительно на этих формальных аспектах поэтики Осмысление концептуальных моментов, связанных с онтологической спецификой художественного слова в дискурсе авангардизма, до сих пор остаётся вне исследовательского поля зрения, В настоящей диссертации данная проблематика впервые получает своё разрешение

Практическая значимость исследования. Результаты диссертационного исследования могут быть использованы в научно-теоретических разработках по истории литературы Серебряного века, в научном изучении влияния традиций русского литературного авангарда на отечественный литературный постмодернизм, а также в процессе вузовского преподавания в общих и специальных курсах по истории русской литературы XX века, при подготовке лекционных курсов и учебных пособий

Научное и прикладное значение проведенной работы обусловлено профессиональной востребованностью новейших филологических исследований, посвященных недостаточно изученным в современном литературоведении проблемам русского литературного авангарда Наконец, тема докторской диссертации непосредственно связана с научно-исследовательским профилем кафедры теории литературы и русской литературы XX века, при которой велась работа, и отражает основной план ее профессиональной деятельности

Апробация результатов исследования. Ключевые положения диссертации отражены в двух научных монографиях «Концепция слова в дискурсе русского литературного авангарда» (Санкт-Петербург, 2007 - 25,58 п л ), «Автор и герой в метаповествовательном дискурсе К К Ваганова» (Иваново, 2006 - 10,92 п л), в 32 научных статьях, в том числе в 5 статьях, опубликованных в установленные сроки в научных изданиях, включённых в Перечень ВАК РФ Общий объем опубликованных работ составляет более 50 п л

Различные аспекты исследования были представлены в виде докладов на международных и всероссийских конференциях

XXXIV Международная филологическая конференция (Санкт-Петербургский государственный университет, филологический факультет, 14 -19 марта 2005 г ),

Всероссийская научная конференция языковедов и литературоведов (Самарский государственный педагогический университет, 5-7 мая 2005 г ),

IX Международные Хлебниковские чтения «Творчество В Хлебникова и русская литература» (Астраханский государственный университет, 8-10 сентября 2005 г);

Международная конференция «Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания XX века» (Ивановский государственный университет, 15 - 16 сентября 2005 г),

Первый Всемирный конгресс бахтиноведов (Орловский государственный университет, 20 - 23 сентября 2005 г ),

Международная конференция «На пути к синтетическому единству европейской культуры философско-богословское наследие ПА Флоренского и современность» (Библейско-богословский институт св апостола Андрея, Москва, 28 сентября - 2 октября 2005 г),

Международная конференция «Художественный текст и культура VI» (Владимирский государственный педагогический университет, 6-7 октября 2005 г),

Международная научная конференция «Белые чтения» - памяти Галины Андреевны Белой (Российский государственный гуманитарный университет, Москва, 18-19 октября 2005 г),

IX Международные Виноградовские чтения - Межвузовская научно-практическая конференция (Московский городской педагогический университет, 11-12 ноября 2005 г),

XXXV Международная филологическая конференция (Санкт-Петербургский государственный университет, филологический факультет, 14 -19 марта 2006 г),

Международная научная Интернет-конференция «Художественная литература и религиозные формы сознания», г Астрахань, 20-30 апреля 2006 года (Астраханский государственный университет),

Международный научный симпозиум «Глобальный культурный кризис Нового времени и русская словесность» памяти Андрея Тарковского 3-4 апреля 2006 года (Шуйский государственный педагогический университет),

Международная конференция «Н А Бердяев и единство европейского духа» (Библейско-богословский институт св апостола Андрея, Москва, 27 сентября -1 октября 2006 г ),

XXXVI Международная филологическая конференция (Санкт-Петербургский государственный университет, филологический факультет, 12 -17 марта 2007 г),

Международная научно-теоретическая интернет-конференция «Герменевтика литературных жанров» (Ставропольский государственный университет, октябрь 2006 г - март 2007 г.),

Международная научная конференция «Мандельштам и феноменологическая перспектива русского модернизма» (Воронежский государственный университет, 17 - 20 апреля 2007 г )

Структура диссертации. Научная работа состоит из введения, трёх глав, объединивших в своём составе концептуальные аспекты исследования, заключения и библиографического списка Общий объем диссертации - 417 страниц Список литературы насчитывает 554 наименований

В первой главе «Концепция слова в дискурсе русского футуризма» рассматриваются концептуальные сходства и отличия теорий экспериментального слова в дискурсивных практиках футуристических групп («Гилея», «Ассоциация эгофутуристов», «Мезонин поэзии», «Центрифуга» и объединение имажинистов)

Вторая глава «Дискурсивные практики немагистралъных авангардных групп», посвящённая немагистральным течениям в истории русского литературного авангарда 1910 - 1920-х гг, включает разделы «Постфутуристические объединения "слово-жест"» и «Иероглифическое слово ОБЭРИУ», в которых анализируются концептуальные основы авангардной теории слова в контексте творче-

ства заумников, биокосмистов, экспрессионистов, ничевоков, конструктивистов, обэриутов

Третья, заключительная глава диссертации «Авангардное слово и русский Логос» включает несколько тематических разделов, концептуально связанных друг с другом общей для них проблематикой Экспериментальное слово русского авангарда рассматривается в свете идеи Логоса, развивавшейся русской религиозно-философской мыслью Серебряного века Здесь исследованы философские и философско-лингвистические характеристики русского литературного авангарда, представленные в работах Д С Мережковского, Н А Бердяева, ПА Флоренского, А Ф. Лосева, С.Н Булгакова, а также проведены параллели между философскими идеями В С Соловьева, Вяч Иванова, Ф Ф Зелинского, Н А Бердяева, М М Бахтина и экспериментальным творчеством В Хлебникова, Д И Хармса, Л И Добы-чина и других авторов русского авангарда

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении формулируется предмет исследования, определяются его цели и задачи, обосновывается актуальность, научная новизна и практическая значимость работы, устанавливаются методологические приоритеты исследования

Глава 1 «КОНЦЕПЦИЯ СЛОВА В ДИСКУРСЕ РУССКОГО ФУТУРИЗМА» В первой главе на примере литературной теории и поэтической практики таких авангардных направлений, как футуризм и имажинизм, нами рассмотрена проблематика онтологии художественного слова Здесь анализируются концептуальные основы эстетических программ символизма и футуризма В дискурсе творческих деклараций этих направлений устанавливаются сходные принципы отношения к художественному слову

Культурные связи между символизмом и акмеизмом в достаточной степени изучены в современном литературоведении (Эти связи, ко всему прочему, и вполне очевидны, так как многие акмеисты начинали творческую жизнь в русле символизма) Творческие взаимосвязи между символизмом и русским литературным авангардом мало изучены в настоящее время Литературоведческой науке известно их эстетическое противостояние в истории русской литературы Серебряного века Современные филологи исследуют и некоторые формы преемственности в футуристической традиции литературных тем и мотивов символистской поэзии Однако эти исследования намечают лишь контурную связь между эстетическими программами двух направлений Одним из важных исследовательских результатов в работе является вывод о том, что эти противостоящие в культурной истории друг другу направления имеют в определенном смысле общую концептуальную основу

Такой основой является эстетическое отношение к художественному слову Символистское слово, имеющее метафизическое измерение, отличается от «самовитого слова» футуристов, лишенного мистической глубины. Однако стремление обрести творческую суггестивность поэтического слова привело к возникновению объединяющего теоретические декларации символистов и футуристов контекста Этот контекст связан с лингвистическими учениями о слове как органической субстанции (В фон Гумбольдт), которые в отечественной науке развивала школа А А Потебни Онтологизм художественного слова, его укоренённость в бытии,

действительно, восприняты русским символизмом через посредство потебниан-ского учения - «органической» теории словесности Теоретические декларации символистов (В Брюсов, Вяч Иванов, А Белый) нами сопоставлены с программными манифестами футуристов (А Крученых, Н Кульбин, В Хлебников, В Шершеневич) Идея «произведения-организма» выступает в качестве объединяющей основы этих творчески конкурирующих направлений

Таким образом, в диссертационном исследовании предложен комплексный подход, который обосновывает концептуальное сходство творческих деклараций символистов и футуристов, обусловленное общей интуицией художественного творчества - идеей органической гомогенности слова и мира

1 1 Кубофутуристическое слово Идея субстанционального единства слова и означаемой им реальности дала импульс формированию фоносемантической концепции кубофутуристов, которая будет иметь своих последователей в конце 1910-х и первой половине 1920-х гг («Компания 41°», «Орден заумников Б80») Суть этой концепции заключается в дискурсивном отказе от категориального уровня семантически полноценного слова и конструировании новых, «заумных» слов на фонетической основе человеческой речи (принцип ономатопеи) «Мертвые» слова обыденного языка утратили референциальную напряжённость и не годны для нового поэтического языка футуристов Это значит, что они должны быть разрушены Только в звуках человеческой речи отражена музыка космоса и мироздания Кубофутуристы выдвигают идею «вселенского заумного языка» звуков Главное противоречие этой концепции - в скрытом номинализме, который неявно проявился в отрицании органически свойственной слову внутренней этимологической формы Кубофутуристическое отрицание образности слова было обусловлено, как мы установили, исторически сложившимися антисимволистскими тенденциями внутри футуризма и подкреплявшими эти тенденции идеями ОПОЯЗа.

1 2 Эгофутуристические стратегии творчества В контексте футуристического движения широкую популярность имела группа эгофутуристов, создателем и идейным вдохновителем которой был поэт Игорь Северянин В современной научной литературе творчество эгофутуристов изучается фрагментарно В сравнении с литературоведческими исследованиями, посвященными творчеству их главных конкурентов - кубофутуристов, это изучение в настоящий момент является абсолютно недостаточным

Идеологические причины долгое время поддерживали возникновение устойчивого научно-исследовательского интереса к творчеству поэтов кубофутури-стической группы «Гилея», участником которой был В. Маяковский - автор, ставший в 1920-е годы организатором агитаторской и пропагандистской поэзии, сторонником теории «литературы факта» (ЛЕФ) Движение исследовательской мысли, к сожалению, так и не изменило вектор своего направления даже после крушения идеологических барьеров и в 1990-е годы развивалось по инерции Изучение авторских стратегий поэтов эгофутуристического направления в настоящее время является, безусловно, крайне необходимым

Актуальность заявленной проблематики несомненна, так как ранее не публиковавшиеся в полном объеме поэтические тексты эгофутуристов Игоря Северянина, Константина Олимпова, Василиска Гнедова и некоторых других авторов

вызывают в настоящее время обострённый читательский интерес Следовательно, необходима и научная рефлексия по поводу экспериментальной практики русского эгофутуризма Наше исследование восстанавливает более широкий историко-литературный контекст этой авангардной традиции

Исследовательский дискурс вполне логично обращается к теоретическим декларациям лидеров эгофутуристического объединения (И Северянин, В Гне-дов, К. Олимпов) В работе рассматриваются некоторые историко-литературные аспекты его существования Несмотря на внутригрупповую конкуренцию и частую смену программных установок, не меняются основные авторские стратегии поэтов-эгофутуристов Среди этих стратегий доминирует усиление «персонажной» роли автора в экспериментальном тексте

В исследовании обосновано концептуальное единство творческих деклараций русских эгофутуристов, объясняемое общей интуицией художественного творчества - идеей концентрации в поэтическом тексте личностного «Я» автора Часто эта текстовая репрезентация «Я» достигала в произведениях эгофутуристов гипертрофированных размеров Автор становился своеобразной «жертвой» избранной поэтической роли, попадая в текстуальную зависимость от развиваемых дискурсивных практик

В эгофутуристических декларациях и программных статьях в меньшей степени отражены теоретические представления о сущности нового экспериментального слова Если же такие представления и встречаются, то это, как правило, переработанные положения кубофутуристов, и они менее всего творчески интересны Эгофутуризм проповедует непосредственную художественную практику как отьфовение «Я» поэтической личности. Модернистский комплекс культуры, основанный на «вселенских» интуициях индивидуального «Я» автора-эгофутуриста, реализуется в поэтических текстах, которые не всегда можно назвать экспериментальными (Радикализм таких авторов, как Игнатьев и Гнедов, был направлен, в конечном итоге, на преодоление в искусстве вербального дискурса как такового и активизацию невербальных аспектов коммуникации - запаха, цвета, вкуса, звука) Типологические особенности художественного слова эгофутуризма определяются предельной концентрацией вокруг основного эстетического критерия - «Я» поэта-авангардиста Самоутверждение творческой личности, описание ее становления и мироощущения становится почти единственным предметом эгофутуристической поэзии. Это не исключает многообразия тем и мотивов, однако все они представлены, тем не менее, сквозь призму «эго» «Самоутверждение через самоутверждение» становится тавтологическим итогом развития эгофутуристической логики творчества Так как дискурсивные возможности индивидуального «Я» ограничены «персонажной» экспликацией романтической идеи гениальной личности, автор превращается в собственного персонажа (что на другом материале блестяще показано М М Бахтиным). Появление «персонажного слова» в эгофутуризме мы считаем главной стилевой доминантой этого направления Постепенное слияние авторского и персонажного начал в дискурсе экспериментального текста стало преддверием новых повествовательных стратегий в поэтике позднего авангарда

Действительно, эгофутуристическая традиция стала одним из существенных элементов поэтики позднего литературного авангарда, в частности, предопределила появление так называемой «авторской пародической личности» в произведе-

ниях обэриутов Вывод о «персонажном слове» эгофутуризма является эвристическим решением исследовательского дискурса

1 3 «Мезонин поэзии» и «Центрифуга» Влиятельные футуристические группы «Мезонин поэзии» и «Центрифуга», декларируя новаторские подходы к художественному слову, тем не менее, как нами установлено, развивались в рамках риторического дискурса Это не значит, что эстетические координаты данных объединений совпадают с классикой.

Новаторское слово эгофутуристически ориентированных в середине 1910-х гг В Шершеневича и Л Зака предполагает вполне радикальные формы реализации в экспериментальных произведениях Однако основное значение разрабатываемой лидерами «Мезонина поэзии» декларативной программы состоит в аргументированной критике фоносемантической концепции кубофутуристов В Шершеневич и Л Зак подготавливают почву для возвращения к потебнианской концепции слова - в своеобразном преломлении будущей «имажинистской» теории

В диссертации мы доказываем, что спор В.Б. Шкловского и других представителей раннего формализма со школой А А Потебни о проблеме образности творческого мышления, имея антисимволистскую направленность (А Ханзен-Леве), на самом деле во многом был инспирирован продуктивным переосмыслением символистских идей и даже их непосредственным влиянием

Среди главных факторов этого влияния мы выделяем 1) опосредованный потебнианством психологизм в понимании слова и его восприятия, 2) утверждение принципа затрудненной формы, обосновывающего заумь по символистской модели эзотерического языка, 3) возникновение методологического водораздела между поэзией и прозой, обусловленного символистским пониманием особой мифомагаческой роли поэтического языка

Проблема поэтического слова и пластически явленного в нем художественного образа действительности - ключевая для лидера «Мезонина поэзии» Вадима Шершеневича Сложившийся в ранний, эгофутуристический период тип отношения к слову определит и дальнейший характер его теорий В литературно-критических статьях этого времени поэт, также как и Шкловский, руководим идеей теоретического обоснования футуризма Однако явная недостаточность и крайняя противоречивость звукосемантической теории зауми, сформировавшейся в рамках кубофутуризма, являлись для Шершеневича очевидными. Это и стало поводом вступить в полемику, развивавшуюся внутри движения

Теоретическая платформа футуристически ориентированной «Центрифуги» была предельно эклектичной и максимально зависимой от символизма Лидеры группы С Бобров и Б Пастернак в стремлении нарушить каноны не выходили за рамки насыщенного культурной традицией риторизма В этом проявилась «оборотная» сторона футуристических экспериментов Бели кубофутуристы намеренно разрушали традиционный литературный дискурс и стремились попасть вовне его территории, то авторы «Центрифуги» были обращены к парадигмальному центру этого дискурса, новаторски совершенствуя и строя его изнутри

1 4 Концепция слова в имажинизме В данной части диссертации анализируются авторские стратегии поэтического творчества русских имажинистов -представителей одной из популярных групп русского литературного авангарда.

Исследуется специфика художественного слова в дискурсе русского имажинизма, проанализированы некоторые историко-литературные аспекты существования группы имажинистов и литературные стратегии их экспериментального творчества

Лингвистические противоречия теоретических деклараций раннего футуризма, связанные с опытом тотальной семантизации фонем, создали прецедент культурного кризиса внутри этого направления Шершеневич предпринял попытку осмыслить и устранить «ошибки» предшественников. Это привело вначале к внутреннему расколу, а затем и к образованию нового направления - имажинизма, которое декларировало свою оппозиционность футуризму именно на основании нового учения о поэтическом слове-образе В исследовании мы доказываем, что, по существу, это учение было возвратом к потебнианскому пониманию слова

Имажинистская концепция слова, выраженная в программных статьях В Шершеневича, А Мариенгофа, И Грузинова, С Есенина, заведомо контрастирует не только с предшествующей футуристической традицией, но и с последующей, сложившейся в литературе позднего авангарда, в частности, в творчестве обэриутов Имажинистское понимание художественного слова, во-первых, номи-налистично и, во-вторых, предельно рационализировано Эти концептуальные признаки, не исчерпывая спектр других возможных характеристик, являются одновременно полюсами притяжения и отталкивания в предшествующей и в последующей авангардной традиции

Да, номиналистские тенденции были свойственны футуристическому пониманию слова, так как утверждаемый в футуризме произвольный характер связи между звуковым комплексом означающего и смысловым - означаемого, несмотря на все попытки объяснить эту произвольность через «субъективную объективность» (А. Крученых), «интуицию», т е через индивидуальное чувствование, есть явный признак языкового номинализма Но, тем не менее, мы бы сказали, что это был умеренный номинализм (конечно, не в строго философском значении) Футуризм всегда искал пути к означаемому, к объекту, к действительности и был озабочен этим поиском, осуществляя его посредством экспериментального словотворчества Можно сказать, что футуристы были охвачены подлинной страстью к вещам и реальности, достигавшей степени одержимости Игнорируя устоявшиеся значения слов, их традиционный звуковой облик, футуристы волюнтаристски изменяли и их семантику, и звучание, стремясь достичь реальности, коснуться ее пламенным авангардно-заумным словом и, конечно, изменить Эзотерическая глубина слова важна была постольку, поскольку была сокрыта «поверхностными» значениями Футуристы отождествляли ее с самой реальностью или с перворе-альностью - в символистской традиции мифологического слова Футуризм недопустимо отождествлял логосно-смысловую составляющую слова с означаемой им предметностью и конструировал для этого симбиотического означаемого подходящее звуковое обличив в виде заумного означающего Стремясь к осуществлению реальности «слова как такового», футуристы создали ее утопический проект, в котором сама реальность была упразднена, уничтожена и забыта, а слово, потеряв измерение Логоса и утратив окончательно референциальные возможности, превратилось в пустой номиналистский знак - flatus vocis, «звучание голоса»

Знаменитая гиперболическая образность кубофутуристических произведений есть лишь побочное явление поэтической практики, не укладывающееся в рамки радикальной теории заумного языка

Имажинизм возродил загнанную футуризмом на задворки поэзии образную составляющую слова и, сделав на неё ставку, в свою очередь именно образ превратил в чистое означающее, освобождённое от обязательной связи с означаемым. Так или иначе, имажинизм, несмотря на декларируемую оппозиционность футуризму, в концептуальном плане продолжал номиналистскую линию в понимании слова

Имажинистов, в отличие от будетлян, вовсе не беспокоил вопрос о влиянии поэзии на жизнь и о том, можно ли изменить мир словом Для них это была аксиома, начальная точка системы эстетических координат Они были уверены в том, что реальность следует за искусством, а не наоборот Поэтому окружающую их действительность имажинисты вынесли за скобки, редуцировали до предела, оставив в качестве ее свидетельства «образ», концентрированный в слове. «Слово в руках искусства, которое есть расточение подсознательного, является образом»1 Образность, «подвешенная» в воздухе ассоциаций, парящих над онтологической твердью концептуальных оснований в семантическом пространстве невесомых мета-метафор, - таковая вполне могла стать опытом сюрреалистической дискурсивности, если бы не имажинистское требование поэтической рациональности

Действительно, имажинистская поэтика точна и рациональна (насколько может быть рациональной логика сновидения) Телеология имажинистского образа представляет самозамкнутый поэтический космос слова, в гравитационном поле которого на орбитах метафор с астрономической точностью движутся планеты ассоциативных смыслов

Имажинизм признает исключительно индивидуально-авторские образы метафорического ряда. «Индивидуализированное сравнение есть образ, обобщенный образ есть символ В каждом слове есть метафора , но обычно метафора зарождается из сочетания, взаимодействия слов с. > Для символиста образ (или символ) - способ мышления, для футуриста - средство усилить зрительность впечатления Для имажиниста - самоцель»2

Итак, имажинистская образность предельно точна и рациональна, однако нередко удалена от референциального означаемого, являя невесомый мир метафорических форм, перетекающих одна в другую при минимальном воздействии онтологической гравитации

Внутренний раскол в группе имажинистов и постепенное прекращение ее активной деятельности были обусловлены во многих отношениях противоречием между различными трактовками телеологии художественного слова-образа, т е в наиболее репрезентативном виде - между радикальной образотворческой теорией Шершеневича и теорией «органического образа» Есенина. С публикацией в 1921 году в журнале «Знамя» есенинской статьи «Быт и искусство» (М, 1921, №9(11), май) стал окончательным раскол и неизбежным конец имажинизма

1 Шершеневич В 2x2=5 Листы имажиниста // Шершеневич В Г Листы имажиниста Стихотво-

рения Поэмы Теоретические работы Ярославль, 1996 С 382 ' Там же С 383

ГЛАВА 2 «ДИСКУРСИВНЫЕ ПРАКТИКИ НЕМАГИСТРАЛЬНЫХ АВАНГАРДНЫХ ГРУПП». Во второй главе мы рассмотрели развитие авангардной концепции слова в контексте постфутуристических объединений Здесь охарактеризованы дискурсивные практики ряда немагистральных групп (заумники, ничевоки, биокосмисты, экспрессионисты, контруктивисты), а также выдвинута концепция «иероглифического слова» ОБЭРИУ (Объединение реального искусства).

2 1 Постфутуристические объединения «слово-жест» Каждая из перечисленных авангардистских групп в той или иной степени была связана с футуризмом Границы авангардистского дискурса и его законы формировались одновременно с появлением новых группировок Но концептуальные установки литературных авангардистов, как нам представляется, оставались, в большинстве случаев, неизменны со времён раннего футуризма

Идея гомогенности слова и мира, их онтопоэтической слитности, перейдя в футуризм из символистского миропонимания, обрела новые трансформационные возможности в авангардистском проекте жизнетворчества как жизнестроения Дискурсивные практики жизнетворчества, обусловленные в футуризме неоромантическим культом гениальности и отчасти возрожденческим комплексом культуры, закономерно приводили к эксцессам отрицания авторитетной традиции (или, по крайней мере, отрицания авторитетности традиций) Дискурсивность антириторического слова усиливала референциальные параметры экспериментального текста Однако вскоре стало ясно, что новый дискурс начинает диктовать собственные законы (намеренный аграмматизм, семантизация фонем, экспериментальная рифма, верлибр и т д ), без соблюдения хотя бы части которых невозможно претендовать на создание нового «футуристического слова» Опыты невербальной поэзии (В Гнедов) и «персонажное слово» эгофутуризма (К. Олимпов и др) являлись первыми попытками преодоления законов новой дискурсивности Концепция зауми и «наобумной» экспериментальной поэзии, разработанная в рамках деятельности так называемого «Синдиката футуристов», переформированного затем в «Компанию 41°» (А Крученых, И. Зданевич, И. Терентьев)1, а также теория фонической музыки, созданная А Туфановым («Орден заумников DSO»)2, были продолжением тенденций к деструкции новой «футуристической» нормативности.

Крученых в рассматриваемый нами период разрабатывал частные положения концепции заумной поэзии о фактуре заумного слова и о принципе фонетического сдвига Заумное слово понималось им, с одной стороны, предельно номиналистически звуковая фактура стиха складывается в силу субъективного авторского произвола и порождает новую семантику экспериментального слова («Новая словесная форма создает новое содержание, а не наоборот < > Давая новые слова, я приношу новое содержание, где все стало скользить ») С другой стороны, поэта захватывает и переполняет желание достичь в творчестве единства реальности и ее поэтического именования, пережить это единство в подлинно онто-

1 См Никольская Т JI Дада на сорок первой параллели // Никольская Т Л Авангард и окрестности. СПб, 2002 С И-38

2 См Жаккар Ж -Ф Александр Туфанов От эолоарфизма к зауми // Туфанов А В Ушкуйники Berkeley Berkeley Slavic specialities, 1991 С 9-26

18

логическом синтезе Отсюда его увлечение детским творчеством, языком мистических сектантов и умалишённых, т е такими областями, в которых поглощенность сознания иррациональным началом снимает различение между словом и вещью, дает в сознании онтологический отсвет мира Эта внутренняя антиномия творческих интуиций Крученых являлась движущей силой его экспериментальной поэзии

Другой автор «41е», Терентьев, также интересен не столько теоретическим содержанием своих псевдонаучных трактатов, сколько концептуальной формой их реализации в рамках новаторской практики, нацеленной на преодоление литературной дискурсивности Поэт основывает теорию зауми на заявлении, в целом, банальном, что «слова, похожие по звуку, имеют в поэзии похожий смысл», но умело формулирует эту мысль «Антиномия звука и мысли в поэзии не существует слово означает то, что оно звучит»1 Декларативные формулы Терентьева и его определения зауми стали известны больше, чем его экспериментальное творчество Развитие футуризма он связывал исключительно с новаторскими поисками в области зауми

Стремление выйти не только за рамки традиционной литературы, но и вовне литературной дискурсивности как таковой, было мотивировано у участников «Компании 41°» авангардной идеей жизнестроительства Сама жизнь, согласно этой идее, должна быть построена как искусство А традиционное искусство и литература должны быть упразднены Как это себе представляли заумники? Прежде всего, должен быть разрушен литературный дискурс как пространство вымысла и как пространство авторской филиации

Терентьев, вслед за кубофутуристами, рассматривал ошибки, оговорки, опечатки в качестве подсознательных творческих импульсов. Заумник развивал идею, изложенную в манифесте сборника «Садок Судей II» (1913), где предлагалось считать «частью неотделимой от произведения его помарки и виньетки творческого ожидания» Закон случайности, игравший большую роль в теоретических предпосылках школы заумной поэзии, развивал и Кручёных, выделяя в качестве особого типа зауми «наобумное» творчество - «алогичное, случайное, творческий порыв, механическое соединение слов оговорки, опечатки, ляпсусы» Терентьев шел еще дальше - в трактате «17 ерундовых орудий» предлагал узаконить плагиат как творческий метод современного художника «Долой авторов' Надо сказать чужое слово, узаконить плагиат»2

Идея свободного заимствования, предложенная Терентьевым, восходит к высказываниям М Ларионова, в частности, к его брошюре «Лучизм» (1913) Развил эту мысль и выступил с обоснованием нового направления - «всёчество» -теоретик ларионовской школы и создатель группы «41°» И. Зданевич В эстетике «всёчества» и теории зауми группы «41°» многое напоминает о западноевропей-

1 Терентьев И 17 ерундовых орудий - Тифлис тип Союза городов республики Грузии, 1919 С 3, 4 См также Терентьев И Г Собрание сочинений - Opere Bologna Francesco, 1988 С 181,182

2 Терентьев И 17 ерундовых орудий//Терентьев И Собрание сочинений С 190

3 Никольская ТЛИ Терентьев - поэт и теоретик «труппы 41°» // Терентьев, И Г Собрание сочинений-Opere Bologna Francesco, 1988 Р 28

19

ском дадаизме1 теория «всечества» - стилистический эклектизм дадаистов, принцип «наобумной» поэзии - алеаторический принцип (принцип случайных ассоциаций) дада, принцип фонетической близости слов («сдвигология» Кручёных) -ономатопеический (звукоподражательный) принцип (Т Тцара), нарушение синтаксиса («слова на свободе») - аграмматизм и т д

Общим для русских заумников и дадаистов было и стремление к театрализации жизни, характерное ещё для раннего русского футуризма Нами отмечено, что идея театрализации - отголосок символистской идеи жизнетворчества У заумников театрализация поэтического творчества достигает уровня перформатив-ного слова-жеста2, почти постмодернистского перфоманса (нелишне отметить, что западноевропейская эстетика перфоманса и хепенинга восходит именно к опытам дадаистов) Слово, утратившее в литературном дискурсе референциаль-ную напряженность, восстанавливало свою связь с миром означаемых посредством перформативных актов художника

Наше исследовательское внимание привлекает не столько скрупулезная разработка фоносемантики у теоретиков зауми, сколько конечная телеология этой работы - поиск аутентичной концепции экспериментального слова Бесспорно, общей тенденцией в теории зауми было стремление освободить новаторское искусство слова от сковывающих принципов литературности, вывести блуждающий дискурс авангардизма на свет онтологии

Той же телеологической перспективой было проникнуто экспериментальное творчество А Туфанова, одного из последних русских заумников, организатора «Ордена заумников DSO» (впоследствии «Левый фланг») и создателя теории фонической музыки

Группа ничевоков (С Садиков, С. Map, Е Николаева, А. Ранов, Р Рок, Д, Уманский, О Эрберг)3 хорошо усвоила эстетику художественного поведения, предложенную западными дадаистами О дадаизме в России стало известно уже в начале 1920-х годов, благодаря ряду литературно-критических статей (Р Якобсон, Г Баммель, А Эфрос, В Парнах, В Фриче). Отказ от классического дискурса, внутренне мотивированный поисками аутентического творческого акта ex nihilo, стал концептуальной основой новейшей авангардистской дискурсивности ничевоков

Возникающие в литературном авангарде формы самопреодоления выводили экспериментальный дискурс в области внелитературные, например, к псевдорелигиозным конструкциям биокосмизма или идеологической практике Литературного центра конструктивистов (ЛЦК)

1 См Nilsson N The sound poem Russian 'zaum' and German dada // Russian Literature - 1981 -Vol 10/4, см также СануйеМ Дада в Париже М,1999

2 И Терентъев писал о связи слова с «физиологией труда» «Слово - жест, движение, материальность'» (Терентьев И Собрание сочинений Bologna Francesco, 1988 С 288)

3 Об истории этой группы см Никитаев А Т Введение в Собачий Ящик Дадаисты на русской почве // Искусство авангарда язык мирового общения Материалы международной конференции 10-11 декабря 1992г Уфа, 1993 С 191 - 205 См также Крусанов AB Русский авангард 1907 - 1932 (Исторический обзор) В 3 т Т. 2. Футуристическая революция (1917 - 1921) Кн 1 М,2003 С 395-405

Московскую группу биокосмистов представляли А. Святогор (А Ф Агиен-ко) и П Иваницкий Петроградская «Северная» группа биокосмистов-имморталистов (А Ярославский, В. Берг, И. Ланг, Я. Рабинович, К. Якобсон), вступившая в спор за аутентичность программных установок с А Святогором, быстро распалась1

В рамках эстетической программы биокосмизма футуристический проект создания вселенского языка был преобразован в проект интерпланетарного биокосмического языка междометий «Мы думаем, что из биокосмических междометий (в широком смысле) родится биокосмический язык, общий всей земле, всему космосу»

Идея биокосмического слова-междометия заслуживает определенного внимания, но исключительно в ракурсе, о котором, возможно, не подозревали сами биокосмисты. Междометие как лингвистический феномен следует признать мало изученным в науке, несмотря на кажущуюся элементарность этого явления В традиционной лингвистической классификации междометия справедливо отнесены к категории служебных частей речи, так как выполняют несамостоятельное функциональное назначение Заполняя прерывность речевого потока в местах эмоционально-экспрессивного напряжения высказывания, междометия компенсируют его семантическую неполноту артикуляционными метами невыраженного содержания (.междо-метия) Они находятся на границе вербального и невербального содержания и являются дистрибутивными элементами в структуре стиля «К числу частей речи относят иногда и междометия, т е восклицания, не имеющие характера слов, как смыслов, но эмоционально окрашенных звуков Они стоят на самой границе речи в точном смысле- по одну сторону будут уже "ономатопоэтические", "интеръекционные" слова, по другую - уже вне слов находящиеся звуковые жесты, как например крики от боли, от ужаса и т п Междометия представляют собой лишь зародыши речи и, строго говоря, не могут занимать места наряду с действительными частями речи»2 В данном положении, принадлежащем С Н Булгакову, с феноменальной точностью определено «зародышевое» состояние междометий в их отношении к полноценной речи Очевидно, что этот «эмбриональный» статус междометий и был дискурсивным поводом для создания основ биокосмического языка Междометия как своего рода «эмбрионы» речи становятся предметом биокосмического эксперимента Эти изначально дорефлек-тивные и дословесные «эмбриональные» или зачаточные формы речи («мы творим не образы, но организмы»), состоящие из звуков и звукосочетаний, были идеальным лабораторным материалом для конструирования альтернативного футуристическому «вселенского языка»

В контексте русского имажинизма развивалось творчество И Соколова, объявившего себя создателем очередного новаторского направления в литературе - экспрессионизм В числе участников группы - Е Волчанецкая, И Грузинов,

1 Крусанов А В Русский авангард 1907-1932 (Исторический обзор) ВЗт Т 2 Футуристическая революция (1917-1921) Кн 1 С 382-395

2 Булгаков С Н Философия Имени СПб, 1999 С 121

21

3 Хацревин, Б Земенков, Н Кугушева и Я Полонский1 Однако основным теоретиком был именно И Соколов

В целом, предложенная им программа мало отличается от первоначальных установок имажинистской поэтики Оригинальным может быть назван интерпретационный контекст самой теории, в котором с очевидностью сохранены следы авторского увлечения симультанистской эстетикой и интуитивистской философией А Бергсона Наиболее явно это прослеживается на примере концепции политропизма

Группа конструктивистов ЛЦК (Литературный центр конструктивистов. А Н Чичерин, И Сельвинский, К Зелинский, Э Багрицкий и др ) отважится вернуть «заблудившийся» в биокосмических иллюзиях и экспрессионистских интуи-циях авангардистский дискурс экспериментальной литературы на его собственную территорию - территорию литературы Предпринятая попытка окажется неудачной вдвойне- пытаясь синтезировать достижения в области экспериментальной поэтики, т е осуществляя заведомо невозможное, конструктивисты повторят и главную ошибку предшественников - будут претендовать на абсолютный, глобальный характер новой литературной школы

Дискурсивные практики постфутуристических объединений при всем их различии обусловливались идеей преодоления слова и выхода за грани текста - в области внелитературные к звукоподражательной речи, глоссолалии и фонетической музыке (заумники), к биокосмическим междометиям (биокосмисты), к творческой интуиции (экспрессионисты), к идеологии (конструктивисты), и, наконец, к творческому акту ех шМо, который был одновременно и началом и концом русского авангарда - отказом от творчества путем отрицания дискурса (ничевоки)

2 2 Иероглифическое слово ОБЭРИУ С этой же интуиции (ех шЫо) начиналось и творчество обэриутов, которые создали уникальную в контексте русского авангарда традицию отрицания прецедентного текста. Обэриутская поэтика включает в себя почти все известные формальные средства авангардизма - от элементов зауми, имажинистских приемов конструирования образа, эгофутури-стического персонажного слова до стилистической пародии и автопародии Однако эти технологические средства новаторской поэзии предстают в контексте метафизических измерений, категорий абсурда и нонсенса, являющихся экзистенциальным центром оригинальной философии творчества ОБЭРИУ

Анализируя поэтику ОБЭРИУ в контексте двух важных исторических документов - «Открытого письма авто-ритету бессмыслицы» Н.А Заболоцкого и «Звезды бессмыслицы» Я С Друскина, - мы формулируем важные для нас результаты, позволяющие указать на основные аспекты обэриутской концепции слова

1) Экспериментальное слово у обэриутов мы находим на стадии критического преодоления традиции зауми заумное слово ущербно в понимании обэриутов, так как лишено семантической глубины, необходимой для экспериментов с поэтическим смыслом Заумное звукосочетание бессмысленно, но, тем не менее, всегда претендует на произвольное толкование - пусть и в субъективном плане В

1 Крусанов А В Экспрессионисты // Крусанов А В Русский авангард 1907 - 1932 (Исторический обзор) В 3 т Т 2 Футуристическая революция (1917-1921) Кн 1 М,2003 С 406

22

этом заключался скрытый номинализм в понимании слова предшествующей авангардной традицией Заумь объективно бессмысленна, но всегда наделена субъективным значением в произвольных интерпретативных конструкциях ее изобретателей Поэзия обэриутов, строго говоря, и объективно, и субъективно бессмысленна (но принцип А Введенского «не понимать непонятное как непонятное», раскрывается как апофатическое утверждение понимание в модусе смысла). Поэзия обэриутов, являя внешне бессмысленное сочетание слов («видимость бессмыслицы»), экспериментирует с объективной реальностью языка посредством нарушения кодифицированных языковых норм (аграмматизм) и норм когнитив-ности (алогизм)

Здесь включается действие парадоксальной логики языка, которая независима от авторского волюнтаризма и конвенционально-произвольных конструкций субъективного сознания Этот эксперимент с очевидностью происходит вне традиционной системы тропов художественной литературы, хотя явно с её учётом, так как образная система обэриутского произведения строится по преимуществу как тропологическая пародия (Возможно, этот путь - реакция на изощренный, перенасыщенный, излишне рационалистический метафоризм имажинизма) В качестве основного приема поэтики бессмыслицы выступает диссоциация, т е рассогласованность и перераспределение семантических связей между словами или, используя феноменально точное выражение Заболоцкого, «столкновение словесных смыслов»

2) Действие «антифонетического принципа», обнаруженного Заболоцким в произведениях Введенского, заключается, как нами установлено, в развертывании антириторической системы поэтического дискурса, ориентированной на комплексные принципы а) иероглифики и Ь) ритуального чтения-произнесения сакрального текста

a) Иероглифичность слова является внутренним организующим принципом поэтического мира Введенского и других авторов ОБЭРИУ Фигуративность асемантических связей, которые свободны относительно звуковой инструментальной фактуры традиционного стиха и независимы от фоноцентрической природы поэзии в целом, - так мы можем определить явление иероглифичности у обэриутов

b) Ритуальный характер текстов - в особой антифонной структуре текста с молитвенным комплексом возгласов и славословий, с тавтологическими моделями заговора-заклинания, с однообразной интонацией медитативно-речитативного типа Такие элементы традиционной поэтики, как стихотворный ритм и размер, поэтическая интонация, мелодика и аллитерационные возможности стиха, его архитектоника, строфика и рифма являются факультативными в дискурсивной практике, нацеленной на метафизическую коммуникацию (Мы не затрагиваем вопрос об обэриутской стилизации и пародии, который достаточно хорошо изучен в специальной литературе1)

3) Рассматривая вопрос о композиционных особенностях произведений Введенского, Заболоцкий и Друскин констатируют отсутствие традиционных архитектонических скреп текста, в том числе принципов сюжетности и тематиче-

1 См Столетие Даниила Хармса Материалы международной научной конференции, посвя-щённой 100-летию со дня рождения Даниила Хармса СПб, 2005

23

схого единства Мы убедились в неадекватности традиционных литературоведческих категорий при анализе текстов Введенского (В то же время возьмем на заметку принципиальную важность этих категорий в понимании Заболоцкого). Нашим исследовательским выводом является положение о поэтике фрагмента в произведениях обэриутов (пресловутая «мозаичность» текста) Контингентность происходящих в обэриутском произведении событий и фрагментация диалогических сцен дискредитируют традиционный сюжет. Пародируется распространенное представление об авторской личности как источнике филиации произведения (Р Барт) - его замысле и сюжете. Таким образом, наряду с голосом «авторской пародической личности» в тексте появляются равноправные голоса травестиро-ванных персонажей Так функционирует персонажное слово обэриутов

4) Соответственно, «выбор темы» (Заболоцкий), образно говоря, совершает сам язык, так как каждое экспериментальное произведение совершает поэтический экскурс в ту или иную область отношения языка и смысла, затрагивая такие аспекты этих отношений, как абсурд, бессмыслица (потает), «словесное чудо», отсутствующее присутствие субъекта, Бог «Здесь предметами поэтической рефлексии становятся, по определению Введенского, Время, Бог и Смерть Эта почти монашеская номенклатура интересов в сочетании с бытовыми реалиями как бы выворачивает наизнанку теплое гнездо человеческой семантики и опрокидывает его в бездну»1

Эвристическим решением «поэтической критики разума» (Введенский) является иероглифическое представление в экспериментальном тексте тайны неис-следимого - обэриутское слово-иероглиф Иероглифическое слово обэриутов есть гилетический символ, который конституируется на основе онтологического разрыва между языком и миром Обэриуты, создавая «видимость бессмыслицы» в экспериментальных текстах, стремились к преодолению посредством слов-иероглифов метафизической пропасти, образовавшейся между словом и означаемой им реальностью

В определенном плане иероглифический принцип произведений Введенского и других обэриутов может быть понят в традиции Ж Дерридьг иероглифы не являются фонетической записью звучания устной речи и поэтому не становятся индифферентными ретрансляторами смыслов

Концепция «иероглифической Вселенной», конечно, требует уточнения и корректировки применительно к экспериментальному творчеству обэриутов

Во-первых, иероглифичность проявляется в буквенно-графической традиции современного фонетического письма Отсюда, как мы предположили, появляются антифонетические установки в поэзии Введенского - «убиение фонетики», по Заболоцкому Внешнее, визуально-графическое выражение иероглифического принципа присутствует в текстах поэта, но более характеризует творчество Хармса2

1 Таршис Н, Констриктор Б Историческая тема у обэриутов // В спорах о театре СПб, 1992 С 114

2 Токарев Д В Рисунок как слово в творчестве Даниила Хармса // Рисунки Хармса СПб, 2006 С 212 - 236, Никитаев АТ Тайнопись Даниила Хармса Опыт дешифровки // Даугава Рига 1989 № 8 С 95 - 99 Переработанный вариант статьи. Никитаев АТ Тайнопись Даниила Хармса Опыт дешифровки // Рисунки Хармса СПб, 2006 С 237-247

24

Во-вторых, в свете антиметафизических идей Дерриды вызывает недоумение констатируемый исследовательской традицией метафизический статус поэзии обэриутов1 Однако это недоумение рассеивается, если учесть тот факт, что «метафизическая» поэзия обэриутов есть опыт творческого познания отсутствующего присутствия смысла, времени и Бога, опыт кардинального сомнения в категориях, выработанных предшествующей фонологоцешрической культурой для осмысления этих фундаментальных понятий, что, безусловно, сближает ее с установками деконструкции на переосмысление метафизики присутствия. Впрочем, вопрос об исследовательской конвергенции теории деконструкции и метафизико-поэтической концепции обэриутов - отдельная сложная тема для специального исследования Наша работа намечает гипотетические аспекты решения данной теоретической проблемы.

ГЛАВА 3 «АВАНГАРДНОЕ СЛОВО И РУССКИЙ ЛОГОС». В данной главе экспериментальные тексты русского литературного авангарда проанализированы в свете богословской идеи Логоса, что создаёт прецедент формулирования типологической общности и единства авангардной традиции

Методология герменевтического толкования авангардных текстов позволяет, обратиться к богословским и философским контекстам культуры Серебряного века. Такое обращение открывает недостаточно исследованные аспекты истории русского литературного авангарда философские и философско-лингвистические характеристики русского футуризма в трудах Д С Мережковского, П А Флоренского, А Ф Лосева, С Н Булгакова, Н.А Бердяева.

3 1 Герменевтика Логоса и дискурс литературного авангарда Типологические общности, связывающие эстетические координаты русского литературного авангарда, обусловлены историческим развитием литературы - от сакрально-ритуального комплекса текстов к антириторическому дискурсу новейшей литературы

На пути этого развития художественное слово проходит дорационально-мифологическую, рефлективно-риторическую (С С Аверинцев) и антириторическую стадии. На последнем этапе развития продуцируется парадоксальная форма преемственности в литературном процессе, основанная на творчески продуктивном отрицании традиционных форм Наиболее ярким примером этого феномена является русский авангард первой трети XX века, в дискурсе творческих деклараций которого складывается концепция «самовитого слова», или «слова как такового» Имея различные трактовки и определения этого типа художественного слова, русский литературный авангард - во всех своих разновидностях - стремится декларировать онтологизм «самовитого слова», т е его изоморфность действительности (обратим внимание на подчеркнутую декларативность онтологической теории в рамках авангардизма) В современной филологической науке тема онтологии художественного слова недостаточно изучена Таким образом, обращение к авангардному слову, в этом аспекте, эвристически разрешает научную проблему дефиниции «слова как такового» «Самовитое слово» есть онтопоэтический символ мира, явленный футуристической утопией «вселенского языка»

1 Ср характеристику А Николева (А Н Егунова) обэриутской поэтики «Метод вскрытия и уловления метафизики, таящейся в недрах языка» (Цит по Морев Г Д Из недр языка // Искусство Лениграда 1990 С 76)

3.2. ПА Флоренский Анатомия футуристического словотворчества В работе «Антиномия языка», датированной 1918 годом (опубликованной позднее в составе труда «У водоразделов мысли»), Флоренский, размышляя о философских основах современной лингвистики, непосредственно обращается к анализу экспериментальных текстов и творческих деклараций футуристов1. Философ даёт исчерпывающую характеристику не только традиции авангардной поэзии (называя С Малларме и А Рембо ее основателями), словотворческих экспериментов и зауми, но и указывает мировоззренческие основания авангардизма.

Эксперименты в области художественной словесности возникают, с точки зрения Флоренского, вполне закономерно - как реакция на позитивистские концепции языка. Позитивистское мировоззрение эпохи Нового времени рационализировало понятие языка, сводя его сущность к предельно упрощенной схеме условных знаков, принятых на основе общественного договора Прагматика языка, имеющая исключительно утилитарное значение, является единственной ценностью в системе позитивистски ориентированной лингвистики Противоположностью такому пониманию Флоренский называет учение романтиков, приобретшее окончательную концептуализацию в философии В фон Гумбольдта и его последователей

Авангардизм протестует против языкового «монументализма» Объектом эстетической атаки футуризма становится система языка, сдерживающая свободные потоки речевого творчества Идея создания нового «вселенского языка», при всей утопичности, по мнению Флоренского, была вполне логична и предсказуема, так как стремление к универсальности выразительной формы свойственна художникам и поэтам с давних времен

Философско-лингвистаческая характеристика словотворческих экспериментов русского футуризма, представленная в работе «Антиномия языка», основывается на разрабатываемой в эту пору Флоренским концепции слова Более того, само обращение к авангардному дискурсу позволяет учёному-богослову продуктивно осмысливать положения формулируемой теории Футуристическое стремление к языковой утопии - фонетической глоссолалии и заумному словотворческому магизму, призванным влиять на мир и воздействовать на него подобно древним заговорам и заклинаниям, - безусловно, давало повод Флоренскому задуматься над проблемами словесной магии Критика футуризма требовала концептуальных определений, формулирующих принципиальные различия между феноменами магизма и художественной суггестивности

3 3 А Ф Лосев, С Н Булгаков Логос и меон С Н Булгаков и А.Ф Лосев, параллельно друг другу, но практически одновременно (в 1920-е годы), продолжая философско-лингвистическое направление мысли, предложенное Флорен-

1 Мы не согласны с трактовкой этой работы, предложенной Л Ф Кацисом Учёный считает положения Флоренского вторичными на фоне состоявшихся публикаций о футуризме, принадлежащих перу К Чуковского Однако критические статьи последнего, на наш взгляд, имели совершенно иные цели в сравнении с исследовательским замыслом в «Антиномии языка» Кроме этого, Л Ф Кацис обнаруживает антисемитские контексты в исследовании Флоренского, против чего мы категорически возражаем См Кацис Л Ф Отец Павел (Флоренский), Лев Моден-ский и «ШИШ» Алексея Кручёных (Ещё раз о дьяволе и евреях в российском контексте) // Кацис Л Ф Русская эсхатология и русская литература М ОГИ, 2000 С 119-139

26

ским, создадут оригинальные интерпретации феноменов авангардного искусства в книгах, которые будут опубликованы позднее Лосев - в «Диалектике мифа» (1930), Булгаков - в «Философии имени» (1953)

Слово как живой организм есть интуиция, ставшая основой сложнейшей философии имени Лосева, восходящей к платонизму, феноменологии и богословию имяславия В современной науке назрела насущная необходимость представить в теоретической экспликации аналогии между авангардистскими теориями слова и учением о слове Лосева В литературоведении до сих пор отсутствовал конвергирующий подход в анализе теоретических деклараций футуристов и философских идей Лосева. К сожалению, примеры проведения подобного анализа, за редким исключением (В П Раков), современной науке практически неизвестны

Категориальные основания лосевской философии имени существенно расширяют лингвистические теории слова, существовавшие во времена футуризма. Развиваемое Лосевым учение о слове как об «органическом семени» и «организме» стало продолжением концепции «внутренней формы» слова Потебни - ученого, ставшего в отечественной науке последователем лингвистической теории В фон Гумбольдта

В «Декларации слова как такового» идея слова-семени, циклически концентрирующего в себе время и пространство, вполне очевидна Это слово самовитое, или самозарождающееся, прорастающее в произведении-организме «Новый цикл слова На сжатом поле мы сеем, строители При создании ценности (поэзия -творчество) любовь к материалу1 Семя - слово как таковое. < . .> Произведение -живой организм, отпала буква - умерло целое»1

Идея оказалась непонятой (И А Бодуэн де Куртенэ) Впрочем, непонятым оказался и сам футуризм - с его вселенским «рыком» заумного языка и «самови-тостью» слов звукоречи. Понять - отнюдь не означает принять. Понимание есть осмысленное восприятие явления Примером глубокого понимания и корректного филологического анализа может служить работа Флоренского (Однако нельзя сказать, что Флоренский «принял» футуризм)

Идея слова-семени фигурирует в ранних теоретических манифестациях футуристов, отражая представления об органической природе художественного творчества В этот же период возникает авангардистская теория «буквы как таковой», суть которой состоит в признании звукографической природы заумного слова Буква и звук подобно древнему иероглифу воплощают в футуризме космические стихии мира - визуальную и акустическую Через экспериментальную буквенную графику подчёркивалась визуальная сторона авангардного текста, являвшаяся своеобразной «партитурой» его звучания Заумное слово трактовалось как буквенно-иероглифический комплекс космического звукомира. Это тонко почувствовал в футуризме С Н Булгаков «С вопросом об отношении слова и буквы связан и вопрос о "заумном" языке, почитаемом футуристами, которые пробуют забежать за слово и подсмотреть его заднюю сторону, увидеть его до рождения Хотят сбросить бремя слова как воплощённого смысла, идеи, чтобы, погасив све-

1 Кручёных А Е, Кульбин Н.И Декларация слова как такового // Шруба М. Литературные объединения Москвы и Петербурга 1890- 1917 годов Словарь М,2004 С 309

27

хоч смысла, ринуться в непроглядную ночь звука. Хотят говорить не словами, но буквами Но в этом и коренятся главные недоразумения и фиаско, ибо все-таки хотят говорить, не хотя слова, его низвергая в дословный хаос звуков»1

Булгаков подчеркивает, что положительное значение футуристического эксперимента (в случае, если таковой имеет место быть) заключается в том, что в поэтической зауми обнаруживает себя космическая первостихия слова, через которую осознаётся «массивность, первозданность его материи, звука, буквы» Как и Лосев, философ приводит аналогию с авангардной живописью, сравнивая стремление художников освободиться от повествовательности картины и свести её к «пению красок» с тенденцией к «чистой» звукописи в футуристическом стихе Однако музыка чистых звуков не есть ещё Слово-Логос, а только лишь его оборотная сторона - меон - в аспекте гилетического воплощения досмыслового хаоса Уже есть материальный звук, но нет еще космически смыслового лада языка, нет Слова

Главное противоречие звукографической концепции вселенского языка, возникшей у русских футуристов, заключается в том, что этот глобальный утопический проект, основанный на представлениях о магической природе слова, развёртывался в режиме номиналистских установок С одной стороны, футуристы убеждены в том, что их «самовитое слово» обладает реальной действенностью, мощью и силой, сравнимыми разве что с энергиями первоимён творения, с магией древних заклинаний и заговоров Такое слово изоморфно действительности, а потому всесильно С другой - декларируют создание нового «вселенского заумного языка», формирование которого связано с идеями конвенциональных теорий таких искусственных языков, как например, эсперанто В этом плане условно-договорный характер «зауми» вполне очевиден Действительно, можно сказать, что мы имеем дело с проектом нового «искусственного» языка

В этом плане философия имени, разработанная Лосевым и Булгаковым, противоположна позитивистски ориентированному литературоведению формалистов Фактически именно в категориях ономотодоксии возможно осмысленное восприятие не только самой футуристической зауми, но и её вселенского размаха и всепобедного пафоса, заключающегося в утопическом опыте созидания звуко-мира, который конкурирует с божественной реальностью первоимен творения

3 4. В С Соловьев и русский авангард начала XX века «Положительная эстетика» Соловьёва, появившись в завершении классической эпохи, создала тот культурный контекст, в котором формировались многочисленные художественные направления конца XIX и начала XX века Эстетической платформой многих из них становится неклассический тип понимания телеологических принципов организации художественного произведения Однако в основе большого числа неклассических концепций эстетической программы Серебряного века лежали сознательно или бессознательно воспринятые идеи Соловьёва

В творчестве будетлянина Велимира Хлебникова, образ «одинокого лицедея», одним из общекультурных источников которого являются философско-поэтические трактаты Ф. Ницше, опосредован интерпретацией Соловьева На эту

1 Булгаков С Н Философия имени СПб ,1999 С 64

28

параллель впервые обратил внимание современный ученый М С Киктев1 Образ двойника поэта, его гипостазированного «Я», обретающего черты Бога-Демиурга и взирающего в качестве зрителя на мировую драму, автором которой является Он Сам, - ключевой в хлебниковских произведениях, начиная с повести «Ка» и до одноименного стихотворения и Листа IV «Досок судьбы»

На наш взгляд, у Хлебникова мотив противостояния двух частей поэтической души, именными воплощениями которых являются «Иисус» и «Нерон» (поэмы «Азы из узы» и «Председатель чеки»), обусловлен историософскими размышлениями Соловьева о соседстве Бога и Кесаря в развитии христианской культуры Божественная власть Христа и языческая власть Кесаря рассматриваются Соловьевым как несовместимые и непримиримые начала в книге «Россия и Вселенская Церковь» (Кн I, Гл IX, Кн П, Гл VII) и в некоторых других работах, У Хлебникова, безусловно, отражена идейная парадигма Соловьева, так как в обеих поэмах речь идёт о создании «новой империи» революционного государства - всемирной империи, если хотите. Вообще необходимость и неизбежность насилия, которые несет в себе революция, - главная трагическая коллизия Хлебникова в его утопическом проекте «государства времени»

Имя Соловьева возникает в Плоскости XVIII сверхповести Хлебникова «Зангези» в связи с темой угрозы панмонголизма, о которой писал философ в таких работах, как «Китай и Европа» (1890), «Япония» (1891), а также в стихотворном пророчестве о «желтой» опасности с Востока Неслучайно, отмечает М С Киктев, и упоминание Хлебниковым в материалах к «Доскам судьбы» в контексте размышлений над темой «Восток и Запад» «раньше вдохновлявшего меня Влад. Соловьёва»2 Хлебников относит факт влияния к прошлому, однако, согласимся с исследователем, само упоминание имени мыслителя в конце 1920 года «знаменует некое новое обращение к Соловьеву и новое отношение к нему поэта в последние годы»3

Хлебниковская идея «государства времени» соотносима с соловьевской утопической концепцией единой «Церкви» как воплощения «собирательного тела совершенного Богочеловека» («Чтения о Богочеловечестве», XI - XII). Эта соотнесенность определяется не только сходством утопических проектов, но и, как ни парадоксально, существенным их отличием «С самого начала христианскому антропологизму Соловьева у Хлебникова противостоит строгий и последовательный космологизм в очень своеобразных формах»4

Соловьевское «всечеловечество» и «всехристианство» представляет идею единого вселенского богочеловеческого организма Церкви Хлебниковское «государство времени» есть космический организм всей Вселенной И в том, и в другом утопическом проекте присутствует идея вселенского организма, объединяющего человечество прошлого, настоящего и будущего

Указанные выше параллели между философским и поэтическим проектами Соловьёва и Хлебникова требуют дальнейших исследовательских разысканий

1 Киктев М С Хлебников и Вл Соловьёв // Материалы IV Хлебниковских чтений 18-20 сентября 1992 г Астрахань, 1992 С 28-32

2 Там же С 31

3 Там же С 31

4 Там же С 28

Начало этим сопоставлениям положено цитируемой нами исследовательской публикацией М С Кикгева1 Надеемся, они будут продолжены в современной научной литературе Согласимся с ученым. «Хлебников невыводим из Соловьева и тем более несводим к нему, но многое в его творчестве возникло как преобразование или переосмысление соловьевских построений или создано по моделям философа С другой стороны, хлебниковское прочтение дает идеям Соловьева новую перспективу и иногда неожиданно формулирует их объективный итог»2

В 1920-е годы в отечественной культуре возрождается проблематика соперничества славянофильства и западничества Полемика ведётся не только в рамках сменовеховского и евразийского движений метрополии и эмиграции, но и в дискурсе литературного авангарда Представители «Литературного центра конструктивистов» (И. Сельвинский, К Зелинский и др ) разрабатывают в теоретических статьях и декларациях и выражают в поэтических текстах идею советского западничества как формы социалистического конструктивизма Соловьёвский мотив «всечеловечества» неузнаваемо перевоплощается в образе обожествлённого человека - «нового Кесаря», человекобога - сумевшего единолично решить историософскую коллизию «Восток - Запад» (И. Сельвинский «Пушторг») Апокалиптическая настроенность стихотворений Блока и Соловьёва, воспринимающих идею конца Третьего Рима (России) как мировую катастрофу, сменяется чувством исторического оптимизма в рационалистическом пафосе конструктивистов

Своеобразное продолжение соловьевско-блоковской темы возникает в творчестве имажиниста Александра Кусикова Однако глобальная историософская проблематика трансформируется у него в автобиографическом контексте.

Философия «всеединства» Соловьёва, ставшая мировоззренческой основой символизма, модифицировалась в неоромантической ауре футуризма Если в символизме жизнь художника, его биография трактовались в качестве основы для создания художественного произведения3, то в футуризме эта идея трансформировалась и в гипертрофированной версии стала источником авангардного поведенческого стиля - публичных акций и выступлений, включающих шокирующие обыденное сознание и эпатирующие публику декларации, манифесты, заявления, реплики и высказывания («Пощечина общественному вкусу») К такому икну привела логика изоморфизма художественной реальности и действительности, идея онтологического понимания слова

3 5 Футуризм В Хлебникова в свете идеи Славянского Возрождения Национальная специфика авангарда - сложнейшая в плане открывающихся перспектив тема - не может рассматриваться в отрыве от идей «русского эллинства», «русского Логоса» (Ф Ф Зелинский, Вяч Иванов, И Ф Анненский) и концепции художественного слова, оформившейся в произведениях В Хлебникова. Хлебни-

1 Личному знакомству и кратковременному, но плодотворному научному общению автора настоящего исследования с сотрудником института Азии и Африки при МГУ, филологом, блестящим учёным-хлебниковедом, Максимом Сергеевичем Киктевым не суждено было продлиться из-за безвременной кончины коллеги в 2005 году Благодаря усилиям вдовы ученого В Б Леоновой недавно издан сборник научных статей, посвящённый его памяти Арабист Хлебнико-вед Человек сб памяти М С Киктева / под ред Е Р Арензона М, 2007

2КиктевМС Хлебников и Вл Соловьёв С 32

3 Сарычев В А. Эстетика русского модернизма Проблема «жизнетворчества» Воронеж, 1991

30

ковское поэтическое мифотворчество, имея характерные черты глобальной языковой утопии, в некоторых существенных моментах основывалось на неославянофильской идейней платформе1 Современные исследователи справедливо усматривают влияние работ А Афанасьева, А Потебни, П Ровинского на творчество поэта

Ориентированность «самовитого слова» Хлебникова на идею панславянской языковой общности сопоставлена в нашем исследовании с концепцией «Третьего Славянского Возрождения», оформившейся в филологических трудах Вяч Иванова, Ф Ф Зелинского, Л.В Пумпянского

Суть концепции Вяч. Иванова и его единомышленников (И. Анненский, Ф Зелинский) и оппонентов-последователей (А Топорков, Л Пумпянский) заключалась в проекте Третьего Возрождения, наследующего традиции двух предшествующих - романского (XIV в ) и германского (XVIII в ) - в ориентации на эллинскую (либо эллинистическую) культуру Подробная характеристика и анализ трансформации этой идеи в литературной жизни 1910 - 1920-х гг. присутствуют в исследованиях С С Хоружего2 и Н И Николаева3 (Оба автора отмечают парадоксальную судьбу ивановской концепции и её ироническую интерпретацию в романе К Ваганова «Козлиная песнь» (1928))

Значение эллинства для европейской культуры заключено в античной идее Логоса, воспринятой христианством как дар воплощения Бога-Слова Возрождение для Вяч Иванова, как отмечает С С Хоружий, является понятием «рождения в культуре, в Логосе, и вся история культуры - цепь Возрождений»4

Для Вяч Иванова, поэта и филолога-эллиниста, чаемое Возрождение кроется в причастности славянского варварства сакральному истоку греческого Логоса Новое, долженствующее возникнуть художественное слово имеет во многом религиозно-мистическую или даже мистериальную природу Таким образом, почти в гумбольдтовской традиции, но опираясь на греческую архаику, Вяч Иванов создаёт идеал «речетворения» - Логос, возрождающий и осмысляющий славянский мир в греческом мифе

Хлебникова интересует славянский миф как праоснова языковых интуиций Если и говорить о «логосной» составляющей в его концепции слова, то только в категориях апофатики - ее здесь нет ни в качестве регулятивного принципа, ни даже, возможно, в плане телеологии

Однако само стремление к «за-умному пониманию» свидетельствует о её апофатическом присутствии Сакраментальный характер этого присутствия определяется стремлением «найти, не разрывая круга корней, волшебный камень пре-вращенья всех славянских слов одно в другое, свободно плавить славянские слова» (Хлебников)5

1 См на эту тему Арензон Е Р В Хлебников и К Леонтьев (к проблеме мифо-поэтической историософии будетлянства) // Тезисы докладов III Хлебниковских чтений - Астрахань, 1989

2 Хоружий С С Метаморфозы славянофильской идеи в XX веке. Эпизод 1 Идея Славянского Возрождения // Хоружий С С. О старом и новом СПб, 2000 С 118-125

3 Николаев НИ Судьба идеи третьего Возрождения // МОУгЕОЫ А И Зайцеву ко дню 70-летия Сб статей СПб, 1997 С 343-350

4 Хоружий С С Метаморфозы славянофильской идеи в XX веке С 120

5 Хлебников В. Творения М, 1986 С 37

Создание «самовитого слова вне быта и жизненных польз»1 увенчивается возникновением глобальной языковой мифо-утопии - проекта мирового заумного языка

«За-умная» языковая проекция Хлебникова исключает Логос как культурный фундамент речи и актуализирует его оборотную сторону - апофатическую бездну словесного меона - по мысли самого поэта, «бесконечно малые» художественного слова Ясно, что в таком контексте места для культурной преемственности не остаётся

Идея Славянского Возрождения, почерпнутая Хлебниковым в плодотворном влиянии концепции Вяч Иванова, трансформируется в радикальном контексте футуристического варварства, отрицающего культурную преемственность как таковую, и реализуется в качестве проекта революционного преобразования языка, мира, времени и истории на основе мифотворческого панславянизма и утопической модели вселенского заумного словотворчества

Различие футуристической концепции Хлебникова и идей русских эллинистов - в этом аспекте - фундаментально Праязыковое универсальное слово-миф, погружающее в свои меональные бездны мир и человеческую историю («мир как историю»), обретает у Хлебникова проективную самодостаточность - «самови-тость», которая не регистрируема и не верифицируема ничем, кроме художнической интуиции автора

Неомифологическое слово Хлебникова ориентировано на утопию революционного преображения мира, Не менее утопичной оказалась идея Славянского Возрождения, однако от фатальной несбыточности её спасает подчеркнутый фи-лологизм восприятия культуры. Любое историческое варварство может претвориться в культуру посредством приобщения к эллинскому истоку - в чем и усматривали филологи-классики Ф Ф Зелинский и Вяч Иванов возможность Возрождения славянской культуры

3 6 НА Бердяев и теологический дискурс ОБЭРИУ В философском дискурсе Н А. Бердяева парадигматическое значение имела проблема творчества Кризисное состояние культуры и искусства начала XX века с феноменальной точностью характеризовалось философом в многочисленных статьях В известной публикации «Кризис искусства» (1918г) Бердяев суммировал свои взгляды на современное состояние искусства В данной работе в эсхатологическом ключе осмыслялся феномен авангардного искусства, развивающегося на Западе и в России. «Футуризм и может быть понят, как явление апокалипсического времени, хотя самими футуристами это может совсем не осознаваться»2

Бердяеву удалось сформулировать мысль об изначальной творческой интуиции авангардизма - «творчестве из ничего» «В таких самоновейших течениях, как супрематизм, остро ставится давно уже назревшая задача окончательного освобождения чистого творческого акта от власти природно-предметного мира Живопись из чисто красочной стихии должна воссоздать новый мир, совершенно непохожий на весь природный мир < > Это не есть только освобождение искусст-

1 Хлебников В Творения М, 1986 С 37,

2 Бердяев Н А Кризис искусства // Эстетическое самосознание русской культуры 20-е годы XX века Антология М РГГУ,2003 С 62

ва от сюжетности, это - освобождение от всего сотворенного мира, упирающееся в творчество из ничего»1

Парадокс этой интуиции заключается в том, что, по мысли философа, подлинное творчество возможно только по аналогии с актом божественного миро-творения - из до-бытийного меона- «творчество, - писал философ в книге "О назначении человека" (1931), - по метафизической своей природе есть всегда творчество из ничего, т е из меонической свободы, предшествующей самому миро-творению»2, Подобная трактовка даёт основания современным ученым говорить об «апофатике литературно-художественного стиля»3 в неклассическом дискурсе культуры Серебряного века

Идеи НА Бердяева, оказавшегося с 1922 года в вынужденной эмиграции, обнаруживают впечатляющее сходство с творческой программой представителей позднего авангарда в России - участников группы ОБЭРИУ («Объединение реального искусства»)

В данной части диссертации проведен сравнительно-сопоставительный анализ некоторых культурологических идей Н А Бердяева (творчество ех шЫо, концепция «трёх эпох», концепция «Нового Средневековья»), теологических интуи-ций Д Хармса, ряда литературных аллюзий в произведениях К Вагинова

Вслед за исследовательскими работами Л Ф Кациса и Д В Токарева, мы рассматриваем концепцию творчества Хармса в контексте хилиастического учения Иоахима Флорского, опосредованного в культуре Серебряного века главным образом через труды Бердяева Общим исследовательским выводом работ Токарева и Кациса, в которых проанализировано содержание загадочной таблицы Хармса5, ставшей предметом и нашего анализа, является включение искусства (творчества) в контекст теологии Третьего Завета - Завета Св Духа

Религию (веру) и искусство (творчество) Хармс, как и Бердяев в своей концепции, отождествляет и воспринимает интимно-личностно, экзистенциально Неслучайно, в хармсовской таблице религия и искусство являются одноуровневыми категориями Религия - мистическая связь человека с Богом Отцом (колонка «Бог Отец, Рай»), искусство - преодоление материального мира (колонка «Бог

1 Бердяев Н А. Кризис искусства // Эстетическое самосознание русской культуры 20-е годы XX века Антология М РГГУ,2003 С 57

2 Бердяев, НА О назначении человека / Н А Бердяев [Сборник / Авт вступ ст П П Гайденко, Примеч РК Медведевой] -М Республика, 1993 С 45

3 См Раков В П Апофатика литературно-художественного стиля П Раков В П Филология и культура. Статьи Иваново Издательство МИК, 2003 С 25-48

4 См Токарев Д В Апокалиптические мотивы в творчестве Даниила Хармса (в контексте русской и западноевропейской эсхатологии) II Россия, Запад, Восток Встречные течения СПб, 1996 С 176 - 198 Практически одновременно и даже несколько раннее исследовательского материала Д В Токарева состоялась совместная публикация Л Кациса и Д Шушарина, в которой учение о тринитарности исторического процесса также возводилось к концепции Иоахима Флорского См Кацис Л, Шушарин Д. «Лотом начинается ужас» ОБЭРИУ как религиозное явление // Исследования по истории русской мысли Период науч сб (арх публ, исслед, воспоминания, письма, библиогр ) Ежегодник СПб, 1997 С 134 - 167

5 См Хармс Д Записные книжки Дневник В 2 кн Кн 2 / Подг текста Ж -Ф Жаккара и ВН Сажина, вступ статья, примеч ВН Сажина - СПб Академический проект, 2002 С 107

33

Сын, Мир» - материализм) и выход в сферу Св Духа (колонка Бог Дух Святой, Рай» - искусство)

Итак, у Хармса третья эпоха самораскрытия божества, отождествляясь с состоянием меонической пустоты (разрушение, уничтожение), являет эру будущего и покоя и одновременно открывает новую эру творчества (искусство), которое очищает человека от треха падшей материальности (безгрешность) и после смерти «ветхого Адама» (смерть) возвращает его в райское состояние первозданной свободы (возвращение в рай) Так может быть прочитана загадочная таблица

Бердяевская интерпретация учения о тринитарности всемирной истории содержала ещё один доселе не названный нами, культурологический, аспект Эпоха Св Духа ассоциирована мыслителем с новой религиозной эрой творчества, Истинное творчество Бердяев уподобляет божественному акту миротворения «из ничего» (ех тЬх1о). Соответственно такая творческая эпоха необходимо должна начатья с меонической свободы и закономерно будет включать в себя элементы исторического варварства Так возникла знаменитая концепция «Нового Средневековья», согласно которой, современные процессы разрушения традиционных ценностей культуры аналогичны историческим событиям переходной эпохи разрушения античного мира и наступления христианского средневековья

Бердяевская концепция «Нового Средневековья» обнаруживает удивительную близость одному из основных лейтмотивов творчества Константина Ваганова, поэта и писателя, также входившего в состав группы ОБЭРИУ В произведениях Ваганова эпоха «упадка и крушения» (Э Гиббон) античного мира является источником многочисленных аллюзий Поэт отождествляет революционные катаклизмы современности и исторические события смены античной эпохи христианской

Культурологическая концепция Вагинова воспроизводила широкий культурный контекст Серебряного века и имела непосредственное отношение к уже упоминавшемуся нами идейному проекту «Союз Третьего Возрождения», создателями которого являлись участники домашних семинаров Ф Ф Зелинского братья Н М. и М М Бахтины, Л В Пумпянский1 Небезынтересно рассмотреть этот круг идей в контексте бердяевской культурологической мысли Итак, намеченная нами тема далеко не исчерпана и ждет своих новых исследователей

3 7 Опыт деконструкции стихотворных текстов-молитв Д Хармса В этой части исследования проанализированы стихотворные тексты-молитвы Даниила Хармса, в которых выразился кризис авторской креативности Анализ основан на опыте деконструкции религиозных мотивов творчества поэта, связанных с христианской традицией почитания Имени Божьего Нами рассмотрены имя-славские мотивы ряда стихотворных произведений автора

В сочинениях Хармса можно усмотреть определенную близость мыслительным интуициям имяславцев, учение которых философски разрабатывали примерно в эти же годы Флоренский, Булгаков, Лосев Следует отметить, что влияние имяславия могло быть вполне непосредственным, а также и через «чи-нарский» круг, в частности, Л С Липавского и Я С Друскина - учеников круп-

1 См также на эту тему Брагинская Н В Славянское возрождение античности // Русская теория 1920-1930-е годы Материалы 10-х Лотмановских чтений М РГТУ,2004 С 49-80

34

нейшего русского религиозного мыслителя, основателя философского интуитивизма в России, Н О Лосского1

Ключевое значение для понимания имяславских мотивов, обнаруживаемых нами, в известных стихотворных текстах-молитвах Хармса имеют контексты библейской книги пророка Даниила Мы иллюстрируем эту мысль конкретными примерами

В поэтическом наследии Хармса имеется ряд произведений, которые репрезентируют литературную молитву как особое жанровое образование Отмечено, что эти тексты «представляют существенный интерес для истории и типологии литературной молитвы»2 Молитвами эти тексты наименованы самим автором При этом в них, действительно, присутствуют традиционные для канонических молитв топологические комплексы' молитвенные призывания, прощения и славословия В плане жанровой специфики стихотворные тексты-молитвы Хармса уже становились предметом научного анализа Не вызывает сомнения, что эти поэтические тексты содержат выражение предельно напряжённых экзистенциальных переживаний поэта Однако отметим и то, что нетрадиционная форма делает их именно фактом литературы

Анализируя в указанном контексте ряд произведений Хармса, мы приходим к выводу о том, что образная связь с пророческим видением Даниила, небесного покровителя поэта, с тайной христианского тезоименитства - значимый мотив в творчестве Хармса, имеющий «имяславскую» составляющую 3 8 Концепция слова в малой прозе Л Добычина

Поэтика добычинских произведений художественно свидетельствует о трагическом переживании экзистенциальной боли и регистрирует эту боль в онтологическом абсурде окружающего мира Тексты Добычина переполнены свидетельствами муки, регистрирующими абсурд фотографически остановленного мира Мартирологический регистр этих текстов являет знаки скрытого авторского присутствия, что не характерно для текстов «нулевой степени» (Р Барт)

С другой стороны, поэтика произведений Добычина вполне авангардна, так как часто воплощает тенденции бессубъектного повествования, приемы деперсонализации речи и композиционные принципы монтажного построения текста «Язык рассказа, как и язык всего сборника, - пишет современный исследователь о "малой" прозе Добычина, - это язык авангардной культуры, причем той авангардной культуры, которая проявила себя в живописи сюрреализма, поэзии ОБЭРИУ и, конечно, в немом кинематографе»3

1 Н А Богомолов в недавней публикации отмечал, что Хармс проявлял живой интерес к богословской проблематике имяславия В записных книжках поэта присутствуют имена главных представителей имяславского движения иеросхимонаха Илариона (Домрачева), автора прецедентной книги «На горах Кавказа» (1907), и иеромонаха Антония (Булатовича), автора знаменитой «Апологии веры во Имя Божие и во имя Иисус» См Богомолов Н А Из маргиналий к записным книжкам Хармса // Столетие Даниила Хармса Материалы международной научной конференции, посвягцённой 100-летию со дня рождения Даниила Хармса / Научн ред А А Кобринский - СПб ИПЦ СПГУТД, 2005 С 15

2 Топорков А Л Из истории литературных молитв // Этнолингвистика текста Семиотика малых форм фольклора Тезисы и предварительные материалы к симпозиуму Ч 2 М, 1988 С. 29

Фёдоров Ф Добычин и кинематограф// ДобычинЛ Воспоминания, статьи, письма Сборник СПб, 1995 С 74,

Ремарочный принцип повествования в добычинских рассказах выполняет функцию предельного дистанцирования образов рассказчика и автора-повествователя, создавая повествовательный эффект «нейтрального письма» (В В Ерофеев)

В художественной телеологии Добычина слово отчуждается от автора и действует почти самопроизвольно, являясь внеусловным, вторгается в авторский текст в виде отдельных реплик и незавершённых диалогов, объявленческой и лозунговой лексики новояза, обезличенной хроники провинциальных псевдособытий, обывательской графомании дневников и псевдолитературных сочинений

Ремарочность этого «отстраненно-объективного слова»1 делает неуловимой авторскую позицию Сам автор феноменологически уподобляется, по удачному выражению современного критика, «некому равнодушному записывающему устройству»2, регистрирующему языковые изменения и речевые события в обывательском мире3 Добычин создаёт бесконечное множество ремарок к карикатурным сценам послереволюционного быта провинциальной жизни, действующие лица которой оказывались выразительней любой карикатурной изобразительности в жестокой абсурдности своих судеб и смертей.

В качестве средства усиления референциальной напряженности отношений между автором, текстом и миром следует назвать использование в художественной словесности документально-бытовых жанров экзистенциального содержания (дневник, автобиография, исповедь, документ, биография, письмо, газетно-журнальный текст, объявление, вывеска, надпись и т д ) Собственно говоря, то, что ранее для классического писателя являлось рабочим материалом творчества, теперь приобретает самостоятельную художественную ценность В гипертрофированно-пародийном варианте это явление представлено и описано в романе «Труды и дни Свистонова» (1929) современника Добычина К Вагинова

Концепция художественного слова, объединяющая повествовательные формы добычинских произведений, основывается, с нашей точки зрения, в первую очередь именно на ремарочном принципе драматургического комментария Кинематографический эффект текста есть лишь следствие применения приёма

Добычин пишет на исторически конкретном языке современной ему действительности Мы полагаем, что тот новояз, который стал распространенным явлением в речевой жизни общества 1920 - 1930-х годов генетически связан с глобальной языковой утопией авангарда, в частности, с футуристическим проектами языковых преобразований

Художественная проза писателя фиксирует процесс реализации этих изменений на практике Языковое моделирование в духе футуристических экспериментов обретало в 1920-е годы онтологический статус в профанированном пространстве человеческих отношений - на уровне мещанского быта, укорененного в

1 Московская Д В поисках Слова «странная проза» 20-х - 30-х годов // Вопросы литературы №6 1999 С 43

2 Там же С 43

3 На эту особенность добычинской прозы указывал В А Каверин «Принцип отсутствия автора доведён в произведениях Добычина до предела Это тот антипсихологизм, который как бы превращает писателя в простого регистратора фактов» (Каверин В Добычин // Звезда 1992 №4 С 170)

мифологии повседневности и новой социалистической реальности Слово, которым пользуется писатель, лишено идеальной перспективы и метафизических оснований Означаемая предметность окружающего мира с легкостью моделирует свои новые наименования, даже не сохраняя прежнюю сущность, а изгоняя ее из слов новой языковой реальности В этом процессе прослеживается номиналистская установка языковых утопий

Парадоксально, но проективные теории раннего русского авангарда, ориентируясь на концепции жизнетворческой силы и даже магичности слова, подчёркивая важность органической природы «самовитого слова», в некоторых концептуальных представлениях выражали противоположные этим идеям смыслы Эту противоречивость экспериментальных теорий зауми и отмечал П А Флоренский Дело в том, что теоретики и практики футуризма в проектах нового заумного вселенского языка допускали использование произвольных языковых моделей индивидуального творчества, т е в филоеофско-лингвистическом плане бессознательно отражали идеи номинализма

Идеология большевизма сформировала собственное мифоязыковое пространство, в котором «аббревиатурно» коверкался и кувыркался русский язык Прежние имена и значения кощунственно изменялись и обрекались на новые смыслы Тотальной идеологической атаке подвергались язык и быт эпохи, а одним из основных объектов революционного переименования становилась область сакрального

В добычинских произведениях отражены уже свершившиеся переименования сакральной топографии провинциального города Переименованная и переиначенная религиозная действительность концентрируется вокруг прежних сакральных центров и соседствует с новыми, ничуть им не противореча Добычин-ские произведения переполнены словами с отсутствующим онтологическим смыслом

3 9 ММ Бахтин Концепция «чужого слова» и теория интертекста Заключающая третью главу часть диссертации посвящена сравнительно-типологическому изучению теоретического дискурса ММ Бахтина Здесь рассматривается развитие концепции «чужого слова» в теоретическом дискурсе М М Бахтина и ее влияние на теорию интертекстуальности, а также содержится теоретический анализ проблемы интертекстуальности в современной научной литературе Нами развиваются идеи, изложенные в монографии «Автор и герой в метаповествовательном дискурсе К К Вагинова» (Иваново, 2006)

Бахтинская концепция эстетической деятельности развивалась в полемике с «формальной школой» в литературоведении. С другой стороны, Бахтин полемизировал с известной и широко распространенной в эстетике конца XIX - начала XX века теорией «вчувствования» (В Вундт) Формальный метод приводил, по мнению Бахтина, к потере героя, так как литературный персонаж представал в теории формалистов в качестве конструктивной схемы, маски, марионеточной куклы, полностью зависимой и несамостоятельной, т е фигурой, обусловленной технологическим мастерством автора Теория «вчувствования», напротив, приводила к потере категории авторского сознания в литературном тексте, разрушая художественное событие, понимаемое как событие диалогическое Здесь профа-

нировалась сама идея авторской деятельности (ср., например, пародийное развитие этой темы в романе Вагинова «Труды и дни Свистонова» (1929))

Интересно отметить, что Бахтин отказывал в диалогичности поэтическому слову - воплощенному, с его точки зрения, лирическому монологу автора Однако поэтическое творчество уже неоднократно упоминавшегося нами Константина Вагинова, автора, входившего в интеллектуальное окружение Бахтина, явилось, как известно, литературным «опровержением» этой позиции Многоголосие и разноголосие вагановских стихотворений, как справедливо отмечает А Скидан, «обретает концептуальное воплощение - в стихах появляется хор, происходит расслоение авторского голоса . Эту диалогическую форму подхватят и доведут до нестерпимого блеска Хармс и Введенский»1

Использование в экспериментальном тексте системы «персонажных слов» обнаруживает сходство с приёмом полифонического повествования, описанным учёным, и бахтинской концепцией «чужого слова»

Поэтика «чужого слова», осмысленная Бахтиным на литературном материале (произведения Достоевского), оформилась в ряде неопубликованных в свое время работ и вышедшей почти одновременно с небезызвестной монографией В Н Волошинова «Марксизм и философия языка» (в 1929 г ) книге «Проблемы творчества Достоевского» Новаторство этих исследований, на наш взгляд, состоит в том, что слово рассматривается здесь не как устойчивая категория, но как категориальная подвижность - интерференция дискурсов автора и героя в пространстве культурного контекста

В истории литературы известен жанр, семантика и поэтика которого соответствуют бахтинскому пониманию «чужого слова», включённого в амбивалентное пространство литературного произведения Это жанр центона

Возможно, возрождение традиции центонной и цитатной организации текста в XX веке связано с общим кризисом авторства, начавшимся с конца XIX века и выразившимся в ситуации потери художником позиции вненаходимого творца по отношению к собственному произведению Автор теряет «власть» над произведением Постмодернистская ситуация «смерти автора» (Р. Барт), ставшая предметом размышлений крупнейших интеллектуалов нашего времени2, реализуется в художественных текстах XX века как «принцип цитатности»3, культурной опо-средованности, интертекстуальности

Стремлением исключить из дискурса самотождественный субъект речи объясняется особый тип постмодернистского «цитатного» мышления Под цитатой в постмодернизме понимается главным образом заимствование функционально-стилистического кода, репрезентирующего стоящий за ним образ мышления или культурную традицию Интертекстуальный принцип - это не только центон-ное вкрапление текстов друг в друга, но и актуализация культурных кодов, жанровых связей, заимствованных структур, тонких парафраз, ассоциативных отсылок, едва уловимых аллюзий

1 Скидан А Сопротивление поэзии Изыскания и эссе СПб, 2001 С 30

2 Ср некоторые определения авторского субъекта в этой ситуаций «обморок говорящего субъекта» (Фуко о Багае), «анонимная и номадическая сингулярность» (Ж Делёз), «расколотый субъект» (Фрейд, Лакан, Кристева), субъекты как «пустые имена» (У Эко)

3 Ораич Д Цитатность// Russian Literature Amsterdam 1988 -XXIII С 113-132

38

Поле применения концепции интертекстуальности было расширено в постструктурализме до объема сферы культуры в целом (понятие текстового универсума), что опять же стало созвучно идеям Бахтина, но теперь уже идеям, высказанным им в поздний период научной деятельности

Однако главным отличием теоретического дискурса Бахтина является внимание к личностному началу в диалогических отношениях, присущих человеческому бытию Ситуация потери человеческой субъективности категорически не приемлема в бахтинской системе координат

Отрицая культурную преемственность и традиции, авангард, тем не менее, утверждал, пусть в парадоксальной форме, существование всеобъемлющих интертекстуальных и межкультурных связей Более того, авангард сам стал самостоятельной культурной традицией и в этом смысле опроверг свои собственные внутренние принципы Обнаруживая скрытые механизмы функционирования культуры, авангард сделал их предметом экспериментального творчества, что привело к глобальным трансформациям дискурсивных практик современного искусства

В Заключении в соответствии с заявленными во Введении целями и задачами подводятся итоги исследования и определяется литературный контекст, в рамках которого может быть продолжено изучение обозначенных в работе проблем

Авангардистские поиски актуализировали теорию словесности XX века. Лингвистические учения получили импульс нового развития во многом благодаря новаторским языковым экспериментам в литературе Споры вокруг футуризма стимулировали филологические штудии ОПОЯЗа, Московского лингвистического кружка, представителей социально-генетического направления литературоведения и формальной школы, учёных круга М М Бахтина

Новаторские эксперименты и словотворчество привлекли активное внимание со стороны крупнейших представителей русской религиозно-философской мысли ДС Мережковский, НА Бердяев, ПА Флоренский, СН. Булгаков, А Ф Лосев с особой скрупулезностью, с абсолютной серьезностью и полным доверием к материалу пытались осмыслить сущность авангардистского творчества.

В диссертации показана общекультурная значимость экспериментальной литературы русского авангарда, а также произведены теоретические наблюдения над различными сторонами авангардистского художественного стиля, исследована специфика художественного слова в понимании представителей русского литературного авангарда первой трети XX века и определены концептуальные основы авангардной теории слова

Основные положения диссертации изложены в следующих публикациях

1 Шукуров, Д.Л. Концепция слова в дискурсе русского литературного авангарда / Д Л Шукуров, ГОУ ВПО «Санкт-Петербургский государственный университет»; ГОУ ВПО «Ивановский государственный энергетический университет им. В И Ленина» - СПб , Иваново, 2007 - 440 с - (монография) 25,58 п л

2 Шукуров, Д.Л. Автор и герой в метаповествовательном дискурсе К К Ваганова / Д Л Шукуров, ГОУВПО «Ивановский государственный энергетический университет имени В й Ленина», ГОУВПО «Ивановский государственный университет» - Иваново, 2006 -188с -(монография) 10, 92 пл.

3 Шукуров, Д.Л. Анатомия футуристического словотворчества Взгляд П А. Флоренского / Д Л Шукуров // Человек - M, 2006 - №2 - С 118 — 124 (0,5 п л )

4 Шукуров, Д.Л. Концепция слова в дискурсе творческих деклараций символизма и футуризма / Д.Л. Шукуров // Вестник Ставропольского государственного университета.-Вып №47 - 4 1 -2006 - С 41-50(0,5п.л),

5 Шукуров, Д.Л. Дискурсивная практика русского авангарда (проблемы апо-фатики литературно-художественного стиля) / Д.Л. Шукуров // Вестник Ивановского государственного энергетического университета - Выпуск 1, Иваново, 2006 - С 83-87 (0,5 п л )

6 Шукуров, Д.Л. Концепция авторских стратегий в дискурсе русского эгофутуризма / Д Л Шукуров // Вестник Ивановского государственного энергетического университета - Выпуск 1, Иваново, 2007 - С 90-95 (0,5 п л )

7 Шукуров, Д.Л. Опыт деконструкции стихотворных текстов-молитв Даниила Хармса/Д Л Шукуров//Личность Культура Общество Междисциплинарный научно-практический журнал социальных и гуманитарных наук -Том 9 Спец вып. 2 (38) М,2007 (0,5 п.л)

8 Шукуров, Д.Л. Концепция и творческие стратегии русского эгофутуризма [Электронный ресурс] / Д Л Шукуров // Электронный вестник Центра переподготовки и повышения квалификации по филологии и лингвостранове-дению СПбГУ - Вып 3 - 2006 - Режим доступа http //evcppk ru (№ roc регистрации 0420600030) 1 п л

9 Шукуров, Д.Л. Имяславские мотивы стихотворных текстов-молитв Даниила Хармса / Д Л Шукуров // Библия и европейская литературная традиция Выпуск II Материалы XXXV международной филологической конференции Секция «Библия и христианская письменность» (13-18 марта 2006 г ) - Санкт-Петербург, 2007 -С 119-130(0,6пл)

10 Шукуров, Д.Л. Опыт деконструкции стихотворных текстов-молитв Даниила Хармса / ДЛ Шукуров // Герменевтика литературных жанров / под общ ред проф В M Головко - Ставрополь, 2007 - С 72-83 (0,5 п л )

11. Шукуров, Д.Л. Владимир Соловьев и русский авангард начала XX века (основные аспекты проблемы) / Д Л Шукуров II Соловьёвские исследования Периодический сборник научных трудов -Вып 12 - Иваново, 2006 -С 152-163 (0,5 п л)

12Шукуров, Д.JI. АФ Лосев и теоретический дискурс авангардизма / Д Л Шукуров // Проблемы духовности в русской литературе и публицистике XVIII - XXI веков Материалы международной научной конференции / под ред ЛИ Бронской, О И Лепилкиной, А А Фокина - Ставрополь Ставропольское книжное издательство, 2006 - С 31-38 (0,5 п л )

13 Шукуров, Д.Л. Апофатика авангардного слова / Д Л Шукуров // Художественная литература и религиозные формы сознания материалы Международной научной Интернет-конференции, г Астрахань, 20 - 30 апреля 2006 г / Астраханский государственный университет, сост. Г Г Исаев, С Ю Мотыгин - Астрахань Издательский дом «Астраханский университет», 2006 - С. 158 - 162 (0,3 п л )

14 Шукуров, Д.Л. Богословские контексты Логоса и дискурс русского литературного авангарда первой трети XX века / Д Л Шукуров // Библия и европейская литературная традиция Материалы XXXIV международной филологической конференции Секция «Влияние Библии на литературы и литературные языки» (14 - 18 марта 2005 г) - Санкт-Петербург, 2006 -С 138- 149(0, бпл)

15 Шукуров, Д.Л. Велимир Хлебников и русский Логос / ДЛ Шукуров // Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания XX века Межвуз сб науч тр - Иваново Иван гос ун-т, 2006 - Вып 7 -С 343-348 (0,3 п л)

16 Шукуров, Д.Л. Концепция слова в дискурсе русского литературного авангарда первой трети XX века (основные аспекты исследования) / Д Л Шукуров // Художественный текст и культура VI Материалы международной научной конференции 6-7 октября 2005 г - Владимир Владимирский государственный педагогический университет, 2006 -С 307- 311 (0,3 п л )

17 Шукуров, Д.Л. Концепция слова в малой прозе Л Добычина / Д Л Шукуров // Малые жанры Теория и история Сб науч ст - Иваново Иван гос ун-т, 2006 -С 148 -160 (0,5 п л.).

18 Шукуров, Д.Л. Мотивы кризисности в текстах-молитвах Даниила Хармса / Д Л Шукуров // Глобальный кризис метакультурные исследования Материалы международного научного симпозиума «Глобальный культурный кризис Нового времени и русская словесность» памяти Андрея Тарковского 3-4 апреля 2006 года В 2 т - Т 2, Шуя, 2006 - С. 127 - 134 (0,5 п л )

19 Шукуров, Д.Л. Нарративные особенности малой прозы Леонида Добычина / Д Л Шукуров // III Сургучевские чтения Творчество И Д Сургучёва в контексте русской литературы XX века Сборник материалов Международной научно-практической конференции / Ред и сост А А Фокин - Ставрополь Ставропольское книжное издательство, 2006 - С 298 - 306 (0,5 п л )

20 Шукуров, Д.Л. О стихотворных текстах-молитвах Даниила Хармса / Д Л Шукуров // Православие в контексте отечественной и мировой литературы Сборник статей / под ред Г А Пучковой; АГПИ им А П Гайдара, Всемирный Русский Народный Собор, СП России - Арзамас- АГПИ, 2006 - С 573 - 579 (0,4 п,л )

21 Шукуров, Д Л. Русский футуризм в философско-лингвистической характеристике ПА Флоренского / ДЛ Шукуров // На пути к синтетическому

единству европейской культуры Философско-богословское наследие ПА Флоренского и современность / под ред Владимира Поруса (Серия «Религиозные мыслители») - M • Библейско-богословский институт св апостола Андрея, 2006 - С 107 - 115 (0,5 п.л.).

22. Шукуров, Д.Л. Философия слова и дискурс русского литературного авангарда (к вопросу о конвергенции идей А Ф Лосева и теоретических деклараций авангардистов) / Д Л Шукуров // Синтез в русской и мировой художественной культуре Материалы Шестой научно-практической конференции, посвященной памяти А Ф. Лосева - M МПГУ, 2006 - С 65-71 (0,4 п л )

23 Шукуров, Д.Л. «Чужое слово» в дискурсе M M Бахтина / Д Л Шукуров // Язык, литература, ментальность разнообразие культурных практик. Материалы I Международной научной конференции / науч ред Р К Боженкова -Курск, 2006 -С 302-308 (0,4 п л)

24 Шукуров, Д.Л. «Эстетика завершения» М. Бахтина в романе К Вагинова «Козлиная песнь» / Д Л Шукуров // М.М Бахтин в современном гуманитарном мире- материалы Пятых Саранских Международных чтений, 16 -17 ноября 2005 г - Саранск Изд-во Мордовского университета, 2006. -С 125 - 128 (0,2 п.л )

25.Шукуров, Д.Л. Концепция слова в творческих декларациях символизма и футуризма (основные аспекты проблемы) / Д Л Шукуров // Куприяновские чтения-2005 Материалы межвузовской научной конференции - Иваново, 2006 - С 136-145 (0,5 п л)

26 Шукуров, Д.Л. Авангардное искусство и интеллигентское сознание (к вопросу о маргинализации отечественной кулмуры XX века) / ДЛ Шукуров // Интеллигенция и мир Российский междисциплинарный журнал социально-гуманитарных наук - 2005 - №1 - 2 - С 63-67 (0,5 п л )

27 Шукуров, Д.Л. Дискурсивные практики русского литературного авангарда первой трети XX века / Д Л Шукуров // Филологические чтения Материалы Всероссийской научно-практической конференции (Оренбург, 4 ноября 2005 г ) - Оренбург. ГОУ ОГУ, 2005 - С 167 - 170 (0, 2 п л )

j 28 Шукуров, ДЛ. «Звериный лик» литературного авангарда и православное богословие (Опыт интерференции дискурсов) / Д Л Шукуров // Молодая наука в классическом университете Материалы научной конференции фестиваля студентов, аспирантов и молодых ученых, Иваново, 12-22 апреля 2005 г В 7 ч - Иваново Иван гос ун-т,2005 -Ч 6 -С 32-35 (0,2 п л)

29.Шукуров, Д.Л. M M Бахтин и К К Ватинов- интерференция дискурсов /

: Д.Л Шукуров // Бахтинский вестник Собрание сочинений учёных в 5-ти томах Т 1 - Орёл' Издательский Дом «Орловская литература и книгоиздательство» («ОРЛИК») Издатель Александр Воробьев 2005 - С 337 - 356 (1пл)

30 Шукуров, Д.Л. Мифотворчество В Хлебникова в свете идеи Третьего Славянского Возрождения / Д Л Шукуров // Творчество В Хлебникова и русская литература Материалы IX Международных Хлебниковских чтений 8-9 сентября 2005 г, [Под ред проф Г Г Глинина, Сост • Г Г Глинин,

JIB Евдокимова, А А Боровская, O.E. Романовская] - Астрахань Издательский дом «Астраханский университет», 2005 - С 288 - 292 (0,5 п л)

31 Шукуров, Д.Л. Неисследованный дискурс русского литературного авангарда («память жанра» и авангардная традиция) / Д. Л. Шукуров // Русский язык и литература рубежа XX - XXI веков специфика функционирования Всероссийская научная конференция языковедов и литературоведов (5 -7 мая 2005 года) - Самара Издательство СГПУ, 2005 - С 610 - 614 (0,3 п л)

32 Шукуров, Д.Л. Поэтика интертекста в произведениях К Вагинова / Д Л Шукуров // Художественный текст и культура III Материалы международной конференции -Владимир ВГПУ, 1999 - С 213-214 (0,2 пл.)

Подписано в печать 23 04.2007 г Формат издания 60x84V]6 Тираж 100 экз Заказ 725

Типография ГОУСПО Ивановского энергоколледжа, 153025,1 Иваново, ул Ермака, 41 Тел 37-52-44,32-50-89 E-mail tipografiy@ivnet ru. www tipl ru

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Шукуров, Дмитрий Леонидович

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1.

КОНЦЕПЦИЯ СЛОВА В ДИСКУРСЕ РУССКОГО

ФУТУРИЗМА.

1.1. Кубофутуристическое слово.

1.2. Эгофутуристические стратегии творчества.

1.3. «Мезонин поэзии» и «Центрифуга».

1.4. Концепция слова в имажинизме.

ГЛАВА 2.

ДИСКУРСИВНЫЕ ПРАКТИКИ НЕМАГИСТРАЛЬНЫХ АВАНГАРДНЫХ ГРУПП.

2.1. Постфутуристические объединения: «слово-жест».

2.2. Иероглифическое слово ОБЭРИУ.

ГЛАВА 3.

АВАНГАРДНОЕ СЛОВО И РУССКИЙ ЛОГОС.

3.1. Герменевтика Логоса и дискурс литературного авангарда.

3.2. П.А. Флоренский. Анатомия футуристического словотворчества.

3.3. А.Ф. Лосев, С.Н. Булгаков. Логос и меон.

3.4. B.C. Соловьёв и русский авангард начала XX века.

3.5. Футуризм В. Хлебникова в свете идеи Славянского Возрождения.

3.6. Н.А. Бердяев и теологический дискурс ОБЭРИУ.

3.7. Опыт деконструкции стихотворных текстов-молитв Д. Хармса.

3.8. Концепция слова в малой прозе Л. Добычина.

3.9. М.М. Бахтин. Концепция «чужого слова» и теория интертекста.

Введение диссертации2007 год, автореферат по филологии, Шукуров, Дмитрий Леонидович

Культура Серебряного века - явление многомерное и противоречивое. Наряду с обусловленными предшествующей культурной традицией направлениями и течениями, в литературе и искусстве этой эпохи появляются и активно развиваются группы, объединения и творческие союзы, которые манифестируют радикальный отказ от традиционно сложившихся художественных и эстетических принципов. Авангардные направления и течения возникают как реакция на весь предшествующий опыт культуры. Авангард тотально подчиняет себе все виды искусства - живопись, архитектуру, прикладные искусства, философию, поэзию и литературу. И в каждом из них появляются новые «классики»: художники - К.С. Малевич, В.В. Кандинский, М.З. Шагал, поэты - В. Хлебников, В.В. Маяковский, А.Е. Кручёных, Д.И. Хармс, учёные - В.Б. Шкловский, P.O. Якобсон, Ю.Н. Тынянов.

Русский литературный авангард - чрезвычайно пёстрое и разнородное явление. С начала XX века и включительно до 30-х годов в России существовало большое количество объединений и групп, которые декларировали различные, часто противоположные и внутренне противоречивые программы: эгофутуристы, кубофутуристы, заумники, имажинисты, биокосмисты, экспрессионисты, ничевоки, конструктивисты, обэриуты и другие. Однако все они, безусловно, объединялись общей идеей экспериментаторского радикализма. Общим был, как уже отмечено, и пафос отрицания любых форм классической литературной традиции, её риторических правил, канонов и эстетических принципов.

Следует отметить, что русский авангард вполне вписывается в общеевропейские тенденции экспериментального искусства XX века. (Но это отнюдь не означает его несамостоятельности.) Авангард (от франц. avant-garde - передовой отряд) в европейском искусстве характеризовался новаторским поиском формальных средств и приёмов самовыражения художника. Эти поиски также сопровождались тотальным отрицанием официального искусства, религиозно-нравственных и идеологических норм, норм социального поведения.

Авангардисты противопоставляли жизненно-практическим стереотипам западной цивилизации идеалы анархически раскрепощённого творчества - вне академических условностей традиционного искусства. Для них были неприемлемы не только реалистически-натуралистические принципы эстетики XIX века, но даже и сама аристотелевская теория искусства, являвшаяся одной из основ европейской классической художественной традиции. В арсенал новых художественных средств авангардистов входят приёмы деформации образа, сознательного нарушения языковых норм, законов повествования и т.д. Эстетика «перформативного» преображения действительности находит своё выражение в эпатирующих акциях, скандальных высказываниях и манифестах.

В России термин «авангард» по отношению к новаторскому искусству начала XX века впервые использовал А.Н. Бенуа. Известный искусствовед употребил его в негативно-ироническом смысле в статье о выставке экспериментальных произведений «Союза русских художников», происходившей в 1910 году [206, с. 16].

В мировой науке сложилось устойчивое понимание термина, означающего «всю совокупность новаторских, бунтарских, революционно-анархических, эпатажно-манифестарных движений и направлений, возникших и завершившихся практически в первой половине XX в.» [В.В. Бычков; 68, с. 37]. Возникновение авангарда знаменовало, по определению В.В. Бычкова, завершение многовекового периода существования классической европейско-средиземноморской художественной культуры и начало её глобального перехода в иное качество.

Итак, терминологическое понятие «авангард» объединяет в себе многочисленные явления экспериментального искусства начала XX века в Европе и в России. Глобальные процессы изменения мира в это время, революционные тенденции в политике, экономике и культуре, динамика научно-технического развития обусловили появление новой авангардистской эстетики, нацеленной на создание искусства будущего, воспевающего эпоху техногенной цивилизации. Русский и западноевропейский авангардизм есть принципиально новая парадигма мировой культуры, её «экстремальный миф» [А.К. Якимович; 511, с. 3], приведший к глобальной модификации современной картины мира.

Надо отметить, что западноевропейский авангард в большей степени проникся идеей технологизации творчества. Синтетическое объединение искусства и техники - одна из доминант развития авангардизма на Западе. Русский авангард, конструируя утопические проекты будущего, обращался к архаическому прошлому - искусству первобытных времён и народов, освобождённому от сковывающих канонов классики.

Утопия глобально-онтологического преобразования мира, имеющая религиозные истоки, была созвучна революционным идеям социального переустройства. Неслучайно многие русские авангардисты безоговорочно приняли социалистическую революцию, а некоторые из них даже отождествляли своё авангардное творчество с революционной деятельностью (так называемые «комфуты» - коммунисты-футуристы).

Актуальность исследования. Изучение концептуальных основ экспериментального слова в теоретической рефлексии самих авангардистов и в научной рецепции литературоведения является, несомненно, актуальным для современной филологии.

Абсолютизация экспериментаторских приёмов часто приводила к противоречиям внутри авангарда, в результате которых появлялись тенденции к размежеванию теоретических платформ, обособлению групп и образованию не только новых объединений, но и целых направлений (например, имажинизма). Тем не менее поэтика русского литературного авангарда обладает определённой целостностью и типологической общностью, которая характеризует текстовую практику даже декларативно противостоящих группировок. На эти общие типологические черты указывают многие современные исследователи русского авангарда. Однако объединяющего авангардную традицию научно-исследовательского контекста до сих пор не существует. Настоящее исследование создаёт прецедентную основу для интегрирующего научного восприятия русского литературного авангарда. В качестве этой основы выступает концепция авангардного слова. Таким образом, актуальность указанной темы заключается в насущной необходимости теоретико-познавательной и историко-литературной рефлексии над проблемами развития русского литературного авангарда первой трети XX века.

Теория слова в дискурсе русского литературного авангарда менялась на протяжении всей его истории. В зависимости от этих изменений в понимании авангардного слова модифицировалась и текстовая практика, т.е. технологическая сторона экспериментальных произведений. Но в основании теоретических представлений новаторов был фундирующий элемент. Таким фундаментом являлся онтологизм художественного слова, интуитивно определяемый или вполне осознанно утверждаемый в эстетических программах. И поэтому мы говорим не о множестве различных концепций, а о различных модификациях единой для всех русских авангардистов концепции слова.

Целью настоящего исследования является изучение формирования и развития теории экспериментального слова в дискурсе русского литературного авангарда первой трети XX века. Основные задачи работы:

1. Определение истоков концепции экспериментального слова в истории русской литературы.

2. Исследование формирования и развития теории «самовитого слова» в дискурсе русского футуризма.

3. Теоретическое обоснование трансформаций концепции авангардного слова в истории русской литературы на основе идеи субстанционального единства слова и мира, т.е. с учётом онтологического понимания художественного произведения.

4. Анализ дискурсивных практик русских авангардистов в свете идеи Слова-Логоса, развивавшейся русской религиозной философией Серебряного века.

5. Поиск интегрирующих традицию русской авангардной литературы условий и определений, которые формируют парадоксальную форму преемственности - от раннего футуризма до ОБЭРИУ.

Объект и предмет исследования. Литературный авангард в отечественном изводе можно понимать - в расширительном значении - как постклассический (неклассический) дискурс русской литературы первой трети XX века, включающий в себя всё многообразие литературных практик, вступающих в противоречивые отношения с риторико-классическим дискурсом литературы. Другой тип авангардизма - в более узком значении - можно назвать новаторским, он включает в себя литературные течения и группы, сознательно ориентирующиеся на радикальное, часто разрушительное, противодействие литературным традициям прошлого. (Хотя исследователь всегда должен отдавать себе отчёт в том, что это противодействие, пусть и разрушительное, никогда бы не возникло вне самого факта существования классического дискурса литературы).

Такое понимание авангардизма обосновывает в настоящей работе и границы рассмотрения интересующего нас феномена. Объектом исследования является система новаторских литературных теорий и практик русского авангарда первой трети XX века. Предмет исследования - концепция слова в дискурсе русской авангардной литературы.

Если начальный этап формирования русского литературного авангарда традиционно рассматривается в тесной взаимосвязи с литературной теорией и экспериментальной поэтической практикой символистов (первое десятилетие XX века), то его и следует изучать в контексте основных идей русских символистов. Данный подход к изучению авангарда демонстрируют авторы сборника научных работ «Символизм в авангарде» (М., 2003). Генетические взаимосвязи авангардизма и символизма - отдельная и сложная тема, которую мы оставляем без подробного рассмотрения. Нас будет интересовать лишь один немаловажный в рамках намеченной проблематики аспект этой темы: влияние на отечественную авангардную традицию того «возрожденческого» контекста эпохи Серебряного века, который был связан с идеей русского Логоса в культуре.

1910-е годы - «боевое десятилетие» (А.В. Крусанов) русского авангарда-период возникновения и самостоятельного развития большинства литературных групп авангардистов, в который возникла и оформилась концепция авангардного слова. И, наконец, 1920 - 1930-е годы - заключительный, но не менее значимый этап, связанный с крахом большинства утопических проектов и формированием новых дискурсивных практик. Именно эти годы являются хронологическими рамками рассматриваемого в нашей работе феномена.

Методологическая основа исследования. Для решения поставленной в работе цели мы используем метод сравнительно-типологического изучения литературного процесса и методы исторической поэтики, привлекая также в ходе исследования герменевтический метод и метод деконструкции текста, сочетающийся с приёмами дискурсивного анализа.

Сравнительно-типологический метод необходим для проведения анализа на уровне фундаментальных структур в рамках типологии авангардного слова. Методы исторической поэтики используются для концептуализации принципов преемственности в дискурсе русского литературного авангарда.

Использование герменевтического метода в третьей главе исследования обусловлено логикой научного анализа. Идея Логоса, в свете которой осмысливается парадоксальное творчество русских авангардистов, по своей природе герменевтична, а значит, исследовательский анализ в этом направлении взы-скует опыта герменевтического истолкования.

И, наконец, избирательно используемые приёмы деконструкции текста в сочетании с методологией дискурсивного анализа позволяют существенно расширить сферу современных представлений об историко-литературном и культурном контекстах развития русского авангарда. Дискурсивный анализ необходим ещё и потому, что любой текст в авангарде понимается не только как манифестация креативной идеи автора, но и как способ трансформации мира посредством новой языковой реальности, т.е. в качестве дискурсивной практики.

Теоретическая база исследования. История литературы (ср. греч. цторш - свидетельство очевидца) не есть механическое описание литературных фактов, событий и литературных потоков и даже не концептуальный анализ литературного стиля эпохи (всегда полезный, но имеющий, как правило, автономное или прикладное значение). История литературы - предмет целостного изучения эволюции литературных форм и стилей, сопряжённых в своём существе с теоретической рефлексией по поводу собственной специфики. Теоретическая рефлексия, сопутствующая художественной литературе в разных культурных контекстах, и является тем самоосмысляющим началом литературы (тем «свидетельством очевидца»), благодаря которому развивается литературная традиция.

Научная полемика начала XX века обусловлена во многом неоднозначностью самого литературного процесса, представляющего широкий диапазон художественных феноменов - от символистской литературы, литературы авангарда и поставангарда до литературы пролетарских писателей. Проблема жанра, проблема автора и героя, форма и содержание литературного текста, типология художественного слова и его инструментальная выразительность, значение историко-литературного контекста произведения - вопросы, которые не носили характер исключительно академического теоретизирования, автономно ведущегося в научных кругах, но скорее, и даже в большей степени, это были вопросы, спровоцированные самой литературной действительностью и актуальные для её развития.

Таким образом, проведение научного изучения литературного процесса и литературоведческой проблематики начала XX века, как взаимообогащающих и взаимодополняющих друг друга явлений, во-первых, позволяет создать основу целостного осмысления закономерностей истории русской литературы XX века и, во-вторых, свидетельствует («свидетельство очевидца») об исторических истоках феномена литературного авангарда. Первое является «сверхзадачей» всей современной литературоведческой науки. Решение второй намеченной проблемы (при необходимой концептуализации темы - сфокусированности научного анализа на типологических особенностях художественного слова в дискурсе русского литературного авангарда первой трети XX века) стало непосредственным теоретико-методологическим основанием нашего исследования.

Каждый литературно-художественный опыт имеет свою теоретическую рефлексию (при отсутствии литературного самосознания - «опаздывающего» или «опережающего» осмысления - не существует развития литературы). Каждый литературно-художественный опыт имеет своего «исторического очевидца». В период, о котором идёт речь, филологические концепции эпохально совпадают с жизнью самих литературных феноменов. Явление одновременности научно-теоретического дискурса и дискурса авангардной текстовой практики в 10 - 20 - 30-е гг. XX века создаёт прецедент большой культурной и эстетической значимости.

В отечественной филологии полноценная дискуссия по вопросам истории литературы и проблемам литературного авангарда началась в трудные и далёкие 10 - 20 - 30-е годы прошлого столетия. В теоретических спорах принимали участие самые разные учёные: Б.М. Энгельгардт, Б.М. Эйхенбаум, П.Н. Саку-лин, В.Ф. Переверзев, В.М. Фриче, Ю.Н. Тынянов, В.Б. Шкловский, P.O. Якобсон, Н.Я. Берковский, В.В. Виноградов, В.М. Жирмунский, М.М. Бахтин, В.Н. Волошинов, П.Н. Медведев и другие.

Расхождение теоретических позиций, выразившееся в научной полемике между представителями формальной школы, литературоведами социально-генетического направления, учёными «бахтинского круга» по ряду ключевых вопросов литературной теории, не следует рассматривать только как теоретический спор литературоведческих школ, но и необходимо оценивать его как факт истории литературы, потому что очень часто теория в эти годы определяла художественную практику (ОПОЯЗ, формальная школа - поэзия футуристов, за-умников и обэриутов; идеологи Пролеткульта - пролетарские писатели; теоретический дискурс М.М. Бахтина - романная проза К.К. Вагинова; ЛЦК (Литературный центр конструктивистов) со своей теорией /А.Н. Чичерин, К.Л. Зелинский/ и литературной практикой /И.Л. Сельвинский, Э.Г. Багрицкий и др./) и т.д. Следует отметить также интересный историко-литературный факт - практически каждая литературная группа русского авангардизма начинает своё существование с теоретических деклараций, излагающих, часто в эпатирующей форме, эстетическую программу творчества.

Литературоведческие исследования 1960 - 1980-х, а затем и 1990 - начала 2000-х годов постепенно ввели в научный оборот феномен русского литературного авангарда. История и теория литературного авангарда сегодня представлены в трудах учёных, принадлежащих различным научным школам и исследовательским традициям; эти труды иногда представляются несопоставимыми по своему научному уровню и значению, очень часто содержат противоположные концепции и разные точки зрения на общие исследовательские проблемы. Кроме того, следует добавить, что среди отечественных и зарубежных учёных -представители не только различных школ, но и разных поколений, что часто создаёт дисбаланс теоретической рефлексии.

Большое значение для изучения русского авангарда имеют работы отечественных исследователей: Д.В. Сарабьянова [346 - 348], В.В. Бычкова [68], Г.А. Белой [31, 32], В.Н. Альфонсова [9, 10], Н.И. Харджиева [432 - 434], В.П.Григорьева [112, 113], Р.В. Дуганова [140], Е.Р. Арензона [14 - 16], О.А. Клинга [196], В.П. Ракова [322 - 326], М.Б. Мейлаха [256 - 258], Т.Л. Никольской [277 - 286], Ю.Б. Орлицкого [292], С.Е. Бирюкова [47 - 51], И.Е. Васильева [73 - 75], А.Г. Герасимовой [96, 97], А.А. Кобринского [199 -203], А.В. Крусанова [209 - 211], Д.В. Токарева [392 - 395], Л.Ф. Кациса [186 -193], М.Б. Ямпольского [517], В.В. Фещенко [416, 417], А.Н. Рымаря [344], В.А. Сарычева [349, 350], И.Ю. Иванюшиной [175], И.М. Сахно [351], Е.В. Ты-рышкиной [410, 411], Е.А. Бобринской [53], М.И. Шапира [451], Ю.М. Валие-вой [71, 72], П.Е. Родькина [328] и некоторых других учёных.

Русский литературный авангард изучается также в трудах зарубежных учёных-славистов: М. Марцадури [542 - 545], Л. Маргаротто [249], X. Барана [18], Э. Анемоуна [521, 522], В.Ф. Маркова [254, 538 - 541], А.Б. Накова [270], Н. Ниллсона [548 - 550], Дж. Янечека [519, 532], Р. Циглер [445, 446,

554], Ж.-К. Ланна [230, 535], Е. Фарыно [413], Ж.-Ф. Жаккара [146 - 148], Г. Маквея [242, 546], Р.-Д. Клуге [197], Л. Флейшмана [418 - 422] и других.

Степень изученности темы. Несмотря на большое количество научных публикаций и даже появление монографических трудов, посвященных русской авангардной литературе, история авангардной литературной традиции недостаточно исследована специалистами-филологами.

Изучается историография литературного явления, описывается фактография литературного потока авангардных произведений, создаются исследования, посвященные тем или иным отдельным представителям авангарда. Однако все эти, безусловно, ценные с научной точки зрения труды, во-первых, имеют, как правило, описательный характер (что не раскрывает смыслового содержания феномена) и, во-вторых, часто не согласуются или недостаточно согласуются с общефилологической проблематикой.

1) Описательность и фактографичность исследований (при недостаточности целостного научного подхода) связаны с объективными причинами. Это обусловлено, прежде всего, существовавшей долгое время фактологической лакуной в изучении русского авангарда, что предопределяло необходимость поиска и описания архивных документов, раритетных изданий, незаслуженно забытых произведений. Профессионально выполненные историко-литературные и архивные разыскания такого рода создают необходимую основу для дальнейшего, более глубокого изучения невостребованных ранее произведений русского литературного авангарда.

2) Состояние несогласованности с широким историко-литературным и филологическим контекстом эпохи, свойственное большинству научных исследований в области литературного авангарда, может быть извинительно только до определенной степени. К сожалению, история отечественной авангардной литературы (не концептуальное описание различных её периодов - такие фактография и анализ существуют) до сих пор не написана.

Научная новизна исследования. Топография риторического дискурса литературы имеет границы, которые удерживают художнический произвол автора, однако вмещают его преображающую креативность. История литературы часто формируется как поэтика исторически изменчивых жанровых форм и даже (в последнее время) как трансгрессия жанра. Начиная со времени формирования европейской литературной традиции, риторического дискурса культуры, т.е. теоретически с эпохи аристотелевских «Поэтики» и «Риторики», жанры литературы формируют различный характер художественной условности. Речь в данном случае идёт, конечно, о стадии «рефлективного традиционализма» (С.С. Аверинцев) в развитии художественного слова, т.е. о формировании собственно литературного дискурса, отличного от других многочисленных форм словесного творчества (древнейшая письменность, сакральный комплекс текстов - от ритуальных гимнов до христианских молитвословий). Собственно литература - в таких категориях, как жанр и присущая каждому жанру художественная условность, вымысел, авторское и персонажное повествование, сюжет, композиция, система выразительных и образных средств и т.д., - возникает на основе риторической традиции с её классическим каноном приёмов и правил построения нарратива. Слово, сознающее и созидающее сферу своей выразительности и эстетизма, автор, режиссирующий собственное поведение в тексте (В.П. Раков), герой, полемизирующий со своим создателем, вступающий с ним в активный творческий диалог (М.М. Бахтин), - вот основные этапы развития «литературы вымысла» (В.В. Вейдле). Трансформации (и деформации) этого типа литературы в неклассическом дискурсе авангардной традиции XX века абсолютно неизученный аспект исследования в современном литературоведении.

Итак, рассмотрение истории русской авангардной литературы начала XX века в ракурсе сопутствующих этой литературе литературоведческих дискуссий, теоретических споров и активной научной полемики позволяет точнее охарактеризовать сложный литературный процесс этих лет, транслирует опыт разработанной научной методологии исследований в области авангардной литературы, и в широком смысле определяет сегодняшние историко-литературные приоритеты и научные предпочтения, благодаря всё тем же «свидетельствам очевидцев» - литературной теории и литературной практике.

Таким образом, проведение изучения литературного процесса и филологической проблематики первой трети XX века, как взаимообогащающих и взаимодополняющих друг друга явлений, представляет несомненную научную новизну и, во-первых, создаёт теоретические основы для целостного осмысления закономерностей истории литературы этого периода и, во-вторых, позволяет определить исторические истоки дискурсивной практики русского литературного авангарда.

В дискурсивной практике русского авангардизма присутствует множество творческих стратегий: различные способы семантизации фонем, приёмы трансформации пространственно-временной и субъект-объектной координации в тексте, приём разрушения синтаксиса, нарушение логико-семантической и жанрово-композиционной структуры текста и т.д. Однако все перечисленные новаторские стратегии находятся в плоскости технологического восприятия произведения. Принципиально важный вопрос, на который ещё не приходилось отвечать учёным в комплексном подходе ко всей авангардной традиции в целом, а не к отдельным её представителям, заключается в том, что, собственно, делает эту традицию именно традицией, т.е. принципиально единой и неразрывной линией преемственности.

Русский литературный авангард первой трети XX века, действительно, создал единую литературную традицию, повлиявшую в последующие годы на неподцензурную литературу андеграунда - в советский период, а через неё и на русский литературный постмодернизм [С.Е. Бирюков; 50]. Типологическую общность авангарда не следует относить только к формально-конструктивной сфере. Технология создания экспериментальных произведений, возникшая в раннем футуризме и непрерывно развивавшаяся и совершенствовавшаяся вплоть до 1930-х годов, безусловно, важна, и без учёта этой сферы поэтики невозможно построить программу современного изучения авангардизма. Однако абсолютное большинство исследователей, к сожалению, концентрируют внимание исключительно на этих формальных аспектах поэтики. Осмысление концептуальных моментов, связанных с онтологической спецификой художественного слова в дискурсе авангардизма, до сих пор остаётся вне исследовательского поля зрения. В настоящей диссертации данная проблематика впервые получает своё разрешение.

Авангардистские поиски актуализировали теорию словесности XX века. Лингвистические учения получили импульс нового развития во многом благодаря новаторским языковым экспериментам в литературе. Споры вокруг футуризма стимулировали филологические штудии ОПОЯЗа, Московского лингвистического кружка, представителей социально-генетического направления литературоведения и формальной школы, учёных круга М.М. Бахтина.

Новаторские эксперименты и словотворчество привлекли активное внимание крупнейших представителей русской религиозно-философской мысли. Д.С. Мережковский, Н.А. Бердяев, П.А. Флоренский, С.Н. Булгаков, А.Ф. Лосев с особой скрупулёзностью, с абсолютной серьёзностью и полным доверием к материалу пытались осмыслить сущность авангардистского творчества. Часто итогом этого осмысления было аргументированное неприятие такого типа словесности, связанное с эсхатологическими предчувствиями и знамениями времени [Д.С. Мережковский; 260]. Однако «методологическое доверие» (П.А. Флоренский) к авангардизму также присутствовало в этих оценках, так как неоромантический пафос будетлян и заумников был не только уместен, но и необходим религиозной философии в борьбе с господствовавшими в науке позитивизмом и рационализмом.

Катастрофичность существования переживалась всеми представителями эпохи Серебряного века. Позитивистски ориентированные наука и философия исчерпали возможности рационального объяснения мира. Экзистенциальный хаос и онтологический абсурд пронизывали русскую культуру, начиная с периода декаданса, т.е. рубежа XIX - XX вв. Особенно ярко это выразилось в творческом мироощущении символистов. Символистская эстетика непосредственным образом повлияла на развитие русского авангарда, не говоря уже о том, что многие представители экспериментального искусства начинали свой творческий путь в символизме. Жизнетворческие проекты символистов, проповедуемая ими теургийность творчества, культурный универсализм и синтетизм символистской эстетической системы во многом обусловили глобальность творческих замыслов и масштаб авангардитских художественных программ.

Художественное слово в понимании символистов обладает метафизическим измерением. Являясь символом потусторонней реальности, оно одновременно культурно обогащено и насыщено. Поэтому поэтическое слово-символ заключает в себе ещё и особую теургийную действенность, преображающую действительность. Концепция изоморфности слова и мира, их изначальной органической слитности и онтологического единства имеет богатую культурную историю. Именно на этой основе формировались представления о магизме и суггестивности слова. Для всех авангардистов без исключения эти категории принципиально важны.

Литературный авангард, являясь в определённой степени и негативной реакцией на символизм, декларирует новый тип художественного слова. Авангардному слову не свойственна мистическая раздвоенность слова-символа. Оно должно, по представлениям авангардистов, реально, а не теургически изменять земной мир и вселенную. Причём это его качество декларируется на всём протяжении истории авангардной литературы - от раннего футуризма с его магией зауми до обэриутов с их идеей «реального искусства». Авангардное слово стремится максимально освободиться от свойственных традиционной литературе культурных контекстов. Экзистенциально-референциальная напряжённость между текстом и действительностью возможна, с этой точки зрения, только посредством обращения к первобытному состоянию языка. Поэтому особый интерес у авангардных авторов вызывают архаические модели мира.

Экспериментальным текстам свойственны фрагментарность, семантическая неясность, отсутствие полноценных коммуникативных признаков, определённая «темнотность» стиля. В художественной телеологии авангардного произведения эти качества призваны были интенсифицировать не задействованные ранее источники художественной энергетики. С другой стороны, своей внутренней провокативностью они должны были воздействовать на сознание читательской аудитории, привыкшее к художественной целостности эстетической коммуникации.

Культивируемый в авангарде дисгармонизм художественного творчества приводит к антиэстетике - «эстетике безобразного». Интерес к конструктивным приёмам создания художественного произведения акцентирован на необычных архитектонических формах и структурах текста: графических экспериментах, опытах визуализации поэзии и т.д. Миметические функции искусства объявляются устаревшими. Художник не воспроизводит действительность, а заново творит новую реальность. Авангардное искусство не подражает природе, оно создаёт принципиально новые и небывалые формы, не связанные культурной традицией «миметического» творчества. Техника «обнажения приёма» (термин В.Б. Шкловского) делает самоценным конструктивный принцип организации произведения. Происходит процесс деструкции традиционной художественной образности и классической формы. Сюжет и композиция если и сохраняются в авангардном произведении, то практически во всех случаях приобретают условный характер. Приоритетным значением теперь обладают конструктивные элементы - «атомы» («кванты») художественного произведения: синтаксическая единица, слово, звук (фонема).

Существует точка зрения, согласно которой авангардное искусство стало катализатором процессов распада культурных иерархий и разрушения культурных ценностей в XX веке. Однако, на наш взгляд, здесь следствие выдаётся за причину. Авангард - культурная реакция на кризис искусства, наметившийся уже во второй половине XIX столетия и выразившийся на рубеже XIX - XX веков в противостоянии реалистических и модернистских тенденций. Кризис авторства и кризис вымысла в литературе феноменально точно и аналитически безупречно диагностирован в известной книге «Умирание искусства» современника этой эпохи В.В. Вейдле [78]. В новаторских поисках авангардистов выразилась тенденция к преодолению кризиса и констатирована неизбежная гибель искусства классической культуры.

В рамках авангарда не только создаются принципиально новые модели искусства, но и конструируются утопические проекты будущего с альтернативными мирами и новой координацией пространства и времени внутри каждого из них, разрабатываются новые языковые модели единого «вселенского языка», декларируется синтез искусства и жизни. Поэтому привлекательными для многих авторов становятся немагистральные формы и жанры словесности -«экзистенциально-референциальные» жанровые образования, балансирующие на грани текстовой реальности и действительности. Среди них: малые формы фольклора, заговоры, заклинания, детское творчество, творчество умалишённых, театральная ремарка, рекламный плакат, лозунг, анекдот, газетно-журнальные тексты и т.д1.

Стремясь к возрождению креативности художественного сознания, авангардистские авторы обращаются к сфере бессознательного. Бессознательное часто становится той творческой стихией, в которой с демонстративной щедростью черпается вдохновение. Иррационализм творческой мысли, стихийно возникающая образность, случайные ассоциации, немотивированные словесные сочетания, произвольные связи в структуре поэтического знака, которые напоминают нам о «плавающих означающих» современного постструктурализма, формируют в авангардном произведении полиморфные пространства хаосмоса. Экспериментальное произведение, таким образом, теряет традиционную субъект-объектную организацию, что приводит к эксцессам абсурдных текстовых ситуаций, феноменам антикоммуникативности и алогизма. Акцентированное внимание к этим иррациональным моментам творчества - характерная черта русского поэтического авангарда.

О термине. Отрицая культурную преемственность и традиции, авангард, тем не менее, утверждал, пусть в парадоксальной форме, существование всеобъемлющих интертекстуальных и межкультурных связей. Более того, авангард сам стал самостоятельной культурной традицией и в этом смысле опроверг

1 P.O. Якобсон указывал, например, что новации футуристов были, в сущности, «реформой в области репортажа, а не в области поэтического языка» [P.O. Якобсон; 512, с. 7]. свои собственные внутренние принципы. Обнаруживая скрытые механизмы функционирования культуры, авангард сделал их предметом экспериментального творчества, что привело к глобальным трансформациям дискурсивных практик современного искусства.

Осмысление «авангардной традиции» как паралогической модели и парадоксальной формы преемственности в искусстве - принципиально важная задача современной науки. Само выражение «авангардная традиция» имеет если не оксюморонное, то, во всяком случае, парадоксальное значение, так как сочетает принципиально несочетаемые явления - чистую потенциальность авангардного искусства и преемственность по отношению к предшествующим формам развития искусства и литературы1.

Необходимо прояснить терминологический аспект. Что следует включать в объём понятия «русский литературный авангард»? Следует ли нам говорить о литературных экспериментах раннего символизма (например, в произведениях Валерия Брюсова, Константина Бальмонта) как об авангардных феноменах? Правомерно ли зачисление Андрея Белого к числу авангардистов, как это сделал в известной работе 1918 г. НА. Бердяев, а если правомерно, то как быть с символистским миропониманием Белого? Каким образом квалифицировать позднее, «экспрессионистское» творчество Михаила Кузмина, его младших современников - Константина Вагинова и Андрея Николева (А.Н. Егунова). Принимать ли, в свою очередь, во внимание квалификацию, данную прозе Леонида Добычина литературной критикой 1920 - 1930-х гг.? Называть ли авангардными «воронежские» стихотворения Осипа Мандельштама? Новаторская поэтика Марины Цветаевой, Бориса Пастернака - разве не феномен литературного авангарда? Что, наконец, сказать об обэриутах, творчество которых, однозначно принадлежа контексту радикальных литературных течений 1920-х гг., тем не менее, выпадает из этого ряда (по мировоззренческим и содержательно-концептуальным признакам) таким образом, что современным исследователям

1 Ср.: «"Классики футуризма" - это оксюморон, исходя из первой концепции футуризма; тем не менее он к классикам, либо к нужде в них пришёл» [P.O. Якобсон; 513, с. 431]. приходится использовать по отношению к этим авторам достаточно неуклюжий «приставочный» термин - поставангард?

Количество вопросов, связанных с понятием авангард, кажется, неисчислимо велико. Проблематика представляется трудно разрешимой. Однако, пытаясь приблизиться к осмысленному пониманию рассматриваемого феномена, обратимся к аналогичным примерам в области научной терминологии. В известной концепции развития древнерусского искусства, принадлежащей Д.С. Лихачёву, используется термин, содержащий не меньшую концептуальную непрояснённость. Мы имеем в виду хорошо знакомое отечественной науке понятие «Предвозрождение» соотносимое с «исихастским» XIV веком русской культуры. Термин, используемый Д.С. Лихачёвым, замечательно передает значение эпохи и точно отражает её смысловую ауру: век молитвенного священ-нобезмолвия святых, действительно, стал основой возрождения русской государственности и культуры.

Недостаточная концептуализация термина становится очевидной при рассмотрении указанной эпохи отечественной истории в соотнесении с европейским культурным контекстом этого времени. Не углубляясь в подробную аргументацию, отметим факт принципиального культурно-типологического и архе-типического отличия феноменов европейского, в частности итальянского, Проторенессанса и русского Предвозрождения. Джотто ди Бондоне и Андрей Рублёв - принципиально разные художники с различным миропониманием и ми-ровидением. Франциск Ассизский и Сергий Радонежский - принципиально разные святые. Эпоха Проторенессанса в Италии, а затем Возрождение в Европе возвращали европейской культуре когда-то утраченную античность. Отечественная культура только начинала эпоху «русской античности», «русского эл-линства» [Г.С. Кнабе; 198].

Заметим, что разночтения термина нисколько не умаляют его научной значимости. Важно только помнить об известной степени условности научной терминологии.

Таким образом, как было отмечено, русский литературный авангард мы трактуем одновременно и в расширительном значении - как постклассический (неклассический) дискурс русской литературы первой трети XX века, который развивал художественные стратегии, вступающие в противоречивые отношения с риторико-классическим дискурсом; и - в более узком значении - как новаторский авангардизм, основанный на опыте радикального литературного эксперимента, сознательно ориентированном на эстетическое отрицание сложившихся литературных канонов.

Практическая значимость исследования. Результаты диссертационного исследования могут быть использованы в научно-теоретических разработках по истории литературы Серебряного века, в научном изучении влияния традиций русского литературного авангарда на отечественный литературный постмодернизм, а также в процессе вузовского преподавания: в общих и специальных курсах по истории русской литературы XX века, при подготовке лекционных курсов и учебных пособий.

Научное и прикладное значение проведённой работы обусловлено профессиональной востребованностью новейших филологических исследований, посвящённых недостаточно изученным в современном литературоведении проблемам русского литературного авангарда. Наконец, тема докторской диссертации непосредственно связана с научно-исследовательским профилем кафедры теории литературы и русской литературы XX века, при которой велась работа, и отражает основной план её профессиональной деятельности.

Апробация результатов исследования. Ключевые положения диссертации отражены в двух научных монографиях: «Концепция слова в дискурсе русского литературного авангарда» (Санкт-Петербург, 2007. - 25,58 п.л.), «Автор и герой в метаповествовательном дискурсе К.К. Вагинова» (Иваново, 2006. -10,92 п.л.), в 32 научных статьях, в том числе в 5 статьях, опубликованных в научных изданиях, включённых в Перечень ВАК РФ. Общий объём опубликованных работ составляет более 50 п.л. Различные аспекты исследования были представлены в виде докладов на международных конференциях в Москве,

Санкт-Петербурге, Самаре, Астрахани, Орле, Оренбурге, Саранске, Воронеже, Шуе, Иванове:

XXXIV Международная филологическая конференция (Санкт-Петербургский государственный университет, филологический факультет; 14 -19 марта 2005 г.);

Всероссийская научная конференция языковедов и литературоведов (Самарский государственный педагогический университет, 5-7 мая 2005 г.);

IX Международные Хлебниковские чтения «Творчество В. Хлебникова и русская литература» (Астраханский государственный университет, 8-10 сентября 2005 г.);

Международная конференция «Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания XX века» (Ивановский государственный университет, 15-16 сентября 2005 г.);

Первый Всемирный конгресс бахтиноведов (Орловский государственный университет, 20 - 23 сентября 2005 г.);

Международная конференция «На пути к синтетическому единству европейской культуры: философско-богословское наследие П.А. Флоренского и современность» (Библейско-богословский институт св. апостола Андрея, Москва; 28 сентября - 2 октября 2005 г.);

Международная конференция «Художественный текст и культура VI» (Владимирский государственный педагогический университет, 6-7 октября 2005 г.);

Международная научная конференция «Белые чтения» - памяти Галины Андреевны Белой (Российский государственный гуманитарный университет, Москва; 18-19 октября 2005 г.);

IX Международные Виноградовские чтения - Межвузовская научно-практическая конференция (Московский городской педагогический университет, 11-12 ноября 2005 г.);

XXXV Международная филологическая конференция (Санкт-Петербургский государственный университет, филологический факультет; 14 -19 марта 2006 г.);

Международная научная Интернет-конференция «Художественная литература и религиозные формы сознания», г. Астрахань, 20 - 30 апреля 2006 года (Астраханский государственный университет);

Международный научный симпозиум «Глобальный культурный кризис Нового времени и русская словесность» памяти Андрея Тарковского. 3-4 апреля 2006 года (Шуйский государственный педагогический университет);

Международная конференция «Н.А. Бердяев и единство европейского духа» (Библейско-богословский институт св. апостола Андрея, Москва; 27 сентября - 1 октября 2006 г.);

XXXVI Международная филологическая конференция (Санкт-Петербургский государственный университет, филологический факультет; 1217 марта);

Международная научно-теоретическая интернет-конференция «Герменевтика литературных жанров» (Ставропольский государственный университет, октябрь 2006 г. - март 2007 г.);

Международная научная конференция «Мандельштам и феноменологическая перспектива русского модернизма» (Воронежский государственный университет, 17-20 апреля 2007 г.).

Структура диссертации. Научная работа состоит из Введения, трёх глав, объединивших в своём составе концептуальные аспекты исследования, Заключения и Библиографического списка. Общий объём текста - 417 страниц. Список литературы насчитывает 554 наименований.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Концепция слова в дискурсе русского литературного авангарда первой трети XX века"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В настоящей диссертации исследована специфика художественного слова в понимании представителей русского литературного авангарда первой трети XX века и определены концептуальные основы авангардной теории слова.

В первой главе исследования «Концепция слова в дискурсе русского футуризма» на примере литературной теории и поэтической практики таких авангардных направлений, как футуризм и имажинизм, нами рассмотрена проблематика онтологии художественного слова.

1. Культурные связи между символизмом и акмеизмом в достаточной степени изучены в современном литературоведении. (Эти связи, ко всему прочему, и вполне очевидны, так как многие акмеисты начинали творческую жизнь в русле символизма.) Творческие взаимосвязи между символизмом и русским литературным авангардом мало изучены в настоящее время. Литературоведческой науке известно их эстетическое противостояние в истории русской литературы Серебряного века. Современные филологи исследуют и некоторые формы преемственности в футуристической традиции литературных тем и мотивов символистской поэзии. Однако эти исследования намечают лишь контурную связь между эстетическими программами двух направлений. Одним из важных исследовательских результатов в работе является вывод о том, что эти противостоящие в культурной истории друг другу направления имеют в определённом смысле общую концептуальную основу.

Такой основой является эстетическое отношение к художественному слову. Символистское слово, имеющее метафизическое измерение, отличается от «самовитого слова» футуристов, лишённого мистической глубины. Однако стремление обрести творческую суггестивность поэтического слова привело к возникновению объединяющего теоретические декларации символистов и футуристов контекста. Этот контекст связан с лингвистическими учениями о слове как органической субстанции (В. фон Гумбольдт), которые в отечественной науке развивала школа А.А. Потебни. Онтологизм художественного слова, его укоренённость в бытии, действительно, восприняты русским символизмом через посредство потебнианского учения — «органической» теории словесности. Теоретические декларации символистов (В. Брюсов, Вяч. Иванов, А. Белый) нами сопоставлены с программными манифестами футуристов (А. Кручёных, Н. Кульбин, В. Хлебников, В. Шершеневич). Идея «произведения-организма» выступает в качестве объединяющей основы этих творчески конкурирующих направлений.

Таким образом, в диссертационном исследовании предложен комплексный подход, который обосновывает концептуальное сходство творческих деклараций символистов и футуристов, обусловленное общей интуицией художественного творчества - идеей органической гомогенности слова и мира.

2. Идея субстанционального единства слова и означаемой им реальности дала импульс формированию фоносемантической концепции кубофутуристов, которая будет иметь своих последователей в конце 1910-х и первой половине 1920-х гг. («Компания 41°», «Орден заумников DSO»). Суть этой концепции заключается в дискурсивном отказе от категориального уровня семантически полноценного слова и конструировании новых, «заумных» слов на фонетической основе человеческой речи (принцип ономатопеи). «Мёртвые» слова обыденного языка утратили референциальную напряжённость и не годны для нового поэтического языка футуристов. Это значит, что они должны быть разрушены. Только в звуках человеческой речи отражена музыка космоса и мироздания. Кубофутуристы выдвигают идею «вселенского заумного языка» звуков. Главное противоречие этой концепции - в скрытом номинализме, который неявно проявился в отрицании органически свойственной слову внутренней этимологической формы. Кубофутуристическое отрицание образности слова было обусловлено, как мы установили, исторически сложившимися антисимволистскими тенденциями внутри футуризма и подкреплявшими эти тенденции идеями ОПОЯЗа.

3. В контексте футуристического движения широкую популярность имела группа эгофутуристов, создателем и идейным вдохновителем которой был поэт

Игорь Северянин. В современной научной литературе творчество эгофутуристов изучается фрагментарно. А в сравнении с литературоведческими исследованиями, посвященными творчеству их главных конкурентов - кубофутуристов, это изучение в настоящий момент является абсолютно недостаточным.

Идеологические причины долгое время поддерживали возникновение устойчивого научно-исследовательского интереса к творчеству поэтов кубофуту-ристической группы «Гилея», участником которой был В. Маяковский - автор, ставший в 1920-е годы организатором агитаторской и пропагандистской поэзии, сторонником теории «литературы факта» (ЛЕФ). Движение исследовательской мысли, к сожалению, так и не изменило вектор своего направления даже после крушения идеологических барьеров и в 1990-е годы развивалось по инерции. Изучение авторских стратегий поэтов эгофутуристического направления в настоящее время является, безусловно, крайне необходимым.

Актуальность заявленной проблематики несомненна, так как ранее не публиковавшиеся в полном объёме поэтические тексты эгофутуристов Игоря Северянина, Константина Олимпова, Василиска Гнедова и некоторых других авторов вызывают в настоящее время обострённый читательский интерес. Следовательно, необходима и научная рефлексия по поводу экспериментальной практики русского эгофутуризма. Наше исследование восстанавливает более широкий историко-литературный контекст этой авангардной традиции первой трети XX века.

Исследовательский дискурс вполне логично обращается к теоретическим декларациям лидеров эгофутуристического объединения (И. Северянин, В. Гнедов, К. Олимпов). В работе рассматриваются некоторые историко-литературные аспекты существования этой группы. Несмотря на внутригруп-повую конкуренцию и частую смену программных установок, не меняются основные авторские стратегии поэтов-эгофутуристов. Среди этих стратегий доминирует усиление «персонажной» роли автора в экспериментальном тексте.

В исследовании обосновано концептуальное единство творческих деклараций русских эгофутуристов, объясняемое общей интуицией художественного творчества - идеей концентрации в поэтическом тексте личностного «Я» автора-поэта. Часто эта текстовая репрезентация «Я» достигала в произведениях эгофутуристов гипертрофированных размеров. Автор становился своеобразной «жертвой» избранной поэтической роли, попадая в текстуальную зависимость от развиваемых дискурсивных практик. Эгофутуристическая традиция стала одним из существенных элементов поэтики позднего литературного авангарда, в частности, предопределила появление так называемой «авторской пародической личности» в произведениях обэриутов. Вывод о «персонажном слове» эгофутуризма является эвристическим решением исследовательского дискурса.

4. Влиятельные футуристические группы «Мезонин поэзии» и «Центрифуга», декларируя новаторские подходы к художественному слову, тем не менее, как нами установлено, развивались в рамках риторического дискурса. Это не значит, что эстетические координаты этих объединений совпадают с классикой.

Новаторское слово эгофутуристически ориентированных в середине 1910-х гг. В. Шершеневича и Л. Зака предполагает вполне радикальные формы реализации в экспериментальных произведениях. Однако основное значение разрабатываемой лидерами «Мезонина» декларативной программы состоит в аргументированной критике фоносемантической концепции кубофутуристов. В. Шершеневич и JI. Зак подготавливают почву для возвращения к потебниан-ской концепции слова - в своеобразном преломлении имажинистской теории.

Теоретическая платформа футуристически ориентированной «Центрифуги» была предельно эклектичной и максимально зависимой от символизма. Лидеры группы С. Бобров и Б. Пастернак в стремлении нарушить каноны не выходили за рамки предельно насыщенного культурной традицией риторизма. В этом проявилась «оборотная» сторона футуристических экспериментов. Если кубофутуристы намеренно разрушали традиционный литературный дискурс и стремились попасть вовне его территории, то авторы «Центрифуги» были обращены к парадигмальному центру этого дискурса, новаторски совершенствуя и строя его изнутри.

5. Лингвистические противоречия теоретических деклараций раннего футуризма, связанные с опытом тотальной семантизации фонем, создали прецедент культурного кризиса внутри этого направления. В. Шершеневич предпринял попытку осмыслить и устранить «ошибки» предшественников. Это привело вначале к внутреннему расколу, а затем и к образованию нового направления -имажинизма, которое декларировало свою оппозиционность футуризму именно на основании нового учения о поэтическом слове-образе. В диссертации мы доказываем, что, по существу, это учение было возвратом к потебнианскому пониманию слова.

Во второй главе диссертации «Дискурсивные практики немагистральных авангардных групп» мы рассмотрели развитие авангардной концепции слова в контексте постфутуристических объединений. Здесь охарактеризованы дискурсивные практики ряда немагистральных групп (заумники, ничевоки, биокосмисты, экспрессионисты, контруктивисты), а также выдвинута концепция «иероглифического слова» ОБЭРИУ (Объединение реального искусства).

6. Каждая из перечисленных авангардистских групп в той или иной степени была связана с футуризмом. Дискурсивные практики постфутуристических объединений при всём их различии обусловливались идеей преодоления слова и выхода за грани текста - в области внелитературные: к звукоподражательной речи, глоссолалии и фонетической музыке (заумники), к биокосмическим междометиям (биокосмисты), к творческой интуиции (экспрессионисты), к идеологии (конструктивисты) и, наконец, к творческому акту ex nihilo, который был одновременно и началом и концом русского авангарда - отказом от творчества путём отрицания дискурса (ничевоки).

7. С этой же интуиции (ex nihilo) начиналось и творчество обэриутов, которые создали уникальную в контексте русского авангарда традицию отрицания прецедентного текста. Обэриутская поэтика включает в себя почти все известные формальные средства авангардизма - от элементов зауми, имажинистских приёмов конструирования образа, эгофутуристического персонажного слова до стилистической пародии и автопародии. Однако эти технологические средства новаторской поэзии предстают в контексте метафизических измерений, категорий абсурда и нонсенса, являющихся экзистенциальным центром оригинальной философии творчества ОБЭРИУ.

Иероглифическое слово обэриутов есть гилетический символ, который конституируется на основе онтологического разрыва между языком и миром. Обэриуты, создавая «видимость бессмыслицы» в экспериментальных текстах, стремились к преодолению посредством слов-иероглифов метафизической пропасти, образовавшейся между словом и означаемой им реальностью.

Третья глава диссертационного исследования - «Авангардное слово и русский Логос». Экспериментальные тексты русского литературного авангарда поняты здесь в свете богословской идеи Логоса, что создаёт прецедент формулирования типологической общности и единства авангардной традиции. Её типологическая связь с предшествующими формами литературного развития - в формах творчески продуктивного отрицания - может быть актуализирована именно благодаря логосно-энергетической концепции христианского богословия.

8. Типологические общности, связывающие эстетические координаты русского литературного авангарда, обусловлены историческим развитием литературы - от сакрально-ритуального комплекса текстов к антириторическому дискурсу новейшей литературы.

На пути этого развития художественное слово проходит дорационально-мифологическую, рефлективно-риторическую и антириторическую стадии. На последнем этапе развития продуцируется парадоксальная форма преемственности в литературном процессе, основанная на творчески продуктивном отрицании традиционных форм. Наиболее ярким примером этого феномена является русский авангард первой трети XX века, в дискурсе творческих деклараций которого складывается концепция «самовитого слова», или «слова как такового». Имея различные трактовки и определения этого типа художественного слова, русский литературный авангард - во всех своих разновидностях - декларирует онтологизм «самовитого слова», т.е. его изоморфность действительности. В современной филологической науке тема онтологии художественного слова изучена недостаточно. Таким образом, обращение к авангардному слову в этом аспекте эвристически разрешает научную проблему дефиниции «слова как такового». «Самовитое слово» есть онтопоэтический символ мира, явленный футуристической утопией «вселенского языка».

9. Методология герменевтического толкования авангардных текстов позволяет обратиться к богословским и философским контекстам культуры Серебряного века. Такое обращение открывает неисследованные аспекты истории русского литературного авангарда: философско-лингвистические характеристики русского футуризма в трудах П.А. Флоренского, А.Ф. Лосева, С.Н. Булгакова, Н.А. Бердяева.

Филологический анализ, основанный на герменевтическом методе, позволяет охарактеризовать онтологические свойства художественного слова авангардистского проекта. Философско-лингвистическая оценка творчества русских футуристов, сформулированная П.А. Флоренским и С.Н. Булгаковым, становится подтверждением концептуальных положений работы.

Привлекая теории слова П.А. Флоренского, С.Н. Булгакова, А.Ф. Лосева, мы доказываем, что лингвистические противоречия раннего футуризма связаны с концептуальной необоснованностью его авангардной стратегии. Дело в том, что утопический проект вселенского заумного языка в некоторых своих аспектах развивался в режиме неосознаваемых самими футуристами номиналистских установок.

10. На примере сравнительно-исторического анализа творчества самых разных представителей Серебряного века и русского авангарда (B.C. Соловьёв, Вяч. Иванов, П.А. Флоренский, С.Н. Булгаков, А.Ф. Лосев, В. Хлебников, А. Кусиков, Д. Хармс, Л. Добычин) мы доказываем состоятельность и непротиворечивость выдвинутой научной концепции.

11. Заключающий третью главу раздел диссертации посвящён сравнительно-типологическому изучению теоретического дискурса М.М. Бахтина. В этой части исследования содержится теоретический анализ проблемы интертекстуальности в литературе в соотнесении с концепцией «чужого слова» М.М. Бахтина и учёных его круга. Здесь развиваются идеи, изложенные в нашей монографии «Автор и герой в метаповествовательном дискурсе К.К. Вагинова» (Иваново, 2006).

В работе показана общекультурная значимость экспериментальной литературы русского авангарда, а также произведены теоретические наблюдения над различными сторонами авангардитского художественного стиля.

Хорошо известно, что авангардисты так называемого «первого призыва» не были востребованы в идеологическом проекте большевистского государства, несмотря на совпадающие в начальный период мировоззренческие векторы большевизма и авангардизма. Неоромантическая идеология раннего авангарда казалась чрезмерно радикальной для прагматиков революции. Определённая группа авангардистов перешла на позиции производственного искусства -единственной формы искусства, отвечающей принципам соцреализма. Оставшиеся верными первоначальной эстетике (антиэстетике) авангардизма художники и авторы-продолжатели этой традиции в 1920 - 30-е годы стали хранителями субкультурных пространств интеллектуальной маргиналистики. Это их несколько сближало с эскапистской и аутсайдерской позицией консервативной интеллигенции. Представители и тех и других подвергались репрессиям и в подавляющем большинстве своём были уничтожены. Однако феномен интеллектуального маргинализма с той поры стал определяющей характеристикой интеллигентских кругов советского и постсоветского общества.

При своём изначальном утопизме авангардистский проект оказался необыкновенно жизнестойким. На определенном этапе развития общества авангардизм включился в социокультурную парадигму интеллигентского сознания. Это было обусловлено, как нами отмечено, объединяющей представителей авангардного искусства и интеллигентских кругов маргинальностью. И поэтому русский авангард теснейшим образом был связан с неофициальным искусством советского андеграунда, развивавшимся в 1960-е годы и продолжившим авангардную линию культуры.

359

В связи с фактом утраты большинства культурных ценностей это привело как к положительным, так и к отрицательным результатам. Хотя преодоление (пусть в минимальном объёме) культурного изоляционизма, расширение ценностных контекстов и установок, выход на качественно новый интеллектуальный уровень восприятия искусства - факторы ценные сами по себе.

Список научной литературыШукуров, Дмитрий Леонидович, диссертация по теме "Русская литература"

1. Аверинцев, С.С. Греческая «литература» и ближневосточная «словесность» / С.С. Аверинцев // Аверинцев, С.С. Риторика и истоки европейской литературной традиции / С.С. Аверинцев. М., 1995. - С. 90 -125.

2. Аверинцев, С.С. Поэтика ранневизантийской литературы / С.С. Аверинцев; АН СССР, Ин-т мировой лит. им. A.M. Горького. М., 1977.-320 с.

3. Аверинцев, С.С. Риторика и истоки европейской литературной традиции: сб. ст. / С.С. Аверинцев. М.: Языки рус. культуры, 1996. -446 с.

4. Аверинцев, С.С. Риторика как подход к обобщению действительности / С.С. Аверинцев // Аверинцев, С.С. Риторика и истоки европейской литературной традиции: сб. ст. / С.С. Аверинцев. М., 1996. -С. 158- 190.

5. Аверинцев, С.С. Филология / С.С. Аверинцев // Русский язык: энциклопедия. М., 1979. - С. 372.

6. Аллен, Л. Домой с небес. О судьбе и прозе Б. Поплавского / Л. Аллен // Поплавский, Б. Домой с небес: романы / Б. Поплавский; сост., вступ. ст., примеч. Л. Аллена. СПб.; Дюссельдорф, 1993. - С. 3 - 18.

7. Алпатов, В.М. Волошинов, Бахтин и лингвистика / В.М. Алпатов. М.: Языки славянских культур, 2005. - 432 с. - (Studia philologica).

8. Альфонсов, В.Н. Слова и краски. Очерки из истории творческих связей поэтов и художников / В.Н. Альфонсов. M.;J1.: Сов. писатель. Ленингр. отд-ние, 1966. -243 с.

9. Андреева, Н.В. Черты культуры XX века в романе Бориса По-плавского «Аполлон Безобразов»: автореф. дис. . канд. филос. наук / Н.В. Андреева. М., 2000.

10. Антология французского сюрреализма. 20-е годы / сост., пер. с фр., коммент. С.А. Исаева и Е.Д. Гальцовой. М.: ГИТИС, 1994. - 392 с.

11. Арватов, Б. Речетворчество: (По поводу заумной поэзии) / Б. Арватов // Леф. 1923. - № 2. - С. 79-91.

12. Арензон, Е.Р. «Задача измерения судеб.»: К пониманию историософии Хлебникова / Е.Р. Арензон // Мир Велимира Хлебникова. -М., 2000.-С. 522-549.

13. Арензон, Е.Р. В. Хлебников и К. Леонтьев (к проблеме мифо-поэтической историософии будетлянства) / Е.Р. Арензон // Тезисы докладов III Хлебниковских чтений. Астрахань, 1989.

14. Баммель, Г. Dada almanach Berlin, 1921 / Г. Баммель // Печать и революция. - 1922. - № 6. - С. 294 - 295.

15. Барт, Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика / Р. Барт; пер. с фр., сост., общ. ред. и вступ. ст. Г.К. Косикова. М.: Изд. группа «Прогресс» - «Универс», 1994. - 616 с.

16. Бахтин, М.М. Автор и герой в эстетической деятельности / М.М. Бахтин // Бахтин, М.М. Эстетика словесного творчества / М.М. Бахтин; примеч. С.С. Аверинцева, С.Г. Бочарова. 2-е изд. - М., 1986. - С. 9 - 191.

17. Бахтин, М.М. Вопросы литературы и эстетики: исследования разных лет / М.М. Бахтин. М.: Худож. лит., 1975. - 502 с.

18. Бахтин, М.М. Литературно-критические статьи / М.М. Бахтин. -М.: Худож. лит., 1986. 541 с.

19. Бахтин, М.М. Проблема текста / М.М. Бахтин // Бахтин, М.М. Собр. соч. В 7 т. Т. 5. Работы 1940-х начала 1960-х годов / М.М. Бахтин. -М., 1997.-С. 306-326.

20. Бахтин, М.М. Проблемы творчества Достоевского / М.М. Бахтин. Л.: Прибой, 1929. - 174 с.

21. Бахтин, М.М. Собрание сочинений. В 7 т. Т. 2. Проблемы творчества Достоевского, 1929; Статьи о Л. Толстом, 1929; Записи курса лекций по истории русской литературы, 1922 1927 / М.М. Бахтин. - М.: Рус. словари, 2000. - 799 с.

22. Бахтин, М.М. Собрание сочинений. В 7 т. Т. 5. Работы 1940-х -начала 1960-х годов / М.М. Бахтин. М.: Рус. словари, 1997. - 731 с.

23. Бахтин, М.М. Эстетика словесного творчества / М.М. Бахтин; примеч. С.С. Аверинцева, С.Г. Бочарова. 2-е изд. - М.: Искусство, 1986. - 444 с.

24. Бахтинский вестник: собр. соч. учёных. В 5 т. / редкол. В.И. Костин и др.. Т. 1. Орёл: Издательский дом «Орловская литература и книгоиздательство» (ОРЛИК). Издатель Александр Воробьёв, 2005.-768 с.

25. Белая, Г.А. Два лика русского авангарда 20-х годов / Г.А. Белая // Эстетическое самосознание русской культуры. 20-е годы XX века: антология / сост. Г.А. Белая. М.: РГГУ, 2003. - С. 3 67 - 3 81.

26. Белая, Г.А. Дон Кихоты революции опыт побед и поражений / Г.А. Белая. - 2-е изд., доп. - М.: РГГУ, 2004. - 623 с.

27. Белый, А. Магия слов / А. Белый // Белый, А. Символизм: Книга статей / А. Белый. М., 1910.

28. Белый, А. Мысль и язык (Философия языка А.А. Потебни) / А. Белый // Логос. 1910. - Кн. 2. - С. 240 - 258.

29. Белый, А. Символизм как миропонимание / А. Белый // Символизм как миропонимание / сост., вступ. ст. и примеч. Л.А. Сугай. М., 1994.-С. 244-255.

30. Белый, А. Символизм: Книга статей / А. Белый. М.: Мусагет, 1910.-633 с.

31. Белькинд, Е. А. Белый и А.А. Потебня (К постановке вопроса) / Е. Белькинд // Тез. докл. I всесоюз. конф. «Творчество А.А. Блока и русская культура XX века». Тарту, 1975. - С. 160 - 164.

32. Бенуа, А. Последняя футуристическая выставка / А. Бенуа // Речь. 1916. -№8, 7 января.

33. Бергсон, А. Творческая эволюция / А. Бергсон; пер. с 3-го фр. изд. М. Булгакова. М.: Т-во тип. А.И. Мамонтова, 1909. - 320 с.

34. Бердяев, Н.А. Кризис искусства / Н.А. Бердяев // Эстетическое самосознание русской культуры. 20-е годы XX века: антология / сост. Г.А. Белая. М., 2003. - С. 47 - 67.

35. Бердяев, Н.А. Кризис искусства / Н.А. Бердяев. М.: Изд. Г.А. Лемана и С.И. Сахарова, 1918. - 45 с.

36. Бердяев, Н.А. Кризис искусства / Н.А. Бердяев; репринт, изд. -М.: СП «Интерпринт», 1990. 47 с.

37. Бердяев, Н.А. Новое Средневековье. Размышление о судьбе России и Европы / Н.А. Бердяев // Бердяев, Н.А. Смысл творчества: Опыт оправдания человека / Н.А. Бердяев. М.; Харьков, 2004. - С. 545 - 628.

38. Бердяев, Н.А. О назначении человека: сборник / Н.А. Бердяев; авт. вступ. ст. П.П. Гайденко; примеч. Р.К. Медведевой. М.: Республика, 1993.-382 с.

39. Бердяев, Н.А. Предсмертные мысли Фауста / Н.А. Бердяев // «Освальд Шпенглер и "Закат Европы"»: сб. ст. / Н.А. Бердяев, Я.М. Бук-шпан, Ф.А. Степун, С.Л. Франк. М., 1922. - С. 54 - 73.

40. Бердяев, Н.А. Смысл творчества: Опыт оправдания человека / Н.А. Бердяев. М.: Изд-во ACT; Харьков: Фолио, 2004. - 678 с.

41. Бирюков, С.Е. О музыкально-поэтических теориях / С.Е. Бирюков // Семиотика и Авангард: антология. М., 2006. - С. 574 -601.

42. Бирюков, С.Е. О проективных теориях русского авангарда. «Фоническая музыка» и акустическое напряжение в авангардных поэтических системах XX века / С.Е. Бирюков // Семиотика и Авангард: антология. М., 2006. - С. 565 - 573.

43. Бирюков, С.Е. Поэзия русского авангарда / С.Е. Бирюков. М.: Изд-во Руслана Элинина, 2001. - 284 с.

44. Бирюков, С.Е. РОКУ УКОР: Поэтические начала / С.Е. Бирюков. М.: Изд-во Рос. гос. гуманит. ун-та, 2003. - 510 с.

45. Бирюков, С.Е. Теория и практика русского поэтического авангарда / С.Е. Бирюков; М-во общ. и проф. образования Рос. Федерации, Тамб. гос. ун-т им. Г.Р. Державина. Тамбов: Изд-во ТГУ, 1998. - 187 с.

46. Бобрецов, В.Ю. «Итак, итог?.» (О творчестве Вадима Шерше-невича) /В.Ю. Бобрецов // Шершеневич, В.Г. Листы имажиниста: Стихотворения. Поэмы. Теоретические работы / В.Г. Шершеневич; сост., пре-дисл., примеч. В.Ю. Бобрецова. Ярославль, 1996. - С. 6 - 42.

47. Бобринская, Е.А. Русский авангард: истоки и метаморфозы / Е.А. Бобринская. М.: Гос. ин-т искусствознания: Новое литературное обозрение, 2006. - 294 с. - (Очерки визуальности).

48. Бобров, С. О лирической теме / С. Бобров // Русский футуризм: Теория. Практика. Критика. Воспоминания / Сост. В.Н. Терёхина, А.П. Зименков. -М., 2000. С. 192- 195.

49. Бобров, С. О лирической теме / С. Бобров // Труды и дни. М., 1913, тетрадь 1 - 2.

50. Бодрийяр, Ж. Прозрачность зла / Ж. Бодрийяр; пер. Л. Любарской, Е. Марковской. М.: Добросвет, 2000. - 258 с.

51. Бодуэн де Куртенэ, И.А. Избранные труды по общему языкознанию. В 2 т. М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1963. - Т. 2. - С. 240 - 245.

52. Борис Поплавский в оценках и воспоминаниях современников / предисл. Л. Аллена; сост. Л. Аллена, О. Гриз. СПб.: Изд-во «Logos»; Дюссельдорф: «Голубой всадник», 1993.

53. Брагинская, Н.В. Славянское возрождение античности / Н.В.Брагинская // Русская теория: 1920 1930-е годы: материалы 10-х Лотмановских чтений / сост. и отв. ред. С. Зенкин. - М., 2004. - С. 49 -80.

54. Брюсов, В.Я. Истины. (Начала и намёки) / В.Я. Брюсов // ТТТру-ба, М. Литературные объединения Москвы и Петербурга 1890 1917 годов: словарь / М. Шруба. - М., 2004. - С. 346 - 347.

55. Брюсов, В.Я. Новые течения в русской поэзии. Футуристы / В.Я. Брюсов // Брюсов, В.Я. Среди стихов: 1894 1924: Манифесты, статьи, рецензии /В.Я. Брюсов. -М., 1990.-С. 382-393.

56. Булгаков, С.Н. Философия имени / С.Н. Булгаков. СПб.: Наука, 1999.-447 с.

57. Бурлюк, Д. Кубизм / Д. Бурлюк // Пощёчина общественному вкусу. -М., 1912.

58. Быков, Л.П. Русская поэзия 1900 1930-х годов: Проблема творческого поведения: автореф. дис. . д-ра филол. наук / Л.П. Быков. -Екатеринбург, 1995. -39 с. -Библиогр.: с. 37-39.

59. В Политехническом «Вечер новой поэзии»: Стихи участников поэтических вечеров в Политехническом, 1917 1923. Статьи. Манифесты. Воспоминания / сост. и вступ. ст. Вл. Б. Муравьёва; худож. A. Jle-пятский. - М.: Моск. рабочий, 1987. - 414 с.

60. Вагинов, К.К. Козлиная песнь: романы / К. Ватинов; вступ. ст. Т.Л. Никольской, примеч. Т.Л. Никольской и В.И. Эрля. М.: Современник, 1991.-592 с.

61. Валиева, Ю.М. Отец, сын и овца / Ю.М. Валиева // Russian Literature. LX. - 2006. - III - IV. - P. 492 - 505.

62. Валиева, Ю.М. Поэтический язык А. Введенского: (Поэтическая картина мира): автореф. дис. . канд. филол. наук / Ю.М. Валиева. -С.-Петербург, 1998. 26 с. - Библиогр.: с. 26.

63. Васильев, И.Е. Заумь стихов и судьбы / И.Е. Васильев // Литературное обозрение. 1989. - № 12. - С. 77 - 78.

64. Васильев, И.Е. Ильязд. Вехи жизни и творчества И.М. Зданевича / И.Е. Васильев // Изв. Урал. гос. ун-та. 2002. - №24. -С. 177- 188.

65. Васильев, И.Е. Русский литературный авангард начала XX века (группа «41°»): учеб. пособие / И.Е. Васильев; Гос. ком. Рос. Федерации по высш. образованию. Урал. гос. ун-т им. A.M. Горького. Екатеринбург, 1995 (вып. дан. 1996). - 89 с.

66. Васильев, Н.Л. В.Н. Волошинов. Биографический очерк / Н.Л. Васильев // Волошинов, В.Н. Философия и социология гуманитарных наук / В.Н. Волошинов. СПб., 1995. - С. 5 - 22.

67. Введенский, А.И. Полное собрание произведений. В 2 т. Т. 2. Произведения 1938 1941. Приложения. -М.: Гилея, 1993. - 271 с.

68. Вейдле, В.В. Умирание искусства. Размышления о судьбе литературного и художественного творчества / В.В. Вейдле; сост. и послеслов. И.А. Доронченкова. Коммент. И.А. Доронченкова и В.М. Лурье. -СПб.: Аксиома, Мифрил, 1996. 336 с.

69. Вильдрак, Ш. Теория свободного стиха (Заметки о поэтической технике) / Ш. Вильдрак, Ж. Дюамель, В. Шершеневич; пер. и примеч. Вадима Шершеневича. М.: Имажинисты, 1920. - 48 с.

70. Волошинов, В.Н. Марксизм и философия языка / В.Н. Волошинов // Волошинов, В.Н. Философия и социология гуманитарных наук / В.Н. Волошинов. СПб., 1995. - С. 216 - 380.

71. Волошинов, В.Н. Новейшие течения лингвистической мысли на Западе / В.Н. Волошинов // Волошинов, В.Н. Философия и социология гуманитарных наук / В.Н. Волошинов. СПб., 1995. - С. 191 - 215.

72. Волошинов, В.Н. Слово в жизни и слово в поэзии / В.Н. Волошинов // Волошинов, В.Н. Философия и социология гуманитарных наук / В.Н. Волошинов. СПб., 1995. - С. 59 - 86.

73. Волошинов, В.Н. Философия и социология гуманитарных наук / В.Н. Волошинов; втуп. ст. Н.Л. Васильева; сост., примеч., библиогр. указ. Д.А. Юнова. СПб.: Аста-пресс ltd, 1995.-388 с.

74. Воспоминания о Н. Заболоцком / сост. Е.В. Заболоцкая и др.. -М.: Сов. писатель, 1984. 462 с.85. «Всёчество» // Русское слово. 1913. № 256. 6/19 ноября. С. 6.

75. Вундт, В. Очерки психологии / В. Вундт; пер. с 10-го и 9-го нем. изд. Д.В. Викторова. М.: Московское кн-во, 1912. - 300 с.

76. Вундт, В. Фантазия как основа искусства / В. Вундт; пер. Л.А. Зандера; под ред. А.П. Нечаева. СПб.; М.: Изд-во т-ва М.О. Вольф, 1914.-146 с.

77. Высказывания Введенского в «Разговорах» Л. Липавского // Введенский, А.И. Полн. собр. произв. В 2 т. Т. 2. Произведения 1938 -1941. Приложения. -М., 1993.-С. 157- 164.

78. Галушкин, А.Ю. Имажинисты: лицом к лицу с НКВД / А.Ю.Галушкин, К.М. Поливанов // Литературное обозрение. 1996. -№ 5/6. - С. 54 - 64.

79. Гаспаров, М.Л. Бенедикт Лившиц: между стихией и культурой / М.Л. Гаспаров // Лившиц, Б. Полутороглазый стрелец: Воспоминания / Б. Лившиц; вступ. ст. М. Гаспарова; подгот. текста, послесл., примеч. А. Парниса. М., 1991. - С. 5 - 19.

80. Гейро Р: Из архива Ильи Зданевича / Р. Гейро // Минувшее. 5. -Париж, 1988.-С. 123- 164.

81. Гейро, Р. Предисловие / Р. Гейро // Ильязд (Илья Зданевич). Собр. соч. В 5 т. Т. 1. М., 1994.

82. Гейро, Р. Манифест «Сорок первого градуса» (Париж, 1922) / Р. Гейро // Терентьевский сборник. М., 1996.

83. Герасимова, А.Г. Даниил Хармс как сочинитель (Проблема чуда) / А.Г. Герасимова // Новое литературное обозрение. 1995. - №16.

84. Герасимова, А.Г. Проблема смешного в творчестве обэриутов: автореф. дис. . канд. филол. наук / А.Г. Герасимова. М., 1988. - 26 с.

85. Гербарт, И.Ф. Психология / И.Ф. Гербарт; пер. и примеч. А. Нечаева; предисл. А.И. Введенского. СПб.: Изд-во редакции журнала «Пантеон литературы», 1895. - 278 с.

86. Гиппиус, В. Встречи с Блоком / В. Гиппиус // Ленинград. -1941.-№ 3.

87. ЮО.Гнедов, В.И. Глас о согласе и злогласе // Шруба, М. Литературные объединения Москвы и Петербурга 1890 1917 годов: словарь / М. Шруба. - М., 2004. - С. 325 - 326.

88. Ю1.Гнедов, В.И. Смерть искусству / В. Гнедов. М.: Арго-Риск, 1996.-23 с.

89. Гнедов, В.И. Смерть искусству. Пятнадцать (15) поэм. /

90. B. Гнедов; предисл. И.В. Игнатьева. СПб.: Петербург, глашатай И.В. Игнатьева, 1913. - 7 с.

91. ЮЗ.Гоготишвили, Л. А. Коммуникативная версия исихазма / Л.А. Гоготишвили // Лосев, А.Ф. Миф Число - Сущность / А.Ф. Лосев; сост. А.А. Тахо-Годи; общ. ред. А.А. Тахо-Годи и И.И. Маханькова. - М., 1994.-С. 878-893.

92. Гольдштейн, А. ЛЦК: Поход на обломовский табор (советский литературный конструктивизм как идеология) / А. Гольдштейн // Гольд-штейн, А. Расставание с Нарциссом. Опыты поминальной риторики / А.Гольдштейн.-М., 1997.-С. 90- 122.

93. Гольдштейн, А. Петербургская поэтика / А. Гольдштейн // Гольдштейн, А. Аспекты духовного брака / А. Гольдштейн. М., 2001.1. C. 214-222.

94. Гольдштейн, А. Расставание с Нарциссом. Опыты поминальной риторики / А. Гольдштейн. М.: Новое литературное обозрение, 1997. - 445 с.

95. Гольдштейн, А. Тайная жизнь Поплавского / А. Голдыптейн // Гольдштейн, А. Расставание с Нарциссом. Опыты поминальной риторики / А. Гольдштейн. М., 1997. - С. 260 - 274.

96. Горелый, Б. Dada en Russie / Б. Горелый // Cahiers de l'Association internationale pour l'etude de Dada et du surrealisme. 1. Paris, 1966.-P. 31-42.

97. Горланов, Г.Е. Поэзия Василия Фёдорова: автореф. дис. . канд. филол. наук / Г.Е. Горланов. М., 1973. - 22 с.

98. Ю.Городецкий, С.М. Некоторые течения в современной русской поэзии / С.М. Городецкий // Шруба, М. Литературные объединения Москвы и Петербурга 1890 1917 годов: словарь / М. Шруба. - М., 2004. -С. 291 -294.

99. Грааль.-А[рельский]. Эгопоэзия в поэзии / Г[рааль]-А[рельский] // Шруба, М. Литературные объединения Москвы и Петербурга 1890 1917 годов: словарь / М. Шруба. - М., 2004. - С. 369 - 370.

100. Григорьев, В.П. Будетлянин: О Велимире (Викторе Владимировиче) Хлебникове. / В.П. Григорьев. М.: Яз. рус. культуры, 2000. -812 с. - (Studiapoetica).

101. Григорьев, В.П. Велимир Хлебников в четырёхмерном пространстве языка: Избранные работы, 1958 2000-е годы / В.П. Григорьев. - М.: Языки славянских культур; Издатель А. Кошелев, 2006. - 813 с.

102. Н.Григорьев, С.Т. Пророки и предтечи последнего завета: Имажинисты Есенин, Кусиков, Мариенгоф / С.Т. Григорьев. М.: Саав, 1921. -46 с.

103. Грузинов, И.В. Имажинизма основное / И.В. Грузинов. М.: Имажинисты, 1921. - 22 с.

104. Грякалова, Н.Ю. От символизма к авангарду. Опыт символизма и русская литература 1910 1920-х годов: (Поэтика. Жизнетворчество. Историография): автореф. дис. . д-ра филол. наук / Н.Ю. Грякалова. -СПб., 1998. - 36 с. -Библиогр.: с. 34-36.

105. Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию / В. фон Гумбольдт; пер. с нем. под ред. и с предисл. Г.В. Рамишвили. 2-е изд. -М.: Прогресс, 2000. - 397 с.

106. Гумбольдт, В. фон. Язык и философия культуры: пер. с нем. яз. / В. фон Гумбольдт; сост., общ. ред. и вступ. ст. А.В. Гулыги, Г.В. Рамишвили. -М.: Прогресс, 1985. 451 с.

107. Гуревич, Б.А. О сциентизме (научной поэзии) / Б.А. Гуревич // Гуревич, Б.А. Вечно человеческое. Книга космической поэзии / Б.А. Гуревич. СПб., 1913. - С. 5 - 6.

108. Гуревич, Б.А. О сциентизме (научной поэзии) // Шруба, М. Литературные объединения Москвы и Петербурга 1890 1917 годов: словарь / М. Шруба. -М., 2004. - С. 363.

109. Гурко, Е.Н. Божественная ономатология: Именование Бога в имяславии, символизме и деконструкции / Е.Н. Гурко. Минск: Эконом-пресс, 2006.-448 с.

110. Гурмон, де Р. Книга масок / Р. де Гурмон; пер. с фр. Е.М. Блиновой и М.А. Кузмина. Книгоиздательство «Грядущий день», 1913.-267 с.

111. Декларация // Сов. страна. 1919. -№3. - 10 февр. - С. 7 - 8.

112. Декларация // Шершеневич, В.Г. Листы имажиниста: Стихотворения. Поэмы. Теоретические работы / В.Г. Шершеневич; сост., предисл., примеч. В.Ю. Бобрецова. Ярославль, 1996. - С. 369 - 374.

113. Десятова, А. Идеографический словарь поэтического языка А. Введенского / А. Десятова // Поэт Александр Введенский: сб. материалов конф. «Александр Введенский в контексте мирового авангарда». -Белград; Москва, 2006. С. 17 - 39.

114. Дикушина, Н.И. Октябрь и новые пути литературы: Из истории литературного движения первых лет революции, 1917 1920 / Н.И. Дикушина. - М.: Наука, 1978.-271 с.

115. Дневниковые записи Даниила Хармса / публ. А.Устинова и А. Кобринского // Минувшее: историч. альманах. № 11. - М.; СПб., 1992.-С. 417-583.

116. Добычин, Л.И. Воспоминания, статьи, письма: сборник / Л.И. Добычин. СПб.: «Журнал "Звезда"», 1995. - 304 с.

117. Добычин, Л.И. Город Эн; Рассказы / Л.И. Добычин; подгот. текста, сост., вступ. ст. В. Ерофеева; худож. А. Семёнов. М.: Худож. лит., 1989.-222 с.

118. Добычин, Л.И. Полное собрание сочинений и писем / Л.И. Добычин; сост., авт. вступ. ст. и примеч. B.C. Бахтин. СПб.: Журнал «Звезда», 1999. - 544 с.

119. Друскин, Я.С. Звезда бессмыслицы // «.Сборище друзей, оставленных судьбою». «Чинари» в текстах, документах и исследованиях. М., 2000. Т. 1 / Леонид Липавский, Александр Введенский, Яков Дру-скин. - 2000. - С. 323 -416.

120. Друскин, Я.С. Лестница Иакова: Эссе, трактаты, письма / Я.С. Друскин; сост., вступ. ст. Л.С. Друскиной; подгот. текста, примеч. Л.С. Друскиной, С.С. Полигнотовой. СПб.: Академический проект, 2004. - 768 с.

121. Друскин, Я.С. Материалы к поэтике Введенского // Введенский, А.И. Поли. собр. произведений. В 2 т. Т. 2. Произведения 1938 1941. Приложения. - М., 1993. - С. 164 - 174.

122. Друскин, Я.С. Стадии понимания // «.Сборище друзей, оставленных судьбою». «Чинари» в текстах, документах и исследованиях. Т. 1 / Леонид Липавский, Александр Введенский, Яков Друскин. - 2000. - С. 416-425.

123. Дуганов, Р.В. Самовитое слово / Р.В. Дуганов // Искусство авангарда: язык мирового общения: материалы междунар. конф. 10-11 декабря 1992 г. 110-летию со дня рождения Давида Бурлюка. / отв. ред. А.В. Гарбуз. Уфа, 1993. - С. 41 - 54.

124. Дымов, О.И. Дар слова / О.И. Дымов // Дымов, О.И. Солнцеворот. Рассказы / О.И. Дымов. Изд. 2-е. - СПб., 1905. - С. 140 - 144.

125. Ермилова, Е.В. Метафоризация мира в поэзии XX века / Е.В. Ермилова // Контекст 1976: Литературно-теоретические исследования / АН СССР, Ин-т мировой лит. им. A.M. Горького. М., 1977.

126. Ермилова, Е.В. Теория и образный мир русского символизма / Е.В. Ермилова; отв. ред. С.Г. Бочаров; АН СССР, Ин-т мировой лит. им. A.M. Горького. М.: Наука, 1989. - 174 с.

127. Ерофеев, В.В. Поэтика Добычина, или Анализ забытого творчества / В.В. Ерофеев // Ерофеев, В.В. В лабиринте проклятых вопросов: эссе/В.В. Ерофеев.-М., 1996.-С. 185-201.

128. Есенин, С.А. Собрание сочинений. В 3 т. Т. 3 / С.А. Есенин. -М., 1970.

129. Жаккар, Ж.-Ф. Александр Туфанов: От эолоарфизма к зауми / Ж.-Ф. Жаккар // Туфанов, А.В. Ушкуйники / А.В. Туфанов; сост. Ж.-Ф. Жаккар и Т.Л. Никольская. Berkeley, 1991. - С. 9 - 26.

130. Жаккар, Ж.-Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда / Ж.-Ф. Жаккар; пер. с фр. Ф.А. Перовской. СПб.: Академический проект, 1995.-471 с.

131. Жаккар, Ж.-Ф. Заумник Даниил Хармс: Начало пути; Александров А. Материалы Д.И. Хармса в рукописном отделе Пушкинского дома / Ж.-Ф. Жаккар, А. Устинов // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского дома на 1978 год. Л., 1980. - С. 70 - 72.

132. Жив Кручёных!: сб. ст. / Борис Пастернак, Сергей Третьяков, Давид Бурлюк и др.. М.: Всерос. союз поэтов, 1925. - 45 с.

133. Жирмунский, В.М. Вокруг поэтики Опояза / В.М. Жирмунский // Жирмунский, В.М. Вопросы теории литературы. Статьи 1916 1926 / В.М. Жирмунский. - Л., 1928. - С. 337 - 356.

134. Заболоцкий, Н.А. Мои возражения А.И. Введенскому, авторитету бессмыслицы. Открытое письмо / Н.А. Заболоцкий // Введенский, А.И. Полн. собр. произведений. В 2 т. Т. 2. Произведения 1938 1941. Приложения / А.И. Введенский. - М., 1993. - С. 174 - 176.

135. Забытый авангард. Россия, первая треть XX столетия: Сб. спра-воч. и теорет. материалов / К.С. Кузьминский, Дж. Янечек, А. Очеретян-ский. Wien.: Б.и., [1987]. - 336 с. - (Wiener Slawistischer Almanach. S. -Bd; 21).

136. Забытый авангард. Россия, первая треть XX столетия / А. Очеретянский, Дж. Янечек, В. Крейд. Нью-Йорк: Б.и., 1993. - Кн. 2: Новый сборник справочных и теоретических материалов 1993. - 278 с.

137. Заламбани, М. Искусство в производстве: Авангард и революция в Советской России 20-х годов / М. Заламбани; пер. с итал. Н.Б. Кар-дановой. М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 2003. - 240 с.

138. Заламбани, М. Литература факта. От авангарда к соцреализму / М. Заламбани; пер. с итал. Н.В. Колесовой. СПб.: Академический проект, 2006. - 224 с. - (Современная западная русистика, т. 59).

139. Заумный футуризм и дадаизм в русской культуре / под ред. Луиджи Магаротто и др.. Bern etc.: Lang, 1991. - 448 с. - (Ricerche di cultura europ.; Bd. 2).

140. Захаров, А.Н. Русский имажинизм: предварительные итоги /

141. A.Н. Захаров // Русский имажинизм: история, теория, практика / под ред.

142. B.А. Дроздкова, А.Н. Захарова, Т.К. Савченко. -М., 2005. С. 11 - 27. 158.Захаров, А.Н. Эволюция есенинского имажинизма /

143. A.Н. Захаров // Русский имажинизм: история, теория, практика / под ред.

144. B.А. Дроздкова, А.Н. Захарова, Т.К. Савченко. М., 2005. - С. 51 - 74.

145. Зданевич, И.М. под псевдонимом Senior. О футуризме (доклад Зданевича) / И.М. Зданевич // Русская молва. 1913. - 9 апреля.1. C. 5.

146. Зданевич, И.М. Доклад, читанный в Академии медицины 22-222 / И.М. Зданевич // L'avanguardia a Tiflis: Quaderni del Seminario di Iranistica. Uralo-Altaistica e Caucasologia dell 'Universita di Venezia. 1982. - № 13.-C. 305-306.

147. Зданевич, И.М. Наталия Гончарова и Михаил Ларионов / И.М. Зданевич под псевдонимом Eganbjury. -М.; Мюнстер, 1913.

148. Зданевич, И.М. Наше праздничное интервью с футуристами / И.М. Зданевич, М. Ларионов // Театр в карикатурах. -1914.-1 января. -С. 19.

149. Зданевич, И.М. Почему мы раскрашиваемся / И. Зданевич, М. Ларионов//Аргус. 1913.-№ 12.-С. 114-118.

150. Зелинский, Ф.Ф. Вильгельм Вундт и психология языка / Ф.Ф. Зелинский // Вопросы философии и психологии. 1902. - № 1. -С. 553 - 567; № 2. - С. 635 - 666.

151. Зелинский, Ф.Ф. Из жизни идей. В 4 т. / Ф.Ф. Зелинский; репринт. изд. М.: НИЦ Ладомир, 1995. - Т. 1 - 2, 1995. - 900 е., Т. 3 - 4, 1995.-720 с.

152. Иванов, В.В. Значение идей М.М. Бахтина о знаке, высказывании и диалоге для современной семиотики /В.В. Иванов // Учён. зап. Тарт. ун-та. 1973. - Вып. 308. - С. 44 - 96.

153. Иванов, В.И. Заветы символизма / В.И. Иванов // Иванов, В.И. Родное и вселенское / В.И. Иванов; сост., вступ. ст. и примеч. В.М. Толмачёва. -М., 1994. С. 180 - 190.

154. Иванов, В.И. О весёлом ремесле и умном веселии / В.И. Иванов // Иванов, В.И. Родное и вселенское / В.И. Иванов; сост., вступ. ст. и примеч. В.М. Толмачёва. М., 1994. - С. 60 - 72.

155. Иванов, Г.В. Распад атома / Г.В. Иванов // Иванов, Г.В. Собр. соч. В 3 т. Т. 2. Проза / Г.В. Иванов. М., 1993. - С. 5 - 34.

156. Иванов, Г.В. Собрание сочинений. В 3 т. Т. 1. Стихотворения / Г.В. Иванов. -М.: Согласие, 1993. 656 с.

157. Иванова, Е.В. П.А. Флоренский и символисты / Е.В.Иванова; сост., подг. текстов, коммент. М.: Языки русской культуры, 2004. -704 с.

158. Иванюшина, И.Ю. Русский футуризм: идеология, поэтика, прагматика / И.Ю. Иванюшина. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2003. -310 с.

159. Игнатьев, И.В. Эгофутуризм / И.В. Игнатьев // Засахаре кры. СПб., 1913.

160. Из истории эгофутуризма: материалы к литературной биографии Константина Олимпова / публ. А.Л. Дмитренко // Минувшее. Исторический альманах. № 22. - СПб., 1997. - С. 206 - 247.

161. Из статьи «ОБЭРИУ». Поэзия ОБЭРИУТОВ // Введенский, А.И. Поли. собр. произведений. В 2 т. Т. 2. Произведения 1938 -1941. Приложения/А.И. Введенский.-М., 1993.-С. 146- 148.

162. Из статьи В. Шершеневича «Искусство и государство» // Шершеневич, В.Г. Листы имажиниста: Стихотворения. Поэмы. Теоретические работы / В.Г. Шершеневич; сост., предисл., примеч. В.Ю. Бобре-цова. Ярославль, 1996. - С. 375 - 376.

163. Из статьи Г. Гаера «У края "прелестной бездны"» // Шершеневич, В.Г. Листы имажиниста: Стихотворения. Поэмы. Теоретические работы / В.Г. Шершеневич; сост., предисл., примеч. В.Ю. Бобрецова. Ярославль, 1996.-С. 367-368.

164. Иларион (Алфеев), епископ Керченский. Священная тайна Церкви: Введение в историю и проблематику имяславских споров. В 2 т. / Иларион (Алфеев). СПб.: Алетея, 2002.

165. Ильин, И.П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм / И.П. Ильин. М.: Интрада, 1996. - 256 с.

166. Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры: Творение святого отца нашего Иоанна Дамаскина / Иоанн Дамаскин; пер. с греч., предисл. и примеч. А. Бронзова. Ростов н/Д.: Братство Святого Алексия: Приазов. край, 1992. - 464 с.

167. Искусство авангарда: язык мирового общения: материалы меж-дунар. конф. 10-11 декабря 1992 г. 110-летию со дня рождения Давида Бурлюка. / отв. ред. А.В. Гарбуз. Уфа: АО «Музей современного искусства "Восток"», 1993. - 278 с.

168. Каверин, В.А. Добычин / В.А. Каверин // Звезда. 1992. - №4. -С. 170-171.

169. Кацис, Л.Ф. «Кругом возможно Бог» А. Введенского школьная драма? / Л.Ф. Кацис, М.П. Одесский Электронный ресурс. - Режим доступа: http://fege.narod.ru/librarium/kazodess.htm .

170. Кацис, Л.Ф. «Потом начинается ужас»: ОБЭРИУ как религиозное явление / Л.Ф. Кацис, Д.С. Шушарин // Исследования по истории русской мысли: период, науч. сб. (арх. публ., исслед., воспоминания, письма, библиогр. .): ежегодник. СПб., 1997. - С. 134 - 167.

171. Кацис, Л.Ф. «Трактат о сплошном неприличии» Игоря Теренть-ева (К семантике футуристического текста) / Л.Ф. Кацис // Кацис, Л.Ф. Русская эсхатология и русская литература / Л.Ф. Кацис; под общ. ред. М.А. Колерова. М., 2000. - С. 140 - 176.

172. Кацис, Л.Ф. Велимир Хлебников и Лев Карсавин (Об одной философской параллели к «Языку богов») / Л.Ф. Кацис // Кацис, Л.Ф. Русская эсхатология и русская литература / Л.Ф. Кацис; под общ. ред. М.А. Колерова. М., 2000. - С. 177 - 192.

173. Кацис, Л.Ф. Владимир Маяковский: Поэт в интеллектуальном контексте эпохи / Л.Ф. Кацис. 2-е изд., доп. - М.: РГГУ, 2004. - 830 с.

174. Кацис, Л.Ф. Пролегомены к теологии ОБЭРИУ (Даниил Хармс и Александр Введенский в контексте Завета Св. Духа) / Л.Ф. Кацис // Кацис, Л.Ф. Русская эсхатология и русская литература / Л.Ф. Кацис; под общ. ред. М.А. Колерова. М., 2000. - С. 467 - 488.

175. Кацис, Л.Ф. Русская эсхатология и русская литература / Л.Ф. Кацис; под общ. ред. М.А. Колерова. М.: ОГИ, 2000. - 656 с.

176. Киктев, М.С. Хлебников и В л. Соловьёв / М.С. Киктев // Материалы IV Хлебниковских чтений. 18-20 сентября 1992 г. Астрахань, 1992.-С. 28-32.

177. Кириллов, В.Т. Встречи с Есениным / В.Т. Кириллов // С.А. Есенин в воспоминаниях современников. В 2 т. / вступ. ст., сост. и коммент. A.JI. Козловского. М., 1986. - Т. 1. - 510 с.

178. Клинг, О.А. Влияние символизма на постсимволистскую поэзию в России 1910-х годов: (Проблемы поэтики): автореф. дис. . д-ра филол. наук / О.А. Клинг. М., 1996. - 52 с. - Библиогр.: с. 50 - 52.

179. Кнабе, Г.С. Русская античность: Содержание, роль и судьба античного наследия в культуре России: программа-конспект лекционного курса / Г.С. Кнабе; Рос. гос. гуманит. ун-т, Ин-т высш. гуманит. исслед. -М.: РГГУ, 1999.-238 с.

180. Кобринский, А.А. «Без грамматической ошибки.»? / А.А. Кобринский // Новое литературное обозрение. 1999. - № 36. -С. 186-204.

181. Кобринский, А.А. Об одной странной полемике: Введенский и Кручёных / А.А. Кобринский // Поэт Александр Введенский: сб. материалов конф. «Александр Введенский в контексте мирового авангарда». Белград; Москва, 2006. С. 222 - 229.

182. Кобринский, А.А. Поэтика «ОБЭРИУ» в контексте русского литературного авангарда XX века: автореф. дис. . д-ра филол. наук / А.А. Кобринский. СПб., 1999. - 39 с. - Библиогр.: С. 37 - 39.

183. Косанович, Б. Творчество Андрея Николева белое пятно в изучении русского авангарда / Б. Косанович // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. - Филология. - 1995. - № 2. - С. 81 - 89.

184. Котович, Т.В. Энциклопедия русского авангарда / Т.В. Котович. Минск: Экономпресс, 2003. -416 с.

185. Кристева, Ю. Бахтин, слово, диалог и роман / Ю. Кристева // Диалог. Карнавал. Хронотоп. 1993. - №4. - С. 5 - 24.

186. Круг, инок Григорий. Мысли о Святой Троице / инок Григорий (Круг) // Храм: Журнал церковного искусства. Вып. 1. - М., 1991. -С. 66.

187. Крусанов, А.В. Русский авангард: 1907 1932 (Исторический обзор). В 3 т. / А.В. Крусанов. - СПб.: Новое литературное обозрение: Горнон, 1996. - (Библиотека черновика). Т. 1. Боевое десятилетие 1996. -319с.

188. Крусанов, А.В. Русский авангард: 1907 1932 (Исторический обзор). В 3 т. Т. 2: Футуристическая революция (1917 - 1921). Кн. 1 / А.В. Крусанов. - М.: Новое литературное обозрение, 2003. - 808 с.

189. Крусанов, А.В. Русский авангард: 1907 1932 (Исторический обзор). В 3 т. Т. 2: Футуристическая революция (1917 - 1921). Кн. 2 / А.В. Крусанов. - М.: Новое литературное обозрение, 2003. - 608 с.

190. Кручёных, А.Е. 500 новых острот и каламбуров Пушкина / А.Е. Кручёных. -М.: Изд. автора, 1924.

191. Кручёных, А.Е. Возропщем / А.Е. Кручёных. СПб.: Тип. т-ва «Свет», 1913.- 12 с.

192. Кручёных, А.Е. Вселенская война / А.Е. Кручёных. Пг.: Тип. т-ва «Свет», 1916.-3 с.

193. Кручёных, А.Е. Декларация № 5: О заумном языке в русской литературе / А.Е. Кручёных // Кручёных, А.Е. Заумный язык у Сейфулли-ной, Вс. Иванова, Леонова, Бабеля, А. Весёлого и др. / А.Е. Кручёных. -М, 1925.

194. Кручёных, А.Е. Декларация слова как такового / А.Е. Кручёных. СПб., 1913.

195. Кручёных, А.Е. Заумный язык у Сейфуллиной, В с. Иванова, Леонова, Бабеля, А. Весёлого и др. / А.Е. Кручёных. М.: ВСП, 1925.

196. Кручёных, А.Е. Избранное = Selected works / А.Е. Кручёных; Edited and with an introduction by V.Markov. Mtinchen: Fink, 1973. -520 с. - (Центрифуга: Russ. repr. a. print. / Edited by Eimermacher и др.; Vol. 8).

197. Кручёных, А.Е. Новые пути слова / А.Е. Кручёных // Трое В. Хлебников, А. Кручёных, Е. Гуро. СПб., 1913. - 96 с.

198. Кручёных, А.Е. Ожирение роз. О стихах Терентьева и других / А.Е. Кручёных. Б.м., 1918. - 30 с.

199. Кручёных, А.Е. Сдвигология русского стиха. Трахтат обижальный (трактат обижальный и поучальный) / А.Е. Кручёных. М.: МАФ, 1922.-46 с.

200. Кручёных, А.Е. Фактура слова: Декларация / А.Е. Кручёных. -М.: скоропеч. ЦИТ, 1923. 22 с.

201. Кручёных, А.Е. Заумники / А. Кручёных, В. Хлебников, Г. Петников. М.: Эуы, 1921 (на обложке указан 1922 г.).

202. Кручёных, А.Е. К истории русского футуризма: Воспоминания и документы / А.Е. Кручёных; вступ. ст., подгот. текста и коммент. Н. Гурьяновой. -М.: Гилея, 2006. 458 с.

203. Кручёных, А.Е. Декларация слова как такового / А.Е. Кручёных, Н.И. Кульбин // Шруба, М. Литературные объединения Москвы и Петербурга 1890 1917 годов: словарь / М. Шруба. - М., 2004. -С. 308-310.

204. Кукулин, И.В. Эволюция взаимодействия автора и текста в творчестве Д.И. Хармса: дис. канд. филол. наук / И.В. Кукулин. М.: РГГУ, 1997.

205. Культура русского модернизма = Readings in Russian modernism: статьи, эссе и публикации / под ред. Рональда Вроона, Джона Мальмстада. М.: Наука, 1993. - 406 с. - (Ucla Slavic Studies; Vol. 1. New series).

206. Кушнер, Б.А. О звуковой стороне поэтической речи / Б.А. Кушнер // Сборники по теории поэтического языка. Вып. 1. - Пг., 1916.

207. Кушнер, Б.А. Сонирующие аккорды. Ритмическое обоснование и классификация элементарных аккордных групп / Б.А. Кушнер // Сборники по теории поэтического языка. Вып. 2. - Пг., 1917.

208. Ланн, Ж.-К. Русский футуризм / Ж.-К. Ланн // История русской литературы, XX век: Серебряный век / В. Страда, Ж. Нива, Е. Эткинд и др.; под ред. и с предисл. Ж. Нива [и др.] М., Б.г. (1994). - С. 527 - 558.

209. Лившиц, Б.К. Полутораглазый стрелец: Воспоминания / Б.К. Лившиц; вступ. ст. М. Гаспарова; подгот. текста, послесл., примеч. А. Парниса. -М.: Худож. лит., 1991.-250 с.

210. Лившиц, Б.К. Полутораглазый стрелец: Стихотворения. Переводы. Воспоминания / Б.К. Лившиц; вступ. ст. А.А. Урбана; примеч. П.М. Нерлера и др.; худож. Л. Яченко. Л.: Сов. писатель. Ленингр. отд-ние, 1989.-718 с.

211. Литературные манифесты (От символизма к Октябрю): сб. материалов. 2-е изд. - М., 1929.

212. Лосев, А.Ф. Диалектика мифа / А.Ф. Лосев // Лосев, А.Ф. Миф -Число Сущность / А.Ф. Лосев; сост. А.А. Тахо-Годи; общ. ред. А.А. Тахо-Годи и И.И. Маханькова. - М., 1994. - С. 5 - 216.

213. Лосев, А.Ф. Методологическое введение / А.Ф. Лосев // Вопр. философии. 1999. - №9. - С. 76 - 99.

214. Лосев, А.Ф. Самое само / А.Ф. Лосев // Лосев, А.Ф. Миф Число - Сущность / А.Ф. Лосев. - М., 1994. - С. 299 - 526.

215. Лосев, А.Ф. Философия имени / А.Ф. Лосев // Лосев, А.Ф. Бытие имя - космос / А.Ф. Лосев. - М., 1993.-С. 613-801.

216. Лощилов, И.Е. Феномен Николая Заболоцкого / И.Е. Лощилов. Helsinki: Institute for Russian and East European Studies, 1997.

217. Львов-Рогачевский, В.Л. Имажинизм / В.Л. Львов-Рогачевский // Литературная энциклопедия: словарь лит. терминов. В 2 т. / под ред. Н. Бродского, А. Лаврецкого, Э. Лунина и др.. Т. 1 - 2. - М. - Л., 1925. -Т. 1.-С. 286-288.

218. Львов-Рогачевский, В.Л. Имажинизм и его образоносцы: Есенин, Кусиков, Мариенгоф, Шершеневич / В.Л. Львов-Рогачевский. М.: Орднас, 1921.-68 с.

219. Маквей, Г. Пень и конь: Поэзия Александра Кусикова / Г. Маквей // Русский имажинизм: история, теория, практика / под редакцией В.А. Дроздкова, А.Н. Захарова, Т.К. Савченко. М., 2005. - С. 174 -201.

220. Малахов, С. Заумники / С. Малахов // На литературном посту. -1926.-№7-8.-С. 11-16.

221. Малевич, К.С. Бог не скинут: Искусство, церковь, фабрика / К.С. Малевич. Витебск: Уновис, 1922. - 40 с.

222. Малевич, К.С. О поэзии / К.С. Малевич // Изобразительное искусство. 1919. - №1. - С. 31 - 35.

223. Малевич, К.С. Поэзия / К.С. Малевич // Малевич, К.С. Чёрный квадрат / К.С. Малевич. СПб., 2003. - 576 с.

224. Мандельштам, О.Э. Собрание сочинений. В IV т. Т. II / О.Э. Мандельштам. -М.: ТЕРРА, 1991. 730 с.

225. Манн, Ю.В. Автор и повествование / Ю.В. Манн // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания: сб. ст. / Рос. акад. наук, Ин-т мировой лит. им. A.M. Горького; отв. ред. П.А. Гринцер. М., 1994.-С. 431 -480.

226. Маргаротто, Л. «Неуёмная» авангардистская деятельность И. Зданевича / Л. Маргаротто // Русский авангард в кругу европейской культуры: междунар. конф. 4-7 янв. 1993: тез. и материалы / ред. Н.П. Гринцер. М., 1993. - С. 78 - 83.

227. Мариенгоф, А.Б. Буян-остров. Имажинизм / А.Б. Мариенгоф // Поэты-имажинисты: сборник / сост., подгот. текста, биогр. заметки и примеч. Э.М. Шнейдермана. М.; СПб., 1997. - С. 32 - 42.

228. Мариенгоф, А.Б. Буян-остров. Имажинизм / А.Б. Мариенгоф. -М.: Имажинисты, 1920. 32 с.

229. Маринетти, Ф.-Т. Манифесты итальянского футуризма / Ф.Т. Маринетти; пер. и предисл. Вадима Шершеневича собрание манифестов Маринетти, Биччьони, Кара, Руссоло, Балла, Северини, Прателла, Сен-Пуан. М.: Тип. Русского т-ва, 1914. - 77 с.

230. Марков, В. Фактура / В. Марков. СПб.: Союз молодёжи, 1914.

231. Марков, В.Ф. История русского футуризма / В.Ф. Марков; пер. с англ. В. Кучерявкина, Б. Останина. СПб.: Алетейя, 2000. - 438 с.

232. Медведев, П.Н. Формальный метод в литературоведении: Критическое введение в социологическую поэтику / П.Н. Медведев; коммент.

233. B. Махлина. -М.: Лабиринт, 1993. 191 с.

234. Мейлах, М.Б. Даниил Хармс: К проблеме обэриутского текста / М.Б. Мейлах, А.А. Кобринский // Вопр. литературы. 1990. - № 6.1. C. 251 -258.

235. Мейлах, М.Б. Предисловие / М.Б. Мейлах // Введенский, А.И. Полн. собр. произведений. В 2 т. Т. 1. Произведения 1926 1937 / А.И. Введенский. - М., 1993. - С. 5 - 39.

236. Мейлах, М.Б. «Что такое есть потец?» / М. Мейлах // Введенский, А.И. Полн. собр. произв. В 2 т. Т. 2. Произведения 1938 1941. Приложения / А.И. Введенский. - М., 1993. - С. 5 - 43.

237. Мережковский, Д.С. I. Грядущий Хам. II. Чехов и Горький / Д.С. Мережковский. СПб.: М.В. Пирожков, 1906. - 185 с.

238. Мережковский, Д.С. Ещё шаг Грядущего Хама / Д.С. Мережковский // Русское слово. 1914. - №149, 29 июня.

239. Мережковский, Д.С. Ещё шаг Грядущего Хама / Д.С.Мережковский // Мережковский, Д.С. Невоенный дневник: 1914 -1916 / Д.С. Мережковский; коммент. И.Л. Анастасьевой и др.. М., 2001.-С. 344-353.

240. Меррел-Вольф, Ф. Пути в иные измерения: Личная запись преображения сознания / Ф. Меррел-Вольф. Киев: София, 1993. - 383 с.

241. Мильков, Д.Э. Русский литературный авангард: Поэтика жеста (символизм футуризм - обэриу): автореф. дис. . канд. филол. наук / Д.Э. Мильков. - СПб., 2000. - Библиогр.: с. 20 - 21.

242. Московская, Д.С. «Частные мыслители» 30-х годов: поставангард в русской прозе / Д.С. Московская // Вопр. философии. 1993. - №8. -С. 97- 104.

243. Московская, Д.С. В поисках Слова: «странная проза» 1920 -30-х годов / Д.С. Московская // Вопр. литературы. 1999. - №6. - С. 40 -52.

244. Московская, Д.С. Судьба «чужого слова» в романах К. Вагинова «Бамбочада» и «Труды и дни Свистонова» / Д.С. Московская // Начало: сб. работ молодых учёных. Вып. 2. - М., 1993. - С. 181 - 190.

245. Московская, Д.С. Человек в ловушке воплощенного слова: антиутопия 30-х годов / Д.С. Московская // Общественные науки и современность. 1993.-№3. - С. 141 - 151.

246. Муретов, М.Д. Философия Филона Александрийского в отношении учения Иоанна Богослова о Логосе / М.Д. Муретов. М.: Университет. тип. (М. Катков), 1885. - 179 с.

247. Наков, А.Б. Русский авангард: пер. с фр. / А.Б. Наков. М.: Искусство, 1991. - 190 с.

248. Нейман, Б. Источники эйдологии Есенина / Б. Нейман // Художественный фольклор. Орган Фольклорной подсекции Литературной секции ГАХН. М., 1926 - 1929. - № 4/5, 1929. - С. 204 - 217.

249. Никитаев, А.Т. Обэриуты и футуристическая традиция / А.Т. Никитаев // Театр. 1991. - № 11. - С. 4 - 7.

250. Никитаев, А.Т. Тайнопись Даниила Хармса. Опыт дешифровки / А.Т. Никитаев // Даугава. Рига. - 1989. - № 8. - С. 95 - 99.

251. Никитаев, А.Т. Тайнопись Даниила Хармса. Опыт дешифровки / А.Т. Никитаев // Рисунки Хармса / сост. Ю.С. Александров. СПб., 2006.-С. 237-247.

252. Николаев, Н.И. Судьба идеи третьего Возрождения / Н.И. Николаев // MOYZEON: сб. ст.: Проф. А.И. Зайцеву ко дню 70-летия / С.-Петербург, гос. ун-т; редкол.: B.C. Дуров (отв. ред.) и др.. СПб., 1997.-С. 343 -350.

253. Никольская, Т.Л. Авангард и окрестности / Т.Л. Никольская. -СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2002. 320 с.

254. Никольская, Т.Л. Игорь Терентьев в Тифлисе / Т.Л. Никольская // L'avanguardia a Tiflis: Quaderni del Seminario di Iranistica. Uralo-Altaistica e Caucasologia dell 'Universita di Venezia. 1982. - № 13. - C. 189 -209.

255. Никольская, Т.Л. Н.Я. Mapp и футуристы / Т.Л. Никольская // Кредо. Тамбов, 1993. - № 3 - 4. - С. 7.

256. Никольская, Т.Л. Новатор-архаист («Ушкуйники» Александра Туфанова) / Т.Л. Никольская // Никольская, Т.Л. Авангард и окрестности / Т.Л. Никольская. СПб., 2002. - С. 239 - 245.

257. Никольская, T.JI. Орден заумников / T.JI. Никольская // Russian Literature. 1987. - Vol. 22/1.-P. 88-95.

258. Никольская, T.JI. Роль театрализации жизни в русском авангарде / T.JI. Никольская // Литературный процесс и проблемы литературной культуры. Таллин, 1988. - С. 90 - 91.

259. Никольская, T.JI. Тема мистического сектантства в русской поэзии 1910 1920-х годов / Т.Л. Никольская // Никольская, Т.Л. Авангард и окрестности / Т.Л. Никольская. - СПб., 2002. - С. 161 - 172.

260. Никольская, Т.Л. Юрий Николаевич Марр заумный поэт / Т.Л. Никольская // Никольская, Т.Л. Авангард и окрестности / Т.Л. Никольская. - СПб., 2002. - С. 72 - 85.

261. Овсянико-Куликовский, Д.Н. Теория поэзии и прозы. (Теория словесности): руководство для школы и для самообразования / Д.Н. Овсянико-Куликовский. Изд. 3-е, знач. перераб. - М.: Т-во И.Д. Сытина, 1914.-148 с.

262. Одесский, М.П. Поэтика русской драмы: вторая половина XVII первая треть XVIII в. / М.П. Одесский. - М.: РГГУ, 2004. - 397 с.

263. Орлицкий, Ю.Б. Стих и проза в русской литературе / Ю.Б. Орлицкий. М.: РГГУ, 2002. - 680 с.

264. Пантелеев, JI. Из ленинградских записей / Л. Пантелеев // Новый мир. 1965. - № 5.

265. Парнах, В. Кризис французской поэзии / В. Парнах // Паруса. -1922.-№ 1.-С. 33 -35.

266. Парнис, А.Е. Программы «Бродячей собаки» / А.Е. Парнис, Р.Д. Тименчик // Памятники культуры: Новые открытия: ежегодник 1983. -Л., 1985.

267. Пастернак, Б.Л. Вассерманова реакция // Русский футуризм: Теория. Практика. Критика. Воспоминания / Б.Л. Пастернак; сост. В.Н. Терёхина, А.П. Зименков. М., 2000. - С. 197 - 200.

268. Пастернак, Б.Л. Охранная грамота. Шопен / Б.Л. Пастернак. -М.: Современник, 1989. 96 с.

269. Перцова, Н.Н. Словарь неологизмов Велимира Хлебникова / Н.Н. Перцова. Wien: Hansen-Love, 1995. - 557 с. - (Wiener slawistischer almanach: Sonderband; 40).

270. Пета. -M.: Центрифуга, 1916.

271. Платов, Ф. «Блаженны нищие духом». Семьдесят стихов Фёдора Платова / Ф. Платов. М.: Центрифуга, 1915. - 14 с.

272. Платов, Ф. «Назад, чтобы моя истина не раздавила вас» / Ф. Платов. -М.: Центрифуга, 1915. 26 с.

273. Платов, Ф. Третья книга от Фёдора Платова / Ф. Платов. М.: Центрифуга, 1916. - 80 с.

274. Платон. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 3 / пер. с древнегреч.; общ. ред. А.Ф. Лосева, В.Ф. Асмуса, А.А. Тахо-Годи; авт. вступ. ст. и ст. в примеч. А.Ф. Лосев; примеч. А.А. Тахо-Годи. М.: Мысль, 1994. -654 с. - (Филос. наследие).

275. Платон. Собрание сочинений. В 4 т. / общ. ред. А.Ф. Лосева,

276. B.Ф. Асмуса, А.А. Тахо-Годи; примеч. А.Ф. Лосева и А.А. Тахо-Годи; пер. с древнегреч. М.: Мысль, 1993. - 528 с.

277. Погодин, А.Л. Вопросы теории и психологии творчества. Т. VI. Язык как творчество / А.Л. Погодин. Харьков, 1913. - 560 с.

278. Поливанов, Е.Д. По поводу звуковых жестов японского языка / Е.Д. Поливанов // Сборник по теории поэтического языка. Вып. 1. Пг., 1916.-С.31 -41.

279. Поляков, В.В. Книги русского кубофутуризма / В.В. Поляков. -М.: Гилея, 1998.-299 с.

280. О.Поляков, М.Я. Велимир Хлебников. Мировоззрение и поэтика / М.Я. Поляков // Хлебников В. Творения / В. Хлебников. М., 1986. - С. 5 -35.

281. ЗП.Потебня, А.А. Мысль и язык / А.А. Потебня // Потебня А.А. Слово и миф / А.А. Потебня; сост., подгот. текста и примеч. А.Л. Топоркова; предисл. А.К. Байбурина. М., 1989.

282. Поэзия русского футуризма / вступ. ст. В.Н. Альфонсова, сост. и подгот. текста В.Н. Альфонсова и С.Р. Красицкого, персонал, справки-портреты и примеч. С.Р. Красицкого СПб., Академический проект, 2001.-752 с.

283. Поэт Александр Введенский: сб. материалов. Белград; Москва: Гилея, 2006. - 476 с.

284. Поэтика древнегреческой литературы: сб. ст. / АН СССР, Ин-т мировой лит. им. A.M. Горького; отв. ред. С.С. Аверинцев. М.: Наука, 1981.-366 с.315. Поэтика.-Пг., 1919.

285. Поэты-имажинисты: сборник / сост., подгот. текста, биогр. заметки и примеч. Э.М. Шнейдермана. М.: Аграф; СПб.: Петербург, писатель, 1997.-535 с.

286. Прилипко, П. Русская литература в Тбилиси в 1918 1920 годах / П. Прилипко // Уч. зап. Юго-Осетинского гос. пед. ин-та. - Цхинва-ли. - 1968. - № 12. - С. 125 - 140.

287. Пяст, В. Встречи / В. Пяст; вступ. ст., подгот. текста, коммент. Р. Тименчика. М.: Новое литературное обозрение, 1997. - 413 с.

288. Радин, Е.П. Футуризм и безумие. Параллели творчества и аналогии нового языка кубо-футуристов / Е.П. Радин. СПб.: Н.П. Карбас-ников, 1914.-48 с.

289. Раков, В.П. Аполлон Григорьев литературный критик: текст лекции / В.П. Раков. - Иваново, 1980. - 54 с.

290. Раков, В.П. Апофатика литературно-художественного стиля (Опыт теоретического описания) / В.П. Раков // Раков, В.П. Филология и культура. Статьи / В.П. Раков. Иваново, 2003. - С. 25 - 48.

291. Раков, В.П. Из материалов к построению релятивистской поэтики / В.П. Раков // Раков В.П. Филология и культура. Статьи / В.П. Раков. Иваново, 2003. - С. 49 - 92.

292. Раков, В.П. Меон и стиль / В.П. Раков // Раков, В.П. Филология и культура. Статьи / В.П. Раков. Иваново, 2003. - С. 8-25.

293. Раков, В.П. Новая «органическая» поэтика (Литературные теории В.Ф. Переверзева, В.М. Фриче и П.Н. Сакулина) / В.П. Раков. Иваново: Изд-во «Ивановский государственный университет», 2002. - 350 с.

294. Раков, В.П. О типологии слова / В.П. Раков // Творчество писателя и литературный процесс: Слово в художественной литературе: меж-вуз. сб. науч. тр. Иваново, 1993. - С. 6 - 20.

295. Ревзина, О.Г. Семиотический эксперимент на сцене / О.Г. Ревзина, И.И. Ревзин // Учёные записки Тартуского гос. ун-та. Труды по знаковым системам. V. - Тарту, 1971. - С. 232 - 254.

296. Родькин, П.Е. Футуризм и современное визуальное искусство / П.Е. Родькин. -М.: Совпадение, 2006. 256 с.

297. Ройзман, М. Всё, что помню о Есенине / М. Ройзман. М.: Сов. Россия, 1973.-270 с.

298. Россиянский, М. Перчатка кубофутуристам / М. Россиянский // Шруба, М. Литературные объединения Москвы и Петербурга 1890 1917 годов: словарь / М. Шруба. - М., 2004. - С. 330 - 331.

299. Россиянский, М. Утро внутри / М. Россиянский. Мюнхен, 1970.

300. Руднев, В.П. Словарь культуры XX века / В.П. Руднев. М.: Аграф, 1997.-384 с.

301. Русский авангард 1910 1920-х годов и театр / Гос. ин-т искусствознания, Комис. по изучению искусства авангарда 1910 - 1920-х гг.; отв. ред. Г.Ф. Коваленко. - СПб.: Дмитрий Буланин, 2000. - 405 с.

302. Русский авангард в кругу европейской культуры: междунар. конф. 4-7 янв. 1993: тез. и материалы / ред. Н.П. Гринцер. М.: Науч. совет по истории мировой культуры РАН, 1993. - 197 с.

303. Русский авангард: Пути развития: Из истории русского авангарда XX века: материалы 2-й междунар. конф. О-ва «Аполлон» «Истоки и корни» (нояб. 1997). СПб.: Аполлон, 1999. - 279 с. - (Аполлон: Альм; 1998. Бюл. №2).

304. Русский имажинизм: история, теория, практика / под ред. В.А. Дроздкова, А.Н. Захарова, Т.К. Савченко. М.: ИМЛИ РАН, 2005. -520 с.

305. Русский футуризм: Теория. Практика. Критика. Воспоминания / сост.: В.Н. Терёхина, А.П. Зименков; РАН, Ин-т мировой лит. им. A.M. Горького. М.: Наследие, 2000. - 480 с.

306. Русское зарубежье о Есенине: Воспоминания, эссе, очерки, рецензии, статьи. В 2 т. / вступ. ст., сост. и коммент. Н.И. Шубниковой-Гусевой. -М.: ИНКОН, 1993. Т. 2. Эссе, очерки, рецензии, статьи, 1993. -203 с.

307. Сануйе, М. Дада в Париже / М. Сануйе. М., 1999.

308. Сарабьянов, Д.В. К своеобразию живописи русского авангарда начала XX века / Д.В. Сарабьянов // Сарабьянов, Д.В. Русская живопись. Пробуждение памяти / Д.В. Сарабьянов. М.: Искусствознание, 1998. -432 с.

309. Сарычев, В.А. Кубофутуризм и кубофутуристы: Эстетика. Творчество. Эволюция / В.А. Сарычев. Липецк: Липецкое изд-во, 2000. -256 с.

310. Сарычев, В.А. Эстетика русского модернизма: Проблема «жиз-нетворчества» / В.А. Сарычев. Воронеж: Изд-во Воронеж. Ун-та, 1991. -316 с.

311. Светликова, И.Ю. Истоки русского формализма: Традиция психологизма и формальная школа / И.Ю. Светликова. М.: Новое литературное обозрение, 2005. - 168 с.

312. Святогор, А. Биокосмизм (материалы № 1) / А. Святогор, П. Иваницкий. - М., 1921.

313. Святогор, А. Петух революции / А. Святогор. М., 1917.

314. Святогор, А. Современная поэзия и биокосмизм / А. Святогор // Универсал,-1921.-№3-4.-С. 13-15.

315. Северянин, И. Громкокипящий кубок. Ананасы в шампанском. Соловей. Классические розы / И. Северянин; изд. подгот. В.Н. Терёхина, Н.И. Шубникова-Гусева. -М.: Наука, 2004. 870 с.

316. Северянин, И. Собрание сочинений. В 5 т. / И. Северянин; сост., подгот. текста, вступ. ст. и коммент. В.А. Кошелева и В.А. Сапогова. Т. 5. СПб.: Logos, 1996.

317. Сельвинский, И.Л. Пушторг. Роман в стихах. / И.Л. Сельвинский. -М.;Л.: Гос. изд-во тип. «Красный пролетарий», 1929. -192 с.

318. Семиотика и Авангард: антология / ред.-сост. Ю.С. Степанов, Н.А. Фатеева, В.В. Фещенко, Н.С. Сироткин, под общ. ред. Ю.С. Степанова. М.: Академический проект; Культура, 2006. - 1168 с.

319. Серман, И.З. «Говорящая живопись» в поэзии Г.Р. Державина / И.З. Серман // Художественная культура XVIII века: материалы науч. конф.-М., 1974.

320. Сигей, С. Заумь Абсурд - Драма / С. Сигей // Литературное обозрение. - 1994. - № 9 - 10.

321. Сигов, С. Игорь Терентьев / С. Сигов // Russian Literature. Vol. 22/1. - 1987. - С. 75 - 84 (статья ошибочно приписанная Т.Л. Никольской).

322. Сигов, С. Истоки поэтики ОБЭРИУ / С. Сигов // Russian Literature.-Vol. 20/1.- 1986.-С. 87-95.

323. Скидан, А. Сопротивление поэзии: Изыскания и эссе / А. Скидан. СПб.: Борей-Арт, 2001. - 234 с.

324. Соколов, И.В. Бедекер по экспрессионизму / И.В.Соколов. -М., 1920.-8 с.

325. Соколов, И.В. Бунт экспрессиониста: Статья и стихотворения / И.В. Соколов. Б. м.: Изд. авт., 1919. - 16 с.

326. Соколов, И.В. Имажинизм / И.В. Соколов // Огни. Воронеж, 1919. - № 7. - 7 апреля. - С. 2.

327. Соколов, И.В. Имажинистика / И.В. Соколов. Б. м.: Орднас, 1921,- 14 с.

328. Соловьёв, B.C. Россия и Вселенская Церковь / B.C. Соловьёв; пер. с англ. Г.А. Рачинского. М.: ТПО «Фабула» (репринт с издания А.И. Мамонтова, М., 1911), 1991. - 448 с.

329. Сорокин, А., протоиерей. Введение в Священное Писание Ветхого Завета: курс лекций / А. Сорокин. СПб.: Институт богословия и философии, 2002. - 362 с.

330. Соссюр, Ф. Анаграммы / Ф. Соссюр // Соссюр, Ф. Труды по языкознанию / Ф. Соссюр. М., 1977. - С. 535 - 649.

331. Соссюр, Ф. Труды по языкознанию / Ф. Соссюр. М., 1977.

332. Спасский, С.Д. Маяковский и его спутники. Воспоминания / С.Д. Спасский. Л.: Сов. писатель, 1940. - 160 с.

333. Степанов, Н. Велимир Хлебников. Жизнь и творчество / Н. Степанов. М.: Сов. писатель, 1975. - 280 с.

334. Степанов, Н. Леонид Добычин. «Встречи с Лиз». Лнгр. изд-во. «Мысль», 1927. 93 с. Рец. / Н. Степанов // Звезда: лит.-худож. и об-ществ.-полит. журн. Л. - 1927. - №11. - С. 170.

335. Степанов, Ю.С. Константы: словарь русской культуры / Ю.С. Степанов. Изд. 3-е, испр. и доп. - М.: Академический проект, 2004.-991 с.

336. Столетие Даниила Хармса: материалы междунар. науч. конф., посвященной 100-летию со дня рождения Даниила Хармса / науч. ред. А.А. Кобринский. СПб.: ИПЦ СПГУТД, 2005. - 256 с.

337. Таршис, Н. Историческая тема у обэриутов / Н. Таршис, Б. Констриктор // В спорах о театре: сб. науч. тр. / Рос. ин-т истории искусств; ред.-сост. Д.И. Золотницкий. СПб., 1992. - С. 103 - 117.

338. Тастевен, Г.Э. Футуризм: (На пути к новому символизму). С прил. главных футуристических манифестов Маринетти / Г.Э. Тасте-вен. М.: Ирис, 1914. - 88 с.

339. Терентьев, И. «Кто леф, кто праф» / И. Терентьев // Красный студент. Л.: Прибой, 1924.-№ 1.

340. Терентьев, И.Г. 17 ерундовых орудий / И.Г. Терентьев. Тифлис: Тип. Союза городов республики Грузии, 1919. - 32 с.

341. Терентьев, И.Г. А. Кручёных грандиозарь / И.Г. Терентьев. -Тифлис, 1919. 16 с.

342. Терентьев, И.Г. Маршрут шаризны, изумрудные подробности / И.Г. Терентьев // Феникс. 1919. - № 1. - С. 5 - 6.

343. Терентьев, И.Г. О разложившихся и полуразложившихся / И.Г. Терентьев // Кручёных, А. 15 лет русского футуризма / А. Кручёных. -М., 1928.

344. Терентьев, И.Г. Трактат о сплошном неприличии / И.Г. Терентьев. Тифлис: 41°, 1920.

345. Терентьев, И.Г. Собрание сочинений Ореге / И.Г. Терентьев; сост., подгот. текста, биогр. справка, вступ. ст. и коммент. М. Марцадури и Т. Никольской. - Bologna: Francesco, 1988. - 550 с. - (Eurasiatica; 7).

346. Терёхнна, В.Н. Бедекер по русскому экспрессионизму / В.Н. Терёхина//Арион. 1998. -№ 1(17). - С 51 - 59.

347. Тихонов, Н.С. Двойная радуга: рассказы-воспоминания / Н.С. Тихонов. -М.: Сов. писатель, 1964. 682 с.

348. Токарев, Д.В. Курс на худшее: Абсурд как категория текста у Даниила Хармса и Самюэля Беккета / Д.В. Токарев. М.: Новое литературное обозрение, 2002. - 336 с.

349. Токарев, Д.В. Рисунок как слово в творчестве Даниила Хармса / Д.В. Токарев // Рисунки Хармса / сост. Ю.С. Александров. СПб., 2006. -С. 212-236.

350. Токарев, Д.В. Философские и эстетические основы поэтики Даниила Хармса: автореф. дис. . д-ра филол. наук / Д.В. Токарев. СПб, 2006. - 48 с. - Библиогр.: с. 47 - 48.

351. Толстой, А. Речь на общем собрании ленинградских писателей 5 апреля 1936 года. Публикация B.C. Бахтина // Добычин, Л. Воспоминания, статьи, письма: сборник / Л. Добычин. 1995. - С. 20 - 24.

352. Томашевский, Б.В. Русское стихосложение. Метрика / Б.В. Томашевский. Пг.: Academia, 1923. - 156 с.

353. Топорков, А. Л. Из истории литературных молитв / А.Л. Топорков // Этнолингвистика текста. Семиотика малых форм фольклора: тез. и предвар. материалы к симпозиуму. Ч. 2. - М., 1988. - С. 27 -30.

354. Топоров, В.Н. Вещь в антропоцентрической перспективе (апология Плюшкина) / В.Н. Топоров // Топоров, В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: избранное / В.Н. Топоров.-М., 1995.-С. 7-112.

355. Турчин, B.C. По лабиринтам авангарда / B.C. Турчин. М.: Изд-во МГУ, 1993. - 248 с.

356. Туфанов, А.В. Заумный орден / А.В. Туфанов // Туфанов, А.В. Ушкуйники / А.В. Туфанов; сост. Ж.-Ф. Жаккар и Т.Л. Никольская. -Berkeley, 1991. С. 176 - 180.

357. Туфанов, А.В. К зауми: Фоническая музыка и функции согласных фонем / А.В. Туфанов; Обл. и табл. речезвуков худ. Б. Эндера. Пб., 1924.-48 с.

358. Туфанов, А.В. Освобождение жизни и искусства от литературы / А.В. Туфанов // Красный студент. 1923. - № 7/8. - С. 7 - 13.

359. Туфанов, А.В. Освобождение жизни и искусства от литературы / А.В. Туфанов // Туфанов, А.В. Ушкуйники / А.В. Туфанов; сост. Ж.-Ф. Жаккар и Т.Л. Никольская. Berkeley, 1991. - С. 152 - 168.

360. Туфанов, А.В. Ушкуйники / А.В. Туфанов; сост. Ж.-Ф. Жаккар и Т.Л. Никольская. Berkeley: Berkeley Slavic specialities, 1991. - 197 с. -(Modern Russian literature and culture; Vol. 27. Studies and texts).

361. Тынянов, Ю.Н. Достоевский и Гоголь: (К теории пародии) / Ю.Н. Тынянов. -Пг.: Опояз, 1921.-48 с.

362. Тынянов, Ю.Н. Литературный факт // Тынянов, Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино / Ю.Н. Тынянов. М., 1977. - С. 255 - 269.

363. Тынянов, Ю.Н. Проблема стихотворного языка / Ю.Н. Тынянов. Л.: Academia, 1924. - 138 с.

364. Тынянов, Ю.Н. Проблема стихотворного языка: статьи / Ю.Н. Тынянов. -М.: Сов. писатель, 1965.

365. Тырышкина, Е.В. Русская литература 1890-х начала 1920-х гг.: От декаданса к авангарду: (Литературный процесс в единстве теории и практики): автореф. дис. . д-ра филол. наук / Е.В. Тырышкина. -Томск, 2002. - 37 с. -Библиогр.: с. 38-41.

366. Тырышкина, Е.В. Русская литература 1890-х начала 1920-х годов: от декаданса к авангарду / Е.В. Тырышкина. - Новосибирск: Изд-во НГПУ, 2002.- 150 с.

367. Успенский, JI.A. Богословие иконы Православной Церкви / Л.А. Успенский. М.: Издательство братства во имя святого князя Александра Невского, 1997. - 656 с.

368. Фарыно, Е. Дешифровка / Е. Фарыно // Russian Literature. -1989. Vol.-XXVI.

369. Фёдоров, Ф. Добычин и кинематограф / Ф. Фёдоров // Добычин, Л.И. Воспоминания, статьи, письма: сборник. СПб., 1995. - С. 69 -76.

370. Фещенко, В.В. Логика смысла в произведениях Александра Введенского и Гертруды Стайн /В.В. Фещенко // Поэт Александр Введенский: сб. материалов конф. «Александр Введенский в контексте мирового авангарда». Белград; Москва, 2006. - С. 267 - 291.

371. Фещенко, В.В. Мнимости в семантике (о некоторых особенностях «чинарного языка» Александра Введенского и Якова Друскина) /

372. B.В. Фещенко // Александр Введенский и русский авангард: материалы междунар. науч. конф. / под ред. А.А. Кобринского. СПб., 2004. - С. 139 - 149.

373. Флейшман, Л. История «Центрифуги» / Л. Флейшман // Флейшман, Л. От Пушкина к Пастернаку. Избранные работы по поэтике и истории русской литературы / Л. Флейшман. М., 2006. - С. 521 - 543.

374. Флейшман, Л. Маргиналии к истории русского авангарда (Олейников, обэриуты) / Л. Флейшман // Олейников, Н. Стихотворения / Н. Олейников. Bremen, 1975. - Р. 3 - 18.

375. Флейшман, Л. Об одном загадочном стихотворении Даниила Хармса / Л. Флейшман // Standford Slavic Studies. Vol. 1. - 1987.

376. Флейшман, Л. Об одном загадочном стихотворении Даниила Хармса / Л. Флейшман // Флейшман, Л. От Пушкина к Пастернаку. Избранные работы по поэтике и истории русской литературы / Л. Флейшман. М., 2006. - С. 248 - 257.

377. Флейшман, Л. Фрагменты «футуристической» биографии Пастернака / Л. Флейшман // Флейшман, Л. От Пушкина к Пастернаку. Избранные работы по поэтике и истории русской литературы / Л. Флейшман. М., 2006. - С. 544 - 585.

378. C.С. Аверинцева и др. 1990. - С. 152 - 199.

379. Флоренский, П.А. Органопроекция // Декоративное искусство. 1969.-№12.-С. 149-162.

380. Флоровский, Г., прот. Пути русского богословия / Г. Флоровский; предисл. прот. И. Мейендорфа. 3-е изд. - Paris: YMCA-PRESS, 1983 Репринт, изд. Киев, 1991.

381. Фриче, В.М. Дадаизм // Фриче, В.М. Западно-европейская литература XX века в её главнейших проявлениях / В.М. Фриче. М.; Л., 1926. - С. 111-115.

382. Фриче, В.М. Лже-пролетарская поэзия / В.М. Фриче // Вечерние известия Московского совета рабочих и красноармейских депутатов. -1919.-№ 178.-22 февраля. С. 1.

383. Фриче, В.М. Литературное одичание / В.М. Фриче // Вечерние известия Московского совета рабочих и красноармейских депутатов. -1919.-№ 172.-15 февраля.-С. 1.

384. Фуко, М. История безумия в классическую эпоху / М. Фуко. -СПб.: Университетская книга, 1997. 576 с. - (Книга света).

385. Ханзен-Леве, А. Русский формализм: Методологическая реконструкция развития на основе принципа остранения / Ore А. Ханзен-Леве; пер. с нем. С.А. Ромашко. М.: Яз. рус. культуры, 2001. - 669 с.

386. Харджиев, Н.И. К истории русского авангарда = The Russian Avant Garde: сборник. Stockholm, 1976.

387. Харджиев, Н.И. От Маяковского до Кручёных: Избранные работы о русском футуризме / Н.И. Харджиев; сост. С.Кудрявцев. М.: Гилея, 2006. - 557 с.

388. Харджиев, Н.И. Статьи об авангарде. В 2 т. М., 1997.

389. Хармс, Д.И. Записные книжки. Дневник. В 2 кн. Кн. 2 / Д.И. Хармс; подгот. текста Ж.-Ф. Жаккара и В.Н. Сажина; вступ. ст., примеч. В.Н. Сажина. СПб.: Академический проект, 2002. - 416 с.

390. Хармс, Д.И. Неизданный Хармс. Полное собрание сочинений. Т. 4. Трактаты и статьи. Письма. Дополнения: не вошедшее в т. 1 3 /

391. Д.И. Хармс; сост., примеч. В.Н. Сажина. СПб.: Академический проект, 2001.-318 с.

392. Хармс, Д.И. Полное собрание сочинений. Т. 1 / Д.И. Хармс; под ред. В.Н. Сажина. СПб.: Академический проект, 1997.

393. Хлебников, В. Наша основа / В. Хлебников // Хлебников, В. Творения / В. Хлебников; общ. ред. и вступ. ст. М.Я. Полякова; сост., подгот. текста и коммент. В.П. Григорьева и А.Е. Парниса. М., 1986. -С.624 - 632.

394. Хлебников, В. Неизданные произведения / В. Хлебников; под ред. Н. Харджиева и Т. Грица. -М., 1940.

395. Хлебников, В. Собрание сочинений. В 6 т. Т. 3. Поэмы 1905 -1922 / В. Хлебников; под общ. ред. Р.В. Дуганова; сост., подгот. текста и примеч. Е.Р. Арензона и Р.В. Дуганова. М.: ИМЛИ РАН, 2002. - 504 с.

396. Хлебников, В. Творения / В. Хлебников. М.: Сов. писатель, 1986.-736 с.

397. Хоружий, С.С. Метаморфозы славянофильской идеи в XX веке. Эпизод 1: Идея Славянского Возрождения / С.С. Хоружий // Хоружий, С.С. О старом и новом / С.С. Хоружий. — СПб.: Алетейя, 2000. -С. 118-125.

398. Церковь Христова: сборник / сост. И.М. Косов. Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1991. - 397 с.

399. Цивьян, Т.В. К семантике и поэтике вещи (Несколько примеров из русской прозы XX века) / Т.В. Цивьян // AEQUINOX. М., 1993. -С. 212-230.

400. Циглер, Р. Дешифровка заумных текстов А. Кручёных / Р. Циглер // Проблемы вечных ценностей в русской культуре и литературе XX века: сб. науч. тр., эссе и коммент. / Чеч.-Ингуш. гос. ун-т им. В.И. Хазана. Грозный, 1991. - С. 31 - 35.

401. Циглер, Р. Поэтика А.Е. Кручёных поры 41°. Уровень звука / Р. Циглер // L'avanguardia a Tiflis: Quaderni del Seminario di Iranistica.

402. Uralo-Altaistica e Caucasologia dell 'Universita di Venezia. 1982. - № 13. -P. 251 -258.

403. Чичерин, А.Н. Знаем. Клятвенная конструкция (декларация) конструктивистов / А.Н. Чичерин, Э.-К. Сельвинский. М.: К.П, 1923. -4 с.

404. Чичерин, А.Н. Кан-Фун / А.Н. Чичерин // Семиотика и Авангард: антология. М, 2006. - С. 549 - 564.

405. Чудаков, А.П. Поэтика Чехова / А.П. Чудаков; АН СССР, Ин-т мировой лит. им. A.M. Горького. М.: Наука, 1971. - 291 с.

406. Чуковская, М. Одиночество / М. Чуковская // Добычин, Л. Воспоминания, статьи, письма: сборник / JI. Добычин. СПб, 1995. - С. 7 -15.

407. Шапир, М.И. Что такое авангард / М.И. Шапир // Русская альтернативная поэтика: сб. ст. / МГУ им. М.В. Ломоносова. М, 1990. -С. 3-6.

408. Шаховская, 3. Английские футуристы / 3. Шаховская // Стрелец. 1.-СП6, 1915.-С. 93.

409. Шварц, А. На лекциях и на собраниях / А. Шварц // Ленинград. 1925.-№25.-С. 16.

410. Шершеневич, В.Г. 2x2=5. Листы имажиниста / В.Г. Шершеневич // Шершеневич, В.Г. Листы имажиниста: Стихотворения. Поэмы. Теоретические работы / В.Г. Шершеневич; сост., предисл, примеч. В.Ю. Бобрецова. Ярославль, 1996. - С. 374 - 416.

411. Шершеневич, В.Г. 2x2=5. Листы имажиниста / В.Г. Шершеневич. -М.: Имажинисты, 1920. 48 с.

412. Шершеневич, В.Г. Великолепный очевидец: Поэтические воспоминания 1910 1925 гг. / В.Г. Шершеневич // Мой век, мои друзья и подруги: Воспоминания Мариенгофа, Шершеневича, Грузинова: сборник. -М, 1990.-С. 417-646.

413. Шершеневич, В.Г. Зелёная улица. Статьи и заметки об искусстве / В.Г. Шершеневич. М.: Плеяды, 1916. - 139 с.

414. Шершеневич, В.Г. Листы имажиниста: Стихотворения. Поэмы. Теоретические работы / В.Г. Шершеневич; сост., предисл., примеч. В.Ю. Бобрецова. Ярославль: Верх.-Волж. кн. изд-во, 1996. - 527 с.

415. Шершеневич, В.Г. Открытое письмо М.М. Россиянскому / В.Г. Шершеневич // Шершеневич, В.Г. Листы имажиниста: Стихотворения. Поэмы. Теоретические работы / В.Г. Шершеневич; сост., предисл., примеч. В.Ю. Бобрецова. Ярославль, 1996. - С. 362 - 365.

416. Шершеневич, В.Г. Пунктир футуризма / В.Г. Шершеневич // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома на 1994 г. СПб., 1998.-С. 167-174.

417. Шершеневич, В.Г. Футуризм без маски: Компилятивная интродукция / В.Г. Шершеневич. М.: Искусство, 1913. - 105 с.

418. Шиндина, О.В. Роман Вагинова «Козлиная песнь» в античной перспективе Электронный ресурс. / О.В. Шиндина. Режим доступа: http://lib.luksian.com/textr/philrel/329/.

419. Шкловский, В.Б. Искусство как приём / В.Б. Шкловский // Гамбургский счёт: Статьи воспоминания - эссе (1914 - 1933). - М., 1990.-С. 58-72.

420. Шкловский, В.Б. О заумном языке. 70 лет спустя /

421. B.Б. Шкловский // L'avanguardia letteraria russa = Русский литературный авангард: Doc. е ricerche / A cura di Marzio Marzaduri et al. Trento, 1990. -(Testi e ricerche / Univ. di Trento. Dip. di storia della civilta europ.; № 4).1. C. 253 -259.

422. Шкловский, В.Б. О поэзии и заумном языке / В.Б. Шкловский// Сборники по теории поэтического языка. Вып. 1. -Пг., 1916.

423. Шкловский, В.Б. О поэзии и заумном языке / В.Б. Шкловский // Шкловский, В.Б. Гамбургский счёт: Статьи воспоминания - эссе (1914 -1933). -М, 1990.-С. 45 -58.

424. Шкловский, В.Б. Воскрешение слова / В.Б. Шкловский // Шкловский, В.Б. Гамбургский счёт: Статьи воспоминания - эссе (1914 -1933).-М., 1990.-С. 36-42.

425. Шпет, Г.Г. Язык и смысл / Г.Г. Шпет // Шпет, Г.Г. Мысль и Слово. Избранные труды / Г.Г. Шпет. М., 2005. С. 35 - 188.

426. Штейман, М.А. Восток и Запад: На перекрёстке культур. Феномен поэзии А. Кусикова / М.А. Штейман // Русский имажинизм: история, теория, практика / под ред. В.А. Дроздкова, А.Н. Захарова, Т.К. Савченко. М., 2005. - С. 213 - 220.

427. Шукуров, Д.Л. Поэтика «чужого слова» в творчестве К.К. Вагинова: дис. . канд. филол. наук / Д.Л. Шукуров. Иваново, 1998. - 228 с. -Библиогр.: с. 205-228.

428. B.И. Ленина»; ГОУВПО «Ивановский государственный университет». -СПб.; Иваново, 2007. 440 с.

429. Шукуров, Д.Л. Анатомия футуристического словотворчества. Взгляд П.А. Флоренского / Д.Л. Шукуров // Человек. 2006. - №2.1. C. 118-124.

430. Шукуров, Д.Л. Концепция слова в дискурсе творческих деклараций символизма и футуризма / Д.Л. Шукуров // Вестник Ставропольского государственного университета. Вып. 47. - Ч. 1. - 2006. - С. 41 -50.

431. Шукуров, Д.Л. Дискурсивная практика русского авангарда (проблемы апофатики литературно-художественного стиля) / Д.Л. Шукуров // Вестник Ивановского государственного энергетического университета. Вып. 1. - 2006. - С. 83 - 87.

432. Шукуров, Д.Л. Концепция авторских стратегий в дискурсе русского эгофутуризма / Д.Л. Шукуров // Вестник Ивановского государственного энергетического университета. Вып. 1. - 2007. - С. 90 - 95.

433. Шукуров, Д.Л. Опыт деконструкции стихотворных текстов-молитв Даниила Хармса / Д.Л. Шукуров // Личность. Культура. Общество: междисциплинарный научно-практический журнал социальных и гуманитарных наук. Т. 9. - Спец. вып. 3 (37). - М., 2007. 0,5 п.л.

434. Шукуров, Д.Л. Иероглифическое слово в дискурсе ОБЭРИУ / Д.Л. Шукуров // Эстетика: Вчера. Сегодня. Всегда. Вып. 3. - М., 2008 (1 п.л.) (в печати).

435. Шукуров, Д.Л. Владимир Соловьёв и русский авангард начала XX века (основные аспекты проблемы) / Д.Л. Шукуров // Соловьёвскиеисследования: периодический сборник научных трудов. Вып. 12. -Иваново, 2006. - С. 152 - 163.

436. Шукуров, Д.Л. Велимир Хлебников и русский Логос / Д.Л. Шукуров // Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания XX века: межвуз. сб. науч. тр. Иваново, 2006. - Вып. 7. -С. 343-348.

437. Шукуров, Д.Л. Концепция слова в малой прозе Л. Добычина / Д.Л. Шукуров // Малые жанры: Теория и история: сб. науч. ст. Иваново, 2006.-280 с.-С. 148- 160.

438. Шукуров, Д.Л. «Чужое слово» в дискурсе М.М. Бахтина / Д.Л. Шукуров // Язык, литература, ментальность: разнообразие культурных практик: материалы I Международной научной конференции / науч. ред. Р.К. Боженкова. Курск, 2006. - С. 302 - 308.

439. Шукуров, Д.Л. «Эстетика завершения» М. Бахтина в романе К. Вагинова «Козлиная песнь» / Д.Л. Шукуров // М.М. Бахтин в современном гуманитарном мире: материалы Пятых Саранских Международных чтений, 16-17 ноября 2005 г. Саранск, 2006. - С. 125 - 128.

440. Шукуров, Д.Л. Концепция слова в творческих декларациях символизма и футуризма (основные аспекты проблемы) / Д.Л. Шукуров // Куприяновские чтения: материалы межвузовской научной конференции. Иваново, 2006. - С. 136 - 145.

441. Шукуров, Д.Л. Дискурсивные практики русского литературного авангарда первой трети XX века / Д.Л. Шукуров // Филологические чтения: материалы Всероссийской научно-практической конференции (Оренбург, 4 ноября 2005 г.). Оренбург, 2005. - С. 167 - 170.

442. Шукуров, Д.Л. М.М. Бахтин и К.К. Вагинов: интерференция дискурсов / Д.Л. Шукуров // Бахтинский вестник. Собрание сочинений учёных. В 5 т. Т. 1. Орёл, 2005. - С. 337 - 356.

443. Шукуров, Д.Л. Мифотворчество В. Хлебникова в свете идеи Третьего Славянского Возрождения / Д.Л. Шукуров // Творчество В. Хлебникова и русская литература: материалы IX Международных

444. Хлебниковских чтений. 8-9 сентября 2005 г. / под ред. проф. Г.Г. Гли-нина; сост.: Г.Г. Глинин, Л.В. Евдокимова, А.А. Боровская, О.Е. Романовская. Астрахань, 2005. - С. 288 - 292.

445. Шукуров, Д.Л. Поэтика интертекста в произведениях К. Вагинова / Д.Л. Шукуров // Художественный текст и культура. III. Материалы и тезисы докладов международной конференции. Владимир: ВГПУ, 1999.-С. 213-214.

446. Шукуров, Ш.М. Имя и число. О божественном и личностном началах в теологии и иконографии Храма / Ш.М. Шукуров 11 Синергия. Проблемы аскетики и мистики Православия: науч. сб.; под общ. ред. С.С. Хоружего. -М., 1995. С. 272 - 295.

447. Щерба, Л.В. Языковая система и речевая деятельность / Л.В. Щерба. Л.: Наука, Ленигр. отд-ние, 1974. - 428 с.

448. Эйхенбаум, Б.М. О литературе: Работы разных лет / Б.М. Эйхенбаум; вступ. ст. М.О. Чудаковой, Е.А. Тодес. М.: Сов. писатель, 1987.-540 с.

449. Энгельгардт, Б.М. Формальный метод в истории литературы / Б.М. Энгельгардт. Л.: Academia, 1927. - 118 с.

450. Энгельгардт, Б.М. Эстетизм сознания и свобода творчества / Б.М. Энгельгардт // Энгельгардт, Б.М. Феноменология и теория словесности / Б.М. Энгельгардт; сост., предисл., послесл., науч. коммент. А.Б. Муратова. М., 2005. - С. 218 - 237.

451. Эрлих, В. Русский формализм: история и теория: пер. с англ. / В. Эрлих. СПб.: Гуманитар, агентство «Академический проект», 1996. -350 с.

452. Эфрос, А. Дада и дадаизм / А. Эфрос // Современный Запад. Журнал литературы, науки и искусства. M.;JL, 1923. - Кн. 3. - С. 120 -125.

453. Яжембиньска, И. Русский имажинизм как литературное явление: автореф. дис. . канд. филол. наук / И. Яжембиньска. Л., 1986. -14 с.

454. Якимович, А.К. Парадигмы XX века / А.К. Якимович // Русский авангард 1910 1920-х годов в европейском контексте / РАН, Гос. ин-т искусствознания; Комис. по изучению искусства авангарда 1910 -1920; отв. ред. Г.Ф. Коваленко. - М., 2000. - С. 3 - 4.

455. Якобсон, P.O. Новейшая русская поэзия / P.O. Якобсон. Прага, 1921.

456. Якубинский, Л.П. О звуках стихотворного языка / Л.П. Якубинский // Сборник по теории поэтического языка. Пг., 1916.

457. Ямпольский, М.Б. Беспамятство как исток (Читая Хармса) / М.Б. Ямпольский. -М.: Новое литературное обозрение, 1998. 350 с.

458. Ямпольский, М.Б. Память Тиресия: Интертекстуальность и кинематограф / М.Б. Ямпольский. М.: РИК «Культура», 1993. - 463 с. -(AD MARGINEM)

459. Янечек, Дж. Стихотворный триптих А. Кручёных «ДЫР БУЛ ЩЫЛ» / Дж. Янечек // Проблемы вечных ценностей в русской культуре и литературе XX века: сб. науч. тр., эссе и коммент. / Чеч.-Инг. гос. ун-т им. В.И. Хазана. Грозный, 1991. - С. 35 -43.

460. Ambrogio, I.S. Formalismo е avangardia in Russia / I.S. Ambrogio. -Roma, 1968.

461. Anemone, A. Konstantin Vaginov and the Leningrad Avantgarde: 1921 1934 / A. Anemone; Ph. D. diss. UC Berkley, Michigan, 1986. - 285 p.

462. Anemone, A. Towards the History of Leningrad Avantgarde: The «Ring of poets» / A. Anemone, I. Martynov // Wiener Slawistisher Almanach. -Bd. 17.- 1986.-P. 131 148.

463. Bloom, H. Anxiety of Influence: A Theory of Poetry / H. Bloom. -New York: Oxford UP, 1973.

464. Clark, K. Mikhail Bakhtin / K. Clark, M. Holquist. Cambridge, Mass. and London, England, 1984.

465. Conio, G. Le formalisme et le futurisme russe devant le marxisme / G. Conio. Lausanne: Г Age d'Homme, 1975.

466. Daniil Kharms and the Poetics of the Absurd: Essays and Materials / Ed. Neil Cornwell. London: The Macmillan press, 1991.

467. Derrida, J. De la grammatologie / J. Derrida. Paris: Editions Galilee, 1967.

468. Doring-Smirnova, I. Исторический авангард с точки зрения художественных систем / И. Деринг-Смирнова, И. Смирнов // Russian Literature. Vol. 8/5. - 1980. - P. 403 - 468.

469. Genette, G. Palimpsestes: La literature au second degree / G. Genette. Paris, 1982. - 467 p.

470. Ivask, G. Russian modernist poets and the mystic sectarians / G. Ivask // Gibian G., Tjalsma H. Russian Modernism. Culture and the Avant-garde 1900- 1930.-Ithaca-London: Cornell UP, 1976. P. 95 - 106.

471. Marzaduri, M. Futurismo menscevico / M. Marzaduri I I L'avanguardia a Tiflis: Quaderni del Seminario di Iranistica. Uralo-Altaistica e Caucasologia dell 'Universita di Venezia. 1982. - №13. -P. 99- 179.

472. Marzaduri, M. II futurismo russo e le teorie del linguagio trasmentale / M. Marzaduri // И verri. 1983. - №31/32. - P. 5 - 55.

473. Мс Vay, G. Vadim Shershenevich: New text & information / G. Mc Vay // Russian literature triquarterly. Ann Arbor, 1989. - № 22.

474. Morrissette, B. Post-modern generative fiction: Novel and film / B. Morrissette // Crit. inquiry. Chicago, 1975. - Vol. 2, № 2. - P. 281 -314.

475. NiIsson, N. Krucenych's poem «Dyr bul scyl» / N. Nilsson // Scandoslavica. 1978. -№24. - P. 139 - 148.

476. Nilsson, N. The sound poem: Russian 'zaum' and German dada / N. Nilsson // Russian Literature. 1981. - Vol. 10/4.

477. Nilsson, N.A. The Russian Imaginists / N.A. Nilsson. Stockholm Almqvist and Wiksell, 1970.

478. Pomorska, K. Russian Formalist Theory and its Poetic Ambience / K. Pomorska. Paris, 1968.

479. Ribemont-Dessaignes, G. Preface a 'Ledentu le Phare' / G. Ribemont-Dessaignes // Iliazd. Ledentu le Phare. Poeme dramatique en zaum.-Paris: 41°, 1923.

480. Zdanevic, I. Le degree 41° du sinapise / I. Zdanevic // L'avanguardia a Tiflis: Quaderni del Seminario di Iranistica. Uralo