Лингвориторическая парадигма согласованной коммуникации

Морозова, Оксана Николаевна

автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.19
диссертация на тему: Лингвориторическая парадигма согласованной коммуникации

Год: 2005
Автор научной работы: Морозова, Оксана Николаевна
Ученая cтепень: доктора филологических наук
Место защиты диссертации: Тверь
Код cпециальности ВАК: 10.02.19

Диссертация по филологии на тему 'Лингвориторическая парадигма согласованной коммуникации'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Лингвориторическая парадигма согласованной коммуникации"

КУБАНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

МОРОЗОВА Оксана Николаевна

ЛИНГВОРИТОРИЧЕСКАЯ ПАРАДИГМА СОГЛАСОВАННОЙ КОММУНИКАЦИИ

10.02.19 - теория языка

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Краснодар - 2005

Работа выполнена в рамках совместного научного проекта кафедры общего и классического языкознания Тверского государственного университета и кафедры теории языка и межкультурной коммуникации Тверской государственной сельскохозяйственной академии.

Научный консультант: - доктор филологических наук, профессор Романов Алексей Аркадьевич.

Официальные оппоненты:

- доктор филологических наук, профессор Лучинская Елена Николаевна;

- доктор филологических наук, профессор Баранов Анатолий Григорьевич;

- доктор филологических наук, профессор Сорокин Юрий Александрович.

Ведущая организация - Тюменский государственный университет

Защита состоится « \ 0> » ио^ р 2005 г. в 9.00 на заседании диссертационного совета Д 212.101.08 по гфисуждению ученой степени доктора филологических наук в Кубанском государственном университете по адресу: 3500040, г. Краснодар, ул. Ставропольская, д. 149, ауд. 231.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Кубанского государственного университета.

Автореферат разослан « _» о у ^ о УЛ 2005 г.

Ученый секретарь диссертационного совета^? ¿¿¿^¿¿¿^¿^Г^^бХяагова Ю.В.

ß/ffW

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

На рубеже 20-го и 21-го веков центральные позиции в языкознании занимают коммуникативная (в полном объеме ее направлений - антропонимическо-го, когнитивного, этно-, психо-, социолингвистического, функционально-семантического и лингвопрагмэтического подходов - или парадигм) и когнитивная метапарадигмы, стремящиеся раскрыть базовые отношения между языком и человеком как мыслящим социальным субъектом, что позволяет включать речевое (дискурсивное) поведение в интерактивную картину языка, мышления и поведения человека.

Реферируемое диссертационное исследование находится в русле названных актуальных направлений современной лингвистики и посвящено системному описанию интегральной модели комплексного (вербального и авербаль-ного) поведения участников согласованной коммуникации в рамках лингвори-торической (прагмалингвориторической) или дискурсивно-функциональной парадигмы.

Актуальность исследования обусловлена все возрастающим интересом к проявлению «человеческого фактора» в коммуникативном процессе, который приводит ученых к осознанию важности не только проблем описания языковых структур, участвующих в речевой интеракции, но и задач всестороннего исследования говорящего субъекта («человека говорящего / homo loquens»), использующего эти структуры и другие коммуникативные средства для решения конкретных (согласованных) задач в интерактивном пространстве.

Языковая личность в ее способности осуществлять в рамках единого интерактивного пространства согласованные речевые (дискурсивные) действия или практики (в понимании М. Фуко, А.И. Ракитова) с учетом коммуникативных установок другой говорящей личности становится ныне интегральным объектом изучения интенсивно развивающихся актуальных направлений науки о языке. В этом плане изложение лингвистики по парадигмам в том их смысле, в каком они определялись Т. Куном, встречается с большими трудностями, и если все же понятие парадигмы используется, то, по мнению В.А. Звегинцева (1996), есть все основания «освободить это понятие от тех строгих ограничений, которые связаны с «классическим» пониманием этой категории, и интерпретировать их в достаточно свободном и условном смысле», в каком толкуются такие привычные для языковедов термины как, например, «школа», «концепция» и т.д.

Современная ситуация в отечественной науке о языке, для которой характерна «полипарадигмальность» (Т.В. Гамкрелидзе, 2005; А.Г. Баранов, 1999; Е.С. Кубрякова, 1995, 2000; ГЛ. Немец, 2004; A.A. Романов, 2002, 2003; P.M. Фрумкина, 1995; В.И. Шаховский, 2004), позволяет осуществлять комплексный анализ выбранного объекта одновременно по разным направлениям в различных парадигмах знания широкого спектра социогуманитарных дисциплин. Си-нергетический характер парадигмальных изменений современного отечественного языкознания проявляется в увеличении в его общем континууме объема антропоцентрического направл иной стороны, ос вое-

ние новых научных сфер, а с другой стороны - переосмысление бытующих теоретических аксиом и устоявшихся постулатов. И если исходить из постулатов синергетики, предполагающей не только выходы в сферы других наук, но и позволяющей связывать такие выходы с целенаправленной речевой (дискурсивной) деятельностью говорящего субъекта, то для анализа речевого поведения субъектов в согласованном интерактивном пространстве представляется не только обоснованным, но и необходимым привлечение данных психологии, социолингвистики, этнолингвистики, теории коммуникации и т.п.

Многообразие коммуникативных форм речевого поведения, языковая манифестация набора своих ролевых исполнений субъектами общения и экспек-таций, связанных с их реализацией в интерактивном обмене, вариативность отношений между участниками согласованного общения и ситуаций речевого взаимодействия, а также специфика норм и правил интерактивного поведения собеседников, на которые опирается согласованная речевая коммуникация, «формируя ее своеобразный регулятивный мир» в виде совокупности отдельных единиц - регулятивов (A.A. Романов, 1988; см. также: А.И. Ракитов, 2005), делают ее изучение одной из сложнейших и актуальнейших проблем в науке о языке. И хотя попытки решения вопросов речевого общения в согласованной интеракции связывают уже с именами Сократа, Аристотеля, Лукиана (из Сама-соты), все же проблемы коммуникативной лингвистки в плане осуществления согласованной (успешной) коммуникации появились в фокусе внимания ученых, главным образом, во второй половине 20-го века. В частности, предложенный в 60-е годы Дж. Гамперцем анализ дискурса уже характеризуется объединением отдельных научных традиций изучения речи, с целью вывести ее за пределы отдельного предложения / высказывания и связать с этнолингвистикой Д.Н. Хаймса, социолингвистикой С. Эрвин-Трипп, перспективой предложения пражского функционализма и когнитсшогией, что впоследствии послужило основанием для формирования полипарадигмального подхода к исследованию динамических форм речевого поведения участников в согласованном интерактивном пространстве или согласованном дискурсе.

Такой подход, развившийся позднее в разновидности «лингвориториче-ской», «неориторической» или «прагмариторической» парадигмы (А.Г. Баранов, 1988; Ю.Н. Варзонин, 1998, 2001; A.A. Ворожбитова, 2000, 2002; З.Я. Кар-манова, 1993; М.Н. Макеева, 1999, 2000; Р. Робен, 1999; A.A. Романов, 1988, 1995, 2002, 2003, 2004; Д. Франк, 1986), отличается от «классической» риторической парадигмы (А.К. Авеличев, 1986; С.С. Аверинцев, 1984; В.И. Аннуш-кин, 2002, 2003; М.Р. Львов, 1996; И.А. Стернин, 1993, 2000; О.Ю. Усачева, 1994; Т.Г. Хазагеров, Л.С. Ширина, 1994), «ориентированной, по мнению Д. Франк, только на монолог», своей коммуникативно-функциональной и прагматической направленностью на воздействие и убеждение собеседника вносить свой речевой вклад в решение общих (согласованных) коммуникативных целей и задач в рамках целостного интерактивного дискурсивного пространства.

Выдвижение на авансцену лингвориторической (неориторической, праг-малингвориторической) парадигмы в описании специфики динамических образцов коммуникативного поведения говорящей личности обусловлено не

столько калейдоскопической чередой сменяемости научных парадигм в лингвистике, порожденной «грехами» или «узостью предшествующих парадигм» (Д. Франк, 1986; Е.С. Кубрякова, 1995, 2000; А .А. Романов, 2000, 2002, 2003), сколько определено объективными стремительными изменениями постиндустриального, информационного общества на рубеже третьего тысячелетия, расширением сети информационных технологий, возрастающей ролью коллективного знания и превращения его в «инструмент коллективного блага» (Д. Белл), распространяемого и реализуемого системами информационно-коммуникационных технологий (Й. Брокмейер, Р. Харре, 2000; Р.М. Нугаев, 2004; PJK. Потапова, 2002; АЛ. Ракитов, 2005; Д.А. Силичев, 2005).

В этом плане значительную актуальность приобретают лингвистические исследования, выполненные в русле информационных технологий, направленных на формирование и укрепление «класса носителей знания» в качестве основного инструмента справедливой меритократии и подчинения экономического социальному и культурному, доминирования отношений между людьми, а не между людьми и природой. Актуальность таких исследований для общества приобретает все большее значение в связи с тем, что новое общество квалифицируется не только как общество знания, информации, услуг, но и как общество риска, угроз, страха, небезопасности и непонимания людьми друг друга. Поэтому решение вопросов взаимопонимания и согласия в обмене информационными потоками позволяет найти объективный подход к определению успешности интерактивных процессов между субъектами общения в коммуникативном пространстве, способный снизить уровень коммуникативных срывов и неудач в эксплицитных и имплицитных действиях участников согласованной коммуникации, что с неизбежностью приведет к снижению конфликтных ситуаций в различных сферах жизнедеятельности социума.

С этих позиций традиционный подход к коммуникации как простому обмену информацией в процессе речевого общения, характерный в большей степени для отечественной психологии и психолингвистики, не способен в полной мере вскрьггь специфику интеракционной стороны коммуникативного процесса, его поведенческого и ценностного аспектов с учетом того, что коммуникативные процессы присущи всем уровням организации живого: биохимическому, психофизиологическому, психодинамическому и социально-психологическому (P.M. Блакар, 1987; М.М. Маковский, 1992; У. Матурана, 1995; Р. Робен, 1999; В. Bichakjian, 1988; A.L. Garcia, 1988). И хотя ограниченность трактовки коммуникации как чисто информационного процесса становится все более очевидной в отечественной научной традиции, в частности, в ряде работ, посвященных вопросам коммуникативного взаимодействия, тем не менее, отмечается характерная особенность процесса общения, которая проявляется в том, что в нем, наряду с информационными потерями при обработке собеседниками получаемой информации, осуществляется также выработка новой информации для его участников, которая способствует их единению, общности и порождению согласованных речевых практик в решении совместных коммуникативных задач с целью уменьшения информационных потерь.

Так, отмеченный в работах Тверской школы анализа динамической модели диалога факт ощутимой потери в коммуникативной интеракции, особенно в процессе возникновения механизма «коммуникативной воронки» и его реализации в различных актах дискурсивного пространства (A.A. Романов, 1988, 1995, 1996, 1998; ЕГ. Романова, 2000; H.A. Комина, 2004; И.Д. Агамалиева, 2002; Л.П. Бурмистрова, 2005; В .В. Быстрое, 2002; АЛ. Костяев, 2003; О.С. Мамаева, 2004; О.Н. Морозова, 2000, 2002; С.Э. Носкова, 2002, 2004; И.В. По-горелова, 1999; Е.П. Рожнова, 2004; С.А. Рыжов, 2003; М.Е. Фролов, 2004; Г.Г. Яковлева, 2005), обнаружил взаимосвязь между потерей информации и эмоциональным состоянием участников коммуникативного обмена, обусловленную в большей степени несогласованностью использования дискурсивных практик в типовых моделях интеракции и неуспешностью выбора ее соответствующих форм. Более того, психологами (В.М. Снетков, 2000; Л.О. Андрюшина, 2003; Д.А. Ходырев, 2003) установлено, что при стрессовых состояниях участников коммуникативного взаимодействия информационные потери могут составлять до 80%.

Поэтому далеко не случаен в последнее время факт обращения к феномену коммуникации как комплексному, многогранному и многофакторному явлению, в котором находит отражение процесс духовно-психологического единения, раскрывающий и глубинную психологическую связь коммуникантов, и энерго-информационное пространство или поле участников согласованной интеракции, и душевное взаимопроникновение в структуру межличностных отношений в общении в виде энергетического резонанса (В.Н. Волошинов, 1929; Ц. Тодоров, 1998; Р. Робен, 1999; АЛ. Романов, 2003,2004).

В указанном контексте лингвориторика или неориторика как комплексная или «холотропная» (С.А. Сухих, 2000), синергетическая научная парадигма, в понимании В.А. Звегинцева, может оказаться полезной не только в плане развития навыков культуры речи, но и в плане практической коммуникации, особенно в разработке проблем организации и анализа коммуникативных процессов, в которых ораторская деятельность в виде дискурсивных практик или действий применяется осознанно в манипулятивных целях как искусство эффективно добиваться намеченных результатов через взаимодействие с партнерами, базирующееся на сцеплении согласованных друг с другом дискурсивных практик любого порядка и любой иллокутивной направленности. В этой связи проблемы регулятивное™, организации и анализа коммуникативных процессов, как в рамках отдельных институциональных образований, так и в обществе в целом, проблема описания динамических моделей согласованного общения в его эксплицитной и имплицитной ипостасях приобретают особую актуальность в силу происходящих изменений в современном реальном мире.

туру» жизнедеятельности говорящей личности дои решения коммуникативных задач, способна задавать формат согласованной с «миром регулятивов» коммуникативной - в том числе и речевой - деятельности. Поэтому согласованная коммуникация в ее эксплицитном виде отражает составляющие регулятивной культуры: ценности, разделяемые всеми членами коммуникативного взаимодействия, и систему отношений, формирующую и определяющую поведенческие нормы в рамках типовых интеракций (в том числе и статусно-ролевые в прямом и обратном направлениях, т.е. векторы отношений от высшего к низшему и наоборот, от коллеги до клиента и наоборот, от персонала к фирме и наоборот и т.п.), базирующихся на реализации тех или иных типов регулятивов.

Имплицитная сфера согласованной коммуникации способна отражать своеобразный процесс поиска резонанса между коммуникантами (точнее их психотипами, ибо одинаковые психотипы быстрее поймут друг друга), подстройки под уровни модальности и субмодальности (визуальная, кинестетическая, аудиальная) восприятия информации друг от друга, перевода внешней формы символической (знаковой) репрезентации коммуникативного (речевого) акта или вытесненного из сознания субъекта симптома, по Жаку Лакану, в исходную (т.е. целевую, реально желаемую: симптом —► перевод —* исходная или символическая форма, символ), где симптом позволяет указать на способ перенастройки когнитивной системы одного из коммуникантов (продуцента или реципиента) для согласованной интеракции и выявить скрытое от него самого состояние внутреннего переживания, вызванное информативным «зарядом» или «иллокутивным потенциалом» (Г.С. Абрамова, 2001: 66-72; A.A. Романов, 1988: 43-47,2003: 6-7; O.E. Баксанский, E.H. Кучер, 2005: 83-91).

В рамках предлагаемого подхода целесообразно рассматривать процесс формирования согласованного интерактивного дискурсивного пространства и как «коммуникативную деятельность» (т.е. как процесс в его временной протяженности) и как «коммуникативный акт (как состояние в отдельной временной точке этого процесса), где коммуникативная деятельность представлена в виде совокупности согласованных действий, подчиненных определенной коммуникативной цели. Но так как внешним проявлением деятельности является поведение, то в данном случае можно строго не разграничивать «коммуникативное поведение» и «коммуникативную деятельность». Однако при этом полезно различать в лингвориторическом пространстве согласованной интеракции термины «коммуникативное поведение» и «речевое поведение», где «коммуникативное поведение» понимается в виде процесса установления отношений с целью обмена информацией между собеседниками, а «речевое поведение» - в виде процесса использования ими в актах дискурсии языковых знаков как деятельность, осуществляемую с помощью основных конститутивных единиц языковой системы. С этих позиций речевое поведение есть всего лишь один из способов проявления коммуникативного поведения, а между понятиями «коммуникативное поведение» и «речевое поведение» устанавливается соотношение процесса и способа его реализации по принципу что? - с помощью чего?. В этом плане «коммуникативный акт» будет являться элементом согласованного коммуникативного поведения, потока коммуникации как определенный тип взаимо-

действия между собеседниками, где есть и адресат, и адресант в определенной временной его точке, а «речевой акт» будет представлять элемент (единицу) речевого поведения, речевого потока как процесса обмена сообщениями, оформленными при помощи основных конститутивных единиц языковой системы.

Таким образом, разработка интегративных концепций, отражающих потребности языкознания в распространении принципа системности в его динамической, деятельностной трактовке на все стороны языкового мира, теоретическая неразработанность проблемы и практические потребности позволяют говорить об актуальности исследования процесса оптимизации дискурсивной деятельности в согласованном коммуникативном пространстве.

Объектом предлагаемого исследования является целостное описание речевого поведения коммуникантов в типовых моделях согласованной интеракции, а предметом исследования выступает система языковых средств и комплекс прагмариторических приемов в пределах функционирования актов согласованной дискурсии, в рамках которой они используются собеседниками одновременно для реализации собственных и типовых коммуникативных целей и задач в согласованном интерактивном пространстве.

Цель работы - определить типы и принципы поведения участников речевого взаимодействия с тем, чтобы выявить специфику использования ими вербальных и авербальных средств для создания и реализации условий согласованной интеракции в типовом коммуникативном пространстве.

Общая цель обусловила постановку и решение следующих конкретных исследовательских задач:

- разработать теоретические основы описания актов согласованной дискурсии как особого лингвистического объекта изучения с учетом специфики межличностной коммуникации, организованного (наряду с другими традиционно выделяемыми формами речи) по принципу целостности, структурности, иерархичности и связности в самостоятельную форму речи;

- очертить содержательный объем концептов согласие / несогласие и дать развернутую характеристику понятий «согласованная коммуникация», «согласованный коммуникативный акт», «согласованная интеракция»;

- разработать общую модель согласованной коммуникации и описать функциональные условия интерактивного взаимодействия собеседников в объеме ее согласованных дискурсивных практик;

- предложить типологию моделей комфортно-психологического и дискомфортно-психологического общения с учетом реализации семантического, языкового и энциклопедического (внеязыкового) знания;

- построить типологию речевых произведений со значением согласия-несогласия и описать особенности функционирования каждого типа названных дискурсивных практик в процессе развертывания согласованной интеракции;

- выявить причины появления дискурсивных практик, выражающих согласие-несогласие, на различных этапах диалогической интеракции;

- представить характеристику дискурсивных практик со значением согласия-несогласия как регулятивных действий, поддерживающих или противодействующих согласованному общению в рамках типового сценарного фрейма;

- установить содержательные и конструктивные особенности дискурсивных практик, служащих для выражения различных видов согласия-несогласия в речевой интеракции;

- рассмотреть инвентарь лингвистических и риторических средств, позволяющих описать интерактивную организацию актов согласованной дискурсии;

- предложить собственную методику анализа коммуникативных актов в условиях согласованной и противодействующей ей интеракции;

- систематизировать современные воззрения на явление антропоцентризма в языке, на феномен личностной коммуникативной установки, преломляемый сквозь призму языковой картины мира, трактуемой в свете идей теории референции и когнитивной лингвистики.

Для целей данного анализа в качестве минимальной речевой единицы исследования наиболее подходит коммуникативное интерактивное единство дискурсивного пространства, построенное по определенной фреймовой модели акта типовой интеракции с установкой на согласие или несогласие.

Научная новизна диссертационного исследования заключается в постановке ранее не изученной проблемы функционирования в интерактивном пространстве коммуникативных актов со значением согласия-несогласия, а также в конкретном ее решении. Впервые выбранные для исследования речевые произведения интерактивного пространства рассматриваются не в виде отдельных сочетаний репликовых шагов, подтверждающих или отрицающих действия своего собеседника, а в рамках целостного функционально-семантического представления типового иллокутивного фрейма, отражающего весь спектр регулятивных отношений между партнерами по коммуникативному взаимодействию. Также впервые освещены проблемы коммуникативного общения, традиционно рассматриваемые как диадические речевые взаимодействия с позиции коллективной интеракциональности. По-новому осуществлен прагматический анализ языкового общения с учетом структурирования концептосферы «согласие-несогласие», обусловленного ее различным членением на отдельные семантические фрагменты с описанием промежуточных (полусогласие, молчание) состояний. Воплощен новый комплексный подход к анализу значения дискурсивных практик, в основе которого лежит представление о значении как структурированной сущности и как целостности языкового, семантического и вне-языкового энциклопедического знания. В новом ракурсе предстает описание механизмов концептуальной интеграции как когнитивного основания лингвок-реативных свойств дискурсивного поведения участников согласованной коммуникации. Помимо этого в работе впервые выделяются и характеризуются ведущие направления в исследовании согласованной коммуникации, а также предлагается новая методика описания и классификации моделей речевого общения в условиях согласованной и противодействующей ей интеракции, которая применяется для выявления творческого характера изучаемого феномена как в системном, так и речевом аспектах. Предложен метаязык описания динамических процессов согласованной коммуникации и обоснована правомерность выделения согласованной коммуникации в качестве особой разновидности коммуникации в культуре с определением критериев такого выделения.

Методологический аппарат исследования опирается на разработки в области прагмалингвистики, теории речевых актов и теории коммуникации, в частности на метод теоретико-гипотетического моделирования вербального поведения языковой личности в зависимости от установки, интерпретации смысла дискурсивных единиц на основе элементарных пропозициональных единиц, перефразирования манифестационных конфигураций (поверхностных структур) и сведения их к базовой (прототипической) форме. В работе также применены методы контекстуального и функционального анализа, социально-контекстуальные методы с указанием ролевых проявлений участников коммуникативной интеракции. Кроме того, использованы некоторые элементы количественного анализа, позволившие охарактеризовать статистические отношения использованных различных манифестационных форм выражения согласия-несогласия.

Теоретическая значимость проведенного исследования заключается в том, что оно способствует дальнейшему развитию дискурсивно-функциональ-ной или прагмалингвориторической научной парадигмы, существенно расширяет теорию речевого воздействия и - шире - речевой деятельности в частно-лингвистическом и общелингвистическом планах и представляет собой вклад в общую теорию прагматики общения и изучение глубинных механизмов, лежащих в основе лингвокреативной деятельности человека в согласованном дискурсе. Изучение такого явления как квази-перформативность в коммуникативно-функциональной лингвистике способствует описанию закономерностей развития и функционирования языка в социуме, позволяет осмыслить с лингвистической точки зрения процесс управления речевым поведением участников диалогической интеракции, расширяет представление о соотношении коммуникативной, ситуативной и языковой семантики. В общелингвистическом плане теоретически значимыми являются аргументы в пользу анализа регулятивной функции языка, в особенности ее «воздействующей и преобразующей речевое поведение» разновидности. Теоретически значимым также является распространение инструментария прагмалингвистики на семантический анализ таких явлений как изменение личностных установок говорящего субъекта в условиях допустимого психопрограммирования посредством специфических коммуникативных единиц - регулятивов, ориентированного на различные области профессиональной коммуникации: от риторического убеждающего воздействия в институционально-социальной сфере общения до обыкновенного врачебного (терапевтического, психотерапевтического и психоаналитического) дискурса.

лингвокультурологии, семиотике, теории понимания и интерпретации, конфликтологии и риторике. Возможно также применение результатов исследования при разработке коммуникативно-ориентированной методики преподавания языка. Результаты исследований могут вызвать интерес психологов, философов, социологов и антропологов, а также профессиональных коммуникаторов (пропагандистов, работников СМИ, агитаторов, специалистов по связям с общественностью и специалистов, занятых в сфере переговорного процесса, продаж и управления человеческими ресурсами), психотерапевтов и рекламистов различного профиля.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Согласованная коммуникация как системно организованная, непротиворечивая последовательность интерактивных проявлений ее участников (говорящего и слушающего) в виде совокупности дискурсивных практик (речевых действий, диалогических реплик, шагов или ходов) основывается на определенных правилах, базирующихся на разнообразных знаниях для решения возникающих в жизнедеятельности языковой личности задач или стремлении выработать адекватные правила при их отсутствии, с целью закрепления этих знаний в определенных эпистемических формах, представленных как определенные матрицы или некие абстрактные построения (теоретические модели), которые могут выступать в предельно строгом формализованном и доказательном виде научной теории или парадигмы.

2. Методологической базой для реализации процесса согласованной коммуникации, предполагающей создание, совершенствование и использование регулятивных правил и воплощающих их навыков, норм, эталонов и стандартов в виде комплекса дискурсивных практик, является лингвориторическая парадигма как обобщенная ключевая идея, как теоретическая модель и практическая технология вербальной коммуникации, представленная в виде технологического алгоритма и конкретных техник и приемов выработки установок на согласие, позволяющая по-новому взглянуть на регуляцию дискурсивной деятельности в типовом интерактивном формате или матрице (модели) и выявить закономерности использования вербальных и авербальных средств для ее маркирования.

3. Основными отличительными признаками интерактивной матрицы согласованного общения является речевое поведение каждого из участников коммуникативного процесса относительно решаемых ими целей и задач, обусловливающих формирование психологического комфорта (климата) и содействующих укреплению своих коммуникативных и личностных позиций в оценке их сопричастности к системно организованной последовательности интерактивных проявлений, используемых для выработки установок говорящей личности вносить свой коммуникативный вклад в согласованное общение.

4. Самооценка коммуникантами своего речевого поведения детерминирует личностный комфорт или дискомфорт в типовой матрице (модели) общения и является источником реализации ее целевых программ в согласованной коммуникации. Целевой критерий позволяет выделить две основные группы моделей общения: модели комфортно-психологической и модели дискомфорт-

но-психологической интеракции, которые подразделяются на определенные типы и подтипы.

5. Диалогическая интеракция между участниками коммуникативного акта выражения согласия-несогласия осуществляется при помощи инвариантной квази-перформаггивной формулы «Настоящим я выражаю согласие-несогласие с Вами в том, что ...», которая формально коррелирует с канонической перфор-мативной матрицей, а содержательно отличается от классических перформа-тивных проявлений отсутствием семантического признака результативности и временными параметрами речевой каузации. В конструктивном плане к указанным квази-перформативным формулам относятся не только эксплицитные единицы канонического уровня, но и целые дискурсные комплексы.

6. Представленные в интерактивном процессе диалогического общения соответствующими диалогическими репликами квази-перформативные формулы выражения согласия-несогласия участвуют в реализации регулятивной (диалогоорганизующей и диалогонаправляющей) деятельности коммуникантов, выступая в качестве особых коммуникативных регулятивных единиц (регуля-тивов) различного плана.

7. Интерактивные регулятивы со значением согласия-несогласия подразделяются на два основных функциональных типа: на регулятивы, способствующие согласованному общению, и регулятивы, противодействующие согласованному общению. В последнем случае названные интерактивные регулятивные единицы выступают в качестве маркеров коммуникативного рассогласования партнеров по совместной реализации типовой (глобальной) цели согласованного общения.

2005; The VUI-th International Conference «COGNITIVE MODELING IN LIN-GUISTICS-2005», Varna, Bulgaria; Третьей международной научной конференции «Текст в лингвистической теории и методике преподавания филологических дисциплин», г. Мозырь, Республика Беларусь, 12-13 мая 2005 г.; The VIII-th International Conference «CONSTRAINTS in DICOURSE», Dortmund, Germany, 3-5 June, 2005; International Conference on TEXT, SPEECH and DIALOGUE, Karlovy Vary (Carlsbad), Czech Republic, 2005; 12 региональных и межвузовских конференциях (г. Белгород, 2003; г. Тверь, 1999; 2000; 2001; 2002; 2003; 2004; 2005; г. Липецк, 1999; 2003; г. Орел, 2005; Ярославль, 2005). Результаты работы регулярно (с 1999 г. по 2005 г.) обсуждались на заседаниях межвузовского теоретического семинара «Регулятивный мир диалога» при кафедре теории языка и межкультурной коммуникации ТГСХА. Основные материалы исследования по теме диссертации отражены в 37 публикациях (включая 2 монографии и 4 учебных пособия) общим объемом 48,5 пл. Основные результаты исследования внедрены в ряд спецкурсов, в курсах «Русский язык и культура речи», «Этика и эстетика делового общения», «Текстовая аргументация», «Управленческая риторика», а также использовались при руководстве дипломными сочинениями и проведении тренингов в Тверском институте повышения квалификации кадров АПК и в управлении государственной службы и кадров аппарата губернатора Тверской области.

Структур« работы определяется поставленными конкретными задачами и логикой развертывания основной темы исследования. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения, списка источников примеров, библиографии. Библиографический список включает в себя источники на русском, английском и немецком языках.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении дается обоснование выбора темы, ее актуальность, формулируются цель и задачи исследования, описывается его материал, обосновывается научная новизна, теоретическая и практическая значимость, приводятся положения, выносимые на защиту, а также данные об их апробации и внедрении, описывается структура диссертации.

В первой главе «Согласованное общение в пространстве интерактивного взаимодействия» определяются возможности подходов к рассмотрению многомерного феномена «согласованное общение / согласованная интеракция», рассматривается взаимодействие категориальных характеристик, детерминирующих коммуникативный статус согласованной коммуникации, ее строевых и функционально-прагматических параметров, раскрывается ее значение в условиях пространства интерактивного противодействия собеседников друг другу, обозначается манифестационно-содержательная сфера реализации дискурсивных актов с установкой на согласие.

В первую очередь акцентируется факт неразработанности коммуникативного статуса актов речевого выражения согласия-несогласия в работах по теории речевых актов, теории диалога и конверсационного анализа, в которых без внимания остались критерии вычленения и описания языковых осо-

бенностей структурных составляющих комплексного коммуникативного акта согласия-несогласия, способных активизировать его фреймовую (когнитивную) конфигурацию в ментальном пространстве носителей языка. Не фиксировались и не исследовались функциональные условия и правила реализации коммуникативных установок участников актов согласованной дискурсии, а вопросы содержательного объема иллокутивных показателей речевых действий (дискурсивных практик) со значением согласия или несогласия даже и не рассматривались в типовой (т.е. построенной по образцу фреймовой конфигурации) речевой интеракции, и - как результат - не была предложена и не была описана типология дискурсивных произведений анализируемого комплексного коммуникативного акта с установкой собеседников на согласованную интеракцию. Поэтому закономерно, что вопросы согласованной, т.е. непротиворечивой установкам собеседников, включающей в себя «когнитивный, социальный и поведенческий компоненты» (A.B. Юревич, 2005: 20) совместной дискурсной деятельности говорящих субъектов с условиями реализации фреймовых конфигураций и сценариев, положенных в основу речевого взаимодействия, коммуникации даже не рассматривались в работах по речевому общению.

Как правило, анализ проблемы согласованного общения сводился к описанию общих характеристик истинности-ложности, манипуляции и обмана в различных видах общения (E.JI. Доценко, 2003; Т.А. Жалагина, 2004; В.В. Знаков, 1993; М.Ю. Коноваленко, 2005; Ю.А. Сорокин, 2004; И.Ю. Черепанова, 2004; Ю.В. Щербатых, 2000; Г.Г. Яковлева, 2004). Однако кроме перечисления типов манипуляций вроде «умолчания, селекции, нарушения пропорций, передергивания, искажения, переворачивания, сообщения правды под видом обмана, провокации, подталкивания, обмана путем перестановки» и др. (Ю.В. Щербатых, 2000: 91-103; М.Ю. Коноваленко, 2005: 41-42) исследователям не удалось установить статус согласованной коммуникации и специфики речевого (коммуникативного) поведения участников согласованной интеракции.

В ггоЙ ситуации изменить сложившееся положение дел способна, по мнению ряда лингвистов, новая исследовательская парадигма, которая смогла бы обогатить теорию речевого общения вообще и в частности теорию согласованной интеракции в системе дискурсивных актов в плане «эффективности коммуникативного взаимодействия, эффективности общения», для того чтобы а) описать рациональное и оптимальное использование средств языка для достижения поставленной автором цели, т.е. определенного коммуникативного или прагм ар иторического эффекта, и б) реализовать идею В.Н. Волошинова, высказанную им более 70 лет тому назад, использовать диалогическую природу «целого высказывания в потоке речевого общения», в процессе «трения слова о словесную и внесловесную среду» (1930: 98) с целью выработки согласованных действий собеседников в рамках дискурсивной интеракции. И хотя предложенные риторические «программы» не смогли реализовать полномасштабную претензию на формирование какой-то особой научной парадигмы и оказались в сущности растворенными в культурно-исторической парадигме (культурология в ее широком понимании, лингвострановедение, этнолингвистика), так как исходили из того, что риторика, понимаемая как «владение словом» в самом ши-

роком смысле последнего, составляет не просто одну из сфер или частей, но и самое ядро духовной культуры, которая представляет собой словесно-мыслительное освоение мира, тем не менее, неориторический подход к проблемам эффективного общения участников коммуникативной интеракции обозначил границы своей лингвориторической парадигмы, опирающейся на «двухты-сячелетнее наследие», по Ц. Тодорову, соотношения классической риторики, культуры и теории речевой деятельности.

Предлагаемый в работе лингвориторический подход исходит из того, что тип соотношения риторики и культуры в целом задается с момента появления риторики как таковой уже в эпоху античности. Древнегреческое понимание культуры как «пайдейя» («воспитание») означало единство познания (поиск и установления истины) и убеждения (донесения истины). С.С. Аверинцев (1984: 147) отмечал, что «философия и риторика - самое сердце культуры античного типа, и в сердце этом живет возрождающееся противоречие». И развитие этого противоречия становится источником культурологической парадигмы всей европейской культуры. В преодолении названного противоречия риторическая культура как система представлений, знания и творчества, перерабатывающая всякий новый духовный опыт в уже заранее наличествующие формы, принципиально основывается на готовом слове и пользуется им.

Готовое слово риторической культуры есть «и целая речь, целое высказывание, и сюжет, и жанр, как форма, в которую отливается мысль, и самое мелкое единство смысла..., если только это происходит из фонда традиции и заранее дано пользователю (поэту, писателю, языковому субъекту), если это только заведомо для него «готово» (О.Ю. Усачева, 1994: 111). Однако, будучи отягченной материей языка, лингвориторика одновременно с реализацией принципа риторического рационализма в культуре с самого начала практически существует в виде оппозиции ratio/oratio и, в отличие от философии, уже несет на себе «печать прагматизма» и вынуждена заботиться не только об истине, но и о «возбуждении мнения», отклике на речевые произведения оппонента. Элемент техницизма, свойственный уже практической риторике полиса, вовлекает ее в сферу «технэ» (греч.) - искусство активного преобразования, изменения и управления и при сохранении рефлективно-традиционалистской установки культуры позволяет новой риторической (прагмалингвориторической или просто лингвориторической) парадигме приобретать новые функции, прежде всего функции отстранения риторического приема и функцию стилизации, что проявилось в нарастании личностного, индивидуально-неповторимого, особенного, эффективного, хотя бы и при наличии примата общего (единого, согласованного) и универсального (типового или матричного) взаимодействия (С.С. Аверинцев, 1984; Ц. Тодоров, 1998; О.Ю. Усачева, 1994).

Оформившись в теоретическую модель в виде сплава рефлективно-традиционалистской установки языковой культуры на результирующий эффект (перлокугивную или посткоммуникативную составляющую общения) и практических методик (риторических приемов и техник), лингвориторическая или прагм алингвориторическая парадигма в виде определенной разновидности моделей наследует традиции современной лингвопрагматики, теории речевых ак-

тов, теории дискурса и конверсационного анализа с одной стороны и лингвистики текста, теории лингвоаргументологии и логической аргументации с другой стороны. В комплексном своем виде она может быть представлена в виде динамической модели диалогической (риторической) интеракции (A.A. Романов, 1988, 1995, 1996, 1997, 2002, 2003, 2004; A.A. Романов, A.A. Ходырев, 2001,2002).

Характерная черта лингвориторической модели согласованного общения проявляется в том, что речевое и интерактивное поведение инициатора и реагирующего на инициативные действия говорящего (т.е. адресата) обладает определенной спецификой и может отличаться определенными характеристиками, например, набором ролевых проявлений и их маркированием при помощи определенных вербальных (языковых) и авербальных средств (О.Н. Морозова, 2003, 2004,2005; ОН. Морозова, С.Э. Максимова, 2003). В предлагаемой модели согласованной интеракции различны сами позиции собеседников. Это отличие затрагивает не просто ролевые проявления участников согласованной интеракции - хотя они важны и существенны, а касается больше всего процесса самооценки собеседниками собственных действий по антиципационному отношению (от лат. anticipation - предвосхищение, предугадывание событий или, в широком смысле, всякое преждевременное наступление какого-либо явления, которое по существующим законам или привычным нормам должно наступить позднее) к готовности каждого участника вносить свой коммуникативный вклад в продвижение к коммуникативной цели, его установки на согласованное взаимодействие В этом плане участники согласованной коммуникации не могут в отличие от классических работ по теории речевых актов и конверсационного анализа рассматриваться в качестве «абсолютных понятий», а их речевое поведение не является «абсолютно стерильным, идеальным».

Характерно, что в рамках лингвориторической парадигмы подход к согласованному общению опирается не на сравнение форм речевого поведения собеседников с «идеалом» или фиксацию соответствия тех или иных дискурсивных проявлений набору «абсолютных» правил, норм, максим (ср.: G. Leech, 1983: 83-84). В лингвориторической парадигме конкретные или проспективные действия собеседников в согласованном общении выводятся из экспликации антиципационных отношений между ними. Этот принцип, принцип вывода и экспликации антиципационных отношений между собеседниками, можно считать базовым (стратегическим, прагматическим) принципом, на котором строится типовая согласованная интеракция и реализация которого выражает конвенциональные ожидания (экспектации) каждого из участников по отношению друг к другу, выявляя их функциональную нагрузку в речевом взаимодействии типового (т.е. построенного по типовому образцу) порядка. Очевидно, что названный принцип экспликации отношений наиболее полно раскрывает этическую и психологическую специфику речевого поведения участников согласованной интеракции, так как анализ любого реактивного выражения с учетом инициативных действий партнера вскрывает в нем наличие эксплицитно или имплицитно выраженного отношения.

С точки зрения лингвориторического анализа дискурсивных практик антиципация представляет собой способность действовать и принимать те или иные решения с определенным временно-пространственным упреждением в отношении ожидаемых будущих событий. Следовательно, любой акт общения человека с другими людьми «всегда и неизбежно включает антиципационные процессы» (Б.Ф. Ломов, E.H. Сурков, 1980: 5, 13). В процессе коммуникативно-информативного обмена предсказуемость - это способность «предугадать элемент сообщения, который последует за уже переданным элементом» (Л.А. Аз-набаева, 1999: 104). Поэтому с полным правом можно говорить о том, что антиципация - это в первую очередь познавательный процесс, основанный на умении извлекать из памяти сценарий события или ритуала, зафиксированный в опыте коммуниканта, который помогает ему проецировать завершающее звено в последовательности сообщения (A.A. Романов, И.Ю. Черепанова, 1999; Е.Г. Романова, 2001). Включение принципа антиципационных отношений участников согласованной коммуникации в число базовых показателей их речевого поведения сферы лингвориторической парадигмы оказывается вполне правомерным и оправданным, ибо знание принципов речевого общения, как отмечают В.И. Герасимов и В.В. Петров (1988: 7), входит в состав базы знаний как один из компонентов языковых знаний, участвующий в формировании фреймовой конфигурации согласованной интеракции.

Примечательно, что принцип антиципации легко включается, например, в описание когнитивного феномена ассоциативности как в классической психологии, так и на уровне современных сетевых моделей разума. Правда, в предлагаемом в данной работе подходе разграничиваются когнитивная модель антиципации и когнитивная модель ассоциативности. Модель первого плана отличается от ассоциаций, функционирующих, в частности, по логико-семантическому принципу, так как рассматриваемая в лингвориторической (лингвопраг-мариторической) парадигме когнитивная модель антиципации - а в ее рамках и система антиципационных отношений собеседников, реализуемых ими в процессе проспективного продвижения к согласованной цели взаимодействия, -предполагает одностороннюю направленность коммуникативных (речевых) действий участников речевой интеракции, а именно проспекцию (т.е. движение слева направо к выработке согласованных позиций и достижения общего результирующего эффекта), в то время как когнитивная модель второго плана (ассоциативности) не обязательно строится только в указанном направлении.

Очевидно, что в избранном подходе принцип антиципационных отношений участников согласованной прагмалингвориторической интеракции отличается от понимания известного в языкознании явления антиципации, затрагивающей лишь формальную сторону языкового выражения. Ср., например: Под антиципацией понимается «воздействие последующей языковой формы на предшествующую в последовательности форму» (Г.А. Климов, 1970: 90). Очевидно также и то, что этот базовый принцип прагмалингвориторической интеракции в согласованной коммуникации отличается и от феномена «предвосхищение» в синтаксисе или так называемого «пралепсиса» (от греческого prolep-sis - предположение, предчувствие, предвидение), так как «синтаксическая ан-

тиципация создается использованием в предложении предвосхищающих элементов» (О.С. Ахматова, 1966: 366), например, в английском языке - предложения с предвосхищающими «it» и «there»: «It was useless to come»; «There were two plates on the table».

Анализ эмпирического материала показал, что если формальные, чисто языковые аспекты антиципационных отношений можно описать системой определенных лингвистических показателей, например, при помощи катафориче-ских и анафорических маркеров, завершенности/незавершенности грамматических конструкций, семантическими индикаторами, категориальными маркерами вежливости, такта, то интерактивную сторону таких отношений без опоры на риторическую составляющую (техники, приемы, технологии, тактики, систему авербальных знаков) согласованной коммуникации раскрыть достаточно сложно. И хотя антиципация в широком смысле свойственна практически многим формам речевого общения, построенного на «соблюдении принципов, правил и установок и предписаний речевого этикета» (Л.А. Азнабаева, 1998: 116), в предлагаемом подходе антиципационные отношения (или принцип антиципационных отношений) рассматривается в комплексном плане как: а) языковой феномен, имеющий эксплицитные формы своей репрезентации, б) как когнитивный механизм создания проспективных прагматических смыслов говорящего, направленный на выработку согласованных действий в рамках акта типовой интеракции, и в) как когнитивный механизм интерпретирования и создания проспективных прагматических смыслов адресата, отражающий его функциональный вклад в развитие стратегической инициативы действий говорящего/инициатора. С этих позиций анализ любого вербального выражения вскрывает в нем наличие эксплицитно или имплицитно выраженного отношения между собеседниками в согласованной коммуникации, независимо от их симметричности / асимметричности отношений и кодекса доверия друг к другу.

Во второй главе «Языковые концепты «согласие», «несогласие» и «молчание» в лингвориторическом пространстве интерактивного взаимодействия» представлена содержательная характеристика и параметрический объем концептов «согласие», «несогласие» и «молчание» в интерактивном пространстве актов согласованной дискурсии. В избранном в работе подходе термин «концепт» трактуется, во-первых, как ключевое слово духовной культуры и, во-вторых, как первоначальное представление, стимулирующее порождение слова. В комплексной трактовке концепт представлен в виде многоаспектной ментальной структуры, в которую входит все то, что принадлежит строению понятия (концепт-1), и все то, что делает его фактом культуры (концепт-2).

В связи с очевидным сближением и установлением единой сущности концепта-1 и концепта-2 прагмалингвориторический подход к описанию социокультурной значимости функционирования и интерпретации концеггтов согласия-несогласия позволяет выявлять не только специфику целостного образа данного концепта, но и фиксировать динамику и статику познаваемого объекта в виде функционально-семантического представления или ФСП. Дискурсив-но-когнитивный подход к анализу концепта в виде ФСП направлен на вскрытие, формализацию и подтверждение общей для всех процессов концепта-2,

декодирующего, объясняющего роль концепта-1 в контекстах, культурной жизнедеятельности социума. Контексты, в которых функционируют слова-концепты («согласие» / «несогласие»), условно подразделяются на два класса, в зависимости от роли в них самих слов-концептов.

Первая разновидность названных контекстов составляет такое их множество, в котором данное слово и его производные являются предметом рассуждения, оценки. Цель таких контекстов заключается в описании объема значений слова, выражаемого им понятия. В этом смысле слово «согласие» / «несогласие» используется осознанно, потому что оно само является предметом рассуждения или обсуждения. Вторая разновидность контекстов представляет собой такое множество контекстов, в котором данное слово и его производные используются для выражения значения, смысла, обусловленного коммуникативной (и интерактивной) ситуацией. Слово-концепт неосознанно участвует в формировании проспективного плана согласованных действий партнеров в пределах иллокутивного потенциала или вершины фреймовой конфигурации коммуникативного акта со значением согласия или несогласия.

В пределах первой контекстной разновидности раскрываются концепты-1, а в рамках второй - концепты-2. Но так как в прагмалингвориторической интеракции с установкой на согласованное общение концептуальные различия сближены и установлена единая сущность обоих концептов, то в реальных актах согласованной коммуникации общая сущность концепта «согласие» / «несогласие» будет опираться на знания, охватывающие и область их значения, и область их функционирования.

Сравнив выделенные в словарных толкованиях семантические признаки первой разновидности концепта «согласие», установлено, что ее содержательной основой являются семы «результата речевого общения». При этом доминантный семантический признак опирается на содержание таких дополнительных признаков, как «нацеленность собеседников на результат действия», «достижение результата совместными усилиями, с совместного одобрения», «результат общения как реализация совместной цели его участников», «равнопо-ложенность в речевых действиях каждого участника и ориентирование в свои требованиях на посильные обстоятельства», «управление речевыми действиями» и др. Выделенные семантические признаки способны в совокупности контекстов реализации области значений выявить область функционирования концепта «согласие» в противоположность концепту «несогласие» в рамках лин-гвориторической парадигмы интерактивного общения.

Было выявлено, что концепт «согласие» обнаруживает способность быть определенной моделью для организации некоторых типов речевого общения, построенных по соответствующему образцу или сценарию. В этом плане выделенные семантические признаки названного концепта определяют объем самого понятия «согласованная коммуникация», понимаемого как процесс осуществления дискурсивных действий, согласованных участниками общения в соответствии с выделенными признаками первой разновидности концепта для результативной реализации своих и общих целевых параметров, задач и установок в типовом интерактивном пространстве.

Семантика представленных в словарном описании признаков концепта «несогласие» характеризуется следующими семами: «отсутствие единства, стройности, согласованности», «не подвергнутый согласованию, т.е. не получивший согласия других заинтересованных лиц», «не соответствующий чему-л.», «не сообразный с чём-л.». При этом становится очевидным тот факт, что несогласие есть такая ситуация, в которой участники речевой интеракции могут вступать в отношения противоречия по любой теме взаимодействия. Выделенные семантические признаки позволяют выявить содержательный объем концепта «несогласие», который отражает процессуальный характер в деятельности несогласного субъекта. При этом характерно, что речевое поведение говорящего субъекта в рамках ФСП - НЕСОГЛАСИЕ является определенным препятствием для развития интерактивных действий по типовому сценарию и не позволяет отражать антиципационную основу отношений коммуникантов в диалогической интеракции, построенной по типовому образцу.

Установлено, что в согласованной интеракции особую роль играет функционально-содержательная специфика концепта «молчание», которая трактуется как действие партнера по интеракции, выражающееся в держании паузы, стратегически необходимой участнику согласованной коммуникации для принятия определенного решения (В.В. Богданов, 1986; А.А. Романов, Е.Г. Федосеева, 1992). Как показывает анализ фрагментов речевой интеракции, пауза-молчание может появляться в интерактивном пространстве согласованного общения в двух разновидностях: как составляющая часть дискурсивного шага или же как самостоятельная часть интерактивного хода. В первом случае пауза рассматривается как результат самостоятельной деятельности автора речевого действия, в котором находят отражение свойства, чувства, манера, темперамент и т.п. говорящего субъекта. Во втором случае она предстает в виде результата совместных усилий участников диалогической интеракции, отражая природу взаимодействия говорящего и слушающего в пространстве реализации типового иллокутивного потенциала ФСП. В этом случае молчание является причиной согласия, его сигналом.

В третьей главе «Типология актов согласованной коммуникации в лин-гвориторическом пространстве» раскрываются коммуникативная специфика и структура взаимодействия участников в согласованном пространстве речевого общения, выявлены причины появления на различных этапах диалогической интеракции дискурсивных практик, выражающих согласие-несогласие, построена типология речевых произведений со значением согласия-несогласия и установлены средства выражения типовых моделей дискурсивных актов со значением согласия-несогласия.

Коммуникативный акт согласия-несогласия (или интерактивный акт согласованного общения), как и любой другой коммуникативный акт, представляет собой комплексный вид деятельности, включающий в себя коммуникативно-социальную, коммуникативно-регулятивную и интерактивную деятельность участников речевого взаимодействия. Коммуникативный акт с установкой на согласие-несогласие решает свою особую задачу, которая определяет его границы в функциональном плане. Сходный с другими коммуникативными акта-

ми, интерактивный акт согласованного общения практически направлен на организацию определенного действия, внутреннего или внешнего, со стороны адресата сообщения относительно получателя такого сообщения или на его готовность, предрасположенность к такому действию, которое призвано внести определенный коммуникативный вклад в развитие диалогического взаимодействия между его участниками. Коммуникативный акт с установкой на согласие-несогласие охватывает всю совокупность факторов, определяющих взаимодействие участников диалогической коммуникации и использование в этом взаимодействии языковых средств.

Используя языковые средства в процессе коммуникативной интеракции, участники репрезентируют «способы мироистолкования» (К.Х. Гадам ер, 1991: 24) в виде определенных, сформированных образов действительности, своего рода «обобщений» (Т. ван Дейк, 1989: 270), «функционально-семантических представлений» (A.A. Романов, 1983,1988), «прототипических референтов» (А. Вежбицкая, 1996:282), «стереотипов социального поведения» (Э. Сепир, 1993в: 595-596), «когнитивных образов» (U. Maturana, 1970: 37), «образных схем или вместилищ» (Дж. Лакофф, Джонсон, 1987; Johnson, 1987), «мифов» (А.Ф. Лосев, 1980; И.Ю. Черепанова, 1996: 7), которые являются не механическим слепком с существующей действительности, а субъективно осмысленными, переработанными, идеализированными представлениями о ней.

Названные представления формируются в процессе диалогического взаимодействия и затем, будучи вызванными (каузированными) в речевом сознании адресата и отправителя сообщения, побуждают их к совершению определенных внутренних или внешних (речевых, ментальных или физических) действий. Характерно, что такие представления формируются в процессе смыслового восприятия речевого материала, в процессе ментальной деятельности как «сознательно, так и бессознательно» (Э. Сепир, 1993: 594; К.Г. Юнг, 1994: 22-29) при реализации адресатом своих коммуникативных задач и на базе своего коммуникативного и жизненного опыта, специфики своей ментальной образности.

Поскольку в диалогической коммуникации отражается далеко не вся действительность, а только определенная ее часть, то соответствующий компонент коммуникативного акта с установкой на согласие-несогласие можно определить как ситуацию, под которой понимается некий фрагмент действительности, познаваемый, осмысленный, описанный и преобразуемый в ходе отдельного акта речевой коммуникации. Продуем познания, осмысления, описания и преобразования ситуации является коммуникативный образ ситуации (Е.В. Сидоров, 1986). Ситуация представляет собой некоторую общность событий, явлений, процессов, действий, связанных между собой единым отношением и местом их проявления. Коммуникативный образ ситуации предстает в виде целой совокупности представлений (ментальных образов) о событиях, явлениях, процессах, действиях, которые объединяются на базе единого отношения и диалогического игрового пространства в широком смысле, т.е. места, и времени, и темы (в понимании В.Н. Волошинова). Очевидно, что между ситуацией и ее коммуникативным образом (функционально-семантическим представлением, точнее говоря) наблюдается относительное сходство.

Дискурсивная практика, выступающая в виде реплики, речевого действия или шага, является основной строевой единицей интерактивного (диалогического) общения партнеров. Дискурсивная практика предстает в процессе общения в виде речевого произведения, имеющего двустороннюю коммуникативную направленность. В рамках лингвориторической парадигмы, дискурсивная практика со значением согласия-несогласия, с одной стороны, направлена на предшествующее речевое или неречевое действие партнера по общению или сложившуюся к моменту взаимодействия коммуникативную ситуацию, с другой стороны она ожидает, вызывает (становится причиной, каузирует, побуждает) новое действие, реакцию своего собеседника.

Дискурсивная практика типового порядка в качестве речевого произведения, направленного на решение поставленной цели в процессе речевой интеракции, является ядром коммуникативного сценария типового фрейма, по которому и выстраивается взаимодействие между партнерами по общению с установкой на согласие-несогласие. Функционально-семантическая специфика дискурсивной практики (или дискурсивного шага) может бьпъ выявлена только лишь в процессе дискурсивного обмена практиками для решения намеченной коммуникативной цели.

Рассматривая процесс согласованного взаимодействия, осуществляемого по типовому образцу, можно обнаружить несколько различных типов согласия-несогласия, выражаемых партнерами по общению по мере их продвижения от этапа к этапу во фреймовом сценарии.

Как правило, начальная фаза интеракции или фаза зачина взаимодействия протекает по следующей схеме: Первый коммуникант сигнализирует: - «Я начинаю говорить» - Второй коммуникант сигнализирует • - «Я согласен с тем, что ты должен говорить» и / или «Я не согласен с тем, что ты должен говорить («Ты не должен говорить»)» Таким образом, на начальном этапе речевой интеракции один из партнеров либо принимает положительное решение относительно своего участия во взаимодействии по предложенному иллокутивному типу, либо отказывается от него. В данном случае речь идет о согласии-несогласии общего типа, выражающего лишь намерение коммуниканта (здесь и сейчас, с этим партнером) начать реализацию, т.е. развертывание выбранного сценария по типовому образцу. Согласие-несогласие участника общения относительно предложенного инициатором фреймового сценария, а также относительно своего личного участия в последовательной реализации именно такого типового фрейма можно считать согласием-несогласием интерактивного порядка (т.е. согласием-несогласием на сам факт взаимодействия). Такое согласие-несогласие можно назвать стратегическим, так как оно выражает общую стратегию речевого поведения коммуниканта в пределах типового сценария.

Помимо дискурсивных практик согласия-несогласия общего типа, в рассматриваемой нами динамической модели диалога можно выделить также речевые действия со значением согласия-несогласия частного типа (т.е. тактическое согласие-несогласие). Такие дискурсивные образования функционируют на уровне фаз и отдельных этапных переходов в типовом интерактивном пространстве. В процессе поэтапного движения партнеров к намеченной цели в

рамках ФСП - от контактной фазы к фазе целевой реализации речевого действия и дальше к финальной фазе согласованной интеракции - важную роль играют этапные практики со значением согласия-несогласия, которые маркируют переход партнеров от одного этапа взаимодействия к другому. Этапные практики с указанным значением, с одной стороны, характеризуют организацию выделенного этапа (не противоречащего типовому сценарию) в рамках ФСП, т.е. последовательную смену интерактивных цепочек в пределах фазы, с другой стороны, они оценивают и соответствие речевого действия тематическому пространству, актуализированному на данной фазе в типовом иллокутивном фрейме.

Еще один вид согласия-несогласия частного типа можно назвать ходовым (иллокутивно-тематическим) согласием-несогласием, так как описываемые реплики-практики появляются на уровне отдельного интерактивного хода. Указанные реплики не имеют строгой привязки к какой-то отдельной фазе или этапу взаимодействия, их появление возможно на протяжении всего пути, который совместно проходят коммуниканты в рамках ФСП.

Причины возникновения реплик со значением согласия-несогласия в процессе диалогического взаимодействия различны, однако их условно можно объединить в три группы:

- согласие-несогласие, связанное с содержанием дискурсивных практик (их иллокутивно-тематической направленностью);

- согласие-несогласие, связанное с организацией интерактивного взаимодействия;

- согласие-несогласие, обусловленное личностными параметрами (характеристикой) партнера по общению.

Если интеракция протекает без коммуникативных рассогласований и других срывов, то это свидетельствует о том, что каждый из коммуникантов удовлетворен и выбором партнера для общения, и его действиями в заданном тематическом пространстве типовой интеракции в соответствии с правилами организации общения.

Фазовость процесса речевого общения имеет важное значение для специфики функционирования практик со значением согласия-несогласия. Особенности каждой фазы речевого взаимодействия обусловливают появление практик со значением согласия-несогласия, вызываемых той или иной причиной. Так было установлено, что для первой фазы взаимодействия - фазы зачина -характерны практики несогласия, причиной появления которых являются нарушения правил этикета, конвенциональных правил и правил организации общения. Во второй фазе интерактивного взаимодействия - фазе реализации речевого действия - наиболее часто появляются практики несогласия, вызываемые неприятием поведения партнера по общению в заданном тематическом пространстве. Выяснилось также, что во второй фазе возможно и функционирование реплик-практик, мотивом для появления которых служит неприятие каких-то личных качеств собеседника, его речевого поведения (например, тональности общения). Для третьей фазы речевого общения - фазы закрытия (выхода из сферы интерактивного пространства) - характерны практики со значением несогласия, которые появляются в результате того, что говорящий нару-

шает ритуальные правила закрытия диалога или же в том случае, когда партнер не удовлетворен результатом речевого взаимодействия.

Анализ языкового материала показал, что в основе мета выражения согласия-несогласия лежит инвариантная квази-перформативная (матричная) формула, которая отражает глубинную семантическую сферу (уровень) в следующей манифестациоиной конфигурации:

10 2 3

1 лицо глагол в наст, времени (2 лицо) придаточное

предложение (а) инфинитивная группа (б) Круглые скобки указывают на факультативный характер второго лица в указанной манифесгационной матрице. Глагол имеет форму первого лица, единственного числа настоящего времени, первый аргумент представлен местоимением первого лица единственного числа, а второй аргумент - местоимением второго лица единственного или множественного числа.

Семантическое содержание названной матричной формулы согласия-несогласия можно представить в виде следующей трехаргументной конфигурации: «Я (1) (искренне) выражаю настоящим свое согласие-несогласие (соглашаюсь / не соглашаюсь) (0) с Вами (2) в том, что... (3)», где 1,2 и 3 - аргументы (соответственно, первый аргумент обозначает носителя воздействия, второй аргумент выражает объект воздействия, а третий - цель воздействия), а 0 - предикатное ядро, которое репрезентирует отношение между аргументами.

В качестве предикатного ядра семантической конфигурации практик со значением согласия-несогласия выступает глагол «соглашаться / не соглашаться» С синтаксической точки зрения данный глагол имеет постоянное число окружающих его лексем, а именно: кто-то соглашается / не соглашается с кем-то относительно чего-то.

Аргументная позиция носителя воздействия может замещаться только предметным именем, который представляет собой одушевленный предмет (говорящего) и выполняет семантическую функцию агенса по отношению ко всему процессу воздействия, реализуемого в виде речевого действия, и по отношению к объекту этого воздействия. Носитель воздействия манифестируется в языке личным местоимением в первом лице единственного или множественного числа. Первый аргумент - агенс - является в рассматриваемой трехаргументной структуре семантическим субъектом, а в предложении - грамматическим подлежащим.

Позиция второго аргумента - объекта каузации - может замещаться также только одушевленным предметом, на который и направлено воздействие в форме речевого действия. Названный аргумент выполняет семантическую роль пациенса и репрезентирует второго участника акта коммуникации — слушающего. В структуре предложения второму аргументу семантической конфигурации соответствует дополнение.

Аргументная позиция третьего компонента описываемой формулы заполняется либо придаточным предложением (вариант а), либо инфинитивной группой (включенной предикатной структурой) (вариант б). Особенностью ис-

следуемых нами реплик со значением согласия-несогласия является то, что они в гораздо большей степени, нежели любые другие реплики, функционирующие в процессе диалогического общения, связаны с предшествующими (инициирующими) речевыми действиями партнера по общению. Вот почему третий аргумент может замещаться различными конструкциями - комментирующими, отвергающими, одобряющими и т.п., то есть являющимися реактивными по отношению к первому репликовому шагу в импликативной паре (в отдельном интерактивном ходе): «инициирующий шаг - закрывающий (ответный) шаг».

В зависимости от того, какой именно вариант (а или б) выступает в качестве цели воздействия в стандартной формуле, семантическая конфигурация будет иметь следующий вид:

а) «Я (искренне) согласен / не согласен с Вами в том, что вы говорите», а*) «Я (искренне) согласен / не согласен с Вами в том, что Вы говорите», а**) «Я (искренне) согласен / не согласен с Вами в том, что Вы говорите».

б) «Я (искренне) согласен / не согласен сделать нечто». Семантическая конфигурация акта выражения согласия в процессе речевого взаимодействия реализуется в диалогическом общении с учетом трех основных составляющих (условий), а именно:

- Я доверяю (тебе) партнеру (условие А);

- Я доверяю твоему сообщению (условие Б);

- Я считаю твое сообщение истинным, то есть соответствующим реальному положению дел в мире (фактуальным) или соответствующим моему представлению о положении дел (условие В).

Целесообразно различать «полное» согласие, «полное» несогласие, а также практики со значением полусогласия и частичного согласия-несогласия.

Схематически подобное градуирование можно представить в следующем виде: ----------------..----------------,---------------..----------------+

несогласие полусогласие согласие

частичное частичное

Если коммуникант доверяет своему партнеру, то, следовательно, доверяет и его сообщению, которое считает истинным. Схематически это можно представить в виде цепочки логического следования: Если А —»то Б; если А —* то В; если Б -* то В.

Следовательно, семантическая формула дня выражения «полного» согласия, будет иметь такой вид: //А —* Б —»В//. Соответственно, для выражения так называемого «полного» несогласия выстраивается следующая смысловая цепочка: Если не А —»то не Б; если не А -* то не В; если не Б -» то не В.

Исходя из этого, семантическую конфигурацию «полного» несогласия можно представить таким образом: //не А —► не Б —> не С//. Семантическая конфигурация для частичного согласия-несогласия будет иметь следующую разновидность:

(1) //А —> Б —* не В// (т.е.: «Я доверяю своему партнеру, доверяю его сообщению, но не считаю его полностью соответствующим положению дел в мире») и

(2) //не А —»не Б -> В// (т.е.: «Я не доверяю своему партнеру, следовательно, не доверяю его сообщению, однако вынужден признать, что его сообщение истинно, так как оно соответствует реальному положению дел в мире»).

Согласие-несогласие, выражаемое коммуникантами в процессе речевого взаимодействия с помощью стандартной формулы, представляет собой так называемое «полное», эксплицитное согласие-несогласие. При этом языковой материал показал, что в интерактивном процессе используются различные варианты (или модели) стандартной матрицы. Так, в качестве разновидности стандартной инвариантной формулы выступает модель, имеющая по сравнению с основной матрицей, «усеченный» вид (м-1), характерной особенностью которой является отсутствие одного, двух либо всех трех компонентов матрицы.

В стандартной матрице может опускаться первый аргумент, например: «Согласен с Вами / Не согласен с Вами» (м-1а: 0,21 % - в русск.; в нем. частотность незначительна); также могут отсутствовать оба дейктических компонента и третий аргумент (м-1б) «Согласен/Не согласен» - 0,51 % - в русск.; 0,53 % - в нем.); или же стандартная формула приобретает следующий вид: 1 лицо + предикатное ядро (глагол согласия-несогласия) (опущены аргументы 2 и 3) (м-1в: 0,36 % - в русск.; 0,09 % - в нем.), например:«Я согласен/Не согласен»

Опущение аргументов не влияет на общий смысл высказывания, так как наличие глагола согласия-несогласия обеспечивает правильную интерпретацию коммуникантом речевого действия своего партнера либо на уровне репликовых шагов (инициирующий шаг - закрывающий шаг), либо на уровне ходов (при переходе от одного интерактивного хода к другому). Отсутствие третьего компонента матрицы возможно только тогда, когда его содержание объясняется ситуацией общения, сложившейся в конкретный момент взаимодействия.

В качестве варианта модели-16 (так называемой «усеченной» стандартной матрицы) можно считать конструкции со значением согласия-несогласия, в которых предикатное ядро «Согласен / Не согласен» замещается следующими языковыми средствами (м-16*: 29,29 % - в русск.; 35,14 % - в нем.):

- лексемами «Да», «Нет» в русском и, соответственно, «Ja», «Nein», «Doch» в немецком языках (5,89 % - в русск.; 11,09 % - в нем.);

- глаголами (3,87 % - в русск.; 0,87 % - в нем.);

- наречиями и конструкциями Это + наречие для русского и Das ist (wäre) + adv для немецкого языков (6,2 % - в русск.; 8,36 % - в нем.);

- существительными и конструкциями Это + существительное (Das ist + sub) (2,09 % - в русск.; 0,94 % - в нем.);

- конструкциями Это + прилагательное + существительное (Das ist + adj + sub) (1,39 % - в русск.; 0,89 % - в нем.);

модальными словами (1,69 % - в русск.; 4,07 % - в нем.);

- выражениями и предложениями со значением согласия-несогласия (6,17 % - в русск.; 7,33 % - в нем.);

- междометиями или конструкциями междометие + маркер согласия-несогласия (2,0 % - в русск.; 1,65 % - в нем.).

Возможны также случаи, когда в указанной формуле отсутствуют предикатное ядро и первый и второй компоненты (м-1г: 49,12 % - в русск.; 42,07 % -

в нем.). Остается только третий аргумент, репрезентирующий цель воздействия, то есть «каузируемое событие, представляющее собой ответный акт по отношению к каузатору» (A.A. Романов, 1985).

При этом третий аргумент может представлять собой высказывание:

- точно воспроизводящее (повторяющее) инициирующую реплику партнера (имеющее такой же лексемный состав) (м-1г*: 0,27 % - в русск.; 1,7% - в нем.);

- содержащее повтор некоторой части инициирующей реплики (словосочетание или отдельное слово) (м-1г**: 11,06 % - в русск.; 10,64 % - в нем.);

- повторяющее структуру (предикативную основу) инициирующей реплики (м-1 г*»*: 9,49 % - в русск.; 8,36 % - в нем);

- не повторяющее инициирующую реплику (м-1 г****: 28,3 % - в русск.; 21,37%-в нем.).

Дискурсивные практики со значением согласия-несогласия, представляющие данную модель (м-1 г****) и не содержащие повтора какой-либо части инициирующей реплики, можно разделить на три подгруппы:

1) речевые действия, выражающие отрицательное или положительное отношение к личности партнера по общению и содержащие комментарий не столько относительно содержания речевого действия собеседника, сколько относительно самого действия (речеиого или неречевого) как свершившегося факта. Другими словами, в этом случае несогласие, которое у коммуниканта вызывает вербальное или невербальное действие партнера, «переносится» на самого партнера, на его личные качества, манеру поведения, уровень образованности, социальный статус, что, несомненно, увеличивает «зону несогласия», возникающую между коммуникантами и грозящую как коммуникативными рассогласованиями, так и прекращением общения;

2) речевые действия, содержащие отрицательную или положительную оценку способа выражения собеседником своей коммуникативной интенции, т.е. когда говорящий указывает на соответствие или несоответствие речевого действия партнера с точки зрения манифестационного параметра репликового шага (ФСП типового фрейма);

3) речевые действия, выражающие положительное или отрицательное отношение говорящего к содержанию (иллокутивно-тематическому аспекту функционально-семантического представления типового фреймового сценария) речевого вклада партнера по общению.

В интерактивном общении возможны также случаи, когда третий компонент матрицы комментируется одним или несколькими высказываниями (м-2: 9,92 % - в русск.; 13,62 % - в нем.).

В качестве особой разновидности указанной стандартной формулы можно рассматривать и выражения типа «Трудно (не) согласиться с вами» (м-3: 0,15 % - в русск.; в нем. частотность незначительна). Подобные конструкции отличаются от основной матрицы тем, что в них отсутствует первый аргумент. Таким образом, говорящий в какой-то степени снимает с себя ответственность за речевое действие, не эксплицирует себя как автора высказанной практики. Пассивный характер подобного речевого действия может вносить в последова-

тельную реализацию типовых сценариев либо оттенок уступительное, либо требование переубеждения.

Стандартная формула согласия-несогласия может усложняться в процессе речевого взаимодействия модальными глаголами. В качестве дополнительных компонентов модели-4 (0,27 % - в русск.; 0,54 % - в нем.) могут выступать следующие глаголы: мочь (сметь), хотеть, долженствовать - русск., müssen, sollen, dürfen, wollen, mögen, können - нем.

В этом случае лексема «согласиться / не согласиться» будет выступать в роли инфинитива, а модальный глагол - в качестве дополнительного компонента, расширяющего, таким образом, стандартную формулу: «1-й аргумент + МГ (модальный глагол) + согласиться / не согласиться + 2-й аргумент + 3-й аргумент» (м-4).

Использование в дискурсивном пространстве указанной разновидности исходной матрицы имеет ряд функциональных (прагматических) особенностей. Оно направлено либо на смягчение степени воздействия на партнера по общению (категоричности при выражении согласия-несогласия с речевым действием собеседника), либо, напротив, на ее усиление. Иначе говоря, модальные глаголы определенным образом характеризуют отношения между участниками интерактивного процесса, степень их согласованности и готовности к кооперативному сотрудничеству для достижения поставленной коммуникативной цели.

В качестве еще одного варианта (м-5: 4,75 % - в русск.; 5,99 % - в нем.) стандартной формулы могут быть рассмотрены конфигурации, построенные по следующей схеме: «Инвариантная формула (или одна из ее разновидностей) + НО (зато, только) (причинный компонент)» (к примеру, Да, но...; Я согласен с вами, но; Правильно, но ; Нет, но., и др.) и маркирующие в процессе речевого (диалогического) общения частичное согласие-несогласие.

Приведенные примеры свидетельствуют о том, что первая часть указанных практик (сам маркер положительной оценки, одобрения) выражает согласие с речевым действием партнера по общению. Говорящий подчеркивает правоту своего собеседника, уместность и целесообразность его вклада в разработку информационного пространства, заданного типовым фреймом, лишь затем указывая на дополнительные аспекты тематического содержания, упущенные или не принятые во внимание партнером.

В данном случае можно говорить о тактическом согласии, с помощью которого коммуникант смягчает категоричность своей дискурсивной практики и тем самым пытается вызвать положительное отношение партнера к тематическому содержанию своего шага, тем самым обеспечивая приемлемые условия для последовательного (согласованного) продвижения к конечной цели взаимодействия. Кроме этого, названная матрица выполняет ограничительную функцию: под сомнение ставится истинность речевого шага говорящего, указывается на неполную адекватность его вклада в иллокутивно-тематическую реализацию ФСП типового сценария, другими словами можно говорить о коррекции по отношению к действиям собеседника.

Вопросительные конструкции со значением согласия-несогласия также могут быть рассмотрены как вариант стандартной формулы. Анализ языкового

материала позволяет выделить вопросительные конструкции, содержащие в качестве предикатного ядра глагол согласиться / не согласиться (м-ба: 0,09 % - в русск.; в нем. частотность незначительна) («Как же туг не согласиться?»), а также вопросительные конструкции без глагола согласия-несогласия (м-66: 8,74 % - в русск.; 9,12 % - в нем.).

В вопросительной конструкции «Как же тут не согласиться?» (м-ба) не находят своего выражения позиции первого, второго и третьего аргументов. Высказывание приобретает пассивный характер и в зависимости от выбранного сценария взаимодействия, а также особенностей развертывания диалогического процесса в рамках предложенного сценария может интерпретироваться либо со значением (вынужденной) уступки, которая вызывается убедительностью или очевидностью речевого действия собеседника, либо таким образом говорящий подчеркивает свою дистанцированность, снимает с себя ответственность.

Псевдо-вопросы со значением согласия-несогласия отличаются от вопросительных выражений тем, что они не выражают желания говорящего получить какую-либо информацию, а имеют своей целью выразить отношение адресата к инициирующему шагу партнера по общению. Поэтому подобные вопросительные конструкции могут быть преобразованы в основную матрицу: «Я искренне согласен / не согласен сделать нечто (принять предложение)» и представляют собой вторичную (трансформированную) разновидность стандартной формулы.

Кроме основной матричной формулы, служащей для эксплицитного выражения согласия-несогласия в процессе диалогического общения и представленной указанными моделями (в виде повествовательных и вопросительных высказываний), можно обнаружить также конструкции, в которых значение согласия-несогласия выражается имплицитно (косвенным путем) (м-7 - 6,5 % - в русск.; 6,52 % - в нем.).

В данном случае дискурсивный шаг со значением согласия-несогласия представляет собой только лишь указание на какой-либо аспект тематичес-кого пространства, который может ввести коммуникантов в «зону согласия-несогласия», если не будет учтен в процессе взаимодействия. Таким образом, согласие-несогласие с речевым действием собеседника не акцентируется говорящим, не дается эксплицитная оценка его шагу, не выражается (по крайней мере, явно) положительное или отрицательное отношение коммуниканта к тому, что делает или говорит его партнер. Однако использование указанных моделей позволяет говорящему достаточно ясно и точно дать понять собеседнику свое намерение, свое отношение к услышанному, хотя анализ достаточного корпуса примеров показал, что и такой способ выражения согласия-несогласия в процессе согласованного взаимодействия может создать коммуникативные трудности для обоих собеседников, а своеобразное избегание прямого ответа «Да» или «Нет» делает возможным возникновение коммуникативного рассогласования и других сбоев.

Частотность употребления конструктивных варианте» стандартной матричной формулы в русском и немецком языках представлена в таблице:

Модели (варианты) стандартной формулы В русском языке В немецком языке

М-1а - ПЯ (предикатное ядро) + 2-й аргумент 0,21 % —

М-16 - предикатное ядро 0,51 % 0,53 %

М-16* - замена ПЯ на: 29,29 % 35,14%

«Да», «Ни», <Ja», «Nein» («Doch») 5,89% 11,09%

глаголы 3,87% 0,81 %

существительные 2,09% 0,94%

наречия 6,2% 8,36 %

прил. + сущ. 1,39% 0,89%

модальные слова 1,69% 4,07%

выражения 6,17% 7,33 %

междометия 2,0% 1,65 %

М-1в - 1-й аргумент + ПЯ 0,36% 0,09%

М-1 г - 3-й аргумент 49,12% 42,07 %

М-1г* 0,27 % 1,7%

М-1г** 11,06% 10,64%

М-1г*** 9,49% 8,36%

М-1г**** 28,3 % 21,37 %

М-2 - матрица (вариант) + комментарий (одно или несколько предложений) 9,92% 13,63 %

М-3 - пассивная конструкция с ПЯ 0,15 % —

М-4 - матрица (вариант) + МГ (модальный глагол) 0,27% 0,54 %

М-5 - матрица (вариант) + НО 4,75 % 5,99%

М-6 - вопросительные конструкции 8,83 % 9,12%

М-ба вопрос с ПЯ согласиться / не согласиться 0,09% —

М-бб вопрос безПЯ 8,74 % 9,12%

М-7 - аргументирование (без матрицы или ее варианта) 6,5 % 6,53 %

М-7а НО + аргументирование (для несогласия) 1,45 % 0,98 %

М-76 аргументирование (имплицитное согласие-несогласие) 5,05 % 5,54%

Примечание: ПЯ - предикатное ядро (в рассматриваемой квази-перформа-тивной формуле для выражения согласия-несогласия - глагол «согласиться / не согласиться»); МГ - модальный глагол; все данные представлены в процентном соотношении; символ «—» читать как «частотность незначительна».

В основу разграничения приведенных моделей были положены формальные критерии выражения коммуникативно-интенционального содержания практик со значением согласия-несогласия, которые позволили обнаружить, что в процессе диалогического взаимодействия согласие-несогласие может выражаться эксплицитно или имплицитно, причем эксплицитный способ реализации иллокутивного потенциала дискурсивного шага подразумевает использование основных и вторичных конструкций. Основные синтаксические формы представляют повествовательные (сюда относятся инвариантная формула (исходная) и ее разновидности (описанные модели), а вторичные - вопросительные конструкции.

В четвертой главе «Регулятивная функция дискурсивных практик со значением согласия-несогласия в динамической модели согласованной коммуникации» описана регулятивная специфика функционирования системы дискурсивных практик со значением согласия-несогласия, принимающих участие в реализации коммуникативно-организующей (коммуникативно-направляющей, коммуникативно-контролирующей) деятельности собеседников. Организация и осуществление согласованного взаимодействия между партнерами достигается с помощью регулятивных действий, регулятивов.

Интерактивные практига-ра улятиЕЫ, выражающие согласие-несогласие в процессе диалогического взаимодействия, подразделяются на два функциональных класса: на регулятивы, способствующие (поддерживающие) согласованному (кооперативному) общению, и регулятивные действия, препятствующие такому общению.

Речевые произведения со значением согласия-несогласия, формирующие регулятивы кооперативного общения, обеспечивают организацию и осуществляют контроль за речевым взаимодействием коммуникантов, предотвращают коммуникативные рассогласования и коммуникативные срывы. Дискурсивные практики со значением согласия-несогласия, поддерживающие нормальный ход диалогического общения, выступают в интерактивном процессе в качестве ответных регулятивов, представляющих собой реакцию коммуниканта на речевые и неречевые действия партнера по взаимодействию.

Диалогические практики-регулятивы кооперативного общения со значением согласия-несогласия характеризуются одновременной направленностью и на адресанта, и на адресата: с одной стороны, они дают оценку речевому действию партнера по общению, с другой стороны, репрезентируют степень готовности самого говорящего к совместному продвижению вперед согласно выбранному сценарию взаимодействия.

Дискурсивные практики со значением согласия-несогласия, выступающие в процессе диалогического взаимодействия в качестве ре1улятивных действий, противодействующих кооперативному общению, направлены на то, чтобы сдерживать стратегическую инициативу партнера, которая формирует последовательность ходов-цепочек в функционально-семантическом представлении типового сценария. Речевые действия, выражающие согласие-несогласие, как регулятивы второго функционального класса, а именно как регулятивы, препятствующие согласованному общению, выступают в процессе взаимодей-

ствия по таловому иллокутивному сценарию в качестве маркеров коммуникативных рассогласований.

Установлено, что функциональная (и метакоммуникативная) специфика исследуемых практик имеет двустороннюю направленность: с одной стороны, они появляются в интерактивном процессе как реакция на отклонения от развертываемого типового фрейма или на нарушения, связанные с «несоответствием, несовпадением каких-либо параметров дискурсивного шага функционально-семантическому представлению типового фреймового сценария, а с другой стороны, они выступают в качестве языковых сигналов (маркеров), сообщающих собеседнику об этих нарушениях. При этом дискурсивные практики со значением несогласия маркируют, главным образом, коммуникативные рассогласования двух типов: организации социально-интерактивного общения и иллокутивно-тематической реализации дискурсивных шагов.

В пятой главе «Стратегическая основа реализации установки говорящего на согласованное взаимодействие в интерактивных моделях общения» описываются модели диалогической интеракции и раскрывается характер речевого и неречевого поведения говорящей личности в различных коммуникативных ситуациях.

Базовая модель речевого взаимодействия в лингвориторической парадигме представляет собой комплексную систему, включающую в себя следующие подсистемы: 1) личность как субъект общения; 2) личность как объект общения; 3) коммуникативно-организационную подсистему (цели, содержание, коммуникативные процессы и типовые формы общения); 4) психосоциальный контекст.

Четвертая подсистема базовой модели является фундаментом речевого взаимодействия, так как компоненты, входящие в психосоциальный контекст, являются определяющими для любой типовой интеракции. При этом учитывается характер диспозиций участников взаимодействия, наличие или отсутствие взаимной аттракции между собеседниками, эмоциональное напряжение, формирующее психологическую атмосферу процесса общения, эмоционально-психологическое влияние среды, показатели социального статуса собеседников, индивидуально-типологические особенности личностей участников общения и тд.

Для эффективного функционирования базовой модели интерактивного общения необходимо учитывать тот факт, что в речевой деятельности, протекающей по типовому образцу с иллокутивной направленностью на согласие, коммуниканты опираются на пресуппозиционно-когнитивную систему базы знаний о функционировании типовых актов согласованной интеракции. Успешной реализации коммуникативных целей в пределах определенного интен-ционального типа общения способствует комплекс интерактивных знаний, включающий в себя иллокутивные, языковые, энциклопедические, ситуативные и регулятивные знания.

В зависимости от психоэмоционального статуса личности и целевой установки говорящего реализуются следующие разновидности базовой модели диалогической интеракции: модели комфортно-психологического и модели дискомфортно-психологического общения.

Модели комфортно-психологической интеракции подразделяются на познавательно-информативную, убеждающую, экспрессивную, суггестивную и ритуальную модели. При реализации той или иной модели активизируется одно из звеньев следующей цепочки - «шкалы результативности диалогического взаимодействия (шкалы РДВ)»: получил? понял? принял?

Познавательно-информативная модель общения имеет своей целью передать информацию и расширить информационный объем собеседника. Реализуя эту модель, говорящий учитывает познавательные и интеллектуальные возможности собеседника, его установки на получение нужной информации и готовность внести необходимый вклад в развитие согласованного общения. Психотехнологическими особенностями организации взаимодействия по данной модели являются: а) рациональное изложение содержания, б) константная концентрация на передаваемой информации, в) подробная характеристика причинно-следственных и г) условно-следственных связей. Формальными показателями риторической реализации познавательно-информативной модели выступают различные отчеты, лекции, доклады и информационно-аналитические сообщения, публичные выступления и т.п. При «запуске» данной модели акцент смещается в сторону звена «.получил». Компоненты цепочки «понял», «принял» нерелевантны. Интерактивная основа антиципационного принципа согласованного общения участников или одного из участников схематично может быть

представлена в следующей конфигурации: получил ф; понял +/-; принял +/-.

Данная модель характеризуется тем, что она является своего рода фундаментом любого коммуникативного взаимодействия, ибо сфера ее реализации необычайна широка. Несомненным плюсом познавательно-информативной модели прагмариторического воздействия, объясняющим частотность ее употребления, является сравнительная простота реализации: учитываются лишь познавательный уровень возможного собеседника, не используются специальные приемы, которые могут быть направлены на проверку понимания и интерпретации передаваемой информации партнером по взаимодействию. Однако данное преимущество познавательно-информативной модели активирует и ее существенный недостаток: реализация рассматриваемой разновидности коммуникативной модели не дает говорящему никакой гарантии, что собеседник поймет информацию и будет ее использовать таким образом, как этого желает инициатор (узлы «понял» и «принял» могут показывать отрицательное значение), что делает эту модель в ряде случаев конкретного использования малоэффективной.

Модель убеждающего общения используется в условиях формирования и изменения существующих мнений, представлений, установок при помощи ар-гументативной цепочки логических доказательств. Реализуя данную модель, говорящий обращает внимание на восприимчивость партнера к логическим операциям аргументации и на его интеллектуальные способности. Формальные показатели реализации риторического взаимодействия, протекающего по убеждающей модели, представлены дискуссиями, спорами, переговорами, убеждающими и призывающими к действию речами и т.п. Психотехнологические особенности организации согласованного взаимодействия по данной модели

РОС НАЦИОНАЛЬНАЯ > 33 БИБЛИОТЕКА I С.Пстар«до {

N М Ш '

г- т

реализуются в опоре на логически безупречную аргументацию, применение риторических методов, техник и тактик аргументирования, эмоциональный настрой собеседника, с учетом контраргументов и критической позиции партнера. Интерактивная основа антиципационного принципа согласованного общения участников схематично может бьггь представлена в следующей последовательности: получил +; понял Ф; принял +/-.

При анализе распределения значений по шкале результативности речевого взаимодействия важно учитывать тот факт, что это - единственная модель из разновидностей базовой матрицы, при реализации которой прагмориторическое воздействие на партнера происходит при доминирующей активации узла «понял». Этим и объясняется существенный минус убеждающей модели: она чрезвычайно сложна в исполнении. Поэтому инициатору согласованной интеракции требуется тщательная «домашняя» подготовка, так как он должен выстроить безупречную систему аргументации, предугадать возможные контраргумента-тивные цепочки и нейтрализовать их, с помощью риторических методов и техник аргументирования преподнести собственные аргументы и блокировать потенциальные доводы партнера. Именно поэтому рассматриваемая модель праг-мариторического воздействия не является импровизационной, однако при надлежащем исполнении становится одной из самых эффективных, особенно в том случае, когда инициатору удается достичь положительного значения не только в узле «понял», но и в узле «принял».

Дискурсивная деятельность, «разыгрывающаяся» по экспрессивной модели общения, имеет своей целью передать чувства и переживания, чтобы на базе общего психоэмоционального настроя побудить партнера по речевому взаимодействию совершить какое-либо действие, соответствующее фреймовому сценарию. Условия реализации названной модели базируются на эмоциональной сфере собеседника, причем целью говорящего является увеличение влияния эмоций на волю собеседника. Решающим фактором для достижения результата здесь может стать эстетическая привлекательность вербализации. Формальные показатели реализации прагмариторического воздействия, развертываемого по экспрессивной модели, представляют собой лозунги, призывы, воззвания, оценочные суждения, описательные конструкции с элементами собственных переживаний и т.п. Психотехнологическими особенностями организации коммуникативного взаимодействия по данной модели являются краткость форм изложения, эмоционально окрашенный, образный лексикон, ритуальность конструкций коммуникативного риторического акта, демонстративный характер поз и жестикуляции, ситуативная обусловленность информации, искренность демонстрируемых чувств, интонационные модуляции и акцентуализация. По шкале РДВ на передний план выступает звено «принял»: получил +; понял +/-; принял ф.

Экспрессивная комфортно-психологическая разновидность базовой модели согласованной интеракции выступает в риторической действительности как весьма эффективное средство воздействия на партнера. Причем, и об этом свидетельствует шкала результативности диалогического взаимодействия, собеседник может осознавать или не осознавать в момент вербального воздейст-

вия, какого рода общение предлагает ему инициатор, ибо, попадая в предлагаемую или навязываемую ему собеседником эмоциональную атмосферу, адресат перестает критически воспринимать коммуникативную действительность. В этом кроется один из недостатков экспрессивной модели, а именно: после воздействия такого рода (в качестве дополнительного результирующего эффекта) адресат может чувствовать себя дискомфортно, что, конечно же, скажется на дальнейших диалогических интеракциях с этим собеседником.

Целью речевого взаимодействия по суггестивной модели является изменение личностной установки собеседника, его мотивации и ценностных ориентации при помощи информации, воспринимаемой собеседником без критической оценки. Эта модель развертывается при следующих условиях: 1) собеседник некритически воспринимает личность риторического суггестора и/или его информацию, 2) собеседник не владеет приемами контрсуггестии, 3) собеседник обладает повышенной внушаемостью.

Формальными показателями реализации прагмариторнческого воздействия, осуществляемого по данной модели, являются беседы, митинги, дебаты, реклама, консультации, тренинги и т.п. Характерными особенностями данной модели являются постоянный повтор, разъяснение личностных установок говорящего, использование специал*ных приемов, обеспечивающих успешность ее реализации (идентификация, внушение со ссылкой на авторитет, персонификация, предупреждение и т.д.), выработка общей психоэмоциональной платформы взаимодействия, основанной на доверии и аттракции.

Следует отметить тот факт, что использование суггестивной модели требует применения особых приемов, разработанных в суггестологии (В. Петров, 1986; A.A. Романов, И.Ю. Черепанова, 1998, 1999), знания и владения суггестивными принципами убеждающей речи (A.A. Романов, 2002; A.A. Романов, A.A. Ходырев, 2001) и учета множества факторов, к которым в первую очередь относятся: фонетические (фоносемантические параметры, ритм, повтор, тон и др.); синтаксические (манифестационная форма выражения, инверсия, актуальное членение предложения и др.); лексикс-семантические (конкретность - абстрактность); экзотические (использование малоупотребительных и иностранных слов); фигуральные (использование троп и фигур речи).

К недостаткам данной модели следует отнести кратковременность ее «действия», так как эта модель обеспечивает внедрение во «фреймовое поле» собеседника новой информации, минуя ее понимание. Из шкалы РДВ выпадает

звено «понял»: получил +; понял -; принял ©.

Суггестия представляет собой словесное воздействие на человека, которое воспринимается им латентно, скрыто, без критической оценки. Путем воздействия у адресата могут вызываться определенные реакции (эмоциональные состояния, представления и т.п.), причем это происходит без участия самой личности слушающего, без какой-либо логической переработки получаемой информации (A.A. Романов, 2002; A.A. Романов, И.Ю. Черепанова, 1998,1999). Другими словами, суггестивное воздействие может трактоваться как побуждение к реакции, которая противоречит рефлекторному поведению. Иначе говоря,

человек, не находящийся под воздействием такого типа, в аналогичной ситуации не совершил бы подобного действия, не принял бы такого решения и т.д.

И хотя модель суггестивного общения - единственная модель, которая имеет в своем наличии показатель «минус» («-») в понимании информации партнером, так как включает в свои характеристики прагмасодержательные переменные: «скрытое принуждение», тайное принуждение, осуществляемое насильственным путем», «господство над другими», «неконтролируемое изменение чувств, отношений, намерений адресата» и т.д., она, тем не менее, в полной мере относится к моделям, участвующим в согласованной диалогической интеракции.

Эффективно использовать данную модель в согласованной интеракции позволяют факторы наличия признаков «скрытого, тайного» воздействия, которые в свою очередь не являются при использовании данной модели доминирующими, так как на первый план выходит система контролирующих и управляющих дискурсивных практик в иллокутивной структуре согласованного интерактивного пространства. Признаки «скрытого» воздействия, растворяясь и маскируясь под признаки контроля и управления со стороны говорящего субъекта, сами также участвуют в диалогическом взаимодействии и способствуют согласованному продвижению (пусть иногда и манипулятивному со стороны инициатора данной модели) к поставленным целям интеракции. Так как данные практики являются строевыми элементами согласованной интеракции, они выполняют своеобразную роль «паровозика» в терминологии А.А. Романова (2004: 20-24, 1995), добавляя или придавая иллокутивной структуре диалогической интеракции, протекающей по сценарному фрейму, суггестивный (манипу-лятивный, двойственный) характер.

Ритуальная модель согласованного общения функционирует в условиях, когда необходимо руководствоваться нормами и правилами поведения, сформированными для системы психологической поддержки. Ее целью является закрепление и поддержка существующих в обществе норм отношений. Речевая интеракция по ритуальной модели характеризуется конкретным набором стандартных действий, реализующихся с учетом некоего алгоритма (ритуала, регламента). Формы воздействия в данной модели имеют повторяющийся характер. При реализации ритуальной модели общения внимание концентрируется на конвенциональности, охватывающей как структуру, так и содержание актуализируемого фрейма; психотехнологические особенности организации ритуального взаимодействия обусловлены опорой на профессиональные и национальные традиции. Формальные показатели реализации прагмариторического воздействия, осуществляемого по данной модели, охватывают разнообразные ритуальные коммуникативные риторические акты - от церемониальных до торжественно-обрядовых.

По шкале РДВ доминантное звено не выявляется, значение «+/-» можно интерпретировать следующим образом: если адресат распознает ритуальный коммуникативный акт, предложенный ему инициатором прагмариторического воздействия, то он будет в своих дальнейших действиях руководствоваться правилами, принятыми в активированном ритуальном пространстве согласо-

ванного дискурса. Если же этого не происходит, то согласованно:» взаимодействия по ритуальной модели организовать практически невозможк: получил +; понял +/-; принял +/-.

Ритуальная модель речевого взаимодействия проста в испольовании, так как оба участника интеракции обладают знаниями, обусловливающими сценарий возможного речевого общения и их поведения в нем. Однако акая предопределенность сценарного развития и четкая «расписанностъ» реашзации ролевых позиций участниками типовой интеракции может стать причной достаточно жесткой и мгновенной корректировки любых действий, отклоняющихся от ритуального направления коммуникативного акта или выходящие за его тематическое пространство.

Дискомфортно-психологические модели общения характеризуются следующим набором признаков, определяющих их функциональную сгецифику в дискурсивной действительности:

1) данные разновидности базовой модели речевого взаимодействия инициируются слушающим,

2) инициатор данных моделей испытывает в процессе общения с конкретным собеседником дискомфортное состояние,

3) независимо от выбора заискивающей, обвиняющей, расчетливой или отстраненной модели собеседник преследует единственную цель - избавиться от переживаемых им дискомфортных состояний,

4) психологический дискомфорт слушателя может быть предопределен различными причинами и характеризуется несоответствием между вербальным и невербальным штанами общения, что порождает двусмысленность и неоднозначность интерпретации со стороны другого участника речевой интеракции.

Модель заискивающего общения характеризуется следующими признаками речевого поведения говорящего субъекта: а) участник интерактивного общения обладает низким уровнем проявления самооценки, б) формальными (ма-нифестационными) показателями реализации данной разновидности коммуникативной модели являются повторяющиеся, не всегда уместные извинения, согласие практически с каждым словом собеседника, отсутствие возражений и опровержений, запросы одобрения собственных слов и действий.

Инициирующий данную модель общения собеседник угождает, унижается и соглашается, однако не следует принимать подобное согласие и готовность одобрять каждый дискурсивный шаг партнера с позитивным настроем на совместное продвижение к заявленной совместной цели общения, характерное для дискурсивных практик согласованной интеракции, ибо цель модели заискивающего общения коррелирует с общей целью любой дискомфортно-психологической матрицы, а именно: собеседником движет желание выйти из неприятного для него диалога с наименьшими потерями. Исследуемый языковой материал показал, что модель заискивающего общения достаточно эффективна и нейтрализовать ее бывает весьма трудно.

Для модели обвиняющего общения характерно следующее речевое поведение говорящего: субъект общения разговаривает максимально резко и жестко, вплоть до грубости (иногда срываясь на крик), перебивает собеседника, не

дает ему возможности высказываться, отдает приказы, распоряжения. Использующий данную модель доминирует в диалоге, полностью подавляя своего оппонента и вместо обсуждения сути проблемы используя запрещенные (спекулятивные) риторические техники аргументирования (технику апелляции к чувствам, искажения, дискредитации собеседника и др.).

Модель расчетливого общения характеризуется следующим речевым поведением субъекта общения: говорящий корректен, рассудителен, эмоционально сдержан (даже холоден), речь отличается монотонностью и акцентированностью на своих сильных сторонах. Трудность распознавания данной модели заключается в том, чтр все перечисленные характеристики не являются яркими и могут бьпъ присущи собеседнику как неотъемлемая часть его речевого портрета.

Участник взаимодействия, использующий модель расчетливого общения, прилагает усилия, чтобы избежать (отстраниться, отгородиться от) неприятных последствий разговора, и поэтому ищет наиболее подходящие для него самого и для его собеседника варианты для психологической «разгрузки» сложившейся ситуации.

Отстраненный субъект риторического взаимодействия игнорирует заданные ему вопросы (не реагирует на них), делает неоправданные паузы в речи, постоянно меняет тему разговора, ни на чем не фокусирует внимания, говорит певучим голосом. Модель отстраненного общения используется довольно часто в ситуациях диалогической интеракции и характеризуется высокой эффективностью. Противостоять использованию данной модели поможет тщательный контроль и анализ речевых действий собеседника. Как показывает исследуемый материал, применение модели отстраненного общения часто бывает весьма эффективным, особенно в тех случаях, когда инициатору удается предложить партнеру актуальные или неожиданные, парадоксальные темы для обсуждения и тем самым отвлечь от собственных планов и задач.

Для эффективной реализации комфортно-психологических и дискомфортно-психологических моделей диалогической интеракции используются различные прагмариторические методы и техники аргументирования. При этом характерен тот факт, что прагмариторические методы аргументирования основаны на применении профессиональных доказательств, а техники риторического аргументирования, нередко используемые в практике риторического воздействия, представляют собой речевые или риторические уловки, так называемые «обманные маневры», реализация которых находится за пределами этических норм риторического диалога.

Знание разновидностей базовой модели диалогической интеракции позволяет говорящему в зависимости от выбранной им цели экономнее использовать свои коммуникативные ресурсы и прогнозировать возможный результат воздействия. Следует отметить, что описанные модели общения не исчерпывают всего разнообразия диалогической действительности и любой диалог включает в себя элементы той или иной модели. Согласованный диалогический дискурс строится с учетом реализации комплекса коммуникативных стратегий, связанных с речевьм поведением каждого из участников диалогической интеракции и маркированных определенным образом при помощи инвентаря соот-

ветствующих лингвистических показателей. При реализации дискурсивных практик в диалогическом пространстве находят свое отражение следующие типы стратегий: интеракциональные, интерпретативные и стратегии организации речевого взаимодействия или стратегии регулятивного (диалогоорганизующе-го) порядка.

Основные положения исследования отражены в следующих публикациях автора:

Монографии:

1. Дискурс согласия в диалогическом пространстве. - М.: ЙЯ РАН, ТвГУ, 2005.-220 с. (14,75 пл.).

2. Риторика и культура речи. - Тверь: ТвГУ, 2003. - 158 с. (10, 75 пл., в соавт. с A.A. Романовым, С.Э. Максимовой; личный вклад - 5,5 пл.).

3. Русский язык и культура речи. - Тверь: ТвГУ, 2003. -162 с. (11,5 пл., в соавт. с A.A. Романовым, С.Э. Максимовой; личный вклад - 6,5 пл.).

4. Новые правила правописания в немецком языке. Учебное пособие. В 2-х ч. Тверь: ТвГУ, ТГСХА, 2002; 2003. - 110 с. (8, 5 пл., в соавт. с С.Э. Максимовой; личный вклад - 4,5 п л.).

5 Диалогические тексты на немецком языке для студентов экономического факультета. Учебное пособие. - Тверь: ТвГУ, ТГСХА, 2004. - 187 с. (12,75 пл., в соавт. с С.Э. Носковой; личный вклад - 8 пл.).

6. Немецкий язык. Практикум по развитию навыков речи для студентов экономических специальностей. - Тверь: ТвГУ, ТГСХА, 2004. - 117 с. (8, 75 пл., в соавт. с С.Э. Носковой; личный вклад - 5 пл.).

Статьи:

7. Коммуникативный статус реплик со значением согласия-несогласия // Языковая личность: жанровая речевая деятельность. Материалы научной конференции. - Волгоград: ВГПУ, 1998. - С. 65-67. (0,3 пл.).

8. Типология реплик согласи?! несогласия в динамической модели диалога // Язык в мультикультурном мире. Материалы Международной конференции. - Самара: СамГПУ, 1999. - С. 243-245. (0,3 пл.).

9. Реплики со значением несогласия как маркеры рассогласований в типовом иллокутивном фрейме // Динамический дискурс в познавательном и педагогическом процессах. - Липецк: ЛГПИ, 1999. - С. 66-72. (0,5 пл.).

10. Инвариантная формула для выражения согласия-несогласия // Язык, культура и социум в гуманитарной парадигме. - М.-Тверь: ИЯ РАН, ТвГУ, 1999. - С. 54-58. (0,35 пл.).

11. Функциональная характеристика реплик со значением согласия-несогласия // Материалы первой научно-практической конференции студентов и аспирантов высших учебных заведений г. Твери. - Тверь: ТвГУ, 1999. - С. 301-302. (0,2 пл.).

12. Причины появления в диалоге реплик со значением согласия-несогласия // Филология и культура. Тезисы второй Международной конференции. - Тамбов: ТамГУ, 1999. - С. 120-121. (0,2 пл.).

13. Особенности функционирования в диалоге реплик со значением согласия-несогласия // Кирилло-Мефодиевские чтения. Материалы международной научной конференции. - СПб.: СПбГТУ, 1999. - С. 113-115.(0,3 пл.).

14. Различные виды согласия-несогласия и языковые средства их выражения // Проблемы психолингвистики и теории коммуникации. - Киев: Европейский университет финансов, информационных систем, менеджмента и бизнеса, 2000. - С. 131-137. (0,5 пл.).

15. Понимание как фактор эффективного общения // ТЕКСТ versus ДИСКУРС: Проблемы понимания и интерпретации. - М.: ИЯ РАН, 2001. - С. 114119. (0,5 пл., в соавт. с С.Э. Максимовой; личный вклад 0,25 пл.).

16. Имидж согласия (к постановке проблемы семиотического анализа архетипа) // Проблемы имиджелогии. Материалы 1-ой Международной конференции 8-9 февраля 2000 г. в г. Кривой Рог (Украина, Россия, Польша). - Кривой Рог: Европейский университет финансов, информационных систем, менеджмента и бизнеса, 2000. - С. 181-193. (0,75 пл.).

17. Характеристика моделей эффективного общения // Лингвориториче-ская парадигма: теоретические и прикладные аспекты. Межвузовский сборник научных трудов. Вып. 2. - Сочи: СГУТиКД, 2003. - С. 165-167 (0,3 пл.).

18. Вербализация эмоциональных категорий в дискурсе // Языковое пространство личности: Функционально-семантический и когнитивный аспекты. Материалы научно-практической конференции. - Москва-Тверь: ИЯ РАН, ТвГУ, 2003. - С. 38-42. (0,35 пл.)

19. Типология моделей эффективного общения //Языковое пространство личности. Функционально-семантический и когнитивный аспекты. Материалы международной научно-практической конференции. - Тверь: ИЯ РАН, ТвГУ, ТГСХА, 2003. - С. 83-87. (0,5 пл.).

20. Реплики со значением согласия-несогласия в диалогическом дискурсе // Сфера языка и прагматика речевого общения: Международный сборник научных трудов. - Краснодар: КубГУ, 2003. - С. 170-174 (0,5 пл.).

21. Выбор фреймовой конфигурации в диалогическом общении и его прагматические последствия // Объект и субъект гуманитарного познания: человеческий фактор познавательной деятельности. Материалы 2-ой Международной методологической конференции, г. Севастополь (Украина), 2003. - С. 16-17. (0,25 пл.).

22. Управленческая риторика и культура речи. К обоснованию курса // Культура русской речи. Материалы третьей международной конференции в рамках реализации Федеральной и Краевой программы «Русский язык». - Армавир: АГПУ, 2003. - С. 361-366 (0, 75 пл., в соавт. с А.А. Романовым, С.Э. Максимовой; личный вклад - 0,25 пл.).

23. Модели эффективного общения и их характеристики // X Международная конференция по функциональной лингвистике «Функционирование русского и украинского языков в эпоху глобализации». Сб. научных докладов. - Ялта, Симферополь: УАПРЯЛ, 2003. - С. 233-234 (0,25 пл.).

24. Русский язык и культура речи. Программа, методические указания, контрольные задания для студентов-заочников высших учебных заведений неязыковых специальностей. - Тверь: ТГСХА, 2003. - 32 с. (2 пл.).

25. Манипулятивный выбор фрейма и его последствия // Совершенствование подготовки специалистов для региона. Сборник научно-методических трудов. - Тверь: РАО, 2004. - С. 159-162. (0,3 пл.).

26. Специфика речевого поведения коммуникантов в эмоциогенных ситуациях // HOMO MENDAX: Игра с личностью или игра со смыслами / Отв. ред. проф. A.A. Романов. - Москва-Тверь: ИЯ РАН, ТвГУ, 2004. - С. 66-75. (0,75 пл.).

27. Знаковые функции имиджа // ИМИДЖЕЛОГИЯ-2005: Материалы Третьего Международного симпозиума по имиджелогии. - М.: Российский го-суд. соц. ун-т; Росс, психолог, общество, 2005. - С. 26-29. (0,35 пл.).

28. Инвариантная формула реализации коммуникативных актов с установкой на согласие-несогласие // Вестник ТвГУ, №3 (4), 2005. Серия «Филология», Вып. 1. - С. 122-127. (0,5 пл.).

29. Типовая модель интерактивного акта со значением согласия-несогласия и коммуникативная специфика ее реализации в диалогическом дискурсе // Научная мысль Кавказа. СКНЦ ВШ, 2005, № 6. - С.116-128. (0,75 пл.).

30. Реализация аргументативных стратегий в согласованном дискурсе // Языковая личность в дискурсе: Полифония структур и культур. Материалы Международной научно-практической конференции. /Отв. ред. проф. A.A. Романов. - Москва - Тверь: ИЯ РАН, ТГСХА, 2005. - С. 26-36. (0,75 пл.).

31. Речеорганизующие функции диалогических реплик инициации // Научная мысль Кавказа. СКНЦ ВШ, 2005, № 7. - С. 170-180 (0, 5 пл.).

32. Моделирование согласованной интеракции // The VITI-th International Conference COGNITIVE MODELING IN LINGUISTICS-2005, Varna, Bulgaria, 411 September, 2005. - P. 208-211. (0,25 пл.).

33. Директивные адресатные реплики и их регулятивная характеристика в диалоге // Научная мысль Кавказа. СКНЦ ВШ, 2005, № 7. - С. 170-180. (1 пл., в соавт. с Г.Г. Яковлевой; личный вклад - 0,35 пл.).

34. Семантическое описание типологии актов выражения согласия // Третья международная научная конференция: Текст в лингвистической теории и методики преподавания филологических дисциплин. - Мозырь, Республика Беларусь, 12-13 мая 2005 г. - С. 168-173. (0,35 пл.).

35. Political Cooperative Discourse in Russia // The VIII-th International Conference CONSTRAINTS in DISCOURSE. - Dortmund, Germany, 3-5 June, 2005. -P. 178-201. (0,25 пл.).

36. An Organization is a Conversation // International Conference on TEXT, SPEECH and DIALOGUE. - Karlovy Vaiy (Carlsbad), Czech Republic, 12-16 September, 2005. -P. 187-191. (0,35 пл.).

37. Типология диалогических действий в согласованном дискурсе // Культура как текст. - М.: ИЯ РАН, 2005. - С. 162-182 (1,2 пл., в соавт. с A.A. Романовым; личный вклад - 0,75 пл.).

Подписано в печать 25.09.2005 г.

Формат 60x84 1/16. Бумага типографская №1. Печать офсетная. Усл. печ. л. 2,0. Уч.-иэд. л. 2,25. Тираж 100 экз. Заказ 250.

Издательство «Золотая буква». Россия, 170033, г. Тверь, ул. Фадеева, д.27 Тел. (0822) 36-63-65.

»19168

PI 1Б Русский фонд

2006-4 20455

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Морозова, Оксана Николаевна

ВВЕДЕНИЕ.

Глава 1. СОГЛАСОВАННОЕ ОБЩЕНИЕ В ПРОСТРАНСТВЕ ИНТЕРАКТИВНОГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ.

1. Согласованная интеракция: основные направления и проблемы исследования.

2. Конвенциональный статус согласованной интеракции в лингво-риторической парадигме.

3. Экспликация согласованных отношений между коммуникантами - основа речевого поведения в парадигме прагмалингвориторической ф интеракции.

Выводы по первой главе.

Глава 2. ЯЗЫКОВЫЕ КОНЦЕПТЫ «СОГЛАСИЕ», «НЕСОГЛАСИЕ» И «МОЛЧАНИЕ» В ЛИНГВОРИТОРИЧЕСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ ИНТЕРАКТИВНОГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ.

1. Концепт versus понятие в лингвориторической парадигме согласованной коммуникации.

2. Объем содержательных характеристик концепта «Согласие» в диалогической интеракции. 3. Содержательная характеристика и параметры концепта «Несогласие» в интерактивном пространстве диалога.

4. Концепт «Молчание» в интерактивном пространстве диалога.

Выводы по второй главе.

Глава 3. ТИПОЛОГИЯ АКТОВ СОГЛАСОВАННОЙ КОММУНИКАЦИИ В ЛИНГВОРИТОРИЧЕСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ. щ 1. Коммуникативный акт выражения согласия-несогласия: фреймовая конфигурация, структура и типы.

1.1. Структура и коммуникативная специфика взаимодействия участников в согласованном пространстве диалогического общения.

1.2. Ролевые характеристики участников диалогической интеракции в ситуации согласованного и несогласованного общения.

1.3. Типология дискурсивных практик согласованного и несогласованного взаимодействия в коммуникативном пространстве.

2. Коммуникативный акт с установкой на согласие как общий инф тенциональный тип диалогического взаимодействия.

2.1. Диалогическая реплика как единица выражения согласия-несогласия в коммуникативном взаимодействии.

2.2. Инвариантная формула реализации коммуникативного акта со значением согласия-несогласия.

3. Языковые средства выражения типовых моделей дискурсивных актов со значением согласия-несогласия.

Выводы по третьей главе.

Глава 4. РЕГУЛЯТИВНАЯ ФУНКЦИЯ ДИСКУРСИВНЫХ • ПРАКТИК СО ЗНАЧЕНИЕМ СОГЛАСИЯ-НЕСОГЛАСИЯ В ДИНАМИЧЕСКОЙ МОДЕЛИ СОГЛАСОВАННОЙ КОММУНИКАЦИИ.

1. Регулятивные действия со значением согласия-несогласия, способствующие кооперативному общению.

2. Регулятивные действия со значением согласия-несогласия, противодействующие кооперативному (согласованному) общению.

3. Речевые действия с установкой на несогласие как маркеры коммуникативных рассогласований.

Выводы по четвертой главе.

I Глава 5. СТРАТЕГИЧЕСКАЯ ОСНОВА РЕАЛИЗАЦИИ УСТА

НОВКИ ГОВОРЯЩЕГО НА СОГЛАСОВАННОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ

В ИНТЕРАКТИВНЫХ МОДЕЛЯХ ОБЩЕНИЯ.

1. Базовая модель согласованной интеракции.

2. Комфортно-психологические модели диалогической интеракции.

2.1. Познавательно-информативная модель общения.

2.2. Модель убеждающего общения.

2.2.1. Прагмариторические методы аргументирования.

2.2.2. Прагмариторические техники аргументирования в согласованной интеракции. ф 2.3. Экспрессивная модель общения.

2.4. Суггестивная модель общения.

2.5. Ритуальная модель общения.

3. Дискомфортно-психологические модели диалогической интеракции.

3.1. Модель заискивающего общения.

3.2. Модель обвиняющего общения.

3.3. Модель расчетливого общения.

3.4. Модель отстраненного общения.

4. Реализация аргументативных стратегий в согласованном дискур

• се.

Выводы по пятой главе.

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Морозова, Оксана Николаевна

На рубеже 20-го и 21-го веков центральные позиции в языкознании занимают коммуникативная (в полном объеме ее направлений - антропоними-ческого, когнитивного, этно-, психо-, социолингвистического, функционально-семантического и лингвопрагматического подходов или парадигм) и когнитивная мегапарадигмы, стремящиеся раскрыть базовые отношения, между языком и человеком как мыслящим социальным субъектом, что позволяет включать речевое (дискурсивное) поведение в интерактивную картину языка, мышления и поведения человека.

Предлагаемое диссертационное исследование находится в русле названных актуальных направлений современной лингвистики и посвящено системному описанию интегральной модели комплексного (вербального и авербального) поведения участников согласованной коммуникации в рамках лингвориторической или лингвопрагмариторической парадигмы.

Актуальность исследования обусловлена все возрастающим интересом к проявлению «человеческого фактора» в коммуникативном процессе, который приводит ученых к осознанию важности не только проблем описания языковых структур, участвующих в речевой интеракции, но и задач всестороннего исследования говорящего субъекта («человека говорящего/ homo loquens»), использующего эти структуры и другие коммуникативные средства для решения конкретных (согласованных) задач в интерактивном пространстве.

Языковая личность в ее способности осуществлять в рамках единого интерактивного пространства согласованные речевые (дискурсивные) действия или практики (в понимании М. Фуко, А.И. Ракитова) с учетом коммуникативных установок другой говорящей личности становится ныне интегральным объектом изучения интенсивно развивающихся актуальных направлений науки о языке. В этом плане изложение лингвистики по парадигмам в том их смысле, в каком они определялись Т. Куном, встречается с большими трудностями, и если все же понятие парадигмы используется, то, как считает В.А. Звегинцев (1996), есть все основания «освободить понятие парадигмы от тех строгих ограничений, которые связаны с «классическим» пониманием этой категории, и интерпретировать их в достаточно свободном и условном смысле», в каком толкуются такие привычные для языковедов термины как, например, «школа», «концепция» и т.д.

Современная ситуация в отечественной науке о языке, для которой характерна «полипарадигмальность» (Гамкрелидзе, 2005; Баранов, 1999; Куб-рякова, 1995, 2000; Немец, 2004; Романов, 2002, 2003; Фрумкина, 1995; Ша-ховский, 2004), позволяет осуществлять комплексный анализ выбранного объекта одновременно по разным направлениям в различных парадигмах знания широкого спектра социогуманитарных дисциплин. Синергетический характер изменения парадигмы современного отечественного языкознания проявляется в увеличении в его общем континууме объема антропоцентрического направления, что предполагает, с одной стороны, освоение новых научных сфер, а с другой стороны - переосмысление бытующих теоретических аксиом и устоявшихся постулатов. И если исходить из постулатов синергетики, предполагающей не только выходы в сферы других наук, но и позволяющей связывать такие выходы с целенаправленной речевой (дискурсивной) деятельностью говорящего субъекта, то для анализа речевого поведения субъектов в согласованном интерактивном пространстве представляется не только обоснованным, но и необходимым привлечение данных психологии, социолингвистики, этнолингвистики, теории коммуникации и т.п.

Многообразие коммуникативных форм речевого поведения, языковая манифестация набора своих ролевых исполнений и экспектаций субъектами общения, связанных с их реализацией в интерактивном обмене, вариативность отношений между участниками согласованного общения и ситуаций речевого взаимодействия, а также специфика норм и правил интерактивного поведения собеседников, на которые опирается согласованная речевая коммуникация, «формируя ее своеобразный регулятивный мир» в виде совокупности отдельных единиц - регулятивов (Романов, 1988; см. также: Ракитов, 2005), делают ее изучение одной из сложнейших и актуальнейших проблем в науке о языке. И хотя попытки решения вопросов речевого общения в согласованной интеракции связывают уже с именами Сократа, Аристотеля, Лу-киана (из Самасоты), все же проблемы коммуникативной лингвистики в плане осуществления согласованной (успешной) коммуникации попали в фокус внимания ученых, главным образом, во второй половине 20-го века. В частности, предложенный в 60-е годы Дж. Гамперцем анализ дискурса уже характеризуется объединением отдельных научных традиций изучения речи, с целью вывести ее за пределы отдельного предложения / высказывания и связать с этнолингвистикой Д.Н. Хаймса, социолингвистикой С. Эрвин-Трипп, перспективой предложения пражского функционализма и когнитологией, что впоследствии послужило основанием для формирования полипарадигмаль-ного подхода к исследованию динамических форм речевого поведения участников в согласованном интерактивном пространстве или согласованном дискурсе.

Такой подход, развившийся позднее в разновидности «лингворитори-ческой», «неориторической» или «прагмариторической» парадигмы (Баранов, 1988; Варзонин, 1998, 2001; Ворожбитова, 2000, 2002; Карманова, 1993; Макеева, 1999, 2000; Робен, 1999; Романов, 1988, 1995, 2002, 2003, 2004; Франк, 1986), отличается от «классической» риторической парадигмы (Авеличев, 1986; Аверинцев, 1984; Аннушкин, 2002, 2003; Львов, 1996; Стернин, 1993, 2000; Усачева, 1994; Хазагеров, Ширина, 1994), «ориентированной, -по мнению Д. Франк, - только на монолог», своей коммуникативно-функциональной и прагматической направленностью на воздействие и убеждение собеседника вносить свой речевой вклад в решение общих (согласованных) коммуникативных целей и задач в рамках целостного интерактивного дискурсивного пространства.

Выдвижение на авансцену лингвориторической (неориторической, прагмариторической) парадигмы в описании специфики динамических образцов коммуникативного поведения говорящей личности обусловлено не столько калейдоскопической чередой сменяемости научных парадигм в лингвистике, порожденной «грехами» или «узостью предшествующих парадигм» (Франк, 1986; Кубрякова, 1995, 2000; Романов, 2000, 2002, 2003), сколько определено объективными стремительными изменениями постиндустриального, информационного общества на рубеже третьего тысячелетия, расширением сети информационных технологий, возрастающей ролью коллективного знания и превращения его в «инструмент коллективного блага» (Д. Белл), распространяемого и реализуемого системами информационно-коммуникационных технологий (Брокмейер, Харре, 2000; Нугаев, 2004; Потапова, 2002; Ракитов, 2005; Силичев, 2005). В этом плане значительную актуальность приобретают лингвистические исследования, выполненные в русле информационных технологий, направленных на формирование и укрепление «класса носителей знания» в качестве основного инструмента справедливой меритократии и подчинения экономического социальному и культурному, превращения этоса науки в этос всего общества, доминирования отношений между людьми, а не между людьми и природой. Актуальность таких исследований для общества приобретает все большее значение в связи с тем, что новое общество квалифицируется не только как общество знания, информации, услуг, но и как общество риска, угроз, страха, небезопасности и непонимания людьми друг друга. Поэтому решение вопросов взаимопонимания и согласия в обмене информационными потоками позволяет найти объективный подход к определению успешности интерактивных процессов между субъектами общения в коммуникативном пространстве, способный снизить уровень коммуникативных срывов в эксплицитных и имплицитных действиях участников согласованной коммуникации, что с неизбежностью приведет к снижению конфликтных ситуаций в различных сферах жизнедеятельности социума.

В этом плане традиционный подход к коммуникации как простому обмену информацией в процессе речевого общения, характерный в большей степени для отечественной психологии и психолингвистики, не способен в полной мере вскрыть специфику интеракционной стороны коммуникативного процесса, его поведенческого и ценностного аспектов с учетом того, что коммуникативные процессы присущи всем уровням организации живого: биохимическому, психофизиологическому, психодинамическому и социально-психологическому (Блакар, 1987; Маковский, 1992; Матурана, 1995; Ро-бен, 1999; Bichakjian, 1988; Garcia, 1988). И хотя ограниченность трактовки коммуникации как чисто информационного процесса становится все более очевидной в отечественной научной традиции, в частности, в ряде работ, посвященных вопросам коммуникативного взаимодействия, тем не менее, неоднократно подчеркивалось, что процесс общения специфичен именно тем, что в нем, наряду с информационными потерями при обработке собеседниками получаемой информации, осуществляется также выработка новой информации для его участников, которая способствует их единению, общности и порождению согласованных речевых практик в решении совместных коммуникативных задач с целью уменьшения информационных потерь.

Так, в работах Тверской школы анализа динамической модели диалога было зафиксировано, что в коммуникативной интеракции, особенно в процессе возникновения и реализации механизма «коммуникативной воронки» (Романов, 1988, 1995, 1996, 1998; Романова, 2000; Комина, 2004; Агамалиева, 2002; Бурмистрова, 2005; Быстров, 2002; Костяев, 2003; Мамаева, 2004; Морозова, 2000, 2002; Носкова, 2004; Погорелова, 1999; Рожнова, 2004; Рыжов, 2003; Фролов, 2004; Яковлева, 2005), наблюдается факт ощутимой потери информации. При этом была отмечена взаимосвязь между потерей информации и эмоциональным состоянием участников коммуникативного обмена, обусловленным в большей степени несогласованностью использования дискурсивных практик в типовых моделях интеракции и неуспешностью выбора ее типа (Романов, 1995, 2004; Морозова, 2000; Мамаева, 2004; Носкова, 2002). В частности, психологами (Снетков, 2000; Андрюшина, 2003; Ходырев, 2003) установлено, что при стрессовых состояниях участников коммуникативного взаимодействия информационные потери могут составлять до 80%. Поэтому далеко не случаен в последнее время факт обращения к феномену коммуникации как комплексному, многогранному и многофакторному явлению, в котором находит отражение процесс духовно-психологического единения, раскрывающий и глубинную психологическую связь коммуникантов, энерго-информационное пространство или поле участников согласованной интеракции и душевное взаимопроникновение в структуру межличностных отношений в общении в виде энергетического резонанса (Волошинов, 1929; Тодоров, 1998; Робен, 1999; Романов, 2003, 2004).

В этом контексте лингвориторика или неориторика как комплексная или «холотропная» (Сухих, 2000), синергетическая научная парадигма, в понимании В.А. Звегинцева, может оказаться полезной не только в плане развития навыков культуры речи (ср. у И. Канта: «Умение хорошо говорить и красота речи - вместе это составляет риторику - принадлежит к изящному искусству»), но и в плане практической коммуникации, особенно в разработке проблем организации и анализа коммуникативных процессов, в которых ораторское искусство в виде дискурсивных практик или действий применяется осознанно в манипулятивных целях как искусство эффективно добиваться намеченных результатов через взаимодействие с партнерами, базирующееся на сцеплении согласованных друг с другом дискурсивных практик любого порядка и любой иллокутивной направленности. Проблемы регулятивности, организации и анализа коммуникативных процессов, как в рамках отдельных институциональных образований, так и в обществе в целом, проблема описания динамических моделей согласованного общения в его эксплицитной и имплицитной ипостасях приобретают особую актуальность в силу происходящих изменений в реальном мире.

Эксплицитная сфера согласованной коммуникации в виде определенной совокупности согласованных дискурсивных практик или организационного типа системы - дискурса (в духе Мишеля Фуко), вплетенного в определенную систему убеждений, норм поведения, интересов, настроения, установок и ценностей, в «систему регулятивного мира языковой личности» (Романов, 1988: 12-57; см. также: Ракитов, 2005: 86), т.е. в организационную «культуру» жизнедеятельности говорящей личности для решения коммуникативных задач, способна задавать формат согласованной с «миром регуля-тивов» коммуникативной - в том числе и речевой - деятельности. Поэтому согласованная коммуникация в ее эксплицитном виде отражает составляющие регулятивной культуры: ценности, разделяемые всеми членами коммуникативного взаимодействия, и систему отношений, формирующую и определяющую поведенческие нормы в рамках типовых интеракций (в том числе и статусно-ролевые в прямом и обратном направлениях, т.е. векторы отношений от высшего к низшему и наоборот, от коллеги до клиента и наоборот, от персонала к фирме и наоборот и т.п.), базирующихся на реализации тех или иных типов регулятивов.

Имплицитная сфера согласованной коммуникации способна отражать своеобразный процесс поиска резонанса между коммуникантов (точнее их психотипами, ибо одинаковые психотипы быстрее поймут друг друга), подстройки под уровни модальности и субмодальности (визуальная, кинестетическая, аудиальная) восприятия информации друг от друга, перевода внешней формы символической (знаковой) репрезентации коммуникативного (речевого) акта или вытесненного из сознания субъекта симптома, по Жаку Jla-кану, в исходную (т.е. целевую, реально желаемую: Симптом —> перевод —>

Исходная или символическая форма, символ), где симптом позволяет указать на способ перенастройки когнитивной системы одного из коммуникантов (продуцента или реципиента) для согласованной интеракции и выявить скрытое от него самого состояние внутреннего переживания, вызванное информативным «зарядом» или «иллокутивным потенциалом» (Абрамова, 2001: 66-72; Баксанский, Кучер, 2005: 83-91; Романов, 2003: 6-7).

В рамках нового подхода целесообразно рассматривать процесс формирования согласованного интерактивного дискурсивного пространства и как «коммуникативную деятельность» (т.е. как процесс в его временной протяженности) и как «коммуникативный акт (как состояние в отдельной временной точке этого процесса), где коммуникативная деятельность представлена в виде совокупности согласованных действий, подчиненных определенной коммуникативной цели. Но так как внешним проявлением деятельности является поведение, то в данном случае можно строго не разграничивать «коммуникативное поведение» и «коммуникативную деятельность». Однако при этом полезно различать в лингвориторическом пространстве согласованной интеракции термины «коммуникативное поведение» и «речевое поведение», где «коммуникативное поведение» понимается в виде процесса установления отношений с целью обмена информацией между собеседниками, а «речевое поведение» - в виде процесса использования ими в речи (дискурсе) языковых знаков как деятельность, осуществляемая с помощью основных конститутивных единиц языковой системы. С этих позиций речевое поведение есть всего лишь один из способов проявления коммуникативного поведения, а между понятиями «коммуникативное поведение» и «речевое поведение» устанавливается соотношение процесса и способа его реализации по принципу что? - с помощью чего?. В этом плане «коммуникативный акт» будет являться элементом согласованного коммуникативного поведения, потока коммуникации как определенный тип взаимодействия между собеседниками, где есть и адресат, и адресант в определенной временной его точке, а «речевой акт» будет представлять элемент (единицу) речевого поведения, речевого потока как процесса обмена сообщениями, оформленными при помощи основных конститутивных единиц языковой системы (Романов, Ходырев, 2001: 11-15). Таким образом, разработка интегративных концепций, отражающих потребности языкознания в распространении принципа системности в его динамической, деятельностной трактовке на все стороны языкового мира, теоретическая неразработанность проблемы и практические потребности позволяют говорить об актуальности исследования процесса совершенствования дискурсивной деятельности

Объектом предлагаемого исследования является целостное описание речевого поведения коммуникантов в типовых моделях согласованной интеракции, а предметом исследования выступает система языковых средств и комплекс прагмариторических приемов в виде лингвориторической парадигмы, в рамках которой они используются собеседниками одновременно для реализации собственных и типовых коммуникативных целей и задач в согласованном интерактивном пространстве.

Общая цель обусловила постановку и решение следующих конкретных исследовательских задач: разработать теоретические основы описания актов согласованной дискурсии как особого лингвистического объекта изучения с учетом специфики межличностной коммуникации, организованного (наряду с другими традиционно выделяемыми формами речи) по принципу целостности, структурности, иерархичности и связности в самостоятельную форму речи; очертить содержательный объем концептов согласие/несогласие и дать развернутую характеристику понятий «согласованная коммуникация», «согласованный коммуникативный акт», «согласованная интеракция»; разработать общую модель согласованной коммуникации и описать функциональные условия интерактивного взаимодействия собеседников в пространстве согласованной интеракции; предложить типологию моделей комфортно-психологического и дискомфортно-психологического общения с учетом семантического, языкового и энциклопедического (внеязыкового) знания; построить типологию речевых произведений со значением согласия-несогласия и описать особенности функционирования каждого типа названных дискурсивных практик в процессе развертывания согласованной интеракции; выявить причины появления дискурсивных практик, выражающих согласие-несогласие, на различных этапах диалогической интеракции;

- установить содержательные и конструктивные особенности дискурсивных практик, служащих для выражения различных видов согласия-несогласия в диалогической интеракции; рассмотреть инвентарь лингвистических и риторических средств, позволяющих описать интерактивную организацию актов согласованной дис-курсии;

Научная новизна диссертационного исследования заключается в постановке ранее не изученной проблемы функционирования в интерактивном пространстве коммуникативных актов со значением согласия-несогласия, а также в конкретном ее решении. Впервые выбранные для исследования речевые произведения интерактивного пространства рассматриваются не в виде отдельных сочетаний репликовых шагов, подтверждающих или отрицающих действия своего собеседника, а в рамках целостного функционально-семантического представления типового иллокутивного фрейма, отражающего весь спектр регулятивных отношений между партнерами по коммуникативному взаимодействию. Также впервые освещены проблемы коммуникативного общения, традиционно рассматриваемые как диадические речевые взаимодействия с позиции коллективной интеракциональности. По-новому осуществлен прагматический анализ языкового общения с учетом структурирования концептосферы «согласие-несогласие», обусловленного ее различным членением на отдельные семантические фрагменты с выделением промежуточных (полусогласие, молчание) состояний. Воплощен новый комплексный подход к анализу значения дискурсивных практик, в основе которого лежит представление о значении как структурированной сущности и как целостности языкового, семантического и внеязыкового энциклопедического знания. В новом ракурсе предстает описание механизмов концептуальной интеграции как когнитивного основания лингвокреативных свойств дискурсивного поведения участников согласованной коммуникации. Помимо этого в работе впервые выделяются и характеризуются ведущие направления в исследовании согласованной коммуникации, а также предлагается новая методика описания и классификации моделей речевого общения в условиях согласованной и противодействующей ей интеракции, которая применяется для выявления творческого характера изучаемого феномена как в системном, так и речевом аспектах. Предложен метаязык описания динамических процессов согласованной коммуникации и обоснована правомерность выделения согласованной коммуникации в качестве особой разновидности коммуникации в культуре с определением критериев такого выделения.

Материалом исследования послужили примеры из произведений русской и немецкой литературы XX века, приводимые для соответствующей аргументации выдвигаемых положений и гипотез. Процесс отбора литературных источников для целей предлагаемого исследования показал, что в произведениях некоторых авторов XX века формы речевого общения представлены более полно и в более реальном преломлении, чем у других авторов, и отличаются достоверным изображением того, как ведут себя, поступают, рассуждают в обыденных обстоятельствах собеседники разного возраста и общественного положения, как они говорят естественно и убедительно. Это позволяет рассматривать психологически неосложненные диалогические единства в таких произведениях как репрезентацию обычного речевого общения, в котором находят отражение общепринятые конвенциональные нормы и правила согласованной интеракции. Важной источниковедческой базой послужили также толковые и аспектные словари.

Методологический аппарат исследования опирается на разработки в области прагмалингвистики, теории речевых актов и теории коммуникации, в частности на метод теоретико-гипотетического моделирования вербального поведения языковой личности в зависимости от установки, интерпретации смысла дискурсивных единиц на основе элементарных пропозициональных единиц, перефразирования манифестационных конфигураций (поверхностных структур) и сведение их к базовой (прототипической) форме. В работе также применены методы контекстуального и функционального анализа, социально-контекстуальные методы с указанием ролевых проявлений участников коммуникативной интеракции. Кроме того, использованы некоторые элементы количественного анализа, позволившие охарактеризовать статистические отношения использованных различных манифестационных форм выражения согласия - несогласия.

Теоретическая значимость проведенного исследования заключается в том, что оно способствует дальнейшему развитию когнитивно-дискурсивной или прагмалингвориторической научной парадигмы, существенно расширяет теорию речевого воздействия и - шире - речевой деятельности в частнолин-гвистическом и общелингвистическом планах и представляет собой вклад в общую теорию прагматики общения и изучение глубинных механизмов, лежащих в основе лингвокреативной деятельности человека в согласованном дискурсе. Изучение такого явления как квази-перформативность в коммуникативно-функциональной лингвистике способствует описанию закономерностей развития и функционирования языка в социуме, позволяет осмыслить с лингвистической точки зрения процесс управления речевым поведением участников диалогической интеракции, расширяет представление о соотношении коммуникативной, ситуативной и языковой семантики. В общелингвистическом плане теоретически значимыми являются аргументы в пользу анализа регулятивной функции языка, в особенности ее «воздействующей и преобразующей речевое поведение» разновидности. Теоретически значимым также является распространение инструментария прагмалингви-стики на семантический анализ таких явлений как изменение личностных установок говорящего субъекта в условиях допустимого психопрограммирования посредством специфических коммуникативных единиц - регулятивов, ориентированного на различные области профессиональной коммуникации -от риторического убеждающего воздействия в институционально-социальной сфере общения до обыкновенного врачебного (терапевтического, психотерапевтического и психоаналитического) дискурса.

Практическая ценность работы определяется возможностью применения ее основных положений, выводов и методик анализа при разработке теоретических курсов по семантике и прагматике речевого общения, теории и интерпретации диалогического дискурса, теории речевого воздействия, при чтении спецкурсов по речевому общению, речевому этикету, лингвострано-ведению. Материалы и выводы работы могут оказаться полезными при чтении курсов по лингвокультурологии, семиотике, теории понимания и интерпретации, конфликтологии и риторике. Возможно также применение результатов исследования при разработке коммуникативно-ориентированной методики преподавания языка. Результаты исследований могут вызвать интерес психологов, философов, социологов и антропологов, а также профессиональных коммуникаторов (пропагандистов, работников СМИ, агитаторов, специалистов по связям с общественностью и специалистов, занятых в сфере переговорного процесса, продаж и управления человеческими ресурсами), психотерапевтов и рекламистов различного профиля.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Согласованная коммуникация как системно организованная, непротиворечивая последовательность интерактивных проявлений ее участников (говорящего и слушающего) в виде совокупности дискурсивных практик (речевых действий, диалогических реплик, шагов или ходов) основывается на определенных правилах, базирующихся на разнообразных знаниях для решения возникающих в жизнедеятельности языковой личности (или различных социумов) задач или стремлении выработать адекватные правила при их отсутствии, с целью закрепления этих знаний в определенных эпистемических формах, представленных как определенные матрицы или некие абстрактные построения (теоретические модели), которые могут выступать в предельно строгом формализованном и доказательном виде научной теории или парадигмы.

2. Методологической базой для реализации процесса согласованной коммуникации, предполагающей создание, совершенствование и использование регулятивных правил и воплощающих их навыков, норм, эталонов и стандартов в виде комплекса дискурсивных практик, является лингворитори-ческая парадигма как обобщенная ключевая идея, как теоретическая модель и практическая технология вербальной коммуникации, представленная в виде технологического алгоритма и конкретных техник и приемов выработки установок на согласие, позволяющая по-новому взглянуть на регуляцию дискурсивной деятельности в типовом интерактивном формате или матрице (модели) и выявить закономерности использования вербальных и авербальных средств для ее маркирования.

4. Самооценка коммуникантами своего речевого поведения детерминирует личностный комфорт или дискомфорт в типовой матрице (модели) общения и является источником реализации ее целевых программ в согласованной коммуникации. Целевой критерий позволяет выделить две основных группы моделей общения: модели комфортно-психологической и модели дискомфортно-психологической интеракции, которые подразделяются на определенные типы и подтипы.

5. Диалогическая интеракция между участниками коммуникативного акта выражения согласия-несогласия осуществляется при помощи инвариантной квази-перформативной формулы «Настоящим я выражаю согласие-несогласие с Вами в том, что . », которая формально коррелирует с канонической перформативной матрицей, а содержательно отличается от классических перформативных проявлений отсутствием семантического признака результативности и временными параметрами речевой каузации. В конструктивном плане к указанным квази-перформативным формулам относятся не только эксплицитные единицы канонического уровня, но и целые дискурс-ные комплексы.

7. Интерактивные регулятивы со значением согласия-несогласия подразделяются на два основных функциональных типа: на регулятивы, способствующие согласованному общению и регулятивы, противодействующие согласованному общению. В последнем случае названные интерактивные регулятивные единицы выступают в качестве маркеров коммуникативного рассогласования партнеров по совместной реализации типовой (глобальной) цели согласованного общения.

Апробация работы осуществлялась в различных формах. По теме диссертационного исследования автором были сделаны сообщения на научных и научно-практических конференциях различного уровня, в том числе на 14 международных конференциях (на: 3-ем Международном симпозиуме «Человек: язык, культура, познание», г. Кривой Рог, Украина, 1999; Первой международной научной конференции «Кирилло-Мефодиевские чтения», г. Луга, 1999; международной научной конференции «Язык в мультикультурном мире», г. Самара, 1999; международной научной конференции «Филология и культура», г. Тамбов, 1999; 1-ой Международной конференции «Проблемы имиджелогии», 8-9 февраля 2000 г., г. Кривой Рог (Украина, Россия, Польша); международной научной конференции «Языковое пространство личности: Функционально-семантический и когнитивный аспекты», г. Тверь, 2003; 2-ой Международной методологической конференции «Объект и субъект гуманитарного познания: человеческий фактор познавательной деятельности», г. Севастополь (Украина, Польша), 2003; Третьей международной конференции «Культура русской речи» в рамках реализации Федеральной и Краевой программы «Русский язык», Армавир, 2003; Х-й Международной конференции по функциональной лингвистике «Функционирование русского и украинского языков в эпоху глобализации», г. Ялта, Симферополь, 2003; 3-ем международном симпозиуме «ИМИДЖЕЛОГИЯ-2005», г. Москва; Международной научно-практической конференции «Языковая личность в дискурсе: Полифония структур и культур», г. Тверь, 2005; The VIII-th International Conference «COGNITIVE MODELING IN LINGUISTICS-2005», Varna, Bulgaria; Третьей международной научной конференции «Текст в лингвистической теории и методики преподавания филологических дисциплин», г. Мо-зырь, Республика Беларусь, 12-13 мая 2005 г.; The VIII-th International Conference «CONSTRAINTS in DICOURSE», Dortmund, Germany, 3-5 June, 2005; International Conference on TEXT, SPEECH and DIALOGUE, Karlovy Vary (Carlsbad), Czech Republic, 2005; 12 региональных и межвузовских конференциях (г. Белгород, 2003; г. Тверь, 1999; 2000; 2001; 2002; 2003; 2004; 2005; г. Липецк, 1999; 2003; г. Орел, 2005; Ярославль, 2005). Результаты работы регулярно (с 1999 г. по 2005 г.) обсуждались на заседаниях межвузовского теоретического семинара «Регулятивный мир диалога» при кафедре теории языка и межкультурной коммуникации ТГСХА. Основные материалы исследования по теме диссертации отражены в 37 публикациях (включая 2 монографии и 4 учебных пособия) общим объемом 48,5 п.л. Основные результаты исследования внедрены в ряд спецкурсов, в курсах «Русский язык и культура речи», «Этика и эстетика делового общения», «Текстовая аргументация», «Управленческая риторика», а также использовались при руководстве дипломными сочинениями и проведении тренингов в Тверском институте повышения квалификации кадров АПК и в управлении государственной службы и кадров аппарата губернатора Тверской области.

Структура работы определяется поставленными конкретными задачами и логикой развертывания основной темы исследования. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения, списка источников примеров, библиографии. Библиографический список включает в себя источники на русском, английском и немецком языках.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Лингвориторическая парадигма согласованной коммуникации"

Выводы по пятой главе

Анализ механизма диалогической интеракции позволяет раскрывать характер речевого и неречевого поведения людей в различных коммуникативных ситуациях, дает возможность анализировать и предупреждать возможные сбои и ошибки, а также в зависимости от выбора той или иной модели просчитывать вероятный эффект воздействия на партнера по общению.

Базовая модель диалогического взаимодействия представляет собой комплексную систему лингвориторического воздействия, включающую в себя следующие подсистемы: 1) личность как субъект общения; 2) личность как объект общения; 3) коммуникативно-организационную подсистему (цели, содержание, коммуникативные процессы и типовые формы общения); 4) психосоциальный контекст.

Четвертая подсистема базовой модели является фундаментом диалогической интеракции, так как компоненты, входящие в психосоциальный контекст, являются определяющими для любой типового коммуникативного пространства. Здесь следует учитывать характер диспозиций участников взаимодействия, наличие или отсутствие взаимной аттракции между собеседниками, эмоциональное напряжение, формирующее психологическую атмосферу процесса общения, эмоциональнопсихологическое влияние среды, показатели социального статуса собеседников, индивидуально-типологические особенности личностей участников общения и т.д.

Для эффективного функционирования базовой диалогической модели необходимо учитывать тот факт, что в речевой деятельности, протекающей по типовому образцу иллокутивной направленности, коммуниканты опираются на пресуппозиционно-когнитивную систему базы знаний о функционировании типовых актов согласованной диалогической интеракции.

Успешной реализации коммуникативных целей в пределах определенного интенционального типа общения способствует комплекс интерактивных знаний: иллокутивные знания, языковые знания, энциклопедические знания, ситуативные знания и регулятивные знания.

Принимая во внимание психоэмоциональный статус личности и цель вербального воздействия, можно выделить две основные разновидности базовой модели диалогического взаимодействия: модели комфортно-психологического общения и модели дискомфортно-психологического общения. Первая группа включает в себя пять типов моделей: познавательно-информативную, убеждающую, экспрессивную, суггестивную и ритуальную, вторая состоит из четырех моделей: модели заискивающего, обвиняющего, расчетливого и отстраненного общения.

Обе группы разновидностей модели диалогической интеракции различаются по целевому критерию, а также по использованию психотехнологий, в соответствии с которыми организуется коммуникативное общение в каждой конкретной ситуации, что и определяется психоэмоциональным статусом личностей, участвующих в диалоге.

Комфортно-психологические модели общения реализуются со стороны говорящего, который инициирует диалогическое взаимодействие в соответствии с собственными намерениями и задачами.

Модели дискомфортно-психологического общения развертываются в диалогической действительности со стороны адресата, который в ходе риторической интеракции испытывает дискомфортное состояние и пытается выйти из диалога, приводящего его в подобное состояние. Определяя пути выхода из диалогического взаимодействия, адресат выбирает одну из дискомфортно-психологических моделей, названия которых и отражают выбранный им способ разрыва интеракции: обвиняющий, заискивающий, расчетливый и отстраненный.

Для эффективной реализации комфортно-психологических и дискомфортно-психологических моделей диалогической интеракции используются прагмариторические методы и техники аргументирования. При этом следует обратить внимание на тот факт, что прагмариторические методы аргументирования основаны на применении профессиональных доказательств, а техники риторического аргументирования, нередко реализуемые участниками взаимодействия в практике риторического воздействия, представляют собой речевые или риторические уловки, использование которых находится за пределами этических норм риторического диалога.

Согласованный диалогический дискурс строится с учетом реализации комплекса коммуникативных стратегий, связанных с речевым поведением каждого из участников диалогической интеракции и маркированных определенным образом при помощи инвентаря соответствующих лингвистических показателей. При реализации дискурсивных практик в диалогическом пространстве находят свое отражение следующие типы стратегий: интеракциональные, интерпретативные и стратегии организации речевого взаимодействия или стратегии регулятивного (диалогоор-ганизующего) порядка.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Вторая половина прошлого века ознаменована чередой сменяемости научных парадигм в лингвистике. На рубеже 60-х годов семантическая парадигма сменила господствовавшую парадигму структурализма, но вскоре уступила в актуальности лингвопрагматической парадигме, которая одновременно попыталась занять свое место и в сфере когнитивных наук, и сохранить свои корни в традиционном риторизме.

Появление на авансцене лингвориторической парадигмы имеет своей целью обогащение теории речевого общения вообще и теории речевых актов в частности в плане эффективности коммуникативного взаимодействия, а также рациональное и оптимальное использование средств языка для достижения поставленной автором цели, т.е. определенного коммуникативного или риторического эффекта.

Однако, лингвориторика одновременно с реализацией принципа риторического рационализма в культуре с самого начала существует в виде оппозиции ratio / oratio и вынуждена заботиться не только об истине, но и о «возбуждении мнения», отклике на речевые произведения оппонента.

Элемент техницизма позволяет новой риторической (прагмалингвори-торической или просто лингвориторической) парадигме приобретать новые функции, прежде всего функции отстранения риторического приема и функцию стилизации, что проявляется в нарастании личностного, особенного, эффективного, хотя бы и при наличии примата общего (единого, согласованного) и универсального (типового или матричного) взаимодействия.

Оформившись в теоретическую модель в виде сплава рефлективно-традиционалистской установки языковой культуры на результирующий эффект и практических методик, лингвориторическая парадигма в виде определенной разновидности моделей наследует традиции современной лингвоп-рагматики, теории речевых актов, теории дискурса и конверсационного анализа с одной стороны и лингвистики текста, теории лингвоаргументологии и логической аргументации с другой стороны. В комплексном своем виде она может быть представлена динамической моделью диалогической (риторической) интеракции.

В этой связи следует обратить внимание на тот факт, что проблема организации и анализа коммуникативных процессов, как в рамках отдельных институциональных образований, так и в обществе в целом, проблема описания динамических моделей согласованного общения приобретают особую актуальность в силу происходящих изменений в реальном мире.

Кроме того, в рассматриваемой модели согласованной интеракции различны сами позиции собеседников. Это отличие затрагивает не просто ролевые проявления участников согласованной интеракции, а также касается процесса самооценки собеседниками собственных действий по антиципаци-онному отношению к готовности каждого участника вносить свой коммуникативный вклад в продвижение к коммуникативной цели, его установки на согласованное взаимодействие.

Предлагаемый в рамках лингвориторической парадигмы подход к согласованному общению опирается не на сравнение форм речевого поведения собеседников с «идеалом» или фиксацию соответствия тех или иных дискурсивных проявлений набору «абсолютных» правил, норм, максим. В лингвориторической парадигме конкретные или проспективные действия собеседников в согласованном общении выводятся из экспликации антиципацион-ных отношений между ними. Этот принцип, принцип вывода и экспликации антиципационных отношений между собеседниками, можно считать базовым принципом, на котором строится типовая согласованная интеракция и реализация которого выражает конвенциональные ожидания каждого из участников по отношению друг к другу, выявляя их функциональную нагрузку в речевом взаимодействии типового порядка.

Рассматриваемая проблема находится в русле синергетического сближения двух главных парадигм современной лингвистики - коммуникативной и когнитивной. Включение принципа антиципационных отношений участников согласованной коммуникации в число базовых показателей их речевого поведения в сфере лингвориторической парадигмы оказывается вполне правомерным и оправданным, ибо знание принципов речевого общения входит в состав базы знаний как один из компонентов языковых знаний.

Очевидным представляется и тот факт, что этот базовый принцип прагмалингвориторической интеракции согласованной коммуникации отличается и от феномена «предвосхищение» в синтаксисе, ибо синтаксическая антиципация создается использованием в предложении предвосхищающих элементов.

Также стоит отметить, что если формальные, чисто языковые аспекты антиципационных отношений можно описать системой определенных лингвистических показателей, то интерактивную сторону таких отношений без опоры на риторическую составляющую (техники, приемы, технологии, тактики) согласованной коммуникации раскрыть достаточно сложно. И хотя антиципация в широком смысле свойственна практически многим формам речевого общения, построенного на соблюдении принципов и предписаний речевого этикета, в предлагаемом подходе антиципационные отношения рассматриваются в комплексном плане как языковой феномен, имеющий эксплицитные формы своей репрезентации, как когнитивный механизм создания проспективных прагматических смыслов говорящего, направленный на выработку согласованных действий в рамках акта типовой интеракции, и как когнитивный механизм интерпретирования и создания проспективных прагматических смыслов адресата, отражающий его функциональный вклад в развитие стратегической инициативы действий говорящего.

С этих позиций анализ любого вербального выражения вскрывает в нем наличие эксплицитно или имплицитно выраженного отношения между собеседниками в согласованной коммуникации, независимо от симметричности / асимметричности их отношений и кодекса доверия друг к другу.

Таким образом, экспликация принципа отношений между коммуникантами в согласованной интеракции является основой для построения когнитивного механизма проспективных действий, функционально отражающих вклад каждого из них в реализацию личностных установок в концептуальном пространстве «согласие-несогласие».

В современной лингвистической литературе представлены работы, в которых подробно изучается одно или несколько близких по значению и употреблению слов с точки зрения их роли в объяснении и интерпретации явлений культуры. Такой принцип рассмотрения семантики и прагматики слова получает название концептуального анализа.

Термин «концепт» в последние десятилетия трактуется, во-первых, как «ключевое слово духовной культуры» и, во-вторых, как «первоначальное представление, стимулирующее порождение слова». В комплексной трактовке концепт представлен в виде многоаспектной ментальной структуры, в которую входит все то, что принадлежит строению понятия и все то, что делает его фактом культуры.

В связи с очевидным сближением и установлением единой сущности концепта (1) и концепта (2) прагмалингвориторический подход к описанию социокультурной значимости функционирования и интерпретации слов-концептов согласия-несогласия дает возможность выявлять не только специфику целостного образа данного концепта, но и фиксировать динамику и статику познаваемого объекта в виде функционально-семантического представления.

Первая разновидность контекстов составляет такое их множество, в котором данное слово и его производные являются предметом рассуждения, оценки. Цель таких контекстов заключается в описании объема значений слова, выражаемого им понятия. В этом смысле слово «согласие» / «несогласие» используется осознанно, потому что оно само является предметом рассуждения или обсуждения.

Вторая разновидность контекстов представляет собой такое множество контекстов, в котором данное слово и его производные используются для выражения значения, смысла, обусловленного коммуникативной (и интерактивной) ситуацией. Слово-концепт неосознанно участвует в формировании проспективного плана согласованных действий партнеров в пределах иллокутивного потенциала или вершины фреймовой конфигурации коммуникативного акта со значением согласия или несогласия.

Таким образом, в пределах первой контекстной разновидности раскрываются концепты (1), а в рамках второй - концепты (2). Но так как в прагма-лингвориторической интеракции с установкой на согласованное общение концептуальные различия сближены и установлена единая сущность обоих концептов, то в реальных актах согласованной коммуникации общая сущность концепта «согласие» / «несогласие» будет опираться на знания, охватывающие и область их значения, и область их функционирования.

Сравнив в словарных толкованиях выделенные семантические признаки первой разновидности концепта «согласие», можно установить, что ее содержательной основой являются семы «результата речевого общения». Выделенные свойства выражают содержание таких признаков, как «нацеленность собеседников на результат действия», «достижение результата совместными усилиями, с совместного одобрения», «результат общения как реализация совместной цели его участников», «равноположенность в речевых действиях каждого участника и ориентирование в своих требованиях на посильные обстоятельства», «управление речевыми действиями» и др. Данные признаки в совокупности контекстов реализации области значений способны выявить область функционирования в противоположность концепту «несогласие» в рамках лингвориторической парадигмы интерактивного общения.

Следует отметить в этой связи тот факт, что концепт «согласие» обнаруживает способность быть определенной моделью для организации некоторых типов речевого общения, построенных по соответствующему образцу или сценарию. С этих позиций выделенные семантические признаки названного концепта определяют объем самого понятия «согласованная коммуникация», понимаемого как процесс осуществления речевых действий, согласованных участниками общения в соответствии с выделенными признаками первой разновидности концепта для результативной реализации своих и общих целевых параметров, задач, установок, в типовом интерактивном пространстве.

В словарном описании обращает на себя внимание семантика представленных признаков концепта (1) со значением «несогласие», среди которых отмечаются следующие признаки: «отсутствие единства, стройности, согласованности», «не подвергнутый согласованию, т.е. не получивший согласия других заинтересованных лиц», «не соответствующий чему-л.», «не сообразный с чём-л.». При этом становится очевидным тот факт, что несогласие есть такая ситуация, в которой участники речевой интеракции могут вступать в отношения противоречия по любой теме взаимодействия.

Таким образом, выделенные семантические признаки позволяют выявить содержательный объем концепта «несогласие», который отражает процессуальный характер в деятельности несогласного субъекта. Следует отметить, что речевое поведение говорящего субъекта в рамках ФСП - НЕСОГЛАСИЕ является определенным препятствием для развития интерактивных действий по типовому сценарию и не позволяет отражать антиципационную основу отношений коммуникантов в диалогической интеракции, построенной по типовому образцу.

В согласованной интеракции особую роль играет функционально-содержательная специфика молчания. В данном исследовании предпочтение отдается взглядам на молчание как на действие партнера по интеракции, выражающееся в держании паузы, которая нужна участнику согласованной коммуникации для принятия определенного решения.

Как показывает анализ фрагментов речевой интеракции, диалогическая пауза может появляться в интерактивном пространстве согласованного общения в двух разновидностях: как составляющая часть репликового шага или же как самостоятельная часть интерактивного хода. В первом случае пауза рассматривается как результат самостоятельной деятельности автора речевого действия, в котором находят отражение свойства, чувства, манера, темперамент и т.п. говорящего субъекта. Во втором случае она предстает в виде результата совместных усилий участников диалогической интеракции, отражая природу взаимодействия говорящего и слушающего в пространстве реализации типового иллокутивного потенциала ФСП. В этом случае молчание является причиной согласия, его сигналом.

Исследование функционально-семантической специфики интерактивных актов согласованной коммуникации и дискурсивных практик со значением согласия-несогласия представляется оправданным и необходимым в условиях современного развития общественных отношений, так как именно согласие и / или несогласие сопровождают каждый шаг, каждый этап процесса общения. Действительно, для того чтобы вступить во взаимодействие с предполагаемым партнером и успешно его развивать, необходимо получить (добиться) его предварительное согласие на совместную деятельность. Подтверждение своего согласия на успешное сотрудничество с нами мы ожидаем от партнера и на протяжении всего интерактивного пространства (диалога) вплоть до его окончания. Как известно, цель любого коммуникативного взаимодействия заключается в том, чтобы заставить собеседника либо изменить свою точку зрения, установку, либо совершить какое-либо действие. И в том, и в другом случае целью нашего взаимодействия является получение СОГЛАСИЯ от другого человека.

Однако, традиционный подход к описанию реплик со значением согласия-несогласия, в рамках которого исследуемые дискурсивные практики рассматривались в качестве одного из компонентов вопросно-ответного единства, подтверждающего или отрицающего предшествующие речевые и неречевые действия партнера по общению, не дает возможности с достаточной четкостью выявить особенности их функционирования и условия успешной (эффективной) реализации.

Установить коммуникативный статус и описать структурные и содержательные особенности дискурсивных практик, выражающих согласие-несогласие, представляется возможным только в рамках функциональносемантического представления типового иллокутивного фрейма (фреймового сценария), представляющего и раскрывающего «скрытые» (регулятивные, воздействующие друг на друга) отношения между участниками диалогического взаимодействия.

В качестве основной структурной единицы комплексного коммуникативного акта согласия-несогласия выступает диалогическая реплика (репли-ковый шаг, дискурсивная практика, речевое действие), в момент актуализации которой осуществляется взаимодействие структурных компонентов коммуникативного акта согласия-несогласия, а именно реализуются личностные (социальные, психологические, институциональные) характеристики коммуниканта, его жизненный опыт и коммуникативная компетенция.

В коммуникативном плане структурные компоненты комплексного акта согласия-несогласия проявляются в исполнении участниками интерактивного взаимодействия типовых ролей.

Ролевой набор, используемый коммуникантами в акте согласия-несогласия, определяется в первую очередь обоюдной целью партнеров по общению - оказать воздействие друг на друга.

При реализации программы воздействия на партнера в процессе диалогического взаимодействия исследуемые реплики постоянно соотносятся с целями, реализуемыми говорящим субъектом в каждый момент общения. В зависимости от такой соотнесенности (с глобальной (стратегической) и локальными (тактическими) целями) актуализируется согласие-несогласие следующих типов: общее (стратегическое) и частное (тактическое), последнее включает в себя этапное и ходовое согласие-несогласие.

Общее согласие-несогласие выражает глобальную стратегию коммуниканта, касающуюся непосредственно самого участия субъекта во взаимодействии по предложенному типовому сценарию или отказа от такового, и является согласием-несогласием чисто интерактивного порядка (т.е. согласием-несогласием на сам факт взаимодействия).

Дискурсивные практики, выражающие частное или тактическое согласие-несогласие, функционируют на уровне фаз и отдельных интерактивных ходов диалога.

Этапные речевые действия со значением согласия-несогласия контролируют непротиворечивое (согласованное, соответствующее выбранному иллокутивному фрейму) прохождение того или иного периода (фазы) диалога, распространяя, таким образом, свое действие не только на предыдущий инициирующий репликовый шаг, а на весь этап, всю цепочку интерактивных ходов до следующего нового витка взаимодействия.

Ходовое (иллокутивно-тематическое) согласие-несогласие функционирует на уровне отдельного интерактивного хода (инициирующий шаг - закрывающий шаг) и появляется в процессе диалогического взаимодействия, как правило, в результате ошибочной, ложной интерпретации адресатом речевого действия инициатора.

Согласие-несогласие в интерактивном процессе вызывается следующими причинами, а именно:

- содержанием репликовых шагов или дискурсивных практик инициатора;

- организацией коммуникативного взаимодействия в пределах типового фреймового сценария;

- личностными характеристиками партнера по общению с учетом реализации их ролевых позиций.

Анализ фактического материала показывает, что, если, например, несогласие, вызванное первыми двумя причинами, может и не привести к коммуникативному рассогласованию, то в последнем случае, когда неприятие у говорящего вызывает сам партнер или его ролевая позиция, т.е. «зона несогласия» между коммуникантами достигает своего предела, избежать прекращения общения крайне трудно. Следует также отметить тот факт, что в дискурсивном процессе согласие-несогласие может вызываться не одной, а несколькими причинами, но какая-либо из них будет доминирующей.

Целесообразно различать следующие виды согласия-несогласия: полное, частичное и полусогласие, которые в соответствии с иллокутивно-тематической направленностью репликового шага, актуализируемого в рамках функционально-семантического представления типового фрейма, маркируются специальными лексическими средствами.

В основе акта выражения согласия-несогласия лежит инвариантная квази-перформативная формула, семантическое содержание которой может быть представлено в виде следующей трехаргументной конфигурации: «Я (1) (искренне) выражаю настоящим свое согласие-несогласие (соглашаюсь / не соглашаюсь) (0) с Вами (2) в том, что . (3)», где 1, 2 и 3 - аргументы, а 0 -предикатное ядро, которое репрезентирует отношение между ними.

Названная квази-перформативная формула формально коррелирует с традиционной перформативной матрицей, но в содержательном плане отличается от нее отсутствием семантических признаков результативности и временными параметрами речевого воздействия.

В процессе диалогического взаимодействия с учетом различных целей коммуникантов, а также выбранных для их реализации разнообразных стратегий и тактик речевого поведения участников интеракции согласие-несогласие может выражаться эксплицитным и имплицитным способами.

Эксплицитный способ реализации коммуникантами иллокутивного потенциала репликового шага со значением согласия-несогласия включает в себя использование основных и вторичных конструкций (к основным синтаксическим формам относятся инвариантная формула и ее разновидности, представляющие собой повествовательные конструкции, к вторичным — вопросительные конструкции).

В качестве одной из моделей матричной конструкции (м-1) выступает вариант, в котором отсутствуют один или несколько компонентов матрицы. Наиболее частотными разновидностями данной модели является модель (м-16*), в которой предикатное ядро (глагол «соглашаться / не соглашаться») замещается различными лексемами и выражениями. Этот вариант матрицы насчитывает 29,29 % от общего числа примеров в русском языке и 35,14 % от всего корпуса примеров в немецком языке.

В диалогическом общении возможны случаи, когда третий аргумент стандартной формулы комментируется одним или несколькими высказываниями (м-2) - 9,92 % от общего количества примеров в русском и 13,63 % - в немецком языке. Однако следует отметить, что оба шага «согласие-несогласие + комментарий» представляют собой целостное выражение согласия-несогласия с репликовым действием партнера по общению, так как они объединены в одно целое на основе одного и того же коммуникативного намерения.

Третья разновидность матрицы (м-3) представляет собой пассивную конструкцию «Трудно (не) согласиться» - 0,15 % в русском языке, в корпусе примеров на немецком языке частотность использования такого варианта квази-перформативной стандартной формулы незначительна; следующая модель осложнена модальными глаголами (м-4) («Я не могу / хочу / должен согласиться») и насчитывает, соответственно, 0,27 % в русском и 0, 54 % в немецком языке.

Для выражения частичного согласия-несогласия в процессе диалогического взаимодействия используется еще одна разновидность матричной формулы (м-5), построенная по следующей схеме: «Вариант формулы + НО.» и насчитывающая 4,75 % от общего числа примеров в русском и 5,99 % в немецком языке.

Следующая разновидность (м-6) стандартной формулы для выражения согласия-несогласия представлена вопросительными конструкциями со значением согласия-несогласия, представляющими собой вторичную (трансформированную) разновидность матрицы — 8,83 % в русском и 9,12 % в немецком языке.

Кроме основной стандартной формулы, служащей для эксплицитного выражения согласия-несогласия в процессе диалогического взаимодействия, и ее конструктивных вариантов были обнаружены конструкции, в которых значение согласия-несогласия выражается имплицитно - 6,5 % от всего корпуса примеров в русском, 6,53 % в немецком языке.

Дискурсивные практики со значением согласия-несогласия были рассмотрены с точки зрения их вклада в реализацию участниками диалогического взаимодействия регулятивной деятельности, направленной на решение конкретных коммуникативных задач в речевом общении.

Исследуемые речевые действия, принимая участие в реализации диало-гоорганизующей (диалогонаправляющей, диалогоконтролирующей) деятельности коммуникантов, выступают в процессе общения в качестве особых функционально-прагматических единиц - регулятивов.

Диалогические реплики-регулятивы, выражающие согласие-несогласие в процессе диалогического взаимодействия, подразделяются на два функциональных класса: на регул яти вы, способствующие (поддерживающие) согласованному (кооперативному) общению, и регулятивные действия, препятствующие такому общению.

Дискурсивные практики со значением согласия-несогласия, поддерживающие нормальный ход диалогического общения, выступают в интерактивном процессе в качестве ответных регулятивов, представляющих собой реакцию коммуниканта на речевые и неречевые действия партнера по взаимодействию.

Диалогические реплики-регулятивы кооперативного общения со значением согласия-несогласия характеризуются одновременной направленностью и на адресанта, и на адресата: с одной стороны, они дают оценку речевому действию партнера по общению, с другой стороны, репрезентируют степень готовности самого говорящего к совместному продвижению вперед согласно выбранному сценарию взаимодействия.

Дискурсивные практики со значением согласия-несогласия, выступающие в процессе диалогического взаимодействия в качестве регулятивных действий, противодействующих кооперативному общению, направлены на то, чтобы сдерживать стратегическую инициативу партнера по общению, которая формирует последовательность ходов-цепочек в функционально-семантическом представлении типового сценария.

Речевые действия, выражающие согласие-несогласие, как регулятивы второго функционального класса, а именно как регулятивы, препятствующие согласованному общению, выступают в процессе взаимодействия по типовому иллокутивному сценарию в качестве маркеров коммуникативных рассогласований.

Функционирование исследуемых дискурсивных практик носит двусторонний характер: они появляются в диалогическом процессе как реакции на отклонения от развертываемого типового фрейма или на нарушения, связанные с несоответствием, несовпадением каких-либо параметров репликового шага функционально-семантическому представлению типового фреймового сценария, а с другой стороны, они сами и сигнализируют, сообщают об этих нарушениях.

Дискурсивные единицы со значением несогласия являются маркерами коммуникативных рассогласований двух типов: организации социально-интерактивного общения и иллокутивно-тематической реализации репликовых шагов.

В зависимости от типа коммуникативного рассогласования, маркером которого они являются, речевые произведения со значением несогласия по-разному влияют на дальнейшее развертывание процесса интеракции и манифестируются при помощи различных лексических средств.

Анализ моделей диалогической интеракции позволяет раскрывать характер речевого и неречевого поведения людей в различных коммуникативных ситуациях, дает возможность анализировать и предупреждать возможные сбои и ошибки, а также в зависимости от выбора той или иной модели просчитывать вероятный эффект воздействия на партнера по общению.

Четвертая подсистема базовой модели является фундаментом диалогического взаимодействия, так как компоненты, входящие в психосоциальный контекст, представляются определяющими для любой типовой диалогической интеракции. Здесь следует учитывать характер диспозиций участников взаимодействия, наличие или отсутствие взаимной аттракции между собеседниками, эмоциональное напряжение, формирующее психологическую атмосферу процесса общения, эмоционально-психологическое влияние среды, показатели социального статуса собеседников, индивидуально-типологические особенности личностей участников общения и т.д.

Для эффективной реализации комфортно-психологических и дискомфортно-психологических моделей диалогической интеракции используются прагмариторические методы и техники аргументирования. При этом следует обратить внимание на тот факт, что прагмариторические методы аргументирования основаны на применении профессиональных доказательств, а техники риторического аргументирования, нередко реализуемые в практике риторического воздействия, представляют собой речевые или риторические уловки, так называемые «обманные маневры», использование которых находится за пределами этических норм риторического диалога.

Согласованный диалогический дискурс строится с учетом реализации комплекса коммуникативных стратегий, связанных с речевым поведением каждого из участников диалогической интеракции и маркированных определенным образом при помощи инвентаря соответствующих лингвистических показателей. При реализации дискурсивных практик в диалогическом пространстве находят свое отражение следующие типы стратегий: интеракцио-нальные, интерпретативные и стратегии организации речевого взаимодействия или стратегии регулятивного (диалогоорганизующего) порядка.

Список научной литературыМорозова, Оксана Николаевна, диссертация по теме "Теория языка"

1. Айтматов Ч. Материнское поле // Айтматов Ч. Повести и рассказы. Ф.: Кыргызстан, 1985а.-С. 6-90.

2. Айтматов Ч. Тополек мой в красной косынке // Айтматов Ч. Повести и рассказы.-Ф.: Кыргызстан, 19856.-С. 92-172.

3. Аксенов В. Остров Крым. М.: «Огонек» - «Вагриус», 1990. - 287 с.

4. Алданов М. Повесть о смерти. М.: Худож. лит., 1986. - 276 с.

5. Братья Вайнеры. Петля и камень в зеленой траве. М.: Худож. лит., 1990. -310 с.

6. Вересов Д. Белое танго: Роман. СПб.: Изд. Дом «НЕВА»; М.: OJ1MA-ПРЕСС, 1998а.-576 с.

7. Вересов Д. Черный ворон. Роман. М.: ОЛМА-ПРЕСС; СПб.: Изд. Дом «НЕВА», 19986.-800 с.

8. Воробьев К.Д. Тетка Егориха // Воробьев К.Д. Вот пришел великан. Повести. -М.: Известия, 1987. С. 6-106.

9. Воробьев К.Д. Убиты под Москвой // Воробьев К.Д. Вот пришел великан. Повести.-М.: Известия, 1987.-С. 107-167.

10. Ю.Дашкова П.В. Приз. М.: ООО «Издательство Астрель»: ООО «Издательство ACT», 2005. - 574 с.

11. Домбровский Ю.О. Обезьяна приходит за своим черепом. Алма-Ата: Казахстан, 1991.-397 с.

12. Домбровский Ю.О. Факультет ненужных вещей. Роман. М.: Худож. лит., 1989.-508 с.

13. Донцова Д. Привидение в кроссовках. М.: Эксмо, 2004. - 316 с.

14. Достоевский Ф.М. Преступление и наказание // Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в двенадцати томах. -М.: Правда, 1982. Том 5. 544 с.

15. Доценко В. Срок для Бешеного. Роман. -М.: Вагриус; АСТ-ПРЕСС, 1995. -463 с.

16. Загайнов Р. Поражение.-М.: Просвещение, 1985,- 170 с.

17. Ильф И., Петров Е. Золотой теленок. Краснодар: Изд-ство «Советская Кубань», 1992.-288 с.

18. Ильф И., Петров Е. Двенадцать стульев. Краснодар: Изд-ство «Советская Кубань», 1992.-288 с.

19. Карпов В. Лихая судьба разведчика. -М.: Вече; ACT, 1998.-464 с.

20. Куприн А. Дознание // Куприн А. Повести и рассказы. М.: Правда, 1985. -С. 36-60.

21. Куприн А. Конокрады // Куприн А. Повести и рассказы. М.: Правда, 1985.-С. 72-90.

22. Мережковский Д. 14 декабря. Николай Первый. -М.: Худож. лит., 1983.188 с.

23. Пикуль B.C. Океанский патруль // Собрание сочинений: В 26 т. Т. 22. -М.: АО «Деловой центр», 1995а. -489 с.

24. Пикуль B.C. Океанский патруль // Собрание сочинений: В 26 т. Т. 23. -М.: АО «Деловой центр». 19956.-478 с.

25. Пикуль B.C. Моонзунд. Роман-хроника // Собрание сочинений: в 20 т. Т. 15. М.: АО «Деловой центр», 1994. - 558 с.

26. Пикуль В. Честь имею: Роман. -М.: Просвещение, 1991.-448 с.

27. Плевако Ф.Н. Речь в защиту Бартенева // Плевако Ф.Н. Избранные речи. — М.: Центрполиграф, 1993.-344 с.

28. Пристли Дж. Б. Опасный поворот. М.: Просвещение, 1987. -146 с.

29. Рыбаков А.Н. Дети Арбата: Роман. М.: Известия, 1989. - 624 с.

30. Семенов Ю.С. Семнадцать мгновений весны. Роман. — Магадан, Кн. Из-во, 1975.-285 с.

31. Семенов Ю.С. Майор «Вихрь» // Семнадцать мгновений весны. М.: МШК МАДПР, 1992а. - с. 5-308.

32. Семенов Ю.С. Семнадцать мгновений весны // Семнадцать мгновений весны. М.: МШК МАДПР, 19926. - с. 309-576.

33. Симонов Е. Повесть о театре. М.: «Терция», «НТК», 1996. - 305 с.

34. Стаут Р. Занавес для троих. М.: Центрполиграф, 1990. - 527 с.

35. Степанов А.Н. Порт-Артур. Книга 1. М.: Современник, 1980а. — 607 с.

36. Степанов А.Н. Порт-Артур. Книга 2. М.: Современник, 19806. 608 с.

37. Тендряков В.Ф. Шестьдесят свечей // Тендряков В.Ф. Шестьдесят свечей. Роман. Повести.-М.: Известия, 1985.-С. 5-128.

38. Уайльд О. Пьесы. М.: Просвещение, 1996. - 514 с.

39. Устинов СЛ. Кто не спрятался. Детективная повесть. — М.: Моск. Рабочий, 1991.-160 с.

40. Чаковский А. Победа. Политический роман. В трех книгах. Том 1. М.: Известия, 1985.-607 с.

41. Шукшин В.М. Критики // Шукшин В.М. Рассказы. Вильнюс: Мокслас, 1986.-С. 3-9.

42. Шукшин В.М. Срезал // Шукшин В.М. Рассказы. Вильнюс: Мокслас, 1986.-С. 42-44.

43. Шукшин В.М. Экзамен // Шукшин В.М. Рассказы. Вильнюс: Мокслас, 1986.-С. 10-16.

44. Эртель А.И. Гарденины. М.: Правда, 1978. - 208 с.

45. Ambler Е. Die Maske des Dimitrios. Verlag Das Neue Berlin, Berlin, 1980.279 S.

46. Andras L. Der Fall Laurentis. Verlag Das Neue Berlin, Berlin, 1981. - 208 S.

47. Bahre J. Der stumme Richter. Verlag Das Neue Berlin, Berlin, 1984. - 192 S.

48. Brecht B. Mutter Courage und ihre Kinder. Insel Verlag, Frankfurt am Main, 1979.-205 S.

49. Brecht B. Werke. Konemann Verlagsgesellschaft GmbH, 1985.-462 S.

50. Hilscher E. Die Weltzeituhr. Dromer Knaur. Munchen / Zurich, 1987. - 255 S.

51. Mockel K. Variante Tramper. Verlag Das Neue Berlin, Berlin, 1984a. - 101 S.

52. Mockel K. Die Damengang. Verlag Das Neue Berlin, Berlin, 19846. - 135 S.

53. Radtke G. Das zweite Opfer. Greifenverlag zu Rudolstadt, 1987. - 207 S.

54. Remarque E.M. Der Himmel kennt keine Giinstlinge. Roman. Verlag Kiepenheuer / Witsch, Koln, 1990. - 334 S.

55. Remarque E.M. Schatten im Paradies. Roman. Dromer Knaur. Miinchen / ZOrich, 1974.-352 S.

56. Schmieder M. Ich habe einen Mord gesehen. Verlag Das Neue Berlin, Berlin, 1983.-167 S.1. СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

57. Абельсон Р. Структура убеждений // Язык и моделирование социального взаимодействия. М: Прогресс, 1987. - С. 317-380.

58. Абрамова Г.С. Графика в психологическом консультировании. -М.: Академия, 2001. 142 с.

59. Абрамова Н.Т. Являются ли несловесные акты мышлением? // Вопросы философии, 2001. -№ 6. С. 68-82.

60. Авеличев А.К. Возвращение риторики (Введение) // Общая риторика. Пер. с фр. / Ж. Дюбуа и др. М.: Прогресс, 1986. - С. 3-12.

61. Аверинцев С.С. Античный риторический идеал и культура Возрождения // Античное наследие в культуре Возрождения. М.: Наука, 1984. -С. 145-158.

62. Агамалиева И.Д. Функционально-семантическое описание коммуникативных актов инструктивной дискурсии. Автореферат дисс. . канд. филол. наук. Ульяновск: УлГУ, 2002. - 20 с.

63. Азнабаева Л.А. Принципы речевого поведения адресата в конвенциональном общении / Изд-е Башкирск. ун-та. Уфа, 1998. - 182 с.

64. Айер А.Д. Язык, истина и логика // Аналитическая философия: Избранные тексты. М.: Изд-во МГУ, 1993. - С. 50-66.

65. Алеференко Н.Ф. Поэтическая энергия слова. Синергетика языка, сознания и культуры. М.: Academia, 2002. — 394 с.

66. Андреева Г.М. Социальная психология. М.: Аспект Пресс, 2002.376 с.

67. Андрюшина Л.О. Психологическая профилактика агрессивного поведения школьников-подростков. Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Тверь: ТвГУ, 2003.-27 с.

68. Аннушкин В.И. История русской риторики. 2-е изд. М., 2002.

69. Аннушкин В.И. Русская риторика: исторический аспект. М., 2003.

70. Апресян Ю.Д. Перформативы в грамматике и словаре // Известия АН СССР. 1986. Сер. Лит. и Яз. Т. 45, № 3. - С. 208-223.

71. Апресян Ю.Д. Тавтологические и контрадикторные аномалии // Логический анализ языка. Проблемы интенсиональных и прагматических контекстов. -М: Наука, 1989.-С. 186-196.

72. Апресян В.Ю. Уступительность в языке и слова со значением уступки // Вопросы языкознания, 1999. -№ 5.

73. Артемьева Е.Ю. Основы психологии субъективной семантики. -М.: Наука, Смысл, 1999.-350 с.

74. Арутюнова Н.Д. Синтаксис // Общее языкознание: Внутренняя структура языка. М.: Наука, 1972. - С. 259-343.

75. Арутюнова Н.Д. К проблеме функциональных типов лексического значения // Аспекты семантических исследований. М.: Наука, 1980. - С. 156249.

76. Арутюнова Н.Д. Феномен второй реплики, или о пользе спора // Противоречивость и аномальность текста. — М., 1990.

77. Арутюнова Н.Д. Перформатив // Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1990а. - С. 372-373.

78. Арутюнова Н.Д. Молчание: контексты употребления // Логический анализ языка. Язык речевых действий. М., 1994. - С. 106-117.

79. Ахманова О.С. Словарь энциклопедических терминов. М.: Сов. энциклопедия, 1966. - 606 с.

80. Баксанский О.Е., Кучер Е.Н. Нейролингвистическое программирование как практическая область когнитивных наук // Вопросы философии, 2005, № 1.-С. 82-100.

81. Банару В.И. Проблематика содержательно-формальной организации предложения. Автореферат дисс. . докт. филол. наук. Киев: КГУ, 1980. -34 с.

82. Баранов А.Г. Текст в функционально-прагматической парадигме. -Краснодар: КубГУ, 1988. 148 с.

83. Баранов А.Г. Формы языковой игры // Человек играющий: Язык, личность, социум. Москва - Тверь: ИЯ РАН, 1998. - С. 5-11.

84. Баранов А.Г. Когнитивные формализмы текстовой деятельности // Вестник Пятигорского лингвистического университета, 1999, № 2. С. 34-37.

85. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979.-423 с.

86. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М.: Прогресс, 1974. - 447 с.

87. Берн Э. Игры, в которые играют люди. СПб. М.: Унив. Книга, ACT, 1998.-398 с.

88. Бехтерев В.М. Объективная психология. М.: Наука, 1991. - 480 с.

89. Блакар P.M. Язык как инструмент социальной власти (теоретико-эмпирические исследования языка и его использования в социальном контексте) // Язык и моделирование социального взаимодействия. М.: Прогресс, 1987.-С. 88-125.

90. Богданов В.В. Семантико-синтаксическая организация предложения. JL: Изд-во ЛГУ, 1977. - 205 с.

91. Богданов В.В. Перформативное предложение и его парадигмы // Прагматические и семантические аспекты синтаксиса. — Калинин, 1985. С. 18-28.

92. Богданов В.В. Молчание как нулевой речевой знак и его роль в вербальной коммуникации // Языковое общение и его единицы. Калинин, 1986. -С. 12-18.

93. Богданов В.В. Речевое общение. Прагматические и семантические аспекты. Ленинград: ЛГУ, 1990. - 88 с.

94. Богин Г.И. Типология понимания текста. Калинин: Калининск. гос. ун-т, 1986. - 86 с.

95. Бровеев В.Н. Вопросно-ответные диалогические единства с репликами подтверждения и отрицания в современном немецком языке: Автореферат дисс. канд. филол. наук. Калинин: КГУ, 1979. - 16 с.

96. Брокмейер И., Харре Р. Нарратив: проблемы и обещания одной альтернативной парадигмы // Вопросы философии, 2000, № 3. — С. 29-42.

97. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Вопрос о косвенных вопросах: является ли установленным фактом их связь с фактивностью? // Логический анализ языка. Знание и мнение: Сб. науч. тр. М.: Наука, 1988. - С. 30-41.

98. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Ментальные предикаты в аспекте аспектологии // Логический анализ языка. Проблемы интенсиональных и прагматических контекстов. М.: Наука, 1989. - С. 31-54

99. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Оценочные речевые акты извне и изнутри // Логический анализ языка. Язык речевых действий. — М.: Наука, 1994. — С. 49-59.

100. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). М.: Школа «Языки русской культуры», 1997. -576 с.

101. Бурмистрова Л.П. Речевая интенция защиты в диалогическом дискурсе. Автореферат дисс. канд. филол. наук. Тверь: ТвГУ, 2005. - 22 с.

102. Быстров В.В. Функционально-семантический анализ менасивных диалогических реплик. Автореферат дисс. . канд. филол. наук. Тверь: ТвГУ, 2001.-22 с.

103. Варзонин Ю.Н. Теоретические основы риторики. Тверь: ТвГУ, 1998.-120 с.

104. Варзонин Ю.Н. Когнитивно-коммуникативная модель риторики. Автореферат дисс. докт. филол. наук. Тверь: ТвГУ, 2001. - 33 с.

105. Варзонин Ю.Н. Этические основания риторики. Тверь: Альба, 2001а.-208 с.

106. Вежбицкая А. Метатекст в тексте // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 8. Лингвистика текста. М.: Прогресс, 1978. - С. 402-421.

107. Вежбицкая А. Речевые акты // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 16. Лингвистическая прагматика. М.: Прогресс, 1985. - С. 251-275.

108. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М.: Русские словари, 1996.-416 с.

109. Величковский Б.М. Установка и сознательный контроль в психологии познания // Д.Н. Узнадзе классик советской психологии. - Тбилиси: Мец-ниереба, 1986.-С. 73-89.

110. Вендлер 3. Иллокутивное самоубийство // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 16. Лингвистическая прагматика. М.: Прогресс, 1985. — С. 238-250.

111. Вендлер 3. Факты в языке // Философия, логика, язык. М.: Прогресс, 1987.-С. 293-317.

112. Виноград Т., Флорес Ф. О понимании компьютеров и познания // Язык и интеллект. М.: Прогресс, 1995. - С. 185-229.

113. Виноградов В.В. Русский язык: Грамматическое учение о слове. -М.: Наука, 1972.-784 с.

114. Винокур Т.Г. Говорящий и слушающий: Варианты речевого поведения. М.: Наука, 1993. - 185 с.

115. Волошинов В.Н. Марксизм и философия языка. Л.: Прибой, 1930. -157 с.

116. Волошинов В.Н. Конструкция высказывания // Литературная учеба, 1931,№3.-С. 65-87.

117. Волошинов В.Н. Слово в жизни и слово в поэзии // Волошинов В.Н. Философия и социология гуманитарных наук. СПб.: Изд-во ACTA - ПРЕСС, 1995.-С. 59-86.

118. Вольф Е.М. Функциональная семантика оценки. М: Наука, 1985.228 с.

119. Воркачев С.Г. Концепт счастья в русском языковом сознании: опыт лингвокультурологического анализа. Краснодар: КубГУ, 2002. - 168 с.

120. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты. Автореферат дисс. . докт. филол. наук. Краснодар: КубГУ, 2000.-48 с.

121. Ворожбитова А.А. Лингвориторическое образование как инновационная педагогическая система (принципы проектирования и опыт реализации). Автореферат дисс. докт. пед. наук. Сочи: СГУТиКД, 2002. - 47 с.

122. Вундт В. Основания физиологической психологии. СПб., 1880. — Т. 1-2.-1038 с.

123. Вундт В. Введение в психологию. -М: Космос, 1913. 152 с.

124. Гадамер К.Х. Истина и метод. Изд. 2-е. М.: Прогресс, 1991.350 с.

125. Гак В.Г. К проблеме семантической синтагматики // Проблемы структурной лингвистики. 1971.-М: Наука, 1972.-С. 367-395.

126. Гак В.Г. Речевые рефлексы с речевыми словами // Логический анализ языка. Язык речевых действий. М., 1994. - С. 6-10.

127. Гамкрелидзе Т.В. Об одной лингвистической парадигме // Вопросы языкознания, 2005, № 2. С. 3-6.

128. Герасимов В.И., Петров В.В. На пути к когнитивной модели языка. Вступ. статья // Новое в зарубежной лингвистике. М.: Прогресс, 1988. — Вып. 23.-С. 5-11.

129. Гийом Г. Принципы теоретической лингвистики. М.: Прогресс, 1992. -224 с.

130. Городецкий Б.Ю. Актуальные проблемы прикладной лингвистики // Новое в зарубежной лингвистике. М.: Радуга, 1983. - Вып. 12. - С. 5-22.

131. Городецкий Б.Ю., Кобозева И.М., Сабурова И.Г. К типологии коммуникативных неудач // Диалоговое взаимодействие и представление знаний. Новосибирск: ВЦ СО АН СССР, 1985. - С. 64-78.

132. Грайс Г.П. Логика и речевое общение // Новое в зарубежной лингвистике, 1985.-Вып. 16.-С. 217-237.

133. Гумбольдт В. фон. Язык и философия культуры. М.: Прогресс, 1985.-451 с.

134. Давыдов Ю.Н., Ковалева М.С., Филиппов А.Ф. Ритуал социальный // Современная западная социология: Словарь. М.: Политиздат, 1990. - С. 299300.

135. Дейк Т.А. ван. Язык. Познание. Коммуникация. Пер. с англ. М.: Прогресс, 1989.-312 с.

136. Делез Ж. Логика смысла. М.: Изд. Центр «Академия», 1995. — 298 с.

137. Демьянков В.З. Конвенции, правила и стратегии общения // Изв. АН СССР. Сер. Лит и яз., 1982. Т. 41, № 4.

138. Демьянков В.З. Специальные интерпретации в вычислительной лингвистике. -М.: Изд-во МГУ, 1988. 88 с.

139. Демьянков В.З. Интерпретация, понимание и лингвистические аспекты их моделирования на ЭВМ. -М.: Изд-во МГУ, 1989. 172 с.

140. Динсмор Дж. Ментальные пространства с функциональной точки зрения // Язык и интеллект. -М.: Прогресс, 1995. С. 385-411.

141. Дмитровская М.А. Знание и мнение: образ мира, образ человека // Логический анализ языка. Знание и мнение: Сб. науч. тр. М.: Наука, 1988. - С. 6-18.

142. Добрович А.Б. Фонарь Диогена: Из дневников психотерапевта. — М.: Знание, 1981.-119 с.

143. Долгова Н.А. Функционально-семантическая характеристика финальных реплик диалога (на материале русского и французского языков). Автореферат дисс. канд. филол. наук. Тверь: ТвГУ, 2001. - 22 с.

144. Доценко Е.Л. Психология манипуляции: Феномены, механизмы и защита. СПб: Речь, 2003. - 304 с.

145. Дридзе Т.М. Текстовая деятельность в структуре социальной коммуникации: Проблемы семисоциопсихологии. М.: Наука, 1984. - 268 с.

146. Дрюк М.А. Синергетика: позитивное знание и философский импрессионизм // Вопросы философии, 2004, № 10. С. 102-113.

147. Дэвидсон Д. Материальное сознание // Аналитическая философия: Избранные тексты.-М.: Изд-во МГУ, 1993.-С. 131-144.

148. Дэвидсон Д. Об идее концептуальной схемы // Аналитическая философия: Избранные тексты. М.: Изд-во МГУ, 1993а. - С. 144-159.

149. Звегинцев В.А. Предложение и его отношение к языку и речи. М., МГУ, 1996.-307 с.

150. Земская Е.А. Категория вежливости в контексте речевых действий // Логический анализ языка. Язык речевых действий. М., 1994. - С. 131-136.

151. Знаков В.В. Неправда, ложь и обман как проблемы психологии понимания // Вопросы психологии, 1999. Т. 20, № 2. - С. 67-78.

152. Евзлин М. Космогония и ритуал. М.: РАДИКС, 1993. - 344 с.

153. Елизаренкова Т.Я. Исследования по диахронической фонологии индоарийских языков. -М.: Наука, 1974.-293 с.

154. Жалагина Т.А. Социальное лицемерие личности преподавателя вуза в профессиональной деятельности // HOMO MENDAX: Игра с личностью или игра со смыслами. Москва-Тверь: ИЯ РАН, ТвГУ, 2004. - С. 86-90.

155. Жикаринцев В. Путь к свободе: добро и зло. Игра в дуальность. -СПб.: МиМ Дельта, 1996. - 224 с.

156. Жукова Н.А. Иллокутивная семантика и функции актуального членения отрицания NOT: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Иваново, 1994. -16 с.

157. Карасик В.И. Язык социального статуса. М.: ИЯ РАН, 1992. - 330 с.

158. Караулов Ю.Н., Петров В.В. От грамматики текста к когнитивной структуре дискурса // Дейк Т.А. ван. Язык. Познание. Коммуникация. Пер. с англ.-М.: Прогресс, 1989.-С. 5-11.

159. Карманова З.Я. Проблемы оптимизации научно-технических текстов. Автореферат дисс. канд. филол. наук. М.: МГЛУ, 1993. - 19 с.

160. Карцевский С. Введение в изучение междометий // Вопросы языкознания. 1984, №6.-С. 127-137.

161. Касевич В.Б. Язык и знание // Язык и структура знания. — М.: Наука, 1990.-С. 8-25.

162. Касперавичюс М.М. Функции религиозной и светской символики. -Ленинград: Знание, 1990. 32 с.

163. Кибрик А.Е. Язык и текст с коммуникативно-динамической точки зрения // Перевод и автоматическая обработка текста. М.: ИЯ АН СССР, 1987. -С. 58-62.

164. Климов Г.А. Антиципация // БСЭ. М., 1970. - Т. 2. - С. 90.

165. Кобозева И.М., Лауфер Н.И. Интерпретирующие речевые акты // Логический анализ языка. Язык речевых действий. М.: Наука, 1994. - С. 6371.

166. Козлов В.В. Истоки осознания: Теория и практика интегративных психотехнологий.'- Минск: ПолиБиг, 1995. 304 с.

167. Колшанский Г.В. Контекстная семантика. -М.: Наука, 1980. 147 с.

168. Комина Н.А. Организационный дискурс в учебной ситуации (семантический и прагматический аспекты). М.: ИЯ РАН, 2005. - 188 с.

169. Коноваленко М.Ю. Обман в деловом общении. Методы диагностики. Ростов н/Д: Феникс, 2005. - 224 с.

170. Костяев А.П. Регулятивная характеристика инвективных реплик в профессиональном общении. Автореферат дисс. . канд. филол. наук. Ульяновск: У л ГУ, 2003. - 24 с.

171. Кошмидер Э. Очерк науки о видах польского глагола. Опыт синтеза // Вопросы глагольного вида. М.: Ин. лит-ра, 1962. - С. 105-167.

172. Крашенинникова Е.А. Модальные глаголы и частицы в немецком языке. М.: Учпедгиз, 1958. - 186 с.

173. Крашенинникова Е.А. Новое в немецкой грамматике. М.: Учпедгиз, 1963.-160 с.

174. Крипке С. Загадка контекстов мнения // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 18.-М., 1986.

175. Кубрякова Е.С. Эволюция лингвистических идей во второй половине XX века (опыт парадигмального анализа) // Язык и наука конца 20 века. -М.: ИЯ РАН, 1995. С. 144-238.

176. Кубрякова Е.С. О понятиях дискурса и дискурсивного анализа в современной лингвистике // Дискурс, речь, речевая деятельность: функциональные и структурные аспекты. Сборник обзоров. М.: ИНИОН, 2000. - С. 25-38.

177. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем // Язык и моделирование социального взаимодействия. Переводы. -М.: Прогресс, 1987. -С. 126-170.

178. Леви-Стросс К. Из книги «Мифологичное. I. Сырое и вареное» // Семиотика и искусствометрия. М.: Мир, 1972. - С. 25-49.

179. Леммерман X. Уроки риторики и дебатов. Пер. с нем. — М.: ООО Изд-во «Уникум Пресс», 2002. 336 с.

180. Леонтьев А.А. Высказывание как предмет лингвистики, психолингвистики и теории коммуникации // Синтаксис текста. М.: Наука, 1979.-С. 18-36.

181. Леонтьев А.А., Шахнарович A.M., Батов В.И. Речь в криминалистике и судебной психологии. — М.: Наука, 1977. 62 с.

182. Леонтьев А.Н. Общее понятие деятельности // Хрестоматия по психологии. М.: Просвещение, 1972. - С. 206-214.

183. Лисицин А.Г. К проблеме концептуального анализа // Язык и культура. Доклады и тезисы 3-й международной конференции. Киев: КНУ, 1994. -С. 98-100.

184. Лозанов Г. Суггестология. София: Наука и изкуство, 1971. - 350 с.

185. Лозанов Г. Суггестопедия в начальной школе // Суггестология и суггестопедия. Т. 1,№2.-София, 1975.-С. 1-14.

186. Ломов Б.Ф., Сурков Е.Н. Антиципация в структуре деятельности. -М.: Наука, 1980.-279 с.

187. Лукин В.А. Противоречие и согласие: Языковые концепты, дис-курсные стратегии, текстовые свойства // Вопросы языкознания, 2003, № 4. С. 91-109.

188. Львов М.Р. Риторика. М.: «Академия», 1996. - 256 с.

189. МакКоли Дж.Д. О месте семантики в грамматике языка // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 10. Лингвистическая семантика. — М.: Прогресс, 1981.-С. 235-301.

190. Макеева М.Н. Риторическая программа художественного текста как условие использования рациональных герменевтических техник в диалоге «текст читатель». - Тамбов: ТГТУ, 1999. - 134 с.

191. Макеева М.Н. Риторика художественного текста и ее герменевтические последствия. Тамбов: ТГТУ, 2000. - 178 с.

192. Маковский М.М. Лингвистическая генетика. М., 1992.

193. Максимов В.Д. Диалогические единства отрицательно-побудительного типа в современном английском языке: Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1978. 16 с.

194. Максимова С.Э. Регулятивная функция междометной реплики в диалоге (на материале немецкого и русского языков). Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Тверь: ТвГУ, 2000. - 18 с.

195. Малкольм Н. Мур и обыденный язык // Аналитическая философия: Избранные тексты. М.: Изд-во МГУ, 1993. - С. 84-99.

196. Мамаева О.С. Коммуникативные особенности организации семантически рассогласованного диалога. Автореф. дисс. . канд. филол. наук. -Тверь: ТвГУ, 2004.-20с.

197. Матурана У. Биология познания // Язык и интеллект. М.: прогресс, 1995.-с. 85-142.

198. Меркулов И.П. Эволюционируют ли наши когнитивные способности? // Вопросы философии, 2005, № 3. С. 92-102.

199. Мерченд X. Об одном вопросе из области вида // Вопросы глагольного вида.-М.: Ин. лит-ра, 1962.-С. 355-364.

200. Минкин Л. О языковом аспекте суггестопедии // Суггестология и суггестопедия. Т. 1, № 2. София, 1975. - С. 41-47.

201. Миронова Н.Н. Дискурс-анализ оценочной семантики. — М. 1997.

202. Мистрик И. Математико-статистические методы в стилистике // Вопросы языкознания. 1967. - №3. - С. 42-52.

203. Михалев А.Б. Теория фоносемантического поля: Автореферат дис. . докт. филол. наук. Краснодар, 1995. - 38 с.

204. Мицич П. Как проводить деловые беседы. М., 10987. - 208 с.

205. Моделирование языковой деятельности в интеллектуальных системах. М.: Наука, 1987. - 279 с.

206. Молчанова Г.П. Некоторые особенности семантики императивных предложений // Грамматические и лексико-семантические исследования в синг хронии и диахронии. Калинин: Калининск. гос. ун-т, 1976.-С. 146-151.

207. Морозова О.Н. Типология моделей эффективного общения // Языковое пространство личности. Функционально-семантический и когнитивный аспекты. Материалы международной научно-практической конференции. -Тверь: ИЯ РАН, ТвГУ, ТГСХА, 2003. С. 83-87.

208. Морозова О.Н. Реализация аргументативных стратегий в согласованном дискурсе // Языковая личность в дискурсе: Полифония структур и культур. Москва - Тверь: ИЯ РАН, ТвГУ, 2005. - С. 33-45.

209. Морозова О.Н., Максимова С.Э. Характеристика моделей эффективного общения // Лингвориторическая парадигма: Теоретические и прикладные аспекты. Вып. 2. Сочи: СГУТиКД, 2003. - С. 165-168.

210. Морозова О.Н., Носкова С.Э. Манипулятивный выбор фрейма и его последствия // Совершенствование подготовки специалистов для региона. Сборник научно-методических трудов. — Тверь: РАО, 2004. С. 159-162.

211. Морозова О.Н., Яковлева Г.Г. Директивные адресатные реплики и их регулятивная характеристика в диалоге // Научная мысль Кавказа. СКНЦ ВШ, 2005, №7. с. 170-180.

212. Москальская О.И. Грамматика текста. М.: Высшая школа, 1981.183 с.

213. Мурзин Л.Н., Белоглазова Э.А. О перформации предложения с деривационной точки зрения // Семантические аспекты слова и предложения: Проблемы деривации. Пермь: Пермск. гос. ун-т, 1980. - С. 63-71.

214. Найссер У. Познание и реальность. — М.: Прогресс, 1981. — 230 с.

215. Налимов В.В. Спонтанность сознания: Вероятностная теория смыслов и смысловая архитектоника личности. — М.: Изд-во «Прометей», 1989. -287 с.

216. Нариньяни А.С. и др. Языковое взаимодействие и функции речевого акта // Моделирование языковой деятельности в интеллектуальных системах. -М.: Наука, 1987.-С. 17-33.

217. Немец Г.П. Семантика метаязыковых субстанций. Краснодар: КубГУ, 1999. - 752 с.

218. Немец Г.П. Интеллектуализация метаязыка науки. Москва -Краснодар: КубГУ, 2004. - 423 с.

219. Николаева Т.М. О принципе «некооперации» и / или о категориях социолингвистического воздействия // Логический анализ языка. Противоречивость и аномальность текста. М.: Наука, 1990. - С. 87-98.

220. Новиков А.И. Семантика текста и ее формализация. М.: Наука, 1983.-215 с.

221. Норман Б.Ю. Грамматика говорящего. СПб., 1994. - 147 с.

222. Носар Ю.А. Семантика жестовых выражений в структуре аргументативного учебного дискурса: Автореф. дисс. . канд. филол. наук. -Ульяновск: УлГУ, 2002. 24 с.

223. Носкова С.Э. Эмоциональный компонент в коммуникативном процессе // Повышение качества подготовки для АПК региона. Материалы 18-ой научно-методической конференции, посвященной 30-летию академии. Тверь: ТГСХА, 2002. - С. 141-142.

224. Нугаев P.M. Смена базисных парадигм: концепция коммуникативной рациональности // Вопросы философии, 2004, № 1. С. 114-122.

225. Одинцов В.В. О языке художественной прозы. Повествование и диалог. -М.: Наука, 1973. 104 с.

226. Олянич А.В. Презентационная теория дискурса. Волгоград: Перемена, 2004. - 507 с.

227. Остин Дж.Л. Слово как действие // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. Теория речевых актов. М.: Прогресс, 1986. - С. 22-129.

228. Остин Дж.Л. Чужое сознание // Философия, логика, язык. Пер. с англ. -М.: Прогресс, 1987. С. 48-95.

229. Остин Дж.Л. Значение слова // Аналитическая философия: Избранные тексты. М.: Изд-во МГУ, 1993. - С. 105-121.

230. Падучева Е.В. Актуализация предложения в составе речевого акта // Формальное представление лингвистической информации. Новосибирск: СО «Наука», 1982. - С. 38-63.

231. Петелина Е.С. Речевые акты, принципиально невыразимые пер-формативными глаголами // Речевые акты в лингвистике и методике. Пятигорск: ПГПИИЯ, 1986.-С. 182-188.

232. Петров Н. Самовнушението в древноста и днес. София: Медицина и физкултура, 1983.- 141 с.

233. Петров В.В., Переверзев В.Н. Прагматика: формальная репрезентация или логическая модель? // Логический анализ языка. Проблемы интенсиональных и прагматических контекстов. -М.: Наука, 1989. С. 227-241.

234. Погорелова И.В. Функционально-семантические свойства адвер-зивных реплик в диалоге (на материале русского и английского языков): Автореферат дисс. канд. филол. наук. Тверь: ТвГУ, 1998. - 20 с.

235. Потапова Р.К. Речь: Коммуникация, информация, кибернетика. М.: УРСС, 2002.-564 с.

236. Почепцов Г.Г. Прагматический аспект изучения предложения // Иностранные языки в школе. 1975, № 6. - С. 15-25.

237. Почепцов Г.Г. Прагматика текста // Коммуникативно-прагматические и семантические функции речевых единств. Калинин: КГУ, 1980.-С. 5-10.

238. Почепцов О.Г. Иллокутивные глаголы // Прагматические аспекты изучения предложения и текста. Киев: КГПИЯ, 1983. - С. 12-20.

239. Прохоров Ю.Е. Национальные социокультурные стереотипы речевого общения и их роль в обучении русскому языку иностранцев. Изд. 3-е. М.: Едиториал УРСС, 2003. - 224 с.

240. Ракитов А.И. Регулятивный мир: знание и общество, основанное на знаниях // Вопросы философии, 2005, № 5. С. 82-94.

241. Робен Р. Анализ дискурса на стыке лингвистических и гуманитарных наук: вечное недоразумение // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса. Пер. с франц. и португ. М.: Прогресс, 1999. - С. 184-196.

242. Рожнова Е.П. Регулятивная специфика организации спонтанного диалога: Автореферат дисс. . канд. филол. наук. Ульяновск: УлГУ, 2004. -18 с.

243. Романов А.А. О перформативах в речевом акте // Содержательный анализ основных языковых единиц. Барнаул: АГУ, 1981. - С. 140-151.

244. Романов А.А. Семантико-содержательный аспект перформатива // Психолингвистические исследования в области лексики и фонетики. Калинин: КГУ, 1981а.-С. 105-113.

245. Романов А.А. Коммуникативно-прагматические и семантические свойства немецких высказываний-просьб. Дисс. . канд. филол. наук. Калинин: КГУ, 1982.-168 с.

246. Романов А.А. Фреймовая семантика в аспекте автоматической обработки текстов // Международный семинар по машинному переводу. Тез. докл. М.: ВЦП, 1983.-С. 188-190.

247. Романов А.А. Прагматические особенности перформативных высказываний // Прагматика и семантика синтаксических единиц. — Калинин: КГУ, 1984.-С. 86-93.

248. Романов А.А. Способы реализации иллокутивного потенциала директивных высказываний // Контрастивная и функциональная грамматика. -Калинин: КГУ, 1985. С. 91-96.

249. Романов А.А. Уровни функционально-семантического анализа текста // Текст, контекст, подтекст. М.: ИЯ АН СССР, ВЦП, 1986. С. 10-17.

250. Романов А.А. Иллокутивные индикаторы прямых и косвенных речевых актов // Речевые акты в лингвистике и методике. Пятигорск, 1986а. - С. 195-200.

251. Романов А.А. Описание типологии коммуникативных рассогласований // Проблемы функционирования языка. М.: ИЯ АН СССР, 1987. - С. 78109.

252. Романов А.А. Системный анализ регулятивных средств диалогического общения. М.: ИЯ АН СССР, 1988. - 183 с.

253. Романов А.А. Систематика регулятивных действий диалогического общения // Текст в речевой деятельности. М.: ИЯ АН СССР, 1988а. - С. 95106.

254. Романов А.А. Иллокутивная структура диалогического текста как иерархия целевых программ // Автоматический анализ, перевод, обучение пониманию текста. Москва - Черновцы: ИЯ АН СССР, 1989. - С. 22-24.

255. Романов А.А. Роль междометий в экспликации диалогических регулятивов // Мышление и коммуникация. М.: ИЯ АН СССР, 1990. - С. 115126.

256. Романов А.А. Иллокутивные знания, иллокутивные действия и иллокутивная структура диалогического текста // Текст в коммуникации. М., 1991. -С. 82-100.

257. Романов А.А. Коммуникативная инициатива говорящего в диалоге // Текст как структура. М.: ИЯ АН СССР, 1992. - С. 55-76.

258. Романов А.А. Коммуникативное рассогласование как разновидность прагматического непонимания в диалоге // Понимание и рефлексия. Материалы 1 и 2 Тверских герменевтических конференций 4.1. — Тверь: ТГУ, 1992.-С. 44-48.

259. Романов А.А. Человек, мир и язык в коммуникативной парадигме // HOMO LOQUENS: Язык, познание, культура. Москва - Тверь, 1995.-С. 3-6.

260. Романов А.А. Грамматика деловых бесед. — Тверь: Фамилия, 1995а. -239 с.

261. Романов А.А. Управленческая коммуникация. Тверь: ЦПП, 1996. -240 с.

262. Романов А.А. Ритуализированные перформативы как маркеры зачина диалога // Е. Карский и современное языкознание. Материалы шестых научных чтений 25-26 января 1996 г. Т. 1-2. -Гродна: Гроднеск. гос. ун-т им. Я. Купалы, 1996а.-С. 87-95.

263. Романов А.А. Конфликтный диалог: типология проявлений и опыты их исследования // Когнитивная лингвистика конца XX века. Материалы Международной научн. конф. в 3-х частях. Ч. 2. - Минск: МГЛУ, 1997. - С. 130-133.

264. Романов А.А. Вербальный конфликт в диалогической «игре» // Человек играющий: Язык, личность, социум. Москва - Тверь, 1999. - С. 12-25.

265. Романов А.А. Политическая лингвистика: Функциональный подход. Москва - Тверь: ИЯ РАН, ТвГУ, 2002. - 191 с.

266. Романов А.А. О статусе неориторической парадигмы в лингвистике // Лингвориторическая парадигма: Теоретические и прикладные аспекты. Вып. 2. Сочи: СГУТиКД, 2003. - С. 79-83.

267. Романов А.А. Политическая риторика, техническая риторика и лингвориторическая парадигма: quo vadis, rhetorica? // Языковое пространство личности: Функционально-семантический и когнитивный аспекты. Москва -Тверь: ИЯ РАН, ТвГУ, 20036. - С. 48-54.

268. Романов А.А. Организационная коммуникация: социокультурные и психологические аспекты // Языковое пространство личности: Функционально-семантический и когнитивный аспекты. Москва - Тверь: ИЯ РАН, ТвГУ, 2003в.-С. 3-9.

269. Романов А.А. Суггестивная модель речевого общения: манипуляция или игра со смыслами // HOMO MENDAX: Игра с личностью или игра со смыслами. Москва - Тверь: ИЯ РАН, ТвГУ, 2004. - С. 3-36.

270. Романов А.А. Семантика и прагматика немецких перформативных высказываний-просьб. М.: ИЯ РАН, 2005. - 153 с.

271. Романов А.А., Максимова С.Э. Междометия: прагматический подход // Парадигмы антропоцентризма. Кривой Рог: «Сансагани», 1997. - С. 143145.

272. Романов А.А., Максимова С.Э., Морозова О.Н. Риторика и культура речи. Уч. пособие. Тверь: ТГСХА, 2003. - 158 с.

273. Романов А.А., Морозова О.Н. Реплики согласия-несогласия в диалогическом дискурсе // Сфера языка и прагматика речевого общения. -Краснодар: КубГУ, 2003.-С. 170-175.

274. Романов А.А., Морозова О.Н. Типология диалогических действий в согласованном дискурсе // Культура как текст. Вып 5. Москва - Смоленск: ИЯРАН, 2005. - С. 162-182.

275. Романов А.А., Романова JI.А. Игровая парадигма в жизнедеятельности говорящей личности // HOMO LUDENS: Язык, личность, социум. Москва - Тверь: ИЯ РАН, ТвГУ, 1999. - С. 3-5.

276. Романов А.А., Сорокин Ю.А. Соматикон: Аспекты невербальной семиотики. М.: ИЯ РАН, 2004. - 253 с.

277. Романов А.А., Тамарченко С.А. Моделирование латентного вербального воздействия с использованием поэтических текстов // Парадигмы антропоцентризма. Кривой Рог: «Сансагани», 1997. - С. 148-151.

278. Романов А.А. Федосеева Е.Г. Пауза в диалоге и ее интерпретация // Понимание и рефлексия. Материалы 1 и 2 герменевтических конференций 4.2. -Тверь: ТГУ, 1992. С. 59-63.

279. Романов А.А., Ходырев А.А. Управленческая риторика. Учебник для вузов. -М.: Лилия, 2001.-216 с.

280. Романов А.А., Ходырев А.А. Управленческая риторика и культура речи: Правильно, красиво, убедительно. Уч. пособие для вузов. Тверь: ТГСХА, 2002.-474 с.

281. Романов А.А., Черепанова И.Ю. Суггестивный дискурс в библиотерапии. М.: Лилия, 1999. - 128 с.

282. Романова Е.Г. Перформативы в ритуальных актах суггестивной коммуникации. -М.: ИЯ РАН, 2001. 144 с.

283. Рыжов С.А. Функционально-семантические свойства интеррога-тивных реплик в динамической модели диалога. Автореферат дисс. . канд. филол. наук. Ульяновск: УлГУ, 2003. - 22 с.

284. Сатир В. Как строить себя и сою семью. М.: Педагогика, 1991.180 с.

285. Седых Р.К. Информационный психоанализ. Соционика как метапсихология. -М.: Академия, 1994. 187 с.

286. Сепир Э. Бессознательные стереотипы поведения в обществе // Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М.: Прогресс, 1993.-С. 594-610.

287. Сепир Э. Речь как черта личности // Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М.: Прогресс, 1993а. - С. 285-297.

288. Серль Дж. Р. Референция как речевой акт // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 13. Логика и лингвистика. М.: Радуга, 1982. - С. 179-202.

289. Серль Дж. Р. Классификация иллокутивных актов // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. Теория речевых актов. М.: Прогресс, 1986. -С. 170-194.

290. Серль Дж. Р. Косвенные речевые акты // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. Теория речевых актов. М.: Прогресс, 1986а. - С. 195-222.

291. Серль Дж. Р. Что такое речевой акт? // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. Теория речевых актов. М.: Прогресс, 19866.-С. 151-169.

292. Серль Дж. Р. Природа интенциональных состояний // Философия, логика, язык. М.: Прогресс, 1987. - С. 96-126.

293. Серль Дж. Р. Открывая сознание заново. М.: Идея-Пресс, 2002.256 с.

294. Серль Дж.Р., Вандервекен Д. Основные понятия исчисления речевых актов // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 18. Логический анализ естественного языка. М.: Прогресс, 1986. - С. 242-263.

295. Сидоров Е.В. Основы коммуникативной лингвистики. М.: ВКИ, 1986.- 165 с.

296. Сидоров Е.В. Проблемы речевой системности. М.: Наука, 1987.140 с.

297. Силичев Д.А. Социальные последствия перехода от индустриализма к постиндустриализму и постмодернизму // Вопросы философии. 2005. -№7.-С. 3-20.

298. Слобин Д. Когнитивные предпосылки развития грамматики // Психолингвистика.-М.: Прогресс, 1984.-С. 143-207.

299. Смирницкий А.И. Лексикология английского языка. М.: Учпедгиз, 1956.-250 с.

300. Смирнова Е.Д. Референция в интенсиональных контекстах // Логический анализ языка. Знание и мнение: Сб. науч. тр. М.: Наука, 1988. — С. 121-125.

301. Соболева М.Е. Интенциональность коммуникация - язык. Проблема последовательности // Вопросы философии, 2005, № 1. — С. 132-146.

302. Солсо Р. Л. Когнитивная психология. М.: Тривола, 1996. - 600 с.

303. Сорокин Ю.А., Тарасов Е.Ф., Шахнарович A.M. Теоретические и прикладные проблемы речевого общения. М.: Наука, 1979. - 327 с.

304. Сорокин Ю.А. Форматы понимания: истина для себя и ложь для других? // HOMO MENDAX: Игра с личностью или игра со смыслами. Москва - Тверь: ИЯ РАН, ТвГУ, 2004. - С. 37-40.

305. Соссюр Ф. де. Анаграммы: (Фрагменты) // Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1977. - С. 633-649.

306. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры: Опыт исследования. М.: Языки русской культуры, 1997.

307. Степанов Ю.С. Париж Москва, весной и утром. Предисловие // Квадратура смысла. / Пер. с фр. и португ. - М.: Прогресс, 1999. - С. 3-11.

308. Стернин И.А. Практическая риторика. Воронеж: ВГУ, 1993 .-158с.

309. Стернин И.А. Теоретические проблемы обучению речевому воздействию // Принципы и проблемы филологической дидактики. Пермь: Пермск. гос. ун-т, 1994.-С. 42-51.

310. Стернин И.А. Риторика в объяснениях и упражнениях. Уч. пособие. Борисоглебск: БГПИ, 2000. - 131 с.

311. Сусов И.П. Семантическая структура предложения: На материале простого предложения в современном немецком языке. Тула: Тульск. гос. пед. ин-т, 1973.-141 с.

312. Сусов И.П. Предложение как лингвосемиотический феномен // Сб. научных трудов. ТГПИИЯ им. М.Тореза, 1977, вып. 112. - С. 97-108.

313. Сусов И.П. О двух путях исследования содержания текста // Значение и смысл речевых образований. Калинин: КГУ, 1979. - С. 90-103.

314. Сусов И.П. Семантика и прагматика предложения. Калинин: КГУ, 1980.-51 с.

315. Сусов И.П. Коммуникативно-прагматическая лингвистика и ее единицы // Прагматика и семантика синтаксических единиц. Калинин: КГУ, 1984.-С. 3-12.

316. Сухих С.А. Механизмы манипулятивной коммуникации // Теоретическая и прикладная лингвистика. Вып. 2. Язык и социальная среда. Воронеж: ВГУ, 2000. - С. 38-43.

317. Сухих С.А. Личность в коммуникативном процессе. Краснодар: ЮИМ, 2004.-156 с.

318. Тернер В. Символ и ритуал. М.: Наука, 1983. - 277 с.

319. Тодоров Ц. Теории символа. М.: Дом интеллектуальной книги, Русское феноменологическое общество, 1998.-408 с.

320. Токарев С.А., Мелетинский Е.М. Мифология // Мифы народов мира.-М.: Советская энциклопедия. 1980.-С. 11-20.

321. Толстая С.М. Магия обмана и чуда в народной культуре // Истина и истинность в культуре и языке: Логический анализ языка. М.: Наука, 1995. -С. 109-115.

322. Топоров В.Н. Предисловие // Евзлин М. Космогония и ритуал. М.: Радикс, 1993.-С. 7-28.

323. Трунова О.В. Отрицание в составе модального сказуемого в разных коммуникативных типах предложений: Автореферат дис. . канд. филол. наук. -Л, 1980.-19 с.

324. Урмсон Дж. О. Парентетические глаголы // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 16. Лингвистическая прагматика. М.: Прогресс, 1985. - С. 196-216.

325. Усачева О.Ю. Риторика в системе духовной культуры // Язык и культура. 3-я Международная конференция: Доклады и тезисы. Киев: КНУ, 1994.-С. 111-113.

326. Федосеева Е.Г., Романов А.А. Опыты построения коммуникативной типологии высказываний // Грамматические и семантические исследования языков разных систем.-М.: ИЯ АН СССР, 1986.-С. 142-151.

327. Федосеева Е.Г., Романов А.А. Перформативный глагол и иллокутивная функция диалогической реплики // Проблемы функционирования языка. -М.: ИЯ АН СССР, 1987.-С. 109-121.

328. Федосеева Е.Г., Романов А.А. Семантическая характеристика ритуализированных перформативов // Текст: структура и анализ. М.: ИЯ АН СССР, 1989.-С. 173-178.

329. Фишер Р., Юри У. Путь к согласию М.: Наука, 1992. - 158 с.

330. Франк Д. Семь грехов прагматики: тезисы о теории речевых актов, анализе речевого общения и риторике // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. М.: Прогресс, 1986. - С. 370-387.

331. Фролов М.Е. Телевизионный дискурс информационно-аналитических программ (на материале программ криминально-правовой тематики НТВ). Автореферат дисс. канд. филол. наук. Тверь: ТвГУ, 2004.-21 с.

332. Фрумкина P.M. Экспериментальные методы // Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1990. - С. 590-591.

333. Фрумкина P.M. Концепт, категория, прототип // Лингвистическая и экстралингвистическая семантика. Сб. обзоров. М.: ИНИОН, 1992. - С. 29-35.

334. Фрумкина P.M. Есть ли у современной лингвистики своя эпистемология?//Язык и наука конца 20 века.-М.: ИЯ РАН, 1995.-С. 74-117.

335. Хазагеров Т.Г., Ширина Л.С. Общая риторика: Курс лекций и Словарь риторических фигур. Учебн. пособие. Ростов н/Д.: РГУ, 1994. - 192 с.

336. Хайкова И.А. Семантика вопросительного предложения с отрицанием в современном немецком языке: Автореф. дис. канд. филол. наук. Калинин, 1984.-16 с.

337. Хейзинга И. Homo ludens. В тени завтрашнего дня. М.: Прогресс, 1992.-464 с.

338. Хельбиг Г. Проблемы теории речевого акта // Иностранные языки в школе. 1978, № 5. с. 11-21.

339. Хинд Дж. М. Воспитание воли. Самогипноз. Пер. с англ. Киев: «СТРЭЛ», 1995. - 104 с.

340. Ходырев Д.А. Психологические особенности деятельности оператора в условиях инвективного дискомфорта. Автореф. дисс. . канд. психол. наук. Тверь: ТвГУ, 2003. - 23 с.

341. Храковский B.C. О правилах выбора «вежливых» императивных форм: Опыт формализации на материале русского языка. Изв. АН СССР. Серия лит-ры и языка, 1980, т. 39, № 3. - С. 269-278.

342. Чахоян Л.П. Синтаксис диалогической речи современного английского языка. М.: Высшая школа, 1979. - 168 с.

343. Черепанова И.Ю. Человек манипулирующий (Суггестия в коммуникации) // Человек говорящий: язык, познание, культура. — Москва Тверь: ИЯ РАН, 1995.-С. 115-123.

344. Черепанова И.Ю. Детектор правды // HOMO MENDAX: Игра с личностью или игра со смыслами. Москва - Тверь: ИЯ РАН, ТвГУ, 2004 - С. 56-60.

345. Черепанова И.Ю. Дом колдуньи: Язык творческого бессознательного.-М.: КСП, 1996.-381 с.

346. Черепанова И.Ю. Вербальная суггестия: Теория, методика, социально-лингвистический эксперимент: Автореферат дисс. докт. филол. наук. -М., 1996а.-50 с.

347. Шахнарович A.M. Онтогенез языкового сознания: развитие познания и коммуникации // Текст как структура. М.: Наука, 1992. - С. 19-25.

348. Шахнарович A.M., Голод В.И. Когнитивные и коммуникативные аспекты речевой деятельности // Вопросы языкознания. — М., 1986, № 2. — С. 5256.

349. Шахнарович A.M., Юрьева Н.М. Психологический анализ семантики и грамматики: На материале онтогенеза речи. М.: Наука, 1990. - 168 с.

350. Шахнарович A.M., Юрьева Н.М. Проблемы психолингвистики. -М.: Ин-т нац. проблем образования МО РФ, 1993. 127 с.297. Шаховский В.И. 2004

351. Шведова Н.Ю. Очерки по синтаксису русской разговорной речи. -М.: Изд-во Академии наук СССР, 1960. 377 с.

352. Шевелев И.Ш., Марутаев М.А., Шмелев И.П. Золотое сечение: Три взгляда на природу гармонии. М.: Наука, 1990. - 343 с.

353. Шпик М. О фундаменте познания // Аналитическая философия: Избранные тексты. М.: Изд-во МГУ, 1993. - С. 33-50.

354. Шмелев А.Д. Суждения о вымышленном мире: референция, истинность, прагматика // Логический анализ языка. Истина и истинность в культуре и языке.-М.: Наука, 1995.-С. 115-122.

355. Щепаньский Я.Ю. Элементарные понятия социологии. М.: Прогресс, 1969.-240 с.

356. Щербатых Ю.В. Искусство обмана. Популярная энциклопедия. -М.: Эксмо, 2000.-387 с.

357. Щукин В.Г. О филологическом образе мира (философские заметки) // Вопросы философии, 2004, № 10. С. 47-64.

358. Юнг К.Г. Аналитическая психология. Пер. с англ. СПб.: «Кентавр», 1994.-132 с.

359. Юревич А.В. Интеграция психологии: утопия или реальность? // Вопросы психологии, 2005, № 3. С. 16-28.

360. Юри У. Преодолевая НЕТ. М.: Наука, 1993. - 127 с.

361. Якобсон Р. Лингвистика и поэтика // Структурализм: «ЗА» и «ПРОТИВ».-М.: Прогресс, 1975.-С. 193-230.

362. Якобсон P.O. К языковедческой проблематике сознания и бессознательности // Бессознательное: Природа, функции, методы исследования. Т. 3. -Тбилиси: Мецниереба, 1978.-С. 156-167.

363. Якобсон Р. Звук и значение // Избранные работы. М.: Прогресс, 1985.-С. 30-92.

364. Яковлева Г.Г. Неискренняя коммуникация // HOMO MEND АХ: Игра с личностью или игра со смыслами. Москва-Тверь: ИЯ РАН, ТвГУ, 2004.-С. 108-113.

365. Яковлева Г.Г. Директивный дискурс в диалогическим пространстве разных языков (строевые и функциональные аспекты описания). Москва -Тверь: ИЯ РАН, ТвГУ, 2005. - 187 с.

366. Якубинский Л.П. О диалогической речи // Русская речь, 1923, № 1. -С. 96-194.

367. Якубинский Jl.П. Избранные работы. Язык и его функционирование. М.: Наука, 1986. - 205 с.

368. Adamzik К. Sprachliches Handeln und sozialer Kontakt. Tubingen: Narr, 1984.-365 S.

369. Andersson J.S. How to define «Performative». Uppsala: Doctoral dissertation submitted to the Faculty of Arts, 1975. - 185 p.

370. Andrews T. Magical Dance. Minesota: Llewelyn, 1996. - 256 p.

371. Austin J. L. Performative Constative // Philosophy and ordinary Language. - Urbana: Univ. of 111. Press, 1963. - P. 22-54.

372. Ayer A.J. The problem of Knowledge. L., N. Y., 1956. - 286 p.

373. Ayer A.J. Knowledge, belief and evidence // Dannish yearbook of philosophy. Copenhagen, 1964, Vol. l.-P. 13-22.

374. Bach K., Harnisch R. M. Linguistic Communication and Speech Acts. -Cambridge: The MIT Press, 1979. 325 p.

375. Barwise J., Perry J. Situations and attitudes. Cambridge, 1984.

376. Barwise J., Perry J. Shifting situations and shaken attitudes // Linguistics and Philosophy. 1985, Vol. 8, № 1.

377. Baudkin M. Archetypal Patterns in Poetry // Psychological Studies of Imagination. London, 1963. - P. 62-98.

378. Bejerholm L., Hornig G. Wort und Handlung. Untersuchungen zur analytischen Religionsphilosophie. Giitersloh: Verlagshaus G. Mohn, 1966. - 186 S.

379. Bichakjian B. Evolution in language. Ann Arbor, 1988.

380. Bochenski J.M. The Logic of Religion. New York: Univ. Press, 1965. -281 p.

381. Boer L, Lycan G. Performatives and Verifiability by the Use of Language. Uppsala: Univ. of Uppsala, 1965. - 183 p.

382. Brandt M. at al. Die performativen AuBerungen eine empirische Studie // Zeitschrifl fur Phonetik, Sprachwissenschaft und Kommunikations-forschung. - Berlin, 1990. - Bd. 43. - № 6. - S. 355-369.

383. Brunner M. Style Disjuncts and the Performative Analysis // Linguistic Inquiry, 1980.-№3.-P. 197-205.

384. Falkenberg J. Explizite Illokutionen // Zeitschrift fur Phonetik, Sprachwissenschaft und Kommunikationsforschung. Berlin, 1990. - Bd. 43. - № 4. -S. 500-514.

385. Fauconnier G. Mental Spaces: Aspects of Meaning Construction in Natural Language. Cambridge, MA: MIT Press, 1985. - 210 p.

386. Flamig W. Zur Funktion des Verbes. Modus und Modalitat // Deutsch als Fremdsprache, 1965, № 1. S. 1-9.

387. Frobenius L. Schicksalskunde im Sinne des Kulturwerdens. Leipzig: Acad. Verlag, 1931.-280 S.

388. Garcia A.L. Fundmentos genetices del lenguaje. Madrid, 2002.

389. Gazdar G. Pragmatics: Implicature, Presupposition and Logical Form -New York: Acad. Press, 1979. 186 p.

390. Hartnack A. The Performatory Use of Sentences // Theoria. 1963, № 29.-P. 121-128.

391. Hedenius L. Performatives //Theoria. 1963, № 29. - P. 137-146.

392. Helbig G. Was sind indirekte Fragesatze? // Deutsch als Fremdsprache. 1974, H. 4.-S. 193-202.

393. Helbig G. Zu Problem der linguistischen Beschreibung des Dialogs im Deutschen // Deutsch als Fremdsprache, 1975, H. 2. S. 65-80.

394. Helbig G. Partikeln als illokutive Indikatoren im Dialog // Deutsch als Fremdsprache, 1977, H. 1. S. 30-44.

395. Helbig G., Buscha J. Deutsche Grammatik: Ein Handbuch fur Auslanderunterricht. Leipzig: VEB Verlag Enzyclopadie, 1974. - 629 S.

396. Hintikka K.J. Knowledge and belief: An introduction to the logic of the two notions. Ithaca, 1962.

397. Hintikka J. Mental models, semantical games and varieties ofintelli-gence // Matters of intelligence. Dordrecht, 1987.

398. Johnson M. The body in the Mind: The Body Basis of Reason and Imagination. Chicago: Univ. Press, 1987. - 215 p.

399. Klinke W. «Wie heiBt die Antwort auf diese Frage?» Zum Status von Fragen und Antworten in einer Sprachakttheorie // Sprachtheorie und Pragmatik. Bd. 1.-Tubingen, Niemeyer, 1976. -S. 123-132.

400. Kohl M. Skizze einer dialoggrammatischen Analyse religioser Bekehrungsgesprache // Akten des 19. Linguistischen Kolloquiums. Tubingen: Narr, 1985.-S. 223-232.

401. Kummer W. Sprechsituation, Satztyp und Aussagecharakter // Beitrage zur Linguistik und Informationsverarbeitung. 1968, H. 14. - S. 48-68.

402. Lakoff J. Women, Fire and Dangerous Things. What Categories Reveal about the Mind. Chicago: Univ. Press, 1987. - 187 p.

403. Lanigan R. Speech Act Phenomenolgie. The Hague: Mouton, 1977.137 p.

404. Leech G. Principles of Pragmatics. London, N.Y.: Longman Inc., 1983, Ch. 6.-P. 132-156.

405. Liedtke K. Performativitat, Sprechhandlung, Wahrheit // Sprache und Pragmatik. -Lunol: Univ. Pr., 1990. S. 515-532.

406. Maturana H.R. Biologie of Cognition // Biological Computer Laboratory. Report № 90. Urbana: Univ. of 111., 1970. - 55 p.

407. Morth I. Die gesellschaftliche Wirklichkeit von Religion. Grundlegung einer allgemeinen Religionstheorie. Stuttgart etc.: Kohlhammer, 1978. - 280 S.

408. Norrick N.R. Expressive Illocutive acts // Journal of Pragmatics. 1978. -№ 2. - p. 277-281.

409. Oksaar E. Zur Analyse der kommunikativen Akte // Wirkendes Wort. -1979, Jg. 29, H. 6. S. 391-404.

410. Pasch R. Satzmodus als Grundlage illokutiver FunKtionen: Kritische Fragen // Zeitschrift fur Phonetik, Sprachwissenschaft und Kommunikations-forschung. Berlin, 1990. - Bd. 43. - № 6. - S. 810-822.

411. Recanati F. Reflexionen zur Theorie der performativen Satze. Lund: Filosofiska institutionen, 1987. - 168 S.

412. Rolf E. Bemerkungen zum Wahrheitaspekt explizit performativer Aufierungen // Akten des 14. Linguistischen Kolloquiums. Tubingen: Narr, 1985. -S. 127-135.

413. Rosch E. Principles of Categorization and Logical Classification: The Two Systems // Cognition and Categorization. Hillsdale, N.Y.: Lawrence Erlbaum Associates, 1978. - P. 27-48.

414. Vanderveken D. A general success and truth conditional formal semantics // Universite du Quebec a Montreal. 1986.

415. Vanderveken D. A logical theory of non literal meaning // 8 Международный конгресс по логике, методологии и философии науки. -М., 1987. Т. 2.

416. Viehweger D. Grundpositionen dynamischer Textmodelle // Linguistische Studien. Berlin, R.A., 1987.-H. 164.-S. 1-15.

417. Weinmann R. Literaturgeschichte und Mythologie. Berlin: Aufbau -Verlag, 1971.-325 S.

418. Werlen G. Ritual und Sprache. Tubingen: Narr, 1984. - S. 411.

419. Wunderlich D. Zur Konventionalitat von Sprechhandlungen // Linguistische Pragmatik. Wiesbaden, 1975.

420. Wunderlich D. Studium fur Sprechakttheorie. Frankfurt/M.: Suhrkamp, 1976. - S. 55-78.

421. Wunderlich D. Studien zur Sprechakttheorie. Frankfurt/M.: Suhrkamp, 1976a.-417 S.

422. Young L. Language as Behaviour, Language as Code. Amsterdam: Benjamins, 1990.-304 p.