автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.08
диссертация на тему: Литературная мистификация в историко-функциональном аспекте

Полный текст автореферата диссертации по теме "Литературная мистификация в историко-функциональном аспекте"

МОСКОВСКИЙ ГОСУДАГСГШШ ШБЕКЖЕТ ЙМ.М. В. ЛОМОНОСОВА.

На правах рукописи

ПОПОВА Ирина Львовна

«

Литературная мистификация в историко-функциональном аспекте

10.01.08 - Теория литературы

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

МОСКВА - 1992

Работа выполнена на кафедре теории литературы Московского государственного университета им.М.В.Ломоносова.

Научный руководитель - доктор филологических наук,

профессор В.Е.Хализев

Официальные оппоненты: доктор филологических наук

профессор Л.А.Колобаева

кандидат филологических наук, научный сотрудник ШЛИ АН СССР Н.К.Бонецкая

Ведущая организация - Новосибирский педагогический институт.

Защита диссертации состоится ¿¿ииъ*. 1992 г. в 16 часов на заседании специализированного совета Д 053.05.12 по теории литературы при Московском государственном университете.

Адрес: 117234 Москва, МГУ, Ленинские горы, I корпус

С диссертацией можно ознакомиться в научном отделе Филологического факультета МГУ. . "

гуманитарных факультетов.

Автореферат разослан ¿¿-апреля 1992 г.

Ученый секретарь специализированного сове

Б.С.Бугров

I. Общая характеристика работы.

Литературная мистификация - вид сообщения от имени фиктивного автора, цель которого - эстетический и/или "жизне-гворческий" эксперимент. Текст создается от лица другого и подписьюается чужим именем,- так в фиктивном имени персонифицируется представление о Фиктивном субъекте дискурса.

История изучения литературных мистификаций начиналась с их собирания. Первые опыты каталогизации фиктивного авторства /"подделок"/ относятся к периоду позднего Средневековья-начала Возрождения и связаны с необходимостью атрибуции древних текстов*'. К началу XIX века быя накоплен достаточно обдирный материал для составления словарей и классификации видов фиктивного авторства /псевдонимш, мистификации, плагиата, то есть текстов, авторы которых стремятся ввдать себя за другого или приписать себе слово другого/. Ш.Нодье^ одним из первых описал мистификацию /не пользуясь самим термином, но распределяя материал, сообразно его видовым признакам, по главам:"О подставных авторах", "О публикации под чужим именем", "О поддельных рукописях"/ в ряду родственных ей явлений: цитации, плагиата, стилизации, псевдонимии.

Однако уже к началу XX века стало ясно, что составление исчерпывающего каталога случаев Фиктивного авторства невозможно: "наука о литературе бессильна произвести проверку всего своего архива"^, а Филологические метода определения подлинности текста, в особенности при отсутствии автографа, крайне ненадежны и способны давать противоречивые результаты. В XX веке литературная мистификация перестала быть исключительно текстологической проблемой, сводимой к атрибуции текста, но стала рассматриваться в контексте истории и теории культуры.

Стремление точно установить подлинность античных текстов нередко приводило к очевидным крайностям. Так, о.Ардуэн, сообщает Ш.Нодье, считал, "что почти все сочинения древних, как греков, так и римлян, на самом деле принадлежат • кружку ученых ХШ столетия, во главе с некиим Севером Архо-нтием; из числа подделок отец Ардуэн исключал только сочинения Цицерона и Плиния, "1еоргики" Вергилия, "Сатиры" и "Послания" Горация, а также творения Геродота и Гомера"/Ш. Нодье. Вопросы литературной законности,- Нодье Ш. Читайте старые книги. В 2-х кн. Кн.1. М., 1989, с.122.

2 Нодье Ш. Указ. соч., с.78-224.

® Ланн Е.Л. Литературная мистификация. М.-Л., 1930, с.5.

/- //Л/

В России о мистийикации как предаете теоретического исследования впервые сказал Е.Л.Ланн . Интерес к фиктивному авторству был стимулирован вниманием к проблеме диалога, "я" и "ты" /ich und Du /, "своего" и "чужого" слова, ставшей в 1920-е годы одной из центральных философских и филологических тем. Не случайно в книге Е.Л.Ланна ощутимо влияние идей М.М. Бахтина, ставшее возможным, как предположил И.П.Смирнов, при посредничестве переводчика В.О.Стенича, общего знакомого Е.Л. Ланна и М.М.Бахтина^. Однако куда в большей степени образ мыслей Е.Л.Ланна оказался зависим от социологического литературоведения: основная часть его работы посвящена социологическое аспекту теории мистификации.

Опыт культурологического освещения фиктивного авторства был предпринят И.П.Смирновым^. И.П.Смирнов впервые сформулировал законы исторического бытования мистификаций, указав на их зависимость не от социальных причин или индивидуальной склонности автора к литературному розыгрышу, но от философии культуры и направления ее эволюции. Независимо от И.П.Смирнова, Е.Ю.Гениева в статье, предпосланной переводу "Серьезных забав" Дк.Уайтхеда^, рассмотрела мистификацию как явление, подчиненное общим законам развития культуры.

Однако серьезные работы, посвященные теории и истории Фиктивного авторства, немногочисленны и являются скорее исключением, чем правилом. Более распространено представление о мистификации как литературном курьезе, прихоти автора, склонного к литературному лицедейству:"Строго говоря, истории литературных мистификаций нет. Она распадается на множество сюжетов, существующих по большей части отдельно друг от друга"?

Мистификация - маргиналия литературы в социологическом смысле, однако с точки зрения эстетической, мнение о ее пери-

т-;-

Ланн Е.Л. Указ.соч.

^ 0 влиянии идей М.М.Бахтина свидетельствует также утверждение о карнавальной природе мистификаций. См.: Смирнов ИЛ. О подделках А.И.Сулакадзевым древнерусских памятников /место мистификации в истории культуры/.- ТОДРЛ, Т.ХХХ1У. Л., 1979, с.201.

Q

Смирнов И.П. Указ.соч.

4 Гениева E.D. Дерзостный обман.- Уайтхед Дас. Серьезные забавы. М., 1986, с.5-22. ® Олюнин С. Из истории литературных мистификаций.- Человек. 1990, W 4, с.176.

ферийном характере может быть оспорено: "Поэмы Осеиана" Дас.Ма-кферсона; "Дон Кихот" Сервантеса;"Ночные бдения", приписанные Еонавенгуре; "Повести Белнина" Пушкина и многие другие произведения, повлиявшие на становление национальных европейских литератур, выполнены в ¿Ьорме мистификации. Конечно, история литературного направления или жанра /классическим опытом последней являются труды М.М.Бахтина о романе/ строится по иным законам, чем история Фиктивного авторства. Если первая представляет собой непрерывную кривую "развития", имеющую начало и реальный или гипотетический конец, то вторая состоит из неравномерных всплесков, между которыми нет внутренней зависимости, но само "вечное" бытование их определяется глубинными свойствами творческого сознания.

Переименование, смена имени собственного, подложное ев-торство традиционно изучались Философами и богословами, но считались несущественными в границах литературной теории. Ме-вду тем в Новое время изменение имени автора /выбор псевдонима или анонимность/ становится вопросом поэтики, художественного выбора, эстетически небезразличным как к создаваемому тексту, так и к автору, создателю текста. Эта тенденция со временем усиливается, так что в конце XX века можно поставить проблему поэтики имени автора.

В центре внимания литературоведения находились различные йормы "чужого слова". В последнее двадцатилетие всестороннему исследованию подверглись цитата и цитирование. Нам представляется, что пришло время для столь же полного изучения литературного самозванства - фиктивного авторства. Центральным вопросом теории мистификации является не "чужое слово", но "чужое имя", а также слово, сказанное от чужого /фиктивного/ имени, в противовес слову, сказанному от своего имени. Теория мистификации устанавливает, каково влияние Фиктивного имени на поэтику и лингвистику текста; какое место в истории культуры занимает фиктивное авторство и в чем его значение для "основной" ветви литературы; как вымышленное имя соотносится с действительным именем автора.

В историко-литературной части диссертации /П глава/ рассматриваются две неизвестные мистификации: анонимная повесть "Жизнь Петра Ивановича Данилова", помещенная в "Литературной газете" /1830 г., № 38-40/, и повесть "Из нащокинской хроники", опубликованная в газете "Возрождение"/1934 г., № 3315, ¿-//Й/

3318/ за подписью "М"*. "Жизнь Петра Ивановича Данилова" - мистификация, к созданию которой, как доказывается в диссертации, был причастен А.С.Пушкин. Повесть "Из нащокинской хроники" принадлежит З.Ф.Ходасевичу, предваряя его знаменитую мистификацию "Жизнь Василия Травникова". "Хроника" пародирует как произведения Пушкина, так и форму мистификации 1830-х гг. Помимо атрибуции обоих текстов, к ним дан историко-литературный комментарий. В диссертации использован также широкий круг известных мистисЬикаций и пародий на них: "Дон Кихот" Сервантеса, "Повести Белкина" Пушкина, творчество Черубины де Габриак /Е.И.Дмитриевой/, "Роман с кокаином" М.Агеева, "Лолита" Набокова, "Шизнь Василия Травникова" В.Ходасевича и др.

Цель работы - описать мистификацию как особый тип текста и вид фиктивного авторства с теоретико-литературной и культурологической точек зрения. Дня этого-решакггвя следующие задачи:

а/ дать научное определение мистификации, установив ее морфологию и генезис, выделив дифференциальные признаки, отличающие мистификацию'от псевдонимии, плагиата, стилизации, квазимистификации;

в/ определить принципы построения истории мистификации; исследовать внутрилитерагурные и общефилософские причины, вызывающие "всплески" Фиктивного авторства, а также влияние, которое оказывает мистификация на тексты с "нормальным" авторством;

с/ указать принципы текстологии мистификации; проанализировать спорные ситуации, возникающие при атрибуции и комментировании текста.

Методологической основой диссертации являются постулаты современной культурологии, усматривающей в истории культуры историю самосознания личности. В тоже время в работе испольт зованы данные исторической поэтики, "новой риторики" и теории интертекстуальных связей.• -

Новизна представленного исследования заключается в попытке системного изучения мистификации на уровне слова /имени/, сюжета и текста. В диссертации устанавливается взаимосвязь форм "нормального" и фиктивного авторства: центральной и маргинальной областей литературы. Мистификация, как показано в работе, подчиняется тем же законам, что и обычный текст, но

I- ■" — 1

На этот текст нам любезно указал С.Г.Бочаров.

языковые процессы совершаются в ней как бы с обратным знаком. Мистификация травестирует институт авторства, совершая литературный обряд подмены "царя" "шутом",- автора его пародийным дво йником-самоэ эанцем. Фиктивное авторство рассматривается как род литературного самозванства, что позволяет приблизиться к органичному видению мистификации как явления культуры, возникающего в ее недрах и подчиненного ее законам. В диссертации использован малоизвестный историко-литературный материал.

Практическое значение диссертации. Данная работа может быть использована при изучении фиктивного авторства; в лекционных курсах по теории и истории литературы; при составлении литературоведческих словарей. Материалы историко-литературной части и приложения могут представлять интерес для исследователей творчества А.С.Пушкина, А.А.Шишкова, В.Ф.Ходасевича; для специалистов по русской литературе I трети XIX и I трети XX вв.

Апробация работы осуществлялась в докладах, прочитанных на научных конференциях:"Методология и методика историко-литературного исследования" /Вига, ЛГУ им. П.Стучки, 1990 г./, "Вторые чтения памяти П.А.Флоренского "/Москва, ШЛИ. АН СССР, 1990 г./, "Эстетический дискурс"/Новосибирский педагогический институт, 1991 г./, "Волошинские чтения" /Коктебель, 1991 г./, а также в спецкурсе по теории литературы /Москва, МГЛУ, 1991-1992 уч.г./.

По теме диссертации опубликовано 4 работы, общим объемом 1,5 п.л. Их перечень дан в конце автореферата.

Структура и объем работы. Диссертация объемом в ¿.¡I страниц состоит из введения, 2 глав, заключения, 2 приложений, библиографии / 5~с составляют источники, ¿1С - научная литература/.

П. Содержание работы.

Во введении обосновывается выбор темы и теоретико-литературного контекста, в который включается мистификация как предмет исследования. Дается обзор литературы, посвященной фиктивному авторству. Определяется степень изученности проблемы и ее актуальность. Обозначены цели исследования, характер и объем используемого фактического материала.

Первая глава -'"Литературная мистификация в аспекте теории литературы" - является опытом построения теории мистифи-

кации как вида фиктивного авторства и фиктивного дискурса. В ней дано определение мистиФикации /§ I/, сформулированы основные дифференциальные признаки, отличающие мистификацию от плагиата /§ I/, псевдонимии /§ 4/, стилизации /§ 5/. Введены понятия квазимистификации и метамистификации /§ б/. Определены принципы построения истории мистификации, а также те условия, от которых зависит направление эволюции ее форм. Мистификация исследуется в аспектах философии имени и поэтики имени автора /§§ 2,3/, теории игры /§ 8/, теории коммуникаций /§ 9, п.1/, исторической поэтики /§ 9, п.2/.

Литературная мистификация - текст или Фрагмент текста, действительный автор которого утаивает свою причастность к его порождению, приписывая авторство подставному лицу,, реальному или вымышленному. Мистификация противостоит плагиату: плагиатор заимствует чужое слово, не ссылаясь на автора; мистификатор, напротив, приписывает другому слово, тому не принадлежащее,- свое слово. Плагиатор "сокращает" наследие автора, мистификатор же "преумножает" его: слово плагиатора ущербно, слово мистификатора избыточно по отношению к реальному литературному контексту.

Важное свойство мистификации - временное, ситуативное*, присвоение ее автором чужого имени. Мистификатор, буквально, создает текст от имени другого. В имени сконцентрировано представление об авторе, оно первообраз языка писателя. Если текст анонимен, его стиль и структура позволяют читателю самому извлечь Фиктивное имя: в мистификации действительный автор создает текст, но текст создает автора-фантома. Имя2 -

единственная реальность мнимого автора. Возможность фиктивно-т ■ ■ ■ --——--——————■

Перемена имени в псевдонимии и мистификации носит временный характер и этим отличается от "литературной Фамилии" /Андреи Белый, Анна Ахматова, Корней Чуковский и др./. Фиктивное имя в мистификации связано с осуществлением замысла от лица другого и только в пределах данного замысла действительно и действенно. "Литературная .фамилия", напротив, есть полная подмена имени, в литературе и в жизни: "Если автор выбирает себе другое имя, под которым он известен, такой автор отнюдь не псевдоним. Налицо здесь перемена фамилии, но не псевдонимии"./Ланн Е.Л. Указ.соч., с. 203/.

о

"Имя" употребляется здесь расширительно: имя - полная номинация автора: фамилия, имя, имя и фамилия и т.д. Такое расширение оправдано особенно в том случае, если мистификация приписывается вымышленному автору, и его имя придумывается.

го авторства /неразличения действительного и мнимого носителя имени/ и вероятность его разоблачения одинаково следуют из свойств имени. Имя дает своему носителю статус реальности, свидетельствует о его существовании. В то же время автор не есть имя, сущностно не сводим к нему. Подлинность текста нуждается в дополнительных подтверждениях. Отсутствие или сомнительность внелитературных свидетельств приводит к разоблачению мистификации. Заблуждение читателя и обнаружение подлога - два этапа в рецепции мистификации - следуют не из "доверчивости" читателя, но из природы языка.

Литературное переименование, или литературное самозванство, акту^ яизирует проблему имени автора, его места в структуре текста^-, в том числе на криптограмматическом уровне. Мистификация позволяет говорить о поэтике имени автора, которая включает анализ йорм Ликтивного имени, исследует отношение фиктивного имени к действительному имени автора /анаграмма, криптограмма и др./ и место имени в архитектонике текста. Наличие или отсутствие имени автора /анонимность/ -важнейшая характеристика текста: литературного, живописного, кинематографического. Так, Г.0.Винокур описывает взгляд наблюдателя, смотрящего на картину: "(fa видим кусок полотна, раму, в нижнем углу подпись художника /подчеркнуто мною -И.П./, видим изображение в красках какого-либо предмета или группы предметов". Так и читатель замечает имя автора или его отсутствие, и этот факт для него - одна из обязательных составляющих прочтения-восприятия текста, а характер и место подписи /по отношению к заглавию и тексту/ соответствуют представлению об авторстве в ту эпоху, к которой принадлежит или приписывается текст. И для автора обозначение текста своим именем /или именем другого, или "вымышленным" именем, или вовсе не называя никакого имени/ является частью эстетического акта, создающего произведение.

Исследования, посвященные месту имени автора з архитектонике текста, немногочисленны. Следует упомянуть работу М.Б.Мейлаха об имени "Анна" в поэзии Ахматовой: Мейлах М.Б. Об имени Ахматовой. I: Анна.-Kussian Literature , 1975, №10/11. Issue Devoted to Acmeiam, 2, Ehe Hague-Paris. См. также об имени "Марина" в поэзии Цветаевой:Paryno j. Введение в литературоведение. Варшава, 1991, с.147-148.

2 Винокур Г.О. Чем должна быть научная поэтика,- Винокур Г.О. Филологические исследования. М., 1990, с.9.

Современная филология рассматривает имя как особый класс знаков, способных менять значение и не мотивированных свойствами денотата^, противопоставляя свою позицию так называемому мифопоэтическому мышлению, в рамках которого имя тождественно сущности называемого^. Последнее сформулировано в "Определениях" Платона: "Имя - неделимая часть речи, истолковывающая обозначенное согласно его сущности, а также толкующее все то, что не имеет собственного названия"^. Однако и в Новое время отчетливо различимы периоды особого внимания к имени, его он-тологичности' или условности. Они совпадают с периодами преобладания "вторичных стилей" /термин Д.С.Лихачева/. Автор в это время стремится к повышенной мотивированности имени текстом, в том числе и своего собственного имени. Имя как бы пронизывает текст, текст развертывается из имени, а при дешифровке его криптограмматического уровня /если таковой существует/ "последним словом" вновь оказывается имя автора. Интенсивные всплески мистификаций приходятся как раз на эти эпохи: внутреннее соответствие имени фиктивного автора его языку - половина успеха мистификации.

Имя автора вводит его языковой модус /"называет" его/, подобно тому, как имя персонажа вводит в ткань текста новый "голос". Данную функцию имя приобретает после возникновения письменности. Письменность, а позднее книгопечатание рождают проблему авторства, так как слову, письменному и печатному, предназначено существовать отдельно от того, кем оно сказано. Ответственность автора, его вера в силу слова, способного воздействовать и на него самого, осуществляется через имя: и он, автор, есть слово, и словом - своим именем - связан с текстом. Имя указывает на полноту ответственности автора во всей его деятельности, определяет самотождество мыслящего,

*См.: Мейлах М.Б. Указ.соч. Там же библиография исследований об имени. Топоров В.Н...К исследованию анаграмматических структур /анализы/.- Исследования по структуре текста. М., 19В7, с.193-238 /там же библиография/. Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Миф - имя - культура,- Труды по знаковым системам, т.У1. Тарту, 1973.

^ Данная традиция продолжена в трудах по Философии имени П.А.Флоренского и его последователей: С.Н.Булгакова /"Философия имени". Париж, 1953/ и А.Ф.Лосева /"Философия имени". М., 1927/.

3 Платон. Диалоги. М., 1986, с.433.

действующего и творящего субъекта. Шля дихогомично: оно выражает свойство именуемого /обладает сигнификатом/ и/или выступает указущим символом /указывает на новый способ бытия, на определенный онтологический статус его носителя/^-. Первое свойство имени реализуется наиболее полно в кличке или пародийном псевдониме, второе - в сакральном именовании, при принятии веры или переходе в иную веру. Вне профанного и сакрального полюсов граница между двумя функциями имени менее отчетлива. Преобладание в имени первого или второго свойства зависит от временной ориентации текста. Если повествуется о прошедшем, в имени преобладает идея качества,, если о настоящем - идея указующего символа. В последнем случае имя Функционально приравнивается к личному местоимению, не имеющему никакого содержания, не оценивающему никаких атрибутов, но ука-, зывакщему на субъект говорения, мысли или действия, отмечающему точку, "из которой говорящий смотрит на мир и выражает его в слове"2. Таких точек может быть три: "я", "ты", "он". Известно, что в античной риторике, включая Аристотелеву, местоимение не выделялось в самостоятельную грамматическую категорию /обособление местоимения произошло двумя веками позже Аристотеля/. В эпидейктической риторике, ориентированной преимущественно на письменную речь, имя и местоимение различались с точки зрения сфер употребления. Не рекомендовалось называть имена сегодняшней реальности. В повествовании о настоящем действие и мысль субъекта вводились личным местоимением, - "чем пространнее описание, тем безымяннее текст"^. Автор, желая быть беспристрастным свидетелем событий и слов, должен избегать их имен, дабы исключить из речи оценку, идею качества. Напротив, рассказ о прошедшем изобиловал именами. В письменной речи, где автор представлен своим, именем, время и временность играют решающую роль. Недо-воплощение одной из сторон имени: неполнота свидетельства о сущности в прошлом и неполнота свидетельства о качестве в настоящем, - приводит к логической необратимости тождества автора его имени /имя не есть автор/, допуская тем самым игру в имена, в том числе литературную мистификацию.

1 См.: Мусхелишвили Н.Л.. Шабуров Н.В., Шрейдер Ю.А. Символ и поступок. Препринт. М., 1987, с.19-21.

2 Там же, с.19.

® Рабинович Е.Г. Имя в риторике.- Образ - смысл в античной культуре. М., 1990, с.253.

- 10 -

Поэтика имени автора в некоторых моментах сближается с поэтикой заглавия. Заглавие и имя связаны между собой; в Новое время текст представлен двумя данными типами номинаций. Их созвучие или диссонанс становятся специальным литературным приемом. Заглавие может прямо указывать на имя, активизируя одну из его сторон*. Как заглавие становится "действительным элементом" текста, "ключом к нему"*", так и имя может зримо скреплять текст, входя в него своей действительной /в акростихе и др./ или преображенной /в анаграмме и др./ формой. Заглавие настраивает читателя на восприятие текста в соотнесенности с другими, ассоциативно возникающими произведениями, независимо от того, известны ли они читателю и существуют ли вообще. Гак и имя автора настраивает читателя на восприятие текста как части его творчества. Примечательно, что плагиат заглавий иногда приравнивается к похищению имени, к мистификации^.

Литературное самозванство возникает одновременно с кон-ституированием литературы как "реальности особого рода" и обособлением ее языка. Появление самозванства связано с проникновением в словесность вымысла - сообщения о событиях и лицах, достоверность которого плохо поддается проверке либо вовсе неустановима. Литература сообщает не о том, что было или чего не было, но о том, что могло быть; соответственно, эстетическое высказывание нельзя описать ни как фактическое, ни как Фиктивное^. Мистификация есть распространение вымысла на собственное имя автора, экспансия вымысла в пограничную между текстом и "реальностью" область.

Мистификации близка псевдонимия. Автор выбирает другое имя и может использовать его при создании одного или несколь-

Сочинение А.Белого под названием "Я" как будто вовсе уничтожает смысл заглавия, подчиняя его имени. Заглавие уже не существует само по себе, его Функция - указать на имя и через имя - на автора.

2 Гинзбург Л.Я. 0 лирике. Л., 1974, с.258.

3 См.об этом: Нодье Ш. Указ.соч., сЛ59-160.

^ Ср. :Searle John К. The Logical Statue о1 Fictional Discourse.- New Literary History*, Journal of Theory and Interpretation , 1975, v.6,ir2; Попова ^.B. Из истории греческого Фиктивного письма.- Античная поэтика. М., 1991, с.182-183 и

др.

них текстов, объединенных одним замыслов. Если же фиктивное имя становится единственным творческим именем автора, псевдоним превращается в "литературную фамилию", которая существует по другим законам. И в псевдонимии, и в мистификации - имена-маски, но разного рода. Маска имеет амбивалентный характер. Псевдоним скрывает настоящее шля, дает возможность автору не быть узнанным. Однако автор при этом творит от своего имени, так что псевдоним впоследствии легко заменяется действитель-ным^именем автора. Псевдоним не нарушает единства творческого "я"**: Барон Брамбеус - это О.Сенковский, а г-н Репродускин -О.Сомов. Псевдоним условен, но в еще большей степени условна его связь с текстом. Фиктивное имя мистификатора, напротив, укоренено в тексте. Имя меняет "модус существования" /И.П. Смирнов/: Иван Петрович Белкин - это не Александр Сергеевич Пушкин, а Сид Ахмет бен-Инхали - не Мигель де Сервантес, хотя Фиктивное имя последнего является почти полной анаграммой его настоящего имени в арабской транскрипции^. Если воспользоваться метафорой, имена в псевдониши и мистификации относятся друг к другу как карнавальная и посмертная маски. Первая по своему происхождению восходит ко второй, но являет не тайную ипостась лица, а гротесковое рукотворное подражание ей. Характер маски в минимальной степени зависит от облика того, кто ее надевает. Она не "срастается" с лицом и легко снимается. Вторая, посмертная, маска не только утаивает бывшее явным, но и овнешняет сокрытое, тайную ипостась лица, обнаружить которую нельзя, не преодолев границу жизни и смерти. Так и имя в мистификации обнаруживает скрытые творческие силы автора, не воплощенные в его реальном имени. Настоящее и фиктивное имена "прорастают" друг в друга как явная и тайная ипостаси единого "целого человека". Псевдонимия может быть определена через мистификацию в снятом виде, вне прямой связи имени автора и его языка.

•*■—--

Е.Ланн сближает псевдоним и аноним: "...понятие аноним однозначно с понятием псевдоним, ибо в обоих случаях автор заменяет свое имя условным знаком. Отсутствие имени автора или наличие какого-либо псевдонима свидетельствует об одном и том же: по каким-то соображениям реальный автор почел целесообразным скрыться за кого-то третьего..." /Ланн Е.Л., Указ.соч., с.203-204/.

2 Е.Ю.Гениева видит в этом главное отличие мистификации от псевдонимии. См.: Гениева Е.Ю. Указ.соч., с.18.

^ Анаграмма была обнаружена в 1835 г. Ф.Кабальеро. См.: Баг-но В.Е. Дорогами Дон-Кихота. М., 1988, с.27.

- 12 -

Мистификация существует в границах литературы, однако в XX в. она проникает в сферу эстетической и философской мысли. Параллельно мистификации в истории культуры и науки существуют другие тексты - сочинения, претендующие на вмешательство в историю или биографию исторического лица. Подделки исторических документов и историко-мемуарньос свидетельств о действительных событиях и их участниках относятся к классу квазимистификаций. Квазимистификации расширяют фактическую действительность или намеренно искажают ее. Достоверность таких текстов может быть проверена, а их содержание оценено как фактическое или фиктивное. Понятие квазимистификации введено И.П.Смирновым* со ссылкой на статью Д.С.Лихачева "К вопросу о подделках исторических памятников и исторических источников"^ применительно к стилю барокко /"Повесть о двух посольствах", "Переписка Ивана Грозного с турецким султаном" и др./. В диссертации же этот термин распространяется и на другие литературные эпохи и жанры, в том числе на биографические лжесвидетельства /такие как "Письма и записки Оммер де Гелль", сочиненные П.П.Вяземским/. Квазимистийикация стилизует действительность, мистификация - текст. Мистификатор имитирует стиль известного автора или вымышленного лица сообразно представлению о. его времени и о нем самом. Фиктивное авторство, таким образом, является удобной Формой как для-эксперимента в области стиля, так и для наследования стилевой традиции. Мистификация стилистически амбивалентна. Автор создает ее как бы отстранение : с одной стороны, он творец текста, с другой стороны, это чужой текст, речь некоторого воображаемого лица. Стилизация - явление чрезвычайно широкое, практически никакое произведение не свободно хотя бы от фрагментарного подражания, от пародирования, от явных или скрытых, осознанных или бессознательных цитат. Особенность мистификации состоит в том, что она является одним целым высказыванием, развернутой репликой мнимого автора. Мистификацию отличает особая авторская целеустановка: "мистификатор утаивает свою причастность к порождению текста, стилизатор открыто черпает из той или иной речевой традиции"^. В стилизованном тексте известно,

^ Смирнов И.П. Указ.соч., с.208.. ^ Исторический архив. 1961, №6. ^ Смирнов И.П. Указ.соч., с.204.

- 13 -

кто подражает, известно имя автора, но имя того, чей стиль имитируется, не названо. В мистификации, напротив, точно известно, кому подражают, под этим именем мистификация выходит в свет, но требуется установить, кто подражает /да и вообще, подражает ли кто-нибудь/, кто является действительным автором текста.

И.П.Смирнов связывает бытование мистиФикашй с художественной логикой "вторичных стилей"'''. "Вторичные стили" характеризуются процессом семиотизации внешнего мира, представлением о мире как о языковом модусе^, Мистификации присущи "вторичным стилям, но и "первичным стилям" известно Фиктивное авторство. Граница между ними очевидна. Для автора периода "вторичного стиля" творчество от чужого имени - акт мистический, связанный с ощущением или предощущением духовной катастрофы в случае разоблачения и потери Фиктивного имени. После разоблачения Фиктивный автор в сознании читателя "умирает", превращается в Фантом, так как обнаруживается, что в реальности человека, носящего данное имя, не существует. Но для мистификатора Фиктивное имя - уже его имя, образ, в котором воплотился его дух. Поэтому для мистификатора признать Фиктивного автора несуществующим значит признать несуществующем и себя самого, пережить смерть себя-художника^ /"смерть есть обособление имени от своего носителя"^/. Напротив, для мистификатора эпохи "первичного стиля" Фиктивное авторство носит заведомо шутливый, пародийный характер. Мистификация "первичного стиля" дискредитирует

^ Смирнов И.П. Указ.соч., с.203 и далее. Разделение стилей на "первичные" и "вторичные" обосновано Д.С.Лихачевым со ссылкой на Д.ЧижевскогоtSi&evsky 1). Outline of Comparative Slavic Literatures. Boston, 1952. См.: Лихачев Д.С. Великие стили и стиль барокко.- Лихачев Д.С. Развитие русской литературы Х-ХУП вв. Эпохи и стили. Л., 1973, с.172-183.

^ Для1 романтизма характерно сравнение природного мира с миром языка, для барокко - •сопоставление вселенной в одном метафорическом ряду с книгой, театральным зрелищем, музыкальным произведением и живописным полотном"; "превращение хаоса в космос для искусства начала XX в. есть не что иное, как акт языкового творчества"./Смирнов И.П. Указ.соч., с.202-203; см, также: Смирнов И.П. Художественный смысл и эволюция поэтических систем. М., 1977/.

о

Подтверждения тому многочисленны: история Чатгертона, Дмитриевой, Ажара и др. Е.И.Дмитриева /Черубина де Габриак/ после разоблачения мистификации писала М.Волошину:"Я-художник-умерла"./Цит.по: Давыдов З.Д., Купченко В.П. Максимилиан Волошин. Рассказ о Черуоине де Габриак,- Памятники культуры. Новые открытия. 1988. М., 1989, с.60.

4 Булгаков С.Н. ФилосоФия имени. Париж, 1953, с.160.

лицо, которому приписывается. Читатель, по замыслу автора, с самого начала не верит в ее подлинность. Классическим примером мистификации такого рода в русской литературе является маска Козьмы Пруткова.

История мистификаций развертывается параллельно истории "основной" ветви литературы. Однако выделить ее периоды непросто: фиктивное авторство находится под воздействием различных культурных ритмов. Ритм смены "первичных" стилей "вторичными" влияет на характер мистификации, определяет ее тональность, серьезную или травестийную. Не менее важную роль играет ритм сиены культурных циклов. Крупнейшие всплески мистификаций приходятся на границы больших эпох. Если воспользоваться принципом литературной типологии, разработанным С.С.Авери-нцевым и П.А.Гринцером*, влияние мистификаций особенно ощутимо в начале эпохи "традиционалистского" типа художественного сознания и на границе ее с периодом "индивидуально-творческого" мышления /понятия, введенные П.А.Гринцером/, становление которого, начавшись в Ьпоху Возрождения, завершилось к середине ХУШ века; а также в начале XX. века. Смена больших циклов, их ритм, сравнимы с дыханием культуры, которое может замедляться или ускоряться в историческом времени. Тип культуры характеризуется направлением колебательного движения системы: центробежным или центростремительным, экстра- или интраверт-ным. С точки зрения литературного языка, ему соответствует усиление влияния, попеременно, риторического и стилистического принципов. По П.А.Флоренскому, это означает ритмическую смену "возрожденческого" и "средневекового" типов культуры, мысли и мировосприятия. Автор, тяготеющий к "средневековому" видению мира, растворяется в "стихии чужого имени", являясь "орудием того, чьим именем /.../ подписывается", "исполнителем его заветов", "хранителем его предания"2. Автор, причастный "возрожденческому" типу мышления, напротив, "актерствует" в имени. Первый растворяет свое слово в авторитетном слове учителя и действительно отрекается от своего имени в пользу

Гринцер П.А. Сравнительное литературоведение и историческая поэтика,- Известия АН СССР. Сер.лит. и яз., т.40, № 2, 1990, с.99-107. Ср.: Аверинцев С.С. Историческая подвижность категории жанра: опыт периодизации,- Историческая поэтика. Итоги и перспективы изучения. М., 1986, с.104-116.

2 Булгаков С.Н. Указ.соч., с.173, 174.

имени учителя. Для другого чужое имя - способ отстранения от стиля произведения и мыслей, в нем содержащихся. В ХХвене проблема авторства не только в литературных, но и в научных, философских текстах /например, в спорных ситуациях: Бахтин -Волошинов - Медведев; Флоренский - Машкин/ обнаруживает филологический и мировоззренческий смысл, выходя за рамки обсуждения норм авторского права.

Мистификация - игровая Форма литературы. Игра, вслед за Й.Хёйзингой и Х.-Г.Гадамерокг, понимается как медиативный процесс. Игра - непрерывный процесс посредничества-перевода ино-реального /или граничащего с инореальностью/ факта в языковую, знаковую Форму. В мистификации происходит игра собственными именами и игра в собственные имена. Игра именами описывается в проекции на "ось метафоры" и "ось метонимии" /термины P.O. Якобсона/. Особый предмет обсуждения составляет анаграмма имени мистификатора, превращающая его в имя фиктивного автора /как в "Дон Кихоте" Сервантеса/ или героя /"след" такого замысла - в "Лолите" Набокова^/.

Превращенное имя автора становится ядром криптограммати-ческого уровня текста и указывает на то, что такой уровень существует. Анаграмма овнешняет мотив двойничества автора и псевдоавтора. Традиционно тема имени связывается с темой пути. В мистификации тема имени связана с темой перепутья, роковой границы, с состоянием сознания, рождающим двойников . Имя автора обращается в анаграмме, как бы не вьдерживая встречной по отношению к реальности энергии текста; преображенное имя есть знак иной ипостаси, метафорическое свидетельство посвящения.

Изучение мистификаций позволяет увидеть скрытые в обычном тексте метаморфозы. Мистификация обращена в прошлое. Она создает образ уходящей и ушедшей культуры. Фиктивный автор -образ автора той эпохи, к которой отнесен текст. Мистифинация-

* Huizinga J. Homo ludens.Hamburg, 1956; Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М., 1988, с.147-155 и др.

^ В русском варианте: Владимир Набоков - Вйвиан Дамор-Елок /См.: Набоков В. Лолита. M.f 1989, с.19 и др./; в американском: Vladimir Nabokov - Vivian Darkbloom (Nabokov V. Lolita. N.J., '1956, p.33 et sqq.;,

^ Ситуация двойничества в жизни как в словесной игре психологически точно передала в романе В.Набокова "Отчаяние".

маргинальней! Форма памяти культуры. В то же время эстетический эксперимент, осуществленный в Форме мистификации в области языка и структуры текста, может оказывать ощутимое влияние на будущее состояние культуры. "Основная" ветвь литературы, тексты с "нормальным" авторством ассимилируют впоследствии языковой эксперимент, осуществленный в форме Фиктивного авторства.

В диссертации показывается, что смена диады "автор-герой" триадой "автор-повествователь-герой" происходит при посредстве мистификации. Повествователь, или подставной автор, по своему происхождению восходит к фиктивному автору мистификации типа "Дон Кихота" или "Повестей Белкина". В мистификации как в Фокусе высвечивается одновременность трех событий, в основе каждого из которых - идея инверсии. В тексте становятся различимы сюжет и- Фабула /по признаку прямого/инвертивного порядка событий в отношении к их естественному следованию/; актуализируется понятие"повествование" /рассказ о событиях, выстроенный в особой последовательности/ и, наконец, в структуре текста эксплицируется Фигура повествователя, от имени которого ведется рассказ и, следовательно, совершается сюжетная и повествовательная инверсии. Подставной автор может не быть назван, но его присутствие всегда подразумевается: в архитектонике текста ему отведено специальное место.

Во второй главе - "Мистификация в русской литературе: первая треть XIX, первая треть XX вв." - рассматриваются вопросы текстологии мистификации: принципы атрибуции текстов, правила их издания и комментирования. Здесь же предприняты описание и атрибуция повестей "Жизнь Петра Ивановича Данилова" и "Из на-щокинской хроники".

Повесть "Жизнь Петра Ивановича Данилова" печаталась в "Литературной газете" за 1830 г. по одной главе в № 38-40. Ее издатель - помещик села Еибиково Мокитайского уезда - сообщал, что ему, по смерти родственника, досталась "толстая тетрадь", любопытная "по изображению нравов и образа жизни провинциальных дворян и простого народа во время царствования Екатерины П по истинным и твердым правилам нравоучения". Записки покойного родственника и представлялись на суд читателю. Публикация в "Литерат,урной газете" обрывается на вероятной завязке любовной интриги. Продолжение повести было напечатано в московском журнале "Атеней" за 1830 г. /№ 13, 15 - по одной главе в выпус-

ке/1.

Предисловие и первая глава, сообщающая о детстве и юности Данилова, о пугачевском бунте, свидетелем которого он был, а также примечание издателя, - обнаруживают очевидные параллели с прозой Пушкина. В Повести впервые из известных нам текстов предпринята попытка циклизации глав с помощью образа "покойного" автора, сопоставимая со структурой "Повестей Белкина" /1831/. Сравнение повести с "Капитанской дочкой" позволяет говорить о существенной близости в описании пугачевского бунта /прежде всего в сцене казни-милости/ анонимного автора и Пушкина. Предполагается также, что Предисловие к "Капитанской дочке" 1833 г. /УШ, 927/2 и Набросок предисловия 1836 г. /УШ, 928/ являются откликом на "Жизнь Петра Ивановича Данилова". Эти и другие данные, приводимые в диссертации, позволяют говорить о Повести как об одном из источников "Повестей Белкина" и "Капитанской дочки". Однако черновики Пушкина свидетельствуют о более сложном сюжете. Сохранилось несколько отрывков, в которых намечен образ будущего "покойного" литератора. Самый ранний из них /"Если звание любителя отечественной литературы..."/ относится к 1827 г. В нем впервые появляется простодушный сочинитель, произошедший "в 1761 году от честных, но недостаточных родителей" /IX, 62; вариант: "в 1751" - IX, 334/. Обращает на себя внимание набросок жизнеописания Петра Ивановича Д- /1829 - УШ, 581-583/, а также то, что в черновиках Пушкина 1825Г-30 гг. разрабатываются темы, соединенные в одном тексте анонимным автором /"Записки молодого человека" -УШ, 406-408; "Отрывок из письма к Д." - УШ, 437-439/. Сравнение текстов и черновиков..дйЗволяёТ предположить, что у Пушкина до публикации Повести существовал некий замысел мистификации, представлявший "покойного" автора по имени Петр Иванович Д-. К этому замыслу по типу авторства восходят "Повести Белкина", а по предполагаемой теме - "Капитанская дочка". Следовательно, "Повести Белкина" и "Капитанская дочка" развивались из общего, неосуществленного протозамысла, реконструировать который помогает "Жизнь Петра Ивановича Данилова". Считается, что до 1832 г. Пушкин не занимался темой пугачевского бунта.

'На публикацию в "Атенее" наше внимание обратил С.И.Панов.

2 Цит.по: Пушкин А.С. Полн.собр.соч. М.-Л., 1937-1949 с указанием тома /римской цифрой/ и страницы /арабской цифрой/.

В диссертации высказывается иное предположение. Планы, появившиеся в 1832 г. и позднее, то есть после завершения "Повестей Белкина", свидетельствует не о появлении нового замысла, но об эволюции уже существовавшего. Отчасти реализованный и исчерпанный в "Повестях Белкина", он в дальнейшем своем развитии привел к появлению "Капитанской дочки".

Каждое совпадение в отдельности можно считать случайным, но все вместе они позволяют думать, что Пушкин либо был знаком с замыслом или рукописью повести "Жизнь Петра Ивановича Данилова" в конце 1820-х гг., либо сам принимал участие в ее создании. Приведенный материал свидетельствует в пользу второй гипотезы. Теоретически возможны по крайней мере две формы сотворчества: на уровне текста и на уровне замысла /по аналогии с позднейшей "передачей сюжетов" "Ревизора" и "Мертвых душ" Гоголю/. В диссертации делается предположение, что Повесть была написана A.A.Шишковым. Соавторство с Пушкиным осуществлялось в целом на уровне замысла, а содержание первой главы позволяет говорить о соавторстве на уровне текста. Нельзя исключить и редакторского вмешательства Пушкина"''. Очень правдоподобно, что ему принадлежит приписка издателя /"помещика села Бибикова"/. В таком случае форма мистификации, использованная в "Шизни Петра Ивановича Данилова", окажется открытием автора "Повестей Белкина".

Повесть "Из нащокинской хроники" напечатана в газете "Возрождение" /1934 г., №3315, I ишя, с.2; N53318, 4 июля, с.4/. Ее издатель и комментатор подписался инициалами "В.Х.у в которых легко угадывается В.Ходасевич. Издатель сообщает, что текст Хроники доставлен ему автором, "не пожелавшим, чтобы его имя было сообщено в,печати",- текст подписан инициалом "М.", Хроника, по мнению издателя, имеет текстуальные совпадения с малоизвестной рукописью Пушкина "Записки Нащокина'.' Имя Пушкина, названное в предисловии в связи с фиктивным текстом, является ключом к произведению. Неизвестный автор рассказывает удивительные, по большей части пародийные истории из жизни трех поколений Нащокиных. Каждый из эпизодов траве-стирует известные и легко узнаваемые сцены из произведений Пушкина /из "Бориса Годунова", "Капитанской дочки", "Истории села Горюхина" и др./. Все вместе с помощью искусного монта-

* Пушкин, напомним, принимал деятельное участие в издании "Собрания сочинений и переводов капитана А.А.шишкова' /1834-35/.

жа они соединяются в почти серьезный рассказ. Гак, правнучатый племянник Воина Васильевича Нащокина вспоминает, что в усадьбе его прадеда "было несколько пушек, из которых стреляли по высокоторжественным дням. Стрельбы этой очень боялась жена его, Клеопатра Петровна: чтобы отучить ее от трусости, он иногда сажал ее на пушку, даже и тогда, когда она бывала беременной". В этой сцене легко угадывается аллюзия на главу "Крепость" из "Капитанской дочки".

ЭЗзфект пародируемой достоверности малоправдоподобных историй достигается наукообразным комментарием издателя, уточняющего даты, сопоставляющего содержание Хроники с "историческими" источниками. Повесть "Из нащокинской хроники", предшествовавшая знаменитой мистификации В.Ф.Ходасевича "Жизнь Василия Травникова", представляет собой тройную пародию: на произведения Пушкина, на комментарии к ним и на мистификацию 1830-х годов. Мистификация научного текста, точнее-метаописания, включенная В.Ф.Ходасевичем в Хронику, рассматривается как пример метамистификацш.

В заключении сформулированы основные выводы, касающиеся теории, истории и принципов издания мистификаций. Явление фиктивного авторства возникает в эпоху "рефлективного традиционализма" /термин С.С.Аверинцева/, завершая становление литературы как "автономной реальности". Возможность Фиктивного авторства есть следствие обособления автора как субъекта языковой деятельности в системе культуры. История фиктивного авторства является историей изменения языкового статуса автора.

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

1. Литературная мистификация /к постановке проблемы/.-Методология и методика историко-литературного исследования. Сборник тезисов. Рига, 1990, с.33-35.

2. Метафизика прозы.- Вопросы литературы. 1991, № 2, с.205-211.

3. Литературная мистификация и поэтика имени.- Филологические науки. 1992, № I, с.16-25.

4. Черубина де Габриак: из истории литературной мистификации XX века,- Вестник МГУ. Филология. 1992, № 2, с.13-22.