автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Мемуаристика как метажанр и ее жанровые модификации

Полный текст автореферата диссертации по теме "Мемуаристика как метажанр и ее жанровые модификации"

На правах рукописи

КИРИЛЛОВА Екатерина Леонидовна

Мемуаристика как метажанр и ее жанровые модификации (На материале мемуарной прозы русского зарубежья первой волны)

Специальность 10.01.01 - Русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Владивосток - 2004

ББК 83.ЗР

Работа выполнена на кафедре русской литературы XX века и теории литературы Дальневосточного государственного университета

Научный руководитель

Официальные оппоненты

Ведущая организация

- доктор филологических наук, профессор Великая Нина Ивановна

- доктор филологических наук, доцент Бузуев Олег Александрович

- доктор филологических наук, профессор Янушкевич Александр Сергеевич

- Уральский государственный университет

Защита состоится 15 декабря 2004 года в у ¡г часов на заседании Диссертационного совета ДМ 212.056.04 в Дальневосточном государственном университете по адресу: 690600, Владивосток, ул. Алеутская, 56.

С диссертацией можно ознакомиться в Зональной научной библиотеке Дальневосточного государственного университета по адресу: Владивосток, ул. Мордовцева, 12.

Автореферат разослан ноября 2004 г.

Ученый секретарь Диссертационного совета

ЕА. Первушина

Русская эмиграция начала XX века - это беспрецедентный факт культуры и мировой истории. По масштабности явление русского зарубежья - «русский исход» -уникально. Перед отечественной наукой стоит задача в полной мере охарактеризовать художественное наследие русского зарубежья и вписать его в литературу XX века, что связано с формированием новой концепции истории отечественной литературы.

Изучение литературы русского зарубежья преимущественно началось в конце 1980-х годов и было связано с изданием творческого наследия «возвращенных» писателей, что способствовало возрождению национального самосознания.

В освоении литературы русского зарубежья можно выделить несколько этапов.

Период первичной обработки информации в среднем продолжался до середины 1990-х годов, преобладали публикации в периодике. Информация имела ознакомительный характер и представлялась преимущественно в жанре очерка, краткого обзора творчества, биографической заметки, небольшой вступительной статьи, аннотации.

С середины 1990-х годов углубляется работа с архивными и библиографическими материалами. Появляются все новые и новые публикации документального, историко-фактографического характера, выдержки из дневников, фрагменты переписки и т.п.

В научных статьях начала 1990-х годов исследуются особенности становления и развития русской зарубежной литературы, вопросы внутренней периодизации истории эмиграции, выявляются языковые, литературные и религиозные традиции в культуре русского зарубежья, раскрываются проблемы взаимодействия русской зарубежной и отечественной литератур.

Монографии В. Костикова (1990), Ю. Коваленко (1991), А. Соколова (1991), Д. Глэда (1999), М. Раева (1994), Ж. Нива (1999) посвящены русскому зарубежью в целом, в них рассматриваются исторические, политические, общественные, культурные, экономические аспекты эмигрантской жизни, приводятся ценные хронологические, био- и библиографические данные. Книги-интервью Д. Глэда (1991), М. Рейтмана (1999), Ф. Медведева (1997) снабжены вступительными очерками, биографическими справками, краткой хронологией.

Знаменательным событием в освоении богатств эмигрантской литературы стал выход энциклопедий. Выпуску энциклопедий предшествовало издание целого ряда

различных справочников, сборников,

»афических

указателей и словарей.

«Литературная энциклопедия русского зарубежья (1918-1940)» (1997-1999), «Русское зарубежье: Золотая книга эмиграции. Первая треть XX века: Энциклопедический биографический словарь» (1997), «Литература русского

зарубежья: 1920-1940» (1993; 1999) достаточно полно очертили картину литературной

>

жизни русского зарубежья.

В учебниках и учебно-справочных пособиях О. Михайлова (1995), В. Агеносова (1998), Л. Соколовой (1998), А. Ванюкова (1999), В. Кичигина (1999) и других литература русской эмиграции рассмотрена как целостное явление, без связи с литературой метрополии. Литература русской эмиграции первой волны представлена в них более развернуто, чем литература последующих двух этапов эмиграции.

Например, О. Михайлов в главах, посвященных творчеству И. Бунина, Б. Зайцева, А. Ремизова и других, говорит о личности писателей, об истоках их творчества, об особенностях писательской манеры, о месте, занимаемом писателями, в отечественной культуре и литературе эмиграции. В. Агеносов выявляет основные тенденции и закономерности развития литературы эмиграции трех волн.

К концу 1990-х годов закрепляется тенденция включения литературы русского зарубежья в орбиту единой русской литературы. Но пока учебные издания посвящают эмигрантским писателям только отдельные главы, не включая в исследование весь объем литературного наследия русского зарубежья.

Значительное место в эмигрантской литературе занимает мемуарная проза. «Чрезвычайно выгодные мемуарные условия», по словам М. Осоргина, обусловившие особенное развитие мемуаристики в культуре русского зарубежья, были связаны с убыстрением хода истории и ностальгией.

Освоение отечественным литературоведением мемуарного наследия русской эмиграции также прошло несколько этапов.

До середины 1990-х годов происходит как бы начальное знакомство с писателями и публикуются только отдельные, наиболее важные сведения об их судьбах. Очевидна динамика от статей, сопровождающих публикацию воспоминаний в периодике и однотомных изданиях, к вступительным статьям и комментариям в собраниях сочинений, в которых рассматривается творчество писателя в целом, определяется его эстетическая система,- мировоззренческая концепция, выявляются особенности

художественного метода и стиля. Однако и в них мемуарная проза не подвергается специальному анализу, характерные свойства мемуаристики не определяются, литературоведы ограничиваются лишь общими замечаниями, касающимися творческой манеры писателя в целом. Поэтому жанровый аспект изучения мемуаристики не получил научной актуализации.

Тематика научных статей и монографий1, посвященных прозе писателей-эмигрантов, разнообразна: рассматриваются концепция мира и человека, проблема времени и пространства, образ автора, особенности поэтики и структуры повествования. Некоторые проблемы лишь соприкасаются с мемуаристикой, но ее природа, собственно жанровая проблематика и поэтика не получают развернутого анализа, что нередко приводит к противоречивости жанровых обозначений.

Непосредственно мемуаристике посвящена работа В. Пискунова (1992). В ней анализируется мемуары «серебряного века» и русского зарубежья, точнее -произведения А. Белого, Б. Лившица, Н. Бердяева, Б. Зайцева, Н. Берберовой и В. Набокова. Исследователь внимание сосредоточил на концепции мира и человека, так как именно она обеспечивает субъективность и своеобразие произведений. Несмотря на очевидные достоинства и ценность работы В. Пискунова, именные главы в его брошюре все же кратки и эскизны и проблема жанра в них не рассматривается.

С середины 1990-х и на рубеже веков авторы диссертаций исследуют мемуарную литературу русского зарубежья. Н. Лапаева (1998), Е. Петровская (1998), О. Артемьева (1999), Н. Степанова (2000), Л. Бронская (2001) обращаются к исследованию поэтики мемуарных произведений М. Осоргина, В. Ходасевича, А. Ремизова, В. Набокова.

Жанровый аспект изучения мемуарных произведений Б. Зайцева, В. Ходасевича в работах О. Кашпур (1995), С. Баранова (2000), О. Ткаченко (2001) нуждается в корректировке (о чем речь впереди).

В отечественном литературоведении теория мемуаристики представлена основополагающими исследованиями Л. Гинзбург, А. Тартаковского, Л. Гаранина. В монографиях ученых определяются основные параметры мемуаристики, намечаются пути дальнейшего исследования, но теоретические концепции литературоведов

1 Далеко не во всех монографиях, посвященных лнгеретурс русского зарубежья, мемуаристке уделяется внимание.

Перечислам лишь те, где вопрос о мемуаристике затронут это монография Ю. Мальцева (1994), посвященная И.

Бунину; Э. Бобровой об И. Одоевцевой (1995); М. Шраера (2000), Н. Анастасьева (2002) о В. Набокове; отдельные

главы в монографиях С. Бочарова (1999) и С. Боровикова (1988), лосвяленные В. Ходасевичу

5

разрабатываются и иллюстрируются на материале французской, отечественной мемуаристики XIX века и советского периода.

Итак, мемуарные произведения писателей русского зарубежья остаются еще мало исследованным объектом для отечественного литературоведения. Произведения рассматриваются пока имманентно, в отрыве друг от друга, типологический принцип анализа не получил еще явного выражения.

Таким образом, актуальность обращения к мемуаристике обусловлена самой мерой исследования литературы русского зарубежья и необходимостью изучения ее жанровой природы с точки зрения типологических примет и индивидуального своеобразия.

Объект изучения. Так как в рамках диссертационного исследования невозможно охватить весь объем мемуаристики, для анализа были выбраны мемуарные произведения, жанровая отнесенность которых вызывает разногласия у исследователей. В диссертации рассматриваются произведения писателей русского зарубежья первой волны - «Живые лица» 3. Гиппиус (1924), «Некрополь» В. Ходасевича (1936), «На берегах Невы» (1967) и «На берегах Сены» (1983) И. Одоевцевой, «Курсив мой» Н. Берберовой (1969), «Самопознание» Н. Бердяева (19351940).

Предметом изучения является феномен мемуаристики, жанровые модификации мемуаристики, их типология и индивидуальное своеобразие.

Цель исследования - рассмотреть теорию мемуаристики как метажанра и провести анализ названных произведений мемуарной прозы русского зарубежья первой волны, выявляя их жанровую природу.

Из цели вытекают следующие задачи.

1. Обратившись к теории жанра, сложившейся в отечественной науке, выбрать ориентиры и выделить комплекс содержательных и структурных жанрообразующих компонентов.

2. Рассмотреть мемуаристику как метажанр и выявить его образующие доминанты.

3. Рассмотреть жанровые модификации мемуаристики в предлагаемом комплексе произведений, определить их типы и жанрообразующие факторы.

4. Выявить индивидуальную неповторимость жанровых модификаций

мемуаристики, рассмотреть поэтику указанных произведений.

Термин «жанровая модификация» близок термину «жанр», его семантика -вариант жанра. Так как мемуаристика представляет собой метажанр, логичнее, думается, использовать термин «жанровая модификация мемуаристики».

Из указанных выше цели и задач вытекает выбор методологических принципов исследования: мемуарная проза рассматривается нами в рамках конкретно-исторического, историко-типологического и имманентного, а также герменевтического и феноменологического подходов.

Научная новизна состоит в попытке рассмотреть мемуаристику, интереснейший и самобытный тип словесного творчества, через призму теории жанра. Новация заключается в том, что, приняв мемуаристику за метажанр, решаем проблему специфики жанровых модификаций мемуаристики на примере выбранных для анализа произведений русского зарубежья, рассматривая их типологию и индивидуальную неповторимость.

Теоретическая значимость работы заключается в изучении жанровой сущности и поэтики указанных произведений, в причастности диссертации к теоретической проблеме жанра.

Практическая ценность диссертации определяется тем, что ее результаты могут быть использованы при чтении общих и специальных курсов по истории русской литературы XX века, при составлении учебных и методических пособий для студентов-филологов.

Основные положения диссертации получили апробацию в опубликованных докладах на научно-методических и научно-практических конференциях: «Проблемы славянской культуры и цивилизации» (Уссурийск, 2002, 2003, 2004), «Литература Дальнего Востока и восточного зарубежья» (Уссурийск, 2002), «Творчество А. А. Фадеева в контексте русской литературы XX века» (Владивосток, 2001), «Перспективы высшего образования в малых городах» (Находка, 2002), «Вопросы журналистики» (Владивосток, 2003).

Структура диссертации. Введение посвящено развернутому анализу литературы о русском зарубежье и проблеме жанра. Концептуальные свойства мемуаристики как метажанра выявляет первая теоретическая глава. Литературному портрету как жанровой модификации мемуаристики посвящена вторая глава диссертационного

исследования, состоящая из трех параграфов. В третьей главе, включающей два параграфа, рассматриваются жанровые варианты автобиографии.

Основное содержание работы Во Введении анализируется мера исслсдованности литературы русского зарубежья, определяются малая степень изученности мемуаристики, отсутствие целостного изучения проблемы жанра. Обосновываются цели и задачи исследования, определяются актуальность, научная новизна, теоретическая и практическая значимость диссертации.

Первая глава «Мемуаристика как метажанр» посвящена обоснованию и доказательству выдвигаемых на защиту теоретических положений.

В русле традиции М. Бахтина, Н. Лейдермана, Н. Гей, Н. Копыстянской, И. Кузьмичева, Л. Чернец, А. Эсалнек, разрабатывающих полиценгрическую концепцию, жанр рассматривается как форма видения, осмысления и отражения действительности, как нерасторжимое единство содержательной сущности произведения и комплекса формальных признаков, служащих средством ее выражения. Но жанрообразующая сила компонентов может быть различна, поэтому в каждом жанровом типе необходимо выявить опорные жанровые составляющие, которые при всей подвижности жанра образуют его относительную устойчивость, и увидеть повторяемость определенных признаков.

Теория метажанра затронута в трудах М. Бахтина, Г. Поспелова, Ю. Тынянова, А. Эсалнек, Н. Лейдермана, в которых предлагается с сугубо теоретической целью «укрупненный масштаб» исследования жанра на более высокой ступени теоретического абстрагирования. Метажанр - это «некие общие конструктивные принципы, присущие ряду родственных жанров», по определению Н. Лейдермана2. Тогда целостные, уравновешенные структуры, которые являются жанрами в традиционном понимании, являются изменчивыми жанровыми модификациями по отношению к метажанру.

Общую теорию жанра и метажанра представляется продуктивным приложить к мемуаристике, с учетом разработанных положений Л. Гинзбург, А. Тартаковского, Л. Гаранина, заложивших основные принципы современного исследования

2 Лендерман Н Л Движение времени и законы жанра Жанровые закономерности развития советской прозы 8 60-70-е годы монография Свердловск, 1982 С 137

мемуаристики.

Л. Гинзбург называет такие концептуально важные свойства мемуаристики, как «установка на подлинность» и право на субъективность мемуариста, из-за чего возникает «фермент "недостоверности" в самом существе жанра». Мемуаристике свойственна эстетическая организованность при кажущейся непреднамеренности, «сюжетное построение образа действительности и образа человека»3.

А. Тартаковский выделяет три признака мемуаристики - личностное начало, память и ретроспективность.

Личностное начало обусловливает индивидуальный характер повествования о прошлом, ценный своей неповторимостью и субъективностью. Память является средством воссоздания исторической действительности в мемуарах, ее избирательность создает неповторимое своеобразие мемуарного произведения. Ретроспективность позволяет «фильтровать» информацию и представлять ее в завершенном виде, со знанием ближайших и отдаленных последствий. Благодаря ей мемуары приобретают цельность повествования.

Л. Гаранин в качестве концептуального принципа мемуаристики выделяет субъективный характер авторского восприятия: «Мемуарист всегда передает факты субъективно. [...] Не требуйте от автора, чтобы он перестал быть самим собой»4.

Вышеобозначенные позиции подводят нас к основному тезису теории: мемуаристика является метажанром, включающим в себя множество жанровых модификаций.

Итак, мемуаристика - это «невымышленная» проза, повествующая о «былом», проза с ярко выраженным субъективным мотивом, в которой писатель в первую очередь обращается к своей памяти.

Память и субъективность, таким образом, являются жанрообразующими доминантами, характеризующими ядро мемуаристики как метажанра.

Жанровым модификациям, кроме названных, присущ свой набор повторяющихся свойств - содержательных и структурных, благодаря которому конкретную жанровую вариацию можно отличить от других. Комплекс жанрообразующих компонентов определил М. Бахтин: «Каждый жанр способен овладеть лишь определенными

' Гишбург Л Я О психологической прозе. М., 1999. С. 7,10.

4 Гаранин Я Мемуарный жанр советской лшературы: Историко-теоретический очерк. Минск, 1986. С. 8.

9

сторонами действительности, ему присущи определенные принципы отбора, определенные формы видения и понимания действительности, определенные степени широты охвата и глубины проникновения»5.

Именно содержательные компоненты в первую очередь выполняют разграничивающую роль между модификациями. Авторы мемуарных произведений повествуют либо о себе, о событиях своей жизни или о «внутренней истории» души, становлении «Я» своей личности, либо о других - современниках, какими они запомнились мемуаристу, либо о времени, политических событиях. Но любой предмет, взятый автором, неизбежно включается в пространство «былого», которое живо в памяти пишущего и обретает характер своего особого видения.

Указанные теоретические ориентиры являются основой для конкретного анализа жанровых модификаций мемуарной прозы русского зарубежья.

Вторая глава посвящена «Типологии и индивидуальным формам выражения жанровой модификации литературного портрета». В ней прежде всего рассматривается проблема жанрового канона литературного портрета, анализируется изучение жанра портрета в отечественной науке, наметившееся в 1960-е годы в статьях Е. Тагера (1960), В. Барахова (1960), В. Гречнева (1964) и продолжившееся далее в обобщающих работах Б. Галанова (1974), Л. Гинзбург (1975), В. Барахова (1985), О. Марковой (1990), О. Кашпур (1995), А. Ярковой (2002).

Расцвет жанра исследователи относят к рубежу XIX-XX веков. Они утверждают, что эта тенденция продолжилась в литературе XX века - как советской, так и русской зарубежной. В 20-30-с годы XX века литературный портрет как модификация мемуаристики становится заметным явлением литературного процесса и признается «самостоятельным жанром мемуарной литературы» , «одним из жанров мемуарной литературы»7. Но изучен он был недостаточно, и на практике жанровая номинация произведений, являющихся по сути мемуарными литературными портретами, вызывает затруднения.

5 Бахтин М. Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении. Марксизм и философия языка: Статьи. М, 2000. С. 308.

' Кашпур О. А. Жанр литературного портрета в творчестве Б. К. Зайцева: Автореф. дис. на соиск. уч степ. канд. ^илол. наук. М„ 1995. С. 2.

Яркова А. Жанровое своеобразие творчества Б.К. Зайцева 1922-1972 годов Литературно-критические и художественно-документальные жанры. СПб, 2002. С. 116.

10

Рассмотрев исследовательскую литературу, приходим к выводу, что канон литературного портрета как модификации мемуаристики связан прежде всего с особенностями предмета, осмысляемого на фоне эпохи, в сопряжении с «другими» героями времени. Открытость авторских оценок, личностная позиция определяют меру «установки на подлинность».

Литературный портрет синтетически обобщает все знания автора о конкретном человеке, что свидетельствует о ретроспективности - его взгляде на завершенное прошлое. Автор стремится выделить комплекс типических качеств, которые поднимут личность до ясно обрисованного типа, в котором сконцентрированы главные черты времени. Активная авторская субъективная интерпретация героя конструирует жанр литературного портрета. Свободная композиция дает возможность легко переходить от одной детали к другой, представляя образ героя с самых разнообразных сторон. Но мозаичность и фрагментарность образуют единое пространство портрета со своей внутренней логикой, подчиненной общему замыслу портретиста.

Цель первого параграфа « "Живые лица "3. Гиппиус: портреты-встречи» -показать индивидуально-авторское применение канона литературного портрета Зинаидой Гиппиус. Открывает параграф обзор критической литературы, сложившейся вокруг «Живых лиц», с точки зрения жанра. «Живые лица» относят к «литературно-мемуарному жанру» (В. Крейд, Т. Колядич, Е. Курганов), «воспоминаниям» или «мемуарам» без уточнения их жанровой модификации (Н. Богомолов, А. Соколов, Л. Трубина). С. Яров считает «Живые лица» циклом мемуарных очерков, хотя в мемуарном очерке автор сосредоточен на многообразии фактов и событий, свидетелем которых он был, а не на изображении личности. Е. Курганов, А. Ляшенко, А. Николюкин называют «Живые лица» литературными портретами, что представляется нам верным, но параметры жанра они не уточняют.

Предметом повествования в «Живых лицах» 3. Гиппиус выступают те современники писательницы, в которых особенно ярко выразилось время. 3. Гиппиус настойчиво подчеркивает, что в описании своих современников она основывается только на собственных впечатлениях, не доверяя рассказам других людей. Единственный источник фактов и событий, который признает 3. Гиппиус, - это ее память.

Стремясь к достоверности, 3. Гиппиус сознательно ограничивает повествование только конкретным бытовым планом, точно обозначая хронотоп встреч. 3. Гиппиус декларирует во всей книге преобладание описательной конкретики - деталей, фактов, ощущений, речевого портрета, подчеркивает невыдуманность образов своих героев, так как ничего не домысливает и не оценивает, а только наблюдает. «Установка на подлинность» акцентируется многочисленными повторениями о том, что писать она будет о «легких тенях встреч», о том, «что заметалось и что запомнилось».

Авторская интерпретация героев Зинаидой Гиппиус своеобразна С одной стороны, писательница говори г, что ее портреты - это прямое следование фактам. Тем самым 3. Гиппиус как бы стремится свести на нет субъективное начало, свойственное мемуарам вообще, и заявить о полном соответствии своих героев реальным людям. Но, с другой стороны, автор противоречит сам себе: «Я рассказываю о нем подлинном, настоящем - каким он мне показался...».

Фактически «Живые лица» основываются на конкретике встреч, эпизодов, которая является базой, строительным материалом произведения. Изначально 3. Гиппиус выступает как наблюдатель, фиксирующий происходившее перед глазами, но далее дополняет описание своими субъективными размышлениями и обобщениями, чтобы полнее обрисовать образ героя. Доля субъективных ощущений писательницы представлена в разном объеме, если сравнивать портреты между собой.

В результате образы современников даны 3. Гиппиус через призму ее субъективного восприятия, которое затмевает достоверность описания современников. В своих рассуждениях 3. Гиппиус чаще всего не предполагает нечто, а однозначно, убежденно, категорично утверждает то, что лично для нее очевидно. Кажущееся обретает знак безусловной достоверности.

Образу автора свойствен мотив противопоставления собственной персоны умной и чуткой 3. Гиппиус - остальному большинству людей, «грубой толпе». Но самой яркой чертой, характеризующей образ автора, является, конечно, ее наблюдательность: мемуаристка точна в деталях, умеет проникать с их помощью в психологию натуры портретируемого героя, но при этом она переоценивает свой дар проницательности и субъективно домысливает образ.

Во втором параграфе «""Герои времени " в "Некрополе" В. Ходасевича»

раскрывается жанровое своеобразие произведения в соотнесении с каноном мемуарного литературного портрета.

В. Вейдле, С. Бочаров, С. Баранов, В. Толмачев, С. Боровиков называют «Некрополь» циклом очерков. По А. Соколову, «Некрополь» написан в «художественно-мемуарном стиле». О. Ткаченко считает, что это контаминация мемуарных очерков и литературных портретов. Но очерк ориентирован на более широкий предмет, в очерке автора привлекают современные факты, события и детали жизни в их полноте и многообразии.

У В. Ходасевича в «Некрополе» самым общим предметом повествования является прошедшее, точнее - люди, его современники, друзья, ушедшие из жизни. Повествование носит характер некрологов.

Жанр некролога, являющийся откликом на смерть писателя и содержащий подведение итогов его жизни и творчества, можно рассматривать как своеобычную разновидность литературного портрета, по мнению А. Ярковой.

А. Яркова (2002) назвала черты литературного портрета, присущие некрологу, тем самым суммировав общие и особенные свойства: 1) мемуарная основа, субъективность оценок, 2) главная художественная задача - воссоздание целостного облика человека в совокупности биографических фактов, нравственных черт, мировоззренческих и творческих установок, 3) наличие сжатых литературно-критических оценок в некрологах писателей, 4) применение для изображения личности широкого спектра образных средств (описание внешности, реже - интерьер, пейзаж, употребление эпитетов, метафор, введение литературных реминисценций, импрессионистические приемы, лейтмотивное построение произведения).

Эти признаки некролога присущи «Некрополю» В. Ходасевича. Но, как автор литературных портретов, В. Ходасевич не только рисует личность «в совокупности биографических фактов», но и соотносит ее со временем, оценивает и изучает личность современника как выразителя эпохи.

Сочетание изобразительного и аналитического компонентов дает в сумме целостный портрет и сообщает произведению эссеистский характер. Размышление привносит в описание сверххудожественное обобщение, конкретное включается в систему, становится частью целого. По словам М. Эпштейна, эссеизм способен

«универсализировать» образность. Выбранные В. Ходасевичем герои портретов интересны и как характеризующие некую обобщенную идею.

«Некрополь» - это цикл литературных портретов-эссе, поэтому целостность произведения обеспечивается и на внутреннем, идейном уровне.

В. Ходасевич в «Некрополе» стремится «сказать правду» об эпохе и людях, о «символистском жизнетворчестве», о столкновениях с властью с предельной полнотой и честностью, избегая косвенных сведений и слухов. «Правда» воплощается в произведении в конкретных деталях - разговорах, поступках, стихах, письмах, наглядно демонстрируя, как проживалась жизнь.

О «духе эпохи» В. Ходасевич пишет специальный очерк, на формальном уровне вплетенный в портрет Нины Петровской, но в содержательном плане относящийся ко всему «Некрополю». Первая часть очерка посвящена главной (в контексте книги) идее символистов «найти сплав жизни и творчества». Во второй части очерка В. Ходасевич говорит о задаче, которую символизм поставил перед собой: развить в себе любое чувство до предела, чтобы жить и чувствовать по максимуму, в превосходной степени, до конца. Любовь как самый прямой путь «к неиссякаемому кладезю эмоций» стала предметом обсуждения в третьей части очерка. Портреты «Некрополя» показывают, как «дух эпохи» воплотился в его героях, как он повлиял на их судьбы.

В третьем параграфе «Литературные силуэты И. Одоевцевой "На берегах Невы", "На берегах Сены"» доказывается, что названные книги писательницы не являются дневником (А. Арьев, Т. Колядич), так как в дневнике представлен синхронный способ отражения незавершенных событий, «здесь и сейчас» происходящих, касающихся главным образом собственной жизни автора. И. Одоевцева же пишет спустя полвека не о себе, а о других, обращаясь только к своей памяти, свободно нарушая хронологичность. Таким образом, сам предмет повествования, его ретроспективность, обращение к памяти позволяют отнести произведения И. Одоевцевой к мемуаристике, точнее к его жанровой модификации - литературному портрету.

Предмет повествования в обеих частях воспоминаний - это современники мемуаристки. И. Одоевцева лишь в минимальном объеме вводит автобиографический компонент.

Своеобразно соотношение описательной линии и аналитической составляющей.

И. Одоевцева идет вслед за событиями, не отрываясь от них и почти не отвлекаясь на собственные мысли по поводу описываемого. Таким образом, повествование в обеих книгах основано на конкретных и детальных событиях, в них доминирует описательность и нет признаков эссе.

Мемуаристка не ставит перед собой цель реконструировать образы героев путем «домысливания» вероятных внутренних идей и чувств героев. И. Одоевцева иногда только деликатно предполагает, что мог подумать или почувствовать герой в конкретной ситуации. Но более частотной, по сравнению с предположениями, в обеих книгах является модель объяснения поступков героев через внешние и всем очевидные основания.

Повествование о поэтах выдержано в романтическом, идеализированном ключе. Но, как честный и правдивый писатель, И. Одоевцева не обходит вниманием отрицательные качества своих героев, хотя и не заостряет на них внимания, погружая их в тень и лишь тонко намекая на них. Благодаря методу светотени, читатель видит поэтов не хрестоматийными образцами, а живыми людьми - со своими достоинствами и слабостями.

Сюжетно-комнозиционные особенности связаны с тем, что чередование сцен и эпизодов оказывается свободным. Время перестает быть однонаправленным, создается возможность совершать свободные временные сдвиги и переходы. Расширяется и объем пространства - от Петербурга до Парижа.

Структура глав тематически обозначена, темами выступают повествовательные сюжетные линии, посвященные портретируемому лицу - Н. Гумилеву, А. Ахматовой, А. Блоку, Ф. Сологубу, М. Лозинскому, А. Ремизову, М. Кузмину, К. Чуковскому и др. Внутри тематических линий И. Одоевцева следует принципу мозаичного подбора деталей, сцепляемых в памяти через ассоциации или случайным образом.

Произведения И. Одоевцевой представляют собой такой вариант литературных портретов, как силуэты, которые менее самостоятельны и более эскизны, чем портреты-эссе.

В главе III «Автобиография как жанровая модификация мемуаристики: канон и жанровые вариации» подчеркивается актуальность включения автобиографии в поле мемуаристики. О том, что автобиография является жанром мемуарной литературы, говорится во многих работах отечественных исследователей,

хотя обзор мнений показывает, что есть и противоположные позиции.

В. Мильчина, автор статьи в Литературном энциклопедическом словаре (1987), считает автобиографию самостоятельным жанром, противопоставленным мемуаристике.

Н. Берберова открывает «Курсив мой» суждением, что «эта книга - не воспоминание, эта книга - история моей жизни». Предметом воспоминаний Н. Берберова считает «рассказ о других», тогда как автобиография - рассказ о себе.

Автобиографии как модификации мемуаристики свойственно воссоздание истории собственной индивидуальной жизни, принципиально ретроспективная организация повествования, которая, в свою очередь, объективирует освещаемые в автобиографии факты и явления и обобщает их, усиливая психологичность повествования. Основным требованием, предъявляемым к автобиографическим произведениям, является «установка на подлинность», а также субъективное осмысление, личностная авторская оценка фактов.

Автобиография - это, прежде всего, рассказ реальной личности о ее собственном бытии, но в содержание предмета повествования входит и внешняя, и «внутренняя» жизнь, что обусловливает плодотворное разграничение «автобиографических и автопсихологических текстов», предложенное Л. Гинзбург.

XX век углубил тип, характеризующийся тенденцией писателей связывать свою личную историю с общественной жизнью. Этот тип явился новым этапом в развитии автобиографического жанра. В автобиографиях «общественного» звучания есть не только психологическое самораскрытие человека, но историческое самоопределение человека, ощущающего себя представителем поколения.

Первый параграф « "Курсивмой "Н. Берберовой: эссеизация автобиографии, осознание себя во времени» открывается обзором критической литературы.

В заглавии Н. Берберова подчеркивает право на субъективность собственных мнений и оценок. «Курсив мой» - это результат «смотрения внутрь себя», анализ поступков и выявление мотивов.

Интенции Н. Берберовой заключаются в стремлении поведать об истории становления своего сознания и личности в целом. Н. Берберова намечает этапы внутреннего роста: сначала познать себя, потом освободиться от опеки, вырваться из «гнезда», избавиться от лишнего груза страхов и колебаний и развить в себе до

предела «чувство жизни». Процесс самоизменения составляет доминанту концепции личности, связанную с интеллектуальной и духовной свободой и творческим самоосуществлением в динамике времени.

История прохождения ступеней личностного роста отражается в последовательности глав («Бедный Лазарь», «Товий и Ангел», «Соль земли», «"Гордые фигуры на носу кораблей"»), которые символически знаменуют этапы развития. Н. Берберова последовательно (и параллельно) ассоциировала себя с этими образами-символами, выделяя в них для себя тот или иной актуальный на данном этапе жизни аспект. .

Безусловно, центром концепции личности Н. Берберовой является идея преодоления отьединенности от мира, от времени и включения себя в движение истории. Мемуаристка ощущает свою спаянность, «сознательную слитность» с миром. Н. Берберова убеждена, что в современном мире нельзя жить приватной жизнью.

Налицо историзм мышления, который обусловлен не только личностными особенностями Н. Берберовой, но еще и тенденцией XX века к глобализации, к сближению отношений человека с мировыми историческими процессами жизни. Н. Берберова как человек, тонко настроенный на ритмы века, чувствовала и знала, что невозможно в активном XX веке самоосуществиться, если прятаться в башне из слоновой кости. Мир Н. Берберова воспринимает не только как совокупность национальных государств, но, в первую очередь, как единое информационное пространство, подчиняющееся тенденциям глобализации и интернационализации.

В «Курсиве» отражено своеобразное чувство времени. Произведение характеризуется многомерностью времени, одновременным присутствием в тексте нескольких временных планов. Точнее сказать, «Курсиву» присуще как совмещение различных временных точек зрения, так и временное раздвоение. Писательница воспринимает прошлое не как завершенное произошедшее, но изменяющееся: прошлое ей дорого как непосредственное содержание дня настоящего.

На самораскрытие и самоопределение индивидуальности, по мысли М. Эпштейна, в первую очередь, направлено эссе. В связи с небывалой активизацией и усилением личностного начала, в XX веке происходит, как считает М. Эпштейн, эссеизация не только всех литературных жанров, но и самого мышления на основе самосознания личности.

Думается, что автобиографию «Курсив мой» с полным правом можно отнести к мемуарной эссеистике. Конкретным проявлением эссеизации на уровне поэтики является постоянный для Н. Берберовой прием сплавления изобразительного компонента с мыслительным, с оценочным рассуждением. Таким образом, о «Курсиве» с полным правом можно сказать, что это автобиография, подвергнувшаяся влиянию эссеизации литературы. Жанровая модификация «Курсива» - автобиография-эссе.

Второй параграф - «"Самопознание" Н. Бердяева как философская

автобиография». Анализ исследовательской литературы подтверждает, что в отечественной науке «Самопознание» практически не рассматривалось с литературоведческой точки зрения. Мы ставили перед собой цель определить, что общего у философской и традиционной автобиографии.

«Самопознание» включает двенадцать глав, которые можно разделить на две группы: 1) внешне ориентированные, в которых представлен мир и время, где действует автобиографический герой, и 2) внутренне направленные, в которых автобиографический герой абсолютно интроспективен.

Главы обеих групп в «Самопознании» чередуются, и логика такой композиции определилась у Н. Бердяева самой жизнью. Если рассмотреть последовательно главы из первой группы, то вместе они составят вполне традиционную автобиографию, и жизнь автора предстанет событийно последовательно в соответствии с реальным историческим временем.

Н. Бердяев во внешнем круге изображения проходит сквозь «атмосферы» времени - литературную, религиозную, революционную, сектантскую, но эти внешние общественные «миры» рисуются Н. Бердяевым ради обращения к внутреннему, с целью размышления и обращения к себе. Любой факт истории или событие «внешней» биографии на страницах «Самопознания» имеет отражение в душе философа. На примере пятой и шестой глав, например, хорошо видно, как после обрисовки идей и настроений того или иного круга, последовательно сменяющего друг друга в хронологическом порядке, - социалистического, марксистского и др., Н. Бердяев приходит к выводу, что увлечение этими идеями сменилось отчуждением, но это непременно обогащает его натуру, развивает ее в направлении поисков философских, социальных и нравственных опор.

«Самопознание» Н. Бердяева подтверждает то, что автобиографиям XX века свойствен историзм. Как и в «Былом и думах» А. Герцена, в произведении Н. Бердяева история обусловливает этапы самопознания человека, являясь предметом размышлений автобиографического героя. Но если у А. Герцена историзм, так сказать, «общественного» звучания, то у Н. Бердяева он - психологического и интроспективного.

В главах второй группы самосознание автора выступает как предмет непосредственного, углубленного исследования. Если собственное самосознание Бердяева рассматривать в диахроническом аспекте, то есть в динамике его изменения - развития или стагнации, - то оно предстает как феноменологическая проблема, как процесс самопознания.

Согласно экзистенциальной философии, основные модусы (проявления) человеческого существования - воля, страх, совесть, забота, решимость. У Н. Бердяева эти Концепты видения человека, актуальные для него на протяжении всей жизни, выделены в названия глав: Одиночество, Тоска, Свобода, Бунтарство, Жалость, Искание смысла жизни, Творчество... В отличие от изучения внешних «миров» и «атмосфер», Н. Бердяев не «проходит» эти темы, не изживает их в себе. Хотя концепты даны в определенной последовательности, концентрированно в посвященных им главах, они не представляют собой жесткую психологическую диахронию, а являются проблемами всей жизни, они пронизывают все повествование Бердяева о себе, о природе своего внутреннего мира.

Однако если последовательность названий «внутренних» глав - второй, третьей, четвертой, восьмой, одиннадцатой и двенадцатой - представить в виде ряда, то налицо восходящая линия развития самосознания и самопознания Н. Бердяева.

«Самопознание», как нам кажется, относится к «платоновскому типу» автобиографии, выделенному М. Бахтиным и названному им «автобиографией самосознания».

Таким образом, в последовательности интроспективных глав, в которых Бердяев смотрит внутрь себя, представлена история души, духа и самосознания, а не система философских воззрений и не линия судьбы. И, тем не менее, мы вправе именовать ее жанр как «философская автобиография» в силу ее философичности и эссеизма.

Эссе предоставило Н. Бердяеву возможность не только творить, не сковывая себя традиционными нормами поэтики, но и свободно высказывать себя, развивать свои идеи о сущности человека. Как в эссе соединяются бытийная достоверность, идущая от дневника, мыслительная обобщенность, идущая от философии, образная конкретность и пластичность, идущие от литературы, так и в «Самопознании» сочетаются зарисовки современников и общественной жизни, философское осмысление тем, проблем и идей, актуальных для самосознания автора Особую скрепленность тексту произведения придает субъективно окрашенное слово, имеющее философско-публицистический характер

«Самопознание» по типу повествования, особенностям поэтики соприкасается с эссе Таким образом, автобиография относится к двум метажанрам - мемуаристике и эссе.

Вряд ли будет справедливым считать «Самопознание» философской прозой. Произведение Н. Бердяева несомненно философично, но оно относится к мемуаристике.

Философской автобиографии так же, как вообще мемуаристике, свойственно обращение к основному предмету - памяти, ей присуще стремление к достоверности, ретроспективности, установка на подлинность и одновременно право на субъективность. Цель ее - «преодолеть забвение», осмыслить миновавшее.

В Заключении подводятся итоги диссертационного исследования.

Мемуарная литература представляет собой интереснейший и самобытный тип словесного творчества. Актуальность исследования мемуаристики обусловлена несколькими факторами. Именно в мемуарном произведении автор может свободно выразить себя, не прибегая к иносказаниям. Самораскрытие в реальном времени необыкновенно притягательно. Усложнившаяся во много крат психологическая и мировоззренческая картина мира каждой личности требует саморефлексии, письменное выражение которой в мемуаристике наиболее эффективно. Тенденция к самовыражению определила также то, что, по-видимому, хроника, которой свойственна «безличная» манера «летописца», оказывается не столь востребованной. Произведения приобретают феноменологический акцент. Авторы все пропускают через себя и не могут отказаться от самонаблюдения и самоанализа, от субъективности.

Интроспекция выдающихся людей, писателей, мастеров слова обладает огромной силой воздействия на читателя. Проникновенность и «невыдуманность» авторского слова, наряду с использованием художественных средств, обусловили большую притягательность мемуаристики. С другой стороны, в мемуаристике нет жестких правил, регламентирующих структурную организацию мемуарного произведения, что позволяет авторам свободно выражать себя.

Из всего литературного наследия русского зарубежья мемуаристика оказалась наименее исследованным пластом. Хотя литературоведы обращаются к поэтике, стилевому своеобразию мемуарных произведений, в сфере жанровых определений мемуаристики возникает множество номинаций, теоретическая обоснованность которых отсутствует в результате того, что не существует разработанной теоретической концепции мемуаристики.

При изучении жанрового аспекта мемуаристики в диссертации были выбраны основные ориентиры в теории жанра Жанр был рассмотрен, с учетом полицентрической системы, как единство содержательной сущности произведения и комплекса формальных признаков. Принимая теорию двухуровневой природы жанра, выявляем повторяющиеся признаки, создающие устойчивое жанровое ядро («типология первого уровня»), и вариативные, изменчивые («второй жанровый уровень»).

По природе первого жанрового уровня мемуаристика определяется как метажанр, а жанровые модификации представляют собою второй жанровый уровень. Жанрообразующими доминантами первого уровня являются память и субъективный тип видения жизненных явлений. Жанрообразующими факторами второго уровня -объем содержательных компонентов, начиная от предмета, и структура произведения.

Таким образом, метажанр - это теоретические общие принципы, присущие ряду родственных жанров, проявляющиеся при сопоставлении их в диахроническом аспекте, «в удаленной перспективе». Память как предмет изображения и субъективность выступают теми сущностными жанровыми доминантами, которые характеризуют мемуаристику как метажанр.

Жанровое своеобразие модификаций создается спецификой предмета и поэтики художественного произведения.

Типология жанровых модификаций определяется прежде всего по предмету повествования, который выступает главным жанрообразующим компонентом.

Рассмотрев «Живые лица» 3. Гиппиус, «Некрополь» В. Ходасевича, «На берегах Невы» и «На берегах Сены» И. Одоевцевой, определяем их жанровую модификацию как литературный портрет. «Курсив мой» Н. Берберовой и «Самопознание» Н. Бердяева относим к автобиографии.

Конкретному анализу произведений предшествовал теоретический аспект -выявление признаков жанровой типологии.

Литературный портрет всегда ретроспективен, в нем неизбежно присутствует субъективный элемент. Предмет повествования - «другой», другие люди, т.е. современники мемуариста. Автор преследует цель обобщить образы своих героев и выделить комплекс типических качеств. Литературные портреты - это не только познание эпохи «в лицах», но и результат размышления автора над изображаемой личностью.

Литературный портрет с точки зрения структурообразующих особенностей отличается свободной композицией, фрагментарностью, а также отсутствием жесткого сюжета.

Произведение 3. Гиппиус «Живые лица» мы относим к мемуаристике как метажанру и литературному портрету как жанровой модификации. Своеобразие «Живых лиц» заключается в том, что 3. Гиппиус акцентирует внимание на достоверности, почти фактографической точности своего произведения. Тем самым мемуаристка подчеркивает объективно-описательную сторону мемуаров. Между тем компонент субъективного отношения к героям очень силен, и именно он определяет своеобразие портретов 3. Гиппиус.

В результате в «Живых лицах» очень ясно вырисовывается собственное лицо 3. Гиппиус, которая обладает наблюдательностью и проницательностью. Однако 3. Гиппиус переоценивает свою восприимчивость, слишком доверяет ей, не замечая, как искажает она облик героя, подвергая его личностной экзекуции, и это также характеризует ее автообраз.

В «Живых лицах» очевиден компонент эссе, но именно обращение к памяти и субъективная трактовка образов современников позволяют отнести произведение к мемуаристике как метажанру.

Литературные портреты «Некрополя» В. Ходасевича «выросли» из такой модификации мемуаристики, как мемуарный некролог. Портрет и некролог в отношении структуры и поэтики оказываются сходными. Мемуарный некролог мы рассматриваем как разновидность литературного портрета.

Рисуя портрет героя, В. Ходасевич сплетает в единый комплекс биографические сведения, моральные, мировоззренческие качества портретируемой личности, а также литературоведческие суждения о произведениях, написанных героем. При этом В. Ходасевич использует принцип реконструкции, то есть рассматривает литературные произведения героя наравне с фактами реальной жизни героя, видя в них производную величину от внутренних мотивов.

В. Ходасевич стремится сказать правду об эпохе и людях. Очерк о «духе эпохи» раскрывает главную (в контексте книги) идею символистов - «найти сплав жизни и творчества». В «Некрополе» В. Ходасевич показал, как Время повлияло на героев. Принцип типизации, обобщения обусловливает своеобразие «Некрополя» В. Ходасевича.

Дилогию И. Одоевцевой «На берегах Невы» и «На берегах Сены» мы также относим к литературному портрету, точнее - к его разновидности - литературным силуэтам.

В цикле И. Одоевцевой доминирует описательный компонент над аналитическим - мемуаристка только фиксирует то, чему была свидетелем, и не претендует на собственную интерпретацию образа героя.

Сюжетно-композиционные особенности произведений И. Одоевцевой заключаются в чередовании сцен, эпизодов, что мы обозначили как тематический принцип. Темами выступают сюжетные линии, посвященные одному портретируемому лицу.

Именно по такому жанрообразующему признаку, как предмет повествования, мы соотносим литературные портреты и автобиографию.

Автобиографии свойственна ретроспективная установка, благодаря которой реальная личность рассказывает о собственном бытии, что усиливает психологичность повествования. Автобиография - это важнейший способ саморефлексии. Идентичность повествователя и главного героя свойственна автобиографическим произведениям разных типов.

Автобиография - это всегда повествование о себе. Но акцент может быть сделан автором на внутренней жизни - «истории души» - или на внешних связях с миром. Плодотворным в связи с этим представляется разграничение «автобиографических и автопсихологических текстов», предложенное Л. Гинзбург. Первые воспроизводят в основном события, поступки, мысли и идеи в контексте жизненных перипетий, вторые - психическое, душевное развитие, взятое соло, то есть в отрыве от фактов реальной жизни.

«Курсив мой» Н. Берберовой - мемуары воспитания. История становления своей личности, взятая в контексте разнообразных связей с миром, - предмет изображения в автобиографии. Только при условии ретроспекции возможна восходящая линия «узнавания и делания себя». Цель саморазвития - это свобода, которую можно все-таки обрести в «этом несвободном мире» путем творческой реализации всех возможностей.

Н. Берберова воспринимает мир как единое информационное пространство. В центре картины мира Н. Берберовой находится динамичное «Я» мемуаристки. Это обусловливает то, что образность Н. Берберовой вплотную соприкасается с мыслью, идеей. По М. Эпштейну, это сочетание можно назвать эссемами - то есть сращиванием образа и понятия на основе ярко выраженного личностного начала.

В XX веке эссе, которое направлено на самораскрытие и самоопределение индивидуальности, укрепило свои позиции. Происходит эссеизация не только всех литературных жанров, но и самого мышления, которое осмысляет мир на основе своего самоосознания.

Таким образом, «Курсив мой» принадлежит одновременно двум метажанрам -мемуаристике и эссе.

В «Самопознании» для Н. Бердяева значима и первостепенна история его души, точнее - жизнь как динамика сознания. Это философская автобиография. Н. Бердяев не описывает, как, например, И. Одоевцева, встречи, эпизоды жизни. Он - философ, и в его произведении первоочередным является компонент размышления. Философское осознание себя Н. Бердяев понимает как творческий акт, совершаемый в мгновение настоящего, тем самым актуализируется эпизод или идея прошлого для самосознания в настоящем. Таким образом, преодолевается зависимость от времени, и самопознание совершается во времени идеальном, то есть вне времени - в вечности.

«Самопознание» тоже принадлежит двум метажанрам одновременно -мемуаристике и эссе. И является особой прозой - философской. Процесс самопознания является, таким образом, не просто интроспекцией, но экзистенциальным прозрением, освобождающим личность от временного и обращающим ее к всеобщности и вечности.

На современном этапе перед отечественным литературоведением стоит задача синтезировать знания о литературе русского зарубежья и литературе метрополии. Рассмотрев мемуаристику как метажанр и наиболее существенные ее жанровые модификации - литературный портрет и автобиографию, приходим к выводу, что в мемуаристике русского зарубежья обнаруживается тенденция сращения двух метажанров - собственно мемуаристики и эссе, что свидетельствует о гл>бинном интеграционном процессе развития литературы, о контакте жанровых форм, образующих сложный художественный синтез - мемуарную эссеистику, что подтверждает мысль о тенденции эссеизации художественного мышления, характеризующей наиболее плодотворные поиски современного литературного процесса.

Библиографический список насчитывает 232 источника.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Проблема мемуаристики русского зарубежья в интерпретации критики // Творчество Л.Л. Фадеева в контексте русской литературы XX века: Материалы юбилейной научной конференции: Владивосток, сент. 2001. - Владивосток: Изд-во Даиневост. ун-та, 2002. - 208 с. - С. 192-195. - 0,2 п.л.

2. Мемуаристика и философская автобиография как ее жанровая модификация // Проблемы славянской культуры и цивилизации: Сборник статей / Отв. ред. A.M. Антипова. - Уссурийск: Изд-во УГЛИ, 2002. - 250 с. - С. 194-196. - 0,4 п.л.

- 3. Мемуары в спецкурсе «Литература русского зарубежья» и их роль в патриотическом воспитании молодого поколения // Перспективы высшего образования в малых городах: Материалы 4-й международной научно-практической конференции (29-30 ноября, 2002 г., г. Находка). - Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 2002. - Ч. 2. - С. 259-261. - 0,2 п.л.

4. Художественное своеобразие мемуаров Ирины Одосвцевой // Литература Дальнего Востока и Восточного Зарубежья: Материалы международной научной конференции

(24 октября 2002 г.) / Отв. ред. ТА Гавриленко. - Уссурийск: Изд-во УГЛИ, 2003. -134 с.-С. 25-33.-0,8 п.л.

5. Мемуаристика как метажанр // Проблемы славянской культуры и цивилизации: Материалы V международной научно-методической конференции / Отв. ред. A.M. Антипова. - Уссурийск: Изд-во УГЛИ, 2003. - 220 с. - С. 129-132. - 0,4 п.л.

6. Жанровое своеобразие «Живых лиц» Зинаиды Гиппиус // Вопросы журналистики: Материалы научно-практической конференции. Выпуск 10 / Отв. ред. Т.В. Телицына. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 2004. - 236 с. - С. 209-218. - 0,5 п.л.

7. «Самопознание» Н. Бердяева как философская автобиография // Проблемы славянской культуры и цивилизации: Материалы VI международной научно-методической конференции / Отв. ред. A.M. Антипова. - Уссурийск: Изд-во УГЛИ, 2004. - 256 с. - С. 155-159. - 0,6 п.л.

Научное издание

Кириллова Екатерина Леонидовна

МЕМУАРИСТИКА КАК МЕТАЖАНР И ЕЕ ЖАНРОВЫЕ МОДИФИКАЦИИ

(НА МАТЕРИАЛЕ МЕМУАРНОЙ ПРОЗЫ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ ПЕРВОЙ ВОЛНЫ)

Автореферат диссертации

Подписано в печать 01 112004 Формат 60*84/16 Бучааг типографская Печать офсетная Уел печ л 1,7 Уч-изд л 1,32 Тираж 120 мо Заказ X» 161

Издательство Дальневосточного государственного университета 690950 Владивосток, ул Оюябрьская, 27 Отпечатано в типмрафии Издательско-почш-рафического комплекса ДВГУ 690950 Владивосток, ул Алеутская, 56

238 98

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Кириллова, Екатерина Леонидовна

Введение.

Глава I. Мемуаристика как метажанр.

Глава И. Типология и индивидуальные формы выражения жанровой модификации литературного портрета.

§ 1. «Живые лица» 3. Гиппиус: портреты-встречи.

§ 2. «Герои времени» в «Некрополе» В. Ходасевича.

§ 3. Литературные силуэты И. Одоевцевой «На берегах Невы», «На берегах Сены».

Глава III. Автобиография как жанровая модификация мемуаристики: канон и жанровые вариации.

§ 1. «Курсив мой» Н. Берберовой: эссеизация автобиографии и осознание себя во времени.

§ 2. «Самопознание» Н. Бердяева как философская автобиография.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Кириллова, Екатерина Леонидовна

Русская эмиграции начала XX века - это беспрецедентный факт культуры и мировой истории. По масштабности явление русского зарубежья - «русский исход» — уникально. Российские историки говорят о трех миллионах русских людей, покинувших Россию после революции и гражданской войны. Представители эмигрантских кругов - о девяти или десяти миллионах человек. «Русское рассеянье превзошло все бывшие до него и по числу, и по культурному значению», - заметил А. Афанасьев (Афанасьев, 1990, с. 6). Рассеявшись по миру, изгнанники несли с собой родную русскую культуру и являлись хранителями национальной традиции. Историк русской эмиграции Марк Раев в своем труде говорит, что эмиграция повсюду жила почти исключительно собственной культурой (Раев, 1994).

Литература была «квинтэссенцией эмигрантской России и "русскости"» (Нива, 1999, с. 271). Ведь в «ситуации вненаходимости», т.е. оказавшись на другом берегу, люди «остро чувствуют черты национальной непохожести русской литературы на другие литературы мира» (Колобаева, 1996, с. 350). К тому же за рубежом существовали массовая читательская аудитория и широко разветвленная сеть издательств, библиотек - главные предпосылки развития литературы.

Эмигрантская литература продолжала национальные литературные традиции. Марк Слоним в статье «Литература в изгнании» писал о необходимости каждого эмигранта постоянно ощущать неразрывную связь с Россией А. Пушкина и Л. Толстого, иначе он не сможет внутренне преодолеть изгнание. М. Слоним был уверен, что именно язык и культура определяют национальное бытие. В. Ходасевич также подчеркивал, что задача эмигрантской литературы - сохранить и передать традиции будущим поколениям.

Литературную эмиграцию изначально волновал вопрос о причастности ее к «общерусской» литературе. Споры о том, едина ли русская литература, несмотря на географическую и политическую разобщенность, или же русская зарубежная литература представляет собой самостоятельное явление, начались с момента возникновения самой русской зарубежной литературы.

В эмиграции довольно часто высказывались мнения о литературе единой. Так, Глеб Струве в 1956 году писал, выражая главную надежду деятелей эмигрантской культуры: «Русская зарубежная литература есть временно отведенный в сторону поток общерусской литературы, который, придет время, вольется в общее русло этой литературы» (Струве, 1984, с. 7). И. Одоевцева считала: «Есть одна великая и неделимая русская литература, без различия: тут ли, там ли она создавалась — двух литератур не существует. Не может быть отдельной "эмигрантской литературы"» (Одоевцева, 1989, с. 5).

Отечественное литературоведение с 1990-х годов через осознание причин, почему русская литература XX века оказалась и советской, и зарубежной, пришло к тем же вопросам, которые волновали эмигрантов еще с 1920-х годов: «Как зарубежная литература вписывается в литературу метрополии, и вписывается ли вообще? Сколько же литератур — одна или две?». Мнения высказывались противоречивые. Одна позиция: «Советской литературе никакой нужды нет объединяться с кем-либо, забывая свое революционное первородство» (Баранов, 1987, с. 5). Другая - «национальная культура неделима», «ныне слияние двух потоков русской литературы - одно из завоеваний нового мышления» (Егоров, 1991, с. 17).

Признание того, что русское зарубежье является частью русской культуры, обозначает новый период в литературоведении.

Отечественной науке предстоит охарактеризовать литературу русского зарубежья и вписать ее в русскую литературу XX века, что связано с формированием новой концепции отечественной литературы. «Перед современными исследователями стоит задача воссоздания объективной картины развития отечественной культуры в обеих ее ипостасях, написания подлинной истории развития самосознания во всех его проявлениях: социальном, философском, религиозном, художественном, критическом и т.д.», - пишет О. Бузуев, исследователь восточной ветви эмиграции (Бузуев, 2000, с. 16).

На сегодняшний день отечественное литературоведение пока находится на этапе перехода от стадии накопления информации к аналитическому осмыслению литературного процесса.

Актуальность предлагаемой диссертации связана с задачей отечественного литературоведения перейти на второй этап - продвинуться в исследовании русского зарубежья и создать обновленную концепцию русской литературы XX века, в которой литература русского зарубежья займет свое место.

Изучение возвращенной литературы русского зарубежья стало одной из важных тем, способствующих возрождению национального самосознания. Исследование литературы русской эмиграции началось в нашей стране на рубеже 1980-1990-х годов, когда одновременно с изданием творческого наследия «возвращенных» писателей начинается их исследование в отечественной науке. Ранее, если и появлялись отдельные редкие публикации, общей картины они не представляли.

Как только рухнул «железный занавес» и в Россию хлынул поток литературы русского зарубежья, периодика откликнулась на это явление волной статей. Это была первая реакция критики. Звучали вопросы, которые выступали часто в качестве заголовка: «Что такое возвращенная литература?», «Возвращаемая литература - как мы ее читаем?», «Что такое "русская литература"?» с подзаголовком «Литература русского зарубежья и ее место в отечественной культуре». Символичны названия статей: например, «Возвращение», «Возвращение из изгнания», «Снова на берегах Невы», «Вот вы и снова в России», «Похищенный и возвращенный автор» и т.д.

Естественно, что сначала в критике преобладало эмоциональное отношение к феномену русского зарубежья. Делались первые оценки, рецензии писались под знаком первого впечатления от прочитанного. Данный период скоро перешел в фазу накопления сведений и первичной обработки информации, в среднем продолжавшуюся до середины 1990-х годов. Эта фаза характеризовалась преобладанием журнально-газетных публикаций, так как периодика, конечно, более оперативно реагирует на насущные вопросы.

Информация имела ознакомительный характер и представлялась преимущественно в жанре очерка, краткого обзора творчества конкретного писателя, биографической заметки, небольшой вступительной статьи, аннотации, предваряющей публикуемое произведение и знакомящей с писателем.

С середины 90-х годов углубляется работа с архивными и библиографическими материалами. Появляются все новые и новые публикации документального, историко-фактографического характера, выдержки из дневников, фрагменты переписки, статьи о неизвестных фактах биографии, сведения об интересных, замечательных или трагических моментах их судеб, ставших известными в результате работы с архивами (например, статьи «Из истории творческого общения А. Ремизова и А. Блока», «М. А. Осоргин в собственных рассказах и документах ГПУ», «По следам парижского архива И. Бунина», «Литература русского зарубежья в ИНИОН» и т.д.).

Общий интерес в начале 1990-х к литературе зарубежья обусловил появление журналов, представляющих эмигрантскую литературу. Это «Грани», «Аполлон-77» и др. Многие журналы, такие как, например, «Звезда», «Иностранная литература», посвящали целые номера какой-либо теме или постоянную рубрику, где печатали первые аналитические статьи, выявлявшие внутренние особенности эмигрантской литературы и закономерности ее развития. Например, В. Пискунов исследует пути развития русской зарубежной литературы в статье «Россия вне России» (Пискунов, 1994). Статья С. Дельвина «Первая волна русской литературной эмиграции: Особенности становления и развития» ориентирует нас в предмете исследования автора (Дельвин, 1992). О наличии разных языковых, литературных и религиозных традиций в культуре русского зарубежья пишет Вяч. Иванов в статье «Русская диаспора, язык и литература» (Иванов, 1993). О. Михайлов рассуждает о миссии русской эмиграции в целом (Михайлов, 1994).

Исследователи рассуждают также о проблемах взаимодействия двух литератур - зарубежья и метрополии, чему посвящены и научные статьи, и монографии, имеющие различное целевое назначение - для чтения, для обеспечения учебного процесса в средней и высшей школе.

Среди подобных статей можно, например, назвать работу Л. Суханек «Русская эмигрантская литература как теоретическая и историко-литературная проблема», посвященную проблеме взаимоотношения двух литератур и вопросам внутренней периодизации истории эмиграции (Суханек, 1993). В. Крылов в статье «Rindez-vous русской литературы» говорит о «горячих точках» соприкосновения двух потоков литератур (Крылов, 1994).

В монографиях, посвященных русскому зарубежью в целом, рассматриваются исторические, политические, культурные, экономические аспекты эмигрантской жизни. Книги В. Костикова «Не будем проклинать изгнанье.: Пути и судьбы русской эмиграции» (Костиков, 1990), Ю. Коваленко «Москва-Париж: Очерки о русской эмиграции. Профили и силуэты» (Коваленко, 1991), А. Соколова «Судьбы русской литературной эмиграции 1920-х годов» (Соколов, 1991), Д. Глэда «Беседы в изгнании. Русское литературное зарубежье» (Глэд, 1991), М. Раева «Россия за рубежом: История культуры русской эмиграции 1919-1939 гг.» (Раев, 1994) вышли примерно в одно время и относятся к этапу накопления информации и аналитического освоения русского зарубежья. Публицистически увлекательный слог во многих из них вполне уместен, авторы повествуют о трагических, сложных, печальных, интересных, редко счастливых судьбах, объединенных изгнанничеством и ностальгией.

Книга В. Костикова «Не будем проклинать изгнанье.: Пути и судьбы русской эмиграции» - это не только широкий исторический фон, но и эмоциональная летопись культурной и общественной жизни эмиграции.

В монографии «Судьбы русской литературной эмиграции 1920-х годов» А. Соколов представил картину литературной жизни русской эмиграции 1920-х годов - имена, даты, события, сплетя их воедино в очерках жизни и творчества 3. Гиппиус, В. Ходасевича, И. Одоевцевой, И. Бунина, Б. Зайцева, А. Ремизова и др. писателей русского зарубежья.

Ж. Нива - один из самых известных франко-швейцарских славистов -посвятил русскому зарубежью в своей книге «Возвращение в Европу: Статьи о русской литературе» раздел «Русские изгнанники», который включает как именные главы (о Н. Берберовой, В. Набокове, И. Бунине), так и общие («Тринадцатое колено» и др.). Ж. Нива пишет в жанре эссе — свободного ассоциативного сплетения тем, деталей, образов, что особенно интересно, так как жанр такого рода нетрадиционен для отечественных литературоведов.

Труд М. Раева «Россия за рубежом: История культуры русской эмиграции 1919-1939 гг.» - обобщающее научное исследование, выполненное на обширном материале архивных данных. Автор подробно освещает жизнь русского зарубежья («русский Берлин», «русский Париж», «русская Прага».), экономику и статистику, историю (в фактах, датах, документах), религиозную жизнь и образование. Но главный акцент М. Раев делает на культурном аспекте жизни эмигранта. Автор подтверждает, что эмиграция всегда жила почти исключительно собственной культурой, заграничной России свойственна была гипертрофия национальной культуры.

Фундаментальным трудом является монография Д. Глэда «Зарубежная Россия. Писатели, история, политика» (Вашингтон, 1999), представляющая на широком общественно-политическом фоне панораму жизни «России за рубежом». Почти пятая часть монографии, около 150 страниц, - это хронологическая сводка (кладезь цифр, имен, фактов) и именной указатель с датами жизни и краткими сведениями о более чем 3000 лиц.

Такие авторы, как Д. Глэд (1991), М. Рейтман (1999), Ф. Медведев (1997) создали книги-интервью. «Беседы в изгнании» Д. Глэда, например, снабжены к тому же вступительным очерком, биографическими справками и краткой хронологией.

Знаменательным событием в освоении богатств эмигрантской литературы стал выход энциклопедий, систематизировавших и обобщивших накопленные знания. Выпуску энциклопедий предшествовало издание целого ряда различных справочников, сборников, биографических и библиографических указателей и словарей.

Большую работу проделал А. Алексеев по составлению библиографического свода «Литература русского зарубежья: Книги 19171940. Материалы к библиографии» (Алексеев, 1993). Можно также указать и выпущенный в 1993 году указатель «Литература русского зарубежья возвращается на родину: Выборочный указатель публикаций 1986-1990» (Литература, Рудомино, 1993).

Энциклопедии, вышедшие по большей части в конце 1990-х годов, упорядочили накопленную информацию.

Литературная энциклопедия русского зарубежья (1918-1940)» в трех томах, выпущенная ИНИОН РАН, представляет собой обширный свод сведений. Краткие данные о биографии и творчестве выдающихся писателей и поэтов русского зарубежья, оформленные в виде словарных статей, представлены в первом томе (Литературная энциклопедия, писатели, 1997). Второй том (в трех частях) посвящен периодическим изданиям, литературным центрам и издательствам русского зарубежья. Третий том, вышедший в двух частях (Литературная энциклопедия, Книги, 1999), дает информацию о важнейших книгах писателей и литературных критиков I волны - независимо от времени их издания. Эта информация дополнена сведениями о том, как книги воспринимались русской зарубежной критикой.

Русское зарубежье: Золотая книга эмиграции. Первая треть XX века: Энциклопедический биографический словарь» (Русское зарубежье, Золотая книга, 1997) выпущен в том же году и в том же издательстве и содержит словарные статьи о писателях, перекликаясь в этом плане с первым томом «Литературной энциклопедии русского зарубежья (1918-1940)». Но «Золотая книга эмиграции» объемнее и шире за счет того, что включает статьи не только о писателях, но и об ученых, художниках, театральных деятелях.

Литература русского Зарубежья: 1920-1940» в двух выпусках (Литература, Наследие, 1993; 1999) представляет собой сборник статей, посвященных некоторым авторам русского зарубежья. Статьи О. Михайлова о И. Бунине, Б. Зайцеве, В. Чалмаева о А. Ремизове, Т. Марченко об М. Осоргине, В. Сахарова о В. Набокове достаточно объемны и информативны. Первый выпуск открывается статьей Е. Челышева «Культурное наследие российской эмиграции» и «Прологом» коллективного, по-видимому, автора, посвященным подробной исторической хронике русского Зарубежья.

Энциклопедии достаточно полно очертили картину литературной жизни русского зарубежья. Значение их трудно переоценить, если учесть масштабную и кропотливую работу ученых, подготовивших эти издания и упорядочивших большой литературный материал.

Названные издания характеризуют феномен эмиграции в целом. Сужение предмета исследования - мы имеем в виду монографии, посвященные только литературе русского зарубежья, - произошло несколько позже, и это ознаменовало переход к более глубокому аналитическому осмыслению литературы русского зарубежья.

В учебниках и учебно-справочных пособиях видных отечественных литературоведов О. Михайлова (Михайлов, 1995), В. Агеносова (Агеносов, 1998), В. Кичигина (Кичигин, 1999), Л. Соколовой (Соколова, 1998), А. Ванюкова (Ванюков, 1999) и других литература русской эмиграции рассмотрена как целостное явление, без связи с литературой метрополии. У книг почти одинаковые названия за некоторыми различиями: «Литература русского зарубежья (1918-1996)». Литература русской эмиграции первой волны представлена в них более развернуто, чем литература последующих двух этапов эмиграции.

Например, О. Михайлов, один из первых исследователей литературы русского зарубежья, - автор статей, посвященных творчеству В. Набокова (1988), И. Шмелева (1989), И. Бунина (1993) и др. Эти и другие материалы О. Михайлов объединил в монографию «Литература русского зарубежья», изданную в 1995 году. Отдельные главы в его книге посвящены творчеству И. Бунина, Б. Зайцева, А. Ремизова и других писателей. Литературовед совмещает разговор о личности художника слова с размышлением об истоках его творчества, об особенностях писательской манеры, о месте, занимаемом писателем, в отечественной литературе и эмиграции.

В «Литературе русского зарубежья» В. Агеносов выявляет основные тенденции и закономерности развития литературы эмиграции трех волн, рассматривая творчество И. Бунина, Д. Мережковского, 3. Гиппиус, И. Шмелева, младшего поколения эмигрантов - Б. Поплавского, М. Алданова и др.

В учебном пособии Н. Великой «Воскреснуть, вернуться в Россию.: Проза русского зарубежья» рассматривается проза русского зарубежья I и III волны. Наряду с мотивами, поэтикой и жанровой спецификой произведений Д. Мережковского, И. Бунина, Б. Зайцева, И. Шмелева, М. Осоргина, В. Набокова, Н. Берберовой, В. Максимова, В. Некрасова, С. Довлатова и др. анализируются концептуальные основы прозы русского зарубежья. Проблема гуманизма рассматривается как стержневая, объединяющая весь поток литературы русского зарубежья.

Параллельно с работами, в которых литература русского зарубежья изучается как самодостаточное явление, к концу 1990-х возникает тенденция включения его в орбиту единой русской литературы.

Но пока учебные издания по истории русской литературы XX века посвящают эмигрантским писателям отдельные главы, что соответствует первому этапу, на котором находится разработка новой концепции истории единой русской литературы прошлого века.

Так, например, в пособии для учителей П. Басинского и С. Федякина «Русская литература конца XIX — начала XX века и первой эмиграции» содержатся отдельные главы о творчестве А. Ремизова, Б. Зайцева, В. Набокова (Басинский, Федякин, 2000).

Объектом нашего исследования является мемуарная проза русского зарубежья первой волны. В соответствии с этим необходимо проследить освоение отечественным литературоведением мемуарного наследия русской эмиграции.

Период сбора фактического материала начался с массового издания воспоминаний и дневников 3. Гиппиус, Н. Берберовой, Б. Зайцева и других сначала в периодике. Публиковалась мемуаристика лишь фрагментами. Через несколько лет наметился переход от публикаций в периодике к изданию однотомников, куда вошла мемуарная проза И. Шмелева, И. Одоевцевой, 3. Гиппиус, Б. Зайцева, А. Ремизова, В. Ходасевича и других писателей.

До середины 1990-х еще происходит как бы начальное знакомство с писателями и публикуются только отдельные, наиболее важные сведения об их судьбах, например: «Несколько граней 3. Гиппиус»; «Иван Шмелев -известный и скрытый: (К биографии писателя)»; «Штрихи к портрету Б. К. Зайцева»; «Ходасевич: О жизни и творчестве» В. Приходько; «Заноза: О прозе Шмелева периода эмиграции» В. Курбатова; «Русское Зарубежье и культурное наследие (Обзор творчества писателей)» А. Коротковой; «Нереабилитированный философ (Проза М. А. Осоргина)» JT. Поликовской (Поликовская, 1993); «Неизвестный писатель Ремизов» В. Маркова и т.д. В указанный период литературоведы еще не обращаются к полноценному исследованию мемуарной прозы писателей.

Вступительные статьи, сопровождающие однотомники, немногим отличаются от публикаций в периодике: авторы предисловий так же ориентируются на информацию историко-биографического характера, упоминая мемуарную прозу чаще всего как источник дополнительных сведений, так как перед ними стояла задача познакомить читателей с писателем, обрисовать его жизненный и творческий путь, ту атмосферу, в которой он жил и работал, указать на его основные произведения. Можно назвать статьи А. Афанасьева о М. Осоргине (Афанасьев, 1989), О. Михайлова о И. Шмелеве (Михайлов, 1989) и В. Набокове (Михайлов, 1988), А. Романенко о Б. Зайцеве (Романенко, 1989), Н. Богомолова о 3. Гиппиус (Богомолов, 1991), Т. Прокопова о Б. Зайцеве (Прокопов, 1991), Б. Аверина и И. Даниловой о А. Ремизове (Аверин, Данилова, 1991), А. Бабореко о И. Бунине (Бабореко, 1990), Е. Витковского о Н. Берберовой (Витковский, 1996).

К 1990-м подготавливаются к изданию собрания сочинений в двух, трех, четырех, пяти томах, сопровождаемые предисловиями, а также комментариями. Так, в 1990 г. публикуется четырехтомник В. Набокова. В 1991 г. выходит двухтомник 3. Гиппиус. В 1993 г. начинает выходить трехтомник Б. Зайцева. К концу 1990-х подготавливаются пятитомники, и в 1998 г. выходит первый том из собрания сочинений И. Шмелева, а в 1999 г. -Б. Зайцева. К 2000 году подготавливается первый том из собрания сочинений А. Ремизова. Не лишенные отдельных незначительных недостатков многотомные собрания сочинений дают достаточно полное представление о творчестве писателей в целом и их мемуарных произведениях.

Предисловия к собраниям сочинений представляют читателям расширенные сведения биографического характера, дополненные последними архивными изысканиями, и комментарии к печатаемым произведениям. По большей части авторы статей рассматривают творчество писателей в целом, определяют их эстетическую систему и мировоззренческую концепцию, выявляют особенности художественного метода и стиля, но литературоведы не углубляются в изучение мемуаристики писателей, не говорят о самобытных свойствах, присущих только мемуарной прозе, ограничиваясь замечаниями, касающимися творческой манеры писателя в целом.

Например, в статье «Жизнь и творчество Бориса Зайцева» Е. Воропаева пишет: «Очерки написаны чаще всего в жанре литературного портрета и примыкают к его художественным биографиям» (Воропаева, 1993, с. 43). Е. Воропаева выявляет самые общие свойства мемуарных книг Б. Зайцева, посвятив им из почти 50 страниц вступительной статьи только две -«Москве» и «Далекому».

Вступительные статьи к собранию сочинений В. Набокова (Ерофеев, 1990), А. Ремизова (Грачева, 2000), 3. Гиппиус (Курганов, 1991) носят информативный характер, обозначая вехи жизни и творчества писателя.

Об осмыслении накопленной информации и новом витке развития исследовательской мысли свидетельствуют многочисленные конференции, организованные как отечественными центрами по изучению литературы русского зарубежья, так и зарубежными. Так, в Германии в 1992 г. прошел международный симпозиум, посвященный развитию жанра автобиографии. В Болгарии на конференции «Литература российского зарубежья в культурном контексте Европы XX века» (София, 1993) особое внимание было уделено мемуаристике. Отечественные конференции были посвящены либо культуре русской эмиграции в целом («Культурное наследие российской эмиграции. 1917-1940 гг.» (М., РАН, 1993)), либо одному из писателей (М. Осоргину, А. Ремизову, В. Набокову, Б. Зайцеву и др.).

Мемуарная проза вызывает интерес у многих отечественных ученых. Тематика научных статей, посвященных мемуаристике писателей-эмигрантов, разнообразна: концепция мира и человека в «воспоминательных» произведениях писателей, аспекты функционирования видовременных форм в автобиографической прозе, проблема времени и пространства, особенности поэтики и структура повествования в автобиографической прозе, категория образа автора в воспоминаниях. Некоторые проблемы лишь соприкасаются с мемуаристикой: своеобразие стиля, особенности художественного метода, эстетической системы писателей, место их творчества в русской литературе, связь с традициями. Собственно жанровая проблематика не обретает развернутого анализа, она лишь намечена. Например, Л. Колобаева, находя во всем творчестве А. Ремизова эссеистское начало, пишет о книге «Огонь вещей»: «В книге объединены ремизовские вещи, которые мы называем то очерком, то литературным портретом, то мемуарами и которые по сути являются произведениями эссеистского характера» (Колобаева, 1994, с. 59).

С. Ясенский в журнале «Русская литература» опубликовал статью, важную для нашего исследования: «Пассеизм Бунина как эстетическая проблема». Стремление Бунина к прошлому определяет, по С. Ясенскому, все творчество, особенно «Воспоминания»: «Предпочтение минувшего настоящему и будущему связано с тем, что прошлое для Бунина есть вместилище красоты, гармонии и порядка, тогда как настоящее и будущее с ними трагически разлучены» (Ясенский, 1996, с. 112).

Продуктивным, как нам кажется, оказывается сопоставительный анализ двух романов А. Ремизова («В розовом блеске» и «Взвихренная Русь») и двух романов И. Шмелева («Лето Господне» и «Солнце мертвых»), проведенный А. Павловским (Павловский, 1995). Автор выходит на сходную для обоих писателей идею: только воскресшее народное начало, «национальные вековечные и единственно спасительные нравственные устои жизни . возродят многострадальную Родину» (Павловский, 1995, с. 70-71). А. Павловский сделал много ценных наблюдений о природе названных романов А. Ремизова, который писал «почти документально, широко используя дневник и порою даже не отрываясь от дневника». Во «Взвихренной Руси» по этой причине возникает, считает А. Павловский, «чисто очерковая основа, с точной, почти фотографической наводкой на резкость», хотя в произведении «немало вымысла, игры воображения, чародейства со словом, [.] сновидческой "иррациональности" и своего рода гипнотического "иллюзионизма"» (там же, с. 62).

Среди других можно отметить работы В. Краснянского о словоупотреблении и поэтике Бориса Зайцева (Краснянский, 1996), С. Сызранова о категории пространства и времени в историческом мышлении И. Бунина (Сызранов, 1990), В. Виноградовой и И. Улуханова о словотворчестве

В. Набокова на примере «Других берегов» (Виноградова, Улуханов, 1996).

Кроме научных статей, мемуаристике писателей русского зарубежья посвящены отдельные главы в некоторых монографиях. Так, творчество В. Ходасевича рассматривается в книге С. Бочарова «Сюжеты русской литературы» в главе «"Памятник" Ходасевича». В анализе «Некрополя» отмечены ключевые моменты концепции В. Ходасевича и особенности структуры его произведений. С. Бочаров видит «Некрополь» как «целостность со своим смысловым пространством и художественным единством» (Бочаров, 1999, с. 463).

С. Боровиков в главе «Из литературных запасников» в своей книге «Разумная душа: Литературно-критические статьи» (Боровиков, 1988) выделяет для комментирования из «Некрополя» В. Ходасевича только портрет М. Горького, причем сравнивает видение личности и творчества М. Горького В. Ходасевичем и Е. Замятиным. С. Боровиков считает образ М. Горького в «Некрополе» очень упрощенным, усеченным, но не потому, что именно таким М. Горького видел В. Ходасевич, но потому, что такова была умышленно «тенденциозная», «притворно-скромная» установка автора «Некрополя».

Среди работ, связанных с анализом мемуаристики, следует выделить исследование В. Пискунова «Чистый ритм Мнемозины». Оно посвящено отечественной мемуаристике «серебряного века» и русского зарубежья, точнее малой ее части, так как «в действительности насчитываются сотни воспоминаний». Свой интерес к мемуаристике В. Пискунов объясняет тем, что «документальные жанры, будь то дневники, автобиографии, воспоминания или бесхитростные записки», сопутствуют литературе переходных эпох, времени крупных исторических сдвигов и перемен. Поэтому, чтобы «преодолеть манкуртизм былых времен», необходимо обратиться к документальным жанрам, хранящим в себе «свидетельства времени». К тому же «само время "мемуарствует"», замечает критик, так как «во второй половине 80-х искусство стало восстанавливаться за счет активизации памяти» (Пискунов, 1992, с. 3).

Работа В. Пискунова содержит главы, посвященные мемуарам А. Белого, Б. Лившица, Н. Бердяева, Б. Зайцева, Н. Берберовой, В. Набокова. Исследователь обозначает в них концепцию мира и человека, свойственную каждому писателю, так как именно она обеспечивает субъективность, особенный угол зрения художника на окружающий мир, а также своеобразие его произведений.

Стилю В. Пискунова свойственны публицистические отступления «на злобу дня», в которых автор прямо высказывает свое мнение по тому или иному поводу. По поводу субъективности воспоминаний В. Пискунов восклицает: «Кто из мемуаристов, впрочем, огражден от упреков в субъективности, застрахован от обвинений в искажении истины? .В самом деле, будут ли мириться ревнители отечественной благопристойности с вольным отношением к писателям золотого и серебряного века? Если им классика подавай, то обязательно с развернутыми плечами и в парадном виде.» (Пискунов, 1992, с. 50). Критик защищает право мемуариста на личностную позицию: «Разве не лучше, когда есть Бунин Б. Зайцева и В. Муромцевой, В. Ходасевича и Н. Берберовой, Г. Кузнецовой и А. Бахраха, 3. Шаховской и Р. Гуля?» (там же). В. Пискунов полагает, что достоинство мемуаров должно определяться «не столько верностью натуре, сколько нравственным . отношением автора к предмету» (там же).

Несмотря на очевидные достоинства и ценность работы В. Пискунова, именные главы в его брошюре все же кратки и эскизны.

И. Бунину, не в пример другим писателям, посвящено много монографических исследований (сравниться с ним может, наверно, только В. Набоков). Можно назвать книги Л. Смирновой, О. Михайлова, Ю. Мальцева (Мальцев, 1994), В. Нефедовой, М. Рощина (Рощин, 2000), И. Карпова (Карпов, 1999) и др. Названные книги разделяются по целевому назначению: для чтения, для учителей и студентов.

Особое место занимает книга Ю. Мальцева «Иван Бунин. 1870-1953»

Мальцев, 1994), изданная сначала в Германии, а затем в Москве, вызвавшая резонанс в отечественном литературоведении: на нее появилось множество откликов и рецензий. Т. Двинятина, цитируя Ю. Мальцева, считает, что автор находит «очень точные и верные слова. совершенно точно определяет <особенности> бунинского восприятия» (Двинятина, 1997, с. 246). О. Мраморнов полагает, что «книга, с одной стороны, комментирует и систематизирует все наиболее существенное из написанного .о Бунине, с другой - дает целый ряд вполне оригинальных трактовок его творческого наследия, писательского метода и мироощущения» (Мраморнов, 1995, с. 236). М. Рощин назвал произведение Мальцева «лучшим исследованием о писателе» (Рощин, 2000, с. 37).

Ю. Мальцев, по-видимому, — единственный из исследователей, кто понял резкость и крайнюю субъективность бунинских мемуаров и объяснил их особенностями его натуры. Многие «отметают свидетельства Бунина как неверные только потому, что они не совпадают с устоявшимся и общепринятым образом [писателя]», но критики и возмущенные читатели забывают, что «Воспоминания» написаны «страстным, непримиримым и цельным» Буниным и что все резкости - это «лишь частные суждения и наблюдения, и как таковые - неоспоримы» (Мальцев, 1994, с. 350).

М. Рощин не уделяет внимания воспоминаниям И. Бунина, но у его книги «Князь: Книга об Иване Бунине, русском писателе» (2000) много других достоинств: четкая структура, насыщенность фактами, в отборе которых проявляется эрудированность автора. К тому же она увлекательно читается, но не легковесна при этом.

Книга И. Карпова «Проза Ивана Бунина», предназначенная студентам, преподавателям, аспирантам, учителям, о «Воспоминаниях» И. Бунина не говорит. Автор комментирует только «Окаянные дни», которые мы не относим к мемуарной литературе, так как в дневнике при подневной фиксации событий картина мира писателя не завершена. Тогда как автор мемуаров вспоминает завершенное прошлое, отстоящее от сегодняшнего момента нередко на десятилетия.

В отличие от И. Бунина, И. Одоевцевой посвящена пока только одна монография. Ее автором является Э. Боброва. Выступая как биограф и литературный портретист И. Одоевцевой, автор пишет вдохновенно и с увлечением. Являясь почти художественной книгой, она, тем не менее, не теряет своей литературоведческой ценности. Э. Боброва считает И. Одоевцеву новатором «в мемуарной области, <так как она> создала галерею литературных портретов, не придерживаясь канонов, произвольно — по вдохновению - пользуясь пестрой мозаикой из своей богатой шкатулки-памяти» (Боброва, 1995, с. 95).

О В. Набокове писали многие исследователи - М. Д. Шраер, Ж. Бло (2000), Б. Бойд (2001), Б. Носик (1995), О. Гурболикова (1995), А. Мулярчик (1997) и другие, но мы остановимся только на тех, в которых авторы обращаются к мемуарной прозе В. Набокова.

Н. Анастасьев в книге «Владимир Набоков. Одинокий король» (Анастасьев, 2002), в отличие от многих исследователей, романтизирующих фигуру Набокова, не старается представить его идеальным. Н. Анастасьевым предпринята попытка осмыслить весь творческий путь писателя, выделить в его творчестве некие смысловые доминанты. Написанная слогом почти публицистическим - живым, непосредственным, с вопросами к самому себе и ответами, - книга распутывает хитросплетения В. Набокова и на примере «Других берегов», что особенно важно для нас.

Интересно и нестандартно мнение английского русиста М. Шраера, написавшего монографию о творчестве В. Набокова (Шраер, 2000), об эволюции набоковских текстов, которая представляется ему уникальной для русской литературы. В главе «Текстография Набокова» М. Шраер выделяет три этапа: письма, в которых информации придается историческое правдоподобие; рассказы, где она преподносится как вымысел; мемуары (автобиографии), в которых информация вновь приобретает ореол исторического факта, причем «действительные» факты для В. Набокова имеют тот же статус, что и порождения творческого воображения.

Интересно, что мемуары И. Бунина рассматриваются М. Шраером как полная противоположность набоковским, если рассматривать их «целевое назначение». И. Бунин хотел «свести счеты с прошлым; с композиционной и риторической точки зрения это полемические диатрибы» (Шраер, 2000, с. 25). Для В. Набокова автобиографии - прежде всего «не жизненный отчет, а попытка проследить то, что он сам называл "развитие и повторение тайных тем в явной судьбе"» (Шраер, 2000, с. 39).

Как видно, даже в пределах объемных монографий мемуаристике уделяется пока второстепенное внимание. Несколько иначе обстоит дело в диссертационных исследованиях, которые представляют собой особый жанр. С середины 1990-х и особенно к рубежу веков XX и XXI появляются диссертации, в которых исследуется та или иная проблема, связанная с литературой русского зарубежья, и среди них есть работы, напрямую обращенные к мемуарной литературе русского зарубежья.

Это, например, исследование Л. Бронской «Концепция личности в автобиографической прозе русского зарубежья (первая половина XX века): И. С. Шмелев, Б. К. Зайцев, М. А. Осоргин» (2001). Несмотря на то что писатели по-разному трактуют идею человека в этом мире, в основу своих теологических и этических построений они кладут общий принцип философской антропологии, который может быть сведен к следующему: «Человек - малая вселенная, .в человеке есть весь состав вселенной, все ее силы и качества». Эта мысль выражена словами Н. Бердяева из его сочинения «Смысл творчества». Заметим, что автобиографические произведения трех писателей в автореферате докторской диссертации Л. Бронской рассматриваются с идейной, так сказать, точки зрения, не затрагивая собственно художественно-эстетических проблем.

Большой интерес представляют авторефераты диссертаций, посвященные жанровому аспекту в творчестве писателей. Это работа О. Ткаченко о жанровом своеобразии прозы В.Ходасевича, причем жанровому своеобразию «Некрополя» посвящена самостоятельная глава, о чем мы будем говорить в соответствующем параграфе ниже (Ткаченко, 2001).

С. Баранов пишет о проблеме цикла в творчестве В.Ходасевича, рассматривая очерки «Некрополя» как единство, прослеживая его на внешних и внутренних уровнях структуры (Баранов, 2000). Стоит сказать, что разговор исследователя о «Некрополе» включается в главу, посвященную прозаическим книгам писателя.

Несмотря на название главы «Портреты Владислава Ходасевича» в автореферате Е. Петровской «Поэтика прозы В.Ф. Ходасевича» (1998), основное внимание уделяется литературному портрету Е. Растопчиной (хронологически первому портрету, созданному Ходасевичем) и автобиографической мистификации «Жизнь Василия Травникова». Е. Петровская говорит о том, как метафорическая топонимика преобразуется в композиционный прием, как «принцип пространственного единства описываемого объекта становится той формой, матрицей, которая организовала некрологическую портретистику Ходасевича в единую книгу "Некрополь"» (Петровская, 1998, с. 7).

Из авторефератов диссертационного исследования можно назвать работу О. Кашпур «Жанр литературного портрета в творчестве Б.К. Зайцева» (1995), но литературовед, хотя и включает литературные портреты в поле мемуаристики, тем не менее к мемуарным книгам Б. Зайцева «Москва» и «Далекое» не обращается, останавливаясь на художественных биографиях («Преподобный Сергий Радонежский», «Жизнь Тургенева», «Жуковский», «Чехов»).

Прямо связанными с вопросами мемуаристики являются диссертационные исследования, посвященные анализу мотива воспоминаний у В. Набокова в сравнении с литературной традицией, связанной с именами И. Бунина и М. Осоргина (Степанова, 2000). Причем Н. Степанова выявляет литературную традицию и самобытность «Других берегов» в сопоставлении с «Временами» М. Осоргина и «Жизнью Арсеньева» И. Бунина, считая данное сопоставление действенным, так как обрисовка литературного контекста «не просто расширяет рамки исследования, но рельефнее представляет своеобразие мемуаристики писателя» (Степанова, 2000, с. 22). В «Других берегах» Н. Степанова выделяет как жанровые черты темы Времени и Памяти, выявляя также ассоциативность повествования, мозаичность композиции, взаимодействие и взаимопроникновение пространственных и временных пластов и т.д.

Из лингвистических работ выделим исследование Е. Голубевой «Лингвостилистические средства выражения объективного и субъективного факторов в жанре автобиографии» (1987), хотя предметом изучения не стала мемуарная проза русского зарубежья. Считая автобиографию «единством достоверного, объективного факта и субъективно-авторской его интерпретации» (Голубева, 1987, с. 47), автор отталкивается от экстралингвистических характеристик и вычленяет следующие лингвистические особенности текстов автобиографии: двуплановый характер образа автора, повествование от первого лица единственного числа (чаще всего) и проспективно-ретроспективное повествование.

Таким образом, можно заключить, что мемуарные произведения писателей русского зарубежья пока остаются мало исследованным объектом для отечественного литературоведения. Не появилось к настоящему времени исследовательских работ, которые бы представили целостный и масштабный анализ мемуаристики русского зарубежья.

В словарных статьях энциклопедий авторы останавливаются на мемуаристике только в контексте всего творчества писателей, и это логично для такого вида изданий. Наиболее разнообразную информацию предоставляют научные статьи, но этот жанр не позволяет масштабно развернуть анализ произведения. В диссертациях и монографиях мемуарная проза еще не стала основным объектом исследования.

Недостаточно накоплено материала для сопоставительного анализа произведений, который дал бы основание обнаружить общие и наиболее характерные для мемуарной литературы типологические признаки. Произведения рассматриваются пока отечественными исследователями имманентно, в отрыве друг от друга, типологический принцип анализа не получил еще явного выражения в исследовании мемуаристики.

Анализ исследовательской литературы показал, что в сфере жанровых определений мемуаристики не сформировалось единой жанровой теории мемуаристики. Жанровые обозначения вступают в противоречие друг с другом и не отражают теоретической обоснованности определений.

Так, например, жанр «На берегах Невы» И. Одоевцевой определяется как «дневник - роман о Николае Гумилеве» (Арьев, 1989, с. 248), как «имитация дневника, [.] имеющего в основе литературные портреты» (Колядич, 1993, с. 62). «Москва» и «Далекое» Б. Зайцева называются «мемуарами» (Трубина, 1996, с. 37), «циклами очерков» (Воропаева, 1993, с. 43), «мемуарными этюдами» (Прокопов, 1991, с. 5). «Взвихренную Русь» А. Ремизова относят к «мемуарному роману в виде хроники» (Колядич, 1993, с. 43), к «новому жанру, в котором осколки мыслей, воспоминаний, чувств кажутся порой то исповедью, то страницами дневника, то литературным очерком, то сном.» (Мильков, 1998, с. 195), к «автобиографической книге» с контаминацией разных жанров (Аверин, Данилова, 1991, с. 22). «Живые лица» 3. Гиппиус представляют «воспоминаниями и книгой портретов» (Курганов, 1991, с. 22), «мемуарами» (Богомолов, 1991, с. 16), «литературно-мемуарным жанром» (Крейд, 1994, с. 7). «Другие берега» В. Набокова - это и «автобиографический роман нового типа, воспоминания, в центре которых частное бытие отдельной личности, а сведения об исторических событиях даются как попутный комментарий» (Николина, 1999, с. 83-84), и «книга памяти» (Аверин, Данилова, 1991, с. 159), и «автобиография особого рода, у которой отнята ее исповедальность» (Пискунов, 1992, с. 52).

Представляется, что некоторые длинные вышеприведенные суждения -это парафразы, использованные за неимением точных терминов, что можно объяснить, на наш взгляд, не столько субъективными позициями авторовисследователей, сколько именно отсутствием единой системы жанровых классификаций, которыми пользуются критики практически. В какой-то мере это связано с тем, что проблема жанра в нашем отечественном ^ литературоведении не сложилась окончательно. Она дискуссионна.

Тяготение писателей к многообразию жанровых форм именно в пределах мемуарной литературы объясняется, как нам кажется, с одной стороны, неразработанностью теории жанра, а с другой - стремлением писателей найти собственные формы, чтобы предельно выразить себя. Личностное начало, автобиографизм как тенденция свободно выражать свое мнение от первого лица занимает лидирующие позиции, поэтому в начале XX века столь популярной стала рядом с поэзией и «невымышленная» проза. Степень ф. «эластичности», необходимая писателям для самовыражения, создавала возможность синтезировать несколько литературных форм. Видимо, по этим причинам именно мемуаристика дала в XX веке такой всплеск синтезированных, как нам кажется, жанров, в которых переплетались в единое целое воспоминания, очерки, портреты, эссе и другие формы.

Таким образом, актуальность обращения к анализу мемуаристики обусловлена самой мерой исследования литературы русского зарубежья и необходимостью изучения ее жанровой природы. Мемуаристика русского зарубежья не подвергалась в отечественном литературоведении анализу с точки зрения жанровой сущности.

В свете вышесказанного представляются своевременными проблемы, которые мы ставим в предлагаемой диссертации.

Объект изучения. Так как в рамках данного исследования невозможно охватить весь объем мемуаристики, мы выбрали несколько мемуарных произведений, жанровая отнесенность которых вызывает наибольшие разногласия исследователей. В диссертации будут проанализированы такие произведения писателей русского зарубежья первой волны, как «Живые лица» 3. Гиппиус (1924), «Некрополь» В. Ходасевича (1936), «На берегах Невы» (1967) и «На берегах Сены» (1983) И. Одоевцевой, «Курсив мой» Н.

Берберовой (1969), «Самопознание» Н. Бердяева (1935-1940).

Предметом изучения являются жанровые модификации мемуаристики, их типология и индивидуальное своеобразие.

Цель нашего исследования — рассмотреть теорию мемуаристики как метажанра и провести анализ названных произведений мемуарной прозы русского зарубежья первой волны, выявляя их жанровую природу.

Из определенной нами цели вытекают следующие задачи.

1. Рассмотреть теорию жанра и выделить комплекс содержательных и структурных компонентов жанра.

2. Определить мемуаристику как метажанр и выявить его образующие доминанты.

3. Рассмотреть жанровые модификации мемуаристики на комплексе предлагаемых произведений, определить их типы и жанрообразующие факторы.

4. Выявить индивидуальную неповторимость жанровых модификаций мемуаристики, рассмотреть поэтику указанных произведений.

Термин «жанровая модификация» близок термину «жанр», его семантика - вариант жанра. Так как мемуаристика представляет собой метажанр, логичнее, думается, использовать термин «жанровая модификация мемуаристики».

Из указанных выше цели и задач вытекает выбор методологических принципов исследования: мемуарная проза рассматривается нами в рамках конкретно-исторического, историко-типологического и имманентного, а также герменевтического и феноменологического подходов.

Научная новизна состоит в попытке рассмотреть мемуаристику, которая представляет собой интереснейший и самобытный тип словесного творчества, через призму теории жанра. Новация заключается в том, чтобы принять мемуаристику за метажанр, определить жанровые модификации мемуаристики на примере выбранных для анализа произведений русского зарубежья, рассмотреть их типологию и индивидуальную неповторимость.

Теоретическая значимость работы заключается в системном подходе к изучению жанровой сущности и поэтики указанных произведений.

Практическая ценность диссертации определяется тем, что ее результаты могут быть использованы при чтении общих и специальных курсов по истории русской литературы XX века, при составлении учебных и методических пособий для студентов-филологов.

Основные положения диссертации получили апробацию в опубликованных докладах на научно-методических конференциях «Проблемы славянской культуры и цивилизации» (Уссурийск, май 2002, 2003, 2004), «Литература Дальнего Востока и восточного зарубежья» (Уссурийск, октябрь 2002) и др. (Владивосток, 2001, 2002, 2004).

1. Проблема мемуаристики русского зарубежья в интерпретации критики // Творчество А.А. Фадеева в контексте русской литературы XX века: Материалы юбилейной науч. конф.: Владивосток, сент. 2001. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 2002. 208 с. С. 192-195.

2. Мемуаристика и философская автобиография как ее жанровая модификация // Проблемы славянской культуры и цивилизации: Сб. ст. / Отв. ред. A.M. Антипова. Уссурийск: Изд-во УГПИ, 2002. 250 с. С. 194-196.

3. Мемуары в спецкурсе «Литература русского зарубежья» и их роль в патриотическом воспитании молодого поколения // Перспективы высшего образования в малых городах: Материалы 4-й между нар. научно-практ. конф. (29-30 ноября, 2002 г., г. Находка). Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 2002. Ч. 2. С. 259-261.

4. Художественное своеобразие мемуаров Ирины Одоевцевой // Литература Дальнего Востока и Восточного Зарубежья: Материалы междунар. науч. конф. (24 октября 2002 г.) / Отв. ред. Т.А. Гавриленко. Уссурийск: Изд-во УГПИ, 2003. 134 с. С. 25-33.

5. Мемуаристика как метажанр // Проблемы славянской культуры и цивилизации: Материалы V междунар. научно-метод. конф. / Отв. ред.

A.M. Антипова. Уссурийск: Изд-во УГПИ, 2003. 220 с. С. 129-132.

6. Жанровое своеобразие «Живых лиц» Зинаиды Гиппиус // Вопросы журналистики: Материалы научно-практ. конф. Вып. 10 / Отв. ред. Т.В. Телицына. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 2004. 236 с. С. 209218.

7. «Самопознание» Н. Бердяева как философская автобиография // Проблемы славянской культуры и цивилизации: Материалы VI междунар. научно-метод. конф. / Отв. ред. A.M. Антипова. Уссурийск: Изд-во УГПИ, 2004. 256 с. С. 155-159.

Структура диссертации будет выстраиваться следующим образом. Введение посвящено развернутому анализу литературы о русском зарубежье и проблеме жанра. Выявлению концептуальных свойств мемуаристики как метажанра посвящена первая теоретическая глава. Определив принадлежность вышеназванных произведений к мемуаристике, мы рассмотрим жанровые модификации мемуаристики. Литературному портрету как жанровой модификации мемуаристики посвящена вторая глава диссертационного исследования. В третьей главе рассматриваются жанровые варианты автобиографии.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Мемуаристика как метажанр и ее жанровые модификации"

Заключение

Мемуарная литература представляет собой интереснейший и самобытный тип словесного творчества. К изучению самых разных ее аспектов обращается все больше и больше исследователей как у нас, так и за рубежом. Проза писателей русского зарубежья первой волны остается пока достаточно новым предметом исследования для отечественного литературоведения. Наиболее исследованы проблемы поэтики того или иного писателя, затрагивающие вопросы стилевого своеобразия автора в некоторых случаях и на примере его мемуарных произведений.

Актуальность исследования мемуаристики обусловлена несколькими факторами. Именно в мемуарном произведении автор может свободно выразить себя, не прибегая к иносказаниям. Самораскрытие в реальном времени необыкновенно притягательно. Усложнившаяся во много крат психологическая и мировоззренческая картина мира каждой личности требует саморефлексии, письменное выражение которой в мемуаристике наиболее эффективно. Тенденция к самовыражению определила также то, что, по-видимому, хроника, которой свойственна «безличная» манера «летописца» наблюдаемых событий, оказывается не столь востребованной. Произведения приобретают феноменологический акцент. Авторы все пропускают через себя и не могут самоустраниться, отказаться от самонаблюдения, от субъективности.

Интроспекция выдающихся людей, писателей, мастеров слова обладает огромной силой воздействия на читателя. Проникновенность и «невыдуманность» авторского слова наряду с использованием художественных средств обусловили большую притягательность мемуаристики. С другой стороны, мемуаристике издавна присуща экспериментальная смелость и широта. Отсутствие жестких норм, диктующих способ организации произведения как эстетического целого, позволяет свободно выражать себя.

Анализ критической литературы показал, что из всего литературного наследия русского зарубежья мемуаристика оказалась наименее исследованным пластом. В сфере жанровых определений мемуаристики возникает множество обозначений, теоретическая обоснованность которых отсутствует, не существует единой разработанной теоретической концепции, что объясняется отсутствием единой системы жанровых классификаций.

В изучении жанрового аспекта мемуаристики были определены основные ориентиры в теории жанра. Жанр был рассмотрен, с учетом полицентрической системы, как единство содержательной сущности произведения и комплекса формальных признаков.

Двухуровневая система жанра позволила выявить повторяющиеся признаки, создающие устойчивое жанровое ядро («типология первого уровня»), и вариативные, изменчивые, составляющие «лицо» жанровых модификаций («второй жанровый уровень»).

В качестве первого жанрового уровня мы определили мемуаристику как метажанр и в качестве второго - жанровые модификации. Жанрообразующими доминантами первого уровня являются память и субъективный тип видения жизненных явлений. Жанрообразующими факторами второго уровня - объем содержательных компонентов, начиная от предмета, и структура произведения.

Метажанр мы определяем, опираясь на исследования отечественных ученых, как теоретические общие принципы, присущие ряду родственных жанров, проявляющиеся при сопоставлении их в диахроническом аспекте, «в удаленной перспективе».

Мемуаристика как метажанр характеризуется тремя признаками.

Память - предмет и необходимый и специфический инструмент воссоздания исторической действительности в мемуарах. Избирательность памяти в отборе событий прошлого создает неповторимое своеобразие мемуарного произведения. Память, неразрывно связанная с личностью автора, таким образом, является предметом повествования, который мы выделяем в качестве жанрообразующей доминанты, характеризующей ядро мемуаристики как метажанра.

Личностное начало, или субъективный характер повествования (другими словами, видение мира, «формула мира», по Н. Лейдерману), также выступает в мемуаристике одной из жанрообразующих доминант, характеризующих суть мемуаристики как метажанра. Индивидуальный характер повествования о прошлом ценен своей неповторимостью и индивидуальностью, что по большей части обусловливает интерес читателей к мемуарной прозе.

Ретроспективность в мемуарном произведении придает информации завершенный вид. Преднамеренность при создании ретроспективного произведения сближает мемуаристику с художественным началом.

Итак, опираясь на проведенный анализ теоретических положений, можно подытожить, что мемуаристика - это «невымышленная» проза с ярко выраженным субъективным мотивом, в которой писатель в первую очередь обращается к своей памяти, создавая ретроспективную картину жизни.

Таким образом, память как предмет изображения и субъективность - те сущностные жанровые доминанты, которые характеризуют мемуаристику как метажанр.

Мы определили типологию жанровых модификаций, относящихся к мемуаристике как метажанру, выявили их жанровое своеобразие, обратившись к поэтике произведений.

Типология жанровых модификаций определяется нами прежде всего по предмету повествования, который выступает главным жанрообразующим компонентом. Каждой жанровой модификации свойствен свой предмет: история собственной жизни, история души — чувств, мыслей, эволюция идей мемуариста, история современников, какими их запомнил мемуарист, образ исторического времени. Несмотря на различие предмета, легко выделяется общая доминанта - это память, отзвучавшее время. Любая тема, взятая на рассмотрение автором в жанровой модификации, - о себе, других, о времени

- неизбежно включается в пространство «былого», которое живо в памяти пишущего.

Мы подвергли анализу «Живые лица» 3. Гиппиус, «Некрополь» В. Ходасевича, «На берегах Невы» и «На берегах Сены» И. Одоевцевой, которые иллюстрируют такую модификацию мемуаристики, как литературный портрет. «Курсив мой» Н. Берберовой и «Самопознание» Н. Бердяева мы относим к автобиографии как жанровой модификации мемуаристики.

Конкретному анализу произведений предшествуют теоретический аспект выявления признаков жанровой типологии.

Предмет повествования в литературном портрете - «другой», другие люди, т.е. современники мемуариста. Литературный портрет синтетически обобщает знания о конкретном человеке, отношение к нему современников и самого автора.

В литературных портретах неизбежно присутствует субъективный элемент. Автор всегда ведет рассказ, отталкиваясь от своего индивидуального восприятия. Авторская субъективность предстает неотъемлемой чертой любых мемуаров, так как мемуарист стремится не только обозначить радиус своего кругозора, хронику встреч, личные ретроспективные настроения, но и оправдать отбор запомнившихся эпизодов, провести их собственный анализ.

Литературный портрет с точки зрения структурообразующих особенностей отличается свободной композицией, отсутствием жесткого сюжета, мозаичностью и фрагментарностью.

Автор литературных портретов преследует цель обобщить образы своих героев, стремится выделить комплекс типических качеств. Литературный портрет всегда ретроспективен, и современники, являющиеся героями литературных портретов, - это образ прошлого, которое ушло.

Литературные портреты - это не только познание эпохи «в лицах», но и результат размышления автора над изображаемой личностью.

Произведение 3. Гиппиус «Живые лица» мы относим к мемуаристике как метажанру и литературному портрету как жанровой модификации. Своеобразие «Живых лиц» мы видим в том, что 3. Гиппиус подчеркнуто акцентирует наше внимание на достоверности, почти фактографической точности своего произведения, насыщает повествование деталями, которые определяют хронотоп произведения. Тем самым мемуаристка подчеркивает объективно-описательную сторону мемуаров.

Между тем компонент субъективизма, личностного отношения, отраженного в анализе, размышлениях 3. Гиппиус над своими героями очень силен. В этом мы видим ярко выраженное несоответствие заявляемого писательницей принципа изображения и реального результата, воплощенного в художественной ткани произведения. 3. Гиппиус не просто передает то, что «видит собственными глазами». В ее мемуарных портретах именно личностное, субъективное видение выступает на первый план, представляя индивидуально-авторские образы героев, ее современников. В результате в портретах, в совокупности составляющих целое «Живых лиц», очень ясно проглядывает собственное лицо 3. Гиппиус, которая обладает наблюдательностью и проницательностью, благодаря которым ей удается понять то, что часто недоступно пониманию «других», в том числе самих героев портрета. Однако 3. Гиппиус переоценивает свою восприимчивость, слишком доверяет ей, не замечая, как искажает она облик героя, подвергая его личностной экзекуции, и это также характеризует ее автообраз.

В «Живых лицах» очевиден компонент эссе, но именно обращение к памяти и субъективная трактовка образов современников позволяют отнести произведение к мемуаристике как метажанру.

Из жанрообразующих признаков литературного портрета доминирующим мы полагаем предмет портрета - образ «другого» и компонент размышления автора над портретируемой личностью.

Литературные портреты «Некрополя» В. Ходасевича «выросли» из такой модификации мемуаристики, как мемуарный некролог. В отношении структуры и поэтики портрет и некролог оказываются сходными: некролог является откликом на смерть героя и подводит итог его жизни и творчеству, при этом автор прибегает к ретроспекции; ему присущи активный авторский голос, субъективность оценок. Мемуарный некролог мы рассматриваем как разновидность литературного портрета, являющегося жанровой модификацией мемуаристики.

Рисуя портрет героя, автор сплетает в единый комплекс биографические сведения, моральные, мировоззренческие качества портретируемой личности, а также литературоведческие суждения о произведениях, написанных героем. При этом В. Ходасевич использует принцип реконструкции, то есть рассматривает литературные произведения героя наравне с фактами реальной жизни героя, видя в них производную величину от внутренних мотивов, приведших к тому или иному действию.

Принцип отбора фактического материала (избегать косвенных сведений и слухов и доверять только проверенной информации) обусловил достоверность и правдивость образов «Некрополя», что отмечают и современники автора, и критики.

В. Ходасевич стремится сказать правду об эпохе и людях. Очерк о «духе эпохи», вплетенный в канву портрета Нины Петровской, но в содержательном плане относящийся ко всему «Некрополю», раскрывает главную (в контексте книги) идею символистов - «найти сплав жизни и творчества».

В «Некрополе» В. Ходасевич показал, как «дух эпохи» повлиял на героев, как трагично отпечаталось время на их судьбах. Портреты передают, как проживалась жизнь героями, воплощаясь в конкретных деталях -разговорах, поступках, стихах, письмах. В неповторимой судьбе каждой личности отпечаталось Время. Таким образом, В. Ходасевич из жанрообразующих признаков литературного портрета доминирующим выделил принцип типизации, обобщения, возведения образов портретируемых личностей до типов — «героев времени».

Дилогию И. Одоевцевой «На берегах Невы» и «На берегах Сены», принадлежащую мемуаристике как метажанру, мы также относим к литературному портрету, точнее - к его разновидности - литературным силуэтам.

В цикле И. Одоевцевой доминирует описательный компонент над аналитическим — мемуаристка только фиксирует то, чему была свидетелем. Все высказываемые ею суждения, касающиеся натуры, характеров, очевидны, она не претендует на собственную интерпретацию образа героя. Портреты И. Одоевцевой — это силуэты с речевой, внешней характеристикой героев, деталями взаимоотношений с другими людьми. И. Одоевцева передает впечатления, эмоции. Воспоминания для нее - это не сожаления о давно ушедшем, а выражение любви к своим героям.

Автобиография, считаем мы, принадлежит мемуаристике как метажанру, хотя против этого возражает Н. Берберова, относя мемуаристику к повествованию «о других». Предметом изображения в автобиографической прозе является не «другой», не былое, а само «Я» автора, становление его внутреннего мира, формирование индивидуальной личности.

Именно по такому жанрообразующему признаку, как предмет повествования, мы соотносим автобиографию и литературные портреты.

Автобиография - это всегда повествование о себе. Но акцент может быть сделан автором на внутренней жизни - «история души» - или на внешних связях с миром. Вне зависимости от акцентов, в автобиографии личность формирует представление о самой себе. Автобиография - это важнейший способ саморефлексии.

История становления своей личности, взятая в контексте разнообразных связей с миром, - это предмет изображения в автобиографии Н. Берберовой «Курсив мой».

Курсив мой» - мемуары воспитания. Только при условии ретроспекции возможна восходящая линия «узнавания себя и делания себя». Для Н. Берберовой «Курсив мой» не мемуары, которые она связывает с воспоминаниями о других, а книга о себе, о саморазвитии, осмыслении себя во времени. Цель саморазвития - это свобода, которую можно все-таки обрести в «этом несвободном мире» путем творческой реализации всех возможностей.

Н. Берберова воспринимает мир как единое информационное пространство, подчиняющееся тенденциям глобализации и интернационализации. В центре картины мира Н. Берберовой находится динамичное Я мемуаристки, развивающее себя во времени и преломляющее сквозь себя восприятие динамики мира. Это обусловливает то, что образность Н. Берберовой вплотную соприкасается с раздумьем, мыслью, идеей. По М. Эпштейну, это сочетание можно назвать эссемами - то есть сращиванием образа и понятия на основе ярко выраженного личностного начала.

М. Эпштейн утверждает, что эссе, которое направлено на самораскрытие и самоопределение индивидуальности, в XX веке укрепило свои позиции. Происходит эссеизация не только всех литературных жанров, но и самого мышления, которое осмысляет мир на основе своего самоосознания.

Таким образом, «Курсив мой» принадлежит одновременно двум метажанрам - мемуаристике и эссе.

Если в автобиографии мемуарист делает акцент на «внутренней истории души», то текст можно назвать «автопсихологическим», по предложенной JI. Гинзбург типологии.

В «Самопознании» для Н. Бердяева значима и первостепенна история его души, частная жизнь, точнее - жизнь как динамика сознания. Это философская автобиография. Н. Бердяев не описывает, как, например, И. Одоевцева, встречи, эпизоды жизни. Он - философ, и в его произведении первоочередным является компонент размышления. Философское осознание себя Н. Бердяев понимает как творческий акт, совершаемый в мгновение настоящего, тем самым актуализируется эпизод или идея прошлого для самосознания в настоящем. Таким образом, преодолевается зависимость от времени и самопознание совершается во времени идеальном, то есть вне времени - в вечности.

Самопознание» тоже принадлежит двум метажанрам одновременно -мемуаристике и эссе. И является особой прозой - философской. Процесс самопознания является, таким образом, не просто интроспекцией, но экзистенциальным прозрением, освобождающим личность от временного и обращающего ее к всеобщности и вечности. Как пишет Н. Бердяев, «Я решаюсь заняться собой не только потому, что испытываю потребность себя выразить., но и потому, что это может способствовать постановке и решению проблем человека и человеческой судьбы, а также пониманию нашей эпохи» (Бердяев, с. 10).

На современном этапе перед отечественным литературоведением стоит задача синтезировать знания о литературе русского зарубежья и литературе метрополии. Цели нашего диссертационного исследования заключались в том, чтобы, уточнив для себя опорные позиции в теории жанра, разработать теорию мемуаристики как метажанра и провести анализ наиболее существенных ее жанровых модификаций - литературного портрета и автобиографии, определив тем самым перспективы дальнейшего исследования мемуаристики русского зарубежья.

Поле исследования необычайно широко, в какой-то мере оно вспахано. Мы исключили из своего анализа мемуарную прозу Б. Зайцева, так как появилась интересная работа А. Ярковой (Яркова, 2002).

Нас интересовала художественная документалистика, мемуарные произведения В. Набокова, А. Ремизова, М. Осоргина, И. Шмелева, исследовательскую литературу о которых мы рассмотрели, но из-за ограниченного объема диссертации не включили эти произведения в свой анализ. Перспектива их исследования, как нам кажется, подтверждает, что конкретные жанровые модификации этих произведений, при всем их своеобразии (а их надо конкретно определить), относятся к метажанру мемуаристики и эссе, создавая мемуарную эссеистику и подтверждая мысль о тенденции эссеизации художественного мышления, характеризующей наиболее плодотворные поиски современного литературного процесса.

Список научной литературыКириллова, Екатерина Леонидовна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Берберова Н.Н. Курсив мой: Автобиография / Вступ. Ст. Е. В. Витковского; Коммент. В. П. Кочетова, Г. И. Мосешвили. М.: Согласие, 1996. 736 с. , ил.

2. Бердяев Н.А. Самопознание (Опыт философской автобиографии). М.: Книга, 1991. 448 с.

3. Гиппиус З.Н. Живые лица. СПб: Азбука, 2001. 304 с.

4. Зайцев Б.К. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 6 (доп.). Мои современники: Воспоминания. Портреты. Мемуарные повести. М.: Русская книга, 1999. 560 с. 1 л. портр.

5. Муромцева-Бунина В.Н. Жизнь Бунина. Беседы с памятью. М.: Сов. писатель, 1989. 512 с.

6. Набоков В.В. Воспоминания / Сост., подгот. текстов, предисл. А.С. Мулярчика; Коммент. B.JI. Шохиной. М.: Современник, 1991. 653 е., портр.

7. Одоевцева И.В. На берегах Невы: Литературные мемуары / Вступ. статья К. Кедрова; Послесл. А. Сабова. М.: Худож. лит., 1988. 334 с.

8. Одоевцева И.В. На берегах Сены. М.: Худож. лит., 1989. 333 с.

9. Осоргин М.А. Времена: Романы и автобиографическое повествование / Сост. и примеч. Е.С. Зашихина. Екатеринбург: Сред.-Урал. кн. изд-во, 1992. 608 с.

10. Ремизов A.M. Взвихренная Русь. М.: Сов. писатель, 1991. 544 с.

11. Ходасевич В.Ф. Некрополь. Литература и власть. Письма Б. А. Садовскому. М.:СС, 1996. 464 с.

12. Шаховская З.А. В поисках Набокова. Отражения. М.: Книга, 1991. 319 с. Критическая литература

13. Аверин Б. Гений тотального воспоминания: О прозе Набокова // Звезда. СПб, 1999. №4. С. 158-163.

14. Аверин Б., Данилова И. Автобиографическая проза A.M. Ремизова // Ремизов A.M. Взвихренная Русь. М.: Сов. писатель, 1991. 544 с. С. 3-22.

15. Агеносов В. Литература русского зарубежья. М., 1998.

16. Адамович Г. Одиночество и свобода: Лит. крит. ст. / Послесл. и комм. Л.

17. Аллена. СПб: Логос, 1993. 224 с. (Судьбы. Оценки. Воспоминания).

18. Александров В. Набоков и «серебряный век» русской культуры // Звезда. СПб, 1996. № 11. С. 215-230.

19. Алексеев А. Литература русского зарубежья: Книги 1917-1940. Материалы к библиографии / Отв. ред. Муратова К.Д.; РАН. Ин-т рус. лит. (Пушк. Дом) СПб: Наука, 1993. 202 с.

20. Анастасьев Н. Феномен Набокова. М.: Сов. писатель, 1992. 318 е., 9 л. ил.

21. Анастасьев Н. Владимир Набоков. Одинокий король. М.: ЗАО Изд-во Центрполиграф, 2002. 350 с.

22. Андреева И. «На перекрестке двух дорог.» // Ходасевич В. Ф. Некрополь. Литература и власть. Письма Б. А. Садовскому. М.: СС, 1996. С. 431-461.

23. П.Артемьева О. Мифопоэтика прозы Алексея Ремизова: Автореф. дис. на соиск. уч. степ. канд. филол. наук. М., 1999. 17 с.

24. Архипов Ю. Энергия ностальгии // Москва. М., 1994. № 3. С. 140-142.

25. Арьев А. «В Петербурге мы сойдемся снова.»: (О стихах и автобиографической прозе Ирины Одоевцевой, о Георгии Иванове и Николае Гумилеве) // Перечитывая заново. Л., 1989. С. 231-255.

26. М.Афанасьев А. Неутоленная любовь // Литература русского зарубежья: Антология в 6 т. М.: Книга, 1990. Т. 1, кн. 1. С. 5-60.

27. Афанасьев А. Михаил Осоргин: Судьба и время // Осоргин М.А. Времена: Автобиографическое повествование. Романы / Сост. Н.М. Пирумова. М.: Современник, 1989. 622 е., портр. С. 3-11.

28. Бабореко А. Глагол времен // Бунин И. А. Окаянные дни. Воспоминания. Статьи. М.: Сов. писатель, 1990. 416 с. С. 5-22.

29. Баранов В. Уроки истории, которые полезно вспомнить: (Еще раз о судьбах литературной эмиграции) // Лит.газ. М., 1987. 25 марта. № 13. С. 5.

30. Баранов С. Проблемы цикла и циклизации в творчестве В.Ф. Ходасевича:

31. Автореф. дис. на соиск. уч. степ. канд. филол. наук. Волгоград, 2000. 26 с.

32. Барахов В. Жанр литературного портрета в творчестве М.Горького: Автореф. дис. на соиск. уч. степ. канд.филол. наук. М., 1960. 19 с.

33. Барахов В. Жанр художественной автобиографии в историческом развитии // Славянские литературы: X Международный съезд славистов: София, сентябрь 1988: Доклады советской делегации. М.: Наука, 1988. 374 с. С. 166-178.

34. Барахов В. Литературный портрет: (Истоки, поэтика, жанр). Л.: Наука, 1985. 312 с.

35. Басинский П. О природе очерка // Лит. учеба. М., 1996. № 3. С. 53-56.

36. Басинский П., Федякин С. Русская литература конца XIX начала XX века и первой эмиграции: Пособие для учителя. 2-е изд., испр. М.: Академия, 2000. 525 с.

37. Баткин Л. «Неужели вот тот это я?» // Знамя. М., 1995. № 2. С. 189-195.

38. Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: Худож. лит., 1975. 504 с.

39. Белинский В. Полное собрание сочинений. М., 1956. Т. 10. 316 с.

40. Блажнова Т. Уезжали писатели, но не литература // Кн. обозр. М., 1997. № 42. С. 23.

41. Боброва Э. Ирина Одоевцева: поэт, прозаик, мемуарист: Лит. портрет. М.: Наследие, 1995. 156 е., ил.

42. Богин Г. Диалогичность текста как перевыраженность схем действования писателя и читателя // Бахтинские чтения. Философские и методологические проблемы гуманитарного познания: Сб. ст. Орел: Изд-во ОГТРК, 1994. 312 с. С. 121-131.

43. Богомолов Н. Дневники в русской культуре начала XX века // Тыняновский сборник: Четвертые Тыняновские чтения / Отв. ред. М.О. Чудакова. Рига: Зинатне, 1990. 343 с. С. 148-158.

44. Богомолов Н. Любовь одна (О творчестве Зинаиды Гиппиус) // Гиппиус З.Н. Стихотворения; Живые лица / Вступ. ст., сост., подгот. текста, комм. Н Богомолова. М.: Худ. лит., 1991. 471 с. С. 5-22.

45. Богомолов Н. Предисловие // Ходасевич В. Ф. Некрополь. Литература и власть. Письма Б. А. Садовскому. М.: СС, 1996. 464 с. С. 7-15.

46. Боровиков С. Разумная душа: Литературно-критические статьи. Саратов:206

47. Приволж. кн. изд-во, 1988. 255 е., 1 л. ил.

48. Бочаров С. Г. «Памятник» Ходасевича // Бочаров С. Г. Сюжеты русской литературы. М.: Языки русской культуры, 1999. 632 с. С. 415-471.

49. Бронская Л. Концепция личности в автобиографической прозе русского зарубежья (первая половина XX века): И. С. Шмелев, Б. К. Зайцев, М. А. Осоргин: Автореф. дис. на соиск. уч. степ, д-ра филол. наук. Ставрополь, 2001. 43 с.

50. Бузу ев О. Очерки по истории литературы русского зарубежья Дальнего Востока (1917-1945): Монография. М.: Прометей, 2000. 125 с.

51. Бут У. К. Риторика художественной прозы: (Главы из книги) / Пер. Анцыферовой О.Ю. Под ред. Бенедиктовой Т.Д. // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9, Филология. М., 1996. № з. с. 132-159.

52. Бялокозович Б. Юзеф Чапский и русские писатели эмигранты (Д. Мережковский, А. Ремизов) // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9, Филология. М., 1996. №3. С. 7-17.

53. Вагнер-Эгельхафт М. Автобиография как жанр. Веймар, 2000. 229 с. // http://Kulichki.rambler.ru./moshkow

54. Вадимов А. За пределами «Самопознания» // Бердяев Н.А. Самопознание (Опыт философской автобиографии). М.: Книга, 1991. 448 с. С. 5-6.

55. Великая Н. «Сознание себя во времени»: Н.Н. Берберова, «Курсив мой» // Проблемы славянской культуры и цивилизации: Сб. ст. Уссурийск: Изд-во Усс. пед. ин-та, 2002. 250 с. С. 166-170.

56. Великая Н. Воскреснуть, вернуться в Россию.: Проза русского зарубежья: Уч. пособие. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 1996. 68 с.

57. Великая Н. О времени и о себе: Мемуары М. Осоргина // Проблемы славянской культуры и цивилизации: Сб. ст. Уссурийск: Изд-во Усс. пед. ин-та, 2001. 324 с. С. 224-229.

58. Великая Н. Роман-эпопея: испытание временем. Проблема жанрового синтеза. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 1992. 160 с.

59. Виноградов И. Возвращение в Европу или возвращение из Европы? // Кн. обозр. М., 1999. №27. С. 6.

60. Виноградова В., Улуханов И. Словотворчество В. Набокова // Язык как творчество: Сб. ст. к 70-летию В.П. Григорьева. М.: ИРЯ РАН, 1996. 365 с. С. 267-276.

61. Витковский Е. Почерк Петрарки // Берберова Н. Н. Курсив мой: Автобиография / Вступ. Ст. Е. В. Витковского; Коммент. В. П. Кочетова, Г. И. Мосешвили. М.: Согласие, 1996. 736 с. , ил.

62. Вознесенский А. Три бабочки культуры // Красная книга культуры / Сост., подгот. текста, подбор ил. и предисл. В. Рабиновича. М.: Искусство, 1989. 423 е., ил. С. 96-113.

63. Вольтская Т. От литературы до экономики: В Петербурге прошла международная научная конференция «Культурное наследие российской эмиграции. 1917-1939» // Лит. газ. М., 1999. № 50. С. 10.

64. Газданов Г. Из «Дневника писателя»: Три передачи на радио «Свобода» / Публ. Л. Диенеша; Примеч. С. Никоненко // Дружба народов. М., 1996. № 10. С. 171-184.

65. Галанов Б. Живопись словом. Портрет. Пейзаж. Вещь. М.: Сов. писатель, 1974. 343 с.

66. Гаранин Л. Мемуарный жанр советской литературы: Историко-теоретический очерк. Минск: Наука и техника, 1986. 223 с.

67. Гинзбург Л. О психологической прозе. М.: INTRADA, 1999.

68. Глэд Д. Беседы в изгнании. Русское литературное зарубежье. М., 1991.

69. Голубева Е. Лингвостилистические средства выражения объективного и субъективного факторов в жанре автобиографии: Автореф. дис. на соиск. уч. степ, д-ра филол. наук. М., 1987. 24 с.

70. Голубева И. Штрихи к речевому портрету Н. Берберовой (на материале синтаксиса автобиографии «Курсив мой») // Речь. Речевая деятельность. Текст. Таганрог, 2000. С. 27-31.

71. Грачева А. Жизнь и творчество Алексея Ремизова // Ремизов А. М. Собр. соч. Т. 1. М.: Русская книга, 2000. 576 с . 1 л. ил. С. 8-28.

72. Гречнев В. Жанр литературного портрета в творчестве М. Горького: Воспоминания о писателях / Ред. К.Д. Муратова; АН СССР Ин-т рус. лит. (Пушк. Дом). М.: Наука, 1964. 132 с.

73. Д'Амелия А. Поздние повести Ремизова: В поисках жанра // Алексей Ремизов: Исследования и материалы / Отв. ред. А. М. Грачева. СПб, 1994. С. 104-114.

74. Двинятина Т. О книге Ю Мальцева «Иван Бунин» // Рус. лит. СПб., 1997. №2. С. 245-253.

75. Дельвин С. Первая волна русской литературной эмиграции: Особенности становления и развития // Демократизация культуры и новое мышление. М., 1992. С. 105-126.

76. Доценко С. «Автобиографическое» и «апокрифическое» в творчестве А. Ремизова // Алексей Ремизов: Исследования и материалы / Отв. ред. А. М. Грачева. СПб, 1994. С. 33-40.

77. Евсеев Б. Вторые и первые, или Из небытия к вечному успокоению // Кн. обозр. М., 2000. № 9. С. 8.

78. Егоров О. Литература русского зарубежья в оценке советской периодики: (Обзор) // РЖ. 1991. № 2. Сер. 7, Литературоведение. С. 11-28.

79. Елизаветина Г. Жанровые особенности автобиографического повествования (Герцен, Руссо, Гете) // Герцен-художник и публицист. М., 1977.

80. Ерофеев В. Русская проза Владимира Набокова // Набоков В.В. Собр. соч.: В 4 т. Т. 1. М.: Правда, 1990. С. 3-32.

81. Ерофеев В. Набоков в поисках потерянного рая // Набоков В. Другие берега: Сб. М., 1989. С. 5-17.

82. Зайцев Б. Изгнание / Публ. Денисова В. // Лепта. М., 1993. № 1. С. 115-116.

83. Зачем Парижу русские слова?: Парижский профессор, собиратель и хранитель сокровищ русского зарубежья Ренэ Герра отвечает на вопросы «ЛГ» // Лит. газ. М., 1998. № 47. С. 12.

84. Иванов Вяч. Be. Русская диаспора, язык и литература // Диапазон. М., 1993. № 1. С. 7-14.

85. Ильенков Э. Философия и культура. М.: Политиздат, 1991. 464 с. (Мыслители XX века).

86. Ильин И. О тьме и просветлении: Книга художественной критики: Бунин Ремизов - Шмелев // Ильин И.А. Собр. соч.: В 10 т. М., 1996. Т. 6, кн. 1. С. 185-406.

87. Ионина А. Литература русского Зарубежья 1920-1940-х годов в оценке англоязычной славистики: Автореф. дис. на соиск. уч. степ, д-ра филол. наук. М., 1995. 17 с.

88. Карлов Н. «Золотая книга», или «Печаль моя светла» // Природа. М., 1997. № 7. С. 123-124.

89. Карпов И. Проза Ивана Бунина: Книга для студентов, преподавателей, /И аспирантов, учителей. М.: Флинта: Наука, 1999. 336 с.

90. Кашпур О. А. Жанр литературного портрета в творчестве Б. К. Зайцева: Автореф. дис. на соиск. уч. степ. канд. филол. наук. М., 1995. 17 с.

91. Кедров К. Возвращение Ирины Одоевцевой // Одоевцева И.В. На берегах Невы. М.: Худож. лит., 1988. С. 3-8.

92. Кириллина О. И. Бунин и В. Набоков: «Жизнь Арсеньева» и «Другие берега». Пространственно-временной аспект // Третьи Майминские чтения. Псков, 2000. С. 167-170.

93. Коваленко Ю. Москва-Париж: Очерки о русской эмиграции. Профили и силуэты. М., 1991.

94. Кожинов В. Жанр // Литературный энциклопедический словарь. М., 1987. С. 107.

95. Колобаева Л. «Право на субъективность»: Алексей Ремизов и Лев Шестов // Вопр. лит. М., 1994. Вып. 5. С. 44-76.

96. Колобаева Л. Книга о русской «литературной цивилизации» // Вопр. лит. М., 1996. Вып. 3. С. 345-352.8 8. Колядич Т. Мгновенья, полные как годы. (Двадцатые годы ввоспоминаниях писателей): Уч. пособие. М.: Прометей, 1993. 90 с.

97. Кондаков И. «Где ангелы реют»: Русская литература XX века как единый текст // Вопр. лит. 2000. № 5.

98. Конорева В. Художественное своеобразие мемуарной прозы Б.К. Зайцева // Материалы научной конференции студентов и аспирантов ДВГУ, апрель, 1998. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 1999. С. 32-34.

99. Копыстянская Н. Понятие «жанр» в его устойчивости и изменчивости // Контекст 86. М.: Наука, 1987.

100. Кормилов С., Федорова JI. Собираемый Ходасевич // Вопр. лит. М., 1999. Вып. 3. С. 330-345.

101. Корнилов В. О поэтах, стихах и мемуарах // Дружба народов. М., 2000. № 9. С. 155-168.

102. Костиков В. Не будем проклинать изгнанье.: Пути и судьбы русской эмиграции. М.: Междунар. отношения, 1990. 464 с.

103. Краснянский В. Словоупотребление и поэтика Бориса Зайцева // Язык как творчество: Сб. ст. к 70-летию В.П. Григорьева. М.: ИРЯ РАН, 1996. 365 с. С. 261-267.

104. Крейд В. Предисловие. // Дальние берега: Портреты писателей эмиграции / Сост., авт. предисл. и комм. В. Крейд. М.: Республика, 1994. 383 е., ил. С. 3-8.

105. Крейд В. Встречи с серебряным веком // Воспоминания о серебряном веке / Сост., авт. предисл. и комм. В. Крейд. М.: Республика, 1993. 559 с. С. 516.

106. Крутикова JI. Неугасимый свет: Перечитывая Бунина // Нева. СПб, 1995.1. Ю. С. 182-188.

107. Крылов В. R6ndez-vous русской литературы // Север. Петрозаводск, 1994. №3. С. 148-156.

108. Кузнецов В. Герменевтика и гуманитарное познание. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1991. 192 с.

109. Курганов Е. «Декадентская мадонна» // Гиппиус 3. Живые лица: Стихи. Дневники: В 2 т. / Сост., предисл. и комм. Е.Я. Курганова. Тбилиси: Мерани, 1991. Кн. 1. С. 5-24.

110. Курнант Н. Воспоминание детства в русской дворянской мемуарной культуре конца XIX века и философия памяти Анри Бергсона // Литература и философия. СПб, 2000. С. 88-93.

111. Лавров А. «.Только слова останутся» // Новый мир. М., 2000. № 4 (900). С. 215-220.

112. Лапаева Н. Образ провинции в художественном мире М. А. Осоргина: (По материалам мемуарной прозы) // Михаил Осоргин: Жизнь и творчество: Материалы первых Осоргинских чтений / Перм. ун-т. Пермь: Перм. ун-т, 1994. 128 с. С. 64-72.

113. Лапаева Н. Художественный мир М. Осоргина: Автореф. дис. на соиск. уч. степ. канд. филол. наук. Тюмень, 1998. 23 с.

114. Ласунский О. Михаил Осоргин: структура, качество и эволюция таланта // Михаил Осоргин: Жизнь и творчество: Материалы первых Осоргинских чтений / Перм. ун-т. Пермь: Перм. ун-т, 1994. 128с.С. 5-13.

115. Лежен Ф. В защиту автобиографии. Париж, 1975 // http://Kulichki.rambler.ru./moshkow Дата обращения: май 2001.

116. Лейдерман Н.Л. Движение времени и законы жанра: Жанровые закономерности развития советской прозы в 60-70-е годы: монография. -Свердловск: Сред.-Урал. кн. изд-во, 1982. 256 с.

117. Линев В. Последняя песнь Сирина // Кн. обозр. М., 2001. № 8. С. 6.

118. Литвак Б. Рецензия. // Отеч. история. М., 1999. № 3. С. 196-198.

119. Литература русского зарубежья возвращается на родину: Выборочный указатель публикаций 1986-1990. Вып. 1.4. 1. М.: Рудомино, 1993.

120. Литература русского Зарубежья: 1920-1940 / Сост. и отв. ред. О.Н. Михайлов. <Вып. 1>. М.: Наследие, 1993. 336 с.

121. Литература русского Зарубежья: 1920-1940 / Сост. и отв. ред. О.Н.

122. Михайлов. Вып. 2. М.: ИМЛИ, Наследие, 1999. 328 с.

123. Литература русского зарубежья: Антология: В 6 т. М.: Книга, 1990-1998. Т. 1 Кн. 1-2.-4.

124. Литературная энциклопедия русского зарубежья (1918-1940). Т. 1: ^ Писатели русского зарубежья / РАН, ИНИОН; Редколл.: Н. А. Богомолови др. М.: РОССПЭН, 1997. 512 с., ил.

125. Литературная энциклопедия русского зарубежья (1918-1940). Т. 3. Ч. 1: Книги / РАН, ИНИОН; Гл. ред. А. Н. Николюкин. М.: РОССПЭН, 1999. 350 с.

126. Литературный энциклопедический словарь / Под общ. ред. В. М. Кожевникова, П. А. Николаева. Редкол.: Л.Г. Андреев, Н.И. Балашов, А.Г. Бочаров и др. М.: Сов. энциклопедия, 1987. 752 с.

127. Лукъянцева И. «Время» и «вечность» в творчестве Б. К. Зайцева // ф Филологические науки: Материалы XLIII научно-методическойконференции «Университетская наука региону». Ставрополь, 1999. С. 59-61.

128. Любимов Б. Н. Душа Родины // Шмелев И.С. Лето Господне: Праздники. Радости. Скорби; Богомолье; Статьи о Москве / Сост., вступ. ст., комм. Б.Н. Любимова. М.: Моск. рабочий, 1990. 573 с. С. 3-24.

129. Ляшенко А. Е. Замятин и 3. Гиппиус («Лица» и «Живые лица») // Творческое наследие Евгения Замятина: взгляд из сегодня. Тамбов, 2000. Кн. 10. С. 45-50.

130. Мальцев Ю. Иван Бунин. 1870-1953. М.: Посев, 1994. 432 с.

131. Марахова Т. О жанрах мемуарной литературы // Вопр. рус. и заруб, лит. М., 1967. Вып. 69. С. 19-38.

132. Маркова О. Литературный портрет как вид «писательской» критики // Художественное творчество и литературный процесс: Сб. статей / Отв. ред. Н.Н.Киселев. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1988. Вып. 8. С. 210-224.

133. Маркова О.Современный литературный портрет (Типологияи поэтика жанра): Автореф. дис. на соиск. уч. степ. канд. филол. наук. Томск, 1990. 19 с.

134. Маркович Я. Бунин // Русское зарубежье: Золотая книга эмиграции.

135. Первая треть XX века: Энциклопедический биографический словарь / Ассоц. «Рос. полит, энцикл.»; Под общ. ред. В.В. Шелохаева; Отв. ред. Н.И. Канищева. М.: РОССПЭН, 1997. 748 е.; 32 л. ил. С. 116-119.

136. Марченко Т. Осоргин // Литература русского Зарубежья: 1920-1940 / Сост. и отв. ред. О.Н. Михайлов. <Вып. 1>. М.: Наследие, 1993. С. 286320.

137. Медведев Ф. После России. М., 1997. 246 с.

138. Медушевский А. Рец. на кн. М. Раева «Зарубежная Россия. Культурная история русской эмиграции 1919-1939 гг.» (М., 1994). // Отеч. история. М., 1994. №3. С. 214-218.

139. Мельников А. Мнемозина в башне из слоновой кости: (О мемуарной эссеистике серебряного века) // Филология = Fhilologica. Краснодар, 1998. № 14.С. 71-73.

140. Мемуаристика Бориса Зайцева / Публ. подгот. Е.В. Воропаева // Рус. речь. М., 1995. № 2. С. 38-54.

141. Мемуары на сломе эпох // Вопр. лит. М., 1999. Вып. 1. С. 3-35.

142. Мемуары на сломе эпох // Вопр. лит. М., 2000. Вып. 1. С. 3-43.

143. Мильков Д. «Прошу всех примите мое!» Памяти Алексея Михайловича Ремизова // Звезда. СПб, 1998. № 7. С. 189-195.

144. Михайлов А. О сновидениях в творчестве Алексея Ремизова и Николая Клюева // Алексей Ремизов: Исследования и материалы / Отв. ред. А. М. Грачева. СПб, 1994. С. 89-103.

145. Михайлов О. Король без королевства // Набоков В.В. Машенька; Защита Лужина; Приглашение на казнь; Другие берега (фрагменты): Романы / Вступ. ст., сост., комм. О. Михайлова. М.: Худож. лит., 1988. 511 с. С. 314.

146. Михайлов О. Миссия русской эмиграции // Дворянское собрание = Assemblee de la noblesse. M., 1994. № 1. С. 233-241.

147. Михайлов О. Бунин (1870-1953) // Литература русского Зарубежья: 19201940 / Сост. и отв. ред. О.Н. Михайлов. <Вып. 1>. М.: Наследие, 1993. С. 81-143.

148. Михайлов О. Зайцев (1881-1972) // Литература русского Зарубежья: 1920-1940 / Отв. ред. О.Н. Михайлов. Вып. 2. М.: ИМЛИ, Наследие, 1999. 328 с. С. 31-50.

149. Михайлов О. Иван Шмелев (1873 1950) // И. С. Шмелев. Избранное. М.: Правда, 1989. С. 3-20.

150. Михайлов О. Литература русского Зарубежья. М.: Просвещение, 1995. 432 е.: ил.

151. Михайлов О. Бунин И.А. // Литературная энциклопедия русского зарубежья (1918-1940). Т. 1: Писатели русского зарубежья / РАН, ИНИОН; Редколл.: Н. А. Богомолов и др. М.: РОССПЭН, 1997. 512 е., ил. С. 87-90.

152. Михайлова М. Конференция о жизни и творчестве русских женщин серебряного века // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9, Филология. М., 1997. № 1. С. 165-166.

153. Мраморнов О. Иван Бунин перед зеркалом русской души // Новый мир. М., 1995. №9. С. 236-240.

154. Неизвестная Берберова: Роман, стихи, статьи. СПб: Лимбус Пресс, 1998. -288 с.

155. Нива Ж. Возвращение в Европу: Статьи о русской литературе / Пер. с фр. Е.Э. Ляминой; предисл. А.Н. Архангельского. М.: Высшая школа, 1999. 304 с.

156. Николина Н. Поэтика русской автобиографической прозы: Учебное пособие. М.: Флинта: Наука, 2002. 424 с. (Филологический анализ текста).

157. Николина Н. «Страстная энергия памяти» (Композиционно-речевое своеобразие романа В.В. Набокова «Другие берега» // Рус. яз. в шк. М., 1999. № 2. С. 77-84.

158. Николюкин А. Новые тенденции в исследовании русской зарубежной литературы «первой волны» // Теория и практика общественно-научной информации. М., 1995. Вып. 10. С. 92-106.

159. Овчаренко С. Жанровость в искусстве как отражение эволюции художественного мышления: Автореф. дис. на соиск. уч. степ. канд. филол. наук. Киев, 1990. 22 с.

160. Одоевцева И. Два года на родине / Беседу вел И. Фоняков // Лит. газ. М., 1989. 19 июля. №29. С. 5.

161. Орлицкий Ю. Стих и проза в творчестве А. Ремизова: (К постановке проблемы) // Алексей Ремизов: Исследования и материалы / Отв. ред. А. М. Грачева. СПб, 1994. С. 166-171.

162. Ошар К. «Окаянные дни» как начало нового периода в творчестве Бунина // Рус. лит. СПб, 1996. № 4. С 100-105.

163. Павловский А. Две России и единая Русь: (Художественно-философская концепция России-Руси в романе А. Ремизова и И. Шмелева эмигрантского периода) // Рус. лит. СПб, 1995. № 2. С. 47-71.

164. Петрова Т. «Первая волна» русской литературной эмиграции на страницах журнала «Возрождение» // РЖ. 1997. № 4. С. 138-152.

165. Петрова Т. Г. Мемуарные книги 3. А. Шаховской «Отражения» и «В поисках Набокова» и их восприятие эмигрантской критикой // РЖ. 2000. №2. С. 185-191.

166. Петровская Е. Поэтика прозы В.Ф. Ходасевича: Автореф. дис. на соиск. уч. степ. канд. филол. наук. М., 1998. 22 с.

167. Пискунов В. Чистый ритм Мнемозины: (Мемуары русского «серебряного века» и русского зарубежья). М.: Знание, 1992. 64 с.

168. Пискунов В. «Россия вне России» // Русская идея. М., 1994. Т. 1. С. 7-52.

169. Поликовская Л. Нереабилитированный философ М. Осоргин. // Лит. обозр. М., 1993. № 7/8. С. 84-88.

170. Прокопов Т. Память всеотзывного сердца: Мемуарная проза Бориса Зайцева // Зайцев Б.К. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 6 (доп.). Мои современники: Воспоминания. Портреты. Мемуарные повести. М.: Русская книга, 1999. 560 с. 1 л. портр. С. 3-10.

171. Раев М. Россия за рубежом: История культуры русской эмиграции 19191939 гг. М., 1994.

172. Ревякина А. Из опыта литературной жизни писателей «первой волны» эмиграции в послевоенное время: (Журнал «Опыты». Нью-Йорк, 19531958) // РЖ. 1997. № 4 . С. 153-170.

173. Рейтман М. Знаменитые эмигранты из России: Очерки о россиянах, добившихся успеха в США. Ростов н/Д.: Феникс, 1999. 318 е.: портр. -(Ист. силуэты).

174. Решетов А. Рецензия на кн. «Русское Зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть XX века. Энцикл. библиогр. сл. М., 1997. 748 е. // Этногр. обозрение. М., 2000. № 1. С. 165-167.

175. Романенко А. Земные странствия Бориса Зайцева // Зайцев Б. К. Голубая звезда: Повести и рассказы; Из воспоминаний / Сост., предисл. и комм. А. Романенко. М.: Моск. рабочий, 1989. 576 с. С. 5-31.

176. Ронен О. Берберова (1901-2001) // Звезда. СПб, 2001. № 7. С. 213-220.

177. Рощин М. Князь: Книга об Иване Бунине, русском писателе // Октябрь. М., 2000. № 1.С. 3-87.

178. Русское зарубежье: Золотая книга эмиграции. Первая треть XX века: Энциклопедический биографический словарь / Ассоц. «Рос. полит, энцикл.»; Под общ. ред. В.В. Шелохаева; Отв. ред. Н.И. Канищева. М.: РОССПЭН, 1997. 748 е.; 32 л. ил.

179. Рылькова Г. «О читателе, теле и славе» Владимира Набокова // Новое лит. обозр. М., 1999. № 6 (40). С. 379-390.

180. Сабов А. Снова на берегах Невы // Одоевцева И.В. На берегах Невы: Литературные мемуары / Вступ. статья К. Кедрова; Послесл. А. Сабова. М.: Худож. лит., 1988. 334 с. С. 314-322.

181. Сахаров В. Набоков (1899-1977) // Литература русского Зарубежья: 19201940 / Отв. ред. О.Н. Михайлов. Вып. 2. М.: ИМЛИ, Наследие, 1999. 328 с. С. 187-213.

182. Симачева И. Своеобразие «беженского» романа: Первая волна русскойэмиграции (Обзор) // РЖ. 2000. № 4. С. 208-225.

183. Слобин Г. Динамика слуха и зрения в поэтике Алексея Ремизова // Алексей Ремизов: Исследования и материалы / Отв. ред. А. М. Грачева. СПб, 1994. С. 157-165.

184. Словарь литературоведческих терминов. Ред.-сост.: Л.И. Тимофеев, С.В. Тураев. М.: Просвещение, 1974. 509 с.

185. Словарь русского языка: В 4 т / АН СССР, Ин-т рус. яз.; Под ред. А.П. Евгеньевой. 3-е изд., стереотип. М.: Русский язык, 1985-1988.

186. Соколов А. Судьбы русской литературной эмиграции 1920-х годов. М.: Изд-во Моск. гос. ун-та, 1991. 184 с.

187. Соколова Е. Вагнер-Эгельхафт М. Автобиография как жанр. Веймар, 2000. 229 с. // РЖ. 2002. № 1. С. 43-46.

188. Сорокина В. «Русский Берлин» как подсистема литературы 20-30-х гг // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9, Филология. М., 1996. № 1. С. 30-43.

189. Спиркин А. Сознание и самопознание. М.: Политиздат, 1972. 250 с.

190. Степанова Н. Мотив воспоминаний как эстетическая проблема в русскоязычных произведениях В. Набокова: Автореф. дис. на соиск. уч. степ. канд. филол. наук. Орел, 2000. 29 с.

191. Степун Ф. Встречи. М.: Аграф, 1998. 256 с.

192. Степун Ф. Трагедия и современность // Русская литературная критика начала XX века: Современный взгляд: Сб. обзоров. М., 1991. С. 198-216.

193. Струве Г. Русская литература в изгнании. Париж-Москва, 1996.

194. Сутаева 3. Жанровые особенности автобиографической и мемуарной прозы: (На материале творчества А.С. Пушкина, П.А. Вяземского, Н.Г. Чернышевского): Автореф. дис. на соиск. уч. степ. канд. филол. наук / Рос. АН, Ин-т мировой лит. РАН. М., 1998. 22 с.

195. Суханек Л. Русская эмигрантская литература как теоретическая и историко-литературная проблема // Болгарская русистика. София, 1993. № 4. С. 2-5.

196. Сызранов С. Категории пространства и времени в историческом мышлении И.А. Бунина (1887-1904) // Начало: Сб. работ молодых ученых. М., 1990. 250 с. С. 151-171.

197. Тагер Е. Жанр литературного портрета в творчестве М.Горького // О художественном мастерстве М.Горького. М., 1960. С. 375-418.

198. Тартаковский А. 1812 год и русская мемуаристика. М., 1980.

199. Тартаковский А. Летописец или «просто человек» // В раздумьях о России (XIX век). М., 1996. С. 74-104.

200. Тартаковский А. Русская мемуаристика XVIII первой половины XIX века: От рукописи к книге / АН СССР, Ин-т истории СССР. М.: Наука, 1991.286 с.

201. Тартаковский А. Мемуаристика как феномен культуры // Вопр. лит. 1999. Вып. 1. С. 35-55.

202. Тень Набокова//Иностр. лит. М., 1999. № 12. С. 133-229.

203. Ткаченко О. Жанровое своеобразие прозы В. Ф. Ходасевича: Автореф. дис. на соиск. уч. степ. канд. филол. наук. Тверь, 2001. 19 с.

204. Трубецкой Е. Избранное / Сост., послесловие и комментарии В.В. Сапова. М.: Канон, 1995. 480 с. (История христианской мысли в памятниках).

205. Трубина Л. «. с глазами на Россию»: Тема памяти в литературе русского зарубежья // Лит. в шк. М., 1996. № 6. С. 26-42.

206. Трубина Л. Историческое сознание в русской литературе первой трети XX века: Типология. Поэтика: Автореф. дис. на соиск. уч. степ, д-ра филол. наук. М., 1999. 41 с.

207. Туниманов В. Тропа Ремизова к Лескову Н Рус. лит. СПб, 1998. № 3. С. 18-32.

208. Тынянов Ю. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977.

209. Ч. 2. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1999. 306 с. С. 181-184.

210. Филевский Б. Рец. на кн. 3. Шаховской «В поисках Набокова. Отражения» (М., 1991). // Октябрь. М., 1992. № 2. С. 202-204.

211. Философский энциклопедический словарь / Гл. редакция: Л.Ф. Ильичев, П.Н. Федосеев, С.М. Ковалев, В.Г. Панов. М.: Сов. Энциклопедия, 1983. 840 с.

212. Фрейденберг О. Поэтика сюжета и жанра / Подгот. текста и общ. ред. Брагинской Н. В. М.: Лабиринт, 1997. 448 с.

213. Ш 215. Хазанов Б. Дневник сочинителя // Октябрь. М., 1999. № 1. С. 176-188.

214. Хазанов Б. Отечество изгнанных Рец. на кн.: Glad J. Russia abroad: Writers, history, politics. Washington, 1999. 735 p. // Знамя. M., 1999. № 12. C. 176-180.

215. Хализев В. Теория литературы / В. Е. Хализев. 3-е изд., испр. и доп. М.: Высш. шк., 2002. 437 е.: с. ил.

216. Цурганова Е. Берберова Н.Н. // Литературная энциклопедия русского зарубежья (1918-1940). Т. 1: Писатели русского зарубежья / РАН, ИНИОН; Редколл.: Н. А. Богомолов и др. М.: РОССПЭН, 1997. 512 е., ил. С. 64-66.

217. Цурганова Е. Герменевтика наука о смысле текста // Вестник РАН. М., 1994. Т. 64. № 12. С. 1095-1099.

218. Чайковская В. Искажающее зеркало // Лит. обозр. М., 1993. № 9/10. С. 95-98.

219. Чалмаев В. Ремизов // Литература русского Зарубежья: 1920-1940 / Сост. и отв. ред. О.Н. Михайлов. <Вып. 1>. М.: Наследие, 1993. С. 144-177.

220. Челышев Е. Культурное наследие российской эмиграции // Литература русского Зарубежья: 1920-1940 / Сост. и отв. ред. О.Н. Михайлов. <Вып. 1>. М.: Наследие, 1993. 336 с. С. 5-27.

221. Чернец Л. Литературные жанры: (Проблемы типологии и поэтики). М.: Изд-во Моск. гос. ун-та, 1982. с.

222. Шайтанов И. Жанровое слово у Бахтина и формалистов // Вопр. лит. М.,1996. Вып. 3. С. 89-114.

223. Шлайфер Р. Обобщающая эстетика жанра: Бахтин, Якобсон, Беньямин / Пер. с англ. Шайтанова И. О. // Вопр. лит. М., 1997. Вып. 2. С. 76-100.

224. Шраер М. Д. Набоков: Темы и вариации: Пер. с англ. СПб: Акад. проект, 2000. 384 с. (Современная западная русистика).

225. Эберт К. Образ автора в художественном дневнике Бунина «Окаянные дни» // Рус. лит. СПб, 1996. № 4. С. 106-110.

226. Эпштейн М. Парадоксы новизны: О литературном развитии XIX-XX веков. М.: Сов. писатель, 1988. 416 с.

227. Эсалнек А. Внутрижанровая типология и пути ее изучения. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1985. 183 с.

228. Яркова А. Жанровое своеобразие творчества Б.К. Зайцева 1922-1972 годов. Литературно-критические и художественно-документальные жанры. Монография. СПб.: ЛГОУ им. А.С. Пушкина, 2002. 211 с.

229. Яров С. Живые маски Зинаиды Гиппиус // Гиппиус 3. Живые лица. СПб: Азбука, 2001. С. 280-293.

230. Ясенский С. Пассеизм Бунина как эстетическая проблема // Рус. лит. СПб, 1996. №4. С. 111-116.