автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Формы выражения авторского присутствия в мемуарной прозе М. Цветаевой

Полный текст автореферата диссертации по теме "Формы выражения авторского присутствия в мемуарной прозе М. Цветаевой"

„-»о ГЬ58

На правах рукописи

БОГАТЫРЕВА Дарья Александровна

ФОРМЫ ВЫРАЖЕНИЯ АВТОРСКОГО ПРИСУТСТВИЯ В МЕМУАРНОЙ ПРОЗЕ М. ЦВЕТАЕВОЙ

Специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

о о. г.П?

Москва-2009

003467858

Работа выполнена в государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Московский педагогический государственный университет» на кафедре русской литературы и журналистики XX - XXI веков филологического факультета

Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор Колядич Татьяна Михайловна

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Полехина Майя Михайловна кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Быстрова Ольга Васильевна

Ведущая организация:

Владимирский государственный гуманитарный университет

Защита состоится «18» мая 2009 года в 14-00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.154.15 при Московском педагогическом государственном университете по адресу: 119991, Москва, ул. Малая Пироговская, д. 1, ауд. 304.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Московского педагогического государственного университета по адресу: 119991, Москва, ул. Малая Пироговская, д. 1.

Автореферат разослан 2009 года.

Ученый секретарь диссертационного совета В.К. Сигов

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Современное цветаевоведение разнообразно по тематике и направлению научной мысли, однако изучение мемуарной прозы М.Цветаевой осуществлялось, в основном, в контексте ее творчества. Среди авторитетных работ, рассматривающих разные аспекты мемуарной прозы Цветаевой, следует назвать исследования В.Барахова, Т.Геворкян, М.Серовой, З.Мадиевского, С.Ахмадеевой, а также диссертации С.Буниной, О.Калининой, Н.Вольской, С.Макашевой.

При всем многообразии подходов к изучению мемуарной прозы Цветаевой ряд проблем остается неисследованным. Так, образ автора остается пока вне поля зрения цветаевоведения, хотя адекватное прочтение мемуаров невозможно вне обращения к структуре авторского присутствия, объединяющего все составляющие мемуарного текста.

Настоящее диссертационное исследование посвящено описанию авторского присутствия и определению его конкретных форм в мемуарной прозе М.Цветаевой. В научно-критических работах в качестве синонима термину «автор» используются выражения «голос автора» (М.Бахтин), «авторское сознание» (Б.Корман), «авторская оценка» (Т.Савченко), «авторское поведение» (А.Фаустов), «авторская активность» (М.Гиршман), «авторское присутствие» (С.Бройтман), «авторская модальность» (П.Чудаков).

Мемуары относятся к той разновидности литературы, где авторство скрыть невозможно, поэтому логичнее использовать понятие «авторское присутствие», подразумевающее активное авторское участие на жанровом, повествовательном и персонажном уровнях. Авторское присутствие представлено субъектными и внесубъектными формами и их сочетанием.

Актуальность диссертационного исследования обусловлена необходимостью изучения мемуарного наследия М.Цветаевой в рамках мемуарного метажанра. Такой подход позволяет применить авторскую методику исследования мемуарного текста, основанную на выявлении форм авторского присутствия, жанровых модификаций, ипостасей мемуарного «я» в общем текстовом пространстве.

Объектом исследования в диссертации стали записные книжки, дневники, воспоминания о детстве, мемуарные портреты. Подобная разножанро-вость позволяет проследить многообразие форм воплощения авторского «я». При анализе привлекаются некоторые литературно-критические статьи М.Цветаевой.

Принцип отбора материала определяется необходимостью полно представить парадигму авторского «я» в мемуарном наследии М.Цветаевой.

Среди произведений, детально рассматриваемых в работе, - дневниковая проза («Октябрь в вагоне», 1927; «Вольный проезд», 1924; «О любви», 1919; «О благодарности», 1926), мемуарно-портретная проза («Живое о живом», 1932; «Пленный дух», 1934; «История одного посвящения», 1931; «Герой труда», 1925), воспоминания о детстве («Мать и музыка», 1934; «Черт», 1935; «Мой Пушкин», 1937; «Дом у Старого Пимена», 1933; «Музей Александра III», 1933; «Жених», 1933), произведения с автобиографической основой («Страховка жизни», 1934; «Повесть о Сонечке», 1937).

Предмет исследования - формы выражения авторского присутствия в мемуарной прозе Цветаевой, прослеживаемые на жанровом, нарративном и образном уровнях. Не претендуя на анализ всего их многообразия, но основываясь на теоретических разработках проблемы автора М.Бахтиным, В.Виноградовым, И-Карповым, Б.Корманом и др., выделяем наиболее существенные и значимые особенности.

Цель диссертации - рассмотреть формы авторского присутствия и определить их значение для мемуарной прозы М.Цветаевой. «Автор» понимается нами как носитель определенной концепции, особого взгляда на действительность.

В соответствии с этим поставлены конкретные задачи исследования:

1. Выявить комплекс мемуарных текстов М.Цветаевой на основе единства жанровой парадигмы и форм авторского присутствия: дневниковой, записочной, мемуарного портрета, мемуарного «романа».

2. Рассмотреть формы выражения авторского присутствия на повествовательном уровне и определить нарративную модель мемуарной прозы М.Цветаевой, установив основные типы нарратора;

3. Определить доминантные приемы организации авторского присутствия, проследив их функционирование на образном, речевом и повествовательном уровне.

Теоретическую основу диссертационного исследования составляют труды по проблеме автора М.Бахтина, В.Виноградова, Б.Кормана, Н.Рымаря, В.Скобелева, Л.Гинзбург, М.Гиршмана, С.Машинского, Н.Тамарченко, В.Тюпы, Б.Успенского, В.Хализева, Л.Чернец и др. Учитываются результаты наблюдений над поэтикой мемуарного жанра, содержащиеся в исследованиях Н.Банк, В.рарахова, Е.Болдыревой, Л.Бронской, Т.Колядич, Н.Николиной, ВЛискунова, А.Тартаковского, И.Шайтанова, М.Вагнера-Эгельхафта, Ф.Лежена, П.де Манна; теоретические работы по нарратологии Ж.Женетта, ДжЛринса, П.Рикера, В.Шмида и др.

Методологической основой работы является системный подход, предполагающий изучение произведения как целостного образования. В работе сочетаются сравнительно-типологический метод и структурно-семантический анализ. Мы учитываем разные методологические подходы к изучению мемуарного жанра (генетический - Д.Лихачев, А.Веселовский; коммуникативный - М.Бахтин; социально-исторический - Л.Чернец). Анализируя мемуарную прозу М.Цветаевой с точки зрения авторского самовыражения, мы опираемся на содержательную концепцию С.С. Аверинцева, согласно которой жанровая форма подвержена деформации под влиянием нового для нее содержания, в свою очередь, обусловленного личностью писателя.

Теоретическая значимость диссертационного исследования связана с разработкой типологии повествовательных форм в мемуарной прозе М.Цветаевой в сочетании традиционной теории повествования с современной нарратологией. Созданная при этом авторская методика анализа мемуарного текста может быть применена в исследованиях других произведений мемуарного жанра. В теоретическом плане интерес также представляют описанные версии авторского «Я» в мемуарной прозе М. Цветаевой, которые позволяют

выявить доминирующие черты поэтики творчества М.Цветаевой.

Практическое значение исследования состоит в возможности использования его результатов в вузовских и школьных курсах по истории русской литературы XX века, на лекционно-пракгических занятиях в системе высшего и дополнительного образования, а также спецкурсах и спецсеминарах, посвященных теории жанров и творчеству М.Цветаевой.

Научная новизна обусловлена неизученностью проблемы авторского присутствия в мемуарной прозе М.Цветаевой. В диссертации впервые мемуарная проза М.Цветаевой рассматривается как единое текстовое пространство (метажанр). Предпринятый анализ позволил ввести в научный обиход понятие «авторское присутствие» применительно к мемуарному повествованию, определить своеобразие его проявления в мемуарном тексте.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Авторское присутствие определяется жанровой модификацией. Дневниковая форма требует постоянного присутствия автора, которое выражается в эмоциональном тоне повествования, субъективности оценок, отбора изображаемых фактов. Скрытое (дистанцированное) авторское присутствие проявляется в мемуарном портрете, когда автор сосредотачивает свое внимание не на себе, а на современнике, и выражается в сюжетно-композиционной структуре. Авторское присутствие в воспоминаниях о детстве характеризуется ретроспективным взглядом мемуариста и создается с помощью введения в повествование несобственно-прямой речи, «потока сознания», многоголосия.

2. Вариантом авторского присутствия является авторская позиция, зависящая от временной, перцептивной и языковой точек зрения.

3. Повествовательный уровень выражения авторского присутствия предполагает моделирование мемуарного текста с поставленными писателем задачами. Дневниковый и мемуарный нарратив являются основными повествовательными формами в мемуарной прозе М.Цветаевой.

4. В мемуарной прозе М.Цветаевой авторское «я» выражается в соответствии с двумя временными измерениями, с одной стороны, и их роли в сюжетной организации текста, с другой. Выделены три формы авторского присутствия, условно обозначаемые как: образ автора, персонифицированный автор и лирическое «я». Данные формы рассматриваются на портретном, личностном, речевом уровнях.

Апробация работы. Основные положения диссертации обсуждались на аспирантском семинаре и заседании кафедры русской литературы и журналистики XX и XXf веков МИГУ, апробировались в выступлениях на 13 международных и всероссийских конференциях: «Лингвистические и методические основы филологической подготовки учителя-словесника» (Старый Оскол, 2005), X и XI Шешуковские чтения (Москва, 2005, 2006), «Феномен повседневности: гуманитарные исследования» (Санкт-Петербург, 2005), «Восток - Запад: пространство русской литературы и фольклора» (Волгоград, 2006), «Экология культуры и языка: проблемы и перспективы» (Архангельск, 2006), «XII Пушкинские чтения» (Санкт-Петербург, 2007), «Художественный текст и культура» (Владимир, 2007), «Актуальные проблемы изучения литературы на перекрестке эпох» (Белгород, 2006, 2007), «VI Эйхенбаумовские

чтения» (Воронеж, 2007), IV Цветаевские чтения (Елабуга, 2008); международном круглом столе «Литература и документ: теоретическое осмысление темы» (Москва, 2008). Основные положения диссертации изложены в 14 публикациях, в том числе в издании, рекомендованном ВАК РФ.

Структура диссертации определяется ее целями и задачами. Диссертация состоит из Введения, трех глав, Заключения, Библиографии, насчитывающей 202 наименования, и Приложения.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается актуальность темы диссертации, ее научная новизна, определяются объект и предмет исследования, его цели и задачи, характеризуется научное состояние изучаемой проблемы.

В первой главе «Жанровые модификации мемуарной прозы М.Цветаевой» исследуется специфика выражения авторского присутствия на жанровом уровне.

Мемуарная проза М.Цветаевой рассматривается в рамках мемуарного метажанра, где встречаются разные модификации (дневники, записные книжки, мемуарный портрет, воспоминания). Данная концепция нашла подтверждение у ряда исследователей (Е.Кириллова, Ю.Подлубнова, Р.Спивак), подчеркивающих «внеродовую направленность» (КШодлубнова) мемуаров.

В первом параграфе «Фрагмент в структуре дневниковых текстов и записных книжек» анализируется проблема соотношения фрагмента и целого как основы текстопостроения мемуарной прозы М.Цветаевой.

Основными признаками фрагмента являются неполнота и незавершенность, По утверждению И.Фоменко, фрагмент, «в одних случаях это подлинный контекст, из которого извлечена какая-то относительно самостоятельная часть (в этом случае синонимом фрагмента можно считать «отрывок»). В других случаях это мнимый контекст, то есть такой, которого на самом деле не было и нет, но он обязательно подразумевается»1.

Фрагмент часто встречается в мемуарной прозе М.Цветаевой, ориентированной на непосредственное общение со своим читателем. Он помогает читателю увидеть мир глазами автора текста и призывает читателя к чтению-видению.

Особое внимание уделяется дневниковым записям в контексте развития дневниковой культуры первого тридцатилетия XX века («История моего современника» (1853 - 1921) В.Короленко, «Несвоевременные мысли» (1918) М.Горького, «Петербургский дневник» (1929) З.Гиппиус, «Окаянные дни» (1935) И.Бунина, «История моей души» (оп.1991) М.Волошина).

В существующей типологии дневников исследователи (Н.Банк, Н.Богомолов, О.Егоров, М.Михеев, А.Колядина) выделяют особую разновидность - писательские дневники. Дневниковые записи М.Цветаевой относятся к писательским по ряду признаков: включению в текст документальных свидетельств, фрагментов писем, публицистичности. Дневники М.Цветаевой органично вписываются в существовавшую традицию, такие свойства, как афо-

' Фоменко И.В. Введение в практическую поэтику: учеб. пособие - Тверь: Твер. гос. ун-т, 2003. -С. 87.

ристичность, преобладание фиксации внутренних переживаний над описанием внешних событий, концентрированная образность, позволяют говорить о трансформации этого жанра.

Своеобразным предшественником М.Цветаевой в разработке фрагментарной прозы на основе своих подневных записей стал В.Розанов, поэтому в качестве сопоставительного фона нами анализируются «Опавшие листья» (короба первый и второй) (1913; 1915).

Дневниковые записи М.Цветаевой и В.Розанова отличаются афористичностью, лаконичностью, авторскими ремарками. Очевидна последовательная стилистическая работа над корпусом отрывочного текста, преобразуемого в единое целое. Выявлено, что установление связи между разрозненными фрагментами ведет к их целостному восприятию и развитию единого сюжета. С другой стороны, дробление фраз и подача информации краткими эмоциональными «кусками» создают эффект высокой степени расчлененности текста, что придает отдельным фактам повествования большую самостоятельность, хотя сохраняется связность содержания. Отдельные фрагменты, входящие в состав дневниковой записи «О любви» (1919), создают впечатление вырванности текста из целого, но цельность замысла определяется авторским замыслом - рассуждения о любви: «Я бы предложила другую формулу: женщина, не забывающая о Генрихе Гейне в ту минуту, когда входит ее возлюбленный, любит только Генриха Гейне» (4, 477); «Вы не хотите, чтобы знали, что вы такого-то любите? Тогда говорите о нем: «я его обожаю!» Впрочем, некоторые знают, что это значит» (4,478)2.

Существенна переработка М.Цветаевой своих записных книжек, нередко становящихся основой не только дневниковых записей, но и мемуарного текста. Отметим дневниковую запись «Смерть Стаховича» (1919), где М.Цветаева преобразует разрозненные фрагменты в виде хаотичных записей, появившихся ранее дневникового повествования. Преобразуя отрывки в единый текст, автор стремится к смысловой и текстовой завершенности рассказа.

Подневная запись требует постоянного присутствия автора в тексте. Даже прячась за изображаемыми событиями и образами, автор неявно присутствует в тексте посредством субъективных оценок и отбора событий, зафиксированных в дневнике. В отличие от записных книжек в дневнике смещаются смысловые акценты, четче вычленяется авторский голос и, следовательно, скрытое в подтексте авторское присутствие. Оно может выражаться тональностью (от восторженной до иронической), синтаксическими паузами, элементами просторечия.

Во втором параграфе «Мемуарно-портретная проза» доказано, что внутри метажанра воспоминаний существует отдельная разновидность - мемуарный портрет. Суммируя теоретические разработки (В.Барахова, О.Марковой, Н.Тукодян, В.Трыкова, АЛрковой), формулируются структурные признаки данной модификации: наличие конкретной фабулы, изображение личных встреч автора с современниками, включение текстовых фрагментов в виде эссе-исследования творчества изображаемого.

2 В скобках здесь и в дальнейшем указывается том и страницы издания Цветаева М.И. Собр. соч.: В 7 т. - М.: Эллис Лак, 1994 -1995.

В современном цветаевоведении даются разные определения воспоминаниям о современниках. Их обозначают как «прозу мемуарного характера», «портретные очерки» (И.Кудрова), «воспоминания» (А.Саакянц), «эссе» (Р.Войтехович), «литературный портрет», «мемуарно-портретная проза», «мемуарный очерк» (Т.Геворкян). Рассматриваемые нами воспоминания М.Цветаевой о современниках (1925 - 1937 годов), представляют собой соединение жанровых элементов мемуаров, портретных зарисовок и некролога, объединяемые семой памяти.

Подробно рассматривается мемуарно-портретная проза, посвященная М.Волошину («Живое о живом», 1932) и А.Белому («Пленный дух», 1934). Делается вывод, что автор стремится к мифологизации образа портретируемого, проектированию и воплощению идеального образа на ассоциативной основе. Рассказывая о М.Волошине, мемуарист использует символические значения античных божеств - Зевса и Пана.

Создавая собственный образ современника, М.Цветаева объединяет мифологические черты божеств: «Макс был настоящим чадом, порождением, исчадием земли. <...> Макс был именно земнородным, и все притяжение его к небу было именно притяжением к небу - небесного тела <.. .>» (4,192).

Мифологичен и образ А.Белого, на страницах «Пленного духа» возникает миф о «танцующем Белом». Структура выстроена на символическом сюжете взлета («пленный дух»), ритуальной пляске. Возникает «тотальный динамический «"текст" танца» (В.Мароши): «Ровная площадка, утыканная желтыми цветочками, стала ковриком под его [Белого - Д.Б.] ногами - и сквозь крутящегося, приподымающегося, вспархивающего, припадающего, клоняющегося, вот-вот имеющего отделиться от земли...»(4,237)

Одновременно через монологи А.Белого М.Цветаева дает характеристику собственному творчеству: «Вы - дочь профессора, и я сын профессора. Вы - дочь. Я - сын. <.. .> Мы с вами - сироты, и - вы ведь тоже пишете стихи? - сироты и поэты. <.. .> И какое счастье, что это за одним столом, <.. .> Ведь это роднит? Это уже - связь?» (4,243)

Кроме авторской, когда мемуарист не скрывает своего мнения о портретируемом, встречается опосредованная характеристика. Образ А.Белого воссоздается через рассказы А.Тургеневой, П.Когана, впечатления дочери М.Цветаевой. «История одного посвящения» (1931) организовывается как полемика с воспоминаниями об О.Манделынтаме Г.Иванова («Петербургские зимы», 1928; 1954).

Синтетический характер повествования, проявляющийся на внутристи-левом уровне, позволяет увидеть в мемуарном портрете черты эссеистики, что подтверждается наличием в тексте произведения литературно-критических замечаний, отточенных афористических фраз, философских отступлений.

В третьем параграфе «Романная структура» исследуется автобиографическая проза М.Цветаевой и в частности, «Повесть о Сонечке» (1937), появившаяся в период «повестей о человеке», воссоздающих историю личности (З.Жемчужная «Повесть об одной матери», А.Ремизов «Оля» (1927), Б.Зайцев «Анна» (1929), В.Андреев «Детство. Повесть об отце» (1938) и др.). В данном

параграфе речь идет о тяготении Цветаевой к крупной повествовательной форме.

М.Цветаева выстраивает повествование о своем детстве из фрагментов о матери, отце, вещах и событиях, повлиявших на ее становление. Объединяясь интонацией и сюжетной линией, они становятся главами автобиографического романа.

Сам мемуарный текст строится по законам романного повествования, организуясь из авторской речи и монологов, а также диалогов героев. В ходе анализа показано, что повествование движется не за счет событийной стороны, а посредством смены авторских описаний.

М.Цветаева не создает последовательной биографии родителей, рассказывает о них лишь в «настоящем» детства и юности героини, вводит только отдельные факты биографии. Доминантным приемом становятся сравнения, выделяющие авторскую точку зрения: «Мать точно заживо похоронила себя внутри нас - на вечную жизнь» (5, 14); «Мать затопила нас как наводнение. Ее дети, как те бараки нищих на берегу всех великих рек, отродясь были обречены. Мать залила нас горечью своего несбывшегося призвания, своей несбывшейся жизни, музыкой залила нас, как кровью, кровью второго рождения» (5, 20). Речь матери дополнена авторскими комментариями, не только создающими цельный образ, но и адресованными к читателю: «холодно прибавляла», «я только не хочу загромождать читателя».

Активность повествователя, его формы присутствия проявляются в отступлениях - своеобразных репликах в сторону. В центре внимания теперь оказывается речь героев.

Во второй главе «Приемы организации авторского повествования в мемуарной прозе М.Цветаевой» анализируются особенности мемуарного повествования: выбор точки зрения, нарративная структура текста. В диссертационном исследовании мы опираемся на точку зрения В.Шмида, изложенную в его «Нарратологии» (2003)3. Подход определяется тем, что концепция В.Шмида является наиболее системной и концептуально-последовательной, одновременно учитывающей практически все предшествующие разработки в этой области. Она позволяет также показать существующие разногласия между западными и отечественными исследователями.

В первом параграфе «Точка зрения, ее типы» показано, что доминирует временная точка зрения, определяемая позицией автора, его вездесущностью, отсюда и соединение сегодняшнего события с будущим, наличие ретроспекции и проспекции.

Совмещаются два временных плана - время совершения событий и время воспоминания: «Приходила я к ней всегда утром, - заходила, забегала одна, без детей. Поэтому ее комнату помню всегда в сиянии - точно ночи у этой комнаты не было. Золото солнца на зелени кресла и зелень кресла в темном золоте паркета». (4, 303) Устойчивые сигналы-слова (помню) указывают на временную двойственность произведения.

Через авторское присутствие реализуется точка зрения. В записных книжках, отражающих непосредственное видение, вопреки традиции, автор

3 Шмид В. Нарратология. - М.: Языки славянских культур, 2003.

иногда передает свой голос персонажу, что приводит к смене точки зрения, особенно во временном плане (проспективном и ретроспективном). Подобная смена временных акцентов по разным причинам (иногда в соответствии с авторским замыслом) происходит как в дневниковой, так и в мемуарной (автобиографической) формах.

В дневниках и записных книжках не наблюдается хронотопическая дис-танцированность, обьгчно записи делаются по «горячим следам». Временные сигналы свидетельствуют о недавно произошедшем событии («Вчера Леня Цирес, впервые вцдевший Алю, воскликнул: «Господи, да какие у нее огромные глаза!» (НЗП, 1,5)4»; «Завтра Але исполняется 3 месяца» (НЗП, 1,5); «Третьего дня Аля в первый раз поцеловала... кота» (НЗП, 1,6).

Планы точек зрения выявляются по разному: идеологический план -через авторскую позицию, пространственный - проспекцию/ретроспекцию, временной - временные сигналы, языковой - речь автора и речь героя, различные по лексическому составу, перцептивный - уменьшение описательной составляющей, введение голоса персонажа, замена описания несобственно-прямой речью, имитацию диалога. Временная точка зрения сближается с пространственной, образуя своеобразный «мемуарный хронотоп».

Особый интерес представляет перцептивная точка зрения. Она выражает детские переживания и впечатления и определяется как «детская точка зрения», реализуется посредством особого ряда сравнений и уподоблений, сближающих героиню с элементами окружающей среды. Детский взгляд становится основой авторского путешествия в прошлое: «За обедом всегда говорят о чем-то непонятном. Папа рассказывает о филологах и юристах. Нам лучше нравятся филологи. Раз вечером мы видели одного юриста, - он был в желтом костюме, говорил очень громко, рассказывал папе свою жизнь, потом писал ее, потом попросил денег, а когда уходил, свалился с лестницы и сказал, что это часто с ним бывает» (5, 100). Отъединение «детского» и «взрослого» планов происходит с помощью лексики, в авторскую речь проникают разговорные слова, неправильное построение фразы («нам лучше нравятся филологи»).

Во втором параграфе «Авторская позиция» исследуется специфика ее проявления в «Повести о Сонечке», в первую очередь с помощью композиционных форм. М.Цветаева выстраивает повествование по кольцевому принципу, дополняет его «повествовательными лицами» (название первой части — «Павлик и Юра», второй — «Володя»), обогащающими основную повествовательную тему. Сюжет организуется как череда встреч, а расположение и соотношение частей позволяет выявить авторскую позицию.

Особое значение имеет проспекция, которая реализуется посредством соединения уже произошедших и будущих событий: «Так же как раньше они никогда у меня не встречались, так теперь стали встречаться - всегда, может быть оттого, что раньше Володя бывал реже, а теперь стал приходить через ве-

4 Цветаева М. Неизданное. Записные книжки: В 2 т. / Подгот. текста, предисл. и примеч. Е.Б. Коркиной и М.Г. Крутиковой. - М.: Эллис Лак, 2000. Здесь и далее следует сокращенное написание (НЗК) с указанием тома и страниц издания.

чер, а под конец каждый вечер - ибо дело явно шло к концу, еще не названному, но знаемому». (4,348)

Отмечается и явная драматургизация текста. Одна сцена сменяет другую, автор постепенно вводит в повествование персонажей, кратко представляя их вставными конструкциями ремарочного типа. Рнемарки выступают средством передачи авторского голоса. Они указывают на время или место; действия героев или их намерения; особенности поведения или психологического состояния персонажей; невербальную коммуникацию, модуляции голоса, помогая представить сцену в динамике, нарисовать характеры и лица живыми («Пауза», «Молчание», «Деловито», «Таинственно»). Выраженная в них авторская позиция является частным проявлением авторского присутствия в тексте.

Анализ «Повести о Сонечке» позволяет утверждать, что более органичным для творческой манеры М.Цветаевой является субъективно-авторское начало, активная авторская позиция «биографической личности» (Л.Мешкова), проявляющиеся в выборе темы, предмета описания, героев, угла зрения на них.

Третий параграф «Нарративная модель» посвящен рассмотрению повествовательной структуры. В современном литературоведении дискутируется вопрос о терминологическом обозначении «адресанта фиктивной нарра-торской коммуникации»5, употребляются два различных термина - «повествователь» и «рассказчик». Их отличие определяется по-разному, то по критерию идентичности или неидентичности повествующей и повествуемой инстанции, то по мере выявленности: «повествователь» - «носитель речи, не выявленный, не названный, растворенный в тексте», «рассказчик» - «носитель речи, открыто организующий своей личностью весь текст»6. Мы придерживаемся определения нарратора В.Шмидом как «носителя функции повествования, безотносительно к каким бы то ни было типологическим признакам»7, объединяющего рассказчика и повествователя в категорию нарратора, так как мемуарный текст предполагает наличие и одного, и другого.

Повествование в мемуарной прозе М.Цветаевой ведется от первого лица, однако именно жанровая модификация определяет тип повествователя. В отдельных фрагментах текста присутствует комбинация формы первого лица единственного числа с формой множественного числа, что отражает концептуальный взгляд автора на изображаемые события.

Форма первого лица множественного числа используется в двух случаях: 1) при описании совместных действий (состояний) повествователя и близкого к нему лица (лиц); 2) для указания на свое поколение. Оппозиция «я -мы» подчеркивает колебания повествовательной перспективы текста и отражает смену роли автора. Соединение типа повествования с жанровой модификацией определяет вид нарратива. Нарративная модель выражается двумя видами нарратива: дневниковым и мемуарным.

5 Шмид В. Нарратология. - М.: Языки славянских к)'лътур, 2003. - С. 63.

6 Корман Б.О. Изучение текста художественного произведения. - М.: Просвещение, 1972. - С. 33-34.

7 Шмид В. Нарратология. - М.: Языки славянских культур, 2003. - С. 66.

Для дневникового вида нарратива характерно повествование от первого лица единственного числа. Кроме того, нарратор использует также формы первого лица множественного числа в комбинации с формами единственного числа. Соединение в одном лице автора, говорящего и героя определяют «одномерность» повествования дневниковых записей, организованных единственной и единой точкой зрения, передающей видение, восприятие, оценки.

В мемуарном виде нарратива возможно повествование как от первого, так и от третьего лица («Страховка жизни»). Повествование от третьего лица в мемуарной прозе М.Цветаевой характеризуется объективностью, тогда как форма дневникового повествования такой объективности не допускает.

Особенностью дневникового и мемуарного нарратива является эксплицитный способ изображения нарратора, основывающийся на саморепрезентации нарратора. Нарратор описывает себя как повествующее «я». В дневниковой прозе само употребление местоимений и форм глагола первого лица представляет собой самоизображение.

Имплицитное изображение реализуется через построение повествования. Первичный нарратор ведет повествование от третьего лица, передавая повествование вторичному нарратору, роль которого выполняет героиня, реализуясь через промежуточную форму несобственно-прямой речи («Страховка жизни»).

Отмечается тенденция к ритмизации, метафоризации и сказу, что понижает естественную мотивированность повествовательного текста, то есть обусловленность его чертами личного нарратора. Типы дневникового и мемуарного нарратора могут совпадать или пересекаться, так как являются повествовательными инстанциями жанровых модификаций одного метажанра.

По месту, которое нарратор занимает в системе обрамляющих и вставных историй, мы, вслед, за В.Шмидом, выделяем первичного, вторичного и третичного нарратора. Бытование всех трех типов нарратора находим в «Повести о Сонечке». Первичный нарратор - это повествующее «я», воспроизводящее свои воспоминания 1918 - 1919 года: о Москве, об актерах-студийцах МХТ, об актрисе и чтице Софье Евгеньевне Голлидэй. Вторичный нарратор - Сонечка, рассказывающая первичному нарратору истории из своей жизни. Как третичный нарратор в «Повести...» выступает Алексей Александрович Стахович, актер МХТ, повествующий Сонечке о правильных манерах.

В дневниковом нарративе выявляем первичного нарратора, одновременно являющегося и повествующим субъектом, и объектом повествования. Вторичный нарратор представлен отдельными персонажами. Вычленение последующих нарраторов для дневникового нарратива не свойственно, так как характерна фиксация событий с позиции ведущего дневник, а многослой-ность повествования отсутствует.

Именно автор определяет общую повествовательную стратегию текста, контролирует взаимодействие «я» повествующего и «я» повествуемого. Тем не менее, даже в мемуарной прозе объективированные ипостаси автора лишь приближаются к реальной личности создателя мемуарного нарратива, но не

совпадают с ней полностью. «Я» мемуарного дискурса - это авторская реконструкция своей личности, «инсценировка» или «автопортрет» своего «я».

В четвертом параграфе «Речевая организация текста нарратора и текста персонажа» выявляются дополнительные формы авторского присутствия на нарраториальном и персонажном уровне. Примером контрастного противопоставления речи нарратора и речи персонажа служит форма сказа. В мемуарной прозе они обозначены через ориентированность на адресата, спонтанность и максимальную раскованность речи, ассоциативный способ построения текста. Форма сказа позволяет отражать не один облик нарратора, а разнообразную гамму голосов и масок.

Одним из разграничительных критериев текста нарратора и текста персонажа является внутренняя речь персонажа, нередко граничащая с «потоком сознания». Выявляется, что и внутренний монолог, и «поток сознания» становятся средствами изображения различных стадий речемыслительной деятельности. Речевая организация текстов нарратора и персонажа в мемуарной прозе М.Цветаевой осуществляется путем сосуществования этих текстов. Подобное явление, «текстовой интерференции» (В.Шмид), проявляется в разных формах; самая распространенная из них - несобственно-прямая речь. Наличие двух текстов (нарратора и персонажа) приводит к двуголосию. Приведем фрагмент из «Моего Пушкина» (1937): «Л.еса.срш&ше.Я.ХРЖ6.3НШ..Х.Н.а.,?..в

- которую мать называла Шотландией - К...О.К§>..ШЩ..—С шумом, с треском, с краской, с запахом, после ивового однообразия и волнообразия -целый пожар!

Ш&.соснах,.вл;зких.ж^ (5,80).

Пунктирной линией в отрывке выделена речь персонажа, курсивом -вставная ремарка нарратора, сигналом вычленения которой служит употребление слова «мать», тогда как в тексте персонажа используется «мама». Несобственно-авторская речь обозначена подчеркиванием, так как она определяет появление в тексте точки зрения нарратора, как бы обобщающего увиденное персонажем, но остающегося вне поля зрения читателя.

Подобные комбинированные речевые конструкции свидетельствуют об авторской игре стилистическими масками.

В третьей главе «Мемуарный образ и приемы его создания в мемуарной прозе М.Цветаевой» исследуется проблема сопряжения «биографической личности» и «образа автора». Проблема «образа автора» в современном литературоведении занимает одно из центральных мест, привлекая исследователей своей неисчерпанностью. Столь различные взгляды на проблему автора (М.Бахтин, В.Виноградов, Л.Гинзбург Б.Корман, С.Машинский и др.) с равньми основаниями не позволяют ученым объединить их в рамках одной теории. Как рабочее, мы признаем следующее положение: образ автора - это широкое понятие, связанное с различными ролевыми функциями и проявляющееся в соответствии с его сюжетной функцией и местоположением в произведении.

Авторское «я» с одной стороны, определяется жанровой модификацией, задающей модель реализации автора. С другой, функциональная множественность роли автора приводит к появлению трех форм авторского присутствия, условно обозначаемых как образ автора, персонифицированный автор и лирическое «я». Эти формы представлены в портретном, личностном и речевом типах.

В первом параграфе «Образ автора» показано воплощение образа автора в портретном типе. Образ автора формирует сюжетный центр воспоминаний и становится своего рода организующим компонентом повествовательной структуры. Наличие в тексте автора-повествователя и авторской рефлексии как скрытого механизма развития сюжета определяет ассоциативную логику построения. Соединяя разновременные пласты, нарратор существует сразу в нескольких топосах и склонен к обобщениям.

В мемуарной прозе образ автора неточно соответствует конкретной личности, поскольку в рассказе о себе трудно ожидать полной откровенности. Личные моменты могут быть опущены, сокращены или переданы в выгодном для автора свете. Персонифицированный автор дает о себе знать выразительным использованием многоточий, вопросительных и восклицательных знаков.

Другим средством персонификации становится использование местоимения первого лица в сочетании с перволичными глаголами: «Пишу и вижу: голова Зевеса на могучих плечах, а на дремучих, невероятного завива кудрях, узенький полынный веночек <.. .>» (4,160)

Авторское присутствие определяется как совокупность форм и образов, под которыми автор представлен в произведении. Оно проявляется в явной и скрытой форме, возникая в результате, самообъективации. С одной стороны, нарратор выступает как мыслящий, вспоминающий, создающий текст субъект, с другой - служит объектом описания, стремится идентифицировать себя в прошлом, соотнести с культурной эпохой. Так, в мемуарных портретах идентификация автора строится по принципу «Поэт среди Поэтов».

Ведущим приемом конструирования образа автора становится его расподобление на «хроникера» и «свидетеля». Для «хроникера» характерно представление собственной точки зрения на происходящее. «Свидетель», напротив, отражает субъективную оценку автора.

Во втором параграфе «Ипостаси мемуарного образа» рассматриваются две ипостаси, составляющие мемуарный образ на повествовательном уровне: автор-повествователь и автобиографический герой. Именно автор-повествователь, а не его герои получают право описания персонажа в мемуарной прозе М.Цветаевой. Для автора-повествователя характерен не только ретроспективный, но и проспективный взгляд.

Ретроспективный уровень в мемуарном пространстве представлен диалогом автора-повествователя с самими собой. Проспективный уровень позволяет обратить взгляд в будущее. «Посредничество» автора-повествователя помогает читателю получить достоверное и объективное представление о событиях и поступках, а также о внутренней жизни автобиографического героя. Рассмотрение фактора адресата как реального или возможного реципиента

мемуарного текста позволяют выделить несколько типов «внутренних собеседников» (А.Белецкий) автора-повествователя.

Первый тип - абстрактный читатель, предполагающий скрытое присутствие образа адресата, который выступает как современник или, в большинстве случаев, потомок. Второй тип - конкретный адресат, обладающий определенными биографическими чертами. Третий тип - герой повествования как воображаемый собеседник. Такой тип адресата используется в мемуарной прозе М.Цветаевой для создания лирической экспрессии, а также для актуализации воспоминаний, введения автором-повествователем нового блока картин прошедшего.

Автобиографический герой в мемуарной прозе М.Цветаевой - сложный образ, включенный в систему других персонажей, характеризующийся через поступки, речь, детали, взаимоотношения с другими персонажами. Герой интегрирован в действие и становится объектом изображения.

Образ автора-персонажа в мемуарной повествовании представлен в роли главного или второстепенного персонажа, что определяется жанровой модификацией. Герой сразу же вводится в действие, обогащаясь по мере развития событий. При этом герой-ребенок не всегда находится в центре, а может занимать позицию «детского свидетеля» центрального события («Музей Александра Ш», «Лавровый венок», «Открытие музея», «Отец и его музей»).

Детский и взрослый взгляд преломляются в тексте, образуя единство «детского» хронотопа. С детским взглядом связано пространство внутреннего мира ребенка, в котором важной составляющей являются незначительные на первый взгляд события, мелочи, детали. В мемуарно-портретной прозе они меняются местами — центром становится изображаемый объект (современник), а автор переходит на позицию второстепенного персонажа, проявляясь во взаимоотношениях с героем. Выстраивая образ героя, автор нередко выдает себя «проговорками» или умолчанием. Образ героя - зеркало, в котором автор видит желаемый образ своего «я».

Поэтика игры и маски являются основными приемами создания образа автобиографического героя. Двойничество и зеркальность становятся категориями масочности в культурной традиции Серебряного века. Используя маску, автор ярче «высвечивает» свое «я» в прошлом.

В третьем параграфе «Лирическое «я»» речь идет о таком соотношении мемуарного и биографического образа, когда автор не персонифицируется в конкретного персонажа, а следует его поток мыслей, переживаний, настроений и чувств. Пытаясь показать себя в качестве персонажа, авторское «я преобразуется в лирического героя. В мемуарной прозе М.Цветаевой лирическое «я» воплощает одну из ипостасей авторского присутствия в тексте.

Открытая лирическая интонация позволяет определить мемуарную прозу М.Цветаевой как «прозу поэта»., что проявляется в особую ритмической структуре текста, а также на композиционном, лейтмотивном, синтаксическом и метрическом уровнях. Исходным пунктом лирического изображения становится направленность на себя, обращенность к собственному «я». «Другие», «внешний мир», действительность даны не непосредственно, а опосредованы его видением.

Процесс самопознания лирического «я» отражается в его качественных характеристиках. Одним из неотъемлемых качеств лирического субъекта становится созерцательность. Уход в себя, в жизнь «вымышленную» обостряет авторскую рефлексию, оттесняя событийное. Разделение лирического «я» на «я» в прошлом и «я» в настоящем в мемуарной прозе М.Цветаевой дополняется разграничением внутреннего и внешнего «я», «я» эмпирического и «я» духовного. Происходит расподобление на биографическую и психологическую определенность лирического «я». Отмечается, что психологическая определенность лирического субъекта преобладает над биографической, это диктуется авторской установкой - поэтическим видением факта. Таким образом, лирическое «я» становится центром притяжения различных образных представлений.

В Заключении подведены итоги исследования.

Выделены три формы авторского присутствия, условно обозначаемые как: персонифицированный образ автора, автор как действующее лицо и лирическое «я». Каждая имеет свою форму представления: портретную, личностную, речевую. Определена нарративная модель мемуарной прозы МДветаевой, установлены два (дневниковый и мемуарный) типа нарратива. Мемуарная проза М.Цветаевой определяется как «проза поэта», поскольку выявленные формы «авторского присутствия» в возможных модификациях мемуарного жанра отражают перенесение поэтических приемов в прозу, выражаясь ассоциативными цепочками, изменением тональности (от восторженной к иронической), синтаксическими паузами, элементами просторечия.

В Приложении к диссертации даются две схемы - «Нарративная модель мемуарной прозы М.Цветаевой» и «Иерархия форм авторского присутствия в мемуарной прозе М. Цветаевой», которые представляют собой наглядное отображение концепции диссертационного исследования.

Содержание диссертации отражено в следующих публикациях автора:

1. Богатырева Д.А. Жанрообразующие приемы создания портретов современников в мемуарной прозе М.Цветаевой // Вестник Тамбовского государственного университета. Серия: Гуманитарные науки. -Тамбов, 2008. Вып. 4 (60). С. 246 - 250 (0,3 п.л.).

2. Богатырева Д.А. Фрагмент в структуре дневниковой формы повествования М.И. Цветаевой и В.В. Розанова // Актуальные проблемы изучения литературы на перекрестке эпох, Форма и содержание: категориальный синтез: сборник научных статей Всероссийской заочной конференции. - Белгород: Изд-во БелГУ, 2007. - С. 272 - 277 (0,35 пл.).

3. Богатырева Д.А. Фрагментарность мемуарных текстов М.И. Цветаевой // Пушкинские чтения - 2007. Материалы XII международной научной конференции «Пушкинские чтения» (6-7 июня 2007 г.) / Под общ. ред. В.Н. Скворцова; отв. ред. Т.В. Мальцева. - СПб.: ЛГУ имени A.C. Пушкина, 2007. -С. 157-161 (0,3 пл.).

4. Богатырева Д.А. Мемуарная проза М.И. Цветаевой в контексте литературы русского зарубежья // Эйхенбаумовские чтения - 6: материалы

юбилейной научной конференции. - Выпуск б. - Воронеж: ВГПУ, 2007. - С. 150-154 (0,3 пл.).

5. Богатырева Д.А. Мифотворчество и греческий миф в «Живое о живом» М.Цветаевой // Художественный текст и культура: Античность и христианство в литературах России и Запада. Материалы международной научной конференции «Художественный текст и культура VII». - Владимир: Владимирский государственный гуманитарный университет, 2008. - С. 177 -181 (0,3 п.л.).

6. Богатырева Д.А. Авторская позиция в мемуарной прозе М.И. Цветаевой (на материале «Повести о Сонечке») // Марина Цветаева в контексте культуры Серебряного века: Материалы Четвертых Международных Цветаевских чтений. - Елабуга: Изд-во ЕГПУ, 2008. - С. 21-26 (0,35 п.л.).

7. Богатырева Д.А. Интертекстуальность в мемуарной прозе М.И. Цветаевой как один из аспектов филологического анализа поэтики автобиографических текстов // Лингвистические и методические основы филологической подготовки учителя-словесника: Сборник материалов международной научно-методической конференции: В 2 т. - Старый Оскол: ООО «ТНТ», 2005.-Т. 2.-С. 164-169 (0,35 п.л.).

8. Богатырева Д.А. Пространственно-временная организация мему-арно-автобиографических произведений М.И. Цветаевой // Русская литература XX века. Типологические аспекты изучения. X Шешуковские чтения. - М.,

2005.-С. 458-463 (0,35 п.л.).

9. Богатырева Д.А. Переписка М.И. Цветаевой с Н.П. Гронским: мотив «невстречи» // Феномен повседневности: гуманитарные исследования. Философия. Культурология. История. Филология. Искусствоведение: Материалы междунар. науч. конф. «Пушкинские чтения - 2005». - СПб.: Астери-он, 2005. - С. 228 - 233 (0,35 п.л.).

10. Богатырева Д.А. Пространство «чужого» слова в автобиографической прозе М.И. Цветаевой // Восток - Запад: пространство русской литературы и фольклора: Материалы Второй Международной научной конференции (заочной), посвященной 80-летию профессора кафедры литературы Давида Наумович Медриша. - Волгоград: Волгоградское научное издательство,

2006.-С. 592-596(0,3 п.л.).

11. Богатырева Д.А. Образ дороги в дневниках М.И. Цветаевой // Актуальные проблемы изучения литературы на перекрестке эпох: сб. науч. ст. Всерос. заочной конф. - Белгород: Изд-во БелГУ, 2006. - С. 7 - 12 (0,35 п.л.).

12. Богатырева Д.А. Образ матери в автобиографической прозе М.И. Цветаевой // Экология культуры и языка: проблемы и перспективы. Международная научная конференция, посвященная 100-летию Д.С. Лихачева. Сборник научных докладов и статей. - Архангельск, 2006. - С. 233 - 235 (0,2 пл.).

13. Богатырева Д.А. Историческое время в автобиографических очерках М.И. Цветаевой // Историософия в русской литературе XX и XXI веков: традиции и новый взгляд: Материалы XI Шешуковских чтений. - Под. ред. д.ф.н., проф. Трубиной Л.А. - Москва, 2007. - С. 147- 149 (0,2 пл.).

14. Богатырева Д.А. Особенности проявления романной парадигмы в автобиографической прозе М.Цветаевой // Жанры в историко-литературном процессе: сб. научн. ст. / под ред. Т.В. Мальцевой. - СПб.: ЛГУ им. A.C. Пушкина, 2008. - С. 205 - 211 (0,41 пл.).

Подп. к печ. 08.04.2009 Объем 1 пл. Заказ №.67 Тир 100 экз. Типография МПГУ

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Богатырева, Дарья Александровна

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1. ЖАНРОВЫЕ МОДИФИКАЦИИ МЕМУАРНОЙ ПРОЗЫ М. ЦВЕТАЕВОЙ

§ 1. Фрагмент в структуре дневниковых текстов и записных книжек

§ 2. Мемуарно-портретная проза

§ 3. Романное начало

ГЛАВА 2. ПРИЕМЫ ОРГАНИЗАЦИИ АВТОРСКОГО ПОВЕСТВОВАНИЯ В МЕМУАРНОЙ ПРОЗЕ М. ЦВЕТАЕВОЙ

§ 1. Точка зрения, ее типы

§ 2. Авторская позиция

§ 3. Нарративная модель

§ 4. Речевая организация текста нарратора и текста персонажа

ГЛАВА 3. МЕМУАРНЫЙ ОБРАЗ И ПРИЕМЫ ЕГО СОЗДАНИЯ В МЕМУАРНОЙ ПРОЗЕ М. ЦВЕТАЕВОЙ

§ 1. Образ автора

§ 2. Ипостаси мемуарного образа

§ 3. Лирическое «я» 140 ЗАКЛЮЧЕНИЕ 151 БИБЛИОГРАФИЯ 155 ПРИЛОЖЕНИЕ ко 2 главе ПРИЛОЖЕНИЕ к 3 главе

ВВЕДЕНИЕ

Значительная часть прозы Цветаевой была создана во Франции, в 1932 — 1937 годы1. Начиная с середины двадцатых годов, Цветаева все меньше пишет лирических стихотворений, тяготея к созданию произведений большой формы — поэм и трагедий. Все сильнее углубляется ее уход «в себя, в единоличье чувств», растет отъединенность от окружающего.

Подобная тенденция характерна для ее времени: ряд писателей русского зарубежья обращается к написанию воспоминаний, автобиографий, широкое распространение получает дневниковая культура. Как отмечал М.Арцыбашев, «русская эмигрантская литература есть по преимуществу литература мемуаров и человеческих документов» (Арцыбашев 2006: 433).

Мемуарная проза Цветаевой рассматривается нами в контексте развития мемуарного жанра в русской литературе 1920 - 1930-х гг. XX века. Этот период изобилует мемуарно-автобиографическими произведениями (И.Бунин «Окаянные дни» (1925), Г.Иванов «Петербургские зимы» (1928), А.Белый «На рубеже двух столетий» (1929), Б.Зайцев «Москва» (1939), И.Одоевцева «На берегах Невы» (1967). Особое значение приобретают в этот период дневники (В.Брюсов «Дневники», «Из моей жизни» (оп. 1927), М.Волошин «История моей души» (оп.1991), З.Гиппиус «Петербургский дневник» (1929). Писатели чаще всего обращаются к обрисовке тех событий, которые способствовали раскрытию литературной ситуации начала XX века, отмеченной смешением различных литературных направлений, философских и религиозных течений. Авторы воспоминаний объясняют причины, которые способствовали «повороту» на мемуарный жанр.

1 Первое дошедшее до нас произведение Цветаевой в прозе - «Волшебство в стихах Брюсова» (1910 или 1911 г.) - маленькая наивная заметка о трехтомнике стихотворений В.Брюсова «Пути и перепутья»; последнее — «Повесть о Сонечке» (1937 г.) - воспоминание об актерах, учениках Е.Б. Вахтангова. Потом создавались, между написанием стихов, воспоминания о детстве, поэгах-современниках, дневниковые записи, лирико-философские трактаты, литературно-критические статьи, - всего свыше пятидесяти произведений.

По ряду признаков можно соотнести с дневниковой прозой Цветаевой ранее появившиеся экспериментальные произведения В.Розанова -«Уединенное» (1912) и «Опавшие листья» (1913), «Опавшие листья. Короб второй и последний» (1915). Очевидно, что они повлияли не только на фрагментарную манеру письма Цветаевой, но и способствовали оформлению особой жанровой разновидности прозы малой формы. Более подробно о связях Цветаевой и Розанова говорится в первом параграфе первой главы.

Использование нами терминов «мемуарная проза», «мемуарные произведения» указывает в первую очередь на субъективное начало текстов Цветаевой. Определение «мемуарный» позволяет объединить не только собственно мемуары, но и наброски, отрывки, незаконченные фрагменты воспоминатель-ного характера, где наиболее явно ощущается присутствие авторского «я».

Описывая корпус мемуарных текстов, выявляем содержательный уровень, позволяющий нам перейти на типологический, когда устанавливается жанровая парадигма текста. Одновременно определяются контекст и традиции, позволившие организовать авторское целое.

Самые первые прозаические мемуарные произведения Цветаевой выросли из дневниковых записей, которые она вела в Москве в годы революции и гражданской войны. Цветаева собиралась издать эти записи, объединив в книгу под названием «Земные приметы». Книга так и не вышла, но именно дневники послужили основой ее творчества. В параграфе первой главы «Фрагмент в структуре дневниковых текстов и записных книжек М.Цветаевой» говорится о создававшихся параллельно с прозой Цветаевой подобных книгах И.Бунина, М.Волошина, З.Гиппиус.

Со временем возникли другие темы, изменилась манера письма, и все же основа цветаевской мемуарной прозы осталась той же: сочетание документальности и открытого лиризма, сплав жизненных фактов и размышлений, возникающих как бы наедине с собой, как раздумье о произошедшем. Подобная тенденция находилась в общем русле развития литературы Серебряного века: в прозе этого периода можно обнаружить самые разнообразные варианты художественного синтеза.

XX век в русской и мировой литературе характеризуется, как известно, интенсивным поиском новых средств художественной выразительности, соответствующих историческому опыту трагического века, потребностям и динамике его духовного развития. Не в последнюю очередь об этом свидетельствуют многообразные трансформации повествовательных жанров, широко представленных во всем их диапазоне — от больших форм романно-эпопейного типа до микрожанров лирической семантики. Идея синтеза в эстетических исканиях искусства Серебряного века оставалась главенствующей.

Понятие «синтез искусств» получило детальную разработку в исследованиях И.Азизян, И.Минераловой, Е.Сайко, Л.Сугай, однако пока не существует общей типологии моделей образа мира на основе синтеза художественного сознания.

Творческая интеллигенция Серебряного века рассматривала категорию синтеза как попытку создания нового «художественного» организма, комплексное воздействие составляющих которого в значительной степени превосходит простое суммарное соединение его отдельных элементов. И.Минералова полагает, что в синтезе «начал грезиться один из важнейших путей постижения и разрешения вселенских, «надмирных», мистических и эсхатологических вопросов» (Минералова 2006: 29).

В свою очередь, И.Азизян предлагает перейти от понятия синтеза, или единения, к понятию «диалог», как «процессу взаимодействия различных искусств в культуре, их взаимоосвещения и взаимоосознания, влияний и пересечений, сосуществования и сопряжения» (Азизян 2001: 5). В своей работе мы используем концепцию диалога культур Азизян, основанную на «двойственности, внутренней диалогичности, отстраненности культуры от самой себя, ее пограничности» (Азизян 2001: 13).

Исходя из этого, в мемуарной прозе Цветаевой мы встречаемся с многоуровневой «пограничностью»: 1) на уровне диалога культур (интермедиальный); 2) на уровне синтеза литературных родов, элементов различных художественных систем (типов культуры, методов, направлений, течений); 3) на уровне синтеза жанров и стилей.

Очевидно, что мемуарное наследие Цветаевой органично вписывается в уже существовавшую традицию организации мемуаров как жанра и в то же время обладает своими особенными чертами. В ее прозе встречаем в одном произведении соединение элементов разных повествовательных систем, скажем, в дневниковых записях находим соединение эссе и записной книжки, что позволяет говорить о проявлении синтеза на жанровом уровне.

Второй формой проявления синтеза назовем использование приемов одного жанра в других жанровых формах. При построении своих текстов Цветаева активно пользуется такими приемами как монтаж, диалогичность, сценическое устройство текста. Подобные приемы в очередной раз доказывают амбивалентную природу мемуарных текстов Цветаевой, которые сближаются не только на уровне внутрижанрового синтеза, но и на уровне взаимодействия искусств (например, театра, кинематографа, искусства фотографии). Обо всех отмеченных особенностях говорится в соответствующих

главах диссертации.

Интерес к жизни и творчеству Цветаевой не ослабевает на протяжении уже более двадцати лет. В настоящее время, цветаевоведение - это интенсивно развивающееся направление в области литературоведческих исследований.

Начало изучению творчества Цветаевой в отечественной науке было положено лингвистами Л.Зубовой и О.Ревзиной. Фундаментальными исследованиями биографического характера следует считать работы И.Кудровой, В.Лосской, А.Саакянц, В.Швейцер. Вышел многотомный «Словарь поэтического языка Марины Цветаевой», умножаются научные публикации цветаевского наследия.

Обращение к мемуарному наследию Цветаевой с точки зрения анализа авторского присутствия в тексте, его особенностей, специфики проявления кажется нам правомерным, поскольку эта проблема не становилась предметом специального рассмотрения.

Избранный теоретический аспект исследования видится нам одним из основополагающих и принципиально важных. Совершенствование методики анализа, углубление существующих и разработка новых подходов в осмыслении литературных явлений, поиск критериев адекватного прочтения, выявление глубинных контекстуальных связей невозможны вне обращения к структуре авторского присутствия как организующего начала, объединяющего все составляющие художественного текста.

Проблемы творчества Цветаевой исследуются в различных аспектах: мифопоэтическом (Р.Войтехович, С.Ельницкая, И.Латыпова, Н.Осипова, М.Полехина, Т.Суни), психоаналитическом (Т.Гурьева, Г.Павловская), философско-религиозном (Т.Кузнецова, Е.Лаврова), персонологическом> (С.Макашева).

Анализ мемуарной прозы* Цветаевой, в большинстве случаев, осуществляется в контексте всего творчества поэта. Немногочисленные исследования ее прозы посвящены, в основном, автобиографическим произведениям: анализируются идейно-художественные особенности этого жанра (кандидатская диссертация С.Буниной, работы М.Серовой), исследуется процесс формирования творческой личности поэта, отраженный в ее прозе (диссертационное исследование О.Калининой), рассматриваются языковые и стилистические средства создания автобиографического текста (работы Н.Вольской). В других публикациях внимание ученых сосредоточено на литературном портрете как разновидности мемуарного жанра (работы В.Барахова, Т.Геворкян), на лингвистических особенностях дневников и писем Цветаевой (С.Ахмадеева).

В связи с установлением особенностей автобиографического начала в прозе Цветаевой интересна концепция единственной монографии, посвященной этой проблеме, изданной в 1982 году польским ученым З.Мациевским «Proza Maryny Cwietajewej jako program i portret artysty» («Проза Марины Цветаевой как программа и портрет художника»). Цветаевская проза рассматривается в ней как автокомментарий к поэтическому творчеству.

Введение диссертации2009 год, автореферат по филологии, Богатырева, Дарья Александровна

Настоящее диссертационное исследование посвящено описанию авторского присутствия и определению его конкретных форм в мемуарной прозе М.Цветаевой. В научно-критических работах в качестве синонима термину «автор» используются выражения «голос автора» (М.Бахтин), «авторское сознание» (Б.Корман), «авторская оценка» (Т.Савченко), «авторское поведение» (А.Фаустов), «авторская активность» (М.Гиршман), «авторское присутствие» (С.Бройтман), «авторская модальность» (П.Чудаков).

Мемуары относятся к той разновидности литературы, где авторство скрыть невозможно, поэтому логичнее использовать понятие «авторское присутствие», подразумевающее активное авторское участие на жанровом, повествовательном и персонажном уровнях. Авторское присутствие представлено субъектными и внесубъектными формами и их сочетанием.

Авторское присутствие определяется жанровой модификацией. Нами были рассмотрены три жанровые модификации (дневниковая запись и фрагмент; мемуарный портрет и воспоминания о детстве), в каждой из которых авторское присутствие выражается по-разному. Анализ мемуарных произведений позволяет говорить о формировании романного начала в прозе Цветаевой. В начале оно проявляется в жанре мемуарного портрета, посредством сочетания разных форм авторского присутствия. Такое присутствие обозначается в форме субъективных оценок автора и отбора событий, зафиксированных в дневнике, а затем и в форме автобиографического (мемуарного) романа.

Весь корпус мемуарных произведений рассматривается как нарративная модель, существующая в мнемонимическом пространстве.

Выводы, полученные в результате работы, позволяют углубить понимание специфики повествования в мемуарных произведениях, созданных в последующие десятилетия XX века.

Касаясь вопросов художественной и исторической значимости мемуарного наследия Цветаевой, исследователи стремились раскрыть, прежде всего, проблемы и причины обращения поэта к прозе, в то время как сам поэт, определяя характер собственной прозы, называла ее лирической. Не случайно И.Бродский отмечал, что «проза была для Цветаевой всего лишь продолжением поэзии, но только другими средствами» (Бродский 1996: 59).

И, действительно, перенесенная методология поэтического мышления в прозаический текст убеждает нас в том. Отметим, что главный герой цветаевских мемуаров особый - лирический. В этом отношении она близка произведениям, которые появлялись как в одно время с ее текстами, так и позже. Среди них произведения А.Белого, М.Волршина, С.Маршака, В.Маяковского, Б.Пастернака. Частично они привлекаются в качестве сопоставительного фона в ходе конкретного анализа.

Н.Тамарченко указывает, что вариантом «авторского присутствия» внутри произведения в плане речевой структуры входит чисто словесная авторская маска, а именно высказывание, построенное таким образом, что у читателя создается впечатление, что с ним говорит сам автор (Тамарченко 2004: 205). Следовательно, «масочность» можно рассматривать как форму присутствия автора в тексте, и прием маски будет намеренно исследован в диссертации. В третьей главе мы обращаемся к игровому приему масочности как моделирующему элементу образа автобиографического героя. Используя маску, автор стремится через других ярче «высветить» свое «я» в прошлом.

Среди других форм рассматривается и автор-персонаж, участвующий в событиях. Такова вторая возможная форма авторского присутствия. Третья вероятная форма - лирическое «я». Сложность их выделения заключается в том, что в протомемуарах (определение А.Курносова) (формах типа записных книжек, дневников) данные формы нередко переходят друг в друга.

Встречается и попытка скрыть авторский лик. Для Цветаевой она характерна на уровне перехода к автобиографическому сознанию. Например, она проявляется в «Повести о Сонечке» (1937), которая подвергается подробному анализу в диссертации. Тогда в центре оказывается субъект повествования, поданный в виде трансформации авторского «я».

Подытожим предполагаемые для рассмотрения формы авторского присутствия.

Первой такой формой является так называемый автор-творец. Известно, что М.Бахтин выделял автора-создателя, или первичного автора, полагая, что автор в своем тексте «должен находиться на границе создаваемого им мира как активный творец его, ибо вторжение его в этот мир разрушает его эстетическую устойчивость» (Бахтин 1979: 166). В мемуарном тесте, имитирующем процесс создания текста, автор и предстает в этой форме присутствия.

Вторая форма авторского присутствия выражается на персонажном уровне. В нашем случае она обозначается, когда автор выступает в качестве действующего лица текста. Собственно образ автора решается конкретно как проявление авторского присутствия в виде двух основных модификаций: персонажа и повествователя.

Третью форму обозначим как лирическое «я», когда автор не персонифицируется в конкретного персонажа, а следует его поток мыслей, переживаний, воспоминаний, настроений, чувств.

Рассмотрение форм именно авторского присутствия оказывается необычайно важным. Оно позволяет прояснить своеобразие организации жанровых модификаций, рассматриваемых в первой главе (дневниковых фрагментов, записок, воспоминаний, мемуарного портрета).

Проблема «образа автора» в современном литературоведении занимает одно из центральных мест, привлекая исследователей своей неисчерпанностью. Столь различные взгляды на проблему автора (М.Бахтин, В.Виноградов, Л.Гинзбург Б.Корман, С.Машинский и др.) с равными основаниями не позволяют ученым объединить их в рамках одной теории.

В целостном виде «теория автора» сложилась в трудах Б.Кормана и его школы в 1970-е годы XX века. В теории Кормана проблема автора понята через один из ее аспектов — как проблема сознания, позиции автора в литературном произведении; здесь все внимание сосредоточено на изучении форм сознания автора в художественном тексте (Рымарь, Скобелев 1994: 8). Таким образом, авторская позиция предстает как некая «супер или метапозиция по отношению к положению героя» (Гаврилова, Гиршман 1993: 56).

Корман отмечает, что в литературоведении понятию «автор» соответствует несколько значений. Он отмечает следующие:

1) писатель, реально существующий человек;

2) некий взгляд на действительность, выражением которого является все произведение;

3) некоторые явления, характерные для отдельных родов и жанров (Корман 1972: 110).

Позиция Кормана сопоставима с позицией М.Бахтина, который также исследовал проблему автора. В его книгу «Эстетика словесного творчества» (1979) включены статьи «Проблема отношения автора к герою», «Проблема автора». В статьях сформулирована точка зрения исследователя: «Подлинный автор не может стать образом, ибо он создатель всякого образа» (Бахтин 1979: 363).

Близость концепций Бахтина и Кормана становится особенно очевидной, когда первый соединяет свое понимание проблемы с вопросами хронотопа художественного текста, а второй - с пространственно-временным положением субъекта речи. В одной из работ Бахтина сказано следующее: «Изображенный мир, каким бы он ни был реалистичным и правдивым, никогда не может быть хронотопически тождественным с изображающим реальным миром, где находится автор-творец этого изображения» (Бахтин 1975: 405).

Корману важно подчеркнуть, что «субъект речи занимает определенное положение не только в пространстве, но и во времени. Своеобразие художественного текста во многом определяется соотношением двух времен: времени рассказывания и времени совершения действия. Время рассказывания есть время субъекта речи, время совершения действия - это время героев (объектов речи). Следовательно, своеобразие художественного текста определяется в значительной степени соотношением времени субъекта речи времени объекта речи»(Корман 1972: 24).

Данные точки зрения на проблему автора представляются нам взаимодополняющими, а цитируемое выше мнение Кормана отражает специфическую особенность авторского сознания применительно к мемуарному тексту.

Точка зрения нашей работы основана на выявлении соотношения образов мемуарного героя и повествователя. В основе нашей концепции лежит идея неустранимого, хотя и опосредованного присутствия в тексте автора, который выражает собственную позицию через сопоставление разных «версий самого себя». Нас интересуют приемы создания и формы выражения авторского присутствия в мемуарах Цветаевой. Они и реализуются как отмеченные выше ипостаси. Таким образом, авторское присутствие воспринимается как частный случай авторского сознания, более конкретное понятие, позволяющее показать проявления авторского «я» на персонажном уровне. В третьей главе, в соответствии с концепцией Б.Кормана, речь идет о явном и неявном присутствии автора в произведении (как конкретного героя, авторского голоса, комментатора событий, собеседника).

Роль автора в произведениях мемуарно-автобиографического характера иная, в отличие от литературы художественной. На это неоднократно обращал внимание С.Машинский. Анализируя трилогию С.Аксакова, Машинский характеризует образ автора в мемуарах как «лицо, представляющее ту же действительность, которую он воссоздает, а не нечто постороннее по отношению к ней» (Машинский 1973: 419). Специфической особенностью мемуаров И.Фрайман считает именно «двойственность повествователя», одновременно являющегося в тексте в двух временах: настоящем (время письма) и прошедшем (время действия).

Отсюда присутствие автора в двух ипостасях. Обычно в собственно мемуарном тексте встречаемся с двумя сознательно организуемыми ипостасями - автором-повествователем и автором-рассказчиком, представляющими разновременной взгляд на события (со стороны, по истечении некоторого времени и непосредственный, вытекающий из содержания самого текста, якобы создающегося на глазах у читателя). Е.Иванова отмечет, что в мемуарно-автобиографической прозе «с героем связано прошлое, с повествователем — настоящее» (Иванова 1972: 13).

В современном литературоведении дискутируется вопрос о терминологическом обозначении «адресанта фиктивной нарраторской коммуникации» (Шмид 2003: 63) употребляются два различных термина - «повествователь» и «рассказчик». Их отличие определяется по-разному, то по критерию идентичности или неидентичности повествующей и повествуемой инстанции, то по мере выявленности: «повествователь» - «носитель речи, не выявленный, не названный, растворенный в тексте», «рассказчик» - «носитель речи, открыто организующий своей личностью весь текст» (Корман 1972: 33 - 34). Мы придерживаемся определения нарратора В.Шмидом как «носителя функции повествования, безотносительно к каким бы то ни было типологическим признакам» (Шмид 2003: 66), объединяющего рассказчика и повествователя в категорию нарратора, так как мемуарный текст предполагает наличие и одного, и другого.

Помимо проблемы присутствия/отсутствия автора в мемуарных текстах Цветаевой, в немалой степени нас интересует вопрос изображения мемуаристом самого себя в прозе. Для цветаевских мемуаров характерно творение образа собственного «я». К мемуарному повествованию, с точки зрения Н.Николиной, «обращается только такая личность, которая знает, что она собой представляет и чем желает быть, которая выходит за пределы простой единичности и осознает это» (Николина 2002: 226). Таким образом, в мемуарной прозе происходит саморепрезентация авторского «я». Саморепрезентация предполагает наличие нескольких взаимосвязанных аспектов самопознания, таких как самообозначение, самообъективация, различные способы самооценки (Николина 2002: 227 - 231).

Размышления автора, воссоздаваемые в мемуарном тексте, являются непосредственным выражением индивидуальности личности. Применительно к мемуарной прозе Цветаевой мы можем с уверенностью сказать, что мемуарист не просто реконструирует цепь событий, воссоздает прошлое, но, уже начиная с дневниковых записей, формирует цельную натуру Поэта, Творца, концентрирующего вокруг себя образы современников и близких людей. В исследованиях О.Калининой, С.Макашевой В.Швейцер, И.Шевеленко, отмечается, что, обращаясь к мемуарной прозе, Цветаева воссоздавала многомерный характер творческой личности не только в ее сложности, противоречивости, но и в процессе становления.

В ходе проведенного нами анализа мемуарной прозы Цветаевой, становится очевидным, что ее интересовали разные события собственной жизни, отсюда и разнообразие форм, где происходит ее самовыражение. Это может быть рассказ (повесть) о детстве, портретная зарисовка, запись сна, фрагмент черновика письма и т.д., поэтому каждый раз в них вырисовывается разный образ их создателя.

Уточним понятие «мемуарная проза» относительно нашей диссертационной работы. Следуя классификации предложенной Т.Колядич, мы определяем мемуарную прозу Цветаевой как метажанр, где встречаются разные модификации (воспоминания с автобиографической основой, дневники, записные книжки, мемуарный портрет). Данная концепция нашла подтверждение у ряда исследователей (Е.Кириллова, Ю.Подлубнова, Р.Спивак), которые характеризуют метажанр как «устойчивый инвариант многих исторически конкретных способов художественного моделирования мира, объединенных общим предметом художественного изображения» (Спивак 1985, 54). Ю.Подлубнова указывает на внеродовую направленность метажанров и интенсивную жизнь в рамках определенной культуры.

В настоящее время исследователи не пришли к единому мнению, определяя специфику цветаевской прозы. Современные цветаевоведы определяют ее как мемуары (А.Саакянц), очерки (Н.Козина), эссе (В.Швейцер), автокомментарий к поэзии (З.Мациевский), рассказы (С.Бунина) и т.п. Подобное многообразие мнений свидетельствует о сложности художественной структуры мемуарных текстов Цветаевой, сопровождающихся традиционным жанровым делениям, что, собственно свойственно мемуаристике как таковой.

По всей вероятности, подход к жанровой природе мемуаров Цветаевой должен идти не столько от выяснения их конкретных жанровых форм, сколько от признания жанрово-родового синтеза, характерного вообще для литературы начала XX века, и своеобразие цветаевской прозы перспективнее рассматривать с точки зрения воплощения в тексте индивидуального авторского сознания. Учитывая, что авторское сознание - это следующий шаг трансформации авторского «я», мы детально рассматриваем парадигму жанровых модификаций воспоминаний.

Действительность, зафиксированная в чувствах, впечатлениях и мыслях автора, составляет основу мемуарной прозы Цветаевой. В этом обнаруживается одна из отличительных черт повествовательной манеры Цветаевой — лирическое начало, связанное с образом лирического «я», через восприятие которого даются все события и выражается личностная позиция. Особенности повествовательной манеры рассматриваются нами специально во второй главе «Приемы организации авторского повествования в мемуарной прозе Цветаевой».

Авторское присутствие приводит к переосмыслению запечатленного, поднимает над обыденным, придает ему значимость и масштабность. В этой связи мы можем говорить об особом лиризме - прозе поэта.

Понятие «проза поэта» до сих пор остается в литературоведении наименее изученным. Расцвет «прозы поэта» обычно связывают с началом XX века. «Проза Брюсова, Белого, Хлебникова, Маяковского и Пастернака, — писал Р.Якобсон, - уникальная колония новой поэзии - открывает целый веер путей, готовящих новый взлет русской прозы» (Якобсон 1987: 325).

К концепции выражения авторского начала в мемуарной прозе Цветаевой приложимо понятие «проза поэта». Цветаева и в самом деле перенесла в прозаическое творчество «исповедальность» и экстатичность своей поэзии. В прозе Цветаевой мы встречаем те же языковые и стилистические средства, которые присутствуют в ее поэзии. Она стремится сохранить живую интонацию устной речи, заразить читателя своим чувством, передать ту суть, которая для нее важнее фактической правды: мысли, чувства, ассоциации.

В своей статье «Поэт о критике» (1926) Цветаева пыталась объяснить, что и не претендует на объективность: «Лирик, - писала Цветаева, - просто не хочет быть судьей, хочет (обратно обывателю) любить, а не судить. <.> Лирик, в силу природы своей, тягу суда заменяет роскошью отношения (тягу бесстрастия - роскошью предпочтения)»1 (5, 282).

Исследуя природу лирической прозы, Е.Бондарчук убедительно показала, что мемуарные произведения, тяготеющие к лирической прозе, «отличает тенденция не к спокойному, эпически беспристрастному и объективному повествованию <.>, а к такому изложению материала, в котором возрастает значение личной, субъективной оценки. Чтобы передать напряжение и значимость каждой судьбы, требовалась исповедь, а не летопись, лирика, а не онтологические размышления» (Бондарчук 2002: 7).,

Лиризм определил своеобразие мемуарных произведений Цветаевой, а также обусловил особое место этих произведений в русской литературе первой трети XX века. Оригинальное авторское видение сближает прозу Цветаевой с прозой К.Бальмонта, А.Белого, И.Бунина, Б.Зайцева, М.Кузмина, Б.Пастернака и др.

Обозначенные выше проблемы будут последовательно раскрываться в главах диссертационного исследования.

Объектом исследования в диссертации стала мемуарная проза Цветаевой, включающая записные книжки, дневниковые записи, мемуары автобиографического характера, мемуарные портреты. Подобная разножанровость позволяет проследить многообразие форм воплощения авторского «я». При анализе привлекаются некоторые литературно-критические статьи Цветаевой.

Принцип отбора материала определяется необходимостью полно представить парадигму авторского «я» в мемуарном наследии Цветаевой.

Среди произведений, детально рассматриваемых в работе - дневниковая проза («Октябрь в вагоне», 1927; «Вольный проезд», 1924; «О любви», 1919; «О благодарности», 1926), мемуарно-портретная проза («Живое о живом», 1932; «Пленный дух», 1934; «История одного посвящения», 193-1; «Герой тру

1 В скобках здесь и в дальнейшем указывается том и страницы издания Цветаева МИ. Собр. соч.: В 7 т. -М.: Эллис Лак, 1994 - 1995. да», 1925), воспоминания о детстве («Мать и музыка», 1934; «Черт», 1935; «Мой Пушкин», 1937; «Дом у .Старого Пимена», 1933; «Музей Александра III», 1933; «Жених», 1933), автобиографический рассказ «Страховка жизни» (1934), «Повесть о Сонечке» (1937). Предмет исследования - формы выражения авторского присутствия в мемуарной прозе Цветаевой, прослеживаемые на жанровом, нарративном и образном уровнях. Мы не претендуем на анализ всего их многообразия, но, основываясь на теоретических разработках проблемы автора М.Бахтиным, В.Виноградовым, И.Карповым, Б.Корманом и др., выделяем наиболее существенные и наиболее значимые для мемуарной прозы Цветаевой.

Цель диссертации - рассмотреть формы авторского присутствия и определить их значение для мемуарной прозы М.Цветаевой. «Автор» понимается нами как носитель определенной концепции, особого взгляда на действительность.

Так, «автор» понимается нами как носитель определенной концепции, некоего взгляда на действительность, выражением'которого является все произведение; авторское присутствие опосредовано субъектными и внесубъект-ными формами; представление об «авторе» складывается из представления об этих формах и их сочетании.

В соответствии с этим поставлены конкретные задачи исследования:

1. Выявить комплекс мемуарных текстов М.Цветаевой на основе единства жанровой парадигмы и форм авторского присутствия: дневниковой, записочной, мемуарного портрета, мемуарного «романа».

2. Рассмотреть формы, выражения авторского присутствия на повествовательном уровне и определить нарративную модель мемуарной прозы. М.Цветаевой, установив основные типы нарратора;

3. Определить доминантные приемы организации авторского присутствия, проследив их функционирование на образном, речевом и повествовательном уровне.

Методологической основой работы является системный подход, предполагающий изучение произведения как целостного образования. В работе сочетаются сравнительно-типологический метод и структурно-семантический анализ. Мы учитываем разные методологические подходы к изучению мемуарного жанра {генетический — Д.Лихачев, А.Веселовский; коммуникативный — М.Бахтин; социально-исторический - Л.Чернец). Анализируя мемуарную прозу М.Цветаевой с точки зрения авторского самовыражения, мы опираемся на содержательную концепцию С.С. Аверинцева, согласно которой жанровая форма подвержена деформации под влиянием нового для нее содержания, в свою очередь, обусловленного личностью писателя.

Теоретическую основу диссертационного исследования составляют труды по проблеме автора М.Бахтина, В.Виноградова, Б.Кормана, Н.Рымаря, В.Скобелева, литературоведов Л.Гинзбург, М.Гиршмана, С.Машинского, Н.Тамарченко, Ю.Тынянова, В.Тюпы, Б.Успенского, В.Хализева, Л.Чернец и др., научные исследования Ю.Лотмана, работы российских философов Н.Бердяева, В.Розанова. В.Соловьева.

Автором работы учтены результаты наблюдений над поэтикой мемуарного жанра, содержащиеся в исследованиях А.Аверинцева, В.Апухтиной, Н.Банк, В.Барахова, Е.Болдыревой, Л.Бронской, М.Вагнера-Эгельхафта, П.де Манна, Т.Колядич, Ф.Лежена, Н.Николиной,

B.Пискунова, А.Тартаковского, И.Шайтанова, А.Ярковой и др.

Методологическое значение имели концептуальные изложения биографии и творчества М.Цветаевой в публикациях С.Ахмадеевой, С.Буниной, Р.Войтеховича, Т.Геворкян, С.Ельницкой, Л.Зубовой, О.Калининой,

C.Карлинского, О.Клинга, Е.Коркиной, И.Кудровой, Е.Лавровой, В.Лосской, С.Макашевой, М.Масловой, Л.Мнухина, И.Ничипорова, Н.Осиповой, Г.Павловской, М.Полехиной, О.Ревзиной, А.Саакянц, М.Серовой, А.Смит, З.Мациевского, Е.Фарыно, В.Швейцер, И.Шевеленко и др.

В диссертационном исследовании учтен опыт работы по поэтике и типологии в русской литературе XX века - В.Агеносова, А.Газизовой, В.Заманской, Н.Кожевниковой, Д.Магомедовой, В.Мескина, И.Минераловой, А.Михайлова, Л.Смирновой, Н.Солнцевой, Л.Трубиной и др.

Первостепенное значение для методологического обоснования работы имеют философские и теоретико-литературные исследования, позволяющие представить методологию и категориальный аппарат современного зарубежного литературоведения и составляющие тот литературоведческий контекст, в котором ведутся современные исследования по теории мемуарного жанра за рубежом. К таким исследованиям относятся работы теоретиков-структурализма и постструктурализма (Р.Барт, Ж.Деррида, Ю.Кристева, Ц.Тодоров, М.Фуко и др.), теоретиков нарратологии. (Ж.Женетт, Дж.Принс, П.Рикер, В.Шмид и др.).

Теоретическая значимость диссертационного исследования связана vc разработкой типологии повествовательных форм в мемуарной прозе М.Цветаевой в сочетании традиционной теории повествования с современной нарратологией. Созданная при этом авторская методика анализа мемуарного текста может быть применена в исследованиях других произведений мемуарного жанра. В теоретическом плане интерес также представляют описанные версии авторского «Я» в мемуарной прозе М. Цветаевой, которые позволяют выявить доминирующие черты поэтики творчества М.Цветаевой.

Практическое значение диссертационного исследования состоит в возможности использования его результатов в вузовских и школьных курсах по истории русской литературы XX века, на лекционно-практических занятиях в системе высшего и дополнительного образования, а также спецкурсах и спецсеминарах, посвященных теоретической проблеме жанра и творчеству М.Цветаевой.

Апробация исследования осуществлялась на аспирантском семинаре кафедры русской литературы и журналистики XX и XXI веков МПГУ, в выступлениях на 13 международных и всероссийских конференциях: «Лингвистические и методические основы филологической подготовки учителя-словесника» (Старый Оскол, 2005), X и XI Шешуковские чтения (Москва, 2005, 2006), «Феномен повседневности: гуманитарные исследования» (Санкт-Петербург, 2005), «Восток - Запад: пространство русской литературы и фольклора» (Волгоград, 2006), «Экология культуры и языка: проблемы и перспективы» (Архангельск, 2006), «XII Пушкинские чтения» (Санкт-Петербург, 2007), «Художественный текст и культура» (Владимир, 2007), «Актуальные проблемы изучения литературы на перекрестке эпох» (Белгород, 2006, 2007), «VI Эйхенбаумовские чтения» (Воронеж, 2007), IV Цветаевские чтения (Ела-буга, 2008); международном круглом столе «Литература и документ: теоретическое осмысление темы» (ИМЛИ, 2008). Основные положения диссертации изложены в 14 публикациях, в том числе в издании, рекомендованном ВАК РФ.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Формы выражения авторского присутствия в мемуарной прозе М. Цветаевой"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В диссертации был предпринят анализ форм авторского присутствия в мемуарной прозе М.Цветаевой с точки зрения парадигматических отношений внутри метажанра; повествовательной организации мемуарного текста и создании мемуарного образа. В ходе проведенного анализа удалось установить следующее.

Формы авторского присутствия зависят от жанровой парадигмы, они свои в каждой разновидности мемуарного текста, который составляет значительную часть творческого наследия Цветаевой.

Дневники и записные книжки Цветаевой становятся «рабочим материалом» для последующих мемуарных произведений автора. Данные формы требуют постоянного присутствия автора, вследствие автокоммуникативной природы жанра.

Повествование Цветаевой о современниках оформляется в жанр мемуарного портрета. По нашим наблюдениям, мемуарный портрет Цветаевой представляет собой синтетическое образование, его изучение затрагивает проблемы взаимодействия жанровых форм и модификаций. В нашей работе мы попытались проследить особенности характеросложения в мемуарном портрете, соотношение документального и художественного, типического и индивидуального в воссоздании образа современника, взаимодействие факта и вымысла и др.

Авторское присутствие в мемуарном портрете выражается через авторское представление героев, которое дается не столько напрямую автором, сколько через реплики и рассказы других персонажей, через творческие связи, отражающие как сквозь призму творчество самого мемуариста.

Рассматривая жанровые модификации мемуарной прозы Цветаевой в эволюционном движении от фрагмента к целому, мы приходим к выводу, что все составляющие мемуарного пространства автора тяготеют к эпичности, текстовому единству, поэтому выделение романной структуры в мемуарной прозе Цветаевой кажется нам правомерным.

Результатами второй главы явились наблюдения над повествовательной структурой мемуарного текста. Авторское присутствие, с помощью которого конструируется повествование, отражается в следующих приемах. Во-первых, использование системы точек зрения, с доминирующей временной и перцептивной; во-вторых, введение в текст элементов внутреннего монолога и несобственно-прямой речи; в-третьих, проникновение в речевую систему нарратора и персонажа «потока сознания», сказа.

Общее во всех жанровых разновидностях (и это типологический признак воспоминаний как метажанра) — ведение повествования от первого лица.

На материале мемуарной прозы Цветаевой можно сконструировать нарративную модель, включающую вид нарратива и нарратора. Вычленение видов нарратива (дневникового и мемуарного) обусловлено не оппозиционными отношениями, а условно-подчинительными. Так, дневниковый нарратив нередко становится частью мемуарного нарратива.

Особое внимание в диссертации уделялось персонификации авторского «Я». Анализ мемуарной прозы Цветаевой позволяет выделить три формы авторского присутствия — эксплицитный автор, автор-герой - лирическое «я» — в каждой из которых формируются свои ипостаси, однако в едином конгломерате они конструируют единый, полнокровный образ авторского «я».

В мемуарной прозе Цветаевой наблюдается сближение образа автора и автора-творца. Персонификация автора происходит в перволичной форме повествования. В результате исследования нами отмечено, что только одно произведение («Страховка жизни») из всего мемуарного наследия Цветаевой не обладает свойством эксплицитности автора. В других же текстах намечено сближение «биографической личности» с «образом автора».

Система персонажей в мемуарной прозе Цветаевой во многом зависит от жанровой модификации. Авторское «я» может выступать как в качестве главного героя, так и второстепенного. Организующую роль в мемуарном пространстве играет автор-повествователь, который объединяет и направляет разнообразные повествовательные планы.

Доминантным приемом изображения автобиографического героя является ретроспективность. С наибольшей силой она проявляется в мемуарных текстах автобиографической направленности, в которых главным героем является ребенок. Автор-повествователь оценивает его с позиции настоящего времени, поэтому автобиографический герой представлен как рефлексирующая личность. Иногда герой в подобных произведениях характеризуется позицией детского свидетеля, когда в центре повествования оказываются образы матери, отца, старика Иловайского и др., то есть близкого автобиографическому герою круга людей.

Сопоставление мемуарно-портретной прозы и мемуарных произведений с автобиографической основой показало, что наиболее продуктивными приемами конструирования образа автобиографического героя является прием двойничества и зеркальности как отражения игровой стратегии автора. Так, именно авторская маска позволяет через других ярче «высветить» свое «я» в прошлом. Являясь стилевыми доминантами мемуарного текста Цветаевой, данные приемы органично вписываются в культурный контекст первой трети XX века, когда масочность становится одной из важнейших эстетических категорий в художественном сознании писателей русского Зарубежья.

Подчеркнутая субъективность повествования, лирическая тональность позволяют применить к мемуарной прозе Цветаевой определение «проза поэта». Данное явление было рассмотрено нами на композиционном, синтаксическом, метрическом и стилевом уровнях. Сближение цветаевской мемуарной прозы с поэтической структурой способствует появлению такой формы авторского присутствия как лирическое «я», которое дополняет образ автора своими внутренними переживаниями, мыслями, углубленностью в свой внутренний мир. Лирическое «я» может выражаться и форме лирического героя, в том случае, когда авторское «я» пытается показать себя в качестве персонажа.

Таким образом, мемуарное пространство с разнообразными формами присутствия автора воспринимается нами как единый текст и отвечающий определенной цели - показать процесс самообретения и самоидентификации индивида в мемуарном дискурсе. Нас интересовал эффект непосредственного выражения, прямого присутствия автора в произведения, поэтому в ходе исследования происходило акцентирование «авторского присутствия» в возможных модификациях мемуарного жанра. Нами рассмотрен процесс формирования целостной системы мемуарной поэтики, что позволяет говорить об узнаваемости почерка мемуариста.

Сделанные выводы, подкрепленные конкретным анализом, могут быть применены для дальнейшего изучения творчества Цветаевой. В частности, последние публикации писем Цветаевой1 показывают, что она рассматривала переписку как один из вариантов организации собственного авторского пространства, автор вел в них интересный и своеобразный диалог со своими современниками.

Рассмотрение мемуарной прозы Цветаевой в контексте феномена «проза поэта» определило становление индивидуальной писательской манеры и выявило необходимость дальнейшего изучения мемуарного наследия с точки зрения автобиографических параллелей в цветаевской лирике и прозе, целью которого может стать метатекстовое пространство с единым автобиографическим героем.

1 Цветаева Марина. Письма к Анне Тесковой. - Болшево, Моск. обл.: Мемориальный дом-музей Марины Цветаевой в Болшеве, 2008; Цветы и гончарня: Письма М.Цветаевой к Н.Гончаровой. 1928 - 1932. М.Цветаева. Наталья Гончарова: Жизнь и творчество. - М.: Дом-музей Марины Цветаевой. 2006.

Список научной литературыБогатырева, Дарья Александровна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Арцыбашев М. Записки писателя. Дьявол. - М.: Интелвак , 2006. - 791 с.

2. Белый А. Сочинения. В 2-х т. Т. 2. Проза / Сост. и подгот. текста В.Пискунова; Коммент. С.Пискуновой, В.Пискунова. М.: Худож. лит., 1990.-671 с.

3. Берберова Н.Н. Курсив мой. Автобиография. — М.: Согласие, 1996. 734 с.

4. Бердяев Н.А. Самопознание: Мемуары. М.: ДЭМ, 1990. - 384 с.

5. Odoeeifeea КВ. На берегах Невы: Литературные мемуары. / Вступ. статья К.Кедрова; Послесл. А.Сабова. М.: Худож. лит., 1988. - 334 с.

6. Одоевцева И.В. На берегах Сены // Одоевцева И.В. Избранное. М.: Согласие, 1998.-958 с.

7. Ремизов A.M. Подстриженными глазами // Ремизов A.M. Взвихренная Русь. — М.: Советский писатель, 1991. 544 с.

8. Ходасевич В.Ф. Собр. соч.: В 4 т. М.: Согласие, 1996 - 1997. Т. 4. Некрополь. Воспоминания. Письма. — 740 с.

9. Цветаева М. Неизданное. Записные книжки: В 2 т. / Подгот. текста, пре-дисл. и примеч. Е.Б. Коркиной и М.Г. Крутиковой. М.: Эллис Лак, 2000.- 560 с.

10. Шварц Е. Живу беспокойно. Из дневников. Л.: Сов. писатель, 1990. -749 с.1.. Исследования и материалы

11. Абашева М.П. Литература в поисках лица (русская проза в конце XX века: становление авторской идентичности). — Пермь: Изд-во Пермского университета, 2001. 320 с.

12. Адамович Г. Литературные беседы // Звено. — Париж. 1925. 28 декабря. С.2.15 .Азизян И.А. Диалог искусств Серебряного века. М.: Прогресс-Традиция, 2001.-400 с.

13. Арефьева Н.Г. Максимилиан Волошин и античность: Монография. Астрахань: Изд-во Астраханского гос. пед. ун-та, 2000. - 168 с.

14. Бакирое Н.Э. Автор и герой в «Истории моего современника» // Проблема автора в художественной литературе. Межвузовский сборник научных работ. Устинов, 1985. - С.104 - 109.

15. Банк Н.Б. Нить времени. Дневники и записные книжки советских писателей. Л.: Советский писатель, 1978. - 248 с.

16. Барахов B.C. Жанр литературного портрета в творчестве М.Горького: Автореф. дис. . канд.'филол. наук. -М., 1960. 18 с.

17. Барахов B.C. Литературный портрет (Истоки, поэтика, жанр). Л.: Наука, 1985.-312 с.

18. Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М.М. Собр. соч.: В 7 т. / М. М. Бахтин; Ин-т мировой лит. им. М.Горького Рос. акад. наук М.: Рус. словари, 1997. - Т. 5. - 731 с.

19. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Худ. лит., 1975. -502 с.

20. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества / Примеч. С.С. Аверинце-ва, С.Г. Бочарова. 2-е изд. - М.: Искусство, 1986. - 444 с.

21. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. -423 с.

22. ЪЪ.Бенъямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости: Избр. эссе. М.: Медиум, 1996. - 239 с.

23. ЪА.Богомолов Н.А. Русская литература первой трети XX века. Портреты. Проблемы. Разыскания. Томск: Издательство «Водолей», 1999. - 639 с.

24. Болдырева Е.М. Автобиографический метатекст И.А. Бунина в контексте русского и западноевропейского модернизма: Автореф. дисс. . докт. филол. наук. Ярославль, 2007. - 46 с.

25. Болдырева Е.М. Автобиографический роман в русской литературе первой трети XX века: Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Ярославль, 1999.- 18 с.

26. Бондарчук Е.М. Лирическая проза в историко-теоретическом освещении: Учеб. пособие. Самара: Самар. ун-т, 2002. - 35 с.

27. ЪЪ.Брагина Н.Г. Память в языке и культуре. М.: Языки славянских культур, 2007. - 520 с.

28. Бродский о Цветаевой', интервью, эссе. М.: Независимая газета, 1996. 205 с.

29. Бунина С.Н. Автобиографическая проза М.И. Цветаевой: Дис. . канд. филол. наук. Харьков, 1999. - 171 с.41 .Вагнер-Эгельхафт М. Автобиография как жанр. Веймар, 2000.

30. Ав.Введение в литературоведение. Литературное произведение: Основные понятия и термины: Учеб. пособие / Л.В. Чернец, В.Е. Хализев, С.Н. Бройтман и др. / Под ред. Л.В. Чернец. М.: Высш. шк; Издательский центр «Академия», 1999. - 556 с.

31. Вейдле В. Проза Цветаевой. Рец.: Марина Цветаева. Проза. Н.-Й.: Изд-во им. Чехова, 1953 // Марина Цветаева в критике современников: В 2-х ч. Ч. И. 1942 1987 годы. Обреченность на время. М.: Аграф, 2003. - С. 74 -76.

32. Великая Н.И. Воскреснуть, вернуться в Россию.: Проза русского зарубежья: Уч. пособие. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 1996. - 65 с.

33. Веселоеский А.Н. Избранное: Историческая поэтика. Автор вступит, ст. и комментариев, сост. тома И.О. Шайтанов. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2006. - 688 с.

34. Виноградов В.В. О теории художественной речи. М.: Высш. шк., 1971. -238 с.51 .Витковская Л.В. Авторское «я» в когнитивной парадигме. Монография. — Пятигорск: Пятигорский государственный лингвистический университет, 2005.-242 с.

35. Войтехович Р.С. Психея в творчестве М.Цветаевой: Эволюция образа и сюжета: Dissertationes Philologiae Slavicae Universitatis Tartuensis. Тарту, 2005.- 158 с.

36. Вольская Н.Н. Поэтика автобиографических очерков М.И. Цветаевой (повтор как ведущая черта идиостиля автора): Дис. . канд. филол. наук. -М., 1999.- 165 с.

37. Галич А.А. Украинская писательская мемуаристика (природа, эволюция, поэтика): Автореф. дис. . канд. филол. наук. Киев, 1991. - 48 с.

38. Гаранин Л.Я. Мемуарный жанр советской литературы: Историко-теоретический очерк. Минск: Наука и техника, 1986 - 223 с.

39. Геворкян Т.М. На полной свободе любви и дара. Индивидуальное и типологическое в литературных портретах Марины Цветаевой. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2003. - 384 с.

40. Гей Н.К. Проза Пушкина: Поэтика повествования / Н. К. Гей; Отв. ред. С. Г. Бочаров; АН СССР, Ин-т мировой лит-ры им. А. М. Горького. М.: Наука , 1989. - 269 с.

41. Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. Л.: Худож. литер., 1977. - 443 с.

42. Голубева Е.И. Лингвостилистические средства выражения объективного и субъективного факторов в жанре автобиографии: Автореф. дис. . докт. филол. наук. М., 1987. - 23 с.

43. Горалик Л. Собранные листья (об одном и том же всегда об одном и том же) // Новое литературное обозрение. 2002. №2. С. 236 - 245.

44. ЮДжеймс Г. Искусство прозы / Пер. Н.Анастасьева; Из предисловий к Собранию сочинений / Пер. Т.Морозовой // Писатели США о литературе: В 2 т. М.: Прогресс, 1982.-Т. 1.-С. 127- 144.

45. Дударева А. Повтор как структурообразующий принцип прозы М.И. Цветаевой: на материале очерка «Мой Пушкин» // Парадигмы: Сб. работ молодых ученых / Под общ. ред. И.В. Фоменко: Тверь Твер. гос. ун-т, 2000.-С. 16-25.

46. Егоров О.Г. Дневники русских писателей XIX века: Исследование. М.: Флинта: Наука, 2002. - 285 с.1Ъ.Ельницкая С.И. Поэтический мир М.Цветаевой: конфликт лирического героя и действительности. Wien, 1990. (Wiener slavistisher Almanach; Sbd. 30). - 396 с.

47. А.Ельницкая С.И. Статьи о Марине Цветаевой. М.: Дом-музей марины Цветаевой, 2004. - 304 с.

48. Кайда Л.Г. Эссе: стилистический портрет. М.: Флинта: Наука, 2008. -184 с.

49. Кооюевникова Н.А. Типы повествования в русской литературе XIX — XX вв. М.: Институт русского языка РАН, 1994. - 336 с.

50. Козина Н.А. Стиль очерка М.И. Цветаевой «Мой Пушкин» // Нева. 1982. №9. С. 60 68.

51. Колядииа A.M. Специфика дневниковой формы повествования в прозе М.Пришвина. Дисс. . канд. филол. наук. Самара, 2006. -215 с.

52. Колядич Т.М. Воспоминания писателей XX века (Проблематика. Поэтика): Дис. . докт. филол. наук. -М.,1999. -441 с.

53. Колядич Т.М. Воспоминания писателей: проблемы поэтики жанра. Монография. М.: Мегатрон, 1998. - 276 с.

54. Колядич Т.М. Приемы моделирования мемуарного текста (к постановке проблемы) // Художественный текст и культура. Владимир, 2004. — С. 197-200.

55. Корман Б.О. Избранные труды по теории и истории литературы / Пре-дисл. и составл. В.И. Чулкова Ижевск: изд-во Удм. ун-та, 1992. - 236 с.

56. Корман Б.О. Изучение текста художественного произведения. М.: Просвещение, 1972. - 125 с.

57. Корман Б.О. Литературоведческие термины по проблеме автора. -Ижевск, 1982.

58. Кривонос В.Ш. «Мертвые души» Гоголя и становление новой русской прозы: Проблема повествования. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1985.- 159 с.

59. Кудрова И. Версты, дали.: Марина Цветаева: 1922 1939 гг. - М.: Сов. Россия, 1991.-368 с.

60. Кузнецова Т.В. Цветаева и Штейнер: Поэт в свете антропософии. М.: Дом-музей Марины Цветаевой; Изд-во «Прицельс»,1996. 155 с.

61. Кузьменко О.А. Традиции сказового повествования в прозе JI.C. Петрушевской: Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Улан-Удэ, 2003. -20 с.

62. Кучина Т.Г. Поэтика «я»-повествования в русской прозе конца XX — начала XXI в.: монография. Ярославль: Изд-во Ярославского гос. пед. ун-та им. К.Д. Ушинского, 2008. - 270 с.

63. Лаврова E.JI. Марина Цветаева: человек поэт - мыслитель. - Донецк: Лебедь, 2001. - 327 с.

64. Латыпова И.Ю. Миф о поэте в художественном мире М.И. Цветаевой: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Самара, 2008. - 22 с.

65. Левицкая Л.В. Маска и лицо в русском искусстве конца 19 начало 20 веков: Автореф. дисс. . канд. искусствоведения. - Москва, 2001. — 17 с.

66. Лосская В. Марина Цветаева в жизни. Неизданные воспоминания современников. М.: Культура и традиции, 1992. - 348 с.

67. Лютова С. Максимилиан Волошин и Марина Цветаева: эстетика смыслообразования. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2004. -192 с.

68. Макаровская Г. Типы исторического повествования. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та , 1972. - 236 с.

69. Макашева С.Ж. Поэзия и проза М.И. Цветаевой 1920 1930-х гг. (онтология, концепция личности): Монография. - М.: МПГУ, 2005. - 248 с.

70. Маликова М.Э. Автобиографический дискурс в творчестве В.Набокова (Сирина): Дис. . канд. филол. наук. СПб., 2001. - 192 с.

71. Маркова О.В. Современный литературный портрет (Типология и поэтика жанра): Автореф. дис. . канд. филол. наук. — Томск, 1990. 19 с.

72. Мароши В.В. Текст танца в прозе Андрея Белого // Русская литература XX века: направления и течения. Ежегодник. Выпуск 2. Екатеринбург, 1995. - С. 46 - 53.

73. Машинский С. О мемуарно-автобиографическом жанре // Вопросы литературы. 1960. - №6. С. 129 - 145.

74. Машинский С.И. С.Т. Аксаков. Жизнь и творчество. М.: Художественная литература, 1973. - 575 с.

75. Мельников А. Мнемозина в башне из слоновой кости: (О мемуарной эссеистике серебряного века) // Филология-Philologiea. Краснодар, 1998. -№ 14. С. 71-73.

76. Мереэ/синская А.Ю. Мемуарно-автобиографическая проза 70-х годов (проблематика и поэтика). Автореф. . канд. филол. наук. Киев, 1981.-24 с.

77. Местергази Е.Г. Литература нон-фикшн / поп-fiction: Экспериментальная энциклопедия. Русская версия. М.: Совпадение, 2007. - 327 с.

78. Мешкова Л.А. Авторская позиция в современной прозе (Теоретический аспект) // Филологические науки. 1988. - № 3. - С. 3-13.

79. Минералова И.Г. Русская литература Серебряного века. Поэтика символизма: учеб. пособие / И.Г. Минералова. 3-е изд., испр. - М.: Флинта: Наука, 2006. - 272 с.

80. Михеев М.Ю. Дневник как эго-текст (Россия, XIX XX) - М.: Водолей Publishers, 2007. - 264 с.

81. Михеев М.Ю. Фактографическая проза или пред-текст // Человек. 2004. №2. С.

82. Мотылева Т. Внутренний монолог и «поток сознания» // Вопросы литературы. 1965. -№ 1. - С. 179 - 196.

83. Николаева Е.В. Мемуары в творчестве Льва Толстого (роль традиций мемуаристики в произведениях писателя): Учеб. пособие. М.: Прометей, 1993.- 105 с.

84. Николина Н.А. Поэтика русской автобиографической прозы: Учебное пособие. М.: Флинта: Наука, 2002. - 424 с.

85. Николюкин А.Н. В.В. Розанов и его миросозерцание // Розанов В.В. Уединенное. М.: Политиздат, 1990. - С. 5 - 20.

86. Нюбина Л.М. Метафоры времени метафоры судьбы (Об автобиографии Г.Грасса «Луковица памяти») // Изв. РАН. Сер. лит. и яз. - 2008. -Т. 67. -№ 1.-С. 38-48.

87. Орлицкий Ю.Б. Стих и проза в русской литературе: Очерки истории и теории. Воронеж: Изд-во ун-та, 1991. - 199 с.

88. Ocunoea Н.О. Творчество М.И. Цветаевой в контексте культурной мифологии Серебряного века. Киров: Изд-во ВГПУ, 2000. - 272 с.

89. Остова Н.О. Художественный мифологизм творчества М.И. Цветаевой в историко-культурном контексте первой трети XX века: Автореф. дис. . докт. филол. наук. -М., 1998. 32 с.

90. Павлова М.М. «Черные тетради» Зинаиды Гиппиус // Звенья: исторический альманах. Вып. 2. М.-СПб.: Феникс: Atheneum, 1992. -С. И - 173.

91. Павловская Г.Ч. Проблемы психологии творчества в художественном мире М.И. Цветаевой. — Минск: Пропилеи, 2003. — 108 с.

92. Пайман А. История русского символизма / Авторизованный пер. Пер. с англ. В.В. Исаакович. М.: Республика, 2000. - 415 с.

93. Подлубнова Ю.С. Метажанры в русской литературе 1920 начала 1940-х годов (коммунистическая агиография и «европейская» сказка-аллегория):'Автореф. дисс. . канд. филол. наук. - Екатеринбург. -23 с.

94. Полехина М.М. Русская поэзия первой трети хх века: художественная космогония (М. Цветаева и В. Маяковский): Автореф. дисс. . докт. филол. наук. М., 2001. - 32 с.

95. Полупанова А.В. Формы выражения авторского сознания в автобиографической прозе И.Бунина и М.Осоргина («Жизнь Арсеньева» -«Времена»): Автореф. дисс. . канд. филол. наук. -М., 2002. -24 с.

96. Попова Е.А. Третьеличный нарратив русской литературы и косвенная речь как средство его структурно-смысловой организации: Монография. Липецк: Изд-во ЛГПУ, 2005. - 200 с.

97. Природа ребенка в зеркале автобиографии: Учебное пособие по педагогической антропологии / Под. ред. Б.М. Бим-Бада и О.Е. Кошеле-вой. М.: Изд-во УРАО, 1998. - 425 с.

98. Радзиевская Т.В. Текст как результат безадресатной стратегии // Человеческий фактор в языке: Коммуникация, модальность, дейксис / Н.Д. Арутюнова, Т.В. Булыгина, А.А. Кибрик и др.; Отв. ред. Т.В. Булыгина. -М.: Наука, 1992.-С. .

99. Ревзина О.Г. Системно-функциональный подход в лингвистической поэтике // Проблемы структурной лингвистики. 1985 — 1987. М.: Наука, 1989.-С. 134-151.

100. Рикер П. Время и рассказ. Конфигурации в вымышленном рассказе / Пер. Т.В. Славко.: В 2 т. М.: ЦГНИИ ИНИОН РАН: Культур, инициатива, СПб.: Университет, кн., 2000. - Т. 2. - 217 с.

101. Рудзиевская С.В. Дневник писателя в контексте культуры XX века // Филологические науки. 2002. №2. С. 12 - 19.

102. Руднев В.П. Словарь культуры XX века: Ключевые понятия и тексты. М.: Аграф, 1997. - 381 с.

103. Рымарь Н.Т., Скобелев В.П. Теория автора и проблема художественной деятельности. Воронеж: Логос-Траст, 1994. - 262 с.

104. Рязанова Е. Фрагментарность как основа текстопостроения: Роман А. Белого «Крещеный китаец» // Парадигмы: Сб. работ молодых ученых Тверь: Твер. гос. ун-т, 2000. - С.26 - 36.

105. Саакянц А. Жизнь Цветаевой. Бессмертная птица-феникс. М.: Центполиграф, 2000. - 827 с.

106. Саакянц А. Проза Марины Цветаевой // Цветаева М.И. Сочинения в 2-х т. Минск, 1988. - С. 415 - 423.

107. Саакянц А.А. Жизнь Цветаевой. Бессмертная птица-феникс. — М.: Центрполиграф, 2000. 827 с.

108. Сайко Е.А. Культур-диалог в переходные эпохи: от Серебряного века к современности (Концептуализация модели): Автореф. дис. . докт. филос. наук. М., 2006. - 24 с.

109. Серова М.В. Автобиографическая проза в общем контексте поэтического самоопределения М.Цветаевой («Мать и музыка», «Отец и его музей», «Стол») // Вестник Удмурдского университета. 1999. № 9. С. 18 -32.

110. Соболевская Е.К. Автор и герой как проблема анализа, эстетического сознания МДветаевой // Русская литература. 2003. - № 3. - С. 42 -56.

111. Спивак Р.С. Философский метажанр. Позиция автора и формы ее выражения // Проблема автора в художественной литературе. Межвузовский сборник научных работ. Устинов, 1985. — С. 49 — 55.

112. Степун Ф. Предисловие <Отрывки> // Марина Цветаева в критике современников: В 2-х ч. Ч. II. 1942 1987 годы. Обреченность на время. М.: Аграф, 2003. - С. 16 - 26.

113. Сугай JT.A. Гоголь и символисты: Монография. М.: Гос. акад. славян, культуры, 1999. - 374 с.

114. Суни Т. Композиция «Крысолова» и мифологизм М. Цветаевой: Дис. . доктора философии. Хельсинки, 1996. - . с.

115. Тагер Е.Б. Жанр литературного портрета в творчестве М.Горького // О художественном мастерстве М.Горького. М., 1960 - С. 375 -418;

116. Тименчик Р.Д. Анна Ахматова в 1960-е годы. М., Торонто. Водолей Publishers. The University of Toronto. 2005. 784 с.

117. Трыков В.П. Французский литературный портрет XIX века. М.: Флинта: Наука, 1999. - 358 с.

118. Трыков В.П. Французский литературный портрет XIX века: Автореф. дис. . докт. филол. наук. М., 1999. - 32 с.

119. Тукодян Н.Х. Литературный портрет в русской советской прозе (Жанр. Поэтика): Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1985. - 17 с.

120. Тюпа В.И. Нарратология как аналитика повествовательного дискурса («Архиерей» А.П. Чехова) Тверь: Твер. гос. ун-т, 2001.,- 58 с.

121. Успенский Б.А. Поэтика композиции: Структура художественного текста и типология композиционной формы. М.: Издательство «Искусство», 1970.-223 с.

122. Фарыно Е. Мифологизм и теологизм М.Цветаевой. Wien, 1985. -378 с.

123. Федорова Е.В. Проза М.Цветаевой в контексте феномена «проза поэта» Серебряного века // Марина Цветаева в контексте культуры Серебряного века: Материалы Четвертых Международных Цветаевских чтений. Елабуга: Изд-во ЕГПУ, 2008. - С. 260 - 269.

124. Фейлер Л. Марина Цветаева / Пер с англ. Ростов-на-Дону: Изд-во «Феникс», 1998. - 416 с:

125. Фоменко И. В. Введение в практическую поэтику: учеб. пособие -Тверь: Твер. гос. ун-т, 2003. 176 с.

126. Фрайман И. Русские мемуары в историко-типологическом освещении: к постановке проблемы // http:// www.ruthenia.ru/document/422973.html

127. Хализев В.Е. Теория литературы. М.: Высш. шк., 2002. - 368 с.

128. Чичерин А.В. Идеи и стиль: О природе поэтического слова. — 2-е изд., доп.-М.: Сов. писатель, 1968.-374 с.

129. Швейцер В.А. Автобиографическая проза М.И. Цветаевой // Лит. Грузия. 1967. №9. С. 80-83.

130. Швейцер В.А. Быт и Бытие Марины Цветаевой. М.: Интерпринт, 1992.-544 с.

131. Шевеленко И.Д. Литературный путь Цветаевой: Идеология — поэтика — идентичность автора в контексте эпохи. М.: Новое литературное обозрение, 2002. - 464 с.

132. Шмид В. Нарратология. М.: Языки славянских культур, 2003. — 312 с.

133. Эпштейн М. Парадоксы новизны: О лит. развитии XIX XX веков -М.: Сов. писатель, 1987.-414 с.

134. Эткинд А., Грелъц К. Недосказанное о неосуществленном: из чего сделан «Пленный дух» Цветаевой // Новое литературное обозрение. 1996. № 17. С. 94-115.

135. Юлкина Т.А. Роль интертекстов в автобиографической прозе М.И. Цветаевой // Марина Цветаева. Поэт в диалоге со временем. Материалы Вторых Международных Цветаевских чтений / Под общей ред. А.И. Разживина. Елабуга: ЕГПУ, 2005. - С. 136 - 147.

136. Якобсон Р. Работа по поэтике / Сост. и общ. ред. М.А. Гаспарова; Вступ. ст. В.В. Иванова. М.: Прогресс, 1987. - 460 с.

137. Яркова А.В. Жанровое своеобразие творчества Б.К. Зайцева 1922 -1972 годов. Литературно-критические и художественно-документальные жанры. Монография. СПб.: ЛГОУ им. А.С. Пушкина, 2002. - 211 с.1.I. Зарубежные издания

138. De Man Paul. The Rhetoric of Romanticism. New-York: Columbia University Press, 1984. - 327 c.

139. Eberspacher B. Realitat und Transzedenz Marina Cvetaevas poetische Syntheste. - Munchen, 1987. - 244 c.

140. Faryno J. К вопросу о соотношении ритма и семантики в поэтических текстах (Пушкин — Евтушенко — Цветаева) // Studia Rossica Poznaniensia. 1971. No. 2. С. 16-26.

141. Karlinsky S. Marina Tsvetaeva: The Woman, her World and her Poetry. -Cambridge, 1985. 289 P.

142. Kroth A.M. Androgyny as an Exemplary Feature of Marina Tsvetaeva's Dichotomous Poetic Vision// Slavic Review. 1979. Vol. 38. No. 4. P. 563 -582.

143. Lejeune P. Le pacte autobiographique. Paris: Ed. du Seuil, 1987. 360 c.

144. Lejeune Ph. Der autobiographische Pakt. Frankfurt/M.: Suhrkamp, 1994.

145. Lubbock P. The Craft of Fiction. New York, 1963. - . c.

146. Maciejewski Z. Proza Maryny Cwietajewej jako program i portret artys-ty. Warszawa: Panstwowe wydawnietwo naukowe, 1982. - 166 c.

147. Majmieskuiow А. Стихотворение Цветаевой «В седину — висок.»// Studia Russica Budapestinensia. Т. 2-3 (Материалы III и IV пушкинологического коллоквиума в Будапеште. 1991, 1993). Budapest, 1995. С. 273-292.

148. Marina Tsvetaeva. A captive Spirit: Selected Prose (ed. and. trans, by J.King). Ardis, App Arbor. 1983. - 524 p.

149. Prince G. A dictionary of narratoligy. — Andershot (Hants): Scolar press, 1988- 118 c.

150. Thomson R.D.B. Tsvetaeva's Play "Fedra". An Interpretation// The Slavonic and East European Review, Vol. LXVII (3/1989). P. 337 352.1.. Словари

151. КЛЭ: Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. М.: «Сов. энциклопедия», 1964. Т. 2. 1056 стлб.

152. ЛЭТП: Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А.Н. Николюкина. Институт научн. информации по общественным наукам РАН. М.: НПК «Интелвак», 2001. - 1600 стб.

153. ЛЭС: Литературный энциклопедический словарь. М.: Сов. эн-цикл., 1987.-750 с.

154. Мифологический словарь / Гл. ред. Е.М. Мелетинский. М.: Сов. Энциклопедия, 1991. - 736 с.

155. Поэтика: Словарь актуальных терминов и понятий / Гл. науч. ред. Н.Д. Тамарченко. — М.: Издательство Кулагиной; Intrada. 2008. 358 с.