автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: Московский цензурный комитет во второй четверти девятнадцатого века

Полный текст автореферата диссертации по теме "Московский цензурный комитет во второй четверти девятнадцатого века"

На правах рукописи

БОТОВА ОЛЬГА ОЛЕГОВНА

МОСКОВСКИЙ ЦЕНЗУРНЫЙ КОМИТЕТ

«

ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ ДЕВЯТНАДЦАТОГО ВЕКА (ФОРМИРОВАНИЕ. СОСТАВ.ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ.)

Специальность 07.00.02 - отечественная история

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук

Москва-2003

Работа выполнена на кафедре отечественной истории Московского государственного открытого педагогического университета им. М.А. Шолохова

Научный руководитель: доктор исторических наук,

профессор Антонова Т.В.

Официальные оппоненты:

доктор исторических наук профессор Зверев В.В.

кандидат исторических наук Джангирян В.Г.

Ведущая организация:

Российская академия государственной службы при Президенте Российской Федерации

Защита состоится

К/О

2003 г. в

с><э

часов на заседании

диссертационного совета Д 212.136.03 при Московском государственном открытом педагогическом университете по адресу: 109004, Москва, В. Радищевская, д. 16-18. ,

С диссертацией можно ознакомится в библиотеке МГОПУ им. A.M. Шолохова.

Автореферат разослан 30. О %. 2003 г. Ученый секретарь диссертационного совета, доктор исторических наук,

профессор В.И. Овсянников

Общая характеристика работы

Актуальность темы исследования. Цензурный вопрос являлся одним ю главных во внутренней политике самодержавия. В период правления императора Николая I (1825 - 1855 гг.) обозначилась тенденция возрастания влияния печати на общественное мнение. Стремясь удержать литературу и журналистику в рамках самодержавной идеологии, правительство избрало цензуру в качестве главного инструмента кошроля над развитием этих важнейших сторон духовной жизни российского общества. Поэтому изучение цензурной политики расширяет представление о характере всего внутриполитического курса николаевской эпохи.

В то же время, история цензуры раскрывает не только механизм воздействия власти на печать, но и ответную реакцию литературы. Система цензурного контроля неизбежно приводила к взаимодействию администрацию и писателей, открывала возможность диалога между ними. Следовательно, изучение этой проблемы в таком ракурсе позволяет углубить исторические оценки характера отношений власти и печати как общественного института.

Вместе с тем обозначенная тема тесно переплетена с историей печати и культуры в целом, и поэтому изучение различных ее

г ••

аспектов дополняет знания об эпохе, связанной с началом расцвета русской литературы, традиционно называемой ее «золотым» веком, раскрывает условия, в которых создавались ее произведения и показывает степень свободы их авторов. Исследование порядка функционирования цензурной системы, тем более важно, что цензоры являлись активными участниками литературного процесса. Нередко от их «личного усмотрения» зависела судьба журнала или книги. В связи с этим их личноапроц. 1 юзиция

заслуживают самого пристального внимания историков. Прежде всего, это касается рядовых цензоров, чья ' деятельность осуществлялась в столицах империи, являвшихся Петрами книжной культуры, средоточием ярких писательских имен. В этом отношении особый интерес представляет история Московского цензурного комитета второй четверти XIX в., поскольку в те годы Москва лидировала в российской журналистике, и московская пресса демонстрировала оппозицию Петербургу не только в вопросах литературной критики, но и при обсуждении общественно* политических проблем.

Для современной России учет исторического опыта такого рода дает возможность избежать остроты сохраняющегося еще в наши дни конфликта между государственными структурами и средствами массовой информации.

Цель и задачи исследования Цель исследования состоит в том, чтобы проанализировать деятельность Московского цензурного комитета второй четверти XIX в. в контексте внутренней политики российского самодержавия периода правления императора Николая I.

Для ее реализации представляется необходимым решение следующих задач:

- выяснить условия преобразования Московского цензурного комитета в автономную структуру цензурного ведомства Российской империи;

- определить сущность реформы Московского цензурного комитета по Уставу о цензуре 1828 г.;

- установить характер отношений московских цензоров и вышестоящей администрации, позицию императора и министров

народного просвещения, их взгляды на деятельность Московского комитета;

- исследовать кадровый состав Московского цензурного комитета второй четверти XIX в.

- определить методы работы московских цензоров с периодикой и книгой;

обобщить статистику разрешений и запрещений публицистических и литературных произведений с целью сравнения результатов работы цензоров в различные годы николаевского тридцатилетия.

Хронологические рамки исследования определяются- 18261854 гг., что в основном совпадает с периодом правления Николая I. 1826 год - начальная дата исследования, время принятая нового цензурного Устава, повлекшего перестройку местной цензуры на новых принципах, от которой начинается отсчет самостоятельной истории Московского цензурного комитета. 1854 год, как конечная дата, обусловлена завершением в этом году активных мероприятий Негласного комитета, расформированного в 1855 г., что совпало с началом нового царствования императора Александра П (1855-1881 гг.)

Объектом исследования является цензурная политика Российской империи во второй четверти XIX в. и деятельность учреждений местной цензуры, как элементов цензурной системы государства.

Предметом исследования является Московский цензурный комитет второй четверти XIX в., от момента его преобразования в автономную от университета структуру до его деятельности под руководством Негласного комитета П.Д. Бутурлина. В диссертации исследуются правовые аспекты, определяющие статус Московского

цензурного комитета, конкретные решения направлявшей его

деятельность высшей власти, от императора до министров народного

просвещения, а также кадровый состав московских цензоров, рабочий

«климат» в комитете, опыт работы цензоров с периодикой и книжной

/

печатью.

Методологические основы исследования. Диссертация построена на сочетании различных научных методов, традиционных для исторических исследований: метод сравнительно* сопоставительного анализа, историко-системный, проблемно-хронологический.

Степень изученности темы. Вторая четверть девятнадцатого века привлекала к себе внимание многих специалистов по истории печати и цензуры.

Впервые цензурная политика самодержавия исследовалась как отдельная историческая тема в начале шестидесятых годов XIX в. в книге ПХ Щебальского «Исторические сведения о цензуре в России» (СПб. 1862). В конце ХЕХ - начале XX вв. в связи с подъемом общественного движения произошло обострение интереса к истории цензуры и проблеме свободы печати. Разработка темы в этот период продолжалась в рамках либеральной историографии в исследованиях А.М. Скабичевского, А. Энгельгарда, В. Стасова, В. Розенберга и ВЛкушкина1. Следует подчеркнуть, что либеральные историки внесли заметный вклад в изучение этого вопроса. В тоже время ни одна из работ, посвященных рассмотрению цензурной политики правительства, не ограничивалась второй четвертью XIX в. Все они

1 Скабичевский А.М. Очерки истории русской цензуры. 1700-1863. СПб. 1862. Энгельгард А. Очерк истории русской цензуры в связи с развитием печати 1803-1903. СПб. 1904 Стасов В.В. Цензура в царствование Николая I. // Русская crapmia.1901.N7-9; 1903. N2-10; 1904. N1-2. РозенбергВ. Якушкин В. Русская печать и цензура в прошлом и настоящем. М.1905.

носили обобщающий характер, и николаевский период в них являлся лишь эпизодом. Особое место в досоветской историографии занимают труды М.К. Лемке2. Лемке был не только одним из немногих исследователей дооктябрьского времени, кто проводил изучение истории цензуры в рамках марксистского направления, но и единственным историком, уделившим специальное внимание цензуре николаевского периода. Богатая фактологическая база исследования периода 1826-1855 гг. обеспечила книгам Лемке источниковедческую ценность. Вместе с тем, идеологическая направленность его работ определила то, что описание деятельности цензуры в основном сводилось к рассказу о случаях запрещения периодических изданий и о преследованиях наиболее известных журналистов и писателей. Весь период правления Николая I трактовался автором как сплошное подавление печати.

В советской историографии история журналистики второй четверти XIX в. затрагивалась в книгах Б.Д. Дацюка, А. Дементьева, В.Е. Евгеньева-Максимова, В.Г. Березиной, И.К. Кременской3, в статьях В.Г. Березиной, Л.П. Громовой, Д.К. Мотольской и П.А. Николаева4. Главное внимание этих авторов было уделено

2 Демке М.К. Николаевские жандармы и литература (1826-1855). СПб. 1908.; О. юрки истории русской цензуры и журналистики XIX столетия.Спб.1904

3 Березина В.Г. Русская журналистка во второй четверти XIX в. (1840-е годы). Л. 1969. Дащрк Б.Д. Русская журналистка 30-х годов XIX века. М.1948. Дементьев А. Очерки истории русской журналистики 1840-1850.М.Л. 1951. Евгеньев-Максимов В.Е. Очерки истории русской журналистики и критики.Л. 1950; Кременская ИХ «Революционно-демократическая критика и публицистика 40-60-х годов XIX века».М.1987

4 Березина В.Г. Белинский В.Г. о газете и ее месте в русской периодической печати 1830-1840 годовУ/Вестник МГУ. Сер.: Журналистика. 1983. N 6.; Громова Л.П. Герцен о русской журналистике 1840-х годов. //Вестник ЛГУ.1988.Сер.2>П.; Мотольская Д.К. Н.Г. Чернышевский - историк русской журналистики конца 20-х - начала 30-х гг. XIX в.// Ученые записки Ленинградского педагогического инсппуга.Т.909.Л. 1966. Николаев П.А. Русская журналистика 30-х - 60-х гг.ХК века в оценке А.И.ГерценаУ/ Вестник Московского ун-та. Сер.: История, филология.1959. N1.

представителям радикально-демократического направления, журналам «Московский телеграф», «Современник» и «Отечественные записки». Судьба остальных прослеживалась менее подробно, особенно это касалось либеральной и охранительной периодики. Сама политика николаевского самодержавия в целом характеризовалась как крайне реакционная и удушающая по отношению к печати.

/

Большой интерес для целей диссертации представляют исследования, касающиеся цензурной судьбы отдельных московских изданий и авторов. Достоинством статей М.И. Гиллельсона, Л.Г. Фризмана, В.Г. Березиной является привлечение архивных материалов, глубина и тщательность в рассмотрении конкретных случаев столкновения власти и журналистики5. В том же ряду заметны диссертационные исследования И.В. Патолиной и Л.В. Огадае6.

Большое внимание ученые советского периода уделили изучению истории книжного дела. Одной из первых в 1927 г. вышла в свет фундаментальная монография М.Н. Куфаева «История русской книги в XIX в.»7. Это исследование имеет большую источниковедческую ценность, поскольку в нем содержится множество фактов, касающихся не только истории развития книгопечатания в России, но и цензурной политики правительства. Изучение истории книгопечатания было продолжено в трудах

Гиллельоон М.И. Письма Жуковского о запрещении «Европейца» // Русская литература.1965. N4. Фризман Л.Г. К истории журнала «Европеец»//Русская литература. 1967.Ы2. Березина В.Г. Из цензурной истории журнала «Московский телеграф»//Русская литература. 1982.Ы4;

' Патентна И.В. Журнал "Московский наблюдатель"(1835-1837) и литературное движение того времени. Дисс. насоиск. ст. к. ф. н. Л.1981. Огадзе Л.В. Московская журналистика второй половины двадцатых-тридцатых годов XIX века. Дисс.на соиск. ст.к.ф.н. М. 1978.

7 Куфаев М.Н. История русской книги XIX в. М. 2003.

Н.П.Смирнова-Сокольского, Е.И. Кацпржака, И.Е. Баренбаума, А.А. Говорова, Б.Н. Заболотских*.

Среди работ советского времени, пополнивших знания об истории цензуры второй четверти ХГХ в., отдельного упоминания заслуживает книга В.Э. Вацуро и М.И. Гиллельсона «Сквозь умственные плотины» (М.1986). Это одно из немногих исследований, в котором, тема николаевской политики являлась главной, где приведены факты, подтверждающие ее неоднозначность. Здесь же дана характеристика деятельности отдельных цензоров.

Значительные изменения в изучении обозначенной выше темы произошли в 1990-е годы. Новый подход в методологии, направленный на гуманизацию науки, признание особой ценности человеческой личности, повлиял и на изучение истории цензуры. В этот период исследователи особенно часто обращались к персоналиям государственных деятелей. Наряду с личностью императора интерес историков вызвало и его ближайшее окружение. Среди чиновников, влиявших на работу цензурного ведомства, наибольшее внимание привлекла фигура министра просвещения С.С. Уварова. Анализу его деятельности посвящены статьи М.М. Шевченко9 и диссертация Л.М. Дурдыевой10; Наряду с отечественными историками общественная и государственная деятельность С.С. Уварова исследовалась и представителями западной исторической науки. Примером этого

* Баренбаум И.Е. История книги. М. 1984. Говоров А.А. История книжной торговли. М. 1976. Заболотских Б.В. Книжная Москва. Исторические очерки. М. 1990. Кацпржак Е.И История книги. М. 1964 г. Смирнов-Сокольский Н.П. Русские литературные альманахи и сборники ХАЛП-ХЕХ вв. М. 1965.

' Шевченко М.М. Правительство, цензура и печать в России 1848 гУ/Вестник МГУ.1992.Сер.8.М1; Сергей Семенович Уваров. - Российские консервагоры.М.1997. " Дурдыева Л.М. С.С. Уваров и теория официальной народности. Дисс. на соиск. уч.ст.к.и.н.М.1996.

является монография американской исследовательницы Ц.Х. Виттекер".

Современные историки не обошли стороной и цензурную историю отдельных московских журналов. Эпизод с закрытием надеждинского «Телескопа» был значительно дополнен в статьях JI. и В. Саповых и С.М. Осовцева12. О столкновении с цензурой A.C. Хомякова, И.В. Киреевского и других московских славянофилов, близких к редакции «Московского сборника», повествует статья Д.А. Бадаляна «Русская идея и российская цензура»13.

Новой темой для историков литературы стало изучение лубочной книги. В сочинениях А.И. Рейнблата и Р.Н. Клейменовой, Т.А. Вороновой впервые рассматриваются не только литературные особенности книг этого жанра, но и описывается их цензурная история".

В 2000 г. появилась диссертационная работа, в которой была сделана первая за последнее десятилетие попытка целостного анализа цензурной политики самодержавия первой половины XIX в.15 Ее автор, JI.K. Старкова затронула важные факты истории цензуры этого периода. Однако при оценке практической деятельности цензоров она во многом осталась в плену прежних стереотипов. Время

" Виттекер Цингия X. Граф Сергей Семенович Уваров и его время.Спб.1999.

12 Сапова Л. Сапова В. Дело о запрещении журнала «Телескоп.(Новые документы о ПЛ.Чаадаеве)// Вопросы литературы. 1995.N1-2; Осовцев С.М. «Выступление и наказание».(0 закрытии журнала «Телескоп» Н.И. Надезкдина за напечатание «Философического письма» П.Я. Чаадаева в 1836 г.) // Heea.1997.Nl. 11 Бадалян Д.А. «Русская идея и российская цензура»// У мысли стоя на часах. Цензоры России и цензура. СПб. 2000. С. 176-200.

" Воронина Т.А. Русский лубок 20 - 60-хгодов XIX в.: Производство, бытование," тематика.// Российская этнография. М. 1993.Вып. 5; Клейменова Р.Н. Книжная Москва

первой половины XIX в. М. 1991; Рейнблат А.И. От Бовы к Бальмонту. Очерки по истории чтения в России во второй половине XDÍ в. М. 1991; «Цензура народных книг в России во второй четверти XIX в.»//Новое литературное обозрение. 1996.J622.

15 Старкова JI.K. Цензурная политика самодержавия в первой половине XIX в. дисс. на соиск. учен. степ. канд. итс. наук. Саратов. 2000.

и

николаевского правления описано в диссертации как нарастающая череда репрессий, направленных на удушение общественной печати, а цензоры как «подручные» реакционеров, «неодушевленные автоматы» и «живые машины». Некоторым исключением го этого ряда предстают лишь московские цензоры С.Н. Глинка, С.Т. Аксаков иВ.В. Измайлов.

Иначе образ цензора раскрыт Г.В. Жирковым, В.Г. Березиной, З.Т. Прокопенко, И.И. Кулаковой, С.А. Стерховой, Л.П. Громовой16. Их исследования способствовали разрушению сложившегося представления о цензоре, как о чиновнике, безропотно проводившем в жизнь реакционные указания высшего начальства и своими мелочными придирками способствовавшем угнетению печати. Они смогли показать, что среди «рядовых» цензурных чиновников встречались незаурядные личности, с высоким образовательным уровнем и широтой кругозора, которые, даже в сложнейших условиях, своими усилиями положительно влияли на судьбу отдельных литературных произведений.

Историографический обзор показывает, что, несмотря на существование довольно большого количества публикаций, затрагивающих те или иные аспекты цензурной политики самодержавия второй четверти XIX в., введение в научный оборот массива важных для обобщения источников, выявления многих ярких и интересных фактов, глубоких наблюдений и выводов, деятельность Московского цензурного комитета до сих пор специально не изучалась.

" Жирков Г.В. От цензоров профессионалов к тайным цензорам- У мысли стоя на часах. СПБ. 2000. С.3-24; Но мыслью обнял все, что на пути заметил... - Там же. С. 100-157; Березина В.Г. Цензор о цензуре.// Русская литература. 1996.N1; Стерхова С.А. Общественная и профессиональная деятельность A.B. Ннкитенко. Дисс.на соиск. уч.ст.к.и.н. Ижевск.1999; Громова Л.П. В.Н. Бекетов - цензор «Современника»У/Вестник Санкт-Петербургского университета.1997.Сер.2.№; Прокопенко З.Т. и Кулакова RH. Академик из крепостных A.B. Никшенко. Белгород. 1998.

Источниковую_базу_исследования составили

опубликованные и архивные документы. В массиве опубликованных источников, информирующих о деятельности Московского цензурного комитета, выделяются следующие группы:

ч

Первая представлена законодательными актами о цензуре, действовавшими в Российской империи в указанный период. Главным законом, определявшим структуру цензурного ведомства в целом и состав его отдельных органов, основные правила, которыми должны были руководствоваться цензоры при просмотре сочинений, являлся так называемый «Устав о цензуре». В диссертации использованы Уставы о цензуре 1826 и 1828 гг.17.

Ко второй группе относится текущая делопроизводственная документация, которую можно разделить на подгруппы. Первую из них составляют секретные должностные инструкции, выполнявшие роль подзаконных актов и призванные конкретизировать основные новеллы Уставов. Все предписания высшего начальства, накопленные на протяжении второй четверти XIX в. и действовавшие вплоть до окончания правления Николая I, собраны в «Свод Уставов о цензуре», опубликованный в составе «Сборника постановлений и распоряжений по цензуре с 1720 по 1862 г.» (СПб. 1862.) Ко второй подгруппе относятся различного рода доклады, отчеты и официальные мнения, которые позволяют провести анализ взглядов на основные принципы цензурной политики высших должностных лиц, курировавших деятельность Московского цензурного комитета18.

"Устав о цензуре 1828 г. СПб. 1829. Устав о цензуре 1826 г. опубликован в составе Сборника постановлений и распоряжений по цензуре с 1720 по 1862 г. СПб. 1862.

" Уваров С.С. С представлением отчета тайного советника Уварова по обозрении им Московского университета и гимназий.//Сборник постановлений по министерству народного просвещения. В 15-ти томах. Т.2.Ч.1. Уваров С.С. Десятилетне

Третью группу опубликованных источников, составляют дневники и мемуары. Дневники цензоров A.B. Никитенко1' и И.М. Снегирева20, воспоминания двух московских писателей-цензоров С.Т. Аксакова и С.Н. Глинки21, а также литераторов П.В. Анненкова, М.Н. Погодина, К.А. Полевого22 создают представление о многих сторонах деятельности московской цензуры.

К четвертой группе относятся литературные и публицистические произведения, отразившие общественное мнение об отношениях цензуры и печати того времени.

Пятая группа опубликованных источников представлена письмами. В диссертационном исследовании была использована переписка A.C. Пушкина, Н.В. Гоголя, H.A. Полевого, В.Ф. Одоевского, В.А. Жуковского, М.Н. Погодина, АЛ. Шаховского, А.Ф. Писемского, Ф.И. Тютчева23, в которой приводятся мнения авторов о политике правительства в отношении печати в целом, раскрываются подробности цензурных ситуаций, связанных с отдельными статьями и книгами.

министерства народного просвещения. СПб. 1843.;Шишков A.C. Мнение A.C..Шишкова

о "данзуре и книгопечатании в России. //Русская старина 2. О 1904. Т.119.С.202 214.

" Никитенко A.B. Дневник в 3-х томах.М. 1955-1956.

10 Снегирев И.М. Дневник Ивана Михайловича Снегарева.М. 1904.

11 Аксаков С.Т. Литературные и театральные воспоминания(1812-1830).-Собр.соч. в 5-ти T.2.M.1966. Глинка СЛ. Записки. Спб.1895.

22 Анненков П.В. Литературные воспоминания.М.1989;Погодин М.Н. Воспоминания о Степане Петровиче Шевыреве. СПб. 1869; Полевой КА. Записки о жизни и сочинениях Николая Алексеевича Полевого.Спб.1888.

11 Переписка М.Н. Погодина. /А>Русский архив». 1882.N6; Переписка A.A. Шаховского. «Русскийархив». 1873.KH.I.N4;ТютчевФ.ретаны против негодяев. (Письма Ф. Тютчева). // Родина.М. 1995.N3-4; Одоевский В.Ф. Письмо к приятелю помещику от 20 августа 1850 г. // Русский архив. 1879. IV. Островский А.Н. Новые материалы. Письма, Труды и дни. Статьи. Л. 1924; Писемский А.Ф. Письмо к А.Н. Островскому от 7 апреля 1850 г. - Писемский А.Ф. Материалы и исследования. М-Л. 1936. Гоголь Н. В. Поли, собр. соч. 1978. Т.б.

Неопубликованные источники представлены материалами официального делопроизводства и эпистолярным наследием. В делопроизводственной документации выделяются следующие группы:

К первой относятся дела специальных комитетов по пересмотру цензурного законодательства, хранящиеся в Российском государственном историческом архиве (РГИА) в фондах Министерства народного просвещения(Ф.733) и Главного управления цензуры при министерстве народного просвещения (Ф.772), а также в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ) в фондах Третьего отделения (Ф.109) и Собственной канцелярии шефа жандармов графа А.Х. Бенкендорфа (Ф. 1717) и в цензурных материалах (Ф.831) отдела рукописей Российской национальной библиотеки (РНБ). В них содержатся мнения императора, министров просвещения, руководителей Третьего отделения и других высших чиновников о принципах деятельности цензуры, проекты новых цензурных Уставов и дополнений к уже действующим.

Вторая группа заключает в себе дела о преобразовании Московского цензурного комитета в 1826-1828 и в 1850 гг., хранящиеся в Центральном историческом архиве г. Москвы (ЦИАМ) в фондах Московского цензурного комитета (Ф.31) и Канцелярии попечителя Московского учебного округа (Ф.459). Ряд документов такого типа содержится и в Ф.772 Главного управления цензуры при министерстве народного просвещения (РГИА). В них отложилась в основном переписка должностных лиц, прежде всего министров просвещения с московскими попечителями, а также донесения председателей Московского цензурного комитета и прошения чиновников о занятии вакантных должностей цензоров.

В коллекцию источников третьей группы входит текущая делопроизводственная документация Главного управления цензуры в Ф.772 РГИА, Ф.831 ОР РНБ и Московского цензурного комитета Ф.31 ЦИАМ. Особую ценность для темы диссертационного исследования представляют журналы заседаний Московского цензурного комитета24, которые содержат протоколы, отчеты о текущей работе цензоров, предписания вышестоящего начальства, прошения авторов и донесения цензоров, межведомственную переписку, а также списки пропущенных и запрещенных изданий. К этой же группе относятся и отдельные дела, вызванные обращениями литераторов или реакцией вышестоящего начальства на действия московской цензуры, а также дела о назначении и увольнении московских цензоров21.

К четвертой группе относится Финансовая документация Московского цензурного комитета (Ф.31 ЦИАМ).

Пятая группа заключает в себе формулярные списки цензоров (Ф.31 ЦИАМ и Ф.772.РГАЛИ.) В них фиксировались ценные биографические сведения - имя, отчество, фамилия, возраст, вероисповедание, сословное происхождение, образование с указанием, учебного заведения, имущественное положение и т.д.

Группа эпистолярных источников представлена письмами П.А. Вяземского, С.Н. Глинки, Н.А. Полевого, и И.В. Киреевского, хранящимися в фондах Отдела рукописей Российской Национальной

24ЦИАМ.Ф.31.0п. 1. Д.107-117; Оп. 5. Д.14; 94; 104;114;121; 136;146;154; 159-165; 168169; 177-178; 189;197-208;232;252-254; 263-265; 298-303;32б-330;342-344. " РГИА Ф.772.0п.1. Д. 112; 341; 1722; 1905.;.244; 588; 1108; 1722 и РНБ ГО. Ф.831.Д.5.

библиотеки и Российского Государственного архива Литературы и искусства24.

Представленные источники в полной мере обеспечивают изучение деятельности Московского цензурного комитета второй четверти XIX в. Их анализ позволяет раскрыть ее специфику в сочетании с характеристикой цензурной политики самодержавия.

Научная новизна диссертации состоит в том, что впервые деятельность Московского цензурного комитета второй четверти XIX в. рассматривается на основе большой группы источников, многоаспектно, в контексте внутриполитических процессов дореформенной России; выявляются основные ее периоды, отражающие динамику отношений Московского комитета и высшей администрации, изменение кадрового состава, позицию московской цензуры в отношении периодической печати и книги, специфику их контактов с авторами цензуруемых произведений; анализируется статистика разрешений и запрещений комитетом произведений для печати по различным периодам; и, наконец, устанавливается коллективный портрет московских цензоров.

Практическая_значимость_диссертационного

исследования определяется тем, что, его содержание и выводы могут найти применение непосредственно в учебном процессе при чтении лекционных курсов, проведении семинарских занятий и спецкурсов, при подготовке дипломных и курсовых работ, а также создают

* РГАПИ.Ф.195 (Вяземские И.А., АЛ., ILA., П.П.) Оп.1.Д.13Э4. Письмо П.А. Вяземского к A.C. Шишкову от 3 февраля 1828 г.; Д.20Э 1. Письма П.А. Вяземскому от КВ. Киреевского. 1832-1855 гг. РНБ. РО. Ф.124 Собрание П.А. Вигеля. Д.1166. Письмо С.Н. Глинки к Н.И. Гречу от 6.07.1833 г. Ф. 167.Архив П.А. Вяземского; Д.38. Письмо П.А.Вяземского к Е.М.Хитрово от 2 сентября 1830г.; Ф.539 (Полевого H.A.); Оп. 2. Д.881. Письмо H.A. Полевого к В.Ф. Одоевскому от 19 мая 1830 г

основу для более объективного и целостного рассмотрения истории российской цензуры и положения печати в дореформенной России.

Апробация диссертации. Выводы диссертации отражены в публикациях в сборниках аспирантов и соискателей «Вопросы отечественной истории», альманахе «Россия. Век девятнадцатый», а также в выступлениях на заседаниях кафедры отечественной истории МГОПУ им. МЛ. Шолохова.

Структура работы определена поставленными целями и задачами исследования. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списков источников и литературы и приложений.

Во введении обосновывается актуальность темы исследования, определяются цели и задачи работы, его научная и практическая значимость, хронологические рамки, степень изученности проблемы, дается характеристика источниковой базы.

В первой главе «Реорганизация и деятельность .Московского цензурного комитета в 1826-1832 гг.» проводится анализ положений Уставов о цензуре 1826 г. и 1828 г., как правовой основы деятельности местных цензурных комитетов, рассматривается место Московского комитета в общей структуре цензурного ведомства, определяется порядок его межведомственного взаимодействия и состав комитета.

Во второй главе «Московская цензура в «уваровский» период (1833-1847 гг.)» исследуются методы работы комитета с периодикой и книгой, индивидуальный опыт московских цензоров, весь спектр отношений комитета и высшей администрации, цензоров и деятелей печати.

Третья глава «Московский цензурный комитет в последние годы правления императора Николая I. (1848-1854 гг.)» выясняет причины кадровых изменений в комитете в последнее семилетие царствования императора Николая I, раскрываются особенности работы московских

цензоров этого периода с периодической печатью и книжными изданиями.

В заключении диссертации подведены итоги исследования.

Приложение представляет собой ряд схем и таблиц, в которых представлена структура управления цензурой согласно Уставам 1826 и 1828 гг. два варианта штатного расписания (1826, 1828 гг.), социальный и должностной состав Московского комитета с 1827 по 1854 гг., причины замечаний высшего начальства, статистические данные о результатах деятельности комитета с указанием количества его заседаний, разрешений и запрещений печатных изданий, а также анализом причин запрещений.

Основное содержание диссертации.

Введение в 1826 г. нового Устава о цензуре, инициированного министром народного просвещения A.C. Шишковым, предусматривало обеспечение централизации цензурного аппарата, усиление личной ответственности цензоров и авторов в расчете на пресечение свободомыслия в общественной печати. Вслед за введением Устава произошел момент перестройки цензурного комитета второй столицы, в ходе которой он выделился в автономную от Московского университета структуру.

A.C. Шишков, ярко выраженный сторонник русской национальной идеи и традиции, рассчишвал сделать Московский цензурный комитет ее проводником, превратив в оплот борьбы с западноевропейским влиянием. Принимая активное участие в формировании комитета, министр руководствовался не только статьями Устава, но и собственными идеологическими установками, а также принципом личного доверия. Поэтому вопреки требованиям

закона комплектовать комитет исключительно чиновниками, министр содействовал назначению в комитет лиц, которых знал лично -писателя С.Т. Аксакова и журналистов С.Н. Глинку и В.В. Измайлова. Таким образом, цензора-профессора прежней эпохи в Москве сменил не цензор-чиновник, как того требовал Устав, а цензор-писатель.

Практика Московского цензурного комитета расходилась с официальным курсом правительства, отраженным в статьях Устава 1826 г. Московские цензоры-писатели действовали корпоративно. В полном согласии между собой С.Т. Аксаков, С.Н. Глинка и В.В. Измайлов выработали собственную методику, которая позволила им в значительной мере смягчить давление «чугунного» Устава на московскую прессу и книгу. Эта методика заключалась в активном применении, по предложению С.Н. Глинки, приема «совещательной» цензуры. Используя возможность высокого покровительства, доверительные отношения сотрудников комитета с министром народного - просвещения A.C. Шишковым и попечителем московского учебного округа A.A. Писаревым, московские цензоры сумели действовать достаточно смело, без постоянной оглядки на мнение начальства и пошли по пути взаимной договоренности с писателями. Целью «совещательной» цензуры являлся совместный поиск ими ресурсов поддержки литературы, что отвечало взаимным интересам и цензоров, и авторов. Первым «совещательная» цензура отчасти гарантировала преодоление неудобств «чугунного» Устава, другим -обеспечивала публикацию литературного произведения. Тем самым, в эти годы цензорами Московского комитета была апробирована система не столько контроля, сколько защиты литературы. В Москве для журналистов была создана атмосфера наибольшего благоприятствования, были открыты шесть новых журналов. Главное место среди них занимали «Антей» М.Г. Павлова, «Московский

вестник» М.Н. Погодина, «Московский телеграф» Н.А. Полевого и «Русский зритель» П.Д. Ознобишина. Москва в этот период стала лидером в развитии отечественной периодики.

При. министре народного просвещения К.А. Ливене действовал новый, более либеральный Устав 1828 г. Он устранил характерную для прежнего закона неясность в распределении властных полномочий в руководящих органах цензурного ведомства, создал четкую вертикаль управления и поставил Московский комитет под контроль постоянно действующего учреждения - Главного Управления цензуры. Вместе с тем, Устав 1828 г. сохранил и расширил множественность цензуры, и работа Московского комитета с этого времени проходила в контакте с различными ведомствами, не входящими в состав Министерства народного просвещения. Среди них особый тон задавали Третье отделение С.Е.И.В.К., Святейший Синод, Военное министерство, Министерства иностранных и внутренних дел.

Закон 1828 г. в значительной мере повысил статус Московского комитета. Из рядового органа внутренней цензуры он превратился во второй по значимости цензурный комитет Российской империи, который по численности кадрового состава и финансированию практически сравнялся с Петербургским. В этот период был восстановлен тесный контакт Московского комитета с университетом. Попечитель Московского учебного округа занял в цензурном комитете место председателя, что, по мнению правительства, способствовало устранению самостоятельности в поведении цензоров. Большинство цензорских мест должно было быть передано университетским профессорам, но часть из них, по Уставу, в качестве сторонних цензоров, сохранилась за чиновниками. В результате

кадровой перестановки, три цензора представляли университет, а два места сохранились за деятелями печати.

В конце 20-х - начале 30-х гг. деятельность Московского комитета складывалась более драматично. Первые месяцы совместной работы цензоров-профессоров и цензоров-писателей были омрачены конфликтом, в котором члены комитета оказались на стороне двух противоборствующих литературных группировок. При этом цензоры-писатели С.Н. Глинка и В.В. Измайлов выступали за полную свободу литературной критики, считая, что при оценке достоинств того или иного произведения не следует обращать внимание на чины и звания авторов. Цензоры-профессора, напротив, ратовали за введение журнальной полемики в строгие рамки. Этот конфликт показал устойчивость либеральных позиций цензоров-писателей, их стремление отстоять те принципы, которые были выработаны ими в предшествующие годы, тогда как цензоры-профессора заявили себя в тот момент сторонниками более жесткой цензурной политики.

Усиливающиеся давление со стороны высшей администрации, вызванное реакцией на европейские революции 1830 г., и внутренние противоречия в комитете отрицательно сказались на положении прессы. В этот период в Москве было закрыто пять журналов и усилен надзор за сохранившимися изданиями Н. А. Полевого и Н.И. Надеждина.

В уваровское время (1833-1847 гг.) комитет оказался под еще более бдительным контролем министра народного просвещения. С.С. Уваров не желал остановить развитие печати, но добивался, чтобы это развитие шло в рамках консервативной идеологии «официальной народности». В отличие от К.А. Ливена, который стремился четко придерживаться Устава 1828 г., С.С. Уваров допускал его свободную интерпретацию, в том числе и в вопросах кадровой политики. Это

привело к тому, что вместо положенного по закону смешанного состава комитета, на деле цензорские должности в нем в подавляющем большинстве, как и в начале XIX в. получили университетские преподаватели. Но цензоры-профессора уваровского периода находились в иных условиях, поскольку изменился правительственный курс в отношении печати в целом, а университеты, по сравнению с эпохой Александра I, утратили прежнюю автономию.

Особенно сильным было влияние С.С. Уварова на работу московских цензоров с периодической печатью. Предъявляя строгие требования к содержанию периодики, министр покровительствовал изданию отраслевых журналов, но строго дозировал открытие и деятельность литературных журналов. После закрытия двух ведущих изданий, «Московского телеграфа» и «Телескопа», основное поле деятельности Московского комитета в области прессы составляли научно-популярные и прикладные издания. Что же касается политической информации, то, как и в прежние годы, ее публикация в частных газетах была практически невозможна. Тем не менее, журналисты все эти годы вели постоянную борьбу за расширение тематики московской периодики. Среди методов этой борьбы можно указать на перенесение жанров периодики в различные литературные

V

сборники. Московский комитет, являясь первой инстанцией, через которую проходили прошения об издании альманахов и сборников, решал эти вопросы безотказно.

В годы «мрачного семилетия» (1848-1854 гг.) контроль над деятельностью Московского комитета в значительной мере перешел от министра народного просвещения к Негласному комитету «2 апреля 1848 г.», который стал орудием реакционной политики. Для повышения строгости московской цензуры члены Негласного

комитета установили над ней мелочную опеку, выразившуюся в потоке циркулярных предписаний и замечаний. Целью кадровой политики правительства в этот период вновь, как и при A.C. Шишкове, была замена цензоров-профессоров цензорами-чиновниками. Но, как и ранее, часть нового состава комитета в эти годы оказалась представленной деятелями науки и печати.

В это время членам Московского комитета пришлось вновь приспосабливаться к изменениям правительственного курса в области печати. Как никогда ранее лишенные возможности проявить самостоятельность, цензоры были вынуждены действовать с ежедневной оглядкой на изменяющиеся «виды» правительства. Чтобы снять с себя ответственность, они, выполняя требования высшего начальства и отложив в сторону Устав, руководствовались не законодательными нормами, а «личным усмотрением» относительно того или иного эпизода литературного произведения, прогнозировали его возможное влияния на настроения представителей разных сословий, и пытались предугадать, как та или иная публикация, может быть истолкована во властных кругах. Их опасения были вполне обоснованными, поскольку гнев начальства вызывал не только явный смысл, но и самый невинный намек, скрытый в отдельной фразе или предложении. Никогда ранее комитет не имел такого количества дисциплинарных взысканий. Если за предыдущее уваровское пятнадцатилетие он получил всего 9 замечаний, то за годы «мрачного семилетия» их количество достигло 35. Следствием этой политики стал общий рост числа запрещений.

Решение об отклонении книги не всегда принималось самими цензорами. Около трети неразрешенных к печати произведений, в их числе сочинения Н.В. Гоголя, И.И. Лажечникова, Ч. Диккенса, А. Дюма и др., были недозволены другими инстанциями. И, тем не менее, даже с

учетом сочинений, запрещенных иными ведомствами, их максимальное число только в одном 1852 г. превысило 15%. В остальные годы оно было меньшим и сравнимым с аналогичными показателями середины тридцатых годов. Более того, подавляющее большинство недозволенных книг отклонялось со смягченной формулировкой, что избавляло авторов от обязательного направления их сочинений в тайную полицию и даже оставляло некоторый шанс на повторное представление книги в цензуру.

Помимо характеристики деятельности Московского комитета в диссертации установлен коллективный портрет его цензоров. В течение всего николаевского тридцатилетия в Московском комитете служили 23 цензора. Их сословное происхождение было неодинаковым. Выходцы из семей потомственных дворян составляли менее половины (И человек), из духовного сословия 9 человек, 3 цензора происходили из непривилегированных сословий. В отдельные периоды соотношение цензоров из потомственных дворян и недворян колебалось. В первом (1826-1828 гг.) все цензоры принадлежали к дворянству, во втором (1829-1832 гг.) соотношение было равным, в третьем, уваровском (1833-1847 гг.), динамика изменилась в пользу выходцев из духовенства, а в годы «мрачного семилетия» (1848-1854 гг.) количество дворян вновь увеличилось. В составе Московского комитета работали известные деятели печати С.Т. Аксаков, С.Н. Глинка, В.В. Измайлов и В.В. Львов, но преобладали в нем университетские преподаватели (12 человек).-К их числу относились не только рядовые профессора (Н.Е. Зернов, В.Н. Лешков, И.М. Снегирев, П.И. Страхов), но ректоры и деканы Московского университета (A.B. Болдырев, С.И. Баршев И.А Двигубский, М.Т. Каченовский, Н.И. Крылов, Д.М. Перевощиков, Л.А. Цветаев, П.С. Щепкин). Трое цензоров до своего появления в

комитете занимались педагогической работой вне университета (М.Н. Похвиснев, П.К. Федоров и В.П. Флеров).

Итак, анализ деятельности Московского цензурного комитета _ во второй четверти XIX в. позволяет сделать следующие выводы:

1. Во второй четверти XIX в. Московский цензурный комитет сложился и действовал как один из важнейших элементов единой, но сложной цензурной системы Российской империи, функционально обеспечивавшей контроль власти над общественной печатью. Как и другие органы местной цензуры, Московский комитет управлялся высшей администрацией, в которой самую заметную роль, помимо императора, играл министр народного просвещения. Занимавшие эту должность в разные годы A.C. Шишков, К.А. Ливен, С.С. Уваров, П.А. Ширинский-Шихматов и A.C. Норов -во многом определяли его кадровый состав, характер взаимодействия внутри комитета, специфику практики цензурования периодики и книги. По давно установившейся бюрократической традиции, когда личное усмотрение высшего должностного лица часто оказывалось весомее закона, именно позиция министра во многом обусловливала особенности поведения московских цензоров в указанное тридцатилетие. В силу этого обстоятельства можно выделить четыре периода в деятельности Московского цензурного комитета: 1826-1828 гг.; 1828-1832 гг.; 18331847 гг.;1848-1854 гг.

2. Традиция сотрудничества московских цензоров с журналистами во многом определяла положение различных периодических изданий-.. В первый период члены Московского комитета, в силу своей причастности к писательскому делу, были не контролерами печати, а активными участниками творческого процесса. Найденный ими стиль работы («совещательная цензура»), благоприятно сказывался на положении прессы и книги, что

блокировало исполнение жестких требований Устава 1826 г. Первый опыт деятельности Московского цензурного комитета как самостоятельной административной инстанции (1826-1828 гг.), противоречил предписаниям цензурного Устава 1826 г.

Цензоры-писатели и во второй период работы комитета после его преобразования в 1828 г., оставшись в меньшинстве, сохранили прежний объем поддержки прогрессивной журналистики, благодаря чему увидели свет смелые публикации на страницах «Московского телеграфа», «Телескопа» и «Европейца». Именно это обстоятельство с переменной политической конъюнктуры, в связи с европейскими событиями 1830 г., в конце концов, привело к их отставке.

3. При С.С. Уварове члены Московского цензурного комитета выработали линию поведения, внешне подчиненную установкам консервативной доктрины «официальной народности». При этом, несмотря на существенные перемены в кадровом составе комитета, цензоры-профессора использовали прием своих предшественников, цензоров-писателей, и прибегали к «совещательной» цензуре в отношении периодики и классических произведений. В первую очередь, это касалось журналистов и писателей, близких к Московскому университету. Цензоры, как и в прежние годы, подключались к творческому процессу, лично участвовали в редактировании статей и книг, обеспечивая таким образом их выход в свет. В эти годы и цензоры и литераторы, приспособившись к условиям, продиктованным властью, смогли минимизировать последствия ограничений, вводимых в эти годы николаевским правительством, что выразилось в следующих результатах. Процент запрещений, произведенных Московским комитетом, снизился с 9% (1833-1836 гг.) до 2% (в 40-е гг.), в Москве по инициативе цензуры

было закрыто всего 2 журнала, в то время как открыто 17, запрещено только 11 статей и 210 книг, а разрешено 5800.

4. Характерной чертой деятельности Московского комитета в уваровский период стало его активное противодействие некоторым типам книг. Наибольшее количество запрещений приходилось на так называемую лубочную книгу и французские романы. И если произведения зарубежных авторов в основном подвергались преследованиям по инициативе высшей администрации, то в отношении простонародной литературы, члены Московского комитета, хотя и действовали в соответствии с общими установками министра, но их строгость иногда превосходила требования начальства. Столь пристрастное отношение к лубочной литературе объяснялось убеждением цензоров в том, что эти сочинения принадлежат к низкосортной литературе. Тем самым, в борьбе с лубочной книгой проявлялась приверженность комитета прежней (времен Александра I) традиции предъявления строгих требований к чистоте языка литературных произведений, несмотря на то, что это уже не было предусмотрено законом.

5. В последние годы правления Николая I под влиянием впечатления, произведенного на императора революционными событиями в Европе, в цензурную политику усилиями части придворного окружения был привнесен реакционный акцент. В 18481854 гг. московскими цензорами было просмотрено 3675 сочинений, из которых по разным предлогам не допущено к печати 406. Тем не менее, деятельность московских цензоров рассматриваемого периода все же нельзя охарактеризовать утвердившимся в историографии термином «цензурный террор». Более корректно было бы говорить об усилении цензурного давления «сверху». Большинство произведений, запрещенных на основании решения членов Московского комитета,

относится к числу лубочных. Это свидетельствует о том, что в условиях, когда правительство потребовало от цензуры усиления бдительности, цензоры-москвичи направляли свои усилия в основном, на преследование той литературы, которой они дорожили менее всего. В эти годы в работе Московского комитета проявлялись и прежние либеральные тенденции. Подчеркнутая строгость цензоров по отношению к лубку в некотором смысле прикрывала их действия по поддержке классики. Цензоры сумели сохранить творческие и профессиональные связи со столичными научными и литературными кругами. Несмотря на жесткие требования высшей администрации, они не стали воинствующими гонителями печати. Иногда, сознавая значимость того или иного художественного сочинения, члены комитета шли на риск, пытались, и порой им удавалось, использовать все тот же прием «совещательной» цензуры, сочетая его с методом высокого покровительства, благодаря чему московская печать смогла тогда устоять под нажимом реакционеров.

б. Тип личности московского цензора выделялся из общего состава николаевской бюрократии высоким образовательным статусом, стремлением к самостоятельности решений, независимостью суждений. Стиль работы членов Московского цензурного комитета характеризовался не корпоративной замкнутостью, а широкими контактами с деятелями печати. Служебное поведение московских цензоров отмечено нестандартностью, индивидуальностью проявлений, отсутствием конъюнктурных устремлений и поиска личных выгод, материальных вознаграждений. С.Т. Аксаков, A.B. Болдырев, С.Н. Глинка, В .В. Измайлов, Н.И. Крылов, В.В. Львов, Д.С. Ржевский и другие демонстрировали готовность рисковать своим хорошо оплачиваемым служебным положением ради поддержки литературы. Такое

понимание своих обязанностей, с точностью до наоборот, с точки зрения требования высшей власти и функции цензуры, как учреждения государственного контроля над литературой, привело к тому, что треть московских цензоров подверглась вынужденной отставке. Таким образом, именно этими личностными аспектами обусловливались выявленные в диссертации результаты деятельности Московского цензурного комитета второй четверти XIX в.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Коллективный портрет и положение московских цензоров в уваровскую эпоху. // Вопросы отечественной истории. Межвузовский сборник работ молодых ученых. Вып.б. М. РИЦ. «Альфа» МГОПУ им. М.А. Шолохова. 2003. (0,8 пл.)

2. К портрету цензора С.Н. Глинки. // Вопросы отечественной истории. Межвузовский сборник работ молодых ученых. Вып.5. М. РИЦ. «Альфа» МГОПУ им. М.А. Шолохова. 2002.(0,7 пл.)

3. Московский цензурный комитет в эпоху «чугунного» Устава (1826-1828 гг.). // Вопросы отечественной истории. Межвузовский сборник работ молодых ученых. Вып.4. М. РИЦ. «Альфа» МГОПУ им. М.А. Шолохова. 2001.( 1 пл.)

4. Переписка должностных лиц о создании Московского цензурного комитета. 1826-1828 г. // Россия. Век девятнадцатый. Альманах. 4.1. М. Изд-во МГСА «Социум». 2000. (0,5 пл.)

5. Две тенденции в цензурной полигики России в первой четверти XIX в. // Вопросы отечественной истории. Межвузовский сборник работ молодых ученых. Вып.З.М РИЦ. «Альфа» МГОПУ им. М.А. Шолохова. 2000.( 1 пл.)

6. Высокое покровительство как форма взаимоотношений власти и печати во второй четверти XIX в.// Вопросы отечественной истории.

Межвузовский сборник работ молодых ученых. Вып.1.М. РИЦ. «Альфа» МГОПУ им. М.А. Шолохова.1998. ( 0,7 пл.)

f2<=>o? - A

* 1 4 0 6 6

1

Л

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата исторических наук Ботова, Ольга Олеговна

-1- -2- -3- -4- -5- -6- -7- -8- 9а -96- -9в- -10а- -106- -10в

1834-1847 гг.

1834 48 41 3 - 3 - 1 3 45

1835 37 28 1 - 6 - 2

1836 7 6 1 - - - - 1 6

1838 27 17 1 7 2 - -

1839 27 10 - 7 7 - 3 - 27

1840 11 6 1 1 3 - - - 11

1841 9 6 - 3 - - - - 9

1842 2 1 - - 1 - - - 2 - - -

1843 2 2 - - - - - - 2

1844 4 1 2 - 1 - - 3 1 - 3

1845 22 10 - 1 1 - 10 3 19

1846 15 8 - 1 - - 6 1 14 7 324 ® ®

1847 14 8 - - 2 - 4 14 - - 1 6

Итого период

1848-1854 гг.

1848 21 17 1 1 - - 2 1 20 - 1 16

1849 45 28 1 7 - - 9 1 44 - 5 18

1850 77 33 2 3 1 38 - 2 72 3 2 19

Итого за период аблица составлена на основании материалов Ц НАМ. < [>.31. Оп 1.Д. 107;1 08; 109; 110; 111; 112; 113; 114; 115; 116; 117; Оп.5. Д.94; 104;

107; 136; 146;154; 159; 160; 161; 168; 169; 176; 177; 189; 197; 198; 199; 208; 209; 232; 252; 254; 264; 265; 224; 298; 299; 300; 301; 302; 303; 326; 327; 328; 329;330; 342; 343; 344. В колонке № 10 приведены только наиболее распространенные мотивы запрещений, кроме того, в документах не всегда приводится обоснование решения цензора, поэтому итоговые цифры в этом разделе меньше, чем общее количество запрещенных книг и статей.

Введение диссертации2003 год, автореферат по истории, Ботова, Ольга Олеговна

Актуальность темы исследования. Цензурный вопрос являлся одним из главных во внутренней политике самодержавия. В период правления императора Николая I (1825 - 1855 гг.) обозначилась тенденция возрастания влияния печати на общественное мнение.мясь удержать литературу и журналистику в рамках самодержавной идеологии, правительство избрало цензуру в качестве главного инструмента контроля над развитием этих важнейших сторон духовной жизни российского общества. Поэтому изучение цензурной политики расширяет представление о характере всего внутриполитического курса николаевской эпохи.

В то же время, история цензуры раскрывает не только механизм воздействия власти на печать, но и ответную реакцию литературы. Система цензурного контроля неизбежно приводила к взаимодействию администрацию и писателей, открывала возможность диалога между ними. Следовательно, изучение этой проблемы в таком ракурсе позволяет углубить исторические оценки характера отношений власти и печати как общественного института.

Вместе с тем обозначенная тема тесно переплетена с историей печати и культуры в целом, и поэтому изучение различных ее аспектов серьезно дополняет знания об эпохе, связанной с началом расцвета русской литературы, традиционно называемой ее «золотым» веком, раскрывает условия, в которых создавались ее произведения и показывает степень свободы их авторов. Исследование порядка функционирования цензурной системы, тем более важно, что цензоры являлись активными участниками литературного процесса. Нередко от их «личного усмотрения» зависела судьба журнала или книги. В связи с этим их личность и общественная позиция заслуживают самого пристального внимания историков. Прежде всего, это касается рядовых цензоров, чья деятельность осуществлялась в столицах империи, являвшихся центрами книжной культуры, средоточием ярких писательских имен. В этом отношении особый интерес представляет история Московского цензурного комитета второй четверти XIX в., поскольку в те годы Москва

Введение

Содержание.

С.З.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Московский цензурный комитет во второй четверти девятнадцатого века"

Первые результаты работы чиновников министерства просвещения были изложены в специальном докладе Уварова императору. Вопреки своим внутренним убеждениям, министр был вынужден рекомендовать целый комплекс мер, которые вели к новой перестройке цензурной системы России. Эти меры включали в себя: во-первых, пересмотр Устава о цензуре; вовторых, составление проекта секретного наказа цензорам, и, в-третьих, полю ное переустройство цензурного аппарата .

По этим трем направлениям и продолжилась работа министерского комитета в течение 1848-1849 гг. Им были рассмотрены различные проекты нового цензурного законодательства, в числе которых находились варианты не только чиновников министерства просвещения, но и других ведомств11. Параллельно с рассмотрением представленных предложений члены комитета были заняты составлением особого наказа цензорам. На этот раз, его текст отличался ярко выраженной охранительной направленностью. Цель деятельность цензоров, согласно ему, определялась в строгом наблюдении «за неприкосновенностью нашего политического быта», которое состояло в том, «что Россия, как по местному своему положению, так и по правилам народным, потребностям всех сословий, равно по вековым историческим опытам ., не может иметь иного образа правления, кроме монархического самодержавного», и далее «не допускается даже изъявления сомнения в пользе и не

1У обходимости самодержавия в России» .

При обсуждении предложений по пересмотру устройства цензурной системы выявились мнения о желательности учреждения при министерстве просвещения особого цензурного департамента, о повторном отделении местных цензурных комитетов от университетов и увеличении в них числа полностью освобожденных от других обязанностей цензоров. Для решения кадровой проблемы, которая неоднократно возникала ранее, «чтобы иметь возможность избирать в цензоры . людей способных и благонадежных», предлагалось представить им льготы при производстве чинов, увеличив их денежное содержание, «обеспечить будущность их семей достаточными пенсиями», причислить цензоров к 1 разряду учебных должностей и сохранять за ними дополнительно к окладу пенсии, заслуженные по прежнему месту службы13.

Все эти наработки министерского комитета с сопроводительным докладом Уварова были представлены в Государственный Совет. Но, в конце концов, император утвердил лишь раздел, касавшийся местной цензуры. Высшее же ее руководство осталось прежним14.

Причина отклонения большинства предложений заключалась в том, что к этому времени цензура уже полностью оказалась под контролем Бутурлин-ского комитета, который, по сути, заменил собой ее Главное Управление. Роль министра просвещения за эти месяцы свелась к доведению до цензоров его секретных предписаний. Таким образом, власти не видели необходимости менять верхний эшелон цензурного аппарата, поскольку де-факто это произошло уже 2 апреля 1848 г.

Весной 1849 г. положение в министерстве просвещения еще более ухудшилось. Началось расследование дела петрашевцев, что дало повод к усилению гонений на печать и университеты. Последние попытки Уварова защитить свое ведомство от придирок Бутурлинского комитета закончились полным провалом15. Сломленный и неспособный к дальнейшей борьбе, министр подал в отставку 20 октября 1849 г. На его место был назначен князь Ширинский-Шихматов, который существенно отличался от Уварова неспособностью к компромиссам с деятелями печати и отсутствием самостоятельного взгляда на цензурную политику. Он сам откровенно заявлял, что не имеет ни собственного ума, ни воли, а ощущает себя лишь исполнителем воли императора16.

В таких условиях началось последнее во второй четверти XIX в. реформирование Московского комитета. К концу 1850 г. он был сокращен до четырех человек, и теперь все его члены не имели других обязанностей, кроме цензорских. Между тем, персональный состав цензоров изменился лишь частично. И.М. Снегирев и В.П. Флеров, обладавшие к тому моменту многолетним опытом цензорской работы, были оставлены на своих местах и после «контрреформы». В качестве новых сотрудников, сменивших представителей университетской профессуры, в комитет вошли отставной статский советник

1 7

В.В. Львов и коллежский асессор Д.С. Ржевский (Прил. Табл. №7).

С этого момента и до очередных изменений в законодательстве о печати, произошедших уже в новое царствование, состав московской цензуры определял специальный указ от 19 июля 1850 г18.

Помимо трансформации самого комитета были изменены и цензорские оклады. Последовало уравнение оплаты. Теперь в Москве каждый из цензоров получал вместе со столовыми 2500 рублей в год19, что в сравнении с прежними штатами было больше жалования цензоров-профессоров, но меньше окладов сторонних цензоров. Таким образом, вопреки предложениям руководства министерства просвещения, существенного увеличения цензорских доходов не произошло.

Возврат к принципам «чугунного» Устава в кадровой политике, который по логике высшей власти был необходим для того, чтобы обеспечить большую управляемость цензуры, внес определенные коррективы в должностной и социальный состав московских цензоров. Как показал анализ формулярных списков членов перестроенного комитета, пятеро из шести его цензоров, действовавших с конца 1850 г. - по начало 1855 г., имели предыдущий опыт чиновничьей работы. Снегирев и Флеров ранее не один год являлись сторонними цензорами, Ржевский работал в канцелярии Главноуправляющего Закавказским краем, а затем в архиве Министерства иностранных дел . Львов в 1836-1838 гг. состоял в канцелярии Московского

Ч 1 гражданского губернатора . В дальнейшем в комитет был назначен М.Н. Похвиснев, занимавший в прошлом посты управляющего Владимирской

77 удельной конторой и правителя канцелярии Московского учебного округа (Прил. Табл. № 6). Таким образом, мы видим, в цензурном комитете Москвы в эти годы преобладание чиновников.

По своему сословному происхождению цензоры нового состава также отличались от своих предшественников. Если уваровские цензоры в основном являлись выходцами из семей духовенства, то ныне пять из шести членов комитета происходили из дворянского сословия (Прил. Табл. №6).

В тоже время, московские цензоры сохранили многие из тех черт, которые были присущи их предшественникам. У большинства из них имелся опыт педагогической деятельности. Как сказано выше, Снегирев и Флеров пришли в цензуру с преподавательской работы. Цензор П.К.Федоров, назначенный в конце 1855 г., сначала обучал детей математике в Воронежской гимназии, а к 1840 г. стал директором училищ Орловской и Курской губер

Л1 нии . Львов и Похвиснев в свое были инспекторами различных учебных заведений.

В лице Снегирева автора многочисленных научно-популярных публикаций, одного из самых авторитетных москвоведов, и Львова, писателя и издателя, известного в Москве просветителя и филантропа, цензурный комитет имел чиновников, принадлежавших к среде ученых и книжных деяте-лей24.

В составе цензоров этого периода преобладали, как и прежде, выпускники Московского университета (Д.С. Ржевский, И.М. Снегирев, П.К. Федоров)25. М.Н. Похвиснев закончил Царскосельский лицей, а В.П. Флеров — Санкт-Петербургскую духовную семинарию. Князь В.В. Львов имел домашнее образование. Средний же возраст московских цензоров на момент вступления в должность еще более увеличился и превысил сорок восемь лет (Прил. Табл. № 6-7).

Все эти факты указывают на то, что недовольное результатами деятельности уваровских цензоров самодержавие, даже после изменения системы комплектования цензуры, так и не смогло полностью реализовать свои подходы к формированию цензорского корпуса московского комитета. Как и в конце 20-х гг. власть, отказывая в должности цензоров профессорам, в итоге была вынуждена искать чиновников не в среде полуграмотных канцеляристов, а в кругах людей просвещенных.

Главным же новшеством для цензоров конца сороковых - начала пятидесятых годов стало изменение условий работы. Бутурлинский комитет не был официально включен в действующий цензурный аппарат. Его контроль, как и контроль Третьего отделения, был негласным, но о нем знали и цензоры и литераторы. Деятельность московских цензоров оказались под тройным контролем. Их работу строго оценивало руководство министерства просвещения. Как и ранее, проверку их решений вело Третье отделение, но наиболее тщательно выискивал допущенные ими промахи комитет «2 апреля 1848 г.». По сути дела, в тот момент в России существовало две цензуры. Одна официальная, сама страдавшая от мелочных придирок, а вторая тайная, следящая за работой первой. Эта вторая цензура и обладала тогда правом вынесения окончательного вердикта.

Цензоры, и ранее действовавшие с постоянной оглядкой на высшее начальство, теперь были вынуждены проявлять особую осторожность. Каждую минуту они с тревогой ожидали реакции секретного комитета на то или иное пропущенное ими сочинение. А.В. Никитенко в своем дневнике в феврале 1849 г. писал о царившей в те дни в местных комитетах атмосфере

Л/ страха, об ужасе, который «навел на цензоров Бутурлин с братией» . Аналогичное положение сохранялось и после смерти Бутурлина (1849г.), когда с февраля 1850 г. главой комитета «2 апреля» стал Н.Н. Анненков (17901866). Кроме него в комитет тогда входили товарищ министра государственных имуществ Н.М. Гамалея и вышеупомянутый барон М.А. Корф. О том, что эти изменения не привели к снижению властного давления на печать, свидетельствует дальнейшие строки дневника Никитенко. 25 февраля 1853 г. он отметил, что цензоры «все свои нелепости сваливают на Негласный комитет, ссылаясь на него как на пугало, которое грозит наказанием за каждое печатное слово»27.

Действующая система заставляла цензоров, людей образованных, во многом близких к науке и литературе, воплощать в жизнь инструкции, наносившие существенный вред печати. Если ранее у них были некоторые возможности для сотрудничества с литераторами, что во многом сглаживало цензурные строгости, то теперь подобные контакты чаще всего заканчивались увольнением. В связи с этим в Московском комитете резко увеличился процент вынужденных отставок. Если при министре просвещения Уварове величина этого показателя составила 20 %, то после 1848 г. он возрос до 50%. Трое из шести цензоров «мрачного семилетия» были вынуждены покинуть свой пост по желанию начальства (Прил. Табл. № 7). В 1852 г. «в пример другим, за небрежное исполнение своей должности» был уволен В.В. Львов28, а осенью 1854 г. отправлены в отставку сразу два цензора — Д.С. Ржевский и М.Н. Похвиснев29. Еще более показательными являются данные о количестве замечаний, полученных цензорами. Архивные сведения дают основание говорить о резком увеличении числа выговоров в эти годы. Напомним, что за четырнадцатилетний уваровский период (1833-1847) было выявлено всего девять таких случаев. Теперь же в эпоху «мрачного семилетия» такие инциденты произошли не менее тридцати пяти раз (Прил. Табл. № 8.)30.

Итак, в конце 1840-х гг. произошло новое изменение состава Московского комитета, которое было во многом связано с переменами во внутриполитической ситуации в России. Цензурная политика, проводимая в предыдущие четырнадцать лет министром просвещения С.С. Уваровым, перестала удовлетворять как самого императора, так и реакционно настроенное крыло его окружения. Формированию более жесткого курса цензурной политики правительства способствовало неспособность цензуры справиться со свободолюбивыми настроениями общественной печати на фоне тех опасений, которые испытывала власть, переживая европейские катаклизмы 1848-49 гг.

Отказ в 1848 г. от умеренного уваровского курса в цензуре привел к пересмотру принципов кадровой политики. Не отменяя действия цензурного Устава 1828 г., самодержавие снова попыталось сформировать комитеты из цензоров-чиновников, не имеющих каких-либо других должностных обязанностей, но полностью разорвать их профессиональные связи с учеными и деятелями печати ему так и не удалось. Проведенный анализ персонального состава Московского комитета, свидетельствует и о принадлежности подавляющего большинства его членов к педагогической общественности. Отличием новых цензоров стало резкое увеличение в их числе представителей дворянского сословия.

Надежды самодержавной власти на то, что новый способ комплектования позволит предотвратить цензорские промахи, не оправдались, что подтверждается резким ростом числа взысканий, полученных московскими цензорами за годы «цензурного террора». Кроме того, многочисленные замечания в адрес членов Московского комитета косвенно указывают на то, что правительство было неудовлетворенно результатами своей кадровой политики.

§ 2. Порядок цензурования прессы.

Как сказано выше, в 1848 г. самодержавие усилило контроль над печатью и особенно над периодикой. В этой связи следует определить, насколько деятельность московских цензоров соответствовала установкам правительства по управлению журналистикой, показав наиболее существенные особенности работы Московского комитета с прессой и ее итоги.

Уже 7 марта 1848 г. только что созданный комитет под руководством Меншикова довел до сведения цензоров повеление императора. В нем сообщалось о том, что «правительство обратило внимание на предосудительный дух многих статей, с некоторого времени появившихся в периодических изданиях» и «что за всякое дурное направление., хотя бы оно выражалось в косвенных намеках, цензура сии статьи пропускающая подвергнется строгой ответственности»31. С образованием комитета «2 апреля» под руководством Бутурлина им были составлены дополнительные распоряжения, имевшие целью усилить строгость цензурного надзора за периодикой. Своей первостепенной задачей бутурлинцы считали не допущение проникновения в периодическую печать любых «рассуждений о подробностях и средствах к улучшению какой-либо отрасли государственного хозяйства империи». Это распоряжение, полностью противоречащее Уставу 1828 г., было принято Негласным комитетом спустя шестнадцать дней после его открытия32. В июне того же года комитет подкрепил его суждением о том, что в России нет никакой необходимости в гласности, поскольку «каждому скромному желанию лучшего, каждой уместной жалобе на неисполнение закона», итак у нас уже «указаны законные пути». Зачем же обсуждать это в прессе? Ведь «косвенные укоризны . начальству сами по себе, конечно, не важны», но нельзя позволить их передачу на суд читателей, так как «допустив один раз сему начало, после весьма трудно определить на каких именно пределах должна остановиться такая литературная расправа в предметах общественного устройства»33.

В конце апреля 1848 г. Негласный комитет распорядился собрать от московских редакторов подробные сведения о всех сотрудниках, работающих в журналах34. В мае было дано указание передавать в Третье отделение сведения о писателях, в чьих сочинениях обнаружено «особенно вредное направление». Такое постановление не было новым, но раньше цензоры были обязаны доносить лишь о произведениях, в которых авторы поднимали острые политические вопросы, теперь же к числу «опасных» были причислены и те, где обнаруживался вредный «нравственный смысл»35.

Нагнетание давления на периодику происходило и в последующие годы. В феврале 1850 г. вышли очередные правительственные постановления. В первом из них от цензоров требовали еще более усилить надзор за газетными и журнальными статьями36. В другом говорилось о том, чтобы «цензура поступала со всей возможной осмотрительностью, дабы в печать не могло прорваться ничего, могущего иметь даже косвенным образом, вредное влияние на общественную нравственность»37.

Рассмотрим, как отразилось это наступление реакции на деятельности московской цензуры и положении журналистики. Первый признак изменения ситуации с московской периодикой связан с порядком разрешения новых повременных сочинений. Напомним, что позволение журнала или газеты являлось компетенцией высшей власти, и, следовательно, отражало общее направление правительственного курса в отношении прессы. За семь лет, с 1848 по 1854 гг., произошло резкое сокращение числа потенциальных издателей. В Московский комитет за эти годы поступило всего четыре прошения (Прил. Табл. №10): И. Решетникова об открытии журнала «Архив русского сельского хозяйства, садоводства, лесоводства, сельской технологии и домашней медицины» (1849 г.); М. Кошелевой, заявившей о своем желании издавать «Магазин мод и рукоделия» (1850 г.); Общества любителей садоводства, намеревавшегося выпустить приложение к «Журналу садоводства» под названием «Хозяйственный листок садоводства и огородничества крестьян» (1852 г.); и Т. П. Пассек, родственницы А.И. Герцена, об издании журнала «Чтение для юношества» (1853 г.)

Очевидное уменьшение числа прошений по сравнению с предыдущим периодом, в течение которого было подано двадцать два подобных заявления, говорит о том, что журналисты вполне сознавали бесполезность таких попыток. В прежние годы Уваров стремился к развитию периодики, хотя и под собственным контролем. Запретительные решения выносились тогда, как говорилось выше, в основном по поводу литературных журналов. Теперь же, несмотря на то, что все четыре предполагаемых издания были отраслевыми, согласие получили лишь «Магазин мод» и «Хозяйственный листок». Причиной положительного вердикта правительства в этих случаях стало, то, что, во-первых, такое разрешение не вело к увеличению числа московских журналов, поскольку Кошелева хотела издавать свой журнал взамен уже выходящих под ее редакцией «Вестника парижских мод» и «Магазина женского рукоделия», а «Хозяйственный листок» должен был стать

Заключение.

Проведенное в диссертации исследование позволяет сделать следующие выводы.

Во второй четверти XIX в. Московский цензурный комитет сложился и действовал как один из важнейших элементов единой, но сложной цензурной системы Российской империи, функционально обеспечивавшей контроль власти над общественной печатью. Как и другие органы местной цензуры, Московский комитет управлялся высшей администрацией, в которой самую заметную роль, помимо императора, играл министр народного просвещения. Занимавшие эту должность в разные годы А.С. Шишков, К.А. Ливен, С.С. Уваров, П.А. Ширинский-Шихматов и А.С. Норов во многом определяли его кадровый состав, характер взаимодействия внутри комитета, специфику практики цензурования периодики и книги. По давно установившейся бюрократической традиции, когда личное усмотрение высшего должностного лица часто оказывалось весомее закона, именно позиция министра во многом обусловливала особенности поведения московских цензоров в указанное тридцатилетие. В силу этого обстоятельства можно выделить четыре периода в деятельности Московского цензурного комитета.

Первый (1826-1828 гг.), как установлено в диссертации, связан с принятием правительством в 1826 г. нового Устава о цензуре. Инициированный министром народного просвещения А.С. Шишковым закон предусматривал обеспечение централизации цензурного аппарата, усиление личной ответственности цензоров и авторов в расчете на пресечение свободомыслия в общественной печати. Вслед за введением Устава произошел момент перестройки цензурного комитета второй столицы, в ходе которой он выделился в автономную от Московского университета структуру.

А.С. Шишков, ярко выраженный сторонник русской национальной идеи и традиции, рассчитывал сделать Московский цензурный комитет ее проводником и превратить его в оплот борьбы с западноевропейским влиянием.

Принимая активное участие в формировании комитета, министр руководствовался не только статьями Устава, но и собственными идеологическими установками, а также принципом личного доверия. Поэтому вопреки требованиям закона комплектовать комитет исключительно чиновниками, министр содействовал назначению в комитет лиц, которых знал лично - писателя С.Т. Аксакова и журналистов С.Н. Глинку и В.В. Измайлова. Таким образом, цензора-профессора прежней эпохи в Москве сменил не цензор-чиновник, а цензор-писатель.

Исследование показало, что, несмотря на общие реакционные по духу требования Устава 1826 г. московские цензоры-писатели действовали корпоративно, вступив открытый в конфликт с чиновником Министерства народного просвещения В.П. Мещерским, присланным в комитет в качестве председателя. Именно тогда четко определилась их позиция, которая заключалась в либеральном подходе к решению цензурных дел и игнорировании строгих предписаний Устава. Быстрая отставка В.П. Мещерского привела к тому, что на одиннадцать месяцев Московский комитет возглавил С.Т. Аксаков. За этот период в полном согласии между собой цензоры-писатели (С.Т. Аксаков, С.Н. Глинка и В.В. Измайлов) выработали собственную методику, которая позволила им в значительной мере смягчить давление «чугунного» Устава на московскую прессу и книгу. Эта методика заключалась в активном применении, по предложению С.Н. Глинки, приема «совещательной» цензуры. Используя возможность высокого покровительства, доверительные отношения сотрудников комитета с министром народного просвещения А.С. Шишковым и попечителем московского учебного округа А.А. Писаревым, московские цензоры сумели действовать достаточно смело, без постоянной оглядки на мнение начальства и пошли по пути взаимной договоренности с писателями. Целью «совещательной» цензуры являлся совместный поиск ими ресурсов поддержки литературы, что отвечало взаимным интересам и цензоров, и авторов. Первым «совещательная» цензура отчасти гарантировала преодоление неудобств «чугунного» Устава, другим - обеспечивала публикацию литературного произведения. Тем самым, в первый период деятельности цензорами Московского комитета была апробирована система не столько контроля, сколько защиты литературы.

В диссертации показано, что тесное сотрудничество московских цензоров с деятелями печати во многом являлось определяющим фактором в положении различных периодических изданий. В эти годы члены Московского комитета, в силу своей причастности к писательскому делу, были не беспристрастными наблюдателями, а активными участниками творческого процесса. Их отношения с авторами складывались не по Уставу: в большой мере на них влияло то, что сами цензоры примыкали к тем или иным журналистским группировкам и проявляли по отношению к авторам личные симпатии или антипатии, в зависимости от собственных литературных предпочтений. В тех случаях, когда цензор был единомышленником автора как, например, в отношениях с С.Н. Глинки с Н.А. Полевым, журнал беспрепятственно проходил цензуру.

Такой стиль работы московских цензоров, благоприятно сказывался на положении печати и, прежде всего, периодики. Подтверждением того, что тогда в Москве для журналистов была создана атмосфера наибольшего благоприятствования является тот факт, что в годы, когда после декабристского выступления в правительственной политике наблюдался момент реакции, здесь были открыты шесть новых журналов. Главное место среди них занимали «Антей» М.Г. Павлова, «Московский вестник» М.Н. Погодина, «Московский телеграф» Н.А. Полевого и «Русский зритель» П.Д. Ознобишина. Москва в этот период стала лидером в развитии отечественной периодики.

Кроме того, деятельность Московского комитета этого времени отмечена высокими требованиями к языку литературных произведений. Особенно это сказалось в их работе с книгами. Неграмотность изложения, грамматические и стилистические погрешности - вот причина, по которой в комитете в этот период происходит запрещение книжных рукописей, что также было вызвано наличием у московских цензоров собственного опыта писательской деятельности.

В целом, практика Московского цензурного комитета в начальный период расходилась с официальным курсом правительства, отраженным в статьях Устава 1826 г. Тем самым, подрывался его престиж, что, в какой-то мере, ускорило его отмену.

Второй период (1829-1832 гг.), когда цензура находилась под управлением министра народного просвещения К.А. Ливена, начался после ввода в 1828 г. более либерального Устава. Он устранил характерную для прежнего закона неясность в распределении властных полномочий в руководящих органах цензурного ведомства, создал четкую вертикаль управления и поставил Московский комитет под контроль постоянно действующего учреждения -Главного Управления цензуры. Вместе с тем, Устав 1828 г. сохранил и расширил множественность цензуры, и работа Московского комитета с этого времени проходила в контакте с различными ведомствами, не входящими в состав Министерства народного просвещения. Среди них особый тон задавали Третье отделение С.Е.И.В.К., Святейший Синод, Военное министерство, Министерства иностранных и внутренних дел и пр.

В диссертации установлено, что закон 1828 г. в значительной мере повысил статус Московского комитета. Из рядового органа внутренней цензуры он превратился во второй по значимости цензурный комитет Российской империи, который по численности кадрового состава и финансированию практически сравнялся с Петербургским. В этот период был восстановлен тесный контакт Московского комитета с университетом. Попечитель Московского учебного округа занял в цензурном комитете место председателя, что, по мнению правительства, способствовало устранению самостоятельности в поведении цензоров. Большинство цензорских мест должно было быть передано университетским профессорам, но часть из них, по Уставу, в качестве сторонних цензоров, сохранилась за чиновниками. В результате кадровой перестановки, на практике, три цензора представляли университет, а два места остались за деятелями печати.

В эти годы деятельность Московского комитета складывалась более драматично. Первые месяцы совместной работы цензоров-профессоров и цензоров-писателей были омрачены конфликтом, в котором члены комитета оказались на стороне двух противоборствующих литературных группировок. При этом цензоры-писатели С.Н. Глинка и В.В. Измайлов выступали за полную свободу литературной критики, считая, что при оценке достоинств того или иного произведения не следует обращать внимание на чины и звания авторов. Цензоры-профессора, напротив, ратовали за введение полемики в строгие рамки, а в острых критиках «Московского телеграфа» видели «покушение на честь всего ученого сословия». Этот конфликт показал постоянство позиций цензоров-писателей, их стремление отстоять те либеральные принципы, которые были ими выработаны в предшествующие годы, тогда как цензоры-профессора заявили себя в тот момент сторонниками более жесткой цензурной политики.

В диссертации отмечено, что цензоры-писатели сохранили прежний объем поддержки прогрессивной журналистики, благодаря чему увидели свет смелые публикации на страницах «Московского телеграфа», «Телескопа» и «Европейца». Именно это обстоятельство с переменной политической конъюнктуры, в связи с европейскими событиями 1830 г., в конце концов, привело к их отставке.

Усиливающиеся давление со стороны высшей администрации и внутренние противоречия в комитете отрицательно сказались на положении прессы. В этот период в Москве было закрыто пять журналов и усилен надзор за сохранившимися изданиями Н. А. Полевого и Н.И. Надеждина.

В третий, так называемый уваровский, период (1833-1847 гг.) комитет оказался под еще более бдительным контролем министра народного просвещения. Как позволяют видеть приведенные в диссертации факты, С.С. Уваров не желал остановить развитие печати, но добивался, чтобы это развитие шло в рамках консервативной идеологии «официальной народности». В отличие от К.А. Ливена, который стремился четко придерживаться Устава 1828 г., С.С. Уваров допускал его свободную интерпретацию, в том числе и в вопросах кадровой политики. Это привело к тому, что вместо положенного по закону смешанного состава комитета, на деле цензорские должности в нем в подавляющем большинстве, как и в начале XIX в. получили университетские преподаватели. Но цензоры-профессора уваровского периода находились совершенно в иных условиях, поскольку изменился правительственный курс в отношении печати в целом, а университеты, по сравнению с эпохой Александра I, утратили прежнюю автономию.

Особенно сильным было влияние С.С. Уварова на работу московских цензоров с периодической печатью. Предъявляя строгие требования к содержанию периодики, министр покровительствовал изданию отраслевых журналов, но строго дозировал открытие и деятельность журналов литературных. После закрытия двух ведущих журналов, «Московского телеграфа» и «Телескопа», основное поле деятельности Московского комитета в области прессы составляли научно-популярные и прикладные издания. Количество литературных журналов было сведено к минимуму, их издание передано доверенным министру лицам. Что же касается политической информации, то, как и в прежние годы, ее публикация в частных изданиях была практически невозможна. Тем не менее, журналисты все эти годы вели постоянную борьбу за расширение тематики московской периодики. Среди методов этой борьбы можно указать на попытки основания новых журналов и перенесение жанров периодики в различные литературные сборники. Московский комитет, являясь первой инстанцией, через которую проходили прошения об издании альманахов и сборников, решал эти вопросы безотказно.

В диссертации установлено, что после первых лет адаптации к более строгим уваровским требованиям члены комитета смогли выработать линию поведения, внешне подчиненную установкам консервативной доктрины «официальной народности». Они строго наблюдали за тем, чтобы в цензуруемых ими произведениях не встречались идеи, способные поколебать учение православной церкви, критика самодержавия и крепостного права. В тоже время, как показано в исследовании, несмотря на существенные перемены в кадровом составе комитета, цензоры-профессора использовали прием своих предшественников, цензоров-писателей и прибегали к «совещательной» цензуре в отношении к периодике и к классическим произведениям. В первую очередь, это касалось журналистов и писателей, близких к Московскому университету. Цензоры, как и в прежние годы, подключались к творческому процессу, лично участвовали в редактировании статей и книг, обеспечивая, таким образом, их выход в свет. Благодаря продолжавшемуся доверительному сотрудничеству большинство рукописей преодолевали николаевскую цензуру. Как свидетельствуют факты, в этот период процент запрещений, произведенных Московским комитетом, снизился с 9% (1833-1836 гг.) до 2% (в 40-е гг.).

В диссертации показано, что, вопреки бытующему в историографии мнению, главное место в делах московской цензуры занимала тогда не борьба с оппозиционными идеями, находившими свое выражение на страницах периодической печати. Хотя для цензоров, принимавших решение о запрете сочинения, политический мотив был важнейшим, но основное число подобных запретов налагалось не на журнальные статьи, а на книжные издания. Характерной же чертой деятельности Московского комитета в эти годы стало его активное противодействие некоторым типам книг. Наибольшее количество запрещений приходилось на так называемую лубочную книгу и французские романы. И если произведения зарубежных авторов в основном подвергались преследованиям по инициативе высшей администрации, то в отношении простонародной литературы, члены Московского комитета, хотя и действовали в соответствии с общими установками министра, но их строгость иногда превосходила требования начальства. В качестве предлога для запрета этих произведений цензоры наиболее часто использовали нарушение их авторами нравственных приличий. Эта формулировка занимает первое место среди используемых в постановлениях о запрещении рукописей. На этом основании была отклонена почти половина книг. Столь пристрастное отношение к лубочной литературе связано с убеждением цензоров в том, что эти сочинения служат для читателя лишь источником развлечения, не принося ему пользы, написаны площадным языком и изобилуют к тому же многочисленными ошибками.

Таким образом, в борьбе с лубочной книгой проявлялась приверженность комитета прежней традиции предъявления строгих требований к чистоте языка литературных произведений, несмотря на то, что это уже не было предусмотрено законом.

В целом же, можно утверждать, что в уваровский период и цензоры и литераторы вполне приспособились к условиям, продиктованным властью, смогли минимизировать последствия ограничений, вводимых в эти годы николаевским правительством, что выразилось в следующих результатах. В 1833-1847 гг. в Москве по инициативе цензуры было закрыто всего 2 журнала, в то время как открыто 17, запрещено только 11 статей и 210 книг, а разрешено 5800.

В четвертый период, «мрачного семилетия» (1848-1854 гг.) под влиянием впечатления, произведенного на императора революционными событиями в Европе, в правительственную политику в области печати усилиями части придворного окружения был привнесен реакционный акцент. В эти годы контроль над деятельностью Московского комитета в значительной мере перешел от министра народного просвещения к Негласному комитету «2 апреля 1848 г.», который стал орудием реакционной политики. Для повышения строгости московской цензуры члены Негласного комитета установили над ней мелочную опеку, выразившуюся в потоке циркулярных предписаний и замечаний. Целью кадровой политики правительства в этот период вновь, как и при А.С. Шишкове, была замена цензоров-профессоров цензорами-чиновниками. Но, как и ранее, часть нового состава комитета в эти годы оказалась представленной деятелями науки и печати.

В диссертации показано, что в этот период своей деятельности членам Московского комитета пришлось вновь приспосабливаться к изменениям правительственного курса в области печати. Как никогда ранее лишенные возможности проявить самостоятельность, цензоры были вынуждены действовать с ежедневной оглядкой на изменяющиеся «виды» правительства. Чтобы снять с себя ответственность, они, выполняя требования высшего начальства и отложив в сторону Устав, руководствовались не законодательными нормами, а «личным усмотрением» относительно того или иного эпизода литературного произведения, прогнозировали его возможное влияния на настроения представителей разных сословий, и пытались предугадать, как та или иная публикация, может быть истолкована во властных кругах. Их опасения были вполне обоснованными, поскольку гнев начальства вызывал не только явный смысл, но и самый невинный намек, скрытый в отдельной фразе или предложении. Никогда ранее комитет не имел такого количества дисциплинарных взысканий. Если за предыдущее уваровское пятнадцатилетие он получил всего 9 замечаний, то за годы «мрачного семилетия» их количество достигло 35. Следствием этой политики стал общий рост числа запрещений. В 1848-1854 гг. московскими цензорами было просмотрено 3675 сочинений, из которых по разным предлогам не допущено к печати 406.

Как выявлено в диссертации, это увеличение произошло во многом за счет лубочных книг. Из 185 произведений, запрещенных по решению членов Московского комитета в 1848-1854 гг., большинство (127 книг) относится к числу простонародных. Это свидетельствует о том, что в условиях, когда правительство потребовало от цензуры усиления бдительности, цензоры-москвичи по-прежнему направляли свои усилия в основном, на преследование той литературы, которой они дорожили менее всего, то есть на лубочную книгу. В данном случае интересы цензоров и власти совпали. Более того, их подчеркнутая строгость по отношению к лубку в некотором смысле прикрывала действия цензоров по поддержке классики.

В диссертации установлено, что решение об отклонении книги не всегда принималось самими цензорами. Около трети неразрешенных к печати произведений были недозволены другими инстанциями, в том числе произведения Н.В. Гоголя, И.И. Лажечникова, Ч. Диккенса, А. Дюма и др. И, тем не менее, даже с учетом сочинений, запрещенных иными ведомствами, их максимальное число только в одном 1852 г. превысило 15%. В остальные годы оно было меньшим и сравнимым с аналогичными показателями середины тридцатых годов. Этот факт дает основание сделать вывод о том, что деятельность московских цензоров рассматриваемого периода все же нельзя охарактеризовать утвердившимся в историографии термином «цензурный террор». Более корректно было бы говорить об усилении цензурного давления «сверху» или возрастании строгости московской цензуры. Подтверждает эту мысль и то, что подавляющее большинство недозволенных книг отклонялось со смягченной формулировкой, что избавляло авторов от обязательного направления их сочинений в тайную полицию и даже оставляло некоторый шанс на повторное представление книги в цензуру.

Таким образом, и в эти годы московские цензоры, в силу сохранившихся творческих и профессиональных связей со столичными научными и литературными кругами, не стали воинствующими гонителями печати. В некоторых случаях, они, сознавая значимость того или иного художественного сочинения, даже шли на риск, пытались, и иногда им удавалось, использовать старый прием «совещательной» цензуры, сочетая его с методом высокого покровительства, благодаря чему московская печать тогда смогла устоять под нажимом реакционеров и внесла важный вклад в развитие отечественной литературы, подарив читателям книги, относящиеся к лучшим произведениям российской словесности.

Помимо характеристики деятельности Московского комитета в рассмотренные периоды, в диссертации впервые воссоздан коллективный портрет цензоров. Установлено, что в течение всего николаевского тридцатилетия в Московском комитете служили 23 цензора. Их сословное происхождение было неодинаковым. Выходцы из семей потомственных дворян составляли менее половины (11 человек), значительным было представительство духовенства (9 человек), 3 цензора происходили из непривилегированных сословий. Как показано в диссертации, в отдельные периоды соотношение цензоров из потомственных дворян и недворян колебалось. В первом (1826-1828 гг.) все цензоры принадлежали к дворянству, во втором (1829-1832 гг.) соотношение было равным, в третьем, уваровском (1833-1847 гг.), динамика изменилась в пользу выходцев из духовенства, а в годы «мрачного семилетия» (1848-1854 гг.) количество дворян вновь увеличилось.

В тоже время, факты убеждают, что характер цензорской практики зависел не от сословной принадлежности, и в основном определялся видом профессиональной или творческой деятельности, а также личностью цензора. В составе Московского комитета работали известные деятели печати С.Т. Аксаков, С.Н. Глинка, В.В. Измайлов и В.В. Львов, но преобладали в нем университетские преподаватели (12 человек). К их числу относились не только рядовые профессора (Н.Е. Зернов, В.Н. Лешков, И.М. Снегирев, П.И. Страхов), но ректоры и деканы Московского университета (А.В. Болдырев, С.И. Баршев И.А Двигубский, М.Т. Каченовский, Н.И. Крылов, Д.М. Перевощиков, Л.А. Цветаев, П.С. Щепкин). Трое цензоров до своего появления в комитете занимались педагогической работой вне университета (М.Н. По-хвиснев, П.К. Федоров и В.П. Флеров).

В целом, как показано в диссертации, тип личности московского цензора выделялся из общего состава николаевской бюрократии высоким образовательным статусом, стремлением к самостоятельности решений, независимостью суждений. Его стиль работы характеризовался не корпоративной замкнутостью, а широкими контактами с деятелями печати. Служебное поведение московских цензоров отмечено нестандартностью, индивидуальностью проявлений, отсутствием конъюнктурных устремлений, поиска личных выгод и материальных вознаграждений. С.Т. Аксаков, А.В. Болдырев, С.Н. Глинка, В.В. Измайлов, Н.И. Крылов, В.В. Львов, Д.С. Ржевский и др. демонстрировали готовность рисковать своим хорошо оплачиваемым служебным положением ради поддержки литературы. Такое понимание своих обязанностей, с точностью до наоборот с точки зрения требования высшей власти и функции цензуры, как учреждения государственного контроля над литературой, привело к тому, что треть московских цензоров подверглась вынужденной отставке. Таким образом, именно этими личностными аспектами обусловливались выявленные в диссертации результаты деятельности Московского цензурного комитета второй четверти XIX в.

Список научной литературыБотова, Ольга Олеговна, диссертация по теме "Отечественная история"

1.Неопубликованные.

2. В.Ф. 195 (Вяземские И.А., А.И., П.А., П.П.) Оп.1.Д. 1334. Письмо П.А. Вяземского к А.С. Шишкову от 3 февраля 1828 г.11.14. Ф.195. Оп.1. Д.2031. Письма П.А. Вяземскому от И.В. Киреевского. 1832-1855 гг.

3. Российская Национальная библиотека Рукописный отдел (РНБ РО).11.73.Ф.124 (Собрание П.А. Вигеля). ДЛ166. Письмо С.Н. Глинки к

4. Н.259.3айончковский П.А. Кирилло-Мефодьевское общество.М.1959. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в.М.1978. И.260.3ападов В.А. История русской журналистики XVII-XIX ве-ков.М.1966.11261.Иезуитова Р.В. Жуковский и его время.Л.1989.

5. П.262.Исторические сведения о цензуре в России.Спб.1862.11263.Каверин В.А. Барон Брамбеус. История О. Сенковского, журналиста,редактора "Библиотеки для чтения".М.1966.

6. Н.264.Карпец В.И. Муж отечестволюбивый.М.1987.11265.Качалов И.Л. Теория официальной народности и ее создатели. Дисс. на соиск. учен, ст.к.и.н. Минск. 1995.11266. Кизеветтер А.А. Внутренняя политика в царствование императора Николая I. М.1912.

7. Н.277.Мироненко С.В. Страницы тайной истории самодержавия. М.1990; История отечества: люди, идеи, решения. Очерки истории России IX- нач. XX в.М.1991; Российские самодержцы.1801-1917.М.1993.

8. П.278.Мотольская Д.К. Н.Г. Чернышевский историк русской журналистики конца 20-х - начала 30-х гг. XIX в.//Ученые записки Ленинградского педагогического института.Т.909.Л.1966.

9. Н.279.Николаев П.А. Русская журналистика 30-х 60-х гг. XIX века в оценке А.И. Герцена.// Вестник Московского ун-та. Сер: История,филология.1959. N1.

10. Н.280.Нифонтов А.С. 1848 год в России.М-Л.1931.11281 .Огадзе Л.В. Московская журналистика второй половины двадцатых-тридцатых годов XIX века. Дисс.на соиск. ст.к.ф.н. М. 1978.

11. Н.296.Раскин Д.И. Исторические реалии русской государственности и русского гражданского общества в XIX веке.// Из истории русской культуры. Т.5.М.1996.

12. Н.398.Ровнянская JI.M. "Московский наблюдатель" // Российская провинция. 1995.N1.11399. Рождественский С.В. Исторический обзор деятельности Министерства народного просвещения 1802-1902гг. Спб.1902.

13. Н.304.Самодержавие и печать в России.Спб.1906.

14. И.320.Цимбаев Н.И. Из истории славянофильской политической мысли.// Вестник МГУ. Cep.8.N6. М. 1985.1..321.Чукарев А.Г. Третье отделение и русское общество во второй четверти XIX века. Дисс. на соис. ст. к.и.н. Ярославль. 1998.

15. Н.322.Шевченко М.М. Сергей Семенович Уваров. В кн: Российские консер-ваторы.М.1997; Правительство, цензура и печать в России 1848 г.// Вестник МГУ. Cep.8.Nl.M. 1992.

16. П.323.Энгельгард А. Очерк истории русской цензуры в связи с развитием печати 1803-1903. Спб.1904.

17. I. Справочные издания. Ш.324.Адрес-календарь.Общая роспись начальствующих и прочих должностных лиц по всем управлениям в российской империи. Спб.(1804-1916).

18. I.325.Биографический словарь профессоров и преподавателей Московского университета в 2-х т.М.1855.

19. Ш.326.Венгеров С.А. Критико-биографический словарь русских писателей и ученых от начала русской образованности до наших дней.Изд.2-е.Пг.1915-1918.1..327. Добровольский Л.М. Запрещенная книга в России. 1825-1904. М. 1962.

20. I.328. Летопись Московского университета. 1755-1979. М. 1979. Ш.329.Мезьер А.В. Словарный указатель по книговедению.М.Л.1934; Словарь русских цензоров. Материалы к библиографии по истории русской цен-зуры.М.2000.

21. Ш.ЗЗО.Русский биографический словарь.Спб.;М. 1896.-1918.

22. I.331. Русские писатели. 1800-1917. Биографический словарь. М. 1989. Т. 1-3

23. Ш.332.Советская историческая энциклопедия. М. 1973. Т. 14.11333. Федосюк Ю.А. Что непонятно у классиков или энциклопедия русского быта XIX века.М.1998.11334. Энциклопедический словарь: Изд. Брокгауза и Ефрона. Спб.1890-1904.