автореферат диссертации по политологии, специальность ВАК РФ 23.00.01
диссертация на тему: Политические дискурсы постсоветской России

Полный текст автореферата диссертации по теме "Политические дискурсы постсоветской России"

На правах рукописи

ФИШМАН Леонид Гершевич

Политические дискурсы постсоветской России: теоретико-методологический анализ

23.00.01. - теория политики, история и методология политической науки

Автореферат диссертации па соискание ученой степени доктора политических •■•">•»

I

□ □ЗОВ 1964

Екатеринбург - 2007

003061964

Работа выполнена в отделе философии Института философии и права Уральского отделения Российской академии наук

Официальные оппоненты:

доктор политических наук, профессор Глушкова Светлана Игоревна доктор политических наук, профессор Краснлыгаков Дмитрий Георгиевич доктор политических наук, профессор Стровский Дмитрий Леонидович

Ведущая организация: Институт научной информации по общественным наукам РАН (ИНИОН РАН)

Защита состоится 17 октября 2007 года в «13» часов на заседании диссертационного совета Д 004.018.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора наук при Институте философии и права Уральского отделения Российской академии наук по адресу: 620144, г. Екатеринбург, ул. 8 Марта, 68, актовый зал.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института философии и права Уральского отделения Российской академии наук.

Автореферат разослан <д <£{К 2007 года.

Ученый секретарь диссертационного совета

доктор политических наук

М.А.Фадеичева

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования

Часто встречается небезосновательная точка зрения, согласно которой правители современной России не имеют долговременной стратегии развития. Но если существуют альтернативы правительственной стратегии, то они пока только добиваются общественного признания. Это является одной из важных причин пристального внимания со стороны теоретиков и практиков к идее общенациональной идеологии, как проекта развития для России в настоящем и будущем. И по этой же причине актуально изучение современных российских политических дискурсов как типов политического мышления, некоторые из которых, возможно, в недалеком будущем станут основой проектов развития для всей страны, определят ее место в мире и ее роль в современной истории. Однако это изучение невозможно без отсылки к глобальному политическому и культурному контексту, в котором формируется современная российская политическая мысль.

Одним из характерных явлений второй половины XX века стало, по широко распространенному мнению, исчезновение коллективных утопий и резкое ослабление влияния некогда могущественных политических идеологий. Вместо утопий и идеологий в области политической мысли закат Модерна привел к формированию как на Западе, так и в России нового идейного консенсуса, обусловленного политическими и экономическими реалиями эпохи глобализма, движения к постиндустриальному обществу и «надстраивающей» эти процессы постмодернистской культурной трансформацией. (Соответственно, в диссертации под Модерном подразумевается исторический период начала ХГХ-первой половины XX века, в области политической мысли характеризующийся доминированием идеологий и утопий (метарассказов, метанарративов), а под Постмодерном - современность, характеризующаяся крушением данных метарассказов).

Преобладающий теперь на Западе политический дискурс Постмодерна и Глобализации - это дискурс, фактически отрицающий модерновый проект осуществления цивилизационной трансформации и достижение Будущего в пользу завоевания возможно большей сферы влияния и природных ресурсов в настоящем. Этот дискурс во все большей степени исключает научно-технический прогресс или ориентирует его не на изменение облика человеческой цивилизации, а на создание инструментов удержания власти и контроля над населением. С самого начала своего возникновения доминирующий политический дискурс Постмодерна отрицал социальное экспериментирование и сумел навязать такое же отрицательное отношение к эксперименту своим «официальным оппонентам».

Из метафизического отказа экспериментировать возникло принципиально иное по сравнению с модерновым отношение к достижениям науки и техники. Оно проявляется в росте потребительского отношения к плодам науки и техники: от них требуется только делать для уже существующего,

освобожденного от пут «репрессивной культуры» человека жизнь удобнее и приятнее. Был утрачен стимул к массовому внедрению таких достижений научно-технического прогресса, которые способны радикально трансформировать облик человеческой цивилизации, вывести ее на качественно новую ступень развития.

Постепенно подменившие проект Просвещения и Модерна глобалистский «дискурс передела» и постмодернистский дискурс эмансипации обозначили контуры того идейного тупика, в котором оказалось вначале западное, а затем и все остальное человечество. Все более откровенный передел мировых природных богатств в пользу потребителей из стран «золотого миллиарда» философски обосновывается постмодернистской борьбой с разного рода «центризмами»: Западу пора предоставить все прочие народы самим себе и не навязывать им своих культурных стандартов и политических институтов. Западу требуются только их ресурсы и рабочая сила, но он более не желает их всерьез развивать и «цивилизовывать» путем переваривания «плавильном тигле» своей культуры. Это обосновывается уже соображениями «политкорректное™».

Оппонирующие сторонникам политкорректное™ традиционалисты желали бы возродить практику воспроизводства традиционных культурных ценностей Запада. Те, кто упорствует в разрушении европейской культуры в пользу меньшинств, с их точки зрения представляются участниками старого леворадикального заговора против христианской цивилизации. Традиционалистская реставрация культурной идентичности Запада поэтому также не подразумевает социального экспериментирования. И такая позиция -другая граница постмодернистского идейного тупика, в котором обе спорящие стороны отказываются от проекта Модерна, апеллируя к тем или иным образцам домодернистских ценностей.

Результаты постмодернизации поля российской политики во многом аналогичны. Такие понятия как «коммунизм», «социализм», «либерализм», «консерватизм» и в повседневной практике и в теории у нас быстро приобрели значение, весьма отличающееся от того, которое приписывалось им в эпоху модернового господства идеологий и утопий. Немаловажной причиной складывания такой ситуации было то, что в постперестроечной России практически все эти идеологии появились не как результат теоретического осмысления собственных социальных, экономических, политических проблем и не как следствие столкновения определенных социальных групп. В основном они стали результатом заимствования соответствующих западных идеологических течений или же следствием попытки возродить аналогичное отечественное идеологическое наследие дооктябрьских времен. Каковы бы ни были истоки этих попыток формирования идеологического поля, они совершались уже в постсоветской России, в обществе, имевшем опыт самостоятельного и весьма отличного как от западного, так и российского дореволюционного индустриального развития и культурной модернизации. Разумеется, эта ситуация значительно отличалась как от обстоятельств, в которых сформировались классические западные идеологии, так и от условий, в

которых данные идеологии трансформировались на протяжение XX века. Результатом стало формирование многочисленных и удивительно устойчивых кентавров и химер, прикрывающихся названиями классических модерновых идеологий, но в действительности являющихся чем-то принципиально иным. Тем не менее, многие из этих кентавров и химер аналогичны западным политическим течениям и умонастроениям эпохи глобализации и постмодернизации, которые У.Бек метко называет «красным» и «черным» «протекционизмами».

Конечно, нельзя отрицать культурную специфику условий, в которых происходит формирование идейного поля российского политики постсоветского периода. Российский Модерн изначально был более укоренен в практиках и ценностях традиционного общества. Российский политический Постмодерн апеллирует к домодерновой традиции, но унаследованный от Модерна компонент у него выражен слабее, чем на Западе. Поэтому, когда в поле российской политической мысли постмодернизировалось, вновь актуализировалась старая парадигма западничества и почвенничества. Инволюция российского политического дискурса к домодерновому состоянию свела на нет не успевшее оформиться идеологическое разделение политических сил на правых и левых в привычном западном понимании. С другой стороны в течение 90-х годов вначале усилиями коммунистической и патриотической оппозиции, а затем и при активном участии сменявших друг друга «партий власти» выработался разделяемый большинством участников политического процесса дискурс, который можно назвать дискурсом «нормального общества и здравого смысла». В российской политической мысли сложился постмодернистский консенсус, теоретической базой которого стали западничество и почвенничество. Отечественный вариант постмодернистского идейного консенсуса, как и западный, устойчиво негативно настроен по отношению к социальному экспериментированию. Коммунисты, патриоты и партии власти при всех взаимных разногласиях были единодушны в одном: Россия больше не должна становиться полем социальных экспериментов. Ни одна мало-мальски значимая политическая сила поэтому не предлагала и не предлагает инновационного пути развития, предпочитая опираться либо на западный опыт, либо на опробованные политические и экономические стратегии прошлого. Точно так же, как возобладавший на Западе дискурс Постмодерна и Глобализации закрывает человечеству как целому дорогу в будущее, отечественный постмодернистский идейный консенсус закрывает дорогу в будущее для России.

Проблема заключается в том, что сегодня еще не разработан в полной мере адекватный понятийный аппарат для осмысления ситуации, сложившейся в сфере современной российской политической мысли. Наиболее часто употребляемое понятие, используемое с этой целью - это понятие идеологии. Но, применяя его, современный политолог практически всегда оказываемся в щекотливой ситуации. Если он понимает идеологию в модерновом смысле (т.е. как политическое учение с отчетливо выраженной классовой основой, апеллирующее к научной рациональности и т.д.), то в современных российский

политических «идеологиях» все это можно обнаружить лишь с очень большими натяжками. В них нет ни классовой основы, ни характерного для модерновых идеологий рационализма и апелляции к авторитету науки, ни «историцистской» веры в прогресс и т.д. В том же случае, когда под идеологией подразумевается вообще любая символическая структура, способствующая социальной интеграции, дело обстоит еще плачевнее. Очевидно, что ни одна из российских «идеологий» такой функции не выполняет и не способна выполнить в принципе. Из этого достойного сожаления факта нередко делается следующий вывод: надо создать некую «общенациональную идеологию», которая и будет добросовестно выполнять свою интегративную функцию. Так считают и те, кому направление пореформенных преобразований в целом нравится и те, кто придерживается противоположной точки зрения. В соответствии с современными (онтологизированными) представлениями об идеологии, «общенациональная идеология» должна склеить воедино наше расколотое общество. В соответствии же с пережитками модерновых представлений об идеологии, от общенациональной идеологии хотят еще и достаточно высокой степени мировоззренческого рационализма. В итоге, требуемой «идеологии» приписываются характеристики, скорее достойные религии, мифа, научной концепции и, вдобавок, великого этического учения. То, что никто до сих пор не смог решить таким образом поставленную задачу, свидетельствует о неадекватности современному положению дел как самого понятия идеология, так и понятия «общенациональная идеология в частности».

Нередко поиски национальной идеологии осуществляются в русле ставшей вновь востребованной методологической стратегии поиска неких оснований народной ментальности (культурно-цивилизационной идентичности, «социальных архетипов», базовых мифологем и т.д.), на которых и планируется воздвигнуть затем здание национальной идеологии. Эта стратегия за период своего более чем полуторавекового существования доказала свою беспомощность: реальные преобразования совершались и будут совершаться у нас вовсе не с учетом нашей ментальности и т.п. феноменов, а с учетом конкретных потребностей политического и экономического развития. Но в нынешней ситуации она имеет спрос по той причине, что помогает символически оформить сложившийся постмодернистский идейный консенсус.

Все перечисленное выше было бы допустимо, если бы применение определенных терминов и стратегий не влекло за собой попыток сконструировать соответствующие им социальные феномены (вроде «общенациональной идеологии») или «обнаружить» их (как, например, «средний класс»), а затем строить на этом основании стратегию дальнейшего социально-политического развития, не задумываясь о том, насколько они имеют отношение к действительно происходящему и насколько адекватна реальности лежащая в их основании разновидность политической мысли и, в частности, политической теории и идеологии. Поэтому в диссертационном исследовании мы уделяем особое внимание типологизации феноменов политической мысли, которые далеко не всегда сводились (и тем более не сводятся теперь) к ставшим привычными идеологиям или утопиям.

В предлагаемом исследовании мы исходим из того, что не всякий продукт политической мысли есть «идеология»; и в частности в современной России критериям «идеологичности» отвечают далеко не все образцы политических дискурсов. Главный недостаток понятия идеологии заключается в том, что в нем уже заложен некий набор функций, которые должна выполнять любая «идеология» (например, выражение классового интереса или осуществление социальной интеграции). И поэтому как узкое модерновое понятие идеологии, так и широкое онтологизированное ее понимание сталкиваются с неразрешимыми трудностями при попытке применить их к анализу современной политической мысли.

Таким образом, назрела необходимость существенно ограничить применение понятия идеологии, которое практически не помогает ни выяснить что все-таки требуется от наших политиков и политических мыслителей, ни вообще адекватно описать, с чем мы имеем дело в современной нам реальности. Требуется понятие с более скромными, чем у «идеологии» амбициями, более нейтральное, менее онтологизированное и менее ассоциирующееся с эпохой, которая уже миновала - с Модерном. Таким требованиям удовлетворяет понятие политического дискурса, применяемое в нашем исследовании. Мы полагаем, что каждому совершенно особому, уникальному состоянию общества (в том числе и нашему современному состоянию) соответствует столь же уникальная совокупность продуктов политической мысли, которые недопустимо и непродуктивно рассматривать непременно как идеологии или утопии, но имеет смысл рассматривать как политические дискурсы. Эта точка зрения может быть убедительно обоснована посредством обращения к истории политической мысли.

Исследуя особенности политического мышления, присущие конкретному обществу в конкретное время, мы можем отчасти предвидеть направление тех трансформаций, которые в этом обществе происходят, а с еще большей вероятностью можем сказать о том, в какую сторону это общество однозначно не идет. Далее, мы можем уверенно квалифицировать степень обоснованности претензий тех или иных образцов политического дискурса на право представлять собой то, что они желают представлять. И если эта степень оказывается низкой, то мы можем, например, констатировать, что нечто, претендующее на статус идеологии или утопии на самом деле таковым не является, представляет собой образец совершенно иного типа политического дискурса, которому порой можно обнаружить аналоги в прошлом, а порой -нет.

Не выходя за рамки исследования только политических дискурсов, мы не можем, конечно, с большой степенью точности обрисовать в деталях тот тип общества, который его порождает. Но это и не является задачей предлагаемого исследования. Оно является попыткой описать положение в области современной российской политической мысли в категориях, представляющихся более адекватными наличной ситуации, нежели общепринятые. Это вовсе не означает, что вне идеологий невозможна никакая политическая мысль, что идеологический тип политической рациональности - единственный и что если

у нас не появится в ближайшее время некоей «общенациональной идеологии», то крах России неизбежен. Напротив, на протяжении последнего десятилетия мы можем наблюдать развертывание ряда политических дискурсов, одни из которых свидетельствуют об однозначно негативных трансформациях в сфере политической мысли, характерной для «состояния Постмодерна», а другие, возможно, указывают пути выхода из этого состояния.

Объектом исследования являются совокупность доминирующих и маргинальных политические дискурсов современной России, отражающая состояние политической мысли, характерное для эпохи Постмодерна.

Предметом исследования являются характерные черты и особенности российских домодерновых, модерновых и постмодерновых политических дискурсов в их динамике и взаимосвязи.

Степень разработанности проблемы

Существующие на сегодняшний день подходы к изучению различных направлений политической мысли сводятся, в целом к осмыслению их как идеологий и утопий. Эта традиция имеет давшою историю и ее ни в коей мере нельзя просто отбросить. В связи с этим привлекаются работы зарубежных и отечественных авторов, посвященных осмыслению идеологии и утопии. Среди них: К. Маркс, К. Манхейм, Е. Шацкий, 3. Бауман, Дж. Александер, Т.А. ван Дейк, Малинова О.Ю., Соловьев А.И., Брандес М.Э., Федорова М.М., И. Валлерстайн, А. Грамши, А.Логинов, Д. Сергеев, У. Матц, Р. Вахитов, Е. Савеленок, Л. Морщихина, В.Поляков и др.

Недостаток этой традиции заключается в том, что не существует согласия насчет понимания содержания самого термина «идеология». Как понимать идеологию — в Широком или узком смысле: как синоним политического учения вообще или как феномен, присущий исключительно эпохе Модерна? Принятие распространенной в настоящее время как в научной, так и в публицистической литературе широкой трактовки приводит к размыванию самого понятия идеологии, превращению идеологии просто в функциональное понятие, совокупность символов и т.д. Понятие идеологии начинает пересекаться с понятиями политического мифа, что, частности, отражено в работах таких авторов как Ж.Сорель, А.И.Кольев, В.Дегоев, А. Цуладзе, Э. Кассирер, А.И.Климов, И.Исаев и др. Это понятие не менее широко, и не менее онтологизировано, чем современное понятие идеологии, но обладает тем преимуществом, что может непосредственно применено для объяснения некоторых иррациональных аспектов современной политической жизни. Понятие политического мифа вряд ли получило бы широкое распространение и разработку, если бы этому не способствовали предварительные (а зачастую и параллельные) исследования авторов, посвященных проблематике социологии и психологии религии и мифологии. Поэтому в процессе исследования стало закономерным обращение к работам Э.Дюркгейма, М.Вебера, Б.Малиновского, К.Юнга, М.Элиаде, С.Московичи, В.Одайника, Т.Парсонса и др.

Выявление специфических черт политических дискурсов Модерна (идеологий и утопий) невозможно без обращения, по крайней мере, к двум

группам источников. К первой из них относятся наиболее яркие представители тех или иных идеологических течений, такие как, историческое сознание: Т.Карлейль, К. Маркс, П.Прудон, В.Ленин, Д.Милль, Г.Маркузе и др. Ко второй группе относятся авторы, в произведениях которых отразилось историческое самосознание эпохи Модерна, такие как Г.Гегель, Т.Моммзен, О.Шпенглер, В.Шубарт, Дж.Оруэлл, а также авторы, чьи работы посвящены изучению становления и трансформаций этого самосознания в его идеологических и культурологических аспектах - Н.Гудрик-Кларк, Ф.Фюре, Н.Луман, З.Штернхель, М.Федорова, Э.Хобсбаум, Х.Уайт, К.Поппер, Н.Элиас, И.Ионов и др.

Принятие узкого понятия идеологии как исключительно модернового феномена влечет за собой пересмотр некоторых аспектов истории политической мысли. Поэтому особое внимание уделяется немодернистским политическим дискурсам. Потребность обозначить специфику немодернистских политических дискурсов влечет за собой новое рассмотрение политических дискурсов античности, Просвещения, Ренессанса. В связи с этим привлекаются работы, посвященные истории политической мысли, таких авторов как А.Э.Штекли, А.И.Володин, Ю.Г.Чернышев, И.С. Чичуров, Н.Ревуненкова, О.Ф.Кудрявцев, Л.С.Чиколини, Д.Ристори, Х.Уайт, В.П.Волгин,

A.C. Ахиезер, А.Ф.Лосев и др. Не меньшую роль играет анализ и самих первичных источников - работ Т.Мора, Т.Кампанеллы, Альберти, Н.Макиавелли, Платона, Аристотеля, Ксенофонта, Вольтера, Ж.Руссо, Г.Мабли, Ш.Монтескье, П. Гольбаха, К.Гельвеция, А.Смита, Э.Гиббона, Т.Мальтуса, И.Канта, Д.Юма и др.

Но обращение только к указанным выше авторам не может послужить материалом для построения исчерпывающей категориальной сетки для классификации современных российских политических дискурсов. Т.к. современная российская политическая мысль - мысль эпохи Постмодерна, привлекаются авторы, характеризующие в своих работах «состояние Постмодерна»: Ф. Лиотар, Ж. Бодрийяр, В.Россман, И.П.Ильин, Е.Г.Рашковский, С.Кургинян, Я.Бражникова, С.Бирюков, С.Корнев и др.

Образцы современных доминирующих российских политических дискурсов легко обнаруживаются в работах, посвященных поиску общенациональной идеологии или новой формулировки «русской идеи», которые обычно осуществляются в привычной для России почвеннической парадигме. Таковы работы В. Кожинова, Ю. Власова, Н.Козина, В. Бондаренко,

B.Бушина, К.Касьяновой, А.Панарина, А.Дугина и др.

Генезис ряда направлений современной российской политической мысли не может быть адекватно выявлен без обращения к ее истории - к наследию русских западников и почвенников, народников (П.Чаадаев, И.Киреевский, К.Леонтьев, Н.Данилевский, Н.Чернышевский, А.Герцен и др.), а также примыкавшим к ним течений, прежде всего, евразийцев, чьи труды вновь стали популярны в последние десятилетия (например, Е.Трубецкой, П.Савицкий, Г.Вернадский и др.) В связи с этим не меньшее значение имеют и работы ученых, посвятивших свои исследования наследию указанных выше

мыслителей: Дегтяревой М., Евлампиева И.И., Емельянова Б.В., Котова П.Л., Олейникова Д.И. и др.

Однако поскольку диссертация посвящена прежде всего исследованию современной российской политической мысли, наибольший интерес представляют работы, касающиеся данной проблематики. Критическое отношение к современным и традиционным российским политическим дискурсам, нередко сопровождающееся описанием их специфических черт обнаруживается в исследованиях Колесникова А., Привалова А., Цуладзе А., Пастухова В.Б., Соловьева А.И. и др.

Менее критическое (но не менее показательное с точки зрения нашего исследования) по отношению к методологии решение проблемы содержится в работах И.К.Пантина, В.Гуторова, О.Арина, А.Бузгалина, А.Зиновьева и др. Оно заключается, как правило, в целенаправленном поиске новой идеологии, построенном на широком или классическом ее понимании. В методологическом отношении близки к ним авторы, занимающиеся поиском новой формулировки русской идеи, из которой должна вырасти общенациональная идеология, нередко мыслящие в парадигме западничества и почвенничества: А.И.Кольев, В.Чеснокова, И.Чубайс, А.Бушков, А. Буровский, А.Янов и др.

Наибольший интерес вызывают пересекающиеся но не полностью совпадающие с предыдущим направлением попытки непосредственно решить проблемы, стоящие перед Россией, без акцента на то, что полученный теоретический продукт будет именно идеологией. Это - собственно политическая мысль российского Постмодерна. Наиболее показательны в данном отношении авторы: Кара-Мурза С.Г., Паршев А.П., Валянский С.И., Калюжный Д.И., М.Калашников и Ю.Крупнов, Ю.И. Мухин, В.Штепа, Е.Холмогоров и др. Сюда же относятся произведения таких авторов как Ю.Никитин, В.Михайлов, Ю.Козенков, С.Алексеев, Ф.Березин, В.Головачев, О.Дивов, Р.Злотников и др., содержащие в себе определенные «политические проекты».

Рассмотрение политической мысли как политического дискурса также не может обойтись без привлечения, авторов, чьи исследования касаются проблематики дискурса и политического дискурса. Это Ю.С.Степанов, Е.Г.Трубина, О.Ф.Русакова, О.Толпыгина, П.Серио, Д.С.Лихачев, И.П.Ильин, Ю.Б.Борев и др.

Наконец, исследование, посвященное политической мысли российского Постмодерна не может также обойтись без анализа документов, отражающих программные положения некоторых российских политических партий и движений, а также работ наиболее ярких представителей различных политических течений (например, В.Жириновского, В.Новодворской, Г.Явлинского, Г.Зюганова, В.Путина и др.). Не менее важное значение имеют публикации авторов, затрагивающих те или иные вопросы истории формирования этих движений и их идейных платформ. Среди последних: Е.Пашенцев, В.А Лоскутов, Н.Митрохин, А.Тарасов, Б.Межуев, Р.Лифшиц и др.

Цели и задачи исследования Целью исследования является выявление тенденций трансформации современных российских политических дискурсов, а также выработка методологии, позволяющей строить аргументированные гипотезы относительно структурирования идейно-политического пространства России в обозримом будущем.

В процессе достижения цели исследования были поставлены и решены следующие задачи:

1) анализ понятий идеологии и утопии как типов политических дискурсов;

2) рассмотрение домодерновых политических дискурсов, которые частично воспроизводятся в политической мысли Постмодерна;

3) выявление теоретического, мировоззренческого и культурного соотношения политических дискурсов Домодерна, Модерна и Постмодерна;

4) выработка методологии изучения современных российских политических дискурсов, адекватной предмету исследования;

5) построение удовлетворяющей достижению целей исследования классификации домодернистских политических дискурсов;

6) раскрытие особенностей доминирующих и маргинальных направлений современной российской политической мысли и их классификация.

Теоретико-методологические основания исследования

Исходной теоретической посылкой исследования является тезис о том, что современная Россия - неотъемлемая часть глобализированной миросистемы. Поэтому к осмыслению процессов, происходящих в сфере ее политической мысли, применимы ряд теорий и подходов, адекватных для описания реалий взаимосвязанного мира. Таковы теория постиндустриального общества, миросистемный анализ и неомарксистский подход, уделяющие основное внимание процессам, происходящим в экономическом, научно-технологическом и политическом «базисе» глобального мира. Однако применение данных подходов требует учитывать специфику периферийного положения России в миросистеме, в результате которой идентичные западным политические дискурсы (такие как либеральный, социалистический или консервативный), в могут приобретать заметно иной характер.

Поскольку политические дискурсы осмысливаются как порождения нарративов культурных трансформаций, присущих тем или иным эпохам, большое значение в аспекте проблематики исследования приобретает постмодернистская философия. Последняя рассматривается как важный элемент нарративов культурной трансформации обществ, находящихся в сфере влияния процессов глобализации и постиндустриализации (т.е., в том числе и России).

Другим основанием методологии данного исследования является принцип контекстуализации, согласно которому специфику политических учений следует рассматривать, исходя из исторического контекста, в котором они

сформировались. Культурный, политический, социальный контекст во многом определяет те денотаты, к которым апеллируют политические мыслители той или иной эпохи и которые могут быть преимущественно социальными (классы и нации) или несоциальными (Природа), или даже «симулякровыми» (политические учения прошлого).

Не меньшее значение имеет историко-философский и историко-политологический анализ проблематики, касающейся изучения политической мысли и ее квалификационной оценки - как относящейся к жанру идеологий, утопий, политических мифов и т.д. Здесь особую роль играет анализ «образа мышления», характерного для различных политических дискурсов, который включает в себя восприятие истории, сущности социального, отношение к социальным группам и способам решения социальных проблем, к природе человека и т.д., т.е. спектр тех интеллектуальных стратегий, в которых выражается определенный тип рациональности.

Используемый в диссертации компаративный метод позволяет сопоставить политические учения различных эпох и выявить их характерные черты. Такое сопоставление необходимо для построения дифференцированной классификации политических дискурсов и для избегания опасности приписывания им всем одних и тех же функций, которые, как правило, сводятся либо к социальной интеграции, либо к подрыву статус-кво.

Научная новпзна

В рамках данного исследования современная российская политическая мысль впервые изучается как констелляция политических дискурсов, характерная для состояния Постмодерна. Политические дискурсы осмысливаются как порождения нарративов культурных трансформаций, присущих тем или иным эпохам.

Нарратив культурной трансформации определяется как повествование, которое описывает и интерпретирует ключевые изменения, происходящие на конкретной стадии эволюции культуры определенного общества. (Под нарративом в данном случае понимается повествование, являющееся фундаментальным компонентом социально-политического взаимодействия людей. Нарративы задают параметры повседневного и определяют правила и способы идентификации и интерпретации объектов, которые подлежат включению в дискурсивное пространство). При этом политические дискурсы /описываются как производные нарратива культурной трансформации. В .исследовании дано определение политического дискурса как специфического образа политического и социально-философского мышления, который подчиняется своим собственным правилам словоупотребления и синтаксиса, апеллирует к собственной «мифологии» и аксиологии, и вследствие этого ориентирован на достижение характерных для него целей. Это понимание политического дискурса опирается на представление о дискурсе как «языке в языке», учитывая то, что язык политического дискурса существует внутри • порождающего его нарратива культурной трансформации. Под «образом мышления», характерном для того или иного дискурса понимается отношение к

истории, природе общества, социальным группам, способам решения социальных проблем, природе человека и т.д., т.е. спектр тех интеллектуальных стратегий, в которых выражается определенный тип рациональности.

В диссертации предложено рассматривать этот тип рациональности как общий для большинства политических дискурсов данной эпохи и общества или же маргинальный. Он обладает жанровой спецификой — склонностью прибегать к языку трагедии или комедии, сатиры или романа использовать метафору или иронию и т.д. Ориентация на достижение характерных для данного политического дискурса целей означает, что политические дискурсы могут склоняться либо к критике и изменению существующего порядка вещей, либо преимущественно к объяснению общества, либо к его сохранению и т.д. Используя аналогию с идеологиями Модерна, цели могут радикальными, анархическими, консервативными, либеральными и т.д.

Новизну представляет раскрытие понятий Модерна и Постмодерна не как аналогов таких формационных понятий как «капитализм», «феодализм», «индустриальное» или «постиндустриальное общество», а в качестве специфических нарративов культурной трансформации, в той или иной степени соответствующих этим общественным формациям. Нарратив культурной трансформации Модерна - это нарратив секуляризации, мировоззренческой рационализации, логическим следствием которого является замещение религиозных верований специфическими политическими дискурсами — идеологиями и утопиями. Политический миф также является порождением нарратива культурной трансформации Модерна, появляющимся в то время, когда выясняется недостаточность идеологии как заменителя религиозных воззрений. Но наибольшее значение политическая мифология начинает играть в эпоху Постмодерна. Нарратив культурной трансформации Постмодерна - это описание ситуации крушения метарассказов Модерна. При этом остающаяся необходимость в политической мобилизации приводит к вытеснению идеологии медиакратией, к перерождению идеологий в симулякры, удобные для использования в век СМИ. В эпоху Постмодерна частично возвращаются аналоги некоторых домодерновых политических дискурсов, являющиеся производными метанарративов Античности; Просвещения, Возрождения или Ренессанса.

Основные результаты исследования, выносимые на защиту:

1) В диссертации доказывается, что традиционно использующиеся для характеристики различных феноменов политической мысли понятия идеологии и утопии должны осмысливаться как исключительно феномены эпохи Модерна, т.е. характерные порождения модернового нарратива культурной трансформации. Это позволило создать более дифференцированную классификацию домодернистских политических дискурсов. Среди последних наибольшее значение имеют дискурс социальной рациональности античности, «политический проективизм» Ренессанса и, особенно, «возможностно-спектральный» дискурс Просвещения.

Выявлен характер связи данных дискурсов с политической мыслью Постмодерна. Он заключается в следующем: в высокой культуре Модерна доминирует теоретически утонченные, идеологические или социологизированные представления об истории, обществе, классах, субъекте, но в его массовой культуре преобладают представления обо всем этом, гораздо более похожие не на модернистские, а на просвещенческие или гуманистические. Интеллектуальные и политические элиты модернизирующихся обществ ставят своей целью просвещение масс, понимаемое как предоставление им философско-научного минимума. Но этот минимум — просвещенческий и отчасти ренессансный. Массам преподается рационализм на уровне точных и естественных наук эпохи ХУП-ХУШ вв., если только не античности, а также адаптированные версии модернистской философии истории. Но такого рода рационализм усваивается гораздо легче, • чем рационализм модернистских версий философии истории. Историцизм Модерна в массовой культуре поэтому адаптируется в квазирелигиозной форме популярных версий идеологий, на уровне чувства, веры.

Когда эта вера по разным причинам утрачивается, домодерновый рационализм как масс, так и части интеллектуалов остается предоставленным самому себе. Он способен породить только похожую на просвещенческую философию истории и политики с ее плоскими психологизмом и рационализмом. Переплетаясь с обыденным «здравым смыслом» и естественными биологическими ассоциациями, он создает представление об истории как, с одной стороны истории растущих и умирающих обществ, а с •другой — как цепи корыстных умыслов и заговоров. Его дополняют симулякровые политические теории и выстраиваемые на их основе политические мифы, сочетаемые с эмансипаторским пафосом «критики культуры» и апелляциями к природе. Утрата «надстройки» модернистского историцизма влечет за собой попытки возвращения к Традиции, которые уже заранее отравлены вольтеровским пониманием полезности этой Традиции для сохранения общественного порядка. Таким образом, в ситуации «крушения метарассказов» Модерна возникают политические дискурсы Постмодерна, в основе которых нередко находятся сравнительно «примитивные» идеи Просвещения, Ренессанса или Античности.

2) В исследовании обосновывается точка зрения, согласно которой современные политические дискурсы России следует изучать как дискурсы уже .постмодерновой культуры. Как объективно происходящая культурная трансформация, постмодернизация современной России коренится не только в г разрушении традиционных и модерновых пластов нашего наследия, происходящего при обширном воздействии постмодерновой культуры Запада, но и в том, что современная Россия — периферийная часть глобализированной миросистемы современного капитализма. В контексте глобального процесса культурной постмодернизации распад традиционных и модерновых пластов российской культуры с неизбежностью приобретает постмодернистский характер.

Поэтому к осмыслению процессов, происходящих в сфере ее политической мысли применим ряд теорий и подходов, адекватных для описания реалий глобализирующегося мира, таких, как теория постиндустриального общества и неомарксистский подход, уделяющие основное внимание процессам, происходящим в экономическом, научно-технологическом и политическом «базисе» глобального мира. Поскольку в работе политические дискурсы осмысливаются как порождения нарративов культурных трансформаций, присущих тем или иным эпохам, большое значение в аспекте проблематики исследования приобретает теоретическая парадигма постмодернистской философии, являющаяся следствием осмысления процессов глобализации и постиндустриализации.

3) С учетом описанных теоретических посылок выстраивается оригинальная классификация современных российских доминирующих и маргинальных политических дискурсов, анализируются их характерные черты. Среди политических дискурсов России эпохи Постмодерна в диссертации особо выделены:

• «новая русская идеология» и ее разновидность - «дискурс нормального общества и здравого смысла»;

• питающие «против своей воли» «новую русскую идеологию» и «дискурс нормального общества и здравого смысла», западничество и почвенничество;

• политический проективизм;

• «просвещение» и поиск аксиом социальной рациональности;

• собственно идеологический дискурс;

• элементы вновь нарождающегося дискурса социального эксперимента.

4) Радикально переосмысливается роль в формировании идейного поля российской политики таких ключевых для нее политических дискурсов как западничество и почвенничество. Они квалифицируются как политические учения, отличающиеся от модерновых идеологий и утопий отсутствием в них денотативных политических субъектов - прежде всего социальных классов и наций. Апелляция к классам и нациям в них замещена обращением к проблематике культурной идентичности, что становится причиной ренессанса западнического и почвеннического политических дискурсов в период постмодернистского упадка идеологий и утопий;

5) Выявляется сущность российского постмодернистского идейного консенсуса, которая заключается в отказе противоборствующих политических сил от социального эксперимента в пользу опробованных (на Западе или в российской истории) образцов экономических и политических стратегий и социальных технологий и в символической опоре на наследие западнической и почвеннической интеллектуальных традиций;

Политические дискурсы, доминирующие внутри этого консенсуса, оперируют понятиями, оторванными от реальных денотатов; их базовые понятия отсылают лишь к теориям более или менее научного или

философского характера, посвященным, как правило, различного рода обоснованиям специфики русского пути. Сами эти теории почти всегда инициированы теми или иными течениями западной политической мысли, начиная от гегельянства и неокантианства и заканчивая культур-критическими, геополитическими и глобалистскими концепциями. Данные виды доминирующих политических дискурсов прибегает к тем или иным из указанных теорий с целью активизировать в массовом сознании какие-либо связанные с ними политические мифы.

6) Особое внимание уделяется до сих пор практически не изученным образцам маргинальных российских политических дискурсов, среди которых можно обнаружить аналоги ренессансных политических проектов, античного дискурса социальной рациональности, дискурса Просвещения. В исследовании показывается, что характерной чертой, выводящей все эти типы политической мысли из дискурсивного консенсуса российской политики является ориентированность на социальный эксперимент и выход за рамки западническо-почвеннической проблематики социокультурной идентичности в пользу поиска экономических, социологических и прочих оснований российской социальной рациональности;

7) В диссертации раскрывается все еще остающееся вне поля зрения отечественных авторов содержание попыток сформулировать российскую общенациональную идеологию или описать ее желаемые характеристики. Доказывается, что данные попытки свидетельствуют скорее о стремлении создать не «настоящую» идеологию (как явление эпохи Модерн а), а скорее всеохватывающее мировоззренческое учение вроде религиозного или этического. Это является еще одним свидетельством если не глубокого погружения современной России в Постмодерн, то ее выпадения из Модерна.

Научно-практическая значимость исследования

Результаты данного исследования могут лечь в основу направления исследований касающихся истории и современного состояния зарубежной и российской политической мысли как политических дискурсов. Также они имеют прогностическую ценность, позволяя строить аргументированные гипотезы относительно идейно-политического структурирования политического пространства России в обозримом будущем.

Кроме того, они могут быть использованы в преподавании курсов по истории политических учений и современным политическим учениям, спецкурсов посвященных современной российской политической мысли.

Апробация результатов исследования

Различные аспекты и выводы исследования представлялись автором в виде докладов в том числе на III Российском философском конгрессе «Рационализм и культура на пороге Третьего тысячелетия», Ростов-на-Дону, 16 сентября 2002 г.; IV Российском философском конгрессе «Философия и будущее цивилизации», Москва, 24-28 мая 2005 г.; 1-й Международной конференции «Взаимодействие политической науки с органами государственной власти в

формировании политических процессов в Российской Федерации и новых независимых государствах», Екатеринбург, 1-2 ноября 2002; И-й Международной конференции «Взаимодействие политической науки с органами государственной власти в формировании политических процессов в Российской Федерации и новых независимых государствах», Екатеринбург 3031 октября 2003; Международной конференции «Политическая наука и государственная власть в Российской Федерации и Новых Независимых Государствах», Екатеринбург, 6-7 февраля 2004; Всероссийской конференции «Российская интеллигенция: критика исторического опыта», 1-2 июня 2001 г. Екатеринбург; Всероссийская научная конференции «Культура и цивилизация», Екатеринбург. 17-18 июня 2001 г.; Всероссийской конференции «Интеллигенция и проблемы формирования гражданского общества в России», 14-15 апреля 2000 г. Также результаты исследования представлены в виде публикаций в журналах «ПОЛИС», «Вопросы философии», «Свободная мысль», «Политэкс (Политическая экспертиза)», «Стратегия России».

Основные положения диссертации обсуждались на заседаниях отдела философии Института философии и права УрО РАН.

Основные идеи и выводы диссертации отражены в 3-х авторских и одной коллективной монографии, а также в статьях объемом 63 п.л.

Диссертант является автором более 60 научных работ, из них 38 относятся к теме диссертации.

Структура диссертации

Диссертация состоит из введения, двух разделов, заключения и списка литературы. Каждый раздел включает в себя две главы. Список литературы включает 288 наименований. Общий объем работы 342 с.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Часть I. «Методологические предпосылки исследования постсоветских политических дискурсов» посвящена методологии исследования.

В § 1. «Политический дискурс как производное нарратива культурной трансформации» Главы 1. «От идеологии и утопии к политическому дискурсу: смена исследовательской парадигмы» обосновывается необходимость изучения политических учений как политических дискурсов, а не идеологий и утопий, поскольку последние являются лишь специфическими формами политической мысли Модерна, производными его нарратива культурной трансформации.

Политические дискурсы рассматриваются как производные нарративов культурной трансформации. Нарратив культурной трансформации определяется как повествование, которое описывает и интерпретирует ключевые изменения, происходящие на конкретной стадии эволюции культуры определенного общества. Под нарративом в данном случае понимается повествование, являющееся фундаментальным компонентом социально-политического взаимодействия людей. Нарративы задают параметры повседневного и определяют правила и способы идентификации и интерпретации объектов, которые подлежат включению в дискурсивное пространство. (Соответственно, Модерн, Постмодерн, Просвещение, Ренессанс и аналогичные им понятия употребляются в исследовании как понятия, отражающие определенные нарративы культурной трансформации).

Под политическим дискурсом подразумевается специфический образ (или стиль) политического и социально-философского мышления, который подчиняется своим собственным правилам словоупотребления и синтаксиса, апеллирует к собственной «мифологии» и аксиологии, и, вследствие этого, ориентирован на достижение характерных для него целей.

Специфика политических дискурсов современной России во многом обусловлена особенностями нарратива культурной трансформации Постмодерна, мировоззренчениские рамки которого ограничиваются не только собственно постмодернистской философией, но и неомарксизмом, миросистемным анализом, теориями постиндустриального общества. Россия -периферийная часть глобализированной миросистемы современного капитализма. Поэтому к осмыслению процессов, происходящих в сфере ее политической мысли применимы, хотя и с оговорками относительно периферийности России, ряд теорий и подходов, адекватных для описания реалий глобализирующегося мира. Тем не менее сами по себе миросистемный анализ и теория постиндустриального общества вряд ли способны детально показать каким образом «периферийность России» конвертируется в специфику ее современных политических дискурсов. Рассмотрение современной российской политической мысли как прежде всего совокупности политических дискурсов Постмодерна остается приоритетным.

В ф 2. «Идеология и утопия как специфические формы политической мысли Модерна» выделяются типические черты идеологии и утопии, свойственные только образцам политических учений эпохи Модерна.

Во-первых, феномен собственно идеологии сформировался при активном участии другого феномена - европейской «науки». Все «большие» идеологии изначально претендовали на научную рациональность.

Во-вторых, появление идеологий было немыслимо без оформившегося к началу XIX века совершенно нового ощущения тотальности исторического процесса, в котором история вновь, - после крушения христианской концепции истории, а затем и выявления «иронической» беспомощности позднего Просвещения в данном вопросе — получала цель и смысл.

В-третьих, идеологии появились на свет с конкретной целью: они были предназначены для осуществления двусторонней связи между властью и массами не в любом обществе и государстве, а в тех из них, в которых наличествовали институты представительного правления (демократии) и, таким образом, сформировалась сфера публичной политики.

Четвертым критерием идеологии следует назвать ее денотативность. Под денотативностью понимается отнесенность понятий той или иной доктрины к неким реально существующим социальным феноменам, начиная классами и их интересами и заканчивая какими-либо объективными процессами, происходящими в сфере экономики, науки, культуры, техники и т.д.

Утопии Модерна обладали теми же характеристиками, что и идеологии, отличаясь лишь тем, что отражали интересы социальных, групп, находящихся внизу социальной пирамиды.

По мере заката Модерна понятия идеологии и утопии размывались, становясь синонимами политических учений вообще. Утопия превратилась в разновидность политического учения, апеллирующего к должному, идеология — в способ функционирования широко спектра идей как символических форм. Это обусловило все более нарастающее сходство понятия идеологии с альтернативным ей понятием политического мифа. Идеология и миф стали истолковываться как системы идей и символов, необходимых для функционирования и воспроизводства социальных институтов. Произошла утрата критериев, которые позволяли понять почему одно общественное устройство и легитимирующие его идеологии и мифы сменяются другими, а также затруднилось понимание специфики политических дискурсов сменившей Модерн эпохи Постмодерна.

Глава 2. «Методологическая актуализация домодернистских политических дискурсов в ситуации Постмодерна» посвящена рассмотрению ряда политических учений Ренессанса, античности и Нового времени как производных специфических, отличных от модернового нарративов культурной трансформации. Учитывая то, что в ситуации Постмодерна нарратив культурной трансформации Модерна разрушается, политические дискурсы предшествующих Модерну эпох, ранее квалифицировавшиеся как идеологии и утопии, нередко обретают новую жизнь. Присущие домодерновым политическим дискурсам интеллектуальные

стратегии вновь начинают играть существенную роль в политической мысли современности, что делает актуальным изучение их характерных особенностей.

В § 1. «Политический проект Ренессанса как явление политической мысли Постсредневековья» утопии Ренессанса рассматриваются как порождения эпохи, в ряде аспектов сходной с Потмодерном. Как и современный нам Постмодерн, Ренессанс был эпохой крушения метанарративов - и, прежде всего характерного для средневековья представления об истории. Мыслители Ренессанса, впервые в истории европейской культуры поднявшие бунт против всяческих «центризмов», попытались включить доисторию в собственно историю на равных правах и, в первую очередь, это касалось античности. В данном отношении они первые внесли в понимание истории и культуры близкий к характерному для постмодернизма элемент равнозначности.

Философский дискурс Ренессанса уже не обладал тотальностью средневековых или самих по себе античных метанарративов; пытаясь найти свой собственный путь, он сначала должен был еще выработать собственный категориальный аппарат, который с равным успехом мог иметь или не иметь денотаты в реальности. Это обстоятельство во многом обусловило специфику ренессансного политического дискурса. Когда ренессансные политические мыслители пытались сформулировать какие-либо политические учения, у них либо преобладала чисто эмпирическая аргументация с прагматическим подходом, либо смесь прагматизма и эмпиризма с обильными ссылками на античные примеры, с привлечением античных же политических и философских теорий с их категориальным аппаратом. Возникала ситуация, в которой понятия гуманизма соотносились не с чем-то реально имеющим место, >а с понятиями же древних греков и римлян. Таким образом, возникало нечто аналогичное по структуре и функции «симулякрам» Постмодерна.

Поэтому «симулякровое», неденотативное политическое мышление ренессансных гуманистов не могло породить что-то хотя бы отдаленно напоминающее «настоящую» идеологию или утопию. Оно породило «политические проекты» Т.Мора и Т.Кампанеллы, отличавшиеся утратой тотализирующего чувства истории и вообще чувства времени, что поневоле заставляло их авторов мыслить скорее пространственными, чем временными категориями (не даром все ранние «утопии» находятся где-нибудь в дальних странах, на островах и т.п.). Когда автор ренессансного политического проекта пытался сформулировать политический рецепт с претензиями на тотальность, ему не хватало денотативных категорий.

£ 2. «Элементы модерновых и постмодерновых политических дискурсов в Просвещении» посвящен ответу на вопрос: что Просвещение оставило Постмодерну в наследство и как это наследие проявляется- в современных политических дискурсах?

Постмодерн воплощает собой ситуацию утраты веры в историософскую «надстройку» высокой культуры Модерна. И это дает повод для интеллектуального реванша домодерновым - и, прежде всего просвещенческому, — дискурсам.

Постмодерн также в значительной мере является возвращением к тому наследию, из которого вырос сам Модерн, приспособив его к своим доминирующим устремлениям присущим ему способом. Прежде всего, это наследие Просвещения: идеи разума, секуляризации, попытки классового подхода к анализу социальных проблем, географический детерминизм, критика культуры и т.д. Но в эпоху Модерна этот спектр возможностей познания общества констеллирован иначе, чем в эпоху Просвещения.

Специфика Модерна заключается в том, что в нем спектр идей Просвещения констеллируется вокруг идеи истории как прогрессивного, эволюционного процесса и идеи общественных движений, конфликт между которым является главным двигателем истории.

В связи с этим и Постмодерн - не простой отказ от метанарративов Модерна. Это новое изменение оснований, на которых наследие Просвещения (и Модерна) теперь включается стратегию познания общества.

Специфика политико-философского дискурса Просвещения, как и Постмодерна в том, что единства по поводу этих оснований нет, но вновь наблюдается спектр различных интеллектуальных стратегий познания общества.

Можно выделить ряд идей и парадигм, которые были отвернуты или маргинализированы Модерном, но получили новую жизнь в эпоху Постмодерна.

1) Парадигма «критики культуры» в духе Руссо. Эта критика ведется с точки зрения примата внесоциальных факторов, среди которых первыми выступают биологические, природные. Постмодерн вновь берет на вооружение ее эмансипаторский пафос. Теперь, с целью освобождения от пут репрессивной цивилизации Запада, к природе (по-разному понимаемой) апеллируют феминистки, представители национальных и сексуальных меньшинств, экологисты, пенсионеры и т.д., и т.п. — словом, все, те, кто пошел по пути, открытом контркультурной революцией 60-х. Необходимо отметить, что эта апелляция - апелляция к несоциальному принципу, что в большей степени родит ее с Просвещением, но не с Модерном.

2) Пересекающаяся с парадигмой «критики культуры» идея множественности культур в духе И.Г. Гердера, а также идея географического детерминизма в духе Монтескье. Эта идея при ее последовательном развитии ведет к отказу от разного рода идеологических «центризмов» при оценке иных культур и политических режимов. В эпоху Модерна, будучи в целом маргинальными, эти идеи и парадигмы легли в основу альтернативных эволюционистско-прогрессистским версий мировой истории (Шпенглер, Тойнби и т.д.). Кроме того, географический детерминизм был воспринят геополитиками. Соединившись с идеей истории человечества как истории совокупности различных культур и цивилизаций, геополитический подход в эпоху Постмодерна породил ряд теорий самого различного толка. Например, концепцию «конфликта цивилизаций» С. Хантингтона или теорию капитализма как находящейся в упадке миросистемы И. Валлерстайна.

3) Утилитарное представление о религии, как институте, может быть и являющемся следствием заблуждения, но необходимом для воспроизводства общества: «Если бы Бога не было, то его стоило бы придумать».

Постмодерн отчасти воспроизводит утилитарно-благожелательное отношение к религии, бытовавшее у части просветителей и даже идет в этом направлении гораздо дальше, поскольку распространяет это отношение и на мифы, и на традиции в целом. Так же, как и религия, миф и традиция перестают восприниматься как плоды заблуждений: теперь они рассматриваются исключительно с точки зрения их функциональности для достижения политических целей или воспроизводства социальных институтов. Религия, традиция и миф онтолошзируются и в них больше не видят угрозы существующему миропорядку.

4) «Иронический» взгляд на историю человечества, связанный с ограниченной верой Просвещения в ее разумность. Несмотря на то, что Просвещению совершенно справедливо приписывается в целом исключительно высокая оценка возможностей разума, она не распространяется на область человеческой истории. Веруя в прогресс разума в постижении любых природных и социальных явлений, просветители утрачивали свой энтузиазм, когда их взор обращался к истории обществ.

В просвещенческой трактовке психологической мотивации человеческих поступков легко увидеть предшественницу постмодерновой «стратегии заподазривания» (а вовсе не предвосхищение Модерна с его реализмом, идеологиями и утопиями), которая, будучи последовательно проведенной, тоже не находит в подоплеке человеческих деяний ничего, кроме банального, низменного и своекорыстного. Плоский рационализм Просвещения, будучи опрокинут в историю, мог объяснить тот или иной судьбоносный поворот исторических событий только субъективной волей участвовавших в нем людей.

В таком же положении оказывается мышление Постмодерна, когда оно апеллирует к истории. Поскольку оно отказывается от «метанарративов», придающих истории и смысл, и разумность, ему не остается ничего, кроме как объяснять исторические события заговорами, злым или добрым умыслом и т.д. Мысль Просвещения не верила в священную историю, считая ее отчасти мифом, а отчасти продуктом своекорыстного мышления власть имущих. Мышление Постмодерна точно так же не верит в прогрессистские, эволюционистские, классовые и прочие подобные версии истории, считая их символическим оформлением господства правящих кругов, или элиты отмирающей миросистемы капитализма, или Запада, или глобалистов, или жидомасонов, или всемирного заговора левых против традиционной культуры Европы и т.д.

5) Существенная роль «симулякровых» политических теорий. Несмотря на то, что мыслители Просвещения разработали ряд самостоятельных теорий, объяснявших закономерности развития политических систем, как, например, теории естественного права или общественного договора, в их теоретических построениях играли важную роль также и концепты, унаследованные от прошлых эпох (преимущественно, античности).

В ситуации Постмодерна вновь появились условия для возникновения симулякровых аналогов просветительских политических теорий. Когда западный Модерн начал клониться к закату, начался процесс похожий на имеющее место в российской истории стремление к иррациональной обработке заимствованных идеологий. Отличие заключалось в том, что идеологии заимствовались из собственного относительно недавнего прошлого. Появились многочисленные продукты политической мысли с приставкой «нео».

Хотя в высокой культуре Модерна доминирует теоретически утонченные, идеологические или социологизированные представления об истории, обществе, классах, субъекте, в его массовой культуре преобладают представления обо всем этом, гораздо более похожие не на модернистские, а на просвещенческие. Йсторицизм Модерна в массовой культуре адаптируется в квазирелигиозной форме популярных версий идеологий, на уровне чувства, веры.

Утрата «надстройки» модернистского историцизма влечет за собой попытки возвращения к Традиции, которые уже заранее отравлены вольтеровским пониманием полезности этой Традиции для сохранения общественного порядка. Остается спектр идей Просвещения, которые Модерн в свое время отодвинул на задний план, но не смог полностью «переварить». Предоставленное самому себе сознание людей казалось бы полностью модернизированного общества, порождает политическую философию Постмодерна, в основе которой находятся сравнительно «примитивные» идеи Просвещения.

И поэтому между этими политическими дискурсами Просвещения и Постмодерна гораздо больше общего, чем между ними же и идеологиями и утопиями эпохи Модерна. И тот и другой исключают тотализирующее видение истории, не имеют оснований для исторического оптимизма и склонны рекомендовать волюнтаристские социальные рецепты, не испытывая при этом уверенности в возможности их реализации.

В России конца XX - начала XXI вв., для которой Модерн в области политической мысли закончился с падением коммунизма, оба этих типа дискурса обрели новое дыхание, хотя и не заняли доминирующих позиций.

В £ 3. «Дискурс «социальной рациональности» Античности и Нового Времени: актуальность в периоды социальных трансформаций» рассматривается тип политического дискурса, специфика которого заключается в том, что для прерывания его самореференции используются отсылки не к конечным трансцендентным основаниям (Бог, Природа, Культура), а к основаниям инструментального характера. Аристотель, который первым уловил специфику данного дискурса, охарактеризовал эти инструментальные основания как рЬгопез1з (здравый смысл) и включил в него наиболее самоочевидные, аксиоматические, постоянно подтверждаемые практикой представления о природе человека и общества.

На базе подобных представлений возникает дискурс социально-политической рациональности, который представляет собой динамически развивающуюся совокупность мыслительных процедур, призванных

обосновать очевидность таких выводов из аксиом рИгопезгза, которые бы в наибольшей степени способствовали успешному воспроизводству социальных структур и сохранению самоидентичности общества.

В античности дискурс социально-политической рациональности возникает из сократовского дискурса, который, в свою очередь являлся реакцией на дискурс софистов. Софистический дискурс в целом игнорирует проблематику здравого смысла в силу своей ориентированности на прагматику. Целью Сократа являлось не разрушение здравого смысла (как обстояло дело у софистов) у своих слушателей для того, чтобы пробудить у них «теоретическое мышление». Сократ стремился к разрешению загадки: почему аксиомы здравого смысла, будучи столь уязвимыми для рационального анализа, все-таки определяют человеческое поведение?

Интенсивное развитие античной и европейской политической науки Нового времени начинается после того, как мыслители поднимают (в той или иной форме) проблему социальной рациональности, пытаются объяснить историю человека и общества с точки зрения неких самоочевидных истин, проявляющихся в поведении, организации политической и экономической жизни и т.д. В обоих случаях мы обнаруживаем появление своеобразных сплавов экономической, этической и политической рациональности: в античности таковой мы находим у Аристотеля; в новоевропейской политической мысли - у Локка, А.Смита, Мальтуса и др. При этом не трудно заметить, что экономическая проблематика ближе всего стоит к проблематике здравого смысла (т.е. и к основам социальной рациональности) в чистом виде и поэтому никак не может быть обойдена при формировании основ политического дискурса. Структуры социально-политической рациональности, которыми люди, руководятся в повседневности, выявляются ярче в том, что касается вечных вопросов самообеспечения и выживания. В современной России, только еще приступающей к выработке собственной политической науки, можно также обнаружить яркие примеры дискурса, ориентированного на поиск основ нашей социально-политической рациональности.

Часть II «Доминирующие и маргинальные постсоветские политические дискурсы» посвящена современным российским политическим дискурсам.

В §1. Становление дискурсивного консенсуса и концепция «общенациональной идеологии» в постсоветской политике главы 1 «Доминирующие политические дискурсы постсоветской России»

поднимается вопрос: могут ли постсоветские политические дискурсы в целом быть охарактеризованы как модерновые, постмодернистские или домодерновые?

Если ориентироваться только на формальные характеристики тех или иных образцов политического дискурса, то можно заключить, что в современной России есть и образцы идеологий по образцу Модерна, и продукты постмодернистской политической мысли, и также интеллектуальная домодерновая традиция западничества и почвенничества.

Однако фрагментированность современной российской политической культуры и, как следствие этого, политической мысли, является не синонимом распада некоей целостности, а устойчивой характеристикой новой культурной эпохи - эпохи Постмодерна.

В России, как и на Западе в течение второй половины XX века нарастал разрыв между идеологией и действительным положением вещей, в результате чего официальная идеология приобретала характеристики симулякра. Но были и другие, более глубокие и уже специфически русские предпосылки такого рода «постмодернизации» советской идеологии, осмысленные, в частности в концепции «русской идеологии» В.Б.Пастухова. Такие специфические черты «русской идеологии» как «символичность», «надмирность», ориентация не на реальные социальные процессы, а на идейные образования, заимствованные с Запада ближе не к Модерну с его «нормальными идеологиями», а к Постмодерн>' с его «симулякрами», «структурным законом ценности».

Деградация общества сравнительно с его недавним модернистским состоянием приводит и к известной деградации политического дискурса, к возрождению его домодерновых и немодерновых форм. Это возрождение происходит уже в культурной и политической атмосфере Постмодерна. Последняя подразумевает крушение «великих проектов» Модерна (идеологий) в сфере культуры, превращение «реалистических» (вроде наций и классов) денотатов прежних идеологий в «симулякры», вытеснение свойственных для века идеологий лозунгов слоганами, замену демократической публичной политики «инфократией». Разновидности политического дискурса, апеллирующего к денотатам вроде «культуры» и «духовности», в условиях крушения Модерна и явного преобладания ияфократического стиля политической коммуникации уже не кажутся столь неуместными, каковыми они были в эпоху Модерна. Но если в модернистский период ключевые понятия этих дискурсов (вроде национально-культурной специфики) хотя бы в глазах их оппонентов связывались с конкретными социальными группами (например, с крестьянством), то теперь они приобрели самодовлеющее значение и могут быть соотнесены только с другими понятиями такого же порядка — например, с природными условиями, с византийским культурным наследием и т.д. Они начали обмениваться друг на друга по «структурному закону ценности», т.е. превратились в симулякры. То, что на уровне политического дискурса является симулякром, на уровне массового сознания существует в виде так называемых «политических мифов».

На протяжении двух последних десятилетий в России не. появились образцы «нормальных идеологий», т.е. идеологий в их модерновом понимании. Одной из важнейших причин этого является подмена демократии «инфократией», для которой идеологический способ коммуникации власти и общества не обязателен. Поскольку «инфократии», в отличие от демократии не требуется идеология для ее функционирования, то вряд ли правомерно в современной российской действительности всерьез ставить вопрос о необходимости какой-то новой «идеологии».

Попытки создания так называемой «общенациональной идеологии» также не увенчались успехом: анализ их содержания показывает, что данные попытки свидетельствуют скорее о стремлении создать не «настоящую» идеологию (как явление эпохи Модерна), а скорее всеохватывающее мировоззренческое учение вроде религиозного или этического. Тем не менее, такое стремление объяснимо, учитывая генезис современных российских политических дискурсов.

Современные доминирующие российские политические дискурсы возникли из «еретического» типа мышления советских диссидентов различного толка. Этот тип мышления в основном занимался ревизией того или иного исторического мифа. Несмотря на то, что диссиденты марксистского образца говорили на языке идеологии, то, что они создавали, объективно не являлось идеологией. Это была «ересь», которая имеет смысл только по отношению к догме, вступая с ней в символический обмен, который совершается по правилам структурного закона ценности. Симулируя «нормальную» идеологию, еретический марксизм (и не только марксизм) боролся против «центризмов» официальной идеологии. Поэтому его дискурс по большей части был деконструирующим и демифологизирующим. Попутно он создавал и новые исторические мифы. Члены же так называемой «русской партии» скорее формулировали некие культурные предпочтения, нежели создавали идеологии или политические программы. Точно так же, как либеральные и марксистские диссиденты, сторонники «русской партии» предпочитали разоблачать одни исторические мифы, создавая (или возрождая), соответственно со своими культурными предпочтениями, другие, как например, языческо-арийский-миф, миф о еврейском заговоре и т.д., и т.п.

Именно эта практика деконструкции одних мифов и создания других стала фундаментом дискурсивного поля постсоветской политики, вне зависимости от идейных предпочтений ее участников.

Если центральным историко-политическим мифом демократов являлся миф выпадения из мировой цивилизации и возращения в нее, то центральным мифом их умеренно правых и коммунистических оппонентов было сохранение исторической преемственности и вытекавшее из него требование восстановления в России «нормального» общества. Это возращение должно было произойти при следовании правителей здравому смыслу, прагматизму и реализму во внутренней и внешней политике.

При этом «нормальное общество» подразумевало наличие в нем социальной справедливости, привычных социальных гарантий, законности и правопорядка при сохранении уже существующих демократических институтов (мало кто, находясь в здравом уме, объявил бы себя сторонником тоталитаризма и ликвидации прав и свобод), покровительство национальной промышленности, восстановление международного престижа и мощи России, укрепление государства, культивирование патриотизма, восстановление приоритета высоких нравственных (разумеется, подкрепленных религией) ценностей и т.д.

Рациональную аргументацию, присущую великим идеологиям Модерна, в этом дискурсе «нормального общества» заменяла апелляция к здоровому прагматизму опытных политических, хозяйственных и военных деятелей, а также к здравому смыслу простых постсоветских людей, способному отличить полезное от вредного по его видимым последствиям.

Таким образом сложился дискурс «нормального общества и здравого смысла», который до сих пор господствует в постсоветской политике и характеризуется отрицательным отношением к доминирующей в эпоху Модерна идее социального эксперимента. Этот дискурс черпает необходимый ему материал для симулякров, используемых для инициации политических мифов, в возродившихся западничестве и почвенничестве, которые во многом воспроизводят характеристики немодернистских дискурсов Просвещения.

В § 2. «Западничество и почвенничество в формировании дискурсивного консенсуса постсоветской политики» утверждается, что характерной чертой дискурсивного пространства постсоветской политики является разделение политических дискурсов не по идеологическому критерию, а по культурно-географическому. Такое явление уже наблюдалось в истории России, когда ее интеллектуальная элита стала активно приобщаться к европейской культуре и когда реакцией на укоренившийся западнический стиль мышления стало формирование альтернативного ему славянофильства. Теперь эта ситуация повторяется.

В сравнении с классическими идеологиями Модерна западничество и почвенничество представляются бессубъектными. В сравнении с социальными субъектами западных идеологий субъекты западников и почвенников гораздо менее денотативны. Денотативными субъектами идеологий Модерна являются классы и нации. У славянофилов вместо наций были культуры, «культурно-исторические типы». У западников единственным более или менее реальным субъектом социальных процессов, к которому можно было обратиться, являлась образованная часть общества (позже — интеллигенция). Народникам же долго приходилось рассчитывать только на «критически мыслящих субъектов», т.е. на самих себя.

Не являясь идеологиями, западничество и почвенничество не имеют четко выраженной классовой или национальной подоплеки и предметом их первостепенной заботы являются не интересы какой-то определенной социальной группы, а общества в целом. В западничестве и почвенничестве общество как целое в последнюю очередь представляет интерес как система, совокупность групп и институтов, «руководимая» тем или иным классом. Оно является, прежде всего, неким культурным и цивилизациоиным феноменом, обладающим своей идентичностью. Вопрос об идентичности, о приобретении Россией «своего лица» был центральным уже в работах человека, стоявшего у истоков западнического-почвеннического противостояния — Чаадаева.

Речь в споре об идентичности чаще всего идет о неких качествах и сущностях, которые нередко исключают друг друга, будучи взяты в чистом, категориальном виде. Спор между западниками и почвенниками поэтому как нельзя больше является столкновением двух «истин» - причем это отнюдь не

научно верифицируемые (даже и при идеологической обработке) истины об обществе, подтверждаемые анализом социальной структуры и т.п. Скорее, это «истина вещей», свойственная для общественной мысли эпохи Просвещения. Концепции, имеющие дело с «истиной вещей», апеллируют к денотатам вроде Природы и Культуры, Духовности и Веры. Когда в них затрагиваются проблемы исторического пути России, тогда ее история представляется как сплошная череда правильных или неправильных решений. Изначальная установка на выявление «истины вещей» приводит к тому, что и в событиях, и в институтах обнаруживается прежде всего проявление (или отсутствие) российской идентичности. Любая претендующая на последовательность западническая или почвенническая концепция подстраивает под свое понимание идентичности истолкование исторических и социологических фактов. Но в глазах оппонента такое целостное истолкование выглядит как «миф», требующий разоблачения. Таким образом, появляется предпосылка для развертывания стратегии, общей для западничества и почвенничества -стратегии демифологизации.

Столкновение западнических и почвеннических стратегий демифологизации иллюстрируется в параграфе сравнительным анализом воззрений Н.Г.Козина и А.Буровского. Стратегия построения собственного мифологического пространства и демифологизации такового у оппонента — это основная стратегия, применяемая авторами. Для классических идеологий это не свойственно. Наиболее ценным результатом у западника и почвенника является не обоснование получения какой-то социальной группой социальных преимуществ, а обоснование необходимости той или иной версии исторического, культурно-символического реванша.

Анализируя достаточно типичные для современной России концепции западнического и почвеннического типа можно заключить, что они не являются образцами модернового политического дискурса, т.е. идеологиями.

В § 3. Дискурсивное пространство постсоветской политики: путь к «герметизации» подводятся предварительные итоги трансформации дискурсивного поля постсоветской политики.

Великие идеологии Модерна ставили своей целью не столько передел экономического пирога, сфер влияния и т.д., сколько построение новой цивилизации Будущего, немыслимой без постоянного внедрения в повседневную жизнь все новых и новых достижений научно-технического прогресса. Будучи дискурсом цивилизационной трансформации, дискурс великих идеологий Модерна подразумевал осуществление социального экспериментирования или, по крайней мере, допускал его возможность.

Постепенно подменившие проект Модерна глобалистский «дискурс передела» и постмодернистский дискурс эмансипации обозначили пределы того идейного тупика, в котором оказалось вначале западное, а затем и все остальное человечество. Наиболее часто встречающейся реакцией на триумфальное шествие глобалистского дискурса стало, как удачно выразился У.Бек, распространение трех видов протекционизма: черного, красного и зеленого,. Они в такой же мере являются частью доминирующего

глобалистсткого дискурса, в какой, например, консерватизм являлся частью доминирующего либерально-социалистического дискурса Модерна. Все три этих вида протекционизма У.Бек считает «ловушками глобализма».

В дискурсе российского политического Постмодерна тот же тупик проявляется иначе. Как и на Западе, российский политический Постмодерн апеллирует к домодерновой традиции, но унаследованный от Модерна компонент у него оказался гораздо более слабо выраженным, чем на Западе. Поэтому, когда в процессе реформ поле российской политической мысли постмодернизировалось, на первое место выдвинулась вновь актуализировавшаяся парадигма западничества и почвенничества. Эта инволюция российского политического дискурса к домодерновому состоянию быстро отодвинула в тень так и не успевшее оформиться идеологическое разделение политических сил на правых и левых в привычном западном понимании. С другой стороны в течение 90-х годов постепенно выработался разделяемый большинством участников политического процесса дискурс, который можно назвать дискурсом «нормального общества».

Вначале многообещающая деятельность российских «новых левых» закончилась созданием «антибуржуазной» субкультуры, часто сращенной с идеями и практиками «Нового века», а также протестными политическими мероприятиями.

На уровне большой российской политики было предпринято две попытки поколебать сложившийся консенсус на основе дискурса «нормального общества и здравого смысла». Одна инициатива принадлежала Союзу Правых Сил, другая - «Родине».

СПС хотел стать идеологической партией, но ниши для именно идеологических партий в российской политической системе, да и в российской политической жизни уже не было. Общество, уже давно распавшееся на «группы населения», наделяемые тем или иным символическим содержанием в зависимости от нужд пиарщиков и социологов, не могло предоставить СПС «классовой базы». Также не могло быть и речи о том, чтобы лидеры СПС пожертвовали сиюминутными политическим (часто иллюзорными) выгодами ради идейной чистоты. Напротив, СПС даже пытались ради популярности говорить на языке партии власти. Эти попытки были генетически запрограммированы уже в «Либеральном манифесте» СПС: в нем содержался абсолютно такой же, как и у прочих партий, отказ от социальных инноваций в пользу старого доброго, опробованного всеми странам, идущими по магистральному пути истории, либерализма.

Другой попыткой хотя бы частично выбраться за пределы доминирующего политического дискурса стала попытка «Родины». Идеологи «Родины» соединили дискурс «нормального общества и здравого смысла» с элементами левого популизма. Кроме того, программа «Родины» подразумевала введение некоторых социально-экономических инноваций, связанных с необходимостью перехода России в следующую после индустриальной технологическую эпоху. Но и такая ограниченная попытка внедрения в официальный дискурс элементов дискурса социального эксперимента была быстро купирована: «Родина» не

получила никаких реальных возможностей влиять на принятие политических решений.

Таким образом, идейное поле российской политики, вполне оформившееся к концу 90-х-началу 2000-х годов, оказалось «загерметизированным».

В российской политической мысли сложился постмодернистский консенсус, теоретической базой которого стали западничество и почвенничество. Итогом постмодернистского идейного консенсуса стал дискурс «нормального общества и здравого смысла». Однако данный идейный консенсус неустойчив. Идейное поле российской политики не исчерпывается только теми типами политического дискурса, которые поддерживают сложившийся консенсус.

Глава 2. «Маргинальные политические дискурсы как альтернатива дискурсивному консенсусу постсоветской политики» посвящена политическим дискурсам, которые выходят за рамки дискурсивного консенсуса постсоветской России.

В § 1. «Дискурсы «просвещения» и «социальной рациональности» в контексте трансформации занадническо-почвеннической проблематики» осуществляется выделение (прежде всего из почвеннической традиции) аналога просвещенческого дискурса, который пытается вырваться из замкнутого круга почвенническо-западнической символики. Такое выделение - закономерный результат взаимной нейтрализации политических мифов. Если всякое усилие в плане формулирования политической теории воспринимается как усилие мифологизирующее, то необходимо прояснение самих оснований политического мышления, нахождение неких безусловных истин, на базе которых может быть выстроен решающий проблемы (а не симулирующий их решение) политический дискурс.

Рассматриваемый в параграфе отечественный дискурс социальной рациональности органически связан и с демифологизирующими стратегиями, и с поиском «истины вещей». Большая часть авторов, у которых обнаруживаются зачатки такого дискурса, вышла из рядов почвенников. От «обычных» почвенников их отличает то, что отсылки к культуре и идеологии у них не играют главенствующей роли, не находятся в центре их концепций, а скорее, используются в качестве иллюстративного материала. Для обоснования правомерности выводов «социально-рационального» дискурса в качестве основных используются социологические, экономические, технические, экологические и прочие подробные им аргументы - но не «мифологические», унаследованные еще от времен противостояния славянофильства и западничества. Целью данного дискурса является познание истину о своем обществе для того, не принимать чужие и часто враждебные интересы за свои собственные. Истина же заключается в познании различных аспектов социальной рациональности, среди которых выделяются социологический, экономический, экологический и технорациональный.

Социологический аспект российской социальной рациональности исследуется на примере работ С.Г.Кара-Мурзы. Наше общество, полагает Кара-Мурза, долгие годы было традиционным, таковым оно являлось и до

революции, и в советский период и даже сейчас в нем сохраняются многочисленные элементы традиционализма. Традиционализм во многом определяет базовые принципы отечественной социальной рациональности, на которых основана экономика, ориентированная не на прибыль, а на потребление, социальные институты, основанные на солидарных связях, политическая система, построенная на контракте народа и власти, в котором власть берет на себя обязательства, подобные некогда взятым на себя большевиками. Сознательное или бессознательное следование огромного числа людей требованиям этой рациональности позволяло России на протяжении веков стремиться вверх, спасало ее от окончательного краха в периоды кризисов и катастроф и в настоящее время смягчает разрушительное воздействие «реформ».

Экономический аспект отечественной социальной рациональности представлен в работах Л.П.Паршева. Паршев сосредоточил свое внимание на экономических аспектах развития России. Он исходит из постулата, согласно которому скорость экономического развития прямо зависит от суммы производственных издержек. Сумма же издержек на производство практически любой продукции определяется климатическо-географическими условиями. Ввиду неблагоприятных российских климатических условий, издержки на производство в России очень высоки и в условиях экономической открытости она почти всегда проигрывает зарубежным конкурентам. История России XIX-XX вв. показывает, что когда правители России, такие как Александр III или Сталин, закрывали экономические границы, проводили автаркическую и протекционистскую политику, положение стремительно улучшалось, начинался экономический рост.

Разоблачая ряд экономических мифов либерализма, а также заблуждений насчет «русской лени», Паршев аргументировано полагает, что и современной России необходимо проводить во многих отношениях политику экономической автаркии. Необходимо закрыть экономическую границу, тем самым прекратив вывоз капитала. Следует возможно скорее отказаться от вывоза не возобновляемых ресурсов, а необходимую валюту получать от торговли высокотехнологичными изделиями и от торговли с теми, с кем торговать промышленной продукцией выгодно даже нам.

Экологический аспект социальной рациональности представлен прежде всего в работах С.Валянского И В.Калюжного. Валянский и Калюжный утверждают, вслед за многими экологами, что «пределы роста» уже достигнуты и что биосфера долго не выдержит растущей антропогенной нагрузки. Следовательно, надо менять свои отношения с природой — и это в равной мере относится как к благополучной Америке, так и к неблагополучной России. Человечество живет в долг у будущих поколений. Наука может помочь уйти от близящейся катастрофы, но только в том случае, если ныне процветающая часть человечества окажется способной пойти на самоограничение и добровольно отказаться от большой части своих искусственных потребностей. Для России выход из такой ситуации заключается в ее культуре. Культура по Валянскому и Калюжному - это в первую очередь «комплекс приемов

выживания», детерминированный естественными причинами. Поэтому в их работах осмысливаются данные «приемы выживания», а также осуществляется поиск практик и технологий, с помощью которых можно перевести Россию на новые цивилизационные рельсы. (Например, практика строительства «экодомов», которая потребует возникновения соотвествующих технологических цепочек и послужит модернизации российской экономики).

Технорациональный аспект социальной рациональности представлен в работах М.Калашникова и его соавторов Ю.Крупнова, С.Кугушева и др. Одна из основных мыслей Калашникова такова: в недрах коммунистического режима за годы его существования успела сложиться уникальная советская техносфера, которая имела все возможности стать ядром новой блистательной цивилизации, но по политическим и культурным причинам не стала. Специфика взглядов Калашникова заключается в том, что он именно русский технический и научный гений считает едва ли не высшим проявлением русского духа. В некоторых местах своих книг он почти прямо говорит, что технический прогресс должен стать нашей религией, нашим символом веры. Техника же, будучи средством овладения силами природы, приспособления к ней или ее преобразования - есть воплощение социальной рациональности представителей той или иной культуры. А военная техника, которой уделяется особое внимание — высшее проявление социальной рациональности, ибо от нее непосредственно зависит выживание в столкновении с врагами. В будущем Калашников предвидит возникновение империи-суперкорпорации, которая будет процветать за счет достижений уникального, во многом альтернативного западному, научно-технического мышления, свойственного русской и советской цивилизации.

В § 2. «Идеологическая критика доминирующих постсоветских дискурсов» рассматриваются попытки такого выхода из российского политического Постмодерна в идеологическом (в данном случае -марксистском) русле на примере работ О.Арина и А.Бузгалина.

В параграфе отмечается, что наиболее явно преимущество иделогизированной (марксистской) позиции Арина сказывается тогда, когда он выступает в качестве критика. Его четко сформулированная идеологическая позиция на голову превосходит продукцию, критикуемых им политических сил (вроде «Яблока», СПС, КПРФ), составленную по принципу «политического лего». Однако в качестве критика Арин выступает преимущественно как демифологизатор, мало чем отличающийся от прочих демифологизаторов оппозиционного направления. Поэтому его марксизм имеет в основном демифологизирующую направленность. В итоге преимущества идеологизированной позиции Арина остаются по большей части декларативными. Их реализации - и Арин это признает - мешает практика манипуляции сознанием, осуществляемая правящими верхами. Идеологическая рациональность оказывается все еще функциональной в качестве инструмента полемики, но плохо вписывается в практику постмодернистской медиакратии.

А.В.Бузгалин в гораздо большей степени уделяет внимание важнейшим вопросам социалистической и марксистской теории, подробно останавливается

на анализе трансформации современного капитализма, а также российского «мутантного социализма», перерастающего в не менее мутантный капитализм. Итогом является разработка стратегии для демократических левых сил России, а также формулировка общих положений «стратегии опережающего развития» для России III тысячелетия. В общих чертах эта стратегия представляет собой скачок от находящейся в упадке индустриальной системы к обществу ориентированному на «третью волну» научно-технической революции.

Применяя классовый подход, Бузгалин констатирует бесперспективность двух из трех основных левых сил России. Эта бесперспективность объясняется как отсутствием прочной классовой базы, так и отсутствием адекватной современной ситуации идеологии. В такой ситуации творческий марксист Бузгалин вынужден нехотя признать, что единственными левыми, вписавшимися в дискурсивный консенсус современной России, являются сторонники КПРФ, социал-державники, которые к настоящему марксизму и социализму имеют слабое отношение. Как марксизм Арина, марксизм Бузгалина помогает ему выявить отличие современных политических дискурсов от «настоящих» идеологий, но этим их критическая оценка и исчерпывается почти полностью.

В § 3. «Политические проекты современной российской фантастики» рассматривается современный политико-проективный дискурс.

Если дискурс «нормального общества и здравого смысла», сформированный усилиями политгехнологов, стал официальным дискурсом постмодернизированной российской власти, то политико-проективный дискурс, отразившийся в современной русской фантастике, обычно имеет отчетливо выраженную антисистемную направленность.

Как и политические проективисты времен Возрождения, отечественные политические фантасты в своих произведениях рисуют ситуацию, в которой вполне реальное (российское) общество планировалось излечить посредством применения к нему идеологии, заимствованной из другой эпохи или другой культуры, или даже некоего специально придуманного для данных обстоятельств учения.

Реваншистско-ревизионистские стратегии, играющие большую роль в современной российской фантастике, у различных авторов на принимали разную мировоззренческую окраску. Выделяются идеологический, литературный и манихейский типы реваншизма-ревизионизма, анализируются существующие в их рамках «русский проект» и «темный проект»

При этом отмечается, что «русский проект» является русским только по культурной фразеологии, в то время как по своей парадигмалъной структуре он в действительности западный, поскольку идеологически он тяготеет к консервативному революционаризму, возникшему как одна из попыток ответа на кризис европейской культуры XX века. Он — консервативно-революционный, т.е., прежде всего антизападный в рамках Запада, как и его родина, Германия первой трети XX века в контексте европейской цивилизации. И, в то же время, он функционально соответствует уже не идеологическому состоянию модернового общества, предназначен не для того, чтобы готовить

своих «потребителей» к активному участию в публичной политике. Его назначение в том, чтобы «выпускать пар», используя наиболее удобную для «канализирования» страстей анархического индивида реваншистско-ревизионисткую мифологию. Фактически «русский проект» утверждает то постмодернистское видение мира, которое приходит с отрицаемого им Запада

«Русский проект» постепенно приучает массовое сознание относиться к разного рода идеологическим конструктам как не более чем «симулякрам», поскольку помещает их в релятивизирующее поле фантастики. Индивидуалистическо-гуманистический «Темный проект» подводит под это постмодернистское отношение к политике морально-этическое основание, утверждая ценности, характерные для «анархического» индивида. Формирующийся в итоге политико-проективный политический дискурс оказывается нефункциональным для политических институтов модернового общества, но зато хорошо отвечает потребностям постмодернистской инфократии.

В то же время политический проективизм в его литературной форме является выражением объективно существующей в обществе потребности выхода из противоречивого состояния демодернизации-постмодернизации. Каким бы прочным современный архаическо-постмодернистский консенсус не казался, он не может быть вечным, поскольку существуют ведь и объективные причины экономического и внешнеполитического характера, которые грозят разрушить эту сомнительную идиллию. Политический проективизм оппозиционного плана занимается тем, что ищет способ разрушения этой идиллии реформаторским или революционным путем; он ищет способ структурировать общество по-новому, задав его членам так недостающие теперь критерии социальной, культурной, политической, цивилизационной идентичности.

Политико-проективистский выход заключается в ставке на индивидуальное усилие, помноженное на мощь пропаганды. Это индивидуализм великой личности или просто решительного человека, способного сформулировать или обнаружить идейную альтернативу «нищему духом» настоящему. Если современное российское общество неспособно своими усилиями организоваться и найти выход из помеси анархии с постмодерном, то ему требуются что-то вроде героев-мыслителей и героев-деятелей, похожих на тех, о которых некогда с восторгом писал Т.Карлейль. Но героям политических проектов уже не требуется обладание обязательной некогда харизмой - функцию харизмы за них выполнят СМИ. Подлинным героем современного политического проекта является политтехнолог, аналогичный тем, которые служат власти. Идеи, ценности, идеологии, взятые из давнего или недавнего прошлого для него актуальны только как симулякры, пригодные для манипуляции массовыми настроениями. Поэтому последняя апелляция политико-проективистского дискурса — это апелляция к инфократической власти того самого Постмодерна, из болота которого и предлагается найти выход.

В § 4. «Дискурс социального эксперимента в современной российской политической мысли» отмечается, что в течение последних лет наметилась явная тенденция к формированию дискурса социального эксперимента. В рамках этого дискурса обнаруживаются не только привычные программы и проекты преобразований но и почти художественные, в духе утопий XIX века описания будущего. Этот факт можно оценивать по разному: и как очередное свидетельство того, что в эпоху Постмодерна возрождаются домодернистские дискурсы (или самые ранние, антикварные формы дискурсов модернистских), и напротив, как тенденцию, означающую попытку выхода из постмодернистского тупика. В параграфе анализируются элементы дискурса социального эксперимента у М.Калашникова, Ю.Мухина, Ю.Крупнова и др. авторов.

Характерной чертой данного дискурса является отсутствие четко выраженной идеологической (в привычном смысле этого слова) принадлежности. Само экспериментирование как наиболее отвечающее природе человека и потребностям желающего жить и динамично развиваться общества является главной ценностью этого дискурса.

Отмечаются несколько общих черт политических проектов, в которых разворачивается дискурс социального эксперимента. Как и в ранних европейских утопиях нового времени, в них играют огромную, если не центральную роль наука и техника. Доминирование научно-технической проблематики по-видимому является следствием «промежуточности» данных типов политического дискурса. В отсутствие цельной теологической картины мира и при условии неразработанности картины мира идеологической (или утопической), наука и техника занимают их пока еще свободное место. Развитый в идеологиях и утопиях дискурс социального эксперимента, еще только вырастает из дискурса эксперимента научного. Подобным образом обстоит дело и с современными политическим проектами. Научно-техническая сторона дела преобладает в них потому, что идеологии и утопии в период Постмодерна становятся все менее актуальными. В политических проектах российского Постмодсрна мы сталкиваемся с отчетливо выраженным дрейфом в сторону научно-технического описания будущего или же с поиском именно опять же научно-технических предпосылок этого будущего. В условиях отсутствия разработанных идеологий и утопий, правдоподобность научно-технической стороны политических проектов призвана придавать им убедительность, делать их соблазнительными.

Со стремлением выглядеть соблазнительно связана другая, не менее важная черта российских политических проектов. Это - призыв к восстановлению или строительству новой империи (хотя слово «империя» употребляется не всегда, порой речь идет «просто» о строительстве государства с великой мировой миссией). Главная причина привлекательности идеи империи заключается в том, что империи строятся на двух основаниях - на силе и соблазне: культурном, бытовом, технологическом и т.д. В современных российских политических проектов это также соблазн невиданной доселе техники и самой передовой науки. Кроме того, это соблазн обретения людьми

новых, сверхчеловеческих качеств путем преобразования человеческой природы посредством научно-технического вмешательства, отчасти путем нового воспитания.

В §5. «Обусловленность политических дискурсов постсоветской России положением страны в миросистеме» поднимается вопрос о том, каким образом политические дискурсы определяются положением страны в миросистеме.

Нахождение на периферии миросистемы порождает в рефлексирующих над судьбами страны индивидов ощущение, что происходящие вокруг процессы определяются не исходя из внутренних потребностей общества, а иными силами, извне. Условно это переживание можно назвать переживанием «неполной субъектности». Оно во многом определяет специфику отечественных политических дискурсов, которым часто можно найти аналоги на Западе, но которые от них отличаются настолько же, насколько западные экономические и политические институты и практики отличаются от отечественных.

В конечном счете, формируется специфическая для российских политических дискурсов тройственная проблематика: национально-культурной идентичности, «отсталости» и исторического субъекта. Показательно то, что эта проблематика создает интеллектуальное поле, в котором история и политические дискурсы России приобретают отчетливую склонность к мифологизации. В основании такой мифологизации находится проблематика факторов, управляющих историей общества, отмеченного печатью «неполной субъектности». На роль таких факторов с «идеалистической» точки зрения как нельзя больше подходят метанаррации вроде христианских, просвещенческих, марксистских, либеральных и т.д. Они управляют историей России как и историей всего прочего мира.

Однако с «реалистической» точки зрения метанаррации только прикрывают действия врагов, конкурентов и соперников. Как правило, этот враг действует через внутренних изменников, субъектов, способных услышать доносящийся извне голос метанаррации. Борьба с врагом - это борьба против одного мифа посредством создания другого, путем приземления враждебного мифа уточняющими историческими фактами, путем переписывания истории вплоть до радикальных экспериментов в духе «новой хронологии».

Не случайно с точки зрения политического сознания элиты «периферийной империи» большинство текущих проблем сводится к тому, что «национальная идея», «общие ценности» и приятная для массовых чувств символика — это главное в публичной политике.

Современные российские дискурсы в конечном счете различаются в зависимости того, как они подходят к вопросу об изменении миросистемы.

Доминирующие российские политические дискурсы, аналогичные западным неолиберализму и неоконсерватизму обходят вопрос о трансформации миросистемы. Для них наличное положение «нормально». «Нормальность», которой должно обладать наше общество - это следствие традиционного полупериферийного положения России в международном разделении труда,

которое в настоящий момент означает специализацию на поставках топлива и вооружений. Сохранение такого положения невозможно без поддержания минимального порядка, без сохранения некоторых атрибутов сильного государства и великой державы. Это с точки зрения «центра миросистемы» только поощряется и вовсе не противоречит «здравому смыслу» наших современных государственников и державников. Точно так же не противоречат «здравому смыслу» и привычные дискурсы западничества и почвенничества, которые традиционно обходят вопрос о положении России в миросистеме, подменяя его риторикой национально-культурной идентичности, бесконечными обсуждениями темы «Восток-Запад» и т.д.

«Периферийность» России конвертируется в специфику политических дискурсов российского Постмодерна таким образом, что прагматическое стремление элит обустроиться в привычной сырьевой нише капиталистической миросистемы маскируется затемняющей проблематику миросистемы привычной риторикой западничества и почвенничества. И столь же закономерно, что всякая попытка идеологического противостояния доминирующим политическим дискурсам связана с демифологизирующими усилиями в отношении тупиковой западническо-почвеннической риторики, с осмыслением места России в миросистеме и поиском путей ее трансформации.

В ЗАКЛЮЧЕНИИ подводятся итоги исследования, делаются выводы, а также намечаются перспективы дальнейшей работы.

Основные положения диссертации изложены в следующих публикациях: Монографии:

1. Фишман Л.Г. Фантастика и гражданское общество. - Екатеринбург: УрО РАН, 2002.168 с.

2. Фишман Л.Г. Постмодернистская ловушка: путь туда и обратно. -Екатеринбург: УрО РАН, 2004. 236 с.

3. Фишман Л.Г. В ожидании Птолемея. Трансформация метапарадигмы социально-политических наук. — Екатеринбург: УрО РАН, 2004. 155 с.

Публикации в научных изданиях, рекомендуемых ВАК:

4. Фишман Л.Г. Постмодерн как возврат к Просвещению // Вопросы философии. 2006. № 10. С. 69-80.

5. Фишман Л.Г. Политический миф и идеология: «опасное сближение»? // ПОЛИС. 2006. №4. С.74-87.

6. Фишман Л.Г. Отверженность и свобода варвара // Свободная мысль-ХХ1. 2004. № 8. С.80-88.

7. Л.Фишман. Дискурс правды и «возвращение билета» // Свободная мысль-XXI. 2005. № 9. С.118-126.

8. Фишман Л.Г. Политические дискурсы «периферийной империи»// Политэкс (политическая экспертиза). 2006. Т.2. № 3. С. 213-219.

9. Фишман Л.Г. Модернизация и справедливость: два архетипических сюжета" //Политэкс (политическая экспертиза). 2006. Т.2., № 2. С. 169-172.

10. Фишман Л.Г. Моральный тупик цивилизационной парадигмы // Политая. Зима 2006-2007. № 4 (43). С. 72-87 (в соавторстве с Мартьяновым В.С., авторская доля 50%).

11. Фишман Л.Г. Политическое в фантастике // Свободная мысль. 2007. № 6 (1577). С. 107-120

Статьи в научных изданиях:

12. Фишман Л.Г. Вейский цикл Ю.Латыниной: рыночный либерализм с рецидивами варварства // Дискурс Пи, Выпуск 1. Власть дискурса и дискурс власти. Екатеринбург 2001. С. 95-99.

13. Фишман Л.Г. Опиум интеллигенции // Регион-эксперт. Еженедельник. -Екатеринбург, ноябрь, 1999. С. 11-15.

14. Фишман Л.Г. Гражданское общество в России: легитимация или оправдание власти? // Научный ежегодник Института философии и права УрО РАН, 2001 год. Выпуск 2. Екатеринбург 2001. С. 129-136.

15. Фишман Л.Г. Возникновение политической теории в античности и феномен Сократа. // Научный ежегодник Института философии и права УрО РАН, 2002 год. Выпуск 3. Екатеринбург 2002. С. 83-92.

16. Фишман Л.Г. Длина истории и политическая наука // Взаимодействие политической науки с органами государственной власти в формировании политических процессов в Российской Федерации и новых независимых государствах. Часть I. - Екатеринбург, Изд-во «Урал-Наука», 2002. С. 5256.

17. Фишман Л.Г. Современный российский политический дискурс: модернизм, постмодернизм или домодернизм?// Дискурс Пи, Выпуск 3. Дискурс толерантности в глобальном мире. Екатеринбург 2003. С.28-30.

18. Фишман Л.Г. Главный ресурс постмодернистской власти // Социум и власть 2004 № 1. С. 32-39.

19. Фишман Л.Г. Группа населения и социальная группа // Роль политических партий и общественных организаций в формировании органов власти в соответствии с интересами различных групп населения. Екатеринбург: УрО РАН. 2004. С. 94-98.

20. Фишман Л.Г. «Утопия» Ренессанса и «политический проект» Постмодерна // Научный ежегодник Института философии и права Уральского отделения Российской Академии Наук. Вып. 4. - Екатеринбург 2004. С. 138-161.

21. Фишман Л.Г. Идеология, антиутопия и фантастика в современном российском гражданском обществе // Судьбы гражданского общества в России. В 2 т. Коллектив авторов. Т.2. Современные аспекты концептуального осмысления проблем гражданского общества. Екатеринбург: УрО РАН, 2004. С. 244-259.

22. Фишман Л.Г. Социальный эксперимент и постмодернистский идейный консенсус // Многообразие политического дискурса. — Екатеринбург: УрО РАН. 2004. С. 125-132.

23. Фишман Л.Г. Симуляция идеологий и формирование идейного консенсуса в «большой» российской политике до «эпохи Путина» // Политическая наука и государственная власть в Российской Федерации и Новых Независимых Государствах. Екатеринбург: УрО РАН, 2004. С. 193-203.

24. Фишман Л.Г. Дискурс справедливости в России // Правоохранительные органы: теория и практика. 2004. - № 1(2). С. 53-57.

25. Фишман Л.Г. Политические ценности и лояльность образу жизни // Дискурс-Пи, вып. № 4. Россия лицом к Востоку. С. 104-108

26. Фишман Л.Г. Национальная идентичность и русская идея // Дискурс Пи, вып. № 5. 2005. Дискурс идентичности. С. 11-15

27. Л.Фишман. Смена ориентиров // Политический журнал. 5 июня 2006 № 20 (115)

28. Л.Фишман. Волк когда-нибудь придет // Политический журнал. 3 июля 2006 №24 (119)

29. Фишман Л.Г. Россия как периферийная империя // Стратегия России октябрь 2006. Лг2 10,

30. Leonid Fishman. The formation of Predomination Discourse in Russian Politics // Perspectives on European Politics and Society/ - v.6, N« 2, 2005.

Тезисы:

31. Фишман Л.Г. Общество без интеллигенции // Российская интеллигенция: критика исторического опыта. Тезисы докладов Всероссийской конференции с международным участием, посвященной 80-летию сборника «Смена вех», 1-2 июня 2001 г. С. 129-130.

32. Фишман Л.Г. Спасение культурой? // Культура и цивилизация. Материалы Всероссийской научной конференции. Екатеринбург, 17-18 июня 2001 г., Часть 2. С.75-77.

33. Фишман Л.Г. Претензия на посредничество // Тезисы докладов Всероссийской конференции «Интеллигенция и проблемы формирования гражданского общества в России», 14-15 апреля 2000 г. — Екатеринбург, 2000. С. 213.

34. Фишман Л.Г. Протест против глобализации как причина оформления политической теории в России // Глобализация: реальность, противоречия. Перспективы. Тезисы докладов V ежегодной научно-практической конференции Гуманитарного университета 15 мая 2002 года. Том второй. С. 112-115.

35. Фишман Л.Г. Рациональность страха и рациональность доверия // Рационализм и культура на пороге Третьего тысячелетия: Материалы третьего российского философского конгресса (16 сентября 2002 г.) в Зт. — Ростов -на- Дону, 2002., Т.З С. 157.

36. Фишман Л.Г. Православие как религия меньшинства // Православие третьего тысячелетия. Материалы V и VI научно-практических конференций. — Екатеринбург: Издательский отдел Екатеринбургской Епархии. 2004. С. 139-141.

37. Фишман Л.Г. Варварство и интеллигенция // Интеллигенция России и Запада в ХХ-ХХ1 в.: выбор и реализация путей общественного развития: Материалы науч. конф. 28-30 мая 2004 г. Екатеринбург: Изд-во Урал. Ун-та. 2004. С.317-319.

38. Фишман Л.Г. Смысл крилтоистории и дискурс правды // Философия и будущее цивилизации: Тезисы докладов и выступлений IV Российского философского конгресса (Москва, 24-28 мая 2005 г.) В 5 т. Т.5. М.: Современные тетради, 2005. С. 658.

Формат 60x84 1/16 Бумага офсетная. Печать на ризографе. Гарнитура Тайме Тираж 100. Заказ 121

Уральская академия государственной службы 620148, г. Екатеринбург, ул. 8 Марта, 66

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора политических наук Фишман, Леонид Гершевич

ВВЕДЕНИЕ.

ЧАСТЬ I. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ИССЛЕДОВАНИЯ ПОСТСОВЕТСКИХ ПОЛИТИЧЕСКИХ ДИСКУРСОВ.

Глава 1. От идеологии и утопии к политическому дискурсу: смена исследовательской парадигмы.

§ 1. Политический дискурс как производное нарратива культурной трансформации.

§ 2. Идеология и утопия как особые формы политической мысли Модерна.:.

Глава 2. Методологическая актуализация домодернистских полити- 73 ческих дискурсов в ситуации Постмодерна.

§ 1. Политический проект Ренессанса как явление политической мысли Постсредневековья.

§ 2. Элементы модерновых и постмодерновых политических дискурсов в Просвещении.

§ 3. Дискурс «социальной рациональности» Античности и Нового Времени: актуальность в периоды социальных трансформаций.

ЧАСТЬ II. ДОМИНИРУЮЩИЕ И МАРГИНАЛЬНЫЕ ПОСТСОВЕТСКИЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ДИСКУРСЫ.

Глава 1. Доминирующие политические дискурсы Постсоветской

России.

§ 1. Становление дискурсивного консенсуса и концепция «общенациональной идеологии» в постсоветской политике.

§ 2. Западничество и почвенничество в формировании дискурсивного консенсуса постсоветской политики.

§ 3. Дискурсивное пространство постсоветской политики: путь к «герметизации».

Глава 2. Маргинальные политические дискурсы как альтернатива дискурсивному консенсусу постсоветской политики.

§ 1. Дискурсы «просвещения» и «социальной рациональности» в контексте трансформации западническо-почвеннической проблематики.

Введение диссертации2007 год, автореферат по политологии, Фишман, Леонид Гершевич

Актуальность исследования. Часто встречается небезосновательная точка зрения, согласно которой правители современной России не имеют долговременной стратегии развития. Но если существуют альтернативы правительственной стратегии, то они пока только добиваются общественного признания. Это является одной из важных причин пристального внимания со стороны теоретиков и практиков к идее общенациональной идеологии как проекта развития для России в настоящем и будущем. И по этой же причине актуально изучение современных российских политических дискурсов как типов политического мышления, некоторые из которых, возможно, в недалеком будущем станут основой проектов развития для всей страны, определят ее место в мире и ее роль в современной истории. Однако это изучение невозможно без отсылки к гло-. бальному политическому и культурному контексту, в котором формируется современная российская политическая мысль.

Одним из характерных явлений второй половины XX века стало, по широко распространенному мнению, исчезновение коллективных утопий и резкое ослабление влияния некогда могущественных политических идеологий. Вместо утопий и идеологий в области политической мысли закат Модерна привел к формированию, как на Западе, так и в России нового идейного консенсуса, обусловленного политическими и экономическими реалиями эпохи глобализма, движения к постиндустриальному обществу и «надстраивающей» эти процессы постмодернистской культурной трансформацией.

Преобладающий теперь на Западе политический дискурс Постмодерна и Глобализации - это дискурс, фактически отрицающий модерновый проект осуществления цивилизационной трансформации и достижение Будущего в пользу завоевания возможно большей сферы влияния и природных ресурсов в настоящем. Этот дискурс во все большей степени исключает научно-технический прогресс или ориентирует его не на изменение облика человеческой цивилизации, а на создание инструментов удержания власти и контроля над населением. С самого начала своего возникновения доминирующий политический дискурс Постмодерна отрицал социальное экспериментирование и сумел навязать такое же отрицательное отношение к эксперименту своим «официальным оппонентам».

Культурная революция, начавшаяся на Западе в 60-е годы, на первый взгляд свидетельствовала о противоположном - о массовом стремлении отказаться от старых стереотипов поведения, в пользу новых, гораздо более эмансипированных, о желании заменить репрессивную мораль - прошлого современной, нерепрессивной. В действительности же идея нерепрессивной культуры являлась идеей отказа от любого подчиняющего человека цивилизационного проекта в пользу «естественных» ценностей. «Репрессивная» культура подразумевает социальный эксперимент по выводу человека из «естественного состояния. Но культурная революция 60-х, лежащая в основании Постмодерна, лишила человека стимула экспериментировать, поскольку утверждала, что все потребное для индивидуального счастья и самоуважения в человеке уже есть и ему требуется только «быть собой».

Из этого метафизического отказа экспериментировать над собой вытекает и принципиально иное по сравнению с модерновым отношение к достижениям науки и техники. Оно проявляется в росте потребительского отношения к плодам науки и техники: от них требуется только делать для уже существующего, освобожденного от пут «репрессивной культуры» человека жизнь удобнее и приятнее. Был утрачен стимул к массовому внедрению таких достижений научно-технического прогресса, которые способны радикально трансформировать облик человеческой цивилизации, вывести ее на качественно новую ступень развития.

Постепенно подменившие этот проект глобалистский «дискурс передела» и постмодернистский дискурс эмансипации обозначили контуры того идейного тупика, в котором оказалось вначале западное, а затем и все остальное челове чество. Все более откровенный передел мировых природных богатств в пользу потребителей из стран «золотого миллиарда» философски обосновывается постмодернистской борьбой с разного рода «центризмами»: Западу пора предоставить все прочие народы самим себе и не навязывать им своих культурных стандартов и политических институтов. Западу требуются только их ресурсы и рабочая сила, но он более не желает их всерьез развивать и «цивилизовывать» путем переваривания «плавильном тигле» своей культуры. Это обосновывается уже соображениями «политкорректности».

Оппонирующие сторонникам политкорректности традиционалисты желали бы возродить практику воспроизводства традиционных культурных ценностей Запада. Те, кто упорствует в разрушении европейской культуры в пользу меньшинств, с их точки зрения представляются участниками старого леворадикального заговора против христианской цивилизации. Традиционалистская реставрация культурной идентичности Запада, поэтому, также не подразумевает социального экспериментирования. И такая позиция - другая граница постмодернистского идейного тупика, в котором обе спорящие стороны отказываются от проекта Модерна, апеллируя к тем или иным образцам домодернистских ценностей.

Результаты постмодернизации поля российской политики, как это ни парадоксально, во многом аналогичны. Такие понятия как «коммунизм», «социализм», «либерализм», «консерватизм» и в повседневной практике, и в теории у нас быстро приобрели значение, весьма отличающееся от того, которое приписывалось им в эпоху модернового господства идеологий и утопий. Немаловажной причиной складывания такой ситуации было то, что в постперестроечной России практически все эти идеологии появились не как результат теоретического осмысления собственных социальных, экономических, политических проблем и не как следствие столкновения определенных социальных групп. В основном они явились результатом заимствования соответствующих западных идеологических течений или же следствием попытки возродить аналогичное отечественное идеологическое наследие дооктябрьских времен. Каковы бы ни были истоки этих попыток формирования идеологического поля, они совершались уже в постсоветской России, в обществе, имевшем опыт самостоятельного и весьма отличного как от западного, так и российского дореволюционного индустриального развития и культурной модернизации. Разумеется, эта ситуация значительно отличалась как от обстоятельств, в которых сформировались классические западные идеологии, так и от условий, в которых данные идеологии трансформировались на протяжение XX века. Результатом стало формирование многочисленных и удивительно устойчивых кентавров и. химер, прикрывающихся названиями классических модерновых идеологий, но в действительности являющихся чем-то принципиально иным. Например, современный российский коммунизм - это смесь ортодоксальной символики с националистической мифологией и православными ценностями; консервативные мыслители нередко апеллируют в равной мере к советскому и досоветскому культурному наследию; называющие себя правыми либералами призывают к восстановлению империи и т.д. И, тем не менее, многие из этих кентавров и химер аналогичны западным политическим течениям и умонастроениям эпохи глобализации и постмодернизации, которые У. Бек метко называет «красным» и «черным» «про-текционизмами».

Конечно, нельзя отрицать культурную специфику условий, в которых происходит формирование идейного поля российского политики постсоветского периода. Российский Модерн изначально был более укоренен в практиках и ценностях традиционного общества. Российский политический Постмодерн апеллирует к домодернистской традиции, но унаследованный от Модерна компонент у него выражен слабее, чем на Западе. Поэтому когда в поле российской политической мысли постмодернизировалось, вновь актуализировалась старая парадигма западничества и почвенничества. Инволюция российского политического дискурса к домодернистскому состоянию свела на нет не успевшее оформиться идеологическое разделение политических сил на правых и левых в при вычном западном понимании. С другой стороны в течение 90-х годов вначале усилиями коммунистической и патриотической оппозиции, а затем и при активном участии сменявших друг друга «партий власти» выработался разделяемый большинством участников политического процесса дискурс, который можно назвать дискурсом «нормального общества и здравого смысла». В российской политической мысли сложился постмодернистский консенсус, теоретической базой которого стали западничество и почвенничество. Отечественный вариант постмодернистского идейного консенсуса, как и западный, устойчиво негативно настроен по отношению к социальному экспериментированию. Коммунисты, патриоты и партии власти при всех взаимных разногласиях были единодушны в одном: Россия больше не должна становиться полем социальных экспериментов. Ни одна мало-мальски значимая политическая сила, поэтому, не предлагала и не предлагает инновационного пути развития, предпочитая опираться либо на западный опыт, либо на опробованные политические и экономические стратегии прошлого. Точно так же, как возобладавший на Западе дискурс Постмодерна и Глобализации закрывает человечеству как целому дорогу в будущее, отечественный постмодернистский идейный консенсус закрывает дорогу в будущее для России.

Проблема заключается в том, что сегодня еще не разработан в полной мере адекватный понятийный аппарат для осмысления ситуации, сложившейся в сфере современной российской политической мысли. Наиболее часто употребляемое понятие, используемое с этой целью - это понятие идеологии. Но, применяя его, современный политолог практически всегда оказываемся в щекотливой ситуации. Если он понимает идеологию в модерновом смысле (т.е. как политическое учение с отчетливо выраженной классовой основой, апеллирующее к научной рациональности и т.д.), то в современных российский политических «идеологиях» все это можно обнаружить лишь с очень большими натяжками. В них нет ни классовой основы, ни характерного для модерновых идеологий рационализма и апелляции к авторитету науки, ни «историцистской» веры в прогресс и т.д. В том же случае, когда под идеологией подразумевается вообще любая символическая структура, способствующая социальной интеграции, дело обстоит еще плачевнее. Очевидно, что ни одна из российских «идеологий» такой функции не выполняет и не способна выполнить в принципе. Из этого достойного сожаления факта нередко делается следующий вывод: надо создать некую «общенациональную идеологию», которая и будет добросовестно выполнять свою интегративную функцию. Так считают и те, кому направление пореформенных преобразований в целом нравится и те, кто придерживается противоположной точки зрения. В соответствии с современными (онтолоптированными) представлениями об идеологии, «общенациональная идеология» должна склеить воедино наше расколотое общество. В соответствии же с пережитками модерновых представлений об идеологии, от общенациональной идеологии хотят еще и достаточно высокой степени мировоззренческого рационализма. В итоге, требуемой «идеологии» приписываются характеристики, скорее достойные религии, мифа, научной концепции и, вдобавок, великого этического учения. То, что никто до сих пор не смог решить, таким образом, поставленную задачу, свидетельствует о неадекватности современному положению дел как самого понятия идеология, так и понятия «общенациональная идеология в частности».

Нередко поиски национальной идеологии осуществляются в русле ставшей вновь востребованной методологической стратегии поиска неких оснований народной ментальности (культурно-цивилизационной идентичности, «социальных архетипов», базовых мифологем и т.д.), на которых и планируется воздвигнуть затем здание национальной идеологии. Эта стратегия за период своего более чем полуторавекового существования доказала свою беспомощность: реальные преобразования совершались и будут совершаться у нас вовсе не с учетом нашей ментальности и т.п. феноменов, а с учетом конкретных потребностей политического и экономического развития. Но в нынешней ситуации она имеет спрос по той причине, что помогает символически оформить сложившийся постмодернистский идейный консенсус.

Все перечисленное выше было бы допустимо, если бы применение определенных терминов и стратегий не влекло за собой попыток сконструировать соответствующие им социальные феномены (вроде «общенациональной идеологии») или «обнаружить» их (как, например, «средний класс»), а затем строить на этом основании стратегию дальнейшего социально-политического развития, не задумываясь о том, насколько они имеют отношение к действительно происходящему и насколько адекватна реальности лежащая в их основании разновидность политической мысли и, в частности, политической теории и идеологии. Поэтому в диссертационном исследовании мы уделяем особое внимание типологизации феноменов политической мысли, которые далеко не всегда сводились (и тем более не сводятся теперь) к ставшим привычными идеологиям или утопиям.

В предлагаемом исследовании мы исходим из того, что не всякий продукт политической мысли есть «идеология»; и в частности в современной России критериям «идеологичности» отвечают далеко не все образцы политических дискурсов. Главный недостаток понятия идеологии заключается в том, что в нем уже заложен некий набор функций, которые должна выполнять любая «идеология» (например, выражение классового интереса или осуществление социальной интеграции). И поэтому как узкое модерновое понятие идеологии, так и широкое онтологизированное ее понимание сталкиваются с неразрешимыми трудностями при попытке применить их к анализу современной политической мысли.

Таким образом, назрела необходимость существенно ограничить применение понятия идеологии, которое практически не помогает ни выяснить, что все-таки требуется от наших политиков и политических мыслителей, ни вообще адекватно описать, с чем мы имеем дело в современной нам реальности. Требуется понятие с более скромными, чем у «идеологии» амбициями, более нейтральное, менее онтологизированное и менее ассоциирующееся с эпохой, которая уже миновала - с Модерном. Таким требованиям удовлетворяет понятие политического дискурса, применяемое в нашем исследовании. Мы полагаем, что каждому совершенно особому, уникальному состоянию общества (в том числе и нашему современному состоянию) соответствует столь же уникальная совокупность продуктов политической мысли, которые недопустимо и непродуктивно рассматривать непременно как идеологии или утопии, но имеет смысл рассматривать как политические дискурсы. Эта точка зрения может быть убедительно обоснована посредством обращения к истории политической мысли.

Исследуя особенности политического мышления, присущие конкретному обществу в, конкретное время, мы можем отчасти предвидеть направление тех трансформаций, которые в этом обществе происходят, а с .еще большей вероятностью можем сказать о том, в какую сторону это общество однозначно не идет. Далее, мы можем уверенно квалифицировать степень обоснованности претензий тех или иных образцов политического дискурса на право представлять собой то, что они желают представлять. И если эта степень оказывается низкой, то мы можем, например, констатировать, что нечто, претендующее на статус идеологии или утопии, на самом деле таковым не является, представляет собой образец совершенно иного типа политического дискурса, которому порой можно обнаружить аналоги в прошлом, а порой - нет.

Не выходя за рамки исследования только политических дискурсов, мы не можем, конечно, с большой степенью точности обрисовать в деталях тот тип общества, который его порождает. Но это и не является задачей предлагаемого исследования. Оно является попыткой описать положение в области современной российской политической мысли в категориях, представляющихся более адекватными наличной ситуации, нежели общепринятые. Это вовсе не означает, что вне идеологий невозможна никакая политическая мысль, что идеологический тип политической рациональности - единственный и что если у нас не появится в ближайшее время некоей «общенациональной идеологии», то крах России неизбежен. Напротив, на протяжении последнего десятилетия мы можем наблюдать развертывание ряда политических дискурсов, одни из которых свидетельствуют об однозначно негативных трансформациях в сфере политической мысли, характерной для «состояния Постмодерна», а другие, возможно, указывают пути выхода из этого состояния.

Объектом исследования являются совокупность доминирующих и маргинальных политические дискурсов современной России, отражающая состояние политической мысли, характерное для эпохи Постмодерна.

Предметом исследования являются характерные черты и особенности российских, домодерновых, модерновых и постмодерновых политических дискурсов, в их динамике и взаимосвязи.

Степень разработанности проблемы. Существующие на сегодняшний день подходы к изучению различных направлений политической мысли сводятся в целом к осмыслению их как идеологий и утопий. Эта традиция имеет давнюю историю, и ее ни в коей мере нельзя просто отбросить. В связи с этим привлекаются работы зарубежных и отечественных авторов, посвященных осмыслению идеологии и утопии. Среди них: К. Маркс, К. Манхейм, Е. Шацкий, 3. Бауман, Дж. Александер, Т. А. Ван Дейк, О.Ю. Малинова, А.И. Соловьев, М.Э. Брандес, М.М. Федорова, И. Валлерстайн, А. Грамши, А. Логинов, Д. Сергеев, У. Матц, Р. Вахитов, Е. Савеленок, Л. Морщихина, В. Поляков и др.

Недостаток этой традиции заключается в том, что не существует согласия насчет понимания содержания самого термина «идеология». Как понимать идеологию - в широком или узком смысле: как синоним политического учения вообще или как феномен, присущий исключительно эпохе Модерна? Принятие распространенной в настоящее время, как в научной, так и в публицистической литературе широкой трактовки приводит к размыванию самого понятия идеологии, превращению идеологии просто в функциональное понятие, совокупность символов и т.д. Понятие идеологии начинает пересекаться с понятиями политического мифа, что, в частности, отражено в работах таких авторов как Ж. Сорель, А.И. Кольев, В. Дегоев, А. Цуладзе, Э. Кассирер, А.И. Климов, И. Исаев и др. Это понятие не менее широко, и не менее онтологизировано, чем современное понятие идеологии, но обладает тем преимуществом, что может непосредственно применено для объяснения некоторых иррациональных аспектов современной политической жизни. Понятие политического мифа вряд ли получило бы широкое распространение и разработку, если бы этому не способствовали предварительные (а зачастую и параллельные) исследования авторов, посвященных проблематике социологии и психологии религии и мифологии. Поэтому в процессе исследования стало закономерным обращение к работам Э. Дюркгейма, М. Вебера, Б. Малиновского, К. Юнга, М. Элиаде, С. Московичи, В. Одайника, Т. Парсонса и др.

Выявление специфических черт политических дискурсов Модерна (идеологий и утопий) невозможно без обращения, по крайней мере, к двум группам источников. К первой из них относятся наиболее яркие представители тех или иных идеологических течений, такие как, историческое сознание: Т. Карлейль, К. Маркс, П. Прудон, В. Ленин, Д. Милль, Г. Маркузе и др. Ко второй группе относятся авторы, в произведениях которых отразилось историческое самосознание эпохи Модерна, такие как Г. Гегель, Т. Моммзен, О. Шпенглер, В. Шубарт, Дж. Оруэлл, а также авторы, чьи работы посвящены изучению становления и трансформаций этого самосознания в его идеологических и культурологических аспектах - Н. Гудрик-Кларк, Ф. Фюре, Н. Луман, 3. Штернхель, М. Федорова, Э. Хобсбаум, X. Уайт, К. Поппер, Н. Элиас, И. Ионов и др.

Принятие узкого понятия идеологии как исключительно модернового феномена влечет за собой пересмотр некоторых аспектов истории политической мысли. Поэтому особое внимание уделяется немодернистским политическим дискурсам. Потребность обозначить специфику немодернистских политических дискурсов влечет за собой новое рассмотрение политических дискурсов античности, Просвещения, Ренессанса. В связи с этим привлекаются работы, посвященные истории политической мысли, таких авторов как А.Э. Штекли, А.И. Володин, Ю.Г. Чернышев, И.С. Чичуров, Н. Ревуненкова, О.Ф. Кудрявцев, Л.С. Чиколини, Д. Ристори, X. Уайт, В.П. Волгин, A.C. Ахиезер, А.Ф. Лосев и др. Не меньшую роль играет анализ и самих первичных источников - работ Т. Мора, Т. Кампанеллы, Альберти, Н. Макиавелли, Платона, Аристотеля, Ксе-нофонта, Вольтера, Ж. Руссо, Г. Мабли, Ш. Монтескье, П. Гольбаха, К. Гельвеция,

A. Смита, Э. Гиббона, Т. Мальтуса, И. Канта, Д. Юма и др.

Но обращение только к указанным выше авторам не может послужить материалом для построения исчерпывающей категориальной сетки для классификации современных российских политических дискурсов, так как современная российская политическая мысль - мысль эпохи Постмодерна,, привлекаются авторы, характеризующие в своих работах «состояние Постмодерна»: Ф. Лиотар, Ж. Бодрийяр, В. Россман, И.П. Ильин, Е.Г. Рашковский, С. Кургинян, Я. Бра-жникова, С. Бирюков, С. Корнев и др.

Образцы современных доминирующих российских политических дискурсов легко обнаруживаются в работах, посвященных поиску общенациональной идеологии или новой формулировки «русской идеи», которые обычно осуществляются в привычной для России почвеннической парадигме. Таковы работы

B.Кожинова, Ю.Власова, Н.Козина, В.Бондаренко, В.Бунина, К.Касьяновой, А. Панарина, А. Дугина и др.

Генезис ряда направлений современной российской политической мысли не может быть адекватно выявлен без обращения к ее истории - к наследию русских западников и почвенников, народников (П. Чаадаев, И. Киреевский, V К. Леонтьев, Н. Данилевский, Н. Чернышевский, А. Герцен и др.), а также примыкавшим к ним течений, прежде всего, евразийцев, чьи труды вновь стали популярны в последние десятилетия (например, Е. Трубецкой, П. Савицкий, Г. Вернадский и др.). В связи с этим не меньшее значение имеют и работы ученых, посвятивших свои исследования наследию указанных выше мыслителей: М. Дегтяревой, И.И. Евлампиева, Б.В. Емельянова, П.Л. Котова, Д.И. Олейникова и др.

Однако поскольку диссертация посвящена, прежде всего, исследованию современной российской политической мысли, наибольший интерес представляют работы, касающиеся данной проблематики. Критическое отношение к современным и традиционным российским политическим дискурсам, нередко сопровождающееся описанием их специфических черт обнаруживается в исследованиях

A. Колесникова, А. Привалова, А. Цуладзе, В.Б. Пастухова, А.И. Соловьева и др.

Менее критическое (но не менее показательное с точки зрения нашего исследования) по отношению к методологии решение проблемы содержится в работах И.К. Пантина, В. Гуторова, О. Арина, А. Бузгалина, А. Зиновьева и др. Оно заключается, как правило, в целенаправленном поиске новой идеологии, построенном на широком или классическом ее понимании. В методологическом отношении близки к ним авторы, занимающиеся поиском новой формулировки русской идеи, из которой должна вырасти общенациональная идеология, нередко мыслящие в парадигме западничества и почвенничества: А.И. Кольев,

B. Чеснокова, И. Чубайс, А. Бушков, А. Буровский, А. Янов и др.

Наибольший интерес вызывают пересекающиеся, но не полностью совпадающие с предыдущим направлением попытки непосредственно решить проблемы, стоящие перед Россией, без акцента на то, что полученный теоретический продукт будет именно идеологией. Это - собственно политическая мысль российского Постмодерна. Наиболее показательны в данном отношении авторы:

C.Г. Кара-Мурза, А.П. Паршев, С.И. Валянский, Д.И. Калюжный, М. Калашников и Ю. Крупнов, Ю.И. Мухин, В. Штепа, Е. Холмогоров и др. Сюда же относятся произведения таких авторов как Ю. Никитин, В. Михайлов, Ю. Козенков, С. Алексеев, Ф. Березин, В. Головачев, О. Дивов, Р. Злотников и др., содержащие в себе определенные «политические проекты».

Рассмотрение политической мысли как политического дискурса также не может обойтись без привлечения, авторов, чьи исследования касаются проблематики дискурса и политического дискурса. Это Ю.С. Степанов, Е.Г. Трубина, О.Ф. Русакова, О. Толпыгина, П. Серио, Д.С. Лихачев, И.П. Ильин, Ю.Б. Борев и др.

Наконец, исследование, посвященное политической мысли российского Постмодерна, не может также обойтись без анализа документов, отражающих программные положения некоторых российских политических партий и движений, а также работ наиболее ярких представителей различных политических течений (например, В. Жириновского, В. Новодворской, Г. Явлинского, Г. Зюганова, В. Путина и др.). Не менее важное значение имеют публикации авторов, затрагивающих те или иные вопросы истории формирования этих движений и их идейных платформ. Среди последних: E.H. Пашенцев, В.А. Лоскутов, Н. Митрохин, А. Тарасов, Б. Межуев, Р. Лифшиц и др.

Цели и задачи исследования.

Целью исследования является выявление тенденций трансформации современных российских политических дискурсов, а также выработка методологии, позволяющей строить аргументированные гипотезы относительно структурирования идейно-политического пространства России в обозримом будущем.

В процессе достижения цели исследования были поставлены и решены следующие задачи:

1) анализ понятий идеологии и утопии как типов политических дискурсов;

2) рассмотрение домодерновых политических дискурсов, которые частично воспроизводятся в политической мысли Постмодерна;

3) выявление теоретического, мировоззренческого и культурного соотношения политических дискурсов Домодерна, Модерна и Постмодерна;

4) выработка методологии изучения современных российских политических дискурсов, адекватной предмету исследования;

5) построение удовлетворяющей достижению целей исследования классификации домодернистских политических дискурсов;

6) раскрытие особенностей доминирующих и маргинальных направлений современной российской политической мысли и их классификация.

Теоретико-методологические основания исследования.

Исходной теоретической посылкой исследования является тезис о том, что современная Россия - неотъемлемая часть глобализированной миросистемы. Поэтому к осмыслению процессов, происходящих в сфере ее политической мысли, применимы ряд теорий и подходов, адекватных для описания реалий взаимосвязанного мира. Таковы теория постиндустриального общества, миро-системный анализ и неомарксистский подход, уделяющие основное внимание процессам, происходящим в экономическом, научно-технологическом и политическом «базисе» глобального мира. Однако применение данных подходов требует учитывать специфику периферийного положения России в миросисте-ме, в результате которой идентичные западным полцтические дискурсы (такие как либеральный, социалистический или консервативный), в могут приобретать заметно иной характер.

Поскольку политические, дискурсы осмысливаются как порождения нарра-тивов культурных трансформаций, присущих тем или иным эпохам, большое значение в аспекте проблематики исследования приобретает постмодернистская философия. Последняя рассматривается как важный элемент нарративов культурной трансформации обществ, находящихся в сфере влияния процессов глобализации и постиндустриализации (т.е., в том числе и России).

Другим основанием методологии данного исследования является принцип контекстуализации, согласно которому специфику политических учений следует рассматривать, исходя из исторического контекста, в котором они сформировались. Культурный, политический, социальный контекст во многом определяет те денотаты, к которым апеллируют политические мыслители той или иной эпохи и которые могут быть преимущественно социальными (классы и нации) или несоциальными (Природа), или даже «симулякровыми» (политические учения прошлого).

Не меньшее значение имеет историко-философский и историко-политологический анализ проблематики, касающейся изучения политической мысли и ее квалификационной оценки - как относящейся к жанру идеологий, утопий, политических мифов и т.д. Здесь особую роль играет анализ «образа мышления», характерного для различных политических дискурсов, который включает в себя восприятие истории, сущности социального, отношение к социальным группам и способам решения социальных проблем, к природе человека и т.д., то есть спектр тех интеллектуальных стратегий, в которых выражается определенный тип рациональности.

Используемый в диссертации компаративный метод позволяет сопоставить политические учения различных эпох и выявить их характерные черты. Такое сопоставление необходимо для построения дифференцированной классификации политических дискурсов и для избегания опасности приписывания им всем одних и тех же функций, которые, как правило, сводятся либо к социальной интеграции, либо к подрыву статус-кво.

Научная новизна. В рамках .данного исследования современная россий: екая политическая мысль впервые изучается как констелляция политических дискурсов, характерная для состояния Постмодерна. Политические дискурсы осмысливаются как порождения нарративов культурных трансформаций, присущих тем или иным эпохам.

Нарратив культурной трансформации определяется как повествование, которое описывает и интерпретирует ключевые изменения, происходящие на конкретной стадии эволюции культуры определенного общества. (Под нарративом в данном случае понимается повествование, являющееся фундаментальным компонентом социально-политического взаимодействия людей. Нарративы задают параметры повседневного и определяют правила и способы идентификации и интерпретации объектов, которые подлежат включению в дискурсивное пространство). При этом политические дискурсы описываются как производные нарратива культурной трансформации. В исследовании дано определение политического дискурса как специфического образа политического и социально-философского мышления, который подчиняется своим собственным правилам словоупотребления и синтаксиса, апеллирует к собственной «мифологии» и аксиологии, и вследствие этого ориентирован на достижение характерных для него целей. Это понимание политического дискурса опирается на представление о дискурсе как «языке в языке», учитывая то, что язык политического дискурса существует внутри порождающего его нарратива культурной трансформации. Под «образом мышления», характерном для того или иного дискурса понимается отношение к истории, природе общества, социальным группам, способам решения социальных проблем, природе человека и т.д., т.е. спектр тех интеллектуальных стратегий, в которых выражается определенный тип рациональности.

В диссертации предложено рассматривать этот тип рациональности как общий для большинства политических дискурсов данной эпохи и общества или же маргинальный. Он обладает жанровой спецификой - склонностью прибегать к языку трагедии или комедии, сатиры или романа использовать метафору или иронию и т.д. Ориентация на достижение характерных для данного политического ¡дискурса целей означает, что политические дискурсы могут склоняться либо к критике и изменению существующего порядка вещей, либо преимущественно к объяснению общества, либо к его сохранению и т.д. Используя аналогию с- идеологиями Модерна, цели могут радикальными, анархическими, консервативными, либеральными и т.д.

Новизну представляет раскрытие понятий Модерна и Постмодерна не как аналогов таких формационных понятий как «капитализм», «феодализм», «индустриальное» или «постиндустриальное общество», а в качестве специфических нарративов культурной трансформации, в той или иной степени соответствующих этим общественным формациям. Нарратив культурной трансформации, Модерна - это нарратив секуляризации, мировоззренческой рационализации, логическим следствием которого является замещение религиозных верований специфическими политическими дискурсами - идеологиями и утопиями. Политический миф также является порождением нарратива культурной трансформации Модерна, появляющимся в то время, когда выясняется недостаточность идеологии как заменителя религиозных воззрений. Но наибольшее значение политическая мифология начинает играть в эпоху Постмодерна. Нарратив культурной трансформации Постмодерна - это описание ситуации крушения мета-рассказов Модерна. При этом остающаяся необходимость в политической мобилизации приводит к вытеснению идеологии медиакратией, к перерождению идеологий в симулякры, удобные для использования в век СМИ. В эпоху Постмодерна частично возвращаются аналоги некоторых домодерновых политических дискурсов, являющиеся производными метанарративов Античности, Просвещения, Возрождения или Ренессанса.

Научно-практическая значимость исследования. Результаты данного исследования могут лечь в основу направления исследований касающихся истории и современного состояния зарубежной и российской политической мысли как политических дискурсов. Также они имеют прогностическую ценность, позволяя строить аргументированные гипотезы относительно идейно-политического структурирования политического пространства России в обозримом будущем.

Кроме того, они могут быть использованы в преподавании курсов по истории политических учений и современным политическим учениям, спецкурсов посвященных современной российской политической мысли.

Апробация результатов исследования. Различные аспекты и выводы исследования представлялись автором в виде докладов в том числе на III Российском философском конгрессе «Рационализм и культура на пороге Третьего тысячелетия» (Ростов-на-Дону, 16 сентября 2002 г.); IV Российском философском конгрессе «Философия и будущее цивилизации» (Москва, 24-28 мая 2005 г.); II международной конференции «Взаимодействие политической науки с органами государственной власти в формировании политических процессов в Российской Федерации и новых независимых государствах», Екатеринбург, 2002.; Международной конференция 30-31 октября 2003, Екатеринбург; Международной конференции. «Политическая наука и государственная власть в Российской Федерации и Новых Независимых Государствах», Екатеринбург, 2004; Всероссийской конференции с международным участием, посвященной 80-летию сборника «Смена вех» «Российская интеллигенция: критика исторического опыта», 12 июня 2001 г. Екатеринбург; Всероссийская научная конференции «Культура и

21 цивилизация», Екатеринбург, 17-18 июня 2001 г.; Всероссийской конференции «Интеллигенция и проблемы формирования гражданского общества в России», 14-15 апреля 2000 г. Также они были представлены в виде публикаций в журналах «Полис», «Вопросы философии», «Свободная мысль XXI», «Политэкс», «Стратегия России».

Основные положения диссертации обсуждались на заседаниях отдела философии Института философии и права УрО РАН.

Основные идеи и выводы диссертации отражены в 3-х авторских и одной коллективной монографии, а также в статьях объемом 63 п.л.

Диссертант является автором более 50 научных работ, из них 38 относятся к теме диссертации.

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, двух разделов, заключения и списка литературы. Каждый раздел включает в себя две главы. Список литературы включает 288 наименований. Общий объем работы 342 с.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Политические дискурсы постсоветской России"

Основные результаты исследования, выносимые на защиту

1. В диссертации доказывается, что традиционно использующиеся для характеристики различных феноменов политической мысли понятия идеологии и утопии должны осмысливаться как исключительно феномены эпохи Модерна, т.е. характерные порождения модернового нарратива культурной трансформации. Это позволило создать более дифференцированную классификацию до-модернистских политических дискурсов. Среди последних наибольшее значение имеют дискурс социальной рациональности античности, «политический проективизм» Ренессанса и, особенно, «возможностно-спектральный» дискурс Просвещения.

Выявлен характер связи данных дискурсов с политической мыслью Постмодерна. Он заключается в следующем: в высокой культуре Модерна доминирует теоретически утонченные, идеологические или социологизированные представления об истории, обществе, классах, субъекте, но в его массовой культуре преобладают представления обо всем этом, гораздо более похожие не на модернистские, а на просвещенческие или гуманистические. Интеллектуальные и политические элиты модернизирующихся обществ ставят своей целью просвещение масс, понимаемое как предоставление им философско-научного минимума. Но этот минимум - просвещенческий и отчасти ренес-сансный. Массам преподается рационализм на уровне точных и естественных наук эпохи XVII—XVIII вв., если только не античности, а также адаптированные версии модернистской философии истории. Но такого рода рационализм усваивается гораздо легче, чем рационализм модернистских версий философии истории. Историцизм Модерна в массовой культуре, поэтому, адаптируется в квазирелигиозной форме популярных версий идеологий, на уровне чувства, веры.

Когда эта вера по разным причинам утрачивается, домодерновый рационализм как масс, так и части интеллектуалов остается предоставленным самому себе. Он способен породить только похожую на просвещенческую философию истории и политики с ее плоскими психологизмом и рационализмом. Переплетаясь с обыденным «здравым смыслом» и естественными биологическими ассоциациями, он создает представление об истории как, с одной стороны истории растущих и умирающих обществ, а с другой - как цепи корыстных умыслов и заговоров. Его дополняют симулякровые политические теории и выстраиваемые на их основе политические мифы, сочетаемые с эмансипатор-ским пафосом «критики культуры» и апелляциями к природе. Утрата «надстройки» модернистского историцизма влечет за собой попытки возвращения к Традиции, которые уже заранее отравлены вольтеровским пониманием полезности этой Традиции для сохранения общественного порядка. Таким образом, в ситуации «крушения метарассказов» Модерна возникают политические дискурсы Постмодерна, в основе которых нередко находятся сравнительно «примитивные» идеи Просвещения, Ренессанса или Античности.

2. В исследовании обосновывается точка зрения, согласно которой современные политические дискурсы России следует изучать как дискурсы уже постмодерновой культуры. Как объективно происходящая культурная трансформация, постмодернизация современной России коренится не только в разрушении традиционных и модерновых пластов нашего наследия, происходящего при обширном воздействии постмодерновой культуры Запада, но и в том, что современная Россия - периферийная часть глобализированной миросистемы современного капитализма. В контексте глобального процесса культурной постмодернизации распад традиционных и модерновых пластов российской культуры с неизбежностью приобретает постмодернистский характер.

Поэтому к осмыслению процессов, происходящих в сфере ее политической мысли применим ряд теорий и подходов, адекватных для описания реалий глобализирующегося мира, таких, как теория постиндустриального общества и неомарксистский подход, уделяющие основное внимание процессам, происходящим в экономическом, научно-технологическом и политическом «базисе» глобального мира. Поскольку в работе политические дискурсы осмысливаются как порождения нарративов культурных трансформаций, присущих тем или иным эпохам, большое значение в аспекте проблематики исследования приобретает теоретическая парадигма постмодернистской философии, являющаяся следствием осмысления процессов глобализации и постиндустриализации.

3. С учетом описанных теоретических посылок выстраивается оригинальная классификация современных российских доминирующих и маргинальных политических дискурсов, анализируются их характерные черты; Среди политических дискурсов России эпохи Постмодерна в диссертации особо выделены:

- «новая русская идеология» и ее разновидность - «дискурс нормального общества и здравого смысла»;

- питающие «против своей воли» «новую русскую идеологию» и «дискурс нормального общества и здравого смысла», западничество и почвенничество;

- политический проективизм;

- «просвещение» и поиск аксиом социальной рациональности;

- собственно идеологический дискурс;

- элементы вновь нарождающегося дискурса социального эксперимента.

4. Радикально переосмысливается роль в формировании идейного поля российской политики таких ключевых для нее политических дискурсов как западничество и почвенничество. Они квалифицируются как политические учения, отличающиеся от модерновых идеологий и утопий отсутствием в них денотативных политических субъектов - прежде всего социальных классов и наций. Апелляция к классам и нациям в них замещена обращением к проблематике культурной идентичности, что становится причиной ренессанса западнического и почвеннического политических дискурсов в период постмодернистского упадка идеологий и утопий;

5. Выявляется сущность российского постмодернистского идейного консенсуса, которая заключается в отказе противоборствующих политических сил от социального эксперимента в пользу опробованных (на Западе или в российской истории) образцов экономических и политических стратегий и социальных технологий и в символической опоре на наследие западнической и почвеннической интеллектуальных традиций.

Политические дискурсы, доминирующие внутри этого консенсуса, оперируют понятиями, оторванными от реальных денотатов; их базовые понятия отсылают лишь к теориям более или менее научного или философского характера, посвященным, как правило, различного рода обоснованиям специфики русского пути. Сами эти теории почти всегда инициированы теми или иными течениями западной политической мысли, начиная от гегельянства и неокантианства и заканчивая культур-критическими, геополитическими и глобалист-скими концепциями. Данные виды доминирующих политических дискурсов прибегает к тем или иным из указанных теорий с целью активизировать в массовом сознании какие-либо связанные с ними политические мифы.

6. Особое внимание уделяется до сих пор практически не изученным образцам маргинальных российских политических дискурсов, среди которых можно обнаружить аналоги ренессансных политических проектов, античного дискурса социальной рациональности, дискурса Просвещения. В исследовании показывается, что характерной чертой, выводящей все эти типы политической мысли из дискурсивного консенсуса российской политики является ориентированность на социальный эксперимент и выход за рамки западническо-почвеннической проблематики социокультурной идентичности в пользу поиска экономических, социологических и прочих оснований российской социальной рациональности.

7. В диссертации раскрывается все еще остающееся вне поля зрения отечественных авторов содержание попыток сформулировать российскую общенациональную идеологию или описать ее желаемые характеристики. Доказывается, что данные попытки свидетельствуют скорее о стремлении создать не «настоящую» идеологию (как явление эпохи Модерна), а скорее всеохватывающее мировоззренческое учение вроде религиозного или этического. Это является еще одним свидетельством если не глубокого погружения современной России в Постмодерн, то ее выпадения из Модерна.

Деградация российского социума сравнительно с его недавним модернистским состоянием приводит и к известной деградации политического дискурса, к возрождению его домодерновых и немодерновых форм. В то же время, поскольку советский Модерн к моменту своего обвала успел исчерпать себя в культурном и политическом смысле, это возрождение происходит уже в культурной и политической атмосфере Постмодерна.

Российский Модерн, оказавшийся еще более хрупким, чем западный, изначально был более укоренен в практиках и ценностях традиционного общества. Как и на Западе, российский политический Постмодерн апеллирует к домо-дернистской традиции, но унаследованный от Модерна компонент у него оказался гораздо более слабо выраженным, чем на Западе. Поэтому когда в процессе реформ поле российской политической мысли постмодернизировалось, на первое место выдвинулась вновь актуализировавшаяся парадигма западничества и почвенничества. Эта инволюция российского политического дискурса к домодернистскому состоянию быстро отодвинула в тень так и не успевшее оформиться идеологическое разделение политических сил на правых и левых в привычном западном понимании.

Одним из главных свидетельств нахождения в постмодернистской ловушке является практически полное отсутствие в нашей политической мысли субъекта. Отсутствие это имеет давнюю традицию, идущую, по крайней мере, со времен возникновения западничества и почвенничества - подчеркнуто бессубъектных идейных конструкций, поскольку основополагающей для них являлась и до сих пор является проблема цивилизационно-культурной идентичности такого «объекта» как Россия. Последовавшее затем проникновение на русскую почву ряда классических идеологий, в которых субъект, конечно, был, сгладило ситуацию, но с крахом советского Модерна произошел возврат к исходной бессубъектной парадигме. В условиях нашего «периферийного» Постмодерна, вновь актуализировались домодерновые антиномии русской политической мысли, основывающиеся на противопоставлении Востока (или России) Западу, рационального иррациональному, духовного настроя всей жизни -прагматическому и т.д., и т.п. Домодерновые антиномии политической мысли превратились в характерный для постмодернистского сознания «символический обмен» бессодержательными сущностями, который способствовал формированию индустрии политических мифов как западнического, так и почвеннического образца. На эксплуатации этих мифов была основана практика российской версии нынешнего инфократического правления, показавшего себя неспособным выработать долговременную стратегию выхода России из кризиса.

Другим не менее значимым явлением стал сформировавшийся в доминирующем политическом дискурсе России консенсус по поводу принципиального отказа от социального эксперимента. Эта тенденция начала себя активно проявлять уже с начала 90-х гг. XX века, а к их концу, с формированием дискурса «нормального общества и здравого смысла», она окончательно возобладала.

К концу 90-х годов все ярче стала выступать бесперспективность периферийного русского Постмодерна, оказавшегося пригодным только для того, чтобы поставлять сюжеты для «новой русской идеологии». Сама же «новая русекая идеология» может служить только в качестве инструмента «терапевтического воздействия», не становясь стимулом для решения реальных проблем, а лишь симулируя их решение.

Поэтому в современной ситуации любая серьезная попытка сформулировать идеологию или даже неидеологическое политическое учение, подразумевающее активность четко очерченного целеполагающего субъекта, не склонного отказываться от социального экспериментирования, становятся свидетельством намерения выбраться из постмодернистской ловушки.

Рассмотренные в диссертации образцы современного российского политического дискурса, ищущего выход из Постмодерна, по-разному ставят и разрешают проблему нахождения потерянного субъекта. Политический проекти-визм, нашедший свое наиболее законченное воплощение в художественной литературе обрисовывает целеполагающего субъекта как «знающего что делать» диктатора, как личность с чертами демиурга. При всем том, субъект политико-проективистского дискурса все еще находится в постмодернистской ловушке, поскольку его политическое кредо по большей части описывается в привычных антиномических категориях западничества и почвенничества.

Осознанию субъектности призвана помочь осуществляющаяся в той или иной форме рефлексия над основаниями социальной рациональности, присущей людям российской цивилизации. Ведь, в конечном счете, это рефлексия о том, как субъект ориентируется в реальности, чтобы выжить, и о том, почему поступает он именно так, а не иначе. Типы целеполагающих субъектов, с которыми мы сталкивались в связи с проблематикой социальной рациональности, разнокачественны. В одном случае - это довольно размытый образ патриотачески настроенного гражданина, который сознательно желает сохранить в новой России некоторые жизненно необходимые для ее существования черты традиционного общества. В другом - это не более четкий образ «человека, который хочет остаться жить в России». В третьем - член Ордена, для которого технический прогресс и русский научно-технический гений являются гарантом выживания и возрождения России (но этого субъекта еще только предстоит «сконструировать» организационными мерами). В четвертом - это классовый субъект классического марксизма, которому, правда, нужно вновь осознать себя в качестве такового - иначе он так и останется простой человеческой пылью. В пятом - человек, осознавший себя, прежде всего, Человеком и т.д., и т.п. Эти образы целеполагающих субъектов объединяет ситуация, в которой им придется осознать себя таковыми. Это - ситуация вынужденного российского Постмодерна, ситуация столкновения и взаимного уничтожения различных политических мифов, в которой субъект, прежде чем достигнуть самосознания, должен овладеть всеми навыками деконструкторской рациональности, чтобы не дать сбить себя с толку. И это ситуация, в которой отказ от социального творчества и смелого экспериментирования становится все более неприемлемым.

Становление российской политической мысли эпохи периферийного Постмодерна не сводится ни к простому возрождению ее домодернистских антиномий, ни к эксплуатации последних ради обслуживания потребностей инфо-кратического правления. Начинающаяся возрождаться тяга к социальному эксперименту и смелому политическому проектированию пока не имеет убедительного для большинства населения идеологического, религиозного или философского оформления и его место временно занимают достижения науки и техники, призванные стать едва ли не главным соблазном в деле восстановления империи. Возможно, как это уже было в истории, полноценный дискурс социального эксперимента вырастет из дискурса эксперимента научного и технического и уже только после приобретет идейно влиятельное гуманитарное сопровождение.

Обращение к дискурсу социального эксперимента вряд ли будет означать возвращение века идеологий и утопий. Радикальные изменения в социальной структуре российского общества (распад классов), порожденное Постмодерном недоверие к метарассказам, рост медиакратической составляющей политических режимов - все это, вероятно, не даст идеологии вновь стать доминирующим типом политического дискурса. Так же трудно ожидать и появления нового варианта «русской идеологии» или «русской идеи»: к концу прошлого века их время закончилось и теперь они способны лишь влачить посмертное бытие в виде элементов политических мифов.

Но если рациональные конструкции идеологического или квазиидеологического типа в будущем не смогут встретить понимание большей части общества, это вовсе еще не значит, что люди вообще утратят интерес к рациональной постановке политических целей. Выявленные в развитии современной российской политической мысли тенденции позволяют надеяться на то, что рационализм возвратится в публичную политику. Вероятно, на первых порах это будет рационализм устремленных к социальному эксперименту политических проектов, которые в силу своей конкретности и ориентированности на социальную рациональность, будут доступны массовому восприятию и обсужде

316 нию. В любом случае, эволюция современной российской политической мысли еще далеко не завершена, что, несомненно, предоставит материал для новых исследований в данном направлении.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Список научной литературыФишман, Леонид Гершевич, диссертация по теме "Теория политики, история и методология политической науки"

1. Александер Дж. Прочные утопии и гражданский ремонт Текст. / Дж. Александер // Социс. 2002. - № Ю. - С. 3-11.

2. Алексеев С. Сокровища Валькирии. Земля сияющей власти Текст. / С. Алексеев. М.: Олма-Пресс, 2004. - 443с. - (Сокровища Сергея Алексеева).

3. Алексеева Т.А. Перспективы интегративной идеологии: (Тезисы) Текст. / Т.А. Алексеева, Б.Г. Капустин, И.К. Пантин // Полис. 1997. - № 3. - С. 16-53.

4. Альберти Л.Б. О семье Текст. / Альберти Леон Батиста // Опыт тысячелетия. Средние века и эпоха Возрождения: Быт, нравы, идеалы. М., 1996. - С. 362-412.

5. Аникин A.B. Юность науки: Жизнь и идеи мыслителей-экономистов до Маркса Текст. / A.B. Аникин. 2-е изд., доп. и перераб. - М.: Политиздат, 1975.-384 с.

6. Арин O.A. (Алиев Р.Ш.). Мир без России Текст. / O.A. Арин (Алиев Р.Ш.); Худож. оформ. Е. Пермяков. М.: Эксмо: Алгоритм, 2002. - 480 с. - (История XXI века: Прогнозы, перспективы, предсказания). -Библиогр.: с. 461-473.

7. Арин O.A. Россия в стратегическом капкане. Капитализм несет разрушение не только России, но и Западу Текст. / O.A. Арин. М.: Алгоритм, 2003. -352 с. - (Нац. интерес).

8. Арин O.A. Россия: ни шагу вперед Текст. / O.A. Арин. М.: Эксмо: Алгоритм, 2003. - 350 с. - (История XXI века: Прогнозы, перспективы, предсказания). -Библиогр.: с. 335-346.

9. Арин O.A. Россия: страна рабов, страна господ Текст. / O.A. Арин. М.: Эксмо: Алгоритм-Книга, 2003. - 352 с. - (Нац. интерес).

10. Аристотель. Политика; Афинская полития Текст. / Аристотель; Предисл. Е.И. Темнова. М.: Мысль, 1997. - 458 с.

11. Аристотель. Этика Текст. / Аристотель; Пер. Н.В. Брагинской, Т.А. Миллер. М.: ACT, 2002. - 496 с.

12. Архангельский А. Базовые ценности: инструкции по применению Текст. / А. Архангельский. Спб.: Амфора, 2006. - 287 с. - (Личное мнение).

13. Бауман 3. Идеология в мире постмодерна Текст. / 3. Бауман // Полит, наука. 2003. - № 4. - С. 86-92.

14. Бек У. Национальное государство утрачивает суверенитет Текст. / У. Бек // Сумерки глобализации: Настольная книга антиглобалиста: Сборник. М., 2004.-С. 46-54.

15. Белла Р. Основные этапы эволюции религии в истории общества Текст. / Р. Белла // Религия и общество: Хрестоматия по социологии религии / Сост. В.И. Гараджа, Е.Д. Руткевич. М., 1996. - С. 665-677.

16. Березиц Ф. Война 2030. Красный рассвет Текст. / Ф. Березин. М.: Экс-мо, 2005.-480 с.

17. Березин Ф. Война 2030. Пожар Метрополии Текст. / Ф. Березин. М.: Эксмо, 2005. - 448 с.

18. Блаватская Е.П. Ключ к теософии. Ясное изложение в форме вопросов и ответов этики, науки и философии для изучения которых было основано Теософское общество Текст.: Пер. с англ. / Е.П. Блаватская. М.: Сфера, 1993. - 318 с.

19. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть Текст. / Ж. Бодрийяр; Пер. и вступ. ст. С.Н. Зенкина. М.: Добросвет, 2000. - 387 с.

20. Большевизм социокультурный феномен: (Опыт исследования. 2) Текст. / A.C. Ахиезер, А.П. Давыдов, М.А. Шуровский, И.Г. Яковенко, E.H. Яркова // Вопр. филос. - 2002. - № 5. - С. 55-67.

21. Бондаренко В. Белый лик патриотизма. Пламенные реакционеры. Кн. вторая Текст. / В. Бондренко. М.: Б.и., 2003. - 304 с.

22. Бондаренко В. Красный лик патриотизма. Пламенные реакционеры. Кн. первая Текст. / В. Бондаренко. М.: Б.и., 2002. - 340 с.

23. Борев Ю.Б. Искусство интерпретации и оценки: Опыт прочтения «Медного всадника» Текст. / Ю.Б. Борев. М.: Сов. писатель, 1981. - 399 е., 16 л. портр., факс.

24. Брандес М.Э. Идеология и миф: Общие черты Текст. / М.Э. Брандес // Полит, наука. 2003. - № 4. - С. 45-60.

25. Бузгалин A.B. Ренессанс социализма Текст.: (Курс лекций, прочитанных в Молодежном ун-те современного социализма) / A.B. Бузгалин. М.: Едито-риалУРСС, 2003.-512 с.

26. Буровский A.M. Курс неизвестной истории Текст. / A.M. Буровский. -М.: ACT; Красноярск: Издат. проекты, 2004. 402, [2] е.: ил.

27. Бушин B.C. Гении и прохиндеи Текст. / B.C. Бушин. М.: Алгоритм, 2004. - 509 с. - (История России. Соврем, взгляд).

28. Бушков A.A. Россия, которой не было 2. Русская Атлантида: историческое расследование. [Текст] / A.A. Бушков, A.M. Буровский. - Красноярск; М.: Бонус: Олма-Пресс, 2004. - 512 с. - (Досье).

29. Бушков A.A. Россия, которой не было 3. Миражи и призраки Текст. / А. Бушков. - М.: Олма-Пресс: Красный пролетарий, 2004. - 295с.

30. Бушков A.A. Сталин. Ледяной трон: Хроники великого и ужасного времени Текст. / А. Бушков. СПб.: Нева, 2005. - 625 с.

31. Бьюкенен П.Дж. Смерть Запада Текст. / П.Дж. Бьюкенен; Под общ. ред. К. Королева; Пер. с англ. А. Башкирова; Послесл. А. Столярова. М.; СПб.: ACT; Terra Fantastica, 2003. - 448 с. - (Великие противостояния).

32. Валлерстайн И. Конец знакомого мира: Социология XXI века Текст. / И. Валлерстайн; Пер. с англ. под ред. В.И. Иноземцева. М.: Логос, 2004 - 368 с.

33. Валлерстайн И. После либерализма Текст.: Пер. с англ. / И. Валлерстайн; Под ред. Б.Ю. Кагарлицкого. М.: Едиториал УРСС, 2003. - 256 с.

34. Валянский С. За какие идеи мы умираем Текст. / С. Валянский. М.: Алгоритм: Эксмо, 2005 - 512 с.

35. Валянский С.И. Иное время истории: Проект «Хронотрон» Текст. / С.И. Валянский, Д.В. Калюжный. М.: ТЕРРА-Кн. клуб, 2002. - 432 с. - (Двуликая Клио: версии и факты).

36. Валянский С.И. Понять Россию умом Текст. / С. Валянский, Д. Калюжный. М.: Эксмо, 2002. - 544 с.

37. Валянский С.И. Третий путь цивилизации, или Спасет ли Россия мир? Текст. / С.И. Валянский, Д.В. Калюжный. М.: Алгоритм, 2002 - 492, [3] с.

38. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма Текст. / М. Вебер // Избранные произведения: Пер. с нем. / М. Вебер. М., 1990. - С. 61-273.

39. Вебер М. Социология религии. ( Типы религиозных сообществ) Текст. / М. Вебер // Избранное. Образ общества: Пер. с нем. / М. Вебер. М., 1994. -С. 78-309.

40. Вера. Сила. Свобода: Программа движения «Наш дом Россия» Текст. -М., 1999.-32 с.

41. Вернадский Г.В. Начертание русской истории Текст.: Учеб. пособие для вузов / Г.В. Вернадский; Ред.: А.Я. Дегтярев, И.Я. Фроянов, Б.С. Пушкарев и др.; Оформл. C.J1. Шапиро. СПб.: Лань, 2000. - 320 с.

42. Власов Ю.П. Временщики Текст. / Ю.П. Власов. М.: Эксмо: Алгоритм, 2005.-480 с.

43. Вниз по вертикали: Первая четырехлетка Путина глазами либералов Текст. / Ред.-сост.: А.Р. Курилкин, A.B. Трапкова. М.: КоЛибри, 2005. - 368 с.

44. Волгин В.П. Развитие общественной мысли во Франции в XVIII веке Текст. / В.П. Волгин. М.: Наука, 1977. - 373 с.

45. Володин А.И. Утопия и история: Некоторые проблемы изучения домарксистского социализма Текст. / А.И. Володин. М.: Политиздат, 1976. - 271 с. - Указ. имен: с. 266-270.

46. Вольтер Ф. Собрание сочинений Текст.: В 3 т.: Т. 2: Театр; Стихотворения; Мемуары; Исторические сочинения; Статьи; Памфлеты: Пер. с фр. / Вольтер; Под общ. ред. Б.Т. Грибанова. М.: Литература: РИК Русанова: Сигма-Пресс, 1998. - 656 с.

47. Вольтер Ф. Философские сочинения Текст. / Ф. Вольтер; Пер. с фр. С.Я. Шейман-Топштейн; Отв. ред., сост. и автор вступ. ст. В.Н. Кузнецов. М.: Наука, 1988.-750 с.

48. Гегель Г.В.Ф. Философия истории Текст. / Г.В.Ф. Гегель; Пер. A.M. Во-дена. СПб.: Наука, 1993. - 480 с.

49. Гельвеций К.А. Сочинения Текст.: В 2 т.: Т. 1 / К.А. Гельвеций; Сост. Х.Н. Момджян. М.: Мысль, 1973. - 647 с. - (Филос. наследие).

50. Гельвеций К.А. Сочинения Текст.: В 2 т.: Т. 2 / К.А. Гельвеций; Сост., общ. ред. и вступ. ст. Х.Н. Момджяна. М.: Мысль, 1974. - 687 с. - (Филос. наследие). •

51. Гиббон Э. Упадок и разрушение Римской империи Текст. / Э. Гиббон; Пер. с англ. JI.A. Игоревского. М.: Центрполиграф, 2005. - 959 с.

52. Гитлер А. Моя борьба = Mein Kampf Текст.: Пер. с нем. / А. Гитлер; С коммент. ред. М.: Витязь, 2000. - 599 с.

53. Головачев В.В. Логово зверя Текст. / В.В. Головачев. М.: Эксмо-Пресс, 1999. - 506 с. - (Абсолютное оружие).

54. Гольбах П. Система природы или о законах мира физического и мира духовного Текст. / П. Гольбах; Пер. с фр. П. Юшкевича. М.: Соцэкгиз, 1940. -454 с.

55. Грамши А. Понятие идеологии Текст. / А. Грамши // Тюремные тетради: В 3 ч.: Пер. с ит. / А. Грамши. М.: Политиздат, 1991. - Ч. 1. - С. 68-69.

56. Грамши А. Спекулятивная философия Текст. / А. Грамши // Тюремные тетради: В 3 ч.: Пер. с ит. / А. Грамши. М.: Политиздат, 1991. - Ч. 1. - С. 73-75.

57. Гудрик-Кларк Н. Оккультные корни нацизма Текст.: [Пер. с англ.] / Н. Гудрик-Кларк. -М.: Яуза: Эксмо, 2004. 574, 1. с.

58. Гусейнов A.A. Великие моралисты Текст. / A.A. Гусейнов. М.: Республика, 1995.-351 с.

59. Гуторов В.А. Античная социальная утопия: Вопросы истории и теории Текст. / В.А. Гуторов. Л.: Изд-во Лен. ун-та, 1989. - 288 с.

60. Гуторов В.А. Современная российская идеология как система и политическая реальность Текст. / В.А. Гуторов // Полис. 2001. - № 2. - С. 72-82.

61. Дегоев В. Мифотерапия Текст. / В. Дегоев // Свободная мысль-ХХ1. — 2004.-№7.-С. 124-132.

62. Дегтярева М.И. «Особый русский путь» глазами «западников»: де Местр и Чаадаев Текст. / М.Р1. Дегтярева // Вопр. филос. 2003. - № 8. - С. 97-106.

63. Дейк Т.А. ван. Расизм и язык Текст: Перевод. / Т.А. ван Дейк; АН СССР, ИНИОН. М.: ИНИОН, 1989. - 75, 1. с. - (Актуал. пробл. прикл. языкознания). - Библиогр.: с. 66-76.

64. Делягин М. Социально-экономическая программа будущей революции Текст. / М. Делягин // Свободная мысль-ХХ1. 2005. - № 7. - С. 64-80.

65. Демин В.Н. Гиперборея. Исторические корни русского народа Текст. /

66. B.Н. Демин. М.: ФАИР-ПРЕСС, 2000. - 624 с.

67. Дивов О.И. Выбраковка Текст.: Фантаст, роман / О.И. Дивов. М.: Экс-мо, 2004. - 381 с. - (Русская фантастика).

68. Дугин А.Г. Гиперборейская теория: (Опыт ариософ. исслед.) Текст. / А. Дугин. М.: Арктогея, 1993. - 120 е.: ил. - (Наследие предков).

69. Дугин А.Г. Основы геополитики. Геополитическое будущее России Текст.: Учеб. пособие для вузов / А.Г. Дугин. М.: Арктогея, 1997. - 608 с.

70. Дюркгейм Э. Представления индивидуальные и представления коллективные Текст. / Э. Дюркгейм // Социология, ее метод, предназначение / Пер. с фр., сост., послесл. и примеч. А.Б. Гофмана / Э. Дюркгейм. М.: Канон, 1995.1. C. 208-244.

71. Дюркгейм Э. Социология религии и теория познания Текст. / Э. Дюрк-гейм // Религия и общество: Хрестоматия по социологии религии / Сост. В.И. Гараджа, Е.Д. Руткевич. М., 1996. - С. 111-145.

72. Евлампиев И.И. История русской философии Текст.: Учеб. пособие для студентов вузов / И.И. Евлампиев. М.: Высш. шк., 2002. - 584 с.

73. Емельянов Б.В. Славянофилы: поиски идентичности Текст. / Б.В. Емельянов, М.В. Исаева; Ил. М.В. Исаевой; Фонд творческой педагогики. Екатеринбург: Б. и., 1999. - 195 с.

74. Еськов К. Последний кольценосец Текст.: Роман / К. Еськов; Худож. А№1У. М.: АСТ, 1999. - 512с. - (Заклятые миры).

75. Жириновский В.В. Идеологические основы либерально-демократической партии России Текст. / В.В. Жириновский. М., 1995.

76. Жукоцкий В.Д. Лютер и Ленин: две культурологические модели реформации Текст. / В.Д. Жукоцкий // ОНС: Обществ, науки и современность. -2005.-№ 1. С. 69-83.

77. Западники и националисты: возможен ли диалог? Текст.: Материалы дискуссии. М.:ОГИ. - 2003.

78. Зеньковский В.В. История русской философии Текст.: [В 2 т.]: Т. 1, ч. 1.- Л.: ЭТО др., 1991. 220, 1. с. - (ФНР: Филос. наследие России).

79. Зеньковский В.В. История русской философии Текст.: [В 2 т.]: Т. 1, ч. 2.- Л.: ЭТО др., 1991. 280 с. - (ФНР: Филос. наследие России).

80. Зеньковский В.В. История русской философии Текст.: [В 2 т.]: Т. 2, ч. 1. -Л.: ЭГО др., 1991. 254, 1. с. - (ФНР: Филос. наследие России).

81. Зеньковский В.В. История русской философии Текст.: [В 2 т.]: Т. 2, ч. 2.- Л.: ЭГО др., 1991. 268, 1. с. - (ФНР: Филос. наследие России). - Указ. имен, предм.: с. 256-267.

82. Зиновьев А. Идеологические заметки Текст. / А. Зиновьев // Свободная мысль-ХХ1. 2005. - № 2. - С. 78-91.

83. Зиновьев А. Идеология партии будущего Текст. / А. Зиновьев. М.: Эксмо, 2003.-240 с.

84. Зиновьев A.A. Коммунизм как реальность Текст. / A.A. Зиновьев. М.: Эксмо: Алгоритм, 2003. - 384 с.

85. Зиновьев A.A. Русская трагедия. (Гибель утопии) Текст. / A.A. Зиновьев. М.: Алгоритм, 2002. - 476 с.

86. Злотников Р.В. Империя. Виват император! Текст.: Роман / Р.В. Злотников. М.: Олма-Пресс, 2002. - 415 с. - (Спец. рус. проект).

87. Зубов А.Б. Циклы русской истории Текст. / А.Б. Зубов // Вопр. филос. -2005.-№3.-С. 161-167.

88. Зюганов Г.А. Глобализация и судьба человечества Текст. / Г.А. Зюганов; Под ред. А.К. Фролова. М.: Мол. гвардия, 2002. - 448 с.

89. Иванов Д. Общество как виртуальная реальность Текст. / Д. Иванов // Информационное общество: Сборник. -М., 2004. С. 355-428.

90. Ильин И.П. Дискурс Текст. / И.П. Ильин // Литературная энциклопедия терминов и понятий / Гл. ред. и сост. А.Н. Николюкин. М., 2001. - С. 231-232.

91. Исаев И.А. Politica hermetica: скрытые аспекты власти Текст. / И.А. Исаев. 2-е изд., перераб. и доп. - М.: Юристъ, 2003. - 575 с.

92. История политических и правовых учений. Древний мир Текст. / [Васильев Л.С., Графский В.Г., Грацианский П.С. и др.]; Отв. ред. B.C. Нерсесянц; АН СССР. Ин-т государства и права. М.: Наука, 1985. - 349 с.

93. История политических учений Текст. Вып. 2: Эпохи свободной конкуренции и буржуазных революций / [Азаркин И.М., Завьялов Ю.С., Левченко

94. В.Н. и др.; Под ред. О.В. Мартышина. М.: Юрист, 1996. - 363, 1. с. - Библи-огр.: с. 358-360.

95. История теоретической социологии Текст.: В 4-х т.: Т. 1 / Отв. ред. и сост. Ю.Н. Давыдов. М.: Канон, 1997. - 497 с.

96. Кагарлицкий Б. Периферийная империя: Россия и миросистема Текст. / Б. Кагарлицкий. М.: Ультра. Культура, 2004. - 528 с.

97. Калашников М. Вперед, в СССР-2 Текст. / М. Калашников. М.: Яуза: Эксмо, 2003. - 416 с.

98. Калашников М. Гнев орка Текст. / М. Калашников. Ю. Крупнов. М.: ACT: Астрель, 2003. - 598, [6] с. — (Великие противостояния: Америка против России).

99. Калашников М. Орден новых меченосцев Текст. / М. Калашников. М.: ACT: Астрель: Ермак, 2003. - 318, [2] с. - (Великие противостояния: Америка против России: Битва за небеса).

100. Калашников М. Оседлай молнию! Текст. / М. Калашников, Ю. Крупнов. М.: ACT: Астрель: Транзиткнига, 2003. - 381, [3] с. - (Великие противостояния: Америка против России).

101. Калашников М. Третий проект. Спецназ Всевышнего: книга-расследование Текст. / М. Калашников, С. Кугушев. М.: ACT: Астрель, 2006. -1134 с.

102. Калюжный Д. Дело и Слово: Будущее России с точки зрения теории эволюции Текст. / Д. Калюжный, Е. Ермилова. М.: Эксмо, 2003 - 448 с.

103. Кампанелла Т. Город Солнца Текст. / Т. Кампанелла; Пер. с лат. и ком-мент. Ф.А. Петровского; Акад. наук СССР. М.: Изд-во АН СССР, 1954. - 228 с.

104. Капустин Б. Что такое консерватизм? Текст. / Б. Капустин // Свободная мысль-XXI. 2004. - № 2. - С. 44-54.

105. Кара-Мурза С.Г. Гражданская война 1918-1921 урок для XXI века Текст. / С.Г. Кара-Мурза. - М.: Эксмо: Алгоритм, 2003. - 381 с. - (Новейшая история).

106. Кара-Мурза С.Г. Евреи, диссиденты и еврокоммунизм Текст. / С.Г. Кара-Мурза. М.: Эксмо-Пресс: Алгоритм, 2002. - 256 с. - (Новейшая история).

107. Кара-Мурза С.Г. Евроцентризм эдипов комплекс интеллигенции Текст. / С.Г. Кара-Мурза. - М.: Эксмо: Алгоритм, 2002. - 255 с. т- (Новейшая история).

108. Кара-Мурза С.Г. Идеология и мать ее наука Текст. / С.Г. Кара-Мурза. -М.: Алгоритм: Эксмо, 2002. 254, 1. с. - (Новейшая история).

109. Кара-Мурза С.Г. Истмат и проблема Восток-Запад Текст. / С.Г. Кара-Мурза. М.: Алгоритм, 2001. - 254 с. - (Тропы практического разума).

110. Кара-Мурза С.Г. Манипуляция сознанием Текст.: Учеб. пособие / С.Г. Кара-Мурза. М.: Алгоритм, 2004. - 528 с. - (История России. Современный взгляд).

111. Кара-Мурза С.Г. Советская цивилизация Текст.: Кн. 1: От начала до великой победы / С.Г. Кара-Мурза. -М.: Алгоритм, 2001. 528 с.

112. Кара-Мурза С.Г. Столыпин отец русской революции Текст. / С.Г. Кара-Мурза. - М.: Алгоритм, 2002. - 256 с. - (Тропы практического разума).

113. Карлейль Т. Теперь и прежде Текст. / Т. Карлейль; Сост., подгот. текста и примеч. Р.К. Медведевой. М.: Республика. 1994. - 415 с.

114. Кассирер Э. Техника современных политических мифов Текст. / Э. Кас-сирер // Феномен человека: Антология / Сост., вступ. ст. П.С. Гуревича. М.: Высш. шк., 1993.-349 с.

115. Касьянова К. О русском национальном характере Текст. / К. Касьянова. М.: Ин-т национальной модели экономики, 1994. - 367 с.

116. Киреевский И.В. Избранные статьи Текст. / И.В. Киреевский; Вступ. ст. и коммент. В.А. Котельникова. М.: Современник, 1984. - 383 с.

117. Классический французский либерализм Текст.: Сборник / Б. Констан, Ф. Гизо; Пер. с фр. М.М. Федоровой. М.: РОССПЭН, 2000. - 592 с. - (Университетская б-ка. Политология).

118. Климов И. А. Теория социальных мифов Ж. Сореля Текст. / И. А. Климов // Социолог, журн. 2002. - № 1.

119. Кожинов В.В. О русском национальном сознании: Избр. ст. о наиболее актуальных вопросах российского государства. [Текст] / В.В. Кожинов; Сост. А. Ульяшов. М.: Алгоритм, 2002. - 384 с. - Библиогр. в подстроч. примеч.

120. Кожинов В.В. Россия как цивилизация и культура: К 1200-летию рус. государства Текст. / В. Кожинов // Наш современник. 2000. - № 5. - С. 194— 211; № 7. - С. 200-224; № 9. - С. 205-213. - Продолж. следует.

121. Козин Н.Г. Постижение России. Опыт историософского анализа. Текст. / Н.Г. Кожин. М.: Алгоритм, 2002. - 656 с.

122. Колесников А. Новая русская идеология: хроника политических мифов Текст. / А. Колесников, А. Привалов. -М.: ГУ-ВШЭ, 2001.-384 с.

123. Кольев А. Политическая мифология: Реализация, социального опыта Текст. / А. Кольев. М.: Логос, 2003. - 384 с.

124. Конан Дойл А. История спиритизма Текст. / А. Конан Дойл. СПб.: АОЗТ «Журнал «Звезда», 1998. - 472 с.

125. Котов П.Л. Пути русского консерватизма 1840-1850-х годов: старшие славянофилы и Аполлон Григорьев Текст. / П.Л. Котов // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 8: История. 2001. -№ 3. - С. 56-70.

126. Крупнов Ю. Стать мировой державой Текст. / Ю. Крупное. — М.: Яуза: Эксмо, 2003-512 с.

127. Ксенофонт. Воспоминания о Сократе Текст.: [Сборник] / Ксенофонт; [Пер. и послесл. С.И. Соболевского; РАН, Ин-т философии]. М.: Наука, 1993 - 379 е., 1. л. портр. - (Памятники филос. мысли).

128. Кудрявцев О.Ф. Ренессансный гуманизм и «Утопия» Текст. / О.Ф. Кудрявцев. М: Наука, 1991.-288 с.

129. Куманецкий К. История культуры Древней Греции и Рима Текст. / К. Куманецкий; Пер. с польского В.К. Ронина. М.: Выс. шк., 1990. - 350, 1. е., [52] л.: ил. - Указ. лич. имен., геогр. назв.: с. 330-348.

130. Либерально-демократическая партия России Текст.: Программа. М., Курск, 1995.

131. Лифшиц Р.Л. Провинциальная демшиза Текст. / Р.Л. Лифшиц. М.: Эксмо, 2003.-480 с.

132. Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени Текст. / Д.С. Лихачев. Л.: Худож. лит., 1978. - 359 е., 1 л. ил.

133. Лихачев Д.С. Литературный этикет Текст. / Д.С. Лихачев // Поэтика древнерусской литературы / Д.С. Лихачев. 3-е изд., доп. - М., 1979. - С. 80-102.

134. Лихачев Д.С. Развитие русской литературы X-XVII веков: Эпохи и стили Текст. / Д.С. Лихачев; АН СССР. Ин-т рус. литературы (Пушкинский дом). -Л.: Наука, 1973. 254 с. - Указ. имен и предм.-темат.: с. 218-252.

135. Логинов A.B. Идеология как проблема социальной онтологии Текст.: Автореф. дис. . канд. филос. наук: 09.00.11 / A.B. Логинов; Урал. гос. ун-т им. A.M. Горького. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2004. - 26 с.

136. Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения Текст. / А.Ф. Лосев. М.: Мысль, 1978. - 623 с. - Библиогр.: с. 615-623.

137. Лоскутов В.А. Партия власти или краткий курс политологии для начинающих партийных функционеров Текст. / В.А. Лоскутов // Чиновник. 2002. -№2(18), апр.-С. 16-27.

138. Луман Н. Капитализм и утопия Текст. / Н. Луман // РЖ: Соц. и гуманит. науки и современность. Сер. 11: Социология. 1995. - № 1.

139. Льюис К.С. Клайв Степлз Льюис. Кн. 1: Т. 1-2: За пределами Безмолвной планеты: Роман; Переландра: Роман: Текст. / К.С. Льюис; [Пер. с англ.; Вступ ст. Я. Кротова; Коммент. И. Кормильцева; Худож. В. Бухарев]. М.: ЛШ: Вече, 1993.-335 е.: ил.

140. Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве Текст. / Н. Макиавелли; Предисл., коммент. Е.И. Темнова. М.: Мысль, 1997. - 639 с.

141. Макьявелли Н. История Флоренции = Istorie Florentine Текст. / Н. Макьявелли; Общ. ред. В.И. Рутенберга; Пер. Н.Я. Рыковой. 2-е изд. - М.: Наука, 1987.-447 с.

142. Малинова О.Ю. Концепт идеологии в современных политических исследованиях Текст. / О.Ю. Малинова // Полит, наука. 2003. - № 4. - С. 8-32.

143. Малинова О.Ю. Партийные идеологии в России: атрибут или антураж? Текст. / О.Ю. Малинова // Полис. 2001. - № 5. - С. 95-106.

144. Малиновский Б. Магия, наука и религия Текст.: Пер. с англ. / Б. Малиновский. М.: Рефл-бук, 1998. - 304 с.

145. Мальтус Т.Р. Опыт закона о народонаселении Текст. / Т.Р. Мальтус, Д.М. Кейнс, Ю. Ларин; Сост. И.А. Столярова. М.: Эконов-Ключ, 1993. - 486 с. - (Антология экономической классики).

146. Манхейм К. Идеология и утопия Текст. / К. Манхейм // Диагноз нашего времени: Пер. с нем. и англ. / К. Манхейм. М., 1994 - С. 7-276.

147. Марей А. Русская национальная идея: новая интерпретация Текст. / А. Марей // Свободная мысль-XXI. 2005. - № 1. - С. 204-209.

148. Маркс К. Избранные произведения: В 2 т.: Т. 1 Текст. / К. Маркс, Ф. Энгельс. М.: ОГИЗ, 1948. - 636 с.

149. Маркс К. Избранные произведения: В 2 т.: Т. 2 Текст. / К. Маркс, Ф. Энгельс. -М.: ОГИЗ, 1948. 516 с.

150. Маркс К. Немецкая идеология Текст. / К. Маркс, Ф. Энгельс. М.: Политиздат, 1988. - 574 с.

151. Маркс К. Францу Мерингу Текст.: [Письмо от 14 июля 1893 г.] / К. Маркс // Сочинения. 2-е изд. - М., 1966. - Т. 39. - С. 82-86.

152. Маркс К. Манифест коммунистической партии Текст. / К. Маркс, Ф. Энгельс // Сочинения. 2-е изд. - М., 1955. - Т. 4. - С. 419-459.

153. Маркузе Г. Одномерный человек Текст. / Г. Маркузе; Пер. с англ. А. Юдина при участии Ю. Данько под ред. А. Жаровского; Предисл. и примеч. А. Юдина. M.: REFL-BOOK, 1994. - 431 с.

154. Маркузе Г. Эрос и цивилизация: Филос. исслед. учения Фрейда Текст. / Г. Маркузе; Пер. с англ. [и предисл. A.A. Юдина]. Киев: Гос. б-ка для юношества, 1995. — 314 с. - (Собр. Латин. клуба). - Библиогр.: с. 310 и в подстроч. примеч.

155. Мартьянов B.C. Метаязык политической науки Текст. / B.C. Мартьянов; РАН. Урал, отд-ние. Ин-т философии и права. Екатеринбург: Изд-во УрО РАН, 2003. - 236 с. - (Феноменология полит, пространства).

156. Матц У. Идеологии как детерминанта политики в эпоху модерна Текст. / У. Матц // Полис. 1992. -№ 1-2. - С. 130-143.

157. Милза П. Что такое фашизм? Текст. / П. Милза // Политология: Хрестоматия / Сост. М.А. Василюк, М.С. Вершинин. М., 1999. - С. 648-656.

158. Милль Дж.С. Утилитарианизм; О свободе Текст. / Дж.С. Милль; Пер. с англ. А.Н. Неведомского. Петербург : Изд. Аполлона Голованова, 1866-1869. -414 с.

159. Митрохин Н. Русская партия: движение русских националистов в СССР. 1953-1985 годы Текст. / Н. Митрохин. М.: Новое лит. обозрение, 2003. - 624 с.

160. Михайлов В.Д. Вариант «И» Текст. / В.Д. Михайлов. М., Изд-во АСТ-ЛТД, 2004 - 445 с.

161. Моммзен Т. История Рима: Т I: До битвы при Пидне Текст. / Т. Мом-мзен; Отв. ред. А.Б. Егоров. СПб.: Наука, 1994 - 732 1. с.

162. Монтескье Ш.Л. О духе законов Текст. / Ш.Л. Монтескье; Сост., пер. с фр. и коммент. A.B. Матешук. М.: Мысль, 1999. - 672 с. - (Из клас. наследия).

163. Монтескье Ш.Л. Персидские письма; Размышления о причинах величия и падения римлян Текст.: [Пер. с фр.] / Ш.Л. Монтескье; Вступ. ст. и коммент. Н.Д. Саркитова. М.: Канон-пресс-Ц: Кучково поле, 2002. - 512 с.

164. Мор Т. Утопия Текст.: Пер. с лат. / Т. Мор; Пер., авт. коммент. А.И. Ма-леин, Ф.А. Петровский; Авт. предисл. В.П. Волгин. 2-е изд., доп. - М.: Изд-во АН СССР, 1978. - 295с. - (Предшественники науч. социализма).

165. Московичи С. Машина, творящая богов Текст. / Серж Московичи; Пер. с фр. Т.П. Емельяновой, Г.Г. Дилигенского. М.: Центр психологии и психотерапии; КСП+, 1998. - 560 с. - (Б-ка социальной психологии).

166. Мур М. Где моя страна, чувак?: Америка, которую мы потеряли Текст. / М. Мур; Пер. с англ. С. Саксина. М.: ACT: ЛЮКС, 2004. - 300, [4] с. - (Великие противостояния).

167. Мухин Ю.И. За державу обидно! Текст. / Ю.И. Мухин. М.: Яуза, 2004. - 640 с.

168. Мухин Ю.И. Россия. Еще не вечер Текст. / Ю.И. Мухин. М.: Эксмо: Яуза, 2003.-320 с.

169. Найшуль В.А. Революция и справедливость Текст. / В.А. Найшуль. М.: ОГИ, 2005. - 128 с.

170. Никитин Ю.А. Великий маг Текст.: [Роман] / Ю.А. Никитин. М.: Экс-мо-Пресс, 2002. - 480 с.

171. Никитин Ю.А. Имаго Текст.: [Роман] / Ю.А. Никитин. М.: Эксмо-Пресс, 2002. - 476 с. - (Странные романы).

172. Никитин Ю.А. Имортист Текст.: Роман / Ю.А. Никитин. М.: Эксмо, 2003.-544 с.

173. Никитин Ю.А. Империя зла Текст.: Роман / Ю.А. Никитин. М.: Центр-полиграф, 2002. - 477- с. - (Миры. Русские идут).

174. Никитин Ю.А. Скифы Текст.: Роман / Ю.А. Никитин; Худож. М.А. Петров. -М.: Центрополиграф, 2000. 508 с. - (Миры. Странные романы).

175. Никитин Ю.А. Ярость Текст.: Роман / Ю.А. Никитин. М.: Центрполи-граф, 2002. - 491 с. - (Миры. Русские идут).

176. Никто, КРОме нас с вами! Текст. М., 1995.

177. Носовский Г.В. Новая хронология Руси, Англии и Рима Текст. / Г.В. Носовский, А.Т. Фоменко. М.: АНВИК, 1999. - 542 с.1820 философии континентальной и аналитической Текст. / Беседа В. Россмана и Я. Шрамко // Вопр. филос. 2002. - № 11. - С. 112.

178. Одайник В. Психология политики. Политические и социальные идеи Карла Густава Юнга Текст. / В. Одайник; Пер. с англ. К. Бутырина; Вступ. ст. M.JI. фон Франц; Под общ. ред. В. Зеленского. СПб.: Ювента, 1996. - 382 с.

179. Олейников Д.И. Классическое российское западничество Текст. / Д.И. Олейников. М.: Механик, 1996. - 168 с. - (Высшее образование. Ин-т «Открытое общество» (Фонд Сороса)).

180. Оруэлл Дж. 1984; Скотный двор Текст.: Романы / Дж. Оруэлл; Пер. с англ. Д. Иванов, В. Недошивина. Пермь: КАПИК, 1992. - 301 с.

181. Панарин A.C. Глобализация как вызов жизненному миру Текст. / A.C. Панарин // Вестн. Рос. акад. наук. 2004. - Т. 74, № 7. - С. 619-626. - Библи-огр.: с. 626.

182. Панарин A.C. Искушение глобализмом Текст. / A.C. Панарин. М.: Эксмо: Алгоритм, 2003. - 416 с.

183. Панарин A.C. Православная цивилизация в глобальном мире Текст. /

184. A.C. Панарин. М.: Эксмо: Алгоритм, 2003. - 544 с. - (История России. Современный взгляд).

185. Панарин A.C. Стратегическая нестабильность в XXI веке Текст. / А. Панарин. М.: Эксмо: Алгоритм, 2004. - 636 g. - (Горячая линия).

186. Пантин И.К. Демократия в России: противоречия и проблемы Текст. / И.К. Пантин // Полис. 2003. - № 1. - С. 134-148.

187. Парсонс Т. Современный взгляд на дюркгеймову теорию религии Текст. / Т. Парсонс // Религия и общество: Хрестоматия по социологии религии / Сост.

188. B.И. Гараджа, Е.Д. Руткевич. М., 1996. - С. 170-190.

189. Партия «Яблоко»: принципы, цели, программа действий Текст.: Материалы для участников агитационно-пропагандистских групп. Екатеринбург, 1999.- 15 с.

190. Паршев А.П. Почему Америка наступает Текст. / А.П. Паршев. М.: ACT: Астрель, 2002. - 370 с. - (Великие противостояния).

191. Пастухов В.Б. Конец русской идеологии (Новый курс или новый путь?) Текст. / В.Б. Пастухов // Полис. 2001. - № 1. - С. 49-63.

192. Пашенцев E.H. Оппозиционные партии и движения современной России Текст. / E.H. Пашенцев. М.: Информпечать, 1998. - 224 с.

193. Перумов Н.Д. Кольцо Тьмы Текст.: Кн. 1.: Эльфийский клинок / Н. Пе-румов; [Предисл. О. Кустовой]. СПб.: Северо-Запад, 1993. - 735 с.

194. Перумов Н.Д. Кольцо тьмы Текст.: Кн. 2: Черное копье / Н.Д. Перумов. -М.: Эксмо, 2004.-688 с.

195. Перумов Н.Д. Кольцо Тьмы Текст.: Кн. 3: Адамант Хенны / Н.Д. Перумов. М.: Эксмо, 2004. - 560 с.

196. Платон. Государство; Законы; Политик Текст. / Платон; Пер. с древне-греч.; Сост., предислов., аннотир. указ. Е.И. Темнов. -М.: Мысль, 1998. 798 с.

197. Платон. Софист Текст. / Платон // Сочинения: В 3-х т.: Пер. с древне-греч. / Платон; Под общ. ред. А.Ф. Лосева и В.Ф. Асмуса. М., 1970. - Т. 2. С. 319-401.

198. Плеханов A.B. Сверхдержава Текст.: Фантаст, роман / A.B. Плеханов. -М.: Центрполиграф, 2000. 490 с. - (Перекресток миров).

199. Политические партии и движения России. 1996: Ежегодник Текст. -М.: Пресс Лтд, 1996. 560 с.

200. Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 2.: Время лжепророков: Гегель, Маркс и другие оракулы Текст. / К. Поппер; Пер. с англ. под ред. В.Н. Садовского. М.: Феникс: Культурная инициатива, 1992. - 528 с.

201. Программа Всероссийского Общественно-политического движения «Наш дом Россия». Утверждена Вторым съездом Движения 2 сентября 1995 г. Текст. -М, 1995. -38 с.

202. Ревуненкова Н. Ренессансное свободомыслие и идеология Реформации Текст. / Н. Ревуненкова. М.: Мысль, 1988. - 207 с.

203. Ристори Р. Последняя флорентийская республика (1527-1530 гг.) в воспоминаниях Донато Джаннотти Текст. / Р. Ристори // Культура и общество Италии накануне Нового времени. — М., 1993.

204. Россия глазами русского: Чаадаев, Леонтьев, Соловьев Текст. / РАН; Отв. ред. и авт. вступ. ст. А.Ф. Замалеев. СПб.: Наука, 1991. - 364 с. - (Истоки отечественной мысли).

205. Савицкий П.Н. Контингент Евразия Текст. / П.Н. Савицкий; Сост. А.Г. Дугин. М.: Аграф, 1997. - 461 с. - (Новая история).

206. Сергеев Д.Д. Система официальных идеологических ценностей в Риме при переходе от республики к империи Текст.: Автореф. дис. . канд. ист. наук: 07.00.03 / Д.Д. Сергеев. СПб.: С.-Петерб. гос. ун-т, 1999. - 19 с.

207. Серио П. Анализ дискурса во французской школе: (Дискурс и интер дискурс) Текст. / П. Серио // Семиотика: Антология / Сост. Ю.С. Степанов. М., Екатеринбург, 2001.

208. Славянофильство и современность Текст.: Сб. статей / РАН, Ин-т рус. лит. (Пушкинский Дом). СПб.: Наука, 1994. - 261 с.

209. Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов Текст. / А. Смит; Вступ. ст. и коммент. B.C. Афанасьева. М.: Изд-во социально-экон. лит., 1962.-684 с.

210. Смит А. Теория нравственных чувств Текст. / А. Смит; Вступ. ст. Б.В. Мееровского; Подгот. текста, коммент. А.Ф. Грязнова. М.: Республика, 1997. - 352 с. - (Б-ка этической мысли).

211. Соловьев А.И. Идеология и культура: Политические оппоненты современной эпохи Текст. / А.И. Соловьев // Полит, наука. 2003. - № 4. - С. 32-45.

212. Соловьев А.И. Политическая идеология: логика исторической эволюции Текст. / А.И. Соловьев // Полис. 2001. - № 2. - С. 5-23.

213. Соловьев А.И. Политический дискурс медиакратий: проблемы информационной эпохи Текст. / А.И. Соловьев // Полис. 2001. - № 2. - С. 124-133.

214. Соловьев А.И. Политический облик постсовременности: очевидность явления Текст. / А.И. Соловьев // ОНС: Обществ, науки и современность. 2001. -№ 5.-С. 66-81.

215. Сорель Ж. Эволюция социализма Текст. / Ж. Сорель // Социальное движение в современной Франции: Сб. статей / Пер. с рукописей под ред. и с предисл. JI. Козловского. М.: Изд-е С. Дороватского и А.Чарушникова. - 1908. - 275 с.

216. Социальная структура и идеология античности и раннего средневековья Текст.: Межвуз. сб. Барнаул, 1989. - 185 с.

217. Croroff И. Революция сейчас! Текст.: Док. роман. СПб.: Амфора, 2004. -335 с.

218. Сумерки глобализации: Настольная книга антиглобалиста Текст.: Сборник. М.: ACT; Ермак, 2004. - 348, [4] с. - (Великие противостояния).

219. Трубецкой E.H. Избранные произведения Текст. / E.H. Трубецкой; Сост., предисл. Т.П. Матяш. Ростов н/Д : Феникс, 1998. - 512 с

220. Турен А. «Если нет демократии, нет и безопасности!» Текст. / А. Турен // Свободная мысль-XXI. 2005. - № 11. - С. 3-15.

221. Турен А. Возвращение человека действующего: Очерк социологии Текст. / А. Турен. М.: Науч. мир, 1998. - 204 с.

222. Уайт X. Метаистория: Историческое воображение в Европе XIX века Текст. / X. Уайт; Ред. Е.Г. Трубина, В.В. Харитонов; Пер. с англ. Е.Г. Трубиной и др.; Ред. пер., ирнмеч. Е.Г. Трубиной, В.В. Харитонова. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2002. - 527 с.

223. Уваров М.С. Русский коммунизм как постмодернизм Текст. // Отчуждение человека в перспективе глобализации мира: Сб. статей / Под ред. Маркова Б.В., Солонина Ю.Н., Парцвания В.В. СПб., 2001. - Вып. I. - С. 274-300.

224. Утопия и утопическое мышление: Антология зарубежной литературы Текст.: Пер. с англ., нем., фр. и др. яз. / Сост., предисл. и общ. ред. В.А. Чали-ковой. М. : Прогресс, 1991. - 405 с.

225. Федорова М.М. Модернизм и антимодернизм во французской политической мысли XIX века Текст. / Федорова М.М. М.: ИФРАН, 1997. - 185 с.

226. Федотова В.Г. Анархия и порядок в посткоммунистической России Текст. / В.Г. Федотова // На перепутье (Новые вези): Сб. статей. М.: Логос, 1999.-С. 114-153.

227. Федотова В.Г. Факторы ценностных изменений на Западе и в России Текст. / В.Г. Федотова // Вопр. Филос. 2005. - № 11. - С. 3-24.

228. Фишман Л.Г. В ожидании Птолемея: Трансформация метапарадигмы наук об обществе Текст. / Л.Г. Фишман; РАН. Урал, отд-ние. Ин-т философии и права. Екатеринбург: УрО РАН, 2004. - 153 [2] с.

229. Фишман Л.Г. Фантастика и гражданское общество Текст. / Л.Г. Фишман; РАН. Урал, отд-ние. Ин-т философии и права. Екатеринбург: УрО РАН, 2002. - 167 с. - (Феноменология полит, пространства).

230. Фюре Ф. Прошлое одной иллюзии Текст. / Ф. Фюре. M.: Ad Marginem, 1998.-639 с.

231. Хобсбаум Э. Век Империи. 1875-1914. Текст. / Э. Хобсбаум. Ростов н/Д.: Феникс, 1999. - 512 с.

232. Холмогоров Е. Русский проект: Реставрация будущего Текст. / Е. Холмогоров. М.: Алгоритм; Эксмо, 2005. - 448 с.

233. Хомяков A.C. Сочинения Текст.: В 2 т.: Т. 1: Работы по историософии / A.C. Хомяков; [Ред. Е.В. Харитонова; Журн. «Вопр. философии»]. М.: Моск.филос. фонд : Медиум, 1994. 589, 1. е.: портр. -Библиогр. в примеч.: с. 534589.

234. Цуладзе А. Политическая мифология Текст. М.: Эксмо; Алгоритм, 2003.-383 с.

235. Чаадаев П.Я. Избранные сочинения и письма Текст. / П.Я. Чаадаев; [Сост., вступ. ст. и прим. В.Ю. Проскуриной]. -М.: Правда, 1991. 560 с.

236. Чернышев Ю.Г. Характерные черты греческой социальной утопии Текст. / Ю.Г. Чернышев // Социальная структура и идеология античности и раннего средневековья. Барнаул, 1989.

237. Чиколини Л.С. «Диалог» Кампанеллы против лютеран и кальвинистов Текст. / Л.С. Чиколини // Культура и общество Италии накануне Нового времени. М., 1993. - С. 187-202.

238. Чичуров И.С. Политическая идеология средневековья. Византия и Русь Текст. / И.С. Чичуров. М.: Наука, 1991. - 176 с.

239. Шанкина А.Ю. Средний класс в России: охота на Несси Текст. / А.Ю. Шанкина // Полис. 2003. - № 1. - С. 103-112.

240. Шацкий Е. Утопия и традиция Текст.: Пер. с пол. / Е. Шацкий. М.: Прогресс, 1990. - 456 с.

241. Шпенглер О. Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории Текст. / О. Шпенглер; Пер. с нем. К.А. Свасьяна. М.: Мысль, 1993. - Кн. 1: Гештальт и действительность. — 667 с. .

242. Шпенглер О. Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории Текст. / О. Шпенглер; Пер. с нем. и примеч. И.И. Маханькова. М.: Мысль, 1998. - Т. 2: Всемирно-исторические перспективы. - 608 с : портр. - (Филос. наследие).

243. Штекли А.Э. Эразм и парижское издание «Утопии» (1517) Текст. / А.Э. Штекли // Эразм Роттердамский и его время. М., 1989. - С. 91-111.

244. Штернхель 3. Фашизм: Размышления о судьбе идей в истории XX в. Текст. / 3. Штернхель // Полит, наука. 2003. - № 4. - С. 181-184.

245. Шубарт В. Европа и душа Востока Текст. / В. Шубарт; Пер. с нем. З.Г. Антипенко и М.В. Назарова. 2-е изд., испр. - М.: «Русская Идея», 2000. - 448 с.

246. Элиаде М. Аспекты мифа Текст. / М. Элиаде; Пер. с фр. [Большакова

247. B.П.; Вступ. ст. Е. Строгановой. М.: Академ, проект, 2001. - 2-е изд., испр. и доп.]. - 240 с. - (Концепции).

248. Элиас Н. О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические исследования. Т. 1: Изменения в поведении высшего слоя мирян в странах Запада Текст. / Н. Элиас. М.; СПб.: Университетская книга, 2001. - 332 с.

249. Элиас Н. О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические исследования. Т. 2: Изменения в обществе. Проект теории цивилизации Текст. / Н. Элиас. М.; СПб.: Университетская книга, 2001. - 382 с.

250. Эрикссон Б. Первое формулирование социологии: дискурсивная инновация 18 века Текст. / Б. Эрикссон // РЖ. Соц. и гуманит. науки и современность. Сер. 11: Социология. 1994. - № 4. - С. 22-23.

251. Юм Д. Сочинения: В 2 т.: Т. 2 Текст.: Пер. с англ. / Д. Юм; Под общ. ред. и с примеч. И.С. Нарского. М.: Мысль, 1965 - 928 с.

252. Юнг К.Г. 1996. Очерки о современных событиях. Психология нацизма Текст. / К.Г. Юнг // Одайник В. Психология политики. Политические и социальные идеи Карла Густава Юнга: Пер. с англ. / В. Одайник. СПб., 1996. - С. 266-338.

253. Юнг К.Г. Об архетипах коллективного бессознательного Текст. / К.Г. Юнг // Архетип и символ / Сост. и вступ. ст. A.M. Руткевича. М., 1991.1. C. 95-129.

254. Янов A.JI. От "патриотизма" к национальному самоуничтожению Текст. / А.Л. Янов // ОНС: Обществ, науки и современность. 1998. - № 6. - С. 107-124.1. Веб-ресурсы:

255. Бирюков С. Долгое эхо августа, или Преодоление постмодерна Электронный ресурс. Режим доступа:http://www.russ.ru/politics/agenda/20030821-birjukov.html. (18.04.2005).

256. Бражникова Я. Постмодерн как возвращение к традиции. Электронный ресурс. Режим доступа:http://www.apn-nn.ni/diskurss/l 1 l.html. (11.04.2005).

257. Вахитов P.P. Современная российская идеология. Критические заметки Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.ideology.ru/app/sresidl 14.htm . - (12.02.2006).

258. Дугин А. Постмодерн и Россия Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.zeminfo.rU/newsline/200344/l l08175326.html. - (12.02.2006).

259. Емелин В. Постиндустриальное общество и культура постмодерна Электронный ресурс. Режим доступа:http://www.geocities.com/emelinvadim/postindustrial.htm . (29.03.2006).

260. Ильин И.П. Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа. Электронный ресурс. Режим доступа: http://lib.ru/CULTURE/ILIN/postmodem.txt. - (12.04.2005).

261. Ионов И.Н. Цивилизация и утопия. Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.igh.ru/intellect/vestnik/vol6/ionov.htm . - (20.11.2005).

262. Кагарлицкий Б. Шахматная партия: один игрок в цугцванге, а второго нет. (Б. Кагарлицкий о будущем левого движения) Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.gif.ru/themes/culture/russia-2/chess/. - (18.11.2005).

263. Корнев С. Традиция, Постмодерн и вечное возвращение Электронный ресурс. Режим доступа: home.onego.ru/~kitezh/traditio.html. - (11.04.2005).

264. Кургинян С. Логика политического кризиса в России Электронный ресурс. Режим доступа: http://tapirr.narod.ru/polit/kurginyan.htm . - (12.02.2006).

265. Межуев Б. Второе пришествие «новых левых» Электронный ресурс. -Режим доступа: http://archives.ezine.ru/34659/253410.html. (3.04.2005).

266. Путин В.В. Послания Федеральному собранию (2000-2005 гг.) Электронный ресурс. Режим доступа:http://president.kremlin.ru/sdocs/appears.shtml?type=63372 . (14.09.2005).

267. Рашковский Е.Б. Христианство в истории Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.krotov.info/yakov/dnevnik/1994/hvill05.html . -(13.02.2006).

268. Рашковский Е.Б. Россия: в зоне победившего постмодерна Электронный ресурс. Режим доступа:http://www.politstudies.ru/friends/meimo601.htm. (13.02.2006).

269. Россия: конфликт идеологий. "Круглый стол" в редакции "Завтра" Электронный ресурс. Режим доступа:http://zavtra.ru/cgi/veil/data/zavtra/04/567/41.html. (8.09.2005).

270. Савеленок Е. Краткая история понятия "идеология" в период с начала XIX века Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.ideology.ru/app/rs/ide/savelenok.htm . - (8.09.2005).

271. Союз Правых Сил. Почему мы проиграли Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.sps.ru/?id=122903 . - (3 04.2005).

272. Союз Правых Сил. Программа политической партии Электронный ресурс. Режим доступа:http://www.budgetrf.ru/Publications/Education/msu/econbacmanagement/publicad ministration/2004/pa2004s08/pa2004s08040.htm . (3.04.2005).

273. Тарасов А.Н. Левые в России: от умеренных до экстремистов Электронный ресурс. Режим доступа: http://xmir.eu.org/xeno/leftF.asp?FN=l . -(3.04.2005).

274. Толпыгина О. Понятие дискурса и дискурсивный анализ в общественных науках Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.sociology.kharkov.ua/docs/chten01/tolpygina.doc". - (29.03.2006).

275. Трубина Е.Г. Нарратология: основы, проблемы, перспективы. Материалы к спец. курсу Электронный ресурс. Режим доступа: http://www2.usu.ru/philosophy/socphil/rus/courses/narratology.html. - (3.03.2006).

276. Хабермас Ю. Философский дискурс о Модерне Электронный ресурс. -Режим доступа: http://www.krotov.info/libsec/22h/hab/haberl.htm . -(2.12.2005).1. Иностранная литература:

277. Baradat L.P. Political ideologies: their origins and impact Text. / Leon P. Baradat. New Jersey, 1991. - 292 p.

278. Thompson J. B. Ideology and modern culture Text. Cambrige: Polity Press, 1990. - 300 p. - Ind.: p. 353-362.