автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: Политические символы и борьба за власть в 1917 г.

Полный текст автореферата диссертации по теме "Политические символы и борьба за власть в 1917 г."

Российская Академия наук Санкт-Петербургский Институт истории

/У..

На правах рукописи

КОЛОНИЦКИЙ Борис Иванович

ПОЛИТИЧЕСКИЕ СИМВОЛЫ И БОРЬБА ЗА ВЛАСТЬ В 1917 ГОДУ

Специальность: 07.00.02 — Отечественная история

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Санкт-Петербург 2002

Работа выполнена в Санкт-Петербургском Институте истории Российской Академии паук

Официальные оппоненты: Член-корреспондент Российской Академии

наук, доктор исторических наук Р. Ш. Ганелш, Доктор исторических наук Г. Л. Соболев Доктор исторических наук Б. Д. Гальперина

Ведущая организация: Кафедра истории Санкт-Петербургского

университета МВД России

Защита состоится 22 октября 2002 г. в 14.30 на заседании диссертационно го совета Д 002.200.01 по защите диссертаций на соискание ученой степей доктора исторических наук при Санкт-Петербургском институте истории Рос сийской Академии наук (197110, Санкт-Петербург, Петрозаводская ул., д. 7).

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Санкт-Петербургског института истории Российской Академии наук

Автореферат разослан > сентября 2002 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат исторических наук

гз{г;гг у, ^ с/?- 37 о

г?/^ /7/^- тг /т/г) з. п

их

И. В. Куклш

I. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ИССЛЕДОВАНИЯ

Актуальность исследования

Научная актуальность диссертации определяется противоречием между сложившейся историографической ситуацией и современным пониманием феномена власти. Основной вопрос всякой революции — вопрос о власти. Традиционно в центре внимания историков Российской революции 1917 года,— институты власти и основные участники борьбы за власть, прежде всего крупнейшие российские политические партии и их главные лидеры.

Но даже применительно к мирным, «нормальным» периодам подобный подход вызывает возражения. Тем более осторожно следует относиться к феномену власти во время революций. Революцию можно охарактеризовать как специфическое состояние власти, когда государственность находится в особом, «расплавленном» состоянии. Политические институты эпохи революции невозможно описать с помощью понятий конституционного права, они отличаются от элементов стабильных политических систем. Сложно отличить институты государственной власти от политических организаций. Последние присваивают полномочия государственной власти. Одни неустойчивые политические институты, созданные революцией, исчезают, другие — служат основой создания новой государственности.

Если власть — способность проводить свои решения с помощью насилия, закона и авторитета, то возможности властвующих элит в период революций ограничены. Государство перестает быть единственным источником права, появляются иные центры правотворчества.1

В эпоху революции государство теряет монополию на насилие, появляются альтернативные военные и полицейские формирования, которые бросают вызов центральной власти.

Важнейшим источником власти становится авторитет. Власть как никогда зависит от общественного мнения, быстрые колебания которого приобретают значение важнейшего политического фактора. Власть постоянно должна доказывать свою легитимность, она заключает, расторгает и перезаключает общественный договор чуть ли не ежедневно.

Очевидно, что без исследования политической культуры революционной эпохи невозможно всестороннее исследование властных отношений. Эти проблемы нельзя изучить без учета борьбы вокруг политических символов.

Настоящее исследование представляет и определенный общественный интерес. Прошедшие десятилетия дали немало примеров конфликтов вокруг символов, они имели немалое политическое значение. Современная ситуация заставляет историков по-новому взглянуть на историю революции 1917 года.

1 См.: Токарев Ю. С. Народное правотворчество накануне Великой Октябрьской социалистической революции (март—октябрь 1917 г.). М.; Л., 1965. 186 с.

Объект исследования

В диссертации изучаются те политические процессы эпохи революции 1917 года, в которых различные политические символы играли важную роль.

Подобный подход позволяет по-новому взглянуть на политическую историю революции, которая часто рассматривается лишь как борьба политических партий за власть. Он дает возможность рассмотреть во взаимосвязи политические конфликты разного уровня, изучить соотношение стихийности и сознательности в массовых движениях, связать политическую историю с историей социальной и культурной.

Предмет исследования

В диссертации рассматриваются конфликты вокруг политических символов, общественные процессы, в которых символы использовались как важнейший инструмент политической мобилизации. Реконструируются значения политических символов, выявляются их функции и источники распространения (органы государственной власти, политические партии, частные предприятия и лица). Изучается вопрос о влиянии политических символов на массовое сознание.

Степень изученности темы

Исследование массового сознания эпохи революции необходимо для понимания особенностей функционирования власти в этот период. Важность такого подхода была осознана рядом историков. Показательно, что этот сюжет в разной степени затрагивали авторы ряда известных трудов по истории революции.

Первое специальное исследование этой темы было выполнено Г. Л. Соболевым.2 Он поставил вопрос о восприятии различных идеологий массовым сознанием, о воздействии религии и массовой культуры на политическое сознание. К этим сюжетам данный автор обращался и в последующих своих работах.3 Изучение коллективного сознания эпохи революции 1917 г. было продолжено другими исследователями. Из работ последнего времени следует особо выделить монографию О. С. Поршневой.4

1 Знаменский О. Н. Июльский кризис 1917 года. М.; JL, 1964.272 е.; Октябрьское вооруженное восстание: (Семнадцатый год в Петрограде). JL, 1967. Кн. 1—2; Астра-хан X. М. Большевики и их политические противники в 1917 году (Из истории политических партий в России между двумя революциями). Л., 1973. 456 е.; Революционный Петроград: Гол 1917 JL, 1977.439 е.; Старцев В. И. Революция и власть: Петроградский Совет и Временное правительство в марте—апреле 1917 г. М., 1978.256 е.; Его же. Старцев В. И. Внутоенняя политика Временного правительства первого состава. Л., 1980. 256 е.; Его же. Крах керенщины. JI., 1982.271 е.; Питерские рабочие и Великий Октябрь. Л., 1987.486 с.

2 Соболев Г. Л. Революционное сознание рабочих и солдат Петрограда в 1917 г. (Период двоевластия). Л., 1973. 330 с.

3 Соболев Г. Л. Петроградский гарнизон в борьбе за победу Великого Октября. Л., 1985. 311 с.; Его же. Пролетарский авангард в 1917 году. СПб., 1993. 264 с.

4 Поршнева О. С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России в период Первой мировой войны (1914 — март 1918 г.). Екатеринбург, 2000. 415 с.

Большое значение имеет новаторская работа американского исследователя Р. Стайтса, который рассмотрел различные аспекты истории культуры эпохи революции.1

Изучению различных политических символов 1917 года посвящены интересные исследования П. К. Корнакова. Жаль, что его замечательная диссертация до сих пор не нашла своего издателя, лишь отдельные ее фрагменты публиковались в виде статей. Исследователь выявил большое количество знамен и флагов в архивах и музеях, восстановил историю их создания и преобразования.2

С. А. Солнцева рассматривала вопрос о том, как Февральская революция повлияла на наградную систему и военную символику.3 Богато иллюстрированная книга В. П. Лапшина посвящена художественной жизни Москвы и Петрограда в 1917 году, в ней рассматривается влияние революционных событий на изобразительное искусство.4

Работа И. Л. Архипова, посвященная изучению политической элиты России в эпоху Февральской революции, рассматривает различные аспекты политической культуры той эпохи.5

Изучению российской революционной традиции и языка эпохи революции уделяет немалое внимание британский историк О. Файджес.6 Совместно с автором настоящего исследования он подготовил книгу, посвященную языку и символам Российской революции 1917 года.7

1 Stites R. Revolutionary Dreams: Utopian Vision and Experimental Life in Russian Revolution. New York; Oxford, 1979; Его же. Революционная культура и ее место в истории культурных революций // Анатомия революции: 1917 год в России: Массы, партии, власть. С.-Петербург, 1994. С. 372—382.

2 Корнаков П. К. Символика и ритуалы революции 1917 г. // Анатомия революции: 1917 годв России... С. 356—365; Его же. 1917 год в отражении вексиллологических источников (По материалам Петрограда и действующей армии): Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Л., 1989; Его же. Опыт привлечения вексиллологических источников для решения геральдических проблем // Труды Государственного исторического музея. М., 1986. Вып. 61. С. 134—144; Его же. Знамена Февральской революции // Геральдика: Материалы и исследования. Л., 1983. С. 12—26; Его же. Краски войны // Родина. 1990. № 10. С. 26—28,34,50—51; Его же. Автограф художника // Музейное дело в СССР. М., 1980. С. 140—146.

3 Солнцева С. А. Награды Временного правительства // Военно-исторический журнал. 1998. № 3. С. 72—78; Ее же. Военная символика Февральской революции // Там же. 1999. № 5. С. 68—78.

4 Лапшин В. П. Художественная жизнь Москвы и Петрограда в 1917 году. М., 1983.

5 Архипов И. Л. Российская политическая элита в феврале 1517: Психология надежды и отчаяния. СПб., 2000.

6 Figes О. A People's Tragedy: The Russian Revolution, 1891—1924. London, 1996. 923 p.; Figes O. The Russian Revolution of 1917 and it's Language in the Village // Russian Review. 1997. Vol. 56. N 3.

7 Figes O., Kolonitskii B. Interpreting the Russian Revolution: The Language and Symbols of 1917. New Haven; London, 1999. 198 p.

Американский исследователь М. Стайнберг издал сборник документов, отражающих особенности массового политического сознания в 1917 г. Авторское введение является небольшим самостоятельным исследованием.1

В настоящей диссертации использовались различные работы по геральдике, фалеристике, бонистике, ономастике.

Методологические основы исследования

При разработке общей методологии исследования диссертант опирался на философские, социологические, политологические, антропологические работы, посвященные изучению феномена власти, политической культуры и политических символов.

Термин «политическая культура» ввел И. Г. Гердер. Однако специальный термин «политическая культура» был по-настоящему введен в научный оборот американским политологом Г. Алмондом в 1956 году и стал особенно популярным после публикации книги, написанной Алмондом в соавторстве с С. Вербой.2 Согласно Алмонду каждой политической системе свойственна определенная политическая культура, образец ориентации на политическое действие. В качестве элементов политической культуры он выделяет восприятие различных аспектов политической жизни на уровне знаний и представлений, эмоциональный настрой (политические симпатии и антипатии) и оценочное (нормативное) отношение к политическим явлениям и структурам. Термин «политическая культура» начал активно применяться в разных областях обще-ствознания, и использовался столь широко и вольно, что можно говорить о злоупотреблении «модным» понятием. Оно оказалось востребованным, заполняя терминологический вакуум, образовавшийся в разных дисциплинах. Интерес к этой проблематике стимулировался осознанием необходимости изучения дестабилизированных политических режимов, сопутствующие процессы невозможно описать лишь исследуя политические институты. Единое понимание термина «политическая культура» отсутствует, исследователи трактуют его по-разному. Эта многозначность, «размытость» служит косвенным доказательством востребованности понятия.3 Термин начинает появляться в исследованиях по истории России и, в частности, в работах по истории Российской революции.4

Изучение политических культур важно для историков революций: в нестабильные периоды политические институты порой почти растворяются в поли-

1 Steinberg M. D. Voices of Revolution, 1917. New Haven; London, 2001.404 p.

2 Almond G., Verba S. The Civic Culture: Political Attitudes and Democracy in Five Nations. Princeton, 1963.

3 О различных подходах к изучению феномена политической культуры см.: Kavanagh D. Political Culture. London; Basingstoke, 1972; Зарубежная научная литература о политической культуре стран Запада: Реф. сб. / Отв. Ред. Ю. А. Борко. М., 1981.

4 См.: Халилова Т. В. Региональное лидерство и политическая культура (на материалах Казанской губернии), февраль 1917 — июль 1918 гг.: Автореф. дис.... канд. ист. наук. Казань, 2000.

тическои культуре, и, в то же время, создаются условия для «застывания», «кристаллизации» политических культур, создания на их основе новых политических институтов. Изучение политической культуры помогает также понять важный для эпох революций процесс перехода от психологии индивидуумов к действиям коллективов. Наконец, политическая культура оказывает необычайно сильное воздействие на общественное мнение, на отношение к текущим политическим вопросам. Ценности политической культуры могут иметь столь большое значение для индивидуума, что он стремится к искаженному восприятию политической реальности, чтобы сохранить эти ценности.

У историков Российской революции существует особый стимул к изучению проблем политической культуры: эти сюжеты давно уже привлекают внимание исследователей Великой Французской революции. Новый импульс изучение этой темы получило в 70-е и 80-е годы. Были созданы работы, посвященные празднествам и песням Французской революции, образам Марианны.1

У исследователей нет единого подхода в определении понятия «политическая культура», но существуют положения, которые разделяются большинством авторов. Все признают, что важнейшим элементом политической культуры является политическая традиция. При всех исследовательских подходах невозможно отрицать, что политические символы, важнейшие составляющие ментального устройства, бесспорная часть политической культуры. Символы являются неотъемлемой частью формирования, фиксации и воспроизводства идентичности любой политической общности. Некоторые авторы вообще предлагают рассматривать всю «политическую культуру» как символическую систему, политическая культура трактуется как «система политических символов, входящая в более широкую систему, которую можно обозначить термином политическая коммуникация».2

Для исследователя, изучающего политическую историю, символы представляют особый интерес: они служат ключами для интерпретации политических культур.

Под политическими символами мы понимаем часть знаков (предметы, слова, тексты, музыкальные произведения, жесты и др.), которые используются при осуществлении власти и борьбе за власть. Символы отличаются от других знаков, не обладающих символическим значением, своей многозначностью. Знаки, лишенные символического значения, могут превращаться в символы, а неполитические знаки — политизироваться. Например, буквы алфавита в разные периоды приобретали роль политических символов.

В политической жизни символы выполняют разнообразные функции.

1 Agulhon М. Marianne into Battle: Republican Imagery and Symbolism in France, 1789— 1880. Cambridge, 1981; Ozouf M. Festivals and the French Revolution. Cambridge, Mass., 1988; The New Cultural History / Ed. L. Hunt. Berkeley, 1989; Baker K. Inventing the French Revolution: Essays on French Political Culture in the Eighteenth Century. Cambridge, 1990; Mason L. Singing the French Revolution: Popular Culture and Politics, 1787—1799. Cornell, 1996.

2 См.: Гаджиев К. С. Политическая наука. М., 1995. С. 340—341.

Они могут быть средством идентификации, способствовать развитию группового сознания, солидарности и чувства принадлежности к единому социальному целому. Символика указывает на коллективную идентичность, являясь ее знаком. В некоторых ситуациях именно символы становятся фактором, определяющим, конструирующим политические сообщества.

Очевидна демонстративная функция политических символов, с их помощью, например, указывается и подтверждается факт политических изменений. Захват власти может сопровождаться демонстративным присвоением признанных государственных и (или) национальных символов власти, либо их радикальным отрицанием и утверждением иной (новой, воскрешенной) системы символов. Различные символы демонстрируют положение субъекта политического процесса внутри иерархической системы власти.

Функции мобилизации и легитимации основаны на резонировании символов с коллективным сознанием. Обращение к значимым символам является инструментом оправдания целей и средств субъектов политического процесса, ресурсом мобилизации поддержки. Символы могут легитимизировать субъекты, которые их используют.

Компенсаторная функция политических символов выражается в том, что символические изменения порой являются замещением, суррогатом преобразований, когда на пути последних стоят политические, социальные и психологические барьеры. Порой власти пытаются укрепить свое положение, подменяя, тем самым, назревшие реформы. Например, они проводят акции по переименованию улиц и городов, возведению (разрушению, восстановлению) монументов, откладывая проведение непопулярных и трудных преобразований.

Следует выделить и коммуникативную функцию символов. Многие идеологические тексты проникали в массовое сознание как через их адаптированные версии, так и посредством распространения соответствующих символов, которые выражают политическую идею в простой и лаконичной форме. Современные идеологии стремятся выразить себя через символы, которые люди, доверяющие чаще образу, чем печатному слову, могли бы понять сразу, увидев и потрогав. Фотография, кино, звукозапись и современный политический ритуал придают особую роль символам Но для получения и понимания идеологической информации адресаты должны знать значения символов, должны уметь их «читать» и «переводить». Нередки случаи, когда символ воспринимается не так, как это планировали его «создатели» и распространители. Символы амбивалентны, они могут действовать как в интересах использующей их политической группы, так и против нее.

В разные периоды усиливается та или иная функция символов и интенсивность символической деятельности, в том числе и деятельность различных субъектов «символотворчества». К числу последних можно отнести властные

1 Dresher S., Sabean D., Sharlin A. Introduction: George Mosse and Political Symbolism // Political Symbolism in Modern Europe: Essays in Honour of George L. Mosse. New Brunswik; London, 1982. P. 1—15.

структуры, политические партии и общественные движения, частные лица и организации. В разных ситуациях различна и роль средств массовой информации в процессах символических изменений.

Роль политических символов, апеллирующих не только к разуму, но, прежде всего к эмоциям, возрастает в периоды социальных и культурных потрясений, которые провоцируют архаизацию сознания. В эти эпохи воскресают древние образцы синкретического восприятия символа, когда борьба за символы власти была важнейшим элементом борьбы за власть. В периоды дезинтеграций возрождаются древние формы проявления властных отношений, этот феномен получил название «архаического синдрома».1 Сфера рационального сужается, размывается, возрастает роль чувственно-эмоционального восприятия. Актуализируются архаические пласты человеческого мышления, для которых символ власти и сама власть — тождественные реалии. В эпохи социальных революций идут поиски новых форм социальных связей, обеспечения социального единства на иной основе. Сознание этих периодов тяготеет к повышенной семиотичности, «знакомании».2 Революцию нельзя понять без изучения ее политических символов. Речь должна идти не только об их собирании, описании и классификации. Исследователь должен выявить ту роль, которую они играли в различных политических процессах.

В данной диссертации использовались различные методы исторического исследования.

Диссертант стремился прежде всего реконструировать истории конфликтов разного масштаба и уровня вокруг политических символов. Для этого привлекались, критически изучались и интерпретировались источники разного типа.

Понять роль и значение каждого конфликта можно лишь рассматривая его в контексте политической борьбы, учитывая особенности времени, места, характера участников, их сознания.

Сравнение различных конфликтов позволило выявить особенно распространенные типы данных конфликтов и восстановить значения политических символов эпохи революции.

Изучение комплекса конфликтов дало возможность сделать некоторые выводы, касающиеся развития символических систем. Тем самым уточняется и дополняется общая картина борьбы за власть в 1917 году.

На всех этапах исследования диссертант стремился руководствоваться принципом историзма, это особенно важно при изучении темы, которая продолжает оставаться крайне политизированной.

1 О воссоздании в эпоху революции архаичных отношений власти— подчинения пишет В. П. Булдаков. См.: Булдаков В. П. Красная смута: Природа и последствия революционного насилия. М., 1997. 375 с.

2 Попов В. А. Символы власти и власть символов // Символы и атрибуты власти: Генезис. Семантика. Функции. СПб., 1996. С. 13; Кантор А. М. Город и социальный кризис в России XVII века: Русский опыт социального единства // Социальная история: Проблема синтеза. М., 1994. С. 127.

Традиционные методы исторического исследования политических процессов (историко-генетический, сравнительно-исторический, источниковедческий) в диссертации дополняются подходами, используемыми в исторической антропологии, социальной психологии, социологии.

Источниковая база исследования

Для настоящего исследования важным источником являются законы, постановления, распоряэ/сения и обращения центральных и местных органов власти. Часть документов такого рода обнаружена в специальных изданиях («Вестник Временного правительства», «Собрание узаконений и распоряжений правительства»). Эти источники содержат информацию о нормах — запретах и правилах использования государственных символов. Они позволяют также составить представление о том, как власти стремились использовать политические символы для укрепления своего положения.

Эти источники дополняются материалами делопроизводства органов власти. Они позволяют рассмотреть обстоятельства принятия законов, постановлений и распоряжений, порой они содержат комментарии и аргументацию заинтересованных сторон. Всевозможные обращения в различные органы власти позволяют изучить массовое сознание эпохи. В диссертации использовались материалы Юридического совещания при Временном правительстве и Особого совещания по делам искусств при Комиссаре Временного правительства над бывшим Министерством двора и уделов (фонды 1792 и 6834 Государственного архива Российской Федерации).

Большое значение имеют приказы военного и военно-морского командования разного уровня. Подобно законам и распоряжениям приказы позволяют составить представление о нормах, правилах использования символов. Но они также содержат важную информацию о распространенных отклонениях от нормы (например, если приказ требует соблюдения формы одежды, то это значит, что уставные нормы часто нарушались). Поэтому изучение приказов важно для понимания политических конфликтов эпохи революции. Часть приказов выявлена в ведомственных изданиях («Русский инвалид», «Еженедельник морского сборника»). Многие приказы находятся в фондах Российского государственного архива Военно-морского флота (Ф.249 — Приказы по флоту и морскому ведомству; Ф.353 — Штаб сухопутных войск, подчиненных командующему флотом Балтийского моря; Ф.417 — Главный морской штаб; Ф.479 — Штаб командующего флотом Балтийского моря; Ф. 507 — Штаб начальника дивизии подводных лодок Балтийского моря; Ф. 715 — Штаб начальника речных сил на р. Дунае; Ф.716 — Морской штаб Верховного главнокомандующего; Ф.935 — Гвардейский экипаж и др.)

Для данного исследования немалое значение имеют протоколы, решения и резолюции общественных организаций. В условиях революции эти организации действовали как органы власти, вступая нередко в конфликты с правительством и военным командованием. Но эти источники важны также для исследования общественного мнения эпохи. Часть материалов такого рода выявлена в РГА ВМФ (Ф.Р-21 — Центральный комитет Всероссийского военного флота; Ф.Р-95 — Центральный комитет Балтийского флота; Ф.Р-181 — Севастополь-

ский Совет военных и рабочих депутатов; Ф.Р-183 — Центральный комитет Черноморского флота; Ф.Р-661 — Кронштадтский Совет рабочих и солдатских депутатов; Ф.Р-2063 — Гельсингфорсский Совет депутатов армии, флота и рабочих).

Для изучения политической борьбы 1917 года незаменимым источником являются информационные сообщения и репортажи, публиковавшиеся в современных периодических изданиях. В диссертации использованы центральные и местные издания различной политической ориентации. В ряде случаев использовались современные обзоры печати (их наиболее полная коллекция содержится в фонде 1470 Российского государственного исторического архива).

Эти источники дополняются дневниками, письмами и воспоминаниями современников. Диссертантом выявлены некоторые источники, хранящиеся в Российском государственном военно-морском архиве (Ф.315 — Материалы по истории русского флота; Ф.Р-29 — Морская историческая комиссия при историческом отделе Оперативного управления штаба РККФ; Ф.Р-315 ■— Материалы по истории Советского военно-морского флота) и Рукописно-документальном фонде Центрального военно-морского музея.

Настоящее исследование невозможно было бы провести без изучения изобразительных материалов. Немалая их часть публиковалась ранее, некоторые источники были выявлены диссертантом в Фонде фотографий и негативов и Фонде хранения знамен, флагов, обмундирования и нумизматики Центрального военно-морского музея, в Архиве кино-, фото-, фонодокументов Санкт-Петербурга, в Отделе эстампов Российской национальной библиотеки, в частных коллекциях.

Сами символы также служат важным источником для настоящего исследования. Использовались их описания в нормативных актах, современных периодических изданиях и каталогах. Изучались некоторые значки, элементы формы одежды, хранящиеся в Фонде хранения знамен, флагов, обмундирования и нумизматики Центрального военно-морского музея.

Для изучения массовой культуры эпохи революции важны каталоги и рекламные объявления кинематографов, киностудий, фирм, производивших граммофонные пластинки. Эти источники важны для изучения вопроса о взаимодействии массового политического сознания и рыночных структур.

Различные песенники также служат важным источником. Удалось выявить 82 песенника, изданные в 1917 году Изучение истории революционных песен позволяет расширить наши представления о массовом политическом сознании.

Всего в диссертации используются материалы 74 фондов, хранящихся в 19 отечественных и зарубежных архивохранилищах.

1 Источники: «Книжная летопись» за 1917 год, каталоги и картотеки Российской национальной библиотеки, каталоги издательств. Подробный список изданий песенников содержится в монографии Н. И. Миронец: Миронец Н. И. Революционная поэзия Октября и гражданской войны как исторический источник. Киев, 1988. С. 167—174.

Цель и задачи исследования

Отношение к символам и к борьбе вокруг символов служит важным индикатором влияния властных структур и других субъектов политического процесса. Изменения в системе господствующих систем символов отражают влияние сил, претендующих на власть. Изучение меняющихся символов позволяет лучше проследить этапы и особенности борьбы за власть.

Символы — важный инструмент борьбы за власть, а порою и автономный фактор, провоцирующий и организующий политические конфликты. Поэтому исследование символов может помочь и изучению техники политической борьбы.

Историк должен реконструировать различные значения символов, которые порой весьма отличаются от современных их толкований. Изучение символов необходимо для исследования массового политического сознания революционных эпох, которое само становилось фактором власти.

Особый интерес представляет отношение к символам военнослужащих, жизнь которых регламентируется всевозможными символами и ритуалами. В подобных условиях даже самые аполитичные солдаты и матросы, в отличие от части штатских, вынуждены были втягиваться в политику: они попросту не могли не выразить своего отношения к старым и новым символам и ритуалам. Тут не только определенные действия, но и бездействие порой превращалось в политическую демонстрацию.

Этим определяются задачи настоящего исследования:

1. Изучить роль российской революционной традиции, революционных символов в событиях Февральской революции.

2. Рассмотреть политическое значение «праздников свободы».

3. Выявить влияние революционных символов и языка революции на жизнь Русской Православной церкви.

4. Изучить конфликты вокруг «старых» символов (государственные гимн и герб, национальный флаг, военные знамена и военно-морские флаги, царские портреты и памятники «старого режима», награды и форма одежды, имена, воспринимавшиеся как «старорежимные»).

5. Исследовать конфликты вокруг «новых» политических символов (красные флаги, революционные песни, формы обращения).

6. Рассмотреть вопрос о влиянии революционной традиции на массовую культуру.

7. Изучить воздействие революционных символов на массовое политическое сознание.

Временные рамки исследования

Хронологические рамки исследования определяются общей периодизацией политической истории России. Исследуется, в основном, период с февраля 1917 года по январь 1918 года.

Февральская революция качественно изменила политическую ситуацию в стране. Для настоящего исследования труднее определить завершающую временную границу: и после прихода к власти правительства большевиков, после

разгона Учредительного собрания многие конфликты вокруг политических символов продолжались, приобретая, порой, новое значение.

Поэтому в некоторых случаях мы выходим за означенные хронологические рамки.

Во-первых, даже самое краткое описание российской революционной традиции требует исторических экскурсов.

Во-вторых, для понимания значения ряда конфликтов вокруг политических символов в 1917 году необходимо упомянуть их развитие в последующий период.

Научная новизна исследования

В диссертации по-новому предлагается взглянуть на политическую историю эпохи революции 1917 года. Обычно революция рассматривается лишь как история политических партий, институтов власти и политических деятелей. В настоящем исследовании впервые в отечественной историографии борьба вокруг систем политических символов рассматривается как важная часть политического процесса. Изучение конфликтов вокруг символов позволяет связать политическую историю с культурной и социальной историей, рассмотреть вопрос о политизации повседневной жизни в эпоху революции.

Предложенный подход позволяет по-новому взглянуть на известные исторические источники, традиционно использующиеся в исторических исследованиях (тексты политических лидеров, пропагандистские материалы).

В российских и зарубежных архивохранилищах, библиотеках и музеях диссертантом выявлены и введены в научный оборот новые исторические источники.

Научная и практическая значимость исследования

Материалы и выводы диссертации могут быть использованы для подготовки обобщающих работ по истории Российской революции 1917 года, общих и специальных учебных курсов.

Апробация исследования

Материалы диссертации отражены в монографии «Символы власти и борьба за власть: К изучению политической культуры Российской революции 1917 года», и в ряде других публикаций. Всего по теме диссертации опубликована 21 работа.

Основное содержание работы и главные выводы исследования были изложены в докладах и сообщениях на научных конференциях, коллоквиумах и симпозиумах, организованных Санкт-Петербургским Институтом истории Российской Академии наук (1993,1997,1998,1999), Центром по изучению славистики Университета Хоккайдо (Япония, 1994), Санкт-Петербургским государственным университетом (1995), Санкт-Петербургским государственным университетом культуры и искусств (1996), Университетом города Тарту (Эстония, 1996, 2000), Научным советом «История революций в России» РАН (1997), Государственным музеем политической истории (Санкт-Петербург, 1997, 2001), Российским государственным педагогическим университетом

им. А. И. Герцена (Санкт-Петербург, 1998), Институтом всеобщей истории РАН (2000), Группой по изучению Российской революции (Великобритания, 2001), Гиссенским университетом (Германия, 2001).

Доклады были представлены также на 6-м международном конгрессе по изучению Центральной и Восточной Европы (Тампере, Финляндия, 2000), 33-м конгрессе Американской ассоциации славистов (Арлингтон, США, 2001).

С докладами по теме диссертации автор выступал в Оксфордском (Великобритания, 1995), Стэнфордском (США, 1998), Принстонском (США, 1998, 1999), Иллинойском (США, 1999), Джорджтаунском (США, 2001), Колумбийском (США, 2002), Гарвардском (США, 2002) университетах.

По теме диссертации были подготовлены специальные курсы, которые читались студентам и аспирантам в Государственном университете культуры и искусств (Санкт-Петербург, 1998—2001), в Европейском университете (Санкт-Петербург, 1998—2000), в Саратовском государственном университете им. Н. Г. Чернышевского (2001), в Университете города Тарту (Эстония, 2001).

Исследование обсуждалось и получило одобрение на заседании группы по изучению революций и общественных движений Санкт-Петербургского Института истории Российской Академии наук.

Материалы исследования уже были отчасти использованы в работах историков, в учебных курсах, цитировались в средствах массовой информации.

Исследования диссертанта рецензировались в российских и зарубежных изданиях.1

II. СТРУКТУРА И ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

Диссертация состоит из введения, трех глав, разделенных на параграфы, и заключения.

Во Введении обоснованы тема и ее актуальность, определены цель и задачи исследования, дан историографический обзор проблемы.

Глава первая — «Свержение монархии и политические символы» состоит из трех параграфов.

В параграфе «Восстание в Петрограде» рассматривается вопрос о воздействии общероссийской и городской политических традиций на восстание в столице Российской империи.

В России существовала развитая система политических ритуалов, традиций, символов, созданная революционным подпольем. Роль гимна революционного движения играла «Рабочая Марсельеза» — «Новая песня» П. Л. Лаврова (1875). Песня отступала от мелодии французского оригинала, звучала в ином

1 Russian History. 1999. Vol. 26, # 3. P. 343—345; Revolutionary Russia. 2000. June. P. 118—121; Вопросы истории. 2001. № 6. С. 164—166; Московские новости. 2001. 31 декабря; Новое литературное обозрение. 2001. № 6 (52). С. 334—346; 2002. № 2 (54). С. 385—388.

ритме и по существу была самостоятельным произведением. Было выработано множество ритуалов, широко известных и за пределами революционного подполья. Со знакомства с революционными символами и ритуалами начинался порой процесс политизации. Символы были важным элементом агитации, нередко песни были основой текстов пропагандистских листовок. Символы становились своеобразным культурным мостом, связывающим разные социальные группы, распространяли символы политической культуры радикальной интеллигенции.

Стихийная забастовка, начавшаяся 23 февраля на заводах и фабриках Петрограда, достигла большого размаха потому, что участники движения были знакомы с символами революционного подполья, хорошо владели навыками их использования для организации акций протеста. В дни Февраля эти ритуалы и символы широко использовались для политической мобилизации и объединения, с их помощью стихийные вспышки протеста были преобразованы в массовое политическое движение. Символы были инструментом самоорганизации толпы, превращения ее в политическую демонстрацию. Песни, красные флаги обеспечивали солидарные коллективные действия — они были общими для всех революционных течений.

Революционные символы играли немалую роль в самоорганизации солдатского восстания, начавшегося 27 февраля.

Символы подполья, воспринимаемые буквально, служили прямым руководством к действию, влияя на тактику повстанцев: «завоевывались» символы «старого мира»: дворцы и тюрьмы. В Петрограде и в провинции места заключения сжигались и уничтожались. Изображения горящих тюрем стали символом переворота.

В борьбе с «темными силами» объединились представители разных политических взглядов. Однако немалое значение имело то обстоятельство, что революция прошла под знаменами революционного подполья, символы подполья стали символами революции.

Во втором параграфе рассматриваются «праздники свободы», проходившие по-разному в разных населенных пунктах.

Свержение старой власти в провинциальных центрах имело много общего. Демонстрации порой перерастали в штурм центров власти и символов режима. Везде красные флаги и «Марсельеза» играли большую мобилизационную роль. Одновременные и схожие акции, стихийные и организованные, проходившие на территории огромной империи, являются показателем распространенности системы революционных символов и ритуалов.

В Кронштадте, Гельсингфорсе, некоторых других городах имели место вооруженные восстания. Но в большинстве населенных пунктов революция победила мирно, символическим заменителем восстания стал революционный праздник. На смену стихийным демонстрациям первых дней пришли торжества, «праздники революции» и «дни свободы», организованные новыми властями. Характер праздников в разных местах отличался, это отражало и расстановку сил, и особенности символического сознания их организаторов и участников. Как правило, важным элементом праздника были панихида о павших

«борцах за свободу» и благодарственный молебен. Устраивались военные парады. Военные власти играли в организации «праздников свободы» немалую роль, появился ритуал, в котором соединялись русская военная традиция и традиция революционного подполья. Это соединение оказало воздействие на политическую культуру советской эпохи.

Иногда ритуал праздника предоставлял возможность проявить инициативу по осуществлению символического переворота во время торжества. В ряде городов уничтожались национальные флаги, государственные гербы и царские портреты, хотя порой празднование происходило под национальным флагом. Однако повсеместно преобладали красные флаги, ставшие главным символом революции.

Порой обстоятельства организации «праздника свободы» влияли на расстановку политических сил в последующие недели. Проведение «праздников революции» имело огромное политическое значение. Символический конфликт разрешался в пользу революционной традиции, терпели крах попытки сдержать этот процесс. Если первоначально в отдаленных гарнизонах офицеры запрещали красные банты и флаги, пение революционных песен, то «праздники свободы» либо легитимизировали революционную символику, либо провоцировали борьбу за ее утверждение.

Важнейшей и самой крупной манифестацией стали похороны жертв революции в Петрограде 23 марта, они стали главным праздником победы над самодержавием. Организатором похорон была комиссия, созданная Петроградским Советом. Правительственные ведомства, военные власти и городские службы выполняли ее распоряжения. На похоронах присутствовали члены Временного комитета Государственной думы, Временного правительства и депутаты Совета, что подчеркивало их общегосударственный характер. Ритуал похорон повлиял на революционную традицию, он стал образцом для всей страны. Присутствие министров и депутатов подчеркивало нормативный характер происходящего, огромное количество фотографий, открыток и кинохроника познакомили с церемонией всю Россию. Культ «борцов за свободу» стал фактически государственным культом.

В революционной традиции братские могилы стали священным местом погребения «борцов за свободу». Менялась культурно-политическая топография столицы: Марсово поле стало сакральным пространством. Туда направлялись делегации, участники всевозможных съездов, высокие гости. Ритуал манифестаций и демонстраций включал в себя прохождение мимо этих могил. И 18 апреля (1 мая по новому стилю), и в дни Апрельского, Июньского, Июльского кризисов, и 5 января 1918 года (день открытия Учредительного собрания) на Марсовом поле происходили важные события. Демонстранты различной политической ориентации подтверждали тем самым «революционный» характер своих действий, они демонстрировали верность идеалам «павших борцов», выражали готовность «продолжить их дело».

В Гельсингфорсе, Красноярске, Кронштадте, Ревеле, Ташкенте и других местах посещение могил «борцов за свободу» и «жертв борьбы с царизмом» также стало обязательным элементом демонстраций и манифестаций. Могилы

украшались цветами, флагами и лозунгами. Подчеркивался сакральный характер этих мест.

Монополия символов революционного подполья утвердилась не сразу, но «праздники революции», прошедшие по всей стране, придавали им статус новых общенациональных символов.

В параграфе «Красная Пасха революции» рассматриваются вопросы воздействия языка революции на жизнь Русской Православной церкви.

Русская Православная церковь и самодержавие были связаны институционально и идейно. Многие верующие привыкли относиться к государству религиозно. Сакрализация монарха продолжала оставаться фактом церковной жизни. Общественный кризис в канун революции проявлялся и в церковной жизни, политический переворот не мог не привести к радикальному перевороту в этой сфере.

Революция повлияла на церковные службы. В тексте молитвы содержались слова: «Возвесели сердце верного раба Твоего, Благочестивейшего, Самодержавнейшего великого Государя нашего императора Николая Александровича всея России о милости Твоей и укрепи его силою Твоею.» В Святейший Синод начали поступать телеграммы священнослужителей, требовавших спешного решения вопроса о «поминании», обострявшего политическую ситуацию. Гражданские и военные власти распоряжались об изменении текстов, возникали различные варианты «поминания». Некоторые священники продолжали поминать царскую фамилию, за это их смещали и арестовывали.

Символы революции проникали в убранство церквей. Конфликты между мирянами и священниками, между высшим и низшим, «черным» и «белым» духовенством переплетались с политической борьбой. Использовались современные методы политической мобилизации. Борьба оформлялась с помощью языка революции — сторонники радикального обновления церкви именовали своих оппонентов «реакционерами», «черносотенцами». Их же называли «большевиками» и «ленинцами». Язык революции употреблялся и для самоидентификации, низшие чины клира именовали себя «духовным пролетариатом». Радикально настроенные священнослужители призывали не только к реформам, но к «церковной революции».

Можно говорить и о взаимодействии религиозного и антибуржуазного потоков революции. Это проявилось в создании различных моделей христианского социализма, в организации соответствующих партий. Движение религиозного обновленчества развивалась под воздействием «моды на социализм». Некоторые священники избирались в состав Советов и комитетов, принимали участие в политических и социальных конфликтах, занимая, подчас, радикальную позицию.

Немалое число верующих считало революцию богоугодным делом. Другие воспринимали свержение царя как начало кощунственного похода против церкви. Для многих сторонников и противников революции восприятие грандиозного переворота было не только политическим, но и религиозным переживанием. И в том, и в другом случае можно говорить о своеобразном религиозно-политическом сознании.

Но Февральская революция была порой революцией антиклерикальной, а иногда и богоборческой. Быстрое и неожиданное падение царя земного заставляло многих верующих усомниться в существовании Царя небесного. Из некоторых частей вооруженных сил священников удаляли, большой размах это движение приняло на Балтийском флоте.

Имущественные претензии к церкви оформлялись с помощью современного политического языка и антикапиталистической риторики. Антиклерикальное движение было связано с процессами социальной и культурной революции — захватывались не только церковные и монастырские земли, но и издания, типографии.

Однако многие носители антиклерикальных воззрений продолжали оставаться в поле воздействия глубокой религиозной традиции, хотя подчас этого и не осознавали. Секуляризированное внешне социалистическое и антибуржуазное массовое сознание также было связано с религиозной традицией. Объектом квазирелигиозного поклонения стали символы, институты, лидеры революции.

Революция привела к массовой политизации общества, этот процесс был болезненным и противоречивым. Компенсируя отсутствие политических знаний и навыков, современники подставляли — сознательно или бессознательно — значимые этические и религиозные понятия для оценки событий. Порой авторы и ораторы описывали свершившийся переворот религиозно, он рассматривался как победа истинных идеалов христианства. Слиянию религиозного и политического сознания способствовали крипторелигиозные мотивы, содержавшиеся в социалистической политической культуре.

Участники событий нередко сравнивали революцию с Пасхой. Ритуалы Пасхи использовались современниками для выражения своего отношения к происходящему. Но если революция часто сравнивалась с Пасхой, то и Пасха 1917 г. сопоставлялась с революцией.

Сакрализация всегда присуща политике. В 1917 г. процесс массовой политизации совпадал по времени и с антиклерикальным движением, и с религиозной революцией. Это придавало особую силу сакрализации революционных символов и отрицанию символов «старых».

Глава вторая — «Отрицание старых символов» состоит из шести параграфов.

В первом параграфе рассматривается роль старых государственных символов в эпоху революции.

Уже в дни Февраля было уничтожено много государственных гербов: они воспринимались как «символы старого режима». Временное правительство утвердило новую государственную печать, двуглавый орел был лишен имперской символики. Это изображение орла воспринималось как новый государственный герб. Оно появилось на новых знаках отличия и на денежных знаках. Юридическое совещание при Временном правительстве высказалось за использование преображенного орла в качестве государственного герба. Однако Временное правительство постановило отложить рассмотрение вопроса об употреблении государственного герба и национального флага впредь до разре-

шения его Учредительным собранием. Конфликты вокруг различных изображений орлов продолжались и при Временном правительстве, и после прихода большевиков к власти.

Отношение к национальному трехцветному флагу было еще более ожесточенным. В некоторых провинциальных центрах его можно было увидеть на «праздниках свободы», но он все чаще характеризовался как «старорежимный». Попытки защитить национальный флаг описывались как «контрреволюционные» даже либеральной прессой. После начала Июньского наступления российской армии трехцветный флаг вновь использовался как политический символ, однако немалая часть общества относилась к этому настороженно. Крайние социалисты использовали это настроение для мобилизации своих сторонников. Однако формально трехцветный флаг продолжал официально считаться государственным и после прихода большевиков к власти, вплоть до 8 апреля 1918 г., хотя и не употреблялся в качестве такового.

В отличие от иных символов, императорский гимн отрицался совершенно. Отказ от исполнения гимна нередко был первым знаком присоединения к революции. Предпринимались попытки создать новый гимн на старый мотив, однако они не пользовались популярностью.

Во втором параграфе рассматривается вопрос о военных знаменах и военно-морском флаге.

Военные знамена нередко воспринимались как символ «старого режима». В первую очередь это касалось знамен дружин ополчения, на которых имелся лозунг «За веру, царя и отечество». Конфликты возникали и вокруг иных знамен. Офицеры, пытавшиеся их защищать были нередко смещены. Солдаты требовали снятия императорских вензелей. 4 апреля последовал приказ по военному ведомству, который требовал послать знамена и штандарты в Технический комитет Главного интендантского управления для выполнения работы по снятию вензелей. Часто короны и вензеля зашивались красной материей.

Военные моряки, несмотря на свою решительность в отрицании символов «старого мира», были верны Андреевскому флагу. Сигналом присоединения к революции был боевой флаг красного цвета, поднятый на мачтах кораблей, но на корме сохранялся военно-морской флаг. Матросы использовали Андреевский флаг как средство политической мобилизации во время восстаний. Во время демонстраций несли и красные, и Андреевские флаги. За временное сохранение старого флага высказался даже радикальный Центральный комитет Балтийского флота (Центробалт). Однако в Кронштадте моряки выступали против Андреевского флага, его заменял красный флаг. После Июльского кризиса правительство ультимативно потребовало от Кронштадта соблюдения приказов и уставов. Андреевский флаг был поднят 14 июля. Это символизировало признание власти правительства. Но в сентябре многие корабли Балтийского флота подняли флаг с красной полосой.

Корабли Балтийского флота шли на штурм власти в Октябре под Андреевским флагом. В декабре управление флотами было передано Центральным комитетам флотов. Флаги новых органов власти флота создавались на основе ад-

миральских Андреевских флагов. Большевики опирались на авторитет военно-морской символики.

Однако на Черном море нарастало движение против Андреевского флага. Уже в середине октября ситуация стала критической. Миноносец «Завидный» поднял на корме украинский флаг, а некоторые команды отказались спустить украинский флаг с мачт «до Учредительного собрания». Центральный комитет Черноморского флота призвал матросов к спокойствию, но вопрос о «Завидном» оставался неурегулированным. Конфликт вокруг украинских флагов пробудил претензии других политических сил. Общероссийский Центрофлот и Морское министерство требовали сохранения Андреевского флага. Но Севастопольский Совет потребовал замены национальных флагов красным, некоторые корабли подняли красный флаг. Это вызывало протесты команд, желавших сохранить Андреевский флаг. В ноябре новые суда подняли украинские флаги. Многие моряки полагали, что «наднациональный» красный флаг поможет сохранить единство флота. 18 ноября общероссийский съезд военного флота постановил поднять на всех судах «флаг Интернационала». Но некоторые корабли поднимали одновременно и Андреевский, и красный флаги.

Борьба на Черноморском флоте шла между красным и украинским флагами. Моряки некоторых кораблей одновременно поднимали украинские, и красные флаги. Однако обострение борьбы на Украине вынуждало делать политический выбор. До апреля 1918 г. красный флаг утвердился и на Черном море.

В третьем параграфе второй главы рассматриваются конфликты вокруг царских портретов и памятников «старого режима».

В дни революции портреты членов императорской фамилии оскорблялись и уничтожались. Снятие портрета императора было знаком победы нового строя. Для многих современников уничтожение царских портретов было серьезным переживанием: некоторые крестьяне продолжали почитать их наравне с иконами, считалось порой недопустимым ругаться, находиться в шапке «в присутствии» портрета. После Февраля уничтожение изображений членов императорской семьи нередко сопровождалось особыми церемониями. В провинции, в действующей армии военное и гражданское начальство нередко пыталось запрещать снимать царские портреты, борьба вокруг символов провоцировала борьбу за власть. Иногда снятие портрета было первой победой солдат-активистов в их противостоянии с офицерами.

В дни революции памятники деятелям старого режима использовались как трибуны ораторов, «украшались» красными флагами, затем монументы стали уничтожаться. Особый резонанс получило уничтожение памятника П. А. Столыпину в Киеве. Решение об этом принял 15 марта городской Исполнительный комитет объединенных общественных организаций.

Памятники царям были демонтированы в Екатеринославе, Нахичевани и Екатеринбурге, был поврежден монумент в Таганроге. Попытки ликвидации «старорежимных» памятников были предприняты в Саратове и Одессе. В волостных центрах уничтожали многочисленные статуи Александра И. В одних случаях решение об уничтожении памятников принимали органы власти, в других — имели место стихийные действия толпы.

В печати звучали призывы к борьбе с «идолами самодержавия». Широкую известность получили статьи писателя А. В. Амфитеатрова, против охраны памятников выступил и писатель Ф. К. Сологуб. Варварское отношение к памятникам вызвало протесты, которые направлялись во Временное правительство и в Петроградский Совет. В деле защиты старых памятников особую роль играли А. М. Горький и А. Н. Бенуа. Некоторые крестьянские общества высказались за сохранение памятников, выстроенных на их деньги. Возможно, это отражало и монархические настроения части пожилых крестьян.

Новый импульс борьба с «памятниками царизма» получила после прихода большевиков к власти, на этой стадии она получила государственную поддержку. Принимая соответствующие юридические акты, правительство большевиков опиралось на массовое движение, начавшееся сразу же после Февраля.

Параграф четвертый главы второй посвящен наградной системе.

Вид «царских» орденов и медалей в новых условиях нередко вызывал раздражение.

Временное правительство пыталось сохранить наградную систему, ликвидируя некоторые ордена, устраняя монархические эмблемы, проводя реформы в деле награждения. 6 марта было приостановлено прекратить награждение знаками отличия, за исключением тех, которые выдавались за боевые отличия. 24 июня в устав Георгиевского ордена было введено положение о награждении офицеров солдатским крестом «за подвиги личной храбрости и доблести». Вводилось и награждение солдат и матросов знаком ордена Святого Георгия 4-й степени за подвиги, совершенные при исполнении обязанностей соответствующих начальников. После такого награждения военнослужащие производились в офицерский чин.

В августе министерство юстиции подготовило проект «Об отмене гражданских чинов, орденов и других знаков отличия». Однако он не был утвержден правительством.

Советы и комитеты стремились оказывать воздействие на процесс награждения, что символизировало их стремление выступать в качестве органов власти. Эта тенденция отразилась на законодательстве. Положение о корабельных комитетах от 22 мая предоставляло флотским организациям право подтверждать выдвижения командования.

Демократизация наградной системы столкнулась с иным движением: многие активисты требовали ликвидации системы наград. Отказ от орденов и медалей в разных ситуациях приобретал различный смысл. Иногда солдаты не желали носить медали с изображением царя, подчас ценные награды жертвовались различным фондам. В некоторых случаях инициативы по сдаче наград носили патриотический характер. Приказ Верховного главнокомандующего от 16 июля требовал посылать сдаваемые награды в Капитул орденов, но многие солдаты и матросы его игнорировали, направляя их в Советы и комитеты. Награды сдавались и на нужды партийных организаций, в т. ч. и большевистских.

Иногда при отказе от орденов выдвигались и антимилитаристские мотивы. Порой за движением по сдаче наград стояло стремление ликвидировать наградную систему как «старорежимную». Съезд моряков Балтийского флота в июне

заявил, что считает ненужными награды знаками отличия. Движение за отказ от наград усилилось осенью.

10 ноября был принят декрет ВЦИК и Совнаркома «Об уничтожении сословий и гражданских чинов», упразднявший существовавшие ордена и медали. Но награждения производились и в последующие дни. Военно-революционный комитет при Ставке Верховного главнокомандующего 30 ноября принял «Положение о демократизации армии», которое упраздняло ордена, отменяло их ношение. Разрешалось носить только Георгиевские кресты и медали. Некоторые органы власти не делали исключений и для Георгиевских крестов. Народный комиссариат имуществ республики принял постановление, опубликованное 9 января 1918 г., упразднявшее Капитул орденов. Очевидно, среди большевиков не существовало единого мнения в отношении системы наград, некоторые активисты считали возможным ее использовать. Окончательный выбор был сделан в пользу полного отрицания этой системы.

В параграфе пятом второй главы рассматривается воздействие революции на форму одежды и знаки отличия.

Обладатели всех видов формы должны были задуматься об ее преобразовании. Особое значение приобрел вопрос о погонах.

От военнослужащих, имевших царские вензеля, требовали их удаления. Верховный главнокомандующий генерал М. В. Алексеев 8 марта разрешил снять вензеля с погон, а 4 апреля военный и морской министр А. И. Гучков приказал удалить вензеля Николая II.

Украинские солдаты и офицеры украшали погоны желто-голубыми лентами. Многие военнослужащие «революционизировали» погоны — прикалывали красные банты, обшивали красной материей. Появлялись новые знаки отличия, в которых использовалась революционная символика.

Особенно остро конфликты вокруг погон протекали в военном флоте. Часть моряков воспринимала их как царские эмблемы. Подобное отношение проявилось в Кронштадте. Здесь лишение офицерских погон становилось символом присоединения к восставшим. В Гельсингфорсе первоначально ситуация не была такой острой, но затем и там стали снимать погоны. Комитеты не контролировали стихийные волнения, офицерам угрожало новое избиение. Командующий флотом адмирал А. С. Максимов отдал 15 апреля приказ о снятии погон. Руководители Морского ведомства требовали его отменить, однако Максимов был вынужден издать новый приказ, который вводил для офицеров нарукавные нашивки. Затем и А. И. Гучков отдал приказ, согласно которому вместо погон вводились нашивки. Командование Балтийского флота под давлением масс навязало правительству введение новой формы.

Предусматривались нарукавные знаки различия для матросов. Но приказ не был распубликован, ибо Центробалт выступил против него. Адмиралы опасались действовать без одобрения влиятельной организации самого мощного флота. Это наглядно иллюстрирует ситуацию двоевластия в военном флоте.

Отмена погон на флоте часто воспринималась как сигнал к обеспогонива-нию офицеров в армии, а иногда и как призыв к полной отмене наплечных знаков отличия. Солдаты «разжаловали» некоторых офицеров. Бросая вызов вла-

ста командиров, они продолжали считать погоны почетным знаком, присваивая себе право «разжалования». В отличие от моряков они не воспринимали погоны как «старорежимный» символ. Так относились к погонам и некоторые сторонники большевиков. В других случаях все офицеры воспринимались как представители враждебного «класса». Погоны рассматривались как символ отрицания равенства, провозглашенного революцией, как знак принадлежности к «буржуазии».

В некоторых частях солдаты отказывались от погон. Между отрицанием погон и степенью политической радикализации существовала связь. Однако войска, противостоящие в дни Июльского кризиса, выглядели в этом отношении одинаково: в обоих лагерях можно было встретить солдат без погон, хотя большинство их носило.

После Июльского кризиса командование пыталось унифицировать форму. Было издано немало приказов, что косвенно свидетельствует об остроте проблемы, но они не выполнялись. Борьба командования за погоны демонстрирует пределы власти генералов в тот период, когда многие верили в целебную силу «корниловского лечения» страны. Новые группы солдат снимали погоны и требовали того же от офицеров.

Стремление к уравнению всех военнослужащих проявлялось в требованиях отмены чинов, содержавшееся в резолюциях ряда частей и подразделений, Советов и комитетов. Эгалитарные требования (уравнение солдат и офицеров в отношении жалования, пособий) стимулировали борьбу с погонами. И, наоборот, восприятие погон как знака неравенства могло провоцировать борьбу за «уравнение».

В дни Октября «обеспогонивание» стало знаком пленения и капитуляции. Но многие сторонники большевиков продолжали носить погоны. Некоторые большевики использовали чины для поощрения сторонников нового строя. В ноябре Всероссийский съезд моряков Военно-морского флота произвел в контр-адмиралы М. В. Иванова, который стал управляющим Морским министерством. Затем приказом по Морскому ведомству С. Н. Дмитриев и А. А. Ру-жек производились в звание контр-адмиралов.

В последующие месяцы борьба с погонами усилилась. Некоторые войсковые части и соединения принимали решения, не дожидаясь распоряжений центральных властей. Началось движение за унификацию солдатской и офицерской формы. Центральные ведомства учитывали эгалитарные настроения, производство в новые чины было прекращено. 30 ноября Военно-революционный комитет при Ставке упразднил офицерские чины и звания, отменяя ношение погон. Решающий удар по погонам нанес «Декрет об уравнении всех военнослужащих в правах», принятый Советом народных комиссаров 16 декабря.

Декрет большевиков отражал настроения многих солдат, а иногда юридически оформлял уже сложившуюся ситуацию. «Антипогонное» движение перекидывалась на территории, на которые власть Совета народных комиссаров не распространялась.

В лагере противников большевиков также проявлялись подобные настроения. Командование Народной армии Комитета членов Учредительного собрания в июле 1918 г. отдало приказ, который воспрещал ношение погон. Отно-

шение к погонам становилось одним из факторов, раскалывающих фронт противников большевиков.

В параграфе шестом освещается воздействие Февральской революции на русскую ономастику.

Уже 3 марта городская дума Екатеринослава постановила назвать центральную площадь города именем председателя Государственной Думы М. В. Родзянко. Свои планы переименований улиц выдвинули другие органы городского самоуправления, некоторые проекты такого рода были реализованы.

После Февраля сменили свои названия некоторые населенные пункты. Имя города Романов-на-Мурмане, заложенного в сентябре 1916 г., выглядело монархическим. Приказом морского министра он был переименован в Мурманск. Министерство внутренних дел высказало предположение о возвращении городу Алексеевск наименования Суражевск, по имени селения, на месте которого возник город. Однако решением Городской думы было выбрано название Свободный.

В апреле Сергиево-Михайловское волостное народное собрание (Томская губерния) постановило упразднить название, «данное в честь великого князя из ненавистного дома Романовых». А. Ф. Керенскому сообщалось, что волость решено назвать его именем. Начальник Сызранско-Вяземской железной дороги вошел в министерство путей сообщения с рапортом о переименовании станции Протопопово в Плеханово.

Интенсивно происходило переименование военных кораблей. Это объяснялось и радикализмом матросов, и изрядным количеством «монархических» названий судов. Первым кораблем, сменившим название, было госпитальное судно «Император Николай И». Исполнительный комитет Гельсингфорсского Совета депутатов армии, флота и рабочих обратился к командующему Балтийским флотом с просьбой о переименовании корабля. Приказом по морскому министерству от 15 марта корабль был зачислен в состав судов флота с присвоением ему наименования «Товарищ».

Смена названий провоцировалась и ранней «ономастической контрреволюцией»: корабли, участвовавшие в Первой российской революции, лишались названий, «опозоренных» мятежами: броненосец «Князь Потемкин-Таврический» стал тогда «Пантелеймоном», крейсера «Очаков» — «Кагулом», «Память Азова» — «Двиной». Приказом по Морскому министерству от 31 марта судам возвращались старые названия. Исключение делалось для знаменитого броненосца: титул «князь» звучал «старорежимно», корабль стал именоваться «Потемкин Таврический». Линейному кораблю «Цесаревич» присваивалось наименование «Гражданин». Морское министерство следовало за радикальной политикой командующего Балтийского флота, испытывавшего в свою очередь давление со стороны команд и Гельсингфорсского Совета.

Однако матросы «Потемкина» отказались носить имя фаворита Екатерины II, команда высказалась за присвоение кораблю имени «Борец за свободу», 28 апреля броненосец получил это название. Ранее последовал приказ о переименовании линейных кораблей: «Император Александр III» стал «Волей»,

«Император Николай I» — «Демократией», «Император Павел Г» — «Республикой», «Императрица Екатерина II» — «Свободной Россией». Министерство пошло навстречу инициативам команд. Меняли свои названия и другие военные суда. Во многих случаях приказы оформляли переименование, уже произведенное различными Советами и комитетами по инициативе команд.

Переименования военных кораблей напоминает топонимические изменения. Однако они оформляли различные политические процессы. Морское командование действовало под давлением требований матросов и их организаций. Порой власти приказами лишь оформляли переименования, которые были уже осуществлены решениями команд, комитетов и Советов. А политически умеренные органы городского самоуправления пытались повысить свой статус, придать себе революционный характер. Символический переворот носит здесь компенсационный характер. Показательно, что Советы промышленных городов не особенно интересовались процессом переименований, их интересы лежали в сфере непосредственной борьбы за власть. Многие крупные города продолжали сохранять «монархические» имена.

Большая часть кораблей, получивших новые названия, сменили имена до лета 1917 года. Приход большевиков к власти ознаменовался некоторыми переименованиями, однако, новый импульс процесс переименования судов получил в 1918 году.

Меняли «монархические» названия и коммерческие суда.

Революция вторгалась в личную жизнь, что сразу же отразилось на антропонимике. Холуевы, Дураковы и Негодяевы отказывались от неприличных имен, в «новой жизни» непристойные фамилии были нетерпимы. Фамилия Романов воспринималась как «оскорбительная» и менялась чаще, чем какая-либо иная, уступая лишь Бардаковым и Бардаченко. На следующем месте за Романовыми шли Распутины. Язык революции влиял на выбор людей, менявших фамилии, часто они предпочитали именоваться Гражданиновыми, Республиканскими, Демократовыми. Некоторые желали взять имена вождей — Львов, Керенский.

Влияние символического переворота на антропонимику является одним из наиболее ярких проявлений вторжения политики в личную жизнь. Однако ономастический переворот был не самым радикальным аспектом символической революции. Так, символы и имена социалистического движения использовались при переименованиях сравнительно редко.

Глава третья — «Символы „новой жизни"» состоит из трех параграфов.

Первый параграф посвящен политическим конфликтам вокруг революционных символов — красного флага, песен, форм обращения. Рассматривается также вопрос о культе А. Ф. Керенского, который стал персонифицированным символом революции.

Февральская революция прошла под красным флагом. После революции фактически (но не юридически) красный флаг играл роль государственного символа. Попытки бороться с красными флагами рассматривались как серьезная провинность.

Именно применительно к красному флагу, особое значение приобретает сакрализация символов революции. Пропаганда всех социалистов создавала культ «святого красного знамени свободы». Действия и планы контрреволюции, фактические и воображаемые, сравнивались с попытками уничтожить, осквернить красный флаг. Символом защиты революции стала защита революционного флага. Образ красного флага встречается в революционных песнях, новых стихотворных текстах, в пропагандистских материалах, резолюциях. Участники переворота сравнивали себя со знаменосцами революции.

Красный флаг имел множество значений. Он был символом революции. Он мог восприниматься как «символ жизни», «символ свободы», как патриотический «символ нового строя». Он мог «прочитываться» и как «символ Интернационала», символ антимилитаристской борьбы.

Символами революции стали красные банты, повязки, кокарды, галстуки. Красные банты появляются в Петрограде уже во время восстания. Затем целые войсковые части выходили на «праздники свободы» с красными бантами. Многие надевали красные банты, руководствуясь соображениями безопасности, карьеристскими планами. Эта «политическая мимикрия», высмеивалась в сатире. Образ врага революции, маскирующегося с помощью красного банта, появился в воззваниях и резолюциях.

В отдаленных гарнизонах офицеры пытались помешать надевать красные банты. В некоторых частях солдаты убирали банты. В других они отстраняли офицеров. Командиры вынуждены были примириться с ношением красных бантов, появлялись приказы, в которых призывалось на них «не обращать внимание». Красный бант становился в некоторых частях армии чуть ли не частью «новой формы». Теперь уже отсутствие его у офицера могло вызвать враждебные действия солдат.

Пик моды на красные банты пришелся, по-видимому, на первые весенние месяцы. Но и в мае пресса сообщала о конфликтах вокруг бантов.

С красными флагами также первоначально пытались вести борьбу местные военные и гражданские власти. Это приводило к серьезным конфликтам.

Члены Временного правительства, его представители на местах либо терпели красный флаг, либо сами использовали его. Тем самым они фактически нарушали законодательство и содействовали утверждению красного флага в качестве государственного символа. Ситуация с флагом демонстрирует пределы власти Временного правительств, особенности его тактики.

На «праздники свободы» некоторые полки вышли с красными флагами, порой они заменяли полковые знамена. Одни войсковые части специально заказывали красные знамена. Другие получили их в подарок от социалистических организаций и рабочих коллективов. Иногда красные знамена приобретали официальный статус. Революционная символика отразилась на знаменах вновь создаваемых ударных частей. Под красными флагами пошла в наступление российская армия 18 июня. Красный флаг был символом атакующего «революционного оборончества», этот образ использовался милитаристской пропагандой. Существовали проекты создания «Красного революционного знамени» для награждения отличившихся полков. Они оглашались в приказах, что подтверждало государственный характер красных знамен.

Конкуренцию красному флагу в вооруженных силах представляли национальные флаги. Использование национальных флагов в качестве государственных и военных символов свидетельствовало о кризисе власти. В масштабах всей страны, однако, доминировал красный флаг. В некоторых ситуациях появление каких-либо других флагов, кроме красного, не допускалось. Красное знамя воспринималось порой как уникальный интернациональный символ, противостоящий национальной символике. Неудивительно, что революционные организации разного толка настороженно относились порой к любой национальной символике. Красный флаг использовался и как символ национальных движений. Свои лозунги на нем писали и мусульмане и сионисты, его несли во главе православных религиозных процессий.

Обилие красных флагов, ставших символами самых разных организаций, привело ктому, что некоторые группировки заявляли о своем исключительном праве на красный флаг. Лишь свою партию, своих вождей они считали «истинными знаменосцами». Нередко в статьях и резолюциях «истинные знаменосцы» противопоставлялись политическим силам, «недостойным» хранить красный флаг.

Под красным флагом выступали и явные политические противники. Так, во время Апрельского кризиса манифестанты, выступавшие против «империалистической» политики П. Н. Милюкова, шли под красными флагами. Но красные флаги несли и сторонники Милюкова. Стремление уничтожить «чужие» и отстоять «свои» красные флаги имело место и в других конфликтах. Иногда причиной этому были лозунги на знаменах, но порой атаковались просто символы противников.

Июньская демонстрация вошла в историю как «референдум флагов» — на красных знаменах писались лозунги политических оппонентов. Демонстрация сопровождалась уничтожением флагов политических противников. В столице срывались флаги сторонников правительства, а в Ревеле нападению подверглось знамя с антивоенным лозунгом.

Некоторые генералы использовали красный флаг для укрепления дисциплины и своего авторитета. А. А. Брусилов при вступлении в должность Верховного главнокомандующего издал приказ, призывая «всех русских воинов всяких чинов и положений сплотиться вокруг красного стяга...» Подобный призыв подтверждал официальный статус красного флага.

18 июня стало известно о наступлении армий Юго-Западного фронта. В Петрограде сторонники наступления прикалывали к красным флагам портреты А. Ф. Керенского. Другие манифестанты прикрепляли портреты военного министра к национальным флагам. Символ революции и трехцветный флаг мирно соседствовали, их объединяли культ вождя и поддержка наступления.

Красные флаги, заготовленные для более ранних манифестаций, использовали противоборствующие силы во время Июльского кризиса, порой на знаменах были даже изображены одни и те же лозунги.

Красный флаг использовали участники многих стихийных волнений, пытавшихся, таким образом «узаконить» свои действия. Однако подавление волнений также шло под красным флагом.

Красный флаг поднимался над Зимним дворцом, когда в нем находился А. Ф. Керенский, глава Временного правительства.

1 сентября правительство провозгласило Россию республикой. Неожиданно этот шаг вызвал возмущение на левом фланге политического спектра. По инициативе линейного корабля «Петропавловск» 6 сентября 19 кораблей Балтийского флота выразили протест: они желали провозглашения республики демократической, комитеты судов постановили поднять боевые красные флаги. Центробалт после острой дискуссии, вынужден был поддержать это решение и распространил его на весь флот.

Центральный комитет Черноморского флота постановил поднять 22 сентября в честь республики красные флаги на кораблях. Вновь красный флаг на мачтах кораблей Черноморского флота был поднят 28 ноября, военно-политическая часть флота отдала распоряжение: «...поднять на один день сигнал „Вся власть Учредительному собранию", на стеньгах красные национальные флаги». Красный флаг рассматривался и как национальный символ, и как символ Учредительного собрания.

Статус красного знамени был закреплен лишь в апреле 1918 г., когда Всероссийский Центральный исполнительный комитет принял соответствующий декрет. Флагом Российской Республики стало знамя с надписью «Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика».

Однако многие противники большевиков продолжали считать их узурпаторами, похитившими «священные» символы революции. Антибольшевистское движение подчас проходило под красным флагом. Сторонники Учредительного собрания подчеркивали, что они были истинными носителями символов революции, защитниками революционной традиции. Под красное знамя они призывали своих сторонников.

Но в ходе Гражданской войны красный флаг, символ Февральской революции, фактически игравший роль государственного флага еще до Октября, постепенно начинает восприниматься как символ «красны»), большевиков, которые монополизировали со временем этот символ.

После Февраля предпринимались попытки создать новый гимн.

При Особом совещании по делам искусств, образованном при комиссаре Временного правительства над бывшим Министерством двора, была создана подкомиссия для рассмотрения вопроса о государственном гимне. Затем была создана новая «музыкальная комиссия». Выдвигались различные предложения. Споры о новом гимне не имели политического значения: фактически роль гимна России играла «Марсельеза».

Статус мелодии порой закреплялся приказами. Командующий Балтийским флотом приказал при подъеме флага с церемонией, а также во всех торжественных случаях играть «Марсельезу» впредь до написания нового гимна. «Марсельезу» исполняли при встрече министров, при приеме иностранных делегаций, при открытии театрального сезона. В армии ее исполняли во время утренней и вечерней молитвы. С «Марсельезой» русская армия пошла в наступление, а весть о первоначальных военных успехах также была встречена революционным гимном.

Собственно, продолжали звучать две «Марсельезы»: оркестры исполняли классический вариант, а пелась русская «Рабочая марсельеза». Это усиливало полисемантичность символа. Интернационалистские лозунги русской революции не были созвучны патриотическому пафосу французского гимна. Однако русская «Рабочая Марсельеза» и не была боевым национальным гимном, она призывала к бескомпромиссной социальной борьбе.

В то же время «Марсельеза» была и символом оборончества. Некоторые российские политики «прочитывали» «французское», патриотическое и воинственное значение «Марсельезы». Песню пытались использовать для милитаристской пропаганды. Некоторые социалисты-интернационалисты считали «Марсельезу» «буржуазным» и «шовинистическим» гимном. Но попытки использовать «Марсельезу» в патриотической и военной пропаганде могли приводить к обратным результатам — аудитория ориентировалась на русский текст и воспринимала песню как иной политический знак, как призыв к углублению социальной и антимилитаристской революции. Песня звучала как средство мобилизации забастовщиков во время трудовых конфликтов.

Многие социалисты воспринимали «Марсельезу» как гимн «буржуазной» революции и противопоставляли ему «пролетарский» «Интернационал». Ленин, призывавший к социалистической революции, отрицательно относился к «Марсельезе». К тому же для интернационалистов «Марсельеза» была гимном одной из «империалистических» держав. Во Франции негативное отношение к «Марсельезе» становилось важным знаком, отличающим интернационалистов от «социал-патриотов». Однако в России обе мелодии могли сосуществовать, воспринимаясь как знаки единой, революционной и интернационалистской, политической культуры. На фронте исполнение «Марсельезы» оркестром русской армии служило сигналом к братанию.

Исследователи нередко утверждали, что символическим отражением политической борьбы после Февраля был конфликт «буржуазной» «Марсельезы» и «пролетарского» «Интернационала». В этом утверждении есть доля истины. Большевики уделяли особое внимание пропаганде «Интернационала». Однако «Марсельеза» воспринималась некоторыми большевиками как партийный гимн. «Интернационал» был официальным партийным гимном — Апрельская конференция и VI съезд большевиков завершались исполнением этой песни. Однако большевики не обладали монополией на «Интернационал»: его пели и делегаты меньшевистской конференции, и делегаты III съезда партии социалистов-революционеров. «Интернационал» публиковался в песенниках, выпускавшихся издательствами различной политической ориентации — большевиками, меньшевиками, социалистами-революционерами, Советами, коммерческими издательствами.

Во время Апрельского кризиса оркестры полков, манифестировавших против «ноты Милюкова», играли «Интернационал», его пели демонстранты. Но оркестры играли и «Марсельезу», а манифестанты-рабочие пели «Рабочую марсельезу».

В марте-октябре 1917 года противостоящие политические силы, «интернационалисты» и «оборонцы», использовали одни политические символы, в первую очередь «Марсельезу» и красный флаг. Особенно ярко это проявилось в

дни Июльского кризиса. «Марсельеза» продолжала оставаться общереволюционным гимном, такое значение этого символа признавали и многие интернационалисты.

Но со временем «Интернационал» становился официальной песней радикализирующихся Советов. В дни большевистского Октября песни и музыка сравнительно редко звучали на улицах Петрограда. Значение политических символов как факторов самоорганизации совершенно несопоставимо с Февралем. Однако песни звучали на Втором съезде Советов: после принятия «Декрета о мире» делегаты запели «Интернационал», а затем — в память о погибших — революционный похоронный гимн.

Но рядовые сторонники большевиков, в отличие от части партийного руководства, продолжали считать «Марсельезу» своей песнью, ее исполняли оркестры Красной гвардии. «Марсельеза» звучала и во время съездов и официальных церемоний, она воспринималась как символ «новой революции».

Переворот придал новый смысл песням и пению, противники большевиков не хотели отказываться от своих политических символов, уступить их победителям. Революционные песни звучали 5 января 1918 г., в день открытия Учредительного собрания. Демонстранты, манифестировавшие в защиту собрания, шли под красными знаменами, пели «Рабочую марсельезу» и «Смело товарищи в ногу». При открытии Учредительного собрания прозвучал «Интернационал». Эпизод с пением «Интернационала» оказал известное влияние на отношение к Учредительному собранию, которое воспринималось многими людьми либеральных и консервативных взглядов как «партийное» и «социалистическое».

На III съезде Советов, состоявшемся вскоре после разгона Учредительного собрания, исполнялись «Марсельеза», и «Интернационал», но затем роль главного гимна переходит исключительно к «Интернационалу».

Февральская революция привела и к новым формам обращения. Старые формы обращения в вооруженных силах отменял «Приказ № 1» Петроградского Совета. Некоторые войсковые комитеты принимали свои решения об отмене титулования. Затем новая форма обращения была закреплена приказами, принятыми командующими, а 5 марта военный и морской министр А. И. Гучков подписал приказы по военному и морскому ведомствам. Согласно им старших по званию следовало именовать с приставкой слова «господин»: «господин мичман» и т. д. На некоторых участках фронта вопреки приказам офицеры требовали привычного титулования. Подобное отрицание новых форм обращения не могло продолжаться долго, но на отдаленных участках фронта, военно-морских базах старые формы титулования сохранялись.

Однако и слово «господин» затем подверглось табуированию, данное обращение связывалось с социальным неравенством.

Первоначально основным обращением стало слово «гражданин». Это обращение стало знаком признания нового строя, его использование должно было усилить авторитет соответствующих деятелей. В этой форме обращения проявлялась ориентация на традицию европейских революций, противопоставлявших «подданных» и «граждан». Обращение использовали противостоящие политические силы, но при этом оно воспринималось, «переводилось» по-разно-

му. Порой обращение рассматривалось как символ преодоления социальных различий. Иногда предполагалось, что это знак ликвидации различий национальных, символ создания революцией нового сообщества.

Но все большую популярность в ходе революции приобретает слово «товарищ». Слово становилось порой официальным приветствием. Так именовали членов Временного правительства. Нередко резолюции прославляли «товарища Керенского». Это обращение использовали противостоящие политические силы. Слово «товарищ» стал знаком самоидентификации. «Мы», «товарищи», противопоставлялись «им», врагам, «буржуям». Но термин «товарищ» приобретал и негативное значение. Многие консерваторы и либералы презрительно именовали так энтузиастов революции, социалистов.

И после Октября это обращение продолжали использовать противники большевиков, порой это приводило к смятению в их рядах. И в этом случае различное отношение к символам революции раскалывало фронт противников большевизма.

А. Ф. Керенский был не только популярным деятелем Февраля, персонифицирующим определенный политический курс. Он был олицетворением революции, ее символом. Так его характеризовали брошюры, рекламирующие вождя революции: «Благородный символ благородной Февральской революции».

Изображения Керенского также становились политическим знаком.

Керенского именовали «символом демократии». «Для нас Керенский не министр, не народный трибун, он перестал быть даже просто человеческим существом. Керенский — это символ революции»,— писали поклонники «народного министра», субъективно считавшие себя приверженцами демократии.

Культ Керенского просуществовал недолго, однако он оказал немалое воздействие на развитие национальной политической культуры. Многие символические находки Керенского, его сторонников и почитателей, были затем использованы при создании культов большевистских вождей.

В параграфе втором третьей главы рассматривается вопрос о взаимодействии революционных символов и массовой культуры.

В условиях моды на политику революционная символика становилась элементом массовой культуры. Важнейшей чертой общественной жизни стала политизация досуга. Это проявилось в политизации театра. Порой обычные спектакли превращались в политические манифестации. По требованию публики хоры и оркестры исполняли «Памяти павших», «Эй, ухнем» и «Марсельезу». Революционизировались старые постановки, переделывались сценарии, менялось музыкальное сопровождение.

Появился новый театральный жанр, пользовавшийся популярностью,— митинги-концерты. На них выступления оркестров и хоров, художественные декламации чередовались с речами популярных ораторов.

Революционная традиция повлияла на кинематограф. Было выпущено несколько «революционных» фильмов. Названия цитировали революционные песни: «Отречемся от старого мира», «Вы жертвою пали в борьбе роковой», «Не плачьте над трупами павших бойцов». Несколько фильмов знакомили зри-

телей с историей освободительного движения, обличая павший режим и прославляя «борцов за свободу».

Рынок быстро откликнулся на новые запросы «революционизирующегося» потребителя. Развернулась торговля красным бантами и флажками. Печаталось множество брошюр и открыток, на которых изображались карикатуры на царя, портреты деятелей революции, поверженные символы «старого режима» и победоносные символы революции.

Продавались значки-жетоны в форме медалей. На них часто были изображены красные флаги. Выделяются жетоны, посвященные Керенскому. Они копировали жетоны и медали с изображениями членов императорской фамилии. Некоторые жетоны с изображением Керенского стали образцом для значков советского времени.

Различные политические силы пропагандировали революционные песни, публикуя их в виде песенников, отдельных листовок и открыток. В 1917 году издавались и песенники традиционного типа, включавшие народные песни, романсы и т. п. Показательно, что в них публиковались и революционные песни — это служит подтверждением их популярности. Песенники издавались разнообразными издательствами. Их печатали и социалисты-революционеры, и социал-демократы — меньшевики, большевики, объединенные организации, Советы и комитеты. Но песенники выпускались и частными издательствами. Это свидетельствует о популярности революционных песен. Не удалось обнаружить песенники, изданные конституционно-демократической партией. Либералы не могли считать песни социалистов своими, а собственных политических символов они предложить не смогли.

Революционные песни проникали в частную жизнь. Ситуацию уловили производители граммофонных пластинок, приступившие к выпуску соответствующих дисков. Чаще всего выпускались пластинки с записями «Марсельезы», затем следовал революционный похоронный марш («Вы жертвою пали»). Известно не менее двух записей «Варшавянки» и двух ■— «Интернационала».

«Мода на революцию» продолжалась несколько месяцев. Эйфория сменилось разочарованием и апатией. Однако факт участия рыночных структур в распространении символов революции необычайно важен. Он отражал массовый спрос на революционные символы. Производители и продавцы были заинтересованы в сбыте своего товара — революционных символов — рекламировали его, провоцировали спрос. Парадоксально, но наряду с социалистическими политическими партиями рыночные структуры немало сделали для распространения революционной и социалистической символики, которая провоцировала борьбу против «буржуазии».

В параграфе третьем третьей главы рассматривается вопрос о воздействии революционных символов на массовое политическое сознание. Особое внимание уделяется проблеме времени в политической культуре революции.

Для любой революции важно осознание ее места в истории. Некоторые революции воспринимались как тотальный разрыв с прошлым, как начало «новой истории». Другие революционные идеологии связывали политические перевороты с тенденциями дореволюционного прошлого. Между моделями исто-

рического времени и сценариями развития революций существует связь: тотальное отрицание прошлого нередко запускает механизмы углубления революции.

Временное правительство предлагало стране свое видение национальной истории, это нашло отражение в подходе к государственным праздникам. Было отменено празднование «царских дней». Встал вопрос о создании новых праздников, Министерством внутренних дел планировалось установить три праздника: 19 февраля, день освобождения от крепостной зависимости; 17 октября — «день установления в Российском Государстве первого конституционного строя» и 27 февраля — «в память Великой Российской революции, когда сам народ в лице Исполнительного комитета Государственной Думы взял власть в свои руки». Чиновники пытались установить связь между революцией и либеральной традицией. Однако концепция исторического времени, предлагавшаяся системой революционных символов, противоречила этому видению истории. Революционные символы оказали воздействие на риторику лидеров революционного периода. Песни нередко цитировались в резолюциях и письмах эпохи.

В революционных песнях мы встречаем одинаковые смысловые блоки. В первую очередь это противопоставление настоящего и будущего. Настоящее, «старый мир» — «мир насилья», «вечного горя». Атрибуты настоящего — «оковы», «рабские путы», «ярмо» и «пытки». Гнету, нищете и мраку настоящего противостоит будущее, «вольное царство святого труда» — «Новый мир», «Новая жизнь». Это время окончательной победы добра и правды. Грядущее — своеобразный конец истории, наступление «свободы вечной». Символы будущего «заря» и «солнце», «свет» и «день».

Прорыв из мрачного настоящего в светлое будущее должен быть осуществлен в результате грандиозной битвы. Неминуем «смертный», «роковой», «последний и решительный бой». Великая битва нередко сравнивается с «неумолимым грозным судом». Это «час искупления», «мгновение мести и суда», время «мести народной». К такой битве призывала пропаганда всех социалистических партий. Она обещала, что в результате последней битвы будет окончательно подавлен могущественный Враг. Образ Врага присутствует во всех революционных песнях. Враг— представитель сил тьмы. Революционные песни призывают к беспощадной борьбе с «властелинами», «тиранами», «злым вампиром», «царями-плутократами», «самодержцем-царем», «мертвящим царизмом». Часто к Врагам относятся представители социальных верхов. Вся система революционных символов могла быть использована не только для свержения монархии, но и для углубления социальной антибуржуазной революции.

Этический и эстетический образ врага ужасен. Враги именуются кровожадными и опасными хищниками. Результатом великой борьбы должна стать не просто победа над Врагом, но и его тотальное уничтожение.

Авторы и исполнители песен революционного подполья отождествляли себя с братством борцов, готовых к последней битве. Культ жертвенности борцов-революционеров — романтизировался. Песни утверждали пафос револю-

ционного преобразования общества. Образы революционных символов были созвучны самым радикальным политическим призывам.

В новых политических песнях 1917 года встречаются те же смысловые блоки: противопоставление мира «тьмы» и «царства свободы светлой». Прорыв в «новую жизнь» также предполагается осуществить в результате грандиозной битвы и подавления Врага. Но существует отличие: временная замена. Мрачное «настоящее» старых революционных песен описывается как «прошлое». Ранее песни призывали к грядущей битве, в новых песнях переживаемая революция воспринимается как время решающей битвы, как начало «новой жизни».

После революции менялись и тексты старых песен: в них также «решительная битва» уже переживается. Так, из будущего в настоящее и прошлое были переведены строки революционного похоронного марша: «...и пал произвол, и восстал весь народ!» Для участников революции настоящее, время революции — это уникальное, особое, сакральное время, это конечный момент всего предшествующего развития.

И для А. Ф. Керенского, и для большевиков революция — время Великой и последней битвы, они описывали его словами революционных песен.

Вся система революционных символов обещала быстрый приход «новой жизни». Однако жизнь в стране становилась все тяжелее. Сам характер символов революционного подполья наложил серьезный отпечаток на весь ход политической борьбы. Видение мира, предлагавшееся этими символами, ориентировало на «углубление революции». Сторонники классового мира, общенационального единства и продолжения войны не могли на них опираться полностью и безоговорочно.

Большевики стремились представить себя единственными хранителями системы революционных символов. Постепенно, им удалось добиться важных успехов. Ленин и его сторонники смогли завладеть символическим капиталом Февраля, они сумели его использовать и развить. Это было их важнейшей политической победой.

В Заключении формулируются основные выводы исследования.

К 1917 году в России сложилась политическая контрсистема — революционное подполье. Воссоздание организаций подполья облегчалось наличием особой политической культуры, которая была создана усилиями нескольких поколений революционных интеллектуалов.

Февральская революция объединила враждебные политические движения, сплотившихся против общего врага — «темных сил». Против этого врага выступили республиканцы и монархисты, социалисты и предприниматели, сторонники войны и ее противники. Но, преследуя различные цели, они использовали одни и те же политические символы, хотя и не всегда отождествляли себя с ними. Февральская революция происходила под красным флагом, под звуки французской «Марсельезы» и под пение русской «Рабочей марсельезы». Социалисты не были единственными участниками революции, но она прошла под социалистическими символами, что серьезно повлияло на дальнейшее развитие страны. Либералы не предлагали своих особых символов.

Символы революционного подполья практически монополизировали после Февраля политическую сферу. В России существовал редкий для военного времени политический плюрализм (возможности монархистов, однако, были ограничены), но в сфере политической символики почти безраздельно господствовали знаки революционного подполья. Любое покушение на революционные символы воспринималось как контрреволюция. Многие сторонники Февраля, вне зависимости от партийной принадлежности, болезненно относились к любым попыткам даже частичной символической реставрации. Сложившуюся ситуацию вынуждены были учитывать даже правые политические деятели — прибегая к политической мимикрии, они использовали революционную политическую символику.

Политическая, культурная и психологическая атмосфера, сложившаяся в стране после Февраля, стимулировала процесс создания новых политических символов. Именно в этот период начинает складываться советская «геральдическая» система.

Символы революции стали фактически символами революционного государства, хотя это не соответствовало законодательству Временного правительства, а порой и явно ему противоречило. Двойственное отношение к государственной символике символизировало кризис власти после Февраля. Создавая государственную символику своего режима, большевики лишь узаконили сложившуюся ситуацию. Отменяя ордена, погоны, другие знаки отличия, они опирались на массовое стихийное движение.

Отрицание старых политических символов имело важное значение. Подчас старые символы становились почвой для конфликтов между рядовыми военнослужащими и командованием. Основную выгоду из этих конфликтов извлекали большевики и их союзники, но множество больших и мелких «битв за символы» начиналось без прямого участия политических партий. Символы были важнейшим фактором самоорганизации стихийных движений, которые были фоном борьбы политических партий и часто влияли на ее исход.

В марте-июне особое значение имела борьба за утверждение новых символов и ритуалов (красный флаг, красные банты, «Марсельеза») и за отрицание символов и ритуалов «старого режима» (национальный флаг, гимн, «поминание» во время церковных служб, погоны, названия кораблей, отдание чести). Исход этих конфликтов вел к усилению власти Советов и комитетов, хотя они и не всегда сами были их инициаторами, а шли за стихийным движением. В итоге правительство шло навстречу этим движениям, фактически (а иногда и юридически) отрицая статус «старых» символов и придавая официальный статус символам революционным.

После Июля правительство пыталось стабилизировать и упорядочить систему государственных символов. Но порой действия властей выглядели как «реставрация». Восстанавливая дисциплину, они отдавали своим противникам революционные символы, важнейший инструмент политической мобилизации и легитимации.

Показательно, что осенью вновь обостряются конфликты вокруг символов. Опять становится актуальным вопрос о погонах, вновь оспаривается авторитет военно-морского флага. Все это было знаком радикализации масс, процесса,

способствовавшего политической победе большевиков и их союзников. Нет свидетельств того, что за всеми конфликтами непосредственно стояли партийные организации. Вернее было бы предположить, что символы, воспринимавшиеся как «старорежимные», стали инструментом самоорганизации масс.

Политическая борьба почти всегда является и конфликтом разных систем символов. Так, в 1917 году система символов революционного подполья вытесняла государственные и национальные символы, которые воспринимались как знаки «старого режима». Однако «борьба за символы» имела и другие измерения. Так, шла борьба за право обладания тем или иным символом, попытки оппонентов использовать «свою» символику встречались необычайно резко.

Борьба шла и за понимание символа, за право его «перевода», приписывания ему того, или иного значения. Не все сторонники революции расшифровывали социалистическое значение символов, для многих красные знамена были общими «флагами свободы», «флагами братства». Они могли восприниматься и как символы интернационализма, противостоящие национальным символам, и как новый национальный флаг России, символ «революционного оборончества». Но красные флаги могли восприниматься как «знамена пролетариата», символ борьбы с «буржуазией». Массы могли переориентироваться на радикальные значения уже принятых символов. Менялась иерархия коннотаций, на первый план выходило самое радикальное понимание знака.

Призывая к «углублению» революции большевики могли использовать систему символов, утвердившуюся после Февраля. Она не требовала радикальной замены, менялась лишь иерархия символов и их «перевод» в рамках единой знаковой системы. В глазах многих сторонников Февраля использование и развитие «их» системы политических символов большевиками делало новый режим «революционным», а значит и легитимным.

Политические символы повлияли на формирование политической культуры масс, «проснувшихся» к политической жизни после Февраля. Усвоение политических символов было нередко начальной фазой политизации. В этом отношении многие солдаты и матросы повторяли путь, пройденный ранее несколькими поколениями русской революционной молодежи. Революционные символы вводили массы в мир политики. Они использовались как инструменты описания, классификации и интерпретации действительности, как непосредственное руководство к действию. Монопольное положение революционной символики объективно вело к углублению революции. Это было на руку большевикам и их союзникам. Для достижения же целей, поставленных Временным правительством, для создания общенационального единства, утверждения «общенародного» характера революции, для ведения войны символы «новой жизни» не были хорошим средством. Но они, призывая к борьбе с внутренним врагом, могли содействовать «углублению» революции, легитимации революционного насилия, подготовке к гражданской войне. Наконец, они исключали возможность присутствия «врага слева», и это также создавало благоприятные условия для сторонников новой революции.

Умеренные социалисты находились в двойственном положении: они не могли отказаться от своих политических символов, продолжали их распространять, они не могли уступить их противникам. В то же время многие осознавали

последствия радикальной интерпретации революционной символики. Стремление приостановить «углубление» революции политическими средствами противоречивым образом сочеталось с культивированием революционной традиции, революционной символики, что не могло не привести к революционизированию общества.

Основная линия символических изменений представляла собой программу радикального преодоления прошлого, имела место экспансия подпольной субкультуры с ее претензией на всеобщность при полном отрицании дореволюционной символики. Радикальная символическая революция создавала условия для «углубления революции».

Февральская революция фактически (хотя и не юридически) знаменовала собой полный разрыв со старой государственной символикой. Большевики же получили возможность использовать всю утверждавшуюся систему революционной символики. В этом отношении они завершали процессы, начатые в Феврале. Своими декретами они оформляли ситуацию, сложившуюся в стране накануне Октября — знаки субкультуры революционного подполья монополизировали символическое пространство и играли роль государственных символов.

По теме диссертации автором опубликованы следующие работы:

1. Символы власти и борьба за власть: К изучению политической культуры Российской революции 1917 года.— СПб.: «Дмитрий Буланин», 2001.— 349 с.

2. Погоны и борьба за власть в 1917 году.— СПб.: Остров, 2001.— 83 с.

3. Interpreting the Russian Revolution: The Language and Symbols of 1917.— New Haven; London: Yale University Press, 1999.— 198 р. В соавторстве с О. Г. Файджесом. Книга переведена на испанский язык. (Interpretar la revolución rusa: El lenguaje y los símbolos de 1917.—Madrid: Editorial Biblioteca Nueva, 2001.).

4. К вопросу о политической культуре городских рабочих России в 1917 году // Проблемы социально-экономического развития крупных городов: Тез. докладов участников Всесоюзной школы-семинара молодых ученых и специалистов (Репино, сентябрь 1988 г.). Л., 1988. С. 84—86.

5. А. Ф. Керенский и круг Мережковских // Петроградская интеллигенция в 1917 году: Сб. статей и материалов / Отв. ред. О. Н. Знаменский. М.; Л., 1990. С. 53—82.

6. Расплавленная государственность // Звезда. СПб., 1991. № 9. С. 149—155.

7. «Revolutionary Ñames»: Russian Personal Ñames and Political Consciousness inthe 1920sand 1930s//Revolutionary Russia. London, 1993. Vol. 6,№2.P. 210— 228. Transí. S. Smith.

8. Антибуржуазная пропаганда и «антибуржуйское» сознание // Отечественная история. 1994. № 1. С. 17—27.

9. Некоторые проблемы спецкурса «Политическая культура Российской революции 1917 года» //Научно-методические проблемы подготовки специалистов в ВУЗах культуры: Тезисы выступлений на конференции преподавателей

Санкт-Петербургской государственной Академии культуры, 25 марта 1996 г. Санкт-Петербург, 1996. С. 57—58.

10. «Марсельеза» по-русски: песни в политической культуре революции 1917 года // Russian Studies: Ежеквартальна русской филологии и культуры. 1996. Т. П, № 2. С. 7—47.

11. К изучению механизмов десакрализации монархии (Слухи и политическая порнография в годы Первой мировой войны) // Поиски исторической психологии. Санкт-Петербург, 1997. Ч. 3. С. 105—108.

12. The «Russian Idea» and the Ideology of the February Revolution // Empire and Society: New Approaches to Russian History / Ed. Teruyuki Hara and Kimitaka Mat-suzato. Sapporo, 1997. P. 41—71.

13. Kerensky // Critical Companion to the Russian Revolution / Ed. E. Acton, V. Iu. Cherniaev, W. G. Rosenberg. London; Sydney; Auckland: Arnold, 1997. P. 138—149.

14. «Русская идея» и идеология Февральской революции // Культура русской диаспоры: Саморефлексия и самоидентификация (Материалы международного семинара) / Ред. А. Данилевский, А. Доценко. Тарту: Tartu University Press, 1997. С. 11—37.

15. «Политическая порнография» и десакрализация власти в годы Первой мировой войны (Слухи и массовая культура) //1917 год в судьбах России и мира: Октябрьская революция (От новых источников к новому осмыслению) / Отв. Ред. С. В. Тютюкин. М., 1998. С. 67—81.

16. Культ А. Ф. Керенского: Образы революционной власти // Отечественная история. 1999. №4. С. 105—108.

17. Изобретение революционной традиции: Случай Петрограда // Abstracts: 6-th ICCEES World Congress. Tampere, Finland, 29 July — 3 August, 2000. Helsinki, 2000. P. 215.

18. Февральская революция как символический переворот: Отражение в русской ономастике // Russian Studies: Ежеквартальник русской филологии и культуры. Т. III. СПб., 2000. № 3. С. 92—101.

19. «Погонная революция» (Март—апрель 1917 года) // На пути к революционным потрясениям (Из истории России второй половины XIX — начала XX века). СПб.; Кишинев, 2001. С. 341—365.

20. Февральская? Буржуазная? Демократическая? Революция... // Неприкосновенный запас: Дебаты о политике и культуре. М., 2002. № 2 (22). С. 82—88.

21. Спрос на революцию: Политические символы и массовая культура в 1917 г.//Россия в контексте мировой истории: Сб. ст. / Отв. ред. А. А. Фурсен-ко. СПб., 2002. С. 331—340.

Подписано к печати 11.09.2002. Формат 60x84/16. Бумага офсетная. Печать офсетная. _Усл. печ. л. 2,0. Уч. изд. л. 2,0. Тираж 100 экз. Заказ № 127._

Издательство Российской национальной библиотеки, ОП. 191069, Санкт-Петербург, Садовая ул., 18.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Колоницкий, Борис Иванович

Введение

Глава I. Свержение монархии и политические символы

1. Восстание в Петрограде

2. Праздники свободы

3. Красная Пасха революции

Глава II. Отрицание старых символов

1. Государственные символы

2. Военные знамена и военно-морской флаг

3. Царские портреты и памятники «старого режима»

4. Награды

5. Форма одежды и знаки отличия

6. Революция: отражение в ономастике

Глава III. Символы "Новой жизни"

1. Символы революции в условиях революции

A) Борьба за красный флаг

Б) "Марсельеза" и "Интернационал"

B) "Граждане" и "товарищи" Г) Живой символ революции

2. Революционные символы и массовая культура

3. Время в политической культуре революции

Введение диссертации2002 год, автореферат по истории, Колоницкий, Борис Иванович

Актуальность исследования.

Научная актуальность диссертации определяется противоречием между сложившейся историографической ситуацией и современным пониманием феномена власти. Основной вопрос всякой революции - вопрос о власти. Традиционно в центре внимания историков Российской революции 1917 года, -институты власти и основные участники борьбы за власть, прежде всего крупнейшие российские политические партии и их главные лидеры.

Но даже применительно к мирным, "нормальным" периодам подобный подход вызывает возражения. Тем более осторожно следует относиться к феномену власти во время революций. Революцию можно охарактеризовать как специфическое состояние власти, когда государственность находится в особом, "расплавленном" состоянии. Политические институты эпохи революции невозможно описать с помощью понятий конституционного права, они отличаются от элементов стабильных политических систем. Сложно отличить институты государственной власти от политических организаций.1 Последние присваивают полномочия государственной власти. Одни неустойчивые политические институты, созданные революцией, исчезают, другие - служат основой создания новой государственности.

Если власть - способность проводить свои решения с помощью насилия, закона и авторитета, то возможности властвующих элит в период революций ограничены. Государство перестает быть единственным источником права, появляются конкурирующие центры правотворчества.2

В эпоху революции государство теряет монополию на насилие, появляются альтернативные военные и полицейские формирования, которые бросают вызов центральной власти.

1 Миллер В.И. Осторожно: история! М., 1997. С.43-44.

2 См.: Токарев Ю.С. Народное правотворчество накануне Великой Октябрьской социалистической революции (март - октябрь 1917 г.). М.; Л., 1965. 186 с.

Важнейшим источником власти становится авторитет. Власть как никогда зависит от общественного мнения, быстрые колебания которого приобретают значение важнейшего политического фактора. Власть постоянно должна доказывать свою легитимность, она заключает, расторгает и перезаключает общественный договор чуть ли не ежедневно.

Очевидно, что без исследования политической культуры революционной эпохи невозможно всестороннее исследование властных отношений. Эти проблемы нельзя изучить без учета борьбы вокруг политических символов.

Настоящее исследование представляет и определенный общественный интерес. Прошедшие два десятилетия дали немало примеров конфликтов вокруг символов, они имели немалое политическое значение. Современная ситуация заставляет историков по-новому взглянуть на историю революции 1917 года.

Объект исследования

В диссертации изучаются те политические процессы эпохи революции 1917 года, в которых различные политические символы играли важную роль.

Подобный подход позволяет по-новому взглянуть на политическую историю революции, которая часто рассматривается лишь как борьба политических партий за власть. Он дает возможность рассмотреть во взаимосвязи политические конфликты разного уровня, изучить соотношение стихийности и сознательности в массовых движениях, связать политическую историю с историей социальной и культурной.

Предмет исследования

В диссертации рассматриваются конфликты вокруг политических символов, общественные процессы, в которых символы использовались как важнейший инструмент политической мобилизации. Реконструируются значения политических символов, выявляются их функции и источники распространения (органы государственной власти, политические партии, частные предприятия и лица). Изучается вопрос о влиянии политических символов на массовое сознание.

Степень изученности темы.

Исследование массового сознания эпохи революции необходимо для понимания особенностей функционирования власти в этот период. Важность такого подхода была осознана рядом историков. Показательно, что этот сюжет в разной степени затрагивали авторы ряда известных трудов по истории революции.1

Первое специальное исследование этой темы было выполнено Г.Л.Соболевым.4 Он поставил вопрос о восприятии различных идеологий массовым сознанием, о воздействии религии и массовой культуры на политическое сознание. К этим сюжетам данный автор обращался и в последующих своих работах.3 Изучение коллективного сознания эпохи революции 1917 г. было продолжено другими исследователями. Из работ последнего времени следует особо выделить монографию О.С.Поршневой.6

3 Знаменский О Н. Июльский кризис 1917 года. М; Л., 1964. 272 е.; Октябрьское вооруженное восстание: (Семнадцатый год в Петрограде). Л., 1967. Кн. 1 - 2; Астрахан Х.М. Большевики и их политические противники в 1917 году (Из истории политических партий в России между двумя революциями). Л., 1973. 456 е.; Революционный Петроград: Гол 1917 Л., 1977. 439 е.; Старцев В.И. Революция и власть: Петроградский Совет и Временное правительство в марте - апреле 1917 г. М., 1978. 256 е.; Его же. Старцев В.И. Внутренняя политика Временного правительства первого состава. Л., 1980. 256 е.; Его же. Крах керенщины. Л., 1982, 271 е., Питерские рабочие и Великий Октябрь. Л., 1987. 486 с.

4 Соболев Г Л. Революционное сознание рабочих и солдат Петрограда в 1917 г. (Период двоевластия). Л., 1973. 330с.

Соболев Г.Л. Петроградский гарнизон в борьбе за победу Великого Октября. Л., 1985, 31 1 е.; Его же. Пролетарский авангард в 1917 году. СПб., 1993. 264 с.

6 Поршнева О С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России в период Первой мировой войны (1914 - март 1918 г.). Екатеринбург, 2000. 415с.

Большое значение имеет новаторская работа американского исследователя Р.Стайтса, который рассмотрел различные аспекты истории культуры эпохи революции.7

Изучению различных политических символов 1917 года посвящены интересные исследования П.К.Корнакова. Жаль, что его замечательная диссертация до сих пор не нашла своего издателя, лишь отдельные ее фрагменты публиковались в виде статей. Исследователь выявил большое количество знамен и флагов в архивах и музеях, восстановил историю их о создания и преобразования.

С.А.Солнцева рассматривала вопрос о том, как Февральская революция повлияла на наградную систему и военную символику.9 Богато иллюстрированная книга В.П.Лапшина посвящена художественной жизни Москвы и Петрограда в 1917 году, в ней рассматривается влияние революционных событий на изобразительное искусство.10

Работа И.Л.Архипова, посвященная изучению политической элиты России в эпоху Февральской революции, рассматривает различные аспекты политической культуры той эпохи."

7 Stites R. Revolutionary Dreams: Utopian Vision and Experimental Life in Russian Revolution. New York; Oxford, 1979; Его же. Революционная культура и ее место в истории культурных революций // Анатомия революции: 1917 год в России: Массы, партии, власть. С.-Петербург, 1994. С.372-382;

8 Корнаков П.К. Символика и ритуалы революции 1917 г. // Анатомия революции: 1917 год в России. С.356-365; Его же. 1917 год в отражении вексиллологических источников (По материалам Петрограда и действующей армии): Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Л., 1989; Его же. Опыт привлечения вексиллологических источников для решения геральдических проблем // Труды Государственного исторического музея. М., 1986. Вып. 61. С. 134-144; Его же. Знамена Февральской революции //Геральдика: Материалы и исследования. Л., 1983. С.12-26; Его же. Краски войны // Родина. 1990 JV« 10. С.26-28, 34, 50-51; Его же. Автограф художника // Музейное дело в СССР. М„ 1980. С. 140-146.

0 Солнцева С.А. Награды Временного правительства // Военно-исторический журнал. 1998. № 3. С.72-78; Ее же. Военная символика Февральской революции // Там же. 1999. № 5. С.68-78.

10 Лапшин В.П. Художественная жизнь Москвы и Петрограда в 1917 году. М., 1983.

11 Архипов И.Л. Российская политическая элита в феврале 1917:Психология надежды и отчаяния. СПб., 2000.

Изучению российской революционной традиции и языка эпохи революции уделяет немалое внимание британский историк О.Файджес.12 Совместно с автором настоящего исследования он подготовил книгу,

I л посвященную языку и символам Российской революции 1917 года.

Американский исследователь М.Стайнберг издал сборник документов, отражающих особенности массового политического сознания в 1917 г. Авторское введение является небольшим самостоятельным исследованием.14

В настоящем исследовании использовались различные работы по геральдике, фалеристике, бонистике, ономастике.

Методологические основы исследования.

При разработке общей методологии исследования диссертант опирался на философские, социологические, политологические, антропологические работы, посвященные изучению феномена власти, политической культуры и политических символов.

Термин "политическая культура" ввел в 1784 г. И.Г.Гердер. В России понятие появилось позже. В книге В.В.Ивановского "Вопросы государствоведения, социологии и политики" (Казань, 1899) оно уже встречается, хотя автор, употребляя его, имеет в виду лишь политическое воспитание и образование. В начале XX века термин "политическая культура" использовали М.Острогорский, В.Миров, А.Рыкачев, П.Струве. Для последнего этот термин имел особое значение, впервые Струве употребил его в 1901 г., а затем неоднократно обращался к этому понятию. Данное словосочетание употреблял и В.И.Ленин13.

12 Figes О. A People's Tragedy: The Russian Revolution, 1891-1924. London, 1996. 923p; Figes О. The Russian Revolution of 1917 and it's Language in the Village // Russian Review. 1997. Vol. 56. N 3.

13 Figes О., Kolonitskii В. Interpreting the Russian Revolution: The Language and Symbols of 191 7. New Haven; London, 1999. 198p.

14 Steinberg M D. Voices of Revolution, 1917. New Haven; London, 2001. 404 p.

13 Дука A.B. Политическая культура: Проблемы генезиса и принципы типологии:

Однако специальный термин "политическая культура" был по-настоящему введен в научный оборот американским политологом Г.Алмондом в 1956 году и стал особенно популярным после публикации книги, написанной Алмондом в соавторстве с С.Вербой.16 Согласно Алмонду каждой политической системе свойственна определенная политическая культура, образец ориентаций на политическое действие. В качестве элементов политической культуры он выделяет восприятие различных аспектов политической жизни на уровне знаний и представлений, эмоциональный настрой (политические симпатии и антипатии) и оценочное (нормативное) отношение к политическим явлениям и структурам. Термин "политическая культура" начал активно применяться в разных областях обществознания, и использовался столь широко и вольно, что можно говорить о злоупотреблении "модным" понятием. Оно оказалось востребованным, заполняя терминологический вакуум, образовавшийся в разных дисциплинах. Интерес к этой проблематике стимулировался осознанием необходимости изучения дестабилизированных политических режимов, сопутствующие процессы невозможно описать лишь исследуя политические институты. Единое понимание термина "политическая культура" отсутствует, исследователи трактуют его по-разному. Эта многозначность, "размытость" служит косвенным доказательством востребованности понятия.17 Термин начинает появляться в исследованиях по истории России и, в частности, в работах по

1 8 истории Российской революции.

Диссертация на соискание ученой степени кандидата политических наук. СПб., 1995. С.3-8; Его же. Политическая культура русских национал-патриотов. СПб., 1995. 31с.

16 Almond G., Verba S. The Civic Culture: Political Attitudes and Democracy in Five Nations. Princeton, 1963.

17 О различных подходах к изучению феномена политической культуры см.: Kavanagh D. Political Culture. London; Basingstoke, 1972; Зарубежная научная литература о политической культуре стран Запада: Реф. Сб. / Отв. Ред. Ю.А.Борко. М., 1981.

18 См.: Халилова Т.В. Региональное лидерство и политическая культура (на материалах Казанской губернии), февраль 1917 - июль 1918 гг.: Автореф. дис. канд. ист. наук. Казань, 2000.

Изучение политических культур важно для историков революций: в нестабильные периоды политические институты порой почти растворяются в политической культуре, и, в то же время, создаются условия для "застывания", "кристаллизации" политических культур, создания на их основе новых политических институтов. Изучение политической культуры помогает также понять важный для эпох революций процесс перехода от психологии индивидуумов к действиям коллективов. Наконец, политическая культура оказывает необычайно сильное воздействие на общественное мнение, на отношение к текущим политическим вопросам. Ценности политической культуры могут иметь столь большое значение для индивидуума, что он стремится к искаженному восприятию политической реальности, чтобы сохранить эти ценности.

У историков Российской революции существует особый стимул к изучению проблем политической культуры: эти сюжеты давно уже привлекают внимание исследователей Великой Французской революции. Новый импульс изучение этой темы получило в 70-е и 80-е годы. Были созданы работы, посвященные празднествам и песням Французской революции, образам Марианны.19

У исследователей нет единого подхода в определении понятия "политическая культура", но существуют положения, которые разделяются большинством авторов. Все признают, что важнейшим элементом политической культуры является политическая традиция. При всех исследовательских подходах невозможно отрицать, что политические символы, важнейшие составляющие ментального устройства, бесспорная часть политической культуры. Символы являются неотъемлемой частью

19 Agulhon M. Marianne into Battle: Republican Imagery and Symbolism in France, 17891880. Cambridge, 1981; Ozouf M. Festivals and the French Revolution. Cambridge, Mass., 1988; The New Cultural History / Ed.L.Hunt. Berkeley, 1989; Baker K. Inventing the French Revolution: Essays on French Political Culture in the Eighteenth Century. Cambridge, 1990; Mason L. Singing the French Revolution: Popular Culture and Politics, 1787-1799. Cornell, 1996. формирования, фиксации и воспроизводства идентичности любой политической общности. Некоторые авторы вообще предлагают рассматривать всю "политическую культуру" как символическую систему, политическая культура трактуется как "система политических символов, входящая в более широкую систему, которую можно обозначить термином политическая коммуникация".20

Для исследователя, изучающего политическую историю, символы представляют особый интерес: они служат ключами для интерпретации политических культур.

Под политическими символами мы понимаем часть знаков (предметы, слова, тексты, музыкальные произведения, жесты и др.), которые используются при осуществлении власти и борьбе за власть. Символы отличаются от других знаков, не обладающих символическим значением, своей многозначностью: т.н. "утилитарным" символам многозначность мешает, порой она делает невозможным их функционирование. Знаки, лишенные символического значения, могут превращаться в символы, а неполитические знаки -политизироваться. Например, буквы алфавита в разные периоды приобретали роль политических символов.

В политической жизни символы выполняют разнообразные функции.

Они могут быть средством идентификации, способствовать развитию группового сознания, солидарности и чувства принадлежности к единому социальному целому. Символика указывает на коллективную идентичность, являясь ее знаком. В некоторых ситуациях именно символы становятся фактором, определяющим, конструирующим политические сообщества.

Очевидна демонстративная функция политических символов, с их помощью, например, указывается и подтверждается факт политических изменений: захват власти может сопровождаться демонстративным присвоением признанных государственных и (или) национальных символов

20 См.: ГаджиевК.С. Политическая наука. М., 1995. С.340-341. власти, либо их радикальным отрицанием и утверждением иной (новой, воскрешенной) системы символов.

Функции мобилизации и легитимации основаны на резонировании символов с коллективным сознанием. Обращение к значимым символам является инструментом оправдания целей и средств субъектов политического процесса, ресурсом мобилизации поддержки. Символы могут легитимизировать субъекты, которые их используют.

Компенсаторная функция политических символов выражается в том, что символические изменения порой являются замещением, суррогатом преобразований, когда на пути последних стоят политические, социальные и психологические барьеры. Порой власти пытаются укрепить свое положение, подменяя, тем самым, назревшие реформы. Например, они проводят акции по переименованию улиц и городов, возведению (разрушению, восстановлению) монументов, откладывая проведение непопулярных и трудных преобразований.

Следует выделить и коммуникативную функцию символов. Многие идеологические тексты проникали в массовое сознание как через их адаптированные версии, так и посредством распространения соответствующих символов, которые выражают политическую идею в простой и лаконичной форме. Современные идеологии стремятся выразить себя через символы, которые люди, доверяющие чаще образу, чем печатному слову, могли бы понять сразу, увидев и потрогав. Фотография, кино, звукозапись и современный

2 1 политический ритуал придают особую роль символам Но для получения и понимания идеологической информации адресаты должны знать значения символов, должны уметь их "читать" и "переводить". Нередки случаи, когда символ воспринимается не так, как это планировали его "создатели" и распространители. Символы амбивалентны, они могут действовать как в интересах использующей их политической группы, так и против нее.

21 Dresher S., Sabean D., Sharlin A. Introduction: George Mosse and Political Symbolism // Political Symbolism in Modern Europe: Essays in Honour of George L. Mosse. New Brunswik, London, 1982. P. 1-1 5.

В разные периоды усиливается та или иная функция символов и интенсивность символической деятельности, в том числе и деятельность различных субъектов "символотворчества". К числу последних можно отнести властные структуры, политические партии и общественные движения, частные лица и организации. В разных ситуациях различна и роль средств массовой информации в процессах символических изменений.

Роль политических символов, апеллирующих не только к разуму, но, прежде всего к эмоциям, возрастает в периоды социальных и культурных потрясений, которые провоцируют архаизацию сознания. В эти эпохи воскресают древние образцы синкретического восприятия символа, когда борьба за символы власти была важнейшим элементом борьбы за власть. В периоды дезинтеграций возрождаются древние формы проявления властных

22 отношений, этот феномен получил название "архаического синдрома". Сфера рационального сужается, размывается, возрастает роль чувственно-эмоционального восприятия. Актуализируются архаические пласты человеческого мышления, для которых символ власти и сама власть -тождественные реалии. В эпохи социальных революций идут поиски новых форм социальных связей, обеспечения социального единства на иной основе. Сознание этих периодов тяготеет к повышенной семиотичности, "знакомании".21 Революцию нельзя понять без изучения ее политических символов. Речь должна идти не только об их собирании, описании и классификации. Исследователь должен выявить ту роль, которую они играли в различных политических процессах.

22

О воссоздании в эпоху революции архаичных отношений власти - подчинения пишет В.П.Булдаков. См.: Булдаков В.П. Красная смута: Природа и последствия революционного насилия. М., 1997. 375с.

23

Попов В.А. Символы власти и власть символов // Символы и атрибуты власти: Генезис. Семантика. Функции. СПб., 1996. С. 13; Кантор A.M. Город и социальный кризис в России XVII века: Русский опыт социального единства // Социальная история: Проблема синтеза. М, 1994. С. 127.

В данной диссертации использовались различные методы исторического исследования.

Диссертант стремился прежде всего реконструировать истории конфликтов разного масштаба и уровня вокруг политических символов. Для этого привлекались, критически изучались и интерпретировались источники разного типа.

Понять роль и значение каждого конфликта можно лишь рассматривая его в контексте политической борьбы, учитывая особенности времени, места, характера участников, их сознания.

Сравнение различных конфликтов позволило выявить особенно распространенные типы данных конфликтов и восстановить значения политических символов эпохи революции.

Изучение комплекса конфликтов дало возможность сделать некоторые выводы, касающиеся развития символических систем. Тем самым уточняется и дополняется общая картина борьбы за власть в 1917 году.

На всех этапах исследования диссертант стремился руководствоваться принципом историзма, это особенно важно при изучении темы, которая продолжает оставаться крайне политизированной.

Традиционные методы исторического исследования политических процессов (историко-генетический, сравнительно-исторический, источниковедческий) в диссертации дополняются подходами, используемыми в исторической антропологии, социальной психологии, социологии.

Источниковая база исследования.

Для настоящего исследования важным источником являются законы, постановления, распоряжения и обращения центральных и местных органов власти. Часть документов такого рода обнаружена в специальных изданиях ("Вестник Временного правительства", "Собрание узаконений и распоряжений правительства"). Эти источники содержат информацию о нормах - запретах и правилах использования государственных символов. Они позволяют также составить представление о том, как власти стремились использовать политические символы для укрепления своего положения.

Эти источники дополняются материалами делопроизводства органов власти. Они позволяют рассмотреть обстоятельства принятия законов, постановлений и распоряжений, порой они содержат комментарии и аргументацию заинтересованных сторон. Так, всевозможные обращения в различные органы власти позволяют изучить массовое сознание эпохи. Материалы Юридического совещания при Временном правительстве и Особого совещания по делам искусств при Комиссаре Временного правительства над бывшим Министерством двора и уделов (фонды 1792 и 6834 Государственного архива Российской Федерации).

Большое значение имеют приказы военного и военно-морского командования разного уровня. Подобно законам и распоряжениям приказы позволяют составить представление о нормах, правилах использования символов. Но они также содержат важную информацию о распространенных отклонениях от нормы (например, если приказ требует соблюдения формы одежды, то это значит, что уставные нормы часто нарушались). Поэтому изучение приказов важно для понимания политических конфликтов эпохи революции. Часть приказов выявлена в ведомственных изданиях ("Русский инвалид", "Еженедельник морского сборника"). Многие приказы обнаружены в фондах Российского государственного архива Военно-морского флота (Ф.249 -Приказы по флоту и морскому ведомству; Ф.353 - Штаб сухопутных войск, подчиненных командующему флотом Балтийского моря; Ф.4Г7 - Главный морской штаб; Ф.479 - Штаб командующего флотом Балтийского моря; Ф. 507 - Штаб начальника дивизии подводных лодок Балтийского моря; Ф. 715 -Штаб начальника речных сил на р. Дунае; Ф.716 - Морской штаб Верховного главнокомандующего; Ф.935 - Гвардейский экипаж и др.)

Для данного исследования немалое значение имеют протоколы, решения и резолюции общественных организаций. В условиях революции эти организации действовали как органы власти, вступая нередко в конфликты с правительством и военным командованием. Но эти источники важны также для исследования общественного мнения эпохи. Часть материалов такого рода выявлена в РГА ВМФ (Ф.Р-21 - Центральный комитет Всероссийского военного флота; Ф.Р-95 - Центральный комитет Балтийского флота; Ф.Р-181 -Севастопольский Совет военных и рабочих депутатов; Ф.Р-183 - Центральный комитет Черноморского флота; Ф.Р-661 - Кронштадтский Совет рабочих и солдатских депутатов; Ф.Р-2063 - Гельсингфорсский Совет депутатов армии, флота и рабочих).

Для изучения политической борьбы 1917 года незаменимым источником являются информационные сообщения и репортажи, публиковавшиеся в современных периодических изданиях. В диссертации использованы центральные и местные издания различной политической ориентации. В ряде случаев использовались современные обзоры печати (их наиболее полная коллекция содержится в фонде 1470 Российского Государственного исторического архива).

Эти источники дополняются дневниками, письмами и воспоминаниями современников. Диссертантом выявлены некоторые источники, хранящиеся в Российском государственном военно-морском архиве (Ф.315 -Материалы по истории русского флота; Ф.Р-29 - Морская историческая комиссия при историческом отделе Оперативного управления штаба РККФ; Ф.Р-315 -Материалы по истории Советского военно-морского флота) и Рукописно-документальном фонде Центрального военно-морского музея.

Настоящее исследование невозможно было бы провести без изучения изобразительных материалов. Немалая их часть публиковалась ранее, некоторые источники были выявлены диссертантом в Фонде фотографий и негативов и Фонде хранения знамен, флагов, обмундирования и нумизматики Центрального военно-морского музея, в Архиве кино-, фото-, фонодокументов

Санкт-Петербурга, в Отделе эстампов Российской Национальной библиотеки, в частных коллекциях.

Сами символы также служат важным источником для настоящего исследования. Использовались их описания в нормативных актах, современных периодических изданиях и каталогах. Изучались некоторые значки, элементы формы одежды, хранящиеся в Фонде хранения знамен, флагов, обмундирования и нумизматики Центрального военно-морского музея.

Для изучения массовой культуры эпохи революции важны каталоги и рекламные объявления кинематографов, киностудий, фирм, производивших граммофонные пластинки. Эти источники важны для изучения вопроса о взаимодействии массового политического сознания и рыночных структур.

Различные песенники также служат важным источником. Удалось

24 выявить 82 песенника, изданные в 1917 году . Изучение истории революционных песен позволяет расширить наши представления о массовом политическом сознании.

Всего в диссертации используются материалы 74 фондов, хранящихся в 19 отечественных и зарубежных архивохранилищах.

Цель и задачи исследования.

Отношение к символам и к борьбе вокруг символов служит важным индикатором влияния властных структур и других субъектов политического процесса. Изменения в системе господствующих систем символов отражают влияние сил, претендующих на власть. Изучение меняющихся символов позволяет лучше проследить этапы и особенности борьбы за власть.

Символы - важный инструмент борьбы за власть, а порою и автономный фактор, провоцирующий и организующий политические конфликты. Поэтому

2 I

Источники: «Книжная летопись» за 1917 год, каталоги и картотеки Российской Национальной библиотеки, каталоги издательств. Подробный список изданий песенников содержится в монографии Н.И.Миронец: Миронец НИ. Революционная поэзия Октября и гражданской войны как исторический источник. Киев, 1988. С. 167-174. исследование символов может помочь и изучению техники политической борьбы.

Историк должен реконструировать различные значения символов, которые порой весьма отличаются от современных их толкований. Изучение символов необходимо для исследования массового политического сознания революционных эпох, которое само становилось фактором власти.

Особый интерес представляет отношение к символам военнослужащих, жизнь которых регламентируется всевозможными символами и ритуалами. В подобных условиях даже самые аполитичные солдаты и матросы, в отличие от части штатских, вынуждены были втягиваться в политику: они попросту не могли не выразить своего отношения к старым и новым символам и ритуалам. Тут не только определенные действия, но и бездействие порой превращалось в политическую демонстрацию.

Этим определяются задачи настоящего исследования:

1. Изучить роль российская революционной традиции, революционных символов в событиях Февральской революции.

2. Рассмотреть политическое значение "праздников свободы".

3. Выявить влияние революционных символов и языка революции на жизнь Русской Православной церкви.

4. Изучить конфликты вокруг "старых" символов (государственные гимн и герб, национальный флаг, военные знамена и военно-морские флаги, царские портреты и памятники "старого режима", награды и форма одежды, имена, воспринимавшиеся как "старорежимные").

5. Исследовать конфликты вокруг "новых" политических символов (красные флаги, революционные песни, формы обращения).

6. Рассмотреть вопрос о влиянии революционной традиции на массовую культуру.

7. Изучить воздействие революционных символов на массовое политическое сознание.

Временные рамки исследования.

Хронологические рамки исследования определяются общей периодизацией политической истории России. Исследуется, в основном, период с февраля 1917 года по январь 1918 года.

Февральская революция качественно изменила политическую ситуацию в стране. Для настоящего исследования труднее определить завершающую временную границу: и после прихода к власти правительства большевиков, после разгона Учредительного собрания многие конфликты вокруг политических символов продолжались, приобретая, порой, новое значение.

Поэтому в некоторых случаях мы выходим за означенные хронологические рамки.

Во-первых, даже самое краткое описание российской революционной традиции требует исторических экскурсов.

Во-вторых, для понимания значения ряда конфликтов вокруг политических символов в 1917 году необходимо упомянуть их развитие в последующий период.

Научная новизна исследования.

В диссертации по-новому предлагается взглянуть на политическую историю эпохи революции 1917 года. Обычно революция рассматривается лишь как история политических партий, институтов власти и политических деятелей. В настоящем исследовании впервые в отечественной историографии борьба вокруг систем политических символов рассматривается как важная часть политического процесса. Изучение конфликтов вокруг символов позволяет связать политическую историю с культурной и социальной историей, рассмотреть вопрос о политизации повседневной жизни в эпоху революции.

Предложенный подход позволяет по-новому взглянуть на известные исторические источники, традиционно использующиеся в исторических исследованиях (тексты политических лидеров, пропагандистские материалы).

В российских и зарубежных архивохранилищах, библиотеках и музеях диссертантом выявлены и введены в научный оборот новые исторические источники.

Научная и практическая значимость исследования.

Материалы и выводы диссертации могут быть использованы для подготовки обобщающих работ по истории Российской революции 1917 года, общих и специальных учебных курсов.

Апробация исследования.

Материалы диссертации отражены в монографии "Символы власти и борьба за власть: К изучению политической культуры Российской революции 1917 года", и в ряде других публикаций. Всего по теме диссертации опубликована 21 работа.

Основное содержание работы и главные выводы исследования были изложены в докладах и сообщениях на научных конференциях и симпозиумах, организованных Санкт-Петербургским Институтом истории Российской Академии наук (1993, 1997, 1998, 1999), Центром по изучению славистики Университета Хоккайдо (Япония, 1994), Санкт-Петербургским государственным университетом (1995), Санкт-Петербургским государственным университетом культуры и искусств (1996), Университетом города Тарту (Эстония, 1996, 2000), Научным советом "История революций в России" РАН (1997), Государственным музеем политической истории (Санкт-Петербург, 1997, 2001), Российским государственным педагогическим университетом им. А.И. Герцена (Санкт-Петербург, 1998), Институтом всеобщей истории РАН (2000), Группой по изучению Российской революции (Великобритания, 2001), Гиссенским университетом (Германия, 2001).

Доклады были представлены также на 6-м международном конгрессе по изучению Центральной и Восточной Европы (Тампере, Финляндия, 2000), 33-м конгрессе Американской ассоциации славистов (Арлингтон, США, 2001).

С докладами по теме диссертации автор выступал в Оксфордском (Великобритания, 1995), Стэнфордском (США, 1998), Принстонском (США, 1998, 1999), Иллинойском (США, 1999), Джорджтауном (США, 2001), Колумбийском (США, 2002), Гарвардском (США, 2002) университетах.

По теме диссертации были подготовлены специальные курсы, которые читались студентам и аспирантам в Государственном университете культуры и искусств (Санкт-Петербург, 1998-2001), в Европейском университете (Санкт-Петербург, 1998-2000), в Саратовском государственном университете им. Н.Е.Чернышевского (2001), в Университете города Тарту (Эстония, 2001).

Исследование обсуждалось и получило одобрение на заседании группы по изучению революций и общественных движений Санкт-Петербургского Института истории Российской Академии наук.

Материалы исследования уже были отчасти использованы в работах историков, в учебных курсах, цитировались в средствах массовой информации.

Исследования диссертанта рецензировались в российских и зарубежных

25 изданиях.

25 Russian History. 1999. Vol. 26, If 3. P. 343 - 345; Revolutionary Russia. 2000. June. P. 118 - 121; Вопросы истории. 2001. № 6. С. 164 - 166, Московские новости. 2001. 31 декабря; Новое литературное обозрение. 2002. № 6 (52). С.334 - 346.

I. Свержение монархии и политические символы

Заключение научной работыдиссертация на тему "Политические символы и борьба за власть в 1917 г."

Заключение

К 1917 году в России сложилась своеобразная политическая контрсистема - система революционного подполья. В разные периоды, в различных странах существовали и более развитые структуры подполья, однако, в отличие от русского образца, они были, как правило, направлены против чужеземного господства (Польша, Ирландия). В России же подполье часто было направлено и против "своей" империи. Несмотря на полицейские репрессии и разоблачения, структуры революционного подполья воссоздавались вновь и вновь. Возрождение, воссоздание организаций революционного подполья облегчалось наличием специфической политической культуры революционного подполья, которая была создана благодаря творческим усилиям нескольких поколений революционных интеллектуалов. Так, появились сотни стихотворных текстов, на основе которых были созданы десятки популярных революционных песен. При этом авторы ориентировались на европейскую революционную и социалистическую традицию, особенно ощутимо здесь влияние французской и польской революционных традиций.

Субкультура революционного подполья вступала в диалог с субкультурами различных социо-культурных групп, возможно, это и было важным фактором ее саморазвития. Нельзя не видеть связь субкультуры подполья с культурой российской интеллигенции. Традиция революционного подполья оказала немалое воздействие и на формирование субкультуры "сознательных рабочих", т.н. "рабочей интеллигенции".

Практически все важные революционные символы были созданы до революции 1905 года, можно предположить, что в ходе Первой российской революции и в последующий период, в новых условиях, потенциальные творцы революционных символов нашли иные способы для политического и творческого самовыражения. Однако в этих условиях революционная символика получила широкую известность, революционные символы тиражировались. Политическая культура подполья, оставаясь нелегальной, подпольной, проникала и в массовую культуру.

Февральская революция на какое-то время объединила совершенно несоединимые политические движения, сплотившихся против общего врага -"темных сил". При этом сам этот термин мог "переводится" совершенно по-разному. "Темные силы" в одних случаях означали Распутина и т.н. "распутинцев", в других - "германскую партию" и "немецких шпионов", "придворную партию" и некий "черный блок". Черносотенцы именовали так евреев и масонов, социалисты же - монархистов, а то и "буржуев". Против "темных сил", этого "общего" врага выступили республиканцы и монархисты, социалисты и предприниматели, сторонники войны и ее противники, приверженцы империи, сторонники национальной автономии и сепаратисты.

Но, преследуя различные цели, они использовали в целях мобилизации одни и те же политические символы, хотя и не всегда отождествляли себя с ними. Февральская революция происходила под красным флагом, под звуки французской "Марсельезы" и под пение русской "Рабочей марсельезы".

Для одних это были давние, важные и дорогие символы. Некоторые же активные участники Февраля либо лишь терпели революционную символику, либо пытались тактически ее использовать в своих интересах. Однако даже подобное "толерантное" отношение к революционной символике ради достижения конкретных политических целей способствовало ее утверждению. Националисту В.В.Шульгину "крикливые звуки" и "завывание" "Марсельезы" "резало нервы", однако само присутствие этого известного консервативного политика при исполнении "гимна свободы" делало песню "своей", респектабельной, чуть ли не законной и для многих умеренных участников революции'.

Социалисты не были единственными участниками революции, которую они сами считали "буржуазно-демократической", но она прошла под

1 Шульгин В.В. Дни. 1920: Записки. М, 1989. С.183, 190-191, 197, 210. социалистическими и революционными символами, что серьезно повлияло на дальнейшее развитие страны.

Либералы не предлагали в 1917 году своих особых символов. Показательно, например, что в отличие от всевозможных социалистических партий кадеты не издавали в 1917 г. сборники песен. П.Н.Милюков позднее писал: «Партия народной свободы сознавала всю опасность крутого разрыва с политической символикой прошлого» . Однако, как мы видим, старые символы радикально отвергались, и связывать с ними свою судьбу в 1917 году было равнозначно политическому самоубийству: они все чаще воспринимались как символ "контрреволюции". Именно так многие современники относились к похоронам казаков, погибших в дни Июльского кризиса в Петрограде: организаторы этой церемонии демонстративно игнорировали революционную символику "нового строя".

Символы революционного подполья, связанные с европейской социалистической традицией, практически монополизировали после Февраля политическую сферу. В России существовал редкий для военного времени политический плюрализм (возможности монархистов, однако, были существенно ограничены), но в сфере политической символики почти безраздельно господствовали знаки революционного подполья. Любое же покушение на революционные символы воспринималось как контрреволюция. Многие рядовые сторонники Февраля, вне зависимости от своей партийной принадлежности, необычайно болезненно относились к любым попыткам даже частичной символической реставрации. Сложившуюся ситуацию вынуждены были учитывать даже правые политические деятели - вынужденные прибегать к политической мимикрии, они использовали революционную политическую символику.

2 Милюков П.Н. При свете двух революций // Исторический архив. 1993. N 1. С. 171. См. также: Stites R. Revolutionary Dreams: Utopian Vision and Experimental Life in Russian Revolution. New York; Oxford, 1979. P.82.

Политическая, культурная и психологическая атмосфера, сложившаяся в стране после Февраля, стимулировала процесс создания новых политических символов. Именно в этот период начинает фактически складываться советская "геральдическая" система.

Символы революции стали фактически символами революционного государства, хотя это не соответствовало законодательству Временного правительства, а порой и явно противоречило юридическим актам, этим правительством одобренным. При этом часть министров активно использовала революционную символику, и способствовала ее легитимации. Двойственное отношение к государственной символике символизировало кризис власти после Февраля. Создавая государственную символику своего режима, делая, например, красный флаг государственным, большевики лишь узаконили реально сложившуюся ситуацию. Отменяя же ордена, погоны и другие знаки отличия, они опирались на массовое и стихийное движение, развивавшееся в течение нескольких месяцев.

Категорическое отрицание старых политических символов имело важное политическое значение. Подчас именно старые символы становились почвой для конфликтов между рядовыми военнослужащими и офицерами, командованием. В конце-концов основную выгоду из этих конфликтов извлекали большевики и их союзники, однако, можно с уверенностью утверждать, что множество больших и мелких "битв за символы" начиналось без прямого участия активистов политических партий. Символы были важнейшим фактором самоорганизации стихийных движений, которые были важным фоном борьбы политических партий и, разумеется, часто влияли на ее исход.

Соответственно, важно выделить периоды, когда борьба вокруг символов приобретает особенно острый характер.

В марте-октябре особое значение имела борьба за утверждение новых символов и ритуалов (Красный флаг, красные банты, "Марсельеза" и др.) и за отрицание символов и ритуалов "старого режима" (национальный флаг, гимн, "поминание" во время церковных служб, погоны, названия кораблей, отдание чести и др.). Исход этих конфликтов вел к усилению власти Советов и войсковых комитетов, хотя они и не всегда сами были инициаторами данных политических баталий, а шли за массовым стихийным движением. В конце-концов и правительство шло навстречу этим движениям, фактически (а иногда и юридически) отрицая статус "старых" символов и придавая официальный статус символам революционным.

После Июля правительство пытается стабилизировать и упорядочить систему государственных символов, отдавая, например, приказы о повсеместном восстановлении официального военно-морского флага. И хотя данное постановление было исполнено, но с точки зрения носителей революционной политической культуры, придерживавшихся разных политических взглядов, действия властей выглядели как "реставрация". Восстанавливая дисциплину, они отдавали своим противникам революционные символы, важнейший в тех условиях инструмент политической мобилизации и легитимации.

К осени 1917 года мода на политику сменяется апатией и разочарованием. Но воздействие революционной традиции наложило глубокий отпечаток на национальную политическую культуру, ее влияние испытывали подчас люди и группы, находившиеся в противостоящих лагерях.

Показательно, что осенью вновь обостряются конфликты вокруг символов, особенно остро они протекают в вооруженных силах. В армии вновь становится актуальным вопрос о погонах, а в военном флоте вновь оспаривается авторитет военно-морского Андреевского флага. Все это было знаком радикализации масс, процесса, способствовавшего политической победе большевиков и их временных союзников - левых эсеров, интернационалистов, анархистов, украинских социалистов. Однако у нас нет свидетельств того, что за всеми этими конфликтами непосредственно стояли какие-либо партийные организации. Вернее было бы предположить, что символы, воспринимавшиеся как "старорежимные", вновь стали инструментом самоорганизации непартийных масс, формой, позволявшей им выразить свое недовольство.

Политическая борьба почти всегда является и борьбой политических символов, конфликтом разных систем символов. Так, в 1917 году система символов революционного подполья вытесняла государственные и национальные символы, которые воспринимались как символы "старого режима".

Однако после Февраля "борьба за символы" имела и другие измерения. Так, шла борьба за право обладания тем или иным символом, попытки оппонентов использовать "свою" символику встречались необычайно резко. Это нашло отражение и в языке революции: себя, своих политических вождей, например, именовали "истинными знаменосцами", которые "высоко держат" красный флаг. Такая формулировка предполагала, что существуют еще знаменосцы "неистинные", недостойные святых символов, либо обманом их присваивающих.

Борьба шла и за понимание символа, за право его "перевода", приписывания ему того, или иного значения. Не все сторонники революции, например, расшифровывали именно социалистическое значение символов, так, для многих красные знамена были общими "флагами свободы", "флагами братства". Они могли восприниматься и как символы интернационализма, противостоящие всем национальным символам, и как новый русский национальный флаг, символ "революционного оборончества". Но красные флаги могли восприниматься как "знамена пролетариата", как символ борьбы с "буржуазией". В ходе развития революции массы могли переориентироваться на радикальные значения уже принятых символов. Менялась иерархия коннотаций, на первый план выходило самое радикальное понимание знака. "Марсельеза", например, не воспринималась уже как патриотический гимн, она использовалась, одновременно, и как песня политического протеста, и как государственный гимн.

Ориентируясь на "углубление" революции большевики могли использовать практически всю систему символов, утвердившуюся после Февраля. Она не требовала радикальной замены, менялась лишь иерархия символов и их "перевод" в рамках единой знаковой системы. "Интернационал", например, потеснил "Марсельезу", хотя, первоначально и не устранил ее. И в глазах многих сторонников Февраля использование и развитие "их" системы политических символов большевиками делало новый режим "революционным", а значит и легитимным.

Можно предположить, что именно политические символы, особенно песни, повлияли на формирование политической культуры "масс", «проснувшихся" к политической жизни после Февраля.

Именно усвоение (и неоднократное "повторение") политических символов было, как правило, начальной фазой политизации. В этом отношении многие солдаты и матросы 1917 года повторяли путь, пройденный ранее несколькими поколениями русской революционной молодежи.

Специфика российской революции 1917 г. заключалась в ее синкретичности: символические изменения имели не только собственно политический, но и политико-морально-религиозный смысл. Язык и символы Российской революции проникали в Русскую православную церковь. Но оборотной стороной политизации церкви была сакрализация политики. Революционные символы приобретали особый, свщенный характер, порой фетишизировались.

Революционные символы оказывали на массы, только приобщавшиеся к политической жизни, особое эмоциональное и эстетическое воздействие.

Массовая политизация после Февраля первоначально проявлялась в огромном спросе на политическую литературу. Однако многочисленных неофитов политической жизни ждало серьезное разочарование: столь притягательные политические тексты содержали огромное количество специальных терминов и непонятных слов, язык современной политики оставался своего рода чужим, иностранным языком. Требовался специальный "перевод" их1.

В этой обстановке именно революционные символы вводили массы в мир политики. Понимаемые буквально, они использовались как инструменты для описания, классификации и интерпретации сложнейшей действительности, как непосредственное руководство к действию. Монопольное положение революционной символики после Февраля объективно вело к углублению революции, вся система революционных символов этому способствовала. Это было на руку прежде всего большевикам и их политическим союзникам. Для достижения же целей, поставленных Временным правительством, для создания общенационального единства, утверждения "общенародного" характера революции, для ведения войны символы "новой жизни" вряд ли были хорошим средством. Скорее могли содействовать "углублению" революции, культурной и психологической подготовке к гражданской войне. Они ориентировали прежде всего на борьбу с внутренним врагом, политическим и социальным. Наконец, они практически исключали возможность присутствия "врага слева", и это также создавало благоприятные условия для сторонников новой революции.

В итоге умеренные социалисты находились в двойственном положении: они не могли отказаться от своих давних политических символов, продолжали их распространять и пропагандировать, они никак не могли уступить их своим противникам. Но в то же время многие осознавали возможные последствия распространения и возможности радикальной интерпретации революционной символики. Умеренные представители новых властей порой откровенно формулировали свои страхи. Вскоре после Февраля Исполнительное бюро

3 О проблемах "перевода" языка современной политики в 1917 году см.: Figes О. The Russian Revolution of 1917 and it's Language in the Village // Russian Review. 1997. Vol. 56. N 3.

Общественного комитета Симферополя выступило против публикации в городе брошюры "Песни свободы", в которую включались ранее запрещенные песни. Публикация, на взгляд членов бюро, отличалась "своей неуместностью в светлый миг торжества революции и своей опасностью для темной массы"4

Но и представителей радикальной интеллигенции возможное воздействие ее собственных символов не могло не пугать. Известный библиограф И.В.Владиславлев писал в предисловии к сборнику революционных песен: «Свободный народ будет петь песни свободы, сложенные предыдущими поколениями борцов, . но пути, которыми он будет идти к светлому будущему, будут у него свои, отличные от тех, которыми приходилось идти прошлым поколениям. Народ. не пойдет дорогой крови и насилия, на которую толкала его раньше рука правящих страною палачей и обезумевших от крови деспотов».3

Данное высказывание ярко иллюстрирует двойственное и трагическое положение многих представителей радикальной интеллигенции: создавая и распространяя систему революционных символов, утверждая фактически ее монополию после Февраля, они, вместе с тем, тщетно стремились ограничить ее воздействие "только" символической сферой, желали не допустить возможного "перевода" языка символов как руководства к прямым действиям. Стремление приостановить «углубление» революции политическими средствами противоречивым образом сочеталось с культивированием революционной традиции, революционной символики, революционной ментальности, что не могло не привести к дальнейшему революционизированию общества.

В 1917 году основная парадигма символических изменений носила новаторский характер, она представляла собой программу радикального преодоления прошлого, его тотального отрицания. Использовались символы

4 Никольский П. Симферопольский Городской Общественный Комитет // Революция в Крыму. Симферополь. 1927. № 1(7). С.93.

Владиславлев И. Предисловие // Песни революции и свободы. М., 1917. Вып. 1. С.4. субкультуры освободительного движения, имела место экспансия подпольной протестной субкультуры с ее претензией на всеобщность и монополию при полном отрицании дореволюционной символики. Радикальная символическая революция как бы создавала условия для политики "углубления революции".

Февральская революция фактически (хотя и не юридически) знаменовала собой полный разрыв со старой государственной символикой. Большевики же получили возможность использовать всю утверждавшуюся систему революционной символики.6 В этом отношении они завершали процессы, начатые в Феврале. Своими декретами они оформляли реальную ситуацию, сложившуюся в стране накануне Октября - знаки субкультуры революционного подполья монополизировали символическое пространство и играли роль государственных символов. Ряд символических побед, одержанных большевиками, значительно облегчал им борьбу за власть.

6 Показательна история первой советской почтовой марки. После Февраля был объявлен конкурс рисунков для новой почтовой марки. В конце-концов выбор жюри пал на рисунок Р.Зарриньша "Меч, разрубающий цепь". Было подготовлено 5 пробных вариантов, из которых утвержден был один - 15-копеечного достоинства. Но по техническим причинам эта марка не была напечатана в период существования Временного правительства. Однако рисунок был использован Народным комиссариатом почт и телеграфов для двух марок первого советского выпуска с номиналами 35 и 75 копеек. Марки были отпечатаны в 1918 году. Карлинский В. Почтовые марки РСФСР, 1917-1921 // Советский коллекционер. 1966. № 4. С.24-27.

444