автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: Правительственная политика и "крестьянский вопрос" до и после отмены крепостного права (1830-е - начало 1890-х гг.)

Полный текст автореферата диссертации по теме "Правительственная политика и "крестьянский вопрос" до и после отмены крепостного права (1830-е - начало 1890-х гг.)"

На правах рукописи 005059378

Христофоров Игорь Анатольевич

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ ПОЛИТИКА И «КРЕСТЬЯНСКИЙ ВОПРОС» ДО И ПОСЛЕ ОТМЕНЫ КРЕПОСТНОГО ПРАВА (1830-с - НАЧАЛО 1890-х гг.)

Специальность 07.00.02. - Отечественная история

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени 1~ доктора исторических наук

I.

1 5 МАЙ 2013

Москва-2013

005059378

Работа выполнена в Центре «История России в XIX - начале XX в.» Федерального государственного бюджетного учреждения науки Институт российской истории Российской Академии наук

Официальные оппоненты:

Аксенов Александр Иванович, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института российской истории Российской академии наук

Зверев Василий Васильевич, доктор исторических наук, профессор, профессор Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ

Репников Александр Витальевич, доктор исторических наук, профессор, главный специалист Российского государственного архива социально-политической истории

Ведущая организация:

ФГБОУ ВПО Воронежский государственный университет

Защита состоится 13 июня 2013 г. в II00 ч. на заседании диссертационного совета Д 002.018.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических наук при Институте российской истории Российской академии наук по адресу: 117036, Москва, ул. Дм. Ульянова, 19, ауд. 2.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Института российской истории РАН (117036, Москва, ул. Дм. Ульянова, 19)

Автореферат разослан

2013 г.

Ученый секретарь диссертационного совета доктор исторических наук

Е.И. Малето

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. Отмена крепостного права стала ключевым событием в истории Российской империи, поворотным пунктом на пути превращения традиционной сословной монархии с типичными для нее внеэкономическими формами принуждения и невысокими темпами экономического роста в бурно, хотя и противоречиво развивающуюся по пути модернизации страну. Она была условием и этапом на пути коренной перестройки административных, правовых и социально-экономических институтов, становления новых форм общественного сознания и культуры. Эта фундаментальная особенность крестьянской реформы (ее системный, структурообразующий характер) до сих пор изучена далеко не в полной мере.

На протяжении долгого времени любые реформы, как правило, интерпретировались в исторической науке (не только марксистской) как вынужденная реакция власти на внешнее давление (будь то экономический кризис, обострение политической обстановки или борьба масс). Такая интерпретация во многом справедлива: реформы, и не только в России, почти всегда являются ответом на разного рода кризисы. Однако подобное восприятие затушевывает долговременные трансформационные процессы, динамика которых имеет собственную логику, далеко не всегда совпадающую с ситуативными «требованиями момента». Иначе говоря, непосредственная разработка и принятие реформ зачастую отодвигают в тень длительный процесс их «вызревания». Это соображение относится и к отмене крепостного права. В историографии до сих пор анализировались главным образом проекты отмены крепостного права. Гораздо меньше внимания уделяется не столь заметным институциональным трансформациям, правовой, административной и экономической инфраструктуре, неразвитость которой определяла пределы возможного в реализации любых самых амбициозных проектов.

Следует отметить, что термин «инфраструктура» стал широко применяться в мировой экономической науке еще в 1940-1950-х гг., в пору становления теории модернизации, в значении системы условий, институтов и физических объектов, обеспечивающей осуществление экономических тран-

сакций, т.е., в сущности, функционирование всей рыночной системы1. В современной экономической науке принято разделять «hard infrastructure» (физические объекты) и «soft infrastructure». Под последней понимаются институты, обеспечивающие эффективное функционирование правовой, административной, финансовой, образовательной, медицинской систем. В Российской империи роль государства в создании институциональной инфраструктуры была огромной. Во многих сферах ее создание и поддержание целиком зависело от государства и могло быть осуществлено только его усилиями. и с его санкции. Прежде всего, это касалось сферы права и местной администрации, обеспечивавших гражданские правоотношения, и в первую очередь права собственности. Именно последние, согласно современным представлениям, играют ключевую роль в обеспечении экономического роста, и именно благодаря им Европа Нового времени получила преимущество в его темпах и качестве2.

В сельской России обеспечение права собственности в условиях господства обычного права и слабости местной власти требовало колоссальных усилий: масштабного проникновения государства в жизнь деревни, проведения межевания, кадастра, обеспечения действия общегражданских законов, налоговой реформы с отменой круговой поруки и индивидуализацией обложения и др. Однако вплоть до начала XX в. попытки провести в российской деревне системные административно-правовые преобразования почти всегда заканчивались неудачно. Данное диссертационное исследование нацелено, в частности, на выявление причин и обстоятельств, по которым они так и не состоялись или были реализованы с огромным запозданием.

Неразвитость инфраструктуры являлась одной из основных объективных причин колоссальных трудностей при планировании и реализации крестьянской реформы. Для понимания же их субъективных факторов необходим развернутый анализ идеологического пространства, в котором в разное

1 См., например: Jochimsen R. Theorie der Infrastruktur. Tübingen, 1966.

2 См. об этом: North D., Thomas R.P. The rise of the western world. A new economic history. Cambridge, 1973; North D. Institutions, institutional change and economic performance. Cambridge, 1990.

время разворачивалось «проектирование» реформы. Ключевое значение приобретает в этом смысле изучение взглядов и мировоззрения наиболее видных представителей государственных и общественных деятелей и в первую очередь того поколения «просвещенных бюрократов» и близких к ним ученых и публицистов, которые на протяжении 1840-1850-х гг. разрабатывали, а в 1860-1870-е гг. осуществляли реформу.

На протяжении всего XIX в. правительственная политика по «крестьянскому вопросу» характеризовалась постоянными колебаниями власти и общественного мнения между патернализмом и либеральной ставкой на самоорганизующийся рынок и частную собственность. Причины и смысл этих колебаний до сих остаются достаточно неясными. Определялись ли они социально-экономическими или политическими факторами? Был ли либерализм лишь временным увлечением элиты, а патернализм - более глубокой основой самодержавной идеологии? Почему через три десятилетия после отмены крепостного права, которая провозглашала превращение крестьян в собственников наделов, правительство пересмотрело эту цель, отменив в 1893 г. право крестьян выкупать наделы и выделяться из общины? Не ответив на эти вопросы, невозможно понять, почему еще через пару десятилетий забытая цель вновь оказалась приоритетом во время столыпинской реформы, а также корректно оценить итоги этой реформы. Кроме того, в данном контексте необходимо прояснить и влияние, оказываемое на правительственную политику крестьянскими протестными выступлениями: в какой мере правящие круги, находясь под влиянием страхов одновременно и перед «пугачевщиной», и перед пролетаризацией крестьян, способны были объективно оценить масштаб социального недовольства в деревне и уровень угрозы, которую это недовольство представляло для режима?

Таким образом, в центре данного исследования - два переплетающихся сюжета: с одной стороны, идеологические представления правительственных и близких к ним общественных кругов о том, как решать «крестьянский вопрос», а с другой — правовые и административные реалии в русской деревне, которые с успехом «сопротивлялись» любым переменам. Необходимо отметить, что понятие «крестьянский вопрос» (и близкое к нему понятие «крестьянская реформа»)

широко употреблялись в XIX в. для обозначения комплекса проблем, связанных сначала с «урегулированием» и/или отменой крепостного права, а после его отмены - с попытками государства и общества сформулировать и реализовать программу социально-экономического развития российской деревни. Именно в таком значении они используются и в данной диссертации. В европейской и мировой политической практике и науке более распространены термины «аграрный вопрос» и «аграрная (или, как вариант, - «земельная») реформа»3. Думается, что эти последние понятия несколько шире и имеют более современные коннотации, ассоциируясь, прежде всего, с радикальными аграрными преобразованиями XX в. В контексте российской истории XIX в. эпитет «крестьянский», как представляется, точнее отражает историческую специфику постановки аграрного вопроса, связываемого прежде всего с судьбой крестьянства.

Предлагаемый в настоящей работе подход обуславливает также хронологические рамки исследования. Прежде всего, крестьянская реформа предстает, с этой точки зрения, не одномоментным эпохальным актом (и даже не серией законов, принятых в 1861, 1863 и 1866 гг.), а длительным процессом, суть которого определялась сложным переплетением политических, экономических, институциональных и идеологических факторов. Говоря в этом контексте о подготовке реформы, следует учитывать не только непосредственную разработку «Положений» 19 февраля 1861 г. и не только многолетнее обсуждение разнообразных проектов по крестьянскому вопросу в первой половине ХГХ в., но и формирование институциональной инфраструктуры, являвшейся необходимым условием для ее осуществления.

В работе обосновывается точка зрения, что фактически институциональная подготовка реформы стартовала в 1830-е гг. и бьша связана с созданием и деятельностью Министерства государственных имуществ, а также началом так называемого специального межевания, целью которого была рационализация и индивидуализация институтов землевладения и

3 См.: Lipton М. Land reform in developing countries. Property rights and property wrongs. Cambridge, 2009; Долбилов М.Д. Аграрный вопрос // Общественная мысль России XVIII - начала XX в. Энциклопедия. М., 2005. С. 11-15.

землепользования. Обе эти инициативы находились в самой непосредственной связи друг с другом и являлись звеньями единого плана правовой реформы в сфере недвижимой собственности, разработанного М.М. Сперанским. Другими составляющими этого плана стали идеи налоговой реформы в государственной деревне (переложения податей и оброков с души на землю), а также разрушения общины и развития хуторских хозяйств. Анализ этих проектов, не рассматривавшихся до сих пор в контексте отмены крепостного права, позволяет совершенно по-новому взглянуть не только на правительственную политику второй четверти XIX в., но и на основные параметры реформы 1861 г. Именно поэтому нижней хронологической границей выступают в настоящей работе 1830-е гг., хотя при изложении некоторых важных тенденций и событий приходится порой обращаться и к более раннему времени. Верхняя же временная граница (начало 1890-х гг.) обусловлена тем, что именно в это время были приняты ключевые законодательные акты в аграрной сфере (прежде всего, закон о неотчуждаемости надельных земель 1893 г.), которые как бы подводили итог охранительной политике 1880-х гг. и одновременно знаменовали собой начало почти десятилетнего периода бездействия правительства в аграрной сфере. Подобно тому, как анализ подготовки реформы потребовал выхода за пределы непосредственной разработки «Положений» 19 февраля и обращения к гораздо более ранним событиям, так и при анализе реализации реформы необходимо было обратиться не только к событиям 1860-1870-х гг., когда она формально находилась в стадии реализации, но и к последующему периоду конца 1870 - начала 1890-х гг.

Территориальные рамки исследования. Основное внимание уделяется в работе великорусским губерниям, на территории которых существовала передельная крестьянская община, традиционно являвшаяся важнейшим объектом внимания правительственных и общественных кругов. Вместе с тем, в исследовании затрагивается и политика в отношении западного региона империи (нынешняя территория Украины, Белоруссии и Литвы), где исторически сложились иные, подворные формы землепользования. За пределами анализа остались те части империи (Кавказ и Закавказье, Царство Польское, Финляндия, Средняя Азия, Бессарабия, Остзейские гу-

бернии), где на всем протяжении рассматриваемого периода социально-экономические и административно-правовые структуры в деревне обладали ярко выраженной региональной и национальной спецификой, требующей отдельного анализа.

Объектом данного диссертационного исследования является государственная политика Российской империи в отношении российского крестьянства в 1830-1890-е гг. Правительственная политика рассматривается с точки зрения как артикулировавшихся ее творцами задач и идеологических приоритетов, так и повседневной деятельности правительства.

Предметом исследования является генезис и эволюция стратегии и тактики решения «крестьянского вопроса» (под которым понимается комплекс проблем, связанных сначала с «урегулированием» и/или отменой крепостного права, а после его отмены - с формированием и реализацией программы социально-экономической и административно-правовой политики в деревне.

Цели диссертационного исследования заключаются в выявлении всей совокупности институциональных, политических и идеологических факторов, влиявших на государственную политику в деревне на протяжении нескольких десятилетий, предшествовавших отмене крепостного права и следовавших за ней, и в реконструкции содержания и эволюции этой политики в ее неразрывной связи с развитием общественного мнения по данному вопросу.

Конкретные исследовательские задачи, решаемые в диссертации, можно сформулировать следующим образом:

- анализ институциональной среды, сформировавшейся в русской деревне (как в помещичьей, так и в государственной) и вокруг нее к середине XIX в., эволюции правовых, административных и социальных институтов в десятилетия, предшествовавшие отмене крепостного права; выявление роли государства в данной эволюции; выяснение, в какой мере эти институты, а также существовавшие землеустроительные, статистические и фискальные практики делали возможным осуществление проектов реформ, которые разрабатывались в правительственной среде;

- рассмотрение идеологического контекста политики власти в деревне в первой половине XIX в., выявление в нем

либеральных и патерналистских, европейских и специфически российских элементов; всестороннее освещение представлений правительственных и общественных кругов о крестьянстве и общине;

- анализ подготовки и содержания «Положений» 19 февраля 1861 г. сквозь призму их правового и инфраструктурного содержания, а также роли, которую сыграли идеологические и технологические факторы, а также опасения массового крестьянского движения в том, что реформа оказалась половинчатой и непоследовательной;

- анализ хода реализации реформы в 1860-1870-е гг.; детальная характеристика состава и эволюции центральных и местных органов власти, занимавшихся «крестьянским вопросом», определение роли межведомственной конкуренции в формировании правительственного курса в деревне;

- выявление происхождения, смысла, содержания и значения «контрреформ» Александра III в аграрной сфере.

Следует уточнить, что в задачи настоящей работы не входит анализ социально-экономической эволюции крестьянского хозяйства в до- и пореформенное время. Состояние современной историографии этого вопроса подробно охарактеризовано в первой главе диссертации с тем, чтобы рассматриваемые в дальнейшем проблемы правительственной политики в деревне получили адекватное место в более широком историческом и историографическом контексте. Поскольку правительственная политика находилась в постоянном взаимодействии с общественным мнением, состояние последнего также является предметом анализа в диссертации, но именно с точки зрения его воздействия на курс власти, а не как самостоятельный сюжет.

Методология. Данное диссертационное исследование основано, прежде всего, на общих принципах историзма, научной объективности и системности. Первый из них предполагает рассмотрение институтов, явлений и процессов в их социальном и историческом контексте. Применительно к рассматриваемой тематике это означает, что анализ правительственной политики по «крестьянскому вопросу» должен вестись, исходя из конкретных и меняющихся условий той или иной эпохи. Требованиями историзма обусловлены цели данной работы: проанализировать реформу как длительный про-

цесс формирования ее программы, идеологии и институциональной среды, а также реализации этой программы в динамично менявшихся условиях пореформенной эпохи.

Тесно взаимосвязанные принципы объективности и системности предполагают оценку исторических явлений в их взаимной связи и взаимообусловленности, отказ от любых форм причинно-следственного редукционизма. Правительственная политика в деревне и ее продукт - крестьянская реформа, с этих позиций, не были детерминированы какой-либо одной группой факторов (классовыми интересами, государственными потребностями, политической ситуацией, идеологическими установками «верхов», институциональной средой), а являлись результатом сложного взаимодействия их всех. Разумеется, в аналитических целях возможны акцентирование тех или иных факторов, но это не означает, что значение прочих было несущественным.

Данная работа написана также с учетом целого ряда методологических подходов и достижений современных социальных наук. В частности, она основывается на признании решающего значения институтов в социально-экономическом развитии, которое сложилось в современной экономической науке благодаря неоинституциональной теории. В свою очередь, признание огромной роли идеологического фактора в формировании государственной политики Нового времени базируется на современных подходах к государствоведению (М. Фуко и его последователи, Дж. Скотт и др.). Представление о России как части единой, хотя и многообразной европейской культуры и цивилизации и, соответственно, анализ российских социально-политических процессов в общеевропейском контексте являются итогом произошедшего в последние несколько десятилетий в гуманитарных и социальных науках «компаративистского поворота», результатом которого стало понимание необходимости дополнять национальную перспективу в изучении исторических явлений рассмотрением их в более общем континентальном и глобальном масштабе.

Степень научной разработанности темы. Об историографии рассматриваемых в диссертации проблем можно говорить: 1) в более широком контексте, и тогда в центре внимания оказывается историография истории российского крестьянства, в центре которой традиционно находится не столь-

ко изучение правительственной политики в деревне, сколько социально-экономическая эволюция крестьянских хозяйств, протестное движение в деревне, менталитет крестьян, позиции различных общественных деятелей и групп в отношении «аграрного вопроса»; 2) в более узком и приближенном к теме данного исследования контексте правительственной политики в деревне (степень научной разработанности этой проблематики и число работ, в которых она рассматривается, несопоставимо меньше). И хотя диссертация посвящена не социально-экономической эволюции русской деревни, а правительственному курсу, понять последний, игнорируя сугубо экономические вопросы, разумеется, просто невозможно. Более того, сама взаимосвязь между «экономикой» и внутренней политикой является одной из наиболее дискуссионных научных проблем.

В исторической науке не стихают споры о том, как же именно развивалась российская деревня до и после 1861 г. Применительно ко времени до отмены крепостного права ключевой остается проблема кризиса крепостнической системы хозяйства, под которым обычно понимается падение доходности имений и благосостояния крестьянства. Оформившееся во второй половине XIX в. представление об этом кризисе не основывалось тогда на объективных данных, а являлось скорее производным от убеждения историков в неэффективности принудительного труда4. Уже П.Б. Струве на рубеже ХГХ-ХХ вв. подверг его критике, аргументируя точку зрения, согласно которой крепостная система, с точки зрения прибыльности и экономической эффективности для помещиков, достигла накануне ее упразднения своего расцвета5.

В послереволюционный период основная масса советских историков оказалась на стороне версии о кризисе. В за-

4 Рожков H.A. Город и деревня в русской истории. Спб., 1902. Лященко П.И. Очерки аграрной революции России. Том I. Разложение натурального строя и условия образования сельскохозяйственного рынка. СПб., 1908; Игнатович И.И. Помещичьи крестьяне накануне освобождения. СПб., 1910 (3-е изд.: Л., 1925); Огановский Н. Закономерность аграрной эволюции. Ч. II. Очерки по истории земельных отношений в России. Саратов, 1911.

5 Струве П. Б. Крепостное хозяйство: Исследования по экономической истории России в XVIII и XIX веках. М„ 1913.

падной историографии в 1930-1960-х гг. также преобладала точка зрения о критическом положении в крепостной деревне6. Но с 1970-х гг. большинство западных исследователей, настроенных ревизионистски, развивало (и продолжает развивать до сих пор) скорее идеи Струве7. Для послевоенной советской историографии основополагающими .можно считать работы И.Д. Ковальченко, который обнаружил в барщинной деревне сокращение крестьянской запашки, усиление эксплуатации, рост дифференциации в среде крестьянства и т.д.8 Впрочем, уже Б.Г. Литвак скорректировал некоторые тезисы Ковальченко, а также продемонстрировал ненадежность массовых источников, широко использовавшихся в литературе (напр., генерал-губернаторских отчетов)9. Концепция Ковальченко подверглась также достаточно убедительной критике в западной историографии10. Вместе с тем, не вызывает сомнений вывод Ковальченко, что основополагающей чертой развития крепостной деревни был симбиоз помещичьего и крестьянского хозяйств, который мешал «развязке» отношений двух сословий и создавал почву для компромиссного решения «крестьянского вопроса»".

Что касается экономического развития деревни в пореформенный период, то в отечественной исторической и экономической литературе эта тема традиционно отличалась

6 Robinson G. Т. Rural Russia under the Old Regime. N.Y., 1932.

7 Hoch St. L., Augustine W. A. The Tax Censuses and the Decline of the Serf Popu-

lation in Imperial Russia // Slavic Review. 1979. Vol. 38, №. 3; Domar E.D., Machina M.J. On the profitability of Russian serfdom // Journal of economic history. 1984. № 4. P. 919-955, и др.

8 Ковальченко И.Д. Русское крепостное крестьянство в первой половине XIX века. М., 1967. См. также: Федоров В.А. Помещичьи крестьяне Центрально-Промышленного района. М., 1974.

4 Литвак Б.Г. Русская деревня в реформе 1861 г. Черноземный Центр, 18611895 гг. М., 1972, а также: Рындзюнский П.Г. Об определении интенсивности оброчной эксплуатации крестьян Центральной России в конце XVIII-первой половине XIX в. // История СССР. 1966. № 6; он же. Вымирало ли крепостное крестьянство перед реформой 1861 г.? // Вопросы истории. 1967. №7.

10 См.: Scheibert P. Die Russische Agrarreform von 1861.Koln, 1973. S. 19-34.

" См.: Ковальченко И.Д. Консерватизм, либерализм и радикализм в России в период подготовки крестьянской реформы 1861 года // Отечественная история. 1994. №2. С. 3-18.

очень большой политизированностью. Одной из наиболее спорных проблем еще до появления в 1899 г. знаменитой работы В.И. Ленина на эту тему12 стал уровень «развития капитализма» в аграрной сфере в конце XIX в. В советское время ситуация в пореформенной деревне интерпретировалась в контексте предпосылок революцииь. При этом, с одной стороны, подчеркивалось обилие пережитков крепостничества, а с другой - бурное развитие в сельском хозяйстве капиталистических тенденций.

В 1960-1970-е гг. представители так называемого «нового направления» в историографии (A.M. Анфимов, К.Н. Тар-новский и др.) акцентировали «неразвитость капитализма» и входили в противостояние со «средней» официальной линией, согласно которой надо было, признав роль пережитков, прийти к оптимистическому выводу о победе в деревне капитализма. Заслугой этих ученых стала разработка применительно к российской пореформенной экономике концепции «многоукладное™»14, которая содержала в себе важное методологическое «зерно»: признание нелинейного характера экономической эволюции деревни и отсутствия у этого развития жесткой заданное™, что объективно открывало дорогу и к признанию решающей роли внеэкономических факторов такого развития. В свою очередь, труды «школы» Ковальчен-ко немало дали для понимания системного характера пореформенной экономики.

Однако участники тех дискуссий крайне редко обращались к внутриполитическим сюжетам и вообще недостаточно учитывали в своем анализе внеэкономическую тематику. При всех расхождениях, они в общем были едины в оценках пра-

12 См.: Ленин В.И. Развитие капитализма в России // Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Изл. 5. Т. 3. М, 1971.

13 См., например: Лершип П.Н. Аграрная революция и России. Историко-экономическое исследование. Кн. 1. М., 1966\ Дубровский С.М. Сельское хозяйство и крестьянство России в период империализма. М., 1975.

14 См.: Вопросы истории капиталистической России: проблема многоукладное™. Свердловск, 1972; Тарковский К.Н. Социально-экономическая история России, начало XX в.: Советская историография середины 50-х -60-х гг. М.,1990; Анфимов A.M. Г1.А. Столыпин и российское крестьянство. М„ 2002.

вительственной политики, которая достаточно одноцветно интерпретировалась в категориях эксплуататорского «классового государства», классовой ограниченности либеральных программ и реакционности консервативных. Таким образом, независимо от того, что одни всячески акцентировали «железную поступь» капитализма, а другие - пережитки крепостничества, и те, и другие в то время все же не выражали сомнений в жесткой детерминированности правительственной политики «объективной» сферой производства и классовых интересов. В советской историографии с ее подчеркнутым «объективизмом» обратное влияние идеологии и политики на институциональную среду, а таким образом и на сферу производства оставалось фактически за пределами анализа. Но и в постсоветской таких проблем применительно ко второй половине XIX в. в общем не ставилось.

Отмеченные тенденции во многом проявились и в анализе уставных грамот и выкупных документов. Такой анализ представляет собой отдельное направление в анализе непосредственных экономических итогов реформы 1861 г. У его истоков стояли П.А. Зайончковский, Б.Г. Литвак и их ученики15. На новом уровне развития количественных методов анализом уставных грамот занимается ныне С.Г. Кащенко, который показал, как усредненные нормы «Положений» 19 февраля 1861 г. деформировали крестьянскую экономику16. Вместе с тем и он почти полностью абстрагируется от того, какую роль в становлении новых отношений в деревне играли различные институты. Фактически единственной в отечественной историографии работой, где экономический анализ представлен наряду с политическим и институциональным, остается обзорная монография Н.М. Дружинина17. На протяжении последних двух десятилетий появилось лишь несколь-

15 Зайончковский П.А. Проведение в жизнь крестьянской реформы. М., 1958; Литвак Б.Г. Указ. соч.; Будаев Д.И. Крестьянская реформа 1861 г. в Смоленской губернии. Смоленск, 1967; Беловинский Л.В. Наделы и повинности бывших крепостных крестьян в Вологодской, Вятской и Олонецкой губерниях накануне и после реформы 1861 г. Дисс... канд. ист. наук. М., 1972; Бурдина О.Н. Крестьяне-дарственники в России, 1861-1907. М., 1996.

16 Кащенко С.Г. Освобождение крестьян на Северо-Западе России. М., 2009.

17 Дружинин Н.М. Русская деревня на переломе, 1861-1880. М., 1978.

ко исследований, авторы которых анализируют долговременные тенденции развития российской аграрной экономики, однако к проблеме крестьянских реформ они прямо не относятся, хотя и содержат интересные и дискуссионные наблюдения о развитии российской деревни18.

Современная западная историография этих проблем в основном отталкивается от концепции А. Гершенкрона, который подчеркивал негативное влияние общины и круговой поруки на пореформенное российское сельское хозяйство19. И хотя многие его положения подверглись обоснованной критике, ныне в ней признается и важное рациональное зерно, а именно идея о ключевой роли внеэкономических факторов и социальных институтов в развитии сельской России. В этом смысле подход Гершенкрона во многом перекликается с неоинституциональной теорией экономического развития.

Усилиями представителей западной «ревизионистской школы» (Дж. Симмса, Ст. Хока, С. Уиткрофта, Э. Уилбур, П. Гэтрелла °) создано достаточно сбалансированное представление о последствиях отмены крепостного права и состоянии пореформенного сельского хозяйства. Общепризнаны идео-логизированность и несоответствие эмпирическим данным традиционного взгляда на «грабительский» характер реформы 1861 г. и на глубину пореформенного аграрного кризиса. Вместе с тем большинство авторов подчеркивает, что про-

18 Милое Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 2001; Миронов Б.Н. Благосостояние населения и революции в имперской России: XVIII —начало XX века. М., 2010.

19 См.: Gerschenkron A. Economic backwardness in historical perspective. Cambridge, 1962.

20 Simms J. У., Jr. The Crisis of Russian Agriculture at the End of the Nineteenth Century: A Different View // Slavic Review. 1977. Vol. 36, № 3; idem. The Crop Failure of 1891: Soil Exhaustion, Technological Backwardness and Russia's Agricultural Crisis // Slavic Review. 1982. Vol. 41, № 2; Wilbur E.M. Peasant Poverty in Theory and Practice: A View from Russia's 'Impoverished Center' at the End of the Nineteenth Century // Kingston-Mann E., Mixter T. (eds.). Peasant Economy, Culture and Politics of European Russia: 1800-1921. Russia, 1800-1921. Princeton, 1991; Wheatcroft St.G. Crisis and Conditions of the Peasantry in Late Imperial Russia 11 Ibidem; Hoch St. L. On Good Numbers and Bad: Malthus, Population Trends and Peasant Standard of Living in Late Imperial Russia // Slavic Review. 1994. Vol. 53, № 1; Gatrell P. The tsarist economy, 1850-1917. L„ 1986

гресс в этой сфере, особенно в Центральной России, сдерживался после отмены крепостного права многочисленными институциональными препятствиями (община, обычное право, «недоуправляемость» деревни). Недавняя обобщающая работа К. Леонард также акцентирует этот фактор21.

В других европейских странах, как свидетельствует анализ зарубежных компаративных исследований (Т. Шульца, Р. Хопкрофт, В. Резенер, М. Липтон22), модернизация правовых и экономических институтов (семьи, собственности, обычного права, местной власти, рыночных структур) играла решающую роль в переходе к интенсивному сельскохозяйственному производству («аграрной революции»). Но применительно к России XIX в. подобный анализ систематически не проводился. Исключением можно считать лишь современную историографию крестьянской общины и обычного права. Однако она развивается в отрыве и от экономических исследований, и от анализа внутренней политики. Авторы существующих работ по дореформенной (В.А. Александров, Ст. Хок, Т. Денниеон и др.) и пореформенной (П.Н. Зырянов, Б.Н. Миронов, С. Франк) крестьянской общине практически никак не увязывают ее эволюцию с воздействием на нее правительственной политики23. Не ставятся в их трудах и ключевые для данной работы вопросы о формировании в сознании реформаторов и их оппонентов представлений о крестьянстве

21 Leonard С. Agrarian reform in Russia. The road from serfdom. Cambridge, 2011.

22 Schultz T. Transforming traditional agriculture. New Haven, 1964; Hopcroft R.L. Regions, institutions, and agrarian change in European history. Ann Arbor, 1999; Rosener W. The peasantry of Europe. Oxford, 1994; Lipton M. Land reform in developing countries. Property rights and property wrongs. Cambridge, 2009.

23Александров B.A. Сельская община в России. (XVII - начало XX в.). М., 1976; Mironov В. The Russian peasant commune after the reforms of the 1860s // The world of the Russian peasant: post-emancipation culture and society/ Ed. by B. Eklof and S. Frank. Boston, 1990. P. 7-43. Зырянов П.Н. Поземельные отношения в русской крестьянской общине во второй половине XIX - начале XX в. // Собственность на землю в России. М,, 2002. С. 153-195; Frank S.P. Popular Justice, Community, and Culture among the Russian Peasantry: 18701900 // Russian Review. 1987. Vol. 46, № 3; Хок C.JI. Крепостное право и социальный контроль в России: Петровское, село Тамбовской губернии. М., 1993; Dennison Т. Institutional framework of Russian serfdom. Cambridge, 2011.

и о том, насколько они соответствовали реальности и как именно влияли на правительственный курс. Между тем и по этим проблемам применительно к другим странам существует обширная историография. Мы знаем, как воспринимали крестьян Нового времени в Британии, германских государствах, Франции и т.д.24 Однако по отношению к России эта тема анализируется лишь в общих работах К. Фрайерсон и Я. Ко-цониса, не связанных с анализом крестьянской реформы25.

Важной тенденцией последних десятилетий можно считать обращение все большего числа историков к анализу влияния обычного права на менталитет и повседневность крестьян. В контексте данной диссертации ключевым является вопрос не о долговременных константах в менталитете крестьян, а об эволюции обычного права в пред- и пореформенное время. В большинстве современных западных исследований в этой связи отмечается значительное распространение в крестьянской среде общегражданских правовых представлений и норм. Из этих работ следует, что в пореформенный период крестьянское правосознание стремительно менялось и говорить о нем как о чем-то вечном и неизменном» некорректно26.

Собственно правительственный курс в деревне достаточно активно изучался уже дореволюционной исторической наукой и историей права, однако понимался тогда достаточно поверхностно. Общим для подавляющего большинства советских исследований на эту тему был взгляд на нее как на производное от социально-экономических проблем. Другая известная «проблемная зона» послевоенной отечественной историографии - вопрос о «первой революционной ситуа-

24 Cagliardo J.G. From Pariah to Patriot: The Changing Image of the German Peasant, 1770-1840. Lexington, 1969; McRae A. God Speed the Plough: The Representation of Agrarian England, 1500-1600. Cambridge, 1996; Wyngaard A.S. From Savage to Citizen: The Invention of the Peasant in the French Enlightenment. Newark, 2004.

25 Frierson C. Peasant Icons: Representations of Rural People in Late 19th century Russia. Oxford, 1993; Kotsonis Y. Making Peasants Backward: Agricultural Cooperatives and the Agrarian Question in Russia, 1861-1914. L.; N.Y., 1999.

26 Frierson C. "I Must Always Answer to the Law..." Rules and Responses in the Reformed Volost' Court // Slavonic and Eastern European Review. Vol. 72. 1997. № 2; Burbank J. Russian Peasants Go to Court: Legal Culture in the CountiYside, 1905-1917. Bloomington, 2004.

ции» кануна 1861 г. и, соответственно, о крестьянской реформе как о побочном продукте классовой борьбы крестьян. Здесь позиции М.В. Нечкиной, возглавлявшей Группу по изучению первой революционной ситуации Института истории СССР, противостоял гораздо более сдержанный взгляд П.А. Зайончковского и его российских и американских учеников (Л.Г. Захаровой, Т. Эммонса, Д. Филда) на роль крестьянских выступлений в генезисе реформы27. Сейчас признано, что крестьянское движение в то время объективно еще не угрожало стабильности режима, хотя этот фактор, несомненно, учитывался «верхами».

Особо необходимо выделить монографию Н.М. Дружинина о государственных крестьянах, в которой он показал, что именно в Министерстве государственных имуществ, а не в Секретных комитетах находился во второй четверти XIX в. реальный центр разработки «крестьянского вопроса»28. Впрочем, с 1960-х гг. гораздо большей популярностью пользуется у исследователей правительственной политики не государственная, а помещичья деревня. Большую роль сыграл в этом сдвиге внимания П.А. Зайончковский. Его монография об отмене крепостного права выдержала несколько изданий и стала самой влиятельной по данной теме работой в стране29.

Значительное воздействие на изучение реформы 1861 г. и ее последствий имела публикация исследований ученицы Зайончковского Л.Г. Захаровой. В них отмена крепостного права рассматривалась как плод не вынужденных уступок, а добросовестных усилий реформаторов в среде бюрократии и в обществе. В США близкий подход был реализован в работах стажеров Зайончковского Д. Филда и Т. Эммонса30. Позже C.B. Мироненко с близких позиций проанализировал об-

27 Революционная ситуация в России в середине XIX века/ Под ред. М.В. Нечкиной. М., 1978; Зайончковский П.А. Отмена крепостного права в России. 3 изд. М., 1968; Захарова Л.Г. Самодержавие и отмена крепостного права. М., 1984; Emmons Т. The Russian Landed Gentry and the Peasant Emancipation of 1861. Cambridge, 1968; Field D. The End of Serfdom. Nobility and Bureaucracy in Russia, 1855-61. Cambridge, Mass., 1976.

28 Дружинин Н.М. Государственные крестьяне и реформа П.Д. Киселева. Т.

1-2. М„ 1946; 1958.

29 Зайончковский П.А. Указ. соч.

30 Захарова Л.Г. Указ. соч.; Emmons Т. Op. cit.; Field D. Op. cit.

суждение крестьянской реформы в царствование Николая I31. Правительственная политика в деревне между 1861 г. и началом XX в. в значительной степени до сих пор остается большой лакуной. Единственным отечественным исследованием ее эволюции в 1860-1870-е гг. до сих пор остается первая монография В.Г. Чернухи32. Ее выводы скромнее достаточно богатого материала,' который приводится в книге. Кроме того, автор не попыталась вывести свой анализ за пределы рассматриваемого периода.

В современной российской историографии получили продолжение практически все наметившиеся еще в советское время тенденции. Так, подготовкой почвы для отмены крепостного права в николаевское царствование активно занималась И.В. Ружицкая33. О фискальном и финансовом аспектах политики в деревне в 1880-х гг. писал В.Л. Степанов34. Развитию идей, высказанных в ее монографии, посвящена серия статей Л.Г. Захаровой35. Немалое место занимает «крестьянский вопрос» в коллективной монографии о российском консерватизме; появляются и другие работы о его отражении в общественном мнении36. Анализ народнической программы его решения представлен в недавних работах В.В. Зверева, Д.Д. Жвания и др.37 В конце 1990-х и начале 2000-х гг. вышла

31 См.: Мироненко C.B. Самодержавие и реформы: Политическая борьба в России в первой четверти XIX в. M., 1989.

32 Чернуха В.Г. Крестьянский вопрос в правительственной политике 6070-х гг. XIX в. Л., 1972.

33 Ружицкая И.В. Законодательная деятельность в царствование императора Николая I. М., 2005; она же. Просвещенная бюрократия (1800-1860-е гг.). М„ 2009.

34 Степанов В.Л. Н.Х. Бунге: судьба реформатора. M,, 1998.

35 Переизданы в кн.: Захарова Л.Г. Александр II и отмена крепостного права в России, М., 2010.

36 Гросул В.Я., Итенберг Б.С., Твардовская В.А., Шацшло К.Ф., Эймонтова Р.Г. Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика. М., 2000; Будников В.А. Крестьянский вопрос в русской либеральной публицистике (1868-1882). Дисс... канд. ист. наук. Владимир, 1999; Репников A.B. Консервативные концепции переустройства России. М., 2007.

37 Зверев В.В. Н.Ф. Даниельсон, В.П. Воронцов. Два портрета на фоне русского капитализма, М., 1997; он же. Реформаторское народничество и проблема модернизации России. От сороковых к девяностым годам XIX в., M., 1997; Жвания Д.Д. Народники-реформисты о крестьянской общине в 70-

серия публикаций М.Д. Долбилова, содержащих во многом новый для историографии взгляд на подготовку крестьянской реформы в Редакционных комиссиях, которой была посвящена и кандидатская диссертация историка38. Долбилов предложил немало интересных и новых трактовок событий 18571861 гг. Однако его работы ограничены указанными достаточно узкими хронологическими рамками.

Практически совершенно неизученными остаются такие аспекты крестьянских реформ XIX в., как кадастр, межевание, налогообложение, оформление прав собственности39. Это представляется тем более странным на фоне значительной литературы по Генеральному межеванию и столыпинскому землеустройству. Пожалуй, единственной попыткой обобщения опыта аграрных реформ на протяжении конца XVIII - начала XX в. в новейшей российской историографии является монография А.Н. Медушевского40, который справедливо выделяет в качестве одной из важнейших проблему правового дуализма в русской деревне, однако уделяет недостаточно внимания конкретно-историческому контексту рассматриваемых сюжетов.

В западной историографии большее распространение получили попытки рассмотреть правительственную политику в деревне на протяжении длительного периода времени и в контексте проблемы центрального и местного управления. Наибольшую известность в данном отношении получили ра-

90-е гг. XIX в. (В. П. Воронцов, И. И. Каблиц, Г1. А. Соколовский). Дисс. ... канд. ист. наук. СПб., 1997.

38 Долбилов М.Д. Подготовка отмены крепостного права в Редакционных комиссиях в 1859-1860 гг: проблема субъекта реформы. Дисс. ... канд. ист. наук. Воронеж, 1996; он же. Александр 11 и отмена крепостного права// Вопросы истории. 1998. Ха 10; он же. Земельная собственность и освобождение крестьян// Собственность на землю в России: история и современность. М„ 2002, и др.

Единственное специальное исследование налогообложения крестьянства: Иеупокоев В.И. Государственные повинности крестьян Европейской России в конце XVIII - первой половине XIX века. М., 1987.

40 Медушевский А.Н. Проекты аграрных реформ в России: XVIII - начало XXI века. М., 2005.

боты Дж. Яни (Йени), Т. Пирсона, Дж. Мейси и Ф. Вчисло41. Для них характерен очень широкий временной охват: авторы концентрируются на начале XX в., очень бегло характеризуя так называемый «период контрреформ» и почти обходя вниманием 1860-70-е гг. С конца 1880-х гг. начинает свой анализ в новейшей работе и К. Годен, упуская тем самым истоки «контрреформ» и столыпинской реформы. Почти не анализирует она и документы центральных ведомств42. Западные историки в последнее время активно занимались русской статистической школой, сыгравшей в конце XIX и в XX в. колоссальную роль в формулировании проблем деревни43. Японские русисты обращались преимущественно к социальным аспектам аграрной истории России44.

В целом, при всем богатстве традиций изучения социально-экономических проблем деревни и крестьянских реформ в России XIX в., можно констатировать наличие серьезных лакун в анализе этой тематики: 1) Явно недостаточно изучена институциональная сторона подготовки и реализации отмены крепостного права; 2) Во многих исследованиях правительственной политики по «крестьянскому вопросу» избирается либо хронологически ограниченная, либо предельно обобщенная перспектива. Между тем именно промежуточный, «средний» масштаб позволяет выявить многие важные

41 Yaney G.L. The Urge to Mobilize. An Agrarian Reform in Russia. 1861-1930. Urbana, 1982; Macey D.A.J. Government and Peasant in Russia, 1861-1906. The Prehistory of the Stolypin Reforms. DeKalb, 1987; Pearson T.S. Russian Officialdom in Crisis. Autocracy and Local Self-Government, 1861-1900. Cambridge UP, 1989; Wcislo F.W. Reforming Rural Russia: State, Local Society, and National Politics, 1855-1914. Princeton, 1990.

42 Gaudin C. Ruling Peasants. Village and State in Late Imperial Russia. DeKalb, 2007.

45 Stanziani A. Staticiens, zcmstva et état dans la Russie des années 1880// Cahiers du monde russe. 1991. V. 32. № 4; Darrow D.W. The Politics of Numbers: Statistics and the Search for a Theory of Peasant Economy in Russia, 1861-1917. Unpublished PhD diss., University of Iowa, 1996; Mespoulet M. Statistique et revolution en Russie: un compromis impossible, 1880-1930. Rennes, 2001.

44 Есида X. Модернизация российской империи и обычное семейное право крестьян. Споры современников // Новый мир истории России. М., 2001; Мацузато К. Индивидуалистские коллективисты или коллективистские индивидуалисты? Новейшая историография по крестьянским общинам// Там же, и др.

тенденции внутренней политики; 3) Анализ идей и мировоззрения реформаторов и объективных социально-экономических предпосылок и итогов реформ в историографии, как правило, существуют изолированно друг от друга. Проектами традиционно занимается политическая история и история идей, а объективными процессами - социальная история и эконометрия. «Мостиком» между двумя направлениями и должен стать анализ, с одной стороны, институционального, а с другой - идеологического контекста реформ.

Характеристика источников. Основным источником при написании данной работы стали законодательные акты и материалы их подготовки, а также текущая делопроизводственная документация высших и центральных учреждений империи (как опубликованная, так и хранящаяся в Российском государственном историческом архиве и в основном впервые вводимая в научный оборот). В числе фондообразо-вателей следует особо выделить Главный комитет об устройстве сельского состояния, являвшийся в 1861-1882 гг. высшим административным, судебным и законосовещательным (на правах департамента Государственного Совета) органом власти в сфере «крестьянской» политики. Комитет являлся своеобразным правопреемником Главного комитета по крестьянскому делу (1857-1861)45. Архивные дела первого по хронологии комитета - неоценимый источник по подготовке «Положений» 19 февраля 1861 г. Материалы же за 1861-1882 годы изучены гораздо менее.

Текущими распоряжениями административного, финансового и правового характера по «крестьянским» делам занимались различные центральные органы власти и подчиненные им местные структуры. В Министерстве внутренних дел это был существовавший с 1858 г. Земский отдел. Объем его фонда (ф. 1291) - почти 97 тыс. единиц хранения, сгруппированных по 109 описям. Эти цифры дают достаточно яркое представление и о многообразии проблем, которыми занимался отдел, и о трудностях работы с его фондом. После упразднения Главного комитета его судебные функции перешли

45 Опись дел Архива Государственного совета Т. 15. Дела Секретного и Главных комитетов по крестьянскому делу и об устройстве сельского состояния в 1857 года по 1882 год. Спб., 1911.

к Второму (Крестьянскому) департаменту Сената, все же дела по подготовке соответствовавших законопроектов оказались в компетенции МВД. Поэтому именно в фондах Земского отдела и канцелярии министра (ф. 1282) отложились важнейшие материалы по внутренней политике правительства в деревне 1880-1890-х гг.

Налогообложением и разнообразными казенными платежами крестьян занималось Министерство финансов (МФ). Историкам, занимавшимся ходом и итогами выкупа крестьянских наделов, хорошо знакомы материалы Главного выкупного учреждения (ГВУ, ф. 577). Гораздо менее известно, что фонд ГВУ содержит важные и до сих пор не вводившиеся в научный оборот документы другого рода: о принципах определения платежеспособности крестьянских хозяйств, трудностях при фиксации их состояния, эволюции самого подхода правительства к выкупным сделкам и платежам. Прямым налогообложением деревни ведал Департамент окладных сборов МФ. Материалы архивного фонда департамента (ф. 573) содержат много ценнейшей и почти не востребованной до сего времени информации. Более фрагментарно использовались в работе дела Департамента государственного казначейства МФ (ф. 565).

При анализе проблем русской деревни и правительственной политики в отношении крестьянства, конечно, трудно переоценить роль документов Министерства государственных имуществ (МГИ). Вместе с тем значение их неравноценно для разных временных периодов. МГИ играло колоссальную роль в определении правительственного курса в деревне при Николае I, когда бессменным министром был П.Д. Киселев, несколько меньшую - в начале царствования Александра И. В 1860-1870-х гг. роль МГИ существенно изменилась. После передачи управления казенными крестьянами в МВД (1866-1867) министерство лишилось «попечительных» функций. В общем и целом с 1870-х гг. МГИ занимаюсь уже не столько людьми, сколько «казенными недвижимостями». Соответственно, если с конца 1830-х по середину 1860-х в фондах и изданиях МГИ можно обнаружить важные материалы, касающиеся как стратегических, так и множества технических аспектов правительственной политики в деревне (кадастр, налогообложение, межевание, община, круговая пору-

ка, и др.), то с середины 1860-х гг. собственно «крестьянские» дела уходят. Как и фонды МВД и МФ (и в отличие, скажем, от крайне хаотичного единого фонда Министерства юстиции), архивные фонды МГИ разбиты по департаментам и др. подразделениям. При написании данной работы использовались главным образом фонды 1-го и 2-го департаментов, а также Временного отдела по поземельному устройству государственных крестьян МГИ (ф. 383-385).

В числе межведомственных комиссий, имеющих собственные архивные фонды, следует назвать Комиссию для пересмотра системы податей и сборов (ф. 572), Комиссию для преобразования губернских и уездных учреждений («полицейскую») и «Кахановскую» комиссии (ф. 1316-1317). Материалы этих комиссий отчасти доступны и в опубликованном виде. Многие важные записки и проекты сконцентрированы в так наз. Коллекции печатных записок Библиотеки РГИА, а также в личных фондах государственных и общественных деятелей: П.А.Валуева (РГИА. Ф. 908), Милютиных (РГИА, ф. 869, ОР РГБ, ф. 169), Самариных (ОР РГБ, ф. 265), И.И. Воронцова-Дашкова (РГИА, ф. 919; ОР РГБ, ф. 58), А.И. Ва-сильчикова (РГИА, ф. 651), Шуваловых (РГИА, ф. 1092; РГАДА, ф. 1288), В.И.Вешнякова (РГИА, ф. 911) и др.

Особого упоминания заслуживает коллекция печатных записок, хранящаяся в так называемом Основном русском фонде Российской национальной библиотеки. Эти записки сплетены по темам в конволюты, расположенные по ведомственному принципу. Однако в генеральном каталоге общее описание этих томов отсутствует. Каталогизировано же, насколько можно судить, содержимое далеко не всех томов, причем крайне хаотично, так что очень часто записки, составляющие содержание одного и того же тома, разведены в каталоге по совершенно разным и не связанным друг с другом шифрам. В итоге полноценно пользоваться этой, судя по всему, богатейшей коллекцией читатель может лишь отчасти.

Говоря об источниках официально-делопроизводственного характера, следует отдельно остановиться на материалах непосредственной подготовки «Положений» 19 февраля. Это обширный и сложный комплекс, ключевую роль в котором играют документы Редакционных Комиссий и МВД. Кроме того, важное значение имеет издание "Освобождение кресть-

ян в царствование императора Александра II", составленное на основе записей Н.П. Семенова, которые тот делал во время заседаний Комиссий46. Многие ключевые особенности программы реформаторов становятся ясны лишь из личных документов, прежде всего - переписки лидеров Редакционных комиссий H.A. Милютина, Ю.Ф. Самарина и В.А. Черкасского. Большое значение для системного анализа взглядов представителей высшей бюрократии и общественных кругов имели также их воспоминания и дневники. К ним примыкают источники личного происхождения, принадлежащие перу ученых и общественных деятелей.

Особо следует выделить опубликованные документы земств и различных общественных организаций, занимавшихся «крестьянскими делами», а также материалы земских и иных ходатайств, направлявшихся в органы власти по этим вопросам. Наконец, важнейшим и не столь часто используемым при анализе внутренней политики источником являлись научные и публицистические работы. Грань между теми и другими уловить иногда непросто. Любое проведенное в конце XIX - начале XX в. исследование российской деревни необходимо оценивать не только с учетом убеждений и пристрастий его автора (это справедливо в отношении и современных работ), но и в контексте политической ситуации и «идейного климата» в стране в целом и в академической среде в частности. Это, в общем, очевидное положение серьезно усложняет работу с дореволюционными статистическими и аналитическими текстами, тем более что традиция систематической источниковедческой критики этих текстов и приводимых в них цифровых выкладок не слишком богата. Вместе

46 Первое издание материалов Редакционных комиссий для составления положений о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости. Ч. 1-Х\'Ш. СПб., 1859-1860; Второе издание материалов Редакционных комиссий для составления положений о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости. Т. 1-3. СПб., 1859-1860 (не законченное); Приложения к трудам Редакционных комиссий. Отдельные мнения первого и второго периода занятий. СПб., 1860; Приложения к трудам Редакционных комиссий по крестьянскому делу. Отзывы членов Губернских комитетов. Т. 1-3. СПб., 1860; Семенов Н.П. Освобождение крестьян в царствование императора Александра II. Хроника деятельности Комиссий по крестьянскому делу. СПб., 18891892. Т. 1-3.

с тем существует серьезная традиция изучения отечественной политической и общественной мысли. Необходимо лишь использовать ее при анализе текстов, зачастую трактуемых историками-аграрниками чересчур объективистски.

В целом большое разнообразие привлеченных при работе над данной диссертацией источников определяется многообразием и неизученностью затрагиваемых в работе сюжетов.

Научная новизна исследования заключается в том, что в нем:

1. Впервые в историографии проведен комплексный анализ генезиса и эволюции правительственной программы крестьянского вопроса на протяжении нескольких десятилетий, предшествовавших и следовавших за отменой крепостного права. Тем самым показано, что значение и особенности крестьянской реформы могут быть поняты, только если она рассматривается как длительный и противоречивый процесс модернизации административньгх и правовых институтов, существовавших в российской деревне.

2. Выявлена роль государственной власти в создании и поддержании институциональной среды, определявшей как успехи, так и неудачи на пути реформирования сельского хозяйства и социальных отношений в деревне; доказано ключевое значение в этих процессах таких прежде недооценивавшихся в исторической литературе направлений государственной политики, как межевание, землеустройство, земельный кадастр, преобразование налоговой системы, правовое оформление титула собственности.

3. Обосновано принципиально новое понимание проблемы правопорядка в деревне, недостаток которого был главным препятствием на пути реформы. Показана решающая роль институциональных (а не политических, как считалось прежде) факторов в формировании этого правопорядка.

4. Впервые в историографии выявлена роль идеологического фактора в правительственной политике по «крестьянскому вопросу» на всем протяжении рассматриваемого периода. Продемонстрировано, как на курс власти влияли идеологически обусловленные и менявшиеся представления правительственных и общественных кругов о «нормальном» крестьянине, о роли государства в регулировании экономики и о задачах социальных реформ.

5. Обоснован вывод о глубокой взаимозависимости правительственной политики и состояния общественного мнения. В результате показаны схематизм и идеологическая обусловленность традиционного представления о непреодолимой пропасти, разделявшей «власть» и «общественность» в России XIX в. Выявлена ключевая роль института «экспертов» как канала коммуникации между бюрократическими и общественными кругами в процессе формирования правительственного курса в крестьянском вопросе.

6. Впервые в историографии дан детальный анализ системы административно-судебных органов, оперировавших в российской деревне на протяжении 1830-1890-х гг.; показаны ход и трудности их реформирования.

7. Воссозданы исторические предпосылки и контекст столыпинской аграрной реформы; обоснован тезис о том, что основные ее положения были сформулированы задолго до начала XX в., а многие - еще до отмены крепостного права. Выявлены причины, по которым эти положения не были реализованы.

8. Введено в научный оборот большое количество архивных материалов из фондов государственных и общественных учреждений, правительственных и общественных деятелей.

Теоретическое и научно-практическое значение исследования. Результаты диссертационного исследования могут быть использованы при подготовке учебных пособий, лекционных курсов и обобщающих трудов по российской и европейской истории Нового времени. Комплексный подход к реформам с использованием институционального, идеологического и политического анализа может быть применен при рассмотрении реформ в иные переходные периоды российской истории; он также призван способствовать осмыслению общих закономерностей и типологии реформаторских и мо-дернизационных процессов на стыке истории, политологии, экономики и социологии.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Систематическая подготовка аграрной реформы началась в России в 1830-х гг. и была связана с именами М.М. Сперанского и П.Д. Киселева. Программа Сперанского базировалась на идее рационализации и правовой регламентации

недвижимой собственности с помощью межевания помещичьих, казенных и крестьянских земель, кадастра и налоговой реформы, а также индивидуализации землепользования. Такой подход предполагал широкое развитие новых административных и юридических институтов и технологий.

2. Несмотря на то, что план Сперанского в ходе его реализации МГИ и межевыми органами империи подвергся существенной ревизии и был раздроблен на отдельные мало связанные друг с другом меры (специальное межевание, киселевский «кадастр», попытки насаждения хуторов в среде казенных крестьян и т.д.), он в значительной степени продолжал определять курс правительства в деревне в 1840-х и в начале 1850-х гг. Новое поколение столичных чиновников из МГИ и МВД добавило к рационализму и индивидуализму Сперанского позитивистскую идею «научной» верификации бюрократических процедур, положив начало развитию современной аграрной статистики. Вместе с тем некоторые из этих новшеств (статистика, насаждение хуторов) так и не вышли в царствование Николая I за пределы экспериментов, а реализация других (кадастра, налоговой реформы, межевания), хотя и проводилась в масштабах империи, но к 1850-м гг. явно зашла в тупик из-за своей непоследовательности и половинчатости.

3. Политика правительства по отношению к крестьянству стала еще менее последовательной после «открытия» элитой крестьянской общины благодаря трудам А. фон Гакстгау-зена, славянофилов и отчасти А.И. Герцена. Прежняя рационалистическая парадигма решения крестьянского вопроса стала уступать место новой, историцистки-романтической. Начало этой идеологической трансформации пришлось на конец 1840-х гг., а завершение состоялось уже в 1880-х гг. Таким образом, подготовка и реализация реформы 1861 г. совпали со временем неуклонного падения в России, как и во всей Европе, популярности классической экономической доктрины с ее индивидуализмом, универсализмом и ставкой на саморегулирующийся рынок. Это обстоятельство наложило неизгладимый отпечаток на реформу 1861 г., обусловив ее концептуальную противоречивость.

4. Особенно отчетливо эта противоречивость проявилась в том, как «Положения» 19 февраля решали правовые и ад-

министративно-фискальные проблемы, связанные с выкупом и организацией обложения крестьянства. Будучи наделены в момент перехода на выкуп громким титулом «собственников», в реальности крестьяне не получали ни одного из прав, связанных с общегражданскими представлениями о собственности. В среде реформаторов (как и в русском обществе в целом) было в конце 1850-х гг. уже немало тех, кто готов был усомниться в том, что мелкий собственник является надежным гарантом социальной стабильности. С другой стороны, в деревне практически полностью отсутствовала инфраструктура, необходимая для появления миллионов собственников, и авторы «Положений» никак не способствовали ее созданию, делегировав большинство правовых и административных полномочий крестьянской общине и отказавшись от решения землеустроительных и фискальных проблем.

5. Созданная реформой система административно-правового контроля за освобожденным крестьянством оказалась громоздкой и недостаточно дееспособной. Важной ее чертой была очень слабая унификация административно-правового пространства на уровнях ниже уездного. Даже те минимальные ресурсы, которыми располагало здесь государство, были крайне раздроблены. В центре разными аспектами «крестьянского дела» занималось множество конкурирующих ведомств, ни одно из которых не имело на протяжении 18601870-х гг. отчетливой программы действий в данной сфере. В результате политика правительства в деревне еще более усугубила неопределенность стратегии реформы 1861 г.

6. В 1860-х и первой половине 1870-х гг. в аристократических кругах сложилась программа пересмотра «Положений» 19 февраля, в основе которой лежала идея разрушения общины. Однако она требовала кардинального подрыва идеологии патернализма, превратившейся в «несущую конструкцию» самодержавной системы. В качестве реакции на слишком радикальные западничество и элитаризм этой «партии» крепнет противоположная тенденция - акцентировать те стороны «Положений», которые создавали почву для охранительного решения «крестьянского вопроса».

7. Охранительно-патерналистская программа курса в деревне сложилась еще до воцарения Александра Ш и была в конце 1870-х гг. поддержана как либералами, так и консерва-

торами. Характерной ее чертой стали мифологизация крестьянства, которое якобы совокупно страдало от рыночной стихии и противостояло ей, будучи чуждым общегражданским представлениям о собственности. Сторонники новой политики в деревне выступали за полный запрет на отчуждение крестьянских надельных земель, усиление опеки над общиной и вмешательство в традиционные внутриобщинные отношения (переделы земли, семейные разделы и др.).

8. Эта программа легла в основу курса правительства Александра III. Однако практические результаты принятых в это время мер оказались более чем скромными. Инфраструктура, которой располагала в деревне государственная власть, по сути не претерпела серьезных изменений с 1861 г. и вплоть до столыпинских реформ. Поскольку же правительство не имело полной и идеологически нейтральной информации о положении дел в деревне, возможности власти оказались очень ограниченными. Особенно ярко это обстоятельство проявилось в ничтожных (количественно и качественно) результатах мер по консервации общинного строя.

Апробация результатов исследования. Диссертация обсуждалась в Центре «История России в XIX - начале XX в.» Института российской истории РАН и была рекомендована к защите. По теме диссертации опубликованы две индивидуальные монографии, 4 главы в двух коллективных монографиях и 49 статей общим объемом 88.7 п.л. на русском, польском, английском и японском языках. Результаты работы были изложены в докладах автора на 14 международных конференциях в Москве, Саратове, Воронеже, Гданьске, Париже, Нью-Йорке и Токио.

Структура диссертации строится по проблемно-хронологическому принципу. Работа состоит из введения, пяти глав и заключения.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении аргументируются актуальность исследования, его цели и задачи, хронологические рамки, научная новизна, излагаются основные положения, выносимые на защиту.

В первой главе характеризуется историография темы, подводятся итоги их изучения в отечественной и зарубежной литературе, дается детальная характеристика источниковой базы исследования.

Вторая глава «У истоков реформы. Институты, практики, идеология» посвящена тому, как складывалась в первой половине XIX века система контроля над крестьянами со стороны государства и помещиков, какие задачи перед ней ставились и насколько она могла эти задачи выполнить. Особое внимание уделяется при этом институциональному оформлению крепостнического режима в помещичьей и государственной деревне. В этой главе также прослеживается генезис и содержание программ двух поколений «просвещенной» бюрократии в крестьянском вопросе (поколений М.М. Сперанского и П.Д. Киселева, H.A. Милютина и А.П. Заблоц-кого-Десятовского), а также идеологическое содержание этих программ, общее и особенное в них.

В § 1 «Действующие лица и институты: крепостная деревня» освещена институциональная среда, существовавшая в помещичьей деревне в первой половине XIX в. Рассмотрены следующие вопросы: функционирование общины, круговой поруки и обычного права; связь переделов земли с распределением налогового бремени; происхождение института совладения (общего и чересполосного владения имениями) и его влияние на топографию сельской России и на структуры вотчинного управления; взаимоотношения помещиков, крестьянских общин и коронной администрации в податных делах; роль Генерального и специального межевания в определении границ казенной и частной собственности.

Делается вывод о том, что крестьянская община использовалась и помещиками, и государством как фискально-административный институт, которому делегировалось множество дел, в принципе относившихся к ведению государства (распределение и сбор податей, статистика и учет, социаль-

ный контроль). В собственно административном же смысле и государственная, и в особенности помещичья деревня были, даже по тогдашним канонам, явно «недоуправляемыми». И хотя и правительство, и помещики пытались установить более непосредственный контроль над повседневной жизнью крестьян, эти попытки блокировались отсутствием на местах действенной коронной власти, а также вотчинной топографией России (раздробленностью помещичьей собственности, неразмежеванностью земель) и архаичной подушной системой. В таких условиях любая реформа в деревне требовала от правительства колоссальных усилий по упорядочиванию и рационализации фискальной сферы и прав собственности.

§ 2 «Унификация и контроль: реформы в государственной деревне как проект и как реальность» посвящен формированию и осуществлению реформы управления государственными крестьянами в 1830-1840-х гг. Показано, что ее инициатором был М.М. Сперанский, а сама реформа имела целью не только установить опеку над казенной деревней и подготовить отмену крепостного права, но и рационализировать систему поземельной собственности в стране в соответствии с европейскими либерально-физиократическими канонами и по образцу наполеоновского земельного кадастра. В основу программы Сперанского легла идея общего размежевания всех земель (казенных от помещичьих, находившихся в пользовании крестьян - от доменных и не используемых, а в перспективе - и земель отдельных крестьянских домохо-зяйств с запретом их внутриобщинных переделов). В числе ожидаемых результатов такого межевания были переход к поземельному обложению, «урегулирование» крепостного права с перспективой его постепенного упразднения (аналог позднейшей инвентаризации помещичьей деревни), разрушение общины и рационализация сельского хозяйства.

Однако П.Д. Киселев, в руках которого оказалась реализация реформы, скептически отнесся к столь масштабным и далеко идущим начинаниям и выдвинул на первый план идею бюрократически-патерналистского попечительства над крестьянами. В итоге политика возглавляемого им министерства государственных имуществ (МГИ) лишилась ясной перспективы, а многие реализуемые правительством в 1840-1850-х гг. меры (так наз. специальное межевание земель, переложение

оброков государственных крестьян с душ на земли, насаждение хуторов, введение инвентарей, отдельные попытки открыть крепостным «выход» на волю) утратили связь друг с другом, что и стало главной причиной неудачи каждой из них. Тем не менее, реформа Киселева сыграла важную роль в консолидации нового поколения «просвещенной бюрократии», которому суждено было сыграть решающую роль во время подготовки отмены крепостного права.

В § 3 «Новый этос, новые идеи» рассмотрены состав, мировоззрение и идеи этого поколения, в числе виднейших представителей которого были А.П. Заблоцкий-Десятовский, H.A. Милютин, К.И. Домонтович, П.П. Семенов (Тян-Шанс-кий), Ю.Ф. Самарин и др. В качестве двух ключевых парадигм, отражающих произошедшие в сознании будущих реформаторов в 1840-1850-х гг. сдвиги, анализируются позитивистская социальная наука (квинтэссенцией которой была в то время статистика) и представление о крестьянстве как носителе национально-исторических ценностей. Восприняв из Европы (преимущественно Франции) новейшие политические и административные тенденции, молодые «просвещенные» чиновники особое внимание уделяли позитивистским представлениям о «научных» основах государственной политики. Статистика стала для них квинтэссенцией рационального знания и инструментом переустройства общества, а позже сыграла огромную роль в планировании отмены крепостного права. Практически все ключевые деятели крестьянской реформы имели непосредственное отношение к этой дисциплине, особенно бурно развивавшейся в МГИ и МВД, а также в Русском географическом обществе. Вместе с тем проведенный в диссертации анализ процедур сбора и качества статистических данных позволяет сделать вывод, что в 1840-1850-х гг. статистика не выходила за пределы опытных проектов и кабинетных упражнений, а ее надежность была крайне низкой. Поэтому она не могла способствовать сколько-нибудь глубокому пониманию общественных отношений и, в частности, реальной жизни крестьянства.

Второй важный идеологический сдвиг был связан в это время с «открытием» образованным русским обществом уникальности и социальных функций великорусской крестьянской общины. В параграфе подробно анализируются истоки,

политический и идеологический контекст этого процесса, выявляется роль в нем бар. А. Гакстгаузена, славянофилов, А.И. Герцена. Показано, что идеализация крестьян и сельской жизни была общеевропейской тенденцией, оформившейся еще в XVIII в., а в первой половине XIX-го ставшей типичным симптомом «романтической реакции» на радикальное Просвещение. В то же время реальная государственная политика в отношении крестьян и в России, и в Европе в первой половине XIX в. строилась на вполне рационалистических и прагматических началах.

Лишь начиная с конца 1840-х гг. новое отношение к крестьянству как носителю «национального духа» начинает проникать не только в искусство, литературу и публицистику, но и в бюрократический дискурс. В то время, как одни представители образованного общества по-прежнему видели в общине тормоз на пути развития сельского хозяйства и просвещения крестьян, терпимый лишь как средство избежать пролетаризации деревни, другие начали воспринимать ее как уникальный институт, подлежащий охранению, как символ «русских национальных начал». Большое значение в этом идеологическом сдвиге сыграло обостренное внимание российского общества к социальным проблемам в Европе, в полной мере проявившимся там в ходе революций 1848 г. Вместе с тем новый взгляд на патриархальных крестьян как на оплот социальной стабильности формировался и укоренялся в общественном сознании достаточно медленно. Кроме того, он с самого начала оказался тесно связан с логикой перемен и реформ, поскольку сторонники этого взгляда провозглашали необходимость активных действий с целью исключить саму возможность превращения крестьянства в пролетариат. В признании умеренных социальных реформ миссией самодержавия молодое поколение «просвещенных бюрократов» оказалось единым с такими представителями славянофильского кружка, как Ю.Ф. Самарин и кн. В.А. Черкасский. Возникший в итоге гибрид историзма и эмпирического знания, стратегий «естественного развития» и бюрократического контроля стал доминирующим в идеологии Великих реформ следующего царствования и определил основные их черты, сильные и слабые стороны.

Третья глава «Идеология и технические аспекты отмены крепостного права в планах реформаторов» посвящена периоду непосредственной подготовки «Положений» 19 февраля, их контексту и содержанию, а также позиции основных авторов реформы и спорам вокруг нее в 1856-1861 гг. При этом анализ концентрируется не столько на событийно-политической предыстории реформы, которая достаточно хорошо изучена благодаря работам Д. Филда, Л.Г. Захаровой, М.Д. Долбилова, сколько на идеологии и риторическом оформлении программы реформаторов, а также на фундаментальных инфраструктурных проблемах местной администрации, налогообложения, землеустройства и правового оформления новых отношений между крестьянами, помещиками и государством. Подготовка реформы вновь поставила эти проблемы в повестку дня, однако по ряду причин, которые анализируются в данной главе, они оказались на периферии внимания правительства и общественного мнения.

В § 1 «Противоречия и парадоксы эпохи "оттепели"» освещены идейная атмосфера конца 1850-х гг., новые веяния в общественной и бюрократической среде, связанные с «оттепелью» (термин тех лет) начала царствования Александра II. В их числе особо выделяются децентрализаторская идеология, воспринятая от французских умеренных консерваторов (А. де Токвиля, Ш. де Монталамбера и др.) и ставшая реакцией на николаевскую систему, «народоведение» В. Риля, германская «историческая школа» в политэкономии (В. Рошер и др.), а также «новый» либерализм Дж.С. Милля и концепция «социальной монархии» Л. Штейна. Основные положения этих течений не механически переносились на российскую почву участниками тогдашних общественных дискуссий, а вписывались в политический контекст начала эпохи преобразований. Показана роль, которую эти идеи сыграли в обосновании отмены крепостного права.

В § 2 «Интересы, страхи и расчеты: семантика и прагматика реформы» содержится изложение основных параметров реформы и споров вокруг нее. Показано, что сводить борьбу вокруг реформы к противостоянию «эмансипаторов» и «крепостников» значит существенно упрощать реальную картину. Помещики не могли быть едины в отстаивании своих интересов, т.к. сами эти интересы были различны в

зависимости от множества географических, хозяйственных и социокультурных факторов. Понять реальное значение вопроса о земле, вышедшего на первый план в тогдашних спорах и в историографии, можно только выявив его глубокую взаимосвязь с решением других аспектов реформы. Концепция Редакционных комиссий зиждилась на риторическом отождествлении понятий «освобождение крестьян с землей» и «выкуп земли». В действительности же, поскольку крестьяне выкупали не землю, а личную повинность, сам выкуп никак не был связан с получением ими права собственности на землю (понятие же «крестьянин-собственник» имело не правовой, а риторический смысл). Отсюда проистекал принудительный, публично-правовой характер выкупа, который противоречил либеральной риторике реформаторов, пытавшихся представить его как частноправовую кредитную сделку. Жесткая регламентация, подгонка под «средний уровень» наделов и повинностей, которая подтверждается и новейшими квантитативными работами, отражала противоречие между либерально-экономическими установками реформаторов и их желанием запрограммировать будущее деревни, не допустив «раскрестьянивания» и сведя к минимуму любую инициативу «снизу». При этом страх элиты перед массовым крестьянским движением проецировался в будущее: не переоценивая силы крестьянских выступлений в настоящем, «либеральные бюрократы» и помещики активно апеллировали к опасности «пугачевщины» после реформы (причем одни прогнозировали крестьянские бунты в случае безземельного освобождения крестьян, а другие, наоборот, - в случае «экспроприации» дворянской собственности).

В § 3 «Министерство государственных имущесгв как модель и антимодель реформы» анализируется ситуация, сложившаяся на рубеже 1850-1860-х гг. в МГИ. М.Н. Муравьев, возглавив министерство под лозунгом переделки всего, что было сделано при П.Д. Киселеве, разработал в 18571859 гг. свою программу решения «крестьянского вопроса» с помощью масштабного землеустройства и приватизации казенных земель по «рыночной стоимости», которая напоминала аналогичную программу Сперанского 1830-х гг. Однако ее детальное рассмотрение в контексте политической ситуации конца 1850-х позволяет сделать вывод, что за либеральной

формой скрывалось желание Муравьева, взяв «крестьянское дело» в свои руки, направить его по пути гораздо более масштабной административной интервенции в жизнь крестьян, чем предполагали Редакционные комиссии. Между тем в это время у правительства не было ни времени, ни ресурсов для реализации столь амбициозной программы, тем более учитывая ее скороспелость и недостаточную продуманность. В итоге, вступив с Муравьевым в борьбу за контроль над реформой, Редакционные комиссии практически полностью обошли в «Положениях» землеустроительный аспект преобразования, что в дальнейшем сыграло в его судьбе роковую роль.

В § 4 и 5 «Контроль или автономия? Вопрос об административном устройстве в деревне накануне 1861 г.» и «Финансовые, фискальные и правовые аспекты отмены крепостного права в Редакционных комиссиях» рассмотрены наименее изученные аспекты подготовки отмены крепостного права. По сравнению со спорами вокруг норм наделов и повинностей, они находились на периферии публичных дебатов того времени, поскольку их обсуждение требовало специальных знаний и было закрыто от общества. Между тем именно административно-правовое и финансовое наполнение реформы форматировало сам ее смысл. Парадокс, однако, заключался в том, что именно эти аспекты преобразования были прописаны в программе реформаторов наиболее расплывчато. В параграфах аргументируется та точка зрения, что произошло это прежде всего потому, что Редакционные комиссии пытались сгладить расхождения в собственной среде между сторонниками более жесткого контроля за крестьянством (в основном бывшими сотрудниками П.Д. Киселева) и «общественниками» (Ю.Ф. Самариным, В.А. Черкасским, П.П. Семеновым), отстаивавшими на почве славянофильского учения принцип невмешательства в «органический» быт народа. С другой стороны, конфликт с Муравьевым, спешка, сопровождавшая подготовку реформы, отсутствие позитивного опыта применения землеустроительных и кадастровых технологий, острый финансовый кризис - все это также подталкивало комиссии к отказу от решения одновременно с отменой крепостного права структурных проблем, связанных с неразмежеванностыо помещичьих и крестьянских земель, архаичными фискальными практиками, неопределенностью

границ владения, конфликтом между обычным и общегражданским правом. В итоге решение всех этих проблем оказалось отложенным на будущее.

Четвертая глава «Крестьянский вопрос» в 1860-х и первой половине 1870-х гг.» является в работе центральной. В ней показано, как выстроилась после 1861 г. система управления «крестьянскими делами»; как правительство и общественные круги понимали реформу и с какими трудностями им пришлось столкнуться при ее реализации. Анализируются причины того, почему к середине 1870-х гг. политика власти в деревне лишилась всякой отчетливости, что и способствовало в итоге перелому в общественных настроениях.

§ 1 «Первые итоги» посвящен реакции на первые результаты осуществления реформы со стороны основных авторов «Положений» 19 февраля. Многие их опасения не подтвердились: переход на выкуп шел гораздо медленнее, чем рассчитывало правительство; сохранение барщины оказалось крайне невыгодным помещикам, и она стремительно исчезала; установленная законом схема расчета выкупных платежей не препятствовала «отрезкам», а напротив, поощряла их; помещики гораздо менее, чем ожидалось, держались за остатки своей вотчинной власти, и т.д. Все это требовало оперативной корректировки «Положений», однако механизм их реализации оказался для этого недостаточно гибким. Не менее важно, что не оправдались опасения массового крестьянского бунта: волна крестьянских выступлений 1861-1862 гг. не приобрела характера, угрожающего стабильности власти, и постепенно пошла на спад. С другой стороны, первые два года реализации реформы показали, что вместо ожидавшейся быстрой «развязки» между помещиками и крестьянами отношения двух сторон осложняются и запутываются, а государство лишено эффективных рычагов воздействия на эту ситуацию.

В § 2 «Состав и эволюция органов "наблюдения" за крестьянством» детально воссоздана структура высших, центральных и местных государственных органов, которые так или иначе соприкасались с крестьянскими делами, выявлены пределы их компетенции, проанализирована их эволюция на протяжении всего пореформенного периода (до конца 1880-х гг.), взаимодействие с крестьянским и земским самоуправлением. Охарактеризован личный состав руководства

центральными ведомствами (министров, директоров департаментов и др.), изучены попытки реформирования местных органов «наблюдения» за крестьянством и определены причины неудач этих попыток. Делается вывод о громоздкости, многочисленных нестыковках и явно переходном характере административно-правовой системы, которые крайне затрудняли как получение адекватной информации, так и контроль за всем происходящим в деревне. Но правительство и общество далеко не сразу ощутили этот колоссальный пробел.

Органы власти, которые прямо или косвенно стали продуктом «Положений» (Главный комитет, мировые посредники, волостное крестьянское самоуправление) создавались специально для крестьян, то есть имели не территориальный или отраслевой, а сословный характер. Подразумевалось, что их миссия заключается в реализации реформы. Однако оставалось неясным, что будет с этими административными институтами дальше. Должны ли они более или менее быстро исчезнуть, растворившись в общей системе власти? Да, если крестьяне мыслились будущими типичными мелкими собственниками. Нет, если видеть в них социальный слой, уникальность которого нуждается в охране, защите и опеке. Однако можно было придумать и промежуточный вариант ответа: да, но не сейчас, а в будущем, когда крестьяне «созреют» и обретут возможность пользоваться предоставленными им правами. Именно такой ответ и стал типичным. Однако когда же наступит это будущее? Вопрос оставался открытым, а вместе с ним неясной оставалась и перспектива эволюции системы управления крестьянством.

В § 3 «"Крестьянин-собственник" и административно-правовые реалии» анализируется реализация крестьянской реформы на протяжении 1860-х и первой половины 1870-х гг. Основное внимание уделяется при этом следующим сюжетам: реформам в удельной (1863) и государственной (1866) деревне, их связи и соотношению с отменой крепостного права; межеванию, кадастру, круговой поруке и собственническим правам крестьян; позиции различных ведомств по отношению к общине; административно-правовым препятствиям индивидуализации крестьянского владения.

Детальный анализ хода и политического подтекста реформ в удельной и казенной деревне позволяет сделать прин-

ципиально важный вывод о том, что целью правительства была унификация положения крестьян. Именно унификации требовали и административные потребности государства, и новые стандарты социального контроля со стороны общества, и идеология нации как "органического целого". Однако для государственных крестьян такая унификация обернулась тем, что статус их землепользования на долгие годы остался крайне неопределенным. Правительство не могло ни передать им наделы в собственность, ни распространить на них обязательный выкуп^ поскольку это создавало бы асимметрию в их положении по сравнению с положением живших бок о бок с ними бывших крепостных. Оставалось одно: механически распространить на государственную деревню те же начала ("выкуп оброка"), какие были приняты в отношении помещичьей. При этом особенно зримой стала неопределенность правового статуса "крестьян-собственников": если в помещичьей деревне прикрепление их к наделам оправдывалось необходимостью гарантировать сначала оброк и рабочие руки помещикам, а затем выкупные платежи - правительству, то в государственной деревне объяснить это прикрепление было крайне затруднительно. Предполагавшееся по проектам МГИ рубежа 1850-1860-х гг. развитие кадастровых и межевых технологий, которые ранее были отвергнуты для помещичьей деревни, оказалось свернуто и в казенной и началось вновь лишь во время столыпинской реформы.

Фактический отказ от решения фискальных, землеустроительных и правовых проблем был не только закреплен в «Положениях» 1861 и 1866 гг., но и позднее постоянно закреплялся в повседневной деятельности правительства. Он создал в деревне практически неразрешимую ситуацию, своеобразный Гордиев узел: неразмежеванность земель крестьян и помещиков, крестьян и казны, различных крестьянских обществ делала невозможной переход к более современным процедурам таксации и землепользования, препятствовала развитию ипотечного кредита, затрудняла отмену круговой поруки и реформу паспортной системы. Затруднен был оборот и залог даже вненадельных, частных земель, которые зачастую не могли быть отделены «в натуре» от надельных. Принципиально важен вывод о том, что такие же проблемы существовали и в регионах с подворным землепользованием.

Отработочная система эксплуатации крестьян, считающаяся главным пережитком крепостничества, была логическим следствием такой ситуации.

В этих условиях правительство, раздираемое к тому же внутренними противоречиями, занимало по ключевым проблемам развития деревни крайне неопределенную позицию. Лишь на короткое время в 1871-1874 гг. консервативная группировка П.А. Шувалова, получив преобладание в правительстве, сумела сформулировать некое подобие программы действий в «крестьянском вопросе». Генезис и смысл этой программы, а также политические обстоятельства и причины поражения выдвинувшей ее «аристократической партии» рассматриваются в § 4 «Политическая борьба, общественные инициативы и проблема информации». Здесь показано, что программа «аристократов» формулировалась в условиях острого недостатка надежной информации о происходящем в деревне и не могла не быть весьма умозрительной. Ключевым ее элементом была идея о необходимости отказа от поддержки общины и перехода к более интенсивному фермерскому хозяйству. Таким образом, она требовала кардинального подрыва идеологии патернализма, ставшей своего рода «несущей конструкцией» самодержавной системы. Взамен предлагались «достижения европейской науки» (к тому времени в самой Европе все активнее подвергавшиеся ревизии) и достаточно сомнительные преимущества британской модели, которая не могла показаться привлекательной ни монарху, ни передовому обществу, ни сторонникам «особого пути» развития России.

В качестве реакции на слишком радикальные западничество и элитаризм «аристократов» крепнет противоположная тенденция - акцентировать те стороны «Положений» 19 февраля, которые создавали почву для охранительного решения «крестьянского вопроса». Нет никаких оснований считать эту тенденцию крепостнической, поскольку речь шла об «охранении» не до-, а пореформенного устройства систем землепользования, права и администрации в деревне. Проблема, однако, заключалась в том, что эти системы создавались накануне 1861 г. как временное, переходное решение, призванное быть в первую очередь средством развязки отношений крепостных и помещиков. Поэтому они просто не были дос-

таточно разработанными и устойчивыми, чтобы стать объектом «консервации».

В заключительной пятой главе «"Крестьянский вопрос", общественное мнение и правительственная политика в конце 1870-х - начале 1890-х гг.» анализируются идеологические истоки и содержание программы так наз. «контрреформ» в аграрной сфере, взятой на вооружение правительством Александра III. Аргументируется точка зрения, согласно которой основные положения этой программы формулировались задолго до наступления «реакции» после убийства Александра II, причем не только консервативными, но и «передовыми» кругами русского общества. В конце 1870-х гг. в общественной среде, и как следствие в бюрократических кругах, наблюдался колоссальный рост тревоги по поводу состояния дел в деревне. «Крестьянский вопрос» стал восприниматься как требующий самых неотложных решений. Он занял одно из центральных мест (в связи с реформой местного управления) и в программе, сформулированной М.Т. Ло-рис-Меликовым. После отставки Лориса и смены политического курса новые приоритеты правительства в этой сфере в значительной степени сохранились. В главе выясняются идеологические предпосылки и результаты «нового курса» власти в деревне.

В § 1 «Продолжение или «исправление» реформ?» анализируются сдвиги, произошедшие в общественных настроениях на рубеже 1870-1880-х гг. Делается вывод, что, как и ранее, большую роль в них играли общеевропейские идеологические процессы: мировой экономический кризис середины 1870-х гг., становление «нового», социального либерализма и социалистических доктрин (особенно германского «катедер-социализма»), пересмотр классических либеральных представлений о роли государства в экономике и общественном развитии (в частности, «новой исторической школой» в политэкономии), обостренное внимание ученых и публицистов к коммунитарным социальным формам. Эти тенденции наложились в России на острый политический кризис, разразившийся после русско-турецкой войны 1877-1878 гг., Берлинского конгресса и начала активного народовольческого террора. Общее разочарование в итогах Великих реформ не могло не привести к постановке вопроса о корректировке

главной из них - крестьянской. Вместе с тем систематическое изучение крестьянской общины тогда еще только начиналось, правительственная статистика, опиравшаяся на данные волостных правлений, по-прежнему была крайне ненадежна, а земская находилась в стадии формирования. Анализ ключевых и получивших наибольший резонанс работ того времени (Ю.Э. Янсона, кн. А.И. Васильчикова, A.C. Посникова) позволяет говорить об их преимущественно спекулятивном характере. Диагностируя явно неблагополучное положение в деревне, авторы этих работ, как и общественное мнение в целом, в условиях дефицита объективной информации давали ему достаточно упрощенные объяснения. Тезисы о массовом обезземелении крестьян, чудовищном обременении их повинностями, зачастую якобы превышавшими их валовый доход, широком развитии спекуляции надельной землей, разложении и коррумпированности крестьянского самоуправления не имели серьезного обоснования, однако воспринимались многими как доказанные факты.

В параграфе также анализируются сформулированная под давлением общественного мнения программа М.Т. Jlo-рис-Меликова, нацеленная на облегчение положения крестьян и одновременно усиление опеки над ними, а также реформы Н.Х. Бунге, принятые уже после начала нового царствования, но во многом являвшиеся реализацией более ранней программы Лориса и его союзников. Делается вывод о том, что эти реформы отличались той же двойственностью и неопределенностью целей, что и политика 1860-1870-х гг. Перевод крестьян на обязательный выкуп и валовое понижение выкупных платежей никак не способствовали прояснению статуса наделов и природы платежей. Отмена подушной подати не привела к отмене круговой поруки, облегчению паспортных правил и освобождению крестьян от «тягла».

§ 2 «"Новый курс" правительства Александра III в "крестьянском вопросе" и попытки его воплощения» посвящен анализу деятельности Кахановской комиссии, а также так называемых «контрреформ» - реакционных законов второй половины 1880-х - начала 1890-х гг., ограничивавших семейные разделы и переделы земли в общине, вводивших должность земских начальников, запрещавших крестьянам досрочный выкуп и отчуждение надельной земли. Делается

вывод, что идеологический поворот к популизму, антизападнической и антибуржуазной идеологии был в новое царствование очень заметен, и риторически упомянутые законы действительно строились на жестком противопоставлении Великим реформам. Однако никаких конкретных результатов они не дали и дать не могли, поскольку основывались на мифологизированной интерпретации реальности, особенно ярко проявившейся в публицистических выступлениях А.Д. Пазухина - основного автора «контрреформ» в административной и аграрной сферах.

В заключении подводятся основные итоги исследования. Отмена крепостного права была лишь одним из аспектов разносторонней, глубокой и противоречивой трансформации прежней социальной, правовой и административной системы в деревне в новую. Отдельные элементы новой системы начали (очень робко) создаваться правительством еще в 18301850-е гг., однако полностью она так и не сложилась вплоть до революции 1917 г. Чрезмерная растянутость и незавершенность этой трансформации стала одной из основных причин краха Российской империи.

Реформа 1861 г. повлекла за собой перестройку многих сфер жизни страны и была неразрывно связана с волостной, земской, судебной реформами, введением всеобщей воинской повинности и проч. Все эти преобразования в целом можно занести в актив самодержавной власти. Однако многие другие насущно необходимые для модернизации страны реформы так и не были осуществлены. Крестьяне так и не получили права свободно распоряжаться своими наделами, земельная собственность так и не была введена в четкие правовые рамки и размежевана, архаичная налоговая система так и не была трансформирована в более современную, а община' даже и после начала столыпинской реформы продолжала играть непомерно большую роль в жизни деревни. Впрочем, настоящее исследование позволяет сделать вывод, что обычное право и общинное самоуправление лишь заполняли собой тот правовой и административный вакуум, который образовался в деревне после 1861 г., а их огромная социальная роль не столько сама по себе тормозила развитие сельского хозяйства и экономики в целом, сколько являлась лишь симптомом глубокого кризиса правительственной политики в деревне.

Одновременно в условиях отсутствия на всем протяжении второй половины XIX в. четкой стратегии решения «крестьянского вопроса» периодические всплески протестных выступлений самих крестьян не столько пробуждали активность власти, сколько парализовывали ее, заставляя вновь и вновь прибегать к паллиативным мерам и сохранению никого не устраивавшего статус-кво. Вплоть до революции 1905 г. правительство гак и не решилось ни развязывать, ни рубить завязанный им же в 1861 году узел.

Проведенное исследование также позволяет достаточно сдержанно оценить личную роль монархов в формулировании и продвижении программы крестьянской реформы. С одной стороны, от их позиции и инициативы прямо зависел тот или иной приступ к решению «крестьянского вопроса». Однако колоссальная сложность самого этого вопроса, большинство правовых и технических аспектов которого было очень далеко от повседневных забот и интересов самодержцев, как правило, не позволяла им в полной мере контролировать подготовку и тем более реализацию ключевых законов в этой сфере (как и во многих других). При всех различиях во взглядах Николая I, Александра II и Александра III, все они в значительной степени оставались заложниками инертности государственной машины.

Вместе с тем, история разработки и реализации крестьянской реформы демонстрирует, что десятилетиями господствовавшие в дореволюционной науке подходы «государственной школы», во многом воспринятые и современной историографией, нуждаются в серьезной корректировке. В соответствии с ними, как известно, аморфное и пассивное общество противопоставлялось структурированному и активному государству. Однако судьба крестьянской реформы свидетельствует: в том, что касалось инициативы преобразований, осознания их целей и средств совсем непросто провести грань между правительством и обществом, определить, кто из них был «ведущим», а кто «ведомым». Слишком тесным было взаимодействие формально «общественных» институтов (средств массовой информации, науки, общественных организаций) и правительства, слишком часто общественные деятели превращались в чиновников и наоборот. Кроме того, в процессе разработки реформы, осознания всей ее масштабно-

сти и сложности сама государственная власть вынуждена была меняться, реструктурировать самое себя, по-новому формулировать свою миссию. Примерно то же можно сказать и об обществе.

На протяжении рассмотренного в данной работе периода 1830-1890-х гг. можно выделить по крайней мере три серьезных перелома в отношении власти и общества к «крестьянскому вопросу»: в середине 1840-х, в конце 1850-х и на рубеже 1870-1880-х гг. Первый из них был связан с началом реализации реформы в государственной деревне и выходом на политическую сцену нового поколения чиновников и общественных деятелей (поколения H.A. Милютина и Ю.Ф. Самарина). Второй пришелся на рубежный для страны период «оттепели» и нового осмысления задач государственной власти в канун Великих реформ. Третий также совпал со сменой поколений, но не сводился к ней: в проповеди новых, государст-веннических и патерналистских идей активно участвовали и многие «шестидесятники», сменившие прежнюю умеренно-либеральную ориентацию на сугубо охранительную. Однако «система» Александра III вовсе не была возвратом к николаевской: слишком долгий путь был пройден страной от крепостного права, слишком изменились и экономика, и жизнь людей, и публичное пространство. К тому же патерналистская модель решения «крестьянского» вопроса была лишь одним из аспектов радикального поворота от классического либерализма к протекционизму, этатизму и национализму, который произошел во многих европейских странах и был следствием принципиально новых социальных реалий, не знакомых людям 1830-1840-х гг. Все это позволяет сделать вывод, что обе классические дихотомии, используемые при описании российских преобразований - «власть»/«общество» и «рефор-мы»/«контрреформы» - не отражают всей сложности реальных исторических процессов. В реальности динамика реформаторских процессов очень сильно (хотя и не всегда прямо) зависела от общественных настроений и, в свою очередь, оказывала на них огромное обратное влияние.

С другой стороны, институциональная инфраструктура, от состояния которой зависела судьба многих правительственных и общественных начинаний в социально-экономической сфере, была гораздо менее изменчивой и фак-

тически оставалась на протяжении всего рассматриваемого периода константой, с которой приходилось считаться и реформаторам, и их противникам. Таким образом, в данной работе выявлены два взаимосвязанных, но в значительной степени автономных процесса: первый касается становления и эволюции идеологии крестьянской реформы, второй - ее практики. Известная их автономность друг от друга определялась тем, что информация о происходящем доходила до центров принятия решений и лидеров общественного мнения с большим запозданием и в искаженном виде. Изъяны «обратной связи» между реформируемыми и реформаторами облегчали распространение и укоренение в общественном сознании разнообразных идеологически обусловленных мифов и догм, что, в свою очередь, мешало правильно оценить реальные проблемы деревни.

Основные положения и научные результаты диссертационного исследования изложены в 53 публикациях объемом 88.7 п.л.

Публикации в изданиях, включенных в Перечень ведущих рецензируемых научных журналов и изданий, рекомендованных ВАК Министерства образования и науки России:

1. Христофоров И.А. "Аристократическая" оппозиция реформам и проблема организации местного управления в России в 5070-е годы XIX века //Отечественная история. 2000. № 1. С. 3-17. (1.5 п.л.)

2. Христофоров И.А. Дворянские собрания о судьбе "высшего сословия" после отмены крепостного права (60-е гг. XIX в.)//Вестник Московского университета. Сер. 8. История. 2000. №3. С. 55-67. (1.1 п.л.)

3. Христофоров И.А. Российский консерватизм: исследовательская схема или историческая реальность? (публикация в рамках «круглого стола» «Российский консерватизм: проблемы, подходы, мнения») // Отечественная история. 2001. № 3. С. 116-120. (0.6 п.л.)

4. Христофоров И.А. Рец. на: История России. XIX век. Учебник для вузов/ Под ред. В.Г. Тюкавкина. М., 2001. Ч. 1-2 // Отечественная история. 2002. № 2. С. 162-166. (0.5 п.л.)

5. Христофоров И.А. У истоков русского консерватизма // Отечественная история. 2008. № 4. С. 188-190. (0.4 п.л.)

6. Христофоров И.А. Власть и собственность в России: исторический опыт и современность // Вестник МГУ. Серия 12. Политология. 2008. № 6. С. 25-33. (0.6 п.л.)

7. Христофоров И.А, В поисках гражданского общества // Российская история. 2009. № 2. С. 187-189. (0.4 п.л.)

8. Христофоров И.А. Между частным и казенным: крестьянская реформа в государственной деревне, либеральная доктрина и споры о собственности // Российская история. 2011. № 2. С. 93-109. (1.4 п.л.)

9. Христофоров И.А. От Сперанского до Столыпина: крестьянская реформа и проблема землеустройства // Российская история. 2011. №4. С. 27-43.(1.3 п.л.)

10. Христофоров И.А. О необходимости «социального поворота»: русский национализм и крестьянская реформа (публикация в рамках «круглого стола» «Империя, нации и конфессиональная политика в эпоху реформ») // Российская история. 2012. № 4. С. 75-78. (0.4 п.л.)

11. Христофоров И.А. «Либеральный патернализм»: крестьянский вопрос до и после 1861 года в литературе и в действительности // Труды Института российской истории. Т. 10. М., 2012. С. 115-130.(1.1 п.л.)

12. Христофоров И.А. Российская деревня и аграрные реформы в зеркале микро- и макроистории // Российская история. 2013. №1. С. 33-47.(1.4 п.л.)

13. Христофоров И.А. Экономика, литература и Великие реформы // Российская история. 2013. № 2. С. 206-210. (0.4 п.л.)

Монографии:

14. Христофоров И.А. "Аристократическая" оппозиция Великим реформам (конец 1850 - середина 1870-х гг.). М.: Русское слово, 2002. 432 с. (27 п.л.)

15. Христофоров И.А. Судьба реформы: русское крестьянство в правительственной политике до и после отмены крепостного права (1830-1890-е гг.). М.: Собрание, 2011. 368 с. (23 п.л.)

Главы в коллективных монографиях:

16. Христофоров И.А. От самодержавия к думской монархии (глава 7); Финал революции (глава 8) // Первая революция в России: взгляд через столетие/ Под ред. А.П. Корелина, C.B. Тютюкина. М.: Памятники исторической мысли, 2005. С. 393-511. (5.8 п.л.)

17. Христофоров И.А. В поисках единства: административные преобразования в контексте Великих реформ (1850-1870-е гг.) (глава 6); Камень преткновения: проблема административных реформ последней четверти 19 - начала 20 вв. (глава 7) II Административные реформы в России: история и современность. Под ред. В.В. Журавлева, В.В. Шелохаева и др. М.: РОССПЭН, 2006. С. 177-258. (5.5 п.л.)

Публикации в других научных изданиях:

18. Христофоров И.А. Князь и граф в эпоху реформ: драма невостребованное™ // Историк и художник. № 2. 2004. С. 55-73. (1.4 п.л.)

19. Христофоров И.А. М.А. и Н.А. Безобразовы, П.А. Валуев, «Весть», В.П. Орлов-Давыдов, А.Д. Пазухин, Р.А. Фадеев// Общественно-политическая мысль России XVIII- начала XX века. Энциклопедия. Отв. ред. В.В. Шелохаев. М., 2005. С. 39-40, 71-72, 8485, 367-368, 378-379, 570-571. 6 статей, общий объем (1.7 п.л.)

20. Christoforov I. Rosyjski konserwatyzm XIX wieku - problemy i sprzecznosci // Gdanskie Studia Prawnicze. Wydawnictwo Uniwer-sitetu Gdanskiego. 2006. Tom XV, S. 465-481. (1.1 п.л.) (на польском яз.)

21. Христофоров И.А. Вертикаль власти или патриархальный контроль? Судьба административной реформы во внутренней политике 1880-х гг. // Линия судьбы. Сборник статей, очерков, эссе. М., 2007. С. 153-165. (0.9 п.л.)

22. Khristoforov I. The Fate of Reform. The Russian Peasantry in Government Policy and Public Opinion from the Late 1860s to the Early 1880s // Russian Studies in History. Summer 2007. Vol. 46. № 1. P. 2442. (1.1 п.л.) (на англ. яз.)

23. Христофоров И.А. Александр Илларионович Васильчиков: Укротить порывы к государственному благоустройству, покуда не обеспечено народное благосостояние...» // Российский либерализм: идеи и люди. 2-е изд. М„ 2007. С. 275-282. (0.9 п.л.)

24. Христофоров И.А. Николай Алексеевич Милютин: «Правительству, и только ему одному принадлежит всякий почин в каких бы то ни было реформах на благо страны» // Российский либерализм: идеи и люди. 2-е изд. М., 2007. С. 229-239. (0.8 п.л.)

25. Христофоров И.А. Идеология административных преобразований и проблема единства местного управления в России эпохи Великих реформ (конец 1850 - середина 1870-х гг.) // Управление Россией. Опыт. Традиции. Новации. М., 2007. С. 269-288. (1.1 п.л.)

26. Христофоров И.А. Судьба реформы: русское крестьянство в правительственной политике и общественном мнении конца 1860 - начала 1880-х гг. // Петр Андреевич Зайончковский. Сборник статей и воспоминаний к столетию историка. М., 2008. С. 513-530. (1.1 п.л.)

27. Christoforov I. Wladza i wlasnosc w Rosji w przesziosci i obecnie // Gdanskie Studia Prawnicze. Wydawnictwo Uniwersitetu Gdanskiego, 2009. Tom XX. Studia z zakresu my§li politycznej i prawiiej. S. 35-42. 0.7 п.л. (на польском яз.)

28. Khristoforov I. Nineteenth-Century Russian conservatism: problems and contradictions// Russian Studies in History. Fall 2009. Vol. 48. № 2, p. 56-77. 1.2 п.л. (на англ. яз.)

29. Христофоров И.А. Аристократическая оппозиция, А.И. Барятинский, Н.А. и М.А. Безобразовы, А.А. Бобринский, П.А. Валуев, И.И. Воронцов-Дашков, В.П. Орлов-Давыдов, А.Д. Пазухин, Ю.Ф. Самарин, Р.А. Фадеев, В.А. Черкасский, М.Г. Черняев, П.А. Шувалов // Русский консерватизм середины XVIII - начала XX в. Энциклопедия. Отв. ред. В.В. Шелохаев. М., 2010. С. 3638, 47-49, 53-55, 69-70, 81-84, 94-97, 330-331, 340-341, 451-454, 539542, 565-567, 569-571, 590-592. 13 статей. (Общий объем авторского текста 3.9 п.л.)

23. Khristoforov I. Nodosei haishi to noson no kazei-yoroppateki rinen to Roshia no genjitsu (Отмена крепостного права и налогообложение деревни: европейские идеи и российские реалии) // Roshia-shi кепкуи ("Исследования по истории России"), № 90, 2012. Р. 101107. 0.5 п.л. (на японском яз.)

31. Khristoforov I. The Russian Empire and the Crimean War. Conceptualizing Experience and Exploring New Approaches // Russian Studies in History. 2012. Vol. 51. № 1. P. 3-6. 0.4 п.л. (на англ. яз.)

32. Христофоров И.А. Национализм и Великие реформы: Александр Велепольский и российская внутренняя политика 185060-х годов // Proba ustrojowej reconstrukcji Krolestwa Polskiego w lat-ach 1861-1862. W 150 rocznice reform margrabiego Aleksandra Wielopolskiego / Red. Lech Mazewski. Olsztyn, 2012. S. 56-62. (0.6 п.л.)

33. Христофоров И.А. Крестьянин-собственник в российской и европейской мысли (конец XVIII - первая треть XIX вв.) // Из истории русской общественной мысли XVIII-XIX веков. Сборник научных статей. К 70-летию В.А. Китаева. Н.-Новгород, 2012. С. 93-104. (0.6 п.л.)

34. Христофоров И.А. Милютин Николай Алексеевич// Большая российская энциклопедия. В 30 томах. Т. 20. М., 2012. С. 332333. (0.2 п.л.).

35. Khristoforov I. «Мелкий собственник» - опора порядка? Освобождение крестьян, либеральная доктрина и социальный вопрос в России в первой половине XIX века // ILCEA. Revue de l'Institut des Langues et des Cultures d'Europe et d'Amérique. Grenoble, 2013. № 17. Интернет-публикация. Постоянный адрес: URL: http://ilcea.revues.org/indexl782.html. Дата обращения: 5 февраля 2013 г. (1 п.л.)

36. Христофоров И.А. Почему так «живуча» крестьянская община? (К предыстории столыпинской аграрной реформы) // Столыпинские чтения. Пути модернизации России: от Столыпина к современности. М., 2012. С. 124-136 (0.8 п.л.)

Подписано в печать 28.02.13. Формат 60х84/1б Тираж 100 экз. Заказ № 4 .

Издательский центр Института российской истории РАН 117036, Москва, ул. Дм. Ульянова, 19

Текст диссертации на тему "Правительственная политика и "крестьянский вопрос" до и после отмены крепостного права (1830-е - начало 1890-х гг.)"

Федеральное государственное бюджетное учреждение науки Институт российской истории Российской Академии наук

Правительственная политика и «крестьянский вопрос» до и после отмены крепостного права (1830-е - начало 1890-х гг.)

Диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук

Специальность 07.00.02. - Отечественная история

На правах рукописи

052013&0Ш

Христофоров Игорь Анатольевич

Москва-2013

Оглавление

Введение......................................................................................................5

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения правительственной политики в деревне...............................29

1. Историография....................................................................29

1.1. Проблемы экономического развития российской деревни..............31

1.2. Община, менталитет крестьянства и их восприятие элитой.......70

1.3. Крестьянство, общественная мысль и правительственная политика в деревне до и после отмены крепостного права.................87

1.4. Компаративный контекст...................................................104

2. Источники........................................................................ 113

Глава 2. У истоков реформы.

Институты, практики, идеология................................122

1. Действующие лица и институты: крепостная деревня..................125

1.1. Крестьянская община, уравнительность и тяглый характер крестьянского землепользования................................................................128

1.2. Топография, система вотчинного управления

и идеология помещичьей власти.................................................................135

1.3. Помещичьи крестьяне, государственная власть

и налогообложение.................................................................143

1.4. Межевание и фиксация границ поземельной собственности.........151

2. Унификация и контроль: реформы в государственной деревне

как проект и как реальность....................................................................159

2.1. «Либеральная дисциплина», индивидуализм и задачи

государства: идеология реформы...............................................................162

2.2. Кадастр и налогообложение................................................................172

3. Новый этос, новые идеи.........................................................................188

3.1. Символ знания и контроля: статистика............................................192

3.2. Открывая давно знакомое: крестьянская община.............................202

Глава 3. Идеология и технические аспекты отмены крепостного права в планах реформаторов...................231

1. Противоречия и парадоксы эпохи «оттепели».................................247

2. Интересы, страхи и расчеты: «семантика» и «прагматика» реформы......................................................................................................262

3. Министерство государственных имуществ как модель и антимодель реформы.................................................................................282

4. Контроль или автономия? Вопрос об административном устройстве в деревне накануне 1861 г....................................................301

5. Финансовые, фискальные и правовые аспекты отмены крепостного права в Редакционных комиссиях..................................316

Глава 4. «Крестьянский вопрос» в 1860-х и

первой половине 1870-х гг............................................................340

1. Первые итоги.............................................................................................343

2. Состав и эволюция органов «наблюдения» за крестьянством.........359

3. «Крестьянин-собственник» и административно-правовые реалии.403

3.1. Реформы в удельной и государственной деревне..................................404

3.2. Межевание и права собственности.......................................................419

3.3. Община, выкупные платежи и кадастр................................................440

4. Политическая борьба, общественные инициативы и проблема информации..............................................................................466

4.1. «Аристократическая партия» и ее противники..................................467

4.2. Первая попытка комплексного анализа.................................................481

Глава 5. «Крестьянский вопрос», общественное мнение и правительственная политика в конце 1870 - начале 1890-х гг..................................................490

1. Продолжение или «исправление» реформ?..........................................493

1.1. Идеологический поворот в общественном мнении второй половины 1870-х гг.....................................................................493

1.2. Административная реформа и нужды крестьян.................................515

2. «Новый курс» правительства Александра III в «крестьянском вопросе» и попытки его воплощения........................................................537

Заключение...............................................................................................570

Источники и литература................................................591

Введение

Актуальность исследования. Отмена крепостного права в 1861 г., по общему признанию, была ключевым событием в истории Российской империи. Огромное значение крестьянской реформы обуславливалось прежде всего тем, что она стала поворотным пунктом на пути превращения традиционной сословной монархии с типичными для нее внеэкономическими формами принуждения и контроля и невысокими темпами экономического роста в бурно, хотя и очень противоречиво развивающуюся по пути модернизации страну. В этом смысле отмена крепостного права являлась условием и этапом на пути коренной перестройки административных, правовых и социально-экономических институтов, становления новых форм общественного сознания и культуры. Эта фундаментальная особенность крестьянской реформы - ее, выражаясь современным языком, системный, структурообразующий характер - до сих пор изучена далеко не в полной мере.

На протяжении очень долгого времени любые реформы, как правило, интерпретировались в исторической науке (не только марксистской) как вынужденная реакция власти на внешнее давление (будь то экономический кризис, обострение политической обстановки или борьба масс). Такая интерпретация во многом справедлива и недаром до сих пор сохраняет свое влияние: реформы, и отнюдь не только в России, почти всегда воспринимаются как скорее запаздывающие, чем опережающие меры, как ответ на разного рода кризисы. Однако подобное восприятие, сколь бы влиятельным оно ни было в общественном сознании, с научной точки зрения имеет очень важный изъян: оно затушевывает долговременные трансформационные процессы разного уровня и характера, динамика которых имеет собственную логику, далеко не всегда совпадающую с ситуативными «требованиями момента».

Иначе говоря, непосредственная разработка и принятие реформ зачастую отодвигают в тень длительный процесс их «вызревания». Это соображение относится и к отмене крепостного права. Конечно, в историографии существует немало качественных исследований предыстории крестьянских реформ, авторы которых, как правило, анализируют разнообразные бюрократические и общественные проекты отмены крепостного права. Однако не столь заметным институциональным трансформациям, правовой, административной и экономической инфраструктуре, которые задавали пределы возможного в реализации любых самых амбициозных проектов, уделяется гораздо меньше внимания.

Крестьянская реформа 1861 г. была не просто отменой крепостного права, то есть не просто личным освобождением крестьян, и даже не просто «освобождением крестьян с землей». И освобождение, и обеспечение крестьян наделами автоматически ставили множество стратегических и тактических вопросов. Кем должен стать свободный крестьянин - рационализированным фермером, ориентированным на рынок, или патриархальным членом общины и носителем «исторических традиций»? Должно ли это его становление проходить под бдительным контролем власти или само собой, «естественно»? Соответственно, кто должен распоряжаться землей: отдельные домохозяева, сельские общества (общины), или ни те, ни другие, а само правительство? Является ли наделение землей единовременным актом или государство и в дальнейшем будет так или иначе обеспечивать ею крестьян по мере роста их численности и препятствовать потере ими наделов?

Ответ на все эти вопросы, а значит, и судьба реформы, прямо зависели не только от идеологических приоритетов власти (и общества), но и от того, что на современном языке обозначается понятием «инфрастуктура». Могли ли, несмотря на все желание реформаторов, появиться миллионы собственников-крестьян в стране, где даже для дворянства не было надежной системы регистрации собственнических прав (по нынешней терминологии - зе-

мельного кадастра1)? В стране, где государство в деревне еще и в начале XX в. имело дело не с отдельным налогоплательщиком, а с объединением их в принудительные коллективы, которые сами распределяли налоговую нагрузку по непрозрачному и не подлежащему контролю обычному праву? Где профессионального землемера боялись как опасного «барского» агента? Где не существовало сколько-нибудь надежной сельскохозяйственной статистики? Где имущественные споры решал суд, состоявший из неграмотных крестьян? Где до ближайшего представителя власти нужно было добираться порой не один день? Список этих риторических вопросов можно без труда продолжить. Все они имеют отношение именно к инфраструктуре (точнее, ее отсутствию) в русской деревне.

Термин «инфраструктура» нуждается в некоторых пояснениях. Он стал широко применяться в экономической науке в 1940-50-х гг., в пору становления теории модернизации2. В рамках этой теории он обозначал систему условий, институтов и физических объектов (например, железных дорог), обеспечивающую осуществление экономических трансакций, т.е., в сущности, функционирование всей рыночной структуры (системы). В социалистической экономике, где рынка не было, в интерпретации инфраструктуры упор делался не на трансакциях, а на «производстве», и выделялись два вида инфраструктуры: производственная (физические обекты) и социальная (образование, здравоохранение и т.п.). В современной западной экономической науке принято выделять (по аналогии с компьютерной отраслью) «hard infrastructure» (физические объекты) и «soft infrastructure»

1 В XIX в. под кадастром имелась в виду , несколько иная процедура: установление доходности и/или ценности земли в фискальных целях. Регистрация же титула собственности производилась в Европе с помощью "земельных" или "ипотечных книг" (упорядочение такой регистрации, тесно связанной с возможностью частноправового залога, порой именовалось "введением ипотечной системы"; в России в значении "земельный" часто употреблялся термин "вотчинный"). Подробнее все эти сюжеты будут рассмотрены в основной части диссертации.

2 См., например: Jochimsen R. Theorie der Infrastruktur. Tübingen, 1966.

(«soft» буквально означает в данном контексте «программное обеспечение»). Под последней понимаются главным образом институты, обеспечивающие функционирование правовой, административной, финансовой, образовательной, медицинской систем, а также системы общественной безопасности. Признается, что ключевую роль в создании и поддержании такой институциональной инфраструктуры должно играть государство. Однако в этом деле участвует и гражданское общество. В зависимости от национальной традиции роль государства может признаваться доминирующей (как во Франции) или скорее периферийной (как в США), соответственно варьируются и представления о том, что именно важно для институциональной инфраструктуры3.

Новые смыслы понятию «инфраструктура» придал известный британский социолог Майкл Манн, который в своих работах ввел понятие «инфраструктурная власть», противопоставляя ее «деспотической власти». По Манну, инфраструктурная власть отражает способность государства проникать в повседневную жизнь граждан и с помощью взаимодействия с отдельными гражданами обеспечивать релизацию общегосударственных задач на всей территории страны. Согласно этой логике, государство усиливает свою инфраструктурную власть, делая полезными и необходимыми для граждан регулярные контакты с ним. Если деспотическая власть предполагает внешние по отношению к обществу доминирование и контроль государства, то «инфраструктурная» - управление и контроль через общество, посредством проникновения в саму ткань общественных отношений4. По

3 Так, Уильям Нисканен выделяет в качестве трех элементов "soft infrastructure" для рыночной экономики систему права, публичную финансовую отчетность и культурные установки. В США первые два института лишь с известными ограничениями могут быть отнесены к компетенции государства (последнее же не имеет к ней вообще никакого отношения). См. Niskanen W.A. The soft infrastructure of a market economy // Cato Journal. Vol. 11. № 2 (Fail 1991). P. 233-238.

4 Mann M. The autonomous power of the state: its origins, mechanisms, and results // Archives européenes de sociologie. Vol. 25. 1984. P. 185-213.

Манну, два типа власти не существуют нигде в чистом виде, но в разных своих сочетаниях. Понятно, что в принципе модернизация означает рост инфраструктурной власти за счет деспотической.

В Российской империи роль государственной власти в создании (или отказе от создания) институциональной инфраструктуры была огромной. Применительно к тематике и целям данной работы, то есть к взаимодействию правительства с российским крестьянством, представляется целесообразным выделить, прежде всего, несколько сфер, где создание и поддержание институциональной инфраструктуры целиком зависело от государства и могло быть осуществлено только его усилиями и с его санкции. Прежде всего, это сфера местной администрации и правовой системы - то, что на языке современной политологии и экономической науки называется «law enforcement» (обеспечение правопорядка). Здесь имеется в виду не столько полицейский правопорядок, сколько гарантии гражданских правоотношений и в первую очередь прав собственности. Именно они, согласно современным представлениям, играют ключевую роль в обеспечении экономического роста, и именно благодаря им Европа Нового времени получила ощутимое преимущество не только в темпах, но и в качестве такого роста5.

Обеспечение таких прав в деревне в условиях господства обычного права требовало колоссальных усилий не только правового, но и административно-технического характера. Иначе говоря, недостаточно было объявить крестьян «собственниками» своих наделов, как это произошло в 1861-м и последующих годах (по мере перехода их на выкуп). Требовались масштабное проникновение государства в жизнь деревни, проведение межевания, земельного кадастра, обеспечение действия общегражданских законов, налоговая реформа с отменой круговой поруки и индивидуализацией обложения, и многое другое. Вплоть до начала XX в. ничего этого не делалось, а

5 См. об этом: North D., Thomas R.P. The rise of the western world. A new economic history. Cambridge, 1973; North D. Institutions, institutional change and economic performance. Cambridge, 1990.

по многим компонентам не было сделано вплоть до 1917 г. (и, само собой, потом). Вместе с тем данная работа отнюдь не имеет характера очередного «обвинительного акта» против самодержавного правительства. Скорее она нацелена на выявление объективных и субъективных причин и обстоятельств, по которым важнейшие административно-правовые преобразования в деревне не состоялись ни в начале 1860-х гг., с отменой крепостного права, ни много позже.

В целом за пределами работы останутся такие также очень важные компоненты институциональной инфраструктуры в деревне, как системы образования, здравоохранения, агротехнической помощи. Во многом это объясняется тем, что эти вопросы очень масштабны и заслуживают отдельного анализа, а отчасти и тем, что по крайней мере с введением земских учреждений в 1864 г. компетенция по ним была во многом передана правительством в руки земств; по агротехническим же вопросам она и до этого во многом находилась в руках общественных структур (обществ сельского хозяйства и др.).

В пояснениях нуждается также вынесенное в название данной работы и широко употребляемое в ней понятие «крестьянский вопрос», а также терминологически и концептуально связанное с ним понятие «крестьянская реформа». Прежде всего, следует подчеркнуть, что оба понятия широко употреблялись в XIX в. именно для обозначения комплекса проблем, связанных сначала с «урегулированием» и/или отменой крепостного права, а после его отмены - с попытками государства и общества сформулировать и реализовать программу социально-экономической политики в деревне. Именно в таком значении эти понятия употребляются и в данной диссертации. Само по себе освобождение крестьян («эмансипация», по тогдашней терминологии), как уже отмечалось, было лишь одним из элементов этого комплекса и оно не только не разрешило, но во многих отношениях еще более усложнило и запутало социальную ситуацию в деревне, а также отно-

шения между крестьянами, с одной стороны, помещиками и государством -с другой.

В европейской и мировой политической практике и науке и в XIX, и в XX-XXI вв. более распространенными были и остаются термины «аграрный вопрос» и «аграрная (или, как вариант, - «земельная») реформа»6. На мой взгляд, эти последние понятия шире и имеют более современные коннотации, ассоциируясь, прежде всего, с радикальными аграрными реформами XX в. В контексте российской истории XIX в. эпитет "крестьянский" представляется более органичным и точнее отражающим историческую специфику постановки аграрного вопроса, связываемого �