автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Проблемы смеха и смерти в лирике Велимира Хлебникова

Полный текст автореферата диссертации по теме "Проблемы смеха и смерти в лирике Велимира Хлебникова"

СТЕПАНЕНКО Кристина Алексеевна

ПРОБЛЕМЫ СМЕХА И СМЕРТИ В ЛИРИКЕ ВЕЛИМИРА ХЛЕБНИКОВА

Специальность 10.01.01 -русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

1 А ДПР 20>1

Волгоград — 2011

4843751

Работа выполнена в Государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Волгоградский государственный университет».

Научный руководитель - доктор филологических наук, профессор

Компанеец Валерий Васильевич.

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Завьялова Елена Евгеньевна (Астраханский государственный университет);

кандидат филологических наук, доцент Бугрова Наталья Александровна (Михайловский филиал ГОУ ВПО «Волгоградский государственный педагогический университет»).

Ведущая организация - Тверской государственный университет.

Защита состоится 15 апреля 2011 г. в 12.00 час. на заседании диссертационного совета Д 212.027.03 в Волгоградском государственном педагогическом университете по адресу: 400131, г. Волгоград, пр. им. В.И. Ленина, 27.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Волгоградского государственного педагогического университета.

Текст автореферата размещён на официальном сайте Волгоградского государственного педагогического университета: Иир://\¥\у\у. vspu.ru 15 марта 2011 г.

Автореферат разослан 15 марта 2011 г.

Ученый секретарь диссертационного совета доктор филологических наук, профессор

Е.В. Брысина

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Поэт, прозаик, драматург Велимир Хлебников — одна из самых спорных и колоритных фигур русского футуризма. Его художественный мир — явление не только многогранное, но и труднопостигаемое, поскольку уникальная художественная одаренность поэта не укладывается в пределы каких-либо теорий и тем более не ограничивается рамками футуризма.

На сегодняшний день хлебниковедение — это составная часть литературоведческой науки, представители которой сосредоточили внимание в основном на следующих проблемах: 1) словотворчество и особенности хлебниковского языка (Н.В. Башмакова, В.П. Григорьев, Р.В. Дуганов, H.H. Перцова); 2) внелитературные контексты: Хлебников и музыка, изобразительное искусство, наука, конечно же, философия (В.Н. Альфонсов, Е.Р. Арензон, В.В. Бабков, JI.JI. Гервер, Вяч. Иванов, Ю.Г. Кон, Л.Я. Подвойский); 3) мифологические и фольклорные мотивы (X. Баран, A.B. Гарбуз, С.А. Ланцова, H.H. Перцова, A.B. Рафаева); 4) интертекстуальные связи творений Хлебникова с произведениями широкого круга русских и зарубежных писателей XIX и XX вв., общее предназначение которых заключается в развенчании мифа об обособленном положении поэта в русской и мировой литературе, его деструктивном отношении к классическому наследию (Г.Г. Глинин, И.М. Ефимов, Е.Е. Завьялова, Г.Г. Исаев, Е.Г. Эткинд); 5) отдельные аспекты поэтики Хлебникова: вопросы композиции, система жанров, мотивно-образный комплекс и т.д. (X. Баран, C.B. Стар-кина, Б.А. Успенский). По-прежнему много внимания уделяется изучению биографии поэта, осмыслению его творческого пути и вопросам идейно-художественной эволюции (В.В. Аристов, A.A. Мамаев, А.П. Парнис, C.B. Старкина и др.).

Вместе с тем поле для более углубленного исследования как мировоззрения Хлебникова, так и его поэтики остается достаточно широким.

Для нас определяющим является тезис поэта, относящийся к 1913 г.: «Одна из тайн творчества — видеть перед Собой тот народ, для которого пишешь, и находить словам место на осях жизни этого народа, крайних точек ширины и вышины»1.

1 Хлебников, В. Собрание сочинений: в 3 т. / В. Хлебников. — СПб. : Академический проект, 2001. —Т. 3. — С. 340. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием в скобках номеров тома и страницы.

Такими «крайними точками» являются смех, смеховая культура прошлого и настоящего. В эстетическом плане природа смеха парадоксальна: из языческого смеха-«жизнедателя» он легко переходит в смех-«душегуб», меняя тем самым «плюс» на «минус». Эта амбивалентность смехового начала привлекала внимание многих писателей, философов и исследователей. Особенно можно выделить труды А. Бергсона, М.М. Бахтина, Д.С. Лихачёва, A.M. Панченко, Н.В. По-нырко, JI.B. Карасева и др. Именно смех в контексте культуры рубежа XIX—XX вв. стал той силой, которая одновременно помогала разрушать и строить, деконструируя и реконструируя внешний и внутренний мир человеческого «Я». Более того, феномен смеха в культуре XX в. можно назвать одной из экзистенциальных характеристик личности в целом. Человек смеющийся стал определением преимущественно человека разумного. И главную роль в этом процессе сыграл Фридрих Ницше. Именно в его философии, на наш взгляд, во многом коренится разгадка характера эстетического смеха прошлого столетия, что, бесспорно, не могло не повлиять на творчество Хлебникова. Учение немецкого философа во многом сформировало ту духовную атмосферу, в которой зародилось одно из самых радикальных течений в искусстве XX в. — футуризм.

Другая сторона вопроса — связь смеха со злом и смертью. И хотя необходимость изучения феномена смерти в творчестве Хлебникова отмечали Н. Степанов (1975) и В. Григорьев (1996), заостряя внимание на существующих лакунах, за два с небольшим десятка лет никакого «самоопределения» данной проблемы не произошло.

Можно даже утверждать, что Танатос как эстетическая проблема был осознан сравнительно недавно, о чем свидетельствуют, в частности, выпуски альманаха «Фигуры Танатоса» (начиная с 1991 г.), издаваемые Ассоциацией танатологов при содействии философского факультета Санкт-Петербургского университета и Института человека РАН.

Ученые, как правило, отмечают точки соприкосновения поэзии Хлебникова с современным ему модернистским искусством, в том числе и изобразительным. Элементы экспрессионизма в его образной системе очевидны, как и у других футуристов. Но мы заострим внимание на импрессионизме хлебниковских образов, полагая, что именно это течение в живописи более всего соотносилось с идеей нейтрализации смертоносных сил: эстетически отобразить миг, уходящий в небытие, — это один из вариантов гетевского призыва остановить мгновение, ибо оно прекрасно.

Все это дает возможность нового прочтения поэзии Хлебникова, определяя тем самым актуальность нашего исследования.

Его объектом является лирика Велимира Хлебникова как единый текст, органично связавший личность и творчество поэта в философ-ско-художественном контексте эпохи.

Предмет исследования — мировоззренческие и эстетические искания Велимира Хлебникова в аспекте оппозиции смех/смерть, реализующей себя на всех уровнях мотивно-образной и идиостилевой системы.

Материалом диссертации стали поэтические произведения Хлебникова, его прозаическое и эпистолярное наследие, воспоминания современников.

Цель работы — охарактеризовать природу и содержание художественного экспериментаторства Велимира Хлебникова как явления, порожденного парадоксализмом кризисных и «пограничных» тенденций в искусстве начала XX в. Для достижения цели ставятся и решаются следующие задачи:

• выявить концептуальное своеобразие смехового начала в поэзии Хлебникова в его гносеологических, онтологических, аксиологических, и метафизических аспектах;

• охарактеризовать доминантные мотивно-образные комплексы, связанные с категориями смех/жизнь, смех/смерть, как взаимопрсд-полагающие; рассмотреть их смыслоорганизующую роль в конкретных поэтических текстах;

• обосновать триединство лирического героя как реализацию структуры «ребенок — медиатор — юродивый/шут», опираясь на трансформацию идей Фридриха Ницше в сознании поэта;

• доказать генетическую и типологическую связи поэтической танатологии Велимира Хлебникова с теорией и практикой импрессионизма.

Методология работы предполагает интеграцию историко-литературного, структурно-семантического, мифопоэтического и сравнительно-сопоставительного подходов к анализу художественного текста. Теоретико-методологическую базу исследования составили работы классиков отечественного литературоведения по теории стиха (Л.Я. Гинзбург), проблемам диалога текстов (М.М. Бахтин), «смехо-вой культуры» (М.М. Бахтин, Д.С.Лихачёв, A.M. Панченко, Н.В. По-нырко) и философии смеха (JI.B. Карасев). Важные теоретические положения, па которые мы опираемся в диссертации, содержатся в

исследовании о смерти В. Янкелевича. Определяющее значение имели работы таких ницшеведов, как А. Аствацатуров и И.И. Гарин, и таких хлебниковедов, как X. Баран, В.П. Григорьев, Р.В. Дуганов, Б. Лённквист, Н. Степанов и др. Безусловную ценность представляют для нас идеи П.А. Флоренского о корреляции языковых и изобразительных приемов.

Научная новизна работы обусловлена тем, что в ней системно и целостно доказана взаимосвязь смехового начала и танатологических представлений поэта как философско-метафизического феномена, обусловленного «пограничностью» поэтического сознания, а также выделена триединая структура лирического героя Хлебникова и определены ее составляющие: ребенок—медиатор — юродивый/шут.

Теоретическая значимость исследования заключается в расширении представлений о функциях категорий смеха и смерти в литературном произведении, в углублении трактовки понятия «лирический герой» в поэзии XX в., выявлении связи между произведениями литературным и изобразительного искусства, а также в пересмотре устоявшихся представлений о специфической природе философско-эсте-тического и этического содержания поэзии Велимира Хлебникова и футуризма в целом, что вносит вклад в процесс изучения русской литературы рубежа XIX—XX вв.

Результаты исследования имеют практическое значение и могут быть использованы в учебных курсах по «Истории русской литературы XX века», спецкурсах и спецсеминарах по творчеству Велимира Хлебникова, при разработке теоретических и методических рекомендаций по проблемам изучения поэзии русского футуризма.

Апробация материала. Концептуально значимые положения диссертации обсуждались на методологических семинарах кафедры литературы, издательского дела и литературного творчества Волгоградского государственного университета. Основные положения исследования изложены в докладах и сообщениях на Международных Хлебниковских чтениях (Астрахань, 2003, 2005, 2008), Кирилло-Ме-фодиевских чтениях (Москва, 2008,2009,2010), на Второй Международной научной конференции «Русская словесность в контексте современных интеграционных процессов» (Волгоград, 2007), научных конференциях студентов и аспирантов ВолГУ (Волгоград, 2004— 2010). По теме диссертации опубликовано 13 работ, в том числе одна.— в издании, рекомендованном ВАК.

Положения, выносимые па защиту:

1. Результаты экспериментально-поэтического опыта Велимира Хлебникова как на мировоззренческо-нравственном, так и на фило-софско-онтологическом уровне отражены в ряде амбивалентных «сме-ховых ситуаций», в которых сопряжены разноприродные стихии, разнопорядковые физические и метафизические элементы. При всей активности витальных проявлений — хохот, усмешка, веселье — смех выступает постоянным атрибутом смерти и тем самым является важнейшей составляющей хлебниковского Танатоса. В итоге стихотворения Хлебникова, в которых фигурируют образы смеха/смерти, прочитываются как отражение кризисности («пограничности») сознания в общем метатексте русской поэзии 1910-х — начала 1920-х гг.

2. В поэзии Хлебникова складывается многоплановая структура центрального героя смеховых/танатологических ситуаций: он выступает в качестве представителя объективного мира как выразитель глубинных авторских эмоций и идей. Этот центр может пониматься трояко: дитя — медиатор — шут/юродивый. Каждый из названных элементов самодостаточен сам по себе и одновременно неразрывно связан с другими.

3. Бесспорна роль деструктивных идей Ф. Ницше в процессе формирования эстетики русского футуризма в целом и поэтического мира Велимира Хлебникова в частности. Это не только тезис о смерти Бога, теория «вечного возвращения» и учение о сверхчеловеке, традиционно и подчас предвзято связываемые с именем немецкого философа, но и заявленное единство смерти/смеха, нашедшее наиболее откровенное выражение в поэзии Ницше, недостаточно привлекавшей внимание специалистов.

4. Чрезвычайно существенным для понимания образной системы Велимира Хлебникова в танатологическом ракурсе является установление корреляционных отношений между приемами живописи и поэтической речи. Анализируя эти корреляции, мы делаем акцент на искусстве импрессионизма, пытавшемся «удержать мгновение» путем выявления множественности и подвижности художественных точек зрения на предмет, «отодвинуть» смерть игрой света и тени, чувственной осязаемостью мазка, «подрисовкой» невидимых глазу линий, долженствующих «продлить» впечатление. Аналогичные тенденции мы наблюдаем в идиостиле Хлебникова.

Структура диссертации подчинена достижению поставленной в работе цели и решению обусловленных ею задач. Работа состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении мотивируется выбор темы, определяются ее актуальность, цели и задачи работы, обозначаются объект и предмет исследования, методологические основы диссертации, ее научная и теоретическая новизна, формулируются положения, выдвигаемые на защиту.

Первая глава «"Смеховой мир" Велимира Хлебникова: истоки и эстетический смысл» состоит из трех разделов. В первом разделе «Триединство лирического героя в творчестве Велимира Хлебникова: "ребенок —медиатор — юродивый "» сделан акцент на особенностях внутреннего мира поэта, нашедших отражение в его творчестве. В идио-стиле Хлебникова складывается двойственная структура центрального героя: он выступает в качес тве представителя объективного мира и как выразитель глубинных авторских эмоций и идей. Этот центр может пониматься трояко: дитя—медиатор — шут. Каждый из этих элементов самодостаточен сам по себе и одновременно неразрывно связан с другими. Хлебников создает новый тип героя с его во многом новым отношением к окружающему миру.

Детство как важнейшая нравственно-философская и духовно-нравственная тема постоянно волновало отечественных писателей. Если иметь в виду только наиболее значительные художественные произведения, то нельзя не заметить, что к ней обращались непосредственно такие выдающиеся мастера, как С.Т. Аксаков, JI.H. Толстой, Ф.М. Достоевский, А.П. Чехов, Д.Н. Мамин-Сибиряк, В.Г. Короленко, Н.Г. Гарин-Михайловский и др. И все же даже с учетом высших достижений русской классики XIX в. всплеск интереса к теме детства в литературе начала нового столетия не может не поражать. Ребенок стал восприниматься соотечественниками как знаковая фигура эпохи. Он оказался в центре творческих исканий многих художников слова Серебряного века. Достаточно даже поверхностного взгляда на литературу того времени, чтобы отметить всю серьезность и принципиальность обращений к этой теме. Мир детства привлек И.А. Бунина и Л.Н.Андреева, Б.К. Зайцева и И.С. Шмелёва, А.И. Куприна и

A.M. Горького, Е.И. Чирикова и A.C. Серафимовича, A.M. Ремизова и М.И. Цветаеву. Однако еще более принципиальное, проблемно-ключевое значение приобрел «детский вопрос» в мировоззренческих и эстетических исканиях отечественных модернистов, целью которых было не только создание нового искусства, но и выработка новой художественно-философской системы, осмысление места и феноменологического потенциала человека будущего.

Ф. Сологуб и К. Бальмонт, Д.С. Мережковский и З.Н. Гиппиус, Вяч. Иванов и А. Белый, В. Брюсов и А. Блок, А. Кручёных, Н. Тэффи, Саша Чёрный, А. Аверченко и другие вписали детскую тему в общий круг вопросов, вызвавших широкий отклик в общественном сознании России на рубеже XIX—XX вв. В их числе были вопросы брака, семьи, деторождения, несовершенства общественных отношений и человеческой личности и др.

В произведениях Велимира Хлебникова, как и в нем самом, на первый план выходят детскость и подлинная, высокая чистота. Абсолютно трезвый ум наблюдателя сочетался у него с завороженностью детского, свежего восприятия.

К феномену детства Велимир Хлебников обратился для «миропо-стижения» эпохи, смысла человеческой жизни, себя, наконец. Для поэта детство — не время пустых забав, а пора, в которой только и возможны становление человека, определение духовной доминанты, способной воздействовать на жизненный путь личности.

Ребенок — это человек до грехопадения, тот человек, который нарицал имена всем вещам и животным, приходившим к нему, и который жил в раю. Рай открыт одним детям; взрослым, погруженным в бытовые заботы, он недоступен. Вот почему у Хлебникова образ ребенка чаще всего ассоциируется с образом христианского ангела или языческого Амура. При этом поэт не вписывает образ ребенка-ангела в религиозный контекст, как это делает, например, Зинаида Гиппиус. Но обоих поэтов сближает то, что мир ребенка в их понимании должен быть чистым и гармоничным, освещенным светом веры в добро и чудо. Для Хлебникова ребенок не только наделен даром осмысления сложнейших вопросов бытия, онтологическим взглядом на мир, но и способен в своих суждениях подняться до уровня мудрейших философских трактатов, прийти к заключениям, не уступающим по степени понимания основ бытия древнейшим учениям о мире.

; Современность Хлебникова — время упадка нравственных устоев и ценностей, период «болезни общества», по словам Фёдора Соло-

губа. Наблюдения над материалом действительности приводили поэта к выводам и более общего характера: жизнь — страшный сон, плен, тюрьма, вокруг которой царят разрушения и хаос. Но даже во время войны, голода детство остается детством. Внимание Хлебникова привлек ребенок-мученик, ребенок-жертва. С редким ожесточением жизнь преследует маленьких людей. От рождения они обречены на погибель. Именно трагическая судьба ребенка в мире позволила Хлебникову передать онтологическое неблагополучие жизни. Тем более удивительным кажется то, что при болезненном и трагическом детстве ребенок не теряет своей специфической особенности удивляться знакомым вещам, не утрачивает внимания к ним.

Смерть ребенка всегда есть нечто абсолютно несправедливое, противоестественное, это всегда трагедия. Постижение истоков и смысла конфликта ребенка с окружающим миром, который в изображении Хлебникова приобретал нередко трагедийные очертания, позволило художнику вписать детскую тему в общий контекст литературы эпохи.

Понятия «ребенок» и «человек» различаются не в последнюю очередь по признаку владения речью. О чем думают дети — этого никто никогда по-настоящему не узнает, потому что они не выражают себя на языке взрослых, как бы принадлежат иному миру, и тем больше, чем они младше.

С самого раннего возраста дети начинают игру с языком. Как ребенок выражает себя в своей речи, так и Хлебникову словотворчество необходимо как инструмент самореализации, при помощи которого он возвращает привычным словам «первобытную» свежесть. Не случайно в начале XX в. представление о возрасте человека и мира распространялось на язык: в «детской», первобытной поре он был живым, а теперь «слова мертвы, и язык подобен кладбищу», как заявил В. Шкловский в канун 1914 г. Сам Хлебников сравнивает язык с детской игрой. Речь детей, обучающихся слоговому чтению по азбучно-букварным столбцам и кубикам с алфавитом, — один из примеров зауми, рождающейся непроизвольно и свободной от коммуникативной функции. Первые страницы букварей обычно содержат столбцы — аналоги кубофутуристических стихов с отменой грамматики и приматом звучания над коммуникацией.

Свой язык Хлебников наделяет транскоммуникационными свойствами: он служит средством развертывания элементов отдельных «знаний», отражения различных фактов «положения дел» в будущем.

Факты действительности могут и должны быть восприняты как творения разумной деятельности языка. Он становится своеобразной матрицей для внеязыковой реальности. К данным свойствам примыкает медиаторная функция: в языке стирается граница между прошлым, настоящим и будущим, одно сменяет другое. Этим объясняется равное тяготение Хлебникова к футурологии и утопии, древности и архаике. Сам поэт становится медиатором, посредником. Сквозь него словно проходит ось времен: «Я не смотрел на жизнь отдельных людей; но я хотел издали, как гряду облаков, как дальний хребет, увидеть весь человеческий род и узнать, свойственны ли волнам его жизни мера, порядок и стройность» (3, 153). Многолетние исследования «законов времени» сделали Хлебникова провидцем (А. Лурье прямо называл его пророком).

Хлебников, по словам В. Иваницкого,«был фигурой переходной, частично провокатором, частично медиатором, частично пророком», «он был и скитальцем, и скоморохом». Не знающие Хлебникова люди часто называли его шутом и паяцем за внешний вид, образ жизни и поведение. Поэта больше принято было называть чудаком, и мало кому в голову приходило всерьез называть его юродивым. Он не принадлежал церкви, и вряд ли его можно считать религиозным в привычном значении этого слова. Но жизнь Хлебникова, его образ мысли дают право сравнить будетлянина с юродивым.

Во втором разделе первой главы «Смех и его модификации: от средневековой карнавализации к амбивалентному экспериментаторству футуристов» мы рассматриваем смех как особый эстетический феномен и пытаемся придать ему категориальный статус. Смех выделяется из общего ряда чувств человека, и не только своей сложностью или индивидуальностью, но и парадоксальной природой. Смех, будучи чувством положительным, иногда оказывается ответом на событие, в котором человеческий ум, помимо всего прочего, обнаружил и нечто, подлежащее отрицанию или осуждению. Кроме того, смех всегда идет рядом со злом, то удаляясь, то приближаясь к нему, и это чувствуется во всех его проявлениях. Таким образом, смех невозможен без осознания зла. Отрицание, пусть и особое, для смеха абсолютно, оно всегда преобладает над утверждением. Однако смех не порождает зло, но лишь отражает его и потому невольно становится чем-то похож на него. Смешное — это осознанное, побежденное и потому прощеное зло. Причиняя боль, смех дает человеку шанс на перерождение. Верно, что насмешка или издевка рождают обиду, гнев,

стыд, т. е. страдание. Но оно не безысходно, в нем есть надежда на изменение мира и себя в нем.

Смех обнажает, раздевает, разоблачает, вскрывает. Смех открывает в одном другое, не соответствующее: в высоком — низкое, в торжественном —-будничное,в обнадеживающем — разочаровывающее, в духовном — материальное. Он создает смеховую «тень» действительности.

Двойственная природа смеха, его функции особенно ярко проявляются в культуре русского модернизма. Смех как мировоззренческая и философская категория и связанное с ним игровое, карнавальное начало становятся органичной частью и знаковым явлением Серебряного века. В культуре того времени смех становится механизмом установления границы между инновацией и консерватизмом. Он является формой эмоциональной реакции на парадоксальность социокультурной действительности в ее противоречивом единстве новизны и традиций. Смех предлагает оригинальные трактовки и нетрадиционные решения, внося необходимый элемент нестабильности в культуру, сохраняя при этом ее жизнеспособные части. Именно смех в контексте культуры рубежа XIX—XX вв. стал той силой, которая помогала и разрушать, и строить, обновлять; смех оказался способным деконструировать и реконструировать человеческий мир.

Эстетика модернистов, в частности футуристов, их эпатажное поведение, их манифесты и сборники являются своеобразным смехо-вым антимиром рубежа XIX—XX вв., первых десятилетий XX в. У футуризма свои смеховые законы: то, что недопустимо в классике, становится нормой в этой литературе.

Смех Велимира Хлебникова, как и смех вообще, не умещается в границах обыденного понимания, взламывает их. По словам В.П. Григорьева, «семантема 'смех, хохот" в его идиостиле интересны... в эстетическом отношении». Смех футуриста есть нечто смешанное, сложенное из разных по своей природе элементов и стихий — стихий жизни и смерти, человеческой и животной природы, физических и метафизических элементов.

Смеху Велимира Хлебникова и его особенностям посвящен третий раздел первой главы «Витальность смеха в эстетике Велимира Хлебникова». С помощью смеха будетлянин познает мир, а результаты этого познания отражает в своих произведениях, создавая определенные смеховые ситуации. Картины, нарисованные поэтом, одновременно смешны и страшны, они вызывают страх своей таинствен-

ной, скрытой значительностью и тем, что он видит и слышит что-то истинное, находящееся за пределами обычной видимости и слышимости.

Смех у Велимира Хлебникова, как и ему положено быть, активно витален, он вытеснят все отрицательные переживания, делает их невозможными, побеждает гнев, досаду, поднимает жизненные силы, вызывает желание жить.

Тема смеха интересовала Хлебникова на протяжении всей его творческой биографии. В стихотворении «Читаю известия с соседней звезды...» (1921—1922) поэт назвал футуристов «большими паяцами солнечного мира, / Чьи звонкие шутки доносятся к нам, перелетев небо» (1,425), а в письме к А.Е. Кручёных — детьми смеха (1913): «...смысл России заключается в том, что "староверы стучат огнем кочерги", накопленного предками тепла, а их дети-смехачи зажгли огонь смеха, начала веселия и счастья» (3, 340). Смех и хохот пронизывают и творчество, и словотворчество Хлебникова. При всем интересе к веселью, радости, смеху любых оттенков поэт сопрягал свой смех с творчеством, ему хотелось разгадать истинный секрет полнокровного человеческого веселья и мудрой веселости.

Глава вторая «Единство смеха и смерти: заочный "диалог" Велимира Хлебникова и Фридриха Ницше» состоит из трех разделов. В первом разделе «Смех как "двойник " смерти у Велимира Хлебникова» мы продолжаем рассматривать особенности смеха в творчестве Хлебникова, но уже с диаметрально противоположной стороны. Здесь мы обращаемся к смеху в сопряжении с Танатосом. Смерть — явление универсальное, затрагивающее каждого человека, каждое живое существо. Она касается всего, что развивается во времени: обществ, культурных систем, предметов, людей. С другой стороны, это один из самых загадочных и таинственных феноменов, постоянно привлекавших и гипнотизировавших человеческую мысль. Смерть есть тайна, о которой известно только то, что она есть. Человек практически лишен возможности описать ее изнутри как нечто пережитое и прочувствованное. Смерть непознаваема.

В связи с проблемой смерти особый интерес представляет литература конца XIX — начала XX в. Танатологические настроения были присущи многим писателям этого периода: это и «смерторадостный» «поэт смерти» Ф. Сологуб, и М. Арцыбашев с его романом «У последней черты», и «бесконечно» боящийся смерти автор «Освобождения Толстого» И. Бунин, и «верный рыцарь смерти» Л. Андреев, и др. В

годы революционных катаклизмов смерть становится одной из основных подвергшихся пересмотру категорий: она перестает быть естественным завершением прожитой жизни, становясь массовым и обыденным явлением. Рождается новая мифология, новая картина мира, отданного во власть смерти, всюду подстерегающей человека. В XX в. космос смерти отчетливо и неотвратимо преобразуется в трагедию вселенского самоубийства. Революции и войны XX столетия воздвигли живые картины активной смерти. Все живое поставлено в экзистенциальную ситуацию — на грань между бытием и небытием.

В творчестве Велимира Хлебникова тема смерти занимает далеко не последнее место. Под воздействием трагических событий действительности образ и тема смерти становятся проекцией реальности. Стихотворения Хлебникова, в которых фигурирует образ смерти, прочитываются как отражение времени, часть общего метатекста, который образует русская поэзия 1910-х — начала 1920-х гг. Прочтение этих стихотворений как части названного выше метатекста дает ощущение необратимых изменений бытия, которое в творчестве поэтов разных эстетических ориентации того времени оборачивается ощущением катастрофичности происходящего, всеобщей гибели.

Каждый поэт подходит к теме смерти индивидуально. Особенностью хлебниковского понимания Танатоса является его сопряжение со смехом. Смех во всех своих проявлениях — хохот, усмешка, веселье — становится постоянным атрибутом смерти. Посредством смеха акцентируется состояние перехода от жизни к смерти. Смех становится знаком пограничной ситуации, порогом между тем и этим миром.

По словам В.П. Григорьева, «...смех Будетлянина слишком обременен смехом смерти в XX в.». В таком смехе нет жизни. Он лишается позитивных черт, сливается со всем, что ассоциируется с антиидеалом. Так смеются инфернальные существа и нечистая сила. Смех становится атрибутом смерти, самого дьявола, делается знаком темного начала. Слуги смерти смеются над людьми, превращая мир живых в царство мертвых, царство теней. Смех становится также символом бессмысленного и преступного кровопролития, приобретает оттенок безумия. Человек был создан для счастья, ему дана могучая сила мысли. Но он направил ее против себя же, воздвигнул преграду свободному развитию личности — власть, войну. Смерть собирает «урожай» и своими «смехлыми устами» (1, 79) смеется над жизнью, раздается «смех смерти» (1,420). Тишина звенит зловещим хохотом, «смех мол-

чание будит» (1, 105), и даже «на шумном сборище» «смеются не смеясь» (1, 102).

В творчестве Велимира Хлебникова мотивы всеобщего торжества смерти, превращения пространства живых в пространство мертвых обретают новый смысл, становясь отражением действительности, создавая «мир смерти». Смысл смерти, переставшей быть индивидуальным и естественным завершением человеческой жизни, изменяется, что порождает новый образный ряд, ставший значимым для поэзии рубежа 1910-х— 1920-х гг.

Во втором разделе второй главы «Русский футуризм и ницшеанская деструктивность» мы обращаемся творчеству Фридриха Ницше, чья философия стала ключом к культурному коду новой духовной парадигмы начала XX столетия. Именно Ницше в конце XIX в. объявил смех одним из основополагающих характеристик человека. «Человек смеющийся» пришел на смену «человеку размышляющему». Он стал выражением глубинной сущности бытия человека, эстетической доминантой картины мира, из которой устранен Бог.

Смех в творчестве немецкого философа занимает исключительно важное место. Можно выделить три его основные ипостаси: «греческая, или сократическая веселость», «метафизическая ирония» и «смех Заратустры». В этих образах смеха дана фактически вся философия Ницше. «Греческая веселость» символизирует отвергаемую им европейскую традицию; «метафизическая ирония» — глубинное настроение нового человека, его метафизический пессимизм, который вызван переживанием открывшейся ему тайны мира. «Смех Заратустры» характеризует то новое, что утверждает Ницше.

Смех Заратустры как символ ницшеанского пути освобождения человека наиболее близок футуристам, особенно Велимиру Хлебникову, который, как и все его соратники, не был свободен от завораживающего влияния Ницше. Ведь именно учение Фридриха Ницше во многом трансформировало эстетику и сформировало ту духовную атмосферу, в которой зародился футуризм.

Связь ницшеанства с футуризмом очевидна, т.к. в последнем находят отклик идеи немецкого философа: учение о сверхчеловеке, нигилизм, витализм, «вечное возвращение» и «вечное становление». Причем идеи эти не копируются буквально, но творчески преобразуются.

Точки соприкосновения Велимира Хлебникова и Фридриха Ницше мы рассмотрели в третьем разделе второй главы «Заочный "диа-

лог" Велшшра Хлебникова и Фридриха Ницше». Подобно другим гениям, Ницше и Хлебников не писали для читателей, а хотели просто выговориться; не распространить свои убеждения, не просветить ближних, не научить, а излить собственное «Я». Мы предпочитаем говорить не просто о влиянии Ницше на Хлебникова, но о заочном «диалоге» не только философа и поэта, но двух поэтов, чьи поэтические миры объективно соприкасаются друг с другом.

И у Ницше, и у Хлебникова была общая почва, питавшая их искусство. Недовольные состоянием человеческого общества, они мечтали о наступлении эры некоего органического возрождения, когда человек, окунувшись в особый, первозданный мир, будто бы обретает свою подлинную природу, возвращается к самому себе. Отсюда борьба Ницше и Хлебникова с «книгой» за жизнь, тяга обоих к Востоку как к «прародине» человечества и почерпнутая в восточной мудрости идея цикличности времени, на основе которой Хлебников строил свои числовые законы, а Ницше создал концепцию «вечного возвращения».

Уже в отношении к языку наблюдается непосредственная близость поэзии Велимира Хлебникова и Фридриха Ницше. Мишель Фуко в работе «Слова и вещи: Археология гуманитарных наук» писал: «Непосредственно и самостоятельно язык вернулся в поле мысли лишь в конце XIX в., если бы не было Ницше-филолога,... который первым подошел к философской задаче глубинного размышления о языке»2. Сфера языка не была объектом абстрактного теоретизирования ни для Ницше, ни для Хлебникова. Она оказалась тесно связанной с писательской и поэтической практикой обоих. В результате появились хлебниковский «звездный» язык и знаменитый ницшеанский стиль.

Язык вообще, и грамматика в частности, в понимании Ницше — глубинный упорядочивающий принцип, создающий основные ориентиры мышления и мировосприятия. Философ считает, что представление о структуре мира человек получает из структуры языка. Между этими структурами имеются соответствия, и изменения в грамматике должны вызывать изменения в мировоззрении. У Хлебникова язык становится своеобразной матрицей для внеязыковой реальности. Для него бесспорно, что все существующее в мире отражено в языке. Но еще более неоспоримо то, что все, что возможно в языке, возможно в

2 Фуко, М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук I М. Фуко — М. : «Прогресс», 1977. —С. 394.

мире. Иначе говоря, жизнь общества может быть заключена в языке. Он дает знание о мире, посылает в мир вещей и явлений некие импульсы, дающие толчок к их развитию.

Ницше видел скрытую в языке философскую мифологию: словами и понятиями люди не только обозначают вещи, но с их помощью пытаются уловить изначальную сущность вещей. Слово, по мнению немецкого философа, появляется там, где уже больше ничего нельзя разглядеть человеку. Однако слово называет предмет, явление, не всегда при этом улавливая его суть. Глубинный смысл остается зачастую неясным. И Хлебников понимает, что главное «потонуло в бытовом значении слова, одном из возможных, но самом близком человеку» (3, 245). Для Ницше слова — наследие былых времен, когда мысль была темна и непритязательна. Язык Хлебникова хранит связи с прошлым, по нему скользят «тени великих законов чистого слова» (3, 245).

Язык конца XIX —• начала XX в., будь то немецкий или русский, требовал революции. Ницше и Хлебников ее совершили. Сходны и мироощущение Ницше и Хлебникова, их понимание своего места в мире. В творчестве обоих обнаруживается как твердая уверенность в себе, так и сомнения, которыми они постоянно терзают себя. Уверенность в себе выражается в осознании своей миссии открыть человеку самого себя, помочь ему в понимании законов бытия и подготовить к будущему. Но и Ницше, и Хлебников были одиноки, часто непоняты и осмеяны.

Смех Фридриха Ницше и смех Велимира Хлебникова не умещаются в границах обыденного понимания, взламывают их. Обасмехо-вых мира представляют собой нечто смешанное, сложенное из разных по своей природе элементов и стихий — стихий жизни и смерти, человеческой и животной природы, физических и метафизических элементов. Парадоксальная природа смехового начала у Ницше и Хлебникова проявляется в том, что смех, реализуя себя в некропрост-ранстве, является символом активности человека в ниспровержении прежних ценностей, прямым орудием их уничтожения и одновременно служит знаком созидания нового мироощущения, ориентированного на земное и телесное в глубинном значении этих понятий.

Третья глава «Разрушение системы: поэзия в поисках новых изобразительных средств» состоит из двух разделов. В первом разделе «Футуризм и эстетика импрессионизма» мы рассматриваем «пограничные» явления в литературе, появившиеся на стыке художествен-

ного и изобразительного искусств. Формы подобного соотношения были разнообразны, но, пожалуй, к наиболее перспективным следует отнести точки соприкосновения словесного искусства с импрессионизмом в живописи.

Движение импрессионистов проявило себя во всех основных областях художественного творчества — в живописи, музыке и литературе. В русской словесности импрессионизм не был целостным, самостоятельным течением, проявляя себя в других направлениях. Поэтому у русского импрессионизма нет определенной эстетической доктрины. Тем не менее некий комплекс литературно-эстетических представлений русских импрессионистов может быть очерчен, если помимо теоретических суждений рассматривать и их художественную практику, в которой демонстративная, а подчас эпатирующая поэтика должна была восполнить невысказанность или недосказанность теории.

Живопись была первым системным этапом развития импрессионизма в России. Литература шла за ней, представляя собой своеобразное продолжение и развитие этих основных принципов. Стало можно говорить об импрессионизме в литературе.

Импрессионизму не свойственны эпическая широта и полнота отражения мира в сложной диалектике противоречий и закономерностях его развития. Отсюда повышенный интерес к пейзажу, внимание к неустоявшемуся, готовому исчезнуть или становящемуся. Эпичность с присущей ей «полнотой объекта» противопоказана импрессионистическому видению мира. Импрессионистическому произведению свойственно единство изображаемого и изобразителя. Внешнее, внеличное предстает лишь преломленным сквозь личное, возникает уже претворенным во впечатление, лирически прочувствованное и эмоционально окрашенное. Творец-импрессионист не столько сообщает и поясняет, сколько внушает, заражает настроением, еще неопределенным, зыбким.

В импрессионистической литературе господствуют лирическая стихия и субъективное начало: намеки на состояние и настроение героя, оттенки и нюансы его психологии; эмоционально окрашенные, возвышенные ощущения природы, любви, искусства. В жанровом отношении преобладает «малая форма»: эскиза, наброска, новеллы, лирического стихотворения, в том числе и в прозе. При этом часто законченные опусы имеют характер эскиза, а в сюжетных произведениях может не быть фабулы.

Импрессионистический стиль широко включает красочные эпитеты, нередко выражающие синкретизм ощущений, т.е. «окрашенные звуки» и «звучащие тона». Язык часто отрывочен, подчеркнуто лаконичен. В целом вся система художественно-изобразительных средств стремится запечатлеть сиюминутное настроение или мгновенные оттенки субъективного восприятия. Поэтому здесь встречаются «открытые» финалы произведений, а в контексте немало отрывочных, недоговоренных фраз. Импрессионистическое произведение фрагментарно, этюдно, его форма не желает быть завершенной, она ищет все новые наполнения.

Черты импрессионистической поэтики далеко не всегда проявляются во всей их совокупности и в чистом виде. Беспримесный импрессионизм — явление редкое. Гораздо чаще импрессионистическая поэтика выступает в ряду других художественных средств. В этом случае импрессионизм может быть понят как своеобразный инструмент, обостряющий творческое видение. Он может быть обращен ко внешним проявлениям человеческого бытия, нацелен на жизнь природы, равно как и на внутренний мир личности.

Наиболее ощутимые плоды обращение к импрессионизму принесло в литературе реалистического и романтического типов. Однако из сферы такого взаимодействия нельзя исключать футуризм в целом и творчество Хлебникова в частности; об этом мы говорим во втором разделе третьей главы «Черты импрессионизма в творчестве Белими-ра Хлебникова».

На первый взгляд кажется, что футуризм и импрессионизм если не противоположные, то, по крайней мерс, несовместимые явления. Но футуризм — сложное, многоликое, почти хаотическое явление, сочетающее совершенно несовместимые элементы, например, примитивизм, урбанизм, славянофильство, символизм и т.п.

Как и художники-импрессионисты, поэты-футуристы поначалу шокировали публику. Нередко, говоря о футуристах, пишут, что их печатные и устные выступления, их разрисованные лица и пресловутая желтая кофта Маяковского эпатировали, удивляли, ошеломляли обывателя, поражали читателя и дразнили критиков. Футуристы не вписывались ни в одно литературное течение, поэтому создали свое, вынесли искусство на городские улицы, в толпу. Находились, конечно, среди футуристов те, кому было интересно только узко понятое формальное новаторство нового направления. Но такие поэты, как

Велимир Хлебников и Елена Гуро, быстро переросли эпатажные программы и привлекли к себе внимание серьезных ценителей поэзии.

Мы не случайно заговорили об импрессионизме в связи с футуризмом, Велимиром Хлебниковым и его отношением к феноменам смерти и смеха. На наш взгляд, именно импрессионизм с его художественным методом и установками как никакой другой стиль подходил для позиционирования авторской концепции. Ценность и значимость момента, определенный ракурс, при котором видно то, что обычно скрыто, — вот что помогало Хлебникову наилучшим способом манифестировать свои идеи о соотношении жизни, смерти, смеха.

Импрессионисты создали свою неповторимую живописную манеру, основанную на игре света и тени, причудливых смешениях красок; Хлебников — свой «звездный язык» с нарушением привычных логических и словесных связей, неологизмами, необычными метафорами, частыми перифразами. Поэту интересны, прежде всего, «мерцание», принципиальная неоднозначность слова. Для Хлебникова-теоретика живопись оказывается ориентиром и в плане создания единого мирового языка, т. к. она «всегда говорила языком, доступным для всех» (3, 241).

Образы «творений» Хлебникова сродни образам полотен импрессионистов; взгляд поэта выхватывает из реального мира то, что важно ему сейчас, то, что вторит его настроениям. Малое, песчинка мироздания, становится главным — основой для понимания сакрального смысла бытия. И наоборот, то, что казалось существенным, отходит на задний план. Образы причудливо, порой оксюморонно переплетаются, создавая именно в таком сочетании нужные смыслы.

В заключении исследования подводятся итоги, делаются окончательные выводы в соответствии с поставленной целью и задачами, намечаются перспективы дальнейшей работы.

Основное содержание диссертационного исследования отражено в следующих публикациях:

Статья в рецензируемом журнале, рекомендованном ВАК Минобрнауки России

1. Степаненко, К.А. Мотив «литературного» и «биографического юродства» в творчестве Велимира Хлебникова / К.А. Степаненко // Изв. Волгогр. гос. пед. ун-та. Сер.: Филологические науки. — 2010. — №6(50). —С. 137—140 (0,4 пл.).

Статьи и тезисы докладов в сборниках научных трудов и материалов научных конференций

2. Степаненко, К.А. В. Хлебников и филологический эксперимент / К.А. Степаненко П Творчество Велимира Хлебникова в контексте мировой культуры XX века: VIII Междунар. Хлебниковские чтения. 18—20 сент. 2003 г.: науч. докл. и сообщ. / сост. Н.В. Максимова. — Астрахань : Изд-во Астрах, гос. ун-та, 2003. — Ч. I. — С. 222—224 (0,2 п.л.).

3. Степаненко, К.А. Ф. Ницше и В. Хлебников: точки соприкосновения / К.А. Степаненко // Гуманитарные исследования: журн. фундаментальных и прикладных исследований. — Астрахань, 2005. — № 2 (14). — С. 73—78 (0,4 п.л.).

4. Степаненко, К.А. Философия языка в критических работах

B. Хлебникова / К.А. Степаненко // XI региональная конференция молодых исследователей Волгоградской области, г. Волгоград, 8— 10 нояб. 2006 г.: тез. докл. — Напр. 13 «Филология». — Волгоград: Изд-во В ГПУ «Перемена». — С. 51—52 (0,1 п.л.).

5. Степаненко, К.А. Триединство героя в творчестве В. Хлебникова: «ребенок — медиатор — юродивый»/ К.А. Степаненко // Русская словесность в контексте современных интеграционных процессов: материалы Второй Междунар. науч. конф. г. Волгоград, 24—26 апр. 2007 г.: в 2 т. / ВолГУ. — Волгоград : Изд-во Волгогр. гос. ун-та, 2007, —Т. 2. —С. 226—231 (0,4 п.л.).

6. Компанеец, В.В. Своеобразие «смехового мира» Велимира Хлебникова /В.В. Компанеец, К.А. Степаненко // Вестн. Волгогр. гос. ун-та. Сер. 8. Литературоведение. Журналистика. — 2007. — Вып. 6. —

C. 153—157 (0,4 п.л.).

7. Степаненко, К.А. Структура центрального героя поэзии Велимира Хлебникова / К.А. Степаненко // Филологическое образование в школе и вузе: материалы Междунар. науч.-практ. конф. «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие» IX Кирилло-Ме-фодиевских чтений. — М.; Ярославль : Ремдер, 2008. — С. 281 — 287 (0,5 п.л.).

8. Компанеец, В.В. Философия Фридриха Ницше и русский футуризм / В.В. Компанеец, IC.A. Степаненко II Вестн. Волгогр. гос. ун-та. Сер. 8. Литературоведение. Журналистика. — 2008. — Вып. 7. — С. 23—27 (0,4 п.л.).

9. Степаненко, К.А. «Литературное юродство» Велимира Хлебникова / К.А. Степаненко // Творчество Велимира Хлебникова и рус-

екая литература XX века: поэтика, текстология, традиции: материалы X Междунар. Хлебниковских чтений. 3—6 сент. 2008 г. / под ред. проф. Г.Г. Глинина; сост. Г.Г. Глинин, М.Ю. Звягина, Н.В. Максимова, A.A. Боровская. — Астрахань : Изд. дом «Астраханский университет», 2008. — С. 297—300 (0,3 п.л.).

10. Степаненко, К.А. Образы смерти и смеха в творчестве Вели-мира Хлебникова / К.А. Степаненко // Вопросы языка и литературы в современных исследованиях: материалы Междунар. науч.-практ. конф. «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. X юбилейные Кирилло-Мефодиевские чтения». 12—14 мая 2009 г. — М.: Ремдер, 2009 г. — С. 345—351 (0,5 пл.).

11. Компанеец, В.В., Степаненко, К.А. «Смеховые миры» Фридриха Ницше и Велимира Хлебникова / В.В. Компанеец, К.А. Степаненко II Вести. Волгогр. гос. ун-та. Сер. 8. Литературоведение. Журналистика. — 2009. — Вып. 8. — С. 157—161 (0,4 п.л.).

12. Степаненко, К.А. Философская и эстетическая категория смеха в творчестве Фридриха Ницше и Велимира Хлебникова / К.А. Степаненко // Вопросы языка и литературы в современных исследованиях: материалы науч.-практ. конф. «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. XI Кирилло-Мефодиевские чтения». 18— 19 мая 2010 г. — М.—Ярославль : Ремдер, 2010. — С. 508—514 (0,5 п.л.).

13. Компанеец, В.В. Теоретико-методологические аспекты восприятия идей Ф. Ницше в России (на примере творчества кубофутурис-тов) / В.В. Компанеец, К.А. Степаненко // Вестн. Волгогр. гос. ун-та. Сер. 8. Литературоведение. Журналистика. — 2010. — Вып. 9. — С. 29—37 (0,5 п.л.).

СТЕПАНЕНКО Кристина Алексеевна

ПРОБЛЕМЫ СМЕХА И СМЕРТИ В ЛИРИКЕ ВЕЛИМИРА ХЛЕБНИКОВА

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Подписано к печати 11.03.11. Формат 60x84/16. Бум. офс. Гарнитура Times. Усл.-печ. л. 1,4. Уч.-изд. л. 1,5. Тираж 110 экз. Заказ

ВГПУ. Издательство «Перемена» Типография издательства «Перемена» 400131, Волгоград, пр. им. В.И.Ленина, 27

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Степаненко, Кристина Алексеевна

Введение.

Глава I. "Смеховой мир" Велимира Хлебникова: истоки и эстетический смысл

1.1. Триединство лирического героя в творчестве Велимира Хлебникова: "ребёнок - медиатор - юродивый".

1.2. Смех и его модификации: от средневековой карнавализации к амбивалентному экспериментаторству футуристов.

1.3. Витальность смеха в эстетике Велимира Хлебникова.

Глава II. Единство смеха и смерти: заочный "диалог" Велимира Хлебникова и Фридриха Ницше

2.1. Смех как "двойник" смерти у Велимира Хлебникова.

2.2. Русский футуризм и ницшеанская деструктивность.

2.3. Заочный "диалог" Велимира Хлебникова и Фридриха Ницше.

Глава III. Разрушение системы: поэзия в поисках новых изобразительных средств

3.1. Футуризм и эстетика импрессионизма.

3.2. Черты импрессионизма в творчестве Велимира Хлебникова.

Введение диссертации2011 год, автореферат по филологии, Степаненко, Кристина Алексеевна

Велимир Хлебников - поэт, прозаик, драматург, одна из самых спорных и колоритных фигур русского футуризма. Он стал поэтом-загадкой, прожившим короткую, но удивительную жизнь, насыщенную событиями и окруженную легендами, за которыми порой стоят факты ещё более невероятные, чем сами легенды. Хлебников был не просто поэтом: в своем творчестве он сочетал поэзию с математикой, историю с орнитологией, философию с биологией, экспериментаторство с энциклопедизмом. Его стихи увлекали и отталкивали, его проза и драматургия ставили перед читателями вопросы, большей частью непонятные современникам. Хлебников говорил о связи времени и пространства, о цикличности исторических процессов, о закономерностях расселения народов в Европе, о влиянии лунных и солнечных циклов на человека и природу. Он размышлял о происхождении и развитии языка, об условности языкового знака. В статьях рассуждал об экономическом и политическом развитии России, о строительстве железных дорог, о современной архитектуре, о значении кино и радио. Хлебников высказывался по проблемам экологии и атомной энергии, но одновременно оставался удивительным и неповторимым поэтом.

Художественный мир Велимира Хлебникова•— явление многогранное, сложное и потому труднопостигаемое. Многосторонность его литературной одарённости не укладывается в пределы теорий и не ограничивается рамками футуризма.

Практически сразу после смерти Хлебникова началось изучение его жизни и творчества: работы Р. Якобсона, а также наблюдения Ю. Тынянова, В. Шкловского, В. Маяковского, О. Мандельштама, Б. Пастернака, А. Блока, Н. Асеева и других теоретиков и художников слова. Писались воспоминания о поэте, хотя возможности их публикации практически не было. И хотя имя Хлебникова в СССР не было под запретом (благодаря его связям с тенденциозно «препарированным» В. Маяковским), официальное литературоведение предвзято относилось к творчеству этого непохожего на других поэта-чудака.

И тем не менее в 1927 году в Кабинете современной поэзии при Государственном институте истории искусств в Ленинграде возникла мысль издать сборник произведений Велимира Хлебникова. Воплотить в жизнь эту идею взялся писатель и историк литературы Ю. Тынянов Его помощником стал молодой литературовед Н. JI. Степанов. От имени издательства "Academia" они вели переговоры с друзьями Хлебникова по поводу публикации рукописей, но через год стало ясно, что в этом издательстве книга не выйдет. И все же издателям удалось заключить договор с "Издательством писателей в Ленинграде" на подготовку трёхтомника Хлебникова. Согласились помочь многие друзья поэта, у которых оставались его рукописи, прежде всего художник Пётр Митурич, который фактически остался хранителем основного корпуса наследия футуриста. Работа продвигалась с трудом, и, наконец, в 1928 году вышел первый том уже не трёхтомного, а пятитомного собрания произведений. Вступительную статью к нему написал Тынянов. Эта статья до сих пор не утратила своей научной ценности и остаётся основополагающей в хлебниковедении. Дальнейшая работа - собирательская, текстологическая, редакторская, организационная -осуществлялась практически полностью Степановым.

В течение 1928-1933 годов все пять томов были изданы. В них вошли поэмы, стихотворения, драматургия, проза, статьи, письма и записные книжки поэта. Это издание даёт достаточно объективное представление о творчестве Велимира Хлебникова. До недавнего времени оно оставалось единственным собранием его сочинений. Конечно, Н. Степанов не мог решить всех вопросов, связанных с хлебниковским наследием, - многие из них остаются открытыми до сих пор. Подготовленный им пятитомник вызвал критику, порой откровенно злобную, порой вполне обоснованную (Н. Харджиев). Редакция допустила довольно много текстологических ошибок, некоторые произведения оказались не включены, не всегда были выдержаны принципы издания; оставляли желать лучшего комментарии.

И все же Н. Степанову удалось издать сборники произведений поэта в самые тяжёлые для русской культуры годы: том "Избранного" (1936), том стихотворений и поэм в Малой серии "Библиотеки поэта" (1940). Более того, практически одновременно с пятитомным изданием Н. Степанова стали выходить маленькие сборники "Неизданного Хлебникова". Каждый выпуск состоял из пятнадцати-двадцати страниц и был напечатан тиражом от пятидесяти до ста экземпляров. Почти для каждого выпуска текст был написан от руки и затем воспроизведён на стеклографе. В выходных данных указывалось, что издание осуществляет "Группа друзей Хлебникова". На самом деле и замысел, и его воплощение почти целиком принадлежали Алексею Кручёных. Этими книжечками он продолжал традицию футуристических литографированных изданий 1910-х годов. Всего Кручёных издал 30 выпусков. Некоторые из них были даже не стеклографированы, а напечатаны на машинке в нескольких экземплярах. Последняя такая брошюрка вышла в 1935 году.

В 1940 году Теодор Гриц и Николай Харджиев выпустили том "Неизданных произведений" Хлебникова, однако оно охватывало лишь ничтожно малую часть хлебниковского наследия.

В дальнейшем (1940 -1970-е гг.) отдельными книгами стихи Велимира Хлебникова не выходили. Лишь в 1960 году вторым изданием вышел том в Малой серии "Библиотеки поэта", а в антологиях и учебниках литературы появлялись стихотворения "Заклятие смехом" и "Бобэоби" — как пример буржуазного, упаднического искусства. Несмотря на то, что официального запрета на публикацию произведений Хлебникова не было, они оказались фактически недоступными почти целому поколению читателей.

Поворот к Хлебникову в нашей стране произошел только в конце 1970 — начале 1980-х годов. 1985 год — год столетия со дня рождения поэта стал вехой в развитии хлебниковедения. К этому времени появились серьёзные изыскания В.П. Григорьева, Р.В. Дуганова, А.Е. Парниса и др. Более того, русское хлебниковедение вступило в активное взаимодействие с зарубежным опытом. Получили известность труды таких исследователей, как X. Баран, Н. Башмакова, В. Вестстейн, Р. Вроон, Р. Голдт, М. Грыгар, Р. Кук, Ж.-К. Ланн, Б. Леннквист, Е. Фарино и др. И все же давали знать о себе идеологические догмы: отношение к поэту оставалось настороженным не только в партийных кругах, но и в читательской среде. Говорить в широкой аудитории о хлебниковской зауми, его исторических вычислениях не рекомендовалось, акцент делался на воспевании поэтом революции, и тем самым его позиция напрямую отождествлялась с позицией Маяковского как основоположника социалистического реализма, что у несведущего читателя могло вызвать еще более неприязненное отношение к творчеству "будетлянина".

Однако, благодаря подобной тенденции, удалось стараниями В.П. Григорьева и А.Е. Парниса издать большой том "Творений", куда вошли почти все основные произведения поэта. Несколько сборников в Москве, Волгограде и Элисте в 1980-е годы издал Р.В. Дуганов. Тогда же он начал готовить новое собрание сочинений поэта, но, к сожалению, не дожил до его выхода в свет. Работу продолжил Е.Р. Арензон. К настоящему времени издание завершено: вышли шесть томов, шестой — в двух книгах.

Кроме того, начиная с конца 1980-х и в 1990-е годы публиковались воспоминания друзей и современников поэта: написанные ещё в 1930-е годы "Фрагменты из воспоминаний футуриста" Д. Бурлюка, мемуары А. Кручёных "Наш выход", примкнувшие к ранее опубликованным воспоминаниям В. Каменского "Путь энтузиаста" и Б. Лившица "Полутораглазый стрелец".

В итоге драматическая история читательского восприятия, критического и научного изучения хлебниковского наследия выявила абсолютную непродуктивность попыток прикрепления поэта к одному литературному направлению или философской концепции, что и i обусловливает необходимость многогранных научных подходов.

Именно поэтому, на наш взгляд, основополагающими исследованиями на сегодняшний день являются монографии, которые можно считать "классическими": Н.Л. Степанова ("Велимир Хлебников: Жизнь и творчество", 1975), В.П. Григорьева ("Грамматика идиостиля. В. Хлебников", 1983, "Словотворчество и смежные проблемы языка поэта", 1986), Р. В. Дуганова ("Велимир Хлебников: Природа творчества", 1990).

Н.Л. Степанов, например, особое внимание уделяет произведениям последнего периода творчества Хлебникова, поэтическая структура которых основана на сочетании зачастую противоречивых элементов, на объединении результатов слома и разрушения целостных поэтических стилей и традиций.

В работах "Грамматика идиостиля. В. Хлебников" (1983), "Словотворчество и смежные проблемы языка поэта" (1986) В.П. Григорьев обращается к формотворчеству в его связях со словотворчеством; к проблеме "мифологического", которой подчинены "воображаемая филология" поэта, особенно эстетика неологизма. Открытая в будущее система словотворчества, образная ёмкость неологизмов, глубина смысловых ассоциаций, принцип "эстетического равноправия" исконных слов русского языка, ключевые для поэта корни, понятия, слова-образцы - в этом заключается значение и своеобразие Хлебникова-поэта.

В книге "Велимир Хлебников: Природа творчества" (1990) Р. В. Дуганов пытается ответить на три вопроса: какое главное событие творческой судьбы Хлебникова? каково центральное его произведение? и каков его магистральный сюжет? Исходя из того, что смысловым центром, к которому направлено творчество Хлебникова, является революция, возвращающая человека к самому себе, Дуганов отводит центральное место поэме "Ладомир" Выявляя поэтическую традицию, с которой ассоциируется художественный строй поэмы, он указывает на одическую линию XVIII века, а смыслообразующий сюжет всего творчества Хлебникова видит в поэтическом предвидении будущего единства человека, истории и природы.

Серьезный вклад в изучение неологии Хлебникова внесли работы H.H. Перцовой "Словарь неологизмов Велимира Хлебникова" (1995) и монография "Словотворчество Велимира Хлебникова" (2003), в которых широко освещаются культурные явления, повлиявшие на формирование Хлебникова-словотворца, среди которых и лингвистические идеи XVII века, и "языковая работа" ближайших современников поэта - Вяч. Иванова и Андрея Белого.

В монографии Барбары Лённквист "Мироздание в слове. Поэтика Велимира Хлебникова" (1999) исследуются фольклорные истоки поэтики Велимира Хлебникова. Основная часть книги - подробный подстрочный анализ текста поэмы "Поэт", имеющей ключевое значение.

В 2000-ом году вышли итоговые для хлебниковедения монографии В.П. Григорьева "Будетлянин" и сборник статей и исследований под общей редакцией А.Е. Парниса "Мир Велимира Хлебникова: Статьи. Исследования (1911-1998)".

Без преувеличения можно констатировать, что в XXI веке хлебниковедение стало одной из ведущих областей мирового литературоведения. В Астрахани, на родине поэта, регулярно проводятся Международные Хлебниковские чтения; там же учреждена Литературная премия имени В. Хлебникова. Конференции, посвященные его творчеству, проходят в Москве, Санкт-Петербурге, Хельсинки, Стокгольме, Амстердаме. Хлебниковское общество, созданное ещё в 1980-е годы, выпускает "Вестник Общества Велимира Хлебникова". По-прежнему продуктивно работает в области идиостиля В.П. Григорьев. В 2006 году свет увидела его книга "Велимир Хлебников в четырехмерном пространстве языка", куда вошли статьи 1958-2004 годов, сжато представившие путь автора к выдвигаемой им идее четырехмерного пространства-времени языка, где семантика, синтактика и прагматика сопоставлены с "эвристикой", охватывающей и пронизывающей их. В развитие теории экспрессем, с опорой на "Словарь языка русской поэзии- XX века", обсуждается модель "Словаря эвристем" с отбором в него "сильных" (в идейно-художественном смысле) контекстов из источников и проблема динамики в самой эвристике, условная смена "парадигмы Блока" "парадигмой Хлебникова". Идею эвристики во многом обусловили опыт прямых учителей автора (A.A. Реформатский, В.В. Виноградов), чем и объясняется специфический круг интересов ученого: от русистики и целостной филологии к частным проблемам словообразования, лексикографии, поэтической речи, интерлингвистике, кризису младограмматизма; к обоснованию модели "Смысл - Текст", лингвистической эстетике и эстетической гносеологии, идеям ОПОЯЗа, семиотики и МФШ, проблемам культуры языка и языковой политики, диалогу и воображаемой логике. В процессе анализа поэзии Хлебникова в единой точке сошлись литература и наука: Чехов, Андрей Белый, О. Мандельштам, М.М. Бахтин, Н Бор.

Своеобразным итогом научных разысканий Хенрика Барана после его "Поэтики русской литературы начала XX века" стала книга "О Хлебникове. Контексты, источники, мифы" (2002). Сам автор в предисловии характеризует проблематику книги: ".вопросы о контекстах, широких или узких, поэтического мира Хлебникова, об источниках его образов, мотивов и персонажей, о характере создаваемых им мифов" [Баран 2002: 11]. Автором не только представлен и осмыслен ценнейший архивный, историко-литературный, культурологический материал, но и продемонстрирована продуктивность метода "контекстов" для восстановления многомерного мира Хлебникова во всей его полноте и разнообразии. В сферу исследования X. Баран вовлекает также до того неизвестные или "запретные" аспекты ранней идеологии Хлебникова, стремясь реконструировать идеологический уровень в модели мира будетлянина. Таким образом, проблема идеологии и мировоззрения В. Хлебникова, что для нас важно, определяется как одна из актуальнейших и требующих объективного анализа.

Значительным вкладом в изучение феномена Велимира Хлебникова стала книга C.B. Старкиной "Велимир Хлебников: Король Времени" (2005; переиздание книги в 2007 в серии "Жизнь замечательных людей"). Помимо того, что это первая полная биография поэта, она вносит существенные коррективы в сложившееся представление о творческой эволюции поэта-будетлянина. Исследовательница особо выделяет 1904-1910 годы как определенный этап в художественной биографии Хлебникова, доказывая путём обращения к текстологическим разысканиям, что уже в дофутуристический период, т.е. до вхождения в какие бы то ни было литературные объединения, Хлебников сложился как самобытный автор с широким диапазоном поэтических приемов, методов, проделав сложную и весьма содержательную эволюцию. Уже на раннем этапе творчества, как убедительно показывает C.B. Старкина, Хлебников предстает как художественный мыслитель, а научные и философские интересы с самого начала подчиняются художественному творчеству.

Итак, сегодня можно говорить о том, что современное хлебниковедение — это состоявшаяся отрасль литературоведческой науки, демонстрирующая разнообразие теоретико-литературных ракурсов и подходов к изучению "творений" поэта. В основном внимание современных исследователей сосредоточено на следующих проблемах:

1) словотворчество и особенности хлебниковского языка [Башмакова 1987; Григорьев 1983, 1986; Дуганов 1990; Перцова 1995, 2003];

2) внелитературные контексты творчества Хлебникова: Хлебников и музыка, изобразительное искусство, наука, особенно философия [Альфонсов 1982; Арензон 1985; Бабков 1987; Гервер 1993; Иванов 1986; Кон 2000; Подвойский 2005];

3) мифологические и фольклорные мотивы в творчестве Хлебникова [Баран 1993; Гарбуз 1983; Ланцова 1993; Перцова, Рафаева 1996];

4) интертекстуальные связи творений Хлебникова с произведениями широкого круга русских и зарубежных писателей XIX и XX веков, общая значимость которых заключается в развенчании мифа об обособленном положении поэта в русской и мировой литературе, о его деструктивном отношении к классическому наследию [Глинин 1992; Ефимов 1993; Исаев 2005; Эткинд 2000];

5) различные аспекты поэтики Хлебникова: вопросы композиции, система жанров, мотивно-образный комплекс и т.д. [Баран 1991; Старкина 1998; Успенский 1973];

6) по-прежнему много внимания уделяется изучению биографии поэта, осмыслению его творческого пути и вопросам идейно-художественной эволюции [Аристов 2001; Мамаев 2007; Парнис 2005, 2008; Старкина 2005, 2007].

Однако, несмотря на то, что хлебниковедами проделана огромная работа, поле для исследований как в области мировоззрения, так и поэтики остается достаточно широким.

Для нас определяющим является тезис поэта, относящийся к 1913 году: "Одна из тайн творчества - видеть перед собой тот народ, для которого пишешь, и находить словам место на осях жизни этого народа, крайних точек ширины и вышины" [Хлебников 2001, III: 340].

Выявить и художественно воплотить "крайние точки ширины и вышины" на аксиологической оси - это и есть кредо Хлебникова, мировоззренческое, этическое, эстетическое, которое и положено в основу нашей работы.

Одной из таких "крайних точек" является смех, смеховая культура прошлого и настоящего. В эстетическом плане его природа парадоксальна: из языческого смеха-"жизнедателя" он легко становится смехом-"душегубом", меняя тем самым "плюс" на "минус". Эта амбивалентность смехового начала привлекала внимание многих писателей, философов и исследователей, среди которых особенно выделяются труды А. Бергсона, М.М. Бахтина, Д. С. Лихачёва, A.M. Панченко, Н.В. Понырко, Л.В. Карасева и др. [Бахтин 1990; Бергсон 2000; Карасев 1996; Лихачев, Панченко, Понырко 1984]. Именно смех в контексте культуры рубежа XIX-XX веков стал той силой, которая помогала и разрушать и строить, обновлять; смех оказался способным деконструировать и реконструировать человеческий мир.

Другая сторона вопроса - связь смеха со злом и смертью. Танатос как эстетическая проблема была осознана таковой, как это ни парадоксально, буквально несколько десятков лет назад, о чем свидетельствуют, в частности выпуски (начиная с 1991 г.) альманаха "Фигуры Танатоса", издаваемые Ассоциацией танатологов Санкт-Петербурга при содействии философского факультета Санкт-петербургского университета и Института человека РАН.

Необходимость изучения феномена смерти в творчестве Хлебникова отметил еще в 1975 году Н. Степанов. Однако охватить проблему целиком не входило в задачу ученого. Обозначенная перспектива должна была обрести новые горизонты и самоопределиться как специальная, притом весьма непростая тема, о чем в 1996 году писал и В. П. Григорьев, заостряя внимание на существующих лакунах в изучении поэтики Хлебникова. Тем не менее за два с небольшим десятка- лет никакого "самоопределения" данной проблемы не произошло. Эта ситуация сохраняется и сегодня.

Смех в культуре XX столетия можно назвать одной из экзистенциальных характеристик личности. "Человек смеющийся" стал определением человека по преимуществу. Смех стал выражать самую корневую сущность бытия в современной культуре. И главную роль в этом процессе сыграл Фридрих Ницше. На наш взгляд, во многом разгадка характера эстетического смеха XX века коренится в философии Ницше, которая, бесспорно, повлияла и на творчество Велимира Хлебникова. Учение немецкого философа во многом сформировало ту духовную атмосферу, в которой зародилось одно из самых радикальных течений в искусстве XX века - футуризм.

Учеными, как правило, отмечаются точки соприкосновения поэзии Хлебникова с современным ему модернистским искусством, в том числе и изобразительным. Элементы экспрессионизма очевидны в его образной системе, как и у других футуристов. Но мы заострим внимание на импрессионизме хлебниковских образов, полагая, что именно это течение в живописи более всего соотносилось с идеей нейтрализации смертоносных сил: эстетически реализовать миг, уходящий в небытие - это один из вариантов гетевского призыва остановить мгновение, ибо оно прекрасно.

Всё это даёт возможность нового прочтения поэзии Хлебникова, определяя тем самым актуальность нашего исследования.

Объектом является лирика В. Хлебникова как биографический и эстетический текст, связавший воедино личность и творчество в философско-художественном контексте эпохи.

Предмет исследования - мировоззренческие и эстетические искания Велимира Хлебникова в аспекте оппозиции смех/смерть, реализующей себя на всех уровнях мотивно-образной и идиостилевой системы.

Материалом диссертации стали поэтические тексты Хлебникова, его прозаическое и эпистолярное наследие, воспоминания современников.

Цель работы - охарактеризовать природу и содержание художественного экспериментаторства Велимира Хлебникова как явления, порожденного парадоксализмом кризисных и "пограничных" тенденций в искусстве начала XX века. Для достижения цели ставятся и решаются следующие задачи:

• выявить концептуальное своеобразие смехового начала в поэзии Хлебникова в его гносеологических, онтологических, аксиологических и метафизических аспектах;

• охарактеризовать доминантные мотивно-образные комплексы, связанные с категориями смех/жизнь, смех/смерть как взаимопредполагающие; рассмотреть их смыслоорганизуюшую роль в конкретных поэтических текстах;

• обосновать триединство лирического героя как реализацию структуры "ребёнок - медиатор - юродивый / шут", опираясь на трансформацию идей Ф. Ницше в сознании поэта;

• доказать генетическую и типологическую связь поэтической танатологии В. Хлебникова с теорией и практикой импрессионизма. Научная новизна работы обусловлена тем, что в ней системно и целостно доказана взаимосвязь смехового начала и танатологических представлений поэта как философско-метафизического феномена, обусловленного "пограничностью" поэтического сознания, а также выделена триединая структура лирического героя Хлебникова и определены её составляющие: ребёнок - медиатор - юродивый/шут.

Методология работы предполагает интеграцию историко-литературного, структурно-семантического, мифопоэтического и сравнительно-сопоставительного подходов к анализу художественного текста. Методологическую базу исследования составили труды А. Аствацатурова, М.М. Бахтина, Л.Я. Гинзбург, Ю.М. Лотмана, Д.С. Лихачёва,

A.M. Панченко, Н.В. Понырко, Л.В. Карасева, В. Янкелевича и др. Определяющее значение имели работы таких хлебниковедов, как X. Баран,

B.П. Григорьев, Р.В. Дуганов, Б. Лённквист, Н. Степанов и др. Безусловную ценность представляют для нас идеи П.А. Флоренского о корреляции языковых и изобразительных приемов [Флоренский 1993].

Теоретическая значимость исследования заключается в расширении, углублении, а также пересмотре стереотипных представлений о специфической природе философско-эстетического и этического содержания поэзии Велимира Хлебникова и футуризма в целом.

Результаты исследования имеют практическое значение и могут быть использованы в учебных курсах по "Истории русской литературы XX века", в спецкурсах и спецсеминарах по творчеству Велимира Хлебникова, при разработке теоретических и методических рекомендаций по проблемам изучения поэзии русского футуризма.

Апробация материала. Концептуально значимые положения диссертации обсуждались на методологических семинарах кафедры литературы, издательского дела и литературного творчества Волгоградского государственного университета. Основные положения исследования изложены в докладах и сообщениях на Международных Хлебниковских чтениях (Астрахань: 2003, 2005, 2008), Кирилло-Мефодиевских чтениях (Москва: 2008, 2009, 2010), на Второй Международной научной конференции "Русская словесность в контексте современных интеграционных процессов" (Волгоград: 2007), научных конференциях студентов и аспирантов ВолГУ (Волгоград: 2004 - 2010). По теме диссертации опубликовано 16 работ, в том числе одна публикация в издании, рекомендованном ВАК.

Положенияу выносимые на защиту:

1. Результаты экспериментально-поэтического опыта Велимира Хлебникова как на мировоззренческо-нравственном, так и на философско-онтологическом уровнях отражены в ряде амбивалентных "смеховых ситуаций", в которых сопряжены разноприродные стихии, разнопорядковые физические и метафизические элементы. При всей активности витальных проявлений - хохот, усмешка, веселье - смех выступает постоянным атрибутом смерти и тем самым является важнейшей составляющей хлебниковского танатоса. В итоге стихотворения Хлебникова, в которых фигурирует образы смеха/смерти, прочитываются как отражение кризисности ("пограничности") сознания в общем метатексте русской поэзии 1910-х - начала 1920-х годов.

2. В поэзии Хлебникова складывается многоплановая структура центрального героя смеховых/танатологических ситуаций: он выступает в качестве представителя объективного мира, как выразитель глубинных авторских эмоций и идей. Этот центр может пониматься трояко: дитя — медиатор — шут/юродивый. Каждый из названных элементов самодостаточен сам по себе и одновременно неразрывно связан с другими.

3. Бесспорна роль деструктивных идей Ф. Ницше в процессе формирования эстетики русского футуризма в целом и поэтического мира Велимира Хлебникова в частности. Это не только тезис о смерти Бога или теории "вечного возвращения" и учение о сверхчеловеке, традиционно и подчас предвзято связываемые с именем немецкого философа, но и заявленное единство смерти/смеха, нашедшее наиболее откровенное выражение в поэзии Ницше, недостаточно привлекавшей внимание специалистов.

4. Чрезвычайно существенным для понимания образной системы Велимира Хлебникова в танатологическом ракурсе является установление корреляционных отношений между приемами живописи и поэтической речи. Анализируя эти корреляции, мы делаем акцент на искусстве импрессионизма, пытавшемся "удержать мгновение" путем выявления множественности и подвижности художественных точек зрения на предмет, "отодвинуть" смерть игрой света и тени, чувственной осязаемостью мазка, "подрисовкой" невидимых глазу линий, долженствующих "продлить" впечатление. Аналогичные тенденции мы наблюдаем в идиостиле Хлебникова.

Структура диссертации подчинена достижению поставленной в работе цели и решению обусловленных ею задач. Работа состоит из Введения, трёх глав, Заключения и Списка использованной литературы, включающего 213 наименований. Материал изложен на 173 страницах.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Проблемы смеха и смерти в лирике Велимира Хлебникова"

Заключение

О Велимире Хлебникове, эклектичном, "неправильном", возможно, одном из самых необычных представителей русской литературы рубежа Х1Х-ХХ веков, еще долго предстоит спорить критикам и читателям.

В истории литературы немного писателей с такой сложной судьбой, как Велимир Хлебников. Его стихи увлекали и отталкивали, его проза и драматургия ставили перед читателями вопросы, ориентированные на будущее и потому часто непонятные. Легенды и литературные анекдоты, связанные с именем футуриста, ещё более мешали пониманию его творчества, философии и эстетики. Для многих Хлебников оставался чудаком, бормотавшим непонятные слова на заумном языке и таскавшим в наволочке свои рукописи. Горьким предостережением потомкам прозвучали строки поэта, написанные им незадолго до смерти. В них он рассказал не только о своей судьбе, но и о судьбе каждого творца, не понятого и не признанного современниками:

Еще раз, еще раз, Я для вас Звезда.

Горе моряку, взявшему Неверный угол своей ладьи И звезды:

Он разобьется о камни, О подводные мели. Горе и вам, взявшим Неверный угол сердца ко мне: Вы разобьетесь о камни, И камни будут надсмехаться Над вами,

Как вы надсмехались

Надо мной.

1922) [Хлебников 2001,1: 439]

Кроме того, до сих пор существует своеобразная антиномия, затрудняющая понимание хлебников ского творчества: оригинальные творческие воззрения поэта сокрыты в его стихах; но, с другой стороны, сами стихи будетлянина не могут быть адекватно прочитаны, восприняты и пережиты читателями, если они остаются глухими и невосприимчивыми к системе эстетических представлений, выражением и развитием которых служит творчество Хлебникова. В связи с этим следует избегать отождествления сложной системы эстетических воззрений будетлянина с неким усреднённым представлением об эстетике русского футуризма. Художественные явления, локализованные в одной и той же точке литературного развития и характеризуемые одними и теми же временными и пространственными координатами, могут, тем не менее, существенно различаться и далеко .отстоят друг от друга, если рассмотреть их в координатах эстетических и историко-культурных.

Данное обстоятельство свидетельствует о том, что творчество Хлебникова требует к себе нового подхода. Такой попыткой и является наше исследование.

В творчестве Велимира Хлебникова нашли отражение особенности внутреннего мира поэта. В лирике складывается двойственная структура центрального героя: он выступает в качестве представителя объективного мира и как выразитель глубинных авторских эмоций и идей. Этот центр может пониматься трояко: дитя - медиатор — шут / юродивый. Каждый из этих элементов самодостаточен сам по себе и одновременно неразрывно связан с другими. Хлебников создаёт новый тип героя с его во многом новым отношением к окружающему миру.

В произведениях Велимира Хлебникова, как и в нем самом, на первый план выходит детскость и подлинная, высокая чистота. Несмотря на почти полную отрешенность от быта, Хлебников видел и замечал все. Абсолютно трезвый ум наблюдателя сочетался у него с завороженностью детского, свежего восприятия. Сознание поэта оставалось первозданно чистым. Он видел истинное, настоящее. Не случайно дети - хотя и не частые, но любимые герои Хлебникова. От их лица поэт критикует рассудочно-эгоистическое существование. Даже их языки - детей и Хлебникова -похожи в главном: как ребенок выражает себя в своей речи, так и словотворчество Хлебникова необходимо ему как инструмент самореализации, при помощи которого он возвращает привычным словам "первобытную" свежесть.

Понимающие люди часто называли Хлебникова пророком, а те, кто видел только внешнее, не умея различить истинное и сокровенное, - шутом и юродивым. И невольно были правы, т.к. юродивый — это умный, но одинокий человек, нарушающий обычаи, этикетные нормы, тем самым обнажающий мир от всех церемониальных форм, а ум - от всех условностей, привычек. Он видит и говорит правду, знает о мире больше, чем его современники. Поведение юродивого смешно и таинственно одновременно, ведь он видит и слышит то, что находится за пределами обычной видимости и слышимости. Хлебников всегда видел (особенно в числах) больше, чем другие, мог прозреть глубинную суть вещей и явлений и передавал ее, как в посланиях, в своих текстах.

В творчестве Велимира Хлебникова ярко проявилось своеобразие такой философской категории, как смех.

Смех в XX веке стал основной эстетической доминантой, экзистенциальной характеристикой бытия человека и его умонастроения. Эта доминанта приобретала на протяжении всего XX века различные звучания. Она варьировалась от "нигилистической иронии" начала века до постмодернистской иронии и юмора. Революции и мировая война являются событиями, определяющими культуру и историю рубежа Х1Х-ХХ веков

Революции предшествует "гибель богов", то есть разрушение традиционных ценностей. А там, где "гибнут боги", там на первый план выходит игра в качестве модели бытия и звучит смех.

Функции смеха, связанное с ним карнавальное начало стали органичной частью "творений" поэта и вписали его произведения в литературный контекст Серебряного века.

При этом Хлебников наделил категорию смеха своим, органичным для его мировоззрения смыслом. В итоге смех Хлебникова предстаёт перед читателем как нечто смешанное, сложенное из разных по своей природе элементов и стихий: стихий жизни и смерти, человеческой и животной природы, физических и метафизических элементов.

Смех поэт связывает с другой философской категорией — со смертью. В годы революционных катаклизмов смерть становится одной из основных подвергшихся пересмотру категорий: она перестаёт б&ть естественным завершением прожитой жизни, становясь массовым и обыденным явлением. Рождается новая мифология, новая картина мира, отданного во власть смерти, всюду подстерегающей человека. В глазах XX века космос смерти отчётливо и неотвратимо преобразуется в трагедию вселенского самоубийства. Революции и войны XX столетия воздвигли живые картины активной смерти. Всё живое поставлено в экзистенциальную ситуацию - на грань между бытием и небытием. Нарушена естественная модель жизненного уклада.

Стихотворения Хлебникова, в которых фигурирует образ смерти, прочитываются как отражение времени, как часть общего метатекста, который образует русская поэзия 1910-х — начала 1920-х годов. Особенностью хлебниковского понимания Танатоса является его сопряжение со смехом. Смех во всех своих проявлениях — хохот, усмешка, веселье — становится постоянным атрибутом смерти. Посредством смеха акцентируется состояние перехода от жизни к смерти. Смех становится знаком пограничной ситуации, порогом между тем и этим миром.

Впрочем, сам Хлебников к смерти относился с философским спокойствием. Открытые им "законы времени" позволяли "смотреть на смерть как на временное купание в волнах небытия" [Хлебников 2001, III: 253]. В 1922 году, уже, вероятно, предчувствуя близкую кончину, он написал о своих будущих ощущениях: "Я умер и засмеялся. Просто большое стало малым, малое большим. Просто во всех членах уравнения бытия знак «да» заменился знаком «нет». Таинственная нить уводила меня в мир бытия, и я узнавал вселенную внутри моего кровяного шарика. Я узнавал главное ядро своей мысли как величественное небо, в котором я нахожусь. И я понял, что всё остается по-старому, но только я смотрю на мир против течения" [Хлебников 2001, III: 131].

Одновременно, вследствие своей двойственной природы, у Хлебникова смех ассоциируется и с витальным началом. Это смех жизнеутверждающий и весёлый, иногда совершенно беспричинный или возникающий по самым ничтожным поводам. Такой смех вытеснят все отрицательные переживания, делает их невозможными. Он побеждает гнев, досаду, поднимает жизненные силы, вызывает желание жить. Смех и хохот пронизывают и хлебниковское творчество, и словотворчество.

Знаковой фигурой конца XIX - начала XX века стал немецкий мыслитель Фридрих Ницше, чья философия явилась ключом к культурному коду новой духовной парадигмы начала XX столетия — века модерна. Россия была среди тех стран, где учение немецкого философа наиболее быстро получило признание. О Ницше много писали и спорили. Трудно назвать крупного мыслителя конца XIX - первой четверти XX века, который бы оставил без внимания философию Ницше. Его концепция оказала творчески плодотворное воздействие на интеллектуальные направления России той поры.

Влияние философии Фридриха Ницше на эстетику русского футуризма неоспоримо, так как учение философа во многом трансформировало и сформировало ту духовную атмосферу, в которой и зародился футуризм. Идеи Ницше (учение о сверхчеловеке, нигилизм, витализм, "вечное возвращение" и "вечное становление") были творчески переработаны кубофутуристами и нашли отражение в их творчестве.

Не стал исключением и Велимир Хлебников. Точки соприкосновения немецкого философа и русского поэта можно обнаружить и в их философских взглядах, и в их поэтике. Как и всякий пишущий человек, Ницше и Хлебников хотели быть понятыми современниками, но никогда не ориентировались на их вкусы. Подобно другим гениям, они не писали для читателей, а просто хотели выговориться: не распространить свои убеждения, не просветить ближних, не научить, а излить собственное "я". Читатель был необходим им как свидетель.

И у Ницше, и у Хлебникова была общая почва, питавшая их искусство. Недовольные состоянием человеческого общества, они мечтали о наступлении эры некоего органического возрождения, когда человек, окунувшись в особый, первозданный мир, будто бы обретает свою подлинную природу, возвращается к самому себе. Отсюда - борьба Ницше и Хлебникова с "книгой" за жизнь; тяга обоих к Востоку как к "прародине" человечества' и почерпнутая в восточной мудрости идея цикличности времени, на основе которой Хлебников строил свои числовые законы, а Ницше создал концепцию "вечного возвращения".

Уже в отношении к языку наблюдается непосредственная близость поэзии Велимира Хлебникова и Фридриха Ницше. Сфера языка не была объектом абстрактного теоретизирования ни для Ницше, ни для Хлебникова. Она оказалась вплотную связанной с писательской и поэтической практикой обоих. Результатом этого стал в случае с Хлебниковым "звёздный" язык, в случае с Ницше — знаменитый ницшеанский стиль. Язык вообще, грамматика в частности, понимается- Ницше как глубинный упорядочивающий принцип, создающий основные ориентиры мышления и мировосприятия. Ницше считает, что представление о структуре мира человек получает из структуры языка. Между этими структурами имеются соответствия, и изменения в грамматике должны вызывать изменения в мировоззрении. У Хлебникова язык становится своеобразной матрицей для внеязыковой реальности. Для него бесспорно, что всё существующее в мире отражено в языке. Но ещё более неоспоримо то, что всё, что возможно в языке, возможно в мире. Иначе говоря, жизнь общества может быть заключена в языке. Он даёт знание о мире, посылает в мир вещей и явлений некие импульсы, дающие толчок к развитию вещей, явлений и человека.

Кроме того, именно Ницше в конце XIX века объявил смех одной из основополагающих характеристик человека, что стало особенно важным-для футуристов с их карнавализацией действительности. "Человек смеющийся" пришёл на смену "человеку размышляющему". Смех стал выражением глубинной сущности бытия человека, эстетической доминантой картины мира.

Серебряный век - время тотальных перемен во всем. Политики, философы, деятели культуры искали новые формы выражения для своих идей. Ломались социальная система и нравственные устои, перестройке подверглась и литературная система, что дало жизнь пограничным явлениям.

Наиболее сложной предстаёт идейно-образная структура и поэтика пограничных явлений, сформировавшихся в процессе соотношения литературы и изобразительного искусства. Формы этого соотношения были разнообразны, но, пожалуй, к наиболее перспективным следует отнести точки соприкосновения словесного искусства с импрессионизмом в живописи.

Ощутимые плоды обращение к импрессионизму принесло в литературе реалистического и романтического типа. Однако из сферы такого взаимодействия нельзя исключать футуризм в целом и творчество Хлебникова в частности.

И вот почему. На первый взгляд кажется, что футуризм и импрессионизм если не противоположные, то, по крайней мере, несовместимые явления. Но футуризм - сложное, многоликое, почти хаотическое явление, сочетающее совершенно несовместимые элементы, например, примитивизм, урбанизм, славянофильство, символизм и т.п.

Как и художники-импрессионисты, поэты-футуристы поначалу шокировали публику. Нередко, говоря о футуристах, пишут, что их печатные и устные выступления, их разрисованные лица и пресловутая желтая кофта Маяковского преследовали цель эпатировать, удивить, ошеломить обывателя, поразить читателя и раздразнить критиков. Они не вписывались ни в одно литературное течение, поэтому создали своё, вынесли искусство на городские улицы, в толпу. Были, конечно, среди футуристов те, кому было интересно только узко понятое формальное новаторство нового направления. Но такие поэты, как Велимир Хлебников и Елена Гуро, быстро переросли эпатажные программы, привлекая к себе внимание серьёзных - ценителей поэзии.

Импрессионисты создали свою неповторимую живописную манеру, основанную на игре света и тени, на причудливых смешениях красок; Хлебников - свой "звёздный язык" с нарушением привычных логических и словесных связей, с неологизмами, необычными метафорами, частыми перифразами. Поэту интересно прежде всего "мерцание", принципиальная неоднозначность слова. Живопись оказывается ориентиром для Хлебникова-теоретика и в плане создания единого мирового языка, так как она "всегда говорила языком, доступным для всех" [Хлебников 2001, III: 241].

Образы "творений" Хлебникова сродни образам полотен импрессионистов: взгляд поэта выхватывает из реального мира то, что важно ему сейчас, то, что вторит его настроениям. Малое, песчинка мироздания становится главным, основой для понимания сакрального смысла бытия. И наоборот - то, что казалось существенным, отходит на задний план. Образы причудливо, порой оксюморонно переплетаются, создавая именно в таком сочетании нужные смыслы.

Мы не случайно заговорили об импрессионизме в связи с футуризмом, Велимиром Хлебниковым и его отношением к феноменам смерти и смеха. На наш взгляд, именно импрессионизм с его художественным методом и установками как никакой другой стиль подходил для позиционирования авторской концепции. Ценность и значимость момента, определенный ракурс, при котором видно то, что обычно скрыто, - вот что помогало Хлебникову наилучшим способом манифестировать свои идеи о соотношении жизни, смерти, смеха.

Теперь такое явление как эстетика и философия Велимира Хлебникова видится отчётливее и объёмнее, получает более разностороннюю оценку. "Поэтическое лицо" будетлянина менялось: мудрец Зангези, поэт-ребёнок, лесной язычник, священник цветов, дервиш-урус-юродивый. Но его поэзия неповторима и наполнена смелостью. ".Смелость Хлебникова - его свобода. Все без исключения литературные школы. живут запрещениями: этого нельзя, того нельзя, это банально, то смешно. Хлебников же существовал поэтической свободой, которая была в каждом данном случае необходимостью", - писал в 1928 году Юрий Тынянов [Хлебников 2001, II: 12].

Творчество Хлебникова в целом нельзя назвать однозначно философским, но его можно и нужно оценивать как уникальный феномен русской культуры, во многом предвосхитивший ключевые идеи философии конца XX века в самом его начале.

Список научной литературыСтепаненко, Кристина Алексеевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Андреев, JI.H. Собрание сочинений. В 6 т. / JT.H. Андреев. М.: Художественная литература, 1990-1996.

2. Асеев, H.H. Велимир Хлебников / H.H. Асеев // Асеев H.H. Родословная поэзии: Статьи, воспоминания, письма. М.: Советский писатель, 1990. - С. 199-208.

3. Бальмонт, К.Д. Автобиографическая проза / К.Д. Бальмонт М.: Алгоритм, 2001. - 608 с.

4. Бальмонт, К.Д. Где мой дом: Стихотворения, художественная проза, статьи, очерки, письма / К.Д. Бальмонт — М.: Республика, 1992. 448 с.

5. Белый, А. Фридрих Ницше / А. Белый // Символизм как миропонимание. -М.: Республика, 1994. С. 189-200.

6. Бергсон, А. Смех. Сартр, Ж.-П. Тошнота. Роман. Симон, К. Дороги Фландрии. Роман. Пер. с фр. / Сост. О. Жданко. Послесл. Н. Пахсарьян и JI. Андреева / А. Бергсон, Ж.-П. Сартр, К. Симон. М.: Панорама, 2000. - 608 с.

7. Бонавентура. Ночные бдения / Бонавентура — М.: Наука, 1990. 256 с.

8. Брик, JI. Пристрастные рассказы / Сост. Я.И. Гройсман, И.Ю. Гене. / JI. Брик Нижний Новгород: Деком, 2003. - 328 с.

9. Бурлюк, Д. Фрагменты из воспоминаний футуриста. Письма. Стихотворения / Д. Бурлюк — СПб.: Пушкинский фонд, 1994. 383 с.

10. Ю.Быков, Д.Л. Орфография: опера в трёх действиях / Д.Л. Быков М.: Вагриус, 2006. - 688 с.

11. П.Гуро, Е.Г. Небесные верблюжата. Избранное / Сост., авт. статей и прим. Л.В. Усенко. / Е.Г. Гуро Ростов-на-Дону: Изд-во Рост, ун-та, 1993.-288 с.

12. Замятин, Е.И. Избранные произведения / Сост., вступ. ст., коммент.

13. Е.Б. Скороспеловой. / Е.И. Замятин М.: Сов. Россия, 1990. - 544 с. 13.Золя, Э. Творчество. Человек-зверь: Романы; Статьи: Пер. с фр. / Э. Золя. - М.: НФ "Пушкинская библиотека", ООО "Издательство АСТ", 2003.-941 с.

14. Иванов, Вяч. Вс. Хлебников и наука / Вяч. Вс. Иванов // Пути в незнаемое: Писатели рассказывают о науке. Избранные очерки. М.: Советский писатель, 1986. - С. 382-440.

15. Каменскй, В. Его-моя биография великого футуриста / В. Каменский -М.: Гилея, 1918.-94 с.

16. Кручёных, А. Кукиш пошлякам / А. Крученых — М., Таллинн: Гилея, 1992.-60 с.

17. Кручёных, А. Стихотворения, поэмы, романы, опера / А. Крученых -СПб.: Академический проект, 2001. 480 с.

18. Лившиц, Б. Полутороглазый стрелец. Воспоминания / Б. Лившиц Л.: Худож. литература, 1989. - 720 с.

19. Мандельштам, О.Э. Слово и культура: Статьи / О.Э. Мандельштам -М.: Советский писатель, 1987. -320 с/

20. Мариенгоф, А. Роман без вранья / А. Мариенгоф М.: ТОО "ИВАН", 1995.-160 с.

21. Мережковский, Д.С. Не мир, но меч / Д.С. Мережковский М.: АСТ; Харьков: Фолио, 2000. - 720 с.

22. Ницше, Ф. Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей (18841888): Пер. О. Зеленского, С. Франка, Г. Рачинского, Я. Бермана / Ред. С. Гуреев, Ю. Подпоренко / Ф. Ницше М.: Транспорт, 1994. - 374 с.

23. Ницше, Ф. Сочинения: В 2 т.: Пер. с нем. / Сост., ред. и авт. примеч. К. А. Свасьян. / Ф. Ницше М.: Мысль, 1990.

24. Ницше, Ф. Сочинения / Пер. с нем. Ю.М. Антоновского и др.; Ред,-сост. Т.Г. Тетенькина / Ф. Ницше Калининград: ФГУИПП "Янтарный сказ", 2002. - 456 с.

25. Ницше, Ф. Стихотворения. Философская проза: Пер. с нем. / Сост. М. Кореневой; Вступ. ст. М. Кореневой и А. Аствацатурова; Коммент. А. Аствацатурова / Ф. Ницше СПб.: Худож. лит., 1993. - 672 с.

26. Паскаль, Блез. Письма к провинциалу / Пер. с фр. А.И. Попова; Общ. ред., коммент., пер. вступ. ст. и дополнений О.И. Хомы. / Блез Паскаль Киев: Изд-во Киевск. ун-та, 1977. - 365 с.

27. Платонов, А.П. Течение времени: повести, рассказы / А.П. Платонов. -М.: Московский рабочий, 1971. -463 с.

28. Поэзия русского футуризма / Вступ. ст. В.Н. Альфонсова, сост. и подгот. текста В. А. Альфонсова и С.Р. Красицкого. СПб.: Академический проект, 1999. - 752 с.

29. Розанов, В.В. Семья как религия / В.В. Розанов // Русский Эрос, или Философия любви в России / Сост. и авт. вступ. ст. В. П. Шестаков; коммент. А.Н. Богословского. -М.: Прогресс, 1991. С. 120-138.

30. Сологуб, Ф. Творимая легенда: Роман: В 2 кн. / Ф. Сологуб М.: Худож. лит, - 1991.31 .Хлебников, В. Собрание сочинений: В 3 т. / В. Хлебников СПб.: Академический проект, 2001.

31. Хлебников, В. Собрание сочинений: В 6 тт. / В. Хлебников М.: ИМ ЛИ РАН, "Наследие", 2000-2005.

32. Хлебников, В. Творения / Общ. ред. И вступит, ст. М.Я. Полякова; Сост., подгот. текста и коммент. В.П. Григорьева и А.Е. Парниса / В. Хлебников — М.: Советский писатель, 1987. — 736 с.

33. Исследовательская литература

34. Аверинцев, С.С. Бахтин и русское отношение к смеху / С.С. Аверинцев // От мифа к литературе: Сборник в честь 75-летия Е.М. Мелетинского. М.: Российский государственный гуманитарный университет, 1993. -С. 341-345.

35. Альтман, М.С. Разговоры с Вячеславом Ивановым / М.С. Альтман -СПб.: Инапресс, 1995.-367 с.

36. Альфонсов, В.А. "Чтобы слово смело пошло за живописью": В. Хлебников и живопись / В.А. Альфонсов // Литература и живопись, -Л.: Наука, 1982. С. 205-226.

37. Арензон, Е. К пониманию Хлебникова: наука и поэзия / Е. Арензон // Вопросы литературы. 1985. -№ 10. - С. 163-169.

38. Арзамасцева, И.Н. Лингвопоэтическая идея детства и творчество А.Е. Кручёных / И.Н. Арзамасцева // Филологические науки. 2002. - № 6. -С. 12-23.

39. Аристов, В. В. В. В. Хлебников в Казани, 1898 1908: (Гимназия, ун-т, становление Велимира) / В.В. Аристов - Казань: Изд-во КГУ, 2001. -67 с.

40. Арьес, Ф. Человек перед лицом смерти / Ф. Арьес. М.: Прогресс, Прогресс-академия, 1992. - 520 с.- 41.Аствацатуров, А. Комментарии / А. Аствацатуров // Ницше Ф. Стихотворения. Философская проза. СПб.: Художественная литература, 1993. - С. 627-665.

41. Афанасьев, А.Н. Мифология Древней Руси / А.Н. Афанасьев М.: Эксмо, 2006. - 608 с.

42. Бабков, В.В. Между наукой и поэзией: Метабиоз Велимира Хлебникова / В.В. Бабков // Вопросы истории естествознания и техники. 1987. - № 2. - С. 136-147.

43. Баран, X. О Хлебникове. Контексты, источники, мифы / X. Баран — М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 2002. 416 с.

44. Баран, X. Поэтика русской литературы начала XX века. Сборник: Автор, пер. с англ. / Предисл. Н.В. Котрелева и A.JI. Осповата / X. Баран М.: Прогресс, 1993. - 368 с.

45. Баран, X. Проблемы композиции в произведениях В. Хлебникова / X. Баран // Литературное обозрение. 1991. - № 8. - С. 34-39.

46. Басинский, П.В. К вопросу о "ницшеанстве" М. Горького / П.В. Басинский // Известия РАН. Серия литература и язык. — 1996. № 4. -С. 26-33.

47. Бахтин, М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет / М.М. Бахтин М.: Худож. лит., 1975. - 504 с.

48. Бахтин, М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса / М.М. Бахтин М.: Худож. лит., 1990. -543 с.

49. Бахтин, М. М. Эстетика словесного творчества / М.М. Бахтин М.: Искусство, 1979. - 424 с.

50. Башмакова, Н. В. Слово и образ: О творческом мышлении Велимира Хлебникова. Дис. . д-ра филос. наук / Н.В. Башмакова — Хельсинки, 1987.-288 с.

51. Безелянский, Ю.Н. 99 имён Серебряного века / Ю.Н. Безелянский М.: Эксмо, 2008. - 640 с.

52. Бердяев, Н. Самопознание. (Опыт философской автобиографии) / Н. Бердяев М.: Книга, 1991. - 448 с.

53. Бобринская, Е. Русский авангард: истоки и метаморфозы / Е. Бобринская М.: "Пятая страна", 2003. - 304 с.

54. Бобринская, Е. Футуризм / Е. Бобринская М.: Галарт, 2000. - 192 с.

55. Борев, Ю. О комическом / Ю. Борев М.: Гос. изд-во "Искусство", 1957.-232 с.

56. Вестник Общества Велимира Хлебникова I. Ред. Е.Р. Арензон, Р. Вроон, Г.Г. Глинин, Р.В. Дуганов, А.Т. Никитаев. М.: Гилея, 1996. -264 с.

57. Вестник Общества Велимира Хлебникова. II. Ред. Е.Р. Арензон, Г.Г. Глинин. М.: Гилея, 1999. - 152 с.

58. Вестник Общества Велимира Хлебникова. III. Ред. Е.Р. Арензон, Г.Г. Глинин. М.: Гилея, 2002. - 200 с.

59. Винокур, Г.О. Маяковский новатор языка / Г.О. Винокур - М.: Советский писатель, 1943. - 412 с.

60. Волков, И.Ф. Художественная система как форма исторического развития литературы / И.Ф. Волков // Литературный процесс: Сб. ст. / Под ред. Г.Н. Поспелова. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1981. С. 41-54.

61. Воспоминания о серебряном веке / Сост., авт. предисл. и коммент. В. Крейд. -М.: Республика, 1993. -559 с.

62. Выготский, Л.С. Собр. соч. В 6 т. Т. 2. / Л.С. Выготский М: Педагогика, 1982.

63. Гаман, Р. Импрессионизм в искусстве и жизни / Р. Гаман М.: Изогиз, 1935.- 180 с.

64. Гарбуз, A.B. Велимир Хлебников: Мифопоэтическая основа творчества: Дисс. . канд. филол. наук / A.B. Гарбуз — Башкирск. гос. ун-т.-Уфа, 1983.-220 с.

65. Гарбуз, A.B. B.B. Хлебников и А.Н. Афанасьев / A.B. Гарбуз // Фольклор народов РСФСР. Межвузовский научный сборник. Уфа: Изд-во Башкирск. гос. ун-та, 1984. Вып. 11. - С. 124-132.

66. Гарин, И. И. Ницше / И.И. Гарин М.: ТЕРРА, 2000. - 848 с.

67. Гервер, JI.JI. Скрябин и Хлебников: "Божественная поэма" и "Ангелы" / JI.JI. Гервер Музыкальная академия. - 1993. -№ 4. - С. 185-191.

68. Гервер, JI.JI. "А синее небо, моцарть!": Моцарт и Хлебников / JI.JI. Гервер // Моцарт XX век: Сборник статей. - Ростов-на-Дону: Консерватория - РГПУ, 1993. - С. 114-125.

69. Гинзбург, Л. О лирике / Л. Гинзбург М.: Интрада, 1997. - 416 с.

70. Глинин, Г.Г. "Борис Годунов" A.C. Пушкина и поэма В Хлебникова "Марина Мнишек" / Г.Г. Глинин // Поэтический мир Хлебникова. -Астрахань: Астрах, гос. пед. ин-т им. С. М. Кирова, 1992. Вып. 2. - С. 152-160.

71. Горичева, Т. Православие и постмодернизм / Т. Горичева Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1991. — 64 с.

72. Горичева, Т. Христианство и современный мир / Т. Горичева СПб.: Изд-во "Алатейя":ТО "Ступени", 1996. - 304 с.

73. Григорьев, В.П. Будетлянин / В.П. Григорьев — М.: Языки славянской культуры, 2000. 816 с.

74. Григорьев, В.П. Велимир Хлебников в четырехмерном пространстве языка. Избранные работы. 1958-2000-е годы / В.П. Григорьев М.: Языки славянских культур, 2006. - 816 с.

75. Григорьев, В.П. Грамматика идиостиля: В. Хлебников / В.П. Григорьев -М.: Наука, 1983.-225 с.

76. Григорьев, В.П. Словотворчество и смежные проблемы языка поэта / В.П. Григорьев М.: Наука, 1986. - 256 с.

77. Григорьев, В.П. "Хлебников шутит.". I. Homo ludens / В.П. Григорьев // Лики языка: Сборник научных статей. М.: Наследие, 1998. - С. 48-55.

78. Данилевский, Р.Ю. Русский образ Ф. Ницше / Р.Ю. Данилевский // На рубеже XIX-XX веков. Л.: Наука, 1991. - С. 5-44.

79. Долгополов, Л. К. На рубеже веков: О русской литературе конца XIX -начала XX века / Л.К. Долгополов Л.: Сов. писатель, 1977. — 352 с.

80. Дуганов, Р.В. Велимир Хлебников: Природа творчества / Р.В. Дуганов М.: Советский писатель, 1990. - 352 с.

81. Евлампиев, И.И. Достоевский и Ницше на пути к новой метафизике человека / И.И. Евлампиев // Вопросы философии. — 2002. — № 2. С. 102-119.

82. Ефимов, И.М. "Юноша" Хлебников и "взрослый" Платонов: Сравнительный анализ литературного творчества. / И.М. Ефимов // Звезда, 1993.-№ 12.-С. 185-189.

83. Жолковский, А. К. Блуждающие сны и другие работы / А.К. Жолковский М.: Наука, 1994. - 428 с.88.3аварова, А. Миф о детстве. Осмысление детства в искусстве конца XIX начала XX веков / А. Заварова // Детская литература. - 1994. - № З.-С. 71-74.

84. Иваницкий, В. Почему смеялась рыба? / В. Иваницкий // Знание сила. - 1993.-№2. - С. 9-16.

85. Иваницкий, В. "Я древний смех несу на рынок." / В. Иваницкий // Знание-сила. 1993. -№2. -С. 95-101.

86. Игнатов, А. Черт и сверхчеловек: Предчувствие тоталитаризма Достоевским и Ницше / А. Игнатов // Вопросы философии. — 1993. № 4.-С. 35-46.

87. Иныпакова, Е.Ю. Карнавализация творческого сознании художника в культуре русского авангарда / Е.Ю. Инынакова // Вопросы психологии. -2001.-№4.-С. 39-46.

88. Исаев, Г.Г. Хлебников в творческом сознании Э. Лимонова / Г.Г. Исаев // Творчество Велимира Хлебникова и русская литература: Материалы IX Международных Хлебниковских чтений. Астрахань: Издательский дом "Астраханский университет", 2005. - С. 162-170.

89. Искусство авангарда: язык мирового общения / Под ред. А. В. Гарбуза. -Уфа: Изд-во Башкирск. гос. ун-та, 1993. 380 с.

90. Калинина, O.A. Ф. Ницше и футуризм / O.A. Калинина // Филологические этюды: Сб. науч. ст. молодых учёных. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1998. - Вып. 1. - С. 82-85.

91. Кантор, В.К. Достоевский, Ницше и кризис христианства в Европе конца XX века / В.К. Кантор // Вопросы философии. 2002. - № 9. - С. 54-76.

92. Карасев, Л.В. Философия смеха / Л.В. Карасев М.: РГГУ,1996. -221 с.

93. Карлинский, В.В. Фридрих Ницше и Константин Леонтьев. Судьба идей / В.В. Карлинский // Фридрих Ницше и русская философия. Екатеринбург: Изд-во Екатеринбургск. ун-та, 2000. - С. 56-62.

94. Келдыш, В.А. Русский реализм начала XX века / В.А. Келдыш -М: Наука, 1975. -279 с.

95. Келдыш, В.А. К проблеме литературных взаимодействий в начале XX века (о так называемых "промежуточных явлениях") / В.А. Келдыш // Русская литература. 1979. -№ 2. - С. 3-27.

96. Клинг, О. В. Хлебников и символизм / О. Клинг // Вопросы литературы. 1998. -№ 5. - С. 93-121.

97. Юное, Э. Ницше в России: Революция морального сознания / Э. Клюс СПб.: Академ, проект, 1999: Серия «Совр. западная русистика». - Т.23. - 240 с.

98. Ковтун, Е. Русская футуристическая книга / Е. Ковтун — М.: "Книга", 1989. -234 с.

99. Колобаева, Л. Горький и Ницше К обсуждению проблемы ницшеанства в творчестве молодого A.M. Горького. / Л. Колобаева // Вопросы литературы. 1990. -№ 10. - С. 162-173.

100. Кон, Ю.Г. Стравинский и Хлебников: некоторые принципы подхода к проблеме ритма / Ю.Г. Кон // Мир Велимира Хлебникова: Статьи. Исследования (1911-1998). М.: Языки русской культуры, 2000.-С. 707-718.

101. Коренева, М. Д. Мережковский и немецкая культура / М.Д. Коренева // На рубеже XIX-XX веков. Л.: Наука, 1991. - С. 44-77.

102. Корецкая, И.В. Импрессионизм в поэзии и эстетике символизма / И.В. Корецкая // Литературно-эстетические концепции в России конца XIX начала XX в. - М.: Наука, 1975. - С. 207-251.

103. Красильников, Р.Л. Образ смерти в литературном произведении: модели и уровни анализа / Р.Л. Красильников. Вологда: ГУК ИАЦК, 2007. -140 с.

104. Лаврова, A.A. Критика разума как критика языка (философско-лингвистический аспект творчества Ф. Ницше) / A.A. Лаврова // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 7. Философия. 1997. - №2. - С. 58-72.

105. Лаврова, A.A. О пользе и вреде "веры в грамматику" (философия языка Ф. Ницше) / A.A. Лаврова // Историко-философский ежегодник, 1995.-М.: Мартис, 1996. С. 61-72.

106. Ланцова, С.А. Мифологизм В. Хлебникова: некоторые аспекты проблемы / С.А. Ланцова Астрахань, 1993. - 163 с.

107. Лённквист, Б. Мироздание в слове. Поэтика Велимира Хлебникова / Пер. с англ. А.Ю. Кокотова. / Б. Лённквист СПб.: Гуманитарное агентство "Академический проект", 1999. —237 с.

108. Лихачёв, Д.С. Избранные работы: В 3 т. Т. 2. Великое наследие; Смех в Древней Руси: Монографии. Заметки о русском / Д.С. Лихачев -Л.: Худож. литература, 1987. -496 с.

109. Лихачёв, Д.С., Панченко, A.M., Понырко, Н.В. Смех в Древней Руси / Д.С. Лихачев, A.M. Панченко, Н.В. Понырко Л.: Наука, 1984. -296 с.

110. Лотман, Ю.М. Анализ поэтического текста. Структура стиха / Ю.М. Лотман Л.: Просвещение, 1972. - 279 с.

111. Лотман, Ю.М. Структура художественного текста / Ю.М. Лотман М.: Искусство, 1970. - 364 с.

112. Лурье, А. Детский рай / А. Лурье // Воспоминания о серебряном веке / Сост., авт. предисл. и коммент. В. Крейд. М.: Республика, 1993. -С. 273-280.

113. Лурье, А. Наш марш / А. Лурье // Русский футуризм: Теория. Практика. Критика. Воспоминания / Сост. В.Н. Терехина, А.П. Зименко. М.: Наследие, 2000. - С. 430-432.

114. Максимов, Д.Е. Русские поэты начала века: Очерки / Д.Е. Максимов. Л.: Сов. писатель, 1986. - 408 с.

115. Мамаев, A.A. Астрахань Велимира Хлебникова. Документальная повесть / A.A. Мамаев Астрахань: ГП АО «Издательско-полиграфический комплекс "Волга"», 2007. -250 с.

116. Манифесты и программы русских футуристов / Под ред. В. Маркова. Мюнхен: Alber, 1967. - 130 с.

117. Материалисты Древней Греции: Собрание текстов Гераклита, Демокрита и Эпикура / Общ. ред. и вступ. ст. М.А. Дынника. М.: Госполитиздат, 1955. -239 с.

118. Мескин, В.А. Грани русской прозы: Ф. Сологуб, Л. Андреев, И. Бунин / В.А. Мескин. Южно-Сахалинск: Изд-во Сахал. гос. ун-та, 2000.- 150 с.

119. Микушевич, В. Ирония Фридриха Ницше / В. Микушевич // Логос. -№ 4. 1993. - С. 199-203.

120. Мир Велимира Хлебникова: Статьи. Исследования (1911 1998) / Сост.: В.В. Иванов, З.С. Паперный, А.Е. Парнис. - М.: Языки русской культуры, 2000. - 880 с.

121. Михайлов, М.Н. Глаза в русской литературе XX века / М.Н. Михайлов // Русская речь. 2002. - № 1. - С. 17-26.

122. Мочульский, К. Андрей Белый / К. Мочульский Париж: ИМКА-Пресс, 1955.-294 с.

123. Ницше: pro et contra / Сост., вступ. ст., примеч. и библиогр. Ю. В. Синеокой. СПб.: РХГИ, 2001. - 1076 с.

124. Носко, И.В. Детство как психосоциокультурный феномен / И.В. Носко // Социальная работа в Сибири: Сборник научных трудов. -Кемерово: Кузбассвузиздат, 2004. С. 118-132.

125. Орлов, В.Н. Перепутья. Из истории русской поэзии начала XX века / В.Н. Орлов М.: Худож. литература, 1976. - 368 с.

126. Павлова, М. Между светом и тенью / М. Павлова // Сологуб Ф. тяжёлые сны. Роман. Рассказы, Л.: Художественная литература, 1990. -С. 3-16.

127. Панченко, A.M. Весёлые люди скоморохи / A.M. Панченко // Знание-сила. 1993.-№2.-С. 21-29.

128. Пашкин, Д.А. Феномен смерти в текстах В. Хлебникова: некоторые аспекты темы: Автореф. дис. . канд. филол. наук / Д.А. Пашкин Тюменский ГУ. Тюмень, 2002. - 22 с.

129. Перцова, H.H. Символика бытия у П. Флоренского и В. Хлебникова / H.H. Перцова // Знак. Сб. ст. по лингвистике, семиотике и поэтике. М„ 1994. - С. 269-277.

130. Перцова, H.H. Словарь неологизмов Велимира Хлебникова / H.H. Перцова Wien; Moskau, 1995. - 559 с.

131. Перцова, H.H. Словотворчество Велимира Хлебникова / Предисл. Р. Вроона. / H.H. Перцова М.: Изд-во МГУ, 2003. - 175 с.

132. Подорога, В. А. Выражение и смысл: Ландшафтные миры философии: С. Киркегор, Ф. Ницше, М. Хайдеггер, М. Пруст, Ф. Кафка / В.А. Подорога М.: Ad Marginem, 1995. - 426 с.

133. Поляков, Д. Некоторое количество подтекстов: (Парабаса II) / Д. Поляков // Русская филология. Тарту, 1998. - №9. - С. 155-170.

134. Поляков, Д. Схима смеха: О финале "Зангези" Хлебникова / Д. Поляков // Парадигмы: Сб. работ молодых учёных / Под общ. ред. И.В. Фоменко. Тверь: Твер. гос. ун-т, 2000. - С. 94-104.

135. Поэтический мир Велимира Хлебникова: Научно-методологические проблемы изучения: Межвуз. сб. науч. тр. / Ред. Н. С. Травушкин, Г. Г. Глинин и др. Волгоград, 1990. - 136 с.

136. Поэтический мир Велимира Хлебникова: Межвуз. сб. науч. тр. / Редкол.: Глинин Г. Г. и др.; Астрах, гос. пед. ин-т им. С. М. Кирова. -Астрахань, 1992. Вып. 2.-172 с.

137. Пропп, В.Я. Проблемы комизма и смеха / В.Я. Пропп М.: Изд-во "Лабиринт", 2002. - 192 с.

138. Рабинович, В.Л. Зеркало и смерть / В.Л. Рабинович // Фигуры Танатоса: Искусство умирания: Сб. статей / Под ред. A.B. Демичева, М.С. Уварова. СПб.: Издательство С.-Петербургского университета, 1998.-С. 5-11.

139. Романенков, И.Д. Творчество Велимира Хлебникова / И.Д. Романенков М.: МАКС Пресс, 2003. - 419 с.

140. Русский футуризм: Теория. Практика. Критика. Воспоминания / Сост. В.Н. Терехина, А.П. Зименко. М.: Наследие, 2000. - 480 с.

141. Рюмина, М.Т. Эстетика смеха: Смех как виртуальная реальность / М.Т. Рюмина-М.: КомКнига, 2006.-320 с.

142. Санкина, С.Л. Легенда о небесном госте: В. В. Хлебников / С.Л. Санкина // Русская литература. 1998. - № 2. - С. 84-101.

143. Сапего, И. Эстетические принципы импрессионизма / И. Сапего // Искусство. 1974. -№ 5. - С. 55-83.

144. Сарычев, В. А. Кубофутуризм и куб о футуристы: Эстетика. Творчество. Эволюция / В.А. Сарычев — Липецк: Липецкое издательство, 2000. 256 с.

145. Сарычев, В. А. Эстетика русского модернизма: Проблема "жизнетворчества" / В.А. Сарычев Воронеж: Изд-во Воронежск. унта, 1991.-320 с.

146. Свасьян, К. Примечания / К. Свасьян // Ницше Ф. Сочинения: В 2-х т. T. 2.-М.: Мысль, 1990. С. 770-809.

147. Синеокая, Ю.В. Восприятие идей Ницше в России: основные этапы, тенденции, значение / Ю.В. Синеокая // Фридрих Ницше и философия в России. СПб.: Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 1999. - С. 7-37.

148. Скворцов, А. Достоевский и Ницше о Боге и безбожии / А. Скворцов//Октябрь. 1996. - № 11. - С. 142-154.

149. Спенсер, Г. Физиология смеха / Г. Спенсер // Спенсер Г. Опыты научные, политические и философские / Пер. с англ. Под ред. М.А. Рубакина. Минск: Современный литератор, 1998. - С. 798-811.

150. Старкина, C.B. Велимир Хлебников / C.B. Старкина М.: Молодая гвардия, 2007. - 339 с. (Жизнь замечат. людей: Сер. биогр.; Вып. 1036)

151. Старкина, C.B. Велимир Хлебников: Король времени. Биография / C.B. Старкина СПб.: Вита Нова, 2005. - 480 с.

152. Стеблин-Каменский, М.И. Апология смеха / М.И. Стеблин-Каменский // Стеблин-Каменский М.И. Историческая поэтика. JL: Изд-во Ленинградск. ун-та, 1978. - С. 158-173.

153. Степанов, Н.Л. Велимир Хлебников: Жизнь и творчество / Н.Л. Степанов М.: Советский писатель, 1975. - 280 с.

154. Струнин, В. Поэма глаз Велимира Хлебникова / В. Струнин // Лит. учёба. 1985. - № 5. - С. 210-214.

155. Творчество Велимира Хлебникова в контексте мировой культуры XX века: VIII Международные Хлебниковские чтения. 18-20 сентября 2003 г.: Научные доклады и сообщения: В 2 ч. / Сост. Н.В. Максимова. -Астрахань: Изд-во Астраханского гос. ун-та, 2003.

156. Теребихин, Н.М. Сакральная география Русского Севера (Религиозно-мифологическое пространство северорусской культуры ) / Н.М. Теребихин. Архангельск: Изд-во Поморского ун-та, 1993. - 223 с.

157. Тропкина, Н.Е. Образный строй русской поэзии 1917-1921 гг.: Монография / Н.Е. Тропкина Волгоград: Перемена, 1998. - 222 с.

158. Тынянов, Ю.Н. Проблемы стихотворного языка. Статьи / Ю.Н. Тынянов М.: Советский писатель, 1965. - 301 с.

159. Успенский, Б.А. К поэтике Хлебникова: проблемы композиции / Б.А. Успенский // Сборник статей по вторичным моделирующим системам. Тарту: ТГУ, 1973. - С. 122-127.

160. Флоренский, П.А. Обратная перспектива / П.А. Флоренский. -СПб.: Русская книга, 1993. 137 с.

161. Флоренский, П.А. Соч.: В 4 т. / Сост. игумена Андроника (A.C. Трубачёва), П.В. Флоренского, М.С. Трубачёвой / П.А. Флоренский -М.: Мысль, 1994-2000.

162. Фрейд, 3. Остроумие и его отношение к бессознательному / 3. Фрейд -СПб.: Алатейя, 2000. 309 с.

163. Фридрих Ницше и философия в России: Сборник статей. СПб.: Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 1999. -312 с.

164. Фуко, М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук / Мишель Фуко; Вступит, статья канд. филос. наук Н. С. Автомоновой. / М. Фуко М.: "Прогресс", 1977. - 488 с.

165. Харджиев, Н.И. Статьи об авангарде: В 2 т. / Сост. Р. Дуганов, Ю. Арпишкин, А. Сарабьянов. / Н.И. Харджиев М.: Изд-во "RA", 1997.

166. Хёйзинга, Й. Homo ludens. В тени завтрашнего дня: Пер. с нидерл. / Общ. ред. и послесл. Г.М. Тавризян / Й. Хёйзинга М.: Издательская группа "Прогресс", "Прогресс-Академия", 1992. - 464 с.

167. Хренов, H.A. Культура в эпоху социального хаоса / H.A. Хренов М.: Едиториал УРСС, 2002. - 448 с.

168. Чистякова, М.Г. "Удалённые от солнца" / М.Г. Чистякова // Вестник Тюменского государственного университета. — 2004. — № 2. — С. 89-93.

169. Чуковский, К.И. От двух до пяти / К.И. Чуковский — М.: Детская литература, 1970. 427 с.

170. Шкловский , В. Гамбургский счёт: Статьи — воспоминания эссе (1914-1933) / В. Шкловский - М.: Советский писатель, 1990. - 544 с.

171. Элиаде, М. Миф о вечном возвращении: Архетипы и повторяемость / Пер. с фр. Е. Морозовой, Е. Мурашкинцевой; Науч. коне. Я.В. Чеснов. / М. Элиаде СПб.: Алатейя, 1998. - 249 с.

172. Эпштейн, М.Н. "Природа, мир, тайник вселенной": Система пейзажных образов в русской поэзии / М.Н. Эпштейн М.: Высшая школа, 1990.-304 с.

173. Эткинд, Е.Г. Заболоцкий и Хлебников / Е.Г. Эткинд // Мир Велимира Хлебникова: Статьи. Исследования (1911 1998) / Сост.:

174. В.В. Иванов, З.С. Паперный, А.Е. Парнис. — М.: Языки русской культуры, 2000. С. 405-427.

175. Юренев, Р.Н. Смешное на экране / Р.Н. Юренев М.: Искусство, 1964.-208 с.

176. Юренев, Р.Н. Советская кинокомедия / Р.Н. Юренев М.: Наука, 1964.-540 с.

177. Якимович, А.К. Магическая вселенная. Очерки по искусству, философии и литературе XX века / А.К. Якимович М.: Галарт, 1995. -168 с.

178. Ямпольский, М.Б. Сообщество одиночек: Арендт, Беньямин, Шолем, Кафка: лекция. / М.Б. Ямпольский М.: Изд-во Ипполитова, 2004. - 44 с.

179. Янкелевич, В. Смерть / В. Янкелевич М.: Издательство Литературного института им. A.M. Горького, 1999. -448 с.

180. Ясперс, К. Ницше и христианство / К. Ясперс М.: Медиум, 1994.-115 с.

181. Cooke, R. Magic in the poetry of Velimir Khlebnikov / R. Cooke // Essays in Poetics. 1980. - Vol. V. -№ 2. - P. 12-14.

182. Deleuze, G. Foucault / G. Deleuze. Minneapolis, MN: University of Minnesota Press, 1986. - 143 p.

183. Goldt, R. Sprachc und Mythos bei V. Chlebnikov / Mainzer Slavististish veroff. Slavica moduntiaca / R. Goldt — Bd. 10. Mainz, 1967. — 296 p.

184. Cox, H.G. The Feast of Fools. A Theological Essay on Festivity and Fantasy / H.G. Cox. Cambridge (Mass): Cambridge: Harvard University Press, 1969. -204 p.

185. Cox, H.G. The Secular City: Secularization and Urbanization in Theological Perspective / H.G. Cox. New York: Macmillan, 1965. - 276 P

186. Langer, G. Nietzsche und der russische Futurist V. Chlebnikov. Sistemreferenzen und konzeptionelle Analogien / G. Langer // Vladimir Solov'ev und Friedrich Nietzsche. Frankfurt am Main, 2003. - 9. - S. 123145.

187. Lanne, J.-C. Pavel Florcnskij et Velimir Xlebnikov / J.-C. Lanne // Essais sur le discours de l'Europe éclatée. 1993. - № 11. - P. 27-43.

188. Lanne, J.-C. Velimir Klebnikov, poète futurien. T. I-il. / J.-C. Lanne -Paris, 1983.-340p.

189. Lönnqvist, B. Xlebnikov and Carnaval: An Analysis of the Poem "Poét" / Diss. / B. Lönnqvist Stockholm, 1979. - P. 13-33.

190. Marcov, V. Russian futurism: A History / V. Marcov Berkeley & Los Angeles, 1968. - P. 3-25.

191. Mickiewisz, D. Stmantic function in zaum' / D. Mickiewisz // Russian Literature. Vol. XV. - № 4. - P. 45-78.

192. Stobbe, P. «Povest' stroitsja iz slov, kak stroitrVnoj edinicy zdanja» (Zangezi). Überlegungen zu Konstruktivismus in Chlebnikovs My i doma und bildener kunst / P. Stobbe // Velimir Chlebnikov. 1885-1985. -München. 1986.-S. 117-130.

193. Velimir Chlebnikov: Myth and Reality. Amsterdam, 1986. - 593 p.

194. Vroon, R. Velimir Chlebnikov's "Chadzi-Tarhan" and the Lomonosovian Tradition / R. Vroon // Russian Literature. 1981. - Vol. IX. -P. 115-129.

195. Weststeijn, W.G. Velimir Chhlwbnikov and the development of poetical language in Russian symbolizm and futurism / W.G. Weststeijn -Amsterdam, 1983. 300 p.1. Справочная литература

196. Вовк, О.В. Энциклопедия знаков и символов / О.В. Вовк М.: Вече, 2006. - 528 с.

197. Глобалистика: Энциклопедия / Гл. ред. И.И. Мазур, А.Н. Чумаков. Центр научных и прикладных программ "Диалог". М.: Радуга, 2003. - 1328 с.

198. Пекарский, Ф.В. Хлебников / Ф.В. Пекарский // Новейший философский словарь: 2-е изд., переработ, и дополн. / Сост. и гл. ред. А.А. Грицанов. Минск: Интерпрессервис, Книжный дом, 2001. — С. 1155-1158.