автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Проза Н.М. Карамзина

Полный текст автореферата диссертации по теме "Проза Н.М. Карамзина"

005016653

Та правах рукописи

і/

Алпатова Татьяна Александровна ПРОЗА Н.М.КАРАМЗИНА: ПОЭТИКА ПОВЕСТВОВАНИЯ

Специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание учёной степени ; доктора филологических наук

V --

3 МАЙ 2012

Москва - 2012

005016653

Работа выполнена на кафедре русской классической литературы Московского государственного областного университета.

Научный консультант -

доктор филологических наук, профессор, Заслуженный деятель науки РФ Аношкина Вера Николаевна

Официальные оппоненты

- доктор филологических наук, профессор Ульяновского государственного педагогического университета Любовь Александровна Сапченко;

- доктор филологических наук,/^цент-Казанского (Приволжского) федерального университета Алексей Николаевич Пашкуров;

- доктор филологических наук, профессор Московского института открытого образования Сергей Николаевич Травников

Ведущая организация - Поволжская государственная социально-гуманитарная академия.

Защита диссертации состоится 17 мая 2012 г. в 15.00 на заседании диссертационного совета Д 212.155.01 по литературоведению в Московском государственном областном университете по адресу: 105005, Москва, ул. Энгельса, д. 21-а.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Московского государственного областного университета по адресу: 105005, Москва, ул. Радио, д. 10-а.

Автореферат разослан 9 апреля 2012 г. Ученый секретарь

диссертационного совета 1Скрипкина В.А.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Творчество Н.М.Карамзина сегодня - одна из наиболее важных для исследователя сфер русской литературы XVIII столетия. Карамзин - это личность, «которая сама по себе является целым миром духовной культуры»1. Стоящий на рубеже двух веков и соединяющий их собою, он удивительно динамичен, непредсказуемо подвижен и потому практически неисчерпаем для литературоведческой интерпретации. Круг проблем, волновавших писателя, жанровый состав его произведений, специфика выражения авторского «Я», мотивная структура, психологическое мастерство в изображении личности, яркие и самобытные картины природы, новаторство языка и стиля, наконец, само его участие в литературной и культурной жизни рубежа XVIII-XIX вв., - все это не решенные до конца задачи современной науки.

Тема диссертации - исследование поэтики повествования, выработанной в прозе Н.М.Карамзина и ставшей основой художественных исканий и обретений русской литературы конца XVIII - начала XIX в. Решение столь масштабной задачи с опорой в первую очередь на категории поэтики не случайно. Для Карамзина-художника, сформировавшегося в литературно-эстетической ситуации последней трети XVIII столетия, с характерными для этого периода жанровыми и стилевыми исканиями, тягой к формальному эксперименту (у самых разных авторов, от В.К.Тредиаковского до Г.Р.Державина, от Д.И.Фонвизина до А.Н.Радищева и И.А.Крылова), с традицией эстетической рефлексии как составной части творческого процесса именно совершенство словесного выражения нередко выступало главным критерием того, что труд удался и художественная задача выполнена.

Когда речь идет о Карамзине, зачастую мы не можем восстановить пути достижения писателем этой степени совершенства, реконструировать этапы работы над тем или иным произведением. Однако своеобразие карамзинской прозы оказывается главным образом в том, что она несет в самой себе

1 Вацуро В.Э. Карамзин возвращается // Литературное обозрение. 1989. № 11. Цит. по: Карамзин: Pro et contra. Личность и творчество Н.М.Карамзина в оценке русских писателей, критиков, исследователей. Антология. СПб.: Изд. Русской Христианской гуманитарной академии, 2006. С. 728.

заложенную в структурах текста «память» о процессе собственного создания. Новаторская поэтика Карамзина-писателя создавала эффект динамического, словно бы «становящегося» на глазах читателя повествования, и результатом этого оказывалось не только пробуждение отклика в его душе, но и переосмысление самой художественной роли прозы в литературной иерархии эпохи. Осознаваемая ранее как «низшее» в сравнении с поэзией, в меньшей степени рационализированное слово, художественная проза получает благодаря Карамзину эстетически ценную организацию - и в итоге становится полноправным искусством.

Таким образом, актуальность исследования обусловлена тем, что именно в творчестве Н.М.Карамзина реализуется одна из главных задач становления и развития русской словесности XVIII столетия - создание искусства эпической художественной прозы, которая окончательно «достроит» набор литературных форм эпохи. Осознание важности этого открытия писателя позволяет выявить те тенденции, что постепенно кристаллизовались в процессе жанрово-типологической, проблемно-тематической, структурной эволюции художественной прозы в русской литературе XVIII столетия в целом, тем самым по-настоящему убедительно «вписав» Карамзина как в ряд последователей (аспект, сравнительно изученный в российском и отчасти зарубежном литературоведении)1, так и писателей-предшественников, творческие поиски и находки которых в свете их «карамзинской» перспективы получают совершенно новую интерпретацию.

Анализ поэтики повествования, складывающейся в художественной прозе Карамзина, позволил в данной работе выйти к целому ряду более общих проблем: специфике художественности, «литературности» карамзинской прозы в разных жанрах, и в первую очередь в «Письмах русского путешественника», особым закономерностям творческого переосмысления автором «нехудожественного» материала - историко-политических, эстетических, культурологических, философских и т.п. сведений -и их превращения из «составных» элементов содержательного

1 Подробное исследование этой проблемы см.: Сапченко Л.А. Карамзин и русская литерату 2-ой половины XIX века : [Учеб. пособие]. Ульяновск: Ульян, гос. ун-т, 2001. 109 е.; Ее я Н.М. Карамзин: судьба наследия. (Век XIX). Ульяновск, 2003. 379 е.; Ее же: Творческ наследие Н. М. Карамзина: проблемы преемственности : Дис.... д-ра филол. наук : 10.01.0 Москва, 2003. 463 с.

плана произведения в сам его художественный каркас, способ и принцип построения.

Взгляд на поэтику повествования Карамзина обретает особую актуальность и в связи с усиливающейся в последнее десятилетие тенденцией отойти от строгой схемы последовательного изучения истории русской литературы XVIII в. как движения «от классицизма к...», а также от традиции выявления в творчестве писателей той эпохи «внешних», и по большей части «сконструированных» исследовательской мыслью «черт» (классицизма, сентиментализма, предреализма, предромантизма и т.д.) .

Думается, в этой ситуации анализ поэтики повествования карамзинской прозы как целостной системы даст очень ценную возможность выявить характерные черты «карамзинизма» как собственно художественного явления в развитии русской литературы конца XVIII - первой трети XIX в., а также будет способствовать выработке методологических подходов к описанию процессов, происходящих в тогдашней литературной ситуации, которое бы «вырастало» из самой ее специфики и было бы органично основным тенденциям художественного развития русского XVIII века.

Цель работы - оформление целостной концепции поэтики повествования в прозе Карамзина как динамичного, становящегося художественного единства, законы строения которого составляют предмет авторской и читательской рефлексии и организуют текст как произведение словесного искусства; установление

Так, в работах А.С.Курилова значительно расширяется (от рубежа XVI-XVII вв. до 20-х гг. XIX в.) пора существования в русской литературе классицизма как искусства, творимого по образцам, которое «всегда имеет место там, где что-то принимается за образец, становится объектом почитания, предметом творческого освоения, состязательного, соревновательного подражания» (Курилов A.C. Литературоведческие понятия и историко-литературная наука // Литературоведение на пороге XXI в.: материалы международной научной конференции (МГУ, май 1997 г.). М.: МГУ, 1998. С. 160). При таком подходе Карамзин, с его ориентацией на литературные «образцы» - Шекспира, Лессинга, Дж. Томсона, Л.Стерна, Ж.-Ж.Руссо, С.Ричардсона и др. - также может рассматриваться как автор эпохи классицизма (или «неоклассицизма»), т.к. «если исходить из того, что важнейшим атрибутивным признаком классицизма является творчество по образцам, сориентированное на конкретные жанры с характерными для них героями, сюжетами, темами, проблемами, поэтикой и т.п., то значительная часть произведений как отечественных, так и зарубежных писателей, которые сегодня относятся к сентиментализму, в действительности к нему не принадлежат» (Курилов A.C. Классицизм и сентиментализм: соотношение понятий // Живая мысль. К 100-летию со дня рождения Г.Н.Поспелова. М.: МГУ, 1999. С. 189).

5

динамических связей между формами карамзинского повествования и предшествующим опытом отечественной прозы XVIII столетия, а также перспектив их последующего развития в русской классической литературе XIX в.

Для достижения поставленной цели решались следующие задачи:

1. На основе современных теорий повествования, а также историко-литературных работ, посвященных русской прозе XVIII века, выработать методологию анализа прозы Н.М.Карамзина с точки зрения поэтики повествования.

2. Выявить историко-литературные и историко-культурные предпосылки реформы, предпринятой Карамзиным-писателем в сфере поэтики повествования.

3. Проанализировать поэтику повествования в «Письмах русского путешественника» как целостную систему; охарактеризовать структурные особенности и нравственно-философское содержание разработанных в книге Карамзина повествовательных типов.

4. Рассмотреть пути трансформации повествовательных принципов Карамзина в повестях писателя 1790-х - начала 1800-х годов.

5. Определить основы продуктивности новаторских художественных принципов Карамзина для последующего развития русской прозы XIX столетия.

Степень научной разработанности проблемы. История изучения творчества Карамзина складывалась таким образом, что на ранних этапах литературно-критического и собственно научного его осмысления (в прижизненных отзывах, в работах второй половины 1820-х - 1850-х гг., в юбилейных трудах 1866 г., а также непосредственно примыкавших к ним историко-литературных штудиях 1860-х - 1880-х гг.)1 обращений к поэтике карамзинской прозы было крайне мало. Оценка художественной специфики его произведений давалась в основном опосредованно - сквозь призму иных проблем, более актуальных для тогдашней литературной и научной ситуации.

1 Периодизацию и анализ истории изучения творческого наследия Карамзина см.: Сапченко JI.A. Карамзин в движении времени // Карамзин: Pro et contra. Личность и творчество Н.М.Карамзина в оценке русских писателей, критиков, исследователей. Антология. СПб.: Изд. Русской Христианской гуманитарной академии, 2006. С. 7-26.

6

Однако применительно к теме данной диссертации среди оценок Карамзина, высказанных прижизненной критикой, можно выделить своеобразный механизм «доказательства от противного»: когда непонимание, недооценка сделанного писателем, а то и обвинения в его адрес могут рассматриваться как косвенные свидетельства того, что литературные противники ощущали в его прозе нечто не соответствующее своим эстетическим ожиданиям, чуждое и потому неприемлемое - и таким образом негативные оценки парадоксально становятся для исследователя первыми свидетельствами о реакции читателей-критиков на художественное новаторство карамзинского повествования.

Представляется глубоко закономерным, что собственно научное осмысление поэтики повествования в прозе Карамзина начинается в XIX веке с «Писем русского путешественника». Ключевое значение здесь имела книга В.В.Сиповского «Н.М.Карамзин, автор "Писем русского путешественника"» (СПб., 1899), в которой «Письма...» впервые рассматривались не как реальный жизненный документ, источник сведений о биографии Карамзина, но как художественный текст, строящийся по своим законам. На широком историко-культурном и литературном фоне В.В. Сиповский подробно рассматривал историю создания «Писем...», возможные источники литературных влияний, которые испытывал Карамзин в период работы над ними. Анализ различных редакций позволил исследователю сделать выводы об особенностях творческой эволюции Карамзина-писателя. В целом книга В.В. Сиповского стала основой исследования карамзинского творчества и не потеряла своего значения и по сей день.

Важный вклад в изучение поэтики Карамзина в 1910 - нач. 1920-х гг. внесли представители сформировавшейся в ту пору формальной школы русского литературоведения. Основные направления для таких исследований карамзинского творчества определил Б.М. Эйхенбаум в программной статье «Карамзин» (1916) . Интерес формалистов к наследию Карамзина был связан в первую очередь со смелыми экспериментами в области художественной формы, которые в свое время столь часто приводили к неприятию карамзинского творчества современниками.

1 См.: Биржевые ведомости. 1916.2 дек.

Новый всплеск интереса к Карамзину приходится на начало 1960-х гг. В трудах П.А. Орлова, Г.П. Макогоненко, Ф.З. Кануновой, Л.Г. Кислятиной, В.В. Виноградова,

В.И. Федорова, Е.И. Осетрова, Н.Я. Эйдельмана, Ю.М. Лотмана, В.Н. Топорова, В.Э. Вацуро, И.З. Сермана, Н.Д. Кочетковой, Л.А. Сапченко и мн. др. предметом научного интереса становятся художественное и историческое наследие Карамзина, его биография и творческое общение с современниками, влияние карамзинского наследия на писателей XIX - XX вв. и целый ряд других серьезных проблем творчества писателя.

Однако собственно поэтика повествования, нарратив Карамзина рассматривался довольно редко. Исключение составляют книга американского исследователя Роджера Б.Андерсона1, а также диссертационное исследование

A.М.Тираспольской2 - работы, в которых центром внимания оказываются именно проблемы повествовательной техники, механизмы организации карамзинского текста. Основы методологии нарратологического анализа прозы Карамзина в монографии, посвященной повести «Бедная Лиза»3, разрабатывал и

B.Н.Топоров, предложивший для карамзинской прозы определение «нарративный жанр». Вопросы организации повествования в «Письмах русского путешественника» и повестях Карамзина в связи с более общими историко-литературными проблемами в разное время ставились также в работах ряда отечественных и зарубежных исследователей: Г.А.Гуковского, П.Н.Беркова, Г.П. Макогоненко, Д.Д.Благого, Ф.З. Кануновой, Л.Г. Кислягиной, В.В. Виноградова, В.И. Федорова, Е.И. Осетрова, Н.Я. Эйдельмана, Ю.М. Лотмана, В.Н. Топорова, В.Э. Вацуро, И.З. Сермана, Н.Д. Кочетковой, Л.А. Сапченко, Т.Е.Автухович, И.В.Банах, М.Я.Сорниковой, Э.Кросса, Х.Роте и др.

Однако, несмотря на периодически возникающий интерес к раскрытию самого механизма организации, поэтики карамзинской прозы, центральные и наиболее значительные с историко-литературной точки зрения проблемы ее изучения сохраняют актуальность и по сей день. Это предопределило новизну

1 Anderson R.B. N.M.Karasmzm's Prose: The Teller in the Taie: A study in narrative techniqui Huston, 1974.

2 Тираспольская A.M. Повести Н.М.Карамзина 1790-х гг.: проблемы повествовали] Диссертация... канд. филол. н. СПБ., 2005.

3 Топоров В.Н. «Бедная Лиза» Карамзина. Опыт прочтения. М., 1995.

8

диссертации. Она обусловлена разработкой методологии анализа поэтики повествования, которая соответствовала бы процессам, определившим развитие русской художественной прозы XVIII столетия. В диссертации выявлен и проанализирован пласт «карамзинских» тенденций в процессе становления самостоятельной повествовательной стратегии русской прозы «докарамзинского» периода. Представленный в работе анализ «Писем русского путешественника», повестей 1790-х - нач. 1800-х гг., художественных элементов в периодических изданиях Карамзина позволил выстроить целостную «историю» поэтики карамзинского повествования от ее зарождения до окончательной реализации. Таким образом сформирована база для изучения путей развития «карамзинского» начала в русской прозе последующего этапа, прежде всего в творчестве А.С.Пушкина и М.Ю.Лермонтова, причем не только на конкретно-реминисцентном уровне, но на глубинном уровне усвоения специфической творческой установки, особой формы авторской активности в прозе Карамзина. Результаты, достигнутые в ходе рассмотрения каждого из привлекаемых в работе произведений писателя, позволяют существенно обогатить, а в ряде случаев - изменить устоявшиеся интерпретации текстов писателя.

Общий итог проведенного исследования можно определить как создание целостной концепции динамичной системы повествования, составляющей основу «художественности» прозаического произведения в русской прозе XVIII - начала XIX в.

Методология исследования определяется спецификой самого изучаемого материала - системы повествования в художественной прозе Карамзина, сложный и динамичный характер которой потребовал значительной перестройки оформившихся в исследовательской практике подходов к анализу поэтики повествования, прежде всего методов нарратологии.

Классический облик этой науки на сегодняшний день сложился как исследование повествования на основе вычленения в тексте характерных структурных моделей - либо сюжетных (рассматривающих «порождение рассказываемой истории и преобразование этой истории в процессе нарративного конструирования»1 - см. работы Б.М.Эйхенбаума, Ю.Н.Тынянова,

1 Шмид В. Нарратология Пушкина // Пушкинская конференция в Стэнфорде. 1999. Материалы и исследования. М., 2001. С. 300.

В.Б.Шкловского, В .Я.Проппа, Ц.Тодорова, Р.Барта, Ф.Анкерсмита, К.Бремона, М.Герхардта, А.-Ж.Греймаса и др.), либо основанных на последовательной смене «повествовательных инстанций», «голосов», «точек зрения», специфической «авторской позиции, с которой ведется повествование»1.

Однако художественный мир прозы Карамзина, мир каждого из его произведений - принципиально открытый, несводимый ни к одному заранее заданному принципу, последовательно «обманывающий» читательские ожидания, но предлагающий взамен нечто гораздо более яркое и значительное. Эта живая и подвижная картина мира действительно формируется в повествовании и повествованием, - и потому анализ повествования также не может быть ориентирован на поиск, выстраивание, а тем более «выявление» единой модели (или даже ограниченного числа моделей). Цель анализа принципиально иная - рассматривая организацию повествования в произведениях Карамзина, найти те художественные средства, которые создавали и обеспечивали ту самую живую подвижность карамзинского слова, что и определила его особое место в истории русской прозы ХУШ-Х1Х вв.

Основу методологии диссертации составляет, таким образом, понимание поэтики повествования как «особого организующего и внутренне содержательного принципа»2, сложившиеся в отечественной литературной науке в трудах А.Н.Веселовского, М.М.Бахтина, Г.А.Гуковского, В.В.Виноградова, С.С.Аверинцева, СГ.Бочарова, Н.К.Гея, А.В.Михайлова, Т.Е.Автухович и др., а также в трудах зарубежных литературоведов и философов: Г.Гадамера, П.Рикёра и др.

Объектом исследования явились произведения Карамзина конца 1780-х - 1790-х годов: ранние прозаические опыты писателя, «Письма русского путешественника», повести «Евгений и Юлия», «Бедная Лиза», «Наталья, боярская дочь», «Остров Борнгольм», «Сиерра-Морена», «Лиодор», «Юлия», «Афинская жизнь; повести нач. 1800-х гг.: «Моя исповедь», «Рыцарь нашего времени», «Марфа Посадница, или Покорение Новагорода»; издания Карамзина «Московский журнал», альманахи «Аглая», «Аониды», журнал «Вестник Европы», критические и публицистические

1 Успенский Б.А. Поэтика композиции. Структура художественного текста и типология композиционной формы. М., 1970. С. 10. Гей Н.К. Проза Пушкина. Поэтика повествования. М., 1989. С. 7.

Ю

статьи писателя. Кроме того, при проведении историко-генетического и сравнительно-типологического исследования форм повествования в прозе Карамзина к анализу привлекались произведения русских писателей XVIII в.: В.К.Тредиаковского («Езда в остров Любви», «Аргенида», «Тилемахида», литературно-теоретические статьи), Ф.А.Эмина («Непостоянная фортуна, или Похождение Мирамонда», «Письма Ернеста и Доравры»), М.М.Хераскова («Нума, или Процветающий Рим», «Кадм и Гармония», «Полидор, сын Кадма и Гармонии»), а также западноевропейских авторов, оказавших влияние на становление поэтики повествования в прозе Карамзина: Л.Стерна, Дж. Томсона, А.Поупа, Ж.-Ж.Бартелеми, К.Ф.Морица, Ф.Шиллера и др.

Предмет исследования - поэтика повествования в прозе Карамзина как целостная система, включающая в себя особенности художественного отражения и сюжетно-композиционной организации жизненного и литературного материала, специфику пространственно-временной структуры, своеобразное

развертывание авторской оценки и построение системы «точек зрения» в повествовании, а также разнообразные формы самоосознания/самоописания текста, в совокупности составляющие феномен динамичного, «становящегося» на глазах читателя повествования, которое в конечном итоге и ввело художественную прозу XVIII столетия в сферу словесного искусства.

Теоретическая значимость работы определяется теми возможностями, которые открывает выстроенная концепция поэтики повествования в прозе Карамзина для изучения творчества писателя, а также эволюции русской литературы XVIII столетия в целом. Сделанные в диссертации наблюдения и выводы позволяют судить о масштабе повествовательной реформы Карамзина не только в собственно литературной, но и в историко-культурной сфере. Специфический тип повествования, им созданный, рассмотрен как наиболее совершенное в русской литературе воплощение духа «екатерининского просвещения», изменившего интеллектуальные потребности дворянства в освоении национального и общеевропейского культурного наследия путем свободного, заинтересованного и открытого, сочувственного «общения» с ним. Карамзинское повествование в этой связи может быть расценено как эстетическое оформление этого процесса

и

«общения», определяющего бытие истинно просвещенной - т.е. автономной, свободной и сознающей свое достоинство личности.

Теоретическим итогом проделанной работы стало оформление методологии анализа поэтики повествования с опорой на внутренние закономерности развития русской прозы XVIII в., в первую очередь тенденцию к усилению субъективно-авторского «присутствия» на разных уровнях текста как конструктивный принцип его строения, а также стремление к самоосмыслению/самописанию текста, которое становилось в прозе той поры творческим переосмыслением традиций рационалистической нормативности. Выработанный в диссертации взгляд на повествование в прозе Карамзина как целостное единство, организующее все уровни текста: творческую установку в работе с жизненным материалом; пространственно-временную структуру; ценностно-оценочную сферу; систему «точек зрения» в повествовании; формы самоописания текста, - позволяет существенно расширить как общетеоретический взгляд на феномен повествования в художественной прозе, так и возможности анализа повествования в аспекте исторической поэтики, применительно к становлению и развитию русской прозы XVIII века, и в первую очередь прозы Карамзина.

Положения, выносимые на защиту:

1. Методология анализа поэтики повествования в художественной прозе Н.М.Карамзина предполагает взгляд на повествование как формосодержательное единство текста, особый организующий его принцип, соприродный всему художественному миру произведения.

2. Ко времени последней трети XVIII века в русской литературе окончательно оформилась потребность в создании новой художественной прозы, которая основывалась бы на самостоятельной повествовательной стратегии и воспринималась критикой и читателями как подлинное искусство.

3. Основные особенности поэтики повествования Карамзина были выработаны в «Письмах русского путешественника». Художественный текст в них превращается в динамично развертывающийся, «становящийся» на глазах читателя благодаря специфической форме построения пространства и времени, а также параллельному ведению в книге множества дополнительных «сюжетов», которые оформляются за счет ореола историко-

литературных и культурных ассоциаций. Определяющей особенностью карамзинского новаторства при этом оказывается оформление целостной концепции «самоописания текста», его подчеркнутой «филологичности» и «литературности», которые и становятся конструктивным принципом поэтики повествования.

4. Продуктивные для развития русской прозы принципы повествования, найденные Карамзиным в «Письмах русского путешественника» как плод литературного эксперимента, перейдя в художественный мир карамзинских повестей обретают эстетическую безусловность и безыскусственность, способность «растворяться» в самоценном и самостоятельном зримом образе, что и придало, в конечном итоге, карамзинской системе подвижного, становящегося повествования характер принципиальной завершенности.

5. Характер деятельности Карамзина-журналиста, его издательские принципы при составлении «Московского журнала», альманахов «Аглая», «Аониды», журнала «Вестник Европы» также были созвучны повествовательным принципам писателя: видимой «пестроты» содержания как открытости внешним впечатлениям бытия, постоянному диалогу с самим собой, с миром и читателем.

6. Основа успеха литературного дела Карамзина заключается в самих законах повествования как динамичной, подвижной системы, развертывающейся на глазах читателя и потому предполагающей его живой отклик. В повестях писателя средством для этого становятся такие повествовательные механизмы, как отчетливая адресованность произведений читателю, создававшаяся благодаря единству жизненного и эмоционального опыта автора-повествователя, героев и аудитории; специфическая «литературность» повестей, которые, будучи адресованы читателю, воспитанному на «ученой» литературной школе классицизма,' вбирали в себя множество аллюзий-ассоциаций с другими текстами (а то и обобщенными жанровыми моделями). Важным художественным открытием Карамзина - автора повестей - было диалектическое сцепление различных субъективно-объективных планов описания, что и создавало неповторимый психологизм карамзинских произведений, ставший их основным отличием в истории русской прозы рубежа XVIII - XIX вв.

Практическая значимость исследования заключается в сборе и систематизации историко-литературного материала,

13

позволяющего исследователю представить целостную систему в развитии повествования в русской прозе XVIII в. и отдельные ее этапы. Важное практическое значение для построения историко-литературного курса русской литературы XVIII в. имеют конкретные наблюдения и выводы, сделанные в ходе анализа произведений Карамзина - «Писем русского путешественника», повестей и периодических изданий писателя. Результаты исследований могут существенно обогатить издательскую и комментаторскую практику работы с произведениями русской прозы XVIII столетия, и в первую очередь произведениями Карамзина, могут использоваться в построении общих и специальных курсов, связанных с проблемами развития русской литературы XVIII - первой половины XIX в., творчества Карамзина, Пушкина, Лермонтова и др.

Апробация работы. Материалы диссертационного исследования, а также основные положения и выводы работы апробировались в ходе чтения общих и специальных лекционных курсов «Русская литература XVIII века», «Русская литература первой трети XIX века», «История русского литературоведения», «Англия и англичане в русской литературе ХУІІІ-ХІХ вв.», «Литература путешествий в России», «Проза Н.М.Карамзина: поэтика повествования» в Московском государственном областном университете, а также в Московском городском педагогическом университете и Российской академии театрального искусства (ГИТИСе). Результаты исследований неоднократно представлялись на региональных, всероссийских и международных научных конференциях, в частности, «Москва и московский текст в русской литературе» (МГПУ, 2003-2011), «Русское литературоведение в новом тысячелетии» (МГГУ им. М.А.Шолохова - МГОУ, 20002011), «Универсалии русской литературы» (Воронеж, ВГУ, 20092011), «Коды русской классики» (Воронеж, ВГУ, 2011), «Виноградовские чтения» (МГЛУ, 2000-2011), «Державинские чтения» (Санкт-Петербург, Музей Г.Р.Державина и русской словесности его времени, 2007-2011), «Г.Р.Державин и диалектика культур» (Лаишево, Казанская обл., 2007-2010), «Поспеловские чтения» (МГУ им. М.В.Ломоносова, 2007-2010) и др. Материалы и выводы диссертации обсуждались на конференциях в ИМЛИ РАН, посвященных изучению русской литературы XVIII века («В.К.Тредиаковский и русская литература. К 300-летию со дня

рождения», 2003, «А.П.Сумароков и русская литература», 2007), на конференциях, посвященных русской и мировой литературе XVII-XVIII вв., в МГУ им. М.В.Ломоносова («XVIII век: судьба поэзии в эпоху прозы», 2005; «XVIII век: философия как литература, литература как философия», 2010 и др.). Кроме того, материалы диссертации были апробированы на ряде зарубежных научных конференций: II Международной конференции МАПРЯЛ «Русский язык и литература в международном образовательном пространстве» (Гранада, Испания, 2010), XII Конгрессе МАПРЯЛ «Русский язык и литература во времени и пространстве» (Шанхай, КНР, 2011), «Жизнь сердца и Я-ТЫ отношения в русской литературе и культуре» (Люблин, Польша, 2011) и др. Основные положения и выводы диссертации отражены в 82 опубликованных работах: научных статьях (из них 16 помещены в изданиях, рекомендованных ВАК РФ), учебниках, учебно-методических и справочных изданиях. По теме диссертации опубликована монография, 2 учебных пособия; также подготовлен и издан однотомник сочинений Н.М.Карамзина со вступительной статьей и комментариями-примечаниями.

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

XVIII веку выпала особая роль в истории русской словесности. Именно в этот период в нашей стране формируется новая литература европейского типа, на первый взгляд далекая от исходных духовно-философских и художественных констант средневековой картины мира.

Однако абсолютного разрыва все же не произошло: церковнославянское языковое наследие в структуре стилевой реформы М.В.Ломоносова, патриотический пафос «высоких» жанров русского классицизма, стремление передать напряженную жизнь духа в религиозно-философской поэзии, - эти и многие другие феномены в истории русской литературы XVIII века становились залогом преемственности в развитии единой национальной культуры1. «Сущность сложного становления культуры России XVIII века, во все периоды, была заключена в

Подробнее об этом см.: Русская литература как форма национального самосознания. XVIII век. М.: ИМЛИ, 2005. См. также: Россия и Запад: горизонты взаимопознания. Литературные источники последней трети XVIII в. / отв. ред Н.Д.Блудилина. Вып. 3. М., 2008. 849 с.

И

напряжении между культурой России как целым и ее европейским контекстом, которые явились предпосылками ее развития»1.

Важным звеном в оформлении этого процесса стала и русская проза той поры - в большей мере, нежели «правильная» и «ученая» поэзия, обращенная к широкому читателю, более гибко-подвижная в осмыслении жизни, истории, личности в ее сложных отношениях с миром и собственным «я». О.М.Буранок справедливо замечает: «Оригинальный русский роман формировался на основе традиций древнерусской художественной прозы и переводного романа. Возникнув, жанр уверенно завоевывал литературное пространство, легко усваивая различные традиции и пренебрегая существующими в литературе канонами»2.

Однако развитие литературной теории русского классицизма складывалось так, что художественной прозе в ней долгое время не было места. Популярная у читателя, она, тем не менее, словно бы должна была доказывать свое право на внимание серьезных, уважающих себя литераторов и, с другой стороны, ищущей полезного и эстетически привлекательного чтения публики. Решение этой задачи растянулось практически на весь XVIII век и осуществлялось по-разному: в переводах признанных шедевров западноевропейских литератур, в жанровых поисках, в сближении художественной прозы с различными типами «нехудожественных», «серьезных» и «полезных» сочинений (мемуарами, историей, нравственными, политическими и учеными трактатами, церковной проповедью, торжественным красноречием, частным письмом и т.п.). Отдельной сферой трансформации русской прозы XVIII столетия на пути к осознанию ее подлинным словесным искусством стало обновление поэтики повествования - интересная и плодотворная линия, завершением которой в недрах самого XVIII века и развитием ее в век Х1Х-Й и явилась проза Н.М.Карамзина.

Первая глава диссертации («Н.М.Карамзин и основные направления развития повествования в русской прозе 17301780-х годов») посвящена предыстории карамзинских открытий в сфере поэтики повествования. Задача данной главы - установить, какие процессы, происходившие в русской художественной прозе XVIII в. «докарамзинского» периода, свидетельствовали о

1 Блудилина Н.Д. Запад в русской литературе XVIII в. М., 2005. С. 6.

Буранок О.М. Никанор Иванович Ознобишин и русская переводная художественная проза середины XVIII века: исследование, публикация текстов, комментарии. Самара, 2010. С. 18.

16

необходимости той реформы прозаического повествования, осуществлением которой и стала проза Карамзина.

Для литературного сознания XVIII в. обязательной составной частью, а в ряде случаев и основой художественных исканий писателя, обновлявшего традицию, было параллельное осмысление этой традиции, определение собственного места и значения для ее развития. Карамзин также обращается к подобным размышлениям, однако не в нормативно-теоретическом «трактате», а в виде заметок, небольших журнальных статей, подчеркнуто субъективных очерков художественного опыта предшественников. Анализ историко-литературной концепции, которая сложилась в «Письмах русского путешественника», «Пантеоне русских авторов», а также в ряде литературно-критических статей («Отчего в России мало авторских талантов?», «О книжной торговле и о любви к чтению в России» и др.), показывает, что Карамзин выделяет роман как наиболее заметное явление в русской прозе предшествующего периода. Следовательно, вполне закономерен вопрос: как в рамках романного жанра происходило становление поэтики повествования и какое значение это имело для становления и развития Карамзина -писателя, в своей творческой биографии к роману так и не обратившегося.

Новаторская трансформация поэтики повествования в рамках развития русского романа XVIII в. («Езда в остров любви» В.К.Тредиаковского, «Непостоянная фортуна, или Похождение Мирамонда» Ф.А.Эмина, «Кадм и Гармония» М.М.Хераскова) развертывалась в нескольких сферах. Это прежде всего постепенное выделение Автора как определяющей, фокусной точки повествования, не просто безличной «повествовательной инстанции», но живой, субъективно конкретной личности, наделенной творческой волей к преображению действительности в особую, художественную реальность романного мира.

Развитие этого повествовательного принципа шло в XVIII веке постепенно, однако неуклонно. В «Езде...» Тредиаковского субъективно-авторское начало присутствовало лишь в «рамочных» элементах книги - предисловии и присоединенных к роману «Стихах на разные случаи» (что было предопределено переводным характером романа). «Непостоянная фортуна...» Эмина, при всей кажущейся неубедительности приводимых фактов, оказалась гораздо более насыщена живым автобиографическим содержанием;

и в «рамочных» элементах текста, и в прямых указаниях на свою «плачевную» судьбу, но более всего - в изложении «полезных» для читателя сведений о далеких странах формировалось субъективно-авторское начало, по мысли писателя, призванное выделить его роман из потока чисто развлекательной литературы и доставить ему самому в России роль уважаемого автора «полезного» сочинения. Субъективно-авторское начало присутствует и в романе М.М.Хераскова «Кадм и Гармония». Несмотря на стилистическую однородность повествовательной ткани, оно все же проявляется в «рамочных» элементах текста, а также в разнообразных нравоучительных «сентенциях», выделявших роман для самого автора и его читателей как «правильное» и «полезное» нравственно-политическое сочинение, в духе «Приключений Телемака» Фенелона, «Аргениды» Барклая, «Велизария» Мармонтеля и др.

Как показал анализ избранных для рассмотрения романов, возможности «самоописания» текста, изображения и осмысления собственных принципов поэтики отнюдь не были чужды романному жанру на русской почве. Это «самоописание» собственной поэтики было необходимо художественной прозе XVIII в. как раз для того, чтобы стать - и в глазах авторов, и в глазах читателей - подлинным искусством. Выявляя это свойство в романах той поры, стоит помнить о том, что нормативная литературная теория XVIII столетия требовала параллельного развития собственно художественного творчества и «поэтики». Причем именно «поэтика», преимущественно теория жанров, должна была обгонять творческий поиск. Романы (и русские, и переводные) также по большей части сопровождались характеризующими жанр предисловиями1. Однако и у Тредиаковского, и у Эмина, и у Хераскова возможность «самоосознания» и «самоописания» текста реализуется и в более глубоких структурах. В «Езде в остров любви» это связано с переосмыслением прециозного аллегорического изображения, когда герои-аллегории (чувств, переживаний, взаимоотношений героев: Почтение, Предосторожность, Жалость, Ревнивость, Разлука, Задумчивость, Искренность и т.п.) из понятного лишь

Впервые на их значение для характеристики поэтики русской прозы XVIII столетия обратил внимание В.В.Сиповский, см.: Сиповский В.В. Очерки из истории русского романа. Т. 1. Вып. 1 -2 (XVIII век). СПб., 1909.

«для немногих» языка «причудливости» превращаются в средства психологического раскрытия любовного чувства. Трансформируя саму сущность и природу прециозного аллегорического романа, Тредиаковский получает возможность осмыслить (и, в известной мере, сделать предметом эстетического освоения) сами законы романного повествования. Так начинается путь русской прозы XVIII в. к осознанию себя.

В романе Ф.Эмина момент самоописания текста представлен в основном в виде «стыков» романной и реальной биографии, изображения любовных приключений героев и перипетий жизни самого автора, стыков повествования «романа» и «путешествия». Т.Е.Автухович было убедительно доказано присутствие в романе особой линии - осмысления риторической традиции эпохи1. Думается, для Эмина, входившего в 1763 г. в новую для него российскую культурную, и в том числе языковую реальность, это было действительно важно - не в меньшей степени, чем присутствующие в романе замечания о природе литературного труда, порождаемого нуждой и бедностью автора.

Интересную и сравнительно сложно выстроенную систему самоописания текста представил в своем романе «Кадм и Гармония» и М.М.Херасков. В ее основе - осмысление писателем художественных возможностей символико-аллегорического изображения скрытой истины. В романе «Кадм и Гармония» эти особенности аллегорического изображения не раз становятся предметом обсуждения; их выявление, подчеркивание иносказательного характера образов возникает на стыке описаний и комментариев к ним (и авторских, и формулируемых самими героями). Благодаря этому подобный «лабиринту»2 роман Хераскова в качестве основы своего сюжета развертывает не просто путь к истине, но и сам способ рассказа об этом пути, особое «сознающее себя» повествование, возможности которого были столь актуальны для становления повествовательного искусства конца XVIII — начала XIX в.

Общепринятый подход к рассмотрению повествования как некоей «ткани», которая, в сущности, и является самим «текстом»,

1 См.: Автухович Т.Е. Риторика и русский роман XVIII в. Гродно, 1995.

2 См.: Сахаров В.И. Масонская проза: история, поэтика, теория // Сахаров В.И. Иероглифы вольных каменщиков. Масонство и русская литература XVIII - начала XIX в. М., 2000. С. 103.

неизбежно предполагает, что для ее анализа приходится либо искусственно создавать (путем аналитического расчленения, «разрезания» текста), либо каким-то иным путем находить места схождения составляющих эту «ткань» повествовательных «нитей», их «стыки» и «швы», помогающие ощутить плотность текстовой «материи». Как правило, в качестве таких «швов» рассматриваются либо структурная организация сюжетной «истории» и рассказа о ней, либо система «точек зрения», выстраиваемая в тексте и определяющая динамику повествовательной композиции; «повествование соотносится с пространственно-временной организацией текста (в первую очередь с сюжетом) и с содержательной стороной жанра, определяемой жанровой "миросозерцательной" установкой»1.

Однако, когда мы говорим о русской прозе XVIII века, эти подходы не всегда приводят к ощутимым результатам. Все дело в том, что прозаический текст в XVIII веке (причем не только романный, но и в других жанрах художественной и нехудожественной письменности - журнальной прозы, очерка, трактата, исторического повествования, «сказки» и т.п.) как правило стилистически нейтрален, и во всяком случае лишен выражения индивидуально-авторского начала на языковом уровне. Поэтому в нем практически невозможно представить себе автора как «языковую личность»2, и таким образом идея вычленения «точки зрения», основываясь на «плане фразеологии»3, практически не осуществима. То же происходит в попытках строить модель, основываясь на контрапункте «точек зрения» «Автор - Герой», поскольку в рамках нормативной литературной ситуации Герой, как правило, - протагонист автора, носитель столь же «всеобъемлющего» знания о мире, наделенный нравственной и политической мудростью - которая на уровне повествования вполне сопоставима с авторским «всеведением». Наконец, представляется малопродуктивным разграничение «перволичного» и «третьеличного» повествования - по названным же причинам.

Именно поэтому анализ повествования и целесообразно проводить, отталкиваясь от самой природы текстов той поры, в

1 Банах И.В. Жанр и нарратив: к проблеме корреляции (на примере сентиментального путешествия) // Современные методы анализа художественного произведения: материалы научного семинара. Смоленск, 2002. С. 83.

2 См.: Виноградов В.В. Проблема авторства и теория стилей. М., 1961.

3 См.: Успенский Б.А. Поэтика композиции. СПб., 2000. С. 36-99.

20

которых наиболее четкой представляется граница «литературности» - т.е. либо вымысла-реальности (в данном случае, когда речь идет об общих принципах определения повествовательных форм, пока неважно, подлинной или иллюзорной; иллюзия реальности, тщательно создаваемая писательскими и издательскими стратегиями XVIII столетия, скажем, в эпистолярном романе, сама по себе обладала колоссальным нарративным потенциалом), либо текста-«метатекста» (т.е. фрагментов «самоописания» текста, прямое изображение творческой манеры автора, самого процесса создания художественного произведения, который в условной форме «нормального», «нулевого» уровня повествовательной организации скрыт от глаз читателя).

Проведенный в диссертации анализ произведений русской прозы «докарамзинского» периода показал, что названные элементы формальной организации текстов становились все более актуальными. Таким образом, художественный опыт русского романа XVIII в., интересовавший Карамзина как историка литературы, свидетельствовал о глубинной потребности в реформе прозаического повествования, постепенно складывавшейся в течение 1730-1780-х гг. Ее реализацией в русской литературе и стала проза Карамзина.

Во второй главе работы («"Письма русского путешественника": становление повествовательных структур»)

книга Карамзина рассматривается как экспериментальное произведение сложной художественной конструкции, которая давала писателю возможность обобщить сделанное предшественниками и выйти к новым перспективам развития повествовательной техники.

Значительную роль в этом сыграла жанровая неоднозначность произведения, совмещавшего в себе черты эпистолярного романа, «описательного» и «чувствительного» путешествия, философского, исторического, политического трактата, и таким образом превращавшегося в «метажанр», «повествование о повествовании»1. Процесс написания текста обретает в «Письмах...» не меньшее, а пожалуй, и большее значение, нежели сам сюжет «путешествия»; приемы, которые тому

См.: Сорникова М.Я. Жанровая структура «Писем русского путешественника» Н.М.Карамзина. Диссертация .. канд. филол. наук. Коломна, 2006.

21

способствовали, и стали определяющими для нового качества русской прозы, созданной Карамзиным.

Особенности поэтики повествования в «Письмах...» рассматриваются в работе на нескольких уровнях.

В первом параграфе главы («Пространственно-временная структура книги») анализируется совокупность приемов, отличающих хронотоп карамзинского повествования от традиционных форм пространства/времени в кумулятивном сюжете авантюрно-рыцарского романа, в том числе романа-путешествия.

Благодаря рассмотрению строения романов-путешествий 1730-1780-х гг. в диссертации было установлено, что пространственная структура в них в основном линейна. Движение героя по этой «линии» («похождения») составляет основу сюжета, который, таким образом, развертывается в пространстве, нейтральном в смысловом и эмоциональном отношении. Исключения составляют случаи, когда пространственное перемещение становится аллегорическим изображением развития внутреннего мира героя (сферой освоения любовного чувства в романе Тредиаковского «Езда в остров любви», «путем к истине» в эзотерическом пространстве романа Хераскова «Кадм и Гармония»). Анализ построения хронотопа в «Письмах...» Карамзина выявил принципиально иной тип восприятия и воспроизведения пространственных образов.

Карамзинское видение пространства глубоко укоренено в реальных впечатлениях повествователя-путешественника (что обеспечивает для него возможность выполнить просветительскую цель книги - стать «вестником Европы для России и вестником России для Европы»1). Однако пространственное движение при этом не исчерпывается линейным перемещением в рамках развертывающегося в книге «маршрута». Каждая точка пространства (на самых различных в своем масштабе уровнях: страна город, дом, улица, гора, сад и т.п.) становится пересечением разнообразных смысловых линий, которые, взаимодействуя между собой, обеспечивают возможность ассоциативного припоминания -мысленного «возвращения» к покинутому, делают пространство эмоционально насыщенным, ставят в один ряд реальные пространственные впечатления и не менее важные для героя-повествователя сферы воображаемого пространства.

1 Айхенвальд Ю.И. Силуэты русских писателей. М., 1994. С. 31.

22

Анализ обобщенных образов стран, которые формируются в «Письмах...» благодаря разветвленной системе исторических, географических, культурных, литературных и мн. других ассоциаций, в тяготеющих к объективности описаниях и авторских эмоциональных оценках, выявил динамическую природу карамзинского видения пространства, которую можно считать основой изменений в поэтике повествования книги. Герой-повествователь в ней, находясь в конкретной пространственной точке, параллельно ощущает родство собственной души со всем миром России и Европы, развертывающимся на страницах книги. Освоение пространства достигается не физическим перемещением, а эмоциональным сочувствием, заинтересованным вниманием к географическому, культурному, историческому универсуму. Так пространственная природа повествования становится основой для реализации его этической цели - формирования личности свободного, европейски образованного, открытого всем впечатлениям бытия и в то же время нравственно самодостаточного русского человека екатерининского времени.

Отдельный раздел параграфа посвящен сопоставительному анализу пространства в «Письмах русского путешественника» и аллегорической литературы масонских путешествий-«посвящений». Основанием для постановки подобной проблемы является та критика, которой подвергся в масонской среде Карамзин - автор «Писем...», в первую очередь в отзывах А.М.Кутузова, М.И.Багрянского и П.И.Голенищева-Кутузова. По традиции эти отзывы рассматривались как свидетельства сложности отношений Карамзина с масонами (см. работы Н.М.Тихонравова, М.Н.Лонгинова, Я.Л.Барскова, Г.А.Гуковского, Г.П.Макогоненко, Н.Д.Кочетковой, М.А.Арзумановой, П.Н.Беркова, Л.Г.Кислягиной, Ю.М.Лотмана, В.И.Сахарова и др.). Однако применительно к теме данной диссертации они интерпретируются как свидетельство глубоких художественных расхождений. Противники Карамзина ощущали в его прозе нечто не соответствующее своим эстетическим ожиданиям, чуждое и потому неприемлемое - и таким образом негативные оценки (в частности, пародийный образ «Попугая Обезьянина» в «сатирическом письме» А.М.Кутузова) парадоксально становятся для исследователя первыми свидетельствами о реакции читателей-

критиков на художественное новаторство карамзинского повествования.

Читатели-масоны не приняли в «Письмах...» принципиальную открытость героя-повествователя всем без исключения впечатлениям бытия. Для них оказалось чуждым настойчивое стремление молодого писателя представить реальное, а не аллегорическое условное пространство «путешествия к добродетели», характерное для сюжета масонского посвящения. В своей книге Карамзин сознательно отказывался от подобной повествовательной модели; анализ «Писем русского путешественника» позволяет выявить целый пласт полемических, а в иных случаях и пародийных «реплик» Карамзина-повествователя в адрес масонского путешествия-«посвящения» (см. линию пространственного движения во след «любезному А*» (А.М.Кутузову); эпизод посещения героем-путешественником одного из масонских центров Пруссии - Шарлотенбурга («<17> Июля 4» ), «масонский след» на парижских улицах, «<106> Париж, Майя...», и мн. др.).

В подобных случаях пространственное видение героя-повествователя, как и «рисунок» повествования в целом, становится двуплановым, но не за счет условно-аллегорического начала, которое прячет от профанов эзотерическое знание и открывает его лишь посвященным, но благодаря авторской иронии. Анализ текста подтверждает, что в этой полемике с мистико-аллегорической трактовкой пространства Карамзин опирался на художественный опыт «Сентиментального путешествия» Л.Стерна, «Путешествия немца по Англии» К.-Ф.Морица, а также «Путешествия младшего Анахарсиса по Греции...» Ж,-Ж.Бартелеми. Таким образом, в карамзинском повествовании утверждается принципиально иное в сравнении с масонами видение пространства. Художественное пространство «Писем...» - это весь большой мир в его многообразии, и динамика его развертывания становится основой динамики и живости повествования Карамзина.

Меняется в «Письмах...» и структура художественного времени. Воспринятое сквозь призму новой философии конца

' АК??ШЗИН Н-М-Письма русского путешественника / изд. подгот. Ю.М.Лотман Н.А.Марченко, Б.А.Успенский. Л., 1987. С. 41-43.

ХУШ столетия как сугубо «человеческая» категория1, время карамзинского повествования обретает субъективную окрашенность, благодаря которой преодолевается чувство «ускользания», ощущение, когда прошлого уже нет, будущего еще нет, а миг настоящего столь мал, что его невозможно ощутить как реальность . Акцентированность на временных характеристиках «рассказывания» подчеркивается волевой активностью личности, которая живым усилием воспоминания, сочувственного внимания и мечты восстанавливает единство прошедшего, настоящего и будущего. Разнообразные временные «сдвиги» и «скачки» в развертывании повествования, «возможные сюжеты»3, акцентирующие для читателя «стык» бывшего/небывшего, реального/воображаемого, становятся воплощением подвижности и изменчивости карамзинского повествования.

Связан с размышлением о времени и дополнительный «сюжет» книги, объединяемый вокруг образа статуи Лаокоона работы Фидия, а также возникающими в связи с этим ассоциациями с трактатом Г.Э.Лессинга «Лаокоон, или О границах живописи и поэзии».

Идея Лессинга об отличии литературы как временнОго искусства от произведений скульптуры и живописи, существующих лишь в пространственном измерении, оказывается близка Карамзину и как художественному критику, и как писателю. Именно в «Письмах...» она развертывается с наибольшей полнотой и завершенностью. Герой-путешественник описывает множество картин и скульптур, всякий раз тонко обыгрывая различие художественного языка, делая предметом творческого осмысления грань между пространственным и временным развертыванием образа.

1 Так, по мысли Канта, «время... есть ... действительная форма внутреннего созерцания», «если устранить частное условие нашей чувственности, то исчезнет также понятие времени; оно присуще не самим предметам, а только субъекту, который их созерцает», см.: Кант И. Критика чистого разума. М., 1994. С. 56, 57.

2 Подробнее о временном парадоксе на примере «Исповеди» Блаженного Августина см.: Рикёр П. Время и рассказ СПб., 2000. Т. 1. С. 15-41. О личностной окрашенности временных категорий и, соответственно, временнбго дискурса в повествовании см. также: Брокмейер И. Нарративные схемы и культурные смыслы времени // Социокультурный контекст науки. М., 1998. С. 119-139

3 См.: Бочаров С.Г О реальном и возможном сюжете («Евгений Онегин»») // Динамическая поэтика. От замысла к воплощению. М., 1990.

Это превращает художественное время из характеристики мирообраза книги, исподволь выстраиваемого в карамзинском повествовании, в предмет непосредственного авторского размышления. Способствуют этому и присутствующие в книге раздумья о жанре описательной поэмы как специфической форме пространственно-временных структур (в книге Карамзина линия этих размышлений связана с тремя описательными поэмами -«Времена года» Дж. Томсона, «Виндзорский лес» А.Поупа и «Сады, или Искусство украшать сельские виды» Ж.Делиля).

Таким образом, многоаспектное содержание книги Карамзина позволило ему выстроить сложную, многосоставную концепцию времени, восприятие которого предстает в карамзинском художественном мире как одна из главных психологических составляющих повествования.

Второй параграф главы («Специфика сюжетного строения книги: дополнительные сюжеты как расширение повествовательных возможностей») посвящен т н «дополнительным» сюжетам «Писем русского путешественника» ставшим одним из наиболее оригинальных и значительный художественных открытий Карамзина-повествователя, в конечном итоге определившим и специфику строения книги, и закономерности ее восприятия читателем.

Энциклопедизм содержания, насыщенность «Писем » литературными, философскими, эстетическими

историографическими и др. культурными ассоциациями рассматривается в данной работе как конструктивный принцип построения повествования. Следовательно, каждое упомянутое имя, каждый окруженный ореолом культурных ассоциаций факт анализируется как часть параллельных сюжету путешествия линий, своего рода дополнительных «сюжетов», расширяющих художественные возможности пространственного движения героя-повествователя. В данном параграфе выделены два таких «сюжета», как представляется, наиболее важных в творческой эволюции Карамзина («философский» и «исторический»)-выявлена типология выстраиваемых в тексте литературно-культурных ассоциаций, из которых эти сюжеты складываются (от прямых цитат и реминисценций до сложнейшего с точки зрения повествовательной техники представления в тексте «Писем...» «идеального» философского либо исторического описания).

В результате карамзинский путешественник приходит к оформлению собственной философской и исторической концепции, сущность каждой из которых определяется идеей несводимости к одной застывшей истине и сочувственной открытости впечатлениям - в данном случае, новой философии, формировавшейся в XVIII в. в Англии и Германии, и истории.

Философский «сюжет» карамзинской книги - это движение между такими великими мыслителями, как Кант и Гердер, и великими «практиками» построения философской модели собственной личности, идеальной жизни «мудреца», открытого впечатлениями «натуры» и живо сочувствующего людям, -Ш.Бонне и И.-К.Лафатером.

Карамзин-повествователь, характеризуя концепции современных ему философов, называя имена и произведения, приводя буквальные и замаскированные цитаты, описывая реальные встречи с европейскими мыслителями, исподволь готовит и себя как автора, и собственного читателя к отвержению всякой «готовой», однозначно трактуемой «истины». Именно поэтому он не принимает сам дух философской полемики как стремления любой ценой отстоять свою точку зрения («...тот только философ, кто со всеми может ужиться в мире»). Осмысливая развитие европейской философии XVII-XVIII вв., карамзинский герой-путешественник отрицает отвлеченную систематику и отдает предпочтение иной философии - более близкой реальным эмпирическим впечатлениям бытия, менее рассудочной, переходящей из сферы чистой мысли в этику или субъективно-эмоциональную натурфилософию. Таким образом, сама философская насыщенность книги различными и принципиально несистематизированными, не выстроенными на иерархической лестнице материалами становилась аналогом художественных поисков Карамзина - поисков субъективного, подвижного повествования.

Очень важен и исторический «сюжет» книги. Смысл его -осознание достойного места России в европейском культурном пространстве и своеобразные «итоги» новоевропейской истории (в первую очередь ХУП-ХУШ вв.), которые связываются для Карамзина не только с образом Французской революции, но и целым рядом иных исторических событий эпохи.

Исторические' экскурсы, периодические обращения к прошлому, сопровождающие повествование о крупных европейских городах и достопримечательностях, историософские ламентации, призванные охарактеризовать взгляды чувствительного путешественника, наконец, историко-политические размышления, вызываемые значительными событиями в жизни Европы (в особенности реформами Петра I и событиями Французской революции) - такова типология «исторических припоминаний», сконцентрированных на страницах «Писем русского путешественника». Из их единства и вырастает специфическая художественная историософия писателя. Карамзин-историк и философ ставит для себя и читателя целью понять закономерности не только самого движения истории, но прежде всего - ее осмысления и восприятия человеком; для него важны закономерности постижения истории, осознание которых сделалось значительной проблемой в момент смены культурных эпох.

История интересует карамзинского путешественника и как предмет познания, и как способ повествования. Историография, возможность рассказать читателям о былых эпохах также является отдельной линией художественных размышлений в «Письмах...». Анализ этой «сюжетной» линии книги позволяет органично перейти к рассмотрению центрального художественного открытия Карамзина-повествователя - самоосмысления/самоописания текста.

Ему посвящен третий параграф главы («Самоописание текста в «Письмах...» как повествовательная стратегия и программа читательского восприятия книги»). Суждения писателя о литературе, творчестве, комментарий к складывающимся в книге «ситуациям письма» выстраиваются в «Письмах русского путешественника» в отдельный дополнительный «сюжет», наличие которого, а также специфика развития оказываются определяющими для построения поэтики повествования. Представляется, что это одно из важнейших художественных открытий Карамзина-повествователя, благодаря которому им и был достигнут эффект подвижности и динамики рассказа. В нем самом моделировались стратегии его собственного создания и восприятия. Таким образом в текст вносилась художественная упорядоченность, которой недоставало русской прозе докарамзинского периода, чтобы быть подлинным искусством.

В «Письмах русского путешественника» этот своеобразный «филологический сюжет» - целостная, последовательно проводимая линия в повествовании. Путешествие становится в книге не просто средством нравственного развития и самоопределения личности, но и своеобразным «развитием» и «самоопределением» самого текста, самого повествования, которое и становятся своеобразным «героем» карамзинской книги.

Филологический «сюжет» выстраивается из целого ряда знаковых деталей, связанных с проблемой языка и развития филологической мысли эпохи: упоминаний трудов И.К.Готшеда, К.Ф.Морица, размышлений о природе различных языков, о связи языка и национального характера, а также индивидуальных особенностей личности, о создании «языка» глухонемых, о специфике перевода как возможности выразить на разных языках близкую мысль и чувство, и мн. др.

В сознании Карамзина, как и его героя-путешественника, происходит переход от нормативно-рационалистического филологического мышления к новым идеям философско-психологического языкознания. Нормативность в «Письмах...» оказалась связана с культурными ассоциациями, окружающими для его героя «готшедову грамматику». Творцами нового подхода к языку в книге Карамзина предстают И.-Г.Гердер, и в особенности К.Ф.Мориц, статья которого, «О языке с психологической точки зрения» прямо названа в книге.

Согласно идеям новой филологической школы, близким позиции Карамзина-филолога, язык - это не система «условных знаков», не прямое логическое соответствие слова универсальному «понятию», но живое, подвижное целое, выражающее сложную систему психологических переживаний, ассоциаций, оформляющее жизнь души чувствительного человека. Подвижность, динамика языкового выражения и является той основой, на которой выстраивается поэтика повествования у Карамзина, в том числе и характерный для нее прием «самоописания текста». Реализация этой повествовательной линии рассматривается на примере авторских размышлений о возможностях риторики и того литературно-театрального «сюжета», который выстраивается в многочисленных знаковых деталях «Писем...».

Риторическая организация книги Карамзина основана на идее открытости и пафосе сочувствия, реализуемом и в творческом

усилии автора, и в программируемом им «идеальном» читательском восприятии. Это доказывает анализ подчеркнутой «обращенности» авторского слова к различному типу «собеседников» («великие умы эпохи», встречные «попутчики», далекие «друзья», широкая «публика» и узкий круг понимающих автора читателей-друзей). По мысли Карамзина - автора «Писем...», не бывает «правильных», нормативно заданных способов риторического воздействия; оно осуществляется благодаря эмоциональному посылу, волевой творческой активности автора - в данном случае, повествователя-путешественника.

Сам повествователь становится своеобразным идеальным «читателем» и «критиком» собственного произведения, не только закладывая в текст законы, согласно которым он должен восприниматься, но и выстраивая своеобразную «программу» идеального восприятия, субъективно обусловленного, основанного на изменчивой категории «вкуса». В «Письмах...» он реализуется главным образом в линиях, связанных с восприятием героем-путешественником произведений искусства. В данной работе проанализированы «сюжеты», концентрирующиеся вокруг литературы и театра, и всякий раз, воспроизводя идеальный тип «общения» сочувственного читателя/зрителя с тем или иным художественным явлением, Карамзин-повествователь делает предметом анализа сам «язык» искусства, в сущности, моделируя в собственном тексте его «идеальное» прочтение - внимательное, сочувственное, готовое откликнуться любому повороту тональности рассказа.

В целом исследование «Писем русского путешественника» позволило сделать вывод, что в карамзинской прозе повествование необходимо рассматривать не просто как реализацию того или иного устойчивого повествовательного «типа», но именно как целенаправленную авторскую установку. Можно сказать, что в случае с Карамзиным мы сталкиваемся с особым подходом художника к собственному тексту - столь разнообразному и богатому как в формальном, так и в содержательном отношении, -что не столько нарратология как наука должна рассматривать прозу Карамзина, сколько сама эта проза уже есть некая особая

«нарратология Карамзина» вполне четко и сознательно выстроенная.

Найденный в экспериментальной форме «Писем...» тип динамичного, «становящегося» на глазах читателя повествования нашел свое продолжение и развитие в повестях писателя. Их рассмотрению посвящена третья глава работы - «Многообразие форм прозаического повествования в жанре повести: художественные искания и обретения Карамзина».

Реализуя основную цель данной диссертации - оформление целостной концепции повествования в прозе Карамзина и установление его динамических связей с предшествующим опытом развития отечественной прозы XVIII столетия и перспективами развития в веке Х1Х-м, -необходимо начать с ответа на вопрос: почему Карамзин не написал романа? В рамках сложившихся в литературоведении традиций это объясняется идеей «отталкивания» писателя от художественного опыта предшествующей литературной эпохи, прежде всего авантюрно-любовного романа (см. работы К.А.Скипиной. Г.А.Гуковского, В.И.Федорова, П.А.Орлова, Ю.М.Лотмана, Ф.З.Кануновой и мн. др.). Однако, как показывает анализ развития повествования в русском романе «докарамзинского» периода, ряд открытий в сфере поэтики повествования подготавливался ранее. В частности, это касается отчетливо выраженной тенденции к «самоосмыслению»/«самоописанию» текста, стремления сделать предметом читательского внимания сам механизм его создания. Карамзин в «Письмах русского путешественника» доводит эту тенденцию до уровня целостной, органичной, художественно убедительной повествовательной стратегии. Однако сделать это ему удалось благодаря структурной перестройке «сюжета» книги, а именно, благодаря принципиальному отказу от линейно развертываемого кумулятивного сюжета «похождений», равно как и «посвящения», и выстраивания в книге «сюжета» как подвижной системы внутритекстовых связей-соответствий, разнообразных культурно-исторических и др. ассоциаций. Таким образом, вместо повествования-«линии» создавалась некая «сеть», состоящая из

1 По аналогии с «нарратологией Пушкина», определение которой как самостоятельной и важной части наследия поэта присутствует в работах В.Шмида, см.: Шмид В. Нарратология Пушкина // Пушкинская конференция в Стэнфорде. 1999. Материалы и исследования. М., 2001. С. 300-317.

множества литературных, исторических, философских, культурологических и др. «припоминаний» и ассоциаций, смены пространственно-временных планов повествования, причудливого переплетения «безыскусственной простоты» прозрачной прозы и довольно тонкого ее же филологического «самоописания», взаимодействия чувствительности и авторской самоиронии, и мн! др.

Переводя этот экспериментальный принцип в сферу органичного сюжетного повествования, Карамзин, чтобы преодолеть инерцию - в том числе читательского восприятия, -«разбивает» линейный кумулятивный сюжет и создает специфический жанр «повести», который и закрепится в русской литературе первой трети XIX в. до возникновения нового, социально-психологического романа.

Сами отличительные признаки «карамзинской» повести -небольшой объем, незамысловатый по структуре сюжет, малое количество действующих лиц, акцент на изображении внутреннего мира героев, психологическая насыщенность пейзажа, «чувствительность» стиля - многократно анализировались исследователями. В последние десятилетия к этому каталогу жанровых признаков все чаще добавляют анализ авторской активности в художественном повествовании (что глубоко органично самому пониманию «повести» как «повествования», того, что повествуется, в литературной ситуации конца XVIII -начала XIX в.) и литературных реминисценций как жанрового признака «карамзинской» повести.

В данной работе анализ повествовательной природы повестей развертывается в связи с теми художественными находками, что были сделаны Карамзиным в «Письмах русского путешественника». Основа динамической поэтики повествования в данном случае представляется связанной с самими художественными принципами Карамзина-литератора в его изданиях. Этой проблеме посвящен первый параграф главы («Издательская позиция Карамзина и специфика его художественного повествования»).

Карамзинская проза имела особую судьбу в русской литературе рубежа XVIП-XIX вв. Все произведения писателя начиная с 1791 г. и до его перехода от литературной деятельности к созданию «Истории государства российского» публиковались

32

только в его собственных периодических изданиях - «Московском журнале», альманахах, «Вестнике Европы». Отдельные издания следовали за этими публикациями, и таким образом «литературное дело» Карамзина осуществлялось как полностью самостоятельная художественная, издательская, а по сути - литературотворческая программа.

Карамзин создавал литературу, в которую могла органично войти оформленная им поэтика новой русской прозы. Как глава формирующегося литературного направления он сам выступил и в качестве «идеального» автора, и редактора, собиравшего вокруг своих изданий творческие силы единомышленников, и своеобразного «идеального читателя». Таким образом, сами издания Карамзина как новый для России XVIII столетия тип литературной периодики несли в себе характерные черты ключевых для построения повествования фигур — Автора и Читателя. Специфика повествовательной перспективы в карамзинских повестях частью поддерживалась, а частью и обусловливалась структурой изданий, в которых они помещались и доходили до реальной читательской аудитории.

Анализ состава изданий Карамзина (в первую очередь «Московского журнала»), их композиции, редакторских примечаний к текстам, прямых обращений от издателя к читателям позволяет выявить черты повествовательной манеры писателя, зависевшей от художественных принципов построения журнального («альманашного») единства. «Пестрота» их содержания как последовательно реализуемая творческая установка и принцип «открытости» к диалогу с миром и читателем, к которому столь живо обращается в своих произведениях Карамзин - издатель и автор повестей, тесно слита с на первый взгляд противоположным художественным принципом - установкой на лирическое самовыражение личности. Единство этих установок и станет определяющим в построении повествования в «малой прозе» Карамзина.

Явление это рассматривается во втором параграфе главы («Внутренний мир личности на страницах повестей Карамзина и проблема организации повествования»).

Этическая доминанта карамзинских исканий в сфере психологизма определялась для самого писателя двумя основными категориями - личностной цельности и самодостаточности, с одной

стороны, и способностью к чуткому, сочувственному вниманию, отзывчивости на все явления окружающей жизни, с другой. Эта мысль, намеченная уже в «Письмах русского путешественника», раскрывается в этико-психологических эссе писателя («Мысли об уединении», «Мысли о любви», «Разговор о счастии») и становится главным предметом психологического исследования в его повестях.

В карамзинском художественном мире человек параллельно рассматривается в двух аспектах: и как некий психологический микрокосм, и как направленное вовне «зеркало», улавливающее все те впечатления, которые приносит окружающая жизнь, люди и события. Человек живет «в себе» и «вне себя», стремясь то к полноте и неприкосновенности собственного внутреннего мира, то, напротив, к общению с окружающим и самораскрытию. Оба эти состояния взаимосвязаны, обусловливают друг друга, постоянно перетекают одно в другое, нередко в пределах очень незначительного по объему отрезка художественного текста. Отражение этого принципа в повествовательных структурах и определяет специфику организации повестей писателя.

Главным художественным открытием Карамзина в сфере психологизма справедливо считается переход от «внешнего» описания душевных состояний личности (прямо называемых в монологах героев и авторских характеристиках - способ психологизма, широко представленный в русском романе 17301780-х гг.) к воплощению внутреннего состояния в выстраиваемой системе «точек зрения» - т.е. в самих структурах повествования. На примере ряда карамзинских повестей 1790-х - нач. 1800-х гг. («Бедная Лиза», «Юлия», «Моя исповедь», «Рыцарь нашего времени») специфика оформления психологизма рассматривается в системе «точек зрения», многоплановых отношений между Автором - Героем - Читателем как «повествовательными инстанциями».

Именно у Карамзина, впервые в русской литературе XVIII в., эти повествовательные инстанции получают развернутое стилевое воплощение. В данном параграфе анализируются главным образом языковые механизмы их разграничения (временные формы глаголов; приемы передачи однократных/повторяемых действий и т.п.), которые, отражая события в личностном видении - Автора, Героя или ряда Героев, позволяют раскрыть внутренний мир в его

34

постоянном развитии, в первую очередь как обретение или утрату душевной цельности и обусловленной ею открытости окружающему миру, гармония с которым и становится залогом полноты бытия и счастья героев.

Не меньшее внимание уделяет Карамзин-повествователь и выстраиванию диалога с читателем. Анализу этого явления посвящен третий параграф главы - «Единство эмоционального опыта автора и читателя: карамзинское повествование и проблема читательского сочувствия».

Карамзин как автор повестей, формируя в них образ «идеального» читателя, исходит из установки на сочувственное восприятие, залогом которого оказывается единый эмоциональный опыт. Именно к этому, по мысли писателя, стремится всякий «кандидат авторства» («он хочет быть другом и любимцем души нашей»; «творец всегда изображается в творении своем»), и потому значительный пласт повествовательных структур становится в повестях воплощением этого «пути» Автора к своему идеальному Читателю, поиска возможностей для диалога с ним.

Карамзин в повестях последовательно делает актуальными для своей аудитории самые разные исторические, литературные, культурные и др. ассоциации. Среди повествовательных механизмов, нацеленных на достижение этого результата, в данном параграфе выделены выстраивание топографически точного «места действия» («Бедная Лиза», «Наталья, боярская дочь», «Юлия», «Рыцарь нашего времени»), «микроистория» личности в ее соотношении с историей «большой» («Наталья...», «Рыцарь нашего времени»), имя героя как знак его судьбы («Лиодор», «Чувствительный и холодный», «Рыцарь нашего времени»), наконец, литературная «игра» (нередко ироничная) с читательскими ожиданиями, преимущественно в связи с устойчивым восприятием жанрово-сюжетных клише («Наталья, боярская дочь», «Остров Борнгольм», «Сиерра Морена»).

В качестве своеобразного итога развития карамзинского повествования в работе анализируется повесть «Марфа Посадница...», которая представляется синтезом найденных автором повествовательных стратегий (см. четвертый параграф главы - «Авторские стратегии в художественной системе повести "Марфа Посадница, или Покорение Новагорода": некоторые итоги развития повествовательной техники

Карамзина»). Творческая активность повествователя в живом диалоге с историей, с героями и своим читателем, динамика «точек зрения», богатство литературно-культурных ассоциаций, установка на открытое сочувственное восприятие, во многом обусловленное разнообразными приемами самоосмысления/самоописания текста, - все эти особенности повести «Марфа Посадница...» свидетельствуют о ее итоговом характере для Карамзина-художника и неизбежном обращении к «большой» форме, которой и стала «История государства российского».

Таким образом, повествовательный опыт Карамзина, формировавшийся в ранних переводных произведениях писателя, после которых своеобразным шагом вперед стали «Письма русского путешественника», в повестях 1790-х - нач. 1800-х гг. получает цельное художественное воплощение и системную завершенность.

Именно в повестях писателя обретает окончательное разрешение волновавший Карамзина вопрос о специфике художественного отражения действительности, и в частности, о возможностях синтеза «внешнего» и «внутреннего» начал в психологическом описании. Источником этого синтеза становится для писателя само живое, субъектно ориентированное слово повествователя, звучание которого получает возможность выражать внутренние состояния не только самого повествователя, но зачастую и его героев (не прибегая при этом к условной форме «рассказа» персонажа о своих переживаниях, что существовала в форме вставных «историй» в ранних образцах романного жанра). В повестях же Карамзин-повествователь находит и пути создания эмоционально окрашенного описания окружающего мира. Главное в этом случае - создать единство эмоционального опыта автора и читателя. Наконец, одной из важнейших особенностей карамзинского повествования в «малых» жанрах его художественной прозы становится глубоко растворенная в сюжетах повестей «литературность», насыщенность разнообразнейшими аллюзиями, смысл которых не столько в том, чтобы «подражать» тому или иному произведению или автору, сколько в осознании самого процесса творчества как эстетически значимого факта.

Для Карамзина-повествователя само творчество, повествование, рассказывание как процесс и есть главная и конечная цель искусства, именно в этом смысле освобождавшегося

36

в его произведениях от нормативных канонов и прокладывавшего дорогу к подлинной свободе творчества и художественного отражения всех сфер бытия, что и было позднее достигнуто в прозе A.C. Пушкина.

В заключении поводятся итоги и намечаются перспективы проделанной работы.

Зародившиеся в недрах «докарамзинского» периода развития русской прозы и обретшие в творчестве Карамзина свое окончательное художественно убедительное и органичное воплощение принципы динамической поэтики повествования стали основой целого ряда художественных феноменов XIX века. Наиболее плодотворным, как представляется, оказался при этом принцип «самоописания текста», позволяющий сделать максимально зримым сам способ рассказывания, само повествование как таковое, а следовательно, приблизить читательское сознание к автору, к «законам, им самим над собою признанным» (А.С.Пушкин). Именно последовательная реализация этого принципа, а не только и не столько конкретно-реминисцентный уровень, определила развитие карамзинской традиции в истории русской литературы XIX в. Живое динамичное развертывание повествования - тот самый «дух» прозы Карамзина, о котором писал в свое время Б.М.Эйхенбаум: «Мы еще не вчитались в Карамзина, потому что неправильно читали. Искали буквы, а не духа. А дух реет в нем, потому что он, "платя дань веку, творил и для вечности"»1. Анализ его творческого воздействия на русскую литературу и культуру в целом и составляет одну из перспективных задач современной историко-литературной науки.

Основные положения работы отражены в следующих публикациях автора:

Статьи в изданиях, включенных в перечень ВАК РФ

1. Алпатова Т.А. Повествователь - герои - читатель на страницах повести Н.М.Карамзина «Бедная Лиза» // Литература в школе. 2002. № 7. С. 2-7. 1,0 п.л.

2. Алпатова Т.А. Карамзин-филолог на страницах «Писем русского путешественника». О механизме взаимодействия «своего» и «чужого» // Вопросы литературы, 2006, июль-август. <№ 4>. С. 159-175. 1 п.л.

3. Алпатова Т.А. Оппозиция "мужское/женское» в художественном мире Н.М.Карамзина// Вестник Новгородского государственного университета, 2010. № 56. 0,5 п.л. С. 12-15.

1 Эйхенбаум Б.М. Карамзин // Эйхенбаум Б.М. О прозе. Л., 1964. С. 213.

37

4. Алпатова Т.А. «История души человеческой» в зеркале повествования. Роман М.Ю.Лермонтова «Герой нашего времени» и традиции прозы Н.М.Карамзина // Литература в школе, 2008, № 1. С. 7-11. 0,5 п.л.

5. Алпатова Т.А. Проблема генезиса духовно-нравственной проблематики поэзии М.Ю.Лермонтова (Лермонтов и Карамзин) // Вестник МГОУ. Сер «Русская филология». 2011. № 3. С. 94-100. 0,8 п.л.

6. Алпатова Т.А. Личность и творчество Н.М.Карамзина как мера методологического становления и развития русского литературоведения // Вестник МГОУ. Сер. «Русская филология». 2011. № 4. С. 113-119. 0,5 п.л.

7. Алпатова Т.А. Человек - идеал - общество: проблемы аксиологии литературы // Вестник МГОУ. Сер. «Русская филология». М., 2010. № 2. 0,8. С. 136-141 (соавт. - И.А.Киселева).

8. Автобиографические записки Д.Б. Мертваго [публикация и примечания] // «Русская словесность», М., 1994, № 1. С. 66-73. 0,8 п.л.

9. Алпатова Т.А. Андрей Тимофеевич Болотов в русской литературе и культуре XVIII - начала XIX вв. (Об «искусстве увеселяться красотами природы») // «Литература в школе», 2001, №1. С. 2-6. 0,5 п.л.

10. Алпатова Т.А. Автор и его герои в поэме - «петербургской повести» А.С.Пушкина «Медный всадник» // Литература в школе. 2007. № 1. С. 3-8; № 3. С. 2-5. 1,8 пл.

11. Алпатова Т.А. Рецензия на монографию А.Н.Пашкурова «Поздний русский сентиментализм: диалог идиллического и элегического» (Казань, издательство Казанского государственного университета, 2010) // Вестник МГОУ. Сер. «Русская филология» 2011 № 2. С. 166-167.0,2 п.л. '

12. Алпатова Т.А. Рецензия на книгу М.Б.Лоскутниковой «История русского литературоведения» // Вестник МГОУ. Сер. «Русская филология». 2011. № 5. 0,2 п.л С. 164-166.

13. Алпатова Т.А. Личность и творчество А. Н. Радищева в осмыслении А. П. Скафтымова // Известия Саратовского университета. Новая серия. Т. 11. Серия Филология. Журналистика. 2011. Вып. 3. С. 71-73. 0,5 п.л.

14. Алпатова Т.А. Тредиаковский и Карамзин (пути развития русской прозы XVIII века) // Вестник МГОУ. Сер. «Русская филология». 2012. № 1. С. 79-83. 0,5 пл.

15. Личность и творчество Н.М.Карамзина в концепции Б.М.Эйхенбаума // European Social Science Journal (Европейский журнал социальных наук). 2012 №3 С С 144-151. 0,5 пл.

16. Издательская стратегия Н.М.Карамзина и проблемы поэтики повествования // ®raologos/ Научный журнал Елецкого государственного университета им. И.А Бунина. 2012. № 1.0.5 пл.

Монографии, учебные пособия

17. Алпатова Т.А. Проза Н.М.Карамзина: поэтика повествования: МоногпасЬия М.: МГОУ, 2012. 560 с. 35 п.л. '

18. Карамзин Н.М. Рыцарь нашего времени. Поэзия, проза, публицистика / Сост., вступ. ст. и примеч. (Дух целомудренно-свободный...». Личность и творчество Н.М.Карамзина в русской литературе конца 18 - начала 19 вв.) М.: Парад, 2007. 52,5 п.л. 848 с.

19. Алпатова Т.А. Н.М.Карамзин: проблемы творчества: учебное пособие по спецкурсу. М.: МГОУ, 2011.70 с. 4,4 п.л.

20. Алпатова Т.А. Н.М.Карамзин в русской критике и историко-литературной науке: введение в изучение творческого наследия: учебное пособие для студентов M • МГОУ, 2012. 76 с. 4 пл.

Статьи, изданные за рубежом

21. Алпатова Т.А. Проблемы межкультурной коммуникации в художественной структуре «Писем русского путешественника» Н.М.Карамзина // II Congreso Internacional «La lengua y literatura rusasen el espacio educativo internacional: estado actual y perspectivas". Granada, 8-10 de septiembre de 2010. En conmemoracion de los 55 años de enseñanza de la lengua rusa en España / II Международная конференция «Русский язык и литература в международном образовательном пространстве: современное состояние и перспективы». Гранада, 8-10 сентября 2010 г. К 55-летию преподавания русского языка в Испании Т. II. Мадрид, 2010. С. 1053-1057. 0,4 п.л.

22. Алпатова Т.А. Модель мира в романе в стихах А.С.Пушкина «Евгений Онегин» и карамзинская традиция // А.С.Пушкин и мировой литературный процесс: Сборник научных статей по материалам Международной научной конференции, посвященной памяти доктора филологических наук, профессора А.А.Слюсаря. Одесса : Астропринт, 2010. С. 166-174. 0,5 п.л.

23. Алпатова Т.А. Стиль «шинуазри» в русской литературе XVIII века: путь к межкультурной коммуникации // XII Конгресс Международной ассоциации преподавателей русского языка и литературы. Русский язык и литература во времени и пространстве. Т. 4. Шанхай, Шанхайский университет иностранных языков, 2011. 0,4 п.л. С. 214-217.

24. Алпатова Т.А. _ Авторские стратегии в художественной системе повести Н.М.Карамзина «Марфа Посадница, или Покорение Новагорода» // Чтение: рецепция и интерпретация. Сборник научных статей: в 2-х ч. - Ч. 1. Гродно: ГрГУ им. ЯЛСупалы, 2011.0,8 п.л. С.284-291.

25. Алпатова Т.А. Повесть Н.М.Карамзина «Афинская жизнь» и проблема становления «античного стиля» в русской литературе конца XVIII-начала XIX в. // Проблемы античного мира и современность: Межвузовский научный сборник / Отв. ред. канд. полит, наук, доц. В.Н.Вдовин. - Вып.П. - Алматы, 2011. - 0,5 п.л. С. 184-191.

26. Алпатова Т.А. Английская литература на страницах «Писем русского путешественника» Н.М.Карамзина (Дж. Томсон и Карамзин) // Русистика и компаративистика: Сб. науч. ст. / Отв. ред. Е.Ф. Киров, Г. Кундротас, М.Б. Лоскутникова; сост. Е. Белова, Д. Сабромене. Вып. 6. Vilnius: LEU leidykla: Edukologij, 2011. С. 8-15.

Научные статьи, материалы конференций

27. Алпатова Т.А. «Человек рожден к общежитию и дружбе» [поэтика «Писем русского путешественника» Н.М. Карамзина] // «Литература. Прил. к газ. Первое сентября», 1995,№ 8. 0,5 п.л.

28. Алпатова Т.А. Роман А.С.Пушкина «Капитанская дочка» и русские мемуары конца XVIII - начала XIX вв. Поэтика времени в документальном и художественном повествовании // Литературные отношения русских писателей XIX - начала XX вв. Межвуз. сб. науч. трудов. М.: МПУ, 1994. 0,8 п.л.

29. Алпатова Т.А. Культурная идея «английского сада» в литературном творчестве А.Т.Болотова // Анализ литературного явления в контексте культуры. Межвуз. сб. науч. трудов. Иркутск, ИГПИ, 1995. 0,5 п.л.

30. Алпатова Т.А. Н.М.Карамзин и М.М.Сперанский: оформление риторической системы русского сентиментализма // Царскосельский лицей. Наставники и питомцы. Тезисы докладов. СПб.-Царское Село, 1996. С. 4-5.

31. Алпатова Т.А. Духовно-культурная идея «английского сада» в литературном творчестве А.Т.Болотова // Религиозно-мифологические тенденции в русской литературе XIX века. Межвуз. сб. науч. трудов. М.: МПУ, 1997. 0,5 п.л. С. 6-14.

32. Алпатова Т.А. Образ реального и воображаемого «собеседника» в художественной структуре «Писем русского путешественника» Н.М.Карамзина // Карамзинский сборник. Творчество Н.М.Карамзина и историко-литературный процесс. Сборник статей. Ульяновск, УГПИ. 1996. С. 116-118. 0,2 п.л.

33. Алпатова Т.А. Повествовательные традиции Н.М.Карамзина и «Повести Белкина» А.С.Пушкина («Наталья, боярская дочь» - «Метель», «Барышня-крестьянка») // А.С.Пушкин и мировая культура. Международная научная конференция. М.: МГУ им М.ВЛомоносова, 1999. С. 97.

34. Алпатова Т.А. «Повести Белкина» А.С.Пушкина и «Наталья, боярская дочь» Н.М.Карамзина: к вопросу об организации повествования // Университетский пушкинский сборник. М.: МГУ им. М.В.Ломоносова, 1999. 0,5 п.л. С. 218-224.

35. Алпатова Т.А. Ситуации «повествовательного общения» в «Письмах русского путешественника» Н.М.Карамзина // Литературное общение и формирование творческих индивидуальностей писателей XVIII - XIX вв. Межвуз. сб. науч трудов М • МПУ, 1998.0,8 п.л.

36. Алпатова Т.А. Повесть Н.М.Карамзина «Наталья, боярская дочь»: к поэтике повествования // «Пушкин - наше все». Сборник материалов второй Ханты-Мансийской научно-практической конференции, посвященной 200-летию со дня рождения русского поэта А.С.Пушкина. Сургут, Северо-Сибирское книгоиздательство, 1999. 0,3 п.л. С. 28-32.

37. Алпатова Т.А. Традиции поэтики повествования («Наталья, боярская дочь» Н.М.Карамзина и «Повести Белкина» А.С.Пушкина) // А.С.Пушкин. Проблемы творчества и эстетической жизни наследия. 1799-1999. М., МПУ, 1999.0,8 п.л. С. 117-130.

38. Алпатова Т.А. Что читают пушкинские герои? (Повесть Н.М.Карамзина «Наталья, боярская дочь») // «Литература. Прил. к газ. Первое сентября», 2001. № 7 (382). 0,5 п.л.

39. Алпатова Т.А. Взаимодействие прозы и поэзии в художественной системе «Писем русского путешественника» Н.М.Карамзина // XVIII век. Судьбы поэзии в эпоху прозы. М.: МГУ, 2001. 0,5 пл. С. 184-195.

40. Алпатова Т.А. Путешествия по святым местам в русской литературе XVIII века (к проблеме жанрового синтеза в «Странствованиях...» В.Г.Григоровича-Барского) // Христианские истоки русской литературы. Сборник научных трудов. М.: МПУ 2001 С 24-40.1 п.л.

41. Алпатова Т.А. «Московский текст» и пути формирования образа повествователя в прозе Н.М.Карамзина // Седьмые международные Виноградовские чтения 23-25 марта 2003 г. Москва и «московский текст» в русской литературе и фольклоре. М.: Московский городской педагогический университет. Филологический факультет, 2004. 1.0 п.л. С. 15-37.

42. Алпатова Т.А. Утопия «Острова любви» П.Таллемана - В.Тредиаковского историко-литературной перспективе // XVII век: между трагедией и утопией. Сборник научных трудов. Вып. 1. М.: МГОУ им. М.А.Шолохова, 2004. С. 189-207.1,0 п.л.

43. Алпатова Т.А. «Письма русского путешественника» Н.М.Карамзина и традиция аллегорического романа-путешествия // Восьмые международные Виноградовские чтения. Проблемы истории и теории литературы и фольклора. Материалы конференции 23-25 марта 2004 г. М., 2004. С. 228-252.1 п.л.

44. Алпатова Т.А. В.К.Тредиаковский и появление нового героя в сознании русских читателей первой трети XVIII века // В.К.Тредиаковский и русская литература /Отв. ред А.С.Курилов. /Российская академия наук. Институт мировой литературы им А.М.Горького. М., 2005. С. 15-30. 1 п.л.

45. Алпатова Т.А. Н.М.Карамзин-повествователь: вхождение в историю (к вопросу об организации повествования в «исторической повести» «Марфа Посадница, или Покорение Новагорода») // Литература и история. Вып. 4. М.: МГОУ, 2006. 0,8 п.л.

46. Алпатова Т.А. Поэтика художественного времени в «Письмах русского путешественника» Н.М.Карамзина // Текст и контекст. лингвистический, литературоведческий и методический аспекты. Т. 2: Фольклор и литература: восприятие, анализ и интерпретация художественного текста. Материалы Международной научной конференции 15-17 ноября 2007 г. М.: МГПУ, 2007. 0,5 п.л. С. 28-36

47. Алпатова Т.А. «Моя исповедь» Н.М.Карамзина: нравственная проблематика под маской иронического повествования // Духовный потенциал русской классической литературы. Сборник научных трудов. М.: Русский мир, 2007. 0,8 п.л. С. 244-259.

48. Алпатова Т.А. «О Боге нам гласит времен круговращенье...» (духовный смысл «Гимна» Д.Томсона в художественной философии Н.М.Карамзина и В.А.Жуковского) // Современное русское языкознание и лингводидактика. Вып. 2: Сборник научных трудов, посвященный 85-летию со дня рождения академика РАН Н.М.Шанского. М.: МГОУ, 2007. 0,5 п.л. С.303-311.

49. Алпатова Т.А. Театральные впечатления в художественной структуре «Писем русского путешественника» Н.М.Карамзина // Гуманитарные науки в творческом вузе. Сборник статей. Вып. 2. М.: ГИТИС, 2008.1,0 п.л. С. 158-185.

50. Алпатова Т.А. Стратегии представления авторского Я в творчестве Г.Р.Державина и Н.М.Карамзина // Державин и культура Казанского края. Материалы всероссийской научной конференции, посвященной 265-летию со дня рождения Г.Р.Державина (г. Лаишево, 26-28 июня 2008 г.). Казань: Казанский государственный университет, 2008. 0,5 п.л.. С. 26-35.

51. Алпатова Т.А. Петр I в художественном мире «Писем русского путешественника» Н.М.Карамзина // Вопросы методологии современного литературоведения. Материалы Всероссийской научно-практической конференции (16 октября 2007 г.). Хабаровск, Изд. ДВГГУ, 2007. 0,5 п.л. С.31-43.

52. Алпатова Т.А. Карамзин-повествователь: диалог с историей на страницах «Писем русского путешественника» // Текст и контекст в литературоведении: Сборник научных статей по материалам Международной научной конференции XI Виноградовские чтения / Отв. ред. С.А.Джанумов. - Т. 2. М.: МГПУ; Ярославль: Ремдер, 2009. 0,4 п.л. С. 12-18.

53. Алпатова Т.А. Универсалии литературы русского сентиментализма // Универсалии русской литературы. Воронеж: Воронежский гос. университет; Издательский дом Алейниковых, 2009. 1 п.л. С. 310 - 328.

54. Алпатова Т.А. Судьба карамзинской традиции в художественном мире романа в стихах А.С.Пушкина «Евгений Онегин» // Актуальные проблемы изучения и преподавания литературы в вузе и школе. Материалы VIII Всероссийской научно-практической конференции 9-10 ноября 2009 г. Йошкар-Ола, 2010. 0,5 п.л. С.224-232.

55. Алпатова Т.А. Мифологические мотивы в «Письмах русского путешественника» Н.М.Карамзина // Язык мифа: Материалы Международной научно-практической конференции 10 октября 2009 г. М.: Московский гуманитарно-экономический институт, 2010. 1,0 п.л. С. 4-26.

56. Алпатова Т.А. Мифология поэтического творчества в художественном осмыслении Г.Р.Державина и Н.М.Карамзина // Г.Р.Державин и диалектика культур. Материалы Международной научной конференции (г. Лаишево, 13-15 июля 2010 г.). Казань, Казанский гос. университет, 2010. 0,4 п.л. С. 43-47.

57. Алпатова Т.А. Философский дискурс эпохи в художественном мире «Писем русского путешественника» Н.М.Карамзина // XVIII век: литература как философия, философия как литература. (МГУ) М. МГУ им. Ломоносова, Экон-информ, 2010. С. 317324. 0.5 п.л,

58. Алпатова Т.А. Художественная интерпретация поэтических текстов в «Письмах русского путешественника» Н.М.Карамзина // Текст как единица филологической интерпретации: материалы Всероссийской научно-практической конференции с международным участием (13-14 апреля 2011). Новосибирск: Немо-пресс, 2011.0,5 п.л. С. 14-19.

59. Алпатова Т.А. «Гимн» Дж. Томсона в художественной философии Н.М.Карамзина и В.А.Жуковского // Русистика и компаративистика: сборник научных статей. Вып. 5. М.: МПГУ, 2010. 0,8 п.л. С.113-121.

60. Алпатова Т.А. Ночь в ряду универсалий русского сентиментализма (к проблеме текстопорождающего потенциала ночи в творчестве Н.М.Карамзина) // Универсалии русской литературы. 2. - Воронеж, ВГУ, ООО ИПЦ «Научная книга» 2011 -С. 104-118 (0,8 пл.).

61. Алпатова Т.А. Мотив «сельского праздника» в художественном мире русского сентиментализма // Русский литературоведческий альманах Выпуск второй. Сборник статей к юбилею В.Н.Аношкиной (Касаткиной). М., 2011. - С. 99-109. (0,5 п.л.).

62. Алпатова Т.А. Феномен детского сознания в художественном мире

H.М.Карамзина // Карамзинский сборник. Наследие Н.М.Карамзина и современное развитие российского общества / отв. ред. С.М.Шаврыгин. - Ульяновск УГПУ 2012 С 79-89.0,5 п.л. ' '

Учебно-методические статьи и материалы

63. Алпатова Т.А. Русская литература XVIII столетия в вузовском образовании: воспитание толерантности и перспективы межкультурного диалога // Вузы культуры и искусств в мировом образовательном пространстве: Культурное разнообразие во имя диалога и развития. Международный симпозиум (Франция. Париж, 3-9 октября 2010 г)' Сборник статей. М.: МГУКИ, 2010. С. 374-380. 0,5 пл.

64. Алпатова Т.А. Изучение истории литературоведения в вузе с использованием виртуальных технологий: опыт, возможности, перспективы //IV Международная виртуальная конференция по русистике, литературе и культуре «Образовательные технологии в виртуальном лингво-коммуникативном пространстве». Сборник научных докладов. Вермонт, США - Ереван, Армения, 2011. 0.4. С. 12-15.

65. Алпатова Т.А. Литературоведение в школе: в поисках самоидентичности // Народное образование, 2008, № 8. 1 п.л. С. 196-203.

66. Алпатова Т.А. Русская литература XVIII века. Программа и методические рекомендации в помощь самостоятельной работе студентов. М.: МГТГУ, 2001. 78 с. 4 6 п.л.

67. Алпатова Т.А. Русская литература XVIII века // 'история русской литературы. От Древней Руси к XIX веку. Программа и учебно-методические материалы для студентов творческих вузов. М.: РАТИ - ГИТИС, 2006. 2,5 п.л. С. 32-67.

68. Алпатова Т.А. Русская литература XVIII века. Программа и методические рекомендации для студентов заочного отделения. М.: МГПУ, 2004. 4,25 п.л.

69. Алпатова Т.А. История русской литературы XVIII века'// Литературоведение (цикл дисциплин предметной подготовки). Сборник учебных программ. М.: МГПУ 2006

I,0 пл. С. 45-53 '

70. Алпатова Т.А. Николай Михайлович Карамзин (1766-1826) // Русская литература XIX века. Учебник для школ и классов гуманитарного профиля. Под ред. С.А.Громова. 9 класс. Часть 1. М., 2003. М.: Московский лицей. 2003. 2, 5 пл. С. 45-73. (издание второе, стереотипное - 2005 г.; издание третье, стереотипное - 2009 г.).

71. Алпатова Т.А. Русская литература XVIII века в школьном изучении (к постановке проблемы) // Филология и школа. Труды Всероссийских научно-практических конференций «Филология и школа». Вып 1. М.: ИМЛИ РАН, 2003. 1 п.л. с. 199-219.

72. Алпатова Т.А. История русской литературы XVIII века Программа и методические рекомендации. М.: МПУ, 1998. 5,25 пл.

Словарные статьи

Алпатова Т.А. Карамзин Н.М. // Русские писатели. XVIII век. Биобиблиографический словарь. Сост. Джанумов С.А. М.: Просвещение, 2002.1, 0 п.л.

73. Алпатова Т.А. Тютчев и русская литература XVIII - начала XIX вв. // Ф.И.Тютчев. Школьный энциклопедический словарь. М., 2004. 1,0 п.л. С. 296-303.

74. Алпатова Т.А. Н.М.Карамзин // Ф.И.Тютчев. Школьный энциклопедический словарь. М., 2004.0,4 п.л. С. 319-321.

75. Алпатова Т.А. А.Н.Карамзин // Ф.И.Тютчев. Школьный энциклопедический словарь. М., 2004. 0,1 п.л. С. 247.

76. Алпатова Т.А. Ан.Н.Карамзин // Ф.И.Тютчев. Школьный энциклопедический словарь. М., 2004. 0,1 п.л. С. 247.

77. Алпатова Т.А. А.К.Карамзина // Ф.И.Тютчев. Школьный энциклопедический словарь. М., 2004. 0,) п.л. С. 248.

78. Алпатова Т.А. Е.А.Карамзина // Ф.И.Тютчев. Школьный энциклопедический словарь. М., 2004. 0,1 п.л. С. 249.

79. Алпатова Т.А. Е.Н.Мещерская (урожд. Карамзина) // Ф.И.Тютчев. Школьный энциклопедический словарь. М., 2004. 0,1 п.л. С. 248-249.

80. Алпатова Т.А. С.Н.Карамзина // Ф.И.Тютчев. Школьный энциклопедический словарь. М., 2004. 0,1 п.л. С. 249-250.

81. Алпатова Т.А. В.Н.Карамзин // Там же. 0,1 п.л. С. 247-248.

82. Алпатова Т.А. Салон Карамзиных // Там же. С. 258-260.

83. Алпатова Т.А. Карамзин Н.М. // Л.Н.Толстой Энциклопедия / Сост и науч. ред. Н.И.Бурнашева. М.: Просвещение, 2009. - 0.3 п.л.

Заказ № 257. Объем 2 п.л. Тираж 150 экз.

Отпечатано в ООО «Петроруш». г.Москва, ул.Палиха 2а.тел.(499)250-92-06 www.postator.ru