автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Пушкинская и лермонтовская разновидности русского романтизма в их художественно-эстетическом своеобразии

Полный текст автореферата диссертации по теме "Пушкинская и лермонтовская разновидности русского романтизма в их художественно-эстетическом своеобразии"

На правах рукописи

ЛИНИЧ Василий Васильевич

ПУШКИНСКАЯ И ЛЕРМОНТОВСКАЯ РАЗНОВИДНОСТИ РУССКОГО РОМАНТИЗМА В ИХ ХУДОЖЕСТВЕННО-ЭСТЕТИЧЕСКОМ СВОЕОБРАЗИИ

Специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Москва - 2006

Работа выполнена на кафедре русской литературы филологического факультета Московского педагогического государственного университета

Научный консультант:

доктор филологических наук, профессор Коровин Валентин Иванович

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Илюшин Александр Анатольевич

доктор филологических наук, профессор Михайлова Наталья Ивановна

доктор филологических наук, профессор Вершинина Наталья Леонидовна

Ведущая организация — Институт мировой литературы им. A.M. Горького РАН

диссертационного совета Д 212.154.02. при Московском педагогическом государственном университете по адресу: 119992, Москва, ул. Малая Пироговская, д. 1, ауд. 304.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Московского педагогического государственного университета по адресу: 119992, Москва, ул. Малая Пироговская, д. 1.

Автореферат разослан «ЛР» 2006 года

Ученый секретарь

Защита состоится << 6 » Щ&НЯ- 2006 г. в

» часов на заседании

диссертационного совета

Волкова Е.В.

/

Общая характеристика работы

Устойчивый исследовательский интерес современной филологической науки последних лет к теоретическим и методологическим вопросам романтизма окончательно развеял иллюзию завершенной ясности и научной исчерпанности предмета и дал веские основания полагать, что эта литературоведческая, философская, культурологическая проблема до сих пор не утратила своей актуальности и не вышла из активного контекста научного обсуждения. Более того, сейчас она еще острее требует дальнейшего тщательного осмысления и переосмысления этого сложного, неоднозначного литературно-исторического явления как в его целостности, так и в его частных, локально-национальных проявлениях, индивидуально преломленных в творчестве отдельных представителей общеевропейского романтического движения.

Художественная (родовая, типологическая) сущность романтизма продолжает оставаться предметом перманентно возникающих на страницах литературоведческой периодики полемически заостренных дискуссий (некоторые ученые-дискутанты, например, Ал.В. Михайлов склонны считать, что романтизм «вообще лишен собственной сущности»1). Различным аспектам изучения романтизма посвящены и специальные монографические работы. Примечателен и тот факт, что в последнее время интерес современной западной русистики к насущным проблемам русской литературы XIX века, к ее глобальным историко-теоретическим вопросам, к творчеству отдельных русских писателей и поэтов также значительно активизировался, превращаясь в самостоятельную, постепенно укрепляющую свои позиции отрасль евроаме-риканской славистики. В этом нас наглядно убеждают вышедшие на Западе серьезные исследования, посвященные как общим теоретико-методологическим аспектам русского и европейского романтического движения, так и анализу художественного наследия индивидуальных творческих персоналий (Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Баратынского, Тютчева и др.), а также многочисленные переводы и издания их произведений.

В разноплановом (по жанру, принципу селекционного отбора проблем и писательских имен, широте исследовательского диапазона, глубине и мастерству филологической аналитики, уровню концептуальной состоятельности и степени методологической убедительности выдвигаемых гипотез и т.п.) корпусе исследований содержится немало тонких наблюдений, вдумчивых интерпретаций, оригинальных авторских находок. Отрадно констатировать при этом, что в разноречивых работах последних лет наблюдается все более решительный отход большинства авторов от устаревших «методологических аксиом» и расхожих схематических представлений о судьбах русского и европейского романтического движения, на протяжении длительного времени бытовавших в науке. Исследователи все чаще и настойчивее приходят к пло-

1 Михайлов Ал.В. Диалектика литературной эпохи. Переход от романтизма к реализму в литературах Европы / Ал.В. Михайлов: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. - М., 1989. - С. 34.

дотворному выводу, что любая аналитически безукоризненная схема, опирающаяся на систематически формализованный понятийный аппарат логики и априорно запрограммированная на строго последовательный логический алгоритм, упрощает художественно-эстетический процесс, даже та, которая рождена искренним стремлением ученого к антисхематизму. И совершенно прав В.М. Маркович, с полным основанием утверждая, что «материал всегда будет оказывать схемам сопротивление»2.

Исследователи романтизма - и отечественного, и зарубежного - в попытках «ухватить» его суть выработали, в общей сложности, уже более трех десятков различных определений романтизма, каждое из которых располагает своей относительно убедительной доказательной базой, оперирующей своими аргументами-критериями. И можно смело предположить, что это не предел. За ним легко угадывается перспектива, не имеющая своего окончания.

Научный полифонизм исследовательских мнений, «профессиональная пестрота» и разнобой в интерпретациях романтизма неизбежны, тем более, если речь идет о точках зрения, принадлежащих ученым различных стран и эпох. Едва ли возможна такая исчерпывающая характеристика романтизма, которая не вызвала бы возражений и споров. Некоторые авторы, вполне сознательно, стараются избегать каких бы то ни было обобщающих его определений, так как любая «итоговая» характеристика романтизма заведомо обречена на полемику и способна спровоцировать очередную профессиональную дискуссию. Корни разногласий глубоки и неоднозначны. «Как бы мы ни стремились к возможно полной и точной формулировке романтизма, — авторитетно отмечает К.Н. Григорьян, — наше определение всегда будет неполным и неточным, поскольку оно базируется на общих, типологических признаках. При этом однозначно выпадут, останутся вне исследовательского поля зрения признаки частные (временные, национальные, индивидуальные), но не менее важные и существенные»3, то есть наша, казалось бы, скрупулезно выверенная формулировка в любом случае окажется беднее реального явления, а терминологическое понятие «определение» (как конечная субстанция научных поисков, желанный результат исследовательских усилий, своеобразный «момент истины») приобретет обратный смысл: обнаружит не конечный «предел», а новую беспредельность и перспективу дальнейших напряженных изысканий.

«Подобные «неувязки», - справедливо констатирует О.Б. Вайнштейн, -не только обозначают пределы действенности наших концепций романтизма, но и побуждают к поискам конкретных, исторически сбалансированных толкований отдельных «странных» фактов и далее - к формированию спокойно-

2 Маркович В.М. Вопрос о литературных направлениях и построении истории русской литературы XIX века / В.М. Маркович // Известия РАН. - Серия литературы и языка. -1993.'-Ма 3. - С. 26-32.

3 Григорьян К.Н. К изучению романтизма / К.Н. Григорьян // Русская литература. -1967. 3. - С. 136-137.

го, непредвзятого видения эстетического процесса»4, то есть, с точки зрения нынешнего уровня разработанности филологической науки, к сожалению, приходиться признать, что «засекреченность» романтизма как полиморфного историко-культурного явления, оказывается пока выше возможностей этого метода. Трудности теоретического осмысления романтизма дают основания говорить также и о том, что традиционные и привычные способы изучения романтизма бессильны объяснить предмет, они тонут в нем, не достигая «границ» и не касаясь «дна», затрагивая только «аспекты».

Ко всему сказанному следует добавить, что «подобные «неувязки», на наш взгляд, еще острее обнажают матричность первопроблемы: что же такое романтизм?

Учитывая многообразие и дискуссионность теоретических трактовок, считаем необходимым определить свою позицию в отношении сущности романтизма и подчеркнуть, что мы не станем с отчаянным максимализмом порываться «объять необъятное» и претендовать на терминологическую «окончательность», выводя безукоризненно универсальную, безапелляционно согласующуюся с истиной, формулу «домового». Всякая терминология обладает известной долей условности, несовершенства, и вряд ли возможно достичь всеобщего исследовательского единодушия в употреблении такого «гипотетичного» понятия, как романтизм, исключительно в единственном только смысле. В нашем представлении романтизм по своему содержанию и форме является полиморфным, философски бездонным, исторически многомерным понятием: это и тип культурного сознания, эстетического мышления писателя, его система философского, социального, художественного мировоззрения в слове, образе, это и творческий метод как способ создания текстовых реалий, это и литературное направление, объединяющее под эгидой романтического метода многочисленную «плеяду творцов». Каждое из этих структурных слагаемых верно как относительно устоявшаяся и научно апробированная литературоведческая частность, но ни одно них, взятое автономно, каким бы оно ни было важным и существенным, не может досконально и всеобъемлюще охарактеризовать романтизм. Только нерасторжимая совокупность их может дать некоторое приблизительное представление о сущности романтического мировидения.

Проблема пушкинского и лермонтовского романтизма, характер творческих связей двух авторов как наиболее ярких и знаковых представителей русского романтизма существует в филологической науке в качестве объективного историко-литературного факта. Рассматриваться он может и в аспекте литературной преемственности, и в плане сходства-различия поэтических индивидуальностей, и в более широком историко-культурном смысле - как соотношение двух эпох русской литературы, отличающихся по господствующему мировоззрению, проблематике, стилистическим принципам и т.д.

4 Вайнпггейн О.Б. Язык романтической мысли / О.Б. Вайнштейн: монография. — М.: Изд-во РГГУ, 1994. - С. 7.

Данная работа, не ставя своей ключевой задачей развести романтическое наследие A.C. Пушкина и романтическое творчество М.Ю. Лермонтова и противопоставить их, преследует другие цели: осмыслить и интерпретировать романтизм Пушкина и Лермонтова как диалектическое художественное двуединство, как две типолопические грани одного общего для них и их современников литературного направления и единого творческого метода, развивавшихся как хронологически последовательно, так и параллельно, при всей разнице писательских индивидуальностей; выявить сущность и особенности романтического мышления, мировидения, жизневосприятия каждого из поэтов, их личностный художественный субъективизм и в то же время объективную историческую детерминированность.

Обозначенный подход к проблеме исследования представляется нам актуальным, поскольку позволяет ввести в научный обиход новый материал, скорректировать функционирующее в литературоведении представления о национальной сущности, принципах, формах художественно-эстетической эволюции русского романтизма, проследить механизм конкретного воплощения романтической эстетики, поэтики в различных жанрах и стилях творческих систем Пушкина и Лермонтова, что дает возможность уточнить и линии преемственности, самостоятельности, оригинальности, и нити интертекстуальных связей, по-новому осмыслить и переосмыслить широкий культурологический фон эпохи до сегодняшнего дня далеко не исчерпанный в его особой для творчески созидающей личности содержательности и полноте.

Объектом научно-исследовательского рассмотрения и анализа является русское романтическое движение как ведущая культурно-эстетическая доминанта эпохи в контексте общеевропейского историко-литературного процесса первой трети XIX века, преломленное через призму национального художественного мышления и творческого наследия двух крупнейших представителей отечественного романтизма - A.C. Пушкина и М.Ю. Лермонтова.

Актуальность проблемы исследования для литературоведения обусловлена задачей преодоления известной методологической ограниченности, стереотипности распространенных исследовательских практик и заключается в обосновании оригинальной авторской позиции, имеющей многоаспектный характер:

во-первых, научно-концептуальный в ракурсе изучения и анализа общеевропейского романтического движения и взаимного обогащения культур;

во-вторых, в попытке трактовать романтизм целостно, как сквозную , общеевропейскую культурно-историческую закономерность эпохи;

в-третьих, в стремлении выявить философские и социально-исторические причины зарождения романтической эстетики в русской литературе вообще, и в творчестве Пушкина и Лермонтова в частности, проследить этапы становления, формирования, развития романтической эстетики и поэтики в художественном сознании двух ведущих представителей отечественной литературы первой половины XIX века и пути ее дальнейшей транс-

формации, расширив и откорректировав тем самым, хронологические границы романтического художественного метода каждого из писателей;

в-четвертых, в научном анализе и установлении на историко-литературном материале, с одной стороны, единства и многообразия мировой культуры, с другой - выявлении творческой, национально-художественной ментальности литературного наследия Пушкина и Лермонтова в ее широких системных связях и разнообразных жанрово-стилевых модификациях, при которых творчество писателей рассматривается в той понятийной системе, которая была им свойственна и на которую было ориентировано их эстетическое и художественное сознание;

в-пятых, исследовать в диалектическом единстве, с учетом конкретно-исторических условий художественную систему и динамику пушкинского и лермонтовского романтизма, его национальную сущность, специфику и детерминизм, сочетая при этом теоретические подходы и установки с практической результативностью историко-литературного постижения творчества писателей-романтиков.

Основная цель исследования - предложить корректное, научно аргументированное с теоретической и историко-литературной точек зрения выявление и обоснование художественно-эстетической специфики пушкинского и лермонтовского романтизма, аналитически проанализировать национально-художественную ментальность русского романтического движения на основе творческого наследия Пушкина и Лермонтова как знаковых его представителей. При этом поэтический облик отечественного романтизма будет складываться не только на основе преемственности, типологии, интертекстуальных связей, но и на почве всякого рода творческих противоречий, их преодолении, на отталкивании и притяжении различных интуитивно-художественных видений, философско-эстетических убеждений и мировоззренческих ориентиров. С позиции такого подхода к проблеме, романтизм Пушкина рассматривается нами как ранняя стадия русского романтизма, в которой самые трагические вопросы бытия в ракурсе эстетики романтиков, оказались обойденными. Романтизм же Лермонтова рассматривается как поздний романтизм, в котором исторически сложившаяся «недовоплощенность», «недореализован-ность» идей раннего русского романтизма становится вновь актуальной и востребованной. Именно эмоциональная излетность, трагичность и «предельность» русского романтизма получают в творчестве Лермонтова свое последующее неподражаемое воплощение и завершение.

Эта генеральная установка исследования определила и постановку следующих конкретных задач:

1. выявить внешние и внутренние факторы, философские закономерности, динамику и перспективы эволюции романтического мышления Пушкина и Лермонтова, обозначенные Кантом как форма мышления и бытия человека нового времени;

2. сопоставить художественные произведения, творческие принципы, мето-■. ды Пушкина и Лермонтова в отдельности и совокупности, определить

общность и индивидуальные отличия их образно-эстетического мира;

3. проанализировать романтические системы двух корифеев отечественного романтизма как художественные целостности и раскрыть принципы эстетической рецепции Пушкиным и Лермонтовым мифопоэтических и литературных произведений, созданных другими авторами, ее разносторонность, смысловую глубину и творчески-интерпретирующий характер;

4. уяснить и сформулировать своеобразие отечественной художественной модели мира, формирующейся в эпоху романтизма, в том числе, и через русско-зарубежные литературные связи («русское» на фоне и в составе «интернационального»).

Для решения поставленных задач, в реферируемой работе используются различные уровни анализа: от рассмотрения художественного текста на макроуровне (в контексте общеевропейского романтизма и всего творчества писателя) до разбора на микроуровне (анализ поэтических средств языка, особенностей авторского стиля н речи).

Теоретическая и методологическая новизна исследования заключается в выявлении новых фактов различного литературоведческого характера, разработке новой периодизации романтического творчества A.C. Пушкина и М.Ю. Лермонтова, новых теоретико-методологических положений, объединяющих в себе результаты фактографии и текстологии с целостной концептуальной интерпретацией произведений Пушкина, Лермонтова и других русских писателей-романтиков. Чертами новизны обладает и конкретный, уточненный, существенно обогащенный анализ и комментарий ко многим пушкинским и лермонтовским произведениям. В научный оборот вводятся малоизвестные и незаслуженно забытые филологической наукой факты, произведения, критические работы, позволяющие не только значительно расширить, пополнить, но и реально уточнить имеющиеся представления о национально-художественном универсализме, специфике пушкинского и лермонтовского романтизма, определившего формирование национальной культурной «матрицы», создавшей значительные предпосылки для идейных предшествований и предтеч многих русских писателей-реалистов второй половины XIX века.

Методологическая база исследования

Настоящая работа, ставя своей целью исследование индивидуальных эстетических и художественных особенностей романтизма A.C. Пушкина (раннего русского романтизма) и М.Ю. Лермонтова (позднего русского романтизма), по мере углубления в стержневую суть избранной проблемы объективно не могла оставаться только в строгих рамках «чистого» пушкиноведения и лермонтоведения. Специфика и синтетичность предмета исследования обязывали нас говорить не только о пушкинском и лермонтовском романтизме как об определенных этапах русского романтического движения и художественной эволюции двух поэтов, но и о романтизме как об общеев-

ропейском философском прорыве, эстетическом открытии и художественной доминанте эпохи.

Избранный нами предмет исследования потребовал таких универсальных подходов и адекватных исследуемому материалу методов, которые, с одной стороны, позволили увидеть узловые национально-специфические проблемы отечественного романтизма, а с другой - помогли отчасти преодолеть искусственную, а главное, бесперспективную оппозиционность научных мнений. В этой связи, стремясь к тщательной взвешенности и максимально возможной объективности, мы в процессе работы пришли к выводу, что один из конструктивных исследовательских шагов на пути решения поставленных задач и частичного преодоления некоторых, функционирующих в литературоведении «романтических» противоречий, находится в плоскости методологической интеграции и паритетного сочетания (вертикального и горизонтального) трех научных подходов: типологического, конкретно-исторического и гносеологического.

В ходе реализации очерченного круга исследовательских задач и намеченных целей, мы постарались доказать, почему предлагаемая консолидированная методологическая «триада» представляется нам целесообразной, концептуально состоятельной и научно продуктивной. Проблема романтизма, таким образом, рассматривается в работе под двойным исследовательским «прицелом»: историко-литературным и теоретико-эстетическим.

Помимо трех базовых научных подходов методология исследования использует и комплекс других разносторонних, но взаимосвязанных методов и принципов, применение которых подчинено, в конечном итоге, одной цели — определенному разрешению еще далеко не проясненных, зачастую односторонних положений и поспешных выводов, вызывающих немалое внутреннее сопротивление и провоцирующих на профессиональную дискуссию концепций и гипотез, касающихся как общих вопросов романтизма, так и частных, сугубо индивидуальных граней романтической эстетики, поэтики, теории и практики, реально воплотившихся в творческих системах отдельных представителей романтической эпохи (Пушкина, Лермонтова и др.) и подчеркивающих «лица необщее выражение» каждого из художников слова, с поправкой на персональную писательскую судьбу, масштабы творчества и таланта.

Так, в качестве сопутствующих методов и приемов научного анализа, в работе используются элементы следующих методологических подходов:

• метод направленной интерпретации (герменевтики) текста, целью которого становится открытие авторской субъективности, принципиальных установок писателей-романтиков, помогающих понять внутреннюю логику текста, исходя из представлений конкретного исторического периода;

• сравнительно-исторический метод, служащий базой для сопоставления различных творческих индивидуальностей;

• дескриптивный метод исследования, основанный на анализе и синтезе различных фактов в их динамике и статике, необходимых для воссоздания картины развития идей и художественных представлений;

• аксиологический подход в оценке мировоззренческих, художественных, ценностных ориентиров эпохи.

Частичная востребованность данных научных методов в том или ином разделе исследования определяется характером и постановкой конкретных микро- и макрозадач.

Практическая и теоретическая значимость диссертации. Материалы исследования могут быть учтены при создании монографических работ, использованы при подготовке учебных пособий для студентов-филологов и учителей, введены в практику вузовского образования при чтении академических и специальных курсов по истории русской литературы XIX века, востребованы аспирантами при работе над диссертациями.

Апробация работы. Основные и промежуточные результаты диссертационного исследования обсуждались на кафедре русской литературы Московского педагогического государственного университета, излагались автором в двух монографиях, учебных пособиях, статьях, материалах, тезисах, представлялись в форме докладов на международных, всероссийских, региональных, межвузовских научных и научно-практических конференциях, конгрессах в период с 1992 по 2006 годы в Москве, Белгороде, Воронеже, Ельце, Курске, Кирове, Липецке, Нижнем Новгороде, Орле, Пензе, Перми, Пятигорске, Ростове-на-Дону, Ставрополе, Таганроге, Твери, Туле, Харькове.

Объем и структура работы. Структура реферируемой работы определяется целями и спецификой материала исследования. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка литературы и содержит 472 стр.

Основное содержание диссертации

Во Введении обоснована актуальность темы и ее научная новизна, представлен ретроспективный обзор исследовательского изучения проблемы, сформулированы цели и задачи работы, уточнен терминологический аппарат и методологические принципы подхода к исследуемому материалу.

Первая глава реферируемой работы «Общеевропейский романтизм как культурно-историческая и философская доминанта эпохи» посвящена рассмотрению сквозного общеевропейского романтического движения начала XIX века и выявлению в данном художественном контексте типологических особенностей, присущих русскому романтизму.

Как полиморфное по своей сути и природе культурологическое явление романтизм имеет достаточно сложные диахронные и синхронные связи с пластами культуры, которые его породили, раскрыли и трансформировали его содержание в новых условиях литературного движения. Именно поэтому, обращаясь к литературному романтизму начала XIX в., мы неизбежно вторгаемся, условно говоря, в доромантическую культуру и отыскиваем там истоки и предромантические тенденции; изучаем конкретно-историческое ок-

ружение романтиков, их связь с современностью; исследуем перспективу развития открытий романтиков с позиций литературной истории сегодняшнего дня.

Зарождение романтизм в России не было явлением случайным, привнесенным извне. Русский романтизм отражал закономерности национального литературно-общественного развития, соответствуя в этом отношении определенным этапам и общемирового литературного процесса.

Исторически сложилось так, что романтизм в России объективно не мог опереться на социально автономизированную личность, поэтому романтический идеал в России был окрашен не столько в тона индивидуализма, сколько в крепкую веру общего усовершенствования. В этом смысле он не противоречил идеалу просветительства. Проблема индивидуальности, как правило, решалась романтиками и как проблема индивидуальности нации, как вопрос о специфике русского исторического пути, волновавший уже Д. Веневитинова и занявший одно из центральных мест в историографии П. Чаадаева, учениях И. Киреевского и А. Хомякова - основоположников славянофильства, которое, по мнению М. Гершензона, «осталось верным своей основной идее, формулированной Киреевским, и является плотью от плоти русского романтизма»5.

Несоответствие идеала романтизма русской действительности - очевидно. Поэтому русский романтизм развивался под знаком или политического отрицания действительности, или философско-этической несовместимости идеала и действительности (В.А. Жуковский, В.Ф. Одоевский, любомудры), или попыток их примирения («либеральное просветительство» начала XIX века, вскоре пережившее острый кризис). Художники, испытывающие влияние всех трех концепций соотношения идеала и действительности, или вырабатывали собственное, более стихийное отношение к жизни, или стремились создавать образы как активно противостоящие действительности, так и несущие на себе отпечаток ее устремлений.

Каждая национальная эстетическая школа вырабатывала свой особый вариант романтизма. Известная удаленность этих вариантов друг от друга вполне закономерна: как индивидуальность личности, так и «индивидуальность наций» выявилась с необычайной определенностью в романтическом творчестве. Это как бы изначально было предусмотрено самой концепцией романтического мышления, которое полагается на выявление того, что внутренне присуще творящему началу - будь то отдельный художник или какая-либо общность - например, национальная6.

Если на Западе романтизм является одной из реакций на французскую буржуазную революцию и просветительство, то в России характерной чертой романтиков была связь именно с наследием русского просветительства 80-х годов XVIII - первого десятилетия XIX столетия. Именно «вослед Радище-

5 Гершензон М.О. Исторические записки / М.О. Гершензон. - М., 1910. - С. 14,

6 В этом смысле романтизм значительно отличается от классицизма, национальные варианты которого достаточно унифицированы.

ву», а не вопреки ему русские романтики прославляли свободу.

Мы считаем, что одна из специфических особенностей русского романтического движения заключалась в том, что в России ранний романтизм существовал рядом с классицизмом — еще не исчерпавшим себя. Параллельное существование разных стилей в русской культуре начала XIX века смягчало крайность художественно-эстетических программ каждого из них (подробнее об этом речь будет в следующей главе).

В русском романтизме образуется несколько неожиданная в этом смысле ситуация. Это прежде всего было связано с тем, что выработанные им жанры на двух этапах разные, что никак не напоминает западноевропейские романтические школы. Эта разница между этапами означает серьезный рубеж, пролегающий через границу 1820-х — 1830-х годов и отделяющий ранний русский романтизм от позднего его варианта.

Большая разнородность романтизма, его развитие в несхожих социальных условиях, порой на различных идейных платформах, привела к отсутствию целостной картины этого движения. Различия возникали как в проблематике, так и в направленности идеологии романтиков, и в самом характере романтического движения в странах Европы. Немецкий романтизм был более философичным, интеллектуальным, английский, напротив, скорее чувствительным и поэтичным, а французский явно концентрировался в жанре комедии. И все-таки в романтическом движении имелось нечто общее, что можно было бы назвать «духом времени» - это постоянный интерес к личности и способность во имя нее все остальное поставить под сомнение, чувство неуверенности в социальном мире и вера в неограниченные возможности человеческого духа. Подобное состояние романтики определяли понятиями «ирония», «воображение», «универсум», сконцентрировав все проблемы вокруг самоценной личности. Романтики заменили Разум воображением, истолковав последнее, как духовную и интеллектуальную силу.

Сравнивая романтическую литературу России и различных стран Европы, мы пришли к выводу, что в России многие свойства европейского романтизма проявились в несколько ином качестве.

В русский романтизм входили довольно широко и антиромантические тенденции. В самом романтизме они отличались своей художественной природой, но по функционированию в обществе они совпадали с задачами романтизма. Некоторые пласты позднего сентиментализма и неоклассицизма были «романтичны» именно в таком значении. Такая ситуация стала возможна потому, что русский романтизм решал и свои собственные художественные задачи, и задачи позднего просвещения, и задачи проторомантизма. В чем-то он довыполнял функции и тех эпох, которые в России не сложились, скажем - Ренессанса. Но проблематика Ренессанса, исторически не осуществленная вовремя, синхронно Европе, оказалась растянутой на два века — на XVIII и XIX вв. Решение ренессансной проблематики мы встречаем и в петровском барокко, и в просветительстве, и, наконец, в, собственно, романтизме. Таким образом, романтизм в своих новаторских тенденциях абсолютно не порывал с прежними художественными традициями.

Помимо процесса своеобразного «подключения» к романтизму отдельных художественно-социальных феноменов, которые еще не исполнили до конца свою историческую миссию, в «свите романтизма» можно увидеть и таких попутчиков, у которых не было сил от него оторваться, хотя известная самостоятельность их сложилась исторически7.

Поэтому можно сказать, что в России в процессе формирования романтизма, сложилась и какая-то полистильная «романтическая смесь». В условиях ее существования сам романтизм подвергался определенной деформации. Чужеродные элементы различным образом давили на него, отнимали целые сферы образного и общественного раскрытия, но, с другой стороны, и под держивали, расширяя области его распространения.

Пожалуй, ни в одной стране Западной Европы (даже во Франции) романтизм не оказался столь быстро и столь прочно связанным с политической борьбой, как в России. И этот факт не был случайностью, наоборот — он исторически закономерен. На Западе после краха феодализма и завоевания буржуазных свобод (пусть куцых, пусть половинчатых, но все же свобод) вольнолюбивые настроения могли находить (и находили) выход в парламентской оппозиции, в деятельности различных политических партий, в печати. В России же, где после победы в Отечественной войне 1812 г. монархический и крепостнический строй еще более укрепил свои позиции, такого поля для политической деятельности не было. Поэтому наиболее благородные, вольнолюбивые и оппозиционные силы шли в литературу. «У народа, -писал А.И. Герцен, — лишенного общественной свободы, литература - единственная трибуна, с высоты которой он заставляет услышать крик своего возмущения и своей совести»8.

Резюмируя сказанное, необходимо подчеркнуть, что русский романтизм возник на сугубо конкретной социально-исторической и морально-психологической национальной основе. Это были, с одной стороны, настроения очарования, порожденные сначала либеральными реформами и обещаниями начала века, затем национально-патриотическим подъемом русского общества в период Отечественной войны 1812 года и, наконец, движением продекабристски настроенной части дворянской молодежи, а также национально-освободительными событиями во многих европейских странах (Франции, Испании, Греции, Италии и т. п.). С другой стороны, это были настроения разочарования в либеральных надеждах начала века, в результатах Отечественной войны, в подавлении европейских революций начала 1820-х гг., наконец, в крахе декабристского движения. Словом, это были настроения резкого осознания разлада между недавними мечтаниями и современной -гнусной и грустной — действительностью. Только учитывая эту сложную

7 К романтикам относились не только мэтры вроде Пушкина или Лермонтова, но и множество малозначительных эпигонов. Между тем, именно эпигоны обычно как раз и обеспечивают своей типовой «продукцией» идентичность и непрерывное самовоспроизводство литературного направления.

' Герцен А.И. Поли. собр. соч.: В 30 т. / А.И. Герцен. - М.: Изд-во АН СССР, 1954 -1964.-Т. III.-С. 443.

диалектику «очарований» и «разочарований» в умонастроениях русского общества начала XIX в., можно уяснить социально-исторический генезис русского романтизма.

Однако для рождения нового литературного направления было далеко не достаточно, мы считаем, одних социально-исторических и морально-психологических предпосылок. Не менее нужны и важны были и предпосылки литературно-эстетического, философского характера, ибо еще задолго до появления романтического направления начинают вызревать в литературе предромантические тенденции, настроения и мотивы. Европейская литература второй половины XVIII в. была, по верному выражению критики, «чревата романтизмом». А по мере приближения к концу XVIII в. предромантические тенденции все громче заявляли о себе. В первую очередь это относится к сентиментализму, который и по времени, и по характеру был ближайшим предшественником романтизма (руссоизм во Франции, штюрмеризм в Германии, лейкизм в Англии, карамзинизм в России и т.д.). Именно сентиментализм был литературной «колыбелью романтизма». Никакое другое направление не способствовало в такой мере «распашке» почвы для романтизма. В этой связи полагаем необходимым отметить три выдающихся произведения предромантического характера, которые во многом, как мы считаем, подготовили рождение романтизма: «Новую Элоизу» Руссо (1761), «Страдания молодого Вертера» Гете (1774) и «Разбойников» Шиллера (1781).

Европейский и русский романтизм формировались в сложном взаимодействии с просветительской философией. По типу своего миропонимания романтики оказались прямыми наследниками философов эпохи Просвещения.

В русской литературе конца XVIII - начала XIX вв. процесс накапливания предромантических тенденций осуществлялся по двум руслам — сен-тименталистскому и классицистическому. Различные по своей идейной направленности течения раннего романтизма в России тяготели к разным историко-литературным истокам, что, естественно, накладывало определенную печать на характер романтического метода той или иной школы русского романтизма.

Отечественная романтическая эстетика наиболее активно стала развиваться преимущественно с 1820-х годов. Она еще не была некой «базой» для расцвета этого движения в целом, его теоретическим манифестом и лозунгом. Русский романтизм в первые годы позапрошлого века складывался при полном господстве идей, идущих еще от конца XVIII столетия. Значение эстетики, проповедующей теорию подражания и «искусство как истину в образах», не померкло с первыми выступлениями романтиков.

В какой-то степени классицистическая эстетика оказывала влияние на современную ей романтическую. Она была сильна терминологической разработанностью, рациональностью, системностью. Задачи ее имели благородный характер: учить человека прекрасному. Известная диффузия поздне-просветительских идей, наблюдаемая во многих областях культуры тех лет, касается и обшей проблематики истории эстетики в России. Эстетика начала

века широко приобщала современного читателя к общеевропейской эстетической традиции, в которой он в целом ориентировался, конечно, слабо. И что особенно важно, именно эта эстетическая мысль открыла для русских сокровищницу немецкой теоретической мысли.

Интерес к немецкой классической философии в 1820-е — 1830-е годы в России обусловлен общим интересом к философии. Этот интерес к философии в России пробудился еще в предыдущую культурную эпоху, в конце XVIII - начале XIX веков. Среди образованных людей того времени было сравнительно много приверженцев французских просветителей, преимущественно Вольтера (он интерпретировался именно как просветитель) и Дидро. Были немногочисленные приверженцы английского эмпиризма. В духовных (то есть богословских) академиях философские дисциплины излагались на основе системы Лейбница-Вольфа. Так что интерес молодежи к тогдашней новой немецкой философии (философии Канта, Фихте, позже - Шеллинга, и еще позднее — Гегеля) был естественным расширением русского философского кругозора.

Первые русские знатоки и распространители немецкой философии были исключительно шеллингианцами. Самый значительный из них в Петербурге — Даниил Велланский (1774 — 1847). С философией Шеллинга, точнее -его натурфилософией, он познакомился во время своего пребывания в Германии, куда он был послан для завершения образования. Другой значительный русский шеллингианец — Михаил Павлов (1793 — 1840) - работал в Москве. Он тоже был в научной командировке в Германии, где, собственно, и освоил философию Шеллинга, преимущественно натурфилософию и теорию познания. Были и менее значительные русские шеллингианцы - Александр Галич (1783 — 1848) в Петербурге, Иван Давыдов (1794 - 1863) в Москве, Константин Зеленецкий (1812 - 1858) и Николай Курляндцев (1802 - 1835) в Одессе, Михаил Максимович (1804 - 1873) в Киеве, Андрей Дудрович (1782 - 1830) в Харькове.

Теоретики русского романтизма в большинстве своем были сторонниками немецкой идеалистической эстетики с характерным для нее отрицанием общественной роли искусства и противопоставлением чувственной природы художественного творчества - логической. Развивая принципы «философии откровения» Шеллинга, некоторые из вышеупомянутых русских эстетиков утверждали примат интуиции над разумом, призывали к поискам «новой духовной силы вне разума» и слиянию умозрения и веры.

В 1820-е годы интерес к немецкой философии в России резко усилился. Философская тематика стала широко обсуждаться не только в университетских аудиториях, но и в обществе. Наиболее ярким проявлением такого расширенного влияния немецкой философии было появление московского кружка «любомудров», возникшего в 1823 году и просуществовавшего до декабря 1825 года (самораспустился в связи с выступлением декабристов).

В середине 1830-х гг. влияние Шеллинга уступило краткому по времени, но сильному по воздействию влиянию Фихте. Особенно ощутимое воздействие это влияние оказало на Бакунина, а через него — на Белинского.

Видимо, мощный моральный энтузиазм Фихте был сродни моральному идеализму и того, и другого. Но вскоре влияние Фихте было вытеснено влиянием Гегеля. С особенной симпатией была воспринята философия истории Гегеля с ключевой ее мыслью, что в противоречивом историческом процессе даже отрицательные его моменты объективно способствуют прогрессивному развитию истории.

Отечественная романтико-эстетическая мысль начала XIX века крайне индивидуализирована. В ней, по сути, трудно выделить какую-то конкретную школу. Разные авторы разработали отдельные положения, которые только в совокупности могут дать представление о философских исканиях в области теории и истории искусства, в области познания прекрасного. Современники Пушкина не очень высоко оценивали уровень тогдашней эстетической мысли. В 1836 году С. Шевырев прямо и без всяких оговорок заявлял: «...Мы должны скромно сознаться, что у нас сия наука не сделала никаких национальных приобретений»9. Для нас сегодня совершенно очевидно, что подобные оценки лишь отчасти соответствовали действительности — хотя бы потому, что они не учитывали масштабных теоретических открытий и прозрений Пушкина, приобретших не только национальное, но и всемирно-историческое значение.

Особое положение в развитии русской эстетики начала XIX века занимают эстетические воззрения декабристов. Декабристы были единственными, кто проблемы взаимоотношения искусства и действительности понял не только как необходимость усовершенствовать самое художественное творчество в России, но как необходимость усовершенствовать русскую действительность. Именно поэтому их эстетические взгляды опирались на программу радикального общественного переустройства. К.Ф. Рылеев, A.A. Бестужев-Марлинский, В.К. Кюхельбекер резко полемизировали с традициями классицизма и сентиментализма. Но при этом также необходимо учесть, что во взглядах писателей-декабристов было чрезвычайно сильно наследие традиций просветительства. Именно они определили черты высокой героичности декабристской эстетической мысли, проблему народности искусства. Декабристы вслед за просветителями отождествляли нравственное и эстетическое, исходя из чего, и следовал целый ряд определений: поэт — гражданин - пророк - учитель.

Анализируя «романтическую философию», следует отметить, что в рамках и масштабах общих позиций романтизма западноевропейская идеалистическая философия, отразившая своеобразные подходы мыслителей к тем или иным проблемам бытия, была сложной и разноликой. Рубеж XVIII - XIX вв. - время рождения идей нового мира, небывалого, сложного и противоречивого. Романтизм проявился во всем своем многообразии не только в сфере нравов, искусстве, историографии, но и в философии.

Различным и далеко неоднородным было отношение романтиков к религии. Для одних религия была частью их миросозерцания и философско-

9 Шевырев С.П. История поэзии / С.П. Шевырев. - М., 1835. - Т. 1. - С. 3.

эстетической концепции. Учение «о центре» не случайно соединяло религию, искусство, любовь в некий тотальный мир, заключенный внутри художника и выступающий изнутри как «Я». У других — религиозная традиционность вступала в противоборство с тем возвышением личности, которое разрушало прежнее отношение к религии. Вследствие этого произведения романтиков поднимаются порой до идеи богоборчества и утверждения высшего человеческого идеала в героической личности («Освобожденный Прометей» П. Шелли). К примеру, русских романтиков православная вера привлекала обращением прежде всего к чувству, а не рассудку. Православие соответствовало стихийности и жертвенности русского человека, его покорности и бунтарству, чего не скажешь о «разумных» и эгоцентричных европейцах.

Философы-романтики, преодолевая императивы традиционного мышления XVIII века, выразили новое мировоззрение своей эпохи в таком многообразии идей и форм, какое наблюдалось и в искусстве. И так же, как и в искусстве, философские системы романтиков - наряду с существенными различиями в основных своих чертах - во многом сходны: неприятие рационализма, акцентирование внутренней, а не внешней стороны жизни, стремление к органичной целостности духовного бытия.

Соединение философии с поэзией является главной особенностью творческих поисков романтиков даже в том случае, когда они и не ставили такой цели, например, В. Вакенродер (1773 - 1798) и Л. Тик (1773 - 1853). Вообще вопрос о взаимодействии философии и литературы в определенную историческую эпоху, когда на авансцену литературного развития выдвигается какое-либо художественное направление, скажем, романтизм, является почти неисследованным. Историки философии создают в своих трудах перспективу развития философской мысли данной эпохи, историки литературы изучают особенности литературного процесса. А между тем каждая литературная эпоха имеет весьма сложную картину взаимодействия философии и литературы.

Эпоха романтизма особенно показательна в таком взаимодействии. Это объясняется тем, что, может быть, впервые в истории европейской культуры философия и литература удивительно синхронно обратилась к исследованию внутреннего мира человека; может быть, впервые была осуществлена попытка объяснить мир через Я, через его подвижную и противоречивую структуру. Эта подвижная и противоречивая структура Я человека становится предметом художественных исследований Шлегеля, Новалиса, Вакенро-дера, Тика. О характере изображения романтиками личности и среды хорошо сказал в свое время Г.А. Гуковский: «Поглотив объективный мир в субъективности, романтизм выдвинул самый субъект в качестве единственного объекта изучения и изображения»10.

Период 20-х — 30-х годов XIX века в духовной жизни России — это не только период исканий, но и период философского самообразования, по-

10 Гуковский Г.А. Пушкин и русские романтики / Г.А. Гуковский. — Саратов: Изд-во Саратовского гос. ун-та, 1946. - С. 62.

скольку XIX век, особенно после выхода первых работ немецких идеалистов, покончил с упрощенным пониманием предмета философии. Вырабатывался новый понятийный аппарат, одновременно в этом разнообразном «круговращении» мысли происходила фильтрация философских концепций с учетом запросов российской действительности. Можно сказать, что философия в этот период в полном смысле слова превращается в общественное достояние.

В условиях российской действительности немецкий идеализм порождал целый веер направлений и теорий, поскольку в своем чистом виде он не мог заинтересовать ни одного мыслителя. Тезис немецкого идеализма о приоритете «чистого мышления» оказался в противоречии с социальной направленностью теоретических поисков молодого поколения русских мыслителей. Стране, как это становилось все более ясно для ее мыслящей части, была нужна «практическая» философия, не примиряющая с наличным бытием, не оправдывающая его, а кардинально отрицающая. Но путь к подобной «ясности», как показала реальная история, оказался долгим и трудными.

Особо в реферируемой работе подчеркивается мысль, что ни одна из западноевропейских философских теорий не смогла заполучить в России безоговорочный авторитет и такое безальтернативное влияние, чтобы выступить в своем «чистом» виде; все они обязательно подвергались переосмыслению под влиянием российских социально-политических условий, национальных традиций, православия.

, Своеобразие философских ориентаций русского романтизма заключалось в невозможности прямого и трафаретного усвоения им даже самых общих оценок западноевропейского романтизма. В России начала XIX в. не было буржуазных движений, характерных для Европы, не было длительного периода предромантизма. Широкий круг идей, заимствованных из сочинений западноевропейских романтиков, вылился в следующие формы оригинального . русского романтизма: романтический индивидуализм A.A. Бестужева-Марлинского; националистический индивидуализм М.Н. Загоскина; романтический универсализм В.Ф. Одоевского.

Политический и экономический строй России оказывался тем фильтрующим заслоном, который заставлял здравомыслящих россиян. с определенной долей критичности относиться к теоретическим «выкладкам» передовой европейской мысли, а это, в свою очередь, динамизировало процесс национального философского самоопределения.

Очень точно о протекавшем процессе философского самоопределения того времени выразился один из образованнейших людей той эпохи И.В. Киреевский, который, в частности, писал: «Чужие мысли полезны только для развития собственных. Философия немецкая вкорениться у нас не может. Наша философия должна развиваться из нашей жизни, создаваться из текущих вопросов, из господствующих интересов нашего народного и частного быта»11 (курсив наш. — В.Л.).

" Киреевский И.В. Обозрение русской словесности / И.В. Киреевский // Полн. собр. соч.: В 2 т. - М.: Путь, 1911. - Т. 1. - С. 33.

Формулируя же в целом основные национально-отличительные черты, присущие русскому романтизму, которые рассматривались в данной главе в пределах общей задачи исследования, мы пришли к следующим выводам:

во-первых, одной из объективных причин формирования национальных особенностей романтического мышления русских писателей начала XIX века явилась одновременность развития совершенно противоположных по характеру влияния на художественную литературу исторических процессов. Это, с одной стороны, процесс отчуждения человека от общества, обусловленный кризисом феодальных отношений в России, а с другой - это процессы, противодействующие отчуждению: формирование и яркое обнаружение в Отечественной войне 1812 года общенациональных свойств психического склада русского народа, подъем декабристского движения и, наконец, осознание (в 1830-е годы) как общей национальной задачи необходимости создания новой философской теории, синтезирующей исторический и политический опыт русского общества за последние три десятилетия;

во-вторых, романтические идеи, настроения, конфликты, художественные формы, которые существовали в западноевропейской литературе, были представлены в русской литературе как бы в «смягченном» варианте. Для их полного развития еще не было ни подходящей общественно-исторической почвы, ни соответствующих культурных традиций, ни достаточного литературного опыта. Осваивая художественный опыт Европы, русские романтики в то же время оспаривали европейский идеал человека, искаженный индивидуализмом, и выдвигали свое понимание человеческой природы и человеческой ценности.

Во второй главе диссертации «Романтизм A.C. Пушкина как целостный художественно-эстетический концепт» рассматриваются художественно-эстетические особенности романтической системы A.C. Пушкина.

В юношеской лирике Пушкина (как и в его поздней лирике) мы находим живые связи с предыдущими и сосуществующими художественными системами. В этом смысле определяющей чертой пушкинской поэзии становится почти неповторимое и в дальнейшем редчайшее качество — включенность ее во все предшествующие стилистические системы. Характерен в этом отношении для его эстетических взглядов отказ от резких, непримиримо-отрицательных оценок творчества предшественников. При всей четкости исходных позиций, Пушкин почти никогда не подвергает крайнему отрицанию действительно значительные явления прошлого и настоящего. Убедительно вскрывает структуру его критического сознания спор с А. Бестужевым о В. Жуковском, в котором проявилось чувство исторической меры, в высшей степени свойственное всем литературным суждениям поэта.

Следует иметь в виду при этом, что в русской литературе рассматриваемого периода, этот процесс взаимодействия сложен и отмечен двунаправ-ленностью, то есть ориентацией не только на предшественников (старшее поколение поэтов) и их влияние на тех, кто пришел в литературу, но и на обратный процесс, когда творчество молодых поэтов оказывает прямое воздей-

ствие на участвующих в литературной жизни писателей старшего поколения (например: Державин — Пушкин, Гнедич - Дельвиг, Бобров - Державин и т.д.). В иерархии одновременно существующих стилей преобладает то или другое направление. Пушкин никогда не был классицистом программно (как выразился сам поэт, «два века ссорить не хочу!»), но он постоянно сохранял ощущение соотнесенности своей поэзии с предшествующей эпохой. Очень точно данную эстетическую гибкость позиции Пушкина, поднимающую его над спорами тех лет, прокомментировал П. Вяземский: «Классики и романтики доходили до чернильной драки. Пушкин остался тем, что был: ни исключительно классиком, ни исключительно романтиком, а просто поэтом и творцом, возвышавшимся над литературной междуусобицею»12.

Одной из существенных вех на пути к романтизму Пушкина явилась антологическая лирика13, воссозданная поэтом в основном согласно традициям «романтического эллинизма», Пушкин как бы прошел, условно говоря, своеобразный «курс художественного обучения» в мастерской античной поэзии, несмотря на то, что он, как и его предшественники - Державин и Батюшков — знал ее только по переводам. Практически одновременно и параллельно с увлечением Байроном, Пушкиным создаются и многочисленные стихотворения в антологическом роде, так называемые «подражания древним».

Смена ценностных ориентиров наиболее наглядна на рубеже веков. Если в системе классицизма идеал носил четкий и определенный характер — выявление личного через осуществление требований гражданского долга сообразно образцам условной античности, - то у Пушкина-романтика идеал формируется в процессе авторского волеизъявления, в котором решающую роль играет порыв стихийного обнаружения природного, максимально свободного, естественного потенциала суверенной личности. Если у классицистов ценностный статус личности изначально предопределен и обусловлен априорной нормой, то Пушкин-романтик лишает лирического персонажа пространственно-временной закрепленности и приуроченности, его герой становится «обитателем природных стихий», «странником по собственной воле». Герой классицистов последовательно осознает раз и навсегда заданные ценности, Пушкин-романтик же только предчувствует радость поиска истинных ценностей, находясь в состоянии осознания и переживания новых эмоций, представлений и впечатлений.

С самого начала литературной деятельности Пушкина, еще с лицейского периода, творчество его находилось под особенно ярко выраженным воздействием трех литературных традиций, связанных с наиболее значительными направлениями и течениями предшествовавшей и

12 Вяземский П.А. Поли. собр. соч.: В 12 т. / П.А. Вяземский. - СПб., 1878 - 1896. -Т. 1.-С. 57.

13 Разносторонне и глубоко этот сегмент пушкинской поэзии был исследован С.А. Кибальником (см.: Кибальник С.А. Русская антологическая поэзия первой трети XIX в. — Л.: Наука, 1990).

современной Пушкину русской литературы и соотнесенных с великими именами и явлениями литературы зарубежной.

Первой из этих традиций по времени воздействия на Пушкина была так называемая «легкая поэзия», с образцами которой мальчик-Пушкин познакомился по стихам французских поэтов-эротиков XVII - XVIII вв., особенно Парни, и по стихотворениям «российского Парни», как называл в это время Пушкин К.Н. Батюшкова. Своими русскими корнями «легкая поэзия», литературную родословную которой именно Батюшков наметил в нашумевшей «Речи о влиянии легкой поэзии на язык» (1816), уходила в «анакреонтику» XVIII в., возникшую с самого начала классицизма, но получившую особенное развитие к концу его в анакреонтических стихотворениях и горацианских одах Державина, Капниста, а также в поэзии сентиментализма — Карамзина и его школы. Образцом «легкой поэзии» в крупных жанрах была прославленная в свое время поэма - «древняя русская повесть в стихах» - И.Ф. Богдановича «Душенька». Особенное значение «легкой поэзии» (анакреонтики) заключалось в том, что при всей своей условности она из всех стихотворных жанров XVIII в. была наиболее непосредственно связана с античной — антологической - традицией, замечательное проникновение в художественный дух и строй которой уже являют некоторые места «анакреонтических стихотворений» Г.Р. Державина, «Сафические строфы» А.Н. Радищева, столь ценимые впоследствии A.C. Пушкиным, и, в особенности, переводы из антологии и «Подражания древним» К.Н. Батюшкова.

Одновременно с воздействием «легкой поэзии» Пушкин-лицеист испытывает почти не учитывавшееся до недавнего времени воздействие так называемого русского «сатирического направления» XVIII в. — обличительно-сатирической струи, развившейся в рамках классицизма (сатиры Кантемира и Сумарокова, сатирическая проза Новикова, позднее Крылова, сатира и драматургия Фонвизина, ироикомическая поэма «Елисей, или Раздраженный Вакх» В. Майкова, шуто-трагедия Крылова «Трумф, или Подщипа», обличительно-сатирические оды «бича вельмож» Державина) и достигшей своей наибольшей силы в творчестве Радищева. Именно в «сатирическом направлении», насыщенном идеями просветительской философии, было осуществлено наибольшее, в рамках XVIII в., сближение литературы с жизнью. Воздействие «сатирического направления», в том числе (для лицейского периода - прежде всего и больше всего) того писателя, в произведениях которого с наибольшей силой начал формироваться метод реалистической типизации - «творца, списавшего Простакову» (слова Пушкина в его ранней сатирической поэме «Тень Фонвизина»), закономерно сочеталось с первым большим литературным увлечением молодого Пушкина одним из «великанов» мировой литературы, «поэтом в поэтах первым» — Вольтером. Восхищаясь литературной разносторонностью Вольтера («Он все, везде велик единственный старик!»), особенно ценил Пушкин в его наследии философско-сатирический роман «Кандид» («скажу ль?., отец Кандида») и его антицерковную поэму-

сатиру «Орлеанская девственница», за которую именовал его «внуком» Ариосто.

К двум основным воздействиям - «легкой поэзии» и «сатирического направления - вскоре, с конца 1815 г., присоединяется, на некоторое время оттесняющее то и другое на задний план, воздействие нового литературного направления - романтизма, прежде всего и больше всего поэзии Жуковского. Взамен дружеских посланий и эротических стихотворений с условно-античной тематикой господствующим жанром последних лицейских лет становится романтически окрашенная элегия. Увлечение «пленительной сладостью» романтических стихов Жуковского с особенной силой выразилось в послании к нему 1818 г. («Жуковскому»), в котором «возвышенный» поэт-романтик, обращенный «к мечтательному миру», творящий «для немногих», противопоставлен не умеющему наслаждаться прекрасным большинству, толпе, — противопоставление, с которым мы будем встречаться снова и снова на всем протяжении творчества Пушкина до «Египетских ночей» включительно, но которое в соответствии с его общим творческим развитием будет наполняться все более конкретным жизненным содержанием.

Так или иначе, но разностепенное воздействие на дальнейшее творческое развитие Пушкина всех тех трех основных начал — «легкая поэзия», «сатирическое направление» и романтизм, — которые так отчетливо различимы в ранний период его творчества, вообще никогда не прекратится. Начала эти будут развиваться, углубляться, подвергаться существеннейшим видоизменениям, будут меняться соотношения между ними, их пропорции, все они будут подчинены основному, ведущему направлению пушкинского творческого пути — утверждению реализма, но всецело из творчества Пушкина они никогда не уйдут. Они лягут в основу и того богатейшего синтеза, который являет собой пушкинское реалистическое искусство слова во всем его исторически и индивидуально неповторимом своеобразии.

Время Пушкина — это этап раннего русского романтизма, а потому, с одной стороны, столь напряжены его художественные и эстетические поиски, а с другой - столь значимы художественные результаты этих поисков. И как в собственной судьбе Пушкин-поэт явил собой гармонически целостную личность, преодолев кризисы и катастрофы, обретя полноту бытия, так и в своих совершенных произведениях он создал гармонию завершенной явственности, суть которой мы постигаем, обретя себя, приближая к нам Пушкина и приближаясь к нему.

Подчеркнутое отсутствие в мировоззрении Пушкина крайне пессимистических умонастроений, а в произведениях — неистовых героев-титанов и диких бунтарей, обусловлено прямым влиянием эмоционально уравновешенной, логически сбалансированной поэтики классицизма, которая по цепкой инерции как бы сдерживала и упреждала вероятность появления подобных героев в творчестве поэта-романтика. Этим отчасти объясняются и последующие критические высказывания Пушкина по отношению к героям Байрона. «Эта непрерывная ярость...это однообразие...» (XIII, 541) байро-новских персонажей не были близки русскому поэту.

Отстаивая избранную нами исследовательскую позицию при анализе пушкинского романтизма, мы в своей работе постарались избежать существующего в отечественном пушкиноведении стойкого методологического «перегиба» в подходах отдельных авторов - пресловутого «реализмоцен-тризма» в прослеживании общего вектора художественно-эстетической эволюции Пушкина. С нашей точки зрения, такой подход к проблеме значительно сужает содержательный диапазон и неоправданно укорачивает, так сказать, «век» пушкинского романтизма, а также категорично «выпрямляет» и непозволительно упрощенно делит все творчество поэта на две подчеркнуто разграниченные половины: до 1824 г. — романтическую, после 1824 г. - реалистическую.

Принципиально не разделяя такую «дифференциацию» и вполне ответственно не соглашаясь с ней, мы, в свою очередь, предложили иную, новую периодизацию пушкинского творчества, в которой склонны были выделить четыре динамических этапа в художественной эволюции романтизма Пушкина, особо остановившись на периоде так называемого «истинного романтизма», как выразился сам поэт, то есть романтизма зрелого, эстетически «обогащенного» и достигшего своего качественно нового уровня.

В итоге, с позиции такого взгляда на проблему, выстраивается логическая художественная целостность и творческо-биографическая монолитность пушкинского наследия, а именно: романтический метод, обладая сквозным, всепроникающим характером, окончательно не изживается и бесследно не исчезает из творческого арсенала поэта и после 1824 года, а продолжает и в последующие годы быть стабильно востребованным, начиная при этом постепенно «прирастать» и органично синтезироваться с зарождающимися реалистическими тенденциями в мировоззрении, художественном мышлении и поэтической практике Пушкина.

Зарождавшиеся тенденции реализма по мере своего утверждения и художественного освоения действительности определенное время продолжали оставаться во власти эстетической гравитации романтизма. Мы считаем, что существование довольно длительного «переходного периода» в творчестве Пушкина, охватывающего собой середину 1820-х годов, когда, решая важнейшие проблемы искусства, актуализированные современной ему романтической эстетикой, поэт разрабатывал основы нового художественного метода, является исторически закономерным. Для самого Пушкина зарождавшийся реализм был, скорее, «преемником-оппонентом», нежели антагонистом романтизма.

В отечественном литературоведении пушкинская теория «истинного романтизма» традиционно рассматривается специалистами как «антиромантическая» и в своих определяющих чертах «реалистическая по сути».

С нашей точки зрения, такое суждение, во-первых, носит преимущественно внешний, формальный характер и верно лишь в первом приближении, а, во-вторых, грешит присутствием некоторых остатков старых методологических формул. При непосредственном же углублении в стержневую сущность вопроса кажущаяся простота и легкость констатаций исчезают. Исходя

из этого, мы в своей работе предлагаем взглянуть на проблему «истинного романтизма» под другим углом зрения, как бы изнутри, и расставить исследовательские акценты иначе: не рассеивать научные поиски и усилия в широкоформатной художественной антиномии «романтизм — реализм», а сосредоточить их в более локальной антиномической плоскости — «романтизм истинный — романтизм ложный», нисколько при этом не сужая возможности для аналитического маневрирования. Полагаем, что такой своеобразный художественный «анклав» многоразличным образом может быть научно привлекателен и результативен для исследователей.

«Истинный романтизм» нами рассматривается как своеобразная «переходная художественная система». Пушкинский «истинный романтизм», это именно романтизм, а не «стыдливый реализм» (Гуковский), но романтизм особого, «переходного» состояния, проявляющийся пока как тенденция, отражающая потенциальную готовность литературы к качественным переменам. Это романтизм, с одной стороны, преодолевающий прежнюю сложившуюся концепцию мира и человека, сложившийся тип художественного освоения действительности (романтический), а с другой — одновременно, зачастую интуитивно, осваивающий и разрабатывающий новую концепцию мира и человека, формирующий новый тип художественного освоения действительности — реалистический.

При этом универсальность «истинного романтизма» как переходной и объективно необходимой фазы на пути к формированию пушкинского реализма, с нашей точки зрения, заключается, во-первых, в его динамичности и разомкнутости в смежные этапы художественной эволюции Пушкина, а, во-вторых, в том, что «опровергаемое» и «создаваемое» им, находятся в непосредственном и равнонуждающемся «диалоге-полемике». Сложность «истинного романтизма» как романтизма особого, «переходного» качества, по нашему мнению, заключается в том, что многое из того, что обреталось поэтом интуитивно, домысливалось и переоценивалось, становясь позднее осознанным творческим принципом, проявляется пока лишь как симптом, предощущение эстетического прорыва, диалектично переплетающиеся с тяготением к прежней традиции, вполне преодолеваемой только впоследствии.

Романтические традиции не отбрасывались Пушкиным, а привлекались и перерабатывались с позиций эволюционирующих эстетических представлений поэта, они ассимилировались сообразно обновляющимся мировоззренческим идеалам, тенденциям, ценностям времени, не утратив при этом своей первородной специфики.

Исходя из этого, мы в своей работе посчитали уместным отметить и тот симптоматичный момент, что вне романтических тенденций и без учета романтических традиций нельзя понять и эстетически значимых в общей концепции пушкинского творчества произведений конца 1820-х - 1830-х гг.: «Евгения Онегина», «Полтаву», «Маленьких трагедий», «Повестей Белкина», «Дубровского», «Капитанской дочки», «Медного всадника», «Пиковой дамы», «Египетских ночей», «Песен западных славян» и др., в которых «удельный вес» романтизма самоочевиден и зримо ощутим.

И продвигаясь к реализму, Пушкин отнюдь не отказывался от романтизма как широкого и мощного историко-культурологического явления эпохи, открытий и завоеваний романтической эстетики; поэт, скорее, стремился преодолеть односторонность романтизма, облаченную в форму байронизма.

Национально-исторические истоки пушкинского романтизма определили и своеобразие его философской основы: Пушкину оказались гораздо ближе просветительские философские традиции (правда, переосмысленные и переработанные), нежели идеализм Фихте, Канта, Шеллинга. Пушкин, с одной стороны, говорит, что «ненавидит и презирает» немецкую метафизику -потому что она толкает на путь отвлеченного философствования и отвращает от исследования непрерывно движущегося конкретного бытия, а с другой — поэт сознает глубину мысли, свойственную немецкой идеалистической философии, и скрытые в ней возможности теоретического познания.

Романтизм сыграл чрезвычайно большую роль в формировании пушкинской эстетической мысли. Эстетика Пушкина не изложена ни в каком специальном сочинении поэта. Она не рядится в одежду «технических» философских и эстетических терминов. Она не выступает от лица какой-либо известной философской системы. Развиваясь в литературной и критической среде, захваченной влиянием шеллингианства, Пушкин был далек от распространенной в 20-е и 30-е годы моды на метафизический лексикон, на щеголяние философскими терминами, за которыми не стояло действительно продуманное философское содержание. Однако, избегая философского оформления своих эстетических понятий, Пушкин поступал так вовсе не потому, что пренебрегал теоретическими основами эстетики. Пушкин сторонился легкомысленных и необоснованных притязаний на философичность. Именно в этом смысле он оправдывал перед A.A. Дельвигом свое отношение к московским шеллингианцам из редакции «Московского Вестника». «Ты пеняешь мне, — писал Пушкин, - за Московский Вестник - и за немецкую метафизику. Бог видит, как я ненавижу и презираю ее; да что делать? Собрались ребята теплые, упрямые; поп свое, а черт свое. Я говорю: господа, охота вам из пустого в порожнее переливать - все это хорошо для немцев, пресыщенных уже положительными познаниями, но мы...» (XIII, 320).

С начала романтического периода творчества Пушкин оказывается в русле важнейших идейных и эстетических исканий своей эпохи и, по справедливому утверждению Д.М. Урнова, стремится уяснить себе итоги европейской мысли. Хотя Пушкин «не принял ни духа немецкой философии, ни точек зрения ее, однако его ум стал работать в направлении тех же вопросов, которые философия от Шеллинга до Шлегеля ставила»14. При этом реалистическая сущность эстетики зрелого Пушкина часто непосредственно вырастала из его романтических исканий.

Таким образом, промежуточно подытоживая наше исходное методологическое понимание сути и предела границ пушкинского романтизма и эс-

14 Урнов Д.М. Пушкин и Шекспир / Д.М. Урнов: автореф. дис, ... канд. филол. наук.-М., 1966.-С. 9.

кизно «вычерчивая» художественную траекторию романтической эволюции Пушкина, мы полагаем, что, начиная со второй половины 1820-х гг., она развивается не в виде геометрически прямолинейного векторного луча, восходящего от романтизма к реализму, а скорее, спиралеобразно. Более того, в какие-то моменты поэтапного эволюционного продвижения романтический и реалистический векторы совпадали, взаимонакладывались и эстетически взаимоподпитывались. Перманентно удаляясь от романтизма и неуклонно возвращаясь к нему вновь, Пушкин при этом проявил удивительную писательскую тактичность — удержался от циничного фарса и карикатурного пародирования романтизма, хотя определенному пересмотру его традиций, их переоценке и реалистической интерпретации поэт подвергал многие исходно-установочные романтические формы, ситуации, приемы, образы.

Третья глава диссертации «Художественно-эстетическая целостность романтической системы М.Ю. Лермонтова» посвящена анализу лермонтовского романтического концепта в его соотнесенности с пушкинской традицией.

Проблема соотношения поэтических традиций A.C. Пушкина и М.Ю. Лермонтова — это проблема диалогической взаимосвязи как последовательных этапов общего развития русской литературы, так и смежных этапов в эволюции русского романтизма.

В разнообразном и мощном массиве исследований о Лермонтове до сравнительно недавнего времени нельзя было не увидеть, что в подходах к изучению художественного наследия поэта преобладал интерес к тому, в чем он совпадает с Пушкиным и другими своими предшественниками и современниками (Байрон, поэты-декабристы), а не к тому, чем Лермонтов отличается от них. Исследователями устанавливались текстуальные заимствования в творчестве Лермонтова, начиная с названий его произведений и заканчивая синтаксическими и фонетическими особенностями его поэтической речи. Другой же аспект анализа — изучение ростков творческой самобытности и новаторства молодого поэта как-то игнорировался, что приводило к явному исследовательскому перекосу и недооценке юношеского романтизма Лермонтова в целом.

Более того, установление своеобразия поэтической индивидуальности Лермонтова, того нового, что он привнес в литературу по сравнению с Пушкиным, порой осуществлялось исследователями с некоторым нарушением требований сравнительного анализа. Мы имеем в виду те случаи, когда сравнение проводилось на ограниченном художественном пространстве, когда чисто художественная сторона предмета исследования вовсе исключалась из сравнительно-сопоставительного рассмотрения, а внимание обращалось только на силу и последовательность проявления в творчестве писателей социального протеста и всякого рода идеологических устремлений.

В итоге, зачастую получалось, что сопоставление приобретало характер противопоставления там, где для этого не было никаких оснований. И когда при этом не учитывается или недостаточно учитывается категория художественности, то невольно создается впечатление, что исследователь стремится

утвердить «превосходство» одного писателя над другим по их значению для последующего развития русской общественно-литературной мысли.

Поэтому мы в своей работе, анализируя и сопоставляя романтические системы Пушкина и Лермонтова, избрали другой подход к проблеме - сосредоточили свои усилия именно на выявлении художественно-эстетических отличий в творческом мышлении, мировидении и поэтической практике обоих поэтов, подчеркивая «лица необщее выражение» каждого из них.

Кроме того, в реферируемой диссертации мы также исходили из той методологической установки, что сравниваемые явления должны быть однородными, только лишь в этом случае сопоставление будет научно верным. Однородность слагаемых литературного процесса мы усматриваем в наиболее общих классификационных категориях и типологических величинах: тематическое содержание и идейная направленность произведений, метод, жанровое родство, характер романтического конфликта, тип романтического героя, взаимоотношения автора и героя, стиль, язык и т.п. Конкретному выражению указанных категорий в творчестве одного писателя нами подыскивался коррелят в творчестве другого.

Романтизм 1830-х гг. - своеобразный романтизм нового качества, отрицавший какую бы то ни было справедливость существующего общественного порядка, звавший на преодоление его гнета и возвеличивавший свободную человеческую личность, несомненно, отвечал запросам эпохи в ее наиболее прогрессивных устремлениях.

Художественное мышление в своем развитии самоорганизуется, оно не столько подчиняется теориям, которые рождает каждая литературная эпоха, сколько направляется внутренними потоками, берущими свое начало как в традициях прошлого, так и в эстетических потребностях, порожденных современной эпохой.

Романтическое «мироощущение» (типологическое свойство человеческой природы), обладая устойчивыми признаками, также претерпевает изменения в процессе эволюции и роста сознания. Суть этой объективной тенденции в эволюции романтизма проницательно была зафиксирована в свое время Ап. Григорьевым, который лаконично и емко резюмировал, что «жизнь романтическая, подобно всякой иной жизни, остановиться не может. Она идет или развивается — как угодно. Периоды ее развития, конечно, чем-нибудь да отличаются один от других, но вместе с тем они все между собою существенно сходны - сходны тем, что каждый их них есть особенное видоизменение того же предмета»15 (курсив наш. —В.Л.).

Новый русский романтизм, складывавшийся в условиях общего поступательного движения отечественной литературы к реализму, сохраняя все свое своеобразие и оригинальность, в то же время не порывал связей и с традициями раннего романтизма, воплощенного в творчестве Жуковского, Батюшкова, Пушкина, а также романтизма несколько иного оттенка, какой был

15 Григорьев A.A. Русская литература в 1849 г. / A.A. Григорьев // Отечественные записки. -1850. - № 1. - отд. 5. - С. 9.

представлен и развит поэтами-декабристами. В свою очередь романтизм 1830-х годов, претерпевая внутренние эстетические изменения, как бы выдвигал перед поэтом-романтиком задачу мыслить более исторично. И в этом заключается, скажем, отличие романтизма Лермонтова от романтизма Жуковского, Пушкина, декабристов. Даже декабристы, с многочисленными внешними атрибутами «исторического» в их поэзии, не смогли преодолеть метафизичности своего «временного» мышления.

Романтизм Лермонтова - это объективно поздний романтизм, который уже пересматривал, переоценивал и переосмысливал ранний русский романтизм - романтизм Жуковского, Батюшкова, Пушкина, декабристов, но при этом нами особо подчеркивается то принципиально значимое обстоятельство, что данная творческая «ревизия» производилась Лермонтовым и другими поздними романтиками прежде всего с эстетических позиций и по художественным критериям самого романтизма. Более того, «полуреализованные» и «недовоплощенные» по всякого рода объективным и субъективным причинам идеалы и устремления раннего русского романтизма, не успевшего совершить своего естественного цикла художественного вызревания, оказались в условиях 1830-х годов вновь востребованными и актуальными. Причем насущная востребованность и злободневность «недосостоявшихся» романтических идеалов были обусловлены не только, и даже, может быть, не столько наступившими после 1825 года социально-историческими изменениями, произошедшими в обществе и сознании современников, сколько прежде всего самостоятельными законами развития самой литературы, внутренней потребностью самого романтизма как культурно-исторического явления, как самоценной эстетической системы, художественно «дозреть» и творчески «довоплотить» свои еще неиспользованные художественно-эстетические резервы. Более того, социальный пафос литературы зачастую как бы растворялся в поэтологическом, этико-психологическом и терял свои четкие контуры. При этом нами особо подчеркивается тот принципиальный момент, что не только поздний романтизм Лермонтова, практически изживший просветительские традиции, но и постепенно выкристаллизовывающиеся симптомы реализма в целом, в значительной степени были обусловлены именно традициями раннего русского романтизма.

Несмотря на то, что и ранний, и поздний русский романтизм затрагивали сферу одних и тех же - романтических - проблем, мироощущение современников в эпоху раннего и позднего романтизма было глубоко различным, как различными были и ответы на эти проблемы. Вместе с тем, говоря о различных историко-литературных моментах в развитии русского романтизма, мы полагаем, что категории «раннего», «переходного» («истинный романтизм») и «позднего» романтизма носят не столько хронологический, сколько ценностно-эстетический характер.

Анализируя ориентацию раннего Лермонтова на антологическую лирику Пушкина и поэтов пушкинского круга, мы пришли к выводу, что она была своего рода оппозицией его литературным учителям и, в первую очередь, Мерзлякову. Рассматривая античную поэзию как аналог русской на-

родной поэзии, Мерзляков, например, свободно вводил в перевод древней идиллии фольклорные формулы и лексику, а античный колорит передавал, тщательно сохраняя этнографические и исторические реалии. Ощущение древности, по Мерзлякову, достигается путем архаизации русского текста'6. Эти принципы в какой-то мере воспринимались как попытки практического применения теории «объективной» древней поэзии и фольклора, и поэтому, скажем, Надеждин, отыскивая русские эквиваленты стиля орфических гимнов, учитывает и практику Мерзлякова-переводчика. Антологические стихи не укладывались и в жесткие эстетические рамки «Московского вестника»: по мнению его критиков, они - в лучшем случае нечто «изящное», то есть копирование совершенной природы, и, безусловно, уступают «высокому». Еще в «Мнемозине» Кюхельбекер начинал борьбу против элегической поэзии, в частности, против элегии Пушкина и Баратынского17; под пером теоретиков «Московского вестника» понятие «высокого» утратило свою декабристскую направленность и сблизилось с понятием «откровения».

Интерес Лермонтова к батюшковским «Подражаниям древним» высвечивает его тяготение к жанру элегии, но не только потому, что в них обнаруживаются черты внешнего восприятия античности, но еще и потому, что эллинская уравновешенность здесь нарушена вторжением эмоции лирического героя - эмоции, выраженной непосредственно, сразу же обнаруживающей свое родство с ламентациями элегических героев и в этой форме абсолютно противопоказанной любовной лирике древних. Здесь уже начинается расхождение с Пушкиным, легко улавливаемое стилистическим сопоставлением. Пушкин определял греческую поэзию (искаженную «латинскими подражаниями» и «немецкими переводами») как «прелесть более отрицательную, чем положительную, которая не допускает ничего напряженного в чувствах; тонкого, запутанного в мыслях; лишнего, неестественного в описаниях!» (XI, 58).

Но отзвуки «антологических» увлечений у Лермонтова остаются. В стихотворении «К гению», например, находим «тирс... с лирой золотой», «звук... задумчивой цевницы» (I, 28). Очень типичная для 1820-х годов элегия озаглавлена Лермонтовым «К Неэре» и т.д.

Романтические настроения 1830-х годов значительно углубляются, эстетически усложняются, и русские романтики этой эпохи в отличие от ранних русских романтиков - 1810 - начала 1820-х гг. - практически порывают с традициями классицизма и сентиментализма. Доминантой философского и художественного сознания эпохи 30-х годов станут главнейшие черты романтического миросозерцания: глубокое разочарование в действительности, сомнения в возможности общественного прогресса и мысль об изначальной противоречивости человеческой натуры, страстное стремление к возвышен-

16 См.: Лотман Ю.М. А.Ф. Мерзляков как поэт / Ю.М. Лотман // А.Ф. Мерзляков. Стихотворения. - Л.: Советский писатель, 1958. - С. 45.

17 Кюхельбекер В.К. О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие / В.К. Кюхельбекер // Мнемозина. -1824. - Ч. II.

ным идеалам и жажда полного разрешения трагических противоречий бытия. Все это создавало благоприятную почву для дальнейшего развития романтизма нового качества, отличающегося прежде всего углубленно-сосредоточенными раздумьями о жизни, повышенной рефлексией, напряженным интересом к нравственно-философским вопросам мироустройства. Процесс этот был сложен, многоступенчат и закономерен.

«Романтическим движением 10-х - 20-х годов, - отмечает В.И. Кулешов, — были поставлены конкретные проблемы русской литературы: национальной самобытности, индивидуализма, психологизма, социально-общественной ценности личности, гражданского служения. Тогда же происходило становление новейших жанров русской литературы: элегии, баллады, поэмы. Наметились тенденции и к трансформации этих жанров, хотя, возможно, эти процессы ярче обозначились в романтизме 30-х годов. Но эталоны для отсчета данных процессов дает романтизм предшествующего десятилетия»18.

Именно в 30-е годы происходит существенное расширение и обогащение жанровой палитры романтизма. Если в 1820-е годы едва ли не единственной «епархией» романтизма была лирическая и лиро-эпическая поэзия, то в новых условиях все больше стала заявлять о себе проза и драматургия (Бес-тужев-Марлинский, Загоскин, Гоголь, Лермонтов).

Непревзойденным выражением русского романтизма 1830-х - начала 1840-х годов явилась мятежная и окрашенная глубоким трагизмом лирика Лермонтова. В его поэзии достигает предельного напряжения основное противоречие романтизма - противоречие между идеалом и действительностью. Творчество Лермонтова равно поражает беспощадностью отрицания и могучим полетом мечты, причем оба эти начала теснейшим образом взаимосвязаны и переплетены.

Романтизм Пушкина, впитавший как, впрочем, и все его творчество своеобразное мироощущение эпохи конца XVIII — начала XIX вв., в принципе был свободен от трагизма и психологической «разорванности», столь характерных для художественного сознания более поздних русских романтиков. Особый тип романтического мироощущения, который принято называть «мировой скорбью», практически не был присущ Пушкину, хотя ноты безнадежности и отчаяния звучали порой и в его поэзии, однако они не играли доминирующей роли; безысходная надрывность мировосприятия не была свойственна ни пушкинской натуре, ни творчеству поэта в целом. Музе Пушкина был свойственен мирный и оптимистический характер, она, фигурально выражаясь, была настроена на мажорный лад — «печаль моя светла...» (III, 158), как писал поэт. Однако, по верному замечанию В.И. Коровина, «...это, конечно, не означает, что в творчестве Пушкина нет трагических мотивов, но им противостоит доверие к историческому ходу жизни, благодаря которому

18 Кулешов В.И. Типология русского романтизма / В.И. Кулешов // Романтизм в славянских литературах. - М.: Изд-во МГУ, 1973. - С. 10.

преодолевается трагизм»".

У Лермонтова же чувство «мировой скорби» являлось, с одной стороны, философской и психологической доминантой его поэзии, а с другой -формой его субъективного жизненного состояния, претерпевающей вместе с тем глубокие внутренние изменения; трагизм становится главным, преобладающим умонастроением, основой эстетического мировоззрения поэта и смысловым ядром художественного содержания его творчества. Муза Лермонтова безнадежно трагична, она проникнута неустойчивостью рефлектирующего сознания, озабочена поисками внешних и внутренних нравственных опор. «Если Пушкин, - по авторитетному мнению В.И. Коровина, — говорит жизни «да», то Лермонтов чаще бросает ей «нет», хотя лермонтовское отрицание, безусловно, предполагает положительный идеал»20.

Прослеживая в своей работе истоки лермонтовского романтизма, мы пришли к выводу, что хронологически близкой и внешне проявляющейся оглядки на традиции классицизма, как это наблюдалось в ранней поэзии Пушкина, в лермонтовском творчестве за редким исключением, лишь в виде косвенной инерции практически нет. Классицизм очень мало значил в поэтической эволюции Лермонтова. Логическая ясность и художественная пропорциональность классицизма, его гармония, мера во всем и строгий вкус — все то, что с детских лет воспитывало и пестовало Пушкина, фактически не существовало в поэтике его младшего собрата по перу. Зато хроническое ощущение тревоги, неустойчивость рефлектирующего сознания и психологическое напряжение романтизма соответствовали душевному опыту и складу Лермонтова. И этому факту, мы считаем, есть свое историческое объяснение. Дело в том, что в художественном методе Лермонтова, многое стремительно откристаллизовалось потому, что уже были созданы живые традиции отечественной романтической поэзии — был Жуковский, Батюшков, Пушкин, поэты-декабристы, то есть у Лермонтова в процессе выработки собственной романтической эстетики не было методологической необходимости повторно ниспровергать и преодолевать уже преодоленные его предшественниками художественно-эстетические каноны классицистической поэтики в силу объективного существования в русской литературе базисной романтической платформы, заложенной усилиями первых русских романтиков.

Именно наличие данной романтической платформы и способствовало формированию собственного романтического мировоззрения Лермонтова без прямого посредничества, а, следовательно, и невольной зависимости от традиций предшествующих художественных методов. Если философской и нравственно-эстетической основой для формирования пушкинского романтизма являлась разноликая смесь художественных направлений, методов, стилей, школ, школок, существовавших в отечественной литературе в начале

19 Коровин В.И. Поэты пушкинской поры / В.И. Коровин. - М.: Просвещение, 1980. -С. 18.

20 Там же.

XIX века, то для лермонтовского романтизма такой эстетической основой являлся прежде всего ранний русский романтизм.

Философские интересы Лермонтова-романтика наиболее тесно были связаны с философскими доктринами конца XVIII — начала XIX вв. Этот интерес не был отвлеченным, он находился в непосредственной связи с теми социальными вопросами, которые нашли отражение в творчестве поэта. Показательно, что именно те произведения, в которых наиболее остро ставились вопросы общественного бытия, были особо насыщены мыслями этико-философского характера. В отличие от Пушкина, написавшего россыпь критических заметок, рецензий, отрывочных дневниковых фрагментов, высказываний в письмах, Лермонтов не оставил ни специальных статей, ни аналитических рассуждений по проблемам философии и эстетики. Основным и единственным источником, позволяющим выявлять литературно-критические, философские и эстетические взгляды поэта, является его творчество и немногочисленные материалы эпистолярного характера.

В своей работе мы стремились заострить внимание на том художественном моменте, что Лермонтов в своем творчестве вновь обращается к темам и образам, которые уже разрабатывались ранним русским романтизмом 1810-х - начала 1820-х годов, однако поэт воплощает их несколько по-иному, с позиций эстетически дозревшего романтизма, то есть позднего русского романтизма, соотнося их со временем, эпохой, их породившей, с теми общественно-философскими тенденциями, которые послужили почвой для формирования художественно-эстетических взглядов поэта.

Особенно показательно в этом отношении и философское осмысление Лермонтовым проблемы демонизма, которую поэт умопостигал всю свою недолгую жизнь, и которое явственно отразило всю ту сложную эволюцию, какую пережил в лермонтовском творчестве поздний русский романтизм. Продолжая допушкинскую и собственно пушкинскую линию «демонического», Лермонтов усложняет и обогащает ее личным нравственно-философским видением и осмыслением. Наиболее наглядно эта писательская тенденция проявляется в изображении героя, в котором преобладает индивидуалистическое начало. Для Лермонтова размышление о природе «демонического», характеризуемого И. Ильиным как «жизнь без Бога», стало стержневым. «Демоническая» тема актуализировала глобальную проблему эпохи — утрату человеком целостности в истине, добре и Боге. Сопрягаясь с проблемой свободы в добре и зле, «демоническая» тема наполнилась гносеологическим пафосом в его устремлении к абсолютным ценностям.

Отсюда и то объективное обстоятельство, что Лермонтов, в отличие от Пушкина, с ожесточением обманутого в своих ожиданиях человека, разоблачает прежние романтические иллюзии о Кавказе, и это разоблачение опять-таки производится поэтом с подчеркнуто романтических позиций; отсюда и тот факт, что лермонтовская мысль о Всевышнем также не была движима исключительно логическими импульсами. Для Лермонтова Бог — не затверженная постулированная категория, не просто одно из бесчисленных и поддающихся «формализации» понятий, каковыми можно умозрительно и

всуе оперировать, во многом отходя от их прямого и единственного смысла. Для Лермонтова то, что он видит «в небесах», живет и имеет смысл в значении матричной первопричины всего сущего; отсюда и такой характерный показатель глубокой божественной веры Лермонтова, проявляющийся в том, что ни у кого из русских поэтов нет такого открытого и постоянного поклонения и обращения к Богу и нет такого количества сокровенных и искренних стихотворений-молитв.

Среди ранних лирических проб лермонтовского пера было немало произведений, проникнутых байроническим настроением, но почерпнуты они были поэтом как бы из вторых рук: от первых русских байронистов в лице Пушкина, Козлова и др. К творчеству самого Байрона Лермонтов как бы только начинал подбираться, и творческая связь русского поэта с английским проявлялась в сознании разочарованных героев, действующих на фоне экзотического пейзажа. Такое «заочно-опосредованное» знакомство длилось до начала переводческой деятельности Лермонтова. Впоследствии творческие параллели Байрона и Лермонтова прослеживаются в том, что оба они являлись поэтами переходного периода от романтического метода изображения жизни к реалистическому. Этот переходный этап запечатлелся в произведениях зрелого периода их творческой жизни («Дон-Жуан» и «Герой нашего времени»). Значение же творчества Байрона для Лермонтова, с нашей точки зрения, определяется не столько наличием каких-либо готовых концепций и формулировок, которые переходили бы от английского поэта к русскому, сколько теми импульсами идейного и эмоционального порядка, которые становились исходным моментом в самостоятельном развитии творческой мысли Лермонтова и смелости тех выводов, которые делал русский поэт. Проблемно-тематическое сходство — лишь проявление более глубоких и необходимых аналогов, проникающих в основные законы поэтической структуры мышления и творчества обоих художников. Лермонтовский байронизм был обусловлен как объективными, так и субъективными причинами: с одной стороны, духовным содержанием русской жизни 30-х годов XIX столетия, а с другой — байронизм по своей концепции явно импонировал юному поэту, отвечал его пессимистическому мироощущению и индивидуалистическому сознанию, являвшемуся формой самоутверждения романтической личности. При этом Лермонтов не столько безоглядно подчинялся обаянию существующих образцов, сколько путем художественного сопоставления пытался находить в себе разногласия с ними и, таким образом, стремился творчески самоопределиться. Такой своеобразный диалог выступал в форме мысли, движущейся сквозь противоречия.

В целом же байронизм Пушкина и Лермонтова был различен. По справедливому мнению В.И. Кулешова, «лермонтовский байронизм более напоминает романтизм подлинного Байрона, чем пушкинский байронизм»21. Пушкинский додекабрьский байронизм и подекабрьский байронизм Лермон-

21 Кулешов В.И. Типология русского романтизма / В.И. Кулешов // Романтизм в славянских литературах. - М.: Изд-во МГУ, 1973. - С. 8.

това имели различный мировоззренческий смысл, а потому отличающуюся тональность и степень лирической напряженности и трагичности. Пушкинский байронизм был порожден общественным подъемом, вызванным идеями декабризма, когда недовольство существующим социальным порядком вещей легко сочеталось с «гарольдовым плащом», не исключавшим наличия воодушевления, оптимизма, надежд. Поражение же декабристов создало почву для более сильного и трагического разочарования, которым и явился байронизм Лермонтова.

Наряду с этим, мы в своей работе стремились также показать, что творчество Лермонтова не всегда и не во всем подчиняется навязываемой ему схеме движения «от романтизма к реализму». Более того, мы считаем, что лучшими в художественном наследии Лермонтова не обязательно являются произведения, хронологически ближе стоящие к периоду безоговорочного утверждения в русской литературе реализма. Романтические настроения и устремления Лермонтова в эпоху, когда русский реализм еще не мог полностью раскрыть все свои художественно-эстетические возможности, могли полнее и рельефнее выразить себя прежде всего в романтических формах.

Когда филологи-аналитики говорят о «границе» (любой!), то обычно это слово употребляют в конкретном смысловом окружении: «граница» отделяет, размежевывает понятия и явления. Однако, когда речь идет о «границе» между романтизмом и реализмом, применительно к эстетическим системам Пушкина и Лермонтова, то правильнее, как мы считаем, было бы говорить о «границе» не разделяющей, а соединяющей, «границе» без контрольно-следовой полосы, фиксирующей любое «несанкционированное» проникновение на «чужую» художественно-эстетическую территорию.

Более того, мы считаем, что общая тенденция исторического развития русской литературы предопределяла не «преодоление» романтизма, а скорее, предначертывала возможность его наиболее полной художественно-эстетической самореализации с последующим и органичным усвоением романтических открытий и завоеваний эстетикой реализма.

Все это в итоге подводит нас к мысли, что в общем развитии русского романтического движения нет художественных противоречий и разрывов между пушкинским и лермонтовским вариантами русского романтизма, представляющих собой единый культурно-исторический процесс. Мы имеем дело с развитием отечественного романтизма в двух его последовательных стадиях, которые характеризуют национальное своеобразие русского романтизма в его художественно-эстетическом воплощении, но типы этого воплощения обусловлены как особенностями творческой индивидуальности художника, так и различными историческим эпохами.

Русский романтизм раскрывается как целостное культурно-историческое явление, но предстает с различных сторон. Поэтому романтизм A.C. Пушкина и романтизм М.Ю. Лермонтова-хронологически различные фазы и эстетические грани в эволюции русского романтического движения, каждая из которых, не утрачивая своей индивидуально-автономной целостности, доказывает его нерасторжимое художественно-эстетическое единство.

В Заключении подводятся общие итоги исследования и намечаются пути дальнейшего изучения и анализа рассматриваемой проблемы.

Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

1. Липич В.В. A.C. Пушкин и М.Ю. Лермонтов: две грани русского романтизма / В.В. Липич: монография. - М.; Белгород, 2005. - 348 с. (20, 2 п. л.)

2. Липич В.В. Современный взгляд на проблему эволюции пушкинского романтизма / В.В. Липич // Научные исследования: информация, анализ, прогноз: коллективная монография: В 2 т. — Воронеж, 2004. - Т. 1. — С. 51-65. (1,0 п. л.)

3. Липич В.В. Учебно-методические разработки, аннотации, практические занятия по курсу «История русской литературы 19 в. (1 пол.)» / В.В. Ли-пия^учебное пособие. — Белгород: Изд-во БелГУ, 2000. - 85 с. (5,0 п. л.)

( 4. у/Липич В.В. Художественная траектория романтической эволюции A.C. П^яжина / В.В. Липич // Филологические науки. - 2004. - № 2. - С. 3-13. (0,5

Г 5 J Липич В.В, Методологический аспект изучения романтизма / В.В. Ли-тшчИ Гуманитарные и социально-экономические науки. - 2005. - № 2. - С. 11&J20. (0,4 п. л.) -( 6у Липич В.В. К вопросу о хронологических «границах» пушкинского романтизма / В.В. Липич //J3ecTHHK Белгородского университета потребительской кооперации (международный научно-теоретический журнал). -2006Г-№ 1. _с. 125-137. (0,5 п. л.) ' --

7. Липич В.В. Эстетические взгляды и художественная концепция A.C. Пушкина / В.В. Липич // Культурно-цивилизационные особенности развития современного российского общества: материалы региональной научной конференции. - Белгород, 2004. — С. 20-31. (0,5 п. л.)

8. Липич В.В. «Лорд Байрон» в романтическом сознании A.C. Пушкина и М.Ю. Лермонтова (к проблеме формирования романтического метода) / В.В. Липич // Духовное возрождение: сборник научных трудов. - Белгород, 2003. - Вып. XVII. - С. 52-72. (1,0 п. л.)

9. Липич В.В. Становление философской эстетической системы раннего русского романтизма / В.В. Липич // Культурно-цивилизационные особенности развития современного российского общества: материалы региональной научной конференции. - Белгород, 2004. — С. 32-41. (0,5 п. л.)

10. Липич В.В. Вектор художественно-эстетической эволюции Пушкина-романтика / В.В. Липич // Актуальные проблемы социологического знания: сборник научных трудов кафедры философии Mill У. — М.: Прометей, 2003. -Вып. XXIII.-С. 110-123. (0,7п. л.)

11. Липич В.В. Художественно-эстетическое своеобразие романтизма М.Ю. Лермонтова / В.В. Липич // Актуальные проблемы социологического знания: сборник научных трудов кафедры философии Mill У. - М.: Проме-

тей, 2005. - Вып. XXIX. - С.145 - 153. (0,5 п. л.)

12. Липич В.В. Русский романтизм: методология изучения / В.В. Липич // Актуальные проблемы социологического знания: сборник научных трудов кафедры философии МПГУ. - М.: Прометей, 2005. - Вып. XXIX. - С. 153158. (0,4 п. л.)

13. Липич В.В. Творческая эволюция пушкинского романтизма / В.В. Липич // Духовное возрождение: сборник научных трудов. - Белгород, 2004. -Вып. XVIII. - С. 64-81. (0,8 п. л.)

14. Липич В.В. Концепция «истинного романтизма» в эстетическом мировоззрении A.C. Пушкина / В.В. Липич // Духовное возрождение: сборник научных трудов. - Белгород, 2003. - Вып. XV. - С. 82-95. (0, 7 п. л.)

15. Липич В.В. Роман М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» в журнальной полемике 40-х годов XIX века / В.В. Липич // Духовное возрождение: сборник научных трудов. — Белгород, 2003. — Вып. XIII. — С. 126-148. (1,0 п. л.)

16. Липич В.В. К истории «лишнего человека» в русской литературе 19 в. / В.В. Липич // Пути анализа художественного произведения: сборник научных статей. - Белгород, 1995. - С. 36-49. (0,7 п. л.)

17.Липич В.В. Роман М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» в оценке охранительной критики / В.В. Липич // Поэтика русской повествовательной прозы XIX века: сборник научных статей. -М., 1998.-С. 114-131. (0,8 п. л.)

18. Липич В.В. A.C. Пушкин и М.Ю. Лермонтов: две грани русского романтического движения / В.В. Липич // Духовное возрождение: сборник научных трудов. - Белгород, 2002. - Вып. X. - С. 152-170. (0,8 п. л.)

19. Липич В.В. «Не за свою молю душу пустынную, За душу странника, в свете безродного...» (к проблеме интерпретации романтического мотива скитальчества в поэтологической структуре лирики М.Ю. Лермонтова) / В.В. Липич // Духовное возрождение: сборник научных трудов. - Белгород, 2003. -Вып. XIII. - С. 149-159. (0,5 п. л.)

20. Липич В.В. Пушкинская и лермонтовская рецепции русского романтизма / В.В. Липич // Актуальные проблемы социологического знания: сборник научных трудов кафедры философии МПГУ. - М.: Прометей, 2003. -Вып. XXII. - С. 148-158. (0,5 п. л.)

21. Липич В.В. Соотношение «Я» и «Мы» в лирике A.C. Пушкина и М.Ю. Лермонтова (на примере стихотворений «19 октября», «К Чаадаеву», «Дума») / В.В. Липич // Культурно-цивилизационные проблемы современного российского общества: сборник материалов Всероссийской конференции. — Белгород, 2004. - С. 132-136. (0,4 п. л.)

22. Липич В.В. Национально-художественные особенности русского романтизма / В.В. Липич // Актуальные проблемы социологического знания: сборник научных трудов кафедры философии МПГУ. - М.: Прометей, 2005. - Вып. XXXI. - С. 173-177. (0,4 п. л.)

23. Липич В.В. Поэтические идеи и принципы лирики М.Ю. Лермонтова / В.В. Липич // Материалы Международной научно-практической конференции, посвященной 155-летию смерти Лермонтова. - Пятигорск, 1996. — С. 27-

34. (0,4 п. л.)

24. Липич В.В. Идея творческой свободы в системе пушкинской поэтики. «К Пушкину сквозь время и пространство...» /В.В. Липич // Сборник статей и материалов юбилейной Пушкинской конференции. — Белгород, 2000. - С. 16-21. (0,4 п. л.)

25. Липич В.В. К вопросу о становлении философско-эстетической культуры в России начала XIX века / В.В. Липич Н Актуальные проблемы социологического знания: сборник научных трудов кафедры философии МШУ. -М.: Прометей, 2002. - Вып. XVIII. - С. 131-142. (0,5 п. л.)

26. Липич В.В. Принцип художественного историзма в романтическом сознании A.C. Пушкина / В.В. Липич // Актуальные проблемы социологического знания: сборник научных трудов кафедры философии Mill У. — М.: Прометей, 2003. - Вып. XX. - С. 141-145. (0,4 п. л.)

27. Липич В.В. Особенности изучения романтических поэм М.Ю. Лермонтова /В.В. Липич // Творческая индивидуальность поэта и литературный процесс: сборник научных статей. - Белгород, 1996. — С. 20-29. (0,5 п. л.)

28. Липич В.В. Тема Кавказа в художественном сознании Лермонтова-романтика / В.В. Липич // Актуальные проблемы социологического знания. Сборник научных трудов кафедры философии Mill У. — М.: Прометей, 2005. -Вып. XXXII. - С. 145-153. (0,5 п. л.)

29. Липич В.В. Религиозные мотивы русских романтиков / В.В. Липич // Актуальные проблемы социологического знания: сборник научных трудов кафедры философии МПГУ. - М.: Прометей, 2006. - Вып. XXXIV. - С. 117129. (0,5 п. л.)

30. Липич В.В. Традиции классицизма в художественном сознании A.C. Пушкина-романтика / В.В. Липич // Актуальные проблемы социологического знания: сборник научных трудов кафедры философии МПГУ. — М.: Прометей, 2006. - Вып. XXXIV. - С. 129-141. (0,5 п. л.)

31. Липич В.В. «Пророк» A.C. Пушкина и «Пророк» М.Ю. Лермонтова в контексте эстетического кредо поэтов-романтиков / В.В. Липич // Актуальные проблемы социологического знания: сборник научных трудов кафедры философии МПГУ. - М.: Прометей, 2006. - Вып. XXXV. - С. 147-159. (0,5 п. л.)

32. Липич В.В. Байронические мотивы в лирике М.Ю. Лермонтова. Англия и Россия: диалог двух культур / В.В. Липич // Сборник материалов IV Международной конференции. — Воронеж, 1994. - С. 21-22. (0,2 п. л.)

33. Липич В.В. Роман М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» в историко-литературном контексте западноевропейского романа 1-ой половины 19 в. / В.В. Липич // Материалы Всероссийской научно-методической лермонтовской конференции. - Пенза, 1994. - С. 100-107. (0,4 п. л.)

34. Липич В.В. Байронические мотивы в романе Лермонтова «Герой нашего времени». Изучение творчества Лермонтова в ВУЗе и школе / В.В. Липич // Сборник материалов Всесоюзной научно-методической конференции. - Липецк, 1992. - С. 17-21. (0,3 п. л.)

35. Липич В.В. Философский аспект восприятия и эмоционально-

эстетической оценки действительности романтическим героем Байрона и Лермонтова / В.В. Липич // Английская литература в контексте философско-эстетической мысли: материалы V Международной конференции английской литературы. - Пермь, 1995. - С. 37-38. (0,2 п. л.)

36. Липич В.В. Литературное наследие XVIII века в творческом сознании Пушкина / В.В. Липич // «К Пушкину сквозь время и пространство...»: сборник статей и материалов юбилейной Пушкинской конференции. — Белгород, 2000. - С. 43-44. (0,2 п. л.)

37. Липич В.В. «Духовной жаждою томим, В пустыне мрачной я влачился...» / В.В. Липич // Христианство и русская культура: сборник тезисов и материалов научно-практической конференции. — Белгород, 2000. - С. 75-82. (0,4 п. л.)

38. Липич В.В. Философия рационализма и романтическая идея рока в драме М.Ю. Лермонтова «Маскарад» / В.В. Липич // Современная социально-философская культура: проблемы рационального и внерационального: сборник материалов Международной научной конференции. - Белгород, 2002. -С. 74-77. (0,3 п. л.)

39. Липич В.В. Философская лирика в русской литературе первой половины XIX века / В.В. Липич // Творческое наследие H.H. Страхова и современная социально-гуманитарная мысль: сборник материалов всероссийской научной конференции. — Белгород, 2003. — С. 113-116. (0,3 п. л.)

40. Липич В.В. Философско-литературная парадигма в русской лирике первой половины ХЕХ века / В.В. Липич // Материалы XI Харьковских Международных Сковородиновских чтений. — Харьков, 2004.- С. 169-175.(0,4 п.

л.)

41. Липич В.В. Философско-культурологические поиски русского романтизма / В.В. Липич // Философия и будущее цивилизации: материалы IV Международного философского конгресса: В 5 т. — М.: Изд-во МГУ, 2005. — Т. 2.-С. 270-271.(0,3 п. л.)

42. Липич В.В, Мир природы в творчестве М.Ю. Лермонтова / В.В. Липич // Проблемы экологии в практике педагогического образования и в производстве: сборник тезисов 3-й межрегиональной экологической конференции. -Белгород, 1994. - С. 55-57. (0,2 п. л.)

43.Липич В.В. Эволюция русского байронизма / В.В. Липич // Английская литература в контексте мирового литературного процесса: сборник тезисов VI Международной конференции. — Киров, 1996. — С. 143-144. (0,2 п. л.)

44. Липич В.В. Формирование творческой основы самосозидания свободной личности /В.В. Липич, Т.И. Липич // Проблемы свободного воспитания и развития личности: сборник научных статей. - М., 1997. - С. 14-20. (0,4 п. л.)

45. Липич В.В. Творческое начало в системе человеческой жизнедеятельности / В.В. Липич // Обновление содержания и инновационные методы преподавания гуманитарных наук в высшей школе: сборник тезисов Международной научно-практической конференции. - Тула, 1997. - С. 80-81. (ОД п. л.) ' Г

Подл, к печ. 24.03.2006 Объем 2.25 п.л._Заказ №. 57 Тир 100 экз.

Типография МПГУ

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Липич, Василий Васильевич

Введение.

Глава I. Общеевропейский романтизм как культурно-историческая и философская доминанта эпохи.

Глава II. Романтизм A.C. Пушкина как целостный художественноэстетический концепт.

Глава III. Художественно-эстетическая целостность романтической системы М.Ю. Лермонтова

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Липич, Василий Васильевич

Устойчивый исследовательский интерес современной филологической науки последних лет к теоретическим и методологическим вопросам романтизма окончательно развеял иллюзию завершенной ясности и научной исчерпанности предмета и дал веские основания полагать, что эта литературоведческая, философская, культурологическая проблема до сих пор не утратила своей актуальности и не вышла из активного контекста научного обсуждения. Более того, сейчас она еще острее требует дальнейшего тщательного осмысления и переосмысления этого сложного, неоднозначного литературно-исторического явления как в его целостности, так и в его частных, локально-национальных проявлениях, индивидуально преломленных в творчестве отдельных представителей общеевропейского романтического движения.

Художественная (родовая, типологическая) сущность романтизма продолжает оставаться предметом перманентно возникающих на страницах литературоведческой периодики полемически заостренных дискуссий (некоторые ученые-дискутанты, например, Ал.В. Михайлов склонны считать, что романтизм «вообще лишен собственной сущности»1). Различным аспектам изучения романтизма посвящены и специальные монографические работы2. Примечателен и тот факт, что в последнее время интерес современной запад

1 Михайлов Ал.В. Диалектика литературной эпохи. Переход от романтизма к реализму в литературах Европы / Ал.В. Михайлов: автореф. дис. д-ра филол. наук. - М., 1989. - С. 34.

Канунова Ф.З. Эстетика русской романтической повести / Ф.З. Канунова. - Томск, 1973; Манн Ю.В. Поэтика русского романтизма / Ю.В. Манн. - М.: Наука, 1976; Троицкий В Ю. Художественные открытия русской романтической прозы 20 - 30-х годов XIX в. / В.Ю. Троицкий. - М.: Наука, 1985; Капитанова Л.А. Повествовательная структура русской романтической повести / Л.А. Капитанова - М.: Изд-во МПГУ, 1994; Манн Ю.В. Динамика русского романтизма / Ю.В. Манн. - М.: Аспект-Пресс, 1995; Хрулев В.И. Романтизм как тип художественного мышления / В.И. Хрулев. - Уфа, 1985; Федоров Ф.П. Романтический художественный мир: пространство и время / Ф.П. Федоров. - Рига: Зинатне, 1998; Ходанен Л.А. Миф в творчестве русских романтиков / Л.А. Ходанен. - Томск: Изд-во Томского гос. ун-та, 2000; Ильченко НМ. «И с неразгаданным волненьем пою Германию мою.» (Рецепция Германии в русской романтической прозе 30-х годов XIX века) / Н.М. Ильченко. - М.: Нижний Новгород: Изд-во НГПУ, 2001; Канунова Ф.З., Айзикова И.А. Нравственно-эстетические искания русского романтизма и религия / Ф.З. Канунова, И.А. Айзикова - Новосибирск: Сибирский хронограф, 2001; Сахаров В.И. Русский романтизм XIX века Лирика и лирики / В.И. Сахаров. - М.: Русское слово, 2004 и другие. ной русистики к насущным проблемам русской литературы XIX века, к ее глобальным историко-теоретическим вопросам, к творчеству отдельных русских писателен и поэтов также значительно активизировался, превращаясь в самостоятельную, постепенно укрепляющую свои позиции отрасль евроаме-риканской славистики. В этом нас наглядно убеждают вышедшие на Западе серьезные исследования, посвященные как общим теоретико-методологическим аспектам русского и европейского романтического движения, так и анализу художественного наследия индивидуальных творческих персоналий (Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Баратынского, Тютчева и др.1), а также многочисленные переводы и издания их произведений.

В разноплановом (по жанру, принципу селекционного отбора проблем и писательских имен, широте исследовательского диапазона, глубине и мастерству филологической аналитики, уровню концептуальной состоятельности и степени методологической убедительности выдвигаемых гипотез и т.п.) корпусе исследований содержится немало тонких наблюдений, вдумчивых I интерпретаций, оригинальных авторских находок. Отрадно констатировать при этом, что в разноречивых работах последних лет наблюдается все более решительный отход большинства авторов от устаревших «методологических аксиом» и расхожих схематических представлений о судьбах русского и европейского романтического движения, на протяжении длительного времени бытовавших в науке. Исследователи все чаще и настойчивее приходят к плодотворному выводу, что любая аналитически безукоризненная схема, опирающаяся на систематически формализованный понятийный аппарат логики

1 Fürst L. Romanticism in Perspective. A Comparative Study of Aspects of the Romantic Movements in Enqland, France, and Germany / L. Fürst - London, 1969; Die Europeische Romantik. -Athenäum, 1972; Zelensky В. Russishe Romantik / В. Zelensky. - Köln; Wien, 1975; Huqh Honour. Romanticisch / H. Hugh. -N.Y., 1979; Fürst L. The Contours of European Romanticism / L. Fürst. -London, 1979; Pratt S. Russian Metaphysical Romanticism. The poetry of Tiutchev and Boratynskiy /

S. Pratt. - California: Staford Universitety press, 1984; Narrative Poems by Aleksander Pushkin and Michael Lermontov; Translated by Johnston Charles; Published for Charles Johnston by The Bodley Head / Ch. Johnston. - London; Sydney; Toronto, 1984; Problems of Russian Romantism / Ed. by Reid. - Enqland; USA, 1986; Romanticism (1830 -1890). - Ed. by Abraham Gerald / G. Abraham. -Oxford, N.Y., 1990; Abrams M.H. The mirror and the lamp: Romantic theory and the critical tradition / M.H. Abrams. - N.Y., 1990 и другие. и априорно запрограммированная на строго последовательный логический алгоритм, упрощает художественно-эстетический процесс, даже та, которая рождена искренним стремлением ученого к антисхематизму. И совершенно прав В.М. Маркович, с полным основанием утверждая, что «материал всегда будет оказывать схемам сопротивление»1.

Исследователи романтизма - и отечественного, и зарубежного - в попытках «ухватить» его суть выработали, в общей сложности, уже более трех десятков различных определений романтизма, каждое из которых располагает своей относительно убедительной доказательной базой, оперирующей своими аргументами-критериями. И можно смело предположить, что это не предел. За ним легко угадывается перспектива, не имеющая своего окончания.

Научный полифонизм исследовательских мнений, «профессиональная пестрота» и разнобой в интерпретациях романтизма неизбежны, тем более, если речь идет о точках зрения, принадлежащих ученым различных стран и эпох. Едва ли возможна такая исчерпывающая характеристика романтизма, которая не вызвала бы возражений и споров. Некоторые авторы, вполне сознательно, стараются избегать каких бы то ни было обобщающих его определений, так как любая «итоговая» характеристика романтизма заведомо обречена на полемику и способна спровоцировать очередную профессиональную дискуссию. Корни разногласий глубоки и неоднозначны. «Как бы мы ни стремились к возможно полной и точной формулировке романтизма, - авторитетно отмечает К.Н. Григорьян, - наше определение всегда будет неполным и неточным, поскольку оно базируется на общих, типологических признаках. При этом однозначно выпадут, останутся вне исследовательского поля зрения признаки частные (временные, национальные, индивидуальные), но не менее важные и существенные»2, то есть наша, казалось бы, скрупулезно выверенная формулировка в любом случае окажется беднее реального яв

1 Маркович В.М. Вопрос о литературных направлениях и построении истории русской литературы XIX века / В.М. Маркович // Известия РАН. - Серия литературы и языка. -1993. -№3.-С. 26-32.

2 Григорьян К.Н. К изучению романтизма / К.Н. Григорьян // Русская литература. -1967.-№3.-С. 136-137. ления, а терминологическое понятие «определение» (как конечная субстанция научных поисков, желанный результат исследовательских усилий,' своеобразный «момент истины») приобретет обратный смысл: обнаружит не конечный «предел», а новую беспредельность и перспективу дальнейших напряженных изысканий.

Подобные «неувязки», - справедливо констатирует О.Б. Вайнштейн, -не только обозначают пределы действенности наших концепций романтизма, но и побуждают к поискам конкретных, исторически сбалансированных толкований отдельных «странных» фактов и далее - к формированию спокойного, непредвзятого видения эстетического процесса»1, то есть, с точки зрения нынешнего уровня разработанности филологической науки, к сожалению, приходиться признать, что «засекреченность» романтизма как полиморфного историко-культурного явления, оказывается пока выше возможностей этого метода. Трудности теоретического осмысления романтизма дают основания говорить также и о том, что традиционные и привычные способы изучения романтизма бессильны объяснить предмет, они тонут в нем, не достигая «границ» и не касаясь «дна», затрагивая только «аспекты».

Ко всему сказанному следует добавить, что «подобные «неувязки», на наш взгляд, еще острее обнажают матричность первопроблемы: что же такое романтизм?

Еще в 1825 году A.C. Пушкин, создавший к этому времени уже не одно романтическое произведение, писал П.А. Вяземскому: «Я заметил, что все (даже ты) имеют у нас самое темное понятие о романтизме» .

Годом позднее, в 1826 г., поэт Н.М. Языков писал о романтизме: «Всяа кий по-своему его определяет и находит!»

1 Вайнштейн О.Б. Язык романтической мысли / О.Б. Вайннггейн: монография. - М.: Изд-во РГТУ, 1994. - С. 7.

2 Пушкин A.C. Полн. собр. соч.: В 19 т. (тома 17 и 18 - дополнительные, том 19 - информационно-справочный) / A.C. Пушкин. - М.: Воскресенье, 1994 - 1997. - (Репринт, изд. 1949 г.). - Т. XIII. - С. 184. (Далее все цитаты приводятся в тексте по этому изданию: римская цифра обозначает том, арабская - страницу. При цитировании основного текста романа «Евгений Онегин» глава указывается арабской цифрой, строфа-римской).

3 Письма Н.М. Языкова к родным / Н.М. Языков. - СПб., 1913. - С. 278. 6

Несмотря на то, что современное литературоведение сильно продвинулось в самых различных направлениях, нынешнее состояние «старой» проблемы мало в чем изменилось - та же «туманность», «разброд и шатание». Теоретические истоки проблемы в силу разноликости критериев пока несводимы воедино, хотя в них, безусловно, присутствует определенная перекличка примет романтизма. Трудности теоретического осмысления романтизма дают основания говорить также и о том, что традиционные и привычные способы изучения романтизма бессильны объяснить предмет, они тонут в нем, не достигая «границ» и не касаясь «дна», затрагивая только аспекты.

Учитывая многообразие и дискуссионность теоретических трактовок, считаем необходимым определить свою позицию в отношении сущности романтизма и подчеркнуть, что мы не станем с отчаянным максимализмом порываться «объять необъятное» и претендовать на терминологическую «окончательность», выводя безукоризненно универсальную, безапелляционно согласующуюся с истиной, формулу «домового». Всякая терминология обладает известной долей условности, несовершенства, и вряд ли возможно достичь всеобщего исследовательского единодушия в употреблении такого «гипотетичного» понятия, как романтизм, исключительно в единственном только смысле. В нашем представлении романтизм по своему содержанию и форме является полиморфным, философски бездонным, исторически многомерным понятием: это и тип культурного сознания, эстетического мышления писателя, его система философского, социального, художественного мировоззрения в слове, образе, это и творческий метод как способ создания текстовых реалий, это и литературное направление, объединяющее под эгидой романтического метода многочисленную «плеяду творцов». Каждое из этих структурных слагаемых верно как относительно устоявшаяся и научно опробирован-ная литературоведческая частность, но ни одно них, взятое автономно, каким бы оно ни было важным и существенным, не может досконально и всеобъемлюще охарактеризовать романтизм. Только нерасторжимая совокупность их может дать некоторое приблизительное представление о сущности романтического мировидения.

Проблема пушкинского и лермонтовского романтизма, характер творческих связей двух авторов как наиболее ярких и знаковых представителей русского романтизма существует в филологической науке в качестве объективного историко-литературного факта. Рассматриваться он может и в аспекте литературной преемственности, и в плане сходства-различия поэтических индивидуальностей, и в более широком историко-культурном смысле - как соотношение двух эпох русской литературы, отличающихся по господствующему мировоззрению, проблематике, стилистическим принципам и т.д.

Данная работа, не ставя своей ключевой задачей развести романтическое наследие A.C. Пушкина и романтическое творчество М.Ю. Лермонтова и противопоставить их, преследует другие цели: осмыслить и интерпретировать романтизм Пушкина и Лермонтова как диалектическое художественное двуединство, как две типологические грани одного общего для них и их современников литературного направления и единого творческого метода, развивавшихся как хронологически последовательно, так и параллельно, при всей разнице писательских индивидуальностей; выявить сущность и особенности романтического мышления, мировидения, жизневосприятия каждого из поэтов, их личностный художественный субъективизм и в то же время объективную историческую детерминированность.

Эта проблема широкодиапазонна в идейно-художественном, эстетическом, философском содержании и в силу концептуальной значимости и полемической заостренности притягивает к себе постоянный интерес исследователей. Она неисчерпаема в целостно-системной многоликости, разноуровневое™, важна как факт личностной и творческой эволюции A.C. Пушкина и М.Ю. Лермонтова.

Обозначенный подход к проблеме исследования представляется нам актуальным, поскольку позволит ввести в научный обиход новый материал, скорректировать функционирующее в литературоведении представления о национальной сущности, принципах, формах художественно-эстетической эволюции русского романтизма, проследить механизм конкретного воплощения романтической эстетики, поэтики в различных жанрах и стилях творческих систем Пушкина и Лермонтова, что даст возможность уточнить и линии преемственности, самостоятельности, оригинальности, и нити интертекстуальных связей, по-новому осмыслить и переосмыслить широкий культурологический фон эпохи до сегодняшнего дня далеко не исчерпанный в его особой для творчески созидающей личности содержательности и полноте.

Объектом научно-исследовательского рассмотрения и анализа является русское романтическое движение как ведущая культурно-эстетическая доминанта эпохи в контексте общеевропейского историко-литературного процесса первой трети XIX века, преломленное через призму национального художественного мышления и творческого наследия двух крупнейших представителей отечественного романтизма - A.C. Пушкина и М.Ю. Лермонтова.

Актуальность проблемы исследования для литературоведения обусловлена задачей преодоления известной методологической ограниченности, стереотипности распространенных исследовательских практик и заключается в обосновании оригинальной авторской позиции, имеющей многоаспектный характер: во-первых, научно-концептуальный в ракурсе изучения и анализа общеевропейского романтического движения и взаимного обогащения культур; во-вторых, в попытке трактовать романтизм целостно, как сквозную общеевропейскую культурно-историческую закономерность эпохи; в-третъих, в стремлении выявить философские и социально-исторические причины зарождения романтической эстетики в русской литературе вообще и в творчестве Пушкина и Лермонтова в частности, проследить этапы становления, формирования, развития романтической эстетики и поэтики в художественном сознании двух ведущих представителей отечественной литературы первой половины XIX века и пути ее дальнейшей трансформации, расширив и откорректировав тем самым, хронологические границы романтического художественного метода каждого из писателей; в-четвертых, в научном анализе и установлении на историко-литературном материале, с одной стороны, единства и многообразия мировой культуры, с другой - выявления творческой, национально-художественной ментальности литературного наследия Пушкина и Лермонтова в ее широких системных связях и разнообразных жанрово-стилевых модификациях, при которых творчество писателей рассматривается в той понятийной системе, которая была им свойственна и на которую было ориентировано их эстетическое и художественное сознание; в-пятых, исследовать в диалектическом единстве, с учетом конкретно-исторических условий художественную систему и динамику пушкинского и лермонтовского романтизма, его национальную сущность, специфику и детерминизм, сочетая при этом теоретические подходы и установки с практической результативностью историко-литературного постижения творчества писателей-романтиков.

Основная цель исследования - предложить корректное, научно аргументированное, с теоретической и историко-литературной точек зрения, выявление и обоснование художественно-эстетической специфики пушкинского и лермонтовского романтизма, аналитически проанализировать национально-художественную ментальность русского романтического движения на основе творческого наследия Пушкина и Лермонтова как знаковых его представителей. При этом поэтический облик отечественного романтизма будет складываться не только на основе преемственности, типологии, интертекстуальных связей, но и на почве всякого рода творческих противоречий, их преодолении, на отталкивании и притяжении различных интуитивно-художественных видений, философско-эстетических убеждений и мировоззренческих ориентиров. С позиции такого подхода к проблеме, романтизм Пушкина рассматривается нами как ранняя стадия русского романтизма, в которой самые трагические вопросы бытия в ракурсе эстетики романтиков, оказались обойденными. Романтизм же Лермонтова рассматривается как поздний романтизм, в котором исторически сложившаяся «недовоплощенность», «недореализованность» идей раннего русского романтизма становится вновь актуальной и востребованной. Именно эта эмоциональная излет-ность, трагичность и «предельность» русского романтизма получают в творчестве Лермонтова свое последующее неподражаемое воплощение и завершение.

Эта генеральная установка исследования определила и постановку следующих конкретных задач:

1) выявить внешние и внутренние факторы, философские закономерности, динамику и перспективы эволюции романтического мышления Пушкина и Лермонтова, обозначенные Кантом как форма мышления и бытия человека нового времени;

2) сопоставить художественные произведения, творческие принципы, методы Пушкина и Лермонтова в отдельности и совокупности, определить общность и индивидуальные отличия их образно-эстетического мира;

3) проанализировать романтические системы двух корифеев отечественного романтизма как художественные целостности и раскрыть принципы эстетической рецепции Пушкиным и Лермонтовым мифопоэтических и литературных произведений, созданных другими авторами, ее разносторонность, смысловую глубину и творчески-интерпретирующий характер;

4) уяснить и сформулировать своеобразие отечественной художественной модели мира, формирующейся в эпоху романтизма, в том числе, и через русско-зарубежные литературные связи («русское» на фоне и в составе «интернационального»).

Для решения поставленных задач, используются разные уровни анализа: от рассмотрения художественного текста на макроуровне (в контексте общеевропейского романтизма и всего творчества писателя) до разбора на микроуровне (анализ поэтических средств языка, особенностей авторского стиля и речи).

Теоретическая и методологическая новизна исследования заключается в выявлении новых фактов различного литературоведческого характера, разработке новой периодизации романтического творчества A.C. Пушкина и новых теоретико-методологических положений, объединяющих в себе результаты фактографии и текстологии с целостной концептуальной интерпретацией произведений Пушкина, Лермонтова и других русских писателей-романтиков. Чертами новизны обладает и конкретный, уточненный, существенно обогащенный анализ и комментарий ко многим пушкинским и лермонтовским произведениям. В научный оборот вводятся малоизвестные и незаслуженно забытые филологической наукой факты, произведения, критические работы, позволяющие не только значительно расширить, пополнить, но и реально уточнить имеющиеся представления о национально-художественном универсализме, специфике пушкинского и лермонтовского романтизма, определившего формирование национальной культурной «матрицы», создавшей значительные предпосылки для идейных предшествований и предтеч многих русских писателей-реалистов второй половины XIX века.

Методологическая база исследования Настоящая работа, ставя своей целью исследование индивидуальных эстетических и художественных особенностей романтизма A.C. Пушкина (раннего русского романтизма) и М.Ю. Лермонтова (позднего русского романтизма), по мере углубления в стержневую суть избранной проблемы объективно не могла оставаться только в строгих рамках «чистого» пушкиноведения и лермонтоведения. Мы считаем, что специфика и синтетичность предмета нашего исследования обязывают говорить не только о пушкинском и лермонтовском романтизме как об определенных этапах русского романтического движения и художественной эволюции двух поэтов, но и о романтизме как об общеевропейском философском прорыве, эстетическом открытии и художественной доминанте эпохи. В этом контексте мы полагаем уместным и необходимым представить и те основные методологические подходы в изучении романтизма как целостного культурного явления времени, которые существовали и существуют в филологической науке, обозначив тем самым, и собственную методологическую позицию.

До недавнего времени в отечественном литературоведении существовало два магистральных подхода к изучению вопросов романтизма - типологический и исторический. Приверженцы первой точки зрения (Л.И. Тимофеев, A.A. Гаджиев и др.) склонны рассматривать романтизм как явление художественного творчества, не ограниченное в своем существовании и развитии рамками определенной исторической эпохи, и стремятся сохранить монизм в поисках универсальной формулы романтизма. Сторонники второй точки зрения (А.Н. Соколов, Б.Г. Реизов и др.), отказываясь от типологических построений, убеждены, что романтизм представляет собой строго конкретное явление в истории европейской литературы. В последние годы к двум имеющимся точкам зрения на романтизм прибавилась третья - гносеологическая. Представители этой позиции (H.A. Гуляев, И.В. Карташова и др.) полагают, что романтизм имеет своим основанием интуитивное проникновение в действительность, и его своеобразие определяется не предметом изображения, а зависит от специфики осмысления автором жизни. Эти научные подходы равнодостойны и равнонеобходимы. Каждый из них по-своему помогает ученым в решении различных проблем истории, теории, эстетики романтизма, и все они, безусловно, имеют право на существование.

Избранный нами предмет исследования требует таких универсальных подходов и адекватных исследуемому материалу методов, которые, с одной стороны, позволили бы увидеть узловые национально-специфические проблемы отечественного романтизма, а с другой - помогли отчасти преодолеть искусственную, а главное, бесперспективную оппозиционность научных мнений. В этой связи, стремясь к тщательной взвешенности и максимально возможной объективности, мы полагаем, что один из конструктивных исследовательских шагов на пути решения поставленных задач и частичного преодоления некоторых, функционирующих в литературоведении «романтических» противоречий, должен находиться в плоскости методологической интеграции и паритетного сочетания (вертикального и горизонтального) трех научных подходов: типологического, конкретно-исторического и гносеологического.

В процессе реализации очерченного круга исследовательских задач и намеченных целей, мы постараемся доказать, почему предлагаемая консолидированная методологическая «триада» представляется нам целесообразной, концептуально состоятельной и научно продуктивной. Проблема романтизма, таким образом, будет рассматриваться под двойным исследовательским «прицелом»: историко-литературным и теоретико-эстетическим.

Помимо трех базовых научных подходов методология исследования использует и комплекс других разносторонних, но взаимосвязанных методов и принципов, применение которых подчинено, в конечном итоге, одной цели - определенному разрешению еще далеко не проясненных, зачастую односторонних положений и поспешных выводов, вызывающих немалое внутреннее сопротивление и провоцирующих на профессиональную дискуссию концепций и гипотез, касающихся как общих вопросов романтизма, так и частных, сугубо индивидуальных граней романтической эстетики, поэтики, теории и практики, реально воплотившихся в творческих системах отдельных представителей романтической эпохи (Пушкина, Лермонтова и др.) и подчеркивающих «лица необщее выражение» каждого из художников слова, с поправкой на персональную писательскую судьбу, масштабы творчества и таланта.

Так, в качестве сопутствующих методов и приемов научного анализа, в работе используются элементы следующих методологических подходов:

• метод направленной интерпретации (герменевтики) текста, целью которого становится открытие авторской субъективности, принципиальных установок писателей-романтиков, помогающих понять внутреннюю логику текста, исходя из представлений конкретного исторического периода;

• сравнительно-исторический метод, служащий базой для сопоставления различных творческих индивидуальностей;

• дескриптивный метод исследования, основанный на анализе и синтезе различных фактов в их динамике и статике, необходимых для воссоздания картины развития идей и художественных представлений;

• аксиологический подход в оценке мировоззренческих, художественных, ценностных ориентиров эпохи.

Частичная востребованность данных научных методов в том или ином разделе исследования будет определяться характером и постановкой конкретных микро- и макрозадач.

Практическая значимость диссертации. Материалы исследования могут быть использованы при создании коллективных монографий, написании учебных пособий для студентов-филологов и учителей-словесников, введены в практику вузовского образования при чтении академических и специальных курсов по истории русской литературы XIX века, теории литературы, востребованы аспирантами при работе над диссертациями.

Апробация работы. Основные и промежуточные результаты диссертационного исследования обсуждались на кафедре русской литературы Московского педагогического государственного университета, излагались автором в двух монографиях, учебных пособиях, статьях, материалах, тезисах, представлялись в форме докладов на международных, всероссийских, региональных, межвузовских научных и научно-практических конференциях, конгрессах в период с 1992 по 2006 годы в Москве, Белгороде, Воронеже, Ельце, Курске, Кирове, Липецке, Нижнем Новгороде, Орле, Пензе, Перми, Пятигорске, Ростове-на-Дону, Ставрополе, Таганроге, Твери, Туле, Харькове.

История теоретического осмысления романтизма насчитывает более двух столетий. Казалось бы, он изучен всесторонне, «вдоль и поперек» и как явление индивидуального поэтического творчества, и как явление отдельной национальной литературы, и как явление мировой литературы. Тем не менее, сущность романтизма по сей день продолжает оставаться предметом острых споров и исследований. История теории романтизма при ретроспективном взгляде оказывается историей многообразной вариации по сути одного и того же вопроса: что такое романтизм?

Помимо уже приводившихся нами мнений A.C. Пушкина и Н.М. Языкова, считаем необходимым также отметить, что в 1843 году, когда полемические страсти относительно улеглись, все как будто «утряслось», определилось, В.Г. Белинский пишет, что «романтизм по-прежнему остается таинственным и загадочным предметом»1.

В начале 50-х годов XIX столетия хорошо известный в рядах тогдашних русских писателей и критиков своими подчеркнуто славянофильскими позициями С.П. Шевырев также вынужден был не без оснований констатировать: «Романтизм. принадлежит к числу самых неясных, самых неопределенных понятий. Здесь признаки доходят до такого смешения и противоречия друг другу, что самое понятие рассеивается в каком-то тумане логической неопределенности»2.

Спустя много лет, в конце XIX - начале XX века, историки литературы вновь констатируют, что «романтизм и до сих пор. плохо поддается определению» . Сетования продолжают раздаваться и в литературоведении советского периода. «Сотни страниц в научных исследованиях, посвященных вопросу о том, что такое романтизм, сотни ответов, данных с самых различных точек зрения, до сих пор не положили конца путанице, не развеяли тумана, внесенного этим термином в историю литературы, в частности, русской», - писал А.И. Белецкий в 1927 году4. Через десять лет, подводя определенные итоги состоянию вопроса, этот упрек повторяет Б. Мейлах5, и он же, казалось бы, навсегда утвердивший концепцию романтизма-мечты, признает, что «ни в одной области литературоведения нет стольких противоречий, такой разноголосицы, как в области понимания романтизма»6. Не увенчалась успехом и организованная журналом «Вопросы литературы» полемически

1 Белинский В.Г. Собр. соч.: В 3 т. / В.Г. Белинский. - Т. 3. - М.: ГИХЛ, 1948.

С. 216.

2 Шевырев С.П. О значении Жуковского в русской жизни и поэзии / С.П. Шевырев. -М., 1853.-С. 35.

3 Замотан И И. Романтизм 20-х годов XIX столетия в русской литературе / И.И. Замо-тин.-СПб, 1914.-Т. 2.-С. 2.

4 Белецкий А И. Очередные задачи русского романтизма / А.И. Белецкий // Русский романтизм: сб. науч. тр. - JI.: Academia, 1927. - С. 3-17.

5 Мейлах Б.С. Пушкин и русский романтизм / Б.С. Мейлах. - М.; JI.: Изд-во АН СССР, 1937.-С. 7.

6 Ответы на вопросы по литературоведению. IV Международный съезд славистов. -М.: Изд-во АН СССР, 1958.-С. 131. острая дискуссия 1964 года1. Наконец, в своем роде «итоговая» «Эстетика романтизма» В.В. Ванслова также не дала общеприемлемого определения романтизма. Вопрос продолжает оставаться открытым.

Несомненно, что каждый серьезный исследователь романтизма не заинтересован в повторении того, что уже известно об этом «домовом», и не стремится к тому, чтобы прибавить еще одну концепцию, еще одно определение к уже имеющимся в наработанном наукой арсенале. Ученый ведом естественным изыскательским желанием: «найти», «подобрать», «разработать» такой научный метод, который бы и оказался тем «единственно подходящим» к романтическому миру «ключом», который так безуспешно «подбирали» его предшественники. В истории изучения вопросов теории и эстетики романтизма мы находим не только одни «сетования» и «жалобы» на нерешенность или труднорешаемость проблемы, не только критику предшествующих концепций. Каждый исследователь в то же время предлагает свой позитивный вариант подхода. Но если, тем не менее, до сих пор нет общепринятой теории романтизма, определения его художественной сущности, то надо полагать, что существующие концепции страдают какой-то односторонностью, неполнотой, схватывая те или иные моменты проявления того, что называют романтизмом. И, видимо, вся трудность и запутанность проблемы объясняются не только ее сложностью, но и недостатками, просчетами той или иной методологии, того или иного метода исследования при решении этого вопроса.

Нельзя не согласиться с замечанием А.Н. Соколова о том, что для определения сущности романтизма, необходимо «установление системы признаков, охватывающих идейный и образный мир романтизма, его художественный метод и стиль, его композиционные и жанровые формы, его эстетику и литературную программу. При таком широком подходе скорее удастся вскрыть некоторые общие особенности романтизма, сближающие между со

1 Вопросы литературы. -1964. -№ 7.

2 Ванслов В.В. Эстетика романтизма / В.В. Ванслов. - М.: Искусство, 1966.

17 бой его различные течения»1.

Однако при этом следует подчеркнуть, что для установления этой «системы признаков» необходимо предварительно решение одного весьма важного и принципиального, на наш взгляд, вопроса. Необходимо прежде всего внести возможную ясность в вопрос об историко-хронологических рамках существования романтизма как литературно-художественного явления, необходимо точно установить «адрес» романтизма, его «координаты» в истории отечественной, шире - мировой литературы.

Романтизм как явление художественной практики и как теоретическое понятие в своем «содержательно-смысловом объеме» на протяжении многих десятилетий претерпевал известную эволюцию, без прослеживания которой, хотя бы в самых общих чертах, невозможно дать научное определение его сущности.

В данной ретроспекции более или менее четко можно выделить несколько периодов, характеризующихся философской, литературно-критической активностью, «расцветом» интереса к романтизму. Это, прежде всего, так называемый «конец XVIII - начало XIX века». В этот период романтизм становился предметом теоретического интереса и осмысления в связи с общеевропейскими социально-историческими и экономическими событиями, вызванными Французской революцией 1789 года. Входя в научный обиход в 90-е годы XVIII в., понятие «романтизм» укреплялось сначала в немецкой эстетике, литературной критике, а затем постепенно - и во всей европейской.

Уже сами «родители» романтизма - иенские романтики - трактовали его в достаточно широком смысле. Они делили историю мировой литературы и вообще «цивилизации» на две большие эпохи - античную, понимая под ней историю древнегреческой и древнеримской культуры, и «новую», подразумевая весь послеантичный период, главным образом, историю европейской средневековой культуры, с включением в нее и эпохи Возрождения. Искус

1 Соколов А.Н. История русской литературы XIX века / А.Н. Соколов. - М.: Изд-во МГУ, 1960.-Т. 1.-С. 60. ство античности интерпретировалось как классическое, искусство средневековья - романтическое. Рассуждая на эту тему, Август Шлегель говорил, что название романтизм было «изобретено» «для обозначения своеобразного характера современного искусства, в противоположность античному, или классическому»1. Ту же мысль развивал и Фридрих Шлегель, когда, устанавливая «отличительный признак для различения античности и романтики», говорил, что «я ищу и нахожу романтический дух у самых старых из новых поэтов -Шекспира, Сервантеса, в итальянской поэзии и в том же веке рыцарства, л любви и сказок, откуда происходит само понятие романтизм и сам термин» . Применительно к собственному творчеству, иенские романтики рассматривали его не как нечто новое, дотоле неизвестное, а как продолжение именно средневековой романтической поэзии. Таким образом, уже с момента своего появления романтизм оказался широким, типологическим понятием. И этот исторически достоверный факт не должен, как нам кажется, забываться, а уж тем более, игнорироваться.

В подобных рассуждениях теоретики «иенской школы» были далеко не одиноки. Большинство крупнейших писателей, теоретиков, критиков конца XVIII - первой половина XIX века рассматривали романтизм как широкое явление, не ограниченное хронологическими рамками только этого периода. Романтизм - это, прежде всего средневековое мировосприятие, в том числе -средневековая поэзия - такова точка зрения (в данном случае независимо от различий в трактовке его сущности) и Гюго, и Гегеля, и Гейне, и Пушкина, и Белинского, и многих других. Немецкая «романтическая школа», по словам, ее резкого критика Г. Гейне, была «ничем иным, как воскрешением средневековой поэзии, как она проявилась в песнях, созданиях живописи и архитектуры, в искусстве и поэзии» . Гегель также сохранил в своей эстетике эту схему, относя к «классической форме» античное, к «романтической форме»

1 Литературная теория немецкого романтизма. - Л.: Изд. писателей в Ленинграде, 1934. -С. 213.

2 Там же.-С. 256.

3 Гейне Г. Собр. соч.: В 10 т. / Г. Гейне. - М.: Гослитиздат, 1956 - 1959. - Т. 6.

С. 210. христианское, средневековое искусство1. В предисловии к драме «Кромвель» В. Гюго тоже развивал мысль о романтизме как искусстве послеантичного, христианского периода. Подобного взгляда на генезис, время существования романтизма придерживались в целом и русские писатели, литературные критики 1820-х - 1830-х гг. Так, в статье «О поэзии классической и романтической», отмечая, что «наши критики не согласились еще в ясном различении между родами классическим и романтическим» (XI, 36), A.C. Пушкин прямо писал, что под романтическим родом он понимает форму, жанры, созданные в новое время, в средневековой поэзии, а под классическим - формы, жанры, созданные античной литературой. В заметке «Карелия, или заточение Марфы Иоанновны Романовой» Ф. Глинки, подчеркивая оригинальность поэмы, Пушкин отмечал, что автор ее «не исповедует ни древнего, ни французского классицизма, он не следует ни готическому, ни новейшему романтизму» (XI, 110). В своем известном письме к П. Вяземскому, делая критическое замечание в адрес Н. Полевого, считавшего, что в Италии, кроме Данте, не было романтизма, Пушкин замечает: «А он в Италии-то и возник. Что ж такое Ариост? а предшественники его, начиная от Буково д1 Антона до Влюбленного Роланда? Как можно писать так наобум» (XIII, 184). Целый ряд метаморфоз трактовка романтизма претерпела в статьях В.Г. Белинского. Но точка зрения его, развиваемая им в статьях второй половины 1840-х гг., также сводилась к этому: романтизм есть средневековое, «спиритуалистическое» в своей мировоззренческой основе искусство. Современный же романтизм -это «искусственное» возрождение средневекового образа мыслей, мировосприятия. Поэтому к романтизму Белинский относил Новалиса и Тика, Ша-тобриана и Ламартина, а таких писателей, как Байрон, Шиллер, Лермонтов -к «новейшей идеальной поэзии».

Таким образом, уже в первый период изучения романтизма он трактовался писателями, критиками, философами самых различных идеологических направлений в широком типологическом аспекте. Романтизм - это искусство,

1 ГегельГ.В.Ф. Сочинения/Г.В.Ф. Гегель.-М., 1938.-Т. XIII.-С. 83.

20 поэзия, мировосприятие послеантичного, средневекового, «христианского» периода европейских стран, который в романтизме конца XVIII - начала XIX века находит свое «продолжение», «возрождение», «воскрешение», «завершение». Таково общее представление о романтизме, господствовавшее в теории и эстетике этого времени.

Следующий период интенсивного изучения романтизма приходится на конец XIX - начало XX века. Вопросы теории романтизма в это время отражались, главным образом, в многочисленных «историях» мировой и национальной литератур либерального характера, в исследованиях творчества отдельных писателей XIX - XX веков. Здесь можно назвать имена таких исследователей, как Г. Брандес, Н. Котляревский, А. Шахов, И. Замотин, Ф. де Ла-Барт, B.C. Соловьев, А.Н. Веселовский и др. К этому же периоду относятся и работы таких авторов, как А. Фриче, каприйские лекции М. Горького и др. В этот период романтизм осмысливался в связи с общим социально-духовным состоянием эпохи, на фоне того умственного брожения, которое получило название «пролетарского движения».

Романтизм 1810-х - 1820-х годов XIX века продолжает трактоваться как дворянская реакция на французскую революцию, а в художественно-генетическом плане - как своеобразное возрождение средневекового романтизма. Скажем, в трехтомной «Истории западной литературы»1, несмотря на то, что вся взятая эпоха (1800-е - 1910-е гг.) рассматривается под знаком «эпохи романтизма», авторы труда специально выделяют только «немецкий романтизм» и «романтизм во Франции»; Шатобриан, Байрон включены в список поэтов «мировой скорби», а не романтизма. Даже самое слово «романтизм» в статьях о Байроне, Шелли, Китсе употребляется всего несколько раз и то в связи с обращением поэтов к средневековой тематике. В своем многотомном исследовании европейской литературы Г. Брандес также говол рит лишь о «романтической школе» в Германии и во Франции . Для В.М. Фриче в первом варианте его «Очерков» романтизм - это только немецкая

1 История западной литературы (1800 -1910); под редакцией Ф.Д. Батюшкова - М., 1912-1914.-ТТ. 1-3.

2 Брандес Г. Собр. соч.: В 20 т. / Г. Брандес. - СПб., 1906 -1914. - ТТ. 5; 9.

21 романтическая школа (иенские писатели), а Шатобриан и Ламартин - «французские реакционеры»; Байрон, Шелли - «английские аристократы-отщепенцы», В. Скотт, Кольридж, Вордсвордт - «реставраторы»; Гейне -романтик там, где обращается к средневековью, где же поэт выражает «передовые мысли» - «народный трибун» и т. д.1

Однако именно в конце XIX - начале XX века стало наблюдаться расширение рамок понятия «романтизм». Им начинают обозначать характер, принцип творчества и Байрона, и Шиллера, и Гейне, и Лермонтова, и многих других. Более того, именно названные писатели, в критических работах этого времени постепенно оказываются подлинными представителями, так сказать, классиками романтизма, и эта мысль в дальнейшем получает «патент» на научную истинность, историческую достоверность.

Одновременно с таким взглядом на романтизм получил развитие и другой подход. Ряд историков литературы приходит к мысли, что символизм конца XIX века представляет собой определенное продолжение и своеобразное завершение романтизма начала XX века. Символизм рассматривается как неоромантизм. И эта точка зрения поддерживается представителями самых различных социально-политических, философско-эстетических взглядов. Для H.A. Котляровского романтическая поэзия завершается «современным символизмом»2. И.И. Замотин также поддерживает эту мысль, говоря, что «современный символизм в поэзии и искусстве может быть назван романтизмом» . «Романтизму, - пишет еще более определенно А. Браун, - суждено было возродиться уже на наших глазах, возродиться в новых формах, но со старым идейным содержанием, в живописи Беклина и его школы, в поэзии Метерлинка, Кнута Гамсуна, нашего Бальмонта, и многих других, еще борющихся и пишущих. Куда приведут они нас? История романтизма далеко

1 Фриче В.М. Очерки по истории западноевропейской литературы / В.М. Фриче. - М.,

1908.

Котляревский НА. История романтического настроения в Европе XIX века / H.A. Котляревский. - СПб., 1892. - Ч. I. - С. 299.

3 Замотин И.И. Романтизм 20-х годов XIX столетия в русской литературе / И.И. Замотан.-СПб., 1912.-Т. I.-С. XII. еще не закончена»1. Ту же связь между романтизмом и символизмом находит П.С. Коган, относящий к неоромантизму Ибсена, Метерлинка, Оскара Уайльда, К. Гамсуна, Пшебышевского . Анализ суждений М. Горького также не оставляет сомнений в том, что для него романтизм не есть явление локальное. К романтизму он относит таких писателей различных исторических эпох, как Мильтон и Вальтер Скотт, Байрон и Оскар Уайльд, Тик и Г. Гейне, Леопарди и Мицкевич, Жуковский и Леонид Андреев. Он говорит о романтизме в творчестве Бальзака, Гоголя, Тургенева, Л. Толстого, Чехова, Бунина. Для М. Горького романтизм начала XIX века и символизм начала XX века -явления одного художественного порядка3.

Словом, с точки зрения историков, критиков, писателей этого времени, романтизм конца XVIII - начала XIX века считался продолжением средневекового романтизма, а символизм конца XIX - начала XX века представляется как продолжение романтизма конца XVIII - начала XIX века.

Но романтизм и в этот период, действительно, не завершился в своем развитии. Об этом свидетельствуют острые дискуссии, не прекращающиеся на протяжении всей истории литературоведения советского периода.

В дискуссии конца 1920-х - начала 1930-х годов многие писатели, критики считали романтизм явлением чисто буржуазного характера, полагали, что советская литература не нуждается в романтизме. Но в борьбе «за» и «против» все же одержала победу та мысль, что романтизм - явление не только литературы прошлого, но и нового времени, разумеется, с иной социальной направленностью. И практика многих наших писателей (Маяковского, Есенина, Светлова, А. Грина, Паустовского, Пришвина, Тихонова, Вишневского, Довженко, Айтматова и многих других) дает основания употреблять термин «романтизм» и применительно к литературе новейшего времени.

1 История западной литературы (1800 -1910); под редакцией ФД. Батюшкова. - М., 1912. - Т. 1.-С. 209.

2 Коган П.С. Романтизм и реализм в европейской литературе XIX века / П.С. Коган. -М.: Книгоиздательство B.C. Клесгова, 1923. - С. 109-110.

3 Горький М. Собр. соч.: В 30 т. / М. Горький. - М.: Гослитиздат, 1949 - 1954. -Т. 24.-С. 526-527.

Таким образом, широко распространенное представление о романтизме как о «конкретно-историческом направлении» в европейской литературе XIX века, само требует исторического обоснования.

Если же говорить строго о конкретно-исторической «романтической школе», то надо иметь виду лишь очень кратковременное содружество таких писателей, критиков, философов, как Август и Фридрих Шлегели, Тик, Но-валис, Шеллинг, связанные с ними Вакенродер, Шлейермахер. Но если романтизм - это только творчество и программа «йенской школы», то нельзя называть романтиками Гофмана, писателей «гейдельбергского кружка», Клейста, писателей «берлинского кружка», «Молодой Германии» в немецкой литературе.

Допуская мысль, что если романтизм - художественно-эстетическое явление конца XVIII - первой четверти XIX века, то очень трудно в таком случае говорить о романтизме, скажем, Лермонтова, даже творчества Жуковского 1830-х - 1840-х гг. Если же романтизм - явление конца XVIII - первой половины XIX века, то было бы антиисторично говорить и о Гюго как о романтике, создавшем в 60-е - 80-е гг. XIX в. целый ряд крупных романтических произведений.

У сторонников понимания романтизма как литературного направления отсутствует четкое определение временных границ существования этого направления. У одних исследователей это «конкретно-историческое направление» датируется «концом XVIII - началом XIX века», у других - «концом XVIII - первой четвертью XIX века», у третьих - «концом XVIII - первой третью XIX века», у четвертых - «концом XVIII - первой половиной XIX века». Постепенно эти «исторически конкретные» рамки настолько расширяются, что в них вмещается все XIX столетие, и потому все чаще приходится сталкиваться с мнением, когда предпочитают говорить о романтическом направлении в русской литературе всего XIX века, а не только его хронологически локальных периодах.

Экспансия» романтизма не ограничивается, однако, пределами XIX века. Время от времени в филологической науке ставится вопрос о романтизме в античной литературе. В свое время еще Белинский во второй статье о Пушкине представил интересный очерк античного романтизма, находя его в древнегреческой лирике, в «Илиаде», в трагедиях Эсхила, Софокла, Еврипи-да. Вопросы специфики античного романтизма ставились в исследованиях Ф.Е. Корша, С.И. Радцига1. Историки литературы говорят о романтических началах в «Африке» Петрарки, «Освобожденном Иерусалиме» Тассо, «Арау-кане» Эрсильи. Факты художественной литературы заставляют самих сторонников «исторического романтизма» ломать эту «модель». «Романтический метод, - говорит, например, Р. Самарин, - явление историческое, возникающее. в конце XVIII и далее в XIX веке. Однако нельзя не заметить романтичности, приподнятости, необычности многих образов, созданных Шекспиром»2. В другом месте исследователь прямо пишет, что «очевидно, в тех сложных связях, которые существуют между поэтикой Шекспира и поэтикой различных течений романтизма, сказывается и некое объективное явление - наличие романтической линии в творческом методе Шекспира»3. Хотя А.Н. Соколов считает, что типологическое понимание романтизма «не оправдывается ни теоретическими, ни историческими соображениями», он тем не менее делает немаловажную оговорку, что «однако этим не снимается вопрос об известной «повторяемости» романтизма и романтического метода»4.

Сегодня исследователи говорят о романтизме в литературах Латинской Америки5. Предметом научного интереса в последние годы становится и проблема «восточного романтизма». Все чаще говорят романтизме в арабской, турецкой, индийской, китайской и других литературах стран Азии6.

1 Корш Ф.Е. Римская элегия и романтизм / Ф.Е. Корш. - М., 1899; Радциг С.И. Романтические мотивы в творчестве Еврепида / С.И. Радциг. - Ярославль, 1920.

2 Проблемы реализма в мировой литературе. - М.: Гослитиздат, 1959. - С. 391.

3 Самарин P.M. Споры о реализме Шекспира / P.M. Самарин // Известия АН СССР. -Серия литературы и языка. - Т. 23. - Вып. 4. - С. 289.

4 Соколов А.Н. К спорам о романтизме / А.Н. Соколов // Вопросы литературы. -1963. -№7. -С. 133.

5 Карилья Э. Романтизм в испанской Америке / Э. Карилья. - М., 1965.

6 Проблемы становления реализма в литературе Востока - М., 1966.

25

Мы в своей работе конкретно не ставим вопрос о художественной сущности романтизма, для нас в данном случае, важен и примечателен сам факт широчайшего употребления понятия «романтизм» применительно к литературно-художественным явлениям, находящимся вне «исторического романтизма». И факт этот, естественно, вызывает закономерные вопросы: неужели внеисторично судили писатели и критики конца XVIII - начала XIX века, говоря о средневековом романтизме? неужели внеисторично мыслили литературоведы конца XIX - начала XX века, считая символизм этого времени образным проявлением романтизма? неужели внеисторично мыслили литературоведы советского периода, говоря о романтизме в советской литературе и литературе других исторических эпох? Неужели такое типологическое толкование романтизма - действительно результат заблуждения, субъективного произвола, спекулятивного мышления? Однако факт остается фактом: понятие «романтизм», появившееся в связи с конкретным явлением в европейской литературе конца XVIII века, постепенно превратилось в понятие всеобщего, типологического характера, выражая и обозначая явления, очевидно, однородного по своей эстетической, художественной сущности, в литературе различных наций, различных исторических эпох, континентов, общественных формаций. В этом «стихийном» распространении и бытовании романтизма «во все эпохи» есть, очевидно, определенная правомерность, и думается, сущность романтизма, его «система признаков» может быть раскрыта и установлена в том случае, если подходить к нему именно как к явлению широкого типологического плана.

Примечательной чертой отечественного литературоведения последних лет является углубление интереса к проблемам романтического искусства. Появился ряд серьезных исследований, решающих сложные вопросы, связанные с мировоззренческим содержанием романтизма, его философией, эстетикой, пониманием истории, поэтикой. Особенно большой вклад в изучение романтизма на современном этапе внесли коллективные работы, специально посвященные исследованию наиболее актуальных вопросов романтизма1. Столь пристальное внимание к проблемам романтической литературы объясняется не только возросшим уровнем нашей науки, но и тем, что многие художественно-эстетические проблемы романтизма стали фактом современного литературного процесса. В частности, именно в последнее время, в связи с усилением внимания к стилевому многообразию литературы критического реализма, интересы многих исследователей прикованы к романтическому течению в ней, к определению форм и границ его проявления.

В целом, изучение романтизма находится сейчас на таком интересном этапе, когда раздававшиеся в недавнем времени сетования на неопределенность и многозначность самого понятия «романтизм» сменяются уточнением и конкретизацией основных его параметров в широком теоретическом аспекте. В настоящее время ученых уже не удовлетворяют прежние попытки определить романтизм по какому-то одному признаку, хотя, конечно же, не снят вопрос об основе романтизма, об обобщающем, изоморфном его принципе, определяющем все грани и аспекты его эстетической системы. Но усилия исследователей сосредоточены не на поисках формулы, а на создании модели, своего рода кодекса романтизма как литературного направления, который бы учитывал и конкретно-исторические, и типологические его особенности. Плодотворных результатов в этом направлении, мы считаем, достиг У.Р. Фохт. Выдвинув вначале в основе модели романтизма интуицию как способ художественной отражения действительности2, - важный, но не всеобъемлющий принцип романтического творчества, - ученый в своих после

1 Русский романтизм: сб. науч. тр.; под ред. А.И. Белецкого. - Д.: Academia, 1927; Проблемы романтизма: сб. науч. тр.; под ред. У.Р. Фохта. - Вып. 1. - М.: Искусство, 1967; Проблемы романтизма: сб. науч. тр; под ред. A.M. Гуревича. - Вып. 2. - М.: Искусство, 1971; Искусство романтической эпохи: материалы научной конференции. - М., 1969; Романтизм в славянских литературах. - М.: Изд-во МГУ, 1973; К истории русского романтизма: коллек. монография. - М.: Наука, 1973; Польский романтизм и восточнославянские литературы. - М.: Наука, 1973; Европейский романтизм. - М.: Наука, 1973; Русский романтизм: сб. науч. тр.; под ред. Н А. Гуляева. - М.: Высшая школа, 1974; Русский романтизм: сб. науч. тр.; под ред. К.Н. Гри-горьяна. - JL: Изд-во АН СССР, 1978; История романтизма в русской литературе: В 2 т.: коллек. монография. - М.: Наука, 1979; Темница и свобода в художественном мире романтизма: коллек. монография. - М.: ИМЛИ РАН, 2002. и др.

2 Фохт У.Р. Некоторые вопросы теории романтизма (заметки и гипотезы) / У.Р. Фохт // Проблемы романтизма. - М.: Искусство, 1967. - Вып. 1. - С. 80. дующих работах, не отказываясь от прежней позиции, существенно ее уточняет и конкретизирует. Романтизм отражает действительность (в гносеологическом аспекте) через интуицию, а не путем ее изучения, как реализм. Интуитивно постигаемая действительность отражается в романтических произведениях через личность, ее внутренний мир, и именно это является основой романтической структуры на всех ее уровнях1. Выявив, кроме гносеологических, и общественные предпосылки романтизма (переходные эпохи, смена социальных укладов, как условия, благоприятствующие романтизму, утверждение «возможного» в отличие «должного», характерного для классицизма и объективной природы «сущего» - для реализма), У.Р. Фохт определяет затем основной принцип романтизма как художественного метода, которым является «субъектная типизация». Основным принципом метода, его общественными и гносеологическими предпосылками обусловливается структурная модель романтического явления на любом его уровне. В том виде, в каком построена эта модель в работах У.Р. Фохта, она является наиболее полной и целостной в литературе о романтизме, в наибольшей степени отражающей современный уровень его изучения. В жанровом аспекте романтическое явление любого уровня (произведение, творчество писателя, течение или направление) характеризуют, как пишет У.Р. Фохт, «тяготение к лирическим жанрам, к лиризации жанров эпических и драматических; в аспекте характерологическом - преимущественное внимание к образу личности, ее психологии, отвлеченной от конкретно-исторической действительности, гиперболизированной, «превосходящей природу земную» (Гнедич), - личности, часто условной, фантастической, даваемой на фоне экзотическом, фольклорном, историческом, через изображение природы, женской души, детской психологии, словом - иносказательно; в аспекте композиционном - субъективная мотивировка характеров и ситуаций, ассоциативность их связей, контрастность соотношений, прерывистость действия, вершинность; в речевом аспекте

1 Фохт У.Р. Спорные вопросы развития романтизма в русской литературе XIX века / У.Р. Фохт // УП Международный съезд славистов. Славянские литературы. - М.: Наука, 1973. -С. 260. многозначность слова, метафоричность, ритмичность строения предложений, предпочтение стиховой речи с установкой на ее музыкальность; в аспекте внутренней формы - резко выраженная эмоциональность»1. Эта конструкция, действительно, охватывает самое существенное и непреходящее в романтизме, и она вполне может быть взята за основу дальнейших дополнений и уточнений романтической модели. Неоспоримое ее преимущество, как нам кажется, заключается в том, что она снимает неравноценность признаков, по которым ученые определяли романтические явления, ибо самые существенные из них «вписываются» в конструктивную модель, занимают в ней определенное им место. Так, например, выводы И.Ф. Волкова об определяющем значении для романтизма как метода «особого типа отношений между личностью и обществом в романтической литературе» и «особой роли в ней человеческого индивида как объекта и как субъекта творчества»2, и Л.Я. Гинзбург о «единстве личности» как неотъемлемом признаке романтизма» конкретизируют и существенно дополняют указанный принцип субъектной или субъективно-лирической типизации. Многочисленные наблюдения, содержащиеся в работах отечественных ученых о преимущественно ассоциативном характере мышления романтиков, о приемах антитез и контрастов, об эмоциональности художественного строя, о многозначности словоупотребления и т. д., естественно, конкретизируют и дополняют указанные выше аспекты структуры романтического произведения, наполняют их живым содержанием.

Но если в определении общих особенностей романтизма как исторически конкретного литературного направления достигнута необходимая ясность и «задача заключается в том, чтобы на основе единого принципа отсчета мысли. усовершенствовать конструкцию об этом «общем», учитывая все оттенки наблюдений различных ученых, включая то, что дополняет наше

Там же.-С. 259-260.

2 Волков И.Ф. Основные проблемы изучения романтизма / И.Ф. Волков // К истории русского романтизма. - М.: Наука, 1973. - С. 9.

3 Гинзбург Л Л. О лирике / Л.Я. Гинзбург. - М.; Л.: Советский писатель, 1964.

С. 141. представление в этой области, и отбрасывая то, что является повторением уже известного»1, - то гораздо сложнее обстоит дело с научным осмыслением исторических судеб романтического направления.

Проблема типологического изучения романтизма, как и реализма, является одной из актуальных для отечественного литературоведения последних лет. В этом направлении проделана большая и важная работа, хотя дискуссионных вопросов остается еще немало. Подверглось решительной критике во многих работах положение Б. Реизова о том, что нет романтизма как общего, родового понятия, как одного всеобъемлющего направления, а есть множество исторических и национальных романтизмов. В отечественной литературе Б. Реизов ограничивает хронологические рамки романтизма первой третью XIX века, отрицая в этом конкретно-историческом русском романтизме какие бы то ни было типологические особенности, роднящие его, скажем, с романтизмом французским, немецким, не говоря уже о повторяемости каких-то его черт в русской литературе последующих эпох2, Близкие к такой позиции выводы содержатся и в статье A.M. Гуревича . Не соглашаясь с выводами Б.Г. Реизова о множественности исторических романтизмов и признавая правомерность его типологического изучения, многие исследователи романтизма (А.Н. Соколов, В.В. Ванслов4, Н.Я. Берковский5 и др.) рассматривают его как направление в строго ограниченных хронологических рамках первой половины (до 40-х годов) XIX в. Наконец, большая группа современных теоретиков романтизма, поддержанная исследователями романтического течения в литературе критического реализма, не отрицая исторически конкретных форм существования романтизма (например, русского «историче

1 Кулешов В.И. Типология русского романтизма / В.И. Кулешов // Романтизм в славянских литературах. - М.: Изд-во МГУ, 1973. - С. 15.

2 Реизов Б Г. Об изучении литературы в современную эпоху / Б.Г. Реизов // Русская литература. - 1965. - № 1. - С. 9.

3 Гуревич А.М. О типологических особенностях русского романтизма / A.M. Гуревич // К истории русского романтизма. - М.: Наука, 1973. - С. 505-525.

4 Ванслов В.В. Эстетика романтизма / В.В. Ванслов. - М.: Искусство, 1966. -С. 10-11.

5 Берковский НЛ. О романтизме и его первоосновах / НЛ. Берковский // Проблемы романтизма. - Вып. 2. - М.: Искусство, 1971. - С. 5-18. ского» романтизма как ведущего направления в 10-е - 30-е годы XIX в.), обосновывают более широкую концепцию его исторической судьбы, считая, что романтизм в русской литературе развивался на протяжении всего XIX века. Веские аргументы этой концепции содержатся, например, в трудах A.A. Аникста1, H.A. Гуляева2, И.Ф. Волкова3, В.И. Кулешова4, У.Р. Фохта5, А.И. Ревякина6, Д.Д. Благого7 и др.

Однако, если говорить о романтизме в русской литературе XIX века, то сколько-нибудь отчетливая картина его эволюции после Лермонтова нашей наукой еще не выяснена. Типологическая схема развития романтизма, предложенная У.Р. Фохтом, основана только на констатации фактов (она выполнена в тезисной форме) и при всей своей ценности не ставит задачей выяснения закономерности тех или иных течений романтизма во второй половине

О Q

XIX в. В коллективном труде «К истории русского романтизма» , глубоко и во многом по-новому раскрывающем важнейшие проблемы «исторического романтизма» 10-х - 30-х годов10, намечены лишь некоторые тенденции и отдельные течения в романтизме после 30-х годов: славянофильская поэзия 40-х годов, поэзия народничества, поставлен вопрос о «тютчевской» школе

1 Аникст A.A. Идейные и художественные основы романтизма / A.A. Аникст // Искусство романтической эпохи: материалы научной конференций. - М.: Государственный музей изобразительных искусств им. A.C. Пушкина, 1969. - С. 16.

2 Гуляев H.A. О спорном в теории романтизма / H.A. Гуляев // Русская литература. -1966.-№ 1.-С. 70.

3 Волков И.Ф. Основные проблемы изучения романтизма / И.Ф. Волков // К истории русского романтизма - М.: Наука, 1973. - С. 34-36.

4 Кулешов В.И. Типология русского романтизма / В.И. Кулешов // Романтизм в славянских литературах. - М.: Изд-во МГУ, 1973. - С. 6-28.

5 Фохт У.Р. Спорные вопросы развития романтизма в русской литературе ХГХ века / У.Р. Фохт // VII международный съезд славистов. Славянские литературы. - М.: Наука, 1973. -С. 259-262.

6 Ревякин А.И. Проблемы изучения и преподавания литературы / А.И. Ревякин. - М.: Просвещение, 1972. - С. 28.

7 Благой Д Д. Мир как красота. О «Вечерних огнях» А. Фета / Д Д. Благой. - М.: Художественная литература, 1975.

8 Фохт У.Р. Спорные вопросы развития романтизма в русской литературе XIX века / У.Р. Фохт // Славянские литературы. VII Международный съезд славистов. - М.: Наука, 1973. -С. 261-262.

9 К истории русского романтизма: сб. науч. тр. - М.: Наука, 1973.

10 Отметим особо статью Н.В. Фридмана «О романтизме Пушкина («Цыганы» в художественной системе южных поэм)», в которой не только определены типологические контуры пушкинского романтизма, но и убедительно выявлена его доминанта - изображение страстей.

1830-х - 1860-х гг.), включающей в себя таких поэтов, как Ф. Глинка, Ше-вырев, Хомяков, Вяземский; прослеживаются связи с романтизмом в творчестве J1. Толстого и Чехова. И хотя еще далеко до построения более или менее полной истории русского романтизма XIX века, работы В.И. Кулешова, Н.В. Осьмакова, В.В. Кожинова, Н.К. Гея, З.С. Паперного, М.Я. Нольмана, У.Р. Фохта и других исследователей, вошедшие в названный коллективный труд, чрезвычайно важны уже потому, что открывают интересные направления научных изысканий, ставят вопрос о самом существовании романтизма во второй половине XIX века на прочную основу научной аргументации.

В силу того, что вопрос о хронологических границах отечественного романтизма и закономерности его типологического изучения представляет для нашей работы особый интерес, остановимся на нем подробнее.

Большинство исследователей сходится в том, что романтизм в русской литературе 1-ой трети XIX в. - от Жуковского до Лермонтова - представляет собой совершенно особое конкретно-историческое явление уже в силу того, что он был ведущим литературным направлением и творческим методом, отражая этим самым определенный этап в развитии художественного самосознания общества. Исторические, национальные и эстетические особенности его неплохо изучены. Однако вызывает споры сама возможность, а также принципы соотношения этого «исторического» романтизма 1-ой трети XIX в. с романтическими явлениями позднейших десятилетий.

Наиболее принципиальным в этой связи, как нам представляется, является вопрос о судьбе романтизма, в частности, романтической поэзии в эпоху, начинающуюся непосредственно после того, как заканчивает свое существование «конкретно-исторический романтизм», и литературное развитие начинает всецело определяться реализмом, то есть 40-е - 50-е годы XIX века. Именно поэтому необходимо учесть хотя бы основные моменты, тенденции и течения поэзии на фоне коренных изменений, происходивших в этот период в литературе и оказавших громадное влияние на ее дальнейшее развитие.

А.Н. Соколов, В.В. Ванслов, A.M. Гуревич и другие, отрицая в указанных выше работах априорную возможность существования романтизма в иных, отличных от 20-х - 30-х годов XIX столетия исторических условиях, отводят ему в последующем литературном развитии лишь роль традиции. Они, повторим еще раз, безусловно, правы в том отношении, что данный «конкретно-исторический романтизм», каким мы его знаем в русской литературе 1810-х - 1830-х гг. (как и в европейских литературах конца XVIII - первой половины XIX в.), неповторим как целостное эстетическое явление. «Натуральная школа», подготовленная всем ходом русской жизни и достижением реализма Пушкина и особенно Гоголя, ознаменовала собой полную и безраздельную победу критического реализма с его глубоко отличным от романтического методом художественного освоения действительности. Достигнув высшего взлета в романтических поэмах Лермонтова, романтизм очень скоро после этого становится достоянием эпигонов и вызывает решительный отпор со стороны нового, отвечающего самым насущным потребностям эпохи, а поэтому господствующего литературного направления - реализма.

О том, насколько решительным и бескомпромиссным было отрицание, казалось бы, навсегда изжившей себя романтической литературы, свидетельствует такой беспрецедентный в истории русской литературы факт, как почти полное «выключение» из литературы стихов в середине 1840-х годов, почти пятилетнее отсутствие публикаций их не только в сборниках, но и в журналах. Поэзия как традиционное и незыблемое пристанище и вотчина романтизма, безраздельно господствующая в период его расцвета, оказалась совершенно вытесненной прозаическими жанрами, столь отвечающими новым художественным задачам времени. Н. Полевой, объясняя сложившуюся ситуацию, вопрошал: «Зачем писать стихи, если время их для нас прошло?»1

Это настолько важные и симптоматичные для дальнейшего развития русской литературы процессы, что требуют специального рассмотрения. Ду

1 Сын Отечества.- 1838.-Т. II. - отд. 4. - С. 165.

33 мается, что среди других, уже осуществленных в трудах Б. Бухштаба1, Б. Эйхенбаума , В. Кожинова путей освещения этого вопроса возможен и подход к нему с точки зрения эволюции романтизма в русской поэзии.

А.Н. Соколов, анализируя высказываемые точки зрения на романтизм, представленные в работах дореволюционного и советского периода, отмечал, что каждая из них обладает известными основаниями и в то же время ни одна не оставляет чувства удовлетворения. По утверждению исследователя, романтизм, как правило, характеризовался и определялся по какому-то одному признаку, что давало о нем обедненное, одностороннее и неверное представление, поскольку он представлял собой целую систему признаков, объединяющее начало которой и следовало бы раскрыть4.

Согласно научной позиции А.Н. Соколова, существующие характеристики романтизма, неудовлетворительны и в том смысле, что аналогичные признаки встречаются и в других литературных направлениях. «Субъективизм мы найдем в сентиментализме, лиризм - импрессионизме, «двоемирие» - символизме, идеал - классицизме»5.

Исследователями с учетом роли художника в творчестве выделялись такие категории и признаки романтизма, как «свобода» и «либерализм» (Н. Булич (1902), А. Веселовский (1916), Б. Мейлах (1937), А. Соколов (1957), М. Овсянников и 3. Смирнова (1963), Г. Поспелов (1967), А. Гуревич (1967), Н. Гуляев (1974), Э. Эгли (1927), Ж. Барзен (1947) и др.); «изображение внутренней, духовной жизни художника» (А. Пыпин (1906), Б. Мейлах (1936), Л. Тимофеев (1938), В. Ванслов (1966) и др.); «субъективность» (Р. Гайм (1891), Д. Мединг (1982), Е. Стелциг (1986), Н. Гуляев (1974) и др.);

1 Поэты 1840-х - 1850-х годов. - Библиотека поэта. - Большая серия; вступ. ст. и примеч. Б Л. Бухштаба. - Л.: Советский писатель, 1972. - С. 5-86.

2 Эйхенбаум Б.М. Я.П. Полонский / Б.М. Эйхенбаум // О поэзии. - Л: Советский писатель, 1969.-С. 234-276.

3 Кожинов В.В. О «поэтической эпохе» 1850-х годов. (К методологии русской литературы) / В.В. Кожинов // Русская литература. -1969. - № 3. - С. 24-35.

4 Соколов А.Н. К спорам о романтизме / А.Н. Соколов // Проблемы романтизма. - М.: Искусство, 1967. - Вып. 1. - С. 29.

5 Там же. индивидуальность» (И. Замотан (1903), В. Сиповский (1916), А. Цейтлин (1940), А. Монглонд (1930), М. Абраме (1953) и др.); «воплощение чувств и идеалов художника» (Р. Гайм (1891), В. Ванслов (1966), М. Прац (1951) и др.); «интуитивность», «иррационализм» и «религиозность» (А. Цейтлин (1940), «бегство от действительности», «изоляция» (П. Сакулин (1913), Г. Гуковский (1940), П. Мезенцев (1963), И. Волков (1978), Н. Фридман (1967), Ю. Давыдов (1967) и др.). По отношению к предмету искусства, эстетическому объекту и вообще действительности характерным для романтизма считалось искание живописности «pittoresque» (А. Белецкий (1927), «отказ от правил» (А. Гуревич (1967) и др.); «поэтизация средних веков» (А. Пыпин (1906), «историзм» (Н. Берковский (1934), А. Цейтлин (1940) и др.); «народность» (И. Замотин (1903) и др.); «реализм» (Н. Гуляев (1974), Ж. Барзен (1947) и др.).

М. Горький в 1908 году в «каприйском» курсе лекций по истории русской литературы XVIII - XIX вв. разграничил русский романтизм в зависимости от отношения художника к явлениям действительности и методу художественного творчества на «активный» и «пассивный». Эта концепция была усвоена и развита советским литературоведением (Г. Гуковский, Б. Мей-лах, А. Елистратова, И. Неупокоева, Д. Обломиевский и др.), в котором впоследствии из этого противопоставления выводились все новые антагонизмы: романтизм социальный и индивидуальный, прогрессивный и консервативный, революционный и реакционный, героический и элегический (уже В. Кюхельбекер проводил разграничительную черту между ними), вольнолюбивый и мечтательный, мятежный и мистический, гражданский и психологический.

Обладая высокой степенью саморефлексии, культура романтизма на практике пришла к осознанию собственной многовариантности. Существовавшая от века фактическая множественность культурных типов превратилась в сознательный плюрализм творческих принципов. Утвердившаяся в эпоху Просвещения мысль об относительности нравов (моделей общежития, рассматриваемых вчуже, как чистые объекты), получила развитие в релятивизме ценностей, познаваемых через сопереживание, интроспекцию, «вчув-ствование».

Самоопределение романтизма как художественной системы, безусловно, было отмечено релятивизмом. Противопоставляя себя классицизму, романтизм не отбрасывал полностью классического канона, но интегрировал его в историческую картину развития искусства, отводя ему место наряду с каноном «современным»; канон релятивизировался, соотносясь с определенным этапом развития общества.

Характеризуя романтизм в России, мы считаем, что есть основания говорить о его стилистическом разнообразии, о нечеткости начальных и конечных границ развития. При этом, думается, необходимо учитывать один важный методологический момент: такому сложному и запутанному явлению нельзя искать объяснения либо только в области искусства, либо только в сфере психологии, либо только в аспекте «чистой» философии и т.д. Автономность подобного подхода заранее лишила бы исследователя возможности определить истоки многообразных противоречий, обусловленных всей исторической обстановкой эпохи. Неоднородность романтизма, разнонаправлен-ность составляющих его художественных векторов убедительно доказывают, что с начала XIX века развивается новый тип культуры, утверждающий новую шкалу ценностных приоритетов и ориентиров, новый идеал человека, культ творческой индивидуальности.

Основываясь на той концептуальной установке, что романтизм понимается не как узко художественное явление определенного отрезка времени -конца XVIII - начала XIX века, - но как исторический тип культуры, равно-масштабный Просвещению, а своеобразие русского романтизма определяется тем, что он представляет собой специфическую национальную модификацию общеевропейского, мы считаем важным и необходимым в рамках данной работы выйти за пределы предметно-теоретического анализа на уровень методологического осмысления этой проблемы.

Задача, безусловно, сложная, и для успешного ее решения необходима, как нам кажется, последовательная реализация целого ряда методологических установок.

Мы считаем, что первая проблема, которая подлежит методологическому осмыслению, заключается в выявлении особенностей русского романтизма не изолированно, но в контексте европейской культуры, ибо фрагментарное высвечивание отдельных его граней не приведет к постижению сущностных черт этого культурно-исторического и эстетического явления. В связи с этим, полагаем необходимым, вначале определить природу романтизма в целом, а уже через него - вариант его русской модификации.

В силу того, что русский романтизм охватил практически все сферы человеческой деятельности (от искусства до политики), предметом изучения становятся не только разные аспекты романтизма, но и многочисленные формы его существования в художественном наследии русских романтиков и, прежде всего, A.C. Пушкина и М.Ю. Лермонтова, вследствие чего исследование этого сложного феномена мировой культуры должно носить междисциплинарный характер. Только тогда возможен системный аналитический подход к изучению культурно-исторического явления, а сравнительное изучение различных проявлений романтизма не будет сводиться к простому параллелизму.

Принципом неравномерного исторического развития романтизма в разных странах, определяется вторая методологическая позиция. Этим обусловлена необходимость соотнесения многообразных проявлений русского романтизма с общими закономерностями культурного процесса рассматриваемой эпохи, введения его в общеевропейский духовный контекст. При этом также следует иметь в виду, что через искусство, как опережающее все остальные формы самосознания культуры, лежит путь к постижению романтизма, учитывая, однако, что и в этой сфере он находит свое выражение неравномерно.

Бесчисленно разнообразные формы и оттенки романтизма развивались на основе социальных и национальных различий. Этот процесс определил актуальность третьей методологической позиции - сопоставление многообразия форм русского романтизма через порождающую их духовность и исследование романтизма в рамках художественной культуры как полистильного явления.

Процессом формирования нового типа личности, изменения места индивидуальности в системе ценностей романтической культуры, основной задачей которой становится не адекватно-трафаретное постижение мира, а выражение отношения к нему через сознание и восприятие индивидуального человека, продиктована четвертая методологическая позиция.

Исходя из четырех обозначенных установок, считаем необходимым специально оговорить еще одну - «спектральную» методологическую установку: характерное для эпохи романтизма смещение, размывание границ между отдельными видами и жанрами искусства, их сцепление, постепенное перерастание одного художественного явления в другое потребует комплексного, одновременного исследования художественной культуры романтизма в целом.

Данные методологические установки настоящей работы представляются перспективными, позволяющими осознавать романтизм в целостности его эволюции как одного из важнейших исторических этапов европейской культуры, причудливо и многолико нашедшего свое художественное отражение и воплощение в русской литературе первой трети XIX века и, прежде всего, в творчестве A.C. Пушкина и М.Ю. Лермонтова.

Концепция настоящей работы строится на основе предложенных нами новых периодизаций пушкинского и лермонтовского романтизма. Так, периодизация пушкинского романтизма включает в себя четыре динамических этапа, из которых первые два - лицейский и петербургский - являются своего рода предромантическими в калейдоскопическом контексте индивидуального романтического творчества поэта, третий - период южной ссылки -расцвет и апогей юношеского овладения поэтом этим художественным методом и четвертый, который в свою очередь, состоит из двух взаимопроникающих стадий, приходящихся, соответственно, на 1825-й - 1829-й гг. и 1830-й - 1836-й гг. - период, так называемого, «истинного романтизма», как выразился сам Пушкин, то есть романтизма зрелого, эстетически «обогащенного», достигшего своего качественно нового уровня. В итоге, с позиции такого взгляда на проблему, выстраивается своеобразная логическая, художественная целостность и творческо-биографическая монолитность: романтический метод, обладая сквозным, всепроникающим характером, окончательно не изживается и бесследно не исчезает из творческого арсенала поэта и после 1824 года (как это многими исследователями принято считать), а продолжает и в последующие годы быть стабильно востребованным. Более того, романтическая система поэта начинает при этом постепенно «прирастать» и органично синтезироваться с зарождающимися реалистическими тенденциями в мировоззрении, художественном мышлении, поэтической практике Пушкина.

Периодизация лермонтовского романтизма включает в себя три эволюционных этапа: первый период охватывает 1828-й - 1832-й гг.; второй -1833-й - 1836-й гг.; третий - 1837-й - 1841-й гг. Второй из намеченных в работе периодов (1833-й - 1836-й гг.), являющийся по своему характеру «переходным», раньше обычно выпадал из поля зрения исследователей. Однако, нам он представляется вполне закономерным, поскольку в нем отразился кризис юношеского романтизма Лермонтова, наступивший во время его пребывания в юнкерской школе. Именно середина 1830-х гг. была моментом творческой переоценки поэтом прежних кумиров и традиций, наступало творческое освобождение поэта от очевидного юношеского подражания художественной манере своих предшественников и современников, вырабатывались новые эстетические ориентиры и собственный творческий почерк Лермонтова-художника.

Развитие через романтизм к реализму - общая закономерность творчества Пушкина и Лермонтова, обусловленная характером общественно-литературного движения 1830-х годов. Она включает в себя совокупность внутренних закономерностей, охватывающих основные творческие линии, которые определяют идейно-художественную структуру пушкинской и лермонтовской поэзии: развитие и качественное изменение мировоззрения поэтов, их эстетического мышления, метода, поэтики, художественно-стилевой системы произведений, проблематики, литературного героя. Вопросы эволюции творчества Пушкина и Лермонтова по-разному и в различной степени освещаются в работах наших исследователей. Следует признать, что внутреннее движение, логика творчества обоих поэтов в отдельных работах не всегда ощущается отчетливо. Современное литературоведение стоит перед необходимостью изучения произведений художника в аспекте его творческой, эстетической и мировоззренческой эволюции, поскольку только постижение всех составляющих закономерностей (объективных и субъективных), гарантирует правильное осмысление как отдельных произведений, так и творчества писателя в целом.

Поставленным в работе задачам отвечает историко-генетический характер исследования, который, в соответствии с предметом изучения, сочетается с системным и типологическим анализом литературных произведений. Для нашего исследования крайне ценным принципом типологического анализа является то его свойство, что на уровне проблематики писательские индивидуальности не заслоняют единства направления, а оно не заслоняет их, и таким образом, становится возможным угол зрения, позволяющий воспринимать литературное направление максимально несхоластически - не просто как систему «общих признаков», но прежде всего, как процесс взаимодополняющих и, вместе с тем, конкурирующих художественных исканий и усилий конкретных писателей.

Понятия «романтизм Пушкина» и «романтизм Лермонтова» настолько привычны, что воспринимаются как устойчивые словосочетания, которые как бы не требуют дополнительных пояснений и тем более новых толкований. Современные пушкиноведение и лермонтоведение увлечены переосмыслением мировоззренческих основ творчества поэтов, выявлением в их российская

ГОСУДЛРСТВПШ/.Л п;е]г.:отекл поэтическом наследии религиозного смысла, поиском перекличек с европейской традицией и т.п. Эти обстоятельства делают путь, избранный нами, весьма ответственным. Мы попытались избрать научно корректный тон, который бы даже в антагонистических концепциях обнаруживал крупицы позитивного.

Так, скажем, выяснение своеобразия поэтической индивидуальности Лермонтова, того нового, что он привнес в литературу по сравнению с Пушкиным, порой осуществляется исследователями с некоторым нарушением требований сравнительного анализа. Мы имеем в виду те случаи, когда сравнение ведется на ограниченном художественном пространстве, когда «слабое» у Пушкина сопоставляется с «сильным» у Лермонтова, когда, наконец, чисто художественная сторона вовсе исключается из сравнительно-сопоставительного рассмотрения, а внимание обращается только на силу и последовательность проявления в творчестве писателей социального протеста и всякого рода идеологических устремлений. Берутся, например, такие черты поэзии или личности Пушкина, или такие его произведения («Свободы сеятель пустынный», «В надежде славы и добра», «Нет, я не льстец» и др.), которые характеризуют минуты усталости в настроениях поэта, элементы определенного компромисса в его взглядах, его сословные и человеческие предрассудки и вовсе не выражают главного в Пушкине и тем более - всего Пушкина. При этом совершенно забывается, что от подобных «слабостей» не вполне был свободен и Лермонтов. Даже в его беспокойстве и непримиримости были моменты «покоя» и «смирения.

Поэтому, если уж и проводить сравнение Лермонтова с Пушкиным только в идейном плане, то следовало бы, как нам кажется, отправляться от высших пунктов пушкинского свободолюбия, от них начинать отсчет лермонтовского движения «дальше». Полагаем, что это нисколько бы не умаляло значения Лермонтова, но в то же время выяснялось бы, что расстояние, пройденное им дальше Пушкина, было (прежде всего, конечно, потому, что судьба отвела поэту так мало времени) все же короче того, которое в свое время и в том же направлении прошел Пушкин по сравнению со своими предшественниками. Более того, не в сложении ли с огромным вкладом Пушкина в развитие всей русской общественной мысли и культуры так ярко ощущается лермонтовская «прибавка»? Не сказывается ли и здесь закон перехода количества в качество, перехода, в котором решающую роль сыграл «пушкинский элемент»?

Лермонтов, каким мы его знаем, невозможен без Пушкина, от которого он получил главный стимул и основной художественно-эстетический капитал для своего движения дальше.

При этом крайне принципиально, чтобы сопоставление не приобретало характер противопоставления там, где для этого нет никаких оснований. И когда при этом не учитывается или недостаточно учитывается категория художественности, то невольно создается впечатление, что исследователь стремится утвердить «превосходство» одного писателя над другим по их значению для последующего развития русской общественно-литературной мысли.

Мы считаем, что основное правило сопоставления должно заключаться в том, чтобы сравниваемые явления были однородны. Однородность слагаемых литературного процесса чаще всего усматривают в наиболее общих классификационных категориях и типологических величинах: тематическое содержание и идейная направленность произведений, метод, направление, жанровое родство, стиль, язык и т.п. Конкретному выражению их в творчестве одного писателя подыскивается коррелят в творчестве другого. И чтобы сопоставление было плодотворно осуществлено, необходимо, думается, предварительное построение общих понятий, призванных свести исследуемые явления к некой конструкции «чистого типа».

Вопрос об особенностях пушкинских романтических произведений возникает уже в литературной критике 1820-х годов. Здесь следует назвать полемику о «Руслане и Людмиле» 1820 года и полемику П.А. Вяземского и М.А. Дмитриева в связи с публикацией поэмы Пушкина «Бахчисарайский фонтан» в 1824 году. В тексте поэмы проницательно выделены особые признаки пушкинского романтического стиля: «соединение быстроты рассказа с неподвижностью действия», «пылкости страстей с холодностью характеров». Главную особенность художественного слога М.А. Дмитриев усматривал в том, что «новость выражения новой школы состоит не столько в словах, сколько в несовместимом соединении оных»1.

Самыми глубокими и значительными для понимания проблемы «Пушкин и романтизм» являются критические выступления Белинского. Хотя, по мнению критика, романтизм как литературное направление к концу 30-х годов XIX века исчерпал свою актуальность, тем не менее, в его сознании он оставался все тем же прогрессивным движением в европейском искусстве. Для Белинского романтизм - «не что иное, как возвращение к естественности, следственно, к самобытности и народности» . Романтизм для критика это не только разрушение классицизма: «отвергнуть устарелые и случайные формы искусства еще не значит постигнуть сущность искусства» (III, 429). В статье «Русская литература в 1841 году» Белинский предложил новое понимание романтизма как выражения особенностей внутреннего мира «души и сердца», как следствия «развития до последней крайности значения человеческой личности» (VII, 155). В цикле статей «Сочинения Александра Пушкина» (1843 - 1846 гг.) фактически им была осуществлена задача осмысления общего начала, свойственного всем романтикам: «Сущность романтизма, -писал Белинский, - заключается в его идее, а не в произвольных случайностях внешней формы» (VII, 145).

В дальнейшем в критике и литературоведении второй половины XIX века проблема пушкинского романтизма и его отражения в лирике почти не поднималась. В обсуждении «анненсковского» издания сочинений Пушкина и для А. Дружинина, и для Ап. Григорьева, и для М. Каткова, и для Н. Добролюбова, и Н. Чернышевского проблемы романтизма заслонены более зло

1 Вестник Европы. -1824. -№ 8. - С. 276-278.

2 Белинский В.Г. Поли. собр. соч.: В 13 т. / В.Г. Белинский. - М.: АН СССР, 1953 -1959. - Т. I. - С. 68. (Далее в тексте работы ссылки приводятся по этому изданию: римская цифра обозначает том, арабская - страницу). бодневными. А для первых литературоведов-систематиков пушкинского

1 1 творчества А.И. Незеленова и Б.В. Никольского проблемы романтизма не становятся предметом отдельных размышлений.

Итогом деятельности дореволюционного академического пушкиноведения является издание собрания сочинений Пушкина под редакцией Л.Н. Майкова, И.Н. Жданова, В.Е. Якушкина, П.О. Морозова. В нем впервые в истории пушкинистики ставится и решается задача систематической публикации большинства вариантов текста.

Вплоть до 20-х годов XX века изучение романтизма Пушкина шло в рамках поиска влияния на него европейских поэтов. В этом отношении был сделан ряд ценных наблюдений и обобщений в работах Н.П. Дашкевича, Н.В. Яковлева, А.Л. Бема, Н.Ф. Сумцова, В.В. Сиповского. Итогом этой традиции стала книга В.М. Жирмунского «Байрон и Пушкин», вышедшая в 1924 году. В ней исследователь анализирует «южные» поэмы Пушкина, романтическая же лирика практически не становится предметом даже косвенных наблюдений.

Показательной для пушкинистики рубежа XIX - XX веков является концепция пушкинского романтизма, предложенная авторитетным в университетских кругах того времени профессором В.В. Сиповским в его статье «Пушкин и романтизм»3. Основу романтизма, по В.В. Сиповскому, составляет принцип индивидуального отражения действительности (в отличие от классицизма, пронизанного пафосом общечеловеческого, и от реализма, в центре которого стоит проблема изображения типического в характерах персонажей). В индивидуализме ученый видит ведущий принцип романтизма и в соответствии с ним прослеживает развитие романтического мировосприятия в различные периоды творчества Пушкина.

К данной работе по методологии близка монография И.И. Замотана «Романтизм 20-х годов XIX столетия в русской литературе» (1913), в которой

1 См.: Незеленов. А.И. Пушкин в его поэзии / А.И. Незеленов. - 2-е изд. - СПб, 1903.

2 Никольский Б.В. Поэт и читатель в лирике Пушкина / Б.В. Никольский. - СПб., 1899.

3 В кн.: Пушкин и его современники. - Птг., 1916. - Т. VI. - Вып. 23-24. -С. 223-280. рассмотрена позиция Пушкина по отношению к программе журнала «Московский вестник» и литературным манифестам любомудров1.

Полный пересмотр прежних концепций пушкинского романтизма проведен Б.С. Мейлахом в работе «Пушкин и русский романтизм» (М.; Л., 1937). Б. Мейлах отрицает органическую связь Пушкина с поэзией Жуковского, резко оспаривает интерпретацию темы поэта и поэзии критиками из лагеря символистов, ставит в прямую связь литературно-поэтические взгляды Пушкина и декабристов, в романтике поэта усматривает полное и безоговорочное преодоление так называемого «реакционного» романтизма. Голый идеоло-гизм снимает проблемы пушкинского метода, стиля, особенностей образного строя языка. В последующих своих работах Б. Мейлах пересмотрел крайность прежних суждений и уточнил ряд общих характеристик пушкинского романтизма. (См.: «Пушкин и его эпоха» (1958); «Художественное мышление Пушкина как творческий процесс» (1962); «Талисман» (1984); «Творчество Пушкина. Развитие художественной системы» (1984); «.Сквозь магический кристалл» (1990) и др.).

В послевоенные годы вышли две значительные монографии о творчестве Пушкина, во многом определившие последующие поиски в отечественном пушкиноведении: это книга Г.А. Гуковского «Очерки по истории русского реализма: Пушкин и русские романтики» (Саратов, 1946) и книга Д.Д. Благого «Творческий путь Пушкина» (М., 1950; вторая часть вышла в 1967 г.). Д.Д. Благой обогатил характеристику романтизма Пушкина, сопоставив его поэзию с творчеством Жуковского и Байрона. Анализ отдельных романтических стихотворений был предложен им в двух сборниках пушкиноведческих исследований: «Мастерство Пушкина» (М., 1955) и «Душа в заветной лире. Очерки жизни и творчества Пушкина» (М., 1979).

Совершенно по-новому рассмотрел особенности пушкинского романтизма Г.А. Гуковский. Он актуализировал вопросы специфики романтического мировосприятия поэта, отразившейся в художественном стиле его ли

1 См. продолжение и развитие этих вопросов в ст. и кн. Маймина Е.А. «Еще о Пушкине и „Московском вестнике"» / Е.А. Маймин // Пушкинский сборник. - Псков: Изд-во ПГПИ, 1963. Он же: «О русском романтизме». - М.: Просвещение, 1975.

45 рики. Исследователь развил тезис дореволюционных ученых о качественном своеобразии субъективизма и индивидуализма поэтов-романтиков, признал методологически необходимым исследование словесных тем и лейтмотивов, «слов-символов и знаков состояния души»1 в их творчестве, так же по-новому поставил проблему лирического героя. Гуковский изучает вопрос об «образе-характере, построенном поэтическим творчеством», о соотнесении «лирической биографии» поэтов-романтиков с реальностью.

В конце 40-х годов было завершено Большое Полное собрание сочинений Пушкина. Оно представляет исключительную ценность для изучения лирики Пушкина, так как воспроизводит «историю текста» - от первых набросков до окончательного печатного или рукописного варианта.

Пятидесятые-шестидесятые годы отмечены публикацией солидных монографий, в которых были предложены развернутые концепции эволюции творчества Пушкина. Период романтизма занимает в них особенно важное место. Это прежде всего фундаментальное исследование Б.В. Томашевского «Пушкин: Кн. 1.: 1813 - 1824» (М.; Л., 1956), монография Н.Л. Степанова «Лирика Пушкина» (М., 1959), цикл очерков Б.П. Городецкого «Лирика Пушкина» (М., 1962). В названных работах основное внимание уделяется проблеме переходного характера пушкинского романтизма, делаются попытки определить его хронологические рамки. Вопросы специфики пушкинской романтики, ее существенных сторон и особенностей ставятся и решаются преимущественно на тематическом уровне.

В 70-х годах общий интерес к проблемам романтизма резко обострился: был издан ряд научно-исследовательских работ сотрудников ИМЛИ им. A.M. Горького АН СССР и МГУ - «Проблемы романтизма» (М., 1971), «К истории русского романтизма» (М., 1973), серия сборников Казанского и Тверского университетов под редакцией H.A. Гуляева и И.В. Карташевой. В данных работах были рассмотрены проблемы теории и типологии романтиз

1 Гуковский ГА. Пушкин и русские романтики / Г.А. Гуковский. - М.; Интрада, 1995.

С. 37. ма, его русско-западноевропейские параллели, что помогло представить русский романтизм в «широкой концепции общеевропейского романтизма»1.

По-новому подходит к проблеме пушкинского романтизма A.M. Гуре-вич в статье «Лирика Пушкина в ее отношении к романтизму»2. Основной пафос работы заключается в установлении факта постоянной полемичности Пушкина по отношению к теоретическим установкам русских и европейских романтиков. Гуревич указывает на расхождения Пушкина с декабристами по вопросам этики, с любомудрами по проблемам соотношения мира природы и мира духовной жизни. Автор считает, что пушкинское понимание свободы существенно отличается от той безграничной свободы, которую проповедовал романтический индивидуализм3.

Исключительный интерес для изучения романтизма Пушкина представляет концептуальная статья В.И. Коровина «Романтические настроения в пушкинской лирике 20-х годов», вышедшая в первом томе коллективной монографии ИМЛИ им. A.M. Горького АН СССР «История романтизма в русской литературе» (1979). Зарождение романтических настроений поэта автор относит к петербургскому периоду его творчества, когда происходит усвоение Пушкиным элегического стиля Жуковского и Батюшкова. В.И. Коровин рассматривает вопросы романтического идеала, стиля, метода, проблематики, лирического героя в творчестве поэта. Он отмечает перестройку образа лирического героя в его романтической поэзии: «В элегиях Пушкина возникает биографически конкретный образ изгнанника поневоле, рядом с которым появляется условно романтический образ изгнанника добровольного»4.

Общая основа лирической поэзии Пушкина, согласно исследованию

1 Кулешов В.И. Типология русского романтизма / В.И. Кулешов // Романтизм в славянских литературах. - М.: Изд-во МГУ, 1973. - С. 8.

2 В сб.: Проблемы романтизма - М.: Искусство, 1971. - Вып. 2. - Дальнейшее развитие взглядов автора см. в ст.: Гуревич А.М. Пушкинская концепция романтизма / A.M. Гуревич // Известия АН СССР. - Серия языка и литературы. -1977. - № 3. - С. 235-243 и в его кн.: Романтизм Пушкина - М.: МИРОС, 1993.

3 Там же.-С. 207.

4 История романтизма в русской литературе: В 2 т. - М.: Наука, 1979. - Т. 1.

С. 189.

B.И. Коровина, безусловно, романтическая, она включает весь спектр ее модификаций и вариаций: «Центральная тема - ощущение новых впечатлений, жажда свободы, стихийное чувство воли, контраст пошлой и повседневной жизни»1. Однако, учитывая и просветительские традиции в лирике 20-х годов, В.И. Коровин приходит к важному выводу о несводимости всей лирики Пушкина только к романтизму.

Обобщением целого ряда исследований по проблемам романтизма стала работа Н.В. Фридмана «Романтизм в творчестве A.C. Пушкина» (М., 1980). Своеобразие романтизма поэта автор определяет с помощью единственного отличительного признака: «Романтизм Пушкина - это вольнолюбивый романтизм страстей»; эти «исключительные необыкновенные страсти» возникли «как следствие острого недовольства душевной мелкостью общественных верхов» . Однако всю сложность и богатство романтического взгляда Пушкина на мир автор сводит к теме страсти, к изображению «исключительных страстей».

В последнее время вышло много ценных исследований, посвященных поэтике романтизма, во многих из них рассматриваются проблемы пушкинского романтизма. Это работы Л.Г. Фризмана (Жизнь лирического жанра. Русская элегия от Сумарокова до Некрасова. - М., 1973), Л.Я. Гинзбург (О лирике. - 2-е изд. - М., 1974), С.Г. Бочарова (Поэтика Пушкина. - М., 1974), Е.А. Маймина (Русская философская поэзия: Поэты-любомудры, A.C. Пушкин, Ф. Тютчев. - М., 1976), Ю.В. Манна (Поэтика русского романтизма. - М., 1976), В.Н. Турбина (Пушкин. Гоголь. Лермонтов. Об изучении литературных жанров. - М., 1978).

Обширные материалы по отдельным группам романтических текстов содержатся на страницах специальных пушкиноведческих серий в непериодических научных сборниках, таких, например, как: Пушкин. Материалы и

1 История романтизма в русской литературе: В 2 т. - М.: Наука, 1979. - Т. 1.

C. 188.

2 Фридман Н.В. Романтизм в творчестве A.C. Пушкина / Н.В. Фридман. - М.: Просвещение, 1980.-С. 25. исследования (М.; Л., Т. 1. - 1956 -.); Пушкин. Временник Пушкинской комиссии (М.; Л., Т. 1. - 1964 -.); Болдинские чтения (Горький - Нижний Новгород, 1976-.).

В свое время целым рядом ученых была предпринята попытка установить время зарождения реалистического метода в творчестве Пушкина1.

Здесь следует назвать труды Л.Я. Гинзбург «К постановке проблемы реализма в пушкинской лирике» (в кн.: Пушкин: Временник Пушкинской комиссии. - М.; Л., 1936. - Кн. 2. - С. 387-401), С.М. Бонди «Рождение реализма в творчестве Пушкина» (см.: Бонди С.М. О Пушкине: Статьи и исследования. - М., 1983. С. 4-165), Л.С. Сидякова «Изменение в системе лирики Пушкина 1820-х- 1830-х годов» (в кн.: Пушкин: Материалы и исследования.

- Л., 1982. - Т. 10. - С. 48-69), наконец, монографическое исследование В.Д. Сквозникова «Реализм лирической поэзии. Становление реализма в русской лирике» (М., 1975). Все они на разном фактическом материале и в разных аспектах развивают тезис Гуковского о социальном детерминизме как главном критерии реалистического творчества, который исследователь выдвинул в монографии «Пушкин и проблемы реалистического стиля» (М., 1957).

Таким образом, прослеживая историю пушкиноведения, содержащую немало непреходящих ценностей, следует в то же время признать, что четкого ответа на вопрос о возникновении реализма в лирике Пушкина пока нет, в связи с чем и вопрос о качестве его романтизма в 20-е - 30-е годы остается открытым для новых решений. В связи с этим, мы считаем, что следует более внимательно отнестись к оправданно скептическим выводам В.В. Виноградова о поспешном выявлении рядом литературоведов реализма в поэзии 20-х

- 30-х годов, высказанных в его монографиях «О языке художественной литературы» (М., 1959) и «Проблема авторства и теория стилей» (М., 1961). Вопрос о границах пушкинского романтизма остается открытым, даже если принять затверженное положение о «рождении» реализма в трагедии «Борис

1 Новую трактовку проблем периодизации предложил известный пушкинист С.А. Фо-мичев. См.: Фомичев С.А. Периодизация творчества Пушкина / С.А. Фомичев // Пушкин. Исследования и материалы. - Л.: Изд-во АН СССР, 1982. - Т. X. - С. 5-21.

49

Годунов» и романе «Евгений Онегин».

Перспективы исследования данного вопроса намечены в недавно вышедших монографических работах С.А. Фомичева «Поэзия Пушкина. Творческая эволюция» (JL, 1986), Е.А. Маймина «Пушкин. Жизнь и творчество» (М., 1986) (см. также сборник его статей «О русском романтизме» - М., 1975), Г.П. Макогоненко «Творчество Пушкина в 1830-е годы: 1830 - 1833» (Л., 1974) и «Творчество Пушкина в 1830-е годы: 1833 - 1836» (Л., 1982), Ю.М. Лотмана «Александр Сергеевич Пушкин» (Л., 1982), наконец, в капитальной работе В.И. Кулешова «A.C. Пушкин: Жизнь и творчество» (М., 1987). В каждой из перечисленных книг романтическому периоду уделяется незначительное внимание в силу глобальности общей задачи - показать эволюцию пушкинского творчества в целом. Проблематика же собственно романтической лирики вынужденно рассматривается в ее отдельных проявлениях и вне специального анализа.

Попытки найти новые пути и подходы к смыслу пушкинских лирических текстов, обнаружить то их идейно-художественное своеобразие, которое неизбежно ускользает при обычном, тематико-биографическом подходе, предприняты в трех специальных монографиях В.А. Грехнева - «Болдинская лирика Пушкина; 1830 г.» (Горький, 1980), «Лирика Пушкина. О поэтике жанров» (Горький, 1985) и «Этюды о лирике Пушкина» (Нижний Новгород, 1991). В этих работах дается развернутый анализ многих шедевров пушкинской романтической лирики, на теоретически углубленной основе исследуется поэтика трех важнейших лирических жанров Пушкина - послания, элегии и антологии.

Появились также сборники статей и исследований, включающие анализ отдельного лирического текста: это работы H.H. Петруниной и Г.М. Фрид-лендера «Над страницами Пушкина» (Л., 1974), H.H. Скатова «Русский гений» (Л., 1987). Оригинальные примеры прочтения пушкинского текста принадлежат B.C. Непомнящему, часть которых вошла в его сборник «Поэзия и судьба» (М., 1983).

Важной стороной романтической лирики Пушкина является ее связь с ведущими поэтическими системами, существовавшими в его время в Западной Европе. Исследование контекста общеевропейского романтизма - крайне трудное, но необходимое условие для понимания и освещения национального своеобразия пушкинского романтизма. Подобный подход определился в работах таких американских и немецких славистов, как Д. Бейли, В. Викери, Д. Чижевский, Б. Зелинский. В отечественном литературоведении интерес к сопоставительному анализу только наметился в новаторских диссертационных работах В.А. Сайтанова , О.Л. Кулагиной-Довгий , в монографии А.Е. Махова «Ранний романтизм в поисках музыки» (М., 1993). Методологические аспекты такого направления в исследовании романтической поэтики определены в труде В.И. Кулешова «Литературные связи России и Западной Европы в XIX веке (первая половина)» (М., 1977).

Таким образом, в пушкинистике накопилось большое количество ценных исследований, рассматривающих романтизм Пушкина в его целостности и историческом развитии. Однако по своей сути, задачам, характеру изложения они отличаются от нашей работы и не касаются тех проблем, о которых пойдет речь в настоящем исследовании.

Романтические тенденции в творчестве Пушкина могут быть прослежены на различных уровнях - от сюжетных мотивов до частной семантики отдельного эпитета. Ясно, однако, что для поэта романтизм - это новый тип мировосприятия и жизнестроения, а не стилистическое своеобразие.

В отечественном и зарубежном литературоведении неоднократно освещались самые разнообразные аспекты романтизма в творческой практике Пушкина: использование романтических сюжетов, переделка фабул народных сказок в поэтические тексты, активизация сюжетных схем байроновско-го типа («южные поэмы»), обращение к легендам средневекового Запада («Сцены из рыцарских времен», «Маленькие трагедии»), преобразование но

1 Сайтанов В.А. Пушкин и английские поэты Озерной школы / В.А. Сайтанов: автореф. дис. канд. филол. наук. - М., 1979.

2 См: Кулагина-Довгий О.Л. Пушкин и Барри Корнуэлл / О.Л. Кулагина-Довгий: автореф. дис. . канд. филол. наук.-М., 1990. веллы о «разбойниках» в повествовательный текст («Дубровский», «Капитанская дочка»), трансформация народных баллад («Песни западных славян»), использование фантастики («Пиковая дама»), насыщение философской проблематикой историй и легенд об одаренных творческих натурах («Моцарт и Сальери», «Египетские ночи»), введение историй-сновидений («Гробовщик»), изображение героев-безумцев в ироническом и серьезном планах («Медный всадник», «Полтава»), объединение в рамках единого повествовательного блока фантастики и реальности (наброски неоконченного текста «Влюбленного беса»). Специфическая тематическая направленность обнаруживается в «ужасной» истории о детоубийце в повествовании о Марии Шонинг, в замысле о папессе Иоанне, парадоксальном объединении антитезы любви и ненависти («Моцарт и Сальери»), любви и смерти («Египетские ночи»), любви молодой девушки к старику («Пир во время чумы»).

Романтические тенденции явственно прослеживаются на уровне мотивов сна («Гробовщик», «Евгений Онегин», «Борис Годунов», «Пиковая дама», «Капитанская дочка»), безумия («Медный всадник», «Полтава», «Пиковая дама», «Не дай мне бог сойти с ума.»), поэта-пророка, жизни-странствования.

К кругу романтических воздействий относят смешение прозы и стихотворного текста в «Египетских ночах», принцип свободы лирического изложения в «Евгении Онегине», причудливую дифференциацию в произведениях поэта различных эпитетов и многое другое. Актуальность изучения пушкинского романтизма несомненна.

Итогом многолетних разысканий A.M. Гуревича в области истории русской классической литературы явилась его книга «Романтизм Пушкина»1. В ней параллельно рассматриваются две проблемы: типологическое исследование литературного процесса в России первых десятилетий XIX века на фоне универсальных закономерностей развития национальных литератур европейских стран и, с другой стороны, комплексное изучение пушкинского ро

1 Гуревич А.М. Романтизм Пушкина/ A.M. Гуревич. -М.: МИРОС, 1993.

52 мантизма. В каждой из обозначенных областей, A.M. Гуревичем предложены нестандартные решения, оригинальные гипотезы. И все же результативность исследования в том и другом случае неодинакова. Теоретические посылки автора возражений не вызывают. В рамках концепции стадиального развития европейских литератур (предполагающей единую для всех стран Европы последовательность литературных направлений: от «классицизма» до «критического реализма») выдвигается тезис о том, что русская словесность прошла этот путь «в ускоренном темпе» (отголосок известного термина Г.Д. Гачева) - всего лишь за одно столетие, начиная с 1740-х годов. Такая, «неклассическая», схема литературного развития предполагает в эпоху 1820-х - 1830-х годов сложное переплетение, синхронное сосуществование признаков различных художественных направлений, прежде всего - романтического и реалистического.

Сомнение вызывает другое: чересчур жесткая «привязка» художественных особенностей к явлениям внелитературного, «общественно-политического ряда», к печально знакомой оценочной шкале социальной «прогрессивности - реакционности».

Гораздо больший интерес представляют разделы книги, посвященные конкретным историко-литературным вопросам. A.M. Гуревич предлагает оригинальную реконструкцию пушкинского взгляда на «истинный романтизм», высказывает ряд ценных соображений об эволюции пушкинского романтизма, всегда сохранявшего в лирике связь с традициями «высокой» поэзии. Многие ключевые ситуации и мотивы, присутствующие в ранних стихотворениях Пушкина, согласно A.M. Гуревичу, допускают (и предполагают) двоякое прочтение, не сводимое однозначно ни к «одическому» коду лирики «архаистов», ни к «элегизму» приверженцев карамзинского направления. Скажем, частная беседа друзей зачастую органично перетекает в «ораторскую» дискуссию вольнодумцев.

По мнению исследователя, переход Пушкина к реализму отнюдь не означает окончательного и полного разрыва с романтической традицией. Автор книги стремится к изучению именно тех литературных явлений (жанров, конкретных произведений), в которых романтические потенции присутствуют, так сказать, на пределе (и - за пределами) собственных возможностей. В практических анализах художественных текстов автор избегает пресловутого «реализмоцентризма», счастливым образом не впадая при этом в противоположную крайность - поиски «романтизма без берегов».

Сближая «ранние» и «зрелые» произведения поэта, рассматривая в едином ключе «романтические» и «реалистические» их особенности, A.M. Гуревич предлагает ряд убедительных прочтений классических пушкинских текстов.

Пристальное внимание к тексту, глубина и тонкость аналитических формулировок - таковы достоинства «практической» части книги A.M. Гуре-вича о романтизме Пушкина.

Специальное исследование романтизма Пушкина в лирике осуществил A.A. Смирнов1. У него свой, оригинальный взгляд на пушкинскую лирику, свой теоретический подход. Всю лирику Пушкина он рассматривает как романтическую, справедливо усматривая во всей его поэзии, чуть ли не во всем творчестве, романтический эстетический идеал. С таким широким осмыслением связей наследия Пушкина с романтизмом стоит согласиться. Главные составляющие эстетического идеала, по A.A. Смирнову, - это «принцип универсального отношения к миру, новые критерии ценностей в отношении к изображаемому человеку, а также возвышенные представления о самоценнол сти внутренней, душевной субъективности лирического "я"» .

A.A. Смирнов, объединившись с мнением своих предшественников в понимании важности теоретических обобщений, поставил перед собой новые задачи, выдвинул свои успешно найденные критерии оценки художественной ткани произведений, что привело его к новым, иногда даже контрастным по отношению к предыдущим литературоведам, выводам.

Добросовестнейшим образом учитывая все сделанное в пушкиноведе

1 Смирнов A.A. Романтическая лирика A.C. Пушкина / A.A. Смирнов. - М.: Изд-во МГУ, 1994.

2 Смирнов А А. Указ. соч. - С. 5. В эту книгу вошел содержательный раздел об изучении проблемы пушкинского романтизма, что позволяет сослаться на этот труд и не обращаться к полному историографическому обозрению. нии до него, A.A. Смирнов объективно оценивает вклад в науку до- и послереволюционных ученых, отечественных и зарубежных, но справедливо отмечает недостаточность изучения пушкинской лирики вообще и романтической в особенности. А вместе с тем исследователь, признавая большие заслуги пушкинистов и стараясь никого не забыть и указать на достижения и научные находки каждого, в то же время обнаруживает, что вообще романтизм Пушкина изучался в весьма ограниченных рамках, прежде всего по его южным поэмам (а ведь сам поэт над ними посмеивался). К тому же романтические корни во всем творчестве Пушкина слабо выявлены, а их автор нашел и в поздних произведениях поэта - не только в романе «Евгений Онегин», трагедии «Борис Годунов», но и в «Маленьких трагедиях», «Повестях Белкина», «Пиковой даме», «Капитанской дочке» и во многих других созданиях Пушкина второй половины 20-х, а также 30-х гг. XIX в.

Осмысление пушкинской романтической системы является главной задачей в работе, организующей ее структуру. В работе A.A. Смирнова преобладает интерес не столько к специфике лирики как рода поэзии, сколько к романтической ее природе, хотя сущность этого рода литературы отнюдь не игнорируется.

Но все же больше всего автора данной монографии занимает романтизм, предпосылки его возникновения в творчестве поэта, оформление содержания, расцвет романтического миросозерцания, создание особой системы. Именно такую цель ставит перед собой автор - воспроизведение главных структурообразующих принципов романтизма Пушкина, а не отдельных, частных его признаков, сколь бы ни были они важны (скажем, таких, как культ страстей, свободы, индивидуализма, героики, подвига). Романтическая система воспроизводится на основе анализа эстетического идеала Пушкина.

В главах, посвященных романтизму Пушкина, представлена теоретическая последовательность мысли исследователя. A.A. Смирнов заявил о специфике эстетического идеала, выдвинутого романтиками, «центром» которого стало «стремление к универсальному охвату всей окружающей действительности»1, что отражает надличностный тип творчества поэтов этого направления. Верная мысль противостоит обычным в прежней научной литературе отговоркам об ограниченности романтического отражения действительности и о преимуществах реализма в полноте и верности охвата жизни. Вывод A.A. Смирнова об «универсализме» романтического творчества более справедлив и, бесспорно, обогащает сложившуюся теорию романтизма.

Проблема ценностных критериев также представляется весьма важной. Во второй половине 20-х гг., а особенно в 30-х и далее, в романтизме нередко обнаруживаются «штампы», романтические «клише», подвергаемые насмешкам не только Надеждина, но и самого Пушкина. Ясное осознание изъянов этого типа творчества, особенно в произведениях эпигонов, заставляло Пушкина думать об «истинном романтизме», выдвигать такую формулу. Проблема художественной ценности произведений этого литературного направления существенна, и она редко ставится в трудах, в которых принят позитивный взгляд на романтизм.

Оригинальная позиция A.A. Смирнова воплощается в поиске доминант для характеристики собственно романтической системы. Не решение проблемы посредством расширения числа «признаков» и «свойств» романтизма, но, напротив, ограничение рамок, называние самого существенного, к чему автор относит «собственно романтический идеал.

В монографии A.A. Смирнова предпринята попытка преодоления стереотипов и в этом вопросе. Убедительно показывается, что и поэзия Жуковского, и поэзия Батюшкова - только вехи становления романтизма как целостной художественной системы, истоки которой - в литературе XVIII в.

Свои выводы A.A. Смирнов подкрепляет обширными разборами и анализами поэтических текстов, обращаясь специально к историко-литературному функционированию таких понятий, как эпикуреизм, анакре-онтизм, антологическая лирика, теоретически осмысляя вопросы жанра (эле

1 Смирнов A.A. Романтическая лирика A.C. Пушкина / A.A. Смирнов. - М.: Изд-во МГУ, 1994.-С. 77. гии, послания), метода, родовой специфики лирики в целом.

Рассуждения и доводы A.A. Смирнова диалектичны, особенно при сопоставлении тех или иных литературных явлений или свойств одного явления. Преодолевается опасность нивелировки и подмены поэтологических категорий.

С работой A.A. Смирнова связано исследование И.С. Кузнецова «Система лирических ситуаций романтической поэзии A.C. Пушкина»1. Сверхзадача исследования определена И.С. Кузнецовым как «рассмотрение эволюции поэтики романтизма в лирике A.C. Пушкина в соотнесении с некоторыми явлениями романтизма европейского»2.

Предпринято новое теоретическое осмысление объекта изучения на основе гегелевской эстетики, позволившей автору монографии выдвинуть плодотворную проблему «лирических ситуаций» в романтизме. Своеобразное «оживление» не замеченных ранее принципов теории лирики немецкого философа - явная заслуга исследователя, так же как и применение сравнительно-исторического подхода к лирике Пушкина. Развивая гегелевское суждение о ситуативности лирики, автор монографии определяет содержание и объем понятия, соотношение лирической ситуации и мотива, лирической ситуации и стихотворения. В результате, И.С. Кузнецов ввел творчество русского поэта в общий западноевропейский контекст развития романтической, а отчасти и доромантической лирики. Пушкинские связи с западноевропейской лирикой представлены в монографии более полно, чем в работах предшественников. Стихотворения первой половины 20-х годов типологически сопоставлены не только с текстами Байрона и Шенье, но и с произведениями А. Арно, И. Эйхендорфа, У. Вордсворта, С. Кольрижда. В целом это помогает увидеть в Пушкине не только романтического бунтаря, но и мыслителя-метафизика, создателя оригинальной поэтической философии.

Выделенные лирические ситуации для исследователя и есть романтизм

1 Кузнецов И.С. Система лирических ситуаций романтической поэзии A.C. Пушкина / И.С. Кузнецов.-М., 1999.

2 Кузнецов И.С. Указ. соч. - С. 3. в поэзии Пушкина: разные виды «уединения», «сон и пробуждение», «встреча мертвого с живым», любовные ситуации - «уроки сердечного опыта» - все это интересно рассмотрено и действительно делает Пушкина похожим на западноевропейских романтиков. Автора, сосредоточенного больше всего на явлениях поэтики, можно упрекнуть лишь в недооценке проблемы воссоздания «цельного душевного облика поэта»1.

Обзор лирических ситуаций в работе И.С. Кузнецова не сводится к безликому перечислению, бесстрастной каталогизации благодаря использованию автором теории ценностей. По мнению исследователя, переход к романтизму обусловлен сменной ценностных ориентаций поэта: представление об однородности творческих процессов, включение страдания в сферу идеала, иное понимание любви, появление новой героини любовной лирики. Тем самым научное исследование лирики A.C. Пушкина выстраивается ученым по оптимальному образцу: с одной стороны, учитывает особенности художественного текста как такового, с другой - обретает (с помощью аксиологических компонентов) собственно гуманитарное измерение. Кроме того, работа автора исследования с понятиями «ценностная ориентация», «ценностная доминанта», «ценностный мир» готовит почву для теоретической постановки вопроса о приложении аксиологии к литературоведению.

Рассмотрению и анализу пушкинского романтизма посвящено плодотворное исследование В.Н. Касаткиной «Романтическая муза Пушкина»2.

Автор книги выделяет четыре периода в эволюционном развитии романтизма A.C. Пушкина, акцентируя исследовательское внимание на истории развития пушкинского романтизма в лирике, на лирическом романтизме как явлении движущемся, на динамике образов, стиля, эстетической окраске произведений поэта. При осознании постоянства исходных величин пушкин

1 Кузнецов И.С. Система лирических ситуаций романтической поэзии A.C. Пушкина / И.С. Кузнецов. - М., 1999. - С. 8. Для осознания национального своеобразия поэзии Пушкина, в том числе и романтической, см.: Сквозников В.Д. Пушкин. Историческая мысль поэта / В Д. Сквозников: монография. -М.: Наследие, 1999.

2 Касаткина В.Н. Романтическая муза Пушкина / В.Н. Касаткина. - М.: Изд-во МГУ, ского романтизма в работе рассматриваются и изменчивые мнения, и формы творчества, соответствующие натуре и психологическому складу поэта.

История лермонтоведения, своими истоками восходящая к 40-м годам XIX века и продолжающаяся до наших дней, накопила много интересных и фундаментальных работ, отражающих различные эстетические, мировоззренческие, литературно-критические позиции и мнения.

Изучение художественного наследия М.Ю. Лермонтова началось с интересных проникновений в его творчество, совершенных В.Г. Белинским. Отсутствие конкретного социально-исторического анализа в статьях Белинского о Лермонтове, тем не менее не мешает нам признать основополагающее значение этих работ.

Ожесточенная полемика вокруг лермонтовского творчества развернулась еще при жизни М.Ю. Лермонтова на страницах журнальной периодики того времени.

Так, С.А. Бурачек (Маяк. - 1840. - Ч. IV), раздраженный мятежным Печориным, обвинял автора «Героя нашего времени» в том, что тот клевещет «на целое поколение людей, выдавая чудовище, а не человека, представителем этого поколения». Главный же удар был сосредоточен в утверждении редактора «Маяка», что «весь роман - эпиграмма, составленная из беспрерывных софизмов, так, что философии, религиозности, русской народности и следов нет».

Увидев в романе враждебность ко всему, что составляло квинтэссенцию официальной идеологии, С. Бурачек в заключение советует писателю «опереться на истину господнюю и творить в религиозном духе».

Другой критик, С.И. Сенковский, выступил в четырех номерах «Библиотеки для чтения» (1840. - Т. XIII; 1843. - Т. VI; 1844. - ТТ. XII; XVII). Заняв позицию критика-добряка, снисходительного к молодому таланту, он поучал, что «своими стихотворениями Лермонтов еще не в праве требовать для себя титула великого поэта», а по поводу «Героя нашего времени» сетовал также, что «Лермонтов слишком рано принялся за роман. Это просто неудавшийся опыт юного писателя, маленький ученический эскиз».

По-своему попытался принизить значение как замечательного романа, так и творчества Лермонтова в целом и Ф.В. Булгарин (Северная пчела. -1840. - № 246. - 30 октября), писавший, что «Печорин не типичен для русского быта и русского общества. Запад образовал эти существа и заразил их языком эгоизма». «Безнравственному» Печорину рецензент противопоставлял Максима Максимовича, парадоксально искажая идейный смысл лермонтовского романа.

В двух статьях С.П. Шевырева (Москвитянин. - 1841. - № 2. - Ч. II. -№ 4) несколько по-иному варьировалась эта же мысль. Рецензент доказывал отсутствие национальной самобытности в творчестве Лермонтова и, стремясь затушевать присущий поэту социальный протест, объявлял, что «Печорин не герой нашего времени. В России таких болезней нет. Печорин только герой фантазии Лермонтова, в нем нет ничего русского. Он есть один только призрак, отброшенный на нее Западом». Отрицая самобытность лермонтовской поэзии, Шевырев доходит до утверждения, будто бы в лирике его «слышатся звуки то Жуковского, то Пушкина, то Кирши Данилова, то Бенедиктова. Трудно доискаться собственного у Лермонтова». Наконец, редактор «Москвитянина» начал позорную травлю поэта, предъявив обвинение в проповеди «духа низости пресыщенного тела», морали «живых мертвецов, нарушающих гармонию чувств». Примечательно, что аналогичного же мнения придерживался и Николай I, который в одном из своих писем назвал «Героя нашего времени» «отвратительным романом, где дано преувеличенное изображение презренных характеров. Это жалкая книга, обнаруживающая большую испорченность ее автора»1.

С первого же своего этапа полемика вокруг лермонтовского творчества охватила не только литературные вопросы, но и философские, мировоззренческие и вызвала протестующий отклик со страниц «Отечественных запи

1 Эйхенбаум Б.М. Николай I о Лермонтове / Б.М. Эйхенбаум // Литературная критика. -1940.-№2.-С. 33. сок». Именно таким откликом явилось выступление В.Г. Белинского, которого по праву можно считать основоположником подлинно научного лермон-товедения. «Только дикие невежды, черствые педанты, - писал критик, - которые за буквою не видят мысли и случайную внешность всегда принимают за внутреннее сходство, только эти честные и добрые витязи букварей и фолиантов могли бы находить в самобытных творениях Лермонтова подражания не только Пушкину или Жуковскому, но и гг. Бенедиктову и Якубовичу» (IV, 313).

В 50-е - 60-е гг. XIX века, когда усиливалась борьба и полемика в области политики (преимущественно вокруг крестьянского вопроса) и литературы (о ее самобытности, национальном характере, об отношении искусства к действительности), особенно возросло внимание к Лермонтову в демократической среде. Однако суждения критиков, публицистов «Современника», «Русского слова», «Дела» оказались не однородными.

Конструктивные и значительные для лермонтоведения взгляды были выражены Н.Г. Чернышевским и H.A. Добролюбовым. Продолжая традиции Белинского, они пошли дальше своих предшественников; постановкой ряда новых проблем отметили новые стороны в наследии Лермонтова. Так, Н.Г. Чернышевский в «Очерках гоголевского периода в русской литературе», полемизируя с Шевыревым и его единомышленниками, обосновал мысль не только о самобытности Лермонтова-художника, но и о том, что Лермонтов и Гоголь вышли из реалистической школы Пушкина. Чернышевский решительно отделил мятежного поэта от салонных стихотворцев и бездарных подражателей. Благодаря H.A. Добролюбову, в полный голос зазвучал вопрос «Лермонтов и народ». Именно Добролюбов, доказывая нестареющую злободневность, современность творчества великого поэта, утверждал, что «Лермонтов, умевший постичь недостаток современного общества, обладал огромным талантом. Он сумел понять, что спасение находится только в народе.»1.

Известные разногласия между «Современником» и «Русским словом»,

1 См. об этом подробнее в «Истории русской критики». - М.: Изд-во АН СССР, 1958. -Т.П.-главы I-VIII. о которых писали в прессе как о расколе среди нигилистов, отразились и на оценке творческого наследия Лермонтова. К сожалению, так называемые «разрушители» эстетики - Д.И. Писарев, Н.В. Шелгунов, В.А. Зайцев в пылу полемики о Пушкине, об отношении искусства к действительности зачастую утрачивали чувство исторической справедливости и беспристрастия.

Д. Писарев, относивший Лермонтова, Гоголя, Полежаева, Крылова, Грибоедова к «зародышам поэтов», утратив историческую перспективу при оценке их творчества, в статье «Реалисты» делает вывод, что «в них силы-то были, но им нечем было питаться и некуда было развиваться».

Н. Шелгунов, исходя из узко понятых требований о назначении искусства, безапелляционно писал о «бесполезности Лермонтова» («Русские идеалы, герои, типы» // Дело. - 1868. - № 6).

В. Зайцев договорился до прямого абсурда, отождествляя Лермонтова с писателем Крестовским. В статье «Сочинения Лермонтова. Стихотворения К. Павловой» (1863) рецензент буквально препарировал «Демона», доказывая «мелочность содержания его. Демон просто какой-то плут, который делает разные низости».

Не отличаясь беспристрастностью в осмыслении лермонтовского наследия, Зайцев обвинил поэта «в гусарском воображении. снизившим Люцифера до пятигорского франта».

Близкий к демократической среде литератор А.Н. Пыпин наряду с верным освещением идейного смысла лермонтовского творчества допустил, с нашей точки зрения, и ошибки, когда объяснял гражданскую скорбь поэта «великосветским дендизмом».

Н.К. Михайловский, испытавший на себе перерождение народничества 70-х гг. в народничество годов 90-х гг., в статье «Герой безвременья» (Русские ведомости. - 1881. - №№ 192; 196) подчеркивал дух протеста, свойственный Лермонтову. Однако при этом Михайловский «подводил» под лермонтовское творчество свою известную теорию о героях, делающих историю, и толпе, которая покорно идет за героями. По Михайловскому, оказывается, что Лермонтов - ранний предвестник одной из основных народнических иллюзий, так как он, возвеличивая сильную героическую личность, противопоставлял себя толпе. Пренебрегая неиссякаемым стремлением Лермонтова к народу, к простому человеку (не «герою» - в понимании Михайловского), критик отождествлял конфликт поэта со светской чернью с конфликтом «героя и толпы» в народническом толковании.

Особое место в лермонтоведении второй половины XIX века занимают работы Ап. Григорьева о Лермонтове, напечатанные в «Русском слове» (1859. -№ 2) и в журнале «Время» (1862. -№ 10-12).

Взгляды Ап. Григорьева сложны и противоречивы. Он ненавидел крепостное право, но считал истинно русским национальным характером - характер мужичка, покорно мирившегося со всяческим злом. Он презирал «чистое искусство» и враждовал с эстетическими взглядами демократов. Приветствовал реформу 1861 года и смеялся над проявлением фальши в общественной жизни и литературе. Естественно, и отношение Ап. Григорьева к Лермонтову было противоречивым. Не в силах сопротивляться обаянию его таланта, Ап. Григорьев все же ищет «слабости» поэта и находит их в мировоззрении, в критическом отношении к действительности. При этом критик отмечает, что «байронизм своей безнравственностью имел пагубное влияние на Лермонтова», и в бунтарском нраве его героев видит проявление антиобщественного эгоизма, необузданных страстей. При таком толковании Мцыри и Арбенин оказываются образами тождественными, а Печорин символизирует собою «хищничество, соединенное с демонским холодным самообладанием».

Принимая во внимание особый характер общественно-философских позиций Ап. Григорьева и делая поправку на эти позиции, мы можем найти в его многочисленных, нередко противоречивых высказываниях о Лермонтове интересные и до сих пор не утратившие своего значения мысли и обобщения.

В 50-е - 70-е гг. XIX в. еще не существовало ни полного научного собрания произведений Лермонтова, ни биографии о нем. Поэтому не приходится особенно строго судить первые попытки литературоведов А.Д. Галахова и

С.С. Дудышкина, писавших о Лермонтове, исходя из своих субъективных впечатлений. А. Галахов (Русский вестник. - 1858. - №№ 13-16) отнесся к Лермонтову как к художнику большого таланта, но тут же, вослед С. Шевыре-ву, стал вдаваться в неприязненное описание «порочной натуры» самого Лермонтова, отмечая, что «томительная душевная тоска поэта происходит от пустоты души, от безверия, от отсутствия способности к очарованию» и т. п.

С. Дудышкин, воздав дань прежним разглагольствованиям о подражательности поэзии Лермонтова, оставил и ценные факты, наблюдения в своих работах «Ученические тетради Лермонтова» и «Материалы для биографии и литературной оценки Лермонтова» (Отечественные записки. - 1859. -ТТ. 125; 127).

В 80-е годы появились славянофильские попытки «по-новому» прочесть Лермонтова1. Одним из первых попытался обосновать это П.В. Виско-ватый в статье «Славянофильские симпатии Лермонтова». При всей своей искренности и любви к великому поэту П.В. Висковатый, по нашему мнению, пришел к ошибочному заключению, утверждая, что «будь жив Лермонтов, он бы смирился, пришел к гармонии с самим собой». Однако нельзя не отметить П. Висковатова как составителя первой биографии Лермонтова (М., 1891), до сих пор не утратившей своей ценности. Именно к этой биографии, к добросовестному и тщательному собиранию фактов о жизни и творчестве Лермонтова восходит лучшее в лермонтоведении последующих лет.

Детализированное изучение творчества Лермонтова в духе старой академической науки началось, главным образом, в последние десятилетия XIX века и было продолжено в XX столетии. Работы о жизни и творчестве Лермонтова таких представителей этой науки, как H.A. Котляревский, А.Н. Пы-пин, В.Д. Спасович, Д.И. Абрамович, С.И. Родзевич и др., знаменовали собой новый этап в исследовании творческого наследия поэта.

Событием для своего времени было завершение академического вы

1 Из славянофилов более ранней поры некоторые относились к творчеству Лермонтова отрицательно. Скажем, К.С. Аксаков писал о нем как о поэте «подражательном. пребывающем в состоянии самодовольства». Печорина же считал героем «бесстыдства и гнилого эгоизма» (Русская беседа. - 1857. - T. I). пуска Полного собрания сочинений Лермонтова в 5-ти томах, под редакцией Д.И. Абрамовича (СПб., 1910 - 1913). При всех недостатках этого издания (неполноты, объективизма в комментариях, недостаточной текстологической точности) это собрание сочинений могло служить основой для серьезного изучения произведений Лермонтова. Немалую ценность представляет 5-й том (1913), где имеется обзор литературы (русской и зарубежной) о великом писателе, фактически подводивший итог лермонтоведению за 75 лет. Что же касается самих разысканий и критических работ о Лермонтове, то на них сказалась и приверженность ученых к различным направлениям в науке (особенно культурно-исторической и психологической школ).

Полагаем, что современным исследователям крайне необходимо учитывать существовавшую разноречивость в лермонтоведении для объективного, правильного понимания позиций предшествующих ученых, которые при отсутствии четкой методологии искали честного разрешения споров о Лермонтове.

К каким бы направлениям и школам не относились подлинные ученые, они, в конечном итоге, в своих исследованиях не могли идти на прямое извращение фактов, на их тенденциозную подтасовку в угоду заданной, а не найденной путем анализа, идее. Поэтому-то и Д.Н. Овсяннико-Куликовский, как ни сковывали его каноны психологической школы, интересным анализом текста обосновал вывод, что «у Лермонтова была гордая вражда с небом и меньше всего покорности» (М.Ю. Лермонтов. - СПб., 1914), и Л. Семенов, при отдельных ошибочных и очень уж субъективных оценках, опять-таки убедительным и тонким анализом осветил вопрос о творческом воздействии Лермонтова на Л. Толстого (Лермонтов и Толстой. - М., 1914).

Наибольшие достижения в лермонтоведении этого времени проявились в Юбилейном сборнике «Венок Лермонтову», включавшем глубокие работы П. Сакулина, Н. Бродского, И. Розанова, С. Шувалова и др. (М.; Птг., 1914). Сборник этот отличается единой целенаправленностью позиции авторов, выступавших по различным аспектам лермонтоведения.

В целом же, «Венок Лермонтову» явился своего рода эстафетой, переданной новым поколениям исследователей лермонтовского творчества.

Изучение Лермонтова в первое десятилетие после 1917 г. характеризовалось исключительно острым столкновением идеологий и методологий. Появившаяся в 1924 г. книга Б.М. Эйхенбаума «Лермонтов» (Л., 1924), явилась, с одной стороны, чрезвычайно важным стимулирующим толчком для дальнейшего и всестороннего изучения лермонтовского творчества, а с другой - как бы несколько сгладила остроту существовавшего в лермонтоведе-нии исследовательского антагонизма. Содержащиеся в этой работе положения и факты, разработанные и добытые Б.М. Эйхенбаумом, были впоследствии учтены многими современными литературоведами. Приблизительно к середине 30-х годов острый антагонизм в толковании лермонтовского творчества постепенно исчезает; точки зрения и подходы исследователей в ряде основных положений сближаются.

В результате объединенных усилий многих исследователей в 20-е -30-е гг. XX в. постепенно накапливался материал, подготовивший успехи лермонтоведения к юбилейному 1941 году.

Именно в эти годы была начата работа над новым изданием произведений М.Ю. Лермонтова. Главная роль в этой работе принадлежала текстологам. Освобождая лермонтовские тексты от цензурных извращений, сопоставляя автографы, разыскивая новые неизвестные произведения, много и плодотворно потрудились Б.М. Эйхенбаум, Н.Л. Бродский, Б.В. Томашевский, И.Л. Андроников, E.H. Михайлова, С.И. Андреев-Кривич и др. С 1928 по 1941 гг. было осуществлено пять изданий Полного собрания сочинений Лермонтова, не считая изданий избранных произведений. Редактором всех этих выпусков (1928, 1934, 1936,1939,1941) был Б.М. Эйхенбаум.

1930-е годы были чрезвычайно интенсивными для отечественного лермонтоведения. Сбор и текстологический анализ произведений, подготовка новых изданий, работа над разрешением новых проблем - все это составляло, если так можно выразиться, внутреннюю жизнь лермонтоведения, поэтому в этот период времени вышло не так уж много исследований. Это, прежде всего монография С.Н. Дурылина «Как работал Лермонтов» (М., 1934), в которой был представлен анализ стиля и показано нарастание реалистической тенденции в творчестве поэта. В 1940 г. вышла его же монография «Герой нашего времени» (М., 1940), до сих пор не утратившая своей значимости. Ценные сведения, факты, наблюдения содержатся в монографиях Л.Я. Гинзбург «Творческий путь Лермонтова» (Л., 1940) и В. Закруткина «Пушкин и Лермонтов» (М., 1941).

В полной мере проявился многолетний труд наших лермонтоведов в юбилейных выпусках 1941 года. По статьям, включенным в эти выпуски, мы можем судить о творческом росте ученых в постижении и осмыслении лермонтовского творчества.

Статья Б. Эйхенбаума, открывающая «Литературное наследство» за 1941 г. (ТТ. 43-44), показывает, как лермонтовед с огромной эрудицией, зрело решает сложнейшие вопросы. Статья Эйхенбаума «Литературная позиция Лермонтова» выявляет путь поэта от юношеского прекраснодушия к осознанной, осмысленной мятежности. Не впадая в узкий биографизм, на широком фоне литературно-общественной жизни ученый вырисовывает сложный путь, трагически оборванный гибелью Лермонтова. Изучению эстетических взглядов поэта посвящена статья В.Ф. Асмуса «Круг идей Лермонтова». На основе творчества писателя автор изучает философские взгляды, извлекает факты, подтверждающие мысль, что «Лермонтову присущи фаталистические суждения, но они вступают в противоречия с характерами его героев - борцов, протестантов». При этом анализ лермонтовского творчества ведется ученым с высочайшей научной добросовестностью и мастерством.

В предшествовавшие периоды учеными почти не освещалась проблема «Лермонтов и западные литературы». Одинокими оставались попытки решения этого вопроса и в «Венке Лермонтову» (М.; Птг., 1914). А. Федоров представил исследование, в котором факты творческого воздействия на Лермонтова лучших образцов западноевропейской литературы рассматриваются в убедительных сопоставлениях. Каждый из таких фактов исследователь связал, во-первых, с эволюцией собственного творчества Лермонтова, во-вторых, с традициями обращения других русских писателей к западным художникам слова. Статья содержала ряд новых сведений и показывала развитие интереса Лермонтова к своим собратьям по перу из зарубежных стран. А. Федоров наметил и схему творческого воздействия на русского поэта поэтов Запада:

1) Лермонтов - переводчик, интерпретатор Шиллера и Гете;

2) Поклонник Байрона;

3) Гейне, Гете - учителя Лермонтова.

Конечно, схема эта не полна (выпали Шекспир, Руссо, Мюссе, Констан и др.), но в целом, поступательные стадии Шиллер - Байрон - Гейне соответствуют эволюции творческого метода Лермонтова.

Статья Л. Гросмана «Лермонтов и культуры Востока» была основана как на анализе произведений поэта, связанных с Востоком, так и на исторической обстановке России, благодаря которой внимание Лермонтова к угнетенным народам Востока особенно возросло.

Л. Гроссман открывает реальные истоки замысла «Испанцев», доказывает, что «тема древнего Востока принимала в сознании Лермонтова новое значение трагически-напряженного современного вопроса».

Новой страницей лермонтоведения можно считать статью М. Азадов-ского «Фольклоризм Лермонтова». В крупном плане, широко привлекая литературно-эстетические, философские воззрения писателя и творения его современников, М. Азадовский прослеживает фольклорные интересы Лермонтова. Исследователь не только констатирует, но и объясняет причины обращения поэта к народным мотивам и образам. Так, например, разбойничья тема и ее преломление в художественных произведениях рассматривается одновременно в юношеской лирике Лермонтова и в поэзии декабристов. Кроме того, автором прослеживается путь Лермонтова к фольклору Кавказа, к образам удальцов-горцев, устанавливается и влияние русской исторической песни, былины на «Бородино», «Песню про. купца Калашникова», «Казачью колыбельную».

Начало изучению творческого стиля Лермонтова, его лексики и изобразительных поэтических средств во многом было положено статьей В. Виноградова «Стиль прозы Лермонтова».

Достижения отечественного лермонтоведения отразились и в юбилейном сборнике 1941 года «Жизнь и творчество М.Ю. Лермонтова» (М., 1941). Итоги и результаты многолетних исследований представлены статьями А.Е. Михайловой - «Идея личности у Лермонтова и особенности ее художественного воплощения», Д.Д. Благого - «Лермонтов и Пушкин», C.B. Шувалова - «Мастерство Лермонтова», С.Н. Дурылина - «На путях к реализму», Л.П. Перльмутер - «Язык прозы Лермонтова», Б.В. Неймана - «Русские литературные влияния в творчестве Лермонтова» и др.

Особый акцент сделан в этом сборнике на вопросах биографии поэта. Важные сведения содержатся в статьях Н.Л. Бродского - «Лермонтов-студент и его товарищи», Э.Г. Герштейн - «Лермонтов и кружок шестнадцати», Г.В. Морозовой - «Встречи Лермонтова с декабристами на Кавказе».

Для уяснения биографии, личности, мировоззрения Лермонтова многое сделали интересные исследования И.Л. Андроникова, а также работы С.А. Андреева-Кривич (Лермонтов. Вопросы творчества и биографии. - М., 1954).

Отечественное литературоведение может гордиться основательным монографическим трудом Н.Л. Бродского «М.Ю. Лермонтов. Биография: 1814 - 1832» (М., 1945. - Т. 1.). Интересные наблюдения и новые для своего времени выводы содержит работа E.H. Михайловой «Проза Лермонтова» (М., 1957). Значительный вклад в изучение творчества Лермонтова внесли работы А.Н. Соколова «М.Ю. Лермонтов» (М., 1950), Д.Е. Максимова «Поэзия Лермонтова» (М., 1959), В.А. Мануйлова, М.И. Гиллельсона, В.Э. Вацу-ро «М.Ю. Лермонтов. Семинарий» (М., i960), Б.М. Эйхенбаума «Статьи о Лермонтове» (М.; Л., 1961).

В течение нескольких десятилетий (особенно в 1960-е - 1970-е годы) на основе именно лермонтовского наследия или в непосредственной зависимости от него ставились и решались многие принципиальные теоретико-методологические и историко-литературные вопросы. Они стимулировали дискуссию о соотношении романтизма и реализма в русской литературе, изучение форм и способов психологического анализа, разработку теории стиля, интерес к вопросам о роли автора и формах выражения авторского слова в художественных структурах, к проблемам творческой индивидуальности, углубление в лабораторию писательского мастерства, кардинальный пересмотр основ стиховедения с привлечением новейших методов исследования и т. п.

Так, в 1963 г. вышел в свет достаточно насыщенный сборник «М.Ю. Лермонтов. Вопросы жизни и творчества» (под ред. А.Н. Соколова и Д.А. Гиреева. - Северо-Осетинское книжное изд-во, Орджоникидзе, 1963). Острота в постановке ряда проблем, тематическое разнообразие, свежие наблюдения и несколько, хотя и скромных, находок дали право сборнику внести свою лепту в развитие отечественного лермонтоведения.

Любопытны две статьи из этого сборника, предлагающие читателю полярно противоположные решения одной и той же проблемы: «Герой нашего времени» Лермонтова как реалистический роман» В. Мануйлова и «Роман Лермонтова «Герой нашего времени - вершина русской романтической прозы» К. Григорьяна.

Автор первой статьи кратко, в форме тезисов пишет об отражении в «Герое нашего времени» важнейших противоречий русской действительности 30-х годов, ссылается на суждения Белинского и мнения ряда лермонто-ведов, находя в них опору для своей точки зрения. В большинстве случаев все эти доводы, аналогии и экскурсы, безусловно, резонны и заслуживают самого серьезного к себе отношения. И все же исследование В. Мануйлова в целом нельзя считать вполне убедительным.

Уязвимое место концепции В. Мануйлова, по нашему мнению, заключается в том, что она не учитывает сложность взаимоотношения романтизма и реализма в их историческом развитии. Вместе с тем романтизм, не переставая быть живым явлением литературы, как бы из себя порождает новую художественную систему и отнюдь не всегда целиком растворяется в ней. К сожалению, в своей статье В. Мануйлов односторонне фиксирует лишь те свойства произведения, которые, по его мнению, свидетельствовали о выходе Лермонтова на дорогу реализма, тогда как вопрос о связи «Героя нашего времени» с проблематикой лермонтовского романтизма, в сущности, был автором обойден.

В отличие от В. Мануйлова, К. Григорьян исходит из того, что «в литературном развитии нет замкнутых процессов», что «ни реализм, ни романтизм в 30-е годы не существовали в абсолютно чистом виде»1. Однако эта верная установка не нашла широкого обоснования в данной статье. Главное место в ней занимает критика одностороннего, поверхностного и упрощенного понимания романтизма как иллюзорной мечтательности и произвольной игры фантазии, причем К. Григорьян, в общем, удачно полемизирует с некоторыми лермонтоведами, которые при помощи такого рода понятий о романтизме «обосновывали» реализм «Героя нашего времени». Но статья довольно неожиданно заканчивается категорическим выводом: «Лермонтов, как тип поэта, по своему миросозерцанию целиком принадлежал романтизму. Остал ется он на позиции романтизма и в «Герое нашего времени» . Этот вывод подкреплен чисто умозрительным аргументом, исключающим самую возможность синтеза художником романтических и реалистических приемов творчества. «По распространенной концепции, - утверждает К. Григорьян, -следует, что в творчестве Лермонтова зрелого периода одновременно действовали две эстетические системы. В результате поэтическая индивидуальность Лермонтова раздваивается, разрушается, теряет присущую ей внутрен

1 М.Ю. Лермонтов. Вопросы жизни и творчества: сб. науч. тр.; под ред. А.Н. Соколова и Д А. Гиреева. - Орджоникидзе: Северо-Осетинское книжное изд-во, 1963. - С. 38. Там же.-С. 53. нюю цельность»1. Мы считаем, что в такой позиции автора проскальзывает то самое метафизическое противопоставление романтизма реализму, которое имело место в статье В. Мануйлова.

Обе статьи свидетельствуют об известных трудностях в изучении не только творческого метода Лермонтова, но и закономерностей литературного развития в целом. Определяя художественный метод какого-либо произведения очень емкими пересекающимися понятиями - реализм и романтизм, мы нередко забываем, что оба эти явления исторически изменчивы. Вот почему проблема художественного метода не только лермонтовского романа, но и многих других литературных памятников порождает бесконечные споры. Сейчас возникла острая потребность в таком изучении литературного процесса, которое давало бы возможность создать разветвленную классификацию разных типов романтизма и реализма.

В связи с лермонтовским юбилеем 1964 года научная литература о великом русском поэте пополнилась несколькими книгами2. Отличаясь друг от друга по жанру, тематике и кругу охватываемых проблем, каждая из этих книг несла на себе четкий отпечаток индивидуальности ее автора, выражающийся и в манере изложения, и в характере истолкования сущности творчества Лермонтова или его отдельных произведений. Работы, появившиеся к 150-летию со дня рождения поэта, подводили в известной мере, итоги в разных областях лермонтоведения. И хотя эти итоги были значительными, относились они все же преимущественно к отдельным проблемам биографии и творчества Лермонтова и не воссоздавали целостного представления о нем как о поэте национального и мирового значения.

Считаем необходимым выделить в ряду появившихся юбилейных ис

1 М.Ю. Лермонтов. Вопросы жизни и творчества: сб. науч. тр; под ред. А.Н. Соколова и Д А. Гиреева. - Орджоникидзе: Северо-Осетинское книжное изд-во, 1963. - С. 53.

Андроников И.Л. Лермонтов. Исследования и находки / И.Л. Андроников. - М.: Гослитиздат, 1964; Герштейн Э.Г. Судьба Лермонтова / Э.Г. Герштейн. - М.: Советский писатель, 1964; Мануйлов В.А. Летопись жизни и творчества М. Ю. Лермонтова / В.А. Мануйлов. - М.; Л.: Наука, 1964; Максимов Д.Е. Поэзия Лермонтова / Д.Е. Максимов. -М.; Л.: Наука, 1964; Григорьян К.Н. Лермонтов и романтизм / К.Н. Григорьян. - М.; Л.: Наука, 1964. следований книгу Вл. Архипова1, которая, на наш взгляд, существенно восполняет указанный пробел.

В данной монографии, которую автор назвал прежде всего «книгой идей Лермонтова», Вл. Архипов стремился «раскрыть сложный духовный облик великого русского поэта, сделавшего после Пушкина огромный исторический шаг вперед в общественно-политическом и художественном развитии нации».

Соответственно этому заданию, диктуемому смыслом и значением творчества поэта, автор избрал масштаб и критерии своего исследования. Лермонтов представлен в живом процессе предшествующего, современного ему и последующего развития литературы и общественной мысли, включен в сложный контекст философско-эстетических исканий эпохи.

Философско-эстетический и идейно-нравственный аспекты поэзии Лермонтова рассматриваются автором в их сложных и тесных взаимоотношениях и постоянно возводятся к тому единству, которое представляет собою каждое отдельно взятое произведение, проблемно-тематические циклы произведений и, в конечном счете, все творчество поэта в целом.

Важнейшие произведения поэта, избранные для подробнейшего рассмотрения, исследованы Вл. Архиповым в их самостоятельном значении и в их органическом сцеплении друг с другом, в сопоставлениях с творчеством предшественников и современников и в глубоких связях с общественным движением эпохи.

Достоинства и недостатки книги Вл. Архипова нередко являются двумя следствиями одной причины и восходят к одной и той же индивидуальной особенности исследователя, которую A.C. Бушмин обобщенно и метко назвал «деспотизмом логизирующей мысли».

Эмоциональный экстремизм суждений Вл. Архипова, его склонность к крайним выводам и преувеличениям особенно заметно сказались в трактовке

1 Архипов Вл.А. М.Ю. Лермонтов. Поэзия познания и действия / Вл.А. Архипов. - М.: Московский рабочий, 1965. вопросов о революционно-политических воззрениях Лермонтова, о соотношении между романтизмом и реализмом и о своеобразии творчества Лермонтова по сравнению с творчеством Пушкина.

Излишним максимализмом страдают, например, утверждения о «стройности атеистической философии» Лермонтова, о философских открытиях в лермонтовской поэзии как о «фейербаховском материализме до Фейербаха, обогащенном беспокойной диалектикой движения и обнаженной остротой социальности», или о том, что уже в ранней юности Лермонтов заявил о себе как зрелый, сложившийся политический мыслитель.

Суждения о поэте как окончательно сформировавшемся политическом мыслителе, на наш взгляд, не вполне соответствуют не только юному Лермонтову, но и Лермонтову последних дней его жизни. Преждевременная смерть застигла поэта в незавершенном движении, в самом начале проявления его огромных духовных возможностей. Цитируемые нами утверждения Вл. Архипова принадлежат, скорее истории, воскрешают атмосферу бурных филологических дискуссий начала 60-х годов, но едва ли могут сегодня восприниматься как методологические аксиомы и последнее слово в изучении литературного процесса.

Вообще следует заметить, что Вл. Архипов несколько рационализировал и гармонизировал революционно-политические настроения и воззрения поэта, придал им такую степень осознанности, логической завершенности и программности, какой в действительности у Лермонтова не было да и не могло быть по условиям его времени - «от декабристов до Герцена».

В труде Вл. Архипова уделено большое внимание вопросу о соотношении реализма и романтизма. Эта сложная и разноречиво трактуемая литературоведческая проблема приобретает не только особый интерес, но и особые трудности при изучении творчества Лермонтова.

Отметим сразу, что Вл. Архипов высказал, на наш взгляд, много глубоких и принципиально важных суждений. Вполне допускаем, что лермонтовский романтизм достоин того панегирика, который пропет ему Вл. Архиповым. Однако, к сожалению, в обосновании действенности романтизма автор не вполне избежал самого легкого, но и в то же время самого неблагодарного способа - обкрадывания реализма в пользу романтизма. Успешно осветив подлинные заслуги романтизма, автор решил пополнить и возвеличить их еще и путем сужения, обеднения возможностей реализма, представив последний в невыгодном свете. Мы считаем, что роль романтизма в истории литературы достаточно велика и почетна, чтобы нуждаться в таком искусственном превознесении.

В целом же, острой постановкой и оригинальным освещением больших и важных проблем Вл. Архипов раздвигает границы прежних представлений о личности Лермонтова, его философско-эстетическом мировоззрении и художественном методе.

Стремлением найти новые пути к решению еще не проясненных вопросов лермонтоведения проникнуты, вышедшие в 1973 г., книги В.И. Коровина «Творческий путь Лермонтова» (М.: Просвещение, 1973) и Б.Т. Удодова «М.Ю. Лермонтов. Художественная индивидуальность и творческие процессы» (Воронеж: Изд-во ВГУ, 1973). Целью книги Б. Удодова является стремление рассмотреть некоторые «вершинные» произведения поэта («Герой нашего времени», «Демон») не только в их итоговом воплощении, но и в «процессе зарождения, становления, развития, то есть в генетических «основаниях» этих художественных вершин, уходящих в толщу всего творчества и многообразных процессов художественного мышления писателя»1.

В своей работе Б. Удодов во многом успешно обрисовал динамику творческого акта Лермонтова: соотношение творческих импульсов и замыслов, принципы типизации, место и значение планов и заготовок, пути и проблемы заключительной отделки текстов.

Правда, лишь отчасти реализованы в монографии богатые возможности, которые таил в себе анализ так называемых «самоповторений» Лермон

1 Удодов Б.Т. М.Ю. Лермонтов. Художественная индивидуальность и творческие процессы / Б.Т. Удодов: монография. - Воронеж: Изд-во Воронежского гос. ун-та, 1973. - С. 16.

75 това. Вместе с тем, Б. Удодов исследует этот вопрос плодотворнее и интереснее, чем его предшественники. Он отказывается видеть в лермонтовских самоповторениях лишь поэтические «общие места», «клише» и тем более «самоплагиаты». Но и для него эти самоповторения стоят в ряду «творческих констант» и свидетельствуют прежде всего о постоянной устремленности поэта к определенному кругу проблем, во многом отражающему своеобразие его идейно-художественного мира. Б. Удодов прав, говоря, что «сопоставление лермонтовских повторяющихся образов (не только героев-персонажей) свидетельствует об их особом для поэта внутреннем значении как неких фи-лософско-эстетических констант, опор, на которых зиждется его художественная модель мира»1. Вместе с тем этот вопрос, мы считаем, имеет и другую важную сторону. Повторяя написанное прежде, Лермонтов сплошь и рядом спорил с самим собой.

На основе скрупулезного изучения творческой истории «Демона» исследуется идейная структура поэмы, ее философско-эстетическое содержание, сюжетно-психологическая динамика образов Демона и Тамары. На обширном и большей частью впервые вводимом в лермонтоведение материале Б. Удодов показывает, как концентрировались в гениальном творении Лермонтова те философские, этические проблемы, над которыми билась русская общественная мысль 30-х - 40-х годов XIX века. Цельность и последовательность научных позиций Б. Удодова определили убедительность полемики, которую он ведет с Т. Ивановой и некоторыми другими своими предшественниками.

Как и «Демон», «Герой нашего времени» рассматривается автором в широком историко-литературном контексте, обстоятельно изучены истоки и формирование образа «лишнего человека», или, как говорит Б. Удодов, «странного человека» в русской литературе, его развитие в творчестве предшественников и современников Лермонтова, проблематика и система образов «Героя нашего времени», своеобразие жанра этого произведения, осо

1 Там же.-С. 196. бенности его стилистической структуры. Отдельная глава монографии посвящена поздней прозе Лермонтова, причем второй раздел этой главы, где разбирается повесть «Штосе», может быть отнесен к лучшим страницам книги и к лучшему, что когда-либо было написано об этом незавершенном, но чрезвычайно интересном произведении Лермонтова.

Заметным событием в истории отечественного лермонтоведения явился сборник «Лермонтов и литература Советского Союза» (Ереван, 1974), подготовленный совместными усилиями ученых Ереванского государственного университета и ИМЛИ им. A.M. Горького АН СССР. Работы Л. Озерова, К.Н. Ломунова, М.С. Горячкиной, Ю.В. Манна, У.Р. Фохта, Н.В. Осьмакова, В.И. Левина, И.Е. Усок и др., вошедшие в данный сборник, впервые ввели в научный оборот огромное количество новых историко-литературных фактов, посвященных жизни и творчеству Лермонтова и позволяющих глубже представить место поэта в историко-литературном процессе, уяснить своеобразие его художественно-эстетической позиции и индивидуальной поэтической манеры.

В 1975 г. увидела свет глубокая и основательная монография У.Р. Фохта «Лермонтов. Логика творчества» (М.: Наука, 1975). Рассматривая творчество как художественное целое, исследователь ставит своей задачей выяснить «функциональные связи образов и мотивов», складывающихся в конечном счете в сложное образное единство; упор сделан на объяснении ходов и переходов интенсивно развертывающейся писательской мысли.

У. Фохт исходит из того, что Лермонтов «по преимуществу лирик»; другие сферы творчества - поэмы, драма, проза - трактуются в проекции на лирику как на первооснову. Такой подход позволяет воспринять лирику Лермонтова как многосоставную, разветвленную систему, обладающую внутренней завершенностью. И притом, как систему особого рода, воплощающую в себе процесс поэтического мышления.

Переходя от лирики к поэмам, а затем к драме и прозе, У. Фохт прослеживает «связь образов» в аспекте эпизации и драматизации лирических тем и, прежде всего, темы действия, темы активности «сильной личности».

Внутрисистемные переходы и связи трактуются У. Фохтом и в разрезе метода изображения, отсюда - обстоятельное рассмотрение проблемы «романтизм - реализм». Данную эту проблему толковали по-разному, порой не-расчлененно или альтернативно. Для У. Фохта суть дела - в сложности ситуации, в сосуществовании разнонаправленных тенденций, когда наблюдается несомненное движение к реализму и возвращение к романтизму после возникновения реалистической ориентации, когда налицо усвоение и переосмысление романтического в реалистическом создании («Герой нашего времени») и одновременно присутствие реалистического в романтическом, по своим основным параметрам, произведении («Мцыри»). Такая трактовка метода в главном согласуется с анализом процесса художественного мышления на конкретном уровне, с систематизацией фактов творчества и поэтому представляется нам достаточно убедительной и продуктивной.

Важную роль в книге У.Р. Фохта играют типологические сопоставления; в своей совокупности они многосторонне определяют своеобразие позиции и «логики» Лермонтова относительно его окружения - предшественников и современников. «Основные линии» системы последовательно включаются в историко-литературный контекст.

В 80-е - 90-е годы прошлого и в начале нынешнего столетия отечественное лермонтоведение пополнилось целым рядом добротных и концептуально убедительных исследований, которые рассматривали различные аспекты творчества Лермонтова - от биографии до стилистики1.

1 Лермонтовская энциклопедия. - М.: Советская энциклопедия, 1981; Ломинадзе C.B. Поэтический мир Лермонтова / C.B. Ломинадзе. - М.: Современник, 1985; Герштейн Э.Г. Судьба Лермонтова / Э.Г. Герштейн. - М.: Художественная литература, 1986; Макогоненко Г.П. Лермонтов и Пушкин / Г.П. Макогоненко. - Л.: Советский писатель, 1987; Удодов Б.Т. Роман М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» / Б.Т. Удодов. - М.: Просвещение, 1989; Афанасьев В.В. Лермонтов (ЖЗЛ) / В.В. Афанасьев. - М.: Молодая гвардия, 1991; Найдич Э.Э. Этюды о Лермонтове / Э.Э. Найдич. - СПб.: Художественная литература, 1994; Маркович В.М. Пушкин и Лермонтов в истории русской литературы / В.М. Маркович. - СПб., 1997; Гусляров Е, Корпухин О. Лермонтов в жизни / Е. Гусляров, О. Корпухин. - Калининград, 1998; Зотов С.Н. Художественное пространство - мир Лермонтова / С.Н. Зотов. - Таганрог: Изд-во ТГПУ, 2001; Журавлева А.И. Лермонтов в русской литературе / А.И. Журавлева — М.: Прогресс-Традиция, 2002; Серман И.З. Михаил Лермонтов. Жизнь в литературе. 1836 - 1841 / И.З. Сер-ман. - М.: Изд-во РГТУ, 2003. и др.

Исследовательская литература о Лермонтове велика и многообразна. В ней творчеству Лермонтова давались разные толкования, иногда дополняющие, иногда исключающие друг друга. Если оценивать эту литературу в ретроспективе ее развития, не боясь при этом практически неизбежных схематических обобщений и миновав промежуточные концепции, то можно выявить существование в ней двух стадиально различных, противостоящих друг другу воззрений.

Одни исследователи видели в Лермонтове крайнего индивидуалиста, выразителя «чисто отрицательного взгляда», скептического романтика, сомневающегося во всех человеческих ценностях и опирающегося на чужие -отечественные и западноевропейские - образцы, в которых такое миропонимание представлялось художественно закрепленным. Такая точка зрения была распространена в старой академической литературе.

Сторонники другого воззрения, возникшего приблизительно с конца 30-х годов XX столетия, видели в лермонтовском отрицании негативное выражение положительного содержания мировоззрения Лермонтова, которое, как они полагают, было глубоко связано с гражданским сознанием поэта, генетически восходящему к декабризму. Согласно этому взгляду, творчество Лермонтова представляет собой самобытное, национальное явление и соотносится главным образом с русской литературой, особенно - с пушкинской традицией.

Изучение творчества Лермонтова отнюдь не представляется завершенным и свободным от недостатков. Более того, думается, что не только отдельные аспекты «лермонтовской проблемы», но и некоторые пути ее научного решения еще даже не намечены исследователями, а намеченные не всегда в достаточной мере разработаны.

Творческое своеобразие писателя связано с его человеческой индивидуальностью и вместе с тем со всем социальным и духовным содержанием его эпохи. Мы считаем, что мировоззрение и творчество любого художника, и Лермонтова в том числе, нельзя целиком выводить из частных, хотя бы и очень крупных явлений современной ему действительности. Даже такой общепризнанный и несомненный фактор, как декабристская традиция, не являлся единственным возбудителем художественного и философского сознания Лермонтова. Или, скажем, изучение форм, генезиса и связи романтизма и реализма в художественном строе Лермонтова не должно принимать абстрактно-схематического характера и вытеснять другие аспекты исследования: общему нельзя позволять подавлять частное, схемой общелитературных эпохальных методов нельзя подменять исследование конкретного, своеобразного и даже причудливого в произведениях писателя, в которых все имеет отношение к романтизму и реализму, но не все сводится к этим понятиям.

Творчество каждого выдающегося художника в чем-то очень существенном выходит за пределы любого литературного направления.

Процесс формирования реализма в отечественной литературе характеризовался не только тем, что он преодолевал слабые стороны эстетики и художественной практики романтизма, но и тем, что опирался на его достижения, органично включая в себя те его компоненты, которые могли служить новым идейно-художественным задачам, и речь здесь должна идти, как нам кажется, не просто о наличии «элементов», «тенденций», «начал» романтизма в творчестве крупнейших представителей реалистического искусства.

Современные исследования выдвигают различные интерпретации подобных явлений. В одних случаях речь идет о такой переработке достижений романтизма, которая означает их полное растворение в новой художественной системе (приблизительно так трактуется, например, соотношение между толстовской «диалектикой души» и романтическим психологизмом). В других случаях ставится вопрос о «романтических тенденциях» или «романтических элементах» внутри реалистических художественных структур, иначе говоря, о такой сохранности «исходного» качества, которая позволяет ощущать связь соответствующих явлений с породившей их романтической «почвой» и, следовательно, дает основания выделять их в контексте реалистической системы как особые «врастания» романтических традиций.

Рассмотрение соотношения и связи романтизма и реализма - вопрос тонкий и многообразный, и при всей палитре исследовательских подходов к нему приводит к однозначному выводу: романтизм, исторически предшествуя критическому реализму, был эстетически самостоятельным этапом художественного осмысления и отражения действительности с присущими ему принципами и закономерностями.

Недоверие к художественно-эстетическим возможностям романтического искусства постепенно убывает. «Ныне все меньше, - пишет A.C. Буш-мин, - становится сторонников теории, так сказать «чистопородного» развития реализма, которая признает позитивное значение только его собственного исторического восхождения от одного своего этапа к другому.»1. В литературоведческой науке все реже раздаются голоса о том, что романтизм отвлекал писателей от правдивого воспроизведения действительности и поэтому не оказал какого-либо заметного влияния на развитие реалистического метода творчества.

Продолжая свою мысль о плодотворности романтических традиций, A.C. Бушмин справедливо констатирует: «.реализм, развиваясь от момента своего возникновения и до классической стадии в XIX веке, находился не только в борьбе, но и в преемственной связи. с другими направлениями и в первую очередь - с романтизмом» . Вместе с тем конкретные формы этой преемственности изучены еще недостаточно.

Однако эта проблема уже выходит за рамки того круга вопросов, которые являются предметом нашего научного рассмотрения, и обращение к такого рода задачам привело бы к определенному смещению и в объекте, и в предмете представленного исследования. Именно поэтому в предлагаемой работе избрана значительно более частная аналитическая задача: рассмотреть и проанализировать романтизм A.C. Пушкина и М.Ю. Лермонтова как некое целостное и самоценное художественное явление, прибегая к сопоставлению с творчеством иных поэтов, но лишь с целью выявления своеобразия творческого мышления, манеры, мировидения A.C. Пушкина и М.Ю. Лермонтова и их «непохожего сходства».

1 Бушмин A.C. Преемственность литературного развития / A.C. Бушмин // Историко-литературный процесс. Проблемы и методы изучения. - JI.: Наука, 1974. - С. 140.

Там же.-С. 141.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Пушкинская и лермонтовская разновидности русского романтизма в их художественно-эстетическом своеобразии"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Романтизм начала XIX столетия знаменовал собой эпохальный поворот в истории европейской культуры. Он заложил интеллектуальную и творческую парадигму, которую позднейшие писатели и художники, вплоть до начала XX века, развивали и разрабатывали в форме полемики и даже попыток разрыва.

Романтизм в России стал «жизненной философией», духовным «жиз-нестроительством». Русский романтизм представлял собой очень сложный литературный феномен, объединивший самых разных художников и различные творческие программы, поэтому одной из ведущих отличительных особенностей русского романтизма является его способность объединить в сложном противопоставлении и переплетении самые разнообразные художественно-эстетические модификации.

Самобытность русского романтизма обусловлена тем, что наряду с включенностью в контекст европейского романтизма и, испытывая его определенное воздействие, наш романтизм имел свои корневые национальные традиции.

Основными социально-историческим предпосылками возникновения русского романтизма являются следующие:

1) европейская литература и философия, деятельность русских просветителей М.В. Ломоносова, Н.И. Новикова, Н.М. Карамзина, А.Н. Радищева, Г.Р. Державина;

2) новый тип взаимоотношений власти и народа, который привел к идеологическому и философскому пробуждению умов;

3) двойственность и непоследовательность проводимых властью мер в области внутренней государственной политики (в сфере образования, законодательстве, военных и экономических реформ, наличие крепостного права);

4) социальные движения, внутренние общественные явления, активизация внешней политики.

Конец XVIII - начало XIX столетия для России - время глобальных потрясений, преобразований, реформ, смены власти. На внутриполитических событиях, сопровождающихся тяжелыми общественными потрясениями, и внешних национальных конфликтах, освободительных движениях основана социокультурная динамика русского романтического движения. Анализ данного периода (смены мировоззренческих эпох) позволяет сделать вывод о том, что в России была своя национальная почва, на которой дал всходы, окреп и вырос русский романтизм как специфический, особый способ мировосприятия, миропонимания жизни и человека. Исторические события рубежа столетий затронули веками сложившуюся стабильность, нерушимость склада мысли и духовного потенциала народа, заставив по-иному почувствовать и осмыслить ход истории.

По обобщающей констатации В.Г. Белинского, «наш романтизм принес. пользу нашей литературе: он расчистил ее арену, заваленную сором и дрязгом псевдоклассических предрассудков; он далеко разметал их деревянные барьеры, уничтожил их австралийские табу и тем предуготовил возможность самобытной литературы» (VI, 522).

Стремительность движения русской литературы, словно бы догонявшей ушедшие вперед западноевропейские страны, обусловила некоторую неотчетливость, размытость границ между возникавшими в ней художественными направлениями. Романтизм в этом смысле не являлся исключением: он тесно соприкасался, временами как бы даже срастался сначала со своими предшественниками - классицизмом и сентиментализмом, а затем - с идущим на смену критическим реализмом, был во многих случаях трудноотличим от них. В творчестве русских романтиков перекрещивались разнородные литературные традиции, постоянно возникали смешанные, переходные формы.

Романтические идеи, настроения, конфликты, художественные формы, которые существовали в западноевропейской литературе, были представлены в русской литературе как бы в «смягченном» варианте. Для их полного развития еще не было ни подходящей общественно-исторической почвы, ни соответствующих культурных традиций, ни достаточного литературного опыта. Осваивая художественный опыт Европы, русские романтики в то же время оспаривали европейский идеал человека, искаженный индивидуализмом, и выдвигали свое понимание человеческой природы и человеческой ценности.

Русские романтики, в отличие от западноевропейских, пытались установить более тесные связи с жизнью, они не проповедовали мистицизм, отрешенность от мира и индивидуализм в той крайней форме, какая была характерна, скажем, для немецкого романтизма.

Русские романтики с гораздо большей охотой избирают предметом своего изображения повседневную жизнь, быт людей. Даже отказываясь порою от изображения героя из народной среды, а, рассказывая о жизни светского общества, русские писатели-романтики изображали общественные отношения с позиций, близких народному сознанию. У русских романтиков ощущается гораздо явственнее стремление к объективной оценке существующего, чем попытки нивелировать народное сознание в угоду сословным, философским и общественно-политическим тенденциям.

При всей творческой похожести и непохожести знаковыми фигурами в истории русского романтического движения являются A.C. Пушкин и М.Ю. Лермонтов

Романтизм Пушкина прежде всего отличала творческая многогранность (в ней же, очевидно, заключается одна из причин дальнейшего стремительного движения к реализму). Романтическая поэзия Пушкина объединила различные романтические течения, продолжив и психологическую линию Жуковского - Батюшкова, и героический, «политический» романтизм декабристов, и катенинскую «простонародность», и многообразный опыт зарубежных романтиков. Романтизм Пушкина реализовал лучшие возможности романтического искусства, раскрыл его сложность, часто «распадавшуюся» у предшественников, что и обусловливало односторонность того или иного романтического течения, взятого «в отдельности».

Поэтому романтизм Пушкина, впитавший своеобразное мироощущение эпохи конца XVIII - начала XIX вв., в целом был свободен от трагизма и «разорванности», столь характерных для более поздних русских романтиков (в частности, Лермонтова). Национально-исторические истоки пушкинского романтизма определили и своеобразие его философской основы: Пушкину оказались гораздо ближе просветительские философские традиции (правда, переосмысленные и переработанные), нежели идеализм Фихте, Канта, Шеллинга.

Традиции классицизма как посредника и регулятора пушкинского творчества в определенной мере участвовали в разработке поэтом новых эстетических систем - романтизма, а затем и реализма. Разумеется, Пушкин не возрождает в своем творчестве классицистские жанры, но все же определенная дань традициям классицизма в творчестве Пушкина заметна. Взгляды Пушкина на русскую литературу XVIII в. формировались под воздействием двух прямо противоположных тенденций: с одной стороны, он воспитывался в обстановке преклонения перед Ломоносовым, Херасковым, Державиным, Дмитриевым, царившей в Лицее, с другой - поэт живо реагировал на проникновение в лицейскую среду новых литературных веяний, испытывая непосредственное влияние творчества таких ведущих поэтов начала XIX в., как Жуковский, Батюшков, Вяземский, Давыдов. При этом и «старое», и «новое» гармонично уживались в сознании Пушкина-лицеиста.

Рационалистические элементы поэтики, связанные с особенностями нормативно-эстетического мышления, сосуществовали какое-то время с новыми, предромантическими и романтическими принципами в виде определенных «отголосков классицизма», и, безусловно, присутствовали (чаще всего как элемент внешнего, формы, как дань стилистической традиции) в художественной позиции Пушкина, но при этом не являлись для нее определяющими, так как не они характеризовали творческую специфику этой позиции.

Романтизм раннего Пушкина, сыгравший исключительную роль в формировании литературно-эстетической системы декабризма, в условиях постдекабрьской эпохи начинает уступать в пушкинском творчестве место реалистическому методу. Это было закономерно и диктовалось всей логикой развития русского историко-литературного процесса.

Творческий этап Пушкина середины 1820-х годов условно можно определить как «движение внутри романтического комплекса», когда, выстраивая и формулируя свою новую жизненно-творческую позицию (философию), поэт в чем-то сближался с одними современными ему романтическими, фи-лософско-эстетическими теориями (или отдельными их постулатами и принципами) и отталкивался от других, находя в каждой подтверждение или противоречие своим собственным исканиям (декабристский романтизм, творчество Байрона, взгляды на искусство йенских романтиков). В гравитационном поле романтического притяжения и отталкивания и формировался пушкинский «объективный» (потенциально-реалистический) взгляд на мир.

Логику пушкинского перехода от романтизма к реализму нельзя рассматривать как моментальный творческий скачок. Это - процесс, причем взаимовозвратный, духовно напряженный, достаточно протяженный во времени, имеющий свою объективную поступательность развития, которую невозможно искусственно динамизировать. Зарождавшиеся тенденции реализма по мере своего утверждения и художественного освоения действительности определенное время продолжали оставаться во власти эстетической гравитации романтизма. Существование довольно длительного «переходного периода» в творчестве Пушкина, охватывающего собой середину 1820-х годов, когда, решая важнейшие проблемы искусства, актуализированные современной ему романтической эстетикой, отвечая на вопросы, поставленные романтизмом, поэт разрабатывал основы нового художественного метода, является исторически закономерным.

Традиции романтизма в форме определенной, эстетически суверенной «константы» продолжали активно функционировать в историко-литературном процессе эпохи, при этом одновременно, многолико-причудливым образом участвуя и в процессе формирования художественноэстетической системы реализма, которая складывалась постепенно, без крутой ломки. Для самого Пушкина зарождавшийся реализм был, скорее, «преемником-оппонентом», нежели антагонистом романтизма.

Истинный романтизм» Пушкина - романтизм особого, «переходного» состояния, проявляющийся пока как тенденция, отражающая потенциальную готовность литературы к качественным переменам. Это романтизм, с одной стороны, преодолевающий прежнюю сложившуюся концепцию мира и человека, сложившийся тип художественного освоения действительности (романтический), а с другой - одновременно, зачастую интуитивно, осваивающий и разрабатывающий новую концепцию мира и человека, формирующий новый тип художественного освоения действительности - реалистический.

При этом универсальность «истинного романтизма» как переходной и объективно необходимой фазы на пути к формированию пушкинского реализма, с нашей точки зрения, заключается, во-первых, в его динамичности и разомкнутости в смежные этапы художественной эволюции Пушкина, а, во-вторых, в том, что «опровергаемое» и «создаваемое» им, находятся в непосредственном и равнонуждающемся «диалоге-полемике». Сложность «истинного романтизма» как романтизма особого, «переходного» качества заключается в том, что многое из того, что обреталось поэтом интуитивно, домысливалось и переоценивалось, становясь позднее осознанным творческим принципом, проявляется пока лишь как симптом, предощущение эстетического прорыва, диалектично переплетающиеся с ностальгией и тяготением к прежней традиции, вполне преодолеваемой только впоследствии.

Перманентно удаляясь от романтизма и неуклонно возвращаясь к нему вновь, Пушкин проявил удивительную писательскую тактичность - удержался от циничного фарса и карикатурного пародирования романтизма, хотя определенному пересмотру его традиций, их переоценке и реалистической интерпретации поэт подвергал многие исходно-установочные романтические формы, ситуации, приемы, образы. Такая врожденная творческая «дипломатичность» во многом предопределила масштабность пушкинских поэтических горизонтов и синтетическую универсальность его художественной системы, описать которую в рамках строго канонического разграничения «реализма» и «романтизма», с нашей точки зрения, не представляется возможным.

Однако в этих же условиях подекабрьской действительности возникали ощутимые предпосылки романтизма иного типа и иного качества, обусловленные для представителей молодого, прогрессивно настроенного поколения - Герцена, Огарева, Лермонтова - ощущением непреодолимо давящего гнета подекабрьской реакции и убеждением в несомненном будущем торжестве света и справедливости над тьмой и социальной неправдой. Отзываясь на трагические жизни и борьбы, на поднятые временем «вопросы, которые мрачат душу, леденят сердце» (Белинский), крупнейшие художники европейского романтизма этих десятилетий отразили в своем творчестве трагизм эпохи, сохранив в то же время жажду осуществления высокого социально-гуманистического идеала, сообщавшего их искусству подлинную народность. Отсюда сочетание в романтической поэзии этих лет острейших контрастов ненависти и любви, скорбного чувства и высоких пророческих прозрений, горького разящего сарказма и патриотического пафоса.

Романтизм 1830-х гг. - своеобразный романтизм нового качества, отрицавший какую бы то ни было справедливость существующего общественного порядка, звавший на преодоление его гнета и возвеличивавший свободную человеческую личность, несомненно, отвечал запросам эпохи в ее наиболее прогрессивных устремлениях.

Этот новый романтизм, возникавший в условиях общего поступательного движения русской литературы к реализму, сохраняя все свое своеобразие и оригинальность, не порывал в то же время связей с традициями и раннего романтизма Пушкина, и романтизма несколько иного оттенка, какой был представлен и развит поэтами-декабристами. В то же время, романтизм 1830-х годов, претерпевая внутренние эстетические изменения, как бы выдвигал перед поэтом-романтиком задачу мыслить более исторично. И в этом заключается, скажем, отличие романтизма Лермонтова от романтизма Жуковского, Пушкина, декабристов.

Романтизм Лермонтова объективно - поздний романтизм, который уже пересматривал, переоценивал и переосмысливал ранний романтизм - романтизм Жуковского, Батюшкова, Пушкина, декабристов, но при этом необходимо особо подчеркнуть то обстоятельство, что пересмотр этот производился прежде всего с позиций и по критериям самого романтизма. Более того, «не-довоплощенные» и «недореализованные» идеалы и устремления раннего русского романтизма оказались в условиях 1830-х годов вновь востребованными и актуальными.

Несмотря на то, что и ранний, и поздний русский романтизм затрагивали сферу одних и тех же - романтических - проблем, мироощущение современников в эпоху раннего и позднего романтизма было глубоко различным, как различными были и ответы на эти проблемы. Вместе с тем, говоря о различных историко-литературных моментах в развитии русского романтизма, мы полагаем, что категории «раннего», «переходного» («истинный романтизм») и «позднего» романтизма носят не столько хронологический, сколько ценностно-эстетический характер.

Непревзойденным выражением позднего русского романтизма явилось мятежное и окрашенное прежде всего глубоким трагизмом, творчество Лермонтова. Ноты безнадежности и отчаяния звучали порой и в поэзии Пушкина, но они не играли доминирующей роли; безысходная надрывность мироощущения не была свойственна ни пушкинской натуре, ни творчеству поэта в целом. Музе Пушкина был свойственен мирный и оптимистический характер, она, фигурально выражаясь, была настроена на мажорный лад. У Лермонтова же трагизм становится главным, преобладающим умонастроением, основой эстетического мировоззрения поэта, основой художественного содержания его творчества. Муза Лермонтова безнадежно трагична, она проникнута неустойчивостью рефлектирующего сознания, озабочена поисками внешних и внутренних нравственных опор.

Особый тип романтического мироощущения, который принято называть «мировой скорбью», практически не присущ Пушкину. У Лермонтова же на протяжении всего недолгого творческого пути чувство «мировой скорби» являлось, с одной стороны, философской и психологической доминантой его поэзии, а с другой - формой его субъективного жизненного состояния, претерпевающей вместе с тем глубокие внутренние изменения.

Лермонтов вновь обращается к темам и образам, которые уже разрабатывал ранний русский романтизм конца 1810-х - начала 1820-х годов, но воплощает их несколько по-иному, с позиций эстетически дозревшего романтизма, то есть позднего русского романтизма, соотнося их со временем, эпохой, их породившей, с теми общественно-философскими тенденциями, которые послужили почвой для формирования художественно-эстетических взглядов поэта. Воспринимая окружающую действительность, Лермонтов не хочет класть на нее художественные «румяна».

Своеобразие лермонтовского романтизма не только как ступени к его реализму, но и как непререкаемой художественной ценности, романтизма нового по сравнению с пушкинской эпохой трагического накала, а потому и нового по сравнению с пушкинским романтизмом психологического качества и внутреннего дискомфорта - все это является ключом к пониманию творчества Лермонтова в целом.

Лермонтовский путь к реализму более сложен, нежели путь Пушкина. Процесс становления реализма как определенного стиля, как законченной художественно-эстетической системы, отражающей определенное отношение к миру, был длительным и противоречивым, и в этом одна из отличительных особенностей творчества Лермонтова. Эволюция художественного мышления поэта шла в фарватере тем, идей, мотивов, которые были заложены в произведениях раннего периода творчества, в границах единой эстетической системы видения мира, отношения к нему и обогащения поэтического сознания личным жизненным опытом. В романтизме Лермонтова заключалось нечто такое, от чего он не считал нужным отказываться даже в последние годы своей жизни, когда он все более самоопределялся как писатель-реалист.

Мы считаем, что общая тенденция исторического развития русской литературы предопределяла не «преодоление» романтизма, а возможность его наиболее полной художественно-эстетической самореализации с последующим и органичным усвоением романтических открытий и завоеваний эстетикой реализма.

Все это в итоге подводит нас к мысли, что в общем развитии русского романтического движения нет художественных противоречий и разрывов между пушкинским и лермонтовским вариантами русского романтизма, представляющих единый культурно-исторический процесс. Мы имеем дело с развитием отечественного романтизма в двух его последовательных стадиях, которые характеризуют национальное своеобразие русского романтизма в его художественно-эстетическом воплощении, но типы этого воплощения обусловлены как особенностями творческой индивидуальности художника, так и различными историческим эпохами.

Русский романтизм раскрывается как целостное культурно-историческое явление, но предстает с различных сторон. Поэтому романтизм Пушкина и романтизм Лермонтова - хронологически различные фазы и эстетические грани эволюции русского романтического движения, каждая из которых, не утрачивая своей индивидуальной целостности, доказывает его нерасторжимое художественное единство.

Естественно и закономерно, что научное исследование, отвечая на одни вопросы, неизбежно ставит каскад других. Действительно, ведь каждая новая концепция по-новому освещает и реорганизует не только свой непосредственный предмет научного изучения, но и косвенным образом - через систему введенных и примененных общих понятийных категорий - все пространство смежных исследований. По-видимому, не составляет исключения и настоящая работа; а поскольку соотнести конкретное исследование с соседними сегментами, установить пределы допустимой применимости его идей и понятий - это типичные задачи научной критики, то данное заключение, предполагающее именно границы релевантности работы и не решенные в ней проблемы, и призвано сыграть роль первичной авторской самокритики.

Список научной литературыЛипич, Василий Васильевич, диссертация по теме "Русская литература"

1. Аверинцев С.С. Поэты / С.С. Аверинцев. - М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. - 364 с.

2. Айхенвальд Ю.И. Силуэты русских писателей / Ю.И. Айхенвальд. -М.: Республика, 1994.-591 с.

3. Азадовский М.К. История русской фольклористики: В 2 т. / М.К. Азадовский. М.: Учпедгиз, 1958.

4. Алексеев М.П. Пушкин. Сравнительно-исторические исследования / М.П. Алексеев. М.: Наука, 1972. - 468 с.

5. Алексеев М.П. Пушкин и мировая литература / М.П. Алексеев. Л.: Наука, 1987.-616 с.

6. Андреевич Е.А. Опыт философии русской литературы / Е.А. Андреевич. СПб.: Знаше, 1909. - 536 с.

7. Аникин A.B. Пушкин, Россия, современность. Политические и социально-экономические аспекты / A.B. Аникин. М.: Наука, 1999. - 256 с.

8. Аникст A.A. Идейные и художественные основы романтизма / A.A. Аникст // Искусство романтической эпохи. М.: Гос. музей изобразительных искусств им. A.C. Пушкина, 1969.-С. 3-18.

9. Архангельский А.Н. Герои Пушкина. Очерки литературной характерологии / А.Н. Архангельский. М.: Высшая школа, 1999. - 286 с.

10. Архипов В.А. М.Ю. Лермонтов. Поэзия познания и действия / В.А. Архипов. М.: Московский рабочий, 1965. - 471 с.

11. П.Асмус В.Ф. Историко-философские этюды / В.Ф. Асмус. М.: Мысль, 1984.-318 с.

12. Базанов В.Г. Очерки декабристской литературы. Поэзия / В.Г. База-нов.-М.; Л.: Гослит, 1961.-470 с.

13. Байрон Д.Г. Дневники. Письма / Д.Г. Байрон. М.: Изд-во АН СССР, 1963.-439 с.

14. Байрон Д.Г. Сочинения: В 3 т. / Д.Г. Байрон. М.: Художественная литература, 1974.

15. Байрон Д.Г. Сочинения: В 4 т. / Д.Г. Байрон. М.: Правда, 1981.

16. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика / Р. Барт. пер с фр.; сост., общ. ред. и вступ. ст. Г.К. Косикова. - М.: Прогресс, 1989. - 615 с.

17. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики / М.М. Бахтин. М.: Художественная литература, 1975. - 502 с.

18. Белецкий А.И. Очередные задачи изучения русского романтизма / А.И. Белецкий // Русский романтизм: сб. науч. тр. Л.: Academia, 1927. -С. 3-21.

19. Белинский В.Г. Избранные философские сочинения / В.Г. Белинский. М.: ГИХЛ, 1943. - 576 с.

20. Белинский В.Г. Собр. соч.: В 3 т. / В.Г. Белинский. М.: ГИХЛ,1948.

21. Белинский В.Г. Полное собрание сочинений: В 13 т. / В.Г. Белинский. М: Изд-во АН СССР, 1953 - 1959.

22. Белинский В.Г. Собр. соч.: В 9 т. / В.Г. Белинский. М.: Художественная литература, 1976 - 1982.

23. Белинский В.Г. Избранные эстетические работы: В 2 т. / В.Г. Белинский.-М.: Искусство, 1986.

24. Бердяев Н. А. О характере русской религиозной мысли XIX века / H.A. Бердяев. -// Современные записки. Париж, 1930. № 42.

25. Бердяев H.A. Философия творчества, культуры, искусства. Сочинения: В 2 т. / H.A. Бердяев. М.: Искусство, 1994.

26. Бердяев H.A. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века / H.A. Бердяев. М.: ООО «Издательство В. Шевчук», 2000.-541 с.

27. Березнева А.Н. Русская романтическая поэма. Лермонтов, Некрасов, Блок. К проблеме эволюции жанра / А.Н. Березнева: монография. Саратов: Изд-во Саратовского гос. ун-та, 1976. - 96 с.

28. Берковский Н.Я. О романтизме и его первоосновах / Н.Я. Берков-ский // Проблемы романтизма. Вып. 2. - М.: Искусство, 1971. - С. 5-18.

29. Берковский Н.Я. Романтизм в Германии / Н.Я. Берковский. Л.: Художественная литература, 1973. - 567 с.

30. Бестужев-Марлинский A.A. Сочинения: В 2 т. / A.A. Бестужев-Марлинский. М.: Гослитиздат, 1958.

31. Благой Д.Д. Творческий путь Пушкина (1826 1830) / Д.Д. Благой. - М.: Советский писатель, 1967. - 722 с.

32. Благой Д.Д. Лермонтов и Пушкин / Д.Д. Благой // Жизнь и творчество М.Ю. Лермонтова. М.: Гослитиздат, 1941. - Сб. 1. - С. 356-421.

33. Благой Д.Д. Мир как красота. О «Вечерних огнях» А. Фета / Д.Д. Благой. М.: Художественная литература, 1975. - 112 с.

34. Бондаренко Г.К. Романтизм в русской литературе начала XIX века и творчество К.Ф. Рылеева / Г.К. Бондаренко // Ученые записки Бирского гос. пединститута. Вып. 5. - 1964. - С. 14-21.

35. Бочаров С.Г. Поэтика Пушкина. Очерки / С.Г. Бочаров. М.: Наука, 1974.-206 с.

36. Брандес Г. Собр. соч.: В 20 т. / Г. Брандес. СПб., 1906 - 1914.

37. Бродский Н.Л. М.Ю. Лермонтов. Биография / Н.Л. Бродский. М.: Гослитиздат, 1945. - Т. 1. - 348 с.

38. Булгаков С.Н. Свет Невечерний: Созерцания и умозрения / С.Н. Булгаков; подгот. текста и коммент. В.В. Сапова; послесл. K.M. Долгова. -М.: Республика, 1994.-414 с.

39. Бурсов Б.И. Национальное своеобразие русской литературы / Б.И. Бурсов. Л.: Советский писатель, 1967.-395 с.

40. Бушмин A.C. Преемственность в развитии литературы / A.C. Буш-мин. г- Л.: Художественная литература, 1975. 158 с.

41. Бушмин A.C. Межлитературные связи и преемственность закономерность литературного развития / A.C. Бушмин // Литературные связи и литературный процесс. -М.: Наука, 1986. - С. 14-34.

42. Бушмин A.C. Преемственность литературного развития / A.C. Бушмин // Историко-литературный процесс. Проблемы и методы изучения. Л.: Наука, 1974.-С. 126-167.

43. Бэлза И.Ф. Универсализм Пушкина / И.Ф. Бэлза // Творчество A.C. Пушкина. Материалы советско-американского симпозиума в Москве. М., 1985.-С. 4-17.

44. Вайман С.Т. Неевклидова поэтика / С.Т. Вайман. М.: Наука, 2001. -479 с.

45. Вайнштейн О.Б. Язык романтической мысли / О.Б. Вайнштейн: монография. М.: Изд-во РГТУ, 1994. - 80 с.

46. Ванслов В.В. Эстетика романтизма / В.В. Ванслов. М.: Искусство, 1966.-403 с.

47. Васильев Б.А. Духовный путь Пушкина / Б.А. Васильев. М.: Sam & Sam, 1994.-300 с.

48. Вацуро В.Э. «Журналист, читатель и писатель» / В.Э. Вацуро // Лермонтовская энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1981. -С. 170-172.

49. Вацуро В.Э. Пушкинская пора / В.Э. Вацуро. СПб.: Академический проект, 2000. - 624 с.

50. Веселовский А.Н. Этюды о байронизме / А.Н. Веселовский // Этюды и характеристики. М., 1912.-Т. 1.-С. 385-436.

51. Веселовский А.Н. Пушкин и европейская поэзия / А.Н. Веселовский //Этюды и характеристики.-М., 1912.-Т. 2.-С. 158-177.

52. Веселовский А.Н. Западное влияние в новой русской литературе. Сравнительно-исторические очерки / А.Н. Веселовский. 5-е изд. - М., 1916. -259 с.

53. Вершинина Н.Л. Особенности развития реализма в литературе конца 30-х начала 40-х годов XIX века и Пушкин / Н.Л. Вершинина // Проблемы современного пушкиноведения. - Псков: Изд-во 111 11И, 1991. - С. 118-129.

54. Виролайнен М.Н. Типология культурных эпох русской истории / М.Н. Виролайнен // Русская литература. 1991. - № 1. - С. 3-20.

55. Власенко Т.Л. Становление романтического метода и эволюция авторского сознания в лирике В.А. Жуковского / Т.Л. Власенко: автореф. дис. . канд. филол. наук. Свердловск, 1987.-20 с.

56. Волжский A.C. Из мира литературных исканий / A.C. Волжский. -СПб., 1906.-476 с.

57. Волк С.С. Исторические взгляды декабристов / С.С. Волк. М.; JL: Изд-во АН СССР, 1958.-461 с.

58. Волков И.Ф. Основные проблемы изучения романтизма / И.Ф. Волков // К истории русского романтизма. М.: Наука, 1973. - С. 5-36.

59. Волков И.Ф. Творческие методы и художественные системы / И.Ф. Волков. М.: Искусство, 1978. - 264 с.

60. Вольперт Л.И. Понятие «истинного романтизма» у Пушкина и Стендаля / Л.И. Вольперт // Болдинские чтения. Горький: Волго-Вятское книжное изд-во, 1982.-С. 147-155.

61. Вольперт Л.И. Пушкин в роли Пушкина / Л.И. Вольперт. М.: Школа «Языки русской культуры», 1998. - 328 с.

62. Вопросы методологии литературоведения: сб. ст. М.; Л.: Наука, 1966.-284 с.

63. Вяземский П.А. Полн. собр. соч.: В 12т./ П.А. Вяземский. СПб., 1878- 1896.

64. Вяземский П.А. Сочинения: В 2 т. / П.А. Вяземский. М.: Художественная литература, 1982.

65. Вестник Европы. 1818. -Ч. XCVII. - № 4. - С. 252-264.

66. Габитова P.M. Философия немецкого романтизма / P.M. Габитова. -М.: Наука, 1978.-287 с.

67. Гайденко П.П. Парадоксы свободы в учении Фихте / П.П. Гайденко; отв. ред. Т.И. Ойзерман. М.: Наука, 1990. - 127 с.

68. Гаспаров Б.М. Поэтический язык Пушкина как факт истории русского литературного языка / Б.М. Гаспаров. СПб.: Академический проект, 1999.-397 с.

69. Гегель Г.В.Ф. Эстетика: В 4 т. / Г.В.Ф. Гегель; предисл. М. Лифши-ца.-М.: Искусство, 1968- 1971.

70. Гегель Г.В.Ф. Сочинения / Г.В.Ф. Гегель. Т. XIII. - М., 1938.

71. Гей H.K. Художественная литература / H.K. Гей. М.: Наука, 1975. -472 с.

72. Гейне Г. Собр. соч.: В 10 т. / Г. Гейне; под общ. ред. Н.Я. Берков-ского. -М.: Гослитиздат, 1956- 1958.

73. Герцен А.И. Полн. собр. соч.: В 30 т. / А.И. Герцен. М.: Изд-во АН СССР, 1954-1964.

74. Герцен А.И. Сочинения: В 9 т. / А.И. Герцен. М.: Гослитиздат, 1955- 1958.

75. Гершензон М.О. Исторические записки / М.О. Гершензон. М.,1910.

76. Герштейн Э.Г. Судьба Лермонтова / Э.Г. Герштейн. М.: Художественная литература, 1986.-351 с.

77. Гинзбург Л.Я. О лирике / Л.Я. Гинзбург. М.; Л.: Советский писатель, 1964.-407 с.

78. Гинзбург Л.Я. О проблеме народности в поэзии декабристов / Л.Я. Гинзбург // О русском реализме XIX века и вопросах народности литературы; отв. ред. П.П. Громов. М.; Л.: Гослитиздат, 1960. - С. 52-93.

79. Гинзбург Л.Я. О старом и новом: Статьи и очерки / Л.Я. Гинзбург. -Л.: Советский писатель, 1982. 423 с.

80. Глинка-Волжский A.C. Христианские переживания в русской литературе / A.C. Волжский // Вопросы жизни. 1905. - Апрель-май.

81. Глухов А.И. Эпическая поэзия М.Ю. Лермонтова / А.И. Глухов: монография. Саратов: Изд-во Саратовского гос. ун-та, 1982. - 209 с.

82. Гоголь Н.В. Полн. собр. соч.: В 15 т. / Н.В. Гоголь. М., 19371952.

83. Головин (Орловский) К.Ф. Русский роман и русское общество / К.Ф. Головин (Орловский). 2-е изд. - СПб., 1904. - 427 с.

84. Горький М. О литературе / М. Горький. М.: Гослитиздат, 1937.

85. Горький М. Собр. соч.: В 30 т. / М. Горький. М.: Гослитиздат, 1949-1954.

86. Грехнев В.А. Болдинская лирика A.C. Пушкина. 1830 год / В.А. Грехнев: монография. Горький: Волго-Вятское книжное изд-во, 1977. -192 с.

87. Грешных В. В мире немецкого романтизма / В.В. Грешных: монография. Калининград, 1995. - 90 с.

88. Григорьев A.A. Собр. соч. Вып. 6. / A.A. Григорьев. -М., 1915.

89. Григорьев A.A. Собр. соч. Вып. 13. / A.A. Григорьев. М., 1916.

90. Григорьев A.A. Литературная критика / A.A. Григорьев. М.: Художественная литература, 1967.-631 с.

91. Григорьев A.A. Эстетика и критика / A.A. Григорьев. М.: Искусство, 1980.-496 с.

92. Григорьев A.A. Воспоминания / A.A. Григорьев. Л.: Наука, 1980.439 с.

93. Григорьев A.A. Искусство и нравственность / A.A. Григорьев. М.: Современник, 1986. - 349 с.

94. Григорьян К.Н. К изучению романтизма / К.Н. Григорьян // Русская литература. 1967.- №3.- С. 124-141.

95. Григорьян К.Н. Лермонтов и его роман «Герой нашего времени» / К.Н. Григорьян. Л.: Наука, 1975. - 346 с.

96. Григорьян К.Н. Лермонтов и романтизм / К.Н. Григорьян. М.; Л.: Наука, 1964.-300 с.

97. Гуковский Г.А. Пушкин и русские романтики / Г.А. Гуковский. -Саратов: Изд-во Саратовского гос. ун-та, 1946. 298 с.

98. Гуковский Г.А. Пушкин и проблемы реалистического стиля / Г.А. Гуковский. М.: Гослитиздат, 1957. - 414 с.

99. Гуковский Г.А. Реализм Гоголя / Г.А. Гуковский. М.: Л.: Гослитиздат, 1959.-531 с.

100. Гуковский Г.А. Пушкин и русские романтики / Г.А. Гуковский. -М.: Интрада, 1995.-318 с.

101. Гуляев H.A. О спорном в теории романтизма / H.A. Гуляев // Русская литература. 1966. -№ 1. - С. 66-78.

102. Гуляев H.A. Концепция личности в романтическом творчестве Байрона и Пушкина / H.A. Гуляев // Вопросы романтического миропонимания, метода, жанра и стиля: сб. науч. тр. Калинин: Изд-во Калининского гос. ун-та, 1986.-С. 3-19.

103. Гуляев H.A., Карташова И.В. Роль романтизма в формировании критического реализма / H.A. Гуляев, И.В. Карташова // Русская литература.- 1980. -№ 3. С. 115-132.

104. Гуревич A.M. Типологическая общность и национально-историческое своеобразие: К спорам о литературных направлениях / A.M. Гуревич // Вопросы литературы. 1978. - № 11. - С. 164-187.

105. Гуревич A.M. О типологических особенностях русского романтизма / A.M. Гуревич // К истории русского романтизма. М.: Наука, 1973. -С. 505-525.

106. Гуревич A.M. Романтизм в русской литературе / A.M. Гуревич. -М.: Просвещение, 1980. 103 с.

107. Гуревич A.M. Романтизм Пушкина / A.M. Гуревич. М.: МИ-РОС, 1993.- 192 с.

108. Давыдов А.П. «Духовной жаждою томим»: A.C. Пушкин и становление «серединной» культуры в России / А.П. Давыдов: монография. -Новосибирск: Сибирский хронограф, 2001.-242 с.

109. Давыдов Ю.Н. Искусство и элита / Ю.Н. Давыдов. М.: Искусство, 1966.-344 с.

110. Декабристы. Поэзия, драматургия, проза, публицистика, литературная критика: В 2 т.; сост. Вл. Орлов. М.; Д.: Гослитиздат, 1951.

111. Дмитриев A.C. Романтизм и Просвещение борьба или взаимодействие? / A.C. Дмитриев // Вопросы литературы. - 1972. -№ 10.

112. Дмитриев A.C. Проблемы йенского романтизма / A.C. Дмитриев.- М.: Изд-во МГУ, 1975. 264 с.

113. Достоевский Ф.М. Дневник писателя за 1873 год / Ф.М. Достоевский // Достоевский Ф.М. об искусстве. М.: Искусство, 1973. - С. 186-243.

114. Достоевский Ф.М. Дневник писателя: 1873 1881 / Ф.М. Достоевский. - СПб.: Лениздат, 1999. - 735 с.

115. Друзья Пушкина: Переписка. Воспоминания. Дневники: В 2 т. М.: Правда, 1985.

116. Европейский романтизм: сб. науч. ст.; отв. ред. И. Неупокоева, И. Шетер. М.: Наука, 1973. - 496 с.

117. Егоров Б.Ф. От Хомякова до Лотмана / Б.Ф. Егоров. М.: Языки славянской культуры, 2003. - 368 с.

118. Елистратова A.A. К проблеме соотношения реализма и романтизма / A.A. Елистратова // Вопросы литературы. 1957. - № 6. - С. 28-47.

119. Еремеев А.Э. И.В. Киреевский. Литературные и философско-эстетические искания (1820 1830) / А.Э. Еремеев: монография. - Омск, 1996.

120. Есаулов H.A. Христианское основание русской литературы: Соборность / И.А. Есаулов // Литературная учеба. 1998. -№ 1. - С. 105-123.

121. Жан-Поль. Приготовительная школа эстетики / Жан Поль. пер. с нем.; вступ. статья, сост., пер. и коммент. Ал.В. Михайлова. - М.: Искусство, 1981.-448 с.

122. Жаравина Л.В. A.C. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, Н.В. Гоголь: философско-религиозные аспекты литературного развития 1830 1840-х годов / Л.В. Жаравина: монография. - Волгоград: Перемена, 1996. - 215 с.

123. Жирмунский В.М. Байрон и Пушкин. Пушкин и западные литературы / В.М. Жирмунский. Л.: Наука, 1978. - 423 с.

124. Жирмунский В.М. Сравнительное литературоведение / В.М. Жирмунский. Л.: Наука, 1979.-493 с.

125. Жирмунский В.М. Немецкий романтизм и современная мистика / В.М. Жирмунский. СПб.: Axioma, 1996. - 231 с.

126. Жуковский В.А. Эстетика и критика / В.А. Жуковский. подгот. текста, сост. и примеч. Ф.З. Кануновой и др.; вступ. ст. Ф.З. Кануновой и A.C. Янушкевича. - М.: Искусство, 1985. - 431 с.

127. Журавлева А.И. Лермонтов в русской литературе / А.И. Журавлева. М.: Прогресс-Традиция, 2002. - 286 с.

128. Заборов П.Р. Ж. де Сталь и русская литература первой трети XIX века / П.Р. Заборов // Ранние романтические веяния. Из истории международных связей русской литературы. Л.: Наука, 1972. - С. 168-203.

129. Замалеев А.Ф. Курс истории русской философии / А.Ф. Замалеев: учебник для высшей школы. М.: Институт «Открытое общество», 1996. -352 с.

130. Замотан И.И. Романтизм 20-х годов XIX столетия в русской литературе: В 2 т. /И.И. Замотан. СПб., 1913-1914.

131. Зеньковский В.В. Принципы православной антропологии / В.В. Зеньковский // Русское зарубежье в год тысячелетия крещения Руси. М.: Столица, 1991.-С. 115-148.

132. Зеньковский В.В. История русской философии: В 2 т. / В.В. Зеньковский.-Л., 1991.

133. Зотов С.Н. Художественное пространство мир Лермонтова / С.Н. Зотов. - Таганрог: Изд-во ТГПУ, 2001. - 321 с.

134. Зыкова Е.П. Восточные мотивы в творческой биографии Байрона / Е.П. Зыкова // Великий романтик Байрон и мировая литература. М.: АН СССР ИМЛИ им A.M. Горького, 1991. - С. 38-59.

135. Ивинский Д.П. О Пушкине / Д.П. Ивинский. М.: INTRADA MMV, 2005.-271 с.

136. Избранные социально-политические и философские произведения декабристов: В 3 т. М.: Госполитиздат, 1951. - Т. III. - 466 с.

137. Ильченко Н.М. «И с неразгаданным волненьем пою Германию мою.» (Рецепция Германии в русской романтической прозе 30-х годов XIX века) / Н.М. Ильченко: монография. М.; Нижний Новгород, 2001. - 194 с.

138. История западной литературы. (1800 1910); под ред. Ф.Д. Батюшкова.-ТТ. 1-3.-М., 1912-1914.

139. История русской литературы: В 3 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР,

140. История романтизма в русской литературе: В 2 т. М.: Наука,1979.

141. История философии в СССР: В 5 т.; предисловие В.Е. Евграфова. -М.: Наука, 1968.-Т. 2. 601 с.

142. История эстетической мысли: становление и развитие эстетики как науки: В 6 т. М.: Искусство, 1985 - 1990.

143. Исхаков Х.И. Пушкин и религия / Х.И. Исхаков. М.: Алгоритм, 2005.-624 с.

144. Казарин В.П. Проблемы художественного метода русской литературы 30-х годов XIX века (Пушкин, Лермонтов, Гоголь) / В.П. Казарин: ав-тореф. дис. д-ра филол. наук. Киев, 1987. - 45 с.

145. Каменский З.А. Философские идеи русского Просвещения / З.А. Каменский. -М.: Мысль, 1971.-396 с.

146. Каменский З.А. Русская эстетика первой трети XIX века. Романтизм / З.А. Каменский // Русские эстетические трактаты первой трети XIX века: В 2 т. М.: Искусство, 1974. - Т. 2. - С. 9-77.

147. Каменский З.А. А.И. Галич / З.А. Каменский. М.: ИФРАН, 1995.-229 с.

148. Кантор K.M. Красота и польза / K.M. Кантор. М.: Искусство, 1967.-279 с.

149. Канунова Ф.З. Эстетика русской романтической повести / Ф.З. Канунова: монография. Томск: Изд-во Томского гос. ун-та, 1973.-307 с.

150. Канунова Ф.З. Еще раз о соотношении романтизма и реализма / Ф.З Канунова // Проблема метода и жанра: сб. науч. тр. Томск: Изд-во Томского гос. ун-та, 1991.-С. 3-16.

151. Канунова Ф.З., Айзикова И.А. Нравственно-эстетические искания русского романтизма и религия (1820 1840-е гг.) / Ф.З. Канунова, И.А. Айзикова: монография. - Новосибирск: Сибирский хронограф, 2001. - 303 с.

152. Капитанова Jl.А. Повествовательная структура русской романтической повести / Л.А. Капитанова: монография. М.: Изд-во МПГУ, 1994. -113 с.

153. Карташова И.В. Гоголь и романтизм / И.В. Карташова: спецкурс. Калинин: Изд-во Калининского гос. ун-та, 1975. - 125 с.

154. Касаткина В.Н. Романтическая муза Пушкина / В.Н. Касаткина. -М.: Изд-во МГУ, 2001. 122 с.

155. Кессель Л.М. Гете и «Западно-восточный диван» / Л.М. Кессель. -М.: Наука, 1973.- 119 с.

156. Кибальник С.А. Русская антологическая поэзия первой трети XIX века / С.А. Кибальник. Л.: Наука, 1990. - 267 с.

157. Кибальник С.А. Художественная философия Пушкина / С.А. Кибальник: монография. СПб.: РАН ИР ЛИ, 1999. - 199 с.

158. Киреевский И.В. Полн. собр. соч.: В 2 т. / И.В. Киреевский. М.: Путь, 1911.

159. Киреевский И.В. Избранные статьи / И.В. Киреевский. М.: Современник, 1984.-383 с.

160. К истории русского романтизма: сб. науч. тр. М.: Наука, 1973.551 с.

161. Клитко А.И. О методе и традициях романтизма / А.И. Клитко // Филологические науки. 1965.-№ 1.-С. 3-13.

162. Ключевский В.О. Сочинения: В 9 т. / В.О. Ключевский; под. ред. В.Л. Янина. -М.: Мысль, 1989.

163. Коган П.С. Романтизм и реализм в европейской литературе XIX века / П.С. Коган. М.: Книгоиздательство B.C. Клестова, 1923. - 112 с.

164. Кожинов В.В. О «поэтической эпохе» 1850-х годов. (К методологии русской литературы) / В.В. Кожинов // Русская литература. 1969. - № 3. -С. 24-35.

165. Козлов A.A. Свое слово / A.A. Козлов // Философско-литературный сборник. Киев, 1890. - Вып. 3. - С. 99-107.

166. Койре А. Философия и национальная проблема в России начала XIX века / А Койре. М.: Модест Колеров, 2003. - 304 с.

167. Конрад Н.И. Запад и Восток / Н.И. Конрад. М.: Наука, 1972.496 с.

168. Корман Б.О. К дискуссии о комедии A.C. Грибоедова «Горе от ума» / Б.О. Корман // Известия АН СССР. Отд. литературы и языка. - 1970. - Т. XXIX. - Вып. 6. - С. 522-531.

169. Корман Б.О. Метод и материал: Стихотворение A.C. Пушкина «Поэт и толпа» и романтическая традиция / Б.О. Корман // Типология литературного процесса и индивидуальность писателя: сб. науч. тр. Пермь: Изд-во Пермского гос. ун-та, 1979. - С. 6-31.

170. Корман Б.О. О поэзии М.Н Муравьева / Б.О. Корман // Жанр и композиция литературного произведения: сб. науч. тр. Калининград, 1980. -С. 3-12.

171. Корман Б.О. Авторское сознание в лирике К.Н. Батюшкова / Б.О. Корман // Проблема автора в художественной литературе: сб. науч. тр. -Ижевск: Изд-во Удмуртского гос. ун-та, 1983. С. 5-12.

172. Корман Б.О. Заметки о лирике / Б.О. Корман // Проблема автора в русской литературе: сб. науч. тр. Ижевск: Изд-во Удмуртского гос. ун-та, 1985.-С. 3-14.

173. Коровин В.И. Творческий путь Лермонтова / В.И. Коровин: монография. М.: Просвещение, 1973. - 287 с.

174. Коровин В.И. Романтизм в русской литературе первой половины 20-х годов XIX в. Пушкин / В.И. Коровин // История романтизма в русской литературе (1790 1825): коллек. моногр. - М.: Наука, 1979. - С. 183-254.

175. Коровин В.И. Поэты пушкинской поры / В.И. Коровин: монография. М.: Просвещение, 1980. - 159 с.

176. Коровин В.И., Коровина В.Я. A.C. Пушкин. Школьный энциклопедический словарь / В.И. Коровин, В.Я. Коровина. М.: Просвещение, 1999. -775 с.

177. Корш Ф.Е. Римская элегия и романтизм / Ф.Е. Корш. M., 1899.112 с.

178. Котельников В.А. «Покой» в религиозно-философских художественных контекстах / В.А. Котельников // Русская литература. 1994. - № 1. -С. 3-41.

179. Котляревский H.A. История романтического настроения в Европе XIX века / H.A. Котляревский. СПб., 1892. - Ч. I.

180. Котляревский H.A. Пушкин и Россия / H.A. Котляревский. -СПб., 1922.-22 с.

181. Кошелев В.А. Историософская оппозиция «Запад Восток» в творческом сознании Пушкина / В.А. Кошелев // Русская литература. - 1994. - № 4. - С. 3-15.

182. Кузнецов И.С. Система лирических ситуаций романтической поэзии A.C. Пушкина / И.С. Кузнецов. М., 1999.

183. Кулагина-Довгий O.JI. A.C. Пушкин и Барри Корнуэлл / O.JI. Кулагина-Довгий: автореф. дис. канд. филол. наук. -М., 1990. -20 с.

184. Кулешов В.И. Литературные связи России и Западной Европы в XIX в. (первая половина) / В.И. Кулешов. М.: Изд-во МГУ, 1965. - 461 с.

185. Кулешов В.И. Типология русского романтизма / В.И. Кулешов // Романтизм в славянских литературах. М.: Изд-во МГУ, 1973. - С. 6-28.

186. Кулешов В.И. Славянофилы и русская литература / В.И. Кулешов. М.: Художественная литература, 1976. - 287 с.

187. Купреянова E.H. Национальное своеобразие русской литературы. Очерки и характеристики / E.H. Купреянова. Л.: Наука, 1976. - 415 с.

188. Кюхельбекер В.К. Путешествие. Дневник. Статьи / В.К. Кюхельбекер. Л.: Наука, 1979. - 789 с.

189. Лазарев В.В. Философия раннего и позднего Шеллинга / В.В. Лазарев; отв. ред. Т.И. Ойзерман. -М.: Наука, 1990. 168 с.

190. Лашкевич A.B. Байрон и байронизм в литературном сознании России первой половины XIX в. / A.B. Лашкевич // Великий романтик. Байрон и мировая литература. -М.: Наука, 1991. С. 160-176.

191. Левин Ю.Д. О русском поэтическом переводе в эпоху романтизма / Ю.Д. Левин // Ранние романтические веяния. Из истории международных связей русской литературы. Л.: Наука, 1972. - С. 222-284.

192. Леонов Л.М. Литературные выступления / Л.М. Леонов. М.: Советская Россия, 1966. - 137 с.

193. Лермонтов М.Ю. Полное собрание сочинений: В 5 т. / М.Ю. Лермонтов; под ред. Б.М. Эйхенбаума. М.; Л.: Academia, 1936 - 1937.

194. Лермонтов М.Ю. Полное собрание сочинений: В 6 т. / М.Ю. Лермонтов; под ред. Н.Ф. Бельчикова, Б.П. Городецкого, Б.В. Томашевского и др. М.; Л.: АН СССР, 1954 - 1957.

195. Лермонтов М.Ю. Полное собрание сочинений: В Ют. / М.Ю. Лермонтов; председ. изд. оргкомитета Г.Н. Селезнев. -М.: Воскресенье, 2001 -2002.

196. Лермонтов М.Ю. и литература народов Советского Союза: сборник научных трудов; ред. кол. К.В. Айвазян и др. Ереван, Изд-во Ереванского гос. ун-та; ИМЛИ им. A.M. Горького, 1974. - 456 с.

197. Лермонтов М.Ю. в русской критике. М.: Советский писатель, 1985.-288 с.

198. Лермонтов М.Ю. в воспоминаниях современников; ред. кол.: В.Э. Вацуро, Н.К. Гей и др. М.: Художественная литература, 1989. - 672 с.

199. Лермонтовская энциклопедия; гл. ред. В.А. Мануйлов. М.: Советская энциклопедия, 1981. - 784 с.

200. Летопись русских журналов за 1839 год // Сын Отечества. -1839.-Т. 7.

201. Литературная теория немецкого романтизма. Л.: Изд. писателей в Ленинграде, 1934. - 334 с.

202. Литературные манифесты западноевропейских романтиков. М.: Изд-во МГУ, 1980.-638 с.

203. Лихачев Д.С. О точности литературоведения / Д.С. Лихачев // Литературные направления и стили. М. Изд-во МГУ, 1976. - С. 14-17.

204. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы / Д.С. Лихачев. -2-е изд.-Л.: Наука, 1971.-297 с.

205. Лихачев Д.С. Развитие русской литературы X XVII веков. Эпохи и стили / Д.С. Лихачев. - Л.: Наука, 1973. - 254 с.

206. Ломинадзе C.B. Поэтический мир Лермонтова / C.B. Ломинадзе. М.: Современник, 1985. - 288 с.

207. Лосев А.Ф. Страсть к диалектике / А.Ф. Лосев. М.: Советский писатель, 1990. - 319 с.

208. Лосский Н.О. История русской философии / Н.О. Лосский. -М.: Издательская группа «Прогресс», 1994. 460 с.

209. Лотман Ю.М. Культура и взрыв / Ю.М. Лотман. М.: Гнозис: издательская группа «Прогресс», 1992. - 270 с.

210. Лотман Ю.М. Пушкин. Биография писателя. Статьи и заметки: 1960 1990. «Евгений Онегин»: Комментарий / Ю.М. Лотман. - СПб.: Искусство-СПБ, 1997. - 847 с.

211. Маймин Е.А. О русском романтизме / Е.А. Маймин. М.: Просвещение, 1975. - 240 с.

212. Маймин Е.А. Пушкин. Жизнь и творчество / Е.А. Маймин. М.: Наука, 1981.-208 с.

213. Макогоненко Г.П. Поэма М.Ю. Лермонтова «Мцыри» и русский реализм 1830-х годов // Проблемы поэтики русского реализма XIX в.: сб. науч. тр. Л.: Изд-во Ленинградского гос. ун-та, 1984. - С. 3-33.

214. Макогоненко Г.П. Лермонтов и Пушкин. Проблемы преемственного развития литературы / Г.П. Макогоненко. Л.: Советский писатель, 1987.-399 с.

215. Максимов Д.Е. Поэзия Лермонтова / Д.Е. Максимов. М.; Л.: Наука, 1964.-265 с.

216. Манн Ю.В. Русская философская эстетика (1820 1830) / Ю.В. Манн. - М.: Искусство, 1969. - 304 с.

217. Манн Ю.В. Поэтика русского романтизма / Ю.В. Манн. М.: Наука, 1976.-375 с.

218. Манн Ю.В. Динамика русского романтизма / Ю.В. Манн. М.: Аспект-Пресс, 1995.-381 с.

219. Мануйлов В.А. Роман М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени». Комментарий / В.А. Мануйлов. М.; Л.: Просвещение, 1966. - 279 с.

220. Маркович В.М. Вопрос о литературных направлениях и построении истории русской литературы XIX века / В.М. Маркович // Известия РАН. Серия лит. и яз. - 1993. -№ 3. - С. 26-32.

221. Маркович В.М. Пушкин и Лермонтов в истории русской литературы. Статьи разных лет / В.М. Маркович. СПб.: Изд-во С-Петербургского гос. ун-та, 1997. - 216 с.

222. Мейлах Б.С. Пушкин и его эпоха / Б.С. Мейлах. М.: ГИХЛ, 1958.-697 с.

223. Мейлах Б.С. Пушкин и русский романтизм / Б.С. Мейлах. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937. - 296 с.

224. Мережковский Д.С. В тихом омуте. Статьи и исследования разных лет / Д.С. Мережковский. М.: Советский писатель, 1991. - 496 с.

225. Миллер О.В. «Пророк» / О.В. Миллер // Лермонтовская энциклопедия. -М.: Советская энциклопедия, 1981. С. 449-450.

226. Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. М.: Российская энциклопедия, 1994.

227. Михайлов Ал.В. Диалектика литературной эпохи. Переход от романтизма к реализму в литературах Европы / Ал. В. Михайлов: автореф. дис. . д-ра филол. наук. М., 1989. - 43 с.

228. Михайлова E.H. Проза Лермонтова / E.H. Михайлова. М.: Гослитиздат, 1957.-381 с.

229. Михайлова Н.И. «Парнасский мой отец» / Н.И. Михайлова. М.: Советская Россия, 1983. - 192 с.

230. Михайлова Н.И. Творчество Пушкина и ораторская проза 1812 г. / Н.И. Михайлова // Пушкин. Исследования и материалы. Л.: Изд-во АН СССР; Институт русской литературы (Пушкинский дом), 1986. - Т. 12. -С. 278-288.

231. Михайлова Н.И. Творчество A.C. Пушкина и русская ораторская проза первой трети XIX в. / Н.И. Михайлова: автореф. дис. . д-ра филол. наук. М., 1988.-44 с.

232. Михайлова Н.И. «Поэт задумчивый мечтатель». (Над страницами «Евгения Онегина») / Н.И. Михайлова // Русская словесность, 1994. № 1. -С. 3-7.

233. Мнемозина. 1824. - Ч. II. - С. 36-49.

234. Мнемозина. 1824. - Ч. III. - С.

235. Мнемозина.- 1825.-Ч. IV.-С.

236. Московский телеграф. 1831. - Ч. 37. - С. 553-571.

237. Московский телеграф. 1833. - Ч. 49. - № 1.-С. 136-140.

238. Надеждин Н.И. О современном направлении изящных искусств / Н.И. Надеждин // Ученые записки императорского Московского университета. 1833. - Ч. I. - № 3. - С. 422-434.

239. Наливайко Д. Романтизм как эстетическая система / Д. Наливай-ко // Вопросы литературы. 1982. -№ 11. - С. 156-194.

240. На путях к романтизму: отв. ред. Ф.Я. Прийма: коллек. монография. Л.: Наука, 1984. - 290 с.

241. Небольсин С.А. Пушкин и европейская традиция / С.А. Небольсин: монография. М.: Наследие, 1999. - 327 с.

242. Нейман Б.В. Влияние Пушкина в творчестве Лермонтова. 1814 -1914 / Б.В. Нейман. Киев, 1914. - 139 с.

243. Непомнящий B.C. Поэзия и судьба / B.C. Непомнящий. М.: Советский писатель, 1987.-447 с.

244. Неупокоева И.Г. Некоторые вопросы изучения взаимосвязей и взаимодействия национальных литератур / И.Г. Неупокоева // Взаимосвязи ивзаимодействия национальных литератур. М.: Изд-во АН СССР, 1961. -С. 13-51.

245. Неупокоева И.Г. Общие черты европейского романтизма и своеобразие его национальных путей / И.Г. Неупокоева // Европейский романтизм: сб. науч. тр. М.: Наука, 1973. - С. 7-50.

246. Никитина Е.П. Русская поэзия на рубеже двух эпох / Е.П. Никитина. Саратов: Приволжское книжн. изд-во, 1970.

247. Новалис. Фрагменты / Новалис // Литературные манифесты западноевропейских романтиков. М.: Изд-во МГУ, 1980. - С. 94-107.

248. Нольман М.Я. Лермонтов и Байрон / М.Я. Нольман // Жизнь и творчество М.Ю. Лермонтова. М.: Гослитиздат, 1941. - Сб. 1. - С. 466-515.

249. Одинцов В.В. Стилистика текста / В.В. Одинцов. М.: Наука, 1980.-263 с.

250. Одоевский В.Ф. Музыкально-литературное наследие / В.Ф. Одоевский. М.: Музгиз, 1956. - 723 с.

251. Одоевский В.Ф. О литературе и искусстве / В.Ф. Одоевский; вступ. ст. и коммент. В.И. Сахарова. М.: Современник, 1982. - 223 с.

252. Онегинская энциклопедия: В 2 т.; под ред. Н.И. Михайловой. -М.: Русский путь, 1999.

253. О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья: сборник избранных произведений; отв. ред. Е.М. Чехарин. -М.: Наука, 1990. 527 с.

254. Остафьевский архив князей Вяземских. СПб., 1899. - Т. III.676 с.

255. Ответы на вопросы по литературоведению. IV Международный съезд славистов. М.: Изд-во АН СССР, 1958. - 295 с.

256. Очерки по истории русской журналистики и критики. Л.: Изд-во Ленининградского гос. ун-та, 1950. - 533 с.

257. Палиевский П.В. Литература и теория / П.В. Палиевский. М.: Советская Россия, 1979. - 287 с.

258. Палиевский П.В. Русские классики. Опыт общей характеристики / П.В. Палиевский. М.: Художественная литература, 1987. - 237 с.

259. Письма Н.М. Языкова к родным / Н.М. Языков. СПб., 1913.

260. Плимак Е.Г. Общественная мысль как предмет исторического исследования / Е.Г. Плимак // Философские проблемы исторической науки. -М., 1969.

261. Подгаецкая И.Ю. «Свое» и «чужое» в поэтическом стиле. Жуковский Лермонтов - Тютчев / И.Ю. Подгаецкая // Смена литературных стилей. На материале русской литературы XIX - XX вв.; отв. ред. В.В. Кожинов. - М.: Наука, 1974. - С. 201-250.

262. Подшивалова Е.А. Автор в романе Н.Г. Чернышевского «Что делать?» / Е.А. Подшивалова: автореф. дис. . канд. филол. наук. Киев, 1983. -20 с.

263. Полевой H.A. Материалы по истории русской литературы и журналистики тридцатых годов / H.A. Полевой; ред., вступ. ст. и коммент. Вл. Орлова. Л.: Изд-во писателей в Ленинграде, 1934. - 541 с.

264. Полный православный богословский энциклопедический словарь: В 2 т. Репринт, изд. - М.: Концерн «Возрождение», 1992.

265. Польский романтизм и восточнославянские литературы: сб. науч. тр. М.: Наука, 1973. - 288 с.

266. Полярная звезда. СПб., 1825. - С. 2-9.

267. Поспелов Г.Н. Вопросы методологии и поэтики / Г.Н. Поспелов. -М.: Изд-во МГУ, 1983.-336 с.

268. Поэты 1840-х 1850-х годов. - Библиотека поэта. - Большая серия; вступ. ст. и примеч. Б.Я. Бухштаба. - Л.: Советский писатель, 1972. -587 с.

269. Проблемы романтизма: сб. науч. тр. Вып. 1.; сост. У.Р. Фохт. -М.: Искусство, 1967.-360 с.

270. Проблемы романтизма: сб. науч. тр. Вып. 2.; сост. A.M. Гуре-вич. - М.: Искусство, 1971. - 304 с.

271. Проблемы реализма в мировой литературе: сб. науч. тр. М.: Гослитиздат, 1959.-635 с.

272. Проскурин O.A. Поэзия Пушкина, или подвижный палимпсест / O.A. Проскурин. -М.: Новое литературное обозрение. 1999.-462 с.

273. Пульхритудова Е.М. Романтическое и просветительское в декабристской литературе 20-х годов XIX века / Е.М. Пульхритудова // К истории русского романтизма. М.: Наука, 1973. - С. 39-72.

274. Пушкин A.C. Полное собрание сочинений: В 17т./ A.C. Пушкин.- М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937 1949.

275. Пушкин A.C. Полн. собр. соч.: В Ют. / A.C. Пушкин. Л.: Наука, 1977- 1979.

276. Пушкин A.C. Полное собрание сочинений: В 19т./ A.C. Пушкин.- М.: Воскресенье, 1994 1997. - (Репринт, изд.).

277. Пушкин-критик. М.: Гослитиздат, 1950. - 759 с.

278. Пушкин в воспоминаниях современников: В 2 т.; под общ. ред. В.В. Григоренко, С.А. Макашина и др. М.: Художественная литература, 1974.

279. Пушкин в русской философской критике. Конец XIX первая половина XX в.; сост. и вступ. ст. P.A. Гальцевой. - М.: Книга, 1990. - 527 с.

280. Пушкин и современная культура; ред. коллегия: Е.П. Челышев, Т.Б. Князевская, Н.И. Михайлова. М.: Наука, 1996. - 328 с.

281. Пушкин A.C.: путь к Православию; сост., подгот. текстов, примеч. А.Н. Стрижева.-М.: Отчий дом, 1999.-415 с.

282. Пушкин A.C. об искусстве; сост., предисл. и коммент. A.A. Вишневского. М.: Искусство 1999. - 686 с.

283. Пушкин и теоретико-литературная мысль: коллек. моногр.; под ред. Ю. Борева, С. Бочарова, Н. Гея. М.: ИМЛИ - НАСЛЕДИЕ, 1999. -460 с.

284. Радугин A.A. Философия. Курс лекций / A.A. Радугин: учебник для высшей школы. -М.: Владос, 1996.-303 с.

285. Рак В.Д. Раннее знакомство Пушкина с произведениями Байрона / В.Д. Рак // Русская литература. 2000. - № 2. - С. 3-25.

286. Радциг С.И. Романтические мотивы в творчестве Еврепида / С.И. Радциг. Ярославль, 1920.

287. Ревякин А.И. Проблемы изучения и преподавания литературы /

288. A.И. Ревякин. М.: Просвещение, 1972. - 367 с.

289. Реизов Б.Г. Об изучении литературы в современную эпоху / Б.Г. Реизов//Русская литература. 1965.-№ 1.-С. 3-15.

290. Реизов Б.Г. Шекспир и эстетика французского романтизма / Б.Г. Реизов // Шекспир в мировой литературе. M.; JL: Художественная литература, 1964.-С. 157-197.

291. Романтизм в славянских литературах; под ред. В.И. Кулешова. -М.: Изд-во МГУ, 1973. 372 с.

292. Русская критическая литература о произведениях М.Ю. Лермонтова. Хронологический сборник критико-библиографических статей; сост.

293. B.А. Зелинский. М., 1897.-Ч. 1-2.

294. Русская идея: Сборник произведений русских мыслителей; сост. Е.А. Васильев; предисл. A.B. Гулыги; коммент. И.С. Андреева. М.: Айрис-пресс, 2004.-512 с.

295. Русские эстетические трактаты первой трети XIX века: В 2 т. -М.: Искусство, 1974.

296. Русский романтизм: сб. науч. тр.; под ред. А.И. Белецкого. Л.: Academia, 1927.- 150 с.

297. Русский романтизм: сб. науч. тр.; под ред. H.A. Гуляева. М.: Высшая школа, 1974.-359 с.

298. Русский романтизм: сб. науч. тр.; под ред. К.Н. Григорьяна. Л.: Изд-во АН СССР, 1978. - 285 с.

299. Рылеев К.Ф. Стихотворения, статьи, очерки, докладные записки, письма / К.Ф. Рылеев. М.: Гослитиздат, 1956. - 442 с.

300. Сайтанов В.А. A.C. Пушкин и английские поэты Озерной школы /В.А. Сайтаной: автореф. дис. канд. филол. наук. -М., 1979. -20 с.

301. Сандомирский С.М. Прочитанный Пушкин / С.М. Сандомирский. М.: Издательский дом «Стратегия», 2004. - 216 с.

302. Сарабьянов Д.В. О национальных особенностях романтизма в русской живописи начала XIX века / Д.В. Сарабьянов // Советское искусствознание. -М.: Советский художник, 1974. С. 141-163.

303. Сахаров В.И. «Под сенью дружных муз.»: О русских писателях-романтиках / В.И. Сахаров. М.: Художественная литература, 1984. - 295 с.

304. Сахаров В.И. Страницы русского романтизма / В.И. Сахаров. -М.: Советская Россия, 1988. 350 с.

305. Сахаров В.И. Русский романтизм XIX века. Лирика и лирики / В.И. Сахаров. М.: Русское слово, 2004. - 317 с.

306. Сахаров В.И. Романтизм в России: эпоха, школы, стили. Очерки / В.И. Сахаров. М.: ИМЛИ, 2004. - 255 с.

307. Серман И.З. Михаил Лермонтов. Жизнь в литературе. 1836 1841 / И.З. Серман. - М.: Изд-во РГГУ, 2003. - 226 с.

308. Светлов Л.Б. Ранние предшественники декабристов / Л.Б. Светлов // Вопросы истории. -1961. № 1. - С. 12-13.

309. Северные цветы за 1826 год.

310. Семенов Л.Е. Христианство и романтизм: об эпохах представлений о личности в европейской мысли / Л.Е. Семенов // Человек и культурно-историческая традиция: сб. науч. тр. Тверь: Изд-во Тверского гос. ун-та, 1991.-С. 66-75.

311. Семенова С.Г. Метафизика русской литературы: В 2 т. / С.Г. Семенова. М.: Издательский дом «ПоРог», 2004.

312. Сквозников В.Д. Пушкин. Историческая мысль поэта / В.Д. Скозников: монография. М.: Наследие, 1998. - 232 с.

313. Сквозников В.Д. Русская лирика. Развитие реализма / В.Д. Скозников. М.: ИМЛИ РАН, 2002. - 162 с.

314. Слонимский А.Л. Мастерство Пушкина / А.Л. Слонимский. М.: ГИХЛ, 1959.-527 с.

315. Слюсарь A.A. О поэтике романтического произведения / A.A. Слюсарь // Романтизм: Вопросы эстетики и художественной практики: сб. науч. тр. Тверь: Изд-во Тверского гос. ун-та, 1992. - С. 132-142.

316. Смирнов A.A. Романтическая лирика A.C. Пушкина / A.A. Смирнов.-М.: Изд-во МГУ, 1994.- 188 с.

317. Смирнов A.A. Границы пушкинского романтизма / A.A. Смирнов // Пушкин и мировая культура. Международная пушкинская конференция. Материалы. М.: Изд-во МГУ, 1999. - С. 12-13.

318. Соболев П.В. Очерки русской эстетики первой половины XIX века/П.В.Соболев.-JL: Наука, 1972.-Ч. 1.-264 с.

319. Соболев П.В. Теория изящного теория действия (о своеобразии эстетики декабристов) / П.В. Соболев // Декабристы и русская культура; отв. ред. Б.С. Мейлах. - Л.: Наука, 1975. - С. 107-142.

320. Соколов А.Н. История русской литературы XIX века. М.: Изд-во МГУ, 1960.-Т. 1.

321. Соколов А.Н. О романтизме Лермонтова / А.Н. Соколов // Ученые записки МГУ. Труды кафедры русской литературы. - Вып. 118. -М., 1946.-С. 108-123.

322. Соколов А.Н. К спорам о романтизме / А.Н. Соколов // Проблемы романтизма. Вып. 1. - М.: Искусство, 1967. - С. 5-40.

323. Соколов А.Н. Очерки по истории русской поэмы XVIII и первой половины XIX в. / А.Н. Соколов. М.: Изд-во МГУ, 1955. - 692 с.

324. Соколянский М.Г. И несть ему конца. Статьи о Пушкине / М.Г. Соколянский. Одесса: Астро Принт, 1999. - 140 с.

325. Соловьев B.C. Философия искусства и литературная критика / B.C. Соловьев B.C. М.: Искусство, 1991.-699 с.

326. Спасович В.Д. Байронизм у Пушкина и Лермонтова / В.Д. Спасо-вич // Вестник Европы. 1888. - Март. - С. 50-86.

327. Стенник Ю.В. Пушкин и русская литература XVIII века / Ю.В. Стенник. СПб.: Наука, 1995. - 348 с.

328. Степун Ф. Трагедия творчества (Фридрих Шлегель) / Ф. Степун // Логос.-Кн. 1.-М., 1910.

329. Сурат И.З. О старом академизме и новой русской пушкинистике / И.З. Сурат // Новый мир. 1997. - № 7. - С. 225-229.

330. Сын Отечества.- 1812.-Ч. l.-№ 1.-С. 3-9.

331. Сын Отечества. 1815.-Ч. 26. -№ XXI. -217-234.

332. Сын Отечества. 1820. - Ч. 64. - № XL. - С. 297-314.

333. Сын Отечества. 1824. -Ч. 92. -№ 13. - С. 265-274.

334. Темница и свобода в художественном мире романтизма: коллект. монография. М.: ИМЛИ РАН, 2002. - 350 с.

335. Тертерян И.А. Романтизм как целостное явление / И.А. Тертерян //Вопросы литературы. 1983.-№ 4.-С. 151-181.

336. Томашевский Б.В. Пушкин: Современные проблемы историко-литературного изучения / Б.В. Томашевский. Л.: Прибой, 1925. - 136 с.

337. Томашевский Б.В. Пушкин и Франция / Б.В. Томашевский. М.: Советский писатель, 1960.-498 с.

338. Томашевский Б.В. Пушкин. Материалы к монографии / Б.В. Томашевский. М.; Л.: Гослитиздат, 1956. - Т. 1. - 744 е.; М.; Л.: Гослитиздат, 1961.-Т. 2.-576 с.

339. Томашевский Б.В. A.C. Пушкин. Работы разных лет / Б.В. Томашевский. М.: Книга, 1990. - 671 с.

340. Томашевский Б.В. Пушкин: В 2 т. / Б.В. Томашевский. 2-е изд. -М.: Художественная литература, 1990.

341. Троицкий В.Ю. Художественные открытия русской романтической прозы 20 30-х годов XIX в. / В.Ю. Троицкий. - М.: Наука, 1985. -266 с.

342. Троицкий В.Ю. О типологии, национальном своеобразии и мировом значении русского романтизма / В.Ю. Троицкий // Романтизм. Открытия и традиции: сб. науч. тр. Калинин: Изд-во Калининского гос. ун-та, 1988. -С. 74-86.

343. Тураев C.B. О характере и формах литературных влияний / C.B. Тураев // Взаимосвязи и взаимодействия национальных литератур. М.: Изд-во АН СССР, 1961.-С. 387-390.

344. Турбин В.Н. Пушкин. Гоголь. Лермонтов. Об изучении литературных жанров / В.Н. Турбин. М.: Просвещение, 1978. - 239 с.

345. Турчин B.C. Эпоха романтизма в России / B.C. Турчин. М.: Искусство, 1981.-550 с.

346. Тынянов Ю.Н. Пушкин и его современники / Ю.Н. Тынянов. -М.: Наука, 1968.-424 с.

347. Тыркова-Вильямс A.B. Жизнь Пушкина (ЖЗЛ): В 2 т. / A.B. Тыр-кова-Вильямс. -М.: Молодая гвардия, 1998.

348. Удодов Б.Т. М.Ю. Лермонтов. Художественная индивидуальность и творческие процессы / Б.Т. Удодов: монография: Воронеж: Изд-во Воронежского гос. ун-та, 1973. 703 с.

349. Удодов Б.Т. Роман М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» / Б.Т. Удодов: монография. -М.: Просвещение, 1989. 191 с.

350. Удодов Б.Т. Пушкин. Художественная антропология / Б.Т. Удодов // Вече: Альманах русской философии и культуры. СПб., 1996. - Вып. 5.

351. Уманская М.М. Лермонтов и проблемы романтизма в русской литературе 20 30 гг. XIX в. / М.М. Уманская // Филологические науки. -1965.-№2.-С. 26-36.

352. Уманская М.М. Лермонтов и романтизм его времени / М.М. Уманская. Ярославль, 1971.-303 с.

353. Умное делание. (О молитве Иисусовой). Сборник поучений Святых и опытных ея делателей. М.: Московское Подворье Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1992.

354. Урнов Д.М. Пушкин и Шекспир / Д.М. Урнов: автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1966. - 20 с.

355. Усок И.Е. Время в лирике М.Ю. Лермонтова / И.Е. Усок // Искусство слова: сб. статей к 80-летию чл.-корр. АН СССР Д.Д. Благого. М.: Наука, 1973.-С. 151-160.

356. Федоров A.B. Лермонтов и литература его времени / A.B. Федоров. Л.: Художественная литература, 1967. - 362 с.

357. Федоров A.B. Творчество Лермонтова и западные литературы / A.B. Федоров // Литературное наследство. М.: Изд-во АН СССР, 1941. -ТТ. 43-44.-С. 129-226.

358. Федоров Ф.П. Романтический художественный мир: пространство и время / Ф.П. Федоров. Рига: Зинатне, 1988. - 454 с.

359. Федоров Ф.П. Художественный мир немецкого романтизма. Структура и семантика / Ф.П. Федоров. М.: МИК, 2004. - 367 с.

360. Философия Шеллинга в России; под общ. ред. В.Ф. Пустарнако-ва. СПб.: Изд-во РГХИ, 1998. - 528 с.

361. Фихте И.Г. Избранные сочинения: В 2 т. / И.Г. Фихте. СПб.,1993.

362. Флоровский Г. Пути русского богословия / Г. Флоровский. Киев, 1994.-605 с.

363. Флоровский Г. Столп и утверждение истины / Г. Флоровский. -М., 1990.

364. Фомичев С.А. У истоков замысла романа в стихах «Евгений Онегин» / С.А. Фомичев // Болдинские чтения. Горький: Волго-Вятское книжн. изд-во, 1982.-С. 3-12.

365. Фомичев С.А. Поэзия Пушкина: Творческая эволюция / С.А. Фомичев. Л.: Наука, 1986. - 304 с.

366. Фохт У.Р. Некоторые вопросы теории романтизма (заметки и гипотезы) / У.Р. Фохт // Проблемы романтизма. Вып. 1. - М.: Искусство, 1967.-С. 77-91.

367. Фохт У.Р. Спорные вопросы развития романтизма в русской литературе XIX века / У.Р. Фохт // VII международный съезд славистов. Славянские литературы. М.: Наука, 1973. - С. 259-262.

368. Фохт У.Р. Лермонтов. Логика творчества / У.Р. Фохт. М.: Наука, 1975.- 189 с.

369. Франк С.Jl. Духовные основы общества / С.Л. Франк. М.: Республика, 1992.-510 с.

370. Франк С.Л. Личность и мировоззрение Ф. Шлейермахера / С.Л. Франк // Шлейермахер Ф. Речи о религии. Монологи. СПб.: Алетейя, 1994. -С. 7-34.

371. Фридлендер Г.М. Пушкин. Достоевский. «Серебряный век» / Г.М. Фридлендер. СПб.: Наука, 1995. - 523 с.

372. Фридман Н.В. Романтизм в творчестве A.C. Пушкина / Н.В. Фридман. -М.: Просвещение, 1980. 191 с.

373. Фридман Н.В. Поэзия Батюшкова / Н.В. Фридман. М.: Наука, 1971.-383 с.

374. Фризман Л.Г. Жизнь лирического жанра. Русская элегия от Сумарокова до Некрасова / Л.Г. Фризман. М.: Наука, 1973. - 167 с.

375. Фриче В.М. Очерки по истории западноевропейской литературы / В.М. Фриче. М., 1908. - 267 с.

376. Фромм Э. Бегство от свободы / Э. Фромм. М.: Прогресс, 1995.271 с.

377. Хализев В.Е. Литературный процесс / В.Е. Хализев // Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. -М.: Советская энциклопедия, 1962 1978. -Т. 9. -Стбл. 471-478.

378. Ходанен Л.А. Миф в творчестве русских романтиков / Л.А. Хо-данен: монография. Томск: Изд-во Томского гос. ун-та, 2000. - 319 с.

379. Христианство: Энциклопедический словарь: В 3 т.; глав. ред. С.С. Аверинцев. М.: Большая российская энциклопедия, 1993 - 1995.

380. Хрулев В.И. Романтизм как тип художественного мышления / В.И. Хрулев: монография. Уфа, 1985.

381. Чанышев A.A. Человек и мир философии Артура Шопенгауэра / A.A. Чанышев // Фрагмент из работы А. Шопенгауэра «Мир как воля и представление». Диалог времен и народов. М.: Знание, 1990. - 63 с.

382. Черашняя Д.И. Автор в лирике А.К. Толстого / Д.И. Черашняя: автореф. дис. канд. филол. наук. Тарту, 1982. - 20 с.

383. Чтения в Беседе любителей русского слова. Чтение одиннадцатое.-СПб., 1813.

384. Чулков В.И. Художественное единство поэзии А.И. Полежаева и проблема творческого метода поэта / В.И. Чулков: автореф. дис. . канд. филол. наук. Свердловск, 1986. - 20 с.

385. Чулков В.И. Читатель в переходных художественных системах / В.И. Чулков // Проблема автора в художественной литературе: сб. науч. тр. -Ижевск: Изд-во Удмуртского гос. ун-та, 1985.

386. Шевырев С.П. О значении Жуковского в русской жизни и поэзии /С.П. Шевырев.-М., 1853.

387. Шелли П.Б. Триумф жизни / П.Б. Шелли. М.: Мысль, 1982.256 с.

388. Шеллинг Ф.В.И. Система трансцендентального идеализма / Ф.В.И. Шеллинг. Л., 1936.-479 с.

389. Шеллинг Ф.В.И. Философия искусства / Ф.В.И. Шеллинг. М.: Мысль, 1966.-496 с.

390. Шлейермахер Ф. Речи о религии. Монологи / Ф. Шлейермахер; пер. с нем. и вступ. ст. С.Л. Франка. СПб.: Алатейя, 1994. - 333 с.

391. Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика: В 2 т. / Ф. Шлегель. -М.: Искусство, 1983.

392. Шопенгауэр А. Полн. собр. соч. / А. Шопенгауэр. М., 19001910.

393. Эйдельман Н.Я. Статьи о Пушкине / Н.Я. Эйдельман. М.: Новое литературное обозрение, 2000.-458 с.

394. Эйхенбаум Б.М. Я.П. Полонский / Б.М. Эйхенбаум // Эйхенбаум Б.М. О поэзии. Л.: Советский писатель, 1969. - С. 234-276.

395. Эйхенбаум Б.М. Статьи о Лермонтове / Б.М. Эйхенбаум. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1961.-371 с.

396. Эльсберг Я.Е. Основные этапы развития русского реализма / Я.Е. Эльсберг. -М.: Гослитиздат, 1961.- 175 с.

397. Эпоха романтизма. Из истории международных связей русской литературы. — JL: Наука, 1975. 284 с.

398. Эстетика раннего французского романтизма; ред. колл. М.Ф. Овсянников (пред.), А.А. Аникст, К.М. Долгов и др. М.: Искусство, 1982. -479 с.

399. Эткинд Е.Г. Божественный глагол. Пушкин, прочитанный в России и во Франции / Е.Г. Эткинд. М.: Языки русской культуры, 1999. - 598 с.

400. Эткинд Е.Г. «Внутренний человек» и внешняя речь. Очерки психопоэтики русской литературы XVIII XIX веков / Е.Г. Эткинд. - М.: Школа «Языки русской культуры», 1999. - 446 с.

401. Юсуфов Р.Ф. Русский романтизм начала XIX века и национальные культуры / Р.Ф. Юсофов. М.: Наука, 1970. - 423 с.

402. Abrams М.Н. The romantic period / М.Н. Abrams. N.Y., 1962.

403. Abrams М.Н. The mirror and the lamp: Romantic theory and the critical tradition / M.H. Abrams. -N.Y., 1990

404. Artz F.B. From Renaissance to Romanticism / F.B. Artz. The University of Chicago Press, 1962.

405. Ayrault R. La genese du romantisme allemand / R. Ayrault. Paris,1970.

406. Babbit J. Rousseau and Romanticism / J. Babbit. Boston; N.Y.,1935.

407. Bays G.M. The Romantic Poetas Seer / G.M Bays. Yale, 1956.

408. Beers H.A History of English Romanticism in the 19th Century / H.A. Beers. London, 1903.

409. Bernbaum E. Anthology of Romantcism and Guide through the Romantic Movement / E. Bernbaum. N.Y., 1931.

410. Bowness A. The problem of romanticism / A. Bowness // Arts. September. - 1959.

411. Bowra C.M. The Romantic imagination / C. M. Bowra. London,

412. British Romantic Painting. Oxford, 1989.

413. Clement N. H. Romanticism in France / N.H. Clement. N.Y., 1939.

414. Die Europaische Romantic. Athenäum, 1972.

415. Dolansky J. Mistri ruskeho realismu u näs / J. Dolansky. Paris,1960.

416. Eckart K. Die deutsche Romantik / K. Eckart. Köln, 1980.

417. Filosofie Romantyczne. Warszawa, 1967.

418. Fürst L.R. Fictions of romantic irony / L.R. Fürst. Cambridge, 1984.

419. Fürst L.R. Romanticism in Perspective. A Comparative Study of Aspects of the Romantic Movements in England, France and Germany / L.R. Fürst. -London, 1969.

420. Fürst L.R. The Contours of European Romanticism / L.R. Fürst. -London, 1979.

421. Hemingway A. Landscape Imagery and Urban Culture in Early Nineteenth Century Britain / A. Hemingway. Oxford, 1992.

422. Hugh H. Romanticism / H. Hugh. N.Y., 1979.

423. Immerwahr R. Romantisch. Genese und Tradition einer Denkform / R. Immerwahr. Frankfurt am Main, 1972.

424. James D.G. The romantic comedy. An Essay on English Romanticism / D.G. James. London, 1963.

425. Kluckohn P. Das Ideengut der deutschen Romantik / P. Kluckohn. -Tubingen, 1953.

426. Krusche D. Literature und Fremde / D. Krusche. München, 1985.

427. Lowell J.R. Our literature (1889). Prose works / J.R. Lowell. Boston, 1896.-Vol. VI.

428. Mason E.C. Deutsche und englische Romantik / E.C Mason. Gottingen, 1959.

429. Mellor A. English romantic irony / A. Mellor. Cambridge, 1980.

430. Foucault M. Les mots et les choses./ M. Foucault. Paris, 1968.

431. Murray R. Science and scientists in the nineteenth century / R. Murray. Farnborough, 1971.

432. Peers E.A. A History of the Romantic Movement in Spain. Cambridge, 1940.

433. Peugd C. The Unity of Romanticism as un International Movement / C. Peugd // Actes du Ve Congres de I Association Internationale de littérature comparée. Belgrad, 1967.

434. Peyre A. Le classicisme française / A. Peyre. Paris, 1942.

435. Pratt S. Russian Metaphysical Romanticism. The poetry of Tiutchev and Boratynskiy / S. Pratt. California: Staford University press, 1984.

436. Problems of Russian Romantism; Ed. by R.Reid. England; USA,1986.

437. Romanticism (1830 1890); Ed. by Gerald Abraham. - Oxford, N.Y.,1990.

438. Romanticism and consciousness: Essays in criticism; Ed. by H. Bloom.-N.Y., 1970.

439. Romanticism, modernism, postmodernism; Ed. by Yarry R.Garvin. -London, 1980.

440. Romantische Naturphilosophie. Ausgewählt von Ch. Bernoulli, H. Kern.-Jena, 1926.

441. Shroder M. Z. The Image of the Artist in French Romanticism / M.Z. Shroder. London; Oxford; Harvard, 1961.

442. Soter I. Romanticism: Pre- history and Periodization / I. Soter // Ero-pean Romanticism. Budapest, 1977.

443. Terras V. Belinskij and Russian literary criticism / V. Terras. Madison, 1974.

444. The Romantic spirit in German art: 1790-1990. Edinburgh, 1994.

445. Thorbly A. The Romantic Movement / A. Thorbly. London, 1966.

446. Western Philosophical Systems in Russian Literature: a Collection of Critical Studies; Ed. by Antony Mlikotin. University of Soutern California. Series in Slavic Humanities. - Los Angeles, 1979.

447. Libera Z. Problemy polskiego ocwiecenia. Kultura i Styl / Z. Libera. -Warszawa, 1969.

448. Zelensky B. Russische Romantik / B. Zelensky. Köln - Wien, 1975.