автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.08
диссертация на тему: Семантика стихотворной формы

Полный текст автореферата диссертации по теме "Семантика стихотворной формы"

На правах рукописи

СТЕПАНОВ Александр Геннадьевич

СЕМАНТИКА СТИХОТВОРНОЙ ФОРМЫ Фигурная графика, строфика, enjambement

Специальность 10.01.08 - Теория литературы. Текстология

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Тверь - 2004

Работа выполнена на кафедре теории литературы Тверского государственного университета.

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

И. В. Фоменко

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

С. Н. Бройтман

кандидат филологических наук, доцент Е. П. Беренштейн

Ведущая организация: Уральский государственный университет

Защита состоится 24 февраля 2004 г. в 13 часов на заседании диссертационного совета К.212.263.03 в Тверском государственном университете по адресу: 170002, г. Тверь, проспект Чайковского, д. 70, филологический факультет, ауд. 48.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Тверского государственного университета (ул. Володарского, д. 44а).

Автореферат разослан января 2004 г.

Ученый секретарь диссертационного совета /Ь

доктор филологических наук, профессор С. Ю. Николаева

2004-4 18149

ОБЩАЯХАРАКТЕРИСТИКАРАБОТЫ

Реферируемая работа посвящена анализу смыслообразующей роли стихотворной формы на примере фигурной графики, строфики, стихового переноса.

Актуальность исследования обусловлена тем, что до сих пор нет

обобщающих теоретических работ по семантике стихотворной формы. Различные сведения, которые содержатся в многочисленных источниках, в большинстве своем случайны и разрозненны; многие из них либо игнорируют теорию, либо трактуют ее как абстрактно понятую «содержательность формы». В чем, однако, заключается содержательность стиховых элементов, в каком случае она носит «запрограммированный» характер, а в каком возникает «самопроизвольно» — остается пока не выясненным.

Научная новизна исследования заключается в том, что в нем

предпринята попытка, обобщив аналитические наблюдения в области

стихотворной формы, рассмотреть смыслообразующую роль ряда ее

компонентов: фигурной графики, строфики, enjambement'a. Основанием

для решения этой задачи стала не традиционная стиховедческая теория, а

поэтика текста, ориентированная на выявление семантических механизмов

создания эстетической реальности. Это позволило, в частности, используя

теорию знака Ч. Пирса, построить типологию фигурных стихов;

комплексно исследовать участие метра, ритма, интонации, рифмы в

семантизации строфы; рассмотреть реминисцентные возможности

стихового переноса. § ....... ...мил* .

БИБЛИОТЕКА |

08 500*

Ши

Цель диссертационного сочинения состоит в теоретическом = осмыслении семантического потенциала элементов стихотворной формы и аналитическом описании их смыслообразующей роли в художественной практике. В соответствии с этим определяются конкретные задачи исследования:

• рассмотреть семантику графической формы стихотворного текста на материале фигурных стихов (carmina figurata);

• выявить механизмы, обеспечивающие семантизацию строфы как функциональной единицы стиха;

•v исследовать семантические функции стихового переноса.

На защиту выносятся следующие основные положения:

1. Семантика стихотворного текста задается его «визуальностью», т.е. способностью быть графически маркированным по отношению к другим видам литературно-художественного текста.

2. В основе большинства фигурных стихов лежит контекстуальная полифункциональность графического знака, определяющая иерархию способов репрезентации объекта.

3. Всякая более или менее развитая строфа обладает эмоционально-тематическим наполнением не только благодаря исторической связи с жанром, но и в результате комплексной семантической активности ее структурных единиц (метр, ритм, интонация, рифмовка).

4. Enjambement, реализующий конфликт между языковым членением текста и его стиховой сегментацией, является важнейшим средством создания стиховой семантики.

5. Если в классической поэзии семантика переноса ограничивается интонационно-выразительной сферой, то неклассическая поэзия активизирует его лингвистические механизмы, превращая данный -прием в один из главных ресурсов приращения смысла.

Методология исследования ориентирована на сциентистский тип построения теоретической концепции, что выражается в стремлении придать аналитическим наблюдениям и обобщениям форму точной науки, исключив из рассмотрения социальные и идеологические проблемы. Мы опирались на классические труды Ю. Н. Тынянова, Б. В. Томашевского, В. М. Жирмунского, Р. О. Якобсона, К. Ф. Тарановского, И. Левого, Ю. М. Лотмана, В. П. Руднева, Е. Г. Эткинда; стиховедческие исследования М. Л. Гаспарова, К. Д. Вишневского, О. И. Федотова, М. Ю. Лотмана, С. А. Матяш, М. И. Шапира; лингвистические работы О. Г. Ревзиной, Н. А. Фатеевой, Л. В. Зубовой, К. Э. Штайн; исследования по психологии визуальных искусств Р. Арнхейма, Е. Штейнера; теорию знака Ч. Пирса и Ф. де Соссюра. Одновременно мы пытались преодолеть инструментализм структуралистской теории, учитывая роль субъекта-творца, чье активно-ценностное отношение к содержанию является «конститутивным моментом художественной формы» (М. М. Бахтин).

Материалом исследования. послужила преимущественно русская поэзия XIX - XX вв. (А. С. Пушкин, А. А. Фет, О. Э. Мандельштам, А. А. Ахматова, М. И. Цветаева, Б. Л. Пастернак, Т. Кибиров, Б. Рыжий, П. Барскова и др.) с привлечением ряда стихотворных текстов из других культурных эпох (античность, европейское барокко). Особое внимание уделяется анализу стиховой формы произведений И. Бродского, чье творчество явилось «поворотным» для русской стихотворной культуры: его поэзия одновременно и завершила один из этапов эволюции русской литературы и предложила новые пути ее развития.

Теоретическая ценность работы состоит в разработке нового подхода к изучению семантики стихотворной формы на примере фигурной графики, строфики, стихового переноса.

Практическая значимость исследования заключается в том, что полученные результаты могут использоваться при разработке

теоретических и историко-литературных курсов, а также служить базой для дальнейшего изучения семантики стихотворной формы.

Апробация работы была представлена в виде научных докладов на международных и всероссийских конференциях во Владимире (ВГПУ, 1999), Твери (ТвГУ, 2000-2003), Череповце (ЧерГУ, 2001-2003), Ижевске (УдГУ, 2001), Екатеринбурге (УрГУ, 2002), Пушкинских Горах (2003), Москве (РГГУ, Дом-музей Марины Цветаевой, 2003). Основные положения диссертации отражены в публикациях.

Структура работы определяется поставленными задачами и исследуемым материалом. Текст диссертации состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы.

Во введении обосновывается тема диссертационного исследования.

Первая глава посвящена фигурной поэзии, осмысленной. под теоретическим углом зрения. На примере фигурных стихов исследуется, семантика визуальной графики, реализующей отношение фигуры, понятой как знак, к тому, о чем говорится в тексте как репрезентируемом объекте.

Во второй главе рассматривается семантика строфы в ее национально-культурной и индивидуально-творческой модификациях. Показано, как взаимодействие структурных единиц, составляющих строфу (размер, ритм, интонация, рифмовка), формирует семантические коннотации, соотносимые с тем или иным жанрово-тематическим единством.

Анализ смысловых возможностей стихового переноса представлен в третьей главе. Здесь исследуется динамика семантических функций enjambement'a, расширение которых связано с активизацией языкового мышления в неклассической поэзии. Доказывается суждение о том, что стиховой перенос может быть маркером интертекстуальных связей в современной поэтической культуре.

В заключении'обобщаются, результаты исследования. и делаются выводы по диссертации в целом.

КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении проблема семантики стихотворной формы рассматривается в контексте более общей литературоведческой проблемы «содержательность художественной формы», методологическую базу для решения которой заложил М.М.Бахтин.. Он противопоставил художественную форму внешнему упорядочению словесного материала, выдвинув аксиологическое («архитектоническое») понимание формы: «В форме я нахожу себя, свою продуктивную ценностно оформляющую активность... я должен пережить себя в известной степени творцом формы, чтобы вообще осуществить художественно-значимую форму как таковую».

Другую интерпретацию художественной формы предложили. Г. Д. Гачев и В. В. Кожинов, настаивая на том, что «любая художественная форма есть... не что иное, как отвердевшее, опредметившееся художественное содержание».

Особую актуальность проблема содержательности формы приобретает применительно к стихотворному тексту, где художественная форма графически и интонационно закреплена, где она обнаруживает материальную воплощенность, исключающую любую, даже самую незначительную редуцируемость. Это подтверждает мысль о том, что «стих есть особая языковая форма, особым образом модифицирующая логическое содержание, репрезентированное в языке, придающая. ему композиционное ображение, что дает нам повод хотя бы условно признать его эстетической формой языка» (М. М. Кенигсберг).

Исследование стиха справедливо считается самой разработанной областью отечественного литературоведения, часто именуемой на Западе «русским методом». Статистический метод позволил подсчитать все стихотворные размеры, составить многочисленные таблицы, дающие

объективную картину развития метрических и ритмических форм русского стиха, описать едва ли не всю строфику, подробно изучить звуковой состав рифмы. Но точное и доказательное в самых сложных подсчетах стиховедение оказывалось вялым и нерешительным в области стиховой семантики, предпочитая эмпирическим наблюдениям заклинательные утверждения о «единстве формы и содержания». В результате все эти в высшей степени полезные сведения до сих пор остаются эстетически не освоенными. Их тщательная «инвентаризация» не выходит за рамки узкоматериального понимания художественной формы в ее «естественнонаучной - математической или лингвистической -определенности», при котором недооценивается «эмоционально-волевая напряженность формы» (М. М. Бахтин).

Вот почему в число насущных задач науки о стихе входит и вопрос о смыслообразующей роли компонентов стихотворной формы. Решение этого вопроса позволило бы, как нам представляется, с одной стороны, использовать накопленные эмпирические данные по теории и истории стиха, а с другой - сохранить эстетическое измерение текста (пока закрытое для стиховедения), в котором любая, в том числе и стихотворная, форма «есть выражение активного ценностного отношения автора-творца и воспринимающего (со-творящего форму) к содержанию» (М. М. Бахтин).

Первая глава «Семантическая функция стихотворной графики (фигурные стихи / carmina figurata)» посвящена исследованию семантических аспектов визуальной графики.

В первом параграфе «Визуальность графики как условие существования стиха» ставится проблема визуального статуса стихотворного текста.

Уже при первом взгляде на текст мы, как правило, сразу распознаем, что перед нами: стихи, проза или фрагмент драматического произведения. Но если прозу или драму можно считать визуальным объектом лишь с

известными оговорками, то стихотворный текст всегда визуален, так как «является графически маркированным по отношению к другим видам текста: об этом говорит его подчеркнутая вертикальность в пространстве страницы...» (К. Э. Штайн).

Стихи мы воспринимаем иначе, чем прозу. Нам не нравится, когда стихотворение делится на фрагменты и переходит на следующую страницу. Причина этого - в симультанности стихотворной графики. «В своей прототипической форме стихотворение короткое потому, что оно является обзорным, синоптическим, подобно картине, а его содержание должно восприниматься, как отражающее одно состояние дел» (Р. Арнхейм). Если отвлечься от многообразия поэтических форм, то можно с известной долей уверенности утверждать, что стихотворение стремится к тому, чтобы стать одним целостным образом, который по контрасту с последовательно развивающейся прозой локализует вневременной, единичный и визуально обозримый душевный опыт.

Печатная фактура стиха может семантизироваться в процессе работы автора над произведением. Б. В. Томашевский одним из первых заметил, что Пушкин, создавая поэтический текст, предварительно набрасывал его общую метрико-графическую схему, которую впоследствии заполнял лексическим материалом. Для поэта был важен именно симультанный, целостный образ четверостишия, возможный только при визуальном контакте с текстом.

Таким образом, распространенное суждение о том, что графическая субстанция письменно-печатного текста «не содержит никакой собственной информации», так как «графическое означающее языковых знаков является незаметным, т.е. "прозрачным" для значения» (И. Э. Клюканов), требует существенной корректировки. Вполне справедливое по отношению к традиционной линейной прозе и драматическому текстопостроению с его индикативной графикой, оно

излишне категорично или во всяком случае неполно в отношении стихотворных текстов, графическая форма которых обладает генетически и типологически мотивированной «непрозрачностью». Наиболее очевидно это представлено в тех случаях, когда стихотворная графика включается в языковое сообщение и приобретает знаковый характер. Примером могут служить фигурные стихи, представляющие разновидность. визуальной поэзии, в которой графическое построение текста, является частью языкового знака и непосредственно связано с его означаемым.

Теоретическое исследование этого типа визуальной графики, представлено во втором параграфе - «Типология фигурных стихов в семиотическом аспекте».

В существующих классификациях. фигурных стихов не учитывается характер семантической связи между фигурой как знаком и тем, о чем говорится в тексте как репрезентируемом объекте. Отсюда необходимость типологии, которая: разграничивала бы фигурные стихи по способу отношения знака к его объекту.

Семиотическая природа фигурного текста может быть описана. как частный случай «паралингвистической иконографии». Имеется в виду «пространственное расположение языковых знаков, означаемое которых непосредственно связано с означающим, в результате чего словесное выражение, оформленное буквами,, приобретает иконический вид» (И. Э. Клюканов). Однако, как показывает поэтическая практика, фигурные тексты в семиотическом плане тяготеют либо к иконическим знакам, либо к индексальным, либо к знакам-символам.' В первом случае мы имеем дело с текстом, расположение строк которого воспроизводит форму описываемого предмета; во втором - графическая форма отсылает к объекту на основе реально существующей между ними в природе связи; в третьем - между фигурой и объектом устанавливается конвенциональная связь, выработанная культурным сообществом.

Представленные в диссертации примеры убеждают в том, что между классами знаков нет непроходимых границ и одни и те же графические явления могут функционировать и как икона, и как индекс, и как символ. Различие между ними «заключается скорее в иерархии их свойств, чем в самих свойствах» (Р. О. Якобсон). Таким образом, в основе большинства фигурных стихов лежит, контекстуальная полифункциональность знака, определяющая иерархию способов репрезентации объекта. Чаще всего мы имеем следующий трехуровневый тип означивания: 1) ассоциация фигуры с ее объектом на основании их внешнего сходства (иконическая связь); 2) соотнесенность при помощи указательной детерминации - графического знака с его объектом (индексальная связь); 3) обнаружение наличествующих в культуре или самом тексте правил, позволяющих наделить данный графический знак общим значением, приписать ему некоторый тип вещей (символическая связь).

Традиция фигурной поэзии прослеживается в третьем параграфе реферируемой главы - «Фигурные стихи в исторической динамике: эволюция визуальной графики».

В ходе последовательного рассмотрения различных форм фигурного текстопостроения, образцы которого можно встретить в поэзии античности, Средневековья, барокко, модернизма (футуризм, дада), современного визуального искусства, мы приходим к выводу о том, что вектор эволюции визуальной графики направлен от фигурных стихов с их относительно четкой семиотической структурой к визуальным текстам «ассоциативно синтезирующего типа», которые можно назвать «знаковой системой с нечетко интерпретируемым полем значений» (Е. Штейнер).

С функциональной точки зрения в истории фигурной поэзии выделяются две традиции: идеологическая и игровая. В первом случае фигурное стихотворение служит экспликацией религиозной или философской идеи, которая нуждается в дополнительных способах ее

художественного воплощения. Во втором - перед нами чистая фигуративность, декорирующая в соответствии с ней разыгрываемое содержание. И хотя в конкретных произведениях граница между двумя типами текстов может размываться, в типологическом плане она сохраняется как маркер двух противоположных тенденций: стремления посредством' фигурной, графики передать идеологически важное содержание или с ее помощью устранить внешние притязания литературы, акцентировав эстетическое понимание формы.

В четвертом параграфе «Семантизация фигурной графики в поэзии Бродского» мы обращаемся к анализу семантической функции графики в творчестве И. Бродского.

Оставляя в стороне «идеологическую» традицию и отдавая дань «игровой», поэт предлагает третий путь. Он создает стихотворения, в которых графика в сочетании с разнообразной строфикой воплощает сколь угодно сложное и многоплановое содержание, опосредованное соответствующей ему поэтической формой. Фигурность у Бродского из маргинального приема превращается в полноправное и эффективное средство семантизации стиха.

В числе новаторских художественных решений поэта - отказ от традиционной для carmina figurata синоптической картины текста, когда расположенный на странице (реже - развороте) он обозревается целиком. Бродский изменяет структурный уровень визуальности произведения. Ее единицей становится не весь текст, а его зрительно локализуемый сегмент: строфа, строфоид или более крупная ритмическая единица, состоящая из нескольких строф (гиперстрофа). Это доказывается анализом графической структуры двух «энтомологических» стихотворений поэта: «Бабочка» и «Муха». В первом облик строфы напоминает редуцированный силуэт крыльев бабочки, во втором трехчастное деление на трапециевидные четверостишия может быть соотнесено с симметричным строением мухи,

тело которой состоит из трех сужающихся книзу отделов (голова, грудь и брюшко).

По-видимому, желание служить «причиной \ мгновенной встречи объекта с глазом в каждом стихотворении даже до того, как оно прочитано слово за словом... обеспечить стихотворению существование как во времени, так и в пространстве» (М. Свенсон) было достаточно сильным у поэта, для которого черный силуэт слов посреди белой страницы «напоминает человеку о его собственном положении в мире, о пропорции пространства к его телу» (И. Бродский).

Вторая глава «Семантическая функция строфики» посвящена анализу смыслообразующей роли строфы.

В первом параграфе «Строфа как функциональная единица стиховой семантики: структурные предпосылки и эстетические возможности» излагается теория строфы как высшей ритмической единицы, включенной сразу в несколько уровней текста. Этим обеспечивается ее полифункциональность. Не случайно из всех стиховых единиц именно строфа «легче всего принимает на себя семантическую нагрузку - перекидывает мост между формой и содержанием стиха» (М. Л. Гаспаров).

Исходным. тезисом для нас послужила мысль Б. В. Томашевского о том, что всякая более или менее развитая строфа обладает эмоционально-тематическим наполнением. Конкретизируя это суждение, мы (вслед за Л. Л. Вельской, М. Ю. Лотманом, И. Лилли) считаем возможным говорить о семантическом ореоле, свойственном не только размерам, но и моделям строф.

Смыслообразующая роль структурных определителей строфы исследуется во втором параграфе - «Роль метрики, ритмики, интонации, рифмы в реализации семантического потенциала строфы».

На разнообразных примерах показано, как взаимодействие этих стиховых элементов придает конкретной строфической- модели запоминающуюся ритмико-мелодическую окраску, соотносимую с тем или иным. жанрово-тематическим. единством. Например, четверостишие: шестистопного цезурованного ямба с перекрестными мужскими и женскими рифмами (Я6 аБаБ) избирается Бродским для поэтических подношений (дедикаций) собратьям-стихотворцам. Эту строфическую форму можно рассматривать как вариант одного инварианта: послание к поэту, с котором нельзя быть рядом по причине временной (А. Ахматова) или экзистенциальной (А. Кушнер) несовместимости.

Анализ семантической роли структурных компонентов строфы, во-первых, подтверждает преимущественно бессознательный характер воспроизводства стихотворных форм, в которых откладывается совокупный эстетический опыт «всего человечества», и, во-вторых, указывает на существование хотя и абстрактной, но вполне устойчивой семантики.

Дополнительную аргументацию это положение получает в третьем параграфе - «Семантический ореол национально окрашенных строф».

Здесь выявляются семантические коннотации национальных строф, которые давно лишились авторства, став общелитературным достоянием (сонет, октава, терцина, «восточные» строфы, сапфическая строфа). Так, сонет, ставший интернациональной суперстрофой, - это не только знак европейской образованности, но и «демонстрация количественных пропорций человеческой мысли в ее становлении - развитии -завершении» (А. А. Илюшин).

Комическая тональность большинства октав, как показала Н. Е. Меднис, мотивирована особенностями самой формы: тройным концевым созвучием с двумя заключительными стихами на новую рифму, пуантирующими строфу; живостью бесцезурного 5-стопного ямба в

отличие от тяжеловесного, стесненного цезурой александрийского стиха; ритмико-синтаксическим членением, где несовпадение ритмических единиц с синтаксическими (enjambements) придает интонационному движению большую свободу.

Терцина в поэзии XIX - XX вв. не обязательно служит напоминанием о сакральном числе Нового Завета. Если Вяч. Иванов, К. Бальмонт, А. Блок, использовали эту строфу при разработке христианской темы, то В. Брюсов, обращаясь к терцине, ограничивался сохранением «высокого» тона. Т. Кибиров, в свою очередь, избирает строфу Данте для эмоционально-стилистического решения темы апокалипсиса.

Ориенталистская семантика экзотических строф (рубай, газелла) связана с их происхождением и призвана воссоздать восточный колорит. Однако эту задачу могут успешно решать и мнимо восточные строфы, для имитации которых С. Есенин, например, использовал рамочный принцип в стихотворении «Шаганэ ты, моя, Шаганэ!..», стилизованном под персидскую витиеватость.

Содержательные ассоциации, связанные с античностью, закрепились, в частности, за сапфической строфой. Процессу семантизации / десемантизации ее дериватов уделено в работе особое внимание.

Четвертый параграф второй главы «Модификация классической; строфы как семантическая стратегия стиха. Бродского» посвящен метрической и тематической трансформации сапфической строфы в творчестве поэта.

Специфической чертой стиховой культуры Бродского является устойчивая опора на традицию при сохранении индивидуальности звучания. «Иосиф страшно много ловил из воздуха. Он с жадностью хватал новый item и старался его оприходовать, усвоить в стихах. Можно сказать, ничего не пропадало даром, все утилизировалось...» (А. Сергеев). В качестве объекта такой художественной «утилизации» рассмотрена

строфа стихотворения «Муха». Наша цель — показать, что новаторство поэта в области строфики опирается на устойчивую традицию.

Строфа в «Мухе» на первый взгляд вполне индивидуальна и лишена отчетливых культурных ассоциаций. Однако ее клаузульный характер, где последний короткий стих контрастирует с предыдущими, позволяет увидеть в четверостишии реализацию структурного принципа сапфической строфы. Разумеется, прямой связи между античной строфикой и «Мухой» нет, но эта связь может быть опосредованной. Бродский мог воспринять сапфическую модель не только через античность, но и через творчество более поздних поэтов, создававших свои вариации на основе исходного образца.

Процесс освоения выразительных возможностей сапфической строфы англо-американской и русской поэзией приводит нас к выводу о том, что строфа Бродского рождается из взаимодействия двух противоположных тенденций. Едва уловимое «эхо», вызываемое культурной памятью, не заглушает индивидуального звучания строфы, сохраняющей новизну и своеобразие. Не являясь в строгом смысле дериватом сапфической строфы, архитектоника «Мухи» тем не менее воспроизводит ее общий (визуальный) образ и «отсылает ассоциации читателя - то с большей, то с меньшей настойчивостью - лишь в некоторую смутно намеченную область истории культуры, где такой структурный принцип проявлялся в поэзии обильнее и разнообразнее» (М. Л. Гаспаров).

Бродский достаточно вольно обходится с этой строфической формой. Он трансформирует метрику и радикально меняет интонационно-синтаксический строй, блокируя тем самым тематические ассоциации сапфической строфы. Взамен традиционного ореола клаузульная строфа Бродского создает новую тематическую инерцию, которая, в свою очередь, становится объектом переосмысления у поэтов конца XX в. (Г. Гецевич, Б. Рыжий).

Третья глава «Семантическая функция стихового переноса»

посвящена изучению семантических возможностей одного из самых интересных явлений стиховой структуры, каким является enjambement.

В первом параграфе «Enjambement как специфическое средство стиховой семантики и его роль в классической поэзии» предложено взглянуть на теорию стихового переноса с точки зрения «единства и тесноты стихового ряда», в условиях которых enjambement становится «семантическим средством выделения слов» (Ю. Н. Тынянов). Это дало основание утверждать, что enjambement, реализующий «противоречие между грамматикой и стихом», - едва ли «не самое "интимное" свойство поэтической речи, единственный ритмический ход, который ни при каких условиях не может быть ассимилирован прозой» (М. И. Шапир).

На материале стихотворных произведений Пушкина выделяются различные семантические функции стихового переноса. Он способен открывать простор для смены интонаций; активизировать событийную динамику; миметически передавать кинетику того или иного действия (как в известном примере из «Евгения Онегина», где строфический перенос заставляет ощутить физическую достоверность действия,. выраженного глаголом «упала»). Выделительно--разграничительная функция переноса, позволяющего дифференцировать две контрастные темы была убедительно продемонстрирована Г. А. Гуковским на материале «Медного всадника» и С. А. Матяш на «Бахчисарайском фонтане».

Но наряду с традиционными типами стиховой сегментации у Пушкина имеются примеры «игровых» enjambements, цель которых совместить два плана высказывания - эксплицированный и имплицитный, когда перенос репрезентирует то, чему автор не дает лексической номинации.

Таковы основные направления, по которым в классической поэзии шло освоение содержательных возможностей стихового переноса. Увеличение числа этих возможностей рассматривается во втором параграфе третьей

главы - «Расширение семантических функций стихового переноса в неклассической поэзии».

Обращаясь к произведениям М. И. Цветаевой и Б.Л.Пастернака, мы исследуем языковые механизмы, дестабилизирующие речевую структуру стиха. У Цветаевой, например, можно встретить enjambements, которые не передают моторного ощущения действия, не создают повышенной экспрессии, а служат «средством реализации в том же самом контексте дополнительно возможных высказываний» (Л. Лосев).

Новаторство Цветаевой в этой области определяется тем, что она сделала перенос лингвистически и семантически ориентированным. Слово, оказавшись в позиции enjambement'a, полнее проявляет свои грамматические и семантические свойства. Так, при слоговом переносе оно подлежит «квантованию»: его части могут осознаваться: по отдельности и вместе со словом, которое в результате наслоения различных фонетических и морфемных планов как бы заново этимологизируется.

Нечто подобное можно наблюдать в стихах Пастернака, чьи enjambements также реализуют синтаксическую двусмысленность, многозначность стихового высказывания.

Итак, если в классической поэзии семантика переноса ограничивалась в основном интонационно-выразительной сферой, куда входят и миметические случаи «темпоподражания», то неклассическая поэзия XX в. сделала акцент на лингвистической стороне данного явления, открыв возможности для многочисленных и разнообразных семантических мотивировок стихового переноса.

Третий параграф - «Семантика стихового переноса в поэзии Бродского» - посвящен анализу смыслообразующей роли этого явления в творчестве Бродского.

С момента переезда поэта в США-(1972) переносы становятся его яркой стилевой приметой. Более того, Бродский включает enjambement в систему философских представлений о бытии, что позволяет говорить о концептуализации этого элемента стихотворной формы в его поэтике.

В «Бабочке», например, резкие переносы, усиленные краткостью самого размера (2-3-стопный ямб) передают неравномерный, порхающий полет насекомого, позволяя в самом строении текста совершить эстетический акт воскрешения бабочки. В «Мухе» выраженная глаголами «ползешь» и «передвигаешься» предикация благодаря многочисленным строчным и строфическим enjambements переводит действие в формальный план. Так материализуется упорство насекомого, которое (подобно преодолевающему границы строки, строфы речевому потоку) сопротивляется метафизической (смерть) границе.

Приводимые в работе примеры семантических сдвигов позволяют говорить о том, что грамматические связи в стихах Бродского играют исключительно важную роль. Подтверждением этому, в частности, служат вводные и служебные слова, вынесенные переносом в позицию полнозначного слова.. Подчиняя себя диктату языка, поэт осуществляет движение в поисках смыслов в бесконечную перспективу языка, за которой теряется значимость собственного "я". Конечность и ограниченность "я" почти демонстративно закрепляются строчными переносами. Каждый из них может оказаться последней точкой жизни "я", подчеркивающей бесконечность движения. -

В четвертом параграфе «Enjambement как маркер интертекстуальных связей (стиховой идиолект Бродского в поэзии •' конца XX века)» делается попытка взглянуть на enjambement с точки зрения литературных взаимосвязей. Перенос в этом случае выступает в функции структурной цитаты, обусловленной интертекстуальным характером современной культуры.

Версификационное калькирование Бродского - частый «гость» на страницах молодежных поэтических сборников. В одной из книг литературной премии «Дебют» целые подборки стихов связаны сильным ритмическим «эхом», которое возникает главным образом благодаря сверхдольниковой интервальной доминанте и протяженным синтаксическим конструкциям, вступающим в конфликт со стиховой сегментацией текста.

Интертекстуальный характер переносов, осуществляющих связь стихотворных текстов с произведениями Бродского, - примета не только российской поэзии. К этому стилистическому приему прибегают также поэты, живущие вне метрополии, но не утратившие : связи с русской поэтической культурой (А. Цветков, Т. Венцлова, Л. Лосев).

Так современная поэзия продолжает говорить о себе языком Бродского. В структуре этого языка одно из ключевых мест занимает enjambement. Вслед за Цветаевой, Бродский сумел реализовать мощный семантический потенциал стихового переноса, превратив некогда факультативный прием в один из главных ресурсов приращения смысла. Одновременно он сумел вызвать и сильное ритмическое «эхо», которое, помимо его имитации в подражательных стихах, у отдельных поэтов «становится выражением ценностной активности, проникающей в содержание и претворяющей его» (М. М. Бахтин).

В заключении обобщаются результаты исследования:

1. Элементы стихотворной формы обладают потенциальной содержательностью, которая может актуализироваться как внутри отдельного текста, так и между различными текстами. Это дает право рассматривать их не только как композиционные формы упорядочения словесного материала, но и как архитектонические формы «ценностно-определенной творческой активности эстетически деятельного субъекта» (М. М. Бахтин).

2. Не существует семантически обязательных элементов и бессодержательных, но все они образуют динамическую систему, в которой смыслообразующая инициатива переходит от одних к другим в конкретном тексте.

3. Следует различать «врожденную» семантику элементов формы и «приобретенную», когда тот или иной элемент обрастает смысловыми коннотациями в ходе истории его употребления.

4. В последнем случае элемент стихотворной формы может, выступать в реминисцентной или цитатной функциях, в которых материализуется отношение одного текста к другому.

5. В меньшей степени это характерно для фигурной графики, которая при всей своей культурной ангажированности ориентирована более не на знак, а на референт.

6. В большей степени интертекстуальность стиховых элементов явлена в строфике и переносе, способных играть роль эксплицированной или имплицированной отсылки к предшествующим текстам.

Основные положения диссертации, отражены: в следующих публикациях:

1. Степанов А. Г. О графике стихов И. Бродского: Стихотворение «Муха» // Художественный текст и культура. III: Материалы и тез. докл. на Междунар. конф. .13-16 мая 1999 г.: К 200-летию со дня рожд. А. С. Пушкина. -Владимир, 1999. — С. 129-131.

2. Степанов А. Г. Об одной строфической модели у И. Бродского: «Муха» // Литературный текст: проблемы и методы исследования: Сб. науч. тр.- Тверь, 1999.- Вып. 5: «Свое» и «чужое» слово в художественном тексте. - С. 153-163.

3. Степанов А Г. О семантике переноса: замечания к проблеме // Архетипические структуры художественного сознания. -Екатеринбург, 2002. - Вып. 3. - С. 139-144.

4. Степанов А. Г. О семантическом потенциале строфики // Тверская филология: прошлое, настоящее, будущее: К 85-летию филол. фак. Твер. гос. ун-та. - Тверь, 2002. - С. 288-299.

5. Степанов А. Г. Из наблюдений над поэтикой переноса М.Цветаевой // Актуальные проблемы филологии в вузе и школе: Материалы Твер. межвуз. конф. учен.-филол. и школьн. учителей (Тверь, 28-29 марта 2003 г.): Литературоведение.- Тверь, 2003.-С. 97-104.

6. Степанов А. Г. О семантике строфической формы в поэзии Т. Кибирова // Традиции в контексте русской культуры: Межвуз. сб. науч. работ. - Череповец, 2003. - Вып. 10. - С. 201-207.

7. Степанов А. Г. Типология фигурных стихов и поэтика Бродского // Поэтика Иосифа Бродского: Сб. науч. тр. - Тверь, 2003. -С. 242-264.

Подписано в печать 15.012004. Формат 60 х 84 1/16. Бумага типографская № 1. Печать офсетная. Усл. печ. л. 1,5. Уч.-изд. л. 1,0. Тираж 100. Заказ 12.

Тверской государственной университет. Филологический факультет. Адрес: 170002 г. Тверь, проспект Чайковского, 70.

РНБ Русский фонд

2004-4 18149

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Степанов, Александр Геннадьевич

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1. СЕМАНТИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ СТИХОТВОРНОЙ ГРАФИКИ (ФИГУРНЫЕ СТИХИ / CARMINA FIGURATA)

§ 1. Визуальность графики как условие существования стиха.

§ 2. Типология фигурных стихов в семиотическом аспекте.

§ 3. Фигурные стихи в исторической динамике: эволюция визуальной графики.

§ 4. Семантизация фигурной графики в поэзии И. Бродского.

ГЛАВА 2. СЕМАНТИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ СТРОФИКИ

§ 1. Строфа как функциональная единица стиховой семантики: структурные предпосылки и эстетические возможности.

§ 2. Роль метрики, ритмики, интонации, рифмы в реализации семантического потенциала строфы.

§ 3. Семантический ореол национально окрашенных строф.

§ 4. Модификация классической строфы как семантическая стратегия стиха И. Бродского.

ГЛАВА 3. СЕМАНТИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ СТИХОВОГО ПЕРЕНОСА

§ 1. Enjambement как специфическое средство стиховой семантики и его роль в классической поэзии.

§ 2. Расширение семантических функций стихового переноса в неклассической поэзии.

§ 3. Семантика стихового переноса в поэзии И. Бродского.

§ 4. Enjambement как маркер интертекстуальных связей стиховой идиолект И. Бродского в поэзии конца XX в.).

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Степанов, Александр Геннадьевич

Среди литературоведческих проблем, которые представляются современной науке вполне решенными, можно назвать и проблему содержательности формы. Впервые заявленная русскими формалистами, поддержанная англо-американской «новой критикой» и многочисленными изводами структурализма, она, казалось бы, давно и успешно решена (все знают, что художественная форма содержательна) и может представлять интерес только в плане истории литературной науки. Однако целый ряд принципиально важных вопросов все-таки остается. До сих пор неясно, что такое «содержательность формы». В чем именно заключается эта «содержательность»? Каковы ее объективные параметры? На эти и ряд других вопросов до сих пор нет убедительных ответов.

Методологическая база для решения данной проблемы была заложена М. М. Бахтиным, который противопоставил художественную форму внешнему упорядочению словесного материала. «В форме, - утверждал ученый, - я нахоэ/су себя, свою продуктивную ценностно оформляющую активность,я живо чувствую свое создающее предмет движение. я должен пережить себя в известной степени творцом формы, чтобы вообще осуществить худоэ/сественно-значимую форму как таковую» [Бахтин 1994, 306]. Такое аксиологическое, или, говоря словами ученого, «архитектоническое», понимание художественной формы, с помощью которой личность в искусстве «занимает ценностную позицию вне содержания», что «делает возможным завершение и вообще осуществление всех эстетических функций формы по отношению к содержанию» [Бахтин 1994, 307], стало открытием эстетической мысли, но в силу его эпистемологической цельности оказалось недостаточно востребованным поэтикой.

Гораздо большую известность (во всяком случае в советском литературоведении) приобрела концепция «содержательности литературных форм» Г. Д. Гачева и В. В. Кожинова. Провозглашенный ими тезис о том, что «любая художественная форма есть. не что иное, как отвердевшее, опредметившееся художественное содержание» [Гачев, Кожипов 1964, 18], был воспринят благодаря эксплицированному историко-генетическому подходу и гегелевской мысли о переходе содержания в форму (и наоборот). «То, что выступает сегодня как всеобщая форма литературы, когда-то было содержанием. Так, многие черты жанров при рождении не выступали как момент формы - они стали собственно формальным явлением, лишь "отстоявшись" в процессе многократного повторения» [Кожипов 2001, 1147].

Однако построением родовых и жанровых инвариантных структур, что позволило преодолеть декларативность суждения о содержательности литературных форм [см. Тамарченко 2001], решение данной проблемы не ограничивается. Едва ли не большую актуальность этот вопрос приобретает в отношении стихотворного текста, где художественная форма (в отличие от рода или жанра) графически и интонационно закреплена, где она обнаруживает материальную воплощенность, исключающую любую, даже самую незначительную редуцируемость. Форма здесь оказывается существенным моментом фактурности текста, определяя характер его эстетического развертывания.

Если суммировать многообразие точек зрения на природу и строение стихотворной речи, то ее функциональное «устройство» с учетом основных параметров художественной формы примет следующий вид:

1. Стихотворный текст представляет собой систему соотносимых и соизмеримых речевых отрезков, способных к значимому взаимодействию с синтаксическими единицами. Вертикальная организация текста может дополняться его строфической сегментацией.

2. Возможность «внутренней меры» (метрическая организация) способствует вторичному упорядочиванию слов, «предсказывая» следующий сегмент речи.

3. Позиционно закрепленная система звуковых повторов (рифма) создает новые смыслоразличительные связи между словами и стиховыми единицами.

4. Позиционно не закрепленная система звуковых повторов (аллитерации и ассонансы) устанавливает дополнительные художественно мотивированные отношения между лексическими единицами как по горизонтали, так и по вертикали, обеспечивая прогрессивно-регрессивную «память» слов.

Эти характеристики, способствующие созданию в стихотворном тексте семантических преобразований, подтверждают мысль о том, что «стих есть особая языковая форма, особым образом модифицирующая логическое содержание, репрезентированное в языке, придающая ему композиционное ображение, что дает нам повод хотя бы условно признать его эстетической формой языка» [Кенигсберг 1994, 160].

Но как бы мы ни определяли стих, отграничивая его от прозы, - «речь с двойной сегментацией» [Бухштаб 1973, 110]; «двухмерная структура, в которой художественное содержание интегрируется как по горизонтали, так и по вертикали» [Жовтис 1984, 9]; «речь с единообразно (графически) заданными вертикальными метаграмматическими связями.» [Фатеева 1996, 33]; «система сквозных принудительных парадигматических членений, структурирующих четвертое измерение текста» [Шапир 1998, 240], нам все равно не удастся игнорировать вопрос о семантических различиях двух типов поэтической речи. К сожалению, в этом направлении после работ Ю. Н. Тынянова сделано не так уж много.

Мы располагаем, по сути, двумя фундаментальными исследованиями, в которых семантика стиха легла в основу их концепции и рассматривается с близких, но не тождественных позиций. Это «Лекции по структуральной поэтике: Введение. Теория стиха» 10. М. Лотмана (1964), переработанные затем в «Структуру художественного текста» (1970), и монография Е. Г. Эткинда «Материя стиха» (первое издание в 1978 г.). Обе книги издавались в то время, когда у нас господствовало идеологическое литературоведение (труд Эткинда пришел в Россию с большим опозданием), ставившее в центр изучения «содержание», к которому в качестве декоративного довеска прилагалась «форма». Ю. М. Лотман и Е. Г. Эткинд убедительно продемонстрировали, что «в поэзии всё без исключения оказывается содержанием - каждый даже самый ничтожный элемент формы строит смысл, выражает его: размер, расположение и характер рифм, соотношение фразы и строки, соотношение гласных и согласных звуков, длина слов и предложений, и многое другое» [Эткинд 1998, 69].

Однако курс на изучение семантики стихотворной формы вскоре был потерян. И дело даже не в обвинениях в «формализме», которых удостоились эти ученые со стороны догматического литературоведения. Немало способствовало тому и, казалось бы, близкое им по методике исследования стиховедение. Точное и доказательное в самых сложных подсчетах, оно оказывалось вялым и нерешительным в области стиховой семантики, предпочитая эмпирическим наблюдениям заклинательные утверждения о «единстве формы и содержания». Методологический герметизм стиховедения, превращающегося в «эзотерическую дисциплину с методами, словарем и концептуальным аппаратом, которые все более и более закрывают к ней доступ для непосвященных» [Meyer 1968, 331-332], явился закономерным продолжением его некогда прогрессивного сциентизма.

Исследование стиха справедливо считается самой разработанной областью отечественного литературоведения, часто именуемой на Западе «русским методом». Статистический метод позволил подсчитать все стихотворные размеры, составить многочисленные таблицы, дающие объективную картину развития метрических и ритмических форм русского стиха, описать едва ли не всю строфику, подробно изучить звуковой состав рифмы. И хотя время от времени раздаются голоса скептиков, полагающих, что «теории стиха как единой отрасли научного знания до сих пор не существует» [Шапир 1998, 235], они вряд ли (во всяком случае в ближайшее время) способны поколебать прочное и относительно завершенное здание русской стихотворной теории.

Между тем все эти в высшей степени полезные сведения, добытые статистическим путем, остаются эстетически не освоенными. Их тщательная «инвентаризация» не выходит за рамки узкоматериального понимания художественной формы в ее «естественнонаучной - математической или лингвистической - определенности», при котором недооценивается «эмоционально-волевая напряженность формы» [Бахтин 1994, 266]. Вот почему в число насущных задач науки о стихе [см. Гаспаров 1996, 5-17] входит и вопрос о смыслообразующей роли компонентов стихотворной формы. Решение этого вопроса позволило бы, как нам представляется, с одной стороны, использовать накопленные эмпирические данные по теории и истории стиха, преодолев цеховую замкнутость этой области литературной науки, а с другой - сохранить эстетическое измерение текста (пока закрытое для стиховедения), в котором любая, в том числе и стихотворная, форма «есть выражение активного ценностного отношения автора-творца и воспринимающего (со-творящего форму) к содержанию» [Бахтин 1994, 307].

Определенные шаги в этом направлении уже сделаны. В последнее время поэтика, лингвистика, стиховедение проявляют устойчивый интерес к области стиховой семантики. Еще в 1920-е гг. были отмечены важные смыслопорождающие качества стиха. В учебнике «Теория литературы. Поэтика» Б. В. Томашевский, противопоставляя стих прозе, указал на особые условия |его семантического развертывания: «Слова в стихах как бы выпирают, выходят на первый план, в то время как в прозе мы скользим по словам, задерживаясь на центральных словах предложений. То, что речь является не сплошь, а рядами, более или менее изолированными, создает особые ассоциации между словами одного ряда или между симметрично расположенными словами параллельных рядов» [Томашевский 1996, 104]. Развивая эту мысль, М. JI. Гаспаров и Т. В. Скулачева заметили, что если в прозе «каждое слово действует как дополнительный фильтр, постепенно по ходу предложения отсекая все возможные толкования. то в стихе каждое новое слово скорее добавляет возможные толкования, образуя новые ассоциативные связи с другими словами» [Гаспаров, Скулачева 2001, 110].

Лингвистическую интерпретацию стихотворной речи предложила О. Г. Ревзина. По ее мнению, стихотворная речь отличается от прозаической полным объемом означающего, куда входят как смыслоразличительные, так и несмыслоразличительные свойства языкового знака при доминирующей роли последних [Ревзина 1990, 27-28]. Это имеет важные семантические последствия: «редуцированный объем означающего в прозаической форме как бы сам по себе свидетельствует о том, что языковая материализация концепта не является основной, за ней стоит другая, гораздо более весомая материальная форма. В стихотворной форме все признаки означающего представлены как значимые, актуальные, языковая форма означающего явлена целиком, она самодостаточна и не нуждается в какой-либо поддержке со стороны внеязыкового мира» [Ревзина 1990, 30]. Таким образом, различие стихотворной и прозаической форм речи для исследователя лежит не в формальной, а в семантической плоскости: «прозаическая форма указывает на модус внеязыкового существования означаемого, а стихотворная форма -на модус собственно языкового существования. Это две разные точки зрения: прозаическая форма диктует взгляд на язык сквозь призму внеязыкового мира, стихотворная - взгляд на мир сквозь призму языка» [Ревзина 2002, 425].

Данная теория позволяет объяснить различие референциальной природы (т.е. соотнесения с внеязыковой действительностью) стиха и прозы. Содержание стихотворения может быть лишено конкретного референта, отсюда его большая абстрактность, информационная размытость, обобщенность. Смысл стихотворения отнесен к ситуации и человеку вообще, в то время как в прозе вербализуется конкретная ситуация с ее конкретными участниками. «Загадка и парадокс поэтической референции состоит в том, что, не имея первичной референциальной соотнесенности, стихотворный текст наделен способностью к потенциально неограниченным множественным внеязыковым соотнесениям» [Ревзина 2002,421].

Однако эти важные и ценные наблюдения относятся не к области собственно стиховой семантики, где художественная форма согласно структуралистскому пониманию осуществляет эстетически значимое взаимодействие тождества и различия на «низших» уровнях текста (графика, строфика, метрика, ритмика, интонация, enjambement, рифма, фоника), а к семантике стихотворной речи, для которой приведенные параметры не являются строго обязательными. Чтобы речь воспринималась как стихотворная, ей достаточно обладать принудительной сверхязыковой сегментацией, что при визуальном контакте с текстом материализуется в особой форме записи, а при его звуковой репрезентации в специфическом типе интонации.

Таким образом, актуальность исследования обусловлена тем, что до сих пор нет обобщающих теоретических работ по семантике стихотворной формы. Различные сведения, которые содержатся в многочисленных источниках, в большинстве своем случайны и разрозненны; многие из них либо игнорируют теорию, либо трактуют ее как абстрактно понятую «содержательность формы». В чем однако заключается содержательность стиховых элементов, в каком случае она носит «запрограммированный» характер, а в каком возникает «самопроизвольно» - остается пока не выясненным.

Научная новизна исследования заключается в том, что в нем предпринята попытка, обобщив аналитические наблюдения в области стихотворной формы, рассмотреть смыслообразующую роль ряда ее компонентов: фигурную графику, строфику, enjambement. Основанием для решения этой задачи стала не традиционная стиховедческая теория, а поэтика текста, ориентированная на выявление семантических механизмов создания эстетической реальности. Это позволило, в частности, используя теорию знака Ч. Пирса, построить типологию фигурных стихов; комплексно исследовать участие метра, ритма, интонации, рифмы в семантизации строфы; рассмотреть реминисцентные возможности стихового переноса.

Цель диссертационной работы состоит в теоретическом осмыслении семантического потенциала элементов стихотворной формы и аналитическом г описании их смыслообразующей роли в поэтической практике. В соответствии с этим определяются конкретные задачи исследования:

• рассмотреть семантику графической формы стихотворного текста на материале фигурных стихов (carmina figurata);

• выявить механизмы, обеспечивающие семантизацию строфы как функциональной единицы стиха;

• • исследовать семантические функции стихового переноса.

На защиту выносятся следующие основные положения:

1. Семантика стихотворного текста задается его визуальностыо, т.е. способностью быть графически маркированным по отношению к другим видам литературно-художественного текста.

2. В основе большинства фигурных стихов лежит контекстуальная полифункциональность графического знака, определяющая иерархию способов репрезентации объекта.

3. Всякая более или менее развитая строфа обладает эмоционально-тематическим наполнением не только благодаря исторической связи с жанром, но и в результате комплексной семантической активности ее структурных единиц (метр, ритм, интонация, рифмовка).

4. Enjambement, реализующий конфликт между языковым членением * текста и его стиховой сегментацией, является важнейшим средством создания стиховой семантики.

5. Если в классической поэзии семантика переноса ограничивается интонационно-выразительной сферой, то неклассическая поэзия активизирует его лингвистические механизмы, превращая данный прием в один из главных ресурсов приращения смглсла.

Методология исследования ориентирована на сциентистский тип построения теоретической концепции, что выражается в стремлении придать аналитическим наблюдениям и обобщениям форму точной науки, исключив из сферы рассмотрения социальные и идеологические проблемы. Здесь мы опирались прежде всего на классические труды Ю. Н. Тынянова, Б. В. Томашевского, В. М. Жирмунского, Р. О. Якобсона, К. Ф. Тарановского, И. Левого, Ю. М. Лотмана, В. П. Руднева, Е. Г. Эткинда; стиховедческие исследования М. Л. Гаспарова, К. Д. Вишневского, О. И. Федотова, М. Ю. Лотмана, С. Л. Матяш, М. И. Шапира; лингвистические работы О. Г. Ревзиной, Н. А. Фатеевой, Л. В. Зубовой; исследования по психологии визуальных искусств Р. Арнхейма, Е. Штейнера; теорию знака Ч. Пирса и Ф. де Соссюра. Одновременно мы пытались преодолеть инструментализм структуралистской теории, учитывая роль субъекта-творца, чье активно-ценностное отношение к содержанию является «конститутивным моментом художественной формы» (М. М. Бахтин).

Материалом исследования послужила преимущественно русская поэзия XIX - XX вв. (А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, А. А. Фет, О. Э. Мандельштам, А. А. Ахматова, М. И. Цветаева, Б. Л. Пастернак, А. Кушнер, Т. Кибиров, Г. Гецевич, Б. Рыжий, П. Барскова и др.) с привлечением ряда стихотворных текстов из других культурных эпох (античность, европейское барокко). Особое внимание уделяется анализу стиховой формы произведений И. Бродского, чье творчество явилось «поворотным» для русской стихотворной культуры: его поэзия одновременно и завершила один из этапов эволюции русской литературы и предложила новые пути ее развития.

Теоретическая ценность работы состоит в разработке нового подхода к изучению семантики стихотворной формы на примере фигурной графики, строфики, стихового переноса.

Практическая значимость исследования заключается в том, что полученные результаты могут использоваться при разработке теоретических и историко-литературных курсов, а также служить базой для дальнейшего изучения семантики стихотворной формы.

Апробация работы была представлена в виде научных докладов на конференциях во Владимире (1999), Твери (2000-2003), Череповце (20012003), Ижевске (2001), Екатеринбурге (2002), Пушкинских Горах (2003), Москве (2003). Основные положения диссертации отражены в публикациях.

Структура работы определяется поставленными задачами и исследуемым материалом. Текст диссертации состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Семантика стихотворной формы"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проведенное в работе исследование семантики стихотворной формы позволяет утверждать, что стихотворная форма способна генерировать такие художественные смыслы, которые недоступны другим типам словесного искусства.

Как было показано, семантика стихотворного текста задается прежде всего его визуальностью, т.е. возможностью быть графически отмеченным по отношению к другим видам литературно-художественного текста. Наиболее очевидно это представлено в тех случаях, когда стихотворная графика включается в языковое сообщение и приобретает знаковый характер. Примером могут служить фигурные стихи, представляющие разновидность визуальной поэзии, в которой графическое построение текста - часть языкового знака, непосредственно связанная с его означаемым.

Мы предложили типологию фигурных стихов, основанную на характере семантической связи между фигурой как знаком и тем, о чем говориться в тексте как репрезентируемом объекте. Как показала художественная практика, фигурные тексты тяготеют либо к иконическим знакам, либо к индексальным, либо к знакам-символам. В первом случае мы имеем дело с текстом, расположение строк которого воспроизводит форму описываемого предмета; во втором - графическая форма отсылает к объекту на основе реально существующей между ними в природе связи; в третьем — между фигурой и объектом устанавливается конвенциональная связь, выработанная культурным сообществом.

Представленные в диссертации примеры убеждают в том, что между классами знаков нет непроходимых границ и одни и те же графические явления могут функционировать и как икона, и как индекс, и как символ. Таким образом, в основе большинства фигурных стихов лежит контекстуальная полифункциональность знака, определяющая иерархию способов репрезентации объекта.

В ходе последовательного рассмотрения различных форм фигурного текстопостроения, образцы которого можно встретить в поэзии античности, Средневековья, барокко, модернизма (футуризм, дада), современного визуального искусства, мы пришли к выводу о том, что вектор эволюции визуальной графики направлен от фигурных стихов с их относительно четкой семиотической структурой к визуальным текстам «ассоциативно синтезирующего типа», которые можно назвать «знаковой системой с нечетко интерпретируемым полем значений» (Е. Штейнер).

Другим теоретическим положением, получившим аргументацию в работе, стала мысль о том, что всякая более или менее развитая строфа обладает эмоционально-тематическим наполнением. Конкретизируя это суждение, мы предложили говорить о семантическом ореоле, свойственном не только размерам, но и моделям строф. В них аккумулируется совокупный эстетический опыт «всего человечества», формируя хотя и абстрактную, но вполне устойчивую семантику. Эта семантика возникает не только благодаря исторической связи строфы с жанром, но и в результате комплексной семантической активности ее структурных единиц (метр, ритм, интонация, рифмовка).

На разнообразных примерах было показано, как взаимодействие этих стиховых элементов придает конкретной строфической модели запоминающуюся ритмико-мелодическую окраску, соотносимую с тем или иным жанрово-тематическим единством. Например, четверостишие шестистопного цезурованного ямба с перекрестными мужскими и женскими рифмами (Я6 аБаБ) избирается Бродским для поэтических подношений (дедикаций) собратьям-стихотворцам. Эту строфическую форму можно рассматривать как вариант одного инварианта: послание к поэту, с котором нельзя быть рядом по причине временной (А. Ахматова) или экзистенциальной (А. Кушнер) несовместимости.

Характерными семантическими коннотациями обладают национальные строфы (сапфическая, сонет, октава, терцина, «восточные» строфы и др.), составившие общепоэтический фонд, к которому обращаются поэты различных эстетических ориентаций. Экспрессивно-тематический ореол этих строф мотивирован особенностями самой формы (в октаве это - тройное концевое созвучие с двумя заключительными стихами на новую рифму, пуантирующими строфу) или, напротив, форма служит манифестацией той или иной идеи (в терцинах - это идея триединства, воплощающая цифровую символику христианства).

Еще одним элементом стихотворной формы, демонстрирующим ее семантические возможности, является enjambement. Была предпринята попытка систематизировать функции стихового переноса. Enjambement способен открывать простор для смены интонаций; активизировать событийную динамику; миметически передавать кинетику того или иного действия; сталкивать две контрастные темы; репрезентировать то, чему автор не дает лексической номинации.

Если в классической поэзии семантика переноса ограничивалась в основном интонационно-выразительной сферой, то неклассическая поэзия XX в. активизировала его лингвистические механизмы. Слово, оказавшись в позиции enjambement'a, полнее проявляет свои грамматические и семантические свойства. Так, при слоговом переносе оно подлежит «квантованию»: его части могут осознаваться по отдельности и вместе со словом, которое в результате наслоения различных фонетических и морфемных планов как бы заново этимологизируется. Заслуживает внимания перенос, выступающий в функции структурной цитаты, что обусловлено интертекстуальным характером современной культуры.

Таким образом, как следует из логики диссертационного исследования, элементы стихотворной формы обладают потенциальной содержательностью, которая может актуализироваться как внутри отдельного текста, так и между различными текстами. При этом необходимо помнить, что не существует семантически обязательных элементов и бессодержательных, но все они образуют динамическую систему, в которой смыслообразующая инициатива переходит от одних к другим в конкретном тексте.

Мы предлагаем различать «врожденную» семантику элементов формы и «приобретенную», когда тот или иной элемент обрастает смысловыми коннотациями в ходе истории его употребления. В последнем случае элемент стихотворной формы может выступать в реминисцентной или цитатной функциях, в которых материализуется отношение одного текста к другому. В меньшей степени это характерно для фигурной графики, которая при всей своей культурной ангажированности ориентирована более не на знак, а на референт. В большей степени интертекстуальность стиховых элементов явлена в строфике и переносе, способных играть роль эксплицированной или имплицированной отсылки к предшествующим текстам.

Все вышесказанное дает право рассматривать элементы стихотворной формы, которой «я пою, рассказываю, изображаю. выражаю свою любовь, свое утверждение, приятие» не только как композиционные формы упорядочения словесного материала, но и как архитектонические формы «ценностно-определенной творческой активности эстетически деятельного субъекта» [Бахтин 1994, 305-306].

Список научной литературыСтепанов, Александр Геннадьевич, диссертация по теме "Теория литературы, текстология"

1. Апухтин А. Н. Полное собрание стихотворений / Сост., подгот. текста и примеч. Р. А. Шацевой. Л., 1991. - 444 с.

2. Ахматова А. Сочинения: В 2 т. 2-е изд., испр. и доп. М., 1990. - Т. 1: Стихотворения и поэмы / Сост., подгот. текста, коммент. В. А. Черных; Вступ. ст. М. Дудина. - 526 с.

3. Барскова П. Эвридей и Орфика: Стихотворения. СПб., 2000. - 72 с.

4. Бек Т., Чупринин С. Здесь Родос здесь и прыгай: Беседа. // Арион. — 1998.-№3.-С. 46-56.

5. Борисова М. Избранное: Стихотворения. / Вступ. ст. Е. Калмановского. — Л., 1985.-320 с.

6. Бродский И. Большая книга интервью / Сост. В. Полухина. 2-е изд., испр. и доп. М., 2000. - 703 е.: ил.

7. Бродский И. Сочинения Иосифа Бродского: В 7 т. / Под общ. ред. Я. А. Гордина. СПб., 2001.

8. Бунин Я. А. Собрание сочинений: В 9 т. / Под общ. ред. А. С. Мясникова и др.; Вступ. ст. А.Т.Твардовского. М., 1965-1967. - Т. 1: Стихотворения. 1886-1917 / Примеч. О. Н. Михайлова, А. К. Бабореко. — 1965.-595 с.

9. Венщова Т. Граненый воздух: Стихотворения. / [Пер. с лит. В. Гандельсмана]. М., 2002. - 88 с.

10. Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М., 1998. - 328 е.: ил.

11. Волошин М. Стихотворения и поэмы / Вступ. ст. А. В. Лаврова; Примеч. В. П. Купченко. СПб., 1995. - 702 с.

12. Гецевич Г. Стихи. М., 1995. - 16 с.

13. Гораций Квинт Флакк. Оды / Пер. с латин. размерами-подлинниками I I. И. Шатерников. М., 1935. - 197 с.

14. Горлов М. Человекаэроплан. Мишень первая. Горлов-книга. Партитура чтения: Кн. визуал. поэзии. Нальчик, 1993. - 125, [2] с.

15. Григорьев Г. Футбол — 1985. Свидание со спидом. JL, 1990. — 32 с.

16. Дебют-2000. Плотность ожиданий: Поэзия. М., 2001. - 288 с.

17. Есенин С. Стихотворения и поэмы / Вступ. ст. И. С. Эвентова; Примеч. И. В. Алексахиной. JL, 1986. - 461 с.

18. Иванов Вяч. Стихотворения и поэмы / Сост., подгот. текста и примеч. Р. Е. Помирчего; Вступ. ст. С. С. Аверинцева. JL, 1978. - 559 с.

19. Иванов Вяч. Стихотворения. Поэмы. Трагедия / Вступ. ст. А. Е. Барзаха; Сост., подгот. текста и примеч. Р. Е. Помирчего. СПб., 1995. — Кн. 1. — 477 с.

20. Кальпиди В. Хакер: Оды и стихи. Челябинск, 2001. — 96 с.

21. Каменский В. Танго с коровами; Железобетонные поэмы / Рис. В. и Д. Бурлюков. Факс. изд. - М., 1991. - 36. е.: цв. ил. — Прил.: Ю. Молок Типографские опыты поэта-футуриста; А. Шемшурин Железобетонная поэма (Стрелец. Сб. 1. Пг., 1915).

22. Кибиров Т. Сантименты: Восемь книг. Белгород, 1994. - 384 с.

23. Кибиров Т. Amour, exil.: Книга стихотворений. СПб., 2000. - 64 с.

24. Кузмин М. Избранные произведения / Сост., подгот. текста, вступ. ст. и коммент. А. Лаврова, Р. Тименчика. Л., 1990. - 573 с.

25. Куллэ В. Литературный текст, или Почти без брезгливости: Стихотворения. // Знамя. 2002. - № 8. - С. 126-131.

26. Кушнер А. Здесь, на земле. // Иосиф Бродский: труды и дни. М., 1999.-С. 154-206.

27. Кушнер А. Кустарник: Книга новых стихов. СПб., 2002. - 88 с.

28. КругМ. «.Чтобы навсегда меня запомнили.»: Стихи и песни / Сост., предисл. Е. Беренштейна. Тверь, 2002. - 160 е.: 19 фот.

29. Кэрролл Л. Аня в Стране чудес = Alice's Adventures in Wonderland / Пер. В. Набокова. М., 1999. - 315 с. — Текст парад, на англ. и рус. яз.

30. Лермонтов М. Ю. Сочинения: В 6 т. / Ред. Н. Ф. Бельчиков и др.. -М.; Л., 1954-1957. Т. 4: Поэмы. 1835-1841 / [Ред. Б. В. Томашевский]. -1955.-428 с.

31. Лосев JJ. Собранное. Екатеринбург, 2000. - 624 с.

32. Мандельштам О. Полное собрание стихотворений / Сост., подгот. текста и примеч. А. Г. Меца. СПб., 1995. - 720 с.

33. Паперная Э. С., Розенберг А. Г., ФинкельА.М. Парнас дыбом: Литературные пародии / Сост., подгот. текста и вступ. ст. Л. Фризмана. -М., 1989.- 126 с.

34. Пастернак Б. Стихотворения и поэмы: В 2 т. / Сост., подгот. текста и примеч. В. С. Баевского, Е. Б. Пастернака; Вступ. ст. В. Н. Альфонсова. -Л., 1990.-Т. 1.-501 с.

35. Полоцкий Симеон. Избранные сочинения / Подгот. текста, ст. и коммент. И. П. Еремина. М.; Л., 1953. - 282 с.3в. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 10 т. 4-е изд. Л., 1977— 1979.

36. Русская литература XX века в зеркале пародии: Антология / Сост., вступ. ст., ст. к разд., коммент. О. Б. Кушлиной. -М., 1993.-478 с.

37. Рыжий Б. На холодном ветру: Стихотворения. СПб., 2001. — 80 с.

38. Солнечное подполье. Антология литературного рок-кабаре Алексея Дидурова. М., 1999. - 656 с.

39. Строчков В. Глаголы несовершенного времени: Избранные стихотворения 1981-1992 годов. -М., 1994.-416 с.

40. Сумароков А. П. Избранные произведения / Вступ. ст., подгот. текста и примеч. П. Н. Беркова. Л., 1957. - 607 с.

41. Точка зрения. Визуальная поэзия: 90-е годы / Сост. и общ. ред. Д. Булатова. Калининград, 1998. - 592 с.

42. Феокрит. Мосх. Бион. Идиллии и эпиграммы / Пер. и коммент. М. Е. Грабарь-Пассек. М., 1958. - 326 с.

43. Цветаева М. Сочинения: В 2 т. / Сост., подгот. текста и коммент. А. Саакянц. М., 1980. - Т. 1: Стихотворения. Поэмы. Драматические произведения. - 575 с.

44. Цветков А. Дивно молвить: Собр. стихотворений. СПб., 2001. - 280 с.

45. Bucoliques grecs / Texte etabli et trad, par Ph.-E. Legrand. Rdimpr. photomec. Paris, 1967-1972. - (Coll. des univ. de France. Ser. grecque). -T. 2: Pseudo-Theocrite. Moschos. Bion. Divers. 3. tirage. - 1967. -XIII, 283 p.

46. Carroll L. The Penguin Complete Lewis Carroll with an Introduction by A. Woollcott and the Illustrations by J. Tenniel. Harmondsworth etc., 1983. -XIV, 1165 p.

47. Cummings E. E. Complete Poems. 1913-1962. New York, 1972. -XXVI, 866 p.

48. Concrete Poetiy: A World View. London, 1970. - 311 p.

49. DiYanniR. Literature: Reading Fiction, Poetry, Drama, and the Essay. 2nd ed. -New York etc., 1990.-XXVIII, 1746 p.

50. Frost R. The Poetry of Robert Frost: The Collected Poems, Complete and Unabr. / Ed. by E. C. Lathem. New York, 1979. - XX, 607 p.

51. Hardy T. Collected Poems of Thomas Hardy. London, 1932. -XXXII, 917 p.

52. Hollander J. Tales Told of the Fathers: Poems. New York, 1975. -VIII, 100 p.

53. Hollander J., Kermode F. The Literature of Renaissance England. New York, 1973. - XXI, 1092 p. - (The Oxford Anthology of Engl. Lit).

54. Swenson M. Iconographs: Poems. New York, 1970. - 88 p.

55. Theocritus. Poems. / Ed. with a transl. a. comment, by A. S. F. Gow. — Cambridge, 1950. Vol. 1: Introd., text a. transl. - LXXXIV, 257 p.

56. Thomas D. Collected Poems, 1934-1953 / Ed. by W. Davies a. R. Mand. -London, 1988.-X, 268 p.

57. Абиева H. А. Пространственная симметрия стиха // Текст как объект изучения и обучения: Сб. науч. ст. Псков, 1999. - С. 5-10.

58. АдлерДж. Непрерывность традиций визуальной поэзии: Типология и систематика фигурных стихов // Точка зрения. Визуальная поэзия: 90-е годы. Калининград, 1998.-С. 16-23.

59. Андреева А. Н. Эволюция тонического стиха в поэзии Иосифа Бродского: Дис. . канд. филол. наук / МГУ им. М. В. Ломоносова. М., 2003. -222 с.

60. Арнхейм Р. Язык, образ и конкретная поэзия // Арнхейм Р. Новые очерки по психологии искусства. М., 1994. - С. 105-118.

61. Асеев Н. Наша рифма // Асеев Н. Дневник поэта. Л., 1929. - С 69-132.

62. Бадаев А. Ф. Поэтическая графика как категория текста: Постановка проблемы // Художественный текст: структура, семантика, прагматика. — Екатеринбург, 1997.-С. 13-27.

63. Баевский В. С. Синтаксический перенос (enjambement): квантитативный анализ // Риторика Лингвистика: Сб. ст. - Смоленск, 2001. - Вып. 3. — С. 52-57.

64. Баевский В. С. Строфа и рифма в «Евгении Онегине» // Пушкинские чтения: Сб. ст. Таллинн, 1990. — С. 44-57.вв. Баевский В. С. Типы строфической организации стихотворений Некрасова // Некрасовский сборник. Калининград, 1972. - С. 106-109.

65. Бадретдипова Л. Г. Структура стихотворной строки и способ реализации синтаксических связей в конце ее // Синтагматика, парадигматика и их взаимоотношения на уровне синтаксиса: Материалы науч. конф. — Рига, 1970.-С. 8-10.

66. Бахтин М. М. Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве // Бахтин М. М. Работы 1920-х годов. Киев, 1994.-С. 257-318.

67. Вельская Л. Л. Из истории русского пятистопного хорея: (О ритмике и семантике хореических пятистопников С. Есенина) // Studia Slavica Academiae Scientarum Hungaricae. 1980. - Т. 26, fasc. 3-4. - S. 401-416.

68. Вельская Л. Л. Стих поэмы А. С. Пушкина «Домик в Коломне» // Болдинские чтения. Горький, 1985. - С. 65-76.

69. Бернштейн С. Эстетические предпосылки теории декламации // Поэтика: Сб. ст. Л., 1927. - Вып. 3. - С. 25^4.

70. БетеяД. Изгнание как уход в кокон: Образ бабочки у Набокова и Бродского//Рус. лит. 1991.-№3.-С. 167-175.

71. Бехер И. Философия сонета, или малое наставление по сонету: (Опыт) // БехерИ. Любовь моя, поэзия: О литературе и искусстве. М., 1965. -С. 436-462.

72. Бирюков С. Е. Зевгма: Русская поэзия от маньеризма до постмодернизма: Пособие для учащихся. М., 1994. - 287 с.

73. Брюсов В. Среди стихов: 1894-1924: Манифесты, статьи, рецензии. М., 1990.-720 с.

74. Брюсов В. Я. Что такое стих // Вопр. языкознания. 1968. - № 6. - С. 127.

75. Бухштаб Б. Я. Об основах и типах русского стиха // Intern. J. of Slavic Linguistics a. Poetics. 1973. -Vol. 16.-P. 96-118.

76. Былинин В. К. Русская поэзия первой половины XVII века: Проблемы развития: Автореф. дис. . канд. филол. наук / Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. М., 1985. - 16 с.

77. Васильев И. Е. Русский поэтический авангард XX века. Екатеринбург, 1999.-320 с.

78. Bemfioea Т. О стихотворении Иосифа Бродского «Литовский ноктюрн: Томасу Венцлова» // Новое лит. обозрение. 1998. -№ 33. - С. 205-222.

79. Винокур Г. Слово и стих в «Евгении Онегине» // Пушкин: Сб. ст. М., 1941.-С. 155-213.

80. Винокур Г. Слово и стих в «Евгении Онегине» // Винокур Г. О. Филологические исследования: Лингвистика и поэтика. М., 1990. — С. 146-195.

81. Вишневский К. Д. Архитектоника русского стиха XVIII-первой половины XIX века // Исследования по теории стиха. JI., 1978. - С. 48-66.

82. Вишневский К. Д. Введение в строфику // Проблемы теории стиха. Л., 1984.-С. 37-57.

83. Вишневский К. Д. Закон ритмического соответствия в разностопных строфах // Проблемы стиховедения: Сб. ст. Ереван, 1976. - С. 41-50.

84. Вишневский К. Д. По-новому об известном // Рус. лит. 1973. - № 4. — С. 215-219.

85. Вишневский К. Д. Строфика Лермонтова // Творчество М. Ю. Лермонтова: Сб. ст., посвящ. 150-летию со дня рожд. М.Ю.Лермонтова. — Пенза, 1965. С. 3-131. — (Учен. зап. Пенз. гос. пед. ин-та. Сер. филол.; Вып. 14).

86. Вишневский К. Д. Структура неравностопных строф // Русский стих: Метрика. Ритмика. Рифма. Строфика: В честь 60-летия М. Л. Гаспарова. — М., 1996.-С. 81-92.

87. Воробьев Ю. В. Некоторые особенности строфики в английской поэзии XVIII и XIX веков: Автореф. дис. . канд. филол. наук / Моск. гос. пед. ин-т иностр. яз. им. М. Тореза. М., 1968. - 16 с.

88. Воронина Т. Н. К вопросу о материальной фактуре поэтического текста. Графика // Текст как объект многоаспектного исследования. Науч.-метод. семинар «TEXTUS»: Сб. ст. СПб.; Ставрополь, 1998. - Вып. 3, ч. 2. — С. 49-60.

89. Гаспаров М. J1. «Евгений Онегин» и «Домик в Коломне»: Пародия и самопародия у Пушкина // Тыняновский сборник: Вторые Тыняновские чтения. Рига, 1986. - С. 254-264.

90. Гаспаров М. Л. Лингвистика стиха // Славянский стих: Стиховедение, лингвистика и поэтика: Материалы междунар. конф. 19-23 июня 1995 г. — М., 1996.-С. 5-17.

91. Гаспаров М. Л. Метр и смысл: Об одном из механизмов культурной памяти. М., 1999. - 298 с.

92. Гаспаров М. Л. Очерк истории европейского стиха. М., 1989. - 302 с.

93. Гаспаров М. Л. Псрвочтение и перечтение: К тыняновскому понятию сукцессивности стихотворной речи // Тыняновский сборник: Третьи Тыняновские чтения. Рига, 1988. - С. 15-23.

94. Гаспарое М. Л. Ритм и синтаксис: Происхождение «лесенки» Маяковского // Проблемы структурной лингвистики 1979. М., 1981. -С.151-152.

95. Гаспаров М. Л. Рифма Бродского // Избранные статьи. М., 1995. - С. 8392.

96. Гаспаров М. Л. Русский стих начала XX века в комментариях. 2-е изд., доп. — М., 2001.-288 с.

97. Гаспаров М. Л. Строфическая традиция и эксперимент // Избранные труды. М., 1997. - Т. 3: О стихе. - С. 366-398.

98. Гаспаров М. Л., Скулачева Т. В. Ритм и синтаксис в свободном стихе // Очерки истории языка русской поэзии XX века: Граммат. категории. Синтаксис текста. М., 1993. - С. 20-43.

99. Гаспаров М. Л., Скулачева Т. В. Стих и проза: семантические различия // Человек и общество: Материалы междунар. науч.-практ. конф. Оренбург, 2001. - Ч. 3. - С. 109-111.

100. Гачев Г. Д., Кожинов В. В. Содержательность литературных форм // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Роды и жанры литературы. М., 1964. - Кн. 2. - С. 17—36.

101. Горбунов А. Н. Джон Донн и английская поэзия XVI-XVII веков. М., 1993.- 188 с.

102. Гречушникова Т. В. Об экспериментальной графике в немецкоязычной поэзии XX века // Слово в динамике: Сб. науч. тр. Тверь, 2003. — Вып. 3. - С. 19-46.

103. Гроссман Л. П. Онегинская строфа // Пушкин: Сб. — М., 1924. — С. 117— 161.

104. Гроссман Л. Поэтика русского сонета // Гроссман JI. Борьба за стиль: Опыты по критике и поэтике. М., 1927. - С. 122-144.

105. Гроссман JI. Поэтика сонета // Проблемы поэтики: Сб. ст. М.; JI., 1925.-С. 115-140.

106. Гуковский Г. А. Изучение литературного произведения в школе: Методолог, очерки о методике. Тула, 2000. - 224 с.

107. Гуковский Г. А. Пушкин и проблемы реалистического стиля. М., 1957.-414 с.

108. Дарк О. Байтов зимой, или Описание дороги // Новое лит. обозрение. — 1995. -№ 16.-С. 321-328.

109. Дмитриева Н. А. Изображение и слово. М., 1962. — 314 е.: ил.

110. ДозорецЖ.А. Соотношение стихотворной строки с речевым звеном и предложением: (На материале стихотворений А. С. Пушкина): Автореф. дис. . канд. филол. наук / Моск. гос. пед. ин-т им. В. И. Ленина. М., 1972.-25 с.

111. Добровольский Б. М. Цепная строфика русских народных песен // Русский фольклор: Материалы и исслед. М.; Л., 1966. — Т. 10: Специфика фольклорных жанров. - С. 237-247.

112. ДрееваД.М. Стиховой перенос и синтаксический параллелизм как средства создания связности текста в немецкой эпической поэзии: (На материале поэм Г. Гейне): Автореф. дис. . канд. филол. наук / МГУ им. М. В. Ломоносова. М., 1990. - 26 с.

113. ДрэйджЧ.Л. К вопросу о древнегреческих и латинских размерах в русской поэзии: Эволюция сапфической строфы // Славянский стих: Стиховедение, лингвистика и поэтика: Материалы междунар. конф. 19-23 июня 1995 г.-М., 1996.-С. 140-147.

114. ДюбоЖ.-Б. Критические размышления о Поэзии и Живописи: Пер. с фр.-М., 1976.-767 с.

115. ЕлииаЕ.А. Вербальные интерпретации произведений изобразительного искусства: (Номинативно-коммуникативный аспект): Автореф. дис. . д-ра филол. наук / Волгоград, гос. пед. ун-т. -Волгоград, 2003.-48 с.

116. Еремин И. П. Поэтический стиль Симеона Полоцкого // Еремин И. П. Литература Древней Руси: (Этюды и характеристики). М.; Л., 1966. -С. 211-217, 232.

117. Ефимов Н. И. Формализм в русском литературоведении // Науч. изв. Смолен, гос. ун-та. 1929. - Т. 5, вып. 3. Обществ.-гуманит. науки. — С. 31-107.

118. Жаккар Ж.-Ф. Между «до» и «после». Эротический элемент в поэме Пушкина «Руслан и Людмила» // Russ. Studies: Ежеквартальник рус. филол. и культуры.- 1994.-Т. 1,№. 1.-С. 156-181.

119. Жирмунский В. М. Анна Ахматова и Александр Блок // Жирмунский В. М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика: Избр. тр. -Л., 1977.-С. 323-354.

120. Жирмунский В. М. Теория стиха. Л., 1975. - 664 с.

121. Жовтис А. Л. Стих как двухмерная речь // Ритм, пространство, время в художественном произведении. Алма-Ата, 1984. - С. 3-9.

122. Жолковский А. К. Блуждающие сны и другие работы. М., 1994. — 428 с.

123. Златоустова Л. В. Изучение звучащего стиха и художественной прозы инструментальными методами // Контекст. 1976. М., 1977. - С. 61-80.

124. Золян С. 71 «Единство и теснота стихового ряда» и поэтический синтаксис // Тыняновский сборник: Четвертые Тыняновские чтения. — Рига, 1990.-С. 100-111.

125. Зубова Л. В. Поэзия Марины Цветаевой: Лингвистический аспект. Л., 1989а.-262 с.

126. Зубова JJ. В. Современная русская поэзия в контексте истории языка. -М., 2000.-432 с.

127. Зубова Л. В. Языковой сдвиг в позиции поэтического переноса: (На материале произведений М. Цветаевой) // Проблемы структурной лингвистики 1985-1987.-М., 19896.-С. 229-246.

128. Зырянов О. В. Сонетная форма в поэзии И.Бродского: Жанровый статус и эволюционная динамика // Поэтика Иосифа Бродского: Сб. науч. тр. Тверь, 2003а. - С. 230-241.

129. Зырянов О. В. Эволюция жанрового сознания русской лирики: Феноменологический аспект. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 20036.- 548 е. - Из содерж.: Жанровая динамика сонетной формы.— С. 212-285.

130. Иванова-Разумник Г. Н. Когнитивный характер ритмики стихов М. Цветаевой // Язык как творчество: Сб. ст. к 70-летию

131. B. П. Григорьева.-М., 1996.-С. 164-170.

132. Измайлов Н. В. Их истории русской октавы // Поэтика и стилистика русской литературы. Памяти академика В. В. Виноградова. JI., 1971. —1. C. 102-110.

133. Иконникова Е. А. Краткий словарь метафизической поэзии. — Южно-Сахалинск, 2000. 95 с.

134. Иконникова Е. А., Маняшев А. Е. «Фигурные» стихи как разновидность поэтической «метафизики» И Филол. журнал: Межвуз. сб. науч. ст. — Южно-Сахалинск, 1999. Вып. 8. - С. 82-86.

135. Илюшин А. А. К истории Онегинской строфы // Замысел, труд, воплощение.-М., 1977.-С. 92-100.

136. Илюшин А. А. Стих «Божественной Комедии» // Дантовские чтения. 1971.-М., 1971.-С. 145-173.

137. Казарин Ю. В. Поэтическое состояние языка (попытка осмысления). -Екатеринбург, 2002. 448 с. - Из содерж.: Поэтическая графика. Функциональные типы визуальных поэтических текстов. - С. 119-150.

138. Кенигсберг М. М. Из стихологических этюдов. 1. Анализ понятия «стих» // Philologica. 1994. — Т. 1,№ 1/2.-С. 149-189.

139. Керлот X. Э. Словарь символов. М., 1994. - 608 с.

140. Клюкапов И. Э. Несколько замечаний о графических средствах оформления текстов // Язык и речь как объекты комплексного филологического исследования: Межвуз. темат. сб. Калинин, 1981. — С. 82-98.

141. Клюкапов И. Э. Структура и функционирование параграфических элементов текста: Автореф. дис. канд. филол. наук / Саратов, гос. ун-т. -Саратов, 1983.- 16 с.

142. КожиновВ.В. Форма и содержание литературы // Литературная энциклопедия терминов и понятий. -М., 2001. -Стб. 1145-1148.

143. Козицкая Е. А. Смысл о образующая функция цитаты в поэтическом тексте. — Тверь, 1999. 140 с.

144. Козицкая Е. А. Цитата в структуре поэтического текста: Автореф. дис. канд. филол. наук / Твер. гос. ун-т. Тверь, 1998. - 24 с.

145. Кормилов С. И. Маргинальные системы русского стихосложения. М., 1995.- 160 с.

146. Кормилов С. И. Строфика как элемент стихотворной формы // Филология: Сб. студ. и аспиран. науч. работ. М., 1974. - Вып. 3. — С. 101-118.

147. КосиковГ.К. Два пути французского постромантизма: Символисты и Лотреамон // Поэзия французского символизма. Лотреамон. Песни Мальдорора. М., 1993. - С. 5-62.

148. Костецкий А. Г. Содержательные функции поэтической графики: Автореф. дис. канд. филол. наук / Киев. гос. ун-т им. Т. Г. Шевченко. -Киев, 1975.-24 с.

149. Крепе М. О поэзии Иосифа Бродского. Ann Arbor, 1984. - 278 с.

150. Криницын А. Б. «В начале жизни школу помню я.»: Проблемы интерпретации одного стихотворения А. С. Пушкина // Вести. Моск. унта. Сер. 9, Филология. 1999. - № 2. - С. 19-29.

151. КручикИ. Какие особенности поэтики Иосифа Бродского чаще всего используют его подражатели // http://www.litera.ru/slova/kruchik/brodsky.html

152. Кузьмин Д. План работ по исследованию внутрисловного переноса // Новое лит. обозрение. 2003. - № 59. - С. 392-409.

153. Кулаков В. Г. Конкретная поэзия // Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001. - Стб. 388-390.

154. Кунчева Р. Стиховая строка и сверхрематичность // Славянский стих: Лингвистическая и прикладная поэтика: Материалы междунар. конф. 2327 июня 1998 г.-М., 2001.-С. 197-200.

155. ЛайонзДж. Введение в теоретическую лингвистику: Пер. с англ. / Ред. и предисл. В. А. Звегинцева. М., 1978. — 543 с.

156. Левин Ю. И. Семантический ореол метра с семиотической точки зрения // Избранные труды: Поэтика. Семиотика. М., 1998. - С. 578-580.

157. Левинтон Г. А. Три разговора: о любви, поэзии и (анти)государственной службе (I. Наблюдения над «Снежной границей»;1.. От всего человека вам остается часть / речи (Три заметки о Бродском).

158. I. Попытка политического дискурса (о диссидентстве семидесятых годов).) // Россия / Russia. Вып. 19.: Семидесятые как предмет истории русской культуры. М.; Венеция, 1998. - С. 213-288. - Из содерж.: [О семантике переносов у Бродского]. - С. 256-284.

159. Левый И. Значения формы и формы значений // Семиотика и искусствометрия. Соврем, зарубеж. исслед.: Сб. пер. М., 1972. - С. 88107.

160. Лессинг Г. Э. Лаокоон, или О границах живописи и поэзии / Общ. ред., вступ. ст. и примеч. Г. М. Фридлендера. М., 1957. - 519 с.

161. Лилли И. Динамика русского стиха. М., 1997. - 128 с.

162. Лобанова М. С. К вопросу о стиховом переносе (фр. enjambement) // Вестн. Ленингр. ун-та. Сер. 2: История, язык, литература. 1981. -Вып. 1.-С. 67-73.

163. Лосев А. Ф. Логика символа // Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991. - С. 247-274.

164. Лосев А. Ниоткуда с любовыо.: Заметки о стихах Иосифа Бродского // Континент. 1977. - № 14. - С. 307-331.

165. Лосев Л. Значение переноса у Цветаевой // Марина Цветаева: Тр. 1-го междуиар. симп. (Лозанна, 30.VI.-3.VII. 1982). Bern etc., 1991. - P. 272283. - (Slavica Helvetica; Vol. 26).

166. Лосев Л. «На столетие Анны Ахматовой» (1989) // Как работает стихотворение Бродского. Из исслед. славистов на Западе. М., 2002. — С. 202-222.

167. Лосев Л. Перпендикуляр: (Еще к вопросу о поэтике переноса у Цветаевой) // Марина Цветаева 1892-1992. Нортфилд (Вермонт), 1992. — С. 100-109. - (Норвич. симп. по рус. лит. и культуре; Т. 2).

168. Лотман М. 10. Гиперстрофика Бродского // Russ. Lit. 1995. - Vol. 37, No. 2/3.-P. 303-332.

169. Лотман M. Ю. К семантической типологии русского стихосложения // Славянское и балканское языкознание: Просодия: Сб. ст. М., 1989. — С. 76-98.

170. Лотман М. Ю. Печальный хвост: Соотношение метрического и графического членения и проблема разграничения явлений стиха и прозы // Studia metrica et poetica: Сб. статей памяти П. А. Руднева. СПб., 1999.-С. 20-51.

171. Лотман М. Ю. Ритмическая структура онегинской строфы // Методология и методика историко-литературного исследования: Тез. докл. 3-й науч. конф. Рига, 1990. - С. 46-50.

172. Лотман М. Русский стих: Семантика стихотворного метра в русской поэзии второй половины XIX века (А. А. Фет и Н. А. Некрасов) // Slowianska metryka porownawcza. 3: Semantyka form wierszowych. -Wroclaw etc., 1988.-S. 105-143.

173. Лотман M., Рейфман С. Опыт функционального описания строфики // Материалы 27-й науч. студ. конф.: Литературовед. Лингвистика. Тарту, 1972. - С. 131-134.

174. Лотман Ю. М. Анализ поэтического текста // Лотман Ю. М. О поэтах и поэзии. СПб., 1999.-С. 18-252.

175. Лотман Ю. М. Своеобразие художественного построения «Евгения Онегина» // Лотман Ю. М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь: Книга для учителя. М., 1988. - С. 30-107.

176. Лузина Л. Г. Лингвистическая природа стихового переноса и его стилистические функции: (На материале английской поэзии XIX века): Автореф. дис. . канд. филол. наук / Моск. гос. пед. ин-т иностр. яз. им. М. Тореза. М., 1972. - 25 с.

177. Маневич А. Перенос в Плаче Иеремии // Библия: Литературовед, и лингв. исслед.-М., 1999. Вып. 3.-С. 108-130.

178. Марусенко Н. Семантизация служебных единиц в стихотворных текстах второй половины XX века // Studia Slavica: Сб. науч. тр. молод, филол. Таллинн, 1999. - С. 111-114.

179. Матяш С. А. «Визитные» переносы (enjambements) в поэмах Пушкина // Вестн. Оренбург, гос. ун-та. 1999а. - № 2. — С. 4-7.

180. МатяшС.А. Стихотворный перенос: К проблеме взаимодействия ритма и синтаксиса // Русский стих: Метрика. Ритмика. Рифма. Строфика: В честь 60-летия М. JI. Гаспарова. М., 1996. - С. 189-202.

181. Матяш С. А. Структура и функция переносов (enjambement) в поэме А. С. Пушкина «Бахчисарайский фонтан» // Онтология стиха: Памяти Владислава Евгеньевича Холшевникова. СПб., 2000. - С. 133-146.

182. Меднис Н. Е. Русская октава и октава Лермонтова // Учен. зап. Горьк. ун-та. Сер.: Гуманит. науки. Горький, 1969. - Вып. 105. - С. 14-26.

183. Миллер Л. Отрывок из истории римской литературы // Журнал Министерства народного просвещения. 1878. - Декабрь. - С. 192-209.

184. Михайлов А. В. Поэтика барокко: завершение исторической эпохи // Михайлов А. В. Языки культуры: Учеб. пособие по культурологии. М., 1997.-С. 142-175.

185. МоичеваЛ.Н. О графической семантике стихотворений Симеона Полоцкого // Тр. Отд. древнерус. лит. Л., 1989. - Т. 42. - С. 363-368.

186. Неборсина Н. П. О герменевтике enjambement в английской поэзии. — Хабаровск, 1993. 17 с. - Деп. в ИНИОН 14.02.1994, № 48929.

187. Невзглядова Е. Звук и смысл. СПб., 1998. - 256 с. - (Лит. альм.; Вып. 17).

188. НикишовЮ.М. Онегинская строфа: источник и поэтика // Филол. науки.- 1992.-№ 1.-С. 11-19.

189. Никонов В. А. Строфика // Изучение стихосложения в школе: Сб. ст. -М., 1960.-С. 96-149.

190. Новикова А. М. О строфической композиции традиционных лирических песен // Русский фольклор: Материалы и исслед.. — Л., 1971. Т. 12: Из истории русской народной поэзии. - С. 47-54.

191. Новинская JI. П. Строфическая композиция стихотворений Тютчева // Язык и стиль: Типология и поэтика жанра. Волгоград, 1976. - С. 142— 147.

192. Орлицкий Ю. Визуальный компонент в современной русской поэзии // Новое лит. обозрение.- 1995.-№ 16.-С. 181-192.

193. Орлицкий Ю. Стих и проза в русской литературе. — М., 2002. — 685 с.

194. Панарнна М. А. Строфика Бродского: Поэтика конфликта // Вестн. молодых ученых. Сер.: Филол. науки. СПб., 2000. — № 8. - С. 54-64.

195. Панов М. В. Логаэдический стих // Рус. словесность. 1998. — № 4. — С. 86-90.

196. Панов С. И. К проблеме стихотворного переноса // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9, Филология. 1986. - № 4. - С. 56-59.

197. ПанченкоА.М. Русская стихотворная культура XVII в. — Л., 1973. — 280 с.

198. Пейсахович М. А. Двустишные формы в поэзии Некрасова // Филол. науки. 1971. - № 6. - С. 13-27.

199. Пейсахович М. А. Онегинская строфа в поэмах Лермонтова // Филол. науки. 1969. - № 1. - С. 25-38.

200. Пирс Ч. С. Логические основания теории знаков / Пер. с англ. В. В. Кирющенко и М. В. Колопотина. СПб., 2000. - 352 с.

201. Полухина В. Бродский глазами современников: Сб. интервью / Под ред. В. Кулле. СПб., 1997.-336 с.

202. Постоутенко К. Ю. История русской онегинской строфы: (На материале XIX начала XX в.): Автореф. дис. канд. филол. наук / МГУ им. М. В. Ломоносова. - М., 1992. - 22 с.

203. Проскурин О. Пометы Пушкина на полях «Опытов в стихах» Батюшкова: датировка, функция, роль в литературной эволюции // Новое лит. обозрение. 2003. - № 64. - С. 251-283. - Из содерж.: Переносы — неудачные и удачные. - С. 277-282.

204. Ревзина О. Г. Загадки поэтического текста // Коммуникативно-смысловые параметры грамматики и текста. М., 2002. - С. 418-433.

205. Ревзина О. Г. Стихотворная речь // Очерки истории языка русской поэзии XX века. Поэтич. язык и идиостиль: Общ. вопросы. Звуковая орг. текста. М., 1990. - С. 27-33.

206. Риа К. Дада визуально. Дикая типографика, оптофонетическая поэзия, визуальные стихи и т.д. // Точка зрения. Визуальная поэзия: 90-е годы. — Калининград, 1998. С. 24-29.

207. Руднев 77. А. Введение в науку о русском стихе: Учеб. пособие. — Тарту, 1989.-Вып. 1.-120 с.

208. Руднев П. А. О принципах описания и семантического анализа стихотворного текста на метрическом уровне // Вопросы историзма и художественного мастерства: Межвуз. респуб. темат. науч. сб. — Л., 1976.-Вып. 1.-С. 170-190.

209. Руднев П. А., Руднев В. П. Типология строфических композиций в русском стихе. В сопоставлении с типологией композиций метрических // Стилистика художественной речи: Межвуз. темат. сб. — Калинин, 1982. — С. 137-154.

210. Сазонова 77. И. Поэзия русского барокко (вторая половина XVII-начало XVIII в.). М., 1991.-263 с.

211. Сануйе М. Дада в Париже: Пер. с фр. М., 1999. - 638 с.

212. Семенов В. Б. Заджаль и романские строфы XII-XIII вв. // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9, Филология. 2003. -№ 3. - С. 14-29.

213. Семенов В. Б. Стилизация // Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001. - Стб. 1029-1030.

214. Сергеев А. О Бродском // Знамя. 1997. -№ 4. - С. 139-158.

215. Сигей С. Краткая история визуальной поэзии в России // Экспериментальная поэзия: Избр. статьи. Кенигсберг; Мальборк, 1996.-С. 60-67.

216. Славецкий В. И. К вопросу о содержательности строфической композиции лирического стихотворения // Русское стихосложение: Традиции и проблемы развития. — М., 1985. С. 83-94.

217. Смирнов И. П. Б. Пастернак «Метель» // Поэтический строй русской лирики. Л., 1973. - С. 236-253.

218. СорокаМ. Зорова поез1я в сучаснш украшськш лггератур! // Слово i час. 1994. - № 4/5. - С. 71-76.

219. Соссюр Ф. де. Заметки об общей лингвистике: Пер. с фр.; Общ. ред., вступ. ст. и коммент. Н. А. Слюсаревой. -М., 1990. 280 с.

220. Сперантов В. В. Был ли кн. Шаликов изобретателем онегинской строфы? // Philologica. 1996. -Т. 3, № 5/7. - С. 125-132.

221. Строганов М. В. Судьба «Черной шали»: Три лекции по истории русской культуры. Тверь, 2003. - 94 е.: ил., 15 л. нот.

222. СуховейД. Круги компьютерного рая: (Семантика графических приемов в текстах поэтического поколения 1990-2000-х годов) // Новое лит. обозрение. 2003. -№ 62. - С. 212-241.

223. Тамарченко Н. Д. Теория литературных родов и жанров. Эпика. -Тверь, 2001. 78 с. - (Лит. текст: проблемы и методы исследов.; Прил., Сер. «Лекции в Твери»).

224. Тарановский К. Из истории русского стиха XVIII в. Одическая строфа в поэзии Ломоносова // Тарановский К. О поэзии и поэтике. М., 2000. -С. 291-299.

225. Тарановский К. Некоторые проблемы анжамбмана в славянском и западноевропейском стихе // Там же. С. 364-371.

226. Тгшашева О. В. Эволюция графического почерка французских поэтов XIX XX вв.: (От романтизма к сюрреализму) // Вопр. филологии. — 1999.-№ 1.-С. 67-72.

227. Тименчик Р. Д. Автометаописание у Ахматовой // Russ. Lit. — 1975. -No. 10/11.-P. 213-226.

228. Тимофеев JI. «Медный всадник»: (Из наблюдений над стихом поэмы) // Пушкин: Сб. ст. М., 1941. - С. 214-242.

229. Титаренко С. Д. Сонет в поэзии серебряного века: Художественный канон и проблема стилевого развития. Кемерово, 1998. - 106 с.

230. Томашевский Б. Работа Пушкина над стихом // Лит. учеба. — 1930. — №4.-С. 30-45.

231. Томашевский Б. В. Строфика Пушкина // Томашевский Б. В. Стих и язык: Филол. очерки. М.; Л., - 1959. - С. 202-324.

232. Томашевский Б. В. Теория литературы. Поэтика: Учеб. пособие / Вступ. ст. Н. Д. Тамарченко; Комм. С. Н. Бройтмана при участии Н. Д. Тамарченко. М., 1996. - 334 с.

233. Тынянов Ю.Н. О композиции «Евгения Онегина» // Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. - С. 52-77.

234. Тынянов Ю. Проблема стихотворного языка. Л., 1924. — 138 с.

235. Тынянов Ю.Н. Пушкин // Тынянов Ю.Н. Пушкин и его современники.-М., 1969.-С. 122-165.

236. Тынянов Ю. Н. Пушкин и Тютчев // Там же. — С. 166-191.

237. УэллекР. Уоррен О. Теория литературы: Пер. с англ. М., 1978. -326 с.

238. Фатеева Н. А. Динамизация формы: поиски в области смысла или эксперимент? // Язык и искусство: Динамический авангард наших дней. -М., 2002. С. 5-43.

239. Фатеева Н. А. Стих и проза как две формы существования поэтического идиостиля: Автореф. дис. д-ра филол. наук / Ин-т рус. яз. им. В. В. Виноградова РАН. М., 1996. - 44 с.

240. Федотов О. И. Двустишие в поэтической системе О. Мандельштама // «Отдай меня, Воронеж.»: Третьи междунар. Мандельштамовские чтения. Воронеж, 1995.-С. 241-250.

241. Федотов О. И. Катрены охватной рифмовки в стихотворениях О.Мандельштама 1908-1909 гг. // Славянский стих: Лингвистическая и прикладная поэтика: Материалы междунар. конф. 23-27 июня 1998 г. — М., 2001.-С. 286-300.

242. Федотов О. И. Онегинская строфа после «Онегина»: творческий диалог в письмах М. Волошина и М. Сабашниковой // Текст как объект многоаспектного исследования: Науч.-метод. семинар «TEXTUS»: Сб. ст.-СПб.; Ставрополь, 1998.-Вып. 3, ч. 1.-С. 149-155.

243. Федотов О. И. Основы русского стихосложения: Метрика и ритмика. — М., 1997. 336 с. - Из содерж.: Переносы (Enjambement's). - С. 237-261.

244. Федотов О. И. Основы русского стихосложения. Теория и история русского стиха: В 2 кн. М., 2002. - Кн. 2: Строфика. - 488 с.

245. Федотов О. И. Понятие строфы и ее типология // Онтология стиха: Памяти Владислава Евгеньевича Холшевникова. СПб., 2000. - С. 63-78.

246. Федотов О. И. Проблема происхождения русского литературного стиха: Автореф. дис. . д-ра филол. наук / Моск. гос. пед. ин-т им. В. И. Ленина. М., 1985. - 33 с.

247. Филиппова М. Ю., Пейкова А. К. Особенности поэтики Иосифа Бродского // Вести. Чуваш, гос. пед. ун-та им. И. Я. Яковлева.

248. Языкознание. Лингводидактика. — Чебоксары, 1999. № 1(6), ч. 2. — С. 169-177.

249. Фоменко И. В. О двух особенностях лирики И. Бродского // Литературный текст: проблемы и методы исследования. Тверь, 1997. -Вып. 3. - С. 129-136.

250. Фоменко И. В. Семантика «пустого места» // Анализ одного стихотворения: «О чем ты воешь, ветр ночной?.» Ф. И. Тютчева: Сб. науч. тр. Тверь, 2001. - С. 42-48.

251. Фомичев С. А. Октавы «Домика в Коломне» Пушкина: (строфа и сюжет) // Проблемы теории стиха. — Л., 1984. — С. 125-131.

252. ФрэнкД. Пространственная форма в современной литературе // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX-XX вв.: Трактаты, статьи, эссе. — М., 1987.-С. 194-213.

253. Харлап М. Г. Народно-русская музыкальная система и проблема происхождения музыки // Ранние формы искусства: Сб. ст. М., 1972. — С. 221-273.

254. ХачатуровС. Идеи М.М.Бахтина о «чужой речи» и метаморфозы индивидуального высказывания в истории визуальной культуры // «Своё-чужое» в контексте культуры нового времени: Сб. ст. (К 100-летию со дня рожд. М. М. Бахтина). М., 1996. - С. 2-11.

255. Хворостьянова Е. В. Пародия как автометаописание: (Литературный образ поэзии 80-х начала 90-х годов XIX века) // Автоинтерпретация: Сб. ст. - СПб., 1998. - С. 82-96.

256. Хворостьянова Е. В. «Русские сонеты» Пушкина: (К проблеме пушкинской строфики) // Пушкин и его современники: Сб. науч. тр. — СПб., 2002. Вып. 3. - С. 9-29.

257. Хворостьянова Е. В. Слово vers, пародия // Имя — сюжет — миф: Межвуз. сб.-СПб., 1996.-С. 195-212.

258. Холодилова JI. Е. О содержательной стороне и эволюции охватного типа рифмы // Традиции и новаторство в художественной литературе: Межвуз. сб. науч. тр. Горький, 1980. - С. 99-106.

259. Холшевыиков В. Е. Перебои ритма как средство выразительности // Холшевников В. Е. Стиховедение и поэзия. JI., 1991. - С. 209-224.

260. Черемисина Н. В. Вопросы эстетики русской художественной речи. -Киев, 1981. 240 с. — Из содерж.: Первичный ритм и стихотворные переносы. — С. 63-67.

261. Чернов А. В. «Культурные фобии» XX века и стихотворение М. Цветаевой «Читатели газет» // Век и вечность: Марина Цветаева и поэты XX века: Сб. науч. работ. Череповец, 2002. - Вып. 1. - С. 44-53.

262. Чумаков Ю. Н. Из размышлений о жанре, стилистике и строфике «Евгения Онегина» // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9, Филология. 1999а. — № 1.-С. 13-18.

263. Чумаков Ю. Н. Принцип «перводеления» в лирических композициях Тютчева // Studia metrica et poetica: Сб. ст. памяти П. А. Руднева. СПб., 19996.-С. 118-130.

264. Шайкевич А. Я. Позиционный анализ поэтической строфы // Проблемы общей и прикладной лингвистики. Лингвистика. 10. Тарту, 1978. — С. 96-113. - (Учен. зап. Тарт. ун-та; Вып. 453).

265. Шапир М. И. «Семантический ореол метра»: термин и понятие: (Историко-стиховедческая ретроспекция) // Лит. обозрение. 1991. — № 12.-С. 36-40.

266. Шапир М. И. Теория русского стиха: Итоги и перспективы изучения // Литературоведение на пороге XXI века: Материалы Междунар. науч. конф. (МГУ, май 1987). — М., 1998.-С. 235-241.

267. Шапир М. И. Три реформы русского стихотворного синтаксиса (Ломоносов — Пушкин Иосиф Бродский) // Вопр. языкознания. — 2003. — №3.-С. 58-66.

268. Шапир М. И. «Versus» vs «prosa»: Пространство-время поэтического текста // Шапир М. И. Universum versus: Язык — стих — смысл в русской поэзии XVIII-XX веков. М., 2000. - Ки. 1. - С. 36-75.

269. Шерр Б. Строфика Бродского: Новый взгляд // Как работает стихотворение. Из исслед. славистов на Западе. М., 2002. - С. 269-299.

270. Штайп К. Э. Графика поэтического текста // Вести. Ставропол. гос. пед. ун-та. Соц.-гуманит. науки. 1995. — Вып. 1. - С. 135-145.

271. Штейнер Е. Картины из письменных знаков: (Заметки об авангардной визуальной поэзии) // Сознание в социокультурном измерении. — М., 1990.-С. 41-56.

272. Эткиид Е. Материя стиха = La matiere du vers. — Репр. изд. — СПб., 1998. 506 с. - (Bibl. Russe de Inst, d'etudes slaves; T. 48).

273. Эткинд E. Сонеты Вячеслава Иванова // Эткинд Е. Г. Там, внутри: О русской поэзии XX века: Очерки. СПб., 1996. - С. 149-167.

274. Эткинд Е. Г. Строфика Цветаевой: Логаэдическая метрика и строфы // Там же.-С. 371-391.

275. Якобсон Р. К вопросу о зрительных и слуховых знаках // Семиотика и искусствометрия: Соврем, зарубеж. исследования: Сб. пер. — М., 1972. — С. 82-87.

276. Якобсон Р. Письма с Запада. Дада // Якобсон Р. Работы по поэтике. — М., 1987.-С. 430-439.

277. ЯнечекДж. «Стихи на смерть Т.С.Элиота» (1965) // Как работает стихотворение Бродского. Из исслед. славистов на Западе. М., 2002. — С. 33-42.

278. Baetens J. Sur la figuration cachee // Litterature. 1989. - № 73. - P. 8396.

279. Berry E. Visual Poetry // The New Princeton Encyclopedia of Poetry and Poetics. Princeton, 1993.-P. 1364-1366.

280. CavaionD. L'enjambement nella poesia russa moderna // Museum Patavinum: Rivista semestrale della Facolta di Lettere e Filosofia. 1983. -A. 1, n. l.-P. 163-184.-(Univ. degli Studi di Padova).

281. Clark M. Enjambment and binding in Homeric hexameter // Phoenix. -1994. Vol. 48, No. 2. - P. 95-114.

282. Daiches D. A Critical History of English Literature: In 4 vol. 2nd ed. -London, 1969.-Vol. 2.-P. 368-371.

283. Davie D. The Saturated Line // Times Literary Supplement. 1988. - 2528 Dec.-P. 1415.

284. Dluska M. О strofie preliminaria: (Na materiale polskim) // Teorie verse I: Sb. Brnenske versologicke konf. 13-16 kvetna 1964. - Brno, 1966. - S. 63-79.

285. Drage C. L. Russian Word-Play Poetry from Simeon Polotskii to Derzhavin: Its Classical and Baroque Context. London, 1993. — 109 p.

286. Ernst U. Carmen figuratum: Geschichte des Figurengedichts von den antiken Ursprungen bis zum Ausgang des Mittelalters. Koln; Weimar; Wien, 1991.-XVII, 928 S.

287. Ferrari M. C. Hrabanica. Hrabans «De laudibus sanctae crucis» in Spiegel der neueren Forschung // Kloster Fulda in der Welt der Karolinger und der Ottonen. Frankfurt a.M, 1996. - S. 493-526.

288. Filonov Gove A. Parallelism in the Poetry of Marina Cvetaeva // Slavic Poetics: Essays in honor of Kiril Taranovsky. The Hague; Paris, 1973. -P. 171-192.

289. Friedrich R. Homeric enjambement and orality I I Hermes. 2000. -Bd. 128, H. l.-S. 1-19.

290. Janecek G. The Look of Russian Literature: Avant-Garde Visual Experiments, 1900-1930.-Princeton (N. J.), 1984.-XVIII, 314 p.

291. Higgins D. George Herbert's Pattern Poems: In their Tradition. West Glover (Vermont), 1977 - 79 p.

292. Hollander J. Vision and Resonance: Two Senses of Poetic Form. 2nd ed. -New Haven; London, 1985. XIII, 322 p.

293. Martinon Ph. Les strophes. Etude historique et critique sur les formes de la poesie lyrique en France depuis la Renaissance. Avec une bibliographic chronologique et un repertoire general. Paris, 1912. - XX, 615 p.

294. Meyer H. «Быть может, в Лете не потонет / Строфа, слагаемая мной»: Onegins 'Strophe' als Lesezeichen // Die Welt der Slaven. 1998. -Jg. 43 (l).-S. 33-60.

295. Meyer H. On the Spirit of Verse // The Disciplines of Criticism: Essays in Lit. Theory, Interpretation, a. History. New Haven; London, 1968. -X, 616 p.

296. Moneh W. Das Sonett. Gestalt und Geschichte. Heidelberg, 1955. - 341 S.

297. Nabokov V. The "Eugene Onegin" Stanza // Eugene Onegin: a novel in verse by Alexander Pushkin transl. from the Russian, with a comment., by V. Nabokov: In 2 vol. Princeton (N.J.), 1990. - Vol. 1. - P. 9-14.

298. ReskeH.-F. Figu(en)gedicht // Metzler Literatur Lexikon: Begriffe und Definitionen. 2. uberarb. Aufl. Stuttgart, 1990. - S. 156-157.

299. Seherr B. P. Beginning at the End: Rhyme and Enjambment in Brodsky's Poetry // Brodsky's Poetics and Aesthetics. London etc., 1990. - P. 176-193.

300. Sonet in sonetni venec: Mednar. simp, v Ljubljani od 28. do 30. jun. 1995 / Ured. B. Paternu in F. Jakopin. Ljubljana, 1997. - 448 s. - (Obdobja; 16).

301. Spiller M. R. G. The Development of the Sonnet: An Introduction. — London, 1992.-X, 241 p.

302. Summers J. George Herbert: His Religion and Art. — London, 1954. — 247 p.

303. Taranovsky K. Some Problems of Enjambement in Slavic and Western European Verse // Intern. J. of Slavic Linguistics a. Poetics. — 1963. Vol. 7. -P. 80-87.

304. Thomson R. D. B. Towards a Theory of Enjambement: With Special Reference to the Lyric Poetry of Marina Cvetaeva // Russ. Lit. 1990. -Vol. 27.-P. 503-532.

305. Verweyen T. Konkrete Poesie und barocke Bildgedichte Probleme einer historischen Parallelisierung // Buchstablich Niirnberger wortliche Tage: