автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.09
диссертация на тему: Символика ряженья в традиционной культуре удмуртов

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Глухова, Галина Анатольевна

Введение.

Глава I. Ряженье в обрядовой культуре удмуртов.

1.1 Терминология ряженья в локальных традициях.

1.2 Маскирование в календарных обрядах.

1.3 Элементы ряженья в семейных обрядах.

Глава II. Ряженье в контексте народного мировоззрения.

2.1 Переодевание/перевоплощение.

2.1.1 Надевание масок.

2.1.2. Костюм ряженых.

2.2. Звучащий и молчащий мир ряженья.

Глава III. Ряженье как игра. Игра в ряженьи.

Введение диссертации2002 год, автореферат по филологии, Глухова, Галина Анатольевна

Актуальность темы.

Удмуртская традиционная культура по многим своим чертам относится к архаическому типу, сконцентрировавшему мифологическое восприятие человеком окружающей действительности. Основой социальной и духовной жизнедеятельности удмуртского общества вплоть до конца XX в. является ритуал, регламентирующий поведение человека в социуме и природной среде. Календарные и семейно-бытовые обряды до наших дней сохранили множество древнейших элементов на всех уровнях действия ритуала: акциональном, вербальном, предметном, акустическом и т. д. Особый интерес вызывает малоизученная в удмуртской фольклористике проблема ряженья. Современные исследования по выявлению ареальных особенностей традиционной культуры помогают воссоздать целостную картину функционирования удмуртских обрядов с элементами ряженья. Изучение специфики удмуртского ряженья в ритуальном контексте позволяет по-новому взглянуть на факты его бытования, решить ряд мировоззренческих и культурологических проблем, актуализированных исследованиями в различных областях гуманитарного знания.

Цели и задачи исследования. Цель данного диссертационного исследования - изучение ряженья и его символики как целостной культурной системы в контексте традиционного мировоззрения удмуртов. Для достижения поставленной цели определены были следующие задачи:

- вовлечение в научный оборот новых полевых материалов;

- выявление терминологии ряженья в локальных традициях;

- определение роли ряженья в календарных и семейных обрядах удмуртов;

- исследование основных кодов обрядового действа;

- раскрытие роли игры в системе ряженья.

Объектом диссертационной работы является обрядовая культура удмуртов, предметом исследования - ряженье как один из аспектов ее проявления, особенности его бытования в разных локальных традициях.

Методология и методы исследования. Теоретико-методологической основой данного диссертационного исследования являются труды ведущих отечественных специалистов в области фольклора и этнографии (В. И. Чичеров, В. Я. Пропп, Н. И. Толстой, А. К. Байбурин, В. Е. Гусев, Н. И. Савушкина, Jl. Н. Виноградова, JI. М. Ивлева, И. А. Морозов), исследования по народам Урало-Поволжья (В. А. Акцорин, Н. Д. Конаков, П. Ф. Лимеров, В. С. Брыжинский), работы по изучению быта и культуры удмуртов (В. Е. Владыкин, П. К. Поздеев, JI. С. Христолюбова, Т. Г. Владыкина). Исходя из предмета и цели исследования, основополагающим принципом подхода к материалу является комплексный метод, включающий сравнительно-исторический, историко-генетический, структурно-типологический, культурологический, а также метод включенного наблюдения. Комплекс методов позволил значительно расширить поле исследования, установить закономерности функционирования отдельных элементов ряженья в обрядовом контексте.

Акцентируем внимание на значение следующих терминов и понятий, используемых в работе:

1. Под ряженьем следует понимать особый тип поведения (перевоплощение/преображение), насыщенное мифологическим содержанием, так как для ряженого персонажа важно не столько остаться не узнанным, сколько представить другое «лицо» - маску, «сыграть» определенную роль.

2. Поскольку ряженье рассматривается в контексте ритуала, то для обозначения данного понятия в качестве синонимичных вариантов используются термины обряд/обрядность и праздник/празднество, т. к. по содержанию и по форме они близки друг другу, но имеют свои особенности.

Ритуал - это совокупность действий, которые, согласно традиции, совершаются коллективом по строго установленному порядку в определенное время. Ритуальные действия всегда осуществляются под чьим-то руководством (жреца или старейшины). Изначально целью ритуала являлось привлечение потусторонних сил к соучастию в обеспечении благополучия общины, семьи и т. д.

Обрядом же является развернутое условно-символическое действие, выражающее взаимоотношения людей и природы. По своей структуре обряд -многоэтапное и более сложное действо, сопровождаемое плясками, песнями, гаданиями и т. д. и длительнее по времени.

Празднество отличается от будней тем, что привычный мир на определенное время теряет свою упорядоченность, целостность (одновременно сосуществуют мир и «антимир»), чтобы затем вернуться обновленным и гармоничным.

Степень изученности проблемы. Проблема ряженья неоднократно являлась предметом исследования отечественных ученых различных отраслей гуманитарных наук: фольклористов, этнографов, искусствоведов. Различным аспектам ряженья посвящены монографии, статьи, разделы в книгах о календарной обрядности и народном театре. Попытки теоретического осмысления этой проблемы в русской культуре известны уже с середины XIX века. Для разработки этого вопроса исследователи использовали разный объем материала, в основном обращая внимание лишь на святочную разновидность ряженья. Свою точку зрения по проблеме ряженья высказывали А. Н. Афанасьев [1869], А.Н. Веселовский [1883], Н. Ф. Сумцов [1889], Е. Г. Кагаров [1918] и др. Например, А. Н. Афанасьевым, представителем мифологической школы, персонажи ряженья рассматривались как зооморфные символы облаков, грозовых туч: «Древнейшим воззрением на грозовые тучи, как на стада различных животных и звериные шкуры, объясняется обряд ряженья» [Афанасьев 1869: 57]. Во второй половине XIX века господство мифологической школы постепенно сменяется так называемой школой заимствования. Одним из ярких представителей этого направления был А. Н.

Веселовский. Анализируя тексты колядок, ученый пришел к выводу, что русские святки представляют собой римские сатурналии, заимствованные у мимов скоморохами и переданные ими из Византии румынам и русским [Веселовский 1883: 203].

В конце XIX — начале XX вв. высказывались и другие точки зрения по поводу ряженья: символико-мифо логическая (в основном солярная и метеорологическая) и тотемистическая; магическая (прежде всего карпогоническая и апотропеическая) и наивно-подражательная.

Во второй половине XX в. очевиден интерес исследователей к пониманию ряженья в русской традиционной культуре. Одни ученые, рассматривая ряженье в зимней календарной обрядности, связывали его с магией продуцирующего типа, другие - с культом предков.

В. И. Чичеров свой труд «Зимний период русского земледельческого календаря XVI - XIX в. в. » [1957] посвящает изучению зимних календарных обрядов от октября до нового года с их поверьями, приметами, обычаями, обрядами и играми. Рассматривая святочный обряд, автор большое внимание уделяет зооморфным маскам, упоминая при этом, что в святки рядились козой, курицей и т. д. [Чичеров 1957: 195-196]. Автор не ограничивается только описаниями масок, но и дает научное обоснование отдельным маскам: «Маска быка - одна из древнейших - в действиях играющих осмысливается как маска эротической игры, несомненно, восходящей к культу плодородия» [Чичеров 1957: 197].

В. Чичеров акцентирует внимание и на антропоморфных масках. По его мнению, в масках «нищего» и «старика» встречаются одни и те же атрибуты: «их рядили таким образом, что выворачивался шерстью наружу овчинный тулуп, за спину набивалась солома, имитирующая горб, приделывалась борода и волосы из пакли» [Чичеров 1957: 205]. Уделив основное внимание теме смерти, «покойницким» играм, фигурам деда, нищего, старика и старухи, для которых столь характерны признаки, указывающие на мир мертвых горбатость, мохнатость, молчаливость, чернение лица), исследователь приходит к выводу о том, что святочное ряженье и «покойницкие» игры связаны с культом предков [Чичеров 1957: 207].

Впервые весь годовой цикл русского народного календаря рассмотрел В. Я. Пропп в работе «Русские аграрные праздники» [1963]. По концепции В. Я. Проппа, сравнительный анализ праздников этого цикла выявляет одинаковые структурные звенья, которые «иногда различно оформлены, а иногда и просто тождественны» [Пропп 1963: 12]. Наибольший интерес в его работе представляет для нас проблема ряженья, рассматриваемая в главе «Обрядовые игрища и увеселения». Изучая ряженье в святочной обрядности, В. Я. Пропп выделяет антропоморфные и зооморфные маски. Обзор фактического материала автору позволяет говорить о следующих антропоморфных масках (стариков и старух, стариков с огромными бородами и мохнатых или горбатых, цыган, шерстобитов, солдат и др.). По мнению автора, с помощью этих «лиц <. .> достигается комический эффект, усиливающийся необычным поведением или необычной одеждой: ряженые пляшут, кувыркаются, дурачатся, говорят писклявыми голосами. Комический эффект сопровождается эффектом запугивания» [Пропп 1963: 111]. Далее исследователь отмечает, что эти антропоморфные маски не являются главным компонентом святочного ряженья, в то же время характерной особенностью этих масок является то, что они «.наряжаются лицами, не принадлежащими к кругу деревенской молодежи <.>. Различный пришлый люд, не похожий на своих деревенских жителей» [Пропп 1963: 111]. Из зооморфных масок автор рассматривает маски козы, лошади и быка. По предположению В. Проппа, шествие с козой у русских встречается редко, этот обряд характерен для Украины и Белоруссии. Как считает автор, для русской традиции ряженья основным являются маски лошади и быка, а также разыгрываемые игры с этими масками: «кобылку водить», «игра в быка». Исследователь касается и другого вида маскировки — травести. В. Пропп предполагает, что такое «переряживание имело эротическую подкладку» [Пропп 1963: 116].

Ученый рассматривает игры, которые были типичны только для святок — это игры, имитирующие похороны; игры, имитирующие свадьбу и бракосочетание (Пелепелка, Женитьба Терешки, Игра в барина), главными участниками которых являлась холостая молодежь. По мнению автора, изучение подобных игр выявляет эротический характер многих действий и поступков, которые приводят к представлению, что «человеческая плодовитость и все, что с ней связано, стимулирует силы земли и заставит ее дать урожай» [Пропп 1963: 120].

Наиболее детально и последовательно соотношение святок с культом предков выявлено в монографии JI.H. Виноградовой «Зимняя календарная поэзия западных и восточных славян» [1982]. Автор в своей работе исследовала мифологические корни колядования у западных и восточных славян.

Акцентируя внимание на святочном ряженьи, исследователь обращает внимание на специфический облик ряженых (горбатость, мохнатость, хромота, чернение лица сажей), на особенности их поведения (молчаливость, нарочитое изменение голоса, шутливые действия). JL Виноградова предполагает, что эти черты ряженых, а также позднее время обхода, одаривание колядующих через окно и т. д. связаны с манистическим характером колядования. По мнению автора, первоначальный смысл колядования подчинен идее связи с умершими предками и через призму этого момента смыкается «с идеей обеспечения плодородия и благополучия в хозяйстве и семье» [Виноградова 1982: 8].

Н. Н. Велецкая в своей монографии «Языческая символика славянских архаических ритуалов» [1978] сделала попытку объяснить святочное и масленичное ряженье трансформацией ритуала проводов на «тот свет». Исследовательница рассмотрела данный обычай как рудиментарный отголосок некогда существующего уклада — практики умерщвления стариков. Она связала появление ряженья со сравнительно поздней заменой реальных посланников в иной мир с их символическими эквивалентами» [Белецкая 1978:77].

Свою концепцию в истолковании ряженья выдвигает А.К. Байбурин в исследовании «Ритуал в традиционной культуре» [1993]. Рассматривая в ритуалах бинарную оппозицию свой - чужом, автор приходит к выводу о том, что картина «своего» и «чужого» особенно ясно представлена в ряженьи. По его мнению, различные группы ряженых объединяют один общий признак: «все они связаны со сферой чужого и противопоставлены своему во всех актуальных для данного коллектива планах: социальном (коновалы, солдаты), этническом (цыган, гурки), в плане принадлежности к нечеловеческому, звериному (бык, козел), колдовскому (черт, кикимора и др.), миру смерти (покойники, деды) и вообще дальней стороне («дорожные люди»). По известной аналогии ряженые представляют собой своего рода парад представителей чужого мира» [Байбурин 1993: 145].

С середины XX столетия ряженье начинают рассматривать и с другой точки зрения - с театроведческой. Попытки театроведческой интерпретации ряженья предпринимались Н. И. Савушкиной, В. Е. Гусевым и др.

Н. И. Савушкина в исследовании «Русский народный театр» анализирует элементы народных обрядовых игр, которые можно рассмотреть как элементы театральности: «.ближайшими предшественниками развитой народной драмы и ее театральных представлений являются народные обрядовые и необрядовые игры, в которых явственно прослеживаются элементы не только драматизации, но и театрализации (костюмы, маски, грим)» [Савушкина 1976: 32]. Рассмотрение отдельных действий в календарных святочных играх (игра в покойника, изображение пахоты на святки, косьба сена по снегу и т. д.), дает автору возможность заключить, что все «эти действия в прошлом имели магический характер воздействия на будущий урожай. Действия исполнялись мимически, без текста, иногда под пение непристойных (эротических) песен, что тоже имело обрядовый смысл» [Савушкина 1976: 38]. Основная идея

Н. Савушкиной в анализируемых элементах обрядовых (святочных) сводится к тому, что они, потеряв магический смысл, постепенно приобретали развлекательный характер.

Другой исследователь традиционной культуры искусствовед В. Е. Гусев, изучая русские святочные игры в покойника, указывает на генетические связи с древнеславянскими похоронными обрядами и культом предков, на постепенную утрату ими магической функции и превращение в собственно-драматическое представление [Гусев 1974: 49-59].

Иной подход к изученью ряженья прослеживается в фундаментальной работе JL М. Ивлевой «Ряженье в традиционной культуре» [1994]. В отличие от предыдущих авторов, которые рассматривали ряженье либо как часть обрядовой культуры, либо как часть народной драмы, Л. Ивлева сделала попытку описания ряженья как целостной системы, раскрытия сущности этого феномена.

Рассматривая ряженье в русской традиции как особое обрядовое действие, автор условно разделяет его на два вида: «ряженье-явление» и «ряженье-прием», в которых заложены обрядовые и необрядовые формы переряживания. Сам окрутник или ряженый, по JI. Ивлевой, имеет двойной смысл: во-первых - это представление о человеке, переодевшемся в странный костюм и маску, который прячет себя; во-вторых, это «некто другой» [Ивлева 1994: 11].

На наш взгляд, чрезвычайно ценна вторая глава монографии, где автору удалось раскрыть семантику ряженья с помощью лингвистического материала. Как верно подмечает JI. Ивлева, именно сбор народных терминов ряженья в русской культуре, варьирующихся по диалектам и отдельным местным традициям, и только их совокупность помогают глубже понять сущность этого феномена. Именно «они позволяют совместить в понимании ряженья его внешнюю форму с «формой внутренней», возвращая нас из круга очевидных, легко наблюдаемых в круг коренных (в том числе полузабытых или даже забытых идей)» [Ивлева 1994: 42]. Обзор языкового материала дает автору возможность сделать вывод о том, что ряженье не только игра, но и «специфический язык общения с потусторонним (главным образом, демоническим) миром, магической игры с ним» [Ивлева 1994: 77]. С нашей точки зрения, Л. Ивлевой удалось систематизировать богатый лингвистический материал, который помог раскрыть сущность ряженья, найти его «ключевые» идеи.

В других главах своей монографии исследовательница также убедительно доказывает основную идею ряженья в русской традиционной культуре через «языки» обрядового действа: изобразительный, музыкально-звуковой, пластический. Материал, изученный под таким углом зрения, позволил автору сделать главный вывод: ряженье есть «миф по содержанию, игра по форме» [Ивлева 1994: 231]. По нашему мнению, монография Л. Ивлевой является на сегодняшний день одной из фундаментальных работ, которая наиболее полно и глубоко раскрывает суть ряженья в русской культуре.

Историография феномена ряженья позволяет делать заключение о том, что проблема ряженья в народной русской культуре привлекала внимание многих отечественных ученых, пытавшихся с разных позиций трактовать происхождение и сущность обрядового маскирования.

В удмуртской фольклористике и этнографии на сегодняшний день мы не имеем специальных монографических работ, посвященных проблеме ряженья, хотя отдельные статьи, рассматривающие календарные обряды удмуртов, затрагивают отдельные аспекты ряженья.

Описания различных моментов ряженья как элемента обрядового комплекса нашли отражение в этнографических и лингвистических публикациях XIX в., принадлежащих перу отечественных и зарубежных исследователей. Следует отметить, что дореволюционные источники, связанные с данной проблемой, являют собой определенный этап в исследовании ряженья, поскольку они содержат уникальные, порой единственные, описания того или иного структурного элемента обряда.

Прежде всего, обратим внимание на работы миссионера Б. Гаврилова, автора, оставившего интересный материал по фольклору и этнографии. Фрагменты описания ряженья мы встречаем в его работе «Произведения народной словесности, обряды и поверья вотяков Казанской и Вятской губерний» [1880]. Тщательно описывая свадебный обряд глазовских удмуртов, автор отмечает интересный эпизод: «.одна из женщин одевается в свадебное платье невесты и является к поезжанам (такая женщина называется пышъер) в сопровождении поневестницы, которая показывает ее жениху и поезжанам, спрашивая их, та ли самая невеста их, за которой они приехали, причем эта женщина закрывает свое лицо платком для того, чтобы ее не могли узнать. Жених, зная этот обычай, конечно, говорит, что не его невеста, и она, поплясав немного, уходит к настоящей невесте» [Гаврилов 1880: 177]. К сожалению, Б. Гаврилов не уделил должного внимания термину «пышъер», и сейчас мы не можем точно определить его значения. Но, исходя из текста обряда и смысла фразеологизма, характерного для глазовского диалекта (тшшмыр^выскочка, всезнайка; букв.: «конопляная голова»), можно предположить, что имеется в виду неадекватное поведение подставной невесты на свадьбе: в противовес с установленными обычаями вести себя скромно, она пляшет и ведет себя вызывающе.

Характерен в этом отношении текст североудмуртской песни, включенный Ю. Вихманном в «Образцы речи удмуртского языка» [1893] и содержащий образ «невесты-пышъер»: Сялазэ чипсэм, Дукъязэ чипсэм.

Дукъяез, сялаез зурод йылыки кошкем,

Яг йылыки кошкем.

Ялэке, ялэке, сват карыськоме!

Ялэке, ялэке, туклячи кариськоме! Пышйыр ке но ичгменез, К Ото ке но ичименез! Басъто сёраны пуныез, Басъто ужаны кышноез. Рябчика присвистел, Глухаря присвистел.

Глухарь с рябчиком полетели над стогом сена,

Полетели над бором.

Давайте, давайте станем сватовьями!

Давайте, давайте станем сватовьями!

Хотя сноха - конопляная голова,

Хотя сноха беременна!

Для охоты на куницу заводят собаку,

Для работы [по дому] берут жену.

Wichmann 1893: 91 (перее. наш-Г. Г.)].

Вторая работа Б. Гаврилова «Поверья, обряды и обычаи вотяков Мамадышского уезда Урясь-Учинского прихода» [Гаврилов 1891: 101-106] представляет собой этнографические очерки. Наряду с другими обрядами, мы знакомимся здесь с подробным описанием праздника нардуган, который проводился в новом незаселенном доме. Автор относит этот обряд к святочным играм, но при этом отмечает, что празднование происходит во второй половине ноября. К сожалению, Б. Гаврилов не счел нужным объяснить это несоответствие. Но, сравнив его записи с другими имеющимися фактами, мы предполагаем, что нардуган проводился не в святки, как пишет автор, хотя этот обряд очень похож своими играми, гаданиями и обычаем ряженья на святочный период, а скорее всего во второй половине ноября (на что указывал и сам Б. Гаврилов). На наш взгляд, нардуган должен был проводиться в новом доме до переселения туда хозяев. По народным верованиям, таким образом из незаселенного еще дома «выгонялись черти», будто бы заселяющие пустой дом. После этого хозяева могли жить счастливо и благополучно. Что же касается времени проведения обряда, то оно тоже связано с поверьем, что в новый дом нужно переезжать до поворота солнца [Гаврилов 1891: 101-106]. Интересны в этом обряде разные сцены, исполняемые ряжеными (см.: раздел 1.2 данной работы).

Огромное значение в изучении традиционной культуры удмуртов имеют материалы Н. Г. Первухина «Эскизы преданий и быта инородцев Глазовского уезда», которые изданы в Вятке с 1888 по 1890 гг. Собранный фактический материал занимает по богатству информации одно из самых видных мест в удмуртской фольклористике и этнографии. Особенно ценными сведения Н. Первухина являются и потому, что он первый более полно исследовал быт северных удмуртов.

Из пяти написанных Эскизов для нас наибольший интерес представляет второй том. Здесь автор описывает земледельческие обряды удмуртов в календарной целостности. Отдельно изучает христианские праздники, которые прочно вошли в быт северных удмуртов. При описании обрядов и обычаев автор считает обязательным упоминание места проведения обряда, половозрастную категорию участников, их роль в обряде.

Так, например, по его свидетельству, шестого января глазовские удмурты встречали праздник Крещенье. Продолжением святочного веселья считалось и седьмое января, где главными участницами были женщины, которые выбирали себе в старшины старика, в знак его должности навешивали через его плечо род цепи, сделанный из бересты [Первухин 1888: 107]. Такой же старшина выбирался и во время проводов Масленицы (кренъ нунал), где тоже участвовали только женщины. В этом обряде мужчина надевал на себя цилиндрический берестяной колпак, к которому пришивались разноцветные лоскутки материи [Первухин 1888: 110].

Неоценимый вклад в дело собирания материалов удмуртского фольклора и этнографии внесли зарубежные ученые. Должного внимания заслуживает монография Б. Мункачи, изданный уже его учеником Ф. Фуксом в 1952 году. Автор дает здесь описания родильных, свадебных, похоронных и поминальных обрядов, праздников и развлечений. Любопытны сведения о ряженьи во время нардугана, проводов Масленицы находим в первом разделе этой работы. Как пишет автор, на празднике нардуган молодежь веселилась, гадала. Обязательным моментом было ряженье: переодевались конем, коровой, ишаком. К сожалению, Б. Мункачи не уделяет должного внимания играм, проводимым с этими «животными», лишь отмечает, что молодые девушки и парни (ряженые) показывали различные игры (сцены) [Munkacsi 1952: 31]. Интересные эпизоды ряженья описаны им во время проводов Масленицы, проводов осени и встречи зимы (см.: раздел 1.2 данной работы).

Итак, разрозненные отрывочные сведения в источниках XIX века помогают воссоздать общую картину традиции ряженья удмуртов, по которой можно сделать некоторые выводы: 1) ряженье удмуртов имело повсеместное распространение, обладая одновременно узколокальной спецификой; 2) обычай переодевания был задействован не только в календарных и семейно-родовых, но и окказиональных обрядах.

Попытки научного осмысления данного понятия содержатся в трудах современных исследователей: фольклористов (П. К. Поздеева, М. Т. Слесарева, Т. Г. Владыкина, JI. Н. Долганова), театроведов (В. В. Ложкин), музыковедов (М. Г. Хрущева, А. Н. Голубкова, Р. А. Чуракова), этнографов (В. Е. Владыкин, Л. С. Христолюбова). Во второй половине XX в. вышла статья А. Н. Голубковой, посвященная удмуртским народным песням в календарном цикле [Голубкова 1976: 134-157]. Характеризуя годовой обрядовый цикл, автор в том числе обратила внимание на осеннее ряженье удмуртов (пдртмасъкон). В статье А. Голубковой можно найти некоторые предположения относительно содержания обряда осеннего ряженья. Характер самого ряженья (смена обличья, перевоплощение в животных) наводит автора на мысль, что обряд пбртмасъкон связан с культом предков, с обращением к ним. В этом же обряде исследователь обнаруживает связь с анимистическими представлениями древних удмуртов, веривших в слияние человека, после смерти, с природой, в превращение его тела в большую рыбу, глаз - в рыбьи глаза и т. п. Такое предположение, считает А. Голубкова, содержится и в смысловом названии обряда пдртмаськон (букв.: привидение, оборотень) [Голубкова 1976: 153— 154].

Большую научную значимость для изучения ряженья удмуртов представляет статья М. Г. Хрущевой «Песня в древнем удмуртском обряде пбртмаськон» [Хрущева 1989: 23-34]. Изучив осеннее ряженье, бытующее в западных районах Удмуртии, исследовательница считает, что по социально-бытовой функции данный обряд относится к календарным обрядам, а по форме - к одному из подвидов народного театра. По ее мнению, в сохранившихся традициях осеннего ряженья, наблюдается «несомненная редукция»: многие элементы выпали из обряда вообще, а некоторые подверглись синонимической замене [Хрущева 1986: 25]. Интересны научные выводы автора о ряженых, что они олицетворяют «духов предков». Касаясь масок из бересты и кожи, М. Хрущева предполагает, что ряженые могли символизировать не только духов предков, но и «духов - покровителей рода или группы родов, связанных между собой общинно-земледельческими или семейно-родственными отношениями» [Хрущева 1989: 26].

Харктеризуя тексты песен обряда, ученый обнаруживает их связь со свадебными мотивами. Она считает, что эротические моменты в песнях подтверждают календарную сущность этих обрядов, их магическую направленность.

Особое место в изучении удмуртского ряженья занимает статья В. Е. Владыкина и Т. Г. Перевозчиковой, посвященная комплексному описанию удмуртских календарных обрядов различных локальных традиций. В основном ареал исследования охватывает южные и центральные районы [Владыкин, Перевозчикова 1990: 44-96]. Авторами этой статьи удалось обнаружить и описать осеннее, зимнее, масленичное и летнее ряженья.

Огромную ценность для понимания ряженья представляет монография Т. Г. Владыкиной «Удмуртский фольклор: проблемы жанровой эволюции и систематики», посвященная системной целостности удмуртского фольклора [Владыкина 1998]. Любопытные теоретические выводы сделаны автором о ритуальном ряженьи удмуртов. Рассматривая ряженье через призму смеховой культуры, ученый впервые в удмуртской фольклористике отмечает типологическое сходство осеннего, святочного и масленичного ряженья и обращает внимание на их функциональное различие. Ценность данной работы заключается и в том, что Т. Г. Владыкина высказывает некоторые предположения относительно термина пдртмасъкон.

Новые сведения об осеннем ряженьи, а также некоторые научные выводы содержатся в работе Р. А. Чураковой «Песни южных удмуртов» [Чуракова 1999]. Изучение обряда пдртмасъкон, его песен, участников (ряженых), их поведение позволило автору заключить, что «ведущая идея всего празднества -идея оплодотворения во имя продления рода, во имя плодоносящей силы земли-кормилицы» [Чуракова 1999: 14].

Источники. В диссертационном исследовании задействованы фольклорно-этнографические материалы собирателей XIX в. (Г. Верещагина, Б. Гаврилова, Н. Первухина и др.). В качестве источников использованы работы современных ученых: В. Е. Владыкина, Т. Г. Владыкиной, Л. С. Христолюбовой, Т. М. Миннияхметовой и др. Но основной источниковой базой стали собственные полевые материалы, собранные автором во время фольклорных экспедиций, регулярно проводимых Удмуртским Институтом истории, языка и литературы УрО РАН и Удмуртским государственным университетом с 1995 года. В целом за период с 1995 года по 2002 год были обследованы 7 районов Удмуртской Республики, Унинский район Кировской области, Балтасинский район Татарстана, Татышлинский район Башкортостана, что в общем составило около 40 населенных пунктов. Кроме того, к исследованию привлечены материалы студентов факультета удмуртской филологии УдГУ с 2000 года.

Научная новизна исследования. Предлагаемая работа представляет собой первую попытку анализа удмуртского ряженья как культурного феномена. Ряженье рассмотрено в качестве целостной системы, тесно связанной с традиционным мировоззрением удмуртского этноса. Прослежено его бытование в контексте календарных и семейных обрядов. Систематизирована терминология ряженья, представляющая собой фрагмент языковой картины мира удмуртов. В рамках диссертации раскрываются особенности взаимодействия различных кодов обряда. Впервые сделана попытка рассмотрения ряженья через призму игровой культуры.

Научно-практическая значимость диссертации состоит прежде всего в том, что выводы, сделанные в результате исследовательской работы, значительно расширяют диапазон представления о феномене ряженья как неотъемлемой части народной культуры удмуртов. Основные положения исследования уже используются при чтении лекций, написания курсовых и дипломных работ на факультете удмуртской филологии Удмуртского государственного университета. Возможно включение материалов работы в учебные курсы и спецкурсы по краеведению, культурологии, этнографии в Глазовском государственном педагогическом институте им. В. Г. Короленко, Институте проблем национального образования, курсах повышения квалификации учителей в Республиканском институте усовершенствования учителей и работников культуры в Учебном центре Министерства культуры Удмуртской Республики. Систематизированный фактический материал позволит включить удмуртское ряженье в широкий контекст сравнительно-исторических исследований не только финно-угорского ареала. Он даст возможность выявить архаические черты ряженья как культурного явления и в системе славянских и тюркских мировоззренческих систем, пролить свет на соотношение традиции и инновации в сфере народной культуры.

Апробация работы. Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на расширенном заседании отдела фольклора и литературы Удмуртского ИИЯЛ УрО РАН. Основные ее положения изложены автором на Международных, Российских, региональных конференциях, конгрессах и симпозиумах: Международная научная конференция молодых исследователей (г. Тарту, 1995г.), Международная научная конференция «Духовная культура финно-угорских народов: история и проблема развития» (г. Глазов, 1997г.), Второй Международный конгресс этнографов и антропологов (г. Уфа, 1997г.), 3-я, 4-я, 5-я Российская университетско-академическая научно-практическая конференция (г. Ижевск, 1997, 1999, 2001гг.).

Заключение научной работыдиссертация на тему "Символика ряженья в традиционной культуре удмуртов"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Удмуртская традиционная культура, для которой характерна высокая концентрация мифологического восприятия человеком окружающей действительности, по многим своим чертам относится к архаическому типу. Основой социальной и духовной жизнедеятельности удмуртского общества вплоть до конца XX века являлся ритуал, множество элементов которого сохранили календарные и семейно-бытовые обряды. Будучи одним из важнейших компонентов обрядового действа, ряженье представляет для удмуртской фольклористики особый интерес в силу своей малоизученности.

Особенности бытования ряженья обусловили необходимость его рассмотрения в контексте обрядовой культуры удмуртов, первым этапом которого стало исследование терминологии ряженья в локальных традициях. Интерес к лингвистическому оформлению понятий ряженья объясняется тем, что, согласно мнению многих ученых, народная терминология дольше всего удерживает архаическое значение того или иного явления. Более того, в качестве элемента языковой картины мира народа термины ряженья обладают большим объемом этнологической информации.

Согласно экспедиционным материалам и новейшим публикациям, в настоящее время в удмуртском обществе встречается несколько определений ряженья: пдртмаськон, еожоясъкон, пенЗаськон, чокморскон. Самым распространенным и наиболее употребимым является термин пдртмаськон, другие же названия характерны для определенной локальной традиции и имеют оттенок календарной приуроченности. Изучение этимологии слова в контексте ритуала, каковым является рассмотрение терминологии ряженья в рамках данной диссертационной работы, позволяет реконструировать некоторые детали обрядов, утраченные традиционной культурой, актуализируют отдельные аспекты народного мировоззрения. Терминологический пласт удмуртской лексики сохранил основную идею ряженья - связь с потусторонним миром, с душами умерших предков, идею перерождения, перевоплощения, в то время как самими носителями сущность этого культурного феномена не осознается в полной мере.

Ряженье является обязательным элементом календарных обрядов переходного периода, где приобретает полифункциональный характер. Примечательно, что при явной типологической схожести ряженья в различных обрядах функции его не однородны: в осеннем, весеннем и летнем доминирует идея плодородия, а в зимнем - связь с миром умерших предков. В большей степени именно функция определяет участников ряженья: в летне-осеннем значительную роль играет молодежь, в весеннем - женщины, а в зимнем могут участвовать все, независимо от половой принадлежности.

Исследования показали, что в удмуртском ряженьи встречались как антропоморфные, так и зооморфные маски. В современном же бытовании обрядности превалируют первые. Ряженые изображают «солдата», «старика»/«старуху», «нищего», «цыганку» и т.д. Интересен тот факт, что в последнее время для переодевания чаще употребляется домотканая одежда, ушедшая из повседневного быта. Очевидно, старинная одежда ассоциируется с предками, обеспечивает связь с ними.

Одним из наиболее распространенных моментов ряженья является травестизм. По-видимому, это объясняется относительной «простотой» подобного типа ряженья: истоки следует искать в мифологической оппозиции мужчина-женщина, изначально исключающей третий компонент. Он играет немаловажную роль в создании картины ирреального мира, способствуя полному «взаимопониманию» между живыми и мертвыми.

В качестве элемента обряда травестизм встречается не только в календарных, но и семейных обрядах. Переодевание женщин в мужчин и наоборот - наиболее распространенная ситуация в свадебной обрядности, причем все в их облике направлено на создание комического эффекта. Элементами ряженья сопровождаются и ритуалы по случаю рождения ребенка (нуны сюан). Главенствующая роль в этом празднике отводится ряженым и женщинам пожилого возраста. Маски надевали редко, чаще присутствовал травестизм.

Поведения ряженых, произносимые ими слова и выражения, используемые атрибуты содержали в себе эротическое начало, проявления которого изначально несли в себе магическую функцию: они должны были содействовать удачному браку, продлению рода, многочисленности потомства.

Одним из ключевых действий ритуала ряженья является переодевание/перевоплощение. Основными компонентами внешнего преображения являются маска-личина и костюм ряженного персонажа. Маска как один из приемов перевоплощения позволяло человеку принять правила игры в обрядово-драматической традиции. Маскировка давала возможность отрешиться от своего «я». С помощью личины создавалась ситуация инобытия. Анализ фактического материала показал, что в удмуртской традиции бытуют маски разного рода, наиболее распространена маска-завеска, создающая наибольший эффект неузнаваемости, наряду со специфическими формами поведения.

Кроме маски-личины, особую роль в ряженьи играет костюм. Рассмотренный комплекс масок-костюмов позволил выделить отдельные группы и определить их как символы тотемных (медведь, лошадь), человеческих (старик, старуха) предков; смерти вообще. Разумеется такое разделение весьма условно.

Особенностью удмуртского ряженья является двойственный характер поведения участников. Это обстоятельство связано с символикой оппозиции звук/голос - тишина в ритуале ряженья. Шумовой эффект подчеркивает картину хаоса, воспроизводимого ряжеными, созданный ими беспорядок в противовес упорядоченному миру. Кроме хаотического шумового эффекта, применяется «культурный» звук - исполнение ряжеными ритуальных песен, что является специфическим способом общения с миром предков. В ряженьи удмуртов наряду с шумом присутствует тишина/молчание. Беззвучием наделены «маски»: либо все персонажи, либо отдельные участники.

Немота/беззвучие выступает в данном случае как знак принадлежности «тому» миру, а сами ритуальные персонажи демонстрируют «пришельцев» из потустороннего мира.

Рассмотренные в данной работе основные коды удмуртского ряженья раскрывают суть этого явления. Все элементы обряда, принадлежащие разным кодам, объединены в ряженьи единой обрядовой семантикой. Их семантические функции не соподчинены друг другу, а чаще всего параллельны.

При явно выраженной мифологической наполненности содержания маскирование по форме своей напоминает игру, что послужило основанием рассмотрения этого явления в контексте игровой культуры, а также игровых элементов в системе самого ряженья.

Тесная связь игры и обряда обнаруживается в традиционных играх удмуртов. Сравнительный анализ осенних игр и обрядов ряженья позволил определить брачную символику как доминирующую в обоих случаях. Что касается традиционных зимних игр удмуртской молодежи, то здесь как и в зимнем ряженьи присутствует мотив «покойника»/«смерти». Следовательно, вполне возможно утверждение, что ряженье и игра - по сути своей синонимы. Игровая форма, характерная и для обрядовой игры, и для ряженья, одновременно служит и способом, и средством обнаружения магических функций. По-видимому, ряженье изначально представляло собой некий тип игры, создававший специфическую игровую модель мира.

Конечно, специфика ряженья как культурного явления не ограничивается рассмотренными в рамках данной работы аспектами. Выводы, полученные в результате диссертационного исследования, не претендуют на полную завершенность, т.к. проблема изучения ряженья исчерпана далеко не полностью и представляет широкие научные перспективы для сравнительного анализа в области финно-угроведения, взаимовлияния и взаимодействия с русской локальной традиционной культурой.

УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ

ДЭ - Диалектологическая экспедиция КОМ - Кировский объединенный музей МС - Мифологический словарь ПМА - полевые материалы автора РФ - Рукописный фонд

УдГУ - Удмуртский государственный университет

УИИЯЛ - Удмуртский институт истории, языка и литературы

УРС - Удмуртско-русский словарь

ФЭ - Фольклорная экспедиция

ФЭЭ - Фольклорно-этнографическая экспедиция

ЭО - Этнографическое обозрение общеперм. - общепермские д. - деревня д. - дело р-н - район л. - лист мар. - марийский оп. - опись рус. - русский тат. - татарский т. - тетрадь

Т. - том удм. - удмурт ур.- уроженка (уроженец)

1 лп

Список научной литературыГлухова, Галина Анатольевна, диссертация по теме "Фольклористика"

1. Авдеев А. Д. Происхождение театра. Элементы театра в первобытнообщинном строе. М.-Л.: Искусство, 1955. 266 с.

2. Агапкина Т. А., Топорков А. Л. К проблеме этнографического контекста календарных песен // Славянский и балканский фольклор. Духовная культура Полесья на общеславянском фоне. М.: Наука, 1986. С. 76-88.

3. Агапкина Т. А. О некоторых магических действиях в масленичной обрядности славян // Фольклор и этнографическая действительность. СПб.: Наука, С.-Петербургское отд-е, 1992. С. 48-53.

4. Агапкина Т. А. Звуковое поле традиционного календаря // Голос и ритуал: Тез. и материалы конф. М., 1995. С. 9-11.

5. Агапкина Т. А., Левкиевская Е. Е. Голос // Славянские древности: Этнолингвистический словарь в 5-ти томах. Т. 1. М.: Международные отношения, 1995. С. 510-513.

6. Акцорш В. А. Народная драма. Йошкар-Ола: Марийское книжное изд-во, 1976. 198 с.

7. Атаманов М. Г., Владыкин В. Е. Погребальный ритуал южных удмуртов (кон. XIX ХХвв.) // Материалы средневековых памятников Удмуртии. Устинов: Удмуртия, 1985. С. 131-153.

8. Атаманов М. Г. Удмуртская ономастика. Ижевск: Удмуртия, 1988. 168 с.

9. Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу: В Зт. Т. 3. М., 1869. С. 698-699.

10. Ахметьянов Р. Г. Общая лексика духовной культуры народов Среднего Поволжья. М.: Наука, 1981. 144 с.

11. Вагин С. Свадебные обряды и обычаи вотяков Казанского уезда: Этнографический очерк. Казань, 1895. 34 с.

12. Байбурин А. К, Левинтон Г. А. Похороны и свадьба // Балто-славянские этнокультурные и археологические древности: Погребальный обряд: Тез. докл. М., 1985. С. 5-9.

13. Байбурин А. К. Коды обряда и их взаимодействие // Фолклор: проблемы сохранения, изучения и пропаганды: Тез. докл. Всесоюзной науч.-практ. конф.: В 2 ч.М, 1988. Ч. 1. С. 139-145.

14. Байбурин А. К. Ритуал: свое и чужое II Фольклор и этнография. Проблемы реконструкции фактов традиционной культуры. JL: Наука, 1990. С. 3-17.

15. Байбурин А. К. Ритуал: между биологическим и социальным // Фольклор и этнографическая действительность. СПб.: Наука, С.-Петербургское отд-е, 1992. С. 18-28.

16. Байбурин А. К. Ритуал в традиционной культуре: Структурно-семиотический анализ восточнославянских обрядов. СПб.: Наука, РАН Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого, 1993. 237 с.

17. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М.: Художественная литература, 1965. 527 с.

18. Бернштам Т. А. К реконструкции некоторых переходных обрядов совершеннолетия // Советская этнография. М., 1986. №6. С. 24-35.

19. Бернштам Т. А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX начала XX вв. Половозрастной аспект традиционной культуры. Л.: Наука, 1988. 274 с.

20. Бернштам Т. А. Следы архаических ритуалов в русских молодежных играх «Ящер» и «Олень» (опыт реконструкции) // Фольклор и этнография. Проблемы реконструкции фактов традиционной культуры. Л.: Наука, 1990. С. 17-36.

21. Богаевский П. М. Очерки религиозных представлений вотяков // ЭО. 1890. Кн. IV. №1.

22. Богатырев 77. Г. Игры в похоронных обрядах Закарпатья // Секс и эротика в русской традиционной культуре. М.: Ладомир, 1996. С. 484-506.

23. Бойкова Е. Б., Владыкина Т. Г. Песни южных удмуртов: Материалы исследования. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1992. Вып. 1. 192 с.

24. Борисов Т. Изгнание шайтана у вотяков // Живая старина. Петроград, 1914. Вып. 3-4.

25. Борисов Т. К. Удмурт кы л люкам. Ижевск: УИИЯЛ УрО АН СССР, 1991.384 с.

26. Брыжинский В. С. Народный театр мордвы. Саранск: Мордовское книжное изд-во, 1985. 168 с.

27. Васильев И. Обозрение языческих обрядов, суеверий и верований вотяков Казанской, Вятской губерний // ИОАИЭ. Казань: Типо-Литография Императорского ун-та, 1906. Т. 22. Вып.5. 87 с.

28. Верещагин Г. Е. Вотяки Сосновского края / Записки РГО. СПб., 1886. Т. XIV. Вып. 2. 218 с.

29. Верещагин Г. Е. Вотяки Сарапульского уезда Вятской губернии / Записки РГО. СПб., 1889. Т. XIV. Вып. 3. 197 с.

30. Верещагин Г. Е. Образцы произведений устной словесности вотяков // Календарь и памятная книжка Вятской губернии на 1897 год. Вятка, 1896. С. 42-57.

31. Верещагин Г. Е. Собр. соч.: В 6 т. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1995. Т. 1. Вотяки Сосновского края. 274 с.

32. Велецкая Н. Н. Языческая символика славянских архаических ритуалов. М.: Наука, 1978. 239 с.

33. Веселовский А. Н. Разыскания в области русского духовного стиха (Сб. Отд-я русского языка и словесности Имп. Акад. наук). СПб., 1883. Вып. 6-10. С. 128— 122.

34. Виноградова Л. Н. Зимняя календарная поэзия западных и восточных славян: Генезис и типология колядования. М.: Наука, 1982. 255 с.

35. Виноградова Л. Н. Календарные «проводы» как Rites de Passage // Балто-славянские этнокультурные и археологические древности: Погребальный обряд: Тез. докл. М., 1985. С. 23-26.

36. Виноградова Л. Н. Фольклор как источник для реконструкции древней славянской духовной культуры // Славянский и балканский фольклор / Реконструкция древней славянской духовной культуры: источники и методы. М.: Наука, 1989. С. 101-121.

37. Виноградова Л. Н. Звуковые стереотипы поведения мифологических персонажей // Голос и ритуал: Тез. и материалы конф. М. 1995. С. 20-23.

38. Виноградова Л.Н. Стереотипы игрового поведения в рамках обряда // Традиционная культура. М., 2001. №1. С. 43-47.

39. Владыкин В. Е. Семейно-родовые культы в дохристианском религиозном комплексе удмуртов // Вопросы этнографии Удмуртии. Ижевск: НИИ, 1976. С. 49-68.

40. Владыкин В. Е. Аграрные культы удмуртов // Ежегодник этнографического музея ЭССР. Таллин, 1981. Т. XXXII: Вопросы этнокультуры финно-угров. С. 146-160.

41. Владыкин В. Е., Христолюбова Л. С. История этнографии удмуртов. Ижевск: Удмуртия, 1984. 140 с.

42. Владыкин В. Е., Чуракова Р. А. Обряд «Йыр-пыд сётон» в поминальном ритуале удмуртов // Музыка в свадебном обряде финно-угров и соседних народов. Таллин, 1986. С. 108-133.

43. Владыкин В. Е., Перевозчикова Т. Г. Годовой обрядовый цикл удмуртской общины «бускель» (материалы к народному календарю) // Специфика жанров удмуртского фольклора. Ижевск: УИИЯЛ УрО АН СССР, 1990. С. 44-92.

44. Владыкин В. Е. Из истории религиозного синкретизма у удмуртов // Мировоззрение финно-угорских народов. Новосибирск: Наука, 1990. С. 35-48.

45. Владыкин В. Е. Религиозно-мифологическая картина мира удмуртов. Ижевск: Удмуртия, 1994. 383 с.

46. Владыкина Т. Г. Примечания // Верещагин Г. Е. Собр. соч.: В 6 т. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1996. Т. 2.: Вотяки Сарапульского уезда Вятской губернии. С. 184-194.

47. Владыкина Т. Г. Функция смеха в календарных обрядах удмуртов // Тез. докл. 3-й Российской университетско-академической науч.-практ. конф. / Отв. ред. В. А. Журавлев, С. С. Савинский. Ижевск, 1997. Ч. 4. С. 44-45.

48. Владыкина Т. Г. Удумуртский фольклор: проблемы жанровой эволюции и систематики. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1998. 356 с.

49. Восточнославянский фольклор: Словарь научной и народной терминологии / Отв. ред. К. Кабашников. Минск: Наука i технша, 1993. 478 с.

50. Гаврилов Б. Произведения народной словесности, обряды и поверья вотяков Казанской и Вятской губерний. Казань: Типография А. А. Коковиной, 1880. 188 с.

51. Гаврилов Б. Поверья, обряды и обычаи вотяков Мамадыжского уезда, Урясь-Учинского прихода // Труды четвертого археологического съезда в России. М., 1891. Т. 2. С. 80-156.

52. Герд К. О ней я песнь пою.: Стихи и поэмы, статьи и научные работы, письма. Ижевск: Удмуртия, 1997. 336 с.

53. Глухова Г, А. Обряд молодежного гостевания «ныл брага» в календарном цикле удмуртов // Eksitaja: Pro Folrloristica III: Тез. конф. Молодых исследователей. Tartu, 1995. С. 11-12.

54. Глухова Г. А. Традиционная святочная обрядность северных удмуртов // История и культура финно-угорских народов: Материалы Международной студенческой науч.-практ. конф. Археология. Этнология. История. Краеведение. Глазов, 1997. С. 81-85.

55. Глухова Г. A. Rites de Passages удмуртского обрядового календаря // Проблемы удмуртской и финно-угорской филологии: Межвузовский ст. науч. трудов / Удм. ун-т. Кафедра общего и финно-угорского языкознания. Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 1999. С. 117-124.

56. Голубкова А. Н. Удмуртская песня в календарном обрядовом цикле // Вопросы искусства Удмуртии. Ижевск: НИИ при СМ УАССР, 1976. С. 134-157.

57. Гринев А. В. Тотемизм у индейцев хайда, линкитов и цимшиан // ЭО. 1995. №4. С. 115-125.

58. Гусев В. Е. От обряда к народному театру // Фольклор и этнография. Обряды и обрядовый фольклор. JL: Наука, 1974. С. 49-59.

59. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. Т. 4. М.: Изд-во иностр. Нац. словарь, 1955. 683 с.

60. Долганова Л. Н. Удмуртский детский фольклор // Песенки, потешки, считалки, дразнилки. Ижевск: НИИ при СМ УАССР, 1981. 132 с.

61. Долганова Л. П., Морозов И. А., Минасенко Е. Н. Игры и развлечения удмуртов: История и современность. М.: РАН Ин-т этнологии и антропологии им. Миклухо-Маклая, Удмуртский республиканский центр народного творчества и научн.-методич. работы, 1995. 312 с.

62. Емельянов А. И. Курс по этнографии вотяков: Остатки старинных верований и обрядов у вотяков. Казань, 1921. Вып. 3. 156 с.

63. Еремина В. И. Поэтический строй русской народной лирики. Л.: Наука, 1878. 184 с.

64. Еремина В. И. К вопросу об исторической общности представлений свадебной и погребальной обрядности (невеста в «черном») // Русский фольклор. Этнографические истоки фольклорных явлений. Т. XXIV. Л.: Наука, 1987. С. 21-32.

65. Еремина В. И. Ритуал и фольклор. Л.: Наука, 1991. 206 с.

66. Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография. М.: Наука. Главная ред-я восточ. лит-ры, 1991. 511 с.

67. Иванова Е. В. Обрядовый характер традиционного тайского театра // Фольклор и этнографическая действительность. СПб.: Наука, С.-Петербургское отд-е, 1992. С. 62-70.

68. Ивлева Л. М. Ряженье в свете народной терминологии (на материале русской традиции) // Фольклор: проблема сохранения, изучения и пропаганды: Тез. Всесоюз. науч.-практ. конф.: В 2 ч. М., 1981. Ч. 1. С. 120-121.

69. Ивлева Л. М. Мир персонажей в русской традиции ряженья (к вопросу о ряженье как типе игрового перевоплощения) // Русский фольклор. Этнографические истоки фольклорных явлений. Т. XXIV. Л.: Наука, 1987. С. 65-75.

70. Ивлева Л. М. Маска в системе ряженья: игровой и мифологический аспекты (К вопросу о маске в традиционном русском быту) // Зрелищно-игровые формы народной культуры: Сб. научн. трудов. Л.: ЛГИТМиК, 1990. С. 34-45.

71. Ивлева Л. М., Ромодин А. В. Масленичная похоронная игра в традиционной культуре белорусского Поозерья // Зрелищно-игровые формы народной культуры: Сб. науч. трудов. Л.: ЛГИТМиК, 1990. С. 196-203.

72. Ивлева Л. М. Ряженье в русской традиционной культуре. Пб: Рос. Ин-т истории искусства, 1994. 232 с.

73. Ивлева Л. М. Дотеатрально-игровой язык русского фольклора. СПб.: Дмитрий Буланин, 1998. 193 с.

74. Ильин Я. Пбртмаськон // Гудыри. 1925. 8 янв.

75. Кабакова Г.И. Головной убор // Славянские древности: Этнолингвистический словарь в 5 т. Т. 1. М.: Международные отношения, 1995. С. 506-508.

76. Кагаров Е. Г. Религия древних славян. М.: Практические знания, 1918. 72 с.

77. Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Исторические корни и развитие обычаев: Сб. статей. М.: Наука, 1983. 222 с.

78. Календарь в культуре народов мира. Сб. статей. М.: Наука, фирма «Вост. лит-ра», 1993. 270 с.

79. Кельмаков В. К. Образцы удмуртской речи: Северное наречие и срединные говоры. Ижевск: Удмуртия, 1981. 300 с.

80. Конаков Н. Д. От Святок до Сочельника: Коми традиционные календарные обряды. Сыктывкар: Коми книжное изд-во, 1993. 128 с.

81. Конаков Н. Д. Полтергейст в фольклоре и верованиях народа Коми // Эволюция и взаимодействие культур народов Северо-Востока европейской части России. Сыктывкар: Коми научн. центр УрО РАН, 1993. С. 107-112. Вып. 57.

82. Криничная Н. А. Персонажи преданий: становление и эволюция обряда. Л.: Наука, 1988. 191 с.

83. Криничная Н. А. Нить жизни. Реминисценции образов божеств судьбы в мифологии и фольклоре, обрядах и верованиях. Петрозаводск: Изд-во Петрозав ун-та. 1995. 40 с.

84. Куликов К. К, Иванова М. Г. Семантика символов и образов древне-удмуртского искусства: Научн.-методическое пособие. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 2001. 64 с.

85. Леви-Строс К. Путь масок / Пер. А. Б. Островского. М.: Республика, 2000.399 с.

86. Лавонен Н. А. О древних магических оберегах (по данным карельского фольклора) // Фольклор и этногафия: Связи фольклора с древними представлениями и обрядами. Л.: Наука, 1977. С. 73-81.

87. Левинтон Г. А. К статье Д. К. Зеленина «Обрядовое празднество совершеннолетия девицы у русских» // Проблемы славянской этнографии (к столетию со дня рождения члена-корреспондента АН СССР Д. К. Зеленина). JL: Наука, 1979. С. 172-178.

88. Левинтон Г. А. Понятие «кода» в исследовании обряда // Фольклор: проблемы сохранения, изучения и пропаганды: Тез. Всесоюз. науч.-практ. конф.: В 2 ч. М., 1988. Ч. 1.С. 146-148.

89. Левкиевская Е. Е. Голос и звук в славянской апотропеической магии // Голос и ритуал: Тез. и материалы конф. М., 1995. С. 45^47.

90. Лгшеров 77. Ф. Маскарадные игры коми в контексте мифопоэтических представлений //Эволюция и взаимодействие культур народов Северо-Востока европейской части России. Сыктывкар: Коми научн. центр УрО РАН, 1993. С. 62-74. Вып. 57.

91. Лимеров П. Ф., Шарапов В. Э. Огонь в космологических представлениях салымских хантов // Эволюция и взаимодействие культур народов Северо-Востока европейской части России. Сыктывкар: Коми научн. центр УрО РАН, 1993. С. 113-118. Вып. 57.

92. Лимеров 77. Ф. Термин вежа в контексте мифопоэтических представ-лений коми//Пермистика 5: Сб. статей/У дм. гос. ун-т.Ижевск: Издательский дом «Удмуртский университет», 2002. С. 157-164.

93. Лимеров 77. Ф. Мифология загробного мира. Сыктывкар: Коми научн. центр УрО РАН, 1998. 125 с.

94. Лихачев Д. С., Панченко А. М. «Смеховой мир» Древней Руси. JL: Наука, 1976.204 с.

95. Лотман Ю. М. Тезисы к проблеме «Искусство в ряду моделирующих систем» // Труды по знаковым системам. Тарту, 1967. С. 130-145.

96. Лурье М. Л. О некоторых функциях словесного текста в святочном ряженье // Судьбы отечественной словесности XI XIX веков: Тез. докл. науч. конф. молодых ученых и специалистов. СПб., 1994. С. 6.

97. Лурье М. Л. Страшно, но «ничего, потому что дутки»: (Персонажи ряженья Торонецкого района) // Живая старина, 1995. № 2. С. 34-37.

98. Лурье М. Л. Ряженый и зритель: формы и функции ритуального контакта (битье) // Судьбы традиционной культуры: Сб. Статей и материалов памяти JI. Ивлевой. СПб.: Дмитрий Буланин, 1998. С. 106-127.

99. Лурье М. Л. Ритуальный сюжет суда-следствия в святочных играх II Мифология и повседневность: Материалы науч. конф. Вып. 2. СПб., 1999. С. 173-187.

100. Лыткин К, Гуляев Е. Краткий этимологический словарь коми языка. Сыктывкар: Коми книжное изд-во, 1999. 430 с.

101. Ляпунова Р. Г. О происхождении обрядовых головных уборов аулетов И Первобытное искусство. Новосибирск: Наука, 1976. С. 160-166.

102. Максимов В. А. Вотяки: Краткий историко-этнографический очерк. Ижевск: Удкнига, 1925. 126 с.

103. Маслова Г. С. Народная одежда в восточнославянских традиционных обычаях и обрядах XIX начало XX вв. М.: Наука, 1984. 216с.

104. Мелетинский Е. М. Поэтическое слово в архаике // Историко-этнографические исследования по фольклору. Сб. ст. памяти Сергея Александровича Токарева. М.: «Вост. лит-ра» РАН, 1994. С. 86-109.

105. Миненок Е. В. Народные песни эротического содержания // Русский эротический фольклор. Песни. Обряды и обрядовый фольклор. Народный театр. Заговоры. Загадки. Частушки / Сост., научн. редакция A. JI. Топоркова. М.: Ладомир, 1995. С. 21-31.

106. Миннияхметова Т. Г. Календарные обряды закамских удмуртов. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 2000. 163 с.

107. Мифологический словарь / Гл. ред. Е. М. Мелетинский. М.: Сов. энциклопедия, 1991. 736 с.

108. Морозов И. А., Слепцова И. С. Праздничная культура Вологодского края. Ч. 1: Святки и Масленица. М., 1993. Вып. 8.

109. Морозов И. А., Слепцова И. С. Свидание с предком: (Пережиточные формы ритуального брака в святочных забавах ряженых) // Секс и эротика в русской традиционной культуре. М.: Ладомир, 1996. С. 248-304.

110. Морозов И. А., Слепцова И. С., Островский Е. Б., Смольников С. Н., Миню-хина Е. А. Духовная культура Северного Белозерья. Этнодиалектный словарь. М.: Институт этнологии и антропологии РАН, 1997. 432 с.

111. Морозов И. А. Женитьба добра молодца: Происхождение и типология традиционных молодежных развлечений с символикой «свадьбы» / «женитьбы». М.: Лабиринт, 1998. 352 с.

112. Морозов И. А. «Игра» и «ритуал» в современном научном дискурсе // Традиционная культура. М., 2001. №1. С. 20-28.

113. Мусина Н. Д. Ранние формы традиционной хореографии удмуртского народа // Истоки искусства Удмуртии. Ижевск: УрО АН СССР, 1989. С. 35-48.

114. Народы мира . Народы зарубежной Европы. T.l. М.: Наука, 1964. 639 с.

115. Назина И. Н. О понятии «голос» в традиционной музыкально-инструментальной культуре белорусов // Голос и ритуал: Тез. и материалы конф. М, 1995. С. 57-60.

116. Несанелис Д. А., Шарапов В. Э. Тема смерти в детских играх: опыт этносе-миотического анализа (по материалам традиционной культуры коми) // Смерть как феномен культуры: Межвузовский сб. научн. трудов. Сыктывкар: Сыктывкарский ун-т. 1994. С. 122-134.

117. Нуриева И. М. Кукла в календарных обрядах завятскнх удмуртов // Об этнической психологии удмуртов. Сб. Статей. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1998. С. 37-49.

118. Нуриева И. М. Музыка в обрядовой культуре завятских удмуртов: Проблемы культурного контекста и традиционного мышления. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1999. 272 с.

119. Огибенин Б. Л. Маска в свете функционального подхода // Сб. ст. по вторичным моделирующим системам. Тарту, 1973. С. 56-65.

120. Островский А. Б. Семантика маски в свете структурного подхода // Фольклор и этнография. Проблемы реконструкции фактов традиционной культуры. Л.: Наука, 1990. С. 117-126.

121. Пашина О. А. Мир живых и мир мертвых в музыкальных звуках // Голос и ритуал: Тез. и материалы конф. М., 1995. С. 76-79.

122. Пашина О. А. Календарно-песенный цикл у восточных славян. М.: Гос. ин-т искусствознания, 1998. 293 с.

123. Первухин Н. Г. Эскизы преданий и быта инородцев Глазовского уезда. Вятка, 1888 1889. Эскизы I - V.

124. Перевозчикова Т. Г. Удмуртские народные загадки: Дис. .канд. филол. наук. М., 1980.

125. Перевозчикова Т. Г. Об удмуртской народной загадке // Загадки. Ижевск: Удмуртия, 1982. С. 5-39.

126. Перевозчикова Т. Г. Введение // Пословицы, афоризмы, поговорки / Сост., пер., коммент. Т. Г. Перевозчиковой. Устинов: Удмуртия, 1987. С. 5-11.

127. Перевозчикова Т. Г. Представления о мире и народный календарь // Удмурты: историко-этнографические очерки. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1993. С. 251254.

128. Плетнева И. Н. Способы контактирования потустороннего и земного миров // История и культура финно-угорских народов: Материалы междунар. студенческой научн.-практ. конф. Археология. Этнология. История. Краеведение. Глазов, 1997. С. 39-42.

129. Плетнева И. Н. К семантике удмуртского вожо // Проблемы удмуртской и финно-угорской филологии: Межвузовский сборник науч. трудов / Удм. ун-т, кафедра общего и финно-угорского языкознания. Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 1999. С. 245-249.

130. Поздеев П. К. Удмуртские песни проводов осени и встречи зимы // III Международный конгресс финно-угроведов. Тезисы II. Таллин, 1970. С. 88.

131. Покровский Е. А. Детские игры, преимущественно русские. М.: Терра, кн. лавка-РТР, 1997. 407 с.

132. Померанцева Н. А. Русская народная мифологическая проза. Истоки и полисемантизм образов. Том второй: Былички, бывальщины, легенды, поверья о людях, обладающих магическими способностями. Петрозаводск: Карельский научн. центр РАН, 2000. 410 с.

133. Попова Е. В. Праздничное общение молодежи: игры и развлечения (по календарным обрядам бесермян) // Традиционное поведение и общение удмуртов: Сб. статей. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1992. С. 61-75.

134. Попова Е. В. Семейные обычаи и обряды бесермян (конец XIX 90-е годы XX вв.). Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1998. 241 с.

135. Пропп В. Я. Русские аграрные праздники: опыт историко-этнографического исследования. Л.: Изд-во Ленинград, ун-та, 1963. 142 с.

136. Пропп В. Я. Фольклор и действительность. М.: Наука, 1976. 325 с.

137. Пропп В. Я. Собрание трудов Т. 2. Морфология (волшебной) сказки; Исторические корни волшебной сказки / Сост., науч., ред., текстолог, коммент. И. В. Пешкова. М.: Лабиринт, 1998. 511 с.

138. Прокопъев А. Н. Народный танец как феномен традиционной этнокультуры удмуртов (К постановке проблемы). Дипломная работа. Ижевск, 1995.

139. Путилов Б. Н. О процессе жанрообразования в фольклоре // Актуальные проблемы современной фольклористики. Л.:Наука, 1980. С. 197-199.

140. Реилетов А. М. Традиционный китайский новый год (по материалам XIX -нач. ХХв.) // Фольклор и эгногафия. Связи фольклора с древними представлениями и обрядами. Л.: Наука, 1977. С. 97-103.

141. Ромодина И. А. Молодежные собрания Поозерья: труд-обряд-игра // Зрелищно-игровые формы народной культуры: Сб. научн. трудов. Л.: ЛГИТМиК, 1990. С. 46-53.

142. СавушкинаН. И. Русский народный театр. М.: Наука, 1976. 151 с.

143. СавушкинаН. И. Особенности театрального пространства в представлениях руских ряженых // Театральное пространство. Материалы конференции. М.: Советский художник, 1979. С. 327-334.

144. Сагалаев А. М., Октябрьская И. В. Традиционное мировоззрение тюрков южной Сибири. Знак и ритуал. Новосибирск: Наука, 1990. 198 с.

145. Слесарева М. Т. Традиционный обряд «пбртмаськон» в современной обрядности удмуртов // I Междунар. Конференция. Традиционные культуры и среда обитания. М., 1993. С. 137-139.

146. Смирнов А. П. Очерки древней и средневековой истории народов Среднего Поволжья и Прикамья // МИА. М.: АН СССР, 1952. Т. 38. 276 с.

147. Смирнов А. П. Реминисценции скифского звериного стиля // Скифо-сибирский звериный стиль в искусстве народов Евразии. М.: Наука, 1976. С. 242250.

148. Смирнов В. А. Обряд «крещения» и «похорон кукушки» и купальская обрядовая поэзия восточных славян // Русский фольклор. Л., 1981. Вып. 20.

149. Соколова В. К. Весеннее-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов. М.: Наука, 1979. 287 с.

150. Стародубцева С. В. Русская хороводная традиция Камско-Вятского междуречья. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 2001. 419 с.

151. Студенецкая Е. М. Маски народов Северного Кавказа // Народный театр: Сб. ст. / Отв. ред. В.Е. Гусев. Л.: Наука, 1974. С. 82-105.

152. Султангареева Р. А. Башкирский свадебно-обрядовый фольклор. Уфа: УНЦ РАН, 1994. 191 с.

153. Сумцов Н. Ф. Культурные переживания // Киевская старина. 1889. Т. 26 (август).

154. Терновская О. А. Бабочка // Славянские древности: Этнолингвистический словарь в 5-ти томах. Т. 1. М.: Международные отношения, 1995. С. 125-126.

155. Тойдыбекова Л.С. Марийская языческая вера и этническое самосознание. JOENSUU, 1997. 397 с.

156. Токарев С. А. Ранние формы религии. М.:Политиздат, 1990. 662 с.

157. Токарев С. А. Двуполые существа // Мифы народов мира. Т. 2. 1982. С. 358—359.

158. Толстой Н. И. К реконструкции семантики и функции некоторых славянских изобразительных и словесных символов и мотивов // Фольклор и этнография. Проблемы реконструкции фактов традиционной культуры. Л.: Наука, 1990. С. 47-67.

159. Толстой Н. И. Глаза и зрение покойников в славянских народных представлениях // Балтославянские этнокультурные и археологические древности: Погребальный обряд: Тез. докл. М., 1985. С. 83-57.

160. Трубачев О. Н. Ремесленная терминология в славянских языках. М.: Наука, 1966.416 с.

161. Толста яС. М. Обрядовое голошние: лексика и семантика // Голос и ритуал: Тез. и материалы конф. М., 1995. С. 58-60.

162. Толстой Н. И. К реконструкции семантики и функции некоторых славянских изобразительных и словесных символов и мотивов // Фольклор и этнография. Проблемы реконструкции фактов традиционной культуры. Л.: Наука, 1990. С. 47-67.

163. Толстой Н. И. Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М.: Индрик, 1995. 512 с.

164. Топоров В. Н. Пространство и текст // Текст: семантика и структура. М.: Наука, 1983. С. 227-284.

165. Топоров В. Н. О ритуале. Введение в проблематику // Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятниках. М.: Наука, 1988. С. 7-60.

166. Тэдре Ю. Осенне-зимний период эстонского народного календаря и обрядность Мартынова дня // Фольклор и этнография. Связи фольклора с древними представлениями и обрядами. Л.: Наука, 1977. С. 102-110.

167. Тэрнер Э. Символ и ритуал. М.: Наука, 1983. 277 с.

168. Удмуртско-руссшй словарь / Под ред. Вахрушева. М.: ОГИЗ: Гос. изд. иностр. и нац. словарей, 1948. 446 с.

169. Удмурт-зуч словарь. Удмуртско-русский словарь / Под ред. М. Вахрушева. М.:, 1983. 591 с.

170. Уляшев О. И. Цвет в представлениях и фолклоре коми. Сыктывкар: Коми научн. центр УрО РАН, 1999. 156 с.

171. Фрейденберг О. М. Поэтика сюжета и жанра. Л.: Наука, 1997. 605 с.

172. Хейзинга Й. Homo ludens. В тени завтрашнего дня: Пер. с нидерл. / Общ. ред. и послесл. Г. М. Тавризян. М.: Прогресс-Академия, 1992. 464 с.

173. Хольмберг У. Перма калыкъёслэн осконъёссы / Берыктиз С. А. Максимов. Инвожо, 2001. № 1-2. С. 3-7, №3. С. 3-7.

174. Христолюбова Jl. С. Семейные обряды удмуртов. Ижевск: Удмуртия, 1984.127 с.

175. Христолюбова Л. С., Миннияхметова Т. Г., Тимирзянова Р. Г. Свадебные обряды удмуртов Башкирии // Фольклор и этнография удмуртов: обряды, обычаи, поверья. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1989. С. 85-119.

176. Христолюбова Л. С. Предметный мир обрядов // Хозяйство и материальная культура удмуртов в XIX XX вв. Ижевск: УрО АН СССР, 1991. С. 157-175.

177. Христолюбова Л. С. Калык сямъёсты чакласа. Ижевск: Удмуртия, 1995.212 с.

178. Хрущева М. Г. Песня в древнем удмуртском обряде пбртмаськон // Истоки искусства Удмуртии. Ижевск: Уииял УрО АН СССР, 1989. С. 23-34.

179. Хрущева М. Г. Удмуртская обрядовая песенность. М: Композитор, 2001.248 с.

180. Цивъян Т. В. Оппозиция шум / тишина в ритуале // Фольклор: проблемы сохранения, изучения и пропаганды: Тез. Всесоюзн. науч.-практ. конф. В 2-х частях. М., 1988. Ч. 2. С. 149-151.

181. Черных А. В. Этнокультурная история южного Прикамья по материалам традиционной календарной обрядности в конце XIX нач. XX вв. Дис. канд. ист. наук. Пермь, 1999.

182. Черных А. В, Святочное ряженье у русских Прикамья (по материалам южных районов Пермской области) // Финно-угорская фольклористика на пороге нового тысячелетия: Материалы конф. / Отв. ред. Т.Г. Владыкина. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 2001. С. 170-178.

183. Чувашев М. И. Тейтерень пиянь кудо (девичий дом пива) у эрзян // Музыка в обрядах и трудовой деятельности финно-угров. Таллинн, 1986. С. 284-310.

184. Чуракова Р. А. Песни южных удмуртов. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1999. 160 с. Вып. 2.

185. Чичерое В. И. Зимний период русского земледельческого календаря XVI -XIX вв. М.: ТИЭ, 1957. 235 с. Вып. 11.

186. Шубина Т. Г. Лен в обрядовом фольклоре и верованиях восточных славян // ЭО. 1998. №3. С. 66-73.

187. Шуклин В. В. Русский мифологический словарь. Екатеринбург: Уральское изд-во, 1995. 378 с.

188. Юдин А. В. Русское народная духовная культура. Учебное пособие для студентов вузов. М.: Высшая школа, 1999. 331 с.

189. Munkacsi, В. Volksbrauche und Volksdichtung der Wotjaken. Aus dem Nachlasse von Bernhard Munkacsi. Herausgegeben von D. R. Fuchs // MSFOu, 102. Helsinki. 1952.

190. Wichmann, Y. Wotjakiche Sprachproben, I // JSFOu, XI. Helsinfors, 1893.

191. Wichmann, Y Wotjakische Sprachproben, II//JSFOu, XIX. Helsinfors, 1901.