автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Сверхтекст: семантика, прагматика, типология

Полный текст автореферата диссертации по теме "Сверхтекст: семантика, прагматика, типология"

На правах рукописи

Лошаков Александр Геннадиевич

СВЕРХТЕКСТ: СЕМАНТИКА, ПРАГМАТИКА, ТИПОЛОГИЯ

Специальность 10 02 01 - русский язык

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Киров 2008

003444830

Работа выполнена на кафедре русского языка

ГОУ ВПО «Московский педагогический государственный университет»

Научный консультант - кандидат филологических наук, профессор Николнна Наталья Анатольевна

Официальные оппоненты доктор филологический наук, профессор Леденёва Валентина Васильевна ГОУ ВПО «Московский государственный областной университет»

доктор филологических наук, доцент Иванищева Ольга Николаевна ГОУ ВПО «Мурманский государственный педагогический университет»

доктор филологических наук, доцент Сандакова Марина Всеволодовна ГОУ ВПО «Вятский государственный гуманитарный университет»

Ведущая организация: ГОУ ВПО «Нижегородский государственный лингвистический университет им НА Добролюбова»

Защита состоится 29 октября 2008 г в 11 00 ч на заседании диссертационного совета Д-212 041 04 при ГОУ ВПО «Вятский государственный гуманитарный университет» по адресу 610002, Киров, ул Красноармейская, д 26, ауд 104

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке ГОУ ВПО «Вятский государственный гуманитарный университет»

Автореферат разослан июня 2008 г

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических

Ксения Станиславовна Лицарева

наук, доцент

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Реферируемое диссертационное исследование посвящено изучению сверхтекста - текстового феномена, который не укладывается в схему традиционных представлений о каноническом тексте и требует комплексного филологического анализа, совмещающего лингвистический и литературоведческий подходы Научный интерес к проблеме сверхтскста как ряду самостоятельных произведений словесного искусства, актуально и/или потенциально воспринимаемых в культурной практике (текстовой деятельности) в качестве целостной единицы, был инициирован известными работами В Н Топорова о Петербургском тексте Из двух конкурирующих терминов- «гипертекст» и «сверхтекст»- мы отдаем предпочтение второму в силу его сопряженности с отечественной традицией изучения стоящего за ним феномена

Актуальность исследования обусловлена общими тенденциями в развитии современного научно-гуманитарного мышления— ярко выраженным антропоцентризмом, взглядом на текст как высшую коммуникативную единицу и лин-гвокультурологическое пространство, осознанием того, что решение проблем, стоящих перед той или иной гуманитарной дисциплиной, возможно лишь на пути интеграции научных парадигм, с позиций метатеоретического знания (В С Библер, М Л Макаров, М В Попович, М Фуко), с установкой на построение целостной теории языка (Н Ф Алефиренко, Л. Г Бабенко, Н С Болот-нова, В 3 Демьянков, В В. Карасик, О Г Ревзина и др) Качественное расширение сферы объектов гуманитарного знания делает все более и более востребованными как сами понятия сверхтекста и гипертекста (в разных его пониманиях), так и той лингвоконцептуальной реальности, которая стоит за ними И в этом аспекте проблемы раскрытия словесно-концептуальной сущности сверхтекста, разработки гибкой его дефиниции, типологии, выявления содержательных основ категорий сверхтекста, рассмотрения механизмов его функционирования в текстовой деятельности, описания процессов, обеспечивающих его «внутреннюю жизнь» (Н Л Мышкина), в настоящий момент приобретают актуальный и дискуссионный характер Ряд аспектов обозначенной проблематики ставятся и решаются в работах В Н Топорова, 3 Г Минц, М В Безродного, А А Данилевского, Ю М Лотмана, Н Е Меднис, В В Абашева, Н О Осиповой, Н А Купиной, Г В Битенской, И. В Быдиной, Л В Ениной, Л М. Ждановой и др В силу того, что теория сверхтекста еще не сложилась и имеет ряд дискуссионных моментов, а объем научных знаний по проблемам сверхтекста и сходных, смежных с ним феноменов (интертекст, гипертекст, ансамбль, цикл и др ) возрастает, задача обобщения имеющихся результатов в изучении сверхтекста, которая решается в диссертации, также имеет актуальный характер

Научная новизна работы состоит в том, что в ней представлена обобщенная дефиниция понятия «сверхтекст», раскрыты его сущностные характеристики, определен ряд критериев для типологизации сверхтекстов, учитывающий концептуальное содержание составляющих модели литературной коммуникации, осуществлен комплексный филологический- междисциплинарный, разноас-пектный - подход к описанию модели сверхтекста как словесно-концептуального феномена, как едино-цельного семантического пространства, создаваемого некоторым классом текстов, отмеченных теми или иными редуплицируемыми, ин-

тенционально сопрягаемыми цельностями, охарактеризованы прагмасемантиче-ские, лингвокогнитивные механизмы, обусловливающие целостное восприятие сверхтекста Характер новизны исследования обеспечивается также содержащимся в нем описанием нескольких разновидностей сверхтекста - индивидуально-авторского, индивидуально-авторского локального, коллективно-авторского журнального и предельно-минимальной формы сверхтекста- пародийного би-текста При этом реализованный в работе комплексный коммуникатив-но-деятельностный подход к материалу исследования- классическим текстам В М Гаршина, 3 Н Гиппиус, журнала «Свисток» - сатирического приложения к «Современнику» (1859-1863), а также к текстам русской литературной пародии -как к сверхтекстам открывает новые аспекты в понимании их идейно-художественной сущности, в частности, выявляет роль редуплицируемых и актуализируемых цельностей («памяти слова», «памяти жанра») в обогащении глубинных пластов текстовых составляющих сверхтекста, в актуализации и реализации жанровой и текстовой модальности

Объектом исследования в работе являются единицы русской концептуальной текстосферы - это, с одной стороны, совокупности текстов, которые в культурной практике воспринимаются в качестве актуальных или потенциальных целостных сверхтекстовых образований, с другой стороны - целокупности текстов (битексты, политексты), имеющие сверхтекстовую природу

Предметом исследования являются лингвистические и экстралингвистические факторы и средства, которые, актуализируя концептуальный потенциал языковых единиц и инициируя центростремительные и центробежные межтекстовые связи в границах определенной общности текстов, обеспечивают их сверхтекстовую целостность, смысловую многомерность, создают возможность для проявления и обнаружения неструктурированных смыслов

Цель работы состоит в раскрытии сущностных характеристик сверхтекста как словесно-концептуального феномена, выявлении и описании экстралингвистических и лингвистических факторов и языковых средств (механизмов), которые, с одной стороны, определяют его целостность и обусловливают процессы смыслопорождения во внутреннем его пространстве, с другой - обеспечивают возможность функционирования сверхтекста как целостного образования во внешней среде, в культурно-языковом пространстве

Поставленная цель определила следующие задачи исследования

- характеристика теоретико-методологических предпосылок и основ концепции сверхтекста,

- обоснование критериев выделения сверхтекста и его типологизации,

- выявление и описание его конститутивных признаков, дефинирование его понятийной сущности,

- установление внешних и внутренних факторов (принципов), обеспечивающих относительную устойчивость сверхтекста, языковых средств, конституирующих его целостность, позволяющих ориентироваться в его многомерном пространстве, характеристика типов связи как конститутивных средств сверхтекста,

- описание особенностей словесно-концептуальной организации сверхтекста, определение роли когнитивных (концептуальных) структур в конституиро-

вании его смысловой когерентности и многомерности; описание механизмов порождения и трансляции смыслов в рамках сверхтекста,

- определение минимальной предельной текстовой формы выражения сверхтекста и описание его прагмасемантической структуры (на примере пародийного битекста),

- описание системы прагматических актуализаторов, обеспечивающих усмотрение целостности сверхтекста и определяющих способ его интерпретации,

- представление опытов описания отдельных типологических разновидностей сверхтекста

Теоретическую основу исследования составляют положения и научные понятия лингвистики текста, семиотики, литературоведения, цикловедения, лин-гвопоэтики, когнитивной лингвистики, лингвокультурологии, психолингвистики, психологической герменевтики, прагматики, деривационной теории, разрабатываемые в трудах отечественных и зарубежных ученых (Э Г. Аветян, И В Арнольд, М М Бахтин, Р. Барт, В С Библер, А А Брудный, А Вежбицкая, А Н Веселовский, В В Виноградов, Г О Винокур, И Р Гальперин, Б М Гас-паров, М Л Гаспаров, А И Горшков, М Н Дарвин, Т. А ван Дейк, А А Кама-лова, Л В Карасев, В Б Касевич, А Н Кожин, Г В Колшанский, Е С Кубря-кова, Н А Кузьмина, Н А Купина, Б А Ларин, Ю М Лотман, 3 Г Минц, Л Н. Мурзин, Т М Николаева, Н А Николина, А А Потебня, Д М Поцепня, Л В Пумпянский, Л В Сахарный, Т В Симашко, Ю С Степанов, Ц Тодоров, В Н Топоров, Ю Н Тынянов, В И Тюпа, Н А Фатеева, И В. Фоменко, М Фуко, А Шюц, Р Якобсон и др )

Подчеркнем, что нас интересуют главным образом письменные тексты, которые относятся к сфере словесного искусства, тексты, в которых господствует коммуникативно-эстетическая функция, подчиняя себе функцию коммуникативно-информационную, свойственную текстам нехудожественным В качестве единицы анализа и интерпретации в нашей работе выступают, с одной стороны, фрагмент текста, отдельный текст, несколько текстов, при этом каждый из элементов данного ряда, отдельно или вкупе с иными, мыслится как цельность, которая корреспондирует к релевантному концепту или фрагменту концептосферы текста и сопрягается с иными цельностями иных текстов, тем самым представляя собой составляющую сверхтекстового образования, с другой стороны - само это целостное сверхсложное, сверхсемантическое образование - сверхтекст

Предельно-минимальной формой воплощения сверхтекста в исследовании признается форма битекста, а в качестве одной из типичных его жанровых форм рассматривается пародийный текст, целостность которого конституируется по крайней мере двумя исходными семантическими структурами - прототекстуаль-ной и метатекстуальной Поскольку в отдельном тексте в «свернутом» виде содержатся и тексты «прошлого», и тексты «будущего», постольку воздействие смысловой установки инициирует в нем актуализационные процессы, обеспечивающие проекцию текстов с «оси селекции на ось комбинации» (Р. Якобсон) и смысловое взаимодействие этих текстов в призме смыслов центрирующего текста Допустимо предположить, что такого рода «текст-формула», или, иначе говоря, цельность, — это и есть тот идеальный конструкт в концептосфере личности, который замещает, метонимизирует, «помнит» едино-цельный поэтический

мир, запечатленный в определенной совокупности текстов Соответственно, вопрос о «свернутой» форме существования сверхтекста выводит в плоскость концептуального, уравнивая в правах подходы к тексту, с одной стороны - от текста, совокупности текстов, материально выраженных, данных восприятию в словесной оболочке, развернутых во времени и пространстве, с другой - от текста-концепта, «текста-формулы» (А. К Жолковский) в момент его актуализации, в момент «развертывания» того или иного его сегмента, актуального для сознания

В качестве методологической основы исследования сверхтекста в работе использовался коммуникативно-деятельностный подход к тексту как форме коммуникации, явлению идиостиля с учетом структуры, семантики, прагматики текста. Данный подход интегрирует такие взаимосвязанные и дополняющие друг друга принципы, как антропоцентрический, интерпретационный, когнитивно-концептуальный, текстоцентрический, лингвоцентрический Отметим также, что хотя прямой ориентации на синергетическую парадигму, ее понятийный аппарат реферируемая работа не имеет, однако в ряде случаев представленная в ней интерпретация линводинамики сверхтекста оказывается сообразной тому представлению о «внутренней жизни» текста, которое нашло отражение в концепциях, рассматривающих текст как синергетическую систему (Н А Кузьмина, Н Л Мышкина и др)

Для достижения поставленной цели и решения задач исследования в работе использовались как общенаучные методы и приемы (наблюдение, систематизация, классификация, описание, моделирование и др), так и методы филологического анализа семантико-стилистический, сопоставительно-стилистический, дис-курсный, контекстологический, композиционный, структурный, каждый из которых нацелен на изучение особенностей функционирования текстуальной единицы как в рамках целого текста, так и сверхтекста, что позволяет решать проблемы смыслового наращения, смысловой трансформации, транспонирования и интроек-ции объективных («свершившихся») смыслов в границах пространства сверхтекста, интертекстуальный, позволяющий фиксировать выход текста за пределы себя в мультитекст культуры, в пространство текстовой концептосферы и обратное движение, обогащающее смысловой потенциал текста, концептуальный анализ, методика моделирования текстовых пространств, принципы и приемы стилистики декодирования, мотивный анализ, биографический метод и др

В работе выдвигаются следующие гипотезы

1 Сверхтекст создается на основе направленной ценностно-смысловой установкой актуализации «памяти живого поэтического слова» (Н А Фатеева) в рамках усмотренной целостности некоторого числа самостоятельных текстов

2 Осознание целостности некоторого числа автономных текстов становится пусковым механизмом для переключения в режим нелинейного прочтения (перечитывания) текста - интроспекции, для актуализации содержания релевантных концептов, предактуализации ассоциативно-смысловых связей и парадигм разного порядка цельностей, для деавтоматизированного их восприятия и осмысления

3. Проявленные сверхтекстовые отношения непременно сказываются на смысловой структуре коррелирующих текстуальных единиц, обнаруживая их смысловую полифоничность как результат актуализации тех потенциальных концептуальных смыслов языковых единиц, «свернутых текстов», которые стоят

за ними, что в иных условиях может или не осознаваться, или улавливаться сугубо в виде мерцающих, неидентифицируемых смысловых обертонов, коннотатив-ного фона

4. Отношения коррелирующих в рамках сверхтекста текстуальных единиц имеют метатекстуальный и «тропеический» характер, а временной параметр в цепочке «претекст - текст» теряет свою значимость

Положения, выносимые на защиту

1 Сверхтекст - это ряд отмеченных направленной ассоциативно-смысловой общностью (в сферах автора, кода, контекста или адресата) автономных словесных текстов, которые в культурной практике актуально или потенциально предстают в качестве целостного интегративного диссипативного словесно-концептуального образования, как составляющая ахронического культурного пространства — национальной текстовой концептосферы Основными условиями проявления сверхтекстовой сущности является феномен «профилированного чтения» (Р Барт) как вид культурной практики, усмотрение целостности ряда текстов, актуализация релевантных метаконцептов, отвечающих за выбор способа интерпретации текста, за переключение с одного кода семиотического осознания текста на другой, за переход из одного режима культурной практики («чтения для удовольствия») в другой (чтение профилированное, профессиональное).

2. Сверхтекст - это динамическое, многомерное, кросс-темпоральное, кросс-референтное, актуально или потенциально кросс-персональное, полижанровое, полистилистическое образование, находящееся в зависимости от полагаемого автором (составителем, интерпретатором) сверхтекста принципа ценностно-смысловой центрации, которая предусматривает выдвижение в качестве приоритетных тех или иных смыслов (текстов), определяя вектор вероятностного ассоциирования и актуализации содержания релевантных концептов, мотивирует способ распределения и взаимодействия в едином семантическом пространстве сверхтекста его разноуровневых составляющих, обеспечивая оптимальную устойчивость (равновесие) системы

3 Сверхтекст открыт для множества интерпретаций (количественный аспект), и потому для вариативных линеаризаций (качественный аспект) -те для прочерчивания определенных смысловых траекторий в нелинейном словесно-смысловом пространстве, но в соответствии с принципом центрации, не противоречащим авторской концепции текста Сверхтекст проявляет системные свойства каждого из входящих в него текстов, при этом в той или иной его составляющей — отдельном тексте, субтексте находят отражение свойства целого -сверхтекста.

4 Цельность, понимаемая как парадигматический феномен, является конститутивным компонентом сверхтекста, обеспечивающим его концептуально-семантическую протяженность (итеративность) и коммуникативно-смысловую целостность В сверхтексте проявление парадигм цельностей находится в зависимости от принципов его моделирования (интерпретации)- «вненаходимости» точки зрения интерпретатора, усматриваемой целостности; принципа контексту-альности, принципа релевантности/нерелевантности тех или иных контекстов, центрации актуализируемых и предактуализируемых смыслов и смысловых элементов

5 Типологическая классификация сверхтекстов может быть построена с ориентацией на концептуальное содержание составляющих модели первичного и вторичного звена литературной коммуникации, с учетом статуса и ценностно-смысловых позиций авторов сверхтекстов и метасверхтекстов, а также внутренних субъектов текстовой деятельности, общих особенностей референта, кода составляющих сверхтекста и метасверхтекста, характера смыслового сцепления, количественного состава текстов, объединяемых в сверхтекст или метасверх-текст, степени известности последних Выделяются следующие разновидности сверхтекстов и метасверхтекстов актуальные, актуализированные и потенциальные, индивидуально-авторские, коллективно-авторские, квазиавторские, анонимно-авторские, собранные и несобранные, однотипно и неоднотипно структурированные, сильные и слабые с жесткой и нежесткой структурой, тематические -локальные, именные, событийные и др

6 Предельной, минимальной формой воплощения сверхтекста является семантически производный, «вторичный», текст, содержащий в «свернутом» виде иной текст, по отношению к которому метатекстуальная структура вторичного текста выполняет функцию модально-смысловой центрации Показательным образцом предельно-минимального сверхтекста является синтетический, сильный, с жесткой структурой текст литературной пародии В пародийном сверхтексте весомым фактором смысловой центрации является предопределенная жанровым метаконцептом пародии установка на комический способ представления особенностей прототекста

7. Ценностно-смысловое центрирование в авторских сверхтекстах обусловливается «текстом жизни» автора, авторскими эстетико-мировоззренческими установками и отражающей их системой словесно-концептуальных соответствий (сквозные словесные ряды и релевантные им концепты и метаконцепты, доминирующая текстовая модальность, концептуальные смыслы заглавия, эпиграфов, метатекстуальных структур и др), а в локально-авторском — еще и соотнесенностью «локально» отмеченных словесных рядов с одним и тем же референтом -«местом памяти» (Ю Н Караулов)

8 Система прагмасемантических актуализаторов сверхтекста позволяет ориентироваться в словесно-концептуальном пространстве сверхтекста, выбирать релевантный режим интерпретации, инициирует направленные процессы смыс-лопорождения, которые осуществляются на основе, с одной стороны, центростремительных межтекстовых связей (в рамках сверхтекста) и, с другой - центробежных интертекстуальных связей, ориентированных в сферу смыслов тех текстов и контекстов, которые находятся вне сверхтекста, но в пределах актуальной для него части текстовой концептосферы, и, будучи актуализированными, интро-ецируются в текст, обусловливая его смысловую глубину. Благодаря центростремительным связям происходит стяжение текстов в едино-цельную конструкцию, благодаря центробежным - очерчиваются контуры «вписанности» сверхтекста в релевантное для него пространство текстовой концептосферы.

Материал исследования. Массив сверхтекстов представляет собой достаточно обширный и разнородный в языковом плане материал Поэтому выбор текстов для анализа определялся исходя из проблематики и задач исследования Важным представлялось представить наиболее типичные разновидности сверх-

текста, определить смысловые корреляции между авторским содержательным принципом смысловой центрации, находящим выражение в разной текстовой модальности, системе актуализированных концептов, предметно-логическом плане текстов и пр , и направлением актуализационных процессов в интегратив-ном семантическом пространстве сверхтекста Для описания таких разновидностей сверхтекста, как коллективно-авторский, индивидуально-авторский, индивидуально-авторский «локальный» были, соответственно, взяты тексты «Свистка» (1859-1863)- сатирического приложения к журналу «Современник», тексты произведений В М Гаршина, поэтические и критические тексты Н А Добролюбова, 3 Н Гиппиус, Г В Адамовича и др Существует много подтверждений того, что в литературно-общественном сознании эти тексты воспринимаются как некие целостные словесно-концептуальные образования, однако в таком аспекте они никогда не исследовались К тому же и тексты «Свистка», и тексты произведений Гаршина, Гиппиус недостаточно изучены с точки зрения метапингвистики и лингвопоэтики Постановка вопроса о предельно-минимальной форме воплощения сверхтекста обусловила обращение к классическим и современным текстам литературной пародии и их прототекстам Компактность синтетичной формы, политекстуальность, конструктивная упругость, центрирующая роль жанровой комической модальности, смысловая уплотненность и в то же время достаточная смысловая обозримость, преимущественно явным образом выраженная коммуникативно-целевая установка, акцентированная тем или иным способом система прагматических актуализаторов, механизация, доведение до штампа большого ряда художественных приемов (что особенно характерно для современной литературной пародии) - именно эти особенности пародийных текстов и обусловили их привлечение в качестве рабочего материала для исследования межтекстуальных связей, своего рода механизма концептуализации текста, той системы прагмасемантических актуализаторов, которая обеспечивает целостность сверхтекстового образования, заключающего в себе М-арное число автономных текстов

Теоретическая значимость работы состоит в следующем'

- эксплицированы основные теоретические положения, на основе которых складывалась теория сверхтекста и которые получили свое развитие в работе;

- предложена обобщающая дефиниция понятия «сверхтекст», определены принципы и приемы его моделирования и филологического анализа,

- на достаточно широком материале обоснован подход к моделированию сверхтекста на основе презумпции его целостности, что позволило выявить механизмы, обусловливающие разной степени смысловое стяжение текстов и возникновение сильных и слабых сверхтекстов с жесткой и нежесткой структурой, а также подход, учитывающий принцип смысловой центрации, создающий возможность определять направление интерпретации сверхтекста,

- раскрыта роль парадигм цельности, репрезентируемых сквозными словесными рядами, роль метаконцептов, коррелирующих с главенствующими целевой и прагмаэстетической установками сверхтекста и преломляющих в силу этого свое содержание в словесно-образную структуру текста, как конституэнтов динамического, диссипативного сверхтекстового образования,

- предложены критерии типологизации сверхтекстов,

- показана роль средств комической и трагической модальности в консти-туировании сверхтекстовых единств,

- описаны модели индивидуально-авторского Гаршинского текста, индивидуально-авторского локального Петербургского текста; коллективно-авторского журнального сверхтекста «Свисток»,

- охарактеризованы структурные, прагмасемантические, концептуальные особенности предельно-минимальной формы реализации сверхтекста на примере пародийного битекста

Практическая значимость работы состоит в дальнейшем углублении методики анализа канонических и неканонических текстов в аспекте смыслопорож-дающей деятельности. Содержащийся в работе фактический материал может послужить основой для составления комментариев к произведениям изученных авторов, для создания словарей концептов Результаты исследования могут быть использованы также в вузовских курсах «Филологический анализ текста», «Лингвистика текста», «Теория литературы», «История русской литературы», «История русского литературного языка», в спецкурсах по различным аспектам языковой картины мира, теории текста, лингвокультурологии Основные выводы работы могут быть учтены при разработке новых обучающих методик как в школьной, так и вузовской практике

Апробация работы Результаты исследования были изложены в докладах на международных, всероссийских и межвузовских конференциях «Текст и методика его анализа» (Харьков, 1994), «Человек язык, культура, познание» (Кривой Рог, 1995, 1997), «Семантика и прагматика слова и текста» (Северодвинск, 1995, 2005), «Проблемы гуманитарного знания на рубеже веков» (Архангельск, 1999), «Проблемы литературы XX века в поисках истины» (Архангельск, 2003), «Проблемы концептуализации действительности и моделирования языковой картины мира» (Архангельск, 2002, 2005), «Ломоносовские чтения» (Архангельск, Северодвинск 1997, 1998, 2000, 2003, 2005, 2007), «Изменяющаяся Россия новые парадигмы и новые решения в лингвистике» (Кемерово, 2006), «Иностранные языки и литературы в системе регионального высшего образования и науки» (Пермь, 2006), «Масловские чтения» (Мурманск, 2005, 2006), «Лексико-грамматические инновации в современных восточнославянских языках» (Днепропетровск, 2007), «Национальный семиозис (дискурсы идентичности)» (Сыктывкар, 2007) «Концепт и культура» (Кемерово, 2008) и др Апробация изложенной в работе концепции сверхтекста нашла отражение в двух подготовленных под научным руководством соискателя и защищенных кандидатских диссертациях ГаврищукЕ А «Петербургский текст 3 Н. Гиппиус» (Северодвинск, 2004), Лепеховой О С «Этическое пространство сверхтекста В М Гаршина» (Северодвинск, 2006)

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух частей (первая из них включает 4, вторая - 5 глав), заключения и библиографического списка

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ Во Введении обосновывается актуальность темы исследования, формулируются цель, задачи, определяется объект, предмет, материал и методы исследования, дается характеристика работы с точки зрения ее новизны, теоретической и практической значимости, излагаются гипотезы и положения, выносимые на защиту

В первой части работы «Текст, гипертекст, сверхтекст теоретические основы и аспекты изучения» рассматриваются наиболее значимые для концепции сверхтекста теоретико-методологические проблемы, связанные с текстом как объектом филологического анализа, устанавливаются концептуальные соотношения между понятиями текста, гипертекста и сверхтекста, обобщаются научные достижения в изучении данных феноменов

В первой главе «Текст в аспекте гуманитарного знания» раскрывается ряд исходных позиций в понимании некоторых онтологических, гносеологических, системно-функциональных, прагматических, когнитивных и собственно лингвистических (текстуальных) свойств текста, без учета которых немыслимо изучение сверхтекста Отмечается, что текст рассматривается в соответствии с традициями герменевтики, то есть как такое речевое образование, которое обладает фиксированной письменной формой, как воплощенный в вербальную форму замысел автора, сотворенный им самодостаточный возможный мир В каждом тексте наличествует некоторая инвариантная структура (модель, прототип, эталон), в силу чего текст обладает относительной идентичностью для разных воспринимающих сознаний

Одним из главных условий моделирования сверхтекста является презумпция его целостности, которая не в последнюю очередь детерминируется предварительным знанием его потенциальных составляющих. Данная предпосылка находит опору в кантовском понятии трансцендентальной схемы, в работах, посвященных проблемам восприятия, гештальт-психологии, проблеме целостности языковых единиц, элементов, в теории фреймов М Минского Соответственно, с уразумением целостности текста (сверхтекста) и этапы его осмысления будут иными — это будет постоянное погружение во вновь и вновь открывающиеся смысловые «тоннели» в цельно-едином семантическом пространстве, это будет своеобразное исследование и картографирование мест пересечения смысловых потоков, поиски смысловых швов и стыков, их «химический» анализ, фиксирование как ускользающих смыслов, так и их напластований, возникающих по причине воздействия среды, это будет трансляция смыслов из одного участка текста в иной Только заведомо целостный текст (произведение) может предстать «садом расходящихся тропок» (X Л Борхес)

Здесь же рассматривается вопрос о том, как решается в научной и философской литературе проблема смысла текста и его целостности (Э Г Аветян, Н С Болотнова, А. А Брудный, П Я Гальперин, О Л Каменская, В Б Касевич, Г В. Колшанский, А Р Лурия, М. К Мамардашвили, А И Новиков идр) Подчеркивается, что хотя смысл текста и формируется в субъективной интерпретационной деятельности, он тем не менее развернут в объективность и имеет тенденцию становиться внеположенным относительно личности, его сформировавшей Смыслу свойственна ценностная направленность, в реальном общении благодаря смыслу происходит преодоление «разрыва» между языковым и ментальным содержанием (А И Новиков) В понимании В Н Топорова, Ю М. Лотмана, В С Библера смысл текста вовсе не сводится только к воплощенному авторскому замыслу, текст является генератором новых смыслов, является равноправным участником общения В то же время главным условием существования текста является существование сознания, а понимания - общее знание как «нечто сущее между человеческими головами» (М К Мамардашвили), при этом формой презентации и актуального удержания знания в индивидуальном сознании является значение

слова, его внутренняя форма как актуализаторы содержания концепта Смыслооб-разование понимается как акгуализационный процесс выявления внутренней стороны текста, как интенционапьно обусловленное мыследействование, рефлексия, направленная на обнаружение фрагментов цельностей, усмотрение их общности и установление связи между ними (Н И. Колодина и др) Смысл текста рождается в результате взаимодействия, взаимоотношений языкового (речевого) и концептуального содержания, а фактором данного взаимодействия является точка зрения, смысловая позиция субъекта текстовой деятельности, т е интенционапьное, объективно-духовное начало, которое центрирует, определяет направление процесса смыслопорождения, намечая его ценностные координаты и предактуапизируя смысловой потенциал текстуальных единиц

Понятие целостности текста целесообразно рассматривать в сопряжении с внешними субъектами текстовой деятельности, и прежде всего, следуя традиции, с осознаваемой подчиненностью всех составляющих текста авторскому замыслу, который по отношению к тексту представляет собой принцип его системности, пронизывающий в нем все способы манифестации информации Этот принцип сохраняет свою действенность и в случае с различными авторскими сверхтекстами Данный тезис важно подчеркнуть хотя бы ввиду экспансии постмодернистского отрицания авторской центрирующей роли в конституировании системных характеристик текста. Осознание целостности текста и связности имеющихся в нем разных кодов - предметного, сюжетно-композиционного, эмотивного, образно-культурологического, языкового, эстетического - это и есть тот путь, который ведет к постижению смысловой структуры текста (Н С Болотнова)

Вопросы о соотношении текста с когнитивной моделью, которую он объективирует и репрезентирует, о соотношении текста и дискурса рассматриваются в диссертации в аспекте проблемы взаимодействия системы и среды, которая была исследована в работах А В Бондарко, В Г. Гака, В. Г Касевича,Г В.Колшанско-го, Ю. М Лотмана и др Важнейшими факторами целостности текста являются его референцированность к некоему «возможному миру» (мирам), соотносимость с целостной когнитивной (концептуальной) моделью, объективированной в тексте (ван Дейк, О Л. Каменская и др) Для теории сверхтекста данное положение представляет интерес уже в силу того, что в согласии с ним смысловое пространство сверхтекста, в которое так или иначе втягивается тот или иной текст, можно помыслить в статусе его среды существования (своего рода сверхуровня) и, следовательно, контура-основы для его референций Тезис о том, что сверхтекст выступает в качестве среды существования (контекста) для определенных текстов созвучен развиваемым в работах Лотмана положениям об открытости текста широкому культурному контексту и читательской аудитории, о способности текста «приобретать память», накапливать информацию, трансформировать ее и вырабатывать новую Своеобразным следствием осмысления и переосмысления представлений о целостности текста, об авторской позиции, выражаемой в нем, о индивидуальном проявлении авторского мировидения (стиля) является выделение в информационном пространстве текста трех составляющих - когнитивной, модальной и текстуальной (М Халлидей, А Г Баранов)

Представляется, что пути решения проблемы целостности текста и сверхтекста, их завершенности и открытости, континуальности, лакунарности, семантиче-

ской неаддитивности находятся в сфере коммуникативно-когнитивных исследований, в которых доказывается, что объемность (многомерность) и континуальность являются прежде всего продуктом взаимодействия коммуникативного и когнитивного компонентов в речемыслительной деятельности и лишь затем свойствами текста как явления объективной реальности (В Я Шабес) И в тексте, и в сверхтексте каждая их составляющая способна проецировать свое содержание в другие его части или части иных текстов, однако эти процессы смыслового взаимодействия центрируются и корректируются интенциональными установками внешних субъектов текстовой деятельности

Дискурс - это та социокультурная реальность, с которой координирует текст как таковой и как целостное лингвоконцегпуальное образование, та ее сторона, которая актуализируется (по крайней мере, потенциально) в сознании человека, когда в поле его восприятия обнаруживается текст, тот или иной его содержательный аспект, связанный с нею Текст приобретает свою эстетическую и общественную значимость только в сопряжении с тем или иным типом дискурса, с той или иной дискурсивной практикой, с системой ценностей, знание о которых аккумулируется в концептах определенного дискурса, его типов и жанров (В В Кара-сик), что позволяет ориентироваться в потоке литературной продукции, прибегать к разным дискурсивным практикам, к «чтению для удовольствия» или профилированному прочтению текстов того или иного писателя Текст является частью дискурса - социокультурной, прагмаэстетической реальности (события), и, будучи частью этой реальности, он в свернутом виде содержит в себе информацию о глобальных категориях дискурса - субъектах, коммуникативной ситуации, организации и способах общения

В диссертации в качестве лингвистического основания, позволяющего выделять текстовые (субтекстовые) парадигмы - компоненты сверхтекста, рассматривается понятие цельности, на котором базируется концепция текстов-примитивов Л. В Сахарного, понятие словесного (семантического) ряда (В В Виноградов, А И Горшков), понятие «готового предмета» (А К. Жолковский), понятие слова как «свернутого» текста, «текста-мифа» (В. Н Топоров, Т М Николаева и др) Цельность, понимаемая как парадигматический феномен, позволяет идентифицировать в ряде текстов редуплицируемые семантические компоненты, восходящие к некоему инварианту, связанному с определенной целевой и прагмаэстетической установкой Данная установка определяет характер модализации и текстуа-лизации и, соотносясь с содержанием определенных метаконцептов, способствует направленному формированию, обнаружению и транспонированию смыслов в границах не отдельного текста, а текстов, составляющих сверхтекст При этом вариантные реализации могут быть представлены по-разному в той или иной составляющей сверхтекста, то более развернуто, то более свернуто, с меньшей или большей степенью детализации, с той или иной оценочной маркированностью, но, главное то, что различные словесные репрезентации инварианта сохраняют его модально-оценочную отмеченность Это обусловливает их прагматическую неоднозначность, возникновение эффекта диалогичности, полифоничности. Предложенное Л В Сахарным и А. С Штерн понимание цельности согласуется с положением об относительном характере автономности текста, о проницаемости его границ, что вовсе не элиминирует целостности тех или иных текстов, вовлеченных

в сверхтекстовую конструкцию, но соподчиняет их ее единой целевой установке Слово, рассматриваемое с точки зрения структурированной цельности, предстает уже не только элементом словаря языка, строительной единицей текста, но и единицей компрессивной, которая заключает в себе развернутый текст, репрезентирует его цельность Таким образом, цельность как конститутивный компонент сверхтекста, обеспечивающий его семантическую итеративность, проявляется в форме различных словесно-семантических рядов.

Во второй главе «Текст в культурно-языковом пространстве» обосновываются лингвокультурный и лингвокогнитивный подходы к изучению сверхтекста, излагается понимание таких ключевых для концепции сверхтекста понятий, как культурное пространство, текстовая концегттосфера, концептосфера текста, концепт, художественный концепт, метаконцеггг, метатекст и др В качестве теоретической основы избираются положения и научные понятия, разрабатываемые в исследованиях С А Аскольдова, А Вежбицкой, В В Карасика, В Б Касевича, Е С Кубряковой, Д С Лихачева, Ю М Лотмана, Л Н Мурзина, М В Пименовой, Г. Г Слышкина, Ю С. Степанова, Р. М Фрумкиной, В А. Шаймиева, А Щюца и др

Культура, понимаемая в духе К. Герца, запечатлевает себя в текстах Совокупность текстов конституирует культурно-языковое пространство Тексты обладают внутренней потенцией входить в ту или иную парадигму, возможностью актуализировать свои смыслы в интенционально обусловленных контекстах И научное, и бытовое сознание признает реальность существования в культурном пространстве текстовых объединений, которая может быть эксплицирована и объективирована в метаописаниях (метатекстах) Что касается процессов, которые детерминируют возникновение сверхтекстов, их бытие в культуре, то они также могут быть вскрыты только при помощи моделирования и интерпретации

В текстах, которые обращаются в обществе, сосредоточен, «скрыт» язык как теоретический конструкт Средой существования этой системы языка являются общественные структуры Но язык, который ответствен за порождение и восприятие текстов инкорпорирован в голове человека, средой для этого языка выступают психоневрологические механизмы, механизмы когниции Следовательно, как справедливо считает В Б Касевич (1988; 1996), общество является «средой не для языка как такового, а для его носителя, и взаимодействие языка с этой средой будет опосредованным» Текст, совокупности текстов заключают в себе «образ мира, в слове явленный» (Б Пастернак), тем самым тексты выступают источником лин-гвокультурологической информации и являются естественной средой формирования, существования, проявления, взаимодействия, модификации содержания концептов

Под концептуальным пространством текста понимается актуализированный в процессе осмысления текстовой (языковой) семантики фрагмент концептосферы языка (культуры). Степень проникновения в глубинную структуру текста определяется системностью учета способов актуализации содержания концептов, активизации их компонентов, прочтения различных семантических кодов и интроекции преднайденных смыслов в текст. Исследователи отмечают, что «в формировании концепта важен элемент самоосознания и метаописательности» (Л. Н Рягузова) Поэтому, признавая, что в содержании концепта находят отражение сущностные, значимые признаки явления («идея предмета»), в них можно увидеть не только

образные представления, но и зафиксированные моменты специального знания, связанного с аспектом «профилированного» (Р Барт) осмысления текстов, обнаружения в тексте или классе воспринимаемых и/или ассоциируемых текстов типологических черт в сфере авторства, кода (особенностей поэтических систем, идио-стилей), контекста, адресованности Метаязыковые (метатекстовые) знания проявляются в метатекстовых толкованиях слова, в метавысказываниях (рефлексивах), метатекстах

Своего рода специализация (направленность) определенных лингвокультур-ных и ряда художественных концептов на анализ и интерпретацию, оценку произведений писателя, текста его жизни, тех или иных текстуальных единиц, «цельно-стей» позволяет рассматривать их в статусе метаконцептов (Данное понятие используется нами в качестве рабочего) Метаконцепт мыслится как лингвомен-тальная структура декларативного и операционного знания, содержащая ценностный и регулятивный компоненты, и в силу этого способная задавать релевантные смысловые координаты, когнитивные схемы, соответствующий эмоциональный модус для осмысления и оценочной интерпретации текстовой информации с позиции метауровня, теоретических знаний Примерами метаконцептов могут служить литературоведческие категории «трагическое», «комическое», которые актуализируют «память жанра», программируют способ понятийного осмысления текстовой информации, ориентируют на поиск объективированных в тексте концептуальных признаков, предвосхищают эмоциогенные процессы Надо полагать, что метакон-цепты, соотносящиеся с текстами словесного искусства, в большей мере принадлежат сфере специальных знаний (в ней они эволюционируют, а не инволюциони-руют (В В Карасик)) и используются в культурной практике профилированного чтения «Профилированный» вид чтения в аспекте наличной цели и связанной с ней системой релевантностей (А Шюц) является главной посыпкой для эксплицирования свойств феномена сверхтекста, его метаописания В сверхтекстах текстуальные единицы, восходящие к одним и тем же культурным концептам, литературным универсалиям, стереотипам, с одной стороны, реализуют интертекстуальные связи, определяя его место в текстовой концептосфере и устанавливая сеть отношений, точки пересечения, взаимодействия с иными текстами, с другой -объединяясь, составляя своего рода постоянный репертуар в рамках текстового ансамбля, они реализуют сверхтекстовые связи и метатекстовые функции

Глава третья «Сверхтекст от идеи к научному понятию» посвящена проблеме определения истоков концепций сверхтекста, истории формирования его методологической и теоретической основы

Взгляд на некоторый класс самостоятельных текстов как на целостно-единое образование - сверхтекст, более того, понимание мира как целостно-единого огромного Текста культуры, в котором все когда-то уже было сказано, об"арркива-етсч во многих филологических работах XX в, как присутствует в них с разной степенью отчетливости выраженное осознание того, что разные аспекты бытия языка должны рассматриваться в непосредственной связи с человеческой личностью В качестве теоретических и методологических предпосылок, основ современных концепций сверхтекста в работе рассматриваются 1) учение А А Потебни и его последователей о внутренней форме слова и произведения, его идея о единовременном сосуществовании в произведении единиц конечных, определенных и

бесконечных, уводящих в толщу смыслового пространства, взгляд на произведение как результат «бессознательного творчества, средство развития мысли и самосознания», на структуру текста как материю, в которой проявляется «художественный "капитал", данный в самом языке» (Д Н Овсянико-Куликовский), 2) концепция бродячих сюжетов, образов, стилистических (пластических, поэтических) формул, «бессознательно сложившейся условности» (А Н Веселовский), 3) положения о наличных в культурно-языковом пространстве устойчивых фондов мотивов («функций»), персонажей (В Я Пропп), базовых элементов сюжета (В В Виноградов), «тематических гнезд» в поэтических произведениях (Л В Пумпянский)

На развитие идей о сверхтексте, формирование его методологической и теоретической базы большое влияние оказали модель «эйнштейновского мира с его множественностью систем отсчета» (М М Бахтин), панэстетизм символизма, выразившийся в восприятии искусства как воплощения гармонии мира, осуществления в земных формах «вселенской связности и общности» (Ф Сологуб), в признании художественной формы цикла как наиболее соответствующей для воплощения идеи многогранной целостности личности и мира, учение о пародии Ю. Н Тынянова, А А Морозова и др ; концепции полифонического романа, диалогичное™ слова и текста М М Бахтина и теория общения текстов и культур В С Библера и др, концепция доминанты как фокусирующего, центрирующего компонента текста (Р Якобсон, Ю Н Тынянов, Ян Мукаржовский), учение об образе автора М М Бахтина, В В Виноградова, «стадиальная» теория истории литературы Г А Гуковского; учение о семиосфере культуры и интексте Ю М Лот-мана, оформление теории цикла (М Н Дарвин, Л Е Ляпина, 3 Г Минц, Н Н Старыгина, И В Фоменко и др), теория текста как семантического пространства (Т М Николаева, В Н Топоров и др ), концепция языкового существования Б М Гаспарова, теории интертекстуальности (Р Барг, Ж Женетт, Ю Кри-сгева, Н. А Кузьмина, А Попович, М Фуко, И П Смирнов, Н А Фатеева и др)

Для теории сверхтекста сохраняют свою плодотворность выдвинутые 3 Г. Минц (1974, 2004) положения об особенностях символистского текста и сверхтекстовых единств, о том, что любая совокупность текстов может быть воспринята как целостный текст, любая часть художественного текста может восприниматься как изоморфная всему тексту, что должно фокусировать исследовательскую мысль на поэтике заглавий, цитат, системе замещений, что текст, компонующий иной, более сложный текст, получает свой подлинный смысл только в рамках последнего; что биография писателя, жизненные факты, попадающие в поле зрения последнего, обретают черты художественного текста, который входит на правах составляющей в Текст, что чужой текст может выполнять функцию кодирования «текстов жизни», функцию текста интерпретирующего

Едва ли ни первым, кто ввел в активный научный оборот понятие «сверхтекст», представив его научной мысли как наличное бытие, был В Н Топоров (1973) Петербургский текст (сверхтекст) в трудах Топорова представляет собой некое целостное множество тематически сродственных текстов, в которых преломилась единая, но внутренне антитетичная телеологическая установка на художественное постижение идеологически противоречивого образа Петербурга Как раз наличие «монолитной» максимальной смысловой установки (интенции, идеи, «высшего смысла») справедливо расценивается ученым в качестве ед-

ва ли ни ведущего фактора создания сверхтекста Именно эта идея-установка обусловливает «единый принцип отбора «субстратных» элементов» (природных и культурных образов), предопределяет единство, внутреннюю суверенность Петербургского текста как сверхтекста, что находит выражение в определенном наборе компонентов и их связей, в воспроизводимом составе предикатов, предсказуемом лексико-понятийном словаре, в стабильных лейтмотивах и трагедийном звучании, в создаваемом таким образом некоем эстетическом единстве плана выражения Понимание образа Петербурга как суммативно-интегративного позволяет рассматривать его и в статусе одноименного концепта Исходя из сказанного, логично определить Петербургский текст, модель которого описана Топоровым, как коллективно-авторскнн тематический сверхтекст локального типа В понимании ученого Петербургский текст характеризуется, наличием интен-циональной, динамической, субъектно-объектной, обладающей памятью структурой Сверхтекст - это целостное и внутренне цельное образование, но не замкнутое, а открытое В то же время субъектно-объектная организация сверхтекста находится в определенной зависимости от позиции интерпретатора и, следовательно, может иметь большое количество интерпретаций От исследователя соответственно требуется определить роль каждого из данных начал - субъектного и объектного в создании анализируемого сверхтекста Сверхтекст, как следует из концепции Топорова, это динамическая, самоорганизующаяся система, единое пространство (континуум) смыслообразования В сверхтексте проявляются системные свойства каждого из входящих в него текстов, причем в той или иной его составляющей - отдельном тексте, субтексте, подтексте находят в той или иной мере отражение свойства целого — сверхтекста Акцентирование интенциональ-ных характеристик сверхтекста вкупе с его соотнесенностью с культурно значимым топосом (Петербург) обусловливает нерелевантность для сверхтекста таких признаков, как принадлежность к тому или иному жанру, временному срезу литературного процесса, автору Исходя из этого, Петербургский текст мыслится Топоровым как кросс-жанровое, кросс-темпоральное, кросс-персональное сверх-семантнчное образование

Надо думать, что есть веские основания квалифицировать воссозданный Топоровым Петербургский сверхтекст и как исследовательский сверхтекст И в этом аспекте большое значение имеют факторы мировоззренческих допущений, аксиологической ориентации ученого, которые во многом определяют его индивидуальную установку на предмет описания и способы интерпретации Концепция Топорова обладает неоспоримой научной значимостью и потому, что она, отрицая абсочютизацню диахронического подхода к изучению литературных текстов, утверждает в качестве равноправного с ним синхронический подход, вневременной взгляд на кросс-жанровое, кросс-временное, кросс-персональное пространство интегрированных в сверхтексте произведений «Петербургский текст как определенный литературный конструкт внутри себя времени не различает» (В Н Топоров) В последнее десятилетие появился ряд исследований ученых разных отраслей знания, посвященных «локальному» сверхтексту - городскому, провинциальному (В В Абашев, Н Е Меднис, Н О Осипова идр), в которых развиваются идеи Топорова, что свидетельствует о научной продуктивности его семиотической сверхтекстовой модели

В главе четвертой «Гипертекст как структура открытого знания» раскрывается сущность понятия гипертекста с точки зрения теории информационных технологий, социологии (А В Бурьяк, Дж Ландоу, Т. Нельсон, В. Г Овчинников, В. В. Негуторов, Д М Субботин идр), постмодернистской парадигмы знаний и генетической критики (М Визель, Ж Деррида, И П Ильин, Ж.-Л Леб-рав, Н Б Маньковская, В П Руднев, М Эпштейн и др), а также поэтики и лингвистики (Р. Барт, Н Н Белозерова, О В Дедова, Ж Женетт, Ю Н Караулов, Н А. Фатеева и др), обосновывается значимость базовых положений различных концепций гипертекста для теории сверхтекста Эта значимость определяется уже в силу того, что обе теории - гипертекста и сверхтекста в своей сути антро-поцентричны

В сфере информационных технологий под гипертекстом понимается информационный массив с заданными и автоматически поддерживаемыми ассоциативными и смысловыми связями между выделенными элементами, понятиями, терминами или разделами (В И Першиков, В М Савинков) В качестве основных свойств гипертекста называются дисперсность (сегментированный способ организации информации), нелинейность, мультимедийность, интерактивность, децен-трированность и др По сути, ни одно из данных свойств не является присущим сугубо гипертексту Так, например, в дисперсности, которая понимается как связь (сеть) отдельных цельных фрагментов (гнезд, блоков) информации, позволяющая входить в гипертекстовую систему с любого узла, можно усмотреть своего рода аналог парадигмы цельностей (Л. В Сахарный), системы словесных рядов (А И Горшков) и пр Соответственно нелинейность - это свойство, обеспечивающее, с одной стороны, пользователя гипертекста, с другой - реципиента сверхтекста выбирать по своему усмотрению тот или иной путь восприятия, осмысления текста В обусловленной связи с данным признаком гипертекста и сверхтекста находятся иные свойства их структур — открытость, многомерность, диссипатив-ность Важнейшим прагматическим свойством гипертекста (как и сверхтекста) является интерактивность, которая предполагает деятельную роль читателя не только в его восприятии, но и в его создании Поэтому вполне резонно введение критерия «носитель информации» с целью отграничить гипертекст от сходных или смежных с ним явлений По мнению многих специалистов в области компьютерных технологий, гипертекстом следует называть только тот текст, который обладает, с одной стороны, электронным носителем, с другой - разветвленной и упорядоченной системой ссылок, позволяющих переходить от отдельного текста или его фрагмента к другим, связанным с ним по содержанию

Думается, правомерно противопоставлять электронный гипертекст и сверхтекст по признакам «суммативность» (экстенсивность) и «интегративность», и тот и другой феномен являются текстами открытого типа, однако, в отличие от сверхтекста, гипертекст изначально планируется как текст, в котором связи устанавливаются не между композиционными единицами, а между отдельными законченными текстами, число которых может возрастать, эти связи преимущественно внешние, а не внутренние Логичным является представление гипертекста в качестве обозримого конкорданса или ассоциативно-вербальной сети, собирающего воедино рассредоченные в текстовом пространстве разные контексты употребления слова (Ю Н. Караулов, 1994,1999)

Нелинейность и открытость - это внутренние свойства сверхтекста, их экс-плицированность отнюдь не обязательна, они проявляются по мере постижения максимальной смысловой установки сверхтекста, выявления центрирующего принципа, редуплицируемых в рамках интегративного образования цельностей и осмысления их смысловой роли по мере все большего и большего погружения в его глубинные структуры Целостность гипертекста обусловливается его тематическим единством, наличием единой коммуникативной функции, но не собственно гипертекстуальными связями, которые, лишь эксплицируют схему информационной структуры гипертекста, что позволяет пользователю осуществлять переходы между взаимосвязанными элементами

Для теории сверхтекста и в целом для текстоведения актуально различение гипертекстуальных и интертекстуальных связей Если гипертекстуальные связи — это связи зримые, обозначенные, приведенные в определенную систему, то для интертекстуальных связей эксплицированность является факультативным признаком Более того, техника, приемы гипертекстуальности могут быть выявлены в любом тексте, не обязательно только постмодернистском По сути гипертекст - это в большей мере модель текста, его содержательный абрис, нежели текст как таковой

Понятие гипертекста, вобравшее в себя значения, связанные как с его электронной формой, так и с явлением межтекстовых и внутритекстовых связей, в настоящее время все чаще осмысливается как форма рефлексии над литературой (и искусства вообще) современности, что должно свидетельствовать о сохраняющейся актуальности традиций постмодернизма, которые неотделимы и во многом предопределены в своей реализации спецификой компьютерного дискурса, находящегося в процессе поиска собственной стилистики, собственной художественной выразительности (Е И Горошко, О В Дедова и др) Гипертекст является ключевым понятием в постмодернистской научно-философской парадигме, при этом его понимание здесь сродни тому, которое укоренилось в информатике Постмодернистская эпистема представляет собой разрозненные фрагменты Текста культуры, которые соединяются посредством монтажа или коллажа, поэтому в гипертексте видят средство, форму, которая позволяет придать культуре целостность, зафиксировать при помощи гибких связей-переходов ее ускользающие значения, «присутствие отсутствия»

Во второй части «Сверхтекст как словесно-концептуальный феномен» характеризуются лингвистические факторы и принципы, определяющие целостность сверхтекста и обусловливающие процессы смыслопорождения в его внутреннем пространстве, описываются критерии, которые могут бьгть использованы для создания типологии сверхтекста, а также очерчивается одна из возможных ее схем, рассматривается вопрос о предельно-минимальной форме сверхтекста, описываются модели таких его разновидностей, как коллективно-авторская, индивидуаль-но-авторскач, индивидуально-авторская локальная.

В главе первой «Проблема целостности и типологии сверхтекста» обосновываются положения о принципах моделирования сверхтекста, предлагаются критерии для классификации сверхтекстов

В методологии науки понятие принципа как «части, содержащей объяснение других частей» (Э Б Кондильяк) является краеугольным Роль принципа состоит в организации материала, в подведении под него логико-смысловой основы, моти-

вировании его целостности, в выявлении и создании естественных связей между фрагментами содержания Предварительным условием моделирования сверхтекста является профилированное (в бартовском понимании) прочтение ряда текстов, что некоторым образом очерчивает контуры потенциального сверхтекста, открывает горизонт его целостности, тем самым определяя содержание принципа усматриваемой целостности сверхтекста Другим важным условием, непосредственно связанным с первым, является «вненаходимая» позиция, точка зрения исследователя, интерпретатора сверхтекста, иначе- принцип «вненаходимости», который позволяет свести «к единому формально-эстетическому ценностному контексту» различные контексты (М М Бахтин) Позиция «вненаходимости» позволяет устанавливать корреляции между моделируемыми авторской и читательской компетенцией, привлекая для решения этой задачи релевантные контексты (культурологический, исторический, биографический, поэтологический) Такой подход согласуется с постулируемым в синергетике положением о том, что рассматриваемая система подвергается «наложению» на нее внешних связей, своего рода «подведению» к ней вполне определенного количества энергии «При изменении этого управляющего параметра может возникнуть неустойчивость, и система переходит в новое состояние» (Г Хакен) «Вненаходимая» позиция субъекта текстовой деятельности вкупе с его компетенцией, его ингенциональными установками обеспечивает проекцию ассоциативно-смежных и/или подобных текстов, субтекстов, фрагментов «с оси селекции на ось комбинации» (Р. Якобсон) и предуказывает модус их осмысления и интерпретации в рамках контекста целостного образования

«Вненаходимость» как фактор моделирования сверхтекста определяет значимость для его складывания и функционирования таких внешних типологических признаков интегрируемых текстов, как их принадлежность тому или иному автору (авторам), их предназначенность конкретному адресату, отнесенность к тому или иному жанру, соотнесенность с определенным референтом (событием, ситуацией, именем, локусом) Данные признаки могут стать содержательно-формальными критериями для определения сверхтекстовой разновидности авторской, тематической (локальной, именной) и т д Презумпция целостности сверхтекста устраняет необходимость учета линейности текста, порядка их следования, хронологического параметра, иными словами, определяет содержание принципа нелинейного осмысления сверхтекста Это значит, что в нелинейное, многомерное, семантически диссипативное, открытое пространство сверхтекста можно войти через любой его отмеченный цельностью архитектонический компонент, через любой составляющий его текст, как и любую цельную составляющую последнего, ибо целое сверхтекста отражается в каждой его части, а каждая его часть, обладая свойством свернутости или фрагментарности относительно целого, репрезентирует с той или иной степенью отчетливости свойства целого Считается, что акцентирование определенного признака у компонента системы или привнесение нового элемента в его структуру обусловливает появление их и у других компонентов системы

Если принципы «вненаходимости» интерпретатора и усматриваемой целостности сверхтекста более связаны с внешними факторами обнаружения в культурно-языковом пространстве сверхтекстов и их бытованием, то принципами, которые обусловливают специфику «внутренней жизни» сверхтекста, являются принципы контекстуальное™, нелинейности, центрации актуализируемых смы-

слов Принцип контекстуальности опирается на феноменологическое понимание сущности контекста (Э Гуссерль, М Хайдеггер и др) как способа текстуальной рефлексии, которая позволяет узнавать некое текстуальное бытие-при, некую ин-тенциональность Контекст всегда направлен на что-то, способствуя проявлению интерпретируемого элемента «Контекстуальность как стратегия объяснения и понимания есть форма рефлексии текста и ее сущностное устроение» (Т. Г. Гапуш-ко) Контекст проясняет контуры той самой ситуации общения «культур-личностей» через «произведение», - общения, которое «не непосредственно, но - акт воли, разума, углубления в себя» (В С Библер)

Природа сверхтекста диссипативна, его структура открыта, многомерна и подвижна, он не имеет четко очерченных неподвижных смысловых границ, что актуализирует значимость для его моделирования принципа релевантности/нерелевантности тех или иных контекстов (А Шюц), который обеспечивает потенциальную множественность интерпретаций, при этом отнюдь не разрушая целостности текстов-составляющих, напротив, позволяя конституировать новую, пусть и не жесткую целостность, которая проявляется на метауровне - в одном из модусов бытия сверхтекста При моделировании, интерпретации сверхтекста субъект текстовой деятельности волен исходить из тех или иных ценностно-смысловых установок (порождающего начала системности, параметров порядка), которые, однако, не должны противоречить авторской концепции Эти установки обеспечивают проявление ко!лура цельного релевантного фрагмента смысловой структуры сверхтекста (или их фрагментов), выдвижение того или иного его компонента (текста, фрагмента, ключевого слова-образа) на роль доминирующего, т е центрирующего, направляющего актуализациоиные (смыслопорождаю-щие) процессы в единое русло Заданное центрирующим смысловым компонентом направление для ассоциирования, активизации соответствующих когнигив-но-эмотивных и ценностных структур скажется во внутреннем пространстве сверхтекста в содержании релевантных словесных (семантических) рядов, их связях с иными «цельностями», создаст представление о конфигурации смысловых связей относительно «оси» - максимальной смысловой установки. Таким образом, для моделирования сверхтекста оказывается значимым принцип смысловой цен-трации, который предполагает выдвижение в качестве приоритетных тех или иных смысловых установок, цельностей и рассмотрение семантических структур сопрягаемых в единое целое текстов в свете их смыслообразов (Н Л Мышкина), что и позволяет сверхтекстовой «системе находить свою структуру» (Г Хакен) Обозначенные принципы находятся в согласии с выделенными В Н Топоровым характеристиками сверхтекста

Внутренний аспект цельности сверхтекстового образования связан с теми механизмами, которые обеспечивают его «внутреннюю жизнь» (Н Л. Мышкина), детерминируют смыслопорождающие процессы. Под «внутренней жизнью» сверхтекста в диссертации понимаются процессы семантического взаимодействия его разнородных контактных или дистантных текстуальных компонентов, процессы смыслового обмена, транспонирования, коннотативно-смысловой иррадиации, интроекции объективных смыслов и смысловых элементов из актуализированных и предактуализированных сфер концептов Под актуализацией понимается предъявление смысла контролю сознания, соответственно, предактуализация - это акти-

вирование ассоциативных связей в смысловом поле актуализированных компонентов определенных концептов, обусловливающее смысловые импликации, создание коннотативно-смыслового фона

Для теории сверхтекста принципиальное значение имеет утверждение, экспериментально доказанное в когнитивных исследованиях, что в процессе восприятия текста активируется большая часть парадигмы значений (а то и вся) встретившегося полисеманта (У Кинч, Э Мросс, В Б Касевич) При этом, можно полагать, что неактуальные значения и смыслы создают своего рода ассоциативно-коннота-тивный фон, вызывая шлейф «мерцающих» смыслов, что для художественного текста первостепенно значимо В сверхтексте смысловая полифония таких единиц под воздействием единиц, направленно ассоциируемых из сопредельных текстов, экстенсивируется, а сами процессы, приводящие к сгущению актуального семантического и смыслового содержания, охватываемого той или иной текстуальной единицей (образом), проходят более интенсивно

При описании внутреннего пространства сверхтекста резонно различать процессы смыслопорождения, которые осуществляются на основе, с одной стороны, центростремительных, межтекстовых, связей (в рамках сверхтекста) и, с другой -центробежных, интертекстуальных, связей, сориентированных в сферу смыслов тех текстов и контекстов, которые находятся вне сверхтекста, но в пределах актуальной части текстовой концептосферы, и, будучи актуализированными, интрое-цируются в текст Благодаря первым происходит стяжение текстов в едино-цельную конструкцию, благодаря вторым очерчиваются контуры «вписанности» сверхтекста в релевантном для него пространстве текстовой концептосферы Слова-образы, редуплицируясь в рамках сверхтекста, актуально сохраняют память о своих контекстных значениях и, следовательно, способны транспонировать цельность, тем самым устанавливая между отдельными текстами воспринимаемые читателем ассоциативно-смысловые связи и создавая условия для реализации смысловых инференций Поскольку сверхтекст повторяет свойства своих составляющих - текстов, постольку отдельному тексту, рассматриваемому в горизонте обнаруживаемых сродственных ему других текстов, в горизонте явленной, осознанной целостности сверхтекста, может быть приписан статус потенциаль-но-«свернутого» сверхтекста Обозначенный подход к целостности сверхтекста предполагает, что интегрируемые им тексты предстают носителями его признаков, свойств, однако центрирующее основание может или привноситься креатором извне (например, им могут стать те или иные факты биографии автора, метатема, метасюжет и пр) или/и усматриваться внутри сверхтекста, в той или иной его составляющей, а далее быть прослеженным во всех других составляющих с установлением релевантной референции к актуализированным фрагментам воссоздаваемой реальности В работе показано, что эксплицитно задаваемыми условиями (средствами) для ценностно-смысловой центрации сверхтекста выступают прагматические актуапизаторы, которые часто сосредотачиваются в эпитекстовых формах, тем или иным способом акцентируются (например, посредством вынесения за рамки внутренней структуры текста)

Выдвинутые положения иллюстрируются в главе анализом фрагментов поэтического сверхтекста Г. В Адамовича, 3 Н Гиппиус, Н А Добролюбова В частности, доказывается тезис о том, что в поэтических текстах Адамовича, осмыс-

ляемых в рамках едино-целостного сверхтекста, один текст или тот или иной его фрагмент направленно проецируется в другой, а смысловая структура каждого из таких сквозных образов становится внутренне подвижной, образ концептуализируется, обретает или активизирует «память», становится способным привносить в смежные тексты уже объективированные в сверхтексте смыслы, в том числе и те, которые являются результатом интертекстуальных корреляций с классическими текстами русских поэтов

Поскольку теория сверхтекста находится в стадии разработки и в науке отсутствует единое понимание его сущности, постольку вопрос о типологии сверхтекстовых образований разве что только ставится (Н А Купина, Г В Битенская, Л М Майданова, В И. Тюпа) В работе обосновывается положение о том, что типология сверхтекста должна учитывать те содержательные критерии, которые обнаруживаются в структуре модели речевой (литературной) коммуникации, прототипом которой является классическая модель речевого общения Р Якобсона (1965; 1975) Будучи модифицированной в аспекте концепций коммуникативного сотрудничества, общения через текст и спроецированной на текстовую концепто-сферу, эта модель может служить средством объяснения результатов эмпирических наблюдений над организацией текстового пространства культуры, над особенностями функционирования его конститутивных единиц, текстов и сверхтекстов, их взаимодействия уже в силу того, что она отображает фундаментальную зависимость текстовой деятельности от таких экстра- и прагмалингвистических и собственно лингвистических факторов, как адресант (автор), сообщение (текст), адресат (читатель, критик), контекст (референтная база текста), код и контакт (средства, оформляющие и организующие общение и сообщение) Прототипиче-ский контур якобсоновской модели очевиден в опыте лингвистической типологии сверхтекстов, предложенной в работе Н А. Купиной и Г В Битенской (1994) В основу своей классификации исследователи положили критерии, связанные как с внутренними категориальными свойствами сверхтекста: целостность тематическая, целостность модальная, законченность/открытость, так и с их внешними коммуникативными признаками коммуникативная рамка, создаваемая адресантом и адресатом Научная продуктивность данной классификации видится нам в ее потенциальной многомерности, которая обеспечивает возможность рассмотрения одних и тех же совокупностей текстов в разных аспектах, комбинациях и соотношениях. Привлекает внимание и то, что ряд классифицирующих признаков из этой типологической схемы повторяется в известных литературоведческих классификациях циклов и сходных с ними явлений, тем самым прямо или косвенно подтверждая типологическую идентичность феноменов сверхтекста и цикла

Поскольку обретение текстом культурной значимости находит выражение в создании метатекста (метатекстов) и, следовательно, потенциального сверхтекста, постольку типология сверхтекстов должна учитывать не только сверхтексты, интегрирующие тексты первичные, но и сверхтексты, охватывающие тексты вторичные, а также первичные и вторичные - «смешанные», гетерогенные сверхтексты. Таким образом, обращение к модели литературной коммуникации и метакомму-никации, и прежде всего к их начальным звеньям, представленным фигурой автора, которая многоаспектна, полифункциональна и, следовательно, «многолика», позволяет говорить о своего рода парадигме авторских сверхтекстов и метас-

верхтекстов, в которую будут входить собственно авторские и квазиавторские сверхтексты и метасверхтексты - художественные, литературоведческие, литературно-критические и т д, а также те смешанные разновидности, которые возникают в результате объединения тех или иных видов авторских сверхтекстов и/или метасверхтекстов

Собственно авторские сверхтексты представляют собой объединения текстов одного или нескольких авторов (индивидуально-авторские и коллективно-авторские), включая случаи, когда автором выступает некое обобщенное лицо, народ как автор (анонимно-авторские сверхтексты) Индивидуально-авторские сверхтексты могут включать все тексты того или иного конкретного автора (авторов), тексты, написанные им (ими) в определенный период творчества, на определенную тему, посвященные тому или иному лицу. Следует отметить, что о существовании в культурном сознании авторских сверхтекстов с той или иной степенью обоснованности пишут такие исследователи, как В Н Топоров, Ю М Лот-ман, 3. Г. Минц, Н Е Меднис, Н А Кожевникова и др, что может свидетельствовать о сформированное™ в филологическом сознании определенного представления о данном феномене Тем не менее эти сверхтексты требуют обнаружения и экспликации установок, способов и средств, участвующих в их конституировании

Типичными образцами коллективно-авторских сверхтекстов являются сверхтексты-журналы, сверхтексты-газеты, сверхтексты-сборники и пр Как правило, целостность многих таких сверхтекстов мотивирована общностью мировоззренческой позиции коллективного автора (или коллектива авторов, редакции), своего рода ангажированностью, что находит отражение в доминирующей текстовой модальности, стабильном тематическом репертуаре, в направленности на один и тот же ценностно отмеченный фрагмент культурно-языковой концептосферы (Ю М Лотман, Т. А. Снигирева, А. В Подчиненов, Т Б Фрик) Среди анонимно-авторских сверхтекстов, можно выделить, вслед за Н А. Купиной и Г. В Би-тенской, сверхтексты с обобщенной анонимной авторской позицией, а также сверхтексты с обобщенным характеризованным образом автора (данные разновидности выделяются ими в составе «неавторских сверхтекстов», что, на наш взгляд, не вполне правомерно) Квазнавторскими сверхтекстами можно назвать те, которые возникают в издательской практике, - так называемые составленные сверхтексты (различного рода сборники, альманахи, подборки, периодические издания) Заметим, что граница между коллективно-авторскими и квазиавторскими сверхтекстами диффузна, более точная классификация может строиться с учетом профессионального статуса составителя, редактора, с определением их роли в выражении сверхсмысловой установки, критерия актуальности (прецедентности) и др Ориентация на модель литературной коммуникации логичным образом провоцирует вопрос об адресованных и собранных и несобранных (рассеянных) сверхтекстах Если «собранный» сверхтекст - это, как правило, сверхтекст закрытого типа (его тексты известны, их количество определено, и они имеют компактную форму репрезентации), то ряд текстов в сверхтекстах несобранного типа открыт и может быть дополнен читателем по мере ознакомления с новым или неизвестным ему ранее текстом

Примером рассеянного сверхтекста является пародийный Пушкинский сверхтекст, анализ фрагментов которого приводится в диссертации Его целост-

ность обусловливается, с одной стороны, «охранительной» установкой литературной критики в лице пародистов, с другой - хрестоматийностью, прецеденгностью отдельных пушкинских текстов и фактов биографии поэта, поскольку, как показывает анализ текстов, и поэты, и пародисты обращаются преимущественно именно к этому материалу («Песнь о вещем Олеге», «Цыганы», «Евгений Онегин», «Бесы», «Я памятник воздвиг себе нерукотворный», дуэль с Дантесом, женитьба на Наталье Гончаровой ит д) Хрестоматийные пушкинские тексты как тексты-образцы компонуют метаструктуру пародии, представляя собой критерий и эффектное средство оценки, актуализируя метасмыслы 'классический, образцовый', 'всенародная слава' и др Пародисты используют образные средства, ритмо-метрические структуры, сцены и сценарии, хранящие след пушкинского текста Например Задумал поэму «Цыганы» - Да кто-то меня обскакал' Земфиру мою прикарманил, Алеко в точке отыскал (В Орлов - В Гончаров), Чтоб отмстить неразумным боярам За крутой крепостнический гнет (В.Орлов— А Жигулин), Да, есть Дантес-на каждого из нас1 Сугубо личный Ретроград Повеса < >И каждый ищет случая - сгубить' И следом ходит за своим поэтом' (Е Вербин -В Фирсов) Отдельную разновидность в рамках пушкинского сверхтекста могут составить многочисленные пародические использования (перепевы), в которых тексты Пушкина выполняют функцию прецедентной формы (но не объекта осмеяния), используемой в различных эстетико-прагматических целях.

Использование в качестве классифицирующего параметра принципа усматриваемой целостности сверхтекста с учетом степени его известности среди носителей культуры позволяет констатировать наличие в культурно-текстовой пространстве 1) «сбывшихся» - актуальных сверхтекстов (Пушкинский сверхтекст, «Штирлиц-текст»), 2) актуализированных сверхтекстов, целостность которых является предметом рефлексии со стороны представителей так называемой «профилированной» группы реципиентов культуры, прежде всего специалистов-филологов, критиков (Итальянский текст русской литературы), в-третьих, 3) потенциальных сверхтекстов, еще не «сбывшихся», актуализация которых всецело зависит от культурно-временного и субъективного факторов

Важными критериями в типологии сверхтекстов являются критерии 1) усматриваемой общности референта (события, ситуации, лица) объединяемых в рамках сверхтекста текстов, который позволяет выделять различного рода тематические сверхтексты событийные, локальные, именные, и 2) общности признака родовой, видовой, стилевой принадлежности интегрируемых текстов, который позволяет выделять однотипно н неоднотипно структурированные сверхтексты Отметим, что критерий «степень структурной определенности» использован в типологической схеме Купиной и Битенской' однотипно структурированные сверхтексты состоят из однородных в родовом, жанровом, функционально-стилевом отношении текстов, а сверхтексты, нсоднотишю структурированные - из неоднородных Признаки, обозначающие родовую (проза, поэзия, драма) или жанровую природу синтезируемых текстов (рассказ, роман, эпиграмма), позволяют конкретизировать, суживзть объект исследования Так, например, поступает Н Брауда (2002), выделяя в составе авторского сверхтекста К Паустовского (исследователь использует термин супертекст) видовую разновидность— супертекст рассказов Паустовского, компонентами которого являются его отдельные тексты - рассказы

Учет критерия степени связанности, автономности текстов в составе сверхтекстового образования позволяет обозначить, с одной стороны, сильные сверхтексты, с другой - слабые сверхтексты Сильные - это прежде всего те, целостность которых мотивирована авторским замыслом и тем или иным образом эксплицирована, как, например, у стихотворных и прозаических циклов, у некоторых вторичных текстов (пародии, пародические использования, классические литературно-критические статьи и др), у некоторых журналов и др Как правило, это актуальные сверхтексты, хотя прямой зависимости между сильным и актуальным сверхтекстом нет, поскольку актуальным может быть и слабый сверхтекст (например, популярный сборник афоризмов) Актуализированный сверхтекст также может быть как сильным, так и слабым Так, под статус сильного сверхтекста можно подвести те актуализированные сверхтексты, известность которых перешагнула рамки интересов специалистов На наш взгляд, такими сверхтекстами могли бы считаться Петербургский текст русской литературы и его одноименный метатекст, созданный Топоровым Авторские сверхтексты, отмеченные единством максимальной смысловой установки, тематическим и стилевым единством, надо полагать, могут квалифицироваться как сильные

Среди сильных сверхтекстов, учитывая характер материальной формы репрезентации текстов (внешне выраженное сопряжение, форма аналитическая/внутренне выраженное сопряжение, форма синтетическая) и, следовательно, характер сцепления текстов, можно выделить, по крайней мере, две их крайние разновидности. интегративную совокупность (например, цикл, пародия и ее прототекст, авторский тематический сборник) и синтетическую целокупность - сверхтекст «свернутого» формата, в котором один или множество текстов инкорпорировано в другой текст Структура интегративных сверхтекстов может быть как жесткой, так и нежесткой Жесткая структура свойственна аналитическим сверхтекстам, целостность которых, а также порядок следования их текстов-составляющих (особенности композиции) определены авторским замыслом Такой структурой обладают, например, поэтические циклы Однако при осмыслении сверхтекста, и прежде всего N-арного, открытого, признак композиционного единства может переходить в разряд факультативных и, соответственно, признак жесткости/нежесткости структуры становится нерелевантным. Можно предположить следующую закономерность чем большее количество текстов интегрируется в сверхтекст, тем меньше степень их композиционной спаянности Сугубо жесткий характер у структуры целокупного сверхтекста (битекста, политекста) в силу ее инкорпорированного характера, она представлена у так называемых «вторичных» текстов

Слабые сверхтексты представляют собой совокупности автономных текстов с «нулевой» степенью связности (JI В Сахарный), они возникают посредством соположения текстов, имеющих нечто общее в своем содержании или обретающих нечто общее уже в силу своего соположения, что обусловливает активизацию механизмов ассоциирования и, следовательно, смыслового сцепления текстов Таким образом, их смысловое стяжение может происходить, так сказать, ad hoc Это прежде всего так называемые квазиавторские составленные сверхтексты (литературные альманахи, жанровые антологии, различные журналы, тематические подборки, которые укоренены в журналистской практике, публицистических книгах, тематические сборники афоризмов и пр) Данная группа сверхтекстов разнородна

по своему составу, в нее могут входить авторские, квазиавторские коллективно-авторские, анонимно-авторские как сверхтексты, так и метасверхтексты, межтекстовые связи и зависимости у них могут проявляться по-разному или в сторону все большего ослабления (альманах, антология) или, наоборот, все большего их усиления (тематический сборник) Структура таких текстов имеет, как правило, нежесткий характер

Итак, среди сильных сверхтекстов выделяются как крайние случаи, с одной стороны, сверхтексты с жесткой структурой, с другой - с нежесткой Жесткость (ригидность) конструкции сверхтекста-целокупности создается инкорпорацией -своего рода поглощением текстом вторичным текста первичного, при этом цен-трация как принцип, определяющий логику осмысления сверхтекста, навязывается автором вторичного текста, что находит выражение в его прагматической структуре, впрочем, это не лишает реципиента творческой свободы осмыслять текст, проявляя эмпатию по отношению к иному, не доминирующему в тексте, субъекту текстовой деятельности, например, «протосубъекту» Жесткость структуры сверхтекста-совокупности обеспечивается авторским замыслом, однако жесткость эта имеет относительный характер, поскольку в пространстве того же парного сильного сверхтекста будут возникать условия для вариативной смысловой навигации Слабые сверхтексты обладают, как правило, нежесткой структурой Вопрос о жестком и нежестком характере структуры сверхтекста лишь обозначен в диссертации и требует дальнейшего специального изучения Типичным воплощением сильного синтетического сверхтекста является пародийный битекст, аналитического - поэтический цикл

Понятие сверхтекста шире понятия цикла Единство цикла, по мнению цик-ловедов, полностью обусловливается авторским замыслом, что находит выражение уже в заглавии, предпосылаемом автором, в жанровой форме цикла, которая охватывает, сцепляет самостоятельные произведения, инициируя циклообразующие связи, в изотопии, в сюжетно-динамическом, композиционном, образно-стилистическом единстве целого, в наличии единого образа автора или единого лирического героя. Все эти признаки в большей мере релевантны для сильного, закрытого, индивидуально-авторского сверхтекста с жесткой конструкцией, нежели для слабого, где они будут проявляться избирательно и не так ярко Целостность сверхтекста обеспечивается принципами усматриваемой целостности, контекстуальной релевантности, смысловой центрации, которые приложимы к текстам, проявляющим ту или иную степень смысловой изоморфности На нынешнем этапе развития теории сверхтекста возможно выделение, с одной стороны, таких его признаков, которые в большей степени являются значимыми скорее для предварительной типологии, с другой - признаков, актуальных для тех или иных его вариантов сверхтекста Границы между выделенными разновидностями сверхтекстов имеют подвижный характер, между ними возможны взаимопереходы, пересечения, наложения

Вторая глава «Пародийный битекст как образец предельно-минимальной формы сильного сверхтекста» посвящена описанию прагмасемантической модели пародийного текста, каждая из конкретных реализаций которого может рассматриваться в качестве жесткого «сверхтекста-целокупности» В главе анализируются различные точки зрения на понятийную сущность пародии (Ю Н. Тыня-

нов, А. А Морозов, С Н Тяпков, В И Новиков, Г С Салова, Т Т Баева и др), раскрываются когнитивный аспект пародийного жанротипа, прагматические и семантические особенности внешней и внутренней структуры пародийного битек-ста, деривационные механизмы порождения пародийного смысла Подчеркивается значимость для адекватного овладения пародийным смыслом принципов интерпретации сверхтекста - профилированного прочтения и усматриваемой целостности, что предполагает обязательное знание прототекста (протослова) пародии, выбор релевантных контекстов и ценностных оснований для смысловой центрации различного рода «цельностей»

В литературной пародии один текст (прототекст) инкорпорирован в другой текст (текст-основу, созданную пародистом целостность), оценочная семантическая структура которого центрирует смысловую актуализацию прототекста и задает модус его интерпретации, тем самым между ними в рамках единой целостной структуры битекста возникают сильные межтекстовые связи, отношения контрастирования, конфликта, деавтоматизирующие восприятие, погружая его на уровень глубинных пластов смысла Допустимо полагать, что осмысление и интерпретация таких конструктивно усложненных текстов, каким является пародийный текст, происходит по когнитивным схемам, которые сходны стратегиям распознавания образа, когда «субъект постоянно оперирует то выделенными признаками, то целым» (Дж Брунер) В процессе аналитического восприятия битекст расслаивается на структурные части, и каждая из проявивших себя исходных семантических структур, обособляясь, начинает «двойную» жизнь - и как цельная единица, и как часть иной цельности, при этом в горизонте усматриваемой целостности пародии В таком взаимодействии ассоциативно связанные исходные семантические структуры проявляют свою функциональную сущность, свое соответствие когнитивной программе (схеме, «следу»), наличествующей в нашем мозгу, в содержании метаконцепта пародийного жанротипа

Таким образом, в основе пародийного текста можно констатировать наличие как минимум двух неоднородных семантических структур, одна из которых содержит информацию о первичном акте литературной коммуникации - протоди-скурсе, прототексте (пародируемом тексте), протоавторе, что позволяет рассматривать ее как своего рода метонимизированный, свернутый прототекст, вторая, являясь продуктом метатворческой оценочной рефлексии пародиста, заключает в себе информацию о его системе ценностей и нормативных представлений и содержит оценочно направленные на прототекст образно-речевые средства В составе протоструктуры можно выделить такие экспоненты протодискурса, как метонимические («прегнантные») знаки, представляющие те или иные уровни структуры прототекста, его семантического пространства, его архитектоники, различного рода аллюзивные знаки, отсылающие к эпистемическому контексту протодискурса (сведения об авторе, о времени создания произведения, его телеологии, заимствования из метатекстов пародируемого произведения и пр) В составе метаструк-туры, соответственно литературоведческую терминология и неспециальную лексику общенаучного употребления (Только знайте рифмами играйте Море - вторя - лилий - белых крылей Много весу мысли не давайте - Песнь споется без больших усилий (Н Гнут - В Крестовский), метатекстовые включения, имеющие форму дескрипции или сентенции Дистрофики и там - слабей атлетов И мело-

маны - бдительней глухих А главное - талантливых поэтов И за границей меньше, чем плохих (Ю Шанин - Б Кежун); образные выражения, репрезентирующие содержание таких литературоведческих метаконцептов, как ПОДРАЖАНИЕ/ПОДРАЖАТЕЛЬСТВО с модальной рамкой "и это плохо", СТИЛЬ (Треском рифм наполню свет Как звонки двуконных конок. Стих мой тонок, ломок, звонок, - Звону много, смыслу нет (А Измайлов - С. Городецкий), ГРАФОМАНСТ-ВО Пока пишу я, вижу- гениально' А напишу и вижу— графоманъ>_ (В Завадский - Р Бухарев), оценочные и экспрессивно-оценочные средства, зачастую инвективного характера, сниженную лексику, ориентированную на стихию, традиции народной культуры, а также элементы просторечия как языкового коррелята массовой культуры, прецедентные имена и тексты- Ах' Нервы всем не первый год Щекочет наш шекспирик' (В Орлов - Ю Кузнецов), речевые средства, представляющие стереотипы, прототипические жанровые формы (анкета, дневник, письмо и пр), которые позволяют маркировать план пародийно-лирического субъекта, апплицировать субъектов внешней и внутренней текстовой деятельности, прибегать к приемам ролевой мены идр Обозначенные исходные структуры, взаимодействие которых определяет специфику «внутренней жизни» сверхтекста, характеризуются не только разнородным содержанием, но и функциональным разнообразием.

В пародийном сверхтексте характер оценочно-смысловой, комической, мода-лизации задается прежде всего метаконцептом жанра пародии - пародийным жан-ротипом, заключающим в себя жанровую комическую модальность, имитатив-но-игровую и оценочную установки, представление о несимметричных, принципиально неравноправных оценочно-статусных отношениях коммуникантов, поскольку личность пародиста предстает в роли коммуникативного лидера, судьи, носителя тех эстетических ценностей, которые претендуют на статус нормативных Конфронтативный характер отношений между партнерами коммуникации находит выражение в оценочно маркированных словесных рядах пародии, отражается в навязываемом способе смысловой центрации, намечая пути для интер-претативных линеаризаций текста Между тем точка зрения автора прототекста в пародии оказывается представленной опосредованно и тенденциозно

В конкретном тексте выделенные прагматические установки текстуализиру-ются посредством имитативно-оценочной техники, уникального, маркированного индивидуальным стилем словесного материала Протоструктура репрезентирует образ пародируемого объекта и очерчивает предмет критической оценки, а также путем демонстрации тенденциозно отобранного протоматериала выражает его оценку, поскольку «выбор всегда оценка, даже без решающих звеньев суждения» (Э Г Аветян) И в этом плане протокомпоненты являются функционально двойственными, амбивалентными В целом, протоструктура аюуализирует такие признаки жанротипа пародии, как имитативность, игровое начало, оценочная направленность

Метаструктура обусловливает модус и содержание оценочной интерпретации пародируемого текста и конституируется словами-образами, которые прямо или опосредованно апеллируют к концептуально-ценностной системе литературной критики (метаконцептам), к индивидуально-авторской системе ценностей, отражает такие жанровые особенности пародийного текста, как ценностно-оценочная направленность, полемическая диалогичность, игровое начало

Смысл пародийного текста, как и его комизм, порождаются в процессе постижения специфики взаимодействия компонентов его исходных семантических структур Это взаимодействие предполагает как их взаимное притяжение и схождение (обнаружение изоморфизма), так и их взаимное отталкивание, контрастирование (установление алломорфизма) Обе эти тенденции действуют на всем протяжении пути поиска смысла и в принципе не предполагают какой-либо строгой последовательности деривационных шагов (линейности) Более того, на любом этапе осмысления текста всегда возможен возврат к предыдущим шагам с целью проверки, корректировки обрабатываемой информации С тенденцией взаимоотталкивания разнородных компонентов связывается содержание деривационных шагов, направленных на делимитацию пародийного знака и текста в целом, на выявление конституирующих пародийный битекст экспонентов протоструктуры и метаструктуры и осмысление их функциональной нагрузки и соотношений Допустимо полагать, что установка на делимитацию исходит из содержания жанро-типа пародии, т е она адресована жанрово-структурной компетенции читателя Пародийный знак предстает как знак, в котором осуществляется своего рода частичная или полная аппликация экспонентов, восходящих к знакам разнородной информации - с одной стороны, от автора прототекста, с другой - от пародиста. При этом в пародийном знаке могут совпадать как сами разнородные элементы, так и их составляющие, которые могут принадлежать к разным сторонам (выражения и содержания), уровням, участкам семантической организации исходных струюур Механизм взаимодействия двух потоков информации в целостном пародийном тексте придает общению с ним творческую, интеллектуальную напряженность, побуждая подыскивать релевантные для той или иной цельности контексты, и интерпретатор одновременно оказывается как бы в двух сферах - наличной, постоянно напоминающей о себе, и искомой, воспринимаемой с должной мерой реальности

Проблема целостного восприятия пародийного сверхтекста рассматривается в главе в прагматическом аспекте, который может быть раскрыт только путем моделирования конкретной коммуникативной ситуации, в снятом виде присутствующей в пародийном тексте, и тех деривационных процессов, которые обусловливают «внутреннюю жизнь» сверхтекста Осмысление цельно-единого, сверху-сложненного битекста пародии предполагает своего рода восстановление в синхронии его деривационной истории (Л Н Мурзин, Т В Симашко), осознание его семантической производности, восприятие в одной синхронной плоскости двух разнородных, разновременных сущностей, двух разных, конфликтующих между собой субъектно-ценностных позиций Решению этих когнитивных задач способствует информация эпитекстов- текстов-спутников, прагматически ориентированных на субъекта восприятия, сопутствующих пародийному тексту или вмещающих его Ими могут быть, с одной стороны, преамбула, примечания, послесловие, создающие для пародии своего рода гипертекстовую структуру - систему эксплицированных ссылок С другой - литературный фельетон, рецензия, обзор, письмо, и в этом случае пародия предстает в качестве их структурно-композиционной единицы Эпитекст содержит в себе релевантное число допущений (метавк-лючений), позволяющих читателю адекватно воспринять замысел пародиста, овладеть смыслом пародии, и выполняет функцию смысловой центрации, определяя

векторы линеаризации в сверхтекстовом пространстве, очерчивает горизонт целостности В главе рассмотрены такие структурные типы эпитекстов, как предтексты (предисловия, «врезки» и пр), посттексты (послесловия), адтексты (примечания, сноски и пр ), амфитексты (вмещающие, «обрамляющие» пародию тексты - фельетоны, письма и пр), интексты (пародийные и непародийные, однородные и неоднородные эпиграфы, эпиграфы-мистификации), а также проанализированы их функции

Эпитексты значимы для восприятия внутренне цельного пародийного би-текста прежде всего потому, что в их семантическом пространстве, как и в пространстве пародии, наличествует система прагматических актуализаторов, ориентированных на содержание жанрового мегаконцепта и, следовательно, филологическую компетенцию субъекта текстовой деятельности Выделены и описаны в структурно-функциональном аспекте следующие разновидности прагматических актуализаторов 1) прогностические, которые активизируют релевантные жанротипу пародии стратегии интерпретации пародийного текста, предопределяя горизонт жанровых ожиданий (номинация жанра, пародийные эпиграфы, «клички», псевдонимы, архитектонические приемы и др ), 2) компенсирующие, которые восполняют и/или актуализируют имеющиеся у читателя знания о ситуации общения (протодискурсе), объективированной в пародийном тексте, 3) делимитативные, которые, будучи адресованы «компетенции структурирования текста» (Р Богранд), способствуют аналитическому расчленению битекста, конституирующих его пародийных знаков, 4) диагностические, которые позволяют идентифицировать характер оценочной направленности (высмеивание, вышучивание, сатирическая демонстрация ничтожества и пр) пародии, 5) игровые, которые участвуют в порождении пародийного комизма, 6) оценочные, которые, с одной стороны, позволяют имплицировать интеллектуальную оценку прототек-ста, соотнося объект познания - прототекст и его свойства с теми или иными нормами с учетом их эстетического содержания или понимания эстетической составляющей в художественном творчестве, определить степень ценности, значимости пародируемого произведения для критика как выразителя интересов, мнений, предпочтений той или иной референтной группы, с другой - испытать воздействие эмоционально-экспрессивного начала оценки, проявляющегося в пародии нетривиально, через посредство эмотивно-образных средств, оформляющих комические ситуации, связанные с витальными ценностями человека, с феноменом языковой игры Для реализации пародийной оценки значим прием амплификации, с помощью которого выдвигаются определенные элементы прото- и мета-структуры, что позволяет оптимально идентифицировать предмет пародийного осмеяния, прояснить модус интерпретации прототекста, который навязывается пародистом

Система прагматических актуализаторов как регулятивный, операционный компонент представлена в содержании метаконцепта (жанротипа) пародийного текста Она предопределяет стратегии порождения и осмысления текстов пародийного жанра Прагматические актуализаторы могут иметь как эксплицитное, так и имплицитное выражение, при этом словесные ряды, соотносимые с теми или иными прагматическими установками, не рядоположны, они находятся в соподчинительных интерактивных отношениях, дополняя, поддерживая друг друга

В последнем разделе главы на материале текста Дм Минаева «Холод, грязные селенья. » и его амфитекста-фельетона, раскрывается роль принципа релевантности/нерелевантности контекста для определении жанрового статуса пародии и овладения ее структурированными и неструктурированными смыслами Содержание эпитекста («Дневника темного человека») не только задает направление для осмысления пародии, обеспечивая ее значимым контекстом, но и способствует интроецированию в ее семантическое пространство преднайденных («состоявшихся») смыслов, которые центрируют процесс смыслопорождения В фельетоне происходит трансформация прагмаэстетической смысловой составляющей текста «Шепот, робкое дыханье », приписывание ему чуждого смысла-ценности г Фет в жизни крестьян видел только шепот, робкое дыханье, иначе говоря, подмена контекста, признака релевантности, что создает возможность подвести и стихотворение, и очерки «Из деревни» Фета к одному и тому же идеологическому знаменателю Он не поет уже теперь «шепот, робкое дыханье, трели соловья», но у него вырываются другие мрачные песни Холод, грязные селенья Обнаруживаемая в пародии «матрица» прецедентного стихотворения заполнена экспонентами очерков Фета Но это не значит, что протоструктура «Шепота . .» выполняет по отношению к ним исключительно роль контрастного фона, как считает, например, Вл. Новиков, поскольку она способна актуализировать не только исходный прототекст, но и, в силу трансляции смыслов в рамках единого семантического пространства фельетона, то содержание, те коннотации, которые были приобретены в нем стихотворным текстом Эпитекст не только предвосхищает опознание конкретных эпизодов очерков, встроенных в «матрицу» «Шепота », но и предсказывает способ интерпретации выявляемого неоднородного содержания пародии, характер его оценки. Регулятивную функцию в пародийном тексте, которая предопределяет возможный порядок в процессе приписывания экспонентам исходных текстов пародии свойств то протоструктуры, то метаструктуры, выполняют имплицируемые точки зрения внешних коммуникантов - критика и протоавто-ра Решающая роль в порождении пародийного смысла, однако, принадлежит тому субъекту речи, который задает угол зрения, модус интерпретации пародии В этой связи, думается, не следует упускать из виду и те возможные импликации (смыслы), которые рождаются в результате взаимодействия эротического содержания, пробуждаемого цитатными словесными рядами «Шепота . », со смыслами (стереотипами), исходящими из сопряженных социально-релятивных концептов крепостника и крепостного, которые активно участвуют в организации концептуального пространства фельетона Эротические коннотации и смыслы, актуализируемые семантической структурой «Шепота . », и культурные ассоциации (стереотипы), пробуждаемые соответствующими фрагментами эпитекста, являются источником дополнительных, неструктурированных смыслов, направленных на выражение оценочного отношения к прототекстам пародии и их автору

Глава третья посвящена описанию собранного, сильного, жесткого, неоднотипно-структурированного сверхтекста журнального типа - «Свистка», сатирического приложения к журналу «Современник», выходившего в 1859-1863 гг (всего девять выпусков) В начале главы рассматривается вопрос о целостности журнальной структуры «Свистка», отмечается, что она предопределена, во-первых, единством эстетико-идеологических установок его авторов, создающих единый

коллективный образ автора «Свистка» - носителя и пропагандиста вполне определенной идеологической и эстетической программы, ценностно-художественной системы, во-вторых, используемыми авторами едиными принципами отбора и объединения материала, в-третьих, главенствующей в журнале комической модальностью Важнейшим прагматическим фактором единства данного сверхтекста является ведущая роль Добролюбова в подготовке и издании «Свистка» В сверхтексте система эстетико-идеологических ценностей Добролюбова и его сотоварищей максимально маркирует создаваемый ими образ реальности (модель мира), посредством чего последняя обретает «протяженность» и «непрерывность», индивидуальную маркированность образно-семантической конструкции Таким образом, благодаря единству реализованных в «Свистке» телеологических и коммуникативно-прагматических установок, временные, жанровые и индивидуально-авторские особенности интегрируемых им текстов уходят как бы на второй план, что сообщает «Свистку» художественную самодостаточность и смысловую целостность Далее рассматривается вопрос о сверхтекстовой комической модальности, посредством которой в «Свистке» разрушалась одна идеологическая мифология и утверждалась другая Непосредственный анализ материала предваряется обоснованием принятого в диссертации понимания категории текстовой модальности, уже - комической текстовой модальности как средстве, обеспечивающем целостность сверхтекста, создающем его прагмаэстетическое, стилевое единство В тек-стоведении модальность рассматривается как важнейший фактор порождения текста, его категориальный признак, как речевое воплощение образа автора, как средство выражения субъективной оценки, эмотивности, актуализации нормативных знаний, при этом в соотнесении с внешним и/или внутренним субъектами текстовой деятельности Поскольку текстовая модальность сопрягает в себе смысловые линии, идущие из таких коммуникативных инстанций, как автор, реципиент, действительность, культурно-смысловое пространство, содержание высказывания, постольку ее можно рассматривать в качестве средства, способствующего организации целостности художественного произведения, выявлению идейно-эстетических позиций писателя, особенностей языковой личности, в качестве системообразующего фактора художественного текста и идиостиля в целом (Л Г Барлас, И Р Гальперин, Т В Романова и др ) В сверхтексте находит своеобразное выражение и акцентированная жанровая модальность, которая актуализирует «пафос жанра», задает особый оценочно-коннотативный (модусный) угол зрения, своего рода оценочную перспективу, оттеняя, обогащая, усиливая экспрессивные возможности субъективной текстовой модальности, представляя аксиологическое содержание коллективного сознания, его ценностные установки, идеалы ит д (Б П Иванюк) В реферируемой диссертации описание средств реализации текстовой модальности осуществлялось с ориентацией на когнитивный подход к изучению данной категории, апробированный, в частности, в работах Т В. Романовой, которая рассматривает текстовую модальность в сопряжении с модальными концептами, поскольку они заключают в себе «прототипические модели поведения или сценарии которые задают последовательность мыслей, желаний и чувств» (А Вежбицкая) Разделяется в реферируемой работе взгляд на ироническую модальность как модальность скрытую, как особую художественную форму выражения авторской оценочной позиции (С. И Походня)

Доминирующая в «Свистке» установка на осмеяние, «освистывание всего порочного, бесчестного и не достойного человека» предопределяет выдвижение на роль ключевых концептов (метаконцептов), концептов смеха (= свиста), маски, игры, связанных между собой отношениями смежности, дополнительности, подчиненности, включения К их содержанию обращены и сквозной в «Свистке» ме-такомплекс тем и мотивов (обмана, кажимости, эфемерности, подложности, подражания, избрания - увенчания — развенчания - умерщвления карнавального короля (шута), телесности, одиночества на чужом празднике и пр), и «готовые предметы», ключевые слова-образы {свист, шум, визг, вой, кнут, розги, юноша, цветы, новый, мрак, балаган, мороз, весна и др), и сюжетные ходы, способы организации семантического пространства (параллелизм, антитеза, сравнение, сопоставление, пародия, иносказание и др), и приемы, оптимально реализующие игровое начало и способствующие выражению иронической модальности литературная маска, иносказание, пародия, «чужое слово», псевдонимы, эпиграфы, ан-тифразис, ассоциативная и ситуационная ирония и пр Активизация содержания «смеховых» концептов, их ассоциативных связей способствует созданию в сверхтексте единой иронико-саркастичной атмосферы, определению игрового, смехово-го способа интерпретации факгуальной информации.

Как своеобразный прагматический ключ, настраивающий восприятие на соответствующий комической модальности лад и переключающий интерпретацию в режим языковой игры, поиска сокрытого смысла, рассматривается в диссертации заглавие сатирического приложения - «Свисток» Являясь гемеронимом, название «Свисток» активизирует фрейм "периодическое издание" во всей совокупности его концептуальных репрезентантов и отношений ("автор", "текст", "читатель", "социально-культурный контекст" и др), способствуя тем самым восприятию прагматической информации Смыслы, заключенные в концепте СВИСТ (СВИСТОК), актуализируясь, проецируются на когнитивные единицы из сферы знаний о периодических изданиях, проясняют метонимический и метафорический код словесных употреблений, обозначающих вариантные реализации определенных эпизодов и компонентов сценария коммуникативного взаимодействия

В работе характеризуется смысловая структура концепта свиста, отмечаются его генетические связи с концептами смеха, шипения, шума, нечистой силы, доказывается, что в текстах «Свистка» данная архетипическая связь служит основой для реализации комических приемов Как комплексный прагматический актуали-затор, заглавие в приложении, с одной стороны, выполняет функцию прогнозирования и порождения направленных смыслов, их сгущения путем возбуждения ассоциативно-смысловой зоны концепта СВИСТ с последующим проецированием их на релевантные мотивно-тематические структуры (свист - гласность, свист -казнокрадство, свист - еврейский вопрос, свист - война в Италии, свист - чистая поэзия ит д), а с другой стороны - кумулятивную функцию, «собирая», интегрируя порождаемые смыслы Тем самым в рамках сверхтекста происходит обогащение и модификация содержания этого концепта.

Во второй части главы обосновываются тезисы о том, что заглавие приложения выступает модально-смысловой опорой центрирования текстов в единую смысловую структуру сверхтекста, предопределяет возможность одновременного развития большого количества сквозных тематических и мотивных линий, от-

правными точками для которых являются разные языковые и речевые значения слов свисток, свистеть и их ближайших ассоциатов 'издавать, производить свист', 'подражать', 'пародировать', 'выражать неодобрение, осуждение'; 'осмеивать'; 'отзываться на общественно значимые события', 'хвастаться', 'болтать', 'бездельничать', 'оскорблять', 'воровать' и др Эти значения и смыслы взаимодействуют, иерархизируются, одни из них выдвигаются, другие, едва проявляясь, создают значимый эмотивно-ценностный фон (контексты), сказываясь в семантике тех или иных языковых единиц и текстуальных структур, усиливая их суггестивные свойства Составляющие словесного ряда «свист» характеризуются оценочно-смысловой полифонией, обусловленной соотнесенностью как с точкой зрения авторов «Свистка» и их единомышленников, так и их идейных противников Ср Мой свист облегчал их сердечные раны и и не свист, а вой какой-то, а все свисток называют

Созданию единого сверхтекстового концептуально-семантического пространства благоприятствуют также явные и опосредованные смысловые связи, возникающие между эпиграфами к разным текстам «Свистка» и, соответственно, между этими текстами Так, в «Науке и свистопляске» эпиграф Что возмутило вас9 Волнения Литвы7 Пушкин через посредство смысловой оппозиции "свой/чужой", заключающей в себе как этнофобные стереотипы, так и смыслы концепта ПАТРИОТИЗМ, обнаруживает связь с другим эпиграфом в этом же фельетоне Domine, libera nos a furore normannorum1 (№4) Ключевые слова-образы эпиграфа, их семантические компоненты повторяются не только в разных текстах фельетона, но и в иных текстах «Свистка» В то же время оценочный заряд актуализируемой пушкинским эпиграфом крылатой фразы О чем шумите вы, народные витии - проецируется в контексты, в которых изображаются ситуации общественного скандала, оживления, в частности, в те из них, в которых имя Каткова упоминается в связи с его статьями о польских мятежниках, а далее через посредство образов сопцов, сопелковцев и дервишей в тексты «Песни московского дервиша», «Сопелковцы» с эпиграфом из Евангелия Сопцы и народ молвящ (№ 9) Устойчивая в сверхтексте аналогия "шум - молва, общественное волнение" обусловливает смысловую взаимосориентированность, к примеру, текстов «Науки и свистопляски» и «Письма из провинции», снабженного эпиграфом из «Умирающего Тасса» Какое торжество готовит древний Рим? Куда текут народа шумны волны? (№ 1) Словесный ряд, связанный значением 'шум', один из самых обширных в сверхтексте Экстенсивация данного словесного ряда за счет ассоциативно вовлекаемых в сверхтекст образных единиц из элегии Батюшкова влечет создание эффектов интертекстуального параллелизма древний Рим и литературная братия, готовящееся Римом торжество и пыщется гору родити; куда текут народа шумны волны и куда направляется литературная процессия; шуты волны и шумная история Интересно, что смыслы, исходящие из актуализируемых текстов Батюшкова, Пушкина, оказываются в «Письме» сопряженными со смыслами используемых крылатых фраз из «Горя от ума» Таким образом, эпиграфы способствуют созданию единого в сверхтексте интертекстуального пространства и смысловой полифонии.

Эпиграфы в текстах «Свистка» способствуют нелинейному восприятию сверхтекста А нелинейность есть фактор осуществления различных смысловых

линеаризации в семантическом пространстве сверхтекста, определения множества альтернативных направлений в постижении его смысловых пластов Из эпиграфа тянутся смысловопрошающие, смыслопорождающие нити в текст (посттекст), как впрочем, и vice versa Эпиграфы в «Свистке» выполняют роль интенсификации оценочного заряда концепта СВИСТ, устанавливают концептуальные связи, способствующие созданию внутренней целостности сверхтекста, его модально-оценочного единства Оценочно-ассоциативный потенциал эпиграфов, представленных в «Свистке», актуализируется посредством смысловых реляций - между разными эпиграфами, между эпиграфами и связанными с ними прямо или опосредованно текстами и интертекстами Словесно-концептуальные компоненты эпиграфов, включаясь в тропологический механизм как своего посттекста, так и других текстов, участвуют в расширении словесных рядов, представляющих доминантные в сверхтексте темы и мотивы, сопрягая их в едино-цельные тематические блоки, служат цели дискредитации образов идейных противников «Свистка»

В конституировании целостной структуры «Свистка» большую роль играет композиционный повтор- каждый выпуск приложения открывается предтекстом (метатекстом) в жанре вступления В них содержится наибольшее число метатек-стовых репрезентаций и толкований ключевых идеологем, слов-образов, составляющих словесный ряд «свист», находят эксплицитное выражение категории про-спекции, ретроспекции, обоснования, генерализации К толкованию значений и смыслов ключевого «модусного» слова свист авторы «Свистка» прибегают постоянно, используя при этом самые разнообразные формы метатекстовых конструкций. Различные бывают свисты свистит аквилон (северный ветер), проносясь по полям и дубравам, свистит соловей, сидя на ветке и любуясь красотами творения, свистит хлыстик, когда им сильно взмахиваешь по воздуху, свистит благонравный юноша в знак сердечного удовольствия, свистит городовой на улице, когда того требует общественное благо Спешим предупредить читателей, что мы из всех многоразличных родов свиста имеем преимущественную претензию только на два юношеский и соловьиный В метавключениях реализуется установка на образность, призванная деавтоматизировать восприятие, фокусировать внимание на косвенно выражаемую мысль, обусловливать возникновения двусмысленных и «многосмысленных» высказываний В функции метатекстовых включений выступают также различные виды цитатности Бедный Свисток' Где твоя невинность9 Таким образом, метатекстовые включения рассматриваются в данной главе как средство создания целостной структуры «Свистка» При этом в качестве метатекста мыслится не только отдельный вторичный текст, так или иначе ориентированный на прототекст, но любой направленный текст, любой направленный его фрагмент, включая заглавие, выполняющий интерпретирующую, комментирующую, оценочную функцию В силу воздействия смыслов концепта СВИСТ, актуализированных заглавием, в метатекстовых включениях наблюдается слияние экспрессивного (образно-выразительного) и эмотивного начал, и таким образом «окрашенное» мнение часто доминирует над логической системой доказательств

В главе четвертой «Сверхтекст В М Гаршина как индивидуально-авторский словесно-концептуальный феномен» обозначен один из возможных путей моделирования и описания индивидуально-авторского, сильного, нежесткого сверхтекста, каким, на наш взгляд, является Гаршинский текст, раскрывается роль

трагической модальности в создании ценностно-смыслового единства сверхтекста, в особой акцентуации его этической проблематики (концепции), в конституирова-нии его самобытного поэтического мира, доказывается значимость смыслового содержания концепта болезни для выражения максимальной смысловой установки, центрирующей сквозные семантические ряды сверхтекста посредством трагической модальности

«Текст жизни» В М Гаршина (1855-1888) и его произведения теснейшим образом сопряжены в общественно-литературном сознании Ибо Гаршин был из той породы писателей, у которых, говоря словами Дм Мережковского, «произведения так сплетены с личностью автора, что невозможно отделить одно от другого» Трагический удел человека, ищущего пути спасения человека и мира в обез-боженном мире, - так можно определить общую для «текста жизни» писателя и его произведений «максимальную идею» (В Н Топоров), которая обусловливает правомерность постановки вопроса о цельно-едином Гаршинском тексте Эта единая максимальная смысловая установка претворяется в Гаршинском тексте через трагическую модальность, что находит выражение в тематическом и мотивном репертуаре, в общности стилевых черт, приемах выразительности, ключевых словесных рядах, в ведущей эмоционально-трагической тональности текста, в сюжетных ходах, нравственных коллизиях, образах персонажей, в едином типе (инварианте) гаршинского героя, вобравшего черты личности писателя Таким образом, целостность многомерного смыслового пространства Гаршинского текста обусловливается его максимальной смысловой установкой, энциклопедическими знаниями о писателе, теми сверхсмыслами его текстов, которые корреспондируют с метаконцептом ТРАГИЧЕСКОЕ и системой этических концептов совести, долга, вины, болезни и др

В главе особое внимание уделяется концепту болезни, раскрывается его содержание, доказывается, что в разных формах мировидения этот концепт используется как форма, способ осмысления человеческого существования, толкования духовной сущности мира и человека, особенно в пороговой ситуации - между бытием и небытием, жизнью и смертью В концептосфере текстов Гаршина этот концепт является ключевым, апелляция к житейскому, духовному опыту, к сфере эмоционально-ценностных смыслов, связанных с представлениями о болезни и ее проявлениях- боли, страдании, осуществляется в сверхтексте при помощи различных текстуальных единиц Динамические модели сценариев болезни и смерти используются писателем в качестве формы выражения глубокого философского содержания, показа контроверзы между этикой народного и евангельского христианства в вопросе следования заповеди Христовой «Не убий» Тексты Гаршина изобилуют сценами убийства и насилия («Четыре дня», «Из воспоминаний рядового Иванова», «Трус», «Надежда Николаевна», «Медведи» и др). Актуализация смыслов метаконцепта трагического, реализация трагической модальности может происходить, например, при помощи словесного ряда, который выражает ключевой в текстах суицидальный мотив В изображении повторяющихся из рассказа в рассказ сцен покаяния, раскаяния, осознания роковой ошибки, трагической вины задействуются одни и те же словесные формулы, соматические речения, которые воспринимаются в контексте скорее не как штампы, а как оптимальные, наиболее эффективные, уже в силу своей привычности, средства эмоционального воздейст-

вия на читателя и одновременной актуализации трагических смыслов Вот типичное для Гаршина изображение состояния отчаяния героя, когда он переживает «трагедию совести». Я задыхаюсь> Люди' придите вы все сюда на помощь, и пусть хотя бы один из вас мне скажет, отчего все происходит я не убийца, я не вор Всю жизнь бежал от крови и всяких преступлений, но нет мне покоя ^Голоса?'). Сценарий, сцены, мотивы и образы болезни и смерти, призванные выразить трагическую идею несовершенства человеческого мира и самого человека, болезни социального организма, их несоответствия гуманистическим принципам, обеспечивают целостность художественного мира Гаршина, целостность его сверхтекста При этом каждый из таких компонентов, повторяясь, отражаясь в другом, обеспечивает ему смысловую глубину, полифоничность, максимальную экспрессивность, философическую обобщенность Избыточность лексики, которая прямо или косвенно апеллирует к смысловым признакам, пропозициям, концепта БОЛЕЗНЬ (мука, тоска, смерть, война, единица, капля в море горя и мук —массы людей, груды мертвых и еще стонущих окровавленных тел), способствует актуализации содержания метаконцепта ТРАГИЧЕСКОЕ, таких его актуальных признаков, как печальные, мрачные события, столкновение непримиримых сил, нравственных принципов, неизбежная гибель, неспособность к компромиссу, власть могучих страстей и безудержных желаний, тяготение неумолимого рока, «последние» вопросы жизни, трагический разлад человека и общества, трагическое мироощущение, трагедия совести и др Активизация этих признаков-пропозиций усиливает «интеллективность» сверхтекста, проясняет его концепцию

Трагическое как когнитивная модально-ценностная составляющая (метакон-цепт) данного сверхтекста и как соотносимая с нею лингвопоэтическая категория трагической модальности, которую можно определить как преломленное, воплощенное в словесно-образную структуру текста трагическое отношение к миру реальности, служит мотивирующим основанием для направленных ассоциативных сцеплений и динамических взаимодействий сквозных в сверхтексте словесных рядов, для направленных актуализаций смыслов, сообразных его концепции Трагическая текстовая модальность находит выражение на всех уровнях организации художественной структуры сверхтекста, но более полно, интенсивно проявляется на субъектном уровне структуры сверхтекста В качестве средств актуализации содержания метаконцепта ТРАГИЧЕСКОЕ и сопряженных с ним этических концептов выступают сквозные в сверхтексте словесные ряды, составляющие которых «заряжены» трагической семантикой, постоянный репертуар сцен и сценариев насилия, болезни, раскаяния Описание лингвопоэтического аспекта категории трагического- трагической модальности, которая играет роль центрирующей эмоционально-смысловой установки в отношении Гаршинского текста, выступает его интеллективно-коннотативным основоначалом, - это одна из первостепенных задач, требующая решения при моделировании данного словесно-концептуального феномена

Глава пятая «Петербургский текст 3 Н Гиппиус как индивидуально-авторский сверхтекст локального типа» содержит результаты исследования авторской вариантной реализации Петербургского текста русской литературы

Имя 3 Н Гиппиус прочно ассоциируется с Петербургом Россия, ее география, история, культура, мыслилась Гиппиус как нечто единое, но концентрируе-

мое именно Петербургом, в Петербурге Тексты петербургской проблематики-большая часть творческого наследия поэта, ее авторского сверхтекста, - составляют Петербургский текст 3 Н Гиппиус Этот сверхтекст создавался ею в первые десятилетия XX в Путь спасения Петербурга, России - а это господствующая проблема Петербургского текста русской литературы - виделся Гиппиус в пробуждении религиозно-общественного сознания в русской интеллигенции В Петербургском тексте, говоря словами В Н. Топорова, «бесчеловечность Петербурга» оказалась «органически связанной с тем высшим для России и почти религиозным типом человечности, который только и может осознать бесчеловечность, навсегда запомнить ее и на этом знании и памяти строить новый духовный идеал» Эта крайне противоречивая суть Петербурга - Петрограда отчетливо проявляется в Петербургском тексте Гиппиус, в нем нашла отражение ее центральная мировоззренческая, ценностная установка «земное» представлено здесь антитетически и как профанное, рабское, хамское, дьявольское, всеобъемлющее, попирающее высшие нравственные ценности, и как сакральное, божье, святое, отражающее «небесное», противоборствующее с дьявольским, пошло-земным Но не страшно И только скука, что кругом - все рыла тлей Тли по мартовским ачьш зорям прошли в гвоздевых сапогах Душа па ключе, на тяжком запоре Отврат тошнота но не страх («Тли»), Не в звездных пространствах - Он ближе, // Он в прахе, в пыли и в крови // Склонись, чтобы встретил Он, ниже, // Склонись до земли - до любви («Псалмопевцу»)

Образ личности Гиппиус, ее «текст жизни», развернутый по стреле времени, рассматривается нами как фактор, обусловливающий целостность сверхтекста, задающий ценностные координаты для осмысления его динамического смыслового пространства Ю М Лотман подчеркивал, что «граница личности есть граница семиотическая», а пространство текста есть индивидуально-авторская модель мира, следовательно, различные пересекающиеся, непрерывно примыкающие друг к другу пространства текста - фактуальное, мифологическое, функционально-языковое, интертекстуальное могут идентифицироваться, интегрироваться на основе объединяющей их «мировоззренческой категории» (Д М Поцепня) - образа личности автора. Поэтому в первом параграфе главы раскрываются особенности поэтического мира Гиппиус, эволюционный характер ее концепции творческой личности и в данном аспекте рассматривается вопрос о смысловых корреляциях ключевых образов ее поэзии и публицистики Сопоставительный анализ критических и поэтических текстов Гиппиус позволяет говорить о том, что ее путь «жизне-творчества» был отмечен тремя вехами, вполне ею осознанными и запечатленными в поэтических образах и критических суждениях, - это декадентство, индивидуализм, «новопутейство» (общественно-религиозная деятельность) Каждый из этих этапов был знаменован интересом к личности, ее сущности, размышлениями о предназначенное™ человека, поэзии, поэта Поэтическое мыслилось Гиппиус всегда в неразрывной связи с религиозным При этом созданный ею же поэтический образ- «средство сгущения мысли» (А А Потебня)— в ее литературно-критических, публицистических текстах подвергался «разобщению», анализу, в результате мысленный субстрат образа обнажался, выражаясь в развернутых тезисах Ср «Мне никого не надо Пусть меня не поймут' Скрытое в моей душе — пусть выльется отрывочными словами, я знаю то, что их соединяет. Пусть образ

будет извне крив и дик в моей душе я сливаю невысказанное с высказанным - и он прекрасен'» («Нужны ли стихи9») и в лирике Никто меня не поймет — и не должен никто понять Мне душу страдание жжет, И радость мешает страдать («Другой христианин», 1901), Мое одиночество - бездонное, безгранное, но такое душное, такое тесное («Не знаю», 1901), Не хочу, ничего не хочу, Принимаю все так, как есть Изменять ничего не хочу, Я дышу, я живу, я молчу («Как все», 1901) И наоборот, пульсирующая мысль аналитика, ее движение от конкретного к абстрактному, к обобщению обретало в поэтическом тексте, образе свою логически мотивированную завершенность, смысловую емкость, глубину и сгущенность, повышенную экспрессивность и ассоциативность, направленную в сферу мировоззренческих и художественных концептов Данная особенность сообщает словесно-концептуальное единство текстам Гиппиус, обусловливает мета-текстовые взаимопроекции между поэтическими и критическими текстами, способствующие созданию сверхтекстового цельно-единства

Метатекстуапьность как конститутивная черта сверхтекста поэта способствует выдвижению ключевых словесных рядов, мотивов, аспектуализации концептуально-семантического пространства, центрации смыслов относительно доминантной смысловой установки сверхтекста, усилению суггестивности Основные темы в лирических произведениях Гиппиус суть Бог, Любовь, Человек, Свобода, Дьявол, Двойник, которые находят выражение в различных мотивах (тема при этом функционально сливается с мотивом) - душевной раздвоенности, тоски, трагического одиночества в мире разобщенных людей, разлада между действительностью и мечтой, устремленности к абсолютным истинам и осознания их недосягаемости, стремления к Богу и безверия Вот характерный пример из ранней лирики, в которой эти мотивы звучали особенно настойчиво и резко- Но знаю, миру нет прощенья, Печали сердца нет забвенья, И нет молчанью разрешенья, И все навек без из-мененья И на земле, и в небесах («Однообразие», 1895) Религиозно-философские категории (концепты), составляющие основу мировоззрения поэта Гиппиус, находят выражение в разветвленных словесных рядах, цементирующих сложнейшую конструкцию ее единого поэтического текста Бог, Господь, Учитель, Извечно-Сущий, Христос, Иисус, Высокий, Мессия, Повелитель и суши, и морей, Мария, сатана, дьявол. Иуда Услышит Бог Кругом светло Он даст нам сил разбить стекло («Стекло», 1904) В период активного обсуждения идеи религиозной общественности не только образ горнего, но и дольнего несет у Гиппиус преимущественно положительные коннотации Слова любви горят на всех путях, // На всех путях - и горных и долинных («Слова любви», 1912) Для Антона Крайнего, как, впрочем, и для других участников петербургских Религиозно-философских собраний, «христианство» - это полная, личная вера в одну Божественную Личность», «жажда Церкви», - общности, соединенности людей не без Христа, а со Христом, — эта жажда есть уже показатель новых путей и времен Данный тезис Гиппиус имеет и поэтическую форму воплощения Но в Третий час к Создавшему, приникнув, воззови, - И Сам придет Защитникам рожденной Им - Любви («Час третий», 1906)

В публицистических и поэтических текстах Гиппиус периода революционных потрясений происходит резкая поляризация двух составляющих понятия общественности — «стадной общественность» и «общественности истинной» Поня-

тие-образ стадной общественности попадает под воздействие смысловых проекций концептов зверя, антихриста, хама, ключевых как в ее текстах, так и в текстах Мережковского В сверхтексте поэта рационалистический образ-концепт стадной общественности обширно амплифицируется, создавая сквозной словесный ряд чечядь, moma, стадо, воз, куча, свалка и др Не мы, не мы Растерянная челядь, Что, властвуя, сама боится нас> Все мечутся, да чьи-то ризы делят, И все дрожат за свой последний час («Петроград», 1914) В стихотворениях Гиппиус 1916-1918 гг человек в переломный период истории предстает растерянным, мятущимся, несвободным, бессильным И топот, и вой, и крики, и в метании люди, люди < > От них окна не закрою, я сам - живой или мертвый9 Мы думали, что живем на свете но мы воем, воем- в преисподней («На Сергиевской», 1916) Поэтом акцентируется мысль о том, что звериная толпа находится в полном подчинении Зверю-антихристу Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой, Смеются пушки, разевая рты И скоро в старый хлев ты будешь загнан папкой, Народ, не уважающий святынь1 («Веселье», 1917) Мировоззрение Гиппиус, ее система ценностей - это ключ к лингвокогнитивному коду ее текстов Творческая эволюция Гиппиус, отмеченная вехами декадентства, индивидуализма, «новопу-тейства», отразилась в вариантных реализациях единого типа лирического субъекта, в возрастании удельного веса слов-образов, изображающих земной мир, общественно-политические реалии, в перестройке образно-эстетической системы

Концептуальная сфера (пространство) Петербургского текста замкнута на многомерном концепте ПЕТЕРБУРГ, который заключает в себе устойчивые смыслы, или иначе- пропозиции, связанные с Петербургом как «местом памяти» (Ю Н Караулов) и в эксплицитном или имплицитном виде представленные в текстах, составляющих Петербургский текст русской литературы Актуализировать пресуппозиции Петербургского текста могут самые разнообразные языковые единицы (многие из них входят в состав «локально»-петербургского словаря В Н Топорова), которые можно рассматривать и как вербальное отражение, проекцию смысловой сферы, организуемой концептом Петербурга, и как конституэнты семантического пространства Петербургского текста, проявляющие направленность в сферу концепта ПЕТЕРБУРГ, коррелирующие с теми или иными его смысловыми составляющими В тексте при помощи данных единиц, фокусирующих на себя энергию актуальных для Петербургского текста смыслов, реализуется не только ситуация сообщения, но и, в силу их прецедентности, ситуация метасо-общения Тем самым создается многоплановость текстуальной единицы с одной стороны, она выражает смысл, соответствующий денотату (ситуации, т е обозначаемому в сообщении положению дел) высказывания, с другой - она участвует в актуализации релевантных для нее метасмыслов, относящихся к той или иной ценностной сфере концепта ПЕТЕРБУРГ, в образовании соответствующих модально-оценочных рамок Конфликт разных смыслов предопределяет семантическую глубину слова-образа, его многомерность

Если ориентироваться на уже обозначенные в исследованиях Петербургского текста, и прежде всего Топоровым, смыслы (пресуппозиции), определяющие его концептуальное единство, список которых хотя и имеет открытый характер, но достаточно обозреваем, то, полагаем, в качестве одного из возможных решений проблемы описания смысловых составляющих (пластов, зон, полей) данного кон-

цеггга, может стать дедуктивный подход, учитывающий информационно-ценностный характер пресуппозиций В этом, заметим, убеждают результаты тех исследований, авторы которых решают задачу «рассмотреть основные когнитивные признаки одного из главных концептов русской культуры - концепта «Петербург», например, на материале блоковской поэзии (Л Н Авдонина) Выявляемые посредством индуктивного анализа текстов поэта концептуальные признаки данного концепта оказываются идентичными тем «предсмыслам» и смыслам, которые в той или иной форме уже представлены Топоровым в его описании «сверхсемантического» пространства Петербургского текста Таким образом, совокупность смысловых единиц концепта ПЕТЕРБУРГ рассматриваются в реферируемой работе в качестве пресуппозиционного (апперцепционного) фонда Петербургского текста, своего рода базы для осуществления интеллективно-эмоционапьной, творческой деятельности — порождения и имплицирования его смыслов В работе описываются следующие группы пресуппозиций

1. Фактуальные Они представляют энциклопедические, тривиальные знания о тех явлениях, ситуациях, событиях, которые имели или имеют место в жизни Петербурга, и это не требует специальных доказательств {Петербург) - 'северная столица России'; 'город, расположенный на Неве', 'основан Петром Г, 'подвержен наводнениям' Многие пресуппозиции фактуапьного характера не требуют вербальной экспликации из-за своей очевидности, другие же являются достоянием профилированного реципиента культуры, тем не менее роль и тех и других в тексте велика, поскольку при их посредстве осуществляются так называемые тезаурусные связи Значимость данных пресуппозиций заключается и в том, что, будучи актуализированными, они как бы подготавливают сознание к творческому восприятию, осмыслению языковой формы, при котором «факты и мысли наливаются соками жизни» (Э Аветян)

2. Ценностно-интерпретационые Они заключают в себе результат оценочного осмысления, интерпретации тех или иных фактов, явлений, событий, связанных с Петербургом, его реальной жизнью, с его отображением в духовном опыте человека, нации (Петербург)- 'город официальный, казенный, город чиновников', 'город духовный/бездуховный', 'город, в котором жить невозможно' Ценности конституируют культурно-смысловую реальность сверхтекста, его цель-но-единство, они обусловливают устойчивость сверхтекстовой системе Преднай-денные ценности являются пусковым механизмом для осуществления корреляций меязду релевантными, ценностно значимыми смыслами, заключенными в те или иные концепты Петербургского текста, и текстуальными единицами, апеллирующими к актуальным для него самого и его автора ценностям При этом направленность этих единиц на оценку вовсе не обязательно имеет эксплицитное выражение, она может проявляться непрямо, через прагматику, коннотацию, соотнесенность с эмоционально маркированными ситуациями и предметами Поскольку пресуппозиции имеют прагматический характер (они всегда субъективно окрашены), постольку, благодаря им, в тексте инициируется столкновение разных точек зрения, создается полемическое поле, усиливается заряд суггестивности Своеобразной ценностно-языковой рефлексией является осмысление Петербурга как активной силы, одушевленного существа, некоего живого социального организма, субъекта действия, носителя эмоций, физического и психического состояния, кау-

затора положительных или отрицательные чувств и эмоций Таким образом, для субъекта восприятия Петербургского текста смыслы данного плана обладают объективными ценностными значимостями, в то же время эти представления и ценностные характеристики имеют тенденцию опосредованно репрезентировать ценностные позиции различных социальных общностей, личностей, в которых те или иные из них локализованы Представляется возможным выделить в рамках ценностно-интерпретационных пресуппозиций отдельную группу модусно-оценочных пресуппозиций 'Петербург вызывает положительные/отрицательные чувства, эмоции', 'страдание Петербурга каузирует ответное чувство сострадания, сопереживания' и т. п Субстратом данной разновидности пресуппозиций являются так называемые «процедуры оценивания (эмоции, чувства, вкусы, идеалы, нормы, каноны, образцы)», которые производятся на основе ценностных представлений, способов и критериев (Столович) Подчеркнем, что выделение данной подгруппы имеет наиболее шаткий характер в силу синкретичности тех и других пресуппозиций.

3 Библейско-мифологические. Они представляют смыслы, которые возникли в результате осознания Петербурга как сакральной сущности под влиянием мифологической картины мира и во взаимодействии с нею (Петербург) - 'благое (святое) место' - 'проклятое место', 'город дьявола', 'живет на краю, над бездной, на грани смерти' - 'воскреснет после искупления грехов, принятых страданий, смерти' Традиционные идеи петербургской апокалиптики составляют мифологический пласт смыслов концепта НЕВА 'вода как сила, несущая гибель, разрушение, смерть' Для мифологического пласта концепта существенными являются прежде всего внутренние формы топонимов Санкт-Петербург, Петербург, Петроград, а также смыслы религиозно-мифологического характера: {Петр) - 'хранитель ключей от небесного царства', 'любящий/предающий Христа, отрекающийся от него', 'подвижник, мученик'

4. Прецедентно-текстовые аккумулируют смыслы, актуальные для петербургских текстов, ими же порожденные, а также те метасмыслы, которые обрели известность благодаря многочисленным мегатекстам Примером последних, например, могут быть следующие '«маленький» человек способен бросить вызов власти', 'Петр I (Петербург) - виновник трагического «разрыва в отношениях между частной личностью и великим государством'. Актуализировать концепт того или иного текста, входящего в текстовую концептосферу Петербургского текста, может любая текстуальная единица, проявляющая смысловую смежность, сходство с релевантной единицей воспринимаемого текста, при этом явной отсылкой к концепту прецедентного текста будет знак-цитата Аюуализаторами прецедентно-текстовых пресуппозиций в Петербургском тексте выступают прецедентные имена Державин, Пушкин, Достоевский, Фапьконе, Петр1, «Медный всадник», Евгений Онегин, Раскольников и др, прецедентные высказывания Ужо тебе' (Пушкин), Природой здесь нам суждено В Европу прорубить окно, Ногою твердой стать при море (Пушкин); поэтические формулы белые ночи, красный дьявол, прецедентные тексты, включая «суммативные», выделенные Топоровым,-это и кумулирующий одическую традицию «Люблю»-текст, и «наводненческий» текст, возникший на основе народного мифа о водной гибели города и усвоенный литературой Следуя логике Топорова, представляется возможным выделять также цельность, которую условно можно назвать «всадниюкгекстом, или «конь»-текс-

том, которые выступают носителем темы Медного всадника. Обнаруживаемая в текстовой составляющей Петербургского текста цитата или реминисценция из прецедентного для него текста не только конституирует некий интекст, или интертекст, но и провоцирует актуализацию релевантных для прототекста метасмыслов При этом вписывание в текст новых смыслов отнюдь не размывает его границы, «а, напротив, увеличивает число и интенсивность ассоциативных связей внутри текста и тем самым утверждает его целостность» (Б М Гаспаров), в то же время метасмыслы задают процессу осмысления новую траекторию, значительно расширяя культурный контекст, включая механизмы профилированного прочтения текста, которые, интенсифицируя «диалог личностей-культур» (В С Библер), позволяют обнаруживать в нем несистемные, неструктурируемые явления, определять своеобразие индивидуально-авторской ценностной и языковой картины мира Отдельный параграф данной главы посвящен анализу смысловой роли направленных интертекстовых и межтекстуальных связей, циркулирующих в рамках Петербургского сверхтекста поэта. Так, ключевой в Петербургском тексте Гиппиус мотив огня с архетипическим смыслом «привести землю, воду, воздух - к свету, а наше тело - к глазу и уму» (Г Гачев) начинает проявлять в ее «Лазаре» смыслы, исходящие из таких, к примеру, аюуальных для него вероятностных тек-стов-ассоциатов, как Твое холодное кипенье Страшней бездвижности пустынь, Те пятна, ржавые, вкипели («Петербург», 1909), Ранняя муть кипит Заржавленной пеной Взлетая под мостам Я бросил мой ненужный, Мой ключ - в кипенье вод («Ключ», 1924 г), Еще кипели злобно волны, Как бы под ними тлел огонь (Пушкин «Медный всадник»), И второй Ангел вострубил и, как бы гора великая Огнем сжигаемая ввержена была в море, и стала третья часть моря кровью (Апокалипсис, 8 8) Члены словесного ряда кипенье вод — тлеющий огонь - красная лейка - рыжее кружево — заржавленная пена вызывают неназванные представления, актуализируют библейско-мифологические, текстово-прецедентные смыслы, тем самым расширяя и углубляя ассоциативно-смысловой потенциал семантических единиц «Лазаря», обусловливая совмещение пространств реального настоящего, исторического и мифологического И как следствие, текст «Лазаря» оказывается пронизанным мотивом панхронизма, всевременности, заряженным апокалиптической идеей возмездия, Божьей кары и одновременно Спасения, возрождения Направленные ценностно-смысловой установкой сверхтекста, межтекстуальные и интертекстовые связи укрупняют, уплотняют контекст каждой текстовой составляющей сверхтекста, способствуют смысловому сгущению образов, высвечивают идейно-смысловое ядро сверхтекста, сопрягают в едино-цельную конструкцию разновременные планы, реальное и сакральное

Итак, Петербургский текст 3 Н. Гиппиус мыслится нами как центрируемое авторской максимальной установкой внутреннее единство концептуального и семантического пространств, которые являются взаимообусловленными, которые взаимодействуют, соотносятся друг с другом, но не являются изоморфными Ассоциативно-образный потенциал словесных рядов Петербургского текста поэта находится в непосредственной обусловленности от максимальной смысловой установки Петербургского текста, от мировоззренческих установок поэта, от направляемых ими корреляций между языковой семантикой и концептуальными смыслами, составляющими содержание концепта ПЕТЕРБУРГ Смысловой им-

пульс, возникающий на основе актуализированной и предактуализированной семантики образно-языковых единиц, проецируется в сферу релевантного концептуального содержания - сферу пресуппозиций, обогащается ими, порождая неструктурированные смыслы и возможности новых контекстуализаций, обеспечивающих смысловую глубину текста и расширяя его смысловой горизонт

В Заключении сделаны общие выводы по работе, намечены перспективы исследования

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

I Издания, рекомендованные ВАК РФ

1 Лошаков, А Г Пародия как литературно-критический текст [Текст] / А Г Лошаков // Вестник Поморского ун-та. Серия «Гуманитарные и социальные науки» -2003 -№2(4)-С 48-57 (0,7пл)

2 Лошаков, А Г Проблема организации сверхтекста: принцип центрации, предельные формы [Текст] / А Г Лошаков // Вестник Поморского ун-та Серия «Гуманитарные и социальные науки» - № 4 - 2006 (б) — С 77-80 (0,4 пл)

3 Лошаков, А Г Проблема концептуально-семантической организации сверхтекста (на материале «Свистка»— сатирического приложения к журналу «Современник» [Текст] / А Г Лошаков // Филологические науки - 2007 - № 4 -С 19-28 (0,8 пл)

4 Лошаков, А Г «Грусть мира поручена стихам» линвопоэтический анализ стихотворения Г В Адамовича «Холодно Низкие кручи » [Текст] / А Г Лошаков П Русский язык в школе - 2007 - № 1 - С 59-64 (0,5 пл)

5 Лошаков, А Г Рассказ В. М Гаршина «Трус» в контексте авторского сверхтекста [Текст] / А Г Лошаков // Русский язык в школе - 2008 - № 2 — С 42-47 (0,5 п л )

6 Лошаков, А Г Сверхтекст проблема целостности, принципы моделирования [Текст] / А Г. Лошаков // Известия РГПУ им А И Герцена - 2008 - № 11 (66) -С 100-109.(0,7пл)

7 Лоитков, А Г Сверхтекст как феномен интенционально направленной рецепции целостности отмеченного класса автономных текстов [Текст] / А Г Лошаков // Вестник Поморского ун-та Серия «Гуманитарные и социальные науки» -2008 -№9 - С 70-74 (0,4 пл.)

II Монографии

8. Лошаков, А Г Литературно-критический текст метатекспуальность, семантика, прагматика, интерпретация [Текст] / А Г. Лошаков // Семантика слова, образа, текста. Монография / отв ред А А Камалова; А Г Лошаков - Архангельск Поморский ун-т, 2004 - С. 187-316 (8,1 пл) [Монография подготовлена к печати при финансовой поддержке Федеральной целевой программы «Интеграция науки и высшего образования России на 2002 - 2006 г. Госконтракт № Ц 3005/2016 от 28 08 03»]

9 Лошаков, А Г Петербургский текст 3. Н. Гиппиус [Текст] / А. Г Лошаков, Е. А Гаврищук // Семантика слова, образа, текста Монография / отв ред А А Камалова, А Г. Лошаков - Архангельск Поморский ун-т, 2004 - С 317— 365 (3 пл) [Монография подготовлена к печати при финансовой поддержке Фе-

деральной целевой программы «Интеграция науки и высшего образования России на 2002-2006 г. Госконтракт № Ц 3005/2016 от 28 08 03»]

10 Лошаков, А Г Сверхтекст как словесно-концептуальный феномен [Текст] • Монография / А Г Лошаков, Поморский гос. ун-т им M В Ломоносова -Архангельск Поморский ун-т, 2007. - 344 с (21,67 п л) III Публикации в других изданиях

11. Лошаков, А Г Константы в структуре пародийного текста [Текст] / А. Г. Лошаков // Семантика и грамматика в речевой коммуникации Сб науч тр / отв ред Т. Е Воронина - Днепропетровск Днепропетр гос ун-т, 1991 -С 5158 (0,4 пл.)

12. Лошаков, А Г Деривация пародийного текста [Текст] / А Г Лошаков // Принцип деривации в истории языкознания и современной лингвистики Тезисы докладов /Ин-тязыкозн АН СССР, Перм ун-т - Пермь Перм ун-т, 1991 -С. 102— 103 (0,2 пл )

13. Лошаков, А Г О прототексте в семантической структуре пародии [Текст] / А. Г Лошаков // Структура и семантика слова и текста Сб науч статей - Кривой Рог, 1993 - Рукопись депонирована в ГНТБ Украины - № 1728, УК от 13 08 93. (0,5 пл )

14. Лошаков, А Г О прагматических установках пародийного текста [Текст] / А Г. Лошаков // Текст и методика его анализа. М-лы VII междунар науч конф Ч 2. Художественный текст теоретический и лингвометодический аспекты его анализа / Ин-т языкознания им А А Потебни, Ин-т русского языка РАН, Харьковский гос пед ун-т им Г. С Сковороды - Харьков- Изд-во Харьковского гос ун-та, 1994. - С. 83-86. (0,25 пл.)

15 Лошаков, А Г Пародия и ее эпитекст (на материале текстов H Добролюбова и Д Минаева) [Текст] / А Г Лошаков, Т В Симашко // Материалы по русско-славянскому языкознанию Межвуз сб науч тр - Вып 20 - Воронеж Петровский сквер, 1994 - С 65-66 (0,2 пл )

16 Лошаков, А Г О прагматических установках пародийного текста [Текст] / А Г Лошаков // Языковые единицы в системе и тексте Сб науч статей - Рукопись депонирована в ГНТБ Украины -№ 2096 УК от 19 09 1995 (0,5 п л )

17. Лошаков, А Г О смыслокоординирующей функции эпитекста пародийного текста [Текст] / А. Г Лошаков // Язык антропоцентризм и прагматика- Сб исследований по антропосемиологии / сост А М. Холод - Киев, M • Междунар исследов центр ЧЯКП, г Кривой Рог, 1995.-С 134-142 (0,7 пл)

18 Лошаков, А Г Прагмо-семантическая структура пародийного текста [Текст] Автореф дис канд филол наук / А Г Лошаков - Пермь Пермский ун-т, 1995. - 20 с (0,9 пл )

19. Лошаков, А Г О динамической структуре пародийного текста [Текст] / А Г Лошаков, Т. В Симашко // Семантика слова, образа, текста Тезисы междунар конф. / отв ред А. А. Камалова - Архангельск Изд-во Поморского междунар. пед ун-та, 1995 -С. 30-31 (0,1 пл )

20 Лошаков, А Г Поэтика пародийного эпиграфа [Текст] / А. Г. Лошаков // Семантика слова, образа, текста. Тезисы междунар конф. / отв ред А А. Камалова- Архангельск- Изд-во Поморского мевдунар пед ун-та, 1995 -С 29-31 (0,1 пл)

21 Лошаков, А Г Выдвижение образца как способ пародийной оценки (на материале пародии H Добролюбова «Первая любовь») [Текст] / А Г Лошаков // Структурные и функциональные параметры речевых единиц- Сб науч тр / отв ред Т С Пристайко - Днепропетровск Изд-во Днепропетровского ун-та, 1995 - С 88— 94 (0,5 пл )

22 Лошаков, А Г О выразительных возможностях амплификации в пародии [Текст] / А Г Лошаков // Проблемы культуры, языка, воспитания Доклады и науч сообщения преподавателей и аспирантов Северодвинского гуманитарного ин-та Поморского междунар пед ун-та - Вып 2 - Архангельск, 1996 - С 137— 142 (0,4 пл)

23 Лошаков, А Г О семантической деривации пародийного текста [Текст] / А Г Лошаков // Проблемы культуры, языка, воспитания Науч статьи и м-лы преподавателей и аспирантов Северодвинского гуманитарного ин-та Поморского гос ун-та / отв ред С В Козлов - Архангельск, 1998 - С 26-34 - Вып 3 (0,6 п л )

24 Лошаков, А Г Еще раз о том, кого и как пародировал H Добролюбов в «Первой любви» (о взаимодействии внешней и внутренней структур пародийного текста) [Текст] / А Г Лошаков // Семантика слова, образа, текста Сб науч тр — Архангельск Изд-во Поморского ун-та, 1998 -С 67-71 (0,7 п л)

25 Лошаков, А Г Литературная пародия как полемический метатекст [Текст] [Текст] / А Г Лошаков // X Ломоносовские чтения Доклады и тезисы -Архангельск Изд-во Поморского ун-та, 1998 - С 99-100 (0,1 пл)

26 Лошаков, А Г О концептуальной нагрузке чисел в новелле Вс Гаршина «Ночь» [Текст] / А Г Лошаков, О С Лепехова // Проблемы гуманитарного знания1 на рубеже веков М-лы межвуз науч конф — Архангельск Изд-во Поморского ун-та, 1999 -С 100-102 (0,2 пл)

27 Лошаков, А Г Тема Петербурга в поэзии 3 H Гиппиус [Текст] / А Г Лошаков, Е А Биричевская // Проблемы гуманитарного знания на рубеже веков М-лы межвуз науч конф — Архангельск Изд-во Поморского ун-та, 1999 — С 89-91 (0,2 п л )

28 Лошаков, А Г «Война Рима с Карфагеном» и ее отражение в «Поэтической чепухе, или Отрывках из нового альманаха «Литературное зеркало» [Текст] / А Г Лошаков // Res philologica Уч записки Северодвинского филиала Поморского гос ун-та / отв ред Э. Я Фесенко - Архангельск Изд-во Поморского ун-та, 1999 -С 46-56 -Вып 1 (1 пл)

29 Лошаков, А Г «Развяжите его Пусть идет» опыт интерпретации стихотворения 3 H Гиппиус «Лазарь» [Текст] / А Г Лошаков, Е А Биричевская // Res philologica Уч записки Северодвинского филиала Поморского гос ун-та / отв ред Э Я Фесенко - Архангельск Поморский ун-т, 2000 - С 150-158 - Вып 2 (1пл)

30 Лошаков, А Г Экспрессивные возможности категории вида в художественном тексте (на материале рассказов И А Бунина) [Текст] / А Г Лошаков, Ж В Коновалова // Проблемы культуры, языка, воспитания / отв ред П В Лизунов -Вып 4 - Архангельск Поморский ун-т, 2000 - С 98-104 (0,5 пл)

31 Лошаков, А Г Концептуализация сферы творчества в литературно-критических текстах [Текст] / А Г Лошаков // Проблемы концептуализации действи-

тельности и моделирования языковой картины мира М-лы Междунар. науч конф / отв ред Т В Симашко - Архангельск Поморский ун-т, 2002 - С 165-166 (0,1 пл)

32 Лошаков, А Г Идейно-образные и метатекстовые проекции концепта 'болезнь' в произведениях В M Гаршина [Текст] / А Г Лошаков // Проблемы литературы XX века в поисках истины Сб м-ов по результатам Всерос науч конф молодых ученых «Проблемы литературы XX века В поисках истины» / сост и отв ред Э. Я Фесенко — Архангельск Поморский ун-т, 2003. - С 46-71 (1,6 пл) [Реферирована в Социальные и гуманитарные науки Отечественная и зарубежная литература Сер. 7. РЖ / РАН ИНИОН Центр гуманит науч информ исслед Отд литературоведения -М,2004 -№3 -С 189-191]

33 Лошаков, А Г Символика чисел и концепт 'болезнь' в произведениях В M Гаршина [Текст] / А Г Лошаков, О С Лепехова // Проблемы литературы XX века в поисках истины Сб м-лов по результатам Всерос науч конф молодых ученых «Проблемы литературы XX века В поисках истины» / сост и отв ред Э. Я Фесенко - Архангельск Поморский ун-т, 2003 -С 71-78 (0,4 п л ) Реферирована в Социальные и гуманитарные науки Отечественная и зарубежная литература Сер 7: РЖ / РАН ИНИОН Центр гуманит науч информ исслед Отд литературоведения - M, 2004 -№3 - С 189]

34 Лошаков, А Г О концепции творческой личности в литературно-критических и поэтических текстах 3 H Гиппиус [Текст] / А Г Лошаков // Проблемы литературы XX века в поисках истины Сб м-лов по результатам Всерос науч конф молодых ученых «Проблемы литературы XX века В поисках истины» / сост и отв ред Э Я Фесенко - Архангельск Поморский ун-т, 2003 - С 93-99 (0,4 пл ) [Реферирована в Социальные и гуманитарные науки Отечественная и зарубежная литература. Сер 7 РЖ / РАН ИНИОН Центр гуманит науч информ. исслед. Отд литературоведения -М,2004 -№3 -С 191]

35 Лошаков, А Г Литературно-критический текст как метатекст [Текст] / А Г Лошаков // Res philologica Уч записки Северодвинско1 о филиала Поморского гос. ун-та / отв ред Э Я Фесенко - Архангельск Поморский ун-т, 2004 -С 8-16 -Вып 4 (0,6пл)

36 Лошаков, А Г О смыслопорождающей роли эпиграфа в «Письме из провинции» H Добролюбова [Текст] / А Г Лошаков // Проблемы концептуализации действительности и моделирования языковой картины мира Сб науч тр / отв ред, сост Т В Симашко, Поморский гос ун-т им M В Ломоносова - Архангельск. Поморский ун-т, 2005 -С 409-417 -Вып 2 (0,5 пл)

37 Лошаков, А Г Гипертекст как форма представления информации [Текст] / А Г. Лошаков // Проблемы культуры, языка, воспитания Сб науч тр - Вып 7 / сост и отв. ред Р В Попов - Архангельск Поморский ун-т, 2005 - С 72-80 (0,7 пл )

38 Лошаков, А Г Гипертекст и сверхтекст в текстоведении [Текст] / А Г. Лошаков // Лингвистика и межкультурная коммуникация Сб науч статей / сост и отв ред Л В Чалова, Поморский гос ун-т им M В Ломоносова - Архангельск. Поморский ун-т, 2005 -С 70—81 (0,6 пл)

39 Лошаков, А Г Пушкинский контекст в литературной пародии [Текст] / А Г. Лошаков // Лингвистика и поэтика 2 Сб науч статей / отв ред H А Нико-

лина - M ЦГЛ, Московский педагогический гос ун-т , 2005 - С 145-154 (0,6 п л )

40 Лошаков, А Г Центрация как принцип моделирования сверхтекста [Текст] / А Г Лошаков // Жанры и типы текста в научном и медийном дискурсе / отв ред А Г Пастухов-Вып 3 -Орел ОГИИК,2006 -С 58-67.(0,7пл)

41 Лошаков, А Г Цельность как фактор моделирования сверхтекста [Текст] / А Г Лошаков // Лингвистика и межкультурная коммуникация Сб науч статей - Вып 2 / отв ред Л В Чалова - Архангельск Поморский ун-т, 2006 -С 6-11 (0, 4 п л )

42 Лошаков, А Г О некоторых теоретических предпосылках и основах формирования концепций сверхтекста [Текст] / А Г Лошаков // IV Масловские чтения Сб науч статей / науч ред С А Антошина. - Мурманск МГЛУ, 2006 - С 97-100 (0,4 пл )

43 Лошаков, А Г «Свисток Собрание литературных, журнальных и других заметок» как сверхтекст журнального типа [Текст] / А Г Лошаков // Изменяющаяся Россия новые парадигмы и новые решения в лингвистике М-лы I Между-нар науч конф (Кемерово, 29-31 августа 2006 г ) в 4 ч / отв ред Е А. Пименов, M В Пименова - Кемерово Юнити, 2006 -4 2 (Серия «Филологический сборник» Вып 8) -С 226-237 (0,9пл)

44 Лошаков, А Г О сильных (ригидных) и слабых (релаксидных) сверхтекстах [Текст] / А Г Лошаков // Актуальные проблемы современной лингвистики сб м-лов междунар науч -практ конф «Иностранные языки и литературы в системе регионального высшего образования и науки» (12апр 2006г), посвящ 90-летию Перм гос ун-та / Перм ун-т, под ред H С Бочкаревой - Пермь Перм. ун-т, 2006 - С 106-112 (0,4 п л )

45 Лошаков, А Г Гипертекст в постмодернистской парадигме [Текст] / А Г Лошаков // Прагматика и семантика слова и текста Сб статей / сост и отв ред Л А Савелова - Архангельск Поморский ун-т, 2006 - С. 122-131 (0,5 п л)

46 Лошаков, А Г Эпиграф в журнале «Свисток» H Добролюбова как средство реализации текстовой и сверхтекстовой модальности [Текст] / А Г Лошаков, Е П Яковлева // Прагматика и семантика слова и текста Сб статей / сост и отв ред Л А Савелова - Архангельск Поморский ун-т, 2006 -С 143-148 (0,5 пл )

47 Лошаков, А Г «Мальчик с Библией» и Лагерный сверхтекст Тадеуша Боровского [Текст] / А Г. Лошаков, Т В Лошакова // Диалог языков и культур Теоретические и прикладные аспекты Межвуз сб науч тр / сост и отв ред Т С Нифанова - Архангельск Поморский ун-т, 2007 -Вып 1 (0,5 пл)

48 Лошаков, А Г Сверхтекст В M Гаршина- теоретические основы моделирования, факторы целостности и связности [Текст] / А Г Лошаков, О. С Лепе-хова // Res philologica' Уч записки Северодвинского филиала Поморского гос ун-та / отв ред Э Я Фесенко- Архангельск Поморский ун-т, 2007 - С 160— 167 -Вып 5 (0,7 п л )

49 Лошаков, А Г Заглавие как центрирующий компонент в сверхтексте журнального типа [Текст] / А Г. Лошаков // Лексико-грамматические инновации в современных восточнославянских языках М-лы III Междунар науч конф 1920 апреля 2007 г / Днепропетровский национальный ун-т, сост Т. С Пристайко -Днепропетровск Пороги,2007 -С 253-258 (0,4пл)

50. Лошаков, А Г Сверхтекст от идеи к научному понятию [Текст] / А. Г Лошаков // Семиозис и культура. Сб науч статей по м-лам IV Междунар науч конф «Национальный семиозис (дискурсы идентичности)» 25-26 апреля

2007 г / отв. ред И Е Фадеева - Вып 3 - Сыктывкар Изд-во Коми пед ин-та, 2007.-С 257-265.(0,6пл)

51 Лошаков, А Г «Костер лучистой энергии» лингвопоэтический анализ стихотворения Г В Адамовича «Лубок» [Текст] / А Г Лошаков // Res philologica. Уч записки Северодвинского филиала Поморского гос ун-та / отв ред Э Я Фе-сенко - Архангельск Поморский ун-т, 2007 - С 142-149 - Вып 5 (0,7 п л )

52 Лошаков, А Г «Полная свобода частей в совершенном единстве целого» к проблеме типологии сверхтекстов [Текст] / А Г Лошаков // Диалог языков и культур теоретические и прикладные аспекты Сб науч статей — Вып 2 / сост и отв ред Т С Нифанова - Архангельск Поморский ун-т, 2007 - С 205-216 (0,8 пл)

53 Лошаков, А Г О «праве автора» и «праве текста» [Текст] / А Г Лошаков // Жанры и типы текста в научном и медийном дискурсе Межвуз сб науч работ / отв ред А.Г Пастухов -Вып 5.-Орел ОГИИК.2007 -С 42-51 (0,6 пл)

54 Лошаков, А Г Метатекстовые включения как средство смысловой коге-зии в «Свистке» - сатирическом приложении к журналу «Современник» [Текст] / А Г Лошаков // Русский язык и проблемы современного образования Сб науч статей/отв ред Р В Попов - Архангельск Поморский ун-т, 2007 - С 113-121 (0,6 п л )

55 Лошаков, А Г О понятии сверхтекста и его типологии [Текст] / А Г. Лошаков // V Масловские чтения Сб науч статей / науч. ред H Г. Благова, Л Т Пантелеева -Мурманск МГПУ,2007-С 185-191 (0,4пл)

56 Лошаков, А Г Сверхтексты в культурно-языковом пространстве [Текст] / А Г Лошаков // Концепт и культура М-лы III Междунар науч конф , посвященной памяти доктора филологических наук, профессора H Ф Феоктистовой (Кемерово, 27-28 марта 2008 г ) / Федеральное агентство по образованию. ГОУ ВПО «Кемеровский государственный университет - Кемерово Кузбассвузиздат,

2008 -С.467-475 (0,6пл)

Подписано в печать 25 07 2008 г Формат 64x80/16 Бумага офсетная Уел печ л 3,1 Тираж 100 экз Заказ № 953

Издательский центр Вятского государственного гуманитарного университета, 610002, г. Киров, ул Ленина, 111, т (8332) 673674

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Лошаков, Александр Геннадиевич

Введение

Часть I. Текст, гипертекст, сверхтекст: теоретические основы и аспекты 29 изучения

Глава 1. Текст в аспекте гуманитарного знания

1.1. Текст как претворенная сущность и многоаспектность его 30 описания

1.2. Текст и его смысл

1.3. Целостность как принцип системности текста

1.4. Цельность как парадигматический феномен

1.5. Дискурс и текст

1.6. О «праве автора» и «праве текста» 67 Выводы

Глава 2. Текст в культурно-языковом пространстве

2.1. Текстовый континуум как форма существования культуры

2.2. Концепт как лингвокультурный феномен

2.3. Метаконцепты и метатексты в культурной практике 109 Выводы

Глава 3. Сверхтекст: от идеи к научному понятию

3.1. Отечественная филологическая мысль рубежа XIX - XX вв. как 120 источник идей о сверхтексте

3.1.1. Идея «прозрачности текстовых границ» в трудах 121 A.A. Потебни, Д.Н. Овсянико-Куликовского, А.Н. Веселовского

3.1.2. Идея единого «текста-мифа» в метапоэтике и литературной 124 практике русских символистов

3.2. Идеи диалогичности, открытости текста в отечественной 132 филологии советского и постсоветского периодов

3.3. О концепции сверхтекста В.Н. Топорова и ее значении для 152 теории сверхтекста

Выводы

Глава 4. Гипертекст как структура открытого знания

4.1. Гипертекст в информационных технологиях

4.2. Гипертекст в постмодернистской парадигме

4.3. Гипертекст в теории генетической критики

Выводы

Часть II. Сверхтекст как словесно-концептуальный феномен

Глава 1. Проблема целостности и типологии сверхтекста

1.1. О принципах моделирования сверхтекста

1.2. Принцип центрации и «внутренняя жизнь» сверхтекста

1.3. Модель литературной коммуникации и типология сверхтекста

1.4. Парадигма авторских сверхтекстов и метасверхтекстов: 212 собственно авторские и квазиавторские

1.5. Фактор адресата в типологии сверхтекста: адресованные; 217 собранные и несобранные; закрытые и открытые; актуальные, актуализированные и потенциальные сверхтексты

1.6. Тематические сверхтексты: событийные, локальные, именные

1.7. Однотипно и неоднотипно структурированные сверхтексты

1.8. Сильные и слабые сверхтексты с жесткой и нежесткой 226 структурой

1.9. Цикл как сильная разновидность сверхтекста 231 Выводы

Глава 2. Пародийный битекст как образец предельно-минимальной формы сильного сверхтекста

2.1. Пародийный текст: жанротип, структура, семантика, прагматика

2.2. О внутренней структуре и «внутренней жизни» пародийного 249 текста

2.3. Эпитекст как прагматически ориентированный компонент внешней структуры пародийного текста

2.4. Прагматические установки уб. прагматические актуализаторы в 288 тексте литературной пародии

2.5. Принцип релевантности контекста и множественность 332 интерпретационных смыслов в пародийном тексте (на примере пародии Дм. Минаева «Холод, грязные селенья.»

Выводы

Глава 3. «Свисток. Собрание литературных, журнальных и других 342 заметок» как коллективно-авторский сверхтекст

3.1.0 целостности журнальной структуры «Свистка»

3.2. Комическая модальность как средство создания прагмастилистического единства сверхтекста

3.3. Заглавие «Свисток» и концепт "СВИСТ" как факторы смысловой центрации

3.4. Метатекстовые включения в семантической структуре «Свистка»

3.5. Эпиграф как конститутивное средство сверхтекста

3.5.1. Типы эпиграфов в «Свистке»

3.5.2. Эпиграф в аспекте интертекстуальных и межтекстуальных корреляций в «Свистке»

Выводы

Глава 4. Сверхтекст В.М. Гаршина как авторский словесноконцептуальный феномен

4.1. «Текст жизни» писателя как фактор центрирования авторского 406 сверхтекста

4.2. Метаконцепт "ТРАГИЧЕСКОЕ" и трагическая модальность в 410 Гаршинском тексте

4.3. Концепт "БОЛЕЗНЬ" и его роль в Гаршинском тексте

4.4. Смысловое сгущение словесно-образных структур текста как результат межтекстового взаимодействия в словесно-концептуальном пространстве сверхтекста: рассказ «Трус» в 431 контексте Гаршинского текста

Выводы

Глава 5. Петербургский текст З.Н. Гиппиус как индивидуально-авторский 444 сверхтекст локального типа

5.1. Ценностные установки З.Н. Гиппиус как фактор сложения и 446 функционирования Петербургского текста

5.2. О словесно-концептуальной организации Петербургского текста

5.3. Центробежные и центростремительные связи в Петербургском 463 тексте

Выводы

Введение диссертации2008 год, автореферат по филологии, Лошаков, Александр Геннадиевич

Человек выражает свои знания, мысли, чувства, желания, цели именно в текстах. В них мысль представлена в наиболее явном, дифференцированном и структурированном виде. М.М. Бахтин [1979: 285, 281] писал: «Там, где человек изучается вне текста и независимо от него, это уже не гуманитарные науки», для которых текст «является той непосредственной действительностью (действительностью мысли и переживаний), из которой только и могут исходить эти дисциплины и это мышление. Где нет текста, там нет и объекта для исследования и мышления». Тексты репрезентируют культуру, в них она запечатлевает себя, свои семантические коды, позволяющие познать ее прошлое и настоящее и, следовательно, историю духовности человека.

Многоаспектный характер текста, обращенность его к различным областям знания и деятельности логично претворились в оформившейся во второй половине XX в. самостоятельной филологической науке - текстоведении (текстологии), которое изучает не просто «тексты как таковые» [Адмони 1986: 68], но и включает в себя теорию дискурса - дисциплину текстового анализа [Алефиренко 2002], когда текст изучается в рамках социального контекста, когда выявляются не только его внутренние, но и внешние функции. Вопрос об отношении между формой и функцией - один из важнейших в текстоведении. Он связан со смысловой стороной высказывания, с языковыми формами, но более — с воздействующим потенциалом этих форм, их прагматическим эффектом. Само же продуцирование текста при этом рассматривается как форма действия. Что касается текстового анализа как части семиотики текста, то он «простирается от простого межфразового синтаксиса (трансфрастики) до сложного анализа текстовых миров и межличностного общения» [Демьянков1995: 279, 278]. О естественной взаимонаправленности, дополнительности литературоведения и лингвистики, о том, что «методы и приемы литературоведческого и лингвистического анализов тесно взаимодействуют», о том, что «текстология, которая до сих пор принадлежала литературоведению, должна быть областью, где и та, и другая наука могут дополнять друг друга», - писал в своей новаторской книге И.Р. Гальперин [1981:123].

В лингвистике под текстом традиционно понимается «особая лингвистичеекая единица, характеризующаяся связностью и целостностью и выступающая как инструмент и продукт (выделено нами. — А. Л.) познавательно-коммуникативной деятельности, протекающей в процессе отражения действительности субъектом познания» [Ладыгин 1997: 11]. Но словесное произведение, его текст, «в отличие от продукта (потребления), предназначенного, чтобы исчезнуть, или орудия (труда), могущего работать в любых умелых руках, - есть отстраненное от человека и воплощенное в плоть звуков . собственное бытие человека, его определенность как этого, единственного, неповторимого индивида. . Это - общение, воплощенное в "пло(т)скость (плоть. плоскость.)", предполагающее и полагающее - вновь и вновь - воображаемого автора и воображаемого читателя» [Библер 1991: 290]. Поэтому анализ текста, как справедливо пишет В.Г. Адмони [1985: 68], «не может быть проведен чисто языковедческими средствами, а должен строиться на особой методике, которая, естественно, должна учитывать и закономерности языковой материи, используемой текстами».

Тексты словесного искусства испытывают «хронический недостаток» в толковании — эта мысль Г. Гадамера [1991: 135], по сути, определяет актуальность одного из главных направлений в филологических исследованиях - герменевтического. В то же время ученые-филологи все более и более сосредоточиваются на поиске такой методики анализа текста, которая вбирала бы в себя достижения различных отраслей гуманитарного знания, сфокусированного на проблемы его понимания, интерпретации, функционирования. «Выработанный на совершенно объективных основаниях механизм филологического анализа художественного текста не только реальная потребность, но и необходимая данность, продиктованная новой научной парадигмой» [Новикова 2006:41].

Актуальность исследования обусловлена общими тенденциями в развитии современного научно-гуманитарного, уже - филологического мышления, отмеченного ярко выраженным антропоцентризмом, взглядом на общество как целостную саморазвивающуюся систему, на текст как высшую коммуникативную единицу, как лингвокультурологическое пространство, и прежде всего такими, как:

- осознание того, что решение проблем, стоящих перед той или иной гуманитарной дисциплиной, возможно лишь на пути интеграции научных парадигм, на пути междисциплинарного подхода1 [Чешев 2005: 14-15], с позиций ме-татеоретического знания, которое мыслится как третий уровень знания2, существующий наряду со знанием опытным и теоретическим; решительная устремленность в сферу культуры - «сферу деятельности человека, сферу его бытия, в которой осуществляется создание и восприятие произведений» [Библер 1991: 401]; понимание бытия в культуре, общения в культуре как «общения и бытия на основе произведения, в идее произведения» [с. 291];

- непреходящий интерес к проблемам текстоведения, которое имеет принципиально междисциплинарный характер, поскольку вобрало в себя проблематику литературоведения, антропологии культуры, анализа дискурса, лингвистической прагматики, социолого-культурных исследований и пр.; установка на построение целостной, объемлющей теории языка, которая проявляется в том, что предметом соответствующих исследований становится «не только то, что мыслится как простое, но и то, что мыслится как сложное» [Ревзина 2004], — а это и тексты, и интертексты, и гипертексты, и сверхтексты, это и дискурс;

- выдвижение в качестве приоритетных лингвофилософского подхода к

1 Следствием того, что методология науки приобретает ярко выраженную междисцип-линарность, является понимание науки «скорее как интерпретативного занятия: теория связывается в первую очередь с проблемами значения, коммуникации и перевода», с проблемами описания и объяснения человеческого опыта как субъективных процессов интерпретации, с изложением и согласованием разных, казалось бы, противоречащих друг другу теоретических концепций. «Благодаря этому мы и наблюдаем такое разнообразие подходов в теоретическом мышлении: чужие теории становятся сырьем для теоретика» [Демьянков 1995: 251, 252, 253; 1999: б]. Более того, как отмечает М. Сиверцев [1992: 199], «мы присутствуем при переходе от науки, понимаемой как источник власти над миром (моноцентрическая модель), к науке, понимаемой как личный путь и внутреннее преображение исследователя. Исследователь стремится не к власти, но к восстановлению внутренней связи с Реальностью, Космосом, к восстановлению правильного, должного отношения к Миру и к передаче этого видения Мира-Реальности ищущим истину последователям (полицентрическая модель)».

2 Философы подчеркивают, что этот уровень знания необходим для осуществления стремления к единству, к единым концептуальным основаниям исследования диссипативных сред различной природы, что только на основе метатеоретических знаний возможно создание такой картины мира, которая фиксировала бы в себе определенную смысловую целостность, «высокосвязанное смысловое единство» [Гамаюнов 1994: 99]. В отличие от теоретического, т.е. достоверного, внутренне не противоречивого знания, основными компонентами которого считаются «общие законы, которые не только описывают определенный круг явлений, но и дают их объяснения и содержат возможность предсказания новых, еще не изученных фактов» [Попович, Садовский (1970) 2005: 27], метатеоретическое знание формулируется в виде разнопорядковых принципов, содержащих в себе утверждения о самой теории и практике теоретической деятельности. языку как «дому духа народа», играющего роль противовеса традиционному «инструментальному» подходу, когда язык рассматривается только как система знаков, средство коммуникации, познания и мышления [Корнилов 2003: 134]; лингвокультурологического подхода, который позволяет сосредоточиваться на фактах «деуниверсализации языка», на культурологической маркированности языковых единиц, вырабатывать специальные процедуры анализа, направленные на исследование и описание того или иного культурного пространства сквозь призму языка и дискурса [Иванова 2007: 685]; когнитивного подхода, который фокусирует внимание на разного уровня сложности «единицах ментальных или психических ресурсов нашего сознания и той информационной структуры, которая отражает знание и опыт человека» [Кубрякова, Демьян-ков. 1996: 285], - концептах, событиях, ситуациях, стереотипах, образах, фреймах и т.д. Как справедливо пишет Р. Конрад [1985: 351], «в процессе языковой коммуникации от говорящего к слушающему не просто передаются какие-то готовые единицы, языковые структуры с готовым семантическим содержанием; процесс передачи информации всегда сопровождается когнитивными процессами, лежащими в основе языкового общения. В этом процессе (особенно в той его части, которая касается понимания текста). значительную роль играют различные механизмы вывода, что до сих пор еще не полностью признано в лингвистике и не описано с необходимой научной строгостью».

Актуальность работы, таким образом, обусловлена также и современными тенденциями в развитии лингвистической науки, которые проявляет ее направленность на изучение прагматических, культурологических, когнитивных, лин-гводинамических аспектов текстовой деятельности. Особую значимость данным аспектам придает то, что они напрямую сопрягаются с проблемами эстетической коммуникации [Бразговская 2001; Болотнова 2007; Иванова 2007; Кузьмина 2004; Логический анализ языка 2004; Маслова 1991; Мышкина 1998; Падучева 1996; Романова 2003; Рягузова 2000; Сидорова 2007; Фролова 2007 и др.].

Внимание современных исследователей к проблеме сверхтекста - некоторому множеству текстов, отличающихся высокой степенью общности, что позволяет рассматривать их как некое единство, как целостно-единое словесно-концептуальное («сверхсемантическое») образование, было инициировано известными работами В.Н. Топорова [1973; 1984; 2003] о петербургском тексте. Г

При этом следует признать, что, во-первых, в силу объективных причин лингвистику в последние тридцать более интересовал гипертекст, нежели сверхтекст, во-вторых, что для обозначения сверхтекста часто используются номинации «гипертекст» (реже - «супертекст»), а для обозначения гипертекста - термин «сверхтекст» (реже — «супертекст»). Наличие разных терминов для обозначения одного и того же понятия, как и использование одного и того же термина для обозначения разных понятий - это не только свидетельство неустоявшейся терминологической практики, но и отражение того, что феномены, стоящие за ними, обладают пересекающимися сферами и предполагают многоаспектное изучение.

Из двух конкурирующих сегодня терминов - «гипертекст» и «сверхтекст» - мы отдаем предпочтение второму уже в силу его сопряженности с отечественной традицией изучения феномена, стоящего за ним. Именно номинация «сверхтекст» как терминологическая единица, наряду с «сверхтекстовым единством», используется в трудах В.Н. Топорова, З.Г. Минц, Н.Е. Меднис, В.В. Абашева, H.A.Купиной, Г.В.Битенской, З.И.Хованской, И.Г.Торсуевой, Н.Ф. Нижник, И.В. Быдиной, М.В. Алексеевой и др. Что касается термина «гипертекст», то он прочно закрепился, во-первых, в сфере компьютерных технологий; во-вторых, в постмодернистском дискурсе, в котором понятие «гипер» является ключевым («гиперреальность», «гиперсоциальность», «гиперсексуальность», «гипертекстуальность»). «Гипер», как указывает М. Эшнтейн [1995: 34], «буквально означает 'усиленный', 'чрезмерный'. Современное использование этой приставки основано на том, что многие качества действительности XX в., доведенные до предельной степени развития, обнаруживают свою собственную противоположность»3. Актуальная соотнесенность термина «гипертекст» с рядом разнородных явлений закономерно приводит к размыванию его понятийных границ.

Качественное расширение сферы объектов гуманитарного знания делает все более и более востребованными как сами понятия «сверхтекст» и «гипер

3 Ср. далее: «Значение «гипер» можно в данном случае разложить на значения двух приставок: «супер» и «псевдо». <. .> «Гипер» - это такой «супер», который самим избытком некоего качества преступает границу реальности и оказывается в зоне «псевдо». Диалектика «супер» и «псевдо», которая разыгрывается внутри «гипер», резко отличается от классической гегелевской диалектики тезиса и антитезиса с их последующим примирением и слиянием в синтезе. <. .> Постмодерная диалектика (если вообще возможно такое словосочетание) предполагает взаимообращение тезиса и антитезиса, что чревато иронией нахождения другого в себе» [Эпштейн 1995: 34—35]. 9 текст» (в разном их понимании), так и той лингвоконцептуальной реальности, которая стоит за ними. Тем более что в порождении, понимании и преобразовании текстов, в их синтезировании реализуются мыслительные операции, которые заложены в системе языка.

Отношения между текстами недаром представляют как деривационные: о «деривационном древе» дискурса» писал М. Фуко [Фуко 1996; Ревзина 2004], деривационные механизмы текстообразования (инкорпорация, контаминация, компрессия), правда, в отвлечении от психологических моментов, были непосредственным предметом научного интереса JI.H. Мурзина [1987, 1991] и его учеников [Симашко, Литвинова 1993]. И в этом аспекте проблемы раскрытия словесно-концептуальной сущности сверхтекста, рассмотрения механизмов его функционирования в текстовой деятельности, описания процессов, обеспечивающих его «внутреннюю жизнь», в настоящий момент приобретают актуальный и дискуссионный характер.

Таким образом, разработка гибкой дефиниции сверхтекста (в работах В.Н. Топорова сверхтекст определяется описательно), его типологии, соотнесение его со сходными и/или смежными с ним феноменами - гипертекстом, ансамблем, серией, циклом, решение вопроса о их разграничении, выяснении отношений между разного рода литературными инсталляциями, - это, безусловно, насущные задачи текстоведения. Следует отметить, что рад аспектов обозначенной проблематики успешно рассматривается в работах екатеринбургских исследователей. Так, в статье H.A. Купиной и Г.В. Битенской [1994: 215] содержится лаконичное определение сверхтекста, охватывающее основные параметры репрезентируемого понятия: сверхтекст - это «совокупность высказываний, текстов, ограниченная темпорально и локально, объединенная содержательно и ситуативно, характеризующаяся цельной модальной установкой, достаточно определенными позициями адресанта и адресата, с особыми критериями нормального/анормального». Проецируемая на текстовый континуум, данная дефиниция действительно позволяет выделять в нем некие сверхтексты, связанные единством времени, места, ситуации, целевой направленности, адресантом и адресатом. Например такие, как сверхтекст лагерной поэзии, сверхтекст идеологем советской эпохи, сверхтекст современных российских лозунгов [Енина 1999], агитационный сверхтекст предвыборной кампании того или иного года [Амиров 2002] и т.д. Однако предложенное определение, к сожалению, не в полной мере соответствует заявленному в статье Н.А. Купиной и Г.В. Битенской культурно-системному подходу к изучению сверхтекста.

Емкое определение сверхтекста, отвечающее букве концепции Петербургского текста В.Н. Топорова, предложено в качестве рабочего Н.Е. Меднис [2006]: «сверхтекст представляет собой сложную систему интегрированных текстов, имеющих общую внетекстовую ориентацию, образующих незамкнутое единство, отмеченное смысловой и языковой цельностью». Полагаем, что и данная дефиниция, хотя и отражает обобщенные черты сверхтекста, тем не менее отмечена сужением его сущностных характеристик, поскольку она сориентирована прежде всего на так называемую «локальную» его разновидность, которую могут представлять модели сверхтекстов Петербургского, Итальянского, Венецианского, Пермского, Вятского, Лондонского и т.п. [Меднис 1999, 2003, 2006; Абашев 2000; Осипова 2004; Прохорова 2005].

Актуальность исследования определяется также недостаточной изученностью природы семантической, художественной целостности сверхтекста. Кроме того, возрастающий объем научных знаний по проблемам интертекста, гипертекста, сверхтекста, межтекстовых связей диктует необходимость в работах, обобщающих накопленный опыт.

Научная новизна работы состоит в том, что в ней раскрыта сущность понятия «сверхтекст»; дана его обобщенная дефиниция и определен комплекс критериев для его типологизации, учитывающий концептуальное содержание модели литературной коммуникации; представлены опыты комплексного, раз-ноаспектного филологического подхода к описанию модели сверхтекста как словесно-концептуального феномена, как едино-цельного словесно-концептуального пространства, создаваемого некоторым классом текстов, отмеченных теми или иными интенционально сопрягаемыми редуплицируе-мыми цельностями; охарактеризованы прагмасемантические, лингвокогнитив-ные механизмы, обусловливающие целостное восприятие сверхтекста.

Отметим, что квалификативная черта «словесный» в определении сверхтекста («словесно-концептуальный феномен») призвана акцентировать, во-первых, важность поверхностного - вербального - плана, данного восприятию, для осознания реальности сверхтекста («Знание и творчество оформляются через слово, и через преодоление косности слова рождается культура» [Лихачев 1989: 206]), во-вторых, значимость сквозного «динамического развертывания словесных рядов» (В.В. Виноградов) в конституировании целостности сверхтекста (словесный ряд образуют языковые единицы разных уровней (а не только яруса лексики), словесные ряды есть «ряды, которые могут вместиться в слова или составляться из слов» [Горшков 2000: 114,115]). Кроме того, номинация «словесный» проявляет генетическую связь понятия сверхтекста с концепцией семантического пространства текста (В.Н. Топоров, Т.М. Николаева), которая постулирует, что смысловые переклички, связи создаются на основе элементов, представляющих обе стороны билатерального языкового знака, что повторяемость слов обнаруживает в тексте своеобразный свернутый, «внутренний текст» [Николаева 2000:429].

Новизна исследования заключается также в том, что оно содержит описание нескольких разновидностей сверхтекста - индивидуально-авторского, индивидуально-авторского локального, коллективно-авторского журнального, минимально-предельной формы сверхтекста - пародийного битекста. При этом реализованный-в работе комплексный подход филологической интерпретации к материалу исследования: классическим текстам В.М. Гаршина, З.Н. Гиппиус, газеты (журнала) «Свисток» — сатирического приложения к «Современнику» Н.А. Некрасова,.а также к текстам русской литературной пародии, - как к сверхтекстам открывает новые аспекты в понимании их идейно-художественной сущности, в частности выявляет роль редуплицируемых и актуализируемых цельностей («памяти слова», «памяти жанра») в обогащении глубинной структуры текстовых составляющих сверхтекста, в актуализации и реализации жанровой и текстовой модальности.

Выбор в качестве ведущего подхода к изучению материала подхода филологического, по своей сути подхода интегративного, в определенной мере означает возврат к отечественной традиции исследования текста, но, разумеется, на качественно новой основе, с учетом современных представлений о тексте и произведении, о его языковой материи и коммуникативной сущности. В этом аспекте, надо думать, сохраняет свою актуальность определение филологии, предложенное в свое время Г.О. Винокуром [1959: 225-226]: филология означает, во-первых, «известный метод изучения текстов. Это метод универсальный, и он сохраняет свою силу независимо от того, какую конкретную цель преследует изучение текста - лингвистическую, историческую, литературоведческую и т.д.; вовторых, слово филология означает известную совокупность или, как говорили когда-то, энциклопедию наук, посвященных изучению культуры в ее словесном, преимущественно, выражении. В первом отношении филология есть первооснова лингвистики так же, как и прочих наук, имеющих дело с текстами, потому что филологический метод истолкования текста, то есть добывания из текста нужных сведений, как уже сказано, есть метод универсальный. Во втором отношении, наоборот, лингвистика, и именно изучение отдельного языка в его истории, есть первооснова филологической энциклопедии, ее первая глава, без которой не могут быть написаны остальные».

Объектом исследования в работе являются единицы русской национальной концептуальной текстосферы - с одной стороны, совокупности текстов, которые в культурно-речевой практике воспринимаются в качестве актуальных или потенциальных целостных сверхтекстовых образований, с другой стороны - це-локупности текстов (битексты, политексты), имеющие сверхтекстовую природу.

Предметом исследования являются лингвистические и экстралингвистические факторы и средства, которые, актуализируя концептуальный потенциал языковых единиц и инициируя центростремительные и центробежные межтекстовые связи в границах определенной общности текстов, обеспечивают их сверхтекстовую целостность, смысловую многомерность, создают возможность для проявления неструктурированных смыслов.

Цель работы - раскрытие сущностных характеристик сверхтекста как словесно-концептуального феномена; выявление и описание экстралингвистических и лингвистических факторов и языковых средств (механизмов), которые, с одной стороны, определяют его целостность и обусловливают процессы смыслопорождения во внутреннем его пространстве, с другой - обеспечивают возможность функционирования сверхтекста как целостного образования во внешней среде, в культурно-языковом пространстве.

Поставленная цель определила следующие задачи исследования:

- характеристика истоков, теоретических и методологических основ концепции сверхтекста;

- обоснование критериев выделения сверхтекста, выявление и описание его конститутивных признаков, дефинирование его понятийной сущности;

- установление внешних и внутренних факторов (принципов), обеспечивающих относительную устойчивость сверхтекста; языковых средств, конституирующих его целостность, позволяющих ориентироваться в его многомерном пространстве; характеристика типов связи как конститутивных средств сверхтекста;

- обоснование критериев типологизации сверхтекста, характеристика его отношений со сходными или смежными с ним феноменами - гипертекстом, циклом, ансамблем текстов и др.;

- описание особенностей словесно-концептуальной организации сверхтекста, определение роли когнитивных (концептуальных) структур в консти-туировании его смысловой когерентности и многомерности; описание механизмов порождения и трансляции смыслов в рамках сверхтекста;

- определение минимальной предельной текстовой формы выражения сверхтекста и описание его прагмасемантической структуры (на примере пародийного битекста);

- описание системы прагматических актуализаторов, обеспечивающих усмотрение целостности сверхтекста и задающих способ его интерпретации;

- представление опытов описания отдельных типологических разновидностей сверхтекста: авторского сверхтекста (на примере произведений В.М. Гаршина), локально-авторского сверхтекста (на примере произведений петербургской тематики З.Н. Гиппиус), коллективно-авторского (журнального) сверхтекста (на примере текстов «Свистка» - сатирического приложения к журналу «Современник»).

Теоретическую основу исследования составляют положения и научные понятия лингвистики текста, семиотики, литературоведения, цикловедения, лин-гвопоэтики, когнитивной лингвистики, культурологии и лингвокультурологии, психолингвистики, психологической герменевтики, прагматики, деривационной теории, разрабатываемые в трудах отечественных (И.В. Арнольд, М.М. Бахтин, B.C. Библер, Н.С. Валгина, В.В. Виноградов, И.Р. Гальперин, Б.М. Гаспаров, М.Н.Дарвин, Ю.Н.Караулов, В.Б.Касевич, А.Н.Кожин, Г.С. Колшанский, Е.С. Кубрякова, H.A. Купина, Б.А. Ларин, Д.С. Лихачев, Ю.М. Лотман, Н.Е. Меднис, Т.М. Николаева, H.A. Николина, A.A. Потебня, Л.В. Пумпянский, Л.В. Сахарный, Ю.С. Степанов, В.Н. Топоров, Ю.Н. Тынянов, И.В. Фоменко, Л.В. Щерба и др.) и зарубежных (Р. Барт, А. Вежбицкая, Т.А. ван Дейк, Ж. Женетт, Л. Женни, Ж.-Л. Лебрав, Я. Мукаржовский, А. Попович,

Ц. Тодоров, У. Чейф, Н. Фрай, М. Фуко, А. Шюц, Р. Якобсон и др.) ученых.

Идея об автономной науке о тексте — транслингвистике, как известно, была высказана Р. Бартом в его программной статье «Лингвистика текста» (1970). Текст как объект транслингвистики определялся в ней как «любой конечный отрезок речи, представляющий собой некоторое единство с точки зрения содержания, передаваемый со вторичными коммуникативными целями и имеющий соответствующую этим целям внутреннюю организацию, причем связанный с иными культурными факторами, нежели те, которые относят к собственно языку» [Барт 2001: 169-170].

Но первым, кто настаивал на необходимости «металингвистики» (транслингвистики, по Р. Барту), был М.М. Бахтин, утверждавший, что «индивидуальный речевой опыт всякого человека формируется и развивается в непрерывном и постоянном взаимодействии с чужими индивидуальными высказываниями», что диалогичность есть «особая форма взаимодействия между равными и равноправными сознаниями» [Бахтин 1979:269, 309], что «стилистика должна опираться не только и даже не столько на лингвистику, сколько на металингвистику, изучающую слово не в системе языка и не в изъятом из диалогического общения "тексте", а именно в самой сфере диалогического общения, то есть в сфере подлинной жизни слова. Слово не вещь, а вечно подвижная, вечно изменчивая среда диалогического общения» [Бахтин 1994: 418], что «высказывание никогда не является только отражением или выражением чего-то вне его существующего, данного и готового. Оно всегда создает нечто, до него никогда не бывшее, абсолютно новое и неповторимое <. .>. Но нечто созданное всегда создается из чего-то данного <.> Все данное преображается в созданном» [Бахтин 1979: 260]. Таким образом, язык в лингвофилософской концепции Бахтина, по словам ее интерпретатора М. Ляхтеэнмяки [2001], это и «нормативное явление, включающее в себя нормы, регулирующие как формы языка, так и формы высказываний. Когда язык понимается как нормативное целое, его можно характеризовать как совокупность конвенциональных смысловых ресурсов, выкристаллизовавшихся в разнородных контекстах использования языка. <.> язык представляет собой одновременно данность, лежащую в основе индивидуального языкового творчества как его конститутивный момент, и становящийся эластичный смысловой потенциал, который постоянно переформируется в силу использования смысловых ресурсов в уникальных речевых ситуациях».

Приведенные положения, отражающие суть лингвофилософской концепции Бахтина, прямо соотносятся с утверждениями, что «коннотативный канал языковой системы хранит интертексты для их участия в текстопорождении» [Ревзина 2004], что развитие коннотативной системы находится в непосредственной обусловленности от производства в языке «антинормы». По словам Л.Н. Мурзина [1989: 9], «текст и продукт воспроизводства прежнего состояния языка, и продукт производства его нового состояния». Разумеется, важно не столько возникновение нового раздела в лингвистике или шире - в гуманитаристике, сколько то, что текст из материала лингвистического исследования вначале стал его идеализированным объектом4, а затем и предметом в тех или иных своих проявлениях [Попов, Трегубович 1984: 16-17].

Подчеркнем, что нас интересуют главным образом письменные тексты, которые относятся к сфере словесного искусства, тексты, в которых главенствует коммуникативно-эстетическая функция, подчиняя себе функцию' коммуникативно-информационную, свойственную текстам нехудожественным. Несмотря на значительные результаты, достигнутые в изучении текста, проблемы описания механизмов порождения (осмысления) текста, его смысловой стороны, механизмов сцепления текстов, роли коннотативной системы, ее единиц в этих процессах сохраняют свою актуальность.

Текст в работе рассматривается как целостное коммуникативное образование, некое едино-цельное словесно-концептуальное пространство (среда), в котором функционируют, интегрируясь, различного рода ментальные пространства (фактуальное, интертекстуальное, сакральное, функционально-языковое и т.д.) - цельности, репрезентируемые релевантными словесными рядами, находящимися в соподчинении от коммуникативной интенции, стратегии субъекта текстовой деятельности (автора, интерпретатора).

Смыслообразование понимается как актуализационный5 процесс выяв

4 «Идеализированный объект по своему назначеншо в высокоорганизованной теоретической системе фактически играет роль фундаментальной идеи, на которую опирается все здание теории» [Швырев 1978: 326].

5 Ср.: «Актуализация - предъявление смысла контролю сознания в связи с ситуацией сообщения и ситуацией общения, включающее его в речемыслительную деятельность человека»; соответственно, «предактуализация - возбуждение ассоциативных связей в смыслоления внутренней стороны текста, как интенционально обусловленное мысле-действование, рефлексия, направленная на обнаружение фрагментов цельно-стей, усмотрения их общности и установления связи между ними [Колодина 2001]. Смысл текста рождается в результате взаимодействия, взаимоотношений языкового (речевого) и концептуального содержания, а фактором данного взаимодействия является точка зрения, смысловая позиция субъекта текстовой деятельности, т.е. интенциональное, объективно-духовное начало6, которое центрирует, определяет направление процесса смыслопорождения, намечая его ценностные координаты и направленно актуализируя релевантный смысловой потенциал текстуальных единиц.

Усматриваемая общность текстов в диапазоне признаков субъектно-коммуникативного, прагмасемантического, структурно-семиотического, референтно-тематического, модально-ценностного и др. планов, как представляется, позволяет приписывать статус сверхтекста, к примеру, совокупности текстов того или иного писателя (гаршинский сверхтекст) или текстам, объединенным единой журнальной структурой (журнальный сверхтекст) и т.д. Особую («слабую»), разновидность сверхтекста составляют различного рода ансамбли текстов, серии и инсталляции . Так, например, в составе чеховского драматургического сверхтекста Т.Э. Шестакова [2005: 16] обнаруживает «как драматургические тексты А.П. Чехова, так и тексты современных пьес, содержащие различные интертекстуальные элементы, отсылающие к претексту». Сошлемся в этой связи и на мнение современного исследователя особенностей журнального текста и журнала как текста: «Внутри журнального номера тексты разных жанров обретают некий общий контекст для читателя, в идеале номер даже может быть выстроен как своего рода смысловое целое. <. .> Текст в журнале по самой своей сути, почти независимо от конкретного жанра злободневен и обращен к понимающему современнику в отличие от книги, рассчитывающей на более долгую жизнь» [Зыкова 2003: 108].

В качестве единицы анализа и интерпретации в нашей работе выступают, с вом поле вокруг актуализированного элемента смысла; предактуализированные смысловые элементы составляют базу для импликации» [Попов, Трегубович 1984:186,187].

6 См. о феноменологической интерпретации ценности: [Столович 2004: 90].

7 См. о них: [Тюпа 2003]. одной стороны, фрагмент текста, отдельный текст, несколько текстов, при этом каждый из элементов данного ряда, отдельно или вкупе с иными, мыслится как цельность, корреспондирующая к релевантному концепту или фрагменту кон-цептосферы текста, как составляющая сверхтекстового образования, с другой стороны - само это сверхсложное, сверхсемантическое образование - сверхтекст. Что касается минимальной, предельной формы воплощения сверхтекста, то таковой в исследовании считается форма битекста, а в качестве одной из типичных жанровых форм его выражения рассматривается текст литературной пародии, целостность которого конституируется по крайней мере двумя исходными структурами - прототекстуальной и метатекстуальной. Конфигурация и взаимодействие компонентов этих структур конституирует многомерное, диссипативное, динамическое словесно-концептуальное пространство пародийного сверхтекста.

В то же время вопрос о «свернутой» форме существования сверхтекста выводит в плоскость концептуального, уравнивает в правах подходы к тексту, с одной стороны - от текста, совокупности текстов, материально выраженных, данных восприятию в словесной оболочке, разворачивающихся во времени и пространстве, с другой — от текста-концепта, «текста-формулы» в момент его актуализации, в момент «развертывания» того или иного его сегмента, актуального для сознания. «Наследственность» (воспроизведение, способность будущего зависеть от прошлого8) создает возможность видеть потенциальный ахронический сверхтекст в отдельно взятом тексте. Иначе говоря, поскольку в отдельном тексте в «свернутом», «прегнантном», виде содержатся и тексты «прошлого», и тексты «будущего», постольку воздействие смысловой установки инициирует в нем актуализационные процессы, обеспечивая проекцию текстов с «оси селекции на ось комбинации» (Р. Якобсон) и смысловое взаимодействие этих текстов в призме смыслов центрирующего текста.

В связи со сказанным процитируем А.К. Жолковского: «Попробуем объявить все стихотворения Пастернака одним стихотворением и, отвлекаясь от различий, попытаемся свести все общее в них к единой формуле? По-видимому, должна получиться формула того "пастернаковского", что интуитивно знакомо читателям, способным узнать поэта по отдельной строчке, являющейся как бы

8 См.: [Моисеев 1987:22]. сколком его мира. И это должна быть именно содержательная (семантическая, а не синтаксическая) формулировка, поскольку, как писал сам Пастернак, "Искусство — не просто описание жизни, а передача единственности бытия. То, что мы называем великолепием и живостью описания, это не только черты, относящиеся к стилю, но нечто гораздо большее. А именно - присутствие нового восприятия и философского понимания единства и цельности жизни". Иными словами, поэт имеет некоторый единый взгляд на мир и выражает его в своих произведениях, различия между которыми, так сказать, чисто внешние - это просто переводы одного и того же комплекса идей на язык вещей» [Жолковский, Щеглов 1996: 213]. Допустимо предположить, что такого рода «семантическая формула», или, иначе говоря, цельность, - это и есть тот идеальный конструкт в концептосфере личности, который замещает, метонимизирует, «помнит» едино-цельный сверхтекст, едино-цельный поэтический мир - некую совокупность текстов, отмеченную тем единством и цельностью взгляда на мир, о котором писал Пастернак. Соответственно, в отдельно взятом тексте обнаруживается некое количество иных,, сродственных ему по смыслам, текстов.

Следует отметить, что понятие диссипативной структуры, которое используется нами при характеристике сверхтекста, заимствовано лингвистикой из си-нергетической парадигмы, теории изменений И. Пригожина. Диссипация - это процесс рассеивания энергии, превращения более организованных форм в менее-организованные формы. Этот процесс способствует определению новой траектории развития9. В понимании Ю.Н. Караулова [1999: 154], диссипативная структура — это «нечеткая, непроявленная структура, находящаяся в стадии становления и лишенная однозначных системно-иерархических отношений между ее элементами и ее частями». В лингвистических работах, выполненных в духе идей синергетики, диссипативный процесс определяется как «переход от парадигматически (словарно - в языковом сознании человека) и синтагматически (в линейной структуре предложения) упорядоченных значений к нелинейной, самоорганизующейся и открытой системе смыслов высказывания» [Михневич 2004: 127].

9 «Уменьшение диссипации в результате отбора происходит потому, что в определенной мере сглаживаются различия между подсистемами, что способствует некоторому упрощению системы, а, так как чем проще система, тем более она устойчива, и к повышению ее устойчивости» [Ерохина 2000:65].

В качестве методологической основы исследования сверхтекста в работе использовался комплекс взаимосвязанных и дополняющих друг друга подходов: антропоцентрический (аспект соотнесенности «автор - текст - читатель»10), связанный с интерпретацией текста в плане его порождения, восприятия и воздействия, производимого им [ван Дейк 1989; Кухаренко 1988; Тарасов 1989; Хартунг 1989; Чернухина 1988; Шахнарович 1990 и др.]; учет данного аспекта позволяет сосредоточивать внимание на коммуникативной и деривационной истории текста, придерживаться «динамической концепции, рассматривающей язык как порождение, как деятельность, как энергейю»11 [Ра-мишвили 2000: 24], использовать положения психолингвистики о процессуальной и динамической природе текста, о цельности как парадигматическом феномене, позволяющем сближать «тексты-перифразы» и осмыслять их в рамках единой парадигмы [Сахарный 1991]. интерпретационный подход, который «заинтересован в описании и объяснении структур человеческого опыта. Эти структуры рассматриваются как субъективные процессы интерпретации - как если бы значение добавлялось индивидом (интерпретатором) к объективно существующим вещам и событиям в мире. Культура же трактуется как унифицированный набор субъективных интерпретаций, по которым имеется консенсус людей - носителей культуры. Именно поэтому оправданным является изучение картины мира че~

10 рез понимание речи» [Демьянков 1995: 254-255] ; когнитивно-концептуальный (аспект соотнесенности «автор — текст — внетекстовая деятельность»), требующий рассмотрения текста с позиций знаний интерпретатора о тексте и о том дискурсе, частью которого этот текст является,

10 См. об этом и следующих аспектах: [Бабенко, Казарин 2004: 15-25].

11 И далее: «Энергейтическую теорию языка следует понимать как своего рода лингвистическое введение в общую теорию человека, которая должна ответить не только на вопрос "Что такое язык?", но и на вопрос "Чего достигает человек посредством языка". Такой подход к роли языка отличается от позиции семиотика-лингвиста, усматривающего в языке фиксированную форму (эргон) лишь как частный случай статических знаковых систем» [Рамишвили 2000:24].

12 Интерпретация, по словам В.З. Демьянкова [1999: 10], это «когнитивный процесс и одновременно результат в установлении смысла речевых и/или неречевых действий. <.> Интерпретация является триединством: одновременно процесссом (обладающим объектами и результатами), результатом и установкой (презумпцией интерпретируемости объекта). Результат бывает воспринимаемым внешне - в виде воспроизведения, пересказа, перевода, реминисценции и т.п. - или исключительно внутренним - как понимание». изучения художественного тексте как сложного знака, который выражает индивиду ально-авторскую картину мира [Степанов 1983; Караулов 1987; Николаева 2000; Тильман 1999; Романова 2003; Пименова 2004; Володина 2005; Силантьев 2004; Поповская 2006 и др.]. Данный подход разрабатывается в свете соотношения и взаимосвязи понятий когнитивной, концептуальной лингвистики, лингво-культурологии и литературоведения. Органической частью когнитивно-концептуального подхода является функциональный подход к анализу текста, предполагающий включение знаний о собственно языковой ткани текста; текстоцентрический, позволивший сосредоточиваться на тех свойствах и категориях текста, которые обусловливают его относительную самостоятельность, завершенность, системность, объективность, социологичность, интерпретируемость, адресованность, иерархичность, членимость и интегратив-ность, семантическую неаддитивность, которые обеспечивают его открытостью в мир объективных смыслов, интертекстов, прагмаэстетической уникальностью [Гальперин 1981; Тураева 1986; Кузьмина 1999; Николаева 1998; Лукин 1999; Тюпа 2001 и др.];

- лингвоцентрический (аспект соотнесенности «язык - текст») [Винокур 1991; Ларин 1974; Язык Толстого 1979; Степанов 1988; Кожин 2007; Горшков 2000; Кожевникова 1986; Ионова 1989; Зубова 2000; Патроева 2002 и др.], обусловивший необходимость обращать внимание на специфику функционирования языковых единиц и категорий в условиях текста, на контекстуальные приращения, на средства и способы выражения подтекстовой информации, создание тех или иных художественных приемов, на реализацию в тексте, в индивидуально-авторской стилистической системе эстетического потенциала звукорядов, слов, лексико-грамматических категорий и словесных конструкций.

Отметим также, что хотя прямой ориентации на лингвосанергетическую парадигму, ее понятийный аппарат наше исследование не имеет, однако в ряде случаев представленная в нем интерпретация линводинамики сверхтекста оказывается сообразной тому представлению о «внутренней жизни» текста, которое нашло отражение в концепциях, рассматривающих текст как синергетическую систему, прежде всего в работах Н.Л. Мышкиной [1998], H.A. Кузьминой [2004]. И это понятно, поскольку цель и в том и в другом случае преследуется одна -описать те свойства и особенности текстов, которые обеспечивают возможность порождения смыслов, их «самодвижение» в рамках целостных, но открытых и диссипативных концептуально-семантических образований («в любом реальном тексте наблюдаются самодвижущиеся процессы» [Мышкина 1998: 13]), иначе говоря, выявить те свойства и особенности текстов, благодаря которым возникают их суммативные и интегративные совокупности - сверхтексты.

Для достижения поставленной цели и решения задач исследования в работе использовались методы и приемы как общенаучные (наблюдения, систематизации, классификации, описания, моделирования и др.), так и методы филологического (лингвистического, литературоведческого) анализа: герменевтический, семантико-стилистический; сопоставительно-стилистический; дискурс-ный, контекстологический, композиционный, структурно-семиотический, каждый из которых нацелен на изучение особенностей сверхтекста как целостной единицы, а также функционирования текстуальной единицы как в рамках целого текста, так и сверхтекста, что позволяет решать проблемы о смысловом сгущении, наращении, смысловой трансформации, о транспонировании и интроек.-ции объективных («свершившихся») смыслов в границах пространства сверхтекста; интертекстуальный, позволяющий фиксировать выход текста за пределы себя в мультитекст культуры, в пространство текстовой концептосферы и обратное движение, обогащающее смысловой потенциал текста; концептуальный анализ; методика моделирования текстовых пространств; принципы и приемы стилистики декодирования; мотивный анализ; биографический метод13 и др.

В работе выдвигаются следующие гипотезы:

1. Сверхтекст создается на основе направленной ценностно-смысловой установкой актуализации «памяти живого поэтического слова» (H.A. Фатеева) в рамках усмотренной целостности некоторого числа самостоятельных текстов.

2. Осознание целостности некоторого числа автономных текстов становится пусковым механизмом для переключения в режим нелинейного прочтения (перечитывания) текста - интроспекции, для направленной предактуализации их ассоциативно-смысловых связей и парадигм разного порядка цельностей и, в конечном итоге, для деавтоматизированного их восприятия и осмысления.

3. Проявленные сверхтекстовые отношения непременно сказываются на

13 См. о методах филологического анализа: [Болотова 2007:413-486].

22 смысловой структуре коррелирующих текстуальных единиц, обнаруживая их полифоничность (М. Бахтин) как результат актуализации тех потенциальных концептуальных смыслов языковых единиц, «свернутых текстов», которые стоят за ними, что в иных условиях могло или вовсе не осознаваться, или улавливаться сугубо в виде мерцающих, неидентифицируемых смысловых обертонов, коннотативного фона.

4. Отношения соотносящихся в рамках сверхтекста текстуальных единиц имеют метатекстуальный и «тропеический» характер, а временной параметр в цепочке «претекст — текст» теряет свою значимость14.

Положения, выносимые на защиту:

1. Сверхтекст - это ряд отмеченных направленной ассоциативно-смысловой общностью (в сферах автора, кода, контекста или адресата) автономных словесных текстов, которые в лингвокулыурной практике актуально или потенциально предстают в качестве целостного, интегративного, диссипативного словесно-концептуального образования, как составляющая ахронического культурного пространства - национальной текстовой концептосферы. Основными условиями проявления сверхтекстовой сущности является феномен «профилированного чтения» (Р. Барт) как вид культурной практики, усмотрение целостности ряда текстов, актуализация релевантных метаконцептов, отвечающих за выбор способа интерпретации текста, за переключение с одного кода семиотического осознания текста на другой, за переход из одного режима культурной практики («чтения для удовольствия») в другой (чтение «профилированное», профессиональное).

2. Сверхтекст — это динамическое, многомерное, кросс-темпоральное, кросс-референтное, актуально или потенциально кросс-персональное, полижанровое, полистилистическое образование, находящееся в зависимости от полагаемого автором (составителем, интерпретатором) сверхтекста принципа ценностно-смысловой центрации, которая предусматривает выдвижение в качестве приори

14 Ср.: «любое интертекстуальное отношение строится на взаимопроникновении текстов разных временных слоев, и каждый новый слой преобразует старый. В этом смысле отношение между данным текстом и его претекстом становится подобным тропеическому, и, как считают американские деконструктивисты, "на первый план в качестве смыслопорож-дающих выдвигаются внутренние элементы языка, якобы имманентная ему "риторическая форма", освобождающая его от прямой связи с внеязыковой реальностью" (см.: [Ильин 1996: 189])» [Фатеева 2000:13]. тетаых тех или иных смыслов (текстов), определяя вектор вероятностного ассоциирования и актуализации содержания релевантных концептов; мотивирует способ распределения и взаимодействия в едином семантическом пространстве сверхтекста его разноуровневых составляющих, обеспечивая оптимальную устойчивость (равновесие) системы.

3. Сверхтекст открыт для множества интерпретаций (количественный аспект), и потому для вариативных линеаризаций (качественный аспект) - т.е. для прочерчивания определенных смысловых траекторий в нелинейном словесно-смысловом пространстве, но в соответствии с принципом центрации, не противоречащим авторской концепции текста. Сверхтекст проявляет системные свойства каждого из входящих в него текстов, при этом в той или иной его составляющей - отдельном тексте, субтексте, подтексте в той или иной мере находят отражение свойства целого - сверхтекста.

4. Цельность, понимаемая как парадигматический феномен, является конститутивным компонентом сверхтекста, обеспечивающим его концептуально-семантическую протяженность (итеративность) и коммуникативно-смысловую целостность. В сверхтексте проявление парадигм цельностей находится в зависимости от принципов его моделирования (интерпретации) - «вненаходимо-сти» точки зрения интерпретатора; усматриваемой целостности; принципа контекстуальности; принципа релевантности/нерелевантности тех или иных контекстов; центрации актуализируемых и предактуализируемых смыслов и смысловых элементов.

5. Типологическая классификация сверхтекстов может быть построена с ориентацией на концептуальное содержание составляющих модели первичного и вторичного звена литературной коммуникации, с учетом статуса и ценностно-смысловых позиций авторов сверхтекстов и метасверхтекстов, а также внутренних субъектов текстовой деятельности, общих особенностей референта, кода составляющих сверхтекста и метасверхтекста, характера смыслового сцепления, количественного состава текстов, объединяемых в сверхтекст или метасвер-хтекст, степени известности последних. Возможно выделение таких сверхтекстов и метасверхтекстов, как: актуальные, актуализированные и потенциальные; индивидуально-авторские, коллективно-авторские, квазиавторские, анонимно-авторские; собранные и несобранные; однотипно и неоднотипно структурированные15; сильные и слабые с жесткой и нежесткой структурой; тематические -локальные, именные, событийны и др.

6. Предельной, минимальной формой воплощения сверхтекста является семантически производный, «вторичный» текст, содержащий в «свернутом» виде иной текст, по отношению к которому метатекстуальная структура вторичного текста выполняет функцию модально-смысловой центрации. Показательным образцом предельно-минимального сверхтекста является синтетический сильный с жесткой структурой текст литературной пародии. В пародийном сверхтексте важным фактором смысловой центрации является предопределенная жанровым метаконцептом пародии установка на комический способ представления особенностей прототекста.

7. Ценностно-смысловое центрирование в авторских сверхтекстах обусловливается «текстом жизни» автора, авторскими эстетико-мировоззренческими установками и отражающей их системой словесно-концептуальных соответствий (сквозные словесные ряды и релевантные им концепты и метаконцепты, доминирующая текстовая модальность, концептуальные смыслы заглавия, эпиграфов, метатекстуальных структур и др.), а в локально-авторском - еще и соотнесенностью «локально» отмеченных словесных рядов с одним и тем же референтом - «местом памяти».

8. Система прагмасемантических актуализаторов сверхтекста позволяет ориентироваться в словесно-концептуальном пространстве сверхтекста, выбирать релевантный режим интерпретации, инициирует направленные процессы смыслопорождения, которые осуществляются на основе, с одной стороны, центростремительных межтекстовых связей (в рамках сверхтекста) и, с другой-центробежных интертекстуальных связей, ориентированных в сферу смыслов тех текстов и контекстов, которые находятся вне сверхтекста, но в пределах актуальной для него части текстовой концептосферы, и, будучи актуализированными, интроецируются в текст, обусловливая его смысловую глубину. Благодаря центростремительным связям происходит стяжение текстов в едино-цельную конст

15 Критерий противопоставления сверхтекстов на основе присущей им оппозиции «однотипно-структурированный / неоднотипно-структурированный» предложен Н. А. Купиной и Г.В. Битенской. Очевидна его перекличка с понятием кросс-жанровости, которое используется в работах В.Н. Топорова. рукцию, благодаря центробежным — очерчиваются контуры «вписанности» сверхтекста в релевантное для него пространство текстовой концептосферы.

Материал исследования. Массив сверхтекстов представляет собой достаточно обширный и разнородный в языковом плане материал. Поэтому выбор текстов для анализа определялся исходя из проблематики и задач исследования. Представлялось важным представить наиболее типичные разновидности сверхтекста, определить смысловые корреляции между авторским содержательным принципом смысловой центрации, находящим выражение в разной текстовой модальности, системе актуализированных концептов, предметно-логическом плане текстов и пр., и направлением актуализационных процессов в интегратив-ном семантическом пространстве сверхтекста.

Для описания таких разновидностей сверхтекста, как коллективно-авторский, индивидуально-авторский, индивидуально-авторский «локальный» были, соответственно, взяты тексты «Свистка» (1859-1863) - сатирического приложения к журналу «Современник»; тексты произведений В.М. Гаршина,-. поэтические и критические тексты З.Н. Гиппиус. Считаем, что есть много подтверждений того, что в литературно-общественном сознании эти тексты воспринимаются как некие целостные словесно-концептуальные образования, однако в таком аспекте они никогда не исследовались. К тому же и тексты «Свистка», и тексты произведений Гаршина, Гиппиус недостаточно изучены с точт ки зрения металингвистики и лингвопоэтики.

Постановка вопроса о предельно-минимальной форме воплощения сверхтекста обусловила обращение к классическим и современным текстам литературной пародии. Компактность синтетичной формы, политекстуальность, конструктивная упругость, центрирующая роль жанровой комической модальности, смысловая уплотненность и в то же время достаточная смысловая обозримость, преимущественно явным образом выраженная коммуникативно-смысловая установка, акцентированная тем или иным способом система прагматических актуа-лизаторов, механизация, доведение до штампа большого ряда художественных приемов (что особенно характерно для современной литературной пародии) -именно эти особенности пародийных текстов и обусловили их привлечение в качестве рабочего материала для исследования межтекстуальных связей своего рода механизма концептуализации текста, той системы прагмасемантических актуализаторов, которая обеспечивает целостность сверхтекстового образования, заключающего в себе М-арное число автономных текстов.

Теоретическую значимость работы определяют следующие представленные в ней результаты:

- эксплицированы основные теоретические положения, на основе которых складывалась теория сверхтекста и которые в работе получили свое развитие;

- предложена обобщающая дефиниция понятия «сверхтекст»; определены принципы и приемы его филологического анализа;

- на достаточно широком материале обоснован подход к моделированию сверхтекста на основе презумпции его целостности, что позволило выявить механизмы, обусловливающие разной степени смысловое стяжение текстов и возникновение сильных и слабых сверхтекстов с жесткой и нежесткой структурой; а также подход, учитывающий принцип смысловой центрации, создающий возможность определять направление интерпретации сверхтекста;

- раскрыта роль парадигм цельности, репрезентируемых сквозными словесными, роль метаконцептов, коррелирующих с главенствующими целевой и прагмаэстетической установками сверхтекста и преломляющих в силу этого свое содержание в словесно-образную структуру текста, как конституэнтов динамического диссипативного сверхтекстового образования;

- предложена типология сверхтекстов, содержание рубрик которой обусловлен особенностями модели первичной и вторичной литературной коммуникации, метаконцептами, отражающими некоторые особенности ее структуры;

- показана роль средств комической и трагической модальности в кон-ституировании сверхтекстовых единств;

- представлены описания разных аспектов моделей индивидуально-авторского Гаршинского текста; индивидуально-авторского локального Петербургского текста З.Н. Гиппиус; коллективно-авторского сверхтекста «Свисток»;

- охарактеризованы структурные, прагмасемантические, концептуальные особенности предельно-минимальной формы реализации сверхтекста на примере пародийного битекста.

Практическая значимость работы состоит в дальнейшем углублении методики анализа канонических и неканонических текстов в аспекте смысло-порождающей деятельности. Содержащийся в работе фактический материал может послужить основой для составления комментариев к произведениям изученных авторов, для создания словарей концептов. Ее результаты могут также использоваться в вузовских курсах «Филологический анализ текста», «Лингвистика текста», «Теория литературы», «История русской литературы», «История русского литературного языка», в спецкурсах по различным аспектам языковой картины мира, теории текста, лингвокультурологии. Основные выводы работы могут быть учтены при разработке новых обучающих методик как в школьной, так и вузовской практике.

Апробация работы. Результаты исследования были изложены в докладах на международных, всероссийских и межвузовских конференциях: «Текст и методика его анализа» (Харьков, 1994); «Человек: язык, культура, познание» (Кривой Рог, 1995, 1997); «Семантика и прагматика слова и текста» (Северодвинск, 1995, 2005); «Проблемы литературы XX века: в поисках истины» (Архангельск, 2003); «Проблемы концептуализации действительности и моделирования языковой картины мира» (Архангельск, 2002, 2005); «Ломоносовские чтения» (Архангельск, Северодвинск 1997, 1998, 2000, 2003, 2005, 2007); «Изменяющаяся Россия: новые парадигмы и новые решения в лингвистике», Кемерово, 2006); «Иностранные языки и литературы в системе регионального высшего образования и науки» (Пермь, 2006); «Масловские чтения» (Мурманск, 2005, 2006); «Лексико-грамматические инновации в современных восточнославянских языках» (Днепропетровск, 2007); «Национальный семиозис (дискурсы идентичности)» (Сыктывкар, 2007); «Концепт и культура» (Кемерово, 2008) и др.

Основные положения и выводы диссертации отражены в 8 публикациях в изданиях, рекомендованных ВАК РФ («Вестник Поморского университета» (2003, 2006, 2008), «Русский язык в школе» (2007, 2008), «Филологические науки» (2007), «Известия РГПУ им. А.И. Герцена» (2008, 2008); в монографиях (2004, 2007); а также в статьях, опубликованных в журналах и сборниках научных трудов.

Апробация изложенной в работе концепции сверхтекста нашла отражение в двух подготовленных под научным руководством соискателя и защищенных кандидатских диссертациях: Гаврищук Е.А. «Петербургский текст З.Н. Гиппиус» (Северодвинск, 2004); Лепеховой О.С. «Этическое пространство сверхтекста В.М. Гаршина» (Северодвинск, 2006).

ЧАСТЬ I

ТЕКСТ, ГИПЕРТЕКСТ, СВЕРХТЕКСТ: ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ И АСПЕКТЫ ИЗУЧЕНИЯ

Заключение научной работыдиссертация на тему "Сверхтекст: семантика, прагматика, типология"

Выводы

Текст жизни» Зинаиды Гиппиус таит в себе многие ключи к разгадке мировоззренческого компонента ее текстов, феномена ее творческого стиля («стиль как духовный тон порождает соответствующий себе порядок» [Аветян 1989: 187]). Метатекстовая составляющая сверхтекста Гиппиус позволяет увидеть в динамике, в развитии ее концепцию творческой личности, познавать смысловую многоаспектность ее полемически заостренного поэтического слова, философическую многогранность ее лирического субъекта. Истинный поэт в своем развитии, согласно убеждению Гиппиус, проходит несколько ступеней - декадентство («самодовлейное и слепое одиночество»), индивидуализм (обретение «своего отдельного, ему одному соответственного места в истинной общности») и подвижничество на пути религиозно-общественной деятельности (служение истине «последнего царства») [Гиппиус 2003: 136, 134, 132, 126, 140 и др.].

Выдвижение на роль центрирующего компонента мировоззренческих установок поэта, содержание которых в литературно-критических, публицистических, дневниковых текстах Гиппиус находит прямое выражение в форме развернутых суждений («интеллективных» словесных рядов), направленно проявляет в ее поэтическом сверхтексте им релевантную сложную, разветвленную сеть образно-словесных рядов, подчеркнуто сориентированных в смысловую сферу ценностно-идеологических концептов бога, любви, свободы, дьявола, хама. Актуализационные процессы, осуществляемые в системе данных концептуально-семантических координат, обусловливают порождение религиозно-философских смыслов, обеспечивающих индивидуально-авторскую неповторимость, определенную стабильность динамической системы сверхтекста.

Выдвижение на роль центрирующего компонента доминантных смыслов из сферы концепта "ПЕТЕРБУРГ" несколько меняет «траекторию» смысловых линеаризаций в сверхтексте, внимание при осмыслении текстов Гиппиусв этом случае концентрируется прежде всего на тех сквозных словесных рядах (именные группы, имена собственные, местоимения, символические цветоно-минации, прецедентные феномены, поэтические формулы, метатекстуальные и интертекстуальные включения и др.), посредством которых реализуется кроссреференция к локусу Петербурга. При этом Петербург как референт сверхтекста воспринимается в динамике, обнаруживая в себе все новые и новые свойства и характеристики, актуализируя и развертывая смысловой потенциал концепта "ПЕТЕРБУРГ", поставленного ему в соответствие. Что касается порождаемых новых смыслов, то все они находятся в согласии с концепцией петербургского текста-инварианта, его максимальной смысловой установкой.

Таким образом, Петербургский текст З.Н. Гиппиус мыслится как внутреннее взаимосориентированное единство концептуального и семантического пространств. Языковые единицы под воздействием интенциональной установки оказываются «наведенными» на определенные концепты, на их определенные смысловые зоны. Иначе говоря, смысловой импульс, возникающий на основе семантики языковых единиц, проецируется в сферу релевантного концептуального содержания, обогащается им, попутно обусловливая ассоциативно-смысловые интроекции из содержания актуализированных концептов.

Ассоциативно-образный потенциал словесных рядов Петербургского текста З.Н. Гиппиус находится в непосредственной обусловленности от максимальной смысловой установки Петербургского текста, от мировоззренческих установок поэта, от направляемых ими корреляций между языковой семантикой и концептуальными смыслами, составляющими содержание концепта "ПЕТЕРБУРГ", от актуализационного процесса, осуществляемого в рамках словесно-концептуального пространства локально-авторского Петербургского текста.

В сверхтексте при помощи текстуальных единиц, фокусирующих на себя энергию актуальных для Петербургского текста смыслов, реализуется не только ситуация сообщения, но и, в силу их прецедентности, ситуация метасо-общения. Тем самым создается многоплановость текстуальной единицы: с одной стороны, она выражает смысл, соответствующий референту (ситуации, т.е. обозначаемому в сообщении положению дел) высказывания, с другой - она участвует в актуализации релевантных для нее метасмыслов, относящихся к той или иной ценностной сфере концепта "ПЕТЕРБУРГ", в образовании соответствующих модально-оценочных рамок. Конфликт разных смыслов предопределяет семантическую глубину слова-образа, его многомерность.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Массив текстов, организующий культурное пространство, определенным образом структурирован, в нем обнаруживаются парадигматическое, синтагматическое, батизматическое измерения. Однако текстовые парадигмы и синтагмы представляют собой лишь некий каркас, некую динамическую схему проистекающих в культуре процессов, реальность же существования сверхтекстов может быть эксплицирована и объективирована только посредством метаописания, при этом созданные метатексты потенциально или актуально оказываются включенными в те или иные сверхтекстовые образования. Тем самым осуществляется движение от созданного к несотворенному, от индуцированного к индуктору. Внутренняя форма термина «сверхтекст» как раз и заключает в себе информацию о наличии в лингвокультурном пространстве текстовых объединений, возникших на основе смысловой аттракции автономных текстов, в ней же зафиксирован опыт рецепции конкретных текстов в аспекте присущей им «сверхсемантично-сти» (В.Н. Топоров), сверхцелостности, подчиненности единой максимальной смысловой установке. За сверхтекстом всегда стоит модель многомерного и нечетко проявленного мира, всегда обнаруживается некое множество референци-альных оснований (кросс-референция), стянутых воедино принципами, констатированными опытом предварительной перцепции, предзнанием составляющих сверхтекста, усмотрением горизонта его целостности. «Истинная система та, которая возникает в деятельности соединения, осмысления материала - рефлективная система» [Аветян 1989: 164].

В качестве предмета научного моделирования, анализа, интерпретации сверхтекст представлен в структурно-семиотических, культурологических исследованиях В.Н. Топорова, Ю.М. Лотмана, З.Г. Минц, М.В. Безродного, A.A. Данилевского, Т.М. Николаевой, Н.Е. Меднис, В.В. Абашева и др.; собственно лингвистический аспект сверхтекста акцентирован в работах H.A. Купиной и Г.В. Битенской, В.М. Амирова, Л.В. Ениной и др. Однако проблематика, связанная с феноменом сверхтекста, была обозначена значительно раньше, в работах русских филологов начала и середины XX века - A.A. Потебни, Д.Н. Овсянико-Куликовского, А.Н. Веселовского, В. Брюсова, А. Белого, В.Я. Проппа, Н.П. Анциферова, М.М. Бахтина, Л.В. Пумпянского, В.В. Виноградова, Г.А. Гуковского и др. Следует подчеркнуть, что в активный научный оборот, и прежде всего в литературоведческих, лингвокультурологических исследованиях, понятие «сверхтекст» вошло после широкого признания трудов В.Н. Топорова, посвященных Петербургскому тексту. В концепции Топорова сверхтекст - это синтетическое сверхсемантичное (концептуальное) образование, вбирающее в себя некоторое число неоднородных в плане жанра, времени создания, авторства текстов, отмеченных единством целевой установки и соотнесенностью с единым внетекстовым объектом (Петербургом). Концепция Топорова обладает неоспоримой научной значимостью потому, что она, отрицая абсолютизацию диахронического подхода к изучению литературных текстов, утверждает в качестве равноправного с ним синхронный подход, вневременной взгляд на пространство интегрированных в сверхтексте произведений. Истоки же понятия «петербургский текст» находятся несомненно в русской символистской литературе, в которой были намечены и его временные, и идейно-смысловые рамки.

Симптоматично, что первые работы по проблемам сверхтекста, первые его модели появились в период структурализма и постструктурализма, в период новой «лингвистической смуты», когда стали интенсивно размываться границы между лингвистикой и литературоведением, между семантикой и психологией, между диахроническим и синхронным описанием, языковыми и речевыми употреблениями, между словарной и энциклопедической информацией, когда оспаривались наиболее общие принципы лингвистического описания - принцип экономии, принцип общности, редукционизма и пр.1, когда утверждал себя принцип антропоцентризма, сделавший «точкой отсчета тех или иных явлений» человека, вовлекший человека в этот анализ, определивший «перспективы и конечные цели» этого анализа [Кубрякова 1995: 212], когда лингвистика в каком-то смысле повернула назад - к историко-философским традициям конца XIX - начала XX в.

Сверхтекст - это явление многофакторное. В числе побудительных причин все возрастающего интереса к его феномену, к методологическому и теоретическому его обоснованию следует назвать: утвердившийся в современной гуманитаристике взгляд на мир как совокупность нелинейных процессов и на культуру как явление принципиально по

1 См. об этом [Рахилина 2000: 378]. лисемиотичное, ахроническое, манифестируемое «спектром текстов» (Ю.М. Лотман); как на «форму бытия и общения людей различных - прошлых, настоящих и будущих - культур, форму диалога и взаимопорождения этих культур» [Библер 1991:289];

- отказ от жесткого противопоставления текст — тексты и, как следствие, понимание текста как единицы текстовой концептосферы, как «генератора новых смыслов», «конденсатора культурной памяти»; как самое «памяти культуры» (Ю.М. Лотман, Р. Барт, Ж. Деррида);

- осознание языка как самого существенного показателя диалогизма: «Диалогическое общение и есть подлинная сфера жизни языка» [Бахтин 1994: 397]; бурное развитие диалогических технологий, появление гипертекста - продукта электронных «диалогических» технологий, информационно-коммуникативного феномена, нелинейного, обладающего разветвленной и упорядоченной системой ссылок;

- выдвижение концепции «нелинейного письма» (Ж. Деррида) и открытие гипертекста постструктуралистского и постмодернистского толка - ментального, и книжного аналога электронного гипертекста, совпавшее со становлением французской генетической критики;

- признание синергетической теории диссипативных структур, обосновывающей возможность возникновения порядка из динамического хаоса как потенциальной сверхсложной упорядоченности (И. Пригожин, И. Стенгерс). Диссипа-тивные структуры возникают вдали от равновесия и дают возможность перехода к организованному, динамическому хаосу. При этом самоорганизовываться может лишь динамическая система, а само ее движение всегда нелинейно. Важней шим признаком самоорганизации системы признается обмен энергией, информацией с внешней средой. Процессы самоорганизации подчиняются принципам кооперативности и когерентности2;

- выход лингвистической теории за рамки детерминизма языка (теория деривации школы Л.Н. Мурзина, которая ориентировалась на когнитивные и дискурсивные аспекты изучения текста3; концепция языкового существования Б.М. Гаспарова [1996], различные теории интертекстуальности), осознание того, 2

См. об этом: [Тоффлер 1986; Добронравова 1990; Ершова-Бабенко 1992 и др.]. з

См. обсуждение данного вопроса: [Алексеева 2006].

491 что «в языке как системе уже представлен человек как порождающий и распознающий разные виды языковой деятельности, как человек творчества и как человек дискурса», а человеческий язык - это не только денотативная, но и конно-тативная система [Ревзина 2004];

- возродившееся и приобретшее новые перспективы культурно-философское понимание язьжа как «дома духа народа», которое акцентирует внимание на эстетической значимости языка;

- сложившаяся теория цикла (цикловедение) (З.Г. Минц, В.А. Сапогов, М.Н. Дарвин, JI.E. Ляпина, Р. Фигут, И.В. Фоменко, H.H. Старыгина и др.);

- стремление литературы освободиться от своей «миметической референции» (Дне. X. Миллер) и найти источники развития уже внутри себя;

- построение активной ассоциативной грамматики, подход к ассоциативно-вербальной сети как к гипертексту и др. [Караулов 1999] и др.

Концепции гипертекста, в частности, задали новый угол зрения на такие характеристики текста, как нелинейность, коннотативностъ, цитатность, метатек-стуальность. Оказавшись в позиции выдвижения, благодаря электронным технологиям и постмодернистским культурным практикам, эти свойства текста имплицировали свою изначальную принадлежность языку и литературному тексту как сфере пресуществления языка, сфере, в которой производится норма язьжа, обеспечивающая определенную стандартность текста, и производится антинорма - «движущая сила в текстообразующих процессах», которая делает текст индивидуально-неповторимым и создает определенные предпосылки для развития язьжа [Мурзин 1989: 9]. «Гипертекстовый бум» сыграл свою роль в том, что вопросы о межтекстовых связях, о «маркерах интертекстуальности», о «границах текста», диалогичности текста», о цикличности и обратимости «поэтических формул», о «памяти слова» и др. обрели полновесный статус вопросов лингвистических.

Лингвистическим основанием, позволяющим выделять текстовые (субтекстовые) парадигмы в качестве конститутивных компонентов сверхтекста, на наш взгляд, могут служить пересекающиеся понятия цельности и словесного ряда. На понятии цельности базируется концепция текстов-примитивов Л.В. Сахарного, оно же просматривается в понимании словесного (семантического) ряда в работах В.В. Виноградова и А.И. Горшкова, а также «готового предмета» в работах

А.К. Жолковского. Цельность, понимаемая как парадигматический феномен, позволяет идентифицировать в ряде текстов редуплицируемые семантические компоненты, которые восходят к некоему инварианту, корреспондирующему с определенной целевой и прагмаэстетической установкой, которая определяет характер направленной модализации и текстуализации и, будучи сопряженной с мета-концептами, способствует транспонированию смыслов в границах не отдельного текста, а текстов, составляющих сверхтекст. При этом вариантные реализации могут быть представлены по-разному в той или иной составляющей сверхтекста, то более развернуто, то более свернуто, с меньшей или большей степенью детализации, но, главное то, что различные словесные репрезентации инварианта сохраняют («помнят») его модально-оценочную отмеченность, что обусловливает их прагматическую неоднозначность, возникновение эффекта диалогичности, полифоничности. Рассматриваемое с точки зрения структурированной цельности, слово уже выступает не только в статусе единицы словаря языка, не только в статусе строительной единицы текста, но и как единица компрессивная, заключающая в себе свернутый текст, репрезентирующая его цельность. Предложенное Л.В. Сахарным и A.C. Штерн понимание цельности согласуется с положением об относительном характере автономности текста, о проницаемости его границ (эта мысль обосновывалась уже в работах А.А.Потебни, А.Н. Веселовского и др.), что вовсе не упраздняет целостности того или иного текста, вовлеченного в сверхтекстовую конструкцию, но соподчиняет их ее единой целевой установке. Цельность как конститутивный компонент сверхтекста, обеспечивающий его семантическую итеративность, проявляется в форме различных словесно-семантических рядов (в терминологии Л.В. Сахарного текстов-примитивов).

Продуктивной для становящейся теории сверхтекста является концепция семантического пространства в том виде, в котором она представлена в работах Т.М. Николаевой, В.Н. Топорова и др., их идея о том, что смысл текста репрезентируется «смысловыми квантами», которые не привязаны жестко к каким-либо контактирующим грамматически оформленным единицам. В границах усматриваемой целостности ряда целостных текстов, уже в силу этого усмотрения, такого рода смысловые переклички, оказываются актуально воспринимаемыми, что способствует сцеплению разножанровых, разновременных, разноавторских текстов, преодолению их дискретности. Находящейся в русле этих идей нам видится и идея о присущей текстам «памяти» (Ю.М. Лотман), которая послужила отправной точкой для описания механизмов межтекстового взаимодействия в исследованиях H.A. Фатеевой, H.A. Николиной и др. ученых.

Для теории сверхтекста является безусловно важным открытие ученых-когнитивистов, что в процессе восприятия текста активируется большая часть парадигмы значений многозначного слова, при этом неактуальные значения и смыслы создают своего рода ценностно значимый, эмоциогенный, коннотатив-ный фон, порождая шлейф «мерцающих», неструктурированных смыслов. В сверхтексте многозначность, смысловая полифония таких единиц под воздействием единиц, направленно ассоциируемых из сопредельных текстов, значительно возрастает.

В своей работе мы стремились обосновать понимание сверхтекста как некоего центрируемого прагмацелевой установкой класса текстов, которые в силу этого начинают проявлять потенциально свойственную им ассоциативно-смысловую общность в сферах автора, кода, контекста, адресата, что и позволяет в культурной практике воспринимать эти тексты в качестве интегративного, целостно-единого словесно-концептуального образования. Сверхтекст в своей сущности представляется нам целостным, динамическим, но семантически дис-сипативным (т.е. не имеющим четких семантических границ) образованием, обладающим подвижной и многомерной смысловой структурой. К сверхтексту вполне приложимы определения цикла, используемые в работах цикловедов: «произведение произведений» (М.Н. Дарвин), «целостность целостностей» (Л.С. Яницкий). Но если в теории цикла исследователи идут традиционным путем, от постижения целостности малых форм к более объемным - от текста к циклу, к книге, а далее к текстовым ансамблям, по сути, отталкиваясь от материальной формы воплощения некоторых текстов, то при исследовании сверхтекста, на наш взгляд, точкой отсчета должна стать презумпция реальности сверхтекста, его целостности, его актуального/потенциального наличия в концептосфере культуры. Такой дедуктивный путь исследования не нов, его истоки находятся в филологических исследованиях начала XX века, а также в иных областях гума-нитаристики, в частности в гештальт-психологии.

Первостепенными фактором моделирования сверхтекста являются профилированное (в бартовском понимании) прочтение ряда текстов и «вненаходимая» позиция, точка зрения исследователя (М.М. Бахтин), что определенным образом проясняет контуры потенциального сверхтекста, открывает горизонт его целостности. Тем самым определяется и содержание принципа усматриваемой целостности сверхтекста. Презумпция целостности сверхтекста устраняет необходимость учета линейности текста, порядка следования текстов, определяет содержание принципа нелинейного осмысления сверхтекста. Данный принцип, как и принципы контекстуальности, релевантности/нерелевантности тех или иных контекстов, центрации актуализируемых смыслов определяют характер «внутренней жизни» сверхтекста, т.е. процессов семантического взаимодействия его разнородных контактных или дистантных текстуальных компонентов, процессов смыслового обмена, транспонирования, коннотативно-смысловой иррадиации, интроекции объективных смыслов и смысловых элементов из актуализированных и предактуализированных сфер концептов.

Контекстуальность, согласно феноменологическому подходу, представляет собой способ текстуальной рефлексии, позволяющей узнавать некое текстуальное бытие-при, некую интенциональность, проявлять интерпретируемый компонент. Контекст проясняет контуры ситуации общения «культур-личностей» через «произведение» (B.C. Библер). Принципа релевантности/нерелевантности контекстов обеспечивает потенциальную множественность интерпретаций, смысловых линеаризаций в семантическом пространстве сверхтекста. Принцип смысловой центрации предполагает выдвижение в качестве приоритетных (но не противоречащих авторской концепции) тех или иных смысловых установок, цельностей и рассмотрения семантических структур сопрягаемых в единое целое текстов в свете доминирующих «смыслообразов». Обозначенные принципы находятся в согласии с выделенными В.Н. Топоровым характеристиками сверхтекста.

Центрация детерминирует внутренние процессы "самодвижения" текстов и их отмеченных цельностью фрагментов (субтекстов, различных типов "текстов-примитивов") в границах сверхтекста, проясняет целостность его конструкции, при этом диахронический принцип теряет свою актуальность, а кросс-жанровость, кросс-темпоральность, кросс-персональность не только не мешают признавать сверхтекст единым, но, говоря словами В.Н. Топорова, "напротив, помогают этому снятием ограничений как на различие в жанрах, во времени создания текста, в авторах". Во внутреннем пространстве сверхтекста можно различать процессы смыслопорождения, инициируемые, с одной стороны, центростремительными межтекстовыми связями (в рамках сверхтекста), с другой - центробежными интертекстуальными связями. В силу действия первых происходит «самодвижение», смысловая аккомодация, взаимодействие текстовых и текстуальных составляющих сверхтекста, в силу действия вторых — инициируется направленное интроецирование в сверхтекстовое пространство смыслов из актуализированных текстов, не входящих непосредственно в структуру сверхтекста. В конституировании внутренней структуры сверхтекста принимают участие когнитивно-концептуальные и языковые единицы разных уровней, их внутренние связи, контекст.

Поскольку теория сверхтекста еще не сложилась и в науке отсутствует единое понимание его сущности, постольку вопрос о типологии сверхтекстовых образований в филологии в настоящее время разве что только ставится (H.A. Купина, Г.В. Битенская). Представляется возможным в качестве социально маркированного параметра типологии сверхтекстов использовать принцип усматриваемой целостности сверхтекста и степень его известности среди носителей культуры. На этой основе выделяются, во-первых, актуальные («сбывшиеся») сверхтексты (Пушкинский сверхтекст, «Штирлиц-текст»); во-вторых, актуализированные сверхтексты, целостность которых является предметом рефлексии специалистов-филологов, критиков (Итальянский текст русской литературы); в-третъих, потенциальные сверхтексты, еще не «сбывшиеся», актуализация которых всецело зависит от культурно-временного и субъективного факторов. Обретете текстом культурной значимости находит выражение в создании метатекста (метатекстов) и, следовательно, потенциального сверхтекста, таким образом, типология сверхтекстов должна учитывать не только сверхтексты, интегрирующие тексты первичные, но и сверхтексты, охватывающие тексты вторичные, а также первичные и вторичные - гетерогенные сверхтексты. Обращение к модели литературной коммуникации и метакоммуникации, и прежде всего к их начальным звеньям, представленным полифункциональной фигурой автора, позволяет говорить о своего рода парадигме авторских сверхтекстов и метасверхтекстов, которую составят собственно авторские и квазиавторские сверхтексты и ме-тасверхтексты - художественные, литературоведческие, литературнокритические и т.д. (сборники, антологии и пр.). Собственно авторские сверхтексты - это совокупность текстов одного или нескольких авторов (индивидуально-авторские и коллективно-авторские), включая случаи, когда автором выступает некое обобщенное лицо, народ как автор (анонимно-авторские сверхтексты). Индивидуально-авторские сверхтексты могут включать все тексты того или иного конкретного автора (авторов); тексты, написанные им (ими) в определенный период творчества, на определенную тему, посвященные тому или иному лицу. Эти сверхтексты требуют обнаружения и экспликации установок, способов и средств, участвующих в их конституировании. Граница между коллективно-авторскими и квазиавторскими сверхтекстами диффузна, более точная классификация может строиться с учетом профессионального статуса составителя, редактора, с определением их роли в выражении сверхсмысловой установки, критерия актуальности (прецедентности) и др.). Вопрос об авторстве сборника - это всегда вопрос о сложном авторстве нескольких творческих субъектов (М.Н. Дарвин). В таких сверхтекстах могут обнаруживаться несколько векторов смыслового центрирования, между которыми будут создаваться различного рода смысловые, отношения. Ориентация на модель литературной коммуникации логичным образом провоцирует вопрос об адресованных сверхтекстах, а также о собранных, закрытых, сверхтекстах, с известным количеством составляющих их текстов, и несобранных (рассеянных), открытых сверхтекстах, ряд составляющих в них текстов не определен.

На основе критерия усматриваемой общности референта (события, локу-са, лица), объединяемых в рамках сверхтекста текстов выделяются различного рода тематические сверхтексты: событийные, локальные, именные. Критерий, отражающий общность природы структурной определенности (родовая, жанровая, стилевая) интегрируемых текстов, позволяет выделять однотипно и неоднотипно структурированные сверхтексты (H.A. Купина и Г.В. Битенская).

Учет критерия степени связанности, автономности текстов в составе сверхтекстового образования позволяет обозначить, с одной стороны, сильные сверхтексты, с другой - слабые сверхтексты. Сильными сверхтекстами являются прежде всего те, целостность которых мотивирована авторским замыслом и тем или иным образом эксплицирована, поэтому закономерно признавать таковыми стихотворные и прозаические циклы, пародийные и пародические тексты, классический текст в совокупности с его прецедентными метатекстами, некоторые журналы и пр. Среди сильных сверхтекстов, учитывая характер материальной формы репрезентации текстов и характер сцепления текстов, можно выделить, по крайней мере, две его крайние разновидности: интегративную совокупность (например, цикл, пародия и ее прототекст, авторский тематический сборник) и синтетическую целокупность - сверхтекст «свернутого» формата, в котором один текст (или многие тексты) инкорпорирован в другой. Структура интегративных сверхтекстов может иметь как жесткий, так и нежесткий характер, структура сверхтекста-целокупности - исключительно жесткая. Слабые сверхтексты представляют собой совокупности автономных текстов с «нулевой» степенью связности, их смысловое стяжение происходит, так сказать, ad hoc (литературные альманахи, жанровые антологии, различные журналы, тематические подборки и др.).

В качестве типологического критерия может выступать также модус и характер центрации — эксплицированный, имплицитный, приписываемый. Эксплицитная центрация сверхтекста находит выражение в прагматических актуализа-торах, часто рассредоточенных в эпитекстовых формах. В иных случаях содержание центрации определяется интуитивным или аналитическим путем при непосредственном обращении к содержанию внутренней структуры сверхтекста, путем проецирования на ряд текстов преднайденных смыслов, «текста жизни» писателя и пр. Упорядочивание, структурирование сверхтекста как результат усматриваемой его целостности есть форма обнаружения и выражения его сущности и, следовательно, возможности ее постижения, осмысления. Сверхтекст — это всегда «производство» нового текста на основе «воспроизводимых» текстов.

Типология сверхтекстов, как и типология лирического цикла, типология гипертекстов, не может быть построена на основе однородных признаков. Границы между разновидностями сверхтекстов подвижны, поскольку одни и те же тексты могут участвовать в конституировании разных сверхтекстов.

Примерами предельно-минимальной вербальной формы реализации сверхтекста являются пародийный текст, наряду с другими «вторичными» битекстами. В пародийном тексте можно видеть интегрированную целокупность нескольких текстов, соподчиненных главенствующей смысловой установке пародиста. Пародийный битекст создается и интерпретируется в соответствии с прагмаэстетиче-скими свойствами жанротипа. Одним из таким свойств является жанровая модальность, навязывающая комически-игровой режим восприятия прототекста, инкорпорированного в пародии и актуализируемого посредством его метонимических знаков. Имитативность как жанровая константа пародии обусловливает битекстуальный характер и смысловую глубину ее текстуальных единиц, тем самым усиливая степень связанности исходных семантических структур (прото- и метаструктуры), проявляя присущие сверхтексту свойства кросс-персональности, кросс-темпоральности, кросс-жанровости. Актуализируемый посредством прото-текстуальной структуры пародируемый текст позволяет реципиенту быть свободным в выборе эмпатии относительно того или иного субъекта текстовой деятельности — пародиста или протоавтора.

Система прагматических актуализаторов (прогностических, компенсирующих, делимитативных, оценочных, игровых) составляет содержание мета-концепта (жанротипа) литературной пародии и предопределяет стратегии порождения и осмысления текстов пародийного жанра. Прагматические актуализаторы вкупе с исходными семантическими структурами пародийного текста - протост-руктурой и метаструктурой - представляют собой базовые семантические конструкты, создающие условия для постижения его смысла. Осознание двуединой сущности пародийного текста, фокусирование внимание на системе прагматических актуализаторов, механизмах внутреннего межтекстового взаимодействия, интроекция концептуально значимых смыслов — все это позволяет восстанавливать коммуникативно-прагматическую «историю» текста в контексте его дискурса и овладевать пародийным смыслом.

Важнейшим средством создания прагмастилистического единства сверхтекста является текстовая модальность. Так, в сверхтексте журнального типа, к которому относится сатирическое приложение к журналу «Современник» — «Свисток» (1859-1863 гг.), в числе таких конституирующих структуру сверхтекста факторов, как единство эстетико-идеологических установок его авторов, единые принципы отбора и объединения материала, цельная система прагмаэстети-ческих приемов, авторитет Добролюбова и др., едва ли не главенствующим является установка на комический модус письма, претворившаяся в сверхтексте в ко-' мическую модальность, посредством которой разрушалась одна идеологическая мифология и утверждалась другая. Комическая модальность выражается посредством разнообразных речевых средств и приемов комического (литературная маска, иносказание, пародия, «чужое слово», псевдонимы, эпиграфы, антифразис, ассоциативная ирония и пр.), которые актуализируют систему взаимосориенти-рованных, связанных между собой концептов: "СМЕХ (=СВИСТ)", "МАСКА", "ИГРА" и др. Прагматическим ключом, настраивающий на соответствующий лад восприятие и способ интерпретации того или иного материала, выступает заглавие приложения, актуализирующее и иррадирующее оценочные смыслы, большинство из которых представлено в соответствующих «гнездах» словаря Даля.

В Гаршинском сверхтексте центрирующим содержанием, на наш взгляд, является прежде всего трагическая модальность, корреспондирующая с метакон-цептом "ТРАГИЧЕСКОЕ" и втянутыми в его орбиту концептами болезни, долга, совести, мотивирующим основанием для актуализации которых являются, с одной стороны, «текст жизни» писателя, с другой — знание концепции его текстов. Трагическая модальность толкуется нами как результат преломления, объективизации в речевой материи текста трагической прагмаэстетической установки, интенции автора, особенностей его трагического мировоззрения, миропонимания. Повторяющиеся из рассказа в рассказ ключевые элементы, организуя сквозные в сверхтексте словесные ряды, обусловливают транспонирование, экстраполяцию смыслов, порожденных в процессе интерпретации отдельного текста, в другой интерпретируемый текст, и тем самым создавая итеративное семантическое пространство, аккумулируя результаты порожденных смыслов. Трагическая текстовая модальность пронизывает все уровни организации художественной структуры Гаршинского текста - субуровень жанрового прототипа («память жанра»), событийный, субъектный, словесно-образный, мотивный и т.д.

Петербургский текст З.Н. Гиппиус представляет собой один из уникальных вариантов Петербургского текста-инварианта. И уникальность этого локально-авторского варианта обусловлена мировоззренческими и эстетико-прагматическими установками поэта, которые программируют характер интерпретации сверхтекста и каждой из его составляющих. Таким образом, метатек-стуальность как конститутивная черта сверхтекста поэта проявляет себя как на уровне интертекстуального взаимодействия, обращая на себя смыслы базового концепта "ПЕТЕРБУРГ", так и межтекстуального, обеспечивая смысловые корреляции в рамках текстов Гиппиус, связанных петербургской тематикой, способствуя выдвижению определенных словесных рядов, мотивов, их аспектуализации в соответствии с доминантными смысловыми установками сверхтекста-инварианта и сверхтекста-варианта. Путь спасения Петербурга, России - это максимальная смысловая Петербургского текста русской литературы - виделся поэту в пробуждении религиозно-общественного сознания в русской интеллигенции. Таким образом, постижение лингвокогнитивного кода Петербургского текста поэта возможно только во взаимосвязи с мировоззренческими, прагмаэстети-ческими концептами, представляющими духовную ипостась поэта, с учетом знаний того, что эволюция этико-эстетической системы Гиппиус была отмечена вехами декадентства, индивидуализма, «новопутейства». Данные особенности творческого развития нашли отражение в вариантных реализациях единого типа лирического субъекта, в возрастании удельного веса слов-образов, изображающих земной мир, общественно-политические реалии; в перестройке образно-эстетической системы, в акцентировании тех аспектов осмысления Петербурга, которые в большей мере связаны с мифологизмом, идеями апокалиптики, с глубоким убеждением поэта, что свобода есть не своеволие («самое беспомощное рабство»), а идея свободы в Боге, что спасти Россию от страшного «хамства, идущего снизу - хулиганства, босячества, черной сотни», способна только религиозная общественность.

Содержание инвариантного концепта "ПЕТЕРБУРГ" многомерно и дисси-пативно, допускающее различные виды параметризации и структурации, тем не менее есть основания утверждать, что в описании «сверхсемантического пространства» Петербургского текста, осуществленном прежде всего В.Н. Топоровым, эксплицирован основной фонд объективно-субъективных смыслов, которые в том или ином виде, сочетании обнаруживаются в петербургских текстах-вариантах, влияя на их восприятие. С определенной долей условности в этом фонде можно выделить следующие виды пропозиций: 1) фактуальные, которые, как правило, не требуют вербализации, однако участвуют в тематизации и модализации текста, реализации тезаурусных связей, предопределяя восприятию творческий характер; 2) ценностно-интерпретационные, которые связаны с ценностной сферой личности, с духовным опытом человека, нации; это смыслы со-цио-, этико- культурной направленности; 3) модусно-оценочные пропозиции, которые выделяются в рамках второй группы пропозиций и объективируют эмоции и оценки, связанные с Петербургом, как самостоятельные ценности, в силу этого они способны задавать и/или актуализировать оценочный модус для восприятия текста, определенного его аспекта, участвовать в реализации текстовой субъективно-оценочной модальности; 4) библейско-мифологические, которые возникли в результате осознания Петербурга сакральной сущностью; 5) прецедентно-текстовые, которые соотносятся с содержанием текстов, прецедентных для русской культуры, и прежде всего для ее Петербургского текста, по отношению к которому эти тексты выступают в качестве его конститутивных смысловых компонентов, в качестве метатекстов.

Актуализировать концепт того или иного текста, входящего в текстовую концептосферу Петербургского текста, сфокусировать на себя (и обратно) тот или иной метасмысл, заключенный в пресуппозиционном фонде, может любая семантическая единица текста-варианта, проявляющая смысловую смежность, сходство с релевантной концептуальной единицей. Предвосхищенные метасмыс-лы участвуют в центрации процесса осмысления, программируют вариативные интерпретации, значительно расширяя культурный контекст, включая механизмы профилированного прочтения текста, которые, интенсифицируя «диалог личностей-культур» (B.C. Библер), позволяют обнаруживать в нем несистемные, не-структурируемые явления, создающие глубинное измерение текста, определять своеобразие индивидуально-авторской ценностной и языковой картины мира. Взаимодействие семантического и концептуального в русле интенционально направленного восприятия обеспечивает смысловую полифоничность компонентам текста, создает условия для обнаружения феноменов явно не выраженного содержания.

Как диссипативное концептуально-семантическое образование, сверхтекст постоянно пребывает в процессе развития, становления, обнаружения новых смыслов и взаимосвязей. «Ни автор и никто другой не в состоянии учесть все ре-зонансы смысловых обертонов, возникающих при бесконечных столкновениях бесчисленных частиц смыслового материала, так или иначе фигурирующих в тексте. Но и автор, и читатель, и исследователь способны - с различной степенью отчетливости и осознанности - ощутить текст в качестве потенциала смысловой бесконечности: как динамическую "плазменную" среду, которая, будучи однажды создана, начинает как бы вести свою собственную жизнь, включается в бесконечный процесс самогенерации и регенерации» [Гаспаров 1994: 302]. Анализ сверхтекстов, выполненный в рамках нашей работы, подтверждает справедливость слов Б.М. Гаспарова. В то же время мы пытались соблюсти главное условие корректной интерпретации текста, которое, по нашему убеждению состоит в том, чтобы не вписывать в текст смыслов, конфликтующих с концепцией авторских текстов, того или иного сверхтекста, противоречащих ей. А это возможно лишь в том случае, когда не теряется из виду содержание тех дискурсов, компонентом которых являются анализируемые тексты, когда в качестве корректива используется «текст жизни» писателя.

Концепции сверхтекста представляют собой новое направление в филологических исследованиях. До недавнего времени проблема сверхтекста, в отличие от гипертекста, находилась если не за пределами, то, во всяком случае, на периферии исследовательских интересов текстоведов. На нынешнем этапе развития сверхтекстовой теории возможно выделение, с одной стороны, таких признаков сверхтекста, которые в большей степени являются значимыми скорее для предварительной типологии, с другой - признаков, актуальных для тех или иных вариантов сверхтекста. Таким образом, дальнейшая разработка типологии сверхтекстов представляет собой перспективы исследования; требует дальнейшего, углубленного изучения вопрос о критериях типологизации, перспективным представляется описание различных типов сверхтекста, собственно авторских и квазиавторских, сильных и слабых, с жесткой и нежесткой структурой и др. Разумеется, требуют дальнейшего изучения и описания модели тех сверхтекстов, которые представлены в диссертации. Например, в диссертации лишь обозначена роль факгуального пространства в создании целостности «Свистка» - коллективно-авторского сверхтекста журнального типа. Требует специального изучения вопросы о лингвистическом содержании комической и трагической модальности как средств создания целостности сверхтекста.

Итак, сверхтекст - это всегда целостность - целокупность или совокупность текстов, каждый из которых вне этих объединений представляет собой целостное, автономное произведение.

Список научной литературыЛошаков, Александр Геннадиевич, диссертация по теме "Русский язык"

1. Адамович, Г. Одиночество и свобода / Сост., авт. предисл. и прим. В. Крейд / Г. Адамович. М.: Республика, 1996. - 447 с.

2. Адамович, Г. Собр. соч. Литературные заметки. Книга 1 («Последние новости» 1928-1931) / Предисл., подг. текста, сост. и прим. O.A. Коростелева / Г. Адамович. СПб.: Алетейя, 2002. - 786 с.

3. Архангельский, А. Забытые пародии и эпиграммы / А. Архангельский / Публикация Т. Бек // Вопросы литературы. 1976. - № 2. - С. 298 -304.

4. Ахматова, A.A. Собр. соч. в 2 т. / A.A. Ахматова. М.: Правда, 1990. - Т.1. -448 с. (Б-ка «Огонек»).

5. Батюшков, КН. Опыты в стихах и прозе / К.Н. Батюшков. М.: Наука , 1977.-607 с.

6. Брайнин, Б.Н. Слово предоставляется: Литературные пародии и миниатюры / Б. Брайнин. М.: Сов. писатель, 1990. - 256 с.

7. Брюсов, В.Я. Сочинения в двух томах. Т. I. Стихотворения и поэмы / В.Я. Брюсов. Сост., коммент. А. Козловского. - М., 1987.

8. Брюсов, В.Я. Холод / В.Я. Брюсов // Мысль, вооруженная рифмами: Поэтическая антология по истории русского стиха. Л.: Изд-во ЛГУ, 1984. - С. 236-237.

9. Бунин, И.А. Собр. соч. в 6 т.: Т. 1. Стихотворения 1888 1952. Переводы / И.А. Бунин. -М.: Худож. литература, 1987. - 687 с.

10. Буренин, В.П. На взморье / В.П. Буренин // Буренин В.П. Горе от глупости. Драматическая сатира. Чтение в обществе «Бедлам-модерн». Поэтические козероги и скорпионы СПб., 1905. - С. 126-128.

11. Буренин, В.П. Сочинения. Т.4. Стрелы. / В.П. Буренин. Изд. 4-е, доп. новыми стихотворениями /- Пг., 1916. -168 с.

12. Васильева, Л. Альбион и тайна времени: Из книги рассказов об Англии / Л. Васильева // Васильева Л. Избр. произведения: в 2 т. Т.2. М.: Сов. писатель, 1989. -С. 11-176.

13. Венский, Е. Мое копыто. Книга великого пасквиля. Литературные шаржи, карикатуры, пародии, памфлеты / Е. Венский. Изд. 2. - СПб.: Пантеон русских классиков, 1911.-160 с.

14. Вербин, Е. Вернисаж: Иронические стихи, литературные пародии / Е. Вер-бин. -М.: Сов. писатель, 1988. -112 с.

15. Вольная русская поэзия XVIII-XIX веков. Сб. стихотворений / Подготовка текста, сост., вступ. статья и примеч. С.А. Рейснера. М.: Худож. литература, 1975.-624 с.1 в.Вяземский, П. А. Стихотворения / П.А. Вяземский. Пермь: Перм. кн. изд-во, 1989.-462 с.

16. Гиппиус, З.Н. Собр. соч. В 10 тг. Т. 1-8 / З.Н. Гиппиус. М.: Русская книга, 2000-2003.22Гиппиус, З.Н. Собр. соч. Т. 7. Мы и они. Литературный дневник. Публицистика 1899-1916 гг. / З.Н. Гиппиус. М.: Русская книга, 2003. - 528 с.

17. Гнут, H.JI. Литературные вариации / Н. Гнут // Искра. 1860. - № 25. - С. 269-272.

18. Гнут, H.JI. Литературные вариации / Н. Гнут // Искра. 1860. - № 39. -С. 418-421.

19. Державин, Г.Р. Анакреонтические песни / Г.Р. Державин. М.: Наука, 1987. -471 с. (Литературные памятники)29Добролюбов, H.A. Стихотворения / H.A. Добролюбов. М.: Сов. писатель, 1948.

20. Добролюбов, H.A. Собр. соч. в 3-х т. / H.A. Добролюбов. М.: Госиздат художественной литературы, 1950-1952.

21. Добролюбов, H.A. Избранное / H.A. Добролюбов. Избранное. М.: Учпедгиз, 1961.

22. Ъ2Добролюбов, H.A. Собр. соч. в 3 т. Т.З / H.A. Добролюбов. М.: Худож. литература, 1986.

23. Ефимов, Ф. О шуточном всерьез / Ф. Ефимов // Вопросы литературы. -2003.-№3.-С. 10-20.34Жуковский, В.А. Собр. соч. в 4 т. / В.А. Жуковский. М.: Госиздат худож. литературы, 1959. - Т. 1.

24. Зарин, Е. Над кроватью моею тень грозная. / Е. Зарин // Б-ка для чтения. -Т. 164.-1861.-Книга4.-С. 30.

25. Иванов, А. Плоды вдохновения: Литературные пародии / A.A. Иванов. — М.: Сов. писатель, 1983. 224 с.

26. Измайлов, A.A. Кривое зеркало / A.A. Измайлов. СПб.: Шиповник, 1912. -240 с.3 8 Левитанский, Ю. Сюжет с вариантами: Книга пародий в двух частях с предисловием и послесловием автора / Ю. Левитанский. М.: Сов. писатель, 1978. — 119 с.

27. Лирика лицеистов. М.: Худож. литература, 1991. - 269 с.

28. Майков, А. Стихотворения. Поэмы / А. Майков. -М.: Правда, 1987.-480 с.41 .Матюшкин-Герке, А. Воскресение / А. Матюшкин-Герке // Москва. 1980.-№ 12.-С. 216.

29. Матюшкин-Герке, А. В царстве теней / А. Матюшкин-Герке // Поэзия: Альманах. Вып. 56. - М., 1990. - С. 233.43 .Мей, Л. Любе / Л. Мей // Сын Отечества. 1860. - № 43.44.<Минаев Д>. Дневник темного человека // Русское слово. 1863. - № 6. - С. 1-24.

30. Мурай, А. Мухомор / А. Мурай // Поэзия: Альманах. Вып. 56. М., 1990. -С. 236.

31. Некрасов, H.A. Избр. соч. сочинения / H.A. Некрасов. М.: Худож. литература, 1989. - 591 с. (Б-ка учителя)

32. Орлов, Вяч. Предбанник забвения: Литературные пародии. Ироническая поэма / В. Орлов. М.: Сов. писатель, 1988. - 128 с.

33. Паперная, Э.С., Розенберг, А.Г., Финкель, A.M. Парнас дыбом: Литературные пародии / Э.С. Паперная, А.Г. Розенберг, A.M. Финкель / Сост., подгот. текста и вступ. статья Л. Фризмана. -М.: Худож. литература, 1989. -126 с. (Забытая книга).

34. Ларилин, Н. Изюмительная поездка / Парилин Н. // Литературная газета. -1989.-№3.

35. Поэты пушкинского круга. М.: Правда, 1983. - 686 с.53 .Прудовский, В. В плену у фантазий / В. Прудовский // Москва. 1982. - № 9. -С. 206.

36. Прутков, К. Сочинения / К. Прутков. М.: Худож. литература, 1976. - 381 с.

37. Пушкин, A.C. Сочинения в трех томах / A.C. Пушкин. М.: Худож. литература, 1985.-Т. 1.-735 е.; Т. 2.-527 с.5вЛугикин, A.C. Собр. соч. в 10 т. Т. 10./ A.C. Пушкин. -М.: Худож. литература, 1978.

38. РСП 1960. Русская стихотворная пародия (ХУНТ - начало XX в.). Вступ. статья, подготовка текста и примеч. A.A. Морозова / A.A. Морозов. Л.: Сов. писатель, 1960. — 854 с. (Б-ка поэта. Большая серия)

39. Рукавишников, И. Книга 6. Стихотворения / И. Рукавишников. СПб., 1909.

40. Свисток. Собрание литературных, журнальных и других заметок: Сатирическое приложение к журналу «Современник» 1859-1863. М.: Наука, 1981.-591 с. (Литературные памятники)

41. Случевский, К. На кладбище / К. Случевский // Современник. 1860. - №1. -С. 325-326.

42. СЛП. Советская литературная пародия: В двух кн. Т. 1. Стихи. — М.: Книга, 1988.-420 с.

43. Соловьев, Вл. Русские символисты / Вл. Соловьев // Вл. Соловьев. Стихотворения. Эстетика. Литературная критика. М.: Книга, 1990. - С. 240-280.

44. Трескунов, С. Повар / С. Трескунов // Москва. -1982. -№ 4. С. 206.

45. Фет, А. Из деревни / А.Фет // Русский вестник. М., 1963. - Т. 43. -№ 1. -С. 438-470; Русский вестник. - М., 1863. - Т.4. -№ 3. - С. 299-350.

46. Фет, А. Стихотворения / А. Фет. -М.: Худож. литература, 1970. 559 с.

47. Фет, A.A. «Был чудесный майский день в Москве.»: Стихи. Поэмы. Страницы прозы и воспоминаний. Письма / Сост.: А.Е. Тархов и Г.Д. Асланова / A.A.

48. Фет. — М.: Моск. рабочий, 1989. 400 с. (Московский Парнас)

49. Шанин, Ю. Вместо бессмертия. Фельетоны. Пародии. Эпиграммы. Мадригалы / Ю. Шанин. Ки'1в: Радянсышй письменник, 1986. - 135 с.

50. Imho-news.Ru: О нас // Электронный ресурс. Режим доступа: http://imho-news.ru/about

51. Mixtix. Стихозы Лермонтова // Сатирикон. 1913. 14. - С. 3.1. Список литературы

52. Абашев, В.В. Пермь как текст: пермский текст в русской культуре и литературе XX века / В. Абашев. Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 2000. - 403 с.

53. Аверинцев, С. С. Вода / С.С. Аверинцев // Мифы народов мира: Энциклопедия. В 2 томах. Т. 1. -М.: Советская энциклопедия, 1980. С. 240.

54. Аветян, Э.Г. Семиотика и лингвистика / Э.Г. Аветян. Ереван: Изд-во Ереванского ун-та, 1989. - 288 с.

55. Автономова, Н. Деррида и грамматология / Н. Автономова // Ж. Деррида. О грамматологии. М.: Изд-во «Ad Marginem», 2000. - С. 7-107.

56. Адмони, В.Г. Грамматика и текст / В.Г. Адмони // Вопросы языкознания. -1985.-№ 1.-С. 63-69.

57. Азнаурова, Э.С. Прагматика художественного слова / Э.С. Азнаурова. -Ташкент: ФАН, 1988. 121 с.

58. Алексеева, В.О. Образная система поэзии и прозы В. Набокова и языковые средства ее выражения (на материале поэзии 1918-1961 гг. и романа «Соглядатай»): Дис. . канд. филол. наук / В.О. Алексеева. Тамбов, 2000. - 165 с.

59. Аристотель. Поэтика /Аристотель // Аристотель и античная литература / Отв. ред. М.Л. Гаспаров. -М.: Наука, 1978.-231 с.

60. Арутюнова, Н.Д. Дискурс / Н.Д. Арутюнова // Лингвистический энциклопедический словарь. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — С. 136-137.

61. Арутюнова, Н.Д. Образ, метафора, символ в контексте жизни и культуры / Н.Д. Арутюнова // Res philologica. Филологические исследования. Памяти ак. Г.В.

62. Степанова. М.-Л.: Наука, 1990. С. 71-88.

63. Арутюнова, Н.Д. Типы языковых значений. Оценка. Событие. Факт / Н.Д. Арутюнова. М.: Наука, 1988. - 339 с.24Арутюнова, Н.Д. Фактор адресата / Н.Д. Арутюнова // Известия АН СССР. Сер. литературы и языка. 1981. - Т. 40. - № 4. - С. 356-367.

64. Бабенко, Л.Г., Казарин, Ю.В. Лингвистический анализ художественного текста. Теория и практика / Л.Г. Бабенко, Ю.В. Казарин. — М.: Флинта; Наука, 2004. — 496 с.

65. Ъ2.Баевский, В. О театральных строфах «Евгения Онегина»: Русская Терпсихора Электронный ресурс. Режим доступа: http://next.feb-web.ru/feb/pushkin/serial/v20/v20-139-.htm.

66. ЪЪ.Баллы, Ш. Французская стилистика / Пер. с фр. К.А. Долинина / Под ред. Е.Г. Эткинда / Ш. Балли. М.: Изд-во иностр. лит., 1961. - 394 с.

67. Баранов, А.Г. Текст в функционально-прагматической парадигме: Учеб. пособие / А.Г. Баранов. Краснодар: Изд-во Кубанского ун-та, 1988. - 90 с.

68. Баранов, А.Г. Функционально-прагматическая концепция текста / А.Г. Баранов. -Ростов-на-Дону: Изд-во Ростовского гос. пед. ун-та, 1993. -182 с.

69. Баранов, А.Г., Щербина, Т.С. Жанр как база деривации текста / А.Г. Баранов, Т.С. Щербина // Принцип деривации в истории языкознания и современной лингвистике: Тезисы докладов / Ин-т языкознания АН СССР. Пермь: Перм. ун-т, 1991.

70. Барлас, Л.Г. Язык повествовательной прозы Чехова: проблемы анализа / Л.Г. Барлас. Ростов-на-Дону: Изд-во Ростовского ун-та, 1991. - 206 с.

71. Барт P. S/Z / Р. Барт. -М.: РИК «Культура», Ad marginem, 1994. 303 с.

72. Барт, Р. Избр. работы: Семиотика. Поэтика / Р. Барт. М.: Прогресс, 1989. -615 с.

73. Барт, Р. Лингвистика текста / Р. Барт // Текст: аспекты изучения, семантики, прагматики и поэтики / Сб. статей. М.: Эдиториал УРСС, 2001. С. 168-175.

74. Баумгартен, А. Несколько мыслей в защиту патриота Пушкина / А. Баумгартен // Электронный ресурс. Режим доступа: [http://left.ru/2004^aumgartenpushkinl 03 .html].

75. Бахтин, М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет / М.М. Бахтин. М.: Худож. литература, 1975. - 502 с.

76. Бахтин, М.М. Эстетика словесного творчества / Сост. С.Г. Бочаров / М.М. Бахтин. М.: Искусство, 1979. - 423 с.

77. Бахтин, М.М. Литературно-критические статьи / Сост. С. Бочаров и В. Кожинов / М.М. Бахтин М.: Худож. литература, 1986. - 543 с.

78. Бахтин, М.М. Проблемы творчества Достоевского / М.М. Бахтин. 5-е изд., доп. - Киев: NEXT, 1994. - 509 с.

79. Бахтин, М.М. Автор и герой: К философским основам гуманитарных наук / М.М. Бахтин. СПб.: Азбука, 2000. - 336 с.

80. Безътенский, А. О литературной пародии / А. Безыменский // Вопросы литературы. -1961. №8. - С. 157-167.

81. Бек, Т., Пикач, А. «Сей род шуток». Черты советской поэзии в зеркале пародий / Т. Бек, А. Пикач // Литературная учеба. 1980. - № 1. - С. 207- 217.

82. Бекедин, П.В. Религиозные мотивы у В.М. Гаршина / П.В. Бекедин // Христианство и русская литература. Сб. статей. СПб.: Наука, 1994. - С. 322-363.

83. Белозерова, H.H. Теория гипертекста: кажущиеся противоречия / H.H. Бе-лозерова // Вестник Тюмен. гос. ун-та. Тюмень, 2000. - № 4. - С. 64-69.

84. Белый, А. Вместо предисловия / А. Белый // А. Белый. Стихотворения. — Берлин; Пб; М.: Изд-во З.И. Гржебина, 1923. С. 5-8.

85. Белый, А. Магия слов / А. Белый // Критика русского символизма: В 2 т. -Т.1. М.: ООО «Изд-во «Олимп»: ООО «Изд-во ACT», 2002. - С. 173-198. - (Б-ка русской критики).

86. Белый, А. Философия культуры / А. Белый // А. Белый. Символизм как миропонимание / Сост., вступ. статья, прим. Л.А. Сугай. М.: Республика, 1994. - С. 311-326. - (Мыслители XX века).

87. Белянин, В.П. Психолингвистические аспекты художественного текста / В.П. Белянин. -М.: Изд-во Моск. ун-та, 1988. -123 с.

88. Бердяев, H.A. Судьба России / H.A. Бердяев, М.: Изд-во Моск. ун-та, 1990. -256 с.

89. Берестнев, Г.И. Иконичность ДОБРА и ЗЛА / Г.И. Берестнев // ВЯ. 1999. -№4.-С. 99-114.

90. Беспалова, O.E. Концегггосфера поэзии Н.С. Гумилева в ее лексическом представлении / O.E. Беспалова. Автореф. дис. .канд. филол. наук. - СПб., 2002. - 20 с.

91. Библер, В. С. От наукоучения к логике культуры: Два философских введения в двадцать первый век / B.C. Библер. -М.: Политиздат, 1991.-413 с.

92. Битенская, Г.В. Художественная проза о войне как сверхтекст: Категория пространства: Дис. . канд. филол. наук /Г.В. Битенская. Екатеринбург: Уральский ун-т, 1993.-148 с.

93. Благовеиствие от Фомы // Электронный ресурс. Б-ка духовной литературы. Режим доступа: http://vmw.sacrum.ru/Christ/thomas.htm.

94. Богомолов H.A. Любовь одна (О творчестве Зинаиды Гиппиус) / H.A. Богомолов // З.Гиппиус. Стихотворения; Живые лица. - М.: Худож. литература, 1991. - С.5—22. - (Забытая книга).

95. Болотнова, Н.С. Слово и смысл художественного текста: Проблемы изучения и обучения // Лексические аспекты смыслового анализа художественного текста в вузе и школе: М-лы науч.-практич. семинара (Томск, 26 апреля 2001 г.). -Томск, 2001.-С. 6-14.

96. Болотнова, Н.С. Филологический анализ текста: Учеб. пособие / Н.С. Бо-лотнова. 3-изд. - М.: Флинта: Наука, 2007. - 520 с.

97. Большакова, А.Ю. Образ читателя как литературоведческая категория / А.Ю. Большакова // Известия РАН. Сер. литературы и языка. 2003. - № 2. -С. 17-26.

98. Большакова, Т.Н. Об использовании идей А.К. Жолковского в современной идиостилистике / Г.Н. Большакова // Лингвистика и поэтика: Сб. науч. тр. /МПГУ. -М.: ЦГЛ, 2005. С. 97-103.

99. Бондарко, A.B. Лингвистика текста в системе функциональной грамматики / A.B. Бондарко // Текст. Структура и семантика. Т.1. М., - 2001. - С. 4— 13 / Электронный ресурс. Режим доступа:http://www.philology .ru/linguistics 1 /bondarko-01 .htm.

100. Бондарко, A.B. Теория функциональной грамматики: Темпоральностъ. Модальность / A.B. Бондарко. -М.: Наука, 1990. 222 с.

101. Борее, Ю. Б. Комическое, или о том, как смех казнит несовершенство мира, очищает и обновляет человека и утверждает радость бытия / Ю.Б. Борев. М.: Искусство, 1970.-267 с.

102. Борев, Ю.Б. Эстетика / Ю.Б. Борев. 4 изд., доп. - М.: Политиздат, 1988. -496 с.

103. Борхес, X.JI. Сочинения в 3 томах / Х.Л. Борхес. Т.1. Эссе. Новеллы. -М.: Изд. фирма «Полярис», 1994. - 559 с.

104. Бразговская, Е.Е. Текст в пространстве культуры («Sny. Ogrody. Sérénité» Ярослава Ивашкевича): Монография / Е.Е. Бразговская. — Перм. гос. пед. ун-т. -Пермь, 2001.-144 с.

105. Бразговская, Е.Е. Референция и отображение (от философии языка к философии текста) / Е.Е. Бразговская. Пермь: Перм. гос. пед. ун-т, 2006. -192 с.

106. Брандес, М.П. Стилистический анализ (на материале немецкого языка). -М.: Высш. школа, 1971. 190 с.

107. Брауда, Н. Система образов в супертексте рассказов К. Паустовского / Н. Брауда // К.Г. Паустовский. М-лы и сообщения / Комитет по культуре Москвы. Моск. литературный музей-центр К.Г. Паустовского. М., 2002. - С. 288-298. - Вып. 2.

108. Бреслав, Г.Э. Цветопсихология и цветолечение для всех / Г.Э. Бреслав. СПб.: Б. & К., 2000. - 212 с.

109. Бройтман, С.Н. Лирический субъект / С.Н. Бройтман // Введение в литературоведение. Литературное произведение: основные понятия и термины. М., 1999.-С. 141-152.

110. Брудный, A.A. Психологическая герменевтика: Учеб. пособие / A.A. Бруд-ный. М.: Лабиринт, 1998. - 336 с.

111. Брюнетъер, Ф. Литературная критика / Ф. Брюнетьер // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX -XX вв. Трактаты, статьи, эссе / Сост., общ. ред. Т.К. Косикова- М.: Изд-во Моск. ун-та, 1987. С. 95-108. - (Университетская б-ка).

112. Брюсов, В. Я. Вехи. III. Черт и Хам / В. Брюсов // Критика русского символизма: В 2 т. Т.2. - М.: ООО «Изд-во «Олимп»: ООО «Изд-во ACT»,2002. С. 147-151. - (Б-ка русской критики).

113. Брюсов, В.Я. Сочинения: В 7 т. Т. 1. Стихотворения. Поэмы 1892-1909 гг. / В.Я. Брюсов. М.: Худож. литература, 1973. - 670 с.

114. Брюсов, В. Я. З.Н. Гиппиус / В.Я. Брюсов // Русская литература XX века. Под ред. С.А. Венгерова. Т. 1. - М., 1914.-С. 178-189.

115. Булгаков, С.Н. Героизм и подвижничество / С.Н. Булгаков // Вехи; Интеллигенция в России: Сб. статей. 1909-1910. М.: Молодая гвардия, 1991. -С. 43-84.

116. Булыгина, Т.В., Шмелев, А.Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики) / Т.В. Булыгина, А.Д. Шмелев. — М.: Языки русской культуры, 1997. 574 с.

117. Бурдина, C.B. «Реквием» А. Ахматовой как «петербургский текст» русской литературы / C.B. Бурдина // Вестник Моск. ун-т.а. Сер. 9. Филология.2003. -№ 5. -С. 148-158.

118. Буренина, ОД. Символистский абсурд и его традиции в русской литературе и культуре первой половины XX века / О.Д. Буренина. СПб.: Алетейя, 2005. - 332 с. - (Сер. «Зарубежная русистика»).

119. Буръяк, A.B. Системы поддержки решений на основе гипертекста / A.B. Бурьяк // Электронный ресурс. 1995. Режим доступа:http://bouriac.narod.ru/DSS.htm.

120. Бухштаб, Б. H.A. Добролюбов / Б. Бухштаб // Добролюбов H.A. Стихотворения. М.: Гослитиздат, 1948. - С. V-XLVI. - (Б-ка поэта. Малая серия. -2 изд.).

121. Бухштаб, Б.Я. A.A. Фет. Очерк жизни и творчества / Б.Я. Бухштаб. JL: Наука, 1990.-138 с.

122. Бухштаб, Б.Я. Добролюбов пародист / Б.Я. Бухштаб // Известия АН СССР. Отд. общ. наук. -№. 1-2. - 1936. - С. 255-271.

123. Быдина, И.В. Движение эмотивной семантики поэтического слова в рамках сверхтекста / И.В. Быдина // Филологический поиск: Сб. науч. тр. / Волгоградский гос. пед. ун-т. Волгоград: Перемена, 1996. - С.79-85. - Вып. 2.

124. Бычков, В.В. Эстетика. М., 2006 / В.В. Бычков // Электронный ресурс. Режим доступа: http: / lib. aldebaran. ru / author / bychkovviktor.

125. Волгина ff.С. Теория текста: Учеб. пособие / Н.С. Валгина. М.: Логос, 2004.-280 с.

126. Варбот, Ж. Ж. Диахронический аспект проблемы языковой картины мира / Ж.Ж. Варбот // Русский язык: исторические судьбы и современность: Труды и М-лы Междунар. конгресса / Моск. гос. ун-т., 13-16 марта 2001. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 2001.-С.40.

127. Васильев, Л.М. Семантическая категория оценки и оценочные предикаты / Л.М. Васильев // Исследования по семантике: Семантические категории в русском языке.-Уфа, 1996.

128. Васильев, С.А. Синтез смысла при создании и понимании текста / С.А. Васильев. Киев: Наукова думка, 1988. - 239 с.

129. Васильева, В.В. В поисках механизмов понимания текстов / В.В. Васильева // Вестник Омского ун-т.а. 1998. - С. 65-68. - Вып. 3.

130. Вежбицка, А. Метатекст в тексте / А. Вежбицка // Новое в зарубежной лингвистике. Лингвистика текста. -М.: Прогресс, 1978. С. 402-421. -Вып. 8.

131. Вельш, В. «Постмодерн». Генеалогия и значение одного спорного понятия

132. Путь.-М., 1992.-№1.-С. 109-136.

133. Вепрева, И. Т. Языковая рефлексия в постсоветскую эпоху / И.Т. Вепрева // Электронный ресурс. М., 2005. Режим доступа: http://wvAV.philolog.ru/filolog/writer/pdi7sopelsch.pdf.

134. Вербицкая, М.В. К обоснованию теории вторичных текстов / М.В. Вербицкая // Филологические науки. 1989. - № 1. - С. 30-36.

135. Вербицкая, М.В. Литературная пародия как объект филологического исследования (на материале английского языка): Учеб. пособ. / М.В. Вербицкая. -Тбилиси: Изд-во Тбилисского ун-та, 1987. -166 с.

136. Веселовский, А.Н. Историческая поэтика / А.Н. Веселовский. М.: Высш. школа, 1989.-406 с.

137. Визелъ, М. Поздние романы Итало Кальвино как образцы гипертекста / М. Визель // Электронный ресурс. 1998. Режим доступа: http://www.litera.ru/slova/viesel/viesel.htm.

138. Виноградов В.В. О языке художественной литературы / В.В. Виноградов. М.: Гослитиздат, 1959. - 654 с.

139. Виноградов. В.В. Сюжет и стиль. Сравнительно-историческое исследование / В.В. Виноградов. М.: Изд-во АН СССР, 1963.- 192 с.

140. Виноградов. В.В. О теории художественной речи. Учеб. пособие /В.В. Виноградов. -М.: Высш. школа, 1971. 240 с.

141. Виноградов В.В. Проблемы русской стилистики / В.В. Виноградов. М.: Высш. школа, 1981. - 320 с.

142. Виноградов, В.В. Русский язык: Грамматическое учение о слове / В.В. Виноградов. 3-е изд., испр. - М.: Высш. школа, 1986. — 640 с.

143. Виноградов, В.В. Этюды о стиле Гоголя / В.В. Виноградов // Избр. труды. Поэтика русской литературы / АН СССР. От-ние литературы и языка. М.: Наука, 1976.-С. 230-365 с.

144. Виноградов, В.В. Стиль «Пиковой Дамы» / В.В. Виноградов // Временник Пушкинской комиссии. Т. 2. -1936. - С. 75-86.

145. Виноградова, Е.М. Текстовая доминанта поэмы A.C. Пушкина «Братья Разбойники» / Е.М. Виноградова // РЯШ. 2007. - №1. - С. 54-59.

146. Винокур, Г.О. О задачах истории языка / Г.О. Винокур // Избр. работы по русскому языку. М.: Учпедгиз, 1959. - С. 207-226.121 .Винокур, Г.О. О языке художественной литературы / Г.О. Винокур. М.: Высш. школа, 1991. - 448 с.

147. Волошин, М. Лики творчества / М. Волошин. Л.: Наука, 1988. - 848 с.

148. Волошинов, В. Слово в жизни и слово в поэзии / В. Волошинов // Звезда. -1926. № 6. - С. 264—265.

149. Вольф, Е.М. О соотношении квалификативной и дескриптивной структур в семантике слова и высказывания / Е.М. Вольф // Известия АН СССР. Сер. литературы и языка. -1981. -№ 4. С. 391-397.

150. Вольф, Е.М. Функциональная семантика оценки / Е.М. Вольф. Изд. 2, доп. -М.: Едиториал УРСС, 2002, - 280 с. - (Лингвистическое наследие XX века).

151. Воркачев, С.Г. Лингвокультурология, языковая личность, концепт: становление антропоцентрической парадигмы в языкознании / С.Г. Воркачев // Филологические науки. 2001. - № 1. - С. 64—72.

152. Вроон, Р. Генезис замысла «сверхповести» «Зангези» (К вопросу об эволюции лирического «я» у Хлебникова / Р. Вроон // Вестник Общества Велимира Хлебникова.-М., 1996.-С. 140-159. -Вып.1.

153. Вуколов, Л.П. Роль пародий в раннем творчестве А.П. Чехова / Л.П. Вуколов // Уч. записки МГПИ. — 1967. С. 59-75. - Вып. 256.

154. Ъ\.Вулис, А. В лаборатории смеха / А. Вулис. М.: Худож. литература, 1966.-143 с.

155. Выготский, Л.С. Психология искусства. Анализ эстетической реакции / Л.С. Выготский. Изд. 5. - М.: Лабиринт, 1997. - 416 с.

156. Гаврии(ук, Е.А. Петербургский текст З.Н.Гиппиус: Дис. . канд. фи-лол. наук / Е.А. Гаврищук. Северодвинск, 2004. - 202 с.

157. Гадамер, Г.-Г. Актуальность прекрасного / Г.-Г. Гадамер. Сост. Ста-рецкая М.П. - М.: Искусство, 1991. - 367 с. - (История эстетики в памятниках и документах).

158. Гадамер, Г.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики / Общая ред. и вступ. ст. Бессонова Б.Н. / Г.-Г. Гадамер. М.: Прогресс, 1988. - 700 с.

159. Ъ1.Гак, В.Г. Семантическая структура слова как компонент семантической структуры высказывания / В. Гак // Семантическая структура слова. Психолингвистические исследования. М., 1971. - С. 78-96.

160. Гак, В. Г. Языковые преобразования / В.Г. Гак. М.: Языки русской культуры, 1998. -768 с.

161. Галушко, Т.Г. Контекст, текст и гипертекст в свете некоторых идей постструктурализма / Т.Г. Галушко // Вестник Амурского гос. ун-та. Сер. «Гуманитарные науки». Благовещенск, 2000. - № 10. - С. 2-4.

162. Гальперин, И.Р. Текст как объект лингвистического исследования / И.Р. Гальперин. М.: Наука, 1981. -139 с.141 .Гамаюнов С. От истории синергетики к синергетике истории / С. Гамаю-нов // Общественные науки и современность. -1994.—№ 2. С. 95-105.

163. Гаспаров, Б.М. Литературные лейтмотивы: Очерки по русской литературе XX века / Б.М. Гаспаров. М.: Наука, 1994. - 305 с.

164. Гаспаров, Б. М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования / Б.М. Гаспаров. М.: Новое литературное обозрение, 1996. - 351 с.

165. Гаспаров, М.Л. «Близнец в тучах» и «Начальная пора» Б. Пастернака: от композиции сборника к композиции цикла / М.Л. Гаспаров // Известия АН. Сер. литературы и языка. Т. 49. -1990. - № 3. - С. 218-222.

166. Гаспаров, М.Л. Белый-стиховед и Белый-стихотворец / М.Л. Гаспаров // Андрей Белый: Проблемы творчества: Статьи. Воспоминания. Публикации. М.: Сов. писатель, 1988. С. 444-460.

167. Гаспаров, М.Л. О русской поэзии: Анализы, интерпретации, характеристики / М.Л. Гаспаров. СПб.: Азбука, 2001. - 480 с.

168. Гачев, Г.Д. Русский Эрос / Г.Д. Гачев. М.: Интерпринт, 1994. - 247 с.

169. Гвепцадзе, М.А. Прагматические аспекты классификации и структурирования текстов: Автореф. дис. . докт. филол. наук / М.А. Гвенцадзе. Тбилиси: АН ГССР Ин-т языкознания, 1986. - 49 с.

170. Гейвин, X. Когнитивная психология / X. Гейвин. СПб.: Питер, 2003. - 272 с. (Сер. «Концентрированная психология»).

171. Герцен, А.И. Very dangerous!!! // Герцен А.И. Сочинения в 9-ти томах. Т. 7. Статьи 1853-1863 гг. -М.: Гослитиздат, 1958. С. 254-259.

172. Гинзбург, Л.Я. О лирике / Л .Я. Гинзбург. М.: Интрада, 1997. - 414 с.

173. Гириман, М.М. Литературное произведение: Теория художественной целостности / М.М. Гиршман. М.: Языки славянской культуры, 2002. - 528 с. (Studia philologica).

174. Гладилин, Н.В. Роман П. Зюскинда «Парфюмер» как гипертекст / Н.В. Гла-дилин // Вопросы филологии. 2001. - № 1. - С.108-118.

175. Гончарова, Е.А. Расширение категориального аппарата в современных исследованиях текста / Е.А. Гончарова // Лингвистика на исходе XX века: итоги иперспективы: Тезисы междунар. конф. -Tl.- M., 1995.

176. Горошко, Е.И. Интернет-коммуникация: проблема жанра / Е.И. Горошко // Жанры и типы текста в научном и медийном дискурсе: Межвуз. сб. науч. тр. / Отв. ред. А.Г. Пастухов. Орел: ОГИИК, Полиграфич. «Картуш», 2006. - С. 165-175. -Вып. 4.

177. Горшков, А.И. Лекции по русской стилистике / А.И. Горшков. М.: Изд-во Литературного ин-та им. М. Горького, 2000. - 272 с.

178. Гринштейн, A.JI. Карнавал и маскарад: два типа культуры / А.Л. Гринштейн // Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.ssu.samara.ru/~scriptum/camaval.doc.

179. Гроссман, JI. Пародия как жанр литературной критики / Л. Гроссман // Б. Бегак, Н. Кравцов, А. Морозов. Русская пародия. М. - Л.: Госиздат, 1930.

180. Гуковский, Г.А. Изучение литературного произведения в школе: Методологические очерки о методике / Г.А. Гуковский. Тула: Автограф, 2000. — 223 с.

181. Гумбольдт, В. фон. Общие труды по языкознанию: Пер. с нем. / В. фон Гумбольдт; Общ. ред. Г.В. Рамишвили; послесл. A.B. Гулыги и В.А. Звегинцева. -М.: ОАО ИГ «Прогресс», 2000. 400 с.

182. Гуревич, А.Я. Исторический синтез и Школа «Анналов» / А.Я. Гуревич.

183. РАН Ин-т всеобщей истории. М.: Индрик, 1993. - 328 с.

184. ПО. Гуревич, А.Я Категории средневековой культуры / А.Я. Гуревич. М.: Искусство, 1972. - 318 с.

185. Гуревич, А.Я., Харитонович, Д.Э. История средних веков / АЛ. Гуревич, Д.Э. Харитонов. -М.: Интерпракс, 1995.-336 с.

186. Гуреев, В.А. Языковой эгоцентризм в новых парадигмах знания / В.А. Гу-реев // ВЯ. 2004. - № 2. - С. 57-67.

187. Гуськов, H.A. Трагедия без истории: память жанра в прозе В.М. Гаршина / H.A. Гуськов // Культура исторической памяти: М-лы науч. конф., 19-22 сентября 2001 / Петрозаводский гос. ун-т. Петрозаводск, 2002. - С. 197-207.

188. Данъкова, Т.Н. Концепт «любовь» и его словесное воплощение в индивидуальном стиле А. Ахматовой: Дис. канд. филол. наук / Т.Н. Данъкова. Воронеж, 2000.-214 с.

189. Ш.Дарвин, М.Н. Европейские традиции в становлении понятия цикла / М.Н. Дарвин // Европейский лирический цикл. Историческое и сравнительное изучение. М-лы междунар. науч. конф., 15-17 ноября 2001. М.: Российск. гос. гуманит. унт, 2003.-С. 38-49.

190. Дарвин, М.Н. Проблема цикла в изучении лирики. Учеб. пособие / М.Н. Дарвин. Кемерово: Кемеровский гос. ун-т, 1983. - 104 с.

191. Дарвин, М.Н. Художественная циклизация лирических произведений / М.Н. Дарвин. Кемерово, 1997.

192. Дарвин, М.Н. Стихотворный сборник как форма творчества Пушкина / М.Н. Дарвин // Гуманитарные науки в Сибири / РАН Сибирское отделение. 1999. —№4. — С. 3-8.

193. Дарвин, М.Н. Цикл / М.Н. Дарвин // Введение в литературоведение. Литературное произведение: Основные понятия и термины: Учеб. пособие / Под ред. Л.В. Чернец. М., 1999а. - С. 482-496.

194. Дарвин, М.Н., Сборник и цикл в поэзии A.C. Пушкина / М. Дарвин // Ку-банов И. Polonica-Rossica-Cyclica. 2001. - С. 240-251.

195. Дедова, О.В. Лингвистическая концепция гипертекста: основные понятия и терминологическая парадигма / О.В. Дедова // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2001. - № 4. - С. 22-36.

196. Дедова, О.В. Графическая неоднородность как категория гипертекста / О.В. Дедова // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2002. - № 6. - С. 91-99.

197. Дедова, О.В. О гипертекстах: «книжных» и электронных / О.В. Дедова // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2003. - № 3. - С. 106-109.

198. Дейк, Т.А. ван. Язык. Познание. Коммуникация: Пер. с англ. / Т.А. ван Дейк.-М.: Прогресс, 1989.-312 с.

199. Демъянков, В.З. Доминирующие лингвистические теории в конце XX века / В.З. Демьянков // Язык и наука конца 20 века. М.: Ин-т языкознания РАН, 1995. -С. 239-320.

200. Демъянков, В.З. Интерпретация как инструмент и как объект лингвистики / В.З. Демьянков // Вопросы филологии. М., 1999. - №2. - С.5-13 // Электронный ресурс.: Авторская модификация статьи. Режим доступа: http://infolex.ru/Interpret.html.

201. Денисова, Г.В. В мире интертекста: язык, память, перевод / Г.В. Денисова. М.: Азбуковник, 2003. - 298 с.

202. Деннет, Д. Условия присутствия личности. Перев. с англ. Г. Хасина / Д. Деннет // Электронный ресурс. Логос. 2003. - № 2 (37). - С. 135-153. Режим доступа: http://www.ruthenia.ru/logos/number/20030237.htm.

203. Деррида, Ж. Differance / Пер. с фр. Е. Гурко / Ж. Деррида // Е. Гурко Тексты деконструкции. Ж. Деррида. Differance. Томск: Водолей, 1999. - С. 124-159.

204. Деррида, Ж. О грамматологии. Пер. с фр. и вступ. статья Н. Автономовой /Ж. Деррида. M.: Ad Marginem, 2000а. - 511 с.

205. Деррида, Ж. Отрывки из книги «Грамматология». 1999а / Ж. Деррида //

206. Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.rinet.ru/~ad-тага/ёегпёа/ёетёа.Ь1ш.

207. Деррида, Ж. Письмо и различие / Пер. с фр. Д.Ю. Кралечкина / Ж. Дерри-да. М.: Академический проект, 2000. - 495 с. - («Концепция»).

208. Дземидок, Б. О. О комическом / Б. Дземидок. М.: Прогресс, 1974. 243 с.

209. Дмитриев, В.Г. Скрывшие свое имя: из истории анонимов и псевдонимов / В.Г. Дмитриев. Изд. 2-е, доп. М.: Наука, 1977. - 313 с.

210. Долгополое, Л.К. На рубеже веков. О русской литературе конца XIX начала XX века / Л.К. Долгополов. - Л,: Сов. писатель, 1985. - 352 с.

211. Долинин, К.А. Имплицитное содержание высказывания / К.А. Долинин // ВЯ. 1983. -№ 4. - С. 39-45.

212. Долинин, К.А. Интерпретация текста: Учеб. пособие / К.А. Долинин. М.: Просвещение, 1985. - 288 с.

213. Дробниг(кий, ОТ. Моральная философия: Избр. труды / Сост. Р.Г. Апресян / О.Г. Дробницкий. М.: Гардарики, 2002. - 523 с.

214. Дымарский, М.Я. Проблемы текстообразования и художественный текст (на материале русск. прозы Х1Х-ХХ вв.) / М.Я. Дымарский. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 1999.-284 с.

215. Евграфов, Г.Р. Женщина «ручной выделки» / Г.Р. Евграфов // Антон Крайний (3. Гиппиус) Литературный дневник (1899 -1907). М.: Аграф, 2000. - С. 5-31.

216. Европейский лирический цикл. Историческое и сравнительное изучение. М-лы междунар. науч. конф., 15-17 ноября 2001. М.: Российск. гос. гуманит. унт, 2003. -278 с.

217. Ейгер, Г.В., Юхтп, В.Л. К построению типологии текстов / Г.В. Ейгер, В.Л. Юхт // Лингвистика текста. М-лы науч. конф. / Моск. гос. пед. ин-т иностр. языков им. М. Тореза. Ч. 1. М., 1974.

218. Енина, JT.B. Современные российские лозунги как сверхтекст: Автореф. дисканд. филол. наук / Л.В. Енина. -. Екатеринбург, 1999. -18 с.

219. Еремина, Л.И. Слово и текст / Л.И. Еремина // Язык Л.Н. Толстого. Пособие по истории русского литературного языка / Под ред. А.Н. Кожина. М., 1979. -С. 74-160.

220. Ериюва-Бабенко, КВ. Методология исследования психики как синергетиче-ского объекта: Монография /И.В. Ершова-Бабенко. Одесса: ОДЭКОМ, 1992. -124 с.

221. Есюков, А.К Человек и мир в православной просветительской мысли России второй половины ХУЩ века. Историко-философские очерки: Монография / А.И. Есюков. Архангельск: Изд-во Поморского гос. ун-та, 1998. -183 с.

222. Жельвис, В.И. Поле брани: Сквернословие как социальная проблема в языках и культурах мира / В.И. Жельвис. М.: Ладомир, 2001. -329 с.

223. Женетт, Ж. Фигуры: В2т. T.I/Ж. Женетт.-М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1998.

224. Женетт, Ж. Введение в архитекст // Женетт Ж. Фигуры: В 2-х томах. -М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1988. Т. 2. - С. 282-340.

225. Жирмунская, H.A. Эпиграф и проблема имплификации в поэтическом тексте (на материале поэзии Анны Ахматовой) / H.A. Жирмунская // Res Philologica. Филологические исследования. Памяти акад. Г.В. Степанова. М.: Наука, 1990. -С. 342-350.

226. Жирмунский, В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика / В.М. Жирмунский. Л.: Наука, 1977. - 407 с.

227. Жирмунский, В.М. Немецкий романтизм и современная мистика / В.М. Жирмунский. СПб.: Axioma, Новатор, 1996. - XL + 232 с. - (Памятники и история европейского романтизма).

228. Жолковский, А.К. Блуждающие сны и другие работы / А.К. Жолковский. -М.: Наука. Издат. фирма «Восточная литература», 1994. 428 с.

229. Жолковский, А.К. Ж/Z: Заметки бывшего предпостструктуралиста / А.К.Жолковский// Литературное обозрение.-1991,-№ 10.-С. 31-35.

230. Жолковский, А.К, Щеглов Ю.К Работы по поэтике выразительности: Инварианты Тема - Приемы - Текст. Сб. статей / А.К. Жолковский, Ю.К. Щеглов. — М.: АО Издательская группа «Прогресс», 1996. - 344 с.

231. Журавлева, А.И. «Записки охотника» И.С. Тургенева. К проблеме целостности / А.И. Журавлева // Русская словесность. 1997. - № 5. - С. 28-31.

232. Журбин, Е. Пародии А. Флита / Е. Журбин // Литературный критик. 1936. -Кн. 2.-С. 228-229.

233. Зайцева, С.Ю. Цитата как сигнал полемичности текста / С.Ю. Зайцева // Значение и смысл слова: художественная речь, публицистика / Под ред. Д.Э. Ро-зенталя. М.:Изд-во Моск. ун-та, 1987. - С. 118 - 130.

234. Закуренко, А. Текст в религиозной жизни: типология, функционирование, оформление (Паскаль и Державин) // Электронный ресурс. Топос: литературнофилософский журнал. 06/09/о5. - Режим доступа: http:/topos.ru/article/3962.

235. Залевская, A.A. Концепт как достояние индивида / A.A. Залевская. Слово. Текст. Избр. труды. - М.: Гнозис, 2005. - С. 234- 244.

236. Залевская, A.A. Психологический подход к проблеме концепта / A.A. Залевская // Методические проблемы когнитивной лингвистики. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 2001. - С. 36-44.

237. Золян, С.Т. «Я» поэтического текста: семантика и прагматика (к проблеме лирического героя) / С.Т. Золян // Тыняновский сборник: Третьи Тыняновские чтения / Отв. ред. М. О. Чудакова. Рига, 1988. - С. 24-29.

238. Золян, С.Т. К проблеме описания поэтического идиолекта (на материале поэзии Л. Мартынова) / С.Т. Золян // Известия АН СССР. Сер. литературы и языка. -Т. 45.1986.-№2.-С. 138-148.

239. Золян, С.Т. О семантической структуре слова в поэтической речи / С.Т. Золян // Известия АН СССР. Сер. языка и литературы. 1981. - Т. 40. - № 6.

240. Зубова, JI.B. Современная русская поэзия в контексте истории языка / Л.В. Зубова М.: Новое литературное обозрение, 2000. - 431 с.

241. Зусман, В.Г. Концепт в системе гуманитарного знания / В.Г. Зусман // Вопросы литературы. 2003. - №3. - С. 3-30.

242. Зыкова, Г.В. Проблема журнальной и книжной редакций русской прозы / Г.В. Зыкова // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2003. - № 4. - С. 107-110.

243. Иваншцева, О.Н. Текст. Культура. Понимание: Функционирование слова с культурным компонентом значения в тексте / О.Н. Иваншцева. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 2003.-148 с.

244. Иванов, Вяч. Вс., Топоров, В.Н. Славянские языковые моделирующие семиотические системы (древний период) / Вяч. Вс. Иванов, В.Н. Топоров. М.,1965.-246 с.

245. Иванов, Вяч. Поэт и чернь / Вяч. Иванов // Критика русского символизма: В 2 т. Т.2. - М.: ООО «Изд-во «Олимп»: ООО «Изд-во ACT», 2002. - С. 13-19. -(Б-ка русской критики).

246. Игнатьева, A.C. Д. Андреев в процессе обновления русского реализма XX века: Автореф. дис. . канд. филол. наук./ A.C. Игнатьева. Вологда, 2001.

247. Ионова, ИА. Эстетическая продуктивность морфологических средств языка в поэзии /И.А. Ионова. Кишинев: Штиинца, 1989. -141 с.

248. История русской литературы в 4-х т. Т. 2. От сентиментализма к романтизму и реализму / Ред. тома E.H. Купреянова. Л.: Наука, 1981. - 655 е.; Т. 3. Расцвет реализма / Ред. тома Ф.Я. Прийма, Н.И. Пруцков. - Л.: Наука, 1982. - 876 с.

249. Качалова, A.A. Формирование и функционирование лексики со значением психического состояния в русском литературном языке: Учеб. пособие / A.A. Ка-малова. Архангельск: Изд-во Поморского междунар. пед. ун-та, 1994. - 135 с.

250. Качалова, A.A. Семантические предикаты состояния в системном и функциональном аспектах / A.A. Камалова. Архангельск: Изд-во Поморского ун-та, 1998.-325 с.

251. Камалова, A.A. О семантической модели концепта 'болезнь' / A.A. Кама-лова // Res philologika: Учёные записки Северодвинского филиала Поморского гос. ун-та. Архангельск: Изд-во Поморского ун-та, 2002. - С. 40-46. - Вып. 3

252. Каменская, О. Л. Текст и коммуникация / О.Л. Каменская. М.: Высш.школа, 1990.-152 с.261 .Карасев, JI.B. Вещество литературы / JI.B. Карасев. М.: Языки славянской культуры, 2001. - 400 с. - (Язык. Семиотика. Культура. Малая серия).

253. Карасев, JI.B. Смех и зло / JI.B. Карасев // Человек. М., 1992. - № 3. - С. 14-27.

254. Карает, В.И. Язык социального статуса / В.И. Карасик. М.: ИТДГКI1. Гнозис», 2002. 333 с.

255. Карасик, В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс / В.И. Карасик. -М.: Гнозис, 2004. 390 с.

256. Караулов, Ю.Н. Русский язык и языковая личность / Ю.Н. Караулов. М.: Наука, 1987.-263 с.

257. Караулов, Ю. Н. Активная грамматика и ассоциативно-вербальная сеть / Ю.Н. Караулов. М.: ИРЯ РАН, 1999. - 180 с.

258. Караулов, Ю.Н. Предисловие / Ю.Н. Караулов // Г.В. Денисова. В мире интертекста: язык, память, перевод. М.: Азбуковник, 2003. - С. 9-14.

259. Касевич, В.Б. Буддизм. Картина мира. Язык / В.Б. Касевич. / СПб. ун-т. Восточн. фак-т. СПб.: Центр «Петербургское востоковедение», 1996.-278 с.

260. Касевич, В.Б. Семантика. Синтаксис. Морфология / В.Б. Касевич. М.: Наука, 1988.-309 с.

261. Касевич В.Б. Языковые структуры и когнитивная деятельность / В.Б. Касевич // Язык и когнитивная деятельность: Сб. статей / Отв. ред. P.M. Фрумкина. -М.: АН Ин-т языкознания, 1989.

262. ИЪ.Кассен, Б. Эффект софистики. Пер. с франц. А. Россиуса / Б. Кассен М.: Моск. философский фонд; СПб.: Университетская книга, 2000.

263. Кесаргшский, А. Толкование на Апокалипсис / А. Кесарийский Литературная учеба. - 1991. - Книга 1. - С. 102-119; Книга 2.-С. 102-119.

264. Киклевич, A.K Художественный текст и теория возможных миров / А.К. Кшслевич // Художественный текст: онтология и интерпретация: Сб. статей / Под ред. Борухова B.JL, Седова К.Ф. Саратов: Саратовский гос. пед. ин-т им. К.А. Федина, 1998. - С. 39^6.

265. Кирсанова, P.M. Розовая канарейка и драдедамовый платок: костюм — вещь и образ в русской литературе XIX в. / P.M. Кирсанова. М.: Книга, 1989. -268 с.

266. Клебанова, Н.Г. Формирование и способы репрезентации индивидуально-авторских концептов в англоязычных прозаических текстах / Н.Г. Клебанова. -Автореф. дис. . канд. филол. наук. Тамбов, 2005. - 23 с.

267. Клюев, ЕВ. Речевая коммуникация. Успешность речевого взаимодействия / Е.В. Клюев. М.: РИПОЛ КЛАССИК, 2002. - 320 с.

268. Коваленко, С.А. Крылатые строки русской поэзии: Очерки истории / С.А. Коваленко. М.: Современник, 1989. - 480 с.

269. Ковалева, Н.Ф. Комментарии к тексту как лингвистический гипертекст: Дис. канд. филол. наук / Н.Ф. Ковалева. Самара, 2004. - 181 с.281 .Кожевникова, H.A. Словоупотребление в русской поэзии начала XX века/ H.A. Кожевникова. -М.: Наука, 1986.-253 с.

270. Кожин, А.Н. Введение в теорию художественной речи: Учеб. пособие / А.Н. Кожин. М.: Изд-во МГОУ, 2007. - 233 с.

271. Кожина, М.Н. О диалогичности письменной научной речи: Учеб. пособие / М.Н. Кожина. Пермь: Перм. гос. ун-т им. A.M. Горького, 1986. - 91 с.

272. Кожина, H.A. Заглавие художественного произведения: онтология, функции, параметры, типологии / H.A. Кожина // Проблемы структурной лингвистики. 1984.-М.: Наука, 1988.-С. 167-183.

273. Козлов, C.B. О принципах описания системы образов-символов риторической литературы Древней Руси / C.B. Козлов // Проблемы эволюции русской литературы XX века: М-лы межвуз. науч. конф. М.: Моск. пед. гос. ун-т. , 2002. - С. 25-31. -Вып. 7.

274. Колесов, В.В. Мир человека в слове Древней Руси / В.В. Колесов. Л.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1986. - 321 с.

275. Колодина, H.H. Проблемы понимания и интерпретации художественного текста. / Н.И. Колодина. Тамбов: Изд-во Тамбовского гос. ун-та, 2001. -184 с.

276. Колшанский, Г.В. Объективная картина мира в познании и языке / Г.В.

277. Колшанский. Изд. 2-е, доп. - М.: Едиториал УРСС, 2005. - 128 с.

278. Кондаков, И. «Где ангелы реют» (Русская литература XX века как единый текст) / И. Кондаков // Вопросы литературы. 2000. - № 5. - С. 3—44.

279. Корман, Б. О. Литературоведческие термины по проблеме автора / Б.О. Корман. Ижевск, 1982.

280. Корнилов, O.A. Языковые картины мира как производные национальных менталитетов/ O.A. Корнилов. 2-е изд., испр. и доп. - М.: ЧеРо, 2003. -349 с.

281. Коршунов, A.M., Мантатов, В.В. Диалектика социального познания / A.M. Коршунов, В.В. Мантатов. М.: Политиздат, 1988. - 383 с. (Над чем работают, о чем спорят философы)

282. Косиков, Г.К. Ролан Барт семиолог, литературовед / Г.К. Косиков // Барт Р. Избр. работы: Семиотика: Поэтика. - М.: Прогресс, 1989. - С. 3-45.

283. Костомаров, В.Г., Бурвикова, Н.Д. Изучение и преподавание русского слова от Пушкина до наших дней: М-лы конф. и семинаров / В.Г. Костомаров, Н.Д. Бурвикова. Волгоград: Изд-во Волгогр. гос. ун-та, 1999. - С. 7-14.

284. Котюрова, М.П. О выражении отношений между текстом и эпистемиче-ским контекстом / М.П. Котюрова // Проблемы функционирования языка и специфики речевых разновидностей: Межвуз. сб. науч. тр. / Перм. гос. ун-т. Пермь, 1985.-С. 19-29.

285. Красных, В.В. «Свой» среди «чужих»: Миф или реальность? / В.В. Красных. -М.: Гнозис, 2003.-375 с.

286. Красных, В.В. Этнопсихолингвистика и лингвокультурология: Курс лекций / В.В. Красных. М.: ИТДГК «Гнозис», 2002. - 284 с.

287. Красных, В.В. Виртуальная реальность или реальная виртуальность? (Человек. Сознание. Коммуникация) / В.В. Красных. М.: Диалог-МГУ, 1998. - 352 с.

288. Крейд, В. О Г.В. Адамовиче / В. Крейд // Адамович Г. Одиночество и сво-бода-М.: Республика, 1996.-С. 5-13.

289. Крюков, А.Н. Фоновые знания и языковая компетенция / А.Н. Крюков // Этнопсихолингвистика / Ю.А. Сорокин, И.Ю. Марковина, А.Н. Крюков; отв. ред. Сорокин Ю.А.; АН СССР. Ин-т языкознания. М., Наука, 1988. - С. 19-34.

290. Кубрякова, E. С. Роль словообразования в формировании языковой картины мира / Е.С. Кубрякова // Роль человеческого фактора в формировании языковой картины мира: Язык и картина мира / Отв. ред. Б.А. Серебренников. М.: Наука, 1988.-С. 141-172.

291. Кубрякова, Е. С. Об одном фрагменте концептуального анализа слова память / Е.С. Кубрякова // Логический анализ языка. Культурные концепты. М. 1991.

292. Кубрякова, Е. С. Проблема представления знаний в современной науке и роль лингвистики в решении этих проблем / Е.С. Кубрякова // Язык и структуры представления знаний. 1992. С. 4-38.

293. Кубрякова, Е.С. О тексте и критериях его определения / Е.С. Кубрякова // Электронный ресурс. Текст. Структура и семантика. М., 2001. - Т. 1. - С. 72-81'. -Режим доступа: http://www.pMlolo^Wlinguisticsl/kubryakova-01.htm

294. Кубрякова, Е.С. Эволюция лингвистических идей во второй половине XX века (опыт парадигмального анализа) / Е.С. Кубрякова // Язык и наука конца 20 века. М.: Ин-т языкознания РАН, 1995. - С. 144-238.

295. Кубрякова, Е.С. Глаголы действия через их когнитивные характеристики / Е.С. Кубрякова // Логический анализ языка. Избранное. 1988-1995 / Редколлегия: Н.Д. Арутюнова, Н.Ф. Спиридонова. М.: Индрик, 2003. - С. 439-446.

296. Кузьмина, H.A. Интертекст и его роль в процессах эволюции поэтического языка: Дис. докт. филол. наук / H.A. Кузьмина. Омск, 1999.-417 с.

297. Кузьмина, H.A. Интертекст и его роль в процессах эволюции поэтического языка / H.A. Кузьмина. Изд. 2-е, стереотипное. - М.: Едиториал УРСС, 2004. -272 с.

298. Кулаков, Ф.М. Приложение к русскому изданию / Ф.М. Кулаков // М. Минский. Фреймы для представления знаний. М.: Энергия, 1981.

299. Кумлева, Т.М. Коммуникативная установка и ее лингвистическое воплощение / Т.М. Кумлева // Филологические науки. -1988. -№ 3. С. 59-66.

300. Купе,р И.Р. Гипертекст как форма организации социального знания: Авто-реф. дисканд. социол. наук / И.Р. Купер. М., 2001. - 22 с.

301. Купина, Н.А., Битенская, Г.В. Сверхтекст и его разновидности / Н.А. Купина, Г.В. Битенская // Человек Текст - Культура. - Екатеринбург, 1994. - С. 214-233.

302. Кухаренко, В.А. Типы и средства выражения импликации в английской художественной прозе (на материале прозы Хемингуэя) / В.А. Кухаренко // Филологические науки. -1974. № 1. - С. 69-74.

303. Кухаренко, В.А. Экспликация содержания текста в процессе перевода / В.А. Кухаренко // Текст и перевод / В.Н. Комиссаров, JI.A. Черняховская, JI.K. Латышев и др. М.: Наука, 1988. - С. 40-51.

304. Кьеркегор, С.А. Болезнь к смерти / С.А. Кьеркегор // Этическая мысль: На-уч.-публицист. чтения. 1991. -М.: Политиздат, 1990. С. 360-470.

305. Ладыгин, Ю.А. Автороцентрический подход к анализу прозаического художественного текста / Ю.А. Ладыгин. Иркутск: Изд-во Иркутского ун-та, 1997. -135 с.

306. Лакофф, Дж. Мышление в зеркале классификаторов / Дж. Лакофф // Новое в зарубежной лингвистике. Когнитивные аспекты языка. М.: Прогресс, 1988. -С. 12-51.-Вып. ХХП.

307. Ларин, Б.А. Эстетика слова и языка писателя. Избр. статьи статей / Б.А. Ларин. М., Л.: Худож. лит., 1974. - 288 с!

308. ЪЪЪ.Лебрав, Ж-Л. Гипертексты Память - Письмо / Ж.-Jl. Лебрав // Генетическая критика во Франции: Антология / Ред. коллегия Т.В. Балашова, Е.Е. Дмитриева, АД. Михайлов (отв. ред.), Д. Феррер. - М.: ОШ, 1999. - С. 255-274.

309. Леденёва, В.В. Свет слова Лескова (о языке поздних писем) / В.В. Леденё-ва // Филологические науки. 2005. - №5. - С. 3-7.

310. Лейкина, Я.В. Поэтический мир З.Н. Гиппиус 1889 -1919 гг.: Дис. . канд. филол. наук / Я.В. Лейкина. Смоленск, 2000. -191 с.

311. Леонтьев, A.A. Речевая деятельность / A.A. Леонтьев // Основы теории речевой деятельности. — М.: Наука, 1974.

312. Лепехова, О.С. Этическое пространство сверхтекста В.М. Гаршина / О.С. Лепехова. — Дис. канд. филол. наук. Архангельск, 2006. -185 с.

313. Лесников, C.B. Алгоритм конструирования гипертекстового диалектного словаря русского языка "ГОВОР" / C.B. Лесников // М-лы февральских чтений. Филологические науки Сыктывкар: Сыктывкарский гос. ун-т, 1995. - С. 67-69.

314. Лесников, C.B. Стратегия и тактика построения гипертекстового диалектного словаря на основе Словаря русских народных говоров / C.B. Лесников // М-лы февральских чтений. Филологические науки. Сыктывкар: Сыктывкарский гос. ун-т, 1995. - С. 57-66.

315. Лимантов, Ф.С. О гносеологической природе комического образа с точки зрения теории информации / Ф.С. Лимантов // Уч. записки Тартуского ун-та. Труды по философии. T. VI. Тарту, 1962. - С. 145-153. - Вып. 124.

316. Липовецкий, М.Н. Русский постмодернизм. (Очерки исторической поэтики): Монография / Урал. гос. пед. ун-т. Екатеринбург, 1997. - 317 с.

317. Литвинов, В. Издание классических литературных текстов в Интернете / В. Литвинов // Электронный ресурс. 18.09.1998. Режим доступа: http://www.netslova.ru/teoriya;http://www.teneta.ru/ms/ve/vladim^

318. Литературные типы и универсалии / Под ред. Е.М. Мелетинского. М.: М.: Российский гос. гуманитарный ун-т, 2001. 433 с.

319. Лихачев, Д. С. Концептосфера русского языка / Д.С. Лихачев // Известия РАН. Сер. литературы и языка. Т. 52. -1993. - № 1. - С. 3-9.

320. Лихачев, Д. С. О филологии / Д.С. Лихачев. М.: Высш. школа, 1989. -280 с. - (Классика литературной науки).

321. Логический анализ языка. Языки эстетики: Концептуальные поля прекрасного и безобразного / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова. М.: Индрик, 2004. - 720 с.

322. Лосев, А.Ф. Знак. Символ. Миф. Труды по языкознанию / А.Ф. Лосев. -М.: Изд-во Моск. ун-та, 1982.-478 с.

323. Лотман, Ю.М. Структура художественного текста / Ю.М. Лотман. М.: Искусство, 1970.-384 с.

324. Лотман, Ю.М. Анализ поэтического текста / Ю.М. Лотман. Л.: Просвещение, 1972.-272 с.

325. Лотман, Ю.М. Сотворение Карамзина / Ю.М. Лотман. М.: Книга, 1987. -336 с.

326. Лотман, Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин, Лермонтов, Гоголь: Кн. для учителя / Ю.М. Лотман. М.: Просвещение, 1988. - 352 с.

327. Лотман, Ю.М. Избр. статьи: В 3-х томах. Т.1. Статьи по семиотике и типологии культуры / Ю.М. Лотман. Таллинн: Александра, 1992. - 497 с.

328. Лотман, Ю.М. Культура и взрыв / Ю.М. Лотман. М.: Гнозис, 1992. - 228 с.

329. Лотман, Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек текст - семиосфера -история / Ю.М. Лотман. - М.: «Языки русской культуры», 1999. - 464 с.

330. Лотман, Ю.М., Пятигорский, A.M. Текст и функция / Ю.М. Лотман, А.М. Пятигорский // Лотман Ю.М. Избр. статьи: В 3-х томах. Таллинн: Александра, 1992. -Т.1: Статьи по семиотике и типологии культуры. - С. 133-141.

331. Лошаков, А.Г. О прагматических установках пародийного текста / А.Г. Лошаков // Текст и методика его анализа: М-лы УП междунар. науч. конф. по проблемам семантических исследований. Часть 2 / Харьковский гос. ун-т. Харьков, 1994.-С. 83-86.

332. Лошаков, А.Г., Гавриирк, Е.А. Петербургский текст З.Н. Гиппиус / А.Г. Лошаков, Е.А. Гавршцук // Семантика и прагматика слова и текста: Монография / Отв. ред. A.A. Камалова, А.Г. Лошаков. Архангельск: Изд-во Поморского ун-та, 2004.-С. 317-365.

333. Лошаков, А.Г. «Грусть мира поручена стихам» (Лингвопоэтический анализ стихотворения Г.В. Адамовича «Холодно. Низкие кручи.») А.Г. Лошаков //Русский язык в школе. 2007. - № 1. - С. 59-64.

334. Лошаков, AT. «Костер лучистой энергии»: Лингвопоэтический анализ стихотворения Г.В. Адамовича «Лубок» / А.Г. Лошаков // Res philologica: Уч. записки Северодвинского филиала Поморского гос. ун-та. Архангельск: Изд-во

335. Поморского ун-та, 1999. С. 142-149. - Вып. 5.

336. Лук, А.Н. Юмор, остроумие, творчество / А.Н. Лук. М.: Искусство, 1977. -183 с.

337. Лукин, В.А. Художественный текст: Основы лингвистической теории и элементы анализа / В.А. Лукин. М.: Изд-во «Ось-89», 1999. -192 с.

338. Лундберг, Е. Поэзия З.Н. Гиппиус / Е. Лундберг //Гиппиус З.Н. Собр. соч. Т.2. Сумерки духа: Роман. Повести. Рассказы. Стихотворения. М.: Русская книга, 2001.-С. 531-542.

339. Лурш, А.Р. Высшие психические функции человека и проблема их локализации / А.Р. Лурия // Хрестоматия по нейропсихологии /Отв. ред. Е.Д. Хомская. -М.: Ин-т общегуманит. исследований; Моск. психолого-социальный ин-т, 2004. -С. 97- 106.

340. Льюис, КС. Страдание / К.С. Льюис // Этическая мысль: Науч.-публицист. чтения. 1991 / Общ. ред. A.A. Гусейнова. М.: Изд-во «Республика», 1992. - С. 375^138.

341. Люсый, А.П. Крымский текст русской культуры и проблема мифологического контекста: Дис. . канд. культурологии / А.П. Люсый. М.: Рос. ин-т культуры, 2003.-188 с.

342. Ляпина, Л.Е. Лирический цикл в русской поэзии 1840-х 1860-х годов: Авторефканд. филол. наук / Л.Е. Ляпина. - Л., 1974.

343. Ляпина, Л.Е. Лирические циклы К.Д. Бальмонта и циклические формы в искусстве серебряного века / Л.Е. Ляпина // Время Дягилева. Универсалии серебряного века. М-лы 3-их Дягилевских чтений. Пермь, 1993. - С. 88-97. - Вып. 1.

344. Ляпина, Л.Е. Литературная циклизация (к истории изучения) / Л.Е. Ляпина //Русская литература. -1998. -№ 1. С. 170-177.

345. Ляпина, Л.Е. Циклизация как эстетический феномен / Л.Е. Ляпина // Studia métrica et poética. Сб. статей памяти Павла Александровича Руднева. СПб., 1999. -С. 158-167.

346. ЪЪХ.Ляпон, М.В. Модальность / М.В. Ляпон // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. - С. 303-304.

347. Ляхтеэнмяки, М. Перевод и интерпретация: о некоторых предположениях и мифологемах / М. Ляхтеэнмяки // Теоретическая и прикладная лингвистика. Проблемы философии языка и сопоставительной лингвистики. Воронеж: Изд-во ВГТУ, 1999. - С. 32-45. - Вып. 1.

348. Майданова, Л.М. Речевая интенция и типология вторичных текстов / Л.М. Майданова // Человек Текст - Культура. - Екатеринбург, 1994. - С. 81-104.

349. Макаров, М Основы теории дискурса / М. Макаров. М.:Гнозис, 2003. -280 с.

350. Македонов, А. Николай Заболоцкий: Жизнь. Творчество. Метаморфозы / А. Македонов. Л.: Сов. писатель, 1987. - 368 с.

351. Мамардашвили, М.К. Сознание это парадоксальность, к которой невозможно привыкнуть: Интервью / М.К. Мамардашвили // Вопросы философии. -1989.-№7.-С. 112-118.

352. Манаков, B.C. Сатирико-юмористическая проза. Проблемы жанра и стиля: Уч. пособ. / B.C. Манаков Сыктывкар: Изд-во Перм. ун-та, 1986. - 85 с.

353. Маньковская, Н. Б. Эстетика постмодернизма /Н.Б. Маньковская. СПб.: Алегейя, 2000. - 347 с.

354. Маркевич, O.A. Лирика З.Н. Гиппиус: Проблема творческой индивидуальности: Дис.канд. филол. наук / O.A. Маркевич. Вологда, 2002. - 183 с.

355. Маркелова, Т.В. Семантика и прагматика средств выражения оценки в русском языке / Т.В. Маркелова // Филологические науки. 1995. - №3. - С. 67- 79.

356. Маркелова, T.B. Функционально-семантическое поле оценки в русском языке / Т.В. Маркелова // Вестник Московского ун-та. Сер. 9. Филология. - 1994. -№4.-С. 12-19.

357. Маркович, В. Концепция «стадиальности литературного развития» в работах Г.А. Гуковского 1940-х годов / В. Маркович // Новое литературное обозрение. -№ 55. -2002. -№ 3. С. 77-105.

358. Мартынова, Н.Г. Творчество З.Н. Гиппиус: поэтика лирических жанров: Дис. канд. филол. наук / Н.Г. Мартынова. — Астрахань, 2000. — 212 с.

359. Маслова, В.А. Параметры экспрессивности текста / В.А. Маслова // Человеческий фактор в языке: Языковые механизмы экспрессивности / Ин-т языкознания. М.: Наука, 1991. - С. 179-204.

360. Медведева, Т.Е. Феномен русского ницшеанства в отечественной философии конца XIX начала XX столетия: Дис. . канд. филос. наук / Т.Е. Медведева. -Ростов-на-Дону, 1999. -141 с.

361. Меднис, Н.Е. Венеция в русской литературе / Н.Е. Меднис. Новосибирск, 1999 // Электронный ресурс. Режим доступа: http://knigorod.gmsib.ru///files/35.rar.

362. Меднис, Н.Е. Сверхтексты в русской литературе / Н.Е. Меднис НГПУ, 2003 // Электронный ресурс. Режим доступа: http://knie;orod.gmsib.ni///files/36.rar.

363. Мережковский Д.С., Балаган и трагедия / Д.С. Мережковский // Критика русского символизма: в 2-х т. Т.1. / Сост., вступ. ст., преамбулы и прим. H.A. Богомолова. - М.: ООО «Из-во «Олимп»: ООО «Изд-во ACT», 2002. - С. 94-106.

364. Мережковский, Д.С. Было и будет. Дневник 1910-1914; Невоенный дневник. 1914-1916 / Д.С. Мережковский. Сост., предисл. Е.Л. Домогацкой, Е.А. Пе-вак. - М.: Аграф, 2001. - 512 с.

365. Мережковский, Д.С., Собр. соч.: В 4-х т. Т.2. Христос и Антихрист / Д.С. Мережковский. - М.: Правда, 1990. - Т. 2. - 767 с.

366. Мечковская, Н.Б., Эстетические оценки языка и речи // Логический анализ языка. Языки эстетики: Концептуальные поля прекрасного и безобразного / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова. М.: Индрик, 2004. - С. 355-368.

367. Миллер, JI.B., Художественный концепт как смысловая и эстетическая категория / JI.B. Миллер // Мир русского слова. 2000. - №4. - С. 39-45.

368. Минский, М. Остроумие и логика когнитивного бессознательного / М. Минский // Новое в зарубежной лингвистике. Когнитивные аспекты языка. М.: Прогресс, 1988. - С. 281-309. - Вып. ХХШ.

369. Минский, М. Фреймы для представления знаний / М. Минский. М.: Энергия, 1981.-152 с.

370. Минский, Н. Несколько слов о Гаршине по поводу десятилетия его смерти / Н. Минский. // Современники о Гаршине. Воспоминания. Саратов, 1977. - С. 177-184.

371. Минц, З.Г. Поэтика русского символизма / З.Г. Минц. СПб.: «Искусство -СПБ», 2004.-480 с.

372. Михневич, А.Е. Значение -» смысл: диссипативный процесс / А.Е. Михне-вич//Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. -2004. №5. С. 125-129.

373. Моисеев, H.H. Алгоритмы развития / H.H. Моисеев. М.: Наука, 1987. -304 с.

374. Морозов, A.A. Вступительная статья, примечания / A.A. Морозов // Русская стихотворная пародия (XVIII нач. XX в.). - JL: Сов. писатель, 1960. -С. 5-88.

375. Морозов, A.A. Пародия как литературный жанр (К теории пародии) / A.A. Морозов // Русская литература. 1960. - № 1. - С. 48-77.

376. Морозов, И.Ю. Гипертекстовая организация «Евгения Онегина» / И.Ю. Морозов // Национальный гений и пути русской культуры: Пушкин, Платонов, Набоков в конце XX века. Омск, 2000. - С. 83-88. - Вып. 2.

377. Моррис, Ч.У. Основания теории знаков / Ч.У. Моррис // Семиотика. М.: Радуга, 1983.-С. 37-89.

378. Москалъская, О.И. Грамматика текста / О.И. Москальская. М.: Высш. школа, 1981.-184 с.

379. Московкша И. Незавершенная драма В.М. Гаршина / И. Московкина // Вмире отечественной классики. Сб. статей. Вып. 2. / Сост. Д. Николаев. М.: Ху-дож. лит., 1987.-С. 344—355.

380. Мукаржовский, Ян. Исследования по эстетике и теории искусства / Ян Мукаржовский. М.: Искусство, 1994. - 606 с.

381. Мукаржовский, Ян. Литературный язык и поэтический язык / Ян Мукаржовский // Пражский лингвистический кружок: Сб. статей / Сост., ред. и предисл. H.A. Кондрашова. М., 1967. - С. 406-^31.

382. Мукаржовский, Ян. Эстетическая функция, норма и ценность как социальные факты / Ян Мукаржовский // Труды по знакомым системам / Тарт. ун-т. -Тарту, 1975. С. 243-293. - Вып. 7.

383. Мурзин, H.H. Деривация в синхронном и диахронном аспектах / Л.Н. Мур-зин // Деривация и история языка: Межвуз. сб. науч. тр. / Перм. ун-т. Пермь, 1987.-С. 4-10.

384. Мурзин, Л.Н. Норма, речевой прием и ошибка с динамической точки зрения / Л.Н. Мурзин // Речевые приемы и ошибки: типология, деривация и функционирование: Сб. науч. тр. / Ин-т языкознания АН СССР; Перм. ун-т. -М., 1989.-С. 5-13.

385. Мурзин, Л.Н. О деривационных механизмах текстообразования / Л.Н. Мурзин // Теоретические механизмы деривации: Межвуз. сб. науч. тр. Пермь: Перм. ун-т., 1982. - С. 20-29.

386. Мурзин, Л.Н. Язык, Текст и Культура / Л.Н. Мурзин // Человек Текст -Культура. - Екатеринбург, 1994. - С. 160-169.

387. Мурзин, Л.Н. О лингвокультурологии, ее содержании и методах / Л.Н. Мурзин // Русская разговорная речь как явление городской культуры. Екатеринбург: Арго, 1996. - С. 7-13.

388. Мурзин, Л.Н., Штерн A.C. Текст и его восприятие / Л.Н. Мурзин, A.C. Штерн. Свердловск: Изд-во Уральского ун-та, 1991. - 171 с.

389. Муръянов, М.Ф. Пушкин в Германии / М.Ф. Мурьянов. РАН; Ин-т мировой литературы им. М. Горького. -М.: Наследие, 1999. - 443 с.

390. Мущенко, Е.Г. Зыбкое пространство гипертекста / Е.Г. Мущенко // Филологические записки. Воронеж, 1998. - С. 7-21. - Вып. 10.

391. Мышкина, H.JI. Внутренняя жизнь текста: механизмы, формы, характеристики / Н.Л. Мышкина. Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 1998. -152 с.

392. Наер, B.JI. Прагматика текста и ее составляющие / Наер В.Л. // Прагматика и семантика: Сб. науч. тр. / МГПИ ИЯ им. М. Тореза. М., 1985. - С. 4-13.-Вып. 245.

393. Негуторов, В.В. Гипертекст как феномен современного общества: Дис. . канд. филос. наук /В.В. Негуторов. Краснодар, 2003. - 151 с.

394. Немировский, И.В. Библейская тема в «Медном всаднике» / И.В. Немиров-ский // Русская литература. 1990. - № 3. - С. 3-17.

395. Непомнящий, В. Удерживающий теперь. Феномен Пушкина и исторический жребий России / В. Непомнящий // Электронный ресурс. Новый мир. 1996. -№ 5. Режим доступа: http://magazines.russ.ru/novyi mi/l996/5/nepomn. html.

396. Нефедова, H.A. Когнитивный подход к интерпретации текста. Учеб. пособие / H.A. Нефедова. Челябинск, 2003. - 186 с.

397. Никитин, М.В. Основы лингвистической теории значения: Учеб. пособие / МБ. Никитин.-М.:, 1988.-168 с.

398. Николаев, O.P., Тихомиров, Б.Н. Эпическое православие и русская культура / O.P. Николаев, Б.Н. Тихомиров // Христианство и русская литература. Сб. статей. СПб.: Наука, 1994. - С. 5-49;

399. Николаева, Т.М. Единицы языка и теория текста / Т.М. Николаева // Исследования по структуре текста / Ин-т славяноведения и балканистики. АН СССР. М.: Наука, 1976. - С. 27-57.

400. Николаева, Т.М. Лингвистика текста: Современное состояние и перспективы / Т.М. Николаева // Новое в зарубежной лингвистике. Лингвистика текста. — М.: Прогресс, 1978. С. 5^12. - Вып. 8.

401. Николаева, Т.М. От звука к тексту / Т.М. Николаева. М.: Языки русской культуры, 2000. - 680 с. (Язык. Семиотика. Культура).

402. Николаева, Т.М. Текст / Т.М. Николаева // Русский язык: Энциклопедия. -М.: Большая Российская энциклопедия; Дрофа, 1998. — С. 555-556.

403. Николаева, Т.М. Функции частиц в высказывании (на материале славянских языков) / Т.М. Николаева. М,: Наука, 1985. -169 с.

404. Николина, H.A. Филологический анализ текста: Учеб. пособие / H.A. Николина. М.: Издательский центр «Академия», 2003. - 256 с.

405. Николина, H.A., Агеева, Е.А. Языковая игра в структуре современного прозаического текста / Н.А Николина, Е.А. Агеева // Русский язык сегодня. Сб. статей.-М., 2000.-Вып. 1.

406. Новиков, А.И. Смысл как особый способ членения мира в сознании / А.И. Новиков // Языковое сознание и образ мира. Сб. статей / РАН, Ин-т языкознания; отв. ред. Н.В. Уфимцева. -М., 2000. С. 33-38.

407. Новиков, В.И. Книга о пародии / В.И. Новиков. М.: Сов. писатель, 1989. -544 с.

408. Овсянико-Куликовский, Д.Н. Литературно-критические работы в двух томах. Т.1. Статьи по теории литературы; Гоголь; Пушкин; Тургенев; Чехов / Д.Н. Овсянико-Куликовский. -М.: Худож. литература, 1989. 542 с.

409. Овчинников, В.Г. Автоматизированные гипертекстовые системы: назначение, архитектура и перспективы развития / В.Г. Овчинников // НТИ. Сер. 1. 1990. -№12.

410. Овчинникова, ИТ. Ассоциации и высказывание: структура и семантика: Учеб. пособие по спецкурсу / Перм. ун-т. Пермь, 1994. - 124 с.

411. Осипова, Н. Вятский провинциальный текст в культурном контексте / Н. Осипова, 2004 // Электронный ресурс. Режим доступа: http://studnauka.narod.ru/nvo.html.

412. Павлович, Н.В. Язык образов. Парадигмы образов в русском поэтическом языке / Н.В. Павлович. М.: Азбуковник, 2004. - 527 с.

413. Падучева, Е.В. Модальность как сценарий. 2005 / Е.В. Падучева // Электронный ресурс. Режим доступа:21 .ru/Archive/2005/Paducheva%20EV/Paducheva.htm.

414. Падучева, Е.В. О семантике синтаксиса. Материалы к трансформационной грамматике русского языка / Е.В. Падучева. М., 1974.

415. Падучева, Е.В. Семантические исследования (Семантика времени и вида в русском язьже; Семантика нарратива) / Е.В. Падучева. — М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. 464 с.

416. Паперная, Э., Финкель, А. Как создавался «Парнас дыбом» // Э.С. Папер-ная, А.Г. Розенберг, А.М. Финкель. Парнас дыбом: Литературные пародии. М.: Худож. литература, 1989.-С. 121-123.

417. Папина, А.Ф. Текст: его единицы и глобальные категории: Учебник для студентов-журналистов и филологов / А.Ф. Папина. М., Едиториал УРССС, 2002.-368 с.

418. Лвв.Пасси, И. Хитрости пародии / И. Пасси // Вопросы философии. 1969. -№12.-С. 97-106.

419. Патроева, Н.В. Поэтический синтаксис: категория осложнения / Н.В. Патроева. Петрозаводск: Петрозаводский гос. ун-т, 2002. - 334 с.

420. Перелъмаи, X., Олбрехт-Тытека, Л. Из книги «Новая риторика: трактат об аргументации» / X. Перельман, Л. Олбрехт-Тытека // Язык и моделирование социального взаимодействия: Переводы / Сб. статей. М.: Прогресс, 1987. - С. 207— 264.

421. Петров, В.В. Понимание метафор: на пути к общей модели / В.В. Петров // Метафора в языке и тексте. -М.: Наука, 1988 а. С. 165 - 169.

422. Петров, В.В. Язык и логическая теория: в поисках новой парадигмы / В.В. Петров // ВЯ. -1988 б. № 2. - С. 39-48.

423. АИ.Петросов, К.Г. Маяковский: биография поэта и его творчество / К.Г. Петросов // Известия АН СССР. Сер. литературы и языка. 1993. - Т. 52. -№3.-С. 3-15.

424. Пивоев, В.М. Пародия и комическое (к вопросу о жанровой специфике пародии) / В.М. Пивоев // Жанр и композиция литературного произведения: Сб. науч. тр.-Петрозаводск, 1983.-С. 121-130.

425. Пименова, М.В. Душа и дух: особенности концептуализации / М.В. Пиме-нова. Кемерово: ИПК «Графика», 2004. - 386 с. (Сер. «Концептуальные исследования». - Вып. 3).

426. Поляков, М.Я. Вопросы поэтики и художественной семантики / М.Я. Поляков. М.: Сов. писатель, 1978. - 448 с.

427. Поляков, М. Я. Велимир Хлебников. Мировоззрение и поэтика / М.Я. Поляков // Хлебников В. Творения / Общ. ред. и вступ. ст. М.Я. Полякова. Составление, подготовка текста и комментарии В.П. Григорьева и А.Е. Парниса. М.: Сов. писатель, 1987.-С. 5-35.

428. Попов, Ю.В., Трегубович, Т.П. Текст: структура и семантика. Учеб. пособие / Ю.В. Попов, Т.П. Трегубович. Минск: Вышэйшая школа, 1984. - 189 с.

429. Попова, И.Л. Литературная мистификация и поэтика имени / И.Л. Попова // Филологические науки. -1992. №3. - С. 21-31.

430. Попова, З.Д., Стернин, И.А. Очерки по когнитивной лингвистике / З.Д. Попова, И.А. Стернин. Воронеж: Истоки, 2001. -192 с.

431. Попович, А. Проблемы художественного перевода / Пер. со словацкого / А. Попович. М.: Высш. школа, 1980. - 199 с.

432. Попович, М.В., Садовский, В.Н. Теория / М.В. Попович, В.Н. Садовский // Философская энциклопедия. М., 1970 // Электронный ресурс.: Эпистемология &

433. Философия науки. Т. IV, 2005. - №2 / РАН, Ин-т философии. Режим доступа: http://jomal/iph.ras.ru/2-05.html.

434. Поповская (Лисоченко), Л.В. Лингвистический анализ художественного текста в вузе: Учеб. пособие / Л.В. Поповская (Лисоченко). Ростов-на-Дону: Феникс, 2006.-512 с.

435. Постовалова, В.И. Картина мира и жизнедеятельность человека / В.И. По-стовалова // Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира. М.: Наука, 1988.-С. 8-69.

436. Походня, С. И. Языковые виды и средства реализации иронии / С.И. По-ходня. АН УСССР. Кафедра иностр. языков; Отв. ред. Ю.А. Жлуктенко. Киев: Наукова думка, 1989. - 128 с.

437. Поцепня, Д.М. Образ мира в слове писателя / Д.М. Поцепня. СПб.: Изд-во С-Пегерб. ун-та, 1997. - 262 с.

438. Поэтика В. М. Гаршина: Учеб. пособие / Ю.Г. Милюков, П. Генри, Э. Яр-вуд, С.Л. Кошелев; Урал. гос. ун-т им. А. М. Горького, Челяб. гос. ун-т. — Челябинск: ЧТУ, 1990.-60 с.

439. Прокопович, Ф. Про риторичне мистецтво // Ф. Прокопович. Фшософсью творив 3-х т.-Т. 1.-КиТв: Наукова думка, 1979.-С. 103-433.

440. Пропп, В.Я. Структурное и историческое значение волшебной сказки / В.Я. Пропп // Семиотика / Сост., вступ. статья и общая ред. Ю.С. Степанова. М.: Радуга, 1983. - С. 566-584.

441. Прохоров, Ю.Е. Действительность. Текст. Дискурс: Учеб. пособие / Ю.Е. Прохоров. М.: Флинта: Наука, 2004. - 224 с.

442. Прохорова, Л.С. Лондонский городской текст русской литературы первой трети XIX века: Автореф. дис. . канд. филол. наук / Л.С. Прохорова. — Томск, 2005.-21 с.

443. Пумпянский, Л.В. Поэзия Ф.И. Тютчева // Л.В. Пумпянский. Классическая традиция: Собр. тр. по истории русской литературы. - М.: Языки русскойкультуры, 2000. С. 220-256. - (Язык. Семиотика. Культура).

444. Пятигорский, A.M. Некоторые общие замечания относительно рассмотрения текста как разновидности сигнала / A.M. Пятигорский // Структурно-типологические исследования. Сб. статей М.: Изд-во АН СССР, 1962. - С. 144— 154.

445. Рагуленко, С. Миф как модальность восприятия / С. Рагуленко // Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.darial-online.ru/20015/ragul.shtml.

446. Рапопорт, И.А., Гохлернер М.М., Ейгер, Г.В., Селъг, Р. И. Соттер. Интеллект, языковое сознание и обученность языкам / И.А. Рапопорт, М.М. Гохлернер и др. // Проблемы лингводидактики. Таллин: НИИ педагогики Эстонской ССР, 1988.-С. 45-91.

447. Рассадин, С. Законы жанра / С. Рассадин // Вопросы литературы. 1967. -№10.-С. 66-80.

448. Рахилина, Е.В. Семантика русского творительного: фрагмент / Е.В. Рахи-лина // Роман Якобсон: Тексты, документы, исследования / Отв. ред. X. Баран, С.И. Гиндин. М., 1999. - С. 496-508.

449. Рахилина, Е.В. Когнитивный анализ предметных имен: семантика и сочетаемость / Е.В. Рахилина. М.: Русские словари, 2000. -416 с.

450. Рождественский, Ю.В. Введение в общую филологию / Ю.В. Рождественский. М.: Высш. школа, 1979. - 230 с.

451. Розанов, В.В. Опавшие листья: Лирико-философские записки // В.В. Розанов. М.: Современник, 1992. - 542 с.

452. Романова, Т.В. Модальность как текстообразующая категория в современной мемуарной литературе / Т.В. Романова. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 2003. - 296 с.

453. Ростова, А.Н. Метатекст как форма экспликации метаязыкового сознания (на материале русских говоров Сибири) / А.Н. Ростова; Кемер. гос. ун-т. Томск: Изд-во Томского ун-та, 2000. -193 с.

454. Рузавин, Г.И. Синергетика и принцип самодвижения материи / Г.И. Руза-вин // Вопросы философии. -1984. № 8. - С. 30-49.

455. Рягузова, JI.H. Метаязыковая концептуализация сферы «творчество» в эстетической и художественной системе В.В. Набокова: Дис. . докт. филол. наук / Л.Н. Рягузова- Краснодар, 2002. -304 с.

456. Сааринен, Э.О. О метатеории и методологии семантики / Э.О. Сааринен // Новое в зарубежной лингвистике. Логический анализ естественного языка / Сост. В.В. Петров.-М., 1986.-С. 121-138.-Вып. 18.

457. Салова, Г.С. Лингвостилистические особенности текста английской стихотворной пародии: Автореф. дис.канд. филол. наук / Г.С. Салова. М.: МГПИ1. ИЯ, 1982.-24 с.

458. Сальмон, Л. Петербург, или das Unheimliche: у истоков отрицательного мифа города / Л. Сальмон // Феномен Петербурга; Сб. статей / Отв. редактор Ю.Н. Беспятых. СПб.: Изд-во «Русско-Балтийский информационный центр "БЛИЦ"», 2001.-С. 20-34.

459. Самосюк, Г.Ф. Воспоминания о В.М. Гаршине Вступ. статья. / Г.Ф. Самосюк // Современники о Гаршине. Воспоминания. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1977. С. 5-17.

460. Санников, В.З. Русский язык в зеркале языковой игры / В.З. Санников. -М.: Языки русской культуры, 1999. 544 с.

461. Сахарный, JT.B. К основаниям теории текстов-примитивов / JI.B. Сахарный // Деривация и семантика: слово предложение - текст. - Пермь: Изд-во Перм. унта, 1986.-С. 89-98.

462. Сахарный, JI.B. Тексты-примитивы и закономерности их порождения / JI.B. Сахарный // Человеческий фактор в языке: язык и порождение речи. М.: Наука, 1991.-С. 221-237.

463. Сахарный, JI.B., Штерн, A.C. Набор ключевых слов как тип текста / JI.B. Сахарный, A.C. Штерн // Лексические аспекты в системе профессионально-ориентированного обучения иноязычной речевой деятельности. Пермь, 1988.

464. Седых, А.П. Языковое поведение, конвенциональная семантика и национальные архетипы / А.П. Седых // Филологические науки. 2004. - № 3. -С. 51-56.

465. Сиверцев, М.А. Влияние дискурса традиционных культур на становление полицентрического образа фундаментальной науки / М.А. Сиверцев // «Ориентация поиск. Восток в теориях и гипотезах». - М.: Наука, 1992.

466. Сидоренко, К.П. Пушкинское слово в интертекстовой динамике: Автореф. дис. докт. филол. наук / К.П. Сидоренко. СПб., 1999. - 40 с.

467. Сидорова, Т.А. Проблема мотивированности слов фразеологизированной морфемной структуры в современном русском языке (системно-функциональный и когнитивные аспекты): Автореф. дис. . докт. филол. наук / Т.А. Сидорова. -Нижний Новгород, 2007. 50 с.

468. Сидорова, Т.А. Словообразовательные основы смысловой интерпретации текста / Т.А. Сидорова // Res philologica: Уч. записки Северодвинского филиала Поморского гос. ун-та. Архангельск: Изд-во Поморского ун-та, 2000. — С. 143— 145.-Вып. 2.

469. Силантьев, И.В. Поэтика мотива / И.В. Силантьев. М.: Языки славянскойкультуры, 2004. 296 с.

470. Сгшашко, Т.В. Речевые приемы юмористических текстов / Т.В. Симашко // Речевые приемы и ошибки: типология, деривация и функционирование: Сб. науч. тр. / Ин-т языкознания АН СССР. Перм. ун-т. М., 1989. - С. 99-109.

471. Симашко, Т.В., Литвинова, М.Н. Как образуется метафора: Деривационный аспект / Т.В. Симашко, М.Н. Литвинова. Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 1993. - 217 с.

472. Скарлыгина, Е. Судьбы Петербургского мифа / Е. Скарлыгина // Новое литературное обозрение. 1996. - №20. - С. 367-372.

473. Сковородников, А.П. О понятии и термине «языковая игра» / А.П. Сковородников // Филологические науки. 2004. № 2. - С.79-87.

474. Слышкин, Г.Г. Лингвокультурные концепты прецедентного текста: Дис. канд. филол. наук / Г.Г. Слышкин. Волгоград, 1999. -174 с.

475. Смирнов, A.A. Культурно-историческая теория Л.С. Выготского / A.A. Смирнов // Хрестоматия по нейропсихологии /Отв. ред. Е.Д. Хомская. М.: Ин-т общегуманитарных исследований; Моск. психолого-социальный ин-т, 2004. - С. 26-38.

476. Смирнов, И.П. Порождение интертекста: Элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б. Пастернака / И.П. Смирнов. 2-е изд. -СПб., 1995.-190 с.

477. Современники о В.М. Гаршине. Воспоминания / Вступ. статья, подгот. текста и примеч. Г.Ф. Самосюк / Г.Ф. Самосюк. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1977.-252 с.

478. Соколова, А.Г., Михайлова, М.В. Русская литературная критика конца XIX-XX века: Хрестоматия / А.Г. Соколова, М.В. Михайлова. М. Высш. школа, 1982.-367 с.

479. Соколова, Е.В. Гипертекст / Е.В. Соколова // Западное литературоведение

480. XX века. Энциклопедия. M.: Intrada, 2004. - С. 105-106.

481. Солганик, Г.Я. О текстовой модальности как семантической основе текста / Г.Я. Солганик // Структура и семантика художественного текста: Доклады УП Междунар. конф. М.: СпортАкадемПресс, 1999. - С. 364—372.

482. Солганик, Г.Я. Синтаксическая стилистика / ГЛ. Солганик. М.: Высш. школа, 1991.-182 с.

483. Соловьев, С.М. Изобразительные средства в творчестве Ф.М. Достоевского / С.М. Соловьев. М.: Сов. писатель, 1979. - 350 с.

484. Сологуб, Ф. Искусство наших дней / Ф. Сологуб // Критика русского символизма: В 2 т. Т. 1. - М.: ООО «Из-во «Олимп»: ООО «Изд-во ACT», 2002. - С. 334—367. - (Б-ка русской критики).

485. Сорокин, П.А. Принципы и методы современной науки о нравственности. Нормативна ли наука этика и может ли она ею бьггь? / П.А. Сорокин // Этическая мысль: Науч.-публицист. чтения. 1990 / Общ. ред. A.A. Гусейнова. М., Политиздат, 1990.-С. 324-348.

486. Сорокин, Ю.С. Текст: цельность, связность, эмотивность /Ю.С. Сорокин // Аспекты общей и частной лингвистической теории текста / АН СССР ИНИОН Инт языкознания. M., 1982. - С. 61-74.

487. Сорокин, Ю.С. Психолингвистические аспекты изучения текста / Ю.С. Сорокин. -М.: Наука, 1985. 168 с.

488. Старовойтенко, Е.Б. Современная психология: формы интеллектуальной жизни / Е.Б. Старовойтенко. М.: Академический проект, 2001. - 544 с.

489. Старыгина, H.H. Новеллистический цикл в творчестве Н.С. Лескова 1880-х годов: опыт целостного анализа / H.H. Старыгина // Анализ художественного текста: проблемы и перспективы. Межвуз. сб. Йошкар-Ола, 1991. - С. 63-78.

490. Старыгина, H.H. Циклизация в русской литературе XIX в. и творчество Н.С. Лескова / H.H. Старыгина // Модификации художественных форм в историко-литературном процессе: Сб. науч. тр. / Уральский гос. ун-т. Свердловск, 1988. — С. 59-72.

491. Степанов, Г.В. Язык. Литература. Поэтика / Г.В. Степанов. М.: Наука,1988.-360 с.

492. Степанов, Ю.С, В мире семиотики. Вступ. статья / Ю.С. Степанов // Семиотика. М.: Радуга, 1983. - С. 5-36.

493. Степанов, Ю.С. В поисках прагматики / Ю.С. Степанов // Известия АН СССР. -1981. Т. 40. -№ 4. -С. 325-332.

494. Степанов, Ю.С. Константы: Словарь русской культуры: Опыт исследования / Ю.С. Степанов. М.: Академический проект, 2001. - 990 с.

495. Стернин, И.А. Может ли лингвист моделировать структуру концепта? / И.А. Стернин // Когнитивная семантика: М-лы второй междунар. школы-семинара по когнитивной лингвистике. В 2-х ч. Ч. 2 / Отв. ред. H.H. Болдырев. - Тамбов, 2000.-С. 13-17.

496. Стернгт, И.А. Язык и национальное сознание / И.А. Стернин // Электронный ресурс.: Логос. 2005. - № 4 (49). - С. 140-155. -Режим доступа: http://www.ruthenia.ru/logos/number/20050449.htm.

497. Столович, JI.H. Об общечеловеческих ценностях / Л.Н. Столович // Вопросы философии. 2004. - № 7. - С. 86-97.

498. Субботин, Д.М. Пользовательский интерфейс свободной навигации / Д.М. Субботин // Научно-техническая информация. Сер. 2. - Информационные процессы и системы. - 1993. - № 10. - С. 22-24.

499. Субботин, М.М. Гипертекст. Новая форма письменной коммуникации / М.М. Субботин // Итоги Науки и Техники. Сер. Информатика. - Т. 18. — М.:ВИНИТИ, 1994. - 158 с.

500. Сукиазова, И.М. Язык и стиль пародий Козьмы Пруткова. Лексикостили-стический анализ / И.М. Сукиазова. Тбилиси, 1961. - 267 с.

501. Сухотин, М. Жадные грачи (о работе графа А.К. Толстого с литературным образцом) / М.Сухотин // Электронный ресурс.: 15. 10. 2000 / Режим доступа: http://ww.levin.rinet.ru/FRffi>®S/SUHOTrN/Statji/Grachi.htm].

502. Тарасов, Е.Ф. Актуальные проблемы языкового сознания / Е.Ф. Тарасов // Языковое сознание и образ мира. Сб. статей // Российская АН, Ин-т языкознания; отв. ред. Н.В. Уфимцева. М., 2000. - С. 24-32.

503. Тарасов, Е. Ф. Проблемы анализа речевого общения / Е.Ф. Тарасов // Общение. Текст. Высказывание / Отв. ред. Ю.А. Сорокин, Е.Ф. Тарасов. М.: Наука,1989.-С. 7-32.

504. Тарасов, Е.Ф. Тенденции развития психолингвистики / Е.Ф. Тарасов / АН

505. СССР Ин-т языкознания. М.: Наука, 1987. -168 с.

506. Телия, В.Н. Метафора и ее роль в создании языковой картины мира / В.Н. Телия // Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира. М.: Наука, 1988.-С. 173-205.

507. Тшъман, Ю.Д. Культурные концепты в языковой картине мира (поэзия Ф. Тютчева): Дис. канд. филол. наук / Ю.Д. Тильман. М., 1999. - 232 с.

508. Тгшенчик, Р.Д., Топоров, В.Н., Цивъян, Т.В. Сны Блока и «петербургский текст» начала XX века / Р.Д. Тименчик, В.Н. Топоров, Т.В. Цивьян // Тезисы I Все-союз. (Ш) конф. «Творчество A.A. Блока и русская культура XX века». Тарту, 1975.-С. 129-135.

509. Тимофеев, В.Г. Уроки Джона Фаулза / В.Г. Тимофеев. С.-Петерб. гос. унт. Филол. фак-т. - СПб.:, 2003. - 112 с.

510. Тодоров, Ц. Введение в фантастическую литературу / Ц. Тодоров. М.: Дом интеллектуальной книги; Русское феноменологическое изд-во, 1997. - 144 с.

511. Толстой, Л.Н. Не убий никого / JI.H. Толстой // Этическая мысль: Науч.-публицист. чтения. 1991 / Общ. ред. A.A. Гусейнов. М.: Изд-во «Республика», 1990.-С. 154-168.

512. Томашевский, Б.В. Проза Лермонтова и западная литературная традиция / Б.В. Томашевский // Литературное наследство. Т. 43-44. - М., 1941.

513. Томашевский, Б.В. Пушкин: Работы разных лет / Б.В. Томашевский. М.: Книга, 1990.-672 с.

514. Топер, П. Трагическое в искусстве XX века / П. Топер // Вопросы литературы. 2000. - № 2. - С. 3-46.

515. Топоров, В.Н. Поэтика Достоевского и архаичные схемы мифологического мышления («Преступление и наказание» / В.Н. Топоров // Structure of texts and semiotics of culture/The Hague; Paris: R., 1973. P. 460-482.

516. Топоров, В.Н. MovGai: «Музы»: соображения об имени и предыстории образа / В.Н. Топоров // Славянское и балканское языкознание. Античная балканистика и сравнительная грамматика. - М.: Наука, 1977. - С. 28-36. - Вып. 3.

517. Топоров, В.Н. Пространство и текст / В.Н. Топоров // Текст: семантика иструктура. М.: Наука, 1983. - С. 227-284.

518. Топоров, В.Н. Петербург и петербургский текст русской литературы: Введение в тему / В.Н. Топоров // Труды по знаковым системам / Тартуский ун-т, 1984. -С. 4-29. -Вып. 18.

519. Топоров, В.Н. Несколько замечаний к «Морфологии сказки» В.Я. Проппа / В.Н. Топоров // То Honour Victor Ehrlich. Berkeley - Los Angeles, 1984a.

520. Топоров, В.Н. Петербургский текст русской литературы: Избр. труды /

521. B.Н. Топоров. СПб.: «Искусство-СПБ» , 2003. - 616 с.

522. Тороп, П.Х. Проблема интекста / П.Х. Тороп // Уч. записки / Тартуский ун-т.-Т. 14.-Тарту, 1981-С. 33^14.-Вып. 567.

523. Торсуева, ИГ. Детерминированность высказывания параметрами текста / И.Г. Торсуева // ВЯ. 1986. - № 1. - С. 65-74.

524. Тоффлер, О. Наука и изменение // И. Пригожин, И. Стенгерс. Порядок из Хаоса. Новый диалог человека с природой. М.: Прогресс, 1986. - С. 11-33.

525. Троишна, H.H. О семантико-синтаксическом аспекте цельности (когерентности) художественного текста / H.H. Трошина // Аспекты общей и частной теории текста. М., Наука, 1982. - С. 50-74.

526. Трошина, H.H. О статусе типологических исследований в лингвистической теории текста / H.H. Трошина // Проблемы типологии текста: Сб. науч.-аналитич. обзоров. М.: Наука, 1984. - С. 4-32.

527. Трошина, H.H. Семантическая связность и нормативность поэтического текста / H.H. Трошина // Структура и функционирование поэтического текста. Очерки лингвистической поэтики. М.: Наука, 1985. - С. 115-160.

528. Тураева, З.Н. Функциональные, типологические и лингводидактические аспекты исследования модальности/ З.Н. Тураева // Тезисы докл. конф. / Иркутский пед. ин-т иностр. языков. Иркутск, 1990. - С. 111-112.

529. Тураева, З.Я. Лингвистика текста: (Текст: структура и семантика). Учеб. пособие / З.Я. Тураева. М.: Просвещение, 1986. - 127 с.

530. Турунен, Н. Метатекст как глобальная система и вопросы конструирования текста в пособиях по развитию речи / Н. Турунен // Стереотипность и творчество в тексте / Перм. гос. ун-т; гл. ред. М.П. Котюрова. Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 1999.1. C. 310-319.

531. Тынянов, Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино / Ю.Н. Тынянов. М.: Наука, 1977.-574 с.

532. Тынянов, Ю.Н. Проблема стихотворного языка / Ю.Н. Тынянов. Изд. 3. -М.: Едиториал УРСС, 2004. -176 с.

533. Тырыггта, В. А. О естественных и искусственных типологиях / В.А. Тыры-гина // Жанры и типы текста в научном и медийном дискурсе: Межвуз. сб. науч. тр. / Отв. ред. А.Г. Пастухов. Орел: ОГИИК, Полиграфич. фирма «Картуш», 2006. - С. 210-215. - Вып. 3

534. Тюпа, В.И. Аналитика художественного (введение в литературоведческий анализ) / В.И. Тюпа. М.: Лабиринт, РГГУ, 2001. -192 с.

535. Тюпа, В.И. Градация текстовых ансамблей / В.И. Тюпа // Европейский лирический цикл. Историческое и сравнительное изучение. М-лы междунар. науч. конф., 15-17 ноября 2001. -М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 2003. С. 50-63.

536. Тяпков, С.Н. Брюсов в пародиях современников / С.Н. Тяпков // Творчество писателей и литературный процесс: Русская литература начала 20 века. Советская литература 20-х годов: Межвуз. сб. науч. тр. Иваново: Ивановский гос. ун-т, 1986.-С. 78-99.

537. Тяпков, С.Н. Комическое в литературной пародии: Тексты лекций / С.Н. Тяпков Иваново: Ивановский гос. ун-т, 1987. - 56 с.

538. Тяпков, С.Н. Некоторые вопросы теории пародии / С.Н. Тяпков // Историко-литературные исследования / Уч. записки Ивановского пед. ин-та. Т. 11 Э.Иваново, 1973. - С. 74-88.

539. Уланова, С.Б. Фрейм как структура репрезентации знаний / С.Б. Уланова // Когнитивные аспекты языковой категоризации. Сб. науч. тр. / Рязанский гос. пед. ун-т им. С.А. Есенина; отв. ред. Л.А. Манерко. Рязань, 2000. - С. 133-141.

540. Усачева, Н.И Лингвостилистические особенности немецкой пародии / Н.И. Усачева. -Автореф. диссертации . канд. филол. наук. Л., 1975. -16 с.

541. Усманова, А.Р. Умберто Эко: парадоксы интерпретации / А.Р. Усманова. -Минск, «Пропилеи», 2000. 200 с.

542. Фатеева, H.A. Картина мира и эволюция поэтического идиостиля Б.Пастернака (поэзия и проза) / H.A. Фатеева // Очерки языка русской поэзии XX в. М.: Наследие, 1995. - С. 208-304.

543. Фатеева, H.A. Контрапункт интертекстуальности, или интертекст в мире текстов / H.A. Фатеева. М.: Агар, 2000. - 280 с.

544. Фатгша, Н.С. Метатекстовое толкование слова как элемент структуры художественного текста: Автореф. дис. . канд. филол. наук Н.С. Фатина. СПб.,1998.-17 с.

545. Фаусек, В.А. Памяти Всеволода Михайловича Гаришна / В.А. Фаусек // Современники о В.М. Гарншне. Воспоминания. Саратов: Изд-во Саратов, ун-та, 1977.-С. 52-86.

546. Федоров, А.И. Семантическая основа образных средств языка / А.И. Федоров. Новосибирск: Наука, Сиб. отд-ние, 1969. - 92 с.

547. Филиппов, К.А. Лингвистика текста: Курс лекций / К.А. Филиппов. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 2003. - 203 с.

548. Фоменко, И.В. О принципах композиции лирических циклов / И.В. Фоменко // Известия АН СССР. Сер. литературы и языка. 1986. - № 2. - С. 130-137.

549. Фоменко, И.В. Авторский цикл в лирике / И.В. Фоменко // Кормановские чтения. Ижевск, 1998. С. 16-22. - Вып. 3.

550. Фоменко, И.В. «Путешествие» как одна из моделей авторского цикла // Polonica Rossica - Cyclica. Профессору Рольфу к 60-летию. - М.: Дом интеллектуальной книги, 2001. - С. 229-239.

551. Фоменко, И.В. Книга стихов: миф или реальность? / И.В. Фоменко // Европейский лирический цикл. Историческое и сравнительное изучение. М-лы междунар. науч. конф., 15-17 ноября 2001. М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 2003. - С. 6Ф-73.

552. Фрай, Н. Анатомия критики. Очерк первый / Н. Фрай // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX-XX вв. Трактаты, статьи, эссе / Сост., общаяред. Г.К. Косикова. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1987. - С. 232-263. - (Университетская б-ка).

553. Фризман, Л.Г. История литературы. Пушкин и польское восстание / Л.Г. Фризман // Электронный ресурс. Режим доступа: [http://www.auditorium.ru/books/300/vopli92-3chapter4.html].

554. Фризман, Л.Г. Второе рождение // Э.С. Паперная, А.Г. Розенберг,

555. A.М. Финкель. Парнас дыбом. М., 1989. - С. 5-12.

556. Фролова, O.E. Пространство повествовательного художественного текста / O.E. Фролова // Лингвистика на рубеже эпох. Идеи и топосы. Сб. статей. — М., 2001.-С. 144-176.

557. Фролова, O.E. Мир, стоящий за текстом: Референциальные механизмы пословицы, анекдота, волшебной сказки и авторского повествовательного художественного текста / O.E. Фролова. М.: Изд-во ЛКИ, 2007. - 320 с.

558. Фрумкина, P.M. Лингвистика и критика социальных наук / P.M. Фрумкина // Известия РАН. Сер. литературы и языка. 2006. - № 1. - С. 3-11. s

559. Фуко, М. Археология знания / М. Фуко. Киев: Ника-Центр, 1996. - 208 с. // Электронный ресурс. Режим доступа: http://pat.iatp.ru/cgi/htconvert.pl7foucoult.txt.

560. Фуко, М. Порядок дискурса // М. Фуко. Воля к истине. М.: Касталь, 1996. // Электронный ресурс. Режим доступа: http://ariom.ru/wiki/PoriadokDiskursa.

561. Фуко, М. Что такое автор? Перевод С. Табачниковой // М. Фуко. Воля к истине. М.: Касталь, 1996. // Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.lib.ru/COPYMGHT/fuko.txt; http://www.krotov.info/libsec/21f/fuk/o43.htm.

562. Хакен, Г. Информация и самоорганизация. Макроскопический подход к сложным явлениям. Перевод Ю.А. Данилова /Г. Хакен. М.: Мир, 1991. - 240 с.

563. Хализев, В.Е., Шешунова, C.B. Цикл A.C. Пушкина «Повести Белкина» /

564. B.Е. Хализев, C.B. Шешунова. М.: Высш. школа», 1989. - 80 с.

565. Хартунг, В. Уровни структур текста / В. Хартунг // Общение. Текст. Высказывание / Отв. ред. Ю.А. Сорокин, Е.Ф. Тарасов. М.: Наука, 1989. - С. 55-71.

566. Хартунг, Э., Брейдо, Е. Гипертекст как объект лингвистического анализа / Э. Хартунг, Е. Брейдо // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 1996. - № 3. — С. 61-77.

567. Хейзинга, И. Homo Ludens. Опыт определения игрового элемента культуры // Й. Хейзинга. Homo ludens. В тени завтрашнего дня. М.: Прогресс-Академия, 1992.-С. 5-240.

568. Химик, В.В. Поэтика низкого, или просторечие как культурный феномен / В.В. Химик. СПб.: Филол. фак-т СПбГУ, 2000. - 272 с.

569. Хлебников, В. Зангези / В. Хлебников // В. Хлебников. Творения / Общая ред. М.Я. Полякова. -М.: Сов. писатель, 1987. С. 473-504.

570. Хованская, З.И. Категория связности и смысловое развитие коммуникации / З.И. Хованская // Лингвостилистические проблемы текста: Сб. науч. тр. Моск. пед. ин-та иностр. языков им. М. Тореза. М., 1980. - С. 100-118. - Вып. 158.

571. Ходасевич, В.Ф. Некрополь / В.Ф. Ходасевич. СПб.: Азбука-классика, 2001.-317 с.

572. Ходасевич, В.Ф. О символизме / В.Ф. Ходасевич // Критика русского символизма: В 2 т. Т. 1. - М.: ООО «Из-во «Олимп»: ООО «Изд-во ACT», 2002. - С. 16-21. - (Б-ка русской критики).

573. Холшевников, В.Е. Стиховедение и поэзия / В.Е. Холшевников. Л.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1991. - 256 с.

574. Царева, Е.В. Нелинейная структура произведений в постмодернистском пространстве текста / Е.В. Царева // Res philologica: Уч. записки Северодвинского филиала Поморского гос. ун-та / Отв. ред. ЭЛ. Фесенко. Архангельск, 2002. - С. 198-204. -Вып. 3.

575. Цымбурский, B.M. Метаистория и теория трагедии: к поэтике политики /

576. В.М. Цымбурский // Общественные науки и современность. -№ 5. С. 141—153.

577. Чейф, УЛ. Значение и структура языка. Пер. с англ. Г.С. Щура / Уоллес JI. Чейф. -М.: Прогресс, 1975.-432 с.

578. Чейф, У.Л. Память и вербализация прошлого опыта / У.Л. Чейф // Текст: аспекты изучения семантики, прагматики и поэтики / Сб. статей. — М.: Эдиториал УРСС, 2001.-С. 3-41.

579. Черелшсина, Н.В. Вопросы эстетики русской художественной речи / Н.В. Черемисина. К.: Вшца школа, 1981,- 240 с.

580. Черелшсина, Н.В. Семантические принципы языка в диахронии языка и динамике текста / Н.В. Черемисина // Вопросы исторической семантики русского языка: Сб. науч. тр. / Калининградский гос. ун-т; отв. ред. Дубяго А.И. Калининград, 1989.

581. Черкасова, Л.П. Стилистические средства пародии в журнале H.A. Добролюбова «Свисток»: Автореф. дис. . канд. филол. наук / Л.П. Черкасова. -Харьков, 1954. -13 с.

582. Чернейко, Л.О. Лингвофилософский анализ абстрактного имени / Л.О. Чернейко. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1997. - 320 с.

583. Чернейко, Л.О. Металингвистика: хаос и порядок /Л.О. Чернейко // Вестник Московского ун-та. Сер. 9. Филология.-2001.-№5.-С. 39-52.

584. Чернухина, И.Я. Замысел произведение - (текст) - «вторичное произведение» (интерпретация) / И.Я. Чернухина // Структура и семантика текста: межвуз. сб. науч. работ / Воронежский гос. ун-т. - Воронеж, 1988. - С. 13-21.

585. Чернухина, И.Я. Очерк стилистики художественного текста: факторы тек-стообразования / И.Я. Чернухина. Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1973. -207 с.

586. Черняева, В.М. Речевые средства революционно-демократической сатиры 60-х годов XIX в. (Добролюбов, Курочкин, Минаев) / В.М. Черняева. Автореф. дис. канд. филол. наук. - Горький, 1963. - 21 с.

587. Чешев, В.В. Есть ли у методологии науки антропологический контекст? / В.В. Чешев // Электронный ресурс.: Эпистемология & Философия науки. Т. IV, 2005. - №2. / РАН, Ин-т философии. / Режим доступа: http://jornal/iph.ras.ru/2-05.html.

588. Шабес, В.Я. Событие и текст / В.Я. Шабес. М.: Высш. школа, 1989. -175 с. (Б-ка филолога).

589. Шанин, Ю.В. Монтаж и мизансцена как художественные единицы цикла / Ю.В. Шанин // Европейский лирический цикл. Историческое и сравнительное изучение. М-лы междунар. науч. конф. 15-17 ноября 2001. М.: Российский гос. гу-манит. ун-т, 2003. - С. 197-206.

590. Шахнарович, A.M. Концепция анализа текста Г.В. Степанова: Психолингвистическая интерпретация / А.М. Шахнарович // Res Philologica. Филологические исследования. М., - Л.: Наука, 1990. - С. 29-31.

591. Швырев, B.C. Теоретическое и эмпирическое в научном познании / B.C. Швырев. -М.: Наука, 1978. 382 с.

592. Шестакова, Т.Э. Дистантные связи диалогических реплик в тексте драмы: Автореф. дис. канд. филол. наук / Т.Э. Шестакова. Ярославль, 2005. - 24 с.

593. Шмелев, А.Д. Проблема выбора релевантного денотативного пространства и типы миропорождающих операторов / А.Д. Шмелев // Референция и проблемы текстообразования. -М.: Наука, 1988. С. 64-81.

594. Шмелева, Е.Я., Шмелев, А.Д. Русский анекдот: Текст и речевой жанр / Е.Я. Шмелева, А.Д. Шмелев. М.: Языки славянской культуры, 2002. - 144 с.

595. Эйхенбаум, Б.М. О поэзии / Б.М. Эйхенбаум. — Л.: Сов. писатель, Ленинградское отд-ние, 1969. —552 с.

596. Эйхенбаум, Б.М. О прозе. Сб. статей / Б.М. Эйхенбаум- JL: Худож. литература, 1969. 503 с.

597. Эко, У. Заметки на полях «Имени розы» / У. Эко // У. Эко. Имя розы. М.: Книжная палата, 1989. - С. 427-482.

598. Эко, У. Предисловие к английскому изданию / У. Эко // Ю.М. Лотман. Внутри мыслящих миров. Человек текст - семиосфера - история. М.: «Языки русской культуры», 1999. - С. 405-414.

599. Эпштейн, B.JI. Гипертекст и гипертекстовые системы / В.Л. Эпштейн. -М., 1998. (Препринт / Ин-т проблем управления РАН). 40 с.

600. Эпштейн, М. От модернизма к постмодернизму: Диалектика «гипер» в культуре XX века / М. Эпштейн // Новое литературное обозрение. 1995. - № 16. - С. 3246.

601. Эпштейн, М. Парадоксы новизны: О литературном развитии XIX-XX веков /М. Эпштейн. -М.: Сов. писатель, 1988.-416 с.

602. Эткинд, Е.Г. Материя стиха (репринтное издание) / Е.Г. Эткинд. СПб.: Изд-во «Гуманитарный союз», 1998. - 506 с.

603. Язык Л.Н. Толстого: Пособие по истории русского литературного языка / Кожин А.Н., Одинцов В.В., Еремина Л.И. и др. Под ред. А.Н. Кожина. М.: Высш. школа, 1979.-240 с.

604. Якобсон, P.O. О разработке целевой модели языка в европейской лингвистике в период между двумя войнами / Р. Якобсон // Новое в лингвистике / Под ред. Б. А. Успенского. М., 1965. - С. 372-387. - Вып. 4.

605. Якобсон, P.O. Лингвистика и поэтика / Р. Якобсон // Структурализм: «за» и «против» / Под ред. Е.Я. Басина и МЛ. Полякова. М., 1975. - С. 193-230 // Электронный ресурс. Режим доступа: http://inusum.narod.ru/texts/RomanYakobsonLingvistika i poetika.htm.

606. Якобсон, Р. О. О лингвистических аспектах перевода / Р. Якобсон // Вопросы теории перевода в зарубежной лингвистике. М., 1978. - С. 16-24. Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.durov.com/linguisticsl .htm.

607. Якобсон, P.O. Часть и целое в языке / Р. Якобсон // Якобсон P.O. Избр. работы. М., 1985. С. 301-306 // Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.durov. com/linguistics 1. htm.

608. Якобсон, P.O. Доминанта // Якобсон P.O. Язык и бессознательное / Сост., вступ. слово К. Голубовича, К. Чухаридзе. -М.: Гнозис, 1986. С. 119-125.

609. Ямполъский, И.Г. Поэты «Искры» / И.Г. Ямпольский // Поэты «Искры»: Сб.: В 2-х. Л.: Сов. писатель, 1987. - С. 5-42.

610. Яницкш, Л.С. Стихотворный цикл: динамика художественной формы: Автореф. дис. . канд. филол. наук / Л.С. Яницкий. Новосибирск, 1998.-20 с.6&1.Яснева, Л.И. Способы сатирической типизации/ Л.И. Яснева. Куйбышев: Куйбышевский пед. ин-т, 1979. - 73 с.

611. Ясперс, К. Смысл и назначение истории / К. Ясперс. М.: Республика, 1994. 528 с. - (Мыслители XX века).б&З.Яцкевич, Л.Г. Структура поэтического текста: Учеб. пособие / Л.Г. Яц-кевич. Вологда: Русь, 1999. - 240 с.

612. Beaugrande, R. de, Dressler, W. Einfürhung in die Textlinguistic. Tübingen / R. de Beaugrande, W. Dressler/ Niemeyer. 1981. - 290 c.

613. Crismore, A. Talking with Readers: Metadiscourse as Rhetorical Act / A. Crismore. New York: Peter Lang. - 1989. - 282 c.

614. Hutcheon, L. Ironie et parodie: Strategie et structure / L. Hutcheon // Poetique. 1978. -№ 36. -P. 467-^177.

615. Ikegami, Y. A linguistic essay on parody. // Linguistics, The Hague. 1969. -№55.-P. 13-31.

616. Jenny, L. La strategic de la forme / L. Jenny // Poetigue. 1976. - № 27. - P. 252-264.

617. Landow, G.P. Hypertextual Deirida, Poststructuralist Nelson / G.P. Landow // Электронный ресурс. Режим доступа: http://muse.jhu.edu/press/books/orderinfo.html. 1997.

618. Nelson, Th. The New Information Technology / Th. Nelson // Электронный ресурс. Режим доступа: http: //207.136.91.232/АВС-8978,1997.

619. Список использованных словарей, энциклопедий

620. Ахманова, О. С. Словарь лингвистических терминов / О.С. Ахманова. 2-е изд., стереотип. -М.: Сов. энциклопедия, 1969. - 607 с.

621. БАС. Словарь современного русского литературного языка. Т.1-17. М.: Изд-во АН СССР, 1948-1965.

622. Баранов, О.С. Идеографический словарь русского языка. 2007 / О.С. Баранов // Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.thesaurusl.narod.ru/01.htm.

623. Библейские словари онлайн: Энциклопедия // Электронный ресурс. Режим доступа: JesusChrist.ru сервер христианского общения и знакомств - Иисус Христосру.иг1. http://jesuschrist.ru/lexicon.

624. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. / В.И. Даль. -М.: Госиздат иностр. и национальных словарей, 1955.

625. Дмитриева, Е.Е. Словарь / Е.Е. Дмитриева // Генетическая критика во Франции: Антология / Ред. коллегия Т.В. Балашова, Е.Е. Дмитриева, А.Д. Михайлов (отв. ред.), Д. Феррер. -М.: ОГИ, 1999. С. 283-287.

626. Ильин, И.П. Постмодернизм. Словарь терминов / И.П. Ильин. М.: Интра-да, 2001.-384 с.

627. Квятковский, А. Поэтический словарь" / А. Квятковский. М.: Сов. энциклопедия, 1966. - 375 с.

628. Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1990.-685 с.

629. MAC. Словарь русского языка: В 4-х т. / АН СССР. Ин-т рус. яз.; Под ред. А.П. Евгеньевой. М.: Русский язык, 1981 - 1984.

630. Мифы народов мира: Энциклопедия. В 2 томах. М.: Сов. энциклопедия, 1980.

631. Новейший философский словарь. Минск, 2003.

632. Ожегов, С.И. Словарь русского языка / Под ред. Н.Ю. Шведовой / С.И.

633. Ожегов. 12-е изд. М.: Русский язык, 1978. - 817 с.

634. Першиков, В.И., Савинков, В.М. Толковый словарь по информатике / В.И. Першиков, В.М. Савинков. 2 изд., доп. - М.: Финансы и статистика, 1995. - 544 с.

635. Российский энциклопедический словарь // Электронный ресурс. Режим доступа: Рубрикон. Russ Portal Company Ltd; http://www.rubricon.com: http://r.mail.ru/enc.mail.ru.

636. Руднев, В.П. Словарь культуры XX века. Ключевые понятия и тексты / В.П. Руднев. М.: Аграф, 1997. - 382 с.

637. Словарь языка A.C. Пушкина. В 4 т. / Отв. ред. В.В. Виноградов. М.: Госиздат иностр. и национальных словарей, 1956-1961.

638. Современная западная философия: Словарь / Сост.: Малахов B.C. Филатов В.П. М.: Политиздат, 1991. - 414 с.

639. Степанов, Ю.С. Константы: Словарь русской культуры: Опыт исследования / Ю.С. Степанов. М.: Школа «Языки русской культуры», 1997. - 824 с.

640. Фасмер, М. Этимологический словарь русского языка. В 4 т. М.: Прогресс,

641. Философский словарь / Под ред. И.Т. Фролова. М.: Политиздат, 1987.

642. Философский энциклопедический словарь. М.: Политиздат, 1983. (2-е изд., 1989).

643. Фразеологический словарь русского языка: Свыше 4000 слов, статей / Под ред. А.И. Молоткова. 4-е изд., стереотип. М., 1986.

644. Цыганенко, Г.П. Словарь служебных морфем русского языка / Г.П. Цыга-ненко. Киев: Радянська школа, 1982. - 241 с.

645. Цыганенко, Г.П. Этимологический словарь русского языка / Г.П. Цыганенко. Киев: Радянська школа, 1989. - 511 с.

646. Эстетика. Словарь / Под ред. A.A. Беляева и др. М.: Политиздат, 1989.

647. Электронная еврейская энциклопедия (КЕЭ. Т.7, кол. 326-339) // Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.eleven.co.il/article/15441.

648. Энциклопедия Брокгауза и Эфрона // Электронный ресурс. Режим доступа: http://dic.academic.ru/library.nsf7brokgauz.

649. Dictionary of the social sciences. -N. Y. -1964.1987.